Горный роман

Глава 1

Лошади бежали не спеша, карета покачивалась на неровной дороге. Кучер и слуга болтали, сидя рядышком на козлах. До меня долетали отдельные слова. Разговор шёл мирный: о семьях, видах на урожай, о делах домашних. Обыденность смешалась с неведомым, соткала сложный узор. Я не то, чтобы начала успокаиваться, внутренне провела кроткую жирную черту, отделяющую прошлое от будущего.

Позади остался родной дом, тихий быт, наполненный полезными трудами и скромными мечтаниями. Мы с Эвелайн были не только сёстрами ­– подругами, часто обсуждали перспективы замужества, довольно сомнительные при скудости наших средств, однако отнюдь не безнадёжные. После внезапной кончины нашего отца выяснилось, что впереди нас ждёт не бедность даже, а полная нищета. На оплату похорон, на расчёт по первостепенным долгам ушли все деньги. Мы оказались без крыши над головой и средств пропитания.

Немногочисленные родственники не пожелали взять под своё крыло двух взрослых девиц, устроили нашу судьбу просто. Впрочем, я смотрела в будущее бодро. Работа не пугала, печалила разлука с сестрой, а вместе нас устроить не получилось. Эвелайн определили в компаньонки к пожилой даме, обосновавшейся в приморских равнинах, мне добыли место гувернантки в знатном семействе, проживавшем на севере. Так, едва успев обняться на прощанье, мы отправились: одна в тихий курортный городок, другая в холмы, которые чаще называли горами. Меж нами ложились многие вёрсты местами скверного, местами никакого пути, только надежда на исправную работу почты слегка сглаживала грусть.

Будущий мой хозяин соблаговолил прислать экипаж и пожилого слугу, ибо «не след юным девицам путешествовать без сопровождения». Я испытывала благодарность к господину барону Геречу, не успев его узнать, смутно представляя пока грядущие обязанности. Перемены ещё не прижились в сознании, не улеглось волнение, вызванное не только резкой переменой в судьбе, ещё длительностью поездки. Мне не доводилось прежде путешествовать.

За окнами экипажа мелькали поля, перелески, деревни. Поначалу я вообще не замечала ничего вокруг, слишком сосредоточенная на своих переживаниях, затем начала обозревать пейзажи не без любопытства, в конце утомилась. Мне казалось, что едем целый день, но конечно, впечатление было обманчивым.

Когда карета въехала на широкий двор постоялого дома, я осталась сидеть на подушках, смутно представляя, задержимся мы здесь на длительное время, или лошади будут перепряжены быстро, с тем, чтобы немедленно двигаться дальше. Слуга, имя его мне назвали, хотя я в хлопотах, его забыла, почтительно отворил дверцу:

– Барышня, пройдите в помещение, отдохните. Там согреют вам чаю. Я позову, когда придёт пора ехать.

Тело затекло от долгого сидения на одном месте, я выбралась из кареты неуклюже, когда полагалось бы непринуждённо выпорхнуть, будто птичка из клетки. В сенях совсем молоденькая девушка указала горницу, где следует расположиться, затем принесла чай с булками. Лишь теперь я осознала, как проголодалась. Наспех умывшись, приступила к трапезе. Стыдясь собственной жадности, вгрызалась зубами в мягкий хлеб, глотала, пила горячий отвар. Пища не только возвращала силы, поднимала настроение. Вкусив от здешних щедрот, я приободрилась, ощутила себя опытной путешественницей.

Девица, убирая со стола, охотно отвечала на вопросы. Я узнала без затруднений, что холмы начинаются «прямо за околицей» поселения, до усадьбы «недалеко, но длинно», потому что дорога петляет, то подымаясь на склоны и огибая их, то спускаясь в долины. Люди там живут «как люди», хотя сама не бывала, никого не знает. Говорят, что у барона «денег мало, но и долгов нет». Живёт в своём уделе, «кормится от стад, кои пасутся на склонах, а пахотной земли у него не густо».

О составе семейства, что интересовало меня более иного, девица имела сведения самые скудные. «Дети? Есть дети, двое или трое. Матери, говорят, лишились, живут на попечении одного отца». Меня смутило отсутствие в доме хозяйки. При таких обстоятельствах мужчины зачастую вели себя непредусмотрительно, а то представляли опасность. Я призадумалась, гадая, что за судьба ждёт беззащитную девушку в уединённых сих краях? Случись возможность выбирать, вряд ли я решилась бы вверить свою судьбу столь странному приюту. Полагалась лишь на благоразумие родственников, наверняка вызнавших благоприятные сведения о будущем моём хозяине.

Не успев толком устрашить себя или успокоить, я была призвана слугой в экипаж. Мы поехали дальше. Я никогда не бывала в горах, с любопытством озирала кручи, прислушивалась к громкому напеву здешних неспокойных рек, которые мы миновали не по мостам, как в долине, а каменистыми отмелями. Лошади ступали осторожно, хотя привычно. У меня голова кружилась от быстрого бега вод. На сушу мы вновь выбирались без лишних трудов. Меня укачивало, свежий воздух пьянил. Сама не заметила, как задремала, привалившись к мягкой стенке экипажа.

Проснулась я, когда въезжали во двор замка. Стук копыт отразился от очень близких стен, точно, они обступили путь, сжав его до узкой тропы. Солнце садилось. Замок показался сравнительно небольшим, хотя, возможно, не весь был открыт взорам.

Слишком утомлённая дорогой, чтобы переживать о ближайшем будущем, я, следом за слугой, нёсшим мои вещи, вошла в стылый, неприветливый холл. Здесь, к счастью, задержались ненадолго. Почти сразу навстречу вышла моложавая стройная женщина, экономка, судя по кошелю для ключей у пояса и плотному чепцу на тщательно убранных волосах. Она заговорила со мной скорее добродушно, чем почтительно, я лишь обрадовалась простоте здешних нравов, стремясь на новом месте подружиться с каждым, кто мог повлиять на перипетии моей судьбы. Следом за госпожой Блам, как сама она представилась, я поднялась на второй этаж, где простёрся в обе стороны просторный коридор. Слуга ушёл ещё прежде. Моя комната располагалась в самом конце крыла, но вопреки опасениям, была уютной, просторной. Небольшая печка источала тепло, на столике возле постели горела одинокая свеча. Слуга разместил мой дорожный сундучок и другие вещи на полке под низким окном, затем вышел, оставив нас, двух женщин, наедине.

– Располагайтесь, барышня Кетлин. Здесь запасные свечи. Перья и бумага в верхнем ящике секретера. Горячая вода, ежели захотите помыться, бывает у нас утром и по вечерам, днём обычно печи гасят, но в трубах она ещё долго сохраняет тепло. Коль что понадобится, обращайтесь прямо ко мне. Моя комната на третьем этаже, сразу возле лестницы. Горничная Мати станет у вас прибираться, хотя отдельной прислуги вам не положено. Хозяин так сказал, да и штат у нас небольшой.

Любезно было со стороны господина барона не только предварить домоправительницу о моём приезде, заодно моё имя ей сообщить. Сетовать на прочее вовсе не приходилось. Я тотчас заверила любезную женщину, что привыкла управляться без помощниц, с младенческих лет приучена к аккуратности, так что больших забот слугам не доставлю.

– Славно! – улыбнулась мне госпожа Блам. Её приветливость немало меня ободрила. – Классная комната рядом, там всё приготовлено, с недостающим разберёмся утром. Подопечная ваша ужинает у себя, рано ложится спать, так что увидите вы её завтра. Приводите себя в порядок после дороги и спускайтесь в гостиную, вечерняя трапеза через полчаса.

Оставшись одна, я бегло огляделась, полагая, что успею ещё освоиться в новом жилище, а заставлять себя ждать – дело не благое, быстро вымылась, надела свежее бельё и платье, почти не измявшееся в дороге, спустилась вниз.

О расположении парадных комнат меня точно не осведомили, но отыскать гостиную, в которой обитатели замка коротали вечер, труда не составило. Там ярко горели свечи, оттуда доносились сквозь приотворённую дверь голоса. Только мужские, и застала я там двух мужчин. Растерянно оглядевшись, не обнаружили ни единой особы моего пола. Господин барон вежливо поднялся, спросил, хорошо ли я доехала, удобно ли расположилась, подвёл меня к стоявшему близко от огня креслу, предлагая согреться. Его безупречным, по сути, манерам не доставало живости, крупной фигуре – стати, лицу – значительности. Сделав эти беглые наблюдения, я устыдилась своей придирчивости. Он производил приятное впечатление, выглядел лет на сорок или немногим старше, показался мне человеком дружелюбным. Его привычка держаться скорее в тени, чем на свету, отводить в сторону взгляд даже при разговоре, сжимать ладони коробочкой, словно в них упрятан секрет, наводили на мысль о некоторой скрытности характера.

Положив себе не делать поспешных выводов, я только теперь вспомнила о другом обитателе замка. Этот молодой человек выглядел скорее хрупким, чем мощным. Бледная кожа говорила о болезненности. Разглядев рядом с его креслом прочную трость, которую берут с собой для опоры, а не видимости ради, я простила ему неучтивость. Он не пытался встать, улыбнулся и кивнул скорее вежливо, нежели приветливо. Барон представил его, имя ни о чём мне не говорило. Если существовал дворянский род Тонтелей, то я о нём не слышала.

Беседа замешкалась, я положила уже для себя заговорить о будущей моей подопечной, осведомиться о характере, возрасте девочки, о размере и разнообразии знаний, кои мне предложено будет ей дать, но тут нас позвали к столу.

Барон решительно двинулся первым, я пошла следом. Оглянувшись, увидела, как неловко, мучительными рывками выбирается со своего места молодой человек, подавила в себе нечаянное желание прийти на помощь. Следовало отвернуться, не смущая непрошенным вниманием мужчину, который наверняка тяготиться немощью. Так я поступила. В обеденную залу мы вошли вереницей. На ходу калека выглядел ловчее, нежели на подъёме, на больную ногу припадал тяжело, при том двигался уверенно. Барон сел во главе стола, мы расположились по обе руки от него. Слуга принялся подавать. За малостью компании помощники ему не требовались.

Барон заговорил о старом крыле замка, в котором затеял переделку, обращаясь преимущественно к молодому человеку, в мою сторону роняя лишь краткие пояснения. Возможно, хозяин дома ещё не решил, какую степень близости прилично даровать гувернантке. К прислуге он меня не отнёс, ровней вряд ли готов был счесть. Не иначе, мне отводилась роль примерно такая же, какую назначают подросшим детям: за общий стол пускают, в общею беседу – нет. Я решила, что разберусь со временем, как правильно себя вести, а пока надлежит прислушиваться, присматриваться, делать выводы. И насыщаться. Я изголодалась всерьёз, радовало, что могла утолить непомерный аппетит, не привлекая к себе лишнего внимания.

Блюда подавались простые, зато добротно приготовленные, я отдала должное всем. После ужина мужчины вернулись в гостиную, я же отговорилась от общества усталостью. Барон не обиделся на скорый мой уход, скорее вздохнул с облегчением.

Поднявшись в свою тёплую уютную комнату, я обнаружила, что постель уже приготовлена ко сну. Первый день новой почти неведомой пока жизни подходил к концу. Отодвинув штору, чтобы взглянуть на холмы, я обнаружила, что окно в моих покоях, по сути своей, скорее дверь, ведущая на крохотный более декоративный, нежели полезный балкончик. Полагая увидеть снаружи неприступную стену, я немного встревожилась, но на дверце имелась прочная задвижка, а частый переплёт не позволил бы кому-то забраться в комнату без моего ведома.

Глаза немного привыкли к темноте. Открылся им вид на тесный задний двор замка. Склон начинался так близко, что казалось, руку протяни и коснёшься жёсткого дёрна. С горой сливались плохо различимые во мраке строения, возможно, службы. Из ближайшей трубы тянулся скудный дымок. Неясное тёмное пятно рядом вначале показалось мне выступом, какие делают для слуховых окон. Приглядевшись, я поняла, что это человек, сидевший почти неподвижно. Взор его устремлён был в звёздное небо. Решив, что у местной прислуги странноватые привычки, хотя это совершенно не моё дело, я задёрнула шторы и легла спать.

Поднялась рано. Привела себя в порядок и отправилась осматривать классную комнату, место, где придётся проводить большую часть дня. В просторном светлом помещении нашлось всё необходимое. Внушительный запас бумаги и перьев лежал в ближайшем шкафчике. Книги, как и принадлежности для рисования, подобраны были бессистемно, зато щедро. Старый клавикорд звучал вполне прилично. Нот в ящике оказалось маловато, но я привезла изрядное их количество с собой.

Завтрак обитатели замка вкушали в своих комнатах. Сразу после трапезы мне представили мою подопечную. Я полагала, девочке будет восемь-десять, она оказалась старше, лет тринадцати. Младенческая пухлость ушла в былое, на сцену выступила нескладная угловатость, свойственная детям в этом возрасте.

– Лейна, – представилась она, отдавая заученный поклон.

Я порадовалась про себя, что не придётся нарабатывать девочке хорошие манеры, с этим всё обстояло, на первый взгляд, хорошо.

Экономка ушла по своим делам, мы остались наедине. Я решила, что лучше познакомлюсь с Лейной, если понемногу расспрошу её о школе, где она училась прежде, уточню уровень полученных познаний. Девочка держалась вежливо, одновременно скованно, предстояло растопить этот ледок. Мне не показалось, что в пансионе её обижали. Складывалось впечатление, что к прошлым своим товаркам и наставницам она относилась скорее безразлично, чем как-то иначе. Как они к ней. Сложилось равновесие, которое устраивало всех. Пожалуй, мне не стоило добиваться доверительности в нашем первом разговоре. До поры до времени имело смысл придерживаться заведённых в прежнем обучении порядков.

Спрашивая, много ли в школе было девочек, хорошо ли им жилось, я наблюдала за Лейной, а она, судя по коротким оценивающим взглядам, присматривалась ко мне. Смею надеяться, она видела опрятную, добродушную особу, не дурнушку, не красавицу. Прилично образованную девушку, трезво взирающую на жизнь. Я же пока не могла понять, почему благополучный, без сомнения, ребёнок усвоил взрослую сдержанность поведения. Смущение, застенчивость такие естественные, когда подросток знакомится со взрослым, не ощущались совершенно. Я видела девочку, привыкшую контролировать каждый свой шаг. Девочку, словно бы лишённую таких понятных естественных чувств, как любопытство, опасение, предвкушение новой страницы жизни.

Лейна слегка оживилась, когда мы перешли непосредственно к предметам, которые предполагалось изучать. Мы коснулись одного, другого. Я уже примерно представила какая мне предстоит задача. Для начала я решила заняться музыкой. Мы мирно сели за клавикорд, принялись разбирать имевшиеся в наличии ноты. Лейна сыграла выученную ещё в школе пьесу, охотно без обид выслушала мои замечания. Между нами начало налаживаться пусть слабое, но взаимопонимание. К обеду мы спускались вместе, почти как подруги.

За столом я увидел ещё одного обитателя замка. Рядом с Тонтелем сидел хрупкий болезненный на вид мальчик, примерно ровесник Лейны. Брат? Сходства между ними я не обнаружила. Представили друг другу нас не сразу. Барон выглядел рассеянным, погружённым в свои мысли. Имя племянника произнёс так невнятно, что я его толком не разобрала. Впрочем, мне предстояло провести в семействе несколько лет, так что спешить было некуда. Мальчик разговаривал большей частью с Тонталем, я смирилась с тем, что общей беседы не завяжется, принялась расспрашивать Лейну о местности, окружающей замок, предполагая в послеобеденные часы совершить прогулку, совмещённую с уроком ботаники.

– Я редко выхожу, – тихо сказала девочка. – Там ветры с холодных вершин, а у меня слабое здоровье.

Я удивилась. Лейна выглядел хрупкой, тонкой, но при этом достаточно крепкой. Её сдержанность происходила от самообладания, а не природной вялости. На худых щеках теплился бодрый румянец, ступала она уверенно, упруго. Вот кузен её казался немного нереальным на фоне вековых каменных стен, добротной старинной мебели, да и ел вяло, в отличие от нас двух, исправно опустошавших тарелки. Я всегда отличалась хорошим аппетитом, хотя дородности по молодым летам ещё не нажила.

Когда обед завершился, барон налил в свой бокал вина. Более никому не предложил, остальные довольствовались ягодным отваром. Засиживаться за напитками тут явно принято не было. Барон первым поднялся из-за стола, пробормотал несколько слов. Их равно можно было счесть как благодарственной молитвой, так и пожеланием выметаться поскорее из трапезной.

Я проводила Лейну до её комнаты. Лекарь, как выяснилось, предписал ей отдыхать после еды не менее двух часов. Намеченные планы пришлось изменить, впрочем, я не расстроилась. Накинула жакет, приколола шляпу и спустилась вниз, чтобы обследовать ближайшие окрестности замка самостоятельно.

Парка вокруг замка не было, зато имелся небольшой регулярный сад. Его укрывали от северных ветров стены дома, неровными террасами он спускался к реке. Экономка, госпожа Блам, объяснила мне как выйти туда, не пользуясь парадным ходом и не огибая унылый парадный двор.

Снаружи оказалось тепло, довольно тихо. Несколько плодовых деревьев, росших вдоль главной тропинки, выглядели потрёпанными непогодой, более приземистыми чем на равнине. Кусты тоже не поражали воображение пышностью, цветы жались к почве, словно не доверяли здешнему суровому климату, а в целом мне здесь понравилось. Громоздившиеся вокруг горы придавали пейзажу особую живописность.

Я не спеша исследовала верхнюю террасу, собиралась уже спуститься ниже, когда меня окликнули.

– Барышня Кетлин!

Тонтель хромал по каменной дорожке, тяжело опираясь на палку. Чтобы не обременять его лишними усилиями, я двинулась навстречу.

Глава 2

На свету вид у него был ещё более болезненный, чем в полумраке. Лицо отливало синевой, со щеки спускалась на шею сеть мелких морщинок, не замеченных мной вчера. Насколько я знала, так выглядят последствия ожогов. Ходьба вряд ли причиняла ему сильную боль, скорее, покалеченная нога не давала надёжной опоры из-за чего он вынужден был постоянно пребывать начеку.

– Прогуляетесь немного в компании инвалида, добрая барышня? – спросил он, бледно улыбнувшись, когда мы сблизились на расстояние нескольких шагов.

Гуманнее было бы предложить ему одну из немногочисленных и неуютных на вид скамеек, хотя, по здравом размышлении, я сочла правильным не сосредотачивать внимание на недуге моего собеседника. Мужчины, с коими сталкивала жизнь, имели привычку обижаться из-за любой чепухи. Я имела основания предполагать, что таково их общее свойство.

– Охотно, тем более, что моя подопечная не составила мне компанию.

Тонтель кивнул, словно ничего иного не ожидал услышать. Мы неспешно пошли рядом, так что разговаривать теперь могли вполголоса.

– Я имел намерение немного осведомить вас о порядках здешних и домочадцах, чтобы вы не ощущали стеснения и не мучились недоумениями. Барон предпочитает, чтобы новые люди сами обо всём догадывались – развлечение не самое весёлое, согласитесь.

– И можно надумать такого, о чём сама потом будешь сожалеть, ответила я с улыбкой.

Тонтель понял меня как следовало, что я вынесла из его последующих слов.

– Меня пригласили в качестве наставника к юному племяннику барона, так что мы с вами как бы на одной ступени в этом доме. О себе скажу немного. Несмотря на юные лета, я успел оказаться на войне в южных землях, откуда, в добавок к без того слабому здоровью, привёз приобретённое в битве увечье. Происхождение моё нареканий не вызовет, но я беден, наследства ни от кого не жду. Несмотря на хорошее образование вряд ли смогу претендовать на пристойный заработок, так что рад был хорошему месту.

– Мой отец тоже не оставил нам с сестрой ничего, кроме долгов.

– Так станет добрыми товарищами, пока живём в этом доме, – ответил он дружелюбно. – Буду с вами достаточно откровенен. Барон не имеет сыновей, племянник должен ему наследовать. После смерти брата барон принял мальчика под свою опеку, а дочь забрал из школы, чтобы у него была компаньонка того же возраста.

Живя под одной кровлей, не имея иных товарищей по играм, дети привяжутся, хотя бы привыкнут друг к другу. Последующий брак окажется всё более вероятным. Расчёты заботливого родителя показались мне достаточно здравыми, я бы не поставила их ему в укор. Тонтель не сказал ничего прямо, хотя догадаться было несложно. Мы молча дошли до конца терраски, повернули назад. Лестницы для больной ноги были, вероятно, трудным испытанием, потому прогулку к гулким водам я отложила на будущее.

– Печаль в ином, – продолжал Тонтель. – Кузены очень различны. Мой подопечный – мальчик болезненный, по натуре довольно угрюм, девочка же полна энергии и жизни, при этом ей не позволяют проявлять природный пыл. Хозяин наш почему-то вбил себе в голову, что, если она будет столь же меланхоличной и бледной, как двоюродный брат, то вернее заслужит его расположение. Не знаю, право, насколько верен расчёт, но мне жаль милую девочку. Вот и на прогулки не пускают лишний раз, приходится ей проводить время взаперти, в компании лекаря, а чаще всего одной няни. Будьте с Лейной добры, терпеливы, ей так нужны внимание, пуще забота особы одного с ней пола и одного круга.

– Девочка показалась мне не по годам взрослой, – согласилась я. – Не иначе необходимость участвовать в планах отца отучила её от детской игривости.

– Часть занятий мы будем проводить совместно, так пожелал барон, у вас появится возможность вести наблюдения и делать выводы.

Я была благодарна Тонтелю, как за дружеское участие, так за предоставленные сведения. Порядки здешние не особенно удивили. Большинство родителей обдумывало брачные перспективы детей с их самых юных лет, не видело в том странности или укора. Нас с сестрой тоже ждал бы рынок невест, не окажись наша стоимость на нём столь незначительной. Пожалуй, следовало радоваться судьбе, позволившей мне самой зарабатывать средства к существованию, а не зависеть полностью от причуд и воли неизвестного мне мужчины.

Шли мы небыстро, потому я успела обдумать откровения моего собеседника, сосредоточиться на ином. Я вспомнила о том, что нечаянно наблюдала вчера, спросила, желая выяснить, причуда кого из местных слуг погнала его на крышу пристройки, не опасно ли это увлечение для живущих в замке женщин. Едва я задала вопрос, как Тонтель остановился, точно вкопанный, тяжело опираясь на палку. Костяшки пальцев, сжавших рукоять, заметно побелели от напряжения. Мне даже показалось, что он затаил дыхание или задохнулся.

– Вы его видели? – произнёс он торопливо, но время спустя. – Это был мужчина?

– Разумеется, мужчина. Женщине, стеснённой юбкой и корсетом, непросто было бы вскарабкаться так высоко.

Тонтель странно посмотрел на меня, лицо его сморщилось как от боли.

– Должно быть, кто-то из конюхов залез наверх, полюбоваться огнями долины, где оставил милую, в надежде помечтать о ней.

Отговорка прозвучала не только странно, ещё фальшиво. Я различила принуждённость без труда, так же как ясно видела волнение или испуг, которые пытались от меня скрыть. В усадьбе обитает сумасшедший? Почему его отпускают на волю, а не прячут под замком? Он ведь может представлять угрозу для окружающих. Вряд ли найдётся на свете много людей, способных в здравом рассудке карабкаться по скользким плиткам сланца.

Уличить собеседника во лжи или благоразумно промолчать? Рассказав один секрет, почему он тщательно утаил другой? Чтобы обеспечить себе моё доверие и расположение? Я не могла решиться на скандал, потому промолчала, придав себе задумчиво-мечтательный вид, который трактовать можно было, как угодно. Мы с сестрой ещё детьми наловчились скрывать от взрослых наши шалости за миной кроткого довольства.

В дом мы вошли вместе, рядом, но словно порознь. Прежнего товарищеского доверия к Тонтелю я не ощущала, хотя не подала виду, что разочарована в нём, попрощалась сердечно, как могла, затем поднялась в свою комнату, чтобы снять жакет, шляпу и идти на занятия с моей подопечной.

Лейна присоединилась ко мне вскоре после того, как я разложила книги и тетради на столе для занятий. Девочка выглядела вялой, словно предписанный отдых не освежил её, напротив, утомил. Я решила, что лучше всего будет погрузиться в мир естественной природы, который так прекрасен и разумен в отличие от сложностей между людьми. Мы занялись ботаникой. Рассказывая Лейне о том, что в своё время поразило моё воображение, я увлеклась. В уютной комнате образовался наш собственный мирок, где не было места болезненной грусти. У нас были книги и мой скромный гербарий, на первое время хватило этих маленьких чудес. Глаза Лейны заблестели оживлением, она несколько раз улыбнулась, увлечённо рисовала вместе со мной цветы и листы, тщательным, хотя плохо поставленным почерком записывая названия частей растения.

Карандаш она держала достаточно уверенно, видимо в школе успевала по рисованию. Я решила сосредоточиться для начала на предметах, которые девочке нравятся, добиться первоначального уровня, а потом двигаться дальше.

Обе мы не устали, с радостью позанимались бы ещё, но урок вскоре оказался прерван. Госпожа Блам заглянула в комнату и легонько, хотя настойчиво попеняла Лейне излишним усердием. Девочка грустно вздохнула, послушно поплелась следом за экономкой. Ужинать и спать, в то время как молодой организм требовал движения. Время было ещё не позднее, я выглянула в окно, жалея и себя, и подопечную, хотя следовало, пожалуй, радоваться, что обязанности гувернантки оказались необременительны. Ограничивались лишь преподаванием, да и оно занимало всего четыре часа в день, а то меньше. В школе нас нагружали много интенсивнее, я была уверена, что Лейна тоже привыкла к занятиям в течение почти всего дня.

На крыше никто не сидел. Вероятно, романтический конюх ещё не исполнил всех обязанностей, чтобы всецело располагать собой, либо же не искал уединения на виду обитателей замка. Я села за клавикорд, немного поиграла. Музыка звучала тихо, вряд ли тревожа кого-то в замке. Мне нравился покой, я любила бывать в одиночестве. Разве что компания любимой сестры всегда доставляло радость, в остальном я не отличалась чрезмерной общительностью.

Я закончила пьесу и поднялась, чтобы посмотреть ноты, которые прежде заметила на полке в углу. В комнату проникало достаточно света снаружи, чтобы все её углы оказались на виду, никого здесь не было, но мне почудилось движение у двери и звук, подобный лёгкому вздоху.

Поначалу я не придала значение мимолётной иллюзии, решила, что кто-то из слуг слушал мою игру, стоя в коридоре под дверью, а затем поспешил притворить её, чтобы не быть застигнутым врасплох. Однако звука шагов я не уловила, да и вряд ли работники в замке барона грешили откровенной дерзостью. Я подошла и выглянула наружу. Дверь негромко, однако вполне отчётливо скрипнула, поворачиваясь на петлях. В коридоре уже горели свечи, он просматривался в обе стороны, был совершенно пуст. Не иначе я устрашилась собственной тени. Подобно героине чувствительного романа вообразила невесть что. Попала в волшебный замок и принялась играть в его заколдованную принцессу.

Я прихватила с полки несколько тетрадей, чтобы просмотреть их у окна, но проходя мимо инструмента внезапно обнаружила связку листов, небрежно брошенных на край доски. Я отличалась аккуратностью, кроме того сразу постановила себя педантично блюсти порядок в чужом доме, так что не могла поступить с нотами до такой степени небрежно, да и не видела их никогда прежде. Я убедилась в этом, откинув пустой заглавный лист и вглядевшись в чёрные ровные знаки.

Этой музыки я не знала, не привозила её с собой, не видела в классной комнате. Строго говоря, на крышке клавикорда вообще ничего не было, когда я вставали из-за инструмента.

Чьи-то нелепые шутки? Вот уж на что меньше всего станешь грешить. По моим наблюдениям не водилось в замке публики, способной так нелепо забавляться. Кроме того, в комнату никто не входил после того, как экономка увела прочь мою подопечную. Дверь бы скрипнула, пошла из коридора волна прохладного воздуха, прозвучали бы шаги по слегка рассохшимся доскам пола. Я успела освоиться в комнате, не пропустила бы ни одного из вышеназванных явлений.

Наверное, мне следовало испугаться. Впрочем, я решила, что ничего страшного пока не происходит, значит, полезно заниматься своим делом и ждать дальнейшего развития событий. Тут к ужину позвали. Аппетит донимал меня сильнее любопытства, потому я привела себя в порядок и спустилась в столовую.

Трапезничать опять пришлось в обществе лишь хозяина замка да Тонтеля. Последний великодушно взял на себя труд поддерживать беседу. Барон большей частью молчал, казалось мысленно он вообще находится очень далеко от своих владений. Обсудили красоту местных пейзажей, столь пригодных к тому, чтобы отражать их прелесть на холсте или бумаге. Тонтель старался быть любезным, галантно выражая надежду, что (если день выдастся тёплым и безветренным) мы с ним возьмём наших подопечных и устроим настоящий пленэр. Детям полезно будет работать на воздухе. Я охотно согласилась, хотя кривые натюрморты, которые Лейна предъявила в качестве своих лучших рисунков, большого доверия к её талантам не внушали.

Испрошено было согласие барона на это предприятие.

– Да, если не повредит здоровью, – пробормотал он.

У меня сложилось впечатление, что он не понял смысла нашей затеи. Или пропустил главное мимо ушей.

Задерживать в гостиной после ужина я считала не вполне приличным. Незамужней девушке не следовало проводить поздние часы в компании двух неженатых мужчин. Я поднялась в свою спальню, но чтение в уютном кресле пока не привлекало, утомления я не испытывала, потому прошла в комнату для занятий, сняла с ящика и положила на пюпитр неизвестно кем принесённые ноты.

Негромкие звуки инструмента, предназначенного для скромного размера помещений, вряд ли могли кого-то потревожить. Снаружи стемнело. Я выглянула из окна, желая проверить, посетил ли романтический конюх излюбленное место возле трубы. На крыше никого не было. Что ж, следовало ожидать.

Я неуверенно сыграла несколько тактов. Они странно прозвучали в полумраке, разбавленном светом единственной свечи. Пожалуй, следовало поберечь зрение, но музыка словно сама просилась на волю, рождалась в голове, стекала с пальцев. У меня создалось отчётливое ощущение, что звучала она здесь не впервые, более того, нежный строй мелодии впитался в мебель и стены. Комната узнавала её, свеча и то разгорелась ярче.

Из самого тёмного угла долетел вздох, хотя лепесток пламени не шевельнулся. Я перестала играть, повернулась в ту сторону. Почему-то совершенно не удивилась, увидев девушку чуть старше Лейны, подавшуюся к тяжёлой портьере так, словно хотела укрыться за ней от моего внимания, только не успела.

– Это твои ноты? – спросила я. – Наверное, ты любишь это произведение, раз принесла их сюда?

Она вновь вздохнула, не спеша выйти на свет, но и не обращаясь в бегство, застенчиво мялась в тени. Платье, по дневному закрытое, было, тем не менее, нарядом барышни, а не служанки.

– Были мои, – голос не прозвучал, скорее прошелестел, как ветерок в листьях. – Давно не слышала этой музыки. Спасибо, что не отказалась её сыграть. Я переписывала ноты много раз, а их вновь и вновь кидали в огонь.

Я пока не очень хорошо понимала происходящее, но подумала про себя, что милая тут собралась компания. Хорошо, если они просто чудаки и не опасны для одиноких беззащитных гувернанток.

Кто, например, эта девушка? Почему я не видела её прежде? Остаётся предположить, что из-за душевной болезни её держат взаперти, лишь иногда она выбирается из темницы, чтобы грустно побродить по некогда доступным ей в любое время дня и ночи комнатам. Должны ведь тут быть потайные ходы. Они всегда случаются не в старых замках, так в романах о них.

Придумать более правдоподобную версию событий я пока не сумела.

– Я Кетлин, а как зовут тебя?

– Арлет, – ответила она. – Я старшая дочь барона.

Вот как. Не верить девушке у меня не было оснований. Однако, никто не сказал о ней ни слова, не иначе действительно болезнь или позор вынуждали хозяина скрывать её существование. Я поразмыслила о каждой из этих возможностей, решила, что нет причин отталкивать от себя без того обездоленное местом и честью существо. Я не верила, что Арлет захочет причинить мне убыток.

– Садись рядом. Я сыграю ещё. Мы можем сыграть вместе.

Мне показалось, что простые слова поразили Арлет, точно гром небесный. Она наклонила голову, словно вслушиваясь в отголоски звуков, ещё бродившие по комнате, сделала неуверенный шаг вперёд, тут же вновь отступила к спасительной занавеске. Кстати, я не успела ещё выяснить, что за ней сокрыто.

– Ты действительно хочешь побыть со мной? Не гонишь прочь, а зовёшь к себе? Никто так не делает.

– И напрасно. Каждому нужны свет свечи и звуки музыки. Что может быть невиннее?

Моя мысль понравилась девушке или застенчивость её пошла на убыль. Она беззвучно прошла по комнате, остановилась возле инструмента. Пламя свечи опять не колыхнулось, хотя вот теперь непременно должно было. Я тоже не ощутила движения воздуха, тепла, излучаемого живым существом. Ничего. Следовало спросить у Арлет, не привидение ли она. Я сочла тему беседы неучтивой. Страха по-прежнему не ощущала. Призрак пришёл меня навестить, ну и что? Жизнь давно научила, что остерегаться следует в первую очередь живых. Живой мужчина убил на дуэли моего двоюродного брата. Поединок сочли нечестным, доказать ничего не смогли. Это моя, несомненно, живая тётушка едва не выдрала мне все волосы с головы, норовя наказать за испорченное платье, она же клеветала на нас с сестрой родителям, из-за чего пришлось немало претерпеть. Это самый что ни на есть живой дворецкий соседей по поместью обокрал хозяина, вдобавок бросил в интересном положении его бедную дальнюю родственницу. О последнем непристойном обстоятельстве нам с Эвелайн знать не полагалось, но мы подслушали разговоры взрослых. Привидения за двадцать лет моей жизни ни разу меня не обидели. Я их, конечно, не встречала прежде, так что с того. Может быть, потому и не сталкивалась с умершими и не ушедшими совсем, что не имели они по отношению к людям дурных намерений.

Оставив выяснение глубинной природы моей новой знакомицы на будущее, я вернулась к нотам, продолжила с того места, на котором прервалась. Мелодия вначале двигалась нетвёрдо, с каждой сыгранной нотой, я ощущала всё большую уверенность. Музыка, наполнившая комнату честными звуками, нравилась всё больше. Я поняла, почему Арлета грустила о ней, хотя ещё не выяснила, почему не могла играть сама, раз нашла способ попадать в классную комнату.

Я играла довольно долго, уже предвкушала красивый финал, как вдруг дверь отворилась, да так стремительно, что врезалась в стену и не отлетела обратно лишь потому, что кто-то удержал её твёрдой рукой. На пороге стоял хозяин дома, и ярость, недобро исказившая его черты вполне объясняла грубость его появления в классной комнате, хотя не проливала свет на причину.

Глава 3

Первым делом я испугалась не за себя, а за Арлет, бросила быстрый взгляд в ту сторону, где она стояла, никого не обнаружила и сочла, что новая подруга успела скрыться, заслыша в коридоре грозные шаги. Успокоившись на её счёт, я благопристойно поднялась и сделала вежливый поклон.

– Прощу прощения, господин барон если я играла слишком громко и потревожила ваш покой. Я решила подготовиться к завтрашнему занятию по музыке, чтобы сделать урок наиболее плодотворным.

Наш с сестрой отец отличался несдержанным нравом, столь обычным в мужчинах. Я давно научилась не оправдываться, а объяснять, отбирая у него тем самым повод проявлять излишнюю жестокость. Выручало самообладание не всегда, но достаточно часто. Сейчас я почти поверила, что не избегу физической расправы, столь злобен был взгляд барона. Его глаза сверкали, на лбу вздулись вены, зубы оскалились, тонкая нить слюны стекла из угла рта. Внутри зародилось неприятное ощущение страха, но с места я не сдвинулась, прекрасно сознавая, что проявленная слабость лишь усилит непонятный гнев барона, возможно, утяжелит для меня его последствия.

Справился он с собой не без труда.

– Где вы взяли эти ноты?

– Нашла в комнате, – ответила я абсолютно искренне.

– Нельзя брать вещи! – произнёс он с нелепой настойчивостью.

Всё, что находилось в классной, предназначалось для обучения, следовательно, пребывало в полном моём распоряжении. Поразмыслив, я решила не напоминать барону о безусловности собственных прав. Мужчина, стоящий передо мной, слишком плохо себя контролировал, чтобы стоило рисковать и возбуждать в нём гнев, без того донельзя раздутый и в целом несообразный пустячности обстоятельств.

– Ноты попали сюда по недосмотру прислуги! – рявкнул барон всё так же грубо. – Я их заберу.

Он шагнул в комнату, сорвал исписанные чёрными знаками листы с пюпитра, сжал ладонь так сильно, что бумага хрустнула, заскрипела, безнадёжно сминаясь. Костяшки пальцев стали едва не белее листа, почему-то я вспомнила другую руку виденную в этом доме, так же напряжённо сжимавшую не тетрадь, а трость. Странных людей собрала судьба под старинной сланцевой кровлей.

Барон вышел, оставив дверь распахнутой настежь. Когда я взялась за ручку, чтобы затворить её, увидела, как мужчина, горбясь, кособоко шагал по коридору, куда-то неудержимо стремясь. К ближайшему пылающему камину – без труда догадалась я, чтобы швырнуть ненавистную музыку в огонь. Не знаю почему я утвердилась в этой мысли, сочла её вполне обоснованной. Арлет упоминала, что предыдущие копии нот погибли в пламени.

Что ж, не мне было судить, кто прав, кто виноват. Я слишком плохо знала обитателей замка, а тайн их не ведала вовсе. Доверительность, с которой Тонтель беседовал со мной в саду о вещах почти очевидных показалась теперь забавной. Я закрыла инструмент, прибрала на место всё, что прежде достала и отправилась в спальню. Оглянувшись на пороге, поискала взглядом Арлет, но как и следовало ожидать, не увидела её. Должно быть, опальная девица заперлась в своей келье, смиренно притворяясь, что никогда её не покидала. Я пожелала ей удачи.

Выглянув в окно перед тем, как отправиться в постель, я увидела на крыше пристройки знакомую фигуру, едва различимую за широкой трубой. Пожалуй, я удивилась бы, не обнаружь её на привычном месте. Кто бы там не находился, ему я мысленно пожелала не свалиться вниз и достичь поставленной цели, каковой бы она ни была, исключая, разумеется, злодейскую.

Утром сразу после завтрака, поданного, по обыкновению, в комнаты, в замке поднялась суматоха. Достаточно сдержанная, чтобы беспокоить всерьёз, при том, что вчерашние события ещё возбуждали смутную тревогу. Из моего окна, как из окна классной комнаты видно было немного, я прошла по коридору, чтобы выглянуть в торцовое. Парадный двор просматривался отлично. Я увидела запряжённую парой карету. Вряд ли в поездку отправляли кого-то из детей. Скорее всего, барон собрался в путешествие. Мысленно я пожелала ему долгого пути и нескорого возвращения. А вообще перспектива, открывшаяся из этого окна, показалась интересной, я решила сделать несколько зарисовок. Недолго думая принесла альбом, набросала на листе контуры изгибающейся стены, ворот, дороги, гор на заднем плане.

Барон действительно сел в экипаж и уехал. Я видела только сверху, но никому иному не могли принадлежать эти массивные плечи, ныряющая походка, дорогой бархатный плащ. Тонтель застал меня у окна, выразил восхищение рисунком, тут же предложил воспользоваться случаем, чтобы вывести наших подопечных на совместную прогулку с кистями, красками и карандашами. Погода обещала быть хорошей, а в саду за прикрытием массивных стен наверняка уже припекало.

За мной и Лейной дело не стало. Слуга под руководством госпожи Блам вынес и установил мольберты. Девочка оживилась, с интересом поглядывала на коробку с красками, с куда меньшим вниманием на своего кузена. Впрочем, у того тоже засветился на щеках слабый румянец. Для него принесли удобное кресло, прочие обошлись простыми стульями.

Я сосредоточилась на том, чтобы преподать Лейне как можно больше полезных истин. Меня наняли для обучения, а не для сватовства. Мальчик и девочка не проявляли друг к другу никакого интереса. Я не решила пока, нормально это или нет. Слишком юные для любви, могли же они вместе играть? Мы с Эвелейн были в детстве неразлучны, так ведь относились к одному полу, выросли вместе.

Тонтель руководил своим подопечным, иногда обращался ко мне. Дело двигалось. Я ещё подумала, что в свободное время, коего из-за вымышленных или подлинных проблем со здоровьем Лейны намечалось немало, приду сюда порисовать для себя. Быть может, Тонтель ко мне присоединится, хотя… Я не была уверена, что могу ему доверять. Нет не так, скорее, полагаться на его сведения о порядках и обитателях дома. Не сказал же он ни слова о старшей дочери барона. О ней ли одной? Его волнение, когда речь зашла о фигуре незнакомца, бродящего по ночам в усадьбе, ясно показанное желание избегать этой темы в разговоре, тоже настораживали.

Пристройка, на крыше которой я наблюдала ночное явление романтического конюха, попадала в поле нашего зрения, хотя не вмещалась в рисуемые картины. Я прежде не замечала возле неё какого-либо хозяйственного движения. Работники, если проходили, то обязательно мимо. Массивная дверь, утопленная в нишу мощной каменной стены, всегда была плотно затворена, возможно заперта, поэтому суматоха возле неё, случившаяся в данным момент, привлекла моё внимание. Поглядывая поверх листа, хотя делая вид, что чужие хлопоты ничуть не интересуют, я увидела широкого, низенького мужчину, в добротной одежде. Управляющего домом или землями, судя по его начальственному виду и крюку с ключами у пояса. Сопровождаемый двумя работниками на голову себя выше, он неуверенно, боязливо как-то, отпер дверь. Первым не вошёл, пропустил вперёд одного из своих подручных: парня с простодушным лицом. Опасливо, словно там, внутри таился хищный зверь и точно ли не сорвался с цепи, пока его никто не навещал. Работник тоже потоптался, прежде чем ступить внутрь, пришлось его в спину подталкивать. Затем вошли двое других, дверь опять плотно затворилась.

Бросив быстрый взгляд на Тонтеля, я обнаружила, что он, забыв о том, что объяснял мальчику законы перспективы, напряжённо следит за происходящим в той стороне двора. Я успела принять самый непринуждённый вид раньше, чем собрат гувернёр спохватился проверить, чем я занята, обратила ли внимание на суматоху возле пристройки. Мы с Лейной увлечённо разбирались со светом и тенью на рисунке. Дети, кстати, не проявили интереса к чуждой озабоченности, старательно пытались воспроизвести на бумаге красоту сада и каменных стен. Если что и беспокоило их, так это соперничество. Лейна непроизвольно тянула шею, посмотреть на результат кузена, сравнить со своим. Мальчик изо всех сил пытался не делать того же самого. Справлялся, кстати, плохо. У него краснели уши, глаза непроизвольно скашивались. Любопытство иногда мешало ему слышать наставления Тонтеля, возобновившиеся с подчёркнутой бодростью.

Я успевала делать свою работу наставницы и размышлять. Поставила меня судьба перед новой тайной или старая обрела новые, пугающие черты? Внезапно, остро до боли захотелось, чтобы моя ночная гостья никак не была причастна к выраженному тремя, а то и четырьмя мужчинами страху. Напуганные, они могли стать агрессивными. Если Арлет не в своём уме, она всё равно остаётся беззащитной девушкой оставленной на попечении прислуги. Следовало подробнее её расспросить, узнать, не нужна ли помощь. Выяснить, почему безобидная и очень красивая музыка привела барона в дикую ярость. Что опасного в нотах, стиснутых с такой злостью, словно это горло врага.

Если старшая дочка барона сумеет навестить меня ещё раз, нужно непременно раздобыть у неё как можно больше сведений о происходящем вокруг.

Прошло довольно много времени, прежде чем управляющий и его свита вышли наружу. Вид у всех троих был такой, словно им не понравилось внутри. Дверь была тотчас тщательно заперта, вскоре двор опустел.

Закончить картину мы не успели. Пришла госпожа Блам, позвала барышню отдыхать и принимать лекарства. Я видела, что девочке хочется остаться, рисование на свежем воздухе было куда интереснее унылого торчания в душном помещении, но спорить она не посмела, лишь бросила полный сожаления взгляд на незавершённый рисунок.

– Мы ведь вернёмся сюда?

– Непременно, раз это часть твоего образования.

Я уже прикинула, как осторожно поговорить с бароном и выспросить для моей подопечной более свободные условия. Коли он намерен выдать дочь замуж за наследника имения, то наверняка готовит к участию в общественной жизни. Без должных навыков Лена не могла показать себя его законной долей. Прямая выгода просматривалась в том, чтобы обучить её наибольшему числу навыков. Я видела резоны, оставалось выяснить, узреет ли их господин барон.

– Надолго уехал наш хозяин? – спросила я, отмывая кисти и укладывая их в коробку с чёсаной шерстью.

Незаконченной картине следовало дать высохнуть, так что сразу уйти я не могла.

– Думаю, на несколько дней. У него много общественных обязанностей.

Тонтель ответил неохотно, хотя не уточнил причин моей любознательности. Я подумала, что он избегает говорить о бароне и его делах при мальчике. Глянув мельком на их совместное произведение, я подивилась про себя, насколько оно слабее нашего с Лейной. Что, если девочка превосходит кузена во многом, а то во всём? Тогда становится понятным, почему её развитие стремятся замедлить. Женщина в нашем мире должна знать своё место и во всём уступать мужчине. Нам с Элейн повезло, что росли без братьев, а отцу не приходило в голову задуматься о том, что мы изучаем многое из того, что девушкам преподавать было не принято.

Я похвалила рисунок наследника, сказала ещё несколько любезных слов, затем принялась прогуливаться по дорожкам сада, делая вид, что любуюсь цветами и пейзажами. На самом деле я хотела поразмыслить без помех, заодно посмотреть, что происходит вокруг. Пусть не увидеть что-то действительно важное, зато запомнить расположение строений во дворе, лица работников. Конюшня пустовала, видимо, лошади паслись на склонах холмов, но в целом рабочих стойл было мало для такого обширного поместья. Зимой в горах наверняка выпадал снег, пусть ненадолго и неглубокий, корма запасать следовало. Сразу за конюшней притулился сарайчик для сена. Новую порцию как раз привезли на подводе. Пахло от сушёных трав замечательно, я не могла не задержаться, заодно набросала в альбоме саму картинку. У меня была привычка делать зарисовки, напоминающие о приятных событиях или местах. Пришёл управляющий – принять имущество, поглядел на меня без одобрения, хотя прогнать не решился. Видимо понимал, что у каждого своя работа, я делала свою, не более того.

Сено разгрузили, парень развернул лошадь к воротам, как хороший возчик пошёл рядом, а не взгромоздился на пустую телегу. Я посторонилась, чтобы не мешать обоим, оказалась как раз возле загадочной постройки, буквально в нескольких шагах от запертой двери. Мне показалось, что от стены идёт холод. Когда коснулась пальцами, их словно обожгло. Ледник у них там что ли находился? Вряд ли, если честно. Здание стояло далеко от кухонной двери, да и пристраивают ледники с северной стороны дома, чтобы меньше прогревались летом на солнце.

Я добросовестно прислушалась, но тишину вокруг нарушало лишь цоканье конских копыт по плиткам двора, скрип плохо смазанного тележного колеса, да негромкое пение возчика – он мурлыкал себе под нос сельскую балладу. Я ступила ещё ближе к стене, словно опасаясь пыли от подводы, и тогда донёсся до меня изнутри не то плач, не то стон. Звук тихий, едва различимый, так что стоило усомниться в том, что он вообще имел место в действительности. Я бы честно усомнилась, но тут лошадь беспокойно всхрапнула, выпучила глаза, сбилась с ровного шага, так что возчику пришлось схватить её за вольно привязанный повод, потом за оголовье, так увести со двора, успокаивая ровным добродушным бормотанием. Мне показалось, что работника испуг кобылы не удивил, не иначе случался он и прежде, причём в этом самом месте.

Задерживаться здесь не следовало, чтобы не вызвать подозрений. Я отряхнула юбку, пошла прочь. Картина достаточно подсохла, чтобы свернуть её и унести в классную комнату. Я весело пожелала успехов мальчику и его наставнику, всё ещё занятым собственным произведением, потом совсем ушла со двора.

Более чем когда-либо хотелось побыть в одиночестве, поразмыслить об увиденном и прочувствованном. Кого барон и его присные укрывали в пристройке? Я не считала себя пугливой, да и не была ею, но стон загадочного существа колыхнул душу. Не столько напугал, сколько пробудил мучительную тревогу. Словно должно было произойти что-то страшное, мрачное, кровавое, а я не могла это событие предотвратить. Кого ждала беда, я тоже не знала. Тягостное ощущение не покидало.

Ужин, к счастью, подали прямо в комнаты, видимо, в отсутствие барона, церемонии соблюдались менее строго. Меня перемена обычая только порадовала. Я бы не хотела сидеть в столовой наедине с Тонтелем. Я поела в классной комнате, попутно разглядывая её, хотя прежде успела добросовестно обозреть. Когда девушка с кухни забрала поднос, оставив меня одну, я отдёрнула занавеску. Там было нечто вроде малой гардеробной: висели на крючках фартуки, пелерины, накидки от дождя. Поначалу, мне казалось, что за рабочей одеждой находится глухая стена, но присмотревшись, я обнаружила, что в ней имеется дверь. Плохо различимая, почти сливавшаяся с деревянной облицовкой, тем не менее, самая настоящая. Сквозь щели едва заметно тянуло сквознячком. Ручки не было, я попробовала толкать дверь или тянуть за крючки, она не сдвинулась с места. Замочной скважины я тоже не обнаружила, должно быть, засов располагался исключительно с той стороны.

Именно здесь находилась Арлет, когда я обнаружила вчера её присутствие. Она не входила из коридора, иначе я заметила бы её раньше со своего места у клавикорда, да и удалиться могла лишь тайным путём, когда в классную вломился барон. Я разгадала часть тайны, обнаружив секретную дверь, оставалось разобраться с прочими чудесами замка. Одной мне пришлось бы трудно, но ведь у меня теперь появилась новая знакомая. Назвать её подругой я считала преждевременным. Сможет ли она прийти ко мне ещё раз? Захочет ли? Я не знала, зато догадывалась, как сумею её позвать, если пожелаю.

Выучить ноты, отобранные бароном, я, конечно, полностью не успела, запомнила немногое, но села за инструмент и принялась играть самое начало песни. Хозяина не было дома, я надеялась, что никто иной не вломится ко мне, чтобы прекратить неугодные звуки. Пришлось повторить мелодию несколько раз потому что продолжения я вообще не знала, зато средство подействовало, как я рассчитывала. Я услышала не то вздох, не то шёпот, оглянулась. Арлет стояла там же, где появилась в прошлый раз, ладони её вцепились в занавеску, словно та могла защитить от беды или поддержать в минуту слабости.

– Привет! – сказала я. – Очень рада тебя видеть. Прости, что не уберегла ноты и не успела выучить наизусть твою песню. Мне помешали.

– Я знаю, – печально ответила она. – Он хочет стереть память обо мне, уничтожить её совсем. Надо признать, что ему почти удалось.

Она опять пошла, словно поплыла. Бестелесно, невесомо, ко мне и одновременно мимо. Оставленная в покое занавесь даже не колыхнулась.

– Арлет, ты не обидишься, если я задам прямой вопрос? – Она взглянула мягко, всё с той же привычной грустью. Я поняла, что разрешение получено, не замедлила им воспользоваться. – Арлет, ты – привидение?

Глава 4

Почти наверняка я допустила бестактность, но хотела разобраться. Понять в первую очередь, каково положение моей знакомицы, чтобы определить, смогу ли я помочь ей, если содействие моё потребуется.

Арлет остановилась посреди комнаты. Она смотрела мне в глаза. Неудобства от нашего уединения я совершенно не ощущала. Тихое доверие, симпатию – сама пока толком не разобралась.

– Тебя ведь не испугает, если я окажусь призраком, да, Кетлин?

– Наверное, нет. У меня отсутствует достаточный опыт общения с другими сущностями, зато я хорошо помню, что они ни разу не причинили мне вреда, даже не досадили ничем.

Арлет прошлась по комнате, глядя себе под ноги, словно её сковывало смущение.

– Я не знаю, – сказала она время спустя. – Чтобы стать привидением, я должна была умереть, только я не помню своей смерти. Однажды всё изменилось, как почему – мне неведомо.

– Отец был с тобой жесток?

– Он не был добр. Пока мама не умерла, мне жилось хорошо. Я росла обычной активной девочкой. Здесь чудесные холмы, я так любила бегать по ним. Потом появилась сестра, а мамы не стало. Лейна годилась для расчётов отца, а я – нет. Стала лишней. Я хотел выйти замуж, избавить отца от обузы. Знаешь, один юноша говорил, что влюблён и хочет просить моей руки. Отец ему отказал. Сказал, что никогда не согласится на неравный брак, ведь мой кавалер не мог похвалиться знатностью рода. Он был добр, красив, хорошо образован, вот только беден, да и дворянские грамоты его вызывали изрядные сомнения. Это он написал песню, которую ты играла. Для меня!

Неудивительно, что барон пришёл в ярость. Мелодия звучала напоминанием его злых, а то преступных намерений. Арлет не выглядела болезненной даже в своём настоящем обличии. Живой девочкой наверняка была здорова. Уж не коварный ли умысел послужил причиной её нынешнего положения? Я устыдилась своих мыслей. Следовало рассуждать трезво, а не воображать, что очутилась на страницах авантюрного романа. Времена теперь настали прозаические, они не позволяли убить знатную девушку так, чтобы совершенно никто об этом не узнал, не заинтересовался деталями предполагаемого преступления.

Я не знала, когда вернётся барон, сможет ли Арлет свободно навещать меня в его присутствии, следовало выяснить как можно больше, пока обстоятельства тому благоприятствовали. Я приступила к расспросам:

– Твой возлюбленный не Тонтель?

Арлет покачала головой.

– Нет. Тонтель – дальний родственник, которого отец нанял для присмотра за наследником. Вдвоём проще держать мальчика в своей воле. Я давно не видела моего прекрасного юношу. Иногда кажется, что он здесь, рядом, лежит под тяжёлой могильной плитой, зовёт меня, только я не могу понять, куда идти.

Я поднялась, шагнула к окну, раздвинула занавески. Снаружи уже совсем стемнело. Сияли в ясном небе звёзды. Трубы на крыше пристройки я различала отчётливо, знакомой человеческой фигуры не увидела. Вот досада! Это мог быть жених Арлет. Возникло у меня такое предположение. Под каменной плитой, всё равно, что в каменных стенах. Вдруг именно его держали в неволе, чтобы окончательно извести, или добиться подписей на важных бумагах…

Я едва не рассмеялась, вновь ступив на романтическую тропу. Как бы пленник сумел без помех забраться на крышу, там отдыхать в своё удовольствие? Что мешало ему слезть по наружной стене и освободиться от заточения? Нет, здесь не сходились концы с концами. Трое взрослых сильных мужчин выказывали явственный страх перед обитателем пристройки, вряд ли его мог внушить хрупкий мальчик, а именно такие, по моим представлениям. искали в браке любви, а не выгоды.

– Арлета, ты можешь проникнуть в это строение и выяснить, какой там укрыт секрет?

Она без заметного интереса выглянула во двор. Оказалась совсем рядом, едва не касаясь меня рукавом. Холодом от неё не веяло.

– Дверь заперта. Окна забраны решётками и забиты досками. Я не умею проходить сквозь преграды, иначе, окончательно уверилась бы, что стала привидением, но нет. Я пробираюсь в замок тайным ходом, мне его показала мама, отец не помнит или не знает, где находятся двери. Он женился ради поместья, это не его родной дом.

– Почему же тогда дочери не могут наследовать?

– Законы переменились. Так я слышала. Если раньше девочка могла передать права на имущество мужу, не имея собственных полноценных прав, теперь нас лишили даже этого.

Арлет нервно прошлась по комнате, пальцы её сплетались и расплетались, словно она переживала о судьбе своей и других, только лицо оставалось отстранённо-безмятежным. Мне показалось, что в подруге понемногу исчезают чисто человеческие черты. Она ещё помнит, как надо делать те или иные жесты, но скоро забудет – зачем. Уже не живая женщина, ещё не привидение. Я прислушалась к собственным ощущениям, но страха, неприятия так и не возникло. Я от души сочувствовала новой товарке, жаль, ничем не могла ей помочь.

Как теперь выяснилось, Арлет перемещалась свободно, не сидела в заточении. Возможно, о её существовании в поместье вообще никто кроме меня не знал, а я намеревалась помалкивать. Значит, в таинственной пристройке находился ещё один узник. Содержать там дикого зверя было бы нелепо. Зачем? Прежде развлекались травлей, но теперь мода прошла, да и не пришлось бы таиться, ведь жестокое это развлечение никому не запрещалось. Пойти туда и всё выяснить? Как? Ключи на поясе управляющего, вряд ли он бросает их, где придётся. Дверь заперта, окна – тоже. На крыше кто-то появляется по ночам, но забраться туда проще снаружи, стена, огораживающая двор, приходилась вплотную, да ещё скальный выступ, на котором она поставлена, даёт хорошую возможность подняться. Я разглядела детали днём, когда мы рисовали всей компанией на свежем воздухе.

Есть там слуховое окно и удастся ли его открыть?

Обнаружив, что всерьёз размышляю о проникновении внутрь, я растерялась и рассердилась. Никогда не наблюдала в себе излишней романтичности, хоть читала романы. Только в книжках девицы двадцати лет от роду ведут себя так легкомысленно, а главное, только в книжках подобные неразумные действия заканчиваются хорошо, к пущей славе рискующих всем девиц. В жизни дерзких хватают, изгоняют с позором, если нет нужды и возможности посадить под замок.

Пока я предавалась разнообразным размышлениям, Арлет исчезла. Решив выведать от неё как можно больше, я не обнаружила её в комнате, когда подняла голову. Занавес тихо висел на своём месте, ничуть не колыхнулся. А в коридоре прозвучали шаги. Уверенная, что барон ещё не воротился из своей деловой поездки, я не испытывала страха. Действительно в комнату вошла госпожа Блам, многословно извинилась, что помешала барышне заниматься и направилась прямиком в секретной двери. Вот теперь я испугалась всерьёз, но предпринять что-то не успела, да и нужды не было, как выяснилось в следующую минуту. Экономка всего лишь забрала фартуки, которые мы с Лейной надевали, чтобы не испачкать платья краской, повесила на крючки новые. Когда она вышла, извинившись напоследок, я глубоко вздохнула. На лице выступила испарина, руки дрожали от волнения, нечего было и думать о музицировании.

Я решила, что вряд ли Арлет намеревалась вернуться этой ночью, проверила, заперта ли тайная дверь и отправилась к себе. Выглянула из окна перед тем, как лечь в постель. На крыше торчали только трубы. Оконный выступ казался отсюда столь маленьким, что годился разве для кошки, но вряд ли на самом деле не позволял человеку им воспользоваться. Я долго не могла заснуть, прислушивалась к шумам и шорохам ночного дома, но крепкие стены не позволяли различить много.

Ничего полезного за беспокойное бдение не надумала, зато утром, сразу по пробуждении, посетила меня одна здравая, хотя довольно неожиданная мысль: зачем в этом доме понадобилась я? Зачем тринадцатилетнюю девочку забрали из школы, где ей нормально жилось, привезли в уединённый горный замок и наняли для неё гувернантку? Чтобы дочь барона познакомилась с будущим мужем? Опыт подсказывал, что растущие вместе детишки впоследствии редко образуют романтические пары, не видела я смысла в том, чтобы сводить кузенов раньше времени. Девочке явно не стремились дать приличное образование, иначе не препятствовали бы занятием под бесконечными предлогами. По сути дела, я была здесь не нужна или пользы от моего присутствия происходило совсем мало. Тогда зачем? Барон не производил впечатления человека, готового попусту тратить деньги, а жалованье, которого я пока что вообще не видела, мне положили вполне приличное, никак не соответствующее загруженности с одним, уже достаточно образованным ребёнком.

Для видимости добрых намерений барон мог за куда меньшие деньги нанять девушку не дворянского сословия. Гувернанткам благородного происхождения платили немного больше – за престижность.

Опять тайны. Я не знала, что и думать, но положила себе держаться настороже, при том делать вид, что весела и довольна жизнью. Я с аппетитом позавтракала, гадая про себя, чем и как питается Арлет, нужен ли существу, в какое она превратилась, какой-либо корм, или достаточно лунного света или что там призраки потребляют на обед. Вопросов накопилось больше чем ответов, я корила себя за нерасторопность, с какой вела беседу. Могла больше узнать, глубже вникнуть, а сама растерялась. Ладно бы виной тому был испуг, так ведь не мешали страхи, лишь большое недоумение донимало, некий благоговейный трепет перед чудом нашего мира. Сколько же ещё в нём неведомых истин и существ, о наличии которых мы можем только догадываться? Я увидела лишь крошечную часть, а уже готова была к новым открытиям.

Расспрашивать слуг я остерегалась, Тонтелю теперь не доверяла, зато придумала способ выведать что можно у Лейны. Я объяснила девочке, что хочу оценить уровень её подготовленности по родному языку, потому прошу написать нечто вроде рассказа о своей семье, доме, его окрестностях. Ничего необыкновенного такое задание из себя не представляло, в школах часто ставились сочинительные задачи, Лейна наверняка была к ним привычна.

Озаботив подопечную делом, я принялась за свою работу: перебрала и рассортировала по сложности ноты, составила несколько уроков по математике, сделала небольшие рисунки для биологии. За рутиной прошло немало времени, но Лейна справилась с сочинением лишь к обеду. Читать его сразу времени не было, мы спустились к столу. После трапезы вновь отправились рисовать, благо погода позволяла.

Я стремилась понаблюдать за тем, как часто наведываются в загадочное строение управляющий и работники, обратить внимание на то, приносят они что-либо с собой или, напротив, уносят прочь. Если в пристройке содержался пленник, его ведь надлежало кормить, хотя бы однажды в день.

Картина продвигалась отлично, а со шпионскими намерениями мне совершенно не повезло. Слуги сновали по двору, делали какую-то работу, но никто ни разу не вошёл в пристройку, даже к двери не приблизился. Мне показалось, что старались держаться как можно дальше от посеревших в пыли каменных стен. Возможно, ощущали тот же ледяной трепет, что охватил меня, когда стояла вплотную к зданию.

Тонтель пытался занимать меня беседой чуть ли не усерднее, чем наставлять в искусстве живописи своего ученика. Я отвечала охотно, дружелюбно, весело, старалась казаться всем довольной. Дети и те поглядывали на меня с удивлением, а Тонтель, пожалуй, поверил этой игре. Снисходительность, которую чем дальше, тем больше он начал ко мне проявлять, явно показывала, что он невысокого мнения о моих умственных способностях. Меня пренебрежение пока не беспокоило. Мужчины часто считают женщин полными дурочками и знатно прогорают на этом заблуждении.

Когда Лейна ушла отдыхать от последствий своих мнимых болезней, я вернулась в классную комнату, чтобы без помех прочитать сочинение. Устроилась у окна, где определённо было светлее, и пристройка попадала в поле моего зрения, хотя под не очень удобным углом.

Я развернула листы, отметила, что над почерком надо бы ещё поработать, взяла карандаш с сангиновым грифелем, чтобы честно выправить текст, а не только извлечь из него пользу для себя.

К большой досаде моей, девочка больше напирала на красивые пейзажи, чувствовалось, что заезженные фразы о великолепии природы принесены ею из школы. Считалось, что рисование ландшафтов и музыка – наиболее безопасные и пристойные занятия для девочек, я сама была бы жертвой подобных ограничений, но наш отец, как я уже говорила, мало наблюдал за нашими занятиями, потому мы с сестрой читали любые книги, которые могли найти в библиотеке. Нас не отдали в школу и не наняли для нас гувернантки, давая тем самым возможность учиться тому, что мы действительно хотели усвоить.

О матери Лейна писала скупо. Баронесса умерла, когда девочка была совсем крошкой, едва запомнила светлый образ. Об отце отозвалась так, как полагалось почтительной дочери, здесь тоже угадывалась школьная муштра, а не искреннее мнение. О сестре Лейна не упоминали ни словом, что откровенно удивляло, ведь Арлет была старше. Я перечитала сочинение дважды, честно подчеркнула ошибки, коих, кстати, оказалось немного, призадумалась.

Было о чём. Кто-то из двух девушек мне лгал? Я сама что-то неправильно поняла? Или Арлет стала такой, какой она стала, достаточно давно, примерно в то же время, когда сестры лишились матери? Спросить прямо? Имею ли я право впутывать беззащитную девочку в странную интригу, свидетелем которой меня сделали обстоятельства? Вдруг ей всё неведомо, стоит ли наносить рану и без того замершему в тиши, без любви и ласки сердечку? Лейна не то чтобы выглядела несчастной, скорее, не слишком счастливой. Я боялась её обидеть, страшилась, что обидит кто-то другой. Разбираться предстояло самостоятельно.

После ужина я ждала привычную гостью, иногда принималась наигрывать знакомую мелодию так, как её запомнила, хотя не мешало бы получить новые ноты, чтобы освежить в памяти музыку. Привычные методы не работали. Арлет так и не появилась. Из-за запертой с той стороны тайной двери не донеслось ни единого звука. Снаружи тоже ничего интересного не происходило. Никто не считал звёзды, сидя на крыше за трубой, в заколоченных крошечных окошках пристройки не мелькал ни единый луч света. Впору было решить, что всё мистическое мне почудилось или приснилось после прочтения романа. Жизнь в замке течёт самая заурядная, никто не строит зловещих интриг, а привидений и прочих странных созданий вообще не бывает на белом свете.

Ещё одна странность не сразу привлекла моё внимание, но время и возможность поразмыслить были. Не упомянув ни разу о существовании сестры, Лейна написала в своём сочинении о том, что до меня у неё уже был гувернантка. Барышня Жанет, милая особа, судя по всему не утруждавшая подопечную и без того ограниченными по времени занятиями. Она проработала в замке недолго, уехала. Почему её уволили со службы, Лейна не знала или не считала нужным касаться этой темы. Барышня Жанет исчезла, не оставив после себя следа.

Я не нашла в комнатах, моей спальне и классной, ничего, что, хотя бы, намекало на существование у меня предшественницы: ни забытой в сундуке ленты, ни исчирканной тетради в ящике рабочего стола. Ненадолго я предположила даже, что Арлет называет себя сестрой, хотя была лишь наставницей. Логично казалось решить, что исчезла живым человеком и появилась затем призраком одна и та же девушка. Для двух словно бы не хватало места. Поразмыслив, я отвергла самое простое объяснение. Арлет вела себя как хозяйка, она знала вещи, которые известны лишь тем, кто давно живёт в доме. Исчезнувшая гувернантка пробыла в семье не больше месяца, она была тут чужой. Кто и зачем постарался ликвидировать все следы её присутствия мне ещё предстояло понять.

Внезапно захотелось, чтобы все тайны действительно исчезли, остался лишь несложный быт, подрастающая девочка, чью жизнь мне предстояло сопровождать в ближайшие несколько лет. Обошлась бы я даже в самом романтическом замке без привидений и секретных коридоров.

Ночь прошла тихо, а почти сразу после завтрака вернулся из деловой поездки господин барон Герец.

Глава 5

Мы с Лейной как раз разбирались в моих ботанических набросках, девочка пыталась по рисункам определить, растут ли выделенные цветы в её родных горах и не на шутку увлеклась этим занятием. Снаружи поднялась суматоха, чьи отголоски достигли нашей уединённой комнаты. Лейна подняла голову, прислушалась, забавно поворачиваясь к двери то одним, то другим ухом.

– Отец приехал.

Оживлённое выражение стёрлось с её лица, глаза потускнели, губы и те казались уже не розовыми, а фиалковыми, словно только что обсуждаемые нами цветы. К девочке возвращалась привычная насторожённая осмотрительность. Только что передо мной был ребёнок, теперь он превратился во взрослого.

– Отец тебя не обижает? – спросила я словно невзначай.

Лейна безразлично покачала головой.

– Жаль, нет у тебя братьев и сестёр, – продолжала я разговор, который должен был показаться девочке дежурным. – У меня есть сестра, мы двойняшки. Вместо росли, учились, очень любим друг друга.

Лейна прислушивалась к моим словам, словно я говорила на незнакомом наречии, потом брови её задумчиво нахмурились, между ними пролегла едва заметная морщинка.

– У меня была сестра. Она всё время пела, играла музыку так же красиво, как вы, барышня Кетлин. Иногда она смеялась, называла меня своей маленькой подругой. О ней нельзя говорить. Она умерла, а умершие словно не существовали прежде.

Я могла бы указать девочке на логические противоречия в её выводах, поскольку о покойной матери она не умалчивала в своём сочинении, но решила не придираться к взглядам, наверняка навязанным ей отцом.

– Иметь сестру – замечательно, лишиться её – большое горе.

Мои осторожные слова подбодрили Лейну, она упрямо сжала губы, словно разрешая себе оставить запреты в прошлом. Бедной девочке здесь не с кем было поговорить, а я, наверное, успела внушить её частицу доверия.

– Мне очень не хватает Арлет, но отец запрещает упоминать её имя. Расскажите о вашей сестре, барышня Кетлин.

Я охотно выполнила просьбу девочки. Она слушала мою быль словно волшебную сказку. Иногда её лицо освещал восторг, иногда омрачала печаль, а я думала, что уже привязалась к моей ученице и не желаю ей назначенной отцом судьбы.

За обедом барон был оживлён и нервически любезен. Разговаривал он, большей частью, с Тонтелем, повествуя ему о деловых встречах и здоровье старых знакомых. Временами поворачивался ко мне, как мне показалось, делал попытки ободрить меня, давал понять, что я в этом доме почти что своя. Не взялась бы утверждать наверняка, такое впечатление осталось от его взглядов и реплик. За точность своих предположений я бы не поручилась, потому что с задачей барон справлялся неважно. Выглядел он принуждённым, скованным. Так взрослые, понятия не имеющие о том, как надлежит общаться с детьми, то тщатся приспособить свои речи к младенческой неискушённости, то пытаются поднять маленького собеседника до собственного уровня. Выглядела новая манера неестественно, голос и тот звучал в непривычной тональности. Человек старался вести себя, как ни в чём не бывало, чем ежесекундно себя выдавал.

Я вежливо отвечала на жалкие попытки вести непринуждённую беседу, хотя про себя недоумевала. У барона не было причины расточать любезности. Он платил мне деньги за работу. Правда, я не получила ещё ни одной монетки, но от этого не перестала быть гувернанткой его дочери, а не гостьей.

Лейна, кстати говоря, тоже обратила внимание на переменившиеся манеры отца. Они ей по душе не пришлись. Я заметила, что девочка, и без того сдержанная, окончательно притихла, смотрела почти исключительно в тарелку, лишь изредка поднимая на отца пытливый взгляд.

Я обрадовалась, когда обед завершился. Лейна ушла отдыхать в свою комнату, а я взяла альбом, карандаши, вышла наружу, чтобы сделать несколько набросков местности, заодно избавив себя от общества барона, буде таковое воспоследует.

В классную комнату он ведь вломился с грубым недовольством, не утрудив себя с тех пор извинениями, я надеялась, что он не найдёт времени для прогулок по саду. Имелись же у него хозяйственные дела, способные надёжно отвлечь от ненужных любезностей.

Погода всё ещё стояла тёплая приятная, наперекор переменчивости горного климата. Я для начала обошла хозяйственный двор, зарисовала простые каменные узоры в верхней части стен, фигурные изгибы кованных решёток. Заодно присмотрелась к той самой пристройке. На крыше никто не сидел. Дверь выглядела плотно затворённой, крепко запертой. Старинный замок привлёк внимание, я задержалась, чтобы запечатлеть на листе бумаги изысканные кружева, украшавшие чисто утилитарную вещь.

Изнутри не доносилось ни звука, хотя я прилежно прислушивалась. Всё же опять ощутила странное стеснение в груди, пока находилась здесь. Лёгким словно не хватало воздуха. От стен или от того, что они скрывали, шёл потусторонний холод. У меня пальцы озябли, пока завершала набросок, а ведь день выдался тёплый, солнечный. Чтобы проверить свои чувства и убедиться в их подлинности, я прошла дальше по двору, к другой службе и добросовестно зарисовала массивные засовы, красивый узор на потемневшем от времени дереве дверной пластины. Прохладой от них не веяло, напротив, тянуло теплом, как и следовало быть, когда предметы греются в лучах летнего солнца. Впрочем, уже вечерело.

Для разнообразия я вернулась в сад, присев на скамью, принялась зарисовывать цветок, склонившийся над крупным песком, которым была посыпана дорожка. Наверное, я излишне увлеклась, мне всегда по душе приходилось рисование. Присутствие барона я обнаружила, когда он подошёл почти вплотную. Сбегать тем или иным приличным способом было уже поздно.

– Как чудесно получается! – воскликнул барон. – Подлинно шедевр! Хотел бы я узреть другие ваши рисунки, барышня Кетлин!

Прозвучало настолько фальшиво, что я вздрогнула, едва не уронила карандаш. Не понимала я происходящего, потому внутри зарождалось смутное беспокойство, грозящее перерасти в настоящий страх.

Внизу рокотала река, до берегов которой я так и не успела добраться, над головой шелестели листья, глухой цветочный запах то собирался вокруг, то уплывал с порывами ветра. Я только теперь заметила, что погода начала портиться. На голубое небо наползали облака, не весёлые белые кудряшки, а тёмные тучи с размытыми краями. Солнце ещё не скрылось, но сам его свет приобрёл оттенок трагической напряжённости. Подлинный драматизм природы подчёркивал поддельный пафос момента. Барон казался лишним на фоне родных гор и родного замка.

– Я покажу их, если господину барону интересно, – ответила я вежливо и с подчёркнутым беспокойством оглядела горизонт. – Не пошёл бы дождь. Бумага намокнет, наброски погибнут. С вашего позволения…

Договорить мне не дали. Барон нетерпеливо шагнул вперёд, преграждая дорогу.

– Ещё минуту, барышня. Я поведу речь о серьёзных вещах. Стихия разгуляется нескоро, а место здесь вполне подходящее для разговора.

Я невольно посмотрела по сторонам, пытаясь понять, какая надобность наполнила моего хозяина нетерпением и почему именно неухоженный сад послужил бы для него подходящей декорацией. Здравых мыслей в голову не пришло, посему я решила терпеливо выслушать работодателя. Ветер действительно дул пока умеренно, дождь не шёл, так что уход мой выглядел бы невежливо.

 – Я не стану начинать издалека, – заговорил барон тем неестественным тоном, каким девицы читают стихи на поэтических вечерах. – Мои чувства требуют прямоты, искренности. Позвольте сообщить вам, дорогая барышня Кетлин, что я вами очарован. С первой минуты, едва увидев вас, я ощутил восхищение, которое лишь росло с каждым проведённым вблизи вас часом. Мои намерения честны и определённы. Я предлагаю вам свою руку и сердце. Я надеюсь, что вы благосклонно отнесётесь к моим исканиям и сделаете меня счастливейшим из смертных в тот момент, когда наш брак будет осуществлён по закону.

Я растерялась. Признание прозвучало неожиданно, к тому же скорее испугало меня нежели обрадовало. Рассуждая отвлечённо с холодной головой и пустым сердцем, следовало счесть, что мне выпала невиданная удача. В женитьбе благородного барона на гувернантке с хорошим происхождением не было ничего необыкновенно. Общество терпимо, а то и благосклонно отнеслось бы к этому браку. Он решал все мои настоящие проблемы, но не создавал ли куда больше новых в ближайшем будущем?

Мысли теснились в голове, я никак не могла сосредоточиться, а ведь следовало что-то отвечать. Всё, что я сумела – это открыть рот и пролепетать благодарность, положенную в таких случаях. На большее меня пока не хватило.

Барон степенно поклонился, потом сказал, на этот раз голос его звучал отчасти искреннее, добрее:

– Я отдаю себе отчёт в том, как внезапно для вас прозвучало изъявление моих чувств. Я старался сдерживать их для общего нашего блага. Моё уважение к вам глубоко, намерения честны. Я слишком дорожу вашим добрым отношением, чтобы настаивать на немедленном ответе. Наоборот, в том вижу свой долг, чтобы дать вам время на раздумье. Позвольте сейчас оставить вас, чтобы вы могли взвесить все обстоятельства и принять решение.

Барон поклонился и пошёл прочь. Размеренно, спокойно, словно не он только что признавался в пылких чувствах предмету своей страсти. Я смотрела ему вслед. По мере того, как он удалялся, я всё более приходила в себя, ко мне возвращались жизненные силы. Я смогла глубоко дышать, кровь веселее побежала по жилам. Лишь теперь я понимала, насколько напряжена и испугана была, когда барон стоял рядом, говорил свои речи.

С его стороны было совсем неглупо оставить меня наедине с собой, проявить благородство. Теперь я испытывала благодарность к нему не только за щедрое предложение, заодно за нежданную деликатность.

Погода портилась, следовало уйти в дом, но в саду я ощущала себя в большей безопасности, кроме того, вряд ли кто-то соблазнился бы прогулкой, когда ветер трепал цветы, пытался сорвать листья с деревьев, гнал по низкому небу тяжелеющие тучи. Неспокойствие природы как нельзя точно соответствовало моему собственному. Я прошлась по дорожке туда-обратно, потом решительно спустилась по террасам к реке. На шум стремящейся к равнинам воды. Как никогда я сожалела, что Эвелайн нет рядом, сестры, которая была спокойнее и рассудительнее меня, помогла бы взять себя в руки и, если не дать сразу ответ на очень сложный вопрос, то хоть обдумать возникающие в сознании «за» и «против».

Предложение барона, бесспорно, делало мне честь и обещало надёжную жизненную позицию. Лишь замужество давало настоящую защиту девице, лишившейся родителей и собственного дома. Я могла бы больше не зависеть от прихотей сменяющих друг друга хозяев, кроме того, в других семьях детишки на воспитание могли попасться куда более избалованные и зловредные, чем милая Лейна. Я могла бы стать девочке, к которой успела привязаться, достойной мачехой, обеспечить ей какую-никакую защиту, женское общество, которого ей не хватало, когда её забрали из школы. Вряд ли у меня был шанс повлиять на брачные планы её отца, но я сумела бы подготовить обоих детей к тому, что в данный момент виделось неизбежным.

Наш мир был таков, какой есть, редкая девушка выходила замуж по любви, чаще всего, и не только в дворянский семьях, молодых сговаривали родители, учитывая в какой-то степени чувства обеих сторон, но имущественные расчёты ставя неизменно выше. Были в сложившемся порядке свои правильные стороны. Женщине реже грозил голод. Если муж вёл себя жестоко или безрассудно, братья или отец замужней имели право вмешаться, защитив её интересы. Я знала даже случаи, когда женщину забирали из семьи мужа, после проявления откровенной жестокости. Редко такое случалось. Чаща всего запуганные супруги боялись жаловаться: помощь могла не успеть, а насильник всегда находился рядом.

Мне в этой жизни полагаться было не на кого. Близкой родни не осталось, дальняя ясно показала, что достаточно позаботилась о благополучии осиротевший сестёр. Окажись барон, скажем так, не самым приятным мужем, что я могла предпринять? Ничего. Разве что бежать тайным ходом в горы, где погибнуть от голода и холода.

Я попыталась в деталях представить своего хозяина, увидеть его лицо и фигуру, просмотреть мысленно подоплёку его намерений. Мне сразу показалось, что ни о каких чувствах с его стороны речи не шло, вернее говоря были они только в речах. Барон объяснялся в любви так, словно заранее затвердил слова, позаимствовав их из первого попавшегося под руку романа. Не почувствовала я искренности. Или возводила на мужчину напраслину? Быть может, он смущался, признаваясь в слабости двадцатилетней девочке? Бывает так, что страсть вспыхивает в мгновение ока? Наверное, но тот ли это случай? Барон – не пылкий юноша, взрослый расчётливый человек. Его стремление прибрать к рукам будущего наследника, закрепить своё влияние на него став не только опекающим дядей, но и тестем, говорило о весьма трезво мыслящей натуре.

Собственно говоря, если бы барон предложил мне сделку, чётко оговорив условия соглашения, я поняла бы его лучше и чувствовала бы себя увереннее. Сейчас же я усиленно пыталась сообразить, не обманывают ли меня, а если обманывают, то почему и в чём. Тревога не унималась, тревога только росла.

Я спускалась всё ниже, река шумела громче. Здесь отчётливо тянуло влагой, от постоянной сырости потемнел камень дорожки. Цветы не росли, лишь неприхотливый кустарник цеплялся за крошащиеся скалы.

Я оглядела неуютное место, почти сразу пробрала дрожь. Не следовало сюда приходить. В особенности теперь, когда погода оставляла желать лучшего. Ветер ослабел, сдерживаемый откосами ущелья, но тучи наверху словно готовились состязаться в неистовстве с бегущей по камням рекой.

Хорошо. Я посоветовала себе отвлечься от наступающей стихии и заняться собственной судьбой. Следовало подумать не только о том, что случится, если я соглашусь на предложение барона, ещё о последствиях отказа. Господа, считавшиеся благородными людьми, далеко не всегда действительно вели себя, как следует. Наш с Эвелайн отец не беспокоился о нашей будущности, когда проматывал состояние. Мы ведь были всего-навсего дочери. Обуза, пустая трата средств. Выйдут замуж, всё как-нибудь устроится. Именно эти ободряющие слова я слышала от отца, когда он бывал пьян и оттого более обычного откровенен. Уверена, сыновья удостоились бы большего внимания и настоящей защиты. Барон имел двух дочерей, как он распорядился их судьбами и жизнями? Одну обрёк на странное существование бестелесного существа, другую готовил с малых лет к нежеланному замужеству. Так вели себя почти все мужчины. Иногда складывалось впечатление, что если отец не выкинул дочерей на помойку, то он уже заслуживает восхищения и признания в обществе. Нас учили смиряться со сложившимися устоями. Я почти привыкла к несправедливому порядку, но сейчас в этом неуютном месте, при растерянности, встревоженности моей души, особенно ясно понимала, насколько жестока наша судьба. Будь я юношей, пусть без денег из совсем разорённой семьи, передо мной лежали бы широкие разнообразные дороги, к моим услугам были бы десятки профессий, кои можно освоить усердным прилежанием, заработать на жизнь трудясь, а не угождая мужу, который взял из милости и не исключено, что попрекать будет каждым куском. Лишь брак давал женщине какое-то положение в жизни, при этом он же всё отнимал.

Ещё я могла отказаться от замужества, до глубокой старости проработать гувернанткой, сменяя семьи, получая гроши, постоянно рискуя оказаться жертвой домогательств, а то и откровенного насилия. Клевета или сплетня в мгновение ока могли уничтожить мою репутацию, тем самым закрыв передо мной все двери.

Я осознала, что обдумываю предложение барона как вполне реальную возможность выбора лишь потому, что страшусь нищеты и беззащитности. Он не привлекал меня как мужчина, он не внушал доверия как человек, он явно имел в виду некий корыстный интерес, хотя меня в свои расчёты не посвящал. Союз, завязанный на лжи вряд ли мог обещать не то, что счастье, хотя бы благополучие в будущем.

Я спустилась к самой воде, здесь сырость ощущалась особенно остро, юбка моя стала влажной, ноги замёрзли. На миг мелькнула горькая мысль о том, что, бросившись в эту реку, я могла бы решить все заботы разом. Ни о чём более не думать, не трепетать от страха потому, что каждая из двух судеб грозит мне бедой. Потом я вспомнила о сестре, устыдилась проявленного малодушия. Ради Эвелайн, с которой надеялась однажды вновь воссоединиться, я должна была бороться.

Я развернулась, чтобы возвращаться в дом, потому что не только от реки тянуло холодом, дождь начинал накрапывать, грозя превратиться в ливень и едва не свалилась в бурные воды от внезапного испуга. Арлет стояла возле искрошенной скалы. Камень определённо просвечивал сквозь ей казавшееся невесомым тело. Почему, не страшась призрака в доме, я вся заледенела сейчас? Не сознавала, что бледная девица способна быть опасной? А она способна? Я не знала.

Глава 6

Постаравшись взять себя в руки, я шагнула ближе к Арлет, дальше от реки, вдохнула полной грудью сырой воздух. В лёгких промозгло закололо, я едва не раскашлялась.

– Я не знала, что ты можешь покидать дом.

– Недавно поняла, что могу. Сначала боялась, гуляла только по ночам, теперь днём выхожу, стараюсь только не в солнечную погоду.

– Свет вредит тебе?

Арлет задумчиво покачала головой, сейчас она казалась ребёнком, моложе Лейны:

– Я делаюсь совсем прозрачная. Страшно. Боюсь потерять себя, растаять.

Несколько минут я честно пыталась усвоить, что привидения тоже чего-то боятся, не закончились их страдания вместе с горячей жизнью. В холодной послежизни тоже полно неудобных условностей. Получается, прыгни я в бурную горную реку, упокойся на её дне, могла обрести иные горечи, а не свободу. Нам не дано знать, что будет потом, поэтому есть смысл заботиться о том, что есть сейчас.

– Арлет, твой отец любил твою мать? Ты ведь, наверное, её помнишь…

– Помню. Она было добрая, совсем тихая, часто лежала.

– Болела?

– Тогда я была маленькая, не понимала ничего толком. Теперь думаю, что, наверное, да. Няня как-то сказала мне, что у мамы много детей, но их всех увозят прочь. Я долго считала себя особенной, той, которую оставили, гордилась собой.

– Младенцы умирали?

– Думаю, что так. За горой есть упокоище, только мне туда не дойти.

Арлет простодушно приподняла край юбки, высунула ногу, обутую весьма изящно. Туфля выглядела непрочной, зато мало поношенной.

Могилы умерших сразу после рождения детей меня сейчас не занимали, предложить Арлет прогулку за холмы я не спешила. Полагала, здесь у нас обеих полно забот. Тётя Гленда, разоткровенничавшись как-то за рюмочкой крепкого вина, объяснила нам с Эвелайн, что замужняя женщина способна рожать ребёнка каждый год. Или чуть реже. Муж, если он не хочет иметь много детей, может не допускать беременности, даже если регулярно посещает спальню жены. Всё зависит от мужчины, хотя иным из них наплевать. Помрёт родами одна женщина, всегда можно взять другую. Для нас с сестрой речи тётушки были откровением. Обсуждали мы эти странные дела взрослых шёпотом, забравшись в одну постель и укрывшись одеялом. С тех пор я повзрослела, кругозор мой расширился. По простодушным ответам Арлет я сразу поняла, что барон жены не щадил. Ему требовался младенец-мальчик, наследник, а дети либо сразу умирали, либо оказывались ненужными барону девочками.

Я прониклась горячим сочувствием к неведомой мне, давно почившей женщине. Трудно предположить, что меня ждёт иная судьба, согласись я на предложение барона. Хотя, если рожу здорового мальчика, меня, вполне вероятно, оставят в покое? А если нет? Кроме того, невозможно предвидеть пол ребёнка, опытные повитухи могут указать его, когда беременность уже свершилась, да и то не наверняка.

Странно только, что барон так долго ждал. Лейна мать почти не помнила, значит та умерла около десяти лет назад. За эти годы…Всякое могло произойти.

– Арлет, а отец женился ещё раз?

Она не то чтобы задумалась. У меня сложилось впечатление, что потеряла интерес к разговору. Печальный взгляд, устремлённый на бегущую воду становился всё более отрешённым. Напрасно я растревожила прошлое. Арлет могла уплыть в него совсем. Или она не хотела воскрешать то, что причиняло боль? Я ошиблась в своих предположениях. Воспоминания отвлекли Арлет ненадолго, да и размышляла она как раз о том, о чём я спросила:

– Она была добрая, только часто плакала. Лейну тогда отослали в школу, а я как раз встретила мою любовь. Мы виделись украдкой, редко. Каждую минуту, каждый час без него я думала только о нём, я и сейчас думаю только о нём, не знаю, где он, что с ним случилось, а так хочу узнать! Она проведала нашу тайну, не сказала никому. Только ведь помочь ничем не могла!

По призрачным щекам скупо потекли призрачные слёзы. Я наблюдала за подругой не только с сочувствием, ещё с болезненным интересом. Не стоило будить её грусть, подробности вряд ли прибавляли что-то существенное к общей картине. Как видно, вторая жена тоже не справилась с задачей. Куда она делась? Барон развёлся с ней, или она тоже лежит за горой под большим холмиком рядом с другими, маленькими? В один ряд.

Чем дальше, тем меньше брак с моим хозяином представлялся мне достойным выходом из нелёгкого моего положения. Я откровенно страшилась. Я прежде не желала этого замужества, теперь вовсе казалось, что меня тащат не в покой для новобрачных, а прямиком в подвал, куда в старые времена запирали провинившихся рабов.

Так… Мысль странная сейчас посетила, однако не бесполезная. Нет ли в имении подозрительного места, куда действительно могли спрятать, допустим, вторую супруга барона? Пристройка, вокруг которой возникает время от времени странная суета, от стен которой веет ужасом… Как узнать, кого там скрывают или что и почему? Если последняя баронесса ещё жива, то меня вовлекают в бесчестье. Или барон готов избавиться от препятствия в виде неугодной жены в тот же час, как получит моё согласие на брак с ним?

Я попыталась расспросить Арлету, но с огорчением убедилась, что память её не слишком надёжна. Она помнила детские проказы, но целые куски жизни оказались словно стёрты из её сознания. Не могла точно сказать, раньше баронесса исчезла из замка или возлюбленный ушёл, обещая вернуться, забрать с собой. Если Арлет стала привидением, она должна была умереть, вероятно, от недоброй руки. Так я предполагала, но опиралась ведь в своих предположениях на нестойкое очарование легенд. Сама девица не помнила, что с ней случилось, не знала точно, когда. Став такой, какой стала, она долго бродила по тайному коридору или нежилому крылу здания, не сознавая себя, своей сути, была тенью тени себя прежней, лишь недавно в ней пробудился интерес к творящемуся вокруг, в мире живых.

Когда она нашла ноты той песни, что возлюбленный посвятил ей. Чёрные знаки на разлинованной бумаге проложили дорожку к пробуждению. Арлет пела их про себя, однажды попыталась наиграть на инструменте в классной комнате, обнаружила, что её пальцы недостаточно сильны, чтобы справиться с клавишами.

Я совершенно продрогла в этом неуютном месте, а ещё потеряла надежду быстро добраться до сути дела. Арлет могла что-то вспомнить, хотя не сразу. С ней требовалось терпение. Сейчас следовало возвращаться в дом и давать ответ барону. Я поднималась по террасам и постепенно дрожь озноба сменялась дрожью страха. Я от души надеялась, что барон опять уехал, у меня найдётся время придумать какой-нибудь план, но внутренне готовилась к тому, что буду немедленно изгнана из поместья без денег и перспектив найти новое место. Ведь хороших рекомендаций не получишь от хозяев, которых ты расстроила своим поведением.

Арлет, которую я позвала с собой, странным образом чувствуя себя увереннее, когда она рядом, идти отказалась, хотя обещала навестить меня в классной комнате.

– Когда стемнеет. По ночам я словно бы сильнее, а днём часто не могу открыть секретный замок.

Я ничего не понимала в привидениях, потому на нашла, что сказать.

Войдя в дом, я быстро, по возможности, тихо поднялась на лестнице в свою комнату. Хотя дождь шёл мелкий, почти незаметный, платье промокло, местами испачкалось, так что большую часть времени до ужина я потратила на то, чтобы, переодевшись в сухое, привести в порядок влажное. Одежды у меня было немного, беречь вещи мы с сестрой научились ещё в собственном доме.

Чтобы иметь предлог не спускаться вниз раньше назначенного часа, я зашла к Лейне. Обнаружила, что девочка грустно сидит у окна. Ей бы бегать и резвиться по всему дому, вместо этого отец запирает в комнатах, чтобы не выглядела здоровее и энергичнее кузена. Нам с Эвелайн хоть не запрещали развиваться так, как мы хотели. На мгновение возникло искушение согласиться на странный брак. Каковы бы ни были последствия его для меня, я могла скрасить жизнь Лейны, обеспечить ей передышку перед нежеланным союзом. Я колебалась недолго. Не имеет значения, жертвуешь ты собой ради других или собственного физического выживания, всегда наивно ждать хорошего результата.

Останусь без работы, что ж, постараюсь добраться до курортного городка, где служила в компаньонках Эвелайн, быть может там, где много людей, жизнь кипит, смогу найти другое место, в прачки пойду, если понадобится, в няньки. Я верила, что смогу заработать на кусок хлеба, хотя не скажу, что перспектива опуститься на самое дно, радовала. Женщины из благородного сословия могут делать ту же работу, что простолюдинки, но отношение к ним более насторожённое, часто враждебное.

Стремясь как успокоиться перед важной беседой, так и подарить напоследок немного тепла моей подопечной, я взяла книжку с картинками, принялась читать вслух. Мы вместе разглядывали иллюстрации, обсуждали, насколько близки они к нашим впечатлениям от рассказа. Госпожа Блам не возразила против развлечения, лишь посоветовала Лейне поужинать и лечь пораньше. Служанка принесла девочке поднос, далее избегать неизбежного я не могла.

Переодеваясь к ужину, заново укладывая волосы, я невольно подумала, насколько хорошо посвящена экономка в дела хозяина. Стоило ли обращаться к ней за сведениями, или любое моё слово станет известно барону, едва я его произнесу? Мне нравилась эта энергичная совсем молодая женщина, но смутные опасения, точной сути которых я сама не понимала, мешали ей доверять.

Мужчины уже сидели у огня, когда я спустилась в гостиную. Оба приветствовали меня так, словно ничего необыкновенного днём не произошло. Внезапное романтическое предложение человека, ничуть в меня не влюблённого лишь померещилось, оказалось неверным, как сон после пробуждения. Хорошо бы так оно и было.

За стол сели без промедления, беседа текла приблизительно так же, как всегда. Мужчины более общались друг с другом, чем со мной. Я едва ли много слышала, ещё меньше понимала. Голода не ощущала совсем, отдавала должное подаваемым блюдам скорее из вежливости, чем по настоятельной необходимости. Вряд ли этой пище суждено было принести пользу моему телу.

Ещё прежде я ощущала заметную неловкость, находясь в обществе двух неженатых мужчин без поддержки представительницы своего пола, сегодня неопределённость положения особенно тяготила. Учтивее было не заставлять меня спускаться вниз к ужину, а затем проводить какое-то время в гостиной.

Едва мы встали из-за стола, как я спросила барона:

– Могу ли я подняться к себе? Гуляя сегодня в саду, я немного промокла под дождём, простудилась, хотела бы раньше лечь.

Барон, на протяжение всего ужина державшийся в меру радушным хозяином, недобро стиснул челюсти. Я видела, как напряглось его лицо, глаза сверкнули, губы шевельнулись, словно готовясь произнести резкость. Тонтель, произнеся скомканные извинения, вышел из столовой, но не в гостиную, а в коридор. Вероятно, мужчины сговорились заранее, или младший почувствовал дурное настроение старшего и поспешил скрыться с его глаз. Отсрочки я не получила, значит, имело смысл сказать всё сразу, не дожидаясь, пока гнев барона приобретёт глубину и силу.

– Ваше предложение лестно для меня, господин барон. Я чрезвычайно благодарна вам за оказанную часть, но стать вашей женой не могу. Я не готова к браку. Смятение, в котором пребывают мои чувства не даёт мне…

– Если ваши чувства смятены, любезная барышня, – грубо перебил меня барон, – тем более не следует им доверять. Я понимаю, что скромность велит вам отказывать претендентам, чтобы мужчины видели, как нелегко добиться вашей руки. Я уважаю ваши затруднения, потому даю вам время поразмыслить более основательно, нежели вы сделали прежде. Завтра вечером я надеюсь услышать более рассудительные речи. Теперь вы можете идти отдыхать.

И я пошла. Сказать, что я была напугана, значит, ничего не сказать. Речь барона казалась пусть грубой, но вполне вменяемой, а вот выражение его лица, бугрящиеся жилы, раздутые ноздри, злобный отсвет в тёмных глазах говорили о том, что он едва сдерживает нрав, не привыкший себя ограничивать. Несколько мгновений я всерьёз полагала, что буду схвачена и отброшена к стене или опрокинула на пол, что он ударит меня, покалечит, если не убьёт. Игра в учтивую манерность была всего лишь игрой. Время спектакля закончилось, теперь вокруг была реальная жизнь.

По лестнице я поднималась, крепко вцепляясь в перила. Руки и ноги дрожали. Находясь в полной власти барона, не имея защитников ни здесь, ни во внешнем мире, что я могла предпринять? Я не знала. Поднявшись в свою комнату и заперев дверь за задвижку, я без сил опустилась на стул. Следовало совладать с охватившим меня ужасом, затем только принять решение. Не могла я пока что доверять своему здравомыслию.

Первым побуждением было обратиться в бегство. Дикие звери, кои могли подстеречь в горах, казались меньшей угрозой, нежели мой хозяин. Однако я хорошо помнила, как далеко от замка лежат земли, барону неподвластные, живут люди, не обязанные повиноваться ему во всём. Даже имей я силы и время преодолеть путь, удачу избегнуть опасностей по дороге, как бы я выбралась на неё? Дом окружали стены, ворота стояли запертыми всё время, когда ими не пользовались для подвоза всего необходимого по хозяйству.

Наверное, ловкий человек сумел бы вскарабкаться по выветрелой кладке, которую я так недавно рисовала на листах бумаги, вот только я, к сожалению, нужной ловкостью не обладала, на чью-либо помощь рассчитывать не могла.

Разве что…

Только чем могла помочь мне призрачная девочка, да и захотела бы она пойти против отца и его законов?

Другой подруги рядом не случилось, потому я пересилила страх, что не отпускал душу и тело, вышла из своей спальни, цепенея перед каждой случайной тенью, прошла несколько шагов до классной комнаты, отворила дверь.

Свечу я взяла с собой, но здесь уже горели две. Обе стояли на крышке клавикорда, огоньки колыхнулись, когда я переступила порог. Арлета, сидевшая возле инструмента, подняла голову.

– Я думала, ты не придёшь. Знаешь, хотела заново написать ноты той песни, что придумал для меня любимый. Я помню их, помню все. Я даже смогла удержать в руке перо, только не нашла нотной бумаги. Я слышу песню, она всё время звучит у меня в голове, но, когда ты играла её на этом инструменте, мне показалось, что я не только вспомню её, обязательно найду моего Мидаля.

– Его так звали? – спросила я.

Не знала, могу ли доверять Арлет. Мысли спутались. Я пыталась успокоиться, понять, что делать дальше.

– Да, его наняли, чтобы обучать противного мальчишку. Музыке, другому. Как будто моего дохленького двоюродного братца можно хоть чему-то научить.

Арлет изобразила на лице презрительную гримаску, явно перенятую у кого-то другого. У любимого, надо полагать. Как и слова.

– Мидаль смеялся. Этот худосочный отпрыск семейного древа, которого папочка пытается приручить и подчинить своей воле, ни к чему не способен. А у меня получалось. Отец рассердился. Был скандал.

Арлет слегка раскачивалась, сидя на скамейке, так глубоко погружённая в свои воспоминания, что не замечала моего состояния. Иногда она выглядела немного помешенной, хотя, кажется, такие вещи частично не случаются. Я мало знала о людях, о мире призраков ещё меньше.

Я не знала, что думать и кому верить, поскольку выбора никто не дал, решила не колебаться более. Да, велика была вероятность, что сделаю глупость, только пока не попробуешь, не узнаешь. Я готова была ухватиться даже за призрачный шанс на спасение.

– Арлет, твой отец сделал мне предложение. Он хочет на мне жениться, но я не хочу выходить за него замуж, не верю, что он действительно меня любит, не понимаю, что происходит. Мне страшно.

Моя призрачная подруга словно бы опомнилась. Когда повернула голову, взгляд был внимательный, не отрешённый.

– Отец никого не любит, – сказала она монотонно, словно припоминая слова или подбирая факты. – Женщины – только средство. Так он сказал, не моей матери, а той, другой своей жене. Только способ добиться поставленной цели. Дочери, супруги. Если от них нет пользы, они не нужны.

Меня поразила ужасная мысль. Стремясь сосредоточиться на ней, я вошла в комнату и плотно затворила за собой дверь. Давно следовало так поступить, чтобы нас никто не подслушал. Если в пристройке содержат пленницей предыдущую супругу барона, то любой брак, который он пожелает заключить, окажется незаконным, а женщина, доверившаяся ему, согласившаяся на предложение будет навек опозорена, отвергнута обществом. Если она родит в этом отвратительном союзе ребёнка, его можно будет выдать за законного наследника. Я предполагала, что барон убьёт предыдущую жену, чтобы его сын не упустил права на имение, но ведь вполне могло случиться так, что оставит в живых нас обеих, чтобы иметь возможность делать выбор не спеша. Кто в этом отдалённом имении скажет против барона хоть слово? Учитель музыки, не пожелавший мириться с здешними порядками, исчез без следа, не угодившая отцу дочь бродит по родному дому бессильным призраком. Тонтель ради места или иных милостей сохранит верность родственнику. При его увечье нелегко себя содержать. Не имея состояния, где ещё он найдёт работу? Воспользовавшись нами обеими он обеих же заточит или убьёт. Развяжет себе руки, если его авантюра в очередной раз не удастся.

– Если бы Мидаль вернулся, он помог бы тебе, – сказала Арлет. – Я знаю, он благородный человек. Он обязательно вернётся, потому что любит меня. Он поможет нам обеим.

– А если он никуда не уезжал, – сказала я. – Если твой отец пленил его и содержит в пристройке, заставляет отречься от тебя?

Она пугливо вскочила, заломила руки, словно была в отчаянии, хотя лицо оставалось сосредоточенно спокойным.

– Я не могу туда попасть. Дверь всё время заперта. Я ничего не могу.

Призрачные слезинки скатились по бледным щекам.

– Одна я тоже ничего не могу, – сказала я, заставив свой голос звучать ровно, хотя сердце бешено билось. – А вместе мы сможем многое.

Глава 7

Прозвучало слабо, странно, но страх отступил. Так бывает, когда поздно колебаться, пора действовать. Я не знала, что за тайны скрывает пристройка. Там могли оказаться уже названные предположительно персонажи, один или двое, там мог томиться дикий зверь. Я сознавали лишь, что обитающие внутри существа неподдельно страшат присных барона, вероятно, его самого тоже, значит, нам с Арлет они союзники. Рассчитывать на иную подмогу не приходилось. Я догадывалась, что барон выбрал меня в настоящие или поддельные супруги потому, что я уже оказалась в его руках, располагала благородным именем и не располагала защитой. За девушкой с положением, состоянием, окружённой влиятельной роднёй, ещё нужно ухаживать, нет гарантий, что она готова будет бросить свет и поселиться в глуши даже ради баронского титула. Я подходила по всем статьям.

Среди моих лихорадочных мыслей мелькнула ещё одна. Не добившись ничего от меня, барон мог под понятным предлогом заманить сюда мою сестру Эвелайн. Ему нетрудно было вызнать всё о нас, воспользоваться полученными сведениями в своих интересах. Если мы обе окажемся в его власти, он получит мощный рычаг воздействия. Никого ведь не удивит, что счастливая новобрачная поспешит дать приют бедствующей сестрице. Запугивая каждую из нас, легко удалось бы добиться повиновения обеих.

Решимости у меня отчасти прибавилось, страх отступил. Я поднялась и выглянула в окно. На крыше никого не было, во дворе, сколько я могла видеть, тоже. Следовало спешить. Лишь одна ночь и один день отделяли меня от свободы или несчастья всей остальной жизни.

– Выйдем наружу и посмотрим, что мы сможем предпринять, – сказала я. Голос прозвучал слабо, однако не дрожал. Сердце колотилось в груди, ледяной пот ещё полз по спине, всё же обморок мне не грозил. Я отчасти вернула себе самообладание.

– Давай! – откликнулась Арлет. – Найдём любимого! Он поможет нам обеим, увезёт прочь отсюда, на равнины. Он лучше меня вспомнит ноты заветной песни. Мы будем счастливо жить где-нибудь все вместе!

Она вскочила, оживлённая, сияющая, почти живая, так что мне захотелось протянуть руку, дотронуться до её тела, проверить точно ли пальцы пройдут насквозь или как там положено у призраков. Я не решилась.

За секретной дверью оказался коридорчик, узкий, низкий, довольно пыльный. Арлет заставила меня погасить свечу перед тем, как мы проникли внутрь. Вскоре я поняла, почему. Секретный ход вовсе не был замурован в стены наглухо, крохотные, а иногда и побольше размером отдушины вели из него наружу, ещё чаще выходили в комнаты. Оттуда проникали отсветы затепленных свечей или огня в камине. Когда мои глаза приспособились к темноте, я поняла, что могу различать отдельные детали. Потайной ход создавался не затем, чтобы покидать замок, спасаясь от врага, а затем, чтобы надзирать за домашними. Господин барон явно был не первым неприятным обитателем здешних мест.

Я спросила у Арлет, есть ли отсюда двери в другие комнаты замка.

– Конечно есть, – нетерпеливо ответила она. – Сама найдёшь, если захочешь. Не сейчас, потом. Мы спешим, ты помнишь.

Подруга отлично ориентировалась в коридорах, так что затруднений не возникало. Кстати, она не светилась в темноте, как полагалось бы призраку. Я практически не ощущала колыханий воздуха от её движения, всё ещё не решалась, опасаясь неделикатностью нарушить сложившееся у нас доверие, до неё дотронуться, но сомнения иногда возникали. Либо я не знала, что такое привидение, поскольку легенды лгали, либо Арлет вообще им не была. Разрешение внутренних противоречий я отложила на потом.

В конце коридора оказалась лестница, такая узкая, тесная, крутая, что спускаться оказалось страшно. Я придерживалась ладонями за стены, слышала, как шуршит ткань юбки, сползая по ступеням, лишь теперь подумала с досадой, что имело смысл переодеться. Не только потому, что жалко было наверняка испорченного вечернего платья, ещё потому, что тёмное, глухое лучше укрыло бы меня в ночи от случайных взоров.

– Здесь есть выход прямо наружу?

– Есть, хотя не самый удобный – через подвальное окно.

– А в помещения прислуги?

Арлет призадумалась. Я как-то ощущала её близость в почти полной темноте, сейчас она замедлила шаги, словно отыскивала в потайных коридорах своего разума отдушины в нужные комнаты.

– Нам нужны ключи, – подсказала я. – Дверь в пристройку заперта, мала вероятность того, что она случайно окажется доступной. Управляющий хранит ключи в своей комнате. Именно так они чаще всего поступают. Если специально прячет их, мы пропали, потому что сложно отыскать хорошо укрытое, с другой стороны – зачем ему? Барона трудно назвать мягким хозяином. Кто тут решится своевольничать?

– Мы с тобой, – ответила Арлет. – Я так рада, что встретила тебя, Кетлин. Мне теперь не одиноко, может быть, я даже не сойду с ума, как предрекал отец.

Повезло нам с папочками, что там говорить. Наш с Эвелайн хоть редко замечал нас, потому что почти не интересовался нами, зато оставил в неприютном мире без гроша за душой и без защиты.

– Арлет, я тоже очень рада, что обрела подругу, там, где не надеялась встретить участие. Как ты думаешь, сможем мы попасть в комнату управляющего? Только ты знаешь здесь все ходы-выходы, я почти бесполезна.

– На самом деле справлюсь легко-легко! – самоуверенно ответила Арлет. Кажется, она улыбалась. – Комнаты прислуги здесь, внизу, двери в них никогда не запираются, чтобы хозяин в любой момент мог войти и проверить, чем они заняты, или позвать за той или иной надобностью. Я знаю, где кто живёт. Мне нечем было заняться, когда бродила в тайниках одна, запомнила. Много чего видела такого, что предпочла бы забыть.

– Тогда идём!

– Нет, я пойду одна. Я же привидение. Если меня увидят, всего лишь устрашатся, если увидят тебя, тотчас поднимут тревогу.

Мне не хотелось отпускать её одну, самой остаться без подруги в полной тьме в неведомых закоулках замка. Тем не менее, Арлет говорила здравые вещи, следовало прислушаться.

– Я убедилась, что ты сможешь отворить дверь, не проваливаешься сквозь пол, когда ходишь. А поднять ключи тебе по силам? Я их видела, это тяжёлая связка.

Она задумалась. Её измученное одиночеством и лишениями сознание временами гасло, а иногда сразу находило нужный ответ. Я не требовала от подруги совершенства. Нам всем было далеко до него. Следовало пользоваться тем, что есть.

– Не знаю. Я попробую. Ради того, чтобы вновь обнять любимого, ради того, чтобы помочь тебе бежать отсюда, я смогу. Должна.

Она сама отыскала мою руку, сжала пальцы. Ощущение вышло странное. Они не прошли насквозь, зато едва коснулись. Точно комок пуха лёг, не ладонь. Сомнения не исчезли, тревоги не угасли, но я решила, что подруге виднее. Осталась на месте, тогда как она скользнула прочь. Я не видела, не слышала – догадалась.

Вечернему платью не полагалось карманов, потому свечу и спички я, завернув в одну из тряпок, что предназначались для удаления следов грифеля с доски, несла в руке. Сейчас прижала к себе это единственное достояние, страшась потерять. Я была так возбуждена, что почти не ощущала жути одиночества во тьме. Мрак обступал со всех сторон. Липкий плотный, враждебный. Он же укрывал дружески от подлинных бед. Свет иногда мог страшить не хуже темноты. Без Арлет я ощущала себя потерянной. Подумала с несвойственным мне прежде цинизмом, что глупо бояться привидений, пока на свете есть злые люди. От живых вдесятеро больше забот, чем от мёртвых, да и бродят они по тверди значительно чаще.

Тишину нарушал разве что звук моего дыхания. Неясные шумы, что достигали этого места, я не смогла бы опознать. Когда в нашем странствовании по коридору попадались отдушины, ведущие во внешний мир, я прислушивалась. Дождь прекратился, ветер утих, даже облака отчасти разошлись. Проникал снаружи рассеянный звёздный свет. Для нашего предприятия лучше было бы, бушуй в горах стихия, однако выбирать не приходилось.

Ожидание оказалась не таким длинным, к какому я приготовилась. Арлет вскоре возникла рядом. Не знаю, как я почувствовала её присутствие, невольно вздрогнула, не столько от страха, сколько от нервического волнения.

– Тяжёлые! – пожаловалась подруга, голос прерывался от отчаяния. – Я не могу снять связку со стены!

– Идём! – ответила я.

В каморке управляющего теплилась дешёвая сальная свеча. После темноты глазам стало больно. Арлет оставила дверь приотворённой, так что мне не пришлось трепетать от возможного скрипа несмазанных петель, но в комнату я ступила, точно шла по тонкому льду. Крупный мужчина спал, раскинувшись на постели. Одеяло сползло, открывая грудь. Меня поразило обилие волос на ней. Я никогда не видела обнажённых мужчин. Представив, что каждый из них прячет под одеждой почти звериную шерсть, я испытала отвращение. У меня без того руки-ноги заледенели от страха, теперь ещё судорога брезгливости сотрясла тело. Хорошо хоть не затошнило.

Ключи я увидела сразу, они, к счастью, не хранились в ящике, не лежали на столе, а висели на стене рядом с тёплой одеждой. Арлет указала на них, да я сама уже выделила из прочего имущества знакомую связку. Вдохнув и выдохнув, чтобы придать себе отваги, я бережно снизала крюк. Действительно, весили ключи немало. У меня сразу заныло запястье.

Я едва не уронила добычу, когда мужчина на постели захрипел, завозился. Представив, как он сейчас проснётся, завопит, примчатся на его зов слуги, меня схватят и доставят к барону, я едва не пустилась в паническое бегство, стуча каблуками и крича от ужаса. Арлет обняла меня мягкими руками. Ощутив рядом её почти неощутимую плоть, я немного успокоилась. Да, мы затеяли опасное предприятие, потому надлежало взять себя в руки и бороться до конца.

Вместе мы скользнули обратно в коридор, Арлет притворила дверь, та стала на место без скрипа или стука. После слабого света в комнате управляющего тьма показалась особенно плотной. Арлет либо видела лучше меня, либо давно заучила каждый поворот и угол. Она взяла меня за руку, повела за собой.

Мы двигались теперь довольно быстро, я опасалась налететь на невидимую во мраке преграду, но страх этот был ничтожен по сравнению с тем, что я испытала недавно, когда почти уверилась, что сейчас буду обнаружена и схвачена. Как много разнообразия предлагала жизнь, когда не предлагала покоя.

Ступени, ведущие в подвал, оказались широкими, пологими, должно быть затем, чтобы облегчить доставку хранимых внизу припасов. Впрочем, пахло тут, скорее дровами, чем окороками. Арлет подвела меня к оконцу, расположенному недосягаемо высоко. Случайно или с определённой целью у самой стены громоздились короба и вязанки поленьев. Я поняла, что сумею без труда вскарабкаться наверх.

Решётка не поднималась, а поворачивалась на петлях, а то Арлета бы с ней не справилась. Мы обе почти бесшумно выбрались наружу. Здесь к стене дома примыкал навес, под которым сушились дрова. Видимо, слуги приспособили отдушины для быстрой доставки топлива в подвал, откуда ближе было разносить его к печам. Возле задней двери кухни имелся свой запас.

Снаружи после мрачных подземелий и переходов было светло почти как днём. Не нуждаясь более в водительстве, я побежала вдоль стены, обогнула угол и оказалась рядом с пристройкой. Утопленная в кладку дверь пряталась в тени, я с трудом различала скважину, принялась торопливо перебирать ключи, отыскивая подходящий. Любой мог увидеть теперь меня из дома, случайно выглянув в окно. Я нервничала, спешила. Ключи не подходили, да ещё позвякивали непозволительно громко для такой тихой ночи. Я почти убедила себя, что ключ от этой двери хранился отдельно, где-нибудь в кармане или специальном кошеле, когда один из них скользнул в отверстие, более того легко повернулся в нём.

Арлет радостно прошептала что-то рядом. Слов я не разобрала, кроме ставших уже привычными: «любимый», «защитит». Следовало немедленно войти внутрь, а на меня навалился такой страх, что едва не подогнулись колени. Впереди ждала пугающая до судорог неизвестность, сзади слепо следили за мной тёмные окна спящего замка, в любое мгновение могла нагрянуть погоня. Я словно стояла на грани двух миров и в каждом ждал лишь ужас. Тёмная тень накрыла сердце, душа замёрзла, как вода зимой.

– Кетлин! – позвала Арлет.

Её голос вернул к жизни, придал сил. Начатое нельзя было бросить на полдороге. Спасение или гибель ждали внутри пристройки, снаружи тоже ничего хорошего не обещала жизнь. Я толкнула дверь, вошла, затворила её за собой, едва Арлет оказалась рядом, а потом поспешно развернула свечу, трясущимися руками, зато с первого раза, зажгла спичку, быстро, пока не погасла, поднесла к фитилю.

Да, сквозь окна свет мог просочиться наружу, я не знала, насколько плотно они забраны досками, но оставаться здесь в полной темноте было невозможно, наверняка опасно.

Яркое пламя ослепило, так что пришлось отвести руку со свечой в сторону, чтобы нормально оглядеться. Снаружи казалось, что внутри одно большое помещение, пристройка выглядела как амбар или склад инвентаря, а мы с Арлет оказались в тесном закутке. Справа тянулась глухая стена, слева корявая, крутая, узкая, едва протиснуться, лестница вела наверх. Прямо перед нами высилась до самого потолка глухая перегородка, сбитая из толстых досок, причём, сбитая совсем недавно. Гвозди не успели потемнеть, тускло отсвечивали шляпками, хотя древесина выглядела лежалой. Ещё одна дверь была заперта на висячий замок.

Я прислушалась к своим ощущениям. Теперь, когда снаружи нас с большой долей вероятности не могли увидеть, внешний страх чуть отступил, зато пробудился внутренний. Я вновь с возросшей силой испытала знакомое чувство неведомой жуткой опасности. Интуиция настойчиво подсказывала, что за перегородкой ждёт не спасение, а лишь горшие бедствия, но был ли у меня выбор? Наверное. Только я его не увидела.

Подобрать нужный ключ не составило труда. Арлет нетерпеливо переминалась с ноги на ногу. Ей, скорее всего, ничего более не угрожало, она избавилась от земных бед, потому могла заниматься поисками возлюбленного, а не спасения. Мысли показались циничными. Я их устыдилась. Единственная в этих горах подруга не предала меня, я тоже не собиралась отступать, потому уверенно сняла замок и отворила дверь.

В прежние времена здесь, скорее всего, держали диких зверей, как я упоминала, была у помещиков мода развлекаться травлей. Решётка выглядела старой, но ещё очень крепкой. Массивные прутья глубоко уходили в кладку. Чувствовалось, что поколебать преграду сложно. Тем не менее, кто-то пытался. На высоте примерно моих глаз железо выглядело протёртым от ржавчины и пыли, словно сильные нетерпеливые ладони беспрерывно трясли решётку или цеплялись за неё, надеясь вымолить у тюремщиков пощаду.

В первое мгновение мне показалось, что клетка пуста. Хотя преодоление всех выпавших на нашу долю опасностей становилось напрасным, я испытала почти животное облегчение. Ужас всего лишь мерещился, его не было на самом деле. Узник исчез или вовсе примстился от избытка воображения. Остались лишь понятные беды, неестественная случилась плодом воображения…

Радость не успела смыть печали. Никуда они не делись. Из кучи соломы в углу, куда свет одинокой свечи почти не достигал, выбрался человек, шагнул к решётке осторожно, как дикий зверь. Он и выглядел скорее животным, чем тварью одной с нами породы. Двигался сторожко, горбил спину, угловато напрягал плечи. Зрачки блеснули красными огоньками. Я стояла замерев, как птичка перед змеёй. Страха почти не ощущала, лишь тихую обречённость. Ждать помощи от этого существа нечего было и помыслить.

Арлет же повела себя совсем иначе. Она обошла меня, застывшую столбом, приостановилась, словно не веря глазам, а потом бросилась к решётке, просунула руки между прутьев, протянула их к пленнику барона.

– Мидаль! Любимый! Я нашла тебя! Мы снова будем вместе!

Её ликующий, хотя негромкий крик потряс меня больше, чем появление перед нами человека, переставшего быть человеком. Часть тайны разъяснилась, однако тени легли глубже. Узник кинулся навстречу Арлет, пальцы возлюбленных переплелись, глаза наполнились слезами, взаимные излияния колыхнули тишину. Оба откровенно радовались встрече, но мне-то не туманили рассудок высокие чувства, воспетые поэтами и досконально изученные прозаиками.

Я оставалась трезвой, рассудительно девицей двадцати лет, всё ещё находящейся в весьма затруднительном положении. Мне надлежало мыслить, а не заламывать рук в драматическом отчаянии.

Глава 8

Трогательный союз, представший моим глазам, пожалуй, уместно смотрелся бы в театральной постановке. Реальная жизнь не предлагала прежде столько чудес. Давно ли я не верила в существование привидений, а теперь помимо сверхъестественной Арлет (хотя я уже сомневалась, что она подлинно призрак), я увидела воочию горота. Каменного жильца, как называли их крестьяне. Считалось, что обитают эти существа в пещерах или в самых глухих лесных чащобах, охотятся на животных и на людей, а на солнечном свету превращаются в камень, чтобы снова отмереть с наступлением ночи. Я столько сказок о них наслушалась в детстве, что лишь прочитанные в более зрелом возрасте разумные книги, поколебали веру в их существование. Получается, напрасно.

По преданиям они двигались именно так: боком, на согнутых ногах, горбя спину, завернув вовнутрь плечи, чтобы, как объясняли сказки, упасть мягко, с небольшой высоты, если свет застанет внезапно и превращаться в камень придётся без должной подготовки. В детстве мы даже играли в горотов. Побеждал тот, кто сидел или стоял на месте, замерев, дольше всех.

Потрясло меня не собственно появление сказочного существа в самой что ни на есть взрослой жизни, а его знакомство с Арлет.  Нам рассказывали, конечно, что каменные жильцы похищают детей, чтобы вырастить их подобными себе, но вот эта часть историй казалась мне особенно немыслимой. Дети доставляют столько хлопот. Про приручение горотами взрослых я не слыхала даже в сказках. Здесь, в нашем конкретном случае в интриге участвовал вполне сложившийся мужчина. Ещё недавно он жил среди людей, учил племянника барона музыке, прочим полезным вещам, влюблялся в Арлет, сам, вне всяких сомнений, был человеком… Что случилось? Почему он стал в одночасье существом из легенд?

Я пребывала в растерянности, а влюблённые не дали мне достаточно времени, чтобы всё обдумать. Бессмысленные взаимные излияния, которым они предавались, как видно, себя исчерпали. Арлета кинулась ко мне, сияющая, словно вернувшаяся из привидения в человека, ожившая, полная надежд:

– Кетлин, отпирай решётку. Это мой Мидаль, он нам поможет!

Я бы искренне порадовалась за неё, пожелала любого возможного счастья, только сомнения никуда не делись. Столкнувшись с мистическими сущностями, я хотела разобраться, насколько точно сказочное соответствует сказкам. Призрак, когда я его встретила, оказался вовсе не бестелесным, а гороты в историях, что люди передавали друг другу, вообще не выглядели безобидными обитателями уединённых мест. Им приписывали многие недобрые особенности. Я начинала бояться, что иные если не все из них – правда. Вспомнила неприкрытый страх заходивших сюда людей. Если гороты похитили вместо ребёнка взрослого мужчину и сумели превратить его в собственное подобие, то лучше было не встречаться с ними. Заодно с Мидалем, который совершенно очевидно перестал быть человеком. Не подходить к нему близко, не доверять ему свою жизнь. Вообще ничего не доверять. Любовь не застила мой взор, он смотрел ясно.

– Арлет, я хочу сначала понять, что случилось с этим юношей, прежде чем полагаться на его защиту. Он ведь значительно изменился. Он другой, тот, о котором мы ничего не знаем.

– Мидаль хороший! – воскликнула подруга. Внезапно она сникла, глаза потемнели, трагически надломились брови. Она на несколько долгих мгновений погрузилась в себя. Грустно вздохнула: – Ты права!

Отвернувшись от меня, она подошла, почти подплыла к решётке, печально склонила голову, держась теперь немного в стороне от возлюбленного, не касаясь его рук.

– Мы никогда не сможем быть вместе, Мидаль. Я иная, чем прежде. Что-то переменилось во мне, не знаю, когда и как…

Юношу её признание не расстроило и не удивило. Он самоуверенно перебил возлюбленную:

– Я знаю, глупышка! Я ведь сам это сделал с тобой. Когда каменные жильцы приняли мою жертву, подарили мне в обмен на неё новую суть, я принёс её тебе. Я не знал тогда, что нужно либо долго прожить в новом звании, либо принести ещё одну жертву, чтобы получилось сразу сделать тебя точно такой же, как я, потому ты стала бесплотной тенью. Превращение можно завершить. Теперь, когда мы вдвоём, мы справимся.

Его слова, произнесённые ко всему прочему с оттенком высокомерия, почти снисходительно, не только напугали меня, заодно насторожили Арлет. Она подняла голову, пытливо всмотрелась в черты возлюбленного. Мне показалось, что под бледной оболочкой привидения всё ещё есть живой человек, бушуют внутри него чувства, способные испепелить нестойкую плоть. Я испугалась за подругу, хотела подойти, оттащить её от решётки, уберечь от злобных намерений этого страшного мужчины. Поняла уже, что зря мы сюда пришли, ничего толкового из нашего внезапного открытия не выйдет, не успела.

Взор юного гората остановился на мне, разгорелись угольки чудовищных глаз:

– Она пригодится. Ты всё сделала правильно. Мы заберём её жизнь, её плоть и кровь, завершим прерванный ритуал. Мы всегда будем вместе, свободные, не зависящие от чужого мнения и влияния. У нас будут горы золота, царская жизнь. Счастье! Тащи её сюда и отопри дверь.

Арлета посмотрела на меня, потом вновь повернулась к возлюбленному. Я не понимала, что в ней происходит, какая идёт борьба и идёт ли вообще. Лицо подруги напоминало маску, глаза едва заметно блестели, словно душа ушла в глубину даже не тела, а собственного никому не понятного мира.

– Скорее! – поторопил Мидаль.

Он разглядывал меня с голодной жадностью. Сама не своя от ужаса я собирала в себе силы для бегства. Ослабела настолько, что ноги не повиновались, по спине тёк ледяной пот. Казалось, достигла глубин страха, когда барон протянул ко мне руки, чтобы взять себе, как берут вещь, но сейчас валилась в бездну такую безнадёжную, что не верила в возможность выплыть.

Я крепко сжала связку ключей, стиснула, как могла, не чувствовала боли в ладони, в которую впивались грубые грани железа. Нельзя было выпускать чудовище из клетки. Быть может, настоящие гороты не так уж заметно вредили людям, как утверждали сказки, но этот, сотворённый из дрянного человека для сомнительной цели изрядно отличался от них. Он не должен был добиться своего.

Когда Арлет заговорила, негромко, задумчиво, я едва не вскрикнула от неожиданности. Судьба, уже казавшаяся решённой давала сбой.

– Ты для меня стал таким?

– Конечно, маленькая моя! Не тяни. Я голоден, меня не кормят здесь, я хочу есть.

– А я не хочу. Совсем ничего. Я была тихой девочкой, грезила о счастье, как делают девочки, любила хлеб с вареньем, хотела выйти замуж.

– Ты просто задержалась в пути, – объяснил мужчина. – Твоя жизнь наладится, когда мы завершим ритуал.

Голос его звучал напряжённо, прорывались резкие интонации. В неправильном гороте кипела злость на подругу, которая слишком медлила с повиновением, не давала ему свободу и себя, тянула драгоценное время, тогда как следовало подчиняться мужчине, как велел обычай. Я множество раз слышала, что женщина должна повиноваться, только не понимала – зачем. Что за счастье быть и не быть одновременно. От сильного нервного напряжения или по другой причине я догадывалась, что мучает Арлет. Она долгие дни, может, месяцы бродила привидением, пугая себя или других, пытаясь понять, за что судьба распорядилась с ней так, а не иначе и теперь узнала. Не злой рок лишил настоящей жизни, а мужчина, стремившийся приладить её под свой интерес. Барон, который всего лишь хотел принудить меня к браку, сейчас показался почти невинным младенцем.

– Ты меня убил Мидаль. Зачем? Потому что с мёртвой мной тебе было бы проще?

– Не говори чепухи! – крикнул он. – Дай ключи!

Прянув к решётке, он схватил Арлет за запястье, потянул к себе, словно хотел проглотить. Я отмерла, шагнула, было к подруге, чтобы помочь ей освободиться, увидела, как торжеством разгорелись страшные глаза чудовища, заколебалась. Мидаль меня подманивал?

Решить ничего не успела. Арлет справилась сама. Её тонкая рука выскользнула из жадных пальцев словно струйка тумана.

– Я же привидение, меня трудно удержать! – сказала она с торжеством.

– Уйдём, Арлет, – прошептала я. – Уйдём отсюда…

– Не смей! – заорал горот неизвестно которой из нас двух, вцепился в прутья решётки тряхнул так, что мне показалось, рухнет всё здание.

Арлет отступила с холодной сосредоточенностью разглядывая возлюбленного. Я от души надеялась, что бывшего. Горот опомнился. Не имея возможности добиваться своего силой, он, как видно, решил действовать хитростью, в голосе вновь поплыли медоточивые интонации:

– Я люблю тебя, Арлет! Всё что я желаю – быть с тобой! Милая моя, всё, что я делал, я делал для тебя, для нашего счастья!..

– А меня ты спросил, в чём оно? Моё счастье? Почему наше – это только твоё?

Она отступила ещё на шаг. Горот следил за ней, как зверь за добычей, иногда поглядывал на меня, каждый раз я слабела, тоже пыталась отступить, ноги пока не повиновались. Наверное, он обладал властью над людьми, не просто так его боялись работники и управляющий. Я надеялась выдержать. Арлет справлялась. Я поняла, что, бродя по дому, окрестностям замка она многое видела и слышала. Не одна лишь сегодняшняя встреча с утраченным возлюбленным изменила её мнение о нём. Произошло иное. Я пока не догадывалась, что именно, более всего сейчас хотела уйти отсюда, а подумать потом.

– Разве ты меня не любишь? Все признания были ложью?

– Думала, что люблю. А теперь ничего не думаю. Ты говоришь, что стал каменным жильцом ради меня, но бросился не за мной, а за золотом.

– Оно понадобится нам для счастья!

– Об этом ты тоже меня не спросил.

Арлет повернулась, грустно пошла прочь, поравнявшись со мной, взяла за плечи, подтолкнула к выходу. Я отмерла, смогла двигаться, словно привидение поделилось со мной силой. Вслед нам обеим летели признания в любви, настолько агрессивные, что глупо было бы в них поверить, а потом, когда дверь дощатой перегородки затворялась, лишь проклятья. Слова, большую часть которых я вообще не понимала.

Трясущимися пальцами я поставила на место щеколду, вдела в ушки замок. Ключ едва попал в крохотную скважину, кое-как я его повернула. Арлет терпеливо светила мне. Я задула огонёк перед тем, как выйти наружу. Запирая дверь в пристройку, я подумала, что смутные надежды рухнули. Мы вернулись к тому, с чего начали. Таинственный узник оказался врагом, не осталось друзей у двух девушек, одной из плоти-крови, другой призрачной.

Вернуть на место ключи, вернуться в свою комнату? Или испытать, не подойдёт ли один к калитке, должны же здесь быть не только большие ворота. Бежать через горы, бежать куда угодно, лишь бы не оставаться здесь. А если попадутся другое каменные жильцы? Не переделанные, а настоящие? Захотят взять меня? Впрочем, у меня ведь нет жертвы, которую надлежит принести. Я знала теперь подлинно, что многие сказки не вовсе сказки, должна была бояться мистических существ, но живой мужчина страшил намного больше. Ещё недавно я решила для себя, что барон мальчик по сравнению с Мидалем, теперь, под ясными звёздами, на отрезвляющей ночной прохладе, поняла, что ошибалась. Бывший возлюбленный Арлет намеревался всего лишь убить, барон предполагал мучить.

Бежать в лёгком вечернем платье, домашних туфлях было глупо, но в комнату возвращаться я боялась. Меня могли схватить. Это пугало. Ещё более я страшилась утратить решимость. Её и так было немного.

Я показала Арлет связку ключей, спросила, поможет какой-то из них выбраться наружу.

– Ты хочешь уйти? Совсем из дома? Прочь?

– Конечно! Пойдём со мной! Вдвоём не так страшно. Днём спрячемся где-нибудь, постепенно доберёмся до людей. Ты можешь покинуть замок?

– Я никуда не ходила, мне некуда идти. На могильники, за гору. Смотрела на плиты.

Арлет отвечала нервно, немного невпопад. Помимо обычных её странностей я приписала рассеянность только что пережитому потрясению. Она верила возлюбленному, как я понимаю, вопреки всему, что узнала о нём за последнее призрачное время. Личная встреча сломала последнюю преграду между истиной и сомнением. Я сама соображала сейчас сумбурно, хватала рассудительностью фрагменты бытия, своего и чужого, пыталась сложить из них годный узор, но страх грядущего перекрывал всё. Я помнила лицо барона, его угрозы, клокочущий за уже треснувшим фасадом благопристойности гнев. Собственная судьба, не случись возможности её изменить, представлялась мне настолько горькой, что я отчасти завидовала бестелесной подруге. Я помнила, как рука её, подобно ручейку, выскользнула из грозных пальцев Мидаля. Никто не мог схватить Арлет, принудить быть не собой. Не лучше ли скитаться по пыльным коридорам и заброшенным могильникам, чем терпеть рядом изверга, пусть даже в богатом доме? Не просто же так я мечтала бежать, пусть в лёгком платье и комнатных туфлях, которые вскоре развалятся на здешних камнях.

– Уйдём! – повторила я.

Арлет прислушивалась к чему-то. Ветер, довольно сильно дувший здесь в узком проходе между домами, мешал мне делать тоже самое, да и сердце колотилось, больно касаясь рёбер.

– Поздно! – прошептала Арлет.

Я оглянулась, увидела барона, кое как одетого, слуг с подсвечниками, схваченными, как видно, с первой попавшейся полки. Огоньки метались, многие сразу гасли. Толпа мужчин налетела на меня, окружила, я слышала кислый запах их тел, отчётливая враждебность ощущалась со всех сторон, давила почти физически. Ужас, отпустивший было на свежем воздухе, обуял меня с новой силой. Я не падала только из страха быть немедленно затоптанной грубыми ногами.

Барон шагнул вперёд, его пальцы стиснули моё запястье. Мне показалось, что хрустнули кости.

– Что же вы, барышня Кетлин, бродите по ночам, пугаете нас странными выходками. Негоже невесте вести себя так вольно.

В дёрганном свете мечущихся огоньков лицо его казалось ещё более страшным, чем рожа горота. Глаза не отсвечивали красным, но злобы таили в себе не меньше. Благопристойный фасад шёл трещинами, осыпалась с него штукатурка. Я не в силах была даже крикнуть. Барон потащило меня за собой к парадному ходу, слуги, недобро помалкивая, шли сзади. Дверь стояла настежь. Я вспомнила про похищенные ключи, но их при мне не было. Обронила? Свечу и спички я всё ещё тискала в потной ладони, превратив, наверное, в месиво. Ключи, куда они делись? Наверняка громко звякнули бы, упади на камни двора, а я ничего не слышала. Арлет тоже исчезла. Никто из мужчин не кричал и не показывал пальцем на привидение. Неужели подруга сумела не только улизнуть сама, но и прихватить с собой доказательство кражи? Хорошо бы. Пусть хоть одна из нас будет свободна.

На лестнице я упала. Недолгое время, прежде, чем смогла подняться, барон тащил меня волоком по ступеням. Рассвирепел он не на шутку. Повлёк меня в незнакомое крыло замка, втолкнул в комнату, вошёл следом. Слуги отстали где-то по дороге, я не заметила, где. Остаться с хозяином наедине было страшно, хотя, кажется, я вообще перестала бояться. Вмёрзла в ужас, как в лёд, сама стала льдинкой, искала в себе силы для сопротивления, хитрых увёрток – ничего не находила.

Барон наступал на меня, злобно скалясь, я пятилась, наткнулась спиной на какую-то мебель, поняла, что дальше отступать некуда. Мысль о том, что сейчас меня растерзают, как треплет добычу дикий зверь, помогла немного прийти в себя. Я стиснула кулаки, но что они могли сделать против мощного мужчины почти на голову превосходящего меня ростом?

– Я почувствовала себя дурно, вышла подышать свежим воздухом. Что я сделала плохого?

Мой голос хрипел и дрожал, всё же я смогла выдавить из себя хоть какие-то слова. Вполне разумные в данных обстоятельствах. Вспомнит ли барон, что парадная дверь была заперта? Сумею ли я объяснить, каким образом выбралась ночью из замка? Я слишком напугана, не стану отвечать, потом придумаю что-нибудь, сейчас я слишком напугана. Мужчины считают женщин глупыми трусихами, барон поверит.

Он смотрел на меня жадным взглядом, даже зверь не глядит так на добычу. Мидаль очень похоже пожирал взором Арлет. Оба эти мужчины взбесились не от того, что кто-то пытался отнять у них их вещи. Произошло куда более дерзкое событие: вещи сами пожелали уйти от хозяев. Я понимала, что пощады не будет.

– Взял бы тебя прямо сейчас, – медленно, почти спокойно произнёс барон, – но мой сын должен родиться в законе, чтобы никто не посмел оспаривать его права. Только это соображение спасает тебя от немедленно расправы. Ты заслужила самое суровое обращение, и ты его получишь. Чуть позднее. Завтра приедет мировой судья, я уже послал за ним, и заключит брак между нами. Даже не удумай что-то сделать, а то привяжу к кровати и отвяжу только после того, как ты будешь объявлена моей женой и лишишься девства. А то и после не отвяжу.

Гнусно ухмыльнувшись, он вышел, запер за собой дверь, я слышала, как повернулся в замке ключ, взвизгнула не просто так приделанная снаружи задвижка.

Глава 9

Несколько мгновений я стояла на месте, не в силах будучи двинуться и что-то предпринять, потом заставила себя пошевелиться. Барон запугивал, не мог же он на деле прибегнуть к упомянутым истязаниям. Люди не бывают настолько скверными, не могут быть, даже мужчины, у которых есть своеволие и власть.

Лишь теперь я сообразила, что осталась в полной темноте, окно было плотно занавешено, дверь так основательно сидела в косяках, что из коридора не просачивалось толики света. Свечу я безнадёжно смяла, но спички, кажется, уцелели. Я зажгла одну, чтобы оглядеться. На столе стоял канделябр, я тотчас затеплила огонёк, после блужданий в потёмках зрение обострилось, много света не требовалось.

Комната по размеру была больше моей прежней, обставлена пристойно, хотя без роскоши. Предмет, к которому я прислонялась, оказался шкафом. Я отворила дверцу, увидела внутри женскую одежду. Платьев было немного, да и те старые пыльные, но я замёрзла в своём лёгком наряде, кроме того, рассчитывала воспользоваться любой представившейся возможностью к бегству. Выбрала тёмный, глухой, почти вдовий наряд. Ткань платья выглядела мытой, оно лишь долго висело без употребления. Оказалось, мне широко, но я затянула туже пояс, так что выглядела пристойно. Попробовала добыть крепкие башмаки, жаль, обуви в комнате не было, либо я не сумела её найти.

На кровати не имелось постельного белья, вообще ясно стало, что здесь давно никто не жил, горничные тоже забредали редко.  Наличие задвижки с внешней стороны, отсутствие её изнутри ясно давало понять, что я угодила в темницу. Окно наверняка забрано было решёткой, а то и закрыто ставнями, чтобы узник не мог подать знак друзьям, находящимся вовне. Чтобы убедиться окончательно, я отодвинула занавеску. Все вышеназванные приметы тюрьмы оказались на месте.

Убедившись уже, что ходы бывают не только явные, ещё скрытые, я ощупала стены, приникала к ним щекой, в надежде уловить сквозняк, ничего не обнаружила. Самой не выбраться из ловушки, Арлет не сможет прийти на помощь. Было от чего прийти в отчаяние. Я села к столу, чтобы обдумать своё положение. Оковы крепки, зато в каждой тюрьме есть тюремщики. Люди, которых можно расспросить, подкупить, разжалобить. Не имя денег и друзей я мало на что могла рассчитывать, сдаваться всё равно не собиралась. Демонстративное непокорство ни к чему хорошему не приведёт, значит, до поры надо лгать и лицемерить, притворяться кроткой, покорившейся. Мужчины легко верят в обман, потому что считают женщин глупыми овцами, я же буду умной. Я нужна ему, пусть на время, однако нужна. Хотя бы для ограды от пересудов барон должен вести себя прилично, жениться публично, с супругой на людях обращаться вежливо. Я выиграю время, а там сумею придумать, как освободиться.

Связывать себя узами брака я не хотела, полагая, что расторгнуть их будет непросто, но готова была пойти даже на это, лишь бы получить надежду вырваться потом на волю. Как, я пока представляла смутно.

В нервическом беспокойстве я то сидела, то принималась расхаживать по комнате. К кровати страшилась подойти близко, хотя устала, более всего хотела лечь, отдохнуть. Сама не заметила, как, присев в очередной раз к столу, уронила голову на скатерть и уплыла в забытье, более похожее на обморок. Тело, вопреки постигшим меня бедам, требовало своего.

Очнулась я в полной темноте. Единственная свеча догорела и погасла. Я сразу вспомнила, где нахожусь, что со мной приключилось, нашарила спички, зажгла огонь. У меня оставалось две свечи, не считая измятой, я колебалась, стоило ли тратить их бездумно, потом решила тщательно изучить каждый угол комнаты прежде, чем она полностью погрузится во мрак, с которым я ничего не смогу сделать.

Я встала, ощущая усталость и боль во всём теле. Наверное, у меня приключилась лихорадка от переживаний и холодного ночного воздуха. Вялая мысль о том, что смерть, вполне вероятно, скоро избавит от прочих забот, показалась не такой страшной, какой могла быть ещё недавно. Я не ведала день снаружи или ночь, потому что не могла сказать, как долго спала. Звуки почти не проникали в это крыло дома, хотя я пыталась их уловить у заколоченного окна и у двери. Барон постарался хорошо спрятать свою будущую игрушку.

Шагов я не слышала, потому скрежет замка-засова почти застал врасплох. Всё, что я успела, это повернуться к двери, застыть посреди комнаты со склонённой смиренно головой и почтительно сложенными на животе руками. Сердце как ненормальное колотилось в груди, хотя я надеялась, что со стороны выгляжу спокойной и послушной. Я вежливо поклонилась

Барон, а это оказался он, минуту присматривался ко мне, не переступая порога.

– Ты переменила платье.

– Простите, господин, я замёрзла.

Он довольно хмыкнул, благожелательно произнёс:

– Я не сержусь, скоро ты станешь хозяйкой этого дома, сможешь распоряжаться всем, что в нём находится.

Решил сначала запугать, потом улестить. Я видела людей, которые поступают так же, потому не удивилась и не поверила в баронову доброту, хотя поблагодарить его за великодушие не преминула. Барон распорядился:

– Я отправляю Лейну погостить к тётеньке с дяденькой, нечего ей здесь вертеться ближайший месяц, да и ты будешь занята, не до уроков. Пойди сейчас собери ей какие надо книжки-тетрадки, чтобы прилежания не утратила в чужом доме.

И покажи всем, что ты свободна и счастлива, а не пленница и арестантка. Барон, как видно, дяденьки с тётенькой опасался, прилагал старания чтобы сохранить происходящему благой вид, не насторожить Лейну, которая была достаточно взрослой, чтобы сообразить, что вокруг делается и достаточно рассудительной, чтобы связно об этом поведать.

– И не вздумай делать глупости! – предостерёг барон. Вчерашние злобные интонации прорезались в благостных тонах. – Никаких нелепых посланий, запрятанных меж страниц. Я проверю каждую тряпку, всякий лист.

Я покорно согласилась. Барон сам проводил меня до классной комнаты, надзирал за тем, как я укладывала вещи и давала Лейне советы по поводу занятий. Девочка слушала внимательно. Взгляд её суровый, недетский часто останавливался на моём лице, словно хотел допытаться истины. На отца дочь ни разу не взглянула.

Барону пришлось выйти вместе с дочерью, чтобы усадить её в экипаж. Я осталась в комнату одна, но отлично понимала, что преданные слуги наверняка бдят неподалёку. Не рискнула даже, опасаясь догляда, подойти к потайной двери и проверить, могу сбежать через неё или нет. Арлет запирала её с той стороны, не было оснований считать, что сегодня поступила иначе.

Я смиренно села у окна, точно соскучилась по ясному небу. Утро давно наступило, день выдался хороший.

Судя по распоряжениям, которые барон давал слуге, пока шли сборы дочери, экипаж, увозивший Лейну, должен был обратным ходом захватить мирового судью и доставить к нам. Ждали его к следующему утру, раньше даже со сменой лошадей было не обернуться. Я сидела, размышляя позволят мне остаться в своей комнате или опять запрут в той, дальней. Пускаться в бегство днём, когда дом полон слуг, двор – работников, нечего было и пытаться. Пусть дверь в потайной ход не заперта, коридоров я не знаю. Всё, что смогу, притаиться в них до темноты, только искать меня не перестанут.

Я не знала, что делать, совсем решилась подойти и проверить дверь, когда услышала, как меня зовут.

– Кетлин!

Голос шёл оттуда, из-за занавески, где был единственный путь к свободе.

– Арлет! – прошептала я.

– Дверь я оставлю открытой, но ты сиди пока в комнате. Слуги караулят, заглядывать будут, как бы по нужде, проверять, как ты тут. Отец пока занят. Может скоро ему и вовсе не до тебя будет, тогда я за тобой прибегу, а то сама беги, но не чересчур рано.

Я плохо поняла суть этой сбивчивой речи, хотя сама мысль о том, что выход, пусть недалеко и ненадолго есть, что подруга рядом и заботится обо мне, добавила отваги. Я постаралась придать своему лицу самое милое и естественное выражение, какое только смогла представить, взяла книгу и сделала вид, что читаю. В комнату действительно иногда заглядывали слуги, представляясь, что ошиблись дверью или разыскивают то экономку, то барона. Я добродушно улыбалась. Сердитый голос барона доносился иногда со двора, я делала вид, что ничего не слышу.

А потом начали происходить странные вещи. Сначала всё стихло, словно готовилась буря, затем она грянула, я услышала крики, пронзительные, испуганные. Они шли снаружи, хотя в коридоре тоже кто-то бегал и орал. Я выглянула в окно, но из классной комнаты пристройка, откуда, как мне показалось, шёл весь скандал, видна была не целиком, дверь в поле зрения не попадала, а на крыше по дневному времени никто не сидел. Я прислушалась, ничего толком не поняла, потом из-за угла вывалились, как я решила по первом впечатлении, два пьяных конюха, вцепившись друг в друга, хрипло рыча. В следующее мгновение я узнала барона по одежде, лицо его так было искажено, что совсем на себя не похоже. Другого единоборца я скорее угадала, чем разглядела. Мидаль. У одного из них, не вдруг понятно, у которого, был кинжал, тому не удавалось пустить его в ход, зато рычать, кусать, пинать ногами, бить кулаками, бодать друг друга головой оба могли успешно. Слуга попробовал подсобить господину, но Мидаль, отпихнул его ногой, справился, не выпуская основной добычи. Больше никто вмешиваться не пытался. Люди кричали, только слишком велик был их страх перед горотом даже днём.

Я не сразу поняла, кто побеждает в этой страшной звериной схватке. У барона был кинжал, у горота никакого оружия, кто из них сильнее я не понимала. Почему они сцепились, я не понимала тоже. Пыталась вспомнить, точно ли хорошо заперла двери в пристройке. Впрочем, ошибись я с внешними замками, к решётке не подходила близко, ключи совершенно точно были при мне, когда мы с Арлет вышли во двор, куда они делись потом, барон их вырвал из моей руки, я уронила и подобрал кто-то из слуг – не знала. Те страшные минуты слились в рваный кошмар, я плохо понимала, что происходит, что со мной делают. Сейчас смотрела, как человек и горот жаждут крови, убийства, уродуют один другого в чудовищном противостоянии… Почему?

Наверное, я исчерпала запасы чувств. Ужасное зрелище ничего не затронуло в сердце. Оно гулко билось, в ушах гудела кровь, наплывала временами дурнота… Может быть, голод давал о себе знать, а не приличная благородной барышне трепетность? Я не знала. Когда оба борца налетели на внешнюю стену, и прозвучал ни на что прежде слышанное не похожий крик, я лишь глубоко вздохнула. Двухголовое, четверорукое, четвероногое существо распалось. Барон мешком рухнул на каменные плиты двора, дёрнулся несколько раз, бессмысленно шаря вокруг себя ладонями, но кинжал под них не попадался. Он торчал в спине горота, ковылявшего или уползавшего прочь.

Тут слуги, видимо, обрели утраченную отвагу. Крупный мужчина скоком как петух подлетел к Мидалю, хекнув, опустил на его череп блеснувшую железом палку. Горот увернулся, хотя не до конца, удар сбил его с ног, а тут другие подоспели, заслонили спинами вершащееся. Теперь я видела лишь равномерные взмахи рук, шевеление могучих плеч, слышала мятый хруст с каким давится под пальцем насекомое, только куда более громкий.

Следовало отвести взгляд, уйти прочь, не подобало порядочной девушке смотреть на душегубство, я не сдвинулась с места.

То, что потом осталось от горота ничем не напоминало человека. На барона, в стремлении уязвить его врага, наступили несколько раз. Он уже не дёргался. Тёмное, что текло из его шеи, нестрашно пятная камень, наверное, было кровью.

Работники и слуги, их много теперь сгрудилось во дворе, сначала унесли барона, потом суетливо накидали на груду, оставшуюся от горота соломы, щепок и подожгли. Пламя взметнулось сразу, потом чуть не погасло, дым становился всё более чёрным, оставлял на стене пятна сажи, словно кровь нечеловека текла по камням вверх.

Кажется, я немного пресытилась зрелищем. Вот теперь отошла от окна, села не на стул, где читала книгу, а на скамеечку у клавикорда, провела пальцами по гладкому дереву. Недавно я была всего лишь обычной гувернанткой в дворянском доме, жизнь текла тихо, как у всех, а потом события сошли с ума, мир перевернулся. Или это я сошла с ума, выдумала грозного барона, тихое привидение, чудовище, сидевшее в звериной клетке и сумевшее из неё вырваться. Я едва вновь не встала, чтобы выглянуть наружу и убедиться, что костёр действительно горит. Хотя возбуждённый гомон слуг и работников подтверждал, что дела и вправду творятся диковинные.

Изнутри тоже слышался шум, барона несли в его покои, суетились звать лекаря? Или нет смысла принимать меры, пора снимать мерку для гроба? Я не знала, даже не особенно интересовалась судьбой жениха. Не было сил встать и куда-то пойти, пусть караульщики уже убрались из-под двери классной комнаты.

Не знаю, как долго сидела я на месте, ни во что не вникая, ни к чему не стремясь, когда вошла госпожа Блам. Выглядела она скорее перепуганной, чем опечаленной. Посмотрела на меня с недоумением, словно забыла о моём существовании, я, впрочем, о её – тоже. Опомнившись, экономка всплеснула руками, заговорила торопливо:

– Барышня Кетлин! Вот вы где! А у нас тут смятение, все растерялись. Страшное случилось! Оказывается, в сарайке, где раньше зверьё держали для травли, каменный жилец сидел под замком. Барин не иначе выпытывал у него про золото и прочие руды. Они же, горные, всё знают. А сегодня он вырвался. Барин дрался с ним и убил, только и сам полёг…

– Умер? – спросила я, поражаясь бесцветности собственного голоса.

– Отходит… Зашла вот я за листком чистой бумаги – письмо отписать дяденьке и тётеньки, к коим барышня Лейна уехала. Они теперь опекать её будут, всё по-родственному решат, а что с замком произойдёт – никто не ведает.

Я подумала, что госпожа Блам не останется без места. Справлялась она бойко, а большой дом всегда нуждался в догляде, живут в нём или нет. Охотно откликнувшись на просьбу, я села за конторку и написала все требуемые письма, изложив события со слов экономки, словно сама не видела ничего.

Недавно ещё ужас и неволя ждали впереди, теперь я была совершенно свободна. Промелькнула вялая мысль, что вызванный для заключения брака судья затеет дознание, но стоило ли мне опасаться оного? Барон погиб на глазах своих присных. Горота заточил в пристройку задолго до того, как я приехала в замок. Не видела я причин, чтобы кому-то вообще обращаться ко мне за разъяснениями. Вероятно, следовало лить слёзы, овдовев до брака, оказалось, взять их негде. Платье на мне было надето почти что чёрное, глухое и тёмное, я решила, что этого для всех будет довольно.

Никто мне не мешал, лишь Тонтель хромая от комнаты своего воспитанника, коего в ней заперли и не выпускали, как я поняла, чтобы не волновать, зашёл в классную, спросил не хочу ли я попрощаться с бароном. Он, правда, не в себе, лишь хрипит и стонет, но приличнее мне будет к нему сойти.

Я посмотрела на мужчину. Он выглядел подавленным и растерянным. Мог теперь остаться без места, а новое увечному найти сложно. Я понимала его печали, но не сочувствовала ему. Он смотрел бы равнодушно, как терзает меня барон и не сказал бы против ни слова. Возможно, я судила несправедливо, впрочем, было мне всё равно.

Ужин никто не принёс, возможно, его не готовили. Я сама спустилась в кухню, потому что от голода ощущала уже заметную слабость, а мне требовались силы. Мрачная кухарка молча дала вчерашних пирогов, да стакан молока. Поднявшись в классную комнату, я съела простую снедь с отменным аппетитом.

Не опустилось ещё солнце за горы, как барон окончательно умер.

Глава 10

Я измучилась, как, наверное, никогда в жизни не уставала, но в свою комнату не шла. Сидела в классной, возле конторки, за которой писала письма, не спеша раздумывала о том, что мне делать дальше. Оставаться здесь не имело смысла. Я полагала, что опекуны Лейны, скорее всего, вернут её в школу, моя работа закончится. Учитывая, как недолго я её исполняла, вряд ли мне выплатят хоть что-то, хотя претендовать на отступные я могла. Вместе с моими крошечными сбережениями хватало на дорогу. Я хотела, как решила прежде, уехать в тот город, где обосновалась сестра, там искать новое место.

Иногда я с удивлением думала, что успей судья заключить брак, я сейчас была бы вдовой барона, опекуны наследника обязаны были бы назначить мне содержание. Сожалела я об упущенной возможности обеспечить себя в дельнейшем? Ничуть. Не такой ценой. Кроме того, подозревать меня в дурном умысле имелись бы тогда все основания, а так я осталась растерянной девой, упустившей свою удачу. Теперь, когда освободилась от страха, я размышляла об этих серьёзных вещах спокойно. Иногда вообще принималась смеяться. Случай уберёг меня от судьбы, какой я бы для себя не захотела.

Так я отдыхала от волнений, ленясь даже написать сестре до той поры, пока не приедут важные господа и не разложат по полочкам случившиеся беды и их последствия, когда услышала не то кашель, не то стон, донёсшийся из-за занавески. Я встрепенулась:

– Арлет! Как ты? Я волновалась за тебя! Не решилась сунуться в тайный ход, чтобы никто не заметил моего отсутствия, не заподозрил чего дурного.

Подруга тихо вплыла в комнату, буквально просочилась, как это делает солнечный луч, перетекая с предмета на предмет, с пылинки на пылинку.

– Кетлин! – сказала она и умолкла, грустная, растерянная, необыкновенно серьёзная.

– Что случилось? – забеспокоилась я. – Ты горюешь из-за смерти отца? Прости, я, наверное, бесчувственная. Именно так ты могла подумать, услышав мой смех.

– Ты не захочешь больше со мной общаться, если всё узнаешь, – прошептала Арлет. Я едва разобрала слова, произнесённые голосом, невесомым как свет.

Я встревожилась, но можно было всё выяснить, а потом принимать решение, потому я ответила ласково, как могла:

– Расскажи мне всё, Арлет. Мы подружились, а подругу и товарку всегда надо выслушать и почти всегда поддержать. Садись. У нас вся ночь впереди, мы разберёмся с затруднениями вместе.

Я не знала, удобно ли привидениям сидеть, или им по душе только стоять и плавать. Опять же выяснилось, что Арлет не совсем привидение. Новая сущность, которой предстояло жить дальше по своим собственным законам.

Подруга невесомо опустилась на стул, взглянула на отложенную мной книгу, но далее оттягивать беседу не стала, заявила со всей прямотой своей честной неиспорченной натуры:

– Это я убила отца. Мидаля тоже.

– Они сами справились, – немедленно возразила я. – Не забывай, что схватка произошла на моих глазах. Я не видела начала, зато финал случился прямо здесь. Я и сейчас помню каждый штрих. Горот загрыз барона, затем сам случайно насадился на его кинжал, когда оба налетели на стену, а потом подоспели работники с железом и добили раненого. Иногда мне кажется, что обоих. Эти двое хотели сцепиться, потому сцепились. В случившемся нет твоей вины.

– Я отперла дверь, – прошептала Арлет. – Иначе Мидаль не вырвался бы на волю.

Я начала кое-что понимать, но желая вникнуть во все детали, принялась расспрашивать Арлет о подробностях.

Она ничего не скрывала. Когда на меня налетели слуги барона и он сам, подруга забрала ключи, затем спряталась за углом дома, примерно там, где располагалось окно, через которое мы выбрались из подвала. Дальше тащить всю связку не было сил, но Арлет запомнила нужные ключи сумела отделить их, благо висели они не на замкнутом кольце, а на крюке. Бросив оставшиеся в окно, Арлет, когда суматоха улеглась, вновь проникла в пристройку.

Мидаль весьма обрадовался её появлению, сразу уверовал, что пришла его освободить.

– Понимаешь, Кетлин! – говорила Арлет горячо, как живой человек. Она выглядела сейчас не привидением, а обычной девушкой, познавшей горечь предательства, но не сломленной им. – Он сразу повёл себя как господин и хозяин, словно я обязана слепо повиноваться ему, не иметь своей воли. Он был отвратителен. Как я могла быть такой глупой и влюбиться в это ничтожество!

Наверное, как все мы…

– Главное, ты опомнилась.

– Потому что стала призраком. Чувства остыли, разум пробудился, истина растопила туман лжи, как ветер разгоняет тучи. Я любила этого человека, а он меня – нет.

– А как же его слова… Он говорил, что ради тебя стал таким.

– И тоже лгал! – горько произнесла Арлет. – Я не знала, что в пристройке скрывают его, превратившегося в горота, потому что попасть внутрь не умела, да и не стремилась, но я долгие дни и ночи бродила по всему дому, слышала разные разговоры. Здесь ведь нечего было больше слушать, Кетлин, пока не появилась ты, не заиграла музыка. Не меня он хотел, а золота! Они оба были одинаковые, мой возлюбленный и мой отец, они одинаково хотели золота!

– Ах да! – гороты ведь умеют, по поверьям, отыскивать богатые жилы, указать, где рыть землю или бить скалу, или мыть песок!

– Отец сумел пленить Мидаля и требовал от него сокровищ, а тот не хотел давать. Потому я проникла внутрь пристройки, бросила ключ от решётки на пол возле клетки, а сама, пока Мидаль поднимал его и пытался приладить к замку, вышла и заперла две другие двери. Я полагала, что, когда отец снова придёт требовать от Мидаля, чтобы тот указал ему руду или клады, Мидаль бросится прочь, в горы, отец кинется в погоню, страшась упустить идущее в руки богатство, а ты в суматохе сможешь бежать из замка. Я бы и лошадь с телегой тебе добыла. Работники меня боятся, помчалась бы со всех ног, тут и случай.

– Ты хотела меня спасти! – воскликнула я, тронутая до глубины души. – Спасибо, Арлет! У меня никогда ещё не было такой верной подруги!

– Ты на меня не сердишься? Я ведь чудовище…

Я решительно замотала головой.

– Арлет, ты сделала то, что сочла правильным, рассуждая так, как тебе было свойственно, опираясь на ведомые тебе корыстные интересы. Если случилось иначе, разве твоя в том вина? Не знающая дурных чувств, разве могла ты предположить, что ненависть этих мужчин одиного к другому окажется так сильна, что они примутся искать мести, а не спасения или денег? Это они были дурны и доказали свою порочность, позволив золоту и злобному нраву себя ослепить.

Арлет смотрела на меня, сложив руки на груди, я продолжала:

– Мы живём в мире, где власть и деньги принадлежат мужчинам. Всё, что может женщина – передать имущество от одного мужчины к другому, да и этой сомнительной привилегии уже почти лишена. Поэтому твой отец не хотел дочерей и готов был до смерти замучивать одну женщину за другой, требуя от неё рождения исключительно мальчика. Это у мужчин судьбы, а у женщин так, подсудебки, и если кто-то всего лишён, а кому-то дано всё, то с него полный спрос.

– Спасибо, Кетлин! – сказала Арлет.

Мы проговорили всю ночь, рассказали подруга подруге о порушенных надеждах. Я опять предложила Арлет покинуть замок и уйти вместе. Возможность жить рядом со мной и сестрой, которую она искренне надеялась горячо полюбить, привела Арлет в восторг, опять же разбудила тысячу страхов. Пришлось мне повторять товарке, что я её не боюсь, что мы проверили нашу дружбу в трудных для обеих испытаниях и нет причин к тому, чтобы не быть счастливыми, имея весьма скромный доход, зато разумные честные занятия.

Под утро я заснула, опять неудобно навалившись на стол, а когда проснулась, в замке царила суета. Приехал заказанный покойным бароном гость. Опекунов Лейны и наследника ожидали завтра.

Как я предвидела, судья отнёсся ко мне безразлично. Задал несколько вопросов и отпустил взмахом руки. Его насмешливо-презрительный взгляд сообщал о том, что он считает меня меркантильной нищенкой, которая соблазнила барона и хотела женить на себе, да вот не вышло. Тем не менее о моих отступных от места он обещал потолковать с будущими опекунами имущества и детей.

Улаживание дел заняло несколько дней. Присутствие моё на похоронах барона семья сочла неуместным, что ничуть не огорчило. Денег дали даже больше, чем я рассчитывала, присовокупив пожелание не болтать о бароновых милостях за пределами дома. Я искренне пообещала никогда не вспоминать об этом господине.

Обстоятельства складывались как нельзя лучше. Тратиться на экипаж я не хотела, да и не было здесь свободных экипажей, за сущие гроши сговорилась с крестьянином, который, доставив в замок припасы, собирался под вечер домой. С ним я доезжала почти до харчевни, где останавливались на пути сюда. Там уже можно было добыть место в почтовой карете.

Когда этот добрый человек высадил меня с моим узелком на дороге, почти стемнело, но пережитые в замке кошмары отучили страшиться мрака. Вскоре подруга догнала, она шла за телегой пешком или плыла, деталей я не знала и не задумывалась о них. Главное, что обе мы были свободны.

Под моими крепкими башмаками похрустывали мелкие камешки. Я надела самое тёплое платье, жакет, а ещё шалью обмотала себя крест-накрест, так что замёрзнуть не боялась. Несмотря на сгустившуюся ночь, на душе было светло. Мы шли рядом, болтая и смеясь, как вдруг Арлет застыла свечой на дороге. Я услышала её стон:

– Нет, только не со мной!

– Что случилось? – испугалась я.

– Золото! Я его чувствую. Здесь, рядом. Я ведь не могу обладать такой способность? Я не стану горотом?

– Так давай проверим. Время позднее, но мы сами себе хозяйки, можем задержаться.

Недалеко от дороги темнели очертания разрушенного домика. Крыша просела, почти провалилась. Именно туда повела меня Арлет. Внутрь идти не хотелось, место, которое указала подруга находилось за домом в приметной ложбинке. Утешив себя тем, что с дороги оно не просматривается, никакой припозднившийся путник нас не увидит, а заметит, так обеих сочтёт призраками и галопом проскачет мимо, я отыскала возле дома старую мотыгу со сгнившей ручкой и принялась копать каменистый грунт.

Долго казалось, что дело мы затеяли безнадёжное, вскоре упрёмся в скалу, но крупные камни удавалось извлечь из ямы, я рыла дальше. Когда наткнулась на котелок, закрытый сковородой, даже не удивилась. Он оказался тяжеленным, а внутри действительно лежало золото. Я определила на ощупь, да и звёзды светили достаточно ярко.

Несколько минут мы рассматривали находку будучи скорее растерянными и подавленными нежели обрадованными. Потом я сообразила одну вещь.

– Арлет, это ведь не рудное золото, а старый клад, потому ты его и почуяла. Ты не горот и не станешь горотом. Ты честное привидение, ведь это они ведают и хранят сокровища, собранные людьми!

Я не знала, сколько богатства нам досталось, но решила, что хватит на то, чтобы снять маленький домик и тихо обитать в нём втроём. Жизнь распорядилась лучше, чем прежде. Я увязала монеты в нижнюю юбку, чтобы вернее сберечь, и мы с Арлет пошли дальше. Вот впереди расступились скалы, открылась плодородная долина. Кое-где горели пастушеские костры, а так всё спало. Я невольно оглянулась туда, где давно скрылся за извивами горных склонов замок барона, вспомнила, что так и не разрешила одно затруднение.

– Рада, что никогда более не увижу тот дом, только жаль, что не поняла, кто же сидел ночами на крыше пристройки.

Арлет оживилась:

– Я выведала! Это конюх барона карабкался туда вечерами по выбоинам в стене, чтобы остаться одному. Его считают чудаком, а то блаженным, потому что избегает грубых развлечений, которым предаются другие.

Я невольно рассмеялась. Иногда страшные тайны – всего лишь недоразумения. Иногда нам мерещится то, чего не было, а прочее додумываем сами. Разгадка вышла простой. Не всё то, чем кажется. Страшиться надо не безобидных призраков, а подлинного зла. Мужчин, готовых ради своих интересов вершить насилие и беззаконие, хотя законы и так на их стороне. Алчных людей, а не чудаков, которые грезят о звёздах в мире, где большинство не поднимает взора от повседневных забот.