По ту сторону Алой Реки

Часть 1

Вы должны слушаться

На заре времен люди нередко убивали вампиров, причем, без существенного численного перевеса. Тогда вечность дала вампирам возможность укрепить позиции. В отличие от смертных, они могли столетиями наблюдать и делать выводы. Так складывалась система управления, которую вернее назвать системой порабощения.

Система эта в основе имела тот непреложный факт, что люди умирают и рождаются, в то время как вампир существует постоянно. Это давало вампирам преимущество: они могли предостеречь людей от ошибок и направить по верному пути. Но куда мы направили людей?

Герцог Освик Вэссэлот «По ту сторону Алой Реки»

Глава 1

Санат

Левмир, двенадцатилетний мальчишка, томящийся от жары, поднимал из колодца ведро с водой, когда на единственной дороге, ведущей к окруженной с трех сторон лесом деревне, появилась повозка. Ее тянули две невзрачные лошаденки, и все бы ничего, да только лошаденки были — чужие. Как и повозка.

Левмир замер, позабыв про жажду. Янтарного цвета глаза следили, как двое незнакомцев, соскочив на землю возле заколоченного дома, о чем-то заговорили. Один объяснял, второй больше слушал, кивал, пока рассеянный взгляд скользил по улице.

Возница Левмира не заинтересовал — обычный. Спрыгнув на землю, сразу слился с пейзажем. Может, из соседней деревни? Но что вытащило его в такую даль? Причиной, должно быть, являлся пассажир, который и привлек внимание Левмира.

Высокий стройный мужчина с очень уж бледным для разгара лета лицом казался не то грустным, не то раздраженным. Хмурится, слушая слова возницы. Холщовая одежда самая простая, но чистая и свежая, будто только пошита. Когда он поднял руку, прикрывая глаза от солнца, Левмир заметил: подмышкой, там, где у всех мужиков в это время года расплывались огромные мокрые пятна, сухо. Этот человек не казался своим.

Разговор подошел к концу. Возница запрыгнул на повозку и, один за другим, подал мужчине три объемистых тюка. Потом хрипло каркнул лошадям, и повозка, развернувшись, выехала из деревни.

Оставшийся в одиночестве мужчина заметил Левмира. Рука поднялась в шутливом приветствии, он даже подмигнул, приглашая к знакомству, и Левмир почувствовал к незнакомцу расположение. Будто его ладонь проникла в голову и выдернула оттуда все подозрения и недоверчивость.

Левмир поставил ведро на край колодца, зачерпнул ковшом, и ледяная вода освежила пересохшее горло. Тащить воду домой он не собирался — до вечера все равно станет теплой. Лучше подождать возвращения матери.

Утолив жажду, Левмир вновь наполнил ковш и пошел с ним к мужчине. Тот не смотрел на мальчика — легко, как листы от старой книжки, отрывал доски, закрывающие окна и двери. Левмир вспомнил, как мужики заколачивали дом — после того как друг за другом, с разрывом в несколько дней, умерли старые Осбар и Орвала. Детей у них не было — не сложилось. Вот и остался дом никому не нужным.

— Попьете, с дороги? — спросил Левмир, протягивая ковш.

Мужчина обернулся. Вблизи черты его лица производили скорее приятное впечатление, но выражение безграничного уныния, быстро сменившееся улыбкой, озадачило мальчика. Улыбка оказалась хорошей, от нее словно засияло все лицо. Мужчина кивнул, подавшись немного вперед, так, что Левмиру почудилось, будто он попытался поклониться, но в последний момент передумал. Взяв ковш, мужчина сделал пару глотков. Не похоже, что его мучит жажда, скорее просто не хочет отказывать мальчику.

Пока незнакомец пил, Левмир рассмотрел его ладони. Чистые, белые, с длинными пальцами. Можно подумать, эти руки никогда не знали тяжелой работы. Но как легко он отрывал доски от окон!

Мужчина вернул ковш. Левмир посмотрел незнакомцу в глаза, снизу вверх. Похоже, тот чего-то ждал, и Левмир, повинуясь интуиции, отпил воды. Мужчина улыбнулся.

— Знаешь, что давным-давно люди могли считаться друзьями только после того, как разделили воду из одного сосуда? — сказал он мягким, сильным голосом.

— Нет, — пожал плечами Левмир. — А откуда вы такое знаете?

— Читал. — Мужчина продолжал, улыбаясь, рассматривать собеседника.

— В книжке?

— Конечно. Ну что, паренек, давай знакомиться? — протянул руку. — Меня зовут Санат, я из деревни к югу отсюда.

— Левмир, — представился мальчик.

Рука Саната оказалась приятно-прохладной и сильной. Левмир почувствовал неловкость за свою мозолистую, исцарапанную ладонь.

Покончив с церемониями, Санат продолжил отрывать доски. Левмир подергал одну — не шелохнулась. Прибивали на совесть.

— Дай-ка, — подвинул его Санат.

Одной рукой рванул доску, и гвозди со стоном выскочили из стены.

— Вы кузнец? — вдруг спросил Левмир.

— Я? Ничуть не бывало. Почему так подумал?

— У нас кузнец Балтак есть, так он тоже сильный — подковы пальцами гнет.

Санат замер. Тонкие губы шевельнулись, будто произнося беззвучное проклятие. Последние три доски отломал двумя руками.

— Запомни, Левмир, — сказал Санат, — мужчина должен быть сильным, чтобы защитить себя и близких.

— От кого защитить? — засмеялся Левмир. — Неужто у вас, на юге, дерутся?

Драки в деревне случались редко, и все больше оканчивались парой-тройкой тычков и смехом. За порядком следили староста с помощниками, а уж они-то наказывали так, что в другой раз кулаками махать никому не захочется.

Санат не ответил. Толкнул дверь, переступил через порог и поманил за собой Левмира.

Дом встретил гостей затхлым горячим воздухом. От шагов поднималась пыль, покрывшая скрипящие половицы. Душно, темно и пусто. Из всей обстановки сохранилась лишь печь, да лежак, приколоченный к полу. Остальное растащили по домам мужики, прежде чем заколотить дверь.

Санат открыл окна. Дом заполнился светом, но свежее не стало — погода тихая, ни ветерочка.

— Здесь жили старики? — спросил Санат.

Левмир кивнул.

— Ясно. Нет ничего омерзительнее запаха старости. Будь старикам присуща та мудрость, которую им приписывают, они бы не доживали до такого состояния.

Левмир содрогнулся от бесчувственности высказывания.

— Разве на юге солнце не светит? — спросил, чтобы переменить тему.

— Ты о чем? Солнце везде светит одинаково.

— Вы такой бледный…

— Ах, вот оно что… — засмеялся Санат. — Я сюда не из деревни, парень. Из города.

— Из города? — распахнул глаза Левмир. — Вы там жили? Видели вампиров? Какие они?

— Видел, видел, — вздохнул Санат, падая на лежак. — Понимаешь, Левмир, в городе я сидел в тюрьме. А туда солнце редко заглядывает.

За двенадцать лет жизни Левмир не встречал человека, который сидел бы в тюрьме. Он даже не знал, что нужно такого натворить, чтобы оказаться в тюрьме.

— Как же вы так? — пробормотал он.

Санат рассмеялся, но как-то не весело.

— Какой ты любопытный, парень. Часом, не староста?

— Нет, — мотнул головой Левмир. — Сын его.

Взгляд Саната задержался на лице мальчика.

— Интересно встретились. Скажи тогда, как твоего папку найти? Мне бы с ним поговорить. Я ведь жить здесь буду.

— А кто вам разрешил? — вырвалось у Левмира.

Санат не стал его одергивать.

— У меня бумага от лорда Эрлота, которому принадлежит деревня, — сказал, оглядываясь по сторонам, будто искал что-то. — Ах, да, я забыл вещи.

Санат вышел на улицу, Левмир сделал шаг следом.

— Лорд Эрлот? — переспросил он. — А разве наш хозяин не герцог Освик?

Санат занес два тюка, бросил их на лежак, видно, избегая пыльного пола. Лицо помрачнело.

— Герцога казнили. Теперь деревня принадлежит Эрлоту.

— Казнили… — прошептал мальчик.

Слово звучало страшно, запредельно, как и слово «вампир». Будто пришло из другого мира, живущего по иным законам.

— За что?

— Какая тебе разница, паренек? — отозвался Санат, занося последний тюк. — Дела вампиров нас с тобой не касаются. Они решают проблемы так, как привыкли. А мы справляемся так, как привыкли мы.

Подойдя к окну, Санат глубоко вздохнул и даже будто застонал.

— Хорошо, что к ночи разразится буря.

— Старики говорят, еще неделю так печь будет, — возразил Левмир.

Санат усмехнулся. Высокий, статный, он совсем не походил на деревенского мужика, который только и знает, как напиться, пока работы нет.

— Много они понимают, эти твои старики. Их мозг умирает и гниет, распространяя зловоние. Я говорю: сегодня будет великолепная буря!

***

Ближе к вечеру Левмир натаскал домой воды. Пришла с поля мать, высокая худая женщина. Несмотря на усталость, смеялась и расспрашивала сына, как прошел день. Тот рассказал о новом соседе, мать заинтересовалась. Выглянув из окна, быстро отметила детали:

— Ишь, ставни все пораскрыл и сидит снаружи. Конечно, там сейчас дух стоит — хоть топор вешай.

— Странный он, — сказал Левмир. — Обещал бурю к вечеру. Только старики ведь…

— Тучки-то ходят, — перебила мать. — Да ладно, давай ужин мастерить. Скоро отец придет.

Принялись за готовку. Левмир чистил картошку, мать резала зелень и низким мелодичным голосом напевала древнюю песню-молитву:

Ярко-алая река

Что течет издалека

Принеси нам к дому счастье

Жизнь людская нелегка

Еще с далекого детства, когда мать пела колыбельные, Левмир полюбил ее голос. Он очаровывал, захватывал, уносил воображение в дальние страны. Вот и сейчас мальчик будто воочию увидел величественный ток Алой Реки, струящейся где-то за границей мира. Только благодаря голосу матери можно ее увидеть, ведь ни один человек не одолеет долгий путь через вымершие земли. Река, которая, по легендам, дала жизнь людям и вампирам, теперь оказалась недосягаемой.

Пусть бурлит твоя волна

Нет ни отдыха, ни сна

Ты уносишь наши жизни

Ниоткуда в никуда

Закипела вода. Мать положила овощи. Застучала деревянная ложка о стенки чугунка. Из окна задувал прохладный ветерок, приятно освежая вспотевшее лицо Левмира.

Солнце уходило, окрашивая горизонт в пунцовый цвет. Таинственное свечение разлилось по облакам, будто сама Алая Река, ответив на песню, решила явиться людям. Несла ли она с собой счастье? Да и какое оно — счастье? Разве что хороший урожай, да доброе здоровье. Но нет, не об этом пелось в песне. Чувствовалась в словах грусть, тоска по чему-то несказанному, далекому, а то и вовсе небывалому.

Пусть пустынны берега

Нет ни друга, ни врага

Ты струишься через земли

Через годы и века

Постепенно кухню заполнял аромат поспевающего варева. Не успел Левмир достать из шкафа три миски, как послышались шаги, отворилась дверь, и в дом ввалился отец. Высокий мускулистый мужчина, всегда напоминавший сыну крепкий молодой дуб, сейчас больше походил на подрубленную березу. Бледное, как у нового соседа, лицо не выражало никаких чувств, кроме смертельной усталости. Плечи поникли, грязные черные волосы, казалось, посерели и свисают на лоб безобразными патлами.

— Лакил! — бросилась к нему мать. Подставила плечо, помогая дойти до лавки. Отец не сел даже, а рухнул. Закрылись глаза, тяжелое дыхание раздавалось в тишине.

— Что случилось? Куда ты ходил? — лепетала сама не своя от волнения мать.

— В город, — слабым голосом произнес отец. — На донацию. Повестка была, а вчера замотался, ну сегодня и пошел…

— А чего ж пешком-то? — всплеснула руками мать. — По жаре такой.

— Вам-то на поля тоже не близко. Не хотел лошадей отнимать. Левмир, подай воды.

Сын сорвался с места, выбежал в сени и, зачерпнув из бадьи, поспешил обратно. Отец в мгновение ока опорожнил ковш. Мать накладывала густой суп в глубокие миски.

— Сколько ж с тебя взяли? — спросила она. — Ты же раньше так не шатался.

— Сколько давал, столько и взяли, — улыбнулся отец. — Не шуми, мать. Выживу.

Он наклонился, и лишь теперь Левмир заметил у него в руке пузатый мешок. Отец распустил тесьму, на столе появились кульки с конфетами, пряниками и печеньями. Следом забренчали бутылки: сливовый сироп, газированная вода, яблочный и грушевый сок.

Мать улыбнулась, покачала головой.

— Ну что ты все как дите малое? — сказала она. — А ну как помер бы там, на дороге, с мешком своим?

— Чего мне помирать-то? — возмутился отец. — Я еще знаешь, сколько переживу? Таких цифер даже ученые вампиры не знают! А это все… Ну, надо же иногда сына порадовать, да, Левмир?

Левмир обнял отца, ничего не говоря. Он предвкушал, как быстро расправится с супом и возьмет большой пряник в виде толстой улыбающейся свиньи. А как вкусно будет запивать его разбавленным сливовым сиропом!

Отец вынул из-за пазухи кошель, в котором побрякивало еще немало монет, и протянул жене.

— Спрячь-ка. Я через пару дней в силу войду — поедем вместе в город, надо вам обновок купить.

Едва мать убрала со стола лишнее, как послышался осторожный стук в дверь. Лакил нахмурился, взглядом велел сыну открыть. За окном почти стемнело, ветер стал сильнее и холоднее. Пришлось затворить ставни. Пяток лучин тлеют в светцах, не столько разгоняя тьму, сколько порождая сотни теней, пляшущих и извивающихся по стенам, как злые духи из сказок.

— Кто там? — спросил Левмир, подбежав к двери. В сенях стало прохладно. Будто даже прохладнее, чем на улице.

— Привет, паренек! — Знакомый голос. — Я это, Санат. Хочу поговорить с твоим отцом. Пустишь?

— Подождите!

Левмир вбежал в избу и коротко доложил:

— Это наш новый сосед, его зовут Санат. Он поселился в доме Осбара сегодня. Хочет с тобой поговорить.

Подумав, отец кивнул.

— Пусть войдет. Юдера, поставь еще миску.

Левмир открыл дверь. Санат улыбнулся ему, стоя на пороге.

— Не помешаю?

— Отец сказал, можно, — отозвался Левмир. — Заходите скорей, дует.

Санат переступил порог, Левмир запер за ним дверь.

— Пойдемте, сюда, — поманил гостя мальчик.

Санат вошел в избу и полупоклоном поприветствовал хозяев.

— Счастья вашему дому. Меня зовут Санат, по распоряжению лорда Эрлота буду жить в пустующем доме напротив. Днем я познакомился с вашим сыном, он был так любезен, что помог мне освоиться на новом месте. Я всего лишь хочу засвидетельствовать почтение и уладить все формальности как можно скорее.

Лицо Саната, несмотря на благожелательное выражение, казалось пугающе белым в полумраке.

Подойдя к старосте, передал сложенный вчетверо лист и застыл в ожидании. Лакил развернул бумагу. Долго, обстоятельно читал, шевеля губами. Левмир отметил, что он так же бледен, как новый сосед. Может, у Саната брали кровь в городе? Нет, вряд ли. Отец пришел чуть живой, а Санат одной рукой отрывал доски, которые Левмир не мог даже пошевелить.

Лакил поднял взгляд на гостя, коротко кивнул, возвращая бумагу.

— Ну что ж, приветствую. С новосельем. — Отец протянул руку, поднявшись со скамьи.

Левмир заметил, что правая ладонь Саната все время прячется за пазухой. Он сжимал там что-то, и теперь должен это достать. Холодный пот выступил на лбу мальчика, рот приоткрылся — крикнуть, остеречь отца, но не смог подобрать слов и только пискнул что-то внезапно сломавшимся голосом.

Санат вытянул руку из-под куртки. Левмир перевел дух, увидев оплетенную бутылку из темного стекла. Перебросив бутылку в другую ладонь, Санат ответил на приветствие хозяина дома.

— Будем знакомы, коли так, — сказал отец мальчика. — Меня зовут Лакил, я здешний староста. Это моя жена, Юдера. Ну, с Левмиром вы уж познакомились. Эй, малец, ты чего остолбенел? Кивни, что ли.

Левмир не мог пошевелиться. Сердце все еще колотилось от пережитого непонятного страха. Почему-то фигура Саната, которая днем вызывала лишь любопытство, теперь казалась страшной, исполненной смутной угрозы. Чего он ждал от этого человека? Что он вытащит нож? Глупо как-то. Невозможно представить, как Санат бегает за ними по избе, размахивая ножом. Угроза была другая. Будто само существование Саната каким-то образом означало опасность.

— Маленький подарок — вам. — Санат протянул старосте бутылку. — Это хорошее красное вино. Отлично восстанавливает силы, особенно после кровопотери. Вы ведь только что с донации? Я просто предположил, очень уж слабый у вас вид.

— Да, угадал, — проворчал отец. — Давай-ка без «выканья», не люблю я этого. За подарок спасибо, отведаем. А ты садись, поужинай с нами. Уважь.

— О, благодарю. Если не стесню вас.

Расселись вокруг стола вчетвером. Ложки застучали. Мать, уставшая на поле, ела быстро и с аппетитом, отец — без особого пыла, но тщательно пережевывал каждый кусочек. Вино, принесенное Санатом, пил более охотно.

— Хорошее питье, — сказал, ополовинив кружку. — Прямо жар по телу разливает. В городе продают?

— Да, в городе. Есть там одна лавка — если хотите, подскажу, как найти. В других местах могут подсунуть дрянь.

Глотнув еще вина, отец задал другой вопрос:

— Долго ты в городе-то прожил? Говор совсем не наш, да и выглядишь странно.

Санат погрустнел. Он ел быстро, но без аппетита. Так же, как староста, вино глотал куда внимательней.

— Я не то что жил там. Я сидел в тюрьме.

Сделалось тихо. Слышно только, как первые капли начинают барабанить по крыше. Да еще ветер выл, будто призрак.

— За что? — Лакил положил на стол ложку.

— В той деревне, откуда я родом, был один парень, из грамотных. Сам постоянно бегал в город, книжки читал. Какие покупал, какие в библиотеке изучал. Меня с собой брал часто. В общем, дружили мы с ним. Но вот он однажды затеял опасное дело. Началось все с разговоров. Ну, вроде как, посмеялись и забыли. О том, что, мол, кто так расставил все, что вампиры живут в роскоши, выкачивают из нас кровь. А мы, мол, только и успеваем, что работать. Ну, знаете, такие беседы — они везде ведутся, и ничего в этом страшного нет. Сейчас где-нибудь сидят мужики и про тебя, Лакил, нехорошо говорят, коли уж ты староста. А иной раз — до вампиров доберутся. Надо же как-то душу отводить.

— Ну, — поторопил его Лакил. — Что ж случилось-то?

— А то случилось, что слишком уж часто он про это говорить стал, — вздохнул Санат, отхлебнув еще вина. — Начитался книжек умных, и давай людям мозги промывать. Постепенно сбилось вокруг него человек двадцать, которые его разглагольствования слушали и сами бурчали понемногу. Ну, это куда ни шло, но слово за слово стали они обсуждать, как бы скинуть нашего барона. Мол, надо бы его к ногтю прижать. План простой: не идти на донацию. То есть, вовсе в город не выбираться. У нас край плодородный, хороший, могли бы и без торговли прекрасно жить. Думали, значит, что барон пошлет пару-тройку своих, ну да мы их всей толпой одолеем. А там они и побоятся дальше лезть.

— Вот до чего додумались, — ахнула Юдера.

— А это сейчас вспоминать страшно, — повернулся к ней Санат. — А тогда все просто казалось. Начали-то с малого, с разговоров. А потом — умом-то уж победили, да сидим, довольные. Вампира никто еще в глаза не видел. Но вот, осмелели, устроили бунт. Пару раз донацию пропустили — ничего. А после третьего пришла бумага. Мол, срочно покрыть недоимки, иначе будут приняты меры. Посмеялись, начали готовиться. Этот, что в библиотеках сидел, каждого обучил, чего с вампиром делать. Наточили колья, топоры взяли. Он ведь как сказал — главное топором рубануть, а пока он очухиваться будет, кол ему в сердце забить — и дело с концом. Слыхали про такое?

— Слыхал, — кивнул Лакил. — Да говорят еще, силы у них — немерено. И с топором не вдруг-то сунешься.

— Силы! — хохотнул Санат. — Там помимо силы еще… Ну, в общем, дождались. Ночью они пришли. Нас — тридцать мужиков взрослых, а их — трое. Сила, говоришь? Они только улыбались, когда мы на них бросились. Колы насквозь проходят, Лакил. Насквозь! Как через туман. И топоры туда же. А уж когда он тебя за глотку хватает — вот тут уже сила чувствуется. Обезоружили нас быстро, потом скорый суд устроили. Выволокли баб, детей, давай опрашивать. Быстро выявили главных, и тут же, на месте, взяли недоимки. От зачинщиков высохшие тела остались. С других — чуть больше обыкновенной донации выпили. Ну и забрали, наверное, наугад, некоторых с собой. Меня и еще восемь человек. В город привезли, бросили в тюрьму, по разным камерам. Больше года я там сидел, и вот — выпустили.

— Хорошо хоть не убили, — пробормотал Лакил. У него слипались глаза от усталости и вина, но интерес к рассказу пересиливал. — А деньги у тебя откуда?

— Они же и дали. Я пока сидел, работал. Ну, так, кожи выделывал, табуретки сколачивал. Оказалось, за все плата начислялась. Вот и получил на руки три сотни монет. Думаю, до весны протяну, а там уж отсеюсь, как человек, да, может, скотину какую заведу. Надо на ноги становиться. Спасибо за ужин, хозяева, пойду я. Дождик зарядил, а у меня все ставни настежь.

В дверях Лакил его окликнул:

— Так что же, они вовсе не как люди, что ли?

— Не люди и не призраки, — отозвался Санат. — Как будто что-то среднее. И вся эта чушь про колы — это они сами слухи распускают. Я-то теперь знаю.

— А как же они друг друга-то убивают? — вырвалось у Левмира. Все посмотрели на него, и он, покраснев, добавил:

— Вы ведь говорили, что нашего герцога Освика казнили.

Мать ахнула и поглядела на отца. Тот кивнул.

— Да, слышал в городе сегодня. Нам-то? Был один, пришел другой. Пока вроде не меняет ничего.

При этих словах Саната передернуло. Голос изменился, сделался каким-то жестоким:

— Есть управа. Побороть их можно, но я больше пытаться не стану. Говорят же, умному раза хватит, а дураку десяти мало. Так вот, у меня этих десяти не будет.

Санат поклонился, и вот спина его скрылась за струями дождя. Закрывая дверь, Левмир заметил целую череду разветвленных молний, а потом над деревней прокатился гром, будто небо разодралось на части.

***

Левмир лежал без сна до глубокой ночи. Рассказ Саната никак не шел из головы. Живое воображение мальчика рисовало жуткую картину: темнота, мужики с топорами и кольями стоят, перешучиваясь и подбадривая друг друга. Из сгустившегося тумана появляются три фигуры. Неумолимые, безжалостные, стремительные. А потом — кровь…

Должно быть, перевалило за полночь, когда дождь утих. Ветер прекратил завывать, гром растаял вдалеке, и Левмир отворил ставни. Кровать в отгороженном углу, так что мальчик не боялся потревожить родителей. Выглянув наружу, в темную безлунную ночь, Левмир вдохнул полной грудью прохладный воздух. После стольких недель жары дождь казался благословлением. Страх постепенно ушел, мальчик мысленно посмеялся над собой. Испугался грозы, как маленький, а потом еще и нового соседа. Но как же он ловко предсказал бурю! Должно быть, знает какие-то приметы, о которых не догадываются старики.

Под окном клубился туман, парила после дождя перегретая за день земля. Ни звука не доносилось до ушей, кроме капанья с крыши. Левмир вернулся в постель, оставив окно открытым: скоро рассвет, и уже теплеет воздух. Умиротворенный, Левмир быстро проваливался в сон, но на границе забытья приоткрыл глаза. В оконном проеме кто-то сидел. Выкарабкалась из-за туч луна, и слабый призрачный свет озарил устроившуюся на подоконнике фигуру.

Левмир решил, что это — просто начало сна. Когда спустя мгновение легкий ветерок, подув на лицо, заставил его снова открыть глаза, подоконник пустовал. Исчезла таинственная гостья, которую он видел не дольше секунды. Такая глупость — показалось, что на окне сидела красивая девочка, его ровесница. И еще… Похоже, на ней совсем не было одежды. С этой мыслью Левмир уснул окончательно.

Глава 2

И

С приездом Саната жизнь в деревне потекла по-другому. Левмир не удивлялся. Ведь никогда прежде здесь не появлялись чужаки. Санат же не просто чужак — его венчал ореол таинственности. Шутка ли — человек, целый год страдавший в тюрьме, под надзором вампиров. Каждому хотелось посмотреть на этакое диво, перемолвиться парой слов.

Особый интерес к Санату проявили девушки. Молодые, незамужние красавицы отмахнулись от кавалеров и стройным потоком устремились ко двору Саната. Строили глазки, зубоскалили, пекли пироги. Так продолжалось до тех пор, пока родители не учинили девкам скандал по поводу переведенных продуктов. Снеди Санату натащили столько, что он не знал, куда ее девать. С удовольствием делился с Левмиром и другими мальчишками, забегавшими в гости. А однажды ночью Левмир, выглянув в окно, увидел, как Санат во дворе копает яму. Закончив, высыпал что-то из ведра и забросал землей. Левмир усмехнулся — понятное дело, пироги начали пахнуть.

Парни, сперва отнесшиеся к Санату с любопытством, после этаких событий сменили милость на гнев. Перестали здороваться, принялись злословить — ведь ни одну из девок Санат так и не приветил. А закончилось все дракой.

Близился закат. Левмир, гонявший мяч во дворе с друзьями, увидел толпу из двух десятков парней, направлявшихся к дому Саната. Смекнул, что к чему, и бросился наперерез.

— Стойте! — кричал, размахивая руками. — Я отцу скажу!

Его просто отодвинули в сторону. Саквобет, самый сильный, плечистый парень, добродушно сказал:

— Не лезь, Левмирка. Наше дело.

Левмир огляделся, но не увидел никого. Мальчишек как ветром сдуло. Остальные прятались от жары, только Исвирь, девушка из дома на краю деревни, стояла поодаль, прикрыв глаза от солнца, и смотрела на происходящее. От нее помощи ждать нечего.

Из окна заметив процессию, Санат вышел и встал, сложив руки на груди.

— Меня ищете?

— Тебя, родной, тебя, — пробасил Саквобет и, не смущаясь гордой осанкой Саната, взял его за шиворот. — Жениться тебе пора, болезный.

«Болезным» за глаза парни звали Саната из-за бледного лица.

— На тебе, что ли? — поморщился Санат и с неожиданной силой оттолкнул здоровяка. — Не интересно.

Саквобет отступил на два шага и, словно не веря себе, оглянулся на товарищей. Те отозвались глухим ропотом. Их оскорбили, их высмеяли, они нуждались в отмщении.

— Пойдем-ка, на полянку отойдем, — предложил Рабед, задиристый некрасивый парень, который и без Саната не купался в девичьем внимании.

— Здесь говори, если есть, что сказать, — отозвался Санат.

— Не до разговоров уже, — улыбнулся Саквобет. — Да ты не боись, пойдем. Личико тебе аккуратно поломаем, и дело с концом. Всех-то староста не осудит. А осудит, так ответим.

Санат, поколебавшись, кивнул. Пошел к лесу, будто король в окружении свиты. Так, во всяком случае, показалось Левмиру.

— Отцу ни слова, — бросил Санат, проходя мимо. — Не смей, слышишь?

И Левмир, готовый бежать за подмогой, послушался. Иногда Санат не говорил — приказывал. Подождав, пока толпа отойдет подальше, мальчик двинулся следом. Улица пустовала, лишь таял вдалеке силуэт бегущей девушки. Исвирь. Наверняка помчалась за старостой. А ведь Санат может подумать, что это — он! Левмир ускорил шаги.

Лес за деревней начинался как-то вдруг. Десяток шагов от последнего забора — и уже теряешься среди могучих сосен. Вся компания высыпала на полянку, посреди которой журчал ручей. Рядом с ручьем — поросшее мхом старое расщепленное бревно. На нем можно сидеть, разведя костер. На нем иногда звучат признания в любви. На нем собираются тайком выпить мужики, называя это «сходить на полянку». И еще здесь когда-то Левмир встретил вампира.

Это случилось два года назад. Осеннее солнце катилось к закату, когда к Левмиру подбежал младший друг и, захлебываясь от восторга, сообщил, что мальчишки в лесу поймали волка и собираются казнить. Необычайность вести не оставила Левмиру выбора: он тут же подскочил и побежал вслед за проводником.

Волки в окрестностях деревни появлялись редко, но когда появлялись, мужики брали колья, рогатины, натравливали собак и шли охотиться. Волки могли зарезать овцу или даже корову, могли уволочь маленького ребенка — поговаривали, такое случалось давно, еще до рождения Левмира. Потому взрослые и не тянули с истреблением. Дети же всегда повторяли за родителями, и теперь сердце Левмира переполняла радость: надо же, ему удастся поучаствовать в казни волка, как взрослому. На бегу он не представлял себе, как это — убийство. Волк виделся свирепым страшным чудищем, а он с друзьями — отважными рыцарями, как-то героически побеждающими зверя.

Пяток ребятишек окружили бревно и хохотали, тыкая палками во что-то маленькое и серое. Рядом горел костер, заменяя свет почти угасшего солнца. Левмир подошел, и решимость истаяла, как последний солнечный лучик, запутавшийся в ветвях деревьев. На бревне не то стоит, не то лежит волчонок. Красивый серебристый мех торчит дыбом. Зверь тщетно пытался принять горделивую осанку — передняя лапа застряла в трещине, лишив возможности двигаться. Волчонок рычал, скалил зубы, но этим вызывал лишь смех мучителей и новые тычки палками.

Левмир перехватил взгляд черных глаз волка. В них не было страха, только боль и… ожидание? Как будто волчонок смирился, что умрет, и просто хочет подороже продать жизнь. В этот момент что-то надломилось в душе мальчика. Он рванулся вперед, крича и расталкивая друзей. Они отступили.

— Отстаньте от него! — кричал Левмир, чувствуя, что слезы застилают глаза. — Идите отсюда! Я отцу расскажу!

Эта последняя фраза, решающий аргумент в любом споре, который Левмир применял нечасто, возымела обратное действие. Мальчишки рассмеялись.

— И что? — спросил один. — Да твой батя сам его убьет скорее. Это ж волк!

Левмир снова посмотрел в глаза волчонку. Теперь в них светился интерес. Как будто это были человеческие глаза. Левмир решился.

— Ты! — Он ткнул пальцем в одного из друзей. — Рассказать всем, как ты за своей мамкой в бане подглядывал? А ты? — Левмир указал на второго. — Твой отец знает, что ты у него самогон воруешь?

Не помня себя, переводил палец с одного на другого, вытаскивая наружу самые гнусные секреты, выворачивая наизнанку души. Мальчишки побледнели, взгляды устремились вниз, в стороны. Нервный смешок родился и умер — нельзя уже обернуть все шуткой.

Они ушли, бросив напоследок: «Дружи с волками. Волчий друг». Но в этих словах уже ни угрозы, ни силы. Пойманный волчонок, огрызающийся на пятерых палачей, казался более опасным.

Левмир подошел к зверю. Почему-то даже мысли о страхе не появилось. Волчонок не рычал, а молча смотрел, что будет делать человек. Левмир взял одну из палок, покрепче, вставил в щель и нажал. Бревно сухо застонало, и зверь, коротко тявкнув, вызволил несчастную лапку. Левмир потянулся к ней, чтобы осмотреть, но волчонок не дался. Отскочив в сторону, подбежал к ручью и принялся лакать воду. Лапку он поджимал, не наступая на нее.

Утолив жажду, повернул голову к Левмиру и внимательно на него посмотрел, будто стараясь запомнить. А потом захромал прочь. У самой кромки леса волк исчез. Левмир моргнул, думая, что это привиделось, но волка не было. Сполохи костра явственно освещали пустую поляну. Только малюсенький черный комочек дрожит в траве. Левмир шагнул к нему, но комочек взвился в воздух, расправил крылья и затерялся между деревьев. Левмир остановился. Вот теперь холодный пот проступил на лбу.

— Вампир, — шепнули онемевшие губы.

Что теперь будет? Убьют ли вампиры его? Или только тех мальчишек? Или вырежут всю деревню? Или как-нибудь обойдется?

Левмир бросился к дому, но вспомнил о костре. Вернулся, натаскал в подоле засаленной рубахи воды и залил огонь. Занятие несколько успокоило мальчика, и он отправился домой. Ночью не случилось ничего. Следующей тоже. Через неделю восстановился хрупкий мир с обиженными мальчишками. Через месяц происшествие постепенно забылось. А еще через месяц, проснувшись среди ночи, Левмир увидел на фоне яркого диска луны висящую вверх ногами летучую мышку в проеме окна. Заметив, что Левмир проснулся, мышь расправила крылья, тишину пронзил писк. Левмир проводил взглядом уменьшающийся силуэт…

Сейчас, высовываясь из-за дерева, Левмир видел Саната неподалеку от старого бревна, в окружении злых парней, и вспоминал того волчонка. Только в глазах Саната не было ничего, кроме спокойствия.

— Говори, что хотел, — обратился он к Саквобету.

Здоровяк поежился. Не привык, чтобы с ним так разговаривали. Окажись Санат таким же широкоплечим верзилой, Саквобет начал бы драку тут же. Но Санат бледен и худ, ему полагается трястись от страха и заискивать.

— Да вот, у нас тут про девок речь зашла, — пробурчал Саквобет, потеряв весь запал. — Чтой-то они к тебе зачастили…

— По делу говори, — одернул его Санат. — Обвиняешь меня в чем?

— Да чего с ним говорить! — крикнул парнишка, стоявший дальше всех. — Бей его!

Санат перевел взгляд на крикуна.

— Просто кулаки почесать не терпится? Так и говори, нечего девок приплетать.

— А хоть бы и так! — раздался крик.

— Ну так налетайте, чего лясы точить.

Саквобет, широко размахнувшись, нанес удар. Удар этот мог бы вколотить Саната в землю, но тот отвел кулак в сторону, и Саквобет кувырком полетел через бревно. Толпа возмущенно загудела.

— Не по-людски так-то! — крикнул кто-то.

— Двадцать на одного — по-людски? — ледяным тоном спросил Санат.

Бросились сразу все. Злобно, неумело размахивая руками, подпрыгивая, атаковали спокойно защищавшегося Саната. Он медленно отступал, отражая удары, изредка бил сам. Каждый замах награждал одного из нападавших разбитым носом, валил с ног. Левмир, забыв обо всем на свете, смотрел на это чудо. Редко доводилось видеть драки — только по согласию. Но таких драк не видел он никогда. Темнота сгущалась, но еще различимы лица дерущихся. Глаза привыкают к таинственному свету полной луны.

Кто-то хихикнул. Левмир подпрыгнул от неожиданности, обернулся, но сзади оказалось дерево.

— А я-то выше! — пропел тот же голос.

Взгляд скользнул по стволу дерева, и Левмир увидел сидящую на ветке девчонку. Улыбается и болтает босыми ногами в воздухе. Левмир позабыл про драку.

Девчонка была — волшебная. Именно это слово первым возникло в голове Левмира, когда он поднял голову. Длинные чистые волосы струятся по плечам золотыми и серебряными прядками. Большие зеленые глаза искрятся смехом и лукавством. Забавно морщится носик, губы прячут улыбку, а когда она прорывается наружу, видны белые-белые, будто снег, зубки. Девчонка куталась в какую-то накидку, а то и вовсе одеяло — Левмир не мог понять, что это. Ясно лишь, что не совсем и одежда. Еще казалось, под накидкой ничего у девчонки не было.

Левмир онемел от удивления, и девчонка, заметив это, залилась тихим мелодичным смехом, как сказочная фея. Гримасничая, наклонила голову влево, потом вправо, давая себя рассмотреть.

— А тебя Левмир зовут! — сказала, будто сама имя дала.

— А… А тебя? — хрипло спросил мальчик. Впервые в жизни почувствовал себя каким-то грязным, некрасивым и, покраснев, опустил взгляд. Теперь перед ним болтались ее ноги. Белые, гладкие, словно никогда не ступавшие по земле, с аккуратно подстриженными ноготочками. Левмир непроизвольно поджал пальцы на своих босых ступнях.

— А меня зовут И! — сказала девочка.

— Как? И? — растерялся Левмир.

— Ага, вот так. Просто И! Левмир-Левмир-Левмирка! — запела, прикрыв глаза. — Помнишь меня?

Левмир только головой покачал. Забыть такое чудо и за тысячу лет не получится.

— А вот так?

Девчонка сделала стремительное движение и перевернулась. Левмир ахнуть не успел, а она уже висит вниз головой. Сверкающие волосы метут по земле, хорошенькое личико прямо против его лица. Левмир взглянул выше, и, прежде чем осознал порыв, ощутил легкий укол разочарования — край накидки девчонка плотно сжала коленями.

Еще движение, и вот она стоит перед ним на одной ноге, балансирует руками и смеется. Легкая и грациозная, как рыбка в реке или птичка в небе. Девочка перескочила с одной ноги на другую, мурлыча песенку без слов, и, внезапно посерьезнев, уставилась в глаза Левмиру.

— Приходи сюда завтра в полночь. Придешь?

— З-зачем?

— Поцелую-заколдую-к-алой-речке-унесу! — протараторила И.

Потом округлила глаза, прикрыла рот ладошкой и указала куда-то за спину Левмиру. Он посмотрел. Драка в самом разгаре, Саната не видно под грудой нападавших. Трое валяются у ручья, не подавая признаков жизни. Дело приняло нешуточный оборот.

Левмир повернулся к И. Ветка пуста, среди деревьев не мелькнет силуэт. Остался легкий, истаивающий запах чего-то сладкого и праздничного, как сливовый сироп из отцовского гостинца. Ничего похожего, но больше не с чем сравнить. Впервые в жизни ощутил Левмир ноющую тупую боль в груди, будто отобрали что-то очень важное. В этот же миг он решил вернуться на поляну следующей ночью, хотя и твердил себе потом, что не очень-то ему интересно встречаться с этой девчонкой, кем бы она ни была.

Послышались тяжелые шаги и сопение. Левмир шмыгнул за дерево, стараясь не дышать. Мимо протопал отец, и вид его — сдвинутые брови, сжатые кулаки — не сулил хорошего драчунам.

— Вы чего это тут устроили, а? — разлетелся по лесу громовой рык. Да, отец оправился после донации, стал таким, каким знал его Левмир.

Те, кто еще стоял на ногах, расступились, потупившись. Левмир увидел помятое лицо Саната. Нос ему, кажется, свернули на бок, на щеках пятна крови. Санат тяжело дышал, но умирать не собирался.

— Лакил! — улыбнулся разбитыми губами Саквобет и шагнул старосте навстречу. — Да мы тут просто… Ну, по согласию.

Кулак отца врезался парню в челюсть, и Левмир, не сдержавшись, ойкнул. Никогда раньше не видел, как отец дерется.

— Ты кому врешь? Мне? — заорал Лакил, склонившись над рухнувшим на пятую точку Саквобетом. — По согласию? Два десятка бездельников парня в лес утащили — по согласию?

— Они спросили, я согласился, — послышался спокойный голос Саната. — Без претензий, Лакил. Прости за беспокойство.

Саквобет, да и все остальные покосились на Саната, но ничего не сказали. Лакил тоже поднял взгляд.

— Так вот, значит? Ладно, ты решил. Теперь я решу. Сейчас разбегаетесь по домам и зализываете раны. А с утра— с бабами на прополку. И послезавтра. И вообще — пока не закончите. Услышу, что отлыниваете — шкуру спущу.

— Лакил! — воскликнул Саквобет. — Да ты чего? Ну правда, по согласию ведь…

— Согласия перво-наперво у меня нужно спрашивать, — отрезал староста. — А теперь быстро все за мной.

Сунув руки в карманы, он двинулся к деревне. Остальные, поддерживая тех, кто ровно не мог идти, поплелись следом. В хвосте шел Санат. Проходя мимо дерева, за которым прятался Левмир, он улыбнулся и подмигнул.

***

На следующий день, когда провинившиеся вернулись с прополки, Левмир наведался к Санату. Тот валялся на лежаке, уставившись в потолок. Рядом, на столе — блюдо с пирогами.

— Здорово, паренек, — улыбнулся Санат. — Что расскажешь? Пирог возьмешь?

Левмир из вежливости взял один, хотя дома сытно поел. Санат потянулся и сел, выглянув в окно. Солнце садилось, тихо стрекотали кузнечики.

— Серьезный мужик твой папаша, — сказал Санат, заметив, что Левмир мнется. — Видал, как всех приструнил?

— Не я его привел, — буркнул Левмир. — Честное слово, я не доносил.

— Да знаю, — отмахнулся Санат. — Чай будешь?

Санат подошел к столу, который сколотил сам, и принялся разжигать самовар, который в благодарность за вино подарил ему Лакил. Труба тянулась от самовара к печному дымоходу.

Левмир следил за его действиями, но на душе все еще неспокойно. Хотелось точно знать, что Санат верит.

— Я ведь сразу за вами пошел. Там, за деревом стоял.

— Левмир, все нормально, — сказал Санат. — Я тебя видел там. Принеси-ка лучше воды.

Приободрившийся Левмир выполнил поручение. Санат залил воду в пузатый самовар, поставил на стол заварник и чашки, отмерял заварку специальной ложечкой.

— Еще видел девчонку, с которой ты беседовал, — добавил Санат, не глядя на Левмира. — Давно ее знаешь?

Левмир покраснел и отвернулся. Обсуждать увиденное чудо не хотелось.

— Нет. В первый раз увидел.

— Ясно. Красивая девчонка. Понравилась?

Левмир в ответ пробурчал что-то невразумительное, и Санат улыбнулся. Он будто бы слышал не слова, а то, что за ними скрывалось.

— Не увлекайся, паренек, — посоветовал Санат. — Заведет она тебя… не туда.

«Поцелую-заколдую-к-алой-речке-унесу!» — вспомнил он, как девчонка, назвавшаяся забавным именем И, произносила этот старый детский заговор. Тогда прозвучало шуткой, но теперь, после слов Саната, по коже пробежали мурашки.

— А кто она? — спросил Левмир. — Ты ее знаешь?

— Можно и так сказать, — поморщился Санат. — Она… Ну… Считай, что она — фея, живущая в лесу.

— Правда? — вытаращил глаза мальчик. В другое время он бы посмеялся над этими сказками, но не теперь. Потому что девчонка и в самом деле была волшебной.

— Она не человек, вот что тебе нужно знать. Люди для нее — забавные игрушки и только. Тебе может показаться, что она с тобой дружит, но это не так. Если повезет — поиграет и бросит. Не повезет — домой не вернешься.

— Злая фея? — прошептал Левмир.

— Не злая. Но и не добрая. Такая вот особенная фея. Ладно, хватит о ней. Давай чай пить.

Когда с чаепитием покончили, Левмир направился к дому, но у забора его окликнули по имени. Обернулся и увидел Исвирь. Черноволосая, черноглазая девушка в ярко-зеленом платке, пряталась за колодцем так, чтобы со стороны дома Саната ее не заметили. Левмир прищурился. Из-за нее он чуть не попал в доносчики!

Сунув руки в карманы, Левмир небрежной походкой подошел к колодцу и, показывая, что понимает маскировку, принялся крутить ворот, поднимая ведро.

— Ты у Саната был? — зашептала, волнуясь, Исвирь.

— Ну и что? — усмехнулся Левмир, чувствуя себя рядом с ней почему-то взрослым и мудрым.

— Так… Как он там?

— Нормально. Жив-здоров.

— Сильно его?

Левмир вытащил ведро, но понял, что пришел без ковша. Поколебавшись, приложился к ведру губами. Увидь такое отец — влепил бы подзатыльник.

— Ну? Что же ты молчишь? — торопила девушка.

— Пью, видишь? Ничего ему не будет. Здоровее тебя.

— А ты ведь часто к нему заходишь, хорошо его знаешь? — не отставала Исвирь. Явно чего-то хотела, но не решалась спросить.

— Ну так что ж?

— А что он любит? Что ему принести можно?

— Пирогов! — усмехнулся Левмир.

Исвирь покачала головой.

— Я видела, с каким лицом он пироги принимает. Не к душе они ему. Что он сильно-сильно любит?

Левмир задумался. Он не помнил, чтобы Санат что-то с аппетитом ел или хотя бы говорил о каком-либо кушанье. В первый день он вроде бы охотно пил вино, но где ж этой несчастной раздобыть вина?

— Чай! — воскликнул он.

— Как?

— Чай он любит. Крепкий заваривает — аж во рту вяжет. Вот. А больше — не знаю.

Бросив ведро в колодец, пошел к дому. Робкое «спасибо» достигло ушей, и Левмир только рукой махнул в ответ.

***

Чуть стемнело, и на улице поднялся шум. Левмир подбежал к окну. Сердце ёкнуло. Толпа парней — почти сплошь те же, что и днем — подходили к дому Саната. Шумели и галдели, а громче всех хохотал Саквобет, лицо которого напоминало баклажан. «Убьют! — подумал Левмир. — Твердо решились!»

Отца не было, он еще днем уехал в город — решать какие-то вопросы с новыми хозяевами. На кого надеяться? Что делать? Левмир рванулся из дома — не образумить, так хоть напугать парней грядущей карой.

— Далеко? — окликнула мать, суетившаяся у печи.

Левмир молча вылетел во двор, добежал до жилища Саната, с ужасом понимая, что никого не видно — зашли. В глазах потемнело, Левмир чуть не упал. Вот знакомая дверь. Дернул на себя, влетел внутрь.

— Вы! Вы! — задыхаясь, кричал Левмир.

Тишина. Все смотрят на Левмира — кто с испугом, кто с любопытством, а кто и вовсе с улыбкой. Ни драки, ни смертоубийства. У каждого в руке кружка, несколько бутылок с мутноватой жидкостью стоят у печки. Гости расселись на полу, а сам хозяин восседает на лежаке, с сомнением разглядывая налитое в кружку пойло.

— О, Левмирка! — воскликнул Саквобет. — Накатишь за компанию, за дорогого соседа?

Все рассмеялись, но холодный голос Саната будто ножом вспорол этот гам, прозвучав отчетливо и громко:

— Только попробуй. Тебе сперва я всыплю, а потом Лакил добавит, да так, что зубы из задницы вылезут.

— Да ладно, не серчай, хозяин! — смеялся Саквобет. — Давай уже, за мир!

— За мир, — вздохнул Санат и, зажмурившись, опрокинул кружку в рот. Его примеру последовали остальные. Только Левмир, не сводящий глаз с Саната в поисках признаков принуждения, заметил, как при слове «хозяин» вспыхнули его глаза, искривились губы.

— Садись, малой, чего ноги топчешь попусту? — предложил кто-то.

Левмир опустился возле стены рядом с Ровбалом. Тот потеснился, похлопал мальчишку по плечу и даже достал из-за пазухи яблоко. Левмир почему-то посмотрел на Саната, будто спрашивая разрешения, и тот чуть заметно кивнул. Яблоко оказалось кислым, но сочным, Левмир с удовольствием его сгрыз.

Когда руки и ноги, наконец, перестали трястись от волнения, Левмир начал прислушиваться к разговорам. Поначалу в них не было ничего любопытного — одни сплошные удары кулаками в грудь и заверения в вечной дружбе. Санат с улыбкой кивал, изредка вставляя словечко-другое. Замирение постепенно переходило в попойку, и Левмир начал подумывать о том, чтобы улизнуть домой, когда Саквобет, выпив залпом кружку, которая у него больше напоминала кувшин, спросил:

— А что, Санат, ты правда у вампиров в тюрьме сидел?

Левмир затаил дыхание. Ему страсть как хотелось послушать про вампиров, но расспросить Саната всегда стеснялся. Думал, не очень-то ему будет приятно бередить старые раны. Саквобет такими мыслями не терзался.

— Было дело, — кивнул Санат, на которого самогонка, казалось, вовсе не действовала. — Просидел год.

— Ну и как они? Многих видел?

— Ну… — пожал плечами Санат. — Некоторых. Их ведь не так чтобы очень много…

— Это как так? Ну, охраняли-то тебя…

— Люди.

— Люди? — Саквобет вскочил, сжал кулаки. — Это что ж за…

— Не шуми, сядь, — успокоил его Санат. — Люди в городе работают на вампиров. Сами вампиры не работают, платят людям. Обычно это те, кто хочет стать вампиром. Едут из деревень, нанимаются и ждут своего часа. Иные дожидаются, иные нет. Многие так и оседают, семьи там заводят. У вас разве не знают об этом в деревне? Наши все знали. Многие даже к знакомым ездили в гости в город, а то и наоборот. Правда, с города не больно-то охотно ездят. Вампиры следят, чтобы человек от всего человеческого отошел, всех родных забыл. Иначе не обратят. Им такие не нужны.

Стало тихо. Все молча смотрели на Саната, лицо которого тускло освещала керосиновая лампа. Лампу подарили ему опять-таки девушки, и все об этом знали, но сейчас никто не обращал внимания на такую мелочь.

— Что ж за человек это, если о близких ради вампирства позабудет? — пробурчал Саквобет. — Вампир и есть…

— Каждый сам себе путь выбирает, — ответил Санат. — Не нам судить.

— Да я б им без суда головы поразбивал всем! — взревел Саквобет.

— Будешь голосить — ничего больше не скажу.

— Молчу! — поднял руки здоровяк. — Ну, так какие они, вампиры? А то я их только в центре донации видел, они там в масках…

Санат расхохотался.

— Что не так сказал? — нахмурился Саквобет.

— Шутник ты! В центре — это люди. Станут вампиры около тебя с иголками прыгать, как же!

Несколько человек засмеялись, но большинство выглядели обескуражено. Левмир же, которому по возрасту еще не полагалось сдавать кровь, слушал, раскрыв рот.

— Вот падлы! — Саквобет стукнул кулаком по полу. — Ну, я им тогда в следующий раз устрою там. Шавки!

— Ну и сядешь, как я, — сказал Санат. — Давай лучше выпей, да выброси чушь из головы.

Левмир заметил, что Санат стал выражаться проще, старательно подделываясь под местный говор. Будто волк пытается блеять по-овечьи. Санат надел маску, и понял это один Левмир. И то лишь потому, что каждый день разговаривал с загадочным соседом.

Саквобет осушил еще кружку и замолчал, только фыркал, о чем-то думая. Беседу продолжил Ровбал:

— А чего там с герцогом-то нашим стало? С Освиком?

Санат стиснул зубы, глаза сверкнули — и все за какой-то миг. Никто не обратил внимания, кроме Левмира.

— Его осудили и казнили, — прозвучал ответ.

— Так все ж их как-то убить можно? — воспрял Саквобет.

— Можно.

— Ну? Рассказывай!

— Тебе-то зачем?

— Давай уже, раз заикнулся!

— Я заикнулся? — покачал головой Санат. — Ну что ж… Ладно, скажу немного. Вампиров обычными способами убить не получится. Ножи, топоры, колья — все бесполезно. Но есть хитрости. Каждый вампир любит считать всякую мелочевку. Если перед ним рассыпать, например, горсть семян, он с места не стронется, пока все не пересчитает. Пока ковыряется, нужно металлом очертить круг вокруг него, и за черту вампир выйти не сможет.

— И чего? Ждать, пока он там с голоду подохнет?

Засмеялись нервным смехом, будто боялись, не подслушивает ли кто под окном. Левмир почувствовал, как сердце снова убыстряет ход. Неужели сейчас откроется тайна?

Санат не успел ответить. В дверь постучали, и все, как один, вздрогнули. Левмир так и вовсе подскочил на месте. «Вампиры!» — мелькнула мысль.

Санат отворил и, отступив на шаг, запустил внутрь Лакила. Протянул руку, поддержал.

Левмир еще не видел отца таким изможденным. Глаза совсем провалились в череп. Когда веки опускались, с лица смотрели два черных провала. В свете керосинки кожа казалась бледнее, чем у Саната, который, кстати, в последнее время немного загорел.

— Что, замирились? — хрипло сказал Лакил, увидев бутылки. Потом заметил сына. — Левмир, вставай, пора домой. Мать с ужином ждет.

— Папа, — прошептал Левмир, поднимаясь. Но отец не услышал его, потому что в этот момент загудел Саквобет:

— Лакил, это чего с тобой? Опять кровь, что ли, сдавал?

Санат достал бутылку такого же вина, что подарил при первой встрече, налил в кружку и поднес старосте.

— Давай, — сказал. — Пей, только медленно. И рассказывай, что случилось.

Не без колебаний Лакил принял кружку. Оглядел собравшихся.

— Утром все равно объявлять, — пробормотал он. — И повестки еще привез… Лорд Эрлот распорядился сдавать кровь каждую неделю, и норму разовую поднял. И еще… Теперь дети тоже. С десяти лет. Меньше, чем со взрослых, но тоже. Ты, Левмир, послезавтра пойдешь. Я тебя отвезу, как оклемаюсь…

Страшная тишина повисла в доме. На одних лицах читался ужас, на других — закипающая ярость.

— Каждую неделю? — скрипнул зубами Саквобет. — А работать мы как будем? Это ж… Скоро ведь осень, урожай собирать!

Лица парней вытягивались. Левмира трясло мелкой дрожью. Смотрел на этих людей — взрослых людей! — и ждал от них помощи, спасения. Они просто обязаны защитить маленького мальчика, который не ожидал встречи с ужасным миром еще года четыре. «Не раньше шестнадцати лет» — таким был закон.

Взгляды опускались. Никто не встал. Даже Саквобет лишь глухо ворчал под нос, да стискивал кружку.

— Пойдем, Левмир, — сказал староста. — Долго не сидите, парни. Вам завтра на прополку по жаре.

— Какая уж тут прополка… — протянул Саквобет.

— Такая, — отрезал Лакил. — У вампиров свои дела, у нас свои.

Выйдя на улицу, Лакил обратился к сыну, на плечо которого опирался.

— Ты-то чего там забыл? Не пил, нет? А ну дыхни.

— Нет, папа! — возмутился Левмир. Он рассказал, как было дело, и закончил фразой:

— Ну, я и остался на всякий случай. Присмотреть.

Отец тихо рассмеялся и потрепал его по голове.

— Присмотреть, значит? Ну-ну. Молодец, сынок. Не испугался ведь.

***

Лишь мать с отцом уснули, Левмир тихонько оделся и выскользнул через окно на улицу. Стемнело, на небе появились звезды и луна, превратили привычный деревенский пейзаж в сказочный . Левмир прошел мимо колодца, по широкой дуге обогнул несколько дворов и, не без внутреннего содрогания, углубился в лес. Воздух теплый, душно от насыщенных запахов.

До последнего Левмир не знал точно, пойдет ли на зов загадочной феи. Хотел пойти, очень уж запала она ему в память, но от такой причины можно лишь краснеть — вот еще, побежал к девчонке среди ночи! А после известий, принесенных отцом, решился. Если девчонка правда фея, как сказал Санат, то, может, она как-нибудь спасет деревню от этой напасти. Кроме того, Левмир, опасаясь грядущей донации, почему-то твердо взял в ум, что не переживет ее, и теперь то и дело смахивал слезу, представляя, как будет прощаться с И, а она в ужасе станет умолять его сбежать. Он-то, конечно, откажется — он ведь сильный и смелый.

Ближайшие участки леса Левмир знал не хуже любого мальчишки. Ноги сами несли вперед. Издалека слышалось журчание ручья — значит, направление верное.

Выйдя на полянку, Левмир остановился. Девчонка лежала на бревне, ладони плескались в ручейке. Левмир почувствовал, что краснеет: И была совсем голой. Стройное тельце казалось белым в лунном свете. Да, она лежала так, что ничего нельзя рассмотреть, но все же… Череда соблазнительно-жутких картинок промелькнула в голове мальчишки, вся смелость истаяла. Ступил назад, надеясь быстро скрыться между деревьями, нога угодила на корень, скользнула, и Левмир с тихим вскриком шлепнулся на землю.

Не успел прийти в себя, как словно порыв ветра ударил в лицо, а лунный свет что-то заслонило. Вскинув голову, Левмир перестал дышать. Над ним возвышалась И, теперь укутанная в ту же накидку. Зеленые глаза вспыхнули зловещим красноватым светом, ярче звезд и луны. Волосы, всколыхнувшиеся от стремительного броска, невероятно медленно опадали на плечи.

— Ты что, следил? — прошипела И.

— Н-н-нет, — пискнул Левмир. — Ты же сама сказала, чтоб пришел!

— Я тебе в полночь прийти сказала!

— Ночь же ведь!

Девочка моргнула, тряхнула головой, будто осваиваясь с непривычной мыслью. Пламя в глазах потухло.

— Так ты что же — время определять не умеешь? — Голос стал спокойнее.

— Умею, — буркнул Левмир, поднимаясь на ноги. — Когда темно — значит, ночь, а светло — день.

И расхохоталась. От злости не осталось и следа. Тонкая ручка толкнула Левмира в плечо. Развернувшись, И пошла в сторону, противоположную деревне.

— Идем, — бросила через плечо.

Левмир зашагал следом, гадая, что будет дальше. Девчонка весело скакала впереди, что-то напевая. До слуха Левмира доносились обрывки деревенских считалок и песенок, а иногда — вовсе незнакомые слова.

Полянка осталась далеко позади, лес сделался густым и незнакомым, когда Левмир решился задать вопрос:

— А куда мы идем?

— Отведу тебя в соседнюю деревню, — не оборачиваясь, сказала И. — Будешь там жить. Дня за два-три дойдем. Ты еды-то взял? Вам же есть надо. Эй, ты чего остановился?

Она с упреком смотрела на Левмира.

— Зачем в соседнюю деревню? — спросил мальчик. — Я не хочу.

— Что значит, «не хочу»? — Девчонка нахмурилась и топнула ножкой. — Я так сказала! Слушайся меня!

Левмир шагнул назад, потом — еще раз. Глаза И раскрывались все шире и шире. Она будто поверить не могла, что ей осмеливаются перечить.

— Ты! — крикнула она. — Да я тебе… А ну стой! Сейчас как врежу по голове — будешь знать! Дрянной мальчишка!

Левмир пошел обратно. Когда И принялась сыпать угрозами, ему стало легче отделаться от ее чар. Она ведь не подруга и не родная, она даже не взрослая, чтобы выслушивать такое. Спрятавшаяся было гордость всколыхнулась в груди.

Ругаясь, И шла следом. Потом принялась забегать вперед, смотреть в глаза. Левмир молчал. На лице девчонки читалось безграничное удивление, смешанное со злостью. Она не могла понять, почему ее не слушаются. Левмир ее пожалел. Глупая, избалованная. Откуда только взялась такая?

На полянке И решительно выскочила перед Левмиром, расставив руки в стороны.

— А ну, стой! — крикнула. — Подожди, не уходи. Давай поговорим, хорошо? Ну вот, садись сюда, на бревно.

Левмир, подумав, подчинился. В конце концов, ему все еще было интересно, зачем И хотела увести его в чужую деревню. Девочка присела на небольшом расстоянии, зеленые глаза смотрели в лицо мальчику. Тихо журчал ручей, пищали комары. Левмир поежился — холодало.

— Ты что, жить не хочешь? — голосом, все еще звенящим от обиды, спросила И.

— Хочу, — признался Левмир.

— А почему тогда не слушаешься?

Левмир отвернулся. Эта нелепая угроза ему совсем не понравилась. Как будто внезапно все волшебство рассеялось, и перед ним оказалась самая обычная девчонка, правда, непонятно, как и откуда появившаяся. Может, из соседней деревни и сбежала? Дурная какая-нибудь.

— Ты мне все усложнил, — вздохнула И. — Я же не могу постоянно сюда мотаться и ждать, чтоб ты все увидел и послушался.

— А я, может, не хочу тебя слушаться, — буркнул Левмир.

— Хочу, не хочу… Кто ты такой, чтобы выбирать? Вы должны слушаться нас.

— Кто мы? Кого — вас? — недоумевал Левмир.

— Ну, вы, люди.

Она говорила серьезно, и мальчик снова вспомнил слова Саната: «Она не человек, вот что тебе нужно знать. Люди для нее — забавные игрушки и только. Тебе может показаться, что она с тобой дружит, но это не так. Если повезет — поиграет и бросит. Не повезет — домой ты не вернешься».

— Мне про тебя Санат все рассказал, — заявил Левмир.

— Все рассказал? — Теперь девчонка, кажется, испугалась. — Он дурной, что ли, совсем? Что он рассказал?

— Что ты — фея.

После недолгого молчания девчонка расхохоталась так, что упала с бревна и скатилась почти до самого ручья. Левмир бросился к ней — как бы эта полоумная не утонула! Но И не собиралась тонуть. Вскочила, вытирая слезы, выступившие от смеха, отряхнула накидку. Вернулась на бревно.

— Ну и ладно, — воскликнула И. — Ну и пусть я — фея. А этот твой Санат тогда — черт самый настоящий. Ерунды какой-то наговорил, а я помочь хочу. Спасти тебя.

— От донации?

— Чего? — навострила ушки девчонка. — От какой донации? Тебе же рано еще.

Левмир рассказал об известии, что принес из города отец. Веселье с И как рукой сняло.

— Это опасно для вас? — спросила.

— Что?

— Ну, это. Крови столько отдавать.

Левмир пожал плечами. Захотелось похрабриться перед девчонкой.

— Переживем как-нибудь, — сказал, копируя вальяжные интонации Саквобета. — Вампиры ведь понимают, что делают.

Девочка посмотрела ему в глаза. Теперь она сидела рядышком, и мальчик ощущал приятное волнение.

— Боишься? — Голос стал почти нежным.

— Боюсь, — прошептал мальчик, позабыв все заготовленные высокопарные фразы.

— А почему тогда бежать не хочешь?

— Как так — бежать? — удивился он. — А отец? А мать?

— Их найдут. А тебе одному проще. Тебе ведь не обязательно… Ну, дожидаться до конца. Я бы тебя спрятала.

Левмир смутно ощущал, что девчонка говорит о какой-то другой опасности, может, совсем не связанной с повышением кровавого налога. Она ведь, кажется, узнала об этом только сейчас.

— От чего ты хотела меня спрятать?

Отвернулась. По лицу заметно, как она пытается на что-то решиться. Но в конце концов губы плотно сжались.

— Хорошо, — сказала девочка, поднимаясь. — Послезавтра твоя первая донация, тут уж мы ничего не сделаем. Но в ночь перед следующей, через неделю, приходи сюда опять. Придешь?

— А ты не будешь пытаться меня увести?

— Нет. Подарю тебе кое-что. Ладно, пока. Не забудь, через неделю!

Легкая, изящная, она не убежала, а упорхнула в чащу леса. Миг — и будто бы не было никогда никакой И, лишь тонкий приятный аромат, постепенно рассеивающийся, напоминал о ней.

Левмир медленно шел домой с глупой улыбкой на губах. Снова и снова ловил себя на том, что перебирает в памяти картинки из этих двух встреч с И. Вот она висит на ветке вниз головой. Вот играет с водой в ручье, думая, что никто ее не видит. Весело прыгает, уводя его в чащу… Левмир уже скучал, только не хотел себе в этом признаться.

Глава 3

Лорд Эрлот

Словно насмехаясь над хмурыми мужчинами, вышедшими с утра в поля, солнце жарило сильнее прежнего. Задолго до полудня даже самые крепкие и привычные женщины предпочли скрыться в тенях повозок, обмахиваясь платками и соломенными шляпами. Десятки пар глаз смотрели на небо в тщетной надежде увидеть хоть облачко. Но предсказанная Санатом буря пришла и ушла, будто единственно для того, чтобы проветрить ему жилище.

— Ну вот и скажи мне, что этот лорд Эрлот — нормальный человек! — ворчал Саквобет, обращаясь к Санату. — Надо думать-то, а? Вот поедут бабы завтра кровь сдавать, а потом? Что им тут, подыхать, что ли?

— Он не человек, — ответил Санат, выдергивая сорняки. — Он вампир.

— Да какая разница? Голова-то на плечах должна быть, нет? Угробит деревню, откуда потом кормиться будет?

— Ему есть откуда кормиться, — проворчал Санат. — Плевать он хотел на эту деревню.

Саквобет покосился на собеседника, сорвал тоненькую травинку и скрутил между пальцами.

— И что же нам делать?

Санат повернулся к нему. В глазах, обычно спокойных, вспыхнул гнев.

— Подыхать.

Все, кто слышал ответ, промолчали. Один Саквобет не унимался:

— Да ну, брось! — махнул рукой. — Не совсем же там дураки сидят. Наверное, понимают, что к чему. Ну, мало ли. Ну, может, надо так, а? Зубы стиснем, да перетерпим, а потом все вернется…

Когда солнце вошло в зенит, Санат отозвался, и, хотя минуло не меньше часа, каждый понял, что он отвечает на слова Саквобета:

— Это у нас все возвращается и повторяется. У вампиров нет такого, у них — движение вперед. Если выдержишь сейчас — значит, справишься и завтра. А раз так — можно давить дальше. Никто не повернет назад, увидев, сколько крови можно получить с деревни.

— Так если в деревне все помрут, крови больше не будет!

— Новых заселят. С ними чуть помягче будут — чтоб сразу не передохли.

Работа не клеилась. С похмелья на жаре и так не больно-то приятно, а после мрачных разговоров мужики вовсе загрустили. Вяло ползали между рядами посадок, обливаясь потом, и материли сорняки, солнце, да лорда Эрлота. Наконец, женщины позвали обедать.

Исвирь, то и дело заправляя под платок выбивающиеся прядки волос, отыскала Саната сидящим возле повозки в одиночестве. Вчерашние собутыльники побежали к ручью за водой. Встав неподалеку, девушка покраснела и попыталась откашляться, чтобы привлечь внимание. Вместо кашля вышел странный писк, но Санат повернул голову.

— Хотела чего?

— Поздороваться, — пролепетала Исвирь.

— Здравствуй. Да ты садись, чего стоять-то на солнцепеке, — предложил Санат, устыдившись нечаянной грубости.

Исвирь села на землю рядом с ним. В руках глиняный кувшин, плотно заткнутый пробкой. Протянула его Санату.

— Вот. Тебе…

— Что это? — Санат принял сосуд и осмотрел его. Обычный кувшин, но с узким горлышком, видимо, специально изготовленный для какой-то цели.

— Это чай. У нас в роду все так готовят. Я с утра заварила, и он весь день лежал на солнце, впитывая его лучи. — Исвирь заговорила бойчее, повторяя чужие, заученные слова.

Она покраснела, когда заметила взгляд Саната, направленный уже не на кувшин, а на нее. Взгляд выражал любопытство. Сердце девушки заколотилось сильнее. Неужели так просто?

— Спасибо, — улыбнулся Санат. — Я люблю чай.

— Я знаю! — выпалила Исвирь, и тут же пожалела об этом. Улыбка исчезла.

— Откуда?

— Ну… Я… Мне Левмир сказал, — призналась девушка, чуть не плача.

Она не решалась смотреть в глаза Санату, разглядывала женщин, которые, так же прячась от солнца в тени повозок и навесов, вяло переговаривались, обмахиваясь платками. К еде почти никто не прикасался, зато воду пили как не в себя.

— Левмир — парень дельный, — пробормотал Санат, а Исвирь услышала в сказанном извиняющиеся нотки и снова засияла.

Санат легко вынул пробку, которую она в поте лица утрамбовывала утром, и сделал несколько глотков из горлышка. Улыбнулся и протянул кувшин Исвири.

— Очень вкусно. Будешь?

Она, склонив голову, взяла кувшин, глотнула, думая о том, чтобы коснуться губами там, где касался Санат, и вернула обратно. Отпив еще немного, Санат спросил:

— Дед твой чай делал? Или бабушка?

— Бабушка, — сказала Исвирь. — Она маму научила. А мама — меня.

Санат помолчал, глядя на девушку, потом задал еще один вопрос, самый странный:

— А как вы себя называете? Ваша семья?

Исвирь забыла о смущении. Изумлению нет предела. Глаза широко раскрылись, девушка долго не могла найтись с ответом.

— Никак, — наконец, сказала она. — А как нужно?

— Никак, — отрезал Санат. — Отец записи ведет?

— Да какие записи ему вести? Он проще так подойдет, да скажет. Читает разве — это да. Ну, когда бумагу какую с города привезут.

— И все?

— Все.

Санат вздохнул, поставил под повозку закрытый кувшин.

— Не принимай близко к сердцу. Просто те люди, что записывают и сохраняют историю семьи, часто уходят к вампирам. Вот я и подумал, когда ты сказала про чай, что ты из этих…

— Никогда бы не ушла! — воскликнула Исвирь. — Вот тоже мне! Сидеть впотьмах и одной кровью питаться!

Санат рассмеялся, пальцы коснулись ладони девушки. Исвирь вздрогнула.

— Прости. — Санат отдернул руку. — Пальцы холодные…

— Ничего, — шепнула девушка.

Со стороны ручья приближались друзья Саната по несчастью. Судя по топорщащимся волосам, они не только напились и набрали полные бурдюки, но даже искупались. Однако беспощадное солнце высушило их по дороге, от свежести не осталось следа.

Исвирь заторопилась, явно не желая становиться мишенью для насмешек.

— А вы… Ты… Приходите сегодня на вечорку к нам? Там много народу соберется, будем истории страшные рассказывать. Ну? Придете?

— Может, и загляну, — улыбнулся Санат.

— Буду ждать. Приходите обязательно. У оврага дом, где еще забор синей краской покрасили.

Убежала, ловя на себе завистливые взгляды девушек. Накинулись бы, если б не жара, а так только шипят втихомолку.

***

Караван повозок тронулся с рассветом. Левмир не раз выбирался в город с родителями, но все равно вертел головой, будто впервые видел пустующие поля, рощицы, где по осени можно насобирать грибов, узкую извилистую речку, где купались дети и взрослые, сбиваясь небольшими группками — все же далековато от деревни. Смотрел и чувствовал, что на обратном пути все это изменится. Будто в последний раз так искрится на солнце вода, в последний раз переливается на ветру пшеница.

Санат, сидевший на повозке рядом с Левмиром, похлопал его по плечу и улыбнулся.

— Не кисни, паренек. Переживем.

Отец с утра все еще на себя не походил, ехать с Левмиром собиралась мать, но зашел Санат и решительно отверг эту идею. «Ни к чему вам, — сказал он. — Работайте или отдыхайте — все лучше, чем без толку себя изматывать. А за Левмиром я прослежу». Не сразу, но мать согласилась.

— Как это делают? — спросил мальчик. Воображение рисовало тускло освещенное помещение с каменными стенами, где стоит зловещего вида устройство с кучей игл, трубочек и баночек, поблескивающих в свете черных свечей…

Санат пожал плечами:

— Скучно. В очереди дольше сидишь.

Левмир вздрогнул от неожиданности. Голос Саната звучал спокойно и уверенно, как будто и правда ничего страшного.

— А потом? — шепнул мальчик.

— Ну зайдешь ты в комнату, ляжешь на кушетку. Вот сюда, — Санат коснулся пальцами венки на руке Левмира, — воткнут иглу. Больно немножко, но это ерунда. Потом кровь начнет по трубочке сливаться в банку. И все. Получишь денег, поедем домой.

— И все?

— Все. Можно, если хочешь, по городу пройтись. А что? Мысль! Купим тебе ботинки. Хочешь? Хорошие, крепкие ботинки — сносу не будет.

Мысль, что после донации не обязательно падать в повозку и ползти домой, чувствуя себя наполовину мертвым, подняла мальчику настроение. Оказывается, жизнь будет продолжаться.

— Страх — это ерунда, — сказал Санат. — У страха множество видов: ужас, лень, отвращение. Когда доходит до дела, все это нужно послать подальше. Какая разница, страшно или нет? Если должен что-то сделать — берешь и делаешь. Потом можно плакать и плеваться, но дело будет сделано.

— Разве лень — это страх? — озадачился Левмир.

— А то нет? Страх взяться за работу, страх перед усталостью. Запомни, паренек: сначала — дело, потом — страх.

Левмир улыбнулся, и как будто мир стал ярче, веселее. Рядом человек, которому можно доверять, и который, что еще важнее, знает, что к чему в этой жизни. Мальчик поглядел на соседние повозки. Сегодня многие поехали на донацию впервые. На детских лицах застыло мрачное, торжественное выражение. Только Арека, младшая сестра Саквобета, поймав взгляд Левмира, улыбнулась и махнула рукой.

Вскоре рощи и поля сменились пустошью. Как будто нейтральная полоса, разделяющая город и деревню, чтобы одно не мешалось с другим. Позади оставался мир людей, а впереди — таинственный и непонятный мир вампиров.

И вот начался город. Повозки поползли по булыжным мостовым. Со всех сторон доносится гомон. Люди снуют туда-сюда, словно безо всякой цели. Что-то кричат, над чем-то смеются. Вместо низких домиков — высокие, в несколько этажей постройки из дерева и камня. В воздухе разносятся непривычные запахи — неподалеку рынок, где можно купить множество невиданных и очень вкусных вещей.

Караван, извиваясь, прополз несколькими улочками и оказался возле ряда приземистых бревенчатых строений.

— Приехали, — спрыгнул на землю Санат. — Пойдем? Раньше сдадим — больше времени будет.

Левмир, скрепя сердце, слез с повозки. Изо всех сил старался преодолеть страх, как советовал Санат, но когда переступал порог, колени дрожали.

В комнате ожидания, полутемной и кисло пахнущей, не меньше двадцати человек. Левмир понял, что это — люди из других деревень, и с любопытством разглядывал чужаков. Хотелось найти в их внешности что-то, сразу же отличающее от односельчан. Но нет — те же самые мужики и бабы, парни и девушки. Просто лица незнакомые. Они хмуро покосились на вошедших, и тут же отвернулись, потеряв интерес.

Санат, держа мальчика за руку, подошел к лавке, на которой оставались свободные места. Сели. Послышался резкий, неприятный звук, и Левмир, повернувшись, увидел женщину с красными от слез глазами. На руках она держала ребенка, желтушного, покрытого пятнами. Малыш даже не плакал, лишь время от времени вскрикивал страшным хрипло-писклявым голоском и замолкал.

Вошли остальные. Некоторые успели сесть, другие стояли, ворча и переминаясь с ноги на ногу. Среди них ни женщин, ни стариков, и Левмир не уступил место. Молодежь в том же положении, что и он. Другого, может, и турнули бы, но к сыну старосты цепляться не решались.

В дальнем конце помещения — дверь. Когда Левмир посмотрел в ту сторону, она открылась, вышли двое: мужчина с серо-зеленым цветом лица, прижимающий ватку к сгибу локтя, и поддерживающий его парень в белом халате и марлевой повязке, прикрывающей рот. Должно быть, лекарь. Мужчина, шатаясь, прошел к выходу, а парень глухим голосом потребовал предъявить повестки. Новоприбывшие зашевелились, доставая измятые в знак презрения к процедуре листы бумаги. Санат сунул руку за пазуху и вытащил две повестки — свою и Левмира. Мальчик покосился на них. Впервые доводилось видеть таинственные бумажки, заставляющие людей ехать в такую даль, чтобы сдать кровь.

На верхнем листе увидел свое имя. Пошарив взглядом по словам, нашел еще одно, непонятное.

— Сатвир, — произнес Левмир. — Что это?

Санат посмотрел на повестку, потом — на мальчика.

— Читать умеешь?

Левмир кивнул, все еще ожидая ответа.

— Это твоя деревня, паренек.

— Моя? Деревня? — хлопал глазами Левмир. — А почему…

— Потому что так она называется. Неужели ни разу не слышал? А город знаешь, как называется?

Изумленное молчание мальчика красноречивее слов.

— Кар-ма-игс, — по слогам произнес Санат. — Запомни, на всякий случай.

— Кармаигс, — прошептал Левмир.

— Ваши повестки, пожалуйста.

Санат протянул бумаги. Лекарь просмотрел повестку Левмира, смерил его равнодушным взглядом и переменил листы местами. Вторая повестка заставила его вздрогнуть. На Саната поглядел вежливо, даже заискивающе.

— Пожалуйста, — пролепетал. — Можете прохо…

— Нет, сначала — этот паренек. — Санат хлопнул Левмира по спине.

— Но…

— Я пройду прямо за ним. Подождет.

Лекарь, поманив за собой Левмира, пошел обратно к двери.

— Давай, удачи, — подмигнул мальчишке Санат. — Все, что от тебя нужно — это спокойно ждать.

Левмир кивнул, прежде чем пройти.

Маленькая комната, белые стены, пол и потолок. Кушетка застелена белыми простынями. Рядом — низкий белый столик, на котором и расположилось то самое страшное устройство. Прежде чем лечь, Левмир заметил ряды баночек, тонких и длинных.

Теперь, лежа, Левмир осознал, что, уделив все внимание загадочному аппарату, упустил из виду самое интересное. В комнате еще кто-то был. Этот кто-то стоял у окна, которое теперь оказалось позади, и Левмиру пришлось изрядно вывернуть шею, чтобы его разглядеть. Лекарь тут же заставил его лечь спокойно, надавив ладонью на макушку, но мальчик успел увидеть стоящего у окна человека в черном. Он зиял на фоне комнаты, будто огромная дыра в никуда. Словно гигантская летучая мышь, раскинувшая крылья, расправил полы плаща. Черные волосы свободно лежат на плечах. Ни один деревенский не стал бы носить такие длинные волосы — жарко и бесполезно, мешает работе.

Мальчик так задумался о загадочном человеке, что вспомнил, где находится, лишь когда в сгиб локтя что-то кольнуло. Вздрогнул, пытаясь отдернуть руку, но лекарь держал крепко. Из вены торчала длинная игла, переходящая в прозрачную гибкую трубку, змеящуюся к таинственному аппарату. На глазах у Левмира трубка окрасилась красным. Как завороженный, мальчик смотрел на это чудо. В памяти всплыли строки из песни-молитвы:

Ярко-алая река

Что течет издалека

Принеси нам к дому счастье

Жизнь людская нелегка

Послышался звук вдыхаемого воздуха. Человек у окна к чему-то принюхивался. Зашуршала одежда, и Левмир снова вывернул шею, чтобы разглядеть незнакомца. Он встретился взглядом со смертью.

Бледное лицо с глубоко посаженными глазами невероятного цвета — черные с красными прожилками. В них ничего теплого, доброго или хотя бы человеческого. Глаза зверя, убийцы. Но тонкие губы кривятся в улыбке.

— Ребенок, — прошептал человек. — Надо же… Совсем другой запах. Упакуешь мне это отдельно. Я не могу допустить, чтобы она перепуталась.

— Да, господин, — тихо отозвался лекарь.

— И впредь помечай все, что от детей до шестнадцати лет.

— Слушаюсь, господин.

Голос господина звучал приятно. Сильный, низкий, легко перетекающий от шелестящего шепота к раскатистым командным интонациям. Он подошел к кушетке, черные глаза смотрели на мальчика, улыбка будто приклеилась к лицу. Левмир не мог отвести взгляда от этих голодных глаз.

— Вы — вампир? — прошептал он.

Господин наклонил голову в знак согласия.

— Вы… пьете кровь? — спросил Левмир, не зная, что еще сказать.

— Приходится, малыш. Надеюсь, ты не в обиде? Поверь, у тебя останется достаточно, чтобы жить.

Левмир замотал головой, всеми силами стараясь показать, что не собирается обижаться на это жуткое существо. В нем чувствовалась огромная сила. Сила, позволяющая уничтожать целые деревни одним движением руки. А Левмир наоборот становился все слабее. Маленький перепуганный мальчик на кушетке и нависший над ним черный ворон.

— Думаю, хватит, — послышался голос лекаря.

Господин перестал улыбаться и перевел взгляд на него. Левмир с облегчением заморгал.

— Хочешь сказать, это все, что ты можешь выдоить? — прошипел вампир.

— Да, если вы хотите, чтобы через неделю он пришел снова.

— Почему бы ему не прийти?

— Он может умереть, господин. Детский организм более хрупок, чем организм взрослого человека.

Вампир окинул взглядом, полным презрения, тщедушное тельце Левмира и, щелкнув языком, вернулся к окну.

— Пусть идет. И зови следующего. Скажи, что дольше я ждать не намерен.

Левмир сполз с кушетки, зажимая ватой место, куда вонзалась игла. Голова кружилась, ноги подкашивались, но он мог идти. Шаг, еще шаг…

— Эй, мальчик, — остановил его голос лекаря. — Вот, это твое.

Онемевшие пальцы сжали холщовый мешочек, туго набитый монетами. Плата за донацию.

Левмир вывалился за дверь, где его подхватил Санат.

— Ты как, паренек? — спросил он. — Не тошнит? Нормально?

Левмир кивнул.

— Подожди здесь.

Санат подвел мальчика к месту, где только что сидел. Там уже развалился бугай из другой деревни.

— Дай присесть парню, — сказал Санат.

— Насидится еще, — сплюнул бугай. — Молодой.

— Ты меня плохо услышал, — понизил голос Санат. — Я велел тебе уступить место.

Левмир вспомнил драку в лесу. Вспомнил, как Санат в одиночку сдерживал атаку двадцати человек. А Саквобет немногим меньше этого здоровяка.

Послышалось движение, и Левмир, оглянувшись, заметил односельчан. Подходят ближе, разминая кулаки. Нет, слишком много драк в последнее время! Он, как сын старосты, не должен такого допускать.

— Я посижу на повозке, — сказал Левмир. — Не надо, не здесь. Я лучше там, на воздухе. Правда.

Санат посмотрел на него, пожал плечами и, тут же потеряв к бугаю всякий интерес, повел мальчика на улицу. Усадив его на повозку, хлопнул по плечу и вернулся в домик.

***

Санат вошел в белую комнату и остановился, глядя в черные с красным глаза ее обитателя. Лекарь, стараясь не шуметь, укладывает в ящик пробирки, запечатанные бронзовыми пробками в виде голов драконов. Тишину нарушает редкое звяканье стекла.

— Что слышно? — ухмыльнулся вампир. — Что скажешь?

— Что происходит? — в свою очередь спросил Санат. Левмир бы вздрогнул, услышав его голос сейчас. В нем не только преобладали знакомые властные интонации. В нем звучала сила.

Вампир развел руками. Лицо сохраняло издевательское выражение.

— Донация. Разве похоже на что-либо иное?

— Это похоже на то, что ты решил уничтожить мою деревню.

— «Мою деревню»! — передразнил вампир, досадливо морщась. Отвернулся и отошел к окну. — Насколько я помню тот разговор с Эмарисом…

— Не нужно напоминать мне слова короля, — перебил Санат. — Ты прекрасно знаешь, что взял чужое. И он знает. Потому принял правильное решение, чтобы никого не обидеть. Но то, что сейчас делаешь ты, обижает меня. Как я должен поступить, когда все закончится, Эрлот?

Вампир лорд Эрлот тихо рассмеялся, покачивая головой, будто услышал несусветную чушь.

— А как ты можешь поступить, Паломник? Побежишь жаловаться королю? И что? Он меня накажет? Интересно, как? Это ведь не измена и даже не ослушание. Я просто пользуюсь тем, что в данный момент — мое. Пользуюсь так, как считаю нужным. Если что-то останется — установишь свои порядки. А если нет… Ну что ж, прости. Лорд Эрлот честно выполнил условия соглашения, и не его вина, что ты недоволен.

Эрлот вернулся к ящику, длинный палец коснулся одной из пробирок.

— Это — мальчишки?

— Да, господин, — прошептал лекарь.

Поднеся пробирку ко рту, Эрлот нажал на голову дракона. Из разверстой бронзовой пасти ударила струя крови, Эрлот ловко поймал ее ртом. Пробирка выскользнула из руки, разлетелась вдребезги, оставив на белой плитке алые брызги.

— Левмир, — произнес Эрлот с закрытыми от наслаждения глазами. — Можешь смеяться, Паломник, но я впервые за тысячи лет пробую кровь ребенка. Это нечто совсем иное. Столько огня, столько… страсти!

Санат отвернулся, посмотрел на лекаря, который закрывал ящик.

— Эй, ты, — окликнул Санат человека, протягивая руку. — Делай дело.

— Что? — вздрогнул тот. — Но как…

— Наложи повязку и давай деньги.

Лекарь бросился исполнять указания.

— Паломник, — окликнул лорд Эрлот Саната, когда тот подошел к двери. — Я сюда пришел не для того, чтобы слушать твое нытье, а чтобы выяснить, как обстоят дела.

Санат повернулся. Взгляд, как обычно, спокоен и прям.

— Делаю то, что должен делать. И закончу, когда закончу.

— Верю в тебя, — кивнул Эрлот. — Но, на случай, если ты не можешь сложить два и два, дам ценный совет. Чем скорее закончишь, тем вероятнее сохранишь деревню.

***

Левмир сидел на повозке и грыз сушку, которую обнаружил в кармане, когда сунул туда мешочек с деньгами. Сушку, наверное, положила мать. Не то от пережитого волнения, не то от кровопотери Левмир ощущал страшный голод, и сушка пришлась кстати.

Оглядывая двор, Левмир гадал, на какой из повозок прибыл вампир. Все повозки выглядели одинаково: грязные, обшарпанные, запряженные серыми усталыми лошадьми. Представить величественного господина сидящим в этаком позорище Левмир не мог. А может, он сам пришел, ногами? Или прилетел… Вспомнив превращение волка в летучую мышь, мальчик вздрогнул.

Из домика вышел хмурый Санат. В отличие от других, ему руку перевязали, а не просто дали держать ватку.

— Ну что, оклемался? — улыбнулся мальчику Санат, остановившись рядом с повозкой. — Пойдем ботинки искать?

— Так ведь уедут без нас, — озадачился Левмир.

Санат отмахнулся.

— Не уедут. Что ж они, по-твоему, с кучей денег прям-таки домой направятся?

Левмир засмеялся и легко спрыгнул с повозки. Голова кружилась, и он покачнулся, но Санат придержал за плечо.

— Нормально?

— Ага, — кивнул Левмир. — Это так…

— Ясно. Давай-ка сперва как следует перекусим. Тут недалеко хорошее местечко есть. Ну? Сам пойдешь, или дотащить?

— Сам! — Левмир почувствовал, как остатки крови бросились в лицо. Еще чего не хватало — позволять носить себя, словно малыша!

— Ну, сам так сам. Пошли.

Не успели отойти далеко, шум и крики привлекли внимание. Левмир обернулся.

«Черный Господин», как он про себя называл вампира, вышел на улицу, держа за ручки объемистый ящик. Следом выбежала женщина с желтушным ребенком. Она плакала, младенец надрывался, и сперва ничего нельзя было понять. Черный Господин не очень и старался. Выражение благородной скуки на лице ничуть не изменилось, когда женщина рухнула перед ним на колени.

— Умоляю вас, лорд Эрлот! — кричала она. — Прошу, пощадите! Отрекусь, сей же час отрекусь от ребенка, только спасите!

Эрлот остановился, посмотрел на протянутое тельце.

— Что это? — спросил он.

— Малыш, малыш мой! — простонала женщина. — Сильно заболел, лекарь говорит, не спасти. Но вы же можете? Умоляю!

— Я не лекарь.

— Но вы же… Вы ведь…

— Что? Вампир?

Женщина закивала, боясь повторить слово.

— Спасите его, пожалуйста, — враз охрипшим голосом повторила она. — Ничего мне не надо, забуду навсегда, только спасите! Нет сил смотреть, как дите умирает. Чем он такое заслужил?

— Никто не знает, почему Алая Река приносит ему то, что приносит, — сказал Эрлот.

— Умоляю, господин лорд Эрлот. Прошу, не откажите! Хоть каждый день кровь сдавать буду, хоть помру здесь — только сыночка упасите!

Вампир протянул руку и взял младенца. Поднес его к лицу. Ребенок замер, крики смолкли. Левмир, вспомнив взгляд Черного Господина, поежился. Даже неразумное дите ощущало страх.

— Хорошо, — сказал Эрлот. — Я возьму его, а ты отречешься. Ступай обратно и не досаждай мне больше.

Женщина билась головой о землю, захлебываясь словами благодарности. Черный Господин не смотрел на нее. Прошел вдоль центра донации, завернул за угол, а чуть спустя оттуда вылетела запряженная четверкой вороных лошадей черная зашторенная карета. Женщина, стоя на коленях, проводила ее взглядом. Постояла еще немного, видно, прощаясь в мыслях с ребенком, потом отерла слезы грязным подолом и побрела обратно в центр.

Санат тронул Левмира за плечо.

— Пойдем, паренек.

В молчании отошли довольно далеко от центра, и тут Санат указал на неприметное строение в ряду таких же. Над рассохшейся дверью покосившаяся табличка с надписью: «Питейное». Видимо, слово было одним из двух или трех, но оставшаяся часть надписи затерлась.

Санат потянул мальчика туда. Левмир запротестовал:

— Мне ведь нельзя…

— Здесь хорошо и недорого кормят, — сообщил Санат. — Пойдем, а то у тебя уже синяки под глазами.

Состояние и вправду оставляло желать лучшего. Больше всего Левмир хотел сейчас свернуться калачиком где-нибудь в тени, да поспать до вечера. А вечером чтобы уже быть дома, потому что обратный путь навевал на него ужас. Столько тащиться по жаре…

Внутри «Питейного» приятный полумрак и легкая прохлада подняли Левмиру настроение. Он приободрился и стал осматриваться. В маленьком помещении, пропахшем ароматом пшеничного пива, чувствуется свежесть недавно вымытых деревянных полов. Когда-то плотно пригнанные друг к другу половицы теперь поскрипывают под ногами. Десяток столиков, разбросанных по залу, кажутся братьями-близнецами.

Пока Санат разговаривал с толстым хозяином, Левмир присел за один из столиков. За окном бегают люди, торопятся, кричат. Сколько же их здесь таких, постоянно суетящихся? Левмир вздрогнул, вспомнив слова Саната о том, что в городе живут лишь те, кто хочет стать вампиром. Но ведь не могут они все превратиться в вампиров! А даже если и превратятся, разве на их место не придут другие?

— О чем задумался? — отвлек его вернувшийся Санат. Он поставил перед мальчиком большую кружку с чем-то коричневым и пенистым. Левмир понюхал кружку — пахло незнакомо.

— Что это?

— Горячий шоколад. Попробуй, тебе понравится. Это не спиртное.

Мальчик пригубил напиток, оказавшийся не таким уж и горячим. Облизнул губы, сделал глоток и вдруг, сам не заметив, осушил кружку. Ничего более сладкого пробовать ему еще не приходилось.

— Ого! — улыбнулся Санат. — Эй, хозяин, еще шоколада!

— Понял! — послышался голос хозяина из кухни. Оттуда доносится запах жарящегося мяса.

— Так о чем задумался, паренек? — повторил вопрос Санат.

Левмир выложил свои рассуждения о людях, живущих в городе. Выслушав его, Санат кивнул и сказал:

— Ты правильно понял. Конечно, все они вампирами не станут. Никому это не нужно. Многие думают, что обращение — награда от хозяина за хорошую работу, но на самом деле все иначе. Наградой за хорошую работу идет золотая монета. А обращенный работник перестает быть работником. Вампир не должен трудиться, он должен владеть и повелевать. Поэтому тот, кто обратил человека в вампира, берет на себя заботу о его благополучии. Принимает его, как собственного ребенка. Дает долю из того, чем владеет сам. Ну а теперь сообрази: так ли уж хочется вампирам расставаться с куском?

Левмир снова посмотрел в окно. На что же надеются все эти люди?

— Люди выдумывают сказки и верят в них, — сказал Санат. — Они повторяют сказки друзьям и знакомым. А когда эти же сказки возвращаются к ним из других уст, расценивают это за подтверждение. Вот они и верят, что усердная работа приведет к успеху. Вампиры же получают прекрасную, хотя и недолговечную прислугу. Впрочем, большинство работает даже не на вампиров, а на таких же людей. Делают одежду, готовят еду, держат питейные заведения. Ведь такому количеству людей надо как-то жить, что-то делать в свободное время. Многие забыли, зачем пришли. А еще больше даже не имели выбора — просто родились здесь.

Тут в голове мальчика сверкнула вспышка озарения.

— Так вот чего хотела та женщина! — воскликнул он. — Она просила, чтобы лорд Эрлот сделал его вампиром!

Санат кивнул, и лицо его при этом помрачнело.

— Как хорошо, что он согласился, — сказал Левмир.

Санат молчал. Подошел хозяин, поставил перед мальчиком еще одну кружку с горячим шоколадом и блюдо с золотистыми кусочками мяса. Санату досталась кружка пива.

— Ешь хорошенько, — сказал Санат. — Сегодня отдохнешь, а завтра проснешься сильным и бодрым.

Левмир упрашивать себя не заставил. Из головы мигом выдуло все мысли о людях и вампирах. Он ел и пил, пил и ел. Заливал тающее во рту мясо восхитительным горячим шоколадом, кусал душистый белый хлеб и только что не урчал от удовольствия. Сквозь пелену этого вкусового дурмана брезжила мысль, что он со стороны выглядит безобразно, как свинья, жрущая из кормушки. Но что он мог поделать?

Покончив с едой, Левмир почувствовал себя значительно лучше, правда, даже думать о том, чтобы куда-то идти, стало лень. Санат с улыбкой смотрел на него.

— Ну? Наелся?

— Ага, — кивнул мальчик. — Спасибо.

Вдруг он понял две вещи. Во-первых, он не с отцом здесь, а во-вторых, у него же есть деньги. Левмир вытащил из кармана мешочек с монетами.

— Сколько нужно? — спросил он.

Санат махнул рукой.

— Я заплатил. А вот деньги лучше за пазуху спрячь. Это город, тут надо осторожнее. Ну, пойдем. Давай-давай, не время лениться! После хорошего обеда нужно хорошо пройтись, а то станешь толстым и страшным.

С этими словами Санат вытащил Левмира из-за стола. Вновь шли по городу. Перед усталым взглядом мальчика мелькали вывески, дома, лица. Лица только человеческие, как ему казалось.

— А почему вампиров почти не видно?

— Они редко выходят при свете дня. Слишком суетно. К тому же их не так много. В этом городе не больше трех сотен.

Три сотни! Число казалось огромным. В деревне всего-то сотни полторы жителей, если считать с младенцами. Но здесь, в городе, глядя на толпы бегающих вокруг людей, Левмир понял: сотня — это ничто. Если все жители деревни разойдутся по улицам города, им долго придется блуждать, чтобы собраться вместе. Может, даже не один день. А в деревне достаточно громко крикнуть, чтобы тебе ответили.

Наконец, добрались до обувной лавки. Здесь пахло кожей, в окна бил солнечный свет, а хозяин, не в пример хозяину «Питейного», был худым, как спичка, и злым, как черт. Он долго о чем-то пререкался с Санатом, и Левмир понял из его слов только то, что хорошую обувь нужно долго ждать, а вот прямо сейчас ничего поделать нельзя. Потом как-то невзначай зазвенели монеты, и сразу же перед мальчиком оказалось несколько пар ботинок.

— Примеряй, — сказал Санат.

Никогда прежде Левмир не носил такой обуви. Вроде как и ни к чему казалось. Летом вполне можно бегать босиком, весной и осенью — тоже. А с холодами все больше приходилось сидеть дома, выходя лишь по крайней необходимости. Тогда в ход шли валенки.

Первые ботинки жали с боков, вторые оказались коротковаты, а третьи чуть длиннее, чем надо. Левмир сделал в них несколько шагов по магазину и удивился. Не верилось, будто на ногах что-то есть. Посмотрел на ботинки. Красивые, темно-коричневые, со шнуровкой. Легкие и прочные. В таких можно, не задумываясь, бегать по лесу.

— Хороши? — спросил Санат.

— Ага! — отозвался Левмир. — Только длинноваты. На ноге болтаются.

Хозяин фыркнул, брызнув слюной, и закатил глаза. Санат же опустился перед мальчиком на одно колено и крепко завязал шнурки.

— Теперь попробуй.

Зашнурованные, ботинки сидели гораздо лучше. Левмир на пробу пробежался туда-сюда, не обращая внимания на ворчащего хозяина лавки.

— Здорово!

— Ну и прекрасно. Забираем. Спасибо, уважаемый. — Санат бросил хозяину еще одну монету и повернулся, чтобы уйти.

— Носи на здоровье, малыш, — оскалился хозяин, впервые обратившись к Левмиру. — Эти боты делались для вампира-баронета, да он так и не забрал. На совесть делали!

Левмир вышел из лавки, благоговейно глядя на ботинки. Ноги сами понесли к центру донации. Санат шагал рядом, и Левмир искоса поглядывал на его сапоги. Тоже кожаные, но старые, потертые. Он ведь мог бы и себе купить обновку…

— Санат, а почему ты мне их купил? — спросил Левмир. — Давай я деньги тебе отдам?

— Нет.

— Почему? Ведь…

— Потому что знаю я деревенских, — вздохнул Санат. — Скажешь, что купил ботинки — ремня получишь, а завтра же отец поедет в город и продаст их. А если узнают, что подарок, слова не скажут, разве что мне. Хорошая обувь хорошо пригодится. Береги. Сильно без толку не таскай — разве если в лес, или еще куда, в дорогу дальнюю. Но и не забывай — носи иногда, чтобы нога привыкала. Понял меня?

Левмир кивнул.

— Спасибо.

— Да, ерунда.

Но это была не ерунда. Левмир пока не мог понять, чем заслужил такое хорошее отношение Саната, но твердо решил как-нибудь отплатить добром за добро.

Возле центра повозок прибавилось, но свою нашли без труда. Деревенские тоже постепенно стягивались, таща большие и малые мешки. Левмир ощутил запоздалое раскаяние: он-то домой ничегошеньки не купил. А вот отец с донации всегда с гостинцами приезжал, да и мать постоянно чего-нибудь приносила. Но, поразмыслив, Левмир решил не рисковать. У него ведь впервые деньги появились, пусть родители сами решают, как с ними поступать. А то и впрямь, вместо благодарности на ремень нарвешься.

Санат куда-то исчез ненадолго, а потом появился мрачнее тучи, поманил за собой Левмира. Завернули за угол и остановились. Здесь пусто и тихо. У стены — большой деревянный ящик для мусора, рядом — две метлы.

— Хочу тебе кое-что показать, — сказал Санат, глядя в глаза мальчику. — Обещай, что не испугаешься и не убежишь. Обещаешь?

Левмир кивнул, подумав, что скорее умрет, чем побежит, что бы там ни было.

— Просто посмотри и не задавай никаких вопросов. Я хочу, чтобы ты сам все понял. Вспомнил, о чем мы сегодня говорили, и понял. Хорошо?

Еще один кивок.

Санат подвел мальчика к ящику. Оттуда пахло неприятно, но Санат явно хотел, чтобы Левмир заглянул внутрь. И он заглянул.

Посреди месива из окровавленных игл и трубок, ватных шариков и повязок, смятых бумажек и прочего мусора лежал желтушный ребенок. Он не кричал и не шевелил ручками. Лежал на животе, но голова оказалась лицом вверх. Невидящий взгляд теряется в небе. На личике застыло выражение страха и как будто обиды.

Левмир почувствовал, что его начинает колотить крупная дрожь. Глаза застила пелена. Он вспомнил равнодушное лицо Черного Господина, когда тот держал в руке это тщедушное тельце. Наврал… Он просто наврал той женщине и убил ее ребенка, прежде чем она успела зайти в центр. Левмир не знал, чего в нем сейчас больше — бессильного гнева или ужаса перед такой страшной, такой нелепой смертью. «Так ли уж хочется вампирам расставаться с куском?» — вспомнились слова Саната.

— Это не потому что он злой, — сказал Санат, будто почувствовав, что в мыслях мальчик обратился к нему. — Просто ему плевать. Понимаешь? Ну а теперь пойдем. Пора домой.

Глава 4

Медальон

Аммит спустился по мраморной лестнице к пруду, и в свете одинокого фонаря увидел сидящую на скамейке у самой воды свою подопечную. Сегодня принцесса Ирабиль явилась на тренировку в платье и туфельках, такая красивая, что Аммит остановился в тени вяза, любуясь, будто картиной гениального художника. Волосы принцессы, собранные в высокую прическу, переливаются золотом и серебром. Ярко алеют губы на молочно-бледном лице. Девочка смотрит на воду через правое плечо, застыв в этой позе, словно специально позволяет себя разглядеть.

Аммит вышел на площадку перед прудом. Ирабиль повернула голову и улыбнулась. Ей нравился Аммит. Сегодня он, как всегда, в плотной кожаной куртке с множеством карманов и прорезей. Тяжелые ботинки мягко, почти неслышно касаются полированной поверхности камня.

— Опаздываешь, старик! — засмеялась принцесса.

Аммит улыбнулся в ответ и, прикрыв глаза, изменил возраст. Исчезла седая борода, волосы стали каштановыми, сгладились морщины. На принцессу смотрел мужчина лет сорока, не больше. Ирабиль надула губы:

— Хорошо тебе. А я могу только прикинуться младенцем…

— Зато я этого уже не умею, — развел руками Аммит. — Не расстраивайтесь, принцесса. Возраст — это то, чего мы всегда сможем достичь. А вы сегодня нарядились…

— О, да! — Глаза принцессы заблестели, она соскочила со скамьи, подлетела к Аммиту. — Я бы хотела научиться так. Можно?

— Вам можно все, что угодно. Правда, мне кажется, вы опять торопите время. Не лучше ли как следует отработать обычные превращения?

— Аммит! — Принцесса, поднявшись на цыпочки, заглянула ему в глаза. — Нужно срочно! Ты мне друг?

Ирабиль с важным видом протянула учителю мизинец. Тот пожал его своим мизинцем.

— Друг.

— Значит, научишь? И чтобы никому!

— Договорились. Начнем?

Принцесса отступила на шаг, сложила ладони перед собой и приготовилась слушать. Аммит заговорил:

— Ваш нынешний облик является основным. Все остальные формы, которые вы можете принять, создаются на основе настоящего тела. Вы без труда возьмете с собой одну вещь, если как следует на ней сосредоточитесь — но это мы усвоили.

Ирабиль кивала, выражая нетерпение. Аммит украдкой вздохнул и продолжил:

— Что касается превращений с множеством предметов одежды, то здесь требуется иной подход. Нет, конечно, вы можете усилием воли сосредоточиться на каждом предмете, но это заберет все ваше внимание и немалую толику силы. После обратного перехода вы будете истощены, кровь потребуется сразу. Поэтому тот, кто желает превратиться и сохранить полное облачение, должен прибегнуть к умножению сущностей.

— Это как туман, да? — Принцесса наморщила нос. — Мне не нравится туман. Очень медленно и… странно.

— Туман — самый простой вариант, — кивнул Аммит. — В других формах это стая волков или летучих мышей.

— Стая? — захлопала глазами принцесса. — Но как…

— В момент превращения — нужно будет почувствовать этот момент, когда сознание словно соскальзывает вниз! — разделите его на части с твердым желанием забрать с собой каждую вещь. В этот миг все изменится, но вы быстро освоитесь. Стая волков побежит туда, куда вам захочется, или разделится по вашему желанию. Это сравнимо с тем, как если правой рукой вы срываете с дерева яблоко, а левой подбрасываете мяч, прыгая на одной ноге. Неудобно, но после небольшой практики будет получаться.

— А как вернуться назад, если я буду стаей? — озадачилась принцесса.

— Идеальный способ — собраться всей стаей в одном месте и, ощутив единство из множества, превратиться обратно. Тогда все получится безукоризненно.

— А если вся стая не соберется?

— Из любой части стаи вы сможете вернуть себя, но только себя. Возможно, с одной вещью, которая пребывала в сознании этой части. Давайте начнем с тумана. Помните: как только скользнете вниз, нужно рассыпаться!

Принцесса сделала шаг назад, зеленые глаза закрылись. Глубокий вдох, и сердце остановлено. Исчезло волнение, по телу прополз холодок, мысли заструились спокойнее. «Туман!» — подумала принцесса. Ничего не произошло. Тогда она не просто подумала, но отдала приказ самой себе: «ТУМАН!» В темноте, с закрытыми глазами, принцесса почувствовала, как летит вниз, будто земля расступилась под ногами. Тогда, быстро перебрав в голове каждую из надетых вещей, приказала вновь: «РАЗДЕЛЕНА!»

Вокруг туман, ничего не разглядеть, кроме белого морока. Потом, довольно быстро, пришло осознание, что она уже не целое, а смотрит сама на себя мириадами частичек. Сосредоточившись, принцесса изменила углы зрения, и в мыслях пронесся восторженный вздох. Она одновременно видела пруд, ярко освещенную белую громаду дворца, звездное небо, старый вяз, мраморную лестницу, каменные плиты, на которых только что стояла, и замершего со сложенными на груди руками Аммита.

«Получилось!» — возликовала принцесса. Теперь она ощущала себя как нельзя более цельной. Раньше, во время обычных превращений, сознание словно металось в облаке тумана, боясь потеряться. Теперь принцесса повелевала им так же легко, как рукой или ногой. Туман растянулся над прудом, свернулся кольцом вокруг него. Наконец, принцесса разделила туман на два клубка, задержав их по разные стороны пруда.

Наигравшись вдоволь, собралась в единое целое, по туману пролетел безмолвный приказ: «ВЕРНУТЬСЯ!»

Краткий миг темноты, ощущение взлета. Принцесса открыла глаза и первым делом посмотрела вниз. Платье, туфли…

— Получилось! — запрыгала, хлопая в ладоши. — Аммит, спасибо! Это просто здорово!

В порыве чувств Ирабиль обняла учителя, и он, что-то проворчав, похлопал ее по спине.

— Неплохо, — заметил Аммит, когда принцесса успокоилась. — Обратное превращение получилось довольно медленным. Эту практику изобрели древние воины, чтобы стремительно атаковать врага. Медленное исполнение уничтожает всякий смысл.

— Но я ведь не воин! — засмеялась Ирабиль. — Мне для другого…

— Вот теперь я, как ваш учитель и телохранитель, должен задать вопрос. Для чего же вам этот навык?

Принцесса, прищурившись, долго смотрела на Аммита, потом сказала:

— Я еще потренируюсь. Чтобы получалось хорошо.

Аммит склонил голову. Наблюдая за тем, как принцесса снова и снова превращается в туман, летает над прудом и осматривает платье, обернувшись собой, он ощутил острую жалость к этому одинокому созданию. У принцессы, пожалуй, было все. Любящий отец, множество знакомых, каждый из которых всегда готов улыбнуться и погладить по голове. Вокруг увивались слуги, да и сам Аммит большую часть времени уделял ей. Но не было друга, с которым Ирабиль могла бы играть, которому доверила бы тайные помыслы. Сейчас Аммит жалел, что не может стать ей таким другом. Принцесса явно тяготилась какой-то мыслью. Она что-то планировала, но что?

Отдаленный звук шагов достиг ушей Аммита, он развернулся, вглядываясь в темноту.

— Кто там? — шепнула появившаяся рядом принцесса с таким таинственным видом, что Аммит едва не расхохотался.

— Сейчас увидим.

Сквозь заросли кустов показалось бледное лицо в обрамлении черных волос.

— Лорд Эрлот, — сказал Аммит. — Идет к вашему отцу. Полагаю, хочет лично отдать дань.

Лорд Эрлот поднимался к дворцу по Западной лестнице. Стремясь показать свою открытость и доступность для всех, король Эмарис велел выстроить дворец, войти в который можно с любой стороны. Четыре мраморные лестницы — Северная, Восточная, Южная и Западная — служили этой цели. А еще четыре, расположенные между ними, вели к живописным уголкам владений короля. В каждом из них по очереди тренировалась принцесса.

— Послушай, Аммит, — зашептала Ирабиль. — Я попытаюсь провернуть это с мышами?

— Я бы порекомендовал сначала потренироваться с накидкой, — заметил Аммит. — Потом можно будет усложнить…

— Времени нет! — всплеснула руками девочка. — У меня все получится, я уверена! Ты дождешься?

— Даже если придется умереть от жажды, — улыбнулся Аммит. — Вперед, принцесса. Раз уж решились — действуйте.

Ирабиль отпрыгнула от него, удивительно легко сохраняя равновесие в туфельках с высоким каблуком. Закрыв глаза, глубоко вдохнула и рассыпалась на сотню пищащих серебристо-серых мышей. Зверьки бестолково толклись в куче, потом замерли и развернулись в сторону дворца. Одна мышка отделилась от общей кучи, попробовала взобраться на ступеньку, но сорвалась и, пискнув, упала на спину. Аммит с улыбкой наблюдал за ее злоключениями.

Мышка не стала больше штурмовать неприступную крепость лестницы. Она побежала в обход. В том миг, когда ее лапки коснулись земли, она остановилась и посмотрела на оставшихся. Потом медленно, будто тяжело на что-то решаясь, повернулась и, прыгнув, исчезла в траве. Аммит проводил ее взглядом, посмотрел на остальных мышей. Постепенно, по мере того как сознание принцессы сосредотачивалось на мышке-лазутчице, остальные начинали жить собственной жизнью. Инстинкты брали верх над крохами человеческого разума. Мыши разбрелись по площадке, обнюхивая все любопытными носами. Несколько принялись обследовать ботинки Аммита. Они испугались бы его, будь он человеком, но запах вампира не показался угрожающим. Кроме того, где-то в глубине маленьких головок звонкий голос принцессы говорил: «Это Аммит, он хороший!»

Довольно скоро мыши разбежались по сторонам, на площадке не осталось ни одной. Аммит покачал головой и вдруг исчез. Крупная летучая мышь взвилась в воздух, черные крылья понесли ее в сторону дворца. Вскоре она вернулась, и вот, вместо нее сидит на скамье Аммит. Руки сжимают небольшой сверток. Любуясь рябью воды в лунном свете, телохранитель ждет возвращения принцессы.

***

Лорд Эрлот с ящиком в руке поднялся по Западной лестнице. Дверь открылась, не пришлось даже сбавлять шага. Длинный коридор, предупредительно кланяющиеся слуги, золотые канделябры с горящими свечами, картины в массивных золотых рамах, изображающие батальные сцены Второй Великой Войны, что окончательно расставила все на свои места более двух тысяч лет назад. Лорд Эрлот миновал и картину, изображавшую его самого, одним из первых ворвавшегося в Черную крепость. Несколькими днями позже крепость разрушили, а на ее месте вознесся прекрасный дворец, который сейчас мерил шагами лорд Эрлот. Под ногами змеилась красная линия, выложенная множеством сердоликов — Алая Река, ток которой направляет все сущее.

Посреди первого этажа сиял, залитый светом множества ламп, тронный зал. Пол выложен каменными плитами, стены искрятся голубоватым мрамором. Десять белых колонн удерживают над головами посетителей сверкающий золотом потолок.

Эрлот не заметил маленькую мышку, шмыгнувшую мимо него вперед, держась в тени у самой стенки. Только слуга, кланяясь лорду, поморщился. Видно, в кладовой появились щели. Нужно сказать управляющему. Если видишь одну мышь — значит, еще десяток их оказались более осторожны.

Король Эмарис, высокий и широкоплечий, стоял посреди зала, ожидая гостя. Он не признавал никаких регалий и знаков отличия. Простой зеленый камзол, брюки грубого покроя, короткая стрижка. Властителя в нем выдавал взгляд — тот самый взгляд, которым, говорят, король мог убивать. Издалека, ощутив на себе силу этого взгляда, Эрлот моргнул и уставился на ноги короля. Туфли тоже самые простые. За два тысячелетия правления Эмарис ни разу им не изменил. Туфли снашивались и отправлялись в мусор, но тут же очередной человек-мастер делал новые, такие же. Однажды Эрлот спросил короля о причинах такой привязанности, и тот сказал: «Живущие вечно нередко путаются в переменах. Им важно видеть перед собой что-то неизменное, безоговорочно надежное. Иногда достаточно такой мелочи, как туфли на ногах короля».

Эмарис стоял, положив руку на стол для подношений. Сзади — просторное кресло красной кожи, заменяющее трон. Правитель редко садился в него, только во время торжественных церемоний, вроде Посвящения. Но и Посвящения не проводились больше трех сотен лет. Две лестницы ведут наверх, в обеденный зал.

Эрлот склонился, выражая почтение монарху. Король нетерпеливо шевельнул пальцами руки — ближе к делу. Эрлот поставил ящик на стол для подношений.

— Явился по вашему зову, — сказал Эрлот. — И, раз уж так вышло, решил лично принести дань.

— Очень любезно с твоей стороны, — кивнул Эмарис. — Как дела у Паломника?

— Вы же знаете, он не очень болтлив со мной. Считает, что я его лично обидел. Никак не хочет понять, что обстоятельства…

— Эрлот, — перебил король. — Мне не нужно сейчас это выслушивать. Я спросил, как он справляется с заданием.

Маленькая мышка, все еще незамеченная, затаилась в тени ножки стола, и будто прислушивалась к разговору.

— С его слов все прекрасно, — сказал Эрлот. — По крайней мере, он точно вошел, и его держат за своего.

— Хорошо, — кивнул Эмарис. — Пойдем. У меня есть для тебя кое-что.

Эрлот успел подхватить ящик раньше короля и широко улыбнулся.

— Не стоит трудов. Я донесу, если уж нам по пути.

Эмарис не стал комментировать эту выходку, на лице не проступило ни намека на чувство. Только мышка заметила, что шаг короля стал короче обычного. Визитер раздражал его.

В Северной галерее, где сегодня ни одного слуги, за монолитной дубовой дверью между двумя картинами скрывалось еще одно помещение. Король вынул из кармана ключ, отпер замок. В просторной комнате на стенах висят мечи, пики и алебарды, сабли и рапиры, боевые топоры и палицы. На стеллажах — ящики, подобные тому, что принес Эрлот. Увидев свободное место, король указал туда, и лорд поставил ношу. Король и лорд подошли к шкафчику, стоящему в углу. Он также запирался на ключ, король открыл его. Взгляду Эрлота предстали груды бумаг, заполняющих нижние полки. На верхних — аккуратные стопки бронзовых медальонов, размером с большую монету.

Король Эмарис повернулся к лорду Эрлоту.

— У тебя ведь никогда не было своей деревни, так? — спросил он.

— Своей? Вы имеете в виду…

— Да, я имею в виду «своей». Выращенной своими руками. На которую никто не сможет предъявить права, кроме тебя и твоих возможных детей.

— Нет, — покачал головой лорд. — Никогда.

— Взгляни сюда. — Король достал карту с нижней полки и поочередно указал пальцем в три места. — Плодородные земли на севере, целина на юге и лес на северо-западе. Как тебе?

Лорд Эрлот молчал, не понимая, к чему клонит король.

— Хочу, чтобы ты основал там поселения. Это будут твои деревни, целиком твои. Никакой дани с них. Понимаешь?

Глаза Эрлота блеснули.

— Большая честь для меня, — сказал он. — Но…

— Но все бывшие деревни герцога Освика ты передашь Паломнику, когда он закончит дело.

Эрлот долго не решался посмотреть на короля, а когда осмелился, взгляд его выражал смирение.

— Слушаю и повинуюсь, ваше величество.

Никто из них не заметил маленькую мышку, бесшумно вскарабкавшуюся по стенке шкафа. Схватив зубами медальон, она шлепнулась на пол и бросилась наутек.

— Я дам тебе тридцать медальонов, — сказал Эмарис, обернувшись к шкафчику. — Это по десять производителей на деревню. Для начала хватит, а через поколение… Посмотрим.

— Но кто…

— А это вторая часть нашего разговора. Ты потребуешь производителей у Атсамы.

— У Атсамы? — скривился лорд Эрлот. Потом другое слово привлекло его внимание. — Потребую?

— Потребуешь моим именем, когда подтвердишь то, что я скажу тебе сейчас. Я знаю, она устраивает охоту. Выясни, когда и как она это делает. Принеси мне список тех, кто в этом участвует. Ей же передашь мои слова. А я говорю так: «Сойдет с рук лишь однажды. Цена — тридцать лучших. Пятнадцать мужчин и пятнадцать женщин». Впрочем, думаю, будет разумно, если ты сам их выберешь.

Эрлот с поклоном принял тридцать медальонов. Выпрямившись, он решился посмотреть в глаза королю еще раз.

— Я услышал каждое слово, мой король, — сказал он. — Поверьте, я вас не разочарую.

— Не говори так, Эрлот, — покачал головой Эмарис. — Просто не разочаровывай. Жду вестей насчет Атсамы в ближайшее время.

Еще раз поклонившись, лорд Эрлот вышел из помещения. За спиной щелкнул замок, запирающий дубовую дверь.

— Эрлот! — настиг его оклик короля.

С заискивающей улыбкой лорд Эрлот обернулся.

— Да, мой король?

— Хочу внести ясность. — Король подошел к Эрлоту и положил руку на плечо. — Я не желаю слышать о гибели Атсамы. Ее проступок, если ты его подтвердишь, должен быть наказан, но не так. Она полезна, хорошо управляется со своими деревнями.

— Я даже не думал…

— Всего лишь говорю те слова, на которые потом смогу сослаться. — Глаза Эмариса блеснули. — Я глубоко расстроен смертью Освика, но готов признать, что Алая Река вынесла ему приговор, который поздно обсуждать. Однако второй раз я не спишу все на Алую Реку. Если ты меня понимаешь — иди.

Эрлот прошел длинным коридором, чувствуя, как вонзается в спину неусыпный взгляд короля. Руки стискивают медальоны — по пятнадцать в каждой. Слуги безмолвно кланяются. Горят свечи, освещая картины. Спустившись по мраморной лестнице, Эрлот улыбнулся.

***

Аммит проводил взглядом Эрлота. Он не мог видеть лица, но почувствовал смятение, исходящее от лорда. «Надо поразмыслить над этим и поговорить с королем», — решил Аммит.

На площадку перед прудом выбежала мышка. Она двигалась с трудом, таща в зубах что-то блестящее. Аммит следил за ее действиями, держа сверток наготове. Мышь разжала челюсти, медальон звякнул о камни. Маленькие черные глазки взглянули на Аммита, мышь исчезла. Вместо нее появилась принцесса Ирабиль. Едва раскрыв глаза, она подпрыгнула, взвизгнув от восторга, и захлопала в ладоши.

— У меня получилось! — воскликнула девочка. — Они даже ничего не заметили, Аммит, и я… Ой!

На плечи принцессы мягко опустилось покрывало, то самое, в котором она всегда отрабатывала превращения.

— Ой-ой, — забормотала Ирабиль, кутаясь в покрывало. — Я забыла…

— Вы забыли собрать всех мышей здесь, принцесса, — с улыбкой заметил Аммит. — Ничего. Для первого раза удачи с туманом вполне хватит. Многие даже такого добиваются далеко не сразу.

В смущении принцесса прятала взгляд от Аммита, и он понял один из мотивов, заставивших ее просить о такой тренировке. Девочка начинала стесняться наготы. Сама она не дошла бы до такого, значит, появилось что-то в ее жизни, о чем Аммит не знал.

— Принцесса, — сказал он. — Для меня вы навсегда останетесь маленькой девочкой.

— Но я ведь не такая и маленькая, — буркнула девочка. Лед растаял. Ирабиль улыбнулась, все еще не решаясь поднять взгляд. — Что теперь будет с моим платьем?

Аммит развел руками.

— Утром его найдет садовник. Милый парнишка, но, боюсь, находка натолкнет его на непозволительные мысли относительно того, что обычно скрывает платье. Парнишке придется умереть. Вампиры всегда остаются для людей таинственной и недоступной сказкой. Даже ценой жизни людей.

Аммит пошел к лестнице, полагая занятие оконченным. Острый слух различил шуршание покрывала и чуть слышный лязг — принцесса наклонилась и подняла медальон.

— Зачем он вам? — спросил Аммит, остановившись. Он не оборачивался, чтобы не смущать принцессу. — Я должен что-то знать?

— Нет, ничего такого, — отозвалась принцесса. — Просто он нужен мне… Для игры.

— Ясно, — сказал Аммит. «Конечно, для игры, — подумал он. — Я должен поверить, что вы все еще играете в игры? Разве что это игры с людьми».

— Аммит! — позвала принцесса.

На этот раз он обернулся — в голосе девочке звучало нечто большее, чем просто смущение.

— Что такое?

— Аммит, я не хочу, чтобы садовник умирал.

Они смотрели друг на друга в лунном свете, и ни один не отводил взгляда. Аммит развел руками.

— Ладно, маленькая госпожа, — сказал он. — Идем искать платье.

***

Через день уходили обозы в город, унося злых, плюющихся людей, а назад возвращали поникших и обессиленных. Жара довершала дело. Стихли на улице крики, прекратились игры и прогулки. С прополкой покончили, предоставив сорнякам волю. «Все равно солнце урожай попалит», — говорили старики.

Только малые детишки все еще бежали на улицу, ища спасения от тоски, поселившейся в домах. Им невдомек, что за беда посетила деревню. Дети просто затаили еще одну обиду на непонятный мир взрослых. Левмир смотрел на них в окно и думал, что еще несколько дней назад носился бы с ними, играя в догонялки или пиная сшитый из тряпок мяч. Сейчас же прятался дома, в спасительной тени, и только мысль о ночи, с ее прохладой и тишиной, немножко бодрила. Как будто сам стал вампиром.

Слабость прошла через четыре дня после донации. Один день Левмир ходил веселым и довольным, а потом его будто каменной плитой придавило: еще два дня, и все повторится. Но будет хуже, как без обиняков сказал отец. «Что же делать?» — спросил Левмир. «Ждать, — отозвался староста. — Придется скотину резать, без мяса быстро ноги протянем. Ну ничего. Не может вечно так…»

Другого мнения придерживался Санат. Собрания у него дома проходили каждый вечер, Левмир тоже на них выбирался. Это было тем проще, что и отец его стал там завсегдатаем. «Им плевать на то, что с вами происходит, — говорил Санат. — Вымрет деревня или нет — дело временное. Нагонят еще народ, дадут им вольную лет на двадцать, а там и начнут снова кормиться. Что такое двадцать лет для вампира, который живет больше тысячи лет? Которого на заре времен породила Алая Река?»

Все молчали, пытаясь представить такую неимоверную древность, и не могли. Что такое тысяча лет для человека, который лишь двенадцать раз видел, как зиму сменяет лето? Так ли уж велика разница между двенадцатью и сорока?

«Так что ты предлагаешь?» — обязательно спрашивал кто-нибудь. «Я? — Санат пожимал плечами. — Ничего». Что-то зрело в маленьком, битком набитом людьми домике. Что-то отчаянное и недоброе, чего пока еще никто не решался высказать.

В ночь перед следующей донацией Левмира устроили гуляния. Так случилось, что на эту ночь выпала середина лета, которую всегда широко и весело отмечали. В этом году никто не говорил о гуляниях — не то настроение. Но Саквобет за несколько часов до заката решительно и быстро распалил деревню жаркими речами с обилием матерных слов. Общий же смысл его разглагольствований сводился к тому, что «Да и черт с ними, с вампирами этими! Что ж нам теперь, и погулять не выйти?» Медленно и нерешительно молодежь вылезала из домов. С закатом ушли к реке.

Когда в деревне стало тихо, и луна взошла достаточно высоко, Левмир прыгнул из окна и побежал в лес. С непривычки частенько спотыкался в новых ботинках, но даже мысли не допускал оставить их дома. Хотелось покрасоваться перед подругой.

Выбежав на знакомую полянку, Левмир остановился. Он просто лишился дара речи, а когда наконец смог нормально соображать, пожалел, что не оставил ботинки дома. Разве можно удивить подобным ее? Девочка стояла спиной к Левмиру, высоко подняв руки, и плавно двигалась, будто танцуя под неслышную мелодию. Левмир узнал ее по волосам — и только. Накидки, которую он ожидал увидеть, не было. Вместо нее стройную фигурку облегает пышное белое платье, сделанное из материала, которого Левмир раньше никогда не видел. Наверное, даже первый выпавший снег не смог бы сравниться по белизне и мягкости с этим платьем. Бросив взгляд на ноги девчонки, Левмир увидел такие же белые туфли и чулки.

— Пришел? — обернулась И. — Долго ты. Умеешь танцевать? Иди сюда!

Левмир шагнул к ней, лихорадочно обдумывая услышанное. Надо же, то ей рано, то ей долго — не угодишь! Да еще и танцевать… Что?

— Я не умею. Не хочу! — шарахнулся Левмир, когда И, легко подскочив к нему, положила руки на плечи. Сияющие глаза девочки смотрели прямо в его, смущенные.

— Это не важно, — сказала И. — Я хочу! Давай, эту руку сюда, эту вот так… Теперь шагай вот так вот… Стоп-стоп-стоп! Погоди.

Снова не успел разглядеть ее движения. Миг — и она возле бревна. Скинула туфли, стянула чулки и вернулась босиком.

— Раздавишь мне все туфли к чертовой матери, — пояснила И. — Ну? Давай еще!

За ноги она не беспокоилась, но Левмир все же потратил немного времени, чтобы развязать шнурки и сбросить ботинки.

— Хорошие ботинки, — сказала И. — Береги, пригодятся.

— Санат то же самое говорит, — заметил Левмир.

— Санат любит говорить то же самое, ничего другого ему и в голову не придет! — засмеялась И. — Ну, давай сюда. Запоминай!

Довольно быстро Левмир научился переступать так, как хотела взбалмошная девчонка. Привык обнимать ее одной рукой, другой чувствуя прохладные пальцы. Танец ничуть не напоминал те бодрые пляски, которые видел Левмир на гулянках и посиделках. Те, что наверняка сейчас происходили где-то далеко, у реки, возле костра. Здесь же — только свет луны, журчание ручья и девчонка, равной которой нет в целом мире. Теперь она не похожа на деревенскую дурочку, а вот на фею — все больше и больше.

«Заведет она тебя… Не туда».

— Разве без музыки танцуют? — спросил Левмир, когда тишина начала смущать.

— Кто? — удивилась И.

— Ну… Все.

— Вот не знаю. По мне так пусть хоть через луну прыгают. Но если хочешь, можно и под музыку.

Девочка принялась напевать какую-то мелодию. Закрыв глаза и покачиваясь в такт, она будто забыла о существовании всего мира. Левмир не мог оторвать взгляд от ее лица. Сердце колотится быстрее, дыхание перехватывает. Кто она? Откуда? Где живут такие волшебные создания?

Девочка напевала без слов, то повышая, то понижая тон, но ни разу не прервалась. Это показалось Левмиру невероятным. Он наклонился ближе, чтобы услышать ее дыхание, но И вдруг ответила на движение, прижавшись теснее. Танец продолжался, песня лилась, перемежаемая журчанием ручья.

Блекла луна, небо серело, близился рассвет. Левмир видел все это, но не мог прервать волшебного танца. Понимал, что осталось всего ничего до утра, до поездки на донацию, после которой он и так будет — тряпка тряпкой, а тут еще бессонная ночь. Левмир все понимал, но чувствовал на шее ароматное дыхание И, ощущал ее пальцы, теперь теплые и нежные, необычную ткань платья, гладкую кожу под ним. Боялся резко вдохнуть, чтобы не разрушить сказку.

Мелодия, которую напевала И, сошла на нет. Стало тихо, лишь ручей журчал, да где-то далеко начали чирикать птицы. Дети замерли посреди полянки. Медленно И открыла глаза, посмотрела на Левмира.

— Спасибо, — шепнула она.

— За что? — хриплым шепотом отозвался он.

— За танец. Я раньше никогда взаправду не танцевала, только с учителем.

Девочка шагнула назад, разрывая объятие. У бревна обулась. Левмир тоже надел ботинки, чувствуя какую-то незавершенность. Будто он что-то должен сказать или сделать, но не сделал, и это сверлило ему сердце.

— Пора, — сказала И. — Беги домой. Подожди! Совсем забыла. Вот.

Подойдя к мальчику, сунула ему в руку что-то, напоминающее монету. Левмир поднес подарок к глазам. Монета оказалась необычной, на ней была выгравирована голова дракона и все. На краю Левмир увидел маленькое ушко, будто бы для того, чтобы продеть шнурок.

— Давай так, чтобы не потерял. — И выдернула откуда-то из рукава платья белую ленточку, от чего рукав немного потерял форму, и, скрутив ее в тонкий шнурок, продела через ушко на монете. — Иди сюда.

Левмир наклонился, и девчонка завязала ленточку у него на шее.

— Вот так, — пропела она, спрятав монетку ему под рубаху. — Смотри, никому этот медальон не показывай. Это наш секрет, понял?

— Понял, — кивнул Левмир. — А что…

— А когда придешь на донацию, там его покажешь. И все. Ничему не удивляйся, ничего не говори. Просто покажи и спокойно жди. Ну все, беги, мне нужно… В общем, беги!

Левмир сделал несколько шагов и обернулся. Девчонка смотрела на небо, на лице появилось выражение озабоченности. Заметив, что Левмир остановился, И поморщилась.

— Ну чего ты? Иди! Утро почти!

— А мы увидимся еще? — спросил Левмир, краснея.

Улыбнулась:

— Через неделю. Приходи?

— Обязательно! — заверил ее Левмир. — Пока!

Девчонка махнула рукой. Когда Левмир еще раз обернулся, дойдя до первых деревьев, полянка опустела. Он шагал к дому, сжимая под рубахой медальон. Ленточка пахла так же, как И, Левмир то и дело подносил ее к носу.

Глава 5

Секреты вампиров

Она неслась среди деревьев, спотыкаясь о выпирающие корни. Петляла, путая след, не в силах смириться с тем, что бежать бесполезно. Преследователи близко, смыкается круг. Сзади слышится волчий рык, слева клубится туман. Стая летучих мышей с писком вьется над головой.

Под ногами образовался овраг, и жертва, вскрикнув, скатилась вниз. Летучие мыши пролетели дальше, рычание затихло. Неужели шанс? Жертва поднялась на ноги и побежала по дну оврага, пока края не снизились настолько, чтобы выскочить из него. Слева, далеко позади, взвыл волк. Тумана не видно. Неужели…

Впереди просвет. Жертва удвоила усилия, и вскоре выбежала на проторенную через толщу леса дорогу. Влево — город, царство смерти. Вправо — деревня. Муж, дети, привычная каждодневная работа. Жертва побежала направо. Старалась не замечать потрескивания сучьев, доносящегося из леса, изредка мелькающих силуэтов и заливистого смеха. Пусть это все будет разыгравшимся воображением. Лишь бы дотянуть до рассвета!

Черная фигура в развевающемся плаще замерла посреди дороги. На миг жертва сбилась с шага, но стоящий поманил к себе, и она решилась. Жертва помнила всех пятерых охотников, и этот не походил ни на одного из них. Жертва упала в его объятия, задыхаясь от бега и пережитого страха, глотая слезы.

— Ну-ну, тише, — улыбнулся вампир. — Сейчас все закончится.

На дорогу выскочили пять охотников в одинаковых серых балахонах, и возглас разочарования вырвался из их глоток. Жертва, с которой они столько времени увлеченно играли, безвольно повисла в руках чужака, допивающего последние капли. Миг — и безжизненное тело лежит на обочине, уставившись на луну гаснущими глазами. Одна из серых фигур вышла вперед.

— Лорд Эрлот! — прозвучал гневный женский голос. — Ты испортил нам всю игру!

Эрлот улыбнулся, язык скользнул по окровавленным губам. Кровь, выпитая из горла живого человека, да еще в таком количестве, будоражила. Чувства обострились, мысли разбежались в разные стороны, вопя от наслаждения. Взяв себя в руки, Эрлот окинул взглядом охотников. Та, что вышла вперед — миледи Атсама. Хотя капюшон скрывал лицо, голос не оставлял сомнений. Остальных пока опознать не получалось. Они застыли на почтительном расстоянии, пряча лица.

— Ну так пожалуйся королю, — сказал Эрлот. — Впрочем, не беспокойся — сам доложу. Тем более что я здесь по его просьбе.

Эрлот сделал вид, что хочет уйти, но миледи Атсама схватила его за руку. Нет, она не была смелой — просто находилась в своих владениях. К тому же помнит об участи герцога Освика.

— Ну, погоди же, милый, — проворковала миледи. — К чему торопиться? Давай поговорим, посмотрим, что можно сделать…

Белая ладонь с изящными длинными пальцами отбросила капюшон, и по плечам рассыпались густые темно-рыжие волосы, почти черные в лунном свете. Безупречные черты надменного лица кривились в непривычной заискивающей гримасе. Остальные охотники тоже сняли капюшоны. Эрлот узнал вытянутое лицо Варэлла, седые нечесаные патлы Каммата, приглаженные жиром волосы Мэросила и широкие скулы Олтиса.

— Давно не виделись! — Эрлот развел руки, словно для объятия. — Надо же, какая неожиданность. Все лорды здесь. Неужели кроме меня у короля не осталось верных соратников?

— Давай ближе к делу. Чего ты хочешь? — сказала Атсама.

Эрлот смотрел на нее холодным взглядом.

— Речь не о том, чего хочу я, а о том, чего хочет король, — заговорил он. — Король хочет, чтобы я разобрался с вами так же, как с Освиком. Король хочет, чтобы его слово означало закон. И я его в этом прекрасно понимаю. Уничтожить ради одного ужина девушку, которая может кормить тебя еще лет сто — что может быть нелепее?

Атсама рассмеялась.

— Ты так и не запомнил человеческих сроков, Эрлот? — сказала миледи. — Сто лет? Пятьдесят — в лучшем случае. Может, шестьдесят. Считая со старостью, а кровь стариков, сам знаешь, никуда не годится.

— Что ж, если тебе хочется обсудить это…

— О, нет, нет! — взмахнула руками миледи. — Давай обсудим другое. Что мы можем для тебя сделать, чтобы король остался доволен докладом? Хочешь поучаствовать в следующий раз? Поверь, нет ничего увлекательнее! Мы можем взять побольше жертв, чтобы добавить игре огоньку.

Мысль о том, чтобы еще разок вонзить клыки в тело человека, дать им, наконец, выполнить данное природой предназначение, заставила Эрлота непроизвольно вдохнуть. Ночь полнилась ароматами.

— Я не играю в игры, — покачал головой Эрлот, пряча взгляд. — Меня интересует только то, что годится в пищу. Люди и их кровь. Поговорим об этом? Есть некоторые соображения.

Но миледи заметила его замешательство. Она оглянулась на сообщников, шагнула вперед и, понизив голос, заговорила:

— Брось, Эрлот. Хватит играть в послушную собачку. Как насчет встретиться в более приятной обстановке? Мы можем запустить наши сердца, выпить по бокалу вина, а потом… Ну, вспомним, каково это — быть людьми.

— Ночь перед казнью? — улыбнулся Эрлот. — Что ж, вряд ли я смогу тебе в этом отказать.

Миледи отстранилась. В глазах мелькнуло что-то крайне опасное, что очень понравилось Эрлоту. Атсама злилась и боялась, теперь все стало на свои места.

— Король пообещал мне тридцать производителей из твоих деревень, — заговорил Эрлот громче. — Я почти выполнил работу, так что могу и успокоиться. Эти тридцать — уже мои. Если ты хочешь меня заинтересовать, то давай начнем с шестидесяти.

— Сколько? — Миледи отшатнулась. — Да ты сошел с ума! Эрлот, ты соображаешь, что это такое — вырвать из деревни шестьдесят лучших? Ты понятия не имеешь! Если их столько и наберется, то деревне придет конец!

— Можно подумать, у тебя одна деревня, — пожал плечами Эрлот. — Переживут.

Атсама выглядела как ребенок, у которого взрослый отбирает куклу.

— Ты же понятия не имеешь, каково это — управлять деревней, — прошипела она. — И уж, само собой, не знаешь, как важны производители.

— Вот и займусь на досуге. — Эрлот похлопал ее по плечу. — Идем к тебе? Хочу посмотреть записи и выбрать тех, что мне понравятся.

— Эрлот! — Она сбросила его руку с плеча. — Давай сойдемся на тридцати — это разумное требование.

— Но их я получу, не преступая королевской воли.

— Вдобавок могу дать кровь. У меня есть запасы. Кроме того, мое предложение остается в силе.

— Первое или второе?

— Оба.

Они смотрели друг другу в глаза. Атсама — с надеждой, Эрлот — с насмешкой.

— Хорошо, — сказал он. — Пятьдесят производителей.

— Эрлот! — взвыла миледи.

— Я не настаиваю, чтобы ты одна выделила всех. Вас тут пятеро. Всего по десять с каждого. Мое последнее слово.

Заговорил Мэросил — высокий юноша с приглаженными волосами:

— С чего бы нам идти на жертвы? Я так понимаю, король говорил только о ней. — Кивнул в сторону миледи.

Атсама метнула на него гневный взгляд.

— Хочешь соскочить так просто, Мэросил? Попробуй. Я отдам пятьдесят производителей и уйду к этому стервятнику в служанки, если потребуется, но до короля дойдет то, что вы самовольно устроили охоту на моих землях.

— Это мы устроим, — с улыбкой кивнул Эрлот.

Мэросил переглянулся с остальными. Четверо вампиров один за другим склонили головы.

— Проклятый закон, — поморщилась Атсама. — Что плохого в том, чтобы немного поиграть перед ужином?

— Ничего, — развел руками Эрлот. — Но у короля свои требования. Мы усадили его на престол, зная, как он смотрит на жизнь.

— Ну да, мы усадили, — задумчиво произнесла миледи.

— Что ж теперь жаловаться, да?

Они снова обменялись взглядами.

— Пошли к тебе, — сказал Эрлот. — Нам есть о чем поговорить. А вы, парни, — обратился к лордам, — подходите тоже. Со своими списками. Хорошо бы успеть до рассвета, иначе мне придется содержать крайне строптивую служанку.

Мэросил исчез, обратившись облаком тумана, которое тут же понеслось к югу. Остальные рассыпались стаями крыс, летучих мышей и волков. Лорд Эрлот, взяв под руку Атсаму, пошел к ее дому, не меняя обличия. Кое-что, самое важное, они могли обсудить по дороге.

***

На берегу играли в костер — традиционная, хотя и опасная, осуждаемая старшими игра. Возле реки (обязательно возле реки — если дело зайдет слишком далеко, будет, куда откатиться) раскладывали большой костер. Девушка, желающая найти счастье, становилась на плоский камень в центре костра, и тот, кто ее оттуда вытащит, считался суженым. Нередко случалось, что какую-нибудь дурнушку или скверную характером девицу никто спасать не собирался. По древней традиции она должна была мужественно гореть до конца или пока все же не найдется кто-нибудь, в ком жалость возьмет верх над разумом. На деле ни одна девушка до такого не доводила. Прыгнув в костер и окинув взглядом собравшихся, она тут же с матерщиной вылетала обратно под всеобщий хохот, спасая себя тем самым как от позора, так и от смерти. Сами по себе случаи «спасения» были редки, и происходили все больше по сговору.

Санат сидел на пригорке неподалеку, наблюдая за действом. Он не знал, плакать или смеяться. В деревне, где он родился, такого обычая не водилось, но даже беглого знакомства с историческими хрониками хватало, чтобы понять, откуда он пошел. В годы Второй Великой Войны император Киверри, поправ все уложения и правила, не исключая продиктованных здравым смыслом, огнем и мечом прошел по людским поселениям. Одна из его забав, самая безобидная, легла в основу нынешней игры.

Тогда костры разводили не в пример больше, и ставили в них всех деревенских девушек и женщин. Их привязывали к столбам для верности. Потом толкали вперед мужчин. Им предлагалось либо смотреть, как женщины сгорают заживо, либо спасти. Не многие успевали развязать тугие путы…

Сначала, как водится, несколько девчонок поплоше попытали счастья. Никто из парней даже не двинулся в их сторону. Санат заметил, что когда очередная девушка вставала на камень, все замирали и смотрели, раскрыв рты. Люди сами не понимали, чего ждут. Они хотели увидеть смерть. Боялись — да, но хотели. Санат нахмурился. Все-таки люди есть люди, и ради зрелища они готовы наплевать на все.

Интерес проснулся, когда в костер встала Бечра. Крупная, но симпатичная девушка с грубым, почти мужским голосом. Санат заметил, что нравилась она многим, но большинство ее опасалось. Теперь же настал момент истины. Бечра стояла посреди огня, уперев руки в бока, и придирчивым взглядом осматривала парней. Выбрав одного, кивнула, и парнишка бросился на выручку.

Санат отвернулся. В мгновение ока увидел всю жизнь этой пары до самого конца. Сильная, голосистая жена и робкий тщедушный муж. Она будет им помыкать, а он, лишь только схлынет первый вал эйфории, начнет втихую пить. Она станет его колотить, а он будет чувствовать себя виноватым и пить еще больше. Впрочем, Бечра, наверное, сделала верный выбор. Другой парень, поздоровее, мог бы побить в ответ, и все закончилось бы куда как хуже. А таких семей везде полно — живут как-то, детей рожают.

Смех и крики утихли. Санат повернулся к костру и вздрогнул. В огне стояла Исвирь, ее взгляд устремлен на него. Санат не двинулся. «Уходи», — мысленно попросил он. «Нет», — ответили ее глаза.

Санат перестал дышать, сердце остановилось. Он не думал, поступая так, просто приготовился на всякий случай. Слишком уж далеко от костра он сидел. Слишком уж решительно сверкали глаза девушки.

К костру, захохотав, бросился Саквобет. Медленно, убийственно медленно он двигался! «Как только он ступит в костер — я запущу сердце», — пообещал себе Санат.

Исвирь взмахнула рукой, рассыпала под ноги что-то белое и блестящее. Перед носом у Саквобета взлетела в небо огненная стена. Парень с криком отшатнулся, упал на спину и принялся отползать. Все отпрянули. Все тянули головы вперед, а шли назад. Вот она, вот она, смерть! В какофонии криков Санат не услышал лишь одного голоса — голоса Исвири. Девушка все еще стояла там.

Вампир бросился вниз. Несмотря ни на что, он упивался этим восторгом — двигаться так стремительно, как и не снилось людям. Ощущать, видеть и слышать гораздо больше, чем дано им. Отшвырнул поднимающегося Саквобета, прыгнул в огонь. Руки обхватили тонкий стан девушки. Не останавливаясь ни на миг, Санат выбежал с ней из костра и нырнул в реку. Он полностью погрузил Исвирь в темную воду, а потом разжал руки. Голова девушки тут же появилась над поверхностью. Она закричала — только теперь.

Санат выдернул ее из воды, поставил рядом и трижды ударил по лицу ладонью. Слишком сильно — от последнего удара девушка упала. Санат снова поднял ее, встряхнул за плечи.

— Ты же чуть не сгорела! — зарычал он.

— Ну и ладно! — крикнула Исвирь. — И сгорела бы! Что мне…

Оттолкнув его, она выбежала из реки, понеслась куда-то, не разбирая дороги. Санат двинулся следом.

Провожаемые взглядами, они скрылись из виду. На берегу стало тихо. Все произошло так быстро, что никто не успел сообразить, смеяться или расстраиваться. Один щуплый парень, первым вырвавший из огня счастье, усмехался.

— Бежит курица от петуха и думает: «Ой, хоть бы догнал!» — громко сказал он, чем вызвал дружный хохот и крепкий подзатыльник от суженой.

В костер, однако, лезть больше никто не захотел. «Купаться! Купаться!» — родился в толпе крик, и его поддержали целым хором. Сорвав одежды, юноши и девушки бросились в теплую реку.

Исвирь выбежала на дорогу, захлебываясь слезами. Мокрая насквозь, с пылающими от ударов щеками, она не знала, куда направиться дальше. В деревню? Там нет больше счастья. Так может, в другую сторону, в город? Или в лес, на съедение волкам?

— Остановись, — приказал знакомый, но такой чужой сейчас голос.

Исвирь замерла. Санат рывком развернул ее, заглянул в глаза. Луна светила ему в затылок, и глаза показались девушке чернее самой ночи.

— Ты не представляешь себе, что натворила, Исвирь, — говорил Санат. — Зачем ты так?

— Все равно мне без тебя жизнь — не в жизнь, — всхлипнула Исвирь. — А ты… Как камень, хуже даже! Камень вон обнять можно, он не оттолкнет никогда, а ты… ты…

Санат положил руку ей на плечо. Холодные пальцы пробежались по пылающей коже, коснулись шеи, ласково приподняли подбородок.

— У меня нет времени сейчас принимать осмысленное решение, — пробормотал Санат. — Ты все это начала, тебе и нести ответ. Стой спокойно.

Сердце замерло, когда губы приблизились к ее лицу. Исвирь задрожала, предвкушая и боясь первого поцелуя. Руки обхватили спину Саната. Девушка закрыла глаза. Холодные губы не коснулись лица, скользнули по шее, мимолетно касаясь кожи, выискивая определенное место. Острая боль заставила девушку вскрикнуть, но тут же странное, ни на что не похожее наслаждение разлилось по телу. Боль и сладость, причудливо сплетаясь, подхватывали, несли все дальше и дальше. Исвирь не могла пошевелиться, не могла раскрыть глаза. Задыхаясь, она хватала ртом воздух и все сильнее прижимала к себе того, кого любила.

Санат оттолкнул ее. Ноги девушки подкосились, она села прямо на дорогу. Воздух мягко заполнил грудь, голова кружилась. Послышался шепот Саната:

— Нет… Они ведь видели, что я пошел за ней…

А потом — тихий вдох. Что-то изменилось. Как будто другой человек стоял над ней, протягивая руку. Исвирь приняла предложенную помощь. Пальцы ее скользнули к шее, но Санат остановил это движение.

— Не трогай, — сказал он. — Пошли ко мне, я наложу повязку. Потом ты уйдешь домой и забудешь об этом навсегда. Поняла меня? Скажешь, что обожглась, или еще чего придумаешь. Но если ляпнешь хоть слово…

Она и не могла сказать ни слова — язык не слушался. Санат шел по дороге, а Исвирь, спотыкаясь, плелась следом. Он несколько раз оглянулся, потом взял девушку под руку. Она едва не упала на него.

— Да держись ты, в конце концов, — тихо сказал Санат.

Они медленно двигались к деревне — счастливая парочка, уставшая от гуляний. А что еще могли подумать случайные свидетели?

За всю дорогу Санат не проронил ни слова. Исвирь тоже молчала, благословляя невероятную слабость и туман в голове. Мысли путались в этом тумане и не могли соединиться в единую цепь. А если бы смогли, то что бы сказала она себе? Может, что вместо жарких объятий наполучала оплеух, а вместо страстного поцелуя — укус? Или что вместо любви, от которой сердце колотится быстрее, а душа будто воспаряет в небо, обрела лишь презрение? Туман не позволил задуматься об этом, и она просто радовалась, что рядом идет Санат. Идет и держит ее, подстраивается под шаг.

Отворив дверь, Санат легонько подтолкнул девушку в спину. Она зашла. Остановилась у порога, сложив руки перед собой. В голове по-прежнему лишь туман. Только сердце колотится все сильнее.

Санат зажег лампу, стало светло и уютно. Исвирь огляделась. Она впервые была тут, в отличие от более решительных соперниц. Взгляд скользнул по голым стенам, чистому дощатому полу, закрытой печи. Исвирь увидела аккуратно застеленную лежанку, посмотрела на полку. Там несколько бутылок и кувшин, в котором она заваривала чай. Санат взял одну из бутылок, вынул пробку. Красная жидкость, булькая, полилась в кружку. По комнате разлился терпкий густой аромат вина.

— Выпей. — Санат сунул кружку ей в руки.

Исвирь покорно поднесла напиток к губам. Первый раз она пила вино. Содрогнулась от необычного вкуса, но потом распробовала и сделала еще глоток, побольше. Как ни странно, туман в голове начал рассеиваться, и девушка с ужасом посмотрела на Саната, который перебирал тряпки в одном из тюков. Вытащил чистую простынь, оторвал от нее полосу. Исвирь вскрикнула, услышав звук рвущейся ткани, и выронила кружку. Вино разлилось по полу, впитываясь в доски.

— Ничего, оставь, — сказал Санат, приближаясь к ней.

Исвирь смотрела на пустую кружку, лежащую на полу, и не могла остановить дрожь. Трясло, как в лихорадке. Пытаясь отступить, она зацепилась каблуком за половицу и начала падать. Санат подхватил ее, притянул к себе стремительным движением. Исвирь сжалась, прикрывая горло руками. Глаза широко распахнулись.

— Нет, пожалуйста, не надо больше! — залепетала она.

Санат усмехнулся. Поставив Исвирь на ноги, он бросил лоскут ей на плечо.

— Перевяжи сама, раз так боишься, — сказал он. — Что, хватило любви? Как вы все ее настойчиво добиваетесь! Только и слышишь от вас: любовь, любовь! А как придет время пожертвовать ради нее парой капель крови, так всю решимость будто ветром сдуло.

Исвирь смотрела на него, держа в руках лоскут. Никак не могла понять, что же такое он говорит. Смеется? Или злится? От бесстыдного намека в его словах у нее заалели щеки. Вернулась боль от ударов. Наконец, Исвирь снова почувствовала себя цельной, не рассыпавшейся на куски. И вместе с этим чувством пришло понимание. Она посмотрела в глаза Санату и сказала:

— Ты-то чего боишься?

Он вздрогнул, отвел глаза.

— Боишься, что я всем расскажу? Не бойся. Молчать буду, пока не сдохну. Когда эта гадость заживет?

Санат поднял взгляд.

— Ну? — торопила Исвирь. Она легко, словно шарфом, обмотала шею куском простыни. — Говори, чтоб я знала. Не сдохну, пока не заживет, чтоб вопросов не было.

Одним прыжком Санат преодолел разделившее их расстояние, схватил Исвирь за воротник платья и с силой прижал к стене. Сквозь плотно сжатые зубы вырвалось рычание, но Исвирь не дрогнула под этим натиском.

— Пугаешь? — спросила она. — Или убить хочешь? Мне не страшно. Решил — так убивай. Мне же заботы меньше.

Он разжал пальцы, опустил голову.

— Зачем ты так? — шепнул он.

— А зачем ты так? — отозвалась Исвирь. — Все вы там такие, что ли? Все за нас решаете. Когда жить, как умирать. А я вот не хочу. Не хочу вас кормить до самой старости! У других хоть радость жить есть, а у меня — ничего нет. Решила для себя: пойду и сгорю принародно, хоть так, может, запомнят. Хоть чем-то отличусь. Если уж возлюбленный мой на меня не смотрит. А он взял меня и вытащил с Той Стороны. Вытащил, избил, обругал, дал тряпку и прогнал пинком, как кошку заблудшую. Как мне еще быть? Не стану я тебе обузой, не волнуйся! Но вот смерть — моя, и мне решать, звать ее или нет.

Она оттолкнула Саната и пошла к двери. Хотя плечи дрожали, шаг стал ровным. Она коснулась рукой двери, и в этот момент пальцы Саната стиснули ее плечо.

— Останься, — сказал он.

Исвирь опустила руку. Санат ловко освободил ее от «шарфа» и поцеловал чуть зудящее место укуса. От поцелуя по телу девушки снова прошла сладкая дрожь.

— К утру заживет, — сказал Санат. — Утром — пойдем к тебе домой.

Она резко повернулась, уставилась в глаза Санату.

— Ты… Ты, — лепетала она.

— Пока я человек, — сказал он. — Это не продлится долго, и у тебя будет время до утра подумать, хочешь ли ты этого. То, что будет потом… Я не знаю, что случится, и куда понесет меня Алая Река.

— Я согласна!

— До утра, Исвирь. Подумай.

Их губы встретились. Первый настоящий поцелуй, на который Исвирь уж не надеялась. Сладкий и нежный, как во сне. Все, что последовало, тоже оказалось нежным, сладким и сказочным, будто греза, ставшая явью.

Глава 6

Арека

Отмечая переход на вторую половину лета, жара спала. Но пасмурное утро не принесло людям радости. Сидящие на повозках мужчины, женщины и дети, зевая и поеживаясь, смотрели на серое небо и морщились. Лучше бы жара и прежние порядки!

Дети чувствовали себя лучше взрослых. Они верили, что жизнь наладится, что взрослые решат все проблемы — так всегда было и так всегда будет. Взрослых голосов почти не слышалось, а вот детские переклички то и дело звоном раскалывали угрюмую тишину.

Левмир опять ехал с Санатом, и, единственный из всех, не мог убрать с лица улыбку. Он толком не успел поспать, вернувшись домой, как его разбудила мать и, сунув в руки узелок с едой, выпроводила на улицу. Голова гудела от недосыпа, но зато сон не успел смазать воспоминания. Стоило прикрыть глаза, как он видел улыбающуюся И, которая прижимается к нему, напевая сказочную мелодию.

В очередной раз поймав себя на том, что сидит и улыбается, глядя в пустоту, Левмир сделал серьезное лицо и покосился на Саната — не заметил ли? Но Санат точно так же смотрел перед собой с печальной улыбкой на губах. Заметив внимание мальчика, не стал скрываться, а улыбнулся еще шире:

— Что, тоже хлопотная ночка выдалась?

Левмир покраснел и отвернулся, пытаясь придумать непринужденный ответ. Санат вздохнул.

— Паренек, я ведь предупреждал тебя… Ничего хорошего не выйдет. Дело, конечно, твое, да только и мучиться потом тебе одному.

— Ты-то откуда знаешь? — буркнул Левмир.

— На лицо твое посмотрел и все сразу понял. Не лезь туда, откуда выйти не сможешь, Левмир. Без того тяжело будет.

Левмир открыл рот, чтобы высказать все. Он готов был объяснить этому зануде, строящему из себя всезнающего старца, что все и так плохо, хуже некуда. Что никогда он еще не видел, чтобы посреди лета люди ходили такими понурыми. Хотел сказать, что лишь благодаря этой непонятной девчонке ему хочется проживать день за днем, чтобы увидеть хоть одно искренне счастливое лицо. Чтобы танцевать при луне, несмотря на то, что ночь коротка…

— Левмир, привет! — раздался девчоночий голос.

Мальчик вздрогнул и повернул голову. Рядом с повозкой идет Арека — сестра Саквобета. Ей четырнадцать, она все больше походит на взрослую девушку. Грубоватые черты, роднящие ее с братом, уравновешиваются открытым выражением лица, подростковая угловатость постепенно переходит в девичью стройность. Левмир мысленно поставил ее рядом с И. Нет, даже думать об этом не хочется! Даже глаза — скучные серые глаза Ареки — не идут ни в какое сравнение с сияющими изумрудами ночной красавицы.

— Привет, — отозвался Левмир. — Чего тебе?

— Так. Пойдем, поговорим? Пошли в конец, потом нагоним — все равно едва плетутся!

Левмир оглянулся на Саната, почему-то ожидая, что тот его остановит. Санат махнул рукой, словно благословляя. Левмир спрыгнул с повозки.

Они с Арекой медленно шли, пропуская вперед караван. Дети хихикали, глядя на них, взрослые скользили равнодушными взглядами. Когда последняя повозка ушла вперед на три сажени, Арека заговорила:

— А ты знаешь, что Санат на Исвири женится?

Левмир споткнулся на ровном месте и выпучил глаза на Ареку. Санат? Женится? Такого он даже вообразить не мог.

— Как так?

— Так вот. — Арека сорвала сухую травинку, вставила ее в зубы. — Саквобет вчера пришел поздно, пьяный, и все рычал, пока не уснул. Говорит, из костра он ее вытащил. Так-то вот.

Левмир молчал, обдумывая новость. Надо же, а ведь ему Санат ни слова не сказал. Только всю плешь выел непрошенными советами.

Арека тем временем изжевала травинку, сплюнула и выбросила ее. Посмотрела на Левмира.

— Ну? — спросила она.

— Чего?

— Ну, что думаешь?

— А чего тут думать? Ну, женится и женится. — Левмир пожал плечами.

— А восстание как же?

Тут Левмир остановился, глядя на девчонку.

— Какое восстание? Ты что, с крыши шмякнулась?

— Тихо ты! — широко раскрыв глаза, цыкнула Арека. — Разорался! Не все ведь еще решились.

Левмир вспомнил постоянные заседания у Саната. Все чаще там всплывали разговоры о том, как убить вампира. Раньше мальчик не придавал этому значения, но теперь занервничал. Санат ведь сам рассказывал, чем закончилось его предыдущее «восстание».

— А что, будет? — чуть тише спросил, продолжая идти. — Ты знаешь?

— А то! — вздернула нос Арека. — Мне Саквобет все рассказывает, особенно когда выпьет.

— И когда?

— Кто ж знает? Подготовиться нужно, чеснок высадить…

— Чеснок?

— Ну да. Ты не знал разве? Вампиры чеснока боятся. Запах им не нравится. Мы с мамкой сегодня в городе купим, чтоб на всех хватило!

Она свысока смотрела на Левмира, хотя они были почти одного роста. Постепенно уголки губ Ареки опустились вниз. Левмир должен был восхищаться, приставать с расспросами, но он лишь угрюмо молчал. Тогда девочка решилась на еще одну попытку:

— А куда ты ночью ходил? — спросила она.

Левмир медленно повернул голову, и Арека испугалась, увидев в его глазах готовность убить или умереть сей же миг.

— На рыбалку, — процедил он сквозь зубы.

— Ого… — Арека промолчала о том, что не заметила у него удочек. — А ты часто так ходишь?

— Не очень. Тебе-то что за печаль?

— Ну… Я бы тоже ночью на рыбалку сходила!

— Не женское это дело, — повторил Левмир отцовские слова.

— Ну и что ж? Я так посижу. Посмотрю просто.

— Там видно будет…

Впереди показался город, и Левмир, попрощавшись с Арекой, побежал догонять повозку. Усевшись рядом с Санатом, оглянулся и увидел, что Арека все так же идет в самом хвосте. При виде одинокой, поникшей фигурки у Левмира защемило сердце. Может, правда как-нибудь позвать на рыбалку?

Эта мысль заблудилась в тускнеющих дебрях воспоминаний о ночном танце, улеглась на задворках сознания. Громадная каменная масса города поглотила караван, отрезав задние мысли и тревоги.

В этот раз Левмир не нуждался в помощи Саната, на которого, к тому же, был обижен. Санат, чувствуя настроение мальчика, тоже к нему не лез, но глаз не спускал. Сегодня он сидел в очереди вместе со всеми.

Наконец, дверь открылась, и лекарь выкрикнул:

— Левмир, деревня Сатвир! Тебя нарочно, что ли, в рифму назвали? Ладно, иди сюда!

Лекарь не тот, что прежде. Постарше, но повеселее. Он уложил мальчика на кушетку и, не переставая болтать о всякой ерунде, настраивал аппарат. Левмир порадовался, что сегодня нет лорда Эрлота. От одного воспоминания об этой мрачной фигуре, застывшей у окна, ему делалось не по себе.

— Второй раз, да? — бросив взгляд в бумаги, спросил лекарь. — Не боишься?

— Нормально! — заверил его Левмир.

— Ну, вот и хорошо. А то детишки обычно приходят — плачут, в обморок хлопаются. С этими новыми порядками все умучились.

Левмиру не понравилось услышать, как его определили в один ряд с какими-то «детишками». Хотелось сказать или сделать что-то такое, что могло бы смутить этого добренького лекаря, показать ему, что он, Левмир, вполне себе взрослый и серьезный человек. Тут он вспомнил про подарок И.

— Мне нужно вам вот это показать, — сказал он, и вынул медальон из-под рубашки.

Рука лекаря, державшая иглу, дрогнула. Он посмотрел на медальон, потом — на Левмира. Снова на медальон и еще раз на Левмира.

— Тебе кто его дал?

— Кто надо, тот и дал, — пискляво ответил Левмир. Не умел хамить — голос сразу подводил его. Но лекарю, кажется, нет дела до голоса.

— Ничего не понимаю, — нахмурился он. — А зачем тогда ты… Погоди, тебе же сколько? Двенадцать лет? Не рано ли?

— Осенью тринадцать будет, — заметил Левмир.

— Ах, вот как… Нет, я все же ничего понять не могу. А впрочем… Впрочем, мое ли это дело? Давай я тебе повязку сделаю, а ты сам — молчи.

Левмир знал, что нужно молчать — И предупредила. Лекарь перевязал ему руку, целую и невредимую. Страсть как хотелось спросить, что все это означает, но мальчик молчал. Пройдет неделя, и она все расскажет. Или не расскажет — не все ли равно? Главное, снова придет, развеет серую хмарь, окутавшую сердце.

Левмир вышел и, не глядя на Саната, вернулся к повозке. Арека стояла рядом, побледневшая, с синяками под глазами.

— Думала, помру там, — жалобно сказала она.

— В прошлый раз ведь выжила, — отозвался Левмир.

— Так если каждую неделю так…

Она заговорила о том, как тяжело будет жить, как все скоро начнут умирать. Левмир слышал об этом не в первый раз. Детская вера в лучшее все еще удерживала его от паники, но сейчас стало стыдно. Подарок И, оказывается, спасал его от всеобщей участи. Значит, он тоже может кое-что сделать для остальных.

— На вот, поешь. — Левмир развязал узелок перед Арекой.

Девочка посмотрела голодными глазами на хлеб, но не решилась притронуться.

— А ты как же?

— Я не хочу, — признался Левмир. — С утра поел.

— Ну нет… Давай напополам?

Они разделили хлеб, но, поскольку Левмир и впрямь жевал без аппетита, кончилось все тем, что Арека слопала и его половину. Пока она ела, Левмир думал о случившемся. Откуда И взяла медальон? Что он означает? Не просто ведь вольную от донаций — вон как доктор удивился. И про возраст спрашивал…

Внезапно пришло озарение. Этот миг Левмир запомнил навсегда — миг, когда детство рухнуло, лишившись последней сказки. Фея… Какая же она фея? Разве можно верить в такую чепуху? Он вспоминал И. Ее красивые одежды, не имевшие ничего общего с деревенскими. Ее своеобразную манеру речи. Ее уверенность в том, что люди должны ее слушаться. И то, как быстро она двигалась, как внезапно исчезала. Она не была феей — она была вампиром. Избалованным, капризным ребенком-вампиром!

— Ты чего так побледнел? — с набитым ртом спросила Арека.

— Да, это… Кровь ведь, — пробормотал Левмир.

Голова кружилась, будто у него действительно взяли кровь. Мальчик вдруг представил, как кровь сотен людей, что приходят сюда из разных деревень, собирается в пробирки, укладывается в ящики, которые разлетаются по городу. А потом вампиры, смеясь, пьют из пробирок кровь, танцуя под немыслимой красоты музыку в освещенных залах, где даже полы и стены сделаны из золота. Там кружилась и она — маленькая девочка с озорными зелеными глазами. Левмир представил себе, как она припадает к бронзовым губам дракона и выпивает кровь — всю, без остатка. Кровь его родителей и друзей, кровь Ареки, кровь Саната…

— Ты, может, ляжешь? — предложила Арека. — Ложись в повозку, а я тебе воды принесу. Хочешь?

Левмир кивнул. Он с трудом перевалился за борт повозки и прикрыл глаза. Послышался удаляющийся топот босых ног Ареки. Хорошо, хоть немного тишины, чтобы собраться с мыслями.

Что делать, как быть теперь с этим открытием? Чего хотела от него И? От чего она пыталась его увести в ту, первую ночь? А была ли она первой? Левмир содрогнулся, вспомнив сонный морок, одолевший его в ночь, когда в деревню прибыл Санат. Та девчонка, что привиделась сидящей на подоконнике. Наверняка не скажешь, все-таки он почти спал, да и темно было, но… Но на подоконнике сидела И. Значит, дома от нее не укрыться. А надо ли укрываться?

Вслед за первым испугом пришла другая мысль, поспокойнее. Ну да, она — вампир. Ну и что? Не ей ведь деревня принадлежит, наверное. И не она этот кошмар еженедельный устроила. А если разобраться, так и вообще ничего плохого девочка не сделала. Наоборот, даже помогала, как умела. Так стоит ли бояться?

Несмотря на эти успокаивающие рассуждения, Левмир так и не сумел решить, идти ли ему на поляну через неделю. «Время есть еще, подумаю», — сказал он себе. А в следующий миг чьи-то сильные руки схватили его за грудки и подняли. Левмир открыл глаза. Над ним нависло перекошенное лицо Саната.

— Ты где это взял? — прошипел он, одной рукой продолжая сжимать рубашку мальчика, а другой держа медальон. Левмир, видимо, неудачно лег — так, что медальон выскочил из-под рубахи и лежал на виду.

— Тебе-то что? — Левмир попытался его оттолкнуть, но Санат был словно каменный.

— Ты соображаешь, что это? Ты это врачу показывал? То-то я смотрю, ты так бодро с донации вышел! А если он кому ляпнет? А увидит кто? Ладно она — дура малолетняя, с нее взять нечего, а ты… Ты… — Тут Санат замялся, ослабил хватку и, глядя на упавшего в повозку Левмира, закончил:

— Тоже дурак малолетний. Принесла же мне всех вас Река в одночасье…

Левмир быстрым движением спрятал медальон обратно, застегнул верхнюю пуговицу, не обращая внимания на то, что воротник стал жать. Через ткань он стиснул медальон и бросил на Саната затравленный взгляд. В этот момент Левмир бессознательно принял решение. Подарок И — это святое. Никто не посмеет больше его коснуться. А значит, и через неделю он пойдет на поляну, будь что будет!

Санат, должно быть, прочитал все это в его глазах, потому что сплюнул на землю и негромко выругался.

— Слушай внимательно, Левмир, — заговорил он. — Вижу, ты на меня придумал надуться — с этим мы потом разберемся. Но как бы то ни было, никому эту штуку не показывай. Никому и никогда. Лучше закопай где-нибудь, а доставай только перед донацией. Если кто-то из вампиров узнает, что у тебя это есть — тебя убьют. Да, вот так — просто убьют и все! Может, и люди тоже убьют, если разберут, что такое. А ей… Ей за это, может, на танцы разок сходить запретят.

— Но что это такое? — спросил Левмир, забыв про обиду. Казалось гораздо важнее узнать, что на самом деле означал подарок И.

Санат качнул головой и взглядом указал в сторону. Не успел Левмир повернуться, как подбежала запыхавшаяся Арека с ковшом воды.

— Вот, попей, — сказала она. — Ты как? Нормально? Может, зря не ел?

Левмир взял ковш, и сразу ощутил жажду. Горло пересохло, желудок будто ссохся от всех переживаний и размышлений. Он быстро выпил полный ковш теплой и неприятной воды, поблагодарил девочку и вернул ей ковш.

— Еще принесть? — спросила она. — Я мигом! Мамка еще там, успею.

— Не надо, — улыбнулся Левмир.

Арека унеслась возвращать ковш. Левмир посмотрел на Саната и увидел, что тот улыбается.

— Ну что тебя здесь не устраивает? — спросил он мальчика.

Левмир снова насупился.

— Ты про штуку эту не сказал.

— Это называется «медальон производителя». Их вампиры выдают тем, кто отправляется основывать новые деревни. Мужчины, женщины поселяются на новых местах, на целине. Сами строятся, поля разбивают, хозяйство налаживают. При этом их никто не трогает, кровь у них не берут. Если хоть кто-то позарился на производителя — с таким жестоко расправляются. Об этом все знают, кто с вампирами связан. Потому врач у тебя и не взял кровь. На то эта бестолочь и рассчитывала. Да только кровь-то врач у тебя не возьмет, а Эрлоту доложить вполне может. Об этом она не побеспокоилась. Не приняла в расчет, что люди умеют думать, и уж один к одному прибавить запросто смогут.

Теперь Левмир понял, почему врач так удивился его возрасту. Понял и покраснел, вспомнив, как глупо и нагло себя вел. Знай заранее — не показал бы медальон. А теперь… Что теперь доктор про него думает?

— А она — вампир, да? — тихо спросил мальчик.

Санат кивнул.

— Разобрался, что к чему? И как, страшно?

Левмир мотнул головой.

— Она совсем не страшная, — сказал он. — Одинокая и грустная, хотя смеется всегда.

Санат смотрел на него долго, не произнося ни слова. Потом отвел взгляд.

— Наверное, так и есть. Их дети одиноки. Редко они получаются…

Снова в голове забегали мысли. Как он сразу об этом не подумал? Ведь, как говорят, вампиры получаются из людей после укуса. А значит, кто-то укусил И? Но она так не похожа на обычного человека… Нет, не может быть.

— Но она ведь не была человеком, да? — решился спросить Левмир.

Санат ответил не сразу. Он молчал, пока мимо проходили люди.

— Не была. Не знает, что это такое. Ты ей — игрушка, не больше и не меньше. Она эту игрушку хочет уберечь.

Левмир не успел слова сказать — Санат перевел разговор на другую тему:

— Ну так что, в город-то пойдем? Как насчет шоколада?

Левмир, который до этого момента не собирался никуда идти, вспомнив о вкуснейшем напитке, тут же подскочил.

— Пойдем! — воскликнул он.

— Ну и подругу зови тоже, а то обидится, — улыбнулся Санат.

Сперва Левмир ошалел от его слов, а потом понял, что тот имеет в виду всего лишь Ареку, которая стояла неподалеку, делая вид, что не прислушивается к разговору. Услышав последние слова, она посмотрела на дверь центра донации, из которой как раз выходила ее мать.

— Нам за чесноком надо, — вздохнула девочка.

— Купит твоя мама сама чеснок, — ответил Санат. — Спросись, да идем скорее.

Арека вихрем метнулась к маме, обменялась с ней парой слов и вприпрыжку принеслась обратно.

— Можно! — смеялась, не сводя глаз с Левмира.

Он не удержался и улыбнулся в ответ. Девочка протянула руку, и Левмир оперся на нее, спрыгивая с повозки. Пальцы Ареки остались сжатыми, а вырывать ладонь показалось Левмиру грубым. Так они и шли, помахивая сомкнутыми руками, а чуть правее, довольный, шел Санат.

***

Лист бумаги на подоконнике, быстро скользит огрызок карандаша. На белом фоне постепенно вырастает темная фигура в плаще. Прикусив губу, Левмир сосредоточенно рисовал лорда Эрлота. Штрих за штрихом, все больше похоже. От фигуры веяло страхом, но не хватало чего-то важного. Карандаш оказался бессилен передать мощь взгляда, без которого Эрлот оставался лишь ночной страшилкой.

— Ах, ты рисовать умеешь?

Левмир подскочил на месте. Увлекшись рисунком, ловя последние лучи солнца, не заметил, как к окну подкралась Арека. Теперь она, вывернув голову, разглядывала изображенного на листе вампира.

— Ты чего тут? — нахмурился Левмир. Арека будто не заметила вопроса.

— Очень красиво, — прошептала.

Левмир поежился. «Красиво»? Нет, что-что, а этого он бы про лорда Эрлота не сказал никогда.

— Нравится — забери.

Левмир понял, что не хочет оставлять дома этот рисунок. Ничего хорошего он не принесет.

— Спасибо! — просияла Арека. — Ну что, пойдем?

— Куда? — удивился Левмир.

— Ну даешь! — воскликнула девочка, пряча сложенный листок в карман платья. — Обещал ведь!

Левмир нахмурился, вспоминая. Утром, под руководством Саната, они сходили в то самое «Питейное», где от души наелись мяса и напились горячего шоколада. Потом бродили по городу, смотрели каменные дома. Арека хотела увидеть дворец короля вампиров, но Санат ее отговорил, сказал, что это далеко. Тогда вернулись к повозкам и, дождавшись своих, вернулись в деревню. Как ни старался, Левмир не мог вспомнить, что такого наобещал Ареке.

— Я уж и червей нарыла! — На подоконнике появилась жестяная банка с землей.

Левмир уставился на банку.

— Ты что, на рыбалку, что ли, собралась?

— А то куда? Пойдем, отоспались ведь! Все равно теперь целую ночь куковать.

Левмир упрямился, но Арека, сообразив, что твердого «нет» от него не услышит, продолжала наседать.

— Ладно, пойду отца спрошу, — вздохнул мальчик.

Отец, выслушав слова сына, потер подбородок, покосился на мать, которая второй день лежала бледная после донации(она всегда тяжело их переносила, а теперь и вовсе расклеилась) и неожиданно махнул рукой:

— А пошли! — воскликнул он. — И то правда, чего зазря дома киснуть. Глядишь, рыбки раздобудем. Э, мать, рыбки-то не помешает?

— Идите, конечно, — слабым голосом отозвалась с печи мама. — Только вот поесть я вам не знаю, что собрать.

— На рыбалку ведь идем — наловим, да поедим, — заявил отец, вставая. — Давай, готовь удочки.

Левмир предпочел бы остаться дома или хотя бы отделаться от Ареки, чье назойливое внимание начинало его тревожить, но отец оказался на редкость сговорчивым. Радости Ареки не было предела. Она, распевая песни, бежала впереди. Отец посмеивался, глядя ей вслед, а Левмир хмурился. Не мог даже сам себе объяснить, что его беспокоит, но тревога становилась все сильнее.

Перед тем как свернуть с дороги к берегу, Арека подскочила к Левмиру, легонько шлепнула его по плечу и с криком «Догоняй!» побежала вниз. Левмиру стало еще тревожнее, потому что он совсем не хотел ее догонять. Но побежал, не слишком стараясь.

— Догнал! — хлопнул по плечу стоящую у самой воды Ареку. Сзади неторопливо шел отец.

— Все равно я первая, — сказала Арека, показав Левмиру язык.

— Ты молодец, — улыбнулся он.

Арека покраснела и отвернулась, а Левмир почувствовал себя еще хуже. Ну чего она вдруг привязалась? Зачем? Он не знал, не мог знать, как прошлой ночью случайно попался на глаза Ареке, которая тихонько сидела на лавочке у забора, ожидая брата. Не знал, что вдруг луна осветила его лицо, и Ареке оно показалось таким добрым и прекрасным, что дыхание сбилось. Бывает так — в одночасье ломается все в душе, и понимаешь, что нельзя без этого человека. Эта беда, именуемая любовью, постигла и Ареку.

— Давай костер мастерить, — сказал подошедший отец. — Вон там, где лесок к воде спускается, он реденький — там можно дров наломать. Арека, посидишь одна?

— Конечно, дядя Лакил, — откликнулась девочка. — Я закат посмотрю!

Ярко-красное солнце опускалось за виднеющиеся вдалеке холмы, и по рябящей поверхности реки разлилось алое сияние. Как будто в двух шагах от деревни раскинулась Алая Река, а не привычный глазу Росвирк. Полюбовавшись, Левмир пошел вслед за отцом.

***

Костер горел в шести шагах от кромки воды, весело треща и разбрасывая искры. На небольшом отдалении друг от друга поставили три удочки. Арека притащила удочку брата, и Левмир, наслаждаясь гордым званием учителя, помогал ей привязать снасть и наживить червя. Арека переспрашивала каждое слово и казалась безнадежно глупой. Левмир терпеливо повторял объяснения, пока не понял, что девчонка просто тянет зачем-то время. Тогда он ограничился кратким напутствием и вернулся к удочке, посередине между отцом и Арекой.

Как обычно, везло больше всех отцу. Он нет-нет, да выдергивал из воды посверкивающих в свете костра рыбин. Левмир поймал двоих, да и то вялых. А вот у Ареки дело, как ни странно, пошло. Девочка прыгала, шепотом издавая крики восторга, и неслась к Левмиру после каждой удачной подсечки, чтобы тот помог снять рыбу с крючка. Когда наловили достаточно, Ареку отправили к костру готовить ужин.

Левмир, понурившись, глядел на поплавок и думал: «Ну какая рыбе разница? Вот почему лучший клев всегда у взрослых и у новичков? Наживка такая же, все такое же… Ладно бы вверх по течению у Ареки лучше клевало, но ведь отец — ниже по течению. Я посередке сижу, почему рыба у меня не клюет?»

— Чего приуныл? — послышался голос отца. Он, оставив удочку на рогатой палке, подошел к сыну.

Левмир не стал признаваться в завистливых мыслях — понимал, как по-детски прозвучит. Поэтому решил копнуть глубже и выложить то, что действительно тревожило его с самого утра.

— Пап, а вы правда с вампирами драться собрались?

Он ожидал, что отец рассмеется или разозлится. Может, даст подзатыльник и велит прекратить нести чушь. Но ответ оказался страшнее: отец вздохнул и опустился на песок рядом с Левмиром. Сердце мальчика упало. Он уже не видел понуро качающегося поплавка — взгляд устремился в темноту. Тучи, разгулявшиеся с утра, так и не прошли и не разразились дождем.

— А что бы ты на моем месте сделал? — спросил отец.

Впервые в жизни Левмир слышал от него такое. Отец всегда знал, как поступить, а если и советовался с кем, так со стариками, а не с сыном. И вдруг что-то изменилось. Как будто староста Лакил растерялся. Словно не может решиться ни на что, и в отчаянии спрашивает мнения у такой мелюзги, как Левмир.

— Не знаю, — осторожно сказал мальчик. — Ничего, наверное… Санат же рассказывал, каково это — с вампирами драться…

— Деревня умрет, сынок, — сказал староста, и слова давались ему тяжело. — Понимаешь? Мать вон уже с печи не встает, а она не одна такая слабая. Следом и сильные тоже потянутся. Я, думаешь, почему каждый день в городе пропадаю? Я все пишу в приемной обращения к лорду Эрлоту. Встречи прошу или пересмотра правил донации. Все объяснил, и ничего. А вчера случайно заметил, как слуга из приемной мусор выбрасывает — так там все мои писания до единого были! Понимаешь?

Левмир понимал. Вспомнил желтый труп ребенка и слова Саната: «Он поступил так не потому что злой. Просто ему плевать».

— Посмотри хоть на корову, — продолжал отец. — Казалось бы, куда тупее человека, а начни-ка с нее сейчас в четыре раза больше молока требовать — что будет? Да она либо сдохнет, либо, что вернее, устроит тебе копытом по голове. А то и на рога поднимет.

— Ты б ее зарезал после такого, — заметил Левмир.

— Зарезал бы! — кивнул отец. — А как иначе? Я понимаю, что ты говоришь. Но, Левмир… Ну не могу я смотреть, как деревня загибается. Всяко пробовал. И так и этак — без толку. В городе с мужиками разговаривал — нигде больше такого нет. Понимаешь? Я про другие деревни этого Эрлота, будь он неладен! Как будто именно против нас ополчился. А мы-то что, виноваты в чем? Если виноваты, так объясни, исправимся. Мы ж не коровы бессмысленные. Но ничего не объясняет. Давит и давит, как проклял нас. Значит, правда решился деревню со свету сжить. А нам что терять-то тогда? Воспротивимся — хоть помрем быстро. Но я все же надеюсь, что Эрлот задумается, когда до этого дойдет. Пусть нас, зачинщиков, накажет примерно, да зато с деревни ярмо снимет.

Левмир не знал, что сказать, чем ответить отцу. Единственное вертелось на языке — глупая фраза, что «все само как-нибудь образуется». Он вдруг понял, что ничто и никогда не образовывалось само. Все образовывали взрослые люди и взрослые вампиры, чтобы он, ребенок, получил тот мир, в который можно верить. Мир, в котором знаешь, когда и что нужно делать. И вот сложилась страшная ситуация, когда взрослые сами не знают, что делать дальше.

Арека позвала «к столу», и отец хлопнул Левмира по плечу:

— Не вешай нос! Мало ли, что Река принесет нам завтра? Пойдем ужинать.

Глотая у костра обжигающие кусочки жареной рыбы, Левмир немного повеселел. Окинул взглядом улов, мысленно разделил на две части. Маме тоже достанется, а ведь еще вся ночь впереди! Левмир сосредоточился на мысли как следует накормить мать, и твердо решил после ужина нагнать отца с Арекой. Как будто от его решимости зависела рыбья воля.

Костер догорал, и Левмир вызвался сходить за дровами. Арека, подхватив горящую ветку для света, пошла с ним. Отец отправился проверять удочки.

— Никогда раньше на рыбалку не ходила, — трещала Арека, шагая рядом с Левмиром. — Весело — до жути! А ты чего такой грустный? Не выспался? Не наелся?

— Да наелся я! — отмахнулся Левмир. — Так, думаю…

— О чем? — не отставала Арека.

Левмир решил, что ничего страшного не будет, если поделиться с Арекой опасениями.

— Про восстание это думаю. Убьют ведь всех…

— Чего это убьют? — захлопала глазами Арека. — Ничего не убьют! У меня брат видал, какой сильный? Да он один их всех переколотит!

— Кого всех? — озадачился Левмир.

— Вампиров! Кого ж еще? Он сам так говорит!

Что-то тут не складывалось. Левмир прекрасно помнил, как Санат отзывался о вампирах в первый вечер. Помнил ощущение ужаса, неотвратимости. Как же так получилось, что теперь Саквобет, послушав его, так запросто похваляется? Да и остальные… Отец почти решился, а где отец — там и добрая половина деревни. Наверное, стоило еще разок сходить со всеми к Санату, послушать — авось и прояснится чего.

Тем временем они углубились в лесок и нашли в свете огня пару сухих бревен. Левмир попробовал их поднять и убедился, что ему вполне по силам за две ходки дотащить их до костра. Арека, конечно, тут же бросилась помогать, и, пока они спорили, из-за туч вышла луна. В лесу от этого мрак словно еще больше сгустился, но вот речная гладь блеснула в переплетении ветвей, и Левмир замер. Он был уверен, что ему показалось. Но сердце забилось быстрее, бревно выскользнуло из рук, а последние слова Ареки пролетели мимо ушей.

— Тут жди, — велел он и двинулся к реке.

— Чего это? — насторожилась Арека. — А ты куда?

— Надо мне. Ну, надо, понимаешь? Подожди, скоро приду!

Идти пришлось недолго. В том месте, где он вышел из лесу, маленькая заводь укрылась от посторонних глаз. Заметить ее с того места, где они ловили рыбу, было бы невозможно. Левмир остановился, потрясенный увиденным: у самой воды на корточках, подперев лицо ладонями, сидела И. Он узнал ее в темноте со спины, как узнал бы голубку среди воробьев.

А еще он сразу понял, что И не в духе. Она ведь знала, что он пришел, но даже не двинулась.

— Привет, — тихо сказал Левмир.

— Ага, — откликнулась чуть слышно И.

— А… А ты чего тут?

— Сижу.

— Вижу, что сидишь.

— А видишь, так зачем спрашиваешь?

Она так и не обернулась. Левмир подошел ближе, сел рядом, пытаясь заглянуть ей в лицо. Девочка покосилась на него и уставилась в противоположную сторону.

— У тебя что-то случилось? — Мальчик предпринял еще одну попытку разговорить таинственную подругу.

— Ага.

— А что?

— Ничего! — огрызнулась И. — Давай, беги к своей ненаглядной, а то она сейчас припрется.

Левмир не успел не то что слова сказать — даже понять сказанного не успел, как из лесу вышла Арека.

— Ну ты где пропал? — громко заговорила она. — У меня ветка погасла, будем сейчас впотьмах корячиться. Ой, а ты кто?

Разобиженная И не удостоила ее взглядом. Дернула плечами, будто сбрасывая надоевшую ношу.

— Кто надо, — отозвалась она. — Забирай этого и беги отсюда, пока горло тебе не перегрызла.

Арека не знала, что угроза вполне реальная. Она видела лишь девчонку, младше себя, которая ни с того ни с сего начала грубить.

— А ну иди сюда, я тебя хворостиной высеку, хамка такая! — прикрикнула Арека.

Левмир бросился между ними, задыхаясь от ужаса. Отец рядом, до него долетают голоса, он может прийти в любой момент. Уж он-то, наверное, сразу поймет, кто такая И! Да она сама, кажется, не скрывалась. Что будет? Слышала ли она разговоры о восстании?

Несмотря на сумбур в голове, Левмир понял одно: нужно любыми путями успокоить девчонок. Или хотя бы заставить перейти на шепот.

— Арека, молчи! — зашипел он. — Это…

«Это» прыжком поднялось на ноги. Тонкая, но сильная ручка оттолкнула мальчишку.

— Ты кого хворостиной бить собралась? — взвизгнула И, сверля соперницу зелеными глазами. — Страшилище чумазое!

— А сама чего куклой вырядилась? — не осталась в долгу Арека. — Праздник, что ли? Аль топиться собралась?

Теперь И растерялась. Никто никогда не говорил с ней так. Она могла бы сейчас одним движением убить эту дерзкую девчонку, могла напугать ее до смерти… Но больше всего ей хотелось зареветь и убежать. Может, так бы она и сделала, если бы не Левмир. Он схватил ее за руку и тихо, но твердо сказал, обращаясь к Ареке:

— Прекрати орать! Это моя подруга, понятно?

И всхлипнула. Левмир покосился на нее — глаза на мокром месте. Зато теперь смотрела на него.

— Правда подруга? — жалобным голосом спросила И.

— Конечно, — кивнул Левмир.

И порывистым движением обняла его, зарылась лицом в рубашку. Мальчик ощутил горячие слезы, мигом пропитавшие ткань. Он был слишком ошеломлен, чтобы сказать еще что-нибудь. Посмотрел на Ареку, и увидел, что в ее глазах тоже слезы. «Да что они все, сговорились, что ли?» — подумал мальчик.

Арека бросилась в лес. Она бежала не к костру, а в противоположную сторону — в деревню. Левмир хотел окликнуть ее, но так и не придумал, что крикнуть. Перевел беспомощный взгляд на И. Девочка подняла голову.

— Не дружи с ней больше! — с серьезнейшим выражением лица потребовала И. — Обещаешь?

— Обещаю, — кивнул Левмир. — Только… давай ее догоним, а? Надо объяснить все, чтобы она никому не разболтала. Понимаешь? Ну, про тебя. Ты ведь…

В глазах у девочки мелькнул страх. Она отстранилась от Левмира, вытерла слезы рукавом платья.

— Ты догадался? — прошептала она.

— Ага.

— Ой-ой… Ты не говори никому!

— Да я-то не скажу, а вот она…

— Жди!

И прыгнула в сторону леса, почти сразу исчезла. Облачко тумана поплыло, лавируя между деревьями.

— Настоящая! — шепнул Левмир.

Мысль, что она может заблудиться, посетила Ареку сразу, но лишь заставила стиснуть зубы. «И пускай!» — подумала. Правда, быстро поняла, что полоса леса в этом месте узкая, с одной стороны — река, с другой — дорога. Если и заплутает, то со светом куда-нибудь да выйдет. Это открытие даже разозлило девочку, она в сердцах плюнула на бегу. Хотелось действительно заблудиться, да так, чтобы Левмир пошел искать. И нашел. Но было бы поздно, потому что…

Не успев дофантазировать, на полном ходу Арека врезалась в кого-то и упала. Кто-то ойкнул тонким голосом.

— Опять ты! — крикнула Арека, даже не задумавшись, как мерзкая девчонка ее обогнала. — Пошла вон с дороги!

— Нету здесь никакой дороги, — ответила девчонка. — Куда ты понеслась? Левмир сказал, тебя надо вернуть.

— Мало ли, что он сказал!

— Пошли назад, помогу добраться.

В этой части леса темно, как в погребе, даже силуэта собеседницы не разглядеть. Как Арека умудрялась бежать, не врезаясь в деревья, осталось загадкой для нее самой.

— Без тебя обойдусь! — огрызнулась Арека.

Она поняла, что ведет себя глупо. Пусть разозлилась на Левмира, но ведь его отец — староста. Если она пропадет, он тут же поднимет на ноги всю деревню. Арека представила брата, который, матерясь, ходит с факелом по ночному лесу. Представила, как мать с отцом попеременно зовут ее, сложив ладони рупором, а потом вполголоса обещают выпороть на сеновале. Нет здесь ничего красивого и таинственного. А убить себя, наверное, Арека никогда бы не осмелилась.

Развернувшись, она пошла в обратную сторону и немедленно споткнулась. Полетела бы носом в землю, если б тонкие ручки не подхватили ее.

— Отстань, тебе говорят! — взвизгнула Арека.

— Расшибешься ведь.

— Ну и пусть! Тебе какое дело?

Арека снова оступилась, и на этот раз шлепнулась на землю, больно стукнувшись о выпирающий корень. Всхлипнула от бессилия.

— Погоди ты! — сказал голос. — Сейчас попробую кое-что придумать.

Арека слышала в темноте шуршание, шепот. А потом забрезжил слабый огонек. Как будто далекая звездочка внезапно решила заглянуть в гости к людям. Огонек увеличился, стало видно, что отвратительная, похожая на куклу девчонка держит его в ладонях. Осветилось и ее лицо — она сосредоточенно вглядывалась в огонь и что-то шептала. Арека затаила дыхание.

— Пойдем! — Одной рукой девчонка продолжала держать голубоватый огонек, а другую протянула Ареке. Та, не без колебаний, приняла ее ладонь. Девочки пошли к реке.

— А ты кто вообще? — спросила Арека, заворожено глядя на пляшущий в ладошке девчонки огонек.

— И.

— Как?

— И.

— Это имя что ли?

— Ага.

— А полностью как?

— Никак. Неважно. Не скажу. Меня и так отец накажет, если узнает, что я огонь зажигала.

— Выпорет?

И метнула на Ареку выразительный взгляд.

— Это тебя, может, и выпорют. А меня накажут!

— Ну и как тебя наказывать? — Арека спросила совершенно искренне. Сейчас, в робком свете загадочного огня, она присмотрелась к проводнице и поняла, что не может даже вообразить сколь-нибудь строгое наказание для этого ухоженного, расфуфыренного создания. Ее хотелось посадить куда-нибудь на полку, кормить с ложечки, расчесывать и менять наряды.

И промолчала. Тогда Арека снова переключила внимание на огонь.

— Как ты его зажгла? Ты колдунья? Откуда ты вообще?

— Фея, — улыбнулась И.

— Чего?

— Я — фея. Из фейной страны, где изумрудные деревья с золотыми ветками.

— И летать умеешь?

— Иногда.

— А ну покажи!

— А ну отвяжись! Пришли почти.

Они вышли к тем самым двум сухим бревнам, с которых все и началось. На одном из них сидел Левмир. Он поднялся навстречу девочкам, мирно идущим, взявшись за руки, и улыбнулся, переведя дыхание.

— Отец уже кричал, — сказал он. — Арека, пойдем скорей к костру. Ни слова про нее. Поняла? Никому!

Арека ответила не сразу. Она посмотрела на Левмира, на И, которая успела погасить огонек, прежде чем его заметил Левмир. По лицу мальчишки она видела, что тот так ничего толком и не понял. Но девочка-фея И точно знала, что за битва развернулась здесь сегодня. Знала и то, что победила.

— Поняла, — кивнула Арека.

— Жизнью поклянись! — потребовала И.

— Клянусь жизнью, никому про тебя не расскажу.

Левмир посмотрел в глаза И. Та кивнула.

— Идите, — тихо сказала. — Я буду ждать, как договорились. Хорошо?

— Я приду, — улыбнулся ей Левмир.

Отступив в тень, И почти сразу исчезла из виду. Ни шороха, ни треска — была и нету.

Арека все же взялась тащить второе бревно, не уступила Левмиру.

— Дурак ты, — бросила она мимоходом.

— Чего это? — обиделся мальчик.

— Того. «На рыбалку ходил!» Сказал бы честно, что с девчонкой встречался. Я б не потащилась в эту скукотень.

Много спустя, когда горизонт начал сереть, Левмир, засыпая у костра, содрогнулся, сон как рукой сняло. Широко раскрытыми глазами посмотрел на лицо мирно спящей Ареки. Вспомнил обиду И, ее слезы. Загорелся и рухнул еще один мостик в детство: Левмир понял, что с ним случилось. Оказывается, он не помирил двух странных девчонок, а выбрал одну, отказав второй. В груди запоздало шевельнулось теплое чувство к Ареке, но чувство к И — куда сильнее.

Глава 7

Подальше от людей

Внизу шумел, играл, переливался бал, принцесса Ирабиль впервые являла себя обществу. Король Эмарис хотел спуститься к дочери, помогать, подсказывать, заботиться, понимая, насколько это глупо. Ирабиль получила прекрасное воспитание, и первый выход в свет не сможет ее озадачить. Эмарис провел с ней в зале немного времени, после чего гости — бароны и графы из разных городов — проводили взглядами удалившихся на совет лордов с королем во главе. Лорды заняли овальный стол в зале на третьем ярусе дворца. Темное и мрачное помещение с маленькими окнами, через которые даже днем не проникает достаточно света. Снаружи третий ярус — изящный цилиндр из голубого мрамора, будто кусочек неба, спустившийся на землю. В солнечный день на нем поблескивают золотые нити, искусно вплетенные в стыки камней.

Слуги зажгли свечи, появились подносы с пробирками, украшенными бронзовыми головами драконов. Мэросил, Олтис, Варэлл, Каммат, Атсама и Эрлот молча взирали на короля Эмариса. Он тоже молчал, глядя на них. На каждого по очереди, внимательно, будто читая мысли. Дольше всех взгляд монарха задержался на Эрлоте и Атсаме, севших напротив друг друга. И тот и другая отвели взгляды.

— Наш первый совет без Освика, — заговорил Эмарис.

Лорды склонили головы, выражая скорбь. Снова стало тихо. Наконец, голос подал лорд Эрлот:

— Мне тоже очень не хватает Освика, что бы вы все ни думали. Но, в конце концов, я просто сделал свое дело.

— Тебя никто не обвиняет, Эрлот, — отозвался Мэросил. — Но я хотел бы знать, нашли письма, о которых шла речь, или нет? Это ведь нас всех касается, не так ли?

На вопрос ответил король Эмарис:

— Он сжег все важные бумаги, так что — нет, ничего. Но сам факт того, что он жег бумаги, говорит о многом. Кроме того, удалось обнаружить книгу, которую он писал.

— «Хроники Алой Реки»? — удивился Олтис. — Но…

— Если бы, — перебил Эрлот. — Он писал другую книгу. Назвал ее «По ту сторону Алой Реки».

Лорды насторожились. Выражение, прозвучавшее сейчас, имело лишь одно известное всем значение: «после смерти».

— И что там? — поинтересовалась Атсама.

— Там — все то, что мы боялись обнаружить в письмах, — пояснил Эмарис. — Герцог Освик написал другую историю, ту, которую он надеялся рассказать людям. Тысячелетия жестокого гнета, кучка злобных вампиров, забравших власть в свои руки, несчастный народ, обреченный на прозябание в нищете и безграмотности…

За столом поднялся ропот. Лорды переглядывались, разводили руками.

— Я понимаю, как это звучит, — продолжал король. — Освик — мой старый друг, и тем неприятнее было узнать его взгляды. Подобные мысли скорее уместны среди новообращенных вампиров. Не успев толком распрощаться с прежней жизнью, они изо всех сил цепляются за нее. Создаются общества, строятся планы… Но с возрастом все проходит. В давние времена эти движения имели какой-то смысл. Благодаря им мы пришли к нынешней формации, когда человеческие ресурсы расходуются разумно.

Король Эмарис метнул быстрый взгляд на Атсаму, но та сделала вид, что ничего не заметила.

— Те времена, когда люди выпивались досуха по первой прихоти вампира, унесла Река. Некоторые из вас помнят, во что это превращалось. Бесконечные войны, грызня с себе подобными, даже стычки с людьми. Надо признать, мы стояли на грани. Теперь этого нет. Люди пользуются дарами природы спокойно, не боясь внезапной гибели от клыков вампира. Мы же спокойно пользуемся дарами людей. Я не мог предположить, что кто-то окажется недовольным. Не из нас. Или хотя бы не из лордов. Но удар пришел с неожиданной стороны. Возможно, расправа над Освиком вышла чрезмерно скорой. Возможно, все решилось бы иначе, при других обстоятельствах. Но он начал драться, и… Случилось то, что случилось.

Лорд Эрлот выдержал взгляд короля. Слишком долго смотрел на него Эмарис. Так долго, что Эрлот понял: король знает. Может быть, не все. Может быть, не точно, но — догадывается.

— И что мы будем делать? — спросил Эрлот.

— Трое из вас, — сказал король, отвернувшись от Эрлота, — рождены вампирами. Двое — обращены в давние времена. И лишь один, не считая меня, вышел из Алой Реки на заре времен.

Король снова посмотрел на Эрлота. Тот кивнул.

— Герцог Освик был третьим и последним. Здесь, — король постучал пальцем по столу, — всегда заседали восемь. Восемь вампиров — власть. Сейчас нас семеро, и это означает нестабильность. Многие баронеты остались не у дел, и это становится опасным.

— Освик кормил целую свору паразитов, — пробурчал Мэросил. — Вампиры ему разве что не прислуживали.

— Если бы не Освик, обращенные стали бы серьезной проблемой, — возразил молчавший до сих пор Каммат. — Они каждый год появляются. Оставить их так — они начнут убивать людей в городе или пойдут в деревни. Это ведь было уже, не так ли? Я не считаю нужным напоминать.

— Ты не посчитал нужным оставить их там, где они были, получив свою часть, — усмехнулся Эрлот.

— А ты, можно подумать, оставил?

— Я не выхваливаюсь. Герцог делал большое дело, но это его личный выбор. Мое мнение — нужна смертная казнь для новообращенных.

— Голосую «за»! — Атсама подняла обе руки, услышав предложение Эрлота.

— Они ведь ни в чем не виноваты! — вскинулся Варэлл.

— Люди тоже ни в чем не виноваты, — повернулся к нему Эрлот. — Вопрос выживания. Сильный диктует слабому, вот и вся история. Но я не об этом хотел…

— Хватит, — сказал король.

В зале стало тихо. Только музыка и смех доносятся снизу. Эмарис поднес ко рту пробирку. Струя крови вылетела из разверстой пасти дракона. Пустая склянка звякнула о поднос. Король окинул взглядом лордов.

— Очень скоро нас снова станет восемь. Да, речь о Паломнике, у которого пока нет настоящего имени. Когда он справится с заданием — войдет сюда и займет место Освика. Я хочу, чтобы вы осознали это, и чтобы не было никаких возражений. Он официально обращен герцогом Освиком и является наследником всех его регалий.

Атсама подавилась возгласом, вовремя сообразив закрыть рот обеими руками. Остальные молчали. Эрлот осмелился спросить:

— То есть, Паломник станет герцогом? Я правильно понимаю? Вампир, которому меньше сотни лет, станет указывать мне, вышедшему из Алой Реки, что делать и куда идти?

Король поднялся, упершись кулаками в стол.

— Он совершил паломничество к Алой Реке, — медленно произнес Эмарис. — Он вошел в ее воды и получил первозданную силу. Он равен тебе, Эрлот. Он равен мне. И по нашим законам он наследует титул герцога. Я хочу, чтобы вы усвоили это, прежде чем я введу его сюда.

— Забавно, — пропела Атсама. — Мы почему-то думали, что подрастет наш дорогуша Эрлот.

Эрлот смерил ее взглядом, но Атсама улыбнулась и добавила:

— Он ведь так старался тогда, с Освиком. И вот, надо же, новорожденный выскочка пролез вперед.

— Хочешь что-то сказать, Атсама? — повернулся к ней король.

— Нет-нет, ничего, — замахала она руками. — Разве что как бы новенький не повторил ошибку Освика.

— Ты обвиняешь меня в фальсификации? — поднялся Эрлот. — По-твоему, я подставил Освика?

— Спокойно! — Король заговорил громче. — Никто никого ни в чем не обвиняет. Никакой смертной казни для новообращенных не будет. И кандидатура Паломника не обсуждается. Я хочу, чтобы вы все по очереди, глядя мне в глаза, сказали, что принимаете порядок таким, какой он есть. Нравится или нет — другой вопрос. Вы должны принять факт и следовать дальше, исходя из него. Эрлот?

Лорд Эрлот после непродолжительной внутренней борьбы склонил голову.

— Мэросил? Олтис? Варэлл? Каммат? Атсама?

Все кивали, принимая слова короля. Атсама сказала с усмешкой:

— Что ж, Паломник — парень симпатичный. Я думаю, мы с ним поладим.

Король опустился в кресло и развел руками.

— Если все так, то я не вижу смысла тянуть. Бал в самом разгаре, давайте спустимся и повеселимся.

— При всем уважении, — заговорил Эрлот. — Вы так и не дали мне сказать слово. Я хотел спросить, что мы предпримем теперь, когда знаем, над чем работал Освик? Эта угроза…

— Угрозы нет, — отрезал Эмарис. — Все, что делал Освик, сгорело вместе с ним. Совет окончен.

С каменными лицами лорды поднялись с мест. Согласно этикету, подождали, пока король обойдет стол, и двинулись вслед за ним к выходу. Эрлот и Атсама шли последними. Улучив момент, они переглянулись. Эрлот хмуро кивнул. Атсама улыбнулась, обнажив клыки.

***

Принцесса Ирабиль в одном из лучших платьев стояла спиной к освещенному тысячами свечей, исполненному музыки и смеха залу. Взгляд девочки стремился в сторону пруда, где — она знала это наверно — сидел на скамье Аммит и смотрел на звездное небо. Ирабиль мечтала оказаться там, предпочла бы очередной урок следующему танцу. Но дочь короля не может оставить общество. Даже то, что она отвернулась от них сейчас, может иметь неприятные последствия. Принцесса вздохнула, и тут же ощутила чье-то присутствие рядом.

— Окажете мне честь? — произнес юноша с темно-коричневыми зачесанными назад волосами. Именно волосы позволили принцессе определить, кто это.

— Конечно, Мэросил, — сказала с улыбкой, не выходящей за рамки этикета.

По лицу юноши стало заметно, что он разочарован.

— Не думал, что вы меня узнаете…

— Хотите оскорбить мой ум?

— Хотел вам понравиться — и только.

— Что ж, даю еще один шанс. — Принцесса взяла предложенную руку, и они быстро влились в круг танцующих пар.

Мэросил, глядя на задумчивое лицо принцессы, спросил:

— Вам, должно быть, здесь скучно?

— Иногда, — согласилась Ирабиль.

— Может быть, если вы захотите, я бы как-нибудь пригласил вас прогуляться по городу…

— Я вполне могу сама прогуляться по городу, — перебила принцесса. — Если хотите меня развлечь — придется придумать что-нибудь пооригинальнее.

— Намекните! — улыбнулся Мэросил.

— Охота на людей.

Принцесса смотрела прямо ему в лицо, и Мэросил не сумел скрыть гримасы ужаса и злости.

— Что вы имеете в виду? — переспросил, заикаясь.

— Ничего, — улыбнулась принцесса. — Просто болтаю. Несу чушь, как и полагается ребенку в двенадцать лет. Вряд ли вы можете рассчитывать, что король одобрит наш брак, Мэросил.

— Да, я уже понял, — пробормотал юноша.

— Музыка закончилась.

Оркестр действительно умолк, они застыли посреди зала. Руки Мэросила, дрогнув, опустились. Поклонившись, лорд направился к выходу. Когда он обернулся, то уже не походил на юношу. Волосы посерели, лицо огрубело — Мэросил принял привычный облик.

Принцесса перевела дух. Мимо проходили двое слуг с подносами. Первого, на подносе у которого стояла подставка с пробирками, Ирабиль отослала прочь жестом руки. Второго, с крошечными бутербродиками, подозвала. Судя по нетронутой горе бутербродиков, ни у кого, кроме принцессы, сердце здесь не билось.

Оказавшись в относительном одиночестве, Ирабиль с грустью подумала, как тяжело быть ребенком среди древних вампиров. Так же тяжело, как и быть дочерью короля. Никто и никогда не заговаривал с ней просто так. Несколько лет назад Ирабиль еще могла многое принять за чистую монету, но теперь за каждым обращенным к ней словом она видела целую череду мотивов и желаний.

Она хотела смеяться. Хотела танцевать при луне на полянке у ручья, громко кричать, бегать и прыгать. А вместо того стояла здесь, украдкой жуя бутерброд и тщательно отмеряя каждому положенную порцию вежливой улыбки. По одному танцу на каждого надутого от собственной важности зануду. Бал, которого она ждала с таким нетерпением… Но все наскучило после первого танца. Не было праздника. Все пришли сюда решать проблемы, и каждый норовил втравить в это ее. Принцессе пришлось вежливо отклонить несколько записок, два разговора об истощающихся деревнях и четыре тонких намека на какие-то необходимые реформы. Очередной проситель, подойдя, сперва смотрел на принцессу с сомнением, будто размышляя, можно ли уже сейчас использовать ее в своих интересах. Прислушается ли к ней король? Но, поскольку большинство из них были до такой степени стары, что не видели существенной разницы между пятью и пятьюдесятью годами, в конце концов решались.

— Не скучаешь, милая?

Принцесса вздрогнула. Отец подошел незаметно, протянул дочери руку.

— Подаришь один танец?

— Разве что один, — с каменным лицом изрекла принцесса и небрежно вложила теплую ладошку в его холодную длань. Они посмотрели в глаза друг другу и рассмеялись.

— Ты безупречна! — воскликнул король, закружив принцессу в танце. — Надеюсь, первый бал не очень тебя расстроил?

Ирабиль поморщилась и пожала плечами.

— Не знаю, папа. Скажи, а что мне делать, когда я вырасту?

Вопрос нисколько не озадачил отца.

— Ты унаследуешь все, что есть у меня, как только войдешь в силу. Если, конечно, захочешь.

— А если нет? Или даже захочу… Кто будет рядом со мной, папа?

Король прочел в глазах дочери недетскую боль, и брови его сдвинулись. Словно осенние листья, медленно, неохотно облетели мысли об управлении государством. Он пытался понять Ирабиль, но не мог.

— Помоги мне, дочка, — попросил. — Я не знаю, что тебя беспокоит.

Принцесса просияла. Она любила отца за искренность и за искреннее желание помочь.

— У меня никого нет, кроме тебя и Аммита. Ни друзей, ни… — Она сделала паузу, подбирая нужное слово, но, не найдя подходящего, произнесла то, что было на языке:

— Ни любимого.

Король долго молчал. В мыслях он уносился все дальше и дальше в прошлое. Вспоминал жену — мать Ирабиль.

— Нас слишком мало, чтобы каждый мог найти любовь, — тихим голосом ответил король. — Большей частью все мои подданные одиноки.

— У тебя ведь была мама. — Принцесса тоже понизила голос.

— Мама умерла.

Танец закончили в молчании. Король повернулся, чтобы пройти сквозь строй приготовившихся к атаке просителей, но Ирабиль удержала его за рукав.

— Папа, а если я полюблю человека? — и затаила дыхание, ошалев от собственной смелости.

Эмарис остановился, глядя на дочь. Принцесса, нахмурившись, ждала ответа.

— Его жизнь промелькнет перед тобой, как молния, — сказал король. — А если ты сделаешь его подобным себе, то не сможешь быть с ним.

— Почему? — Глаза принцессы раскрылись слишком широко. Король заметил в них испуг, и мысленно застонал. Ну почему, почему так рано?

— Потому что он станет твоим сыном, Ирабиль. Я не могу этого объяснить, а ты не сможешь понять. Это можно лишь ощутить за миг до того, как свершится обращение. Ни он не захочет разделить с тобой жизнь, ни ты этого не захочешь. Поэтому — держись от людей так далеко, как только можешь.

Одна, совсем одна посреди забитого вампирами зала, девочка не могла совладать с дыханием. Душили слезы. Подавив рыдание, Ирабиль остановила сердце. Миг — и все стало иначе. Ушла боль. Изящным танцевальным движением принцесса подскочила к слуге, взяла с подноса пробирку и осушила. Кровь приятно вскружила голову, и вот принцесса, улыбаясь, танцует с лордом Олтисом. Бал продолжается.

***

Первая смерть от малокровия постигла Сатвир в конце лета. Умерла взрослая женщина, которой до выхода из возраста донации оставалось всего-то пять лет. По слабости здоровья она за всю жизнь не выносила ни одного ребенка, и скорбел по ней только муж. Староста Лакил, как полагалось, засвидетельствовал смерть и лично отвез тело в город. Потянулись дни ожидания. Но все так же шли повестки, все так же лилась кровь из человеческих вен в ненасытную пасть лорда Эрлота.

Бледные злые люди собирались в доме у Саната каждый день. Говорили мало, потому что все уже обсудили. Но им было важно встречаться, видеть друг друга и читать на лицах соседей уверенность. Муж умершей женщины присоединился к собранию, хотя раньше посмеивался над «горе-вояками», как называл общество Саната. Теперь смеха не осталось. Он выслушал все, что говорил Санат, и получил немного чеснока у матери Саквобета и Ареки.

Однажды утром, выйдя из дома, Левмир увидел щетину стрелок чеснока, пробивающихся из грядочек под окнами. Стоял и смотрел, как медленно лезет из земли смерть. Мальчик направился к Санату, и такую же поросль увидел у него под окнами.

Санат принял Левмира как всегда — с улыбкой.

— Заходи, сосед, — сказал он. — Чай будешь?

Левмир отказался от чая. Сел на предложенный стул и высказал Санату свои опасения:

— Они ведь всех убьют, да?

Санат, нахмурившись, смотрел на мальчика. Видно было, что тема ему неприятна, но отказаться отвечать он не может.

— Почему так решил? — спросил он.

— Но это же глупость. То, как ты рассказывал о вампирах… Тогда, в первый раз… И неужели их остановит чеснок? Или семечки? Или круг?

— Важно верить в то, что ты делаешь. Потому что то, что ты делаешь, и есть ты.

Больше Санат ничего не сказал мальчику, и тот тоже промолчал. Он не сказал о том, что на одно из ставших регулярными свиданий с И принес головку чеснока. Результат оказался скромным: уже перед рассветом девочка сморщила нос и чихнула. «Воняет от тебя какой-то гадостью, — заметила она. — Сходил бы помылся, что ли!»

Левмир встречался с ней каждую неделю, но порой ему казалось, что И приходит в лес рядом с деревней едва ли не каждую ночь. Он чувствовал ее присутствие, а иногда даже видел, засыпая, ее силуэт в раскрытом окне. Тем не менее, они никогда не расспрашивали друг друга. Левмир каждое утро после встречи с И пытался вспомнить, о чем они говорили, и не мог. Сказочная девочка пела, танцевала, смеялась. Иногда, взявшись за руки, бродили по лесу. Однажды И показала огонек в ладонях. Левмир попросил подержать, и голубое пламя горело у него в руках, покалывая пальцы. Тогда И очень удивилась, но вскоре огонек погас.

Порой они просто лежали на траве и смотрели на звезды.

— Хочу достать звезду оттуда! — заявила однажды И.

— Хочу взлететь и посмотреть на звезды поближе, — сказал почти одновременно Левмир. Они переглянулись и рассмеялись.

Левмир часто хотел спросить ее о вампирах. Он не понимал, почему ее руки теплые, хотя вампиры должны быть холодными. Когда она смеялась, Левмир видел ее белые ровные зубки, которые совсем не напоминали клыки. А однажды… Однажды И принесла бидон с горячим шоколадом и две кружки. Они прекрасно провели ночь, попивая вкусный напиток и болтая о всякой ерунде, которая приходила в голову. Левмир так и не понял, почему И снова и снова восторгается тем, что сумела принести сюда бидон. Зато увидел, что она с удовольствием пьет шоколад, а не кровь.

— Что ж ты за вампир такой? — не выдержал Левмир.

— Маленький! — тут же откликнулась И, будто ждала этого вопроса. Она показала, сдвинув большой и указательный пальцы, что-то очень маленькое и рассмеялась. Больше на эту тему не заговаривали.

После первой смерти последовали новые. Сначала — еще две женщины, потом начали умирать дети. Левмир и раньше ни с кем не дружил близко, а после знакомства с И вовсе отстранился от сверстников. Но даже так ему было больно и страшно смотреть на повозку, вывозящую гроб из деревни в город. Плачущие родители прощались с телом здесь. В городе ребенка ждала печь.

Провожая взглядом одну из таких повозок, Левмир сжал под рубахой ставший ненавистным медальон. Да, Левмир жив. Да, он хотел жить и не хотел умирать. Но сейчас чувствовал себя подлецом, будто победил в игре, сделав подножку сопернику. Почувствовал чей-то взгляд. Со своего двора смотрел Санат — мрачный, непреклонный. Санат мотнул головой в ответ на невысказанный вопрос мальчика. Этот вопрос он задал И:

— Я могу дать медальон кому-нибудь другому?

Он думал в этот момент об Ареке, которая очень плохо переносила донации. Если и держалась на чем-то, так это на регулярных походах в «Питейное» с Санатом и Левмиром. Санат угощал каждый раз, так что Левмир даже не представлял, сколько же у него денег.

— Почему? — удивилась И.

— Многие… умирают, — ответил мальчик.

— Скоро все закончится, — сказала И. — Потерпи.

— Закончится? Как? Ты знаешь о восстании?

Девочка кивнула. Выражение лица ее стало отсутствующим, она не смотрела в глаза Левмиру.

— Расскажи, что будет? Что значит «все закончится»? — не отставал Левмир.

— Не могу, — шепнула И. — Не делай так.

— Как?

— Так не должно быть. Есть ты, есть я, есть эта полянка, бревно, ручей и звезды. А больше ничего нет. Носи медальон, не отдавай его. Я хочу, чтобы ты был здесь.

— Зачем?

— Без тебя никого нет, — чуть слышно сказала И.

Левмиру показалось, что она плачет. Шагнул к ней, и девочка спрятала лицо у него на груди, как в тот раз, на берегу. В этот момент действительно не было ничего. Волосы И пахли сладкой свежестью летнего утра.

После смерти пятого ребенка отец Левмира собрал жителей на площади посреди деревни и сказал:

— Все.

Он махнул рукой. Толпа проводила взглядом его ссутуленную фигуру, не издав ни звука. На следующий день в город никто не поехал. И на следующий тоже. Все в деревне замерло в ожидании. Под окнами крепли, тянулись к солнцу стрелки чеснока.

Глава 8

День рождения принцессы

Принцесса Ирабиль открыла глаза, разбуженная солнечным лучиком. Поежилась от света и спряталась под одеяло с головой. По привычке она принялась считать дни до встречи с Левмиром. Осталась одна ночь. Принцесса улыбнулась и, окончательно проснувшись, отбросила одеяло. В тот момент, когда босые ноги коснулись мягчайшего ковра, принцесса ощутила жажду. Язычок пробежался по зубам, обнаружив острые клыки. Сердце опять остановилось во сне.

Ирабиль спрыгнула с кровати. Три высоких зеркала поочередно отразили ее, идущую к комоду. В верхнем ящике три пробирки. Ирабиль выпила одну. Тишину комнаты нарушил звук вдыхаемого воздуха. Румянец вернулся на щеки принцессы.

В дверь постучали.

— Папа? — крикнула принцесса.

— Услышал, что ты проснулась. Можно войти?

Принцесса одним прыжком оказалась у зеркала. Отбросила спутанные волосы, вытерла с подбородка капельку крови и с немым упреком посмотрела туда, где растущая грудь с каждым днем все больше приподнимала ткань ночной рубашки. Наверное, из-за этого постоянного смущения Ирабиль останавливала во сне сердце.

— Входи, — сказала, закутавшись в халат.

Дверь открылась, впустив полностью одетого отца. Он улыбнулся дочери.

— С днем рождения, милая.

Глаза принцессы широко распахнулись, рот приоткрылся.

— Только не говори, что ты забыла! — воскликнул отец.

— За-бы-ла, — пролепетала Ирабиль. — Погоди, нет… Сегодня…

— Сегодня, сегодня. Тринадцать лет. Целая вечность для тебя, и одно мгновение для меня.

Эмарис вздохнул. В его глазах принцесса читала грусть, но губы улыбались.

— Спасибо, папа, — сказала Ирабиль.

Она обняла отца и, почувствовав, как его руки сомкнулись у нее на спине, замерла, наслаждаясь этим ощущением. Отец любил ее, но был скуп на ласку. Недавний танец на балу, да это объятие… Когда еще он прикасался к ней с такой нежностью? Наверное, в далеком детстве. Принцесса сказала «спасибо» не только за поздравление. Она благодарила отца за улыбку — пусть и с грустными глазами.

— Я велел накрыть на стол. Ты голодна?

Еще одна черта отца, которая восхищала принцессу. Он ни разу не забыл, что она дышит и растет. Король Эмарис, чье сердце в последний раз стукнуло почти четырнадцать лет назад, а до этого молчало целую вечность.

— Спасибо, — повторила Ирабиль.

— После завтрака прокатишься со мной? Хочу показать тебе Храм.

Принцесса отстранилась от отца. Она не верила собственным ушам.

— Ты покажешь мне его?

— Конечно. Думаю, теперь я смогу увидеть вас вместе.

Сердце принцессы забилось быстрее, дыхание сперло.

— Что случилось, папа? — спросила она.

— Ничего. Почему ты спрашиваешь?

— Почему вдруг ты решил, что теперь можно показать мне ее?

Теперь и в глазах короля сверкнула улыбка.

— А почему вдруг моя дочка, которая всегда с нетерпением ждала дня рождения, вздумала о нем позабыть?

Она покраснела и отвернулась. Отец видел ее насквозь, а вот она его — нет.

— Надеюсь, ты ведешь себя осторожно? — Эти слова прозвучали беспомощно. Отец знал, что может выполнить любой каприз дочки, кроме одного. Он не мог дать ей друга. Не мог и запретить ей найти его самой.

— В основном, — отозвалась Ирабиль. — А… А что на завтрак?

Чудеса продолжались. Обычно Ирабиль завтракала в одиночестве, хотя и предпочла бы разделить трапезу с кем-нибудь из слуг-людей. Например, с Акрой, у которой всегда находилось доброе слово. Сегодня напротив принцессы сидел папа. Не ел, смотрел на дочь и улыбался, думая о чем-то далеком.

Стол находился посреди загнутого полумесяцем зала. Того самого, где недавно прошел грустный бал. Кажется, потолок над этим залом просто висит, потому что с трех сторон — лишь громадные окна, через которые можно разглядеть пышный сад, окружающий дворец. В саду, то тут, то там виднеются выложенные камнем площадки с фонарями и скамейками.

— Идем? — поднялся отец, когда принцесса отложила вилку и промокнула губы салфеткой.

— Поехали!

Ехали через весь город на лучшей из карет. День выдался солнечным, только далеко на западе, над деревнями, нависли тучи. Принцесса выглядывала из окошка и видела, как встречные люди кланяются. Некоторые, впрочем, делали вид, что не замечают кареты, а иные так и вовсе плевались.

— Почему они так себя ведут? — спросила Ирабиль.

— Может быть, не хватает денег на развлечения. А может, слишком много денег, но они не заработаны. Бедняки редко находят время осуждать власть, которой нет до них никакого дела.

Сейчас он говорил, как монарх. Принцесса закрыла окно, заметив, как корчит рожу очередной мальчишка, примерно ее возраста.

— Они голодают? — спросила принцесса.

— Нет, исключено. Они могут испытывать недостаток в алкоголе, но не в еде. За этим строго следят.

Помолчав, король добавил:

— Ты должна понять, хоть это и неприятно. Мы следим за их благополучием не из любви. Просто нищета — это грязь и зараза. Стоит выпустить из виду — пойдут эпидемии. Так было в прошлом, и нам не нужно повторение в будущем.

Принцесса вспомнила миссию Паломника и решила еще раз влезть в государственные дела:

— Но разве это не опасно? Почему в деревнях работают такие, как Санат, а в городе — нет?

— Деревня кормит город. И нас, и живущих здесь людей. В основе всего лежит деревня. Поэтому ей мы уделяем пристальное внимание. Если деревня страдает, то начинается голод в городе. Беспорядки, смерти. К тому же закономерно возрастают поборы с горожан. Сейчас речь идет о крови, дорогая.

— Я все еще не понимаю…

— Ты не понимаешь главного. — Отец потрепал ее по голове. — Видишь ли, может показаться, будто мы ведем такую работу в деревнях, чтобы обезопасить себя от возможного бунта. Но на самом деле все ради спасения деревни. Какими бы милостивыми ни были поборы, раз в двести-триста лет вспыхивают недовольства, перерастающие в бунты. Всегда находится человек, который скажет верные слова и поведет людей за собой. Поведет на смерть, потому что ни один человек не сумеет причинить вред вампиру. Результат — разорение деревни, которое немедленно сказывается на городе. Вот и вся история, милая. Мы спасаем людей от самих себя, вовремя подбрасывая им того, кто скажет нужные слова. Если слова падают не на ту почву, то ничего не происходит, деревня живет дальше. Правда, я такого не помню. Если же за ним идут… Мы приходим и напоминаем людям, кто есть кто. После такого ужаса они долго не могут оправиться. Еще двести-триста лет мы обрастаем легендами и мифами. А потом — потом все повторяется.

Карета выбралась за пределы города. Притихшая принцесса снова открыла окно. Песчаная почва, усеянная низкими кустарниками, казалась мертвой. Принцесса поежилась, потом вздрогнула, когда рядом с окном промелькнул часовой с алебардой. Она проводила его взглядом. Вампир стоял у дороги и даже не шелохнулся, когда мимо проехала карета. Отвернувшись от одинокой удаляющейся фигурки, принцесса вскрикнула — еще один часовой встретился с ней глазами.

Ирабиль отстранилась от окна.

— Зачем они здесь стоят? — спросила она.

— Это берсерки, — ответил король. — Они стоят здесь… Двенадцать лет. Ни единого движения, никакой пищи, кроме нарушителей.

— Нарушителей? Ты о людях?

— Им строго запрещено двигаться по этой дороге, но иногда, надо думать, находятся смельчаки. Не знаю, что их ведет. Любопытство или бунтарство. Никто из них не возвращается.

Свистнул кучер, карета остановилась. Расторопный слуга спрыгнул на землю, и дверь отворилась. Король вышел сам, помог спуститься дочери. Ирабиль замерла, глядя на громадину храма. Колонны из белого мрамора взмывают в небо. Монолитные плиты, белые, как снег, кажутся легкими, почти невесомыми. Храм словно спустился с неба, соткался из облаков.

Ирабиль поставила ногу на первую ступень и замерла. Нога не прошла сквозь молочно-белую плиту. Ступень была твердой.

— Смелее, — подбодрил отец.

— Он как будто ненастоящий.

— Я знаю. Если бы я мог поставить его не на земле, то сделал бы это.

Пустая арка без дверей манила зайти внутрь. Принцесса миновала колоннаду, звук шагов эхом раскатился по огромному залу. Король в мягких туфлях ступал почти неслышно.

Подняв голову, принцесса увидела множество витражей, через которые струился разноцветный свет.

— Это сделал ты? — шепотом спросила Ирабиль, а эхо закружилось вокруг нее, повторяя вопрос на разные лады.

— Нет. Она.

Ирабиль посмотрела туда, куда указывал отец. В середине зала увидела девушку и удивилась, как не заметила сразу. Подойдя ближе, Ирабиль поняла, что перед ней невероятной красоты скульптура. Принцесса остановилась в двух шагах от нее и, забыв обо всем на свете, смотрела.

Лицо девушки было мраморным, как и руки. Только мрамор использовали другой, не такой белый, отчего издалека девушка и казалась живой. Волосы выглядели настоящими, мягкими, но Ирабиль поняла, что их с невероятной тщательностью отлили из золота и серебра. Изумрудные глаза смотрели на принцессу. Ирабиль совсем растерялась, пытаясь понять, из чего созданы одежды незнакомки. Каменья и металлы переплетались в непостижимую вязь, походившую на мягкую ткань.

— Это…

— Да. Это — королева Ирабиль. Такая, какой я ее запомнил за тысячи лет.

Принцесса бесшумно опустилась на колени. В этом жесте смешалось все — и нервная дрожь, и внезапно пришедшая усталость, и молчаливое преклонение перед самым прекрасным, что только может существовать в мире.

— Мама, — прошептала принцесса, и лицо статуи расплылось у нее перед глазами. Слезы закапали на мраморный пол. — Мама, мамочка…

Король стоял чуть поодаль и молчал. Не было нужды вмешиваться в разговор между живой и мертвой. Он достаточно говорил с обеими.

Принцесса опустила голову, не в силах удержаться от рыданий. Хотелось ползти вперед, коснуться руки этой женщины, ощутить ее тепло и ласку, но она не смела. Понимала, что лишь коснется камня, и боялась разрушить это сладостное, гнетущее чувство.

Что-то коснулось ее волос. Принцесса замерла. «Папа?» — подумала она. Но рука, гладившая волосы, гораздо меньше руки отца. Меньше и нежнее. А вот и вторая… Затаив дыхание, на грани между жизнью и не-жизнью, принцесса впитывала ощущение ласковых рук, которые ласкали, прикасались к щекам, щекотали подбородок. Принцесса не могла открыть глаза, боялась, что сказка исчезнет, останется холодная статуя.

Родился тихий звук, и принцесса не сдержалась, громко всхлипнув. Стараясь не дышать, слушала мелодию без слов, которую напевала мама. Ту же самую, под которую она танцевала на поляне под луной.

Принцесса подняла голову, не открывая глаз. Протянула руку, и почувствовала, как пальцы переплелись с другими. Легкое дыхание на виске.

— Ты совсем выросла, любовь моя, — угадывались едва слышные слова. — Я рада, что после меня осталась ты.

— Мама, — шептала принцесса. — Мне без тебя так… так…

— Не говори ничего. Не мучь себя. Я знаю о тебе все, даже то, о чем ты не догадываешься. Ты прекрасная девочка, моя дорогая И. Ты красива душой и телом. Мне больно думать о том, что тебе предстоит вынести, но ты справишься. Когда ты любишь и веришь, нет никого сильнее тебя.

Губы коснулись глаз принцессы, запечатлев на веках поцелуи.

— Теперь иди. — Голос почти исчез, но принцесса жадно ловила каждое слово. — Ты живая, так иди и живи. Подари жизнь другим. Не мне. Я отдала тебе свою.

Морок исчез. Принцесса лежала на мраморной плите, не в силах унять бешено бьющееся сердце. Сильные руки отца подняли ее и понесли прочь.

— Это было по-настоящему? — спросила Ирабиль, когда карета ехала обратно.

— Я хочу, чтобы это было по-настоящему, — сказал отец.

Ирабиль подняла взгляд и увидела слезинки в глазах отца. Лицо его стало непривычно старым, морщинистым. Таким принцесса его никогда не видела.

— Папа, не надо, — испуганно шепнула она, и взяла сухую старческую ладонь в свои руки, ощутила толчки крови.

— Я устал, милая, — проговорил старик. — Если бы ты знала, как я устал… Меньше всего хотелось бы свалить на тебя все заботы, но я не знаю, сколько еще продержусь. Знаешь… Беги. Беги, куда глаза глядят, и забудь обо всем. Если впереди вечность, то лучше потратить ее на то, что любишь, чем на то, что должна.

— Папа, перестань! — задрожал голосок принцессы. — Я тебя не брошу!

Он улыбнулся. Пожал ее ладонь.

— Ты так на нее похожа… Маленькая моя И…

Спустя мгновение морщины на лице короля разгладились. Холодный взгляд серо-стальных глаз, который часто пугал принцессу, на этот раз заставил ее улыбнуться.

— Прости, — сказал отец. — Испортил тебе подарок…

— Нет! — Принцесса перебралась к отцу на колени и обняла его, свернувшись калачиком. — Спасибо, папа. Самый лучший подарок. Больше ничего не надо, никогда.

Ирабиль держала отца за руку, поднимаясь по ступенькам Западной лестницы к дворцу, когда увидела наверху черную фигуру лорда Эрлота. Девочка нахмурилась. Довольная улыбка на его лице не предвещала ничего хорошего. Лучше было, когда он улыбался заискивающе — тогда отец мог разнести его в клочья, а после рассмеяться. Но сейчас будет иначе.

— Сегодня третий день, как Сатвир молчит, — доложил Эрлот, обменявшись с королем приветствиями. — Если даете разрешение, я бы начал ночью.

— Хорошо, — кивнул король. — Кого думаешь взять с собой?

— Атсама хочет поразвлечься. Ну, и остальные лорды.

— Никого из молодых?

— Нет, не думаю. Сами справимся.

— Я разрешаю. Отвечать будешь ты. Важно, чтобы люди, несмотря на страх, видели, что свершается суд. Что бунтовщики получили по заслугам. Они могут ненавидеть этот суд, считать его несправедливым, но они должны видеть, что это — именно суд. Ты меня понял?

Лорд Эрлот склонился в раболепном поклоне. Ирабиль заметила, что мерзкая улыбка стала еще шире.

— Иди. Завтра утром жду тебя с отчетом. Послезавтра вечером я жду Паломника и всех лордов на церемонию.

— Да, ваше величество.

— Иди.

Ирабиль проводила взглядом мрачную фигуру лорда.

— Ненавижу его! — вырвалось у нее, когда Эрлот скрылся из виду.

— Знаю, милая. Но когда-нибудь тебе придется его терпеть. Кроме того, ты будешь у него учиться, как бы отвратительно это ни звучало. Он — из первых вампиров, вышедших из Алой Реки. Нас таких осталось всего двое. Когда я уйду, он останется один.

— Что за ерунда, папа? — Ирабиль сжала его руку. — Никуда ты не уйдешь!

***

Утро разразилось дождем, и никто не поехал на жатву. Улицы пустовали. Люди, надеявшиеся хотя бы в работе отвлечься от постоянного предчувствия беды, грустно смотрели из окон на затянутое от края до края небо.

— Эх, думала, хоть сегодня, наконец, из дому выйду, — вздохнула мама Левмира.

Мальчик сидел рядом с ней и радовался, что мама начала понемножку оживать. Одна пропущенная донация, и в ее глазах появились огоньки. Если бы лорд Эрлот согласился хотя бы на раз в две недели! Левмир надеялся на такой исход, но понимал в глубине души, что никто, а в особенности лорд Эрлот, не станет спрашивать его мнения.

— Видать, не судьба…

Левмир посмотрел на маму.

— Что «не судьба»? — спросил он.

— А? Да, не знаю. Так, что-то вдруг чувство какое-то нехорошее. — Мама положила руку на сердце и нахмурилась. — Как будто щемит что-то…

— Приляг, мама. Воды принести?

— Не надо, Левмир. Я полежу, а ты погуляй. Вон, вроде перестает дождь-то.

Ливень превратился в мелкую морось, но небо так и осталось затянутым. Левмир вспомнил день, когда в деревне появился Санат, и поежился. Заныло от нехорошего предчувствия сердце. Не то мама внушила тревогу, не то действительно что-то носилось в воздухе.

Выйдя из дома, Левмир направился в гости к Санату. Шлепая ботинками по грязи, мальчик думал, что осталось чуть больше суток до очередной встречи с И. Вспоминал ее лицо и улыбался.

В дверях дома Саната Левмир столкнулся с Исвирью. Девушка не обратила на него внимания, проскользнула мимо и побежала прочь. Левмир проводил ее взглядом.

— О, еще гости, — появился в проходе Санат. — Забегай, чего стоишь. Чай?

— Можно, — пожал плечами мальчик.

Прихлебывая горячий ароматный напиток, Левмир косился на Саната. Тот казался грустным или встревоженным. Задумчивый взгляд устремлялся в пустоту, неподвижная рука подолгу держала чашку на весу.

— Как думаешь, что будет? — спросил Левмир, устав от тишины.

Санат дернулся, будто забыл, что в доме кроме него кто-то есть.

— Не знаю. — Голос подвел его, и половина вышла шепотом. Санат откашлялся и, глядя в окно, повторил:

— Не знаю.

Беспокойство достигло предела. Никогда еще Санат не позволял себе так говорить. Всегда был прям и честен. Смерть называл смертью и не увиливал. Почему же теперь он прячет глаза?

— Ты со своей красавицей когда встречаешься?

Левмир не сразу понял, о ком говорит Санат. Не привык, чтобы про И говорили вот так буднично, за чашкой чая. Она ведь была ночной сказкой, светом звезд, журчанием ручья…

— Завтра, — сказал он. — А что?

— Так… Завтра, значит… А сегодня, значит, дома будешь?

Левмир не отвечал. Чашка дрожала у него в руках. Как и в тот далекий день, когда Санат пришел к ним знакомиться, он вдруг ощутил страх. Как будто что-то черное и злое вползало в дом, свивалось в клубки по темным углам, тянуло щупальца к нему.

— Ну конечно дома! — сказал Санат и улыбнулся. Вернее, искривил губы в мучительной ухмылке, от которой хотелось бежать. Глаза помутнели, словно затянутые туманом.

— Ты пьяный, что ли? — воскликнул Левмир, вскакивая.

Как же он надеялся, что Санат сейчас виновато потупится и вытащит откуда-нибудь пустую бутылку. Скажет что-нибудь вроде: «Ну да, вот, выпил немного. Не рассчитал».

— Я? — удивился Санат, и взгляд его стал, как прежде, прямым и острым. — С чего ты взял?

Левмир открыл рот, но не смог ничего сказать. Опрометью выскочил из дома, не обращая внимания на окрик Саната. Лужи разлетались под подошвами ботинок. В висках стучала кровь.

«Что происходит? — думал он, несясь неизвестно куда. — Почему мне сейчас так страшно? Ах, если бы увидеть И!»

— Эй, Левмирка, ты куда несешься? — окликнул его девичий голос.

Левмир остановился и увидел Ареку, которая в маминых сапогах вышла из дома.

— А, привет, — сказал он.

— Привет, привет. Куда бежишь, спрашиваю? К своей, что ли? — Арека кивнула в сторону леса.

— Нет. Просто бегу.

— Ишь, весь в грязи уделался, — показала девочка на штаны Левмира. — Нашел время носиться.

От этой простой заботы на душе немного потеплело.

— А ты куда собралась? — спросил Левмир.

— Так, погулять. Пойдешь со мной? У колодца посидим.

— Пошли.

Они вернулись к колодцу, сели рядом на сруб. Левмир вдруг подумал, что с самой рыбалки не обменялся с Арекой ни словом. Во всяком случае, наедине.

— Как у тебя дела? — спросил он.

— Пока не родила, — засмеялась Арека. — Чего это ты вдруг такой заботливый стал? Никак эта хвостом крутанула? Где ты ее нашел такую вообще?

— В лесу была, — усмехнулся Левмир, пряча лицо. Боялся, что покраснеет.

— Ну так что? Бросила? — не отставала Арека. Левмир слышал надежду в ее голосе, и хотел соврать, просто чтобы сделать приятное, но сдержался и мужественно мотнул головой.

— А… — Арека не стала скрывать разочарования. — Ну а чего несся-то?

Решившись открыться, Левмир рассказал ей о предчувствии матери, о собственном ноющем сердце, и о странном поведении Саната. Теперь, облекая мысли и наблюдения в слова, со стыдом понимал, как глупо они звучат.

— Ты прямо как бабка наша, — зевнула Арека. — Та тоже весь день за сердце хватается и стонет. Ей-то чего стонать — не пойму. Уж коли придут вампиры, ее-то точно не тронут. Скоро сто лет стукнет, а все дрожит.

— А ты разве не боишься? — посмотрел на нее Левмир.

— Не-а. Чего бояться-то? Ну убьют, делов-то.

За деланным равнодушием Левмир видел грусть. Арека прятала взгляд. По навесу над колодцем забарабанили крупные капли.

— Ты с ней целовался хоть?

Теперь настал черед Левмира смотреть в сторону.

— Тебе-то что? — буркнул он.

— Значит, нет, — хихикнула Арека. — А умеешь?

— Отстань!

— Да ладно тебе, чего смущаешься! Давай научу?

Как он ни отмахивался, все же вдруг оказался в объятиях этой назойливой девчонки. Когда их губы соединились, Левмир почувствовал, что она дрожит. Дрожь передалась ему. Стена ливня скрыла их от посторонних глаз, и они целовались, медленно и сладко. Левмир отстранился первым.

— А сам все равно ее вспоминал, — с горечью сказала Арека.

Он кивнул.

— Прости…

— Не за что, — махнула рукой Арека. — Думала, может… Ну да ладно.

Они сидели, болтая ногами, пока не закончился дождь. Говорить было не о чем. Внезапно Левмир понял, что рядом с ним посторонний человек. Заботливая, добрая, симпатичная Арека, тем не менее, оставалась чужой. С ней не хотелось танцевать под луной и любоваться звездами. Зато ее легко можно представить дома, за стиркой и готовкой. А вот И могла быть только там, на полянке у ручья. Больше ей нет места в мире. «Наверное, я просто не люблю Ареку, — думал Левмир. — Наверное, я люблю И. Вот она какая, любовь! Любовь — это когда хочешь танцевать под луной, и даже без поцелуев». Ему стало легко и приятно от этой мысли, недавняя тревога куда-то ушла.

Дождь унялся. Арека коснулась руки Левмира.

— Пойду я, — глухо сказала она. — Увидимся.

— Пока, — сказал Левмир.

Арека сделала движение к нему, будто собираясь поцеловать на прощание, но Левмир не подался навстречу, не успел. Наверное, такие мысли должны приходить в головы одновременно. Арека поспешно отвернулась и соскочила с колодца. Левмир смотрел ей вслед, пока она не скрылась за поворотом. Арека не обернулась.

Вечером дома зажгли лампу, закрыли ставни. В уютном свете огня мать суетилась, собирая на стол поужинать. Левмир сидел напротив отца, оба молчали, слушая пение матери:

Пусть бурлит твоя волна

Нет ни отдыха, ни сна

Ты уносишь наши жизни

Ниоткуда в никуда

Особенно грустно звучала сегодня песня-молитва. Снова защемило сердце. Должно быть, отец разделял чувства Левмира, потому что решился перебить мать:

— Ну хватит, Юдера. И так тоскливо на душе. Давай лучше веселое что-нибудь спой.

Мать покосилась на него.

— Споем, когда все на места вернется и как раньше станет, — отозвалась она. — А до тех пор — пой не пой, а все равно сиди, да трясись.

Отец замолчал. Мать не стала больше петь и села за стол. За ужином никто не проронил ни слова. В тишине поели, затушили огонь и разошлись спать. Засыпая, Левмир вспоминал еще один куплет песни-молитвы:

Что тебе моя судьба?

Лишь плеснет твоя волна

А быть может, просто рябью

Гладь подернется твоя

Глава 9

Не бросай меня

— Левмир! — Голос во тьме.

Сквозь сон мальчик ощущал, что его трясут, но только ворчал и пытался завернуться в одеяло. Одеяло полетело на пол, маленькие руки трясли сильнее.

— Левмир, проснись!

Открыл глаза. В тусклом свете блестят пуговицы матерчатой куртки. Простой покрой одежды навел Левмира на мысль, что к нему зачем-то пришла Арека. Поднял голову и ахнул. Ладошка И быстро зажала ему рот.

— Тихо! — прошептала она. — Одевайся. Быстрее! Только молчи, прошу! Там, на улице спросишь.

Левмир окончательно проснулся. Соскользнув с кровати, принялся натягивать одежду, смущаясь присутствия девчонки. Впрочем, И не смотрела — она выглядывала в окно. Разожженный ею звездный огонек чуть теплился на кончиках пальцев.

Завязывая шнурки ботинок, Левмир обратил внимание, как оделась сегодня И. Куртка, брюки, простые ботиночки. Куда же делись ее платья? Должно быть, не хотела запачкать в грязи.

— Готов? — прошелестел ее голос.

Левмир кивнул.

— Тогда пошли!

Перемахнула через подоконник, Левмир последовал за ней. Не успев приземлиться на чесночную грядку, почувствовал ладонь И. Она потянула за собой, пришлось бежать. Огонь девочка погасила, но в этот момент в просвет между тучами выглянула луна.

— Поздно! — прошептала И. — Сядь!

Левмир понял, где они находятся, и покраснел, вспомнив дневное происшествие с Арекой. Но от кого прятаться за колодцем?

Девочка, привстав, следила за кем-то, едва выглядывая из-за сруба. Потом повернулась к Левмиру. Судя по лицу, готова заплакать.

— Пожалуйста, не бойся, — шепнула. — Ничего не делай, ничего не говори. Не испугаешься?

Левмир даже рассердился. Чего это он вдруг должен бояться? Но прежде чем успел раскрыть рот, И обняла его одной рукой и прыгнула. Свистнул воздух в ушах, голова закружилась. Левмир не сразу понял, что произошло и где они оказались.

— Обними меня крепко. — Голос щекотал ухо, И прижалась щекой к его щеке. Левмир обхватил девочку, ожидая почувствовать тепло, но ощутил холод.

— Еще крепче. И не отпускай.

И отпустила его. Левмир решился посмотреть по сторонам. Черные влажные бревна, свисающая веревка: И затащила его в колодец, и теперь они непостижимым образом висели. Левмир держался потому, что обнимал И. Но на чем держалась она? Присмотревшись, Левмир увидел, что девочка вцепилась в бревна сруба обеими руками. Вцепилась так крепко, что пальцы проткнули дерево. Левмир задохнулся от удивления, хотел что-то сказать, но И закрыла ему рот. Так уж случилось, что единственный способ, которым она могла это сделать, оказался поцелуем. Холодные губы заставили его содрогнуться.

— Не говори. Не двигайся, — снова попросила И. Левмир не ощутил ее дыхания.

Ногами нащупал бревно. Жесткие подошвы ботинок вгрызлись в дерево, удалось приподняться. Если уж надо прятаться в колодце, то имеет он право хотя бы узнать, от чего!

— Пожалуйста! — Голос И не колыхнул воздуха. Левмир ощутил это, потому что губы ее прижимались к его шее.

Наконец, он выглянул из колодца. Дрожали от напряжения ноги, рукам тяжело.

Левмир увидел свой дом, открытые ставни и чей-то силуэт. Человек стоял, заглядывая внутрь.

Мальчик перестал дышать. Если бы не И, лежал бы сейчас там один, под взглядом незнакомца. Но незнакомец не стал задерживаться. Он отвернулся от окна, пошел к колодцу. Левмир вздрогнул, ботинки скользнули по дереву, и он рухнул бы вниз, бестолково взмахнув руками, но его подхватила И. Как ей это удалось? Левмир завертел головой. Девочка висела на одной руке. Левмир услышал, как она скрипит зубами от усилий, и торопливо обнял ее. И снова перенесла вес на обе руки, мальчик почувствовал ее облегчение. Но почему же она так холодна?

Шаги слышались близко. Левмир старался дышать как можно тише, стиснул зубы, чтоб не стучали. Он узнал этого человека. Санат.

Шаги затихли. Санат не дошел до колодца. Левмир услышал его тихий голос:

— Слишком поздно.

Потом он добавил:

— Ни звука. Ни шороха. Если захотят — разорвут обоих.

Один за другим послышались шесть порывов ветра, и Левмир услышал голос, который надеялся никогда больше не слышать. Голос того, кто, не раздумывая, убил младенца. Голос лорда Эрлота:

— Ну что тут у нас? Кажется, маленькое восстание?

Вампир расхохотался, его поддержали несколько голосов. Левмир отчетливо расслышал женский смех.

***

Санат стоял на коленях со связанными за спиной руками и смотрел в землю.

— Выглядишь как настоящий, — сказал Эрлот, прохаживаясь перед ним. — Особые пожелания будут?

— Да. — Санат посмотрел в глаза вампиру. — Детей не тронь.

— Это зависит от того, скольким ты задурил головы, — усмехнулся Эрлот. — Если ребятам покажется мало, я не смогу отнять у них детишек. Ты ведь знаешь, детская кровь так сладка…

— Не знаю, — отрезал Санат.

Отовсюду слышался треск ломающихся досок, крики и ругань. Пятеро вампиров разбрелись по деревне, выполняя простой приказ: тащить всех, у кого во дворе растет чеснок. Люди пытались бороться. Саквобет бросил в лицо Атсамы пригоршню маковых зернышек, но она рассмеялась и одной рукой вышвырнула его на улицу. Маком бросались многие. Несколько человек пытались очертить круг сталью. Мэросил позволил кузнецу Балтаку окружить себя, после чего схватил за шиворот и потащил к Эрлоту. Больше всего неприятностей доставил староста Лакил. Он ударил топором вломившегося к нему Варэлла. Лезвие рассекло вампира от плеча до середины груди. Воя диким голосом, Варэлл отобрал топор и выволок старосту наружу.

— Люди! — крикнул Эрлот, подняв голову. — Выходите все, не заставляйте меня умолять!

Рядом с Санатом на колени бросили старосту. Потом — Саквобета и Ареку. Выволокли их родителей и даже старуху. Один за другим бунтовщики падали возле дома Саната, и Атсама связывала им руки, мурлыча песенку. Арека тихонько всхлипывала, Саквобет же словно одеревенел. Снова и снова повторял:

— Она даже не глянула на зернышки, даже не глянула на зернышки…

Лорд Эрлот тряхнул рукой, на пальцах заплясал красный огонь.

— Здорово, да? — спросил у коленопреклоненных. — Только вот сил забирает до жути много. Не буду злоупотреблять вашим вниманием.

Эрлот бросил огонь в дом Саната. Сначала казалось, огонь просто разбился о доски и исчез, но вот дом вспыхнул. Насвистывая, Эрлот подошел ближе, выломал кол из забора и поджег от пожара.

— И принесла Река вам смерть! — провозгласил он.

Следующим запылал дом Лакила. Пространство у колодца постепенно заполнялось людьми. Иных сгоняли вампиры, но большинство шли сами. Любопытство и страх вытаскивали людей из домов. При виде Эрлота, чье благородное белое лицо освещалось огнем пожаров, многие падали на колени. Дети рыдали, девушки прятались за парней. Но одна рванулась к Санату, Эрлот поймал ее.

— Куда торопишься, милая? — улыбнулся он.

— Пусти! Пусти меня к нему! — билась девушка.

— Пусти ее! — сказал Санат.

Эрлот подчинился.

Исвирь приникла к Санату, шепнула на ухо:

— Что теперь… Как ты…?

— Я человек, — еще тише ответил Санат. — Запомни: я — человек. Меня просто увезут в тюрьму, вот и все.

— Как я тебя найду?

— Никак. Я говорил, что все кончится. Не хочешь навести беду на родных — играй. Моли, чтобы они оставили меня в живых.

Эрлот оттащил девушку от Саната. Исвирь упиралась, ей не нужно было изображать страх. Она действительно тряслась, но выражала ужас не теми словами, что просились на язык:

— Нет, не убивайте его, не надо! — кричала Исвирь. — Только не его, пожалуйста!

Эрлот отшвырнул ее в сторону и повернулся к стоящим на коленях бунтовщикам.

— Четырнадцать человек! — провозгласил он. — Неплохо, неплохо. Кто зачинщик?

Он переводил взгляд с одного лица на другое, и все отворачивались.

— Ох, простите, я же забыл представиться! — спохватился вампир. — Меня зовут лорд Эрлот, и я — хозяин этой деревни. Так что же, с кем я могу поговорить?

— Давай ближе к делу, сладкий, а то у меня в горле пересохло! — крикнула Атсама, застывшая позади Саквобета. Она смотрела то на его шею, то на шею его сестры, видно, не зная, с чего бы начать.

— Попей из колодца, заодно рот свой займешь, пока я тут делом занимаюсь, — оборвал ее Эрлот. — Я задал вопрос, твари. Кто затеял эту дрянь? Кто? Ты, здоровяк? А? Ты тут главный?

Он подошел к Саквобету и схватил его за горло длинными пальцами. Парень захрипел.

— Ну? — Эрлот ослабил хватку.

— Лакил, староста, — просипел Саквобет.

— Хороший мальчик, на, пожри. — Эрлот сунул ему в рот кусок шоколада. Атсама расхохоталась, а Саквобет задвигал челюстями, с ужасом глядя на вампира.

Эрлот подошел к старосте.

— Ну что, это ты? — спросил он. — Твоя затея была? Отвечай!

Лакил посмотрел вампиру в глаза. Рядом с ним всхлипывала Юдера.

— Каждую неделю — это слишком много, — сказал он. — Я пытался донести до вас, я обращался в приемную, но…

— Но я плевать хотел на твои обращения, так?

— Вы не ответили. У меня не было другого выбора. Если кто-то и должен быть наказан, то пусть я.

Сапог Эрлота с силой ударил в грудь Лакила. Староста, охнув, повалился назад, но его сразу же поднял стоящий сзади Варэлл. Его длинное лицо перекосилось от злости.

— Не убивай его, — сказал он. — Этого подонка я хочу выпить лично. Погляди, как он порвал мне плащ!

Часть рукава болталась, обнажая плечо, испачканное кровью.

— Послушай, староста Лакил, — вздохнул Эрлот. — Послушайте и вы все. При Освике вы жили слишком хорошо. Настолько хорошо, что в ваши тупые разлагающиеся головы пришла мысль, будто у вас есть какие-то права. Так вот, на самом деле ничего подобного. Вы — скот. Ваша задача — пастись, когда скажут, стоять, где указано, и доиться, когда положено. Видите, до чего вы меня довели? Мне приходится говорить на вашем языке, пропахшем навозом. Разве мало того, что я стою здесь?

— Я отвечаю за деревню, — заговорил староста, стараясь не обращать внимания на то, что горлом идет кровь. — У меня не было выбора.

— Был у тебя выбор — сдохнуть самому и позволить сдохнуть остальным. Но ты решил, что ваши жизни чего-то стоят. Итак, староста Лакил, вы не справились с задачей. Должны были пасти скотину, а вместо этого спрятали ее от дойки. Что ж, Варэлл, давай. Но имей в виду, это не за плащ, а за то, о чем я сейчас говорил.

Варэлл легко поднял Лакила и вгрызся ему в шею. Вскрик, судорожное движение, и вдруг человек, казавшийся живым и полным сил, обмяк. Лицо посерело, щеки ввалились, глаза запали внутрь черепа. Кто-то закричал, и толпа подхватила крик. Люди бросились врассыпную, но их остановил возглас Эрлота:

— Стоять! Каждый, кто убежит, будет убит.

Варэлл поднял голову к небу, оскалил клыки.

— Почему король запретил нам это счастье? — завыл он.

Поднял опустевшее тело Лакила над головой и швырнул в сторону колодца. Лакил упал спиной на ворот, треск хребта заставил людей содрогнуться. Труп медленно перекатился и упал вниз. Загрохотало ведро, ворот провернулся несколько раз, плеснула вода. Все стихло. И тут закричала Юдера.

— Заткнись! — рявкнул на нее Эрлот. — Можно подумать, не знала, что так будет. Где твой сын?

Женщина смотрела на него безумными глазами.

— Я читал записи, скотина. Говори, где ребенок. Мальчик, двенадцать лет, зовут Левмир. Мы с ним еще как-то болтали на донации. Почему его здесь нет? Я хочу выпить этого милого щеночка досуха.

Юдера молчала. Рот беззвучно открывался и закрывался, глаза казались пустыми. Эрлот поморщился.

— Каммат, — сказал он. — Осмотри дом.

Вампир шагнул к дому, но тут же остановился. Эрлот засмеялся:

— Прости, забыл, что дом горит. Ладно, стой на месте, жди ужина.

Каммат метнул на Эрлота злобный взгляд, но промолчал.

— Возвращаемся к делу, — вновь обратился Эрлот к Юдере. — Где твой сын? Я мог бы соврать, что пощажу его, что возьму к себе в дом мыть посуду или еще что-нибудь, но я не герцог Освик. Скажу честно: я выпью его до последней капли у тебя на глазах. И ты сейчас скажешь мне, где он. Говори!

— Я не знаю! — завизжала Юдера. — Не знаю, не знаю, не знаю!

Раздался сильный и спокойный голос Саната:

— Мальчик сбежал. Я видел.

Вся деревня глядела на него, как на безумца. Он осмелился раскрыть рот в присутствии вампира! Эрлот подошел к нему и остановился, уперев руки в бока. Санат смотрел ему в глаза.

— Мальчик сбежал, — повторил он. — Не нужно трогать детей. Отпусти Ареку. Хватит. Убей нас всех, чтобы дети видели, но их не тронь.

Губы Эрлота растянулись в улыбке.

— Видел, да? А почему же ты его не остановил?

— Потому что он не перебегал мне дорогу.

В следующий момент все ахнули — лорд Эрлот налетел на Саната и принялся избивать ногами. Санат упал на бок, вскрикнул, скорчился, пытаясь защитить живот, но удары посыпались в голову. Закричала Исвирь. Она рвалась к любимому, но ее крепко держали отец с матерью.

— Не перебегал дорогу, да? — рычал Эрлот. — Это на что ты, дрянь, намекаешь? Что я тебе дорогу перешел?

— Эрлот, ты ведешь себя недостойно! — сказала Атсама. За вальяжным тоном ощущалась тревога.

Эрлот занес каблук над головой Саната. Удар должен был превратить череп в кровавую кашу, но когда он почти достиг цели, Санат дернулся, и каблук ударил в грязь. Брызги полетели на черные брюки лорда Эрлота.

Санат вскочил на ноги, раздался треск лопнувшей веревки. Сжав кулаки, Санат смотрел на Эрлота.

— Коровка взбунтовалась, — улыбнулся вампир, и, сделав один шаг, оказался рядом с Санатом. — Пора ее на мясо.

Вся деревня замерла в ожидании укуса, но произошло странное. Санат, схватив лорда Эрлота за грудки, поднял его над головой. Держал без всяких усилий, а Эрлот смеялся все громче.

— Какая неожиданность! — воскликнул он. — Вот уж простите, не признал сразу, что вы благородных кровей. С моей стороны весьма опрометчиво было…

Санат не дал ему договорить, отбросил в сторону. Эрлот на мгновение исчез, в лунном свете блеснули гладкие кожистые крылья, и вот он снова стоит перед Санатом, держа руку у него на плече.

— Силен, малыш. А замашки все равно деревенские. Но ничего, мы тебя поднатаскаем, герцог Санат.

Лорд Эрлот повернулся к жителям деревни, обнимая поникшего Саната одной рукой.

— Дамы и господа! — воскликнул он. — Позвольте представить вам герцога Саната, который с завтрашнего дня становится единоличным хозяином вашей вонючей дыры.

Санат сбросил руку Эрлота с плеча и выпрямился. Во взглядах, направленных на него, читалась ненависть. Он усмехнулся — ничего не изменилось. Когда был человеком, на него смотрели точно так же.

— Заканчивай представление, — велел он.

— Нет-нет, малыш, все не так просто, — покачал головой Эрлот. — Видишь ли, формально деревня все еще моя, пока мы не подпишем документы в присутствии короля. К тому же герцогом я тебя назвал рано. Пока тебя еще даже за вампира не признали. Поэтому отойди подальше и смотри. Наслаждайся. Или же поучаствуй, если хочешь. А будешь мешать — нас здесь пятеро. И любой с удовольствием подтвердит, что уничтожить тебя было необходимо.

Санат смотрел в черные глаза Эрлота и понимал, что тот прав. Он ничего не сможет поделать. Дернувшись, Санат отошел к пылающему строению, в котором жил последние месяцы.

— Девушка, — сказал он. — Дети.

— В виде одолжения оставлю девушку, — кивнул Эрлот. — Эй, ребята, начинаем пир!

***

Когда мимо пролетел труп отца, Левмир закричал. Он не мог ничего с собой поделать, крик рвался наружу, но уткнулся в холодную ладошку И. Просочился чуть слышный стон.

— Тс-с-с! — прошипела девочка. — Молчи!

Молчи? Что значит, «молчи»? Его отец внизу, в воде, убитый вампиром!

Левмир рвался, боролся, но И умудрялась держать его одной рукой. Он чувствовал, как напряглось все ее тело, понимал, каких усилий стоит ей держаться на весу, но все равно пытался освободиться. Там, снаружи, кричала мама.

В отчаянии Левмир вцепился зубами в ладонь И. Девочка вздрогнула.

— Нет, пожалуйста! — прошептала она. Левмир увидел ее широко раскрытые глаза, ощутил дрожь в голосе, и понял, что речь идет не о боли. Она пыталась его защитить. От чего-то, что казалось ей куда более страшным, чем происходящее снаружи.

— Нельзя! — простонала девочка чуть громче, чем следовало бы. К счастью, снаружи в это время Эрлот бил Саната.

Левмир замер, глядя в глаза И. Почувствовав ее страх, он сам вдруг успокоился. Оставалась лишь тупая боль в сердце.

Левмир кивнул, и девочка, помедлив, убрала руку.

— Дамы и господа! — услышал Левмир возглас. — Позвольте представить вам герцога Саната, который с завтрашнего дня становится единоличным хозяином вашей вонючей дыры.

— Как? — прошептал Левмир. Моргнула, соглашаясь со словами Эрлота, И. — Ты знала?

Снова моргнула. Холод ее тела стал нестерпимым. Руки Левмира занемели. Он смотрел в красивое лицо девочки, и думал: «Вампир!»

Снаружи лилась кровь. В криках жертв трудно различить чей-нибудь голос, но Левмиру показалось, что он слышал, как задохнулась в вопле и потом замолчала мама. Он будто заледенел, не в силах ни двинуться, ни заговорить. Лицо И выглядело испуганным и измученным. Она дернулась, прижалась холодными губами к его шее, словно целуя. Со стоном отстранилась и закрыла глаза.

Крики смолкли. Лорд Эрлот что-то говорил оставшимся селянам. Что-то про их место в жизни. Левмир не придавал значения услышанному. Его место было здесь. Он висел в колодце, вцепившись в девочку-вампира, которая боролась с желанием убить его. Внизу плавал труп отца, снаружи лежал труп матери. Наверное, рядом лежала Арека и многие другие. Все те, кто высаживал чеснок под окнами.

— Не меня, не меня, пожалуйста, не меня! — слышался чей-то писк. Это скулил Саквобет. Здоровенный бесстрашный парень плакал, умоляя о пощаде.

— Тебя не тронут, сладенький, — раздался женский голос. — Ты хороший производитель. К тому же, нам нужен кто-то, кто останется живым напоминанием об этой ночи.

Смех. Всхлипывания. Селяне молча расходились.

— Идите к себе домой и тряситесь от страха! — гремел голос Эрлота. — За все приходится платить, а у вас есть одна монета, которую мы принимаем. Уходите. Утром заберете этот хлам.

Снова послышались порывы ветра — на этот раз семь подряд. А потом стало тихо. Только Саквобет все еще всхлипывал неподалеку.

— Не смотри, — тихо сказала И. — Мы сейчас вылезем и побежим на нашу полянку, хорошо? Ты, главное, не смотри. Обещаешь?

Она подтянулась на руках, и Левмир неуклюже перевалился через сруб. В ладонь тут же вцепились холодные пальцы. Левмир вырвался.

Тени пляшут на бледных лицах, глядящих в небо. Будто мертвецы продолжают гримасничать от боли. Вповалку, один на другом, со сломанными шеями, связанными руками. Среди них сидел, обхватив голову руками, раскачивался и подвывал Саквобет. Иногда в его стонах слышалось: «Мама!». Иногда: «Арека!»

Левмир поискал взглядом мать. Она лежала, уткнувшись лицом в землю, казалась живой. Мальчик двинулся к ней, но И схватила за локоть.

— Пошли. Тебе нельзя здесь больше, — прошептала.

***

Чернеет во мраке старое бревно, журчит ручей. Луна притаилась за тучами.

— Попей, — сказала И. — Нам… долго идти.

Черпая холодную воду руками, Левмир услышал звук, ни на что не похожий. Он быстро обернулся, но успел лишь заметить, как И прячет в карман что-то, вытирает губы.

— Ты готов?

Левмир подошел к И, она попятилась.

— Ты все знала заранее.

— Пожалуйста, не надо так, — прошептала И, прижимая ладони к сердцу. — Не бросай меня!

— Ты все знала, и ничего мне не сказала. Знала про Саната, знала, что он сделает. Ты знала, что папу и маму убьют, но молчала, смеялась, танцевала и таскала горячий шоколад сюда!

Левмир кричал. Голос звенел от слез, кулаки сжимались. Он хотел убить И, но, глядя на ее грустное лицо, по которому тоже струились слезы, понимал, что не сможет даже толкнуть. Это ведь была И, его И!

— Не бросай меня, — еще тише сказала девочка. — Я не уйду все равно.

— Я не хочу тебя больше видеть.

Бросился в лес, перескочив через ручей. Бежал прочь от деревни, не зная, куда и зачем. Бежал и плакал. Голубой огонек блуждал среди деревьев — И шла следом. Левмир несколько раз свернул, а когда обернулся в очередной раз, огонек пропал. Лопнула последняя ниточка, связывающая с прошлым.

«Не бросай меня!»

Левмир задыхался — он никогда еще столько не бегал. Гудят ноги, каждый шаг отдается в голове громом. Споткнулся, упал на колени. Хриплое дыхание заглушало все звуки леса, кроме одного.

«Не бросай меня!»

Раскатистое рычание. Мальчик подумал, что ему послышалось, но краем глаза уловил движение. К нему шел волк. Большой, больше самого крупного пса в деревне. Хищник шагал, не торопясь, зная, что добыча никуда не денется. А за ним, одна за другой, появлялись тени. Еще семерых волков насчитал Левмир.

Мальчик медленно поднялся на ноги, в спину толкнулось дерево. Волки приближались. Вожак пригнулся перед атакой. Левмир приготовился умереть. Когда последняя перед броском дрожь пробежала по телу волка, сзади раздался вой. Вожак замер, оскалился. Стая зарычала, и все, кроме вожака, принялись медленно отползать.

Левмир слышал, как что-то бежит, все ближе и ближе, но боялся повернуть голову, выпустить из виду вожака.

Словно серебряная молния промелькнула, ударила чудовище в грудь. Еще один волк, серебристо-серый, вступил в битву с черным. Рычание, глухие удары, звуки когтей, дерущих плоть, зубов, разрывающих шкуру.

Стая не вмешивалась, вожак бился один. Серебристый казался щенком по сравнению с этим чудовищем, но двигался гораздо быстрее. На один укус вожака приходилось три — серебристого.

Предсмертный крик волка напоминал человеческий. Серебристый перегрыз вожаку горло, обагрил пасть кровью павшего. Тело вожака, дернувшись, замерло. Серебристый поставил лапу на бок поверженного соперника, лес огласился победоносным воем.

Стая отступала. Рыча, колотя по бокам хвостами и облизываясь, волки таяли в потемках один за другим. Серебристый долго стоял, не двигаясь. Казалось, он прислушивается, что делает стая. Когда их звуки затихли, запах рассеялся, серебристый задрожал. Лапы подогнулись, волк рухнул рядом с противником.

Левмир вспомнил этого волчонка, вспомнил, как он рычал, пытаясь напугать смеющихся мальчишек. Вспомнил, как освободил его лапку. Спустя два года зверь вспомнил о долге и пришел на помощь. Но вот Левмир вспомнил и то, чем закончилась та история.

— Ты, — прошептал мальчик, склонившись над серебристым. Рука остановилась, не дотянувшись до тяжело вздымающегося бока зверя. Волк исчезал. Туманная дымка скрала очертания, а в следующий миг Левмир увидел И. Глаза закрыты, веки трепещут, пытаясь подняться. Губы беззвучно шевелятся, и мальчик разобрал шепот: «Не бросай меня!»

Левмир коснулся плеча девочки и вздрогнул. Почему-то сразу не обратил внимания, что И без одежды. Теперь он касался ее обнаженного тела, чувствовал мертвенный холод.

Левмир огляделся, надеясь увидеть неподалеку одежду девочки, но не увидел. Стянув куртку, Левмир прикрыл ее наготу. Без труда поднял безвольное тело — И оказалась легкой, гораздо легче, чем можно было даже предположить. Но чем дольше шел Левмир, тем тяжелее она казалась. Он шел и шел, не зная куда. В голове мутилось от усталости, от горя и страха.

«Пока я буду идти, пусть она не умрет, — думал Левмир. — Пока она не умрет, я буду идти. Кроме нее, нет никого».

Небо серело, занимался рассвет, а он все шел и шел. Наконец, споткнувшись о корень, упал. Даже не пытался подняться, только уберег от удара И.

Левмир осторожно положил девочку на землю, прикрытую первыми желтыми листами, свалился рядом, обессиленный. Наверное, скоро появятся волки. Может, давно идут следом.

На изломе между сном и явью Левмир услышал шаги. С трудом разлепляя веки, увидел ноги в сапогах. Сапоги казались гигантскими. Сильные и большие руки подняли Левмира.

— И, — прошептал он, указывая на девочку. — Она…

Слабый стон раздался рядом — великан поднял девочку. Покачиваясь в такт шагам, Левмир уснул, больше не тревожась. Если им и суждено умереть, то вместе. Никто никого не бросил.

Часть 2

Великан

Вампиры уверены в своем праве на власть. Эта уверенность завела их так далеко, что они искренне верят: человек не сможет причинить им вреда. В этом и кроется уязвимость. Человек может победить вампира хотя бы потому, что вампир не допускает подобной мысли.

Герцог Освик Вэссэлот «По ту сторону Алой Реки»

Глава 10

Новый дом

Двери дома герцога Освика заколотили, и лорд Кастилос оторвал доски. Звук шагов гулко разнесся по просторным залам. Картины смотрели на пришельца со стен. Кастилос остановился возле портрета, изображавшего круглолицего мужчину с добродушным выражением лица. Седые волосы свободно рассыпались по плечам, во взгляде сквозит равнодушие. Кастилос опустил голову, отдавая последнюю дань уважения бывшему владельцу дома.

Ничего не изменилось, но все казалось умершим. Пылились столы и стулья, стояли раскрытыми шкафы с посудой и статуэтками. Ковры, давным-давно не чищенные, из белых стали серыми. В буфете Кастилос обнаружил початую бутылку красного вина и фужер. Поднявшись с ними на второй этаж, миновал библиотеку, в которой пять лет назад началась его жизнь, и вышел на лоджию, увитую завядшими цветами. Там, усевшись в кресло, наполнил фужер и вдохнул аромат вина. Ночь выдалась теплой, спокойной, и первый же глоток увлек Кастилоса в пучину трепетных воспоминаний.

— Мы не могли подумать, что будет именно так, — сказал он, глядя на заросший сад. — Ты еще о многом должен был мне рассказать.

Он вспомнил, как впервые увидел герцога. Тот сидел перед камином внизу, а Кастилос, тогда еще просто мальчишка по имени Санат, храбро смотрел ему в глаза, стараясь не думать, что за лохмотья покрывают его грязное худое тело.

Дворецкий отрекомендовал мальчика и спросил, как с ним поступить. Герцог Освик смерил Саната пренебрежительным взглядом. «Пусть моет посуду».

Мыть посуду в доме вампира! Герцог не ел никогда, делая исключение лишь для красного вина. Поэтому Санат драил тарелки за прислугой.

Кастилос усмехнулся и отпил из фужера. Сколько же всего он здесь пережил! Большую часть времени Освик не замечал его существования, или делал вид, что не замечает. Если бы не тот случай в библиотеке…

Погрузившись в воспоминания, Кастилос не заметил, как на лоджии появился кто-то еще. Лишь тихий голос человека вырвал его из задумчивости.

— Я рад приветствовать вас, господин.

Кастилос повернул голову. Взгляд скользнул по безукоризненно черному фраку, из-под которого выглядывала белоснежная рубашка. Руки в белых перчатках вытянуты по швам.

— Чевбет, — вспомнил имя Кастилос. — Когда я ушел, ты был здесь, и когда я вернулся, первым здесь я увидел тебя. Ты заставляешь меня усомниться в собственной вечности!

— Мы вернулись сразу же, как смогли, господин, — улыбнулся пожилой дворецкий. — Сразу, как только в дом пришел хозяин.

— Мы?

— Слуги приводят дом в порядок. Не все вернулись, и я взял на себя смелость нанять новых. Надеюсь, вы не сочтете этот мой поступок чрезмерно самонадеянным? Я лишь хотел как можно скорее обеспечить вам уют.

Кастилос расхохотался.

— Чевбет! — воскликнул он. — Как такое могло случиться? У тебя на глазах убили герцога, дом заколотили, тебя вышвырнули на улицу, а ты… Где ты был все это время?

— Не отходил далеко, господин, — сказал Чевбет. — Я дворецкий. Мой долг — служить хозяину дома.

— Дворецкий, — пробормотал Кастилос. — Что ж… Делай свое дело. Пусть все будет как прежде, за одним исключением. Я хочу ужинать. Каждый вечер в двенадцать часов я буду садиться за стол и есть человеческую пищу.

— Я найму лучшего повара.

— Не нужно лучшего. Прежний сойдет. Знаешь, меня устроит то, что я ел тогда, после целого дня работы. Простая пища и, может, бокал-другой вина.

— Будет исполнено, господин, — поклонился Чевбет, прежде чем уйти. — Через час приглашу вас к ужину.

Через час? Кастилос содрогнулся. Стало не по себе от такой исполнительности. Неужели за час повар сумеет купить продукты и приготовить ужин? Должно быть, среди слуг сейчас паника. Остановить их? Сказать, что сегодня можно и пропустить ужин? В конце концов, у него же есть несколько пробирок с собой, а утром подвезут остальное. Можно остановить жизнь, только и всего.

Кастилос остался на месте. Да, он помнил, как выматывался, будучи на побегушках у старого дворецкого. Но помнил и то, какая тоска рождалась в сердце, если работы не было. В действии — жизнь. Если дворецкий сам взял на себя такую задачу, пусть выполняет. Отменить приказ из жалости — значит унизить старика, обидеть без всякой на то причины. Кастилос отхлебнул вина, и веки его опустились.

— Господин? — Мягкий голос дворецкого вырвал его из сна.

— Да? — встрепенулся Кастилос. — Уже готово?

— Будет через пять минут. К вам посетитель. Я не знал, как вы расположены принимать, а потому осмелился попросить девушку подождать внизу.

— Девушку?

Кастилос покинул лоджию, и прошлое вернулось. Волшебным образом исчезла пыль, загорелись свечи в канделябрах. Повсюду чувствовалось какое-то движение, суета. Мелькали едва заметные глазу фигурки служанок. Проходя мимо библиотеки, Кастилос толкнул дверь и остановился. Книги стояли на местах, тисненные золотом корешки блеснули в свете свечей.

За пять лет работы в этом доме он допустил ровно одну ошибку, которая стоила ему должности. Когда Чевбет заболел и поручил Санату исполнять свои обязанности. Заполучив ключи от всех дверей, Санат стал наведываться в библиотеку герцога, несмотря на строгий запрет. Прекрасно зная распорядок его жизни, он всегда мог выкроить один-два часа на чтение. Читал о сотворении мира, читал об Алой Реке, из которой вышли первые вампиры. Перелистывал страницы истории, переживал жестокие войны, которые вели между собой вампиры…

— Герцог застал вас здесь? — спросил Чевбет.

Кастилос кивнул. Потом заговорил, медленно, с трудом, будто вырывая из сердца слова:

— Однажды я чрезмерно увлекся и упустил время. Я весь был погружен в мир Второй Великой Войны, которая привела мир к нынешнему облику. Лорд Эрлот на боевой колеснице врывался в ворота столицы. Летели стрелы, порхали мечи, лилась кровь — вампирская и людская. В этой последней битве было не до рассуждений о достоинстве — все бились бок о бок. Я буквально видел перед собой блеск оружия, слышал звон и крики… Вдруг чья-то тень упала на страницу. Я поднял взгляд и увидел герцога Освика. Впервые на моей памяти он улыбался, будто отец, радующийся успехам сына. Пожалуй, он и был мне отцом — родного я давно позабыл.

Кастилос стоял, закрыв глаза, и по щекам его текли слезы. Рука так и осталась на ручке двери.

— Я вскочил на ноги, чудом не выронил книгу, но герцог велел мне успокоиться. «Эрлот был героем, сынок, — сказал он. — Настоящий боец. Мы с ним дружили долгое время. Но про меня ты здесь ничего не прочтешь. Я не из тех, кто бьется. Моя стезя — книги, знания. По душе ли тебе такой путь?» «Другого пути мне не нужно», — так я ответил. Освик сказал, что я больше не работаю на него. Он уволил меня с позором — за грубое нарушение правил. А покончив с этим, признал сыном и подарил новую жизнь.

— Он в вас не ошибся, господин, — произнес Чевбет.

— Спасибо.

— Не стоит благодарности.

Кастилос прикрыл дверь и спустился вниз, туда, где ждала посетительница. Своим появлением он опять вспугнул стайку служанок, которые исчезли, не дав себя разглядеть. Рука хозяина лежала на гладко отполированных перилах, яркий свет заливал прихожую, в которой стояла, переминаясь с ноги на ногу, смущенная девушка.

— Исвирь, — сказал Кастилос.

— Санат, — прошептала она.

Они не сделали движения навстречу друг другу. Кастилос покачал головой.

— Этого имени больше нет, — сказал он. — Этого человека не существует. Я предупреждал.

Лицо девушки исказила гримаса отчаяния.

— Зачем же ты врешь? — еще тише спросила она. — Ты сказал, что не знаешь, куда тебя понесет Река. Ну что ж, она принесла тебя сюда. И я здесь. Что же ты скажешь теперь? Скажи, что я никогда тебе не нравилась!

Кастилос обнаружил, что до сих пор держит фужер с вином. Должно быть, он выглядит таким заносчивым в ее глазах, таким надменным. Если бы она знала, что означает этот фужер. Что это — не часть аристократической позы, не игра, а мучительное воспоминание о том, кого больше нет.

Он прошел мимо Исвири, поставил фужер на сверкающий черным лаком стол. Взгляд задержался на камине. Огонь весело потрескивает, как в далеком прошлом. Неужели здесь и сейчас действительно воскресает прошлое?

— Ты мне нравишься, Исвирь, — сказал Кастилос, не глядя на нее. — Нравишься так, как может нравиться человек. Но здесь, в моем доме, ты сумеешь быть лишь служанкой. Невидимкой-призраком, старающимся угодить мне, не попадаясь на глаза. И вскоре я забуду о твоем существовании. Ты этого хочешь?

— Я хочу быть с тобой по праву жены, — ответила она. — Как мы и собирались. Ты ведь сватался за меня!

— Я вампир.

— Ты человек!

— Нет. Человек умер очень давно. Я — вампир. Человеческие обязательства меня больше не связывают. Даже если я убью тебя сейчас, меня осудят лишь за нелепую растрату ресурсов. Ты ведь помнишь, что говорил Эрлот в деревне? Знаю, ты ненавидишь его, но он говорил правду. Люди — это скот, а вампиры — пастыри. Что бы ты сказала о пастухе, который спит с коровой?

— Зачем ты меня оскорбляешь? Ведь ты же не думаешь так!

— Речь не о том, как я думаю, а о том, как все есть на самом деле. Хочешь играть в жену? Прошу, располагайся. Я глазом не успею моргнуть, как в моей постели окажется не юная красавица, а скрюченная от старости карга, которую я с отвращением выгоню. Но будешь ли ты счастлива до тех пор? Я ведь не для того выбрал вечность, чтобы умереть. Большую часть времени я для тебя буду живым трупом. Холодным, бездыханным говорящим сознанием.

Кастилос остановил сердце еще на лестнице. Надеялся, будет проще. Мертвые не испытывают таких сложных чувств, как живые. Сейчас до его ушей доносились всхлипывания. Девушка плакала, но ему было все равно. Как вампир, он знал: слезы высыхают, плоть разлагается. Вампир же смотрит вдаль, идет вперед.

У Исвири оставался еще один шанс, и она решилась испытать его:

— Но ты ведь можешь обратить меня! — воскликнула она. — Я стану такой же, как ты, равной тебе!

— Нет, — покачал головой Кастилос.

— Почему? Почему ты отказываешь мне даже в этом?

Он повернулся к ней и заглянул в глаза.

— Назвать причины? Изволь. Первая причина — то, как ты к этому относишься. Будто это проклятие, которое ты принимаешь ради меня. Вечность — величайший дар, ради которого люди гнут спины годами. Величайшее благо, заслужить которое дано единицам. Дать его тебе — все равно что бросить пригоршню золотых монет в грязь перед свиньей.

Исвирь отступила на шаг. Ее трясло от страха и обиды, лицо побледнело.

— Вторая причина, — продолжал Кастилос. — Обратив, я сделаю тебя дочерью. А у меня пока нет потребности в наследниках. Я не восприму тебя, как равную. Ты будешь моим ребенком, вот и все. Твоя ко мне любовь станет мне противной.

— Ты лжешь, — выдохнула она.

— И, наконец, третья причина. Даже упроси я самого короля Эмариса обратить тебя в вечность, ты все равно останешься такой, как сейчас. Девушкой, которая создана для того, чтобы служить мужчине. Доить коров, сеять и полоть, прибираться и стирать. Твоя единственная страсть — я. Вечность терпеть рядом существо, которое может лишь смотреть на тебя с обожанием? Это не для меня. Мной владеют совсем иные страсти, и моя спутница должна либо разделять их всем существом, либо предаваться своим. Пусть даже они пойдут наперекор моим. Мне нужна личность, а не виляющая хвостом собака.

Плечи девушки поникли. Подойдя к двери, она положила руку на засов и замерла. Лорд Кастилос стоял спиной к камину, глядя на нее безразличным взглядом.

— Значит, все? — спросила она.

— Да, — сказал он. — Забудь и живи дальше. Подожди!

Исвирь вздрогнула и обернулась. Несмотря на все оскорбления, сердце ее затрепетало. Неужели он передумает сейчас? Неужели все как-нибудь да свершится?

Кастилос сделал несколько шагов к ней.

— Кто новый староста? — спросил он.

— Тирмад, — сказала Исвирь. — Зачем тебе?

— Скажи ему, что повесток не будет ближайшие полгода. Знаю, это не компенсирует потери, но… Потом все будет так же, как при Освике. Никаких детей. Одна донация в месяц.

— Я поняла. Это все?

— Да. И ты это передашь. Ясно? Хочешь наложить на себя руки — сделаешь это потом. Но знай, что за твой грех поплатится твоя семья. Я лично повторю тот кошмар, что устроил Эрлот. Думай об этом и живи, пока не найдешь другого повода.

Страшный стон вырвался из груди девушки, но она ничего не сказала. Ладонь стиснула засов так, что пальцы побелели.

— Левмир появился? — спросил Кастилос.

— Нет. Никто его не видел.

— Если появится, передашь ему, чтоб убегал. Эрлот хотел его получить — и не получил, он такого не забудет. — Кастилос помолчал, обдумывая возможные действия Эрлота. — Искать вряд ли станет, а за деревней приглядит. Так что в Сатвире пареньку больше делать нечего, защитить его там я не сумею.

Засов с грохотом отлетел в сторону, дверь распахнулась. Стоя на пороге, Исвирь повернулась и, сверкнув глазами, прошипела:

— Тебя этот мальчишка заботит больше, чем я!

— Да, — кивнул Кастилос. — Потому что у него есть страсти, которые поведут его вперед. Страсти, ради которых он найдет в себе силы меняться.

Закрыв дверь за Исвирью, Кастилос прижался к дереву лбом и вздохнул. Заколотилось сердце. Ноздри наполнил тонкий тающий аромат девушки. Его быстро заслонили другие запахи, и Кастилос улыбнулся.

— Все ведь уже на столе, так, Чевбет?

Он повернулся и увидел дворецкого, застывшего возле подноса с ужином.

— Прошу вас, господин, — поклонился Чевбет.

Отужинав, Кастилос придвинул кресло к камину, взгляд устремился в огонь. Освик частенько сидел здесь, читая книгу. Кастилос хотел сегодня повторить все за названным отцом. Поминовение продолжалось.

— Чевбет! — позвал он, и дворецкий немедленно появился поблизости.

— Вашу постель приготовили, господин.

— Пододвинь кресло, присядь.

— Господин, уместно ли…

— Я не всегда был господином. Я был мойщиком посуды, уборщиком, поваренком — и все это под твоим началом. Ты был мне другом и наставником, ты помогал мне выжить. Неужели теперь я не могу позволить себе сидеть рядом с тобой, если мне так хочется?

Чевбет сел рядом с господином. В неровном свете огня профиль дворецкого казался отлитым из бронзы.

— Как ты думаешь, почему он не обратил тебя? — спросил Кастилос.

— Я всего лишь дворецкий, господин. У меня не было счастья, кроме как служить в этом доме.

Они долго молчали, прежде чем дворецкий решился снова нарушить тишину:

— Вы все правильно сказали девушке, господин. Она молода, глупа и считает, что вы ее оскорбили, но это не так. Человек должен заниматься тем, к чему он расположен, в этом его счастье. Вампирами же становятся те, кого страсти ведут дальше человеческих пределов. Вы были таким, господин, и он это понял. Я — нет. И эта девушка — нет.

Дрова почти выгорели, за окнами занимался рассвет, когда Кастилос встал с кресла.

— Спасибо, — сказал он, прежде чем отправиться в постель.

— Не стоит благодарности, господин.

Кастилос мог поклясться, что впервые увидел, как губы Чевбета дрогнули в улыбке.

***

Удар.

Еще удар.

Один за другим, с равными промежутками. Трещит дерево. Удар за ударом, неотвратимые, будто сама смерть.

Левмир открыл глаза. Еще не соображая, где он и что происходит, увидел осунувшееся лицо И. Девочка лежала с закрытыми глазами на лавке, по горло укрытая рваным одеялом. Левмир лежал на медвежьей шкуре на полу.

Удар.

Память неохотно вышвыривала картинки минувшей ночи. Левмир вспомнил волчью драку и то, как серебристый волк превратился в И. Вспомнил, как нес ее, бесчувственную, пока не свалился от усталости.

Удар.

Левмир приподнялся на руках, осматриваясь. Маленькая комнатка с покатыми стенами. Ни одного окна. Справа — круглая дверь. Слева — застеленная, как кровать, деревянная колода. В дальнем углу коптит печурка, рядом с которой сидит… великан. Таких больших людей Левмир не видел никогда. Он, казалось, мог одной ладонью раздавить голову кузнеца Балтака, который считался самым сильным в Сатвире. Саквобет же в сравнении с ним — просто щенок.

Великан поднял топор, и лезвие врезалось под углом в палку, снимая толстую стружку. Конец палки с каждым ударом все больше заострялся.

— Вода в углу, — прогудел великан, не глядя на мальчика.

Левмир перевел взгляд в другой угол и увидел кадку с лежащим рядом ковшом. Пить действительно хотелось. Он встал. Плотно пригнанные доски даже не скрипнули под его весом. Левмир зачерпнул из кадки, осушил ковш. Вода оказалась теплой, но вкусной.

— Сбежал? — все так же, не поворачиваясь, спросил великан. Левмир смотрел на его огромные руки, большую голову, длинные седые волосы, прихваченные лентой и такую же седую бороду.

— Из дома сбежал? — повторил вопрос великан.

— Нет, — прошептал мальчик.

— Громче скажи.

— Нет! — На этот раз голос сломался, получился какой-то петушиный крик. Левмир покраснел от досады.

— А что тогда?

— Дом… Сожгли… — Память показала остальное, и Левмир, покачнувшись, свалился на пол.

Труп, упавший в колодец. Тело матери, освещенное пылающим домом предателя Саната. Голова кружилась, к горлу подступила тошнота.

— Кто? — спросил великан.

— Ва… Вампиры, — выдавил мальчик, задыхаясь. — Они пришли, и… Они всех… Санат!

— Санат? — Великан посмотрел на Левмира. У него оказались блеклые, почти бесцветные глаза. — Он жил у вас?

— Да. Он оказался вампиром. Оказывается, это теперь его деревня. А отца убили. И маму… Они все…

— Вот, значит, как, — сказал великан, возвращаясь к делу. — Выбился-таки…

Левмиру было плевать, что великан делает, о чем говорит. Перед глазами темнело от невыносимой тоски. Он обратил внимание на великана только тогда, когда тот прошел мимо и остановился у лавки. Сорвал одеяло с И.

— Что вы делаете? — спросил мальчик.

— Забью кол ей в сердце.

Великан говорил спокойным голосом, а руки поднесли к девочке заостренную палку. Одна рука, держащая топор лезвием кверху, поднялась, готовясь нанести удар.

Левмир прыгнул и повис на этой руке. Вцепился в нее зубами, заколотил ногами в ботинках по каменной спине великана. Тот обернулся, лишь удивившись этой атаке.

— Ты чего, малыш? — спросил он.

— Не трогайте ее! — заорал Левмир. — Отпусти! Убери кол, не надо!

— Это вампир. Ты разве не понял?

— Пусти ее!

— Если я не пробью колом ей сердце, она будет орать, когда я начну ее жечь, — терпеливо, словно неразумному младенцу, втолковывал великан. — Эти твари очень громко орут. И очень долго. Когда жег трех первых, чуть не оглох. С тех пор всегда сначала пробиваю сердце.

— Тогда меня вместе с ней жги! — крикнул мальчик. — И колом тоже — давай меня сначала!

На И не было одежды. Лишь три кожаных ремня перехватывали тело, удерживая на лавке. «Проснись! — мысленно взмолился Левмир. — Пожалуйста, открой глаза! Ты же вампир, ты разорвешь эти ремни, или превратишься в туман и выскользнешь!»

Великан без усилия повел рукой, и Левмир упал на медвежью шкуру, громко застонав от удара. Внутренности чуть не вылетели через рот — так ему показалось. Но через мгновение снова на ногах, снова бросился на великана. Тот отступил. Не отдавая себе отчета в том, что делает, Левмир нагнулся, поднял драную тряпку, которую отбросил великан, и снова накрыл И.

— Да что с тобой такое, малыш? — все таким же бесстрастным голосом спросил великан. — Она сожгла твой дом, убила твоих родителей…

— Это была не она! — крикнул Левмир.

— Прекрати орать, иначе я действительно начну с тебя. Ты же сказал, что их убили вампиры.

— Да. Но не она. Она спасла меня, понимаешь? Меня ведь тоже должны были убить, а она меня спасла! — Он говорил, и, слыша свои слова, понимал их. Слышал, и не мог сдержать слез. — Она меня спасла, а я накричал на нее за то, что она не спасла всю деревню. Она хотела дружить со мной, а я оттолкнул ее и бежал. А она все равно шла за мной, и дралась с волком, чтобы снова меня спасти.

Левмир рыдал, глотая окончания слов. Его трясло, и он попытался схватиться за скамейку, на которой лежала И. Пальцы сомкнулись на ее запястье, Левмир сжал его, не обращая внимания на холод кожи. Рука дрогнула в ответ.

Великан переводил взгляд с Левмира на девочку и обратно. Как будто размышлял о чем-то. Резким движением отбросил топор, и острое лезвие вонзилось в полено возле печки.

— Защищаешь свою женщину, — сказал он. — Вот, значит, как.

— Просто отпустите нас, — взмолился Левмир.

— И куда вы пойдете? Назад в деревню, где тебя убьют ее сородичи? Или к ней домой, где тебя убьют ее сородичи? Или в соседнюю деревню, где слух о ней разлетится за день, а потом тебя убьют ее сородичи? Или ты намерен ползать перед ней на коленях, вымаливая бессмертие?

— Ни за что! — вырвалось у Левмира. Не зная, почему, он твердо понял в этот миг, что никогда не возьмет у И этот дар.

— А вот теперь ты мне нравишься, малыш. Что-то там у тебя в голове происходит, что-то крутится. Ладно, я подожду. Я буду спокойно смотреть, как все пойдет. Времени до вечера много.

— До вечера?

— Да, до вечера. Нам нужно решить, как мы поступим. Потому что с заходом она сможет бежать. Не раньше. Днем эти мрази остаются в той форме, в какой их застает солнце. Ты голоден?

Левмир сглотнул слюну, желудок заурчал. Великан кивнул и направился к печке. По комнате разлетелся вкуснейший аромат.

— Держи, стола у меня нет. Так что осторожно, не разлей. Горячо.

Левмир принял из рук великана глиняную миску с вареным мясом. В бульоне плавали еще какие-то травки и коренья, почти не рубленые. Обжигаясь, перехватывая миску из руки в руку и то и дело роняя деревянную ложку, Левмир с аппетитом съел предложенное кушанье и подумал, что отродясь не пробовал ничего вкуснее. Великан ел неторопливо, держа горячую миску одной рукой. Покончив с обедом, забрал посуду у Левмира, сложил возле двери.

— Потом пойдешь к ручью и помоешь, — сказал великан.

Левмир кивнул.

— Теперь буди свою женщину.

Мальчик покраснел.

— Она не моя…

— Тогда не возражаешь, если я ее возьму?

Левмир замер. Дыхание перехватило от услышанного. Вот так просто и нагло… А он ничего не сможет сделать.

— Нет. Она моя.

— Тогда разбуди ее.

Веки девочки опущены, но ресницы трепещут. Как будто И пыталась вернуться в явь, но никак не могла. Левмир склонился над ней, погладил по щеке. Девочка не реагировала.

— Проснись, — сказал на ухо. — Проснись, И! Это я, Левмир.

Губы шевельнулись, и Левмир услышал едва различимые слова:

— Не… Бросай… Меня…

— Не брошу. Я здесь. Проснись, пожалуйста, ты нужна мне.

Глаза распахнулись, и Левмир с криком отпрянул. Великан тут же оказался рядом.

— В чем дело?

Левмир дрожащей рукой указал на лицо И. Ее глаза будто залило черной краской, только радужки, прежде изумрудно-зеленые, теперь пылали красным огнем.

— Что, никогда не видел ее такой? — улыбнулся великан. — Это нормально для кровососов. Твоя женщина хочет жрать. Накорми ее, будь добр. Такова обязанность мужчины.

Великан, посмеиваясь, отошел обратно к печке и сел на колоду, подперев рукой подбородок.

Левмир приблизился к И. Девочка натянула прочные ремни, пытаясь сесть, но не смогла и со стоном повалилась обратно. Веки опустились.

— Не смотри, — хрипло сказала она.

— Как ты? — шепотом спросил Левмир. Сердце колотилось все сильнее. Он не мог заставить себя подойти ближе, чем на расстояние вытянутой руки.

— Плохо, — отозвалась И. — Не могу вернуться. Больно.

Она с трудом выплевывала слова, извиваясь под жалким одеялом. Левмир взглянул на золотые и серебряные пряди волос, и чуть не заплакал. Грязные, перепутанные космы — вот все, что осталось от былой красоты.

— Ты хочешь… крови? — спросил он.

— Да. Там. У меня. В кармане. Потеряла…

Левмир повернулся к великану.

— Вы не находили ее одежду? — спросил он.

Тот покачал головой.

— Прости, малыш, я не искал. Мало ли что голые дети вытворяют в лесу. Чуть позже схожу посмотреть — ни к чему такие следы. Но скорее всего волки разодрали все, и концов не сыщешь.

— Что же делать…

— Пусти меня, — прошептала И. — Я пойду искать. Я найду, правда. Отпустите.

— Это все, чего ты хочешь? — обратился к ней великан. — Пойти в лес искать одежду? Ради глотка крови?

Она закивала. Лицо исказила чудовищная мука.

— Надо же, — снова заговорил великан. — А другие варианты у тебя есть? Что если я не отпущу тебя?

Она открыла глаза и, приподнявшись, посмотрела на великана.

— Я ведь умру тогда! — воскликнула И.

— Уверена?

— Мне нужна хотя бы одна пробирка, чтобы вернуться. Я не смогу иначе, никак.

— Так уж и никак?

Лавка громко скрипнула, когда И шарахнулась от великана.

— Нет! — взвизгнула она. — Нет, пожалуйста, не надо!

— Ну, у тебя два выхода, — пожал плечами великан. — Либо так, либо подыхать от голода. Вряд ли я найду твои запасы. А если и найду — кто мне запретит просто сжечь все?

Левмир крутил головой, ничего не понимая. Плакала И, великан смеялся.

— О чем вы? — крикнул он. — Что мне сделать? Давайте я сбегаю, поищу.

— Оставишь меня наедине с ней? — еще громче захохотал великан. — Сколько ж я смогу сдержаться… Увидишь дымок издалека — знай: дальше можно не искать.

— Что мне делать?! — закричал Левмир.

Великан перестал смеяться и посмотрел на него.

— Дай ей руку. Пусть напьется крови.

— Нет! — завизжала И, выгибаясь так, что ремни трещали.

— Любопытная тварь, — сказал великан. — Знаешь, чего она боится сейчас? Эй, мелкая, ты ведь никогда раньше не кусала человека?

И замотала головой.

— Вот… Это, как я слышал, весьма непросто. Очень часто вампиры, впервые пробующие человека, не могут удержаться и высасывают досуха. У них будто мозги отключаются. Даже опытным трудно. А ведь ей-то нужно не больше двух глотков. Вот в чем все веселье, малыш! Я ей не помощник, остаешься ты. Рискнешь жизнью, чтобы спасти свою женщину?

Левмир перевел взгляд на И. Во рту пересохло. Захотелось убежать куда-нибудь и спрятаться. Доверить этому великану все. Он ведь не сможет ее убить, правда? Он ведь взрослый, а взрослые не бывают такими бессмысленно-жестокими! Но бежать некуда, и великан уже сделал кол.

Великан встал, выдернул из полена топор и повернулся к мальчику.

— Отвернись, если страшно, — сказал он. — Я просто избавлю ее от мучений.

Глядя ему в глаза, Левмир медленно поднял левую руку и закатал рукав рубахи. Великан приподнял брови, но даже удивление выглядело у него равнодушным.

— Уверен? — спросил он.

Левмир кивнул.

— Если она тебя прикончит, я тут же прибью ее.

Левмир снова кивнул. Великан пожал плечами и сложил руки на груди. Топорик смешно торчал из его громадной ладони. Левмир понял, что это самый обыкновенный топор, просто на фоне великана кажется игрушкой.

Мальчик подошел к И, которая, отвернувшись к стене, дрожала мелкой дрожью. Губы раздвинулись, обнажив острые клыки.

— И, — позвал Левмир. — Возьми.

Он протянул руку. Девочка открыла глаза, посмотрела на запястье, и красные радужки полыхнули еще ярче. Она дернулась, но тут же со стоном повалилась назад.

— Нет, — шепнула она. — Пусти меня…

— И, он тебя не отпустит, — говорил Левмир. — Возьми мою кровь.

— Нет, убери!

— Я верю тебе, И. Давай.

— А если…

— Не важно. Давай.

Она не могла больше бороться с собой. Левмир вздрогнул, когда ледяные губы коснулись запястья, но не отдернул руку. В следующий миг руку пронзила острая боль, тут же сменившаяся парализующей тело сладостью. Левмир ахнул, ноги подкосились. Голова кружилась, казалось, будто он летит куда-то. Почти сразу желудок сжался, пришла тошнота, и Левмир понял, что умирает. Не было сил вырваться, оставалось лишь ждать конца.

Вдруг все закончилось. Он услышал треск кожаных ремней, а потом в грудь ему с силой ударили две маленькие ладошки. Он снова упал на медвежью шкуру, заморгал, пытаясь вернуть зрение. И сидела на лавке, прижимая к груди одеяло. Голова опущена, лицо скрывают перепутанные волосы. В тишине раздался хриплый вдох, а потом — дикий, отчаянный визг, от которого заложило уши. Визжала И, пока воздух в легких не закончился, а потом начала дышать. Глубоко, часто, жадно, будто пожирая воздух. Плечи затряслись, послышались всхлипывания.

— Ду… Ду… Дурак чертов! — пискнула она, и зарыдала в голос.

Послышались хлопки. Левмир повернул голову. Великан, улыбаясь, медленно хлопал в ладоши.

Глава 11

Сатвир

Дворец сиял, издалека приковывая взор. Окутанный темнотой и тишиной, этот последний оплот света по-прежнему открывал двери каждому. Никаких секретов и недомолвок. Кастилос в новом мундире, соответствующем званию, поднялся по ступеням Северной лестницы. Слуги, мимо которых он проходил, кланялись, и лорд кивал им в ответ. Взгляд скользил по картинам на стенах. Возле одной из них он ненадолго задержался. Лорд Эрлот и король Эмарис бок о бок врывались на боевых повозках в город.

«Нас всегда было трое, — вспомнил Кастилос слова Освика. — Эмарис, Эрлот и я. Как будто сама Река отметила нас и велела держаться вместе. Эмарис оказался мудрым правителем, Эрлот — бесстрашным и беспощадным воином, а я стал между ними недостающим звеном. Я мог заставить Эрлота стать более мягким, а Эмариса — более решительным и твердым».

Освика не было на картине. Он не участвовал в сражениях. Как он говорил, Река создала его для других целей.

— Спасибо, что зашел, Паломник! — послышался голос короля. Эмарис шел к Кастилосу, чуть расставив руки для приветствия.

Кастилос смутился такой откровенности, но ответил на объятие короля.

— Вы все еще зовете меня так? — сказал он, чтобы нарушить тишину.

— Извини, — улыбнулся король. — Просто среди всех нас ты — действительно Паломник. А уже потом — лорд. Но давай все же выйдем на улицу. Я вижу, ты предпочитаешь передвигаться как человек. Тебе приятнее будет дышать свежим воздухом.

Король Эмарис провел его через съежившийся в ожидании снега сад, и остановился возле пруда. Кастилос огляделся. Красивое место, малозаметное для посторонних глаз. На каменной площадке, подходившей вплотную к пруду, две скамьи, но король не стал садиться. Заложив руки за спину, он смотрел на пруд, поверхность которого серебрилась в лунном свете.

— Это было любимым местом моей дочери, — сказал король тихо.

— Было? — переспросил Кастилос. Чувствовал, как резко изменилось настроение Эмариса, но не мог понять, с чем это связано.

— Именно. Но об этом позже. Расскажи, как у тебя дела.

Кастилос пожал плечами, обдумывая вопрос.

— Мне вернули все, принадлежавшее Освику. Последний месяц я осматривал деревни. Нашел их в удовлетворительном состоянии. Кровь сдается регулярно, настроение среди людей умеренное. Исключение — Сатвир. Мне пришлось дать им вольную на неопределенный срок…

— Что послужило причиной?

Кастилос поморщился. В памяти всплыли чудовищные картины той ночи, когда закончилась его человеческая миссия.

— Это из-за процедуры подавления бунта, — тихо сказал он. — Тогда не все прошло гладко, и у людей остались не те мысли, которые должны…

Король Эмарис повернулся, и Кастилос вздрогнул, пронзенный острым, как меч, взглядом.

— Почему бы не назвать вещи своими именами? — спросил король. — Вместо того чтобы спокойно дождаться конца процедуры, ты раскрылся, и люди почувствовали себя обманутыми. Вместо того чтобы потушить костер вольномыслия, ты раздул настоящий пожар, а теперь пытаешься забросать его дровами.

Кастилос наклонил голову.

— Это моя ошибка. — Он остановил сердце. Хватит прятаться за маской смертного, искать оправданий. Не для того принял дар и совершил паломничество.

— Считаешь, ты достоин быть одним из лордов?

— Я не просил такой чести, ваше величество.

— Верно, — кивнул король. — Так почему бы не назвать вещи теми именами, которые им поистине присущи, и которые знаем мы оба. Лорд Эрлот спровоцировал тебя, ведь так?

— Я этого не говорил.

— Я бы не уважал тебя, если бы ты сказал. Но это так. Он совершил одну ошибку, а ты совершаешь другую. Ты должен отменить вольную.

Кастилос ответил после короткого молчания:

— Только не подумайте, что я пытаюсь оспорить… Но разве мне не дана полная свобода в управлении своими ресурсами?

— Так и есть. Но речь идет не о приказе. Считай это советом. Знаешь, чего стоит совет того, кто вышел из Алой Реки на заре времен? Скажем так: когда ты поймешь, что я прав, будет поздно. Ты потеряешь Сатвир. Люди живут спокойно, пока сверху есть необходимая мера гнета. Иначе они обретают свободу и начинают паниковать. Человек в панике убивает сам себя. Поэтому не увлекайся, лорд Кастилос. Дай им небольшую передышку и отмени вольную.

— Да, ваше величество. Я так и поступлю.

— Теперь второе. — Взгляд короля снова устремился на поверхность пруда. — Я объявил об этом на совете, так что ты — единственный, кто не знает. Я назначаю тебя герцогом. Это означает, что ты становишься вторым после меня. Шесть остальных лордов — твои вассалы. Ты ознакомишься с новыми правами и обязанностями.

Кастилос смотрел на короля широко раскрытыми глазами.

— Но ваше величество, — проговорил он. — Такая честь…

— Это не честь, — перебил король. — Так получилось, что ты — единственный, кому я могу доверять. Не считая Аммита, но он лишь воин. А ты — ты другой. Освик не выбрал бы того, кто хоть немножко не напоминал бы его самого.

Кастилос хотел задать вопрос насчет герцога Освика, но не придумал, как сделать это, не задев королевского самолюбия. Молча смотрел на Эмариса и думал, что тот выглядит плохо. Глаза будто провалились в глазницы, морщины глубоко врезались в кожу. Кастилос понял, что видит старость вампира. Не человеческой составляющей его, а бессмертной. Должно быть, когда иссякает дух, тело не спасет ничто.

— Наконец, главное, — вздохнул король Эмарис. — У меня есть к тебе просьба, лорд Кастилос. Не приказ — просьба. Но это такая просьба, отказать в которой нельзя.

— Что вам угодно?

— Найди мою дочь. Защити мою дочь.

В тишине три раза прокричала сова. Кастилос тряхнул головой, пытаясь осмыслить услышанное. Король говорил тихо, но слова раскаленным клеймом врезались в сознание.

— Что значит…

— В ночь, когда закончилась процедура подавления бунта, принцесса Ирабиль исчезла.

— Но это же было месяц назад! Почему вы…

— Скольким вампирам я могу доверять?

Кастилос опустил взгляд.

— Двоим, — шепнул он.

— Именно. Я скрываю пропажу, но слухи поползли. Я могу пустить охотников по ложному следу, но… Ей все равно понадобится твоя помощь. Она дитя, и сама может навредить себе больше, чем они.

Кастилос не обратил внимания на слово «они». Ощущение, что это — скользкая тема заставило его заговорить о другом:

— Найти ее, привести сюда…

— Первое, — перебил Эмарис, — это произойдет не сейчас. Твое исчезновение вызовет ненужные подозрения. Когда время придет, Аммит тебе скажет. У него… более подробные инструкции. Ничего личного, но мы с ним знакомы так давно, что я даже не помню, с чего все началось. И второе: не вздумай тащить ее в Кармаигс, что бы тебе ни обещали.

— Хорошо, но как, где мне ее найти? Если даже примерно не…

Кастилос осекся. Лицо побледнело, рот приоткрылся. Вспомнил, как обостренным чутьем новообращенного почувствовал присутствие в колодце двоих: живого и мертвой. Испуганного и Ждущей. Значит, принцесса не вернулась. Пропала вместе с мальчиком той ночью.

— Не произноси догадку вслух, — попросил король. — Ирабиль умная девочка, она наверняка спланировала все заранее, но в ее планы вмешалось что-то еще. Поэтому прошу тебя найти ее и защитить. Не нужно отправляться сейчас. Когда будет пора — ты поймешь, или тебе скажут.

— Но почему я? Если Аммит, ее телохранитель…

— Скажем так: я хочу удалить тебя на время из Кармаигса. Когда можно будет вернуться — ты поймешь сам. Итак, выполнишь ли ты мою просьбу?

— Почту за честь.

— Спасибо, лорд Кастилос. Герцог. Иди, оставь меня здесь.

Кастилос сделал шаг назад, поклонился и обернулся летучей мышью. Предельная концентрация, необходимая для того чтобы сохранить каждую частичку облачения, казалась сейчас желанным отдыхом. Слишком много вопросов в голове, слишком мало ответов. Влетев в раскрытое окно своего дома, Кастилос вернул человеческий облик. Осушив одну из пробирок, лежащих на туалетном столике, глубоко вдохнул. После жизни в Сатвире никак не мог отделаться от этой глупой болезненной привычки — быть человеком.

Кастилос сидел в кресле и вертел пустую пробирку между пальцами. Перебирая в памяти слова, произнесенные королем, и слова, сказанные в ответ, думал, почему так легко согласился выполнить странную просьбу. Нет, конечно, это просьба короля, и он в любом случае принял бы ее к исполнению. Но его больше волновало то, что происходило при этом у него в душе. Он знал Ирабиль, видел ее несколько раз, хотя и случайно, сопровождая герцога Освика. Избалованная глупая девчонка — такое мнение он составил о ней. Наконец, Кастилос признался себе: он пойдет искать не ее, а Левмира. Мальчишку, который потерял все, и которому необходима помощь.

— Мне нужно поменьше дышать, — пробормотал Кастилос, бросив пробирку в корзину для мусора.

***

— Хоть бы погулять сходила, что ли.

— Что? — вздрогнула Исвирь, отвернувшись от окна. За окном трепещущая осина роняла ярко-красные листы на землю.

— Погуляла бы хоть, а то сидишь тут, как старуха, — повторила мать, не прекращая месить теста. — Месяц уж в окно выглядываешь. Придет он к тебе, как же! У него там, в городе, знаешь, красавиц сколько? Не перечесть. А ты? Тоже мне, миледи!

Исвирь, задохнувшись от избытка чувств, вскочила со скамьи. Дверь за ней хлопнула так, что горшки задребезжали.

— То-то же, — сказала мать, будто не заметив вспышки дочери.

Заборы, дома, люди мелькали в глазах Исвири, пока она, глотая слезы, бежала по деревне. Будто маленькая обиженная девочка, хотела спрятаться и выплакать наболевшее. Потом должно стать легче, пусть ненадолго. Только некуда ей бежать. Не знала таких мест, где можно спрятаться от себя.

Исвирь остановилась у колодца. Уперлась руками в сруб, перевела дыхание. Слезы капали вниз, в бездонную глубину. Какая разница? Все равно после того как достали тело старосты, никто больше из этого колодца пить не рисковал. Как будто в трех шагах отсюда другая вода течет.

Отвращение к людям, среди которых прошла жизнь, переполнило сердце Исвири, и она, всхлипнув, ударила кулаком по навесу.

— Ты чего дерешься? — послышался мужской голос. Исвирь обернулась. Приближался Саквобет.

— Ничего, — огрызнулась Исвирь. Принялась крутить ручку ворота.

Саквобет остановился рядом и молча следил за ее движениями. Когда он заговорил, Исвирь ощутила запах перегара:

— Отсюда ведь не пьют больше.

— Не пьют.

— А ты что же?

— А я — пью.

— Там ведь этот… староста валялся.

— Валялся.

Разговор явно не клеился, и Саквобет, почесав затылок, перешел к главному:

— Слушай, ты бы это… Ну, хватит уже по этому-то своему чахнуть. Мы с парнями почти дом мне построили, скоро новоселье справим.

— И что?

— Ну как что… Один ведь я теперь. Хозяйка нужна.

— Блевотину за тобой подтирать?

Исвирь сама не ожидала, что так резко ответит. Но слово вырвалось. Она взяла ведро обеими руками, вылила часть воды обратно, чтобы не так тяжело было, и приникла губами к холодному железу. Глотнула ледяной воды, вспомнив, как впервые коснулись ее губы любимого. Какими холодными они были… По телу пробежала сладкая дрожь, будто девушку трясло от холода.

— Чего ты сразу? — оскорбился Саквобет. — Я ведь по-хорошему хотел.

— А по-плохому как будет? — посмотрела на него Исвирь. — Ты с тех пор хоть день трезвым провел?

Ведро загремело о стенки колодца, плеснула вода.

— У меня мать убили! — стукнул себя кулаком в грудь Саквобет. — Бабку сожгли! Сестру…

— А ты и рад стараться. Вот счастья-то привалило: пей — не хочу! И слова ведь никто против не скажет, горе у него.

Саквобет тяжело дышал. Кулаки сжались так, что костяшки пальцев хрустнули. На шее вздулись жилы, глаза налились кровью.

— Ох, подумала бы ты, — прорычал он. — Наговоришь грубостей, а потом сама ведь приползешь. Кто тебя еще такую возьмет, порченую, да еще и вампиром?

Исвирь молча взялась за ворот, а когда ведро поднялось, перевернула его на голову остолбеневшему Саквобету. Холодная вода окатила парня, а ведро так и осталось на голове. Выглядел он при этом настолько забавно, что Исвирь, не удержавшись, хихикнула. Потом, правда, поняла, что лучше убраться подобру-поздорову, и побежала обратно к дому. Позади ревел обиженный Саквобет.

Вечером вернулся из города поддатый отец. Никто не знал, какими правдами и неправдами он упросил взять у него кровь, но кровь взяли.

— Благодетель чертов, — ворчал отец, распаковывая привезенные свертки. — Вольную он дал. Спросил бы кого, что ли… При Эрлоте хоть и тяжко было, а денег давали досыта. Что смотришь? Про хахаля твоего говорю! — прикрикнул отец на сидящую в углу Исвирь.

— Он же как лучше хотел, — отозвалась та.

— Вот я и говорю — благодетель чертов. При Эрлоте хоть на жратву не жаловались.

Многие в деревне с грустью вспоминали недолгий период правления лорда Эрлота. Все помнили, что денег тогда было много, правда, никто не говорил, что все эти деньги улетали на еду, чтобы как можно скорее восстанавливать кровь. Зато о вкусной еде, что при Эрлоте была, говорили много и с удовольствием, заканчивая разговор неизменным плевком при упоминании предателя Саната.

— Вот, примерь-ка, — сказал отец, развернув светло-зеленое платье с оборками. — Если большевато — подшей.

— Зачем оно мне? — удивилась Исвирь.

— А замуж ты в чем собираешься?

Отец прятал глаза, говоря это.

— Замуж? — ахнула девушка. — За… За кого?

— Саквобет на днях интересовался…

— Ни за что!

— Ты прекрати голосить-то, тебе ж дело говорят!

— Не пойду!

Конечно, этим дело не кончилось. Разговоры о замужестве начинались каждый день, с обязательными криками и скандалами. После долгих боев Исвирь примерила платье. После ссоры с матерью — подшила. Но про Саквобета слышать не желала, несмотря на все увещевания.

— Да как ты не поймешь, что никто кроме него не интересуется! — убеждал отец.

— И что теперь? — отвечала Исвирь. — Так и кидаться, лишь бы муж был?

— А ты как хотела? Пока не спуталась с этим кровососом недоделанным, сколько за тобой парней ходило? Рожи друг другу чуть не били! А с тех пор — как отрезало. Устроила себе смотрины, никто больше не виноват! А Саквобет — парень нормальный, хозяйственный. Я абы за кого дочурку выдавать не стану. Ну выпивает. Ну не красавец. Так что ж теперь?

Приходил в гости и сам Саквобет. Исвирь в его присутствии вела себя спокойно, а на подмигивания и намеки не отвечала, взгляд оставался холодным, щеки если и краснели, то лишь от сдерживаемой злости.

— Да выходи ты уже за меня, пока зима не началась! — не выдержал однажды Саквобет. — Хоть погуляем всей деревней, по теплу-то!

— Никогда, — глядя в глаза, сказала Исвирь.

Когда дверь хлопнула за Саквобетом, отец и мать налетели на Исвирь, словно воронье на падаль. Ссорились до поздней ночи, а утром, выйдя из дому, Исвирь увидела, что забор облили кровью. Свиной, скорее всего — ночью у кого-то поросенок визжал. По засохшей крови не то углем, не то еще чем-то черным вывели слова: «Вомпирава сука». Исвирь засмеялась над ошибками в первом слове, а второго будто и не заметила. Заметил отец. Взяв ремень, оттащил взрослую дочь на сеновал и долго порол, перемежая удары самыми страшными ругательствами, которые мог придумать. Исвирь вытерпела все без единого звука.

Закончив порку, отец обмотал кулак ремнем, поднес его к носу Исвири.

— Сейчас приведу Саквобета, — прошипел он. — Не дай бог что-то не то скажешь — ты у меня подохнешь на этом сеновале. Поняла меня?

— Поняла, — прошептала девушка.

Отец ушел и вскоре вернулся с довольным улыбающимся Саквобетом. Несмотря на то, что перегаром от него несло на всю хату, мать не уставала нахваливать гостя и все подливала ему, да подкладывала.

— Ну что, когда свадьба-то? — подмигнул Саквобет Исвири, которая стояла рядом со столом, не в силах сесть.

— Зарезал ты свою невесту ночью, — отозвалась та. — Хоть полюбиться-то успели?

На ночь отец запер ее на сеновале. Опуская засов, чуть не плакал от усталости и боли в руках. Утешало одно: если уж переживет девка ночь, то к утру точно замуж согласится.

Всю ночь Исвирь не смыкала глаз. Дышала с трудом, хватая ртом воздух, и мечтала о смерти. Но утром, когда поднялся засов и на пороге появилась фигура отца, упрямые губы шепнули: «Никогда!»

Наверное, следующей пыткой должен был стать голод. Так подумала Исвирь, когда за весь день дверь сенного сарая больше ни разу не открылась. Есть, впрочем, почти не хотелось. Хотелось пить. Началась лихорадка — во рту пересохло, болезненная дрожь сотрясала тело. Пытаясь согреться, Исвирь зарывалась глубже в сено и плакала.

Она ненадолго забылась, а очнувшись, ощутила жар. Раскидала сено со стоном, вдохнула и закашлялась — воздух отравлен дымом. Снаружи слышался гул горящего огня, кое-где языки пламени пробивались сквозь стены. На глазах девушки огонь лизнул сено и, распробовав, побежал по нему в разные стороны.

Снаружи кричали. Визжала мать, отец что-то говорил про воду. Несколько раз слышался голос Саквобета. Исвирь закрыла глаза, стоя в новом красивом платье посреди горящего сарая.

— Санат, — шептала имя того, кто однажды вытащил ее из огня.

Его не было. А без него — не было и жизни, не было и боли. Исвирь не дрогнула, когда огонь переметнулся на волосы и платье. Лишь ощутила, как жар становится сильнее, а потом рухнула без чувств на пол. Дым свалил ее быстрее огня, а огонь только подобрал остатки.

Глава 12

Цепь

— Я хочу гулять! — И топнула ножкой, звенья цепи забренчали. — Куда я днем денусь, ну?

Левмир посмотрел на великана, который в задумчивости поглощал завтрак.

— Может, хватит держать ее на привязи? — спросил мальчик.

Великан посмотрел на него, потом на И.

— Может, и хватит, — сказал он. — Да только пусть лучше так.

Согласившись оставить И в живых, великан выдвинул два условия: девочка должна остаться у него, а гарантом выступит цепь. Девочка на удивление легко согласилась. Правда большей частью она грустила на лавочке, подперев подбородок руками. Левмир пытался говорить с нею, но И молчала. Почему-то она предпочитала обращаться лишь к великану, который надел на нее цепь.

Одежду И так и не обнаружили. Вместо нее великан принес нечто, назвав это «платьем». На взгляд Левмира, «платье» больше напоминало грубо перешитый мешок, но И безропотно его надела. Вымытые сияющие волосы, рассыпавшиеся по мешковине, выглядели еще прекраснее, чем прежде. А вот улыбаться И перестала.

— Послушай! — Левмир давно перешел в общении с великаном на «ты». — Но ведь можно вбить кол в землю снаружи и пристегнуть там!

Великан прекратил жевать и задумался. Гигантские плечи приподнялись и опустились.

— Это можно, — сказал он. — Поем — устрою. А ты собирайся. На охоту пойдем.

Левмир устремил на И взгляд, исполненный радости. Девочка посмотрела на него холодно и, фыркнув, отвернулась. Почему она ведет себя так? Левмир не понимал. Он стеснялся говорить с ней при великане, а ночью она делала вид, что спит, и не отвечала на его шепот.

Покончив с завтраком, великан выдернул из бревна в стене длинный штырь, к которому крепилась цепь, и пленница смогла, наконец, увидеть неяркое осеннее солнце. Неподалеку от землянки боролся с гниением старый пень. Великан выбрал на нем самое прочное место и вколотил штырь туда. И уселась на тот же пень, поежилась.

— Замерзла? — тут же подскочил Левмир. — Я сейчас!

Он скрылся в землянке, тут же выбежал обратно, неся плотное одеяло, которое пожертвовал ему великан. И сделала вид, что не заметила, как он ее укутывает.

— Точно тут сидеть будешь? — спросил великан, почесывая бороду. — Мы, может, до ночи проблуждаем. Не замерзнешь?

— Я люблю лес, — отозвалась И. — Посижу тут.

— Смотри. А бежать не думай. Ближайшая деревня Сатвир, а там вампиров ой как теперь не любят. Попробуй к кому с клыками сунуться — сразу на костер.

И улыбнулась вместо ответа, что вполне удовлетворило великана. Девочка не пыталась бежать. Знала, что стоит ей остановить сердце, как организм потребует крови. Великана ей не одолеть, а Левмира она больше никогда кусать не хотела. Значит, оставалась деревня… Которая находится незнамо где. Выросшая во дворце, И плохо ориентировалась в лесах. К заветной полянке, где никогда уж, верно, не танцевать ей при луне, вела память. Но и полянка осталась где-то далеко, в другой жизни.

Левмир, держа здоровенный самострел, улыбнулся девочке на прощание, и она едва сдержалась, чтоб не ответить улыбкой. Когда они скрылись из виду, И, поджав под себя ноги, плотнее закуталась в одеяло. «А вот найдет меня сейчас кто-нибудь — что я ему скажу?» — думала она. В голове мелькнула мысль воспользоваться кровью этого путника. Потом — узнать у него, где Сатвир, и бежать. До темноты. Потом — лететь. Добраться до дворца, обнять папу, заплакать…

— Ни за что, — шепнула девочка, представив, как впивается в человеческую плоть. Ее передернуло от этой мысли. Отец много рассказывал о тех, кого он лично отправил на костер за подобную охоту на людей. «В моем королевстве людей кусают только по приговору, — говорил он. — Кровь в пробирках — единственный приемлемый вариант».

Принцесса не могла нарушить волю отца, а потому сидела и ждала, когда вернется Левмир. Когда он поймет, что делает с ней собственными руками.

— Дурак чертов, — прошептала И.

***

«Я погоню его на тебя, а ты стреляй прямо в грудь», — так сказал великан, прежде чем уйти.

Левмир притаился за деревом, чуть дыша. Взгляд не отрывался от вершины холма, где нет-нет, да и появлялись оленьи рога. Хитрый зверь знал, что быстро заметит опасность и сможет легко убежать. Как великан собирался заставить его выбрать нужное направление — этого Левмир не понимал. Предпочитал не думать, а просто покрепче сжимал самострел. Таких ответственных заданий раньше никто ему не давал.

«А что если я промахнусь?» — спросил он великана, прежде чем тот ушел. «Тогда твоя женщина останется голодной», — ответил тот. Левмир стиснул зубы: не бывать этому!

Мысли об И навели Левмира на грустный лад. Он всеми силами прятал от себя воспоминания о последней страшной ночи в деревне, но И спрятать не мог. Каждый взгляд на нее вызывал в памяти колодец…

Зашипев сквозь зубы, Левмир вытер глаза рукавом. Не время сейчас для слез. Ночью, когда все уснут, и не раньше.

Он поднял голову, и сердце на мгновение замерло. Олень взбрыкнул, издал странный звук и понесся вниз. Он бежал не прямо на Левмира, а южнее. Мальчик поднял самострел, но понял, что промахнется. Что же делать? Левмир кинулся наперерез. Бежал так быстро, как никогда. Ветер свистит в ушах, ветки хлещут по лицу. Он уже не обращал внимания на шум, который производит, шум, который не мог не привлечь внимания даже перепуганного оленя.

Зверь повернул голову, и Левмир заглянул в его глаза. Будто время остановилось. «Пора!» — понял мальчик. Он вскинул тяжелый самострел и спустил тетиву. Свистнула стрела. Олень поднялся на дыбы, потом припал на передние ноги и, выпрямившись, побежал дальше. Из груди торчала стрела. Левмир выдернул из колчана новую, прицелился, выстрелил. Олень уже далеко, стрела вонзилась на излете — кажется, в круп. Раз моргнув, мальчик потерял оленя из виду.

Руки дрожат, стучат зубы, а успокоить сердце никак не получается. Левмир скорее не услышал, а почувствовал тяжелые шаги великана, бегущего к нему.

— Успел? — спросил тот.

Левмир кивнул.

— Пошли.

«Куда? — думал мальчик. — Домой? Все равно ведь олень убежал».

Но великан направился в ту сторону, где скрылся зверь. Мальчик плелся следом. Великан опустился на корточки. Левмир обошел его, чтобы увидеть, что же там, на земле.

На земле — вернее, на траве, — пенилась розовая кровь.

— Хороший выстрел, — сказал великан. — Грудину пробил.

— Откуда ты знаешь? — изумился Левмир.

— Садись. Поговорим.

Мальчик послушался. Нашел взглядом толстый корень, выпирающий из земли, сел на него. Великан не часто давал указания, но уж если давал, то их нужно было выполнять. Одно из них гласило: не сидеть на холодной земле.

— Я две стрелы в него выпустил, — оправдывался Левмир. Думал, что речь пойдет о неудаче с оленем.

— Вторую зря потратил. Первая рана — смертельная.

— Чего ж мы тогда сидим? — подпрыгнул мальчик.

— Сядь! Почует погоню — будет бежать изо всех сил. А подумает, что оторвался — ляжет и сдохнет.

— Но как же мы его…

— По следам. Уймись. Не всегда нужно куда-то бежать и что-то делать, чтобы все было хорошо. Иногда нужно просто подождать.

Левмир сел. В голове не укладывалась мысль, что он, оказывается, все сделал правильно с первого раза.

— Что дальше делать думаешь? — спросил великан.

— А что нужно?

Великан вздохнул и почесал голову. Сейчас он казался старым и уставшим, несмотря на огромный рост и бугрящиеся мышцы.

— Левмир, ты ведь больше не ребенок. Ты хозяин своей жизни. Как ты поступаешь с ней.

— Как я поступаю? — прошептал Левмир.

Ладони, все еще сжимающие самострел, вспотели. На лбу тоже выступила испарина, несмотря на холодный воздух.

— Я тебе не отец.

— Да я зна…

— Молчи, — осадил его великан. — Я говорю. Той ночью ты потерял все, кроме жизни и девчонки. А теперь приносишь в жертву мне то и другое. Что же думаешь дальше? Так и жить со мной? Держать ее на цепи, как собаку? Выгуливать три раза в день?

— Но ты же сам ее приковал! — вспылил Левмир. — Я говорил, что не надо!

— Нет, — покачал головой великан. — Это ты ее приковал.

Левмир молчал, пытаясь найти место словам великана. В чем он его упрекает? Что нужно сделать?

— Я ненавижу всех вампиров одинаково, — сказал великан. — Будь у меня под рукой рычаг, повернув который я уничтожу весь их поганый род, я бы повернул его трижды. Но эта пигалица! — Тут великан улыбнулся. — Она человек. В самом хорошем смысле — человек. И если, как ты говоришь, она всем рискнула, чтобы спасти тебя, то не мне ты должен прислуживать, как послушный щенок.

Левмир молчал. Те слова, что крутились у него в голове, были глупыми. Скажи он их — великан замолчит. Так уже было. Второй ценный урок, который мальчик усвоил у великана, был таким: не знаешь, что сказать — молчи.

— Я держу ее на привязи, потому что не могу допустить, чтобы она выдала мое убежище своим, — сказал великан. — Что ж, она, как может, прибирается, научилась с горем пополам готовить — я мирюсь с ней. Убей я ее — наживу смертного врага в твоем лице. А мне ни к чему враги-люди. Поэтому все остается так. Но ты? Тебя-то как может это устраивать? Вот чего я не пойму. Вот почему вампиры наверху, а люди внизу. Люди готовы втоптать в грязь все самое светлое, что у них есть, за кусок хлеба и теплый угол. А вампиры… Они берут силой все, что нужно. За это я их ненавижу, но уважаю.

Помолчав еще немного, великан добавил:

— У тебя свой путь, Левмир, а у меня — свой. Чем раньше ты это поймешь, тем лучше для вас обоих. А теперь пошли, найдем оленя.

Кровавый след провел их через заросли высоких кустов, изломанных несущимся зверем. Олень будто специально выбирал места, где человеку тяжело пройти, но оставлял за собой коридор. Великан шел впереди, и ветки, задеваемые им, больно хлестали Левмира по лицу.

Олень нашелся в овраге. Глаза погасли, могучие бока не вздымались. Левмир увидел обе стрелы.

— В круп зря саданул, — покачал головой великан. — Шкуру попортил. А впрочем, и так хватит.

Он вынул стрелы, перевязал оленю ноги, чтоб не болтались, и с небольшим усилием закинул тушу на плечо. Левмир ахнул: олень весил не меньше годовалого теленка. Грузно топая по ослепительно-желтому ковру из листьев, великан сказал:

— Через пару дней возьму тебя на другую охоту. Настоящую. Увидишь, чем я занимаюсь, а заодно подумаешь: хочешь ли быть мною.

Остаток дня Левмир учился под руководством великана свежевать и разделывать тушу, превозмогая тошноту и головокружение. Сидя на пеньке, И с любопытством наблюдала за его действиями. Когда все закончилось, она сказала фразу, от которой Левмир сперва застыл, а потом покатился со смеху:

— Так вот как мясо получается!

Великан тоже рассмеялся. А вот И обиделась. Она ничего больше не сказала, но отвернулась, гордо тряхнув головой. Хотела уйти, но, вспомнив про цепь, лишь дернулась в направлении землянки.

Ужин прошел в молчании. Левмир то и дело посматривал на И, но так и не решился заговорить. Да и что сказать? Нужные слова никак не шли на ум. Ложась спать, он подумал, что сейчас ему бы очень пригодился совет Саната. Мальчик вспомнил его простую манеру говорить весело о сложном. С этими мыслями он коснулся шнурков на ботинках и замер. Череда озарений пронзила его, заставила содрогнуться.

Санат — предатель! Эта мысль, будто кровью выписанная, висела над всеми остальными. Санат подарил ему ботинки. Ботинки, в которых Левмир ночью бежал через лес, не разбирая дороги. Санат — предатель! Но той ночью он крался к его дому, чтобы спасти. Так кто же он? Друг или враг?

«Как можно даже думать об этом? — шепнул кто-то в голове у Левмира. — Из-за него ты лишился родителей. Их жестоко убили вампиры. Труп отца пролетел мимо тебя!»

Левмир закрыл лицо руками. Слезы просачивались сквозь пальцы. Мальчика трясло, и он не мог ничего поделать. Рыдания рвались наружу.

Великан спал, или делал вид, что спит. Дотлевали угли в печи, землянка тонула во мраке. Совсем один посреди бескрайней ночи, Левмир оплакивал свою несчастную жизнь. Тысячу раз прав проклятый великан! Его Левмир уже чуть не называл папой. А кем же была И? Уж не матерью ли, прикованной к постели из-за безумных донаций лорда Эрлота? Вот так Левмир пытался спастись, вернуть утерянное, вместо того чтобы признать: все кончено. Выплакать положенное и двинуться дальше.

— Папа, — шептал он, вызывая в памяти облик отца. — Мама! — Представлялась добрая мамина улыбка. Их больше не было в мире, пройди хоть тысячу верст, хоть две тысячи!

Маленькие теплые ладошки вдруг коснулись его рук. Левмир не услышал даже бряцанья цепи — И просто оказалась рядом, обняла его и позволила уткнуться в грубую мешковину платья. Сквозь рыдания мальчик слышал знакомый напев, мелодию без слов, будто возвращающую в тот волшебный мир, что окутывал их на маленькой полянке с весело журчащим ручейком и холодно-прекрасным светом луны.

Левмир не заметил, как уснул, убаюканный волшебной девочкой. Когда открыл глаза, она лежала рядом. Великан растопил печь и отворил дверь, впуская утренний свет в землянку. Чем-то гремел, видимо, собирая завтракать. Левмир смотрел на лицо И, освещенное смешанным светом огня и солнца. Приоткрыв рот, девочка тихонько дышала во сне. Можно ли представить кого-то прекраснее? Левмир почувствовал, как глаза вновь застилает пелена слез. Теперь не горя, но гнева.

Вскочил с лежанки, бросился к печке под пристальным взглядом великана. Молоток и зубило оказались под рукой. Приподнялась на локтях И, ее глаза тоже следили за Левмиром, остановившимся возле нее.

Можно было попросить великана, но Левмир не хотел слов. Он освободил ножку И от одеяла. Брякнула цепь, зубило чиркнуло по металлу, взметнулся молоток. Он бил снова и снова, рыча от напряжения, чувствуя, как металл неохотно подается, разгибается. Наверное, И было больно. Она поджала губы и нахмурилась, но терпела, даже не вздрагивала от пронзительных звуков.

Удар, еще удар, и вот полоска железа отогнулась достаточно, чтобы можно было просунуть руку. Левмир отбросил инструмент. Ладони вцепились в горячее от работы железо. Застонав, он разогнул кольцо. И подтянула ногу и принялась растирать затекшую щиколотку.

— Спасибо, — шепнула она в наступившей тишине.

— Иди, — отозвался Левмир, не глядя ей в глаза. — Иди домой. Я не держу тебя.

Говоря эти слова, снова заплакал. Еще горше, еще страшнее, чем ночью, когда И разделила его боль. Но теперь она не утешала. Девочка бросилась вперед, размахнулась, и ударила Левмира по щеке, потом — по другой. Снова и снова, изо всех сил, что-то крича.

Левмир услышал, как великан закрывает дверь. Стало темнее. Мальчик отшатнулся от разозлившейся И, упал на спину, больно ударившись о дощатый пол.

— Дурак! — орала И, что есть мочи. — Дурак проклятый! Куда ты меня гонишь? Зачем цепь снял? Давай, верни все обратно, раз по-другому не умеешь, человечишка бессмысленный!

Мальчик хлопал глазами, щеки горели так, что слезы мигом высыхали. Зато теперь плакала И. В поисках подмоги Левмир посмотрел на великана, но тот лишь покачал головой, будто осуждая. Но что он сделал не так? Что?

— Я не хочу, чтобы ты сидела на цепи, как собака! — крикнул он, вспомнив вчерашний разговор с великаном.

— Да что ты все «якаешься»? — И вскочила на ноги. — Я тебя… Я с тобой… А ты меня теперь…

Она упала на лежанку и заревела в голос, как маленький ребенок. Разом всю напускную взрослость смыло потоком слез. Только теперь Левмир понял, что происходит. От этого стало немного страшно, но очень, очень прекрасно. Он подполз к девочке, положил руку ей на плечо. И стряхнула ее, но Левмир повторил жест.

— И, — шепнул он ей на ухо. — И, послушай… Я дурак. Думал, ты хочешь вырваться, сбежать, вот и сказал глупость.

И повернулась к нему покрасневшим лицом.

— Я хотела, чтобы ты мне верил! — крикнула она. — Без цепи, просто верил!

— Оставайся, не уходи. Будь со мной всегда. Пожалуйста!

Долго еще могла тянуться эта сцена, если бы не великан. Откашлявшись, он сказал:

— Раз уж все помирились, давайте молча поедим. А потом бегите себе на улицу, в куличики играть.

Глава 13

Баронеты

Старый и, кажется, слепой и глухой слуга Атсамы проводил Эрлота к залу приемов. Когда шаркающие шаги старика стихли в недрах коридора, Эрлот прислушался к звукам, доносящимся с той стороны двери. Мужской голос что-то доказывал. Женский раздавался реже, казался усталым. Эрлот толкнул дверь.

Миледи Атсама, подперев кулаком щеку, сидела на троне, который размерами и богатством оставлял далеко позади королевский. Небольшой зал блистал великолепием. Золоченые колонны, ярко-алые шторы на окнах, пестрые ковры под ногами. Перед троном, коленопреклоненный, дрожал… Эрлот не сразу распознал в ничтожестве вампира. Совсем юный, не больше десяти лет среди вечных.

Атсама заметила Эрлота и улыбнулась ему, едва заметно приподняв уголки губ. Положение тела осталось неизменным, глаза все так же уныло смотрели на просящего.

— Не могу понять, чего ты от меня хочешь? — спросила она. — В тебе не моя кровь, я не несу никакой ответственности перед тобой.

— Миледи, я прошу вас о милости, — дрожащим голосом говорил вампир. — Герцог Освик заботился обо мне, когда…

— Герцога Освика больше нет, — отрезала Атсама. — Все его владения переданы герцогу Кастилосу. Собственно, я не понимаю, почему ты пришел ко мне.

— Я голоден, — шептал вампир. — Мне нужна кровь…

— И поэтому ты убиваешь людей на улицах. Я знаю, поверь. Ты приходишь ко мне, просишь о какой-то милости, тогда как мой долг перед королем — отдать тебя под суд или даже сжечь на месте.

— Но в чем моя вина? — Вампир вскочил, сжал кулаки, и Эрлот поморщился, разглядев его наряд: грязный рваный плащ, стоптанные ботинки. Похоже, несчастный не только голодал, но еще и жил на улице.

— Где еще я должен брать пропитание? — кричал вампир на безразличную Атсаму. — Освик давал мне поручения, расплачивался кровью. А теперь?

— К сожалению, нашего короля такие тонкости не интересуют, — сказал Эрлот, встав рядом с троном. — Закон один на всех: тот, кто добывает пропитание охотой, виновен и подлежит уничтожению.

Вампир дрожал, переводя взгляд с Эрлота на Атсаму и обратно.

— Что же мне делать? — жалким голосом спросил он.

— Запусти сердце, — пожал плечами Эрлот. — Стань человеком, найди работу. Сдохни от старости. Заодно посмотрим, возможно ли это.

Атсама залилась звонким смехом, а из уст вампира вырвался вопль ужаса.

— Ты совершал паломничество? — спросил Эрлот.

— Нет. Я… Я не мог. Ведь если пойду, то мне понадобится кровь, а…

— Ты мог пойти, как человек, — перебил его Эрлот. — Так ли уж сложно добраться до Монолита? Никто ведь не заставляет тебя идти к Алой Реке, хотя и это, как выяснилось, возможно. Ты не можешь считаться даже баронетом. Чего же ты просишь сейчас? Деревню?

— Нет, хотя бы работу…

— Пошел вон! — взорвалась Атсама. Она поднялась, глаза сверкнули, будто два факела в ночи. — Ты — позорище. Вампир не нанимается на работу, он либо владеет, либо дохнет! Так пойди, сдохни, раз уж ни на что иное не способен!

Вампир замешкался, хотел еще что-то сказать, но Атсама махнула рукой, и прямо перед ним вспыхнул огонь. Вампир отскочил с криком.

— Убирайся, пока я не сожгла тебя! — топнула ногой Атсама.

Вампир убежал, едва не выломав дверь. Усмехнувшись, Атсама погасила пламя.

— Так о чем ты хотел поговорить, Эрлот? — спросила она, усевшись обратно.

— Как раз об этом. — Лорд указал вслед убежавшему вампиру. — Что думаешь о баронетах?

Атсама скривилась.

— С ними нужно что-то решать, — сказала она. — На том совете так ни до чего и не договорились. Король будто махнул рукой.

— А так оно и было, — усмехнулся Эрлот. — Я знаю его вечность. Да, он может железной рукой навести порядок, но голосом разума всегда был Освик. Он изобретал новые схемы, когда старые отказывались работать. Он, ни слова не говоря, брал к себе баронетов. Ах, если бы я знал, что он ко всему прочему еще обратит этого сопляка Саната! Кто мог подумать, что ему недостаточно лизоблюдов?

— Да-да-да, Эрлот, — кивнула Атсама. — Мы с тобой уже плакались друг другу на эту тему. Скажешь что-то новенькое? Если нет, то вот моя мысль: давай повеселимся как-нибудь ночью и сожжем хоть нескольких ублюдков. Ты и я, ни к чему лишние свидетели. Как такое предложение?

— Все это очень здорово, но у меня есть идея получше. Мы их разделим и станем заботиться о них.

Миледи наградила Эрлота долгим взглядом, в котором читалось сочувствие. Как будто смотрела на слабоумного.

— Ты находишь это веселым? — ласково спросила она.

— Нет. Я нахожу это скучным и хлопотным. Лишние расходы, лишние проблемы… Но мы это сделаем. Ты, я и четверо остальных.

— Четверо? А как же Кастилос?

— Нет, я бы не хотел его привлекать.

— О, блестящий план! То есть, мы станем облизывать баронетов, и король увидит, что мы хорошие? Возьмет, да и сместит Кастилоса. Ты об этом, милый?

Эрлот покачал головой. Спустившись с возвышения, он прошел к выходу. Темный и пустой коридор успокоил его. Эрлот закрыл дверь.

— Я трепещу, — усмехнулась Атсама. — Что же сейчас прозвучит?

Эрлот присел на подлокотник трона, склонился к уху миледи и заговорил:

— Знаешь, я читал последнее сочинение Освика. Могу сказать, что догадался, зачем он привечал баронетов. Видишь ли, нас так мало, что личная гвардия имеется лишь у короля. Гвардейцев достаточно, чтобы отвести совместный удар лордов. Но что если под видом благодеяния мы приютим, скажем, пять сотен баронетов? Всех, кого сумеем найти? Что если обратим еще сотни, но не станем об этом докладывать? Что если мы расскажем этим ничтожествам, что заботимся о них против воли короля? Угадай, кого они будут ненавидеть, а перед кем преклоняться?

Атсама повернулась к Эрлоту и прищурилась. Рот приоткрылся, выдавая изумление.

— Эрлот, — протянула она. — Я слышу то, чего не должна слышать, или ошибаюсь?

— Король Эмарис давно сидит на троне, и он устал, — отозвался Эрлот. — Мы должны позаботиться о будущем. Кто сядет на трон следующим? Малолетний Кастилос? Все наше хрупкое существование сейчас держится на одном лишь железном слове Эмариса. Сможет ли Кастилос сказать такое же слово? Нет. Смогу ли его сказать я? Еще как. Я всегда был при Эмарисе демоном войны. Все знают об этом. Но я не собираюсь ограничиваться словами.

— Но как же остальные вампиры? — перебила Атсама. — Как они поступят, когда начнется? Если они встанут за короля…

— Ты говоришь о тех, в чьем владении одна-две деревни. Они составляют массу, они независимы, но им плевать, кто сидит сверху. Если пообещать кусок пожирнее… Скажем, ссудить доли из того, что сейчас выжимает лично Эмарис. Поверь, они не сунутся. Да, рассчитывать на них мы не сможем, но и проблем они не доставят. Так что? Как тебе мое предложение? Если не хочешь ты — давай поиграем в поджигателей. Без тебя нет смысла говорить с остальными лордами. Они пойдут туда, куда скажем мы.

Атсама задумалась, барабаня пальцами по подлокотнику. Вскоре пальцы спокойно легли на полированное дерево, лишь указательный остался в приподнятом положении.

— Надо будет разрешить охоту, — сказала она. — Конечно, как-то ограничить, ввести правила, законы, но запрет следует убрать. Вампир — хищник, который настигает жертву и вонзает в нее клыки. На этом можно будет построить новый мир. Никаких идиотских донаций!

— Я не ошибся в тебе, — улыбнулся Эрлот. — Поговоришь с Мэросилом и Олтисом, а я возьму на себя Варэлла и Каммата.

— Договорились. Думаю, смогу взять штук двести баронетов под крылышко.

— Как легко! — усмехнулся Эрлот. — Слушая твой разговор с этим бедолагой, я чуть было не поверил, что ты едва сводишь концы с концами.

Атсама лишь рассмеялась его словам.

***

Сэтрок, дрожа от холода, брел по ночному городу. Луна прячется за тучами, и только редкие фонари освещают путь. Разговор с Атсамой окончился ничем. Куда теперь? На поклон к герцогу Кастилосу? Или к самому королю? Но если о его преступлениях узнают, что будет дальше?

Мысль о возможной смерти заставила его всхлипнуть. Сэтрок кутался в старый плащ и скрежетал зубами. Сердце не билось — он остановил его перед визитом к Атсаме, чтобы предстать перед ней вампиром. Надеялся, она посочувствует. Но даже намека на жалость не сверкнуло в ледяных глазах. А ведь так надеялся, что единственная женщина из власть имущих окажется милосердной. Она даже не дала ему пробирку с кровью, и сейчас Сэтрока трясло. Да, он успел убить нескольких людей с тех пор как исчез герцог Освик, но каждый раз, возвращаясь к человеческому облику, плакал. Нет, Сэтрок — не убийца. К тому же он боялся попасться. Слишком много гвардейцев на улицах.

Сэтрок хотел вытереть губы, и будто провалился в беспамятство. Когда сознание вернулось, понял, что грызет руку. Холодная кровь с трудом высасывалась из мертвых вен, заполняя род болезненно-сладким вкусом. Сэтрок судорожно сглотнул, острая боль скрутила живот. Вампир скорчился, обхватив фонарный столб.

«Я умираю», — подумал он, и мысль показалась приятной.

«Стань человеком», — вспомнилось наставление лорда Эрлота. Да, ему легко говорить! А сколько крови нужно, чтобы запустить сердце? Взгляд Сэтрока скользнул по мостовой. Покажись там карета, бросился бы к ней, умоляя дать глоток благословенной крови.

Кареты не было.

Рана затянулась. Сэтрок оторвался от столба и побрел дальше. На окраине, совсем рядом, есть заведение, где наливают допоздна. Последний шанс. Другие баронеты, которых он изредка встречал, делали так.

Из-за двери доносился шум нескольких десятков голосов. В ноздри ударил запах дешевого пива, превратившийся в удушливую волну, когда дверь распахнулась. Сэтрок шел между грязными столами в тусклом свете свечей. Черные с красным глаза скрывал полумрак, но все равно каждый, кто бросал взгляд на вошедшего, понимал — вампир. Каким бы ни был старым плащ, это все же плащ, а не рубаха и не рабочая куртка.

Сэтрок сел за пустующий столик, огляделся. Что же дальше? Кого выбрать?

— Доброй ночи, господин, — послышался грубый голос. — Чем могу служить?

Подняв голову, Сэтрок увидел полного мужчину в фартуке. По крайней мере, он выглядел трезвым. Сэтрок решил действовать напролом. Бросил на столик три золотые монеты — все, что было. Постарался сделать жест небрежным.

— Ты знаешь, что мне нужно. В кружках такого не подают.

Мужчина посмотрел на деньги, потом — на Сэтрока. В глазах стояло недоумение.

— Но я все сдал три дня назад, справка есть.

— Я даю тебе шанс заработать еще — и неплохо. — Сэтрок старался говорить спокойно и уверенно. На три монеты можно купить не меньше двадцати кружек пива. Когда-то он хаживал в подобные заведения и знал, чего здесь стоят деньги. — Мне не нужно много, всего пару глотков. Я иду издалека, у меня закончились запасы. Ну? Ты готов или нет?

Мужчина посмотрел на деньги, на Сэтрока и, покачав головой, отступил на шаг.

— Простите, господин, — сказал он. — Но я сдаю лорду Эрлоту. Если такое дело… Вам лучше поговорить с ним. Я не хочу неприятностей, поймите меня верно.

— Да не будет никаких неприятностей! — зарычал Сэтрок. — Просто возьми деньги и дай мне пару глотков!

«А ты, можно подумать, ими ограничишься, — прозвучал в голове насмешливый голос. — Ты ведь высосешь до дна этого несчастного, зачем врать самому себе? А потом заберешь монеты, раз уж мертвому они не нужны». Сэтрок велел голосу заткнуться.

— Нет, господин! — Мужчина поклонился. — Я могу сказать, где дом лорда Эрлота, если хотите поговорить с ним, но я вас не знаю. Простите.

Он убежал прежде чем Сэтрок успел сказать хоть слово. «Проклятье! — подумал вампир. — Ну и где мне найти добровольца?»

Сквозь шум он различил скрип двери, и взгляд метнулся в ту сторону. В помещение вошел мальчик лет двенадцати. Босой, взъерошенный, он смотрел по сторонам запуганным взглядом, теребя шапку. Сэтрок поднялся навстречу. «Детская кровь — самая лучшая», — вспомнил он. Вот шанс, который нельзя упустить!

Мальчик заговорил, перекрикивая гул голосов:

— Прошу вас, помогите, кто чем может! Родители из дома выгнали, я три дня не ел. На улице спать холодно, дайте хоть на гостиницу!

Несмотря на бледное лицо мальчика, Сэтрок усомнился, что он три дня голодает и ночует на улице. Слишком уж крепко стоит на ногах. Да и не допускают вампиры бродяжничества. Впрочем, какая разница?

Мальчик петлял среди столов, а в шапку сыпалась мелочь. Народ подобрался сердобольный, мальчика жалели, хотя и поругивали, что родителей довел. Ответом была смущенная улыбка.

Когда мальчик подошел к Сэтроку, тот бросил ему золотую монету. Мальчик вздрогнул и посмотрел в глаза благодетелю. Не испугался, не попятился.

— Хочешь еще две таких? — улыбнулся Сэтрок.

Мальчик закивал.

— Тогда пойдем. Окажешь мне услугу.

Стихли все разговоры, когда они двинулись к выходу. Люди провожали взглядами вампира и мальчишку, но никто не встал с места, никто не сказал ни слова.

Лишь только они оказались на улице, мальчик повернулся к Сэтроку.

— Вы будете пить мою кровь? — спросил он.

— Совсем немного! — вырвалось у Сэтрока. — Я голодаю ничуть не меньше твоего. А ты потом купишь себе еды и…

«Ничего он потом не купит», — засмеялся голос в голове.

— Хорошо! — сказал мальчик. — А правда две монеты еще дадите?

— Правда, правда. Ну?

— Давайте отойдем подальше от фонаря.

«Милый, хороший мальчик!» — засмеялся мысленно Сэтрок. От предвкушения скрутило живот.

Остановились у кромки леса, подступившего вплотную к черте города. Мальчик положил шапку на землю и закатал рукав. Сэтрок предпочел бы кровь из яремной вены, но пугать мальчика не хотелось. Вампир склонился над протянутой рукой, обнимая ее, будто возлюбленную. В тот миг, когда клыки почти коснулись кожи, в левом боку полыхнула боль. Боль, пронзающая мертвое тело! Никогда раньше Сэтрок не испытывал ничего подобного. Он взвыл и отшатнулся от мальчика, успев поймать его взгляд. В нем теперь не было ничего запуганного и нерешительного. Янтарные глаза смотрели с ненавистью и каким-то нечеловеческим любопытством.

Ноги Сэтрока подкосились. Упав на колени, он почувствовал, как пробитое сердце затрепетало. Боль стала в сотню раз сильнее. Краем глаза Сэтрок заметил большую тень, а потом все исчезло.

Обезглавленное тело рухнуло на траву. Из артерий вылилось совсем немного крови.

— Ты молодец, — прогудел великан, вытирая топор о траву. — Хорошо попал, прямо в сердце.

Левмир подошел к телу и протянул руку за ножом, торчащим из бока вампира.

— Нет, — сказал великан. — Мы сожжем его так. От этих тварей никогда не знаешь, чего ожидать.

Он перевязал руки и ноги вампира, после чего взвалил туловище на плечо. Голову подхватил за волосы и двинулся в лес. Мальчик, так и не сказав ни слова, пошел следом.

***

Возвращались поздно. Левмир еле добрался до землянки — ног не чувствовал от усталости и пережитых волнений. Из открывшейся двери плыл запах еды — И усердно тушила мясо в горшочках. Великан посмотрел на ее произведение и что-то одобрительно проворчал. Левмир повалился на лежанку без чувств.

— Ничего не нашли? — спросила И.

— Нашли, еще как, — отозвался великан. — Отличного зверя забили.

— А где же он?

— Сожгли.

Великан смотрел прямо в глаза И. Девочка несколько раз моргнула, прежде чем до нее дошла суть произошедшего. Руки, держащие тарелку, задрожали, рот приоткрылся. Великан следил за ней, искал ту реакцию, которую одну только и могла проявить девчонка-вампир. Но, как ни следил, И его удивила. Быстрая, как летучая мышь, она подскочила к великану и расколотила о косматую голову тарелку. Великан вздрогнул, глядя на посыпавшиеся осколки.

— Да я тебя сама сейчас в печке сожгу! — закричала И, с трудом удерживаясь от соблазна остановить сердце. — А если бы его убили?

— Так мы и убили, — отозвался Левмир.

— Я вообще про тебя говорю, дурак, — огрызнулась девочка. — И не с тобой вообще разговариваю!

Она снова уставилась на великана, который, к ее возмущению, начал смеяться.

— Смешно тебе? — И уперла руки в бока. — Ребенка заставлять таким заниматься!

— Он не ребенок, — махнул рукой великан. — Пора учиться жизни.

— Жизни? — И усмехнулась. — Ты хочешь, чтобы он вот этим занимался, что ли?

— В нашем мире это — единственное занятие, достойное мужчины, — отрезал великан. — Собери осколки и накладывай ужин. Мы устали.

— Подождите чуть-чуть, ладно? Сейчас я лягу на скамью и буду умирать от смеха, — мрачно заявила И.

Она тут же привела угрозу в действие. Левмир, позабыв про смертельную усталость, смотрел, как девочка легла на ту самую скамью, к которой ее привязывал великан, и начала хохотать. Смех звучал так искренне и заливисто, что поневоле хотелось присоединиться. Левмир посмотрел на великана. Тот пожал плечами. Оставалось ждать, пока закончится приступ.

Левмир вспомнил большой костер, который они разложили неподалеку отсюда, полыхающее в нем тело. Тогда казалось, что ноги вампира продолжают дергаться, несмотря на пробитое сердце и отрубленную голову. Но самое тяжелое осталось напоследок. Когда костер прогорел, великан и Левмир принялись копать могилу. Жесткая земля, горячие останки, уголья…

— Может, ты объяснишь, наконец, чему так радуешься? — угрожающе проворчал великан.

— Я не радуюсь, — отозвалась немедленно успокоившаяся И. — Я смеюсь над тобой, Ратканон.

Левмир не знал этого слова, но, увидев побледневшее лицо великана, понял: И назвала его имя.

— Откуда ты…

— «Занятие, достойное мужчины», — передразнила его И. — Еще раз потащишь Левмира своим занятием заниматься — я тебе всю рожу расцарапаю, понял меня?

Великан подошел к лавке, наклонился над И. Его лицо не предвещало ничего хорошего, но девочка смотрела без страха.

— Говори, что знаешь, — потребовал он, не обращая внимания на Левмира, вставшего рядом. Мальчик прятал за спиной нож.

— О тебе? — переспросила И. — Знаю то, что все знают. Тебя зовут Ратканон. Ты живешь в лесу, в землянке, к северу от излучины ручья. Ты иногда ходишь в город, чтобы убивать баронетов, и думаешь, что ведешь войну. Вот, собственно, и все. Давайте ужинать.

И соскочила с лавки, загремела горшочками, что-то напевая. Левмир посмотрел на великана как раз в тот момент, когда тот рухнул на освободившуюся лавку. Доска затрещала под его весом.

— Что с тобой? — шепнул Левмир. Тот миг, когда он был готов убить наставника, прошел. Теперь мальчик смотрел на поникшие усы, застывшие глаза и боялся.

— Они знают, — пробормотал великан. — Они знают…

— Конечно, знают! — фыркнула И, подходя к нему с тарелкой. — Как не знать? Про людей они все знают, без этого никак!

— Но почему тогда… Позволяют…

— А чего бы и не позволить? Возьми тарелку!

Великан послушно принял тарелку, но есть не стал. Смотрел на девочку пустым взглядом.

— Почему ты сразу не сказала?

Подав тарелку Левмиру, И уселась на лежанку, принялась с аппетитом поглощать мясо.

— А что мне было сказать? — спросила она. — Я ведь не знала, что ты вампиров убиваешь. И что такое «землянка», я тоже только сейчас поняла. Знала бы сразу, куда попала, наверное, померла бы от страха!

Левмир посмотрел в свою тарелку, потом перевел взгляд на девочку. Она ответила обиженным взглядом.

— Чего не ешь? Вкусно ведь!

Левмир машинально поднес ложку ко рту. Мясо оказалось действительно очень вкусным и вовсе не горячим, а как раз.

— То есть, получается, вампирам плевать, что я их убиваю? — не отставал Ратканон.

— А ты хоть знаешь, кого убиваешь? — Теперь в голосе И слышались сочувствующие нотки. — Ты убиваешь баронетов, с которыми без тебя никто не знает, что поделать.

— Баронеты? — переспросил Левмир. — Это как?

И вздохнула, отложила тарелку.

— Смотрите, — сказала она, тыча пальцами в воздух. — Главный — король. Он управляет государством. Но решения все принимает совет лордов. Лордов семеро. Среди них главный — герцог. Был герцог Освик, но его Эрлот, скотина, угробил. Король был недоволен, даже плакал, но не возражал, потому что Освик, вроде как, и правда чего-то не то сделал. Теперь вместо него вроде бы Саната назначат. Впрочем, у него должно быть другое имя…

— Санат! — взревел великан, грохнув по лавке кулаком. — Вот кому я бы с радостью сердце выдрал.

— А ты его откуда знаешь? — спросил Левмир.

— Еще бы не знать, когда мы с одной деревни! В ту ночь, когда мою жену убили, он за этими тварями со слезами бежал, умолял с собой забрать! Вот сучонок, пролез! Так и думал, что у вас чем подлее — тем лучше!

— Я же про вас плохого не говорю, — насупилась И. — Зачем ругаться?

— Молчи!

— Ну и замолчу.

Ратканон глубоко задышал, прикрыв глаза. Наконец, какое-то подобие спокойствия вернулось к нему.

— Прости, — буркнул он. — Ты не виновата. Ну так что там, насчет баронетов?

— Я же говорю, — продолжила И. — Решения принимают король и лорды. Они же несут ответственность за всех остальных вампиров. То есть, если кого-то обращают, то дают ему доходное место. Деревню, или притон какой в городе хотя бы. Над каждым городом, получается, один главный сидит — это граф. В Кармаигсе граф вроде как Эрлот, но это почти ничего не значит, раз там же и король. Поэтому Эрлот постоянно и бесится, что он вроде как и кто-то, а вроде как и никуда, — туманно пояснила И, видимо, не вполне сама понимая причину недовольства Эрлота. — Но графу неудобно за всем следить, поэтому под ним есть бароны — эти собирают большую часть крови и отдают долю графу. Граф — лично королю или герцогу. Понятно?

— А баронеты? — спросил Ратканон.

— А баронетами называют детей баронов. Вроде как. Им, получается, вовсе кормиться не с чего, они живут подачками баронов. Ну, может, барон умудрится расширить владения — тогда и баронету достается. Но тогда он тоже, получается, барон. А вообще, баронетами называют тех, кого не пойми кто обратил и бросил. Такие постоянно появляются, и с ними вечно всякие непонятности. Они на людей кидаются, что в деревнях, что в городе. Когда Освик был — он их прикармливал, как собак, чтоб не бросались. Давал поручения всякие, не очень унизительные. Но и он не мог всех обеспечить, да и теперь, без него, гораздо хуже все стало. Так что… Понимаешь?

Ратканон покачал головой, но по лицу его Левмир видел, что все он понял. Просто не хотел верить.

— Ни граф, ни бароны никогда не попадутся тебе в руки, — сочувственно закончила речь И. — Ты убиваешь отчаявшихся голодных баронетов. Кто-то этим должен заниматься, но никому не хочется.

Стало тихо. Левмир, затаив дыхание, смотрел на великана, который будто уменьшился в размерах, скорчился и постарел. Мальчик задумался, сколько ему лет. Может, далеко за шестьдесят? Или сорок? Раньше, когда великан казался воплощением человеческой силы, такого вопроса не возникало, но теперь…

— Выходит, я им услугу оказываю? — прошептал Ратканон.

— Выходит, — кивнула И. — Но не только им. Людям тоже. Баронеты ведь людей убивают. Если бы не убивали — на них бы и внимания никто не обращал. А они не могут не убивать…

Тут она взглянула на Левмира и побледнела. Не забыла того страха, когда пришлось вонзить клыки ему в руку. До сих пор девочка не верила, что сумела себя пересилить.

— Вампиры ведь не враждуют с людьми, — тихонько добавила она. — Наоборот, заботятся. Люди это не всегда понимают.

Тут не выдержал Левмир.

— Заботятся? — переспросил он. — Это они той ночью заботились так?

И молчала. Она перебирала в голове слова, которые говорил отец на пути в Храм. Правильные и мудрые слова, но сказанные вампиром вампиру. Как воспримет их Левмир? Девочка мучительно пыталась понять, что сказать сейчас, чтобы не разрушить это нечто, хрупкое и непонятное, но очень хорошее, что установилось между ними.

— Раньше было гораздо хуже, — жалобно сказала она. — Король Эмарис сделал так, что людей почти не убивают. Раньше очень много убивали, правда.

Ратканон молча прошел к выходу. И бросила умоляющий взгляд на Левмира, но тот отставил в сторону миску. Девочка ничего больше не говорила, не двинулась, когда он прошел мимо. Оставшись одна в полутемной землянке, она тоже отодвинула подальше свою миску, в которую упало несколько слезинок.

***

Великан сидел неподалеку, спиной к землянке, на голой земле. Левмир сел рядом, скрестив ноги. Великан не повернулся, даже будто не заметил, что уже не один. Когда его рот открылся и послышались слова, Левмир подумал, что Ратканон говорит сам с собой:

— Они все знали, но не трогали меня. Знали, кто я. Знали, где меня найти… Старый дурак. Думал, что сражаюсь с ними, а сам всего лишь помогал им выносить мусор.

— А какая разница? — вдруг сказал Левмир. — Ты хотел убивать вампиров — ты убивал их. Что с того, что им это нравится?

Ратканон повернул голову к мальчику, смерил его взглядом.

— Я хотел уничтожить их всех. Понимаешь? Всех! А сегодня я выяснил, что они скармливали мне слабых и немощных. Что мне теперь делать, не подскажешь? Как жить? На что надеяться? Я поклялся, что отомщу за жену, но даже этого не могу сделать!

Левмир промолчал. Его не столько тревожили беды великана, сколько беспокоили собственные чувства. Вновь и вновь вспоминал, как вонзил нож в сердце вампира, как помогал жечь его и закапывать. Ни тогда, ни сейчас он не проронил и слезинки. Почему? Вот о чем думал Левмир. А великан ждал ответа.

— Что молчишь? — спросил он.

— А кто ее убил? — спросил Левмир.

— Их уже нет. Что ж, теперь я понимаю: то, наверное, были баронеты.

Великан невесело усмехнулся.

— Ты уже отомстил, получается.

Сперва Левмиру показалось, что великан ударит его. Он вскочил на ноги, навис над мальчиком, но ограничился криком:

— Отомстил? Ты совсем глупый? Каждый из них в ответе! Кто-то отдал приказ — об этом ты не подумал? А как насчет того, что кто-то создал этот мир таким, что в нем возможно безнаказанно убивать людей? Что ж, я хочу мир, где можно безнаказанно убивать вампиров.

— Ты этим и занимаешься.

Левмир ужасался своему спокойствию, но даже ужас был каким-то далеким, будто его испытывал другой человек. Тот маленький мальчик, который ходил с отцом на рыбалку и любил горячий шоколад. Мальчик, который с каждым днем становился все дальше.

— Я убиваю лишь малую часть.

— Как и они.

— Ты что же, оправдываешь их? Эта твоя вампирочка тебе совсем голову вскружила?

Левмир поднял голову и посмотрел на великана, чье массивное тело заслонило луну.

— Какая же это справедливость, если за одного человека ты хочешь убить всех вампиров? Чем твой мир лучше их мира, если в нем еще больше смертей, еще больше боли?

Великан молчал, собираясь с мыслями. Левмир терпеливо ждал ответа. И ответ прозвучал:

— Иногда один человек равен целому миру.

— Никогда, — тихо отозвался Левмир. — Знаешь, а ведь ты точно такой же, как я. Потеряв все, я искал смысл жизни и нашел его в том, чтобы стать твоим сыном. Делать все, что скажешь. А ты, потеряв все, решил убивать вампиров. Но я не твой сын, а ты — не убийца. Мы — люди, и наша жизнь в том, чтобы жить. Сеять и жать, растить детей, воспитывать их. Тогда мы счастливы. Сегодня ты сказал мне убить, и я убил. Может быть, кто-то придет мстить, и убьет нас обоих. Кто во всем этом виноват? Кто когда-то, тысячу лет назад, нанес первый удар? Мы ведь не знаем. Да и какая разница? Нет, я не оправдываю вампиров. Они виноваты в том, что построили неправильный мир. Но убив их, мы построим мир немногим лучше.

Великан отошел в сторону. Судя по положению луны на небосводе, давно перевалило за полночь. Левмир встал, собираясь вернуться в землянку.

— Откуда ты таких слов-то набрался? — крикнул великан, и в этом крике Левмиру почудилась злость хулигана, которого высекли за очередную проказу. — Говоришь, будто сто лет на свете живешь.

— Не знаю, откуда берутся слова, — пожал плечами Левмир. — Просто вдруг стало как-то спокойно в голове. Я больше не боюсь, не плачу. И слова идут свободно — такие, какими должны быть.

Помолчав, он добавил:

— Я не пойду больше с тобой в город. Не хочу убивать незнамо кого, думая, что мщу за родителей.

— Тогда забирай свою сучку и пошли вон из моего дома! — заорал великан. — Что притих? Взрослый стал? Иди, живи, как знаешь.

Левмир спустился в землянку; И, так и сидевшая на лежанке перед почти нетронутой едой, подняла на него испуганный взгляд.

— Мы уходим, — сказал Левмир.

— Куда? — ахнула девочка.

— Не знаю. Отсюда.

И встала, огляделась, словно думая, что взять с собой. Но даже платье-мешок на ней принадлежало великану. Левмир ждал. И взяла его за руку, заглянула в глаза.

— Пошли, — тихо сказала она. — Будем идти всю ночь, чтобы не замерзнуть. Хорошо?

Он кивнул, улыбнувшись.

Первые шаги дались нелегко. В горле стоял ком, хотелось оглянуться, передумать. Потом Левмир посмотрел на спутницу и заметил, что та шагает босиком. Левмир легко подхватил ее на руки. И, казалось, ничего не весила. Она тихонько пискнула от неожиданности, обхватила шею Левмира. Он пошел дальше, теперь уверенный в своих силах. «Наверное, нельзя быть слабым, когда кто-то на тебя надеется», — подумал он.

Лес сомкнулся за спиной, когда послышались гулкие шаги. Великан нагнал ребят, остановился перед ними.

— Возвращайтесь, — тихо сказал он.

— Почему?

С трудом, будто поднимая тяжеленный камень, великан произнес:

— Я дурак старый, а ты и уши развесил. Ну куда вы, в самом деле? Пойдемте, ужин остыл…

Левмир посмотрел в лицо И. Она кивнула.

— Ладно, — сказал Левмир. — Но я больше не стану убивать.

— А я тебя и не зову. Топай давай, заморозишь принцессу!

Левмир развернулся и пошел обратно к землянке. Он заметил, как вздрогнула И, услышав, что ее назвали принцессой, но не придал этому значения. Главное — мир, хрупкий мир, который не разрушился, но стал гораздо крепче.

Глава 14

Землянка

— Как ты это объясняешь?

Вопрос прозвучал громко, отразившись от стен тронного зала. Король, хмурясь, ждал от командира гвардии объяснений. Командир — высокий, худой вампир с длинными каштановыми волосами являл воплощенное спокойствие и уверенность.

— Не в моих обычаях повторять слухи, ваше величество. Но кроме слухов передать нечего. Поговаривают, что лорды занялись баронетами.

— Что это значит? Они начали убивать? Говори, что ты слышал! — не отставал Эмарис.

Он говорил громко, не опасаясь чужих ушей. Еще вчера слуги покинули дворец, перебравшись в зимнюю резиденцию — крепость на западной окраине города.

— Никак нет, — покачал головой командир гвардии. — Лорды берут их под опеку так же, как Освик.

— Кто именно?

— Не знаю точно, но говорят, что все. Кроме Кастилоса.

— Все…

Король прошелся по залу. Руки уперты в бока — жест, доставшийся по наследству принцессе Ирабиль. Командир гвардии видел перед собой того самого Эмариса, который огнем и мечом выстроил современный мир.

— Ваше величество, — сказал он негромко, и тут же, словно извиняясь, добавил:

— Эмарис… Мы должны принять меры.

Король остановился возле Восточной галереи, тонущей во мраке. Взгляд его стремился туда, будто надеясь увидеть восходящее солнце.

— Принять меры… Какие меры ты предлагаешь мне принять, Рамокс? Перебить всех лордов до единого? А потом — держать ответ перед графами? Все ради того, чтобы обеспечить себе еще несколько столетий спокойного сидения во дворце. Не слишком ли дорогая цена? Когда на тебя идет стадо, ты можешь убить многих, прежде чем тебя затопчут. Но если исход все равно известен, зачем умножать зло? Пусть стадо идет.

Рамокс сделал шаг вперед, глаза вспыхнули.

— Эмарис! — вскричал он. — Что ты говоришь? Я присягнул на верность тебе, самому сильному, самому мудрому, лучшему правителю, какого только можно представить. Неужели ты хочешь, чтобы я теперь прислуживал Эрлоту?

Король Эмарис покачал головой. Слова давались нелегко, но он произносил их, будто отрывая куски от бессмертной души:

— Лучший правитель, говоришь ты? Но для кого? Я рад, что ты меня таким считаешь, но как насчет лордов? Как мы с тобой можем судить, что хорошо для всех, если зреет восстание? За эти тысячи лет жизнь ушла вперед, а я остался там. У берегов Алой Реки, которой ни один из нас не помнит. Время пришло, Рамокс. Как солнце восходит и заходит, так и мое правление прошло путь от начала до конца. Я сделал все, что мог ради страны, и мне не в чем себя упрекнуть.

— В вас говорит слабость, — скрипнул зубами Рамокс.

— Не слабость — усталость. Я устал, и очень давно. Мне некуда расти дальше, и я вечность готов употребить на то, чтобы стать другим. Рамокс! Ты можешь себе представить, сколько всего сокрыто в этом мире? Несметные богатства, невероятные знания, которые только и ждут, чтобы их постигли. Мы же забили себя в рамки ролей, которые были нужны тысячелетия назад! Я повзрослел, возмужал и состарился на этом посту. Знаешь, сколько раз я помышлял о смерти? Об этом проклятии людей! Такие мечты не должны посещать вампира. Алая Река течет. Все меняется, оставаясь неизменным. Пусть на мое место придут другие — те, кто жаждет власти. Мне же нечего больше сказать в оправдание своего титула.

— Даже если на вашем месте окажется Эрлот? — возмутился Рамокс. — Он ведь устроит хаос!

Эмарис дернул плечом, будто услышал нечто, незаслуживающее внимания.

— Хаос — лишь необходимый этап становления порядка. Рано или поздно все придет к равновесию. Возможно, при Эрлоте, а возможно — при ком-нибудь другом. Тем мы и отличаемся от людей, что можем заглянуть далеко вперед.

— Может случиться так, что заглядывать станет некуда.

— Мне пора перебираться в крепость, — молвил король. — Я хочу, чтобы ты усилил охрану Храма.

— Но, ваше…

— Я пока еще король. Такова моя воля. Как бы все ни повернулось, я хочу, чтобы Храм оставался тем, что он есть. Никто, кроме меня и моей дочери не должен ступать внутрь.

— Да, ваше величество.

— Завтра я хочу видеть Эрлота в крепости, мне нужно поговорить с ним. Прости, что утруждаю тебя, но мне хочется выбросить эту историю из головы как можно скорее.

— Я все устрою, ваше величество.

— А теперь слушай, как все произойдет, и как должен будешь вести себя ты.

Король вдохнул и, превратившись в старого человека с грустными глазами, зашептал на ухо Рамоксу последние распоряжения.

***

После ссоры Ратканон будто постарел. Не казался таким огромным — со сгорбленной спиной, с поникшими плечами, просиживал в землянке целые дни, что-то мастеря из оленьей шкуры. Раздобыв где-то ножницы и нитки с иголками, горбился при свете огня, шил, выкраивал.

— Ты что делаешь? — спросила как-то И.

— А не видишь? Шью, — отозвался Ратканон.

Тон подразумевал другое: не лезь. Но И пропустила мимо ушей намек.

— Чего шьешь? Может, помогу?

— А ты умеешь?

— Не знаю…

— Вот и сиди на лавке, пока ужинать не позвали.

— Надоело уже сидеть! — ворчала И, пристраиваясь на лавку. — Да и кто меня звать-то будет? Готовлю я.

Несколько дней назад выпал снег, да так обильно, что в первый день с трудом отворили дверь. Левмир еще раз ходил с Ратканоном на охоту, а потом великан махнул рукой:

— Сиди уж дома. Заболеешь — как тебя лечить будем?

Левмир остался. Раньше начал бы спорить, рваться в помощники, но теперь понимал: болезнь принесет столько проблем, что никакая помощь того не стоит. Иногда он все же выходил, побродить около землянки. Порой компанию составляла И. Левмир носил ее на руках, пока девочка не начинала дрожать, либо садил на пенек, отряхнув его от снега.

Как-то раз Левмир, вспомнив утерянное детство, скатал снежок и легонько запустил им в сидящую на пне девочку. Она вздрогнула, снег красиво рассыпался по злато-серебряным волосам.

— Ты чего? — крикнула И, не зная, обижаться ей или смеяться.

Левмир скатал еще один снежок…

Вскоре на крики и смех выбрался из землянки Ратканон. Долго, улыбаясь, смотрел, как дети бегают друг за другом, бросаясь снежками, толкаются и падают в сугробы. Случайно оказавшись рядом, Левмир заметил, как по щеке великана скатилась слеза.

— Ну хватит! — сказал Ратканон. — Идем внутрь. Принцессу застудишь.

И хохотала над новым прозвищем и не хотела возвращаться домой.

Как-то раз Левмир спросил ее:

— Ты не скучаешь?

Ночь, темно и тихо, где-то далеко тлеют угли в печи, да сопит чуть слышно во сне Ратканон. И ответила не сразу, хотя поняла, о чем говорит мальчик. Они лежали на мягкой медвежьей шкуре, обнявшись, как привыкли засыпать.

— Немножко. По отцу, — сказала она.

— Скажи, почему ты со мной осталась?

— А как иначе?

Левмир не понял ответа. Девочка тоже долго не могла найти нужных слов, потом сказала, как есть:

— Если даешь человеку новую жизнь, должен о нем заботиться. У нас такие правила.

— Так ведь это если бы ты меня вампиром сделала.

— Может, и так. Но ведь я изменила твою жизнь. Значит, забочусь.

— И все? Только поэтому?

— Нет, конечно. Просто мне с тобой хорошо жить.

Левмир открыл рот, чтобы высказать те горькие мысли, которые его посетили, но осекся. Он хотел упрекнуть И, что она так относится к нему, думая лишь о своих удовольствиях, да о вампирских законах. Почти сказал, но подумал: а что еще должно быть? Если тебе хорошо с человеком, и ты о нем заботишься — можно ли хотеть большего?

Все-таки, не выдержав, спросил, благодаря темноту, что не видно покрасневших щек:

— А ты меня любишь?

И вздрогнула. От неожиданности ответ прозвучал громко, так, что дыхание Ратканона сбилось на мгновение:

— Конечно!

Левмир почувствовал, как странная теплая масса под названием «счастье» заполняет его с ног до головы. Он крепче прижался к своей принцессе. Ухо щекотнул вопрос:

— А ты меня?

— Очень люблю.

Он поцеловал ее в щеку, а потом И подставила губы. Все было так странно и сказочно в затерянной посреди густого леса землянке…

Утром великан разбудил детей громовым голосом:

— А ну-ка подъем, ночью наобнимаетесь!

Когда Левмир, протирая глаза, встал, Ратканон тут же отвесил ему легкий подзатыльник и велел разжигать печь.

— Да смотри, не оборачивайся, — добавил он. — Обернешься — ослепнешь. А ты, принцесса, поди сюда.

Укладывая в печку дрова, Левмир сам сгорал от любопытства. Особенно после того, как услышал восторженный возглас И. Огниво плевалось искрами, наконец, огонек затеплился на кусочке коры. Левмир торопливо раздул его и замер в ожидании.

— Смотри, какая красота! — воскликнула И.

Великан сказал:

— Можно, оборачивайся.

Левмир не узнал И. Вместо мешковатого платья на ней кожаные штаны и куртка, великолепно облегающие тело. На ногах — изящные сапожки. Девочка будто сразу стала выше, стройнее. Но главное — как сияли ее глаза!

— Красота? — крикнула и, смеясь, крутнулась на одной ноге.

— Ты будто Эмкири-охотница! — вырвалось у Левмира.

— Кто это?

— Из сказки. У нас была книжка, мне мама иногда читала.

Впервые за долгое время, произнеся слово «мама», Левмир не почувствовал ничего, даже не заметил, что сказал.

И прыгнула на великана, тот чуть не упал от неожиданности, когда на шее повис маленький, но такой счастливый груз.

— Спасибо! — взвизгнула И.

Великан осторожно приобнял девочку и, улыбаясь, сказал:

— Да не за что, принцесса. Не ждал, что так обрадуешься. Ты это… За цепь прости уж…

— Е-рун-да! — пропела И, спрыгивая с великана. — Я теперь гулять могу! Левмир, пошли скорее!

— А… — Мальчик поглядел на печь и сглотнул слюну, но И бесцеремонно схватила его за руку.

— Пошли! Потом поешь, надоел!

Впервые они вместе по-настоящему гуляли при свете дня. Бегали по лесу, догоняя друг друга, играли в прятки среди деревьев, катались в снегу, пока оба не замерзли и не проголодались.

***

Древние каменные стены дышали могуществом, бойницы башен хищно щурились на одинокую черную фигуру. Мост, перекинутый через опоясывающий крепость ров, задрожал под шагами Эрлота.

Стражники ворот проводили лорда взглядами, прежде чем вновь застыть без движения. Миновав внутренний двор, Эрлот подошел к центральной башне. Двери разверзлись, и вампир скользнул в полумрак, разгоняемый висящими на стенах светильниками. Взгляд метнулся влево — там закрытая дверь тронного зала. Справа — обеденный зал, с большим столом посередине. Пылает камин, с трудом отапливая каменную громаду.

Король Эмарис ждет у камина. Руки сложены на груди, взгляд цепкий, колючий.

— Ваше величество! — воскликнул Эрлот, шагая по залу. — Явился по вашему приказанию.

Король указал на кресло напротив камина. Эрлот отряхнул снег с плаща, прежде чем сесть.

— До меня дошли странные слухи, — прогремел голос короля.

Эрлот придал лицу заинтересованное выражение.

— Слухи? — переспросил он.

— Мои лорды привечают баронетов. Не расскажешь, с чего бы такая доброта?

Эрлот развел руками. Вопрос словно обескуражил его.

— Мы ведь решили, что без внимания вопрос оставлять нельзя. Баронеты — угроза безопасности государства.

— Все верно. — Эмарис сделал быстрое движение и оказался напротив кресла. Его тень упала на Эрлота. — На этом совет и закончился, не так ли?

— Ну, вы ведь не отдали конкретного распоряжения, — сказал Эрлот, пряча глаза.

— Потому что я не принял конкретного решения. Но, хвала Алой Реке, у меня есть лорды, которые решают все сами, не считая нужным ставить меня в известность.

Эрлот заерзал в кресле. Глаза остановились на лице короля.

— Поверьте, ваше величество, мы хотели всего лишь облегчить вам…

Пощечина застала Эрлота врасплох. Голова дернулась, с губ сорвался вскрик.

— Облегчить мне? — грянул король. — По-твоему, проблема с баронетами слишком тяжела для меня?

Эрлот проглотил оскорбление. Взгляд вновь стал спокойным, решительным.

— При всем уважении, ваше величество, политика в отношении баронетов всегда была попустительской.

Губы короля едва шевельнулись, выплюнув одно слово:

— Продолжай.

— Мы не первый век миримся с ними. Да, Освик нашел способы контролировать некоторую их часть, но теперь его нет. Мы решили последовать его примеру, и я не вижу здесь ни малейшего повода для вашего недовольства.

— Конечно, не видишь, недовольство-то мое, — усмехнулся король. — Знаешь, что меня раздражает? Два момента. Первый — чисто практический. Вы будете кормить эту ораву, а моя доля станет уменьшаться.

— Этого не произойдет! — взмахнул рукой Эрлот.

— Закрой рот, слушай меня. Вы все постоянно плачетесь, как вам мало крови, жаждете прибрать к рукам больше деревень. Я должен поверить, что теперь ничего не потеряю? Не смеши. Через месяц ты придешь блеять о снижении ставки. Что ж, я снижу, но ценой твоего лордства.

— Эмарис! — Эрлот подскочил, но король ударом в грудь бросил его обратно.

— Я велел молчать. Второй момент, который меня расстроил — единодушие. Лорды собираются у меня за спиной, чтобы обсуждать вещи, которые не обсудили на совете. Что это, Эрлот? Поведай, прошу. Как давно у нас такие обычаи?

— Я думал, у нас есть право общаться, — проворчал Эрлот, потирая грудь.

— На случай, если ты забыл, мы здесь страной управляем. У нас нет личной жизни, каждое движение должно быть взвешено. К примеру, я дважды ударил тебя, но сделал это без свидетелей. Я не хотел тебя унизить, но ты должен понять свое место. А ты устраиваешь собрания за моей спиной. Я вижу заговор, Эрлот. Разубеди меня.

— О каком заговоре идет речь? Проблема с тем, что мы взяли баронетов? Их легко разогнать. Но я, как лорд, должен понимать, что происходит. Чего мы пытаемся добиться?

— Дисциплины, — отозвался Эмарис. — Нет, конечно, разгонять их теперь нельзя. Они вовсе озвереют. Что сделано, то сделано. Осталось определиться с моими выгодами.

Эрлот покачал головой.

— Но мы сами ничего не получаем, — сказал он. — Что можно предложить вам? Не знаю… Может, золото? Я не оскорбляю, просто золото бывает нужно, как ни крути. Поощрить слугу, например…

По лицу короля скользнула улыбка.

— Наконец-то мы заговорили о делах. Мне нравятся такие разговоры, гораздо больше, чем орать на тебя. Золото само собой, завтра я жду тысячу монет.

Скривившись, Эрлот кивнул.

— Но это лишь загладит твой промах, — продолжал король. — Чтобы успокоить меня окончательно, вы сформируете роту из сотни баронетов для охраны этой крепости. А расходы на их содержание пойдут из вашего кармана.

Эрлот задумался. Король нависал над ним, ожидая ответа.

— Думаю, мы это устроим, — вздохнул Эрлот.

— Уверен, что устроите, — улыбнулся король. — Можешь идти. Золото жду завтра, баронетов — через неделю. Обучите их держать оружие, да размахивать им как следует.

Кресло скрипнуло, выпустив Эрлота. Король равнодушно смотрел, как тот кланяется. Остановившись у дверей, Эрлот обернулся.

— Простите мою назойливость, ваше величество, но почему вы так беспокоитесь об охране? Есть какие-то опасения?

— О, да, — кивнул Эмарис. — Я опасаюсь смерти.

Лицо короля оставалось бесстрастным, и Эрлот решился задать еще один вопрос:

— Я должен что-то знать?

— Нет, — покачал головой король. — Все, что нужно, ты знаешь.

Двери распахнулись, впустив внутрь порыв ветра со снегом, и Эрлот вышел под солнечный свет. Постоял, собираясь с мыслями. Нахмурился, потом усмехнулся и двинулся прочь. Бойницы высоких стен провожали его, словно злые глаза исполинского чудовища.

***

Баронеты весело шумели в гостиной лорда Эрлота, но голоса стихли, стоило хозяину переступить порог. Он держал в руке свернутую в трубку бумагу. Сев на стол, Эрлот окинул взглядом присутствующих. Бледные, худые лица, потеки крови на подбородках, дорогая, но подобранная без всякого вкуса одежда. Лорд поморщился. Терпеть у себя дома сотню жалких тварей, которых даже вампирами назвать язык не поворачивается! Люди, вот и весь сказ. Люди, дорвавшиеся до вожделенного бессмертия.

— Вам сильно повезло, — мрачно сказал Эрлот. — Я говорил с королем, и он изъявил желание задействовать вас для охраны крепости. Это — высочайшая честь, поэтому сегодня же вы получите оружие и начнете с ним тренироваться.

Баронеты загудели, переглядываясь. В глазах некоторых Эрлот заметил огоньки гордости, но остальные лениво прикидывали, так ли уж это лестно — служить в охране. Все знали, какие требования предъявляет король.

— А что за бумага? — крикнул один, светловолосый, с таким высокомерным выражением лица, что Эрлот захотел его уничтожить.

— Маленький подарок.

Эрлот соскочил со стола, и на ровной поверхности развернулась карта. Баронеты подтянулись ближе, глядя на черные линии с зелеными точками и кружками, обозначавшими зоны расселения людей. Лишь одна красная точка посреди леса притягивала взгляды.

— Что это? — ткнул в нее пальцем светловолосый.

— Убежище Ратканона, — пояснил Эрлот.

Шум стих. Все смотрели на Эрлота большими глазами. Лорд наслаждался произведенным впечатлением. Да, баронеты знали имя того, кто их убивал. Оно передавалось из уст в уста, заставляло трепетать и шипеть сквозь зубы.

— Как вы узнали? — не унимался светловолосый. Эрлот с тоской посмотрел на него. Ну почему бы еще кому-нибудь не включиться в разговор? Тем не менее, лорд выдавил грустную улыбку и пояснил:

— Мы всегда знали, где он живет. Это землянка в лесу, обнаружить ее достаточно непросто, но для настоящего вампира проблем не возникнет

— Всегда знали? — Светловолосый посмотрел на стоящих рядом баронетов, и они ответили ему полными возмущения взглядами. — Но…

— Ты соображаешь, какие вопросы и кому задаешь? — оборвал его Эрлот. — Король не хотел расправы. Вернее, хотел, но не над ним. Это вы всегда были проблемой, которую нужно решать, а не этот жалкий воин-одиночка. Те, кто имеет доход, не идут кормиться на окраины, в отличие от вас. Да, вот так король Эмарис решает вопросы. Нам, лордам, никогда не нравился его подход. Поэтому сейчас мы решились взять вас под опеку. И что мне наговорил за это король? Обвинил в подготовке бунта! Нет, я уверен, через какое-то время все утрясется, но может быть и по-другому. Король вполне способен отыскать другие варианты давления.

— Король хотел нашей смерти? — Это сказала девушка, единственная из собравшихся. Темно-русые волосы, собранные в пучок, на лице такое простодушное удивление, что не возникало сомнений: из деревни, причем глухой и далекой.

— Я ведь не произносил таких слов, да? — посмотрел на нее лорд Эрлот, радуясь, что светловолосый замолчал. — Можно ли обвинять короля, что он не уделил должного внимания благополучию баронетов? Хотя, кажется, это так просто — распределить ресурсы и сделать всех счастливыми… Для меня это очевидно, я бы так сделал. Но я лишь лорд, и мой голос против голоса короля не много значит.

Эрлот вздохнул, демонстрируя отчаяние.

— Убью гада! — взревел белобрысый, стукнув по карте кулаком.

— Точно! Порвем на куски! — поддержали его.

— Нет, — осадил всех Эрлот.

Он добился своего. На него смотрели, как на командира, ловили каждое слово.

— Вы не тронете Ратканона до тех пор, пока я не скажу. Терпите, выполняйте приказы и думайте о том, что я сказал. В конце концов, ваша проблема не в землянке прячется, а… Впрочем, идите во двор. Распоряжусь насчет оружия.

Один за другим баронеты покинули гостиную. Эрлот позвонил в колокольчик, но вместо угрюмого дворецкого в дверь вошла Атсама.

— Ты могла бы хоть изредка соблюдать приличия? — зарычал на нее Эрлот.

— Куда мне до тебя! — не осталась в долгу Атсама, падая в самое удобное кресло. — Как наш план?

— Лучше, чем хотелось бы. Или хуже. Пока не знаю.

— Поясни.

Эрлот в общих чертах передал разговор с королем. На лбу вампирши собрались морщины.

— Словно сам себя загоняет в ловушку, — сказала она.

— Или он совсем глуп, чего быть не может, или что-то подозревает, — кивнул Эрлот. — Но если так — что он задумал? Это выше моего разумения!

— Просто ты никогда не мог подняться выше своего разумения, — улыбнулась Атсама.

Эрлот не успел спросить, что она имеет в виду — в гостиную вошел Лэквир, самый толковый из всех найденных баронетов. Эрлот поставил его дворецким, выгнав человека.

— Там, во дворе, собрались так называемые вампиры, — сказал Эрлот. — Найди оружейника, скажи, чтобы выдал им мечи, алебарды. Если захотят — пусть перережут друг друга. Скоро я выйду и преподам пару уроков.

Лэквир скрылся, Эрлот повернул голову к гостье.

— Так что там, с разумением?

— Ты полагаешь, что все рассуждают одинаково, — пояснила Атсама. — Но что если король мыслит иначе? У него могут быть другие ценности.

— Думаешь, он хочет умереть? — Эрлот задумался.

Атсама потянула носом воздух.

— Думаю, твоя зверушка притаилась за дверью.

Черты лица Эрлота разгладились, губы изогнулись в улыбке.

— Входи! — приказал он.

Дверь приоткрылась, впустив красивую девушку в облегающем красном платье. Платье казалось чересчур откровенным для ее возраста. Глубокое декольте смущало девушку, она то и дело пыталась сложить руки на груди, но тут же сама себя одергивала. В глазах читалась мучительная борьба между страстным желанием и смущением.

— Чего ты хотела, Арека? — спросил Эрлот.

Щеки девушки покраснели, взгляд уперся в каменные плиты пола.

— Вы знаете, господин, — прошептала она.

Атсама с любопытством наблюдала за ней. Вампирша никак не могла взять в толк, что Эрлот обнаружил в ней той ночью. Почему не дал убить, почему забрал. Тогда Арека походила на обычную замарашку в жалких лохмотьях. Но прошло время, и фигура девушки изменилась, обрела истинную женственность — за такой короткий срок. Платье удивительно ей шло. Атсама даже почувствовала зависть к ее красоте.

— Скажи сама, — настаивал Эрлот. — Подойди ко мне и попроси.

Арека остановилась на расстоянии вытянутой руки от господина. Сияющие глаза просительно смотрели ему в лицо.

— Прошу вас, господин, возьмите мою кровь.

Лорд Эрлот улыбнулся еще шире.

— Ну как можно отказать?

Он привлек девушку к себе, острые клыки пронзили тонкую кожу. Арека вскрикнула, глаза подернулись пеленой, а ноги подкосились. Эрлот поддержал ее. Один, два, три глотка, и связь распалась. Эрлот облизнул алые губы, Арека опустилась на колени, дрожа от пережитого наслаждения. Дыхание стало прерывистым, взгляд — туманным. Трясущаяся рука осторожно коснулась раны на шее, на пальцах остались капельки крови. Арека слизнула их, не понимая, что делает.

— Люди обожают это, — сказал Эрлот, обращаясь к Атсаме. — Вот чего никак не понимал Эмарис. Все эти центры донаций, пробирки, повестки… Глумление над природой! Я изменю этот мир.

— О, дорогой, мы все этого хотим, — улыбнулась Атсама. — Какая хорошая девочка…

— Даже не думай, она — моя, — оборвал ее Эрлот. — А потом — дай только срок! — я разыщу мальчика. Прекрасная выйдет пара!

— Левмир, — шевельнулись губы Ареки.

— Да, дорогая, да. Будь хорошей малышкой, и я обязательно вас соединю. Хочу смотреть, как вы наслаждаетесь друг другом, а потом наслаждаться вами обоими. Юная горячая кровь влюбленных!

Атсама рассмеялась, ее смех подхватил Эрлот, а потом к ним присоединился тихий нерешительный смех стоящей на коленях девушки.

Глава 15

Добрая Эмкири

Левмир, задыхаясь, упал в снег, топор шлепнулся рядом.

— Отдыхай, сколько нужно, потом продолжишь, — донесся сквозь шум в ушах голос великана.

Дыхание вошло в норму, Левмир хрипло сказал:

— Не могу больше. Завтра…

— Так дров нету. До завтра твоя женщина замерзнет.

Левмир скрипнул зубами. В землянке жарко топилась печь, а рядом грудой лежали дрова. Но воображение услужливо подсунуло мальчику зрелище И, трясущейся от холода на соломенной подстилке. Покрываются инеем роскошные волосы, синеет лицо…

Рука нашарила топор, и Левмир встал на ноги. Взгляд скользнул по упрямому дереву.

— Может, пообедаем? — без особой надежды спросил Левмир.

— Так ведь дров нет, готовить не на чем, — захлопал глазами великан.

Со стоном Левмир обрушил очередной удар на неподатливый ствол. Боль раскатилась по рукам, до самых плеч. Поясница ныла, ноги дрожали, но топор вздымался и опускался, снова и снова. Когда в глазах потемнело, дерево издало скрипучий стон, ствол накренился, затрещали ветки окрестных деревьев.

— Так выглядит победа, — улыбнулся Ратканон, положив мальчику руку на плечо. — Ты молодец. Теперь идем обедать. Отдыхай.

— Что, в землянке появились дрова? — огрызнулся Левмир.

— Ну, завалялась пара чурочек. — Великан остался невозмутимым. — До завтра хватит. Завтра будешь пилить и колоть. С утра начнешь, чтоб дотемна закончить.

Левмир издал стон, но великан улыбнулся.

— Не скули. Чем скорей научишься без меня обходиться, тем лучше. Меня, может, завтра убьют на охоте, так что ж вам, тоже пропадать?

Левмир повернулся к землянке, но лицом к лицу столкнулся с И. Девочка висела вниз головой на ветке дерева. Даже с бьющимся сердцем И поражала ловкостью и быстротой.

— Я думала, ты решил оставить баронетов в покое, — сказала И, обращаясь к Ратканону.

— Решил было, да вот передумал. Какая разница, кто они, да почему? Вампир есть вампир. Они, может, еще хуже тех, что во дворцах сидят.

— Я тоже вампир, — напомнила И.

— В жизни не поверю, — улыбнулся ей Ратканон. — Сердце у тебя стучит, как у людей, ешь ты обыкновенную пищу. Да и нос не задираешь. Какой с тебя вампир?

Девочка задумалась, покачиваясь на ветке.

— А ведь и верно, — сказала она. — Раньше у меня постоянно сердце во сне останавливалось, а сейчас — нет.

Левмир содрогнулся — так жутко и буднично прозвучали слова И.

— Почему останавливалось? — спросил мальчик. В который уже раз голос подвел его, и девочка нахмурилась, не разобравшись в сдавленных звуках. Левмир покраснел, откашлялся и повторил:

— Почему у тебя сердце останавливалось?

— Папа говорит, я боюсь упустить жизнь, потому и останавливаю сердце каждую ночь. — При воспоминании об отце глаза девочки повлажнели, но до слез было далеко. — А здесь мне не страшно! — закончила она.

Левмир едва уловил взглядом движение — И соскользнула с ветки, в воздухе сверкнули волосы, и вот она уже стоит напротив Левмира. На губах — улыбка, в глазах — ни следа печали.

— Пойдем? — И перевела взгляд с Левмира на Ратканона. — Обед готов, а вы тут бродите.

Пожалуй, единственным недостатком землянки была скука. Обеда и ужина ждали, как праздника — ведь они хоть как-то разрушали монотонное течение одинаковых дней. Покончив с едой, Левмир взял из груды дров тонкую и широкую дощечку. В печи нашлось несколько угольков, и Левмир, глядя на И, принялся набрасывать ее портрет. Угольный след послушно ложился на дерево, а стереть его — легче легкого. Левмир так увлекся, что забыл и смотреть на И. Ее образ прочно врезался в память мальчика, он мог бы изваять ее из мрамора, если б захотел.

— Красотища какая! — Голос раздался над плечом Левмира. Он вздрогнул, греза рассеялась. И стояла за спиной, рассматривая рисунок.

— Нравится? — улыбнулся мальчик.

— Ага, очень, — закивала И. — Ты художник?

— Нет, просто люблю рисовать. Когда бумага есть.

Ратканон, заинтересовавшись разговором, подошел посмотреть. Долго сверлил взглядом деревяшку, потом одобрительно хмыкнул.

— Ловко, — заметил великан. — Но завтра все равно дрова колоть пойдешь.

— Пойду, — вздохнул Левмир.

Он и не думал жаловаться. Хоть и тяжелый, труд тоже разбавлял монотонность будней. Кроме того, Левмир начал замечать, что его тело меняется, обрастает мускулами от постоянной физической работы. Помимо хозяйственных хлопот, Ратканон приучил Левмира каждое утро начинать с приседаний и отжиманий, после которых показывал несложные приемы драки. Нередко компанию составляла И, но слабость тела так раздражала ее, что еще ни одной тренировки девочка не выдержала. Кончалось все руганью и фырканьем, над чем не уставали смеяться Левмир с Ратканоном. Тем не менее, ловкая от природы, И быстро приноровилась освобождаться от захватов.

Она взяла доску. Глаза медленно следили за изгибами черных линий.

— Как настоящая, — шепнула девочка, трогая деревяшку пальчиком.

— Осторожней, размажешь! — предупредил Левмир.

Вздрогнув, И убрала палец, но взгляд остался прикованным к портрету.

— Как настоящая… — шевельнулись губы.

Она не расставалась с портретом до ночи. Но и тогда деревяшка лежала на соломе рядом.

— Так сильно нравится рисунок? — спросил Левмир шепотом, когда дыхание великана стало размеренным и спокойным.

— Ага, — шепнула И. Казалось, она тихонько плачет в темноте.

Левмир положил руку ей на плечо. И шмыгнула носом, успокаиваясь, после чего сказала:

— На маму похоже очень. Она как будто старше меня.

Левмир задумался. Ведь он ничегошеньки не знает о родителях И. Все казалось просто: вампиры, да и дело с концом. Но для нее, наверное, все иначе.

— Расскажи о маме, — попросил Левмир.

— Она умерла.

— Прости…

— Ничего. Я только родилась тогда. У вампиров редко дети появляются, а если появляются, то…

Она не закончила фразу. Левмир обнял девочку, спасая от нового приступа рыданий.

— Я понял, — шепнул он. — Не надо дальше…

— Не буду, — всхлипнула И. — Спроси еще!

— О чем?

— О чем хочешь. Дай мне наговориться и уснуть.

Левмир задал вопрос, который давно уже вертелся у него на языке:

— Каково это, когда сердце останавливается?

— Спокойно, — ответила И. — Первым делом — спокойно, как бы ни волновался перед тем. Но быстро начинается жажда. Пока крови не выпьешь, сердце не запустить обратно. Но можно и не запускать, если не хочется. Можно бегать — очень быстро. Высоко прыгать, даже как будто летать. Или превратиться во что-нибудь. Летучую мышь, туман, волка…

— Ты ведь была тем волчонком, да?

Она не сразу ответила. Левмир почувствовал тепло ее улыбки.

— Я. С папой поссорилась, всю ночь по лесу бегала, а к утру застряла. Тут же солнце, и никуда. Так весь день просидела, к вечеру выть начала — тут-то эти набежали, с палками.

Голос И звенел от позабытой, но сильной обиды.

— А тут еще дернулась так, что ногу вывернула. Больно! От боли превратиться не получается. Уже и солнце-то почти спряталось, а я все равно сижу, никуда не могу деться… И вот ты прибежал. Я тебя сразу запомнила. Потом, ночью, прилетала смотреть.

— Да, — прошептал Левмир, вспомнив летучую мышь, повисшую на фоне луны. — А почему не разговаривала со мной?

— Не знала, какой ты. Думала, люди все одинаковые. С тех пор начала к деревням присматриваться, все гадала, какие же люди бывают. Бывали злые, бывали равнодушные. Иногда и добрые попадались, но таких, как ты, добрых, я не видела.

— Ну уж, — пробормотал Левмир.

— Правда. Я долго решалась, а потом как узнала, что этот… Санат к вам в деревню назначен… Я ведь не думала, что у людей все так. Прости меня.

— Чего не думала? За что простить? — Левмир ничего не понял из ее скомканной исповеди.

— Не догадывалась, что люди — как вампиры, — прошептала И. — Так же грустят, так же любят… Я-то думала, спасу тебя, уведу в другую деревню, проживу с тобой до старости, потом к отцу вернусь.

Левмир не верил услышанному. Все отчетливее понимал, что говорит с другим существом, лишь внешне похожим на него. Как просто звучало: прожить жизнь, да вернуться. Услышать от бессмертного отца что-нибудь вроде: «И, дорогая, я тебя уж было потерял. Где ты была восемьдесят лет?»

— Ты и сейчас так думаешь? — спросил мальчик.

— Нет. Теперь я не хочу, чтобы ты старел. Хочу, чтобы ты всегда был…

Левмир улыбнулся. Она говорила то как взрослая женщина, то как избалованный ребенок. Пожалуй, он привыкал к этой манере. Такова была его И.

— Правда вот не знаю, зачем мне быть, — прошептал Левмир.

— Как это? — насторожилась И.

Левмир второй раз в жизни ощутил, что мысли словно бы рождаются в момент произнесения слов. Говорит и понимает, что хочет сказать.

— Ну как… Я, как все, должен был хозяйство вести. А теперь хозяйства того уж нет. Здесь… Что мне тут делать? В деревне хоть знаешь, что твоя кровь кому-то нужна, а здесь… Будто бросили, да забыли совсем. Как будто даже не ясно, кто я теперь, зачем нужен…

Помолчав, И сказала:

— Наверное, поэтому новообращенные вампиры отправляются в паломничество.

— Куда?

— В паломничество. Это путешествие такое. Чтобы понять, зачем быть дальше. Говорят, в пути можно многое понять, если хотеть понять. Большинство идут к Монолиту, в центре мира. Но те, кто хочет действительно найти себя, идут к Алой Реке.

— К Алой Реке? — удивился Левмир. — Так она действительно существует? Это не сказка?

И пожала плечами.

— Существует, конечно. Какая еще сказка? Мой папа из нее вышел. И этот твой Санат, кстати, путешествовал именно к Алой Реке. Потому-то его все Паломником прозвали. Собственно, про него не знал никто толком. А тут… Не успел Эрлот с Освиком разделаться, вдруг, откуда ни возьмись, Санат образовался. То-то им теперь весело, должно быть…

Судя по тому, какой размеренной стала речь девочки, она засыпала. Но Левмир не мог отпустить ее просто так. Оставался один вопрос.

— Послушай… Ты так много обо всем этом знаешь… А кто твой отец?

Почему-то Левмир думал, что она скажет: «Эрлот». Затаив дыхание, ждал ответа. И напряглась.

— А что? — спросила она.

— Так, просто.

— Барон. Один из баронов, вот и все.

И сделала вид, что уснула, но Левмир ей не поверил. Сам тоже долго не мог распрощаться с явью. Вспоминая деревенские стычки на полях каждую весну («Ты куда прешь со своим столбом? Тут всегда мое место было, вот тут, по камню!» «Да перетащил ты свой камень ночью, думаешь не видно? Вона где он лежал, еще ямка осталась!»), мальчик сомневался, что девочке-вампиру будет позволено свободно разгуливать по чужим территориям. Кем мог быть ее отец? Левмир видел лишь два варианта: граф Эрлот и герцог Освик.

***

Положив голову на плечо Левмира, И наблюдала, как бегает по листу карандаш. Быстрые, четкие линии складывались в рисунок. Девочка затаила дыхание — ей казалось, что на бумаге творится волшебство.

— Нравится? — спросил Левмир.

И смотрела на девушку с копьем, луком и колчаном со стрелами. Одеждой девушке служили шкуры убитых зверей. Длинные волосы перехвачены лентой, а глаза казались добрыми, хоть и щурились лукаво.

— Ага, — шепнула И. — Это та самая?

— Да. Эмкири-охотница.

— Такая картинка была в книжке?

Левмир качнул головой.

— В книжке не было картинок. Просто так я увидел ее.

Карандаш заметался по бумаге. Вокруг Эмкири поднялись вековые дубы, тонкие березки.

— Эмкири-охотница вышла из Алой Реки, — говорил Левмир. — Долго она путешествовала по свету, в самых разных краях побывала. Но вот однажды увидела деревню. Решила зайти, посмотреть, кто там живет.

Лист лег на пол, а Левмир уже покрывал рисунками следующий. На глазах у потрясенной И возникли покосившиеся домики, да несколько голых грязных людей, склонившихся перед красавицей Эмкири.

— В деревне жили люди, и люди эти голодали, — продолжал Левмир. — Приняв Эмкири за невиданного воина, они заплакали. Стояли на коленях, моля о быстрой смерти.

Еще один листок отлетел прочь, а на следующем снова вырос лес. Эмкири и два человека целятся в оленей из луков.

— Но Эмкири не хотела убивать людей. «Пойдемте, — сказала она. — Я покажу вам, как добыть пищу». Люди пошли за ней, научились гнуть луки, а потом Эмкири обучила их охоте. Когда же вечером на огне приготовили первого убитого оленя…

На другом листе взметнулись языки пламени. Вокруг костра танцуют счастливые люди. Чуть поодаль стоит Эмкири, на губах у нее улыбка, а в волосах — венок.

— Не знали люди, как отблагодарить Эмкири, и спросили, чего она хочет. Эмкири сказала: «Многое я знаю, многое могу, но нужно мне — всего-то немного вашей крови, чтобы всегда оставаться доброй, мудрой и красивой».

На последнем листе Эмкири сидит на высоком троне, а люди, кланяясь, протягивают ей чаши.

И собрала все листочки. Левмир с улыбкой смотрел, как она их перекладывает, шевеля губами.

— А ты можешь написать здесь сказку? — спросила она.

— Как? — растерялся Левмир.

— Ну вот, под картинками. Напиши?

Задача оказалась посложнее рисования. Левмир предусмотрительно взял сперва чистый лист, попробовал накарябать начало сказки. В первом же слове И обнаружила две ошибки. Когда выяснилось, что Левмир пишет впервые в жизни, И забрала у него листок.

— Говори, — потребовала она.

Левмир повторял сказку, а девочка записывала аккуратным почерком. Потом отдавала Левмиру карандаш, и он переписывал текст под картинку. За этим занятием их застал Ратканон, вернувшийся с очередной неудачной охоты. Он бросил на пол перед детьми еще целую кипу бумаги и коробку карандашей. Лицо великана хранило выражение отрешенности.

— Снова никого? — спросил Левмир, когда Ратканон уселся на любимое место возле печки.

Ратканон кивнул. Каждый вечер уходил он в город, надеясь выискать вампира, но тщетно. Их будто не стало вовсе.

— Поговорил с людьми, но про баронетов никто не знает, — проворчал Ратканон. — Зато про герцога Кастилоса знают все!

Сердце мальчика заныло. Кастилос… Это имя он запомнил. Так теперь звали Саната.

— А чего он учудил? — поинтересовалась И.

— Этот учудил! Школу в городе устроил. Уже, представляешь, кого-то там учит.

— Школу? Как это? — нахмурился Левмир.

— Бордель на иждивении у Освика разогнал, перестроил комнаты и нанял учителей, — объяснил Ратканон. — В одной комнате счету учат, в другой — письму, да чтению. Родители довольны. Кто детей отдает в школу — от дани свободен.

Левмир повернулся к И. Девочка фыркнула.

— Надолго ли? — спросила она. — Можно подумать, кто-то позволит ему.

— А почему нет? — Левмир удивился. Идея Саната казалась достойной.

— А кому это нужно? Крови-то у людей больше не станет от учения.

В словах И прозвучала неподдельная горечь. Прожив столько времени с двумя людьми, привыкнув к ним, она не могла рассуждать о людях отрешенно или свысока.

— Он все же герцог, — заметил Ратканон.

— Когда против него шесть лордов и король, что он может сделать?

Взгляд Левмира опустился на гордую фигуру Эмкири-охотницы. «Нужно мне — всего-то немного вашей крови, чтобы всегда оставаться доброй, мудрой и красивой».

Карандаш полетел в печь.

— Ты чего? — И вздрогнула от неожиданности. — Допиши, немного ведь осталось.

— Я тебе потом… другую сказку напишу, — пообещал Левмир. — Эта мне не нравится.

***

Тирмад, новый староста Сатвира, присел на край заколоченного колодца. Унылое зимнее солнце нехотя бросало рассеянный свет на заснеженную деревню. Пусто, тихо. Не слышится смех, не бегают дети с санками. Лишь одинокий снеговик высится поодаль, кренясь на бок, будто устыдившись своего существования. Тирмад вздохнул, пальцы, расстегнув пуговицу тулупа, скользнули за пазуху в поисках табака.

Заскрипел снег, Тирмад повернул голову. Рука замерла, не дотянувшись до кисета. Со стороны леса приближалась фигура. Щуря подслеповатые глаза, Тирмад перебирал в голове имена всех деревенских жителей, но чем ближе фигура, тем меньше вариантов.

— Левмир! — ахнул Тирмад, вскакивая на ноги. — Как ты… Ох, бедняга… Пошли в дом скорее!

— Не надо, дядя Тирмад, — улыбнулся Левмир, обняв старика. — Я ненадолго. Просто узнать хотел, как вы тут теперь.

Великих трудов стоило уговорить Ратканона согласиться на эту вылазку. Левмир заверил великана, что будет крайне осторожен, назад пойдет кружным путем. Но все равно тот заставил его взять И. Левмир долго сопротивлялся, но, увидев мрачное лицо подруги, передумал. Понял, что снова приковывает ее цепью. Ведь, найдя Сатвир, И с легкостью вернется домой. Теперь девочка оставалась в лесу, а Левмир верил — дождется. Внимательный взгляд И ощущался даже отсюда.

— Как мы тут, — вздохнул Тирмад. — Так себе, Левмирка. Этот Кастилос, Санат который, попервоначалу донации отменил. Ну, после Эрлота-то оно, вроде как, и неплохо. Обрадовались. А потом смотрим — денег-то нету, ни тебе купить чего, ни тебе как… Стали обманом кровь носить другим. И, знаешь, многие, черти, так раз в неделю и бегали, не надрывались.

— А что ж урожай не продавали? — осведомился Левмир.

— Часть продали, да ведь деньги-то беречь не умеем. Привыкли, что раз в месяц перепадает. Так и проелись деньги все…

— Ясно. — Левмир понурился. С каждым словом старика на душе становилось все хуже. — Ну, а теперь-то как?

— Теперь нормально. Вернули дань, рады все.

В памяти мальчика всплыл карандашный рисунок Эмкири-охотницы. Кулаки непроизвольно сжались, но Левмир заставил себя говорить спокойно:

— А как остальные? Саквобет, Исвирь?

Тирмад содрогнулся. От лица отхлынула кровь, и Левмиру показалось, что перед ним стоит вампир.

— Нету больше Исвири, — прошептал Тирмад. — Погибла. По осени еще пожар приключился у них, сенной сарай сгорел. Ну и она там же…

Староста прятал глаза. Левмир, потрясенный услышанным, понимал, что сказано отнюдь не все.

— Что же она делала в сарае?

— Да какая уж теперь разница?

— Дядя Тирмад! Мне есть разница. Раз уж вы знаете…

— А ты кто? — разозлился вдруг староста. — Живешь тут, или как? Чего ж дом не отстраиваешь? Где тебя носило столько времени? Ты прости уж, да мы тут сами разбираемся, кто кого, куда и как. В крайнем случае — Кастилос рассудит.

— Я ведь не судить пришел, — терпеливо говорил мальчик. — Могу я просто узнать, что в деревне происходит?

— Можешь, — кивнул Тирмад. — Сарай сгорел. Исвирь там же.

Взгляд его метнулся за спину Левмира, глаза расширились, и староста поковылял прочь.

— Куда же вы? — протянул вслед руку Левмир.

Тирмад отмахнулся, даже не обернувшись. Не успел Левмир сказать еще слово, как огромная ладонь опустилась на плечо и сжала. Густой, тошнотворный запах перегара вырвался изо рта Саквобета вместе со словами:

— Вот оно как. Явился, значит.

Мальчик нырнул под руку, вывернулся, и вот они уже стоят лицом к лицу. Левмир понял, что вырос — теперь, чтобы заглянуть в лицо Саквобету, не приходилось почти поднимать голову.

— В гости зашел, проведать. — Левмир смотрел на Саквобета, а видел трясущегося баронета. Тот так же стоял напротив, а в глазах — жажда и ненависть. Но тогда Левмир сжимал в кармане нож.

— В гости? — ухмыльнулся Саквобет. — Ну здравствуй, гость дорогой. Рассказывай, чем живешь теперь?

Саквобет шагнул вперед, нога зацепилась за ногу. Злобная ругань вспорола тишину — Саквобет едва не свалился.

— Охотой, — ответил Левмир. — Как сам?

Почему-то ни капли страха в душе. Левмир смотрел на Саквобета с таким спокойствием, что тот заколебался. Глаза начали бегать, руки зашарили по карманам.

— Лучше всех, — буркнул Саквобет.

— Хорошо, коли так, — пожал плечами Левмир. — А что с Исвирью-то получилось? Тирмад чего-то темнит…

Взгляд Саквобета сделался злобным, колючим. Перестали суетиться руки.

— Тебе что? — прошипел он. — Мстить за нее пришел? А ты знаешь, что тебя Эрлот разыскивает?

Две мысли столкнулись в голове Левмира, закружились в неистовом танце и замерли. С пугающей отчетливостью осознал, что смотрит в глаза убийце. И что убийца хочет отдать его лорду Эрлоту.

Левмир шагнул назад. Сердце застучало часто, стук отдавался по вискам. «Беги! Обогни его по широкой дуге, и беги в лес!» — надрывался голос разума.

Левмир стиснул зубы. Помимо страха, его останавливала злость. Сколько можно бегать? Хоть раз взять, да и встретить судьбу лицом к лицу. Пусть проиграть, но не отступить.

— Зачем ты ее убил? — Слова просто сорвались с языка, но Левмир не жалел о них.

Саквобет содрогнулся. Налитые кровью глаза чуть не вываливались из глазниц.

— Потому что нечего с вампирами шашни разводить! — заорал он, колотя в грудь кулаком. — Я б ее, тварь этакую, еще бы десять раз поджег!

— Ты сам хуже любого вампира, — прошептал Левмир. — Они хоть знают, зачем убивают.

Саквобет с ревом бросился на Левмира. Мальчик шагнул навстречу, кулак полетел в лицо противника… Удар вышел слабым, но Саквобет хрюкнул, ноги подкосились, и бесчувственное тело рухнуло, проделав яму в сугробе. Долго удивляться не пришлось — позади поверженного убийцы оказалась И. Девочка держала в руках толстую ветку, покрытую сучками.

— Кто такая Исвирь? — мрачным голосом поинтересовалась И, не отрывая взгляда от Саквобета.

— Чего? — удивился Левмир. — Ох… Спасибо, опять ты меня спасаешь…

— Ты не увиливай! — И погрозила веткой. — Что за Исвирь? Чего ты о ней беспокоился?

Левмир нахмурился.

— Когда Санат тут жил, она… В общем, влюбилась она в него. Вроде как даже свадьбу играть собирались. А потом… Потом сама знаешь.

Выражение облегчения на лице И озадачило Левмира. Девочка бросила ветку на крышку колодца.

— Я думала, это та. Ну, с которой вы тогда на рыбалку ходили…

— Арека?

Щеки девочки покраснели. Она прятала взгляд.

— Думала, ты о ней волнуешься…

Левмир подошел к И, сжал прохладную ладошку.

— Арека умерла, — сказал он. — Все умерли, только ты осталась.

И ответила легким пожатием. Огляделась. Пусто, тихо.

— Пойдем отсюда, — шепнула И. — Пойдем домой.

Снег заскрипел под ногами. Погруженный в раздумья, Левмир не сразу заметил, как беспокоится И. Она то и дело останавливалась, смотрела в сторону Кармаигса.

— Чего ты? — Левмир коснулся плеча подруги.

— Не знаю, — шепнула И. — Что-то страшно мне. Как будто…

Девочка тряхнула головой, блестящие волосы колыхнулись, как волны реки.

— Сердце болит почему-то. Неважно. Идем скорее.

Сатвир остался позади, провожая незваных гостей пустыми окнами, закрытыми ставнями.

Глава 16

Огонь

«Я в ловушке», — отрешенно думал Эрлот, стоя в огромном каменном зале перед высоким троном. Зачем король вызвал его? Почему молча смотрит? Эрлот не решался нарушить тишину — так он проявит слабость. Но и в угрюмом молчании король мог почувствовать угрозу. Слишком поздно разыгрывать удивление. Эрлот, заложив руки за спину, сверлил взглядом короля, который отвечал таким же испытующим взглядом.

— Видимо, пора, — уронил, наконец, слово Эмарис.

Не успел Эрлот спросить, что «пора», как двери зала растворились, вошли слуги. Должно быть, все, что были, и каждый нес охапку соломы. Люди безмолвно поднимались к трону, бросали перед ним ношу и удалялись. Когда ноги короля скрылись за грудой соломы, пучки полетели на пол. Слуги приходили и уходили, а зал наполнялся сухим запахом, несущим отголоски далекого лета.

Солома лежала вровень с коленями Эрлота. Дверь за последним слугой захлопнулась, оставив за собой тишину. Двое бездыханных вампиров продолжали смотреть друг на друга, будто сражаясь.

— Ваше величество, я не понимаю, что происходит, — как можно непринужденнее сказал Эрлот. Даже развел руками и улыбнулся, но король не принял игры.

— Происходит переворот, — пояснил король, и снова в каменных стенах повисла тишина.

Где-то за стенами сотни баронетов стискивали оружие, глаза и уши ждали сигнала. Любой громкий звук мог поднять их на битву. Только вот биться не с кем. Король остался в крепости один, направив все силы на защиту Храма. Даже принцесса Ирабиль пропала, Эрлот знал наверно. Накануне он целый день потратил на поиски принцессы. Теперь, глядя в глаза королю, вспомнил: принцесса не появляется с середины осени. В последний раз Эрлот видел ее в тот день, когда… Когда она с отцом возвращалась из Храма! Эрлот непроизвольно оскалил клыки, губы разошлись в чудовищной улыбке.

— Ты слишком глуп, Эрлот, — сказал король Эмарис. — Иначе ты не стал бы улыбаться сейчас. Но все же я дам тебе последний шанс изменить судьбу. Подумай. Стоит ли погибать от руки человека?

— О чем ты говоришь? — Эрлот поморщился. — От руки человека… Что за нелепая фантазия? И зачем все это? — Он поддел ногой солому.

— Ты великий воин, Эрлот. Мы бок о бок сражались с вампирами, я знаю, о чем говорю. Но что ты сделаешь, когда против тебя выйдут те, кто не боится умереть? Те, кто с радостными воплями будут кидаться на острия копий. Такой войны у нас еще не было. Войны, победить в которой нельзя. Прошу тебя: смирись. Отрекись от своих притязаний и наслаждайся вечностью.

— Вечностью… — протянул Эрлот. — Знаешь, я сыт по горло тысячелетиями вылизывания пробирок. Ради этого я сражался? Ради этого преклонил перед тобой колени? Нет, друг. Я, наконец, прозрел. Такая вечность мне ни к чему. Алая Река стремится вперед, не встречая препятствий, а мы заковали себя в кандалы.

— У Алой Реки есть берега, — возразил король.

— Но лишь с двух сторон, — парировал Эрлот. — А моя вечность проходит в колодце. К чему этот разговор, Эмарис? Мы оба знаем, как обстоит дело. Ты разгадал мой ход и решил напугать меня. Принял на службу баронетов, отослал охрану… Тут я должен задуматься, да? Мол, так ли уж прост король Эмарис? Не припас ли он чего-нибудь страшного?

— Пока ты не сказал, ничего не случилось. Слова все еще не сорвались у тебя с языка. Задумайся, Эрлот!

— Знаешь, в чем твоя ошибка, старый друг? Ты убрал дочь. Она ведь в Храме, так? О, я вижу, как ты прячешь страх в глазах! Будь ты уверен в своих силах, она бы сейчас играла во дворе, или бегала где-нибудь здесь. Но ее нет. И ты один.

— И ты все еще не сказал тех слов. Переворот, Эрлот. Снаружи толпа баронетов, готовых свергнуть меня. Я пока не знаю, кто их надоумил. Может, это Атсама? Или Мэросил? Назови имена, и мы с тобой уничтожим их всех. Новый совет наберешь сам. Ну? Решай, кто ответит за восстание.

Эрлот сунул руки в карманы, тут же вытащил. Пальцы переплелись, расцепились. Взгляд, бегающий по полу, усеянному пучками соломы, замер. Лорд Эрлот поднял голову.

— Я. — Слово взорвалось посреди каменного зала, отразилось от стен и стихло под потолком.

Король со вздохом поднялся с трона.

— Будь по-твоему.

Эмарис вытянул руку, на ладони заплясал голубой огонь.

— Расскажешь всем, как ты сразил меня, король Эрлот, — грустно улыбнулся Эмарис. — Да вразумит тебя Алая Река.

Он перевернул руку, и огонь упал в груду соломы. Эрлот вскрикнул, отпрыгивая от стремительно распространившегося пламени. Но куда бежать? Весь зал охватило пожаром. Огонь рвался в окна, из которых слышался крик — баронеты бросились в атаку.

Эрлот ринулся к двери. Толкнул, дернул — заперто. Всех сил вампира не доставало, чтобы отворить ее.

— Нет, — прошептал Эрлот.

Бросил взгляд на трон, но Эмариса не увидел. Показалось, объятая пламенем фигура стоит, гордо глядя на него, а потом все сокрыла стена огня.

Эрлот ударил ногой в дверь. Раз, еще раз — без толку. Лязгнул засов. Сбрасывая на ходу пылающий плащ, Эрлот выскользнул из огненного кошмара. Его подхватили руки, сбили огонь с волос, ботинок.

— Все в порядке, господин? — Голос одного из баронетов, того, что раздражал Эрлота больше всех. — Эмарис…

— Он мертв, — ответил Эрлот. — Все кончено.

— Вы победили его в одиночку?

— Думал, мне нужна помощь такого отребья, как ты? — огрызнулся Эрлот. — Займитесь пожаром!

Пока баронеты суетились, сражаясь с огнем, Эрлот прошел по обеденному залу, усеянному трупами. Что за трупы? Остановился, перевернул ботинком одно тело, другое…

— Слуги, — пробормотал он. — Какого… Эй! — он схватил за плечо белобрысого, который бежал из подвала с кадкой воды. — Зачем убивали людей?

— Так они бросались! — захлопал глазами тот. — Больше никого не было, только эти. Мы не хотели их убивать, зачем бы? Они стали стеной, принялись нападать. Вели себя, как сумасшедшие.

Пальцы разжались, белобрысый убежал. «Но что ты сделаешь, когда против тебя выйдут те, кто не боится умереть? Те, кто с радостными воплями будут кидаться на острия копий», — вспомнил Эрлот.

Отворилась дверь. Окруженная мириадами танцующих снежинок, улыбаясь, вошла Атсама.

— Король Эрлот! — провозгласила она. Наступив на череп одного из слуг, раздавила его и пошла дальше, словно не заметив. — Да здравствует король Эрлот!

Баронеты разразились приветственными криками, в которых отчетливей, чем радость, звучали растерянность, сомнение. Эрлот скрипнул зубами. Ни сражения, ни победы. Власть, которую он готовился вырвать в бою, упала под ноги, будто брошенная ребенком игрушка. Эрлот поднял ее, держал в руках и не знал, что с ней делать.

***

Мягкое покачивание прекратилось, Арека открыла глаза. Сидящий рядом баронет по имени Лэквир, с длинными белыми волосами, отворил дверцу кареты, вышел. Арека увидела протянутую руку. Лэквир помог ей выбраться наружу. Сапоги девушки по щиколотку увязли в снегу, она поежилась. Отблески заката играли красным на черных каменных стенах, стремящихся в небеса. Арека открыла рот. Дом Эрлота казался огромным, но этот… Страшной силой веяло от гладкого камня башни.

— Идем, — сказал Лэквир.

Ноги плохо слушались, несколько раз она чуть не упала. Сейчас Арека мечтала об одном — лечь скорее в постель и уснуть мертвым сном. Но перед тем она рассчитывала получить подарок от господина. Губы тронула улыбка, сердце застучало быстрее.

Тяжелая дверь башни отворилась плавно. Арека увидела лестницу, ведущую на второй этаж. Справа от лестницы, в огромном зале стоял господин. Лэквир помог Ареке отряхнуть шубку от снега. Бледный палец прижался к губам — тихо! Арека наклонила голову.

По правую руку Эрлота в кресле раскинулась Атсама, чье присутствие всегда нервировало Ареку. Напротив них — толпа баронетов: молодые мужчины и женщины. Попутчик Ареки присоединился к ним.

— С сегодняшнего дня к вампирам возвращается былое величие, — говорил Эрлот, продолжая давно начатую речь. — Больше никаких пробирок, никаких «производителей». Каждый из вас найдет себе фаворитов, обязанности по их содержанию — всецело ваша забота. Но без убийств. Ясно вам?

Нестройный хор одобрительных голосов заверил Эрлота в понимании.

— Люди должны осознать, что быть фаворитом — почетно. Они должны стремиться к этому, а не к тому, чтобы стать одними из нас. Кстати, если кто-то еще не понял — никаких обращений. Тот, кто нарушит запрет, умрет — это мое слово.

Атсама хихикнула и обмахнулась веером. Арека поморщилась. Манерная вампирша постоянно смотрела на нее, как на диковинную зверушку.

— Теперь о том, что нужно сделать уже сегодня, — говорил Эрлот. — Я поручаю вам посетить каждого барона в городе и доставить мое послание. Король Эмарис мертв. Король Эрлот взошел на трон. Все должны явиться для присяги с рассветом. Тот, кто не явится, потеряет все.

Арека замерла, боясь вдохнуть. Кровь отхлынула от лица, мертвенный холод лизнул кожу. Значит, король мертв, а ее господин встал на его место? Бурная радость мешалась в душе с ледяным ужасом. Король Эрлот… Из глубин памяти рвались позабытые картины. Эрлот в деревне, его лицо с пылающими от восторга глазами освещают огни пожаров. Атсама тоже была там, ее лик выражал еще большее безумие. Секундная вспышка — и все. Большего память не спешила показывать Ареке.

— Ваше величество! — подал голос кто-то из баронетов. — Могу я обратиться с просьбой?

— Попытайся, — посмотрел на него Эрлот.

— Мы все исполним, но… Словом, можно сперва немного поразвлечься?

Говоривший нервничал, его толкали со всех сторон, что-то шепча.

— Ближе к делу, — поторопил Эрлот. — Чего вы хотите?

— Хотим разобраться с Ратканоном! — выдохнул баронет. — Не спросив вашего разрешения, туда уже отправились Рабед и Гиннох.

— Рабед? — Эрлот нахмурился. — Это тот белобрысый?

— Он самый, ваше величество.

— Ступайте, но сделайте все быстро. Передайте Рабеду, что я разозлен его самоуправством. Если он думает, что я не знаю, кто разорил королевские покои, то ошибается. Немедленно хочу его видеть здесь. Ступайте!

«Что же теперь будет?» — думала Арека, пока ее пальцы впивались в ладони, пронзая кожу до крови. Мимо ушей пролетели последние слова о каких-то Рабеде и Ратканоне. Что ей до них? Сейчас решалась ее судьба.

Арека оглянулась на дверь. Там оставался мир, из которого ее вырвали. Родная деревня, брат. Вернуться туда? Разделить его судьбу?

Но снаружи лежит снег, завывает холодный ветер. Семья разрушена, у Саквобета своя жизнь. А единственный, с кем хотела остаться Арека, пропал. Как его найти? Здесь она бессильна. Крошечная слабая девушка посреди занесенного снегом мира. Совсем одна, без денег, без друзей.

Она повернулась к Эрлоту и встретила его насмешливый взгляд, будто ее мысли звучали вслух. Король Эрлот… Он обещал ей Левмира. Теперь у него власть, сила и все, что необходимо, чтобы исполнить обещанное. Арека шагнула вперед, повинуясь безмолвному зову. Мимо шли баронеты, бросая на девушку равнодушные взгляды. Один лишь Лэквир остался, смотрел в жарко пылающий камин, заложив руки за спину. Арека не обратила на него внимания, ее взор пленился черными с красным глазами Эрлота. Склеры оставались белыми — значит, он недавно пил кровь. Должно быть, целые реки крови из королевских запасов.

— Господин, — прошептала Арека, склонив голову. Ее передернуло от тихого смеха Атсамы.

— Ну что, моя радость? — Эрлот положил руку ей на голову. — Как видишь, мы гораздо ближе к цели. Сегодня ты ляжешь в спальне принцессы. Все для тебя, малышка. Для тебя и твоего принца. Вы станете моими возлюбленными детьми. Но какой же у тебя усталый вид! Наверное, тебе лучше прямо сейчас отправиться спать. Идем, я провожу, спальня на шестом этаже.

Арека вскинула голову, дыхание сперло. Глубоко вдохнув, она шепнула:

— Я очень хочу спать, господин. Но перед тем… Можно ли… Еще один раз?

— Можно ли отказать? — Острые клыки показались из-под алых губ. — Иди ко мне.

Со стоном Арека повалилась вперед, в объятия господина, повелителя, короля. Немножко боли, а потом — сладкое падение в неизмеримые бездны.

***

Герцог Кастилос повернулся на бок и в который уже раз закрыл глаза. Лег рано, надеясь, что немедленно провалится в сон. Но спасительное забытье не спешило обволакивать его. Кастилос слушал стук сердца, считал удары, а в голове медленно вращалась мысль: «Почему я — человек?»

Бессмертным вампиром возвращался он из паломничества, таковым и надеялся остаться до тех пор, пока Алая Река не выйдет из берегов, и все сущее не исчезнет в ее водах. Задание короля заставило его вновь запустить сердце, и там, в Сатвире, Кастилос ждал возможности остановить его стремительный бег. Но в кладовых пылились сундуки с кровью, а повар уже нанял помощников, чтобы чаще радовать хозяина разносолами. Если Кастилос и останавливал сердце, то лишь по необходимости.

Сон все не шел, и Кастилос решился. Остановил сердце на пятитысячном ударе. Исчезло раздражение, пропало беспокойство, по телу разлилось приятное ощущение силы. Теперь нужно отдать себе приказ и уснуть мертвым сном.

— Кровь лучше пить с вечера, иначе утром озвереешь.

Кастилос подскочил на месте, одеяло свалилось на пол. В лунном свете виднелся силуэт сидящего в кресле человека. Ноги на столе, одна рука за головой, другая свободно свешивается вниз. Сидит и любуется звездным небом через раскрытое окно.

— Ты кто такой? — Кастилос быстро справился с испугом, теперь его наполняла злость.

— Твой новый лучший друг. — В голосе визитера слышались смеющиеся нотки, хотя сам тон полнился грустью.

Кастилос махнул рукой, с пальцев сорвались искры. Несколько свечей разом вспыхнули, озарив лицо незваного гостя.

— Аммит? — озадачился Кастилос. — Что ты… Как ты попал сюда?

— Через окно, — зевнул телохранитель принцессы.

Кастилос повернулся к застекленному окну.

— Туман, Санат. Туман, — пояснил Аммит. — Если вернемся, расскажу, как обезопасить дом от подобных вторжений. Все-таки, ты еще слишком человек.

— Откуда вернемся? — недоумевал Кастилос. — Тебя послал король?

— Можно и так сказать. Король оставил мне подробные инструкции на случай гибели. Одевайся, возьми побольше крови, и пойдем. Правда, я бы предпочел полететь, но не знаю, как у тебя обстоит с превращениями.

— Не хуже, чем у тебя, — огрызнулся Кастилос. — Погоди… Что ты там говорил про короля?

Лицо Аммита оставалось бесстрастным. А вот голос дрогнул:

— Эмариса больше нет. Сегодня на трон взошел король Эрлот, а рядом с ним восседает герцогиня Атсама. Если не хочешь поспорить с ней о титуле, собирайся. У нас много работы.

Послышался тихий стук.

— Да, входи, Чевбет, — сказал Кастилос.

Старый дворецкий, войдя в комнату, поклонился господину и вопросительно взглянул на развалившегося в кресле Аммита.

— Я слышал ваш голос, господин…

— Все в порядке. Просто у меня гость, который не умеет пользоваться дверьми, — успокоил его Кастилос. — Мне нужен дорожный костюм. Много карманов, много пробирок с кровью. Сможешь устроить?

— Все будет готово через пять минут. Вы покинете нас?

Кастилос окинул взглядом комнату. Кресло, письменный стол, канделябры… Он не изменил ничего, каждая мелочь продолжала напоминать об Освике, истинном владельце дома. Кастилос оставался здесь гостем, так же, как и в теле вампира. Несмотря на посвящение в Алой Реке, несмотря на признание Эмарисом.

— Да, Чевбет, покину, — тихо сказал Кастилос.

— И надолго, — добавил Аммит, подняв указательный палец.

— Очень жаль, — прошелестел голос дворецкого. Он уже повернулся, чтобы идти, но остановился — Кастилос отдал еще один приказ:

— Принеси бумаги, перо и чернила. Я напишу несколько распоряжений. Чевбет, ты будешь вести мои дела. Это несложно. Просто следи за сбором крови…

— Не стоит отдавать такие приказы человеку, которого надеешься еще увидеть живым, — вмешался Аммит. — Новый король, судя по всему, закроет пункты донации.

— Что? — повернулся к нему Кастилос. Одновременно воскликнул Чевбет:

— Новый король?

— Завтра ты услышишь об этом от каждого мальчишки в городе. Да, теперь у нас новый король. Эрлот. Вряд ли он будет в восторге, если человек открыто выступит против его политики.

Кастилос обдумал эту мысль, кивнул. Руки начали дрожать, не то от злости, не то от отчаяния.

— Хорошо. Тогда школа. Чевбет, ты постараешься сохранить школу?

— Я приложу все усилия, чтобы выполнить любой ваш приказ, господин.

— Я напишу все необходимые письма, и… Да хранит тебя Алая Река.

Дворецкий удалился. Кастилос подошел к столу и жестом попросил Аммита освободить кресло. Легким плавным движением тот переместился на разобранную кровать. Кастилос сел за стол.

— Что мы будем делать? — спросил он.

— Если не ошибаюсь, задача у нас одна: отыскать принцессу Ирабиль. Обеспечить ей безопасность и… надеяться, ждать. Впереди вечность, Санат.

— Прекрати меня так называть! — вспылил Кастилос.

— А ты прекрати вести себя, как человек, — отмахнулся Аммит. — Начнем в Сатвире, потом отправимся по следу. Король почему-то был уверен, что ты сможешь взять след.

Кастилос не слушал. Мысль о принцессе вернула к воспоминаниям о Левмире. Если ни он, ни девчонка до сих пор не объявились, значит, они где-то прячутся. Вместе. Какие узы успели связать их? А может, принцесса давно прикончила парнишку? Нет, об этом не хотелось и думать. Левмир жив, и долг Кастилоса — помочь ему выжить в том кошмаре, что разразится со дня на день.

Взгляд упал на сверток, лежащий на столе.

— Что это?

— Небольшой прощальный подарок Эмариса. Взгляни, тебе понравится.

Кастилос развернул ткань. Пальцы коснулись мягкой воловьей кожи. Небольшой, скромно переплетенный том. Красной краской вытеснено название. Кастилос прочел вслух, не веря глазам:

— «По ту сторону Алой Реки».

— Возьми с собой, в дороге почитаешь.

— Я думал, ее сожгли…

— Все так думали. Вампиры легко верят в огонь. Вся наша история — череда пожаров и костров.

— Можешь вести себя прилично? — Кастилос покосился на Аммита.

— Я что-то не так сказал? — изумился тот.

— Сделал. Ты сидишь в верхней одежде на моих простынях, положил на них грязные ботинки.

Аммит откинулся на спину. Поерзал, устраиваясь.

— Ну, теперь я лежу. Так лучше?

Кастилос покачал головой.

Дворецкий принес светло-коричневый костюм, в специальных кармашках которого словно влитые сидели пробирки с кровью. Написав нужные бумаги, Кастилос переоделся, отправил за пазуху сверток с книгой и замер. Не хотелось покидать обжитую комнату. Взгляд метался по углам, в поисках чего-то недоделанного, чего-то, что можно взять с собой…

— Ты вампир, дружище, — подбодрил его Аммит. — Все, что тебе нужно, это ты сам. Ну и еще немножко крови.

Кастилос промолчал. Вот позади осталась комната, проскочил коридор, мелькнули картины и свечи. Лестница, ступенька за ступенькой, осталась позади. На последней Кастилос задержался. Нерадивая горничная забыла в спешке тряпку для полировки. Кастилос взял ее и протер деревянный лакированный шар, венчающий перила. Шар засиял, будто подсвеченный изнутри. Кастилос положил тряпку в протянутую руку дворецкого.

— Кажется, все…

Несколько шагов отделяло его от двери, но Кастилос все искал знамения, толчка, чтобы оставить позади эту жизнь.

— Вы сделали все, что могли, будучи человеком, господин, — сказал Чевбет, положив руку на засов. — Теперь идите, сделайте еще больше, как вампир.

Засов отъехал в сторону, дверь распахнулась, и в гостиную рванулся ветер со снегом. Мимо хозяина дома протиснулся Аммит. Пожилой вампир бросил монетку дворецкому и обернулся на пороге.

— Не скажу, что знаю, какого рода помои плещутся в голове Эрлота, — сказал Аммит, — но уверен, что это именно помои. А ты, друг мой, изначально стоишь ему поперек глотки. Начни с малого — спаси себя.

Аммит вышел на улицу. Кастилос шагнул следом. Задержался лишь на мгновение — положил руку на плечо Чевбета, тот кивнул в ответ. Когда дверь закрылась за спиной Кастилоса, он издал вздох, в котором слышалось облегчение.

— Предлагаю начать с летучих мышей. — Аммит бросил Кастилосу пробирку. — Закуси как следует, и рванем на счет «три». Кто последний доберется до Сатвира, тому и пытать местных.

— Мы что, играем? — поморщился Кастилос.

— Ты ведь купался в водах Алой Реки! Любопытно, на что способен этакий выскочка, едва разменявший первую сотню лет.

Кастилос усмехнулся. Пожалуй, ему недоставало именно этого — общения с вампиром, равным по силе. Он поднес к губам пробирку, нажал на драконью голову и выпил всю, до капли, ароматную кровь. Нестерпимый жар на миг объял тело, но быстро превратился в приятную теплоту.

— Один вопрос. — Кастилос бросил пустую пробирку в снег. — Откуда ты знаешь, что след ведет в Сатвир?

Аммит сделал обиженное лицо.

— Я все же телохранитель принцессы. Было бы нелепо не знать, где и с кем она проводит время.

— Ты следил за ней в ту ночь?

— Я за ней не следил. Милашка И засекала меня за версту, как минимум, устраивала страшные скандалы. Все, что нужно знать, она сказала сама. А все, что нужно делать, сообщил Эмарис, да упокоится дух его по Ту Сторону. Ну так что, ты взялся мне зубы заговаривать?

Вместо ответа Кастилос прыгнул и тут же исчез. Спустя мгновение исчез Аммит. Две летучие мыши, одна черная, другая — серая, будто седая, купаясь в воздушных потоках, понеслись в сторону Сатвира.

***

— Расскажи об Алой Реке.

И, расстилавшая новую солому вместо слежавшейся, замерла. Быстрый взгляд метнулся к Левмиру.

— Что рассказать?

— Правда, что если испить ее воды, станешь вампиром?

— Да, — сказала И. — Нет, — добавила, подумав.

Левмир смотрел непонимающим взглядом, И поспешила объяснить:

— Человек не дойдет до Алой Реки. Даже вампирам непросто. Санат пять лет ходил, про него уж и думать забыли. Говорил, что увидел Реку, когда силы совсем закончились.

Ратканон хмыкнул. Он грелся возле печки — ни дать ни взять, обычный старичок, только очень уж высокий и широкоплечий.

Левмир склонился над листом бумаги. Извилистая река, струящаяся меж черных берегов. Жаль, нет красок — река оставалась белой.

— Говорят, — задумчиво сказал он, — что воды Реки — это кровь…

— Так и есть, — с серьезным видом кивнула И. — Кровь драконов.

— Сказки, — буркнул Ратканон.

— Вовсе и не сказки! — возмутилась девочка. — Давным-давно, когда ни людей, ни вампиров еще не было, жили два дракона — черный и белый. Они постоянно сражались, и то один побеждал, то другой. Но как-то раз сцепились не на шутку, и белый разорвал черного пополам. Упали половинки, а между ними потекла драконья кровь. Но белый понял, что и сам смертельно ранен. Тогда он вырвал свое сердце, бросил его в начало потока. Сердце стало гнать кровь, будто по-прежнему билось в груди дракона. Тело черного дракона стало берегами Алой Реки, а белый дракон превратился в нашу землю, на которой все мы живем. Так все и было, папа рассказывал!

Левмир и Ратканон выслушали рассказ. У мальчика заблестели глаза, но великан усмехнулся в усы:

— Кто ж там был, да все видел?

— Никто! — И посмотрела на него с удивлением. — Но ведь вампиры вышли из крови. Они сразу знали о драконах.

— А люди, можно подумать, не оттуда вышли?

— Ну, люди… Люди жили, умирали, и память исчезала постепенно. А вампиры продолжают помнить. Особенно первые, которые из Реки вышли.

Несколькими штрихами Левмир изобразил сердце дракона. Большое, похожее на коровье.

— Я нарисую эту историю, — улыбнулся он.

— Здорово! — воскликнула И. — Так люблю, когда ты рисуешь!

Левмир покраснел и отвернулся. Напевая песню-молитву, И набросала еще соломы на пол. Сверху легла медвежья шкура.

— Ну, сейчас мусор вынесу и можно ложиться, — сказала девочка.

Сгребла старую солому, шагнула к двери. Пальцы уже легли на задвижку, но замерли. Снаружи отчетливо послышался смех. Захлебывающийся, дикий, будто у смеющегося началась истерика. Ратканон поднял голову — ладонь уже держала топор. Левмир уронил рисунок, вскочив на ноги.

— Самострел! — прошипел Ратканон.

Мальчик бросился в угол землянки, руки стремительно подготовили оружие к бою. Загудела натянутая тетива. Левмир успел обернуться, раскрыл рот, чтобы велеть И отойти, но сказать ничего не успел. С грохотом дверь вылетела из проема. Пламя в печи метнулось от ворвавшегося ветра. Тонко вскрикнув, упала на спину И. Солома разлетелась по полу.

— Тук-тук, старый пень! — заорал высокий противный голос снаружи. — Настало время отмщения!

«Хорошо бы остановить сердце, — подумал Левмир. — Перестанут дрожать руки…» Руки перестали дрожать, когда наконечник стрелы уставился на дверной проем. Минуя ступеньки, в землянку прыгнул вампир, одетый во все черное. Светлыми были только волосы, да туфли. Скалясь в довольной улыбке, он окинул взглядом комнатку.

— Да у тебя гости, Ратканон! Что, детишек завел? Уютно у тебя здесь, ничего не скажешь. Позволь внести лепту — хочу покрасить тебе пол красным…

Вампир осекся. Лихорадочно блуждающий взгляд, остановился на И, которая как раз поднималась на ноги. Девочка тоже замерла, в нелепой позе, полусидя-полустоя. Если вампир не отрывал глаз от ее волос, то И смотрела на его туфли.

— Принцесса… — В голосе вампира звучала растерянность. Он перевел взгляд на Левмира, словно в поисках совета. Левмир нажал спусковой рычаг. Как всегда точно стрела вонзилась в левую сторону груди. Вампир охнул, схватившись за сердце. Ратканон, широко размахнувшись, опустил топор на голову врага. Левмир отвел взгляд. Пол и вправду окрашивался красным. Левмир смотрел на И, пытаясь отгородиться мысленно от кровавого месива, над которым в задумчивости застыл Ратканон. Девочка не ответила на его взгляд.

— Что с тобой? — ужаснулся Левмир, увидев, как побледнело лицо И.

— Папа, — шепнула она. Опустившись на четвереньки, подползла к трупу. Ноги еще слегка подергивались в последних конвульсиях.

«Папа?» — подумал Левмир. Теперь руки не просто задрожали — затряслись. Неужели они сейчас убили отца И? Прямо у нее на глазах? Левмир едва сдержал стон отчаяния. Судя по выражению лица, Ратканон испытывал схожие чувства.

Девочка коснулась туфель на ногах вампира, сняла одну, вторую. Левмир ничего не понимал. Вздрагивая от рыданий, девочка сидела на коленках, баюкая пару туфель.

— Рабед, чего там у тебя? — донесся снаружи раздраженный голос. — Тащи сюда, мне тоже хочется развлечься.

Левмир наложил на тетиву новую стрелу. Колчан на кожаном ремне повис на привычном месте между лопатками. Встретив взгляд великана, Левмир кивнул.

— Иди сюда! — не своим голосом заорала И.

Второй вампир, одетый так же, как первый, спрыгнул на пол и огляделся. Левмир выпустил стрелу, Ратканон взмахнул топором, и одновременно раздался крик И:

— Где мой отец?

Вампир взмахнул рукой. Одним движением он поймал стрелу и отбросил в сторону великана. Тот рухнул возле печки, едва не угодив в огонь. Левмир вздрогнул. Сердце припустило во весь опор, но руки делали свое дело. Миг — и на тетиве новая стрела.

— Не трудись, малыш, — посоветовал вампир. — Выстрелишь — брошу стрелу обратно и не промахнусь.

Левмир замер. Ратканон, кряхтя, поднимался, рука все еще сжимала топор. Вперед выступила И. Она будто не замечала происходящего. Прижимая туфли к груди, бросила в лицо вампиру слова:

— Что вы сделали с моим отцом, твари?

Вампир смерил ее равнодушным взглядом.

— Вашего отца больше нет, принцесса. Мой долг, раз уж мы так удачно встретились, препроводить вас в зимнюю крепость, где вы обсудите с королем Эрлотом ваш новый статус и дальнейшие перспективы. Но сперва я должен позаботиться о соблюдении буквы закона. Что вы тут натворили? Нападение на вампира, похищение особы королевской крови, уклонение от донаций. Пожалуй, возьму на себя право судить. Мой вердикт — смерть. Хотя…

Он задумчиво посмотрел на Левмира.

— Надо же, какое удивительное совпадение. Нет, малыш, тебе повезло. Ты тоже отправишься со мной, Эрлот давно тебя ищет. С таким уловом я смогу претендовать на графство!

Низкий, раскатистый смех Ратканона заставил вампира повернуться. Великан поднял топор, размахнулся, и звонко ударил обухом по одному из кирпичиков печки. Кирпичик подался внутрь. Страшный гул потряс землянку. Из печи рванулась струя огня, ударив вампира в грудь. Огонь быстро разлетелся по стенам, по полу, объял лежащее без движения тело. Вампир с визгом метнулся в сторону, и Левмир выстрелил. Стрела пробила голову вампира. Он упал на колени. Руки вцепились в древко, вытягивая стрелу. От крика дрожали стены. Пламя металось, вздымаясь до потолка.

— Бегите! — взревел Ратканон.

Великан бросил топор в объятого огнем вампира — лезвие глубоко ушло в спину. Левмир прыгнул через языки пламени, схватил за руку И. Перед выходом их встретила стена огня, но мальчик бросился вперед. Повалившись в спасительную прохладу сугроба, ощутил, как нестерпимо болят обожженные руки, лицо. От ресниц не осталось и следа, но он жив. А что еще важнее — жива И.

Ратканон выскочил следом, бухнулся в снег, сбивая пламя с одежды. Левмир тем временем помогал И выбраться из сугроба. Девочка, казалось, не понимала, где находится. Отсутствующий взгляд бродил по заснеженной поляне, даже не останавливаясь на рвущихся из-под земли языках огня.

— Летят, — проскрипел Ратканон, глядя в небо. На фоне бледного лунного диска показалась стая. Никакие птицы не летают среди ночи — Левмир понял, что их ждет.

— Прочь отсюда, — распорядился великан.

— А ты?

— Я в другую сторону. Бегите и не останавливайтесь.

— Но…

— Левмир! — Ратканон заглянул ему в глаза. — Все закончилось. За мной они пришли, о вас никто не знает. Спасай принцессу.

Мальчик вздрогнул, когда огромная ладонь великана хлопнула его по плечу. В следующий миг Ратканон скрылся в лесу. Бегал он быстро, несмотря на размеры.

Левмир посмотрел на И. Красные глаза на черном фоне пылают яростью. Губы шевельнулись, нехотя произнося слова:

— Обними меня сзади. Крепко. Не отпускай, что бы ни случилось.

Руки Левмира сомкнулись на ее груди. Впервые он заметил, как повзрослела за эти месяцы девочка. Лицо, и без того обожженное, вспыхнуло от притока крови. Попытался убрать руки, но И прикрикнула:

— Крепче!

Левмир стиснул ее, как мог. Головокружение, ощущение падения, и вдруг со всех сторон замелькали стволы деревьев. Не веря глазам, Левмир посмотрел вниз. Серебристая шерсть, ритмичное движение лопаток… Он лежал на спине волка! Слева и справа раздался вой. Левмир заметил еще не меньше десятка таких же волков, разбегающихся в разные стороны: И заметала следы.

На глаза Левмира навернулись слезы. Как же ему хотелось вернуться и вступить в битву с этими тварями, что разрушили уже второй его дом! Но что он мог? Трясущийся от холода мальчишка с самострелом против толпы вампиров, против целого мира. Он мог держаться как можно крепче и, скрипя зубами от злости и досады, делал свое дело.

Должно быть, несколько раз он терял сознание, потому что видел луну то с одной стороны, то с другой, тогда как ощущение времени пропало. Руки онемели, уши и лицо покрывались изморозью, а волк все бежал и бежал, не ведая усталости. Когда же он остановился, Левмир увидел широкую дорогу, освещенную занимающимся рассветом.

Левмир скатился с волчьей спины. Занемевшие ноги отказывались подчиняться, но он все же поднялся, всхлипывая и скуля сквозь плотно сжатые зубы. Волк завыл, подняв голову, а из леса послышался ответный вой. Левмир отступил. Один за другим волки выбегали на дорогу, собирались в кучу. Пятнадцать насчитал Левмир, прежде чем они исчезли. Вместо них осталась И, склонившая голову. Дрожащие руки прижимают к груди пару туфель. Девочка плакала, и ее слезы наполнили сердце Левмира яростью.

Опять. Опять он бежит с ее помощью. Опять эти твари сожгли все, что было дорого.

— Это последний раз, — сказал Левмир, но голос его подвел. Сел на середине фразы, превратив окончание в жалкий писк придавленного камнем утенка. Как будто кто-то внутри него упрямо шипел: «Ты ребенок, ты всегда будешь только бегать. Послушай свой ничтожный голос — даже с ним не можешь управиться!»

Левмир вдохнул полной грудью, поднял голову и заорал. Так громко, как никогда в жизни. Крик, живой, настоящий, исполненный ярости и боли, рвался наружу, бросая вызов небу и земле, вампирам и людям, даже самим древним Драконам.

И смотрела на Левмира широко открытыми глазами. Губы приоткрылись, но слова так и застыли на них. Снова и снова, истощив запасы воздуха, Левмир вдыхал и кричал, громче и громче, страшнее и страшнее, пока не свалился на колени, держась за горло руками. И подскочила к нему, заглянула в глаза, но тут же отвернулась, пряча черно-красные голодные глаза. Даже видя себя такой в зеркале, она пугалась.

Левмир протянул ей руку.

— Пей, — произнес он хриплым, низким, чужим голосом. И вздрогнула.

— Пей и пошли, — повторил Левмир, и девочка подчинилась. Два больших глотка сделала она из вен Левмира. На этот раз отстранилась без усилий.

Левмир помог ей подняться.

— В последний раз я от них бежал, — прохрипел он. — Идем.

— Куда? — спросила И.

— На север. К Алой Реке.

— Чего? — воскликнула И. — Какая еще Алая Река? Ты с ума сошел?

— Если у меня нет силы, чтобы отомстить им, я пойду за этой силой.

И преградила ему путь.

— Хочешь стать вампиром? — воскликнула она. — Незачем идти! Я могу сделать это для тебя. Хочешь? Я сильная! Мой отец вышел из Алой Реки, как и мать.

— Ты этого хочешь?

— Если так надо, — прошептала И. — Чтобы ты жил… Просто… Ты не дойдешь до Реки, Левмир! Человек не сможет…

— Многие пробовали?

На этот вопрос у девочки ответа не нашлось.

— Я пойду туда и не остановлюсь. А ты? Ты со мной, принцесса?

Кивнула. Взяла за руку. Снег заскрипел под ногами. Солнце всходило справа, над лесом.

Часть 3

Новый мир

Вот мы и подошли к основному отличию человека от вампира. Вампиры — одиночки, объединяющиеся лишь внешне. На деле каждый преследует свои цели, каждый по-своему заполняет вечность. Люди же — будто единый организм, вечно обновляющийся. Даже без письменности они умудряются передавать потомкам огромные пласты знаний. Что же станет, дозволь мы им фиксировать знания на бумаге?

Да, у человека нет в запасе вечности, но у людей она есть. Люди сильнее вампира, ибо вампир один, а людей множество. Не будучи частью человеческого общества, вампир обречен познавать мир, опираясь лишь на себя. За каждым из людей — миллионы живых и миллиарды отживших. У вампира есть предел, как и у человека, но у человечества предела нет. В тот день и час, когда люди осознают свое могущество, они найдут способ усадить вампиров в клетки.

Герцог Освик Вэссэлот «По ту сторону Алой Реки»

Глава 17

Следы

— Опять вонь на всю избу развел, — ворчала с печи старуха. — Шел бы на улицу со своей пакостью, пока пожара не случилось.

Староста Тирмад не слушал. Сидя за столом, потягивал крепкую самокрутку. Взгляд прикован к окну. Пусто на улице, солнце еще только-только поднимается. Пустота таилась и в сердце старика. С каждым днем он все грустнел и мрачнел, чувствовались годы.

— Не мое это, — вздохнул Тирмад. — Зря взялся.

Старуха что-то пробурчала, Тирмад поморщился. Давно перестал воспринимать ее, как человека. Так, мебель говорящая, навроде скрипучего стула. Выбросил бы, да привык.

Тирмад вспоминал Лакила, прежнего старосту. При нем деревня жила, к нему ходили за советом, его уважали и боялись. А Тирмад? Старик затянулся в последний раз, пальцы смяли окурок и отщелкнули в сторону. Никто не приходил к нему. И ничего-то Тирмад не делал. Сначала обрадовался власти, ходил по деревне, расправив плечи, покрикивал. А потом вышел случай с Исвирью, и все закончилось. Как бы повел себя Лакил? Да при нем такого и быть-то не могло!

Вытряс кисет на бумажку. Мало табака осталось, всего на раз. «Вот и меня тоже ненадолго хватит», — подумал Тирмад, сворачивая папироску.

В дверь постучали. Тирмад вздрогнул, бумажка полетела на пол, рассыпался табак.

— Вот гадство! — воскликнул староста. — Кого там несет в такую рань?

— Небось, беда какая приключилась, — проскрипела старуха.

Тирмад распахнул дверь. Угрюмая гримаса превратилась в радостную улыбку, которая в свою очередь сменилась широко раскрытыми глазами и ртом. Тирмад схватился за сердце. Руки дернулись закрыть дверь, но гость уже вошел внутрь.

— Санат, — захрипел Тирмад. — Как же… Вы… Ваше величество, я…

— Здравствуй, Тирмад, — наклонил голову Кастилос. — Здравствуйте, Овака, — обратился он к старухе.

— Пошел ты отсюда прочь, кровосос окаянный! — каркнула та. — Мало поглумился над людьми?

— Ты что? Ты что? — с кулаками бросился на нее Тирмад. — А ну захлопни пасть свою вонючую! Да я тебя своими руками в колодце утоплю!

Сказав про колодец, староста спохватился. Лицо перекосилось, ноги задрожали.

— Прости, кормилец наш! — шлепнувшись на колени, завопил Тирмад. — Не ведаем, что говорим, глупые мы, темные! Прости!

В дверь просунулся Аммит. Посмотрев на Тирмада, усмехнулся:

— А тебя здесь уважают!

— Не лезь, пожалуйста, — попросил Кастилос.

— Как скажешь. А все ж-таки спор ты проиграл, так что давай, не затягивай.

Кастилос подошел к Тирмаду, коснулся его плеча.

— Хватит тебе, старик. Пошли, сядем.

Во главе стола развалился Аммит. Закинув руки за голову, он принялся раскачиваться, с удовольствием внимая скрипу стула. Тирмад сел спиной к окну, а Кастилос — напротив.

— Меня интересует Левмир, — перешел к делу Кастилос. — Что тебе известно о его местоположении?

— Местопо… чего? — захлопал глазами Тирмад.

— Мой друг хотел спросить, где пацан, — перевел Аммит. Кастилос покосился, но смолчал.

— А! Так это… Не знаю я. Тут его нету.

— Это понятно, — поморщился Кастилос. — Расскажи лучше, где он, по-твоему, есть. Не может быть, что паренек ни разу не пришел проведать деревню.

Тирмад с оживлением закивал.

— Было, было! Заходил буквально вот вчера! А я ж, старый пень, не знал, вот и не спросил, чего он, да как…

— Вчера? — Кастилос наклонился вперед. — А потом куда делся?

— В лес! В лес он ушел, и девчонка с ним какая-то! — Тирмад несколько раз ударил кулаком по столу, заверяя в честности.

— Как выглядела девочка? — насторожился Аммит.

Кастилос фыркнул.

— Думаешь, у него их выводок?

— Подростки есть подростки, — развел руками Аммит. — Ну, давай, стукни еще разок по столу и расскажи о девчонке, — поторопил он старика.

— Как она выглядела? — забормотал Тирмад. — Не знаю… Издалека ведь смотрел. Невысокая такая, чуть выше плеча ему. Волосы длинные, без шапки была даже, хотя мороз немалый.

— Цвет волос? — наседал Аммит.

— А пес его знает… Непонятно как-то. Блестели, будто золотые, а…

— Хватит, ясно. — Аммит рубанул рукой воздух. В глазах читалось удовлетворение. Жестом предложил Кастилосу продолжать.

— Куда они потом ушли? — спросил тот.

— В лес пошли, вон туда.

— Сказали, где живут?

— Да нет… Я ведь и не говорил почти. Там они с Саквобетом чего-то сцепились, он, может, знает.

— Саквобет? — Кастилос нахмурился. — Ладно, допустим.

Аммит поднялся из-за стола, но Кастилос уходить не торопился.

— Расскажи, как Исвирь, — попросил он.

Тирмад затрясся. Взгляд начал бегать, перепрыгивая с места на место, избегая лишь Кастилоса.

— Исвирь, — пробормотал Тирмад. — Нету ее больше.

— Чего? — Кастилос вскочил, отбросив табурет в сторону. — Что значит «нету»?

Тирмад еще больше стушевался, едва под стол не залез.

— Померла, стал быть, коли нету, — прошептал он.

— Что, мать твою, состарилась, что ли? — рявкнул Кастилос. — Говори, когда спрашивают!

— Пожар ведь был…

— Да брешет он тебе все! — закаркала Овака, так и лежавшая на печи. — Пожар, как же!

Тирмад завизжал, как ребенок:

— Молчи! Молчи, старая! Убью!

— Убивец нашелся! — Старуха зашлась хриплым смехом. — Ты иди вон Саквобета убивай, коли смелый такой.

Кастилос отвернулся от Тирмада и подошел к печи. Злобные желтые глазенки старой женщины вперились в него без всякого страха.

— Ее убили?

— А сам как думаешь? — Овака сплюнула. — Саквобет и порешил бедную. Из-за тебя ведь, кровосос! Спутал девку, да сбежал к своим бездельникам, бросил ее.

— Убью-у-у-у! — простонал Тирмад.

— Ишь, завыл! — ощерилась Овака. — Только выть и может. Староста еще!

— Ты это точно знаешь? — не отставал Кастилос. — Саквобет убил?

— А то кто же? Вся деревня знает! Он, скотина такая! Нажрался, как кувшин, да и сжег девку в сарае.

Кастилос прислонился к теплому боку печи, глаза закрылись. Даже острая на язык Овака промолчала, увидев, как побелело его лицо. Аммит положил руку на плечо спутника.

— Убери, — процедил сквозь зубы Кастилос. Рука исчезла.

— Тирмад, — проговорил Кастилос, не меняя позы. — Я освобождаю тебя от должности. Пусть люди сами выбирают нового старосту. Если в этом есть еще какой-то смысл.

— Думаю, никакого, — вставил Аммит. — Лучше уж выкатить все запасы выпивки, да погулять напоследок.

Кастилос развернулся, сильные пальцы вцепились в ворот плаща Аммита.

— Я молчу, — улыбнулся тот. — Ни слова больше, клянусь Алой Рекой.

Оттолкнув его, Кастилос повернулся к Тирмаду.

— Найди мне хорошую веревку.

***

Саквобет проснулся от грохота. Оторвав голову от липкой, вонючей подушки, уставился красными слезящимися глазами на прямоугольник дверного проема. Дверь, вынесенная ударом, лежала на полу, а на ней стоял…

— Ты, сука, — просипел Саквобет, нашаривая штаны.

Штаны оказались в противоположном углу. Кастилос, проследив за взглядом Саквобета, подобрал их двумя пальцами и бросил хозяину. Руки тряслись, завязывая пояс, во рту горело.

— Дай-ка воды, — махнул рукой Саквобет.

В следующий миг на голову выплеснулась целая кадка ледяной воды. Из груди Саквобета вырвался дикий вопль, он подскочил, готовый разорвать Саната, но вместо него увидел улыбающегося старика.

— Аммит, — представился тот, отбросив кадку к двери. — Просто Аммит, без титулов. Но ты можешь называть меня: господин Аммит.

Саквобет перевел взгляд на Кастилоса. Тот стоял угрюмый, будто размышлял о чем-то. В руках появилась толстая веревка. Такими привязывали лошадей, чтобы не срывались.

Аммит повернулся к спутнику.

— Ничего, если я начну? — Указал на Саквобета.

Молчание и неподвижность. Аммит кивнул.

— К делу, — сухо сказал он, толкнув Саквобета на лавку. — Посиди, сосредоточься. Отвечай коротко и по делу. Где Левмир?

На красном, распухшем лице парня появилась надменная улыбка.

— А, тоже денег захотелось?

— Пожалуй, я отступлю немного от первоначального плана и полюбопытствую: это ты о чем? — Аммит оставался невозмутимым.

— «О чем!» — передразнил Саквобет. — О мешке монет, который Эрлот обещает за Левмира, о чем еще!

Аммит не скрыл удивления. Повернулся к двери.

— Думаешь, он…

— Нет, — мотнул головой Кастилос. — О принцессе он не знает.

— Но тогда почему…

— Об этом мы поговорим, когда закончим тут.

Аммит весело прищурился.

— О, да ты знаешь что-то такое, чего не знаю я? А мне все больше нравится наше приключение! Но вернемся к пыткам.

Саквобет, вновь ощутив к себе внимание, буркнул:

— Хоть дверь прикрой, ты! Мороз же, снег несет. Это вам, упырям, все равно, а мне холодно.

— Я и смотрю, даже руки трясутся, — посочувствовал Аммит. — Ничего, холод бодрит тело и дух, а с похмелья так и вовсе лечит лучше любого рассола. Поверь, я тоже за свои годы успел многое попробовать. К тому же ты скоро согреешься, обещаю.

Аммит подмигнул, и Саквобет непроизвольно улыбнулся в ответ. «Нальет!» — мелькнуло в голове. Запасы бормотухи истощились минувшей ночью, как и деньги, а до донации еще две недели.

— Где Левмир? — повторил вопрос Аммит.

— А черт его знает, — сказал Саквобет. — Вчера приходил. Я его поймать хотел, но меня сзади чем-то огрели. Отрубился, в общем…

Аммит улыбнулся.

— Моя милая И! — воскликнул он. — Я знал, что смогу тобой гордиться! Так бы и расцеловал эту мелкую шкодину.

— Поторопись, — сказал Кастилос.

Саквобет поднял на него мутный взгляд.

— А ты-то чего со мной не разговариваешь? Стыдно, что ли?

Аммит поднял руку одновременно с движением Кастилоса.

— Стоп! Дай мне закончить. Если тяжело — подожди снаружи.

Кастилос отвернулся к стене, скрипя зубами.

— В общем-то, ты прав, — снова обратился к Саквобету Аммит. — Мы с ним поспорили, он проиграл, и сейчас говорить с тобой должен он. Но, видишь ли, какая незадача… Господин Кастилос молод, горяч, и порой чувства затмевают его разум. С этим легко справляться, когда сердце не бьется, но ему, видимо, кажется, что это будет нечестно по отношению к человеческой части его натуры. Короче говоря, если я уступлю ему место, ты умрешь раньше, чем скажешь то, что нам нужно услышать.

Саквобет икнул, грязная голова мотнулась из стороны в сторону. Очевидно, не многое из речи Аммита до него дошло.

— Чего вам еще надо? — зевнул.

— Что говорил мальчишка? Может быть, намекнул, где он живет? Чем занимается?

Аммиту наскучила мотающаяся перед глазами вонючая голова. Он вытянул руку и влепил Саквобету затрещину.

— А! — завопил тот. — Голова и так раскалывается!

— Скоро пройдет, — заверил его Аммит. — Ты давай про Левмира.

— Да не помню я ничего! — взвыл Саквобет, которому теперь захотелось еще и в туалет. — Не знаю! Ну, сказал, вроде, что охотой живет…

— Охотой? — Кастилос и Аммит переспросили хором.

— Ратканон! — воскликнул Кастилос. Аммит кивнул и, подмигнув на прощание Саквобету, вышел на улицу.

Саквобет перевел взгляд на Кастилоса, который, опустившись на корточки, раздувал угли в печи.

— Ну так чего, нальешь, что ли? — буркнул парень.

Кастилос посмотрел на него с изумлением, даже злость куда-то пропала.

— Чего?

— Да чего угодно! Башка трещит — спасу нет. Выпьем, да, так уж и быть, забудем.

Из печки вырвались языки огня, чуть не опалив волосы Кастилоса. Он даже не заметил этого, во все глаза глядя на Саквобета.

— Что забудем?

— Да все, — махнул рукой Саквобет. — Ну их в Реку, всех этих баб. Мы ж с тобой друзьями были, да какими! Ну и что, что вампир? Говорю ж — выпьем, да забудем. Так-то ты мужик нормальный был всегда.

Кастилос подошел к Саквобету, навис над ним. Подняв голову, человек задрожал. Будто ярко-красные уголья пылали в пустых глазницах стоявшего перед ним существа.

— Даже сейчас я не могу сдержать злость! — Изо рта Кастилоса вырывался не голос — утробный рык, где странным образом различались слова. — Одно хорошо — боли нет, когда сердце не бьется.

Саквобет вжимался в стену, губы беззвучно шевелились, из носа потекла красная капля.

— Глядя на тебя, я ненавижу себя за то, что был человеком. — Голос Кастилоса грохотал все громче. — Бесполезные твари, годные только на то, чтобы ковыряться в грязи. Ты прощаешь меня за то, что я — вампир? Я никогда не прощу тебе, что ты — человек!

Поднял веревку, но, скользнув взглядом по трясущемуся Саквобету, отбросил в сторону. Саквобет завизжал, когда холодные руки вцепились ему в лодыжку. Хрустнула кость, и визг превратился в вой. Кастилос со спокойной уверенностью сломал Саквобету обе ноги, потом пришла очередь рук.

— Вспоминай Исвирь, — сказал Кастилос, стоя на пороге. — До последнего мгновения вспоминай, мразь.

Огонь вспыхнул на ладони. Шевельнув пальцами, Кастилос направил его в печь. Пламя взметнулось, загремело. Ненасытные языки разбежались по полу, перекинулись на стены — слишком быстро для обычного огня.

— Не надо, перестань! — кричал Саквобет, пытаясь отползти от огня. — Я пьяный был, не помню даже. Да может, это и не я был-то, мало ли что в деревне болтают? Потуши!

Кастилос вернулся, но лишь за тем, чтобы взять стул.

— Спаси меня! — заорал Саквобет. Одежда начала гореть.

Кастилос вышел из дома, не оглядываясь. В десяти шагах от дома стоял с задумчивым видом Аммит. В снег рядом с ним воткнулись ножки стула. Усевшись, Кастилос пожирал глазами пылающий дом. Огонь уже прорывался сквозь крышу. Вопли Саквобета становились все страшнее.

— А ведь я мог позавтракать, — вздохнул Аммит.

— Замолчи.

— Сказал бы, что такое устроишь… Все равно ведь добро пропадает.

— У него в венах не кровь, а грязь, — нехотя сказал Кастилос.

— Это надо понимать так, что ты заботишься о моем здоровье?

Кастилос покачал головой. Нашел в кармане пробирку, выпил. Глаза посветлели, и Кастилос перестал походить на чудовище. Но запускать ли сердце сейчас? Пока он остерегся.

На пожар сбегались люди. Некоторые несли ведра, но, увидев Кастилоса, сидящего напротив охваченного пламенем дома, замирали. Вскоре вся деревня собралась у гигантского костра. Плакали дети, шептались взрослые. Саквобет уже замолчал, и Кастилос досадливо поморщился — слишком мало мучений вынес подонок.

С треском провалилась крыша. Аммит похлопал Кастилоса по плечу.

— Ты сделал все, что мог, не кори себя. По крайней мере, мы спасли стул, а это главное.

Кастилос вскочил и швырнул стулом в огонь. Представил вместо стула Аммита и даже улыбнулся. Сердце все еще стояло, Кастилос порадовался, что не испытывает человеческих чувств, когда от толпы отделились два человека.

В подошедшей паре он с трудом узнал родителей Исвири. Как же быстро они постарели. Кастилос шагнул навстречу, его глаза перебегали с ожесточенного лица женщины на потерянное лицо мужчины.

— Мне жаль, — заставил он себя произнести.

Женщина плюнула. Кастилос непроизвольно отшатнулся, и слюна угодила на куртку стоящего сзади Аммита. Тот с недоумением посмотрел на плевок. Рот телохранителя приоткрылся, готовый изречь очередную горькую шуточку, но, поймав твердый взгляд Кастилоса, Аммит смолчал. Ворча под нос, опустился на колено, принялся оттирать плевок снегом.

Сгрудившиеся неподалеку жители зароптали. Кастилос разобрал их шепотки: «Убьет! Ой, мамочка, убьет ведь ее!» Женщина вырвала руку из ладони мужчины. Кастилос проводил ее взглядом. Судя по гордо вскинутой голове, женщина приготовилась к смерти, но ни один вампир не пошевелился.

Отец Исвири смотрел на Кастилоса, по щекам стекали слезы. Хотел бы дать выход боли, разозлившись, но не мог. В глазах Кастилоса он видел ту же боль, что рвала ему сердце. Мужчина протянул руку.

— Спасибо, — пробормотал он.

Кастилос уставился на трясущуюся ладонь. Грубая, мозолистая, она не собиралась опускаться. Кастилос шагнул навстречу. Отец Исвири содрогнулся, ощутив холодное сильное пожатие.

— Никто не виновен, — прошептал он. — Виновного забрал огонь.

«О ком из них ты говоришь?» — спрашивал взгляд Кастилоса. Глаза мужчины не дали ответа.

— Примешь деревню? — спросил Кастилос, сильнее сжав пальцы.

Мужчина тряхнул головой, приходя в себя.

— Как? — чуть слышно переспросил.

— Тирмад никуда не годится. А ты что-то понимаешь. Бери.

Мужчина принялся отнекиваться, но Кастилос его оборвал:

— Что тебе теперь делать? Нет молодости, чтобы тешить себя надеждами. Пить станешь? Или сидеть, в стену таращиться? Бери деревню. К тебе все с почтением относятся.

Заслышав одобрительный гул толпы, мужчина кивнул. Холодная рука ослабила хватку.

— В городе произошли перемены, — заговорил Кастилос, обращаясь ко всем. — На троне теперь король Эрлот. Что будет дальше — об этом я знаю столько же, сколько и вы. Слушайтесь нового старосту, не делайте глупостей и, если будет на то воля Алой Реки, солнце еще взойдет над Сатвиром. Прощайте.

Затаив дыхание, селяне смотрели вслед двум вампирам, идущим в сторону леса. Такими чужими, ненастоящими казались они — в легких куртках и плащах, без шапок, будто мороз не имел над ними власти. Разжалованный Тирмад вспомнил, что Левмир тоже приходил без шапки, в каком-то тряпье. Да и та девчонка, что выскочила позднее, напоминала Эмкири-охотницу в летнем лесу. Может, Левмир стал вампиром? Нет, оборвал себя старик. Уши-то у него красные были! Успокоив себя этой мыслью, старик засвистел веселую мелодию. «Хорошо-то как закончилось! — подумал Тирмад. — Собственно, мне этот пост только поперек горла стоял. Нехай теперь другие отдуваются!»

Бодрой молодецкой походкой Тирмад направился к дому.

***

Кастилос опустился на колено перед дырой в земле. Из квадратного отверстия поднимался дымок, отвратительный запах гари стоял в воздухе.

— Неожиданно, — пробормотал он.

— Разве? — с горечью отозвался Аммит. — Надо было предположить, что Эрлот немедленно станет наводить порядки.

Он стоял за спиной Кастилоса, стараясь не приближаться к дыре, из которой так и несло смертью. Покрутив головой, Аммит досадливо сплюнул:

— Тут весь снег истоптан. Пришли целым стадом, трусливые ублюдки.

Кастилос прыгнул вниз. Аммит подошел ближе, щурясь от солнца, бьющего по глазам.

— Я не боюсь, пойми меня правильно, — крикнул в землянку. — Просто не могу видеть… То, что ты видишь сейчас.

— Все не так плохо, — послышался приглушенный голос Кастилоса. — Два обгоревших скелета, у одного череп пробит, у второго разрублен.

Прикрыв глаза, Аммит прошептал слова проклятия.

— И кто из них кто?

— Какая разница? — В голосе Кастилоса звучало равнодушие.

— Огромная. Я должен знать, пробить Эрлоту череп перед смертью, или разрубить.

Кастилос выбрался на поверхность, отряхивая черную пыль с рукавов.

— Скелеты великоваты для детей, — пояснил он. — Подростки, конечно, быстро растут, но не до такой степени.

Аммит перестал жмуриться. В глазах сверкнула надежда:

— Ратканон и…

— Не думаю, — мотнул головой Кастилос. — Я знал Ратканона. Его скелет куда как больше.

Он уставился на Аммита. Морщины на лице старика постепенно разгладились.

— Хочешь сказать, девочка жива?

— Хочу сказать, девочка и мальчик не сгорели в землянке. Их либо забрали, либо они умудрились сбежать.

Аммит посмотрел вниз и покачал головой.

— Принцесса Ирабиль, в таком месте… Знал бы отец! Что с ней могли сделать…

— Девчонка — вампир, — отрезал Кастилос. — Думаю, с ней не сделали ничего такого, чего бы ей самой не хотелось.

Кастилос мигнуть не успел, как стальные пальцы вцепились ему в шею.

— Держи свои грязные мысли при себе, понял? — процедил сквозь зубы Аммит.

Аккуратно, один за другим, Кастилос разогнул его пальцы.

— У меня нет никаких грязных мыслей, старик. И не стоит на меня кидаться. Когда-нибудь мне это надоест. Давай-ка лучше подумаем, куда они могли побежать.

Аммит пожал плечами. Голова повернулась в сторону Сатвира.

— Нет, — отверг идею Кастилос. — Левмир не дурак. Да и твоя воспитанница тоже. Осмотри ветки!

— Ветки? — озадачился телохранитель.

Махнув рукой, Кастилос быстрым шагом обошел поляну, разглядывая следы и ветви кустов. Останавливался, что-то бормотал себе под нос, трогая изломанные ветки кустов, а потом снова принимался мерить поляну шагами.

— Ну чего? — не выдержал Аммит.

— Слишком многое произошло, так сразу и не разберешь, — отозвался Кастилос. — Но понятно, что сначала прибыли двое. С ними разобрались. Вполне возможно, землянку Ратканон поджег сам. Потом они сбежали.

— Куда? — подскочил к нему Аммит.

— Множество следов ведет в этом направлении. — Кастилос указал на северо-восток. — Волчьи следы. А вот туда, — повернулся он к северо-западу, — туда ведут следы одного волка. Причем, очень тяжелые.

— Можно сразу к выводам?

Но Кастилос не спешил. Глубоко ушедшие в снег следы озадачили его. Подперев рукой подбородок, он задумался. Чуть дальше виднелись еще следы, но они могли остаться позже. Следы вели в разные стороны. Возможно, уже утром волки подходили посмотреть на пожарище, но, не найдя ничего вкусного, поворачивали вспять.

— Пожалуй, можно объяснить все просто, — сказал Кастилос. — Обыкновенный матерый волк заглянул на вкусный запах как раз когда начался пожар. Огонь спугнул его, он предпочел сбежать.

— Так говоришь, будто есть еще какой-то вариант, — насторожился Аммит.

— Есть… Напомни, Ирабиль не была толстухой?

Пылающий взгляд Аммита заменил ответ.

— Значит, она и в обличье волка не много весит. Что ж, придется идти туда. — Кастилос ткнул пальцем в северо-восточном направлении. — Готовься увидеть худшее.

Поправив под плащом сверток с книгой, Кастилос зашагал в лес. Аммит, бредя следом, проворчал:

— Они бы не стали ее убивать. Доставили бы к Эрлоту.

— Ты сам себя утешаешь? — спросил Кастилос.

— Это не утешение. Как по мне, лучше бы нам найти то, о чем мы не говорим, чем этот вариант. Поверь, я давно знаю Эрлота. Не относись король к нему с таким уважением… Жаль, не сожгли его сразу после войны. Это сейчас он герой, нарисованный на картинах. Немногие помнят, каков он был на войне, и как близко стоял от казни.

Кастилос молча шагал, глядя под ноги. Следы то сбивались в кучу, то расходились в разные стороны. Сколько же мог пробежать Ратканон? Особенно если пришлось тащить на себе Левмира. Кастилос не сомневался, что все было именно так. Подметки ботинок Левмира он изучил в день покупки, и на снегу их следов не нашел. Разве что возле землянки, и то не точно. Что касается И, вряд ли она стала бы обременять великана собой. Вилась рядом летучей мышкой.

— Идиоты, — пробормотал Кастилос. — Зачем преследовать в обличье волков? Мыши летят куда быстрее.

Следы запетляли — Ратканон резко изменил направление. Потом, кажется, оступился, но бежать продолжал. Вдруг на глаза попался трупик летучей мыши, разорванной пополам. Потом еще один, и еще. Кастилос не верил глазам.

— Это что, так просто? — повернулся он к Аммиту.

— Если они не умножали сущность, то да, — ответил тот, хмуро глядя на кровавые останки. — Если умножали… Впрочем, тогда трупов бы не осталось.

Кивнув, Кастилос продолжил путь. Солнце стояло в зените, когда дорогу перегородила изуродованная волчья туша. Аммит присвистнул:

— Да этот парень дорого продал свою жизнь!

— Не уверен, что он ее продал, — отозвался Кастилос.

— Что ты…

Аммит замолчал, увидев, куда смотрит Кастилос. Они стояли на заснеженном пригорке, а внизу распростерся кровавый кошмар.

— Ратканон вряд ли надеялся вечность водить смерть за нос, — проговорил Кастилос, не отрывая взгляда от обезображенных трупов внизу. — Он подготовил пути отхода. Смотри, внизу есть место. Если знать, куда падать, то риска почти нет. Он просто скользнул с обрыва, а эти идиоты прыгнули дальше, на ходу оборачиваясь людьми. Хотели встретить его лицом к лицу, но не заметили колья.

— А потом он просто ходил и рубил им головы, — пробормотал Аммит. — Сколько же их там… Раз, два, три…

Пока Аммит считал, Кастилос спустился. Осмотрел снег — следов Левмира не было. Ирабиль его не тревожила — девчонка вполне могла улететь куда-нибудь или раствориться туманом.

— Девятнадцать! — воскликнул сверху Аммит. — Не считая тех, что прикончил по дороге.

— Думаю, некоторые просто сбежали, — ответил Кастилос. — Судя по густоте следов, их было десятка три, не меньше. Если, опять же, некоторые не умножали сущность.

Скатившись вниз, Аммит приблизился к Кастилосу. Взглядом скользнул по трупам.

— Наверное, большинство из них еще можно оживить, — сказал он. — Дать им крови, приставить на место головы…

— Да, — вздохнул Кастилос, и на его ладони заплясал красный огонь. — Жаль, что он их сжег дотла…

— Действительно, — покачал головой Аммит, зажигая зеленоватое пламя. — Большая потеря для короля.

Два огненных шара столкнулись в воздухе, перемешались, брызжа искрами, и обрушились на окровавленные тела. Полыхнуло до верхушек сосен.

— Следы ведут дальше, — сказал Кастилос, оборачиваясь. — Идем, хватит таращиться.

Аммит неохотно оторвался от зрелища. Видно, представлял на месте одного из трупов короля Эрлота.

Вампиры вышли на укатанную дорогу, когда солнце приблизилось к горизонту. Следы исчезли. Остановившись, Кастилос задумался.

— Ну, что теперь? — развел руками Аммит.

— Теперь надо смириться с одной неприятной мыслью, — сказал Кастилос. — Видишь ли, я не знаю, в какую сторону направился Ратканон. Могу лишь предположить, что он предпочел держаться подальше от Кармаигса. Но даже если двинуться за ним туда… Там дорога разветвляется. Не угадаем сразу верную — и он ушел. Придется путешествовать по всем деревням, задавать вопросы, убивать людей, которые будут нас ненавидеть.

— Ну и что в этом такого? — ухмыльнулся Аммит. — Наша природа подразумевает…

— Наша природа подразумевает, что перемещаться быстро мы можем только после захода солнца.

— И днем тоже. Если не менять форму.

— Ты хочешь в образе волка попасться крестьянам? Или сможешь распознать Ратканона среди толпы глазами летучей мыши? Может, тебя устроит туман, который сносит дуновением ветра?

Лицо Аммита помрачнело.

— Ты прав…

— Как стемнеет — летим над первой дорогой. Если до рассвета не увидим здоровяка, превращаемся и бредем обратно, как побитые псы. Ночью снова становимся летучими мышами, берем вторую дорогу и летим до первой деревни. Из которой он уже успел бы уйти. Днем расследование. И так далее, и так далее… Если еще успеем долететь за ночь. Мыши тоже устают, причем довольно быстро.

— Что поделать? — улыбнулся Аммит. — Надо признать, я поражен твоей преданностью королю. Так рьяно выполнять приказ, когда отдавший его уже сутки как мертв…

— Дело не в преданности, — покачал головой Кастилос. — Я уже сказал: меня интересует Левмир. Этот паренек мне доверился, а я его подвел. Кроме того, на мне кровь его родителей. Я обязан помочь ему выжить. Если пожелает — обращу его. Вот и весь интерес.

Глава 18

Портрет

Первый луч солнца, пробившись сквозь занавески, коснулся глаз Ареки. Девушка чихнула, и сон мягко откатился. Тело приятно ныло, не хотелось шевелиться. Рука скользнула вниз и замерла, нащупав кружевную ткань. Арека открыла глаза. Она лежала на широкой кровати, мягче которой не могли быть даже облака. Приподнявшись, села, спина утонула в груде подушек. Вечером, перед тем как сознание оставило ее, Арека была в красном платье, которое так любил ее господин. Сейчас же на ней оказалась… Но что это? Ночная рубашка? Должно быть, так, но до чего же красивая! Арека залюбовалась белоснежными кружевами. «Он переодел меня!» — сверкнула мысль. Щеки девушки вспыхнули. Представила, как прохладные пальцы господина касаются ее тела… Ах, как жаль, что она этого не помнит!

Арека слезла с кровати, и ступни погрузились в белый ворс ковра. Попыталась расправить рубашку, но тщетно — ткань заканчивалась чуть ниже бедер. Арека поежилась. Нужно найти что-то поприличнее. Принцесса, должно быть, не отличалась высоким ростом.

Подойдя к трюмо, Арека осмотрела себя в зеркало. Крутнулась на месте, подняв руки. Дух захватило от увиденного. «Красавица! — покраснев еще сильнее, подумала девушка. — Если бы Левмир увидел…»

Комната поражала размерами. Три, если не четыре деревенских избы можно было сюда засунуть. Одна кровать чего стоила — хоть десять человек на нее клади. А ведь здесь жила единственная принцесса. Арека почувствовала что-то вроде торжества. Прошлась по комнате, разглядывая убранство. Потрогала непонятные флакончики и баночки на столике, один открыла и понюхала. Запах приятный, но резкий. Арека чихнула и расплескала содержимое на себя. Запах, рассеявшись, соединился с ароматом ее тела, и Арека поняла, что случайно раскрыла предназначение таинственных жидкостей. Еще один триумф.

В углу рядами сидели куклы. Арека залюбовалась изящными платьицами, шляпками, фарфоровыми лицами. Сколько младенцев можно одеть в такие платьица? Но всем владела одна принцесса. Кроме того, судя по слою пыли на фарфоре, она уже давно не играла в них. Арека не знала, что крепость оживала лишь зимой, а летом королевская семья обитала во дворце. Не знала и что комната принцессы во дворце мало чем отличалась от этой. Такой же слой пыли образовался на куклах с тех пор, как принцесса поняла, что не хочет больше играть.

В другом углу обнаружилась маленькая, будто игрушечная печурка. Рядом с ней — золотая корзина с дровами. Арека скривилась, увидев эту ерунду. Надо же, принцесса изволила мерзнуть!

Раскрыв шкаф, Арека не удержалась от восклицания. Десятки, если не сотни платьев. Глаза разбежались. Увы, все они оказались малы. В конце концов, отыскалась подходящая туника. На принцессе, очевидно, она болталась, но Ареку облегала достаточно плотно. Полы заканчивались на ладонь выше колен — и на том спасибо.

Арека закончила осмотр, поочередно выдвинув все ящики комода. Белое хлопковое белье, пахнущее свежестью и цветами. Множество непонятных инструментов. По золотистому волоску, застрявшему в одном из них, и по лежащим рядом расческам, Арека заключила, что все это предназначалось для волос. В последнем ящике почти ничего не оказалось — три полные пробирки с кровью и золотой ключик. Повертев его в руках, Арека закрыла ящик. Пора осмотреть крепость.

Ступив босыми ногами на холодный камень, Арека поежилась. Ну конечно, вампирам-то плевать на такие мелочи. Поискать тапки? Она с сомнением оглянулась на светлую комнату. Представила, как будет выглядеть в тунике и тапках, усмехнулась. Нет, лучше потом попросить у господина какие-нибудь туфли. Да и вообще, ей понадобится гардероб. Не вечно же ходить в малых обносках принцессы.

Сразу за дверью начинался коридор. Арека напевала песенку, скользя от двери к двери, толкала их, заглядывала внутрь. Должно быть, здесь жили слуги, чтобы примчаться к принцессе по первому зову. Вдруг ей приснится страшный сон, или захочется на горшок. Арека хихикнула. В голове уже сложился образ принцессы — глупая, избалованная малявка, которая сейчас сидит где-то и оплакивает утерянную роскошь.

За одной из дверей оказалась библиотека, но книги Ареку не интересовали. Сняв несколько штук с полок, перелистала в поисках картинок и, со вздохом разочарования, вернула на место. Заперта лишь одна дверь, в конце загибающегося полукругом коридора. Арека подергала ручку, но тяжелая, окованная серебряными полосами дверь не шелохнулась. Замочная скважина, украшенная золотыми узорами, навела Ареку на мысль. Бросилась обратно в комнату, схватила золотой ключ. Босые ноги вновь прошуршали по каменным плитам. Сердце девушки колотилось от предчувствия тайны, когда она пыталась попасть ключом в скважину.

С третьей попытки ключ вошел. Арека повернула его, и механизм сработал так мягко, будто весь был из золота.

Дверь бесшумно отворилась, и Арека вошла в практически пустой зал. Ни одного окна, но из стен торчат канделябры с нетронутыми свечами. Арека ощупью нашла спички на столике и зажгла несколько свечей. Мягкий свет озарил то, что Арека принимала за стол. Это оказался комод, поменьше того, что в комнате. С золотыми ручками. Над комодом висела картина, но света недоставало, чтобы рассмотреть ее. Арека высвободила из зажима канделябр, шагнула вперед, и… В зале заметался крик, полный отчаяния.

Арека упала на колени, рядом брякнул о камни канделябр. Поплыл по полу воск.

— Нет, — шептала девушка. — Не может быть. Только не эта мразь!

— О ком ты говоришь? — Голос господина заставил ее вздрогнуть. Величественная фигура в дверном проеме немного успокоила Ареку. Она забыла о приличиях, указывая рукой на портрет.

— Кто это? Чей это портрет?

Эрлот перевел взгляд на стену, приподнял бровь, будто удивляясь вопросу.

— Это? Принцесса Ирабиль. В ее комнате ты провела ночь. Что тебя смущает, дитя?

— Я видела ее! — крикнула Арека. Глаза пылали, просили Эрлота найти и убить принцессу. Арека хотела увидеть кровь мерзкой девчонки, увидеть, как закроются в последний раз дерзкие зеленые глаза.

— Что, сегодня? — Эрлот обернулся, словно надеясь увидеть принцессу там.

— Нет… Еще летом. Она… Она дружила с Левмиром!

Эрлот приблизился к ней, сел напротив. Арека не могла защититься от его пронзительных глаз.

— Это ведь ревность, да? — прошептал он. — Понимаю тебя. Нет ничего хуже, чем смотреть, как кто-то счастлив с тем, кто отвергает тебя. Но тебе не за что ее ненавидеть. Не знаю, где прячется твой избранник, но принцесса скрылась в Храме. Дай только срок — мы ее достанем. Хочешь сама нанести удар?

— Хочу! — крикнула Арека, сжимая кулаки. — Хочу, мой господин! Пожалуйста!

— Всему свое время. — Поднявшись, он протянул девушке руку. — Ты, должно быть, голодна? Я распорядился накрыть на стол. Ну же, прекрати лить слезы, тебе это не идет. А вот туника замечательна.

— Кроме нее ничего не подходит! — Арека шмыгнула носом.

— Мы с этим разберемся. — Эрлот потрепал ее по голове. — Иди, подкрепись. Если и дальше будешь такой бледной, придется лишить тебя удовольствия.

Арека содрогнулась. Лишиться этих волшебных секунд, ради которых она живет? Нет, только не это!

— Я буду послушной, — шепнула. — Самой послушной в мире!

— Я тебе верю, милая.

Король Эрлот улыбался, но глаза его оставались непроницаемыми. Внутри он оставался серьезным. Внутри он, может, и вовсе не замечал никакой Ареки.

В обеденном зале на столе стоял накрытый поднос. Баронет с длинными светлыми волосами, собранными в хвост, поднял крышку. Фрукты, вареные яйца и миска бульона.

— Прошу! — Баронет отодвинул стул.

— Спасибо, Лэквир, — сказала Арека и принялась за еду.

Утолив первый голод, Арека принялась ерзать на стуле. Господин стоял в углу зала и, не отрываясь, смотрел на нее. Отсутствующий взгляд, улыбка. Так городские старики выглядели, когда бросали хлебные крошки голубям. «Может, я как-то неправильно ем?» — заволновалась Арека. Застывший сзади Лэквир добавлял беспокойства.

— Ты не скучаешь по людям? — спросил господин, когда Арека промокнула рот салфеткой.

Арека замерла. Вопрос будто рухнул в пропасть, у которой нет дна. В такую пропасть превратились воспоминания о деревне. Пустота, серая и грязная. Только с появлением господина вспыхнул огонь, негасимый, как сама жизнь. Но что-то еще теплилось далеко внизу. Другое пламя, не сжигающее душу, но согревающее. Слабое, едва заметное.

— По одному, — сказала Арека.

Господин наклонил голову.

— Мы его найдем, — пообещал он. — Рано или поздно. А теперь — не хочешь прокатиться по городу?

***

Лошади мерно цокали подковами по расчищенной от снега мостовой, черная карета плыла по главной улице. Арека чуть не вываливалась в окно, ее переполняла гордость. Пусть все смотрят, пусть завидуют ей! Ни одному из этих грязных, перепуганных людишек не взлететь так высоко.

Но никто не обращал внимания на Ареку. Девушка поняла, что в городе творится нечто странное. Со всех сторон крики и плач. Люди, мужчины и женщины, старики и дети с сумками, узлами и тюками идут, подгоняемые баронетами, в сторону крепости. Потоки людей поменьше текут в другие стороны. Арека, услышав несколько возгласов, поняла, что их отправляют к домам баронов и лордов.

— Что происходит? — спросила Арека, повернувшись к сидящему рядом господину.

— Что ты чувствуешь? — спросил тот.

Арека пожала плечами.

— Не знаю. Ничего.

— Тебе не страшно? Не хочется плакать?

— Нет, господин. Когда вы рядом, мне не страшно.

Эрлот с улыбкой изучал взглядом лицо девушки. Ареку охватило смущение, но она не посмела отвернуться.

— Как интересно, — прошептал господин.

— Что интересно?

Эрлот повернулся к окну на своей стороне кареты.

— Сейчас ты видишь, как умирает город. Видишь, как пустеют, обескровленные, его вены. Город, который люди, не спросясь, выстроили вокруг наших домов, дворцов и замков. Город, в который люди приезжали, чтобы лелеять мечту стать вампирами. Кармаигса больше нет, Арека. Многие из этих людей умрут в ближайшие недели, еще больше умрут потом. Остальные будут жить при домах своих господ, в бараках, которые сами построят.

Арека положила руку на грудь. Сердце билось спокойно, размеренно. Почему же оно не трепещет, почему не заходится от страха?

— Зачем это вам? — спросила Арека.

— «Зачем?» — Господин засмеялся. — Не «за что?» Ты просто прелесть, Арека! Но, боюсь, у меня нет ответа на твой вопрос. Во всяком случае, такого, который ты смогла бы понять. А что если я скажу, что всего лишь хочу уничтожить в этих людях жалкие крохи гордости? Растоптать эти искорки, заставить людей мычать и блеять? Что ты скажешь, если это — всего лишь моя прихоть?

— Скажу, что верю в вас, мой господин. Если вы что-то делаете, значит, так нужно.

Лицо Эрлота стало серьезным. Он закрыл окно, чтобы отрезать ставший невыносимым шум с улицы.

— Арека, ты ведь хочешь, чтобы мы всегда были вместе? Хочешь до конца дней жить рядом со мной?

— Я мечтаю лишь об этом! — не задумываясь, воскликнула Арека.

— Как и я, — сказал Эрлот. — Выпить из человека всю кровь — это одно. Выпить, смакуя по капельке, всю жизнь — совсем другое. Я наслаждаюсь тобой, Арека. Ты, как вино, с годами будешь становиться все лучше. Драгоценный сосуд, наполненный чудесным напитком. Каждый раз, когда ты будешь сомневаться, вспоминай то, что я сейчас скажу: «Господин знает, что делает, и делает это ради меня».

— Господин знает, что делает, — повторила Арека. — И делает это ради меня.

— Вот и умница. — Эрлот погладил девушку по голове.

***

— Не понял. Что? — Кастилос глядел в пьяные глаза шатающегося перед ним старосты деревни Дикраиг.

Пятая деревня, третий день пути. Никаких следов пропавших детей. А теперь еще и вот какие новости.

— Я ж вам утверждаю, — заплетающимся языком говорил староста. — Пришли вампиры. И говорят: пакуй манатки, братцы. Дальше в городе жить будете.

Кастилос посмотрел на Аммита, но не увидел на его лице удивления. Телохранитель принцессы спокойно смотрел, как люди грузят скарб на повозки.

— Это моя деревня! — сказал Кастилос, вновь повернувшись к старосте. — Здесь я отдаю приказы. Немедленно прекратите сборы.

Люди остановились, глядя на Кастилоса и старосту.

— Деревня-то, может, и ваша, — сказал староста. — А король-то — Эрлот. Мы если до завтра отсюда не уедем — всех пожгут, так и сказали.

Не дожидаясь ответа, он поплелся к повозкам.

— И что это значит? — Кастилос повернулся к Аммиту. — Он решил уничтожить мои деревни? Это все, что он придумал, дорвавшись до власти?

— Я думаю, ты слишком высокого о себе мнения, — отозвался Аммит. — То, что это твоя деревня, лишь случайность. Эрлот уничтожит все деревни.

— Да это же бред!

Кастилос пнул снег в бессильной ярости. Повозки продолжали нагружать, на кучи тюков забирались дети.

— Ты знал? — Он снова повернулся к Аммиту. — Еще в Сатвире говорил, что смысла дальше жить нет. Почему не сказал сразу?

— Не хотел тебя расстраивать, — развел руками Аммит. — К тому же, я не был точно уверен. Просто знал, что если Эрлот пришел к власти, это означает одно из двух. Либо он окончательно рехнулся и уничтожит весь мир. Либо раскрыл план Освика… и уничтожит весь мир. Собственно, так ли уж важно знать, почему именно он это сделает?

— План Освика? — удивился Кастилос. — Ты о чем?

— Я о той книжке, что ты прячешь под плащом. Полистал на досуге. Полагаю, Эрлот тоже имел удовольствие ознакомиться с этим трудом. Ну, а последней каплей стало твое назначение. Герцог Кастилос Вэссэлот, наследник Освика, второй после короля. Эрлот понял, что лучше решить проблему сверху, раз и навсегда. А теперь он собирает армию, заодно ослабляя врага. Что-то подобное тысячи лет назад делал император Киверри. Но он убивал людей. Эрлот же настолько благороден, что позволит людям подыхать от голода в бараках.

Кастилос достал книгу, пальцы погладили обложку. Он так и не осмелился раскрыть ее, просто берег, как реликвию.

— Название-то хорошее, — сказал Аммит. — Освик знал, где все закончится. И все равно раскачивал лодку.

Кастилос с тоской поглядел на солнце. Его охватило дурацкое желание тут же полететь к Эрлоту и потребовать объяснений. Так же, как он полетел к Эмарису, когда, вернувшись с берегов Алой Реки, обнаружил заколоченный дом.

— Забудь про деревни, — сказал Аммит. — Забудь про все. Мы ищем детей, остальное неважно.

— Как это может быть неважным? — прошептал Кастилос.

— Как ты хочешь воевать с Эрлотом? Даже налети мы вдвоем на него, я не уверен в победе. Я видел, каков он в деле еще тогда. А с годами сила вампира растет. Добавь пяток лордов, да свору баронов. Это не говоря о баронетах, которые сейчас хрюкают, плескаясь в крови, и благословляют великого Эрлота.

— А ты что предлагаешь? — вскинул голову Кастилос. — Смотреть, как все рушится? Можно ведь навестить другие графства, не могут же все…

— Кас, — вздохнул Аммит. — Перестань. Я даже думать обо всем этом не буду до тех пор, пока не отыщу девочку. А ты сосредоточься на парне. Подумай, каково ему. Ведь он наверняка прячется в какой-то деревне. И вдруг туда приходят вампиры. Как в ту ночь. Хочешь, чтобы он снова все это пережил?

Кастилос покачал головой. Сверток с книжкой вернулся за пазуху.

— Ты прав, — сказал он. — Летим.

— Рановато…

— Ну, значит, бежим.

Деревенские жители, сидя на повозках, с интересом проводили взглядами двух вампиров, стремительно бегущих по дороге. Плащи развевались за их спинами, словно крылья.

***

— Баронеты готовы к атаке на Храм, — тараторил Лэквир.

— Как они самонадеянны, — усмехнулся Эрлот. Они спускались по лестнице на первый этаж башни, Лэквир на ходу умудрялся листать тетрадь с важными записями.

Верхние этажи пустовали, там предполагалось размещать войско, в случае необходимости. С шестого по второй — жилые помещения, только пятый — фехтовальный зал со множеством развешанного на стенах оружия. Эмарис одно время собирал коллекцию.

— Школа Кастилоса разогнана — этим лично занялась госпожа Атсама, — продолжал доклад Лэквир. — Там вмешался его дворецкий. Оказывается, Кастилос оставил его полномочным представителем. В общем, он разрешил детям приходить на уроки к нему в дом.

— Мило с его стороны, — кивнул Эрлот. — И крайне мило со стороны Кастилоса опять исчезнуть. Посади пару баронетов к нему в дом, как появится — пусть сразу ведут ко мне. Что вообще в городе?

— Собственно, ничего, — пожал плечами Лэквир, сделав запись в тетрадке. — Вернее, никого. Всех согнали строить бараки.

— Прекрасно. Скоро начнут собираться люди из деревень.

— Могу я спросить? — Лэквир замедлил шаг. Эрлот остановился, глядя на него равнодушным взглядом.

— Спрашивай.

— Зачем все это? Я про бараки, про выселение деревень. Ходят неприятные разговоры.

— Ответ прост, Лэквир. В этих бараках люди будут подыхать. У тебя все? Тогда пометь у себя: есть один парень, его зовут Левмир. Моя фрейлина очень хочет, чтобы его нашли. Пусть опрашивают всех, прибывающих из деревень. Глаза у мальчишки забавные, будто золото. Почему не пишешь?

Карандаш застыл в руке Лэквира.

— Как — подыхать? — пролепетал он.

— Не волнуйся. — Эрлот потрепал Лэквира по щеке. — Тебе всегда будет, куда вонзить клыки.

— Но, простите, зачем? Что плохого сделали эти люди?

Эрлот вздохнул, потер лоб рукой.

— Лэквир… Ты задаешься непосильными вопросами. Скажем, так. Я знаю, что делаю. Эти люди ни в чем не виноваты, но я должен заботиться о будущем. О будущем вампиров, которое очень скоро окажется под угрозой. Поверь, когда-нибудь ты возблагодаришь Реку за то, что я оказался на престоле именно сейчас. А теперь идем. Ни к чему заставлять себя ждать.

Служанка, пожилая женщина с седыми волосами, увязанными в пучок, сидела одна в обеденном зале за огромным столом перед пустой миской. Увидев Эрлота и идущего рядом с ним баронета, женщина поднялась. Эрлот скользнул взглядом по исхудавшей фигуре, нахмурился.

— Ты не больна?

— Нет, ваше величество.

— Говоря «ваше величество», ты впустую сотрясаешь воздух. Отвечай на вопрос быстро и коротко, мне прекрасно известно, кто я и кто ты.

— Я не больна, — повторила служанка. — Просто голодала последние дни.

— Ясно. — Эрлот сел в кресло на противоположном конце стола. — Имя?

— Акра.

— Ты прислуживала принцессе Ирабиль?

— Я.

— Знаешь, где она?

Акра пожала плечами.

— Незадолго до… В общем, ходили слухи, что король отправил ее в Храм.

Эрлот кивнул.

— Ясно. Я беру тебя на службу, Акра. Работа такая же, как раньше, но твоей подопечной будет моя фрейлина. Ты должна исполнять все ее капризы. Если, конечно, они не идут вразрез с моими делами. Думаю, ты сможешь провести границу.

— Полагаю, да, — кивнула Акра.

— Хорошо. Лэквир! — Эрлот повернулся к замершему сзади баронету. — Проведи ее в комнаты слуг, пусть переоденется во что-нибудь поприличнее. Потом представь Ареке.

— Слушаюсь, — отозвался Лэквир и сделал служанке знак следовать за ним.

— А я займусь Храмом, — сказал Эрлот, встав с кресла.

***

Руки дрожали, когда Арека открывала ящик комода в злополучной комнате. Сегодня здесь горят все свечи, и ненавистная девчонка с наглой усмешечкой смотрит на Ареку.

В первом ящике лежали бумаги. Во втором — тоже. И в третьем. Целые кипы листов, исписанных мелким, узорчатым почерком. Кто их писал? Арека взяла лист, лежащий поверх остальных в самом верхнем ящике. Это оказалось письмо. Медленно шевеля губами, Арека принялась читать вслух:

«Здравствуй… Глупо, наверное, писать, обращаясь к той, что сейчас находится внутри меня. Но когда я закрываю глаза, то вижу тебя, моя милая малышка. Ты так на меня похожа. Во сне я перебираю пальцами твои волосы, целую твои щеки, а ты смеешься и уворачиваешься. Во сне ты всегда убегаешь куда-то вдаль, а я смотрю тебе вслед и плачу — счастливая.

Ты будешь читать это письмо от той, кого ни разу не увидишь. Что ты почувствуешь? Будет ли тебе больно, или ты просто пожмешь плечами и забудешь? Не знаю. Но мне хочется, чтобы ты меня вспоминала. Иногда, говоря с Эмарисом, я забываюсь. Начинаю рассказывать, как мы все вместе будем гулять в саду, как я научу тебя ездить на лошади. Он смотрит на меня, и я умолкаю. Ничего этого не будет.

Так просто прекратить все. Достаточно лишь остановить сердце и никогда не запускать его вновь. Ты исчезнешь, я останусь. Но зачем, для чего мне оставаться? Я ведь ничего никогда не умела, кроме как грезить наяву о волшебных мирах, представлять сказочных существ. Ты прочтешь об этом, если захочешь, в моих стихах. Я пишу их каждый день — для тебя. Иногда мне больно, иногда — весело. Я радуюсь, что после меня останешься ты. Я слышала, чувствовала тебя, как ты рвалась откуда-то извне, с той стороны Алой Реки. Как будто лучшая часть меня хотела вырваться на свободу, хотела жить, страдать и любить так, как никогда бы не смогла я. И однажды я уступила. Во мне зародилась жизнь, наполнила меня неведомым прежде восторгом».

Арека швырнула листок обратно, захлопнула ящик. Щеки пылали, зубы скрипели.

— Да что бы вы все понимали в любви! — прошипела девушка.

Кто-то откашлялся. Подпрыгнув на месте, Арека метнула гневный взор в сторону двери. Там стоял Лэквир, а с ним какая-то старуха. Со спокойным интересом она смотрела на Ареку.

— Что нужно? — крикнула девушка.

— Его величество король Эрлот велел представить вам вашу служанку, — сказал Лэквир. — Это Акра. Акра, это Арека. Не буду вам мешать, если понадоблюсь — я на стройке.

Лэквир удалился. Акра вошла в комнату, поклонилась. Ее взгляд задержался на портрете.

— Знала ее? — спросила Арека, все еще кипя от раздражения.

— Конечно, госпожа, — послышался кроткий ответ. — Я ухаживала за ней с первых дней.

— А кто нарисовал портрет?

— Королева Ирабиль.

— Ты лжешь! — крикнула Арека. — Королева умерла в родах!

— Вы совершенно правы, госпожа, — снова поклонилась Акра. — Она написала портрет за неделю до родов. Она писала его по своим снам.

— Чушь!

Арека, громко топая, прошла из одного угла комнаты в другой, снова остановилась напротив портрета.

— Какая она была? Ну, говори!

— Королева?

— Да нет же, дура! Принцесса!

— Очень милое и доброе дитя. За двенадцать лет я не слышала от нее ни одного дурного слова. Она никогда не скучала, всегда училась чему-то новому. Рано начала читать — ей хотелось узнать, что писала ей мама. Зимой она часто сидела здесь, смотрела на портрет, читала стихи. Иногда засыпала на полу, держа в руках стихотворение.

Арека что есть силы ударила кулаком по комоду.

— Ты врешь! Она была избалованной дрянью, разве нет?

— Нет, госпожа. Ничего подобного за ней я не замечала. Ей с пеленок приходилось учиться тонкостям этикета. Немного повзрослев, она их возненавидела. Говорила, что этикет учит ее лгать в глаза. Но хотя и ругалась — всегда следовала правилам, потому что так хотел отец. Когда она говорила с баронами и графами, ее речь могла показаться дерзкой, но никогда не выходила за рамки приличий.

Тяжело дыша, Арека смотрела на спокойное морщинистое лицо служанки.

— Она сдохнет сегодня! — взвизгнула. — Слышишь? Твою любимую принцессу разорвут на куски! Эта дрянь прячется в Храме, думает, что никто ее не достанет, но мой господин уже отправился туда. Еще чуть-чуть, и она умрет!

— Очень жаль, если это случится, — прозвучал бесстрастный ответ.

— Жаль?

— Да. Всегда жалко, когда умирают невинные.

— Она украла у меня счастье!

— Счастье нельзя украсть, госпожа. Выбросить — можно, украсть — нет.

Арека выскочила из комнаты, вцепившись в рукав Акры.

— Пошли!

— Слушаюсь, госпожа.

Арека вошла в спальню, достала шубу из шкафа. Акра дожидалась у порога.

Все так же, волоча служанку за собой, Арека спустилась вниз.

— Вы позволите мне надеть пальто? — спросила Акра.

— Надевай!

Выйдя на улицу, они обогнули крепость справа. Грохот молотков, пил и топоров слышался издали. Лэквир, заложив за спину руки с тетрадью, стоял чуть в стороне от стройки. Арека двинулась к нему.

— Ты! — окликнула.

Лэквир обернулся.

— Забери эту дрянь! — Арека почти швырнула Акру к ногам вампира. — Пусть строит барак вместе со всеми. А как закончит — пусть в нем сгниет!

Несколько рабочих, услышав этот вопль, остановились, провожая взглядами удаляющуюся девушку. Потом посмотрели на Акру. Лэквир махнул им, чтоб продолжали.

— Я теперь в вашем распоряжении? — спросила Акра.

— А я знаю? — огрызнулся Лэквир. — Я уже вообще ничего не знаю. Можно подумать, без того хлопот мало.

Он потер лоб рукой, потом посмотрел на опальную служанку.

— Вот что. Пройди дальше, там флигель. Впрочем, ты, наверное, знаешь.

— Конечно, — улыбнулась Акра. — Весной и летом в нем живут сторожа.

— Вот-вот, точно, — кивнул Лэквир. — Дверь открыта. Там печь и немного дров. Вечером попробую принести еды. Сиди тихо. Его величество, скорее всего, не отменит приказа этой… В общем, будешь жить в бараке, но загибаться на строительстве женщина не должна, такое мое мнение.

Акра склонила голову.

— Спасибо вам, господин.

— Я тебе не господин, — улыбнулся Лэквир. — Ступай. И надейся… На что-нибудь.

Спровадив женщину, Лэквир снова уставился на работников. Каркас растет быстро. Может, через день-два строительств озакончится. Что начнется тогда?

— Эй! — заорал Лэквир, увидев, как один из шатающихся рядом баронетов попытался вцепиться в горло работнику. — Эй, ты, а ну оставь! Слышал меня? Выведешь его из строя — дам молоток тебе, будешь колотить, пока дворец тут не построишь!

Взбешенный баронет отступил, а работники расхохотались. На лице Лэквира ни тени улыбки. Казалось, он сейчас заплачет.

***

Баронеты увидели черную лошадь Эрлота издалека. Командиры попытались выстроить подопечных в подобие боевого порядка, но тщетно. Победоносная армия короля Эрлота больше напоминала сброд оборванцев.

Разбивая копытами наледь, лошадь проскакала мимо баронетов. Взгляд Эрлота заставлял вампиров опускать головы.

— Ничтожества! — сорвалось первое слово с уст короля. — Кто из вас готов подохнуть?

Баронеты переглядывались, пожимая плечами.

— Вы сдохнете все до единого, если не попытаетесь хоть чему-нибудь научиться! Знаете, с кем предстоит драться?

Ответил один из командиров:

— Здесь обычная охрана Храма, да еще гвардия короля.

Эрлот подвел лошадь к нему, спешился. Удар вышел настолько быстрым, что немногие заметили блеск клинка. Покатившуюся голову увидели все.

— Он хотел сказать: гвардия Эмариса, — уточнил другой командир, не отрывая взгляда от содрогающегося на земле тела.

— Разойдитесь! — велел Эрлот.

Баронеты прыснули в стороны, и Эрлот прошел через образовавшийся коридор. Храм возвышался вдали, робкие лучики солнца отскакивали от золоченых деталей орнамента, играли на разноцветных витражах. Заснеженная дорога вела к дверям Храма, вдоль нее застыли неподвижные фигуры. Еще больше таких же изваяний разбросаны вокруг. Словно черные столбики на белом снегу. Не больше сотни стражников против двух сотен баронетов.

— Когда я был молод, вампиры часто сводили счеты друг с другом, — заговорил Эрлот. — Поэтому мы учились драться. Мы делали оружие и упражнялись с ним. Тогда я был лучшим. Таким остаюсь и теперь. Но стараниями Эмариса сражения ушли в прошлое. И теперь единственный воин здесь — я. Думаете, меня это радует? Нет. Это означает, что мне придется обучить часть из вас, чтобы они обучили остальных. Но как выбрать эту часть?

Эрлот повернулся к баронетам.

— Я обучу тех, кто переживет атаку.

— Да их там всего… — заговорил кто-то, но Эрлот оборвал его:

— Я не отрубаю твою тупую голову потому, что если начну — уже не остановлюсь. Так что заткнись и слушай. Вы не знаете, кто перед вами, потому что не знаете, кто такие вампиры. Испокон веков вампир — повелитель и раб одной страсти. Мы беремся за дело и доводим его до совершенства. Наша страсть ведет нас через столетия. Мы получили эту страсть от Алой Реки. Вы же ничем не отличаетесь от людей. Сколько из вас добралось хотя бы до Монолита? Сколько из вас хотя бы начали путь?

Никто не шевельнулся, но Эрлот и не ожидал.

— Мне не в чем вас винить. Люди ничего не знают о вампирах, а вы были людьми. Кого-то обратили шутки ради, кто-то вымолил себе эту честь, думая, что потом наступит блаженство. Вы не знали, что блаженство вампира — в его страсти, которой вы лишены. Но сегодня я открываю истину. Я принимаю вас и рассказываю, как обстоят дела. Там, — Эрлот махнул рукой в сторону Храма, — стоят те, кого мы называли берсерками. Те, чья страсть, по той или иной причине, затопила разум.

Эрлот продолжал, повернувшись к Храму:

— Берсерк — это высший вампир. У них нет чувств, нет страха, им неведома боль. Они умирают с равнодушным выражением на лице, тогда как вы будете корчиться от боли и ужаса. Страсть тех, кто стоит перед вами — защита Храма. Они стоят здесь, упиваясь своей страстью. Неподвижные, они могут стоять так тысячелетиями, до тех пор, пока Храм не рухнет, уничтоженный временем. Им почти не нужна кровь, в них замерло все. Вот с чем придется бороться.

Эрлот опять повернулся к баронетам. На губах змеилась улыбка.

— А теперь идите. Выжившие получат урок настоящего воинского искусства. Тот, кто принесет мне златокудрую голову принцессы, получит право именоваться лордом.

Встрепенувшись, командиры закричали:

— К оружию!

Мечи, топоры, алебарды и копья высунулись вперед.

— В атаку!

Две сотни баронетов нерешительно шагнули вперед.

— Бегом! — рявкнул Эрлот.

Наступление выглядело жалко. Баронеты бежали по дороге, по снежному полю, пытаясь растянуться цепью. Эрлот качал головой, глядя на это позорище. Когда до ближайшего черного столбика осталось не больше десяти метров, он пришел в движение. Эрлот увидел, как сверкнул меч, тут же обагрившись кровью баронета. Словно воздушная волна поднялась от взмаха — сразу несколько нападавших отлетело назад. Эрлот рассмеялся. Война. Какая-никакая, а это — война! Страсть, ради которой он жил, которую таил тысячелетиями.

Левый фланг пересек первую линию обороны, и берсерки тронулись с места. Перестроились молниеносно, будто исчезли и вновь появились, выстроив цепь. Часть осталась за спинами баронетов.

— Кретины, — зашипел Эрлот. Кулаки сжимались в бессильной ярости. Баронетов зажали в тиски.

Ветер донес звон мечей и предсмертные вопли. Атака не продвинулась больше ни на шаг. Берсерки стремительно и методично — не дрались, нет! — убивали. Левый фланг смяли в мгновение ока. Середина сопротивлялась, а правый фланг обратился в бегство. Улыбка вернулась на лицо короля. Эти хоть что-то поняли. Берсерки не препятствовали отходу. Они защищали Храм.

Назад баронеты неслись быстрее прежнего. Оглядываясь и спотыкаясь, спасали жалкие жизни. Эрлот пересчитал их — восемнадцать. Что ж, есть с чего начинать.

Баронеты выстроились перед королем. На лицах — запредельный ужас. Бежали от верной смерти, но вот перед ними король с мечом в руке. Каким будет наказание за бегство?

— В чем ваша ошибка? — спросил Эрлот.

Тишина. Каждый боится раскрыть рот. Не осталось в живых командиров, которым полагалось отвечать на вопросы. Эрлот выделил среди баронетов одного, чье лицо показалось не таким глупым, как у остальных, и взглядом приказал говорить.

— Мы… Мы слишком медленно двигались, — пролепетал баронет.

— Как тебя зовут?

— Мэролл, ваше величество!

— Я назначаю тебя командиром отделения, Мэролл. Но это не значит, что ты ответил верно. Ваша ошибка состояла в том, что вы осмелились вкусить крови вампира. Ну? Неужели так плохо было пасти коров?

Молчание и полные ужаса глаза. Эрлот вогнал меч в ножны, запрыгнул на лошадь.

— Оставайтесь здесь, пока не прибудет смена, — сказал Эрлот. — Ваша задача — следить за Храмом. Никто не входит туда, никто не выходит оттуда. Когда вас сменят, идите в крепость. Ближайшие недели ваша новая жизнь покажется пыткой. Так оно и будет, потому что я начну делать из вас бойцов. В моем государстве будет армия. Когда-нибудь вы станете гордиться тем, что стояли у ее истоков.

Эрлот тронул лошадь, оставляя позади перепуганных баронетов. Но, не проехав и версты, почувствовал, как спину буравит чей-то взгляд. Эрлот натянул поводья. Лошадь развернулась, позволяя всаднику осмотреть поле битвы. Вот баронеты, застывшие, как берсерки. Вот берсерки, несущие вахту, будто ничего не случилось. Вот догорающие трупы… Откуда же исходил этот взгляд?

Цепкие глаза Эрлота устремились на Храм. Двери, колонны, витражи, стены… На крыше кто-то стоял. Сощурившись, Эрлот разглядел крошечную фигурку с развевающимися на ветру блестящими волосами. Золото и серебро. Она стояла и смотрела на Эрлота.

— Ты в ловушке, принцесса, — усмехнулся король. — Очень скоро я придумаю, как добыть тебя оттуда. Если раньше не сбежишь сама, рехнувшись от голода.

Глава 19

Голод

— Эй, ничтожество!

Лэквир обернулся. Он стоял возле ворот крепости, следя за приближающимся караваном. Каждый день прибывали новые люди из деревень. Уже дважды приходилось удлинять и расширять бараки, которые теперь занимали едва ли не все пространство двора.

— Я с тобой говорю, мальчик! — еще более наглым голосом произнес толстяк в ярко-красном плаще с капюшоном. Лэквир узнал одного из баронов, но имени вспомнить не смог.

— Родители плохо поработали над вашим воспитанием, — сказал Лэквир. — Вежливостью можно добиться больше, нежели грубостью. Чем обязан?

С удовольствием Лэквир заметил, как исказилось лицо вампира. При новых порядках граница между баронами и баронетами с каждым днем становилась тоньше. К тому же Лэквир вхож к самому Эрлоту, что ставило его вне привычной иерархии.

— Мне нужно говорит с королем, — уже спокойнее сказал барон.

— Король не желает никого принимать, — сказал Лэквир.

— Я прилетел не для того, чтобы выслушать отказ от…

— Я отказываю не для того, чтобы вас позлить. Король не принимает. Если вас это утешит — вчера к нему пытались попасть лорды и не преуспели. Можете изложить свою просьбу мне, и я передам ее королю.

— Просьбу? — Барон подошел вплотную к Лэквиру, обдав его тошнотворным ароматом духов. — Я не просить пришел, а требовать!

— С его величеством Эрлотом вы бы стали говорить так же?

Барон заморгал, отвернулся. Лэквир, сощурившись, глянул в сторону каравана. Уже близко, но как медленно ползут. Кажется…

— Они что, пешком идут? — воскликнул Лэквир.

— А ты только сейчас проснулся? — вновь осмелел барон. — Знаешь, что творится за чертой города? Партизаны грабят всех, кого ваши молодцы отсылают сюда. Забирают детей, лошадей, скот, еду — все! Три мои деревни сейчас подыхают от голода у меня во дворе! Они болеют, потому что несколько дней шли пешком по морозу.

— Возьмите! — Лэквир написал что-то на тетрадном листе и вырвал его. — Пройдите по складам, вас поставят на очередь.

— На очередь? — Барон взял листок, но смотрел растеряно.

— Да, на очередь. Пока не решится проблема с партизанами, у нас будет централизованная выдача продуктов.

Барон скомкал бумагу, но не выбросил — сунул в карман.

— А ты в курсе, малыш, что творится в самом городе? — заорал он, брызжа слюной. — Знаешь, что склады пустеют? Люди, которые их охраняли, взяли, что могли, и сбежали. Три амбара просто сожгли.

— Я знаю, — вздохнул Лэквир. — Охраной теперь займутся вампиры.

— Что же они будут охранять? Стены?

— Мы ожидаем несколько караванов, которые сопровождают баронеты. Они должны дойти в целости. Ждите.

Закончив извергать поток разнообразных ругательств, барон погрозил Лэквиру пальцем.

— Я хочу, чтобы король меня услышал!

Прежде чем Лэквир успел раскрыть рот, мелодичный женский голос раздался у него из-за плеча:

— Я тебя услышала, сладкий. Поверь, король скоро все узнает.

Лэквир развернулся. Перед ним стояла непривычно серьезная герцогиня Атсама. Позади нее — четверо лордов. Лэквир с тоской взглянул на сереющее небо. Скорее бы рассвет! Хоть перестанут появляться за спиной незваные гости. Барон, завидев Атсаму, сразу же испарился.

— Госпожа, — поклонился Лэквир.

— Все верно, это я, — улыбнулась ему Атсама. — Ну? Чего ты такой грустный, малыш? Пошли ко мне несколько своих ребятишек. Как только прозвучало слово «бараки», я позаботилась о том, чтобы собрать всю принадлежащую мне продукцию. Кое-что могу ссудить ради общего блага. А ты взамен окажешь мне услугу.

— Я? — Лэквир удивился. — Это что, ради меня лично?

— Нет. Но ты воспримешь это так. Не пытайся казаться равнодушным, малыш. Тебе до слез жалко людей, а меня ты сейчас готов расцеловать. Останавливает тебя лишь одна мысль: если попытаешься — сожгу дотла. Так что слушай и запоминай.

Атсама наклонилась к самому уху Лэквира и шепнула:

— Через несколько дней я приду сюда, и ты проведешь меня в тронный зал. Потом доложишь королю, что я его ожидаю. Ты меня услышал?

— Да, миледи Атсама, — кивнул Лэквир. — Меня, возможно, за это убьют, но… я все сделаю.

— Славный мальчик! — Атсама потрепала Лэквира по щеке. — До скорой встречи.

Атсама и лорды исчезли, обратившись летучими мышами. Едва Лэквир проводил их взглядом, как послышались кашель и плач.

Караван подошел к крепости. Жалкие, изможденные люди. Из-под одежд выглядывают окровавленные повязки. Нескольких женщин и одного мужчину несли на носилках. Ни одного ребенка.

— Пойдемте за мной, — сказал Лэквир. — Сейчас вы, по крайней мере, согреетесь.

***

— Госпожа!

Арека завертела головой. Голос донесся со стороны барака. Арека не хотела подходить, оттуда плохо пахло. Она прогуливалась вокруг башни, кутаясь в теплую шубку.

Голос раздался вновь:

— Госпожа, прошу вас!

Теперь она узнала голос. Акра, та дерзкая служанка! Арека сощурилась, губы изувечила усмешка. Взвыла, значит. Будет обратно проситься. Что ж, отчего бы не позабавиться.

Арека неспешно направилась к бараку. Слонявшийся неподалеку баронет, охранник, оскалился, заметив ее, и подмигнул. Арека наградила его холодным взглядом. Она здесь хозяйка! Баронет усмехнулся и потерял интерес к девушке.

Голова Акры торчала из окна. Встав на достаточном расстоянии, Арека сложила руки на груди. Лицо сохраняло надменное выражение, но глубоко внутри шевельнулась жалость. Слишком изможденным стало лицо женщины.

— Чего тебе? — сказала Арека. — Небось, вспомнила, какой самовлюбленной тварью была принцесса?

Служанка мотнула головой.

— Нет, госпожа. Ничего такого я не вспомнила.

— Так зачем ты меня зовешь? У меня нет времени на тебя!

У Ареки было время на все. Целыми днями она слонялась по крепости. Жила ради тех мгновений, когда Эрлот обращал на нее внимание. Она знала, что каждый день он пьет кровь других. Мучившая поначалу ревность постепенно ушла. Ведь господин не брезговал ею. Пусть пьет чью захочет кровь, но ведь на прогулки он ходит с ней, ее целует перед сном, с ней разговаривает.

— Я посмела обратиться к вам, потому что думаю, у вас доброе сердце, — сказала Акра. — Вы — человек, и знаете, что такое страдание.

— Я-то знаю! — воскликнула Арека. — Так страдать, как мне, еще никому не довелось!

— Соболезную вашему горю, — шепнула Акра, пряча взгляд.

— Ну так и что? — Арека дернула плечами. — Я не возьму тебя назад, пока не скажешь правду о принцессе.

— Я не прошусь назад, — сказала Акра. — Не смогла бы жить там, есть, когда другие голодают. Мы ведь видим слуг, что живут в крепости. Они сытые, довольные…

— Потому что знают, как себя вести!

— Пусть так… Они смеялись, когда я обращалась к ним. Поэтому теперь прошу вас. Без особой надежды, но если не сделать все, покоя не будет.

— О чем ты просишь, старуха? Мне скучно.

— Принесите, пожалуйста, еды. Хоть какой-нибудь, сколько сумеете.

— А, жрать хочешь! — засмеялась Арека. — Ничего, потерпишь. За дурной язык.

— Не я, — возразила Акра. — Дети. Подойдите ближе, посмотрите в окно. Вы ведь росли в деревне, госпожа? Вы знаете, как должны вести себя дети. Они лежат и смотрят в потолок, плачут от голода. Так не должно быть, госпожа.

Арека не нашла слов, чтобы срезать служанку. Ждала чего угодно, только не этого. Голодная, больная женщина — почему она просит за каких-то детей? Неужели ей есть до них дело?

— Принесу, — решилась Арека. — Но с условием.

— Все, что в моих силах, госпожа.

— Посмотри мне в глаза и скажи, что принцесса была злобной, избалованной, самовлюбленной дрянью!

Арека приготовилась выслушать привычный отказ. Готова была развернуться и уйти, выбросить из головы дурацкий разговор. Акра посмотрела ей в глаза.

— Принцесса была злобной, избалованной, самовлюбленной дрянью, — громко произнесла служанка. — Она изводила меня придирками и насмешками, нередко била. Швырялась посудой, если ей не нравилась еда. Постоянно капризничала, требовала чего-то, а когда ей приносили — ломала и выбрасывала. Ночами она любила убегать из дома. Гуляла по лесу, похищала деревенских детей и пила их кровь, а когда они умирали — подбрасывала трупики к дверям. Утром она пряталась поблизости и слушала вопли родителей. Она смеялась над ними…

— Ты лжешь! — заорала Арека. — Зачем ты так говоришь?

— Я скажу все, что вам будет угодно, если вы принесете детям еды, — хриплым от слез голосом сказала Акра. — Прошу вас, госпожа. В следующий раз я… я придумаю еще что-нибудь. Только избавьте меня от этого. Я не хочу видеть, как дети плачут от голода!

Глава 20

Человеческое сердце

«До сих пор доподлинно неизвестно, что происходит, когда вампир делает последний вдох. Умрет ли он, как человек, или же станет абсолютным вампиром? Может быть, наша природа подразумевает именно это? Вдруг быть человеком для нас — сродни тому, как для бабочки — быть гусеницей? Возможно, Река не предполагала, что мы научимся призывать смерть по собственному желанию. Многие из нас безрассудно растратили молодость, прежде чем поняли, что возможен другой способ существования.

Но если здесь — единственное отличие нас от людей, то чем же мы лучше, что занимаем господствующее положение? Тому причиной наша сила в смерти? Или способность изменить облик в смерти? Или же бессмертие? Полагаю, причиной стало последнее».

Кастилос закрыл книгу. Задумчивый взгляд устремился в небеса. Вампир сидел на толстой ветке дерева, ожидая прихода ночи. Кастилос хотел идти, но Аммит настоял на привале. Сейчас старый телохранитель принцессы развлекался внизу, заставляя плясать и принимать таинственные формы языки костра.

— Эй, Аммит, — крикнул Кастилос. — Ты никогда не думал, что будет, если ты умрешь, как человек?

Аммит поднял голову.

— Иногда, — отозвался он. — Только вот проверять что-то не хочется.

— Страшно?

— Страшно, — признал Аммит. — Неизвестное всегда пугает.

— А люди живут с пониманием того, что в конце будет смерть.

Взмахнув руками, Аммит заставил пламя взметнуться почти до ветки, на которой устроился Кастилос.

— К чему ты ведешь?

— К тому, что превратись все вампиры в людей — они бы с ума сошли от ужаса перед неминуемой смертью.

Аммит покачал головой, усмирил огонь и вновь принялся колдовать.

— Вряд ли. Или, по крайней мере, далеко не все. Страх происходит от возможности выбора. Представь, если бы человек мог не чувствовать боли? Да хотя бы и не человек — вампир. То есть, по собственному желанию мог бы убирать боль. Представил?

— Ну? — Кастилос нетерпеливо шевельнул пальцами.

— Вроде бы хорошо, ничего не болит, но… Боль ведь не одни лишь неудобства создает. Благодаря боли мы понимаем: что-то не так. А если убирать боль, то сигналы не приходят. Остается понятие: боль нужна. Что в итоге? В итоге мы просто возвращали бы боль раз-два в неделю, просто чтобы проверить, все ли в порядке. Боялись бы этого мига, но ждали его с нетерпением. Так и со смертью. Почему, ты думаешь, вампиры иногда все же запускают сердца? Боятся, но хотят. Рискуют, но играют. Я понимаю, что ты хочешь сказать. Вот, мол, какие люди храбрые — живут в постоянном страхе. Ничего подобного. У них попросту нет выбора, а у нас он есть. И вампир, не останавливающий сердца, куда храбрее человека. Поэтому в Храме стоит изображение не деревенской дурочки с красной рожей и грубыми руками, а королевы Ирабиль. Той, что девять месяцев прожила, вынашивая ребенка. Зная, что отдаст жизнь ради ее продолжения.

Над костром взвился огненный дракончик. Крылышки трепетали, открывалась и закрывалась пасть. Кастилос наблюдал за упражнениями Аммита с интересом.

— Долго ты этому учился?

— Чего у вампиров полно — так это времени.

Ладонь Кастилоса, лежащая на книге, погладила обложку. При каждом удобном случае он читал труд своего ушедшего создателя, и под воздействием спокойного, рассудительного слога душа оттаивала. Затягивалась рана, нанесенная Саквобетом.

— Наше бессмертие оплачено кровью людей, — заметил Кастилос. — Не думал об этом?

— Думал, — отозвался Аммит, распылив дракона. — Боюсь, не смогу разделить твоего возмущения. По той простой причине, что ты уже месяц носишься со мной по деревням в поисках мальчишки, которого едва знаешь. А что сделали его односельчане? Где его друзья? Где друзья его родителей? Сидят в Сатвире и трясутся. Если и есть от них какой-то толк, так это кровь.

— Не все же такие, — буркнул Кастилос, пряча книжку за пазуху.

— Нет, конечно. Другие находят способ стать вампирами. Кастилос, пойми, ты — самое лучшее опровержение всех дурацких теорий. Разве не из отвращения к людям ты решился поклониться Освику?

Кастилос молчал. Солнце медленно клонилось к закату. Скоро начнется путь.

— Хочешь пари? — предложил Аммит.

— Заинтересуй меня.

— В следующей деревне найди хоть одного достойного, и я его испытаю. Если устоит — обратим его. Если же нет — я сожгу деревню. Ты, собственно, ничем не рискуешь. Все равно Эрлот собирает селян в города. Ну как?

Кастилос прыгнул с ветки и протянул руку Аммиту.

— По рукам. Я заговорю с ними и заставлю вспомнить о достоинстве.

— Хорошо. Только не забудь, что потом заговорю я, — ухмыльнулся Аммит.

***

Дорога забирала на запад, двое путников остановились. Девочка со странными волосами, будто выкованными из золота и серебра, смотрит под ноги. Левая рука бережно прижимает к сердцу сверток.

— Опять через лес. — Девочка говорила без вопросительной интонации.

— Да, — шепотом ответил мальчик. Глаза цвета янтаря вглядываются в чащу. Пока солнце держится над горизонтом, надо идти, искать убежище на ночь.

Больше ни слова. Между ними давно пролегло тяжелое молчание.

Левмир шагнул вперед, нога провалилась в рыхлый снег по щиколотку. Левмир не оборачивался. Знал, И не отстанет. Она идет, глядя под ноги пустым взглядом.

На одном плече Левмира — самострел и колчан, на другом — мешок. Добрые жители деревни дали с собой немного припасов. Среди этих людей Левмир с И прожили два дня, больше не выдержали. Каждый день в избу к старосте, где они остановились, набивался народ. Смотрели на путешественников, качали головами. Больше внимания доставалось И — редкой красоты девочка привлекла всех местных парней. С ней пытались заигрывать, но И угрюмо молчала, не выпуская из рук сверток. Левмир оказался более разговорчив.

— Куда вы идете? — спрашивали у него.

— К Алой Реке.

Сначала смеялись, потом таращили глаза, сообразив, что ответ серьезен.

— Зачем?

— Больше некуда.

— Оставайтесь у нас!

— Мы не сможем.

Мы, мы, мы… Так он говорил. Только И все молчала.

Лес, уже третий на пути, быстро густел. Еще быстрее сгущались сумерки. Левмир осматривался, думая, как устроить ночевку.

Их путь начался около месяца назад, в самые морозы. Бежали по дороге, ничего не соображая от страха и горя. Лес остался далеко, когда опустилась тьма. Вокруг — голое поле. Тогда И зажгла голубой огонек. Стояли на дороге, грея пальцы у волшебного пламени, питающегося силой девочки. Смотрели в глаза друг другу. Что делать?

Левмир принялся копать нору в сугробе. «Что ты делаешь? — спрашивала И. — Мы замерзнем!» Но в снегу они согрелись. В тесной темноте Левмир протянул руку И. Она не хотела, плакала, но огонек забрал много сил. Клыки пронзили вену, кровь Левмира запустила сердце И.

— Сугробов нет, — прошептал Левмир. — Разожжем костер?

Думал, И не ответит. Боялся оборачиваться, боялся снова увидеть пустой равнодушный взгляд. Девочка долго молчала, но вот послышался тихий голос:

— Там, слева, избушка.

Левмир встрепенулся. Посмотрел в сторону — смутные силуэты деревьев. Глаза вампиров видят гораздо лучше. Особенно в темноте.

Выйдя вперед, И показывала дорогу. Левмир брел следом, и вдруг пелена упала с глаз. Приземистое строение затесалось среди деревьев. Казалось, не человек его построил, а старые деревья падали, падали, пока не получилась бесформенная хижина. Закрыты ставни на единственном окне, тяжелая дверь болтается на петлях.

Первой вошла И. Левмир не отставал. Правая рука сжимала нож — мало ли кто притаился там, во мраке.

— Я зажгу огонек, — сказала И.

— Не надо! — Забывшись, Левмир заговорил в полный голос, и лицо исказилось от боли. Связки все еще саднили, голос хрипел. Зато теперь Левмир знал, чего ожидать. Голос, пусть и хриплый, прекратил ломаться.

— Тут никого нет, — отозвалась И. — В печке дрова. Я быстро, обойдусь без крови.

«Обойдусь без тебя», — услышал он.

Голубая молния пронзила воздух. Волшебный огонь заплясал над дровами, превратился в обычный. Левмир закрыл дверь, опустил засов. Повеяло дымком, и Левмир поторопился вынуть заслонку.

Внутри избушка почти пуста. Рядом с печью — поленница, аккуратной горкой лежат дрова, в одно бревнышко впился топор. Массивный стол, единственный табурет. У двери — сундук, окованный железными полосами. Одна кровать из массива. Широкая, застелена ватным одеялом. На кровати уже сидит И. Вытащила из свертка пару светлых мужских туфель, гладит их. На губах улыбка, на щеках слезы. Каждую ночь одно и то же.

Левмир поставил самострел в угол, развязал мешок.

— Ты будешь есть?

Девочка мотнула головой. Легла лицом к стене. Тишина. Левмир опустился на стул. Хотелось плакать, кричать. Иногда он так и делал, но в ответ получал пустой взгляд. Что-то умирало, корчилось в судорогах за закрытой дверью, и Левмир не знал, как это спасти.

В памяти мелькали картинки. Вот И, смеясь, сидит на ветке дерева, кутаясь в покрывало. Вот они танцуют у ручья. Играют в снежки возле землянки великана. Тогда было много боли, но они смеялись. Теперь же смех ушел. Умер вместе с последними крохами тепла.

Девочка что-то пробормотала, свернулась калачиком. Сон быстро побеждал ее измученный рассудок. Левмир хотел прилечь рядом, обнять свою И. Можно даже поцеловать ее, но… Ничего не изменится.

Левмир подошел к сундуку. Крышка скрипнула. Внутри оказались свечи. Множество разных, ручной работы. Синие, белые, красные, толстые и тонкие, завитые, причудливо выгнутые. Левмир перебирал их, и вдруг лицо осветилось улыбкой. Покосившись на И, он взял топор. Тихонько открылась и закрылась дверь.

Если бы И проснулась, то, наверное, вскрикнула бы, когда в дверь просунулась елочка. Стройная лесная красавица, ростом как раз с нее. Левмир, неслышно ступая, вынес елочку на середину комнаты. Перевернул табурет. Елочка не хотела стоять внутри табурета, пришлось крест-накрест привязать ствол к ножкам.

***

Сквозь сон послышался шепот Левмира. Сжавшись в комок, И поморщилась. Зачем он зовет? Почему не спит? С рассветом опять идти, убеждая себя, что где-то там, далеко, течет Алая Река. Только и разговоров, что об этой Реке. Будто кроме нее в мире ничего не осталось.

Левмир потряс ее за плечо. Девочка стряхнула руку, села. Комнату заливал мягкий, трепещущий свет. Подняв глаза, И ахнула. Посреди комнаты сияет елка. Не сразу И поняла, откуда исходит сияние. Чуть ли не к каждой веточке крепилась изящная свечка. Самых разных форм и цветов свечки давали волшебный свет, по комнате плыл аромат плавящегося воска.

Левмир, сидя на полу возле кровати, смотрел на лицо подруги. Вот ее губы тронула улыбка, сверкнули глаза.

— Что это? — воскликнула И.

— Новый год.

— Как? Почему? — Она ничего не понимала, но не сводила глаз с елки.

Левмир рассказал про новый год. Про хороводы вокруг елок, про снежные горки и лабиринты, про то, что желания, загаданные в новогоднюю ночь, обязательно сбываются.

— Прямо сегодня — новый год? — удивлялась И.

— Пусть у нас будет сегодня.

Девочка сползла с кровати, устроилась на коленях Левмира.

— Такая красота, — прошептала. Стиснула его руки, а не пару туфель, как все последнее время.

— Загадаешь желание? — спросил Левмир.

Кивнула. Задумалась. Лицо девочки просто сияло, когда она кивнула еще раз.

— Загадала! Теперь ты.

Повернув голову, И заметила решительное, суровое выражение лица Левмира. Сказка закончилась.

— Алая Река? — спросила И.

Левмир вздохнул. И опустила голову. Встала, подошла к елке. Медленно, одну за другой принялась задувать свечи. Комната погружалась во тьму.

— Почему ты сразу не сказала, что твой отец — король?

Девочка замерла. Левмир, затаив дыхание, ждал. Он уже отчаялся подбирать ключи к внезапно появившейся двери. Осталось лишь рискнуть.

— Что это меняет? — Глухой голос и наверняка тот же безжизненный взгляд.

— Ничего. Но… Я думал, ты мне доверяешь.

Она долго молчала, будто заснула стоя. Когда заговорила, голос прозвучал страшно. Откуда-то из глубины что-то рвалось, пыталось вернуться, но долбилось в ту же запертую дверь, от которой ни у кого не было ключей.

— Ты думаешь, я рада была, что дочь короля? Никто ни разу не заговорил со мной просто так. От меня всегда чего-то хотели. Даже отец не мог быть со мной долго. Любил меня, да, но я несла ему одну боль. Знаешь, кто был моим единственным другом?

Наконец она обернулась, и Левмир увидел ее лицо, все в слезах.

— Аммит, учитель и телохранитель. Мы с ним занимались искусством трансформации. Вампир, который, может, старше моего отца, был моим единственным другом. Потому что ему ничего не нужно было.

— Но чего я мог от тебя потребовать?

— Не знаю. Я не думала об этом. Просто вдруг поняла, что у меня есть друг, которому не важно, кто мой отец. А когда ты спросил… Я испугалась. Солгала. Прости. Но почему тебе это так важно? Почему ты не можешь этого забыть даже сейчас, когда у меня нет больше отца?

Ответить Левмир не успел. Глаза И широко распахнулись. Девочка метнулась к Левмиру, схватив за шиворот, отбросила к окошку. Левмир чудом не сбил по пути елку.

— Ты что…

— Молчи!

Левмир понял, что это — не продолжение ссоры. Медленно пятясь, И не сводила глаз с двери. Через щели внутрь затекал густой туман. Взгляд Левмира заметался в поисках самострела. Оружие оказалось у двери, вне досягаемости. Переборов страх, Левмир шагнул вперед, стал вровень с И.

***

В темноте пылает погребальный костер. Люди, замотавшись во все мыслимое тряпье, стоят вокруг. Телеги забиты скарбом, лошади фыркают, но никто не тронется с места, пока не догорит огонь. Последняя дань уважения покойным. Последние мгновения старой жизни, отмеченные сожжением тех, кто не нашел силы покинуть дом.

Мужчины хмурились, несколько женщин плакали. Притихшие дети жались к родителям. Тишину нарушал треск горящих дров. Но вот захлопали крылья. Люди принялись вертеть головами. Стая… Нет, две стаи летучих мышей влетели в освещенный огнем круг и, пометавшись, приняли вид двух мужчин. Один, тот, что постарше, отступил ближе к костру, жестом пригласив другого действовать. Тот шагнул вперед. Несмотря на испуг, женщины отметили, как он красив. Волосы почти до плеч, мягкие черты лица. Он окинул взглядом собравшихся.

— Кто староста? — послышался приятный сильный голос.

Люди указали на костер. Мужчина склонил голову, не то выражая скорбь, не то — разочарование.

— Я — герцог Кастилос Вэссэлот, — заговорил он, чуть более глухо. — Вы могли обо мне слышать.

Некоторые кивали, но большей частью переглядывались и жали плечами.

— Незадолго до смерти король Эмарис поручил мне отыскать и сберечь двух детей. Сейчас им по тринадцать лет. Мальчик такого роста, — показал рукой. — Глаза необычные, желтого цвета, будто золото или янтарь. Девочка чуть ниже, глаза зеленые, волосы разного цвета — золото с серебром. Приметная пара. Не проходили они здесь?

Люди качали головами. Нет, никого не было. Никто сюда не заходит.

— Может быть, вы видели их спутника? — не сдавался Кастилос. — Огромный такой, выше меня, в плечах шире раза в два. Зовут Ратканон. Его не видели?

Тот же ответ.

Подал голос Аммит:

— Мне это уже порядком надоело. Целый месяц — одно и то же. Ты уверен, что мы ищем там, где нужно?

Кастилос отмахнулся, и Аммит со вздохом уставился в огонь. Сделал нервный жест пальцами, над костром возник пылающий дракончик. Вздох восхищения прокатился по толпе.

— Не глумитесь над покойными! — задрожал чей-то крик. Аммит обернулся и увидел девушку лет семнадцати. От нее отступились, полагая, что расплата за дерзость окажется скорой и страшной.

— Извини, — улыбнулся ей Аммит и щелчком пальцев отправил дракона в небытие. — Продолжай, Кас.

— Еще раз так меня назовешь — убью, — тихо сказал Кастилос, прежде чем обратиться к деревенским:

— Я знаю, что Эрлот собирает деревенских в города. Вы понимаете, какая жизнь ждет вас там?

Они не понимали.

— Вы будете жить в загонах, как скот, по первому требованию подставляя шеи баронетам. Те, кому повезет больше, станут фаворитами — великая честь стоять на коленях рядом с хозяином и служить пищей лишь ему. Такой жизни вам хочется? Такую судьбу уготовите вы своим детям? Жрать брошенный на землю хлеб, спариваться по приказу?

Аммит посмотрел на лица людей. Те прятали глаза, переминались с ноги на ногу.

— А что поделать? — неуверенно начал один, молодой мужчина в толстенном тулупе, надетом поверх уймы рубашек и кофт. Руки не прижимались к бокам, и выглядел он так, словно собирался всех обнять. — Донаций больше не будет, денег не заработать толком. Да и то — сами не уйдем, так вампиры придут, угонят силой.

— А ты что — корова, чтобы тебя силой угонять? — обратился к нему Кастилос.

— Не драться же с ними…

— Почему?

— Убьют ведь…

— Лучше так, в загоне? Смотреть в глаза жене, когда баронеты будут рвать ее плоть и обливаться кровью?

Вперед выскочила женщина — видно, жена притихшего обладателя тулупа.

— А тебе-то что? — заорала она. — Ты нас, что ли, содержать будешь? Ты от остальных защитишь?

Симпатии толпы на стороне женщины. Люди кивали, со всех сторон раздавалось одобрительное ворчание. Почувствовав поддержку, женщина еще больше осмелела:

— Стоишь, такой красивый, речи двигаешь! А чего же ты короля-то своего спасти не сумел? Видать, кто сильнее — у того и власть! А нас-то на что подбить хочешь? Мы-то не улетим, как ты! Да, пойдем и будем в загонах жить. И шею подставлять, и хлеб с земли жрать станем. Нехай, и к такому привыкнем. Что? Не нравимся? Ну так возьми и убей всех, ты же сильный — с людьми драться!

Кастилос смотрел на перекошенное от ярости лицо женщины и с трудом сдерживался. Убить всех казалось благом. С жизнью они распрощались, а умерев, хоть лишат эрлотову клику своей крови.

Повернувшись к Аммиту, Кастилос кивнул. Тот взмахнул руками. Струи огня рванулись во все стороны, ударили по крышам, пробежали по заботливо прикрытым ставням. Деревенька запылала. В панике люди кричали, кидались к повозкам. Одни падали — их топтали другие.

— Гори, прежняя жизнь! — провозгласил Аммит. — Пылай, обращайся в пепел! Никто не отдаст за тебя ни капли крови, но всю ее отдадут даром тем, кого ненавидят! Бегите, люди! Спасайтесь!

Лошади понесли. Кого-то забыли. Несчастные с воплями бежали вслед за повозками. Деревня опустела. Лишь трое тех, кто не хотел меняться, догорали в большом костре. Быть может, они бы откликнулись.

— Спасибо, — сказал Кастилос, когда Аммит подошел к нему.

— За что? — удивился тот. — Неужели ты думал, что я буду жечь людей?

— Ну…

— Послушай, дорогой друг! — Аммит положил ему руку на плечо. — Мне очень жаль, что здесь у тебя ничего не вышло. Поверь, я сам был бы рад увидеть среди людей тех, кто будет защищать свою свободу. Я готов стать на их сторону и объявить Эрлоту войну. Но той силы, на которую ты рассчитываешь, не существует. Мы одни. Ты, я, малышка И, да этот паренек Левмир, если он еще жив и не сошел с ума. Все, что нам остается — это собраться вместе и бежать куда-нибудь подальше. На Восток, где живут люди, не слышавшие о вампирах. Может быть, там мы найдем покой и счастье. Но, впрочем, если хочешь — мы можем продолжать пари. В конце концов, так гораздо веселее.

Кастилос улыбнулся, кивнул.

— Летим дальше, — сказал он. — Успеем одолеть большую часть пути до следующей деревни.

— Молодые никогда не сдаются, — покачал головой Аммит. — Летим. Кто первый — тот начинает играть. Как тебе?

— Принимаю!

Две стаи летучих мышей, стремительно наращивая скорость, полетели дальше на запад.

***

Туман собрался в плотную массу. Глаз не успел отследить мига, когда грязно-серое облако обратилось вампиром. Ватные штаны, тулуп, голова без шапки, седые волосы — все это сразу отпечаталось в сознании Левмира. И лишь потом — лицо. Бледное до серости, искаженное. Клыки торчат наружу. Склеры глаз черные, а посреди пылает ненасытное пламя.

— Кро-о-о-овь! — взвыл вампир.

Левмир оттеснил И, но она упрямо вылезла вперед.

— Это ваш дом? — спросил Левмир, глядя вампиру в глаза. Почему-то казалось, его можно усмирить так же, как некоторые умельцы усмиряют диких собак и даже волков.

Блуждающий взгляд вампира остановился.

— Мой дом! — провыл он. — Мой! Мой дом!

— Мы просто шли по лесу и наткнулись на него. Можем сейчас же уйти.

— Нет! — Интонации изменились. Казалось, вампир сейчас заплачет. — Нет, не уйти! Не уйти! Не уйти!

— Пожалуй, мы лучше пойдем, — вмешалась И. — Простите, что…

— Да! — Вампир закивал. — Да! Да-да-да! Ты — иди! Уходи! Мой дом! Кровь — мне. Оставь мне кровь!

Левмир ощутил, как немеют руки и ноги. Он привык, что вампиры считают людей за скотов. Но этот смотрел на него, как на бочонок с кровью.

— Он сумасшедший! — воскликнул Левмир.

Перед глазами пронеслась жизнь бедолаги. Что-то выгнало его в лес. Может, натворил бед в деревне и бежал, опасаясь возмездия. Построил дом, жил здесь, постепенно сходя с ума. Где-то доставал воск, делал свечи. Целыми днями, одну за другой, совершенствуя мастерство и лишаясь рассудка. Но вот однажды на огонек заглянул вампир. Скитающийся баронет. Наверное, ему показалось забавным обратить пускающего слюни дурачка. Дал несколько капель крови и ушел. Теперь же эта шутка стояла здесь, бестолково размахивая руками, крутя косматой головой. Быть может, он даже не знал, как запустить сердце.

Вампир вскрикнул. Замер, уставившись в одну точку. Левмир проследил за его взглядом…

— Свечи! — застонал вампир. — Мои! Мои свечи!

Он прыгнул. Левмир отскочил влево, И — вправо. Но вампир забыл о них. Руки обняли елку, но прыжок оказался слишком сильным. Елка упала, увлекая безумца за собой. Свечи раскатились по полу.

— Бежим! — крикнула И.

Левмир успел подхватить самострел, И успела забрать туфли. Тьма за дверью встретила их холодом. Запоздало Левмир сообразил, что в доме остались шапка и теплая куртка. Он так и остался в старой застиранной рубахе. Хорошо хоть И не стала раздеваться.

Из домика донесся рев, что-то затрещало. Вылетели ставни, из окна рванулись языки огня. И вцепилась в плечо Левмира. Замерев в нескольких шагах от крыльца, они не знали, что делать дальше. Бежать? Но безумец легко нагонит их. Остаться и принять бой?

Левмир зарядил самострел.

— Уйди! — велел он И.

— Никуда я не уйду!

— Ты же все равно не сможешь драться, ты ведь не останавливаешь сердца…

«чтобы не пить потом мою кровь», — так хотел он закончить, но проглотил остаток фразы.

В руке И сверкнул нож.

— Могу, — сказала она.

В проеме появился хозяин дома.

— Вы! — заорал он. — Вы!

Левмир спустил рычаг. Стрела ударила в левое плечо — вампир успел дернуться.

— Больно! Больно, больно, больно!

Вампир заметался, разнося в щепки толстые бревна. Огонь подкрался к выходу из дома, и вампир, почуяв жар, отскочил. Еще одна стрела скрылась в доме. Новую Левмир наложить не успел.

Вампир стал двигаться иначе. Так, должно быть, атаковал на дорогах припозднившихся путников. Бросок влево, прыжок вправо, и вдруг прямо перед Левмиром пышущее яростью лицо. Раздался визг И — бросилась на вампира, лезвие ножа вонзилось в шею. Одновременно Левмир ударил безумца ногой. Вампир отшатнулся, оглашая ночной лес воплями.

— Подожги его! — крикнул Левмир.

Одного взгляда на лицо И хватило, чтобы понять — никогда. Она погибнет, как человек, но не остановит сердца.

Рванув из колчана еще одну стрелу, Левмир прицелился. Стрела порхнула. Вампир выбросил вперед ладонь, не то пытаясь поймать стрелу, не то защищаясь. Стрела пробила ладонь, пригвоздила к правому плечу.

— Бежим! — завопила И.

Она потащила Левмира за собой. Вперед, в единственно верном направлении — на север. Спотыкаясь, Левмир бежал за девочкой, чьи глаза прекрасно видели в темноте. За спиной, все ближе, раздавались шаги, вопли.

— Свечи! — рыдал вампир. — Кровь! — рычал он.

— Наверх! — И потянула Левмира в сторону. Он успел заметить каменный склон.

В мгновение ока вскарабкались на обледенелую глыбу. Левмир наложил еще одну стрелу, повернулся как раз вовремя, чтобы увидеть пылающие уголья глаз.

— Кровь! — взревел вампир.

Щелкнула тетива. Стрела, пущенная с близкого расстояния, насквозь пробила голову между глаз. Вампир взмахнул руками. И выбросила вперед руку с ножом, лезвие ткнулось в живот. Со стоном вампир упал.

Перезарядив самострел, Левмир посмотрел вниз. Вампир занимался чем-то странным. Руки так и мелькали, остервенело разбрасывая снег. Вот крепкие пальцы вонзились в землю…

«Почему я все это вижу?» — подумал Левмир.

— Солнце, — прошептала И.

— Что?

— Солнце встает. Он боится солнца!

Левмир посмотрел на подругу, приоткрыв рот.

— Почему?

Прежде чем ответить, И опустилась на колено, глядя с каменного выступа вниз. Вампир уже зарылся довольно глубоко. Он не выбрасывал землю из ямы, а будто вворачивался, втискивался внутрь.

— Ты ведь знаешь, что вампиры распускают много нелепых слухов о себе?

Левмир вспомнил, как описывал вампиров Санат. Словно призраки, колы насквозь проходят… И эти дурацкие советы про чеснок и маковые зернышки.

— Среди таких баек есть и про солнце. Что вампиры сгорают на солнце. Должно быть, он верил в это, когда его обратили.

Вампира уже не видно. Только бесформенное черное пятно земли посреди снега.

Левмир повесил самострел на плечо. По телу пробежала дрожь. До чего же холодно…

— Возьми. — И принялась стаскивать куртку, подарок деревенских. Под курткой — вторая, легкая, из кожи оленя.

— Нет! — Левмир запахнул на ней одежду.

— Ты же замерзнешь!

— А ты?

— Я не так чувствую холод.

— Ну и что? Если ты боишься моей крови, то я не возьму твою куртку!

В глазах И блеснули слезы.

— Дурак! — бросила она, и принялась спускаться вниз.

Левмир зажмурился. Теперь хотелось, чтобы вампир вылез из норы. Пусть продолжится драка, погоня. Тогда они, по крайней мере, будут вместе.

«Почему она стала такой? — думал Левмир. — Что я делаю не так? Что мне нужно сказать или сделать?»

Рев, почти сразу же — отчаянный визг. Левмир прыгнул вперед, на выступ, с которого соскочила И. Самострел будто сам собой оказался в руках. Палец дрогнул на спусковом крючке. Внизу шевелилось что-то огромное, бурое. Из-под туши виднеется дрожащая белая рука.

Палец нажал на крючок, а в следующий миг Левмир летел вниз, догоняя стрелу. Наконечник впился в шею медведя. Левмир упал ему на спину, взмахнул ножом. Могучая туша пришла в движение. Нож скользнул по шкуре. Медведь закрутился на месте, Левмир упал, но тут же вскочил. Показалось, будто большая сияющая юла завертелась в снегу — из-под медведя стремительно выкатилась И. Живая, даже не ранена.

Схватив ее, Левмир отпрыгнул. Спина ударилась в ствол дерева. Медведь, разбрасывая лапами снег, рванулся прямо на них. Самострел далеко, в руке маленький бесполезный нож.

— Кто это? — застонала И, трясясь от ужаса.

Медведь остановился перед рыхлой землей. Нос смешно задергался, обнюхивая странное место. Лапы разгребают землю. Левмир снова посмотрел в сторону самострела…

Справившись с собой, И вывернулась из объятий. Она будто исчезла, а в следующий миг что-то дернуло Левмира вверх. Он поднял голову. И сидела на ветке, пытаясь поднять его. Левмир подтянулся, и вот они уже сидят рядом.

— Кто это такой? — Девочка перестала трястись, но голос дрожал.

— Медведь, — шепнул Левмир. — Мы разбудили медведя.

Рев и крик снизу привлекли внимание. Медведь вытаскивал вампира на солнце.

— Он… сильнее вампира? — прошептала И. На лице появилось благоговейное выражение.

— Сейчас узнаем…

Вампир посмотрел на солнце, на медведя. Зверь зарычал, недоумевая, что перед ним.

— Свечи! — всхлипнул вампир. — Дом! Кровь!

Безумие произошедшего дальше заставило детей замереть без движения с раскрытыми ртами. Вампир вгрызся медведю в шею.

Зверь взвыл, поднялся на задние лапы. Тело вампира болталось из стороны в сторону. Медведь схватил его передними лапами, отшвырнул. Вампир подскочил, но поздно. Огромная туша уже накрыла его, могучие лапы рвали плоть, челюсти сомкнулись на голове.

— А что если он станет вампиром? — ахнула И.

— Кто? Медведь? — удивился Левмир.

— Ну да!

— Ну… Даже не знаю…

Медведь издал победный рык. Вампир больше не шевелился. Голова свесилась на сторону, болтаясь на тонкой полоске кожи.

— Подожги его, — сказал Левмир.

— Нет!

— Просто отпугни. Пусть он отбежит, я успею добраться до самострела.

Он положил руку на ладошку девочки. Ладошка вздрогнула. Наконец-то взгляды встретились.

— Если он повалит дерево — нам конец, — сказал Левмир.

«Если он повалит дерево — я тебя потеряю», — услышала И.

— Я сделаю, — прошептала она.

В спину медведя, брызжа искрами, ударил голубой сгусток огня. Запахло паленой шерстью. Медведь заревел, покатился по снегу. Соскочив с дерева, Левмир бросился за оружием. В двух шагах от оскаленной морды он схватил самострел.

Выстрел — оперение торчит из правого глаза медведя. Еще один — стрела ушла в открытую пасть. Медведь тяжело протопал вперед и упал. Левмир едва успел отпрыгнуть.

И подошла к останкам вампира. Левмир проследил за ее взглядом. Словно неведомая сила подтаскивала голову к телу, место разрыва медленно стягивалось полосками нарастающей кожи. Рука девочки взметнулась вверх, в ладони вспыхнул огонек. Бросив волшебный снаряд, И отскочила. Пламя охватило изувеченную плоть. В треске огня послышалось: «Свечи!»

Левмир обнял И, зарылся лицом в ее сказочные волосы. Какая же она холодная…

— Из руки, — попросила девочка. — Не могу так.

Левмир протянул ей запястье, но И колебалась.

— Как же ты? — прошептала она. — У нас даже еды нет.

— У нас теперь полно еды. Не думай, просто… просто запусти сердце.

Острые клыки впились в руку, Левмир зажмурился. Все закончилось быстро. И глубоко вдохнула, на щеках появился румянец.

— Спасибо, — прошептал Левмир, расцеловал ее в щеки. Что-то мешало прижаться ближе. Опустив взгляд, Левмир увидел туфли. Все это время И прижимала их к сердцу.

***

Разделать медведя оказалось не сложнее, чем оленя. Левмир вытащил внутренности, нарезал мяса. Костерок разложила И, настругав коры с деревьев.

— Держи, — сказала, бросив что-то Левмиру. Грязный, рваный, но теплый тулуп вампира. Наверное, слетел, пока медведь трепал безумца. Левмир оделся.

Куски мяса пришлось поджаривать на стрелах. Без соли, с черной коркой нагара мясо, тем не менее, оказалось вкусным.

— Тебе нужно поспать, — заметила И. — Бледный… Только вот домика больше нет.

Она содрогнулась.

— Мерзнешь все-таки, обманщица?

— Да ну тебя! — отмахнулась И. Но Левмир успел заметить улыбку.

— Ничего, если нам придется… Ну, в общем, сделать кое-что необычное? — спросил Левмир.

Он знал, что нужно сделать, но всем сердцем не хотел этого. Лес слишком старый, стволы толстые — без топора не срубить даже самой тонкой ветки. Даже если удастся разложить костер побольше, на таком морозе долго не сдюжить. А если огонь перекинется на одежду? Может, и были способы выжить в такой ситуации, но Левмир их не знал. Лишь один вариант представлялся возможным.

Девочка покраснела.

— Ты что, умирать собрался? — буркнула она. — Холодно ведь.

— Потому-то и надо. Потому что холодно. Чтобы не умереть.

— Я боюсь.

— Ничего страшного. Я ведь буду с тобой.

— Знаю. Потому и боюсь.

— Мне тоже неприятно, — признал Левмир. — Но…

— Неприятно? — Теперь И смотрела с обидой. — Тогда зачем…

— Там, внутри, еще долго будет тепло.

Девочка потрясла головой, ничего не понимая.

— Где внутри?

— Там.

Левмир указывал на медведя.

— Ты хочешь, чтобы мы забрались внутрь? — удивилась И.

— Ну да. Думаю, мы сможем проспать до следующего рассвета. Спрячем мясо в снег. Утром поедим и отправимся дальше. Сейчас никаких сил нет.

— Прятаться в медведе? — почему-то засмеялась И. — Ой… Ну ведь мог бы сразу так и сказать!

— А что?

— Да ничего! Полезли в твоего медведя дурацкого.

Глава 21

Монолит

Эрлот толкнул дверь зала и вошел внутрь. На троне королевы развалилась Атсама. Она закинула одну ногу на подлокотник, но, несмотря на вальяжную позу, выглядела настороженной.

— Знаешь, — начал Эрлот, — мне не нравится, когда гости приходят вот так. «В тронном зале вас ожидает миледи Атсама!» Если хочешь поговорить — веди себя прилично.

Атсама будто не услышала его слов. Махнула рукой:

— Прикрой дверь, милый. Разговор не для чужих ушей.

Эрлот подчинился. На злость сил не оставалось. Каждый день он вступал в борьбу за тонкую полоску, пролегшую между жизнью и смертью города.

— За мной небольшой должок, и я пришла его вернуть, — сказала Атсама, когда Эрлот подошел к трону.

— Хочешь прямо здесь? — усмехнулся король. — Или ты про охоту? Для последнего больше нет препятствий, так что…

— Хочу предупредить! — Атсама сменила позу, наклонилась вперед, нависая, будто королева над баронетом. — Вчера был тайный совет лордов. Единственный вопрос, который мы обсуждали — твою уместность на троне.

— Хорошо, лорды умрут, — пожал плечами Эрлот. — Ты мне больше не должна. Это все?

Глаза Атсамы заливала чернота. Страх и волнение сжигали все силы. Она закричала:

— Я прошу тебя подумать! Что ты делаешь? Когда мы обсуждали свержение Эмариса, мы хотели не так много. Охота, истребление баронетов, возможность пускать в дело клыки. Но что происходит теперь? Зачем ты разоряешь деревни? С лордами трудно не согласиться: мы совершаем самоубийство. Вернее, ты задумал всех нас убить! Баронеты бегут из города, хотя теперь и нет никаких запретов! Люди мрут от голода в этих бараках!

Эрлот кивал, пока она говорила. На лице не проступило ни одной эмоции. Он знал, что так будет. Знал еще в тот день, когда стоял над догорающим трупом Освика.

— Что думаешь ты?

— Я? — Атсама нервно рассмеялась. — Ты знаешь, как я к тебе отношусь. Одно то, что я пришла предупредить…

— Какие высказываются версии? — оборвал ее Эрлот.

— Первая — ты сошел с ума. Вторая — ты знаешь что-то, чего не знаем мы. Зачем собирать такую массу людей в одном месте? Зачем ломать то, что прекрасно работало? Посади наместников в деревни, если так уж обязательно вовсе отменить донации. Городского населения вполне хватит, чтобы прокормить всех нас, включая баронетов.

Эрлот подошел к окну, выходящему на ту часть двора, где вдоль стены тянулось занесенное снегом длинное приземистое строение. Там, внутри, умирали люди. С наступлением весны их выгонят на полевые работы. Со временем появится и еда. Но сейчас — самый сложный этап, пережить его получится не у всех.

— Правильный ответ прозвучал, — сказал Эрлот. — Правильный вопрос находится там.

Атсама посмотрела в окно. Спрыгнув с трона, подошла к Эрлоту. Его взгляд стремился дальше, сквозь барак, сквозь крепостную стену.

— Восток? — спросила Атсама.

Эрлот кивнул.

— Я напомню тебе, из-за чего погиб Освик. Он держал связь с правителями Востока. Когда об этом стало известно, Эмарис направил меня к нему. Я был настроен на разговор, но тихуша Освик бросился в бой. Письма он успел сжечь, но осталась книга.

— «По ту сторону Алой Реки»? — вспомнила Атсама.

— Именно. Набор бредовых идей о том, как вампирам и людям получить равные права и возможности. А теперь, Атсама, попробуй прибавить один к одному.

Атсама тряхнула головой. Мысль, слишком сложная, слишком чудовищная, отказывалась укладываться в голове. Но память воскресала. Память поворачивала в далекое прошлое, в те дни, когда вампиры покинули Восток, продвинувшись вслед за поверженным императором Киверри. Что тогда они оставили за спиной?

Эрлот заметил во дворе движение. Кто-то быстро, но осторожно бежал к бараку. В свете фонаря Эрлот без труда узнал Ареку и улыбнулся.

— Но это же бред! — воскликнула Атсама. — На востоке лишь дикие разрозненные племена…

— Да, три тысячи лет назад так и было, — кивнул Эрлот. — Теперь там государства, в которых живут люди, никогда не имевшие дел с вампирами. К чему, по-твоему, готовил их Освик?

— Война, — прошептала Атсама.

— Третья Великая Война, по итогам которой вампиры должны очутиться в клетках. Охота, донации… — Эрлот засмеялся. — Мне нужно было чем-то заинтересовать вас, чтобы устранить Эмариса. Он, увы, не хотел шевелиться. Может, даже разделял взгляды Освика. Но я не желаю кланяться людям, Атсама. Когда войска двинутся на нас, они не найдут в деревнях ни еды, ни союзников.

— Лучше тогда убить их сразу, — сказала Атсама, не сводя глаз с барака. — Перебить лишних, а остатки будет проще прокормить.

— Лучше ли? — спросил Эрлот. — С чем же мы встретим тех, кто придет нас убивать? Со сворой плохо обученных баронетов, которые, чуть что, побегут, позоря нашу расу? Нет, люди нужны мне здесь. Многие умрут, но остальные проживут столько, сколько понадобится. Когда придет время, Восток увидит, что такое смерть.

— Полагаешь, люди бросятся защищать бараки?

— Полагаю, вампиры бросятся за жратвой.

Атсама покачнулась. Эрлот придержал ее за руку. Будто вся сила разом ушла из тела женщины. Она задрожала.

— Безумие, — прошептала Атсама.

— Безумие, — согласился Эрлот. — У меня нет времени изобретать другой план. Воин на Западе остался лишь один, и ты сейчас говоришь с ним. Вы решили, что я уничтожаю мир? Нет, я лишь спасаю его дорогой ценой.

***

Стараясь двигаться как можно тише, Арека проскользнула в башню. Остановилась, позволяя глазам привыкнуть к темноте. Сердце, минуту назад отчаянно стучавшее, успокаивалось. Даже если теперь ее увидят, она скажет, что просто гуляла. Сверток с едой передан, никто ничего не докажет.

Вот уже пятую ночь она приносила в бараки еду. Прячась, обманывая, выдумывая изощренные планы — будто вампир, одержимый единственной страстью.

Каждый день из дверей барака выносили трупы. Арека смотрела на них, но не находила в сердце отклика. Только одно ее беспокоило, одно занимало мысли — накормить детей. Детей, которых она даже не видела, на которых ей плевать.

Арека не знала, зачем рискует каждую ночь. Задавала вопрос, но ответ таял в пустоте души. «Я хочу сделать для них все, как мой господин делает для меня все, — говорила себе Арека. — Я хочу стать для них госпожой».

Ни на мгновение не верила себе, но боялась копнуть глубже, разбросать каменные плиты, которыми закрыл ее сердце господин, и увидеть, что там поселился кто-то чужой. Боялась увидеть там исхудавшее лицо Акры.

Когда в темноте стала различима лестница, Арека двинулась к ней. Уже занеся ногу над ступенькой, девушка замерла — со стороны обеденного зала отчетливо послышался звук зажегшейся спички. Пахнуло табаком.

— Тоже не спится? — спросил голос. — Иди сюда, присядь. Не бойся меня, я человек. Больше, чем когда-либо.

Страх стиснул сердце холодными пальцами, но гордость пересилила. «Я здесь хозяйка!» — сказала себе Арека. Осторожно ступая, чтобы не споткнуться, пошла на голос и огонек папиросы. Когда сидевший за столом затянулся, огонек осветил лицо. Арека узнала Лэквира.

— Что ты здесь делаешь? — спросила Арека, стараясь говорить уверенно.

— Курю, — сказал Лэквир. — И пью. Составишь компанию?

В темноте что-то забулькало — похоже, Лэквир глушил вино прямо из горлышка. Если это, конечно, вино, а не самогон, изъятый у новоприбывших.

Арека стукнулась о край стола, нащупала кресло и села напротив силуэта вампира.

— Я не пью и не курю, — не без гордости сказала Арека.

— Да ты у нас прямо идеал, — засмеялся Лэквир. — Еще и детишек голодных подкармливаешь. Скажи, мне просто интересно, а в сортире после тебя розами не пахнет?

Оскорбление пролетело мимо ушей. Арека задрожала.

— Каких детей? — прошептала она. — Ты что?

— Хватит дуру изображать! — повысил голос Лэквир. — Ничего тебе за это не будет. Эрлоту плевать, мне подавно. Разве что слуги, которых ты обокрала, начнут брюзжать, но… Кому на них не плевать, скажи мне?

Арека перевела дыхание. Похоже, Лэквир не собирается жаловаться.

— Чего ты от меня хочешь?

Папироса упала на пол, но тут же зажглась следующая.

— Чего я хочу? — задумчиво повторил Лэквир. — От тебя? Знаешь, занятный вопрос. Вот, например, я хочу взять тебя на руки, унести далеко-далеко отсюда, построить маленький домик на берегу реки и жить долго и счастливо. Никогда не вспоминать о Кармаигсе, забыть имя Эрлота. Я бы мог ловить рыбу, ты бы готовила. Вечерами мы бы сидели на крылечке, любовались закатами. А ночью любили бы друг друга до изнеможения. Я бы никогда не останавливал сердца, ни на мгновение. Как тебе такой план?

— Ты что, серьезно? — прошептала Арека. — Ты… Да ты пьян.

— Это да. Но я серьезен. Только, прошу, не думай, что я в тебя влюбился. Просто ты здесь так же к месту, как и я. Но ты пока еще не поняла, что происходит. Поэтому я пью в одиночестве. А может, когда-нибудь и ты напьешься в одиночестве. Когда поймешь, что все кончено.

— Что кончено? — недоумевала Арека. Разговор почему-то затягивал ее. Будто впереди брезжила какая-то тайна, заставляя трепетать сердце.

— Сегодня я получил приказ кормить людей трупами.

Арека прикрыла рот ладонью.

— От кого?

— От твоего обожаемого господина. Нет, ты знаешь, я не виню его за это решение. Если чего-то не предпринять, люди попросту вымрут. Решение страшное, но оправданное. Но скажи мне, Арека, для чего все это устроено? Зачем здесь все эти люди? Чтобы Эрлот имел возможность каждый вечер выбрать глотку по вкусу?

— Господин знает, что делает, — твердо сказала Арека и поднялась, чтобы уйти.

— Не сомневаюсь, — отозвался Лэквир. — Как и я. Я тоже знаю, что напиваюсь до бесчувствия. Но это лишь моя проблема.

Помолчав, Лэквир добавил:

— Знаешь, сестренка, если хочешь действительно помочь детям, подожги барак. Я, как видишь, слишком пьян, чтобы останавливать тебя.

Уже на лестнице Ареку настигли последние слова Лэквира:

— Забудь. Завтра я снова стану собой. Буду метаться по городу, пересыпать остатки хлеба из пустого в порожнее. Погоню баронетов на охоту, на рыбалку. Завтра я снова обману себя, снова поверю, что можно изменить все… Но только сейчас я могу признаться, что никогда не будет домика на берегу реки. Не будет «долго и счастливо». А впереди — одна смерть.

***

На следующий день мороз пошел на убыль. Отдохнувшие Левмир и Ирабиль вернулись на пепелище. Среди углей отыскались почерневшие вещи — котелок, ложки. Путь продолжался.

К вечеру вышли из леса. Дальше тянулось снежное поле. Здесь в изобилии высились сугробы, и Левмир выкопал укрытие.

— Так гораздо лучше, чем в медведе, — пробормотала И, засыпая.

Утром снова двинулись в путь. Далеко впереди появилась черная точка. К полудню она превратилась в столбик.

— Интересно, что это? — прошептал Левмир.

— Мне кажется, это Монолит, — отозвалась И.

— Что такое Монолит?

— Не знаешь? Ах, да… Кто-то говорит, что это — коготь черного Дракона, а кто-то — что клык. Он стоит посреди Западного мира с начала времен. Сюда ходят в паломничество обращенные вампиры. Говорят, Монолит показывает вампиру его страсть.

— Страсть? — озадачился Левмир.

— У каждого вампира есть своя страсть, которая ведет его вперед. Можно самому осознать ее, но можно и ошибиться. Монолит показывает правду. В нем частичка силы Алой Реки.

Сказав последние слова, И покосилась на Левмира, с губ сорвался вздох. Опять его лицо ожесточилось. Одна только страсть — Алая Река. Все остальное перестало существовать.

Солнце стояло высоко, когда подошли к Монолиту. Огромный, гладкий, черный, будто полированный камень, он вздымался вверх изогнутым когтем. Или клыком.

— Что нужно сделать? — спросил Левмир.

— Положить руки. Хочешь?

— Давай.

Встали с разных сторон. Левмир зажмурился, пытаясь успокоить сердцебиение. Вот он, момент истины. Сейчас Монолит покажет его страсть. Положив руки на гладкий и почему-то теплый бок Монолита, Левмир открыл глаза. Он знал, что увидит — черные берега и струящуюся между ними Алую Реку.

Но Монолит просто исчез. Вернее, он оставался, руки ощущали гладкую поверхность, но стал прозрачнее стекла. С той стороны в точно такой же позе застыла И. Их взгляды встретились.

— Видишь что-нибудь? — крикнула И.

— Ничего! — отозвался Левмир.

— Совсем?

— Он просто стал прозрачным, вот и все. Я вижу тебя.

— И я тебя вижу!

Левмир отнял руки от Монолита, и тот появился, будто черной краской плеснули сверху.

— Глупость какая-то, — проворчал Левмир, обойдя Монолит.

И, глядя на него, почему-то улыбалась.

— Просто глупая волшебная шутка, — сердился Левмир.

— Ага! — Девочка рассмеялась. — Ничего глупее в жизни не видела!

— А чему ты радуешься?

Столько восторга на лице И Левмир не видел давно. Со времен первых встреч на полянке.

— Глупости радуюсь! — хохотала И. — Самой глупой на свете глупости!

Она посмотрела на Монолит с непонятной нежностью. Наклонилась и положила перед ним туфли отца.

— Спасибо тебе, большая глупость! — сказала И. — Мы пойдем. Не забывай нас!

Схватив Левмира за руку, И понеслась вперед. Он едва поспевал за ней, но не пытался остановить. Девочку переполняло невесть откуда взявшееся счастье, и Левмир боялся его спугнуть.

— Ты ведь нарисуешь еще сказки? — крикнула И, не оборачиваясь.

— У нас ни бумаги, ни карандашей! — ответил Левмир.

— Найдем! Обязательно найдем все, что угодно!

Вырвав руку, она убежала вперед, завертелась на месте, продолжая смеяться. Левмир не хотел больше думать. Что-то сломало дверь, стоявшую между ними, и он бросился в пролом. Поймав девочку, поднял ее, закружил. С визгом и хохотом они упали в снег, будто в объятия следующей главы жизни.

Глава 22

Сардат

Недавно сошел снег, вода все еще ледяная, и работали с долгими перерывами, грея у костров покрасневшие руки. Старатели ворчали, жаловались, но долг заставлял брать лопаты, ковши и гнал вниз, к реке. На дне общего котла мало-помалу образовалась едва заметная кучка серого песка. Для постороннего взгляда — грязь, да и только, но опытные старатели с удовлетворением цокали языками — сезон начался хорошо.

Вдоль линии берега, сунув замерзшие руки в карманы, шел Сардат. Несмотря на возраст — лет семнадцать-восемнадцать, точно не знал он сам — держался уверенно и звание командира, унаследованное от отца, носил по праву. Под взглядом строгих карих глаз рабочие, взрослые мужчины, бросали травить байки, и работа кипела. Спутанные темно-русые волосы Сардата трепал холодный ветер, капюшон плотной кожаной куртки то и дело сдувало, и Сардат в конце концов махнул на него рукой.

— Веселее, парни! — крикнул он. — Поезд через месяц, расслабляться некогда!

Поезд ждали, как весну. Зима выдалась суровой, истощила запасы. Трижды Сардат наказывал воров, однажды — разбойника. Люди шли на преступления от отчаяния и гордости. Сардат спасал их от того и другого, сначала показательно избив, а потом выдав долю из общака. Каждый человек на счету, любые руки сгодятся в работе. И вот, наконец, погода смилостивилась.

Вдалеке несколько человек сетями ловили рыбу. Сардат поморщился. Лучше б сначала золота набрать, сколько нужно, а потом… Но ведь золотом сыт не будешь. Махнув рукой рыбакам, Сардат пошел в другую сторону.

Вниз по течению случилась потасовка. Издали Сардат заметил двух не на шутку сцепившихся мужиков. Долетали крики. Стиснув зубы, он поспешил туда. Подрались соседи, хорошие друзья, в одночасье став заклятыми врагами.

— А ну стоять! — рявкнул Сардат, размашистым шагом подходя к драчунам. — Что за парашу вы тут устроили?

Мужики расступились, кулаки неохотно разжались.

— Не слышу! — еще громче сказал Сардат. — Или мне обоих вздуть, чтоб говорить обучились?

— Это он все, — буркнул Гидар, высокий, но худощавый, смотрел на Сардата сверху вниз.

Кутаз, приземистый коренастый силач, покосился на Гидара и сплюнул кровью:

— Я вообще ничего не делал, гон все это!

— Никто ничего не делал, да? — Сардат переводил взгляд с одного на другого. — Это Алая Река вдруг вышла из берегов, прилетела сюда и заставила вас бить друг другу морды, верно? Если так, идите оба к ней и разбирайтесь, передайте, что мне в поселке беспредел не нужен.

Мужики мялись, хмурились, но правда все же всплыла, не без помощи соседей. Гидар и Кутаз не поделили два ковша. Один — новенький, без единой царапины. Другой весь в глубоких бороздах, в которых застревал песок. И Гидар, и Кутаз наперебой приводили неопровержимые доводы в свою пользу, но выяснить, чей же на самом деле новый ковш не получалось.

— Этот? — ткнул Сардат в ковш носком ботинка.

— Ага, — хором отозвались мужики.

Сардат поднял ковш и пошел прочь.

— А как же… — донесся до него растерянный голос Гидара.

— Я оставляю вам Ковш Дружбы, — бросил Сардат через плечо. — Он научит вас уважать друг друга и работать сообща. Время дорого, хватит сопли размазывать!

Вполголоса оба кляли командира на чем свет стоит, призывали на его голову самые страшные кары, но взяли ковш и спустились к реке. Сардат улыбался. Людьми легко управлять, когда они даже не подозревают, что ими управляют. Часа не пройдет, как Гидар и Кутаз вновь станут закадычными друзьями. А власть… Что ж, власть всегда виновна.

Сардат уже потянулся к лопате, когда заметил бегущего со стороны поселка мальчугана. Сердце оборвалось. Пожар? Поножовщина? Может, из стариков кто прибрался? Лучше бы последнее — старики все равно лишь обременяют.

— Ну? Чего? — спросил Сардат запыхавшегося мальца, не вспомнив его имени.

— Дядька Сардат, там, это, — затараторил мальчик. — Двое пришли. Пацан с девчонкой, старшие.

— Какой пацан, какая девчонка? — Сардат широко раскрыл глаза. — Поезд через месяц, тут до ближайшей деревни пилить черте сколько.

— Не знаю, пришли, — развел мальчик руками. — Спрашивали работу, лошадей… Я сразу за тобой побежал.

— Это ты молодец, — задумчиво сказал Сардат и протянул мальцу кусок сахара, завалявшийся в кармане. — Дуй-ка обратно, да веди их сюда, тут разговаривать будем. Я работу не оставлю.

Мальчишка, обрадованный сладостью, отсалютовал Сардату и бросился в поселок так, что песок из-под ног летел. Сардат, проводив его взглядом, спустился к воде. Лопата вонзилась в песок, наполнился ковш. Медленными отработанными движениями Сардат принялся вымывать грязь.

Приближение чужаков почувствовал издали. Прежде чем донесся звук шагов, что-то изменилось. Стихли разговоры, крики, несколько шепотков слились с журчанием реки. Сардат отставил ковш, сплюнул и поднялся навстречу.

К берегу спускались двое. Выглядели так странно, что Сардат не сразу сообразил, сколько им лет. Парень ростом ему до подбородка, крепкий, но исхудавший. Одежда — ни на что не похожая рванина. На плечах остатки тулупа, кое-как скрепленные на груди веревкой. Штаны прохудились в нескольких местах, через прорехи видно множество царапин. Одни кожаные ботинки, хоть и грязные, сохранили хоть какую-то форму. Но больше всего Сардата удивило его лицо — молодое, даже детское, а выражение — будто у взрослого мужика. Недоброе лицо. Только в глазах, цветом напомнивших золото, еще виднелись какие-то жалкие остатки детской непосредственности и открытости.

Рядом с парнем шла девчонка. На полголовы ниже ростом, она держалась чуть сзади, будто прячась за плечо спутника. Одежда девочки выглядела более прилично. Кожаные сапоги, штаны и куртка местами потертые, но без явных дыр. Волосы непонятного цвета из-за покрывающей их грязи. Будто специально испачкала. Встретив взгляд зеленых глаз, Сардат вздрогнул. «Как такая красотка связалась с этим отребьем? — подумал он. — Сестра, видно».

Сардат скрестил руки на груди, поджидая пару. Мальчик, семенящий рядом с ними, указал пальцем на него, что-то сказал. Девочка улыбнулась, тонкая рука потрепала мальчика по голове, и тот, довольный, вчистил обратно. Секундной ласке обрадовался больше, чем сахару.

— Мы тут нечасто видим гостей, — заговорил Сардат, обращаясь к парню. — Откуда вы оба взялись?

Парень подошел близко — гораздо ближе, чем казалось приличным. Девчонка не отставала ни на шаг.

— Мы пришли издалека, — заговорил парень. Голос тихий, хриплый, никак не соотносящийся с внешностью. — Хотели узнать, можно ли получить работу и жилье. Только до тех пор, пока не сможем купить коней — слышали ржание издалека, потому и пришли.

— Издалека? — усмехнулся Сардат. — Это откуда? Из Варготоса?

— Дальше, — покачал головой парень.

— Слушай, тут не принято темноту разводить. Либо говори как есть, либо счастливого пути. В работниках недостатка нет, а тебя еще учить надо.

Лицо парня исказилось неприятной гримасой. Сардат заметил, что из-за плеча у него виднеется самострел. С наложенной стрелой.

— Вы сдаете вампирам кровь? — спросил парень.

— Да ты и правда издалека. — Сардат хмуро смотрел на собеседника, но все больше косил глазом на девчонку, которая до сих пор не произнесла ни звука. — Старатели не сдают кровь. Мы не скоты, чтобы нас доить, ясно?

— Сатвир.

— Что?

— Деревня, из которой мы пришли. Называется Сатвир.

Сардат мысленно повторил название, но в памяти ничего не отозвалось.

— Э, парни! — повернулся он к мужикам, собравшимся у костра. — Кто-нибудь про Сатвир слышал?

Мужики пожимали плечами.

— Это очень далеко, — прохрипел парень. — Шли не меньше трех месяцев. Оттуда. — Он махнул рукой.

— Пешком? — Сардат посмотрел на их одежды. — Ты меня за дурака держишь?

— Я не говорил, что было легко.

С большим раздражением Сардат заметил, как девчонка вцепилась в руку парня. Не то искала защиты, не то наоборот — сдерживала его.

— Почему же вы не замерзли?

Заговорила девчонка:

— Жгли костры, когда было из чего. Иногда попадались брошенные избы. Когда было совсем плохо, выкапывали в сугробах пещеры, ночевали там. Однажды Левмир подстрелил медведя, ночевали в его шкуре.

От костра донесся ропот. Сардат понимал людей. Они, золотодобытчики, привыкли считать себя героями, противостоящими стихии. Но если то, о чем рассказывает нежным голоском эта девчонка правда, то все их подвиги пустого песка не стоят.

— Ну и что же вас заставило отважиться на такой путь? — Сардат смотрел на девочку, и поморщился, когда ответил парень, которого она назвала Левмиром:

— Вампиры.

— Говори громче, — резко сказал Сардат.

— Я говорю тихо, чтобы меня слышали. — Голос стал еще ниже, но Сардат различал каждое слово. — Нас разыскивали вампиры.

— Зачем?

— Чтобы убить.

— Ты в своем уме? Вампиры не убивают. Эмарис прекратил это три тысячи лет назад.

— Ты живешь слишком далеко, Сардат. Теперь на троне король Эрлот. Все изменилось.

Сардат снова посмотрел на мужиков и крикнул:

— Чего уши развесили? Работы нет? Ковши похватали и марш к реке! — Убедившись, что приказ выполняется, Сардат повернулся к гостям. — Кое-что не меняется. Золотодобытчики работают на себя, ни один вампир сюда носа не покажет. Ладно… Идите в поселок, найдите пятый дом отсюда. Там живу я. Скажете матери, что я велел вас принять. Вечером вернусь — поговорим. Лады?

— Спасибо. — Два голоса, хриплый и звонкий, причудливо переплелись.

— Из «спасибо» монеты не чеканят, — улыбнулся Сардат. — Все, мне работать пора.

Выполоскав ковш, Сардат пошел к котлу, но глаза смотрели вслед странной паре. Девчонка не отпускала руку парня. Сардат так и не выяснил, кем они друг другу приходятся. Это стало очень важным. Зеленоглазая бестия оказалась первой девчонкой, что заставила трепетать суровое сердце Сардата.

***

С последними лучами солнца старатели покинули берег. Котел унесли, золотой песок едва покрывал дно. Рабочие смеялись и перебрасывались шуточками — для начала отработали очень даже неплохо.

Сардат шел в стороне от остальных, взгляд задумчиво блуждал. Отмахнулся от трех предложений отметить хороший почин, и от него отступились. Про внезапных гостей успели позабыть все, кроме Сардата. Он же думал только о том, что сейчас придет домой, где снова увидит зеленые, будто из драгоценного камня, глаза.

«Да что со мной такое? — сплюнул Сардат. — Неужто влюбиться приспичило?» Он даже засмеялся нелепому предположению.

— Чего ржешь, командир? — крикнул Гидар. Он шагал рядом с Кутазом. Оба и думать забыли о дневной стычке.

— Рожу твою вспомнил, — огрызнулся Сардат. — Дай-ка папироску.

В сгустившейся темноте вспыхнул огонек. Процедив «благодарю» сквозь зубы, Сардат распрощался с мужиками. Те, балагуря, разбрелись по домам. Сардат остановился у приземистого строения с крытой просмоленными досками крышей. Дом, такой же, как остальные, в окне неровный трепещущий свет. Сардат прислушивался, докуривая папиросу. В доме беседовали. Он различал низкий, раскатистый голос матери, иногда — звонкий голосок девчонки. Парень не то молчал, не то говорил — с улицы не разобрать. Сардат поморщился, вспомнив неприятный голос.

Войдя в дом, Сардат сдвинул брови, лицо сделалось суровым. Мать, широкая в талии женщина, повернулась на скрип двери.

— О, Сардатушка явился! — воскликнула она. — А чего смурной такой? В речку шлепнулся?

Парень и девушка сидели за столом. Все в той же одежде, только страшный тулуп Левмир успел где-то сбросить. Умылись, лица посвежели. Девица расхохоталась над шуткой, но быстро зажала рот обеими руками. Сардат поймал себя на том, что улыбается, глядя на нее. Щеки девочки раскраснелись в тепле, стала еще краше. Усилием воли Сардат согнал с лица улыбку.

— Накормила ты их? — Сардат повернулся к матери.

— А то как же? Обедали. Теперь и отужинать можно. Вот уж повезло так повезло — тыщу лет столько языком не молотила! С этим-то, — кивнула на сына, — не больно поболтаешь. Все молчит, да хмурится, руками машет. Не до меня ему, видите ли. Ну, теперь И меня будет слушать, правда ведь?

— Кто? — Сардат приподнял бровь.

— А это зовут ее так, — пояснила мать. — Забавное имечко, правда?

— И? — Он посмотрел на девчонку. Та кивнула.

— Ну, И так И, — вздохнул Сардат. — Давайте ужинать.

Стараниями матери за столом царило веселье. Женщина так и сыпала прибаутками, рассказывала какие-то нелепые истории. Слушая, И кивала, смеялась, а иногда задавала вежливые вопросы. Сардат подумал, что девочка, кажется, половины того, что говорит мать, не понимает. Слишком отсутствующий взгляд. Смеется хоть весело да заразительно, только не от души. Сардат ел молча, как и Левмир. Несколько раз они встречались взглядами, но отворачивались одновременно.

Покончив с ужином, Сардат отослал мать топить баню. Сам же, сложив руки на столе, посмотрел на гостей. Пришла пора обещанного разговора.

— Первое, что мне нужно знать, — заговорил Сардат. — Куда вы направляетесь? Как вообще сюда пришли?

— Мы шли на север, — прохрипел Левмир. — Пришлось обогнуть болото, и тогда нашли какие-то длинные железные палки на земле.

— Палки? — озадачился Сардат.

— Ну да. С перемычками деревянными.

— Рельсы что ли?

Переглянувшись с И, Левмир пожал плечами. Девочка сделала точно такое движение. Сардат скрипнул зубами. Непросто будет вбить клин между такой парочкой.

— Никогда не видел рельс? Не видел поезда?

— Нет, — покачал головой Левмир. — Мы пошли по этим… рельсам. Думали, они выведут куда-нибудь к людям. Рельсы вывели к вам.

— Ясно. Но ты не ответил на другой вопрос. Куда направляетесь?

Левмир не успел раскрыть рта, как Сардат указал пальцем на И:

— Ты говори, — велел он. — Без обид, парень, но твои хрипы слушать — рехнуться можно.

— Он простудился! — вступилась за спутника И. — А вообще он обычно не так сильно хрипит. А пальцами тыкать невежливо.

Левмир коснулся ее плеча, но И дернулась, будто невесть какая барыня.

— Ладно-ладно, извини, — улыбнулся Сардат. — Говори, куда направляетесь.

Она ответила не сразу. Посмотрела в глаза Левмиру, будто спросила о чем-то без слов. Видно, Левмир дал согласие.

— Мы идем к Алой Реке, — сказала девочка.

Сардат, как раз зевнувший, поперхнулся воздухом и согнулся от приступа кашля.

— Чего? — просипел, будто передразнивая Левмира.

— К Алой Реке! — твердо повторила И.

— А можно спросить… Для чего это вам понадобилось?

— Спросить-то можно, — проворчала И, рисуя пальцем на столе невидимые узоры. — Да разве о таком спрашивают?

— В смысле?

— К Алой Реке каждый идет за своей судьбой, — пояснила девочка, не поднимая глаз. — Мы вот за своей идем. Старую-то у нас отобрали. А где новую взять? Вот и пошли…

Сардат недовольно засопел.

— Шутки шутишь…

— Какие уж тут шутки! — И подняла честный взгляд, и Сардат, быстро замигав, повернулся к Левмиру.

— Ты-то скажешь чего, или молчать будешь?

Левмир бросил на него сумрачный взгляд.

— Могу то же самое повторить, но хрипло.

Сардат не успел придумать остроумный ответ — вернулась мать. Женщина хмурилась, держась за спину, но широкая улыбка будто приклеилась к лицу.

— Баня готова, — заявила она. — Беги, малютка, первая. Мужики подождут.

Тут И повела себя странно. Встав из-за стола, огляделась, сделала шаг к двери и застыла. Покосилась на маму Сардата.

— Ну чего ты? — улыбнулась женщина. — Сразу за домом баню увидишь. Я таз поставила, одежку свою выстираешь. Полотенца есть.

Девочка еще больше встревожилась. Наконец ее волнение выразилось вот как. Она схватила Левмира за рукав и потащила за собой. Тот подчинился.

— Э, вы куда? — Сардат широко раскрыл глаза. Такой дерзости он не ожидал.

— А что? — насторожилась И.

— У нас так не принято!

— Как? — не понимала И. Понял Левмир.

— Я снаружи посижу, — сказал он Сардату. — Покажу ей, что там как, и выйду.

— Чего там показывать-то?

— Да не знаю я, что такое «баня»! — крикнула И, чуть не плача. — Чего пристал?

Сардат не нашелся с ответом. Когда Левмир с И вышли за дверь, он посмотрел на мать.

— Не знает, что такое баня? — проговорил он. — Да откуда они появились? Говорила она тебе что-нибудь?

— Темнит, — сразу посерьезнела мать. — Я уж и так, и эдак — все как-то выкручивается, выскальзывает, будто рыбка. Не хочет говорить.

— Ясно. — Сардат почесал нос в задумчивости.

— Но девчонка хорошая! — Мать погрозила ему пальцем. — Смотри у меня. Не обидь.

Сардат только рукой махнул. Встав из-за стола, потянулся, разминая кости.

— Куда это собрался? — насторожилась мать, увидев, как сын идет к двери.

— К бане. Поболтаю еще с этим хриплым. Представляешь, чего говорят? К Алой Реке идут.

— Да ну? — ахнула мать.

— Вот тебе и «да ну». Ладно, стели тут пока чего-нибудь. Не на улице же им ночевать.

— Конечно-конечно, — засуетилась мать.

Дверь за Сардатом закрылась, тихо скрипнув.

***

Сквозь сон доносилось множество звуков. Сардат морщился, просыпаться не хотелось. Снилось что-то такое невыразимо-приятное, что безумием было бы бросить это ради еще одного дня в поселке. Открыть глаза Сардата заставило воспоминание: сезон начался! Командир артели старателей рывком сел. Пока глаза открывались, руки нащупывали папиросу и огниво. Затянувшись, Сардат огляделся.

Оказывается, все, кроме него уже проснулись. Только мать, бледная, лежала еще на топчане. Горшками гремела И, она же напевала вполголоса песню-молитву об Алой Реке. С улицы доносились размеренные удары — Левмир колол дрова.

— Мать, ты чего? — нахмурился Сардат.

— Ох… Проснулся? — забормотала женщина. — Да спину чего-то прихватило — спасу нет. Ничего, полежу денек — авось и отпустит.

Обернувшись на голоса, И улыбнулась, вроде как заменив так привычное «доброе утро». Пожалуй, замена получилась достойной — куда там хмурому весеннему утру против такой улыбки. Но сегодня Сардат больше смотрел на волосы девушки. Чисто вымытые, они поражали глаз невероятным цветом, вернее — двумя цветами. Причудливо путались золотые и серебряные пряди. Блестели в тусклом свете, словно правда выкованные из благородных металлов.

«Надо же, и готовить умеет, — подивился про себя Сардат. — Принцесса такая».

— Зря тебя баню топить гонял, — вслух посетовал Сардат, повернувшись к матери.

С улицы пришел Левмир, неся охапку чурок. Вывалив ношу в ящик, кивнул Сардату. Видать, не принято у них вовсе говорить «доброе утро».

— Я насчет вас подумал, — солгал Сардат. Он сочинял на ходу, но Левмир с И замерли, внимательно слушая. — В общем, так. До золота абы кого не допускаю. Сперва посмотрю, кто вы и что вы. Жить будете здесь. Накормить вас — худо-бедно накормим, пока поезд не придет. Там-то полегче станет. Будете по хозяйству помогать. Мамаша, сами видите, слегла. За конями присмотр, корма им задать, навоз убрать — умеешь?

Левмир кивнул.

— Вот и славно. Мать слушайтесь, а я пошел.

— Не пошел! — И брякнула на стол тарелку с кашей. — Вот, завтрак твой. Как мама велела.

Сардат заколебался, но И, превратно истолковав его замешательство, заверила:

— Мы завтракали, вчерашнее доели.

Сардат сдался. Опустившись на табурет, заработал ложкой. Горячая каша обжигала рот, но Сардат привык терпеть боль. А вот к чему он не привык — так это чувствовать себя дураком. В присутствии И ощущение это не проходило. Потому-то и стремился командир поскорее сбежать к своим, на речку.

Закончилась каша. Пробурчав благодарность, Сардат выскочил из дому. Взял в сарае инструмент, и вскоре окрестности огласились его веселым свистом. Слева и справа, тоже насвистывая, приближались старатели, по одному и группами тянувшиеся к реке. Начинался новый день, а в работе, как известно, хорошее настроение — половина дела.

Второй день не уступил первому. Трудились слаженно, без стычек. Когда подошло время обеда, из поселка потянулись женщины и дети со свертками. Сардат, глуша голод папиросами, продолжал мыть песок, когда проходящий мимо Гидар крикнул:

— Глянь, командир, к тебе, кажись.

Сардат повернул голову. Ковш выпал из рук, его понесло течением. Чертыхнувшись, Сардат подхватил инструмент, не отрывая глаз от приближающейся И. Девчонка шла уверенно, быстро, но все косилась по сторонам. Чувствовала, что не одна пара глаз ее провожает. Мужчины смотрели с интересом, парни — с вожделением, девушки — со злостью. «А ведь с этим тоже придется что-то делать», — подумал Сардат, и тут же нахмурился. Если исключить смазливую мордашку и странное поведение, то проблемы — единственное, что принесет И в поселок.

Сардат вспомнил минувший вечер, когда они с Левмиром сидели около бани.

— Слышь, а она кто тебе? — поинтересовался у парня Сардат.

— Она? — озадачился Левмир. — Мне?

— Ну, в смысле, сестра или кто? Или девчонка твоя?

Левмир надолго задумался. Такой вопрос словно не приходил ему в голову. Сардат терпеливо ждал, и ответ, в конце концов, прозвучал:

— Она моя. Моя женщина.

Не было таких слов, что выразили бы раздражение, охватившее Сардата. «Моя женщина!» — повторял он про себя снова и снова. Надо же, будто клеймо поставил! С течением дня в голове командира сложился образ тирана, держащего девчонку в черном теле. Ведь неспроста она даже бани не знает. Шаг без его ведома сделать боится.

Все это успел передумать Сардат, пока И приближалась к нему. Когда она подошла на расстояние вытянутой руки, твердо решил бросить пробный камень.

— Привет, я тебе тут еду принесла, — протараторила И.

Корзинка опустилась на землю, И чуть пригнулась, будто поклонившись, и заспешила обратно.

— Погоди! — сказал Сардат. — Ты куда?

Девочка обернулась.

— В дом, куда же еще!

— Да не спеши ты так, — махнул рукой Сардат. — Сядь, давай со мной перекусишь. Ну?

Она явно колебалась, бросая взгляды в сторону поселка.

— Что, боишься, Левмир накажет? — насмешливо сказал Сардат.

— Накажет? — И посмотрела на него, как на заговорившую лошадь. — Как это он меня накажет?

— Ну, вам виднее, как там все это у вас происходит.

— Что происходит?

Сардат раскладывал на чистой тряпке принесенные из дома продукты. Немного вяленого мяса, вареная картофелина, кусок пирога.

— Пирог-то сама пекла? — проигнорировав вопрос, улыбнулся Сардат.

И кивнула. Усевшись на относительно чистую дощечку, Сардат похлопал ладонью рядом, приглашая девочку сесть. Она подчинилась, но в ее позе сквозило такое напряжение, что парень поежился.

— Чего ты, будто палку проглотила? Бери, ешь!

— Я уже поела, — чуть слышно отозвалась И.

— Ну, так посиди.

Она сидела молча, смотрела, как после перерыва возвращаются к работе люди.

— Не знала, что так золото добывается, — сказала И. Сардат, напряженно искавший способ разговорить загадочную девицу, ухватился за соломинку:

— Не только так. К востоку отсюда рудничий поселок есть. Так там мужики каждый день под землю спускаются, камень долбят.

— Под землю? — И повернулась к нему, на личике появился интерес.

— Ну да. Пашут, как проклятые. Правда, от них все больше порода идет, из которой потом, на фабриках, золото добывают. А у нас, видишь, почти чистое прет.

Сардат залюбовался поблескивающими прядками, что взметнулись, когда И повернула голову.

— Ты ведь не хочешь ни к какой Алой Реке идти, да? — спросил он.

Вздрогнула.

— Ну скажи честно, я молчать буду.

— Что сказать? — едва различимый шепот.

— Что он тебя за собой тащит, а тебе все до смерти надоело.

И молчала так долго, что Сардат перестал ждать ответа. Когда же ответ прозвучал, то поразил холодной страстью:

— Плевать мне на Алую Реку, ты прав. На все плевать, кроме него. Если он верит, что должен идти, я иду следом. Если он упадет, я его потащу. Такой честности ты хотел?

Сардат поежился. Неприятные слова, странно произнесенные.

— Значит, будете работать, чтобы купить лошадей? — проворчал он.

— Будем работать. Не лошадей, так хоть одежды, еды в дорогу.

Взгляд Сардата скользнул по груди девушки. Курточка явно стала маловата за последние месяцы. «А ведь она совсем ребенок! — подумал вдруг Сардат, краснея от этой мысли. — Растет еще… Может, вытянется, на две головы выше станет».

— Право на инструмент надо еще заслужить, — сказал, глядя в сторону. — А до тех пор все, что вам остается — по хозяйству помогать. У нас расценки есть на такой случай — как раз вам ночлег, да кормежку отбить.

Любая девчонка смекнула бы, что ей намекают на более легкий путь.

— А как заслуживается инструмент? — спросила И.

Сардат выругался про себя, но ответил спокойно:

— Смотреть надо, что за человек. Как держит себя, что умеет… Ну, в общем, так и не объяснить.

— То есть, тебе надо понравиться?

Вздрогнув под пристальным взглядом зеленых глаз, Сардат отвернулся.

— Не совсем, но близко, — пробормотал он. — Мне надо увидеть, что за человек, можно ли ему доверить важное дело. Да вот не лежит у меня душа доверять ему. Из таких смурных редко что хорошее выходит. Будто только и ждет ножом в спину ткнуть.

— Важное дело доверить, — повторила И в задумчивости. Сардат проследил за ее взглядом и даже подпрыгнул от возмущения. Один из его ровесников приплясывал на берегу, надев ковш на голову. Рука нашарила камень. Миг спустя ковш жалобно звякнул, а возмущенный крик парня и хохот мужиков эхом разнеслись над рекой.

— Есть и другой вариант, — сказал Сардат, убедившись, что молодой принялся за работу. — Ты можешь помочь ему заработать инструмент.

— Что сделать? — встрепенулась И.

— Поцелуй.

Он выдержал этот взгляд. Смотрел дерзко, с вызовом, но молча. Пусть подумает красавица, верная мысль не сразу в голову приходит.

— Просто поцелуй, и все? — уточнила И.

— Ага, — улыбался ей Сардат.

— И ты дашь Левмиру инструмент?

— Конечно, слово чести.

— И не станешь бояться, что он тебя ножом в спину ударит?

Сардат, как раз прикуривший папироску, закашлялся от неожиданности. Таинственные искорки, пляшущие в глазах девчонки, превратились в яростные огни.

— Ты не знаешь, кто мы, и никогда не узнаешь. — И встала, явно намереваясь уйти. — Хочешь поцелуй? Да пожалуйста, хоть десять. Хоть силой меня бери, если сумеешь. Но не того ты хотел от меня, Сардат. А того, чего хотел, у меня нету. Уж