Домик в деревне

Хорошее дело домик в деревне. Прикупил тут я один по случаю в подмосковье. Зовётся та деревенька интересно: то ли копейкино, то ли полтинкино, или нет — Рублёвка, кажется. Большая деревенька, чистенькая такая, и сельпо хорошее. Жить можно. Купил домик в обед, да и заночевать в нём решил. На демонстрацию с утра идти не надо, профком кричать не будет, я сам себе профком. Себе и ещё десятку тысяч работяг. Для них «Мир, труд май!» в прошлом, остался один труд до изнеможения. Не до мира с маями. Купил в ихнем сельпо поллитру «Хеннеси», колбаски там, килечки балтийской она с горбушечкой «Бородинского» моя любимая закусь. Сел на балкончике, на газетке всё разложил, повечерял. «Хеннеси» местный так себе, палёнка, но пить можно. С утра в аэропорт, домой, хозяйство бросать нельзя, это только москвичам кажется, что нефть сама из земли в трубы хлещет, а отработал бы кто из них одну смену на буровой вышке в минус сорок с ветерком. Почивать пора, немудрёные свои пожитки я на втором этаже бросил, комнатка там возле лестницы, какая-то кровать есть, там и посплю.

 Лестницы. Они живут своей жизнью. Отдельно от всего дома. Днём это не заметно, но наступает ночь. Когда раздаётся их тревожный скрип, сознание откликается, рисуя целую галерею картин предполагаемых источников звука. Кот, собаки, если они в доме есть — это обычные персонажи домашней Третьяковки. Если они в доме есть. А если нет? Сознание и здравый смысл заканчивают свою работу, но не заканчивается картинная галерея. Начинает шевелится подсознание, и вот готовы уже его первые эскизы, которые нам совсем не нравятся. Это уже не Левитан или Никас Сафронов, это Босх. Но и он не в силах выразить кистью то, что шепчет ему шестое чувство. Кошек я ещё не завёл.

Скрип лестницы. На шаги непохоже. Больше на скрип корабельной мачты при ночном бризе. (Откуда знаю? Дак это … яхта у меня есть в Крыму, в Балаклаве стоит, каждое лето недельку выкраиваю да под парусом от Керчи до Тарханкута … красота! А ночевать люблю больше всего в бухточке на Фиоленте возле Яшмового пляжа …). А вот сейчас, будто кто-то поднимается по ступенькам … или нет, спускается, остановился. А сейчас опять ветер гнёт мачту, но уже сильнее, звук приближается. Тишина. Опять шаги … но теперь это кто-то тяжёлый. А вот их двое, ещё скрип … Снова тишина.

Лестница не такая длинная, те уже должны были дойти до моей двери. Если она их интересовала. Тишина … снова шаги, это определённо шаги, одни лёгкие, другие тяжёлые, лёгкие, снова тяжёлые, лёгкие … или их больше. Говорят, что одно из самых страшных истязаний — пытка падающими каплями воды, капли почти невесомы — весь эффект в ожидании. Ожидание падения простой капли через некоторое время становится ужасом. Ожидание чего-то неизвестного ужасом становится гораздо быстрее.

 Дверь закрыта. Кого она может удержать? Оружие. В тумбочке лежит травмат, осталась привычка с прошлых лет держать ствол на расстоянии вытянутой руки. Вот он… нет, должен лежать, под газетами. Осматриваю комнату, оружия нет нигде. Становится жарко, пробую открыть окно — бесполезно.

Дверная ручка пошевельнулась, с другой стороны чья-то рука пытается её повернуть, ещё раз … ещё. Как же холодно в комнате, но ведь только что я пытался открыть окно из-за жары. Как же всё-таки холодно …

 Что это? Скрипнула половица, шаги удаляются. Мой гость не смог открыть дверь и ушёл восвояси? Выходит — не киллер. Хотя по всему должен быть. Что происходит? Лучше бы киллер. Понятнее как-то, когда по понятиям, как говорил один мой ныне покойный приятель. Пытка продолжается — «капли падают», снова скрипнула лестница, теперь я точно знаю — это шаги. Кто-то спускается вниз. Лестница закончилась, кто-то идёт по ковру, нет, опять шаги, те — лёгкие.

Трусом я никогда не был, но и с головой у меня всё в порядке, безбашенных коллег давно уже всех перехоронил, но так страшно мне никогда не было. Даже когда сидел в подвале, прикованный к батарее, гадая, найдут ли меня мои пацаны, или придётся подписывать эти чёртовы бумаги. Там было всё ясно. Здесь в этом чёртовом доме не ясно ничего. Не зря риэлтерша так облегчённо вздохнула, когда сделка состоялась. Волновалась, наверное, что покупатель что-то узнает. И цену сбросила подозрительно быстро. Хотя это сейчас для меня подозрительно, а тогда … Нет, правда, хороша была риэлторша — с такими ногами нужно по палубе яхты в Каннах прогуливаться, а не домики в деревне старым козлам типа меня показывать. А глаза у неё были, как у Снегурочки перед прыжком через костёр — растаю-не растаю, купит дом-не купит. Конечно купил, и на новоселье пригласил. Только состоится ли оно?

И всё же я вру, однажды мне было так же страшно. В детстве я видел страшный сон — к моей кровати медленно … медленно приближается жуткая старуха, чёрные лохмотья, всклокоченные волосы, лица в темноте не видно, руки с узловатыми скрюченными пальцами тянутся ко мне … эти пальцы шевелятся … длинные ногти, нет это были острые загнутые когти … с них что-то капает, раздаётся шёпот, — если кому расскажешь про меня, приду снова, и тебе будет плохо и больно, а сегодня я уже сытая, хе-хе-хе … — бледный лунный свет падает на лицо старухи, и я просыпаюсь с диким криком ужаса.

Когда прибежали домашние, я не мог говорить, только ревел до утра. Потом успокоился, хотел рассказать про сон, но вспомнил зловещий шёпот старухи и промолчал. Если бы это случилось сейчас, сделал бы то же самое, настолько реален был сон. А когда совсем рассвело, я увидел несколько тёмных пятен на полу. Они шли от двери до моей кровати и два пятна были на моём одеяле. Я их стёр с пола, истратив четыре ластика, а с одеяла вырезал ножницами.

 Несколько раз мне приходилось бывать в морге на опознании коллег по бизнесу. Смерть некоторых была совсем не благостным угасанием, одного перед смертью страшно пытали, и его лицо было сплошной кровавой раной с торчащими из разорванной плоти зубами и чёрными ямами вместо выколотых глаз. Я не испытал ожидаемого шока, ведь я видел одно лицо гораздо страшнее.

Взялся за дверную ручку. Закрыто. Окно. На лужайке возле фонтана вспыхнул костёр, разметав вокруг себя сотни зловещих теней и тишина взорвалась пронзительным визгом из множества глоток. Скачущие в безумной пляске тени. Одна из них была мне знакома. Это была она! Мой самый страшный сон, мой вечный бред и ужас — сгорбленная фигура, когтистые руки, жёлтые зубы-клыки и горящие глаза. «Не смотри!» — кричит кто-то в моей голове, а другой шепчет «но ты же хочешь, хочешь смотреть» И вот мой застывший взгляд наконец встречается с другим … Жуткая фигура замирает и всматривается в моё окно и, увидев меня, довольно скалит клыки:

— А вот и ты. Пришёл посмотреть на наше веселье в ночь святой Вальпургии? Хороший дом ты себе выбрал, бывшая хозяйка спрятала на чердаке нашу святую книгу, «Апокалипсис от Иуды», написанную его собственной кровью. Говорят, большие деньги за неё отдала и отныне здесь наша священная поляна. А тебе не сказали, что этот дом зовётся логовом безумной Марии? Мы похоронили её здесь, после того как отведали её крови, когда дописывали последнюю страницу священной книги. Так хотела безумная. А ты опять ничего никому не скажешь, я знаю …

Дикий хохот …, и я теряю сознание.

Поутру, очнувшись с бутылкой в руке, долго не мог понять, где я и вообще «что, где, когда». Зашёл к соседям спросить, не слышали чего ночью — никто ничего не слышал, не видел и вообще ничего никому не скажет. Может «Хенесси» палёный? И тут вижу возле фонтана след от костра, угольки ещё теплые …

 Нет, правда, хорошо иметь домик в деревне. Если риэлтерша придёт — женюсь, и следующий конец апреля ей придётся встречать вместе со мной. Может, ещё кто придёт.