Тихая ночь

Все-таки стоило переночевать в лесу, а с рассветом, до которого в летнюю пору рукой подать, отправляться дальше. Под ночные напевы птиц и стрекотание всякой мелкой твари только лучше бы спалось. Нет же, захотелось им провести пару лишних часов в мягкой постели да завесить окна, сладко укутаться в ночную тьму после короткого холодного дня. И по пути подвернулся лишь этот постоялый двор, о котором они прежде слыхом не слыхивали. А ведь еще с утра, когда собирались в путь, ничто не предвещало беды. Огонь в очаге, кофейные зерна, каша, политая янтарным маслом, запах лошадиного пота, летняя дорожная пыль, ветерок, приносящий нежные луговые ароматы, — обычный спокойный день крестьянской семьи, которой ничего и не надо, кроме как детей на ноги поставить да свой дом уберечь от посягательств.

Отец бросил на землю изжеванную самокрутку и засыпал ее землей, хмуро и недоверчиво поглядывая в ярко освещенные окна постоялого двора. Он не любил незнакомых мест, но лошади устали тащить телегу, да еще с подводой, полной картофеля, который семья везла на винокуренный завод. Десятилетняя Айла сама хотела сопровождать родителей, заскучав на хуторе, но теперь устала, хотела спать, боялась леших, разбойников и прочей нечисти, о которой начиталась в сказках. А ее старшему брату Ясси, парню девятнадцати лет, двор понравился — он уверял, будто его друзья здесь уже были и нахваливали вкусную еду, отменное пиво и добросердечных хозяев.

Марта, их мать, осмотрелась и промолвила, беря полусонную дочку на руки:

— Что же, так и быть, заночуем здесь, если место найдется. Надеюсь, они не берут втридорога.

— Возьмут ровно столько, сколько причитается, — усмехнулся Ясси. — По крайней мере, так мне ребята говорили.

— Ох уж эти твои ребята, — поморщилась мать. — Бросай ты с ними водиться, им бы все пить, плясать да шашни крутить. Ты у нас скоро женатым будешь, пора остепениться.

— О да, мама, я помню, что скоро ты меня отдашь в такие же заботливые руки, как твои собственные, — шутливо отозвался сын. Марта потрепала его по длинным белокурым вихрам и пошла вперед — Пааво, ее муж, сутулый от многолетней работы, понуро следовал за ней, а Ясси остался у телеги, чтобы потом распрячь и загнать лошадей.

Вскоре ворота распахнулись. Большой деревянный дом бледно-голубого цвета, с ажурными наличниками, окнами, затянутыми слюдой, в которых мерцали огоньки свечей, кольца дыма, выплывающие из трубы и растворяющиеся в блеклых летних небесах, белоснежная душистая черемуха у крыльца — все располагало к спокойной умиротворенной ночи, которая уже царствовала в лесу и на оставшемся позади родном хуторе.

Однако внутри этого дома никто пока не спал. Уставших крестьян встретили хозяева — мужчина и женщина, оба крепкие, розовощекие, с хитрым огоньком в глазах. Хозяин был одет в широкий вязаный кафтан, весь в прорехах, словно он долго шел по лесу и цеплялся за еловые ветки, а хозяйка — в узорный синий сарафан и тонкую льняную рубашку. У обоих на шее поблескивали какие-то диковинные ожерелья из монет, колокольчиков и птичьих фигурок из металла. А у хозяйки вдобавок на руках были пестрые кухонные варежки — видимо, она только отошла от печи.

— Доброго вам вечера, путники, — сказал грубоватым басом хозяин, широко улыбнувшись и почесав рыжеватую бороду. Айла на руках у матери испуганно съежилась, но быстро успокоилась — в доме пахло сладкими пирогами, уютно потрескивали дрова в очаге, а рядом с ним свернулась клубком большая пушистая кошка с прищуренными желтыми глазами.

— Сын говорил, будто его приятели часто у вас бывали, — произнесла Марта, зорко осматриваясь, — и им ваш дом пришелся по душе. Так-то я прежде и не слышала, что на этом пути есть постоялый двор.

— Мы лишь год назад здесь обжились, — объяснила хозяйка. — А молодежь и вправду часто у нас бывает, любит послушать наши песни да выпить доброго пива: мы сами его варим на совесть. Желаете попробовать?

Пааво невольно оживился и распрямил плечи, но жена тут же его осадила и сказала:

— Не нужно беспокоиться, у нас есть своя еда и завтра еще предстоит долгий путь. Мы хотим только преклонить голову до утра.

— Мама, не стоит быть такой угрюмой, — мягко вмешался Ясси. — Мы не обеднеем, если немного посидим у огня, попробуем кофе с пирогом и послушаем местную музыку. Я слышал, что от этих мелодий ноги сами в пляс понесутся.

— Ладно, посидим, только без пива, — кивнула мать. — Вы с отцом устройте лошадей, а я уложу Айлу спать, тогда уж и за стол сядем.

Хозяйка проводила женщину по скрипучей лестнице на второй этаж и сказала, что народу мало и можно занять горницу по своему вкусу. Другие постояльцы уже сидели внизу в гостиной, у стола. Всего пять человек, по виду такие же простые крестьяне, которых ночь застала в дороге, все уже зрелые люди. Мать семейства, устроив Айлу на ночь, немного успокоилась: такая компания представлялась ей надежнее беспечных юнцов, жаждущих приключений.

— Мой сын скоро женится, — доверительно поведала она хозяйке, когда та спросила, о чем она так тревожится. — А годы-то совсем молодые, соблазнов вокруг много, вот я и остерегаюсь, как бы его не сбили с верного пути. То дружки лишнюю кружку нальют, то девки глазки строят да норовят прижаться, а ему пора семью заводить и внуками нас радовать.

— Нам ваш мальчик показался очень рассудительным, — заметила хозяйка. — Он наверняка станет верным и любящим мужем для той, которая по-настоящему придется ему по сердцу.

— Да не к сердцу парни прислушиваются, а совсем к другим местам! А если и нет — что оно ведает, это ваше сердце! — отмахнулась Марта. — От него сплошные безумства и нелепицы в жизни творятся, а семью на всю жизнь надо с умом создавать. Слава богу, родителям хватает воли направить свое дитя…

— И защитить дитя, когда ему причиняют боль, — промолвила женщина и пошла в кухню, пока мать Ясси удивленно смотрела ей вслед. Зато сам юноша казался умиротворенным и наблюдал, как огоньки свечей играют в прозрачных гранях стаканов и штофов, отражаются на гладкой поверхности стола и трепещут от легкого дуновения ветерка через щели в окнах.

Марта познакомилась с другими постояльцами, а Пааво по-прежнему хмурился и неохотно вступал в беседу. Когда хозяйка вместе со служанкой подали ужин, его лицо немного просветлело — от желтого, будто липовый цвет, картофеля, сочной лоснящейся сельди и пышного ржаного пирога с морковью исходили поистине божественные ароматы. Затем служанка налила гостям какого-то теплого и сладковатого напитка, похожего на чай, но пахнущего то ли забродившей сливой, то ли каким-то южным цветком. Даже недоверчивая мать семейства попробовала питье и нашла его удивительно вкусным.

Утолив голод, крестьяне огляделись вокруг и заметили, что стены дома украшены необычными картинами не то из ткани, не то из соломы. На них изображались и забавные, и жутковатые сцены — белая сова с золотыми глазами и острым загнутым клювом, расправившая крылья над темным лесом, румяный мужичок, держащий огромную рыбину с зубастой пастью, ухмыляющаяся горбатая старуха, склонившаяся над котлом, в котором булькает какое-то варево. Однажды Марта была в Петербурге и видела там похожие картинки на ярмарке: ведьма на ступе, девушка, несущая череп на палке, тощий старик на лихом коне и с мечом в руках. Но тогда она подумала, что такими сказками только детей пугать, а вот от этих изображений ей почему-то сделалось не по себе.

Однако Ясси быстро успокоил мать, улыбнувшись и почтительно притронувшись к ее руке:

— Что, мама, теперь не жалеешь, что мы сюда завернули? Я же говорил, что кормят здесь отменно, в веселье нет недостатка, а главное, платить надо ровно сколько причитается — лишнего не возьмут.

— А что, и веселье ожидается? — удивился отец.

— А как же! — усмехнулся хозяин, пришедший со двора. — Вот сейчас подадут кофе, и увидите, как мы здесь умеем веселиться.

Когда все гости насытились и от удовольствия поглаживали животы, женщины принесли крепкий черный кофе в фарфоровых кружках и сладкие рогалики.

— Прямо с огонька! Мы их испекли специально для вас, — лукаво подмигнула хозяйка своим зеленым глазом. — Вряд ли нам посчастливится погулять у вас на свадьбе, поэтому мы заранее поздравим Ясси и пожелаем доброго будущего. Такой славный юноша его заслуживает.

— От души благодарю вас, — смущенно улыбнулся Ясси и отпил горячий напиток. Марта с удовольствием заметила, что парень сегодня спокоен и весел, каким она давно его не видела. Да, не хотел сын прощаться со свободной жизнью и глупыми увлечениями, не приглянулась ему поначалу девушка, которую они сосватали, — дочка старых друзей и соседей, которые пользовались уважением всей округи и ее воспитали себе под стать: тихой, скромной, прилежной, почитающей старших. С такой снохой можно было не тревожиться о старости, когда дочь уйдет в другую семью. Да и очарованием эта девушка совсем не была обделена. Ясси, статный, белокурый, сероглазый красавец, давно ей нравился, а ее родителям такой работящий и смышленый зять был только в радость.

Только Ясси заупрямился и попортил им крови своим юношеским пылом и прихотями. Вроде он не барышня, книжек заумных не читает, чтобы о глупостях толковать, — обычный деревенский парень, знающий, что для жизни труд нужен, а не баловство. А вот же…

Чтобы отогнать тяжелые мысли, мать отхлебнула еще этого дивного настоя — из чего только хозяева его делают? Нутро отогрелось, тело расслабилось, а на душе стало удивительно легко, словно они не на постоялом дворе были, а в родном доме после доброго праздника.

Стоило Марте подумать об этом, как хозяйка вкрадчиво сказала:

— Не пожелаете ли посмотреть, как у нас танцуют? Поверьте, это лучшая приправа к любому блюду, и ради вашего будущего праздника наши танцоры не возьмут с вас уплату.

Она трижды хлопнула в ладоши. Тут же пришли две прелестные девушки с золотистыми косами и тонкой бледной кожей, одетые в красные сарафаны с жемчужной вышивкой. Пару им составляли двое статных парней в белоснежных рубахах и блестящих высоких сапогах. Танцоры и гости поприветствовали друг друга и вдруг в гостиной зазвучала удивительная мелодия, разливающаяся в воздухе подобно цветочному аромату или жару костра, одновременно игривая и тревожная.

Крестьяне изумленно озирались в поисках музыкантов и инструментов, но так и не поняли, где же был источник этой колдовской музыки. От нее и впрямь тянуло самому расправить усталую спину, забыть про годы, хвори и беды и броситься в этот сладостный вихрь чувств, движений, лукавых взглядов и безмятежных улыбок. Девушки резво выбивали ритм каблуками своих черных праздничных башмачков, гроздья монет и бубенчиков, прикрепленные к их расшитым поясам, звенели в такт, парни крепко держали их за руки и кружили в самых лихих поворотах. Ясси наблюдал за ними словно завороженный, не заметив, что свечка на его столе потухла, а кофе успел остыть.

 

Марта тоже с удовольствием наблюдала за весельем, совсем забыв про загадочную природу музыки, но понемногу ей становилось тревожно. Будто часть ее души и рассудка выскользнула из утомленной плоти и слилась с хороводом, который теперь отплясывал по деревянному полу, как по усыпанной хвойными иголками земле, вокруг жертвенного костра. В слюдяных окнах в такт людям танцевали огненные блики — алые, голубые, лиловые, золотистые, изумрудные, так что стекла становились похожими на роскошные витражи в каком-нибудь храме. Временами танцоры хлопали в ладоши и издавали какой-то гортанный клич.

Да, женщина могла поклясться, что не уютное домашнее пламя в очаге обогревало дом и убаюкивало своим потрескиванием, а прожорливый языческий огонь заманивал своими чарами, туманил разум и охватывал тело и душу горячими тисками. И сами танцоры, кружась, то и дело подмигивали гостям и в их глазах на мгновение вспыхивали желтые болотные огоньки. Вместо крепких бревенчатых стен ей вдруг привиделись черные силуэты сосен, вместо потолка — холодное звездное небо, а в воздухе запахло смолой, дымом и чем-то терпким, металлическим.

Она хотела вымолвить, что благодарна за все и идет спать, но вдруг перед глазами повисла пелена, сквозь которую лишь пробивались отдельные всполохи света. В ушах загудело, голову сдавило обручем, а затем Марта почувствовала дикий холод, словно на дворе середина лютой зимы, а не тихая летняя ночь.

Пелена развеялась, но вместо потолка и стен женщина снова видела черные деревья, которые тянули к небу скрюченные ветви, подобные рукам призраков. Между ними гуляли вихри снежинок, с каждым порывом ветра больно ударяющие в ее лицо. И под ней была не пуховая перина и даже не голые доски, а выстывшая окаменелая земля с зазубренными кусками льда, которые успели впиться Марте в кожу.

«Боже мой! Нас опоили какой-то отравой, чтобы ограбить и убить, — с ужасом подумала женщина. — Вот не зря мне не нравился этот дом, ох не зря! Ну что за судьба у нас такая злосчастная-то? Только все стало налаживаться! Что же будет с Ясси и Айлой? Неужели эти нелюди даже ребенка не пощадят?»

Вдруг остатки сил иссякли, Марта устало прикрыла глаза и провалилась в новый кошмар. Теперь между деревьями сновали и метались какие-то тени, затем они столпились на большой поляне и вновь сцепились в хоровод. Только не было уже ни музыки, ни пения, и даже вьюга перестала гудеть, осталась лишь холодная режущая тишина. Но она длилась недолго: вскоре невдалеке послышался утробный собачий вой, в котором был только невыносимый голод и безграничная злоба. Затем — короткий и отчаянный человеческий вопль и отвратительные хлюпающие звуки.

«Господи, помоги!» — мысленно проговорила Марта, не имея сил ни на крик, ни даже на шепот.

 

Кое-как женщина приподнялась — это усилие далось ей острой болью: казалось, что куски плоти намертво приклеились к ледяной корке, на которой она лежала. Во рту отчетливо чувствовался вкус крови, в груди болело и распирало так, словно там перекатывалась и не таяла еще одна колючая ледяная глыба. Но Марта собрала все силы и выпрямилась: ей надо было узнать, какая судьба постигла мужа и детей, можно ли еще спасти их от колдунов-изуверов, притворившихся добрыми хозяевами.

— Ясси! Айла! Где вы? — с отчаянием крикнула она, вложив в этот зов последние силы надорванных легких, и неожиданно обнаружила, что стоит посреди обычной горницы с бревенчатыми стенами и маленьким окошком. Вокруг не было ни свеч, ни лучины, но горницу заливало мягкое зеленоватое сияние, в котором Марта вскоре смогла осмотреться. И с ужасом увидела своего мужа, который лежал на полу лицом вниз, а из-под него растекалась мутная лужа с кровяными сгустками. Еще одна, темная лужица, скопилась под его правой кистью, в которой он стиснул осколки бутылки из-под вина.

— Боже, что здесь произошло… — хотела она крикнуть, но с губ сорвался только шепот. Тем не менее ее услышали.

В углу, где не доставал таинственный свет, вдруг взвился клуб едкого дыма, из которого выступила хозяйка постоялого двора и зловеще усмехнулась, кивнув на тело Пааво:

— Что произошло, спрашиваешь? Перепил твой муженек, когда ты его из виду упустила, вот что! Крепко перепил, безнадежно. Сам виноват, меры не знает, да и тебе надо было думать!

— Где мои дети? Отвечай! Где Айла, что вы с ней сделали, лесные чудовища?

— Дочь твоя крепко спит там же, где ты ее и уложила, — пожала плечами женщина. — Она цела и невредима, и никто здесь ее не тронет — она ведь ни в чем не виновата.

— А мы-то когда успели перед вами провиниться? — возмутилась Марта и кровь прилила к ее щекам. — Мы никогда здесь не были и ведать не ведали, кто вы такие!

— Ты еще не поняла, кто мы? — промолвила хозяйка и стянула варежки, до сих пор болтавшиеся на ее крепких руках. Те почти не отличались от рук любой трудящейся женщины — грубоватые, мозолистые, истыканные швейной иглой. Только ногти казались необычайно узкими, твердыми и острыми, будто звериные когти.

— А кроме того, мы очень хорошо знаем, кто вы такие, — добавила она.

Марта вновь похолодела, как если бы снова оказалась в зачарованной ледяной чаще. Зеленые глаза хозяйки завораживали и затягивали ее, словно болото, подернутое обманчивой ряской, но она из последних сил противилась и смогла произнести:

— Если вы нас знаете, так что вам нужно? Тогда вы должны знать, что мы простые крестьяне, и никаких сокровищ вы в наших пожитках не найдете. Или вы готовы убивать за гроши, за любую безделицу?

— Есть у тебя в доме сокровище, Марта, только ты сама этого не понимала, — ответила зеленоглазая демоница. — Разве справедливо, что такой сильный и прекрасный парень, как твой сын, целиком достанется нареченной вами невесте? Другим девушкам тоже хочется его ласки и здоровых красивых детей!

— Не смей трогать моего сына, ты, дикая лесная тварь, бесовка! — воскликнула Марта, но голос тут же сел, горло продрало острой болью.

— А ты не трать силы на крики, все равно никто тебя здесь не услышит, — промолвила хозяйка. — Сегодня тихая ночь, Марта.

Сказав это, она исчезла, а крестьянка осталась в жуткой горнице, наедине с бездыханным телом мужа, и даже зловещий свет стал меркнуть. Марта обессиленно упала на постель и разрыдалась.

 

Хозяин постоялого двора провел Ясси в неприметную горницу, где также не было ни одной свечи, но благодаря таинственному сиянию парень прекрасно разглядел ее причудливое убранство — постель, прикрытая темным шерстяным пледом, шкаф из полированного узорного дерева и такой же столик, на котором стояло старое зеркало в позеленевшей бронзовой рамке, таз и кувшин с водой на полу. На приземистом деревянном стуле висела переливчатая расписная шаль, темно-синяя с букетиками ландышей, которая сразу показалась Ясси знакомой. Вместо простой слюды в окне был встроен настоящий витраж, изображающий бегущего по лесной чаще волка. Над нарисованным лесом светила полная луна, и такая же сейчас заглядывала в окно, наблюдая за смущенным и встревоженным пареньком.

Ясси заметно растерялся и мужчина усмехнулся, похлопав его по плечу:

— Ничего, парень, больно только в первый раз. А ты, как я погляжу, крепкий, да и нрав у тебя отчаянный, нам такие ребята нужны. Выпей вот это, тебе будет спокойнее.

Он налил в стакан какой-то темно-красный, сладко пахнущий настой из штофа, стоящего рядом с зеркалом, и протянул Ясси. Тот выпил залпом, настой чем-то напомнил ему кисель, который варила мать, только был гораздо крепче и обжигал горло. Отогнав мысли о семье и доме, чтобы не травить душу, он перевел дыхание и заверил, что ничего не боится.

— Вот и славно, — ответил мужчина. — Она может зайти или тебе нужно подготовиться?

— Пусть идет, я готов, — сказал Ясси и неловко повернулся к окну. Хозяин не стал больше его тревожить, еще раз покровительственно потрепал по плечу и вышел за дверь. Ясси скинул сапоги, присел на стул и сжал в руках шаль, от которой пахло луговыми цветами, прогретой землей, а еще какой-то чужой, холодной, неприятной ржавчиной.

Дверь позади тихо открылась, послышались осторожные шаги и прохладная рука коснулась его плеча. Ясси обернулся, встал и увидел в тусклом зеленоватом сиянии бледное девичье лицо с ярко-голубыми глазами, высоким лбом, тонкой переносицей, маленьким, но сочным ртом. Левую щеку рассекал почти зарубцевавшийся, но все еще заметный шрам. Русые, чуть вьющиеся волосы вольно рассыпались по плечам и спине, светлое льняное платье без всяких украшений плотно облегало стройную, немного угловатую фигуру и небольшую, но красиво очерченную грудь.

Девушка провела огрубелыми пальцами по его лбу и щекам и промолвила:

— Тебе здесь страшно?

— Уж не страшнее, чем тебе, я же мужчина, — ответил Ясси и почти вызывающе взглянул в ее печальные и в то же время лукавые глаза.

— Так докажи, — усмехнулась девушка и потянулась навстречу его губам. Тепло ее дыхания странно сочеталось с почти бескровным лицом, как влажный и терпкий летний воздух с перламутровым небом светлой северной ночи. Ее руки оплели его плечи, затем она прильнула всем телом и Ясси показалось, что стены горницы медленно сдвигаются, придавливая их друг к другу и обрекая на удушье. Оторвавшись от его губ, девушка безмолвно указала на стул. Ясси снова сел и расстегнул рубашку, открыл крепкую налитую грудь с редкими золотистыми волосками и плоский упругий живот. Она с жадностью всматривалась в красивое молодое тело, совершенное от самой северной природы, морозного воздуха, привычного труда и простых радостей. И Ясси подумал, что с таким взглядом женщина способна как поцеловать, так и всадить нож.

Затем она и вовсе закрыла глаза, обреченно села на его бедра и впилась ему в плечи побелевшими от напряжения пальцами. Зато к щекам юноши прилила кровь, нутро прожгло насквозь и не осталось больше ни тревоги за свою судьбу, ни тоски о прошлом, — только сострадание и странная щемящая нежность. Он осторожно коснулся ее шрама, и девушка вздрогнула, даже зашипела, как рассерженная кошка, но не смогла отстраниться. Напротив, подалась вперед, без слов прося о той ласке, которая смущает сильнее наготы и услаждает больше самых изысканных альковных игр. Рубашка сползла с его плеч и он поспешно выпутался из рукавов, чтобы снова обнять и придержать девушку на себе. Его терпение было уже на исходе, он распустил шнуровку ее платья и прильнул губами к груди, такой мягкой, теплой и желанной. И прошлое, полное лицемерия и самообмана, и будущее, за которое теперь никто не мог ручаться, — все это перестало интересовать парня, весь мир умещался в прохладных ладонях, которые гладили его волосы, скользили по спине, поддразнивали напряженную плоть.

Он не успел опомниться, когда она уже впустила его в себя, впустила резко и отчаянно, словно жреца на ритуальном лишении невинности, и утробно вскрикнула от боли. Несколько мгновений она переводила дыхание, но не отпускала его, несмотря на жжение и ручейки крови, удерживала в себе как спасительное лезвие в резаной ране. Затем первая кровь свернулась и боль стала общей, а каждый ее рывок выталкивал новые брызги, но Ясси неожиданно почувствовал всполохи наслаждения, которые становились все сильнее и разливались по телу, как истома от горячего чая в морозный день. Еще несколько мгновений — и сладость пронзила все тело, вытеснив боль. Он излился вслед за ней и растерянно, виновато взглянул в ее голубые глаза, в которых читалась непостижимая уму женская радость за его удовольствие, какой бы кровью оно ни досталось.

Наконец силы оставили девушку, подкатила тошнота, и вытерев кровь куском полотна, она осела на постель. Слезы неудержимо покатились по бледным щекам. Ясси нерешительно поднялся, надел рубашку и ополоснулся водой из кувшина, затем присел рядом. Он укутал плечи девушки шалью и ощутил, какой озноб пробивал ее нежное тело.

— Я очень скучал, — прошептал он. — Прости, я не хотел, чтобы это случилось именно так…

— И я не хотела, чтобы кто-то пострадал, Ясси, — промолвила девушка, зарываясь лицом в его плечо. — Но нам не оставили выбора.

 

Марта успела на некоторое время забыться тяжелым сном, скорее напоминающим морок, — в нем снова слышался собачий или волчий вой, лязгали заточенные ножи, пенилась кровь в чьем-то вспоротом горле. Когда она с трудом разлепила глаза, то обнаружила себя в той же горнице, а тело Пааво между тем исчезло.

Словно только и ожидая ее пробуждения, вошла хозяйка, по-прежнему не выражающая ни гнева, ни угроз, ни жалости. Она бесстрастно бросила на пол кусок ткани, на которой Марта разглядела темные пятна крови.

— Что это? — с ужасом прошептала женщина.

— А это, Марта, доказательство того, что Тарья, подруга твоего сына, была невинной, — усмехнулась лесовица. — Тебя ведь только это волнует в будущей снохе? И да, твой муженек тогда так и не смог ее взять. Не стоило ему так напиваться, силы уже не те! Впрочем, теперь это и не важно.

Марта зажмурилась и сдавила виски, едва не застонав от глухого озлобленного отчаяния. Тарья, опять эта Тарья… Ясси встретил ее в Петербурге, когда зимой ездил на заработки — вместе с другими молодыми финнами вывозил снег и катал горожан на санях в гуляния. А она жила там с рождения, ее родители давно умерли, а дед учил детей в церковно-приходской школе. Он и воспитывал ее, тихий чудаковатый старик, всю жизнь собиравший какие-то странные книги, картинки и рукописи. А Тарья тем не менее выросла очень бойкой девушкой, про каких в народе говорят — палец в рот не клади. Веселая, любила шутки да забавы, прекрасно танцевала и пела задорные, а порой и нахальные песни. Но если ее задеть — так могла взглянуть своими огромными голубыми глазищами, что мороз по коже продерет.

Да, не о такой снохе мечтала Марта, что скрывать. Как увидела ее, когда приезжала сына проведать, — поняла, что не ужиться им в одной избе да на одном огороде, к тому же Ясси и вовсе стал поговаривать о переезде в Петербург. Мол, выучится, станет там работать на заводе, женится на Тарье, а она будет зарабатывать шитьем. Ее шали, платки и сумки и вправду были красивыми, но женятся-то не на красоте, а на скромности и послушании! А Тарья держалась так, будто ее уважение еще заслужить надо.

В довершение всего она еще и была старше Ясси аж на четыре года, ей уж двадцать три стукнуло в том году. Поди не с одним парнем успела помиловаться, узнать все услады взрослой жизни, а замуж ее так никто не взял, даром что красавица! Значит, либо слава дурная, либо характер отвратительный, либо пустоцветка. А скорее все сразу.

Вот Марта и сказала сыну как на духу, что никто на таких перестарках не женится. Ну, поиграться с ними можно, погулять, набраться сноровки, чтобы жену потом радовать, но и только! И дай бог еще чтобы она его каким-нибудь постыдным недугом не наградила. Но Ясси вспылил, оскорбился, ничего не желал слушать, а когда Марта позвала в гости соседскую дочь, и вовсе напоказ ушел во двор, дрова колоть. Сказал, что женится только на Тарье, и если матери это не нравится — не его печаль. Как же ей было поступить? Неужто стерпеть такое непочтение и неблагодарность?

А Ясси пошел дальше: взял и привез эту питерскую гордячку к ним в дом, чтоб подружились. Ну, Айле-то она понравилась, подкупила своими забавами, шутками и тряпками, золотному шитью обещала выучить. И Пааво на нее умильно глаз кидал, как и на всех молодых девиц, — воистину, каким был, таким остался… А Марта тогда поняла, что спасать надо и сына, и всю семью: в деревне-то слухи быстро разлетаются, и даже если Ясси образумится и бросит Тарью, все равно потом нескоро отмоешься. Многие ли захотят отдать дочь за парня, который из-за юбки готов старшим в лицо плюнуть?

— И ты пустилась на хитрость, — произнесла лесовица, без слов поняв, какие мысли пронеслись в голове женщины.

— А это еще доказать надо, — вскинула голову Марта, но та сразу ее осадила:

— Ты не в исповедальне, Марта, мы тут сами все знаем. А вот ты кое-чего не знала. Велела ты своему мужу проводить Тарью до Питера на телеге, а по дороге ее «уболтать», в крайнем случае подарком каким-нибудь умаслить и потом опозорить перед сыном. Верно?

— Ну да, было такое. Он всю жизнь от меня гулял, но каждый раз возвращался, так что одной девкой больше, одной меньше…

— И Пааво, конечно, тебе сказал, что умаслил на раз-два? Что так она и польстилась на его проспиртованные телеса? И главное, Ясси он по твоему приказу сказал то же самое, поведал, где у Тарьи какие родинки, а еще показал ее нательный крестик. Не так ли?

— А что, не так все вышло? — тихо спросила Марта.

Лесовица прищурилась и, немного помолчав, промолвила:

— А на самом деле, когда Тарья стала отбиваться, твой муж со всей силы ударил ее в лицо, она упала наземь, об острый камень, который рассек ей щеку. Голову, к счастью, не проломила, но потеряла сознание. Он еще попытался над ней поглумиться, но тело подвело и он только платье ей измарал. Вот со злости и отвез ее в лесную чащу, про которую еще легенды ходят, что живут там ведьмы-людоедки и прочая нечисть, и выкинул там, на холодную землю, в первые дни весны. Услышал, как зверье воет, и поспешил убраться, чтобы дома жене рассказать, какой он крепкий мужик, а сыну — что невеста его вернулась в свой Питер и больше знать не желает деревенского дурака.

— Вот же паскудник… — прошептала Марта. — А куда потом делась Тарья?

— А потом, мама, ее нашли хозяева леса, когда она еще не успела замерзнуть насмерть, — послышался родной и такой холодный, подобный стали голос. Ясси переступил порог горницы и смотрел на мать, скрестив на груди руки.

— Когда Тарья очнулась, то рассказала им обо мне, и они меня разыскали. Я выкраивал всякую свободную минуту, чтобы проведать Тарью, а вам говорил, что гуляю с друзьями. Помогал ее выхаживать, и за это время мы больше слюбились, чем за все счастливые деньки в городе. А дома я прикинулся послушным и даже согласился жениться на вашей любимице. Я даже не думал, что тебя окажется так легко убедить…

Жуткая догадка проползла змеей в мысли Марты, и судорожно сглотнув, она спросила:

— Так это ты заманил нас сюда? И ты все это придумал?

Ясси только кивнул, и его губы слегка дрогнули. Хозяйка невозмутимо промолвила:

— Он верно вам сказал: на нашем дворе платят ровно столько, сколько причитается. Невинное дитя мы, конечно, пощадим, а вот тебе придется рассчитаться. Душа у тебя черная, Марта, но я чую, что нам с мужем и нашим детям понравится ее вкус!

— Но за что? — застонала женщина, прикрывшись руками. — Это же все твой отец, Ясси, я ведь ничего не знала!

— Вот именно, ты не знала! — крикнул Ясси, впервые отбросив сдержанность. — Ничего не знала, а решила за всех! Решила, что Тарья шлюхой была, а не за дедом ходила, который уже слаб как дитя, и потому не до мужиков ей было! Старику не успели рассказать: умер от разрыва сердца, когда до рассвета внучку домой не дождался. Много ли в его годы надо?

— А если я попрошу прощения, сынок? Если пообещаю принять Тарью как родную дочь? — прошептала Марта, побелевшая как полотно.

— Пытаешься жизнь себе выторговать? — горестно усмехнулся парень.

— Боюсь, она тебя не примет, — добавила хозяйка леса. — Впрочем, из жалости к твоим бедным детям я могу тебя отпустить, но, конечно, не просто так!

— Все что угодно, — пролепетала женщина, оседая на пол.

— Условие только одно: когда ты вернешься домой, все твои соседи и друзья будут знать о том, какое дельце провернули вы с мужем. Если ты готова до конца с этим жить — то в добрый путь, мы себе всегда найдем другую добычу. И не пытайся вернуть детей: ты больше не отыщешь дороги к нашему постоялому двору.

— Я не хочу погибать, — сказала Марта, стиснув зубы и глядя в пол.

— Ну, смотри не пожалей. Люди злее нас, Марта, они сделают тебе куда больнее, чем сделали бы мы, но это твой выбор, — пожала плечами лесовица, потом силой подняла Марту с кровати и, не дав ей ничего сказать сыну, повела вниз по лестнице.

… Давно стихли шаги, захлопнулась дверь за хозяйкой, провожающей мать через лес, а Ясси все глядел в окно. Тарья сидела у постели крепко спящей Айлы, ласково перебирая ее кудри, а хозяин постоялого двора стоял в дверях и лукаво смотрел на молодых людей.

— Айла будет скучать по матери, — промолвила Тарья.

— Поначалу да, но хозяева леса умеют исцелять все раны, в том числе и душевные, — заверил ее Ясси. — Останься она с матерью, та бы и ее выдала замуж согласно своим капризам, а так будет хоть какой-то шанс на свободу.

— Некоторые раны мы не можем исцелить без вас, — возразил лесовик. — И только от вас, ребята, зависит, как вы теперь после этого будете жить, сможете ли стать счастливыми и свободными. Но я уверен, что вы нам пригодитесь на охоте за беспечными, лживыми и трусливыми душами.