Алая гостья
Глава 1
Тамара сделала воду погорячее, щедро плеснула на мочалку жидкого мыла. Флакон почти закончился, а был полный. Кожа горела, растёртая чуть не в кровь, только ощущение прилипшей к ней грязи не проходило. Слёзы, наверное, текли, их смывала хлещущая жёсткими струями вода.
Тамара почти перестала понимать, что с ней происходит.
Сначала она сделала ванну, погрузилась в горячую, пенную воду, но почти сразу выскочила прочь, зря намочив коврик. Показалось, что стоячая вода захватит налипшую мерзость, растащит-размажет по всему телу, потом не избавиться будет от ощущения безысходности. Никогда. Она больше никогда не будет чистой, получится, что замарали её навечно. Тамара не могла избавиться от горького чувства непоправимости всего случившегося. Следовало взять себя в руки, всё забыть, иначе ведь невозможно жить дальше. Если бы делалось так просто, как благостно думалось!
Она не могла больше возить мочалкой по коже, пальцами выскрёбывать гниль и гной изнутри тела. Вытерлась, швырнула брезгливо полотенце в корзину для грязного белья, где уже комковалась неопрятной кучей сегодняшняя одежда.
Выкинуть. Придётся всё выкинуть. Она никогда не сможет пользоваться этими вещами, даже если постирает их в кипятке с хлоркой. Она никогда больше не сможет быть собой.
Тамара заглянула в зеркало, не узнала в нём собственного лица. Не лицо там маячило — застывшая маска, отдалённо напоминающая человеческую. Не могло быть, чтобы всё это случилось с ней, тихой спокойной девушкой. Не красавицей, не дурнушкой. Обычной служащей, как теперь говорят, офисной планктонкой. Не могло. Она же всегда была хорошей, правильной девочкой. Почти не красилась, мини-юбок не носила. Она не заслужила пытки. А разве кто-то из других женщин заслужил? Раньше не приходилось задумываться о чужих бедах, существовала же в мире высшая справедливость: будь правильной, и несчастья обойдут тебя стороной. Всё обернулось вздором. Любую втопчут в грязь. Вообще любую.
Начальник и прежде, мягко выражаясь, оказывал ей знаки внимания. Бросал сальные взгляды, говорил гадости, которые сам, наверное, считал комплиментами. Тамара делала всё возможное, чтобы дать ему понять собственную незаинтересованность в досужем внимании. Верила, что достаточно захлопнуть створки раковины, сохранять строго деловой официальный тон, сидеть в своём домике, тщательно заперев воображаемую дверь, и мужчина поймёт, что его поползновения бесполезны. Не может не понять… Есть у него в голове мозг? Должен быть, раз начальником поставили…
В целом, большой опасности для себя Тамара не видела. Начальник был давно и прочно женат. Супруга его, ухоженная строгая на вид бизнес-леди, иногда появлялась в конторе. От таких уверенных в себе дам мужчины не гуляют. Ведь не гуляют же? Кто-то из приятельниц говорил, почему Тамара не должна была верить?
Когда начальник попросил её задержаться после окончания рабочего времени для выполнения срочного задания, Тамара ничего не заподозрила. Другие сотрудницы тоже бывало сидели допоздна, потом получали премии и добавку к зарплате за переработку.
Тамара ничего не заподозрила. Она мирно сидела за своим столом, работая с привычными столбцами цифр, когда начальник зашёл в общую комнату и направился прямо к ней. Ладони уверенно легли ей на плечи, скользнули ниже, больно стиснули грудь. Тамара была совершенно не готова к бесцеремонному нападению. Она растерялась. Начальник что-то говорил, так же напористо и нагло, как действовал, Тамара не понимала ни слова. В ушах стоял невнятный шум, делимый на части нервными толчками крови в жилах. Сердце билось заполошно, только всё было зря.
Тамара ничего не понимала, себя в первую очередь. Почему тело предало её — безвольно оцепенело. Почему она не закричала сразу же, как только мужчина напал?
Да, никто не пришёл бы ей на помощь в пустом здании, но вдруг она обрела бы уверенность в себе, выиграла мгновения для бегства, сумей вывернуться из мерзких объятий начальника. Она не закричала. Мохнатый ком ужаса законопатил горло. Организм, верно служивший все годы её жизни, подвёл на всех фронтах. Спасовал. Отнял надежду.
Мужчина действовал быстро, бесстыже, стащил Тамару со стула, пихнул на пустой стол, за которым днём, в обеденный перерыв, сотрудницы иногда пили чай. Тамара не сопротивлялась, ощущала себя безвольной куклой, не собой. Лишь подумала отстранённо и безразлично, что никогда больше не сможет есть за этим столом. Если вообще когда-то сможет затолкнуть в себя пищу. Если останется живой сейчас.
Всё происходило грубо, безжалостно, мерзко. С ней и словно не с ней. Что испытывала, сама толком не понимала. Анализировать не было сил, мысли туманило. Страх? Скорее безнадёжность. Мужчина нависал над ней, бесцеремонно стаскивая одежду. Ткань жалобно трещала, поддаваясь. Тамара видела его лицо: искажённое, незнакомое. Резко, против прежнего, постаревшее от безобразной гримасы. По дряблым морщинам тёк пот, из разинутого рта плохо пахло, нечистые волосы липли ко лбу. Недавно ещё моложавый ухоженный мужчина выглядел сейчас сущим дерьмом.
Омерзительное лицо, омерзительная волосатая грудь, мелькавшая за криво расстёгнутой сорочкой. Не человек — говна кусок, который может лишь испачкать. Запятнать потому, что сам — грязь.
Боль была, только на фоне невероятной жестокости происходящего показалась стёртой. От каждого бесцеремонного толчка накатывали тошнотные волны, словно угодила в выгребную яму и никак не могла из неё выбраться, в ней и утонет.
Тамара блеванула бы кислой желчью прямо в истасканное лицо мужчины, не будь сковавший её страх всеобщим, ёмким. Наверное, это был страх. Что ещё могло безжалостно отрубить здоровые инстинкты бегства, сопротивления? Она не знала. Всё, здесь происходящее, случилось с ней впервые. Вообще всё.
Хрюкающие звуки наверху сделались особенно противными, мужчина затрясся, из-под складок одежды выполз потный волосатый живот. Резко запахло хряком. Тамара увидела, что насильник вытаскивает из её тела то, чем истязал. Отвратительный на вид кусочек плоти, похожий на протухшего опарыша, скудно истекающий гноем ей на живот.
Как она не потеряла сознание от омерзения! Лучше бы потеряла, а ещё лучше — совсем умерла.
Мужчина, выдоив своего червя, ещё раз хрюкнул, засунул гадкое обратно в штаны, прошелестел молнией.
— Приведи себя в порядок и можешь проваливать! — сказал брюзгливо. — Презика не было, забыл купить, но я позаботился. Не вздумай потом лезть с претензиями и пузо на меня повесить! Ничего не выйдет, шлюшка!
Только когда за ним закрылась дверь, Тамара смогла подняться. Не убил. Впрочем, облегчения она не испытывала. Лучше бы всё закончилось сейчас и здесь. Спина болела, тело мучительно отзывалось на любое движение. Тошнота поднялась выше к горлу, но там всё ещё стоял ком, не пускал ничего наружу.
Вырвало её, только когда оказалась на улице, свежий ветер коснулся лица, отворил в ней саму возможность существования. Едва успела сделать несколько неверных шагов к кустам, росшим по обе стороны от входа в здание, как вылетел застрявший в горле ком, потекла вонючая жижа, словно организм пытался, как умел, избавиться от нечистот, вываленных на него мужчиной.
Тамара не помнила, как дошла до дома, поднялась на этаж, захлопнула за собой дверь в квартиру. Перед глазами всё ещё маячило гадостное лицо, руки тряслись, мучило воспоминание о том, как она жёсткой офисной бумагой стирала вонючие разводы гноя с омертвевшего твёрдого живота. Люди ли вообще мужчины? Пережитый опыт доказывал, что нет. Как можно жить с тухлым червяком в штанах?
Её снова стошнило, благо туалет был возле входной двери, недалеко бежать. Судороги сотрясали тело, выходить из организма было уже нечему. Жалкие остатки обеда и запас желчи Тамара оставила в кустах возле офисного здания.
Избавив желудок от того, чего в нём практически не было, Тамара пошла в ванную комнату. Тогда ещё наивно надеялась, что вода поможет смыть пережитый кошмар, по-детски верила: любая грязь отмывается мылом. Учили, когда была маленькая, кто же знал, что у взрослых случаются моменты, против которых простые средства бессильны.
Ничего не вышло. Напротив, с каждой прожитой после насилия минутой, испытанное на своей шкуре зло становилось лишь рельефнее, противнее, заполняло собой всё, не давало спрятаться и отлежаться в безопасности. Всплывали забытые детали. Слёзы, наверное, текли, их смывала бегущая вода.
Тамара заставила себя отложить мочалку, выключить воду, одеться. Трясло её, скорее всего, не от холода — от никуда не ушедшего кошмара. Голой она чувствовала себя слишком беззащитной, открытой для нового нападения, уязвимой даже дома, за тщательно запертыми замками. Вспомнив о них, Тамара побежала в прихожую, заново проверила дверь, подёргала её для убедительности. Сидела она в косяках как влитая, надёжно защищал крепкий засов.
Страх немного отпустил, вновь подняла голову брезгливость. Казалось, только что надетые вещи неизбежно загрязнились от осквернённого тела, их тоже придётся выкинуть совсем,пустьо не сейчас. Потом. Она не могла себе позволить выбрасывать хозяйскую мебель.
Мыслила не сказать, чтобы здраво. Понимала, только старалась не сосредотачиваться на теперешних подробностях, чтобы не выскакивали из небытия недавние, чтобы не вставала в воспалённом сознании точная подлинная неоспоримая истина: жить она больше не сможет. Единственное, что остаётся для решения всех проблем — выйти в окно.
Быстро, просто. Она бы, наверное, немедленно вышла, не помни краем ущербного сейчас рассудка, что квартира находится на втором этаже. Выбросится, упадёт на замусоренную землю, сломает ногу, и это ещё хорошо, неплохой наметится вариант, потому что можно будет не идти на работу, а если сломает спину и останется навсегда прикована к постели? Превратиться в овощ на грядке, не способный освободить себя самостоятельно от страшной жизни, зависимой от всех, доступной всем, в том числе мужчинам-насильникам.
Нет.
Надо иначе, по-другому. В книжках глотали таблетки, жаль, их у Тамары не водилось в хозяйстве, она не знала, где достать такие, чтобы наверняка, чтобы не стать опять овощем, только другими средствами.
Тамара пошла на кухню, выбрала среди других большой хлебный нож, примерилась резать вены, полагая, что это не очень больно и обещает уверенный результат. Потом вспомнила, что без тёплой воды кровь быстро свернётся, можно вовсе не умереть, только даром ослабнуть. Точно не знала, читала в книгах, видела в фильмах, но ведь там не объясняли в деталях, что конкретно делать. Верный результат могли дать верёвка с мылом, жаль, верёвки в квартире не было, а главное, её некуда было надёжно привязать. Кроме того, Тамара сомневалась, что сумеет смастерить правильную затяжную петлю.
Теплая вода всего проще. Пусть она растащит по телу мерзость, но ведь кровь потом смоет всё. Кровь всегда всё смывает. Набрать в ванну тёплой воды и лечь туда одетой, чтобы мёртвое тело не было совсем беззащитным?
В зеркале над раковиной опять отразилось незнакомое, слишком сухое, узкое, жалко сосредоточенное, совершенно не её лицо. Глаза глядели потерянно, как у дикого зверька, угодившего в ловушку. Вот и она, Тамара, оказалась в клетке беды, не суметь ей раздвинуть выросшие вокруг жёсткие прутья, выбраться на безопасную волю, выжать из себя страх и боль. Всё в ней теперь осквернено и покорёжено, надо лишь окончательно доломать живую женщину, которой мужчина воспользовался как игрушкой своей похоти.
Как это делается? Сначала надо разрезать вены, а потом пустить воду? Обязательно погружаться в неё целиком? Так долго, невыносимо ждать, полезно всё завершить быстрее, пока чувства не проснулись окончательно, пока боль ещё прокладывает путь к сердцу. Примется истязать, не убьёт, а душа жаждала покоя, а не новых мучений. Тамара не хотела ждать, малодушно боялась испугаться. Открыть кран, отрегулировать температуру, а потом смотреть, как розовый поток завихряется, уходя в сливное отверстие, слабеть и надеяться, что хватит сил не упасть…
Тамара подняла нож, примериваясь к венам на другой руке, когда ей показалось, что в зеркале отразилась мелькнувшая тень, словно кто-то прошёл за спиной, неслышно ступая в тесном пространстве комнатки. Она вскинула взгляд к стеклу, поняла, что глупо полагаться на маленькое зеркало, быстро повернулась, выставив нож перед собой. Испуганно, не грозно.
Нет никого. Почудилось, да и откуда бы взялось? В тесном пространстве спрятаться совершенно негде. Дверь не открывалась, Тамара бы сразу заметила, как резко поменялась освещённость. Колыхнулся сквознячок. Ей мерещится немыслимое, чудится больное, не осталось сил на здравость суждений, да и не всё ли равно, что там мелькает, если она собралась умирать. Быстро и твёрдо.
Только… Может быть, не сейчас. Усталость накатила мутной волной или прозрачное безразличие, Тамара толком не поняла. Пальцы словно помимо её воли ослабели, теперь не так крепко, до побеления суставов, сжимали твёрдую рукоять кухонного ножа. Медленно, словно во сне рука протянулась вперёд, осторожно положила нож в раковину. Железо неприятно, хищно звякнуло о фаянс.
Тихая сонная нежность ползла по телу, окутывала, как тёплая вода, не разносила грязь по коже, наоборот: бережно очищала, а потом укрывала от иных жестоких воздействий. Терпеливо. Тамара видела всё с ней происходящее как со стороны, лишь теперь поняла, насколько отстранённой была от своего тела, самой своей сути. Насколько не любила себя после мужского насилия, хотя ничуть не была виновата. Виноват был начальник. Грязный урод, ломавший чужие жизни. Не надо думать о нём.
Наплыло спокойное желание лечь, вытянуться истерзанным, осквернённым, но дочиста отмытым телом. Забыть произошедшее, пусть не сразу. Дать себе время, если быстро не получится. Отложить на потом, а сейчас заняться только собой. Дойти до кровати, а если не сумеет, лечь прямо на пол, на потёртый хозяйский ковёр. Ничего страшного. В любое место, где тихо и тепло. Безмятежно.
Тамара послушалась. Побуждение выглядело здравым. На миг промелькнуло в сознании удивление — трезвое, оставшееся в прошлом, растаяло, не задержавшись. В нём не было нужды. Происходили странные вещи, но что ещё могло её напугать после того, что случилось? Если нет боли телесной и душевной, можно лечь и заснуть, прочее со временем разъяснится.
До кровати она дошла, завернулась в плед и глубоко вздохнула, отпуская беды прочь.
Глава 2
Тамара проснулась рано утром, ещё до рассвета, почувствовала себя отдохнувшей. Вчерашние события не забылись за ночь, наоборот, проступили подробнее, рельефнее, только больше не вызывали в душе отчаяния и боли. Странную брезгливую сосредоточенность, не более того.
Прежде чем жить дальше (раз она резко раздумала умирать), имело смысл разобраться, что произошло с ней или не с ней. Ведь не могла эта трезвая, спокойная женщина быть ею. Не могла Тамара превратиться за короткие мгновения из раздавленного существа в человека, готового бороться. Кто-то или что-то вмешалось, дало энергию, иной взгляд на вещи. И этот неведомый не ушёл совсем, Тамара знала точно. Неведомая. Мужчина не стал бы помогать, потому что с его точки зрения вообще ничего особенного не случилось.
— Кто ты? — спросила Тамара. — Что ты?
Мысленно, не вслух, хотя была одна в квартире, кому тут вертеть пальцем у виска?
Прислушалась к себе, не к миру вокруг. Пробудились смутные догадки, в сути которых ещё предстояло разобраться. Заговорила так, словно могла получить ответ и почти сразу услышала его:
— Я здесь. Не бойся. Я с тобой.
Не то чтобы возникли в голове конкретные слова, скорее сформировалось ощущение этих слов. Образ образа. Главное, что посыл выглядел вполне понятным. И это точно произнесла не она, Тамара. Она так не умела ни прежде, ни тем более сейчас, после вчерашнего грубого изнасилования. Впрочем, нет смысла делить по рангам. Изнасилование — всегда жестокое действие. Вторжение, нарушение границ, оставление в беде. Хуже воровства, хуже убийства, потому что убитая больше не страдает, её путь завершён, ей дарован покой, как её насильнику — проклятье.
Тамара поднялась с постели, пошла в ванную комнату, чтобы умыться, увидела большой кухонный нож, который лежал в раковине, выглядел совершенно нелепо здесь: острый, резкий в окружении плавных безопасных линий фаянса. Тамара долго глядела на него, пытаясь размышлять отстранённо. Вчерашний самоубийственный настрой покинул её полностью. Она умрёт, а надругавшееся над ней ничтожество будет жить, уничтожать других женщин? Нет, не дождётесь!
Теперь она припомнила, что перемена случилась ещё вчера. Перед тем, как сморила усталость, пришёл предварительный покой. Тот смутный голос шептал что-то, пусть она не понимала ещё самих слов. Зато интонации уловила точно. С ней говорил не враг, а друг, вернее, подруга. Надо избавляться от мужских понятий обо всём, потому что они стирают женщин из реальности, превращают их в вещи, которыми можно пользоваться, как вздумается. Существуют не только сами женщины, существуют их слова. Эту ценность надо беречь.
Для начала полезно решить вопрос, происходит происходящее действительно или сдвинулся от потрясения рассудок? Сразу тут истину не просмотришь, придётся наблюдать ситуацию как бы извне. Если кукушечка и поехала, то в правильную сторону. Спешить не обязательно. Теперь есть время, целый вагон времени.
Тамара умылась, прислушиваясь к себе, не находя существенного беспорядка, как в теле, так в душе. Не всё понимала, зато принимала перемены. Новая подруга выручила её из беды, а не ввергла в неё, как сделал мужчина. Первая позиция определилась.
До работы остался целый час, хватило на то, чтобы не спеша сварить кофе, обстоятельно его выпить. Выполнив утренний ритуал спокойно спросить у неведомой подруги, той, кто поставила на место её безнадёжно сбитый настрой:
— Кто ты? Как мне тебя называть?
Мгновение другое Тамара с трепетом ждала ответа, затем выругала себя за откровенную глупость. Совсем надо крышей с места тронуться, чтобы всерьёз разговаривать с собой и верить в вымышленных подруг. Не было ничего, ей почудилось, разыгралось воспалённое воображение, решило отвести беду, выдумав подмогу в ней. Надо сказать, спасибо, конечно, изворотливой психике, но почему-то очень жаль, если чудо не состоялось, зависло по ту сторону сна, не было его. Ей совсем не повредила бы верная товарка, одной так сложно справиться. Продолжить жить, как ни в чём не бывало. Ходить на работу видеть каждый день ненавистного мужчину до тех пор, пока не сможет уволиться…
Тамара несколько раз глубоко вздохнула, стремясь сохранить бодрость, не допустить себя до панического срыва, и тут ответ на её призыв всё же прозвучал. Неясный голос, короткие слова, словно незнакомка ещё училась говорить на человеческом языке, а ведь так наверняка и было:
— Я с тобой. Я помогаю. Я иль.
— Иль? Кто это?
— Ты говоришь со мной. Хорошо. Скоро всё скажу. Дай мне время. Не бойся ничего.
— Ты ведь моя подруга?
— Да. Подруга. Гостья. Я учу слова.
Тамара энергично кивнула самой себе или своей гостье. Без разницы было. Ещё недавно она пришла бы в ужас, тряслась бы от страха, обнаружив, что в своём теле как бы теперь не одна. После вчерашнего ада пришествие иль совершенно не тревожило. Ну вот так, а не этак и что? Кто другой пришёл на помощь и дал покой, кто вселил уверенность в себе, которой отчаянно не хватало, потому мужчина смог безнаказанно напасть, довести дело до конца. Теперь всё иначе. И правильно.
Иль здесь недавно. Откуда бы она не пришла: из ада, рая, космоса — она здесь. Теперь надо дать ей время освоиться, тогда диалог получится успешным. Они поговорят и договорятся, а главное, Тамара будет отныне не одна в мире. У неё есть подруга, защитница, не надо прислоняться к какому-то мужику, чтобы другие мужики не насиловали. Нет нужды рисковать. Всё наладится.
Вечерние чудовищные переживания, отошли в прошлое, она даже спокойно резала хлеб вчерашним ножом. Предметы и переживания больше не пугали. Самочувствие оставалось отличным. Протёртая вчера чуть не до дыр кожа не горела, не отзывалась болезненно на прикосновения. Тамара собралась и пошла на работу.
Лишь когда она приблизилась к офисному зданию где-то не то в теле, не то в душе болезненно зазвенела тревога. Вчерашний ком тошноты вновь принялся заполнять горло, хотя почти сразу мучительные ощущения прошли, осталась лишь вялое беспокойство. С ним вполне можно было примириться.
Тамара прикинула, как ей держаться в конторе, когда она неизбежно столкнётся с насильником. Не заехать ли ему сразу в рожу, чтобы ощутил хотя бы призрак пережитой ею боли, чтобы себя утешить за вчерашнюю покорность? Было бы классно, только её же объявят истеричкой, а начальник станет пострадавшей стороной. Мужчинам всегда всё прощают. Женщинам никто не верит. Ей немедленно объявят, что всё выдумала, дура неадекватная. Горький жизненный опыт имелся даже в её двадцать с небольшим. Ладно, имело смысл всё предварительно обдумать и посоветоваться с Иль.
К счастью, решать что-то сразу вообще не пришлось. Конторские, собравшись кучкой, увлечённо судачили, хотя в это время обычно расходились по рабочим местам.
Аллочка оглянулась на коллегу, мазнула взором, едва кивнула, явно стремясь вернуться к обсуждению животрепещущей темы. Больше вообще никто не обратил на Тамару внимания. Она спокойно подошла к своему столу, положила сумку на привычное место. На тот, другой стол, где случилось ужасное, она пока смотреть не могла. Чтобы отвлечься и вообще не показаться странной и букой, подошла к женщинам. Да и тема болтовни заинтересовала. С чего бы все всполошились, принялись общаться всей толпой за пять минут до начала рабочего времени, не страшась начальника, который терпеть не мог «дамских посиделок».
Алла умолкла, когда подошла Тамара, хотя вряд ли потому, что имела намерение утаить что-то от сотрудницы. Скорее, иссякли новости или наступила естественная пауза для их осмысления. У Зои и Карины выражение лиц было задумчивое, у Алевтина Андреевны — сосредоточенное.
В другой день Тамара промолчала бы, а то сразу вернулась на своё место, сочтя неудобным участвовать в беседе, в которую её не приглашали и видимо не рады её участию, но со вчерашнего дня, после случившихся событий, в ней многое переменилось. Вместо того, чтобы стеснительно дожидаться, когда ситуация разъяснится сама собой, она свободно заговорила:
— Что случилось? Компы зависли или в целом службу отменили?
— Это вряд ли! — усмехнулась Алла, охотно откликаясь на предложение пообщаться вместо исполнения рутинных обязанностей. — Ты ведь не слышала пока? Шефа нашего в больницу увезли. Вчера вечером или ночью. На скорой.
— Сердечный приступ? — наивно спросила Тамара, а про себя подумала, что держи карман шире. У таких, как Сергей Павлович Пинюк вообще нет сердца, приступать там совершенно нечему.
— Как же! — откровенно, с удовольствием усмехнулась Алла, глаза её блестели азартом, а ещё, отчасти, откровенной злостью. — По мужской лини авария вышла.
— Член что ли сломал? — спросила Алевтина Андреевна. — Ты уже говори толком, не морочь нам головы. Достаточно подготовила. Сенсация твоя не потрясёт до основания наше тренированное воображение.
Зоя и Карина покосились на неё не то испуганно, не то смущённо, в точности Тамара не разобрала.
— Сломал или куда-нибудь не туда засунул — врачи сами ничего сказать не могут. Руками разводят, консилиумы собирают или как там это правильно называется. Говорят, что, если инфекция, то совершенно нетипичная.
— И в чём выражается её непохожесть на другие? — спросила Алевтина Андреевна. Взрослую женщину, почти пятидесяти лет, тема разговора не смутила, даже не особенно заинтересовала, если судить по её виду.
Наблюдала она обломы и инфекции, давно приелись. Две молодые сотрудницы молчали насторожённо, пожалуй, испуганно. Тамара отметила про себя их скованность. В картине-пазле прибывало постепенно ложащихся на место кусочков.
— Зрелище там то ещё, если верить тем, кто имел удовольствие приобщиться. Словно в кислоте побывало хозяйство, а потом ещё гнило недельку на помойке. Не то в пятнах, не то в нарывах всё. Соскобы взяли, анализы делают. Ещё говорят температура высокая. Орёт мужик не своим голосом, потому что больно и страшно ему. Самое дорогое вот-вот отвалится, а доктора только попусту пробирками звенят и изрекают по-непонятному. Решают, антибиотики колоть или сразу ампутировать, пока зараза дальше не пошла и вообще всё тело не сожрала.
— Ты-то откуда всё знаешь, в конторе сидя?
— Я ведь говорила: подруга у меня в больнице этой работает медсестрой, школьная ещё подруга. Вот она мне всё, как есть, доложила.
— Нельзя вроде разглашать, — робко произнесла Зоя. — Врачебная тайна или как это называется…
— Она же только мне и по секрету, знает, где я служу, и кто этот Пинюк, пострадавший, а я только вам, потому что работаем вместе и вы в курсе быть должны.
— С одной стороны, никому бы зла не пожелать, с другой — кобелировать надо меньше, тогда за хозяйство переживать не придётся, — вздохнула Алевтина Андреевна.
Алла глянула на неё остро, не сердито, скорее понимающе, пожалуй, обе женщины владели общим секретом, потому делиться им нужды не возникало. Впрочем, почему две? Зоя и Карина помалкивали дружно, словно причастные к тайне, вели себя скованно. Маловероятно, что несовременное девичье смущение служило тому причиной.
После вчерашнего ужаса сама Тамара рассуждала цинично и трезво. Не осталось у неё иллюзий. Если на неё начальник полез бесцеремонно, грубо, то наверняка не пропустил остальных отдельских женщин, работавших тут дольше Тамары. Действовал привычно, как хряк в своих угодьях. Разве что Алевтину Андреевну мог пропустить в силу её более чем зрелого возраста. Если этот кусок говна насиловал всех, ну или уговаривал, хотя для женщины в зависимом положении не существовало самой концепции добровольно согласия на секс с начальником, то становилась понятной реакция девушек на известие о болезни этого мужчины.
Сама Тамара тоже размышляла, как событие отразится лично на ней. Если начальника госпитализировали с инфекцией, то когда зараза возникла и развилась? Не пора ли всё бросать и срочно бежать в поликлинику — проверяться. Или не в поликлинику, в кожно-венерологический? Куда точно, Тамара не знала, в силу отсутствия начального опыта. До сих пор на здоровье не жаловалась, бывала в лечебных заведениях только на медосмотрах.
Наверняка Алла, Зоя и Карина размышляли о схожих вещах. Обдумывали план действий на всякий пожарный случай. Поэтому за Аллиным торжеством прятался страх, хотя она две недели сидела на больничном с ребёнком, вряд ли могла успеть заразиться, микробы ведь не ждут так долго, чтобы заявить о своём пребывании в организме… Или кошмар в отделе зашёл настолько далеко, что начальник дёргал сотрудниц из дома, словно женщин по вызову?
С одной стороны, уволься и уйди, с другой, не попалась ли уже на крючок шантажа, не сломлена ли воля к сопротивлению. Об этой стороне происходящего следовало подумать, пусть не сейчас, потом. О много ином. Почему только женщина должна страдать и искать пути выхода из безнадёжной ситуации, почему мужчин никто не учит человечности, не велит воздерживаться от нападения, тогда ведь и защищаться не возникнет нужды?
— А кстати, — сказала Алла, поворачиваясь к Тамаре. — Ты же вчера оставалась допоздна для срочной работы, и начальник ещё не ушёл к тому времени. Ничего такого не заметила? Может, он больным выглядел, жаловался на что?
Поняв окончательно, что от домогательств страдали все женщины в конторе, только страшились или стыдились об этом упоминать, Тамара решила позволить себе большую против прежней откровенность. Нет, не говорить всё до конца, ей ведь тоже всю подноготную не выкладывали. Как выяснилось.
— Да я недолго была, почти не работала. Сергей Павлович вышел в общую комнату. Сначала разговоры разговаривал, а потом принялся руки распускать, так что я испугалась и убежала.
Тамара примолкла, прикидывая, насколько достоверно звучит её история, добавила для убедительности:
— Даже комп не выключила. Сергей Павлович, наверное, и выключил, потому что сейчас не загружен был.
Самым сложным оказалось назвать насильника человеческим именем, потому что не был он человеком.
Алла бросила на неё один из своих утренних резких взглядов, но Тамара выдержала подозрительность коллеги легко, даже не покраснела, как случилось бы раньше, с прежней Тамарой.
Помолчали.
Заговорила опять Алла. Она владела какой-никакой информацией, ей и карты ложились в руки:
— Моя подруга сообщит, что и как анализы покажут.
— А Марьяша, небось, в больнице, при муже? — спросила в пространство Алевтина Андреевна.
— Ага. С утра раннего там крутится. Орёт на всех от врачей до санитарок, всех пытается построить.
— Вот чего красивая успешная женщина держится за этого тухлого потаскуна? — осуждающе произнесла Алевтина Андреевна. — Зачем он ей нужен? Сама при своём дела, денег и положения хватает. Зарабатывает ведь наверняка больше своего гулящего благоверного. Не пристраивается он рядом ни с какого боку. Ладно бы вкруг неё вился, всячески угождал.
— Может, он и угождает, — пожала плечами Алла. — В контору она когда приходит, он с ней прям как джентльмен с леди.
— На глазах мужчины могут, — пробормотала Карина.
— Думаете, она про него ничего не знает? — спросила Тамара.
Не то чтобы ей было интересно, хотела принять участие в разговоре, чтобы выглядеть естественно, заодно отвлечь внимание женщин от Карины, которая, казалось, жалела о произнесённых словах, хотя чего она там сказала, чего бы прочие не знали. Пустая болтовня, стремление со вкусом посплетничать, раз рабочий день с утра не задался, сделает её обыденной, выведет за рамки подозрений. Не то чтобы Тамара намеревалась прочно скрывать от товарок произошедшее, хотела сначала сама разобраться с собой, а главное, с иль. Понять, что она такое, как всё сложится в дальнейшем. Для полноценного разговора следовало дать иль время и доступ к информации. Тамара догадывалась, что и рассуждения о последствиях вчерашнего кошмара, если эти события были связаны между собой, снабдит новую подругу полезными сведениями.
— Всё она знает! — ядовито ответила Алла. — Чтобы такая ушлая мозговитая баба как Марьяна ничего не просекла про своего мужчину, такого представить не получится.
— Детей у них вроде как нет, — сказала Алевтина Андреевна. — Может быть, связи какие через мужа идут. Вроде у него дядя в администрации. Может сама Марьяна от него гуляет, так что квиты, обоих устраивает.
— Ну пусть теперь расхлёбывает последствия.
— Думаешь, она его и наградила? — спросила Тамара. — Она вошла в роль сплетницы, охочей до обсуждения чужих бед.
— Сомневаюсь, чтобы так прокололась. Женщины осторожные. Больше похоже, что Пинюк наш принёс подарок. Мужики полоумные, лишь бы пихнуть, а куда — всё равно им.
— Ладно, девочки. Работать всё равно надо, чтобы зарплату получать, — сказала Алевтина Андреевна, беря на себя роль старшей в коллективе. Она заменяла начальника, когда тот уходил в отпуск.
Сотрудницы без возражений направились к рабочим местам, тем более, что до поступления новостей из больницы обсуждать было нечего. Впрочем, толком заняться делом ни одна из них не успела. Компьютеры ещё загружались, в чём сложно их было упрекнуть с учётом возраста, когда резко распахнулась дверь в контору. Неровные торопливые шаги Тамара слышала ещё раньше, хотя не сразу узнала. Марьяна ворвалась в общую комнату сгустком боли и ярости. Глаза начальниковой супруги пылали эмоциями, в которых ещё предстояло разобраться. Лицо без макияжа казалось лишь отчасти знакомым.