«Шкатулка Пандоры»

Сквозь приоткрытую крышку шкатулки пробивался слабый свет, но мне хватило и этого. Я умудрилась уснуть прямо на столе, упав головой на разложенную карту и свет скользнул мне в глаза, отчего я нехотя приподняла веки и проснулась.

Шкатулка и правда светилась изнутри, слабо, тускло, но светилась. Я подорвалась со стула и протерла глаза, от удивления взволнованно моргая, а сердце тут же тревожно всколыхнулось. Я не могла поверить своим глазам, конечно, я подозревала, что собери я все стихии, она активируется, но сейчас, это казалось странным, весь не хватало еще двух.

Нащупав в темноте телефон, включила и набрала номер Курта, не сводя взгляда со шкатулки.

— Панди, ну что случилось, я только уснул, — с легким укором отозвался сонный Курт, а мой мозг уже успел отметить, какой у него притягательный хриплый голос после сна.

— Она светится, Курт, шкатулка светится.

— Дьявол, Панди, я же просил без меня ничего не трогать! — сорвался Курт, и прочистив горло, добавил. — Бегу!

В комнате сразу стало как-то томительно. Ожидание Курта у меня всегда сводилось к излучению определенных флюидных флёров, настолько это было волнительно и желанно. Была б моя воля…

Свет включать совершенно не хотелось, ореол таинственности царил в полумраке комнаты, и мне до чертиков хотелось разделить его с Куртом, поэтому все полчаса до того, как повернулся ключ в замке, я прождала в оцепенении.

— Ты в порядке? — первым делом спросил Курт, заглянув в глаза. Прикоснувшись к плечу, потянул на себя и обнял, игнорируя подзолистую черноту, проступившую на щеке. Паутина смерти расползлась по щеке истлевшими кривыми. Я не видела, но поняла, что и мое лицо сейчас покрывает то же проклятье, почувствовав иссушенную стянутость и запах выгоревшей печной золы.

Его ладонь легла на макушку, и он прижал мою голову к своей груди, одновременно втягивая носом запах моих волос, будто это моя безопасность и пахла ванилью.

Я не ответила, прикрыв глаза. Невероятно приятно, когда он рядом. Может я и не права, может не стоило прерывать наши отношения — вот так из-за какой-то шкатулки?

Мы стояли в приглушенной темноте, истосковавшиеся по объятиям, по горячим чувствам, что обволокли нас и не позволяли оторваться друг от друга. Мы оба смотрели на шкатулку, на ту, что разлучила нас, стоило мне открыть ее. Тот день я запомню, как стоп-кадр всей моей жизни. Резные грани шкатулки с витиеватыми рисунками и сейчас взывали к сознанию и напрашивались, чтобы ее открыли, как тогда. Я обнаружила ее полгода назад на чердаке заброшенного дома, подписанного на снос, в поисках ненужных вещей, что еще можно было использовать. Тогда-то в моей жизни и появился Курт, наследник той самой обгоревшей заброшки, на выпавшую нам долю случайностей, оказавшийся в то самое время, в том самом месте.

Втянувшись в чувства, что возникли между нами, о шкатулке было благополучно забыто почти на пять месяцев, а вновь попавшись в злополучный день, мне на глаза, она полностью изменила все наши планы.

Потому что, я ее открыла.

Я, Пандора Грейс!

Любопытство не довело до добра мою мифологическую тезку, не обошла эта напасть и меня. Может эта шкатулка странствует по миру, попадая в руки вот таких же, как я Пандор и вершит их судьбы? Одна прабабка Курта, что оставила сие сокровище на чердаке дома, чего стоит! Может таким образом все Пандоры прокляты?

— Никогда не назову дочь Пандорой, — прошептала я вслух и прижалась к Курту плотнее, почувствовав, как живо отзывается его тело на мою близость. Отстранилась, нельзя рисковать, чёрная сеть кровеносных сосудов уже достигла глаз и начинала жечь.

— Мы хотели сына, — напомнил Курт, потирая двумя пальцами переносицу, вторая ночь без сна не прошла бесследно, преследуя шлейфом головной боли. Ветвистые корни проклятия остановили распространение по венам и стали стремительно уменьшаться. Чем дальше мы друг от друга — тем меньше его действие, это мы уже давно разгадали, чертовски невыносимо было придерживаться этого правила.

— Первым да, — уточнила Пандора печально. — Смотри! — обратила взор на причину своего беспокойства.

Свет медленно втянулся внутрь шкатулки, угасая и погружая комнату в кромешную темноту.

Курт рванул к стене и щелкнул выключателем. Я зажмурилась от света, мотнув головой и осязая практически вслепую все движения Курта. Он подошёл к столу и открыл шкатулку, одним пальцем откинув крышку назад. Я набрала побольше воздуха, приоткрывая один глаз, но тут же выдохнула — содержимое шкатулки было самым обыкновенным. Бархатная обивка бордового цвета, без малейшей крупинки пыли или грязи, шесть одинаково разделенных отсека, в каждом из которых уже лежали предметы и два последних пустых отсека, — все так же, как я оставила в прошлый раз.

— Я же предупреждал, Панди, шкатулка реагирует на женскую ауру. Будет лучше если ее заполнением займусь я, — не только укор, но и тревога отразились в глазах Курта.

— Я не прикасалась к ней, — с обидой буркнула я. — Уснула незаметно на столе, а проснулась оттого, что свет слепил в глаза.

Стараясь отвлечься, я поспешила прибраться на столе, свернув карту и захлопнув упитанный том трактата под названием «Ящик Пандоры».

— Успела что-нибудь найти? — Курт обошёл стол и встал с другой стороны.

— Нет, а ты? — я с надеждой посмотрела в его темные сонные глаза.

— В материнской ячейке банка пусто. Если там и были деньги или облигации, то все сгорело бесследно, как и остальное.

— Лишив твою мать смысла жизни, — обреченно прошептала я, чувствуя, как снова удушливый комок подступил к горлу, а грудь пылает от томящейся в ней тоски. Если бы могла, я бы давно разбила эту шкатулку об стену, чтобы никогда больше не видеть и не слышать этот ненавистный мне миф, оживший, словно старый скелет в шкафу.

— Мы не сдадимся, Панди, — Курт дернулся ко мне, но остановился, видя мой протестующий жест. — Если нужно я переверну весь банк, я отправлюсь хоть на край света и буду рыть землю руками, чтобы найти эти стихии. История шкатулки тянется далеко, но ни одна не подтверждает факт о том, чтобы владеющая ею собрала все шесть. Моя мать собрала четыре, Пандора Паламс — три, моя бабка тоже три. — Курт сделал шаг вперед, натыкаясь на мою ладонь и тараня ее, сметая все преграды. — Ещё никто, во всей истории, не собирал все шесть стихий, осталось только две, мы совсем близко, Панди, мы справимся, верь мне!

Его голос звучал у меня в ушах, эхом перекатываясь по сознанию, собирая осколки и складывая их в мозаичное подобие веры. Мне так хотелось в это верить, так хотелось…

Из всех мыслимых и немыслимых жертв шкатулки, что помнит история, я оказалась единственной, чье счастье заключалось в любви к мужчине.

— Тебе нужно поспать, — вымученно улыбнувшись прошептал Курт и коснулся костяшками пальцев моей щеки, а я опрометчиво скользнула взглядом по его губам, так жадно, что внутри все скрутилось в тугой узел. И не важно, что чёрные корни проклятия уже подступили к его губам, мне безумно хотелось забыться в его поцелуях на всю эту бессонную ночь.

— Утром я поеду в Храм Воссоздания, мать часто там исповедовалась, может хоть там она проговорилась. — Курт, словно обжегшись, убрал руку и маскируя под отвлеченностью свои истинные чувства и желания, взял со стола блокнот, перевернул исписанные страницы до нужной и вырвал последнюю. Размашистым почерком на листе чернел список элементов последней найденной стихии, почти все из них были зачеркнуты.

— Я поеду с тобой!

— Если не выспишься, не поедешь! — Курт взглянул на меня, словно строгий отец, отправляющий дочь спать в столь поздний час. — Панди, пожалуйста…

— А ты? Останешься?

Этот вопрос однажды уже звучал между нами, но сейчас, в отличии от прошлого раза, он подарил нам только тошнотворную тишину и боль, замыкающую где-то в груди все отчаянье нашего положения.

Утро плавно перешло в полдень, и проснувшись, я подскочила от мысли, что Курт не стал дожидаться и отправился в храм без меня. Но закипающий чайник и звук столовых приборов эту мысль спугнули и успокоили меня.

Он остался. Мог и уйти, дождавшись, когда я усну, но все же остался. Счастливая искорка вспыхнула во мне, отогревая душу, но страх испытывать счастье, после всего, что мы узнали, не покидал меня.

Я взглянула на проклятую шкатулку, вся суть которой сводилась к одному — лишить этого самого счастья! При чем самым зверским образом, в огне, превратив все в пепел.

— Я знаю, что ты уже проснулась! — громко крикнул Курт из кухни.

— Откуда? — вторила ему я, немного играючи.

— Поставил камеру, чтобы ничего не пропустить! — даже из другой комнаты я ощущала его ухмылку.

— Что ты сделал? — я подорвалась с места и в чем была бросилась на кухню, оторопело встав под аркой и вцепившись пальцами в дверные наличники. Поздно вспомнив, что на мне лишь тонкая короткая туника, ставшая почти прозрачной от падающего на меня с окна дневного света.

Взгляд Курта потемнел, проделав путь от моего лица до пальчиков на ногах.

— Шутка! Оденься! — Короткими, но такими емкими фразами отделался Курт, внезапно отворачиваясь. — У тебя десять минут, больше ждать не буду!

Он прошёл мимо меня, тянувшееся за ним напряжение ощущалось почти материально.

Железный занавес не спал с него даже тогда, когда я, освежившись наскоро под душем, переодевшись и отхлебнув пару глотков кофе, буквально плюхнулась на пассажирское сиденье рядом с ним.

— Едем?

Тяжелый взгляд был мне ответом.

— Можешь не притворяться! — с печалью в голосе пробормотала я, отлично понимая, как тяжело приходится ему сдерживаться, если даже мне все труднее преодолевать желаемое. — Я все понимаю и не обижаюсь!

— Черт! — выругался Курт, ударив раскрытыми ладонями по рулю и склонив голову. — Это совсем не легко! Крайне нелегко.

И завёл машину.

Храм Воссоздания стоял на кургане, чуть выше городского уровня, его белые башни с открытыми ставнями сплошь были засижены голубями, которые то взмывали вверх, кружась над храмом, то занимали свободные места на каменных сводах.

Всю дорогу до храма мы молчали, каждый в себе переживая муки желания, и лишь, когда мы вышли из машины, я заметила, что Курту удалось немного прийти в себя, да и я уже не чувствовала того надсадного чувства обиды. Сама ведь виновата! Соблазнять своим видом того, кого соблазнять нельзя! Ну и каково ему было? Отвлекшись, я пропустила, как Курт прошел во двор храма, готовясь войти внутрь и поспешила за ним.

— Чем могу служить, сын мой? — Я подоспела как раз вовремя и священник, худощавый, но подтянутый мужчина с полуседой бородой и белой, вышитой золотыми нитями митрой на голове, миролюбиво посмотрел в мою сторону и кивнул мне.

— Отец Карен, — тихо, будто скрываясь от посторонних ушей, обратился Курт. — Моя мать часто приходила в ваш храм и чтила собственную совесть раскаянием и подаяниями. К сожалению, ее не стало, и я посещаю ее любимые места, дабы воздать должное этой женщине.

Если бы я не знала Курта, я бы подумала, что он пастырь, ну или, как минимум, студент семинарии, настолько проникновенно и по-духовному прозвучала его речь.

— Ты на правильном пути, сын мой, ибо смирение и почтение великое благо и милость для всего сущего. Ты тоже хочешь покаяться, сын мой?

— Сюда меня привела память о матери, желание познать проблемы ее последних дней, которые возможно и привели к окончанию ее жизненного пути. — Курт продолжал общаться со святым отцом на равных, тихо, сдержанно, по-духовному рассудительно, словно он провёл в стенах храма не один год. Ни один мускул не дрогнул на его лице, а я лишь стояла и слушала эту возвышенную беседу двух миссионеров, когда слова сами слетели с губ.

— Вы что-нибудь слышали про шкатулку Пандоры?

Две пары глаз обратились ко мне, и кажется, мне удалось сбить с лица священника невозмутимость — он был удивлён.

— Ящик Пандоры, дочь моя. Ящик. — Отец Карен посмотрел теперь уже пристально, задумчиво. — Как вы сказали звали Вашу мать, сын мой?

— Пандора Парадис, святой отец.

— Значит и она не справилась, — вздохнул Отец Карен и покачал головой.

— Не справилась с чем? — я и Курт спросили об этом одновременно.

— Ваша мать, сын мой, как выяснилось, находила счастье в обогащении, — священник отошел на несколько шагов в сторону, поправляя церковные подсвечники, а мы последовали за ним, чувствуя, что он знает больше, чем, наверное, мы узнали за все это время. — Только деньги приносили ей неизмеримую радость.

— Я знаю это, — слегка раздраженно отозвался Курт. Он не любил вспоминать грехи своей матери, которая предпочла сыну банковские капиталы.

— Тогда ты, наверное, догадываешься, почему ящик забрал именно их?

— Шкатулка, — бесцеремонно поправила я. Слово ящик мне совсем не нравилось. — Следуя мифологии, Пандора из любопытства открыла шкатулку и выпустила на волю беды и несчастья.

— Мифы не до конца отражают правду, дочь моя. Ящик Пандоры и правда выпускает на волю зло, но зло это направлено исключительно на того, кто его открыл. В наказание за любопытство ящик лишает человека счастья.

— И это можно остановить…

— Можно, — отец Карен кивнул и остановился, снова внимательно вглядываясь то в меня, то в Курта — но ещё никому не удавалось. Я надеялся, что ею станет ваша мать, сын мой, но видимо и ей это было не под силу.

— Вы знаете, что означают последние две стихии? — моему терпению позавидовать было нельзя. Да и откуда ему взяться, когда на кону стоит жизнь любимого человека, а не какие-то там зелёные бумажки.

— Как твоё имя, дочь моя? — и я поняла, что раскрыта. Кому ещё будет об этом известно, если не тому, кто заглянул внутрь шкатулки. — Пандора, я правильно понял?

Молчание было ему ответом.

— Жизнь и смерть. — продолжил священник. — Что ищешь ты?

— Жизнь, конечно, — усмехнулась я.

— А что будешь искать потом?

Я молчала. Действительно, что? Ну найду я стихию жизни, потом ведь придется искать стихию смерти?

— А если найти сначала смерть? — предположил Курт внезапно. Но вопрос завис в воздухе, а останется ли после этого смысл вообще?

— Тебе, дочь моя, предстоит выбор. Жизнь или смерть. В этом весь подвох ящика Пандоры, в нем же и надежда. — Рука Отца Карена легла поверх моей руки. — Помни только, что не все так, как кажется на первый взгляд, эти стихии идут рука об руку вместе, они зависимы и одна непременно приведёт к другой. Все зависит от того, что в конце концов выберешь ты. Удачи…

Похлопав меня по руке, отец Карен улыбнулся и развернувшись продолжил свой путь один в сторону притвора, оставив нас на распутье мыслей.

И что дальше? Какой здравомыслящий человек выберет смерть, в надежде, что после нее наступит жизнь? Уж лучше сначала жизнь, зная, что потом все равно придет то, второе. Так живут все люди, это закономерно, с этим можно смириться. И все же, что-то не сходилось, что-то внутри меня жужжало, как осиновый рой, две противоборствующие стороны делили между собой мой выбор, перетягивая на себя согласных и несогласных.

А мне стало страшно. Может выбор и был бы легким, если бы это не касалось Курта. Жизнь любимого, а не мое счастье, сейчас стояла на первом месте.

В порыве отчаяния я прижалась к Курту, обхватила его торс руками, прижала ладони к спине и просто уткнулась носом ему в грудь. Наплевав на стягивающие кожу чёрные нити проклятия, выступившие на лице и стремительно расползающиеся по венам. Что будет, если не разрывать объятия, если не увеличить расстояние между нами? Мы погибнем? Сгорим в ползучем внутреннем огне?

— Я не позволю! — прошептал Курт, крепче прижимая к себе на пару секунд, снова нырнув в копну моих волос носом. — Я помогу тебе выбрать! — и схватив меня за руку, увлек за собой к выходу.

Выбор есть, но каким он будет и что останется после него?

Этого я не знала, пока…