Первый вампир

 

Пролог

 

Я плохо помню прошлую жизнь. Если бы не записи о ней, я бы даже не признал, что это было со мной. Во мне миллионы жизней, миллионы историй, и каждый день мне приходится распутывать то, что влилось в меня прошлой ночью. Иногда я путаю себя с кем-то другим – если носить чью-то маску слишком долго, она может заменить настоящее лицо. И всё же – я остаюсь собой гораздо дольше, чем любой другой из ныне странствующих по земле. Смерть – великий уравнитель. Она перемелет любое тело в прах, и кристалл души, обитавший в теле, утратит свою прежнюю структуру и отправится к богам. Они растят из отработанного материала новые кристаллы, но есть философский камень, лишающий их власти над душами и телами, и этот камень – кровь.

 

Глава 1. Посвящение в рыцари

 

…Её кровь. Той, что посвятила меня в рыцари. Свергнутая королева, лишившаяся власти, изгнанная и проклятая за интриги и занятия оккультизмом, немецкая мессалина, стоявшая у истоков Ордена Дракона, Барбара Цилли[1].

Мы познакомились в таверне неподалеку от Сибиу. Пожилая аристократка в черном самоуверенно подозвала меня, словно своего приятеля.

– Подойди-ка сюда! Кого-то ты мне напоминаешь. Покажи меч поближе. Да, такие мечи делали только в Нюрнберге при королевском дворе. Гравировка с драконом, такая же, как у меня. Отсюда вывод: ты его получил в наследство или украл. Или отвоевал.

– Это был меч моего отца.

– Влад Дракул? Конечно, я так и думала. Я ему лично вручила этот меч.

Только в этот момент я понял, с кем имею дело. Мне показалось, что она была немного пьяна. Только так я мог объяснить её неподобающую статусу суетливость и многословность, от которой новых вопросов появлялось больше, чем ответов на старые.

Из ее сбивчивых монологов я понял, что ей по каким-то неведомым причинам нужно было найти здесь озеро, а рядом с ним – какую-то пещеру. Выполнила ли она задуманное, я так и не понял. Но сейчас она собиралась возвращаться на родину, чтобы не умирать на чужбине.

– Странная штука колдовство. На второй год кажется, что обретаешь невиданную силу, а к концу, когда обучение кончается, становится так плохо, страшно и больно… Но говорят, так и должно быть. Чтобы жить вечно, надо умереть. Только вот я не хочу умирать.

Отчасти я понял её: у меня были такие же отношения со властью. На меня возлагались большие надежды, но я не оправдал их. Я боялся смерти – и не жил по-настоящему. Моя власть продлилась лишь месяц, а потом я позорно сбежал, потому что я законный наследник валашского трона, а такие, как я, долго не живут. Моего отца убили, а брата похоронили заживо. Янычары, охранявшие меня по приказу султана, отказались мне подчиняться, а местные бояре только и ждали случая предать меня.

– Мне недолго осталось. Но я не за себя волнуюсь. Я не верю ни в рай, ни в ад, меня ждет другой мир, растворение в природных стихиях. Я буду частью чего-то нового, одно меня беспокоит: Орден Дракона сгинет в небытие. Я не знаю ни одного посвященного, кто остался бы в живых. Кто на войне умер, кто от болезней и старости. Не хотел бы ты быть моим преемником?

Она хотела передать свою силу – силу крови двадцати королей, а также свою соломонову мудрость. Разве можно от такого отказаться?

Посвящение показалось мне необычным. Мы пошли в ближайший лес – любопытные взгляды нам ни к чему. После традиционной клятвы вассала она сделала надрез на своей руке и заставила меня сделать то же самое. Под кровоточащие раны она подставила чашу, затем попросила меня долить в чашу немного вина, чтобы порция напитка выглядела внушительнее, и мы пили оттуда по очереди.

– Кровь молодых продлевает жизнь, а королевская кровь дает могущество. Интересно, а что даст кровь шоломонария?

Этот ритуал был её изобретением. Покойный муж Барбары, Сигизмунд Люксембургский, никогда бы до такого не додумался, как и Папа Римский, благословивший его на создание Ордена. Но почему-то они все согласились в нём участвовать, не иначе как женские чары оказались сильнее мужских принципов.

«Причастие хлебом и вином – подделка для черни, – говорила она. – Настоящую божественную искру можно добыть только собственным трудом, но и этого может быть недостаточно. Бог обретается достойнейшими представителями человечества. Что, если благороднейшие из всех королевских семейств объединятся в одно целое?»

Барбара рассказала мне, что в моем отце они никогда не видели равного себе. В Ордене Дракона кто-то должен стать драконом – грубой языческой силой, которую следует подчинить силой креста, а затем натравить на врага, и пусть даже османы убьют его, зато христианский мир окажется цел и невредим (под христианами они подразумевали только католиков, остальные их мало волновали). Когда король Сигизмунд умер, Орден распался, и только Барбара продолжала в него верить. После смерти мужа она увлеклась колдовством, собирала вокруг себя алхимиков со всей страны и даже нашла путь в Шоломанчу – тайную школу колдунов.

После той ночи фортуна стала благоволить мне. Мой преследователь умер от чумы[2], а вскружившая голову самоуверенность, доставшаяся мне от Барбары, позволила мне заняться поиском нового войска. Нашу встречу я сохранил в тайне, выдавая себя лишь знаками на монетах, которые стал чеканить, придя к власти: дракон, свернувшийся в кольцо, и дракон в полёте, которого я увидел в ту роковую ночь высоко в небе[3].

Я казнил всех, кто казался мне ненадёжным, и щедро награждал верных и самоотверженных. Оставаясь в душе язычником, я дарил деньги монастырям, а они благословляли моё войско и меня, но что мне их крест, когда со мной другая сила?

Несмотря на стремительное изменение статуса, я не могу сказать, что меня подменили. Я оставался тем же, кем и был раньше. Продолжал оттачивать свои навыки фехтования, часто ездил на охоту. Избегал долгого пребывания в праздности – как только замечал, что вокруг меня ничего интересного не происходит, начинал объезжать свои владения, засматриваясь на молоденьких горожанок и часто ввязываясь в мелочные споры каких-нибудь купцов или крестьян.

И всё же оставалось чувство, что я делаю слишком мало. Я хотел, чтобы мир вокруг меня стал лучше, а для этого недостаточно просто казнить разбойников внутри своей страны. Нужно изгнать разбойников рангом крупнее, тех, кто требует дань с моего народа. Так я развязал самоубийственную войну против османов и сделал невозможное – вышел из нее победителем.

А потом союзники предали меня. Серп полумесяца затупился о мою чешую и больше не годился для срезания креста, а значит, дракона можно пустить на мясо.

 

Глава 2. Соломонова башня

 

Еще недавно Матьяш Корвин обещал мне в жены свою прекрасную кузину, но не прошло и года, как, не объясняя ни слова, его люди схватили меня и заперли в каком-то подвале. Я ходил из угла в угол, ожидая окончательного приговора. Сложно сказать, сколько прошло времени. День? Два дня? Может, больше?

Потом появился король собственной персоной в сопровождении богато одетого итальянца и нескольких стражников. Чуть позже к ним подошел католический священник в дырявой сутане. Взглянув на меня, он довольно улыбнулся, но, когда король с итальянцем бросили на него взгляд, улыбка сменилась на суровую серьезность.

– Это тот самый Влад, прозванный турками Казыклы-Бей[4]? – спросил итальянец.

– Да, он самый, – ответив, Корвин снова повернулся к священнику. Священник начал зачитывать обвинения:

– Вы признаете свою вину в заговоре с султаном против короля?

– Что?! – похоже, никого из присутствующих не смутила нелепость вопроса.

– Вы признаете свою вину в убийстве ста тысяч человек путем сажания на кол?

– Что-то вы загнули с цифрой, столько людей не нашлось бы во всей Валахии, да и в Трансильвании тоже…

– Вы признаете свою вину в колдовстве? Вы ведь служите дьяволу, не так ли?

Тут уже было сложнее. Я давно уже не задумывался, кому служу. Слишком много времени провёл в битвах и походах, в церкви последний раз был на прошлое рождество, да и то формально. А вот дракон (он же – дьявол, по мнению наших крестьян) мне помогал.

Колдовство? Было дело. Колцуна, моя приемная мать, рассказывала, как наши предки наряжались в волчьи шкуры и учились выть по-волчьи. Я попробовал провернуть то же самое рядом с турецким лагерем – эффект забавный. Но им это знать необязательно.

– Вы о чём? Я же православный.

– Врешь! По глазам вижу! Да и подпись у тебя…

– Если к символике придираться, то и император Жигмонд окажется дьяволопоклонником, и папа Римский… Григорий XII, если мне память не изменяет?

– Ну это уже слишком! – грозным тоном сказал Матьяш. Этот тон совсем не гармонировал с его юным лицом, и получилось смешно. – Никколо, задокументируй допрос. Мы узнали достаточно.

Следующую ночь я провёл в тёмном сыром помещении. Мне дали хлеба и воды и оставили ждать. Заснуть на холодном полу уже не получалось. Я ходил из угла в угол, ожидая окончательного приговора, завидуя крысе, легко проскользнувшей в щель, образовавшуюся из-за неровной каменной кладки. Злость требовала выхода. Поманив хлебом, я поймал эту крысу и сжал ей горло так, что она задохнулась.

Дальше я сидел в полузабытьи, пока меня не разбудил толстый охранник в чернёных латах.

– Эй, князь, просыпайтесь! Переходим в другое место.

В тоне его голоса не было презрения, с которым обычно обращаются к узникам. Но и сочувствия в нём не было.

Подошли еще двое. Таким солдатом лучше бы делом заняться, а не в башне просиживать.

Мы поднимались по ступенькам. Один этаж, второй, третий… Стукнуть их по голове или не надо? Четвертый… всё, пришли.

Меня привели в просторное помещение с мраморным полом и роскошными белыми колоннами. Совсем не похоже на тюрьму. Будет суд?

Двери с противоположной стороны открылись, и вошли несколько человек, очевидно, придворные. Я узнал двух кузин короля, Илону и Маргит, и рыцаря Яна Жискру, заманившего меня в эту ловушку. Рядом с ним ковылял священник, но не тот, кого я видел вчера, а другой, гораздо старше и в вычурном одеянии. Присев на скамью, он сказал:

– Никколо де Модруссу проводили, Иоганн Рудель тоже уехал, представление можно закончить. Король скоро подойдёт.

– Зачем я здесь?

– Видишь ли (ничего, что мы на «ты»?), обстоятельства изменились. Королю нужно было уладить дела в Богемии, а ты тут затеял войну совсем не к месту. Ну зачем ты спровоцировал турков, а? Еще пару лет подготовки – и мы были бы во всеоружии.

– Вы слышали, что было летом под Тырговиште?

– О, все только и говорят об этом. С таким извращенным умом только дьяволу служить. Придумано-то оно хорошо, но у нас тут скоро будет оружие получше. Дождемся Матьяша? Впрочем, он и так знает. Тебе крупно повезло, что ты здесь. Мы вот-вот добудем философский камень, а с ним – богатство и неуязвимость. Тебе доводилось заниматься алхимией?

– Мне как-то вообще не до этого.

– А зря. В Австрии каждый второй студент хоть раз да пытался сделать из меди золото или вырастить василиска из яйца. Глупо, конечно, но пытливый ум открывает новые горизонты, даже если следует ошибочным гипотезам! А уж в Богемии я такого наслушался, ты не поверишь! Так что пользуйся моментом, раз уж оказался с нами.

– Но зачем я вам вообще понадобился?

– Был знак. Луна из девятого дома в соединении с Сатурном и оппозиции к Марсу. Тебе не говорили, какой у тебя восходящий знак[5]? Я почему-то уверен, что Козерог или Скорпион.

– Понятия не имею.

– Я думаю, всё же Скорпион, так что берём Марс. Плохо дело, но, в конечном счёте, всё равно получим, что хотели.

Священник так увлекся, что не заметил, как в зал вошел король.

– Что у вас там? Новые астрологические наблюдения?

– Да нет, старые, то, что я ещё летом насчитал.

– Хочешь впечатлить нашего гостя? Ну-ну. Впрочем, перейдем к делу. Тут поступили сведения, что тебя тайно посвятили в Орден Дракона. В настоящий момент все известные мне члены ордена мертвы, и никто не сможет ни подтвердить, ни опровергнуть этот факт. Но слишком много подозрительного, вряд ли это просто совпадение…

– Да, меня посвятили.

– Отлично, значит, ключ у нас есть, – сказал священник. – А пока пройдемте к столу.

Гнев сменился на милость так же быстро, как и милость на гнев. Хорошей новостью оказалось то, что мне открывали доступ к тайным знаниям, а где знания – там и власть. Мне выделили комнату в этом замке, планировалась свадьба с Илоной, младшей из сестер. Плохая новость – мне придется изображать узника, бросить все дела на неопределенный срок, перестать жить своей жизнью ради чужой сомнительной идеи.

Ну что ж, выбора мне не предоставили. А возможно, именно это и было моим предназначением?

 

Глава 3. Шоломанча

 

Пути дьявола неисповедимы. Теперь уже нет смысла прикрывать истинную суть фиговым листом символизма.

Говорят, в той комнате, где меня поселили, раньше жил император Сигизмунд. Возможно, именно тут и прошло первое посвящение в Орден Дракона, кто знает? Но место и вправду дьявольское.

Матьяш часто уезжал из замка – по королевским делам то в Буду, то в Прагу, то в Вену, а я постоянно находился здесь. Читал оккультные книги, коих тут было в избытке. Коротал время с Маргит и Илоной.

Священник – его звали Янош Витез – постоянно торчал в своей лаборатории, иногда только выходил на вершину башни, чтобы изучить звезды на небе.

В подходящее, по его мнению, время мы все собрались в комнате с огромным обсидиановым зеркалом, обрамленным двумя колоннами. Мне объяснили, что оно позволяет видеть мир духов, а также освобождает душу из тела, позволяя ей путешествовать в разные точки мира. Везде, где есть такие же зеркала.

– Одно из них в Бистрице, в доме моего детства, другое в Вене, третье в Праге, – перечислял Матьяш. – Физическим телом и частью сознания ты будешь здесь, но одновременно сможешь видеть и то, что далеко от тебя. К сожалению, радиус обзора невелик.

На полу был начерчен зодиакальный круг, а на стене, если вглядываться в дефекты на камнях, можно было заметить нацарапанный магический квадрат: «SATOR AREPO TENET OPERA ROTAS».

Нас было пятеро: Витез с Паннонием, Корвин, Жискра и я. Они собирались и раньше. Но чего-то им, очевидно, не хватало.

– Retap retson, iuq se ni sileac, rutecifitcnas nemon muut. Tainevda munger muut. Taif satnulov aut, tucis ni oleac te ni arret![6] – громким голосом произносил Витез, подобно тому, как днем он читал Pater noster.

Начался ритуал. Ничего особенного я не увидел, только дуновение ветра, погасившее свечи, показалось неслучайным, и Илоне вдруг стало плохо на несколько мгновений, но потом она очнулась, и всё стало, как обычно. В зеркале была только чернота. Витез специально пытался меня запутать или он сам верил во всё, что говорил? А может, я слеп или во мне недостаточно веры?

Так я думал ровно до тех пор, пока не заснул. Где-то на грани сна и бодрствования я проваливался в пустоту и оказывался словно где-то под землей, в пещере. Пройдя немного вперед, я увидел озеро, а в нем – огромную зеленую змею с головой, по форме, напоминающей волчью. У змеи были крылья, рваные, словно она проиграла в неравном бою с человеком, но умудрилась выжить.

Рваные крылья не смущали ее. Она поднялась в воздух и рассыпалась в черную пыль, а затем собралась в человеческую фигуру. Но это был обман зрения. Человек остался, а змей из ниоткуда снова прыгнул в воду.

Как выяснилось, все что-то видели в эту ночь. Видели разное – и в то же время одинаковое. Матьяшу приснился одноглазый германский бог Один, Витезу – Люцифер, а своего я так и не распознал. Очевидно, что-то дакийское, давно сгинувшее в лету вместе со смертью Децебала.

В последующие ночи я видел то же самое, у остальных было так же, но начали они раньше и поэтому зашли дальше.

Я записывал всё, что мог запомнить после пробуждения. Человек из сна, неприметный, похожий на обыкновенного валашского крестьянина, учил меня знахарству. Его рецепты были довольно странными. Например, чтобы вызвать грозу или град, нужно подбросить в воздух черного цыпленка, а если кинуть в колодец пару листьев гнилого шалфея, случится ужасная буря. Я не придавал значения этим записям, в мире и так хватает глупых суеверий.

Матьяш же свои сны рассказывал с большим удовольствием. То его нарекали прямым потомком Аттилы, то его мать Эржебета объявлялась самозванкой – истинная же мать была богиня Венера. Придворного летописца он заставил пересмотреть свою родословную, а что не удалось доказать напрямую, придворные поэты излагали в стихах, поддерживая итальянскую моду на язычество.

Матьяш проводил бесчисленные королевские приемы явно чаще, чем нужно для дела, а я был вынужден оставаться в своей комнате, избегая любопытных глаз посторонних. Формально я оставался пленником, которого выпускали лишь для того, чтобы напугать турецких послов.

Прежняя жизнь осталась в далеком прошлом. Я проводил кучу времени за чтением алхимических трактатов, схоластического словоблудия и прочей чепухи, которая тут была в изобилии. С зеркалом разобрался. Если правильно сфокусировать взгляд, можно было действительно увидеть что-то неожиданное. Сначала это обрадовало меня, но уже через неделю я наигрался с ним и больше не обращал на него внимания.

Илона родила мне двух сыновей и занималась их воспитанием, Маргит выдали за какого-то венгерского аристократа.

Фактически, я регулярно видел только слуг, а также Витеза и его племянника Паннония. Витез без конца что-то химичил, а потом попеременно испытывал то на мне, то на себе, то на своем племяннике. Иногда и Яна Жискру подлавливал.

Иногда сны были особенно дурные. Одно из зелий, по-видимому, содержало яд. Жискра, испытавший его, едва успел рассказать о некоей таинственной даме в чёрной рясе с накинутым на глаза капюшоном. Все, что от него требовалось, – приподнять капюшон и посмотреть ей прямо в глаза. «И там… прямо под капюшоном… гнилое мясо с опарышами», – сказал он, заикаясь. В сознании он находился лишь пару минут, да и было ли это сознанием?

Матьяш был весьма удивлен случившимся. Старик совсем ослабел мозгами? Или алхимия перестала работать? Но Витез убеждал его, что все реагенты были идеально очищены, а если что и было нечистым, так это воля самого Жискры. 

Матьяша объяснение убедило – что можно еще ожидать от этих протестантов? – но на всякий случай стал держаться подальше от алхимических склянок. При дворе этого не могли не заметить, пришлось выдумывать историю о заговоре против него.

Но для нас с Витезом и Паннонием это не было сюрпризом. Смерть и была целью.

– Ради чего это всё? Зачем нужны знания, посвящения, если наградой будет могильная земля?

– Наградой будет служение богам. Растворение в мире, управление нитями судеб. Настоящий шоломонарий утрачивает человеческое тело и обретает новое, более совершенное. Он также обретает миссию более почетную, чем земное служение. Кто-то следит за балансом стихий, кто-то насылает грозы и ураганы, кто-то помогает животным. Именно шоломонарии решают, сколько выпадет снега зимой, случится ли засуха летом. Но должность божества надо было заслужить усердием и прохождением всех испытаний.

Убеждения Витеза были крепки как никогда, и настало время самому выпить подозрительное зелье. Его здоровье, и без того подорванное возрастом и вредными занятиями, дало о себе знать.

Паннонию повезло больше. Он остался жив, хоть и выглядел странно, как будто чего-то боялся. Он больше не мог находиться в замке, стал дерганым, совсем как Барбара.

На вопрос, что же он там увидел, он, повторил описание Жискры. Черная ряса, капюшон, на капюшоне вуаль с бахромой, глаз не видно. Эта бахрома защищает от смертоносного взгляда, но следует ее поднять. И он поднял. Под капюшоном был голый череп с пустыми глазницами.

Следом за ним шел я.

 

Глава 4. Испытание

 

Бендис[7], именно так ее звали. Её голос напоминал змеиное шипение, движения были резкими и непредсказуемыми, но я шел ей навстречу.

«Обучение в Шоломанче закончено. Осталось перейти последнюю черту».

Оказавшись на расстоянии вытянутой руки, она встала неподвижно. Бахрома была шершавая, как хорошо высушенная кожа, а за ней были небесно-голубые глаза. Отброшенный назад капюшон открыл милое девичье лицо, обрамленное косами льняного цвета.

Кажется, даже сама смерть не ожидала такого эффекта.

– Залмоксис[8] не принял дар.

Я так и не понял, чьи это были слова: мои, её или самого Залмоксиса, того самого неприметного человека из моих снов?

– Нельзя умереть дважды. Её взгляд опасен лишь для живых.

«То есть, всё идёт, как надо? Я мёртв? Но где агония? Где боль? Что вообще происходит?»

Закрыв глаза, я погрузился во тьму.

Очнулся я в собственной постели, а рядом была Илона.

– Всё в порядке?

– Кажется, да.

– Что с Паннонием? Он сам не свой, всё стремится куда-то уехать. Кажется, он одержим.

– Ты с ним говорила?

– Он нёс какую-то ересь. Я даже не слушала. Хорошо, что всё кончилось. Эта дьявольщина ничего хорошего не принесет. Это даже Матьяш понял.

– Чем он занят?

– Собирает войско.

Сам Матьяш после покушения как будто взялся за ум. Никакой надежды на панацею больше не оставалось, приходилось наверстывать упущенное обычными, человеческими методами.

В походе я стал замечать, что странно себя чувствую. Смотрел в иные пространства вместо того, чтобы решать насущные дела. По ночам становился активнее, чем днем, слуги говорили, будто я хожу во сне. Я стал раздражительнее прежнего. Никаких признаков болезни, только яркий свет стал неприятен. И церкви. Раньше я замечал в них если не бога, то хотя бы своеобразную красоту, но теперь и ее не стало. Только пёстрые толпы из несчастных людей, жаждущих вымолить себе кусочек счастья. И каждый из них своим порывом как будто давал мне пощечину. «Я верую, и ты веруй!» Я понимаю, что подобные мысли не имеют оснований, что меня уже давно никто ни к чему не принуждает, и всё же каждый, кто крестился в моём присутствии, казался вульгарным, отвратительным невеждой. Как варвар, без смущения справляющий нужду прилюдно.

Черная армия не обращала внимания на мои странности: королевское войско давно привыкло к чудачествам Матьяша, поэтому и моё поведение не казалось им подозрительным. Но стоило вернуться в Тырговиште, мне стало понятно, что прежним я уже не буду, и мои люди меня не примут. Раньше человеческий страх был мне на руку, но теперь он стал помехой. Мне даже необязательно было кого-то казнить, все заранее ждали от меня только этого. Слишком мало людей осталось на моей стороне, найдется ли среди них хоть один по-настоящему преданный?

Близилось Рождество. Власть уже не радовала. Повторялась та же ситуация, что и в юности. Лайота вернулся с турецким отрядом, а мне пришлось просить помощи у Штефана.

Снова в Сучаву через Трансильванию. Брашов, затем вдоль бесконечной горной гряды в сторону Бистрицы. Меня ранили, находиться в седле было тяжело, и я надеялся хотя бы пару ночей переждать в надежном укрытии.

Зима не способствовала дальним поездкам, особенно в горах, один момент – сойдет лавина и засыплет всех. Я поднялся на самую высокую гору и крикнул что есть сил, взывая к дракону!

Лавина с треском и грохотом засыпала турецкий отряд, а мои люди испуганно крестились. Битва была выиграна. По крайней мере, я так думал в тот момент.

Но случилось то, что я меньше всего ожидал. Мои люди с копьями двинулись на меня. Острая боль в груди, дальше ничего не помню.

 

Глава 5. Смерти нет

 

«Где я? Кто я?» – Слова врезались в мое сознание, как острие в плоть. Вопросы словно иглы, ответы – будто лезвия. – «Мне больно, значит, я существую».

Зрение вернулось не сразу. Я попытался сделать глубокий вдох, но не смог. Казалось, я застрял внутри мгновения, мир замер, и тело тоже замерло вместе с миром. Момент смерти стирается из памяти, как и момент рождения. Забыться бы снова и обрести свободу? Или остаться здесь, сохранив себя? Мысли путались. Поле битвы, удар копьем в спину, любовь, ненависть, проклятие, перерождение, нет никаких рая и ада, есть только эта серая одинокая бесконечность, сброшенные в кучу трупы своих и чужих, слабость их воли, агония, голод, крики.

Перебираю в памяти друзей, но воспоминания о них поблекли, будто эти люди перестали существовать. Вспоминаю врагов – и к горлу подступает тошнота. Не им ли я обязан своим воскресением? Лучше даже не думать об этом. Заземлиться, сосредоточиться на текущем моменте.

Я часто наблюдал за умирающими, но момент смерти всегда был пределом, за которым чужая душа становится загадкой. Теперь я слышу их постоянно, хочу я того или нет. Они желают открыть глаза, подобно мне, но их силы хватает только на эту неслышную для живых агонию, на то напряжение, из-за которого чувствительным людям неприятно находиться в доме, где кто-то умер. Сейчас я словно хожу по их головам. Иной бы устыдился этого, но кто-то должен порвать завесу между мирами, почему бы это не сделать мне?

С тех пор меня часто спрашивали, кто же был моей первой жертвой? Как оно было? А я уже не помню. То ли это был нищий, истративший все подаяния на сливовицу, то ли безумный пилигрим, то ли младенец, оставленный блудливой девкой, то ли сама эта девка. Всё это было так давно, что перемешалось в один комок или, правильнее сказать, в один поток.

Младенец умер сразу (да и без меня он был обречен), остальные, скорее всего, остались живы, но меня не особо заботила их судьба. Первые месяцы мое сознание было настолько туманным, что я мало чем отличался от животного.

И новый мир дрессировал меня, как дикого зверя. Несколько раз встретив рассвет без укрытия, я сгорал и начинал все сначала, с боли и бессилия. Только земля помогала мне сохранить те остатки силы, что так тяжело добывались с кровью. В земле обитали сонмы душ, пожиравших меня не хуже солнца, но они были слабее меня, а значит – зависели от меня.

Постепенно ко мне возвращалась память. Это вызывало гордость собой прошлым вперемешку с ненавистью к себе настоящему, опустившемуся, никому не нужному паразиту. Надо было что-то менять.

 

 

Глава 6. Чужими глазами: Марта

 

Переживу ли я эту зиму? Нашу деревню разграбили турки, многих убили, выжили только те, кто успел спрятаться. Ужасный холод, а я без шубы, вышла, в чем была – и в лес, уж лучше встретить волка, чем мусульманина.

– Есть кто живой? – издалека послышались голоса. Свои? Чужие? Судя по говору, молдаване. Я пошла к ним навстречу.

– Тут случайно не проходило войско? Воевода Влад посылал гонца…

– Как же не проходило, вот, полюбуйтесь, что после себя оставили! Но силы небесные покарали их, всех снегом засыпало!

Кажется, новость им понравилась.

– И наших, и врагов? Надо бы проверить, а?

– Не будем же мы залежи откапывать? Просто пойдем обратно.

– Давай хотя бы сверху посмотрим.

Пока отряд грелся у костра, и я отогревалась вместе с ними, трое молдаван полезли на самую вершину горы. Недолго ворошили что-то и вдруг закричали:

– Эй, сюда, смотрите! В господарской одежде! Точно он!

Я поднялась вместе с ними. Лучше бы я этого не делала! Сколько смертей доводилось видеть, не сосчитать, но отчего-то смотреть на этот труп было особенно тяжело. Черные с проседью кудри спутались, жуткие открытые глаза вот-вот вылезут из орбит, несколько колотых ран и огромное кровавое пятно на снегу, как нимб на иконе, только красное.

– Надо бы похоронить, наверное? Не оставлять же на корм волкам и воронам. Что скажет Штефан, если узнает?

– Давайте я помогу. Тут часовня неподалеку. Вон там, рядом с замком, – я указала на каменные башни, выглядывающие из-за гор. Проезжающие мимо почему-то часто принимают их за мираж, возможно, поэтому он пережил столько войн, хотя и стоит почти на границе.

– Это который от Хуньяди остался?

– Он самый. Там сейчас никто не живет, кастелян только присматривает. Кажется, какой-то рыцарь решил его выкупить, да только не вернулся, да и, говорят, чума тут ходила.

Молдаване перекрестились, и, вздохнув, продолжили свое дело. Тело оттащили к часовне и положили в нишу, где уже были какие-то кости. Короткая молитва – и достаточно. Холод не способствовал пышным похоронам.

На следующий день войско уехало, а я осталась в деревне. Постепенно выжившие деревенские жители отыскивали угнанные стада, иногда откапывали в снегу замерзшие тела и находили у них золотые монеты или другие полезности. Жизнь наладилась, зима уже не казалась такой страшной. Только странные сны не давали покоя. Вновь и вновь я видела мертвого господаря, он был таким же, как на горе, в снегу, только шевелился, как живой. Говорят, что покойники часто приходят к родным или просто к тем, кто их любил, но такого не было даже после похорон мужа! Надо было нормально похоронить, позвать священника, оплакать, как полагается. Хотя какой тут священник, когда половина деревни вымерла, кто от голода, а кто от турецкого меча? И только сейчас эта напасть, воистину дьявол! Господи помилуй, господи помилуй, го…

Не помогло. Я не могла ни говорить, ни шевелиться. Только зажмурилась, надеясь отогнать видение. Что-то кольнуло в шею – и наступила приятная слабость, шевелиться уже не хотелось. Страх отступил и сменился глубоким сном.

 

Глава 7. Замок

 

Кое-что прояснилось.

Очнулся я в склепе. Отодвигаю каменную плиту. Я в часовне? А что снаружи?

Бесконечные ряды белоснежных гор. Замок, о котором говорил Матьяш. Рядом с замком деревня, обычная трансильванская деревня. Примерно в десяти стадиях протекает река, судя по всему, Бистрица. Надо бы осмотреть замок.

Вошел в замок. Знакомое пространство из снов, я не мог предсказать, что увижу за поворотом, но каждый раз, как только видел, все казалось знакомым. Место из снов! Зеркало, такое пыльное, что ничего не видно.

Обтер зеркало рукавом – и тут же пожалел об этом! Стоишь неподвижно – а отражение крутит и выворачивает, словно тряпку, намотанную на колесо. 

Откуда-то из зеркального пространства вышла девушка, она отдаленно напоминала Бендис, только та была совсем цветущая, а эта совсем полупрозрачная, белоглазая и беловолосая.

– Что мы тут забыли? – сказала она издевательским тоном. Звук ее голоса напоминал звякание стакана на шатающемся столе. Он пропадал на миг и снова возвращался, поэтому смысл ее слов приходилось додумывать самостоятельно.

– Я новый хозяин замка, хотел бы его осмотреть.

– Какая самоуверенность! Хозяин замка тут только я. Остальные – гости.

– Гости разные бывают. Сможешь ли ты защитить его, если кто-то решит установить свои порядки?

– Найду способ.

Похоже, она и вправду когда-то была тут хозяйкой. Но сейчас от неё осталась лишь тень. Я не мог даже дотронуться до неё, при попытке сделать это моя рука проходила насквозь, а она даже не обращала внимания на моё замешательство.

– Тут вообще есть кастелян?

– Появляется раз в полгода. Если еще жив, в чем я не уверена.

– Почему его до сих пор никто не занял?

– Чумной дух еще не ушёл. Вон сколько тут крыс.

Чума, значит! Как будто сама судьба толкала меня к смерти, она со всех сторон… И всё же я не умер, и даже многочисленные раны затянулись, при жизни на это требовалось гораздо больше времени.

Мне удалось найти с призрачной девушкой общий язык. Ее звали Катарина. Она происходила из старинного дворянского рода, вероятно, не раз объединявшегося и с Басарабами, и с Хуньяди, и с Цилли, и с Мушатинами. Этому замку уже почти три сотни лет, он уже трижды переходил то к одному семейству, то к другому. Из-за места на отшибе он не имел важного военного или торгового значения, поэтому пережил не одну войну. Но Катарина считала иначе: выстоял он главным образом благодаря ей. Она лично присутствовала при строительстве, и, когда закладывали фундамент, один из строителей столкнул ее в яму, и, не давая ей подняться, заложил сверху досками и камнями. Ее душа осталась навеки заперта в этом здании, она стала его главным хранителем, его символом. Впрочем, такая ситуация не была редкостью. Многие города построены на костях, и сложно сказать, что я увидел бы, окажись сейчас в том же Тырговиште.

Вернусь ли я туда снова? Когда-нибудь, когда привыкну к не-жизни, в полностью закрытой повозке, чтобы избежать солнечных лучей… Но есть ли в этом смысл?

Я могу замаскироваться под человека на пару часов, максимум на целую ночь, а дальше что? Я даже обряд помазания не выдержу, да и обычный для господаря режим дня будет сплошным мучением.

Что ж, поскольку замок пустует и звание бистрицкого графа вакантно, почему бы его не занять?

Граф Дракула… звучит неплохо. 

 

Глава 8 Чужими глазами: Матьяш Корвин

 

Опять ломит ноги, словно их грызет какой-то демон. Врач сказал, что мне следует перестать пить вино, а мясо разрешил только понемногу и в праздники. Сейчас, с началом Великого поста, мне и вовсе следует перестать думать о бренной плоти. Я бы уволил и этого врача, но предыдущий говорил то же самое. Вряд ли следующий окажется лучше.

Еще недавно я передвигался по замку сам, только ступеньки вызывали затруднения, и на улице без слуг с паланкином было не обойтись, а теперь уже совсем почти перестал вставать с кровати. Старость еще не скоро, а я уже становлюсь развалиной. Что толку в королевской власти, если невозможно даже встать с кровати без посторонней помощи?

Зря я отказался от испытания. Эти пятнадцать лет позволили завоевать Моравию с Богемией, я достиг, чего и не мечтал в детстве, но теперь единственная радость – это книги. А еще – зеркало, позволяющее духовным зрением улетать в иные миры. Глядя в его черную гладь, я вспоминаю детство, когда я был еще полон сил и стремлений.

Помню, как мы переселились в Бистрицу, в замок посреди гор, с красивой природой вокруг, и как мой наставник, Янош Витез, привез мне редкие книги и сказал по секрету, что, пока мой папа в разъездах, мы будем не надоевшую теологию изучать, а тайные знания. А потом это зеркало привезли… Никто точно не знает, где его изготовили, но оно словно впитывало в себя все, что отражалось в нем раньше. Их было всего четыре, и их следовало расставить по разным концам Священной Римской Империи. Одно из них Ласло Постум вручил моему отцу за победу над гуситами и сказал поставить в приграничном замке.

Оно стало моей игрушкой. Я часами мог сидеть у него, вглядываясь в свои черты и высматривая в них что-то большее, чем видно на первый взгляд. Иногда в нем мелькал образ какой-то женщины, иногда – отражение комнаты становилось немного другим, не таким, как сейчас. То пропадала мебель, то появлялся гобелен на стене… На гобелене был изображен Святой Георгий. Иногда стена частично растворялась, приоткрывая нишу. Мне казалось, что именно в ней жила та женщина, которая являлась на секунду, а потом исчезала.

Я спрашивал о ней. Кто-то утверждал, что это мой ангел-хранитель, а кто-то считал ее плодом моего воображения. Взрослые ее не видели.

Это зеркало так и осталось в Бистрице, а в Вышеграде было такое же, но видения через него были немного другие, хоть и похожие. И я не пожалел денег, чтобы достать еще два. Теперь, оставаясь прикованным к кровати, я не жалею об этом. То, немногое, что у меня осталось – путешествия духовным взором.

Боги перестали посещать меня, как раньше. Я отказался переходить границу, и оказался заперт в бренном теле. Я просто любовался на свое отражение, подобно Нарциссу, и иногда ловил взглядом перемену в обстановке, все больше убеждаясь, что это всего-навсего оптическая иллюзия.

Но мысль об иллюзии пришлось отбросить, когда вместо своего лица, напоминавшего статую Аполлона, я увидел Гадеса.

В первые секунды я и этому нашел объяснение: портрет Влада стал частым гостем на листовках Андраша Хесса, да и русский посол недавно интересовался им. Человек умер, а пародия на него продолжала жить своей жизнью. И вот, он заговорил:

– Эликсир оказался рабочим. А ты говорил – отрава.

– Неужели? Мне сказали, что ты умер, и твою голову уже в Турцию отвезли.

– Слухи обо мне всегда были интереснее правды, – он мимоходом бросил взгляд на стол, где лежала стопка книг.  – Можно и мне прочесть, что обо мне пишут?

Раньше он никогда не говорил со мной так нахально, словно я его вассал, а не наоборот. Хотелось возмутиться и поставить его на место, но я только бессильно кивнул. Он протянул руку прямо из зеркала, а затем вышел целиком. Нет… Это не может быть правдой, это просто кошмарный сон.

– Знаешь, в чем секрет? Сначала – особое причастие, потом умираешь, а потом…

 

Глава 9. Кровь

 

Его кровь была весьма мерзкая на вкус. Да и вообще, не с того я начал. Ох уж эта несдержанность!

Матьяш дрожал и пытался закричать, но я зажал ему рот.

– Тихо. Если сейчас придут слуги, то у нас ничего не получится. А теперь говори правдиво: зачем я вам понадобился? От ответа зависит твоя дальнейшая судьба… и судьба твоей страны.

– Если бы я не вмешался, турки размазали бы тебя и твое войско…

Он врал. Эта ложь чувствовалась, как вонь несвежего мяса. Я всегда это знал, но только сейчас понял истинную причину: он хотел меня подставить и сделать виновником всех проблем, которые он сам сотворил, а себя выставить героем. Книги на его столе это явно демонстрировали: он просто упивался своей победой. И даже мое участие в его ритуалах служило цели обмануть смерть и прийти за мной, а не за ним. Так сказала его кровь. Крови больше не хотелось. Выпью еще немного – стошнит.

Я осторожно убрал руку с его рта, и он начал ловить ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег. Затем закричал. За дверью послышались шаги. У меня не было в планах привлекать внимание, и я просто зашел обратно в зеркало, оставив короля биться в агонии. Все равно долго не протянет.

Найти бы Илону! Если кому и можно довериться, то только ей. И детям. Они уже выросли, им можно объяснить всё как есть. Вот только как это все устроить, чтобы никто не заметил?

Нет, пусть уж лучше все остается как есть. Клеймо потомков дьявола, теперь уже настоящего, не отмоешь. Штефан? Он меня уже предавал раньше, предаст и сейчас. Войко? Он лежал мертвый, под завалом. Остаюсь я один…

Незавершенность с Матьяшем не давала покоя. Он умер, весть об этом дошла до нашего захолустья в считанные дни.

А мне не терпелось проверить одну гипотезу. Сначала была кровь, sânge regal. Повлияет ли она на других так же, как и на меня?

По привычке я обходил деревню в надежде найти хоть кого-нибудь, разгуливающего в ночное время. Со стороны деревни я увидел девушку, совсем юную, смуглую, похожую на цыганку. Она бежала в лес, не разбирая дороги, а вслед ей гавкали собаки. Я спрятался в тени деревьев, и, пытаясь угадать ее путь, подбирался ближе, и, наконец, она оказалась на расстоянии вытянутой руки.

Она совсем не сопротивлялась. Из-за большой разницы в росте мне было неудобно наклоняться, я обнял и приподнял ее над землёй, а она безвольно повисла, будто неживая. Но сердце продолжало биться. Я осторожно поставил ее на землю и поцеловал в губы. Она ответила. Мы не сказали ни слова, но всё было понятно: она готова. Конечно, ни о каком формальном ритуале не могло быть и речи. У меня не было с собой ни кинжала, ни чаши, только острые зубы. Я прокусил себе запястье – выступило несколько капель – и поднес к ее рту.  Она послушно слизнула их, и тут же ожила. Глаза широко раскрылись, а безвольные руки сомкнулись в объятиях.

Я решил нарушить молчание:

– Что ты сейчас чувствуешь?

– Не знаю. Приятно.

– Мне тоже. Давай ляжем.

И мы продолжили молчать, лежа в траве и обнимаясь. Мысли и чувства девушки раскрывались во мне, в то время как кровь разливалась по иссохшим венам. Ее звали Виолка. Она плохо понимала меня, поскольку привыкла только к котлярскому диалекту, на котором говорили в ее семье, других людей она и не видела. Она избегала их, ожидая услышать только упреки, в ее семье всегда так было и с каждым годом становилось только хуже. И вот, табор вынужден был переехать в новое место, и это стало для нее слишком сильным потрясением.

Словами я и не понял бы. Для меня быть запертым и не видеть ничего, кроме стен комнаты, – худшее проклятие. Но для нее всё было иначе: очередная родительская угроза – и ей уже всё равно, что дальше, лишь бы не возвращаться домой.

Как же мы истосковались по ласке! У нее и вовсе все было впервые. Поняв, что так можно, она покрывала мое тело поцелуями, а я все то же самое делал с ней, и удовольствие было в тысячи раз острее, чем раньше. Людям такое недоступно. Мы снова пили друг друга и никак не могли насытиться.

Когда небо начало светлеть, я поднял ее на руки и понес к замку. Здесь, в лесу, ей было не место.

 

Чужими глазами: Виолка

 

Жизнь стала невыносима. Мы кочующий народ и раз в 7 лет покидаем дом, чтобы поселиться в новом месте. Это уже было в далёком детстве, но я уже не помню того, далёкого прошлого. Я слишком долго привыкаю к людям и местам. Этой весной мы опять переехали, а я продолжаю жить прошлым. Перемены разрушают и обесценивают всё, что мне было дорого.

Особенно боюсь гаджо, они вечно косятся на меня, ожидая, что я что-нибудь украду у них. Завтра откроется ярмарка, а значит, мне опять идти с Эйшей на рынок. Если я опять не принесу денег, мать опять отхлестает меня юбкой у всех на виду. А что потом, даже представить страшно.

Мне некуда идти. Вокруг только лес. Всё равно. Пусть меня волки съедят!

Лес встретил меня зловещим шорохом. Я хорошо чувствую чужие взгляды, и в этот раз ощущение было особенно пугающим. Как будто я залезла на чужую территорию, и теперь меня ждет позорный столб или виселица.

Я замерла. На секунду показалось, что лес тоже замер. Чья-то рука схватила за горло. Это конец. Рука медленно сползла с шеи на грудь, затем… поцелуй?

Этот таинственный незнакомец почти сливался с темнотой, поэтому я плохо понимала, что происходит. В этом было что-то неправильное, стыдное, невыносимо-приятное. Внезапная резкая боль, а за ней легкость, как будто душа освободилась от телесных оков и, подобно бабочке, высвободилась из кокона и взлетела. Я не смела шевелиться, вдруг это нарушит волшебство?

Казалось, я вот-вот потеряю сознание. И где-то на грани обморока я почувствовала прикосновение к губам. Я не сразу поняла, что это кровь, она слишком странно пахла и была холодной, но при этом обжигала язык. Мне очень хотелось пить, и уже было всё равно, что со мной будет дальше. Страха больше не было, только спокойствие и радость, словно я вернулась домой, в тот дом, который я уже не помню, туда, где меня любили.

Странно, но этот мужчина любил меня, непонятно, за что, но любил, в этом сомнений быть не могло. Мы всю ночь бродили по лесу, целовались… говорили? Не помню, но я много узнала о нем. Проснулась в замке, в постели, совершенно разбитая. Крикнула, но он не отзывался. Я отчего-то легко нашла выход и отправилась к часовне рядом с замком. Странная мысль: он там. Так и оказалось. Он спал. Позабыв о голоде и жажде, я ждала, когда он проснется.

– Зачем тебе эти ящики? – я начала понимать его немного лучше, но многое так и оставалось загадкой.

Он отвечал многословно и запутанно о том, что каждую ночь возрождается, и каждый день снова умирает, в землю впитывается кровь, а потом ему нужна новая порция. Я поняла намек и приподняла волосы с шеи.

 

***

Мертва. Мне даже жаль стало, что все так быстро кончилось. Но не это ли было целью? Посмотреть на смерть и то, что после нее? Труп я оставил в часовне, присыпав землей так же, как лежал сам. Она проснулась на девятый день, полупрозрачная, вот-вот рассыпется, но до Катарины ей было далеко.

Мы вместе пришли на окраину деревни, туда, где располагался ее табор, она постучалась, и ее впустили. С этого момента охотиться стало проще, я стал меньше выискивать одиночек на дорогах, чаще стучался в дома, и меня пускали. Конечно, мы не ограничивались одной деревней, – люди в ней стали слишком подозрительными.

Не имея возможности наблюдать за собой со стороны (ни в зеркале, ни в водной глади я не отражался), я пытался наблюдать за переменами, происходящими в Виолке. Примерно через месяц она перестала быть такой прозрачной и стала почти неотличима от человека. Примерно тогда же она стала более разговорчива (до того момента ее не интересовало ничего, кроме крови). Но как я ни старался сблизиться с ней интеллектуально, ничего не получалось. Она только слушала меня удивленно и отвечала какие-то банальности.

Однажды я не стал засыпать днем, чтобы посмотреть, что происходит с Виолкой во время сна.

В тот день я чувствовал себя ужасно. И это не было похоже на усталость. В голове роились сотни мыслей, среди них было сложно найти свои. Казалось, меня захватывает сознание жертвы, предсмертная агония и хаотичные мысли из прошлого. Собственные мысли тонули в них, лишь на несколько секунд сознание возвращалось, но мне было уже совсем не до Виолки. Только к вечеру я пришел в себя. Вопросов стало больше, чем ответов, нужен был помощник, тот, кто готов быть в сознании днём и фиксировать все изменения. И при этом не испугаться. Загвоздка заключалась в том, что я не хотел, чтобы кто-то узнал о моем убежище. В любом случае, я рискую. Днем замок никем не охраняется, и любой чужак может присвоить его, как и я.

 

Глава 10. Марьяна

 

Она собирала травы в купальскую ночь. На ее голове был венок из цветов подмаренника.

Виолка увлеклась ее подружкой, бродившей где-то рядом.

Я не торопился. Я играл с ней, испытывал на прочность. Испугается — проиграла. Я появлялся за ее спиной, проявляя себя только легким шорохом, затем снова прятался. Она оборачивалась, раздвигала траву, ожидая в полумраке разглядеть мышь или ежа.

Наконец, она встретилась со мной взглядом. Я протянул ей руку. Она замерла в нерешительности, наблюдая, что будет дальше. Я обошел вокруг нее, как в танце. Она протянула мне свой венок.

 – Не люблю желтые цветы. Их запах слишком резкий.

 – Что вы тогда любите?

Я ничего не сказал. Только поцеловал ее. Она обвила мою шею руками, не желая прекращать. В этот раз я старался максимально оттянуть ее смерть. Мне нравился ее интерес к травам, он означал, что она и близкими темами может заинтересоваться.

 – Вы учитесь знахарству?

 – Хотела бы, но в округе некому научить. В город не пускают, да и неприлично молодой девушке одной путешествовать.

 – А что, если я тебя кое-чему научу? Оплата — твоя любовь и преданность. То, чему я могу научить, не знает никто во всей стране. А может, и в мире.

Неутоленный голод давал о себе знать, но я старался держать себя в руках. Не сейчас.

И я сказал ей:

 – Завтра мы едем в замок. Встречаемся, как только стемнеет. Запасись едой и водой для себя, остальное я организую. А теперь возвращайся домой и выспись хорошенько. Тебе предстоит бессонная ночь.

Она окликнула подругу. Та не отзывалась.

 – Где Анна?

 – Ушла домой, наверное. Ты тоже возвращайся. И постарайся не оставлять незавершенных дел. Кто знает, сколько ты у меня будешь гостить…

 – Анна! – напоследок крикнула Марьяна.

Послышался стон. Она подбежала к подруге, лежавшей на земле, бледной и испуганной. Я помог ей встать и проводил до деревни.

 – Что с ней?

 – Объясню завтра. А пока — пусть больше отдыхает. Дайте ей мяса, и, если есть, виноградное вино. Только брагу не надо. На свою долю тоже возьми… на всякий случай.

На следующий день я опасался, что она не придет: испугается или передумает. Но она уже ждала меня. Пока мы шли (странно было снова привыкать к медленному человеческому шагу), я рассказывал ей про Шоломанчу.

О своей личности старался умолчать, размыто отвечая, что родился в Трансильвании и унаследовал замок, а род мой проклят за колдовство, поэтому о нем предпочитаю не рассказывать.

Наконец, я подошел к главному. Алхимия. Философский камень – это кровь. Земля – первоматерия. Я зачитал ей цитату из “Трактата об искусстве алхимии” Фомы Аквинского, не особо надеясь, что Марьяна поймет и оценит ее по достоинству, но мне самому хотелось перечитать свои заметки и в очередной раз поразиться своему открытию:

«Если после месяца или двух ты увидишь сверкающие цветы и основные цвета труда, то есть черный, белый, лимонный и красный, тогда, без какого-либо другого действия твоих рук, кроме лишь направления огня, то, что было явно, будет, и то, что было скрыто, будет явно. Потому что наша материя достигает самой себя, совершенного эликсира, превращаясь в очень тонкую пудру, называемую мертвой землей, или мертвым человеком в гробнице, или сухой магнезией; это дух, скрытый в гробнице, и душа его почти отделена. Когда от начала труда пройдет двадцать шесть недель, тогда то, что было грубым, станет тонким, и что было шершавым, станет мягким, и что было сладким, станет горьким, и благодаря тайной способности огня превращение элементов будет завершено. Когда твои порошки будут совершенно сухими, и ты завершишь эти операции, ты попробуешь трансмутировать меркурий; далее я научу тебя двум другим операциям, потому что одна часть нашего труда еще не в состоянии превратить семь частей хорошо очищенного меркурия».

Конечно, она ничего не поняла. Чтобы понять схоластов, нужно несколько лет учиться в университете или же, как я, посвятить этой науке много лет уединения и поисков. Ее бы научить читать и писать, где уж там высокие материи? Но пока я от нее и не требовал многого: на рассвете спуститься в склеп и наблюдать за происходящим. Потом рассказать всё, что видела.

 

***

 

Купальская ночь стала роковой. Я искала цветок папоротника – такую легенду рассказал мне пару лет назад один путешественник из Закарпатья. Конечно, цветка я не нашла, но встретила колдуна.

Между нами пробежала искра. Я думала, что богиня Диана благословила нас на грех, была готова упасть с ним в траву в тот же момент… Но он поступил благородно и не стал пользоваться моей слабостью. Анна пропала… Я думала, она мертва, и он к этому причастен… Но он опроверг эти домыслы.

Конечно же, мама не хотела меня никуда отпускать, какое там знахарство, принесу в подоле… Но мне удалось ускользнуть.

Любопытство было сильнее опасений. Может, это дьявол? Ну и пусть, тем лучше.

 

Испытание было страшным. Просидеть у гробницы. Днем проще, чем ночью? Не в этом случае. Еще недавно он был живым и говорил со мной, а тут лег в землю и стал совсем как труп. Как он и просил, в момент каждой из перемен я выходила наружу и смотрела на положение солнца и рисовала знаки на земле, чтобы ничего не перепутать. На самом деле я чаще выходила. Воздух в склепе был ужасный, и, хоть у меня и была с собой лучина, полумрак угнетал.

С рассвета до полудня мне казалось, что труп начал гнить. Я не видела ни червей, ни жуков, но он разрушался сам, казалось, еще немного — и от него останется один скелет. Но затем с полудня до заката пошел обратный процесс. Зеленовато-синие уродливые пятна исчезали, видимо, вся жидкость ушла в землю. Одновременно с этим под кожей вырастала новая плоть. Мне даже показалось, что он даже помолодел слегка. Нечто похожее происходило и с другим трупом — смуглой девушкой, но за ней я следила не так активно.

Примерно на закате они открыли глаза. Ту ночь мы провели в замке. Девушка ушла, а он поднялся в комнату. Это безумие… Отдаваться ему после всего, что я увидела? А что еще мне оставалось? Ночью он так прекрасен… Я бы просто не смогла дальше жить с этим знанием, как жила прежде.

 

Глава 11. Новая любовь

 

Как интересно! Нигредо, альбедо, рубедо[9]. И все это в течение суток!

Марьяна полностью оправдала мои ожидания. Умом я понимал, что хорошо было бы оставить ее в живых, чтобы она и дальше могла охранять меня днем, но напряжение, возникающее между нами, когда мы были рядом, не оставляло места терпению.

Я отпустил Марьяну домой, чтобы она закончила все дела (она решила сообщить родителям, что я на ней женюсь), чтобы затем вернуться и обрести вечную жизнь. Уже на следующую ночь мы стали одним целым.

Конечно, происходящее не ускользнуло от внимания Виолки. Она плакала в одиночестве, я не мог этого не видеть. Но нянчиться с ней мне надоело, а пользы от нее было мало. Иногда, чтобы не сидела без дела, я поручал ей простую работу вроде стирки, в остальное время она бесцельно бродила по окрестностям. Ну… не совсем бесцельно. Она служила мне дополнительными глазами, и теперь я знал, куда кочует цыганский табор и что творится на границе с Молдавией и Буковиной. Однажды ее облили святой водой, она вернулась домой с изувеченным лицом.

 – Нас не любят, – говорила она.  – Нам не следует никуда выходить. Это опасно!

Уже на следующую ночь след пропал, а она, несмотря на голод, предпочитала оставаться в замке, и выходила все реже и реже.

– Люди жестоки. Мы для них чужие. Лучше умереть!

Тем временем я проводил дни и ночи с Марьяной. Она узнала о моем прошлом всё. И полюбила меня всей душой. Но потом и она мне наскучила. Комфортная, предсказуемая жизнь – не для меня. Я привык к войне, к поискам и завоеваниям. Спустя год я нашел Клару.

 

Чужими глазами: Клара

  – Опять снился дьявол. У него были красные глаза и такие ласковые прикосновения, что при одной мысли о них (как же мне стыдно об этом говорить!), – я не могла продолжать.

 – Постель была мокрой?  – священник был толстым и старым, говорить с ним на подобные темы совершенно не хотелось, но без исповеди нельзя.

 – Очень. И мне кажется, что с каждым его посещением мне становится всё хуже. Есть ли в этом моя вина? Или это болезнь?

 – Бог знает. Мне это неведомо, дочь моя. Но ты не первая, кто жаловался мне на подобное. Наверное, времена сейчас такие.

Мой старший брат, Миклош, решил пойти в священники, и многого наслушался об этой церкви. Ее неспроста прозвали Черной. Почему-то к ней так и тянуло поджигателей. То турки, то влахи… И каждый раз она отстраивалась заново. Ее настоятель, Иоганн Рудель, сам чуть не сгорел во время последнего пожара, и потому очень боялся, что все повторится снова.

По секрету брат сказал мне, что тайна исповеди давно уже перестала быть тайной. Слишком много женщин стало жаловаться на посещения бесов, и описания у всех подозрительно похожи. Мужчины тоже начали жаловаться, но к ним приходят демоницы. Тут показания отличаются, одна светленькая и голубоглазая, другая смуглая, но обе действуют одинаково.

 – При чем тут военные действия?  – спросила я у него.

 – Он утверждает, что видел дьявола при жизни.

Этот самый Рудель, говорят, купил в Любеке печатный станок, печатал там свои листовки (о дьяволе, конечно), а под конец жизни решил вернуться на родину, и кажется, что он выжил из ума… Так считают многие. А что, если он прав?

 

Глава 12. Отголоски прошлого

 

Конечно. Я знал этого Руделя еще совсем молодым. Теперь он сильно постарел, поседел, но все те же пламенные речи остались.

Чтобы понять, что он замышляет, мне пришлось потратить целую ночь на путешествие в Брашов. Я не мог зайти в церковь, но узнать о происходящем можно было и через прихожан.

Клара была ревностной католичкой. С ней было сложно. Подходя к ней, я старался не смотреть на крест, который она всегда носила на шее и снимать отказывалась. Она была далеко не первой, кто меня отвергал, несмотря на все усилия, но сейчас она была нужна мне, она что-то знала, и мне тоже следовало знать это.

«Орден Святого Георгия…Они собираются построить монастырь, куда отправлять лечиться всех пострадавших…»

На ее шее выступили капли крови.

 – Что происходит?

В комнату вбежал ее брат.

 – Дьявол здесь!  – закричала она.  – Смотри скорее!

Он взял со стола кухонный нож и бросился на меня. Я сделал шаг назад, развернулся, и лезвие ножа воткнулось в стену.

 – Где он? Растворился как будто! – взгляд Миклоша стал растерянным.

 – Да, исчез, – Клара тоже меня не видела.

Но я был рядом… Я старался ни о чем не думать, просто наблюдать, и это открытие, что вот прямо сейчас меня не видят, показалось мне чем-то удивительным.

 – Вот он, смотри, Миклош!

Наши глаза встретились.

 – Пошел прочь, демон.

Он осенил себя крестом, и у меня в этот момент подкосились ноги. Секундная слабость. Я закрыл глаза и сделал глубокий вдох. Силы вернулись.

 – Во имя Господа, покинь этот дом и оставь в покое меня и Клару.

Нет. У тебя нет права указывать мне, куда идти.

Миклош тем временем вытащил нож из стены и снова направил на меня. Больно? Совсем чуть-чуть. Гораздо меньше, чем от…

 – Именем Отца и Сына и Святого Духа.

Перекрещенные металлические полоски сверкнули, как солнечный луч, и вновь это ощущение. Как будто я ослеп на мгновение.

Это было слишком невыносимо, чтобы продолжать. Я еще вернусь. А пока следует разобраться в себе.

 

***

 

У Виданы тоже была очень религиозная семья, но с ней оказалось проще. Внешностью она напоминала турчанку, и не исключено, что у ее матери была непростая судьба. Но у меня уже созрел план, как к ней подступиться.

 

Чужими глазами: Видана

 

Поздно ночью я проснулась от стука в дверь. Родители крепко спали, а мне этот стук не давал покоя. Я открыла. Передо мной стоял богато одетый мужчина. Я хотела было объяснить, что у нас не постоялый двор, и мы никого не пускаем, даже за деньги.

 – Тогда пойдем со мной.

 

Еще не хватало. Я наслушалась историй о страшных существах, пробуждающих страсть, а затем убивающих.

 – Нет. Если вам надо развлечься, идите в баню, там полно девушек на любой вкус.

Всё это время я старалась не открывать дверь полностью, чтобы можно было рассмотреть незваного гостя, но не дать ему войти. Да, было в нем что-то отдаленно напоминавшее гравюру, что висела у входа в церковь. Валашский тиран, о котором слагают анекдоты…

Я задумалась. Очнулась от того, что зачесалась шея. Он вздохнул, изящно поклонился и сделал шаг назад.

 – Жаль, что мое общество вам неприятно. Вы так похожи на мою первую любовь. Она была в султанском гареме и хотела бежать со мной, но наш план раскрыли, и ее казнили жестоким способом… Тем самым, что приписывают мне. Прощайте. Вы не она, и мне придется с этим смириться.

Так у меня началась тайная жизнь. Я многое узнала и о прошлом Влада, и о всем том, что представляет для него интерес. Он странно себя вел. Казалось, я могу легко манипулировать им. Одно неосторожное слово — и этот печальный взгляд, который невозможно вынести. Я совсем запуталась. Мне говорили, что он ненавидит все живое, мучает, убивает.

Но со мной он совсем другой. Меня обманули. И он сказал, моим словам никто не поверит, поэтому нашу дружбу следует держать в тайне.

Я ходила в церковь, изображая праведницу, спрашивала о том, как бороться со злом, и мне даже не надо было ничего пересказывать, он каким-то чудом сам все узнавал. Все, что от меня требовалось — позволить ему поцеловать себя.

Итак, в церкви были только проповеди. Вел их Иоганн Рудель, старенький священник. Он пережил много несчастий, и винит во всем Дракулу. Чем дальше, тем безумнее становились его истории. Но он пробивался через маловерие и выбивал себе возможность говорить. Он хотел собрать как можно больше людей, чтобы бороться со злом вместе. Меня на эти собрания не пускали, там были только мужчины, очень разные.  Сложно сказать, что объединяло их всех.

 

***

 

А я знаю это. Все они, так или иначе, поймали следы, которые я не смог замести. Иногда мельком я подглядывал за ними, ища способ разрушить их братство до основания. Я не мог зайти к ним. Помещения, в которых я никогда не был при жизни, оставались мне недоступны, пока кто-то не пригласит меня в них. Больше всего меня заботило, как много они знают о моих слабостях. И еще больше – чего о них не знаю я сам.

 

Глава 13. Чужими глазами: Йозеф

 

Как же я устал от этой дороги! Да и лошадь устала не меньше. Какой черт дернул отправиться из Моравии в эту дыру? Глупый вопрос. Спросил бы кто-то другой, я рассказал бы о своих духовных изысканиях и алхимических работах, которые за десять лет каждодневного труда зашли в тупик. Если, конечно, собеседник не мутный тип. Скрытность – полезное качество. Оно повышает шанс того, что завтра моя голова останется на плечах, а кожу не поцелует костер инквизиции. Однако эта же скрытность отнимает немало времени. Не доверься я ордену св. Георгия, я бы так и остался гнить в своем доме в компании склянок с серой, ртутью, кислотами и щелочами, а также с кучей модных медикаментов, которые я сметаю подчистую из каждой найденной на пути аптеки. Результаты своих экспериментов я даю собакам и крысам, а иногда и сам пробую.

Орден подобные увлечения не одобряет, но моя увлеченность идеей произвела на него впечатление, поэтому именно мне выпала честь ехать в Трансильванию.

Говорят, там до сих пор живет изверг, о котором печатают всё новое и новое чтиво, и каждый раз он оказывается всё злее и кровожаднее, чем весьма раздражает орден – осколок Ordo Draconis, некогда благословлённый самим Папой, а теперь забытый и почти бесполезный реликт.

Многое изменилось, даже название. Святой Георгий присутствовал в символике ордена еще в момент его создания, но в народной памяти остался только дракон, и самых уважаемых членов ордена, праведных католиков, отчего-то начали считать язычниками.

Я не считаю себя ни католиком, ни гуситом, ни даже язычником – мне ближе еврейское учение о непознаваемом YHVH, изливающем на землю божественный свет, преломляющийся в десяти сферах.

Орден интересует меня по другой причине: только там могут подсказать секрет философского камня. Сами они, конечно, не знали о нем, но знали, кто точно знает.

Итак, на горизонте появился замок. Абсолютно пустой, как указано в документах, и ни молодой венгерский король, ни его родственники так и не удосужились распорядиться его судьбой. Спросил местных крестьян – ответили, что там живет дьявол. Ничего другого не ожидалось.

– А как найти этого вашего… дьявола?

– Он сам тебя найдет, будь уверен! – сказал старик.

Я расспрашивал, как этот дьявол убивает и кого. Чаще всего это были девушки, редко мужчины, однако с мужчинами он расправлялся сразу, не церемонясь, тогда как девушки могли долго болеть и только потом умирали.

Одну из таких девушек нашли прямо по свежим следам. Она была бледна как полотно, с трудом могла говорить и передвигалась, шатаясь и врезаясь в предметы, как будто плохо видела или была пьяной.

– Бедная Видана! Что он с ней сделал?

– Я лекарь. Давайте я ее осмотрю!

– А ведь правда… видно же, что человек ученый, зачем только про дьявола спрашивал? – продолжал бубнить старик. – Гляди, какая красивая, он обычно самых красивых и забирает, – старик вздохнул, – еще жива, но уже все знают, что ей пора гроб делать да осиновый кол точить. Это если повезёт, и он не заберет ее с собой. А если заберет, то она с ним будет жить, и потерь будет гораздо больше. У нас так уже пропала одна, и бог знает сколько еще в других деревнях. Идти до них далеко, да только скор у мертвых шаг.

Я попросил старика остаться с ней наедине. И не пожалел.

– Что, боишься смерти?

Она замотала головой.

– Смерть – это только начало. Если ее не бояться, можно прожить еще долго.

– Это тебе дьявол сказал?

– Да. Он хороший, – она улыбнулась.

– Что может быть хорошего в твоем состоянии?

– Это всего лишь плата. Еще немного помучиться – и всё будет хорошо.

– Ты говоришь про смерть?

– И да, и нет. Я верю, что не умру, если, конечно, меня не убьют. Полгода назад так было с Кларой. Только ей исполнилось 14 лет, как с ней начало происходить что-то странное. Раньше была веселая, энергичная, может, немного задумчивая, мы и играли вместе, и за младшими смотрели, а потом ушла в себя и за несколько дней зачахла. Все плакали, хоронили ее как невесту в белом платье, а потом Андраш увидел ее как живую!

– В физическом теле? Может, ему просто показалось?

– Нет-нет, он стоял к гробу ближе всех и так плакал, она ему очень нравилась, он звал ее замуж, но она отказалась, и он не мог смириться. Но потом у него было такое же, – Видана показала две точки на шее. – Как знать, может, и он обретет бессмертие?

То ли эта девушка бредит, то ли в этом и правда что-то есть.

– Скажи, на что похоже это… то, что изменило тебя?

– Колдовство… первобытный танец… любовь… – Видана вдруг взглянула в окно. Я не заметил ничего необычного, просто оранжевое закатное небо, но на неё этот пейзаж как-то повлиял, и она вдруг замолчала. Как я ни пытался ее разговорить, бесполезно!

Я вернулся к хозяину дома.

– Ей надо поспать, она бредит. Чем больна? Истерия и анемия. Никогда не встречал эти болезни одновременно, надо будет изучить подробнее. А пока давайте ей побольше мяса и сосватайте ее какому-нибудь молодому парню.

 

Глава 14. Осада замка

 

В один из теплых летних  дней я проснулся раньше времени от громких звуков. Кто-то пытался сломать ворота замка. Притащили невесть откуда старый требушет и стреляют с кривым прицелом, как будто никогда раньше не пользовались этим механизмом! Я не знал, смеяться мне или плакать.

Однако я не стал дожидаться заката. Как только облака прикрыли солнце, я вышел из часовни и сам нажал на рычаг, чтобы ворота открылись. Пусть заходят, посмотрим, на что они способны внутри замка. Вошедших было шестеро человек. Среди них я узнал лекаря, за которым недавно наблюдал. На воина совсем не похож, да и остальные явно неблагородного происхождения, по крайней мере, судя по одежде.

Как только все зашли, Катарина издала жуткий крик, и два человека явно запаниковали и попятились обратно к выходу. Я закрыл ворота и пошел им навстречу. В этот момент даже у более стойких товарищей затряслись коленки, а взгляд был бегающий, как у пойманного вора. К лекарю это, однако, не относилось. Его поза не была ни агрессивной, ни напуганной, только глаза смотрели в никуда.

– Гости? Добро пожаловать, проходите, – сказал я, придав речи удивленный тон. – Чем обязан?

– Как к вам правильно обращаться? – спросил Йозеф.

– Вы меня не знаете, я вас тоже, зачем же вы тогда явились сюда? Какое-то дело?

– Да. Говорят, что в вашей деревне люди умирают. Прямо эпидемия.

– Это бывает. Ничем не могу помочь.

– Поговаривают, что причина в вас.

– Ой, чего только обо мне не говорят!

– Вы тут один живете? Почему у вас нет слуг?

– Люблю уединение. Встречный вопрос: почему вы до сих пор не назвали цели визита?

Лекарь сделал охране знак, и они отступили на пару шагов.

– О вас говорят удивительные вещи! Будто вы нашли философский камень и сохранили молодость, я хочу узнать рецепт и готов заплатить в любой интересующей вас валюте!

Я непроизвольно улыбнулся, и он это заметил.

– Прямо-таки в любой? Тогда одолжи мне свою охрану, я отселю ее в отдельную комнату, и пойдем в мою лабораторию. Или для начала в библиотеку?

Охранники переглянулись и, обнажив припрятанное оружие, пошли на меня. Режущий удар. От одного я увернулся, другой задел левую руку. Было неприятно, но кровотечения не было. Я схватил противника за шею и оттолкнул его, он отлетел и шмякнулся на пол. Третий пытался подкрасться ко мне со спины, но медлительность не позволила ему ничего сделать, и, как только я обернулся к нему, он отбежал в сторону. Больше никто не решился нападать, только уставились на меня, как бараны. Я обхватил рану другой рукой, и через несколько секунд она затянулась. Затем колющий удар со спины. Довольно болезненный. Но я сделал вид, что ничего особенного не произошло.

– Дисциплина никуда не годится! Таких только на кол. Кого первого посадим?

Молчание.

– У вас уникальный шанс. Первый правильно ответивший может избежать наказания.

Нападавший оказался умнее прочих и заговорил первым:

– Меня! Я виновен!

Остальные хитро заулыбались, но лишь на несколько мгновений. Очевидно, и до них начал доходить смысл вопроса.

В этот момент в зал зашли Марьяна, Виолка и Клара.

– Вы как раз вовремя. Проводите-ка этих господ в пыточную.

Инструменты у меня всегда заготовлены, сдавшийся охранник должен был казнить своих товарищей. Теперь былые развлечения уже не доставляют мне того удовольствия, что раньше. Когда у человека порван кишечник, его кровь становится слишком грязной и непригодной для употребления. Но действие было необходимо для устрашения прочих. Новоявленный палач справился с заданием и получил более мягкое и приятное наказание – я оставил его девушкам. Остальные трое разбрелись по замку, а я не торопился их искать, найдутся позже.

Лекарь видел всё это. Но в процессе казни не говорил ни слова. Я бы и его убил, если бы меня не заинтриговал его интерес к нежизни. Он враг, это очевидно. Никакие почтительные слова не скроют истинных намерений, но понимает ли он сам, что хочет на самом деле?

Это раньше я был готов убить каждого, кто замышлял что-то против меня. Теперь, когда меня ненавидели все, даже злейшим врагам хотелось дать шанс. Не всем, только тем, кого я мог уважать.

 

Глава 15 Беглецы

 

Чужими глазами: Орбан

 

Итак, я оказался заперт в замке. Как только все отвлеклись на казнь Сандора, я быстро выскочил из той страшной комнаты и побежал к рычагу, которым, по идее, должны открываться ворота. Я вертел его и так, и сяк, но он не работал. Я подошел к выходу во двор, но даже она не поддавалась.

Зачем я вообще согласился на этот поход? Возможность легко заработать, да еще и стянуть что-то из замка? До сегодняшнего дня я не верил в нечистую силу, не верил до последнего, но сейчас у меня не остается выбора. Кажется, словно я попал в сказочную заколдованную пещеру, дотронешься до чего-нибудь — и случится землетрясение.

Вдоволь набегавшись по бесконечным винтовым лестницам, осмотрев с десяток пустых комнат, все в пыли и паутине, как будто замок и вправду необитаем, я укрылся в одной из них, ожидая смерти.

Где-то вдалеке слышались шаги. Возможно, это были мои товарищи по несчастью. Но я старался не шуметь, чтобы меня нашли последним. Когда наступило утро, я снова ломился во все двери, снова потерпел неудачу, выбился из сил и уснул на грязном полу. Я потерялся во времени и пространстве. Эхо вторило моим мыслям — невысказанным проклятиям, а следом за ним раздавался женский смех. Он исходил одновременно с четырех сторон, прерываясь и возникая снова. Я пытался убежать от него, но он был везде одинаково громкий и пронзительный. Я закричал, но не слышал собственного крика. Этот голос заглушал его.

Я пытался молиться, но слова молитвы исчезли даже из памяти. Здесь, в этом замке, нет Бога.

Я не знаю, сколько времени прошло с тех пор, как я оказался тут. Я очень долго спал. Последние воспоминания — девичье лицо, очень бледное, но с ярко-красными губами. Оно склонилось надо мной… и всё закончилось.

 

Чужими глазами: Яков

 

Мне удалось избежать пытки. Казалось, никому нет до меня дела, отработал своё — и можно идти домой. Но найти выход оказалось ой как непросто. Мысли в голове путались. Я не помню, как шел. Коридор казался бесконечным. Наверное, я уже несколько раз обходил одно и то же место, другого объяснения у меня нет.

 За очередным поворотом я встретил Лукаша, он так же запутался, как и я. У него с собой осталась провизия. Замок, очевидно, заколдован. Вместе с Лукашем мы обшарили все подозрительные углы.

Спустились в подвал. Там было темно, но наощупь нашли сундук, а в сундуке деньги лежат. Набили этими монетами полную сумку, стараясь не думать о том, что на том свете деньги уже не пригодятся.

Уже думали продолжить поиски выхода, но ноги приросли к земле, стало тяжело дышать. И эти ужасные крики, потом шепот, потом снова крики. Здесь был кто-то кроме нас. Он (или она?) никак себя не проявлял, только присутствие. Я предложил Лукашу оставить сумку здесь и уйти без нее, он согласился, но это не помогло.

Сознание оставило меня, и я уснул беспокойным пьяным сном. Очнулся один, запертый в комнате. Окно с решеткой. На деревянном столике стоял кувшин с водой, а рядом с ним — кусок черствого хлеба. Совсем как в городской тюрьме, только вид из окна лучше. Я быстро управился с едой и пожалел об этом. Теперь остается только томиться в ожидании.

Вскоре после заката в мою комнату вошла посетительница. Она была очень красивая, но мне стало страшно.

– Как вас зовут?

Она только поднесла палец к губам.

– Прошу вас, скажите, скоро ли меня выпустят?

Она помотала головой.

– Закройте глаза и не шевелитесь.

В тот миг мне показалось, что все не так уж и плохо. Когда она ушла, я снова проклинал судьбу, сделавшую меня кем-то вроде домашней скотины, но она следующую ночь она пришла снова, и в ее присутствии все преобразилось. И, вспоминая, что стало с Сандором, я убеждал себя, что мне досталась не самая худшая смерть.

Смерть от поцелуя юной девы. Бесконечный сон, от которого не суждено проснуться.

 

Глава 16. Сделка с дьяволом

 

Чужими глазами: Йозеф

 

Откупившись парой фунтов крови и погостив в замке пару дней, я отправился в Буду, где планировалось очередное собрание ордена.

В ратуше было полно народу. По возвышению, активно жестикулируя, ходил проповедник и вещал:

– Подобно Христу, воскресшему из гроба в телесном облике, вампиры воскресают с попущения Сатаны, чтобы забрать наши души и отнять их у Бога.

– Делать-то нам что?

– Убить можно молитвой. Говорят, вся нечисть боится крестного знамения. Достаточно перекреститься – и они растворятся в воздухе, будто их и не было.

– А если не растворятся?

– Значит, вера слабая. Вам следует задуматься над укреплением своей веры, иначе таких вопросов не было бы!

– Скажите, кто проповедник? – спросил я шепотом.

– Генрих Инститор из «Братства святого Розария». Его гонят отовсюду, а он опять за свое. То у него ведьмы виноваты, то евреи, теперь до вампиров допился.

Я взошел на возвышение, рядом со священником, и сказал:

– Минуточку внимания! То, что вы говорите – полная чушь. Я видел вампира, и видел, как люди молятся, а он не исчезал. Более того, молитва озлобляет его, и он начинает творить страшные вещи!

Голоса разом затихли. Некоторые перекрестились, кто-то остался неподвижен, но все присутствующие обратили взгляды на меня. Сделав пару глубоких вдохов, я продолжил:

– Оружием его тоже не уничтожить. Оно не вредит ему. Раны, нанесенные оружием, моментально затягиваются.

– Есть ли другие идеи?

– Есть наблюдения. Вампиры избегают солнечного света. Днем они находятся в укрытии и, как правило, спят. Возможно, свет для них губителен. А если губителен свет, то следует проверить и насчет огня.

Сидевший в углу писарь застрочил на куске пергамента.

– Но я бы не спешил проверять все возможные варианты сразу. Для начала надо выяснить, сколько их всего и где они могут обитать, чтобы именно там собраться и хорошо подготовиться.

– Пока жалобы были только из Трансильвании. Допустим, с этим гнездом покончим. А вдруг новые появятся? Нужно знать, как именно они появились.

– Не надо этих умствований! Попущение Сатаны, этого вполне достаточно.

Мне пришлось подумать. Непростое решение. Нельзя говорить, что я сотрудничал с дьяволом, и он сам мне все рассказал. Тогда и меня отправят на костер, как опасного еретика, мало ли что он мне внушил. Отмыть честное имя будет очень непросто. Вывод – продолжать самостоятельно расследовать, а потом, в нужный момент… еще раз подумать.

 

Глава 17. Эксперименты

 

Я не питал иллюзий. Конечно, Йозеф — тот еще лицемер. Раньше я бы не стал оставлять в живых, но сейчас я решил, что живым он принесет больше пользы.

Меня действительно беспокоило, один ли я застрял между жизнью и смертью. Больше всего меня волновали другие члены ордена дракона: то, что сработало у меня, могло и другим помочь.

Главное — не давать ему сведений о себе, которые могли бы помочь моим врагам. Плохо, что все знают о замке, плохо, что я не смогу защитить его от дневных нападений. Нужно сделать так, чтобы у них пропало желание даже думать в эту сторону. И как можно красочнее описать преимущества, что есть у меня и моих последователей.

 

Чужими глазами. Йозеф

 

Я наводил справки о любом колдовстве, что творится в стране, а также в соседних странах. Слышал о призраке в монастыре при Куртя-д-Арджеш, но сам не видел, хотя и провел там ночь. В Германии рассказывали о нахтерерах — оживших мертвецах, умерших от чумы, но дальше кладбища они уйти не способны. Откапывать источник заразы мне совершенно не хотелось, поэтому поверил на слово. И повсеместно встречаются ведьмы, но на деле они вовсе не так опасны, как о них говорят. По сути, это обычные девушки, только знаний в их голове умещается больше, чем это принято. Часто и знаний нет, просто богатая фантазия и тяжелый характер.

По просьбе Влада я съездил в Богемию, проверил захоронения короля Сигизмунда и его жены Барбары. Ничего, абсолютно никаких признаков жизни. То же самое было и с их приближенными.

Также я навел справки по поводу черных зеркал. Вышеград, Вена, Буда. Едва ли меня к ним подпустят, но запомнить надо.

Вернувшись к Владу, я всё ему рассказал (умолчал только о разговоре с Инститором).

Влад удовлетворился рассказом и в качестве благодарности раскрыл мне часть своей тайны. Земля из склепа, в котором, как выяснилось, он отдыхал днем, была особенной.

Обычная земля с улицы была мертвой, она впитывала кровь, как воду. В ней обитали разные твари: черви, жуки, многоножки, и эти твари, равнодушно заползая на мою руку, избегали графа, как огня. В другой земле тварей не было видно. Хоть и, на первый взгляд, земля была точно такая же, от нее исходил странный запах, противный, но не похожий ни на что. Сера? Гнилое мясо? Нечистая кровь? Плесень?

Она интересно реагировала на попавшую туда кровь, моментально впитывала ее. Однако если полить ее водой с растворенным серебром, она покрывалась черной пеной, а затем становилась обычной, словно сущность ее уходила в пар.

Опыты были восхитительны! Моя левая рука была изрезана вдоль и поперек, а горстка земли продолжала проявлять свои странные свойства. Только запах стал еще хуже, хотелось быстрее выйти на воздух и больше никогда с этой грязью не соприкасаться. Это происходило не сразу, а спустя несколько часов, даже через сутки. Сама по себе кровь такого эффекта не создает – она просто сворачивается и засыхает.

После всех этих исследований мы перешли к главному. Я, конечно, смущался. Граф предоставил мне право выбора, чьей кровью посвящаться. Но мне было все равно. Больше всего нравилась Марьяна, но я был уверен, что сущность у всех давно уже была одинаковая, отличалась только оболочка. Жаль, что нельзя посвятиться дважды, можно было бы сравнить два разных носителя. Все это подталкивало к мысли, что следовало выбрать самого графа как первоисточник. Так будет надежнее. Но все же выбор остановился на Марьяне.

 

Глава 18. Заклятые сестры

 

Чужими глазами: Видана

 

Наконец, мы воссоединились.

С недавнего времени я обнаружила себя лежащей в земле. Все думали, что я умерла и вот-вот начну разлагаться. И я, набравшись сил, поднялась. Мир стал другим.

Ты мне дал свою кровь. Сначала я думала, что это ты – жертва моих чар: ведь я сама пригласила тебя в дом. Но оказалось наоборот. И когда ты ушёл, мой покой исчез.

Теперь я буду искать твою тень в других мужчинах. Буду соблазнять их, дарить им удовольствие, чтобы обречь их на вечное страдание. И этому не будет конца.

Ты познакомил меня с другими своими женщинами. Почему я должна жить бок о бок с ними? Мы ведь друг друга не выбирали.

Косой взгляд.

Прости меня за эти мысли, я не могу иначе. Я попытаюсь измениться!

Почему ты отдаляешься от меня? Ищешь кого-то среди смертных? Ты же говорил, что я твоя единственная!

 

Чужими глазами: Марьяна

 

С недавних пор у нас появилась новенькая. Втроем мы кое-как наладили отношения. Ни пугливая и нелюдимая Виолка, ни жалостливая к людям Клара не вызывали у меня таких чувств, как Видана.

Ничего ужасного, на первый взгляд, в ней не было. Красива, но не идеальна, как и все мы, умом не обделена, но найти с ней общий язык было сложно.

Влад не понимал, почему так. Или делал вид, что не понимает?

Клара с Виолкой скромные, покладистые. Глазки вниз потупили, позвал — подошли, отогнал — ушли. Я поступала так же, хотя и тосковала по прежним временам. Но Видана была другая. Она дерзила, словно считала себя королевой, а нас — крестьянками. И ладно только нас. Как она разговаривала с ним?

Мы сидели в библиотеке вчетвером, когда Влад вошел в зал и позвал меня. Дурные мысли тут же испарились. Обо мне помнит. Не все потеряно.

Он отвел меня в комнату, где сидел этот странный еврей. Йозеф, кажется? Сказал, что мне оказана честь поделиться с ним кровью.

Я была в замешательстве. Парень был молодой, здоровый, далеко не урод, но соединяться с ним, представляя Влада, мне не хотелось. Это противоестественно.

С другой стороны, я сама бы стала божеством, каким он был для меня. Почему бы и нет?

Йозеф избегал смотреть мне в глаза. Он был погружен в свои мысли, будто меня не было рядом. Мы уже видели его, мы даже пили его кровь. До знакомства с нами он никогда не был близок с девушками, он не говорил об этом, но мы точно знали это.

Я не зря отращивала длинные ногти. Благодаря ним мои пальцы казались тоньше и аристократичнее (я всегда ненавидела свое крестьянское происхождение). А еще этими ногтями можно было расцарапать кому-нибудь лицо. Или себе — грудь. Как сейчас.

Он переменился в лице. Перспектива прикоснуться ко мне прямо сейчас сбила его показную устойчивость к соблазнам. Он со страстью припал к моей груди и пил. Мне было приятно, но это не то, далеко не то, что случилось со мной три года назад! Тот момент никогда больше не повторится.

 

Глава 19 Сестроубийство

 

Чужими глазами: Марьяна

 

Как только Йозеф уехал, отношения с сестрами совсем испортились. Мы чувствуем друг друга, поэтому подобные события невозможно скрыть. Когда я вернулась к сестрам по крови, меня ждали надменные взгляды.

– Поздравляю, – холодно сказала Клара.

Я ничего не ответила.

– Как там твой Йозеф? – Видана ехидно улыбнулась. – На свадьбу позовешь?

Какая свадьба? Мы все здесь любим одного. Влад захотел проверить, что будет, если посвящение получит мужчина. Может, скоро будут и другие. Ему же нужна армия для защиты замка.

– Армия, значит, нужна. А посвящать всех будешь ты. Кто же еще? Мы же не шлюхи.

Сердце забилось от гнева. Я сжала кулаки.

– Мне не нужна эта привилегия. Если тебя гложет зависть, забери ее себе.

– За кого ты меня принимаешь? Я поклялась ему в верности, и я не нарушу свою клятву, хоть и жалею о ней. Я была лучшего о нем мнения. Думаю, ему нет никакой разницы, с кем возлежать: женщины, мужчины… я уверена, он бы и от собаки не отказался.

Тут уже я не выдержала. Эта тварь, которой место в гареме у Баязида, смеет оскорблять…

Я и не заметила, как мы оказались напротив пыточной. Я отвесила ей пощечину. На ее щеке проступило пять тонких красных полос. Она ударила меня кулаком в глаз, я с силой оттолкнула ее туда, где хранились орудия казни.

О черт!

Мое сердце разорвалось от неожиданной боли. Но со мной было все в порядке. А вот с ней – нет. Ее тело было пронзено насквозь. Изо рта капала черная кровь, глаза были стеклянные, как у трупа, но она тихо стонала. Боль продолжалась.

Не успела я опомниться, как обнаружила в комнате остальных обитателей замка.

– Она мертва! – Виолка решила первой нарушить молчание. Стон уже прекратился, но фантомная боль осталась. Клара сжала ее в объятиях, очевидно, им тоже было больно.

Влад стоял, нахмурившись.

– Я не хотела! Я вообще не знала, что кто-то из нас может умереть!

– Может, она на следующую ночь снова оживет? – с надеждой спросила Клара. — Ты рассказывал, что попадал под солнечные лучи, но потом опять просыпался.

– Попробуем ее похоронить, как положено, может, и встанет. Но я не уверен. Когда я думаю о ком-то из вас, закрыв глаза, я вижу, как вы. А о ней… вообще ничего, чернота.

Она не восстала ни на следующий день, ни через неделю. Острие деревянного кола вошло ей прямо в сердце, а поврежденное сердце не могло больше гонять кровь. Все было кончено. И, хотя я втайне радовалась ее смерти, мне было страшно оттого, что тоже самое может случиться и со мной. И оттого, что я заслуживаю этой смерти.

 

Глава 20. Алхимия

 

Чужими глазами: Йозеф

 

В момент обретения философского камня мне на ум пришла ассоциация с грудным молоком, ведь, по сути, в смерть мы переходим так же, как и в жизнь. Иная смерть, с уходом к богу – неправильная. Но необходимая. Если бы никто не умирал, нам бы пришлось жрать друг друга, как адским тварям. Либо страдать от голода, слабея до того момента, когда существование станет тождественно не-существованию… Интересно, как это?

Сразу же после этого воистину волшебного опыта я поехал на свою родину, в Моравию. Нет смысла делить замок с графом.

Первые несколько дней я не замечал ничего особенного, лишь легкое недомогание и снижение аппетита. Они не собирались убивать меня, предполагая, что смерть случится естественным образом, даже если ее не торопить.

Со смехом вспоминаю свое знакомство с кровью Святого Януария.

«Камень, взятый со склона белой горы, растереть в порошок. Ржавую соль растворить в воде, добавить к ней вышеуказанный порошок – получится грязная кровь. Ее следует очистить и дать ей настояться 4 дня, добавить обыкновенной соли и взболтать. Субстанция станет подобна настоящей крови».

Она действительно может сворачиваться и разжижаться, её называют кровью святых и приписывают ей чудодейственные свойства, но это всего лишь фокус, которым алхимики дурачили людей. Я пробовал его повторить, но по свойствам она даже с кровью животных не сравнится.

Наша кровь слишком густа, и ее надо разбавлять. В нас нет ни желчи, ни флегмы, или, скорее, всё смешано воедино. Под воздействием серебра она просачивается сквозь кожу и оседает в земле.

Мертвая вода – с солями серебра. Без нее нас бы пожрали бесы. Живая вода – кровь, возвращает нас к жизни, возрождает даже из праха. Без серебра мы сами становимся подобны бесам. И потому не следует передавать дар кому попало, только благородные способны его выдержать. Баланс между верхней и нижней безднами – вот искусство вампира.

 

Кстати, жажду крови я ощутил примерно на десятый день. Поначалу мне было достаточно большого куска некошерного сырого мяса, и на мясной диете я кое-как дотянул до приезда домой.

Примерно на середине пути я почувствовал боль в области груди. Я даже записал это как один из указателей на превращение, но голос Марьяны, появившийся у меня в голове ни с того ни с сего, объяснил, что это не так. Видана умерла.

«У нас уязвимо сердце. Береги его».

Какое там беречь! Именно с него я и начну.

По приезду я наловил крыс, в большом количестве шаставших около моего дома. Надо дать им мою кровь, а затем посмотреть, оживут ли они, если их убить. Конечно же, я не удержался и, отбросив изначальный план, сразу начал вгрызаться в шеи бедных зверьков. По крайней мере, это безопаснее, чем приставать к людям.

Смех Марьяны.

«Ну что ты как Виолка. Сходил бы в корчму, нашел бы самую веселую девушку и подкатил бы к ней».

– Ты видишь меня и слышишь мои мысли?

«Конечно. В тебе частичка меня, и теперь мы связаны навсегда».

– Я не хочу убивать людей. Не для этого я стал бессмертным.

«Дело твое. Но потом не удивляйся, если однажды проснешься с крысиным хвостиком».

Снова смех. Но не радостный, а какой-то нервный.

Не знаю, шутка это была или нет, но на всякий случай принял к сведению.

 

Глава 21. Кристина

 

Из-за этого Йозефа все пошло наперекосяк. Его следовало убить сразу же. На что я надеялся? Предаст и не моргнет глазом. Но причины были, главная в том, что мне надоело сидеть в этой дыре, надоело местное население, надоело отсутствие хоть сколь-нибудь образованных людей. Девушки, даже самые умные, теряют себя, лишь только получают бессмертие. Зачем суетиться, если впереди века?

Другая моя ошибка – я слишком распылялся. Я всегда завидовал османам, в чьих гаремах могла быть сотня девушек и даже больше. Конечно, и у них во дворцах плетутся интриги. Правителей могут тайно ненавидеть даже самые близкие, уж я насмотрелся всякого за свою жизнь. И все же я надеялся, что у меня все будет иначе.

Кровавое крещение полностью меняет человека, но необходимо следить, чтобы посвященный не натворил ошибок. Легко следить за одним или двумя, но пятеро — это уже слишком.

К тому же, мне было интересно, смогу ли я его контролировать так же, как их? Обычно мне удавалось это с цыганами, если пообещать им деньги, но действовало это лишь на короткий срок. Еще – страх, он универсален. Но это временное решение. Если боятся, значит, будут искать возможности уничтожить, и подпускать близко подобных людей не стоит. Любовь работает лучше всего, но требует много вложений. За некоторыми исключениями – если она пришла сама, то поддержка этого состояния обычно не составляет труда.

Итак, Йозеф регулярно появлялся в моих видениях, несмотря на дальнее расстояние между нами и непрямое «посвящение». С ним были священники, задумавшие что-то против меня, и это позволяло следить за ними. Снова и снова я видел их глупые проповеди, их бесконечные разговоры об одном и том же.

Когда Йозеф вернулся домой, он стал испытывать на себе все новые и новые средства. Думал, что я не вижу, но что я мог сделать на таком расстоянии?

Видана умерла по вине Марьяны. Они обе были мне дороги, но теперь ситуация вышла из-под контроля. Виолка с Кларой стали избегать сестру по крови, да и мне не понравилось, что она рассказывает слишком много такого, о чем следовало бы молчать. Пока она не выдала еще какую-нибудь тайну, мне пришлось поступить с ней так же, как и она с Виолкой.

Надеюсь, всё наладится. Только бы остальные друг друга не поубивали.

А пока я обнаружил, что у кузнеца по имени Конрад, есть очаровательная дочка Кристина. И она совсем не против знакомства со мной. Мыслями о ней я отвлекался от тяжелых переживаний. Всю последнюю неделю я приходил к ней домой. Ее семья занималась продажей изделий из металла, я и сам часто покупал у них разное для своих изысканий (разумеется, через посредников-цыган).

Однажды я не застал ее в комнате, где она была обычно. Вместо нее там сидела ее младшая сестра, лет четырех или пяти. Ее я не стал трогать. Только поднес палец к губам, сделав знак, чтобы она не кричала.

За стеной кто-то говорил на повышенных тонах.

– Красные точки на шее, как я и думал. Нет, у нее нет шансов. Пока она тёплая, но это ненадолго. Открой-ка рот… Нет, зубы в норме. Скажи, что тебе снилось в последнюю неделю? Не грешила ли ты? Исповедуйся, пока не поздно!

Голос Руделя, чтоб ему провалиться!

– Был бы тут Инститор, ее бы по-другому допрашивали!

– Кристина, эти люди желают тебе только добра. Расскажи им все, что они хотят знать! – взволнованный женский голос, очевидно, принадлежал ее матери.

– Нет!

Раздался хлопок. Я, не тратя времени на смену формы, распахнул дверь и, пока Кристина пыталась выскользнуть из рук схватившего ее отца, я сбил его с ног и, схватив за горло Руделя и подняв его над землей, с наслаждением выколол ему глаза. Хотелось бы помучить его подольше, но сейчас было совсем не до этого, да и старик уже был совсем слаб. Сердце, подогреваемое ненавистью, не станет крепче, если его не укрепить алхимически. Человеческое сердце ненависть изнашивает, и только дьявольское подпитывает, давая смысл однообразной бесконечности.

– Будь проклят твой род, – были его последние слова.

Увидев меня, Конрад в шоке отошел от девушки. Я отправил его спать, решив, что на сегодня достаточно смертей, а он не стал затевать со мной неравный бой и послушно ушел, позволив мне уединиться с Кристиной, чтобы подарить ей жизнь вечную (ее отец слишком много знает, пусть она присмотрит за ним).

 

Глава 22. Зеркала

 

Чужими глазами: Йозеф

 

Наступила весна. Я к тому моменту уже привык к новому состоянию и даже наслаждался им. Ни одному врачу в мире еще не доводилось так радоваться, когда приходилось делать кому-то процедуру кровопускания. Ни один врач еще не мог видеть историю болезни по одной лишь капельке крови. Ни один ученый не знал человеческое тело в таких подробностях. И уж точно никто из них не смог бы даровать человечеству бессмертие. Но последнее мне приходилось скрывать. Зная, какой ценой оно достанется, меня бы тут же подвергли бы самым ужасным пыткам, а потом казнили бы.

Снова собрание. На этот раз оно было в резиденции Генриха.

Оно проходило вечером, чтобы учесть мои особенности. Их терпели, но все понимали, что это только до поры до времени. А я втайне надеялся, что займу место графа. Конкурировать с ним напрямую я, конечно, не мог.

Выступал Теодор, католический священник, чей титул я так и не смог разобрать, поскольку в них не разбираюсь. Говорил он долго и занудно, и речи его были настолько банальны, что половину выступления проспал.

Ему зааплодировали. В зале я заметил также православного попа и мусульманского имама (или как их там правильно называют?)

Но какую неистовую радость вызвали эти дьявольские зеркала, стоило только поднять покрывало из пурпурного шелка, до последнего скрывавшие то самое, ради чего всех сюда позвали.

Мой ход.

Я вошел в одно из зеркал и, к удивлению присутствовавших, вышел из следующего. Затем нырнул глубже. Снова эта мучительная потусторонняя мясорубка, и, наконец, я вышел там, где и планировалось. В замке.

Окликнул графа.

Сюда, скорее, тут тот самый орден, где тебя обсуждают, не желаешь ли развлечься?

О, как он желал этого!

Любопытный Инститор стоял к зеркалу слишком близко, и в этом была его ошибка. Одним легким движением граф приблизился к Инститору.

Инквизитор ничего не мог сделать. Он только подал знак, чтобы скорее разбивали зеркала, пока граф не сбежал в них обратно.

События развивались молниеносно. Брашовский кузнец (я видел его на одном из собраний) разбил молотком все три бесценных артефакта, Инститор упал замертво, его шея была изорвана в мясо, но кровь не текла. Поп певуче затянул молитву на славянском, Теодор вторил ему на латыни, а имам бормотал что-то на своем наречии. Это было такой жуткой какофонией, что я хотел сквозь землю провалиться, умереть, сгореть, что угодно, лишь бы ни секунды более не слышать этого.

Все были заняты графом. Я, пытаясь заглушить их голоса собственным криком, схватил со стола стопку бумаг, кажется, принадлежавшую Инститору, и выбежал вон из помещения.

Дома я развел огонь. Мерзкие слова отдавались в моей голове эхом. Я был одержим, и эта одержимость раскрывалась подобно ядовитому цветку.

– Пусть это мучение развеется вместе с дымом! – рукописи Инститора пожирало пламя. Я повторял это как молитву, и кидал в огонь все рукописи, какие только мог найти в своем доме. Я не хотел, чтобы кто-то узнал о моих открытиях и об этом проклятии. Пусть человечество забудет о нем и живет спокойно!

Когда бумаги кончились, я вошел в огонь сам.

 

Глава 23. Конец близок

 

На стене висело распятие. Угол обзора через зеркала не позволял его заметить, но, стоило выйти наружу, как он начал мозолить глаза. Очевидно, они основательно подготовились к встрече. Церковный запах вперемешку с чесночным сбивал с ног (и как они сами такое выдерживают?)

Они хотели войны? Они ее получат. Биться до последнего, а потом земля примет меня, и я восстановлюсь…

С двух сторон стояли католический и православный священник. Молитвы на славянском и латинском.

– In nomine patri et filii et spititus sanctus…

– Во имя отца и сына и святаго духа…

И даже – страшнейший из кошмаров прошлого – откуда-то сзади послышалось омерзительное

«Ля Аллахи илля Ллах ва Мухаммад расул Иллах».

Я мог отвернуться от одного, но двое, нет, трое сразу – это было уже слишком. В глазах начало мутнеть, ноги подкосились, а сердце пронзило болью, словно туда вошла огромная заноза. Затем сознание покинуло меня…

Но, увы, не навсегда. Бессмертие оказалась проклятием. Даже с колом в сердце, но я продолжал существовать. Почему мне нет покоя? Сколько жизней я забрал? Чем больше жизней на моей совести, тем дольше агония умирания. Да-да, те самые адские муки. Сознание заполнилось текстом, который читал католический священник:

Exorcizamus te, omnis immundus spiritus, omnis satanica potestas, omnis incursio infernalis adversarii, omnis legio, omnis congregatio et secta diabolica[10] – тело больше ничего не ощущало, словно иглы под кожу, в сознание проникал знакомый текст на латыни, но там было что-то еще, к окончанию текста я уже не мог различать слов, превратившихся в смертоносное оружие, я смог разобрать только одну фразу… «Более ни одна душа не связана с тобой» — эта фраза как будто перечеркивала все сказанное ранее. В грохоте иерихонских труб как будто была синкопа, пропущенная нота, из-за которой весь ритуал превращался в фарс. Этот пробел сиял, как утренняя звезда, и оставлял свободу воли. Не сдаваться. Ни за что. Даже если эта пытка будет продолжаться веками.

Ко всему привыкаешь, даже к такому. К слепой, бессонной, голодной вечности. Вот оно, царство теней. Вот он, покой, которого я ждал, вот он, неизменный и бессмысленный. Время остановилось, а я нет. Я, со своим холерическим темпераментом, ненавидящий стагнацию и скуку. Проиграл. Без возможности реванша. Я не знаю, прошел ли год, десять, сто лет? Но что-то запустило остановившиеся часы. Слабая пульсация, что-то живое.

Боль прошла. Наверное, срок окончен. Еще мгновение – и смерть заберет меня.

 

Глава 24. Чужими глазами: София

 

Как утверждают записи Конрада (моего отца), сразу после той роковой встречи он поехал в Бистрицу. Первым делом он убил родную дочь, несмотря на протесты жены и… мои собственные слезы.

Потом отправился в замок. Добрался он туда без особых проблем, далее, не заходя в главное помещение, зашел в часовню и убил оставшихся вампирш. Их было две, они просто спали как мертвые, и убийство не составило для него труда.

Затем он решил разрушить замок, но у него ничего не вышло: стены оказались слишком крепкие, а подключать войско ради вандализма власти отказались. Впрочем, желающих занять этот замок тоже не нашлось.

Влада похоронили как подобает, в Снаговском монастыре, где уже были похоронены его отец и старший брат. Там, пронзенный осиновым колом, усмиренный крестом и окруженный со всех сторон озером, вампир больше не сможет подняться. Говорят, это решение далось непросто: пускать нечисть в святое место — что может быть кощунственнее? Однако если корень всех зол лежит именно в ненадлежащих похоронах, то стоит потратить силы и похоронить как надо, и тогда проблема уж точно никогда больше не повторится.

С остальными так возиться не стали, похоронили их где придется, на деревенском кладбище неподалеку от перевала Быргэулуй. Все действия были запротоколированы и переданы в Венский университет.

После смерти Влада Конрад сказочно разбогател. Вся округа стала считать его спасителем, этаким новым святым Георгием, уничтожившим дракона. Кто-то сравнивал его с Зигфридом. Староват, конечно, но сохранить в таком возрасте смелость и физическую силу в любом случае похвально. Только я, желая задеть его гордость, именовала его Хагеном. Он почти не обижался – по крайней мере, не показывал обиду, да и вообще я не помню, проявлял ли он при мне хоть раз какие-то сильные эмоции?

«Жил-был пастух, и был у него сын. Вещунья напророчила ему: как только твоему сыну исполнится 16 лет, он полюбит мертвую принцессу. Пастух опечалился, но вещунья, утешая, продолжила: …и эта любовь будет взаимной».

Мне эту сказку рассказала старшая сестра. Я почти забыла ее. Отец с матерью не разрешали мне говорить о смерти, ведь сестра умерла, и это тревожило их сердца.

Для меня, напротив, думать о смерти означало помнить о сестре. И чем старше я становилась, тем меньше мне думалось о сестре и тем больше – о смерти как она есть. Было ощущение, что мне уготовано судьбой полюбить мертвого принца. Никаких волшебниц я не встречала, никаких пророчеств не слышала, но откуда-то знала это. А потом научилась читать и добралась до папиных записей.

Чем больше я читала, тем больше мне хотелось узнать об этом князе. Его клеймили позором и обвиняли во всевозможных гнусностях, и мне хотелось восстановить равновесие. Если кого-то слишком отчаянно ненавидят, то где-то глубоко запрятано нечто достойное восхищения. Тем более что он как-то был связан с моей сестрой. Возможно, я даже видела его мельком, но не могу вспомнить, слишком много времени прошло.

Моя жизнь была спокойной и размеренной, а в этих историях было столько чувственной силы, что я стала одержима одними только описаниями деяний ужасного вампира.

И вот, наконец, я переплыла озеро и оказалась на острове. Был поздний вечер, помещения монастыря были закрыты. Нужный мне склеп находился в старой часовне, куда уже лет десять или двадцать никто не заглядывал. С собой – только остро заточенный нож и кремень со свечой.

Открыв крышку, я увидела скелет.

Только скелет и рваные лохмотья черно-серого цвета. Голова была отсечена и валялась рядом, в землю был воткнут небольшой кол. Я вытащила его и отбросила в сторону.

Достала нож. С нескольких попыток удалось порезать руку до крови. Часть я проливала на то, что осталось от шеи, прижимая к ней голову, другую часть – туда, где раньше была деревяшка.

Живи!

Все это время меня не покидало ощущение, что я делаю что-то греховное и крайне стыдное, противоестественное, но это меня не останавливало.

Кровь остановилась, силы тоже были на исходе. Но я пришла сюда, и, если я сейчас встану и пойду домой, это будет означать, что путь проделан зря.

И я сделала новый порез. Кровь лилась хуже, руки дрожали, и нож больше не мог двигаться, как мне надо. Оставалось только разминать руку, чтобы вытекло как можно больше.

Я всматривалась в то, что осталось от головы, и перебирала пальцами землю, как золотоискатель, и мне показалось, что на земле появились человеческие очертания. Что-то эфирное, почти прозрачное – но видимое и осязаемое. Показалось?

Еще секунду назад не было никаких изменений, но теперь вместо скелета передо мной был труп, еще холодный, но уже почти неотличимый от живого человека. Я потеряла сознание на миг и очнулась от непривычных ощущений. Он целовал мою израненную руку!

– Пойдем отсюда.

Голос был тихим, с неожиданными паузами, словно он задыхался.

Он приподнялся, как дряхлый старик, держа меня под руку. И, только выйдя из склепа, выпрямился во весь рост.

– Зачем ты спасла меня?

– Боги не должны умирать.

– Боги? – он отшатнулся, словно избегая меня. И зашептал: – Только не сейчас! – и, повернувшись ко мне, сказал: – нужно доехать до Бистрицы, там безопаснее, и ты мне нужна живая. И горсть земли отсюда, в ней слишком много серебра, но это лучше, чем ничего. Если солнечные лучи…

Вдалеке показался силуэт охранника. В его руке был факел. Он заметил нас.

– Что тут происходит? Как вы здесь оказались, уходите!

Влада как подменили. Секунда – и он уже стоял у охранника за спиной, повалил его на землю и…

Это выглядело одновременно и мерзко, и притягательно. Я подошла ближе.

Туманные неясные очертания становились более плотными и непрозрачными. Отбросив обескровленный труп в сторону, Влад протянул мне руку и уверенным голосом сказал:

– Пора в Бистрицу. Ты со мной?

 

Эпилог

 

Вечность часто заставляет задуматься, почему мое сознание не покинуло меня даже тогда, когда у тела больше не оставалось шансов?

Почему я не растворился в небытие, почему смерть меня так и не приняла до конца?

Праведники не становятся такими, как я. Слишком слаба у них воля к жизни. Бесы брезгуют их плотью, и вместо скверны из них получается всего лишь гнилое мясо. Впрочем, святыми брезгует даже сама природа. Хотя кто их знает, может, они и живут где-то в иных сферах?

[1] Действие разворачивается примерно в 1450 году. Встреча с Барбарой Цилли полностью вымышленная, но дальнейшие события опираются на реальную историю.

[2] Имеется в виду Янош Хуньяди.

[3] Комета Галлея, наблюдаемая летом 1456 года.

[4] Турецкое прозвище Дракулы, означающее «князь, сажающий на кол».

[5] Знак Зодиака, который восходит на восточном горизонте в момент рождения человека. Считалось, что он влияет на внешность и поведение человека.

[6] Слова латинской версии молитвы «Отче наш» (Pater noster), произнесенные задом наперед.

[7] Бендис – фракийская богиня Луны. Иногда ее отождествляли с греческой Гекатой или Персефона. В данном случае она предстает как богиня смерти.

[8] Залмоксис – дакийский бог врачевания, некогда был учеником и рабом Пифагора, затем освободился и обрел бессмертие.

[9] Алхимические понятия, обозначающие стадии получения философского камня. Нигредо – стадия гниения, альбедо – стадия очищения, рубедо – завершение процесса.

[10] Слова, произносимые во время обряда экзорцизма.