Запах прилива — соль и вода

— Вы быстро, — сказал охранник, светя фонариком.

— Нам сообщили, что дело экстренное и неординарное.

— Да уж… — охранник рассеянно потёр лоб. Поморщился, понюхал ладонь.

Лу задумался, отчего этого грузного мужчину так тревожит запах произошедшего внутри склада. Обычно самое неприятное — пожары. С человеческими жертвами. Человечина под хрустящей корочкой — вот что не выветривается из одежды даже спустя несколько дней, а из сознания много дольше.

— Показывайте, куда ехать.

Вокруг ветвились лабиринты контейнеров, громоздящихся один на другой.

— Да здесь уже близко. Вон тот ряд, возле склада, — махнул рукой охранник.

До здания на самом берегу было рукой подать. Но Лу снова тронул машину, направляя её вплотную ко входу. Ехал так медленно, что провожатый успевал идти рядом и давать обстоятельные пояснения.

— Один из контейнеров вскрыли, крайний который… Следующий после синих.

— Так речь не о самом складе?

— Нет, там так просто не взломаешь… Система засекла проникновение на территорию. Торчки малолетние. Не первый раз такое за последние полгода. Замки успели сбить. Я собирался сообщить руководству, а потом заглянул и…

— И не сообщили?

— Повременил им звонить. Ну да вы сами всё поймёте. А ваш напарник?.. Вы один?

— Он подъедет через минуту, — Лу бросил взгляд на телефон, где дремало сообщение с подтверждением от Клайва: он уже в конце тоннеля, ведущего на территорию порта.

Лу остановился. Нажал на панели управления одну кнопку, другую. Благодаря полной автоматизации и разрешению использовать именно эту, должным образом оборудованную машину он стал относительно мобильным. Мог меньше чем за минуту пересесть из кресла в кресло и съехать на землю по выдвижному скату.

Охранник не успел заменить удивлённое выражение лица политкорректным.

Лу не стал обращать внимания. Он привык, что так на инвалидное кресло реагирует каждый первый.

— А вам разрешают выезжать на вызовы? Это не опасно?

— У меня пистолет есть, — спокойно ответил Лу. Ему понравилось, что охранник не стал держать вопросы при себе и делать вид, будто ничего необычного в ситуации нет. Гораздо уважительнее, когда их озвучивают, а не мусолят втихую.

— Ценят вас.

— И это тоже.

На самом деле решению оставить его на службе Лу был обязан связям. Квотам и связям. За него вступился майор Рэдмонд, который был женат на дочке мэра, который, в свою, очередь дружил с начальником полиции. Мало кого не изумили бы беспрецедентные хитросплетения бюрократических уловок и манёвров, которые способствовали возвращению, бессчётные бумаги и исключения. Изначально речь шла максимум о работе в архиве. Перекладывать бумажки. И то — с оговорками и условиями. Это был долгий процесс торга. Лу перевели из другого подразделения и из другого города. В работу отдела убийств он влился почти безболезненно. Коллеги, сначала недоуменно косившиеся, привыкли.

— Как это произошло? На службе?

— На службе, — согласился Лу.

Острая боль, которая чувствовалась даже через наркоз… Сознание было оглушено, мускулы не слушались, но боль накатывала на нервные окончания. И потом, до пробуждения и после, пульсировала там, где её уже быть не могло, где ничего уже быть не могло.

— Ну и хорошо. Значит, вы ко всякому привычный, — заключил одобрительно охранник. Лу понравилась его толстокожесть.

— Задержали кого-нибудь?

— Нет, — понурился охранник. — Сиганули врассыпную. Но такие обычно после себя оставляют улик на три суда. Обдолбанные и тупые. Как ещё можно перепутать обычный контейнер с рефрижераторным? В прошлый раз одного на следующий же день задержали.

— Вы уверены, что они замешаны только во взломе?

— Абсолютно. На камере всё есть. Внутрь они не успели проскользнуть.

— Это хорошо, — кивнул Лу.

— Наверняка нацеливались на контейнер с электроникой или одеждой. Да только их наводка подкачала.

Коляска подкралась ко входу в рефрижератор. Внутри, за прозрачными полосами из плотного пластика, разливалось автономное освещение. Нездорово-оранжевое, но его хватало.

Дыхнуло морозностью.

— Натуральный ледник, — поёжился охранник.

— Входили туда?

— Я дальше полутора футов от порога не успел продвинуться. Приоткрыл дверь, чтоб проверить, не притаился ли кто внутри. И — увидел… Так что нет, лишних следов там нет.

— Хорошо.

Лу вдвинул колёса на то же примерно расстояние, фута два, чтобы не усложнять криминалистической бригаде жизнь.

Запах рыбы. Тины. Йода и соли. Запах океана, медленно умирающего на прибрежной полосе. Лу втянул его, на несколько секунд отстранил настроенность на встречу с преступлением. Закрыл глаза и позволил себе подумать о морских глубинах. О косяках мальков и кораллах. О дайвинге и штормах. Затонувших кораблях и пьяницах-утопленниках. Ракушках, из которых делают сувениры. Обо всём приятном, что связано с морем.

— …их используют для форели, трески, лосося.

Лу открыл глаза. Кивнул.

Ряд паллет ближе к задней стенке, возможно, и хранил замороженную треску, но основным источником запаха было другое.

Десяток тел, нанизанных на мощные стальные крюки, что свисали с потолка холодильника.

Тросы покачивались убаюкивающе. То ли приветствовали, то ли заверяли, что ничего страшного больше не произойдёт. Уже произошло. Крюки вошли где под лопатку, где под ребро. Крови не было. Это вселяло надежду, что всё случилось после. Изморось, а где и откровенный иней покрывали плечи, волосы, руки — и чешую. Мощные чешуйчатые хвосты, что начинались от бедра у всех десяти тел.

Охранник, переминавшийся с ноги на ногу сразу за порогом, тихо заметил:

— Вот так.

Теперь можно было вывести простое объяснение, отчего на вызов отправили именно их. Отправили со специальной оговоркой. Каждый из сотрудников отдела был тёртым калачом. Они с Клайвом не могли считаться ветеранами или самыми проницательными. Он так вообще пришелец. Показатели раскрываемости на среднестатистическом уровне. Но оба умели держать язык за зубами чуть лучше остальных. Лу — потому что чуть что, и он отправится на пенсию. С почестями, по состоянию здоровья. Клайв — потому что таков от природы: подозрителен на грани с параноидальностью. Начальство отлично знало, что Лу будет в сто раз осмотрительнее, чем другие. Тысячу раз подумает, прежде чем во что-то ввязаться, не полезет на рожон. Будет держаться за место и просчитывать каждый свой шаг. И Клайв тоже.

Снаружи раздался звук подъезжающей машины. Лу двинулся навстречу напарнику.

— Что там у нас? — спросил Клайв, вылезая.

— Десять жертв. Все мертвы.

— Богато. Огнестрел?

— Скорее уж гипотермия, — нейтрально ответил Лу.

— Их там заперли, что ли, всех в холодильнике? Нелегалы?

— Не похоже, что место преступления — холодильник. Думаю, их убили в другом месте.

— И где же?

— В море. На траулере.

— Тогда чего не избавились от трупов там же?

— Возможно, не смогли противостоять искушению.

Клайв покосился на него. С учётом того, что ему приходилось смотреть не только сбоку, но ещё и сверху вниз, такой взгляд всегда получался особенно настороженным.

Вместо пояснений Лу кивнул головой, приглашая Клайва заглянуть внутрь.

Напарник шагнул в оранжевый свет. Застыл. Изваянием постоял на пороге. Развернулся. С каменным выражением лица вышел в тепло ночи.

— Криминалисты едут уже?

Лу подтвердил, что едут.

Судмедэксперт подошёл и спросил у Клайва, нет ли у того никотинового пластыря. Оба некоторое время назад бросили курить.

— Нет. Хотя сейчас посмотрю в бардачке.

Один пластырь таки нашёлся.

Судмедэксперт осторожно нырнул рукой под костюм.

— Хорошо, что время позднее, — сказал он.

— Да, — согласился Лу.

Журналистов и на пять миль к этому складу нельзя подпускать. Никого нельзя.

— Что-то конкретное я вам скажу только через пару суток.

— Угу, — хмыкнул Клайв.

— Да нет, не поэтому. Время требуется. Чтобы разморозить тела. Пока очевидно одно: умерли они не от переохлаждения. Их заморозили уже после смерти.

— А как-то ускорить процесс?

— Чревато разрушением тканей. Я могу использовать калориферы, но это тоже займёт часов шесть. Подъезжайте в морг утром, посмотрю, что смогу вам сказать, но пока они не оттают, окончательного заключения не дам. Мы будем ждать кого-нибудь… из Береговой охраны?.. Или Службы рыбных ресурсов и дикой природы?

— Я созвонился с начальством. Первая задача — убрать тела, — буркнул Клайв.

— С этим задержка.

— А в чём проблема?

— В размерах. Стандартные мешки не подходят. Нижняя… эээ… часть, особенно эта штука на конце… плавник… увеличивает рост… длину… до семи футов с лишним. И в ширину, наверное, не уместится.

— Мешки на семь и рассчитаны.

— Длиннее семи. Уже примерялись. Придётся каждое тело упаковывать в два. Но у нас с собой только двенадцать. А их — десять.

Несколько месяцев назад Лу выезжал на место другого преступления. Погибший был на редкость дородным малым. Его живот возвышался, как гора. Тогда тоже возникли опасения насчёт вместительности мешка. «Нам нужен кинг-сайз» — шутили они тогда. Сейчас команда работала молча, лишь по необходимости обмениваясь скупыми репликами.

Он ещё оставался на месте, когда вывозили первое тело. Нижняя часть этого свёртка тяжело свешивалась с каталки. Не раскачивалась массивным маятником, только слегка подрагивала, скованная заморозкой. Очертания под плёнкой были неинформативными. Но Лу уже знал, что там, поэтому мог легко дорисовать картину. Он поймал себя на том, что, не отрываясь, смотрит именно на эту часть.

Хвост.

Поверхность стола, на котором лежало тело, находилась почти на одном уровне с лицом Лу, поэтому легко можно было рассмотреть всё в деталях. Голова, грудная клетка, верхние конечности — всё это было привычным. Он тут же подправил себя: человеческим. Каждый из его коллег сказал бы: привычным зрелищем тело на секционном столе морга не должно быть ни для кого, неважно, как долго служишь в полиции.

Глаза существа были закрыты. Редкие ресницы, бледные губы, широкие плечи, маленькие груди. Очень светлые, с серебристо-оливковым отливом волосы.

— Итак, первое — это не мистификация. Тела существуют в таком виде изначально. Никакой психопат не занимался лего из частей трупов и тюленей или лососей… Есть болезнь, при которой происходит сращение конечностей, но такие дети не выживают за редчайшим исключением — и то в случае своевременной операции. Все эти особи взрослые. Основываясь на стандартных признаках, которые в нашем случае, правда, могут оказаться бесполезными, предположу, что возраст колеблется от восемнадцати до тридцати одного года. Иными словами, они полностью сформировавшиеся и половозрелые.

Судмедэксперта, казалось, волновало прежде всего то, что он должен сознаться в относительной условности своего отчёта.

— Верхняя часть имеет вполне антропоморфный вид. Отлично развитая мускулатура, мышцы удлинённые. Телосложение, характерное для профессиональных пловцов. Внутренние органы, расположенные в верхней части, их размеры и вес, частично соответствуют общепринятой норме, частично имеют заметные особенности. Например, в гортани я нашёл ещё одну нехарактерную складку, она может влиять на диапазон издаваемых звуков. Патологические изменения идентичны тем, что в таких случаях наблюдаются. Вскрытие нижней части позволило обнаружить и различия. Многочисленные. Впрочем, это видно и без вскрытия. По сути, их хвост — тот самый копчик, который у нас атавизм. У них же — очень сильный, гибкий орган. Мышцы разделены миосептами на сегменты. Плотность тканей — сравню с китообразными. Хвост заканчивается широким упругим плавником с острыми краями. Предположу, что он может использоваться как естественное оружие, для обороны или нападения. Плавники схожи по форме с акульими. Чешуя начинается ниже верхней трети бедра и, опять же, напоминает акулью. На некоторых пластинках я нашёл мелких рачков. Клоака и половые органы спрятаны в мочеполовой складке.

— А жабры? — не выдержал Клайв.

Обычно, если он приезжал в морг после бессонной ночи в такое время, то прихватывал с собой кофе и батончик, пренебрегая неодобрительными взглядами коллег. Но сегодня, похоже, забыл о завтраке.

— Видите здесь след? — судмедэксперт провёл пальцем в перчатке между рёбрами лежащего перед ним тела. Если присмотреться, там угадывалось несколько почти незаметных полосок. — Когда оно оказалось на воздухе, жабры склеились. У этого существа есть также лёгкие. Как резервная система при… при всплытии. И оно, судя по всему, может переключаться с одного режима на другой. Это не нонсенс. У кистопёрых рыб было развито двойное дыхание, жаберное и лёгочное. Считалось, что от них и произошли первые земноводные.

Лу прикинул, как быстро тела заберут неразговорчивые люди в костюмах или униформе.

— А я всегда думал, хвост растёт прямо от пупка… — хмуро заметил Клайв, разглядывая труп сверху.

— У них также есть недоразвитые нижние конечности. Вот здесь выступ, видите? Это не плавник.

— Оно когда-то могло ходить на двух конечностях?

— Учёные верят, что мы все вышли из океана и только спустя миллионы лет начали ходить, — заметил медэксперт. — Возможно, зарождение процесса выглядело именно так. Вон там у нас мужская особь.

— Как называется мужская особь русалки?

Клайв первый произнёс это слово. Оно, без сомнения, будет очень ярко смотреться в отчёте.

Лу переехал к другому столу.

— Половой диморфизм вполне очевиден. Этот экземпляр крупнее, более ширококостный. Растительность на лице или теле отсутствует. Плавники крупнее, более жёсткие и плотные. Ещё один набор малых плавников выполняет защитную функцию — прикрывает половые органы, хотя они, как и у женской особи, скрыты в специальной складке, начинающейся при переходе из верхней части в хвост. Имеется паховое сплетение, то есть теплообменная система, которая охлаждает кровь. Семенники скрыты в брюшной полости. Половой орган удерживается за счёт мышц. Вот здесь тоже парные плавники, и венчает хвост ещё один. Такой же, как у предыдущей жертвы, но темнее.

Волосы у первого тела доходили до лопаток, у второго — до седьмого позвонка. Шелковистые, перевитые, густые. При взгляде на них возникало искушение дотронуться, погладить. Они пахли купанием и отпуском, а хвост — рыбным привозом на набережной.

— Интересно, что их не разъедает соль. Или нефть и прочее, что выливается ежедневно в океан, — поразмыслил вслух Лу. — Волосы, я имею в виду.

— Если вы меня спросите, они вообще по всем законам биологии не должны иметь волос. То есть должны быть лысыми. Я бы посоветовал привлечь специалистов по морским видам и земноводным. Мне кажется, здесь интересное сочетание различных систем. Нечто такое, что с точки зрения медицины и зоологии алогично и парадоксально, но, тем не менее, успешно функционирует. Моя задача — установить, от чего они умерли, а не как они жили.

— Отчего же они умерли?

— Наша неизвестная и её приятель скончались от остановки сердца. Скорее всего, сразу же после извлечения из воды или спустя краткое время.

— Типа как рыба, выброшенная на берег?

— Нет, как я и сказал, они могут дышать на суше. Дегидрация тоже не при чём. Им, скорее всего, было достаточно влаги в воздухе, чтобы кожные покровы не пересыхали, хотя не уверен насчёт чешуйчатых пластин. А вот вызвана эта остановка сердца электротравмой. Иными словами, сильным ударом тока. Ваше руководство просило не проводить до выяснения процедурных вопросов вскрытие остальных, но картина та же. У всех присутствуют электрометки, — судмедэксперт отвёл прядку волос с виска второго трупа. — Видите вот эти воронкообразные сужения?

— И у всех эти метки находятся на голове?

— У двоих — на грудной клетке.

— Какова была сила разряда, можно определить?

— Явно больше, чем если бы кто-то уронил в аквариум фен… От пятидесяти до восьмидесяти ампер. У обоих разрывы мышц и кровоизлияния, у женской особи несколько переломов костей черепа. Это означает, что были сильные судороги. В то же время следов обугливания нет, внутренние органы не спеклись. Ещё один аргумент в пользу того, что они погибли на траулере — мокрая или влажная кожа резко усиливает воздействие тока даже небольшого напряжения и создаёт самую опасную петлю. То есть не так важна сила разряда, даже если он был ниже, у них всё равно не было шансов. Разность электросопротивляемости верхней и нижней половины добавим сюда же — у хвоста она гораздо выше. С краёв входных отверстий удалось снять частички металла, который служил проводником.

— Они все умерли в одно время?

— Из-за замораживания невозможно установить точное время смерти. Кристаллы воды разрушают клетки. После смерти тела сразу же были заморожены. В желудках обоих присутствуют остатки полупереваренной пищи. Мы не знаем, кормили их после поимки или это остатки их трапезы в естественной среде, как не знаем и то, какова у них скорость процесса переваривания. Их не замораживали в том смысле слова, что применим к рыбам. Никаких хладагентов. Просто поместили в помещение с минусовой температурой. Имеются многочисленные поверхностные повреждения. Большинство из них причинены сетью или тралом. Тем, чем их извлекли из воды. В ранах я нашёл частицы волокон. У всех наличествуют ушибы и ссадины — предположительно при соприкосновении с палубой или дном трюма. Оказавшись на борту, они явно пытались вырваться. Вот эти полосы на спине и предплечьях указывают, что тела укладывали на нечто ребристое. Они есть у пяти особей из десяти. Явно появились после наступления смерти. Остальных, полагаю, положили поверх умерших ранее. Другие следы целенаправленных насильственных действий, кроме тех, что от поражения током и соприкосновения с рыболовной снастью, отсутствуют. Никаких признаков ударов тупыми предметами, никаких колотых или резаных ран. Повреждения от крюков посмертные. Обычный стальной троллей для подвески туш. Я подготовлю вам полный отчёт. Результаты токсикологии — завтра к вечеру. Если что-то будет непонятно, возвращайтесь с вопросами. Впрочем, на многие из них я не смогу дать ответа. Я медик, а не зоолог или уфолог.

— Удар электрическим током был целенаправленным?

— Это определённо было целенаправленное воздействие. И аккуратное — точное попадание в намеченные точки, самые уязвимые. Основной вопрос не в этом.

— А в чём? — насторожился Клайв.

— А в том, ребята, что вы будете с этим делать, — сочувственно резюмировал медэксперт.

Снаружи, на солнце, они оба долго моргали, привыкая к яркому и обычному утру. На часах не было и десяти.

— Нужно проверить другие рефрижераторы.

— Их сотни. Даже если мы чудом получим ордер на те, что в том же ряду, нам это может выйти боком, — отрезвил его Лу. — И это не в нашей юрисдикции. Этим должна заниматься Береговая охрана.

Руководство пыталось найти кого-нибудь, кто бы взял на себя ответственность за дальнейшее расследование. Об этом красноречиво свидетельствовал начальничий нервный тик и рваные телефонные разговоры за закрытыми дверьми. Судя по общей мрачности, шла игра в пинг-понг. Никто не выразил готовности перехватить эстафету. И до тех пор, пока не нашлись суровые непроницаемые люди из высоких сфер, которые наконец этого возжелают, именно отделу убийств придётся писать отчёты и предоставлять рапорты о предпринятых действиях. Чтобы не получить по шапке за то, что палец о палец не ударили.

— Мы можем только подготовить отчёт о причинах смерти и уликах в контейнере, — пожал плечами Лу. — А дальше пусть разбираются сами.

— Нас поставили на это дело, чтобы уволить, — уверенно заявил Клайв. — Им нужны козлы отпущения.

Лу не стал возражать. Напарник жил в своём мире, полном коварных соперников и заговоров.

Впрочем, на сей раз он, возможно, был прав.

— Запросим информацию о перевозчике и отправителе груза. О получателе. И это всё. Контрабанда или незаконный промысел не наше дело. Мы отдел по расследованию убийств. А здесь не приходится думать даже о том, чтобы личности погибших установить.

В морге ни один из них не задал самый острый вопрос. Являются ли жертвы людьми. Сколько органов должно быть идентично человеческим, чтобы признать существо человеком? Какой из них позволяет со стопроцентной уверенностью это утверждать?

Но, к удивлению Лу, у Клайва на этот вопрос имелся свой ответ. Совсем иной, нежели Лу от него ожидал услышать.

— Мы можем опубликовать фотографии… верхней их части. Все десять жертв могли быть частью сверхсекретного эксперимента. Тогда есть шанс, что кто-нибудь опознает хотя бы одного.

Версия с тайными лабораториями, опытами разведки и разработкой идеального биологического оружия была вполне в духе напарника.

— И разбросать листовки с пирсов?

— Если они подопытные, у них могут быть родственники. Хотя участвующие в таком обычно подписывают соглашение о неразглашении. И, скорее всего, вербуются среди людей, у которых никого нет. Заключённые, солдаты, те, кто уже числится погибшими…

— То есть те, чьи личности мы не можем установить, потому что официально этих людей уже не существует.

— Но мы же не можем проигнорировать базовый этап расследования.

— До передачи дела в другие структуры мы можем проверить базы пропавших и… хм, например, запросить информацию о жертвах кораблекрушений, произошедших за последние недели, — вздохнув, уступил Лу. — Это не будет выглядеть бездействием. Ну и удачно займёт какое-то время.

***

Когда передвигаешься на коляске, то оказываешься в другом городе, не в том, по которому ходят. В том, что на три фута ниже. Его полностью преображает другой ракурс. Лу не сравнивал — он никогда не видел этот город с высоты полного роста. Он переехал уже после. Детектив Острандер начинал всё с начала. Никого не удивило, что он не сожалел о невозможности остаться на старом месте. Как и то, что он не пожелал сдаться.

Здесь у него был очень скромный дом с микроскопическим гаражом, куда еле вмещалась переоборудованная машина, и с таким же микроскопическим бассейном. На стенах висели бело-сизые художественные фотографии облаков, и не было ни одной фотографии и вообще ни одной вещи из прошлой жизни. В телефонной книжке значились только номера нынешних коллег и тех, с кем он познакомился уже в Майами. Казалось предвидением судьбы, что красивая женщина, рискующая встречаться с полицейским, ушла от детектива Острандера за три месяца до, как и то, что лучший друг погиб в нелепом несчастном случае чуть раньше. Она, судьба, приготовила чистый лист. Просыпаясь в нынешней спальне, Лу каждое утро ощущал всю масштабность новизны. Она нисколько не стёрлась за несколько лет. В минуту, следующую за пробуждением, обрушивалась на него концентрированным пересказом событий. Его утро всегда начиналось с быстрой перемотки. Лёжа в ванной, он каждый раз заново проходил путь от «я»-прошлого, продолжавшего безбедно и полнокровно существовать во сне, до «я»-теперь.

Майами с его ливнями и жарой оказался хорошей заменой Портленду, куда он планировал переехать. В последний момент планы изменились. К лучшему, как он признал теперь. Лу город не полюбил, это в принципе не представлялось возможным, но признал его удачным во многих смыслах вариантом.

Кабинет доктора Шлейман находился на одной из старинных улочек. Облезлый платан встречал при входе, такой же виднелся из окна. И у дома имелся отличный пандус.

— Рада видеть вас, Лу, — сказала доктор.

Регулярные визиты к психологу были одним из условий его возвращения на службу. Обязательным, непререкаемым условием. Лу не возражал с самого начала и не протестовал теперь. Его забавляло то, что не требуется завоёвывать внимание слушателя; наоборот, некто готов сам открыться для его слов. За это время он собрал картотеку реакций, которых она от него ждала. Гнев, страх, отчаяние, ненависть, зависть, депрессия. Все те чувства, которые наваливаются на человека, когда он оказывается перед неумолимым фактом, что не может больше ходить.

— Вы рассеянны сегодня.

— Напряжённая ночь.

— Напряжённее, чем обычно?

Он представил, как скажет ей: я выезжал в порт. Я слышал запах воды и рыбы. Там были теряющиеся в черноте причалы, где может таиться зло. Совсем рядом со мной.

— Предстоит много бюрократической возни.

— Это вас тревожит больше прямой агрессии?

— Разбираться с бюрократическими проволочками куда сложнее, чем напрямую с кем-то сталкиваться при задержании.

Она тепло улыбнулась, показывая, что засчитала реплику за шутку.

Доктор предоставляла очень положительные отчёты. Детектив Острандер успешно адаптируется. Заводит новых знакомых. Не испытывает страха улицы. Не испытывает страха воды. Не испытывает комплекса жертвы. Вообще не испытывает комплексов.

Лу иногда опасался, что она придёт к выводу: он в принципе не способен переживать нечто подобное, что в нём всё нивелируется чувством превосходства. Ему не хотелось, чтобы у неё сложилось такое впечатление, поэтому он старался быть как можно более человечным и как можно менее самоуверенно-профессиональным на этих встречах.

Он начал говорить, иногда краем глаза замечая, как она поощрительно кивает в такт его словам.

***

Утро ушло на то, чтобы выяснить, с борта какого судна поступили контейнеры. По документам, они прибыли в порт на сухогрузе «Калео». Он уже снова вышел в море.

— Судно принадлежит норвежской судоходной компании. Пришло позавчера днём. Доставляет грузы из Норвегии. Ввозит клипфиск в Данию и Германию, цельный замороженный лосось, треску, тунец и всякую морскую хрень в Штаты. Вышло из Бергена. Получателем значится торговая сеть, продающая морепродукты. Тоже давно на рынке. Фрахтом занималась компания, специализирующаяся на доставке морем. Они же предоставляют контейнеры.

— А если кратко, то кого из них мы можем прижать, отправителя или владельцев контейнеров?

— Честно? А никого. Пока ты прохлаждался у своего психотерапевта, я переговорил с ребятами, которые расследовали случаи контрабанды. Контейнеровоз доставляет товар от разных клиентов. Помимо рыбы, на «Калео» была партия консервов, клипфиска и бог знает чего ещё. У наших конкретных экспортёров числится отправка сборного груза. То есть компания-перевозчик, которая с ними работает, подбирает груз отправителя из нескольких точек. Дозагрузка происходила в нескольких портах. Получатель при этом один, порт назначения один.

—У нас есть уже документация по конкретным контейнерам? Когда и где они попали на борт?

— Отправителем партии числится рыболовная компания из Норвегии. Она давний поставщик, занимается экспортом не первый год, поставки отлажены.

Лу посмотрел на распечатанный маршрут.

— То есть контейнер с телами могли загрузить на любом из этапов пути?

— Может статься, к ним прибавили неучтённый груз, и под их крылышком ввозят незаконные вещи.

— Как такое возможно? Его же декларировали и взвешивали.

— Не спрашивай меня. Я ничего не понимаю в перевозках. Мужик, с которым я консультировался, набросал мне возможные схемы, но я пока уяснил твёрдо только одно: лазеек в них при желании можно найти побольше, чем в рыболовных сетях — ячеек. Контрабанда цветёт и пахнет, неучтённую рыбу вылавливают, ввозят и вывозят. Перевозчик может выставлять клиентам невысокие цены и получать основной доход незаконным способом. Могут менять описание груза в документации, то есть по бумагам едет грошовый товар, а на самом деле внутри моющие средства или одежда, на которые пошлины выше. Или в легальной чистой компании есть человек, который забирает груз и отщепляет от него контрабандный довесок. Или вскрывали потихоньку, или опечатывали поддельными пломбами. Это частый и успешный способ, ввозят от кокаина до нелегалов. Контейнеры экспортёра нашей рыбки не были запечатаны специальными устройствами. Читай: любой мог подметнуть в них на любом этапе пути любую хренотень. И любой, кого мы прижмём, так и скажет: ничего не подозревал, сам стал жертвой.

— Но при выгрузке контейнеры сканируют. Видно же, если внутри не селёдка, а стиральный порошок.

И так вечно недовольное настороженное лицо Клайва стало ещё более кислым.

— Сканеры заточены прежде всего на поиск оружия, урана, боеголовок. Главное, чтоб не терракт. Остальное вторично, даже наркота.

— А живая проверка?

— Примерно так же, как проверяют на вождение в нетрезвом виде. То есть просматривают три процента контейнеров. Прежде всего те, которые от новых поставщиков или из стран с не лучшей репутацией. Не наш случай. По накладным значился ввоз форели, сельди и трески. И так-то не придерёшься: ряды ящиков на паллетах ими полны. И нет, мы не можем осмотреть остальные их контейнеры, потому что у нас нет на то оснований. А оснований у нас нет, потому что мы не можем признать тела — телами. Мы даже не можем придраться, что вот это вот, лежащее сейчас в морге, — не форель. Для этого по законам крючкотворства нужно официальное заключение, что они не являются каким-нибудь особо редким видом форели, макрели или кто там ещё плавает в океанах…

— Форель в океанах не плавает. Она живёт в реках, — автоматически поправил его Лу.

— Да пусть хоть в канализации живёт.

Лу откатился от стола. Побарабанил пальцами по подлокотнику кресла.

— Зачем нужно было рисковать и оставлять их вот так, напоказ?

— Никто не предполагал, что малолетние дебилы решат вломиться в холодильник.

— И вскроют именно этот контейнер? Такое совпадение?

— Полагаю, тут ткни в каждый второй, и получишь сюрприз. Может, в соседнем три сотни сомалийцев. Или стреноженные единороги. Может, такое уже лет десять ввозят по вторникам. Мы об этом никогда не узнали бы, если б не придурки, которые полезли куда не надо. Спросим, как у них так талантливо получилось, когда поймаем. Наверняка обдолбались и перепутали жопу с пальцем. Я пробил по поиску кое-что. Помнишь проблему с мешками?

Лу кивнул.

— То же самое с тарой для морепродуктов и рыбы. Ни у одной фирмы нет контейнеров, достаточно вместительных, чтоб туда влезла такая туша. Обычно в таком виде перевозят мясные окорока.

— Мы же получили доступ к видео с камер в порту?

— От них толку ноль. Автоматизированная разгрузка кранами. Рутинная работа, которую делают каждый день.

— Зачем вообще их ввозить? — задумчиво спросил Лу, больше сам себя. И тут же пожалел, что озвучил свои мысли. Судя по тому, как Клайв подобрался, напарник собирался разразиться речью про биологическое оружие, тайные происки Талибана и скрещивание морских существ с самонаводящимися ракетами. Поэтому Лу сразу поспешил вставить другой вопрос: — Когда груз должны забрать?

— Будем знать через час-полтора. Порт с нами сотрудничает, но они разговаривают со мной примерно как с мальчонкой, который только что узнал, что люди размножаются сексом. За сутки до погрузки таможенная служба получает описание груза. Компания обходится, в основном, телекс-релизом, то есть не оригиналами, а документом для ускоренного вывоза.

— У них это заняло всё утро? Дать нам простейшую информацию?

— Мы не можем особенно давить. Пока наше с ними взаимодействие происходит на очень шатком мостике под названием «обнаружены неидентифицированные останки», и мы не уточняем, идёт речь о людях или контрабандно притащенных орангутангах. От этого они раздражаются и считают, что мы прицепились к мороженым черепашкам и отвлекаем их от работы.

***

— Анализ образцов показывает, что мы имеем дело с Северным морем.

Криминалист, которая обещала предоставить им отчёт, была свежа и подтянута. Сложный букет запахов из китайской лапши, застоявшегося табачного дыма, раздражающего одеколона, разгорячённого принтера и освежителя воздуха, пропитывавших отдел по расследованию убийств, устыжающе контрастировал с её царством стерильности. Здесь реял запах чистоты и мокрой сирени.

— Как это удалось установить? — поинтересовался Лу. Ему не требовалось долгих пояснений, но она любила говорить о своей работе.

— Уровень солёности, в частности. Он в свою очередь зависит от климатических условий — температуры, наличия рядом вулканов, ледников, рек. Особенности геологические характеристики дна и побережья, например, более или менее интенсивные отложения ракушечника. Количество различных веществ в разных морях будет чуточку да отличаться. В каждом морском бассейне, соответственно, свой животный мир, своя фауна. Мы запросили консультацию у океанологов. В желудке жертв найдены остатки белокорого палтуса, морской свиньи, того вида, что характерен для региона, северной олуши — а если бы мы говорили, например, о Калифорнии, это была бы голубоногая олуша. Рачки, которых нам передали для анализа, микрочастицы водорослей — всё подтверждает первоначальный вывод.

— Русалки из Северного моря… — неслышно пробормотал Клайв.

— Они там и водились? Или… — Лу попытался подобрать некий синоним слову «транзит» применительно к существам, которые не связаны паспортами, визами, документами на собственность и ипотекой.

— По предварительным оценкам, это их регион обитания. Но. Учитывая температурные флуктуации поверхностных и приводных вод, время появления в этих районах термоклинов и предполагаемые особенности терморегуляции жертв следует подумать о сезонной миграции — в те части моря, где условия мягче.

— Это же чёрт знает где… Мы можем сузить район?

— Белокорый палтус водится от Бискайского залива до Исландии. Олуши этого вида активно гнездятся вдоль побережья Шотландии, но их также можно встретить у берегов Норвегии, Дании и Исландии. Вода у побережья Германии менее солёная из-за большого количество впадающих в него рек и влияния Балтийского моря, так что Германию можно исключить. Подождите подробного отчёта от специалистов.

И Лу, и Клайв кивнули синхронно и без особого энтузиазма.

— Есть ответ по образцам волокон, найденных на телах. Монофиламентная дымчатая нить. Из неё, помимо прочего, изготавливают снасти для промышленного рыболовства — ярусы, тралы, кошелковые неводы.

— И кто её делает?

— Ваша конкретная нить — от крупнейшего производителя. Продукция поставляется в разные страны.

— То есть нам ничем не поможет.

Криминалист улыбнулась так же свежо, хоть и чуть извиняюще.

— Мы пробуем определить тип снасти, а это даст вам представление, идёт речь о траулере или сейнере. Значительно лучше ситуация с образцами краски. Это антикоррозийное покрытие от Jotun As, и компания принадлежит Норвегии. Но они имеют представительства в пятидесяти странах и поставляют свою продукцию по всему миру. Возможны незначительные различия в рецептуре, в технологии производства на разных фабриках, которые позволяют отличить, откуда та или иная партия, однако с той же долей вероятности речь может идти об импорте краски из одного региона в другой.

В коридоре Клайв нелогично приободрился.

— Всё-таки мы куда-то да движемся. Северное море, однако…

— Я вообще не понимаю, почему этим занимаемся мы. — возразил Лу. — Технически это не убийство. Таможенная служба, Береговая охрана, морская полиция… Не мы.

— Мне показалось или в морге ты стоял со мной рядом? — ощетинился Клайв.

— На нас повесили возню с этим лишь потому, что переполошившийся охранник сообщил именно об убийстве, о мёртвых телах. Начальству надо было поставить кейс на стоп ещё в тот момент, когда звонивший понёс ересь про хвосты… Иммиграционная служба, — помолчав, добавил он. — Они не граждане США. Это максимум человеческого отношения, которое мы можем проявить. Так что — предложим начальству испросить разрешение на то, чтобы связаться с норвежским консульством?

— Не всё так просто. Это норвежские русалки, только в том случае, если они выловлены в пределах четырёх миль от берега Норвегии. Но точно так же они могут быть датчанами. Или голландцами. Консульство любого из семи государств сразу так нам и ответит. Всё, как у нас, — каждый постарается спихнуть ответственность на соседа.

Прошедший ливень отмежевался от всяких связей с прохладой. Он только закончился, а в воздухе снова парило, и от разгорячённых тротуаров поднимались туманные клубы. Белоснежная свежая рубашка, которую Клайв надел пятнадцать минут тому назад, перед выходом из отдела и поездкой к криминалистам, уже липла к его телу. Напарник залил в себя сразу полстакана колы. Отбрил быстрым косым полувзглядом — «Да, знаю, что это вредно, но это моё дело». Лу понял, что не сдержал мимолётной, почти незаметной гримасы отвращения. Он не раз объяснял сослуживцам, что это не снобизм, что после больницы и тонн лекарств он не может пить ничего подобного или алкоголь.

— Почему ты вообще переехал в Майами? — воинственно спросил Клайв, с отвращением покосился на пятна пота под мышками.

— Потому что только здесь нашёлся начальник отдела, готовый взять на бумажную, но всё же работу инвалида, — безмятежно ответил Лу. Этот вопрос ему задавали сто раз. Клайв в том числе. — Изначально речь шла о Портленде.

— Так почему ты не в Портленде?

— Они меня не захотели.

— Тут же чёртова влажность. Как вообще выносить эту поганую влажность?

— Не знаю, я хорошо переношу

— Те, кто здесь родился, обречён на эту треклятую липкую духоту. Но парень с северо-востока…

Ответа не требовалось, разумеется.

Увидев впервые нового напарника, первым делом Клайв подозрительно заметил: «У тебя почти нет акцента». Лу такие вопросы не задевали и не раздражали. По его мнению, таким полицейскому и надлежит быть. Идеальный камертон. Он немногословно объяснил, что родился не в Спрингфилде, туда его родители переехали, только когда ему исполнилось шестнадцать. И мысленно одобрил цепкость Клайва, как и его сдержанность — в разговоры тот пускался редко. С ним удобно будет работать, подумал тогда Лу. Он будет держать в тонусе.

Не ошибся.

***

Повар бледнел и заикался.

— Акулье мясо не запрещено в штате…

Клайв сидел напротив с каменным лицом.

Лу наблюдал.

— Как вы вышли на этого продавца?

— Мы закупаем мидии и омаров у проверенного поставщика. Сотрудничаем уже лет шесть-семь. Он и порекомендовал… Сказал, что у него есть контакт.

— И это нормально? Что поставщик приводит конкурента?

— Они не были конкурентами. Мистер Родригес нам не поставлял рыбу. Только мидии, омары, гребешки. Мы взяли пробную партию.

Когда порт наконец сообщил данные по документам, выяснилось, что вывоз рефрижератора намечен на два часа пополудни. Это давало весьма ограниченный по времени зазор, в который контрабандисты могли забрать тела — в случае если груз подброшен, как кукушкины яйца в приличное гнездо. Благодаря дотошности Клайва, отсмотревшего все машины, грузовики, фургоны и манипуляторы, проезжавшие тоннель за последние двенадцать часов, они вышли на скромный белый фургон, который, по документам, получал мелочёвку с того же «Калео». Он въехал на территорию поутру, законопослушно забрал невпечатляющий ящик, в котором значилась личная подержанная мебель, а потом — сделал совсем нелогичный круг. Замедлился возле рефрижератора — и благополучно уехал.

Что его спугнуло — пойди разбери. Наблюдение, которое установили за контейнером, было ненавязчивым, словно лёгкая вуаль, и раз это наблюдение таки просекли, водитель либо от рождения обладал дьявольской интуицией, либо цепким глазом выхватил совсем уж мелкие детали — а значит, знал порт как свои пять пальцев и даже малейшее отклонение от привычного порядка сразу считал.

Запрос информации с уличных камер показал, что после тоннеля фургон словно испарился, безошибочно выстроив маршрут так, что не отследишь. Пробили номер. Фургон был арендован на несколько суток — и, естественно, не на настоящее имя. Однако Клайв, под допингом успеха от того, что взял след, превращался в бультерьера. Он не был бы собой, если бы не проверил ещё и записи за предыдущий день.

Накануне утром тот же самый фургон парковался у дверей ресторана в южной части города.

— Вы хорошо разбираетесь в рыбе и морепродуктах?

Вкрадчивость в голосе Клайва звучала пугающе.

— Ещё бы. У нас сифуд-ресторан.

— И сочли, что товар вполне хорош?

— Великолепным он был. Свежайшим. Привезли уже наполовину разделанным, в ящиках с колотым льдом. Нарубленным на звенья. Плавники отдельно. Обычно мы сами разделываем, чтобы всё было строго по правилам, с акулой это надо делать сразу на месте и замачивать мясо, но этот экземпляр был действительно очень крупным и подготовлен качественно, стейки можно было нарезать без проблем, так что мы его взяли.

— Что готовили?

— Традиционные стейки. Суп.

— И как получилось?

— Великолепно, как я и сказал. Мясо было плотным, но не жёстким, вкус насыщенным, с богатым букетом. Я девятнадцать лет работаю в ресторане, и редко когда мне поставляли такую отменную акулу.

— Да ну? — Клайв сгустил саспенс в голосе. — И вас ничего не насторожило? В этой закупке с чёрного входа?

— В том, чтоб иногда менять поставщиков, нет ничего необычного, — промямлил повар, всё ещё силящийся сохранить лёгкую строптивость. — Многие заведения берут рыбу и морепродукты на маркете, сразу после утреннего лова. Не всегда у одних и тех же продавцов.

— Вам это дорого обошлось?

— На самом деле, недёшево. Мы всегда закупаем всё самое лучшее. Сами понимаете, насколько высокая конкуренция.

— И всё, значит, было хорошо… Но мясо отличалось.

Повар минималистично кивнул. Сделал судорожный глоток из пододвинутого Клайвом стакана.

— И никаких вопросов у вас не возникло?

Клайв внезапно привстал, наклонился над столом и загрохотал:

— Конкуренция, значит, высокая?! А теперь у вас не будет конкуренции. Никакой особой форы перед другими не получится. А почему? У закрытых ресторанов её не бывает, вот почему! Вы взяли несертифицированный товар у непроверенного поставщика. Закрыв глаза. Провезённый контрабандой и запрещённый к ловле вид! Знаете, что будет дальше? Сюда приедет санитарная инспекция. И налоговое управление. И люди из центра по контролю за инфекционными заболеваниями, потому что кто знает, какие вирусы мясо этого вида акул из другого региона могло содержать! Вы хотите быть ответственным за смерти посетителей? За распространение заразы? Речь о безопасности нации!

Лу наблюдал за этим блистательным всплеском импровизации. Была она чистым блефом. Не могут они поставить в известность ни одну инстанцию до тех пор, пока не будет уточнен статус расследования. А даже если бы и могли, вряд ли именно в таком порядке и в таком составе. И опытный ресторатор, который не вчера родился, наверняка сам сообразит, едва отойдя от шока, какую несусветную лапшу они ему сейчас навешивают на уши. Однако в данный момент Клайв, мечущий громы и молнии, не давал бедняге опомниться. Стаканчик в руках повара дрогнул, вода пролилась на стол.

— И вы хотите сказать — никаких вопросов?!

— Ну хорошо, хорошо!.. Да, я подозревал, что они запрещены к промыслу. Мне сказали, это редкий вид акулы. Судя по форме плавников и чешуйкам, так и было. Я хорошо знаю, как выглядит акулий плавник. Эти отличались. Характерного душка и аммиачного привкуса тоже не было. Мясо не требовалось даже вымачивать, хотя я всё равно это сделал.

Клайв навис над поваром.

— Когда следующая поставка? О чём вы договорились?

— Завтра. Крупная партия. Несколько ящиков.

Клайв улыбнулся угрожающе. Повар сглотнул.

— Боюсь, вам придётся подкорректировать меню на эту неделю. Остались части принятого вчера товара?

— Да, примерно треть. Заказывали, кстати, очень хорошо.

— Мы его изымаем.

На улице Клайв дал волю брюзжанию.

— Цены в меню как специально для проверки уровня адекватности. С одного хвоста неплохой навар выходит. Плавники под видом акульих тоже отличный бизнес. А если подсовывать их в несколько ресторанов…

— Всё равно это не стоит риска. Даже близко. …Центр по контролю за заболеваниями? Прекрасно.

— Засунуть бы этого засранца в камеру…

— А какие основания его туда засовывать? — возразил Лу.

— У нас ресторан, который кормит человечиной.

— Не совсем так. Они кормят нижней их половиной. То бишь морепродуктами.

— Что это меняет? — неожиданно раздражился Клайв. — Ты хочешь сказать, это менее отвратительно? Сколько бы ни было у них половин, они почти люди.

— Половин может быть только две. Это имеет отношение к предъявлению обвинений. Если бы в ресторан поступила верхняя часть, то мы бы могли классифицировать это как соучастие в убийстве с расчленением, сокрытии трупа и каннибализме. Но поставка рыбьих хвостов никак не подходит под эти статьи. И если кто-то будет продавать стейки из шимпанзе, то же самое. Даже если шимпанзе почти люди и нравятся тебе больше людей.

Некоторое время они двигались бок о бок молча.

— Они красивые.

— Это эмоции, Клайв. А мы просто должны предоставить отчёт.

— Что они сделали с верхней половиной?

— Я думаю, в ближайшую пару недель она всплывёт в доках. Меня беспокоит другое… — осторожно заметил Лу.

— Ну?

— Он сказал, что мясо было свежим. А профессионала не обманешь. Это не было заморозкой. Этот хвост не из контейнера.

Клайв окаменел.

— Чёрт.

— У них был живой груз, — кивнул в такт его догадке Лу.

***

Этот город весь на воде и связан с водой.

Лу предусмотрительно не стал спускаться ниже. Он подогнал коляску к самому парапету. Не делая попытки выехать на пирс. Не сегодня. Сегодня ему пока нечего сказать тёмным глубинам. «Ты глядел в глаза смерти, ты один раз уже был на таком пирсе, не забывай об этом факте». Ночной океан — как чернильный шёлк. На макушке небосвода зажгли белую звезду. Возле берега бесновался осатанелый прибой. Яростно закипало между камнями. Круглый гребень волны бросался самоубийцей на острые грани осколков. В мягкой черноте рвалась на клочья белая пена. Иссиня-чёрный влажный вечер делал океан почти неотличимым от неба. С трудом угадываемая нижняя половина глухой черноты мало что могла показать тем, кто на берегу. Впрочем, Лу не пытался увидеть.

Клайв сказал бы ему: «Опять медитируешь?» Пусть так. Напарник не источал скептицизм по отношению к манере Лу зависать, почти не моргая и погружаясь в выжидательное созерцание. Смирился. Однако всегда регистрировал словесно эти зависы. Словно порывался спросить: «Ну, и что у тебя в мозгах крутится?» И Лу, как обычно, ничего не ответил бы.

Или ответил бы нечто вроде: «Представь, что ты вот такое существо. Что у тебя всё по-другому. Человек воспринимает водную гладь иначе. Он привык видеть её сверху. С поверхности. Но они-то живут — под. Завихрения пены, барашки волн для них не так привычны, как рассеянный ровный полусумрак глубины. Гармоничное бесшумное парение в глубине. Перемещение, которое гораздо органичнее, чем ходьба. Мы же знаем, как это — когда выбираешься из бассейна, и тяжесть тела ощущается по-новому. Представь, как они всплывают, и глаза им режет непривычный, неприглушённый солнечный свет. Они щурятся, вглядываясь в блики. Садятся на уступы скал. Или подплывают к ним, опускают подбородок на скрещенные руки и замирают, позволяя волнам мотать их у рифов, словно поплавок. Лениво разрешают себе выплеснуться на скалу, положить голову на камень, как на подушку, ощутить щекой мягкую шелковистость тинистой плёнки. Наблюдают расслабленно, как возле, в ярко-зеленых кустиках водорослей, шалят пузырьки воздуха. Представь: они видят огни лодок. А так — в их море темно. Не так светло, как здесь у нас. И каждый приближающийся из ночи огонёк, будь то шныркая лодка контрабандиста или крупное грузовое судно, выглядит чужим и странным. Для них это другие огни. Сигнал тревоги. Они смотрят на них с любопытством и осторожностью. Они сразу различают на небе фальшивые звёзды — огни самолётов, мерно мигающих в черноте. И огни города — это скопление мерцающих точек и световой шлейф над ним. Для них городские вывески, фонари, свечение окон, фары машин — вроде россыпи прыщей: навязчивые, бьющие в глаза неправильностью, нечто, чему появляться не следует. Если, конечно, живут возле городов. Если захотят селиться в мутной воде вблизи портов, набережных и пляжей. Вот о чём я думаю. Это мой метод — представлять».

Конечно, такая речь вряд ли прозвучала бы. Клайв знал, что Лу немногословен и ограничивается мысленными выводами. А доносит до товарищей только те из них, которые считает полезными для дела. Попытка понять не шла в зачёт, и Лу озвучил бы только последнюю фразу: это мой метод, я постоянно представляю, как мир выглядит с другой точки зрения. И исхожу из этого.

Он никогда не добавлял, что это значит, будто он готов принять эту другую точку зрения.

***

— У нас есть ещё один пострадавший, — сообщил Клайв, поднимая голову от компьютера. — Или свидетель. В портовом деле.

Никто из них даже вдали от чужих ушей не называл это расследование «Делом о русалках». Коллеги думали, что они возятся с банальной поножовщиной с плохим исходом.

— И где он?

— В центральной городской больнице. Мы едем с ним побеседовать прямо сейчас.

Палата находилась на третьем этаже. Лу уже научился определять за одну секунду, после первого же взгляда на двери лифта, насколько тот вместительный. Иными словами, способны там разместиться человек в коляске и сопровождающий, или нет. В данном случае, правда, нужды в проницательности не было: больницы заточены на то, чтобы перевозить с этажа на этаж слепых, хромых, слабых, в колясках, на каталках, на костылях, в перевязи, в мешках для трупов. На самом деле, в данном конкретном лифте он мог бы даже нарезать небольшие круги на своём кресле.

Роберт Пейнтон находился в больнице уже вторую неделю — и всё ещё не хотел забывать случившееся. С ним поговорил психолог, но он всё равно стоял на своём. Клайв нашёл его заявление через базу по ключевому слову.

— Ваши коллеги считают, что я повредился умом или выдумываю, — заявил Пейнтон, едва Клайв с Лу переступили порог. — Но они мне советовали рассказать всё, как было. Именно это я и делаю.

Он лежал в одноместной палате, и почти сразу за койкой начиналось окно. Большое, в полстены. Туда поставил стул Клайв. Лу подъехал к изножью.

Правая нога Роберта была в гипсе. Остальных повреждений они оценить не могли, но знали, что несколько дней тот находился без сознания и что перенёс две операции.

— Это было моё третье за отпуск погружение. Накануне я заметил вход в очень интересное ответвление тоннеля и надеялся сделать ещё серию снимков. Когда я говорю, что снимаю под водой, меня сразу спрашивают, как это работает. Как будто только вчера изобрели технику. Ведь Кусто и другие снимали целые фильмы в океанах.

— Вы фотографируете для какого-то журнала?

— Нет, это хобби. Сначала я просто погружался, а потом мне захотелось забрать часть той невероятной красоты, которую я видел, с собой, наверх.

— Давно занимаетесь дайвингом?

— Шесть лет. Фотографирую пять. Каждый отпуск выбираю новое место. На Гавайях я во второй раз, но на Ланаи впервые, в прошлый раз ездил на Кауаи.

— Точные координаты у вас сохранились же?

— Да, конечно. Это было в стороне от основных дайвинг-сайтов, я специально выбрал место, где будет меньше народу.

— Хорошо, расскажите, что именно вы увидели.

— Сначала всё шло замечательно. Я встретил невероятный косяк рифовых рыб. Они метнулись от меня в сторону, но я успел сделать с десяток хороших фото. Затем мне попозировали мурены. И белоротые, и даже редкие, ночные. А я потом поплыл в сторону пещеры. Мне показалось, я увидел черепаху. Крупную. Но когда подплыл, то увидел нечто другое.

— И что же?

— Руку. Человеческую. Очень изящную и сильную. Она была вроде бы женская, но мускулистая. Не как у культуристок, а такие удлиненные плавные мускулы. Я сначала, разумеется, решил, что это другой дайвер. И немного рассердился. Мне не хотелось, чтобы и под водой образовалась очередь, как это происходит у всех раскрученных достопримечательностей на суше. Если бы я хотел толкаться в толпе туристов, то поехал бы любоваться на Саграда Фамилья или Пизанскую башню. Не хватало ещё и на дне по полчаса ждать шанса быстренько сфоткать кораллы без чьей-нибудь ноги или головы в кадре. В агентстве, которое организовывало погружение, меня заверили, что я могу заказать индивидуальный тур. То есть я настроился на то, что мне никто не будет мешать. Да, я знаю, там летом всё кишит и новичками, и профи, но мы же тщательно выбирали место, где туристов меньше всего, и отправились рано утром. Я настроился на эту пещеру. Конечно мне не хотелось пропускать вперёд какого-то незнакомого дайвера. Поэтому я поплыл ко входу. Это было рефлекторно.

— Вы не видели предполагаемого дайвера целиком?

— Нет, его от меня заслонял риф. Я сначала даже не осмыслил то, что он или она без гидрокостюма. Обогнул риф и в следующий момент решил, что наткнулся на утопленницу. Она была футах в десяти от меня. И на ней не было ни маски, ни костюма, ни баллона. Ничего. На такой-то глубине. В прямом смысле ничего. Она была обнажённая. До пояса. А ниже пояса… — Роберт нервно провёл ладонью по лбу. — Ниже был хвост.

— И что вы сделали? — спросил Лу, кивнув с невозмутимым видом, чтобы Роберту было понятно: его не собираются высмеивать.

Когда они вошли, Роберт при виде Лу не мог скрыть удивления. Сначала, кажется, принял за пациента из другой палаты. При виде жетона изумился. Потом слегка напрягся. Возможно, решил, что это специальная уловка — подослали того, кто понимает толк в психологических травмах, после которых люди начинают нести чушь. С трудом отвёл взгляд от начищенных неношеных туфель Лу, застывших неподвижно на подножке инвалидного кресла. Не составляло труда догадаться, что занимает его мысли. Наверняка задаётся вопросом, отнялись ноги в результате травмы позвоночника или непосредственно пострадали, как у него самого. А ещё, наверняка, — как странно покупать себе обувь, если она на самом деле не нужна. «Зато можно покупать ботинки раз в пять лет», — иронично парировал про себя Лу.

В глазах Пейнтона так и застрял неразрешимый вопрос: «Как вам удалось остаться в полиции?»

Ему надо было всего лишь убедить комиссию. Четверых человек. Это не так много. Вообще-то, четыре человека — это совсем не много. Не двенадцать присяжных. Лу верил в себя. Но при этом он ещё и здраво оценивал соотношение сил. Он никогда не оказывался в такой ситуации, и то, что казалось безотказным, могло запросто дать сбой. И тогда все его усилия, боль, мучительные тренировки, многочисленные ухищрения, попытки отрешиться от протезов, — всё окажется зря. Он успешно прошёл обследования, он мог предоставить результаты всех тестов, но последний этап вдруг показался нереальным — слово, которое Лу не использовал на этом мучительном пути ни разу: ни тогда, когда, стиснув зубы, выполнял растяжку или бесконечные упражнения на предотвращение контрактур, ни в беседах с психологом, ни тогда, когда врачи учили его вынимать слова из молчания и осваивать обыденные ежедневные действия с поправкой на оставшиеся возможности.

— И что произошло дальше?

— Она напала на меня.

— Опишите подробно.

— Я подплыл ближе.

— Вы не испугались? Увидели что-то странное и не испугались, а, напротив, двинулись навстречу? — Клайву нейтральные интонации всегда давались не очень. Большинство из них отравляли скепсис или агрессивность.

— Мне трудно было сразу осознать, что именно я вижу. То есть глаза говорили одно, а разум твердил: это, наверное, какой-то пранк, бонус от агентства — ты собираешься сделать фото кораллового рифа или морского дьявола, а тебя поджидает у входа в грот актриса в костюме русалки. В Китае в аквапарках это очень распространено — женщины, изображающие русалок. Есть целая субкультура. Я даже успел подумать: чёрт, как можно совмещать такую чушь с серьёзным погружением, ведь тут не дети собрались, которые впервые разглядывают рыбёшек на мелководье, мы не за этим приехали и заплатили деньги. Я был раздосадован. Чертовски раздосадован. Наверное, больше всего меня в тот момент занимало, как составить жалобу, что я выскажу организаторам. Потом я автоматически стал прикидывать, из чего они сделали такой высококачественный костюм и как актрисе удаётся задерживать дыхание — да, опытный фридайвер способен на многое, но мы были на солидной глубине, ей пришлось бы поджидать меня в нужной точке несколько минут, привлечь внимание. То есть где-то в гроте должна была быть база, баллон.

— Насколько близко вы подплыли?

— Я оказался примерно на таком же расстоянии от неё, как сейчас от вас. И тогда она напала.

— Как именно? — осторожно вмешался Лу. Он видел, что в глазах Клайва плещется очень насыщенное презрение, как всегда, когда кто-то рассказывает о феерически идиотском легкомыслии. Считал ли он идиотизмом манеру переть напролом навстречу потенциальной опасности или скуба-дайвинг в целом, пока было под вопросом.

— Верхняя часть её тела оставалась неподвижной, поэтому я не сразу понял, что произошло. Она ударила меня хвостом. Со всей силы. Такой мощный тупой удар. В воде он воспринимался смягчённо. Меня отбросило в сторону. Она приблизилась и ударила ещё раз. Я был настолько шокирован, что потерял способность реагировать. Вообще не мог понять, что происходит. А потом ощутил боль.

— Те, кто был на лодке, что-нибудь заметили в воде?

— Нет, ничего. Когда меня втащили в лодку, тело захлестнула боль. Сначала никто не понимал, что произошло, я кричал, что на меня напали, и они решили, что я говорю о животном. А потом, по пути в больницу и в больнице, — что я брежу или заговариваюсь под действием болеутоляющих.

— Не сочтите мои вопросы глупыми, я никогда не погружался с аквалангом, — начал Лу аккуратно. — Мог ли произойти сбой в подаче кислорода?..

Роберт подтянулся повыше на подушках. Выражение его лица изменилось. Оно стало упрямым, враждебным, как у каждого человека, который вбил себе в голову бредовую идею, осознаёт её бредовость и потому заранее нацелен на спор, оборону и разочарование в собеседнике.

— Нет. С баллоном и маской всё было в полном порядке, — отчеканил он. — У меня не было галлюцинаций. После того как меня эвакуировали с Гавайев, я сразу же подал заявление. Это нападение. О нападениях необходимо сообщать. А полиция обязана на эти сообщения — реагировать.

Клайв молчал.

Пейнтона их сдержанность уже не останавливала. Его несло.

— Поскольку до сих пор реакции на моё заявление ноль, я сам собираю информацию. Прошерстил весь интернет, собрал истории о таких случаях. А ещё описал случившееся в нескольких крупных интернет-сообществах для любителей дайвинга и на Реддите. Спросил, переживал ли кто-нибудь подобное. Всего за несколько дней мне уже множество народу написало.

— Множество людей написали вам, что тоже встретили подобных существ?

— Конечно, было много шуточек, куда без этого, люди же не могут без ёрничания… Некоторые написали, что встречались в океане с чем-то. Кроме меня, только два человека видели. Но ещё с полдюжины человек почувствовали. Они ощущали, что за ними наблюдают, что они не одни. И они заверяли, что за ними наблюдали осознанно, и это не просто присутствие крупной рыбы или осьминога, или акулы. Им становилось сильно не по себе, так что они поднимались на поверхность и меняли место погружения.

— А те двое, которые видели?

— Один человек заметил тень на морском дне: кто-то находился прямо за его спиной. Это был почти человеческий силуэт — за исключением того, что заканчивался огромным плавником.

— И как по тени можно отличить ласты от плавника? — поинтересовался Лу.

Роберт поджал губы.

— А второй? — подал голос Клайв.

— Второй столкнулся с ней лицом к лицу. Она появилась из-за гряды красных водорослей. У неё были длинные волосы и чешуя на нижней части тела. В целом, она напоминала утопленницу. Бледная, с бесцветными глазами. Как и я, этот человек сперва подумал, что перед ним мёртвое тело. Но она смотрела на него. Секунд шесть, пристально, глаза в глаза. После этого развернулась и скрылась за водорослями.

— Не нападала?

— Нет. И всё равно ему стало жутко. Он было бросился её преследовать, но на полпути передумал. Не мог заставить себя последовать за ней.

— Ни на кого из ваших опрошенных не нападали?

Роберт отреагировал так, словно его протянули хлыстом.

— Уверен, ещё несколько дней — и свидетелей найдётся много больше. Тех, на кого нападали. Поверьте уж! И я хочу, чтоб были приняты меры. Чтобы на моё заявление отреагировали.

— Мы не полиция Гавайев, — заметил Клайв. — Принять меры на месте могут только они.

— Это только звучит красиво и романтично… Легенды, все эти сказки про то, как рыбаки женились на русалках… Всё потому, что есть Ариэль.

— Ариэль это?.. — уточнил Лу.

Роберт уставился на него почти с презрением.

— Вы не смотрели мультик?

— Нет.

— Такого не может быть. Все его смотрели. Самая большая ложь от Диснея. Якобы милая русалочка выходит из воды, чтобы стать человеком ради любви к принцу.

— Получается, я непредвзят, — пожал плечами Лу. — На каких ресурсах вы проводили свой опрос?

— Зачем вам это? — подозрительно сощурился Роберт.

— Возможно, мы захотим переговорить с остальными.

— Можете вести себя со мной, как с сумасшедшим. Можете глумиться. Но… Если вы приехали, значит, признаёте, что я прав. Вы отлично знаете, что эти твари опасны. Иначе бы вы ко мне не пожаловали. Так? Ведь так? Что они на этот раз сделали?

Враждебность Пейнтона к Лу стала открытой.

— Вы сами говорите, что полиция должна реагировать. Мы среагировали. Нам требовалось уточнить детали произошедшего с вами.

— Сотрудники отдела убийств. Ну да, ну да.

— Спасибо, что поговорили с нами. Выздоравливайте.

Они двинулись к двери.

— А почему вы не сказали, что оставите мне свои визитки? — крикнул им в спину, как дротиком зарядил, Пейнтон.

— У вас разве не сохранился мой номер во входящих? — недоуменно спросил Клайв, обернувшись.

— Во всех детективах всегда так делают. «На случай, если вы что-то вспомните…»

Клайв настороженно помолчал. Пошарил в карманах. Вытащил потрёпанную визитку — возможно, последнюю из выживших у него, и отдал Роберту. Тот принял её с саркастическим видом.

— Признателен! Но вы ведь не собираетесь давать делу ход. И не хотите, чтоб я вам звонил.

— Мы рады любой помощи в расследованиях, — сдержанно сказал Лу. Подвинул кресло-коляску ближе к койке и терпеливо почти пропел желанную Пейнтоном мантру: — Если вы вспомните что-то ещё, позволяющее дать ход делу, то мы непременно вернёмся и возьмём у вас показания.

Пейнтон прикрыл глаза.

Выглядело так, что неожиданно выдохся. Может, и не сдался, а просто устал. — Чёрт с вами. Я не хочу ни с кем больше спорить.

Клайв прошёл к лифту печатным жёстким шагом.

— Это не имеет отношения к расследованию, — резюмировал Лу.

— Имеет — косвенное.

— Несчастный случай произошёл в другом штате. Пострадавший — человек, а не нечто неопознанное. Он признался, что был раздражён появлением другого дайвера, и, хотя мне не хочется рисовать в воображении сцену подводной драки за право первым залезть в черепашью пещеру, я бы рассмотрел и эту версию, а полиции на Гавайях следовало бы получше проверить инструктора и то агентство. Разумеется, они предпочтут списать все несчастные случаи с клиентами на русалок и влияние Бермудского треугольника. Кто станет признаваться в нарушении техники безопасности? Я возьму на себя просмотр сайтов, о которых он говорил, если хочешь, но не вижу, каким образом нам помогут байки, которые травят в промежутках между погружениями дайверы, или романтичные легенды.

— Десять этих легенд сейчас лежат у нас в морге.

— Вот и сосредоточимся на том, что видим, а не на бездоказательных заявлениях. Мы потратили час на дорогу сюда и на этот разговор.

— А сперва ведь он к тебе проникся, — хмыкнул Клайв.

— Нет. Он испугался.

— Чего?

— Того, что он останется таким, как я. Что травмы оставят его прикованным к постели.

— Разве ты не должен их вдохновлять? Других инвалидов?

В Клайве была прямолинейная жестокость. Благодаря своей параноидальной подозрительности он говорил и спрашивал самые нелицеприятные вещи. Это очень устраивало Лу.

— Напротив, это внушает ужас. Они же верят, что их починят. Сделают, как новеньких. Я починен полностью, раз меня вернули на службу, но я всё равно не хожу. Это разбивает их мечты.

— Значит, мне следовало ехать к нему в одиночку.

— Нет. Благодаря моему присутствию он хотел побыстрее от нас избавиться. И рассказал всё, что знал. Что не слишком…

— Как ты думаешь, какие они?

Лу споткнулся на начатой фразе.

— Что?..

— Когда находятся в естественной среде? Какие они — в море?

— Нам-то что это даст?

Клайв неожиданно вдарил кулаком по стенке лифта и рявкнул:

— Чёрт, у нас одиннадцать жертв! Их вытаскивали на палубу, вываливали из трала или невода, не заботясь, будут ли переломы, поочерёдно глушили током. Так, что у них рвались мышцы и трещали кости. Одного за другим. Им пропускали ток через мозги, забивали как скот, а потом их притащили в порт и подвесили, как мясные туши в разделочном цеху! А ещё одну пустили на стейки. Тебя это вообще никак не колышет?

Искажённое гневом лицо густо покраснело.

— Клайв, в марте мы выезжали в дом Бенсонов. Ты сам помнишь. Маленькая девочка. Пяти лет от роду. Это то, с чем мы сталкиваемся на работе, потому что она такая, наша работа.

— Да, чёрт побери, я в курсе. Но это не отменяет эмоции!

— А я должен быть эмоциональнее на работе или объективнее?

— Хотя бы не таким очерствевшим. От тебя-то можно было ожидать хоть какой-то отклик. Ведь они… — он зажевал остаток фразы.

— Такие же, как я. Неходячие, — сухо докончил Лу.

То, что напарник вывел замысловатую параллель, было неудивительно.

— Так что ж ты палец о палец не ударишь? Повторяешь, что это не наше дело? Убеждаешь себя, что они не люди, поэтому ничего особенного не произошло? Всё, что тебя заботит, как бы себя обезопасить.

— Ты первым причитал, что нас выставят крайними, если мы не будем благоразумны. И да, после всех своих усилий я не хочу на следующей неделе представляться: «Бывший детектив Лу Острандер, тридцать пять лет, пенсионер».

Клайв повернулся к нему спиной и с чеканной стремительностью сбежал по лестнице, оставив Лу преодолевать изгибы пандуса.

— Это неправильное сравнение, — сказал Лу в его остывающий след. — Они-то отлично двигались.

***

Настигшее Лу в ресторане озарение насчёт второй, живой части груза, получило косвенное подтверждение. Вторично просмотренные, документы тыкали им в нос фактом: через несколько часов после разгрузки из порта вывезли цистерну, которая была в той же партии, что и рефрижератор, и, если верить сопроводительным листам (а они не верили), содержала мальков. Это объясняло, отчего не торопились забирать десять замороженных тел: задачей номер один был живой экземпляр.

Клайв мучительно переваривал то, что считал своим личным позором; он сосредоточился именно на холодильниках, и цистерну просмотрел.

Лу самоугрызениям не мешал. Только заметил, что сделка в ресторане состоялась утром того дня, когда был вскрыт контейнер, за пятнадцать часов до того, как дело попало им в руки. Он методично шерстил всё, что могло им дать подсказку, каким образом эту упущенную из рук ниточку ухватить. Отчитался начальству, сдал ювелирно расписанный рапорт, который поминутно фиксировал каждое их движение, так что не придерёшься: они не били баклуши, а были загружены даже сверх положенного, проверили энное количество записей в базах данных, отсмотрели столько-то часов видео с камер. Любой, кому вот-вот передадут дело, признает, что отработано добросовестно.

Когда он вышел из кабинета начальника, выяснилось, что у них с Клайвом внепланово наступило Рождество: задержали парня, вскрывшего контейнер.

Охранник был прав на все сто. Двадцатилетний Оуэн сидел на крэке, дважды уже попадался на мелких кражах и не был в криминальном ремесле талантлив. Его задержали в тату-салоне, где ему набивали татуировку по картинке из «Киберпанк2077», и перед детективами он сидел, залепленный плёнкой и в спущенной с одного плеча рубашке — мастер успел сделать только половину работы, но перед тем как на Оуэне сомкнулись наручники, заботливо заклеил ему плечо. Потому что «А если вы занесёте инфекцию?! Это же жестокое обращение!» Самое прекрасное, что задержали его сотрудники другого отдела, по совсем другому обвинению. Отчаянно отбрыкиваясь от соучастия в угоне, Оуэн выложил как на духу признание в попытке вместе с приятелем обнести контейнер. В его глазах это было подходящее алиби.

Завидев Клайва, он принялся выкладывать подробности с такой скоростью и добросовестностью, что Лу порадовался техническому прогрессу: живи они во времена стенографисток или добрых старых блокнотов, им бы нипочём не успеть зафиксировать этот поток откровений.

— Ну и с чего ты решил переключиться с воровства чипсов на автозаправке и электрических чайников из «Уолмарта» на портовые контейнеры? Не догадывался, что не твоего уровня задачка? — презрительно поинтересовался Клайв.

Оуэн страдальчески потёр подбородком заклеенное плечо. Укоризненно посмотрел на детективов, словно подлинным преступлением являлись его стянутые пластиком запястья.

— Это было по наитию.

— Ты по наитию внезапно рванул в порт? И у тебя случайно был с собой кое-какой инструмент? И подельник, такой же осенённый откровением?

— Пару недель назад я зависал с одним приятелем. Мы не то чтобы часто видимся. Он мне сказал, что у его босса намечается выгодная сделка. Типа, что-то тот намерен прикупить и ведёт переговоры. Этот приятель, значит, он ничего такого, не вписывается в левые дела, просто иногда для этого мужика выполняет разные мелкие поручения — ничего по вашей части, так, привезти-увезти. Ну мы расслабились, значит, слегка и он разговорился. О том, о сём. И об этой сделке, значит. Что у босса его будет крутой товар какой-то, придёт на «Калео».

— Какой именно товар?

— Про это он не в курсах был. Он размечтался, что если впишется помочь, если убедит, что может, например, забрать тот самый груз, то ему начнут поручать что-нибудь посерьёзнее. Вот я и поспрашивал, вроде как болел за него, значит. Подбадривал, что, конечно, он справится. Ну потом его ещё пару раз пригласил поразвлечься вроде как вместе. Подумал: это должно быть верное дело, просто заскочить в порт и глянуть на конкретный контейнер.

— Но в итоге после всех этих трудов даже не заглянул внутрь этого контейнера, просто сделал ноги, так? — уточнил Лу.

— Видите? — торжествующе завертел головой Оуэн, заглядывая в глаза то одному, то другому. — Я ничего не сделал. Может, снимете наручники?

— А теперь, значит, расскажи нам, дружок, как бы нам поговорить по душам с этим самым боссом, — ласково сказал Клайв, увесисто похлопав Оуэна по заклеенному плечу.

На них пахнуло горячим едким зловонием, и всё вокруг стало рушиться.

Пространство прошивали крики на вьетнамском, трёхэтажная ругань на английском. Остро, как пули. Вьетнамские крики внезапно отобразились в мозгу Лу, как красные. И как трассирующие следы. Металлический лязг. Стальной звон. Высокое дребезжание. С оглушающим грохотом падающие стеллажи. И раздирающие слух звуки всех частот и тональностей.

Неприметный небольшой склад на окраине города начинался вроде бы совсем спокойно.

Они отправились туда с группой поддержки, конечно, не вдвоём, но сперва только вдвоём постучались, вежливо поздоровались с открывшим им пожилым вьетнамцем. Поинтересовались, как переговорить с владельцем. Вьетнамец степенно и гостеприимно покивал, вроде как стал распахивать дверь и даже сделал приглашающий жест. Клайв его не торопил — что противопоставишь азиатской услужливости человека в летах? И когда в следующий миг эта расслабленная приветливость коварно оборвалась, они были не готовы, не предчувствовали такой молниеносный манёвр. Дверь рванули, захлопывая наглухо перед ними, за ней поднялся шум, затопали, закричали. Клайв остолбенел на секунду-две, потом принялся тянуть дверную ручку на себя, ошалело ругаясь; подскочили другие, взломали. И дальше они ворвались в смрад и темноту, скудно тут и там смазанную свечением специальных ламп, в лабиринты узких перегороженных проходов, выставлявших больно ударявшие углы.

Сначала на них посыпались какаду. Из распахнувшегося вольера выдавились на волю белой пеной. Прямо в лицо. Летала щекотная и ослепляющая взвесь перьев и пуха. Попугаи пронзительно вопили. Хлопали оглушающе крылья. Какие-то ещё птицы заметались по полу. Запах животной мочи, птичьего помёта, гнилой пищи и тухлой воды был так густ, что Лу закашлялся.

Стеллажи полетели навстречу прихлопывающей лапой капкана, со смертоносной внезапностью. Высокие, металлические, они обрушились на Клайва, Лу и остальных ирреально, как вдруг накренившаяся, мчащаяся навстречу стена. Звенело бьющееся стекло. Что-то слетало с полок. Тёмные стремительные тени — теперь было ясно, что внутри не только мнимо-дружелюбный вьетнамец и сам владелец, больше, но сколько? — мчали прочь, с отчаянным остервенением опрокидывая за собой мебель и ящики. Вслед им неслось:«Стоять!», «Вы окружены!»

Откуда-то стрекотало похлеще армии цикад.

Они рванули вперёд через завалы стеллажей. Лу не вписался пару раз в проход; Клайв поскользнулся на отлакированно-белых кляксах помёта и едва не рухнул на опасно торчащий край металлического короба.

Обезьяны теснились в пяти проволочных клетках. С одного взгляда было не определить, сколько их в каждой. Плотно утрамбованные, некоторые вялые, как тряпка. Одна из них подалась навстречу, прижалась к решётке, глянула слезящимся глазом — второй оказался залеплен гноем. Сквозь ячейки свисали хвосты. Лу протиснул кресло рядом, и в следующий миг несколько цепких ручек ухватились за его рубашку — клетки стояли выше кресла и обезьянки могли дотянуться только до воротника и рукава. Вся компания заверещала по нарастающей. Лу попытался высвободиться, двинул кресло назад, кто-то завопил. Вероятно, он ударил колесом неведомого беглеца.

Клайв зачихал, всполох скудного света выбросил кадр его слезящихся глаз: у него была аллергия на птичьи перья. Оба они свернули в следующий такой же тесный закуток, снова приложились об углы, снова налетели на что-то опрокинутое и захрустевшее под колёсами и ногами. Термосы. Пластиковые обмотанные переноски для кошек. Высокие банки с отскочившими прочь крышками катились навстречу или щерились осколками.

Вдоль стены неоново-мерцающими пятнами тянулись аквариумы. За мутным стеклом одного плавали яркие экзотические рыбки, в соседнем Лу увидел детёныша ламантина. В углу безмолвно распахнул пасть полутораметровый кайман.

Клайв пронёсся дальше, и в этот момент кресло застряло. Лу дёрнул его назад, безрезультатно. Попробовал свернуть, но нет. Колёса заклинили между чем-то, что не удавалось рассмотреть под рассыпавшимися пустыми картонными коробками.

За плечом выдохнуло. Лу обернулся на протяжное высокое «Аааах-ааааах». Полыхнули оранжевые глаза. Лемур затанцевал перед ним, покачиваясь из стороны в сторону, сверля требовательным жутким взглядом, вздыбил длиннейший полосатый хвост, изогнул спину, как будто собираясь прыгнуть. Его странные синкопированные скачки ввергали в транс. Ламантин тоже уставился на Лу, заметался за стеклом. Издал жалобный писк. Принялся испуганно наматывать круги, стукаясь о стенки аквариума. Быстрее и быстрее.

Хлестало вонью помёта, едкой обезьяньей мочи, пауков, разложения. В колбах задрожали высоким пламенем свечи вставшие на хвост ядовитые змеи. Из опрокинутых контейнеров и разбитых банок разбегались и расползались разнообразные гады. Игрунки рядом с ними принялись ополоумевше метаться в пластиковом ящике. Лу заслонился руками, вжался в кресло. Звери, птицы, пауки сыпались на него шквалом. Кресло толкнуло, зашатало, с разных сторон его поддавали проносившиеся мимо обезумевшие звери. Сметало с ещё уцелевших поверхностей миски, бутылки с водой, металлические термосы, рулоны скотча, лотки — они со звоном или глухо ударялись обо всё, обо что можно удариться, о Лу, что-то больно заехало в висок. В оставшемся позади закутке обезьяны запричитали все разом, крикливо, скандально, паникерски. Ламантин душераздирающе стенал, умоляя его пощадить. Сумасшедше перекрученным узлом мелькнуло чёрно-желтое тело ленточного крайта. Где-то здесь кайман, вспомнил Лу; его захватывало в воронку общее животное инстинктивное побуждение бежать, спасаться от ядовитых тварей, кричать, биться, рваться на волю. Он заставил себя замереть.

А потом мутное стекло аквариумов лопнуло. Стеклянная стена как будто взорвалась — рухнула вниз смертельным дождём осколков.

Вода хлынула мощными рукавами, стирая с пола шипящих и трещащих змей, скорпионов и пауков, кого-то ещё. Их потоком пронесло мимо Лу, закрутило, его самого окатило столпом застоявшейся тёплой мутной взвеси, залило лицо. Удар струй сместил что-то, заклинивавшее прежде колёса, Лу рванул кресло вверх и почувствовал, что вырвался из капкана. Во рту был мерзкий привкус гнили.

Лицо Клайва пересекали наискось пять полыхающих царапин.

Кто из паникующего зверинца наградил его этим отметинами, он не успел заметить; по его словам, чья-то лапа высунулась из темноты, когда он мчал между падающих на него полок, и он успел только зажмуриться, а потом подумать: «Глаза вроде целы».

Лу долго проверял исправность кресла. Несмотря на экстремальный тест-драйв оно оказалось цело.

Количество животных, содержавшихся на складе, поражало даже меньше, чем их разнообразие. Приехавшие специалисты насчитали тридцать один вид змей и членистоногих. Откуда-то вынесли рысь или какую-то другую, похожую на рысь, истощённую кошку. Бившегося на полу среди осколков детёныша ламантина спешно помчали в центр спасения диких животных, потому что он серьёзно поранился. Запах его крови Лу долго не отпускал.

Лемура, кстати, не поймали.

Невысокий полный дядька в шортах вообще не походил на преступника. Уложенный на затоптанный и усеянный соломой, мельчайшей пылью от опилок и свалявшейся шерстью цементный пол, он не сопротивлялся, шокированно таращил глаза под очками. В допросной он был не менее цивилен.

— Этот звук ещё, дикий, мурашки по коже, и потом грохот разлетающегося аквариума… — неохотно признал Клайв. — Аквариум, конечно, вообще сюр.

— Там все звуки были дикими. Как в джунглях, — возразил Лу. — Можно только позавидовать, если тебя пробрал до мурашек только один. — Это из-за ламантина. Он стал метаться, а стекло уже наверняка было с трещиной. Там на качестве не заморачивались.

Даже после наскоро принятого в отделе душа Лу казалось, что в коротко остриженных волосах застряли перья и летавшая по всему складу шерсть, а на коже осталась плёнка взвеси из аквариума.

Наскоро — это если ты не должен делать всё на коляске, второй раз за час оказываясь под струями воды, только теперь это не вонючая застоявшаяся муть, вырывающаяся из разлетевшегося на куски аквариума, а острые жалящие иглы, падающие сверху. Если только ты не пытаешься регулировать напор воды, включать и выключать смеситель, отказываясь от помощи товарищей, — и вот это, на самом деле, самая сложная часть: заставить их понять, что единственное, чего от них хочешь в этот момент, — чтоб их не было рядом и чтоб помощь никто не предлагал.

— Чёрт, адвокат будет здесь с минуты на минуту.

Они стояли снаружи допросной, взяв наконец пятиминутный перерыв.

— Это уже не повлияет ни на что, — пожал плечами Лу. — Он и так заговорил и всячески подчёркивает готовность к сотрудничеству.

— Ещё бы он не заговорил! — воскликнул Клайв. Жадно высосал остатки кока-колы из банки. — Знает, сколько ему грозит за контрабанду и нелегальную продажу редких животных. Тут и закон о видах, находящихся под угрозой исчезновения, и закон о перелётных птицах, и закон об охране морских млекопитающих. Улики неопровержимые, те, кто работал на складе, его сдают за милую душу. Конечно, он заливается соловьём!

Лу видел, что арестованный действительно выкладывает карты на стол. Не стал отпираться и сразу кивнул, когда перед ним выложили фотографию из морга. «Да, он пришёл где-то полторы недели назад, тот тип. Сказал, что получил его контакты через кого-то с корабля, от одного из тех, кто время от времени для меня провозил из дальних стран товар. Он не раскрыл, от кого, но явно был в курсе, как делаются те или иные дела при морских перевозках. Этот тип сам явно связан с морем. Он действительно пообещал доставить русалок. Настоящих живых русалок. Сто пятьдесят тысяч за штуку. Больше, чем за белого льва. Был очень настойчив. Мы начали переговоры. Но потом слово за слово, когда мы уже обсуждали условия передачи, пошли оговорки. Они крупные. Они воздействуют на человека особыми звуковыми частотами, так что могут подчинить себе. У них смертоносные хвосты и острые плавники. Я и так смутно представлял, кому предлагать такое, как искать покупателей на подобное. Если сказанное им — правда, то это экстремальная экзотика. Она мало кому придётся по нраву. И тут выясняется вдобавок, что содержание таких тварей будет авантюрой поопаснее, чем содержание крокодилов. Верил ли я до конца, что это не мистификация? Трудно сказать. Я сильно подозревал, что это какой-то хитроумный способ мошенничества. Но у него были видео с дюжиной экземпляров — и это не выглядело как фотожаба. Потом он вдруг сообщил, что возникли некоторые сложности. Я этим воспользовался. Да, я пошёл на попятную и расторг договорённость».

Пять дней назад. Когда русалки уже были на сухогрузе.

— Лу, при адвокате мы не можем больше даже заикаться о русалках. Мы связаны по рукам и ногам. Чёртова секретность. Как можно работать над делом, если мы не имеем права даже слово это озвучивать? Хотя, мы могли бы предложить ему сделку. Он вытаскивает из памяти ещё хоть что-нибудь о продавце, потом намертво забывает о русалках, а мы постараемся договориться, чтобы с него сняли часть обвинений. Хотя мне и поперёк горла облегчать жизнь урода, который гробил животных.

— Начальство на это не пойдёт. Никто не станет такое дело вносить в анналы боевых подвигов отдела, — оборвал его идеалистические фантазии Лу. — А вот прикрытый канал нелегальной торговли экзотическими животными — это сильный козырь в отчёте отдела перед руководство наверху.

— И отличный довод за то, чтобы не вышвыривать тебя со службы. Потому что ты эффективен, — жёстко резюмировал Клайв. В его глазах сгустилось разочарование.

Лу на это не купился.

— Дай мне поговорить с ним наедине. Пойди пока купи себе ещё колы.

Когда Клайв вернулся, Лу коротко сообщил:

— Он сказал: «Я не готов был выкладывать триста тысяч за возможное кидалово». Цена за одну — сто пятьдесят. А значит, незнакомец собирался продать ему две особи.

***

Лицо, подёрнутое рябью, в раме глубинной сини кажется особенно бледным. Эта бледность красива — она гармонирует с анемичностью кораллов и багряными завитками крови, что расцветают, бесконечно разматываясь витыми нитями. Тонущий этого не видит. Глаза его широко распахнуты. Светлые, ясные, сами, как вода. В них не успел поселиться страх, ещё никакого страха смерти, одно только изумление перед новым миром, открывшимся ему только сейчас. Заострившиеся от воды ресницы, чуть разомкнутые губы, пузырьки воздуха, изящно взбирающиеся вверх, в то время как тело погружается вниз. Два движения, два разнонаправленных вектора. Плавные колыхания одежд. А здесь, у пирса, глубоко. Те, кто падают в воду с огнестрельным ранением, имеют мало шансов выжить. Те, кто падают из-за пьяной неосторожности, чуть больше.

Лу вглядывается в это лицо. Впитывает новые оттенки удивления, проявляющиеся на нём. Мольбы о помощи и надежды среди них нет. Потому что пока на месте уверенность, что всё ещё будет хорошо, что это чёртова досадная помеха. Есть любопытство, шок, купирующий боль, отсрочивающий нехватку кислорода. «Ты умираешь», — мог бы озвучить он очевидное. Но его сковывает молчание, он остаётся неподвижным зрителем. Чуть выше, ближе к поверхности, взбулькивает ещё один выстрел. Посланная вдогонку пуля не находит, конечно, цели, сбивается с курса, смущённая, уходит в никуда, чтобы миллионы следующих лет истлевать от стыда. Через толстую зыбкую преграду воды силуэты тех, на краю, тоже дрожат, их абрисы в зазубринах.

Что-то останавливает его, не даёт развернуться и убраться прочь. Что-то очень знакомое в этом лице. Оно притягивает его, и не только завораживающими переливами последних мгновений жизни. Чем-то ещё. Не только концом. Обещанием. Началом. Он остаётся в своём первом ряду, вмурованный в малахитовую толщу вод.

Это моё лицо, понимает он.

И просыпается.

Пора вступать в день, пора отправляться на работу.

Участок был непривычно радостен. На фоне возни с делами о зарезанных, забитых до смерти, пристреленных во время разборок между бандами сегодня здесь внезапно ярко расцветало нечто жизнерадостное и светлое.

Разноцветные флажки и шарики, развешанные над столом Арни, подсказывали, какова причина.

Когда Лу въехал в помещение, остальные уже сгрудились с довольными улыбками возле микроволновки, потому что в этот момент из закутка с кофе-машиной как раз выходила Мариса, торжественно несущая изготовленный на заказ торт.

— С днём рождения, Арни! — возгласил главный детектив. И завёл традиционную песню.

— С днём рожденья тебя… — подхватили все.

Лу вздохнул, оглянулся в поисках бумажных тарелок, на которые им будут раскладывать торт.

Его, к счастью, больше не приглашали помогать развешивать шарики или подпевать. Первое — понятно почему, второе — потому что Лу как-то не выдержал этих домогательств и наконец скупо рассказал о пытках пребывания в христианском детском хоре, и это при отсутствии-то слуха. Мать была уверена, что слух дело наживное, но Лу из тисков всё-таки вырвался. Кое-кто предсказуемо заржал на такое признание. Эмилио проникся и почтительно осенил себя крестным знамением.

— …С днем рождения, дорогой Арни, с днем рожденья тебя…

— Хотя бы от торта не откашивай. Скажи спасибо, что тебя не угораздило родиться в те века, когда мальчонок со звонкими голосами кастрировали, — ухмыльнулся Карл, тут же побелел, сообразив, что сморозил.

Лу хладнокровно пропустил мимо ушей рисковую шутку. Никто никогда не осмеливался поинтересоваться, есть ли у него кто-нибудь. Иногда кто-то припоминал французский сериал про копа в инвалидном кресле, кто-то — книжки про парализованного криминалиста. Вроде бы у обоих персонажей имелись подружки. Во время реабилитации Лу уверяли, что инвалидность не означает конец сексуальной жизни. После переезда в Майами он с недоумением узнал, что существует категория людей, которых перспектива заняться сексом с инвалидом без той или иной конечности даже заводит. Что есть целые сообщества, где обмениваются такими фантазиями. С тех пор его отвращение к вопросу скакнуло на новую высоту.

Он перехватил тарелку с тортом поудобнее и подъехал к столу Клайва. Тот поспешно свернул окно поисковика при его приближении.

— Что тут у тебя?

— Ты приставлен ко мне из отдела внутренних расследований?

— Я работаю здесь уже полтора года. Внутренним расследованиям не потребовалось бы столько времени, — напомнил терпеливо Лу.

И за полтора года остальные в отделе смирились, что им навесили политкорректный груз в виде подстреленного колясочника. Вначале никто не ожидал, что ущербного детектива Острандера допустят к чему-то реально серьёзному, помимо сканера, принтера и монотонной проверки отчётов о звонках или транзакций с карты на карту. Но потом один из бойких опытных старожилов выбыл из строя, причём даже не на службе, а банально по пути домой — машина вылетела с дороги прямиком в залив. Последствия переработки, несколько изуродованных недосыпом ночей, слишком много кофе (Лу видел масштабы потребления эспрессо, так как они иногда обменивались парой слов возле кулера), недостаточно много кофе, потому что сон всё-таки застиг прямо за рулём. И в условиях нехватки людей даже полдетектива оказались кстати. Только Клайв мог вообразить столь яркую версию, как отдел внутренних расследований на месте того, что любой бы назвал несколькими сцепившимися крючками кадрового голода, урезанного финансирования и инклюзивности.

— Ну так что ты нашёл?

— Зашёл на сайты, о которых рассказывал Пейнтон.

Молчание Лу, видимо было красноречивым.

— Да, я помню, ты собирался взять это на себя. Но тебе же они не по нраву.

— Я просто реалист. Нам незачем во всё это погружаться. С минуты на минуту от нас это дело заберут. Разве что Пейнтона сможешь порадовать своим рвением.

— Он отзвал заявление, кстати. И сказал, что больше не хочет об этом вспоминать.

— Значит, пошёл на поправку.

— По легендам, у русалок нет души, — процитировал Клайв. Выражение лица у него снова сделалось нехорошее. — Как и у чернокожих, полагаю. Какой шовинист это писал?

— Они не люди, так что при чём тут шовинизм или расизм, — рассеянно поправил Лу. — И почему ты трактуешь это как дискриминацию? Многие существа видят мир в другом цветовом спектре, нежели люди. Ты констатируешь факт, что они лишены возможности воспринимать определённые цвета, но это не мешает тебе относится к ним хорошо. Возможно, душа — это только человеческий орган. Наверное, у них есть что-то, заменяющее душу. Разум. Память.

— Ты вправду не видел мультфильм?

— Да что вы оба так привязались к этому мультфильму?

— Потому что все его знают.

— Он же для девочек. Если меня и пытались усадить его смотреть, то я, скорее всего, сбежал от экрана в первые несколько минут.

— Она хотела обрести душу, Ариэль. Так что даже там это представлено как недостаток. … «Некоторые считают, что они остались от прежней цивилизации, от Атлантиды, демонстрируя владение древними технологиями. Некоторые верят, что это дьявольские порождения глубин…» — Клайв прервал цитирование и покачал презрительно головой, оценивая пафос. — «По другим версиям, это просто высокоразвитые животные, столь же интеллектуальные, как, например, осьминоги. Они, как и осьминоги, способны осуществлять манипуляции с предметами, обучаться, вести счёт, распознавать лица. От акул у них способность к эхолокации; как и у акул или других обитателей глубин, у них есть своя знаковая система, позволяющая осуществлять коммуникацию между собой. Однако каково бы ни было их происхождение, очевидно, что это жестокие, мстительные твари, которые методично выдавливают людей, если не хотят их видеть в определённом регионе. Они не атакуют первыми, но, если им что-то надо, они добьются своей цели. Главное оружие русалки не хвост. Её главное оружие — безжалостность».

— Если тебя так это возмущает, просто не читай, — равнодушно обронил Лу, вонзая ложку в бисквит. Зацикленность Клайва становилась утомительной.

Бисквит оказался чересчур приторным. В торте чувствовалось слишком много искусственных ингредиентов.

— Но на столах в морге у нас почему-то не бедные несчастные люди, за которыми шпионят и гоняются дьявольские порождения глубин, а усыплённые током русалки. …По всем этим легендам, они заманивали моряков на рифы. Не слишком добрые существа, если верить фольклору. Практиковали что-то вроде гипноза. Контроль над сознанием, как сказали бы сейчас. Очаровывали, утягивали на глубину и множили количество утопленников.

— Угу, — рассеянно отозвался Лу, пролистывая список, который открыл на своём компьютере. — Именно поэтому мы регистрируем такое количество смертей от утопления каждый год. Не из-за безалаберности или того, что подростки лезут купаться после нескольких банок добытого нелегально пива. Всего лишь русалки и Нептун.

Он хорошо знал, как это происходит. Чаще всего дело не в алкоголе, на самом деле. И не в глубине. Можно утонуть даже в метре от берега. Чаще всего роковую роль играет беззаботность. Они заходят в воду. Убеждаются, что вода тёплая, что они отличные пловцы, что дно — вот оно, отлично видно, что на самом деле совсем не глубоко, что они обязательно заметят яму, что камни не такие уж и скользкие. Увлекаются. а там их подхватывают течения. Нога всё-таки скользит, а падение заканчивается разбитой головой или потерей сознания, и даже минуты потери сознания хватает на то, чтобы наглотаться воды. Коварная глубина начинается вдруг, сразу за ласковой отмелью, на которой было так весело наблюдать за мальками. Кислород в баллоне заканчивается быстрее, чем кажется, потому что во время погружения время бежит стремительно. Крутая волна, на которой так весело было взлетать, оказывается не столь уж благодушна, и после того, как подкинула, словно на качелях, обрушивается сверху, молотит по голове и по хребту, оглушает, утягивает за собой. И они изумлённо распахивают глаза, демонстрируя видеоролик из кадров-воспоминаний. И патологоанатом видит потом в поблёкших помутневших глазах финальные титры.

Правда, их не вскрывают, как тех русалок. А многие и вовсе не попадают в морг. Просто остаются на дне.

Клайв покосился ещё более подозрительно. Его явно удивило, что на сей раз Лу с ним согласился, подхватив его сарказм.

— Поздравляю, мужики! — проходя мимо, поднял стаканчик с лимонадом Карл. — Все пересказывают в красках вашу вчерашнюю операцию.

Клайв снова свернул все окна поисковика и свирепо зыркнул поверх монитора.

— Серьёзный улов! — легкомысленно не заметил зырканья Карл. — Эмилио, наверное, локти кусает из-за того, что случай в порту почему-то не ему дали. Его же смена была, в тот вечер.

— Я задержался поработать с бумагами тогда, — не поднимая головы, бросил Лу. — Видимо, дело в том, что мой стол ближе к закутку шефа.

Он выделил строчку в бесконечном файле, который методично прокручивал до рези в глазах. И когда Карл отошёл, негромко сказал Клайву:

— Ты хотел найти вторую особь. И поставщика. Помнишь, на допросе прозвучало, что этот парень точно связан с морем, у него лёгкий акцент и он обмолвился про свой график? Якобы он в Майами до шестнадцатого и потом не сможет выходить на связь? Я проверил списки тех, кто связан с этой партией товара. Есть совпадение.

Его зовут Урмас Мелдерис. Он приехал из Латвии. Снимает квартиру недалеко от порта. И он работает в той самой компании, которая обеспечивала контейнеры для норвежской компании на «Калео». Шестнадцатого он должен сопровождать груз на рейсе из Майами в Берген.

***

Дом, в котором жила Иветт, в отличие от больницы похвастаться просторным лифтом не мог. Узкий тёмный лестничный пролёт предполагал только некую пародию на него. В дребезжащую клетушку мог втиснуться стоймя только один пассажир. Не слишком толстый.

— Подождёшь меня в машине, — заключил Клайв.

— Я должен слышать, что она говорит.

— Тогда найми носильщика. Коляска не войдёт в это убожество.

— Войдёт, если я уберу подножку. Ты поднимешься пешком.

— Тебе же всё равно неинтересно это дело.

— Я поеду первым. Жду две минуты.

Лу подумал, что сейчас он добросовестно отыгрывает роль Клайва — параноидально откапывает в словах напарника намёки, что тот специально пытается от него избавиться, старается не допустить в квартиру, чтоб Лу не слышал беседы со свидетельницей. Это ерунда, конечно. Клайв просто, как всегда, мизантроп.

На звонок, тонкоголосый и вялый, долго не было никакого ответа. Потом шевельнулась заслонка глазка.

— Да? — настороженно спросил женский голос.

— Иветт Ньюман? Полиция. Мы хотели бы поговорить. — После подъема по лестнице запыхавшийся Клайв выдыхал слова отрывисто.

— На основании чего и о чём?

— Это связано с делом, которое мы сейчас расследуем. И с одним вашим знакомым.

— Нам нужна ваша помощь, откройте, пожалуйста, — смягчил Лу напор Клайва.

Иветт приоткрыла дверь на полдюйма, удерживая её на цепочке. Смерила их подозрительным взглядом.

— Покажите документы, — категорично заявила она.

Лу беспрекословно продемонстрировал удостоверение.

Никто не знал, что дома у него хранится другое. Предыдущее. Безнадёжно испорченное солью, кровью и водой. Оно было во внутреннем кармане. Не просто памятный трофей. Важный символ. Все считали, что оно сгинуло на морском дне. Что отправилось сувениром к рыбкам, тогда как остальные документы роковым образом затерялись вместе с простреленным пиджаком. Нашедший почти мёртвого детектива прохожий этот пиджак снял с окровавленного тела при попытке реанимации, а потом в панике забыл передать бригаде скорой помощи, так что долгое время никто не мог установить личность раненого. Только много позже нечаянный спаситель вспомнил про пиджак, а медики смогли благодаря лежавшим в кармане водительским правам превратить безымянный полутруп в Лу Острандера — и это немедленно стало известным полицейскому департаменту, уже почти смирившемуся с тем, что пропавший детектив мёртв.

— Мы будем вам очень признательны за содействие, — изменив тон, проговорил Лу.

— Ладно, заходите. Чего вам надо?

— Просто побеседовать.

Иветт устало вздохнула и сложила руки на груди.

— Я больше не работаю на улице. У меня давно нормальная легальная работа. Почему вы всё ещё продолжаете ко мне цепляться?

Клайв зыркал глазами по углам.

Отутюженное покрывало в цветочек на кровати, ни пылинки на полке с книгами, несколько грошовых вазочек и пластиковых рамок. Чтобы подойти к окну, нужно втиснуться боком в десятидюймовый зазор между стеной и кроватью. Кресло точно не протиснется. У двери потёртый рюкзачок расцветкой под хаки, пара кроссовок, шлёпанцы. На спинке стула безразмерная футболка с мультяшной лисичкой. На туалетном столике парикмахерский набор. Антураж безапелляционно заявлял, что обитательница квартирки меньше всего думает о сексуальных трудах. Границу, за которой начиналась другая комната, маркировала россыпь игрушек на пороге.

— Я замужем. У меня маленький сын. Я работаю в парикмахерской. У меня всё в порядке с документами. Есть муж. Есть сын.

— Вы знакомы с Урмасом Мелдерисом? — спросил Лу.

Их визит на квартиру, которую арендовал Урмас, закончился стоянием перед запертой дверью. Однако женщина, возвращавшаяся в соседнюю квартиру после прогулки с ожиревшим псом, оказалась любительницей поболтать и помочь. Хоть они оба и не слишком обрадовались сначала её энтузиазму, на третьей минуте словоохотливости она предположила, что сосед может быть у подружки. Вспомнила, что не так давно Урмас спрашивал её, как добраться до конкретной улицы, открыв сообщение на телефоне с аватаркой симпатичной молодой женщины. Соседка запомнила адрес, потому что объяснять дорогу пришлось долго: Урмас не слишком хорошо знал город. Клайв быстро проверил данные и выразительно поднял брови.

— Так, не особо. В Риге немного общались. Друзьями не были, но я его с детства знаю. Я больше с его братом дружила, с Янисом.

— Вы с ним поддерживаете связь?

— Его брат тоже в Майами?

— Нет, он в море. Работает на норвежском судне.

Клайв сделал такое непроницаемое лицо, что Лу подумал: спалится.

— На норвежском? — цепко переспросил напарник.

— Да, на сейнере. Это из-за ограничения на вылов трески. Многие латышские рыбаки подались из Балтики в другие моря. И сама треска там вымирает. Часть судов промышляет на норвежском шельфе, часть — в Северном море.

— Когда вы видели его последний раз?

— Забавно, что вы спрашиваете.

— Почему?

— Потому что совсем недавно он вдруг объявился. Что-то с ним случилось?

— Нет. Но нам надо с ним переговорить. Дома его нет. А почему вы думаете, что с ним могло что-то случиться?

Иветт разомкнула было руки, но потом снова сцепила в замок.

— Он позвонил мне, а потом сказал, что зайдёт. Это был неприятный и странный визит. Кто-то ему в своё время сказал, что я работала на улице. Я думала, он хотел посамоутверждаться, мало ли — настроение плохое… Или на что-нибудь намекнуть. Но его вообще не интересовали подробности, то, что обычно выспрашивают. Никаких обычных «а сколько у тебя бывало клиентов за ночь?» «А со сколькими ты переспала за это время?» «А испытывала ли ты оргазм? Ну хотя бы с кем-то из клиентов?» К счастью, ничего подобного. Урмас спросил, с кем я работала, как связаться с нужными людьми. Я сказала, что это глупая затея. Никто не будет с ним разговаривать.Не так-то просто — появляется кто-то из ниоткуда, начинает совать свой нос куда не надо. Примут за подсадную утку. Потом он раскололся. Сказал, что речь о товаре для особых клиентов, клиентов с большими деньгами, и хотел знать, кто здесь занимается такими.

Она нахмурилась и с вызовом глянула на Клайва.

— Нет, я не собиралась ему помогать, и нет, я не считаю это нормальным. Выслушала я его только потому, что не могла понять, что у него на уме: вряд ли он стал бы меня шантажировать, муж бы этого ему тоже не спустил, но у меня ребёнок и хорошая работа. Поэтому я не хотела его провоцировать. Решила: чем быстрее отстанет, тем лучше. Я ответила, что если ему нужны те, кто занимался женщинами такого класса, то я не в теме, только слышала про Гектора.

— Кто такой этот Гектор?

— Он набирал девушек для богатых извращенцев. Некоторые из моих знакомых хотели к нему попасть, но попала только Лола. На самом деле её зовут Эмма и она родилась в квартале отсюда. Высокая, с обалденной фигурой и аристократическим лицом. Грудь, зубы, высокие скулы — всё своё. Не торчала. Была неглупа. Гектор её взял на испытательный срок. Вроде она несколько раз с ним работала. Что дальше, не знаю.

— Насколько больными на голову эти клиенты были?

— Лола была сама себе на уме. Вряд ли она бы рассказала, будь даже что-то за гранью. Просто пожала плечами и сказала, что там собралась кучка не первой свежести толстосумов. От неё ничего особенного не потребовали. Ничего такого, после чего девушки рыдают и отказываются говорить. Урмас просил устроить встречу. Я-то ничем не могла быть полезной. Перенаправила его к Лоле, та вроде всё ещё в курсе, где Гектор обычно коротает вечера. Думаю, у этого дурака в итоге выгорело, потому что он мне позвонил через пару дней и весело так сказал, что с него причитается. Был пьян слегка и воодушевлён. Я про себя перекрестилась и понадеялась, чтобы на этом он эгоистично забыл о моём существовании. Думаю, так и будет. Не в характере Урмаса помнить о ком-то, кто ему сделал одолжение.

— Как ты можешь жрать непрожаренное мясо, да ещё при жаре?

Лу посмотрел на красную струйку, сбегающую от стейка, истекающего кровью на его тарелке. Первая ассоциация, которая возникла у напарника, — наверняка рыбный ресторан.

— С огромным удовольствием. Мне нужен протеин. Я недавно читал, что от прожаренного полностью стейка рак простаты, — парировал Лу.

Нехарактерная для Клайва впечатлительность вызывала у него смутную тревогу.

— Сфера секс-услуг — рынок, который может весьма и весьма удивить. — К счастью, Клайв отвёл глаза от тарелки. — Ты не поверишь, чего только ни рассказывают ребята из нравов. Закупка неядовитых змей, мышек, угрей, натаскивание собак и отбор подходящих крупных животных. Целые чемоданы приспособлений. Целые специальные комнаты. Извращенцы находятся на любой вкус. А эти — они же похожи на нас… Какая же мерзость.

— С какой стороны?

— Это технически возможно?

— Ты же помнишь, что говорил судмедэксперт. Вполне. Наверное.

С открытой терассы ресторана, где они остановились пообедать перед тем, как наведаться к Урмасу вторично, был хорошо виден залив. Клайв отхлебнул пиво и повернул голову туда, к завитушкам белых барашков, резвящихся на режущей глаза солнечными бликам лазури. Как будто, даже будучи мёртвыми, тела из контейнера успели шепнуть ему о существовании океана, со стола морга передали послание о том, как их царство прекрасно, так что теперь он зачарованно открывал для себя заново то, что наблюдал каждый день, с самого детства.

Как будто он распахнул слух океану, и в его уши теперь влился миллион новых звуков.

Океан всегда подчиняет, меняет, берет в плен навсегда. Ему не нужны русалки, чтобы покорять. У него есть своя песня. Русалки, на самом деле, его миниатюрные копии, частички безбрежной воды, влитые в форму. Их чешуя — отражение ряби в солнечный день. Волосы — острохребетные гряды волн при косом ветре. Их серые глаза — пасмурный бриз, низко реющий и мнущий шуршащую фольгу холодного залива. Так они, наверное, и родились — как капли от целого, стряхнутые вселенной на приливную отмель.

Клайв просто оглянулся, посмотрел направо-налево, убеждаясь, что в коридоре никого нет, и с впечатляющей сноровкой засунул проволоку в замок. Замок щёлкнул. Лу последовал за напарником, прикидывая возможные расклады.

Если об их проникновении станет известно, отстранение покажется ему подарком. Если останется законопослушно торчать в коридоре, его внушительную эргономичную коляску запомнят лучше, чем последние выборы президента.

Клайв прошёлся по всей квартире быстро и бесшумно. Намётанным глазом сканировал поверхности, приоткрыл двери встроенного шкафа, выдвинул ящики комода, задвинул. Просмотрел лежащие на диване конверты. Отправился на кухню.

Особо задерживаться взглядом было не на чем. Стандартная безликая квартира, которую снимают, если надо проводить большую часть времени в рейсах, и не ищут при этом даже минимального уюта.

Телефон мигал лампочкой автоответчика. Лу нажал на кнопку. На всякий случай прослушал все три сохранившиеся за предыдущие два дня сообщения. Одно было из управляющего дома: информировали о том, что через два дня будет производится ремонт лифта. Второе — из магазина, информировали о скидочной акции для жителей квартала. Третье — совсем другое дело.

Звонивший говорил тихо и стремительно.

— В пятницу, в восемь. Вопрос решённый. В этот раз никаких проволочек, будь уверен. Рассчитается сразу…

На кухне Клайв открывал и закрывал ящики. Это заняло у него полторы минуты. Больше в квартире осматривать было нечего.

— Выглядит всё вполне обычно. Не так, как если люди подаются в бега. Нам нужен ордер.

— На телефоне было сообщение, — сообщил Лу. — Завтра Урмас должен с кем-то встретиться.

— С Гектором.

— Как ты понимаешь, при таких звонках имён не называют.

— Какой адрес? — Клайв вытащил телефон и приготовился записывать.

Лу послушно продиктовал.

— Там пирсы. — Вот и всё, что Клайв сказал. Напряжённое лицо стало ещё напряжённее.

— Здесь везде пирсы. Это Майами.

— Он не может просто так сговариваться о встрече, не имея козырей на руках. И ему не пообещали бы рассчитаться сразу просто так, авансом… Она будет у него с собой. Вторая русалка.

Густой вечер повис на шелестящих пальмах. На шуршание волн накладывались бесконечные позывные невидимых на подступах к ночи чаек.

Лу долго смотрел на прилив, облизывающий блёклый в темноте песок. Прикинул, что колёса могут запросто увязнуть. Потом двинулся по пандусу вниз. На границе с песком задержался.

Что-то, что живёт в глубинах и готово выслушивать или нашёптывать, совсем рядом. Не оттого ли люди и приходят наблюдать закат или спускаются на пляж, когда остаётся только интимный пунктир наполовину знакомых созвездий? Быть может, все хотят бессознательно поговорить с этим нечто, надеясь, что не только они ощущают смутный томительный зов, но и ему до них есть дело. Тогда каждого выносила бы на берег своя русалочка.

Он пододвинул колёса вплотную к узорчатому кружеву прилива, того, что остаётся от рассыпающихся прибойных волн, ложится на сушу тонкой плетёной сеткой. Придерживаясь рукой за подлокотник, наклонился к дышащей истаивающей волне.

«Вы должны преодолеть страх воды. Перестать избегать того, что едва не поглотило вас».

Если кто-то из прохожих, совершающих променад вдоль берега, увидит его так близко к тёмной бездне, то решит, что отчаявшийся инвалид решил положить конец своей обрубленной жизни.

Лу посмотрел на стёртый подкрадывающейся ночью горизонт, думая, как много чего у него есть сказать океану — того, что он не скажет доктору Шлейман или медкомиссии.

У него теперь свои отношения с водой.

Яркие в свете фонарей лица размазаны, но они пожертвовали всеми другими эмоциями, чтобы сохранить и донести через воду главную — напряжение. С напряжённой жадностью они вглядываются в черноту, ведь сверху залив для них — сплошная чернильная гладь. Их надежда — на то, что эта гладь поглотит тайны и промахи, даст им амнистию или, по крайней мере, передышку.

Как только он пойдёт ко дну, они смогут рассмеяться, запрятав между аккордами смеха выдохи облегчения. Как раньше долго и уклончиво разговаривали. Ещё немного, и он утонет. Под пиджаком бесполезная кобура. Из кармана выскальзывает полицейский жетон. Как будто он сдаёт его протягивающим свои длинные ленты водорослям. Сдаёт насовсем, потому что алая морская звезда на груди — на самом деле не морская звезда.

Покой глубин, суета суши. И у него двойственное желание — отдаться морю, умиротворению, которое дарит глубина, уплыть в забытье или отомстить. Перед ним колышется зыбким призраком возможность. Совсем неуловимая, трудно осуществимая. Безумная.

Ты можешь побороться.

У тебя есть шанс.

А где-то далеко гудит теплоход.

***

Клайв смотрел в стенку. Через дзотовую щель прищуренных с ненавистью глаз. На появление напарника он никак не отреагировал. Спустя минуту-полторы процедил:

— Дело забирает ФБР.

— Мы с самого начала это знали, — откликнулся Лу.

Глаза Клайва сощурились ещё уже.

—Мы проделали слишком много работы, чтобы её просто так похоронить.

Специальный агент Кларенс был сдержан, вежлив и деловит. Он выслушал их отчёт — говорил, на самом деле, лишь Лу, касаясь только безопасных фактов, не производя оценку, — кивнул, сказал, что очень им благодарен. И резюмировал логичным:

— Мы перевезём тела завтра.

Лу вежливо поинтересовался, как и куда.

Клайв не потрудился попрощаться.

Дверь не то чтобы хлопнула, но закрылась выразительнее, чем когда люди просто выходят.

— Вам с ним непросто.

— Да нет. Он держит меня в тонусе, — не солгал Лу.

Кларенс посмотрел на собственные ногти. Лу ожидал, что агент отпустит ещё какую-нибудь реплику относительно того, что ценит их помощь и понимает настроение Клайва. Но фэбээровец серьёзно спросил:

— Что с вами случилось?

— Я думал, вам предоставили всю информацию о нас ещё до приезда сюда.

— Я знаю, что у вас хорошая протекция.

— Мы работали над делом шайки коррупционеров. Всё было готово для их ареста. Нам недоставало совсем немного, чтобы накрыть их всех. Один из них попросил о тайной встрече на пристани. Обещал сообщить сведения, которые помогут нам взять всю сеть. Взамен просил послабление для себя. Но это оказался не торг. Это оказалась ловушка. Их было двое. Они выстрелили. Дело происходило на краю причала. Именно поэтому мне удалось выжить: им не удался контрольный выстрел на глубине. Из-за низкой температуры воды кровотечение замедлилось. Пуля не задела крупные артерии. Прошла навылет.

Лу не понравилось, как прозвучало. Чёрство, заученно. Хотя фэбээровцу-то какая разница. Он на долю секунды прикрыл глаза и позволил себе вмонитровать в этот бесстрастный рассказ то самое ощущение, что разделило его мир напополам.

Лодка прошла над ним тёмной тенью. Он был уверен, что между ними достаточное расстояние. И так и было. Но она вдруг непредсказуемо дёрнулась в сторону от проложенного курса. Боль. Изначально не слишком сильная. Скорее удивляющая, чем оглушающая. Но нехорошая. Она сообщала, что всё теперь будет иначе. Это была боль, предвещающая конец предыдущей жизни. Безразличный гребной винт. Вонь топлива и ржавчины от мрачного днища. Запах прилива — йод, соль, кровь, вода.

— Меня вынесло на берег несколькими милями выше. И плюс, и минус. Плюс — вынесло рядом с другим причалом, а не в безлюдном месте. Минус — пока я дрейфовал без сознания, зацепило гребным винтом отчаливающего катера. Случайный добрый самаритянин домчал меня на своей машине до больницы, испугавшись, что скорая не успеет. Больница святого Христофора была в двух минутах езды от бухты. Врачу пришлось провести ампутацию. Спасать там было почти нечего. Я был практически полностью обескровлен и практически мёртв. И в отделе считался пропавшим, а потом погибшим. До тех пор, пока нашедший меня человек не спохватился, что в суматохе у него завалялся пиджак с моим водительским удостоверением.

Фэбээровец поднял бровь.

— Да, такое тоже бывает. Постепенно меня вытащили. Перевели в другую клинику. В целом, я достаточно быстро восстановился.

Лу, мне сложно понять, почему вы пока не добились серьёзных успехов… Я занимаюсь реабилитацией уже двадцать пять лет. Даже при такой высокой парной ампутации люди осваивают протезы. У вас невероятно сильные тренированные мышцы. Я верю, что со временем мы с вами сумеем убедить их, и ваш центр равновесия вспомнить, как ходить. Это непривычно, баланс смещён, изменился объём тканей, объём крови, но человек удивительно приспособляющееся создание.

— Таким образом, вы настоящий герой.

— Нет, я иллюстрация к политике руководства в отношении пострадавших на службе. Должен же для демонстрации толерантности найтись потерявший дееспособность детектив, которому разрешено вернуться на службу. Я занимаюсь бумажной работой. Или выезжаю на задания, где не требуется геройства.

— Тех, с причала, — посадили?

— Да.

— Желаю вам интересных дел, детектив Острандер, — похоже искренне пожелал Кларенс.

— Как вы думаете — откуда они? — спросил Лу, прежде чем фэбээровец успел подняться.

— Они?

— У нас с коллегой тут разные версии звучали. Генетические эксперименты, мутация из-за ядовитых отходов, население Атлантиды. Вы в Бюро наверняка тоже что-то думаете.

Кларенс наклонил голову набок, призадумался.

— Я думаю, они просто есть.

***

Клайв выждал полчаса, после того как фэбээровец уехал.

— Сегодня Урмас встречается с заказчиком, — без лишних предисловий напомнил он. — Ты помнишь, во сколько?

— В девять вечера.

— Отлично.

— Это больше не наше дело. Мы не можем вызывать подкрепление. И уж точно не можем ехать туда только вдвоём.

— Мы как раз успеем закончить смену, сдать отчёт. И поискать ресторан для ужина. Где-нибудь на набережной, — заметил Клайв.

— Прости, но нет.

— У них будет при себе живая особь. Пока ещё живая особь.

— И ещё — оружие и подручные. И ещё будет отсутствие разрешения вмешиваться в расследования ФБР.

— Ты же понимаешь, что им расследование не нужно. Бюро нужны только они, а не тот, кто их выловил.

— И мы ничего не можем с этим поделать.

— Встряхнись! Прекрати быть отмороженным. Вылези наконец из кокона. Ты формально вернулся, а на деле, всё что тебя заботит, — остаться в штате. Ты впился мёртвой хваткой в столешницу и с утра до вечера, весь рабочий день, решаешь одну единственную задачу — как это место не потерять.

Лу просканировал его лицо.

— Ты не можешь меня за это винить, — наконец вымолвил он. — Это единственное, что у меня есть.

— А нахрена тогда оно? Ты больше не живёшь, не чувствуешь, не расследуешь, не борешься за справедливость, только жалеешь себя. Вечная обиженка. Ты перестал быть тем, кто отправился в одиночку на набережную. Тот героизм для тебя не утешение, что ты сделал правильную вещь, а постоянное сожаление. Думаешь, я не понимаю, почему ты так старательно их игнорируешь? У тебя очень простое оправдание: они не люди. А на самом деле ты их ненавидишь, как и всё, что свободно движется, дышит, борется, в то время как ты боишься лишний раз шевельнуть пальцем, как бы чего не вышло. Как будто пытаешься компенсировать тот раз, когда от всего сердца бросился на амбразуру, и теперь просчитываешь каждую мелочь. Не пить колу, не есть торт, на котором слишком много искусственного красителя, не браться за дела, которые могут уйти в висяк… Это обида и ненависть за то, что тебя вынули из воды не целым.

Лу подъехал к повороту на пирс. В темноте внизу серебрилась лунная сеть. На часах было без пяти восемь. Пять минут до назначенного времени. Скрыться в чёрной тени тянущихся вдоль берега построек оказалось легко. Лу вспомнилась презрительная отповедь Клайва. Разумеется, Лу не собирался рисковать. Он не для того столько добивался места, чтобы им рисковать.

Тебя никуда не возьмут. Ты не пройдёшь все эти бесчисленные тесты и проверки. Всё окажется впустую.

На причале уже маячила первая фигура. Некто высокий, худой и нервный. Урмас. Фото, которое прислал порт, оказалось довольно точным.

Второй, низкорослый и крепенький, вынырнул из-под причала и что-то ему сказал. Они начали переговариваться, потом низкорослый сделал паузу, и в темноте мирно замигал сигнальный огонёк сигареты. Оба замолчали, посматривая в сторону берега. Значит, покупателя ждут не с воды, не на катере.

Машина появилась плавно, как влилась в пейзаж. Сама, правда, незаметной и способной с пейзажем слиться не была. Ядовито-красный ягуар деликатно втёк в неподвижность в двух шагах от пирса. Хлопнула дверца.

Сомнений в том, что Урмас дождался своего покупателя, не оставалось.

На вид этому парню никто не дал бы больше двадцати семи-двадцати восьми, и на его голове покачивались многочисленные косички. Под распахнутой мешковатой толстовкой с капюшоном цвела ярким принтом футболка, на кроссовках флуоресцентно светились апельсиново-оранжевые шнурки. Довольно далеко от традиционного образа главы подпольных борделей. Ещё у него было беззаботное выражение лица человека, которому весёлый нрав не даёт унывать даже если жизнь сдаёт паршивые карты, и улыбка солировала так уверенно, будто вообще не отлучалась с губ.

Следом из машины вылез тип, который был выкроен ровно по лекалам, придуманных специально для вышибал и подручных криминальных царьков. Даже в темноте ясно: у этого лицо как раз такое, что с него моментально скатиться любая улыбка. Пропитано мрачностью, как водооталкивающим средством.

Парень с косичками обнял Урмаса с радушием восточного купца, приветствующего путника, проделавший дальний путь. Вся четвёрка двинулась чуть дальше по пирсу, внешне — всё ещё расслабленно. Их голоса звучали негромко, но отдельные восклицания, вспархивающие над общей партитурой беседы, давали понять, что пока что разговор только раскручивается, только переходит от вступления к делу.

Где-то за постройками, на дороге, отдалённо протянулась блёклая лента лёгкой музыки, разматывающаяся, должно быть, вслед за весело катящим автомобилем. Жизнерадостные ноты перекрыли голоса с пирса. Лу непроизвольно покосился через плечо. Кресло дрогнуло.

Они среагировали на характерный звук колёс, которые присвистнули металлически при его движении. Присвистнули почти незаметно, но Урмас подпрыгнул и развернулся в прыжке, как тот лемур на складе. В следующий момент в руках низкорослого вспыхнул фонарь, луч метнулся вдоль пирса, протянулся к самым стенам, ударил в глаза. Сразу следом лязгнул маслянисто затвор.

— Кто ты такой и что ты тут делаешь? — злобно прошипел Урмас, пока Лу удерживали в круге света.

— Медленно выходи. Без фокусов. — Голос низкорослого звучал знакомо. Тот же, что на автоответчике.

Лу подумал об иронии ситуации. На доски пирса он действительно выехал очень осторожно и медленно.

Его не попытались окружить. Даже чуть отступили инстинктивно, давая коляске дорогу. Не особо ценная добыча.

— Ты привёл гостей? — поинтересовался парень с косичками у Урмаса.

— Это не я!.. Он вылез из ниоткуда!

— Расслабься, я шучу. И мы проверили территорию, прежде чем выходить. Всегда проверяем. Здесь действительно больше никого. Он один. …Добрый вечер, приятель! Прости, но в блеф про снайпера в засаде я не поверю.

— Гектор Рамирес? — спросил Лу.

— Господи, чувак, — вздохнул парень с косичками. — Ни разу не в кассу.

Похоже, он уловил замешательство, потому что цокнул языком и укоризненно добавил:

— Ты, значит, посмотрел, и сказал себе: это какой-то черномазый гопник, который в серьёзных делах не сечёт. С него станется только базарить и набивать себе цену. На его месте должен быть другой, солидный чел. Так вот, приятель: ты не прав.

Он вздохнул ещё раз.

— Можешь называть меня Фогги.

Лу был вынужден согласиться: внешний вид парня навевал мысли о растаманах, гашише, бездарном рэпе и косяках на продавленном диване. В то же время изысканная линия ягуара, ожидавшего на берегу, золотой перстень, а главное — слишком внимательный, слишком умный взгляд выдавали правду: всё это для отвода глаз, мишура, призванная отвлечь внимание и ослабить бдительность. Парень на самом деле с железной хваткой и в разы проницательнее многих.

— Ну а ты? Твоя очередь представиться.

— Полиция Майами. Отдел убийств.

Стоящий рядом со своим хозяином мрачный подручный и тот, что помельче, синхронно сделали шаг вперёд, продолжая удерживать Лу на прицеле.

— Эй! — одёрнул их Фогги. — Имейте уважение!

Как хозяин одёргивает щенков, которые пристроились было напрудить на ковёр.

— Боже мой. Теперь отправляют не спецназ, а инвалидов? Что ты вообще себе думал — коляской нас передавишь? — нервно выплюнул Урмас. Он ещё не пришёл в себя.

— Гектор был очень плохим бизнесменом, — доверительно сообщил Фогги, обращаясь к Лу. — Он совершенно не умел понимать рынок. Я давно за ним наблюдал, и рано или поздно он, конечно, должен был сойти с дистанции. Так дела не делаются.

— Ты сказал «был». Значит, он «быть» перестал, и ты перенял эстафету у конкурента?

— Вообще мы сосуществовали, и конкуренция меня даже не очень огорчала. Она всегда хороша для развития. Мотивирует. Гектор знаешь что сделал? Поржал над ним. — Фогги ткнул пальцем в Урмаса. — Угробил товар и ещё и похвалялся этим. Неумение определять, где выгодная сделка, это очень плохо, когда занимаешься бизнесом. К счастью, мне об этом вовремя сообщили.

Он покровительственно похлопал низкорослого по плечу.

На лице Урмаса отразилась целая гамма чувств. Было ясно, что фиаско, о котором только что поведал Фогги, его сильно выбило из колеи. После срыва сделки с контрабандистом животных крах переговоров с Гектором наверняка оказался тем более болезненным.

— Они даже не подумали хоть о малейшей компенсации, — буркнул он.

— Но русалки ведь и не ваша заслуга, — заметил Лу. — Вашего брата, так?

— Заслуга?! Они просто выловили их! Нечаянно. Сначала хотели просто выбросить за борт. Но это ж надо быть сумасшедшим, выбрасывать такое. Изначально хотели связаться с каким-нибудь крупным журналом или телеканалом. Прославиться. Янис мне позвонил по спутниковой связи похвастаться. Я истратил всё своё красноречие, заклиная его не делать глупостей и не выкидывать их за борт! И потом, когда я уже обо всем договорился, этот идиот сообщил, что они их почти всех спешно перебили. Потому что боялись к ним даже приблизиться. Десять из двенадцати!

Фогги очень сочувственно кивнул, будто присоединился к трауру: — Вот и Гектор — увидел одну из них и стал нести что-то про то, как сложно будет обеспечивать безопасность клиентов, что это вообще не прокатит, что у него украли время впустую. А на самом деле просто обосрался. При этом он как будто не помнил, что обычных девочек тоже надо укрощать. Конечно, русалки чаруют голосом. Кто ж об этом не знает! Это ж, блин, во всех сказках есть. Всего-то и надо было — перерезать голосовые связки. Вернее, ту, которая отвечает за тот самый особый звук и за воздействие. Ту, что производит эти самые особые частоты и модуляции. Но блин, у меня доктор, который моих ребят чинит, если что, за пару минут сообразил. Просто затруднения надо хотеть решать, а не заявлять сразу — «опасно, нереально, не прибыльно».

— Я ведь его предупредил, — мрачно поддакнул Урмас. — Но один из идиотов Гектора её пристрелил. Взял и пристрелил… Говорит, инстинктивно. Можно с ними сладить! Ещё как можно! Когда оно молчит и не молотит хвостом, всё очень неплохо.

— Они ж его бросили там с телом. Как хочешь так и выкручивайся… Обидно было бы, отправь и вторую в расход. Такое расточительство! Это эксклюзив. Крышесносный эксклюзив. Золотое дно. К счастью, не все тупые. К счастью, кое-кто видит выгоду и знает, к кому в таких случаях обратиться.

Он снова потрепал по плечу низкорослого.

— Вот этот парень работал на Гектора. Но от такой хрени не выдержал и как бы уволился. Это я понимаю! Это инициатива, ум и хватка. Пришёл ко мне и рассказал, как и что. Вызвался созвониться, всё уладить, всё устроить. Понимать надо, где потенциал.

— Но ведь золотого дна не будет, — возразил Лу. — Это же случайный улов. Это не тунец и не киты даже. Встречу с ними нельзя прогнозировать, разве не так?

Впервые Урмас просветлел и приободрился.

— Абсолютно случайный. Им повезло фантастически. Но хоть что-то мой брат сумел сделать как следует. Так, как я ему велел. Без самодеятельности. Записал их зов. Так, чтоб потом подманивать.

Вероятно, Фогги уловил что-то на лице Лу, потому что вскинул руку, одновременно давая остальным знак молчать и призывая Лу послушать.

— Мы немного пообщались с Урмасом, я посмотрел видео, которое он мне прислал. Так вот: меня не обманешь. Я и людей, и многое другое печёнкой чую. И вот эти — они не испытывают эмоций, как мы, они не испытывают жалости. Это холодные существа, которые сбиваются в стаи, и только. Они даже со своими такие. Можешь развернуть колёса и успокоиться. Незачем впрягаться за них, чувак. Не стоит оно того.

— Это не делает секс-торговлю законной.

— Скажи это секс-шопам, чувак. Они без зазрения совести продают манекены и кучу разных шняг. Поверь: у многих из этих прибамбасов тепла побольше будет. Я не из тех, кто любит над кем-то превозноситься, но кое-что я в жизни понимаю. Знаешь, что? Я не хочу тебе причинять вред. Ты и так достаточно отхватил в этой жизни, так ведь? Я таких уважаю. Видишь это? — Он взмахнул другой рукой. В свете фонаря стало заметно, что на ней не хватает одного пальца. — Я десять лет назад мизинец потерял. Мелочь, но хреново.

Он сделал знак своим подручным опустить пистолет. Те подчинились.

— Вот что я тебе скажу, бро. Ты не порти себе вечер. Он — хороший, этот вечер. И для тебя, и для меня. Езжай домой. Поцелуй подружку, если у тебя есть, если нет — купи себе выпивку или пиццу. Включи хороший фильм. Посмотри на небо — сегодня ясно, звёзды проклёвываются. Не будем это просирать. Я про тебя забуду. Только сегодня уникальное предложение. Вроде как акция. Не твоё это дело. Ты ещё слишком молодой и симпотный для всякого говна. Насладись чем-нибудь. Жизнь — она прекрасна.

— Так нельзя, он же… — Урмас скривился и нервно дёрнул плечом.

Фогги обернулся к нему по-кошачьи молниеносно, так же пластично. Прижал к губам палец.

— Тсс.

Потом снова обратился к Лу.

— Я знаю, что ты сейчас на развилке. А на развилках самое сложное что? Победить желание сохранить лицо. Мелкое тщеславное желание, из-за которого по глупости многие гибнут. Знают, печёнкой чуют, как следует поступить, но не поступают. Чисто потому, что западло развернуться и уйти. Так что я задачу облегчу: сейчас мы с ребятами отвернёмся и продолжим решать свои дела. Как будто тебя тут и нет. Никто не будет на тебя смотреть, показывать героизм будет некому. Ты сможешь вдохнуть, выдохнуть и потихоньку исчезнуть. Никто даже не заметит. Даю слово: стрелять в спину тоже никто не будет. Без подвоха. Я тебя не тороплю. Знаю, оно непросто. У тебя будет минут пятнадцать. В любую из них можешь уйти. А потом мы с ребятами закончим. Обернёмся, увидим пустой причал и поедем дальше кто куда.

Он действительно развернулся к Лу спиной. Расслабленно, без боязни, что Лу сделает то же самое, что сам пообещал, — что не выстрелит коварно без предупреждения. Видимо, глянул на своих подручных ещё раз, потому что никто не отважился перечить или нарушить негласный приказ, озвученный в третьем лице. На Лу больше не смотрели, отдавая его на откуп спасительной тени, просительно тянущей руки к колёсам кресла.

Слова звучали в ушах как эхо других, сказанных много раньше. Ещё до Клайва.

— Я хочу не доживать, а быть полезным.

— Ты ставишь почти невыполнимую задачу. Как многих ты знаешь, кто подобное потянул? Тебя никуда не возьмут. Ты не пройдёшь все эти бесчисленные тесты и проверки. Всё окажется впустую.

— Такое уже делали. Даже давно. Мне просто нужен врач. Тот, который способен творить чудеса. Или видимость чудес.

— Подумай ещё раз.

Он закрыл глаза, и распахнул их оттого, что воздух рассекло хлёстким, несвойственным побережью, а оттого острым звуком; распахнул и обнаружил, что поверхность воды вокруг пирса пришла в движение. Плеск сначала напоминал обычный удар прилива о сваи, но несколько секунд спустя уже стал угрожающе регулярным, ритмичным, нарастающим, как будто шаманы били в бубен, вызывая духов.

Лу вгляделся в темноту, где кипело море — и тут же осознал, что и вглядываться не надо, всё происходит прямо перед его глазами, как на сцене, с чудовищной чёткостью: с десяток крупных электрических скатов, сюрреалистично взметнувшихся из воды, вскинутые разящие хвосты, гребень волны, толчок, от которого дрогнул пирс. Четыре фигуры, которых слизнуло этой волной. Ирреально высокий веер брызг.

Окатило холодом и солью. Ударило хлёсткой россыпью. Вода заливалась в уши, струилась за шиворот. Одежда промокла вся, за пару секунд. Он судорожно вдохнул, ощущая, как расходятся рёбра. Его сейчас опрокинет с пирса, он слишком близко к кромке. Хотя, если он и упадёт, то не будет жалеть.

На рукаве пирса было шокирующе пусто. Только откатившийся к самому краю фонарь, теперь слепящий в другую сторону, прочь от берега, и сиротливо валяющийся на мокрых досках пистолет одного из подручных Фогги.

Он столкнул фонарь колесом в воду и подобрал пистолет.

Лу нашёл её не сразу. Ржавая клетка, сваренная из прочной рабицы, наполовину скрывалась в воде, запрятанная между сваями и скрытая от берега катером. Сверху дверцу удерживал навесной замок.

Она была, как прозрачная водоросль. Серебристо бесцветная. Реющая в воде, пластичная. По контрасту с теми, кого они с Клайвом видели в контейнере, удивительно подвижная. В постоянном, почти незаметном движении, будто колышимая приливом или скрытым течением морская трава. Завораживающе естественная своей растворённостью в мягко шуршащих волнах. Настолько, что охватывало восхищение и, наверное, то и зовут завистью.

Их зрительный контакт походил на сцепившиеся крючья.

В самопальном замкнутом садке она держалась настороженно, сдерживая себя. Никаких резких мощных движений, хотя могла бы. Лу посмотрел на плавники, на гладкую чешую. Никаких следов того, что она бросалась на прутья или каким-либо другим способом пыталась высвободиться.

Он перегнулся через поручень. Это не сильно помогало. До замка он не дотянется. Иногда Клайва даже не хватало. Лу понимал, что времени у него не так много. А спуск на на катер и попытка открыть клетку с борта чреваты. Слишком высоко, слишком узко, слишком скользко. Хотя меньше всего его пугала сейчас перспектива рухнуть в остро пахнущую солью и йодом бухту.

Русалка не сводила с него взгляда.

Он почувствовал, как она изучает его, сканирует целиком, от ёжика светлых волос до подножки кресла, демонстративно сохраняя молчание. Лу не знал, понимают ли норвежские русалки английский.

Он заглянул ей глубже в глаза. В них звенела вызывающая красноречивая невозмутимость. Дело не в языке, прочёл в этом взгляде он. Она принципиально не хочет использовать тот способ общения, который ей остался. Она больше никогда не сможет запеть, подчиняя реальность своим желаниям, отныне её диалог с сородичами будет либо безмолвными вопросами и беззвучными ответами, либо обычной речью, а потому она эту оставленную ей подачкой человеческую речь презрительно отбрасывает. Как только он откроет клетку, она окажется на свободе, но больше не полностью вольная над собой. Она сделала свой выбор.

Лу поднял пистолет, невольно вспомнив, как в отделе недавно обсуждали штампы из фильма, где героям удавалось сбить замок парой выстрелов. Прицелился и выстрелил. Тщательно вытер пистолет и забросил подальше в сплошную ночь, начинающуюся сразу за кромкой пирса. Эта неразрывная темнота дышала, задевала подолом улицы, смахивая с них привычные звуки и готовясь поглотить ещё что-нибудь. Наверняка поглотит и опустившееся на дно клетки тело, от которого к утру крабы или какая другая живущая в глубинах нечисть оставят не так уж много, да и саму клетку очень быстро сорвёт сильной рукой прилива.

Он развернулся и поехал прочь, на твёрдую землю. С одежды звонко капало.

— Эй! Лу! Лу!.. — Клайв тормошил его за плечи. — Ты цел? Какого дьявола ты тут делаешь?!

Лу посмотрел на взбудораженного напарника внимательно. Отметил: хорошо, что вокруг нет свидетелей. Хотя будет подозрительно. Устало ответил:

— Похоже, за нас сделали всю работу.

— Ты в порядке? Чёрт тебя дери, ты понимаешь, что скажет начальство, как только узнает, что ты был тут, что ты снова влез в такое же дерьмо?! — заорал Клайв. — Твоя мозгоправша отправит тебя на лечение на пару месяцев!

— Но они же не узнают, — тихо возразил Лу. — Мы же просто нашли ресторан на берегу, отметить раскрытое дело, верно?

***

Дом встречал его холодом — кондиционер выстудил комнаты до ледовитости, пока его не было. Струйки воздуха гуляли под потолком.

Первым делом надо было, невзирая на усталость, стянуть сопротивляющуюся мокрую одежду. Потом — отстегнуть протезы, освободить мастерски сформированные культи. Врач, чья слава распространилась по всему побережью, далеко за пределы клиники святого Христофора, постарался на совесть.

Полиция приложила все усилия, чтобы выйти на след того, кто лишил детектива Острандера возможности передвигаться. У них были вопросы. Но задать их они не успели: тот катер, что сделал его инвалидом, в итоге взорвался. Налетел на скалы.

Он был убеждён, что владелец катера даже не заметил того, что сотворил, а если и заметил, то подумал, что гребной винт пробуксовал в водорослях.

До утра оставалось достаточно времени, чтобы выспаться. Завтра у него будет ещё несколько дел, которые надо закончить. Он не думал, конечно, что столкнётся с подобным в полицейском участке. Эмилио всегда говорил громко. «Вызов в порт? Чего?! С хвостами? Русалки? Это шутка что ли такая?..»

Майами — портовый город.

— Я хочу не доживать, а быть полезным.

— Ты ставишь почти невыполнимую задачу. Как многих ты знаешь, кто подобное потянул? Тебя никуда не возьмут. Ты не пройдёшь все эти бесчисленные тесты и проверки. Всё окажется впустую. А пути назад не будет.

— Такое уже делали. Даже давно. Мне просто нужен врач. Тот, который способен творить чудеса. Или видимость чудес.

— Подумай ещё раз.

— Я всё равно уже неполноценен. Вглядись. У него моё лицо.

— Твои глаза — текущая вода, а не застывший самоцвет. Они выдадут тебя. Как и голос. Слишком многим тебе придётся спеть свою песню.

— После того как чудом выжил, всё может стать другим. Но это и не важно. Люди видят то, что хотят видеть. Они судят о других по себе. Проецируют на остальных собственную природу, достраивают картину так, как им диктует их изъян — сострадание и милость, вшитые в самую суть. Самое главное качество человека — делать одну и ту же ошибку: видеть человека в других.

На телефоне высветился номер Клайва. Он не ответил. Может, и не стоило медлить на набережной. Но он обдумает, как с ним быть, в ближайшие пару дней.  Вместо этого он целиком погрузился под воду. Так, как делал это всю жизнь до. Многие годы до того момента, как гребной винт беззаботной лодки перерубил его хвост.