Коридор смерти

Новогодние праздники в этом году у Мирославы вынужденно затянулись. В парке ретро-развлечений она умудрилась вывихнуть обе ноги и теперь полтора месяца должна была передвигаться на специальном кресле. Кресло двигалось плавно на воздушной подушке, но левую сторону иногда клинило и тогда кресло перекашивалось и начинало кружиться на месте. Мирославу это даже забавляло. В пятнадцать лет все дурацкое кажется смешным. Да и вообще в этом возрасте хочется чего-то веселого, хулиганского и бестолкового, не для пользы.

— Мирушка, доброе утро! — Бабушкин голос сегодня звучал как-то грустно.

— Доброе утро, бабуль. Ты чего такая, взгрустнулось? — Мирослава старалась разговаривать с бабушкой на ее языке, используя выражения из книг двухвековой давности.

Бабушка умерла давно, лет двести назад. Она была очень ярким человеком и страстно любила жизнь. Постоянно меняя профессии, переезжая из одного конца мира в другой, она заводила яркие интересные знакомства и собирала самые невероятные истории. За свои девяносто лет с хвостиком она прожила несколько совершенно разных жизней, которых могло бы хватить на несколько человек, а перед смертью пожелала заморозить свое тело. Тогда это было модно и очень дорого, но бабушка могла себе это позволить. Родные так и сделали.

Прошло почти двести лет, пока ученые научились размораживать тела. Точнее телом воспользоваться уже было невозможно, а вот мозг оставался целым, включая все воспоминания на момент смерти. Таких людей, или точнее сказать такие мозги, помещали в специальные искусственно созданные тела, которые могли двигаться, разговаривать и принимать участие в обычной жизни. Тела были модульные, и при заказе можно было выбрать фигуру, цвет волос, глаз, любые формы. Бабушка сначала долго копалась, перебирая красоток и составляя свой идеальный человеческий пазл, но в последний момент выбрала свой собственный прижизненный образ в возрасте тридцати лет. Трансплантация мозга в био-тело заняла всего сутки и бабушка в нем довольно быстро освоилась.

На самом деле для Мирославы бабушка была скорее пра-пра-прабабушка или сколько там еще пра должно было уместиться за двести лет. Но Мирославе нравилось называть ее бабулей, потому, что всех настоящих бабушек-прабабушек принято было называть по именам.

Получив крепкое выносливое тело бабушка с удовольствием присоединилась к развлечениям Мирославы. Вообще у них царило удивительное взаимопонимание. Правда бабушка разговаривала на устаревшем литературном русском языке и взгляды на жизнь у нее были вполне антикварные, но Мирославе это очень нравилось.

С бабушкой мир становился немного другим. Каждая прогулка по улицам города становилась настоящим приключением. Бабушка много знала и с наслаждением рассказывала Мирославе о домах с историей в четыреста-пятьсот лет. В этом доме жил великий поэт с женой и детьми, а в этом русский писатель описывал сцены из своего романа.

У бабушки были сотни историй о ее детстве, юности, истории ее соседей и друзей. Иногда бабушка рассказывала очень смешные старинные короткие рассказики, которые называла анекдотами. В компании бабушки Мирослава будто перемещалась в другой мир и этот мир ей казался более реальным, настоящим.

А еще бабушка очень любила слушать пластинки. Семья подарила бабушке антикварный аппарат, который она очень любила и никому не разрешала трогать. На специальный крутящийся диск она опускала черный круг с дырочкой в центре, потом специальную палочку с иголкой ставила на этот круг и с упоением слушала старинные песни.

В тот злосчастный день зимних каникул Мирослава и бабушка решили провести время в парке ретро-развлечений. На огромной территории за городом можно было покататься на настоящих коньках, как двести лет назад, лихо спуститься с горы на коротких горных лыжах, с маленьких горок как триста-четыреста лет назад покататься на салазках, или как их называла бабушка — санках, выпить в кафе горячий глювин, глинтвейн по-бабушкиному, и много чего еще из старинных зимних развлечений.

Мирослава и бабушка сначала выбрали каток. Разноцветные лампочки-гирлянды освещали большую круглую площадку, покрытую гладким лазурным льдом, играла старинная музыка. Бабушка подпевала, натягивая белоснежные ботинки с серебристыми лезвиями и зашнуровывая длиннющие веревки-шнурки. Мирославе было лень заниматься такой ерундой и она выбрала коньки с двумя металлическими полосками, которые привязывались прямо к своим ботинкам.

Бабушка пыталась кружиться и катиться задом наперед. Тело ее не слушалось и постоянно падало.

— Это ничего, — не унывала бабушка, — мозг помнит, как кататься змейкой назад, а тело я натренирую.

— Бабуля, да у тебя и так красиво получается! — подбадривала Мирослава.

— Эх, Мирушка, ты бы видела, как я раньше могла кружиться! Я даже некоторые прыжки могла делать!

Бабушка неуклюже подпрыгнула, пытаясь в прыжке развернуться, и снова плюхнулась на лед.

— Да, какой там тулуп или лутц. Тут пока пистолетик нужно тренировать.

— Бабуля, ты так угробишь это тело и оно совсем не сможет кататься.

— Нееет, — возразила бабушка, — тело молодое и на нем должно все быстро заживать и восстанавливаться.

Но когда Мирослава и бабушка час спустя перешли на аттракцион горных лыж случилось то, что случилось.

На втором спуске, когда они параллельно друг другу лихо катились с горы, в них с огромной скоростью врезался мужчина. Мирославе повезло и она улетела в мягкий снежный сугроб, оснащенный амортизационной подушкой. А вот бабушка, сделав двойное сальто в лыжах, достойное внимания мировой спортивной общественности, тело свое чудесное сломала. Теперь обе они были ограничены в передвижениях — Мирослава двигалась в кресле, а бабушка в ожидании починки тела, была заключена в специальную коробку-гаджет и могла пока только слышать и говорить. Оставалось им обеим развлекаться дома.

— Эх, если бы не этот дед сумасшедший, летел как ненормальный, мы бы сейчас на фестивале отплясывали, — грустно сказала бабушка.

— Да, ладно, бабуль. Забудь ты уже про него. Через месяц тебе тело починят, мне ходить разрешат, через два месяца будем плясать, — сказала Мирослава.

— Я-то этого старикана забуду, а вот тебе парень из службы спасения точно понравился.

— Ой, да ладно тебе, — отмахнулась Мирослава от коробки, говорящей бабушкиным голосом.

— Ладно, не ладно, а паренек симпотный. Моя тетя, которая прожила всю жизнь в Восточной Сибири, сказала бы «браинький».

— Как, как? — улыбнулась Мирослава, — Браинький? Это от какого слова, бра?

— Нееет, это значит ладный такой, складный, симпатичный короче.

Парень этот на самом деле у Мирославы никак из головы не выходил. Она даже не столько помнила его лицо, сколько широкую очаровательную улыбку и сильные крепкие руки, несшие ее как маленького ребенка до медпункта.

— Я вот не вижу твое лицо, — после долгой паузы сказала бабушка из коробки, — но чувствую, как ты сидишь сейчас и глупо улыбаешься, вспоминая этого мальчика.

Мирослава подняла глаза и в большом старинном зеркале увидела свое лицо с блаженной глуповатой улыбочкой. Щеки мгновенно вспыхнули, Мирослава засмеялась.

— Бабуля, ты наверное своими светодиодами подглядываешь за мной.

— Ой, да тут и подглядывать нечего. Все с тобой ясно.

— Эх, вот бы знать увидимся мы с ним когда-нибудь еще. Бабуль, а тебе хотелось бы заглянуть в будущее?

— Ну, так-то я уже не просто заглянула, а прыгнула, можно сказать, из прошлого. Мы раньше заглянуть тоже мечтали, но в основном гадали на будущее. Моя бабушка гадала на картах. А мы с подружками гадали на жениха.

— А как это гадали? Типа загадок?

— О! Гадание — это целый ритуал! Между Рождеством и Крещением, в середине января, мы собирались у кого-нибудь дома и устраивали Святочные гадания. Считалось, что в это время, близкое к зимнему солнцестоянию, граница между миром людей и духов размывается и по миру бродит разная нечисть у которой можно выведать свое будущее. Конечно самым популярным было гадание на суженого.

— В каком смысле? Что-то узкое? Или что-то с ужином?

— Суженый — жених, значит. — Бабушкина коробка замигала разноцветными лампочками, что говорило о ее повышенной мозговой активности. — Нужно было взять два зеркала, поставить напротив друг друга и сказать «Суженый-ряженый приди ко мне наряженный». Или нет, погоди. «ряженый-суженый, приди ко мне ужинать». И если долго всматриваться, то можно увидеть того, за кого выйдешь замуж. А однажды, одна девочка смотрела и увидела черного человека. Она очень испугалась. Нам старики сказали потом, что это к смерти. А она и правда умерла.

— Да ладно! — изумилась Мирослава.

— Прохладно! — засмеялась бабушка. — Через пятьдесят лет умерла глубокой старухой, три раза выйдя замуж, воспитав кучу детей и внуков.

— Да ну тебя, — отмахнулась Мирослава. — Бабуля, а давай тоже гадать.

— А я то как буду гадать? Лампочками?

— Ну, ты мне расскажи как надо, я все сделаю и буду тебе рассказывать что вижу.

— Погоди. Я же могу к системе видеонаблюдения подключиться. А, нет. Плохая идея. Там надо внутрь зеркала заглядывать. Мируша, у тебя есть отдельная камера?

— Где-то в старом ящике с игрушками, сейчас поищу.

Мирослава нажала несколько клавиш на пульте управления креслом. Оно тихо зашуршало, слегка приподнялось и плавно поплыло в детскую. Через пару минут Мирослава вернулась с маленькой камерой на изящной подставке. Немного повозившись в настройках, Мирослава подарила бабушке способность видеть.

— Ну, вот, совсем другое дело! — в бабушкином голосе появились озорные нотки. — Теперь тащи второе зеркало из спальни, белую свечку из моей комнаты и там же такой маленький коробок.

Мирослава установила два зеркала напротив друг друга. В их отражениях образовался длинный коридор в бесконечную даль. На маленький столик между зеркалами Мирослава поставила свечу. Пришлось повозиться с палочками из коробки — спичками, чтобы под чутким бабушкиным руководством добыть огонь. Но с третьего раза все получилось.

Весь свет в доме погасили.

В полной темноте ровным светом горела свеча. Точнее миллионы свечей в миллионах комнат, расходящихся в противоположные стороны длинной галлереей неизвестного.

— Внимательно всматривайся в самую глубь этого коридора, — тихо сказала бабушка. — В самой самой глубине из последней двери должна показаться тень.

Мирослава тихо произнесла «Ряженый-суженый, приди ко мне ужинать», послушно села и стала вглядываться в анфиладу маленьких дверей, слабо освещенных малюсенькими свечками.

В доме наступила абсолютная тишина. От легкого дыхания Мирославы свеча слегка подрагивала, заставляя также подрагивать все другие свечи в отраженных комнатах.

— Такой зеркальный коридор называли коридором смерти, — шепотом сказала бабушка. — Говорили, что в каждом зеркале есть свой собственный мир. Там может жить такая же девочка, похожая на тебя, но немножко другая, — шептала бабушка. — И каждая другая девочка немного отличаясь от предыдущей, будет все больше отличаться от тебя самой. Кто знает какая из этих девочек настоящая?

Бабушкин шепот убаюкивал Мирославу одновременно вызывая неясную тревогу. Мирослава еще пристальней вглядывалась в черноту дверей.

Ей стало казаться, что колыхание происходило не совсем одновременно, словно каждая следующая свеча чуть отставала от предыдущей.

Лицо обдало ледяным дыханием, точно где-то сквозняком открыло дверь.

Постепенно зеркало помутнело, в глубине его нарастала темнота. Что-то зашевелилось. Снова колыхнулась свеча. Одна за другой задергались другие свечи. Темнота почернела и начала двигаться. Из маленькой точки чернота начала расти и увеличиваться, заполняя собой комнату за комнатой, увеличиваясь в размерах и растекаясь по всем зеркальным помещениям, заливая собой свечу за свечой.

Чернота росла и приближалась.

Тело Мирославы сковало страхом. Ладони вспотели. Она попыталась позвать на помощь, но голос не слушался.

Чернота преобразовалась в человеческую фигуру — металический черный шлем, отливающий холодным блеском, длинный струящийся вдоль массивного тела плащ, перчатки. Он размеренно уверенно перешагивал порог за порогом все увеличиваясь и приближаясь к Мирославе.

Шаг.

Еще шаг.

Еще.

Теперь Мирослава видела только холодный блеск его глаз. И белозубую злую улыбку. Скорее оскал. Он выкинул руку вперед и прямо из зеркала схватил Мирославу за горло. Она попыталась закричать, но услышала только свой беспомощный шепот. Мирослава с силой заколотила по подлокотникам кресла. Кресло зашуршало, но там снова что-то заело и оно начало кружиться на месте. Зеркала, свечи, чернота закружились вместе с ней. Цепкие пальцы все сильнее сдавливали ее горло. В ушах зазвенело. «Наверное это от удушья», — обреченно подумала Мирослава.

— Ах ты ж, ешкин кот! — услышала Мирослава бабушку. — Алей! Ты че!

Мирослава открыла глаза.

— Але, гараж! — по-старинному ругалась бабушка и мигала всеми своими индикаторами. — Душа моя, с тобой каши не сваришь! Кто ж так гадает-то? Видать так тебе интересен жених, что аж уснула! Тоже мне горе-гадалка!

Мирослава поняла, что вглядываясь в черноту дверей зазеркалья и правда уснула в удобном кресле. Голова повисла, шея затекла.

— Ну, чего ты там такое увидела, что аж сипела и хрипела во сне? — выпытывала бабушка нетерпеливо перемигиваясь.

Неожиданно в дверь позвонили.

На пороге стоял юноша спасатель, обладатель очаровательной улыбки, а за его спиной пожилой мужчина, виновник инцидента на горе.

— Здравствуйте, это мой дедушка. Мы пришли еще раз извиниться и, если позволите, попытаться загладить вину. — Молодой человек протянул Мирославе красивый букет настоящих свежих цветов, которые недавно снова вошли в моду, и шоколадный торт.

— А это для бабушки, — пожилой мужчина держал в руках стопку настоящих старинных виниловых пластинок.

Вечер прошел весело и дело даже дошло до танцев.

— Разрешите вас пригласить, — пожилой кавалер отвесил поклон коробке с лампочками.

— Только не трясите меня пожалуйста и не прижимайте слишком близко, — кокетливо согласилась бабушка.