Лунатизм
Василий Андреевич очень любил поспать. В прежней жизни служба отнимала слишком много сил и нервической энергии. Какой уж тут сон? Теперь же он мог отдохнуть всласть. Да, в силу обстоятельств пришлось заменить обширное имение на крошечный клочок земли, но покой стоил того. Определенно! Кто-нибудь другой на его месте загрустил из-за такой перемены в жизни и даже назвал бы ее катастрофой, но Василий Андреевич привык во всем искать плюсы. Вот хотя бы здоровый сон! Чем не подарок?
Да, ложе у него нынче не чета пуховым перинам из прежней жизни. Узенькое и скрипучее. Все локти и коленки собьешь, коли ворочаться надумаешь. Но как же сладко на нем спалось! Какие чудесные сны он видел! Василий Андреевич даже счет времени терял. А куда ему теперь спешить, старой развалине? Храпи себе, да представляй какой-нибудь умильный пейзаж. Высокие сосны, хрустальная луна да трели соловья…
Все бы хорошо, только вот старый недуг мешал беспредельному счастью. Василий Андреевич сызмальства страдал лунатизмом. Сомнамбулизмом, если говорить заковыристо, по-профессорски. В детстве, бывало, ночью уходил он в сад по лунной дорожке, а потом нянюшка утречком находила маленького Васю под раскидистый дубом. И ничего, даже не простудился ни разу.
С возрастом особенность никуда не делась, лишь реже стала себя проявлять. Врачи только руками разводили. Говорили, что современная наука, конечно, развивается с головокружительной скоростью, но лекарства от снохождения пока не придумала. Нужно лишь следить за больным, чтобы тот во сне не покалечился и никого не испугал. Вот нянюшка и следила. А потом и супруга, драгоценная Агриппина Ивановна приглядывала. И ничего, привыкнуть можно.
Но это тогда, в прежней жизни. Сейчас же лунатизм стал доставлять Василию Андреевичу все больше хлопот. В каких местах он только не просыпался! В детстве то за пределы усадьбы не выйдешь, а сейчас забрести можно куда-угодно. А хуже всего становилось летом, когда рано встает солнце. Кожа ведь у него тонкая и сухая. Стоит лишь немного задержаться под золотистыми лучами, как она начинает зудеть и трескаться.
А ведь соседка, графиня Апраксина приглашала его к себе на суаре!
— Ах, милый Василий Андреевич! Тут так скучно… Почему бы не устроить маленький званый ужин?
И так некстати неприятности с макушкой… Можно ли в приличном обществе появиться с подгоревшей лысиной? Засмеют же! Попрекать, кончено, не станут. Наоборот, посочувствуют. Но такие сочувствия хуже самой злой насмешки. Василий Андреевич твердо вознамерился поправить ситуацию.
Решил посоветоваться с Генрихом Карловичем, соседом по Введенским нумерам. Тот когда-то был профессором в Кенигсбергском университете. Это уже потом дела службы занесли его в Москву. Как и все немцы он отличался педантичностью и аккуратностью.
Генрих Карлович внимательно изучил сквозь пенсне поврежденную кожу, пожевал тонкие губы, причмокнул и поделился мыслями:
— Вам бы голубчик реже на солнце бывать!
После столь «неожиданного» совета доктор добавил кое-что дельное:
— Мази попробуйте. Заживляющие.
— А какие лучше?
— Видите ли, голубчик, я уже очень давно не практикую. Но в пору моей молодости было принято смазывать поврежденные участки эпителия вороньим пометом.
Василий Андреевич живо представил себе, как у него с макушки капает эдакая мерзость и закручинился.
— А чего-нибудь другого, менее пахучего нельзя? — жалобно спросил он.
— Как врач, скажу Вам, что в самых пахучих, самых горьких и едких лекарствах содержится невероятная сила!
— Вы ведь психиатр! Откуда у Вас такой жестокий подход?
Генрих Карлович загадочно блеснул треснувшими стеклышками и тихо прошептал:
— Чтобы врачевать души людей, надобно и тела содержать в порядке. Я вот, гораздо старше, чем выгляжу, — кокетливо сказал он. — Впрочем, это тайна. Врачебная.
Потом, немного подумав, предложил:
— Ну раз вы не хотите самых эффективных средств, попробуйте мазь из еловых иголок и растертого подорожника. Только растирать все нужно сразу, как сорвете. В листьях и иголках жизненная эссенция остается весьма недолго. Ох-хо-хо! «Иголках-недолго». Почти стихи! Нужно записать куда-нибудь… У Вас бумаги не найдется?
Генрих Карлович, как и многие врачи на заслуженном отдыхе увлекался стихосложением. Правда любые стихи в его исполнении походили на эпитафии, но он не отчаивался.
Василий Андреевич, конечно, обрадовался, что не придется пометом голову мазать. При первой же оказии отправился в ближайший лесок. Ну как ближайший, потопать пришлось порядком, но ведь ради дела! Правда, ничего путного из затеи не вышло.
Сначала все шло предсказуемо. Подорожник растерся в клейкую массу, молодые иголочки придали смеси дивного аромату и смолистости. Дрожащими от волнения руками Василий Андреевич нанес массу на голову и стал энергично втирать. Не сразу он заметил, что за всеми манипуляциями наблюдает грибник. Наблюдает с ужасом. Это был рыжебородый мужичок с бородавкой на лбу. Глаза его совершенно остекленели, а рот медленно, но верно открывался, точно у рыбы речной. Стоило Василию Андреевичу обернуться, как грибник тут же закрестился с такой скоростью, будто рой пчел отгонял. Потом завопил неожиданно тонким голоском и побежал прочь:
— Лешак! Люди добрые! Лешак!
И так обидно Василию Андреевичу стало, не передать словами. Никогда его прежде за лесную нечисть не принимали. Неужто так все плохо? Мухоморы вроде бы на голове не растут.
В общем с подорожниковыми мазями не задалось. Пришлось переключить внимание на другой вариант.
Долго он думал, как проблему решить и вспомнил, что лучшее средство от солнечных ожогов — это жирная сметана.
Приглядел тогда Василий Андреевич неподалеку от своей скромной обители дом молочника. И стал туда заглядывать по необходимости. Сметану, само собой, не просто так брал, а оставлял взамен монетки. Сколько нынче сметана стоит, он представлял себе смутно, но рассудил, что уж точно пары серебряных рублей хватит. Какой-никакой запас денег оставался с прежней жизни. Уж на такую малость должно хватить.
И вот накануне опять проснулся Василий Иванович на скамеечке в парке. Разбудили его голоса. Даже, собственно, не голоса, а шепотки. Раздвинул он колючие листья и пригляделся. Это вихрастый студент признавался в самых светлых чувствах хорошенькой барышне в простеньком синем платье.
— Ах, Лида, я давно хотел Вам сказать…
Лидины щечки так порозовели, что даже Василию Андреевичу сразу стало все ясно по поводу взаимности ее чувств.
— Батюшки! — беззвучно прошептал он. — Охо-хо…
Он деликатно отвернулся и заткнул уши руками, чтобы ничего лишнего не услышать. Так неподвижно и пролежал с полчаса, надеясь, что никто его не заметит. Не хотелось своей наружностью такой чувствительный момент испортить.
Потом уже понял, что без сметаны в этот раз обойтись никак не получится. Длительное возлежание под утренними лучами даром не прошло.
Когда возвращался домой, у ворот встретил сторожа Тихона. Тот был мужичком серьезным. С постояльцами Введенских нумеров всегда был строг, но справедлив. В их сторожевой работе без этого никак нельзя.
— Доброе утро, Тихон Игнатьевич, — улыбнулся Василий Андреевич заискивающе.
— Доброе. Опять Вы, Василь Андреич, ночами гуляете? Знаете ведь, что не положено!
— Увы, не властен над природой…
А что тут еще скажешь?
Думал-думал и решился следующей же ночью идти к молочнику. В такие минуты Василий Андреевич всякий раз чувствовал себя вором. Он, кончено, оправдывал свою тайную экспедицию крайней необходимостью и тем, что сметану он брать будет не даром, а за серебро (будь оно нелдно), но в душе все одно было скверно. Да и страшновато. Одно дело, если во сне ходить приходится. А тут уж по собственной воле фланировать по ночному городу.
В предыдущий раз он заглядывал в деревянный домик с мезонином в прошлом августе. Сметану Василий Андреевич обычно искал в пристройке. В темноте он видел не хуже кошки, а вот кошачьей грациозности ему не хватало. И хоть окошко по летнему времени оставалось открытым, приходилось забираться в него с превеликой осторожностью.
Вожделенный горшочек всегда стоял на полке у дальней стены. Хозяин будто специально оставлял его для Василия Андреевича. За что, кончено, большое ему спасибо. Правда, в этот раз горшка найти не удалось. Что за незадача?
Василий Андреевич провел рукой по столу, и от этого прикосновения взметнулось облачко пыли, засверкавшее в лунном свете. Сделал он это зря, потому что в носу сразу же защипало и удержаться уже не было никакой возможности.
— Ап-чхи!
— Будьте здоровы! — отозвался из темноты тонкий голосок.
— Б-благодарю, — прошептал Василий Андреевич, испуганно осматриваясь по сторонам.
Из густой тени появилась бледная маленькая фигурка.
Василий Андреевич не сразу понял, что перед ним длинноволосая девочка в ночной рубашке. Ее огромные глаза мерцали в лунном свете.
— Вы совсем не похожи на домового, — сказала девочка непонятное.
— Так я и не домовой…
— А папа говорит, что за сметаной домовой приходит. И серебро оставляет. Но домовые такие маленькие с бородой и в лапоточках. Мне нянюшка рассказывала.
Василий Андреевич тяжело вздохнул.
— Извините, сударыня, коли вас разочаровал, но за сметаной прихожу я. Никаких лапоточков и бороды у меня нет. Со временем даже на макушке волос стало, как яблок в тундре. И, должен вам признаться, ночными визитами я нисколько не горжусь, но так получается.
И он развел руками.
— Не волнуйтесь, папа не обижается. Он говорит, что с ним никто, кроме вас серебром за сметану не расплачивается. Меня, кстати, Маша зовут.
— Василий Андреевич.
— Приятно познакомиться, — улыбнулась девочка и от улыбки этой сразу стало как-то спокойнее.
— И мне приятно!
— Василий Андреевич, а зачем вам сметана? Неужто вы борщи варите?
— Эх, я бы с удовольствием борщом побаловался бы, но нет. Не в моем нынешнем рационе. Могу разве что каким-нибудь железосодержащим соком полакомиться. Томатным или вишневым. А сметана мне нужна не для гастрономических целей. Понимаете, Маша, я с детства страдаю лунатизмом. Да-да, я ночами брожу по улицам и не знаю, что с этим делать.
— Неужто сметана от это помогает?
— Иногда приходится утром возвращаться под палящими лучами солнца. А для меня, сударыня, любой дневной свет палящий. Мучался я мучался, а потом вспомнил, что солнечные ожоги принято сметаной мазать. Вот и заглядываю иногда к вам домой. Пополняю запасы, так сказать.
Девочка подошла ближе и тихо спросила:
— Хотите, я Вам мазь от ожогов принесу? Ихтиоловую? Она лучше сметаны помогает. Я у бабушки возьму. У нее много. Она ею ревматизм лечит.
— Ох, вы очень добры, Маша.
У Василия Андревича даже глаза заблестел, так его растрогало предложение девочки.
— Куда мне ее отнести?
Старик немного смутился.
— Я обитатель Введенского кладбища. На участке под нумером 113 Вы найдете усыпальницу Василия Андреевича Щелокова. Коли заплутаете, спросите сторожа, он подскажет.