В дожде

Неожиданно захотелось попробовать море на вкус.

Саня высунула язык и сосредоточенно попыталась слизнуть со щеки солёную каплю.

— Тебя бы сфоткать щас, — задумчиво выдала Тоша. Она сидела на корточках, держа в руках мокрую толстую ветку, и пыталась подтянуть к себе дохлую улитку.

Саня закатила глаза и стёрла каплю рукавом.

Осень выдалась омерзительной. Деревья облезли и стояли, как ощипанные курицы, нелепо воткнутые посреди цивилизации, никому не нужные, раскоряченные и узловатые. Листья, грязно-серые, буро-коричневые и в целом какого-то гнилого цвета, мокли в лужах. Те, которым посчастливилось упасть на сухой участок дороги, исподтишка мстительно целились в лицо редким прохожим.

Тоша подтянула улитку ещё сантиметров на пять.

Морю было неспокойно. Высокие волны третий день вздымались и опадали в бессилии, в очередной раз не успевая добраться до берега и лишь выбрасывая на комковатый песок подарки вроде мелких дохлых тварей.

— Знаешь, о чём я подумала? Людей хоронят в море, а море хоронит на суше, — Саня облизнула искусанную нижнюю губу, пробуя свою мысль на вкус. Мысль ей понравилась, и она проговорила её про себя ещё раза три, чтобы запомнить.

Тоша фыркнула и покачала головой. Новая волна отнесла улитку далеко к линии прибоя, и достать её уже не было никакой возможности. Сестра с досадой сломала ветку о колено и, отломав небольшую палочку, принялась что-то карябать на песке.

Саня сунула руки в карманы толстовки. Куртку для этого пришлось расстегнуть, и вездесущий ветер мгновенно попытался её содрать, налетев с неожиданной силой. Она озабоченно огляделась, подняв голову. Рыжие косички рванулись назад.

— Тайфун будет.

Тоша, увлёкшись рисованием на песке, вскинула к сестре округлое лицо с россыпью веснушек.

— А?.. А, да. Тайфун, — она отряхнула ладони, выбросила палку и встала, безжалостно наступив на рисунок ногой в массивном ботинке сорокового размера. На Сане были точно такие же — кто-то сказал матери, что выписывать обувь из Китая лучше на несколько размеров больше, и в итоге обе сестры безнадёжно утонули в огромных ботинках. Пришлось срочно выменивать у соседей по три пары шерстяных носков. Благо, тёте Свете пришли две розовые пары вместо двух голубых, и Лёнька с чисто детской упёртостью отказался их даже в руки брать.

Централка опустела. Гавкала где-то Айна, собака их училки по Русскому, по совместительству заодно и завхоза и директора. Всё было синим, даже каким-то сероватым. Что будет тайфун, сомнений не оставалось — ветер налетал с новой силой, хватал за рукава, забирался под штанины, трепал волосы.

Саня обернулась в тот момент, когда очередная волна с такой силой налетела на берег, что от шума заложило уши, а ледяные брызги долетели до неё даже тут.

— Кто-то в дожде, — неожиданно сказала Тоша, и, проследив за её взглядом, Саня уставилась куда-то между двумя пустошками. На одной было крупно, но коряво написано «Я тебя люблю, Катюха!». Вторая радовала глаз отсутствием крыши: её снесло прошлым тайфуном. Вован и Макс утверждали, что теперь на последнем этаже живут вороны, и всё там в птичьих перьях и помёте.

Задумавшись, Саня пропустила момент, когда сестра продолжила путь и отошла уже шагов на двадцать. Нагнав Тошу, она вопросительно изогнула брови.

— Кто? Чего там в дожде?

— Не знаю, — с сомнением ответила Тоша и с таким удивлением посмотрела на собственную ладонь, словно на ней открылся второй рот.

Послышался шум мотора, и мимо промчался джип дяди Серёжи. Тормозить как обычно он не стал, даже притормозить не соизволил, и это было вполне объяснимо. Перспектива тайфуна подгоняла каждого владельца машины выйти и отогнать автомобиль в более-менее безопасное место. На памяти Сани, штук десять машин из-за прекрасной погоды в их городе лишились стёкол, колёс, бамперов и обзавелись вмятинами из-за того, что оказались на пути летящего мусора разной степени разрушительной силы.

Сомнительного качества дорожное покрытие закончилось — да и представляло собой в целом просто несколько сложенных рядом плит — и ботинки бодро зачавкали по грунту. При этом Саня то и дело чувствовала, как правый ботинок норовит покинуть её хилую ножку тридцать седьмого размера в пользу жидкой грязи. Ночной дождь сделал из каждой не покрытой асфальтом или плитой поверхности уютное коричневое болотце.

Ветер нарастал и достиг уже такой силы, что будь он встречным, снёс бы их обратно к морю. К счастью, ветру было с сёстрами по пути, и он лишь чуть косил влево.

Справа мелькнул дом с гордой табличкой «31», хотя предыдущим был девятнадцатый, а до этого восьмой. Кто присваивал домам в городе номера и по каким критериям, оставалось загадкой.

— Зайдём? — с сомнением предложила Тоша, кивая на тридцать первый дом, где располагалась небольшая библиотека с их матерью во главе.

Саня скептически оглядела сестру. Начало осенних каникул ознаменовалось перебоями с электричеством и отсутствием всякой связи, так что шляться по городу и вылавливать из моря дохлых улиток — самое приятное времяпрепровождение, которое им грозило ближайшую неделю. Но это действительно ощущалось как нечто приятное в сравнении с перспективой торчать у матери в библиотеке, рассовывая новые книжки по полкам и попутно слушая лекцию на тему отсутствия у современной молодёжи литературного вкуса.

Тоша кивнула, и сама прикинув, что пережидать тайфун в библиотеке — вариант не айс.

Дом выпрыгнул из тумана минут через семь, когда Саня, устав бороться с возомнившей себя птицей и пытающейся улететь курткой, вытянула руки из карманов и застегнулась.

Последний подъезд трёхэтажного вытянутого дома встретил тишиной — помимо, собственно, их, в подъезде заняты были ещё две квартиры. В одной из них старушка баба Нюра вечно пекла пироги в советского образца незакрывающейся духовке, каждый раз забывая, что тянет духовка, мягко говоря, уже не так хорошо, после чего все соседи вежливо принимали полусырые пироги, благодарили и украдкой отправляли в мусорное ведро.

Вторая принадлежала молодому лейтенанту с женой. Переехали они буквально в прошлом году. Саня отчётливо помнила — впечатлений в городе на семь сотен человек набиралось мало — как молодая блондинка с искусственными кудряшками с ужасом семенит по разбитым плитам дороги, пытаясь не попасть шпилькой в трещину. Саня с любопытством разглядывала её, щёлкая семки на двух сложенных друг на друга старых шинах, накрытых доской. Рядом на пустошке играли в догонялки местные ребятишки, спотыкаясь о разбитые бутылки и нетерпеливо сметая с пути осколки кирпичей, выбитые тайфуном гнилые части оконных рам и пустые жестяные банки.

Тоша достала погнутый ключ, критически оглядела и вставила в замочную скважину, провернув пару раз. Дверь, раритетная, обитая дерматином, разделялась золотистой проволокой на ромбы и периодически застревала, когда натекавшая с крыши вода пропитывала порог. Тогда молодой лейтенант, если был дома, оказывался очень кстати.

Квартира порадовала общей прохладой и выбитым на кухне стеклом — кто-то, уходя, неплотно прикрыл форточку, и ураганный ветер впечатал её в стену, оставив практически голой.

Саня философски вздохнула и потопала за веником.

***

 Саня меланхолично постукивала по тетрадке обратным концом ручки. За окном бушевал ветер. Ближайший тополь опасно кренился, к счастью, не в сторону дома, а словно бы протягивая ветви к берегу. Море бушевало, и через отсутствующее в кухонной форточке стекло можно было вдохнуть его неповторимый запах.

— Тайфун «Антонина», — прокомментировала Саня со смешком.

Тоша, сидящая на диване с книжкой в руках, скорчила рожицу, скорее дразнящую, нежели обиженную. Своё полное имя она терпеть не могла.

— Почему «Антонина»? Может, тайфун «Александра»?

Саня прикусила изнутри щёку и щёлкнула выключателем настольной лампы. Погода порадовала их почти полным отсутствием дня, перейдя в режим «сумерки» в одиннадцать утра.

Лампа мигнула раз, другой, третий — и зажечься не пожелала. Саня щёлкнула по металлическому корпусу, но кроме новой серии миганий ничего не добилась.

— Надеюсь, Вован не смотрит, — Тоша хихикнула, — в прошлый раз, когда у лампы контакты отошли, он решил, что ты с ним азбукой Морзе общаешься. Чего-то там даже нарасшифровывал.

Саня хмыкнула, но без особого веселья. Большой свет во время тайфуна мать просила не зажигать, поэтому домашка на каникулы откладывалась ещё минимум на день.

— Глаза испортишь, — бросив взгляд на сестру, буркнула она, но Тоша только отмахнулась.

— Чего читаешь? — изнывая от скуки, не отставала Саня, качаясь на стуле. На линолеуме от ежедневных Саниных упражнений уже прочно отпечатались два следа от задних ножек.

— «Как достать сестру за тридцать минут», — отбрила Тоша, накручивая косичку на палец.

— У тебя уже получается за пять, — не осталась в долгу Саня, и стул с грохотом приземлился на все четыре ножки, — чай будешь?

— Угу.

На кухне было холодно. Открыв дверь, Саня поёжилась и набросила на плечи куртку. Ветер с подвыванием бился в щели, тоже, наверное, спасаясь от тайфуна. Щеколда на старой раме ходила ходуном.

Поставив чайник на одну из двух ещё работающих конфорок, Саня посильнее закуталась в куртку и выглянула во двор.

Всё было синим. Деревья швыряло туда-сюда, благо, после последнего тайфуна и так оставались только самые крепкие и прочно укоренившиеся в земле. В том году одну хиленькую липу вырвало и пронесло с десяток метров, уронив на баскетбольную площадку. Ещё три урока физкультуры они всем одиннадцатым классом оттаскивали дерево в сторону. Помимо них, в упомянутом классе было два парня, Вован, знаток Морзянки из соседнего дома, и Макс, из самого близкого к побережью. Макс, впрочем, помогал с деревом мало — как заядлый курильщик дыхалку он имел паршивую, к тому же, всё время отвлекался на перекуры.

Послышался хлопок, и Саня вздрогнула. Кажется, у кого-то из соседей тоже не выдержала рама. Новых окон особо ни у кого не было. Разве что в садике установили в рамках какого-то социального проекта.

Из окон моря видно не было — мешал дом, построенный точно напротив. Как и, собственно, их девятнадцатый, он представлял собой полузаброшку — жильцы занимали квартир пять-шесть. В одном подъезде вообще жила лишь одинокая, слегка ненормальная пенсионерка, вдова офицера.

Они здесь все были в родстве с военными — иначе мало кому пришло бы в голову поселиться в полугороде-полуселе с населением максимум в шесть-семь сотен.

Собственный Санин-Тошин отец, лейтенант Вячеслав Ордынцев, теоретически здесь тоже жил, но жену с детьми видел в год от силы раз пять, с обязательным визитом на Новый Год и не очень обязательным — в День Рождения любимых дочек.

Саня отца любила, но слегка скептически. В конце концов, последний раз, когда он без подсказки отличил одну близняшку от другой, они как раз перешли в третий класс.

Когда она сняла с плиты свистящий чайник и, капая на линолеум, отнесла две одинаковые чашки в комнату, Тоша стояла у стола, что-то изучая то ли на столешнице, то ли на подоконнике.

Ставя на столик чашки, Саня с любопытством глянула на заднюю обложку книги, которую, по-видимому, сестра уже дочитала.

— «Дочь цыганского барона сбежала из табора с заезжим матросом…», — хихикнула она, кусая губы, чтобы не выдать что-нибудь обидно-саркастическое.

Тоша с шумом выдохнула и в отместку прочитала запись, оставленную Саней перед безвременной кончиной лампочки:

— «… Как смысл жизни отличить от жизненного долга? Не потому ли человек всю жизнь несчастлив, что принимает одно за другое? Делает то, что должен, изо всех сил убеждая себя в том, что это — смысл его существования?..»

— Отдай! — вспыхнула Саня, выхватив тетрадь из рук сестры. Тоша фыркнула.

— Спиноза ты фигова.

— Спиноза — он, — буркнула Саня, пряча дневник в ящик стола.

— А у близнецов один смысл жизни или два? — неожиданно мирно осведомилась Тоша, вернувшись на диван и размешивая в чашке сахар.

Вопрос привёл Саню в тупик. Она честно начала думать об этом, пока не увидела, что сестре ответ, похоже, не особо интересен. Она выудила из тумбочки очередной том своих принцесс, пиратов и цыганских страстей и углубилась в чтение.

 … Тайфун закончился к вечеру. Вернее, притих до уровня «противный дождик». В окнах начали зажигать большой свет, из подъезда запахло пирожками.

Тоша тоже щёлкнула выключателем, и Саня, меланхолично разглядывающая прилипший к стеклу с той стороны мокрый кленовый лист, встрепенулась. Шикарный вид на полузаброшенную пятиэтажку сменился отражением комнаты: два одинаковых кресла-кровати с одинаковыми игрушечными зайцами и одинокой тумбочкой между ними. Тумбочка была тщательно разделена напополам жирной маркерной чертой. Тоша тогда на что-то жутко обиделась и начала всё делить на два — пострадали также стол и задняя стенка шкафа. Во время межевания подоконника вошла мать, всем досталось по первое число, а маркер оказался перманентным, поэтому уже лет десять подоконник радовал глаз жирной, обрывающейся на середине линией.

Зазвонил телефон в прихожке, и Тоша, бросив книжку, унеслась.
Саня задумалась, стоит ли приступать к алгебре, или лучше скатать с украдкой утащенного из библиотеки ГДЗ и не мучиться. Решил всё бойкий голосок сестры, которая, уже застёгивая куртку, выглянула из коридора.

— Погнали.

***

 Тайное Общество Тёмной Стороны — или, как называла его бойкая на язык Саня, Общество Людей Без Фантазии — существовало в границах приморского военного городка с тех пор, как дряхлый видик в доме Макса Костина проглотил первую кассету с сериалом «Боишься ли ты темноты?». Вечно промозглая погода, руины, локальная мусорная гора и кружащие над ней в две смены вороны — создавали настолько мрачную атмосферу, что никаким зарубежным ужастикам не пришлось бы тратиться на спецэффекты, додумайся кто-нибудь из режиссёров снимать их здесь.

Вован и Саня до сих пор периодически спорили, кто из них первым придумал создать Общество. Но вот до того, чтобы для этих целей использовать останки ДК, додумался точно Вован. Его мать работала там в молодости, до того, как мощнейшее землетрясение сравняло с землёй треть домов, прочертило крупную трещину на стене школы и заставило большинство жителей спешно задуматься о переезде на большую землю. В итоге, так и вышло. Население разъехалось, дома восстанавливать не стали, школу и вовсе взорвали как аварийную. Грозились было построить новую, но руководство военной части вступило в конфликт с местной администрацией. Саня точно не знала, как и что, но какое-то время органы власти безуспешно пытались переадресовать друг другу честь отстраивать здания, а после, отчаявшись, оставили всё как есть. Под школу выделили казарму, разрушенные дома разобрали на запчасти оставшиеся жители, а Дом Культуры, который признали аварийным, но взорвать не успели, остался стоять слегка на отшибе, безлюдный и мрачный, как замок Дракулы над старым кладбищем кирпичных останков.

Заходить внутрь, в фойе ДК, с потрескавшейся плиткой, расколотыми зеркалами и оставшимися навсегда пришпиленными к стенду работами художественного кружка, было жутко даже днём. Иногда на спор кто-нибудь из немногочисленных местных детишек, пугливо озираясь и подсвечивая отцовским фонариком путь, осмеливался сделать шаг за двери и простоять несколько секунд, а то и минуту. Но никто даже из самых старших и смелых не решался подняться на второй этаж или хотя бы заглянуть в актовый зал. Да и не просить такого ума пока хватало.

В первые разы новоявленное Тайное Общество даже попыталось разводить настоящие костры, но, однажды чуть не подпалили куртку Тоше, оставив на рукаве тёмное пятно как напоминание. Энтузиазма изрядно поубавилось, и на первых порах решили обойтись миниатюрным костром в найденном тут же дырявом ведре.

— А про Чёрную руку рассказывал? — наморщил лоб Вован в неимоверном мыслительном усилии. Саня возвела глаза к небу.

— После Успенского ты вообще книг не читал? — уколола его Тоша, хоть и сама предпочитала далеко не труды Рене Декарта.

— Ну а про Чёрного человека?.. Или нет, про Чёрную тетрадь!

— Капец ты монохромный, — хмыкнула Саня, дуя на ладони. Режим «сумерки» продолжался. Синева вокруг постепенно углублялась, становилась насыщеннее, благодаря искрящему пламени в ведре. Вован нарыл в вещах отца какой-то импортный розжиг для костра и, бахвалясь, вылил в ведро явно больше, чем стоило.

Несмотря на мрачный остов ДК в десятке шагов позади, место сбора было каким-то даже уютным. От мусора расчистили небольшой островок газона, притащили брёвна и кирпичи, соорудив четыре вполне надёжных «лавки». Макс предлагал притащить настоящую скамейку — та догнивала где-то с другой стороны здания — но для атмосферы решено было остановиться на самодельных конструкциях.

Тоша меланхолично жевала подсоленную корку от вчерашнего хлеба, честно выигранную у сестры на «цу-е-фа». Она стратегически села рядом с Максом — высокий, выше Вована на добрую голову, смуглый и очень застенчивый, он недавно справил шестнадцатый День Рождения и, согласно авторитетному мнению какой-то девчачьей анкеты, которую Тошка отрыла у матери в библиотеке, уже готов был к серьёзным отношениям. Саня же скептически считала, что готов Макс с девчонками, разве что, играть в денди, да и то если больше не с кем.

Вован как кавалер не рассматривался. Он слишком много себе воображал — то придёт в новенькой куртке с военными нашивками, то достанет картриджи с «Чип и Дейлом» или жевачку с Терминатором. Даже фишек с Покемонами было у него в три раза больше, чем у всех городских детей вместе взятых. В начальной школе он постоянно дразнил Тошу дурацкой присказкой «рыжий-рыжий конопатый…» и дёргал за косичку, пока не огрёб от Сани, однажды перепутав её с сестрой.

Тошка вообще была барышней ранимой. Так говорила мама, и Саня, запомнив, переняла. Уж больно понравилось ей это «барышня». Затащить сестру в Тайное Общество удалось далеко не сразу и не без помощи Макса. Она боялась даже дишманских Вовкиных страшилок из книжек «Для самых маленьких», взвизгивала, когда в конце рассказчик предсказуемо резко повышал голос, выкрикивал «Бу!» или «Отдай своё сердце!», и мёртвой хваткой вцеплялась в руку тому, кто оказывался ближе всех.

— Сама ты монохронная, — буркнул Вован, — сама и рассказывай, раз такая умная.

— Ну не знаю, — протянула Саня, придвигаясь к ведру с костром поближе, — а вдруг где-то тут летает ворон?

— Ну летает, и чего? — Тоша, вопреки нарочитому безразличию в голосе, пододвинулась к Максу почти вплотную.

— А если летает, то вдруг он нас услышит и доложит обо всём Вороньему Царю?

— Кому?

— Ну, знаете, — Саня огляделась, словно пытаясь рассмотреть вокруг несуществующих воронов, — когда-то на этой земле жило племя коренных народов. Вам старшие не говорили, нет? И поклонялись они Царю Воронов. Приносили жертвы, а воронов кормили и ни в коем случае не обижали. Потому что если вороны голодные, они пожалуются своему царю. А если кто в ворона камень кинет или вообще зашибёт…

Саня сделала на этом моменте драматическую паузу и покачала головой, словно заранее сочувствуя тому, кто зашибёт ворона.

— Разозлили однажды коренные жители Царя Вороньего. Что-то сделали не так, жертву не принесли или типа того. И явился он тогда сам. Да как увидели его люди — высоченного, с перьями вороньими прямо из кожи растущими, да черепом вороньим, да венком из когтей на голове. Да как прошёл он по земле, а там не следы человеческие — а лапы птичьи отпечатались. Да как вспыхнет жёлтый огонь в его глазницах пустых. Так и не осталось никого в поселении том. Только мгла и дождь. И ветер шепчет иногда…

Помедлив, Саня оглушительно крикнула:

— КАР!

Тоша завизжала, Макс дёрнулся, а Вован от испуга свалился с бревна.

Саня расхохоталась под ворчание друзей и не могла успокоиться минут пять. Она всё ещё хихикала, когда Максим отважился рассказать про красное пятно на стене, а следом Вован на ходу сочинил что-то очередное «чёрное».

В конце концов, из страшилок перешли на какие-то совсем уж бытовые темы. Вован в очередной раз завёл шарманку о том, какую крутую зажигалку-пистолет ему прислала тётя из самой Москвы, и если бы отец не запретил, он бы, конечно, сразу же вынес и показал. Тошка заспорила — с теми, в кого не была влюблена, она вела себя намного менее «ранимо», а под настроение могла и врезать.

Саня меланхолично пошарила по карманам и извлекла жевачку. Дешёвую, теряющую и цвет, и вкус на второй минуте, но зато исправно выдувающую пузыри.

— Делись, — мгновенно сориентировалась Тоша, и к ней протянулось три руки. Даже воображала Вован, которому, конечно же, по его собственным словам блоками присылали жевачку чуть ли не из Америки, да ещё и такую, в которой вкус не заканчивался никогда, — и тот не побрезговал. И так начатая, пачка разом уменьшилась наполовину.

Минут десять соревновались, кто выдует пузырь побольше и побыстрее, но соревнование сошло на нет, когда во рту начало отдавать резиной.

— Сгоняйте кто-нить за мячом, а? В ляги поиграем, — без особой надежды подал голос Макс. В такой поздний час заходить домой было уже небезопасно — родители начинали возвращаться с работы и запросто могли загнать.

— Мы Тайное Общество, или кто, в ляги тут играть? — огрызнулась Саня, хотя и сама невольно уже успела представить минимум с десяток развлечений более весёлых, нежели сидеть на сыром бревне и слушать многократно переработанные сказочки из книги «Большая книга детских страшилок».

— Гляньте, — неожиданно Макс вскинул руку и показал куда-то направо.

За ДК, окружённым вытоптанным газоном, потрескавшимся асфальтом и тремя хилыми деревцами, которые должны были изображать сквер, вставала полная луна. Сперва Саня решила, что Максим указывает на неё и даже залюбовалась этим на удивление ясным фрагментом неба. На землю её вернул шёпот Вована:

— Чё за тёлка?

Саня опустила взгляд и поняла, что по дороге… ну или по тому, что заменяло дорогу на полосе между крайними домами и побережьем моря — кто-то целеустремлённо двигается.

Утопает в жидкой грязи, спотыкается о камни и корни, ускоряется, шатается, с трудом удерживая равновесие — но двигается. Идёт, пробираясь к морю.

На щёку Сане капнуло что-то холодное. Морось вновь перерастала в полноценный дождь.

— Чего она там?.. Это кто вообще?

Саня не поняла, кто спросил — все как-то синхронно разом перешли на шёпот — но вопрос был интересный.

Она встала и сделала пару шагов, когда поняла, что женщину вот-вот закроет углом ДК.

— Эй, ты куда? — всполошилась Тоша, схватив сестру за рукав.

— Посмотрю, куда она идёт.

— Не надо, а? — как-то очень жалобно попросила Тоша, — она какая-то стрёмная. Пошли домой.

— Кто со мной, тот герой, — буркнула Саня, оглядываясь на парней в поисках поддержки. Трусливый Вован тщательно состроил пренебрежительно-незаинтересованное лицо и с усердием копался в ведре с костром какой-то веткой. Макс мялся, то делая порывистое движение вперёд, то отступая.

— Ну Сань, — жалобное выражение достигло апогея, и Тоша всхлипнула.

Саня раздражённо поморщилась, но всё же махнула рукой и вернулась на бревно вместе с намертво вцепившейся в руку сестрой.

 И всё же странная тётка не выходила из головы. Уже много позже, когда, обсудив всё, начиная с того, какие кроссовки отец обещал привезти Вовану из командировки, и заканчивая ожесточённой дискуссией на тему «Какой из Мегазордов в Пауэр Рейнджерс сильнее», Тайное Общество тщательно затушило содержимое ведра и распалось на Макса и Вована, удалившихся по секретным делам за угол, и близняшек, которые неторопливо побрели в сторону Централки.

— А чего у нас пожрать? — зевая, спросила Саня, накинув капюшон. Она уже заметила в окне библиотеки свет и сообразила, что мать опять разбирается с каталогом допоздна.

Тоша не ответила, и, взглянув на сестру, Саня с удивлением поняла, что та как-то вся сжалась, съёжилась, сунув руки в карманы и втянув голову в плечи.

— Земля вызывает Антонину, — хмыкнула она и щёлкнула пальцами у близняшки перед самым носом. Тоша вздрогнула и вскинула голову.

— А? — переспросила она, озабоченно осматривая окрестности.

— … и «Б» сидели на трубе, — любезно продолжила Саня.

— Я даже не замечала, как их тут много, — буркнула Тоша и в ответ на недоумённый взгляд неохотно пояснила, — ворон.

— Тьфу ты.

— Нет, правда. Как будто и правда это они тут хозяева.

Саня вздохнула и обвела глазами пространство. Заброшки действительно кишели птицами, да и мусорная гора чуть дальше явно не способствовала сокращению популяции. По вечерам в ясные дни протяжное многоголосое «ка-а-ар» можно было услышать с любого места в городе, включая побережье.

— Ну и чего? Я всё придумала. Это враньё. Сказка. Как про чёрную руку, только не для детишек.

— Угу, — судя по голосу, Тошу это не убедило, и Саня плюнула. Как любая романтично настроенная барышня из средней школы, её сестра была натурой увлекающейся, впечатлительной и крайне доверчивой.

Подъезд встретил их запахом пирожков, и сёстры, не сговариваясь, сбавили шаг, чтобы баба Нюра не услышала громкого топанья и не вышла с угощением. Сами по себе полуготовые пирожки здоровью не угрожали, но одинокая старушка настолько любила поговорить, что встреча с ней могла затянуться на часы.

В квартире было предсказуемо пусто, холодно и неуютно. Отправив сестру разогревать котлеты, Саня разулась, вошла в комнату и остановилась напротив окна. Дождь потихоньку превращался в ливень. Кажется, в ближайшее время Вовкин отец не приедет из командировки. Такими темпами никто не попадёт в город ещё долго.

И из города тоже.

Косые струи прочерчивали темнеющее небо, и мокрая тёмная пятиэтажка напротив была совсем уж мрачно-заброшенной. Казалось, там, снаружи, вообще нет больше никого живого.

Ну разве что вороны.

Что-то шевельнулось внизу, на самой границе видимости. Что-то вроде…

Щёлкнул выключатель, и в комнату вошла Тоша. Занявшись бытовыми делами, сестра повеселела и успокоилась. С кухни дохнуло теплом. Саня решительно потянулась к шторам и задвинула их одним движением. Конец мысли забылся сам собой.

***

 Снился ей тоже дождь. Замедленный, тягучий, он обволакивал и поглощал всё, чего касался. Саня стояла и смотрела на дождь. А что-то из дождя смотрело на неё.

Разбудил её крик.

Сперва резко выпрямившаяся в своём кресле-кровати Саня решила, что кричала она сама, но почти сразу же вспыхнул свет, и бледное, даже какое-то зеленоватое лицо Тоши напротив подсказало, как всё было на самом деле.

— Чего орёшь? — ещё не особенно проснувшись, пробормотала она, и тут в комнату вбежала мама. С распущенными волосами, в махровом халате, накинутом поверх ночной рубашки, и больших круглых очках она выглядела такой испуганной, что и Санин страх мгновенно проснулся.

— Что случилось?!

— Я… — Тоша облизнула дрожащие губы и выдавила, указывая пальцем на окно, — я видела Вороньего Царя.

Саня выругалась про себя, сжав зубы.

— Кого? — растерянно уточнила мама. Она уже успела тщательно осмотреть комнату при свете и не увидеть ничего и никого постороннего.

— Ну… который с черепом… и перьями из кожи, — пролепетала Тоша, комкая в пальцах тяжёлое, слишком широкое для пододеяльника одеяло.

— Прекрасно, — мама вздохнула и сосредоточила внимание на Сане, — можешь дальше не объяснять.

— Да это просто сказка, блин, — с досадой буркнула та.

— Да, мам, мне просто сон дурацкий приснился, — неловко принялась оправдываться Тоша, — я уже успокоилась.

Её судорожно стиснутые на пододеяльнике пальцы, впрочем, говорили об обратном.

— Так, — мама вздохнула и поманила Тошу за собой, — идём на кухню.

Сестра, несмотря на свои предыдущие слова, явно обрадовалась и, сунув ноги в тапочки, потрусила вслед за мамой.

Ещё минут десять Саня лежала, закинув руки за голову и вслушиваясь в уютное урчание чайника и неразличимое бормотание. Сонливость прошла, да и возвращаться в дождливый сон не хотелось.

Вспомнилась женщина, куда-то целеустремлённо бредущая мимо руин ДК. Куда? Надо было всё-таки проследить и узнать. Что страшного, в конце концов, могло там произойти? Сходка бандитов? Да в такую погоду к ним с большой земли и на танке не проедешь. Кроме того, бандиты в военном городке?

Тогда что она там забыла? Клад искала? Топиться шла?

Последняя мысль неожиданно зацепилась в сознании. Может, и правда? Там ведь только море. Море и дождь.

«Кто-то в дожде».

И с этой мыслью Саня наконец заснула.

 … Утро выдалось не лучшим. Мама бесцеремонно растолкала её до ухода на работу и добрых полчаса выговаривала за Тошкину впечатлительность. Саня терпеливо выслушивала, про себя напевая какую-то прилипчивую песенку с канала MTV. В итоге, её всё-таки наказали, запретив выходить из дома и велев делать задание на каникулы, а не «шататься по опасным стройкам». Видимо, Тошка проговорилась про ДК.

Что касается неё самой, Антонина, вполне выспавшаяся и вскочившая с кровати далеко за полдень, выглядела бодрой и не вспоминала о Вороньем Царе. Она добрых полчаса трещала по телефону с Максом, кокетливо накручивая на палец шнур, а закончив, засобиралась к нему «попить чаю».

Даже без запрета мамы, которая сегодня взяла работу на дом, Саня не увязалась бы за Тошкой, поэтому она, лениво водя по условию задачи обратным концом ручки, равнодушно махнула ей на прощанье, не оборачиваясь.

Математика надоела до зубного скрежета уже к началу третьей задачи. Кто вообще придумал задавать домашку на каникулы? И повезло же учиться в классе из четырёх человек.

Ближе к вечеру из кухни запахло варёной картошкой и растворимым кофе.

— Сашунь, мусор вынеси, — попросила мама, вручая ей ведро. Поняв, что до заветной картошки с кусочком масла в тарелке доберётся ещё не скоро, Саня поплелась одеваться.

На лестничной клетке она наступила на шнурок и чуть не навернулась с верхней ступеньки. Присев на корточки и удручённо разглядывая обрывок шнурка, Саня услышала снизу голоса.

— Пирожков возьми, Никитушка, — распорядился знакомый дребезжащий старческий голос.

— Да возьму, мам, возьму, — отозвался второй, мужской и очень молодой.

Саня заправила шнурок в ботинок и замерла, с любопытством прислушавшись. По голосу и кодовому слову «пирожок» она узнала бабу Нюру. Но та жила одна и никаких детей никогда не упоминала.

Александра торопливо схватила ведро и нарочито медленно прошла вниз. Через пролёт стояла баба Нюра, но никакого Никитушки рядом не наблюдалось.

— Здрассте, — улыбнулась Саня.

— Ой, Сашенька, — старушка явно обрадовалась, — а я тут пирожков напекла. Заходи в гости.

Саня натянуто улыбнулась. С одной стороны, делать было особо нечего, кроме математики. Но с другой, визит к словоохотливой бабусе мог затянуться до ночи.

Пообещав подумать, Саня достигла-таки подъездной двери и толкнула. В лицо тут же ударила россыпь мелких капелек. Синяя улица перед глазами особенно не вдохновляла, поэтому, наскоро избавившись от содержимого ведра, Саня вернулась.

На скамейке, радующей глаз отсутствием одной из трёх досок, аккуратно лежал нетронутый пирожок.

 … — А это вот с капустой, — баба Нюра поставила перед Саней ещё одну тарелку с пирожками, занимая последний свободный кусок стола.

В квартире соседки Саня бывала прежде, разве что, в прихожей. Её она помнила наизусть — старомодные обои в цветочек, громоздкая тумбочка для обуви, вешалка с неизменно висевшим на ней пальто с меховым воротником, и пыльный половичок, будто бы сшитый из разноцветных кругов.

Чувствуя себя слегка неловко от того, что под скинутыми кроссовками на носке обнаружилась дыра у самого большого пальца, Саня обследовала остальную часть квартиры. Планировкой она походила на их собственную — длинный, но жутко узкий коридор выводил к кухне слева и двум комнатам справа.

«Налево пойдёшь — коня потеряешь, себя спасёшь», — вспомнилась строчка из какой-то сказки, и Саня хихикнула, прикинув возможности и способы потерять коня на кухне.

Баба Нюра, не переставая что-то рассказывать, оставила гостью в зале, первой комнате справа, и убежала доставать пирожки.

«Что там было, если пойти направо?» — подумала Саня, осматривая комнату. Зал, явно самая просторная в квартире комната. Продавленный скрипящий диван, жёсткий палас, у окна — стол, шаткий даже на вид. Больше всего Саню заинтересовала стенка — одна часть её была застеклённой и хорошо просматривалась. Полки занимала разнообразная посуда — несколько одинаковых чашек, хрустальный графин, какие-то совсем уж непонятно для чего нужные предметы. Пара фотографий в рамках — одна в чёрной — мужчина в очках, серьёзный, с залысинами и смешными оттопыренными ушами. Наверное, бабнюрин муж.

На ещё одном снимке можно было с трудом узнать саму бабушку, в том возрасте, когда она была ещё, наверное, просто Нюрой. Чёрно-белая девушка с открытой широкой улыбкой, кудрявая, с букетиком ромашек в руках.

Хорошая фотография, искренняя. У Сани таких не было — она либо корчила рожицы, либо нарочито серьёзно и с вызовом смотрела прямо в объектив, пока не раздавался заветный щелчок.

На третьем фото в стенке стоял какой-то парень, на вид чуть старше Сани. А может, она просто логически добавила ему возраста, увидев военную форму.

Вернулась баба Нюра, поставила одну тарелку с пирожками, за ней вторую и третью — пока весь прежде пустой стол не был занят до отказа.

И кому она столько пирожков печёт?

— Бабнюр, а это кто? — спросила Саня, подгадав нужный момент, когда все городские и теле-радио сплетни себя исчерпали, и воцарилась тишина, нарушаемая только позвякиванием ложки о блюдце и тихим бормотанием приёмника из кухни.

— Это сыночек мой, Никита, — добродушно ответила соседка, проследив за Саниным взглядом сквозь висящие на шее на цепочке очки.

— Военный? У нас в части?

— Военный, — не без гордости подтвердила баба Нюра, — на войне служил, видишь карточку?

Саня оглянулась и поняла, что карточкой соседка по-старому называет фотографию. Обрадовавшись её интересу, баба Нюра уже с подозрительной для её возраста поспешностью потянулась к секретеру и после хитрых манипуляций с ключиком достала альбом, обтянутый красным бархатом. У Сани дома тоже такой был — только синий. Там, аккуратно вставленные в уголки, соседствовали различные прабабушки-прадедушки и двоюродные родственники. После восьмидесятых, когда отца отправили сюда служить с большой земли, никто из родственников их особенно не навещал. Даже с бабушками и дедушками сёстры Ордынцевы так и не познакомились.

— Смотри, Сашенька, — с энтузиазмом начала баба Нюра, расположив альбом на продавленном диване, — это вот Никитушка мой.

На сером снимке сморщился в явном неудовольствии крупный младенец. Саня хихикнула и не без интереса погрузилась в чёрно-белые недра чужой жизни. Кажется, хранились фотографии в не самых лучших условиях — или же делались на плохой фотоаппарат — потому что выглядели уж слишком старыми для своего предположительного возраста в пару десятков лет. Мелькнул несколько раз тот мужчина с траурного снимка, но куда моложе. На одном групповом снимке залысин у него ещё не было, хотя уши точно так же смешно торчали, и круглые очки никуда не делись. К этому моменту карапуз Никитушка уже превратился в серьёзного мальчика в красивом комбинезончике с Карлсоном. Он гордо восседал то на четырёхколёсном велосипеде, то на качелях.

— А вы раньше не здесь жили, да? — не узнавая местность на фотографиях, спросила Саня.

— Да ещё города-то нашего и не было, — безмятежно улыбаясь, отозвалась баба Нюра.

Александра вскинула брови. Город построили в шестидесятых. Должно быть, соседка что-то напутала, но это Сане было не настолько интересно, чтобы переспрашивать.

— А это кто? — спросила она спустя две страницы, с любопытством ткнув в очередной снимок. Мальчику было уже лет семь-восемь, и теперь Саня без труда узнала пейзаж — чуть в стороне от Дома Культуры, на тот момент, конечно, ещё функционирующего. Там раньше стоял ряд деревянных домов. Поговаривали, что они остались ещё от арниситов, коренных жителей.

На фото с Никитой стояла женщина, молодая, с густыми, заплетёнными в косы волосами, широким круглым лицом и характерным разрезом глаз.

«Баба Яга», — чуть вслух не ляпнула Саша, но вовремя закрыла рот. Из всех пустующих домов один всё же был жилым. Женщина из коренных ни с кем не общалась, да и на глаза попадалась редко. В магазин не ходила, в медпункт тоже не обращалась. О её существовании напоминали только старательно сочиняемые местными детишками страшилки о том, почему женщина живёт так близко к лесу и почему осталась, когда остальные арниситы ушли. В них фигурировали каннибализм, колдовство, похищение детей и подобное — из-за чего, собственно, женщину и прозвали Бабой Ягой.

— Это Анаат, — с каким-то непередаваемым восхищением ответила баба Нюра.

— Это та коренная… жительница?

— Да, мы ходили к ней Никитушку лечить, — улыбнулась соседка, но вдруг как-то враз помрачнела и быстро перелистнула сразу несколько страниц.

 … Дома Саня появилась только после обеда. Она стряхнула ботинки, бросила толстовку на тумбочку и прошла в комнату, откуда доносилась характерная заставка шоу «Окна». Хорошо и без помех ловили у них только два канала — ТНТ и «Культура».

Мама с увлечением следила за перипетиями сюжета, попутно подшивая брюки. Выписанные из Китая вещи почти всегда приходили на пару размеров мимо, так что удачей считалось получить размер «на вырост».

Увидев Саню, мать торопливо ткнула в кнопку пульта, переключая на оперу, и сделала вид, что глубоко увлечена попытками престарелой примадонны изобразить Татьяну Ларину.

— Привет, Сашунь. Голодная?

— Меня баба Нюра покормила, — Александра продемонстрировала пакет пирожков, — можно в духовке допечь.

Мама хмыкнула, откусывая нитку, и взялась за вторую брючину.

— Смотри, так не съешь. Что это ты решила к Анне Андревне сходить?

— Ну так, — Саня неопределённо пожала плечами, попутно сообразив, что отчество бабы Нюры, кажется, вообще слышит впервые, — к ней там сын приехал.

Мама вздрогнула, уколов палец, и вскинула голову.

— Сын? Она сама сказала?

— Ну да. Никита, — удивлённая такой реакцией, кивнула Саня.

Мама вздохнула и, отложив брюки, выключила телевизор. Без фонового шума сразу стало как-то неуютно тихо.

— Сашунь, ты это… если ещё такое будет, сразу мне говори. Я тёте Шуре позвоню.

Тётя Шура работала в медпункте — полноценной больницы в городе не было, и если происходило что-то, требующее более серьёзных мер, нежели зелёнка и таблетки от давления, приходилось ехать на большую землю, а то и вовсе вызывать вертолёт через военную часть.

— Ты чего? Сильно укололась? — встревожилась Саня, но мама отмахнулась.

— Да нет же, я имею в виду… Саш, у тёти Нюры… Анны Андревны… действительно был сын, Никита. Но он погиб. На войне в Афганистане. В восьмидесятом году.

Саша округлила глаза. Она хотела было начать спорить, что слышала голос на лестнице и видела пирожок на лавочке, но вдруг поняла, отчего фотографии и сам альбом казались такими потрёпанными. Они и были старыми. И город тогда только ещё строился. И Баба Яга была молодой девушкой.

— У тёть Ани бывает. Нечасто, но иногда бывает, — говорила мама, не замечая Саниной задумчивости, — ходит, всем рассказывает, что Никитушка её приехал. Никто уж её не разубеждает, какой от этого вред. Потом проходит. Говорит, что уехал.

Голос у мамы стал печальным и каким-то тонким. Саня вздохнула — это, конечно, всё прекрасно, но кто говорил с бабой Нюрой на лестнице? Кто-то подыгрывал?

Хлопнула дверь, и послышался весёлый Тошкин голосок. Она впорхнула в комнату, крайне воодушевлённая, и принялась что-то радостно рассказывать про Макса.

Разговор о бабе Нюре прервался сам собой.

***

 — Верю, — подумав, выдал Макс, тщательно изучая выражение Саниного лица. Та меланхолично жевала брикет сухой лапши, роняя крошки на олимпийку, и терпеливо ожидала, пока вечно нерешительный Костин соберётся с мыслями.

— Нет, не верю, — исправился он спустя пару секунд, обменявшись с Тошей взглядами.

Саня хмыкнула и перевернула три лежавшие перед ней карты.

— Блин, — буркнул Макс и сгрёб себе трёх королей.

В руках у Вована ко второму часу игры в «Верю, не верю» оставалось три карты, у Тоши семь, у незадачливого нерешительного Максима — целый веер.

Саня откусила ещё немного от брикета и зажмурилась от удовольствия — попался кусок со специями. Перед ней рубашкой вверх лежала лишь одна карта.

Игра сместилась дальше, и некоторое время Александра бездумно смотрела в искрящееся ведро. На этот раз его разместили в стороне. Внутрь круга же из брёвен натаскали кирпичей, а сверху положили обломок теннисного стола, который когда-то стоял во дворе. Теперь там оставалось лишь четыре одинокие ножки, а столешницу, проломленную некогда чьими-то совместными усилиями, явно имеющими к теннису весьма отдалённое отношение, оттащили к свалке. Там и подобрали её члены Тайного Общества.

Максим предсказуемо проиграл — в «Дурака», «Козла» и «Пьяницу» он играл неплохо, но вот распознавать, кто говорит правду, а кто нет, отчего-то никак не мог. Саня предполагала, что для этого он сам слишком честный.

Она задумчиво посмотрела на единственную карту в своей руке и повернула, показывая всем.

— Пиковая Дама, — на автомате озвучила Тоша.

— Вызовем? — с азартом спросила Саня, подобравшись, — прям там, в ДК!

Троица переглянулась.

— У нас… зеркала нет.

— Да сходим.

— Домой загонят, поздно уже.

— Зассали, да? Так и скажите, — Саня раздражённо выдохнула и вытряхнула в ладонь крошки со дна пачки.

— Может, лучше страшилки порассказываем? — неловко попыталась перевести тему Тоша, — давай ты? Ты классно рассказываешь.

Саня задумчиво повертела в руке Пиковую Даму и сказала, ни к кому конкретно не обращаясь:

— Жила однажды женщина. Хорошо себе жила, с мужем, там, ребёнком, всё остальное. Но однажды муж взял, да и погиб, в аварии. А женщина от горя с ума сошла, взяла ребёнка, да и выкинула в окно. Отправили её в психушку, но потом выписали года через два. В психушках вечно места не хватает, сами знаете. Так вот жила она себе, жила. Ненавидели её, конечно, все, травили, на двери в квартиру гадости писали. А однажды идёт она по улице — и тут подходит к ней тётка. Вся такая серая, в тряпки замотанная с ног до головы. И говорит, мол, пойдём с нами, мы тебе новую дочку дадим. Женщина испугалась и отказалась. Но не тут-то было. Стали к ней каждый день приходить, в дверь стучать, а если она из дому выходила в магазин, то повсюду за ней следом ходили. Вот раз не выдержала бедная женщина, взяла да и согласилась пойти с ними. С тех пор никто её не видел уже, конечно. Зато стали замечать других — да все какие-то странные, в мерзких тряпках. А ходят всё по двое — мать и дочка. Вот только не похожи совсем. Да и детей в округе стало всё больше пропадать. Поговаривали о секте. Мол, стоит в глубине леса церковь — жуткая, из ничего построенная да в чёрный покрашенная. И живут там эти сектантки с ворованными детьми, ждут пришествия своего ужасного бога…

Тоша с такой силой вцепилась в рукав Саниной куртки, что даже сквозь ткань кожа чувствовала её ногти.

— Тьфу ты, Тох, — Александра прервалась на полуслове и с раздражением взглянула на сестру.

— Ой. Прости, — тихонько уронила та и, смущённо улыбнувшись, убрала ладонь от рукава и даже разгладила его пальцами.

Саня оглядела сидящих напротив парней. Никто не торопился просить её продолжить. Вован нарочито рассеянно смотрел в небо, а Макс делал вид, что очень занят собиранием колоды карт. Вздохнув, Александра вручила ему Даму и рассказывать дальше не стала. Разговор постепенно сошёл на бытовые темы. Как в местном магазине у тёти Клары жевачка только с Микки Маусом, а Зуко остался только с самым противным клубничным вкусом. Как у Максима плеер зажевал кассету, и размотавшуюся ленту не удалось вернуть на место даже карандашом. Как с утра по субботам показывают теперь дурацкую передачу «Умники и умницы» вместо Диснеевских мультиков.

Саня оглянулась на ДК и представила, как здорово и страшно было бы там сейчас вызывать Пиковую Даму при свете фонарика. Как каждый мелкий камешек, задетый ботинком, создавал бы зловещее эхо.

— … открываю холодильник, а в банке сгущёнка на донышке, — с возмущением и энтузиазмом жаловалась, тем временем, Тоша, — ну, думаю, а с чем я буду блины?

— У меня бабушка варенье привозила, — робко предложил Макс, — клубничное. И вишнёвое, с косточками. Ты если что, то скажи, я дам. Катя нам нажарит блинов тоже.

Саня невесело хмыкнула, глядя, как сестра придвинулась к Максиму и прижималась к нему теперь так, как будто пыталась в него влиться, и взглянула на рукав.

 … Утром Саню разбудили голоса. Она зевнула, прислушалась к себе и желания вставать не нащупала. Холодная плоская подушка казалась уютнее перспективы отбрасывать одеяло, нашаривать тапочки и вообще хотя бы просто шевелиться.

— Что, совсем? А лес? — встревоженный мамин голос не дал снова заснуть, и Саня просто продолжала лежать, прислушиваясь. Кажется, мама говорила по телефону.

— С части потушили? А, ну хорошо… Да, я на работу. Зайду в обед… Хорошо.

Судя по звуку, мама вернула телефон в гнездо. Сане стало любопытно, что там в лесу и что тушили, и она рывком подняла себя с кровати, поёжившись. В комнате было не то чтобы холодно, но как-то промозгло. Быстро накинув олимпийку поверх футболки, Саня встала, пробралась мимо Тошиной разложенной кровати — сестра явно спала и ничего не слышала — и вышла в коридор.

Мама обнаружилась на кухне, уже одетая на работу, в блузке, тёмной юбке и капроновых колготках. С накинутым фартуком и забранными в пучок волосами она стояла у плиты, переворачивая гренки.

— О, — увидев Саню, мама явно обрадовалась, — дожаришь сама, Сашунь? Я опаздываю уже.

— Да куда? — фыркнула Александра, но всё-таки приняла протянутую лопатку и встала у единственной работающей конфорки. В конце концов, она здорово грела, — можно подумать, у тебя там под дверью очередь из желающих взять книгу.

— Очередь-не очередь, а сегодня четверг, значит, Виолетта Витальевна обязательно придёт себе взять новую Донцову, — добродушно отозвалась мама.

Саня вспомнила старушку в смешном белом парике, наглаженном старомодном платье с неизменной брошью и витающим вокруг запахом «Красной Москвы». Каждый раз, когда сама Саня за чем-либо — обычно решебником — приходила в библиотеку, она непременно встречала Виолетту Витальевну со стопкой детективов.

— Ой, а что за пожар? — вспомнила Александра, когда мама уже обувалась в прихожей.

— А?

— Ну, ты по телефону говорила что-то про «потушили».

— Ааа… — мама поморщилась, — в лесу ночью кто-то поджёг старое капище.

— Старое что? — невнимательно переспросила занятая гренками Саня. Аромат белого жареного хлеба уже занимал большую часть мыслей.

— Ой, не надо, не верю, что вы его не облазили вдоль и поперёк, — мама рассмеялась, — в общем, как я поняла, идолы сгорели, но дальше в лес огонь не пошёл. Чёрт его знает, то ли молния ударила, то ли подожгли. Да кому эти столбы нужны вообще?..

Мамин голос становился тише и тише, пока не превратился в неразборчивое бормотание.

— Всё, Сашунь, я ушла! — крикнула она через минуту и хлопнула дверью.

Звук, видимо, разбудил Тошу, потому что она, зевая и шаркая обутыми в тапочки ногами, прошлёпала на кухню спустя минут пять.

— Тох, а чё такое «капище»? — ловко перевернув гренку на тарелку, Саня выключила газ и потянулась за сахарницей.

— Не знаю, звучит как что-то очень скучное, — еле слышно из-за широкого зевка отозвалась сестра, плюхнувшись на табуретку.

— «Столбы» какие-то, — задумчиво вспомнила Саня, — пошли сходим, а? Там вроде нет дождя.

Близняшки синхронно обернулись к окну. Утренняя хмурь пока мешала сказать точно, какая предвидится погода, но дождя и правда не было.

— Это… меня Макс позвал. Кассеты посмотреть, — смутилась Тоша. Саня помрачнела и, ничего не сказав, откусила гренку.

 Когда Антонина, разодевшись как на дискотеку, унеслась к своему Максу, Саня подняла из гнезда трубку и набрала Вована. Компания, конечно, не лучшая, но всё же один на один Вовку можно уговорить на поход в заброшку или даже в лес. В ДК не сунется, естественно, но вот посмотреть, что за пожар был и кто эти загадочные «столбы» — почему нет.

К тому же, мать у Вована работала теперь в военной части и могла что-то знать.

Сосед предсказуемо согласился погулять и даже притащил свой понтовый баскетбольный мяч — оранжевый с чёрными полосками, жёсткий и жутко тяжёлый. Получить по голове таким во время «Вышибал» автоматически означало шишку.

— А Тошка где? — помявшись, спросил Вован. Саня на всякий случай огляделась и развела руками.

— Кажется, её тут нет.

Он глубокомысленно кивнул и взъерошил короткий ёжик светлых волос.

— Так это… пошли побросаем?

Бросали в единственное кольцо на школьной площадке. К счастью, прошлый тайфун ей урона не нанёс, и кроме кучи листьев и мелкого мусора ничто не мешало. Вован, рисуясь, пробежал круг и забросил мяч в кольцо с первого раза. Саню баскетбол особо не увлекал, но ради приличия она тоже попыталась попасть, но мяч всякий раз ударялся о железный обод и отскакивал в сторону. К пятому или шестому броску ладони уже покраснели и ныли.

В очередной раз промазав, Саня меланхолично проследила, как дурацкий рыжий мяч откатился к ближайшему дому, прямо под ноги двум сидящим там женщинам.

Александра поплелась к ним, вяло поздоровавшись.

— Правильно-правильно, надо больше на свежем воздухе играть, — одобрила одна из женщин. Наглядно Саня их узнавала, но по именам нет, поэтому просто вежливо улыбнулась и наклонилась за закатившимся под лавку мячом.

Из окна первого этажа раздавался запах блинчиков и прилипчивое «Ты узнаешь её из тысячи, её образ на сердце высечен», и Александра невольно начала качать головой в такт, притормозив, чтобы дослушать куплет. Тут-то краем сознания она уловила кусок разговора:

— … Идолы. Говорят, сама и подожгла.

— Кто, Анаат? Да ну нет, зачем ей? Это ж её народ капище строил. Для неё это всё равно как икону сжечь.

— Ой, да сколько ей лет-то? В маразме, небось, уже, — с сомнением вставила вторая женщина.

Саня обернулась, и собеседницы разом замолчали.

Вернувшись к Вовану, она великодушно позволила ему ещё покрасоваться, забросив подряд три мяча, и в лоб спросила:

— Слушай, а ты что-нибудь знаешь про Бабу Ягу?

— Про эту, что ль? — буркнул Вовка с явной неохотой, показав головой куда-то в сторону. Александра невольно проследила за его жестом. Школа, приземистое одноэтажное, вытянутое здание, располагалась на окраине. Самодельные, спаянные из труб турники, покрашенные зелёно-синей облупившейся краской, жестяные листы вместо забора и насквозь ржавый детский грибок. Дальше простиралась только полоса грязи. После дождя она совсем размокла и превратилась в большую лужу. Следом всё белело, и моря видно не было, только молочный туман.

Взгляд сместился влево и наконец нашарил что искал. У кромки леса чернел силуэт деревянного дома.

— Да, про эту.

— Ну мама говорит, она с коренных одна осталась, когда все ушли, — Вовка снова подобрал мяч и забросил в кольцо, хотя и уже без прежнего энтузиазма.

— Помнишь, мы видели, кто-то от ДК в лес шёл? Тоже же баба была, — задумчиво протянула Саня.

— И чё?

— Давай сходим туда? Глянем, что почём?

— Да блин, ты задрала уже, Ордынцева, — буркнул Вован, — то тебя на свалку тянет, то на пустошки, то в ДК. Жить надоело, что ль?

— Надоело, — повторила Саня и, застегнув куртку до упора, решительно направилась в сторону домика.

— Я не пойду! — крикнул Вован ей вслед, на что Саня, не оглядываясь, показала ему средний палец.

Туман надвинулся как-то в один момент, да такой густой, что предметы просматривались на расстоянии метров десять. Всё-таки оглянувшись, спортплощадки Александра уже не разглядела, только чёрный облезлый силуэт школы.

Где-то над головой переругивались вороны. Плиты кончились, и зачавкала под подошвами жидкая грязь. Сырой холодный воздух бросал в лицо мелкие капли. Даже в карманах пальцы мёрзли.

Домик надвинулся как-то совсем внезапно — вот Саня прислушалась, подумав, что слышит чьи-то шаги, и чуть не споткнулась о просевший проволочный забор.

Сглотнув, Александра остановилась. Забор был не обычный, не из колючей проволоки, как сперва показалось — а из перекрученных верёвочек с вплетёнными туда разноцветными ленточками.

Кого вообще такой мог задержать?

И всё же Саня не сразу смогла заставить себя переступить через три ряда перекрученных ниток.

К домику вела аккуратная дорожка из плоских камней. Вокруг вместо огорода — поле жидкой грязи. Присмотревшись, Саня обнаружила, что видит на грязи следы босых ног. Не успела она решить, что старушка реально шизанулась и просто не признаёт обуви как таковой — как увидела рядом с ногами отпечатки ладоней.

Поняв, что лучше вообще не думать, кто там ходил на руках по огороду, Саня в три прыжка преодолела дорожку из камней и оказалась у входной двери — тоже деревянной, но безо всяких следов замочной скважины. Просто сплошная деревянная доска.

Александра почувствовала, как внутри поднимается волна интереса. Облизнув пересохшие губы, она толкнула створку и сделала шаг.

— Эй? Здрассти, — на всякий случай поздоровалась она, переступая порог.

Изнутри дохнуло затхлостью, какими-то незнакомыми острыми запахами, травами и ещё чем-то кислым. Саня поморщилась и постучала по створке, снова окликнув предполагаемую хозяйку.

И только когда привыкли к темноте глаза, Саня увидела ноги.

***

 Саня перевернула лист и начала новую страницу. Её крупный неровный почерк с наклоном в другую сторону заполнял строчку за строчкой, выплёскивая все негативные эмоции в очередную страшную историю. За прошедшие пару часов с тех пор, как она выскочила из дома Бабы Яги и, спотыкаясь на ровном месте, добежала до дома, заперла дверь и зашторила все окна, тетрадь заполнилась до середины. А Саня успокоилась ровно настолько, чтобы перестать нервно кусать ногти и перестукивать пальцами по столешнице.

«… гаснет одна лампа за другой. По коридору медленно идёт Вороний Царь. На длинной шее его ожерелье из зубов. Вместо головы — голый птичий череп»

«… сидят у костра. Всего их пятеро. Один из частей сшитый, второй обгоревший, как будто совсем без кожи. У третьего вместо рук ветки, как у снеговика. У четвёртого вместо глаз пуговицы. Пятый…»

«… плоские камни»
«… туман»

«… кто-то в дожде»

В двери заворочался ключ, со скрипом проворачиваясь в замке. С той стороны послышалось недовольное восклицание Тоши и пинок по заевшей створке.

— Ты чего в темноте сидишь? — сестра впорхнула в комнату в отличном настроении. Её тщательно собранная утром причёска растрепалась; на лице блуждала рассеянная улыбка.

Саня пожала плечами и щёлкнула выключателем настольной лампы.

Тоша открыла шифоньер и, схватив с тумбочки расчёску, начала расплетать остатки причёски, тихонько напевая под нос: «Скажи, красавица, чего не нравится, пойми, ведь я всего лишь навсего хочу тебе понравиться…»

Саня невольно улыбнулась и отложила тетрадку, глядя, как сестра пританцовывает в такт несуществующей мелодии.

— Как там Макс? — поддразнила она и отчётливо увидела, как Тошкино отражение в зеркале покраснело.

— Нормально, — с наигранным безразличием отозвалась она и передёрнула плечами.

 … Ночью Саня проснулась и рывком подняла себя с кровати. В свете луны просматривался письменный стол, лампа, какие-то учебники.

Чуть покачивающиеся в воздухе ноги и поскрипывающий звук верёвки пропали, и Александра перевела дух, откинувшись обратно на подушку. Тут только она увидела, что Тоша не спит, а сидит на кровати, отбросив одеяло, и смотрит в окно.

— Ты чего? — зевая, буркнула Саня.

— Саш… ты только не уходи, ладно? — комкая край ночной рубашки в пальцах, попросила сестра.

— Чего? — Александра ещё раз широко зевнула и потёрла глаза, — не ухожу я никуда. Тебе приснилось.

— Угу, — тихонько согласилась Тоша, — ну только ты не уходи.

На этот раз Саню пробрало. Она спустила ноги с кровати и пересела на соседнюю.

— Тох. Ты чего?

Антонина повернулась к ней и пожала плечами.

— Пообещаешь?

— Что?

— Что не уйдёшь.

Саня несколько озадаченно вздохнула.

— Обещаю. Ну что, легче? Можно теперь спать пойти?

Тоша закивала и улыбнулась, слабо и жалко. Ей явно не стало легче.

Саня снова вздохнула и сгребла с пола упавшего зайца.

— На вот, Братца Кролика возьми.

Она протянула зайца сестре, и на секунду их пальцы соприкоснулись. Кожа у Тошки была холодная и какая-то липкая.

Саня подумала с минуту и улеглась рядом, обняв дрожащую Тошу, сжимающую потрёпанного Братца Кролика.

Засыпая, она услышала за окном резкий вороний крик.

***

 Что-что, а блины Антонина готовила неплохо.

Проснувшись утром не в своей кровати, Саня вспомнила ночной эпизод и уже хотела было спросить Тошку, что это вообще было, но, увидев её, как ни в чём не бывало замешивающую тесто, в мамином фартуке, пританцовывающую под играющее из радио: «Давно за двенадцать, тебе в другой район, останься, утром что-нибудь соврём…» — мгновенно передумала.

Наворачивая уже десятый, наверное, блин, щедро смазанный клубничным вареньем, Александра поняла, что инцидент забыт и Тоша ведёт себя совершенно обычно, и успокоилась.

— Погода хорошая, — радостно сообщила Антонина, раздвигая занавески ещё шире. Солнце, каким-то ошибочным образом заглянувшее в их дыру, щедро выплеснулось на улицы. Сквозь открытую форточку слышались радостные голоса, птичий гомон и детские визги. Похоже, детсад вышел на прогулку.

Саня задумчиво выглянула в окно. Действительно — пенсионеры на самодельном столике из пенька и доски играют в домино. Женщины средних лет, как на подбор в халатах в цветочек и наброшенных поверх пуховиках, что-то оживлённо обсуждают на скамейке у подъезда. Чуть дальше Виолетта Витальевна в любимом парике в одиночестве перелистывает очередной детектив. У самодельной песочницы копошатся детсадовские малыши.

И ни следа вчерашнего тумана.

Саня закусила губу. Казалось странным, что в их-то городишке, где буквально все знают, когда соседский мальчишка получил в школе двойку, никто не подозревает о…

— Я позвала к нам Макса, — прощебетала Тоша, и мысли о Бабе Яге мгновенно выветрились из головы.

— Чего? Зачем?

— Ну… Кассеты посмотрим. MTV послушаем, там всё равно только картинка с помехами, а звук нормально ловит, — сестра смущённо улыбнулась.

— Ну понятно, что за тема с блинами, — фыркнула Саня.

Тоша попыталась сделать виноватое лицо, но всё равно не смогла сдержать улыбку.

— Ладно, фиг с тобой. Пойду погуляю.

— Ага, там Вовчик тебя звал, звонил утром, — просияла Тошка.

— Ссыкло твой Вовчик, — буркнула Александра, одним глотком опустошив чашку с чаем.

— Не согласился с тобой ночью по кладбищам Синего Дядю вызывать? — поддразнила Тоша. Саня закатила глаза и отвечать на это не стала, решив отыграться на следующем собрании Тайного Общества.

Накинув куртку и забрав волосы в хвост, она вышла на улицу без особой цели, захватив тетрадку и ручку, чтобы в случае вдохновения сразу записать историю. Впрочем, в такие солнечные дни вдохновение приходило редко.

Уже на выходе из подъезда Саня будто бы невзначай приблизилась к дружелюбно гудящему рою женщин в халатах и сделала вид, что завязывает шнурок, украдкой прислушиваясь к разговорам.

— … Мишутка мой вчера целую страницу. Без ошибок, — восхищалась одна.

— … Да-да, а вот Софа моя сама в комнате убирается…

— … а Гриша…

— … а Костя…

После десятого упоминания очередного детского имени у Сани чуть глаза на лоб не полезли. Она и не предполагала, что у них вообще в городе есть столько детей.

И никаких намёков на то, что вчера произошло в доме Бабы Яги.

Саня огляделась и решила просто прогуляться, ни за что не походя к окраине.

И тем сильнее было её удивление, когда ботинки зачавкали по грязи, принося хозяйку точно к самому забору из верёвочек.

Как-то резко скрылось солнце. Вернее, это было как раз таки не странно, здесь, у моря, погода могла за час поменяться двадцать раз. Но Санино воспалённое воображение уловило в этом скрытый смысл.

Домик возвышался прямо перед ней. Не особенно зловещий, покосившийся, с дырявой крышей, пустым огородом и приставленной к чердаку лестницей.

Кажется, её вчера не было.

Саня стиснула свою тетрадку в руке. Запросились наружу мысли, образы, навеянные этими вплетёнными в ограду лентами, позвякивающими над порогом монетами и колокольчиками на нитках. Порывом ветра Санины рыжие волосы отбросило назад. Вместе с этим донёсся со входа запах — не отвратительный гниющий трупный, а напротив, сладкий, пряный, ни на что не похожий.

Пальцы, сжимающие тетрадь, побелели от напряжения.

«Не ходи туда, дура», — любезно подсказал внутренний голос.

— И не пойду, — сама себе, почему-то вслух, ответила Александра и, кивнув для верности, сделала шаг на дорожку из плоских камней.

Внутри было темно. Если вчера, во всеобщем туманном сумраке, привыкшие глаза различали всё вполне неплохо, то теперь Саня остановилась на пороге, чуть не налетев на стол.

«Валим, валим, валим», — бормотал внутренний голос.

Сделав глубокий вдох для уверенности, Саня поперхнулась и закашлялась.

Когда очертания предметов понемногу прояснились, она, на всякий случай широко распахнув дверь и подперев найденной табуреткой, шагнула вглубь.

И поняла, что тела нет.

Саня широко распахнула глаза, лихорадочно пытаясь сообразить, не забрела ли она в чужой дом. Но дом был тот — никаких сомнений.

Так что же — Баба Яга сперва повесилась, потом передумала и вылезла из петли?

Эта мысль вызвала у Сани нервный смешок. Она потопталась на пороге, но в итоге всё же сделала ещё шаг, убедившись, что табуретка надёжно держит дверь открытой.

Изба внутри представляла собой странное зрелище. Она не походила на обычные деревенские домики с картинок и экрана телевизора. Большое помещение без разделения на комнаты. Никакой печки, зато в углу холодильник. Удивившись, Саня первым делом подошла и открыла его.

Никакой еды и никаких полок. Только несколько трёхлитровых банок — половина пустые, с какими-то красными подтёками. Вторая половина была в разной степени заполнена тёмно-красной жидкостью.

Саня сглотнула и поскорее захлопнула дверцу, отскочив на пару шагов. Что это за человек, у которого в доме нет печки, в холодильнике нет еды, зато стоят банки с красной жижей — прямо сейчас раздумывать не хотелось.

Саня попятилась, совсем уже решившись последовать советам внутреннего голоса, но взгляд наткнулся на тот самый стол, в который она едва не врезалась на входе.

Как человека творческого, вид заваленной тетрадями, рисунками и поделками поверхности не мог её не привлечь.

Заинтригованная, Саня приблизилась. Несмотря на то, что электричество явно давали — судя по рабочему холодильнику — на столешнице обнаружились многочисленные огарки свечей. Некоторые буквально вплавились в древесину, некоторые оставались почти целыми. Коробок спичек, необычно толстых и длинных, тоже присутствовал, но зажигать ничего Саня не стала.

Отложив свою тетрадку на краешек, Александра взяла в руки одну из лежавших на столе. Явно не покупная и, похоже, самодельная, она состояла из сшитой толстой ниткой стопки желтоватых неразлинованных листков.

К Саниному неудовольствию, большинство найденных записей оказались на каком-то совершенно незнакомом языке. Даже на буквы эти значки не походили — какие-то закорючки, иногда напоминающие руны, иногда какие-то мелкие схематичные рисунки.

Между сшитыми страницами неожиданно попался отдельный лист, сложенный вдвое.

Это оказался рисунок — обычные детские каракули. Жирным чёрным карандашом в центре изображалась женщина с торчащими во все стороны косами. Вероятно, это была хозяйка дома. Вокруг стояли четверо, судя по росту, детей. При виде них Саню пробрала дрожь. Если женщина выглядела вполне обычно, то детей нарисовали нарочито уродливыми. У одного вместо рук торчали палки, у второго на месте глаз были закрашенные чёрным круги. Третий был испещрён линиями, словно разрезан на части. Четвёртый был чёрным целиком, с ног до головы.

Торопливо сложив лист, Саня вложила его обратно в тетрадь и случайно наткнулась взглядом на дальний край столешницы. Там стояла фигурка, может, даже кукла — тряпичное тело, набитое кое-где выпирающей травой, венчал маленький птичий череп.

Сглотнув, Саня попятилась и выскочила за дверь.

Снаружи ей стало легче. Спёртый воздух избы остался позади.

Неожиданно из глубины дома послышался стук. Или, скорее, громкий хлопок.

Александра уже было кинулась подальше от мрачного дома, как вдруг замерла, поняв, что её собственная тетрадка осталась внутри.

Матерясь про себя, Саня, крадучись, вернулась к порогу и протянула руку, нащупывая тетрадь.

На краю стола ничего не было.

Александра недоверчиво нахмурилась и заглянула через порог. Так и есть — край стола, на который она положила тетрадь, опустел.

Зато из дальнего угла тут же, словно дожидаясь её, послышался шелест страниц.

Саня облизнула губы. С её точки обзора была видна большая чёрная дыра в полу и откинутая крышка.

Она сделала аккуратный медленный шаг назад и угодила мимо плоского камня, в жидкую грязь. Шелест страниц прекратился, и, бросив в тёмный угол быстрый взгляд, Саня увидела два жёлтых глаза.

Это было, пожалуй, слишком.

Александра сорвалась с места и кинулась бежать. Она преодолела расстояние до первых домов за считанные минуты, тут же присела на ближайшую горизонтальную поверхность — перекладину на выбивалке для ковров — и не могла отдышаться ещё минут десять.

Когда перестала кашлять, отплёвываться и задыхаться, она наконец поняла, что это двор между двух пустошек. С обеих сторон смотрели на Саню чёрные оконные провалы, оторванные рамы, осколки кирпичей, ржавеющие каркасы балконов.

Обычно она ничего не имела особенно против пустых домов, иногда в одиночестве поднималась на крышу или в заброшенную квартиру и набиралась там вдохновения. Но теперь чёрные окна навевали воспоминания о густо закрашенных глазах ребёнка на рисунке.

Там кто-то был. Кто-то взял её тетрадь. Кто-то, кто вылез из погреба.

Саня сделала глубокий вдох и выдох. Тетрадки было, конечно, жалко, но возвращаться в жуткий дом с какими-то банками с красной жижей в холодильнике?

Чуть успокоившись, Александра побрела было домой, но в середине Централки вспомнила вдруг, что дома у Тохи свидание с Максом. Кому она там нужна?

Подумав, Саня свернула к тридцать первому дому и вошла в подъезд. В общем-то как и все учреждения, библиотека у них находилась в квартире. Вернее, она занимала все три квартиры на этаже.

Поднявшись на два пролёта, Александра открыла покрытую облупившимся дерматином дверь с пришпиленным на скотч режимом работы и чихнула. Концентрация пыли в воздухе напоминала песчаную бурю.

— Технический перерыв! — крикнул мамин голос откуда-то из соседней комнаты.

— Это я, — буркнула Саня, пробираясь между сваленными прямо на пол стопками Марининой и Донцовой. В уши ударило выкрученное на полную громкость: «…Он раздаёт такие разные ро-о-оли, роли и слова-аа-а…»

— Ма-ам! — поморщившись, позвала Саня, шагнув в комнату.

Мама, явно не услышав, стояла у стеллажей и энергично орудовала щёткой для пыли.

— Он любит многое из творчества Бло-ока, всё из прошлых ле-е-ет, — напевала она, пританцовывая в такт.

Саня хихикнула.

— Он самый лучший парень на све-ете, в него влюбиться очень легко-о-о.

— Ма-а-ам!

Она ойкнула и, обернувшись, убавила радио до минимума.

— О, Сашунь, — не особенно смущаясь, мама улыбнулась. Кажется, в библиотеке проходила, скорее, дискотека, чем уборка. Волосы из строгого маминого пучка растрепались, а очки съехали на нос.

— Я тут просто… мимо проходила. Помогать не буду, — на всякий случай предупредила Александра.

— Неблагодарный ты ребёнок, — с иронией отозвалась мама и отложила щётку на письменный стол, рядом с табличкой «Ордынцева Евгения Михайловна, библиотекарь».

— Это да, — согласилась Саня.

— А Тоня где? — мама с долей удивления покосилась на пустой дверной проём.

Саня пожала плечами, решив сестру не сдавать.

— Ааа, я поняла, — мама поправила очки и, покопавшись в висевшей на спинке стула сумке, выудила расчёску, — хочешь выпытать про пожар на капище?

Честно сказать, Саня уже и думать забыла про какое-то там капище, но на всякий случай кивнула.

— Вечно ты со своими страшилками. Ещё и Тоньку пугаешь. Сама же знаешь, какая она впечатлительная, — укоризненно отчитывала мама, отмахивая такт расчёской.

— Да она тоже страшилки любит.

— С тобой она побыть любит, а не страшилки, — мама добродушно улыбнулась, — как сейчас помню, вы мелкие, лет пять-шесть. Сидите в песочнице с мальчишками, и тебя кто-то толкает. А Тонька реветь начинает. Ну я к ней, думаю, ударилась. А она говорит «Саше больно».

Александра невесело улыбнулась. Все эти истории из детства ей были по боку.

— Слушай, мам, — оживилась она, когда взгляд наткнулся на сидящую на подоконнике ворону, — а эти коренные жители — они вообще кто?

— Ну кто. Арниситы. Малый народ.

— А что ты вообще про них знаешь? Кто эта Б… женщина, которая одна осталась?

— Ааа, Анаат, — протянула мама, присев за стол и убрав щётку куда-то вниз, — она вообще по-русски не говорит. Шаманка их местная. Вообще на их наречии у нас никто не говорит, поэтому мы толком до сих пор не можем понять, почему они ушли. То ли мы их потревожили, то ли духи их так сказали. Капище-то от них осталось. Вроде как место силы арниситское. Видимо, поэтому шаманка и осталась. С духами своими.

— А откуда ты знаешь, как её зовут? Если никто не говорит.

— Тётя Нюра… Ну, Анна Андревна, — мама на секунду задумалась, вероятно, решая, стоит ли рассказывать, — в общем, её сын, Никита, в детстве… заболел. А ты сама знаешь, сколько мы тут можем «Скорую» с материка ждать. В общем, она от отчаяния к шаманке-то и побежала.

— Реально? — скептически переспросила Саня, — я думала, вы вообще в СССР в эти штуки не верили.

— Конечно, не верили, — насмешливо подтвердила мама, — короче, оттуда мы её имя и узнали — Анаат. Как уж Анна Андревна с ней там договаривалась, понятия не имею.

— Погоди, а сын?

— Да вроде выздоровел, — мама пожала плечами, — подробностей не скажу. Мне эту историю Виолетта Витальевна рассказала. Сама-то я тогда ещё пешком под стол во Владивостоке ходила.

— А чего она там так и жила одна? Эта шаманка?

— Почему «жила»? И до сих пор живёт.

Саня прикусила язык, вспомнив, что никто, кроме неё, не в курсе смерти Анаат.

Да и вообще, умерла ли она?

— А во что они там верят? Что такое «капище» вообще?

— Это такое священное место. Они там своим духам молились.

— А «столбы»?

— Статуи их божеств, деревянные. Выгорели почти все. Жалко, конечно. Красивые были, прямо произведения искусства. Правда, что ли, ни разу туда не лазили? — мама недоверчиво прищурилась.

— Да кто ж знал, — буркнула Саня и тут же уточнила, — а это вообще где?

— Да сейчас, так я и сказала, — хмыкнула мама, — чтобы ты у меня по лесам шастала ещё.

Поняв, что от неё местоположения капища не добьётся, Саня сдалась, решив, что узнает у кого-нибудь другого, и, посидев ещё минут двадцать, откланялась.

На улице, пытаясь набивать коленом свой огромный тяжеленный баскетбольный мяч, обнаружился Вован. Увидев Саню, он, кажется, обрадовался, хотя и постарался это скрыть.

— О, Ордынцева, — нарочито пренебрежительно кивнул он, — а я тут вот набиваю. Сто один… сто два… сто три…

На третьем мяч соскочил, и Саня хмыкнула.

— Ага, ври больше.

— А мне батя знаешь чего привёз, — Вовка развёл руки на ширину плеч, — вот такую шоколадку. Швейцарскую.

— Делись, — Саня протянула руку ладонью вверх, и Вован предсказуемо сдулся.

— Не, мне не разрешат… Это на Новый Год, вот.

Саня осмотрелась. Ничего интересного не предвиделось.

— Слушай, а погнали в лес? Глянем, что там за пожар был.

Вовка стушевался. Ни в какой лес ему явно не хотелось.

— Да ну. Батя говорит, там гарью воняет. И вообще, может, там солдаты охраняют?

— Твой батя там был? Реально?

— Угу. Тушить помогал, — с некоторой гордостью отозвался Вован и снова залез на любимого конька, — его там знаешь как уважают все? Без него вообще никакие решения не принимают. Он вообще, считай, главный там.

— А это вообще где? — будто бы невзначай, самым невинным голоском уточнила Саня.

— Да там у берега прям, от ДК если идти, то минут десять.

— Ну так что, сходим?

— Не. Мне, вон, мяч надо отнести… И вообще, меня наверное домой загонят, — на ходу выдумывая отговорки, отказался Вован.

— Ладно, фиг бы с тобой. Я сама, — решилась Саня и, взглянув на небо, спросила, — а у тебя нет фонарика, случайно?

***

 Это был первый раз, когда Саня прошла дальше здания ДК. Без тревожных «Сань, может, домой?» от впечатлительной Тоши, «Да чём там делать?» от нерешительного Макса и «Да там мусор один, ну и вали, чтоб тебя там крысы сожрали как дуру» от пытающегося количеством аргументов замаскировать свою трусость Вована — путь давался на удивление легко. Вот кончился затоптанный газон, осталась далеко слева боковая стена с широченной мозаичной картиной, изображающей абстрактных бесполых пионеров. Начиналась обширная полоса грязи — просто грязи, никакой тропинки, никакой растительности. Жидкое наполовину болото, наполовину огромная лужа. Собственные чавкающие шаги казались громоподобными, хотя почти наверняка шум неспокойного моря и вой ветра заглушали их уже на расстоянии метров в десять.

Кажется, Баба Яга в прошлый раз проходила где-то тут, но никакого намёка на следы уже не осталось.

Фонарик выхватывал островки света, но в каждом из них была всегда только бесконечная грязь. Саня уже начинала задумываться о том, чтобы повернуть, когда в новом пятне света проявились первые деревья.

От неожиданности Саня дёрнулась, но тут же радостно выдохнула и ускорила шаг. Лес в вечных синих сумерках казался жутковатым, но каким-то маняще жутковатым, как старинная книга из человеческой кожи. Как незнакомый, режущий слух язык коренного народа. Как нетронутый пирожок на разваливающейся лавочке.

Тут фонарик впервые выхватил из темноты след. Минуту-другую Саня с сомнением рассматривала его, не понимая толком, что её настораживает, но и догадываясь задним умом, что что-то с ним не то и не так.

Пока наконец не сообразила, что след оставила чья-то босая нога.

Сглотнув, Саня поспешила дальше, боясь передумать. Чувство страха — вдохновляющее ощущение загадки, мистики, чего-то жуткого и жутко интересного — подгоняло, хотя, по идее, должно было, напротив, предостерегать.

«Налево пойдешь — коня потеряешь, себя спасёшь. Направо пойдешь — себя потеряешь, коня спасёшь. Прямо пойдешь — и себя, и коня потеряешь», — наконец вспомнилась остальная часть сказки. Правда, не то чтобы в подходящий момент.

В лесу ветер слегка утих, зато стало заметно темнее. И сразу же ощутимо запахло гарью. Как будто тут в лесу была своя баба Нюра, которая любила подольше подержать пирожки в духовке.

К счастью, на этот раз тропинка угадывалась отчётливо и без особых потерь привела Саню к искомому месту.

Должно быть, это и при дневном свете выглядело просто жутко, а уж в свете одинокого фонарика и вовсе внушало ужас.

Первым делом проступили в центре поляны каменные основания — несколько штук по кругу. И уже на них, будто памятники Ленину на постаментах, возвышались идолы.
Вернее, должны были возвышаться. Тут запах гари и нашёл своё объяснение.

Пятеро из шести деревянных фигур почернели и потеряли всяческое сходство с чем бы то ни было. Просто воткнутые в камень чёрные столбы. Трогать их Саня не стала, наверняка если они горели долго, то рискуют рассыпаться в труху от малейшего движения.

И лишь один идол сохранился, не тронутый огнём. Нижняя часть статуи была заполнена какими-то то ли узорами, то ли рунами, то ли местными письменами.

Массивную фигуру венчал череп, кажется, тоже вырезанный из дерева и вовсе не человеческий. Одного взгляда хватило Сане, чтобы узнать в птичьем черепе точную копию головы фигурки из дома Бабы Яги.

— Монстрятина, — прокомментировала Саня и услышала смешок.

Она взвизгнула и инстинктивно спряталась за статуей, направив в сторону смешка луч фонаря.

Стоявший в паре шагов, у первых деревьев, парень поморщился и прикрыл глаза рукавом куртки.

— Ты кто, твою мать? — прошипела Саня, покрепче перехватывая фонарик.

— Знаешь, — задумчиво произнёс парень, — когда-то ему приносили жертвы, песни и танцы. Огонь, цветы и горячую кровь.

Глаза парень по-прежнему прикрывал от света, но вот нижнюю половину лица было видно прекрасно. Тонкие губы растянулись, обнажая верхний ряд зубов. У одного, ближе к правому краю, был отколот значительный кусок.

— А потом что? — спросила Саня, и не думая опускать фонарик.

— Потом они решили, что им не нужен такой бог, который требует крови. Они придумали себе нового.

Саня молчала, не понимая толком, что говорить. Страх прошёл, осталось только самое сладкое его послевкусие.

— У тебя волосы такие… цветные, — тонкие губы растянулись в улыбке.

Саня растерянно тронула волосы. Ничем не забранные, они спускались по куртке до лопаток, чуть завиваясь в процессе.

— А… Ну да.

— Никита.

— Что?

— Ты спросила, кто я. Я Никита.

— А… Саня, — на автомате выдавила она, задним умом понимая, что имя «Никита» где-то слышала совсем недавно.

— Александра?

— Да.

— Зачем ты сюда пришла, Александра? — спросил Никита, по-прежнему не двигаясь с места и лишь продолжая закрывать глаза рукавом. Одежда у него была обычная, джинсы, куртка, под ней, кажется, футболка. Глянув вниз, Саня увидела ботинки и убедилась в том, что босой след на грязи оставил не он.

— Ну… — она неожиданно смутилась. После его слов о богах и жертвах как-то неловко было признаваться в том, что пришла просто поглазеть.

— Не стесняйся. Тебе было интересно? Хотелось испугать себя? Испытать острые ощущения?

— Ну вроде того, — осторожно подтвердила Саня и, помедлив, опустила луч фонаря.

Никита убрал руку, и взгляду предстало его лицо целиком — молодое, лет двадцати, с чёрными волосами, широко расставленными глазами и шрамом от скулы вниз, до самой верхней губы.

 — А откуда шрам? — восторженным шёпотом спросила Саня.

— Осколком зацепило.

Тут-то Александра и сообразила наконец, где слышала имя.

— Никита… который… сын бабНюры? — севшим голосом спросила она, сглотнув ком в горле.

— Ага, — непринуждённо подтвердил тот.

— Тебе же уже должно быть… — начала Саня и тут же сама себя перебила, — ты же погиб! В Афгане!

— Что, страшно? — Никита ухмыльнулся, показав осколок зуба.

— Так ты он или не он? — подозрительно уточнила Саня, опустив луч фонаря ещё ниже. В сторону от Никиты разбежались две тени.

— Давай так. Ночью приходи в дом, где оставила тетрадку.

— Так это ты её стащил?! — возмутилась Саня.

— Я верну, — спокойно ответил Никита.

— И что будет ночью в этом доме? Шабаш, что ли? Или ты из какой-нибудь секты?

— Из той, что даёт матерям других детей? — Никита хмыкнул, — кстати, отличная история.

— Спасибо, — машинально поблагодарила Саня и запоздало спросила, — в смысле? Ты что, подслушивал?.. Что, правда понравилась?

— Ну, не дожала чуть-чуть. Но в целом да. Так как, придёшь?

— А кто там будет?

— Увидишь. Гарантирую, что твои истории там оценят по достоинству.

Никита подмигнул. Глаза у него как-то странно бликовали в темноте.

***

 — … А вот в двадцать пятом доме Максик говорил, что призрака видел, — пропела Тоня.

Весь вечер она пыталась подлизаться. Сперва приготовила новую порцию блинчиков, потом сама помыла посуду, прибралась в комнате.

— Чего тебе надо, а? Прицепилась как репейник, — наконец не выдержала Саня. Она пыталась найти чистую тетрадку, чтобы записать новую страшилку, но не преуспевала.

— Ну просто… Макс меня позвал на пикник на берег, — Тоша рассеянно улыбнулась и заправила за ухо прядь волос.

Саня вздохнула и бросила поиски, просто вырвав из тетради по Биологии двойной листок.

— Ну и чё? Мне пофиг, — буркнула она, отвернувшись от сестры и пригнув лампу ближе к столешнице.

Только что буквально сидящая в голове «от» и «до» история никак не ложилась на бумагу. Вместо этого перед глазами стоял Макс — высокий, застенчивый, со своими нестриженными волосами, так мерзко и красиво закрывающими уши. Так отвратительно обаятельно улыбающийся её лицу. Но не ей.

— Саааань, ну Сааань, — Тоша в омерзительно хорошем настроении продолжала вертеться вокруг, одновременно открыв дверцы шифоньера и перебирая одежду.

— Холодно в этом, — буркнула Саня, когда Тошка натянула красный трикотажный топ.

— Ну я кофту накину, — прощебетала Антонина и повернулась боком, придирчиво осматривая свою худенькую фигурку.

Остаток вечера, пока в своей комнате мама листала журнал, который прислали соседке с очередной посылкой из Китая, Тошка продолжала примерять и отбрасывать наряды. Дошла даже до верхней полки, где на зиму были захоронены в слоях старых газет летние вещи под надёжной защитой куска мыла.

Услышав шуршание, мама пришла разбираться, не очень довольная, что её оторвали от журнала, и, уперев руки в бока, грозно поинтересовалась, что к чему.

В итоге, спать пришлось ложиться намного раньше обычного. Тоша листала под лампой очередной том своих романтических сказок, а Саня смотрела в окно, на ряд пустошек с чёрными оконными провалами, видневшийся вдали кусок берега и звёздное небо. Она вспоминала деревянного идола с головой птицы, его мрачную массивную фигуру и непонятные значки в основании.

Только что ей пришло в голову, что это, должно быть, ворон.

 … Когда в комнате мамы погас свет, Саня выждала минут двадцать. Сперва она хотела предупредить Тошу, но потом решила, что та со свойственной ей параноидальной подозрительностью начнёт беспокоиться, может, даже разбудит маму, что не пускать сестру ночью непонятно куда.

Так что Александра решила, что просто оставит записку на столе, на случай, если не успеет вернуться и лечь в кровать.

Захватила она с собой только фонарик. Ничего больше в голову не пришло. Наверное, стоило бы подумать в сторону какого-то оружия, но вместо этого Саня схватила только лист с записанной там сегодняшней историей.

Опять же на случай возвращения позже запланированного, она аккуратно вытащила ведро с мусором и оставила его внизу в закутке между двумя подъездными дверьми. Конечно, такое себе оправдание, учитывая, что выносить мусор в целом не было Саниным любимым занятием. Но лучше иметь хотя бы такое.

Ночь в их городке была временем поистине тёмным. Не горело ни одно окно, а о фонарях жители последний раз слышали лет десять назад.

Включив фонарик, Саня продвигалась дворами, между самодельной песочницы, натянутых бельевых верёвок с колыхающимися на ветру простынями и футболками, проржавевшего грибка и турника. Ночью в узком потоке света одинокого фонарика каждый предмет казался чем-то совершенно иным. Более мрачным, более заброшенным.

Что уж говорить про жуткий дом, где то ли умерла, то ли нет злосчастная шаманка. В луче света он выглядел даже ещё более ветхим. На ветру позвякивали монетки над порогом. Тут же Саня разглядела, что дверной косяк расписан какими-то значками — похожими на те символы из самодельной тетради.

Если это какие-то защитные знаки — то не очень-то они ей помогли.

Саня подавила нервный смешок и робко постучалась. От её стука дверь колыхнулась, и Александра решила, что это в принципе можно считать приглашением.

Едва она переступила порог, как в углах что-то зашевелилось. Дыхание перехватило от страха — казалось, шевелятся сами углы, сдвигаясь, чтобы сдавить незваную гостью, сжать и расплющить, а после вернуться в прежнее состояние и поджидать новую жертву.

— О, ты пришла, — послышался знакомый голос, и от сердца слегка отлегло.

— Никита? — неуверенно позвала она, не до конца уверенная, как именно к нему обращаться, на «ты» или на «вы».

— Давай просто Кит, — предложил он и сам вошёл в круг от её фонарика. Всё это время Саня неосознанно держала его в одном положении, боясь направить на источники шевеления.

— Ага.

Никита подошёл к столу — Саня следила за ним светом фонарика — и поочерёдно зажёг каждую свечу, кроме самых оплавленных.

Стало намного светлее, и Александра наконец различила тех, кто издавал шорохи.

Было их четверо — дети, на вид ещё обитатели младшей школы. Правда, судить можно было разве что по росту — каждый из четырёх был в куртке с натянутым капюшоном и в карнавальной маске. Саня узнала лягушонка, доктора Айболита, кошку с бантиком и лисичку.

— У вас тут тоже тайное общество, да? А твоя маска где? — неловко пошутила она, оглянувшись на Никиту. Он усмехнулся краем рта.

— Они стесняются. Не обращай внимания.

— Стесняются? Меня? — поразилась Саня.

Лягушонок глухо хихикнул, и остальные вторили ему высокими детскими голосами.

Никита закрыл дверь на щеколду и рассадил детей в круг. Сане досталось место между ним самим и кошкой с бантиком.

— Прежде всего, это Александра.

В воздух поднялось четыре руки и синхронно помахали.

— Это Сайяндэ, — Никита указал на кошечку, и она снова энергично помахала маленькой затянутой в перчатку ручкой, — можешь называть Сая.

— Ирика. Ира, — лисичка хихикнула.

— Янорэй. Ян, — лягушонок не стал махать, а просто кивнул. Под прорезями маски его была сплошная чернота.

— А это Хаси. Думаю, ему сокращения не нужны.

Мальчик в маске доктора Айболита протянул руку. Саня пожала протянутую ладошку — наощупь она была совершенно ледяной и неприятно липковатой.

— Они все коренные… арниситы? — спросила Александра, с трудом припомнив название народа.

— Да, но по-русски говорят неплохо. Анаат научила. Хотя сама всю жизнь притворялась, что по-нашему не говорит. Не хотела, чтобы приставали с расспросами.

— А где?.. — начала было Саня, наконец найдя подходящий момент узнать, что же случилось и не померещилось ли вообще ей тело Бабы Яги.

— Анаат? А то ты не знаешь, где, — хмыкнул Никита.

— В мире духов, — вступил вдруг кто-то из детей. Не видя ртов, сложно было сказать даже, мальчик или девочка.

— Она ваша мама?

Этот вроде бы простой вопрос вызвал неожиданное замешательство. Дети переглянулись.

— Она наша аван-рантан.

— Это дословно значит «вторая мать», — подсказал Никита. Пользуясь тем, что он сидит буквально в шаге, Саня рассматривала его как можно более тщательно. Теперь, повёрнутый к ней неповреждённой щекой, он выглядел совсем уж обычно. Твёрдый подбородок, губы, широкий нос, жёлтый глаз.

Александра, кое-что поняв, пригляделась к детям. У двоих из них глаз за маской она рассмотреть не смогла, зато у двоих других глаза тоже оказались жёлтыми.

— Значит?.. — наконец набралась она храбрости вставить слово, — Анаат всё-таки повесилась? Зачем?

— У неё спроси, в следующий арат-кинар, — совершенно серьёзно ответил Хаси.

— А что такое арат-кинар?

— Это день, когда она выберется из могилы, — пояснил мальчик, — мы же не похоронили её как следует обычаю. Поэтому через две вехи она разроет себе путь наверх, разлагающимися пальцами разгребая сырую землю, посмотрит вокруг мутными белёсыми глазами, вытянет вперёд исцарапанные разодранные руки и, сорвав с себя саван, пойдёт искать новое тело.

— А саван зачем срывать? Через две вехи наверняка будет холодно, — хмыкнула Саня. Такие пестрящие мерзкими подробностями страшилки её пугали мало. Хотя из уст ребёнка звучало всё же жутковато.

Дети синхронно расхохотались. Сперва Саня тоже улыбнулась, но затем поняла, что в смехе этом что-то не так. Лишь двое смеялись как обычные дети. Кошечка-Сая звучала будто бы двумя голосами — высоким и низким одновременно. А голос лягушонка-Яна с натугой хрипел, с шипением, свистом и каким-то подвыванием.

— А вы кто вообще? — решив, что уже поздно ходить вокруг да около, напрямую спросила Саня.

Смех оборвался, и все четверо одновременно уставились на Никиту.

— Мы просто любители страшных историй, — он тонко улыбнулся и сделал детям знак, будто останавливая от чего-то.

— Мы пришли с дождём, — подала голос молчавшая до этого Ира.

— И с дождём уйдём, — добавил Хаси.

Это совсем уже не звучало как реплики ребёнка, но в этот момент Саня вдруг вспомнила Тошины слова.

«Кто-то в дожде».

И решила ничего не спрашивать.

— Ну что, расскажи нам что-нибудь, — предложил Никита, доставая из куртки пачку сигарет и прикуривая от ближайшей свечи.

— Может, не будешь курить при детях? — с сомнением спросила Саня. В ответ на это все четверо снова дружно рассмеялись. Особенно весело почему-то было лягушонку — своим хриплым, свистяще-шипящим голосом он смеялся дольше и громче остальных. Если закрыть глаза, можно было подумать, что смеётся простуженная змея.

— Дети не возражают, — пропела лисичка, и от её тона, какого-то кокетливо-манерного, у Сани случился странный диссонанс. Казалось, и вовсе это не девочка, а взрослая зрелая женщина с отчего-то очень высоким тоненьким голоском.

— Рассказывай, — потребовал кто-то. Кажется, Хаси.

Саня повела головой, сцепила руки в замок и начала:

— Был на дворе конец восьмидесятых. В одном большом шумном городе однажды маленькая девочка Маша и её подруга Галя играли во дворе в мяч. Было тепло, светло и солнечно. Вокруг чирикали птички, гоняли в футбол мальчишки и вообще все радовались жизни. Но тут мячик у Маши с Галей отлетел к одному из подъездов и остановился прямо у окна первого этажа. Они подбежали, а там — девочка в окне. И такая красивая девочка, с завитыми золотистыми волосами и кружевными бантиками. И в руках у неё — две куклы Барби, настоящие, в платьях пышных, с туфельками и сумочками. А на подоконнике рядом — ещё лежат, все разные, но все очень красивые. И главное — девочка заметила Галю с Машей и давай им махать. Заходите, мол, ко мне. И кукол своих как бы протягивает. Галя, конечно, сразу же побежала. Да и Маша не отставала, но вот только увидела её бабушка с балкона и позвала обедать. Маша расстроилась, что не поиграет с такими куклами, и пошла домой. Напоследок она повернулась, чтобы хоть разок ещё посмотреть на всех этих классных Барби, и увидела, как то, что притворялось маленькой девочкой, отбросило игрушки и встало, да так, что не умещалось уже в квартире. Маленький аккуратный рот распахнулся от уха до уха. Банты зашевелились, и оказалось, что никакое это не кружево, а паутина, из которой начали вылезать огромные пауки. Существо встало, сгибаясь почти пополам, чтобы только уместиться в комнате, протянуло длинные, как у богомола, лапы и рывком задёрнуло шторы. С тех пор Маша начала заикаться. А Галю больше никто никогда не видел.

Саня кивнула, обозначая конец истории, и выдохнула.

Никита выпустил изо рта струйку дыма.

— А ты молодец, — неторопливо протянул он, делая новую затяжку.

— Молодец, — со смешком подтвердил лягушонок своим хриплым голосом.

— Молодец-молодец, — вторила кошечка с бантиком. Голос её по-прежнему казался каким-то двойным — одновременно и женским, и мужским.

Лисичка протянула руки и, ничего не говоря по поводу истории, стянула с себя капюшон и маску.

Под ними и правда оказалось лицо ребёнка — с характерным разрезом глаз, круглое, с по-детски пухлыми щеками. Выражение глаз, впрочем, детским не казалось.

На остальных это произвело впечатление. Они начали переговариваться, но не по-русски. Коренной язык звучал очень резко, почти без гласных, со множеством шипящих и ещё ни на что не похожих звуков вроде щелчков.

— Ты их понимаешь? — спросила Саня у Никиты, который в диалоге участия не принимал.

— Ага, — тот невозмутимо продолжал курить, и в комнате повисла уже дымная пелена, — тебя обсуждают. Ирике ты прямо понравилась.

Александра подняла на него глаза. В дымке казалось, что лицо Никиты слегка расплывается.

— Что, хочешь? — Кит ухмыльнулся краем рта и протянул ей сигарету. Скорее, просто чтобы занять руки, чем действительно испытывая потребность покурить, Саня взяла у него сигарету и затянулась. Не то чтобы она никогда раньше не брала у старших пацанов сигареты, но только не такие, которые до этого побывали уже у кого-то во рту.

Сигарета отдавала каким-то нехорошим привкусом, но он почти сразу пропал, и Александра затянулась, выпуская струйку дыма в воздух и возвращая сигарету Никите.

— В одном городе отключали свет, — неожиданно начал кто-то из детей. Кажется, Хаси, — были девяностые, время неспокойное, то и дело случались перебои с водой, с продуктами, ну и с электричеством, конечно, тоже. И как-то раз совсем под вечер отключили. Всё погасло — фонари, окна, магазины. Разве что в автобусах, да машинах свет остался. И в это время один мальчик как раз шёл домой из школы. Идёт он по тёмной улице, дворами, и тут навстречу ему из-за угла — два человека…

Акцент у мальчика был такой же, как сам коренной язык — некоторые звуки получались с прищёлкиванием. От этого атмосфера, кажется, сгущалась ещё сильнее. Он говорил и говорил — о тёмных силуэтах, которые звали, заманивали, у сердобольных просили помощи, жадным предлагали денег, алкоголикам — выпить. О том, как в ту ночь масштабного отключения света пропали несколько десятков людей. И ни одного из них больше не нашли. Как кто-то видел под лестницами и в подвалах странно знакомые фигуры в последующие годы.

Саня сама не заметила, как начала улыбаться. В этот момент ей действительно стало не по себе — ощущение, столь давно забытое, заставило испытать вместо страха какое-то болезненное возбуждение.

Доктор Айболит откинул капюшон и стянул маску. На маленьком круглом лице, там, где должны были быть глаза, красовались две матово-чёрных пуговицы.

Впрочем, были и глаза — жёлтые, круглые, не слишком-то и человеческие — по два на каждую пухлую детскую щёку.

В какой-то момент маску сняли и двое оставшихся. Кошечка-Сая, одна половина лица у которой принадлежала хорошенькой девочке, а вторая — не менее хорошенькому мальчику. Половины соединяли явно в спешке, обращая мало внимания на эстетику. Нитки были грубые, разноцветные, какие-то места прошивали дважды, какие-то трижды. Глаз девочки располагался чуть ниже и по размеру уступал мальчишечьему. Капюшона Сая снимать не стала. Похоже, волос у неё вовсе не было, и она этого стеснялась.

Лягушонок, напротив, куртку стянул вообще — возможно, одежда причиняла дискомфорт его обугленной, совершенно чёрной коже. Он казался самым маленьким из всех — должно быть, потому что большая часть кожных покровов сгорела.

Ирика сочувственно коснулась его плеча рукой, с которой стянула уже перчатку. Руки, в общем-то, не было — вместо конечности вполне неплохо функционировала ветка, обычная, оторванная, наверное, от какого-то дерева или, может, куста.

Пять пар жёлтых глаз смотрели теперь на Саню.

— А с тобой что? — она повернулась к Никите, который невозмутимо докурил сигарету и потушил о столешницу.

— А тебе мало?

Она осмотрела ещё раз всех четверых.

— Кто вас так, а? — с неожиданным сочувствием спросила она.

— Мама, — пискнула Ирика.

— Шаманка, что ли? За что?

Никита жестом прервал Иру и положил руку Сане на затылок.

— Ты и так слишком много знаешь. Уверена, что хочешь знать больше?

Саня просто кивнула.

— Анаат умела говорить с идолами. Умела, — вместо Никиты начал Хаси, — по-настоящему. Она могла уговорить духа излечить кого угодно. Однажды пастух провалился под лёд, его вытащили только к вечеру. Когда принесли к Анаат, никто уже не думал, что выживет. А он выжил. Анаат над ним сидела три ночи, только к духам отлучалась, поклониться идолам да жертву принести.

— Пастух тогда как заново родился, — продолжила Ирика, — ноги были чёрные-чёрные, я сама видела. А потом он на этих ногах мог вокруг идолов десять вех плясать.

— К ней вообще всех носили. Единственное, что она не умела, так это мёртворождённых оживлять, — это была уже Сая со своим раздвоенным голосом, — говорила, души в них нет.

— Погодите, — Саня внезапно кое-что вспомнила и едва не вскочила с места от внезапной догадки, — она и тебя вылечила, да, Кит? Мне говорили, мать тебя водила к этой Анаат, когда ты маленький болел!

Никита криво усмехнулся.

— Ну про «болел» это, конечно, тебе приврали. Батя мой алкаш был конченый. Никак не мог поверить, что я его родной сын. В тот раз он меня чуть не убил. Мне лет семь-восемь было, но я хорошо всё запомнил. Помню, стоит надо мной с ремнём своим военным, а мама рядом причитает, за руки его хватает, а он орёт, родила, мол, выблядка… В общем, «Скорая» у нас тут и в те годы не доезжала никогда. Ну мама от отчаяния и подалась сюда, к Анаат.

Саня вздохнула и поймала свою руку на странном импульсивном движении.

— Погодите, — она удержала ладонь и начала анализировать сказанное, — значит, вас всех Анаат когда-то вылечила?

— Не вылечила, — с долей раздражения возразил своим страшным голосом обугленный Ян, — а вернула.

— Ну ладно, вернула. Какая разница? — хмыкнула Саня и тут до неё запоздало дошло, — … в смысле… с того света, что ли?

Ответом было дружное молчание.

— Вы все тут трупы?

— А по нам не видно, что ли? — рассмеялась Сая. Никита жестом прервал её.

— Нет, не совсем. Духи вернули нас. На тот момент каждый из нас был настолько же жив, как и ты.

Саня покосилась на обугленного Яна и с сомнением передёрнула плечами.

— Это я виновата, — Ирика смущённо поправила волосы своей рукой-веткой, — мама говорила, чтобы я не ходила играть к колодцу, а я пошла. Помню, когда меня достали, мама зверем выла. Я подумала, она обрадуется, что я жива. Но она испугалась.

— Не надо, — Никита снова перебил её и обратился к Сане.

— Ты уже и так знаешь на сегодня слишком много.

— Ну… наверное, — с долей разочарования отозвалась Александра. Она совсем не чувствовала себя какой-то перегруженной, но настаивать не решилась.

— Если хочешь, приходи завтра.

Саня с готовностью закивала, и Кит улыбнулся.

Дети помахали ей и заулыбались. Даже обгоревшее лицо Яна, кажется, растянуло губы в улыбке.

***

 Утром, не проспав и двух часов, Саня, тем не менее, встала абсолютно бодрой и готовой к свершениям.

На кухне мама под бодрое «Ты — деньги, что я раньше не потратила и больше не потрачу никогда…» из радиоприёмника готовила борщ, отмахивая половником особенно ритмичные моменты.

— О, привет, — она мельком глянула на Саню, — опять всю ночь страшилки сочиняла? Твои круги под глазами уже можно считать следами домашнего насилия.

Саня хихикнула и приземлилась на ближайшую табуретку. Время на круглых настенных часах приближалось к одиннадцати, но на то и нужны каникулы, чтобы можно было валяться до обеда в постели.

Тоша, вполне соответствуя этому правилу, выползла из кровати ближе к полудню. Мама налила борщ в две одинаковые супницы, и Саня с удовольствием погрузила ложку в сметану.

Тошка такого энтузиазма не проявила. Вялая и, кажется, ещё более худая, чем всегда, она, зевая, буркнула односложное приветствие и плюхнулась на стул напротив сестры.

— Ты чего такая дохлая?

— Кошмар приснился, — буркнула Тоша, без восторга берясь за ложку.

— Саша, опять ты?.. — возмущённо начала мама, но Саня перебила её с не меньшим возмущением:

— Ничего я ей не говорила!

— Не, она не говорила, — подтвердила Тошка, с явной неохотой отправляя в себя первую ложку супа.

Погрозив пальцем в пространство между дочерьми, Евгения Михайловна отправилась заниматься своими делами.

— Чего приснилось-то?

— Да не помню, — ещё более неохотно бросила Тоша, взяла в рот следующую ложку и тут же отбросила её, вскочила на ноги и бросилась из кухни.

Саня удивлённо последовала за ней и услышала из туалета характерные звуки.

Мама засуетилась, причитая, где могла Тошка отравиться, ведь на школьную столовую в период каникул спихнуть это было нельзя, и пытаясь отыскать в аптечке уголь.

— Саш, сходи попроси у кого-нибудь уголь активированный, — попросила мама спустя пять минут безуспешных поисков.

Спорить Саня не стала, послушно одевшись, и, сунув ноги в ботинки, вышла на лестницу.

Прикинув, у кого давно ничего не просила и не брала в долг, она двинулась вниз по лестнице. Наверху ловить было нечего — молодая соседка с последнего этажа сама вечно бегала по домам в поисках «Цитрамона».

Этажом ниже Саня замерла, услышав разговор на повышенных тонах.

— … нет твоего Никитки! — в сердцах крикнул кто-то совсем уж громко. Александра округлила глаза и незаметно подобралась ещё ближе.

— Да как же нет? Вот он у меня был намедни, — как-то слегка растерянно отозвалась баба Нюра. Саня сглотнула. Ей неожиданно стало так жалко старушку, что она, уже не скрываясь, спустилась на пролёт, оказавшись в поле зрения.

Рядом с бабой Нюрой стояла тётя Настя, склочная средних лет тётка. Жила она не в этом доме, но частенько приходила в гости.

— Помер Никитка, всем городом на похороны собирали! Нет его уж четверть века! Всем городом тогда хоронили!

Вроде бы тётя Настя и говорила правду, но как-то очень уж возмущённо, словно лично хоронила, лично собирала и лично видела в этом какую-то личную для себя обиду.

— Во, Ордынцева, — обрадовалась тётя Настя, цепко ухватив Саню за локоть, — ты, может, скажешь? Сил нет на этот маразм смотреть.

Александра взглянула на бабу Нюру. В руках у неё был прозрачный пакет с пирожками, а в глазах дрожали слёзы.

— Живой он! — сама не понимая, что на неё нашло, отрезала Саня, вырвав локоть, — живой! И вас ещё переживёт!

Она решительно отстранила замершую от такой наглости тётю Настю и потянула бабу Нюру в приоткрытую дверь квартиры, захлопнув створку за собой перед самым носом обиженной соседки.

— Ой, спасибо, внучка, — с явным облегчением выдохнула старушка, — и дёрнул же чёрт сейчас выйти. Прямо навстречу этой грымзе.

Саня хихикнула и согласно кивнула.

— А у вас уголь есть? — вспомнив, зачем вообще выходила, спохватилась она.

— Конечно, Сашенька, куда уж нам без угля-то? — засуетилась баба Нюра, явно желая отблагодарить соседку и попутно обругать современное питание.

Получив заветную пластинку на безвозвратной основе, Саня собиралась уже откланяться, но зацепила взглядом тот самый пакет.

— А куда вы пирожки несли?

— Да Никитушке вот решила напечь. Совсем бледный стал, — заботливо отозвалась баба Нюра.

 … Отдав матери уголь, Саня решила выйти прогуляться и не мозолить глаза Тоше, которая странно на неё посматривала, хоть и пыталась это скрыть.

Во дворе никого не обнаружилось. Да она никого особенно видеть и не хотела. Вован со своим тяжеленным мячом и байками о том, что ещё ему купили или обещают купить, изрядно надоел за неделю каникул, а первым вопросом Макса при каждой встрече неизменно было «А Тоня где?». Однажды на приевшийся вопрос Саня, не выдержав, ответила, что они не Зита и Гита и вполне могут находиться в разных местах одновременно. После этого Макс, кажется, стал её сторониться.

Дождя пока не было, но небо с самого утра затянуло тучами, солнце не проглянуло пока ни разу, и бдительные бабушки не рискнули отпускать мелких во двор.

Саня прошла по двору и присела на бортик у песочницы, с улыбкой увидев чей-то плохо закопанный «секретик» — фантик, прикрытый стекляшкой.

— Должен тебя поблагодарить, — послышалось из-за спины, где только что явно никого не было. Саня резко обернулась и увидела Никиту. Первый раз при дневном свете, пусть и не солнечном.

— Привет, — чуть смущённо сказала Саня. Первый раз в жизни у неё появилось чувство, что руки некуда девать, и она торопливо сунула их в карманы. Следующая мысль касалась самой куртки — не самой новой и не самой красивой — наспех собранного из немытых волос хвоста и отсутствия на лице элементарной косметики.

— Добрый день, — Никита слегка улыбнулся. Одежда его не изменилась, а вот лицо при свете производило совершенно иное впечатление — черты смягчились, глаза из пронзительно-жёлтых сделались будто бы светло-карими. Шрам и вовсе казался просто неровно упавшей на лицо тенью.

— Эээ… — Саня торопливо начала придумывать, чем заполнить паузу, — так за что благодаришь?

— За то, что заступилась за маму, — Никита чуть помрачнел, бросив взгляд назад, на дом. Впрочем, его видно не было за натянутым на верёвки бельём.

— Ааа… Да эта тётка вообще оборзела, — буркнула Саня.

— Хочешь прогуляться? — спросил Никита. На этом вопросе Александра слегка зависла.

— А… Да. Ну да.

Никита кивнул и указал головой в сторону побережья. Тут Саня вспомнила, что сегодня туда же собиралась Тошка идти с Максом. Интересно, ей станет лучше, или пикник отменился?

Саня сама слегка испугалась радости, с которой подумала о расстроенном свидании сестры.

«Вот вчера хвалилась, что с красавчиком на пляж идёт, а теперь иду я. Да ещё и с каким красавчиком»

Мысль Сане не понравилось, но раздумать её она всё равно не могла, поэтому сосредоточилась на разговоре.

— Ты к бабНюре приходил, да?

— Да. Пирожков дала, — Никита чуть улыбнулся, но совсем невесело.

— А что, ты не любишь пирожки? Они хорошие, надо их только чуть-чуть допечь. Если хочешь, я могу… — вдохновенно начала Саня, но её перебили.

— Мы пирожки не едим.

— Прям никто? Даже с повидлом? — усомнилась Александра.

Никита усмехнулся. Налетевший ветер взъерошил его длинные волосы и донёс до Саниного носа странный запах.

Они добрались до последнего жилого дома. Дальше шли только пустошки, заселённые лишь птицами.

— Хочешь, покажу кое-что? — внезапно остановившись у одной из заброшек, спросил Никита и, дождавшись кивка, подошёл к стене, схватился за щель в кирпичной кладке и… ловко вскарабкался по стене вверх.

Саня только рот открыла, вытаращенными глазами наблюдая, как он ползёт всё выше и выше, будто какой-то паук. Второй этаж, третий, четвёртый.

Александра поняла, что забывает дышать, настолько её захватило зрелище. Никита становился всё меньше и меньше, пока наконец не добрался до последнего балкона на высоте пятого этажа. Там он на пару секунд скрылся в пустой квартире и вернулся. Саня думала, что он полезет обратно таким же образом, но Никита просто свесил ноги и спрыгнул.

От неожиданности Саня взвизгнула, прижав руки ко рту.

Никита как ни в чём не бывало поднялся и протянул ей чупа-чупс.

— Там в квартире нашёл.

Саня хихикнула и сунула леденец в карман.

— Это офигенно! Где ты так?.. Да блин, нигде так нельзя научиться! — захлёбывающимся от восторга голосом затараторила она.

— Хочешь?

— Что? Ещё? Да! А что ты ещё можешь? — с горящими глазами выдохнула Саня.

— Ну вообще я много чего могу, но я спрашивал, хочешь ли ты, чтобы я тебя поднял?

— Ну… а… — Саня слегка растерялась. Как человек, который всю жизнь провёл среди одних пятиэтажек, она понятия не имела, боится ли высоты.

— Я тебя не уроню. Слово офицера, — улыбнулся Кит.

— Офицера? — скептически уточнила Саня.

— Я младший лейтенант, в конце концов, — хмыкнул Никита и добавил, — ну, посмертно, правда.

Александра растерянно уставилась на него, не до конца уверенная, шутка это или нет.

— Сколько тебе лет? — наконец спросила она, посчитав этот вопрос наиболее безобидным.

Никита помолчал, то ли раздумывая над ответом, то ли над чем-то ещё.

В конце концов, он озорно улыбнулся и подхватил её за пояс. Ойкнув, Саня с силой обхватила его за шею и ощутила рывок. Никита одним прыжком достал до балкона второго этажа, ухватился за него одной рукой и, опираясь только на ноги и свободную руку, огромными, немыслимыми для человека прыжками добрался до последнего этажа. Перепуганная Саня держалась за его шею так, словно от этого зависела её жизнь.

— Ну как? — дразнящим шёпотом спросил Кит ей в ухо. Дыхание его было холодным, но Саня не обратила на это внимания. Они зависли на высоте последнего этажа — правая нога Никиты опиралась на оконный проём, а левая рука держалась за перекладину балкона.

— Высоты я не боюсь, — констатировала Саня, поудобнее перехватывая его за шею. Вокруг неё как на ладони расстилалась добрая половина города — вот и их с Тошкой двор, бельё уже торопливо убирала соседка, косясь на небо. Вот магазинчик на первом этаже, вот отделение банка, тоже в одной из квартир. Раздолбанные плиты Централки. А вокруг только горы, леса и бескрайнее море.

— Я как-то забирался на Останкинскую башню. Тоже вид был неплохой.

— Дразнишься? — фыркнула Саня.

Ещё одним рывком Никита доставил их на крышу, и Александра наконец ощутила под ногами более-менее твёрдую почву. Она зачем-то отряхнулась и для пробы сделала пару шагов в разные стороны.

— Тут круто, — подытожила она и хихикнула, увидев, как внизу крошечная фигурка дяди Дани, местного мастера на все руки, за что-то выговаривает двум детишкам.

Она обернулась на Никиту и увидела, как он, сидя на корточках, смотрит на ворона. Ворон, жирный, чёрный, нахохлившийся — сидел на парапете и даже не думал бояться людей.

— Ого, обычно они улетают, людей пугаются, — не решаясь подходить ближе, чтобы не нарушить идиллическую картину, прокомментировала Саня.

— Не думаю, что боятся. Просто не любят, — отозвался Никита и протянул руку. Ворон, словно только этого и дожидаясь, запрыгнул на неё, резко каркнув.

Саня и не думала, что её челюсть может сегодня отвиснуть ещё ниже.

— Да ты прикалываешься. Он наверное твой, дрессированный, да? — вполголоса предположила она.

Никита с вороном на руке повернулся и весело открыто улыбнулся.

— Дрессировать воронов? Никому больше не говори такой глупости. Мы с ним просто говорим на одном языке.

— На каком? На вороньем, что ли? — недоверчиво хмыкнула Саня.

— На мёртвом, — ровно ответил Никита, и смеяться как-то сразу расхотелось.

— Слушай… Может, уже расскажешь правду? Кто ты такой? И дети, они кто? При чём тут шаманка и какие-то духи? А идолов кто сжёг?

— Знаешь, люди ненавидят, когда кто-то от них отличается.

— Знаю, — буркнула Саня.

— Сначала они хотят вернуть детей, причём во что бы то ни стало, — Никита, кажется, обращался к ворону на руке, — а потом решают, что нет, «во что бы то ни стало» им всё-таки не подходит.

— Не поняла. То есть, что, когда Анаат вернула их к жизни, они вернулись уже такими?

— Нет. Они вернулись как есть. Такими они стали, когда собственные родители решили их уничтожить, — хладнокровно пояснил Кит, — они отрубали руки, выкалывали глаза, разрубали надвое, даже сжигали заживо. Это ли не проявление родительской любви?

Саня сглотнула. Перечисление явно не взялось из ниоткуда.

— А всё потому, что пришли люди в рясах и сказали им, что из мёртвых возвращаться нельзя. Что это грех, и грех надо истребить.

Александра промолчала. Цепь событий начала более-менее складываться в голове.

— А ты? Анаат вернула тебя к жизни, когда ты был маленький. Но ты опять погиб. На войне. Ты сам сказал.

— Оказалось, что второй раз погибнуть уже гораздо сложнее, — Никита снова изобразил улыбку, но глаза его оставались серьёзными. Он присел и резко выпрямился, отпуская ворона в небо.

Саня приблизилась. Она хотела, конечно хотела узнать ещё больше, спрашивать, спрашивать и спрашивать весь день, но по его лицу поняла, что не стоит.

— Пошли по лестнице спустимся, а?

На улице становилось всё мрачнее, но домой они возвращаться не стали, вместо этого только приближаясь к побережью. Саня разбежалась и, смеясь, первой взбежала на каменный бортик, раскинув руки. Куртку тут же рвануло назад.

— Что ты делаешь? — улыбаясь, подошёл Никита.

— Да ничего, просто этот ветер. Он тут всегда такой сильный, и кажется, что вот-вот взлетишь, — стараясь сдержать улыбку, ответила Саня, — а покажи ещё какой-нибудь прикол?

Кит огляделся и указал на валун метрах в десяти.

— Видишь камень?

— Ага.

Никита неторопливо стянул куртку, протянув Сане. Заинтригованная, она взяла джинсовку и, комкая в руках, с любопытством стала следить за развитием событий.

Он приблизился к валуну — тот оказался высотой Киту почти по пояс — наклонился и с лёгкостью поднял его на вытянутых руках. Насладившись зрелищем Саниного офигевшего лица, Никита рассмеялся и, замахнувшись, швырнул валун в море. Тот пролетел метров пятнадцать, если не больше, и упал, подняв такой фонтан брызг, словно из воды вдруг начал бить гейзер.

— Да ты го-о-онишь! — в чистом восхищении протянула Саня, едва Никита вернулся.

— Ну как тебе прикол? — поддразнил он, забирая куртку. Как-то сразу стал заметен под футболкой рельеф мышц.

— Да ты, блин, Терминатор.

Никита ухмыльнулся.

— Придёшь сегодня?

— В дом к?.. — начала Саня и вдруг спохватилась, — подожди, а что случилось с Анаат? Ты так и не сказал.

— Ну скажу, если придёшь, — Кит подмигнул и улыбнулся.

Зарядил дождик. Сперва мелкий, но раздражающий, затем он и вовсе перерос в настоящий ливень, и Саня с весёлым визгом помчалась в сторону дома. Никита догнал её и протянул свою куртку. Накрывшись и всё равно уже стуча зубами, Александра с удивлением смотрела на невозмутимого Кита.

— А тебе не холодно, не?

В ответ он лишь невесело усмехнулся.

Во дворе соседка в махровом халате, чертыхаясь и причитая вполголоса, спешно стягивала с верёвок простыни и бросала в таз. Не останавливаясь, Саня забежала под козырёк подъезда и рассмеялась. Её переполняло странное чувство азарта, возбуждения и ничем не обоснованного веселья. Вроде дождь, опять грязища, гнилые листья, непроглядный туман в перспективе… Но на душе стало как-то радостно. Словно в предвкушении какого-то приключения.

— А ты?.. — начала она, оборачиваясь, но тут же поняла, что Никита куда-то исчез, и растерянно замерла, разглаживая пальцами оставленную им куртку.

***

 Тоша болтала по телефону, по своей любимой привычке накручивая провод на палец. Судя по довольному лицу, ей было гораздо лучше.

Саня лениво помахала, сковырнула ботинки и отправилась сушиться.

В ванной, забрав крабом волосы, она придирчиво осмотрела своё отражение, круглое лицо с тёмными веснушками, губы с хронически опущенными уголками, густые тёмные брови и тускло-зелёные глаза.

— Санёк, ты сделала двести двадцать пятую задачу, а? — послышалось из спальни.

Тоха оправилась от утреннего отравления настолько, что уже взялась за домашку. А если ещё точнее, то за Санину тетрадь с домашкой.

— Ты не обнаглела? — буркнула Саня, но мешать не стала. Настроение было на удивление благодушное.

— А ты куда ходила? — неожиданно спросила Тоша спустя добрых десять минут. К этому моменту Александра уже успела наведаться на кухню, заварить чай и соорудить царский ужин из скреплённых сливочным маслом печенек.

— Гулять, — зевая, ответила та. Бессонная ночь всё-таки давала о себе знать под монотонный стук дождя по карнизу. Тоша оставила это без комментариев.

Спустя пару часов вернулась мама. Шумно отряхивая зонт в прихожей, она с удивлением спросила, чья это джинсовка на крючке.

— А, это м… — начала на автомате Саня, но тут же осеклась и поправилась, — это Макс забыл.

— Максим у нас был? Что ж на чай не остался? — Макса мама любила, как и вообще любой родитель города, и всегда ставила в пример.

Тошка отложила ручку, сбегала посмотреть на джинсовку и, вернувшись, вопросительно уставилась на сестру.

— Это не Макса куртка, — объявила она, в общем-то, очевидную вещь.

— Да ладно, — буркнула Саня.

Тоша сверлила её взглядом её минуты две, но, ничего не добившись, вернулась к тетрадкам.

 … Ночью дождь не прекратился. Саня поставила будильник на час и сунула под подушку, чтобы никого, кроме себя, не разбудить.

И всё же, проснувшись и быстро хлопнув по кнопке, Александра вздрогнула. Тоша не спала. Она сидела у подоконника, вглядываясь в ливень за стеклом.

— Ты чего? — хрипловатым голосом спросила Саня.

— Кто-то там… в дожде, — не оборачиваясь, ответила сестра.

На это Саня только молча улыбнулась.

Никита ждал её во дворе, среди пузырящихся луж, никак не пытался спрятаться от дождя и от половины честно предложенного зонта отказался.

Они добрались до конца Централки, но вместо дома шаманки пошли совсем в другую сторону, забирая влево.

Останки Дома Культуры выросли перед ними через четверть часа, и от неожиданности Саня даже замерла.

— Мы что, туда? — стараясь перекричать ливень, уточнила она, и Никита просто кивнул.

Они миновали сложенные кругом брёвна с ведром в центре — без огня, карт и, собственно, народа эта импровизированная поляна казалась совсем уж неубедительной, и Александра поскорее отвернулась.

Поднявшись по раскрошившимся ступеням, они оказались перед тяжёлыми двойными дверьми. Их, конечно, запереть не забыли, ручки обмотали цепью и закрепили амбарным замком. Но желающим войти в ДК даже в голову не приходило париться по этому поводу. Ближайшее огромное, до самого пола, окно было услужливо разбито вдребезги. Лично Саня ни разу не была внутри, но частенько слышала, что старшеклассники ходят туда как к себе домой.

Миновав последний стеклянный рубеж, Саня с Никитой оказались в фойе. Под ноги тут же услужливо бросились какие-то кирпичи, газетные обрывки, деревяшки и совсем мелкие камушки. Включив неизменный фонарик, Саня начала осматриваться и первым делом почему-то направила луч на Никиту. Тот поморщился и поднял согнутую в локте руку на уровень глаз, прикрывая их от света. Странно, но в свете фонаря его кожа снова показалась какой-то слишком прозрачной. Казалось, она истончилась, так что скулы выступили чётче, а шрам снова стал уродливым остатком старой раны.

— Ой, извини, — буркнула Саня и отвела фонарь. Следующим, что попало в круг света, было панно — огромное, на всю боковую стену, с частично осыпавшейся уже мозаикой. Схематично изображалось жёлтое солнце, а под ними — крупные красные и синие цветы. По центру мозаикой же было выложено: «Дружба! Мир! Счастье!». Кто-то очень остроумный расковырял надпись, убрав почти все буквы. Оставшиеся четыре сверкнули теперь зловещим красным светом: «…уж……ас…».

Саня впечатлительной не была, но всё же сглотнула и отвела фонарик.

— Идём на второй этаж, там круче, — Никита взял её за руку и потянул к боковой лестнице. Видимо, он тут уже бывал не раз.

Лестница доверия не внушала — крошащиеся под ногами ступени и длинная крупная трещина, рассекающая стену по диагонали. Покрытие уже почти полностью осыпалось, и голые кирпичи заставляли вспомнить какой-нибудь советский бункер.

Второй этаж целиком занимал танцевальный зал. Когда-то он, должно быть, представлял собой офигительное зрелище — три стены от пола до потолка занимали зеркала, а четвёртую — огромные окна. Сейчас же те зеркала, что деятельные старшеклассники не посчитали своим долгом расколотить, покрывали многочисленные разноцветные надписи, в основном, не слишком цензурные. Посреди заваленного стекляшками и побелкой, осыпавшейся с потолка, зала стоял рояль, одинокий и жалкий. Его явно пытались утащить, но быстро потеряли энтузиазм, оставив пылиться в центре комнаты.

— Иди сюда, — весело позвал Кит, и когда Саня приблизилась, показал ей на какую-то надпись. Направив туда фонарик, она весело прочитала:

— «Здесь был Кит»… Оригинальнее не бывает.

— А ты чего хотела? Я маленький был, — хмыкнул Никита. Это навело Саню на мрачную мысль, и она перестала улыбаться.

— Слушай…

Договорить она не успела — с четырёх сторон послышалось шевеление, и к ним со всех углов выступили дети.

— О, привет, — Саня помахала, и все четверо помахали в ответ.

— Расскажешь ещё историю? — попросила Ирика и трогательно захлопала глазками. Правда, походила в этот момент она не на ребёнка, а на того, кто очень хочет им казаться.

 … — И тогда Белоснежка открыла глаза. Белые, мутные, словно варёные. И ужаснулись гномы, почуяв отвратительный сладкий запах гнили от её прекрасного бледного лица, на котором никто не заметил другой — мертвенной бледности. И вернулась она в свой замок. Никто не знал, что произошло внутри, но старую королеву никто больше никогда не видел. А в спальне у новой, прекрасной и вечно молодой королевы, поговаривают, над самой кроватью висело красное, как спелое яблоко, сердце, — понизив голос, закончила Саня.

Воцарилось восхищённое молчание. Детям явно пришлась по вкусу такая версия сказки. Сшитая из двух половин Сая придвинулась к Александре так близко, что можно было различить у её левой девчачьей половины родинку на носу.

— Давай ещё! — синхронно потребовали Хаси и Ян.

— А меня кто будет пугать? — с иронией спросила Саня. Ирика хихикнула.

— Слышала про расстройство Григорьевой-Милорадова? — спросил Никита, — в Союзе такие вещи не особо исследовали, но история забавная. Однажды в клинику для душевнобольных поступила новая пациентка. Григорьева И.Ю. Всё жаловалась, что не может есть, потому что ей в еду кто-то всё время подбрасывает части тела.

— И никто, кроме неё, конечно, их не видел? — скептически уточнила Саня.

— О, нет, все видели, — возразил Кит с улыбкой, — бывало, пойдёт наша И.Ю. в столовую, а там в салате — палец. Скандал, шок, милиция. Палец видели все, а как он туда попал? Неизвестно. Дальше ещё интереснее. Купила И.Ю. в аптеке гематогенку. Открывает, а там — ноготь. Взяла стакан кваса в бочке — зубы плавают.

— Фу, — сморщилась Саня, — это что, из старых советских мифов? Типа почему квас в бочках — это антисанитария?

— Угадаешь, что было дальше?

— Ну-у, — протянула Саня, — как вариант, выяснилось, что она случайно убила кого-нибудь, поехала башкой и стала подбрасывать части тела себе в жратву. Ну, типа наказывала себя так. Подсознательно.

— Неплохо, — уважительно протянул Никита, — но на самом деле, нет. Как-то дома она случайно, пока отрезала батон, отрезала себе полпальца. Смотрит — а там не кровь, а квас. А вместо пальца — морковка. В общем, в психушку она попала уже не особо целая.

— Бе-е-е, мой вариант лучше, — хихикнула Саня.

— А хотите узнать, почему на самом деле закрыли этот ДК? — вкрадчиво поинтересовалась Сая. После недружного согласия она продолжила своим раздвоенным голосом, — как-то раз здесь в актовом зале справляли новогодний утренник для детишек младшего школьного и детсадовского возраста. Собралась куча народу, даже из других городов приезжали. Собрались все в зале, детишки нарядные, атмосфера сказочная, ёлка наряженная. И тут входит Дед Мороз. А давайте, говорит, устроим родителям сюрприз. Пусть они выйдут все из зала на пять минут. Ну все и вышли, кто же Деда Мороза будет в плохом подозревать? Прошло пять минут, потом десять, сорок. И никто их не зовёт. Дёргают дверь — не открывается. Ворвались в зал спустя час, да уже поздно. Ни детей, ни Деда… Это они потом поняли, что актёр странный какой-то. Шуба у него грязная, кое-где более красная, чем надо. Да и вместо ботинок на полу следы копыт.

— И что, никого не нашли? — усомнился Хаси.

— Ну почему, — наклонившись к нему, вступила Саня, — нашли четыре изуродованных трупа, а на них маски: лисичка, доктор Айболит, кошечка и лягушонок.

Дети синхронно расхохотались. Сая дружелюбно хлопнула Александру по плечу, и та от неожиданной силы удара чуть не упала.

— Нет, серьёзно, — потирая плечо и разглядывая попавшую в пятно света двойную тень от одиноко сидящей Ирики, спросила Саня, — вы кто?

— Твои предположения.

Саня надулась, скрестив на груди руки, и минут пять в ДК стояла тишина, нарушаемая только барабанящим по стёклам дождём.

Детишки перешёптывались между собой. Не принимала участия только Сая — она придвинулась к Сане ещё ближе и легла, положив голову ей на колени. Сперва Александра робела, не решаясь дотронуться до сшитого лица. То ли брезговала, то ли боялась сделать больно. Но потом всё же протянула руку и неловко погладила её по совершенно голому черепу. Потом рука невольно скользнула вниз, к лицу и грубому шву.

— Тебе не больно? — шёпотом спросила она.

— Неа, — Сая наморщила носик и хихикнула, — щекотно.

— А твоё второе… лицо — оно чьё?

— Братика моего, Марэ, — голос Саи погрустнел, — но от него слишком мало осталось. Анаат не смогла его вернуть и решила отдать его лицо мне.

— Как она это сделала? Кого-то вернула, кого-то нет?

— Детские души держатся за тела, — вместо Саи ответил Никита, — если от тела осталось мало, душа его не узнает и уйдёт в мир духов.

— Погодите, — медленно начала сопоставлять Саня, — значит, вы все… умерли по два раза? Ты на войне, а вас?..

— Ага. Когда Анаат вернула меня в детстве, я остался обычным человеком. Но, видимо, с каждой смертью связь души с телом слегка… меняется.

— Так вы… ходячие мертвецы?

— Мы дети дождя, — поправил Ян, — нам так нравится.

— Почему дождя?

— Потому что если нет дождя, нам больно ходить снаружи, — делая паузы, сформулировал Хаси.

— В каком смысле? — напряглась Саня. Она только что поняла, что действительно видела Никиту непосредственно перед или во время дождя.

— Солнце мы не очень любим, — пояснил Кит.

— Ааа… — глубокомысленно протянула Саня. Её мысленный взор метнулся в домик шаманки, к холодильнику и стоящим там банкам.

— Да вы типа… вампиры? — неуверенно уточнила она спустя какое-то время.

Дети переглянулись и покивали.

— Значит?.. В смысле, реально? Пьёте кровь? И сгораете на солнце?

— Да, кровь пьём, — спокойно согласился Никита.

Саня задумалась и почесала в затылке. Маленькая голова Саи всё ещё лежала у неё на коленях и моргала вразнобой своими разными глазами.

— А… — начала она, решив спросить, кому изначально принадлежала кровь из банок. Но в итоге не решилась.

— А вы в карты играть умеете?

Играть умел только Никита, но дети мгновенно подхватили правила и разобрались — конечно, они ведь по сути были никакими не детьми. Но эта мысль оставалась где-то на периферии Саниного сознания, пока она раздавала вытащенную из кармана колоду, объясняла, что такое «ведьма» и каким образом меняться картами.

Кто бы сомневался, что к концу второй партии проигрывать неизменно начала сама Александра.

— Научила на свою голову, — сумрачно подытожила она, вновь оставшись с огромным веером карт.

Все рассмеялись. Теперь даже резкий грубый смех обугленного Яна не казался таким уж жутким.

Когда на горизонте начало светлеть, Саня стала всё чаще посматривать в окно.

— Чего ты? — дёрнула её за руку Ира. Ветка вместо руки функционировала, как ни странно, вполне неплохо, гнулась в положенных местах и почти полностью заменяла пальцы.

— А? — Саня поняла, что пропустила момент, когда Хаси запрыгнул на стену и пополз вверх как заправский паук, ловко перебирая конечностями. Для этого он сбросил куртку, и обнаружилось, что помимо пуговиц и непривычного количества глаз у него также была запасная пара рук, до этого скрытая пуховичком. Они располагались чуть ниже основных и были ориентированы в противоположную сторону. Так, благодаря этим запасным рукам, он поднимался по стене будто бы спиной.

— Блин, это офигенно, — искренне восхитилась Саня. Никита, курящий рядом, хмыкнул.

— Завидуй молча, — Сая показала ему язык, длинный, своим окончанием напоминающий двузубую вилку.

— Мне домой пора, — с сожалением констатировала Саня, и все головы повернулись к ней так синхронно, что она вздрогнула.

— Зачем? — вкрадчиво спросил кто-то. Луч фонарика, лежащего в стороне, охватывал только небольшой участок пола, и понять, кто что говорит, не находясь на нём, было сложновато.

— Ну… а то увидят, что я по ночам шляюсь, и вообще не выпустят.

— Можем помочь, — двусмысленно улыбаясь, предложила Ира и сделала пальцем-веткой характерный жест у горла.

— Не, я завтра приду, — Саня шутку не оценила. Она встала, отряхнулась и взглянула на Никиту.

— Провожу, — ответил он на невысказанный вслух вопрос.

Когда Александра наклонилась, чтобы поднять фонарик, кто-то из детей сзади спросил:

— А когда дождь закончится, ты пойдёшь с нами?

Саня выпрямилась и растерянно промолчала.

На улице уже рассветало, и они с Никитой шли уже без фонарика.

— Что за «когда закончится дождь»? Что это значит? — хмурясь, спросила она, то и дело поглядывая на лицо Кита, но всё же было ещё не настолько светло, чтобы рассмотреть выражение.

— Мы не живём здесь. Приезжаем раз в год, они — повидать Анаат, я к маме, — отрывисто ответил он, — ну и кое-что ещё сделать. Когда будет отлив, мы уйдём.

— Но зачем? Тут же всё время дождь, идеальные для вас условия! — заспорила Саня.

— Увы, кровь вместе с дождём с неба не капает, — насмешливо ответил Никита.

— А… Ну да. Точно, — неловко буркнула Саня и спустя пару минут молчания спросила, — а как вы… ну… пьёте кровь? Как прям… в кино?

Никита остановился посреди заброшенного двора и, склонив голову набок, предложил:

— Хочешь узнать? Действительно хочешь?

«Что-то уже не очень», — подумала Саня, но вслух сказала:

— Ага.

— Дай руку, — дождавшись, пока Александра вытянет левую руку, Никита взял её своими, закатал рукав и припал к венам. Со стороны казалось, что он просто целует протянутую ладонь, но тут же Саня почувствовала укол и ойкнула. Странное ощущение расползлось по кисти — холодные и одновременно обжигающие покалывания. Голова закружилась, и, моргнув, Саня потеряла ориентацию в пространстве.

— Аккуратно, — Никита ловко подхватил её, не давая упасть прямо в лужу жидкой грязи.

— Что это… блин… было? — выдохнула она, с трудом принимая вертикальное положение, и взглянула на Никиту. Он улыбнулся, не размыкая губ.

— Извини, я не очень силён в том, чтобы… оставить кого-то в живых, — подумав, закончил он.

Саня подняла брови и взглянула на место укуса, где в центре двух небольших синяков красовались два аккуратных, но явно глубоких отверстия.

— Вау, — развеселилась она, разглядывая руку так тщательно, словно на ней был какой-нибудь драгоценный браслет, — а это теперь навсегда останется?

— Нет, — Кит улыбнулся, опустив голову, — пройдёт. Скорее, чем ты думаешь.

— Спасибо.

— За что? Это ты меня накормила.

— Да нет же… За впечатления, — поморщившись, пояснила Саня, — их тут не хватает.

— Обращайся, — то ли в шутку, то ли всерьёз ответил Никита.

***

 — Ты чего не с Максом? — зевнув, буркнула Саня. Вторая бессонная ночь ей так легко не далась — из постели получилось выбраться только к двум часам. К счастью, мама как обычно заседала в своей библиотеке.

— А ты где была?

Александра с досадой вспомнила, что сестра вчера не спала, когда она уходила, и если тогда удалось ускользнуть, ничего не объясняя, то сейчас пора было начать выкручиваться.

— С вампирами в ДК тусила, — решив, что правда — лучшая отмазка, безапелляционно заявила она, садясь за стол и облизываясь на тарелку с посыпанными сахаром гренками.

Нормальный человек, услышав такое, должен был рассмеяться или обидеться на столь неуклюжее враньё, но, похоже, сегодня Тоша решила не притворяться нормальным человеком.

Она побледнела и шумно выдохнула, оглядываясь на окно.

— В ДК? Ты совсем, что ли? — Тошка зачем-то ещё и понизила голос, словно их кто-то подслушивал, — сдурела, да?

— Я пошутила, — буркнула Саня, — просто со знакомыми гуляла. Тебе с ними неинтересно было бы.

— С какими знакомыми? Старшеклассниками? — подозрительно сощурилась сестра.

— Ну… Не. Они почти все меня младше.

Весь день Тошка дулась, хмурилась, следовала за Саней по пятам даже в соседнюю комнату и неизменно бросала косые взгляды в окно. Под самый закат позвонил Максим, и Александра было обрадовалась, но Тоша неожиданно резко отшила его парой слов и припечатала телефонную трубку так, что Саня почти услышала хруст.

— Ты чего, с Максом поссорилась? — удивлённо спросила она, сидя за столом над тетрадью. Чистой она так и не нашла, а старую всё забывала забрать у Никиты, поэтому использовала обратную сторону тетради по Литературе.

— У меня плохое предчувствие, — помявшись, ответила сестра.

Саня вздохнула и, помедлив, села рядом с ней на кровати.

— Какое?

— Этот дождь… помнишь, море принесло мёртвую улитку? Мне кажется… Это плохой знак. А пожар на святом месте?

— Ну оно же не для нас святое, — вяло возразила Саня. Тошкины выводы казались одновременно глупыми, какими-то наивно-детскими и… до странности убедительными.

— Сколько уже было сезонов дождей… Но этот какой-то не такой. Мне всё время кажется, что там какие-то… люди. Или нет. В том-то и дело, что это не люди, — сбивчиво проговорила Тоша, обнимая себя руками.

— Слушай, скоро уже зима. Закончится этот твой сезон, и всё. Будем ёлку наряжать, — на последней фразе Санин голос странно дрогнул. Сестра встрепенулась и подняла на неё голову.

— Будем? — шепнула она одними губами.

 … В этот раз Александра не стала заводить будильник. Она прекрасно знала, что мама уже давно спит, а Тошка и не думает скрывать, что не собирается.

Саня отбросила одеяло и прямо спросила сидящую с книгой сестру:

— Отговаривать будешь?

— С тобой пойду, — отбросив книгу, Тошка упрямо скрестила руки.

От неожиданности Саня даже толком не нашла аргументов против. Почесав в затылке, она пожала плечами.

— Ну ладно, как хочешь.

На улице привычно уже ждал Никита. Когда он успел стать привычным? Вернее, не он, а его присутствие рядом.

Саня порадовалась, что вокруг темно и никто не видит, как она краснеет.

— Ты сегодня в двойном экземпляре, — заметил он, безошибочно поняв, которая из одинаково одетых сестёр Саша, и окинул Тошу внимательным взглядом.

— Это Тошка.

— Антонина, — слегка манерно представилась сестра и протянула руку.

— Никита, — он кивнул, легонько пожал протянутую руку и сделал приглашающий жест.

— Какой он взрослый, — едва слышно выдохнула Тошка, когда Кит отдалился на пару шагов.

— Угу, — согласилась Саня и, увидев, что сестра нервничает, ободряюще сжала её руку.

У домика шаманки Никита попросил их немного подождать и пригласил внутрь лишь спустя минут пять.

Только переступая порог и видя, как Тошка расширенными глазами смотрит на позвякивающие на ветру монетки и нанизанные на нитки вороньи когти, Саня подумала, что, наверное, стоило бы предупредить сестру о том, что внутри.

Впрочем, видимо, Никита позаботился об этом, потому что все четверо детей встретили близняшек в тех самых карнавальных масках. Антонина уставилась на них с удивлением, но без испуга, даже неловко пошутила:

— У вас тут своё тайное общество, да?

— Можно и так сказать, — Никита тонко улыбнулся и сел по правую руку от Сани, — ну что, кто начнёт?

Саня театральным жестом расправила захваченные из дому исписанные листы и драматическим шёпотом начала читать:

— Как— то раз, давным-давно в ветхой избушке жил-был мельник. Единственным его богатством было огромное старинное зеркало в позолоченной раме. Откуда взялось такое сокровище у бедного ремесленника, никто не знал, только шептали, что зеркало было отнюдь не простым… И была у мельника дочка по имени Агата. Вся деревня завидовала её красоте. И вот посватался к мельниковой дочке жених — богатый, но простодушный и мягкий юноша, не отличавшийся ни красотой, ни умом. Зато девушку любил настолько, что пошёл против родительской воли. К сожалению, Агата этого не ценила, ведь единственным, что она по-настоящему любила, было её собственное отражение в уже знакомом нам зеркале. И вот однажды, расчёсывая свои прекрасные длинные волосы цвета свежей пшеницы, Агата пожаловалась зеркалу: «Ну за что мне это, ведь я его совсем не люблю!». И вдруг в ответ, хотя ответа она совсем не ожидала, послышалось из зеркала её имя. Подняв глаза, Агата вскрикнула и выронила гребень. Отражение, приложив к стеклу руку, улыбалось. «Я научу тебя, как избавиться от беды, Агата, ты только в ночь подойди к пруду и крикни: «Выйди ко мне, бледная сестра!». Когда ты сделаешь это, выйдет к тебе из воды морская дева и спросит, что угодно тебе, Агата. Она поможет». …И вот наступила долгожданная полночь. Агата, подбирая юбки и спотыкаясь о корни, добралась до заросшего тиной и ряской пруда. «Выйди ко мне…бледная сестра». Тишину прорезал плеск, как будто кто-то бросил в воду камень. Сзади зашуршали ветви. Агата вскрикнула и обернулась; внезапный порыв ветра затушил свечу в её руке. Она хотела уже броситься бежать, но что-то удержало её сзади за юбку: крепко схватив её мокрыми пальцами, из воды по пояс высунулась обнажённая девушка, столь прекрасная, что сама Агата была по сравнению с морской девой просто лягушкой. «Что хочешь ты, Агата, мельникова дочь?». Выслушав Агату, морская дева выбралась из воды. В лунном свете кожа её была бледно-синей, а волосы, спускавшиеся до пят, — абсолютно белыми. «Слушай и запоминай, сестра моя, — сказала дева, — сделаешь, как скажу, избавлю от твоей беды…» Наутро Агата и влюблённый юноша встретились у колодца. Юноша, которого звали Филипп, был приятно удивлён её приветливой улыбке, ведь раньше он видел её только хмурой. «Я решила, что соглашусь на ваше предложение при одном условии… Сегодня же, до первых петухов, вы должны будете прийти к пруду. Не берите с собой никакого огня или оружия. Приходите и ныряйте в воду», — пряча довольную улыбку, сказала Агата. Конечно же Филипп и не думал обманывать ту, которую любил больше жизни, и один, без свечи и оружия, пришёл в глухую ночь к холодному зеркалу заросшего пруда. Ни секунды не сомневаясь, юноша снял рубашку и прыгнул. Ледяная вода обожгла его непривыкшее к холоду тело. Поэтому он даже не сразу сообразил, что его тянет ко дну. Наконец, уже начав тонуть, Филипп попытался выбраться на берег, ухватившись за корень плакучей ивы, но холодные мокрые пальцы схватили его сзади. Раздался всплеск и звонкий смех, юноша с ужасом увидел обнажённую девушку, по пояс высунувшуюся из воды. Он хотел было крикнуть, но холодные губы впились в его рот; Филипп в последний раз взмахнул руками и, увлекаемый бледной красавицей, с головой погрузился в ледяные волны пруда… Около часа ночи мельник услышал в спальне дочери крик и, не помня себя от испуга, кинулся к ней. Но всё, что предстало его взору, было разбитое вдребезги зеркало и небольшая лужица воды на полу… Никто с тех пор не вспоминал больше о прекрасной Агате, мельниковой дочери. Только проходя мимо мельницы, прохожие порой бросали туда косые взгляды и крестились… Хотя теперь и этого нет.

Дождавшись конца истории, дети выразили сдержанный восторг. Саня и сама понимала, что это скорее сказка — она нарочно пропустила самые кровавые и мясные моменты, боясь напугать впечатлительную сестру. Тоша, кажется, это поняла и придвинулась к ней поближе, благодарно улыбаясь.

Следом Ира рассказала историю о музыке океана, которая зовёт людей в воду, затем Кит в своей неторопливой манере поведал о подземных катакомбах разных стран и городов, сопровождая кратким экскурсом в историю и обязательными легендами о замурованных в стены людях.

Свечи мерцали, дрожали под сквозняком и заливали единственную комнату неровным желтоватым светом. И далеко не сразу в такой уютной, как ей казалось, атмосфере Саня заметила состояние Тошки. Случайно бросив взгляд в её сторону во время следующей истории, Александра удивлённо подняла брови. Антонина явно сидела как на иголках, вздрагивала от малейшего шороха и выглядела совершенно разбитой.

— Чего ты? — шёпотом спросила она. Тоша лишь жалобно посмотрела на сестру и сделала волнообразное движение плечами.

В самом начале она попробовала было возразить, что такие страшные истории детям слушать нельзя, но уже спустя одну, рассказанную Хаси, замолчала и больше не вставила ни слова.

Вскоре Саню начала мучить совесть — выданная Саей страшилка про жуткую тварь, похожую на сороконожку, которая перемещается по вентиляционным коридорам, заставила Антонину вскрикнуть в конце, когда старая дверь скрипнула от порыва ветра. Остальные только тихонько засмеялись. Причём не то чтобы весело. А скорее злобно.

— Кажется, она боится, — констатировала Ира. Теперь даже под масками Саня вполне научилась отличать голоса.

— Боится, — шипящим шёпотом вторил ей Ян и сделал незаметное глазу движение вперёд.

Сая, которая снова примостилась у Александры на коленях, подобралась.

— Прекратите, — с явным раздражением бросил Никита, и все четверо мгновенно приняли первоначальное положение.

— Нам надо уйти, — побелевшими губами шепнула Тоша.

Саня с сожалением кивнула.

— Ну… до завтра, — она встала вслед за вскочившей с готовностью сестрой.

— Останься, — просящим голоском протянула Ирика.

— Я могу проводить твою сестру, — предложил Никита, но Тоша так вцепилась в Санин рукав, что стало больно.

— Не. Мне тоже пора, — без особой радости признала она.

— Погоди, — Никита ухватил её за запястье, то самое, на котором был укус. Александра замерла, ожидая боли, но её не последовало. Она недоверчиво поднесла руку к лицу и задрала рукав, с изумлением рассматривая чистую кожу.

— Я кое-что нашёл сегодня у берега, — Кит взял со стола большую ракушку и протянул ей. Саня поняла, что снова краснеет, и, быстро выхватив раковину, прижала к уху.

— Что там? — добродушно поддразнил Никита.

— Море, что ж ещё, — Саня благодарно кивнула и протянула ему ракушку, предлагая тоже послушать.

— Не стоит. Я ничего там не услышу, — с чуть более напряжённой улыбкой отказался он, — возвращайся завтра.

По дороге домой Тоша была как на иголках, вздрагивала от каждого шума и постоянно ускоряла шаг. Саня попыталась похвастаться подарком, но сестра явно не оценила.

Уже в относительном тепле квартиры, как можно тише открыв дверь и разувшись, Антонина повернулась к сестре.

— Ты что… не видишь?

— Чего не вижу?

Тоша покусала губы и, помедлив, шепнула на выдохе:

— Они же… чудовища.

… Саня прежде не думала, что солнечное ясное утро может вызывать раздражение. Но именно это она почувствовала, когда проснулась с головной болью от бьющего из-за приоткрытых штор в лицо солнца и весёлого птичьего чириканья.

Тошка, напротив, выглядела умиротворённой. Она сидела в маминой комнате у телека и смотрела утренние мультики, наворачивая оладьи со сгущёнкой. Отсалютовав ложкой, сестра вернулась к Гуффи, а Саня ещё раз недовольно зевнула и направилась в кухню. Есть не хотелось, должно быть, из-за недосыпа. Голова не проходила. Настроение стремительно рухнуло куда-то в Кольскую скважину.

После завтрака Антонина повисла на ней и буквально силой вытащила из дома.

Солнце резало глаза.

Двор ожил, собрав заодно обитателей всех соседних домов. Ухитрились даже натянуть сетку между двумя турниками, и находчивые школьники играли в пионербол.

Все ближайшие лавочки оказались заняты играющими в шашки военными пенсионерами и галдящими соседками с мелкими детишками.

— Вон Вовка с Максом! — радостно воскликнула Тошка и за рукав отбуксировала Саню к упомянутой парочке. Вован увлечённо втыкал в свой Тетрис, как всегда самый новый и навороченный, а Максим набивал баскетбольный мяч.

При виде них Александра испытала странное чувство, что это чужие люди — хотя с коляски росла со всеми тремя. Болезненно сильно захотелось увидеть Никиту и детей.

Поскорее бы ночь наступила.

Тоша начала что-то рассказывать, увлечённо приняв у Макса тяжеленный мяч и просто отбивая его о землю. Саня со скучающим видом оглянулась по сторонам и увидела у угла дома какое-то собрание — человек десять, никак не меньше.

Александра словно невзначай приблизилась, стараясь одновременно скрываться за голыми кустами сирени и делать вид, что вовсе не скрывается.

— … Совсем искусанная вся, — с изрядной долей испуга сказал кто-то. Окружающие заохали.

— Говорят, звери. Чего у нас в лесу только не водится, — мрачно вставил мужской голос.

— Да какое там — она целая вся, даже глаз не съели. Просто вся в укусах.

— Тьфу ты, язычница поганая. Как жила безбожно, так и померла, — кажется, эта реплика принадлежала тёте Насте.

— Типун те, Наська, — шикнул на неё кто-то.

— А родственники есть у нее? Кто хоронить будет?

— Нет никого. Она последние лет тридцать только и жила, что в избе своей, да у столбов своих безбожных.

— Говорят, она их сама и спалила. Катькин пацан её видел.

— Да ладно?

— Может, смерть свою чувствовала? Не хотела их после себя оставлять?

— Или традиция какая.

Саня тихонько отступила. Общую мысль она уже уловила, и нужно было отходить, пока не спалилась.

— Ты где там застряла? — спросила Тоша. Мяч она снова вручила Максу и теперь сидела на самодельном турнике, болтая ногами и выдувая пузырь из жевачки.

— Да там… — Саня неопределённо мотнула головой, — говорят, труп нашли, прикиньте. Ан… Ну этой, коренной.

— Бабы Яги, что ль? — Вован сморщил нос и оторвался от Тетриса, — жесть.

— Да, говорят, то ли животные разорвали, то ли… — вдохновенно начала пересказывать Саня, но Тошка тут же перебила её.

— Санёк, хочешь жевачку? С наклейкой, глянь, — она вытащила из куртки упомянутый блок резинки.

— Не, — буркнула Александра. От вида и сладкого запаха жевачки ей стало нехорошо.

Разговор свернул куда-то к игровым приставкам, мультикам и приближающейся школе.

***

 Никита встретил её, как обычно, у самого подъезда. Саня улыбнулась и хотела было уже включить свой неизменный фонарик, но поняла, что всё видит и так. Она покосилась на небо. Полной луны не было, и что так хорошо могло освещать двор без единого фонаря, Саня так и не врубилась.

— Тебе не кажется, что стало светлее? — помедлив, спросила она, поднимая глаза на Никиту и безошибочно угадывая черты его лица.

— Нет, — лаконично ответил он и улыбнулся.

Вместо домика Анаат в этот раз они углубились в бездорожье. Но и Дом Культуры в итоге миновали. Спустя пару минут Саня безошибочно поняла, что они проделывают тот же путь, что Баба Яга в тот первый день.

— Мы что, к капищу?

Кит кивнул, и они вошли в лес, под первые деревья. С моря дуло, и Саня хотела было застегнуть куртку, но вдруг поняла, что холода не чувствует.

У столбов уже находились все четверо детей. Они сидели вокруг единственного уцелевшего идола с вороньим черепом и почтительно молчали.

— Он у вас как… Бог? — спросила Саня, рассматривая массивную потемневшую от времени фигуру.

— Не «как». Он наш бог. Без него мы никто, — отозвался Хаси.

— Когда-то здесь было всегда людно. Люди ходили просить, они не просто верили, они знали, что стоит попросить — и Вороний Царь даст.

— Вороний Царь? Как в моей истории, — Саня рассеянно улыбнулась.

— До тех пор, пока стоит идол, стоим и мы, — задрав к небу раздвоенное лицо, в пространство, ни к кому конкретно не обращаясь, напевно сказала Сая.

Жёлтые глаза все, как один, обратились к статуе. Отчего-то сейчас, после сказанного, она начала казаться ещё более внушительной, даже какой-то монументальной.

— А почему вы здесь?

— Каждый год мы приносим жертву идолу, — пояснил Никита, — если это хорошая жертва, он доволен.

— Если что, из меня очень плохая жертва, — предупредила Саня, и дети хором расхохотались.

Кит тоже ухмыльнулся. Он подошёл ближе и, наклонившись к самому её уху, выдохнул:

— Думаю, ты была бы идеальной жертвой.

Саня неуютно поёжилась от сомнительного комплимента и поспешила сменить тему.

— А вы в курсе, что Анаат нашли?

— В доме Анаат нам больше появляться не стоит, — подтвердил Никита.

— Погодите, а как так получилось, что?.. Ну, говорят, она… — Саня почесала в затылке, подыскивая наименее обидную формулировку, — вы её сожрали, что ли? Я ж видела, как она в петле висела.

— Она сама себя, — с поистине детской обидой ответил Хаси, — бросила нас.

— Бросила? Зачем? — ужаснулась Саня.

— Она не хотела быть нашей мамой, — мрачно произнесла Ирика.

Сая подползла к Сане ближе и протянула ручки. От её крошечной фигурки дохнуло тленной сладостью.

Александра наклонилась и подняла её, обнимая и прижимая к себе.

— Ты будешь нашей мамой? — шипяще-свистящий голос Яна слышался где-то позади.

Подошёл Никита положил одну руку Сане на плечо, а второй потрепал Саю по голому черепу.

В свете проглянувшей-таки из-за облаков луны идол улыбнулся вороньим черепом.

 … Дома Саня появилась лишь под самый рассвет. Едва она успела скользнуть в спальню и юркнуть под одеяло, у мамы в комнате заверещал будильник.

Когда она наконец проснулась, часы показывали половину четвёртого. Как она будет налаживать режим по возвращении в школу, Сане даже думать не хотелось. Она, зевая, соскребла себя с постели и с удивлением обнаружила, что дома одна.

Куда подевалась Тошка, можно было не думать — наверняка у Макса, играет в приставку. Или что там сладкая парочка маскировала этим словосочетанием?

К её удивлению, больше это Саню не беспокоило. Высокий застенчивый Максим перестал вызывать у неё неправильные чувства.

На кухне нашлась кастрюля супа. Есть не хотелось, но умом Саня понимала, что надо. Она налила тарелку и даже отрезала кусок хлеба, но как только втянула носом вроде бы приятный и вкусный запах, поняла, что её мутит.

Суп отправился обратно в кастрюлю, а Александра, стараясь не думать о плохом, включила телек.

Тошка вернулась часам к пяти, раскрасневшаяся и в целом какая-то довольная. Сестра помахала левой рукой. Правой она прижимала к себе толстую книгу.

— Здорово, — зевнув, махнула в ответ Саня, — чего пишут?

— А, это так… — отмахнулась Тошка и скрылась в спальне.

Александра выключила телек — по немногочисленным каналам всё равно гоняли только новости — и подошла к окну, разглядывая нестройные ряды заброшек. Из маминой комнаты видок открывался ещё тот.

По стеклу ползла жирная муха, сердито гудя и перебирая лапками.

Саня тупо следила за ней с минуту, сама не понимая, зачем. В какой-то момент муха остановилась, и Александра на каком-то инстинкте схватила её и сунула в рот.

Только прожевав и с ощутимым удовольствием проглотив, Саня пришла в себя и сообразила, что творит.

Она зажала руками рот, ожидая рвотных позывов, но ничего не было. Даже привкус мухи, жирный, маслянистый, слегка мясной — не вызывал отторжения.

Саня кинулась в ванную и схватила тюбик Blend-a-med’а, для верности почистив зубы дважды.

В каком-то ступоре она простояла у зеркала, невидящим взглядом сверля своё отражение, ещё некоторое время, прислушиваясь к своему организму.

Она стала лучше видеть в темноте. Не чувствовала холода у самого моря. Не хочет обычной еды, зато запросто сожрала мерзкую муху.

Кусая губы, Саня вернулась к себе и увидела, что Тоша листает свою книгу.

Зазвонил в прихожке телефон, и Тошка подорвалась с места, забыв обо всех книгах вместе взятых.

— Алё, Максик? — с придыханием произнесла она в трубку и запнулась, — ой… а, да. Да, Кристина Викторовна.

Саня прыснула, поняв, что Максиком обозвали только что Вовкину мать.

Заинтересовавшись, что там Тошка с таким интересом изучала, она села на кровать и всмотрелась в мелкие печатные буквы, с удивлением увидев на странице рисунок знакомых идолов. Не точно таких же, как на их капище, но в целом похожих.

— «…идол как воплощение вернувшихся к жизни духов».

Дальше она прочитать не успела — вернувшаяся в комнату сестра окликнула её по имени.

— Сань… — она всё ещё сжимала в руке трубке с натянутым до предела шнуром, — Вовка пропал.

 Сказать, что никто в их городе прежде не пропадал — было бы неправдой. Примерно половина военных пенсионеров жили в обнимку с бутылкой, поэтому пропадали постоянно. В основном, таких исчезнувших находили в море — оно само их отдавало, видимо, брезговало такими вот подарочками. Ещё часто кто-нибудь терялся в лесу. Однажды одного из пьянчуг загрыз медведь, коих в окрестных лесах водилось в избытке.

Но чтобы ребёнок, да ещё и так странно…

Саня не бралась судить, что из сказанного слегка невменяемыми местными старшеклассниками можно было воспринимать всерьёз. Оба шатались и опирались друг на друга, но дружно, чуть ли не хором повторяли одну и ту же фразу.

— Дождь. Дождь его… того. Забрал.

Вовкина мать до хрипа посадила голос, бегая по дворам. Отец же — крепкий жилистый мужчина лет сорока пяти с военной выправкой — мрачно молчал, отдавая короткие приказы в рацию.

А всё дело было в кепке — Вован называл её по-модному, бейсболкой. Разодранная в лоскуты, она сиротливо лежала в мелкой луже. Даже тронуть её никто не решался.

Тошка и Саня выскочили из дома сразу же, но к месту их не подпустили взрослые — чуть ли не весь город собрался в одном из дальних обитаемых дворов. Из жильцов никто ничего не видел, помимо, собственно, облюбовавших локальный турник юных алкашей. Но их россказни всерьёз не воспринимали.

— Медведь, — то и дело доносилось из толпы.

— …Прямо во двор зашёл, Бог ты мой, — охали одни.

— …То-то шаманку местную намедни задрали. А я говори, говорила, что звери, — причитали другие.

К сёстрам пробился Максим, и Тошка тут же ухватилась за него обеими руками.

Саня кусала губы. Взгляд её то и дело смещался чуть дальше, к мутному в тумане силуэту заброшенного ДК, и дальше, к лесному капищу.

«Если это хорошая жертва, он доволен».

Несмотря на кажущуюся очевидной версию с медведем, Вовку всё же начали искать. Группами не меньше четырёх человек, только взрослые и обязательно вооружившись чем-то острым либо огнестрельным.

Школьников на поиски не взяли, даже одиннадцатиклассников. Дождь закончился, но вместо этого пришёл туман. Густым занавесом он отделял город от моря и леса, словно издеваясь, не давая увидеть ничего дальше собственной вытянутой руки.

Максим с благословения мамы остался с сёстрами. Подавленная Тоша не находила себе места, сидела как на иголках, то начинала что-то быстро тараторить, то замолкала на полуслове и с минуту тупо смотрела в одну точку.

Саня её понимала. Она то вскакивала с места и начинала ходить из угла в угол, то пыталась отвлечься на телевизор или радио. Два совершенно противоположных желания раздирали её на части. Увидеть Никиту, сейчас, немедленно, просто дотронуться до него, хотя бы кончиками пальцев. И никогда больше не встречаться ни с кем из маленьких вампиров.

Саня подошла к тумбочке. Взяла раковину, приложив к уху.

И ничего не услышала.

— Санёк, пошли обедать, — кажется, Тошка нашла временное утешение в готовке. Медленно, борясь с собой, Саня двинулась на кухню и почувствовала запах шкворчащих на сковородке котлет.

Мгновение спустя она зажала рот и кинулась в туалет.

— Ой, — уронила Тоша, — ты тоже отравилась? То-то бледная такая. Где тот уголь, вроде ещё оставался? Ты не видишь, Макс?

Саня слушала, как сестра причитает в коридоре в поисках таблеток, и не понимала смысла слов. Она смотрела в стену перед собой, на густую тень. Одна принадлежала ей.

А кому вторая?

…Тошка металась в кровати, судорожно дыша и комкая пальцами одеяло. Саня, понимая, что не заснёт, просто сидела в кровати. Сперва она бралась за книгу, потом за тетрадь и ручку — но сосредоточиться ни на чём не получалось.

Сестра взяла с неё самую настоящую клятву никуда не ходить сегодня. Александра было начала спорить, но неожиданно поняла, что и сама идти не хочет. Макс отправился домой под вечер, а мама так и не вернулась, отзвонившись дочерям с обнадёживающим сообщением, что, скорее всего, не вернётся до утра.

Вовку всё искали. Далеко в лес заходить не рисковали, обыскивали пока только побережье. Наверное, каждый понимал, что это бесполезно, но бросать никто и не думал.

Саня всё же задремала, но почти тут же встрепенулась, услышав какой-то посторонний звук. Она прислушалась, оглянулась на Тошку, но на первый взгляд ничего не изменилось.

И тут звук раздался снова.

Кто-то настойчиво, но не громко стучал во входную дверь.

Саня сунула ноги в тапочки и выглянула в коридор, прикрыв за собой дверь.

— Кто там? — спросила она, прижав к створке ухо.

— Это я.

Голос прозвучал очень чётко, словно толстой двери и не было. Ну или…

Саня прислушалась. На кухне капал кран. Выкрученное на минимум радио передавало какие-то ночные новости. За окном кто-то наступил на раскрошившуюся плитку.

Так и есть. Дело не в двери. Саня стала слышать гораздо лучше.

Но это её не обрадовало.

За дверью стоял Никита.

— Идём, — просто сказал он, протянув руку.

— Я боюсь, — шепнула Александра.

— Уже поздно бояться.

***

 Саня опасалась, что кто-нибудь из жителей, вооружённых мощными фонарями, непременно их заметит. Это была, должно быть, самая оживлённая ночь за всю историю существования города. Из взрослых, наверное, не спал никто. Каждую заброшку прочёсывали вдоль и поперёк. В каждом здании то и дело вспыхивал свет фонарика или вспышка фотоаппарата.

— Мы куда? — спросила Саня. На Никиту она не смотрела, только под ноги. Подходящего момента спросить, что стало с Вовкой, никак не находилось.

— В святилище. В домах теперь слишком… людно, — с явным недовольством отозвался Кит.

Вот уже побережье. Холод должен был быть просто адским — Саня нарочно надела лишь футболку и тоненькую олимпийку.

Но ничего не было. Ничего. Ни мурашек, ни морозной щекотки. Море бушевало, волны поднимались словно перед тайфуном. Брызги то и дело попадали в рот, но вкуса для Сани не имели.

— Оно злится, — шепнула Александра.

Вот уже знакомая тропинка к идолам. Всё ещё смотрящая только под ноги Саня ойкнула и отшатнулась. На земле лежал Тетрис.

Идол с вороньим черепом выглядел… по-другому. Будто бы отполированный, он сверкал в свете расставленных вокруг свечей. Четыре детские фигурки танцевали в отблесках пламени. Раздвоенная Сая вытянулась вверх, изгибаясь как змея — одна рука её была гибкой, девичьей, с накрашенными ноготками; а вторая — более жилистая, с короткими пальцами и грубой кистью. Ирика своими конечностями-веточками делала волнообразные движения. Абсолютно чёрный ссохшийся Ян особенных чудес ловкости не выдавал, зато многорукий Хаси буквально переворачивался с ног на голову и обратно.

— Что они делают? — спросила Саня, наконец взглянув на Никиту.

— А на что похоже? — с насмешкой уточнил он, расстёгивая куртку и стягивая майку. Под ней оказалась уродливая заросшая рана, от линии джинсов до самой ключицы. Выдохнув от изумления, Саня невольно протянула руку и тронула шрам. Кончики пальцев ощутили что-то вязкое, неприятное. Гнилое.

Никита бросил одежду в сторону и присоединился к остальным.

Александра стояла чуть в отдалении и заворожённо наблюдала за ломанными дёргаными движениями. Пять фигур извивались, искривлялись и сплетались. Их жуткие чёрные тени тянулись назад, по две на каждого. Никакого звукового сопровождения не было, лишь тени, огонь и свистящий в ушах ветер.

В какой-то момент всё прекратилось. Силуэты — четыре маленьких и один высокий — замерли в коленопреклонённых позах вокруг вороньего идола.

И уже в следующий миг Никита, как ни в чём не бывало, поднялся, отряхнул джинсы и подошёл к ней, потянувшись к своим вещам.

— Что случилось с Вовкой? — спросила Саня. Она долго и безуспешно пыталась решить, как аккуратно подвести к этому вопросу, но так и не преуспела.

— С кем?

— Мой одноклассник. Он пропал сегодня. Там его Тетрис лежит.

Никита равнодушно обернулся.

— Ну, Вовкой его больше не зовут.

— Что?

— Иди сюда, — Никита протянул руку, и Саня нерешительно приблизилась, — смотри.

Он подошёл к ближайшему дереву, совершенно гладкому, без единого сучка, и начал ловко карабкаться по стволу вверх. На полпути он замер и, отпустив руки, спрыгнул.

— Давай, попробуй.

— Я? — удивилась Саня, — я не умею. Тут же веток нет.

— У тебя получится, — уверенно ответил Кит, глядя при этом не на Саню, а куда-то чуть назад.

Она с сомнением хмыкнула, положила руки на ствол и неожиданно почувствовала, что понимает, как это сделать. Она оторвала руку и взглянула на ладонь. На вид рука как рука. Но едва Саня сделала вроде бы несильный рывок, дерево затрещало. Она подтянулась, опять же совсем немного, и обнаружила, что забралась по стволу на добрых пару метров.

— Вау, — выдохнула она и рассмеялась. Потеряв концентрацию, она, ойкнув, сорвалась, но Никита без труда подхватил её у самой земли.

— Видишь, теперь для тебя это просто.

Александра несмело улыбнулась, глядя в его жёлтые глаза.

Неожиданно взгляд её метнулся выше, охватывая новым улучшенным зрением ближайшие деревья, окружающие поляну с идолами. Уродливые, деформированные, с раздвоенными стволами и горбатыми наростами, они, казалось, пытаются отодвинуться, выгибаются назад, искажаясь и кривясь, лишь бы только оказаться от идолов подальше.

— Но… почему? — неловко пожимая плечами, спросила Саня.

— Ты уже гораздо больше мы, чем они, — ответил вместо Никиты кто-то из детей. Они выглядели довольными и даже умиротворёнными, разве что не урчали от удовольствия.

Прямо как сытые кошки.

— Но вы же… вы умерли. А я жива… Я ведь жива? — жалобно спросила Александра.

— Тебе решать.

***

 У её дома Никита остановился, выбросил окурок и вполголоса заговорил:

— Завтра отлив. Нам пора.

— Ты… хочешь, чтобы я?.. — Саня упорно искала взглядом что-нибудь, за что можно зацепиться. Пустые бельевые верёвки, выбивалка для ковров, песочница с «секретиками». Провисшая волейбольная сетка.

— А можно Тошка с нами? — не договорив одну фразу, она сама себя перебила.

— Нет, — спокойно, но твёрдо ответил Никита.

Саня вскинула голову, чтобы начать спорить, но вспомнила полные ужаса Тошкины глаза и трясущиеся губы и промолчала.

— А когда?

— В полдень.

Александра кивнула, прикусив губу. Никита наклонился и быстро поцеловал её в лоб.

Через секунду его уже не было.

Саня брела, спотыкаясь и налетая на предметы, совершенно не глядя по сторонам. Закрыв за собой входную дверь, она привалилась к ней спиной и долго стояла, вроде бы о чём-то думая, но потом так и не смогла вспомнить, о чём.

В спальне Тошка лежала, отвернувшись, и рыдала в подушку.

— Чего ты? — шёпотом, хотя мамы дома так и не было, спросила Саня.

Не дождавшись ответа, она скинула олимпийку и легла рядом с сестрой, прижимаясь к её влажной от пота спине и обхватив так, словно хотела согреть.

— Ты холодная, — шепнула Тошка.

— А ты мокрая.

Тоша обернулась и обняла сестру в ответ, прижавшись своим лбом к её.

Волосы, то ли свои, то ли Тошкины, забивались в нос, лезли в рот и глаза, но ни за что на свете Саня не хотела бы сейчас отстраниться.

 … Утром Саня проснулась в кровати одна. Она удивлённо потёрла глаза, но Антонины и правда нигде не было.

Она села в кровати, толком не понимая, что делать. Собирать вещи? Идти на встречу с Никитой? Остаться дома?

Никакой уверенности не было. Хотела она остаться в мелком заброшенном городишке с сестрой и друзьями, которые относятся к ней как к Тошкиному приложению? Или отправиться в неизвестность с Никитой и детьми?

Вспомнилось Тошино приглушённое «Они… чудовища».

Саня почувствовала голод и, глянув на часы, решила отложить принятие решения. Обрадовавшись, что раз хочет есть, значит, не отравилась, она схватила первый попавшийся открытый пакет с печеньем и откусила половину.

Чтобы тут же выплюнуть в раковину.

Казалось, кто-то ради прикола вместо печенья подложил кусок картона.

Но печенье было настоящим.

Сглотнув, Саня открыла кран и набрала полстакана.

У воды не было вкуса.

И никакого насыщения не наступило и близко.

Александра почувствовала холод — но не тот, настоящий, а внутренний. Ей стало страшно. Так страшно, как ни от одной страшной истории.

Заверещала в коридоре телефонная трубка, заставив вздрогнуть. Саня пару секунд тупо смотрела на стакан в руке, но всё же взяла себя в руки и подошла к телефону.

— Алло?

— Привет, Тонь, — поздоровался вежливый женский голос.

— Я Саша.

— Ой, — виновато уронили на том конце, — извини, Сашенька. Это мама Максима. Он у вас, да?

— Эээ… — подумав, что лучше ответить, чтобы не подставлять Тошку, выдавила Саня, — ну да, а что?

— Нет-нет, просто проверяю. Вы там не ходите на улицу, хорошо?

— Само собой, — на автомате проговорила Саня и, скомканно попрощавшись, повесила трубку.

Тошки дома нет, Макса тоже. Стало быть, они вместе. Но с чего застенчивый Макс и её боящаяся каждого шороха сестра будут шляться по городу, где вчера якобы медведь утащил Вовку?

Мозг ещё что-то анализировал, а тело уже всё решило, поспешно натягивая джинсы, майку и куртку. Бросив последний взгляд на часы, Саня бросилась вниз по лестнице.

Всё погрязло в тумане. Белая муть висела в воздухе, словно облака вдруг решили упасть и расстелиться по земле.

При такой видимости она Тошку не заметит, даже пройдя от неё в пяти шагах.

Какое-то время Александра бродила безо всякого плана, пока не наткнулась на группу волонтёров, разыскивающих Вовку. Улепётывая от них со всех ног, Саня сама не заметила, как оказалась у домика шаманки.

Сердце забилось как бешеное. Там Никита. Может быть, смотрит на неё прямо сейчас. Ждёт, что она подойдёт и отправится с ними.

Саня с усилием сделала шаг назад, затем ещё. Сперва Тошка. У неё есть ещё время до полудня.

Взгляд упал на руины Дома Культуры. Может?..

Ещё не додумав мысль, Александра рванула туда и застыла, когда, не разбирая дороги, пнула ведро. Их ведро для костра.

Как же, кажется, давно это было. Глупые россказни Вовки, детсадовские страшилки, Тайное Общество.

Саня сглотнула вставший в горле ком.

Тошки с Максом здесь не было.

И тут обострившимся зрением Саня увидела какой-то отблеск. В молочной белизне мелькнуло что-то яркое.

Сделав с десяток шагов, она поняла, что это в лесу. У идолов.

Она сорвалась с места и побежала. Вот побережье, лес, тропинка, петляющая между огромных вековых стволов.

«Прямо пойдёшь — себя потеряешь…»

Сердце стучало где-то в горле, но усталости не было. Впереди Саня уже различала огонь.

Вылетев на поляну, она в ужасе застыла.

Идол с вороньим черепом пылал. Рядом с бутылкой жидкости для розжига стояла Тоша. Максим суетился вокруг, следя, чтобы огонь не перекинулся на траву.

— Ты что творишь?! — выдохнула Саня, не отрывая взгляда от бутылки. Та самая, Вовкина, которой они поддерживали в ведре свой маленький костёр.

Тошка обернулась и выпустила из рук бутылку. С глухим звуком та ударилась о землю. Сестра молчала, только из глаз текли слёзы. Саня никогда прежде не видела, чтобы кто-то так плакал, молча, тихо, без всхлипываний и рыданий.

И она забыла обо всём. Об идоле, о детях, о пропавшем Вовке и своих страшных историях.

Шагнув к Тоше, она обняла её, прижимая к себе изо всех сил.

«А у близнецов один смысл жизни или два?»

Глотая слёзы, Саня зажмурилась и замерла, боясь потревожить это хрупкое чувство, возникшее в груди.

Послышался первый громовой раскат, и сразу же, без паузы, хлынул дождь. Тяжёлые косые струи били по голове, плечам, терялись в волосах.

И Саня поняла, что ей безумно холодно.

 … Дом шаманки выглядел одиноким. Одиноким и заброшенным. Только монетки колыхались на ветру, а ленточки мокли и едва шевелились, налившись тяжестью.

Саня толкнула дверь и сжала Тошкину руку крепче.

Дом был пуст. Исчезли свечи, пропали банки с кровью из распахнутого настежь холодильника. Не было на полу карнавальных масок.

Александра сглотнула подступившие к горлу слёзы.

Тоша тронула её за плечо и кивнула в сторону. На столе лежала потрёпанная тетрадь, её, та самая, с которой всё и началось.

Саня схватила её и судорожно пролистала, стремясь найти хоть что-то, какое-то послание, записку, хоть одно слово.

Ничего. Только её крупный неровный почерк, оборванная на середине страшилка и чистые страницы после.

Александра со всей силы прикусила губу и, окинув избушку последним взглядом, вышла, по-прежнему не отпуская руку сестры.

Ливень набирал обороты, рассеивая туман. Проступали очертания Централки, первых пустошек, зияющих чёрными провалами окон. Вырисовывалось слева побережье.

Они остановились на пороге, набираясь смелости, чтобы шагнуть под мощные струи.

Пузырились лужи. Окрестности огласил одинокий вороний крик.

В дожде никого не было.