Ошибка Тьмы
Часть первая
Дорога через лес казалась бесконечной. Быстро темнело, а ещё ему почудилось, что начал накрапывать дождь. Хотя нет, кажется, дождя не было — только сыростью повеяло…
Сэр Артур остановил коня и огляделся. Что и говорить — мрачноватое местечко, наводящее на соответствующие мысли. Нет, не то, чтобы он боялся — негоже рыцарю из благородного (хотя и обедневшего) рода испытывать столь недостойные чувства, — но впору было впасть в уныние от серости окружающего пейзажа. Скрючившиеся, словно городские нищие, просящие милостыню, деревья, казалось, навсегда утратили жизнерадостную зелёную листву и теперь горько жаловались на это случайно подвернувшемуся путнику. Хотя, с чего бы им навсегда терять листву — что это ему в голову пришло? Пора такая, осенняя — вот, наступит снова лето…
В этом месте сэр Артур остановил собственные размышления, внезапно похолодев от простой и ясной мысли — но, ведь, ещё и есть почти лето! Только начало осени. Листья на деревьях даже пожелтеть не успели — он недавно ещё сам это видел… пока не свернул с дороги, углубившись в этот странный лес. Мёртвый лес. Или, может, спящий?
Какой же он глупец! Думал, что так будет быстрее, но вот уже наступает вечер, а он всё ещё блуждает по лесу и не может найти дорогу. Тропка, по которой он ехал, внезапно оборвалась, будто растаяла, и когда он обернулся, рассчитывая по ней же повернуть обратно, уже её не увидел. Что за дьявольщина! Не иначе, происки тёмных лесных сил. Артур поморщился, досадуя на непрошеные мысли. Не верил он, вообще-то, в тёмные силы. Да и в светлые не верил с некоторых пор. В этом мире на себя только стоит рассчитывать, а верить исключительно в то, что видишь перед собой (хотя, оказывается, и это ещё как сказать, учитывая проклятую тропинку). Но эти убеждения у двадцатилетнего рыцаря хватало ума держать при себе, иначе он рисковал быть непонятым окружающими и в частности очень сильно непонятым святой инквизицией. Пожалуй, он и самому себе не мог бы их выразить чётко — они жили в нём где-то на уровне невнятных ощущений, не смея прорываться наружу.
***
Мистицизмом, верой в чудесное и зловещее, в божественную помощь и происки злых сил был, казалось, пропитан воздух вокруг в любом городе и селении — везде, где жили люди. Артур тоже верил во всё это — точнее говоря, просто какой-то период своей жизни о подобных вещах не задумывался. Его жизнь была предопределена с тех пор, как он был отдан в пажи в дом богатого сеньора, чьи владения располагались по соседству с землями его отца. Обычный удел мальчика из бедного дворянского рода — если, конечно, посчастливится. Ему посчастливилось. В шестнадцать лет он был посвящён в рыцари и поступил на королевскую службу. Рыцарь — воин Добра, которое немыслимо в отдельности от Церкви. Так его учили, это непреложная истина, не подвергающаяся никаким сомнениям. Он бы и не допустил сомнений в своём сердце и разуме, не попадись ему в руки тот древний трактат…
***
Артур решительно гнал коня вперёд, упрямо сжав зубы. Ну, уж нет, он не поддастся страху! А тропинка эта… Ну, мало ли — исчезла. Узкая она была, незаметная почти — затерялась среди деревьев. А деревья, наверное, совсем старые уже — мёртвые, и не растёт на них ничего. Может быть мёртвый лес? Целый лес… Артуру становилось уже откровенно не по себе и тем решительнее он пробирался дальше сквозь чащобу, а вместе со страхом пробуждалась злость — на себя, на этот лес, на трагические обстоятельства, заставляющие его срочно покинуть королевскую службу и возвращаться домой — в уже почти забытый старый замок.
Он сильнее пришпорил коня, а тот, вдруг, остановился, как вкопанный, потом встал на дыбы и громко, пронзительно заржал.
— Что это с тобой? — с досадой осведомился молодой рыцарь. Разумеется, конь ничего не ответил, но и с места не двинулся — стоял, как статуя, глядя на что-то впереди себя.
— Хм… — Артур тоже вгляделся вперёд, но никого не увидел. Странно. Конь его никогда не отличался дурным характером и привык к любой дороге, с абсолютным спокойствием, даже флегматичностью, воспринимая все неожиданности встречающиеся на пути.
— Чего ты боишься? Это же просто лес, — Артур чувствовал, что убеждает в этом отнюдь не коня, а себя самого. Всё это ему уже очень сильно не нравилось — он понимал, что конь ведёт себя так неспроста. Считалось, что животные видят и чувствуют то, что не сразу открывается глазу человека. А может и вообще не открыться, но и невидимое натворить множество бед. Без сомнения, его верный спутник чует сейчас нечистую силу, скрывающуюся в этом лесу. А значит, следовало не останавливаться, а, наоборот, двигаться вперёд, не скрываясь, ибо как может истинный воин Света трусливо скрываться от тёмных сил?
Артур ещё решительнее пришпорил коня, а тот ещё решительнее заупрямился, и даже, кажется, отступил назад. Артур почувствовал, как в душу вместе с невольным раздражением закрадывается… нет, не то, чтобы страх, но ещё более выбивающая из колеи растерянность, ощущение того, что сейчас, кажется, ничего не было в его власти, а он привык всегда как-то действовать и за действия свои впоследствии отвечать.
— Хм… Ну, что ж, посмотрим, — он спешился и, оставив перепуганного коня, пошёл вперёд, продираясь сквозь чащи. И — странное дело — негостеприимно сплетённые ветви мёртвых деревьев расступились, давая ему дорогу, будто только и ждали того, что он придёт сюда один. Хорошо, пусть так — он не стал придавать этому значения. Не думать — сейчас это лишнее — идти вперёд, а дальше… Дальше будет дальше.
Деревья окончательно расступились, открывая что-то вроде небольшой полянки, и Артур, наконец, увидел её. Хрупкая фигурка, укутанная в чёрный плащ, неподвижно застыла посреди поляны — если можно было так назвать идеально ровный круг безо всякой растительности. Незнакомка стояла спиной к Артуру, чуть склонив голову, из-под капюшона выбивалась роскошная грива иссиня-чёрных волос. Походило на то, что она либо молится, либо, опустив голову, размышляет о чём-то. Артур остановился чуть поодаль, чувствуя, что ноги отказывают ему, а сознание пронзила страшная в своей кристальной ясности мысль: вот оно! То самое зло, которое он, приняв посвящение, обязан был искоренять с лица земли. То самое, к которому не повернётся сейчас спиной и не сбежит трусливо, а без колебаний выйдет навстречу, не поддавшись никаким чарам… Да, но не поддаться чарам! Под силу ли это человеку? Она ведьма, без сомнения, — не может обычная девушка вот так просто разгуливать одна в лесу, да ещё таком странном. Ведьма — не воин, с ней не сразишься в честном бою. Её следует просто убить, не мешкая. Промедлишь хотя бы миг — и она пустит в ход чары, от которых уже не спасёшься. Прояви твёрдость духа, не обманись хрупкой внешностью, не соблазнись красотой…
Голова под капюшоном медленно поднялась, Артур в тот же миг шагнул к ней, занося меч над головой. Не дать ей посмотреть ему в глаза — ни в коем случае не встретиться с ней взглядами! Но было поздно — незнакомка обернулась к нему, красиво очерченный рот изогнулся в понимающе-снисходительной улыбке, а глаза… О, эти глаза!
Меч едва не выпал из его рук.
***
Глаза тёмные, бездонные, как колодец, а взгляд их говорящий — нет, даже кричащий, взывающий о помощи, отчаянно обращаясь к первому попавшемуся, кого он выхватил в равнодушной толпе. К нему, Артуру. «Отведи взгляд — околдует», — слышит он шёпот рядом, а сам всё смотрит, смотрит, не отрываясь, на это юное лицо, от которого вскоре навсегда уйдёт жизнь. Да и от самого лица ничего не останется, и от стройного тела, едва прикрытого грязной хламидой, и от пышных огненно-рыжих волос. Всё скроет пламя костра, сжигающее тела, но очищающее погрязшие в грехе души… Во всяком случае, так ему рассказывали всегда о казни виновных в колдовстве, и он верил — точнее, не задумывался. Сейчас верить не получалось. Она не должна умирать — вот всё, что он знал в этот миг. Он не думал уже, спасётся ли её душа — что значила её душа без неё самой? Осознание этого поразило юного Артура — ни разу ранее он бы не додумался до подобного. Он и сейчас не додумывался. Было всего лишь ощущение. Ощущение вопиющей неправильности того, что происходит. Ведьмы — это зло, а зло следует истреблять. Но зло не может иметь привлекательный вид, оно непременно безобразно, и те ведьмы, что являлись, бывало, к нему в сновидениях после того, как он наслушивался историй о них, были угрюмыми горбатыми старухами с длинными крючковатыми носами, беззубыми ухмылками и злобным огнём в выцветших глазах. «Не будь наивен, — внушали ему. — Зло скрывается под красотою. Она — их оружие. Остерегайся её».
И, вот, сейчас, когда он смотрел в эти испуганные глаза, ему открылась вдруг истина, о которой лучше промолчать, если не хочет сам оказаться рядом с незнакомкой: красота не может быть злой. Мир, создан Богом, и в нём столько прекрасного: закаты, рассветы, бескрайние поля, густые леса и быстрые реки… Так почему же люди отказывают Ему в возможности создавать людскую красоту? Почему приписывают её проискам злых сил? В чём провинилась эта девушка?
«Ханна Саймонс обвиняется в колдовстве… участвовала в дьявольских оргиях… на допросе призналась во всём… признана виновной… приговаривается к сожжению на костре… приговор будет исполнен немедленно…»
К сожжению на костре…
Исполнен немедленно…
Виновна в колдовстве… в сношениях с дьяволом…
И этот взгляд… Этот взгляд. Огромные выразительные глаза, в которых застыл безграничный ужас, мольба о помощи, какая-то совершенно детская растерянность, упрямое непонимание того, что это — конец.
Хрупкий цветок, цепляющийся за жизнь.
Обвиняется в колдовстве…
Участвовала в дьявольских оргиях…
Признана виновной…
Чёрные сутаны вокруг. Фигуры неподвижны, лица скрыты под капюшонами. Неумолимая сила, не пощадившая хрупкий цветок. Тёмные фигуры — слуги Бога. Прелестное хрупкое создание, пойманное ими… создание дьявола? Неужели таким создан этот мир?
Он уже не видел костра, не слышал душераздирающих криков. Ушёл, яростно проталкиваясь сквозь плотные ряды честных христиан с горящими добропорядочным любопытством взглядами. Этот миг в его жизни вместе со всеми мыслями и чувствами, навеянными им, прошёл и почти выветрился из памяти… Почти.
***
Его рука с мечом медленно опустилась. Давнее воспоминание пронеслось перед глазами за один миг, но этого оказалось достаточно, чтобы он изменил своё намерение. Та, другая, которую он так и не спас, смотрела на него сейчас глазами этой девушки, которую он только что собирался убить. Только этот взгляд, в отличие от того, давнего, был внимателен и спокоен и даже, вроде бы, не лишён любопытства. Будто она была совершенно уверена именно в таком исходе и теперь, утвердившись в своей правоте, спокойно ждала, что он станет делать дальше. И спешить ей, похоже, было некуда.
— Это ты испугала моего коня?
Вот уж, действительно, нашёл, о чём спросить! И почему с языка иногда слетает совершенно не то, о чём думал? Думал Артур, в общем-то, о многом в этот миг, мысли теснились в голове, как испуганная толпа на городской площади, и складывались в тысячи вопросов, которые разом вдруг взяли и вылетели этим одним, совершенно неуместным, будто кто-то посторонний произнёс это за него.
Она взглянула на него задумчиво и вдруг негромко рассмеялась, сверкнули ослепительной белизной острые жемчужные зубки, как у хищного зверька, готовящегося укусить. Она была очень молода — совсем ребёнок, но у Артура вдруг возникло ощущение, что она намного старше его и видела то, чего он даже не представляет и не представит никогда, и сейчас это самое нечто пугающей тенью стоит за её спиной, не давая себя рассмотреть.
Он смотрел на девушку и думал, что до сих пор, оказывается, не знал о красоте ничего. Да и само понятие «красота» здесь меркло, становилось невыразительным, не передающим и сотой доли того, что видел сейчас перед собой Артур. Он даже не знал, красива ли она, и не смог бы сказать, если бы кто-нибудь спросил его об этом. Её внешность не поддавалась обычным словам. Красота — это что-то определённое, не подлежащее сомнению и не требующее уточнений. К примеру, леди Кларисса в понимании Артура бесспорно красива и никто в его глазах до сих пор ещё с нею не сравнился.
Кларисса — дочь богатого сеньора, в доме которого он был пажом, пока однажды судьба не повернулась так причудливо, что юный Артур попал на службу к самому королю. Тогда, вместо положенной радости, он даже испытал сожаление, что не сможет больше видеть её. Кларисса была прекрасна красотой изысканной статуи, созданной Мастером в порыве истинного вдохновения. Высокая, статная, ростом выше Артура и великолепно сложена — она совершенно не походила на болезненно-бледных худощавых призракоподобных дам той эпохи, мода которой призывала их быть таковыми. Она тоже обладала белой кожей, но то была не болезненная бледность, а великолепная молочная белизна с чуть заметным милым румянцем на щеках. Вьющиеся рыжевато-каштановые волосы падали на плечи густым шёлковым водопадом. Под внешней сдержанностью и безукоризненным поведением скрывалась живая любознательная натура — Артур видел это по тем мимолётным взглядам синих глаз, которые девушка бросала на всё, что её окружало. На всё и на всех. Особенно на всех новых людей, появлявшихся в её жизни. Так она посмотрела и на него, когда он только появился в этом доме, и она впервые увидела его. Взглянула — и юный паж совершенно оробел, потерялся и с тех пор стал искать этого взгляда постоянно. Он не знал, была ли это любовь, или он просто ею любовался, но потом, уже когда леди Кларисса исчезла из его жизни, ему было приятно думать, что она вспоминает его. Вплоть до событий последних дней, когда Артур узнал о смерти старшего брата и о том, что ему надлежит оставить королевскую службу, которой он так гордился, и вернуться в старый замок, где прошло его раннее детство. Отец скончался год назад, соответственно, теперь, когда брат последовал за ним, Артур стал единственным наследником и хозяином. Дома остались мать и три младшие сестры, которые отныне должны быть под его, Артура, защитой и покровительством. Выбора нет. Это его долг. О Клариссе он теперь уже не думал и вообще старался не думать ни о чём — просто, делать то, что надлежит. И вот, теперь эта перевернувшая всё встреча, выходящая за рамки всего, что существует в мире.
Это необычное лесное видение, встретившееся ему сейчас, совершенно ничем не походило на леди Клариссу — Артуру даже и в голову не пришло бы их сравнивать. Что-то древнее, дикое крылось в этом облике, в каждом движении проступала грация отнюдь не благородной дамы, воспитанной в замке, но свободного творения самой Природы, не подчиняющегося привычным человеческим законам — это и манило и отпугивало одновременно.
Незнакомка молчала — смотрела на него, склонив голову, и Артур повторил вопрос:
— Ты испугала моего коня?
— Коня? — Она, казалось, озадачилась. Потёрла ладонью острый подбородок (только сейчас Артур смог определить, что она вся состоит из острых углов, но это не портило её, как было бы с иными, а только создавало в ней какую-то странную жутковатую гармонию), чуть прикрыла глаза с длиннющими ресницами, будто пыталась рассмотреть что-то у Артура под ногами и, вдруг, протянув ему руку, решительно велела:
— Идём.
— Ты покажешь мне дорогу из леса? — догадался Артур.
— Я приведу тебя туда, где ты сможешь отдохнуть, — пояснила незнакомка. — Ведь тебе это сейчас необходимо, не так ли, человек?
Человек? Странное обращение. А она тогда… кто? Вопрос снова вырвался сам собой:
— Ты ведьма?
Она расхохоталась, откинув голову — капюшон упал на плечи, и густые чёрные, как ночь, волосы разлетались на ветру, обвивались вокруг талии хозяйки подобно нежному живому существу, касались Артура, будто заигрывали с ним. А она всё смеялась, откинувшись назад, прикрыв лицо тонкими белыми пальцами. Пугающее и прекрасное зрелище.
Отсмеявшись, взглянула на него своими чёрно-золотистыми, как у кошки, глазами и заговорщицки подмигнула.
— Ты же не веришь в ведьм. Ведь не веришь?
Вопросом это не было. Артуру стало не по себе. Он никогда ни с кем не делился своими впечатлениями о прочитанном однажды. Откуда она…
(Перепуганные глаза юной приговорённой, с мольбой смотрящие на него. «Ты же не веришь во всё это? Ведь не веришь… Помоги!»)
— Ну, что ты, — возразил он, стараясь говорить уверенно, но голос против воли чуть дрожал. — Они есть, к сожалению. Но с ними следует бороться… искоренять зло…
Узкий пальчик с острым отточенным ногтем прикоснулся к его губам.
— А лгать не следует, — укоризненно сказала девушка. — Тем более рыцарю. Или не ты клятву давал при посвящении?
Артур чувствовал, что щёки его стали пунцовыми, и не знал, на кого сейчас сердиться — на себя, или на неё. До сих пор он никому не лгал — он просто избегал этих разговоров. В конце концов, он верой и правдой служил своему королю, соблюдал законы рыцарской чести, со всем почтением относился к церковным обрядам, хотя они и мало трогали его. Так кого волнует, что с некоторых пор он не верит в крестьянские предрассудки? Ну, пусть не только в крестьянские… Да кто она, вообще, такая?
Девушка тихонько посмеивалась, наблюдая за выражением его лица, и Артур видел, что ей известно всё, о чём он сейчас думает. Хотел, было, отвернуться и не смог — узкая прохладная ладонь мягко, успокаивающе прошлась по его щеке. От неё исходил едва уловимый запах, но Артур не мог определить ни его характера, ни того, приятен ли он. Одурманивающий — без сомнения, больше он ничего сказать не мог.
— Наивные человеческие клятвы, — как-то странно, одновременно шёпотом и нараспев произнесла лесная жительница. — Ну, подумай, можно ли в чём-то клясться, когда так мало знаешь об этом мире? Хотя, возможно, для вашей короткой жизни и ограниченного мирка этих клятв вполне достаточно. Возможно, они даже вам необходимы. Как посох, не дающий вам упасть, или заблудиться.
И уже совсем другим тоном — по-деловому так, буднично — предложила:
— Хочешь, подарю тебе вечность, незнакомец?
***
Может быть, это странно, но вопрос его совершенно не удивил. Возможно, он ждал его подсознательно? Ещё тогда, давно, когда ребёнком в лес бегал. И позже, когда прочитал сочинение неведомого древнего автора, раз и навсегда перевернувшее для него мир, только утвердился в этом ожидании. Всю жизнь свою ждал именно этого момента — мёртвый лес вдалеке от дороги, идеально круглая поляна и смеющаяся черноволосая девушка, предлагающая ему вечность…
Рукопись эту он нашёл совершенно случайно, когда решил, наконец-то, добраться до башни неподалёку от замка сеньора, которому служил — отца Клариссы. Башня давно привлекала его, он даже не мог бы сказать, чем — ведь, насколько он понимал, она была совершенно необитаема. На все его расспросы слуги только пожимали плечами, его товарищи-пажи в свободное время, которого у них было не так уж много, интересовались всё больше хорошенькими служанками на кухне, нежели непонятными строениями вокруг, спрашивать же у сеньора или его семьи, Артур, разумеется, не решался. И вот, наконец, он выкроил время, чтобы отправиться туда в одиночестве.
До башни он не дошёл. Был ли это обман зрения, или шаг его был слишком медленным, только юному пажу казалось, что она не приближается, а наоборот, удаляется всё дальше, словно убегает от него. В конце концов, уставший и злой Артур присел отдохнуть возле небольшого холма.
Был приятный весенний денёк — то короткое время, которое Всевышний будто специально отводил для отдыха от человеческих жалоб на жару либо холод. Лёгкий ветерок приятно холодил спину, шевелил траву, и когда Артур машинально проводил по ней рукой, она казалась непоседливым зверьком, отвечающим на его ласку. Солнце уже достаточно нагрело землю, но ещё и не обдавало её жаром, вынуждая прятаться в тени. Артур, забывшись, прикрыл глаза, и в этот самый миг ладонь его, скользящая по ровной поверхности провалилась куда-то в пустое пространство.
Озадаченный юноша привстал, обернулся и увидел, что холм, к которому он до сих пор прислонялся, прямо под его рукой проваливается, будто открывая до сих пор тщательно охраняемую тайну — провал внутрь, слегка присыпанный травой. И как он раньше его не заметил? Сел бы чуть левее и сам провалился. Артур просунул руку дальше — по локоть, по плечо… Рука не встретила препятствий. Шагнул — и чуть не свалился куда-то в темноту. Судорожно попытался удержаться за стены и вдруг пальцы нащупали кое-что вроде свитка. Потянул, и свиток послушно упал ему в ладонь, будто только и ждал его. Каким образом сохранилась здесь древняя рукопись, было совершенно непонятно, но, почему-то, появилось настойчивое желание узнать, что в ней. Снова выйдя на свет, Артур развернул свиток… Латынь? Да, похоже. Он был грамотнее своих сверстников, читать любил, всё свободное время проводил за книгами, что попадались под руку, будь то церковные труды или любовная поэзия, оставленная по неосторожности леди Клариссой. Латынь была ему знакома, но то была странная латынь… А может это был и другой язык, но каким же тогда образом он стал ему понятен?
«Что значат человеческие мысли и страхи перед величием и бесконечностью Вселенной…»
Первая же фраза пронзила стрелой, сразила наповал и навсегда осталась в памяти. Он даже не был уверен, что правильно её понял, что понял вообще, но стоял, держа в руке находку, и всё перечитывал, перечитывал, будто пробовал новое блюдо или любовался невиданным доселе пейзажем.
«Что значат человеческие мысли и страхи…»
Мысли и страхи…
Почему-то вспомнились многочисленные детские запреты, волнение матери, причитания тётушек, гнев отца… Детство — у кого всего этого не было? Но было ещё кое-что, в ранние детские годы не осознаваемое, а сейчас, по мере того, как он читал, всплывшее из глубин подсознания и заговорившее в полный голос. Ребёнком он частенько убегал из старого замка в лес или поле, где, по сравнению с миром людей, всё казалось проще, логичнее и спокойней. В эти загадочные, мрачные и жестокие времена, казалось, сам воздух в любом человеческом поселении, будь то город или деревня, был пропитан мистицизмом, верой в чудесное и зловещее, в божественную помощь и происки злых сил. И только здесь — в лесах, полях и равнинах, где ещё не ступала нога человека, — Артуру всегда казалось, что все эти страхи превращаются в нелепость, уменьшаются и исчезают за ненадобностью, уступая место какому-то особому, ещё пока неуловимому им, безупречному Порядку Вещей, не признающему ни веру, ни неверие в него, а просто существующему вне всего этого. Здесь же не стоило бояться Божьего наказания или злых ведьм, не надо было прятаться под одеяло и дрожать от страха перед неведомыми и коварными врагами рода людского. Пугливый мальчик, оставаясь наедине с Природой, в один миг превращался во взрослого и умного, точно знающего, что по утрам из-за горизонта обязательно взойдёт солнце, а если на небо набегут чёрные тучи — пойдёт дождь, летом деревья покроются зелёной листвой, которая пожелтеет и облетит осенью, а зимой землю покроет пушистый белый снег. И ничто из этого не было Божьей карой, как считали мать и тётушка — он был уверен в этом, уж слишком мелко это было для такого природного величия — наказывать людей за их грешки и проступки.
То были смутные ощущения ребёнка, теперь же, на его глазах, неведомым ему автором запрещённой древности они складывались в чёткие слова, которые — он знал это — уже от него не убегут. Теперь ему жить с этим, терзаясь сомнениями и чувством вины, утопая в противоречиях и тратя каждую свободную минуту на тайные жадные поиски подобных трактатов и жалкие, безуспешные попытки осмыслить, примирить и увязать то, что познавал с тем, что внушалось с младенчества. Ещё мелькнула смутная мысль, что этот древний свиток должен бы развалиться от одного его прикосновения, но почему-то не сделал этого. Но мысль исчезла вместе с навязчивым ещё недавно желанием добраться до заброшенной башни…
***
Ладонь незнакомки отодвинулась от его щеки, помаячила перед глазами, поманила пальчиком.
— Идём.
— Куда ты поведёшь меня? — спросил он, уже понимая, что для него это неважно.
— Ты отдохнёшь и выспишься. А потом…
— Ты дашь мне вечность?
— Если захочешь.
— А если нет?
Она хмыкнула, чуть заметно пожала плечами.
— Мне кажется, это уже не так. Или я ошибаюсь?
И, обернувшись, пошла вперёд сквозь чащу, не оглядываясь на него, будто совершенно не сомневалась, в том, что он последует за ней.
Она не ошибалась.
***
— Где Тана?
Молодой новообращённый пожал плечами.
— Откуда знать мне? Наверное, вышла на охоту. Как всегда, в этот час.
Старый вампир посмотрел на него с плохо скрываемой неприязнью. Уже год, как мальчишка существует в новой ипостаси — для людей это весьма немалый срок — а до сих пор не избавился от этих мелких человеческих привычек. Опускает глаза, чешет затылок, пожимает плечами… С одной стороны, это неплохо — выйдет на охоту, будет выглядеть среди людей правдоподобно. Но с другой — в том-то и дело, что на охоту выходить парень отчаянно не хочет. То ли боится, то ли до сих пор не избавился от жалости к себе подобным — кто его знает. Так и рыщет по замку, выискивая крыс и прочих мелких животных. И это — его создание! Его — одного из старейшин клана! Позор. Как он мог так жестоко ошибиться в мальчишке, не разглядеть, что за, казалось бы, незаурядной оболочкой совершенно ничего не скрывается?
Вот, Тана тех, кого следует, нюхом чует. Даром, что женщина — среди представителей клана Тремер она, безусловно, на своём месте. В своё время он выхватил её не где-нибудь, а прямо в пыточном подвале инквизиции — и она там была отнюдь не случайной невинной жертвой, коими сие достойное заведение всегда было переполнено. Старейшина чуть заметно усмехнулся, вспоминая об этом. Он до сих пор не уверен, что именно ему она обязана… хм, скажем так, жизнью. Она бы извернулась и без него, и, не попадись он ей в нужное время, использовала другую возможность выбраться — любым способом и в любом облике. Колдунья Тана не была щепетильна и за ценой не стояла, предпочитая смерти любую жизнь, даже если жизнью её можно было назвать весьма условно. За своё весьма недолгое вампирье существование она успела обратить не одну нужную им личность. Обратить! А этот оболтус и позавтракать нормально не может.
Старейшина бросил на молодого вампира неприязненный взгляд.
— На охоту? Как всегда? А что ты об этом знаешь?
Вопрос прозвучал резче, чем ему хотелось бы. Что-то изменяет ему многовековая бесстрастность — плохо. Неужели возраст? Глупости! Это у людей только бывает возраст, а у вампиров — либо полноценное существование, либо его прекращение. Третьего не дано.
Мальчишка, впрочем, принял резкий тон отнюдь не за слабость — ещё одна не проходящая человеческая привычка. Вздрогнул и съёжился, как от удара.
— Я…
— Что, сказать нечего? Значит так, Альберт, на земле сгущаются сумерки. Чтобы с их наступлением я тебя в замке не видел. Это всё.
Парень съёжился, но не возразил и не задал вопросов — молча прошмыгнул в дверь.
Старейшина проводил его взглядом и покачал головой. Нет никаких сомнений, что с наступлением сумерек он мальчишку в замке не увидит — тот будет прятаться от него по всем углам. Измельчали все — мир неизбежно катится к своему концу. И у людей, и у вампиров. А поскольку вернорождённых мало и остаётся всё меньше, новые вампиры — это бывшие люди. Получается замкнутый круг.
Он спиной ощутил чьё-то неслышное присутствие.
— Входи, — сказал, не поворачивая головы.
— Я уже здесь, — был ответ.
Она всегда входит неслышно.
— Привела кого-нибудь?
— Да. Человека.
Старый вампир обернулся и взглянул на вошедшую. Она стояла в дверном проёме, как неподвижная чёрная тень, склонив голову. Это была её обычная манера. Вампиры могли не двигаться часами, а если понадобится, и днями, и неделями… Она очень быстро привыкла, и это не доставляло ей неудобств. Вообще, он иногда подозревал, что она умела так и раньше.
— Тана… Ты хочешь сказать, что..?
— Да. Он всё ещё человек.
— И ты привела его сюда?
— Не беспокойся. Он отсюда не выйдет.
— Не сомневаюсь. Но зачем ты привела его сюда? Наш старинный ритуал обращения в присутствии всего клана давно уже не соблюдается так скрупулёзно, как раньше. Ты вольна обратить его сама и могла бы уже давно сделать это.
— Знаю, — кивнула вампирша. — И я сделаю это сама. Но я хочу, чтобы это произошло здесь.
Старейшина не ответил — застыв, как статуя, размышлял. Не зря она этого хочет — она ничего не делает зря.
— Кто он?
Тана улыбнулась. Ей удивительно шла улыбка — странно, он думал, что давно уже забыл, как это.
— Ну, не тяни. Чем необычен?
— Он атеист, — просто произнесла она — так, будто это была самая обычная вещь в мире. Ему отвлечённо подумалось, что, кажется, ведь, вампиры не страдают ни бредом, ни слуховыми галлюцинациями.
— Ты не ослышался, — спокойно ответила на его мысли колдунья-вампир. — У людей всё очень быстро меняется, потому что их век недолог и, кто знает, — возможно, найди я его в другую эпоху, он не был бы такой редкостью и не имел бы для нас такого значения.
— А какое значение он может иметь сейчас? — всё ещё не понимал он. — Конечно, это забавно, но…
Тана взглянула на него так, что к нему невольно закралась мысль: а, ведь, действительно, стареем. Чего же это такого настолько простого, судя по её взгляду, он может не понимать?
— Ты помнишь, откуда меня вытащил? — спросила она чисто риторически. С чего бы ему этого не помнить?
— Ну, судя по его убеждениям, ты вытащила его оттуда же, — предположил он, хотя и вообразить не мог, как ей это удалось, если парень до сих пор остался человеком.
Она улыбнулась ещё шире — в глазах её вспыхнул лукавый огонёк. Ох уж эти женщины — хоть вампирши, хоть люди — с их вечным стремлением заинтриговать, напустить туману, нагнать таинственности, а потом сообщить обычную, в общем-то, новость.
— В том-то и дело, что нет! — победно воскликнула Тана. — Я его ниоткуда не вытаскивала, он был совершенно свободен. И даже недавно посвящён в рыцари.
— Вот как? И как же он умудряется скрывать?
— Он сам, мне кажется, не осознаёт до конца. Только верно усвоил, что нужно помалкивать. В общем, он неглуп.
— Откуда ты всё это знаешь? Он что, сразу с тобой разоткровенничался?
Она не ответила — ответил он себе сам, вполголоса, внимательно заглянув ей в глаза:
— Ведьма.
Тана рассмеялась громко и весело.
— Вы что, сегодня все сговорились?
— А кто ещё называл тебя так? Неужели твой атеист?
— Он самый. Хотя он в ведьм и не верит. Правда, это не помешало ему поднять на меня меч при встрече.
Она вдруг вмиг стала серьёзной и, подойдя к нему поближе, медленно, со значением произнесла:
— Ты что, в самом деле, не понимаешь? Атеисты — это слепые чародеи. Они не верят ни во что только потому, что боятся слепой веры. И правильно делают, кстати… Но речь не об этом, — прервала она сама себя. — Они точно так же, как не верят ни во что, могут поверить во что угодно, если им это показать, доказать и обосновать…
— То есть, если эта вера перестанет быть слепой.
— Именно! А разум их готов всё воспринять, потому что его ничто не засоряет.
— Ну, и к чему ты обо всём этом?
Тана закатила глаза к потолку.
— Повторяю: атеисты — слепые чародеи…
— Чародеи, — вполголоса повторил старейшина, и тут его осенило: — Ты…
— Я слышала, о чём вы говорили между собой, — спокойно призналась вампирша. — Да и сама я вижу больше, чем ты думаешь.
— Догадываюсь. — Нет, не напрасно он обратил ведьму. Настоящие ведьмы — существа сильные и опасные. Что уж говорить, если это ведьма-вампир.
— Нам нужен чародей. В кланах раздор, вплоть до открытых войн. Нам недолго осталось до превращения в одиночек и дикарей. Цивилизация вампиров приходит в упадок по нашей же собственной глупости.
Как говорит! Прямо как вернорождённая. Впрочем, она и не была обычным человеком. Да и была ли человеком вообще?
— Нам нужен Высший, — задумчиво сказал старейшина, обращаясь скорее к самому себе, чем к собеседнице.
— Да, но он, ведь, сам по себе не появится. Нужно Заклинание.
Старый вампир очнулся от собственных дум и взглянул на Тану с явным удивлением. Надо сказать, что какие-либо эмоции появлялись на его лице крайне редко — только в тех почти нереальных случаях, когда он был действительно чем-то удивлён, или шокирован, или (ещё более редко) чему-то рад.
— Что ты знаешь об этом?
— Много чего, — с достоинством сообщила ведьма. — Я умею слушать. При этом пропускать несущественное и слышать главное.
— Завидую тебе, — чуть слышно заметил старейшина. Чтобы выделить главное в потоке несущественного, которым регулярно перебрасывались представители враждебных кланов — это надо иметь поистине талант. — Ну, тогда без лишних слов — к главному. Почему сама не возьмёшься?
Её тонкие брови поползли вверх.
— Я?
— Почему нет?
— Следует ли мне напомнить, что я лесная ведьма — во всяком случае, была ею до обращения. Вампирьи заклинания мне не по силам… да и не по нутру, — добавила она вполголоса. — Это внутренняя магия нежити, а я знала магию жизни. Переучиваться не могу, да и не имею желания.
— Ты жалеешь о своём обращении? — соизволил он догадаться за всё это время. Неизвестно почему, это стало для него потрясающим открытием.
Она пожала плечами.
— Жалеть о чём-то — напрасная трата времени. К тому же, выбора у меня, как ты помнишь, не было. Я благодарна тебе за спасение. Пусть даже и такое.
— Хм… Ясно. Но ты считаешь, что легче научиться магии, чем переучиться с одной на другую? Человек, не имеющий к колдовству отношения, лучше подойдёт нам, чем ты — потомственная колдунья?
— Разумеется. И придумала это не я. Всегда легче научиться чему-то совершенно новому, чем переучиться с того, что знал. Хорошо знал.
— Это так у людей? — пренебрежительно поинтересовался вампир.
— Это так у всех. За всё время пребывания здесь, я не увидела в Детях Ночи высшей расы…
— Ну, ладно, ладно. В общем, ты согласна с необходимостью прихода Высшего.
— А разве моё согласие или несогласие может что-то изменить? Я обращённая. Нас не спрашивают.
— К чему эта неуместная скромность? — раздражённо спросил старейшина. — Ты сама знаешь, что не обычная обращённая. И твоё слово здесь не последнее.
— Среди клана Тремер — да. Другие не поймут.
— Другие! — голос старого вампира стал ещё более раздражённым. — Кто такие эти другие? Полудикие одиночки Гангрел, или прокажённые Носферату? Или, может, Тореадор — изнеженные любители искусства?
— Есть ещё и другие кланы…
— И ещё, и ещё другие. — Теперь его голос из раздражённого превращался в холодный, будто о каждое сказанное им слово он разбивал ледяную сосульку. — Какое это имеет значение? Назови мне любой клан, и я скажу, в чём он несостоятелен. У нас, и именно у нас должен появиться чародей, который произнесёт Заклинание.
— Но Высший-то может появиться в любом клане. Абсолютно любом. Даже у Гангрел. Или Носферату. Или изнеженных Тореадор. И вообще, не нужно быть колдуньей, чтобы догадаться: то, что говоришь сейчас ты, повторяют слово в слово старейшины всех кланов. И у нас найдут несостоятельность при желании, а желание такое есть у всех. Мы боремся даже за право появления Высшего, хотя, если бы не делали этого, в нём вообще не было бы нужды.
Старейшина покачал головой.
— Не всё так просто…
— Всегда всё проще, чем кажется.
Они помолчали. За окнами была темнота. Впрочем, здесь всегда темнота — Город Вампиров лишён света. Свет Детям Ночи ни к чему. И границ этот Город лишён. То ли город, то ли страна, то ли безграничные земли. Отсюда можно выйти в любое человеческое поселение, в любой лес, или поле — если там неподалёку есть люди. Зачем вампирам места, где нет людей? Следует только дождаться ночи в человеческом мире. А здесь — вечная Ночь.
— Ты права, — с неохотой согласился старый вампир. — Не имеет значения, в каком клане появится Высший. Он один на всех и он поведёт всех за собой — в одну сторону, прекратив все войны между нами. Но логично, не правда ли, если колдун, которому следует произнести нужное Заклинание, появится именно в нашем клане? Думаю, ты и сама это понимаешь.
— Разумеется, — хмыкнула, чуть склонив голову в знак согласия, Тана. — Поэтому я и привела этого человека. И оставила его человеком — пока.
Старейшина взглянул на неё уже с явным интересом.
— Думаешь, получится?
— Почему бы и нет? Он любознателен и ему тесно в предложенных нынешним человеческим обществом рамках.
— И что ты скажешь ему?
— Всё, как есть. Поверь, у меня найдётся много доказательств.
— Не сомневаюсь. — Старый вампир уже явно веселился — то, что бывало с ним крайне редко, а точнее, никогда. — Предполагаю даже, что в качестве доказательств ты предъявишь ему всех нас.
— До этого даже и не дойдёт, — заверила его колдунья. — Ему достаточно будет одной меня и моих слов. Ну, — она загадочно улыбнулась, — и некоторых действий.
— А потом?
— Потом, когда я сделаю его вампиром? Я приведу его к тебе. Дальше — не моё дело. Я говорила уже, это не моя магия.
— М-да, не твоя… — задумчиво повторил старейшина, взглянув на тёмное окно. Что ж, всё верно, и она это понимает, уловив всё так быстро, как свойственно только ей. Именно в их клане должен появиться чародей — и почему бы ему не быть обращённым? Обращённым — и именно человеком, не имеющим до обращения никакой своей магии, как Тана. Но и не имеющим своего места и призвания в мире людей, который он покинет, возможно, с некоторым естественным страхом и растерянностью, но без особого сожаления. А здесь, вместе с вечностью, его будет ждать его истинное предназначение. Атеисты — слепые чародеи… Хм. Ай да девчонка!
За своё долгое существование таких «слепых чародеев» он видел немало, хотя, разумеется, ему и в голову не пришло бы называть их так. По легенде клан Тремер ворвался в мир вампиров с треском, скандалами и множеством кровавых историй, а до этого был кучкой смертных магов, возжелавших бессмертия, хотя его представители, существующие ныне, уверяют, что и близко не помнят ничего подобного, и всё это обычная клевета других кланов с банальной целью самоутвердиться. Нынешний старейшина предпочитал, вообще, в это не вдумываться. Он был вернорождённым, и с самого своего рождения помнил, что историю образования клана его сородичи обходили десятой дорогой. Зато с юности подметил и очень хорошо усвоил, кому у них отдавалось предпочтение при обращении новичков из людей. И были это именно «слепые чародеи», как назвала их Тана. Безумцы, увлечённые оккультными науками — в основном, молодые, учёные, алхимики, просто люди, интересующиеся окружающим миром — вот те, кто попадал в поле зрения Тремер. С некоторых пор, в условиях постоянных распрей с другими кланами, они стали обращать внимание на тех, кто бывал в боях. Недостатка в таких никогда не было — люди тоже отнюдь не отличались миролюбием по отношению друг к другу, — но вот умных, мыслящих, грамотных среди них были единицы.
А об этом Тана говорит, что он рыцарь. Причём недавно посвящён в рыцари — не исключено, что успел отличиться где-нибудь… И атеист. Да, в эти времена, чтобы быть атеистом, и тебя при этом не только не отправили на костёр, но ещё и посвятили в рыцари, надо быть человеком весьма неглупым и осмотрительным. Ну что ж…
— Иди, делай, что задумала, — махнул рукой старейшина, отпуская колдунью. — Если всё так, как ты говоришь, это то, что нам нужно.
Тана исчезла, а он, снова обернувшись к окну, продолжал размышлять. Если у них появится чародей, со всеми кланами наступит хотя бы временное перемирие. Во всяком случае, это поставит их в более выгодное положение и заставит других их уважать. Никто не сунется с войной на клан, где есть чародей. Может, потому сейчас на клан Тремер и имеют зуб (точнее говоря, клык, с усмешкой поправил сам себя старейшина) слишком многие, что тоже прекрасно понимают — если чародей появится, то именно у них, этому соответствует самая их суть. Ну, что же, пусть теперь захлёбываются злостью сколько угодно — всё равно, дело сделано. Почти сделано.
В его тёмных глазах загорелось торжество.
***
Артур оглядывался по сторонам со смесью растерянности и любопытства. Он находился в небольшой комнате на самом верху узкой башенки, за окном была непроглядная темнота. Мрачный тёмный город, и пока они шли, на его улицах им не встретилось ни единого человека. Ночь наступила как-то внезапно, накрыв их, будто одеялом, с головой, и у молодого рыцаря, почему-то, было стойкое ощущение, что здесь, в этом странном месте, она и не заканчивается. Впрочем, так же, как и не начинается. Просто длится.
У него постоянно чесался язык о чём-нибудь спросить свою спутницу, но он помалкивал, невесть как чувствуя, что сейчас этого делать не стоит. Она легко и быстро шла впереди, за всё время пути ни разу не обернувшись назад, чтобы удостовериться, что он идёт следом. Поразительная самоуверенность! При этом незнакомка не была ни надменной, ни наигранной — она просто делала то, что считала нужным, не отвлекаясь на детали. Иногда Артуру казалось, что она чувствует его спиной, и если бы он отстал или попытался сбежать, она бы обернулась и… нет, не пустилась бы за ним в погоню, а сделала что-нибудь, ему неведомое, чтобы он оставил эти попытки. Но он не собирался от неё убегать. Во-первых, недостойно, во-вторых, ему не хотелось этого делать. Любой, способный почувствовать его состояние в эту минуту, мог сказать, что она его околдовала, и, пожалуй, был бы недалёк от истины. Но не только в её загадочной непонятной красоте было дело. Он всей кожей чувствовал тайну, исходившую от неё, предвкушение чего-то неведомого и неотвратимого, от чего вовсе не хотелось бежать, а только идти ему навстречу с открытым забралом, смело глядя прямо этой неизвестности в глаза.
Он едва ли обращал внимание на то, что его окружало в этом странном городе, пока они шли, но вдруг, в какую-то минуту оглянулся по сторонам, и ему резко бросилось в глаза, что вокруг него не простые дома, а высокие башни. Этот странный город состоит из сплошных замков! Вот, только, замки эти не имели ни ограждений, ни укреплений, ни подъёмных мостов — открытые и пугающе беззащитные. Это было Артуру совершенно не понятно. Разве не нуждаются столь внушительные сооружения и их жители в постоянной защите от соседей? Или они здесь мирно живут? Он хотел спросить об этом у своей спутницы, но, почему-то, не решился.
Между тем, они подошли к одной из башен и, пройдя в полукруглую арку, очутились в громадном мрачном помещении, освещённом только несколькими факелами, укреплёнными на стенах с двух сторон. Артуру теперь уж ничего другого не оставалось, кроме как спешить за своей спутницей, не отставая и не теряя её из виду, ибо ему казалось, что стоит лишь ему ступить хотя бы шаг в сторону, как он заблудится и уже никогда не выберется отсюда — пропадёт навечно для всех людей и событий. Сейчас, почему-то, возникло особенно острое ощущение того, что время здесь остановилось.
Замок был наполнен тенями. То ли это были всего лишь отблески огня и плод его воображения, то ли непостижимые, неведомые ему живые существа — он не знал и не пытался вдумываться. Она о чём-то говорила с этими существами — неслышно, почти незаметно, так, что это обычным взглядом нельзя было увидеть, только воспринять на уровне подсознания. Артуру же казалось, что он плывёт по течению, будто его несёт стремительная волна. Помнится, рядом с их замком текла небольшая речка, но разве то были волны? Скорее его теперешние ощущения были схожи с морем, о котором он всегда мечтал — мечтал, впрочем, смутно и несмело, зная в глубине души, что, всё равно, эта мечта не сбудется. Море было где-то далеко в неведомой дали, Артур иногда слышал о нём от заезжих пилигримов и сам до конца не понимал, чем оно его манило.
Эти непрошеные воспоминания несколько отвлекли его от окружающей действительности, а когда он о ней вспомнил и снова стал смотреть по сторонам, они уже поднимались по витой лесенке вверх — судя по всему, на самый верх остроконечной башни. Артур уже порядком выдохся, хотя и не подавал виду, его же спутница, казалось, совершенно не чувствовала усталости — шла, будто перелетала со ступеньки на ступеньку легко и стремительно. Неизвестно почему, Артуру подумалось, что если бы не он, она смогла бы подняться ещё быстрее — эта мысль как-то не добавила ему радости. Не очень-то приятно чувствовать себя слабее женщины.
Но вот, наконец, и его пристанище — маленькая комната с широкой кроватью под балдахином. Уставшему рыцарю это сейчас показалось верхом роскоши. Упасть бы сейчас на эту кровать и забыться крепким сном, а потом… Что ждёт его потом, будет видно, это будет где-то в будущем, о котором не было сил думать, а пока… спать, СПАТЬ, СПА-А-АТЬ!
Хозяйка замка (если, конечно, она была его хозяйкой) бросила на него понимающий взгляд, будто прочитала сейчас его мысли слово в слово, как раскрытую книгу.
— Выспись, — кивнула она, — сейчас от тебя больше ничего и не требуется. С людьми нет смысла разговаривать, когда они голодны или хотят спать.
«С людьми»… Кто же ты такая?
— А разве ты привела меня сюда для того, чтобы со мной разговаривать? — вырвалось у него. Её глаза расширились, брови поползли вверх.
— Хороший вопрос. — Она улыбнулась. — Да, раз уж ты спросил, и для этого тоже.
Её рука с тонкими белыми пальцами коснулась его щеки.
— Спи. Больше ничего пока не скажу.
И она исчезла, будто слилась с непроницаемой каменной стеной и растворилась в ней. У Артура не было больше сил ничему удивляться — он упал на кровать и забылся глубоким сном.
***
Спал он, впрочем, недолго, и сон его был беспокойным. Во сне он до сих пор блуждал по лесу, терял тропинку и снова находил её, тонул в болоте и путался в густых ветвях. И постоянно впереди маячила худощавая фигура в чёрном плаще с капюшоном, и Артур знал, что должен догнать её. Когда же он, наконец, её настиг и, схватив за плечи, развернул к себе, оказалось, что она не имеет лица, только черноту, зияющую под капюшоном. Артур вздрогнул и проснулся.
В первое мгновение он не мог понять, где находится, но память быстро вернулась, восстановив всё, что произошло с ним недавно. Значит, не сон это был — он, и правда, встретил её, и оказался в этом странном городе ночи и беззащитных замков, и спал сейчас в башне, на самом верху. Вот, только лицо у его незнакомки было — более того, оно было прекрасным. Да, просто прекрасным, совершенно не похожим на другие лица… Мысли путались. Артур закинул руки за голову, бросил взгляд на тёмное окно и снова задремал, но уже без сновидений.
На сей раз его одолели воспоминания. Детство, юность, королевская служба — теперь казалось, что это происходило не с ним, а он смотрит на всё со стороны. Его недавняя болезненная жалость о том, что придётся расстаться с честолюбивыми мечтами, теперь казалась далёкой-далёкой и совсем незначительной, будто он прослушал чей-то рассказ и, конечно же, сопереживал герою, но со временем рассказ забылся, вытесненный новыми событиями. Стало спокойно-спокойно — казалось, кто-то даже шептал ему на ухо: «Всё правильно, забудь об этом. Милый мальчик, разве стоит это всё твоего внимания? Забудь, забудь — всё это преходяще…»
Голос звучал и звучал где-то рядом, говорил какие-то не значащие, но такие успокаивающие слова… и вдруг Артур подскочил на постели. Он понял, что это не плод его воображения — его незнакомка сейчас рядом с ним, и именно она и говорит ему сейчас всё это.
— Что ты… Как ты здесь… — Он не мог завершить ни единой фразы, ибо чувствовал, что любой заданный им вопрос прозвучит сейчас очень глупо.
Узкая ладошка мягко закрыла ему рот, в ноздри ударил странный запах — вроде бы, и приятный, но какой-то пугающий.
— Чш-ш! Не надо ничего говорить. Тебе, ведь, хорошо сейчас? И что у людей за стремление испортить себе удовольствие!
И снова это «у людей», будто она не принадлежит роду человеческому. Очень хотелось спросить её об этом, но Артур внял её возгласу и не стал устраивать расспросов. Не сейчас… Позже… Она, ведь, не уйдёт…
— Хм… Не уйду, — тут же отозвалась она. Артура совершенно не удивило, что она умеет читать мысли, будто это была самая обычная в мире вещь. — Я не для того пришла, чтобы уходить. Ты, ведь, не хочешь больше спать, сэр Артур?
Почему-то обращение «сэр» резануло слух, хотя он уже успел к нему привыкнуть, и даже первоначальный сладостно-пьянящий вкус оно немного потеряло, став обычным, но от этого не менее приятным. Сейчас же, в этой обстановке и при данных обстоятельствах, оно показалось настолько неуместным, сухим и формальным, что Артур невольно вздрогнул. Разумеется, это не укрылось от зоркого глаза его прекрасной незнакомки.
— Хорошо, — довольно прошептала она. — Скоро ты поймёшь, как всё это несущественно. То, что важно в мире людей, не имеет значения перед лицом вечности.
«Вечности?» — чуть было не вырвалось у него, но в этот миг её губы коснулись его щеки, и у него перехватило дыхание. Он забыл, о чём хотел спросить, о чём вообще думал минуту назад, чем жил, пока её не встретил.
Он протянул руку и коснулся её обнажённого плеча. Кожа у неё была шелковистая и в то же время гладкая, твёрдая и холодная, как мрамор. И этот запах… Вдруг Артур похолодел. Он вспомнил, что он вызывал в памяти. Такой же запах преследовал его когда-то давно в семейном склепе, на похоронах старого дядюшки. И потом, в битвах, на полях сражений, когда умирали его товарищи, а он каким-то чудом уцелел и даже отличился перед королём… Запах тлена.
— Ты… — Он не договорил — в этот самый миг она улыбнулась, и он увидел её белозубую улыбку и аккуратные, острые, будто отточенные, клычки.
— Так ты, всё-таки, ведьма, или…
— Ведьм нет, — мягко заверила его она, — во всяком случае, таких, как вы их себе представляете. Есть те, кто знает немного больше других, и то только потому что не закрывает со страхом глаза на окружающий их мир, а пытается познать его и чему-то у него научиться.
Слова эти поразили Артура. Она вот так, просто, вытащила сейчас наружу самые потаённые его мысли, в которых он не решался признаться даже самому себе. Он уже ничему не удивлялся, но было… он не смог бы сейчас сказать, сладко, или досадно. Она знала о нём всё, а значит, он находился в неограниченной её власти. Он не знал, нравится ему это, или нет, но от самого осознания этого захватывало дух.
Артур протянул к ней руку, и она подалась к нему, будто тоже отдавалась в его власть. У него перехватило дух — от восторга закружилась голова. Она была худощавой, но сильной и гибкой, как кошка, будто тело её было музыкальным инструментом, над которым она ни на миг не теряла власти. Снова блеснули в темноте белоснежные клычки. Артур слышал об этих существах и никогда не знал наверняка, верить ли в них или считать крестьянскими россказнями, но сейчас, увидев всё наглядно, не сомневался, что живым отсюда не выберется. Ну и пусть! Он не жалел ни о чём в эту минуту. Оставалось ещё, конечно, предположить, что всё это ему снится, но он сразу же отбросил эту мысль. Уж очень было всё реально — не похоже на сновидение.
Острые зубки коснулись его шеи, и Артур зажмурился. Ну, вот и конец. И тут же почувствовал, что она отодвинулась и тихонько рассмеялась.
— Не так быстро, — шепнула она. — Не люблю подлости и неожиданности.
«Пришлось, что ли, с ними столкнуться?» — невольно подумалось Артуру. А в следующий миг он забыл обо всём, кроме её необычного лица, великолепного гибкого тела и горячих поцелуев. Они будто стали единым существом, отдельно друг от друга их просто не существовало, и ему странно было думать, что ещё совсем недавно он её не знал. Возможно ли это? Да и было ли? Вот она — его любовь, его жизнь, его предназначение, — всё то, к чему он так долго, не осознавая этого, шёл, и от чего теперь уже никуда не денется. И имеет ли значение, что будет с ним дальше? Он нашёл то, что искал. Ту, кого искал. И без неё уже не сможет. И не осталось больше ничего другого в мире — только эта узкая башенка, вечная ночь за окном и нескончаемый древний танец двух обнажённых тел…
Он не понял, в какой миг всё закончилось. Окончательно очнулся только когда осознал, что она сидит на другом конце кровати, прямая, серьёзная и сосредоточенная, и смотрит на него, будто чего-то ждёт.
Артур невольно коснулся своей шеи. Её губы изогнулись в кривой усмешке.
— А ещё минуту назад думал, что ничего больше не будет иметь значения. Ох, мужчины!
Упрёком это не было — прозвучало, будто она так, между прочим, поделилась своим наблюдением. Артур и не стал оправдываться — почувствовал, что это лишнее. Сидел и молча ждал.
— Теперь слушай меня очень внимательно, — произнесла она, не сводя с него глаз. — Меня зовут Тана, и я вампир. До обращения я была потомственной колдуньей.
— До обращения? — вырвалось у него.
— Да. Мы можем быть вернорождёнными, то есть теми, кто родился вампиром, и обращёнными — это те, кому подарили бессмертие… — она прервалась, подумала миг и добавила: — …или обрекли на него. Ты пребываешь сейчас в Городе Вампиров, куда людям без нашего на то согласия хода нет. Это мир по другую сторону вашей реальности, и у вас слишком бедная фантазия и множество предрассудков, чтобы попасть сюда самостоятельно. Ты правильно понял — здесь всегда ночь, ибо дневной свет — наша погибель.
Взгляд её потеплел, она придвинулась ближе.
— Ты очень умён для человека своего времени. И ты всё понял правильно, кроме одного. Я привела тебя сюда не для того, чтобы убить, а чтобы дать тебе вечность.
— Или обречь на неё, — с усмешкой заметил Артур, повторяя её слова. Следует сказать, что до сих пор он не выказывал удивления — слушал так, будто речь шла о самых обычных вещах, а это его замечание было совершенно невозмутимым. То ли не мог поверить до конца во всё происходящее, то ли наоборот — поверил, а после осознания такой реальности уже как-то не пристало чего-то всерьёз бояться.
— Об этом судить тебе, — пожав плечами, сказала Тана. — Но помни, что твоё суждение ничего не изменит. Твоя судьба предрешена.
— Это я уже понял, — всё так же спокойно кивнул Артур. — Выбор у меня может быть только один — или вечность, или смерть.
— Нет. У тебя нет и этого выбора. Ты нам нужен.
Он обдумал эти слова, но совершенно не нашёл, что на них ответить. Сказал невпопад:
— Я вас по-другому представлял.
— Ты в нас вообще не верил, — рассмеялась Тана.
— Разумеется, — согласился он (как, оказывается, приятно говорить свободно то, что думаешь, и знать, что будешь понят, и понят правильно). — Но я и по легендам представлял вас…
— Я знаю, — хохотнула колдунья-вампирша. — Кровожадными монстрами. Не сомневайся, мы такие и есть.
— Но вы прекрасны, — невольно вырвалось у него.
Тут она уже расхохоталась в полный голос — громко и весело, и эхо от её смеха серебряным колокольчиком звенело, отталкиваясь от каменных стен, будто они перебрасывали его друг другу.
— Понимаю. Ты представлял себе бездумных чудовищ, нападающих среди ночи на одиноких путников и выпивающих их кровь. Да, вампиры — цивилизация. Мы разумны и в чём-то, возможно, похожи на вас. Во всяком случае, тебе так покажется на первый взгляд. Но это видимость.
Она поднялась и лёгким стремительным шагом прошла к окну, выглянула в ночь. Артур молча смотрел на её стройную прямую спину, ожидая продолжения. Противоречивые чувства переполняли его, не умещаясь в нём, раздирая на части. Он оказался в самом логове нечисти — злых духов, с которыми неустанно борется Святая Церковь и, без сомнения, уничтожать их является священным долгом рыцаря. Он не должен принимать то, что ему сейчас предлагается — ему следует вступить в борьбу с духами зла и достойно погибнуть, но не сдаться им в руки. Но чувства эти, ещё недавно принадлежащие ему, сейчас казались чужими, далёкими. Он смотрел на девушку-вампира, стоящую неподвижно у тёмного окна спиной к нему и ему казалось, что сейчас она обернётся и снова посмотрит на него теми глазами, и снова он услышит ту безмолвную мольбу: «Ты же не веришь… Ведь не веришь? Ты спасёшь меня». И эта давняя мольба причудливым образом переплеталась в его сознании с недавно услышанным: «Забудь, всё это преходяще… У людей слишком бедная фантазия и множество предрассудков, чтобы понять…» Понять… И та рукопись, втайне от всех перевернувшая его мировоззрение…
В один миг промелькнули все эти мысли и чувства в сознании Артура и он, вдруг, понял, что время пришло. Сейчас он откровенно наслаждался изысканным лакомством, имя которому было — Познание. Ему выпала удивительная судьба — познать то, о чём другие могли лишь догадываться, упоминать вскользь и предварительно перекрестившись, и пугать непослушных детей. С поразительной чёткостью он осознал, что попади это Познание в руки кому-нибудь другому — так и осталось бы непринятым. Кто угодно умер бы от страха или сошёл с ума, попади он сюда. Он же страха не чувствовал — ни сейчас, ни ранее. Какие угодно чувства овладевали им за тот период, что он находился здесь, но не страх. Сейчас же в нём пробудилась так долго дремавшая и тщательно скрываемая природная любознательность, и он хотел лишь узнать больше — неважно, умрёт ли он потом, или останется здесь навсегда. Но, кажется, она сказала, что он им нужен.
— Зачем я нужен вам? — спросил он.
Тана обернулась, взглянула на него испытующе и одобрительно кивнула.
— Что ж, хорошо, вот мы и добрались до сути дела. Признаться, быстрее даже, чем я думала. Ты умён и хладнокровен даже для человека, когда же станешь вампиром… — Она задумчиво качнула головой. — Страшно даже предположить, что из тебя получится. Я не ошиблась — именно ты должен стать колдуном и произнести Заклинание.
— Колдуном? Заклинание? Да что у вас здесь происходит?
— Второй правильный вопрос. У нас здесь, действительно, много чего происходит. И очень скоро ты убедишься, что далеко не все мы так уж прекрасны, как тебе показалось. Да ты ещё и не видел никого здесь, кроме меня. — Она подошла к нему ближе и нежно провела рукой по его щеке. — Но я благодарна тебе. Нечасто услышишь такое о себе от человека в здравом рассудке.
Она села рядом и заговорила, а Артур слушал, не пропуская ни единого слова. Ну, кто бы мог подумать, да и решался ли кто-нибудь думать об этом! Ночные чудовища, кровопийцы, нежить — а раздоры, войны и интриги между собой у них совсем как в человеческом мире! И решить всё это может один — Высший, который всех поведёт за собой. Вот бы людям такого Высшего… Он тут же отбросил эту мысль — она показалась ему святотатством. Он верно и безоговорочно нёс службу у короля, и до сих пор у него даже в мыслях не было представить себе некоего Короля Над Королями, объединившего их с вражескими королевствами. Это что же получается? Бог — он для всех един, по крайней мере, так всегда учили Артура, но под силу ли такая неограниченная власть одному человеку?
Он не сразу заметил, что Тана уже ничего не рассказывает — сидит и молча смотрит на него.
— Ты знаешь, о чём я думал сейчас? — резковато поинтересовался он.
— Разумеется. И ты прав. У людей это невозможно. И будет ли возможно когда-нибудь — решать грядущим векам. Но мы — другое дело. В самых крайних случаях нас возможно объединить даже против нашей на то воли. — Она задумалась о чём-то и негромко добавила: — Возможно, это потому что свободной воли вампира вовсе не существует.
— Кто же такие на самом деле вампиры? — непонимающе нахмурился Артур. — Вы рождаетесь… как люди. Но разве нежить может рождаться? Или вы, всё-таки, не нежить, а…
Он окончательно запутался и умолк.
— Как посмотреть, — хмыкнула Тана. — С точки зрения людей, наверное, всё-таки, нежить. Понимаешь, вернорождённый вампир не нуждается в пище и дыхании, для него погибель то, что для человека — сама жизнь.
— Солнечный свет?
— И это тоже, и ещё много чего. А существование своё он продлевает, забирая жизнь у человека. Если же человек превращается в вампира, он тоже перестаёт есть и дышать, избегает солнечного света и человеческого общества, а люди для него с этих пор — источник пропитания, он больше не стареет и не меняется — то есть, для мира людей умирает, становится нежитью. И монстром, поскольку теперь вынужден забирать человеческую жизнь.
Артур обдумал это. Повествование её шло ровно и безупречно — поспорить было не с чем, — но, вместо того, чтобы дать ответ на все вопросы, оно, почему-то, вызывало всё новые.
— А вернорождённые вампиры, значит, изначально нежить? С самого своего рождения?
Она усмехнулась.
— Ну, можно сказать и так. Повторяю, с вашей точки зрения.
И, помолчав немного, добавила:
— Да, признаться, и с моей тоже.
— Вампиры не меняются… — задумчиво повторил Артур. — Но если они рождаются… Они, ведь, рождаются, наверное, маленькими… как люди.
— Да, верно.
— И растут потом. Значит, всё-таки, меняются.
— До определённого момента, — согласилась Тана. — До постоянного внешнего облика, который будет потом с ними всю последующую вечность.
— Неважно. Все живые существа рождаются и растут, только мертвецы не меняются. И мертворожденные тоже.
Удивительно, как легко и бесстрастно срывались с языка слова, которые любого привели бы в ужас. Стал бы он обсуждать это ранее с кем угодно? Да и самому бы в голову не пришло, а сейчас слова находились и произносились сами, как будто он уже был чем-то большим, чем человек, чем вампир, или кто угодно на этом свете, и смотрел сейчас на всё со стороны, и наблюдал. И делал выводы.
Тана смотрела на него как-то странно и долго ничего не отвечала.
— Да, ты прав. Но я, ведь, и сказала, что вампиры — нежить только в глазах человека. Не думаю, что кто-то из людей знает о том, что вампиры рождаются. И не узнают никогда, как бы ни менялись времена. Те, кто узнаёт — сами теперь вампиры.
— Значит, — подумав, сделал вывод Артур, — люди не знают о том, что вампиры на самом деле не нежить, а…
— Да. Вампиры — вид жизни. Внешне напоминающий людей и в то же время настолько от них отличный, что в глазах людей и уж тем более в их фантазиях выглядит не иначе как нежитью. К тому же, есть ещё кое-что. — Она многозначительно взглянула на Артура.
— Что?
— Люди, обращённые вампирами, как раз и есть нежить. Вернорождённые — вид жизни, но не созданные ими.
Всё это было уж слишком запутанно, и Артур молчал, пытаясь уложить в памяти всё, что услышал. И не только уложить, но и понять — ведь отныне это будет его мир, в этом он уже не сомневался.
— Ты обращённая, — заметил он. — Значит, и ты…
— Да. Я умерла.
— Но родилась для мира вампиров?
Она покачала головой.
— Не совсем так. Это другое.
— В чём же другое?! — непонимающе воскликнул Артур. — Вы, ведь, все равны, насколько я могу судить из того, что ты мне сейчас рассказывала. Вы уже не меняетесь, но точно так же, как не меняются выросшие вернорождённые вампиры.
— И, тем не менее, мы стоим ниже их, у нас меньше прав голоса. Об этом громко не объявляется, но это подразумевается во всём. С другой стороны, те, кто обратил нас, долго в ответе за нас перед Общим Советом и перед старейшинами своих кланов. На плечи вернорождённых возложено гораздо больше, и именно их вина в том, что сейчас происходит между кланами.
— Но обращённые тоже могут обращать?
— Со временем, да. И время это определяется у каждого по-своему. Многое зависит от сути человека в его прежней, человеческой жизни. Я могла обращать других на второй же день после того, как сама стала вампиром.
— А могут ли обращённые не только обращать, но и сами… — Артур неловко замолчал, — ну…
— Иметь потомство? — продолжила за него Тана.
— Да, — кивнул он, не поднимая головы, и почувствовал, что почему-то краснеет. Его охватила досада. Вот ещё, глупости!
Тана расхохоталась, глядя на его смущённое лицо.
— В общем, да, но не сразу. По прошествии времени, когда они практически перестают отличаться от вернорождённых…
— Это не имеет значения. Всё-таки, могут.
— И не только могут, но и должны. Вампиры создают для этого пары по необходимости. Ничего личного. Как правило, это представители одного клана.
Как раз это Артура не особенно удивило — в его, человеческом, мире тоже редко женились бескорыстно и по любви. Признаться, он вообще пропустил это мимо ушей.
— Из всего, что ты сказала мне, я делаю вывод, что обращённые вампиры от вернорождённых ничем не отличаются.
— Кроме того, что когда-то были людьми, — усмехнулась Тана. — С течением времени это обстоятельство всё меньше имеет значение, но оно существует. Особенно в глазах вернорождённых. Обращённые вампиры — промежуточное звено, вечно стоящее между двумя мирами. И сами они никогда по-настоящему об этом не забудут, а, стало быть, не забудут и вернорождённые — то есть, истинные вампиры.
— Что тогда может зависеть от меня? Я, ведь, тоже буду обращённым. И какой из меня чародей?
— Ошибаешься, — медленно, протяжно произнесла вампирша, и голос её перешёл во вкрадчивый шёпот. — Именно ты. Обычный человек, да, всё-таки, не совсем обычный. Задумывающийся о мире, о том, что лежит за границами дозволенных тебе знаний. Сам того не осознавая, ищущий истины и не находящий. Тебе не даёт покоя то, что ты нашёл и прочитал однажды. С тех пор ты чувствуешь вину из-за того, что уже не можешь мыслить так, как люди твоего круга. Но и вернуть всё не в твоих силах.
Артур выпрямился, подскочил на кровати, будто его ударили.
— Что? Откуда ты…
— Чш-ш… — Она приложила узкий пальчик к его губам. — Имеет ли такое уж большое значение, откуда я это знаю? Важно одно — тебя ничто по-настоящему не держит в твоём мире. Или я не права?
При этих словах в сознании Артура смутно промелькнули лица матери и сестёр и тут же исчезли, будто в тумане, скрывшем в этот миг от него всё, чем он жил ранее. Последней в памяти уж совсем бледным призраком промелькнула Кларисса. Ещё совсем недавно он не смел о ней мечтать. Теперь — уже не хотел.
— Хм… Зачем же так? — лукаво произнесла внимательно смотревшая на него Тана. — Ты можешь найти её потом — тебе это ничего не будет стоить. В человеческом мире для тебя больше не будет преград. Она будет твоей, достаточно одного твоего взгляда.
Артур покачал головой.
— Я не стану никого искать. Я уже нашёл тебя. И более мне никто не нужен.
Тана улыбнулась — почему-то грустно.
— Тебе это кажется сейчас, пока ты ещё человек. Позже ты поймёшь, что между вампирами не бывает и не может быть нежных привязанностей.
— Но почему?!
— Мы слишком понятны друг для друга и слишком похожи в некоторых своих качествах, которые бескорыстной любви никак не способствуют. Но инстинктивно мы ищем её — особенно обращённые, — уголок её губ снова дёрнулся в печально-ироничной улыбке, — хотя сами её дать никому не способны. Очень многие привязываются, таким образом, к своей жертве-человеку. Это и не любовь, как таковая — это смутная, не дающая покоя потребность в ней. И это ненадолго. Иногда предмет страсти обращают и со временем остывают к нему, поскольку новообращённый вампир уже никак не похож на былое нежное и хрупкое человеческое существо, очарованное тобой и находящееся в полной твоей власти. Находились безумцы, которые оставляли возлюбленного или возлюбленную человеком и оберегали до конца жизни, но это тоже ненадолго, ибо что такое для вампира коротенькая человеческая жизнь, пусть даже и до глубокой старости? Миг — не более.
— А ты? Ты любила кого-нибудь?
Она внимательно смотрела на его восторженное юное лицо. Не выдержала — отвела взгляд.
— Позволь не отвечать тебе.
— Нет! — вдруг возразил Артур с неожиданной горячностью. — Нет, не позволю. Скажи, как есть.
— Ну, что ж… Я колдунья, Артур. До обращения это было моей судьбой. Подумай, могла ли я полюбить обычного человека, если мне открывались все тайны мироздания? Теперь же… — Она развела руками. — Мне незачем искать бледного подобия чувства, в котором я и раньше не испытывала нужды.
Артур сидел, как громом поражённый. Он был готов это услышать, и, всё равно, тоска жгла пока ещё не остановившееся под её укусом сердце калёным железом.
— Но ты, ведь, ждала меня в лесу. Привела сюда…
— Ты — тот, кто нужен нашему клану. Я ждала такого, как ты. И я тебя очаровала. Прости.
Он сидел молча. Мыслей не было, чувств тоже. Казалось, прошла вечность, прежде чем пришло решение, простое и ясное.
— Выхода у меня, всё равно, нет. Но знай, я согласен со своей участью и иду на неё по своей воле. Я буду рядом с тобой и, пусть даже ты меня не любишь, я буду любить тебя за нас двоих.
На миг ему показалось, что бесстрастное лицо её дрогнуло и искривилось, будто она собиралась заплакать. Но, по-видимому, это только ему показалось. Вампиры не плачут, и почти никогда не смеются. Скоро он узнает, каково это.
— Пусть так, — тихо сказала Тана. — Не стану ни в чём тебя разубеждать сейчас, мой рыцарь. Кто знает, может быть, я ещё вспомню когда-нибудь об этой минуте. Возможно, даже захочу её вернуть, а ты тогда уже будешь смотреть на меня бесстрастно и едва ли вспомнишь, какое пламенное сердце имел, будучи некогда человеком. Не будем же сейчас размышлять о том, что руководит нами. Пусть этот миг будет нашим, и никто более не вмешивается.
Она придвинулась к нему поближе, он обнял её. Со стороны они напоминали сейчас двух мирных юных влюблённых, но он знал, что, прислонясь к его плечу, она незаметно приподнимает прекрасное лицо, а белоснежные зубки обнажаются в оскале, отыскивая его шею. Он сидел неподвижно, сжимая её в объятиях. «Пусть этот миг будет нашим… Пусть будет…»
Позже от других обращённых Артур из клана Тремер узнает, что укусы их создателей были крайне болезненны, а процесс перерождения — похлеще любой пытки. Он верил им на слово и мог о подобном только догадываться. Боли он не почувствовал. Смертельный укус пронзил всё тело сладостным восторгом, затем он мягко провалился в небытие…
***
— А зов — это тоже заклинание?
— Своего рода. Я бы сказал, что это просто наше свойство. Или даже неотъемлемая часть нас. Ну, вроде как у человека руки, или ноги, или… ну, что там у вас ещё… слух, зрение, обоняние.
— Всё это есть и у вампиров, только острее.
Старейшина клана Тремер досадливо поморщился. Молодой чародей из новообращённых стремился знать явно больше, чем ему полагается, и в желании этом не знал меры. Чародеем его можно было назвать уже с полным правом, будто именно для этого он и был рождён. Сам Артур уже совершенно не вспоминал о том, что некогда был человеком, но, как ни странно, старейшина помнил об этом постоянно, стоило ему только взглянуть на этого яркого, любознательного и донельзя высокомерного молодого вампира, и это воспоминание прорывалось временами наружу в подобных репликах: «Что там у вас ещё».
Артур не обращал на это внимания — ему было решительно всё равно. На закате он без лишних напоминаний исчезал в человеческий мир — оттачивать приобретённое мастерство на своих жертвах. Появлялся обратно, только когда на земле вовсю разгорался рассвет, и по его сытой довольной физиономии было видно, что он отнюдь не зря провёл там время. А вернувшись, донимал старейшину всё новыми вопросами, причём разменявший не одно столетие старый вампир чувствовал себя сопливым мальчишкой, ибо никак не мог увернуться от хитро заданных вопросов молодого чародея, как ни старался. Артур же с каждым полученным ответом становился всё сильнее — поскольку ловил сии ответы с жадностью, с какой, наверное, и кровь не пил. Знания же усваивались им быстро — поразительно быстро, как ни у одного из них ещё до сих пор. Да, что и говорить, Тана в своё время выбрала, кого следует.
— На землю спускается ночь, — напомнил старейшина. — На сегодня хватит расспросов.
— Жаждешь от меня поскорее избавиться? — понимающе усмехнулся Артур. — Понимаю, утомил тебя, должно быть, разговорами.
— Ни в коей мере, — с каменным лицом солгал старый вампир. — Но со своей жаждой познать всё и побольше смотри-ка не забудь, зачем ты нужен нам.
— Я помню об этом каждый миг. Уверяю тебя, что это Заклинание стало частью меня — я помню его лучше, чем своё имя. Я понимаю его суть, я чувствую его в себе и сумею произнести в нужное время — именно тогда, когда это будет необходимо.
— Ну, ладно, ладно, — махнул рукой старейшина. Самоуверенность молодого обращённого его даже несколько раздражала. Был ли он когда-либо настолько же уверен в своих силах?
— Да, и кстати, — он кивнул, останавливая собравшегося, было, уходить Артура. — Ты играешь с огнём, причём в прямом смысле. Я имею в виду солнечный свет.
— А что с ним не так?
— Не будь младенцем, Артур! С ним всё так — не так будет с тобой, если ты задержишься там на рассвете дольше, хотя бы на миг.
— Да что там! Я осторожен. И потом, я уверен, что уже смогу предотвратить свою гибель от солнечных лучей — моих знаний для этого достаточно.
Ну и самоуверенность!
— Не слишком ли много на себя берёшь, мальчишка? — холодно осведомился старейшина. — Такое не всегда под силу и старым вампирам. Большинство из нас только в пасмурные дни могут выходить к людям, и то, соблюдая осторожность — чтобы была возможность нырнуть в любой тёмный угол, стоит лишь из-за туч выглянуть солнечному лучу. Повторяю — это опытные вампиры. Молодые днём на землю и носа не кажут.
— Но то обычные молодые. А я чародей.
— Не зазнавайся, чародей, будь осторожен. Произнесёшь Заклинание — волен распоряжаться собой, как угодно. А пока ты нужен нам, не смей рисковать.
Артур рассмеялся.
— Восхищаюсь, насколько здесь все откровенны. В мире людей чувства друг к другу порой ничем не отличаются — сплошная корысть и какая-нибудь надобность, — но принято прикрывать их добродетелью.
— Хм… — приподнял брови старейшина, но никак это не прокомментировал. Впервые за всё это время мальчишка вспомнил человеческий мир, и то с неприглядной стороны. А, ведь, вполне возможно, в бытность свою человеком, он этих сторон не замечал, и всё казалось ему таким, как надо, он верил в какие-то идеалы, о чём-то мечтал… Здорово меняет людей обращение, но иначе и быть не может — это уже не люди. А этот, так и тем более — чародей.
— Хорошо, иди. И помни, что я сказал тебе.
В длинном коридоре замка Артур столкнулся с Таной.
— Ничего мне не говори, — подняла она руку, предупреждая его рассуждения. — Я уже знаю твои речи слово в слово, скоро смогу пересказывать их наизусть, до того как они будут тобой произнесены.
— Неужели? — хмыкнул Артур. — А я хотел тебе рассказать о недавнем разговоре со старейшиной.
— О чём тут говорить? Он прав.
— Вот как? — с досадой произнёс молодой вампир. — Ты знаешь?
— Разумеется. Смотрю, совсем ты от меня отвык. Стоит и вспоминать почаще.
— Тана, виноват. Поверь, мне не хватает твоего общества. Но я был занят всё это время.
— Я знаю, не трудись объяснять. Ты превзошёл себя, и это великолепно. Я не испытываю печали из-за того, что редко вижу тебя.
— Знаю, — кисло произнёс он. Чёртова ведьма, могла хотя бы сделать вид… Впрочем, он привык, что всё так, как есть.
Со времени обращения у него установились весьма своеобразные отношения с его создательницей, и, пожалуй, подумав над этим, Артур мог бы сказать, что Тана была не права в своих предсказаниях. Его чувства к ней не остыли, но претерпели некоторые изменения, трансформировавшись в причудливый союз, основанный на сочетании дружбы, взаимной выгоды, обмена опытом и познаниями и иногда (как правило, после неудачной охоты) бурной и какой-то отчаянно-злой страсти. У него не было больше к ней возвышенно-романтичного отношения, и уж, тем более, он теперь не считал её божественным неземным созданием, как чудилось ему в первые часы их знакомства — узнав мир вампиров изнутри, весьма трудно считать чёрное белым и принимать скорпионов за ангелов, — но он не мыслил без неё своего существования и знал очень хорошо, что с её стороны это взаимно, и что ей этого точно так же хватает, как и ему. И он был спокоен, думая об этом, а в мире Детей Ночи это немало — знать, что можешь быть уверен в ком-то хотя бы так же, как в самом себе. Она была его дыханием, его мыслью и движением, его остановившимся сердцем и пробудившимся мозгом, а станет ли кто-либо слагать песни о любви ко всему этому? Они были сложившейся парой, и Артуру было непонятно, зачем она это отрицает. Ну, ничего, у него в запасе целая вечность, чтобы доказать ей это.
— На охоту? — понимающе приподняла бровь Тана.
— Пожалуй. На землю спускается ночь, — с подчёркнутой серьёзностью повторил он слова старейшины.
Тана расхохоталась.
— Шут балаганный… Впрочем, нет, для шута ты слишком высокомерен.
— Это обоснованно — я знаю более других.
Он очень старался говорить со спокойным прохладным достоинством, подражая ей и другим обитателям Города Вампиров, но, вот, это, как раз, было единственным, чего ему не удавалось — в голосе уже прорывалось раздражение. Возможно, это потому что он знал — её не трогает то, что он говорит, и приобретённые им знания вампирьей магии впечатления на лесную ведьму не производят. Собственно, по здравом размышлении, чего ещё мог он ожидать? Где это видано, чтобы создатель благоговейно внимал обращённому им молодому вампиру? И всё-таки, она женщина — хотелось бы, чтоб она относилась к нему со всей серьёзностью. В этом он в полной мере оставался человеком, ибо у вампиров иные критерии взаимоотношений, от пола никак не зависящие. И иерархия у них своя. В неё Артур вник и, вроде бы, принял, вот только в отношении Таны признавать всего этого никак не хотелось. Неудивительно, что у вампиров нет любви. Это чувство противоречит не только их природе, но и самому построению их общества.
Она прикоснулась к его щеке, как в былые времена.
— Не сердись. Будь сдержаннее. Мне тоже пора. Ещё увидимся.
И она исчезла, как всегда бесшумно.
— Ну, что ж… — хмыкнул Артур. — Заговоришь когда-нибудь по-другому.
И направился прямо по коридору, убыстряя шаги. Очутившись напротив каменного балкона, молниеносно обратился летучей мышью и исчез за горизонтом.
***
Огромный мир раскрывался перед ним, как на ладони. Замки вельмож, деревни рядом, города большие и маленькие, поля, леса, горы и реки — всё это с высоты полёта казалось Артуру кукольным, похожим на детские игрушки. Он теперь смеялся над своим прежним несмелым желанием увидеть море и осознанием того, что никогда его не увидит. Теперь он мог видеть моря хоть каждую ночь, иногда спускался пониже, едва ли не касаясь крыльями волны, но чаще парил высоко, так, что оно казалось ему тёмным колышущимся пятном на земном шаре. Насколько же многого не знают люди об устройстве мира, насколько они слепы и глупы! Осознание этого потеряло былую остроту, и теперь едва теплилось в глубинах мысли — новый кругозор стал его повседневностью, и уже давно исчезло желание покрасоваться перед прежними знакомыми и роднёй, приодев загадочный вид и напустив в разговоре туману. Что ему были теперь люди со своими страстями и мелочными рассуждениями? Он был на разном с ними уровне восприятия, и уже понимал, что общих тем с ними у него быть не может. Теперь он научился относиться к ним по-другому.
«Ты не должен прекращать общения с людьми, — говорила ему Тана, — если не хочешь обходиться случайными жертвами на тёмных дорогах, а выбирать то, что тебе по душе и по вкусу, а со временем и обращать. Но при этом усвоить, что ты уже не один из них и стать выше этого. Даже не выше — в стороне. Понимаешь? У тебя определённая цель, только и только об этом ты должен всё время думать и в каждом своём слове и действии этим руководствоваться. Ты не должен перед ними красоваться, и это неосознанное, пока ещё человеческое желание скоро уйдёт, ибо разве приходит в голову людям, к примеру, красоваться перед домашним скотом, прежде чем убить его для собственного пропитания? Разве они красуются, когда перед этим дают ему корм? Нет, это необходимость. Вот и ты давай корм своим будущим жертвам — дай им то, что они хотят получить. Возможно, они хотят внимания, или нежности, или восхищения, либо попросту желания, чтобы их выслушали. Ты почувствуешь это с лёгкостью — они для тебя теперь, как открытая книга. Дай им то, в чём они нуждаются, и сполна возьми то, что нужно тебе. Возможно, в эти краткие часы или минуты с тобой они будут более счастливы, чем за всю свою жизнь до этого. У людей в мире так мало счастья! Но нас это заботить не должно — мы должны извлекать из этого выгоду».
Вампиры были удивительными существами, поразившими Артура с первых минут, как только он сделался одним из них. Они откровенно нравились ему — он удивлялся этому чувству и долго не мог прийти в себя от того, что те, кого в народе считают безмозглой нежитью, на самом деле разумная цивилизация, существующая бок о бок с людьми и в то же время находящаяся от них на недосягаемом расстоянии — цивилизация, имеющая свой внутренний строй, свою философию и принципы, соблюдавшиеся строже, чем те, что существуют в мире людей. Они были гораздо более, чем люди, честны в своей циничности, безоговорочно принимали свою нечистую природу и этим вводили в шок, но отнюдь не отталкивали. Артур был уверен, что если бы вампиры могли служить пищей для людей, люди не замедлили бы этим воспользоваться, но прикрыли бы это толстенным слоем оправданий, оговорок и моральных устоев, которыми вампиры пренебрегали, если вообще знали о существовании таковых. Оправдание и оговорки были в принципе чужды их природе, им бы и в голову не пришло тратить время, которого у них было более чем в избытке, на подобные глупости. Играли они только с людьми, друг с другом же были предельно откровенны. У людей подобная откровенность была сродни прогулке по улицам города без одежды.
И при всём этом вампиры были несвободны — гораздо более несвободны, чем тёмные, ограниченные, обременённые предрассудками представители рода человеческого. Об этом говорила ему Тана ещё до обращения и, став вампиром, Артур имел возможность в этом убедиться. «Свободной воли вампира не существует». И её, действительно, не существовало. Постоянная жажда и зависимость от неё были основой, на которой строились все принципы и устои вампирьего общества. В мире людей времена менялись — на смену тёмным векам могло прийти просвещение, один правитель сменял другого, и свобода либо несвобода людей зависела от этих внешних факторов, но также и от личных желаний и способностей человека, ведь даже в самые тёмные непросвещённые века могли появляться уникумы, опережающие своё время и идущие наперекор предрассудкам. Вампирами двигала исключительно Жажда, которой они не смогли бы идти наперекор, даже если бы им кто-то это разрешил. Они обладали исключительными знаниями, до которых ещё нескоро дойдут люди, и способностями, которыми люди не будут обладать никогда, но минутная всепоглощающая Жажда была способна свести всё на нет. Она была критерием, по которому определялся уровень силы, власти и цивилизованности вампира в вампирьем обществе. Сильные и влиятельные Дети Ночи не набрасывались на случайных путников, но умели без труда завоевать расположение тех, кто им приглянулся, очаровать их и заставить отдать свою кровь вместе с жизнью добровольно, охота же за случайными жертвами и насилие над ними были уделом молодых и неопытных, либо тех, кто за долгие годы так и не приобрёл достаточно силы и виртуозности — такие в обществе вампиров особенно презирались. Наиболее опытные с первого взгляда распознавали, кого можно обратить и могли предугадать, что обращённый ими будет впоследствии полезен именно для их клана. В каждом из кланов существовали свои законы и строгие традиции, строящиеся опять же на одном — свойственных именно ему вкусовых предпочтениях. Чем больше кто-либо привёл обращённых, оказавшихся полезными клану, тем более сильным и влиятельным он считался. За своих обращённых создатель нёс ответственность перед всеми кланами вплоть до того времени, пока те не приобретали достаточно силы, чтобы самим создавать новых вампиров.
Ну, и, разумеется, существовало негласное, но безоговорочное и непреодолимое различие между вернорождёнными и обращёнными. Рождённые вампиры назывались Истинными, и все знания и способности, свойственные Детям Ночи, принадлежали им по праву и с рождения, им не нужно было ничему обучаться, а сила их рождалась и росла вместе с ними так же безоговорочно, как трава на солнце. Жажда крови была для них естественна, как воздух, а значит, они, хотя и не могли от неё избавиться, были способны её контролировать и ею управлять. С этим умением они тоже рождались, по нему же оценивали впоследствии уровень способностей обращённых ими. Чем больше обращённый учился контролировать себя, тем влиятельнее он становился в своём клане, чем больше по способностям приближался к Истинным, тем более с ним считались. И тем не менее, обращённые оставались обращёнными, «бывшими людьми» — это определение с них практически не смывалось.
И именно это не давало покоя честолюбивому Артуру. Он обращённый, и создавшая его — обращённая тоже. А это значит, что у него практически нет шансов приблизиться к Истинным. Утешало одно — он чародей. Он особенный, и он нужен им — всем до единого, и Истинным точно так же, как «бывшим людям». На этой мысли он зациклился, знания поглощал с жадностью, а наградой за это считал возможность знать ещё больше.
Всё это проносилось в голове Артура, пока он летел над землёй в поисках добычи. Надо сказать, что в этом он не проявлял особой фантазии — процесс, который для любого вампира был смыслом существования, для него представлял всего лишь необходимость. Жертв своих он очаровывал отстранённо и с лёгкостью, будто выполнял постоянную рутинную работу. Насытившись, спешил обратно в Город Вампиров постигать новые и новые знания.
Но теперь у него были другие планы. Разговор с Таной не шёл из головы и, почему-то, Артура всё больше охватывало раздражение, переходящее в мрачную решимость. Вспомнилось то, что она говорила ему перед обращением, и он уже знал, куда летит сейчас, кого хочет найти. В эту ночь он не станет отделываться необходимостью — сполна насладится радостью добычи.
Он великолепно помнил замок, где провёл свои юные годы пажом. Не успел даже подумать о нём — и вот он, высится на горе, рядом раскинулась спящая деревня, земли, принадлежащие отцу Клариссы.
Вряд ли она помнит его — теперь здравым холодным своим рассудком, не замутнённым романтичными грёзами, он понимал, что она не может помнить мальчика, которого видела временами мельком, слишком незначительную персону в доме её отца, чтоб остановить на нём своё внимание. Он даже не знал, застанет ли её в замке. Возможно, она вышла замуж и покинула родительский дом. Если так, он найдёт её, где бы она ни была. Для него это, вдруг, в один миг стало необходимостью, делом чести.
Артур стал снижаться, приобретая условно человеческий облик. Зоркий взгляд его, казалось, нетерпеливо опережал своего хозяина, проникал сквозь стены, улавливал любую мысль и движение, скрывавшиеся за мощной каменной громадой.
Она никуда из замка не исчезла — он чувствовал её вкус и запах, даже не успев ещё увидеть её. Полустёртый в памяти облик сейчас стоял перед его глазами со всей чёткостью, будто она была рядом и всё это время никуда не исчезала из его жизни. Вампирья память — вещь своеобразная, по необходимости можно восстановить в воспоминаниях любой образ или событие, и можно не сомневаться, что вспомнишь его во всех подробностях. Очень удобно. Артур ухмыльнулся и пошёл на снижение.
Замок спал — не слышно было ни шороха. Артур покружил немного над главной башней — так, нагулять аппетит и навеять нужное настроение — и, безошибочно отыскав окно её спальни, приземлился на каменный выступ.
Кларисса спала, разметавшись на подушках. Ей, наверняка, что-то снилось — она хмурилась во сне и чуть приоткрывала алый ротик, будто кому-то что-то горячо доказывала. Артур приблизился, прикоснулся ладонью к пышной копне волос. Выражение её лица во сне стало теперь удивлённо-испуганным. Он превратился в её сновидение. Это был единственный способ проникнуть в дом человека без приглашения. Сейчас она проснётся и увидит его, но всё это будет происходить не наяву.
Только он подумал об этом, как ресницы девушки дрогнули, она открыла глаза. Блуждающий взгляд скользнул по комнате и остановился на нём — мрачной тени в углу, завёрнутой в чёрный плащ.
— О… — Кларисса растерянно моргнула. — Вы… Вы кто?
Страха нет в этом вопросе, отметил про себя Артур, хотя, казалось бы, именно этого чувства можно ожидать от девушки, проснувшейся среди ночи и обнаружившей у себя в комнате незнакомца, взявшегося непонятно откуда. В её же голосе он уловил иное — да-да, то самое, знакомое, родное, ни с чем не спутаешь. Любопытство. Когда-то он не ошибся в ней. Сохраняя холодновато-благопристойную видимость, леди Кларисса, так же, как и он в бытность свою человеком живо интересовалась окружающим миром и всем непознанным, что в нём есть. Интересно, и много их таких? Его клан где-то их отыскивает и превращает в вампиров по мере необходимости. Это навело Артура на мысль: а может быть, ему обратить Клариссу? У него ещё не было обращённых, и если бы они появились, это придало бы ему силы и влияния. К тому же, она могла бы стать его хрупкой человеческой любовью — той самой, которую он не может получить от Таны, поскольку они оба вампиры, и он её создание. А Кларисса могла бы стать созданием его, Артура, глядела бы на него с благоговением и обожанием, а он бы покровительственно и снисходительно обучал её всему, что знает сам. И всё это видела бы Тана и не могла бы ничего на это сказать, ибо таков порядок вещей в вампирьем обществе…
— Но кто же вы?
Её повторный вопрос отвлёк Артура от собственных честолюбивых размышлений. Ну, что ж, пора претворять всё это… м-да, «в жизнь» здесь как-то неуместно. Скажем так, в реальность.
— Ваш давний поклонник, прекрасная леди Кларисса, — бархатным голосом ответил он.
Брови её приподнялись, на лице застыло удивлённое и растерянное выражение. Опять же, какое угодно, только не испуганное, отметил про себя Артур.
— Вот как? Но как же вы попали сюда?
— Через окно. — Лучше говорить ей правду.
Кларисса, наморщив лоб, соображала, переводя взгляд с него на окно и обратно.
— Там же высоко, — наконец выдала она совершенно потрясающую мысль.
Артур скрыл клыкастую ухмылку полой плаща.
— Я прилетел.
Воцарилось молчание.
— Как? — чуть слышно нарушила его Кларисса. — Откуда?
— Не сейчас, — мягко сказал он, приблизившись к её кровати. — Но вы обязательно узнаете это, я клянусь вам.
— Вы говорите, что вы мой давний поклонник, — задумчиво произнесла девушка. — Но где мы могли с вами встречаться? — Она сосредоточенно вглядывалась в него. — Ваше лицо кажется мне знакомым, но я не могу вспомнить…
— Стоит ли пытаться, леди Кларисса? — ещё более мягким, бархатным голосом вопросил Артур, склоняясь к ней. — Разве важно, где мы с вами виделись, и виделись ли вообще? Важно, что сейчас я здесь, рядом с вами. Разве нет?
Будь на его месте обычный человек, она бы, конечно, уже давно испугалась таких слов. Испугалась и возмутилась, позвала бы слуг… Но она уже была очарована, и, к тому же, это было её сновидение, а в снах человек ведёт себя совсем не так, как в жизни, а так, как подсказывает ему некий внутренний голос, который прячется глубоко внутри.
— Д… да, — послушно прошептала она, не сводя с него глаз. — Но вы… — Она протянула к нему руку. — Не могли бы вы подойти сюда, поближе?
Он улыбнулся уже открыто, сверкнув клыками.
— Значит, ты зовёшь меня? Приглашаешь?
На миг во взгляде её мелькнула растерянность и сомнение, но он тут же затуманился восторженной покорностью.
— Да, да! Подойди.
Всё, дело сделано — она позвала его. Сновидение стало явью. Артур приблизился и склонился над кроватью.
— Ты так красив, — продолжала Кларисса. — Нет, я не могла раньше видеть тебя. Разве что… — Она вгляделась в его лицо и глубоко вздохнула. — Нет, не могла.
Ну, конечно же, не могла. Как может благородная леди помнить мальчишку-пажа, которого видела мельком и совершенно не замечала его нежных взглядов, брошенных украдкой? Нет больше того мальчишки — сгинул в мёртвом лесу. Уже не он явился сейчас сюда. И не встречались мы с вами ещё в этом мире, леди Кларисса, и не удивительно, что не узнаёте вы меня.
— Ты явился ночью, — продолжала девушка. — И ты так бледен. И твоя улыбка… Я боюсь предположить…
— Ты слышала о нас? — догадался Артур. Неудивительно. Он и сам в бытность свою человеком слышал кое-что о Детях Ночи, правда, как впоследствии выяснилось, слухи эти не имели ничего общего с реальностью.
— Д… да. Слышала. — Кажется, на миг она, всё-таки, испугалась. — Ты… ты ночное создание, пьющее кровь? — Она уже откровенно уставилась на его клыки.
— Ну, зачем же так? Поверь, я не причиню тебе зла. Я дам тебе вечность, если захочешь.
— Вечность? — растерялась Кларисса. Вряд ли она, вообще, представляла, о чём речь. Вечность видится людям чем-то абстрактным, непонятным — это не золото и драгоценности, которые можно потрогать руками, не земли, которые можно увидеть, не титулы и благосклонность короля, которые можно ощутить в своей повседневной жизни. Вечность — это слишком долго, слишком невозможно, чтобы охватить её человеческим умом, представить и суметь оценить. Следующие слова Клариссы подтвердили это:
— Вечность бывает только после смерти. Век человека короток. — Она содрогнулась. — Признаться, я не могу представить этого… Вечность — это когда ничего не заканчивается, только длится, длится… И так будет всегда. Всегда-всегда… Нет, это выше моего понимания, мне страшно, когда я думаю об этом.
По крайней мере, она об этом думала, не без удивления отметил про себя Артур. Мало кому вообще это в голову приходит. Большинство живёт, не видя дальше своего носа и не думая ни о чём, кроме того, что видит. И как верно она провела параллель между вечностью и смертью. Для человека, действительно, одно невозможно без другого. И, предлагая человеку вечность, вампир, в сущности, и предлагает ему смерть. Без сомнения, Кларисса умна и догадлива даже в том, чего до конца не понимает. Решено — он обратит её, но не сразу. Сначала он поиграет с ней, насладится её восхищённым блеском в глазах, её нетерпеливым ожиданием каждую ночь их встречи, а потом…
Артур склонился ниже к ней — прямо к её тонкой, белоснежной лебяжьей шее.
— Вечность — это не страшно, — прошептал он, чуть касаясь пальцами пульсирующей жилки под тонкой кожей. — Вечность — это восхитительно. И она принадлежит нам, Детям Ночи. А если захочешь, будет и тебе принадлежать.
— А если не захочу? — вдруг спросила она, причём Артур чувствовал, что вырвалось это у неё совершенно непроизвольно, будто она заподозрила неладное — хотя, что тут, спрашивается, подозревать, если он и так раскрыл перед ней все карты? М-да, а девчонка вовсе не так проста. С одной стороны, плохо, конечно, с другой — в этом-то вся и прелесть. Сломить человеческую волю, очаровать, повести за собой, обратить. Недаром вампир становится сильнее с каждым новым обращённым им человеком. И чем сложнее и незауряднее человек, тем лучше.
— А ты уверена, что не хочешь? — вкрадчиво прошептал он ей на ушко. Вот уж, право, не мечтал он когда-то, что окажется к ней так близко! Нет несбыточного в мире — сейчас он, когда-то не смевший мечтать о её мимолётном взгляде, сидит совсем рядом с ней в её спальне, и чудесное стройное тело её прикрывает одна лишь тонкая ночная сорочка, и он чувствует её неповторимый запах и лишь колоссальной силой воли, как правило, несвойственной недавно обращённому, сдерживается, чтобы не попробовать её крови прямо сейчас, сию минуту. «Это сможет каждый молодой неопытный вампир, — напомнил он себе назубок вызубренный урок. — Очаровать, увлечь и смаковать, как изысканное лакомство — вот истинное мастерство».
— Уверена, что не хочешь? — повторил он. — Если уверена, то скажи. Прямо сейчас. Клянусь, я никогда больше тебя не потревожу.
Это риск — человек может не поддаться на чары и решительно отказаться менять свою сущность. Тут уж всё зависит от того, насколько ты силён в определении нрава, настроения и жизненных устремлений данного человека, а также в очаровании и наведении тумана на человеческое сознание. В ином случае придётся либо нападать на человека силой, что, как упоминалось выше, является уделом молодых и неопытных, либо убираться, несолоно хлебавши (в буквальном смысле), что вообще не лезет ни в какие рамки.
В данном случае ещё совсем молодой вампир, но уже довольно сильный чародей знал, что может говорить это без страха. Эта душа, которую он собирался похитить, лежала перед ним, как на ладони. Он видел бесконечно одинокую и бесконечно скучающую девушку, чья жизнь протекала однообразно и размеренно в ожидании выгодного замужества, в окружении приближённых дам, целыми днями ведущих пустые разговоры, и строгой матери, изо дня в день внушающей, как должно себя вести. С тех пор, как они не виделись, прошло довольно длительное по человеческим меркам время — она уже давно должна бы быть замужней и теперь подходила к критической возрастной черте, за которой могла остаться в старых девах. Глядя на неё, он прекрасно видел, что претендентов на её руку находилось немало, но своенравная Кларисса, умом очевидно превосходившая предполагаемых женихов, решительно отвергала все эти предложения, чем вызвала родительское неудовольствие, делавшее её пребывание в родном замке ещё более невыносимым. Кем для неё мог быть он — неожиданно явившийся из темноты ночи загадочный и нечеловечески прекрасный незнакомец? Без сомнения, гораздо большим, чем предмет возвышенных девичьих грёз. Шансом, предоставленным ей судьбой, чтобы в корне изменить свою жизнь — в какую сторону, ответа не было, он терялся в бездонной черноте этой самой ночи, но было ли ей что терять, о чём впоследствии сожалеть? Всё, что испытывал когда-то он сам, встретив Тану, он видел сейчас перед собой. И лучше кого-либо мог знать, что она ему сейчас ответит.
— Не уходи, прошу тебя, — прошептала она, протянув к нему руки. — Я не знаю, что ответить тебе сейчас, но я не хочу, чтобы ты вот так исчез и не приходил более…
— Ну, что ты, я уже никуда от тебя не исчезну, — как довольный кот промурлыкал Артур, склоняясь ещё ниже к её шее. — Я буду приходить к тебе каждую ночь, а потом…
Она вздрогнула, застонала и затихла в его объятиях, и в тот же миг он ощутил восхитительный солёный вкус её крови. Сдерживаться более не было ни сил, ни смысла, но теперь предстояло испытание сложнее — не убить её, и даже не обратить с первого раза. После таких укусов человек ещё остаётся человеком, но если повторять их — начинает чахнуть, теряет вкус к жизни и медленно умирает. В первое время его ещё можно спасти, если не допускать новых укусов, но разве найдётся человек, способный остановить вампира, не допустить его к выбранной жертве? Это называется «растягивать удовольствие» — высшее искусство, доступное лишь действительно сильным вампирам. И ему. Он сможет, он ничем не уступит им. Непомерное честолюбие, которого хватило бы на троих, смогло перекрыть даже Жажду. Артур отпустил девушку и отодвинулся, в мгновение ока очутившись возле окна.
— Я вернусь, Кларисса, — шепнул он. — Жди меня следующей ночью.
И стремительной неуловимой тенью вылетел в окно. А обессиленная Кларисса откинулась на подушки и забылась крепким нездоровым сном.
***
Вылетев из замка, Артур не смог удержаться, чтобы не оглянуться на старую башню, которая одиноко высилась поодаль. Он помнил её. Когда-то он хотел до неё добраться, не дошёл, но обнаружил рукопись, перевернувшую для него всё.
Теперь он снова остановился, глядя на башню с таким же интересом, как и тогда, несколько лет назад. Казалось, это не творение рук человеческих, а природное явление, непонятное по своему значению и совершенно здесь неуместное. Что, всё-таки, делала она на землях отца Клариссы? Неизвестно. Мальчишкой Артур часто посматривал на эту башню и думал, как бы ему разгадать эту тайну, пару раз даже решал проникнуть туда ночью, чтобы всё там рассмотреть и, возможно, найти разгадку, но так и не решался. А теперь ему хватило одного взгляда, чтобы знание пришло, как удар молнии. Это будет здесь следующей ночью. Пришло время. Он произнесёт Заклинание.
Артур начал снижаться, но тут же застыл — словно невидимая стена не давала ему приблизиться к башне. Рано. Раньше нельзя. Именно следующей ночью он проникнет сюда, сделает то, что нужно, и будет свободен. До него более никому не будет дела. Он обратит Клариссу и станет достаточно влиятельным в вампирьем обществе, чтобы не зависеть ни от кого. Возможно, даже отправится путешествовать, поживёт среди людей, поселившись в каком-нибудь старом отдалённом замке. Кларисса будет сопровождать его, пока сама не обретёт достаточно силы. Но разве он будет не рад её обществу? А Тана, наконец-то, поймёт, что они как нельзя лучше подходят друг другу, и не станет искать себе другую пару. Хотя, кажется, она и так не ищет…
Мысли эти целиком захватили Артура, а тем временем он удалялся всё дальше от башни и замка Клариссы. Потом, будто о чём-то вспомнил, остановился, застыл в воздухе, глядя на горизонт. Рассвет был, в общем-то, близок, и рисковать не стоило — об этом ему не раз говорили и старейшина, и Тана. Артур усмехнулся. Он успеет уйти, как всегда успевал. Но не оставляет любопытство, желание попробовать: а что будет, если солнечный луч только слегка коснётся его? Только маленький солнечный лучик. Этого избегали даже старые вампиры, но, ведь, он чародей. И он так недавно ещё выходил на солнце свободно… Неужели всё могло настолько измениться? Какая-то ещё человеческая часть его разума отказывалась до конца в это верить.
Край неба окрасился розовым. Инстинкт самосохранения гнал его прочь, в тёмные закоулки, откуда можно скрыться в не знающий дня Город Вампиров, но Артур застыл неподвижно, не сводя взгляд с горизонта. Безумие, мальчишество, чистое хулиганство! Первый несмелый лучик коснулся земли, но огромной летучей мыши, неподвижно застывшей в воздухе, уже не застал — Артур в мгновение ока метнулся в тёмное ущелье за миг до того, как его могла коснуться крошечная частичка света. Он снова успел, хотя упрёков не избежать. Ну, это уже не имеет значения, поскольку ему есть, что сообщить им. Этой ночью…
Артур нырнул глубже в ущелье и, пролетев вдоль узкого подобия коридора, где едва помещались его крылья, свернул за угол…
***
— Ты появился практически из-под земли. Откуда тебе на этот раз приходилось убегать?
Голос Таны был подчёркнуто холоден — верный признак, что она злится.
— Имеет ли это значение? — поморщился Артур. — Главное, мне есть, что сказать.
— Я знаю всё о башне, — кивнула она, — и о том, что должно быть следующей ночью. Мне достаточно было только тебя увидеть, чтобы знать это. И я рассказала обо всём старейшине.
Артур раздосадовано махнул рукой.
— Как с тобой неинтересно! Могла хотя бы ему не рассказывать? Предоставила бы это мне.
— Хватит любоваться собой, Артур! Можно подумать, это всё, что тебя интересует. Ты хоть сам-то понимаешь, что произойдёт этой ночью?
— Разумеется, — с видом оскорблённого достоинства произнёс молодой чародей. — Думаешь, для чего я изучал всё это? Мне хорошо известно значение этого заклинания и того, что произойдёт потом.
— Да я и не об этом, в общем-то, — тихо сказала Тана. — Ты знаешь, что должен пробыть там всю ночь, до рассвета?
— Ну, конечно же!
— До самого рассвета, Артур. От солнечного света тебя будет отделять лишь толстый занавес на окне. Очень толстый и тяжёлый, но этого так мало на самом деле!
Артур лишь молча улыбнулся. С утренним рассветом он был почти на «ты».
— Не будь так уверен, — хмыкнула Тана. — Успеть несколько раз скрыться в последний момент — это ещё ничего не значит. Никто из нас с ним не на «ты». Никто, слышишь? И ты не исключение.
— Послушай, — Артур начал злиться, — я справлюсь с этим. Зачем бы мне понадобилось убирать занавес на окне? Я не задержусь там дольше, чем следует.
— Ты что, не понял? — тоже разозлилась вампирша. — Ты должен будешь затем оставаться там до следующей ночи — когда Заклинание будет произнесено, ты не сможешь покинуть башню из-за того, что там, на земле, будет день.
— Я найду лазейку прямо в башне.
— Вряд ли. Из этой башни к нам выхода нет.
— Откуда ты знаешь?
Тана хмыкнула.
— С каких это пор ты стал спрашивать меня, откуда я что-то знаю?
— Ну, хорошо, хорошо. Не думай об этом. Я не стану покидать башню до следующей ночи.
— Так-то лучше, — кивнула Тана. — А то зазнался совсем, никого кроме себя не видишь. Надумал сильнее вернорождённых сделаться.
— Да ну что ты, я… Ну, а если и так, то что же? — вдруг с вызовом перебил сам себя Артур.
— Ну, ладно, иди. Этот разговор грозит перейти в бесконечность.
Она смотрела ему вслед, пока он не скрылся с её глаз, и пыталась рассуждать здраво. Зачем она так беспокоится о том, что произойдёт? Ведь всё же было известно заранее. Он нужен им для одной цели. Всё это верно и сомнению не подлежит.
Но почему тогда ей не даёт покоя странное чувство, что не всё пойдёт гладко, и это был последний раз, когда она видела его?..
***
Башня была сырой, как склеп — человек бы долго здесь не выдержал. Подхватил бы простуду, заболел и умер в короткие сроки. Артур же смотрел на всё, будто со стороны. Уже почти забылось, каково это — быть человеком. Дрожать от малейшего ветерка, изнывать от жары на солнце, умирать от страха… Удобно быть вампиром. Ты замечаешь всё, но отстранённо — делаешь то, что следует, не отвлекаясь на лишние эмоции. А вот у людей их вполне можешь вызывать — да ещё какие!
Но сейчас этого не нужно. Он был один посреди маленькой комнатушки на самом верху башни. Всё это напоминало ту, другую комнату, куда привела его когда-то Тана, и где он утратил свою человеческую сущность. Только сейчас он здесь один — с ним лишь загадочная Книга, из которой он должен извлечь и прочесть нужное заклинание. Язык ему незнаком — это очень древний язык вампиров, на котором сами они уже почти не говорят, разве что самые старые. Он должен почувствовать, найти быстро и безошибочно и произнести именно те слова, что через много лет подействуют. Артур зачем-то оглянулся на плотный занавес, закрывающий окно за его спиной и, не раздумывая, не колеблясь ни минуты, раскрыл Книгу.
Заклинание будто ждало его. Притаилось в нетерпении — когда же он его выпустит на волю? Казалось, страницы Книги рвались из его пальцев, а слова срывались с губ, звенели в воздухе, не спрашивая его разрешения. Артур чувствовал себя в эту минуту всего лишь орудием в руках кого-то или чего-то гораздо более сильного, чем он, чем все они вместе взятые — чего-то могущественного, неотвратимого и безжалостно-целеустремлённого. Он не знал, сколько прошло времени и сколько должно пройти ещё, когда за толстой каменной стеной башни, в мире людей, наступит утро, и сколько потом он должен будет пробыть здесь. Он будто исчез в эту минуту — исчез второй раз в своей жизни. Загадочные певучие слова были сейчас понятны ему, ясны и настолько логичны, что оставалось удивляться, как он не понимал их раньше, если они составляли саму его суть. Казалось, воздух вокруг изменился, стены дрогнули, а за стенами изменился весь мир. Он вызвал в мир этого неведомого Высшего, который так нужен Детям Тьмы. Неизвестно, каким он будет, когда и где появится, но теперь уж он придёт непременно. Он, Артур, сделал то, что должен был сделать. Его миссия выполнена. Он свободен.
Его личность постепенно возвращалась к нему. Книга выпала из рук и осталась лежать на полу у его ног — страницы всё ещё подрагивали, колдовство ждало времени своего завершения. Через считанные минуты оно должно вступить в действие. Артур довольно оглянулся на окно, предвкушая скорое освобождение, и невольно отступил на шаг назад. Разумеется, о том, чтобы сейчас покинуть башню, не могло быть и речи — он спиной чувствовал разгорающийся рассвет. И он сейчас совсем близко к рассвету — их практически ничто не разделяет. Ткань натянулась и чуть затрещала под ногами — Артур не заметил, как наступил на край занавеса, лежащий на полу. С досадой дёрнул ногой, пытаясь выпутаться, но упрямый кусок ткани от его движения ещё больше натянулся и сдвинулся в сторону, открывая край окна. Молодой вампир как раз обернулся, намереваясь наклониться и освободить себя, и оказался лицом к лицу с радостно ворвавшимся в сырое помещение первым утренним лучом.
Странно, но в первый миг, он даже ничего не понял и не почувствовал. Потом чувствовать и что-либо понимать стало нечем. Он превратился в сплошную пылающую головешку — огонь был везде, и он сам был огнём. Всепоглощающая боль охватила его и сжала в неумолимых объятиях. Последнее, что он услышал, был душераздирающий вопль. Он уже не успел понять, что вопль был его собственным…
Весёлый солнечный луч, так легко, между делом расправившийся с вампиром-чародеем, словно ребёнок, наконец-то добравшийся до запретного пространства, понёсся дальше, добрался до Книги, и та вспыхнула странным сиянием. Если бы кто-то мог за этим наблюдать, увидел бы, что загадочные письмена в ней засветились белым пламенем, выделяясь на абсолютно чёрных страницах, ещё мгновение назад бывших белоснежными. Когда-нибудь, спустя века, подобный эффект назовут фотонегативом.
Вслед за первым лучом в окно башни ворвались другие — она вся озарилась солнечным светом, но в этом свете древнее вампирье колдовство не остановилось и не сгорело вместе с вызвавшим его, но, исказившись в никому не ведомую сторону, дошло до своего завершения. И медленно, неотвратимо начало действовать.
То, что было некогда сэром Артуром, теперь невзрачной кучкой пепла лежало на полу. Честолюбивому и любознательному вампиру-чародею так и не суждено было вкусить вечности и подарить её кому-нибудь другому. Но миссию свою он выполнил, хотя и весьма своеобразно.
***
— Твоё решение окончательно, Кларисса? Может быть, подумаешь ещё? Ты, ведь, моя единственная дочь.
— Нет, отец, я всё обдумала. Я уйду в монастырь. Я дала обет, что сделаю это, если мне суждено будет выжить.
Старый граф глубоко вздохнул, покачав седой головой. За последние дни седых волос на его голове прибавилось, он сам дни и ночи проводил в часовне, моля Бога спасти угасающую от странного недуга дочь. Но он не мог догадаться, что обет такой она дала совершенно по другой причине. Она так и не дождалась следующей ночью своего загадочного незнакомца, пообещавшего забрать её с собой, а без него уже жизни не мыслила. Тоска съедала её сильнее вампирьего яда, но она чувствовала, что он не появится, и даже не представляла, что могло помешать ему. Не знающее компромиссов влюблённое девичье сердце могло найти этому только одно объяснение: «Забыл». А могла ли это пережить гордая красавица, считавшая исключительно своей привилегией забывать неугодных женихов?
— Ну что ж, — кивнул граф. — Быть по сему. Всё равно, мне, по-видимому, не дождаться твоего замужества. А монастырь — это, всё-таки, не то, что доживать свой век старой девой. И если ты дала обет, то уж не мне спорить с Господом.
Вскоре Кларисса впервые покинула родительский замок, но совсем не так, как мечталось ей лунными ночами…
***
Тана стояла неподвижно, глядя в окно — что было у неё на уме, неизвестно. Впрочем, это никогда не было известно никому, даже если она об этом говорила. Она и в бытность свою человеком умела великолепно владеть собой, теперь же это умение было доведено до совершенства.
Старейшина клана Тремер, наоборот, ходил из угла в угол, углубившись в раздумья.
— Я не решился взять Книгу в руки, — наконец нарушил он затянувшееся молчание. — Ты видела её?
— Видела, — кивнула вампирша, не оборачиваясь.
— На ней отпечаток солнечного света, — в голосе старейшины звучало неприкрытое отвращение. — Я не мог прикоснуться к ней.
— Нет необходимости. Заклинание действует.
— Но как действует?
— Узнаем, спустя века, — философски изрекла Тана. — Не раньше, чем появится Высший.
— А если он не появится? На заклинании отпечатался солнечный свет. Такого не бывало за всю историю. И что из этого выйдет, я не могу и предположить.
— Что выйдет, никто сейчас не скажет, но он появится. Заклинание вошло в силу, и солнечный свет ему не помешал. Он придёт, но каким он будет…
Она усмехнулась каким-то своим мыслям и, наконец-то обернувшись лицом к старейшине, философски изрекла:
— Время покажет.
Часть вторая
Обожаю охотиться в метро — особенно в выходные. В будни по утрам люди становятся сплошной однородной массой — эмоций никаких, энергетика, как сухая корка хлеба, перележавшая на столе, желание одно на всех: вернуться домой в тёплые постели, а мысли при этом отчаянно пытаются настроиться на рабочий лад. Вечерами, впрочем, не намного лучше: потоки энергии разнообразны, но ни один для меня не годится. Ну, что могут думать и чувствовать люди, возвращающиеся вечером с работы? Разумеется, зависит от того, что у них на этой самой работе произошло, и что их ждёт дома. Просто поразительно, насколько одно и второе совпадает в своей беспросветности! С незначительными вариациями краткий список: выговор начальства, сплетни коллег, срыв сделки, задержка зарплаты, пьющий муж (вариант: скандальная жена), родительское собрание в школе, ремонт в квартире… Редко, очень редко во всём этом попадается что-нибудь стоящее. Счастливые семьи, похоже, скоро постигнет судьба динозавров, а по-настоящему увлечённых своим делом людей можно с полным основанием заносить в Красную книгу. Большинство живёт по инерции, а если и радуются чему-то, то радости эти слишком мелочные, чтобы я могла употребить их, хотя бы, на десерт.
В выходные же картина не то, чтобы существенно, но как-то отрадно меняется. Люди, кажется, позволяют себе роскошь вспомнить хотя бы на миг, на день, или на пару дней, что они, всё-таки, люди, а не одноклеточные. Могут даже вспомнить о каких-то давних увлечениях, обсудить хорошие книги, назначить свидание любимым и, придя на них, не испортить друг другу нервы жилищно-материальными проблемами. И в мире становится чуточку легче дышать…
Останавливаюсь взглядом на парне, сидящем напротив меня, и тут же отвожу взгляд, поскольку никогда не следует прямо смотреть на тех, от кого сейчас подпитываюсь. Прямой взгляд настораживает — человек может уйти, вместе со всем ценным эмоциональным букетом, который имеет в данный момент. У этого же парня было чем поживиться. Серьёзный — ни тени улыбки на лице — но за три километра ощущается невидимый человеческому глазу эмоциональный подъём. Могу поспорить на что угодно — сейчас он выйдет из метро и купит цветы. А потом подарит их той, в кого влюблён. Уж это я ни с чем не спутаю…
Мою приятную трапезу прерывает грубый толчок локтем под рёбра и раздражённый голос:
— Ну, подвиньтесь же! Вон, там же, в середине вагона, полно свободного места!
Вот, ведь, не вовремя — принесло же её… Понимая, что избавиться от моментально заполнившего внутренности привкуса желчи и не упустить из виду влюблённого парня в один миг не удастся, перевожу глаза на нервную дамочку, одаривая её широчайшей белозубой улыбкой и одновременно оценивая взглядом. Пытаюсь определить, как можно превратить отраву в лакомство, и возможно ли это вообще, или лучше выйти из вагона. Обычная тётка неопределённого возраста: мешковатая кофта, джинсовая юбка, прикрывающая колени, редкие волосы мышиного цвета собраны в пучок на затылке, глазки злые, узкие губы поджаты, выражая полное презрение ко всем и каждому и мрачную решимость хоть как-то завоевать своё место под солнцем. Ну, если не под солнцем, то, хотя бы, в этом вагоне, на время поездки. Такой можно дать и тридцать, и пятьдесят лет, а лучше, пожалуй, и вообще ничего не давать — дело в данном случае совершенно не в возрасте, а в том, что жизнь, как ни крути, не удалась.
— Да, конечно, с удовольствием бы подвинулась, но, ведь, не лезть же мне людям на голову. К тому же, я скоро выхожу.
Сто процентов, эту тираду, исходи она от кого-то другого, тётка бы не слушала. Но сила собственной улыбки и голоса известна мне уже не первый год, и я хорошо знаю, что делаю. Нутром ощущаю, как меняется тёткин настрой, как привычную отчаянную озлобленность сменяет невольное внимание к моей персоне, затем — неуверенная доброжелательность, затем — внезапный всплеск доверия к незнакомке в вагоне, против всех её ожиданий ответившей ей не грубостью.
— А… М-м-м… Э-ээ… Ну, да, конечно. Понимаю, не людям на голову… Вы уж меня простите… — Тёткин язык шевелится с трудом, произнося явно непривычные для него слова, а упомянутая доброжелательность ведёт себя, как заблудившийся человек, который по ошибке забрёл в чужой дом и теперь удивлённо оглядывается, пытаясь сообразить, как это его так угораздило. Нет, этим мне не поживиться.
— Да ничего, — продолжаю я. — У всех бывают тяжёлые дни.
Судя по тому, что было ещё вполне себе утро, тяжёлый день у тётки длился постоянно, без перерыва на ночь, но сейчас явно ни к чему заострять на этом внимание.
— Ой, и не говорите! — запричитала моя приятная собеседница. — И что за жизнь пошла! Ну, вы подумайте, какие наглые люди…
Дальше пошли причитания, не представляющие особого интереса ни для меня, ни для вас, общий смысл которых можно выразить весьма кратко: «И почему все думают о себе, вместо того, чтобы думать обо мне?»
— … а этот ирод с утра пьяным валяется, ни до чего ему дела нет…
«Муж», — отмечаю машинально. Мне уже становится откровенно скучно. Нет, ну, как так жить можно — людей будто под копирку штампуют, любую ещё невысказанную мысль можно предугадать с точностью до запятых и восклицательных знаков! Я уже хотела, было, продвигаться к выходу, но следующие слова заставили меня притормозить:
— Теперь уж времени на это нет, а ещё в школьные годы я так рисовала! М-м-м… Рисунки мои на выставку посылали, говорили, что стану знаменитой художницей. А теперь на него всю жизнь свою угробила, света белого не вижу…
Это своё «м-м-м» она протянула долго, сладко, будто смакуя, и я невольно вытянула шею, сглотнула и чуть не облизнулась (раньше, к слову сказать, я имела такую привычку, потом мои жертвы стали подозрительно на меня коситься — пришлось поработать над своими манерами и научиться сдержанности). Вот оно! Безнадёжная, казалось бы, личность, давно утратившая всё, ради чего стоит жить, выложила мне на блюдечке то, что ещё осталось в ней приятного на вкус. Давнее увлечение… Давние увлечения, тайные симпатии, неожиданно обнаружившиеся любимые фильмы или книги — я умела вывернуть, казалось бы, закоренелых и безнадёжных зануд, циников и самодуров наизнанку и извлечь из самых глубин их зачерствевших душ то, что ещё осталось там сладкого, мягкого, светлого, восхитительно воздушного — одним словом, вкусного. Невероятно сложно было с ними возиться, но что поделаешь? Светлые оптимисты, у которых всё это лежит на поверхности — бери, не хочу — встречаются крайне редко, деликатес, можно сказать. С трудом достаётся мне моя пища, но и добывать её за столько лет я научилась виртуозно…
— Да вы бы и не обращали на него внимания, — не сводя с тётки понимающего взгляда, посоветовала я. — Не маленький, ведь, что-то и сам сделает. И начните снова рисовать.
Кстати сказать, тёткой я бы её уже и не назвала. Теперь на меня смотрела жадным взглядом довольно ещё молодая, симпатичная, только сильно уставшая женщина с грустью в серых глазах.
— А вы знаете, вы и правы, — спокойно, рассудительно произнесла она (куда только девались скандальные нотки в голосе?). — Вот, если подумать, на что наша жизнь уходит? А в художественной школе наша преподавательница, помню, говорила всегда…
Я чуть прикрыла глаза ресницами, жадно ловя каждое произносимое ею слово. Так, теперь на неё не стоит прямо смотреть. Охота прошла успешно (хотя в таких случаях я чувствовала себя не охотником, а землекопом), теперь можно с чистой совестью наслаждаться заслуженным лакомством… Кстати, вы знаете, что человеческие увлечения имеют вкус ванильно-клубничного мороженого? Прохладные такие, воздушные, напоминающие ягодный лес, лёгкий ветерок, взмах крыльев и что-то ещё из детских сказок. Ну, конечно, откуда вам это знать…
— А вот мы и к моей остановке подъехали, — заметила моя собеседница. — Вы свою проехали, наверное.
— Ничего, вернусь, — сказала я. — Удачи!
— И вам.
Она исчезла из моего поля зрения. Я знала, что она очень быстро меня забудет — возможно, забыла уже. Но мировоззрение её за время нашего разговора здорово изменилось, и теперь она вряд ли будет расплёскивать яд неудовлетворённости жизнью в общественных местах. Это мой им подарок за то, что беру у них. Скорее всего, они потом считают, что сами нашли в себе силы измениться, и это ещё больше придаёт им уверенности.
Вам, может быть, сейчас показалось, что я ангел. Ну, не ангел — так что-то вроде того. Якобы за мир во всём мире, за возрождение добра, за пробуждение человечества. Увы, я вас в себе разочарую. Вряд ли в этом мире, вообще, бывает что-то бескорыстное. Каждый из живущих, даже самый добрый, всё равно из всех своих поступков извлекает хоть какую-то выгоду для себя — ну, пусть, хотя бы, добрым делом спасти собственную душу и отправиться когда-нибудь в рай. Что, скажете, не заинтересован, если, конечно, искренне в это верит? Бескорыстно оказывающий услугу дальновидно надеется на ответную услугу когда-нибудь, а преданно и самоотверженно любящий и, казалось бы, не требующий ничего взамен, всё равно, когда-нибудь воскликнет: «Ну, неужели я не заслужил (заслужила) ответного чувства?!»
Так вот, я не исключение. И я вас уверяю, мне было бы абсолютно наплевать на чувства, эмоции и желания окружающих, если бы не одно обстоятельство: от них напрямую зависит моя жизнь и нормальное самочувствие.
Я — более чем не ангел. Я вампир.
Нет, кровь я не пью, но вы это, наверное, уже поняли. Однако не тешьте себя иллюзией понимания: всё не так просто. Люди сейчас любят мистику и всякие страшилки, и об «энергетических вампирах» написана чёртова уйма статей. Кстати, это не выдумка — такое, действительно имеет место быть. Мы называем данных личностей «энерго», и я вас сразу спешу заверить, что к ним не имею никакого отношения, хотя, в общем-то, тоже потребляю человеческую энергию. Разница заключается в том, что, в отличие от нас, энерго, всё-таки, люди. Мерзкие люди, неприятные — ни грации, ни обаяния, ни манер. Всё наоборот, причём в гипертрофированном виде. Моим-то родственничкам всё равно, из кого пить кровь, а вот я от них держусь подальше, чтобы часом не отравиться…
Так вот, я, в отличие от них, истинное порождение Тьмы, хотя и ставшее для неё падчерицей. Более того, я бы могла сыграть особую роль в мире Детей Тьмы, если бы не нелепая ошибка несколько веков назад. Или даже — невероятное стечение обстоятельств. Я не расписываюсь в точности полученных мною сведений, поскольку получала их урывками и от кого попало. Было это давно. Средние века, разгул инквизиции, м-да…
Хотя не об этом речь, не моё дело, как они там выкручивались. Суть в том, что раздоры в нашем благородном семействе начались уже тогда, междоусобица среди кланов длилась из поколения в поколение. А исход этого мог быть один — неизбежное появление Указывающего Путь. Высшего вампира, который объединит всех, положит конец мелким дрязгам и поведёт за собой. Всех без исключения. Или же всем бессмертным придёт конец, хотя звучит это довольно странно. Впрочем, что взять с нашего племени? Вампиры — они, ведь, знаете, только на людях холодные, невозмутимые, источающие загадочность и благородство. Приманка для жертв, не более. Вдали же от человеческого глаза… Ой, в общем, что тут говорить! Не будем о печальном.
Появление Высшего ни в коем случае не должно быть случайным — по крайней мере, так мне говорили, при этом непременно благоговейно закатывая глаза. В подробности я особенно не вникала, но, кажется, специально обученный маг-вампир в отведённое для этого время должен был в особой книге прочесть заклинание. И тогда в установленный день и час (кто его устанавливает — неизвестно), всего лишь несколько веков спустя, по их расчётам, должен был появиться этот особенный, который впоследствии поведёт всех за собой. В общем, маг такой был, и с задачей своей он справился наилучшим образом, но тут случилась неприятность, которую этот великоучёный как-то не предусмотрел.
В комнату проник свет.
Ну, что случилось с бедным магом под лучом солнца, я думаю, всем понятно. Однако только этим дело не кончилось. И что этот лучик сделал с книгой заклинаний — это уже отдельная и, весьма интересная история, но я без толку пыталась раскопать её в подробностях.
Если вкратце — страница, попав под солнечный свет, почернела, письмена же, выведенные чёрными чернилами, наоборот, побелели и засветились. Феномен, который никто не мог объяснить, тем более что приведенное в действие заклинание вовсе не остановилось, как можно было ожидать, а продолжало спокойно себе действовать в таком виде. А спустя века, в положенное время появилась я.
Я обожаю чеснок и не могу прожить без солнечного света. Продавцы всех близлежащих ювелирных магазинов знают меня в лицо, поскольку вряд ли кто-то ещё скупает у них столько серебряных украшений. В загородном лесу у непутёвой вампирши есть любимая осинка, в тени которой так приятно валяться на траве и думать о своём.
До сих пор не знаю, какова на вкус кровь живых существ. Я ем человеческую пищу и пью человеческие напитки, но это всего лишь декорация, позволяющая выглядеть естественно среди людей и свободно брать у них главный источник моего существования — человеческие эмоции. Вот, только ими-то я и могу по-настоящему насытиться, ими же могу и отравиться.
Насыщаюсь я искренней радостью, любовью, восторгом, любознательностью, интересом к чему-либо. Злоба, фальшь или унылое безразличие для меня — яд. Если я сходу не нахожу нужных мне эмоций, добываю их у тех, кто попадётся под руку. Под руку могут попадаться часто и совсем непригодные для этого люди. Но только на первый взгляд. Я могу очаровать любого так, что уже через минуту случайный попутчик будет считать меня лучшей подругой и выложит все сокровенные мечты. Именно сокровенные, которыми обычно люди стесняются делиться друг с другом, потому что они добрые, а доброта у людей не в ходу. Часто любят приговаривать: «Посмотрю, какими вы будете добрыми, когда есть будет нечего». И ведут себя так, будто уже нечего есть. Репетируют, наверное…
Вот, мне, лично, часто бывает нечего есть, поскольку питаюсь, как вы уже поняли, деликатесами. Вначале, в ранней молодости, когда ещё не научилась деликатесы эти добывать из глубин человеческих душ, было ой как нелегко. Голодала практически всё время, или общалась с человеческими детьми. Научить меня охотиться было некому — родня совершенно не по этим делам, да и жила я с ними недолго. Вышла из младенчества, обзавелась хвалёным вампирьим обаянием и пустилась в свободное плавание, пробуя силы, где только придётся. Разумеется, никакой высшей я не стала — где уж там! Откровенно говоря — и не сильно страдаю по этому поводу. Я всегда любила свободу, и чтобы никто мне был не указ. На кой сдалось вести куда-то за собой всю эту толпу кровососов? В общем, никто об этом не просил, а я не настаивала.
За всё время, проведённое среди людей, я сменила не одно место работы. В принципе, могла бы вообще не работать, а, скажем, найти богатого покровителя — на мою яркую внешность упомянутые персонажи слетаются, как мотыльки на огонь, — но скучно.
Кстати, о внешности. Поклонники готических романов, давно и прочно сложившие в своём воображении вполне определённый образ нашего брата (бледная кожа, чёрные, как вороново крыло волосы, тёмная бездна глаз), наверное уже догадались, как может выглядеть полная его противоположность. Совершенно верно — я смуглокожая платиновая блондинка, а о цвете моих глаз говорят, что в них сфотографировалось синее небо, наверное, от постоянного созерцания его в солнечную погоду. У меня белозубая улыбка, а клыки совсем небольшие, только заострённые сильнее, чем обычно у людей, но тут уж ничего не поделаешь — происхождение. Косметикой не пользуюсь — мне это ни к чему. Иногда, по необходимости могу ходить в деловых костюмах или вечерних платьях и на высоких каблуках, но гораздо больше люблю потёртые джинсы, кроссовки и развесёлые футболки с яркими картинками, какими-нибудь улыбками или прикольными надписями. Начиная с шестнадцати лет, я перестала считать свой возраст, только периодически меняла паспорт, указывая более позднюю дату рождения. Впрочем, кажется, я ещё очень молода — даже не припомню начала позапрошлого века. Мне примерно лет тридцать… а может быть сорок? Вряд ли пятьдесят. Но это уже несущественные детали. Ясно одно — по вампирьим меркам я еще очень юна.
Итак, мест работы я сменила множество — не потому что мне где-то было плохо — просто хотелось большего разнообразия эмоций. Это и сытнее, и интереснее.
К слову сказать, некоторые мои родственники, тоже когда-либо решающие жить самостоятельно, могли работать разве что в ночную смену, а с первым лучом солнца (точнее даже до первого луча) прятались по тёмным углам и закуткам и не смели высунуть оттуда клыки до следующей ночи. Я им искренне, но не без некоторого злорадства сочувствовала. Передо мной, когда вышла в мир людей, открылись куда более широкие горизонты. Ночь, особенно лунная, для меня — родная стихия, и не в меньшей степени, чем для любого другого вампира. В зеркалах я отражаюсь великолепно, так что их можно не избегать. Солнечная погода, вообще, праздник. Единственное, что переношу с большим трудом — это пасмурные, или, того хуже, дождливые дни, когда небо обкладывают тучи, и не видно просвета. Тогда мне трудно дышать. Я беру отгулы, отключаю телефон, зашториваю окна, включаю все лампы и не выхожу из дома. Кажется, как только выйду — упаду замертво… хотя, может быть, и нет. Во всяком случае, провести такой эксперимент у меня, почему-то, до сих пор не было ни малейшего желания.
До сих пор отчётливо помню своё первое рабочее место, где и научилась всему, что умею теперь. Это была средняя группа детского сада, куда я устроилась воспитателем с вполне определённой целью. Как я уже говорила, дети дошкольного возраста могли подарить мне эмоции, которыми я могла насытиться, находить же их у взрослых людей тогда ещё не научилась.
Устраиваться на работу к людям вампирам не составляет ни малейшего труда — мы с лёгкостью можем очаровать любое высокое начальство. Дети меня просто обожали, я, впрочем, платила им тем же — и всё бы ничего, если бы не коллеги по работе. Взять их сходу собственным обаянием, как заведующую детсадом, я не посчитала нужным — от них, ведь, моё трудоустройство никак не зависело. А коллеги, между тем, продолжали жить своей жизнью, варясь во всевозможных интригах, сплетнях и пересудах. Меня это всегда удивляло — ну, какие интриги можно плести, сидя в захудалом госучреждении на копеечной зарплате? Это же не королевские дворцы, где решаются судьбы государств и ворочают миллионами.
О-о, где там! По хитрости, злобности и изворотливому коварству эти ухамотанные жертвы сериалов дадут сто очков вперёд всем королям, императорам и премьер-министрам, когда-либо существовавшим в истории. Вот, только масштаб маловат, негде разгуляться, поэтому в «зону обстрела» попадает любой новый человек, появившийся в поле их зрения. Ну, или не совсем человек — в данном случае, я о себе.
Я-то наивная тогда ещё не знала, что для успешного вливания в подобный коллектив нужно соответствовать ему. То есть, иметь в собственной биографии какие-либо исключительно мрачные события, позволяющие гордо нести печать «битой жизнью». И не забывать периодически со скорбно-наезжающим видом выставлять их напоказ.
Порхающие солнечные финтифлюшки, всегда отлично выглядящие и не устающие радовать себя и окружающих хорошим настроением, неуместны в атмосфере уныния и духовной убогости. Работу свою, кстати, тоже любить не полагалось. Полагалось всячески подчёркивать, как всё до печенок достало, и какой несусветный подвиг ты совершаешь, приходя сюда каждый день. Причём, отнюдь не скрывать данные чувства от детей, должно быть, чтобы успешно вырастить достойную смену «битых жизнью».
Одним словом, за меня взялись всерьез. За недолгий период работы я не без удивления узнала, что я, оказывается, проститутка и подрабатываю по ночам. Что имею богатого любовника-бандита (который, почему-то, отпускает меня работать ночами на панель, а днями в детсад — не спрашивайте, как так может быть, у «битых жизнью» своя логика). Что я сделала с десяток пластических операций. Что в старших классах залетела и сделала аборт, после чего бросила школу. Что я — охотница на чужих мужей (а богатый любовник-бандит у меня, наверное, вместо охотничьей собаки). Что шмотки у меня все ворованные. И, наконец, детей я учу исключительно плохому: ну, да, не подозрительно ли в чудную весеннюю погодку гонять с пятилетними сорванцами в мяч и «казаки-разбойники», вместо того, чтобы нудить, поучать и читать длинные нотации?..
Целый день после таких открытий я провалялась с сильнейшим эмоциональным отравлением, а потом поняла, что так дальше продолжаться не может. Не умирать же каждый раз из-за любого недоброжелательного слова! Но и что с этим делать, и где искать полного удовлетворения своих экзотических вкусов, я тогда тоже не знала, как не знала и безболезненных способов устранения недоброжелателей. Подсказать мне, как я уже говорила, не мог никто. И тут, с какой-то радости вдруг вспомнились сказанные когда-то слова одной старой, даже по меркам нашего племени, вампирши. Она не то чтобы благоволила ко мне, но и не воротила клыков, как остальные. «Слушайся только своего инстинкта — он и подскажет тебе, что и как делать».
После очередной нападки «сердобольной» коллеги предпенсионного возраста я изо всех сил подавила желание стушеваться и сбежать, морща нос, как делала обычно. Осталась стоять неподвижно, и, глядя прямо в водянистые выцветшие глазки, ждала, что же подскажет мне мой извращённый инстинкт. Сначала показалось — невыносимо, потом приступ тошноты прошёл, и… дальше всё получилось само собой. Отвращение уходило, а ему на смену пришла вдруг жалость. Ну, да, вроде бы, это жалость, а может быть, что-то ещё… Но я, вдруг рассмотрела самую обычную и, в принципе, ничем не опасную стареющую женщину, к преклонным годам оставшуюся в одиночестве. Муж умер давно, а дочь, вышедшая замуж за преуспевающего бизнесмена, в гости в шикарный особняк её не звала и всячески давала понять, что её появление там будет отнюдь не к месту. А у неё рос внук, которого она видела крайне редко, и из-за того, может быть, сама того не желая, срывалась на своих детсадовских воспитанниках. Истинную причину такого поведения она сама не могла распознать и объяснить, а потому страшно переживала, пила валидол, жаловалась на здоровье и сплетничала обо всех подряд.
Вслед за ярким пониманием всех этих обстоятельств явственно проступило то, что лично против меня она, собственно, ничего не имеет. Просто сейчас ей попалась под руку именно я. Ну, а дальше — дело техники.
Я широко улыбнулась, не сводя с неё глаз и с удовольствием отмечая моментально возникшее недоумение в её глазах. За него-то я и ухватилась, как за ниточку, и стала потихоньку тянуть, пытаясь разобрать этот сложный клубок проблем и рассмотреть, что за ним кроется. Внук… маленький… Она его редко видит, но видит хоть иногда. И обожает просто… Да, кажется он её единственная отдушина — я не раз видела, как светились любовью эти самые злые глазки, когда пожилая женщина о нём говорила. Вот куда надо свернуть разговор.
— Одиноко? — чуть слышно поинтересовалась я, зная, что для неё сейчас мой короткий вопрос звучит, как неопознанная музыка, непонятно откуда идущая. Но ей, по сути, и не нужно его слышать. Подобный вопрос, громко заданный человеком, на полном основании мог бы посчитаться бестактностью и послужить предметом глубокого конфликта. Но это если человеком и громко. В моём же исполнении он прозвучал, как фон, дуновение ветерка, слишком незначительное, чтобы вникать в смысл сказанного. В её восприятии остался только тот факт, что с ней в ответ заговорили мирно. Мирно, доброжелательно, сочувственно…. Наверное, об этом способе воздействия на собеседников знает любой человеческий психолог. Знает-то любой, но каждый ли может его использовать?
Одним словом, целый час после этого она рассказывала мне о своём внуке, которого видела как раз на прошлой неделе. Она забыла о дочери и зяте, с которыми не ладила, обо всём белом свете, и говорила о своей единственной в жизни радости. А я сидела и слушала, чуть отведя взгляд, и с наслаждением впитывала её искреннюю, ничем не прикрытую любовь к малышу. Мне даже не пришлось первой о нём заговаривать. Ей, действительно, было одиноко. Она жила одна, у неё не было ни друзей, ни родственников, а коллегам по работе, имеющим свои проблемы, много не расскажешь. Всё вышло настолько легко, что я сама не ожидала, и в тот момент пребывала в несколько обалдевшем состоянии. Честно скажу: несмотря на то, что с тех пор моё мастерство в охоте значительно выросло, никогда больше добыча не доставалась мне так легко.
Так же я потом действовала и с другими коллегами. Почти у каждой моей недоброжелательницы где-то очень глубоко в душе хранилось некое светлое чувство, которое после незаметного для них воздействия становилось моей добычей.
Были, конечно, и безнадёжные, но, представьте себе, таких было мало — я их обходила стороной, да и они мне уже на глаза не особенно попадались.
Из детского сада, впрочем, я ушла. Захотелось новых впечатлений. Раз попробовав силы, останавливаться уже не хотелось. Хотелось большего, аппетит мой рос. Мы, надо сказать, вообще нигде надолго не задерживаемся. Разница лишь в том, что мои дражайшие родственнички оставляют после себя горы обескровленных трупов, я же оставляю толпы счастливых людей. Да, я у них много брала, но и им кое-что оставляла взамен…
Потом в поле моего «благосклонного внимания» попадали молодые творческие коллективы. Я сменила несколько редакций газет, художественных мастерских, рекламных агентств, молодёжных театров. На подобного рода заведения у меня выработалось особое чутье. Обучаются вампиры очень быстро — ни у кого из вышеупомянутых коллективов в жизни не возникло бы сомнений, что я несколько лет обучалась в институте именно по данной специальности.
Нынешнее место работы — редакция дамского журнала. Ещё довольно молодого, чтобы не закоснеть в каких-то нудных и маловразумительных традициях, но и достаточно прочно стоящего на ногах, чтобы его сотрудники не страдали от безденежья. Пока они молоды, полны творческой энергии и периодически в кого-нибудь влюблены, уходить, пожалуй, не буду. Захотелось, что ли, покоя и какой-то, хотя бы, иллюзии постоянства. Хотя долго ли продлится это моё желание — не знаю.
***
На Наташку Раминянскую жалко было смотреть. Обычно весёлая, смешливая, пухленькая и розовощёкая, сейчас она заметно побледнела, осунулась, что, кстати, ей совершенно не шло, смотрела на окружающий её мир каким-то задумчиво-отсутствующим взглядом, а на вопросы отвечала не сразу и невпопад. И была ещё одна деталь, которая заставила меня очень сильно задуматься. С некоторых пор кокетка-Наташка, всегда любившая глубокие декольте, стала носить свитера с высокими воротниками. Зимние холода приближались к концу, и я решила посмотреть, что же будет, когда на улице потеплеет. То, что я увидела, окончательно утвердило меня в моих подозрениях по поводу нового Наташкиного ухажёра. На шее у неё красовалось внушительных размеров колье в тон любимой декольтированной блузке, наконец-то надетой после долгого забвения (между прочим, на улице было уже двадцать градусов тепла, и свитера с горлом смотрелись бы странно).
Я подошла и, будто между прочим, восхитилась новым украшением, надеясь, что Наташка, как бывало раньше, начнёт трещать без умолку, выдавая во всех подробностях, кто ей сие чудо подарил, по какому поводу, и сколько оно стоит. До украшений Натали падкая, причём, как сорока, любит всё побольше и поярче, поэтому колье никого в редакции, кроме меня, особенно не озадачило. Выразив мимоходом своё восхищение, наши коллеги вернулись к работе, я же изо всех сил пыталась сосредоточиться на статье и не могла, то и дело возвращаясь взглядом к украшению подруги.
На следующий день колье исчезло (странно: складывалось впечатление, будто Наталья старательно избегает расспросов на эту тему, хотя обычно ей только дай поговорить), зато на его месте появился кокетливо повязанный синий шарфик. Тут уж я не выдержала.
— Всё молчишь? — спросила, улучив момент, когда мы остались вдвоём в кабинете. — Хотя б уж что-нибудь о нём рассказала. Имей совесть — любопытно ведь.
Кажется, мне очень хорошо сейчас удался небрежно-весёлый тон, хотя настроение таким весёлым вовсе не было. Я очень хорошо понимала, с кем связалась Наташка — налицо были все признаки. Характерная бледность, резкое похудение, отсутствующий взгляд, постоянно закрытая шея — ну, вот, на что угодно могу поспорить, здесь не обошлось без кого-нибудь из моих дражайших, давно и с превеликим удовольствием забытых родственничков.
Тревога моя, кстати, была совершенно искренней, ибо в данный период моей жизни — уже довольно длительный, — Наташка ходила у меня в лучших подругах. Да, представьте, периодически они у меня бывают, ибо если обычным вампирам друзья среди людей ни к чему (всё равно, что людям дружить с котлетами и бифштексами), то мне иногда необходима с ними некоторая близость. Устаёшь, знаете ли, от случайных лакомств, и возникает желание расслабиться, погревшись в лучах чьей-то стойкой жизнерадостности — важно только найти соответствующую личность. Бывали у меня и раньше лучшие подруги, бывали и возлюбленные — один раз даже замуж предлагали, хотя к тому времени я уже «выросла» из этого человека, как из детской одежды, к тому же совместная жизнь могла пробудить вопросы по поводу моей нестареющей внешности. Пришлось очень постараться, чтобы наше расставание прошло для него безболезненно. Плохо расставаться я не люблю. Ну, вот, не люблю, и всё тут, хотя могла бы вообще об этом не беспокоиться. Более того, в ранней молодости я имела глупость привязываться к тем, у кого беру энергию. Несколько раз довольно-таки жестоко перестрадав из-за расставаний с ними, я пришла к выводу, что нельзя умирать миллионы раз за свою вечную жизнь, и нужно что-то с этим делать. Со временем я научилась выбирать из отношений между людьми то, что доставляет исключительно радость, выбрасывая, как шелуху, неприятные моменты. На это потребовалось некоторое время, зато теперь уже нет в природе человека, без которого я не смогла бы обойтись. Я вывела для себя правило: цени каждый миг общения, который приносит тебе радость, но не пытайся предугадать, что с этим общением будет дальше, ибо даже такая попытка может омрачить данный миг. Завтра будет завтра. Уйдёт этот человек — значит, так было надо, ушёл прежде, чем начал меня напрягать. А вместо него придёт кто-то новый, «свеженький», так сказать.
Итак, Наташа Раминянская в данный момент и на некоторое время была человеком, от общения с которым я регулярно могла получать то, что мне нужно. И, разумеется, сокращать это время только из-за того, что на неё положил глаз кто-то из моей родни, было вовсе не в моих интересах. Я, ведь, знаю, как они действуют. Ещё пару недель она будет чахнуть и всё больше прикрывать шею, перестанет улыбаться, станет скрытной и начнёт пораньше отпрашиваться домой из-за плохого самочувствия, потом возьмёт больничный, из которого уже не выйдет… Ну, уж нет! От подобной перспективы я вся сжалась и невольно оскалила клыки. Не отдам! Вот, только как бы у неё всё выспросить осторожненько, так чтобы сама захотела поделиться? Люди, даже самые до недавних пор болтливые, в таких случаях становятся очень молчаливыми и таинственными, избегают любых расспросов и уходят от общества — это необходимое действие вампирьих чар. Поможет ли тут моё воздействие — неизвестно.
— Скрываешь, значит, от лучшей подруги своего прекрасного принца? — продолжила я наступление, не без удовольствия отметив смущённое выражение Наташкиного лица. Да, поделиться с близкой подругой подробностями личной жизни — это у людей святое. У женщин, во всяком случае. Хотя, я слышала, что мужчины не намного в этом отличаются. Одна коллега, раньше работавшая в редакции весьма солидного мужского журнала, рассказывала, что её бывшие сотрудники по части сплетен на любовные темы могут дать сто очков вперёд базарным торговкам.
— Ой, ну что ты, Каринка, я вовсе не собиралась от тебя что-то скрывать, просто… ну, мы ещё так мало с ним знакомы…
«А результат уже налицо», — мысленно констатировала я, но вслух этого, разумеется, не сказала, вместо этого спросила таким невинным-невинным голоском:
— Натуль, то колье вчерашнее, наверное, он тебе подарил?
— Н-ну… ну, да. А что?
«А что?»???!!! И это нормальный разговор, во всяком случае, в Наташкином исполнении? Да в другое время ей только дай поговорить о том, кто и что ей подарил, и где всё это было куплено. Замучаешься слушать. А тут, глядите-ка: «А что?» Так могла бы спросить школьница, застуканная за гаражами с сигаретой, но никак не жизнелюбивая, уверенная в себе дама в расцвете лет, меняющая поклонников с той же периодичностью, что и новые наряды.
— Да, в общем, ничего. Хотела сказать, что вкус у него шикарный.
Я уже, признаться, и не ожидала привычной реакции на подобный комплимент, но тут, к моей радости, на Наташкином лице промелькнуло даже что-то вроде гордости — пусть очень смутно, но хоть какие-то признаки жизни.
— Да. Он такой. Я и сама удивляюсь — с точностью всегда угадывает, чего мне хотелось бы. Будто мысли читает.
Та-ак, это уже кое-что. Процесс пошёл, как говорится. Обычно от жертв вампиров и такой откровенности не дождёшься. Это уже, можно сказать, исповедь.
— Так уж и читает мысли? — «не поверила» я. — Да ну, брось, преувеличиваешь! Они и свои мысли-то читать не умеют.
На её лице, вроде бы, даже улыбка промелькнула. Прогресс! Правда, это был только миг — тут же лицо её сделалось серьёзным.
— Я не преувеличиваю, Карина! Насчёт остальных мужчин, в принципе, ты права, но в том-то всё и дело, что он совершенно на других не похож.
— Все влюблённые так говорят.
— Я понимаю, но меня это сразу в нём поразило…
Тут она замолчала и задумчиво так взглянула на меня, будто размышляя, продолжать ли ей. Я затаила дыхание. Торопить не буду — раз уж начала говорить, продолжит — куда денется.
— Ну, вот, казалось бы, да — мы ещё только познакомились, откуда он может что-то обо мне знать? А ведь угадывал сразу любую мою мысль, прежде чем я её озвучить успевала.
Ну, да, это мне знакомо. Типа мы такие загадочные, имеем такие сверхъестественные способности и так непринуждённо и по теме умеем ими пользоваться. Только знаю я всю эту загадочность в быту, среди своих, когда не нужно жертвы привораживать. Тогда вся загадочность волшебным образом трансформируется в склочность и сварливость, и выглядит это совсем не романтично. И на ужастики не тянет — в крайнем случае, на плохую мыльную оперу. Я почувствовала, как меня охватывает уже очень хорошо знакомое раздражение, и изо всех сил попыталась скрыть его, изобразив крайнюю заинтересованность на лице.
— Да ладно тебе! Так уж прямо и любую?
— Говорю тебе! Буквально, слово в слово.
Ну, вот, вроде бы, и не глупый Наташка человек, а на балаганные фокусы ведётся, как девочка. До сих пор, кстати, не могу понять, и почему люди не умеют угадывать мыслей друг друга? Чего их угадывать-то… Ну, ладно, речь не об этом.
— Ну, не знаю, — с сомнением произнесла я, — не хотелось бы мне, чтобы мой парень угадывал все мои мысли. Мало ли, о чём я подумаю… А он, что же у тебя, в цирке работает?
Наталья хмыкнула.
— Нет, ну, почему обязательно в цирке? Он… — Она задумалась. — Ой, а я, ведь и не знаю даже, где он работает. Мы с ним никогда много на эту тему не говорили. Ну, работой своей он сильно не связан — это точно. Что-то вроде свободного художника.
Ну, это понятно. Все мы вроде свободных художников, хотя каждый устраивается среди людей по-своему. Но даже те, кого угораздило по каким-то причинам устроиться на службу от звонка до звонка, всё равно, умудряются создавать впечатление свободных художников. Ни один уважающий себя вампир не скажет своему возлюбленному-человеку, что пашет смену на заводе. А скорее всего и вовсе ничего толкового не скажет, когда речь зайдёт о его профессии, напустив на этот счёт такого туману, что без «пол-литры» не разберёшься. Свобода и творчество — вот необходимый элемент нашего имиджа.
— Свободный художник? — я усиленно изображала непонимающую. — Рисует, значит?
— Да… нет… я не знаю точно, — Наташа стушевалась, сразу видно было, что до сих пор трудовая деятельность её возлюбленного как-то не очень её интересовала. — Может и рисует… Да, он дизайнер, кажется… Или нет?
Глядите пожалуйста — дизайнер! Лагерфельд долбанный! На этот раз моя кислая физиономия не ускользнула от Наташкиного внимания.
— А чего это ты, Каринка? Тебе, что ли, дизайнеры не нравятся?
— Не особенно, — тут я не погрешила против истины. — Манерные выпендрёжники… Впрочем, не в них дело. Ты когда нам его представишь-то? А то, ведь, интересно.
Вопрос явно поставил Наташку в тупик. Она долго обдумывала что-то, нервно почёсывая нос, морщилась, что-то в уме прикидывая, бросала на меня короткие взгляды и бормотала что-то неразборчивое.
— Ой, ну, не знаю, — выдала она наконец. — Понимаешь, он так занят всегда — исчезает неожиданно, потом опять появляется. Да и живёт он далеко.
— Где это — далеко? — хмыкнула я, внутренне напрягшись.
М-да, район, который назвала мне Наташка, действительно был неблизким — на левом берегу, почти окраина города. Новая многоэтажка. Ну, что ж, это, по крайней мере, характеризует его, как разумного и осторожного. Я уж, почему-то, сначала подумала, что он за городом виллу отгрохал. Не знаю даже, что навело меня на такую мысль. Вообще-то, виллы за городом — это неразумно, сразу привлекают к себе ненужное внимание. Гораздо лучше квартира со всеми удобствами в многоэтажном муравейнике. Всё равно, вампиры на одном месте подолгу не задерживаются, а жители многоэтажек гораздо меньше запоминают своих соседей, чем владельцы особняков.
— Просто поразительно! — воскликнула я. — Представляешь, как раз в этом доме живёт один мой дальний родственник. Это не он случайно?
— Хм… Ты — и его родственница? — Наташка задумчиво окинула меня взглядом, а я мысленно ухмыльнулась. — Вряд ли, конечно, но… А в какой квартире твой родственник живёт?
— В сто двадцать первой, — назвала я наугад.
— О, нет! Он живёт в двести восемнадцатой, на десятом этаже. Да и не похоже, ты знаешь, чтобы у него были какие-то родственники. Он производит впечатление одиночки…
Ну, вот вам — ещё один признак! Это сколько они уже встречаются, а он всё «производит впечатление». Ведь, если разобраться, она ничего о нём точно не знает — одни только предположения. Разве нормальный человек за такое время уже не рассказал бы что-нибудь о своих родственниках, если они у него имеются?.. Впрочем, меня уже это мало интересовало. Я узнала главное — его адрес. Надо бы теперь наведаться в гости с дружественным визитом, а то, ведь, нехорошо забывать свою родню, особенно, когда она на твоё «кровное» посягает. Я вновь непроизвольно оскалила клыки и тут же прикрыла рот ладонью, чтобы коллеги не заметили моей очаровательной улыбки. Ну, я ему покажу, как чужих жертв переманивать!
***
Я медленно поднималась по лестнице на десятый этаж, мысленно ругая вампирюгу, умудрившегося забраться так высоко. Ну, понятно, они же летают. Превратился в летучую мышку или птицу какую-нибудь и вперёд — даже в подъезд заходить не нужно, если окно открыто. Я же такой способностью не обладаю. В основном, мне на это наплевать, но иногда умение летать совсем не помешало бы. Вот, сейчас, например. С лифтами я не дружу. Ну, не нравятся они мне. И не надо мерзко хихикать у меня за спиной, я и сама прекрасно понимаю, что вампир, страдающий клаустрофобией — это несколько странновато. А как же, спрашивается, спать в гробу и прочие прелести вампирьей жизни? Ну, я, как вы уже поняли, вампир несколько нетипичный и спать предпочитаю в мягкой постели на широкой кровати, в основном, ночью или в пасмурные дни. Исключение составляют ночи, когда светит полная луна. Полнолуние — время особенное для любого вампира, даже для такого извращения, как я.
В общем, сейчас я, как обычно, лифт проигнорировала и прогулочным шагом перемещалась с одной ступеньки на другую, считая этажи и оглядываясь по сторонам. Подъезд, надо сказать, был вполне приличным. Возможно, потому что дом ещё новый, не успели замусорить? Чистые выбеленные стены, лестницы прямо сверкают, а на одном из этажей даже цветы на окне. Да нет, похоже, жильцы сознательные и любят жить в красивой обстановке. Вот бы с кем-нибудь здесь познакомиться и сдружиться! Подумаю об этом на досуге, после того, как встречусь с дражайшим родственничком.
Я даже не устала и тем же темпом могла бы подниматься дальше, до самой крыши, но тут перед моими глазами замаячила услужливая надпись: «10-й этаж». Ну, всё, приплыли. Остановилась, отыскала взглядом нужную дверь и вдруг почувствовала, что мне сейчас как-то мерзковато. Мне рассказывали, что бывает такое состояние, когда экзамены сдаёшь, или сидишь в очереди на приём к врачу. Давненько я с роднёй своей не общалась! Как-то не было потребности, да и они не сильно жаждали меня видеть. Выдворили и забыли, будто и нет меня. Ну, то есть, откровенно меня, конечно, никто за шкирку не вышвыривал из родимого кодла… тьфу, то есть, гнезда. Но очень недвусмысленно дали понять, что моё присутствие среди них вовсе не обязательно. А поскольку моё мнение в этом вопросе полностью совпадало с их, расстались мы почти полюбовно. И после моего ухода они в мою жизнь совершенно не вмешивались. Меня это устраивало, их тоже. Так и текла бы моя жизнь мирно и ненапряжно, если бы не появилось сейчас данное дитя ночи и не позарилось на мою подругу. И принесло же его на мою голову! Конечно, я могла оставить всё, как есть, и найти себе другого друга среди людей, но не люблю сдавать позиций. Принципиальная такая… Ох, гори она синим пламенем, моя принципиальность! Я вздохнула и нажала на кнопку звонка, где-то очень глубоко в душе, всё-таки, надеясь, что хозяина нет дома.
Надежда не оправдалась. Стоило прозвучать музыке звонка, кстати, довольно-таки мелодичной, как за дверью послышались шаги.
— Кто? — озадаченно-сонно промычали из-за двери. Отсыпается, сволочь! Денёк-то солнечный выдался. Эх, проникнуть бы к нему в квартирку да рвануть с окна занавесочку…
— Соседи, — мерзким голосом сообщила я. — Закрутите в ванной кран, вы нас заливаете!
За дверью, хмыкнув, пробормотали что-то неопределённое и явно негостеприимное, но дверь, всё-таки, приоткрылась. Именно в этот момент я почувствовала острый приступ тошноты. Забытое ощущение. Помнится, в присутствии родственников я всегда чувствовала нечто подобное, да и они меня стороной обходили, зажимая клыкастые рты ладонями. С тех пор, конечно, годы прошли и, возможно, моя сила несколько окрепла, и, всё-таки, не думала, что реакция на меня будет такой.
Возникший на пороге бледный черноволосый красавчик едва взглянул в мою сторону и тут же сложился пополам, ловя воздух ртом, как рыба, выброшенная на берег. Потом, всё-таки подняв на меня нечеловечески прекрасные глаза, полные безмерного страдания, прохрипел что-то вроде: «Светлая… энерго-вамп… А я думал, что это — легенда» и рухнул на пол к моим ногам.
***
— Ну, и что теперь делать будем? — спросила я это чисто риторически, не надеясь услышать ответ, потому как отвечать было некому.
Мой предполагаемый собеседник валялся в отключке возле двери в прихожей, а я удобно расположилась в большом кресле в комнате, повернув его так, чтобы видеть, когда он очнётся. В прихожую я его ещё как-то втащила с тем, чтобы закрыть входную дверь и не привлекать внимание соседей, а дальше тащить не стала, рассудив, что сам притащится, когда придёт в себя. Мне же напрягаться незачем. Хозяин квартиры, впрочем, приходить в себя не спешил, и я, от нечего делать, скользила по нему взглядом, изучая внешность, подмечая мелкие детали — по привычке.
Ну, в общем-то так я его себе и представляла: бледное смазливое лицо, чёрные, как вороново крыло волосы спадают на лоб. Худощавый, даже, я бы сказала, на вид слабый какой-то, но, в принципе, для современного героя романов годится. В эти непонятные времена девушки, почему-то, всё чаще предпочитают изящных бледных красавцев с лёгким налётом загадочности мускулистым мачо, прямым, как угол дома. По-моему, со вторыми и проще, и веселей, но это уже моё личное мнение.
Созерцать неподвижно валявшееся в прихожей тело мне скоро наскучило, и я стала рассматривать комнату — между прочим, единственную в квартире. Скромно, однако, живёт, и, надо признать, что комната обставлена со вкусом — небедно, но и ничего лишнего. Широкая кровать, застеленная красно-чёрным покрывалом, письменный стол, на нём компьютер и полочки с музыкальными дисками, два мягких кресла, одно из которых я и занимала в данный момент, и огромный во всю стену шкаф с книгами. Я пробежалась глазами по названиям. Классика — украинская, русская, зарубежная, детективы, история, научная фантастика, фэнтези… А библиотеку-то собрал солидную. Я невольно прониклась уважением. Книги я тоже люблю — бывало, что только чтением и спасалась от мучительного голода, когда более чем за месяц не попадалось ну ни одной приятной личности с оптимистичным взглядом на жизнь. А там, всё-таки, захватывающие сюжеты — дружба, любовь, сопереживание, тяга к приключениям, — и, что характерно, всё это искреннее. Всё равно, заменитель, но как спасение от голодной смерти вполне годится. Стащить, что ли, книгу-другую… третью, пока не очнулся? Я снова покосилась на него и поняла, что поздно. Вампирюга пошевелился и открыл глаза. Мутный блуждающий взгляд скользнул по стенам, по окружающей обстановке и, в конце концов, остановился на мне.
— Привет, — сказала я, не дожидаясь удивлённых возгласов и ненужных мне вопросов. — А я к тебе.
— Я понял, — прохрипел он и поморщился. — Ты, значит, не ушла ещё?
— Как видишь, — холодно согласилась я. — Было бы странно тащиться к тебе через полгорода, а потом молча уйти, тебе не кажется?
— Может, и странно, — согласился вампир, — но я был бы этому рад.
В принципе, я догадывалась, что меня здесь не ждут с распростёртыми объятиями, но почему-то стало обидно. В конце концов, родня меня и так не видит — с тех пор, как выдворили, я им никогда не докучала, — так можно хотя бы сделать вид…
— Знаешь, я тоже чувствую себя паршиво в твоём обществе, но, почему-то, не падаю и не валяюсь посреди прихожей и сейчас нос не морщу. А ты, что-то, слабоватый какой-то. И чем только девушек привлекаешь?
Он прямо весь как-то ожил, вскинулся и одарил меня таким взглядом, что, будь я человеком, испепелил бы на месте.
— Тебе-то что за дело, кого я привлекаю?
— Да ладно строить из себя мальчика из церковного хора, — пожала я плечами, — ведь не просто же так ты среди людей живёшь. И аэродром этот, — я кивнула на шикарную двуспальную кровать, — тебе одному явно без надобности. И то, что барышни твои отсюда живыми не поднимаются, мне тоже понятно.
Он кисло смотрел на меня, на лице его явно читалось: «И откуда ты только взялась на мою голову?»
— Ты что же, Ночной Дозор? Может, теперь лицензию на обольщение мне выдавать будешь, или что там придумывают люди в своей литературе о нас? — в голосе его слышалась насмешка. Оклемался окончательно, похоже.
Я взглядом отыскала на полке корешок книги с соответствующим названием и криво улыбнулась.
— Типа того. Вот, только меня интересует не твой моральный облик, а отдельно взятая жертва твоих тухлых чар.
— С чего бы?
— Самой нужна.
— Ничего себе! — присвистнул он. — Да ты обнаглела, Белоснежка! Готов поспорить, за всю вечность ещё никто ни к кому не приходил с подобными претензиями. А о ком мы, собственно, говорим?
Я назвала имя и фамилию. Вампирюга поморщился.
— Фамилию могла бы и не называть — я что, по-твоему, паспорт у них спрашиваю? Я понял, о ком ты говоришь. Зачем она тебе нужна-то? Девушка очень падкая на любые красивые жесты — явно в жизни что-то не клеится.
Он гибким движением поднялся на ноги, подошёл и, склонившись над моим креслом, со значением произнёс:
— Мои жертвы твоими быть не могут.
— Ну, это уж мне решать, — холодно сказала я. Знал бы он только, кто за всё это время мог быть моей жертвой, из кого приходилось вытаскивать свет и теплоту, казалось бы, совершенно там не существующие. А Наташка на этом фоне — просто девушка-праздник. Хотя… Может, и прав он в чём-то по-своему. А скорее всего, нет моих и его жертв — есть просто люди, у которых намешано столько всего, что и он, и я сможем найти, чем поживиться. Во, занесло меня!
— Я с тобой обсуждать свои вкусы не намерена. Просто, оставь её мне, и от тебя больше ничего не требуется. Я сейчас же уйду.
Стараюсь придать своему голосу как можно больше твёрдости, поскольку визит мой, кажется, затянулся и уже порядком мне надоел. В общем, хотелось закруглить эту беседу побыстрее. И в то же время я, к своему неудовольствию, видела, что вампирюга окончательно пришёл в себя и очень даже в настроении поболтать дальше. Будь на его месте человек, пресекла бы это в один момент, но что делать с этим? Он ведь тоже отнюдь не вчера родился, и силу имеет немалую.
— Ну, а если нет? — слащаво растягивая слова, поинтересовался он. — Что, если не оставлю? Жить здесь останешься?
И нагло так ухмыльнулся. Ох, заехать бы сейчас по этой бледной клыкастой физиономии!
— В кошмарах являться буду, — мрачно пообещала я.
Он, кажется, непритворно удивился.
— Ты — мне?!
М-да, звучит, действительно, странновато. Интересно, у кого-нибудь когда-нибудь получалось являться в кошмарах вампиру? Тем не менее, надо гнуть свою линию.
— А почему бы и нет? Тебе вон как поплохело, когда меня впервые увидел. А что, если я каждый день к тебе сюда приходить буду?
Он приподнял бровь, не сводя с меня лукавого взгляда.
— Не надоест? Твоё самочувствие, ведь, тоже от моего общества не улучшается. Ну, послушай, стоит ли игра свеч? Найдёшь себе другую компаньонку… или как там ты называешь своих жертв?
— Я всё называю своими именами, — ледяным тоном сообщила я.
— Ледяной тон убери, Снежная королева из тебя так себе, — тут же отреагировал он. — Должно быть, для этого ты слишком часто сидишь на этом…
И красноречиво поморщившись, покосился на окно. Стоп, а это идея! И как же я сразу не додумалась об этом его… нет, не ночном, а самом что ни на есть дневном кошмаре? Кошмаре всех вампиров за одним исключением.
Проворно подскакиваю к окну.
— Сейчас и тебе представится прекрасная возможность на нём посидеть, если будешь выпендриваться дальше и не согласишься на мои условия.
Рука моя уже потянулась к занавеске, и в этот самый момент что-то сильное и тяжёлое навалилось на спину, и я почувствовала, что теряю равновесие. А уже в следующую секунду обнаружила себя лежащей на полу, а надо мной нависала бледная физиономия гостеприимного хозяина.
— Послушай, ты… — прошипел он, и его клыки заметно увеличились в размере. — Я не намерен уступать тебе в чём бы то ни было, понятно? Или ты катишься отсюда, и я тебя больше никогда не вижу, или сейчас же прекратишь своё извращённое существование, ты поняла?
Должно быть, я с рождения понятливостью не отличаюсь, потому что угрозами никак не прониклась и, извернувшись, впилась прямо в узкую аристократическую кисть моего приятного собеседника. Клыки у меня даром что небольшие — в их остроте убедился не один ночной хулиган в тёмной подворотне. Вампирюга взвыл, крепче прижав меня к полу, я снова извернулась, и мы покатились по ковру.
Сколько прошло времени, я, честно говоря, не знаю, но, в конце концов, ему надоело со мной бороться, он отпустил меня и сел рядом на полу, обхватив голову руками.
— О-ох! И откуда ты только взялась на мою голову?
— В принципе, откуда все берутся, — проворчала я, поднимаясь и пытаясь отыскать в кармане зеркальце. Нашла и, глядясь в него, стала приводить в порядок причёску. Вампир следил за мной с нескрываемым интересом.
— Значит, ты это можешь, — сказал он, наконец, будто утверждаясь в чём-то.
— Что могу? — не поняла я.
— В зеркало себя видеть. И как оно, вообще?
Признаться, я несколько обалдела от такого неожиданного поворота разговора. Такой неподдельный и прямо по-детски непосредственный интерес меня даже умилил.
— Что, на прекрасный облик свой охота полюбоваться, а не можешь? — ухмыляюсь сочувственно.
Он недовольно поморщился.
— Да причём тут это? Просто… Слышал я о тебе.
И тут мне вспомнилось, что перед тем, как вырубиться при радостной встрече со мной, он пробормотал что-то странное. И назвал меня: «Светлая энерго-вамп». Ну, да, так и сказал: «Светлая энерго-вамп — а я думал, что это легенда».
— Слушай, — нахмурилась я, — а что это был за бред тогда, в коридоре, когда ты мне дверь открыл? Почему это ты думал, что я легенда? И где ты обо мне слышал?
Он явно удивился. Сидел и смотрел на меня, кажется, с полчаса молча и с таким выражением лица, будто за всю свою многовековую жизнь не слышал большей глупости.
— Долго будем в гляделки играть? — не выдержала я. — Неужели так сложно ответить и не смотреть на меня, как на призрак отца Гамлета?
— Ты что… вот так живёшь и ничего не знаешь? — наконец-то сподобился выговорить он.
— А что я должна знать?
— Завидую твоей беспечности! Да о тебе все наши говорят — а в последнее время ты не на слуху только у ленивых.
— Вот как! И чем же я удостоилась такой чести?
Его глаза, казалось, сейчас выпрыгнут из орбит.
— Ты что, правда, не в теме?
— Послушай, — окончательно разозлилась я, — я ушла в свободное плавание ещё в раннем младенчестве, и все «наши» мне уже давно не наши. И я никак не могу быть в курсе, о чём они там говорят, поскольку давно уже с ними не общаюсь. И с тобой бы не общалась, если бы ты не посягнул на мою территорию. Поэтому, если у тебя есть, что мне сказать, то просто сделай это в доступной форме, без вздохов, загадочных взглядов и недомолвок. Уяснил?
На этот раз не последовало никаких комментариев насчёт моей территории, как будто это и не он только что дрался за это, катаясь по полу. Похоже, мысли вампира были в эту минуту заняты чем-то совершенно другим, непонятным для меня. Однако в интересную сторону для меня этот визит оборачивается! Это с чего же все вампиры обо мне говорят? Вроде бы, живу тихо, никого не трогаю. В их глазах я обычная энерго, практически ничем не отличимая от человека, только долгоживущая. Светлая энерго-вамп… Светлая. Хм… Интересно.
— Ну, так мы будем на эту тему разговаривать? — поторопила я вампира.
Он смотрел на меня печально и как-то, вроде бы, с жалостью.
— Ты же знаешь, почему ты ушла. — Это был не вопрос — утверждение.
— Ну, разумеется. Не формат потому что. — Я усмехнулась. — Ошибка, глупая случайность — это то, что я слышала в свой адрес. Кто ж потерпит запах чеснока рядом?
Он поморщился.
— А ты что, действительно, чеснок любишь?
— Ну, люблю. А тебя лично в этом что-нибудь не устраивает? Я же при тебе его не ем… Хотя это мысль.
Он даже вскочил и отбежал в другой конец комнаты, как будто я сейчас в него этим самым чесноком целилась из рогатки. На лице его отражалась крайняя брезгливость.
— Да ладно тебе, — пожимаю плечами. — Шуток уже не понимаешь… Ну, так что с того, что я ушла? Кому это интересно? Ушла и ушла — я думала, все и забыли уже давно.
Его глаза снова поползли на лоб. Нет, ну что за эмоциональный тип –какая богатая мимика! И как ему только удаётся при человеческих девушках выдерживать загадочно-невозмутимое лицо — необходимый элемент вампирьего обаяния?
— Ты что, действительно такая наивная, или притворяешься?
— Хм… Вопрос, конечно, интересный. Я, в общем-то, никогда не считала себя наивной, но, учитывая, что я сейчас не притворяюсь, надо признать, всё-таки, второй вариант. А в чём дело?
— Ты должна была стать Высшей.
— Что? Ах, это… Да, я об этом слышала. Ну, ведь, не стала же. Да и не жалею. Оно мне надо?
Его шокированная физиономия уже порядком стала мне надоедать. Ну, не честолюбива я. Люблю свободу. И что я должна была бы делать, стань я Высшей, тоже не имею ни малейшего представления. Но разве это повод так удивляться? По-видимому, повод.
— Есть некоторые, кто очень жалеет, — сообщил он.
— Даже так? Это почему ещё?
— Потому что по сравнению с тем, кто на это претендует, ты — всё-таки, лучшая кандидатура.
А вот это уже новость! Высшими не становятся просто так, по собственной прихоти, и их не избирают на «демократических» выборах, как человеческих президентов. Они рождаются раз в несколько столетий, их рождению предшествуют какие-то уникальные события и проводятся соответствующие ритуалы, а сам приход Высших знаменует кардинальные перемены для вампиров всех кланов. В чём эти перемены заключаются, зависит уже от конкретной обстановки, царящей среди Детей Тьмы, но, как бы там ни было, в данную эпоху им они не грозили, поскольку в результате далёкой ошибки появилась я, а я… ну, в общем, понятно.
Озвучиваю все эти соображения своему собеседнику. Сама чувствую, что рассуждения мои довольно запутаны и во многом непонятны даже мне самой, но он слушает, не прерывая, и, по-видимому, с интересом.
— Это то, что ты слышала? — спросил, когда я закончила излагать.
— Ну… да, — подтверждаю неуверенно — что-то в его голосе меня смутило, всё, что я говорила минуту назад, показалось сейчас ужасно глупым.
— И слышала, должно быть, мельком, не вдаваясь в подробности, — это не вопрос — утверждение. Возражать что-либо не имело смысла. Я кивнула.
— Знаешь, вот, если бы я с тобой не встретился, а мне кто-то рассказал — ни за что не поверил бы, — задумчиво произнёс он, скользя взглядом по моей фигуре и при этом, казалось, совершенно не видя её. — Видать, здорово тогда шибануло лучом того колдуна, если ты такая получилась.
— Какая — такая? — машинально спросила я. Но он не слышал моего вопроса.
— Как же можно до такой степени не интересоваться тем, что касается тебя? И уходя, даже не знать, кому ты уступаешь место, и что потом будет с тобой.
— Да не всё ли равно, кому я уступаю место?! — вспыхнула я, возмущённая его нравоучительным тоном — тоже мне, наставник нашёлся! — Как говорится, уходя — уходи. И какая мне разница, что потом будет… со мной? — осеклась я. — А почему со мной? Я же ушла, и возвращаться не собираюсь.
— Хоть сто раз уходи, но ты есть, — пояснил мой собеседник. — Да, собственно, и передумать можешь в любую секунду. Сегодня не собираешься возвращаться, а завтра соберёшься… Но дело даже не в этом, а в самом факте твоего существования.
— Не поняла.
— А что тут непонятного? Дефективная или нет, но ты родилась Высшей, и для того, чтобы кто-то другой занял это место, тебя нужно устранить.
Устранить… Недвусмысленное слово эхом отозвалось в мозгу, вызывая даже не страх, а обиженное недоумение и полное ощущение нереальности. Слишком мало я имела отношение к миру Тьмы с тех пор, как его покинула. Совершенно не интересовалась тем, что там с тех пор происходит, да и тому, что происходило века назад, тоже не придавала особого значения, а питаясь регулярно энергией людей, сама стала почти человеком. Устранить? Кому и зачем меня устранять? Я попыталась направить мысли в нужное русло и рассуждать логически. Нет, главным образом, кому это могло понадобиться? Вот ключевой вопрос. Значит, среди вампиров появился кто-то, захотевший вместо меня стать Высшим, раз уж со мной получилась такая несуразица. Именно об этом меня уж не знаю, из каких благородных порывов, пытается сейчас предупредить мой собеседник. А скорее всего, никакие они не благородные, просто ему самому от всего этого мало радости.
— И кто этот другой?
— Его зовут Велимир, — он неприязненно морщится.
Имя мне ни о чём не говорит. Я не знала никого из них уже давно.
— Кстати, — спохватываюсь, — а тебя-то как зовут? Смотрю, разговор у нас пошёл серьёзный, а мы даже не знаем имён друг друга.
— Ах, ну да… Влад, — небрежно сообщил он.
— Дракула, что ли? — насмешливо фыркнула я.
— Сама ты Дракула. Сворд.
Сворд… «Меч», — невольно всплывает в памяти перевод с английского. Грозно. Должно быть, что-то из британской ветви… Впрочем, какая мне разница?
— Карина, — представилась я.
И безучастно проследила, как на его лице разъезжается клыкастая улыбка.
— Красивое имя. Тебе подходит.
Кажется, забыл уже, что я не человек, и мне такие лирические вступления ни к чему.
— Ну, так что за Велимир? — сменила я тему. И тут же предупредила: — Только не надо меня отчитывать за то, что я так мало знаю вашу жизнь. Уже поняла по твоему тону, что он — личность известная.
— Более чем, — неохотно признал Влад. — Я и не думал тебя отчитывать. Более того, сейчас даже завидую тебе. Ушла, живёшь, как хочешь… Я бы тоже так пожил.
— Ну, так живи, кто тебе мешает? — озадаченно хмыкнула я. Не каждый день от вампира услышишь такие откровения.
Он удивлённо поднял брови.
— Издеваешься?
Да, пожалуй, действительно издеваюсь, признала на миг проснувшаяся во мне совесть. Кому, как не мне знать, что вампиры несвободны — на самом деле, гораздо более несвободны, чем люди. Только романтичные дурочки могут мечтать быть укушенными вампиром и обрести в результате этого Вечность и неограниченную свободу. Соблазняющие их дети Тьмы в жизни не расскажут им многих нюансов их вечной жизни. Например, о том, что если не получат сейчас их крови, будут ползать по-пластунски от бессилия — постаревшие, подурневшие и осунувшиеся, будто именно в этот миг все прожитые века решили оставить на них свой отпечаток. О том, что если не приведут в положенные сроки новообращённого, ни один клан не откроет перед ними ворота своих владений. О том, как мучительно, корчась, умирать от малейшего солнечного лучика, если не успеешь спрятаться до рассвета. О том, к каким ухищрениям приходится прибегать, чтобы нигде ни разу не пройти мимо отражающей поверхности (на самом деле, это сложно). И, наконец, о том, как сохранять при всём этом свой неизменно загадочный облик.
Станет ли убийца рассказывать жертве о своих проблемах, вместо того, чтобы, как обычно, решить их за её счёт?
Не блажь, не сдвиг, не осознанное решение — потребность. Жизненная необходимость, без которой не обойтись, даже если бы кто-то захотел. Но не хотят — смерти боятся даже вампиры, поэтому вновь и вновь продлевают своё призрачное существование, из века в век укрепляя могущество, способное в любую секунду лопнуть, словно мыльный пузырь. Если бы люди только могли осознать, насколько они сильны по сравнению с нами, возможно, мир был бы совсем другим.
— Должно быть, неприятный тип этот Велимир, если ты говоришь о нём с таким выражением лица, — заметила я.
Влад фыркнул.
— Неприятный тип… Знаешь, никому бы и в голову не пришло характеризовать его именно с такой стороны. Приятный, или неприятный — но он просто есть. И — уже давно. Короче говоря, на данный момент он самый старый из нас. Римскую империю помнит.
Да, вот это новость! Бывает, что вампиры прекращают своё существование, но исключительно когда им самим оно надоест. Проживают они, действительно, долго и когда уже окончательно уверятся, что их в этом мире ничем не удивишь, и по земле ходит одна лишь их оболочка без чувств и желаний, исчезают — застывают в старинных портретах, на страницах книг или в древних захоронениях, чтобы когда-нибудь, когда мир станет совсем другим, а человечество видоизменится, появиться вновь, казалось бы, ниоткуда и начать с жадностью познавать то, чего ещё не видели.
Бытует мнение, что вампир прекращает своё существование, когда перестаёт ощущать вкус крови. Никто точно не знает, насколько это правда, я, тем более, ничего не могу об этом сказать, а те, кто узнал — уже не расскажут.
Если этот Велимир не прекращал своё существование с самых времён Римской Империи, значит, он, действительно, сильный вампир. Мало у кого не съедет крыша за такое время настолько, что ещё и власти захочется. Приходилось мне общаться со старейшими, помнившими эпоху Возрождения — впечатление оставляют крайне неприятное. Их чудачеств, наверное, могли не замечать только всё ещё привораживаемые ими жертвы. Оно и неудивительно — у людей старческий маразм выглядит совсем по-другому.
— Значит, он захотел стать Высшим вместо…
— Вместо тебя, — раздражённо продолжил Влад, увидев, что я замялась и продолжать не решаюсь.
— А тебе-то зачем меня предупреждать? — задаю интересовавший меня всё это время вопрос. — Неужто по доброте душевной?..
— Гляди, как же, — он окинул меня взглядом и поморщился, как от боли. Но, в то же время, в глазах его мелькнуло что-то настолько похожее на искреннее детское любопытство, что я поразилась. Нечасто такое увидишь во взгляде вампира — точнее, вообще никогда. Впрочем, скорее всего, мне это показалось, потому что дальнейшая его речь выказывала явную неприязнь.
— Я слышал о тебе не раз. Среди моих знакомых нет никого, кто помнит английское средневековье, но родственники через кого-то там ещё с такими общались…
— Ты разве сам не из Англии? — спросила я, намекая на его фамилию.
— Я? Нет. Моё семейство до недавнего времени проживало в Штатах. Наши старейшие были среди покорителей Нового Света.
— Видать, не такие уж и старейшие, — поддела я. Но он на подколку не отреагировал — говорил дальше.
— Я слышал о том, что когда-то, в средние века, было произнесено заклинание на появление Высшего, призванного остановить распри между кланами. Слышал, чем оно обернулось, и кто родился потом. Слышал, что с тобой никто не мог подолгу находиться рядом, и ты однажды ушла и не вернулась. О тебе рассказывали перед рассветом вполголоса, делая круглые глаза. Из тебя сделали самую популярную страшилку — пугали молодых и новообращённых, когда тех слишком уж заносило. Между собой тебя называют «светлая энерго-вамп».
Он поморщился и скептически усмехнулся.
— Я во всё это не очень уж верил — мало ли легенд ходит. Как-то рассказывали даже о человеке, не поддающемся нашему Зову… Бред, — прервав сам себя, подытожил он. — Я никогда не верил в подобные сказки. Думал, надо же чем-то развлекаться, рассказывая страшные истории светлым днём. И вдруг ты просто так появилась у меня на пороге, и я сразу понял, кто передо мной. Подумать только! Просто позвонила в дверь…
Я слушала его и не знала, как на это всё отреагировать. Вот уж, действительно, как странно устроена жизнь! Шла, ведь, сюда совершенно за другим — скажем прямо, поскандалить, самоутвердиться, а услышала тут о себе же любимой много нового и интересного.
— Послушай, — кисло продолжил Влад, невольно отодвигаясь от меня, — сам не знаю, зачем мне сейчас о чём-то тебя предупреждать, но сидела бы ты тихо и не высовывалась. Не ходи больше ни к кому из наших с такой ерундой, как ко мне пришла. Слишком много у тебя врагов.
Хотела, было, возмутиться по поводу сказанного… не смогла. Стыдно признаться, но мысль о Наташке, очарованной клыкастым соблазнителем, у меня уже таких острых чувств не вызывала. На фоне всего услышанного причина моего появления здесь казалась теперь чем-то далёким и неясным, как мираж в пустыне, или стёршееся воспоминание. Нет, не то чтобы я испугалась. Скорее была озадачена. А ещё стало, вдруг, так противно, будто меня облили с балкона помоями. Светлая энерго-вамп — дневная страшилка… И что им всем от меня надо?
— А ты, что ли, мой доброжелатель? — окинула я вампирюгу скептическим взглядом. — С чего, вдруг, тебе предупреждать меня?
Будь это человек, могла бы сейчас поклясться солнечным светом, что он смутился. И, наверное, только нечеловеческая сущность помешала появлению румянца на щеках. Вот это да!
— С какой бы радости? — нахмурился он. — Говорю же, я вообще не верил в твоё существование. Но теперь я думаю…
Он замолк, бросил на меня хмурый взгляд и, вдруг, злобно прошипел:
— Шла бы ты сейчас с глаз моих. И что за манера ещё вопросы задавать! Сказано — сиди и не высовывайся — мало тебе, что ли? Ты — энерго, — это было сказано с неприкрытым презрением. — Ты сможешь без проблем затесаться среди людей и сойти за человека. Вон, даже подружки у тебя в человеческом мире водятся — спасать прибежала. Сиди только тихо и не болтай ничего — это всё, что от тебя требуется. Не один я считаю тебя легендой.
Вот, не люблю таких рассуждений! Никогда не понимала, как можно слепо слушаться чьих-то советов и не выяснить досконально, зачем это нужно. А уж сидеть тихо и прятаться неизвестно от чего — так это и вовсе не по мне. Я чувствовала, как во мне закипает ярость на этого заносчивого красавчика с острой фамилией.
— А то что? — холодно спросила я, еле сдерживаясь, чтобы не начать орать, топать ногами или врезать ему по башке кулаком. — Убьёт меня кто-нибудь? Да что мне может сделать этот ваш Велимир, или кто-либо другой? Вы же и на солнечный свет не вылезете! Мы с вами не пересекаемся нигде! И с тобой бы не пересеклись, если бы я сама не пришла к тебе. Не хочешь объяснять — как знаешь, но и мне тебя слушать нет резона. Буду жить, как жила, и чихала я на всех вас с высокой колокольни.
При упоминании колокольни Влад непроизвольно вздрогнул — видать её упоминание будило у него в мозгу вполне понятные ассоциации, а мне стало смешно. Кого, действительно, мне бояться, если этим бледным задохликам от одного вскользь сказанного слова дурно делается, как кисейным барышням? Вся их вечность, как хрустальная клепсидра — тронь, и рассыплется, по песчинкам не соберёшь. Я презрительно поморщилась и пошла к двери.
— Стой! — догнал меня уже на пороге его оклик. Я неохотно обернулась.
— Ну?
— Не говори, что не предупреждал. — В этот момент в его голосе слышалась такая яростная беспомощность, что мне даже стало, почему-то, его жаль на миг.
— Вряд ли я вообще о тебе вспомню, — пожала я плечами и вышла за дверь. И только выйдя из подъезда, остановилась на пороге, удивлённо пытаясь прокрутить в голове весь этот визит в подробностях и уложить в голове наш странный разговор. Уложился он плохо, как наспех скомканная одежда в ящике комода — в конце концов, я махнула на него рукой.
***
Иду по тёмной улице и изо всех сил пытаюсь понять — ночь это или пасмурный день? Пытаюсь и не могу, а это, почему-то очень важно. Почему — я тоже не могу понять, и от этого совсем уж паршиво. Я не чувствую страха — только обычную в такое время тяжесть, будто меня зажали в тисках, сковывающих дыхание.
Но я не обращаю внимания на тиски и иду дальше, оглядываясь по сторонам. Улица кажется пустынной, но я всё время ощущаю на себе чужие, недобрые взгляды. Сотни глаз смотрят на меня изо всех углов, из каждой подворотни, сами, между тем, оставаясь невидимыми для меня.
Останавливаюсь, поднимаю взгляд на тёмно-серое небо (всё-таки, пасмурный день — ещё, наверное, и дождь собирается), обвожу глазами окружающие дома. Ни одной открытой форточки, ни одной отдёрнутой шторы. Нигде не светится ни единого окошка, будто все ушли или спят. Я оглядываюсь, отыскивая взглядом все тёмные углы и подворотни. Там никого нет. Мне не нужно заглядывать туда, чтобы это понять. Я знаю. Люди-тени следят за мной, сами оставаясь невидимыми… Нет, даже не так. Они следят за мной при том, что их самих не существует. Я точно знаю, что их нет, но и так же точно знаю, что они сейчас за мной следят, и это вызывает… нет, не страх — смятенье.
Я в полной растерянности топчусь посреди улицы на одном месте, не зная, что мне делать сейчас. Обшаривать углы бессмысленно — ведь там никого нет. Идти дальше под сотней взглядов не могу — ну, просто, не могу, неприятно. Так и стою, пока от одного из домов не отделяется до сих пор не существующая там тень и не начинает двигаться прямо ко мне. Да, именно тень, без человека.
«Да он и не человек, — возникает вдруг в голове совершенно чёткая мысль, — а вампиры тени вообще не отбрасывают». То, что это вампир, было ясно само собой, без каких бы то ни было объяснений со стороны, но что за странная игра наоборот — почему тень без вампира, а не вампир без тени, как ему и полагается? Что-то это мне напоминает, какой-то детский мультфильм… «Видала я котов без улыбок, но улыбка без кота…» Льюис Кэрролл, «Алиса в Стране чудес», всплывает в памяти. А ещё в голове возникает отчётливый голос, будто чужая мысль ошиблась адресом: «А что ты хотела — ты, ведь, и сама наоборот. Ещё больший абсурд, чем тень без вампира. И ты должна исчезнуть». Нет, адресом не ошиблись — сие обращение явно ко мне. Но почему не страшно? Досадно, обидно — а страха нет? Ведь он пришёл сейчас в таком странном виде именно для того, чтобы я исчезла. Исчезла с его дороги. Это же… Додумать не успеваю — его тень подошла совсем близко, и чем больше я пытаюсь в неё всмотреться, тем сильнее сгущается тьма вокруг, и… вдруг, в глаза резко ударил луч света. Я просыпаюсь.
***
Лежу и морщусь, впервые досадуя на жизнеутверждающий солнечный луч, ворвавшийся в мою комнату сквозь стекло. Говорят, когда-то точно такой же луч, прорвавшись сквозь непроницаемо-тёмные шторы, сделал меня такой, какая я есть. И с самого моего рождения он был моим другом, всегда радуя своим появлением, потому я не задёргивала шторы на ночь — каждое утро в солнечные дни он был моим первым гостем. Впервые я не очень радуюсь его приходу — не отпускает навязчивое ощущение, что он помешал мне понять и увидеть что-то важное для меня, а заодно напомнил лишний раз о моей вопиющей неправильности.
«Ты и сама наоборот, и должна исчезнуть».
Сон был чётким и запомнился до мельчайших деталей. И что самое неприятное, такие сны стали сниться мне очень часто — практически каждую ночь. И именно после встречи с несостоявшимся Наташкиным ухажёром.
Да-да, представьте себе, несостоявшимся, поскольку вскоре после визита к нему я стала замечать в облике подруги разительные перемены в лучшую сторону. Вначале она ещё ходила хмурая и угнетённая: «Не позвонил», «Не пришёл», «Не ответил». Но потом на лицо вернулся румянец, появился прежний интерес к новым шмоткам и приятному времяпрепровождению в весёлых компаниях, Наташка снова болтала без умолку и с некоторых пор стала даже несколько меня утомлять. В общем-то, казалось бы, не новый для меня сигнал: «Пора менять жертву-компаньона», но сейчас дело было совершенно в другом. На её счёт я успокоилась — уж не знаю, из каких побуждений Влад решил уступить мне — но теперь мне не давала покоя опасность, нависшая над моей собственной головой. Если, конечно, верить его словам, а я не знала, можно ли им верить.
В принципе, я не то чтобы испугалась, но у меня появилась тема для размышлений. В кои-то веки я задумалась о собственном семействе, жизнью которого не интересовалась уже давно, и о нравах, царящих в нём.
Вампиры — не люди, и ни в коем случае нельзя измерять их поведение и мышление человеческими мерками. Чтобы понять психологию долгоживущих, следует самому быть очевидцем крестовых походов и костров средневековой инквизиции и помнить, пережить, пропустить через себя всё, что происходило с тех пор — а склерозом вампиры отнюдь не страдают, и наблюдательности им не занимать.
Будучи ещё очень молодой и постоянно проводя время с людьми, чей век с точки зрения вампира короток, я мыслями была целиком и полностью в двадцатом — двадцать первом веках и совершенно не думала о веках давно минувших, воспринимая их, подобно людям, только как далёкую историю. Конечно, со временем мне предстоит увидеть будущее столь далёкое, что трудно предположить даже, насколько всё на планете может измениться, а мои современники-люди, ходящие сейчас со мной рядом, пьющие кофе за соседним столом и обсуждающие сплетни в курилке, до этого не доживут, даже если встретят глубокую старость. Но, во-первых, я не особенно об этом задумывалась, ибо вампирам свойственно наблюдать, а не строить планы на будущее, а во-вторых, я была порождением века технологий, сменяющих друг друга так быстро, что хватало даже на человеческую жизнь. Телефоны, трамваи, автомобили, самолёты, телевизоры, метро — позже всё это более усовершенствованное, а затем компьютеры, уже мобильные телефоны, ноутбуки, электронные книги, мегаполисы, подземные торговые центры, многоэтажки из стекла и бетона, электронная почта, интернет, бесчисленные сайты и форумы, бешеный ритм жизни… Это был мой мир, моя эпоха, и последующие века, в которых мне предстояло жить, будут приносить с собой всё большее развитие технологий и ускорение жизненного темпа. Что могло быть у меня общего со старейшинами кланов, беседовавшими с королём Людовиком (неважно каким) и соблазнявшими на балах декольтированных красоток? Да, когда-нибудь и я постарею, и, возможно, то, что я сейчас называю техническим прогрессом, в каком-то там году следующей эры будет считаться пережитками, но это уже будет моя старость, и в ней я тоже буду абсолютно не похожа на тех, кто стар теперь. Меня поймёт сейчас любой человек, поскольку у людей именно так и происходит смена поколений, но вампиры — древняя раса долгожителей с устоявшимися традициями — посмотрели бы на меня с недоумением, вздумай я излагать им всё это. Мои ровесники-вампиры намного меньше, чем я, эмоционально связаны с людьми, зато намного больше зависят от своих кланов и старейшин, а, следовательно, традиции, нравы и рассуждения, актуальные где-то в позапрошлых веках, воспринимаются ими гораздо больше, чем современная человеческая жизнь вокруг. Они несут их дальше, из поколения в поколение, а учитывая ещё, что поколения вампиров сменяются очень медленно, их цивилизация так и застыла где-то в глубине веков, с течением времени претерпев лишь незначительные изменения. А потому можно смело утверждать, что в настоящее время я являюсь единственным вампиром нового века.
Теперь же я впервые задумалась о вещах, которых никогда не знала, или не хотела знать раньше — о том, что, возможно, ещё связывает меня с моими соплеменниками, хочу я того или нет. И, по-видимому, так же мало значения имеет, хотят ли этого они. Как ни отмахивайся от этого, а факт остаётся фактом — мне предназначено было стать отнюдь не средним вампиром, и, действительно, наивно было думать, что с моим исчезновением обо мне так скоро забудут. А Влад сказал: «Сиди и не высовывайся. Ни к кому из нас не приходи». Вряд ли это выход, раз уж обо мне вспомнили, но, без сомнения, куда безопаснее, чем моё постоянное появление у всех на глазах.
Я с досадой поморщилась. Что же мне делать теперь — жить и бояться? Или лучше выяснить всё до конца? И если я, всё-таки, останавливаюсь на втором варианте, то с чего начать? Припомнить всё, что я знаю сама, потому что спрашивать не у кого…
Прежде всего, кто такой, всё-таки, этот Велимир? Имя больше похоже на древнеславянское — странно, вообще-то, для личности, помнящей древнюю Римскую Империю. Хотя он мог принадлежать к любому этносу. Мало ли, куда и когда его занесло… Впрочем, не о том я думаю. Имя можно взять себе, какое угодно. А вот, то, что он со времён этой самой Римской Империи не прекращал своё существование, наводит на размышления… весьма печальные. Маразм маразмом, а сила у него немереная, и знаний в разных областях за разные эпохи, наверное, тоже успел набраться. А плюс ещё огромный жизненный опыт, события и переживания, люди, которых он любил, возможно (с вампирами иногда это бывает) — те, кого обратил и те, кого не обращал и дождался их смерти, выводы и убеждения, которые он вынес из каждого события своего многовекового существования. Я уже упоминала, кажется, что склерозом вампиры отнюдь не страдают. Знаете, что такое маразм без склероза? Искренне желаю вам никогда этого не узнать.
А теперь надо подумать: на что может рассчитывать такая личность, желая стать Высшим? Или, говоря проще, какого чёрта ему надо?! Чего не хватает в жизни? Испытал всё, решил попробовать ещё и это? Слишком просто — стоит ли игра свеч? Может, и стоит — что я знаю о Высших? А, собственно, что и ничего. Да, печально, но, кажется, имеем пробелы в образовании. В памяти всплыл удивлённый возглас Влада: «Это надо же, до такой степени не интересоваться тем, что напрямую тебя касается!» Только сейчас, после триста двадцатого мрачного сновидения, до меня вдруг дошло, насколько он прав. Пусть я не честолюбива и люблю свободу, но элементарно поинтересоваться своим предназначением, которое было бы реализовано, не получись я такой, как есть, можно было… нет, даже нужно было! «Карина, ты идиотка, — мелькнула в мозгу ещё одна предельно ясная мысль. — Печально, но факт. Теперь, вот, сиди и думай оптом обо всём, о чём не задумывалась раньше».
Ну, прежде всего, власть… Высший, всё-таки. Я прокрутила это в голове так и эдак, пробуя слово на вкус, перекатывая его на языке, как конфетку. Не-а, не впечатляет. Ну, это меня не впечатляет, а сколько личностей — хоть людей, хоть вампиров — душу за власть отдадут. (Я невольно усмехнулась — слова «вампир» и «душа» вместе как-то не увязывались. Нет, всё-таки, как ни крути, привыкла я мыслить человеческими категориями.) Это, бесспорно, вариант, но, чую я, дело не только в этом. Высший — больше чем власть. Они приходят, когда есть в том необходимость и ведут за собой… куда? Этого я не знаю, но, чувствую, в этом зацепка.
— Кто же ты такой? — не сразу замечаю, что шепчу это вслух. — И куда всех вести собрался?
Воздух вокруг шевельнулся, и возникло ясное ощущение, что меня сейчас слышат. Более того — ответить пытаются. «Глюки, — решила я. — Пора на воздух».
Солнечный день несколько отвлёк от мрачных размышлений, отрезвил. Ну, кто из вампиров вылезет на солнце, чтобы причинить мне вред? В принципе, можно было бы жить дальше и не думать обо всём, если бы не одно «но». Навязчивые сны, которые уже месяц после моей встречи с Владом не дают покоя. И спросить не у кого об их причине. Возвращаться и расспрашивать клыкастого знакомца мне как-то не хочется, тем более что он сказал: «Не приходи». Совет Влада не соваться никуда я честно пыталась соблюдать, пока это было возможно, но еженощный просмотр ужастиков во сне уже как-то побуждает к решительным действиям. Если даже и угрожает мне опасность, не прятаться от неё следует, а повернуться лицом и нагло идти навстречу, а там посмотрим. Вот, только, куда идти-то? Как вернуться в Город Вампиров, я представляла смутно, поскольку за все годы, прожитые за его пределами, ещё ни разу не возникало желания туда возвращаться. Да и появиться сейчас там, средь тёмной ночи, на виду у всех — это уж, действительно, верх неосторожности. Нет, нужно действовать иначе. Например, найти ещё кого-нибудь из вампиров, встретиться с ним как бы случайно, и в ненавязчивом разговоре, которые я умею вести, как никто другой, выведать всё об этом Велимире, а там уже решить, что с этим делать дальше.
Я резко остановилась посреди улицы, увлечённая этой мыслью. Столкнувшиеся с моей спиной прохожие попытались, было, ругаться, но, встретившись со мной взглядами, запнулись на полуслове и с растерянными улыбками пробормотали извинения.
— Ничего, бывает, — машинально киваю в ответ и продолжаю размышлять.
Все ли из них, как Влад, слышали о «светлой энерго-вамп»? Судя по всему, многие. И плохо им становится в моём присутствии, так же, как и мне при них… Да, но, может, если затеряться в толпе, они могут принять это за обычное недомогание. Кровушки, скажем, обкушались. Я нервно хохотнула. М-да, с недомоганиями у них напряг, но, тем не менее, в толпе «случайно» столкнуться с ними лучше всего — как бы там ни было, не сразу и не так резко привлеку к себе внимание. Идём дальше: смогу ли я сойти за человека, за одну из этой самой толпы — за потенциальную жертву? Если смогу, то гарантия, что он из всех выберет именно меня — уж я-то постараюсь. Ну, а отсюда плавно вытекает следующий вопрос: может ли вампир укусить вампира, и что из этого выйдет? Ну, понятно, если оба вампира обычные — не может, да и не станет, какая ему от этого польза? А если это — «светлая энерго-вамп»? Собственно, у меня ему тоже пить нечего, но попытаться может… Впрочем, до этого я искренне надеялась не доводить.
Теперь осталось подумать, куда отправиться, чтобы встретить очередного вампирюгу. Уж понятно, не на пустынное кладбище ночью. Вообще, удивляют человеческие стереотипы по поводу нашего брата (ну, или сестры). Почитаешь человеческую литературу, посвящённую Детям Ночи — обхохочешься. Вот, если логически подумать, почему вампир должен встретиться непременно где-нибудь на кладбище или в подобных ему местах? Что ему там делать? Жертв нет, с покойников уже взять нечего, да и, опять же, тоска зелёная. О себе, вообще, молчу — я кладбища обхожу десятой дорогой. Старые, давно забытые — ещё куда ни шло, а вот свежие могилы… Острая, как неумолимый клинок, атмосфера недавних страданий и боли потери, витающая там, может надолго свалить меня с ног.
Обычные же вампиры, выходящие ночами на охоту, предпочитают отираться среди живых — где-нибудь в ночных клубах и на гламурных тусовках. Самые злачные места для моих родственничков. Наверняка на подобных сборищах периодически можно встретить нагловатого, но безумно обаятельного репортёра светской хроники — вот, правда, никак не удаётся запомнить, какое именно издание он представляет, но в процессе увлекательной беседы с ним это становится уже как-то и не важно. А иногда там может осчастливить всех своим присутствием сынок очередного «хозяина жизни» — безумно богатый, недосягаемый и высокомерный, но вдруг с чего-то пожелавший удостоить кого-нибудь своим вниманием. Чей именно он сынок? О, об этом кто-то непременно что-то смутно слышал, хотя никто не может с точностью сказать, где и что. И на тех и на других «ведутся» либо начинающие «звёздочки», либо заядлые тусовщицы, любящие во что бы то ни стало быть в центре внимания.
Я остановилась, присела на скамейку в парке и глубоко вздохнула. Перспектива отправиться в подобные места, прямо скажем, не вдохновляет. Личности, проводящие там время, для меня — всё равно, что для человека синтетическая еда, переполненная красителями и ароматизаторами, которой полно сейчас во всех киосках. На первый взгляд, вроде бы, вкусно и красиво, и упаковка такая яркая, а злоупотребишь ею — и здравствуй, язва желудка. Но я, впрочем, и не собиралась там «подкрепляться». Мне бы только выловить нужного субъекта, и я почти не сомневалась в удаче.
По парку, прямо по направлению к моей скамейке, бежала девочка с пушистым белым зайцем в руках. Совсем маленькая — лет пяти примерно. Взгляд огромных голубых глазищ встретился с моим, и на круглом личике расцвела такая искренняя широкая улыбка, что я не выдержала и легонько потянула за краешек тонкой, как паутинка, энергетики, шлейфом тянувшейся за ней. Потом опомнилась и быстро отвела глаза. Очень редко мне что-то предлагают так щедро и бескорыстно, и удержаться сразу иногда не получается, хотя вообще-то, я давно уже ничего не беру у детей. Переросла это уже, прошла этап своей ранней юности, неопытности и охоты исключительно на лёгкую добычу. Дело тут не в благородстве или каких-то принципах, просто маленькие люди — это ещё неустойчивые, несформировавшиеся личности без чётких убеждений и жизненных ценностей, чьё настроение меняется, как флюгер, в зависимости от того, купят ли понравившуюся игрушку и сводят ли на карусели в выходной.
У моей родни, кстати, дети тоже спросом не пользуются и тоже, естественно, отнюдь не из гуманных соображений. Как пища, взрослый человек гораздо сытнее, хотя ребёнка и легче заманить — но это уж всё равно, что выйти на крупную дичь, а не размениваться на стрельбу из рогатки по воробьям. Обращать же ребёнка себе дороже — чтобы сотворить такое, надо быть круглым идиотом. Всем известно, что вампир-создатель очень долго несёт полную ответственность за созданного, а вампирчик-недомерок — явление совершенно неконтролируемое и непредсказуемое. Ошибочно думать, что с превращением в вампира человек полностью теряет свою личность и превращается в безмозглое чудовище, тупо жаждущее крови. Крови он, конечно, жаждет, но не более и не менее, чем люди жаждут своей человеческой пищи. Безусловно, обращённый становится совершенно иным существом, переходит на иной уровень восприятия окружающего мира и очень многие вещи, ценимые человеком, для вампира перестают иметь значение.
Всё это так, но здесь есть одно важное «но».
Отпадают, по сути, ненужные мелочи, несущественные наслоения на личность вроде каких-то мелких привычек и сиюминутных желаний, но то, что составляет её основу, остаётся. Не буду описывать, что это, да и не смогу, потому что в каждой личности своя основа — тот стержень, на котором она держится, — и во многом от того, каким был человек, зависит то, каким будет вампир. Не для людей, нет — для них все вампиры в равной степени хищники — но в своей вампирьей среде он будет играть вполне определённую роль, и формируется она под воздействием его бывшей человеческой сущности.
А вот теперь и прикиньте, что будет, если обратить ребёнка — маленького человека, ещё не сформированную личность. Не только внешне он навечно останется ребёнком. Вечность не прибавит мудрости, а детская непосредственность, жизнерадостность и любознательность, имеющие зачастую очень важное значение для становления характера будущего взрослого человека, в данном случае перестанут играть роль, ибо так и останутся в своём зачаточном виде без перспектив более зрелого применения этих замечательных качеств. И я уж молчу о том, что население близлежащих городов очень быстро превратится в горы обескровленных трупов, ведь кто может вразумить ребёнка, который хочет вкусненького? А если этот ребёночек, к тому же, обладает потрясающей силой, ловкостью и обаянием, а вкусненьким для него является… ну, вы поняли. Опустевшие города — это потеря постоянного источника питания для нескольких кланов, поиск новых мест для обоснования, переселение, суета, в результате которой возможна незапланированная повальная голодовка и массовое нападение на первый же попавшийся населённый пункт, в результате которого тоже невозможно будет долго и незаметно там оставаться. Одним словом, вампир, имевший глупость обратить ребёнка, обеспечен головной болью в прямом смысле на целую вечность.
— Куда ты опять бежишь?! Разве я тебе не сказала сидеть рядом со мной?
Я вздрогнула и обернулась. Вслед за раздражённым голосом мирный городской гомон нарушил отчаянный рёв. Я вздохнула и горько усмехнулась — мне даже не нужно было оборачиваться, чтобы понять, что там произошло — люди часто бывают удивительно предсказуемы. Только искренне жаль было безвозвратно испорченного детского настроения, ещё пару секунд назад такого неподдельно-радостного, солнечно-искрящегося, какое взрослым уже давно и не снится, лишь изредка вспоминается с ностальгией.
Я, всё-таки, обернулась. Хмурая тощая мамаша в тесных даже ей джинсах, тянула дочку за руку к соседней скамейке. В другой руке она держала за лапу пушистого зайца, чьи длинные уши уныло свисали вниз, чуть не касаясь асфальта, как будто он тоже провинился, получил нагоняй и очень грустил из-за этого.
Интересно, сколько этой мамаше лет? На вид нет ещё и тридцати, но тут возможны варианты: различные диеты и косметические салоны на первый взгляд творят с людьми чудеса, но иногда, как в данном случае, только на самый первый. А на второй возникает недоумение: зачем всё это было нужно, если в результате, всё равно, никому не приносит радости? Вот, лично на мой субъективный взгляд, таких людей нужно запереть в собственных квартирах и запретить им заводить семьи, чтобы исключительно сами варились в собственной злобе и раздражительности и не распространяли её на окружающий мир. Но к немалому моему изумлению я уже не раз убеждалась, что мир считает иначе. На злобу отвечают злобой, при этом особо на ней не зацикливаясь, по принципу «передай дальше», и это считается нормой, в то время как счастливые лица, любовь или искренняя заинтересованность чем-то вызывают раздражение, как инородное тело, непонятно как вторгшееся в безлико-равнодушно-устало-озлобленный общечеловеческий организм.
Я же охотилась как раз за такими «инородными счастливыми телами», и тем больший дискомфорт и возмущение во мне вызывало постоянное желание толпы подавить их.
Хотелось хоть немного поддержать маленького человечка и вернуть ему хоть малую толику прежнего веселья. Я внимательно посмотрела на зарёванную девочку, и та, почувствовав мой взгляд, обернулась, не то всхлипнула, не то охнула, и на лицо её сквозь слёзы вернулась прежняя улыбка. Мамаша обернулась тоже с явным намерением ещё что-нибудь сказать, бросила взгляд на дочку, на меня и растерянно заморгала, не зная, возмущаться ли ей и, собственно, кому и за что выражать свое негодование. Так и не решила и, наморщив нос, отвернулась.
Я поднялась и быстро пошла прочь, едва сдерживаясь, чтобы не расхохотаться вслух. Всё-таки, странные существа люди!
Останавливаюсь около витрины художественного салона, резко вернувшись к предыдущим мыслям и собственным проблемам. Вернуться было от чего — передо мной на витрине красовалась картина модной художницы Элизабет «Рассвет над рекой» — алое солнце, появляющееся на горизонте, и его отсветы, отражающиеся на ровной водной глади. Было в этом светиле что-то неумолимое и в то же время прекрасное — торжество жизни, света, радости. Банальный сюжет на этом полотне был живым, будто приглашающим перешагнуть роскошную раму и войти в изображённый мир, как в параллельную реальность, за которой уже не будет страданий, раздражения и ненужных страстей — всё это станет мелким и несущественным перед несомненным торжеством Жизни.
Об Элизабет ходили слухи один другого невероятнее, и, в общем-то, слухам этим она давала постоянную подпитку. Если кому покажется странным, что такая жизнеутверждающая картина вернула меня к отнюдь не солнечным размышлениям и планам действий, поясняю: выставки картин Элизабет неизменно проходили глубоким вечером — почти ночью. На них собирались все так называемые «сливки общества», она же почти ни с кем тесно не общалась, лишь изредка, как величайшей милости, удостаивая кивка или полуулыбки, а все дела о продаже картин вела через агентов. Сама Элизабет неизменно ходила в тёмных очках на пол-лица, голову покрывал роскошный длинный шарф, из-под которого выглядывала густая грива иссиня-чёрных волос. Носила она, в основном, элегантные брючные костюмы, идеально подчёркивающие великолепную фигуру.
Однажды я видела её выходящей из чёрного лимузина и идущей от него вдоль по улице к выставочному залу, где должна была состояться очередная выставка её картин. Она шла легко и стремительно, не глядя по сторонам, края длинного шарфа развевались на ветру, и если бы не стук тонких каблучков по асфальту, можно было подумать, что она парит над землёй.
Собственно говоря, я не особенно прислушивалась к невероятным сплетням о ней, поскольку загадочность молодой импозантной художницы, имея вполне определённые признаки, была объяснима. Я почти не сомневалась в том, что Элизабет — вампирша. Оставалось только догадываться о способах её охоты, так как ни разу после её выставок и презентаций не ходили по городу мрачные слухи — ни намёка не было на какие-либо убийства и загадочные исчезновения.
А ещё в таком случае удивляли сюжеты картин, в которых неизменным персонажем было столь ненавистное для всех вампиров небесное светило, причём изображалось оно так светло и жизнеутверждающе, с таким вниманием к деталям, как разве что пылкий влюблённый может изобразить предмет своей страсти.
Но Элизабет была слишком яркой и одновременно загадочной фигурой, чтобы вот так просто подойти к ней и заговорить на интересующие меня темы, да и потом, возможно, мои предположения на её счёт неверны. Для нужного мне разговора подошёл бы молодой недавно обращённый вампир, ещё не приобретший достаточной осторожности в общении с людьми и не утративший желания покрасоваться приобретёнными «сверхвозможностями». Но при этом и не слишком глупый, не лишённый наблюдательности. Такой персонаж при небольшом воздействии с моей стороны за милую душу выложит всё, что надо и чего не надо. Думаю, чтобы найти его, достаточно обычного студенческого ночного клуба. Вот, туда-то и отправлюсь этой же ночью, не откладывая дело в долгий ящик.
***
Огни модного, недавно открывшегося ночного клуба ярко светили издалека. Я остановилась, задумчиво поправляя причёску.
Собственно говоря, причёски как таковой у меня и не было. Волосы я отрастила до пояса и, в основном, никогда их не собирала — предпочитала ходить по улицам с гордо развевающейся белоснежной гривой. Такой образ привлекал внимание неформалов. Среди них попадались довольно-таки интересные личности, имеющие самые экстравагантные увлечения: андеграунд, арт-хаус, альтернативная философия, и Высшим Силам известно, что еще. С ними интересно потом было пошататься по городским улицам, поболтать о высших материях и заодно не остаться голодной.
Попадались, правда, и «непризнанные гении», хронически страдающие от несовершенства мира, но таких я отшивала быстро и незаметно для них. Пару раз в круг моих знакомых попадали готы, пытавшиеся приобщить к своему кругу, чем искренне меня позабавили. Знали бы они, перед чем преклоняются… Впрочем, я не стала их разочаровывать.
Сейчас прохожие тоже окидывали меня заинтересованными взглядами, но знакомиться поближе пока никто желания не изъявлял. К своему сегодняшнему облику я подошла со всей тщательностью. И без того глубокую синеву глаз оттенила голубыми тенями; на губах поблёскивала неяркая помада — фактически, только намёк на неё, ненавязчивый, но достаточно эффектный; фигуру облегали узкие синие джинсы, вроде тех, что были на той злой мамаше с маленькой дочкой. А к ним я подобрала снежно-белый свитер, сползающий с одного плеча и будто невзначай подчёркивающий смуглую кожу. Критически окинув себя взглядом в зеркале, я осталась довольна увиденным.
Меня обходили стороной все, кто тоже шёл в клуб. Я никого из них пока не удерживала, не пыталась привлечь. Во взглядах девушек, обращённых ко мне, сквозила явная зависть. Впрочем, я этому не удивлялась. Комплексами по поводу своей внешности никогда не страдала, оценивая её совершенно объективно. Знала, что выгляжу замечательно, и мне не нужны были лишние подтверждения этому. Хотя и излишнего самомнения по поводу себя любимой у меня тоже не было. Внешняя привлекательность для вампиров не роскошь, а насущная необходимость — именно так я её и воспринимала, не превращая в культ и смысл жизни.
Пока среди идущей мимо толпы вампиров не наблюдалось, но, что самое печальное, не видно было и моих возможных жертв. Да, клуб был недешёвым, рассчитанным на «золотую молодёжь», и с виду все его посетители были яркими, эффектными и холёными, но, как я и предполагала ранее, за этой яркой оболочкой просвечивала пустота, которую от меня было никак не скрыть. За совсем ещё молодыми лицами скрывалась почти старческая пресыщенность и, как следствие усталость от жизни — имея всё, они ни к чему не стремились. Их нечем было удивить, они знали цену всему на свете, вплоть до воздуха, которым дышали, а сейчас шли сюда, собственно не развлекаться, а хоть как-нибудь провести — «убить» — время.
Смотрю на них и думаю, что сущности некоторых людей лучше было бы не знать — здоровее буду. Но выбора не было, и никто мне его никогда не давал — я чувствовала всех насквозь, и порой это было настоящим проклятием. Тошнота уже ощутимо подступает к горлу — каждого по отдельности могла бы просто обойти стороной, в массе же они были для меня отравой. Однако с этим надо было что-то делать, ибо с каких это пор в мире людей я вдруг не могу войти туда, куда мне нужно по своим личным делам? Я, способная входить в дома без приглашения, свободно передвигающаяся по улицам в солнечные дни и не боявшаяся зеркал. Единственный действительно свободный вампир, пасующий, тем не менее, перед большим скоплением отрицательной энергетики.
Вздохнула и отошла от входа в клуб. Оглянулась по сторонам, прикидывая дальнейшие действия. Через дорогу взгляду моему открывался небольшой аккуратный парк, на аллейках его просматривались влюблённые парочки. Я направилась туда, по телу разлилось приятное тепло — неизменное предвкушение близкого обеда… или ужина, учитывая время суток. В парке подошла к небольшому неработающему фонтанчику — возле него, как раз, отиралась парочка молодых людей. Долго выбирать мне было некогда, да, честно говоря, уже и не хотелось. Я не слышала, о чём они говорят, но мне этого и не требовалось, и совершенно не нужно было на них смотреть. Села на скамейку неподалёку, прикрыла глаза, сложила руки на коленях, выпрямив пальцы, чуть приподняв их и развернув в направлении парочки. Совершенно незаметное для окружающих действие, точно так же, как зимой никому бы не пришло в голову обратить внимание на то, что кто-то иногда в людном месте снимает перчатку. Они не заметили украденного — взятого у них было в этот момент ещё много. Они стояли, прислонясь друг к другу, не глядя на меня, и я на них тоже не смотрела. Этого не было нужно — я чувствовала их так, будто они стояли перед моим взглядом. Я улавливала малейшее их движение, вдохи, выдохи, чувственность… И стала ими — их обонянием, зрением, слухом, их всеобъемлющим чувством друг к другу, их телами, и душами. Это мой нос уткнулся в плечо парню, мои пальцы нежно гладили волосы девушки. Вот оно… Лёгкое покалывание в кончиках пальцев, дальше вверх — в ладонях, плечах, сердце… Чужая энергия, войдя в меня, охватила всё существо и стала мной, а я ею. Из груди моей вырвался глубокий вздох, перед глазами будто на миг сверкнул фейерверк, мир окрасился яркими красками. Я ощутила прилив сил, оптимизма, веры во что-то лучшее. Захотелось если не великих свершений, то сделать хоть что-нибудь — и в положительном исходе сделанного мной я не сомневалась. Я буквально готова была свернуть горы, если бы кто-нибудь показал мне их здесь поблизости.
Одним словом, я насытилась, а при отсутствии голода отрава не страшна. Теперь можно было идти в клуб.
На этот раз на меня оглядывались с гораздо большим интересом. Оно и понятно — прекрасно знаю, как смотрюсь со стороны, когда меня переполняет свеженабранная энергия. От лишнего внимания я уклонялась, делая неприступный вид, а сама, между тем, рассматривала окружающих. Пока что вампиров среди них однозначно не наблюдалось. Но, ведь — ещё не вечер… Точнее, вечер — для добропорядочных граждан, пришедших с работы и сидящих сейчас дома, но никак не для тех, кто пришёл сюда. Для них с наступлением темноты жизнь только начинается, и в этом они, пожалуй, очень похожи на моих родственничков. Вот, если об этом задуматься, всё-таки, вампиры и их жертвы похожи друг на друга, ну, прямо, как кровная родня. Я усмехнулась каламбуру, попутно удивляясь, что эта мысль никогда раньше не приходила в голову.
Как там говорил мне Влад: «Мои жертвы твоими быть не могут».
А, ведь, в чём-то он и прав. Недаром все эти люди мне поперёк горла. Конечно, та парочка — тоже полуночники, но только сейчас, в данный момент, и вовсе не потому, что им не на что тратить своё время днём. Возможно, потом они поженятся, чувства войдут друг у друга в привычку и эти ночные прогулки будут лишь изредка вспоминаться с ностальгией… А мне будет уже нечего у них взять. Хотя, возможно, и нет — бывают такие пары, которые до старости гуляют, взявшись за руки, но это редкость.
А в этом клубе собираются люди, которым в принципе не будет даже, о чём вспомнить с ностальгией. То есть — полная глушь. Я оглядывалась по сторонам с острым ощущением, что меня окружают непробиваемые стены. Это конечно лучше, чем тошнота и омерзение, но, всё равно, приятного мало. И всё это уже стало порядочно надоедать, и я задумалась, не зря ли сюда вообще припёрлась, и есть ли в этом смысл.
— Привет!..
Бархатный голос у меня за спиной в одну секунду уверил в обратном. Такой голосочек ни с чем не перепутаешь — люди так разговаривать не умеют и нигде не научатся. Такие бархатные интонации, такой вкрадчивый намёк на… впрочем, на что именно, это зависит от личной фантазии каждого, такой цепкий пламенный взгляд, сверливший сейчас в моей спине дырку, хотя, будь я человеком, чувствовала бы это сейчас совсем по-другому. А поскольку мне в эту минуту надо было изображать перед ним именно человека, я, как могла, попыталась состроить разомлевшую и уже заочно влюблённую в него девушку… м-да, только как это делается? Кажется, следует мечтательно закатить глаза с блаженной улыбкой на лице, ну, или что-то в этом роде. Правда, лица моего он сейчас не видел, но произведённое на своих жертв впечатление они чувствуют за три километра, причём обман не прокатит. Благо, сейчас я была сыта, переполнена энергией и готова проникнуться симпатией ко всему миру. В данный момент, думаю, что даже спина моя выглядела для вампирюги убедительно — и я в свою очередь великолепно это чувствовала и оборачиваться не спешила, зная, что он уж меня не упустит.
— Познакомимся поближе, красавица?
Он уже буквально дышал мне в затылок и усиленно меня «очаровывал». Вот, теперь можно оборачиваться — медленно, безвольно, будто пребывая во власти чар.
Он продолжал торчать у меня за спиной. Чего-чего, а настырности им не занимать. Люди, правда, называют это настойчивостью.
Мой взгляд встретился с его, и я еле удержалась, чтобы не поморщиться презрительно.
***
Вампирюга был и впрямь очень сильно на любителя. Точнее, на любительницу… хотя это ещё как сказать. Блондинистые волосы, кажется, не без оснований, напоминали крашеные. Черты лица тонкие и довольно неприятные — какие-то чересчур женственные. Вообще, утончённая красота вампиров мало напоминает мускулистых богатырей, но и в ней, так сказать, возможны варианты.
Но не в этом случае. Ростом он был невысок и, кажется, даже слегка сутулился. Прищуренные глаза не скрывали хищного блеска, а, глядя на мою шею, он так откровенно облизывался, что я крепко сжала зубы, чтобы истерически не заржать. И на что только рассчитывала эта инфузория в туфельках, выползая нынче вечером на охоту?! Небось, ещё на свой первый «ночной промысел» — готова поспорить на что угодно.
Во-первых, его распознает даже ребёнок, ещё не успевший посмотреть «Сумерки» и наслушаться страшилок «про вампиров», а во-вторых, кого он думал очаровать своей сутуловато-костлявой грацией? Хотя характерным для ночного племени даром гипноза он, без сомнения обладал, но с самоконтролем у него было явно плоховато, что сводило в результате весь этот дар на нет — от него сбежала бы, успев прийти в себя, даже самая слабовольная жертва.
В общем, боюсь сглазить, но, кажется, мне исключительно повезло. Невооружённым глазом видно, что данный экземпляр непроходимо глуп и наблюдательностью не отличается, к тому же, обо мне он вряд ли что-то слышал, а если слышал — не прислушивался. Остаётся только надеяться, что Велимира знает даже он, а уж позаботиться о том, чтобы этот субъект выложил всё, что знает, я сумею.
— П…почему бы и нет? — слегка запинаясь и чуть прикрыв ресницами глаза, произнесла ваша покорная «жертва». Сквозь полуопущенные ресницы я не упускала его взгляда, и, кажется, горе-вампирчик даже и не догадывался, что в этот миг уже отнюдь не «жертва» находится в его власти, а как раз наоборот. — Я… здесь впервые, и мне так одиноко…
— О! Неужели? Представьте, мне тоже, — заучено выпалил он своим обволакивающе-бархатным голосом, явно радуясь столь лёгкой победе. Он всё ещё таращился на мою шею, но периодически нервно поднимал взгляд к моему лицу и тут же опускал его снова, передёргивая плечами.
Чувствует: что-то идёт не так, и не поймёт, что именно. Нет, он явно обо мне ничего не слышал и в принципе не может знать, что я существую в природе, и уж, понятное дело, его фантазии не хватит осознать, что я собой представляю. Вот она, удача! Главное, самой от радости не потерять контроль над ситуацией.
— Н-но я… Вы… А вы кто? — Я усиленно продолжала изображать захваченную врасплох и донельзя смущённую наивную девушку. Наверное, получалось у меня хорошо, потому что вампир улыбнулся снисходительно-покровительственно, явно гордясь собой, и протянул мне руку.
— Давайте выйдем отсюда на воздух, а то здесь так шумно. А я, знаете ли, люблю тишину.
Ну, понятно, от ответа на вопрос, кто он, загадочно уходит. Это обычно интригует, наводит на мысль о чём-то захватывающе-таинственном, о неведомом приключении, которое так неожиданно свалилось на голову, и ни у кого больше такого не бывает. Завтра можно будет похвастаться подружкам… чего обычно никто впоследствии не делает. Те, кто, в принципе, до завтра доживает, ходят бледные, утомлённые и скрытничают, как недавно Наташа Раминянская.
Итак, я с энтузиазмом подала своему галантному кавалеру ручку и радостно поскакала навстречу «ужасной судьбе», на ходу пытаясь придумать, как же мне теперь завести с ним разговор на интересующую меня тему. Я снова краем глаза взглянула на него. Он тут же перехватил мой взгляд и клыкасто ухмыльнулся. Я чуть не споткнулась. Горе ты моё, ну кто же так откровенно сверкает клыками? Вот, сейчас от него бы сбежала любая девушка… Кстати, это повод — самое время начинать импровизировать.
— Ой! — Я остановилась, потом сделала один неверный шаг в сторону и таки споткнулась по-настоящему… ну, почти. Он поддержал меня под локоть, на физиономии его отразилось недоумение.
— Что с вами?
— Ой, мне показалось… — Я красноречиво взглянула на него. Он, кажется, понял — клыкастая улыбка тут же исчезла, он с досадой хмыкнул.
— Вам показалось, — быстро сказал он. — Идёмте быстрее, здесь душно, вот у вас и галлюцинации.
— Ну, нет, знаете! Мне ничего никогда не кажется! — воскликнула я и с энтузиазмом выбежала на улицу, таща коварного соблазнителя за собой на буксире. — Вы вампир, да? Ой, как интересно! Я недавно фильм смотрела про вампиров, так романтично… Скажите, а вы меня тоже превратите сейчас в вампира? Я всегда мечтала жить вечно…
На нас уже начинали оглядываться, и этот факт ввёл несчастного кровопийцу в глубокую панику. Становиться гвоздём программы в его планы явно не входило — он, всего лишь, собирался мирно позавтракать. (У моей родни все — не как у людей, вот и завтракают они ночью). И уж, конечно же, в его планы совсем не входила новообращённая вампирша-активистка, за неуёмный энтузиазм которой придётся потом отвечать ему. Вряд ли он пробовал вообще за что-то отвечать. Сам, небось, вчера родился.
— Эй, потише ты, — теперь он уже вовсе не был таким милым и очаровательным, хотя и раньше эти качества ему не очень удавались. — Ты что, с ума сошла? Ты… ты куда?
Отпустив его руку, я уже неслась к ближайшим кустам. Его я, впрочем, не собиралась оставлять без внимания, подозревая, что сейчас он, воспользовавшись моментом, поспешит слинять от восторженной жертвы. Резко развернувшись, я перехватила его в тот самый момент, когда он уже собирался свернуть за угол. Будь на моём месте человек, ему бы это, без сомнения удалось, но я тоже умела передвигаться очень быстро и незаметно даже для своей родни — как сказал однажды, поморщившись брезгливо, один старый вампир: «Со скоростью света».
— Эй, ну куда же ты? А как же Вечность?
— Да иди ты… — Он уже не заботился ни об имидже, ни о чём другом — главным было выпутаться из такой неожиданной и неприятной для него истории. Пугливый оказался. Ну что для нормального опытного вампира восторженная дурочка? Зачарует, чтобы молчала, внушит то, что ему нужно, заведёт в ближайшие кусты и… поминай, как звали. Но вампир оказался неопытным, а я не восторженной дурочкой. И всё пошло совсем не по привычному сценарию.
Он дёрнулся, было, снова в сторону, но мой взгляд остановил его.
— Да что ты… — Тут в его взгляде мелькнула растерянность одновременно — понимание… он, правда, и сам не знал, чего. Об одном только мог догадаться: я отнюдь не та, за кого он меня принял.
— Кто ты, Свет тебя забери? — прошипел он сквозь зубы, уже не скрывая клыков и глядя на меня с неприкрытой ненавистью.
Я хмыкнула.
— Светом ты меня не напугаешь. Ну что, коварный соблазнитель, поговорим по-родственному?
— Не понял… — он ошалело сверкнул глазами, вся его физиономия отражала напряжённую работу мысли. И безнадёжную, ибо как может работать то, чего нет в наличии? И как его только одного-то выпустили? Новенькие обычно под контролем — если не присматривать за ними, таких дел натворят… Стоп. А ведь как я об этом раньше не подумала? Карина, печально, но факт — ты не намного умнее своего собеседника. Я оглянулась по сторонам — вроде бы никого не видно, но это ещё ничего не доказывает.
— Значит так, — быстро сказала я, припечатав вампирчика к стене ослепительной улыбкой и окончательно лишив его собственной воли, — мы с тобой сейчас идём в парк, садимся на скамейку, и ты отвечаешь на мои вопросы. Ответишь — вернёшься в клуб и продолжишь охоту. Нет — не выпущу.
Он смотрел на меня уже с неприкрытым ужасом.
— У тебя из-под кожи свет… Ты на солнце бываешь! И от улыбки… Ты вампир, но ты… ты не можешь быть вампиром. Кто ты???!!!
Последняя фраза была диким воплем. Да, дела! А ведь он, действительно, ничего обо мне не слышал. Глухой он, невнимательный, или слухи обо мне Владом сильно преувеличены — этого уж я не знаю. Главное, сейчас не дать ему уйти.
Он морщился, как от боли, и изо всех сил старался отвести от меня взгляд, но это ему не удавалось. Я смотрела ему прямо в глаза, парализуя движение.
— Идём со мной по-хорошему — потом отпущу. Мне нет резона тебя убивать.
— Кто ты?! — продолжал голосить он. — Так же быть не может…
— Может, — раздался вдруг откуда-то со стороны глухой голос. Чувствовалось, что этот баритон при необходимости мог быть чарующим, но сейчас он был сух и шершав, как наждачная бумага. Моя мысль оказалась верной — вампирчика пасли со стороны. Вот, только, спрашивается, почему же я так мало внимания уделяю своим верным мыслям? Спохватываюсь, только когда уже поздно становится.
— Ты, Альфред, слишком молод и невнимателен, — продолжал вещать голос, подтверждая мои выводы об умственных способностях вампирчика. — Иначе знал бы, что она существует. И пришла сейчас к нам сама. А сейчас ночь, и она в наших руках… В моих, поскольку ты — не в счёт. Крысиная кровушка на клыках не обсохла.
Говорившего не было видно — только слабая тень на стене ближайшего дома. Одна тень… Ох, что-то это мне напомнило.
— Кто существует? — молодой вампир непонимающе взглянул на меня, но тут же поморщился и отвёл взгляд. На этот раз ему ничто не помешало — моё внимание сосредоточилось на говорящей тени.
— У меня нет времени на то, чтобы с тобой объясняться. Ночь коротка, а я должен успеть доставить её.
— Куда? — это уже спросила я. — К Велимиру?
Имя вырвалось само собой. Это то, о чём я думала все последние дни. А по неуловимому движению тени поняла, что попала в самую точку.
— Дога-адливая, — прошелестел голос, кажется, уже над самым моим ухом. Тень выдвинулась, материализовалась, приобрела очертания. Я почувствовала, как тошнота подступила к горлу. Кто бы это ни был, но это сильный вампир. В присутствии этого сопляка, Альфреда, я особого дискомфорта не испытывала. Сейчас же на меня будто надвинулась воплощённая Тьма. Та самая, чьим порождением я тоже была. Чьей ошибкой оказалась.
Он подступил ближе и остановился — видать, тоже несладко было стоять рядом со мной. Но моих сил против него явно не хватало. Он, скорее всего, вернорождённый. И очень стар.
— Неуютно, Светлая? Поверь, и мне от встречи с тобой удовольствия мало. Но я рад, что мы встретились — это большая удача. Не знаю, что заставило тебя выйти на охоту на ночь глядя, но это было кра-айне неосмотрительно с твоей стороны.
— А могу я, вообще-то, узнать, с кем говорю? — осведомилась я сквозь зубы. Меня уже здорово раздражал этот вампир, этот его глухой голос, манера говорить, вкрадчиво-язвительно растягивая слова… и вообще, если мне уж кто-то был неприятен, то неприятным в нём было всё без исключения, от ногтей до кончиков волос.
Ответить он не успел, как не успел и осуществить своё намерение. В этот самый момент произошло что-то непонятное. От крыши мелькнула ещё одна быстрая крылатая тень, и я опомниться не успела, как оказалась в небе, а бока сжимали цепкие и довольно острые когти. Я попыталась, было, вырваться — когти впились в кожу ещё сильнее. Попробовала оглянуться — не вышло.
Позади слышалось нечто, похожее на свист или протяжный вой — нас догоняли. Я, вообще, плохо понимала, что происходит — ветер свистел в ушах, перед глазами всё мельтешило, сливалось в одну точку, я уже совершенно не ориентировалась, где мы находимся, и что, собственно, происходит. Огромная летучая мышь обгоняла нас, перекрывая траекторию полета. Мой — тоже крылатый — спутник (если можно так назвать того, кто внезапно хватает вас когтями и тащит непонятно куда) всячески старался её обойти, но летучая мышь настырно висела перед нами, раскинув крылья.
— Нах-хал, — разобрала я в издаваемом ею вое и свисте. Голос узнать было нетрудно — нас настиг недавний знакомец, жаждущий доставить меня к загадочному Велимиру. Но кто был этот, второй — с позволения сказать, мой спаситель?
— Исчезни, — просвистело в ответ уже над моей головой и держащая меня огромная крылатая мышатина, совершив ловкий манёвр, обошла своего конкурента, после чего мы с невероятной скоростью понеслись вперёд. Прежде, чем потерять сознание окончательно, я успела заметить, что этот голос тоже мне знаком…
***
— С добрым утром. Во всяком случае, для тебя оно обычно доброе, чего обо мне не скажешь.
Чья-то рука тяжело легла мне на плечо и ощутимо встряхнула. Неохотно открыв глаза, пытаюсь вспомнить, что произошло до того, как я вырубилась, а заодно рассмотреть, где, собственно, нахожусь. Всё это проделать одновременно оказалось проблематично. Комната расплывалась перед глазами, оставляя только смутное ощущение дежа-вю, но лишая всякой возможности уточнить, когда и при каких обстоятельствах мне уже приходилось её видеть. Одним из самых ярких воспоминаний были острые когти, вцепившиеся в меня. Я ощупала бока — разумеется, они уже зажили, но ощущение когтей, почему-то, оставалось, стоило только об этом вспомнить.
— Затянулось, не переживай, — успокоил меня всё тот же голос. Странно, совсем недавно я его же слышала… В тот самый момент, когда «отключилась» в полёте. Ну да, а он спорил со своим… с моим преследователем, который нас догонял. А до того я встретила в ночном клубе молодого вампира, оказавшегося подопечным этого… Короче говоря, память восстанавливается, что не может не радовать.
Когда мне довелось бывать в этой комнате, я уже вспомнила, а также — и кому она принадлежит. Вспомнила и голос. Теперь остаётся только выяснить, какого чёрта я здесь опять делаю?
Я повернула голову в сторону своего собеседника. Влад Сворд смотрел на меня с мрачной ухмылкой.
— А ты оказалась не такой уж сильной, — резюмировал он. — Что с тебя взять — энерго.
— Это кто бы говорил! — возмутилась я, подскочив на кровати. — Забыл, как сам в обмороке валялся?
Весь вид Сворда красноречиво свидетельствовал о том, что ничего он не забыл, и воспоминания эти отнюдь не из приятных, да и сейчас он как-то явно не радовался встрече. Это, впрочем, было взаимно.
— Послушай, — недовольно нахмурилась я, — если решил меня в гости пригласить, нельзя было сделать это более цивилизованно? Откуда ты, вообще, свалился мне на голову так некстати?
— Некстати?! — возмутился хозяин мрачной квартиры, сверкнув клыками. — И это всё, что ты мне можешь сказать? Предупреждал же, сиди тихо. С чего тебя в этот ночной клуб понесло? Да ещё нашла с кем разговаривать! — Он презрительно поморщился.
— И сидела бы, — сквозь зубы прошипела я (не переношу, когда со мной разговаривают в таком тоне!). — Если бы не кошмары каждую ночь. И мне бы ни до кого из вас дела не было. Пропадите вы вместе с этим вашим Велимиром!
Брови вампира озадаченно поползли вверх.
— Какие ещё кошмары? Тебе что, сны снятся?!
— Представь себе, — проворчала я, поднимаясь с кровати и привычно потянувшись к плотной шторе, закрывающей окно. Ну, честное слово, забыла, где нахожусь. Вспомнила только когда длинные и тонкие, но невероятно сильные пальцы сжали кисть моей руки.
— Э-э, ты куда это полезла? На улице, между прочим, солнечный день. Я бы давно спать завалился — так вот, возись теперь с тобой…
Меня, вообще, умиляет, когда упрекают в том, о чём совершенно не просила. Раздражало и то, что за окнами сейчас солнечный день, а мне не дают им насладиться…
— Ну, знаешь ли, я не назначала тебя своим опекуном, — мрачно заметила «спасённая жертва», снова усаживаясь на кровать и бросая безнадёжно-жадный взгляд на зашторенное окно. — Мне няньки не нужны, тем более, такие.
— А по поступкам и не скажешь, — скорчил Влад кислую мину. — Для чего тебе этот недовампир понадобился?
— Собственно, какое тебе дело, и почему я должна давать тебе отчёт?! Понадобился — значит, были у меня на то свои причины. Ты что же это, приревновал?
Честно говоря, это дикое предположение вырвалось у меня как-то случайно, на самом деле я ничего подобного не имела в виду, но его реакция меня удивила.
— Человеческие мозги в твоей башке, — с презрением выдохнул он, и бледная кожа лица стала ещё бледнее. Хотя, кажется, это уже невозможно. Мне не раз приходилось сравнивать, и могу с уверенностью сказать, что у вампиров это равносильно тому, как краснеют, смущаясь, люди. Однако!
— Так зачем ты следил за мной? — прищурилась я.
Он побледнел ещё сильнее, уподобившись по цвету потолку в своей квартире.
— Не следил. Я случайно оказался в том же месте — на охоту вышел.
— А-а, ну да, мимо проходил, — кривлюсь насмешливо. — Смотришь — а тут знакомые все лица.
— Вот, уж точно, — хмыкнул он. — Из вас всех я раньше не видел только этого сопляка, но это, по большому счёту, и не важно. Должно быть, новообращённое создание Казимира.
— Казимир — это тот, что нас догонял?
— Он самый. Поляк, дворянин из обедневших, был когда-то человеком, сам обращён примерно в начале девятнадцатого века. С тех пор приобрёл немалую силу, основал свой клан, но человеческое происхождение не даёт покоя — хочет всеми правдами и неправдами добиться статуса вернорождённого.
— Ничего себе! — удивилась я. — А разве это возможно?
— Иногда, и очень редко. Если обращённый просуществовал как вампир давно, имеет огромную силу, является основателем влиятельного клана, и никто из ныне действующих вампиров уже не помнит его обращения. Ну, а учитывая, что вампиры живут долго и помнят всё…
— Такое возможно только теоретически, — кивнув, продолжила я.
— Именно, — согласился Влад.
— Но девятнадцатый век — это совсем недавно по меркам вампиров! Хоть всего лишь и начало! Что он о себе возомнил?
— Он много чего о себе возомнил. Да — всё это полный абсурд, только подтверждающий его человеческую сущность, от которой Казимир до сих пор не избавился.
— То есть?
— Да мыслит этот ясновельможный пан до сих пор по-человечески! — с досадой на мою непонятливость воскликнул Влад. — Думает, что всё купить можно.
— А то нет? — прищурилась я.
Он даже поперхнулся от возмущения.
— Ты не заговаривайся! А, впрочем, с кем я говорю — сама почти что человек.
— А вы, значит — все благородные рыцари, — пренебрежительно фыркнула я. — Чего стоит только всем известное «сочтёмся».
Это, к слову сказать, является общепринятым изъявлением благодарности среди вампиров, красноречивей некуда подтверждающим цинизм и корыстолюбие общества долгоживущих, которые, в отличие от людей, даже не думают скрывать эти замечательные качества под привлекательными масками. Обычное в человеческой среде «спасибо», которое, как известно, означает «спаси Бог», вампиры по понятным причинам не жалуют, а, будучи убеждёнными и откровенными эгоистами, не слишком-то спешат тратить собственное время и силы на услуги друг другу. Любая оказанная услуга по негласному правилу требует непременной (в некоторых случаях сиюминутной) услуги в ответ.
Никто уже не помнил вампира, произнёсшего «сочтёмся» впервые. Очевидно, что тот имел в виду нечто конкретное. Но с тех пор слово прочно вошло в вампирий обиход, причём, в отличие от человеческого «спасибо», часто употреблявшегося и неверующими, до сих пор имеет под собой реальный смысл. Долгая жизнь практически лишает вампира возможности уклониться от обязательства, а за века может возникнуть какая угодно необходимость в его ответной услуге.
— Ну, знаешь ли, — вытаращил глаза Влад, очевидно никогда не утруждавший себя размышлениями на эту тему, — ты не путай. Существуют вековые традиции, которые не нарушаются. Белое не бывает чёрным, солнце луной, а бывший человек истинным вампиром. Он себя может как угодно назвать, но суть от этого не меняется.
— Красиво излагаешь, — покачала я головой, — даже заслушалась. По крайней мере, в эту минуту у меня появилось некоторое представление о том, как именно ты сводишь с ума девушек.
— Да иди ты… — поморщился Влад и вдруг осёкся, хмуро взглянул на меня. — А что… до этого не появлялось?
Я фыркнула, еле сдерживаясь, чтобы не расхохотаться в голос — похоже, это окончательно ввело бы беднягу в многовековую депрессию. Глядишь, ещё и комплекс неполноценности появился бы. А поскольку практикующие психологи для вампиров как-то не предусмотрены, надо, всё-таки, пожалеть его самолюбие.
— Влад, — мягко сказала я, — ты забываешь, что я, какой ни есть, но всё-таки вампир. На меня стандартные вампирьи «заманушки» впечатления не производят. Для людей ты, наверное, вполне можешь быть неотразим, но не для меня. Так что, извини, но судить о твоих способностях я не могу.
Почему-то, мои слова, вместо ожидаемого утешения, ввели его в ещё большее уныние. Ну, вот, нет у меня больше забот, кроме как разбираться с проблемами и комплексами ночного кровопийцы! Я с досадой вздохнула.
— Ладно, в гостях хорошо, а дома, как говорится, лучше. Пойду я. Счастливо оставаться и удачной охоты.
Я направилась к двери, но меня остановил резкий окрик Влада.
— Стой! Ты отсюда не выйдёшь.
Я остановилась, обернулась и озадаченно взглянула на него.
— А это ещё почему?
— Сама не соображаешь, нет? На тебя уже объявлена охота. Казимир теперь не успокоится, пока тебя не найдёт.
— А ему-то я зачем?
— Чтобы доставить тебя Велимиру. Он думает, что если угодит предполагаемому Высшему, тот объявит его вернорождённым со всеми вытекающими отсюда привилегиями.
— Ах, вот оно что… — Я снова присела на краешек Владовой кровати и задумалась. — Но, ведь, по сути, я тоже предполагаемая Высшая, даже если это не нравится некоторым, включая меня саму. Он мог бы и на меня поставить и попробовать заключить со мной соглашение.
Влад посмотрел на меня с удивлением и некоторым уважением.
— Хм… Соображаешь. По логике, так даже было бы вернее, поскольку ты по рождению — истинная Высшая, и не будь ты такой аномалией, никто бы не смел с этим спорить. Впрочем, тогда не было бы и конфликта, и никто не преследовал бы своих корыстных целей. Но поскольку ты — Светлая, для всех непонятная, живущая постоянно где-то в мире людей, многие вообще сомневаются в твоём существовании. И какие-либо сделки надёжнее заключать с Велимиром. Во всяком случае, он реален и всегда на месте.
— Это так рассуждает Казимир? — уточнила я.
— Да, и не только он. Ещё многие из обращённых.
— Очень по-человечески, — усмехнулась я.
Влад кивнул.
— Вот, и я о том же.
— Но, ведь, он может и сюда явиться за мной.
— Не может. Наш клан гораздо более древний, мы все вернорождённые. Казимиру и ему подобным в наши дома вход заказан, где бы мы ни жили. Разве что, если сами пригласим. Ты же знаешь, обращённые целиком и полностью зависят от приглашения. А я лично к себе его приглашать не намерен.
А, ведь, действительно, об этом я как-то и забыла. Вернорождённые вампиры могут приходить друг к другу без приглашения, если того требует необходимость — останавливают их только обычные правила приличия. Обращённым же без приглашения вход заказан в любые дома — хоть к своим жертвам, хоть к соседям-вампирам. Но если жертв они могут без труда очаровать, и те впускают их в дома, то к высокорожденным истинным вампирам это, разумеется, неприменимо, ибо какой бы силой ни обладал обращённый — рождённый всё равно сильнее. Это постоянно напоминает бывшим людям о существующем в вампирьем обществе неравенстве, требует соблюдать субординацию. А это, следовательно, неизменно порождает кучу комплексов, дрязг и интриг, поскольку, как я уже упоминала, после обращения меняются только привычки и образ жизни, человеческая же сущность остаётся, всего лишь перейдя в другую ипостась.
— Так что же… — я растерянно оглянулась по сторонам, — это мне теперь всё время у тебя сидеть?
— А чего ты хотела? — снова разозлился Влад. — Меня самого это как-то не вдохновляет, но ты по собственному почину нарвалась на большие неприятности. Повторю вопрос, если, конечно, соизволишь ответить: зачем тебя понесло в ночной клуб?
Вопрос он повторил медленно, почти по слогам, как для умственно отсталой, что, в свою очередь, разозлило меня.
— А если не отвечу? — мрачно поинтересовалась я.
Он злобно сверкнул глазами.
— У тебя после всего ещё могут быть какие-то «а если»? Да я, между прочим, спас тебя!
— Я об этом не просила.
Он прямо задохнулся от возмущения, несколько раз открыл, было, рот, порываясь что-то сказать, но явно не хватало слов. Я тоже не спешила продолжать беседу — сидела и молча смотрела на него. Торопиться мне, судя по всему, было некуда.
— Ну и характер… — проворчал он, наконец, затем отвернулся от меня, упёрся рукой о стену и, склонив голову, стал размышлять о чём-то.
— И что же за характер? — спросила я.
— Упрямый, — просветил меня Влад, не поворачивая головы. — Истинно твой.
— А-а… Ну, так этого у нас не отнять. Все вампиры отличаются упрямством. И целеустремлённостью. Без этого не выжить.
— Смеёшься?
— И в мыслях не имею.
Он глубоко вздохнул, как будто его вынуждали сейчас выполнять тяжёлую работу, снова повернулся ко мне, подошёл и сел рядом.
— Карина, не дури. До тебя, что ли, до сих пор ничего не доходит?
— До меня всё доходит, кроме одного: зачем ты вмешался? Тебе в этом что?
Он глубоко вздохнул.
— А тебе не всё равно?
— Было бы всё равно — не спрашивала бы. А то, вот, и думаю, чем рассчитываться придётся.
Он как-то даже дёрнулся весь, и на миг возникло совершенно дикое ощущение, что я оскорбила его в лучших чувствах. Но тут же это ощущение прошло — он криво, издевательски ухмыльнулся.
— Ах, вот ты о чём… Скажу, когда время придёт.
— Интересно, и когда же оно придёт?
— Узнаешь… В свое время.
— Да кто ты, вообще, такой, чтобы мною распоряжаться?! — взорвалась я. — Сейчас же покину эту квартиру и пойду, куда посчитаю нужным, и ты меня не удержишь.
— И окажешься в когтистых лапах Велимира.
— Отлично! Я как раз этого и добиваюсь. У меня давно уже назрела необходимость задать ему пару вопросов.
— Вряд ли он ответит.
Я задумалась. В общем-то, он прав, конечно, — кто обязан отвечать на мои вопросы? Но, насколько мне помнилось, старые вампиры, разменявшие не одно столетие, большие любители поговорить. Иногда заговорят насмерть даже свою жертву, перед тем, как выпить её кровь. А со мной на откровенность его, скорее всего, потянет — уж я-то об этом позабочусь… Хотя, говорю «скорее всего», потому что ни в чём нельзя до конца быть уверенной, тем более со старыми вампирами.
— В любом случае, это моя забота, — заявила я Владу. — Сейчас, как ты говоришь, солнечный день — моё время. Они меня днём не достанут.
Влад пожал плечами.
— Тут ты, в общем, права, ну а вечером-то ты куда пойдёшь?
— Как куда? Домой.
— Вот именно. Там-то они до тебя и доберутся. Ночью ты беззащитна.
— Почему беззащитна? Разве они смогут войти в мой дом без приглашения?
Влад хмыкнул.
— Не будь наивной. Из этого правила есть какие угодно исключения, и вообще, правила для того и созданы, чтобы их обходить. Как, по-твоему, вампиры проникают к спящим девушкам по ночам?
Вопрос неожиданный. Вот, о чём уж совершенно не задумывалась!
— Не знаю, — честно призналась я. — Считала, в принципе, что это — сюжет из классики.
Снова этот его шокированный взгляд, так выводивший из себя во время прошлой встречи. Ну, точно, сейчас снова скажет: «И как можно до такой степени не интересоваться…» Ну, и так далее по сценарию.
Но он в этот раз ничего такого не сказал. Спокойно объяснил:
— Это — не классика, а скорее, для нас обыденность. Наивная романтичная девушка, у которой так мало в жизни приключений, наверняка не откажет в гостеприимстве загадочному незнакомцу, явившемуся к ней во сне.
— Но, ведь, не откажет она ему тоже во сне? — уточнила я.
— И что же? Для нас границы между сном и явью несущественны. А девушка и не заметит, как приятное сновиденье превратится для неё в сон вечный… Ну, или в вечность без сна — смотря какие у вампира на неё планы…
— Какая же ты циничная сволочь! — я скривилась.
Вампир поднял брови.
— Хм! И от кого я это слышу!.. А ты, надо понимать, белая и пушистая?
Вопрос, признаться, поставил меня в тупик. Нет, я, конечно, никогда не считала себя белой и пушистой, но, всё-таки…
— По крайней мере, жизнь у людей не отбираю, — уверенно выпалила я.
— Только потому что тебе это — без надобности, — парировал собеседник. — Для продолжения твоего существования совершенно необязательно убивать своих жертв. Но тебя же, ведь, не особенно интересует, как они себя чувствуют потом?
Я открыла, было, рот, чтобы возразить что-то, и… закрыла обратно. Возразить нечего. Меня, и правда, никогда не интересовала судьба забытых друзей и оставленных возлюбленных, как и не волновало тогда, в парке, что чувствовала в тот момент влюблённая парочка… Чувствовали ли они что-то вообще, и что случилось с ними потом. Главное — не быть замеченной людьми в своих действиях. Со знакомыми же, за счёт чьей энергии я какое-то время жила, всегда старалась расставаться красиво… пока они ещё были в поле зрения и осязания.
Чтобы мне не видеть трагедий и слёз, не слышать выяснений. Чтобы оградить себя от отравы негативных эмоций. Чтобы не причинить себе вред, неся его другим. А думала ли я о том, что они потом чувствовали?
Нет.
Мне это и в голову не приходило уже давно, со времён неопытной юности, когда моя вампирская сущность причиняла больше вреда, чем пользы. С тех пор я многому научилась, и меня уже давно не интересуют люди, исчезнувшие из моей жизни.
Влад внимательно следил за выражением моего лица, пока я над всем этим размышляла. С его смазливой физиономии не сходила мерзкая ухмылочка. Чувствует, что задел за живое, зараза клыкастая! И, по всей видимости, его это бесконечно радует.
Что самое печальное, я никак не могу придумать что-нибудь острое и язвительное в ответ, как ни стараюсь. Вот, для людей умею нужные слова подбирать на все случаи жизни, а что делать с вампиром? А я ещё с этим хвалёным Велимиром общаться собиралась. Да он меня в порошок сотрёт на первой же секунде общения!
— Зачем искать, что ответить? Просто, признай, что я прав, — посоветовал этот нахал, а мерзкая ухмылочка расплылась ещё шире.
Вот уж, нет! Терпеть не могу безоговорочно признавать чью-то правоту, особенно если мне это предлагают с таким самодовольным видом. Я снова направилась к двери.
— Эй, ты куда? — не понял он.
— Считаю этот разговор бесперспективным. И не собираюсь выяснять с тобой, кто из нас лучше и благороднее…
— Да никто! — перебил меня он. — Ты слова-то эти где выкопала? Небось, в мире людей?
— Не твоё дело! Я ухожу. Не хочу чувствовать себя в долгу.
— Да ты и так в долгу… передо мной, — снова ухмыльнулся он (как же меня раздражала эта ухмылочка!). — Если бы я тебя не перехватил, то и разговора этого не было. А на диалог с Велимиром и не надейся.
— Может быть, его и не существует вовсе — этого вашего Велимира? — прищурилась я. — Может быть, ты его придумал, а на самом деле это тебе от меня что-то нужно? Слушай, а может быть, это ты и есть Велимир?
Он явно удивился.
— Ну, у тебя и фантазия! Я бы до такого не додумался. Нет, к сожалению, Велимир существует, и это — не я. Ладно, Карина, хватит валять дурака. Лучше расскажи о своих снах.
Теперь наступила моя очередь удивляться. Такого поворота разговора я не ожидала.
— О снах?.. А при чём тут… — И тут до меня, наконец-то, в полной мере дошло то, что он говорил мне недавно о спящих девушках. Я замолкла и растерянно взглянула на него.
— Поняла, как я погляжу, — кивнул Влад, перехватив мой взгляд. — Медленно у тебя соображалка работает, но тут уж что поделаешь — лучше поздно, чем никогда.
Ещё никто и никогда, даже в бытность мою среди вампиров, не вызывал у меня столько раз за один день (или одну ночь) такого дикого желания съездить по морде. А тут буквально не успеваю отдохнуть от этого желания, как оно наступает опять. Это же надо уметь так бесить?!
— Тени мне снились, — неохотно призналась я. — Люди-тени в пустом городе… Ну, или вампиры, честно говоря, не знаю…
Одним словом, я рассказала ему в подробностях обо всей этой ерунде, которая снилась последнее время каждую ночь, мешая жить.
— Так уж и мешая, — хмыкнул вампир. — Ну, сны и сны — проснулась, и прошло.
— Выматывает, — коротко объяснила я.
— Да? Ну, не знаю, мне сны не снятся. Так или иначе, хорошо, что вышло именно так. Так и есть — это Казимир к тебе подбирался. Ты, конечно, большую глупость сделала. Но если бы и не предпринимала ничего, тебя бы это не спасло.
— А теперь?
— Теперь? Тебе повезло, что я появился.
— А как ты там вообще появился? Говоришь, тоже охотился? На одной с ним территории?
— Ну, допустим… — неохотно согласился Влад.
— Не верю. У вампиров так не бывает, а если и бывает, то ненадолго — пока один другого не выживет с его «охотничьих угодий». Уж это-то я помню. Ты следил за мной?
Он разозлился — улыбка трансформировалась в оскал.
— Ну, какая теперь разница?! И что у тебя за особенность — думать много, и всё не о том? Значит так — остаёшься здесь, и это не обсуждается. Днём можешь выходить, но желательно, в солнечную погоду. Когда никто из них… из нас, — неохотно поправился он, — клыки на улицу не кажет. Тебе, ведь, питаться надо. Ночью же ты — только здесь. Я на охоте, так что мы практически не пересечёмся.
Я задумалась. М-да, перспектива, скажем прямо — не очень. О чём бы я ещё в жизни мечтала, кроме как лицезреть каждое утро возвращающегося домой ночного кровопийцу! Нет, конечно же, я — не белая и не пушистая. И судьбой своих жертв впоследствии не интересуюсь, но всё-таки…
— Чего ты хочешь от меня? — спросила в лоб.
Он снова поднял брови, типа непонимающе.
— Что тебе будет нужно за услугу, которую ты мне оказал? — изменила я постановку вопроса.
Он наморщил нос.
— Фи, как грубо! Карина, где твои манеры?
— Манерам не обучена. С детства сирота.
— Это не принято сразу обсуждать. Откуда же я могу знать, что и когда мне от тебя понадобится?
— Врёшь! Ты и сейчас это знаешь. А откуда я знаю, что оказание ответной услуги тебе будет для меня более приятно, чем встреча с Велимиром?
Насмешливое выражение опять слетело с его лица, уступив место злости.
— Нет, но это же так надо уметь — злить меня столько раз подряд! Речь идёт о твоей жизни, Карина, и я бы на твоём месте не торговался.
— Я уже предлагала предоставить заботу о собственной жизни её владелице.
— Разговор окончен, я всё сказал, — холодно поставил точку в нашей беседе Влад. — Не придёшь на ночь — сам явлюсь за тобой.
Я подошла к зашторенному окну. Очень хотелось отодвинуть штору, выйти на балкон, взглянуть на солнце… Это всегда помогает думать. А ещё сгрызть головку-две чеснока. Нет, надо, всё-таки, заглянуть сегодня домой и, хотя бы, забрать все чесночные запасы. Представляю, конечно, как скривит физиономию радушный хозяин этого дома, но в данном случае на это решительно наплевать. Не собираюсь менять привычки и отказываться от собственных маленьких радостей.
— И сколько мне здесь у тебя отсиживаться? — спросила я. — Всю Вечность? Или пока Велимир не уйдёт в небытие?
— Что, в принципе, одно и то же, — хмуро пробормотал себе под нос Влад. — Если уж до сих пор он туда не ушёл…
Потом помолчал с минуту и уже громче обратился ко мне:
— За это время мы подумаем, что с ним делать — уж что-что, а время у нас на это будет. Здесь ты в безопасности. И помни, что я тоже не заинтересован в том, чтобы он стал Высшим — предпочитаю тебя.
— Почему, собственно?
— Об этом поговорим позже. Сейчас я хочу, наконец-то, лечь спать, а ты можешь отправляться на все четыре стороны. Но вечером жду.
Да, кажется, другого выхода у меня сейчас не было. Врёт он или нет, либо ведёт какую-то свою игру, но довериться ему, по крайней мере, сейчас — это единственное, что я могу сделать, а там… Посмотрим.
— Ладно, условие принято, — сообщила я и неохотно добавила: — Сочтёмся.
Он снова клыкасто улыбнулся.
— Обещаю, что долго ждать этого и теряться в догадках тебе не придётся.
***
Он прав — времени у нас было более чем достаточно. Иногда мне казалось, что оно вообще остановилось, как в сказке «Алиса в Стране Чудес», где для героев всегда было время пить чай. Честно говоря, когда я её читала, меня всегда удивлял этот момент. Могли бы просто в это время чем-нибудь другим заняться. А так, что же, если у меня остановятся часы, то должна буду делать только то, что мне в этот момент положено? Да я, вообще-то, и не знала, что мне положено в какой-то определённый момент. Ну, что тут говорить — англичане!
Теперь же мне казалось, что время остановилось на одном дне, и день этот каждый раз повторяется точь-в-точь, ну, может быть, за исключением каких-то незначительных мелочей. Я являлась, когда уже совсем темнело, и Влад уходил на охоту, перед этим ни разу не упустив случая высказать мне, что рискую, что могла бы возвращаться раньше, и нет смысла бродить где-то допоздна — за одну только первую половину дня, как он лично считает, можно найти в парке и на улицах сколько угодно влюблённых парочек, или кто там мне ещё нужен, чтобы удовлетворить мой извращённый вкус. О моём извращённом вкусе он, разумеется, на деле не знал ничего, но говорил о том, что мне требуется, и чего нет, с большим авторитетом. Во всех рассуждениях этот умник ссылался исключительно на своё личное мнение и считал его единственным источником для каких-либо глобальных выводов. А себя, соответственно — последней инстанцией.
Когда же собственное мнение пыталась высказать я, Влад морщился, перебивал на первом же произнесённом мною слове и утверждал — не с моим жизненным опытом о чём-то рассуждать, ибо что это за вампир, ни разу даже не пивший крови. И вообще, ему некогда меня слушать.
Вначале я еще пыталась что-то ему доказывать и даже наладить что-то типа мирного сосуществования. Но скоро всё это надоело, я махнула рукой и практически не попадалась ему на глаза, оставив в компании собственной мании величия — с ней ему, по-видимому, было интересней. Меня, впрочем, это не особенно удручало. Я тоже была одиночкой — неизменное качество любого вампира, даже светлой энерго.
Единственное, о чём жалела — так это о вынужденном отлучении от родного дома. Там я была бы не так стеснена в собственных действиях. И никакой клыкастый пожиратель крови не докучал бы мне своими личными мнениями обо мне и моём образе жизни. Разумеется, домой я регулярно наведывалась, а на ночь стала возвращаться ещё позже, чтобы совсем уж избежать общения с гостеприимным хозяином и его самомнением, поскольку эти двое моего настроения отнюдь не улучшали.
***
В тот день я тоже сидела дома, наслаждаясь ярким солнечным светом, бьющим в открытые окна. Стояли последние в этом году дни бабьего лета — скоро небо затянется тучами, польют осенние дожди, дни станут короче, а люди спрячутся под зонтики, закутаются в тёплые пальто и будут ходить, опустив головы и не глядя по сторонам. Им уже будет не до прогулок, только какие-то неотложные и, наверняка, не самые приятные дела смогут выгнать их на улицу — и что мне тогда с них взять?
Не люблю это время.
Обычно на глубокую осень я обзаводилась постоянными знакомыми с разнообразными интересами. Тогда можно было приятно проводить время в компании, не бродя по улицам, и не оставаться при этом голодной. Сейчас таких друзей не наблюдается — последние дни я была слишком занята собственными внезапно возникшими проблемами в мире вампиров и перебивалась случайными встречными, налаживать же старые связи было не в моих правилах. В эту осень я рискую остаться одной. То есть, голодной. Не у Влада же энергию брать. Я вгрызлась зубами в головку чеснока и усмехнулась, представив себе это… Нет, пожалуй, это невозможно даже представить!
И вообще, данное положение дел стало уже меня здорово напрягать. Почему мы ни разу не говорили, о чём следует? Как бороться с моим загадочным конкурентом? Ведь, не прятаться же мне от него всю вечность! И чем он так страшен? Почему, например, Влад предпочитает ему меня? Что ему надо, и в какую сторону он собрался всех вести? Во что объединятся разрозненные кланы, если он станет Высшим? Ведь что-то же он задумал, иначе зачем ему к власти стремиться?
По логике вещей, это и не должно меня волновать — самой бы в живых остаться. Но, поразмыслив, я пришла к выводу, что мне такая позиция совсем не нравится — страусиная она какая-то. В конце концов, это мне объявили вызов, я помешала, меня решили сжить со свету, а значит, я имею право знать, по крайней мере, что хотят у меня отобрать. И если уж оно стоит того — за него побороться. И отвоевать. Тут уж без вариантов.
Мысли эти были удивительны. Я не люблю ни с кем воевать, и никогда не любила. А тут, вдруг, что-то внутри проснулось — древнее, дикое…
У обычных вампиров, кстати, таких внутренних противоречий не возникает — убедительно подстраиваясь под каждое новое время, они, тем не менее, живут прошлым и устоявшимися традициями, уходящими в глубину веков. Особенно — вернорождённые. Некоторый дух новых времён ещё приходит в общество Детей Тьмы вместе с новообращёнными, но быстро исчезает — времена меняются, а застывшая жизнь остаётся на месте, уже также подстраиваясь только для видимости — всё человеческое, что ещё есть в ней, осталось в том времени, из которого жизнь эту выдернули.
Я же жила в современном мире людей, и память далёких веков была не основой жизни, а, скорее, экзотикой. «Очень по-человечески», — сказал бы, поморщившись, Влад. Но сейчас, размышляя об этом, я буквально физически ощущала, как в глубине сознания просыпается необходимость действовать решительно и забрать своё — то, что принадлежит мне по праву рождения!
И это выше меня и родом не из здравых размышлений.
Ощущение было не очень приятным, но я чувствовала, что не могу противиться этому намерению. А значит — во что бы то ни стало, должна попасть в Город Вампиров и увидеться с Велимиром. Чего бы мне это ни стоило.
Тем более, я, почему-то, была уверена, что Влад сильно преувеличивает опасность.
Справившись с головкой чеснока, выхожу на улицу. Сейчас вторая половина дня — солнце высоко стоит в небе. До ночи ещё далеко, можно никуда не спешить.
Я присела в парке на скамейку и задумалась. Что же, собственно, знаю о вампирах? Скажем прямо — почти ничего. Меня интересовали люди. Всегда. Существа, которые за свою короткую жизнь успевают наворотить такого, что нормальный вампир не успеет и за Вечность, для долгоживущих — всего лишь бездумно потребляемая пища, для меня же, в силу потребностей, становятся постоянным предметом наблюдений и размышлений.
Теперь же я задумалась о вампирах, и прежде всего на ум шли именно обращённые — бывшие люди.
Это само по себе ненормально. Есть покойники — люди, уже пришедшие к финалу своей недлинной жизни. Печально, но для человеческой природы — естественно.
Есть вернорождённые вампиры — существа, живущие вечно, если кто-то знающий, или сам уставший от жизни вампир не решит эту жизнь прервать. Тогда они исчезают вообще — покойников у вампиров нет. Есть то, что естественно для них — не для людей, но тут уж никто не говорит о людях.
А вот обращённые вампиры — категория совершенно иная.
Сейчас я, вдруг, впервые это осознала, и то, только потому что никогда не задумывалась об этом раньше. По человеческим критериям их жизнь прекратилась. С точки зрения рождённых вампиров они по многим причинам неполноценны. Промежуточное звено, которое вполне может предпочесть второстепенному положению в мире истинных Детей Ночи уход в сторону и создание собственной… цивилизации?
Я даже подскочила на скамейке — направление моих мыслей удивило меня саму. Вспомнился Казимир — мой преследователь, бывший обедневший польский шляхтич. Желание утвердиться, создать собственный клан… Интересно, чего хотят остальные, идущие на сторону Велимира? Кто они? И почему некоторые предпочитают меня, даже несмотря на то, что Светлая? Влад, например… Он, кстати, вернорождённый… Вот, занесло!
Ладно, идём дальше. Высший — это тот, кто объединяет всех вампиров без исключения и ведёт их за собой в одну сторону — куда посчитает нужным. Значит, в любом случае, что бы ни считал нужным Велимир, речь не идёт о разделении обращённых и вернорождённых. Но кто-то предпочитает его… для всех. Вопрос всё тот же: кто это?
На город постепенно спускался вечер, но возвращаться к Сворду не хотелось — я предпочитала прогуляться и поразмыслить ещё. Встала и медленно побрела по направлению к набережной.
Древняя украинская столица усиленно создавала видимость обычной жизни, иногда доходя в этом до абсурда (чего стоят, хотя бы, расплодившиеся в последнее время до наползания друг на друга уродливые многоэтажки-новостройки из стекла и бетона, появляющиеся в самых неожиданных местах). И видимость эту ей создавать вполне удавалось, поскольку жили в ней в большинстве своём обычные люди, слепые и глухие по отношению к тому, что их окружает, и часто за видимостью не улавливающие подтекст.
А подтекст здесь, между тем, был весьма серьезный, и лично мне не надо даже напрягаться, чтобы его чувствовать. Кому угодно принадлежал сейчас этот город, только не людям, даже и не подозревающим ничего подобного. Население, похоже, вообще об этом предпочитало не задумываться.
Мои сородичи, излюбленными местами обитания которых испокон веков были столицы, этот город особо не жаловали, хотя и шли сюда с древнейших времён, и жить здесь считалось почётным. У вампиров, ведь, как — чем древнее город, выстроенный людьми, тем больше древних сил всех мастей его охраняют, тем сложнее охотиться в нём Детям Ночи, но уж если могут здесь обосноваться на длительное время — значит, действительно, сильны.
Киев был слишком древним и неоднозначным. Не по зубам он был клыкастым кровопийцам — уж простите за каламбур. Здесь хозяйничали силы Тьмы, сравниться с которыми не могли даже вампиры. А параллельно с ними властвовал непобедимый Свет, неуловимо ощущавшийся повсюду, неискоренимый никакими войнами и революциями, происходившими в мире людей. Причудливое переплетение влияния Светлых и Тёмных сил ощущалось на каждом углу — причём там, где один знающий видел Тьму, другой мог увидеть Свет — и оба были правы. Чего стоит, хотя бы, знаменитая Лысая Гора, на которую подниматься надо по вьющейся лесенке, свернув в сторону от Андреевского спуска? Одни считали её нечистым местом, откуда следует держаться подальше и ни в коем случае не бродить там в одиночестве, другие же, напротив, искали там силы и мудрости, поскольку полагали, что именно на вершине этой горы живут древние Боги, хранившие эти земли задолго до прихода сюда христианства. Кто из них прав? Никто. Или все. Как посмотреть. А посмотреть можно, только побывав и почувствовав — с чужих слов ничего не узнаешь. Это только один пример, а сколько ещё таких мест хранит Киев?
Неоднозначность эта ставила в тупик моих клыкастых сородичей. Возможно, они и рады были бы как-нибудь договориться с местными Высшими Силами, хранившими Город, но никак не могли взять в толк, с кем, собственно, договариваться. А непонятное всегда пугает. Употребляя в пищу население, от самого Города вампиры бегали со всех ног — так и существовали, крутясь между этими противоречивыми необходимостями. Разумеется, это было не для слабаков и новорождённых, поэтому жить на территории Киева издавна считалось привилегией наиболее старых, сильных и влиятельных Детей Ночи.
Вот и располагался на киевской территории незримый Город Вампиров, существующий параллельно с человеческим видимым миром, в непроходимых глубинах темноты. И если в других человеческих городах можно легко найти его за каждым поворотом — главное только о нём знать, — здесь, чтобы попасть в него, нужно знать такие заповедные местечки и так тонко, до секунды, улавливать положенное время суток, что именно на этих улицах он превращался в полный миф — один из многочисленных мифов Киева.
Я вышла на набережную и остановилась, глядя на пешеходный мост, ведущий на Труханов остров, на левый берег — далёкие новостройки, где уже начали зажигаться огни. Вот, и ещё один день прошёл, а у меня всё так и стоит на месте. Может, не возвращаться к Владу? И будь, что будет. Ну, так что же — история повторится, и так будет всё время. Нет, не выход.
Идти вообще никуда не хотелось — вид вечернего города притягивал, не давал отвести от него взгляд. Казалось, он чем-то со мной делился, или просто покрасоваться хотел, показать себя перед тем, кто видит и чувствует — так человек, долго не находящий понимания у окружающих, встретив, наконец-то, подходящие глаза и уши, может устроить маленький театр одного актёра, сюжетом для которого становится его собственная жизнь. Я улыбнулась этой мысли, а ещё, почему-то, очень захотелось махнуть рукой. Если захотелось, так и сделала — почему бы и нет? Почувствовала спиной, как на меня с недоумением оглянулись несколько человек, но какое мне было до этого дело? Из-за таких мелочей я никогда не отказывала себе в том, что мне хотелось сделать в данный момент.
— Девушка, а вас разве кто-то видит с того берега?
Это уже кто-то ко мне обратился. Голос мужской, приятный. Издёвки и насмешки в нём нет — только искренний интерес. А это уже интересно для меня. Я обернулась. Моим собеседником оказался молодой парень — возможно, студент, а может быть, только учёбу окончил. Высокий, худощавый, серые внимательные глаза, светлые длинноватые, чуть взъерошенные волосы. Увидев, что я без всякого стеснения его разглядываю, он чуть слышно хмыкнул и улыбнулся.
— А вы знаете, я догадываюсь, кому вы махали.
— Неужели? — машинально спросила я, ни на минуту не отводя от него взгляд. — И кому же?
— Городу, — убеждённо сказал он, и, по-видимому, отметив мой откровенно изумлённый взгляд, пояснил: — У меня тоже иногда бывает такое желание. Только, боюсь, вокруг не поймут.
— Конечно, не поймут, — заверила его я. — Только зачем этого бояться?
Брови его поползли вверх, а улыбка растянулась до ушей, потом он громко расхохотался.
— Интересная мысль! Вы правы.
Я тоже улыбнулась — его смех оказался заразителен. Этот человек был стопроцентно моим — давно я уже таких не встречала. Нет, уходить отсюда сейчас мне однозначно не хотелось.
— Значит, у вас тоже возникает желание помахать Киеву рукой? — спросила я.
— Да. Люблю этот город.
— Вы киевлянин?
— Не совсем. Приехал сюда учиться и решил, во что бы то ни стало, остаться здесь.
— Получилось?
— Кажется, да.
Он, без сомнения, гордился собой. И у него были на то основания — не каждому удаётся найти работу в столице и остаться, зацепиться здесь, при этом не тянуть лямку, а искренне получать удовольствие от того, что делает. А в данном случае, так и было, чтобы распознать это, не надо даже быть энерговампиром, охотящимся за подобными людьми. Спокойная уверенность во взгляде, в словах, явное удовольствие от каждого проживаемого мига, интерес к новому человеку, открытость к новым знакомствам — всё это лежало на поверхности, только бери и заряжайся, надолго хватит. Пожалуй, я могла бы в него влюбиться на ближайшие… не знаю, сколько лет. А, собственно, почему могла бы?.. Кто мне запретит?
— Пройдёмся, — предложила я, беря его под руку. В данном случае я легко могла себе позволить такую вольность — за три километра чувствовалось, что его это не удивит и не шокирует. В таких вещах я не ошибалась никогда — не ошиблась и на этот раз.
— Да, конечно, — спокойно согласился он. — Вас как зовут?
— Карина. А вас?
— Валерий. Можно Валера.
— А, если не секрет, вы где работаете, Валера?
— Преподаю историю в университете.
Странно, но я, почему-то, так и думала. У него прямо на лице было написано: «Историк». Вы спросите, почему странно? Разве не легко мне угадывать в человеке всё — от профессии до мелких привычек? Да, действительно, люди, в большинстве своём, как открытые книги, но никогда ещё ни в одной открытой книге каждое слово не было так подчёркнуто жирным красным фломастером. Вся история этого парня угадывалась до мелочей — стоило только мельком на него взглянуть. Такого не было ещё даже в моей практике, и вряд ли среди людей существуют такие виртуозы-экстрасенсы.
— А вы, наверное, тоже историк, Карина?
— С чего вы взяли? — растерялась я.
Он пожал плечами.
— Да, в общем, ни с чего. Просто, глядя на вас, почему-то возникает такое ощущение.
— Ну… В некотором роде, — хмыкнула я. Это его ощущение совсем не понравилось. В общем-то, бояться разоблачения нечего — люди, как правило, слепы, но есть, тем не менее, и тонко чувствующие, хотя зачастую и они не способны объяснить, что именно ощущают. Вряд ли кто-то из людей, даже если что-то заметит, догадается о параллельной цивилизации, существующей рядом с ними и на них же паразитирующей.
Хотя вампиры сейчас — тема модная, но парадокс в том, что чем более модной она становится, тем более далёкими от истины становятся представления людей о Детях Ночи. И вряд ли кто-то по-настоящему в нас верит, а даже если и говорит, что верит — это, скорее, элемент имиджа и способ выделиться в толпе. А, вот, что бы такой умник сказал, встретив настоящего вампира в тёмной подворотне? Да, скорее всего, ничего бы и не сказал — не успел.
Парень, в общем-то, не так уж заблуждался насчёт историка, поскольку то, что для человека является историей, для вампира — реально наблюдаемая жизнь. Это всё равно, как если бы каждого человека считать философом, потому что у каждого, как ни крути, существуют свои личные правила жизни. Я, конечно же, сравнительно молода по меркам Ночного народа, но по человеческим меркам — прожила немало, а предстоит прожить ещё больше.
Но неужели этот парень с открытым взглядом каким-то образом ощутил мою нечеловеческую сущность?
Его пальцы сжали мой локоть.
— Похоже, вас что-то беспокоит сейчас?
— Да нет, не то, чтобы… Просто, не люблю, когда пытаются что-то угадать обо мне и моей жизни.
Парень негромко хохотнул.
— Понимаю. Вторжение на личную территорию?
— Что-то вроде того. А, между прочим, почему вы решили, что я тоже историк?
— По глазам.
— Вот как? Что, прямо так чёрным по белому и написано?
— По аквамарину, — мягко уточнил он. — У вас глаза просто потрясающего цвета. Но не об этом речь. Когда вы гуляли здесь одна и смотрели на город, то во взгляде светилась жажда, поиск чего-то… И понимание. Как будто перед вами собеседник, который рассказывает что-то, а вы внимательно, с жадностью слушаете, боясь пропустить слово. Понимаете?
— Понимаю, — усмехнулась я. М-да уж, жажда. И поиск чего-то… В этом плане вампиры, вообще, все такие историки… Я почувствовала, как меня начинает разбирать нервный смех, и чтобы не дать ему волю, сменила тему.
— А какой период вы сейчас читаете студентам, если, конечно, не секрет?
Он рассмеялся.
— С каких пор это может быть секретом? Европейское Средневековье.
Нет, ну, надо же, какое совпадение!
— Типа разгул инквизиции? — с невинно-безразличным видом уточнила я.
— Ну, типа да, как вы изволите выражаться, — ещё веселее рассмеялся он. — Но только тут всё не так-то просто.
— А что именно?
Парень молчал какое-то время, глядя себе под ноги, — о чём-то размышлял.
— Ещё вопрос: так ли уж невинны были те, кого преследовали инквизиторы, — пояснил, наконец, мельком взглянув на меня и, почему-то, снова опустив взгляд.
Я только пожала плечами.
— Полагаете, каждый второй из них был пособником дьявола? Или даже каждый первый?
Признаться, я не очень-то интересовалась временами, когда произошли события, предшествующие моему появлению на свет. Одно удивляло — как в ту эпоху, когда гребли ни за что массу невинного народу, умудрялись преспокойно расхаживать рядом с людьми вампиры и колдуны, при этом оставаясь незамеченными и неуязвимыми? Объяснение могло быть лишь одно — человеческая недальновидность. Ведь могущество вампиров и делало их неуязвимыми, а если кто-то попадался — не доказательство ли это того, что он не столь могуществен и, скорее всего, вообще не при делах? Иначе разнёс бы застенки инквизиции в щепки.
— Не каждый первый, — возразил историк, — но каждый второй — наверняка.
Я даже остановилась — такое услышишь не часто.
— Интересно, вы и студентам это говорите?
— Нет, ну, зачем же? Для студентов больше фактов, меньше личного мнения. Пусть сами формируют личное мнение на основе услышанного и прочитанного.
— Мудро, — усмехнулась я. — Но почему же вы считаете, что каждый второй был виновен в предъявляемом ему обвинении?
— В те времена существовало немало сект, — медленно, глядя куда-то вдаль, объяснил парень. На миг у меня возникло такое впечатление, будто бы он вспоминает что-то не из прочитанных книг, а из своей собственной жизни. — Ну, «секты» — это говоря современным языком. Тогда их называли просто — еретиками.
— И что же? — скептически хмыкнула я, пожав плечами. — Сект и сейчас хватает. Но не сжигать же из-за этого на кострах всех прохожих?
— Всех прохожих не надо, — согласился он, — но если сейчас сект хватает, то в те времена их количество просто зашкаливало! Да, разумеется, и со стороны инквизиции был, так сказать «перебор», но…
— Да, маленький такой «переборчик», — теперь я даже и не пыталась скрыть издёвку в голосе.— Подумаешь, миллион-другой невинного народу. Ну, переборщили ребята чуть-чуть — с кем не бывает?
— Какой там миллион-другой, и к чему эта ирония? — отмахнулся он. — Слишком много было направлений, противопоставляющих себя официальной церкви, и что там было правдой, что вымыслом, разобраться однозначно сложно. Но дыма без огня не бывает.
— Ничего себе — такой дымок.
— Какой дымок — такой и огонёк. Понимаете, Карина, ведь в те времена достаточным основанием для осуждения еретиков было одно только отступление от официального католического канона — дополнительных оснований для обвинения церковникам выдумывать не было резона. Откуда же тогда все эти слухи о зверствах еретиков?
— Ну, не знаю. Фантазия у народа богатая. Уж это было во все времена. Раньше святая инквизиция это поддерживала, сейчас — телевидение.
Какое-то время он смотрел на меня с неприкрытым изумлением, потом громко, весело расхохотался.
— Вы прелесть, Карина! Я бы с удовольствием продолжил с вами этот разговор, но, боюсь, мне сейчас некогда. Да и вам, наверное, пора домой — уже темнеет. Я бы даже сказал, уже совсем темно.
Я глянула вокруг и увидела, что день, действительно, прошёл, а я этого совершенно не заметила. Увлеклась собственными мыслями, а потом этим разговором. Но именно сейчас, в этот самый миг, у меня возникло странное ощущение какой-то неправильности. Что-то было не так. Но это было минутное ощущение — оно тут же прошло, и я уже через секунду не могла уловить, что это было, и было ли вообще.
— Да, пожалуй, пойду.
— Вас проводить?
— Не нужно. Мне недалеко.
— Где можно увидеть вас снова?
— Я сама вас найду.
Я быстрым шагом пошла по набережной, но потом что-то заставило обернуться. Парень не уходил — стоял неподвижно, задумчиво глядя мне вслед.
***
Я, действительно, могла его найти сама — тех, кто заинтересовал меня однажды, в большом городе — находила без труда. На самом деле дом, где жил Влад, был отсюда далековато, но не хотелось, чтобы новый знакомый, провожая меня, ещё, чего доброго, попался на глаза Сворду во время его охоты. Нечего ему посягать на тех, кто выбран мной!
Пока дошла, была уже почти ночь. Ночь безлунная — такие мне не нравятся. Я ускорила шаги и уже не смотрела по сторонам, поэтому не сразу заметила тень, скользящую рядом со мной. Увидела, только когда она нависла надо мной, превращая всё вокруг в сплошную темноту. Ну, что ж, вот и старый знакомый — не замедлил появиться!
Я остановилась, глядя перед собой. Тень тоже замерла, не давая себя рассмотреть, но и никуда не исчезая.
— Ну, и что, так и будем в прятки играть? — подчёркнуто громко спросила я. Всё равно — пусть недоумённо оборачиваются припозднившиеся прохожие.
Отступила на шаг — тень надвинулась на меня ровно настолько же. Ступила шаг вперёд — темнота сгустилась вокруг, превращаясь в непробиваемую стену. И всё это — в полной тишине. Это уже здорово раздражало.
Я как бы нерешительно потопталась на месте, делая вид, что снова отступаю, потом резко, внезапно рванулась вперёд, прямо на непробиваемую тёмную стену. Раздался то ли стон, то ли визг — но, в общем, очень похоже на звук, который издают вирусы в моём рабочем компьютере, когда их уничтожают. Порождение Тьмы корчилось от боли, столкнувшись со сгустком светлой энергии. Я не остановилась и не замедлила шаг — бежала, не оглядываясь ни по сторонам, ни назад, не обращая внимания на клочки сумрачного тумана, витающие в воздухе, в которые превратилась чёрная тень.
Ничего не видя, взлетела по лестнице наверх, вбежала в квартиру и захлопнула за собой дверь. Всё, сюда уже никто не войдёт. Да и не в состоянии порождение Мрака сейчас куда-либо идти — разве что по кусочкам. Вот уж, не думала, что я так могу! Ну, да, им всегда становилось плохо в моём присутствии, но чтобы так…
Ну, да ладно — сейчас всё миновало, об остальном подумаем позже. Я перевела дух и обернулась, но тут же вздрогнула от новой неожиданности. Опёршись о косяк двери и скрестив на груди руки, на меня смотрел Влад. Смотрел прямо и совершенно бесстрастно, но именно такие взгляды, как правило, и не предвещают ничего хорошего. Удивительно, но в этот момент, он как никогда соответствовал своей фамилии, всем своим видом напоминая острый, опасный, готовый к бою клинок. Мне стало откровенно не по себе. Вот, незадача! И почему он ещё не ушёл?
— Привет, — тоже как можно невозмутимее произнесла я. — А ты разве не на охоте?
Красиво очерченный рот скривился в презрительнейшей усмешке.
— Какой смысл тратить время, задавая глупые вопросы? Раз я здесь — стало быть, не на охоте. Логично?
— Логично, — с подчёркнутой учтивостью кивнула я, почти материально ощущая начинавшее закипать внутри раздражение. — А с чего же это ты решил сегодня остаться дома? Разгрузочный день? Вернее, ночь.
Он с досадой поморщился.
— Вот, ведь, заноза белобрысая! Палец тебе в рот не клади — откусишь.
— Была бы охота зубы ломать, — спокойно заявила я, пройдя мимо него на кухню и усаживаясь на табурет. — И вообще, кто бы говорил мне это? Твои жертвы, небось, откушенными пальцами не отделываются.
Влад, наконец-то, перестал изображать памятник самому себе — отступил от двери, схватился за голову и закатил глаза.
— Карина, мы сейчас будем обсуждать подробности моей охоты?
— Предложи другую тему. Откуда мне знать, с чего ты, вдруг, решил остаться сегодня? На улице уже глубокая ночь.
— Вот именно! — взорвался он. — И объясни мне, что ты делала на улице всё это время?! Почему явилась только сейчас?
Я чуть не упала с табурета.
— Приехали! Это что, допрос?
— А хотя бы!
— Вообще-то это тебя не касается.
Глаза его сверкали от гнева.
— Ты ещё можешь говорить мне, что меня что-то не касается? После того, как являешься за полночь, хотя у нас с тобой был уговор…
— Ах, уговор! — мне тоже уже начало изменять так тщательно взлелеянное спокойствие. — А больше никаких уговоров у нас с тобой не было? Например, всё обсудить и как-то действовать, а не морозиться постоянно друг от друга.
— Хм… И кто это, как ты говоришь, «морозится»? Ты приходишь всё позже и позже — явно же, чтобы со мной не столкнуться.
— А какой смысл с тобой сталкиваться? Чтобы услышать в очередной раз, как ты собой любуешься? Мне это неинтересно.
— Я, между прочим, сегодня специально ждал, чтобы поговорить с тобой.
— Неужели?
Его взгляд, казалось, сейчас прожжет меня насквозь.
— И, как я вижу, не зря.
— Что ты имеешь в виду? — нахмурилась я.
— Карина, я не слепой. Слепыми бывают только люди. Ну, или… хм, — он окинул меня красноречивым взглядом. — Ну, ладно, не буду оскорблять даму.
Ох уж, эта его мерзкая ухмылочка!
— Смотрю, ты по делу не умеешь разговаривать, хотя и ждал меня специально для этого, — холодно констатировала я.
— Ты ворвалась в квартиру так, будто убегала от кого-то, — наконец соизволил пояснить вампир. — И я даже догадываюсь, от кого.
— Ах, это… — я устало потёрла лоб рукой.
Обычно мне были неведомы ни усталость, ни головная боль — только резкие приступы ужасной слабости от негативных эмоций людей. А сейчас вдруг почувствовала именно усталость, и смутное, очень странное желание довериться в кои-то веки кому-то надежному и не держать все в себе. И ещё чтобы он не стоял сейчас, как истукан, а… ну, хотя бы присел рядом, что ли. Что это ещё за странности? Я сердито тряхнула головой, прогоняя наваждение.
— Да, снова встретила его, — глупо было что-то отрицать. — Слушай, но… да, я задержалась. Так получилось.
Он с минуту смотрел так, будто пытался разглядеть мои внутренности.
— Ты охотилась, — произнёс вполголоса.
Это был не вопрос — утверждение. Я разозлилась.
— Допустим. А что, мне это запрещено?
Я догадывалась, что мой способ охоты вызывает у обычного вампира такое же недоумение и отвращение, как и у меня способ охоты его и всех остальных. Разница только в том, что таких, как Влад, большинство, а я одна. На эту тему, кстати, мы избегали напрямую говорить, ограничиваясь ядовитыми намёками.
— Не запрещено. Но — не допоздна.
— Интересный типаж попался, — нарушая негласное правило, похвасталась я.
Вид у Влада в этот момент стал такой, будто он съел целиком головку чеснока и запил её лимонным соком.
— А после того, я так понимаю, попался ещё один «интересный типаж», и зовут его Казимиром.
— Точно. Думаю, что это был он.
В общем, я рассказала об этой встрече во всех подробностях. Похоже, то, как тень Казимира, старого и могущественного вампира, распалась на клочья черного тумана, немало впечатлило Влада. Он надолго замолчал и углубился в раздумья, изредка поглядывая на меня с интересом и некоторой опаской.
Признаться, меня это порадовало — приятно было видеть на его физиономии что-нибудь ещё, кроме гримасы высокомерия.
— Как все же ты непохожа на нас… — почти шёпотом произнёс он, будто обращаясь не ко мне, а советуясь с внутренним голосом. — Но я не думал, что ты можешь сама стать оружием против «классического» вампира. А это значит…
И не договорил — снова о чём-то задумался. Его молчание мне, в конце концов, надоело.
— Значит?.. — нетерпеливо продолжила я его мысль.
Влад хмуро взглянул на меня.
— Оклемается, что ему сделается. Но сам факт, что ты это можешь…
Почему-то, в этот миг стало не по себе, и в то же время сладко перехватило дыхание.
— Значит, я могу сразиться и с тем, кто претендует на звание Высшего вампира?
Влад нахмурился.
— Ты сама, насколько я понимаю, не знала об этой своей способности?
— Конечно, не знала. Откуда? Раньше не приходилось сражаться вот так, в открытую…
— Что ж, тогда и не спеши делать выводы. Ты пока сама не знаешь своих возможностей и управлять ими, естественно, не можешь. Но хорошо, что они у тебя есть. Хотя, это угроза для всех нас.
Влад снова посмотрел на меня с опаской — его мысль была более чем очевидна.
— Это значит, что я могу и тебя…
Влад нехотя кивнул.
— И я подозреваю, что очень хотела бы. Но, Карина, помни о долге передо мной.
— Знать бы ещё, каком…
— Узнаешь. В своё время. Хотя, чувствую, что у меня от этого проблем только прибавится.
— О чём это ты?
Вампир не ответил. Прошёлся по коридору из одного конца в другой, потом кивнул:
— Идём в комнату.
Влад посторонился, пропуская меня, но тут же отшатнулся с гримасой отвращения.
— Что это?!
— Ты о чем?
— Этот запах… Ты что, чеснока наелась?
Теперь наступила моя очередь самодовольно ухмыляться.
— И не только наелась — но ещё и с собой прихватила.
— Ну, ты и… — казалось, он едва удержал рвущееся наружу слово. И это был отнюдь не комплимент.
— Ко мне близко не подходи. И что за несчастье!
Он подошёл к окну и, распахнув его настежь, высунулся наружу.
— Так вот, слушай. Велимира я лично никогда не видел. Слышал о нём много, да. Некоторые говорят, что он сейчас и не в Киеве вовсе, другие утверждают, что появился здесь недавно. За время своего существования этот вампир сменил немало стран, и везде по сотне обращённых оставил. Ни к какому клану он не относится — одиночка. Хотя, слышал, что когда-то Велимир принадлежал к клану Вентру, но… кто знает. Лично я считаю, что он… — Мой собеседник помолчал и с сомнением завершил: — Что он вообще предпочитает одиночество.
— Но почему? — удивилась я. — Ты же его ни разу не видел. Как можно быть таким категоричным?
Влад посмотрел на меня снисходительно, но на сей раз я не обратила на это внимания.
— Вероятно, можно допустить такую возможность, но этот клан держится вместе при всех своих недостатках. Пока еще — на фоне всех остальных…
Я попыталась припомнить всё, что знала о вампирских кланах.
— Вместе? Но Вентру — они же, вроде бы, воины.
— Вот именно, — хмыкнул Влад. — А у воинов, обычно, хоть какая-то дисциплина имеется. Хотя бы её подобие.
Потом снова взглянул на меня, и на этот раз в его глазах было даже что-то вроде уважения.
— А ты умнее, чем я думал. Думал, тебе это название ни о чём не говорит, а ты… «воины».
— Это надо понимать, как комплимент? — я позволила себе ироничную улыбку.
— Это надо понимать, как факт, — высокомерно изрёк он. — Не имею обыкновения говорить что-либо просто так.
Если Влад рассчитывал, что я буду прыгать от счастья от этих слов, я его несколько разочаровала. Подождав ещё немного и не дождавшись от меня подобных действий, он продолжил.
— В других кланах, включая мой, давно уже раздоры. С таким положением дел, не пройдёт и двух столетий, как они распадутся, и все мы останемся поодиночке. Что будет в таком случае, сложно представить, но думаю, ничего хорошего. Мы деградируем, обратимся снова в бессмысленных монстров, как когда-то, в начале времён, вскорости не оставим в мире людей ни одного живого, а потом вымрем и сами.
Да, это я знаю. Когда-то вампиры были именно такими кровожадными монстрами, как их описывают легенды. Людей было тогда мало, и становилось всё меньше. Неизвестно, кому из вампиров первому пришло в голову объединиться и установить правила жизни и ограничения в охоте. Кому-то эти правила нравиться перестали — такие отделились, ушли в другие земли, вокруг них стали объединяться их последователи… Так стали образовываться кланы. С течением времени у каждого из кланов выявлялись свои предпочтения, и, в зависимости от того, каких людей они обращали и принимали к себе, кланы приобретали всё большие отличия друг от друга и в результате стали такими, как есть и сейчас.
О Вентру я, действительно, слышала, почему-то, больше, чем о других. Возможно, это потому, что они меня более других интересовали. Даже не знаю, в чём причина. Иногда мне приходило в голову, что если бы я умела брать энергию у вампиров, пришла бы за ней именно к ним.
Они тоже любят победителей — успешных и удачливых. Вот, не знаю, что, вообще, стоит за вампирскими вкусовыми предпочтениями. Возможно, у кого-то из людей кровь слаще? Или, наоборот, солонее? И зависит это от характера человека? Или от его ума? Или от сословия и положения в обществе? Этого я никогда не знала, и никто мне не говорил. Но, так или иначе, многие из обращённых Вентру испокон веков были завоевателями и победителями не только на полях сражений.
Я увлеклась размышлениями и не заметила, что Влад, между тем, снова замолчал и что-то сосредоточенно обдумывает, глядя на меня.
— Почему ты — сирота? — вдруг задал он неожиданный вопрос.
— Что? — не поняла я.
— Ты говорила, что ты с детства сирота. Почему?
— Я такое говорила? — удивилась я. — Ах, да…
На лице Влада вновь возникла его фирменная, уже изрядно надоевшая, презрительная усмешечка.
— Дырявая у тебя память, как для вампира, — констатировал он.
— Меня устраивает, — сердито фыркнула я. –Просто не храню в памяти то, что для меня неважно.
— Ну да! Кому же это знать лучше, как ни вам, леди! Осталось ещё только научиться отличать, что важно лично для вас, а что нет.
— Будешь язвить — клыки повыдёргиваю и скажу, что так и было, — мрачно пообещала я.
Вампир взглянул на меня, вроде бы, даже с опаской. Вот дела! — неужели поверил? А, впрочем, чему тут удивляться? Уже давно известно, что по части человеческой экспрессии и образных выражений вампиры удивительно туго соображают и всё, что угодно, принимают за чистую монету. Зная обо всех этих особенностях мышления Детей Ночи, остаётся только в очередной раз удивляться, чем только они очаровывают? Меня, например, личность без чувства юмора и фантазии повергла бы только в глубокое уныние, несмотря на весь внешний лоск и жутковатую загадочность.
— Шучу я, не дрожи.
Влад аж вскинулся весь от благородного гнева. Но промолчал, а потом повторил вопрос:
— Так почему же ты сирота?
— Почему это так важно выяснять? — нахмурилась я.
— Если спрашиваю — значит, важно. Ты ведь… вернорождённая?
— Ну, конечно! Как ты себе представляешь обращённого Высшего? И вообще, кто бы додумался меня таким диким образом обратить?
Серьёзное выражение вмиг слетело с его лица, и он громко, весело рассмеялся. Удивительно, но ему очень шла улыбка, несмотря на клыки и бледную физиономию, а смех звучал почти по-человечески. Оказывается, иногда он может быть не таким уж мерзким!
— Да, логично. Но тогда ты, возможно, солгала?
И, видя моё недоумевающее лицо, напомнил:
— Ты говорила об этом Казимиру в ту самую ночь, когда я… спас тебя.
— Тогда я говорила первое, что придёт в голову, но… я, действительно сирота, как это ни странно. Да, собственно, и что тут странного? Разве с вампирами не случается никаких неприятностей? Не могут они, например, на солнечный свет попасть?
Влад невольно вздрогнул, по-видимому, слишком уж ярко представив такую ситуацию. Но тут же в его глазах засветился интерес.
— Так твои родители, что, попали на солнечный свет? Вдвоём?
— Вдвоём, — кивнула я. — Во всяком случае, мне так рассказывали. Я их, разумеется, не помню.
— А я помню, — негромко произнёс вампир.
Перехватив мой удивлённый взгляд, он уточнил:
— Ну, лично знаком не был. Но о них много говорили. Оригинальная пара из нашего клана — по-настоящему влюблённые друг в друга.
Да, это действительно оригинально. Любовь среди вампиров практически отсутствует, как понятие — пары создаются по необходимости. При этом довольно часто бывали случаи влюбленности вампира в человека, которые заканчивались весьма предсказуемо — либо обращением предмета любви, либо мучительным расставанием. Некоторые вампиры не выпускали возлюбленного или возлюбленную из виду всю их недлинную человеческую жизнь, до самой смерти, от чего потом расставание было не менее мучительным. Как правило, второй раз вампир так сильно не влюблялся, глядя на последующих жертв с более практичной точки зрения. Но чтобы холодные расчетливые Дети Ночи воспылали высоким чувством друг к другу?! Это было невозможно в принципе… Хотя, оказывается, возможно.
Мне никто ничего не рассказывал о родителях. Сколько помню, я не относила себя ни к одному клану и всегда держалась особняком, пока не ушла вовсе. Поэтому сейчас мне был откровенно интересен этот неожиданный разговор.
— Они из нашего клана были, — огорошил меня сообщением Влад. — Одна из наших легенд. Не удивительно, что у них родилась ты — ещё одна легенда. Значит, мы с тобой из одного клана. Это неплохо — не будет потом несоответствия.
Последние слова он произнёс совсем тихо, и я решила не задумываться пока над этим странным выводом, тем более что я совсем не была уверена в том, что мне это не послышалось.
— А из какого ты… мы клана? — полюбопытствовала я.
И, перехватив его взгляд, который был уже мне хорошо знаком, нетерпеливо уточнила:
— Да, я этого не знаю. — И язвительно добавила: — Иначе не спрашивала бы.
— Мы — из клана Тореадор, — со значением объявил он. — Ещё скажи, что ничего не слышала.
— Почему же, слышала, — кивнула я. — Эти утончённые любители стихоплётов, падающие в обморок от всего, что не соответствует их высокому эстетическому вкусу. Тогда мне это многое в тебе объясняет… Что?! Ты говоришь, и я оттуда же?
— Оттуда-оттуда, — мрачно подтвердил Влад. — И попросил бы без иронии. Что это там ещё объясняет во мне?
— Нежное ты создание, хотя и хочешь казаться сильным, — охотно пояснила я, получая истинное наслаждение оттого, что представился, наконец-то, случай высказать чистосердечное мнение о нём, причём меня об этом сами попросили. — Вот, меня, к примеру, увидел впервые и в обморок грохнулся…
— Ну-ну, полегче с выводами. Ты тоже чуть не грохнулась.
— «Чуть» не считается. И нос ты морщишь от всего подряд, и смотришь свысока. И в зеркало ты на свою персону полюбовался бы, и жалеешь, что не имеешь такой возможности. Думаешь, это незаметно? И вообще, вроде весь из себя правильный, и рассуждаешь всегда логично, и пытаешься быть выше всех предрассудков, а спеси и высокомерия при этом — лопатой грести можно, и то до вечера не выгребешь. Сдаётся мне, что ты так смотришь не только на меня, а вообще на всех, кто на тебя не похож.
В кои-то веки он не перебивал, а слушал, вроде бы, даже с интересом, и меня, что называется, понесло. На самом деле в бытность свою среди вампиров я вовсе не относилась так уж плохо к клану Тореадор — они напоминали мне фарфоровые статуэтки и вызывали скорее что-то вроде эстетического умиления. Близко я с ними, впрочем, не общалась — это было ни к чему. А сейчас сильно подозреваю, что раскритиковала бы любой клан, если бы узнала, что к нему относится Влад Сворд. И, что самое неприятное, он, похоже, это понял.
— Поверхностное суждение, — насмешливо скривился вампир. — Представители нашего клана не падают в обморок от всего, что им не нравится. И вообще, дело, сдаётся мне, не в них. Так и скажи, что ты ко мне неравнодушна.
— Что?! — я даже подпрыгнула в кресле. Да как он… Да он… Наглец!
— Самовлюблённый наглец, привыкший к вниманию бабочек-однодневок, весело летящих на огонь, — не замедлила я озвучить своё мнение. — Что, так трудно допустить мысль, что ты можешь быть не в чьём-то вкусе?
— Почему же, не трудно. Только это не тот случай.
— Не обольщайся. — Я благоразумно решила сменить тему, пока дело не закончилось серьёзной ссорой. — Скажи-ка лучше, если я тоже из этого клана, то почему ничего об этом не знаю?
Он фыркнул.
— Потому, что не хотела знать.
— Да ладно — на всё у тебя один ответ! Как я могла чего-то хотеть, или не хотеть, если их с младенчества не помню.
— Но мнение своё высказала.
— А почему бы его и не высказать, если они ещё меня и выдворили, оказывается!
Влад как-то явно поник, нахмурился, будто я сейчас затронула очень неприятную для него тему.
— Выдворять-то там, в общем, некому, — хмуро сообщил он. — И некого. Тореадор последние сто лет мало интересуются делами друг друга и держатся разрозненно, впрочем, как и все остальные кланы. Мы идём к упадку и возвращению в дикие времена. Когда происходит что-то подобное, как правило, и появляется Высший.
— Что нужно Велимиру на фоне всего этого? Для чего он хочет всех объединить?
— Не знаю. Думал, пытался предположить, но…
— Но тогда почему ты против него? Почему предпочитаешь меня? Ты, ведь, что-то знаешь?
Он отошёл от меня и поморщился так, будто его всё ещё раздражал запах чеснока. Может быть, конечно, и это тоже, но дело было в чём-то другом. Видно было, что вопрос этот ему крайне неприятен.
— Влад, ты уже давай не темни, — резко сказала я. — Для чего ты меня притащил сюда? Чтобы я у тебя отсиживалась все отпущенные нам века, или чтобы, всё-таки как-то действовать и решить, в конце концов, как мне вернуться и подвинуть Велимира, или любого, кто будет лезть на моё место?
Влад поднял голову и посмотрел на меня. Вот, не страдаю я отсутствием дара художественного описания, а сейчас ни за что не смогла бы подобрать слов, если бы меня попросили описать то, что в этот момент выражал его взгляд, обращённый на меня. Восхищение? Опасение? Надежду? Страх? Сочувствие? Зависть? Тревогу? Пожалуй, всё это вместе и ничего по отдельности. Странный такой взгляд. Очень странный.
— А ты что… ты, действительно хочешь вернуться?
— Почему нет? Имею право.
— Имеешь, конечно, но…
— Но что?
— Ты же ещё совсем недавно этого не хотела. Говорила, что и знать нас не хочешь.
— Ну, так что же? Вы и сами себя не хотите знать, разве это меняет дело?
Его брови снова взлетели вверх, а тонкие губы непроизвольно растянулись в улыбке.
— Поражаешь ты меня, всё-таки! Ещё за всю свою жизнь я не встречал такую непоследовательную и, в то же время, такую логичную натуру. Ни среди людей, ни среди вампиров… Ну, вампиры — это, вообще, особый разговор. Среди нас такой, как ты, точно не было. Мне даже интересно, что будет, если ты станешь Высшей.
— Это комплимент?
— Не-а. Факт.
— Ну, не знаю… — Я хитро улыбнулась. — Может, на меня солнце влияет? Среди людей есть понятие «солнечные люди».
Он невольно отодвинулся, но продолжал смотреть заинтересованно.
— Это те, у кого ты берёшь энергию?
— Да.
— «Солнечные»… — Влад поморщился. — Я, разумеется, ничего не знаю об этом. И никогда не хотел знать — я не Элизабет.
— Элизабет? — удивилась я. — Это…
— Художница. Ты не могла о ней не слышать. Она очень ярко проявила себя в мире людей — её картинами все выставочные залы увешаны.
— Да, конечно. Так она, всё-таки, вампир?
— Ну, да. А почему «всё-таки»?
— Бывали у меня такие подозрения, но я не была уверена.
— А ты с ней общалась когда-нибудь?
— Никогда. Видела иногда издалека. А вот картины её могу разглядывать подолгу. Почему у неё на них столько солнца?
— Не знаю, — скривился Влад. — Она, вообще, странная, хоть тоже из наших. Никогда о себе ничего не рассказывает. Она если за месяц кому-нибудь слово скажет — это событие. В основном молчит и холсты портит. Я даже не могу сказать с уверенностью, когда она охотится.
— Ну, почему же — портит? Великолепные картины!
— А, ну, для тебя конечно — ты же солнечная. А я на них лишний раз стараюсь не смотреть.
— Надо же, какой нервный! — фыркнула я. — Это же всего лишь картины! Вы что же, в кино не ходите, на ночные сеансы?
— Ну, ходим иногда, а что?
— А то, что в фильмах действие часто происходит днём. И солнце светит. А бывает, что и закаты, и рассветы показывают.
— Да, я это видел, — с неохотой вспомнил Влад. — Однажды. Больше не ходил в кино.
— Нервишки сдали?
— Да иди ты!
— Понятно. Это для вас всё равно, что для людей фильмы ужасов с разными монстрами. С вами, например.
— «С вами», — передразнил Влад. — А сама, что ли, ангел?
— Не ангел, но обо мне ещё никто не догадался.
Влад поморщился и не ответил. Но, судя по выражению его лица — всё где-то так и есть.
— Ну, в общем, мы нечасто ходим на ночные сеансы. Да и что там, собственно делать? Это немотивированная трата времени. Жертв там практически нет.
— Жертв там сколько угодно — сидят и кино смотрят, — насмешливо возразила я. — Как у вас всё запущено! Это же надо — не ходить в кино из-за боязни солнца даже на экране. Да что там, в кино — на картинах Элизабет! Вам надо организовать массовый культпоход к психологу. Ну, возьмусь я за вас!
Сказала — и сама удивилась. Ещё каких-то пару дней назад, да даже и сегодня утром у меня и в помине не было подобных мыслей. Влад, похоже, озадачился не меньше моего.
— А кстати, — спросил он, снова подходя ближе, — как именно — возьмёшься? Что ты собираешься делать, когда станешь Высшей? Ты об этом задумывалась?
— Нет ещё, — честно призналась я. — И не очень хорошо представляю, куда могу повести Детей Тьмы, если сама имею к ним отношение чисто формально. Я же ведь не знаю совершенно ни вас, ни ваших нравов. Но узнаю. Ты поможешь мне.
— Каким образом?
— Отведёшь меня в Город Вампиров.
— Ты с ума сошла! Сейчас?
— А когда же?
— Только этого сейчас не хватало! Забыла, что случилось с тобой недавно? А на улице ещё, между прочим, ночь, и, кроме Казимира, может шастать ещё много нежелательных для тебя личностей.
— Ну, хорошо, допустим, не сию минуту пойдём, но в ближайшее время. А ты-то как думал?
— Я ещё тоже, честно говоря, ни о чём не думал.
Он сел напротив, взглянул на меня испытующе, покачал головой.
— Подожди немного. Я поговорю кое с кем… Я знаю места их охоты. Встретимся с ними ночью. Но здесь, в человеческом мире — в Город Вампиров тебе пока идти не надо. После этой встречи слухи поползут очень быстро, и можно будет сделать вывод, как относятся к твоему повторному появлению. Если у тебя появятся приверженцы в Городе Вампиров, то ты сможешь выступить против Велимира.
— Но, ведь, ты говорил, что некоторые жалеют о моём исчезновении.
— Некоторые — не значит многие.
— Согласна, но…
— Карина, не спорь.
Это была его обычная присказка на всё, что бы я ни сказала. Безусловно, он всё лучше знал, он был всегда прав, и он во всём лучше разбирался — даже в том, чего никогда не видел. Я почувствовала, как во мне снова закипает раздражение.
— А почему бы сейчас с тобой не спорить, если на то есть основания? К чему тянуть волынку? Чем скорее это всё закончится, тем лучше.
Вампир посмотрел на меня, как на умалишённую.
— Закончится? Карина, ты соображаешь вообще, о чём говоришь? Для тебя тогда всё только начнётся. — И с минуту поразмыслив, добавил вполголоса: — Да, думаю, и для нас всех тоже.
***
Наступившее после этого разговора утро и весь последующий день радости не принесли, как и каких-либо существенных событий. Начиная с того, что утро выдалось хмурым, солнце ушло за тучи, и даже начал накрапывать дождик, потом, впрочем, прекратившийся, и заканчивая категорическим отказом Влада продолжать какие-либо разговоры о моём возвращении в Город Вампиров.
— Мы же договорились с тобой, что следующей ночью идём встречаться с нашими, — огрызнулся он, когда я попробовала, было, подкатиться к нему с вопросами. — Чего ты сейчас от меня хочешь? Чтобы я среди дня на улицу попёрся? Всё равно никого не увидим. Все нормальные вампиры уже насытились и дрыхнут, а я тут из-за тебя…
Дальше последовало неразборчивое ворчание, смысл которого я, впрочем, поняла, не вслушиваясь — из-за меня он остался голодным, и теперь у него бессонница. Раздраженный вампир шатался по квартире с наглухо задёрнутыми шторами, психовал из-за любой мелочи и что-то бормотал себе под нос.
— Ну, давай тебе мышку поймаю, — предложила я и сразу поняла, что лучше было бы этого не говорить.
— Карина, умолкни! — завопил он, с грохотом отфутболивая какую-то пустую жестянку. — Вот, неужели так трудно помолчать? И что за характер!
— Это у меня характер?! — тоже начала злиться я. — Да я и так, в основном, всегда молчу!
— Вот, и сейчас помолчи, — огрызнулся Влад. — Ещё имеешь наглость со мной заговаривать, если я и так из-за тебя голоден, а теперь ещё и не высплюсь, а не высплюсь — опять мне нормальной охоты не видать! Ты об этом не подумала, нет?
— Знаешь, нет! С чего бы мне об этом думать? Я к тебе сюда не напрашивалась, а если не хочешь из-за меня неприятностей, так и давай разойдёмся. Ты меня не знаешь, я тебя тоже. Со своими проблемами сама разберусь.
— Разберёшься ты с ними, как же!
— Послушай, чего ты от меня хочешь?
— Чтобы я хотя бы короткое время тебя не слышал.
— Да, пожалуйста! Хоть всю последующую вечность.
— Карина!!!
— Да ладно, не дёргайся.
Я сердито ушла на кухню, стала у окна и выглянула на улицу, чуть отодвинув штору. Дождя не было, но день был сереньким, унылым, тучи почти полностью заслонили небо. В принципе, сейчас Влад мог бы нос из дома высунуть, или, хотя бы окна приоткрыть. Параноик! Нежное бледное создание, падающее в обморок даже от слабого запаха чеснока.
Я почувствовала, как волной захлёстывает раздражение — уже очень хорошо знакомое чувство, за то время, что я жила здесь. Слишком часто оно меня посещало.
Почему-то вспомнилась художница Элизабет, которая, надев тёмные очки, вполне могла пройтись в пасмурный день по городу. От чего зависят сила и способности вампиров? Почему одни могут выходить днём, другие бояться даже разговоров о светлом времени суток? Или у них, как и у людей, всё зависит от характера? Находясь всё время на грани между миром людей и миром вампиров, я вынуждена была признать, что по-настоящему не имею отношения ни к тем, ни к другим, и о той и о другой стороне говоря «они». Всегда это знала и особо не задумывалась, но именно сейчас от этих мыслей в сочетании с серым днём стало совсем грустно. Я в полной мере ощутила своё одиночество — так, будто оно сейчас вошло в дверь и село рядом.
Очень захотелось с кем-нибудь поговорить — ну, хотя бы с Владом, за неимением более подходящих вариантов. Я осторожно заглянула в комнату. Этот образец гостеприимства сидел в кресле, подперев кулаком подбородок и мрачно глядел перед собой. Нет, сейчас с ним заговаривать не имело смысла. Лучше выйти прогуляться куда-нибудь. Всё равно куда. Хотя бы просто по улице. Возможно, поискать своего вчерашнего собеседника. Я постояла в коридоре, с некоторым отстранённым интересом прослеживая, как эта мимолётная мысль превращается в навязчивую идею, потом вышла в подъезд и захлопнула за собой дверь.
Сомневаюсь, что Влад сейчас выйдет за мной — скорее всего, он вообще не заметил моего ухода. Но, очутившись на лестничной площадке, я окинула взглядом двери соседних квартир, и вдруг подумалось: а ведь здесь вокруг живут обычные люди. Могут ли они знать, что через стену от них сидит сейчас голодный вампир, очень злой из-за того, что не удалось этой ночью поохотиться? Нет, разумеется, — кому бы это в голову пришло? А, между тем, он вполне может выйти и пройтись по квартирам. Соли, там, попросить, или ещё чего. Втереться в доверие, очаровать, напроситься на приглашение и… Я понимала, что это глупость — после этого ему срочно придётся менять место жительства. Вампиры не следят там, где живут — зачем им лишние проблемы? Ходят по улицам, подлавливая доверчивых прохожих в тёмных парках или в подворотнях, или «зажигают» на людных вечеринках, привлекая к себе внимание и в то же время оставаясь незаметными.
Но навязчивая неприятная мысль, почему-то, не давала покоя. Стало мерзко, будто только что меня окатили помоями. В полной мере сейчас осознала, после чего Влад каждое утро возвращается домой, и чем он занимался буквально за несколько минут до того, как вернуться. Нет, я, разумеется, всегда это знала, и знала, что собой представляет Тёмный мир, в котором я родилась, и какова моя собственная природа, но обычно это знание было абстрактным, отстранённым. Полное понимание приходило иногда, яркой вспышкой, под влиянием самых разных обстоятельств, и в такие моменты я чувствовала себя не лучшим образом. Вот, как сейчас.
Я поспешила выбраться из подъезда на улицу. Пусть пасмурный день, но там, всё равно, лучше. И пусть Сворд сколько угодно бесится, вернусь я сегодня нескоро. К самой ночи, когда нам пора будет идти на обещанную встречу. Казимир мне этим вечером вряд ли встретится.
Я злорадно усмехнулась и бодрым шагом пошла через двор.
***
Пожалуй, я была на этот раз чересчур самоуверенной — и совершенно не знала, где искать своего недавнего знакомого, преподавателя истории в университете. Конечно, можно было бы воспользоваться самой обыкновенной человеческой логикой и пойти по всем университетам, выспрашивая, нет ли у них историка по имени Валерий, но это было чересчур. Я никогда так не делала — просто шла туда, куда вело меня чутьё. А оно сейчас подозрительно молчало. Странно, вообще-то.
Я пришла на то место, где мы с ним встретились в прошлый раз. Ни на что не рассчитывала, просто подумала, что при следующей встрече, если она произойдёт, расспрошу его подробнее, где он работает.
Медленно бреду по набережной. Вокруг — ни души. Неудивительно — день рабочий, и погода прогулкам не благоприятствует. Взглянула на Днепр и на другой его берег. Уметь бы летать! И почему я не обычный вампир? Те умеют превращаться в летучих мышей, и полёт для них — дело обычное.
Потом снова вспомнила, после чего возвращается домой Влад каждое утро, и желание быть обычным вампиром отпало. И что я, действительно, буду делать со всеми этими вампирами, когда стану Высшей? Если стану, конечно… Может быть, сейчас самое время об этом подумать? Но в голову ничего толкового не приходило, кроме того, что я совершенно их не знаю: боятся солнца, пьют кровь… И жила я среди них недолго, после чего приложила все силы, чтобы этот период в своей жизни забыть. И это почти удалось, надо признать. И вот результат: теперь, когда нужно вспомнить обратно, мне это не удаётся, и в голову не лезет ничего толкового.
Тяжело вздохнув, я отвернулась от древней реки, которая текла себе вдоль берегов, и не было ей никакого дела до забот одинокой энерговампирши, впрочем, и до чьих-либо других тоже. Пройдясь взад-вперёд, я опёрлась о поручень, и снова внимательно посмотрела на Днепр, будто, всё же, надеялась выпытать у него ответ.
Самой смешно стало. Это как в песне какой-нибудь. Меня, кстати, всегда это в песнях удивляло: зачем приставать к ни в чём не повинным растениям, стихиям и явлениям природы со своими глупыми вопросами? Откуда, например, ясень может знать, где его любимая, или с чего это речка и рябина будут в курсе, за что она его полюбила? Сами бы и разбирались со своими любовными проблемами.
Передо мной же сейчас стояла, к сожалению, совсем не любовная проблема, и, разумеется, ни речка, ни рябина, ни ясень, ни даже человек, мне в решении её ничем не помогут. И вампиры не помогут, поскольку они как раз и олицетворяют собой самую главную проблему. Чего же они сами-то хотят? В кланах раздоры, между собой не помирятся, цивилизация вампиров на грани распада. И они сами прекрасно понимают, чем это грозит.
А кто из них поддерживает этого Велимира? Казимир — обращённый, обедневший дворянин… У него и в бывшей человеческой жизни ничего не клеилось, и сейчас спесь покоя не даёт. А это имеет, вообще, какое-нибудь значение? Может, имеет, может, нет.
Интересно, каких взглядов придерживается, к примеру, художница Элизабет? Или другие обращённые? И почему меня так интересуют именно обращённые? Стоп, а откуда известно, что к ним относится Элизабет? Влад, кажется об этом не говорил… И никто не говорил. Но сейчас, в эту секунду, я была точно уверена в том, что она обращённая. Как может вернорождённый вампир так убедительно изображать солнце на своих картинах? Да он и рисовать-то не станет. Влад, вот — не рисует. И вообще ничего не делает. Да, но обращённые вампиры при этом считаются низшим подвидом, именно, по сути своей, нежитью.
Вернорождённые — не нежить, они самостоятельный вид. Интересно, а что было бы, если б они не обращали людей? Могли бы они сами существовать?
Вряд ли.
Застыли бы, законсервировались в своих устаревших традициях, от которых не смогли бы ни на шаг отступить. Ведь, как известно, новые веяния из человеческого мира в мир вампиров привносят именно обращённые. Значит, всё идёт так, как должно, и незачем об этом размышлять. Да, но если бы всё шло, как должно, то не было бы раздоров среди Детей Тьмы, не находилась бы цивилизация вампиров с потрясающей периодичностью на грани развала. И не было бы нужды в приходе Высших.
Значит, постоянно есть чем-то недовольные. И, в основном, среди обращённых. А вернорождённые? Они чего хотят? Влад, вот, хочет, чтобы я вернулась, несмотря на то, что сворачивается напополам в моём присутствии и на дух меня не переносит. Но Влад — ещё не показатель. А остальные вернорождённые?
Я чувствовала, что начинаю сходить с ума от всего этого множества вопросов, на которых ответы найти пока просто невозможно. В принципе, неплохо бы сегодня задать их Владу, если, конечно, он соизволит выйти из своей депрессии.
При воспоминании о хозяине моего временного пристанища я невольно поморщилась. Ненавижу зависеть от чужого настроения, хотя, собственно говоря, от чужих настроений всё время и завишу. Одно из преимуществ людей: они могут сами регулировать своё настроение, душевное состояние и самочувствие. А при наличии более-менее сильной воли способны преодолеть даже глубокую депрессию. Пусть, иногда, и не без помощи психолога.
Но именно потому, что они не осознают этой привилегии — и только за счёт этого — являются более слабыми по отношению к нам.
Человек самодостаточен, и всё, что у него есть, даже то немногое, по меркам Детей Ночи, однозначно, не заимствованное у кого-либо.
Вампир же по своей природе паразит. Энергетический вампир — паразит вдвойне. И тут уж ничего не зависит от его силы воли или её отсутствия — собственно, вампиру данное качество вообще ни к чему.
Немало энерговампиров, вообще-то, бывает и среди людей. Разумеется, я сильнее их за счёт своей способности добывать то, что мне нужно даже там, где его нет. В этом случае я свободнее, сильнее и изощрённее, к тому же благодаря своему нечеловеческому происхождению, всё же, долгоживущая, то есть, у меня достаточно времени, чтобы совершенствовать способности и становиться ещё сильнее. Пожалуй, я — единственный когда-либо существовавший долгоживущий энерговампир. Люди-энерговампиры, в большинстве своём, живут недолго. Как бы на первый взгляд ни приходилось тяжелее жертве энерго, в её власти как-нибудь извернуться и уйти из-под его влияния — это её свободная воля. Свободной воли энерго не существует. Он зависит от своих жертв — не от одной, так от другой. Без них его нет. Без вариантов. Такова его природа. Таково его проклятье.
Но люди — другое дело, я завишу от их характеров и настроений, но и беру у них немало. А, вот, зависеть от настроения этого заносчивого вампира, кажется, на полном серьёзе считающего себя центром вселенной, мне как-то совершенно не улыбалось. Какая от этого польза, кроме вреда?
Подумав, я решила, что совершенно не обязана считаться с его мнением, и могу спросить обо всём, что меня интересует, прямо сейчас, не откладывая это дело в долгий ящик. Ну, а начнёт опять орать, что из-за меня он остался голодным — его проблемы. Я тоже при желании умею быть довольно-таки мерзкой личностью.
По спине вдоль позвоночника прошло мягкое тепло, потом, казалось, проникло внутрь, дошло до сердца и разлилось от него по всему телу до самых кончиков пальцев тёплым, уютным счастьем. И тут же позади послышался голос:
— Добрый день, Карина. Вот, мы с вами и снова встретились, и на том же месте.
А-а, понятно, откуда ощущение. Ну, надо же! Уже и не думала, а он сам объявился. Нет, как ни крути, а знакомство с ним мне однозначно следует продолжить — если у меня от него сразу такие ощущения, его энергии мне хватит надолго.
— Здравствуйте, Валера, я вас искала. Интересный у нас в прошлый раз разговор получился.
— Вам это удалось, — улыбнулся он. — Не соврали, сказав, что сами найдёте меня. Хотя я и удивлялся — как вам это удастся. Вы же обо мне ничего не знаете.
— Всё не совсем так, — призналась я. — Я не надеялась опять встретить вас именно здесь. А пришла сюда, потому что мне здесь нравится.
— Да, место здесь необыкновенное, — как-то рассеянно согласился историк и замолк надолго. Я, честно говоря, ожидала, что сейчас последует продолжение этой темы, какое-нибудь объяснение необыкновенности этого места, но он молчал, глубоко о чём-то задумавшись. Неопределенно пожав плечами, я молча пошла рядом с ним.
— Так вы говорите, вас заинтересовал наш прошлый разговор? — спросил он, резко остановившись и внимательно глядя мне в лицо. — Неужели о средневековой инквизиции?
Почему-то от его взгляда мне стало как-то ощутимо не по себе. Очень редко у меня бывают такие ощущения от человеческих взглядов — чаще наоборот. А сейчас было такое чувство, что ещё миг — и он догадается о том, кто я такая, и что мне от него нужно.
— Давайте перейдём на «ты», что ли, — предложила я. — Вроде не древние ещё, и не на светском приёме.
Он на миг нахмурился непонимающе, но, тут же, лицо его прояснилось.
— Да, конечно, если хочешь. Я и сам хотел тебе это предложить.
Не хотел, и даже в мыслях у него не было, отметила я про себя. Более того, моё предложение его сейчас удивило. Не знаю, почему это бросилось мне в глаза и имеет ли это какое-то значение, но наблюдение осталось в подсознании.
Странный парень довольно-таки. Впрочем, если перефразировать известное изречение: гении — всегда странны. А от него явно исходила энергия гениальности. На такое лакомство мне главное не наброситься сходу, а то как бы его сладость потом приторной не стала. Гениальность — дар с подвохом, не всегда делающий его обладателей счастливыми. А несчастливые мне не интересны.
— Да? Ну, вот и здорово, — как можно беспечнее сказала я. — Да, ты знаешь, меня заинтересовала эта тема, и именно после нашего прошлого разговора.
— И моего к ней отношения, подозреваю, — усмехнулся парень.
— Да, есть такое дело, — не смогла не согласиться я.
— А что конкретно заинтересовало тебя, Карина? О чём ты хочешь поговорить?
Обращение на «ты» ему явно давалось с трудом, когда он произносил его, на его месте, почему-то, явственно слышалось «вы». Парень был непривычен к свободному обращению. Интересно где он жил, откуда родом? Может, откуда-то с Западной Украины — там, вроде бы, даже к родителям на «вы» обращаются. Но то к родителям, а мы с ним как бы ровесники — здесь каких-то особых различий в общении нет независимо от области проживания. Ладно, потом разберёмся.
— А какие секты существовали в средневековье? — спросила я, честно говоря, лишь бы о чём-нибудь спросить. — В прошлый раз ты упоминал о еретиках. Вообще-то, я считала, что так называли всех, кого ни попадя, кто хоть чем-нибудь выделялся.
— Обывательская точка зрения, — поморщился он. — Так принято считать. На самом деле всё гораздо сложнее.
— И насколько же сложнее?
Вообще-то, сейчас я, сама того до конца не осознавая, напряжённо ожидала услышать что-нибудь о вампирах. Странно, что Средневековье в подсознании любого, кто об этом хоть что-то читал, было связано с охотой на ведьм, на еретиков-вольнодумцев и пособников дьявола, но о вампирах нигде не упоминалось ни слова. А ведь именно тогда — кажется, если я ничего не путаю, в XIII веке — и произошло то, что способствовало моему появлению. Вот, мне и было интересно, что может знать об этом человек — современный среднестатистический историк. Правда, что-то подсказывало мне, что не такой уж этот парень и среднестатистический, и дело тут совсем не в том, что он мне нравится.
— Насколько всё сложнее? — повторила я вопрос.
— Ну, я упоминал в прошлый раз…
— Помню всё, что ты упоминал, — нетерпеливо перебила я. — А подробнее?
Молодой историк снова посмотрел на меня этим своим странным взглядом и прищурился.
— Карина, вот, сдаётся мне, что тебя интересует какой-то конкретный вопрос. Только почему-то ты не хочешь прямо задать мне его.
Хм! Ну, надо же какой догадливый! Люди иногда любят быть догадливыми — тогда кажется, что они такие загадочные и оригинальные. Временами бывает забавно за этим наблюдать, в другое время раздражает — под настроение. Сейчас я, честно говоря, не знала, как к этому относиться. И действительно, не хотелось прямо спрашивать его о вампирах во времена Средневековья. Предпочтительнее его самого подвести к этой теме.
— Не интересует меня конкретный вопрос, и темнить здесь ни к чему. Если меня что-то интересует, я так об этом прямо и спрашиваю.
Парень рассмеялся, хотя лично я не видела в своих словах ничего смешного.
— Ну, если так… В те века, знаешь ли, было много мистически настроенных личностей. Часто они объединялись в тайные общества с очень странными обрядами.
— Какими, например?
Он бросил на меня короткий взгляд.
— А сама неужели никогда ничего об этом не читала?
Я пожала плечами.
— Да вот, не приходилось как-то интересоваться… До недавнего времени. Так, что за обряды?
— Многие из них исповедовали древние религии со всеми вытекающими отсюда последствиями.
— Ты имеешь в виду человеческие жертвоприношения?
— Именно.
— Ну, это не странно, — пожала я плечами. — Ужасно, конечно, но не странно. Мало ли бывает откровенно сумасшедших личностей, независимо от времени, в котором они живут?
Похоже, его переклинило — с минуту он смотрел на меня молча, но никак это не прокомментировал — продолжил дальше, как ни в чём не бывало.
— А ещё любопытными были ритуалы посвящения в эти общества. Взять, к примеру, розенкрейцеров, или последующих за ними масонов. Обряды посвящения у них были разнообразными, причём, чем выше предполагалось место в иерархии общества, тем более они были жесткими и даже жестокими…
Признаться, в этом месте я перестала его слушать, хотя при этом не пропускала ни единого его слова, пребывая в полной готовности вернуть к нему своё внимание, едва только услышу нечто интересное для себя. Информация проходила мимо меня, но каждое отдельно взятое слово не оставалось незамеченным. Скажете, так невозможно? Те, кто считает это невозможным, просто забыли, сколько раз они точно также слушали монологи изрядно надоевших им собеседников на столь же надоевшую тему — слушали, не слыша, и безошибочно включаясь в разговор именно там, где, вдруг, по каким-то причинам становилось интересно. Он не был надоевшим собеседником, и не то, чтобы меня совсем не интересовала тема. Но сейчас мне нужно было, чтобы он упомянул о вампирах. Вот, не знаю, почему это было мне так необходимо, но казалось, если это случится, наш разговор может завести куда-то в очень интересную сторону.
— …шпагу приставляли прямо к горлу новичка, произносились соответствующие слова, а потом ему предлагали сделать шаг вперёд. Держащий шпагу отступал назад — таким образом, шпага только прокалывала кожу на горле новичка, но по его шее стекала струйка крови на белоснежную сорочку, сшитую специально для ритуала…
Струйка крови на белой сорочке… Я замедлила шаг. Он тут же сделал то же самое, взглянул на меня и, вдруг, широко улыбнулся.
— Что, Карина, это тебе что-то напоминает?
Я уже давно умею не выказывать удивления и замешательства и не давать этим собеседнику почувствовать превосходство. Не показала и сейчас. Спокойно встретила его внимательный взгляд и усмехнулась равнодушно.
— Что это, по-твоему, должно мне напоминать? В моей биографии подобных событий не было.
Историк снова рассмеялся. И в этот момент я поняла, что мы играем в поддавки. Он прекрасно понимает, о чём я хочу услышать. Но не говорит мне об этом, почему-то, предоставляя мне право спросить. И эту игру его я сейчас не понимаю, не могу разгадать её смысл.
— Не было, говоришь? — спросил он, отсмеявшись и вдруг резко став серьёзным. — Кто знает… Все женщины в душе ведьмы. Или вампирши.
Ну, вот, первое слово произнесено им, но вряд ли я могу считать это своей победой. На миг мелькнула догадка… не знаю, чего — уж очень быстро она мелькнула. Какой-то странный у нас всё время получался разговор. Догадаться, кто я такая, он не мог — исключено. Или… не исключено? Даже при том, что тема вампиров сейчас мусолится вдоль и поперёк, я нетипична, и уж не знаю, какое надо иметь зрение и воображение, чтобы разоблачить меня. В любом случае, я не намерена выдавать этих своих мыслей.
— Ты так считаешь? — спросила я безмятежно. — Или так принято думать?
— Я не знаю, что принято, — пожал плечами парень. — Говорю обычно то, что думаю. Или знаю.
— Вот как? И что, со многими вампиршами ты знаком?
— Приходилось… Но сейчас мне пора. Приятно было с тобой прогуляться, Карина. Мы ещё встретимся.
— Да, конечно. Счастливо…
Эти слова я произнесла уже в пустоту. Однако, как внезапно он появляется и исчезает! Только что увлечённо рассказывал о средневековых тайных обществах, и тут же «мне пора». Только сейчас я вспомнила, что так и не спросила, в каком именно университете он преподаёт. И о вампирах во времена Средневековья так и не было сказано ни слова — он исчез, как раз когда мы, наконец-то, подошли к этой теме вплотную. А ещё появилось неприятное ощущение, что не я его, а он меня находит тогда, когда это ему нужно.
***
К Владу я возвращалась вечером с неохотой, так как подозревала, что меня там ничего хорошего не ждёт. И глубоко ошибалась, оказывается. Мой бледнолицый красавчик встретил меня в дверях, будто специально стоял всё время в прихожей, поджидая. Физиономия его прямо-таки светилась широкой улыбкой.
— Ничего себе! И по какому поводу такой радушный приём? — не поняла я. — Ты же ещё недавно, помнится, умирал от того, что не удалось поохотиться.
— Я не умирал, а был недоволен, — со значением поправил меня он (ну, зануда!). — И это настроение моё было вполне обоснованным, так что ирония неуместна.
— Скажите пожалуйста! — поморщилась я. — А сейчас-то что празднуем? Всё-таки, решил себе мышку поймать? Или птичку с балкона?
Улыбка медленно сползла с его лица, он страдальчески закатил глаза к потолку.
— Вот, не можешь ты без этого обойтись, да?
— Без чего? — невинно хлопнула я ресницами. — Да ладно, Владик, я же не со зла, а исключительно по доброте душевной. Даже больше скажу — разгрузочные дни, они полезны. Так гляди и привыкнешь, будешь птичками и мышками питаться. И цветочки собирать на лугу.
— Карина!!! — взвыл Влад. — Хватит надо мной издеваться, никого я не ловил.
— Каким же образом состоялось чудесное воскрешение?
— Да ничего не состоялось, просто выспался, когда ты ушла. Хотя думал, что мне это не удастся. И не называй меня Владиком. Я — Влад, ясно?
— Ясно, чего уж… Дискредитация загадочного образа.
— Сама ты, я смотрю, поохотилась, — заметил Влад, окинув меня кислым взглядом. — То-то из тебя язвительность прёт. Сил набралась, должно быть. Опять попался интересный экземпляр?
— Причём всё тот же, — неожиданно для себя поделилась я, хотя совершенно не имела намерения с ним этим делиться. — Историк.
— Историк… — задумчиво повторил Влад, и мне показалось, что в глазах его мелькнул интерес. — Должно быть, увлечённый? Тебя, ведь, такие интересуют?
Меня, признаться, слегка переклинило — я уставилась на него, будто увидела впервые.
— Меня-то интересуют, а, вот, с каких пор всё это интересует тебя?
Он смутился и отвернулся, нахмурившись. Очень странно, к слову сказать, выглядело неподдельное смущение на лице вампира — чувство, казалось бы, совершенно там неуместное. Впрочем, как и другие искренние чувства.
— Историк, — не ответив мне, повторил он. — И что же, молодой? Смазливый, наверное?
— Тебе-то что?
— Да, в общем, ничего. Всё равно, у тебя это ненадолго.
С некоторых пор Влада периодически заносило в совершенно непонятную для меня сторону — я, вроде бы, и успела к этому привыкнуть, и, всё равно, каждый раз коробило от подобных его вопросов и рассуждений.
— А у тебя бывало надолго? — вдруг вырвался у меня встречный вопрос. — С людьми?
Он вздрогнул, будто его обожгли.
— Ты о чём?
— О том же, о чём и ты. О твоих взаимоотношениях с людьми.
— Ты что, бредишь, Карина? Какие у меня могут быть с ними «взаимоотношения»?
— Ну-у, я слышала, иногда вы влюбляетесь.
— Кто тебе сказал такую глупость?
— Да ладно тебе, Влад! Это одна из тех тем, которые, вроде бы, не затрагиваются, но все о них, почему-то, знают.
— Знают исключительно из своих фантазий, — зло оскалился он. — Вот, как ты, например.
— Ну, ладно, а чего ты тогда так злишься?
— Да не злюсь я! И вообще, долго мы здесь ещё будем о ерунде болтать? Ты, кажется, собиралась куда-то идти этой ночью, — напомнил Влад, явно желая сменить тему разговора.
— Почему в прошедшем времени? Я и собираюсь. Вместе с тобой, между прочим. Только разве мы куда-то опаздываем? Ночь ещё не наступила, солнце только зашло. Вряд ли твои сородичи вышли уже на охоту.
— Мои? — ухмыльнулся Влад.
— Ну… наши.
— И попрошу теперь об этом не забывать. А ещё убедительная просьба дождаться часа, когда мы с ними встретимся, молча. — Последнее слово он, казалось, выделил крупным шрифтом и подчеркнул жирным чёрным фломастером. — Надоели твои глупые вопросы о вещах, которые к делу не имеют никакого отношения.
— Первый начал, — пожала я плечами. — Зачем тебе было спрашивать об историке?
— Ой, уже низачем, — он сморщился, будто у него болел зуб. — Проехали, не раздражай меня.
И, сморщившись, ушёл в комнату.
***
Впервые мы с ним вдвоём вышли ночью. Признаться, чувство было странное — словно во сне. Бывало, иногда снилось, что я обычный вампир, но как только дело доходило до жертвы — следовало пробуждение.
По меркам Детей Тьмы было ещё довольно рано, но ночь вступала в свои права, ненавязчиво убирая с улиц неотъемлемые атрибуты дневной суеты. Где-то в центре города шумел Крещатик — был вечер пятницы и ночь перед выходными — но на тёмных улочках, по которым мы шли, не встретился ни один человек. Никаких признаков жизни, только светятся редкие окошки в домах.
— Ты здесь охотишься? — спросила я. — Или промышляешь в центре города?
— Тебе зачем? — мрачно осведомился мой спутник.
— Так… Интересно.
— Интересно ей… — проворчал Влад и пошёл вперёд, ворча под нос ещё что-то невнятное.
— Слушай, а чего ты мрачный такой? Ты же, в конце концов, хотел, чтобы я вернулась.
— Хотел… — как-то неуверенно подтвердил он, после чего между нами повисла неловкая пауза.
Некоторое время мы шли молча. Я размышляла над странным настроением Влада: удивительно, как ему удаётся сосредоточить все мое внимание на его настроении. Всё время, пока мы живём под одной крышей — как будто мне больше нечем заняться!
Вдруг вампир резко обернулся и крепко сжал ладонями мои плечи.
— Будь осторожна, ладно? И не вздумай забирать эмоции у вампиров… Не смотри на меня так — знаю, ты пыталась уже это сделать. — Он усмехнулся. — Ты ошибаешься, если думаешь, что я не чувствую. Не стоит, Карина, поверь, мы для тебя — яд.
— Охотно верю, — на моем лице не дрогнул ни один мускул. Хотя я была немало удивлена необычным предупреждением. — Но что прикажешь делать, если не останется иных вариантов?
Он закатил глаза к ночному небу.
— Ты меня поражаешь своими рассуждениями! Я бы даже сказал, бесишь. Как думаешь, если бы у человека в доме не было вообще никакой еды, он стал бы грызть железо, или дерево?
— Ну-у, например, в блокадном Ленинграде люди, и не такое ели…
— Карина, не зли меня, — прошипел Влад. — Мы здесь не для того чтобы слушать твои рассуждения. Неужели так сложно просто делать то, что тебе говорят?
— Вообще-то — сложно, — честно призналась я. — Ладно, Влад, извини, все понятно.
— Ну, вот, так бы и раньше.
Вампир отпустил мои плечи и отвернулся с таким видом, будто боялся, что я могу залпом выпить из него всю энергию. Вот уж, действительно, было бы что пить! Были у меня, признаться, такие попытки, но я их очень скоро оставила.
Мы пошли дальше. Честно говоря, я уже стала думать, что путь наш никогда не окончится, но и спрашивать об этом не хотела, подозревая полную бесполезность таких попыток.
Остановились мы в глухой подворотне. Я никак не могла понять, где мы, хотя город знала весьма неплохо — вплоть до самых захолустных переулочков. Впрочем, надо отдать должное «обычным» вампирам: Киев они знают не в пример лучше меня, со всеми дворами, улочками, подворотнями. Подобные свойства у меня почти атрофированы, приближены к человеческим.
Удивительно ли, что сейчас встреча нескольких вампиров должна была произойти именно в этой глухой подворотне, куда вряд ли забредёт случайный прохожий. Ну, а если занесёт кого-нибудь сюда случайно — что ж, ему хуже. Вообще-то, обычно вампиры на охоте друг с другом стараются не пересекаться.
Влад остановился, и я по инерции ткнулась носом в его спину. Машинально отметила, что облик его существенно изменился за то время, что мы путешествовали по ночному городу. Исчезло бледное аморфное существо, боящееся дневного света, на которое я, уходя утром на солнечные городские улицы, смотрела с явным превосходством. Сейчас передо мной был ночной хищник, снова поразительно напоминающий острый меч, звенящий в его фамилии — изящный, быстрый, опасный. И… обаятельный.
Пожалуй, в этот момент я остро почувствовала, как он очаровывает глупых человеческих девушек — а возможно и не очень глупых, которые так легко потом сгорают: как мотыльки в пламени свечи. Почувствовала и где-то даже их поняла…
Влад поднял голову и, глядя на звёздное небо, издал протяжный и пронзительный свист. Если так можно было назвать эти пугающие звуки, вырвавшиеся из его глотки.
— С ума сошёл! — прошипела я. — Сейчас сюда сбегутся все жители ближайших домов. А это в наши планы не входит.
Влад чуть повернул ко мне голову, снисходительно усмехнулся.
— Где ты видела, чтобы люди сами выбегали ночью на улицу, услышав подобные звуки? Ну, если только им не надоело жить. Поверь мне, если мы имеем целью выманить человека, наш зов им слышится совсем по-другому… Но — тихо! Подними голову — вон он летит.
Я тоже посмотрела в тёмное небо. На фоне звёзд чётко вырисовался чёрный силуэт огромной летучей мыши. Проявился и тут же исчез — мелькнул в другой стороне, ещё взмах крыльев — и совершенно в противоположной.
— Позер! — покачал головой Влад. — Кто бы ожидал от него другого?
— А кто это? — поинтересовалась я, пытаясь уследить взглядом за огромной крылатой тенью.
— Мы его называем Лунным Максом. Он — из клана Ассамитов. Таких, как он не так уж много на славянской территории. Ассамиты, вообще, сейчас слабы, как никогда, и одним только внешним лоском дела не поправишь. Их сила была в единстве, а сейчас они разрознены — каждый за себя. По отдельности Ассамиты практически не существуют, каждому только и хватает сил, чтобы поддерживать свою жизнь, но уже и речи не может быть о былом влиянии в мире вампиров.
Я слушала его рассеянно, следя за полётом Лунного Макса. Влад, наконец, это заметил и умолк, тоже бросил взгляд на небо, фыркнул пренебрежительно.
— Это он ещё не знает, что ты со мной, а то бы до рассвета кренделя выписывал, чтобы покрасоваться. Я ничего о тебе не говорил.
— А что сказал?
— Сказал, есть срочный разговор. Они не могли этого проигнорировать… А вот и Мишель.
В небе появилась вторая крылатая тень, в отличие от первой, летящая ровно и без выкрутасов.
— А что было бы, если б ты им сказал обо мне? — спросила я. — Они бы пришли?
— Не знаю. Предпочёл не рисковать.
Двое вампиров спустились на землю, приняв человеческий облик. И сразу же синхронно сложились пополам, ловя воздух клыкастыми пастями.
— Что… это… — прохрипел один — кажется, чернокожий. И уже более внятно: — Влад, ты что, решил с нами поквитаться за прошлое столь оригинальным образом? Ты кого это привёл с собой?!
Я тоже чувствовала себя не лучшим образом, вот, только предпочитала никак этого не комментировать. Надо же, насколько мы с Владом за это время притерпелись друг к другу — находясь рядом, уже чувствуем себя вполне нормально. Ну, за исключением того, что безмерно друг друга раздражаем. На других же вампиров это, похоже, не распространяется… пока. Как будет потом — остаётся только догадываться. И может ли, вообще, быть какое-либо «потом»? А вот это мы и узнаем прямо сейчас.
Второй вампир, в отличие от чернокожего, молчал. И даже заинтересовался мною, несмотря на явные проблемы с самочувствием. Я же, опёршись на первое, что попалось под руку (позже я с удивлением отметила, что это была рука Влада), с не меньшим любопытством рассматривала вампиров.
Они были примерно одного роста, но это и было, пожалуй, единственной схожей чертой между ними. Чернокожий — сплошное движение и эмоция, которой, кажется, абсолютно всё равно, как выражаться. Вот, только что он возмущённо орал на Влада, а теперь с не меньшим энтузиазмом требует познакомить с девушкой, «ибо как это возможно, что я ещё с кем-то в нашем мире не знаком!» И это при том, что он едва пришел в себя от самого факта моего существования. И обвинял в этом Влада.
Спутник же его был гораздо более сдержанным. Нет, даже не так. Он сам был воплощённой Сдержанностью. Отступив назад, он стоял неподвижно, сохраняя безупречную осанку, и лишь слегка морщился, по-видимому, никак больше не считая допустимым обнаруживать охватившее его внезапное недомогание. Одет он был в чёрные джинсы и чёрную же рубашку, идеально выглаженную и застёгнутую на все пуговицы до самого ворота. Его бледное лицо с безупречно правильными чертами в обрамлении светло-каштановой густой шевелюры до плеч казалось срисованным со старинных портретов. С такой внешностью жить бы ему не сейчас, а в веке восемнадцатом. Хотя, вполне возможно, что тогда он уже жил и до сих пор ещё не вышел из образа.
Чернокожий всё время сутулился, отчего руки его казались длиннее обычного — хотя в точности рассмотреть это было сложно, он энергично жестикулировал, без устали доказывая что-то Владу. Его одеждой были нелепые шаровары с карманами и жуткая хламида навыпуск — нечто среднее между рубашкой и курткой. Голову украшала странноватого вида тюбетейка, сдвинутая набок, из-под которой выглядывала копна курчавых чёрных волос.
В общем, товарищи были весьма колоритными, и я совершенно неприлично уставилась на них, проникаясь невольным любопытством. Они тоже в долгу не остались. Немая сцена после бурных приветствий.
Первым нарушил тишину бледный красавчик со старинных портретов, которого, очевидно, звали Мишель.
— Влад, эта девушка — та, кто я думаю, или нам это снится?
«Ага, всем сразу», — дополнила я мысленно. Вопрос, вообще, сражал наповал безупречностью логики. Коллективных снов, в отличие от галлюцинаций, как известно, не бывает — тем более, у вампиров. А уж о чём он думает, вряд ли можно угадать, да и кому это, в принципе, интересно?
Чернокожий молчал — утомился, наверное. И сказать уже, по-видимому, нечего — весь возможный запас слов был исчерпан.
Влад, в отличие от меня, вопрос красавчика отлично понял.
— Нет, Мишель, она никому из нас не снится, хотя мне, признаться, иногда этого и хотелось бы. Она — воплощенная реальность.
— Порази меня солнечный свет! — воскликнул чернокожий, снова взмахнув руками. — Так, значит, его можно подвинуть…
— Да тише ты, — поморщился Влад. — Тебя в разведку брать нельзя — выдашь всех с потрохами.
Негритёнок смущённо сник, а я не смогла удержать улыбку. Забавный он, всё-таки — этот Макс (или как там его зовут?). Мне, честно говоря, он понравился куда больше, чем бледнолицый Мишель. И он — Ассамит? Просто поразительно! Судя по тому, что слышала я об этом клане, он на них совершенно не похож. Ну, разве что, цветом кожи. В отличие от западных кланов, Ассамиты бледностью не отличаются, наоборот — с возрастом ещё больше смуглеют. Замкнутые, угрюмые и мстительные, среди других вампирских кланов они стоят особняком и, собственно говоря, в наших землях, действительно, являются большой редкостью. Если честно, за ними никто особенно не скучает. Возможно, это потому что с древнейших времён Ассамиты отнюдь не останавливались перед убийством вампира из другого клана, и даже могли быть наёмниками, беря плату кровью заказчика. С тех пор, конечно, кое-что изменилось, и с другими кланами у них соблюдается хрупкая видимость перемирия, по крайней мере, формально, но стереотип остался. Ассамиты так и остались непонятными чужаками, к которым относятся с опаской и обходят стороной.
К чернокожему вампирчику, стоявшему сейчас передо мной, этот имидж никак не подходил — во всяком случае, непонятным он не казался, он весь был как на ладони. Говорил то, что в данный момент приходило в голову, вёл себя так, как подсказывало именно сейчас его настроение. Похоже, оно было его единственным советчиком на все случаи жизни. Он мало считался с окружающими обстоятельствами и уж, тем более, чихал на соблюдение приличий.
— Влад, где ты её откопал? — в лоб поинтересовался он, ничуть не смущаясь моим присутствием. — Мы, вообще-то, думали, что это всё трёп, да, Мишель? Это как же она на солнце ходить может? Нереально!
— Слушай, а ничего, что я, вообще-то, здесь стою? — интересуюсь, не выдержав. — Я тебе не мешаю?
— Не-а, — беззастенчиво признался Макс. — Даже наоборот.
— А-а, ну, тогда ладно…
— Извините Макса, мадемуазель, — вмешался бледный. — Он всегда так общается, по-другому не умеет.
— Я уже это поняла, — усмехнулась я.
— Но… вы, действительно, та самая светлая вамп, о которой говорят?
— Ну, по-видимому, та самая, — мне уже становилось откровенно весело, — потому что других вампиров, охотящихся днём я, лично, не знаю.
Оба не сводили с меня глаз и были явно в глубоком шоке.
— Я не ослышался, вы охотитесь… днём? — последнее слово бледнолицый Мишель будто выплюнул, как прожёванную и уже невкусную жвачку.
Я пожала плечами.
— Сам знаешь, что не ослышался. И давай уже, что ли, на «ты».
Он чуть наморщил лоб, соображая.
— На «ты»? Ах, ну да, конечно.
Будто не понял сразу, о чём я говорю. Что-то мне это напомнило… Совсем недавно… А, ладно, недосуг сейчас вспоминать.
— Тебя волнует только то, что я охочусь днём? — насмешливо спросила я. Если уж вводить в шок, то окончательно. — А ты не спросишь, как я охочусь?
Мишель явно сник, мрачно взглянул на меня исподлобья, как-то вмиг утратив свой лощёный портретный блеск, став похожим на пуганого волчонка.
— Слышал, — коротко сообщил он, явно предпочтя не вдаваться глубоко в эту тему.
Я кивнула и обернулась к Максу.
— А ты? Слышал тоже?
— Ещё бы! — радостно воскликнул негритёнок. Он, похоже, своего энтузиазма не утратил.
Я с любопытством смотрела на него.
— Почему ты Лунный? — спросила вдруг совершенно не по теме — просто, в голову так отчётливо пришёл сейчас именно этот вопрос, что не смогла удержаться.
— Что? — Парень засмущался — казалось, мог бы, покраснел.
— Влад тебя Лунным назвал. Когда ты летел сюда, сказал мне: «Это Лунный Макс».
— Это к нему с детства прилипло, — вмешался до сих пор молчавший и с интересом слушавший нашу беседу Сворд. — Детство его было давно — в семнадцатом веке. Люди тогда, разумеется, и не помышляли о полёте на Луну, вампирам это в принципе не нужно. Вот если бы туда заселились люди, тогда… хм… ну, возможно, она бы заинтересовала и вампиров, хотя… — Он с сомнением взглянул на небо. — Далеко и хлопотно. Лично я предпочитаю ею любоваться отсюда. И остальные тоже. А, вот, Макс предпочёл другое. — Он уже еле сдерживал смех. — Способности были совсем ещё комариными — кроме мышей, никого не трогал, — зато взял как-то и рванул в небо, прямо к Луне. Летучей мышью обернулся, ну и… Хотел прямо до Луны добраться, как потом всем объяснял. Ну, его и прозвали Лунным Максом и звали так постоянно — так, что прозвище стало именем.
Макс совершенно скис — похоже, эти воспоминания ему не очень нравились.
— А ты больше ничего рассказать ей не мог? — хмуро поинтересовался он у Влада.
— А чего ты так переживаешь-то? — удивилась я. — Ну, подумаешь, детские проделки — с кем не бывало…
И поняла — не бывало. Вампиры — не люди, с ними практически ничего не бывает. Они с детства и на протяжении веков одинаковы. Я была другой. Другой и осталась. Во всём. Вампирское общество — застывший организм, из века в век поддерживающий свою застывшую жизнь живой кровью. Я поддерживаю свою жизнь живой энергией, чувствами и мыслями, и, постоянно взаимодействуя с ними, каждый миг тоже становлюсь живой.
Я видела, что эти двое, глядя на меня сейчас, это понимают. Но и я, глядя на них, поняла кое-что. Есть исключения. И среди них тоже исключения есть. Может быть, потому и раскол там пошёл, что наступает пора меняться миру вампиров. За столько веков, тысячелетий, наконец-то, наступает…
Мысли прыгали в голове сумбурно и бестолково, мелькали короткими вспышками и тут же исчезали, не давая себя разглядеть. Казалось, задержись они — сложилась бы чёткая картинка, пришло бы решение и ответы на все вопросы. Но пока не задерживались, и я не пыталась их удержать насильно. Со временем всё встанет на свои места, а времени у нас — как всегда, целая вечность. А пока я присматривалась, прислушивалась — наблюдала.
— Надо же! — насмешливо, но не без восхищения сказала я. — Сейчас уже и люди не мечтают стать космонавтами, а тут… вампир.
Макс скис ещё больше, и я поняла, что больше его этим доставать не следует. Влад тоже это понял.
— Ладно, не о том сейчас разговор, — хмуро вмешался он. — В общем, ребята, это та самая светлая энерго, которая должна была стать Высшей, не будь она светлой. Она объявилась и может занять своё место в ущерб… вы поняли, кому.
— Ну, и как это будет выглядеть? — скептически поинтересовался Мишель. — Она же светлая, на солнце ходит. Как мы будем рядом с ней?
— Какой ещё вариант предлагаешь? — злобно оскалил клыки Лунный Макс. — Лучше, по-твоему, Велимир?
— Тихо ты, — бледный красавчик огляделся по сторонам, будто боялся слежки.
Нет, он мне решительно не нравился. Не знаю даже, чем, а я очень не люблю, когда не знаю, чем мне кто-то не нравится. А ещё, не скрою, поразило обращение к ним Влада: «Ребята». Дружеское какое-то, студенческое, молодёжное. Учитывая, что эти «ребята» кушают, и по сколько им лет, звучит довольно-таки странновато.
— Да чего ты дрожишь — здесь он не появится, из-за угла не выскочит, — хмыкнул Макс. — Уж сюда-то он нос не сунет, это точно. И чем он, так я бы лучше на солнце вышел.
— Ну, да, на Луну ты уже летал…
— Кто он такой, этот Велимир? — спросила я.
Макс пожал плечами.
— Вампир — кто же ещё.
— Ну, это понятно, что не человек.
— Да что там тебе понятно, светлая! Нам самим ничего не понятно. — Макс нервно хохотнул. — Он давно существует, когда появился — неизвестно. Всегда сам по себе был — кажется, ни к какому клану не принадлежит. Хотя, вообще-то, так не бывает, — задумчиво добавил он. — Все принадлежат к какому-нибудь клану, по крайней мере, формально. Ссорятся — это да. Уходят от своих, живут отдельно. Но чтобы с рождения не принадлежали ни к кому…
— Или с обращения, — негромко дополнила я. Не знаю даже, почему у меня это вырвалось.
Макс вскинулся.
— Как ты сказала?
— Или с обращения, — повторила я. — Ну, с момента своего существования, как вампиры, каким бы этот момент ни был. Обращённые, ведь тоже не существуют вне кланов?
Макс растерянно переглянулся с Мишелем, Влад чуть заметно ухмыльнулся и приподнял бровь.
— Ну… в принципе, да. А почему ты об этом заговорила?
— А почему бы и нет? — удивилась я. И добавила после секундного размышления: — Я не знаю, почему. Просто, пришло в голову.
— Просто в голову ничего не приходит, — негромко заметил Влад. Я поморщилась. Ох, уж эти мне его умствования! Но, судя по реакции всех присутствующих, похоже, что не так уж он и неправ.
— Ну, я, просто, много думала об этом в последнее время, — призналась я. — О разнице между вернорождёнными и обращёнными вампирами, и о том, кто из них… из вас… ну, в общем, из нас чего может хотеть. Кстати, а вы-то оба вернорождённые?
— Мы? Да, — окончательно обалдел чернокожий Ассамит. — И мы хотим, чтобы… — Он замолчал, озадаченно почесал затылок и решительно выпалил: — Мы хотим, чтобы не было Велимира. Хотим ли мы, чтобы была ты — пока не знаю. Мы, вообще, думали, что ты — легенда.
— Ну, что ж, откровенно, — признала я, вспомнив, что нечто подобное мне говорил и Влад при нашей первой встрече. — По крайней мере, с этим мне всё ясно. Из двух зол надо выбирать меньшее — я правильно вас поняла?
Вампиры снова переглянулись. Влад, вообще, стоял в стороне и, кажется, решил самоустраниться из беседы, целиком предоставив вести переговоры мне.
— Из двух зол? — медленно повторил за мной Мишель, особо подчеркнув интонацией последнее слово. — Следует ли мне напомнить, светлая, что в мире людей именно нас и считают злом?
— Не следует, — усмехнулась я, — знаю людей гораздо лучше вас всех, вместе взятых. Но всё в мире относительно. Для кого-то являетесь злом вы, а кто-то является злом и для вас. По-видимому, этим злом для вас, почему-то, и является Велимир. Остаётся только выяснить, почему. До сих пор я ни от кого ещё не получила вразумительный ответ на этот вопрос.
Я услышала, как Влад фыркнул за моей спиной. Не сразу до меня дошло, что это он смеётся. Интересно, что его так развеселило?
Остальные не смеялись — наоборот синхронно впали в глубокую задумчивость. Они, вообще, много чего делали синхронно, как братья-близнецы, хотя близнецами явно не были и, кажется, принадлежали к разным кланам. Во всяком случае, Мишель на Ассамита не похож.
— Он не зло для нас, — пояснил Мишель. — Он — наша погибель.
Вот даже как — ни больше, ни меньше!
— А что так? — спросила я. — Не преувеличиваете?
— Мишель, конечно, любит излагать высокопарно, но, в общем, так и есть, — заверил меня Лунный Макс. — А ты молодец, светлая, с ходу уловила суть.
— По поводу? — не поняла я.
— По поводу вернорождённых и обращённых. Твой вопрос, честно говоря, меня немало удивил поначалу. Мы и сами как-то не вдумывались в закономерность, но… — Он нахмурился, замолчал, почесал переносицу и задумчиво продолжил: — Дело в том, что сторонниками Велимира, действительно становятся, в основном, обращённые. Ты думаешь, это что-то значит?
— Пока не знаю, — призналась я. — Так… пришло в голову.
— А о чём конкретно ты размышляла? — вдруг вмешался Влад. Я, признаться, уже и не ожидала что-то от него сегодня услышать. Ну, надо же — в кои-то веки его заинтересовало, о чём я там размышляю! Я уж думала, кроме собственных размышлений его не интересует ничего.
Он будто прочитал мои мысли — усмехнулся криво и заверил, глядя мне в глаза:
— Обещаю не перебивать.
— Мне пришло в голову, что обращённые — уже не люди, но, собственно, и полноценными вампирами не считаются, — продолжила я. — Ни то, ни сё — промежуточное звено.
— Да чего там, — хмыкнул Макс. — Вампиры как вампиры…
— Погоди-ка, — жестом остановил его Влад. — А, ведь, она права.
Это было произнесено совершенно без эмоций — констатация факта, не более. Восхищение можно было уловить только моим чутьём. И сейчас я, почему-то, предпочла своё чутьё проигнорировать.
— Обращённые тоже принадлежат к определённым кланам, — сказал Мишель. — Как и мы. Смотря кто их обратил…
— Мишель, не говори то, что всем известно, — нетерпеливо перебил его Влад. — Понятно, что они не поодиночке и формально состоят в кланах, но на деле к ним же совершенно другое отношение.
— А какое к ним должно быть отношение? — хмыкнул бледный красавец. — Их же обратили, они нами созданные.
— Никто не говорит о том, что должно или не должно быть! — Влад снова от нетерпения повысил голос. — Я говорю о том, что есть. И потом, насколько мне помнится, лично ты ещё никого не создал. — И со смешком добавил: — Хотя и стремился.
— Молчал бы уж! Сам-то… — начал, было, Мишель, но, встретив убийственный взгляд Влада, прервал сам себя: — Ладно, не о том сейчас речь. Мне интересно, как она могла увидеть больше нас притом, что среди нас её не было?
— Она смотрит со стороны, — пожал плечами Влад. — И у неё сильно развито чутьё окружающих. От него её жизнь зависит.
Он говорил так, будто был знаком со мной уже очень давно. Будто он мне родня, или близкий друг, а сейчас ещё и адвокат перед этими двоими. Я не могла понять, как относиться к этому, но где-то в глубине сознания зашевелилось непрошеное приятное чувство, которому я очень быстро заткнула рот.
Макс и Мишель опять-таки одновременно обернулись ко мне — во взглядах их было уже ничем не прикрытое любопытство. Даже сдержанный Мишель явно выпрыгивал из себя, желая знать больше.
— Сейчас это важно? — уныло поинтересовалась я.
— Сейчас важно всё, — убеждённо заявил Макс. — Велимир для нас тёмная лошадка, ты… — он ухмыльнулся, — светлая. И тоже для нас непонятна. Ты пришла, чтобы занять место, принадлежащее тебе по рождению. За собой нас повести. Так не кажется ли тебе, что мы должны узнать, кто ты?
Он был, конечно, прав, вот, только что мне объяснять им, как находить слова, чтобы передать Детям Ночи, не видевшим солнечного света, образ жизни, целиком и полностью от этого света зависящей? С чего начать и как продолжить так, чтобы они поняли?
Я машинально оглянулась по сторонам. Из подворотни, где проходила наша встреча, был виден кусочек двора и подъезд дома напротив. И возле этого подъезда как раз нарисовалась парочка — парень с девушкой. Они обменялись долгим поцелуем, и девушка вошла в подъезд, а парень остался стоять у дома, только чуть отошёл и медленно стал прогуливаться вдоль дома, поглядывая на тёмные окна. Счастливое лицо влюблённого человека не укрылось бы сейчас и от простого стороннего наблюдателя, если, конечно, допустить, что он видит в темноте. Что же открывалось сейчас моему обострённому восприятию, описать словами трудно. Поэтому я ничего им сейчас описывать и не буду, лучше покажу наглядно. Поймут или нет, и если поймут, то как отнесутся, разбираться будем потом — пока же мне всё это перекрыло острое болезненно-сладкое ощущение близкой и лёгкой добычи, ни с чем не сравнимый вкус всепоглощающего человеческого счастья уже ощущался мною, манил к себе, просился внутрь.
— Стойте здесь и смотрите, — коротко распорядилась я. — Никто не двигается, и на него, — киваю в сторону парня, — не посягать. Он мой.
— Да ладно, чего там, — озадаченно-заинтересованно хмыкнул Макс. — Мы сейчас сыты.
Краем глаза вижу лицо Влада. На нём читается интерес, не меньше, чем у других, но есть и ещё что-то — странная смесь тревоги и уважения.
Я вышла из подворотни и пошла по двору, приближаясь к парню. Он не замечал меня — продолжал прогуливаться взад-вперёд и глазеть на спящие окна. Домой он явно не спешил. Ну, не сидится дома человеку — эмоции переполняют. И спать он в эту ночь не будет — это точно. Больше всего на свете ему сейчас хочется петь, танцевать, искупаться в городском фонтане, дружески обняться со всеми, кто попадётся под руку, громко орать песни — не стесняясь, во весь голос, купить банку пива и вылить её себе на голову и сделать ещё много чего бессмысленно-прекрасного, вызывая осуждающие взгляды тех, кто уже забыл или никогда не знал его сегодняшних чувств.
А ведь мог бы в этот момент и стать лёгкой добычей! Как-никак, за ним следят из-за угла трое вампиров — три пары горящих нечеловеческим блеском глаз. И как бы они ни были сыты (в чём я, вообще-то, сомневаюсь), от лёгкой добычи тоже отнюдь не откажутся. Не отказались бы, не будь сейчас с ними меня — четвёртого вампира, совершенно нетипичного. От меня он уйдёт живым и таким же счастливым, вдоволь насытив своим счастьем меня и даже не узнав об этом.
Я бесшумно скользнула за дерево, как раз когда парень обернулся в мою сторону. Меня он заметить не успел. Ещё бы! При необходимости я тоже умею превращаться в тень, или в бесплотный и неуловимый солнечный блик — то ли была, то ли не было, показалось.
Он стоял совсем неподалёку, и я чуть вытянула руку, уже чувствуя, как от кончиков пальцев и дальше пошла внутрь меня его энергия. Собственно говоря, так откровенно руку можно и не протягивать — это было сугубо демонстрацией для тех троих, что стояли у меня за спиной. Я обходилась обычно гораздо более скупыми и незаметными жестами, иначе как бы смотрелась я на людной улице, узрев подходящего для меня человека?
Их взгляды лежали на моих плечах, как тяжёлая мантия — я ощущала их в этот миг обострившимся до предела своим восприятием, словно нечто материальное. Причём я уже знала, что мантия эта была королевской. Они всё увидели, всё поняли и признали.
Я отпустила парня, и он, пошатываясь, пошёл со двора. Минутная слабость, которая пройдёт прежде, чем он успеет свернуть за угол. Ему сейчас кажется, что у него просто от счастья кружится голова.
Возвращаюсь к своим собеседникам. Они невольно отступили на шаг назад, морщась и ловя воздух ртами. Влад остался на месте, не сводя с меня глаз, только побледнел сильнее прежнего.
— Ну? — вызывающе обратилась я к народу. — Все всё увидели и почувствовали? Вот, это и есть моя охота и мой способ существования. Восприятие у всех работает, или требуются пояснения и сноски на полях?
— Он… жив остался, — с трудом выдавливая из себя слова, заметил Макс.
— Мне не требуется убивать.
— Я это понял, но… — Он замолк и беспомощно махнул рукой, не в силах осмыслить и изложить бесконечное множество вертевшихся на языке вопросов.
— Мне ни к чему их убивать. Мне они нужны живыми и счастливыми.
— Именно счастливыми, — полувопросительно-полуутвердительно уточнил Мишель.
— Именно.
— А если вокруг нет таких?
— Их, в основном, и нет, — грустно улыбнулась я. — Тогда достаю то, что мне нужно у тех, кто есть вокруг.
— Получается?
— В большинстве случаев. У меня нет выбора, так же, как и у вас. Жить хотим мы все.
— Ты с ними общаешься, — задумчиво произнёс Мишель.
— Вы тоже. Вам нужно очаровать жертву.
— Но это другое…
— Да, другое. Я живу среди них, а не просто выхожу каждую ночь на охоту. Я не просто вешаю лапшу на уши первому попавшемуся, не вникая, кто передо мной и чем он отличается от других — я вижу суть. Чувствую. В какой-то мере становлюсь этим человеком. Улавливаете?
Во всяком случае, они пытались. На их сосредоточенных лицах отражался такой напряжённый мыслительный процесс, что я невольно умилилась. Вампиры, независимо от возраста, большие консерваторы, всё, что выходит за пределы их потребностей и веками сложившихся традиций, усваивается ими с трудом. Существуя среди людей и по необходимости вступая с ними в контакт, они скользят по человеческому миру, как по водной поверхности, не ныряя вглубь. Могут изучать что-либо от нечего делать и даже добиться немалых успехов в этом, но ни одно занятие не станет смыслом их жизни. Во всяком случае, так дело обстоит у вернорождённых вампиров. Насчёт обращённых не знаю. Они и в этом загадка. Возможно, если у них было сильное увлечение чем-либо, когда они были людьми, оно потом и осталось… Мне снова вспомнилась Элизабет и её картины. А сколько ещё таких?
Эти же двое, похоже, никогда особо не заморачивались тем, что напрямую их не касается, и теперь занимались явно непривычным для них делом — пытались представить себя в чужой шкуре. То бишь, в данном случае, в моей. Я им не мешала — молча ждала, пока они созреют до каких-либо комментариев.
Первым до них созрел Влад, хотя в течение всего этого времени сохранял идеально каменное выражение лица — абсолютно, надо сказать, ему несвойственное, когда мы с ним оставались вдвоём.
И комментарий его был прямо-таки образцом лаконичности.
— Впечатляет.
Тут уже Макса прорвало.
— Ха! Впечатляет! И это всё, что ты можешь сказать? Влад, так я, что-то, не понял — ты знаешь о её существовании давно, и ты от нас её скрывал?!!! Ну, и кто ты после этого?
— Я — и есть я, — невозмутимо ответил Сворд. — Уж не хочешь ли ты напомнить мне о муках совести, раз уж у нас здесь речь пошла о мире людей?
— Да ладно тебе! У людей это качество тоже существует только в нудных нотациях. Или я не прав? — обернулся он ко мне, но ответа не дождался — вопрос, судя по всему, был чисто риторическим. — Дело не в совести, а в том, что её существование касается всех нас. А ты о ней знал…
— Не больше твоего, пока она сама не пришла ко мне однажды, — Влад криво усмехнулся, по-видимому, вспомнив в подробностях этот знаменательный день.
— Она пришла к тебе? Сама? Зачем?
— Не поверишь, — Влад лукаво взглянул на меня. — Чтобы отвоевать свою жертву.
Оба вампира замерли с отвисшими челюстями. Зрелище, надо сказать, было комичным, учитывая клыки.
— И давно это было? — поинтересовался Мишель.
— С месяц назад.
— Месяц! И ты…
— Да, я молчал, — раздражённо подтвердил Влад наезд, не дожидаясь его окончания. — И дальше бы молчал, если бы она сама не захотела с вами встретиться. Если бы не захотела вернуться.
Мишель обернулся ко мне.
— Ты захотела? Зачем? Ты так отличаешься от нас, что практически являешься другим подвидом. По сути, ты, вообще, нечто другое — тебя и вампиром-то назвать…
— Я вампир, — перебила его я. — Другой подвид, или не другой — моё существование невозможно без людей, и в этом я ни в чём не отличаюсь от любого из вас.
— Но то, что берёшь у них ты… — Он прервался, задумался, и вдруг лицо его посветлело. — Это поразительно! Ты же оставляешь их живыми! Ты практически не оставляешь следов. Ничего не меняется, а ты сыта. Это же выход! Был бы, если бы…
Он снова задумался, за него продолжил Макс.
— Не приходилось бы периодически менять место жительства, следить за статистикой смертей от несчастных случаев, стараться не выходить за рамки! Но… наесться без крови? — Он подозрительно взглянул на меня. — Ты, правда, этим и обходишься? Тем, что нам показала?
Я не смогла сдержать улыбку. Смешные они, всё-таки! Вот, вроде бы, вампиры, ночные хищники, монстры из кошмаров — а как дети!
— «Это» называется энергия. Есть положительная, есть отрицательная — зависит как от сиюминутного настроения, так и, в общем, от сути человека. Меня интересует только положительная энергия. Это основа моего существования.
— А обычную человеческую пищу ты ешь?
— Могу. У меня в ней даже есть свои вкусы и предпочтения. Но я могу и обойтись без неё совсем. Живу я только за счёт светлой человеческой энергии.
— Ты по необходимости должна много времени проводить с людьми. И тебя до сих пор ничего не выдаёт? Зеркала, например?
— Я в них отражаюсь.
Макс фыркнул.
— Правда? Отражаешься? Тебе бы позавидовали все наши вампирши. Особенно обращённые.
— Особенно обращённые недавно, — уточнил Мишель.
— А серебро? — скривился Макс. — Люди часто его носят на себе.
— Я сама люблю серебряные украшения.
И, видя их ошарашенные физиономии, добавила уже из чистого хулиганства:
— Вот, что я обожаю из человеческой пищи, так это чеснок. Могла бы его сюда прихватить в качестве угощения, но, слышала, вам он не по вкусу.
Я увидела, как Влад закатил глаза и оскалился, то ли смеясь, то ли злясь на меня, то ли и то и другое вместе. Что же до Макса и Мишеля, описать выражение их лиц было вообще невозможно. Примерно такое бывает у людей, когда они видят перед собой жуткую мерзость — ну, там, жабу, или прусака, или, к примеру, общественный туалет, не убиравшийся ни разу за время своего существования.
— Да ладно вам, — весело сказала я, — никто вас чесноком кормить не собирается.
— Кто тебя знает, — кисло пробубнил Ассамит.
Я хитро прищурилась.
— Уж не боишься ли ты меня, Лунный Макс?
Он нахмурился — похоже, настроение я ему испортила окончательно.
— Можно без «Лунный». Просто Макс.
И не просто можно, а даже желательно, явственно услышала я в его голосе. М-да, похоже, здорово не любит он эту историю с Луной.
— А зачем же так называться, если тебе это не нравится? — спросила я.
— Это моё имя уже, — пожал он плечами. — Вампир нигде не может представиться не своим именем — разве что официально перед всеми назовётся другим.
— Так и назвался бы.
— Я и этим не назывался, — хмуро сообщил он. — Мне его дали и упрямо ввели в обиход. И сколько бы я не пытался что-то изменить — бесполезно.
— Ну, и хватит из-за этого переживать, — пожала я плечами. — В конце концов, что здесь такого, если кто-то решил на Луну слетать?
Макс взглянул на меня задумчиво — казалось, он думал уже совершенно о другом.
— Ты ходишь по улицам днём? И в солнечные дни?
— В солнечные дни предпочтительнее. В пасмурные дома отсиживаюсь.
— Я как-то вышел днём, — неохотно сообщил Макс. — Правда, было пасмурно.
— Кто бы сомневался, — хмыкнул Мишель. — Вышел и снова зашёл.
— Молчал бы уж! — вскинулся Макс. — Ты вообще никуда не вышел.
— А зачем мне поддаваться на твои глупые провокации? Я не самоубийца.
«Ты просто убийца», — мысленно добавила я — вот, честное слово, чисто машинально. Наверное, скажи вампирам, что они убийцы — очень удивились бы, если, конечно, никто из них не убил своего соплеменника. Люди не считаются.
Макс явно хотел, было, что-то ответить, но в это время снова раздражённо вмешался Влад.
— А не кажется ли вам, что мы не о том говорим? Мы не развлекаться пришли сюда, вообще-то.
— Да уж догадались как-то! — в тон ему ответил Макс. — Я, признаться, в шоке, но если требуется моё мнение, пусть придёт она. Так будет лучше. Это естественно… — Он внимательно взглянул на меня и добавил насмешливо: — Даже при всей её неестественности.
— И этого уже много с вашей стороны, — проворчала я.
— А чего ты хотела? Мы тебя раньше не видели, только слышали какие-то сказки иногда, и тут ты появляешься собственной персоной.
И вдруг подошёл ко мне, положил руку на плечо и сказал уже другим тоном — как-то совсем по-дружески:
— Не обижайся. Велимир у меня лично никогда не вызывал доверия, впрочем, как и у многих вернорождённых — тут ты совершенно правильно всё поняла. Ты настоящая, вернорождённая — пусть даже и… такая. — Он смущённо потупился.
Я нахмурилась, совершенно забыв об обидах.
— А он, что ли, обращённый?
Макс прямо вздрогнул, вскинулся весь, будто его поймали на горячем.
— Я этого не говорил.
— Только что.
— Поражаюсь твоей проницательности! Просто угадываешь между строк — даже то, о чём я не только говорить, но и думать не собирался!
Я пожала плечами.
— Такова моя природа. Ну, так что же насчёт происхождения Велимира?
— Действительно, Макс, у нас тут не игры в песочнице, — подтолкнул его локтем Мишель. — Давай уже скажи ей, до чего недавно додумался.
— Да ни до чего особенного я не додумался. Это домыслы, ни на чём не основанные.
— И тем не менее?
— Он не любит людей, — после паузы неохотно выдал он совершенно потрясающую по своей логике вещь.
— Да? — удивилась я. — У него, что ли, вкусы какие-то особенные?
— Да нет, я не об этом. Дело не во вкусе. — Макс замялся. — Он их не любит как… ну, как равных, что ли. Как личностей.
Хм! А вот это уже интересно. Вампир, разменявший не одно столетие, до сих пор как-то относится к людям? Как к личностям? Любит или нет — вопрос второй. И даже не второй, а вообще несущественный. Для вампиров в солидном возрасте — даже обращённых — люди давно уже являются чистой абстракцией, а их жизнь — суетой муравьёв где-то внизу, под ногами. О вернорождённых я вообще не говорю.
— А с чего ты это взял? — спросила я. — Ты с ним, что ли, общался?
— С ним все когда-либо общались. Он, вроде бы, и не скрывается, но держится особняком. Ни о чём не умалчивает, но загадка.
— Знаю, — кивнула я, — бывают такие и среди людей. Говорят много, ни от кого не скрываются, а если прикинуть — ничего о них не знаешь в результате. Более того — начинаешь вспоминать, и выясняется, что они-то, как раз, о тебе знают всё, потому что ты как-то незаметно, под шумок им всё о себе и выложил.
— Вот-вот! — воскликнул Макс. — Всё именно так, как ты сказала… Люди, говоришь? — Он задумался на мгновение. — Ну, надо же! Никогда не задумывался о том, какими бывают люди. Иногда, когда я об этом размышлял, вообще мне казалось, что у них и характеров-то нет никаких, и индивидуальности. Все одинаковы… Все одинаково на меня реагируют. Все предсказуемы. Я знаю, что нужно сделать, чтобы кого-нибудь очаровать и увести за собой, чтобы наесться… или обратить.
«Он обращал кого-нибудь? — машинально задалась я вопросом, не упуская ни единого слова из сказанного. — Интересно, кого?» И не могла представить, честно говоря, чтобы этот легкомысленный, на первый взгляд, мальчишка взял на себя ответственность за другое существо — созданного им кровожадного монстра — до тех пор, пока он не станет цивилизованным вампиром, способным существовать в вампирском обществе и умеющим усмирять и регулировать свою жажду. Но, впрочем, я не очень-то удивлялась. Внешность вампиров обманчива — об этом известно даже людям из популярных ныне фильмов и книг. А в реальности и поведение бывает обманчивым тоже.
— Мы тоже видим и чувствуем людей в какой-то мере, — продолжал Макс. — Я знаю, например, кто может пойти со мной сразу, потому что жаждет приключений — неважно каких, у кого надо вызвать жалость, у кого — интерес, перед кем создать образ своего парня, а перед кем — забитого «ботаника». Но ты, разумеется, видишь глубже. Чтобы вытаскивать то, чего у них даже и нет… Хм!
Я, надо сказать, тоже узнала сейчас много нового. Но не о людях, как Макс, а о вампирах. И сама до недавнего времени не вдавалась в подробности их поведения среди людей — думала, они все примерно одинаковы: галантность, загадочность, чертовское обаяние и куча избитых фраз. А здесь — прямо сценарий фильма «Особенности вампирьей охоты», если бы кто-то захотел таковой снять. Или это Макс такой?
— Ты его сильно не слушай, — ответил Мишель на мой невысказанный вопрос. –Макс любитель экспериментировать. На самом деле вовсе незачем так выкладываться. Люди — они и есть люди, и делятся всего на одну категорию. Времена у них всегда по разным причинам жестокие, причём они же сами этому и способствуют. А каждому в отдельности хочется элементарного внимания и интереса к своей персоне. Ну, вот мы им его и обеспечиваем. — Он хмыкнул. — А потом они обеспечивают кое-что нам. Берём, отдавая кое-что взамен — так сказать, напоследок. То, чего многие из них, возможно, за всю жизнь и не видели.
Не издёвка, не ирония с налётом цинизма — обычная констатация факта. Отдавая — берут, особенно потом не вдумываясь, кого и чем наградили за взятое. Напоследок, как выразился Мишель.
А, ведь, принцип действия у нас схож, только с разным результатом. Я тоже отдаю кое-что людям взамен взятого. Но — не напоследок. Живы они остаются после нашего взаимообмена. Возможно, гораздо более живы, чем были до этого…
— А для Велимира люди что-то значат, — продолжал Макс (итак, вернувшись снова к нашей теме — в который уже раз?). — Гораздо больше, чем для всех нас. Ну, то есть, не больше, а вообще по-другому. Можно подумать, он сохранил своё к ним отношение с каких-то давних времён. Из этого я только могу сделать вывод, что он обращённый — хотя и очень давно.
— Странноватые чувства даже для обращённого — тем более, очень давно, — заметил Влад.
— Согласен. Но других предположений у меня нет.
— А с чего ты взял, вообще, что он относится к людям по-другому? — спросила я.
— Не я, — покачал головой Макс. — Элизабет. Обращённая из вашего клана, — кивнул он Владу, — художница. Она общалась с Велимиром несколько раз и по её словам он неоднократно намекал ей на то, что, якобы они, обращённые вампиры, могут считать себя сверхлюдьми.
— Даже так? — удивилась я. — А Элизабет это сказала только тебе, или ещё кому-то?
— В тот момент — только мне. Вряд ли она ещё с кем-то откровенничала, она скрытная.
— Ясно. А больше никто из обращённых с тобой не откровенничал?
— Не-а. Но я не раз замечал, что вокруг Велимира толпятся именно обращённые, причём из разных кланов. И, почему-то, у меня такое подозрение, что им он говорит то же самое. Иначе с чего бы им вокруг него толпиться? В нём совершенно ничего примечательного нет.
— А Элизабет как к этому относится?
— Элизабет? Да никак. Возможно, даже относилась бы и отрицательно, если б ей не было вообще всё равно. На мир людей она забила давно и прочно — может, поэтому чаще других туда выходит и общается с ними совершенно безболезненно. — Он хохотнул, а я про себя отметила его современный лексикон. По всему видно, вампирчик довольно-таки свободных нравов, не утруждающий себя соблюдением правил и традиций. Очень — очень! — странно для Ассамита.
— Но Элизабет — не общее правило, а, скорее, исключение из него, — заметил Мишель. — Если она пускала это побоку, то это отнюдь не значит, что так же поступали и все остальные. — Он покачал головой. — Ну, надо же, какой ты наблюдательный! А мне ничего и не говорил.
— Чем ты слушал?! — взвился Макс. — Я тебе только и говорил, что Велимир собирает вокруг себя бывших людей. Несколько раз повторял это! Ну, конечно, если бы ты меньше отмахивался, а больше слушал…
— Ну, ладно, ладно, — с примирительно-скучающим видом поднял руку Мишель. — Признаю — был не прав, что отмахивался.
— Карина правильно это уловила, — Макс взглянул на меня с чем-то вроде уважения. — Ну, что тут скажешь — энерго.
— Я бы сказал — сверхэнерго, — уточнил Мишель. В его взгляде, как раз, никаких восторгов не было, а любой комплимент звучал, как простая констатация факта. — Полагаю, таких ещё не было ни в нашем, ни в человеческом мире.
— Ну, ладно вам! — резковато остановил его Влад. — Может, хватит уже тратить время на дифирамбы? Итак, до чего мы договорились?
И чего это он злится, интересно? Я что, его собственность? Почему бы кому-нибудь из сородичей в кои-то веки и не спеть мне дифирамбы? Вот, ведь, скверная натура — от самого ничего приятного не дождёшься, и другим мешает. Ну, да ладно — имела я его в виду, по большому счёту.
— Я думаю, всем понятно, до чего, — как можно убедительнее заявила я. — С вами я встретилась, но теперь я просто должна попасть в Город Вампиров. — И обернувшись к Владу, подчёркнуто вежливо поинтересовалась: — Надеюсь, теперь у тебя нет возражений?
— Не преувеличивай — никаких возражений и не было, — проворчал он. Лицо у Влада в этот раз было таким обречённо-несчастным, как будто вся толпа вампиров только что решила организовать у него дома шумную вечеринку за его счёт, а его отправили ловить жертв для этого мероприятия. — Я, просто, не знал, как к тебе отнесутся, ну, и хотел уберечь там от всяких… Одним словом, о тебе беспокоился!
Было видно, что это потрясающее признание далось ему очень нелегко — прямо, как на допросе вырвали. Ну, надо же, какая забота!
— Между прочим, ты помнишь, как покидала Город Вампиров? — вдруг спросил Влад.
— А что? — удивилась я.
Вопрос его, понятное дело, разозлил.
— А можно просто ответить и не переспрашивать? Если спрашиваю, значит, надо.
О да, я помнила, хотя, признаться, никогда не заостряла на этом внимания. Вспоминать тут, особенно, было не о чем, поскольку с музыкой меня никто не провожал и ковровую дорожку не простелили напоследок. Я просто вышла на дорогу и пошла, не оглядываясь — шла долго, пока не свернула за угол и, пройдя ещё вдоль переулка, очутилась на пустынной улице человеческого города. Случилось это после очередной… не то, чтобы ссоры — стычки со старым пришлым вампиром, появившимся в наших краях недавно и, как мне всегда казалось, совершенно чужим здесь. Причём, до сего момента казалось это не только мне. Но вампир придерживался абсолютного убеждения, что это я здесь лишняя, о чём всегда недвусмысленно и намекал. Ну, и я в ответ не молчала. Кстати, до сих пор не знаю его имени.
Я, в принципе, и тогда могла бы не обращать на него внимания и, попрепиравшись, оставить всё, как есть. Не знаю, почему меня переклинило, но резко брошенное: «Ну, и катись отсюда к Свету!» вдруг стало навязчивой идеей. Подумалось: а почему бы мне, собственно, так и не сделать? То, что никто здесь за мной скучать не станет, я поняла уже давно, а на свет мне выползать случалось и раньше, когда мои сородичи спали глубоким сном. Я тогда ещё просто сидела на солнышке, жмурилась довольно и наблюдала за людьми, выискивая из них самых симпатичных. Пробовала силы, ещё толком не поняв, что мне от людей нужно, но инстинктивно пытаясь это взять.
А в тот момент я ощутила полную уверенность в своих силах и желаниях. Я твёрдо знала, что не вернусь назад и шла, не оглядываясь, чтобы остаться в человеческом мире. И будто увидела его впервые. Раньше, сворачивая за угол, я оказывалась на солнечных улицах, переполненных людьми — там царила суета, движение, переплетение различных энергий. Теперь же была ночь — ни одного человека. Мне предстояло встретить здесь рассвет. И потом ещё встречать его не единожды. По всему телу пробежал приятный холодок — я увидела загулявшую влюблённую парочку в глубине какого-то двора и пошла туда, уже точно зная, что и как сделаю. Теперь я уже ни в чём не сомневалась — меня вёл Инстинкт, мне отныне предстояло выживать самостоятельно в этом городе, среди этих людей — этим миром, с которым я была теперь один на один. Впрочем, у меня и раньше подсказок не было, так что, страха от этой мысли я не ощутила — только дикий восторг, разливающийся по всему организму вместе с энергией влюблённой парочки. А потом взошло Солнце…
— Ну, разумеется, я это помню, — ответила я Владу. — А причём тут одно к другому? Одно дело уйти, другое — вернуться. Уверяю тебя, в гости к вам я не заходила.
— Знаю. Тем не менее, расскажи.
Я пожала плечами и вкратце рассказала всё вышеизложенное.
— За угол свернула, говоришь? — уточнил Макс деталь, которой я вообще не придала значения. Я даже сразу и не поняла.
— Что? А, ну да. А это имеет…
— Раз говорю, значит, имеет, — резко оборвал меня Влад (и что за манера — обязательно общаться по-хамски?). — Свернуть за угол — вообще, действие особенное, когда путешествуешь по городу. Казалось бы, всё предсказуемо, и ты здесь всё знаешь, но в любой момент, свернув, ты можешь попасть в другое измерение. Любому человеку знаком такой эффект, когда случайно свернув буквально на шаг раньше, чем следовало, он оказывается вообще в незнакомом месте и легко может заблудиться в городе, который, казалось бы, знает досконально.
Я не могла скрыть удивления.
— Ты, оказывается, столько знаешь о людях?
Влад хмыкнул но, никак это не прокомментировал и продолжил:
— Так вот, это не случайность. Любой поворот — завуалированная дверь в другой мир, если, конечно, об этом знаешь. Люди, как правило, не знают, поэтому, даже если заблудятся, поблуждав, остаются в своём мире в знакомом им городе. Для нас же это вход в Город Вампиров.
— Разумеется, в него не попадаешь каждый раз, сворачивая, — дополнил Мишель, предупреждая мой вопрос. — Ты всё это время ходила по городу, не думая ни о чём подобном. Если же захотеть…
— Не так, — покачал головой Влад. — Захотеть мало. Переход в Город Вампиров всегда завуалирован — только для знающих. Здесь же, в Киеве, он завуалирован вдвойне… Ну, на то есть определённые причины. Захотеть туда попасть, конечно, необходимо, причём эта мысль должна задержаться в подсознании, но при этом, сворачивая за угол, ты должна думать о чём-то совершенно другом. Всё должно получиться случайно и, в то же время, ожидаемо.
— Как сложно, — нахмурилась я. — А не мог бы ты… ну, или кто-нибудь из вас, — я обернулась к Мишелю и Максу, — провести меня туда?
— Могли бы, но… — Влад замолчал, окинув меня таким взглядом, будто сомневался в своих последующих словах, потом выпалил на одном дыхании: — Ты должна вернуться сама. Это важно.
— Так уж важно? Может, обойдёмся?
— Не-а. Это необходимость. Высший всегда способен войти в Город без провожатых.
— Ну, в общем-то, разумное требование, — подумав, вынуждена была признать я.
— Не требование — необходимость, — снова повторил Влад, подчеркнув это интонацией.
Ну, конечно же! Необходимость. Традиции превыше всего. Даже в особых обстоятельствах действия, которые явно будут проще, быстрее и эффективнее, уступают громоздким многовековым традициям. Это мир вампиров.
— Ясно, — сухо кивнула я. — Сделаю.
— Не затягивай.
— Не затяну, — пообещала я.
И, действительно, затягивать я с этим не собиралась. Признаться, было интересно своими глазами увидеть и почувствовать, как совершается столь необычный переход в другое измерение — в несуществующий по всем официальным данным человеческого мира Город Вампиров. Всё-таки, странные существа люди. Им будут впиваться в глотку, а они будут продолжать утверждать, что всё это сказки. Хотя, бывают и другие крайности — люди, подверженные всевозможным суевериям, как правило, ни на чём не основанным. И, спрашивается, почему бы элементарно не изучить окружающий тебя мир, чтобы точно знать, что в нём существует, а что нет, какие им движут законы, и что является основой для них? Помнили, хотя бы, школьный курс уже изученного и доказанного (хотя о вампирах там, разумеется, нет ни слова, но это лишь потому что мы очень стараемся быть неизученными и недоказанными, а повальная человеческая невежественность последних лет — нам в этом большое подспорье), а ещё смотрели вокруг, наблюдали и делали выводы. Но нет, о чём это я? Проще, ведь, поверить в то, что является для тебя наиболее привлекательным и буквально из воздуха изобретать доказательства этому. Так и живет большинство людей: в своём придуманном мирке, боясь хотя бы на миг высунуть из него нос. Либо, наоборот, тупо отрицают поголовно всё, не глядя, и называют это «здравым смыслом». Так изо дня в день люди любуются и гордятся собой, здравомыслящими и в упор не замечающими опровержения, стоящего прямо перед носом. Люди есть люди — существа, сознательно, или инстинктивно выбирающие слабость. Есть и другие — мои жертвы. Я уже говорила, каково мне их выискивать.
— Я это сделаю.
— Приходи, — сказал Макс, одарив меня клыкасто-дружелюбной ухмылочкой. — Там и продолжим разговор.
— Вернее, завершим его, — невозмутимо уточнил Мишель.
Затем они оба в один миг обратились в летучих мышей и взмыли в тёмное небо. Превращение это совершилось очень быстро — так, что я не успела за ним уследить. А жаль — мне всегда было интересно, как вампиры меняют облик. И почему, всё-таки, мне самой не дано такое умение?
Влад взглянул на меня и чуть заметно качнул головой, что означало: «Идём». Ни слова не говоря, я последовала за ним домой.
***
Я долго сидела у окна — обдумывала эту встречу и пыталась прикинуть, как мне теперь действовать. Влад периодически посматривал на меня, но думать не мешал — не подходил и не заговаривал. Я уже очень хорошо знала, каких трудов ему это стоит, и была ему несколько благодарна сейчас.
Наконец, взглянув на небо, я нарушила молчание.
— Загорается рассвет. Задёргивай шторы, вали спать.
— Вижу, — он усмехнулся. — Надо же, какая забота!
— Да причём здесь забота? — поморщилась я. — Просто, вижу, ты во времени потерялся.
Он ушёл в комнату, а я с удивлением прислушалась к собственным чувствам. Забота? Странно, но меня, действительно, вдруг обеспокоило то, что он может сейчас попасть под солнечный свет. С чего бы? «Он мне нужен ещё, — ответила я сама себе, — чтобы помочь мне дальше разобраться со всем этим». «Кого ты пытаешься в этом убедить? — не смолчал на это занудный внутренний голос. — Сама знаешь, что дело совсем в другом». «Любви между вампирами быть не может», — не сдавалась я. «Мир строится на исключениях, — тут же откликнулось моё упрямое подсознание, — иначе он превратился бы в бессмысленный муравейник». Ну, что тут скажешь? Следует признать, что за последнее время я уже несколько привыкла к Владу, даже к его мерзкому характеру, стала воспринимать его, как нечто повседневное — но можно ли назвать это любовью? Скорее, вынужденная приспособленность к обстоятельствам. Ну, не могу я по своей природе жить в постоянной вражде и неприязни! Если нет у меня в жизни благоприятных обстоятельств, сама их себе придумаю, пусть, хотя бы, и получаются они иногда высосанными из пальца. И приятное общество нафантазирую себе, если его и приблизительно рядом не наблюдается — исключительно для поднятия морального духа. Не умею я смотреть жестокой правде в глаза — лучше своими силами сделаю эту правду не столь жестокой. Ну, а потом уж и в глаза ей заглянуть можно, не так страшно будет.
Солнце уже взошло — день вступал в свои права. Для Влада время спать за наглухо задёрнутыми шторами, мне же надо бы сходить на охоту.
Вдоволь набравшись энергии у влюблённого парня ночью, особо голодной я сейчас себя не чувствовала, и, бродя по полусонным ещё улицам Киева, ловила себя на том, что не жертву ищу, а нечто другое. Я то и дело сворачивала за угол, но, пройдя немного по незнакомой улочке, снова выходила к известным мне местам. Город Вампиров упрямо не хотел принимать меня обратно. Правда, я, вопреки наставлениям, откровенно искала путь туда сама, целенаправленно, и как бы ни старалась делать вид, что всё происходит случайно, мысль найти его не шла из головы, и Город, по-видимому, это чувствовал. «Ну, что ты играешь со мной в прятки? — мысленно возмущалась я. — Не нужна тебе — так и скажи, оставайтесь с этим своим Велимиром. А то загадки все эти — «будто случайно, и, в то же время, очень этого хотеть». И к чему такие сложности?»
С этими мыслями я и брела от Золотых Ворот вдоль тихой улочки по направлению к Софийскому собору. В середине дня эта улица не была такой уж тихой — здесь работало множество магазинчиков и кафе, где постоянно толпились люди. В одну кафешку я заходила часто — кормили здесь вкусно и недорого, поток посетителей практически никогда не иссякал, и я не раз уже находила здесь себе людей-компаньонов на длительное время. В основном сюда забредали сотрудники ближайших фирм — люди, в большинстве своём молодые и амбициозные, верящие в своё будущее и не успевшие ещё разочароваться в жизни. Надо ли говорить, что дорогу сюда я знала отлично?
Между прочим, именно здесь размещалась также художественная галерея Элизабет, и с тех пор, как я точно узнала, что она вампир, у меня время от времени мелькали мысли — уж не охотимся ли мы с ней на одной территории? Хотя потребности у нас были разными, но в поле зрения вполне мог попасть один и тот же человек. Но, если хорошо подумать, вряд ли это было так — вампирша-художница никуда не ходила, кроме своей галереи, нигде в людных местах не бывала и вообще, по всему видать, была очень замкнутой особой.
Я остановилась перед дверью, подумала немного и вошла. Ожидала, честно говоря, что сейчас откуда-то из-за угла вынырнет смотритель и строго скажет: «Девушка, а у нас ещё закрыто», но никто не появлялся. Шаги мои гулко отдавались в длинном коридоре. Странно, я, почему-то, думала, что галерея Элизабет должна быть совсем небольшой. Весьма неплохо она развернулась в мире людей со своим художественным талантом. Впрочем, если её обратили давно, времени у неё на это было достаточно.
Я шла, не сводя глаз с картин на стене. Рассвет, закат, ясный солнечный день — жизнеутверждающее светило в голубом безоблачном небе. Ни один сюжет не повторялся дважды хотя бы приблизительно, но солнце было на каждом полотне. И как ей это удаётся?
— Нравится? — раздался глуховатый и в то же время мелодично-чарующий голос за моей спиной.
Я обернулась. Чуть поодаль от меня вырисовалась изящная фигурка в чёрном брючном костюме. Шторы на окнах были наглухо задёрнуты, и на ней не было ни тёмных очков, ни шарфа, покрывающего голову. Великолепная копна чёрных волос свободно падала на плечи, спускалась почти до талии. Элизабет была красавицей. Красота эта была яркой, броской и вместе с тем утончённой. Крупные черты, казалось, едва умещались на аристократически узком лице, и в то же время смотрелись там удивительно гармонично. Глубокие синие, как озёра, глаза внимательно, не отрываясь, изучали меня, но она не морщилась, не сворачивалась напополам, не падала в обморок, как когда-то Влад, только чуть кривился красиво очерченный рот и дрожали сцепленные в замок руки. Сильная. Интересно, давно обращена? И обращала ли сама кого-нибудь?
— Я узнала тебя, — спокойно сообщила художница, отбрасывая упавшую на лоб прядь волос. — Извини, ближе не подхожу.
— Ну, разумеется, если узнала, — озадаченно хмыкнула я, хотя начало разговора мне, в общем-то, понравилось. Люблю прямоту.
— Ты пришла ко мне сюда в столь ранний час, — продолжала вампирша. — Я удивлена. До меня долетали лишь отрывочные слухи о тебе. Признаться думала, что ты — всего лишь легенда. Светлая энерго-вамп?
— Карина, — просто представилась я.
Она кивнула.
— Моё имя знаешь?
— Да.
— Ты не появлялась среди нас долгое время.
— Не было такой необходимости.
— Понимаю. — Элизабет усмехнулась. — Если бы у меня тоже не было такой необходимости, и я бы среди вампиров не появлялась.
— Почему же она возникла? — невольно вырвался у меня вопрос.
Вампирша пожала плечами.
— Почему она возникает у всех нас? Обращённых. Редко у кого по своей воле, в этом я тебя уверяю. Но ты вернорождённая, тебе не понять.
Возразить на это, в общем-то, было нечего, хотя я всегда очень не любила, когда мне говорили о том, что мне не понять чего-то. Думаю, за долгие годы моей необычной охоты, требующей полного проникновения в человеческие души, мало осталось такого, чего я не смогла бы понять.
Ответить я, впрочем, не успела — до наших ушей донёсся колокольный звон от находящегося поблизости Софийского собора.
Я взглянула на Элизабет. Звуки, губительные для любого вампира, действовали на неё весьма странным образом. Она не вздрогнула, не поспешила забиться подальше и зажать уши ладонями — она будто приросла к своему месту, превратившись в статую, только чуть повернула красивое лицо к окну, и на нём застыло выражение такой бесконечной тоски, что любой, глядя на неё в этот миг, невольно почувствовал бы жалость к этому по непонятным причинам несчастному созданию.
— София, — негромко прокомментировала я, кивнув на окно, признаться, лишь бы только нарушить это неловкое молчание. — Утренняя служба начинается.
Художница будто очнулась, взглянула на меня и рассеянно кивнула.
— О… Да, конечно. — Она неотрывно смотрела на меня и тут будто что-то сообразила — на лице её отразилось изумление. — Я вижу, на тебя это никак не действует.
— Признаться, я вообще об этом не задумывалась, — хмыкнула я. — Ко мне церковные службы отношения не имеют.
— Счастливая. — Произнесено это было тихо-тихо, как дуновение ветерка — не могла бы поручиться, что мне это не послышалось.
— Но, я смотрю, тебя колокольный звон тоже не особенно пугает, — заметила я.
Элизабет ничего не ответила — смотрела какое-то время своим странным пронзительным взглядом, потом перевела разговор на другую тему.
— Ищешь путь к нам? — в лоб спросила она.
От такой прямоты я несколько растерялась.
— Ну… да. Ты против?
Брови её приподнялись.
— Как я могу быть против? Твоё право.
— Но ты же что-то об этом думаешь?
Элизабет задумчиво смотрела на меня.
— Тебя что, правда интересует моё мнение?
— Почему бы и нет? Ты вампир. К тому же… — Я замолчала, не зная, стоит ли говорить ей об этом.
— Продолжай, раз начала, — подбодрила меня художница, и у меня тут же возникло ощущение, что она уже знает, о чём я хочу сказать, и то, что я сейчас это озвучу, — простая формальность. Ну, что ж, раз так… Да и какой смысл мне скрывать что-либо от кого-то из них?
— Ты обращённая. А я слышала, что обращённые в большинстве своём идут за Велимиром.
— В большинстве своём, — согласилась вампирша. — Но не все.
— А ты?
— Я? — Она казалась удивлённой. — Какое мне до всего этого дело? Приходи, если хочешь. Забавно будет понаблюдать, как ты поставишь этого комара-переростка на место. Но это, пожалуй, не на первом месте среди моих интересов.
«Комара-переростка»… Хм. Вот, значит, какие ещё о нём бытуют мнения. Забавно.
— А что на первом? — спросила я.
Она обвела рукой галерею.
— Живопись. Ну, и охота, разумеется. Куда ж без этого?
Я отметила про себя этот кислый тон, которым было сказано о главном смысле вампирского существования. Большинство обращённых вампиров, вообще-то, являлись таковыми не по своей воле. Но мало кто спустя века умудрялся осознавать это и сохранять свои интересы, пристрастия и убеждения, оставшиеся от человеческой жизни, воспринимая охоту, как нечто необходимое, но не столь интересное. Она, действительно, сильна. Не знаю, насколько сильный вампир, но весьма неслабая личность. Пожалуй, мне совсем не помешают такие союзники в Городе Вампиров.
— Почему же ты не уходишь днём? — спросила я.
— Многие днём не уходят. Прячутся за плотными шторами. И потом, когда я думаю, что стоит всего лишь открыть дверь…
Её голос задрожал, и она замолчала. Я не стала торопить её — спешить мне было некуда, а разговор получался весьма интересным.
— Там, на улице, сейчас светит солнце? — спросила она.
Я кивнула.
— Да. Уже разгорелся рассвет, и день обещает быть солнечным.
— Солнечным… — Она не произнесла, а посмаковала это слово, будто проглотила сладкую конфету. Глаза загорелись, взгляд стал каким-то жадным, и она ступила несколько шагов к двери. Потом будто очнулась — остановилась, тряхнула головой. Обернулась ко мне.
— И ты сейчас выйдешь туда?
— Да, выйду.
— Так просто? И пройдёшься по улице?
Я криво усмехнулась.
— Так просто.
Видно было, что на языке у Элизабет вертелось ещё множество вопросов — вертелось, перебивая друг друга и не давая себя высказать вслух. Она как-то несмело ступила шаг вперёд, второй, третий… Подошла ко мне близко, почти вплотную, протянула руку. Холодные пальцы коснулись моей руки и тут же отдёрнулись, будто их ошпарили. Вампирша отступила, но недалеко — остановилась, не сводя с меня взгляда.
— Поразительно! Если бы не увидела тебя сейчас, пожалуй бы и не поверила, что ты существуешь. Люди — это другое, они не в счёт. Но ты вампир, и можешь…
Она прервалась на полуслове, о чём-то задумалась.
— Высшая… — задумчиво продолжила после паузы. — Высший должен вести нас всех куда-то в одну сторону — это то, что я знаю. И если высшим, точнее, высшей будешь ты…
Элизабет снова замолчала, а я смотрела на вампиршу и пыталась уловить её мысль. Хорошо это или плохо по её мнению, что я Высшая, или могу стать таковой? Союзник она, или наоборот? Не то, чтобы меня сильно расстроило, если бы Элизабет была против меня, но всегда лучше знать в лицо и друзей, и врагов. Хотя такое бывает редко — чаще наоборот.
— Приди ещё раз сюда, — сказала Элизабет, и что-то в её тоне подсказало мне, что это не праздное приглашение. — Вход в Город Вампиров гораздо ближе, чем ты предполагаешь.
— Это как? — не поняла я.
— Приди сюда снова, — настойчиво повторила она. — Тебе, ведь, нравятся мои картины?
— Да, только…
— Об остальном потом, — как-то нетерпеливо перебила меня художница. — Я и так сказала тебе много. Тебе, ведь, ничего не стоит зайти сюда вновь.
— Ничего не стоит, — согласилась я, хотя и была немного удивлена. Со временем разберёмся. Интересно, сколько же ещё мне откладывать это «со временем»?
— И ещё запомни… — Элизабет снова умолкла на полуслове, повернула голову к зашторенному окну, за которым всё ещё доносился звон церковных колоколов. — Если пойдёшь туда, не верь священникам и глубоко верующим. Это видимость, за ней ничего нет. Впрочем, ты сама это почувствуешь. У тебя же, я слышала, какие-то своеобразные способы охоты.
— А почему я должна туда идти? — удивилась я.
Её тонкие брови удивлённо приподнялись.
— Ты не знаешь? Каждый являющийся Высший должен обладать древней реликвией, которая существует уже много веков. Но сейчас она хранится в какой-то из киевских церквей… ну, или соборов. Реликвия попала туда за минувшие века, я, честно говоря, не знаю, но сама понимаешь — Велимир туда не сунется. Впрочем, как и любой из нас. А если бы ты завладела реликвией — стала бы совершенно неуязвима. Велимир в таком случае уже ничего не сможет сделать, да он, собственно, и есть самозванец. Даже будь эта реликвия не в церкви, ему в руки она попасть не может. Он и не распознает её.
— Так что же она из себя представляет? — нахмурилась я. Вот, об этом пришлось услышать впервые. Почему-то, ни Макс, ни Мишель, ни Влад (хотя мог бы, вообще-то), ни словом не обмолвились мне ни о какой реликвии.
— А ты распознаешь, — как ни в чём не бывало, продолжала Элизабет, будто и не услышала мой вопрос. — Уже сейчас, глядя на тебя, несложно догадаться — ты можешь видеть то, чего не видят другие. Это не заслуга — скорее просто природа Высшей. Но, так или иначе, ты сможешь это.
— Но что из себя представляет эта реликвия? — повторила я свой вопрос.
Элизабет пожала плечами.
— Не имею ни малейшего представления.
— Весело! А другие вампиры знают об этом?
— Разумеется, иначе откуда бы узнала я?
— Я убью Влада, — прошипела я сквозь зубы направляясь к двери. У входа остановилась, снова взглянув на хозяйку галереи.
— Что-то не так? — спокойно осведомилась она.
— Да нет, всё нормально, но… — Я окинула взглядом застывшую неподвижно фигуру. — Я сейчас открою дверь, чтобы выйти на улицу. Ты как… не боишься?
Она смешно, по-детски наморщила нос.
— Боюсь? Иногда мне даже хотелось бы, чтобы кто-то при мне резко распахнул дверь наружу, и я не успела бы скрыться. Хоть на миг, но увидеть… Но это невозможно. Я безошибочно чувствую это и успеваю спрятаться…
И, поймав мой откровенно удивлённый взгляд, пояснила:
— Я не оригинальна и не с причудами, светлая, очень скоро ты в этом убедишься. Познакомишься поближе с обращёнными вампирами и поймёшь, что у каждого есть своя печальная история. А плохой памятью мы не страдаем, даже если история эта затеряна в веках.
— А Велимир? — вырвалось у меня. — У него тоже есть печальная история, затерянная в веках?
— Велимир? — озадачилась Элизабет. — Честно говоря, не знаю. Наверняка есть, иначе чего ему неймётся?
Она поморщилась и махнула рукой.
— Ну, всё, иди на свой солнечный свет. Но помни — приходи сюда снова.
Не сказать, чтобы меня совсем не озадачивало такое настойчивое приглашение, но, с другой стороны, я за последние дни уже несколько разучилась чему-либо удивляться. «Жизнь — она как шахматы, ни один ход не делается просто так. Жизнь вампира — тем более». Кто и когда сказал мне это? Давно, ещё в той жизни, когда я была среди них. Да, помнится, был один спортсмен-шахматист. Бывший — в отличие от Элизабет он не продолжил свою человеческую деятельность, когда стал вампиром, хотя мог бы. И, тем не менее, всё, что видел, приравнивал к шахматам, поскольку считал, что они являются моделью жизни.
Так вот, если раньше я жила, как придётся, не особо об этом задумываясь, то сейчас казалось, что моя жизнь, как шахматная партия — что бы ни произошло — всё ведет к чему-то. Возможно, потому что я снова стала теснее общаться с Детьми Ночи, а они такими есть по своей сути — появляются в определённое время, говорят определённые слова… совершают определённые действия. И исчезают, когда им больше здесь делать нечего. Будто персонажи театра теней. Каждый шаг выверен, каждое слово заучено, за каждым движением и любой манерой поведения стоят древние традиции, от которых не отступишь ни на шаг. Скучно. Неудивительно, что общество вампиров периодически оказывается на грани своего исчезновения, несмотря на то, что сами вампиры, как вид, исчезнуть в принципе не могут, поскольку физически им равных нет.
Я подошла к выходу, распахнула дверь. Оглянулась. Элизабет в зале не было. Когда только успела скрыться? И куда? Я на всякий случай поискала взглядом притаившуюся где-нибудь летучую мышь, не нашла и покинула галерею.
***
Я прокручивала в голове этот разговор всё время, пока шла дальше к Софийскому собору. Дойдя, остановилась, равнодушно прислушиваясь к колокольному звону. Реликвия, сказала мне Элизабет.
Ну, вот ещё и новая загадка — реликвия, спрятанная в храме. Прямо избитый сюжет приключенческого кино, и, почему-то, это очень раздражает. Как выглядит, что из себя представляет — неизвестно. И как искать её, соответственно, тоже непонятно. И почему об этом умолчал Влад? Или он не знает? Вряд ли.
Мимо меня шли люди, некоторые оглядывались неодобрительно, натыкаясь на меня, стоявшую у них на дороге, и тут же тушевались, встретившись с моим взглядом, и хмурились растерянно, пытаясь понять, почему у них вдруг исчезло желание возмущаться, хотя только что, казалось бы, было на месте. Я не стала долго задерживаться на площади перед собором — пошла дальше, в свой любимый парк.
День был выходной, но в парке ещё никого не было — рано слишком. Очень скоро здесь появится много людей — самых разных. Одних я буду обходить десятой дорогой, к другим держаться поближе. Но это всё будет потом, а сейчас мне нравилось немного побыть в одиночестве, один на один с разгорающимся солнечным светом. С тем, чего лишена Элизабет. Другие вампиры, в общем-то, тоже, но сегодня я остро ощутила, что из всех именно она лишена солнца когда-то. Интересно, смогла бы я так жить? Сложный вопрос, ибо до сих пор я жила, в общем-то, как хотела, и весь список вампирских запретов и опасностей, которые несли с собой солнечный день, звон церковных колоколов, серебро, осина, или запах чеснока, меня совершенно не касался. И что было бы, стань оно вдруг по-другому, думать, почему-то, не хотелось.
А обращённые вампиры все, так или иначе, чего-то в своей жизни лишились. Да чего там — самой жизни и лишились, человеческой. И насколько это для каждого из них имело значение, остаётся только представить. Множество сломанных человеческих судеб, прерванных… нет, даже не прерванных — застывших человеческих жизней — вот, что стоит за кажущейся красотой, загадочностью и всесилием мира вампиров. И от того, что мне теперь предстоит столкнуться с этим вплотную, становилось откровенно не по себе. Сегодня это было начало. Хотя Элизабет мне ничего о себе не рассказала, но иногда мне и не нужно говорить.
Этот Велимир тоже столкнулся со всем этим, но действует как-то совершенно по-своему. Играет на их честолюбии, точнее, на комплексе неполноценности. Да, но он, ведь, и сам обращённый. Знает по себе, на чём играть надо.
Я оглянулась по сторонам — у меня, вдруг, возникло острое ощущение, что за мной наблюдают. В таких вещах я обычно не ошибалась, хотя сейчас это явно было глупостью — в парке не было ни души. Попыталась отвлечься, глядя на Днепр, на другой его берег, на Владимирскую горку, но ощущение чужого взгляда не уходило. Тогда я медленно двинулась по дорожке, продолжая внимательно смотреть по сторонам — может, всё-таки увижу того, кто смотрит на меня. А может быть, это у меня уже мания преследования. Интересно, бывает она у вампиров? Лично я видела и как нервы у них сдают — зрелище, которого ни один человек не увидит, но в вампирской среде довольно обыденное и повседневное. Правда, у вампиров они сдают совершенно по другим причинам, чем у людей, но выглядит это совсем не лучше.
Позади раздался детский смех. В парк пришли бабушка с внучкой — девчонка сразу же побежала на карусели, а бабушка, что-то ей негромко сказав, села на скамейку и достала вязание. Навстречу мне деловым шагом шёл мужчина средних лет в идеально выглаженной белой рубашке с галстуком. Шёл, нервно поглядывая на часы — опаздывал. Парень и девушка нарисовались внезапно прямо передо мной, будто из воздуха возникли, и, обнявшись, направились к беседке. Парк понемногу наполнялся людьми. Им не было до меня никакого дела, мне — пока ещё — до них. Я снова обернулась и посмотрела на Днепр. Из-за горизонта, накрывая многоэтажки на другом берегу, медленно наползала весьма немаленькая туча — дню недолго оставаться солнечным. Вот досада! Редко выпадали солнечные дни в последнее время, и впредь будут выпадать всё реже, становиться всё короче. Глубокая осень вступила в свои права, чтобы потом уступить место зиме. От этого всего только Владу радость — может быть, хоть на секунду среди дня соизволит высунуть кончик носа из-под задёрнутой шторы. Мне же в такую пору не хотелось лишний раз и выходить. Не моё время.
Я ускорила шаг, поглядывая на тучу и надеясь — вдруг она уйдёт, всё-таки. В голове вертелись слова песенки из детского фильма:
Изменения в природе происходят год от года.
Непогода нынче в моде — непогода, непогода…
Возможно, если день станет пасмурным, Элизабет тоже выглянет наружу и пойдёт куда-то по делам в своих неизменных тёмных очках и шарфе, покрывающем голову. Непогода — время вампиров. Не только по ночам людям следует их опасаться, но и в хмурые дождливые дни. Это двойное дно любого города, тёмная его сторона, изнанка, на которую люди не заглядывают, а скорее всего, и вовсе о ней не подозревают. А изнанке и не нужно, чтобы о ней знали — она спокойно существует рядом с обычным миром, почти откровенно бросаясь в глаза и зная, что всё равно не заметят. И не потому что слепые — просто, не додумываются пошире раскрыть глаза и посмотреть чуточку внимательнее. Инерция, привычка и стереотипы равны волшебству — без всяких шапок-невидимок могут легко спрятать то, что лежит на поверхности.
Непогода время вампиров, но нормальных вампиров — не моё. Я же сейчас уже в который раз, глядя на тучу, опустила голову и ускорила шаг, спеша спрятаться как можно быстрее. Но здесь некуда спрятаться, да и глупо это вообще — убегать от тучки, только появившейся на горизонте. Я подняла глаза вверх и обнаружила, впрочем, что «тучка» увеличилась в размерах и заняла собой уже полнеба. А так хорошо начиналось утро!
— Будет дождь, — послышался знакомый голос за спиной.
Я обернулась. Ну, надо же! Сейчас думала о нём меньше всего. Он стоял чуть поодаль и с интересом наблюдал за моей суетой.
— Здравствуйте, Валера. Да, погода в последнее время нас не балует. Но оно и неудивительно — осень.
Историк чуть приподнял брови.
— М-да, осень… Карина, разве не было предложения перейти на «ты»? И, если память мне не изменяет, исходило оно именно от тебя.
— Да, действительно, — улыбнулась я. — Видишь, так бы и забыла, если бы ты не напомнил.
Историк стоял, опёршись о дерево. Я подошла к нему поближе.
— Опасно стоять возле деревьев, — заметил он. — Может быть гроза. Что если молния в дерево ударит?
— А чего же сам здесь стоишь?
— Авось повезёт — уйти успеем.
Странное рассуждение, и разговор у нас получается странный — ни о чём. И вообще, что он здесь делает так рано?
— Тоже любишь прогулки по утрам? — спросила я.
— Люблю. Особенно в пасмурную погоду.
Что ж, у каждого свои предпочтения.
— А сегодня ты заранее знал, что погода испортится? — с насмешкой поинтересовалась я.
— Не испортится, а улучшится, — мягко поправил меня парень. — Не понимаешь ты прелести серого утра, Карина. Солнце навязчиво и откровенно, а вот в полумраке есть что-то загадочное. Ты так не считаешь?
Ну, вот, ещё один — мало мне Влада. Но Влад не пытался мне объяснить прелести сумрачного утра, а просто орал дурным голосом: «Задёрни шторы!!!» В эти моменты особенно трудно было представлять, что этот голос временами бывает чарующим и манящим. Я бы от него бежала, куда ни попадя.
— Не считаю, — хмыкнула я.
Историк загадочно улыбнулся и повторил мою недавнюю мысль:
— Что ж, у каждого свои предпочтения. Пройдёмся?
Я кивнула. Мы пошли рядом по дорожке парка.
— Что-то давно тебя здесь не было видно, — заметил парень. — Учишься, или работаешь?
— Работаю, — неохотно сообщила я. А что мне ещё было говорить? «Пытаюсь вернуться в Город Вампиров»?
Но, вопреки моим опасениям, он больше не задавал вопросов — видимо почувствовал моё нежелание говорить. Какое-то время мы шли молча, каждый думал о своём, причём я никак не могла угадать, о чём он в эту минуту может думать. Обычно человеческие мысли и настроения не представляют для меня особой загадки, и если это, вдруг, по каким-то причинам нарушается, становится неуютно. Невольно закрадывается вопрос: кто сейчас идёт со мной рядом? Фильмы о всевозможных охотниках на вампиров и разных способах их действий, были сейчас столь же популярны, сколь и фильмы и литература о самих вампирах, но я не очень-то верила, что такие личности могут существовать реально. Чтобы выступить против Детей Ночи, нужно по силам и возможностям быть равным им (по меньшей мере), а какой человек может этим похвастаться?
Те, кто внимательно слушал мой рассказ, могут заметить очевидное противоречие. Давно ли говорила, что люди сами не знают, насколько они по сравнению с нами сильны? Всё так, и от слов своих не отказываюсь, но сила эта совершенно в другом, нежели у вампиров, а если брать чисто физические возможности, то здесь люди, увы, уступают, из-за чего многие из них, особенно в эти времена, нередко и сами хотят быть обращёнными. Поверьте, это ровно до того времени, пока они таковыми не станут.
В общем, как-то не верилось, что этот молодой историк был охотником на вампиров, или чем-то вроде того. Но, безусловно, было в нём что-то странное, вот, только, что — я разобрать не могла, и это как-то напрягало. Чтобы я не могла разобраться в человеке — в любом человеке! Такого не бывало со времён моего младенчества.
— О чём задумалась, Карина? — спросил Валерий, и я только сейчас заметила, что за все это время он не сводил с меня глаз. Тоже изучает — так, ненавязчиво, между репликами. Интересно, заметил он что-нибудь? И если заметил, как себя поведет?
Я остановилась, глядя ему прямо в глаза. Будь что будет, даже если он сейчас каким-то чудом додумается, кем я являюсь… И тут мне пришла в голову совершенно неожиданная мысль. Я вдруг подумала о том, что никого ещё в своей жизни не обращала. Это подразумевалось как-то само собой — такова моя природа — но в этот миг, заглянув в его глаза, я впервые задумалась о том, чтобы обратить человека. Сделать его таким, же. Светлым энерговампиром, который не сможет больше обходиться без солнечного света и питаться будет радостными человеческими эмоциями. И выискивать их где угодно, а если нет — создавать самому. Это тоже немалая зависимость, и я более чем уверена, что этот человек, став новообращённым энерго, мне потом отнюдь не скажет спасибо (вернее «сочтёмся», как принято у Детей Ночи), так же как и обычные обращённые вампиры, хотя и откровенно наслаждались вечной молодостью и бессмертием, нередко вспоминали своих создателей «незлым тихим словом». И, всё-таки, он был бы светлым энерговампиром, а по сравнению с обычными Детьми Ночи это… лучше? Да, наверное, лучше. Но это в моих глазах, а для мироздания, думаю, все мы одним лыком шиты. Но удивительно, что мне это сейчас пришло в голову — впервые за мою жизнь. Интересно, как бы я могла осуществить это? Выпить всю его энергию и дать напиться своей? Смешно. Но мысль оригинальная.
— Эй, Карина, ты здесь или в своих мыслях? Ты о чём-то так глубоко задумалась, что мне и прерывать тебя как-то неудобно.
Только сейчас я поняла, что Валера, должно быть, уже не первый раз повторяет вопрос. Эх, знал бы он, на какие размышления меня вдохновило его общество!
Я взглянула на него и… замерла. На миг возникло ощущение, что он знает. Слишком уж понимающе смотрит на меня и улыбается. Но всего лишь на миг.
— Извини, и действительно, задумалась. Так, ни о чём существенном, просто… разные мысли.
— Понимаю, у самого так бывает. Хотя обычно это больше свойственно творческим натурам.
— А ты натура нетворческая? — поинтересовалась я. — Стихи случайно не пишешь?
Он явно удивился.
— С чего ты это взяла?
— Да, в общем, ни с чего. Так… подумалось.
— Не пишу я стихов, и не писал никогда. Даже в ранней молодости.
Мне стало смешно.
— Что, и для любимой девушки?
— Я всегда считал это плохим способом завоевать внимание девушки. Для слабых.
— Ну, так уж! — хмыкнула я. — Не только слабые стихи писали.
— Я не говорю сейчас, что был прав тогда, — уточнил историк. — Юношеский максимализм. Но стихов, тем не менее, не писал.
— Ясно.
— А ты, Карина, не творческий человек? Уж очень ты загадочная девушка.
Я задумалась. За всю жизнь меня не раз тянуло к разного рода творчеству. И стихи пробовала писать, и рисовала, и голос имела неплохой — пела на разных вечеринках (впрочем, сильным голосом наделён любой вампир). Но чтобы как-то особенно чем-нибудь интересоваться…
— Не знаю, в чём для тебя загадка, но я не поэтесса.
— Скорее можешь быть музой для поэта, — заметил собеседник.
Я презрительно наморщила нос.
— Грубая лесть.
Он расхохотался.
— Считаешь, что это неискренне?
— Конечно. Слишком уж избито и неоригинально.
— А обязательно ли должно быть оригинально? Если слова уже найдены до нас, стоит ли изобретать велосипед?
— Хм… — Я, почему-то, была с ним совершенно не согласна, но не нашла слов, чтобы возразить. К счастью мне и не дал ничего ответить хлынувший внезапно дождь.
Мы едва успели спрятаться в ближайшей беседке.
— Надо же, а так хорошо день начинался!.. — с досадой повторила я вслух свою недавнюю мысль.
— Что тебе не нравится? Дождь — это неплохо. Главное, чтобы не… — Он вдруг прервался на полуслове, как-то странно взглянув на небо.
— Главное, чтобы что? — не поняла я.
— Так, ничего. Мне пора.
— Куда же ты пойдёшь? Такой ливень! Подожди уже здесь, в беседке, вот дождь закончится…
— Боюсь, тогда уже будет поздно. А ты не расстраивайся, он быстро закончится, и снова выглянет солнце.
Его рука сжала мою.
— Ещё увидимся, Карина.
Я не успела заметить, как он исчез. Будто растворился в потоках дождя. А я осталась в беседке, машинально потирая ладонь, до которой только что дотронулись его пальцы. Мимоходом отметила, что пальцы эти были холодны, как лёд, — казалось, до сих пор руку судорогой сводит. Или это только кажется? Куда это он, интересно, так спешил? Мысли путались, а в голове вертелся мотив той же песни из детского фильма:
Грома грозные раскаты от заката до восхода.
За грехи людские плата — непогода, непогода.
Не ангина, не простуда — посерьёзнее беда.
Полгода плохая погода,
Полгода совсем никуда.
Историк оказался прав — дождь закончился так же быстро, как и начался, и из-за неприступной на первый взгляд мрачной тучи вновь выглянуло солнце. Как в воду глядел, причём в буквальном смысле! Очень странный парень.
Я покинула беседку и направилась домой. Желание охотиться сегодня пропало.
***
— Что же ты умалчиваешь о том, что важно?
— В смысле? — Влад взглянул на меня исподлобья. Он только проснулся, чтобы отправляться на охоту, и настроение у него, почему-то, было не очень. Не выспался, что ли, или вдруг сны начал видеть, причём плохие? У меня, впрочем, не было времени и желания разбираться, почему он не в духе — я должна была выяснить, насколько правда то, что мне сообщила Элизабет.
— В смысле, вызвался мне помочь, причём по собственному желанию, а самое важное скрываешь.
Лицо его приняло обычное кисло-снисходительное выражение, будто говорившее: «Ну, вот, опять…» Как же оно меня всегда доставало! Можно подумать, я сама навязалась ему.
— Карина, хочешь о чём-то сказать — давай без недомолвок, мне некогда.
«Жертвы выстроились в ряд под окнами и требуют на бис», — чуть было не вырвалось у меня, но я решила на этот раз смолчать.
— Что за реликвия хранится в храме, без которой Высший как бы таковым и не является?
Влад застыл на месте, потом сел в кресло и, прищурившись, взглянул на меня.
— Откуда информация?
— Сорока на хвосте принесла.
— И как зовут «сороку»?
— Элизабет. Я заходила в её галерею.
— Обращённая художница? Хм… — Влад задумался. — Неожиданно. Я уж думал, было, это кто-то из тех, с кем мы встречались ночью — Макс или Мишель. Но Элизабет… Вот уж не думал, что её вообще интересует что-то из истории вампиров.
— Дело не в этом. Значит, ты знаешь. Почему не рассказал тогда?
— Да я толком ничего и не знаю. Слышал что-то где-то, думал — сказки… Слушай, а расскажи-ка мне подробнее о вашем разговоре.
Я рассказала, вначале собираясь не вдаваться в подробности и не распространяться о странной тоске вампирши-художницы по солнечному свету, но потом как-то само собой так вышло, что рассказала всё до единого слова.
Когда я закончила рассказ, Влад ещё какое-то время сидел молча, о чём-то напряжённо размышляя.
— Не меня надо об этом расспрашивать, — наконец глубокомысленно изрёк вампир. — Об этом старые вампиры, может быть, что-то знают, если вообще захотят разговаривать. Но они уже если и выходят в человеческий мир, то ненадолго. Выхода нет, Карина, искать тебе надо Город Вампиров и прийти туда самой, как сказано было. Тут я тебе не помощник, а времени на это немало может уйти.
— Весело, — хмыкнула я. — То вы не знаете, это не можете, другое не в вашей власти, третье сказкой считается… Вы уж как-нибудь определитесь, нужен вам Высший или нет, а то я пошла по своим делам, и на этом разойдёмся.
— Да ладно тебе, не горячись. Тут я, кстати, с тобой согласен — любят у нас делать тайну из всего, что ни попадя. Если так уж важна эта реликвия — не скрывали бы, а если нет, то, значит, нечего мутить воду.
— Но что она представляет собой?
— Да я не знаю! Может, драгоценность какая-то, или что-то типа того. Старики, вообще, чудить любили… И любят — те, кто остался. Много значения придают разным атрибутам и ритуалам, которые, думаю, уже давно не играют роли. Всё меняется даже у вампиров, Карина. Только у вампиров гораздо медленнее.
— Да уж, гораздо… Слушай, Влад, ты давай не темни. Говори, что знаешь, даже если знаешь мало.
— Было это давно, — тоном сказочника начал Сворд. — Представители разных кланов рассорились до такой степени, что пошли войной друг на друга, причём были случаи вообще небывалые — вампиры из одного клана могли примкнуть к другому!
— Это всё равно, что кошка к собакам примкнёт, — вмешалась я в рассказ, — или рыба к птицам.
— Вот именно — соображаешь. Ты рано ушла, но даже тебе известно, что один вампирский клан отличается от другого по своей сути, структуре и физиологии — причём отличается иногда разительно. Ну, можешь себе представить, к примеру, представителя клана Тореадор среди этих дикарей Гангрел? Или безрассудных фанатиков Ассамитов среди картинно-благопристойных Вентру?
— Ну, одного нетипичного Ассамита я, вообще-то, недавно увидела, — напомнила я, — и, между прочим, увидела в компании Вентру. Честно говоря, Лунный Макс меня удивил. Он опровергает всё, что я слышала о его клане.
— А-а, Макс… Ну, это особый случай. Он не в ладах со своими, хотя, кажется, они к выходкам Макса уже привыкли. Он живёт, как придётся, не ориентируясь вообще ни на кого. Вне кланов и вне традиций — так сказать, вампирский космополит. — Он взглянул на меня и усмехнулся. — Позволю себе выразиться так, тебе, ведь, понятнее человеческие определения.
— Не язви, — хмуро бросила я. — Не в Максе дело и не в моём образе жизни. В общем-то понятно, что было тогда. Ну, и чем это всё продолжилось?
— Тем, чем и должно было продолжиться. Старейшины схватились за головы, было произнесено Заклинание, явился Высший. Появился он в клане Ассамитов в какой-то из мелких восточных стран, там, где глубоко чтят традиции и настороженно относятся к чужакам. Ну, и повёл всех к радикальному решению вопроса — то есть, расселение кланов в разные страны и континенты. Не поленился даже выяснить, откуда кто произошёл, представляешь? А поскольку к тому времени некоторые уже и сами позабыли, где их родной клан и есть ли он вообще, к тому же сниматься с насиженных мест никому не хотелось, повсюду начало назревать скрытое недовольство. Никто его откровенно не высказывал — Высший есть Высший — но оно было. Вот, тогда и появился этот умник, который решился в открытую Высшему противостоять.
— Что за умник?
— Гибрид, родившийся от представителей разных кланов. Ему, понятное дело, не могла понравиться политика, которая Высшим проводилась. И он совершил немыслимое — пошёл против него.
— И как же он это сделал?
— Точно не знаю — вроде бы, ему и принадлежала эта вещь, которая впоследствии стала той самой загадочной реликвией. Всё дело в том, что он вложил в неё заклинание — то ли сам был колдуном, то ли к колдуну обратился. В общем, с тех пор сила Высшего принадлежала тому, кто этой вещью обладал, подчиняя ему всех других беспрекословно. Одним словом, задумал он — ни больше, ни меньше — сам стать Высшим. Что там было дальше, не знаю в подробностях, но в результате ему это не удалось. О реликвии узнали и отобрали её у него — она попала в руки настоящего Высшего. Было решено — раз уж такая вещь существует, извлечь из неё пользу, чтобы никому неповадно было. Её решили спрятать с тем, чтобы передавать от Высшего к Высшему, и только Высший, соответственно, мог обладать ею. Только он может распознать её где угодно, ни один самозванец на неё посягнуть не может. По-видимому, впоследствии, реликвия эта была спрятана где-то на киевской земле, а потом каким-то образом попала в один из киевских храмов, построенный на этом месте.
— Знает ли об этом Велимир?
Влад криво ухмыльнулся.
— Я у него не выяснял.
— Но ведь это тупик! — воскликнула я. — Если реликвия в христианском храме, туда ни один вампир не сунется. Кто же теперь её достанет?
— Ты, — просто и коротко, с поразительной убеждённостью произнёс Влад. — Ты не зря такая, как есть. Спокойно переносишь колокольный звон, значит, и в храм войти вполне себе сможешь.
— Ну, а если бы я не была такой, какая я есть? Это, ведь, случайность, ошибка.
— Случайностей не бывает.
— А откуда такая уверенность?
— Карина, ты даже не представляешь, насколько дольше я живу, чем ты. И, поверь, кое в чём разбираюсь. Если ты такая, как есть, значит, так было надо.
Он вдруг наклонился ко мне и крепко сжал мою руку.
— И, поверь, об этом тебе не скажет больше ни один вампир, даже если подобная мысль и мелькает у кого-то. Недаром ты родилась именно у самой необычной вампирской пары — влюблённой пары. Думаю, что дело не только в нарушенном когда-то Заклинании. Ты можешь быть такой ещё и по другим причинам.
Признаться, Влад немало поразил меня. Ещё никогда он не говорил со мной так. Обычно был либо раздражён, либо насмехался. Сейчас же я уловила в его голосе новые нотки и не могу даже сказать, понравилось мне это, или, наоборот, насторожило. А скорее всего, просто, поставило в тупик. С непривычки. Отвечать на его раздражение и насмешки я уже научилась, а, вот, на серьёзный тон и искреннее отношение как-то не пришлось. За неимением других вариантов я попросила:
— Влад, расскажи мне о моих родителях.
— Да я почти и не знаю о них ничего.
— Ты обо всём почти ничего не знаешь, но рассказываешь при этом достаточно.
Влад невольно улыбнулся.
— Поверь мне, на самом деле это очень скудные сведения.
— Всё лучше, чем ничего.
— Я ничего не знаю о них, кроме того, что уже сказал.
— Ты не был знаком с ними?
— Нет. Только слышал. Наш род ещё не переселился сюда, когда всё это случилось. О них говорили: «Достойный конец для влюблённых друг в друга вампиров — погибнуть одновременно от солнечного луча».
От солнечного луча… Вроде бы, чародея того, произносившего Заклинание для моего появления в мире вампиров, тоже сразил солнечный луч. Этот пресловутый солнечный луч был во всех отношениях предвестником моего появления, а сейчас является для меня тем, чем для людей кислород. Забавно. И, может быть, действительно, неслучайно? Бывают ли, вообще, случайности в жизни, или всё в нашем мире предопределено?
— Ты о чём сейчас задумалась? — поинтересовался Влад.
— О случайностях в жизни, — машинально призналась я.
— Их не бывает.
— Я поняла. Так, значит, мои родители, действительно, были друг в друга влюблены?
— Да вроде бы.
— Послушай, Влад, а, собственно, почему вы друг в друга не влюбляетесь?
— «Вы»? — насмешливо переспросил вампир. — А сама-то?..
— Ну… — я задумалась.
— Во-от. Сначала ответь сама на этот вопрос, тогда всё и станет понятно.
— Ничего я не отвечу, — рассердилась я. — Просто слишком долго жила среди людей.
— Ну, понимаешь, мы видим друг друга насквозь. Как есть, без прикрас. А такими, как мы есть, нам друг друга любить глупо.
Потом взглянул на меня как-то грустно-задумчиво и чуть слышно добавил:
— Ну, по-видимому, исключения бывают.
— А люди? — спросила я, решив пока никак не объяснять этот взгляд и эти слова, а подумать об этом потом, на досуге. — Почему вы можете влюбляться в людей? Как это, вообще, возможно? Ведь это же для вас еда.
— Опять «вы», «для вас»… Сама-то хороша — только и того, что при солнечном свете. Вот, только не надо сейчас говорить, что ты ведёшь человеческий образ жизни и к жертвам твоим у тебя родственные чувства. Давно наблюдаю за тобой, слушаю всё, что ты говоришь мимоходом и, знаешь ли, делаю соответствующие выводы. Ты, ведь, на них точно так же со стороны смотришь. И выбрасываешь, использовав в своих целях.
— По крайней мере, не обескровленные трупы выбрасываю, — огрызнулась я.
— Неважно, дело сейчас не в этом. Ты их видишь насквозь, у тебя их мысли, чувства и характеры как на ладони, для тебя люди средство выживания, точно так же, как и для всех Детей Ночи. А учитывая твою природу и особенности охоты, думаю, для тебя и в человека влюбиться сложно. Кстати, а, Карина? Ну, признайся.
— Не твоё дело!
Вот, не думала, что обычный кровосос может оказаться столь прозорливым в этом отношении! Давно и прочно выработанная привычка не привязываться, действительно, делала мою любовь к человеку затруднительной, точнее, вообще невозможной. Увлечения, разумеется, были и много, но дальше этого дело не шло.
— И потом, — мягко продолжил Влад, будто не заметив моего выпада, — мы, ведь, не только питаемся. Мы ещё и обращаем. — Последние слова он даже не сказал, а промурлыкал, голос его стал на них бархатным и вкрадчивым.
— «Мы»? — на этот раз с насмешкой переспросила я. — А ты сам-то обращал кого-нибудь?
На секунду мне показалось, что сейчас я тоже в ответ услышу: «Не твоё дело», но он молчал, по-видимому, с головой уйдя в какие-то немаловажные для него воспоминания. И я всё поняла, прежде чем он успел заговорить.
— После неё я поклялся не обращать никого, — чуть слышно произнёс он.
— А её обратил?
Не было резона задавать другие вопросы. Зачем мне знать эту неведомую и то, что у него к ней было?
Влад покачал головой. Я сидела молча — уже очень хотелось прекратить этот разговор, но всем своим существом ощущала, что он сейчас только начинается.
— Она не хотела, — пояснил Влад негромко и мягко, как-то даже нежно — так он никогда не говорил со мной. — Я был совсем молод тогда, это была моя первая охота. Мне не хотелось её убивать. И не думал даже о том, что обращение новичка сделает меня влиятельнее в нашем мире. Просто захотелось, чтобы она и именно она была рядом всегда. Я приходил в такой восторг от этого нежного хрупкого существа, от осознания того, что она передо мной совершенно беззащитна, что, глядя на неё, забывал обо всём, пока в Городе Вампиров не стали смотреть косо, когда я возвращался под утро домой, так и не поохотившись.
«Может быть, хватит? Зачем мне знать это?» Казалось бы, что мне мешало задать этот вопрос? Но что-то мешало — сидела и слушала, как идиотка, об этой чужой и совершенно ненужной мне любовной драме. И сама не могла сейчас понять, почему меня так раздражает эта история, не имеющая никакого отношения ко мне.
— Я был настолько глуп, что открылся ей и откровенно предложил следовать за мной. Предложил ей Вечность. Это теперь я понимаю, что ей своим умишком было этого не охватить, хотя она была довольно-таки честолюбива. Да оно и понятно — единственная дочь состоятельных родителей, мечтающая попасть в свет, в столицу, быть представленной ко двору и всё такое. — Он усмехнулся. — М-да, в свет… но никак не во тьму.
— В чём же ты её винишь? — не выдержала я. — Думаю, этого многие бы испугались.
— Да дело не в том, что она испугалась, — с досадой отмахнулся Влад. — Полагаю, для того, чтобы испугаться, надо, по меньшей мере, понимать, о чём идёт речь. Её ум оказался слишком для этого ограничен. А человеческий высший свет по сути своей ничем не лучше нашего вампирского общества. Вот, только одного она не учла — таких наивных провинциальных дурочек, мечтающих попасть в этот самый высший свет, очень много. Она-то думала, что такая одна…
Влад замолчал, по-видимому, подбирая слова для дальнейшего рассказа. Я тоже молчала — никакого желания не было спрашивать, что было дальше. Да и история, судя по всему, была банальнейшей.
— Я был рядом всю её жизнь, — продолжал Влад. — Незаметно для неё самой. Её соблазнил богатый вельможа старше её намного, она была его содержанкой. Но недолго — быстро надоела ему. Вельможа был женат и не хотел проблем, а с ней проблемы, судя по всему, могли возникнуть. Непомерно амбициозная барышня наделала бы шума по этому поводу, вынуждая порвать с женой и жениться на ней. Потом она ещё была чьей-то любовницей, и ещё чьей-то — я уже особо не вникал в подробности. В свете о ней пошла дурная слава, в результате она вернулась в свой городок и вышла замуж за мелкопоместного дворянчика, с которым и прожила остаток своих дней.
— Почему ты не стал обращать никого другого? — спросила я.
— Говорю же — молод был и глуп. Зарёкся, сказал себе — или она, или никто. А её желания выполнял с фанатизмом.
— Но сейчас-то поумнел.
— Может и поумнел, но уж хватит с меня бывших людей, так же, как и людей настоящих. Плевать на влияние и почёт в нашем обществе, как, собственно, и на само вампирское общество, которое порядочно измельчало с тех пор. Принципиально обращать никого не буду — пусть этим другие занимаются.
Я, наконец-то, созрела для вопроса:
— Послушай, а зачем ты мне рассказал всё это?
— Затем, что пришло время поговорить с тобой о некоторых вещах.
Влад помолчал, отвернувшись к окну, потом снова резко обернулся ко мне. Я тоже молчала — ждала, что он скажет.
— Я хотел сейчас, чтобы ты поняла — наша любовь к людям не более, чем дым, поиск того, что найти в принципе невозможно, в то время, как создание пар друг с другом реально и разумно и приносит удовлетворение, хотя мы и не говорим друг с другом о любви. Но мы одинаковы, смотрим на мир одними глазами и говорим на одном языке. Нам не нужно друг друга обращать, и ни один из нас не находится во власти другого.
С каждым его словом меня всё больше охватывала тревога — начинало доходить, к чему он ведёт весь этот разговор. И догадки эти мне очень не нравились. Оставалось только надеяться, что я ошиблась, но следующие слова безжалостно разрушили эту хрупкую надежду.
— Карина, подошло моё время искать себе пару. И я решил, что это будешь ты.
Ха! Великолепно! Он решил! Да ещё и после того, как рассказал эту свою слащавую историю!
— Ты решил? — с издёвкой уточнила я. — А меня спросить не удосужился?
— Зачем? Такой подход был бы безнадёжен — ты не согласишься, а я не смогу принуждать. А так за тобой висит должок — помнишь? Я тебя спас от Казимира, и ты сказала: «Сочтёмся».
Я задохнулась от возмущения.
— Ты… ты сволочь!
— Разумеется. Такова наша суть, которую мы, в общем-то, и не скрываем. Это ты у нас наоборот.
— А кстати, — вдруг осенило меня, — зачем я тебе нужна-то, если я наоборот? К чему тебе такая пара?
Странно, но, кажется, этот вопрос поставил Сворда в тупик — по крайней мере, он долго не знал, что ответить.
— Ты свободна, — чуть слышно произнёс он наконец. — Ты свободна от этого прогнившего насквозь вампирского мира, от его предрассудков — ты сама по себе. Мне это нравится.
— Но как же мы будем жить? Я не могу без солнца, ты — наоборот. И так во всём. Мы же не сможем существовать бок о бок.
— Существуем, ведь, сейчас как-то.
— Вот именно, что «как-то». В основном, не видимся. Не вижу смысла в таких парах.
— Ничего, потом увидишь, — насмешливо отозвался этот подлец. — Когда поумнеешь немного. А сейчас мне, вообще-то, на охоту пора, а то я и так заболтался тут с тобой.
— Да, действительно, о сущих пустяках заболтался! — разозлилась я. — Сообщил между делом незначительную новость и отправился на охоту, как ни в чём не бывало.
— Новость, как новость, — хмыкнул Влад. — У тебя как раз есть время поразмыслить об этом. Я-то поразмыслил уже достаточно.
И он говорит сейчас на эту тему с такой подчёркнутой небрежностью, как о чём-то мелком и эпизодическом, в то время как когда-то жевал сопли целых… сколько там лет прожила его пассия? Впрочем, неважно — по вампирским меркам совсем немного, но сам факт! Да ещё потом и не обращал никого. Принципиальный ты мой!
— Ну, иди-иди, — небрежно махнула я рукой, доставая из кармана головку чеснока и отправляя её в рот под его исполненным отвращения взглядом. — Чего уставился, клыкастенький мой? Тебя что-то смущает?
— А то не знаешь, — прошипел он. — Нарочно ведь это делаешь! Не могла подождать, хотя бы, пока не уйду.
— А зачем? — сладко промурлыкала я. — У нас, ведь, нет секретов друг от друга. Мы, вампиры, друг для друга открытая книга, поэтому, хоть и не говорим о любви, пары, созданные нами, во всех отношениях идеальны. А уж наша с тобой пара идеальна вдвойне. Втройне, я бы сказала. — Я с наслаждением вгрызлась в чеснок зубами. — Так что привыкай, тебе жить со мной. Я думаю, можно закрыть глаза на некоторые издержки.
— Ну ты и… — Влад не договорил, запрыгнул на подоконник и уж совсем собрался, было, вылететь в ночь в образе летучей мыши, но я остановила его вопросом:
— Влад, а как звали её?
Он удивлённо и несколько растерянно обернулся.
— Тебе зачем?
— Интересно.
— Хм… Не тем интересуешься. — Влад пожал плечами. — Ну, Нелли.
И вылетел прочь, оставив меня размышлять в одиночестве. И размышлять, разумеется, «не о том».
Вот, интересно, если бы не сказал он мне, что собирается сделать меня своей парой, возможно, и не обратила бы я внимания на эту его давнюю историю, пропустила бы мимо ушей и благополучно забыла. И не зашевелилось бы навязчиво в глубине подсознания чувство, поразительно похожее на самую что ни на есть обычную сериальную ревность. Ту самую, что возникает, вроде бы, только если любишь. Что же за чувства ты вызываешь во мне, Влад Сворд? Любовью это не назвать… наверное — скорее, досада, на то, что меня хладнокровно собрались использовать, в то время, как кого-то там пламенно любили. Любили преданно и бессмысленно, не воспользовавшись даже вампирской силой и чарами. Нелли… Имя, почему-то засело в мозгу, вертясь там, как назойливая муха, переливалось, играло и дразнило, будто показывало мне язык. Нелли. Неллли. Неллллл…
Да, в обществе вампиров любовь не принята. И я без неё обходилась. И дальше бы обошлась, хоть целую вечность. Могла ли я подумать, что кто-то из Детей Ночи захочет быть моей парой? Сама мысль казалась мне слишком абсурдной, чтобы вообще возникнуть в моём мозгу.
Ну, откуда ты взялся, Влад Сворд, со своими предложениями, столь же дикими, как и весь ход твоих мыслей? Забирай свои любовные драмы и катись из моей жизни подобру-поздорову! Думала так и понимала — вслух не скажу. Вот бы понять ещё, что мне мешает это сделать.
***
И потянулись совершенно одинаковые осенние дни, заполненные для меня, в основном одним только делом — усиленной попыткой найти вход в Город Вампиров. Я, конечно, помнила, что не должна искать его намеренно, и каждый раз, выходя из дома, напоминала себе об этом и всячески пыталась настроить свои мысли на нужный лад. Убеждала себя, что, конечно же, ничего не ищу, а просто иду гулять и охотиться, а потом только то и делала, что где-нибудь сворачивала за угол — ну, разумеется, только случайно. Как бы случайно… Ну, почти случайно.
«Почти», очевидно, не считалось — ничего особенного не хотело происходить. Я оставалась всё в том же привычном Киеве, в том же измерении, и даже, казалось бы, незнакомые улицы, на которые я намеренно забредала, не могли изменить этот ход вещей. И меня всё больше охватывали досада и нетерпение, которые выплёскивались вечером на голову Влада.
— Ну, сколько можно заниматься, непонятно чем! Почему нельзя просто взять и провести меня туда? Я думаю, если бы вам действительно было что-то нужно, вы бы давно уже это сделали. Но для вас это игра, точно так же, как и все ваши идиотские традиции! Вас устраивает такой ход вещей, и Велимир этот ваш тоже вас всех устраивает. Короче, Влад, расходимся и делаем вид, что ничего не происходило. Я не приходила никогда к тебе, мы не встречались, ты меня не знаешь, я тебя тоже.
Обычно всё время, пока длились подобные мои тирады, он сидел молча, и по лицу его казалось, что вампира они только бесконечно забавляют, но никак не трогают. А в конце моей речи неизменно следовало невозмутимое:
— За тобой должок, не забывай.
— С удовольствием забыла бы, — огрызалась я.
Это забавляло его ещё больше.
— Странная ты. Неужели я тебе настолько противен?
— Скажем так, не особо приятен.
— Тем, что солнце не люблю? Ну, извини — ты одна такая уникальная. Тебе подобных больше нет.
— Знаю и не ищу никого. Мне вообще и в голову не приходило создавать с кем-то пару. И как раз больше удивляет это твоё желание. Интересно, и когда оно только тебе в голову пришло? В тот миг, что ты при первой встрече со мной в обмороке валялся?
— Допустим, — начинал постепенно выходить из себя Влад — всё-таки, мне довольно быстро удавалось разозлить его. — Когда я впервые об этом подумал, моё дело. А ты, как всегда, думаешь не о том. Не моя вредность это, Карина, ты, действительно, сама должна суметь вернуться к нам. Без этого ничего не получится. И быть с кем-то в паре — твой долг — тем более, если уж ты не рядовой вампир.
Его голос стал более миролюбивым.
— А в таком случае, поверь мне — уж лучше я, чем кто-либо другой.
— И чем это, интересно, ты лучше? — кисло спросила я.
На это он ничего не ответил — поморщился так, будто я его только что угостила чесноком, и вышел.
Следующим вечером разговор, как правило, повторялся с небольшими вариациями. А дни, так и вовсе, были похожи один на другой, как близнецы. Ничего у меня не выходило.
Однажды, бродя по городу, я забрела в небольшую кафешку и за столиком увидела историка Валеру, размышлявшего о чём-то за чашкой кофе. Меня он, кажется, не замечал и о кофе своём тоже забыл — сидел, так глубоко задумавшись, что рухни стена перед ним, не заметил бы.
— Вот так сюрприз! — сказала я, подсаживаясь рядом. — Давненько я тебя не видела. Уже думала, и не увижу никогда.
Я, действительно за эти дни часто о нём подумывала и не раз забредала на наше обычное место встречи, но его там не было. Не то, чтобы я очень расстраивалась, но бывало досадно — просыпавшийся мучительный голод требовал приятной компании и интересных разговоров, а взять это было негде. На работе многие успели за это время обзавестись семьями и теперь упоённо обсуждали друг с другом свою полную забот жизнь. К слову, Наташа Раминянская входила в их число. Мы поддерживали доброжелательные отношения, но уже значительно отдалились друг от дружки, и вряд ли она узнает когда-нибудь, что обязана мне жизнью.
Будь у меня самой в последнее время меньше проблем, давно бы уже сменила работу, но было не до того — главным сейчас было попасть в Город Вампиров, а потом уже заниматься своими делами в мире людей. Природа же моя требовала своего, общения и приятных эмоций хотелось с каждым днём всё сильнее, а получить их было негде и не с кем. Поэтому сейчас я искренне обрадовалась, столь неожиданно увидев своего знакомого.
Но, похоже, он сегодня был не особо рад меня видеть — точнее, вообще не заметил моего присутствия. Я подошла и села перед ним, и только тогда он поднял голову.
— Что? О, ты… Да, не ожидал сегодня встречи.
— Куда ты подевался в последнее время?
— Занят был.
Он, наконец-то, поднял голову и взглянул на меня — пытливо так заглянул прямо в глаза, будто надеялся что-то там вычитать.
— Послушай, Карина, а не странно ли, что за всё время нашего знакомства нам ни разу не пришла в голову мысль обменяться телефонами, или ещё оставить какие-нибудь координаты? Как ты всё время находишь меня?
Такого вопроса именно сейчас я никак не ожидала — наши встречи всегда были случайными, а потом мы расставались, так и не найдя времени друг у друга что-то выяснить.
— Просто люблю гулять на одном и том же месте, — пояснила я. — Ты, по-видимому, тоже.
— Что, и только в этом дело?
Вопрос почти прямой, будто он так и спросил в лоб: «Карина, ты вампир?» Мне стало не по себе, но я спокойно поинтересовалась:
— А в чём ещё может быть дело?
— Помнится, при первой нашей встрече ты говорила, что сама меня найдёшь. Вот и находила всегда. И не случайно.
— Хм… Интересно. Я что же, по-твоему, ясновидящая?
— Может быть. А может быть, это и по-другому называется.
Я не успела ничего ответить. Он поднялся, внимательно посмотрел на меня, сказал негромко:
— До скорой встречи, Карина. На этот раз я сам тебя найду.
И быстро вышел. Я вышла вслед за ним — в кафе сидеть расхотелось. Думала и не могла понять — что же это было такое? Неужели он догадался? Но как о таком можно догадаться? Ни один человек не смог бы… Или он не человек?
Даже приостановилась посреди улицы — настолько дикой мне показалась собственная мысль. Но если так, для чего ему проводить время за разговорами со мной? Что-то это уже попахивает паранойей.
Я оглянулась по сторонам — историка моего уже и след простыл. Растворился он, что ли? Улица длинная, не успел бы скрыться из виду. Сдаётся мне, что я схожу с ума.
Через дорогу находилась галерея Элизабет, и мне, почему-то, именно сейчас вспомнилось её приглашение зайти ещё. Я перешла дорогу и вошла в полутёмный зал. К моему удивлению на стенах не висело ни одной картины. Меняет она их, что ли? Всё может быть.
— Эй! Есть кто живой?
Насколько дико прозвучал мой вопрос, я поняла уже после того, как его задала, но, впрочем, это не имело значения — откликнуться и как-то отреагировать на него было некому. Галерея была пуста. Как-то странно сегодня день складывается.
Я свернула в следующий зал и, очутившись в длинном коридоре, решила идти всё время прямо и, всё-таки, кого-нибудь найти. Если не саму Элизабет, то, ведь, должен же здесь ещё кто-то быть. Но коридор казался бесконечным, тёмным и совершенно пустым. Уже не было слышно шума города за окнами, да и сами окна, занавешенные плотными шторами, исчезли из вида. Возникало ощущение, будто я очутилась в другом мире. И тут меня осенило. Другой мир… Я свернула за угол и пошла по этому коридору. Вот оно! У меня получилось. Ай да художница! Вот, что значило это её приглашение. И историк мой… Если бы не эта наша странная встреча и не задумайся я об этом, ничего бы не вышло. Но где же, всё-таки, Элизабет? И где, вообще, все?
Я решила идти прямо, никуда не сворачивая, — ведь выведет же этот коридор меня куда-нибудь, раз уж впустил в мир вампиров. Тьма вокруг сгущалась, становилось как-то душно. Возвращалось, вспоминалось это полузабытое ощущение — того, как давит Тьма со всех сторон. С этим ощущением проходило когда-то всё моё существование в этом мрачном местечке среди моих родственников. Я к нему притерпелась и воспринимала, как нечто естественное, пока однажды не вышла навсегда в мир людей и не почувствовала, что есть альтернатива. И теперь, после того, как отвыкла уже, снова возвращаться сюда? От этих мыслей как-то вмиг отяжелели ноги, я замедлила шаг, но потом сделала над собой усилие и пошла дальше. А в голове, почему-то, завертелись слова песни:
Не стоит прогибаться под изменчивый мир,
Пусть лучше он прогнётся под нас.
Интересно, а получится ли у меня прогнуть этот мир под себя? По идее, он должен был под меня прогнуться — я Высшая. Но уж очень мы с ним были разными — я и этот мир. Несовместимыми. И будет ли у нас согласие — неизвестно.
И в этот миг я почувствовала на себе взгляд. Внимательный такой взгляд, испытующий и совершенно материальный, будто кто-то мне руку на плечо положил. Я даже плечом повела, будто хотела стряхнуть с себя это непрошеное внимание. Ощущение чужого взгляда тут же исчезло, но в тот краткий миг, когда это произошло, я успела уловить мимолётную и совершенно незлую усмешку этого неизвестного…
— Ай! Кто?.. — вдруг раздался возглас у меня за спиной.
Я обернулась. Позади меня стояло непонятное тощее создание и беспомощно открывало рот, будто ловило воздух. Не будь оно вампиром, решила бы, что сейчас задохнётся. Ну, вот, и здравствуй дом родной — узнаю постоянную реакцию на меня всех его обитателей. Она, что ли? Я присмотрелась. Нет, недавний взгляд принадлежал не ей, а она только сейчас здесь появилась.
— Ты, вообще-то, вампир или вампирша? — задала я первый пришедший в голову вопрос.
Создание перестало страдальчески корчиться и несолидно шмыгнуло носом.
— Вампирша я. Между прочим, вернорождённая.
И, небось, не доросла ещё до своего постоянного облика, отметила я про себя. Не исключено, что только мечтает о первой настоящей охоте.
— Зовут как?
— Рина. А ты кто?
— Не догадываешься? Или не слышала?
Девчонка-вампир озадаченно хлопнула длинными ресницами и вдруг выпалила уверенно:
— Тебя не бывает.
— Хм… Интересная постановка вопроса. Как же это, по-твоему, меня не бывает, если я стою сейчас перед тобой?
— А ты… ты притво… — Она не договорила, потому что как раз в этот момент непроизвольно ступила несколько шагов ко мне поближе и снова сложилась пополам. Я усмехнулась.
— Ну, так что? Притворяюсь, значит?
— Нет, — насупившись, вынуждена была признать Рина. Очень скоро она, несомненно, станет роковой красавицей, наделённой теми самыми вампирьими чарами, способными сводить с ума и лишать воли несчастных жертв-мужчин, которые попадут в её поле зрения. Сейчас же облик её можно было охарактеризовать весьма метким человеческим выражением: «Обнять и плакать». Тощая, нескладная, клыки будто взаймы взяла у кого-то постарше, бледное лицо со слишком резкими чертами и столь же резкие, неестественные какие-то движения, будто играет роль в театре и всё время боится её забыть. И при этом губительное обаяние, столь же естественное для вампиров, как для людей зрение и слух, уже взяло здесь право голоса — она невольно притягивала взгляд, запоминалась, завораживала, хотя любой смотревший на неё, не смог бы объяснить, чем.
— Ну, а если нет, тогда веди к остальным, — предложила я план действий.
Девчонка насупилась.
— Дрыхнут они. Отсыпаются после охоты.
— Что, все?
— Ну, допустим, не все… Ладно, идём. — Она резко развернулась и устремилась дальше по коридору. Хотя, идя вслед за ней, я обратила внимание на то, что коридором это быть уже давно перестало. Коридор галереи Элизабет вытянулся в длинную улицу с мрачными громадами замков. Удивительно, сколько веков прошло, а здесь ничего не меняется! И не изменится, пожалуй, никогда… если только я не приду. А я уже пришла.
Рина, впрочем, вела меня не в замок. Мы свернули в мрачную подворотню — не то чей-то дворик, не то просто тупик, и я вдруг с удивлением увидела что-то вроде покосившейся хижины с чёрными провалами окон и низким входом. Вот, никогда не понимала, зачем вампирам в их жилищах окна? Всё равно, на улицах сплошная тьма. Мне уже становилось не по себе, и я невольно оглядывалась назад, откуда пришла, напоминая себе, что там где-то должен быть выход из этого мира и спасительный для меня солнечный свет. Отвыкла. Теперь придётся привыкать опять к Городу Вампиров… а потом уж пусть они привыкают ко мне.
Моя сопровождающая будто прочитала в этот миг мои мысли — обернулась и как-то с опаской посмотрела на меня.
— Ты, значит, и есть та самая светлая?
Ну вот, это уже начало нормального разговора.
— Да, та самая.
— Тогда нам сюда.
Мы зашли в покосившуюся хижину, и из темноты выступила фигура.
— Додумалась, значит, — услышала я знакомый голос.
— Элизабет? — Я остановилась.
— Да, я. Честно говоря, думала, что ты быстрее сообразишь.
— Но откуда же… — Я замолчала, прислушалась. — Ты одна здесь?
— Нет, конечно. Нас здесь несколько. И все тебя ждали.
— Да ну? — Я обернулась на услышанный мною шорох. Из темноты выступили ещё две фигуры. Я узнала их. Это были мои знакомые Макс и Мишель.
— Привет, — сказала я. Макс махнул рукой, Мишель чопорно кивнул.
— Мы знали, что ты придёшь однажды, — пояснила Элизабет. — Здесь нас вряд ли кто-то будет искать, мы должны рассказать тебе многое.
— И вы что же, всё время здесь сидите? — удивилась я.
— Ну, почему же всё время? — Она рассмеялась. — Иногда домой ходим.
Она кивнула вампирше-подростку.
— Рина, сочтёмся.
Девчонка одарила её благосклонным взглядом, в котором, тем не менее, явственно проступало ничем не скрываемое характерное высокомерие, с которым вернорождённые вампиры относились к созданным ими. Более взрослые кровососы умело это скрывали, хотя при желании рассмотреть, всё равно, было можно, Рина же, по-видимому, ещё не умела что-либо скрывать.
— Ты можешь идти теперь, если хочешь, — предложил ей Лунный Макс.
Она взглянула на него мельком и покачала головой. Прошла и села на низком подобии кресла, закинув ногу за ногу. Судя по всему, она всячески пыталась сохранить солидный вид, но и во взгляде её, и в любом движении упрямо рвалось наружу обычное детское любопытство, которое у людей проходит только с годами, а у некоторых и не проходит никогда. Оказывается, свойственно это и вампирам в раннем возрасте.
Я оглянулась по сторонам. В темноте этого странного сооружения появлялись всё новые и новые фигуры-тени. Подходили ближе. Я приглядывалась к ним и — странная вещь! — почему-то легко отличала вернорождённых вампиров от обращённых. Если бы спросил меня сейчас кто-то, по каким признакам — не смогла бы объяснить. Я просто видела это, как видела разницу в росте, чертах лица и цвете волос. Давно ли появилась у меня эта способность? Возможно, только сейчас.
— Я давно уже не знаю, что здесь происходит, — говорю, чтобы как-то начать разговор. — Но я знаю, что меня здесь хотели видеть. Ну, вот, я пришла.
Вопрос «Что дальше?» повис в воздухе, и я думаю, что задавать его не было смысла — окружающие и так отлично его уловили. Они стояли чуть поодаль — ну, разумеется, я же только что явилась с солнечной улицы человеческого мира! — и не сводили с меня глаз.
Невысокая вампирочка в длинном алом платье несмело подошла ближе и протянула руку, намереваясь, очевидно, прикоснуться к моему рукаву.
— Ты — та самая, светлая? — уточнила она поразительно мелодичным даже для вампира голосом.
Я лишь кивнула в ответ.
Мне уже порядком надоел этот вопрос, но выказывать раздражение сейчас не стоило, да и не имело смысла. Для них я легенда, смутная надежда непонятно на что, и теперь мне следует только разобраться, на что именно.
— Ты родилась Высшей? — продолжала допытываться вампирша. — А что случилось потом? Почему…
Она не договорила, только окинула меня взглядом с ног до головы. Вопрос снова повис в воздухе, и снова не требовал пояснений. Всех, без сомнения, интересовало, что случилось потом, почему я такая.
— Да, вроде бы, это не потом случилось, а раньше, — терпеливо объяснила я. — Чародей, произносивший заклинание, допустил ошибку…
— Ну, не совсем так, — донеслось из темноты. — Он произнёс всё правильно, но колдуна убил солнечный луч.
Я вздрогнула. Голос принадлежал Владу. Откуда? Он же дома оставался спать!
Вампир выступил из темноты, не сводя с меня глаз, и я тоже невольно уставилась на него так, словно видела впервые. Влад выглядел иначе, чем в человеческом мире. Я даже не смогла бы внятно объяснить, в чём именно заключалось это отличие, но если раньше я воспринимала его уже, как нечто привычное и не особенно интересное, а иногда просто раздражающее, то сейчас здесь передо мной стояло истинное порождение Тьмы — столь же прекрасное, сколь и опасное, заставляющее невольно держаться от себя подальше и в то же время неумолимо приковывающее к себе взгляд. Одним словом, он был у себя дома, в своей среде, то есть там, где до сих пор я его не видела. И вроде бы ничего в нём не изменилось, но в то же время…
Те же правильные черты лица, казавшиеся мне слащавыми, сейчас приобрели резкость и суровость, чёрная одежда, закрытая наглухо, подчёркивала… нет, не излишне худощавую фигуру — стройность и грацию ночного хищника. И, пожалуй, я впервые отметила, что Влад довольно-таки высокого роста, должно быть, потому что не сутулился и не поглядывал настороженным взглядом на зашторенное окно. Сейчас взгляд его был спокоен и невозмутим, в каждом жесте и движении чувствовалась уверенность, а на губах играла едва заметная улыбка. Увы, слабы мы женщины, причём вампирши столь же, сколь и люди, ибо весь наш ум, характер, жизненные установки, обширные познания и планы на будущее могут рухнуть в один миг при взгляде на нечто подобное. То, что я за собой с некоторых пор подозревала, теперь предстало передо мной со всей неумолимой ясностью.
Этот вампир был моей парой, несмотря на необычную природу такого союза, и без него с этих пор не могло быть моего дальнейшего существования.
И тут же, стоило мне это осознать, в памяти вновь с противным жужжанием завертелось имя-дразнилка: «Нелли…». Имя неведомой смертной с коротким веком и такими же мозгами, рядом с которой он, тем не менее, провёл весь этот её короткий век. До сих пор не забыл об этом, и не только потому что вампиры склерозом не страдают, а мне теперь невозмутимо предлагает совместное сосуществование по необходимости. Это естественно, ведь мы вампиры — большего друг от друга нам ожидать нечего. Мы не представляем друг для друга загадки, не пытаемся выглядеть лучше — всё то, что составляет очарование зарождающихся отношений двух людей, у нас исключено, а значит, незачем играть. И может ли один вампир из пары ревновать другого к человеку, если тому вдруг захочется поиграть где-то в нежные чувства, создав, хотя бы, их видимость, чтобы разнообразить своё многовековое существование? Нет, конечно, это глупо и бессмысленно. Но именно в этот миг, глядя на него, я сделала о себе потрясающее открытие.
Я, дочь своих родителей, двух влюблённых друг в друга Созданий Ночи, не хотела довольствоваться необходимостью и взаимной выгодой — я хотела любви. Причём, не мучительно-вынужденной, короткой по определению любви своих жертв-людей, а именно страстного чувства со стороны себе подобного… Ну, пусть даже подобного весьма условно.
Он смотрел на меня непроницаемым взглядом, и невозможно было понять, догадывается ли он о мыслях и чувствах, охвативших меня в этот миг. Я, впрочем, и не собиралась это выяснять, начав разговор с нейтральной темы.
— Ты здесь откуда?
Он хмыкнул, пожав плечами.
— Из своей квартиры, разумеется.
Ну, конечно. Глупо было предполагать, что он может выйти на улицу средь бела дня.
— Да этот вход в Город Вампиров, я смотрю, может быть везде, где ни попадя! — раздражённо воскликнула я.
Он снова демонстративно пожал плечами с видом полнейшего превосходства.
— Уметь надо. А для этого соображать быстрее, а не ходить, где попало, и заниматься неизвестно чем.
Ну, это уже вполне в его репертуаре. Загадочный манящий облик, вызвавший во мне столь неожиданное романтическое чувство к нему, вмиг разрушился, уступив место привычному Владу. Правда, было поздно — чувство уже никуда не ушло, но рядом с ним просыпалось обычное раздражение на его мерзкий характер, и я машинально отметила про себя, что одно другому отнюдь не мешает.
— Оставь своё самолюбование для более подходящего случая, — холодно посоветовала ему я. — Итак, предлагаю приступить к интересующей всех теме.
Обвела взглядом собравшуюся компанию.
— Спрошу прямо — чем вам не нравится Велимир?
Вопрос не то чтобы всех потряс (вампира вообще трудно удивить чем-то), но из ступора явно вывел. Бесстрастные бледные лица, обращённые ко мне в ожидании того, что, раз уж я пришла, то сама, без посторонних объяснений, и разберусь во всех здешних проблемах, а разобравшись, быстренько решу, приобрели признаки жизни. Теперь все, похоже, жаждали заговорить одновременно. Ну, и чем, скажите мне, они отличаются от людей, кроме продолжительности жизни и вкусовых пристрастий? Дисциплины никакой, предусмотрительность и чутьё по отношению к ситуации и настроению собеседника, которые, казалось бы, должны великолепно выработаться за долгие годы существования, практически на нуле. Думаю, не ошибусь, если скажу, что точно так же нерешительно молчать, либо говорить одновременно и неразборчиво, причём в самых неподходящих для этого ситуациях, могут и люди.
Я подняла руку, призывая всех к дальнейшему молчанию.
— Скажу вначале то, что уже слышала я. Самозванец этот, насколько я поняла, претендует на то, чтобы называться Высшим, поскольку так уж вышло, что я, скажем так, «неформат». — Слово далось мне без труда и запинок, будто речь шла не обо мне, а о ком-то совершенно постороннем, требовавшим детального, но бесстрастного изучения. — Собственно, будь я такой, как надо, думаю, ему бы это и в голову не пришло, но всё сложилось так, как сложилось… — я выдержала многозначительную паузу, — и в голову это пришло именно ему. От вас мне сейчас требуется ответ — почему? Почему именно он, а не кто-то другой? Кто он? Мне уже приходилось слышать предположения, что он даже не вернорождённый. Параноик с манией величия? Но здесь таковыми являются практически все. — И опять-таки я произнесла это совершенно бесстрастно — не оскорбление, а всего лишь констатация факта, который ни для кого из присутствующих секретом не был. — Но, почему-то, никто другой не претендовал на то, чтобы назваться Высшим. Да и радости от этого, в общем-то, мало, поскольку это не власть, как таковая. Это просто выполнение определённых функций. Поправьте меня, если я не права.
— Ты права.
Фраза была краткой и резкой, как выстрел. Я обернулась и встретилась с прямым немигающим взглядом тёмных глаз Элизабет.
— Ты права во всём, кроме одного. Дело не в статусе Высшего, и не в том, что ты, как сама сказала, «неформат». — Она чуть заметно улыбнулась. — Думаю, что и не будь этого сбоя несколько веков назад и родись ты такой, как надо, он нашёл бы другой способ…
— Но зачем?
— Ему нужны обращённые. Он сам обращённый. Со временем под главенством Велимира вампиры, как вид, перестали бы существовать — остались бы только перерождённые монстры, бывшие когда-то людьми, каждый из которых где-то в глубинах памяти таил какую-то свою, безусловно печальную историю собственного обращения.
— И здесь был бы мир «битых жизнью», — негромко заметила я, обращаясь скорее к себе, чем к кому-то. — Как у людей сейчас.
— Что? О чём ты?
— Да так, к слову. Но зачем ему это нужно?
Элизабет пожала плечами.
— По-видимому, у него нет оснований испытывать особую любовь ни к миру людей, ни к миру вампиров. И он таким способом собирается свести на нет существование и того, и другого.
Тут с кривой ухмылкой вклинился Влад.
— То есть, даже среди параноиков с манией величия, как ты изволила выразиться, он является таковым в наивысшей степени.
— Но почему?
— Этого никто не знает.
Я сердито обернулась к Владу.
— Мог бы мне, вообще-то, и раньше всё это сказать.
— Я не был в тебе уверен, — без обиняков заявил он.
— Теперь, стало быть, уверен?
— Ты пришла, а это много значит.
— Ладно, проехали, — досадливо поморщилась я. Сейчас, действительно, не было настроения с ним что-то выяснять. Я обратилась к Элизабет:
— Почему ты не поддерживаешь Велимира? Ты, ведь, обращённая тоже?
— Тоже, — сквозь зубы произнесла художница. — И тоже не испытываю жалости ни к одному, ни к другому миру. Возможно, я бы не возражала, если бы они были просто стёрты с лица земли. Но медленный кошмар, которого хочет Велимир… — Она покачала головой. — Это слишком.
Все взгляды обратились к ней, будто видели её впервые. А возможно, так оно и было — она, по-видимому, была очень немногословна, и никто не знал о ней ничего.
— Расскажи, как ты стала вампиром, — попросила я. И тут же, вновь столкнувшись с её взглядом, поспешно добавила: — Если хочешь, конечно.
Она посмотрела на меня не без удивления.
— А надо ли?
— Надо, надо! — вдруг неожиданно нашла я поддержку у присутствующих вернорождённых вампиров. А Мишель пояснил:
— Мы на самом деле мало знаем о перерождении бывших людей глазами их же самих. Может быть, если узнаем, это поможет нам понять, чем их привлекает Велимир.
На Элизабет, почему-то, было жалко смотреть, хотя на её лице не дрогнул ни единый мускул.
— Ну, если так… Разве что, если история моей давней человеческой жизни может кому-нибудь пригодится.
Она на миг задумалась и произнесла уже совсем другим тоном, как о чём-то постороннем:
— Я умерла двести с лишним лет назад…
***
Лизанькой все любовались с самого раннего детства, хотя стоило ей выйти из детского возраста, как слишком своевольная и свободомыслящая барышня стала вызывать у соседских кумушек нечто вроде молчаливого благоговейного ужаса. Мать же только вздыхала и говорила:
— И в кого уродилась такая? О замужестве не думает — только бы ей днями краски смешивать. Всех женихов так распугаешь, Лиза.
Самая богатая наследница округи Лиза на женихов, и впрямь, не глядела, но не только потому что предпочитала, выражаясь словами своей матушки, «смешивать краски» — страсть к рисованию у неё появилась, кажется, с самого рождения и с годами не хотела уходить. Была и ещё одна причина, ото всех тайная — появление в их приходе помощника местного священника, молодого дьякона Алексея.
Их взгляды встретились случайно однажды во время заутрени, и с тех пор Лиза на радость родителям не пропускала ни одной службы, хотя до сей поры предпочитала убегать с утра в поле и упоённо изображать на холсте восход солнца. И, ведь, что удивительно, казалось бы, явление сие всегда одинаково, а на рисунках Лизы оно каждый раз по-разному выходило, и каждый раз по-своему привлекало взгляд. Родители невольно любовались её рисунками, однако же не могли скрыть беспокойства. Оно и понятно — ведь если Лизанька так и будет любоваться рассветами, того и гляди в старых девах засидится.
А на Алексея, между тем, засматривалась не только Лизавета. С самого своего появления в их уезде он моментально привлёк к себе внимание всех местных барышень. Да и удивительно ли? Стройный красавец с задумчивым взглядом, каштановые кудри, внимательные карие глаза, казалось, заглядывающие в самую душу. Благочестив, неглуп, обходителен… Ну, что ещё нужно? А то, что ему предстояло вскорости стать священником, а перед тем выбрать себе супругу, немало добавляло ему привлекательности в глазах незамужних девиц и их добродетельных маменек. Можно ли желать для дочери своей более достойной участи?
Непонятно было, замечали ли родители Лизы чрезмерное внимание дочери к молодому дьякону, и насколько они его одобряли, но, как бы там ни было, неизменно на каждой церковной службе мысли девушки были заняты отнюдь не молитвами, а взгляд обращен вовсе не на образа. И внимание сие не оставалось безответным.
Лиза была красива довольно странной, неземною красотой, на которую смотрят иногда не без опасения, но, увидев раз, забыть уже не могут. Бледное, почти без румянца, худощавое лицо, огромные синие глаза в обрамлении длинных ресниц, полноватые чувственные губы, которые у любого вызывали бы мечту о сладком поцелуе, не будь они почти всегда упрямо сжаты, придавая всему этому юному лицу неожиданно взрослый волевой вид, невольно заставляющий держаться на расстоянии и не позволять себе лишнего. Волосы Лизаветы — густые, чёрные, как вороново крыло — почти всегда были заплетены в толстую косу, падающую ниже пояса и вызывающую завистливые взгляды соседок-ровесниц, не наделённых природой столь щедро. В любой ситуации она неизменно сохраняла гордую осанку, которая, впрочем, не была наигранной или благоприобретённой, а дана была от природы. Лиза, вообще, с ранних лет мало поддавалась воспитанию, больше предпочитая делать то, что ей хотелось, а вместо замужества умоляла родителей отпустить её учиться живописи в Европу. Те только руками разводили, удивляясь, откуда у неё эти мысли. И вот мысли её приняли другое направление. Неужели влюбилась?
В то утро она тоже стояла, рассеянно прислушиваясь к церковным песнопениям и не сводя глаз с милого лица. Она уже решила, что после службы подойдёт и заговорит с ним. Ещё не знала, о чём. Да и важно ли это? Расскажет о своих картинах, о красоте утреннего рассвета и ясного дня, о том, какими цветами переливается первый солнечный луч, когда заглядывает утром в комнату, и как она часами может смотреть на него и любоваться, ибо прекраснее солнечного света нет ничего в мире. А потом… Возможно, предложит ему вместе бежать отсюда куда-нибудь в большой мир — рисовать и путешествовать, видеть всё время новое… Нюша сказала бы, что грех это — ведь он Богу себя посвятил, и та, кто станет его женой, должна здесь с ним остаться и разделить его жизнь, а не предлагать свою.
Ласковая ладошка легла Лизе на плечо. О, легка на помине! Аннушка, подруга сердечная, дочь небогатого помещика, жившего по соседству. И те, и другие родители неприкрыто радовались дружбе их дочерей — каждые по своим причинам. Отец Анны хоть и считал в глубине души Лизу странной — своенравна, свободолюбива слишком, картины какие-то рисует всё время да на солнце таращится — однако же ему сроду не пришло бы высказать эти соображения вслух, поскольку отец Лизаветы был человеком знатным и состоятельным, весьма уважаемым всеми и умеющим заводить дружбу с самыми влиятельными особами. И как знать, возможно, если будет Нюша чаще бывать в этом доме, и устроится как-нибудь её судьба. Родители же Лизы тоже радовались её дружбе с некрасивой, но доброй, рассудительной и богобоязненной дочкой соседа — глядишь, да и подаст она пример хороший их Лизаньке, и оставит она свои странные мысли о Европе и живописи, и возьмётся за ум, выйдет замуж и станет добропорядочной матерью семейства.
— Куда смотришь? — шёпотом поинтересовалась Анна, а на её пухлощёком круглом лице читалось одновременно понимание, некоторое неодобрение, но, в то же время, добрая насмешка. Лиза спокойно пожала плечами — смутить её было трудно.
— Сама знаешь, небось.
— Ох, Лизка… — Нюша зажала рот ладонью, потом быстро обвела взглядом окружающих, будто боялась, что их обоих уличат в воровстве и зашептала Лизавете на ухо: — Понимаю, он красив.
Лицо Лизы даже не изменило выражения.
— О чём ты?
— Ну… — ох, умела же она смутить и обставить всё так, будто сам собеседник всё придумал, а она решительно ни при чём. Анна зарделась, как маков цвет. — Ну, я… я о том, куда ты глядела сейчас.
Лиза хмыкнула, поведя плечом и сбросив Нюшину руку.
— О чём думаете, Анна Васильевна? Вы же в церкви никак.
На этот раз Аннушка смутиться не успела, потому что Лиза обернулась и взглянула прямо на неё, а в глубине её глаз плясали весёлые огоньки. Анна тоже невольно расплылась в улыбке, и обе девушки поспешно зажали рты ладонями, чтобы не расхохотаться громко в святом месте.
После службы не пришлось подходить самой к Алексею, потому что… он подошёл к ней сам. Лиза даже не поняла сразу, что кто-то стоит у неё за спиной, а когда обернулась, прямо столкнулась с внимательным ласковым взглядом его глаз и совершенно потерялась, утонула в нём, забыв, и что сказать хотела. Он, впрочем, сам нашёл слова.
— Елизавета Николаевна, я наслышан о вас, а вот говорить не приходилось ещё.
— Наслышаны? — удивилась Лиза. — Любопытно, я что же, такая знаменитость?
Он улыбнулся ещё шире и сказал уклончиво:
— Знаю, что рисовать любите.
— Да. И что же? — почему-то нахмурилась Лиза.
— А то, что я в этом вас понимаю.
— О… — Она растерялась. Всё, что она хотела сказать ему, было сказано сейчас им самим. Молодой священник, по-видимому, заметил её растерянность и улыбнулся.
— Нет, я не люблю рисовать, вы не то, наверное, подумали. Но я был когда-то таким же, как вы, поверьте. Тоже свободу любил и мечтал покинуть родительский дом.
— Но откуда вы…
— Это видно по глазам. Вы совершенно удивительная девушка, Лиза, непохожая ни на кого здесь. Я давно заметил вас, но не решался сказать этого.
— Почему же сегодня решились? — спросила совершенно ошарашенная девушка. Она даже не заметила, что он сказал «Лиза», а не «Елизавета Николаевна».
— Мне показалось, что сегодня вы и сами хотели мне что-то сказать. Или нет?
— Да, — Лиза произнесла это чуть слышно, будто боялась что-то спугнуть.
— И что же?
Его глаза лучились смехом, были переполнены им — казалось, он вот-вот вырвется наружу. Девушка решилась.
— Давайте уедем.
Его брови чуть приподнялись в удивлении, а глаза продолжали смотреть на неё ласково и чуть насмешливо.
— Куда же?
— Не… не знаю. — Лиза растерялась ещё больше. Ещё миг назад уверенная в себе и своих желаниях, сейчас она вдруг почувствовала себя глупой девочкой.
— И правильно, что не знаете. Никуда бежать не нужно. Неужели необходимо бежать от своего счастья?
— Ну, почему же? К счастью.
— Вам не нужно никуда бежать к своему счастью, — решительно сказал Алексей, — оно здесь. Во всяком случае, я сделаю всё, чтобы оно у вас здесь было.
И, прежде чем девушка успела опомниться и что-то ответить, он быстро взял её за руку и произнёс скороговоркой, будто боялся, что она куда-то сейчас исчезнет:
— Елизавета Николаевна… Лиза… Я люблю вас. Я полюбил вас в тот самый миг, когда впервые увидел. И я хочу, чтобы вы стали моей женой. Скажите, вы согласны?
— Ва… вашей женой? — глупо переспросила Лиза. Она, действительно, в этот момент казалась себе очень глупой. И очень счастливой. Настолько, что сама этого до конца не соображала…
На следующий день они снова увиделись. И ещё на следующий. Повсюду пошли слухи о скорой свадьбе. Соседи, надо сказать, были немало удивлены — меньше всего они именно Лизу представляли женой священника. Она и сама-то себя в такой роли не очень представляла. Она просто любила. Любила страстно и самозабвенно — не умела по-другому. Ей иногда казалось, что Алексей относится к этому гораздо спокойнее, но её это не смущало — такой уж у него характер. А ещё она знала, что в любом случае, как бы там ни было, она не бросит рисовать.
Нюша искренне радовалась за подругу, но тоже как-то сдержанно, а ещё не очень одобряла упрямое желание Лизы не бросать рисование.
— Ты это брось, — мягко уговаривала она. — Тебе о другом теперь думать надо. Это всё детские забавы были, а теперь серьёзная жизнь началась.
Лиза с ней не спорила. Они вообще всегда смотрели друг на дружку немного снисходительно, и каждая со своей колокольни считала себя взрослее другой. Анна казалась Лизе слишком простодушной — она никогда не интересовалась широким миром, лежащим за пределами их деревни. Дом, церковь, будущее замужество и дети — вот всё, что интересовало её. Она безукоризненно следовала жизненным правилам, которые внушали ей родители, и считала Лизу слишком легкомысленной и заигравшейся с какими-то совершенно непонятными ей увлечениями. Ведь есть же художники, рисующие картины, — те, кто зарабатывает этим себе на хлеб, — так зачем же заниматься этим молодой девушке из знатной и состоятельной семьи, которой природой и обществом предназначен другой удел? Аннушка этого совершенно не понимала. Но все эти разногласия не мешали девушкам дружить и любить друг дружку, как родные сёстры.
А ещё никому не была понятна эта Лизина страсть встречать рассвет каждое утро. Она специально просыпалась рано, лихорадочно одевалась, не додумываясь разбудить горничную, и бежала в поле, где долго стояла, заворожено глядя, как на горизонте загорается красноватая полоска света, потом становится больше, больше, занимает уже полнеба, и затем торжественно появляется ярко-алое светило, завораживающее её, почему-то, с самого детства. Лиза любила солнце, как любят, наверное, своих возлюбленных, когда дни бывали пасмурными, она была неприветлива и невесела, и только поглядывала с надеждой на небо, не разгонит ли ветер тучи. Солнце было её другом, казалось, единственно помогающим ей и понимающим — при солнечном свете у неё получались самые замечательные картины.
У деревенских барышень было мало развлечений. Поэтому когда кто-то из местных помещиков устраивал у себя вечером бал или летним днём пикник, это было настоящим событием. Обычно на такие пикники приглашались все соседи, молодёжь устраивала шумные игры, их родители степенно сидели в сторонке и говорили о своём — о модах в столице, о дворцовых сплетнях, отчасти долетающих в их глубинку, о погоде, делах в имении или упырях, которых по слухам развелось в ближайшем лесу. Слухам этим верили не все, но все охотно разговор поддерживали. Краем уха слышали разговоры эти и Аннушка с Лизой, причём первая боязливо крестилась, вторая скептически хмыкала.
В тот памятный и злосчастный день погода была чудо как хороша, и гости, собравшиеся на пикник у помещика Свечина, никак не хотели заходить в дом даже с наступлением вечерних сумерек. Многие оставались у него ночевать, в том числе и родители Анны и Лизы. Вечером девушки сами вызвались сбегать в соседнее небогатое имение к старухе Степаниде Никифоровне, передать от соседей земной поклон вместе с большим сладким пирогом, испечённым собственноручно супругой хозяина. Это было у них чем-то вроде обычая. Старушка-вдова редко выбиралась в общество по причине слабого здоровья, и когда обычно по соседству собиралось повеселиться большое общество, к ней посылали кого-нибудь из молодёжи с приветом от соседей, чтобы она не чувствовала себя одинокой и всеми покинутой.
— О чём тут говорить? — хмыкнула Лиза, пожав плечами. — Мы с Анной мигом сбегаем туда и обратно. Правда, Нюша?
Ей было немного грустно из-за того, что жених её уехал ещё с прошлой недели в город по каким-то своим делам и должен был быть обратно лишь к завтрашнему вечеру, а видеть его ох как хотелось уже сегодня, поэтому Лиза отчаянно искала, чем бы себя занять, чтобы от этого желания отвлечься.
— Вдвоём-то, без мужского общества, — покачала головой её мать. — Через лес только не ходите, а то, не ровен час, заблудитесь.
— Да зачем нам идти через лес, матушка? Здесь же близко совсем, можно подлеском пробежать. Да и светло ещё.
— Ну, глядите, засветло возвращайтесь.
Дорогой девушки совсем развеселились, рассказывали друг дружке разные смешные истории, шутили и громко смеялись. У вдовы они пробыли недолго, но возвращаться скоро, почему-то, не хотелось.
— Эх, прилечь бы сейчас на травке, да так и лежать, любуясь синим небом, — мечтательно пропела Лиза, растягиваясь на траве на небольшой лужайке перед лесом и закидывая руки за голову.
— Небо потемнело уж — вечер, — заметила Нюша.
— Ну и пусть! Всё равно, хорошо.
— Идём — нас заждались.
–Да успеем ещё.
Она задумчиво смотрела на ярко-алый закат.
— И есть же такая красота на белом свете!
— Ты всё на солнце своё не наглядишься, — начала, было, обычную речь Аннушка и вдруг замерла на полуслове. — Ой, что это там? — Она указала куда-то в сторону леса.
— Где?
— Да вон там мелькнуло что-то между деревьев. Такое яркое, рыжее будто бы…
— Лиса, наверное, — предположила Лиза, поднимаясь на ноги. — Ой, пойдём посмотрим!
— Что-то сомнительно мне, чтобы лиса вот так из лесу вышла, — покачала головой Анна.
— Что ж тут сомнительного — добычу ищет, — безапелляционно заявила Лиза. — Ну, идём же, идём!
— Нам говорили не идти в лес, и уже темнеет…
— А мы не будем далеко заходить. Ну же, Аня, неужели тебе ничего не интересно?
Ответа дожидаться она не стала, и Анне ничего не оставалось, кроме как поспешить вслед за ней.
В лесу Анне ещё несколько раз показалось, что за деревьями мелькнул рыжий хвост, а Лиза с энтузиазмом бросалась искать лесную хищницу. Лису, однако, они так и не увидели, а вокруг уже совсем стемнело.
— Интересно, мы её правда видели, или нам показалось? — задумчиво произнесла Лиза.
— Да уж что теперь до этого? Темно, Лиза, мне страшно. Идём быстрее.
— Идём, идём, что уж тут…
Они шли быстро, и им вначале казалось, что идут они верной дорогой обратно на лужайку, а оттуда уж до дома Свечина рукой подать. Но с каждым шагом Лизу всё больше брали сомнения.
— Слушай, Нюша, по-моему, это не та дорога, — наконец решилась она высказать это вслух.
Аннушка остановилась и огляделась испуганно.
— А что ж раньше молчала?
— Да я и сама только сейчас заметила… — виновато пробормотала Лиза.
— А какая же дорога та?
— Найдём, не переживай, — заверила Лиза подругу, однако в её голосе не было особой уверенности. Девушки лихорадочно оглядывались по сторонам, пытаясь сообразить, где они находятся, и куда им теперь идти.
И вдруг Анна застыла от ужаса, не в силах оторвать взгляд от увиденного. Среди деревьев чернела зловещая фигура, похожая на большого паука. Взгляд холодных чёрных бездонных глаз неотрывно смотрел на девушек. Крик застрял в горле Анны, и она не смогла издать ни звука, но Лиза будто почувствовала, обернулась в ту же сторону и… почему-то, в один миг всё поняла. В памяти всплыли недавние разговоры об упырях, которые вплоть до этого момента не производили на неё ни малейшего впечатления. Аннушка же не понимала ничего — её ум сейчас не способен был что-либо понимать, уж слишком ей было страшно происходящее, слишком выходило оно за рамки привычного и воспринимаемого ею.
Разумеется, они не могли знать того, что некоторое время назад происходило совсем рядом и в то же время бесконечно далеко от них, в параллельном, недоступном для них мире. Они не знали, что в то время, как они беззаботно наслаждались жизнью в родительских усадьбах, за одним незримым поворотом, в Вечном Городе Ночи, молодой, достигший совершеннолетия вернорождённый вампир Ролан из клана Тореадор жестоко поссорился со старейшинами, покинул свой замок, и, выйдя впервые на свободную охоту, не контролируемую никем из старших, решил — ни больше, ни меньше — обратить первого попавшегося человека, дабы доказать всем, что в опеке отнюдь не нуждается. В человеческий мир он вышел, едва лишь солнце зашло за горизонт, и — вот удача — сразу же наткнулся на двух глупых девчонок, неизвестно каким образом оказавшихся поздним вечером в лесу. Он был сейчас далёк от того, чтобы кого-то очаровывать — во-первых, потому что ужасно спешил, а во-вторых, с детства отличался совершенно неестественной для вампира прямотой, вводящей в недоумение всё его семейство. Ну, что это за вампир, не умеющий очаровывать, интриговать и напускать туман на человеческое сознание? Но у Ролана было на этот счёт своё мнение — он не любил тратить время на красивый антураж. И сейчас увидев двух человеческих девушек, он не стал ходить вокруг да около, а выложил всё прямо, без обиняков.
— Слышали, небось, о нас из ваших сплетен? — поинтересовался он, клыкасто ухмыляясь. — Значит так, смертные, одну отпускаю, вторая идёт со мной, кто — выбирайте сами. Если нет — обеими позавтракаю.
— Ой, Лиза, это же… — Голос Нюши сорвался, и она чуть слышно прошептала: — Мне страшно.
— Ещё чего! Не дадимся. — Лиза схватила подругу за руку и пустилась, было, наутёк, но чёрная фигура со скоростью молнии вновь выросла перед ними.
— Бесполезно, — невозмутимо сообщило им создание ночи. Девушки, хотели, было, снова бежать в другую сторону, но ноги их будто приросли к земле.
— Говорю же — зря трепыхаетесь. Даю вам время выбрать, которая из вас пойдёт со мной, и тогда я подарю ей Вечность, а другую отпущу. Если ничего не решите, обе можете прощаться с жизнью.
Анна была далека от того, чтобы что-то решать. От страха и полного непонимания происходящего она совершенно лишилась разума и была очень близка к тому, чтобы лишиться заодно и чувств. Лиза же, напротив, осознала всё с такой ясностью, будто всю свою жизнь знала, кто такие вампиры. Её страх был совсем иного рода, нежели у Анны — он сотворил с её разумом странную вещь. Она смотрела на всё будто со стороны, от взгляда и слуха её не укрывалась ни одна мелочь, и казалось, что всё это происходит не с ней, что она только слушает чей-то рассказ, настолько яркий и достоверный, будто видит всё наяву. «Ну, вот и всё», — четко мелькнула в сознании тоже будто посторонняя равнодушная мысль. Не вернётся она этим вечером к родителям, не увидится завтра с Алексеем, и свадьбы не будет… Это было понятно, стоило лишь взглянуть на Анну — перепуганную, заплаканную, совершенно ничего не соображающую. Подруга… С детства вместе… Ей нельзя в эту жуткую непонятную Вечность, да она и не поймёт… А Лиза? Она поймёт? Что она должна понимать? Юная девушка, счастливая невеста, единственная дочь своих родителей — почему она обязана понимать, что её жизнь вдруг так нелепо оборвалась, а теперь начнётся вечное и жуткое её продолжение, в котором уже не будет места, ни любви, ни счастью, ни… солнечному свету. Из всех слухов, что ходили о Детях Ночи, именно это обстоятельство всплыло вдруг из памяти со всей неумолимой ясностью. Лиза снова покосилась на подругу.
— Ой, Лиза, что же это, ой, неужели же мы…
— Не реви. — Ей казалось, что и голос свой она слышит со стороны, и принадлежит он уже совсем не ей, а какому-то новому, совершенно чужому существу. — Вернёшься домой — как можешь, утешь родителей. И вот ещё что…
Она быстро, решительно, будто боясь о чём-то в этот миг подумать, подняла руку и резко рванула с шеи нательный крест. Протянула его Анне и, видя, что та только испуганно и непонимающе моргает, взяла её руку, вложила крест в ладонь и сомкнула пальцы.
— На, храни. Мне уж не пригодится более.
Только тогда до Нюши, кажется, что-то стало доходить, она подняла на Лизу переполненные ужасом глаза.
— Ой… Ой, как же это…
— А вот так, — почти грубо перебила её Лиза. — Уходи и живи.
И, развернувшись, не оглядываясь, пошла навстречу тёмной фигуре, маячившей в темноте леса…
Об ужасе перерождения она очень постаралась поскорее забыть, и у неё это на удивление легко получилось. Ну, прошло и прошло — и не о чем вспоминать. Зато обострившееся восприятие окружающего мира позволило быстро — даже слишком быстро — усвоить, кем она теперь является, и что из этого следует. В вампирье общество она так до конца и не вошла — казалось, оно её не интересовало, — вместо этого задумалась о преимуществах, которые даёт ей бессмертие и открывшиеся возможности. Теперь у неё есть вечность, чтобы обучиться живописи. Мысль эта не грела, но придавала бодрости, какого-то неистового желания действовать хоть во имя чего-нибудь. А соответственно, поддерживать для этого силы. Она исправно выходила по ночам на охоту, усилием воли поборов первоначальный шок и отвращение, и неотвязные мысли о том, что вот сейчас под её острыми клыками обрывается ещё чья-то жизнь — так же внезапно и нелепо, как когда-то оборвалась её собственная. Впрочем, эти чувства и мысли её долго не преследовали — Жажда взяла верх над остатками человеческих чувств. Люди всё меньше воспринимались как люди, хотя, впрочем, и вампиры не стали восприниматься, как равные. Она стала вампиром-одиночкой, загадкой для всех обитателей мира Тьмы. Они скоро к этому привыкли и оставили её в покое — она была полностью предоставлена сама себе.
С создателем своим она рассталась спустя очень короткое время после перерождения. Она сама оставила его и едва ли помнила, вообще, как он выглядит. Слишком молод он был, слишком рано и по глупости взял на себя ответственность за созданного им вампира, а когда понял, что его создание во всём уже давно его превзошло, наверное, лишь вздохнул с облегчением, когда она ушла. Больше Лиза о нём не вспоминала. О тех, кто остался где-то там, по другую сторону, в мире людей она не вспоминала тоже. Это было делом решённым раз и навсегда в тот самый миг, когда она отвернулась от Анны и пошла навстречу своей страшной участи. Всё. Закончилось. Нет больше. И думать об этом нечего. Она спасла Анну, принеся в жертву себя. Так правильно. Вот, в этом месте и оборвались её мысли о покинутом мире. Оборвались вместе с её человеческой жизнью. Она теперь мало задумывалась о собственной сущности — человек ли она, вампир ли. Она вообще о себе не задумывалась. Казалось, от неё остались только руки и глаза — то, что нужно, чтобы писать картины. Она работала, как сумасшедшая, не видя ничего вокруг. Будто между делом выходила по ночам на охоту, не глядя на своих жертв, возвращалась и снова бралась за рисование. Не было больше усталости, слабости, болезни. Это могло значить только одно — возможность сделать больше и лучше. Главным было не смотреть по сторонам, не видеть вечно тёмных окон, и забыть о том, что никогда в них больше не улыбнётся ей солнечный луч. Солнце светит для живых, для Божьих созданий, а её больше нет, нет, нет…
Однажды она решилась — вышла днём, услышав мимоходом, что день нынче пасмурный. Шла по родным местам, неслышной тенью крадясь за деревьями. Людей вокруг не было — все сидели по домам, боясь дождя — на небе висели непроглядные серые тучи. Она и сама не знала, что хотела сейчас найти, зачем вышла. Остановилась, глядя на знакомые ворота. Здесь жил Алексей, жених несостоявшийся, и дом его она всегда обходила — не вдумываясь, просто само так получалось. А теперь, вот, пришла сюда, остановилась за деревом и смотрит — насмотреться не может. Он, наверное, уже стал священником. Женился… Вдруг вмиг перехватило остановившееся, было, дыхание — а ещё появилось новое пока для неё чувство. Желание — нет, потребность обратить человека. Люди… До сих пор, за всё своё вампирье существование, она людей будто не замечала. Пора заметить. Ей уже приходилось слышать, что обычно за пробудившейся впервые потребностью обращать стоит разбуженная вдруг тоска по человеческой жизни…
К воротам приблизились две фигуры. Они шли под руку. Пара. Ну, конечно, она предполагала, что он женился. Но почему чувство такое, будто ей вернули на время дыхание, нервы, бьющееся сердце? Только для того, чтобы всё это скулило, вопило и сжималось от боли?
Женщина обернулась, приостановилась зачем-то, отпустив мужа вперёд, и Лиза узнала её. Почему-то, вдруг, стало легко, будто всё в один миг встало на свои места. Ну, что ж, это правильно. Она спасла ей жизнь для того, чтоб жила и была счастлива. И он… должен быть счастлив тоже. Что ж им поодиночке-то…
Целая пропасть отделяла её теперь от той наивной восторженной девочки, которая могла быть другом Анны и невестой Алексея. И в один миг эта пропасть исчезла, будто не далее чем вчера случилась эта злосчастная лесная встреча, и свежи были воспоминания, и не ушла ещё до конца жизнь той Лизы. Не глядя, не думая, забыв о запрете и осторожности, выбежала она из-за дерева и бросилась к той, кого когда-то сестрой называла, кого от вечной Тьмы уберегла, кому счастье своё отдала.
— Нюша! Аннушка! Ты ли…
И осеклась, встретив искажённый смертельным испугом взгляд. Остановилась. Выпалила скороговоркой, будто боясь забыть:
— Нюша, это ничего, я не держу зла. Ты только живи за меня, гляди на солнце… И для него… с ним…
— Сгинь! Сгинь, нечистая!
Вот с этим наотмашь хлестнувшим воплем и исчезла окончательно прежняя девочка Лиза. Растворилась в этом чужом, переполненном благочестивой злобой взгляде на некогда родном лице. Нет здесь более у неё родных лиц, и не может быть сюда возврата. Вот уж, поистине, разум — проклятие человеческое, ибо к сомнениям склоняет, долгим размышлениям, что есть добро и зло, и где его границы. Люди, глубоким разумом природой не наделённые, этих сомнений не ведают — им всё ясно получше других, а мир для них чёрно-белый, без полутонов, и страшны они в этой непробиваемой убеждённости, глухи и слепы останутся к тому, что выходит за пределы правил, с детства усвоенных. Посмотришь и задумаешься, где жизнь более застыла — у вампиров ли, веками не меняющихся и от своих традиций не отступающих, или у недалёких людей, к урокам жизни невосприимчивых, боязливо зажмуривающих глаза на всё, что лежит за рамками их скудного понимания? Только кто сравнивать станет?
Идущий впереди Алексей остановился, повернул голову, и Лиза не стала ждать, когда он развернётся и пойдёт в их сторону. Встречаться ещё с ним взглядами было выше её сил. Второй раз умерла она в этот миг. Второй раз отвернулась от бывшей подруги и быстрым шагом пошла в лес. Пошла, чтобы более уж сюда не вернуться.
***
— Я бы могла повернуть всё иначе, — задумчиво сказала Элизабет. — Один мой взгляд, одно движение — и он был бы моим навсегда. Это уже теперь я бы не обратила на её окрик внимания — да, если подумать, она и права была во многом, я, ведь, уже не была той Лизой, с которой она дружила. Но тогда ещё, по-видимому, не ушло во мне до конца человеческое — по-другому воспринимала.
Она сидела, чуть прикрыв глаза и прислонясь к стене, будто снова ушла на время в ту часть своей жизни. Я знала, что в этом случае перебивать не следует, да и бесполезно, поэтому с вопросами до сих пор не встревала. Но сейчас спросила:
— А что потом ты сделала?
— Ушла из тех мест. Уехала за границу, примкнула там к местному клану Тореадор. — Она грустно усмехнулась. — Вот, так и пришла моя пора осуществлять задуманное. Теперь у меня на это была вечность.
Она поднялась гибким движением, прошлась из угла в угол, и я невольно, глядя на неё, попыталась представить, какой была та давняя девочка Лиза. Да разве представишь это сейчас? Столько лет прошло…
— Столько лет прошло, — эхом откликнулась на мои размышления Элизабет. — Их обоих уже нет давно, а я живу… да, будем говорить так. Не признаю определения «существую». Фонарный столб на дороге тоже существует, а я, наконец-то, получила возможность и неограниченное время заниматься тем, что более всего люблю. Я добилась, чего хотела и стала известной художницей — теперь уж я хорошо понимаю, что останься я человеком и стань женой Алексея, этого бы, всё-таки, не случилось. Нет уж, пусть всё так, как есть — это Нюшкин удел. Об этом я не жалею — это давно уже осталось где-то там… — она неопределённо махнула рукой. — Вот только одно не даёт мне покоя.
Она надолго замолчала, казалось, совершенно не заботясь о том, что кто-то ждёт от неё продолжения. Постояла молча, будто прислушиваясь к чему-то.
— Отдала бы всю эту вечную жизнь за один солнечный луч, — наконец произнесла тихо, будто к самой себе обращаясь. Потом уже громче:
— Бегать встречать рассветы — это, конечно, привилегия живых, а я… Иногда кажется — вот так бы махнуть на всё рукой — выйти среди дня, и пусть сжигает, зато, хоть, увижу напоследок. И каждый раз что-то удерживает. В этом моё наказание — уж не знаю, за что.
Теперь Элизабет уже замолчала совсем — рассказ её был окончен. И, ведь, если подумать, довольно-таки обычная история, а у меня она, почему-то вызвала невольную дрожь. Я окинула взглядом всё собрание вампиров, выделяя среди них обращённых. Слова Элизабет будто эхом пронеслись по их рядам — хотя они молчали, но их мог бы повторить каждый: «В этом моё наказание — уж не знаю, за что». Ни за что. Просто, потому что оказались не в то время не в том месте. Случайные люди — жертвы обстоятельств, либо каких-то вампирских разборок, о которых до поры, до времени представления не имели.
— И чего от вас всех надо Велимиру? — спросила я. — Он, ведь, сделал ставку именно на обращённых?
— Именно, — подтвердил молодой худощавый вампирчик, державшийся, поближе к Элизабет. Почему-то на его бледном лице очень легко было представить очки — должно быть, они у него когда-то и были. Сто процентов, отличник-ботаник. Его-то что занесло в Тёмный мир?
— Именно. И меня лично это не удивляет.
— Почему это? — удивилась я.
— Он сам обращённый.
— Ты уверен?
— А чего тут думать?
Откуда именно у него такая уверенность, выяснять не стала — сейчас меня интересовали другие вещи.
— Велимир, и правда, обращён был давно? Во времена Римской империи, или что-то вроде того?
— Враньё! — убеждённо заявил ботаник. — Он гораздо младше.
— Эй, послушай, — удивлённо взглянул на него Лунный Макс, — ты-то откуда знаешь то, чего даже мы не знаем? Или сам придумал?
— Слушать надо уметь, — с достоинством ответил парень.
— Интересно! Он что же, лично с тобой откровенничал?
— Он со мной не откровенничал, и слышал я ровно то, что и другие. Просто нужно уметь слышать между строк, а заодно не помешает знать хотя бы приблизительно, как разговаривали в Древнем Риме, или, к примеру, в средние века в Англии…
— Ой, ну ладно тебе, умник, — поморщился Макс, подтвердив моё предположение. — Ты хоть чем-нибудь занимался, кроме учёбы?
— Во всяком случае, сейчас это оказалось кстати, — скромно заметил парень.
— Ну, ладно, так каков твой вывод? — поторопила его я. — Ты думаешь, он жил в Средние века?
— Железно! И я не удивлюсь, если он был священником.
Сидевшая рядом Элизабет криво усмехнулась краешком губ, но никак это не прокомментировала.
— Так что же ты молчал, умник! — возмутился Макс, и возглас этот утонул в возмущённом хоре других голосов. Ботаник спокойно ждал, пока они утихнут.
— Ну, во-первых, — сказал он, когда дождался, — это, всего лишь, моё предположение…
— Давай обойдёмся без «во-вторых», — перебила его я. — Даже если ты и прав, это, может быть, объясняет, почему он делает ставку на обращённых, но не даёт ответа на главный вопрос — чего ему нужно? Зачем ему быть Высшим?
— Неудовлетворённые амбиции, — кисло заметил Влад. — Кто поймёт этих бывших людей? За каждым такой багаж тянется из человеческой жизни, что не приобретай они здесь новую сущность, мы бы от них с ума сходили!
— Бедные, — скорчила издевательски-сочувствующую мину Элизабет. — Может быть, вас ещё поблагодарить за то, что от этого багажа нас избавляете?
— Можешь поблагодарить, — сухо согласился Влад, — но это необязательно. В общем-то, понятно — не обижайся, Лиз, но обращёнными легче управлять. А средневековые священники — это, вообще, психологи…
— Так, ладно, оставим лирику, — перебила его я, поскольку у меня было сильное подозрение, что сия речь может затянуться надолго. — Амбиции амбициями, но, ведь Высшим не становятся просто так. Или он этого не знает?
— Не то, чтобы не знает — не осознаёт, — уточнил ботаник.
Я обернулась к нему.
— Он, ведь, вам всем что-то говорит. Что именно?
— Ну, да! — встрепенулись все вернорождённые вампиры.
— Вот это интересно! Чем он вас привлекает?
Ботаник явно смутился, и на помощь ему пришла другая обращённая — я предположила, что во время перерождения ей было лет около тридцати, и, вполне возможно, у неё где-то там осталась семья.
— Говорит, что вернорождённые вампиры — давно уже кандидаты на вымирание, как вид, и сам этот вид — полный абсурд, тем не менее, они имеют преимущество перед нами.
— Ничего себе! — возмутился Макс, а Мишель только поджал губы.
— А я и предполагал нечто подобное. Чего ещё может хотеть обращённый, кроме того, чтобы среди вампиров остались одни обращённые? Глупо и самонадеянно. Очень по-человечески.
— Да ладно тебе, — со скучающим видом поморщилась Элизабет. — Много ли ты знаешь о том, что такое «по-человечески»? Лучше давайте подумаем о другом. Что будет, если, действительно, в Тёмном мире останутся одни обращённые вампиры?
— Невозможно.
— А если допустить?
— Сообществу вампиров, как таковому, конец.
— Вот именно! Исчезнут новые поколения — в принципе, вампиры, как вид, исчезнут. Останутся только бывшие люди, нежить. И их число будет увеличиваться, поскольку уже существующие не смогут прожить без пищи…
— Они же могут и не обращать никого.
— Во-первых, не могут — это уже их… наша потребность. А во-вторых, даже если бы и могли — чем бы это улучшило положение? Нас осталась бы одна стабильная кучка неменяющихся монстров. В результате мы озвереем от тоски и начнём есть друг друга.
— Да мы и так уже друг друга едим.
— Вот именно. А Велимир этот процесс ускорит. Сначала поссорит вернорождённых с обращёнными, потом обращённых между собой… А от людей, между прочим, тоже при таком раскладе мало что останется. Исчезнут запреты и ограничения, налагаемые на нашу охоту, а некоторым здесь только дай волю. В результате — конец всему.
— Ну, ты и загнула! — покачал головой Влад. — И откуда же столько выводов? Ты же всегда где-то в стороне была.
— Да, в стороне, — кивнула Элизабет, — но глаза и уши не закрывала.
— И что же это получается? Всех убью, один останусь? Но зачем?
— А вот этого я уже не знаю, и предположений у меня нет. Может быть, они есть у кого-то здесь?
— Драма какая-нибудь личная? — предположила молоденькая вампирша — вернее, молоденькой она была при обращении, а сейчас я бы затруднилась определить здесь чей-то возраст.
— Слишком просто, — хмыкнул ботаник. — У кого из присутствующих её не было? Но мы же до всего этого не додумались.
— Ну, мы не додумались, а он додумался. И вообще, личная драма — понятие растяжимое. А в нашем случае ещё и растяжимое на многие эпохи. То, что в двадцать первом веке посчитают ерундой, в восемнадцатом, к примеру, было трагедией мирового масштаба, а уж во времена Древнего Рима и вовсе приравнивалось к концу света.
— Фило-ософ!
— А что не так?
— Ну, в общем-то…
Я прислушивалась ко всему и думала, что, если разобраться, во многом они, как люди. Отличаются по своей сути, говорят по-другому и о другом, а атмосфера, между тем, прямо как на партсобрании. Прокручивала в мозгах историю Элизабет, смотрела на других, думала, что у каждого есть в запасе своя история. Сильные, ловкие, опасные, неуловимые… и ужасно уязвимые. Я встретилась взглядами с Владом, и поняла, что он сейчас легко читает каждую мою мысль. Но, почему-то, это не раздражало.
Другое ощущение одолевало меня, когда я смотрела в его тёмные внимательные глаза. Я остро осознала в этот миг, что не погулять сюда вышла. Я, действительно, пришла. Вернулась. И пока не разберусь во всём этом ворохе интриг, тайн и давних личных драм, мне отсюда хода нет. А когда разберусь, в этом уже не будет смысла. Это мой мир. Он принадлежит мне, а я ему. Я — вампир. И никуда от этого не деться.
***
Я вошла в полупустой вагон метро, села и прикрыла глаза. Сидела и думала, вспоминала, сопоставляла… Перед мысленным взором моим мелькали лица — бледные, прекрасные, никогда не узнающие старческих морщин. Прерванные и навсегда застывшие человеческие жизни. И среди них одна жизнь, которую я пока не видела, не встретилась лицом к лицу. Велимир… До сих пор ненавидящий род человеческий, к которому принадлежал когда-то и с неизвестной целью сплачивающий вокруг себя бывших людей. Кто же ты? Клянусь, мы встретимся ещё лицом к лицу и поговорим начистоту, и всё выяснится. И повернётся в нужную сторону…
Снова тот же взгляд, что встретил меня в Городе Вампиров. Будто ответ на мои размышления. Я мгновенно подняла голову и оглянулась по сторонам. В моём вагоне никого не было, кроме парня в наушниках, прикрывшего глаза и пританцовывающего в такт одному ему слышной музыки, и молодой мамы с маленькой девочкой на руках, что-то ласково ей говорившей. Нет, им до меня никакого дела. Взгляд мой мимоходом обратился к окну, сквозь которое был виден следующий вагон… и я увидела её. Худощавая темноволосая женщина неопределённого возраста на миг столкнулась со мной взглядами, но тут же отвела глаза и быстро продвинулась к выходу. Вампир — теперь я их вижу безошибочно. Только почему не хочет познакомиться поближе, только наблюдает со стороны? Что ж, пусть так — и с этим разберёмся. Для охоты ещё рано — наверное, она сейчас из метро найдёт выход в Город Вампиров. Я проводила взглядом стройную фигуру, быстрым шагом пересекающую станцию и поехала дальше. Я направлялась в свой любимый парк.
На город опустились сумерки, ненавязчивые и загадочные — ещё не темнота, но уже и не день. Я шла по набережной, глядя на другой берег Днепра. Чётких мыслей не было, но я знала, что подсознательно здесь ищу. Точнее, кого. Давно уже мы с ним не виделись. С той нашей встречи в кафе историк будто испарился из моей жизни, и иногда у меня возникало впечатление, что он, вообще, плод моей фантазии. Чего только не придумаешь от голода, а счастья на земле становилось всё меньше. Каждый день, бродя по улицам, я видела вокруг усталость и равнодушие, а равнодушие хуже зла — в пищу оно не годится.
Я скорее почувствовала, чем услышала за спиной лёгкие шаги. Неужели? Обернулась. На меня смотрел Влад.
— Ты? — не могу скрыть растерянности и некоторой досады. — Что ты здесь делаешь?
— Я тоже рад тебя видеть, — хмыкнул он и указал на темнеющее небо. — На землю спускается ночь. А тебе пора домой.
— Но как ты догадался, где меня искать?
— Я не догадался, я знал. Надеюсь, не будешь спрашивать, откуда?
На раздражение и возмущение как-то не было сил. Несколько дней я жила практически впроголодь. Невероятно, но он это понял.
— А знаешь что, идём поохотимся вместе.
— Чего?! — Интересно, бывают ли у вампиров слуховые галлюцинации?
— А что? Я знаю места, где по вечерам собираются интересные люди. Можешь сидеть там хоть до утра. Ну, а я… хм… по своим делам.
— Мне показалось, или ты смутился?
— Тебе показалось, — быстро сказал он, отводя взгляд. — Потом подхватил меня под руку. — Идём-идём. Ночь — наше время. Пора уже вспомнить, кто ты есть.
— Пора, по-видимому, — соглашаюсь, машинально вложив свою руку в его холодную ладонь.
Мы вместе пошли навстречу загорающимся ночным огням большого города, а с неба уже глядела на нас бледноватая луна — извечный спутник Детей Ночи.
Эпилог
Итак, она вернулась. Вернулась, чтобы остаться. Я смотрела на смуглую светловолосую девчонку, сидящую в соседнем вагоне метро, и не знала, огорчаться мне, или радоваться. Ну, что ж, по крайней мере, увидела наглядно, чем обернулось то давнее колдовство, и что натворил тот солнечный луч, погубивший Артура. Странно, а ведь я до сих пор жалею о нём. Остался бы он, и кто знает…
Я остановилась возле эскалатора, думая, подниматься ли мне наверх, в человеческий мир. Нет, пожалуй, рановато для охоты. Мысль о давно погибшем рыцаре Артуре, моём создании, каждый раз невольно наводила меня на другую мысль, странную и совершенно неуместную. Так ли уж права я была когда-то, утверждая, что между вампирами нет любви? Стареем, Тана, на отвлечённые рассуждения потянуло. Он нашёл когда-то написанный и забытый мною трактат, это изменило его мировоззрение и в результате привело ко мне… Вот почему воспоминание о нём до сих пор не даёт мне покоя. Только поэтому — стоит ли сомневаться. Однажды он рассказал мне об этом, но так и не узнал никогда, кто был автором всех этих мыслей, приведших его в такой восторг и смятение. Как и сейчас никто не знает, кто из нас на самом деле родом из великой когда-то Римской Империи — я или этот самозванец, назвавший себя Велимиром. Пока что мне удавалось прикрываться его честолюбием и перевести на него внимание всех кланов, но что будет теперь, когда появилась эта девочка? Создание, балансирующее на грани двух миров и ни к одному из них не принадлежащее. Вампир наоборот. Она разберётся во всём и весь наш мир вывернет наизнанку. Уж этого-то с ним ещё никто не делал. По-видимому, время пришло и для столь кардинальных перемен. Ну что ж… Быть по сему.