На свет маяка

Свой восемнадцатый день рождения Сашка ждал, как дети ждут новый год. А когда наконец-то настало тридцатое апреля, устроил себе праздник — вместо колледжа отправился в городской парк, к ещё мутной после разлива реке. Наверное, следовало напиться, но Сашку воротило с души даже от пива. Из принципа он всё равно купил в ларьке бутылку дешёвого вина, с гордостью предъявив паспорт.

Наконец-то совершеннолетие! Больше не придётся терпеть рядом чужого человека. Никто не будет рыться в ящиках стола, не откроет дверь своим ключом. Новый замок уже куплен, осталось установить и всё, мой дом — моя крепость! Теперь квартира полностью Сашки — по завещанию деда. И пусть отчим хоть охрипнет, доказывая, что пасынок бездарь и даже на еду заработать не способен.

«На коленях приползёшь, сучонок неблагодарный! Или с голоду на помойке сдохнешь!»

Сашка помотал головой, вытряхивая из памяти злые слова. На жизнь он себе заработает. Но даже если нет, к отчиму на поклон не пойдёт. Ни за что.

В издательствах платят немного, но уже тепло, можно рисовать в сквере у фонтана. Другие художники Сашку не жаловали, но и не гоняли. А туристам нравилось, как он рисует. Нравилось, что на каждом портрете мелькает кто-то ещё. Порой едва уловимый прищур хитрых глаз в листве, а порой тёмный, до жути реальный силуэт в полный рост. И непонятно, кто на портрете настоящий — человек или тот, кто смеётся за левым плечом?

— Ну и фантазия у тебя, парень! — нервно посмеивались заказчики и отсчитывали на пару банкнот больше, чем договаривались.

На самое необходимое хватало. Тратил Сашка мало, одежду покупал на распродажах, ел в столовке или то, что оставляли Лизхен и другие гости.

Он называл их гостями, хотя ни одного не приглашал и не знал, как они его находят. Почему являются именно к нему? В детстве Сашка боялся, потом привык. Гости не делали ничего плохого, просто держались поблизости. Иногда сидели рядом, похожие на озябших путников, греющихся возле костра, смотрели, как Сашка рисует. Некоторые с удовольствием позировали. Но ни один не пытался дотронуться до него или заговорить. А когда Сашка пробовал их коснуться, исчезали. Это обижало и даже пугало.

— Кто я? — как-то спросил он Лизхен, единственную из гостей, которая назвала своё имя. Написала пальцем на запотевшем оконном стекле. — Я колдун? Некромант? Вы все мёртвые?

Она ничего не ответила, только загадочно улыбнулась и повертела пальцем у виска. Сашка обиделся, но потом решил, что Лизхен ничего не знает, просто выделывается, как все девчонки.

В середине дня парк накрыло дождём. Бежать до кафешки Сашка не захотел, забрался под корявый дуб с такой толстой нижней веткой, что на ней проросла рябина. Склонилась шалашом до земли.

Сашка устроился на куче прошлогодних листьев и откупорил вино. Хотел глотнуть, но вдруг подумал, что пить в одиночку — это неправильно. Тем более, в такой день. Он огляделся. Обычно поблизости болтались два-три гостя, но сейчас даже краем глаза он никого не заметил.

— Как надо, так вас нет, — буркнул Сашка. И плеснул вина на корни дуба. — Ну, с днём рождения меня!

От неприятно-сладкой бурды запершило в горле. Стало стыдно перед дубом, что угостил такой мерзостью.

— Не нравится, так мне отдай, — ворчливо сказал кто-то над головой Сашки.

На ветке сидела большая чёрная птица.

— Ну, чего уставился? Ворона не видел?

— Н-не видел… А ты из них, да?

— Если ты имеешь в виду тех, которые вокруг тебя вьются, то нет. — Ворон взмахнул крыльями. — Я настоящая птица, из плоти и кр-рови. А они… По-разному, вообще-то, но всё равно другие.

— Не понимаю, — жалобно сказал Сашка.

— Само собой, на трезвую голову такое понять сложно. А объяснить — ещё сложнее. Так что наливай. Чаши у тебя, конечно, нет? Ну и ладно, мы не гордые. Лей сюда, в эту впадинку. Только аккуратно, чтобы дождь не попал! Вот так, молодец.

Ворон набрал вино в клюв, проглотил и нахохлилась.

— Бр-р! Таким только кр-рыс травить.

— Ты сам захотел.

— Захотел, а теперь расхотел. — Он икнул. — В реку вылей, они там неприхотливые. Кстати, называй меня Рик.

— Очень приятно, — вежливо сказал Сашка. — А без вина ты объяснить не сможешь?

— Придётся. — Рик прошёлся взад-вперёд, как учитель перед классом. — В общем, если коротко, то ты, Александр, маяк.

— Кто?

— Не перебивай! Так называют людей с очень редким даром светить. Вообще-то, все люди светятся, но некоторые — особенно ярко. И это не простой свет. Он греет, понимаешь? Вот к тебе и слетаются всякие… бесприютные. Таких, как ты, маяков, три дюжины на всю Землю. И каждый в определённом месте живёт. Смекаешь, к чему я клоню?

— Не очень, — признался Сашка. В голове внезапно опустело — ни одной мысли.

— Вот дуралей малолетний! — Рик взлетел на ветку. Посмотрел сверху вниз. — Неужели не ясно, какие перед маяками возможности откр-рываются? Вы же редкие! Каждый — на вес золота. Или что там у вас, людей, сейчас ценится? Вас охраняют, берегут, подкармливают. Вот до тебя в этом городе маяк был — настоящий светоч! Профессор! До ста пяти лет дожил. И дольше бы протянул, если бы не скурился. Рак лёгких даже магия не вылечит. Ты это учти.

— Я не курю.

— Вот это правильно.

— Подожди! — В голове у Сашки внезапно щёлкнуло, и мозги заработали. — Ты сказал, что каждый маяк живёт в определённом месте? А если я в другой город перееду?

— Не переедешь. Не получится. Поезд с рельсов сойдёт, автобус перевернётся, теплоход утонет… И уцелеешь только ты, понял? Если не веришь, попробуй. Обычно одного раза хватает, больше не пытаются.

Дождь перестал, выглянуло солнце, но у Сашки застучали зубы.

— А если я пешком уйду?

— Ногу сломаешь. Или змея укусит. Не насмерть, само собой. И поправишься быстро, об этом позаботятся. Но приятного мало.

— Но почему?! — взвыл Сашка. Вся недолгая радость от того, что с ним наконец-то заговорили, приняли в сказку, испарилась. Какая-то это неправильная сказка, если в ней человеку ни за что ноги ломают. Или пускают под откос поезд — с людьми, которые вообще ни при чём.

— Потому что порядок должен быть, — наставительно сказал Рик. — Маяки с места на место не бегают. Дело ведь не только в человеке, но и в городе, понимаешь? Если город на особом месте построен, в нём может загореться маяк. А может и не загореться. Но уж если такое случается, город тут же на особую карту заносят. Раньше вас больше было. В позапрошлом веке до сотни доходило. Но потом старые маяки гаснуть начали, а новые не зажигаются. Видать, иссякает в людях свет.

Он замолчал. Молчал и Сашка, пришибленный услышанным. Не то чтобы он мечтал уехать, нет, ему нравился родной город, провинциальный и спокойный, с древними церквями, похожим на лес парком и извилистой рекой. Но когда знаешь, что заперт в одном месте, даже самый лучший город покажется тюрьмой.

— И многие пытались сбежать? — спросил он.

— Да почитай что каждый. Как только маяк в возраст входит, как только с ним начинают птицы и звери разговаривать, так и срывает кр-рышу. Или в бега ударяются или торговаться начинают. А того не понимают, что дар ваш не из тех, которым торговать можно. Ну, не заплатили тебе. И что ты сделаешь? Перестанешь светить? А не получится! От желания это не зависит. Разве что с собой покончить.

— И что, кончали?

— Находились безумцы. Особенно с верующими тяжело. Они же всех этих… разных… демонами считают. И светить им наотрез отказываются. Да ты не переживай об этом! — Рик переступил с лапы на лапу. Вроде бы смущённо. — Давай лучше я расскажу о твоих завсегдатаях. Ну, чтобы ты понял и проникся. С кого начать?

— Есть одна девочка… — Сашка запнулся. — Девушка. Лизхен зовут. В белом платье ходит. Красивая, но совсем лысая.

— Как же, знаю! — Рик закивал. — Она уже не один век мается. Когда-то у неё были роскошные золотые локоны. Каждый день она мыла их в горном ручье с чистейшей водой. И однажды, любуясь на своё отражение, сказала сдуру: «Ну не прелесть ли я? Ни у кого нет волос прекр-расней, чем мои!» Её услышала Госпожа горных рек и ручьёв и сильно разгневалась. Она-то считала, что прекр-раснее её волос нет ни у кого, тем более, у смертной девчонки! Догадываешься, что дальше было?

— Лизхен заболела, и у неё выпали волосы?

— Добрый ты, — хмыкнул Рик, — не то что Госпожа горных рек и ручьёв. Она прокляла неразумную девицу. В тот же день Лизхен вырвала свои прекр-расные локоны и съела их. А волосы-то в желудке не перевариваются! Алхимики, между прочим, большие деньги платили за безоары — комки волос из желудков таких страдалиц, как Лизхен.

Сашка содрогнулся.

— То есть, она мёртвая? Призрак?

— Ишь, как у тебя всё просто! — Рик повертел головой. — Она неживая. Но и не мёртвая. Застряла посередине и бродит, неприкаянная. К людям ей возврата нет, а другие её к себе не принимают, с таким-то проклятьем.

— Другие?

— Народ. Добрые соседи. Духи природы. Лешие, водяные, домовые… В разных странах их по-разному называют. Гоблины там, тролли, эльфы… Слышал, небось? Их, конечно, мало осталось, но на твой век хватит.

«Ничего не скажешь, добрые соседи! Никто не принял одну несчастную девчонку…» Сашке стало муторно. Лизхен приносила ему конфеты и яблоки. Рисовала смешные рожицы на стекле, когда он болел…

— Ей холодно, да? А рядом со мной тепло?

— Вроде того, — уклончиво ответил Рик. — Ты не бойся, они твой свет не воруют. С тебя не убудет, а им радость. Главное, не обнимайся с ними, пока в полную силу не войдёшь. За руки кого попало не бери, а то чаровать они любят. Ну, про кого ещё рассказать?

— Ещё лиса есть, — неуверенно начал Сашка. — Может, она обыкновенная, не знаю. Я читал, сейчас в городах много лис живёт. Но она странная. Я её порой в парке вижу. И каждый раз с куклой. Большие такие пупсы. Должно быть, из мусорных ящиков вытаскивает. Может, просто играет?

— Если бы! Нет, этот лис вовсе даже не зверь, просто предпочитает звериное обличье. И ростом он побольше, чем кажется. Хотя, говорят, толика лисьей кр-рови в его жилах и впрямь течёт. Среди волшебного народа, знаешь ли, такие затейники встречаются… Мда… А кукол он собирает, чтобы подменышей делать. Это проще, чем из чурбака выстругивать.

— Подменышей? — Сашке не понравилось слово. — Это как?

— Вот она, современная молодёжь! Ничего не знаете. Подменыш — это ожившая кукла. Его в колыбель подкладывают вместо настоящего младенца.

— А настоящего куда?

— Ну, смотря кто подкладывает. Чаще всего, берут себе в приёмыши. Кр-радут-то самых кр-расивых и здоровых.

— А подменыш?

— Умирает, само собой. Потом, в могиле, снова куклой оборачивается, но это уже никто не видит… Эй, ты куда? Меня подожди!

— А ты что, сторожем ко мне приставлен? — огрызнулся Сашка, выбираясь из-под дуба.

— Не сторожем, а смотрителем! Чтобы всё объяснять.

— Объяснил и лети отсюда!

— А про других не хочешь узнать?

— Хватит, я уже всё понял! Лизхен пусть греется, а лису своему скажи, чтобы я его больше не видел, колдуна чёртова! И те, кто вроде Госпожи рек и ручьёв, пусть тоже не приходят. А то ведь я найду, чем их встретить! Все сказки перерою, а узнаю, чего они боятся!

— Ну, и напрасно время потеряешь. — Рик перепархивал с дерева на дерево, неотступно следуя за Сашкой. — Те, кто до нынешних дней дожил, ничего не боятся. Ни холодного железа, ни кр-реста, ни рябины.

— Тогда зачем им маяки?

— А ты мёрзнуть любишь? Вот представь, что внутри тебя зима. Всегда. Вроде и лето наступило, а тебе впору выть от холода. Представил?

Сашка поёжился. Он не любил зиму. А уж если она в тебе самом…

— А почему у них так?

— Никто не знает. Известно только, что возле людей им тепло. Потому и держатся всегда поблизости. Даже возле обычных людей. А в свете маяков они по-настоящему отогреваются. Набираются силы. Набирались… Я ведь сказал, что маяков всё меньше и меньше. А замёрзших всё больше и больше.

— Насмерть?!

— Ну, по-настоящему они не умирают. Но окаменеть, знаешь ли, радости мало. Или, скажем, в дерево превратиться и день за днём, год за годом разум терять… Вот здесь налево сверни!

— Зачем? — подозрительно спросил Сашка, останавливаясь на перекрёстке парковых дорожек.

— Увидишь. Или боишься?

— Ничего я не боюсь, — буркнул он, хотя по спине поползли мурашки. Левая дорожка уводила в заросли боярышника с буйной кипенью белых цветов. И чудились в этих цветах внимательные глаза.

Осторожно отводя мокрые ветки, Сашка пробрался сквозь кусты. И замер, задохнувшись от неожиданности. На круглой поляне с раскидистым ясенем посередине, столпились гости. До сих пор Сашка никогда не видел всех сразу. Показалось, что их сотни. Потом он понял, что нет, всего десятка три. Впереди стояла Лизхен. Смущённо улыбаясь, она теребила конверт из обёрточной бумаги. Из-за её спины выглядывало лохматое существо, ростом с пятилетнего ребёнка. В перепончатых лапах оно держало стеклянную банку. Внутри мелькало что-то серебристое. Чуть в стороне с независимым видом стояли плечом к плечу трое рыжих парней, похожих, как три капли воды. Сашка их раньше видел, даже рисовал, хотя и не подозревал, что братьев трое. К нему они являлись порознь. В глубоких, без зрачков, глазах парней плескался туман. Руки они прятали в карманах просторных дождевиков.

Были и другие — смутно знакомые. Сновали по веткам ясеня, показываясь на миг и снова прячась, вёрткие, как обезьянки, остроносые существа в коричневых и зелёных одёжках. Из кустов боярышника выглядывали, хихикая, зеленоволосые девушки, посылали Сашке воздушные поцелуи хрупкими пальцами-веточками.

— С днём рождения тебя, Александр! — подал голос Рик сверху.

Это прозвучало сигналом. Все задвигались, загомонили, и двинулись к Сашке. Он отшатнулся, потерял равновесие и с размаху сел на мокрую траву. Лизхен беззвучно рассмеялась и бросила ему на колени конверт. Рыжие братья, зубасто улыбаясь, вытащили из карманов аккуратные узелки. Положили возле Сашки.

— С праздником! — хрипловато сказал один и протянул руку.

Сашка нерешительно сжал тонкие, но сильные пальцы. Вполне себе человеческие, только неприятно холодные и с чересчур длинными ногтями, больше похожими на когти.

Парень рывком поставил Сашку на ноги. Рукопожатие стало крепче. Туман в нечеловеческих глазах завихрился, в нём вспыхнули искры. Сашку куда-то потянуло…

— Отпусти его, Неждан, — негромко сказал кто-то. — А иначе отправишься туда, где тебе Ад курортом покажется.

Рыжий зашипел. Его братья перестали улыбаться.

— Прощения просим! — в один голос сказали они, оттаскивая Неждана от Сашки. — Мы за ним присмотрим, не извольте сомневаться.

Сашка растёр онемевшую руку, оглянулся и взвизгнул. Совершенно по-девчоночьи. Потом ему было невыносимо стыдно, хотя все делали вид, что начисто забыли о его позоре.

Огромный, ростом с пони, лис дёрнул ухом и с упрёком посмотрел вверх.

— Представь меня.

Откуда-то слетел Рик и торжественно откашлялся.

— Позволь познакомить тебя, Александр, с Мастером иллюзий и превращений, известным в этой стране под именем Патрикей.

Лис церемонно склонил голову.

— Счастлив знакомству. Твой свет согревает мои старые кости.

— Я… — Сашка покосился на Лизхен. Она неотрывно смотрела на лиса и кусала губы. Сашке показалось, что ей очень хочется убежать. Его накрыло жаркой волной злости. — А я вовсе не счастлив нашему знакомству! Мне известно, какими «иллюзиями» ты занимаешься, и я такого не потерплю!

Лис отступил, прижмурив ярко-зелёные, совершенно не звериные глаза.

— Какой свет! — прошептал он. — Да, я не ошибся с выбором. Не беспокойся, мальчик, я скоро уйду. Не могу обещать, что брошу своё ремесло, но клянусь, что отныне в твоём городе не исчезнет ни один младенец. И не утонет ни один человек, — добавил он, бросив быстрый взгляд на рыжих братьев.

— А что взамен? — насторожился Сашка, припомнив сказки.

— Согрей его. — Лис взмахнул хвостом.

Перед Сашкой взметнулись в вихре прошлогодние опавшие листья. Он протёр запорошённые глаза и вздрогнул. Лис исчез, а на его месте сидела, смешно растопырив руки и ноги, тряпичная кукла. Сшитый из выцветших лоскутков комбинезон выглядел так, словно его сто лет не стирали. Пепельные волосы торчали клоками из-под надетого набекрень шутовского колпака с потемневшими бронзовыми бубенцами. Вместо глаз были пришиты пуговицы — голубая и чёрная. Выглядела кукла жалко, но длинный нос задорно торчал вверх, а вышитые губы улыбались.

— Неистребимый оптимизм, — сказал Рик. — Ну что, Александр, устраивает сделка? Советую согласиться, условия для тебя самые что ни на есть выгодные.

Лизхен отчаянно закивала Сашке.

— Но как я его согрею? — Он поднял куклу. Глухо звякнули бубенчики.

— Просто возьми его домой, — прошелестел тихий голос из боярышника. — Разговаривай с ним.

— С ложечки корми! — В кустах захихикали.

Сашка покраснел.

— Кормить не надо, — серьёзно сказал лис, появляясь из-за ясеня. Хихиканье тут же смолкло. — По крайней мере, пока не отогреется. А потом… Как поладите. Буду рад, если Робин станет твоим другом. Но если он захочет вернуться ко мне, просто передай весточку с перелётными птицами. Меня найдут. — Он помолчал, пристально глядя на Сашку. — Мы договорились?

Все вокруг затихли. У Сашки на языке вертелось множество вопросов. Кем приходится лису Робин? За что его заколдовали? И кто это сделал? Сашка уже открыл рот, но вовремя поймал предостерегающий взгляд Лизхен и снова закрыл. Едва ли Патрикей ответит при всех. Может, потом. Или Рик расскажет. Вон с каким самодовольным видом на лиса смотрит, пользуясь тем, что всё внимание сосредоточено на Сашке.

— Договорились, — ответил он.

И чуть не выронил куклу. Все разом загомонили, зачирикали, засвистели и даже заржали. К ногам Сашки посыпались подарки — бумажные пакеты с пирогами, сплетённые из прутьев корзинки с душистыми, словно только что созревшими, яблоками, завёрнутая в газеты жареная рыба и даже сырая — юркие мальки в стеклянной банке. Их тут же склевал Рик.

Лис, вежливо кивнув Сашке, исчез и больше не появился. Без него гости заметно приободрились. В тени ясеня расстелили рваную, но чистую скатерть и устроили пир. Ошеломлённый, в раздёрганных чувствах, Сашка почти не ел, только смотрел и слушал. Когда из кустов на поляну поползли сумерки и стало непонятно, это гости танцуют или тени, Рик громогласно каркнул. Флейта, игравшая в зарослях боярышника, смолкла.

— Пора домой! — Ворон постучал клювом по сашкиной кроссовке. — Не надо тебе на ночь с ними оставаться, тем более, на Бельтайн. Пока не надо.

Сашка помотал головой. Строго говоря, родился он не днём, а в ночь с тридцатого апреля на первое мая и о ведьминском празднике знал. Сейчас ему казалось, что нужно сделать что-то важное. Может, костер разжечь? Но усталость одолевала.

— Иди, — настойчиво повторил Рик. — Я утром прилечу.

Кто-то заботливо набил рюкзак оставшейся едой. Сашка наугад помахал в темноту, где снова тихо запела флейта, и побрёл к автобусной остановке. Провожать его пошла только Лизхен. Оба молчали, украдкой поглядывая друг на друга.

«А тебя я смогу отогреть?» — хотел спросить он, но не решился.

Подошёл полупустой автобус. Сашка сел у окна, украдкой махнул Лизхен. Она подняла в ответ руку и не опускала, пока он мог её видеть.

В кармане зашелестел забытый конверт. Сашка отогнул клапан, достал кусок картона с аккуратно наклеенными буквами, вырезанными, должно быть, из рекламных проспектов. «С Днём Дара Жизни!» Он улыбнулся и спрятал открытку во внутренний карман куртки. Тряпичный шут лукаво подмигнул пуговичным глазом.

— Всё будет хорошо, — прошептал ему Сашка. — Знаю, они не все добрые. Ну, так и люди тоже. Что же теперь, бросить их замерзать? Я так не могу. И они от этого только сильнее озлятся. А в тепле все добреют, это я точно знаю.

Тряпичная рука одобрительно похлопала его по колену. Вышитый рот растянулся от уха до уха. Пассажиры с удивлением поглядывали на парня, шепчущегося с куклой, но Сашке было всё равно. Впервые в жизни он точно знал, что по-настоящему кому-то нужен.

Лифт не работал. На пятый этаж Сашка поднялся, еле переставляя ноги. Открыл дверь и замер в прихожей. Из кухни тянуло сигаретным дымом. Эх, надо было утром замок сменить!

Сашка скинул кроссовки и как был — с рюкзаком и куклой — шагнул в кухню. Отчим сидел за столом, докуривая сигарету. Три окурка дымились в блюдце. Рядом стояла початая бутылка коньяка и поломанная шоколадка.

— Явился, именинник! Где ты шлялся, интересно?

— Уходи, — сказал Сашка. — Это мой дом. Тебе здесь делать нечего.

— Сопляк! — Отчим громыхнул кулаком по столу. Бутылка покачнулась. — Зачем тебе одному двушка?! Ты хоть знаешь, каких она денег стоит?

— Не начинай. Если нужны деньги, иди на завод. Бизнес твой всё равно погорел.

— Тебя не спросил, что делать! — Отчим загасил недокуренную сигарету.

Его фирма по продаже недвижимости начала разваливаться три года назад, когда ещё была жива мама. Он многим задолжал. Сашка не знал подробностей, но догадывался, что дела плохи — по обрывкам телефонных разговоров.

— Ладно, — отчим налил коньяк в две рюмки, — давай посидим, выпьем. Мать твою вспомним.

— Не смей о маме! Ты её до инфаркта довёл своими махинациями! И я тебя выручать не стану!

— Не хочешь, стало быть, по-хорошему? — Отчим тяжело кивнул. — Значит, будет по-плохому.

Сашка не понял, что произошло. Просто почему-то оказалось, что он лежит на полу и дико болит голова.

— Полегче, Серый, — сказал отчим. — Хлипкий он.

Сашку взяли за шиворот и посадили на табурет. Из носа закапала кровь — прямо на куклу, которую Сашка так и не выпустил.

Отчим положил перед ним пачку документов.

— Сейчас ты подпишешь, где покажу. А иначе…

— Это он, что ли, намалевал?

Сашка с трудом повернул голову. В дверях стоял смутно знакомый мужик, похожий на гориллу. Вроде, отчим крутил с ним какие-то дела. В руках громила держал папку с рисунками. Ухмыльнувшись, сложил пополам и разорвал.

Сашка зажмурился. Это был заказ, иллюстрации к детской книжке.

— Чё ты, как девка? — Его хлопнули по щеке. — Картиночки, куколки… Давай, подписывай. Бате деньга нужна, понял?

— Не подпишу. — Сашка вытер кровь. — Не заставите.

— Да ну? — хохотнул Серый. — Думаешь, тебе больно? Это я так, погладил. А вот сейчас будет больно.

— Погоди, — поморщился отчим, — форточку закрою.

Он шагнул к окну. Навстречу ему взорвалась ночь — хлопаньем чёрных крыльев и яростным карканьем.

— Прочь!

Ворон с маху врезался в отчима. Тот завопил, слепо отмахиваясь.

— Чё за хрень?! — Серый уставился в окно.

Щёлкнул шпингалет, створки распахнулись. Через подоконник перепрыгнула Лизхен. Шипя, метнулась к Серому и вцепилась в горло. Сашка схватил бутылку и со всех сил ударил его по спине. Вонючий коньяк хлынул на руки. Лизхен зарычала, не выпуская орущего человека.

Краем глаза Сашка заметил, что в окно влетает кто-то ещё. И тут на него опустилась тьма. Он успел услышать, как в прихожей хлопнула дверь, как голос лиса крикнул: «Уберите его!» А потом всё исчезло. Очнулся Сашка с спальне, на кровати, укутанный в одеяло. Рядом на подушке сидел Робин и тихонько мурлыкал.

Сашка понюхал руки — коньяком не пахло.

— Очнулся! — Робин захлопал в ладоши. — Говорил я этим буреломам, аккуратнее! Человек, чай, не дерево.

— Ты… живой?

— И я живой, и ты живой.

— А где… эти?

— Если ты о людях, посмевших на тебя напасть, — сказал Патрикей, просачиваясь в приоткрытую дверь, — то их больше нет.

— Вы их… — Сашка сглотнул, — убили?

— Не беспокойся, полиция к тебе не явится. Приключился несчастный случай на дороге. — Лис сел, обернув лапы хвостом. — Машина врезалась в столб и загорелась. От тел практически ничего не осталось.

— Мастер ты заметать следы! — хмыкнул Робин.

Сашка приподнялся, потрогал голову. Шишка на затылке, засохшая кровь под носом. Можно сказать, дёшево отделался. А двух людей нет. Совсем.

— Не жалей, — угадал его мысли лис. — Не всех можно жалеть.

— Но всё к лучшему, — подхватил Робин. — Я вот отогрелся малость от твоей крови.

— А так можно?

— Не советую, — строго сказал Патрикей. — Человеческая кровь — это как змеиный яд. В малых дозах лечит, а в больших… Скажем так, необратимо меняет.

— А Лизхен? Она ведь… — Сашка замялся. Он не был уверен, что произошло на кухне. Может, Лизхен и не порвала Серому горло?

— Она знает правила. — Лис повернулся к двери.

Сашка ахнул. В спальню вошла Лизхен. Кожа её пожелтела, обтянула череп. Когтистые пальцы нервно комкали грязное, всё в тёмных пятнах, платье. Но глаза, хоть и ввалились, остались прежние. Она неловко улыбнулась. Сашка вздрогнул, разглядев за сморщенными губами острые зубы.

— Передоз, — пробормотал Робин.

— Как же так… — У Сашки всё поплыло перед глазами. — Это из-за меня! Да не молчите вы! Нужно что-то делать! Лизхен, куда ты?!

Слёзы оказались ни при чём. Лизхен действительно таяла. И улыбалась ему — до конца.

— Таким, как она, застрявшим между жизнью и смертью, легче лёгкого стать нежитью, — пояснил Робин. — А свет маяка уничтожает нежить. Это часть твоей работы.

— Я её убил?!

— Ты освободил её, — сказал лис. — Теперь она родится заново. Возможно, вы ещё встретитесь. А мне пора. Удачи тебе, маяк. И советую сменить смотрителя. Рик не достаточно расторопен.

Он исчез. Сашка выбрался из постели, постоял, вздрагивая от нахлынувшего озноба.

— Меня не забудь! — Робин протянул к нему руки.

Сашка взял его — тёплого и мягкого. Вышел в гостиную. Никого. Он осторожно заглянул в кухню. Здесь было чисто и пахло сиренью. На отмытом столе стоял букет и лежала папка с рисунками — целая.

— Патрикей подлизывается, — хмыкнул Робин. — Не поддавайся сразу, а то командовать начнёт.

— Прости, Александр. — На открытой форточке сидел взъерошенный ворон. — Я не успел. Прогонишь меня?

— Нет, конечно! Ты же ни в чём не виноват.

— Я не должен был тебя оставлять, — Рик вздохнул. — Отец мой смотрителем был и меня учил. Да только я всё по верхам хватал, думал, потом разберусь.

— Вот и будем вместе разбираться.

Сашка подошёл к окну, посадил Робина на подоконник. Небо светлело, от затянутого облаками горизонта летела к городу стая больших птиц.

— На свет тянутся, — сказал Робин. — Птицы, они чуткие.

— Там не только птицы, — возразил Рик. — Ох, весёлое нас ждёт лето! Как начнут с местными территорию делить…

Сашка слушал их вполуха. Он думал о Лизхен. Восемнадцать лет — это ведь целая жизнь. Пока она родится и вырастет, ему уже за тридцать будет. С другой стороны, если верить ворону, маяки живут долго.

— А как узнать человека, если он… она родится заново?

— Сердце подскажет, — ответил Робин. — Поверь специалисту. Уж сколько раз меня убивали и превращали… Со счёта сбился. А я всё равно не потерялся, потому что было, кому искать. И Лизхен твоя не потеряется, ты её обязательно найдёшь.

«Найду, — пообещал Сашка себе и всему миру. — И разберусь во всём. И светить научусь, и защищать».

— Научите меня драться, — сказал он.

— Это можно. — Рик перебрался к нему на плечо. — Прямо сегодня и найду тебе учителя.

— Патрикей умеет, — подсказал Робин.

— Только не его!

— Как скажешь, маяк.

За городом, по берегу реки, бежал лис. Путь его лежал к ближайшему дачному посёлку, где легко прокормиться. Уходить дальше нет смысла, всё равно в скором времени маяк позовёт его обратно. Не сможет не позвать. Просто не справится один, да и Робин заскучает по старому другу. Но пока можно отдохнуть, устроить себе каникулы и подумать, каким новым ремеслом заняться, раз уж Александр оказался из принципиальных маяков.

Замерзать Мастер иллюзий и превращений, известный в этой стране под именем Патрикей, не собирался.