Клац-клац

            — Батенька, да они же у Вас полностью сточены. Вы что ими сетку-рабицу перегрызали? — недовольно пробурчал доктор. — Кстати, рот пока можно закрыть.

            Вампир Жвалкин послушно сомкнул челюсти.

            — Вы раньше у кого наблюдались? — продолжил опрос зубной эскулап.

            — У Зильберштейна, — тихо ответил Жвалкин.

            — У Якова Моисеевича? Так это же прекрасный специалист. И что он Вам порекомендовал?

            — Ничего. Он уехал. На историческую родину.

            — Ах да, действительно, — сконфуженно поправился доктор и добавил, но уже с нескрываемым раздражением: — Если откровенно, никогда не разделял этой тяги к перемене мест. Можно подумать, что там кровь вкуснее.

            Жвалкин покивал в ответ, выказывая тем самым солидарность со сказанным.

            — Как же Вы питаетесь, голубчик? — последовал очередной вопрос от патриотичного медика.

            — У меня… среди людей… знакомец есть… в Центре переливания… иногда подкидывает кое-чего, — промямлил незадачливый пациент.

            — Ну, знаете ли, батенька, — рассердился вконец доктор, — природа подлунного мира дала нам всё, чтобы справлять эту базовую потребность самым простым, самым естественным образом, а Вы, питаясь суррогатами, просто-напросто плюёте на собственное здоровье!

            Жвалкин втянул голову в плечи, возразить на упрёк ему было нечего. Сюда нашего бедолагу привёл плановый медосмотр от профсоюза вампиров, а по своей воле он не показал бы здесь и носа, не то что рта.

            Дело в том, что Жвалкин уже давно — зачем медицина неживому? — старался врачей избегать, а стоматологов-то и подавно. Но от вампира с профильным медицинским дипломом, что стоял сейчас напротив, так просто было не отвертеться. Ведь не скажешь ему, что ты уже несколько лет предпочитаешь пить томатный сок — жидкость, пусть и со схожими цветом, консистенцией и где-то вкусом, но всё-таки не кровь. Как не поведаешь доктору и печальную историю своего рода, тянущуюся ещё со времён ордынского ига. Тогда далёкого «предка» всех Жвалкиных угораздило неудачно поохотиться: напасть ночью на одиноко бредущего монаха. А монах тот оказался не простой, а самый что ни на есть боевой, и под рясой у него, кроме прочей защиты, имелся ещё и латный горжет. В общем, рабочие клыки средневекового Жвалкина надломились в ту злосчастную ночь, аки две сухие тростинки от порыва ветра. И с тех пор у каждого обращённого им вампира клыки вырастали небольшие и хрупкие, словно до конца не сформировавшиеся.

            Впрочем, ни в каких объяснениях Жвалкина зубной врач и так не нуждался. Он решительно тряхнул седой головой и голосом, не терпящим возражений, выдал своё медицинское решение:

            — Что ж, раз я никуда уезжать не собираюсь, то даю, голубчик, слово профессионала, что к полноценной не-жизни Вас верну. Верну, чего бы мне это не стоило!

            — Спасибо, — пискнул Жвалкин, чувствуя как от докторского вердикта его душу заполняет ужас.

            — Для начала я полностью удалю эти Ваши пеньки, а вместо них поставлю превосходные импортные импланты с функцией самозаточки. Но, конечно, придётся, батенька, потерпеть, так как операция пойдёт без наркоза. Лучший наркоз для нашего брата, несомненно, — кровь, но где Вы видели, чтобы пациента кормили во время лечения зубов? До такой глупости даже людишки ещё не докатились.

            Доктор, пытаясь разрядить атмосферу и вселить в больного надежду на выздоровление, последней фразой пошутил, но Жвалкину было уже не до смеха. Внутренне холодея, — хотя куда ещё холодеть-то? — он сполз со стоматологического кресла и как потрёпанная волнами медуза медленно потащился к выходу из кабинета.

            — Постойте, голубчик, я же Вам не назначил время! — эскулап приказным тоном остановил трусливое отступление пациента. — Придёте послезавтра к двум часам. Ночи, разумеется.

            — Спасибо, — снова пискнул Жвалкин, будто позабыл все остальные слова на свете.

***

            — Михал Палыч, дорогой, Вы же меня сто лет знаете! Дайте освобождение от медосмотра! Я членские взносы добровольно увеличу! — молил Жвалкин на приёме у профсоюзного начальника.

            — Ну, положим, взносы мы и без твоего желания поднимаем со следующего месяца. Инфляция, знаешь ли, в стране двузначная. А медотвод я тебе всё равно не дам. Сам посуди, вас много, а я один, и отвечать головой за каждого не собираюсь. Недавно вон совсем дикий случай произошёл. Среди нас, оказывается, был человек. Зубы, понимаешь, накладные вставил и ходил кусал себе подобных. И главное — тоже член профсоюза и тоже на хорошем счету!

            — Зачем ему это было нужно? — опешил Жвалкин.

            — Извращенец! Искатель острых ощущений. Среди людишек таких полно. А знаешь, на чём он прокололся?

            — Не-ет, — любопытство на миг отодвинуло проблему Жвалкина на второй план.

            — Уснул в полнолуние! В самый сенокос! На скамейке в городском парке, где ему охотничьи угодья отвели. Там его наши и нашли. Думали человечек бухенький лежит, хотели разговеться по случаю. А тот спросонья возьми да заори. А потом клыки стал им показывать и членскую книжку под нос совать. Да только уж поздно было.

            — И что… что с ним сделали?

            — Известно что! Пустили по кругу, пока самую последнюю каплю не выпили. А ты тут липовую справку для медкомиссии просишь, вместо того чтобы честно всех врачей пройти. Нет, брат Жвалкин, я сейчас на слово никому не верю. Короче, дуй к своему стоматологу, а потом дальше по назначенным специалистам.

            — Так он же без наркоза рвать будет! — Жвалкин почти прокричал свой последний аргумент.

            — А знаешь, какой наркоз самый лучший? — неожиданно спросил профсоюзный босс, заговорщически понизив голос.

            — Какой? — вопросом на вопросом ответил Жвалкин, предчувствуя недоброе.

            — Серебряная пуля промеж глаз! — захохотал Михал Палыч, но быстро посерьёзнел и коротко бросил на прощание: — Ну всё, бывай. Некогда мне.

***

            Опустошённый и раздавленный Жвалкин шёл по вечернему городу. Мимо проносились машины, спешили с работы люди, слепили огнями проёмы витрин. Но особенно его раздражали электронные табло на фасадах, которые, кроме информации о скидках, акциях, распродажах и курсах валют, периодически показывали текущее время, безжалостно напоминая тем самым о приближающемся часе стоматологической пытки.

            Расклад был предельно простой: либо несколько часов невыносимой боли и новенькие импланты, которые нужны Жвалкину как айфон в тундре, либо бан медосмотра, но тогда свои придут уже за ним, как за тем ряженым, что уснул на лавочке в парке.

            Конечно, слабохарактерному Жвалкину льстило чувствовать себя частью могущественной когорты избранных, и нередко, сталкиваясь с бытовым людским хамством и малодушно уходя от конфликта, он про себя приговаривал обидчику: «Вот погоди, попадешься ты мне в ночном переулке!» Впрочем, угрозы эти всегда оставались только словами.

            С коллегами Жвалкин пересекался лишь на ежегодном профсоюзном собрании, а в коллективных акциях так называемой Большой Охоты никогда участия не принимал, ссылаясь на то, что предпочитает работать в одиночку. Для остальных вампиров он был всего лишь балластом — этаким маленьким блёклым пятном на алом полотнище их зловещего клана, под древком которого стояли настоящие кровопийцы и упыри!

            С годами в характере, привычках и поведении Жвалкина всё больше проявлялось человеческого, он даже пристрастился к чипсам, пиву и сериалам. Последним же звоночком стало то, что Жвалкин начал болеть людскими болезнями, а это для вампира было чем-то из ряда вон выходящим. Всё реже и непременно с чувством неловкости он вспоминал про давних и редких своих жертв, как про первый подростковый секс — суетный и неуклюжий, скованный обоюдными комплексами и чувственной незрелостью партнёров.

            А причина его несостоятельности была простой — он испытывал фантомный страх перед осуществлением самого укуса. Видимо, полученный его древнерусским «предком» травматический опыт оказался настолько силён эмоционально, что генетически, вместе с ядом нежити, стал передаваться всё дальше и дальше по цепочке обращённых…

            В тяжелых мыслях Жвалкин дошёл до перекрёстка: через квартал направо находилась круглосуточная стоматология, где его ждала встреча с дипломированным зубодёром, а слева стояли крытые ряды городского рынка. Жвалкин в нерешительности остановился, ещё до конца не осознавая судьбоносный характер этой развилки. Он постоял так с минуту, словно бросая в уме монетку, а потом повернул налево.

***

            Пару месяцев назад Жвалкин подцепил какую-то хитрую вирусную инфекцию. Саму болезнь он перенёс довольно легко, если не брать в расчёт тогдашнюю слабость и сонливость, но после поправки заполучил неожиданную побочку. Если конкретно, то Жвалкин утратил всякую чувствительность к резким запахам и вкусам. Пресловутый чеснок, прежняя реакция на который была подобна аллергическому удушью, полностью перестал на него действовать. Именно на эту свою новоприобретённую особенность Жвалкин и решил сделать ставку в противостоянии с профсоюзом.

            На тысячу рублей он купил на рынке пять килограммов отборного чеснока. Ещё там же он приобрёл садовый опрыскиватель с ручной помпой, что предназначался для обработки растений. Дома Жвалкин, не чистя пахучего продукта, измельчил первый килограмм в ступке. Полученную кашицу с шелухой он переложил в большую кастрюлю и залил тёплой водой в соотношении один к четырём. Спустя пару часов чесночная суспензия была готова, и Жвалкин через воронку и ситечко процедил раствор в пустую пятилитровую бутыль. В пробке бутыли Жвалкин проделал отверстие и просунул туда подающий шланг опрыскивателя. Саму же бутыль он разместил в рюкзаке и, надев последний на плечи, отправился вместе с садовым аппаратом в ванную комнату.

            Испытание ранцевого чеснокомёта прошло на ура, и Жвалкину даже подумалось, что с трубкой распылителя в руке он выглядит как один из охотников на привидений. Сравнение его позабавило, и, насвистывая нелепый мотивчик из этого всплывшего в памяти фильма, Жвалкин пошёл обрабатывать в квартире подоконники, оконные рамы и откосы, а также входную дверь и прихожую.

            Нет, он ни в прямом, ни в переносном смысле не желал ничьей крови. Вампиры, что будут отряжены на расправу с ним, самое большее отделаются удушливым кашлем и ожогами на коже. Как и гоголевскому Хоме, Жвалкину нужно будет продержаться каких-то несколько ночей. А при дневном свете он станет недосягаем для бывших коллег. Рано или поздно профсоюз отступится, и, может быть, его оставят в покое, пусть даже ценой исключения.

            Не рассуждал Жвалкин в данной ситуации и категориями Добра и Зла. Он не считал вампиров абсолютным воплощением Тьмы, как прекрасно понимал и то, что люди в основной своей массе сказочно далеки от Света. Он всего лишь хотел, чтобы зло не сотворили с ним самим, но этим решением неосознанно выбирал противоположную сторону…

            На часах было три ночи. Во всей квартире ярко горел свет. Жвалкин сидел на стуле в т-образном коридорчике, спиной к ванной и туалету, — с этой позиции отлично просматривались оба окна и прихожая. Рюкзак с бутылью стоял у него в ногах, а трубка распылителя лежала на коленях. Жвалкин ждал гостей. Его клычки предательски ныли…