Балерина
Февраль
В среду у заброшенной стройки нашли Карину Васильченко.
Ветер трепал выбившиеся из пучка волосы, создавая иллюзию движения. Начинало казаться, что тело вот-вот встанет на вывернутые ноги, вправит сломанные кости и пойдёт на очередную репетицию.
Мадина подняла голову. Прежде чем упасть, Карина пролетела двенадцать этажей. И не лень ведь было подниматься, лифта-то нет, одна шахта. Могла бы и в шахту броситься, а то валяется тут, как…
— Шухер, Родионова идёт! — шикнул кто-то, дёрнув Мадину за локоть. Она вскинула голову и тут же втянула в плечи, непроизвольно пытаясь скрыться в нескольких слоях акрилового шарфа.
У стройки сегодня было многолюдно; в темноте сине-белые отсветы милицейских машин заставляли вздрагивать. Вокруг Карининого тела натянули красно-белую ленту, и любопытные обступили её со всех возможных сторон, вытягивая шеи и наверняка, точно так же, как Мадина, вздрагивали, когда порыв холодного февральского ветра колыхал искусственно завитые чёрные волосы, и, будто бы злясь от того, что Карина не реагирует, налетал с новой силой.
Мадина, Варя и ещё кто-то из младшеклассниц заметили толпу, возвращаясь с репетиции. От театра до общежития Академии хореографии имени Аделины Калугиной было всего ничего — либо полкилометра по освещённой многолюдной Некрасовке, либо сто метров через заброшенную стройку. Протиснуться сквозь дыру в ограждении с тоненькой балетной фигуркой труда не составляло — многие студентки испытывали больше проблем, пытаясь протолкнуть туда сумки.
Алевтина Родионова, ректор академии, с исключительно прямой спиной и достоинством королевы, в своей чёрной шубе неторопливо прошествовала к милицейской машине. Родионову в академии боялись; доходило до того, что, завидев ректора издалека, самые нервные предусмотрительно ныряли в первое попавшееся ответвление.
— Валим! Заметит, Палке нажалуется! — зашушукались за Мадининой спиной. Она вроде бы и слышала, и даже соглашалась с разумными доводами: если Марья Вячеславовна, их классуха, с такой прямой спиной, словно проглотила палку, узнает, что они ходят через стройку, то может даже снять со спектакля.
Одновременно с этим, взгляд никак не желал отрываться от искусственных Карининых кудряшек.
Они стоят в холле Академии, ещё таком огромном и незнакомом, жмутся к родителям и нервно комкают в руках курточки. Одиннадцатилетки, дерзнувшие попытать счастья в престижнейшей балетной школе. Мадина встревоженно озирается, ища глазами маму, и, найдя, с облегчением выдыхает.
Двустворчатые двери в зал распахиваются, выпуская очередную партию девочек, прошедших второй тур вступительных экзаменов. Большинство плачет, но две-три сияют, словно маленькие звёздочки. Среди них Карина, нескладная и худая гимнастка с объёмным чёрным пучком. Встретившись с Мадиной взглядом, она радостно машет, улыбаясь широко и заразительно, так что некоторые из расстроенных девочек даже перестают плакать.
— Я прошла! — почти кричит Карина, и они обнимаются, искренне и наивно радуясь друг за друга.
Их дружба закончилась, когда Карину взяли в партию маленькой Маши из «Щелкунчика». А может, не начиналась вообще.
Мадина прикусила губу и, подняв шарф ещё выше, развернулась, поправляя сумку на плече и пробираясь сквозь плотно обступившую её толпу.
…Академия вынырнула из-за деревьев, едва припорошенных снежной пудрой, через пару минут. В этом году природа поскупилась на снег, даже февраль радовал лишь редкими заморозками, да и тогда снежный налёт сходил уже спустя ночь.
В окнах Академии, трёхэтажной и на вид в целом какой-то возвышенной, стремящейся вверх в бесконечном па, ещё горел свет — он мог гореть там до глубокой ночи, всегда находились желающие постоять у палки и наверстать какое-то движение.
Общежитие располагалось в пристройке; она поворачивала буквой «Г» и смотрела своими окнами на основное здание, никогда не давая ученикам о нём забыть.
Под ногами хрустела противная ледяная корочка, и по звуку Дина понимала, что за ней идут остальные. Однако все сохраняли молчание. Отдавали дань погибшей однокурснице?
Вероятно, нет, просто хотели оставить обсуждение до тёплой комнаты, где, собравшись в кружок, можно будет высказаться по полной программе.
Общежитие не походило на возвышенную Академию — приземистое длинное двухэтажное здание, на одном этаже парни, на другом — девушки. Свободных комнат снова прибавилось после последних экзаменов. Из набранных двадцати детей, которые так тепло и искренне радовались, обнимались и поздравляли друг друга в одиннадцать лет, спустя четыре года осталось лишь десять… Впрочем, уже девять.
Мадина переступила порог, вдохнув тёплый воздух и, приложив карту к турникету, вошла в знакомое до каждого поворота здание интерната. Те пятеро местных, что поступали вместе с ними, давно отсеялись, и теперь курс состоял лишь из иногородних, живущих бок о бок двадцать четыре часа в сутки.
— Я пойду всем скажу, что собираемся у нас через полчаса, — предупредила Варя, когда они с Диной вошли в комнату, которую делили на двоих, и, бросив сумку на кровать, кинулась оповещать остальных. Младшеклассницы отправились по своим комнатам так же молча. Честно сказать, их имён Мадина не знала.
Разобрав сумку, она переоделась, поплотнее зашторив окно. Комнаты с этой стороны выходили окнами не на Академию, а на злополучную стройку, которая своими двенадцатью этажами возвышалась над слоем деревьев.
Накинув олимпийку с логотипом Академии на спине, Мадина выпустила рыжие волосы из пучка, надела тёплые шерстяные носки и задумчиво посмотрела на тумбочку, где дожидалась её домашка по Геометрии. Однако почти тут же в спальню нагрянули трое однокурсниц во главе с Варькой, и задачи ушли на второй план.
Устроились по двое на каждой кровати — рядом с Диной присела Галя, рядом с Варварой — Эля, все в одинаковых олимпийках, Элька и Галя с пучками, значит, тоже только что вернулись, наверное, с допов. В мартовскую «Баядерку» взяли только их с Варей, на Теней, а Карину утвердили на первую Тень.
— Правда, что ли, Каринка с крыши… того? — невольно понизив голос, спросила Эля.
— Угу, даже в Интернете уже написали, — подтвердила Варя, сделав неопределённый жест, словно сошедший с какой-нибудь драматической постановки.
— И кто теперь будет первой Тенью? — наклонившись вперёд, задала Галя вопрос, который, видимо, интересовал всех куда сильнее Карининой смерти и её предпосылок.
— Может, кого из старшекурсниц возьмут? Ханину, там? Корнееву?
— Ага, щас. Я слышала в столовке, что Ханина после каникул растолстела. Её кто-нибудь видел? Говорят, она уже на грани, — с едва скрываемой радостью сообщила Варя.
Кто-то что-то сказал, но Мадинин взгляд случайно скользнул к окну, и хоть оно было занавешено, многоэтажка виделась даже как будто сквозь штору.
— Она сама прыгнула? — спросил кто-то, и по паузе Дина неожиданно поняла, что «кем-то» была она сама.
Девушки неловко переглянулись, и чуть погодя Эля, голубоглазая блондинка с чересчур большими оттопыренными ушами, рискнула нарушить тишину:
— А… вы дружили? Кто-нибудь вообще с ней дружил?
— А тут вообще кто-нибудь с кем-нибудь дружит? — хмыкнула Мадина, вспомнив Каринины тёмные глаза, искрящиеся радостью, когда она услышала о партии первой Тени.
И собственную жгучую зависть, затопившую душу.
— В Интернете пишут, что сама, — сказала Варя, пролистывая вниз ленту новостей на экране мобильного и накручивая на палец прядь жидких русых волос, — хотя с чего бы? Это партия мечты! Я бы убила за первую Тень!
— Я бы и за последнюю убила, — мрачно пошутила Галя, — жаль только, что даже если убью, место кому-нибудь из старших курсов отдадут.
Мрачная шутка слегка разрядила атмосферу; разговор продолжился на более непринуждённой ноте, отойдя от темы Карининого последнего гранд жете.
— А ещё её собирались весной ставить в «Пиковую даму», — снова невпопад вспомнила Мадина.
— В «Пиковую даму»? — чуть встревоженно спросила Варя, — ну нифига себе. Откуда инфа? Может, из нас теперь кого возьмут?
— Разбежалась, догоняйте, — с досадой фыркнула Галя, — я как-то по коридору шла, вижу, Родионова. Спряталась, значит, за дверью, жду, пока пройдёт. А она по телефону разговаривает, договаривается, чтобы в следующем году Васильченко на Раймонду пробовали.
— Вот же зараза, — с возмущением высказался кто-то.
— Угу. Мне вот тоже интересно, с кем надо переспать, чтобы танцевать Раймонду, — пробормотала Галя.
— Она же умерла, — пробормотала Мадина, но занятые предположениями и сплетнями девчонки её не услышали.
Дина встала и подошла к окну. Там стоял рассчитанный на двоих письменный стол с лампами, и Мадина сделала вид, что ищет учебник по Геометрии. Мысли её были там, за плотной шторой, за рядом припорошенных снегом деревьев, на крыше двенадцатого этажа.
Репетиция окончена, концертный зал на пару секунд погружается в темноту — проверяют свет. Мадина встаёт, упираясь руками в колени и пытаясь отдышаться. Остальные «тени» равномерно распределяются по гримёрке, виляя между кронштейнами с костюмами и стойками с париками. Свет снова мигает, сменяется на зелёный, синий и наконец на нормальный бело-жёлтый. Нашарив глазами свою сумку, Дина подходит и садится на пол. Она стягивает гетры, надетые поверх пуантов, затем развязывает тесёмки. Боли ноги не чувствуют, но под пуантами всё равно мозоли, синяки, даже небольшое кровавое пятнышко; какая-то твёрдая крошка, видимо, попала внутрь. В лихорадке танца этого никогда не чувствуешь, зато потом…
Вибрация слева напоминает о присутствии Карины. Она сидит, облокотившись на стену, в пачке, надетой поверх штанов, и что-то набирает на телефоне. Свет снова на секунду гаснет, и в глазах Карины Дине чудятся красные точки.
Но в следующий миг всё снова в порядке.
— Ты идёшь, или как? — уточняет Мадина, доставая термос. Перспектива идти до общежития в одиночестве до сих пор пугает.
— Угу, — соглашается та и, отложив телефон, поддевает узелок на ленте.
Спустя минуту Мадина, уже отдышавшись и даже успев частично переодеться, бросает на Карину случайный взгляд. Под пуантами у неё чистая гладкая кожа, а в глазах медленно тают красные огоньки.
— … сорок восемь килограмм весила, между прочим…
Мадина вздрогнула, зацепив ухом конец фразы.
— Вы о чём? — она взяла учебник и тетрадь, чисто для вида, даже не захватив пенал, и вернулась на кровать.
— Ну как… Каринка же в том году, на контрольном взвешивании перед экзаменами, весила сорок восемь килограмм. Она ещё тогда, дура, шпильки из пучка вытаскивала, чтобы легче стать.
Девушки дружно рассмеялись.
— Мне Искандер сказал, что если ещё раз её поднимет, то пополам сломается, — сквозь смех добавила Галина.
— Да я её сестру видела старшую, так в ней три Каринки поместится… Наследственность, никуда от неё не денешься.
— Ну, она ведь делась, — резонно возразила Мадина, — Макарова её в том году за рояль задвинула, а в сентябре в центр вернула. И тут же ей и Машу в «Щелкунчике», и первую Тень. Спорим, её уже втихаря прочат в выпускной спектакль на ведущую?
«В смысле, прочили», — тут же отозвалось подсознание, и Дина осеклась на полуслове, поймав себя на том, что краснеет.
Остальные, впрочем, тут же подхватили тему, не обратив внимания на перемену её настроения.
***
Мадина открыла глаза, наткнувшись взглядом на зашторенное окно; сквозь щель в шторах робко пробивалась полоска тусклого света. На часах светились пятёрки.
Спать не хотелось, и Дина не стала заставлять организм. Она выпрямилась — при этом спина стрельнула болью — и потянулась к спинке стула за олимпийкой.
Варя безмятежно спала, свесив руку с постели и уткнувшись лицом в подушку. Над кроватью слегка кривовато были приклеены постеры известных актёров, несколько плакатов к фильмам, афиша «Лебединого озера».
Мадина откинулась спиной на стену — с её стороны она оставалась пустой — взяла расчёску и, распутывая волосы, невольно уставилась на закрытое окно, перебирая в уме вчерашнее. Интересно, как академия отреагирует на самоубийство Карины? Недаром ведь Родионова приходила на место происшествия.
За стенкой послышался грохот, и Дина вздрогнула. Кто-то, кажется, уронил стул.
Это вывело Мадину из задумчивости, и она отложила расчёску, собрав волосы в пучок. Наткнулась взглядом на тетрадь по Геометрии и поморщилась, вспомнив о несделанном задании. Но настроения заниматься этим сейчас, уж точно не было. Закрепив пучок сеткой и шпильками, Дина понеслась в ванную, снимать постиранный вчера купальник. На запасном уже неделю красовалась огромная дыра, но сходить в магазин за новым было некогда.
Присев у комода, она вытащила лифчик и привычным движением втянула в себя воздух, чтобы застёжка сошлась между лопатками.
— Ты чего в такую рань вскочила? — половина фразы Вари утонула в зевке и скрипе старых пружин.
Мадина поскорее натянула майку и объёмную вязаную кофту и повернулась к соседке.
— Не знаю, спать не хочется.
Варины глаза блеснули, и хотя больше она ничем этого не выдала, но Дина поняла, что соседка всё видела и поняла правильно.
— Я пойду в зал. У нас всё равно класс первым, позанимаюсь подольше.
— А завтрак? — послышалось, или в Варькином голосе действительно скользнуло ехидство?
Пожав плечами, Мадина присела у школьного рюкзака, закинув внутрь Геометрию, Информатику и Обществознание. В балетную сумку отправились купальник, юбка, комбинезон и чуни.
— У тебя есть пластырь? — порывшись в ящиках, Дина повернулась ко всё ещё валяющейся в постели Варе.
Из коридора послышались шаги, голоса и ещё какие-то неопределяемые звуки.
— Чего там? — заинтересованно спросила в пустоту Варя, сунув ноги в тапочки и накинув олимпийку на пижаму.
Мадина наскоро побросала в сумку остальное, откопала пластырь в Варькиной тумбочке и натянула пуховик с шарфом.
В коридоре было пустынно, как, в принципе, и должно было быть в половине седьмого утра — занятия начинались в половине десятого. Однако одна из дверей была открыта, и голоса доносились уже изнутри. Один из них, немолодой и проглатывающий букву «Р», легко узнавался и принадлежал комендантше.
— Это чья? — недоумённо спросила Варька, кивнув на открытую дверь.
— Каринки, — ответила Мадина, и Варя слегка смутилась. Что-то негромко пробормотав, она скрылась в спальне, а Дина направилась к выходу. Чем ближе она подходила к открытой комнате, тем сильнее стучало сердце.
Она очень постаралась просто пройти мимо, не поворачивая головы, но краем глаза всё равно увидела трясущуюся в рыданиях женскую фигуру. Кажется, отца у Карины не было, только мать.
Мадина сглотнула ком в горле и ускорила шаг.
…В здании Академии царила тишина и прохлада, как в музее. Портреты знаменитых выпускников надменно и важно смотрели со стен на самонадеянных неуклюжих подростков, переступающих порог. Даже в обычные дни Дина старалась преодолеть холл как можно быстрее, а сегодня, кажется, и вовсе поставила рекорд: на улице её не покидало ощущение того, что двенадцатиэтажка, возвышающаяся над деревьями, сверлит её взглядом своих пустых оконных проёмов. С содроганием Мадина вспомнила, что окна женского туалета и нескольких аудиторий также выходят на проклятую высотку.
К счастью, в репетиционном зале не было окон.
Мадина вошла, оставив в шкафчике раздевалки верхнюю одежду и не нужные пока вещи, и расстелила коврик.
Разминка прошла продуктивно; разогревая ноги с помощью резинки для растяжки, Дина умудрилась повторить тему по Обществознанию и даже решить в уме пару задач по Геометрии. А сидя на шпагате, пролистала конспект по Информатике.
Настроение слегка поднялось; сунув ноги в чуни, Мадина решилась на вылазку в туалет и, набросив поверх купальника кофту, вышла из зала. Перебирая в уме замечания Палки с прошлых классов, Дина шла в сторону уборной, пока не услышала впереди знакомый голос с жеманными интонациями. Уж кого-кого, а Родионову видеть не хотелось — при встрече с ней смущённое «Здрассте» удостаивалось разве что пренебрежительного взгляда.
И Мадина скользнула в удобно подвернувшуюся пустую аудиторию, радуясь, что звука шагов в такой мягкой обуви не слышала даже она сама.
Голоса приближались, и, по стуку трости об пол узнав Палку в собеседнице ректорши, Дина порадовалась второй раз.
— … поднимать эту тему, — донеслось до притаившейся Мадины по мере приближения голосов.
— Но кого мы поставим на первую Тень? — с явной досадой спросила Палка.
Дина чертыхнулась про себя. Она только-только отвлеклась от темы Карининой смерти, и тут опять.
— Может, ту, что танцевала в этом году па-де-труа в «Щелкунчике»? Не Власову, вторую.
Мадина вытаращила глаза, с изумлением приоткрыв рот. Мысли о Карине мгновенно вылетели из головы.
— Мадину Устимову? — уточнила Палка, — не уверена, Алевтина Михайловна.
— А что, к ней какие-то вопросы?
— Девочка талантливая, но… Я заметила, она начала набирать.
— Так дайте ей понять, что нужно оставаться в форме, — с явным недовольством велела ректор.
— Не уверена, что…
— Я приду к вам на класс в ближайшее время. Нам нужно определяться, кем заменить Васильченко в следующих постановках. А этот набор, признаем честно, очень средний. Я возлагала надежды на Васильченко, но увы. Мы не можем допустить, чтобы ни один выпускник не попал в Большой или в Мариинку. Это огромный урон престижу заведения. Мы всегда выпускали только лучших.
— Я намекну Устимовой насчёт первой Тени. Она…
Голоса удалились, и сколько Мадина не прислушивалась, не смогла уловить конца фразы. Она с досадой прикусила губу.
Тогда, после новогоднего «Щелкунчика», она начала кашлять, глаза покраснели и слезились. Дина решила, что заболела, и обрадовалась, что экзамены позади и не придётся ничего пропускать. Только приехав на каникулы в родной город, она поняла, что «простуда» проявляется не так, как обычно. Мама окинула её профессиональным взглядом любительницы медицинских сериалов и безапелляционно заявила — аллергия. Что в итоге и подтвердилось.
Ничего страшного Мадина в этом не увидела — врач прописал ей антигистаминные, предупредив, каких ингредиентов в составе косметики лучше избегать. Однако в гримёрке во время первой же посленовогодней репетиции «Баядерки» Дина поняла, что начинает задыхаться от витающей в воздухе смеси ароматов. Всем окружающим она запретить пользоваться лаком и гелями не могла, поэтому запаслась таблетками и стоически терпела.
И только когда стрелка на весах подпрыгнула и сместилась сразу на три деления, Мадина лихорадочно пролистала рецепт и увидела список побочных эффектов.
Это был удар ниже пояса. В тот день Дина проплакала несколько часов, закрывшись в ванной и думая, что делать. Мама, услышав по телефону истерические нотки в Мадином голосе, перепугалась, но услышав, в чём дело, сразу же успокоилась и даже добродушно посмеялась. На вопрос, можно ли найти другие таблетки или вообще обойтись без них, ответ был однозначным. Дина стала есть меньше, но мгновенно почувствовала, что после этого не может выполнить элементарный аттитюд, а после двух-трёх фуэте подряд перед глазами мелькали чёрные точки. Пробовала избегать общей гримёрки во время выступлений, но сразу же получила несколько замечаний от балетмейстера. Сказать, в чём дело, она не решалась, даже Варьке — так недолго и вылететь по медпоказателям.
А она-то, дура, думала, что никто не заметил изменений в весе, кроме неё самой. Теперь однозначно, никакого завтрака.
Впрочем, мысли тут же ушли в позитивное русло — подумать только, она, Мадина Устимова, танцует первую Тень. А потом, в перспективе, всё, что обещали Каринке — Раймонду, Эффи в «Сильфиде»… А ещё, Дина краем уха слышала, что в следующем году собираются ставить «Даму с камелиями» — её любимый балет, записи которого она просматривала чуть ли не каждый месяц. Маргариту, конечно, студентке никто не даст, но, может, хотя бы Прюданс…
Мадина с воодушевлением выпрямилась, расправляя плечи, и резинка надетого под купальник топа больно врезалась в спину, напоминая о чём-то не столь радужном. И — хуже всего — от неё не зависящем. Для привыкшей всё контролировать Дины, с одиннадцати лет живущей в сотнях километрах от дома, это было чем-то незнакомым и непонятным. Она могла проводить у станка по нескольку часов, вставать на пальцы с растяжением связок, танцевать под язвительные комментарии преподавателей. Но никак не могла справиться с глупой аллергией.
Из горла вырвался нервный смешок, и Мадина, убедившись, что Родионова удалилась, вернулась в зал. К её удивлению, в её отсутствие туда подтянулись ещё трое. Алина сидела на шпагате, попутно расчёсывая волосы, у станка светловолосая Инга отрабатывала аттитюд, а Варька — уже без станка — четвёртый арабеск. Её вытянутая рука так сильно дрожала, что заметно было даже со сцены.
— О, Динь-динь, — обрадованно позвала Алина, увидев Мадину, — у тебя есть нитка с иголкой? У меня лента оторвалась.
— Ага, — пошарив в сумке, Дина вручила Лине коробочку с иглой и ниткой, — а есть у кого Геометрию списать?
Спросила на всякий случай, понимая, что знатоков общих предметов среди них уже не осталось. Год назад Марина, решавшая математику за весь свой класс и даже за некоторых старшеклассников, срезалась на экзамене по классическому танцу. С тех пор успеваемость в точных науках заметно снизилась.
— Не-а, — подтвердил нестройный хор. Благо, преподша по Алгебре и Геометрии относилась к юным балеринам мягко и снисходительно.
— У кого сегодня репетиция? Не хочу одна идти, — Инга завершила аттитюд эффектным движением руки и, довольная, присела на пол, сунув ноги в чуни.
— У меня две, — Алина подёргала ленту, проверяя, достаточно ли крепко пришила, — освобожусь часов в девять.
— А у вас? — с надеждой Инга перевела взгляд на остальных.
— У нас завтра.
— Погодите… сегодня репетиция «Жизели» же! — вспомнила Мадина, когда взгляд наткнулся на листок с расписанием.
— И чего? — зевая, спросила Варька, — из нас никто там не занят. На вилисс взяли шестой класс.
— И Каринку. Я точно помню, она хвасталась, что одна из всех будет среди старших.
Воцарилось неловкое молчание, наполненное смущёнными переглядываниями. Сегодня смерть Карины воспринималась уже более остро. Взгляд то и дело возвращался к самому центру класса, где Карина неизменно стояла с начала учебного года; поэтому темы все старались избегать.
— Да, кстати, — нехотя, но явно заинтересованно протянула Лина, — кто вместо неё выйдет?
— Да мало ли желающих. Наверняка кто-то из шестого-седьмого уже танцевал в прошлых сезонах. Вот и тут выйдет. Да элементарно из второго состава возьмут. Закатайте губу, — фыркнула Инга.
Оставшееся до класса время вчетвером пытались разобраться с хитросплетениями геометрических фигур; Мадина обнаружила, что линейка из пенала куда-то бесследно исчезла, и, ругаясь сквозь зубы, чертила трапеции и параллелепипеды с помощью пуанты.
Звонок застал их врасплох; наспех побросав тетрадки в рюкзаки и раздевшись до купальников, девушки заняли место у станков. Прибежали, запыхавшись, Галя и Эля. Дина, пробежавшись глазами по присутствующим, на автомате подумала, что одна опаздывает. И тут же вспомнила, что «одна» — это погибшая Карина.
Марья Вячеславовна, классный руководитель пятого «А» и одновременно — преподаватель классического танца, вошла, в своём длинном синем платье, опираясь на трость с металлическим набалдашником. Эта трость внушала ужас всем — от последней первоклашки до лучшей выпускницы. Ходили слухи, что однажды, в порыве гнева ударив ученицу по спине, Палка отправила её в больницу на два месяца. Правда или нет, но любая будущая балерина испытывала перед бывшей примой Марией Макаровой священный трепет.
У Мадины же сегодня был дополнительный повод для волнения, после случайно подслушанного разговора.
Класс шёл своим чередом, иногда прерываясь гневными репликами.
— Кравченко! Да наша уборщица лучше гранд жете сделает!
— Что ж ты кривая-то такая, Савченко?
— Устимова, корпус зажатый!
Каждый раз слыша своё имя, Мадина внутренне вздрагивала, но одновременно и считала. Одно, пять, тринадцать.
Привычка считать замечания преподов сформировалась почти сразу же, когда новоявленные студентки сообразили, что в академии всё работает по принципу «ругает, значит любит». Чем больше замечаний — тем больше внимания, стало быть, учитель отметил тебя и присматривается.
— Рука кривая, Кравченко! Устимова, то же самое!
Мадина едва сдержала восклицание, когда Палка с силой ударила тростью об пол.
— Кравченко! Да сколько можно?! Ещё раз сделаешь не так, пойдёшь вон из зала!
Дина с сочувствием взглянула на чуть не плачущую Варю.
Одновременно с этим она — да и наверняка все остальные тоже — заметила, что на место Карины в самом центре средней палки преподавательница так никого и не поставила.
Звонок полоснул по нервам, но вместе с тем принёс с собой облегчение. По традиции девушки поаплодировали педагогу и рванули к своим вещам. Когда Мадина, натянув комбинезон и сунув ноги в чуни, собиралась в сумку последние вещи, Палка подошла к ней ближе.
— Устимова, останься на минуту.
Мадина сглотнула ком в горле и замерла. С дико колотящимся сердцем она дожидалась, пока остальные выйдут — каждая одноклассница, поравнявшись с Диной, бросала на неё взгляд. Кто-то заинтересованный, кто-то — сочувственный, видимо, считая, а может, в глубине души рассчитывая, что её будут ругать.
— Мадина, — убедившись, что никто не стоит за дверью, Мария Вячеславовна вернулась в зал, — ты, наверное, в курсе, что случилось с Кариной Васильченко вчера?
Дина аккуратно кивнула, тщательно следя за тем, чтобы лицо не выразило ничего лишнего. Вне класса Палка не орала и не била, но всё равно оставалась человеком настроения.
— Ужасная трагедия. Из Карины могла получиться новая Захарова. Но сейчас её партии освободились, а ты хорошо выступила в па-де-труа в «Щелкунчике». И экзамены сдала удачно. Мы с Алевтиной Михайловной считаем, что ты смогла бы взять на себя самые значительные партии Карины. Первую Тень в «Баядерке» этой весной. Эффи в «Сильфиде», возможно. Но при условии, что ты будешь оставаться в форме. Сколько ты весишь?
— Сорок шесть.
— Рост?
— Метр шестьдесят три, — чуть замявшись, ответила Мадина, так и не решившись солгать. Порог «нормальности» для балерины, рост минус сто двадцать, она уже преодолела.
— Это с контрольного взвешивания перед зимними экзаменами? А сейчас сколько?
— Я не взвешивалась, — призналась Дина.
— В общем, я думаю, ты всё поняла, — Палка окинула её напоследок внимательным оценивающим взглядом, — танцуешь ты на уровне Карины, но только пока держишь себя в форме.
— Да, Марья Вячеславовна. Спасибо, — облизнув губы, Мадина сделала кникс.
Напрочь забыв о следующих уроках и вообще обо всех делах, Дина проводила взглядом преподшу и села на пол, чтобы отдышаться. Казалось, разговор с Макаровой забрал больше энергии, чем двухчасовой класс. В итоге, в аудиторию, где проходила История хореографии, Мадина примчалась уже после звонка, едва разминувшись с училкой, но была даже рада — расспросов не хотелось.
Вместо обеда Дина отправилась в тренажёрный зал, где, наряду с тремя другими энтузиастками, решила ещё раз размять ноги перед модерном, вставив в уши наушники. В очередной раз наклонившись, она почувствовала непривычную тяжесть в груди и выпрямилась, забыв обо всём. Украдкой Мадина положила ладони на грудь и чуть сдавила. Ничем не сдерживаемая, кроме топа и тонкого купальника, она заметно выступала вперёд.
Лихорадочно оглядевшись, не заметили ли её манипуляций другие девушки в зале, Дина кинулась к сумке.
Настроение вконец испортилось. Мадина отсидела остальные уроки и отзанималась на практике совершенно автоматически. Благо, репетиций сегодня не было, и после модерна она, под каким-то предлогом отказавшись от Вариной компании, ушла в общежитие в одиночестве.
Окликнувшую её вахтёршу тётю Свету Дина услышала только с третьего раза, когда та вдобавок с силой хлопнула по столу.
— А? — растерянно обернулась она, увидев нетерпеливый взгляд вахтёрши. Поворчав что-то о приличиях и их отсутствии у современной молодёжи, тётя Света пошарила в ящиках стола и сквозь отверстие в огораживающем её пост оргстекле протянула Мадине чистый белый конверт нестандартно большого размера.
— Это что? — удивилась Дина.
— Мама Карины Васильченко передала. Сказала, Карина это для тебя оставила в своей комнате.
— Для меня? — повторила Мадина. Она попыталась вспомнить, когда общалась с Кариной в последний раз больше пары секунд. Выходило, что кроме «Привет-пока» они не говорили уже несколько месяцев.
— Спасибо, — всё так же слегка потерянно Дина поблагодарила тётю Свету и побрела к себе, аккуратно сжимая конверт. Сзади раздался разочарованный вздох. Похоже, вахтёрша рассчитывала, что конверт откроют при ней.
Вари не было. Может, осталась в академии, делать домашку. Дома настроиться на рабочий лад было сложнее.
Бросив сумку и рюкзак на пол у окна, она разделась, кое-как побросав вещи в шкаф, и села на кровать, заправленную клетчатым пледом. Вместо подушки, на которую кто-то из девчонок пролил вино, когда они отмечали Варин День Рождения, лежала большая плюшевая черепаха. Притянув её к себе, Мадина открыла конверт.
Вопреки опасениям, никакой предсмертной записки Дина там не обнаружила. Из конверта на плед выпал снимок, вернее, коллаж из фотографий, видимо, сделанный в Фотошопе и позже распечатанный.
Она и Карина — в правом углу совсем ещё девчонки, рыжая и чёрненькая, в маленьких пачках и первых пуантах. Дальше снова они, уже в обычной уличной одежде. Первый раз, когда они решились прогуляться по городу одни, чуть не заблудились, перепутав маршрутки, наткнувшись на приставучего бомжа в метро и вернувшись в общежитие через полчаса после закрытия. В тот раз девчонки, прибежавшие на помощь, помогли им забраться через окно первого этажа, и они дружно удирали от разозлённой тёти Светы, вооружённой фонариком и метлой.
Мадина невольно улыбнулась. Казалось, прошло двадцать-тридцать лет, никак не меньше. Столько событий никак не могли уместиться в скромные четыре года — спектакли, экзамены, первые отчисленные, истерично рыдающие в репетиционном зале. Первые месячные и первые худенькие девочки, начавшие стремительно набирать в объёмах.
Улыбаться расхотелось, и Дина вернулась к фотографии, где на скромном формате А4 уместилась целая маленькая жизнь. Вот они второгодки, гордо вышагивающие в крошечной партии куколок. Вот первая заснятая попытка нанести себе сценический макияж — скулы розовые, словно у матрёшки, а губы жирно намазаны красным.
От взгляда на следующее место коллажа у Мадины что-то ёкнуло в сердце. Она стояла в застёгнутой олимпийке на фоне Академии. Кажется, её фотографировала мама, когда приезжала на пару дней в апреле. Рядом стояла Карина, которой в тот день и близко не было рядом с Диной. Вероятно, сфотографировав себя на том же фоне, она соединила потом два снимка в один.
Ком встал в горле от этой догадки, и Мадина перевернула коллаж изнаночной стороной. Там, круглым Карининым почерком было выведено: «С Днём Рождения, Мадя!»
Мадей звала её мама, и в тот день, вероятно, во время вступительных экзаменов, Карина услышала и подхватила. Никто в Академии её больше так не звал, только Карина когда-то в далёком детстве.
И в своём прощальном подарке.
Мадина всхлипнула и, глотая слёзы, встала, чтобы убрать коллаж в ящик стола. Совершенно некстати перед глазами оказалось незашторенное окно с видом на проклятую многоэтажку.
А ведь День Рождения у неё в мае. Зачем готовить подарок в феврале?
Если только не знать заранее, что до мая не доживёшь.
Впервые, наверное, Мадина действительно и всерьёз задумалась — зачем Карина прыгнула с крыши?
… — Динь-Динь, ты чего? — услышала Дина удивлённый Варькин голос, — сильно она по тебе проехалась?
— Кто? — сиплым голосом спросила Мадина, вскинув голову. Сперва показалось, будто Варя говорит о Карине и её подарке.
— Палка, кто ж?
Дина выдохнула с долей облегчения, поняв, что первым делом соседка, застав её плачущей, списала это на последствия разговора с Макаровой.
— Ааа… да так. Несильно.
Мадина решила не разубеждать. Иначе пришлось бы придумывать другую причину.
— Стерва, — припечатала Варя, бросив сумку на кровать, — первоклашки от неё все в слезах выбегают. И ещё при этом носок тянут.
Дина хихикнула и потянулась к рюкзаку за пачкой одноразовых платков.
Варвара вышла в ванную, и, пользуясь моментом, Мадина тоже переоделась. Взглянув в окно, она поняла, что в темноте двенадцатиэтажки не видно на фоне неба, и испытала облегчение.
— История музыки завтра? — озабоченно спросила Варя, присев за стол и сверившись с расписанием, — а контра когда?
— Вроде в следующий четверг, — с сомнением протянула Дина и окунулась в бытовые проблемы.
Март
— Устимова! Это, по-твоему, гранд жете?! — рассерженно крикнула Палка и с такой силой опустила трость на пол, что по нему должны были уже пойти трещины. Мадина сглотнула и мысленно перекрестилась, пытаясь понять, что с её жете не так. Каждая девушка по очереди выполняла гранд жете — шпагат в прыжке — и, в зависимости от комментариев, либо уходила к роялю, либо повторяла заново.
— Руки, Устимова, руки! У тебя там протезы, что ли?!
Преподша разорялась в подобном ключе уже половину пары. И в принципе Дина могла её понять. За прошедший со смерти Карины месяц, наполненный постоянными репетициями в театре, где каждый десятый лебедь в пятом ряду считал своим долгом распылить на волосы полбаллончика лака, она набрала ещё полтора килограмма, поэтому есть практически перестала. У подобного решения было полно плюсов.
И только один минус.
Мадина сделала резкий прыжок и раскинула ноги. Она выполняла гранд жете далеко не впервые, он был одним из элементов на куче сценических выступлений.
Перед глазами на секунду потемнело, и вместо гладкого приземления на пальцы, она соскользнула и упала на колени.
— Господи, Устимова. Ты как корова на льду, — пренебрежительно уронила Палка и сделала знак следующей девушке, ясно дав понять, что тратить на Дину время больше не собирается.
Варя подошла и помогла ей подняться.
— Нормально? Ничего не болит? — шёпотом спросила она. Мадина покачала головой и, поднявшись, встретилась в зеркальной стене со своим отражением в купальнике. Рыжие волосы выбились из пучка; румянец на бледной коже выступил, словно на улице в морозный день.
И она действительно выглядела тяжелее.
Звонок резанул по нервам, заставив вздрогнуть. Девушки замерли, ожидая, пока их отпустят.
— Всё, девочки, на сегодня всё, — Мария Вячеславовна сделала соответствующий жест, и одноклассницы потянулись к выходу, по очереди благодаря за урок и прощаясь.
Подождав, пока все выйдут, Мадина робко приблизилась к преподавательнице.
— Марья В…
— Первая Тень на тебе, но Эффи я отдам Рудневой, — не дослушав, прервала та.
— Но я…
— Ты сама-то себя удержать не можешь, не то что партнёр, — в голосе Палки прорезалось нечто сродни презрению.
— Я…
— Я рассчитывала, что ты сбросишь всё, что за Новый Год наела… Видимо, не очень хочешь, — сухо продолжила преподша, — уже март, на той неделе «Баядерка». Не знаю, что с тобой такое, Устимова, но с таким отношением ты на первый курс не перейдёшь.
Мадина сглотнула. В пятом классе, который приравнивался к девятому школьному, оставались только самые целеустремлённые. Но на следующем за ним первом из трёх курсов учились только лучшие во всём — форме, воле и здоровье.
И Дина очень надеялась, что воли у неё хватит на все пункты.
Она поплелась на урок, но, увидев пустую аудиторию, сообразила, что сейчас обед. В поисках одноклассниц и их тетрадей по Физике Мадина направилась в столовую. Народу было полно; туда-сюда сновали ученики в чунях, в комбинезонах и разогревках, таща на себе огромные рюкзаки. Попалась пара девочек в купальниках и шопенках, стайка первоклашек в олимпийках и одна старшеклассница на костылях с забинтованным коленом. Пропустив её, Дина прошла вглубь помещения и огляделась, ища глазами знакомые лица.
Взгляд тут же метнулся к столу раздачи, где в отсеках лежали разнообразные аппетитные салаты, мясные и овощные вторые блюда. Пахло соответствующе, и рот тут же наполнился слюной.
Варька, Алинка и Инга весело болтали за дальним столиком; перед каждой стояла внушительная тарелка супа, и Мадину кольнула зависть.
— О-па, — развеселилась Варя, — решила ради разнообразия поесть что-то, кроме воздуха?
Девчонки рассмеялись, а Дина закатила глаза. Она открыла рот, собираясь спросить про Физику, но тут сзади раздался мягкий голос:
— Мадина? Ты правда плохо питаешься?
Дина выругалась про себя и обернулась, уже по мягкому проглатыванию окончаний узнав училку по Истории музыки, Викторию Дмитриевну. Из всех преподов академии она всегда казалась наиболее адекватной — приятная полноватая женщина средних лет с тёпло-карими глазами и заразительной улыбкой. Сейчас она, впрочем, не улыбалась, явно ожидая ответа на свой вопрос.
— Эээ… да нормально, — буркнула Мадина, — они пошутили.
— Так, давай-ка, возьми тарелку и садись за стол, — скомандовала Виктория Дмитриевна.
— Да не, я опаздываю уже, — попыталась отвертеться Дина, но не преуспела. Преподавательница не сдвинулась с места, выжидающе скрестив на груди руки.
— Мадина.
Дина сдалась и поплелась к столу раздачи, вернувшись с точно такой же тарелкой.
Как назло, Виктория Дмитриевна со своим обедом сидела как раз за столом напротив, поэтому Мадине волей-неволей пришлось съесть всё под сочувствующие взгляды одноклассниц.
Расправившись с супом, Дина наконец вылетела из столовой — благо, Варя, сжалившись, взяла её тетрадь и пообещала написать туда домашку.
И тут же налетела на Палку, застыв под её взглядом. Ничего не сказав, классуха прошествовала мимо, но выражение, которое отлично читалось на морщинистом лице, всё сказало само за себя.
Мадина замерла на месте, чувствуя себя так, словно её кто-то ударил в солнечное сплетение. А затем свернула с намеченного маршрута в ближайший женский туалет.
Швырнув сумку на подоконник, она заперлась в ближайшей кабинке и сунула два пальца в рот.
Минут через пять, когда Дина уже просто сидела, прислонившись спиной к стене кабинки, в туалет кто-то зашёл.
— Я слышала, у Ткачук сиськи как у коровы, из-за противозачаточных, — судя по голосу, говорила одна из старшекурсниц.
— Да ладно, у неё такие всегда были, — вторил ей второй голос, тоже незнакомый, — она до этого бельё брала утягивающее… Марусь, у тебя пластырь есть? А баллончик с заморозкой? Когда уже выходные, с этими репетициями в город никак не выберусь.
— Ха. Репетиций ей много, — с мрачным сарказмом ответила Маруся, судя по звуку, копаясь в сумке в поисках пластыря, — Катька с Танькой, вон, в общаге все вечера сидят, потому что их даже в массовку не берут. Тоже так хочешь?
— Нет уж, — хмыкнула безымянная собеседница, — спасибочки… а ты слышала, что Эффи отдали Рудневой? Говорят, та девочка из па-де-труа в «Щелкунчике» растолстела и совсем уже не катит.
Мадину снова будто ударили. Подавив желание выйти, хлопнув дверцей, и высказать сплетницам всё в лицо, она продолжала сидеть молча.
— Да, я тоже слышала… Кстати, Васильченко, ну которая с крыши навернулась, тоже не Дюймовочка была. И танцевала отстойно, никуда не брали. А потом раз — и она уже вторая Уланова. Как её Макарова хвалила — никого так не хвалила на моей памяти.
Пару минут стояла тишина, сопровождаемая характерными звуками заморозки из баллончика и отрывающегося пластыря.
— Я с Васильченко танцевала в осеннем этюде, — спустя долгую паузу начала Маруся, — в неё как Энерджайзер вставили. Могла танцевать три спектакля подряд. Сделала при мне шестьдесят четыре фуэте.
— Гонишь, — недоверчиво отозвалась вторая.
— Мне вообще рядом с ней не по себе было, — призналась Маруся, — я однажды за ней побежала после репетиции, чтобы одной не ходить, а она на стройку свернула и в эту многоэтажку зашла. Прям внутрь, в подъезд.
— Зафига?
— У неё спроси, — огрызнулась Маруся, — мне больше интересно, зачем она самовыпилилась. Какая там депрессия, когда ей уже в обход нас все сольные партии отдали?
Раздался звук распыляемого аэрозоля, и Мадина зажала нос и рот. К счастью, голоса начали удаляться и смолкли после хлопка двери.
Дина вышла и, уже чувствуя, как от запаха дезодоранта начинают слезиться глаза, подскочила к сумке, достав таблетницу и бутылку воды. Только приняв лекарство, Мадина смогла спокойно обдумать услышанный разговор.
Из окна туалета открывался вид на мрачную двенадцатиэтажку; в такую погоду, когда выпавший в конце февраля снег начал уже подтаивать, образуя на стенах домов безобразные подтёки, а на улицах — раздражающие слякотные лужи, все здания выглядели мрачными и неприветливыми, особенно вкупе с пасмурным небом.
По коже побежали мурашки. Что всё это значило? Просто сплетни? Шестьдесят четыре фуэте — это полный бред. Невозможно для пятнадцатилетней девушки.
Но тут же вспомнилась репетиция, Каринины совершенно целые ноги и красные огоньки в глазах.
Ладно, допустим, ей померещилось. Но слова незнакомой Маруси, про Энерджайзер и остальное… Балерины не склонны преувеличивать способности конкуренток, скорее, наоборот.
Тёмный силуэт многоэтажки возвышался над деревьями и казался сошедшим со страниц мрачной сказки. Зачем Карине туда идти, да ещё и в темноте, одной, после репетиции?
Звонок заставил Мадину вскрикнуть от неожиданности. Она торопливо застегнула сумку и выбежала за дверь.
***
Счастливые девушки-тени с блестящими от пота лицами забежали за кулисы и попадали кто куда. Самые удачливые — на стулья, остальные на пол, подстелив куртки под холодные доски.
«Баядерка» подошла к концу, массивная стена красного бархата опустилась на сцену, отрезав артистов от зрительного зала, оставляя снаружи лишь солистов с дополнительными поклонами. Зал аплодировал, кажется, даже стоя.
Мадина чувствовала, что задыхается. Последние движения она выполняла на совершеннейшем энтузиазме. Тело отказывалось слушаться, и Дина отлично понимала, что выступила отвратительно.
Чуть отдышавшись, артисты начали отступать в сторону гримёрки, чтобы занять вакантные места у зеркала, первыми добраться до душевой и избежать оторванных лент и оттоптанных ног.
Варя подошла ближе и жестом показала, что им тоже не помешало бы последовать примеру остальных, на что Дина только махнула рукой. Она как могла пыталась оттянуть возвращение в гримёрку — наверняка Палка поджидала там с неутешительным вердиктом.
Она села на освободившийся стул и огляделась. Кулисы колыхнулись, и откуда-то вынырнула Никия — Стася Макарова, прима театра, тоненькая и лёгкая, словно бабочка, чрезвычайно довольная, с букетом в руках. Не заметив Дину, она скользнула мимо, обдав смесью запахов пота, дезодоранта и лака для волос.
— Прячешься? — вкрадчиво спросил кто-то за спиной, и Мадина, вздрогнув, обернулась. Стоявшую сзади девушку она знала только по роли — Гамзатти, вторая солистка, высокая смуглая брюнетка.
— Да нет, — вяло ответила Дина.
— Ты танцевала центральную Тень, да? — девушка села, поддевая ленту на пуанте.
— Так плохо, что даже запомнилась? — невесело хмыкнула Мадина.
— Ты похожа на одну мою однокурсницу. Она тоже считала, что толстая, могла совсем ничего не есть, особенно перед спектаклями и экзаменами. Но из-за этого не хватает физической силы на элементарные прыжки. Энергию же надо чем-то восполнять. На одной силе воли балет не оттанцуешь.
— Я не считаю, что толстая. Я и есть толстая. Не будете отрицать?
Балерина сняла пуанты и встала, сунув ноги в чуни.
— Но это же не повод здоровье сажать.
— Правда? — задала Мадина ответный вопрос и, не став ждать ответа, направилась-таки в гримёрку.
Ожидания Палка не обманула, устроив всем своим воспитанницам полуторачасовой разбор полётов. Под раздачу попали не только Мадина и Варя, но и ученицы с четвёртого класса и первого-второго курса, так что возвращались в общежитие все вместе, в отвратительном настроении.
Мимо заманчивой дыры в заборе, позволяющей тащиться по темноте на пятнадцать минут меньше, дружно прошли; никто даже не поднял тему, хотя Мадине очень хотелось. Что-то толкало её к заброшенной стройке с огромной силой, но одна она не рискнула бы. Может быть, днём, но пока возможности выкроить хоть один свободный час в светлое время суток никак не предоставлялось. Даже воскресенье перед генпрогоном «Баядерки» Дина потратила на поход в аптеку. Услышав, куда она идёт, все иногородние одноклассницы и даже пара человек из других классов заказали себе пластыри, спреи, зелёнку с йодом и подобные быстро заканчивающиеся вещи. Выражение лица продавщицы, когда Мадина начала перечислять, что и в каком количестве ей нужно, до сих пор заставляло хихикать.
Но сейчас даже это воспоминание не помогало. Дина и сама отлично понимала, что не вытянула партию, но Палку её убитый вид не разжалобил. Она не поленилась перечислить каждый Мадинин косяк, сопровождая нелицеприятными комментариями по поводу веса.
К слову сказать, стрелка на весах остановилась, благодаря тому, что столовую со времён инцидента с тарелкой супа Дина не посетила ни разу. Остановилась, правда, далеко не там, где бы ей хотелось.
И — в чём Мадина признавалась себе только глубоко в душе — солистка была права, любой, даже самый незначительный аттитюд требовал затрат энергии.
Время близилось к десяти вечера — когда общежитие закрывали до утра — и все дружно ускорили шаг
Апрель
Варя застала Мадину в спортзале, сосредоточенно разминающей стопы.
— О, наконец-то! — обрадовалась соседка, — я тут хотела попросить, Динь-динь, купи мне карандаши, штуки три. С этой Геометрией никаких запасов не хватает… У меня всё расписано, две репетиции сегодня, завтра допы, послезавтра…
— Ладно, харэ трещать, — поморщилась Дина и спрыгнула с привинченной к стене лестницы.
— Деньги у меня на тумбочке лежат, — расценив это как согласие, Варя весело помахала и умчалась.
Мадина потянулась к олимпийке и натянула на плечи. Просьба её не удивила — все одноклассницы знали, к кому обращаться, если в середине недели появится потребность в канцтоварах, пластырях и прочих нужных вещах, которые в близлежащих магазинчиках стоили как минимум втрое дороже обычного.
Своё обещание отдать Эффи Рудневой с первого курса Палка выполнила. К ней отошли так же и остальные Каринины партии. Уже несколько недель Мадина сидела без выступлений, а на практике, особенно классической, получала очередную порцию тычков, как словесных, так и физических, даже вполне ощутимых. От последнего на руке до сих пор желтел синяк.
Несмотря на то, что свободное время появилось, даже в избытке, на приснопамятную стройку Дина заглянуть не торопилась. Сперва побаивалась, а после убедила себя, что это тупо и, задав себе вопрос, что именно планирует там найти, ответа подобрать не смогла.
К тому же, настроение опускалось ниже некуда — каждый препод по практике вносил свою лепту, но, естественно, классуха разорялась больше всех.
Мадина забросила разминочную ленту в сумку и вышла. Уроки закончились раньше — преподша по характерному танцу заболела, и их отпустили заниматься самостоятельно. Прежде чем отправляться по магазинам, нужно было сделать домашку по Биологии, и Дина после недолгих поисков нашла свободную аудиторию — у большинства классов уже началась практика.
Устроившись и достав тетрадку с учебником, Мадина принялась за дело, углубившись в хитросплетения репродуктивной системы человека. Однако погружение в учёбу длилось недолго; в коридоре послышалось характерное цоканье и глухие удары, по которым каждый, проучившийся в Академии хотя бы месяц, без труда мог узнать Марью Вячеславовну. Несмотря на трость, она всегда носила каблуки.
Мадина даже писать перестала, да и дышать, кажется, тоже, с трудом подавив желание спрятаться под парту.
«Хоть бы мимо прошла, ну пожалуйста»
Однако молитвы остались без ответа, и в чуть приоткрытую дверь вошла Палка, обводя аудиторию цепким взглядом.
— Здрассте, — вежливо пробормотала Дина.
— А, Устимова. Учишься? — вроде бы добродушно начала преподша, но конец фразы заставил Мадину мгновенно покраснеть, — учи-учи, пригодится. Может, биологом станешь.
Не дожидаясь ответа, Палка покинула помещение, и её трость застучала, удаляясь, по коридору.
Это была последняя капля. Всхлипнув, Мадина побросала учебник и тетради в рюкзак и бросилась в раздевалку.
… Двенадцатиэтажка вблизи казалась ещё более зловещей. Только стаи ворон не хватало для пущего эффекта. Одинокое здание возвышалось над деревьями, равнодушно наблюдая за жизнью пустыми оконными провалами. Кажется, стройку забросили из-за недостатка финансирования, ещё до того, как Дина поступила в Академию. А дом так и остался стоять посреди вырубленного пространства, мрачный и обречённый на одиночество.
Мадина поправила свой шарф. Стоял апрель, но достаточно холодный; в шапке было жарко, без неё — ещё холодно. Кожаная куртка тоже не согревала на сто процентов. Поэтому было самое время решать, что делать дальше. Идти внутрь двенадцатиэтажки или же дальше, сквозь забор, по магазинам?
Дом окружала милицейская лента, но явно для проформы, порванная уже в нескольких местах и обвисшая до земли. Меловой контур, если вообще был, стёрся напрочь, оставляя как свидетельство трагедии лишь тёмное пятно неправильной формы.
Никаких звуков Мадина не слышала, кроме назойливого свиста ветра в ушах. Это навело на мысль, что она вообще собирается обнаружить. Она ведь бывала внутри, когда на спор вылезала из окна первого этажа три года назад.
И всё же что-то толкало вперёд, ко входу. Может, это было желание доказать самой себе, что самоубийство не выход? Даже если с каждым новым килограммом и неспособностью выполнить даже несколько фуэте подряд воспоминания о судьбе Карины тревожили и напоминали о себе всё сильнее.
Что она будет делать, если вылетит из Академии? Пойдёт в обычную школу, как ехидно намекнула Палка? Чтобы что? Устроиться потом в серый безликий офис и ходить в кружок самодеятельности? И никогда больше не побывать за кулисами, где царит такая дикая неразбериха, глаза разбегаются от красочных костюмов, а в нос бьёт запах пудры, грима и канифоли.
На глазах выступили слёзы, и Мадина шмыгнула носом, с удивлением сообразив, что в задумчивости сделала к стройке ещё несколько шагов и стояла уже в глубокой тени, отчего яркий день казался тусклым и тёмным.
Она взбежала по ступенькам, чуть вздрагивая каждый раз, когда наступала на мелкий мусор, и звук, эхом отдававшийся от стен, усиливался в два-три раза. Едва Мадина перешагнула порог подъезда, ветер в ушах смолк, словно испугавшись последовать за ней, и дальнейшее слышалось уже гораздо лучше.
С её прошлого посещения практически ничего не изменилось, хотя увидеть маленькая Дина успела тогда только площадку первого этажа, очень широкую, по размеру едва уступающую малому спортзалу, и дверной провал в одну из квартир. Испугавшись тихого поскрёбывания, она тогда сиганула из окна, едва не подвернув ногу и вызвав переполох среди оставшихся снаружи одноклассниц.
Но теперь поскрёбывание не пугало — его не было. Может, и в тот раз послышалось, в конце концов, откуда крысы там, где никогда не было еды?
Вид вроде бы привычного подъезда, но совершенно голого, без краски на стенах, без лифта, на месте которого пустовала тёмная, одним своим видом ужасающая шахта — слегка угнетал и приводил в уныние.
Мадина замерла на месте, раздумывая, что собирается делать дальше. Переться на двенадцать этажей вверх, чтобы попасть на крышу, которую, возможно, после Карининого прыжка вообще закрыли на замок?
Неожиданный звук раздался справа — там, где находился проход в подвал. И на поскрёбывание похож он не был.
А вот на шаги…
— Ты не могла бы найти другой дом, чтобы кончать с собой? У вас там что, очередь из юных самоубийц? — послышался вслед за шагами недовольный голос.
От неожиданности Мадина взвизгнула и отшатнулась назад, к выходу.
Однако любопытство и что-то ещё, более тёмное, заставило её остановиться.
— Вы кто?
— Тот, кто предпочитает больше не встречаться с надоедливыми представителями власти.
— Значит, вы знаете, что здесь случилось? — спросила Дина и поняла, что вопрос глупый. Все в округе знают, что здесь случилось. Чтобы сгладить неловкость, она добавила, — девчонка, которая… в общем, была моей подругой.
— Настоящей подругой? Или она стала таковой только после смерти? — не без иронии уточнил голос, теперь уже однозначно определившийся как мужской.
— Н… — начала Мадина, собираясь сказать «настоящей», но осеклась. А ведь действительно, когда она в последний раз употребляла к Карине слово «подруга» при её жизни?
— Не ваше дело, — буркнула она, так и не решившись на первоначальный вариант ответа.
Мужчина расхохотался.
— Приятно иметь дело с честным человеком. Стало быть, ты у нас будущая Одетта?
— Мне больше нравится «Дама с камелиями».
— Значит, Маргарита?
— Мадина, — на автомате ответила она и смущённо заправила за ухо прядь рыжих волос.
— Ааа… так ты Мадя, — протянул голос с такой понимающей интонацией, что Мадина насторожилась, поняв, что он уже слышал её имя где-то, а не придумал сокращение сам.
— Откуда вы знаете?
— Карина рассказала. Считала ты Карину настоящей подругой или нет, а вот она тебя считала.
— Что? — одними губами шепнула Дина; холод пробежал по спине, затерявшись в первых завитках волос. Мадей называла её только мама. И Карина.
— Вы были знакомы с Кариной? — недоверчиво уточнила Мадина, невольно сделав шаг вперёд. Однако в тёмном провале подвала так ничего рассмотреть и не удалось.
— Она иногда приходила, танцевала для меня.
— Танцевала? — Дина нахмурила брови.
— Да. В детском танце есть что-то такое… непередаваемо искреннее, не находишь?
— Не знаю.
— Станцуешь для меня?
Мурашки побежали по коже с новой силой, когда Мадина услышала его вкрадчивый шёпот.
— Я… наверное пойду, — пробормотала она, осторожно отступая к выходу, и услышала смешок.
— Как угодно.
Мадина развернулась и двинулась к выходу; попутно она заметила, что площадка первого этажа уж очень чистая, ни камушка, ни мусора. Напоследок она обернулась, чтобы удостовериться, что странный обитатель подвала за ней не последовал, и замерла.
В тёмном провале на месте двери, как раз на уровне человеческих глаз, загорелись два красных огонька. Дина замерла — разом вспомнилась гримёрка, проверка света и вспыхивающие красным Каринины глаза.
Мозг не успел даже начать анализировать, что к чему, как Мадина уже услышала собственный вопрос:
— А когда вы познакомились с Кариной?
— С год назад, кажется. Летом.
Мадина приоткрыла рот от изумления. Лето — именно после лета Каринка начала преуспевать в танцах. Именно тогда её поставили к среднему станку, и Палка начала по половине отведённого на класс времени проводить рядом с ней.
Не зная, как сформулировать то, что ей действительно хотелось узнать, Дина шагнула обратно к подвалу и произнесла:
— У вас глаза красные.
— Это чтобы лучше видеть тебя, девочка, — с сарказмом отозвался голос. Кажется, у него на всё был готов остроумный ответ.
— Эээ… у Карины тоже… ну, иногда… были красные.
— Продолжай, — поощрил незнакомец, — делай выводы, Мадя. Ты ведь заметила не только глаза. Что-то ещё в Карине стало не так.
— Не надо называть меня Мадей, — поморщилась она, аккуратно подступив к самому порогу подвальной двери.
— Предпочитаешь нечто более изящное? Дина? Или, может, Мина? — голос сменился свистящим шёпотом, и Дину накрыла очередная волна мурашек. На этот раз, впрочем, не от холода.
— Дина, да. Дина, — повторила она непослушными губами, — Карина… она стала лучше танцевать. Это вы с ней сделали? Как?
— Занятная постановка вопроса, Дина, — обитатель подвала выделил её имя насмешливой интонацией, — ответы на вопросы нужно заслужить. Ты и так знаешь достаточно, чтобы понять, но не хочешь напрягать мозг. Напряги тогда то, что умеешь лучше. Станцуй мне, и если мне понравится, я скажу, что сделал с Кариной.
Мадина задумалась, оглядев площадку. Должно быть, её расчистили специально, этот человек или сама Карина, чтобы танцевать без проблем.
Решив, что ничего не теряет, Дина скинула рюкзак на пол рядом с пустой шахтой; туда же отправились шарф и куртка.
— Только пальцев нет… В смысле, пуантов. Они в раздевалке остались.
Не дождавшись ответа, Мадина расправила руки. В рубашке было неудобно, но под ней осталось только нижнее бельё, так что, чуть подвернув рукава, она вылезла из ботинок и в носках, обтягивающих джинсах и рубашке вышла в центр площадки.
Первые движения дались ей нелегко — чувство скованности никуда не делось, и хотя Мадина знала несколько более-менее простых этюдов, позволяющих станцевать без пальцев, в такой неудобной одежде кто угодно почувствовал бы себя неуклюжим, пытаясь поставить руки в правильную позицию.
Красные глаза вновь вспыхнули на фоне черноты подвала.
Дина сосредоточилась на танце, делая знакомые движения, ставя ноги в нужные позиции и слушая музыку, звучащую в голове, подстраиваясь под её ритм.
Только в середине, даже ближе к концу этюда, она вспомнила, что его последней, кульминационной точкой было гранд жете. Голова уже кружилась, хотя никаких сверхъестественных па она не делала. К тому же, приходилось следить за собой, чтобы не налететь на перила или стену.
Одиночное фуэте.
Сисон увэрт.
Эпольман.
Музыка в голове словно зазвучала громче; танец начал увлекать, и Мадина с удивлением поняла, что получает от него удовольствие — впервые за очень и очень долгое время она танцевала так, как хотела. Это придало сил; головокружение забылось, забылась шероховатая поверхность бетона, то, что она в одних носках и может в любой момент налететь на стену.
Мадина рванула руки в стороны; послышался треск, пуговицы с рубашки весело разлетелись в разные стороны, а Дина почувствовала небывалую лёгкость. Прыжок, несколько туров в опасной близости от первых ступеней лестницы, сисон, четвёртый арабеск.
Мадина сжала зубы и побежала. Прыгнула, зависнув в воздухе и раскидывая ноги в жете. Сердце колотилось в волнении, но больше всего — в дикой, несдерживаемой радости.
Она танцует.
Она летит.
Дина мягко приземлилась на ноги и встала в конечную позицию, делая поклон. Присела на одно колено, раскинув руки и запрокинув голову.
В этот момент её нисколько не удивило академически точное приземление. Её охватило чувство вдохновения, так что даже пресловутые тридцать два фуэте казались ерундой.
В эйфорической тишине послышались аплодисменты.
— Очаровательно, — произнёс голос, и Мадина выпрямилась, тяжело дыша. Чуть придя в себя, она ойкнула, увидев, что рубашка распахнута, а половина пуговиц рассыпалась по полу. Торопливо застёгиваясь, она уронила на пол ещё одну.
— Восемь, — прокомментировал незнакомец.
— Что?
— Нет, ничего… Ты была неподражаема. Сперва я думал, что толку из тебя не выйдет, но потом ты определённо попала в струю. Поверь, когда балерина наслаждается танцем, это отлично видно со стороны.
— Ага, — всё ещё тяжело дыша, кивнула Мадина и улыбнулась. В этот момент она забыла о лишних килограммах, проклятой аллергии, проблемах с классухой и грядущем отчислении, и незнакомый человек из подвала вызывал у неё только бесконечную симпатию, словно Дина разделила с ним самое дорогое и сокровенное, что только могла.
Впрочем, не «словно».
— Что ж, уговор есть уговор. Ты доставила мне удовольствие, так что я удовлетворю твоё любопытство. Карина была здесь летом, она никогда не говорила, зачем пришла, но, думаю, за тем, что в итоге и сделала этой зимой. Но сначала она начала танцевать. И стоит отдать тебе должное, Мадина, у тебя получилось гораздо лучше. Но я уже сказал, что в танце ценю искренность. А Каринин танец целиком состоял из одной только искренности. Думаю, она считала его последним в своей жизни и делала всё, что могла. В итоге, она разбила себе колени до крови, упала и содрала кожу на лице, когда наткнулась на стену. Но танцевать не перестала.
Мадина вздохнула. Это было похоже на Карину, какой она помнила её ещё с детства.
— В итоге, я решил выразить ей своё восхищение. Она рассказала, что в школе не преуспевает, и её собираются отчислять. Тогда я предложил ей вариант. И стоит отдать должное её силе воли, долго она не думала.
— Какой вариант? — одними губами шепнула Мадина, подаваясь вперёд, готовясь вот-вот услышать секрет, с помощью которого Карина за пару месяцев из третьего лебедя в пятом ряду превратилась в будущую приму.
— Я дал ей что-то, от чего она стала чем-то чуть большим, чем обычный человек.
— А можно без «что-то» и «чем-то»? — раздражённо попросила Мадина, — наркотики? Допинг? Или что?
Незнакомец рассмеялся и тоже подошёл к проёму чуть ближе. Стал различим силуэт, мощный и высокий, на добрых две головы выше Дины.
— Я дал ей кровь.
— …что? — после паузы выдавила Мадина.
— Я дал ей свою кровь. И она сделала Карину чуть лучше, чем есть.
Дина зависла. Пока мозг переваривал полученную информацию, мужчина добавил:
— Я, знаешь ли, вампир.
— Настоящий?
— Да уж не игрушечный.
После нового витка глуповатого диалога Мадина повторно задумалась.
— А… а Карина тоже была?..
— Нет. Она пила немного крови, это давало ей определённые бонусы на сутки, пока кровь оставалась в организме. Потом снова. Это не делало её вампиром.
— А как становятся вампирами?
— Много будешь знать, жить станет неинтересно.
— Серьёзно? — рассердилась Мадина, отойдя к лифту; эйфория от танца прошла, и без верхней одежды снова стало холодно, — нельзя просто так сказать «я вампир» и потом просить не задавать вопросов… Как вас хоть зовут?
— А какой твой любимый балет?
— «Дама с камелиями», — удивлённо ответила Дина.
— Тогда пусть будет Арман.
— Что, вот даже так? И имя не скажете?
— Не скажу.
— А Карине как назывались?
— Её любимый был «Сильфида».
— Джеймс, что ли? — хмыкнула Мадина, — а если бы там не было мужских персонажей?
— Это действительно интересует тебя больше всего? — хмыкнул вампир, и Дина опомнилась.
— Не, не это… в летучую мышь умеете превращаться?
Он расхохотался, и смех ещё пару минут эхом отдавался по пустынным помещениям первого этажа.
— Умею.
— Покажите, — потребовала Мадина.
— Не покажу. Ещё что-нибудь?
— Так… что это за кровь такая? Что она делает? — опомнилась Дина, — она помогает худеть или типа того?
— В твоём случае, или в случае Карины, это не поможет. Кровь доводит фигуру до оптимальных параметров, а вы обе гораздо более худые, чем нужно. Но она помогает снизить аппетит. Даже, пожалуй, сводит к нулю. И восполняет энергию.
— А глаза?
— Позволяет видеть в темноте… Ну что, хочешь рискнуть?
— Чем?
Вампир хмыкнул.
— Человечностью.
— А что это? — Мадина застегнула куртку, набросила сверху шарф и вернулась к подвальной двери. Голос замолчал, красные глаза тоже пропали. Дина удивлённо вытянулась, пытаясь хоть что-то разглядеть во тьме.
После долгой паузы вампир неожиданно спросил:
— У тебя есть термос?
— Эээ… ну да, только он пустой.
— Давай мне.
Мадина недоумённо нахмурилась, но всё же опустила рюкзак на пол и, порывшись в забитом до отказа главном отделении, вытянула свой маленький термос, протянув в пустоту.
— Поставь на пол и отвернись.
— … чего? Зачем это? — Дина подозрительно сощурилась, — а вдруг вы на меня прыгнете сзади?
— Хотел бы, и спереди прыгнул, не побрезговал, — весело парировал вампир, — но если не доверяешь, просто выйди на секунду и возвращайся.
Мадина пожала плечами и приблизилась к выходу, шагнув на свет. Особенного контраста между светом и тьмой не было — день, и без того пасмурный, плавно перетекал в сумерки. Смотреть тоже оказалось как-то не на что: деревья, до сих пор почти голые из-за морозной весны, казались плоскими картонными силуэтами. Лениво подёргивалась на ветру провисшая милицейская лента.
Смотреть на это было неприятно, и Мадина решила, что что бы вампиру ни было нужно от её термоса, он уже всё сделал, и вернулась.
Термос стоял у дверного проёма, но, кажется, уже не там, где раньше. Помедлив, Дина наклонилась и подняла его. Потяжелевший, он явно был чем-то наполнен, и Мадина открутила крышку.
В нос ударил мерзкий запах тухлятины, и она едва сдержалась, чтобы не отшвырнуть термос от себя подальше.
— Вы чего туда налили? — борясь с тошнотой, спросила она, заметив красные глаза на прежнем месте.
— Я думал, мы с этим уже разобрались. Это моя кровь.
— Она какая-то протухшая, не? — Дина сморщила нос и поскорее закрутила крышку, уже поняв, что выливать содержимое не будет.
— На то я и ходячий мертвец, — не остался в долгу вампир, — пей по одному глотку и ни в коем случае не всё сразу. Больше предупреждать не буду.
— Да, одного мне явно хватит, спасибо, — буркнула Мадина, пряча термос в рюкзак и утрамбовывая, чтобы застегнуть «молнию».
— Как закончится, приходи.
— А вы?.. В смысле, вы хотите, чтобы я танцевала? С пуантами и остальным?
— Да. И вот ещё — кровь выходит из организма за сутки. Придёшь ко мне, когда действие закончится.
— Почему? Я так понимаю, что с… кровью… танцевать я должна лучше?
— Для своих учителей — может быть. Но для меня нет ничего важнее искренности. Душа в танце — это единственное, что имеет значение.
— А в театре у балерин есть душа?
— У некоторых есть.
— Тогда почему вы на балет не ходите, а сидите здесь?
— Ходил бы, если бы пускали.
— А что, не пускают?
— Увы, нет. Только кричат и убегают.
Мадина рассмеялась, но почти сразу замолчала. Вспомнилась его просьба отвернуться.
— Ну… я пойду?
— Иди.
— До… свидания, — скомканно попрощалась Дина и, натянув рюкзак на плечи, вышла из подъезда.
Ветер ударил в лицо, зашевелились картонные деревья. Темнота продолжала наступать, и Мадина поспешила обратно к Академии.
В общежитии царила на редкость весёлая атмосфера — в рекреации показывали по телеку какой-то забавный фильм, и будущие артисты балета подтянулись к старенькой плазме на стене. Кое-кто попутно разминался, одна незнакомая девушка перелистывала конспект, попутно растянув шпагат на двух стульях.
Варька в гетрах поверх пальцев тоже отрабатывала какой-то аттитюд, но довольно лениво, с большим удовольствием следя за происходящим на экране. Взглянув на часы, Мадина с удивлением поняла, что репетиция в театре уже кончилась, пока она тусила на стройке с вампиром. Все одноклассницы были тут, но больше никто не стремился к физическим упражнениям — пятиклассницы заняли диван и оба кресла, очевидно, пришли первыми. Остальным пришлось довольствоваться постеленными на плотную ковровую дорожку разминочными матами или куртками. Несколько особо предприимчивых натащили стульев из пустующих комнат.
— Привет, Динь-динь! — первой заметила её Инга и приветственно помахала. Следом почти все одноклассники последовали её примеру.
Мадина давно заметила, что чем хуже кто-то из класса начинал учиться, отправлялся в ссылку к боковой палке или сдавал позиции в плане физической формы, тем лучше начинали относиться к отстающему остальные, пытались успокоить, делились домашкой, давали советы, забивали очередь в столовке.
Но сегодня Мадина с лёгким сердцем помахала каждому в ответ и беззаботно улыбнулась.
Сегодня у неё появилась надежда.
***
Ночью Мадина не спала; она лежала, обнимая свою плюшевую черепаху, и то и дело посматривала в щель между шторами, на чёрный угрюмый силуэт многоэтажки. Почти сразу же взгляд соскальзывал на рюкзак у кровати, ухватывал шнурок от термоса, и по телу проходила волна болезненного возбуждения.
Утром Дина всё же задремала на час-два, не больше, и едва услышала вибрацию будильника на телефоне, сразу же вскочила, забыв о сне.
Варька, вяло пытавшаяся воткнуть в розетку утюг и погладить юбку, удивлённо взглянула на соседку.
— Чего вскочила? — половина фразы утонула в широком зевке.
— Да так. Неохота спать, — Мадина выхватила термос из рюкзака и кинулась в ванную, заперев дверь. Для отвода глаз включив воду, она отвинтила крышку и снова сморщила нос, учуяв мерзкий запах.
Впрочем, ради того, чтобы танцевать как Карина, она готова была пить что угодно.
Задержав дыхание, Дина сделала глоток, помня о предупреждении не пить много, и тут же зажала себе рот руками. Несмотря на всю силу её воли, отвратительная густая дрянь никак не хотела стекать по пищеводу и застряла где-то в горле. В итоге, Мадина справилась с собой лишь спустя минут пять и ещё столько же с закрытыми глазами сидела на бортике ванны, пытаясь подавить рвотные позывы.
Всё успокоилось, и Дина решилась встать. Чистя зубы и приводя в порядок лицо, она не могла отвести взгляда от своего отражения в зеркале, силясь увидеть там какие-то изменения. И хотя голос разума твердил, что с Кариной такого не произошло, и внешне она никак не поменялась, оторваться от зеркала Мадине удалось, только когда Варька постучала в дверь.
— Эй, Динь-динь, ты там не утопилась? Алё! — гневно позвала соседка, и лишь тогда Дина отлипла от раковины, сгребла термос и уступила Варе место.
Пока собиралась, стараясь сосредоточиться и не забыть учебник или тетрадь, Мадина не переставала прислушиваться к себе. После зубной пасты привкус тухлой крови пропал, да и в остальном всё оставалось, вроде бы, по-прежнему.
Не зная, что думать по этому поводу, Дина подождала Варьку и отправилась на пару. Соседка, не прекращая, щебетала о репетициях «Сильфиды», где танцевала партию одной из сильфид, но даже это не так сильно расстраивало Мадину, как обычно. Она делала вид, что слушает, кивала и улыбалась, в то время как думала только о вчерашней встрече на стройке.
Вдруг нет никакой суперкрови, и кто-то над ней тупо подшутил? Но красные глаза… И история с Кариной. И вообще… было в странном обитателе многоэтажки что-то такое… инфернальное.
Разминка прошла мимо; Мадина машинально тянула ноги, садилась в шпагат, сделала несколько подходов со скакалкой, но не переставала думать о свойствах вампирской крови.
Класс начался с прихода пианистки. Следом вошла Макарова, неотделимая от своей трости, и девушки выстроились у станка.
Урок шёл своим чередом. Палка прохаживалась, изредка отбивая музыкальный такт своей тростью, и — Мадина была в этом уверена на сто процентов — в эти моменты каждая из юных балерин внутренне вздрагивала.
— Руки… Пятая. Две остановки. Савченко, музыка. Лицо, улыбнитесь, девочки. Колени, Алина. Не спешите… Галь, спокойней. Раз… стой. Стой. Ты опаздываешь. Стой, не стучи по пятке. На пол, на пол. Дальше. Музыка, музыка. Не надо раньше начинать. Вот так. Не надо быстро, это адажио. Не надо так часто, Кравченко! Вперёд, основное движение вперёд. Голова, лицо. Раз — на два, и три. Стой. Пятая. Хорошо. Эля, вытягивай. Не гони, Галя, ты коленом делаешь… Сорок пять у нас, не надо девяносто. Ко мне голова. Рука с палки!
Макарова с силой опустила свою трость на гладкое покрытие пола, и все вздрогнули уже не внутренне.
Сделав знак пианистке, Макарова подошла к Гале.
— Ну я ничего не могу тебе сказать… Музыка — самое главное. Ты сама по себе делаешь. Сказала на меня смотреть! А ты куда?
— На вас, — робко пискнула Галя.
— На меня? А может, в зеркало? На дверь? Так я тебя уберу! Дура!
Галя промолчала, смотря в пол, и по её бледному лицу — загорать студенткам Академии строго не рекомендовалось — расползалась краснота.
Остальные девочки затаили дыхание. Палка нередко называла их дурами, слонихами и коровами, но привыкнуть к такому всё равно было сложно. Да и угроз Макарова на ветер не бросала, могла запросто убрать студентку с классов на пару дней. Пропуск даже одного дня мог обернуться настоящими проблемами, так что приходили танцевать и больные, закинувшись «Цитрамоном», и хромающие, под «заморозкой».
— Встала туда, — махнула Палка на самое крайнее место бокового станка — «отстойник». Но и этому Галя была рада и понеслась туда чуть ли не с восторгом.
— Тур делаем, — скомандовала Макарова и продолжила занятие.
Спустя два часа классика кончилась, и уставшие девушки перевели дух, когда стук трости затих в отдалении. Варя, проходя к скамейке, мимоходом сочувственно тронула Мадину за плечо, и та хмуро кивнула.
Галя выглядела слегка сконфуженной, но всё же ушла к своей сумке и принялась как ни в чём не бывало расчёсываться. Такие моменты бывали у каждой, даже самой лучшей студентки, когда Палка срывалась, обзывала дурой, могла хлопнуть по руке или по лбу. Но в итоге они значили лишь одно — педагог обращает внимание и переживает за ученицу. Бить тревогу стоило начинать, когда Макарова проходила мимо, как по пустому месту.
И Мадина была такой невидимкой для классухи уже третий урок.
— Не переживай, Динь-динь, — слегка невнятно сказала Инга из-за зажатых в зубах шпилек, — ты сегодня была норм.
— Угу, — кивнула Дина, распуская ленты и переобуваясь в чуни. В общем, она и правда не чувствовала былой усталости и головокружения, так что — возможно — кровь всё-таки работала.
— Жрать хочу, — Варька закинула сумку на плечо, — кто со мной?
— Не, мне надо параграф выучить по Истории хореографии.
— А я в сортир.
— А мне на репетицию.
Мельком слушая ничего не значащую болтовню одноклассниц, Мадина собиралась, думая о своём.
И тут совсем рядом раздался характерный звук аэрозоля. Всё ещё глубоко в своих мыслях, Дина, ойкнув, непроизвольно обернулась на звук, и струя дезодоранта попала ей прямо в лицо.
— Ой, прости, Динь-динь, — спохватилась Инга.
Мадина схватила сумку и выбежала. Таблетки остались в раздевалке, в рюкзаке, и если не выпить сейчас же, то глаза будут слезиться ещё пару часов. Из-за попавшей почти в глаза струи, она видела очень плохо и попала в раздевалку спустя добрых десять минут, сперва запутавшись в двух одинаковых коридорах. Кинув сумку на скамейку, Дина бросилась к раковине под удивлёнными взглядами каких-то младшеклассниц и тщательно умылась.
Уже достав из своего шкафчика полотенце и вытерев лицо, Мадина взглянула на себя в зеркало и удивлённо приоткрыла рот. Никаких признаков аллергии — ни покраснения, ни слезящихся глаз. Не хотелось чихать и кашлять, да даже дыхание не перехватило не то что от аллергии, но и от долгой беготни по коридорам.
Она изумлённо разглядывала своё лицо ещё минут пять-десять, пока младшеклассницы, выходя из раздевалки, машинально не выключили за собой цвет.
Помещение погрузилось во тьму, единственным ярким пятном в которой были светящиеся красным Мадинины глаза.
***
— О, привет, Мадюх, — в рекреацию вошёл Искандер и тут же направился к ней. Мадина помахала, не глядя на него и не отрываясь от гладильной доски. Старая, потрёпанная и заляпанная почти по всему периметру, она, тем не менее, оставалась одной из самых востребованных вещей в общежитии, наравне со стиральной машинкой.
В комнате отдыха стояла тишина — до прихода одноклассника Дина была там наедине с телевизором. Остальные либо делали домашку по комнатам, особенно младшие, или же отправились по допам и репетициям. Выпускной спектакль для третьего курса маячил на горизонте всё сильнее, и старшекурсники практически не появлялись в интернате по будням. Да и в выходные им работы хватало — половину будущих выпускников уже заочно зачисляли в театральные труппы.
— Чего ты тут? — рассеянно спросила Мадина, переворачивая рубашку другой стороной.
— Да как вместо Каринки Рудневу взяли, я тоже, вроде как, не у дел, — пожал плечами Искандер, и Дина кивнула, отставив утюг.
— Обидно?
— Каринку жалко, — искренне отозвался тот. Мадина склонила голову, рассматривая его смуглое лицо, обрамлённое кудрявыми чёрными волосами.
— Правда, что ль?
— Ты же её лучшая подруга, да? Не знаешь, зачем она?..
Мадина вздохнула. Её начинало порядком напрягать, что все окружающие считали их с Кариной какими-то не-разлей-вода подружками. Напрягать и заставлять чувствовать себя виноватой.
— Сама удивляюсь, — решив не срываться на Искандера, ответила Дина и повесила рубашку на приготовленные плечики, а из принесённого пакета достала следующую.
— Знаешь, я никому не рассказывал, но ты всё-таки… ну сама понимаешь, — парень присел на диван, лицом к ней, — за месяц до Карининой смерти… ну по крайней мере, за недели три… в общем, ты не замечала странного?
Мадина чуть вздрогнула и помотала головой, забыв про глажку и сосредоточив на Искандере всё внимание.
— А ты?
— Мы с ней репетировали па-де-де для «Щелкунчика» почти каждый день. Она тогда волновалась, что Машу может не потянуть, круглыми сутками могла танцевать… И тогда я заметил, что от неё… ну… пахнет. Очень странно. Понятно, если от балерины пахнет потом или канифолью, но тот запах… как будто у неё в кармане мясо тухлое лежит. Ужасный, в общем, запах. А потом она начала очень сильно брызгаться лаком, дезодорантом ну и всякими вашими женскими брызгалками. Но тот запах всё равно пробивался.
Мадина приоткрыла рот. Сказанное Искандером ей очень и очень не нравилось, ввиду того, что она знала о Карине и её неожиданном успехе. Связано это с кровью, глоток которой она каждый день через тошноту заставляла себя пить уже почти неделю? Или дело в другом? Но в чём именно другом?
Неожиданная мысль вылезла на первый план.
В те недели, когда шли репетиции «Щелкунчика», она проводила с Кариной гораздо больше времени, чем обычно. И да, действительно та часто брызгала на себя лак, дезодорант и духи по любому поводу и без. И именно тогда дала о себе знать Мадинина аллергия.
В душе проснулась иррациональная злость на Карину, которая уж точно не хотела ей зла, но всё равно причинила.
— Я что хотел спросить, Мадюх… Карина же из твоего города? Вы вместе поступать приехали, она рассказывала.
— Да, в поезде познакомились, — меланхолично отозвалась Дина, всё ещё думая о своём.
— И её похоронили там, да?
Мадина уже поняла, к чему идёт разговор, но всё равно сворачивать с темы было поздно.
— Ну, по логике, да.
— Я хочу… хочу к ней съездить. Ты ведь едешь домой на майские?
— Ну, не собиралась вообще-то. Мне надо практикой заниматься, после майских сразу экзамены начинаются.
— Ну ты подумай, ладно? Я, конечно, и сам могу попробовать найти, но хотел сначала у тебя узнать, может, захочешь.
— Я подумаю. Всё равно ещё месяц.
— Спасибо, — Искандер искренне улыбнулся и, попрощавшись, ушёл к себе.
Мадина снова осталась одна, на автомате наглаживая одно и то же место на блузке снова и снова. Вспомнился коллаж из фоток, особенно та, сделанная из двух, где они с Кариной как будто бы вместе на фоне театра. И следом воспоминания посыпались одно за другим, начиная с того самого знакомства в поезде и заканчивая…
Дина вздохнула, окончательно потеряв интерес к глажке, и присела перед телевизором, надеясь отвлечься. Шёл какой-то ужастик про вампиров, и это сразу настроило Мадину на совершенно другой лад.
Ведь кровь вампира со стройки действовала.
Со дня первого глотка из термоса Дина не посетила столовую ни разу. Она не ела ровным счётом ничего и не испытывала голода, как не испытывала головокружения и слабости. Она выполняла все туры, ансамбли и арабески, делала прыжки и неизменно приземлялась на пальцы. И с каждый новым днём Мадине всё отчётливее казалось, что всё это получается у неё легче, чем вчера.
И вот, сегодня на классике Палка, долго присматриваясь к Дине, наконец изрекла короткое: «Корпус зажатый».
Это была беспрекословная победа, самоличное признание Макаровой в том, что она снова заметила Мадину и признала своей ученицей. Этому отрывистому замечанию Дина радовалась больше, чем утверждению в па-де-труа.
И что самое одновременно странное и будоражаще-прекрасное — аллергия перестала её беспокоить. Дня три назад она взяла Варькин лак для волос и, зажмурившись, прыснула практически себе в лицо, а после этого стояла у зеркала добрый час, пытаясь увидеть или почувствовать наступление приступа.
Но кожа оставалась чистой, дышалось легко, глаза не слезились — прямо как в тот день в раздевалке. Разве что глаза почему-то больше не светились красным в темноте. Механизм работы этого бонуса Мадина пока не выяснила, но это было явно к лучшему, иначе в темноте закулисья кто-то обязательно заметил бы.
А в том, что рано или поздно — и скорее первое — она вернётся за кулисы, Дина уже не сомневалась.
***
Мадина сверилась с часами и записями — она тщательно вела учёт того, в какое время принимала кровь вампира, чтобы не упустить момент для следующего глотка или, наоборот, не выпить больше нужного. Выходило, что действие крови уже подходило к концу. Впервые Дина должна была вернуться в заброшенную стройку и впервые же за всю неделю почувствовать, что будет с ней без крови.
Мадина поймала себя на том, что нервно отстукивает такт ногой, и встала с кровати. Варька умчалась на генпрогон — предстояла премьера «Сильфиды», любимого Карининого балета, где она могла бы станцевать Эффи, но вместо этого, почему-то, предпочла умереть. Интересно, вампир знает, почему Карина решила покончить с собой? И не связано ли это с тем, что рассказал позавчера Искандер?
Сделав себе мысленную пометку, Дина проверила сумку для похода в двенадцатиэтажку — для танца она выбрала снова этюд, в этот раз более сложный, поэтому взяла пальцы, гетры и купальник с юбкой для репетиций.
За неделю погода слегка улучшилась, и Мадина не стала надевать шарф, поэтому ветер тут же разметал волосы по плечам. Рыжие и от природы кудрявые, они с большой неохотой укладывались в пучок и без геля не желали зачёсываться, поэтому когда не было классов и выступлений, Дина никогда не собирала даже хвост.
Двенадцатиэтажка уже не производила мрачного впечатления, как прежде — теперь дом казался символом надежды. Единственное, о чём слегка беспокоилась Мадина, поднимаясь по каменным ступеням к подъезду, это не ушёл ли вампир и не собирается ли уходить в ближайшее время.
— Эй? Вы тут? — тихонько позвала Дина, подойдя вплотную к тёмному провалу на месте подвальной двери.
— А, это ты, Мадя, — лениво протянули очень-очень близко, буквально в шаге от неё, и Мадина вздрогнула от неожиданности.
— Не называйте меня Мадей, — буркнула она, скинув сумку с плеча прямо на пол, — как-то по-деревенски звучит.
— Как скажешь, — хмыкнул вампир, — ты выглядишь радостной. Попробовала кровь?
— Ага. Спасибо, — искренне поблагодарила Дина и начала раздеваться. Купальник и трико она в последний момент, опомнившись, надела под верхнюю одежду, так что в итоге только затянула на поясе прозрачную чёрную юбочку и села на куртку, завязывать ленты на пуантах.
— Подготовилась? Хорошо. Уверена, что прошли сутки?
— Точно прошли, я засекала… Хотя не чувствую, что что-то изменилось.
— И не почувствуешь, ты не так уж долго принимаешь… Что будешь исполнять?
— Вариацию фрески. Это из «Конька-горбунка».
По воцарившемуся молчанию было неясно, что вампир подумал насчёт её выбора, но Мадина решила не спрашивать. Она достала телефон и включила приготовленную музыку. Мелодия позволяла гораздо легче влиться в танец. Дина привычно встала на пальцы и начала свой этюд. И снова, как в первый раз, слегка раскачавшись, она позволила себе расслабиться, забыть о технике и танцевать так, как хотелось ей самой. С музыкой это давалось гораздо легче, и, следуя за её изгибами, где-то плавными, а где-то отрывистыми, Дина исполняла вариацию, не думая ни о чём другом. Первые туры на шероховатой поверхности дались нелегко, но вскоре она приноровилась и стала брать больший размах.
Только закончившийся трек и собственное учащённое дыхание подсказали, что она завершила этюд. Мадина сделала поклон и встала в позицию.
— Неплохо, — с явным одобрением произнёс голос, — только в следующий раз давай без музыки. Она тебя подавляет.
— Ну ладно, — Мадина пожала плечами и отошла к сумке, где стянула с перил приготовленную кофту и села, чтобы снять пуанты.
— Как твои успехи?
— Супер. Преподша начала ругать. Значит, снова хочет меня учить, — не удержавшись, похвасталась Дина, — а кстати, я хотела спросить насчёт красных глаз.
— Они позволяют видеть в темноте. Если свет погас, а ты продолжаешь пытаться что-то разглядеть, тогда они и краснеют.
— Круто, — оценила Мадина и достала термос, — ну что… наполните?
— Поставь.
Поставив термос на пол у входа в подвал, Дина на этот раз не стала выходить, а просто отвернулась, укладывая пуанты и юбку в сумку.
— Держи.
Она обернулась и забрала уже заметно потяжелевший термос.
— Спасибо.
— На здоровье, — фыркнул вампир.
— А ваш какой любимый балет? — неожиданно для себя спросила Мадина.
— «Дон Кихот», — удивился он или нет, но голос оставался ровным.
— Тогда почему себя Базилем не зовёте?
— Ну моё имя требуется тебе, а не мне. Так что логичнее в этом плане ориентироваться на тебя.
Дина присела на куртку, подумав, что стоит в следующий раз захватить разминочный коврик, чтобы не пачкать одежду. Это место уже начинало казаться ей каким-то… своим. Она обратила внимание, что, в отличие от многих других строек или домов под снос — а их Мадина повидала немало в родном городе — здесь слишком уж чисто. Ни пивных бутылок, ни кожуры от семечек, ни пачек из-под чипсов.
— А сюда кто-то приходит? Ну, гопники, там?
— Думаешь, я каждый день влажную уборку делаю? — голос вампира сочился ехидством, — зачем мне посторонние? Придут, я их попугаю чуток, и больше не заявятся.
— А вы тут давно?
— Я был тут до начала строительства… Знаешь, почему его забросили?
— Ну, говорят, какие-то финансовые махинации, — неуверенно припомнила Мадина, — а ещё кто-то говорил, что как будто бы шум от стройки мешал нашей академии, и ректорша своими связями её прикрыла.
Из подвала раздался смех, настоящий, весёлый и явно искренний.
— Я, конечно, не сомневаюсь, что ваша ректорша дама авторитетная, — всё ещё со смехом в голосе ответил вампир, — но дело не в ней. Здесь было болото когда-то, но его осушили ещё лет двадцать назад. Тоже хотели построить что-то, но до строительства не дошло. А так как я остался без дома по их милости…
— Погодите, а вы жили на болоте? Или в болоте? Или рядом с болотом?
— По своей сути, все варианты верные, — подумав, ответил вампир.
В кармане сумки зазвонил телефон, и Мадина спохватилась, что слишком задержалась. Наскоро отряхнув курточку, она побежала к выходу, напоследок чуть притормозив у подвала.
— Ну… до свидания?
— До свидания, — отзеркалил вампир, и Дина посчитала свой долг выполненным.
Май
Мадина бежала, вставив в ухо наушник, и стянутые в растрёпанный хвост рыжие волосы ритмично подпрыгивали в такт.
Каждый день, прерываясь лишь на зимний сезон, студенты с самого утра совершали пробежки вокруг школы. За маленькими при этом наблюдал преподаватель Физкультуры, тогда как, начиная с четвёртого класса, учащиеся должны были контролировать себя сами.
На пробежку с их набора выползли Мадина с Варькой, Инга с Алиной и все трое мальчишек, Искандер и братья Витька с Митькой. В потоке остальных студентов они пытались поначалу держаться вместе, но вскоре начали отставать — первой Инга, потом Линка и Варька. Вскоре братья тоже сдались и остановились, синхронно опираясь ладонями в колени. Мадина и Искандер бежали почти на равных, но Дина видела, что парень начал уставать.
— Фига ты шустрая, Мадюха, — делая приличные паузы между словами, с удивлением отметил Искандер. Мадина хихикнула; она была готова ускориться и бежать оставшееся расстояние спринтом. Впервые поняв пару недель назад, что больше не устаёт после физических нагрузок, как раньше, Дина сперва решила, что просто недостаточно упорно работает, и удвоила старания, но результат оставался прежним. А вот стрелка на весах наконец добралась до желаемой отметки «43».
Мадина чувствовала себя счастливой — ещё два месяца назад она понимала, что не сдаст сессию по практике, и — что самое страшное — ничего не в силах изменить или исправить. А теперь — впереди выпускной спектакль, где Каринка должна была танцевать в Венгерском танце и адажио из «Жизели». Не главные партии, разумеется, они все распределены по выпускникам, но всё же.
Никто ничего им пока не говорил напрямую, и студентки со старших курсов судачили по этому поводу в рекреации каждый вечер. Даже собственные приближающиеся экзамены не так волновали будущих балерин, как Великий и Ужасный выпускной спектакль.
Мадина с удивлением отметила, что Искандер отстал, не остановившись, а просто замедлив темп, но сама не стала его ждать, а напротив, ускорилась. Впереди бежали длинноногие второкурсницы и о чём-то оживлённо трещали. Дина, пытаясь быть как можно незаметнее, пристроилась слегка позади.
— … ногу потянула. Репетирует в бинтах. Я слышала, ей даже рекомендовали ходить на костылях, — донеслись до Мадины слова одной из девушек, с аккуратным светлым пучком.
— А танцевать она будет? У неё вариация из «Трильби» в выпускном, — подсказала её собеседница с короткой стрижкой.
— Это уж как Макарова с Родионовой решат. У нас все уже распределены, у третьего курса по две-три партии тоже. У перваков набор бездарный, их и в кордебалет стыдно брать.
— Совсем малышню-то не будут ставить, — засомневалась короткостриженная, — кто там будет туры крутить в пятнадцать лет?
— Так-то им уже по шестнадцать. Тем, кто на первый курс переходит… Помнишь, у них ещё была девчонка, играла Машу-принцессу в «Щелкунчике»? Которая с крыши сиганула.
— Ага. Помню, Родионова тогда ходила злая, как чёрт. Боялась, что на академию обвинения посыпятся.
— Ну так она бы потянула.
— Ага, ради этого воскреснет, станцует, и опять на тот свет, — съязвила второкурсница, и обе рассмеялись.
После этого разговор сошёл на какие-то бытовые темы, и Мадина слегка отстала, сделав вид, что остановилась передохнуть.
Было обидно, что её даже не упомянули как претендентку на роль. Но, с другой стороны, откуда им знать?
— О, догнал, — Искандер наверстал пропущенное расстояние, и они снова бежали рядом, — я хотел спросить насчёт праздников. Поедем?
— Ну да, — равнодушно ответила Дина. Сейчас думать о поездке домой не хотелось совершенно.
— Супер. Тогда уже пора билеты брать, когда у тебя будет свободное время?
— Я скажу.
… Вернувшись в общежитие, чтобы переодеться, принять душ и выпить крови, Мадина открыла ящик в поисках запасной ручки и наткнулась на белый конверт. Её шестнадцатый День Рождения надвигался, и подарок от Карины цеплял взгляд всё чаще. Порой, собираясь на встречу с Арманом, она давала себе слово, что на этот раз точно спросит, почему Каринка решила покончить с собой. Что-то подсказывало, что вампир отлично знает. Но как только нога вставала на первую ступеньку к подъезду, желание сходило на нет. Что если у крови есть какой-то побочный эффект? Вдруг её нельзя пить больше месяца или двух? Может такое быть, что именно вампир виноват в самоубийстве Карины? Тем, что не рассказал подробностей и побочных эффектов своей помощи?
Хотела бы Мадина об этом знать?
Нет.
Иначе пришлось бы выбирать между жизнью и балетом. Но разве это не синонимы?
Вкус крови не стал лучше, даже несмотря на то, что Дина пила из термоса каждые сутки. Её всё ещё приходилось проталкивать в горло немыслимым волевым усилием, запрокинув голову и не пуская туда никаких мерзких образов, которые навевал сопутствующий запах.
К счастью, в этот раз всё прошло легче — за стенкой хлопнула дверь, и от неожиданности Мадина-таки сглотнула кровь.
Пришла Варька, почти на четверть часа позже самой Дины, и растянулась на кровати, бессмысленно глядя в потолок.
— О, привет, — улыбнулась Мадина, и соседка что-то невнятно буркнула в ответ. Первые пробежки после зимнего сезона всегда давались нелегко.
— Вали в душ, опоздаешь на класс, — предупредила Дина, присев на кровать и доставая косметичку.
— Зато ты дофига бодрая, — подозрительно пробормотала Варвара, повернувшись на бок и оперевшись головой на руку, — колись, сократила где-то?
— Нафига, всё равно никто не следит. Хочешь бегай, хочешь дрыхни на час подольше, — резонно возразила Дина, подводя глаза.
— Знаешь, — начала соседка и сделала длинную паузу, видимо, пытаясь сформулировать, — ты какая-то… не такая.
— Ммм? — взявшись за бальзам для губ, Мадина скосила на Варьку удивлённые глаза.
— Ну… ты же не красилась раньше? И у тебя всё время щёки были такие красные-красные. А теперь всегда белые, даже после класса.
— Пудра, называется. Советую, — отшутилась Дина.
— А ещё это, — Варя ткнула Мадине за спину, на стену над кроватью, которая на протяжении всех пяти лет оставалась пустой, а теперь была обклеена плакатами и постерами. Правда, в отличие от той же Варьки, Дина не клеила афиш к балетным постановкам и фотографий любимых балерин. На её стене красовались «Интервью с вампиром», «Вкус ночи», «Впусти меня» и тому подобное.
Однажды, пару недель назад, Мадина выбралась в город. Изначальной целью был магазин с балетными принадлежностями — протёрся купальник — но, уже выходя с покупками, Дина обнаружила по соседству место под названием «Vampire_Gothic» и завернула туда. И далеко не в последний раз.
Она даже подружилась с продавцом, забавным худощавым парнем девятнадцати лет, изо всех сил строящим из себя крутого гота, и расспросила о стройке, надеясь по ходу дела узнать что-нибудь новенькое о своём самом полезном знакомстве среди нечисти.
Продавец пересказал пару тупых баек о призраках и на этом исчерпал свою фантазию, но Мадина всё равно вышла довольная, почерпнув для себя пару десятков названий фильмов. Особенно понравившиеся впоследствии и перекочевали на стену в виде плакатов.
— Я нашла себе хобби, что такого?
— Да не, я не в упрёк… просто как-то… странно, — смутилась Варя.
— Ладно, собирайся, — Мадина захлопнула пудреницу и сунула в карман рюкзака, — я пошла разминаться.
В зал она пришла не первой — прогулявшие пробежку одноклассницы, Галя и Эля, решили наверстать у станка.
— Привет, Динь-динь, — вполне жизнерадостно кивнула Галя, а Эля только вяло махнула рукой. Несмотря на вытянутую в вертикальный шпагат ногу, она умудрялась спать на ходу.
— Кто сделал Химию? — поинтересовалась Дина, доставая пуанты, и разговор перешёл на неорганические соединения.
К приходу Палки все были на месте, более-менее проснувшиеся и размявшиеся. Насчёт освободившегося места в «Трильби», которое обсуждали второкурсницы, она не сказала, сходу сделав знак пианистке и начав занятие.
— … Не задирай ноги, Кравченко, это кабриоль, а не жете! Ноги! Собрать! Савченко, руки — самое главное! Руки вперёд! И — оп — поворот. Чувствуй поворот, вот он!.. Не бери руки снизу! Мадина!
Дина внутренне выдохнула с облегчением. Если Макарова называла кого-то по имени, значит, замечание относилось к разряду «чтобы не расслаблялась».
— Кравченко! Руки открой. Открой руки! Да сколько ж можно?! Все остановились, Кравченко делает пируэт ан дедан из четвёртой позиции.
Пятиклассницы замерли на месте, кое-кто пытался отдышаться, опираясь на станок, кто-то следил за развитием событий.
Варя с непроницаемым выражением лица вышла в центр и встала в плие.
— Глубже плие!.. Бедро просело. Вверх тянись! Ещё! — Палка с силой опустила трость на пол. Это истеричное движение всегда гораздо больше говорило о её настроении, чем лицо и голос.
Варька сделала пируэт, затем ещё и ещё.
— Позор, — прошипела Макарова, — и это кандидатка на первый курс? Дура! Пошла за дверь!
Варя поспешила покинуть зал. Спорить с Палкой было откровенно опасно, она могла и по спине за такое садануть своей тростью.
— Встали, — сухо приказала преподша, когда дверь закрылась с той стороны.
Когда затихли последние фортепьянные аккорды, и Макарова с пианисткой удалились, кто-то выразил общую атмосферу последних часов громким «Фу-у-у-х».
Все рассмеялись, и обстановка слегка разрядилась. Вернулась подавленная Варька, и одноклассницы тут же устремились к ней, чтобы успокоить. Когда, вдоволь настрадавшись, Варя наконец соизволила собрать сумку и пойти переодеваться, Мадина и остальная группа поддержки в лице Гали, которой досталось на прошлом классе, и Эльки, которую Палка невзлюбила с первого взгляда за некрасиво торчащие уши, повторно вздохнули с облечением.
В коридоре, уже у самой раздевалки, Дина поняла, что из пучка исчезла заколка, украшенная декоративной жемчужинкой. Заколка ей нравилась, да и вариантов, где искать, было немного, так что Мадина побежала обратно в репетиционный зал и вновь нос к носу столкнулась с Макаровой.
— Не бегай по коридорам, Устимова, упадёшь, сломаешь что-нибудь, — не так злобно, как во время урока, но довольно строго отчитала её преподша.
— Извините, — пискнула Мадина, — я тут потеряла кое-что.
Протиснувшись в зал, она начала искать на полу свою заколку и очень быстро засекла в углу блеск. Довольная, Дина заправила украшение в волосы и повернулась, чтобы уйти. Макарова ещё стояла в дверях, разглядывая ученицу с задумчивым видом.
— Сколько ты сейчас весишь, Устимова?
— Сорок три, — не без гордости сообщила она.
— Взялась за ум, — одобрительно кивнула Палка, — да и танцуешь уже лучше… Вставай-ка ты на следующем занятии в центр.
— На Каринино место? — Мадина приоткрыла рот от изумления. Место лучшей ученицы пока так и пустовало, уже несколько месяцев. Набравшись храбрости, Дина решила ковать железо, — Марь Вячеславна, а я слышала, второкурсница, которая должна в выпускном танцевать вариацию из «Трильби» ногу подвернула?
— Да, у Самохиной растяжение, — с досадой ответила Макарова, — будем думать, Устимова. Ты делаешь успехи, но ты непостоянная. Вчера толстая, сегодня приемлемая. Кто мне гарантирует, что к спектаклю ты не наберёшь снова свои пять килограмм? В общем, так. Если эту и следующую неделю будешь танцевать прилично, я приглашу Алевтину Михайловну. И если даст добро, начнём разучивать. Хотя, скажу тебе, на «Трильби» претендует ещё пара девочек. Так что чем раньше начнёшь репетировать, тем больше шансов.
— Да, конечно! Спасибо! — просияла Мадина и осеклась, — а… праздники же? Я домой собиралась… у меня День Рождения.
— Дело твоё, Устимова, — совершенно безразлично пожала плечами Палка, — езжай, конечно, раз собиралась. Тогда будем смотреть тебя после праздников, вероятно, самой последней и наименее подготовленной.
— Да нет, — вяло отозвалась Мадина, — я останусь. Летом домой поеду, после экзаменов.
— Разумный подход, — Макарова одобрительно, но скупо улыбнулась.
***
— Искандер на меня так смотрел. Блин. Как будто я предательница какая-то, — буркнула Мадина. Сидя на полу своей комнаты на шпагате, она изливала душу Варьке, закинув одну ногу на спинку кровати. Варвара лениво перебирала конспекты по Истории. Её дорожная сумка была уже собрана, и половина спальни выглядела чуть более прибранной, чем обычно.
— Да забей. Все знают, он в Каринку влюблён был.
— Ну неужели не ясно, что я бы пролетела однозначно, если бы не осталась репетировать на праздники? — раздражённо продолжила Дина, — я предлагала ему поехать в июле, после экзаменов. Но он в свою Астрахань собрался.
— Я ж говорю, забей. Мальчишкам не понять, у них конкуренция и близко не такая, как среди девчонок. По-любому какая-нибудь партия, да достанется.
Завибрировал телефон — включилась напоминалка, и Мадина пересела на кровать. Прошли ровно сутки с последнего глотка крови; можно было выдвигаться.
— Что там у тебя? — с любопытством спросила Варька. Она уже с час ждала звонка от родителей, которые собирались приехать за ней на машине, и маялась от безделья, слоняясь по спальне, берясь за конспекты и тут же откладывая, и действуя Дине на нервы тем, что интересовалась буквально каждым её действием.
— Напоминалка.
— О чём?
— О кое-чём. Так, я пошла, — Мадина взяла приготовленную сумку и накинула олимпийку. Погода наконец догнала календарь, и температура стояла по-настоящему майская, и только по утрам — а часы показывали половину восьмого — без рукавов было ещё прохладно.
— Куда? — тут же спросила Варька, но, к счастью, у неё самой зазвонил мобильный, и соседка мгновенно забыла о вопросе. Воспользовавшись случаем, Мадина помахала Варе на прощанье, жестами показав что-то вроде «увидимся после праздников», и со спокойной совестью побежала в сторону стройки.
Праздничные дни уже официально начались, и на ближайшую неделю общежитие опустело почти на девяносто процентов. В прошлые годы Дина ни разу не оставалась на майские в интернате, поэтому сейчас испытывала лёгкий дискомфорт, не слыша привычных звуков из-за каждой двери. И в то же время, встретив по пути вниз трёх девушек, судя по виду, с первого-второго курсов, ощутила к ним враждебность — наверняка это и есть те, кто будет рассматриваться на вариацию вместе с ней.
Вокруг академии наворачивала круги одинокая фигурка какой-то младшеклассницы, и Мадина невольно остановилась у самого забора, мечтательно улыбнувшись.
До стройки она добралась спустя минут пятнадцать, но тут же увидела, что, помимо неё, нашлись ещё желающие зависнуть в недостроенном доме. Несколько парней примерно её возраста или чуть старше с бутылками в руках и позвякивающим на каждом шагу пакетом целеустремлённо приближались к подъезду.
Дина сглотнула, отступив за полосу первых деревьев и прижавшись щекой к шероховатой коре ближайшего ствола.
Как только подростки — она насчитала пятерых — скрылись в темноте, сердце Мадины забилось с удвоенной силой, причём она сама не до конца понимала, от чего. Испугалась за подростков? Вот уж глупость. Тогда за вампира?
Изнутри донёсся крик, сперва одиночный, затем общий, многоголосый. И нахлынувшее на Дину облегчение в момент, когда все четверо как ошпаренные вылетели, побросав бутылки и спотыкаясь на ровном месте, подсказало ответ на предыдущий вопрос.
Дождавшись относительной тишины, Мадина перехватила сумку другой рукой и осторожно зашагала к цели. Один раз она коротко взвизгнула, когда, наступив на осколок бутылки, заставила стайку ворон на козырьке подъезда вспорхнуть и разлететься по сторонам. Но в остальном вокруг оставалось спокойно.
Ступив на порог, Дина тихонько позвала:
— Арман?
— Приветствую, — донёсся привычный голос вампира, но из непривычного места.
— Вы где? — удивилась Мадина, рассматривая тот угол, откуда доносился голос, — в шахте, что ли?
— Ты не могла бы отвернуться? — не отвечая, попросил вампир, и Дина повернулась к двери лицом, пожав плечами.
Спустя секунду её пробрала дрожь. Казалось бы, ничего не происходило, никаких звуков, характерных для желающего пройти по полу от одного места до другого, слышно не было. Зато Мадина чётко увидела, как впереди, падая поверх неё на световую дорожку от дверного проёма, появилась тень — сперва очень маленькая, даже если учесть, что тени всегда крупнее своих хозяев. Но она начала расти. Не так, как будто обладатель тени приближался, а именно увеличиваться вместе с ним. И обретать очертания.
Дина шумно выдохнула и прижала руки ко рту, услышав — или, скорее, почувствовав, как тот, кому принадлежала тень, приблизился к ней. Её обдало запахом — не тухлятины, как от термоса с кровью, а будто бы застоявшейся воды. Болота.
Дина нахмурилась и повела головой, но тут же ощутила, что волосам что-то мешает. Зацепились за ворот кофты? Или же?..
По шее сзади прошлись пальцы — ледяные и мокрые, так что вниз по спине стекла противная капля.
И всё исчезло в один момент. Голос вампира раздался из ставшего привычным подвала.
— Балерину всегда можно узнать по осанке.
Мадина приняла это как разрешение повернуться и первым делом стянула олимпийку, поводя плечами.
— А как вы напугали тех гопников? — спросила она, достав коврик для разминки и расстилая на ступенях.
— Просто вышел. Поверь, во все времена этого было достаточно.
— Да вы по ходу страшный, как Фредди Крюгер, — хмыкнула Дина, разминая стопы и разогревая мышцы. Для приготовленной партии требовалась хотя бы минимальная разминка, поэтому, надев принесённый комбинезон, она принялась производить привычные движения.
— Ну, знаешь, как говорят — реальность всегда страшнее.
Мадина начала делать наклоны и в какой-то момент повернулась в сторону шахты. Та со своим обычным безразличием взирала пустым провалом, но кое-что было не так, как всегда. У самого края начиналась и тут же обрывалась широкая красная полоса. Создавалось ощущение, что шахта высунула свой красный язык.
Не став заострять внимания, Дина быстро размялась, сняла комбинезон и надела приготовленную юбку-шопенку.
— Что же это будет? — явно заинтригованный, протянул вампир.
Мадина улыбнулась.
— Финал первого акта «Дон Кихота», партия Китри.
Она выхватила из сумки приготовленный веер и начала танец. Роль была сложной — столько прыжков, туров и комплексных элементов не требовала, кажется, больше ни одна из партий. Но Мадина уже уяснила, что техника здесь не важна — важно нечто другое. И этому другому она отдавалась целиком и полностью, танцевала, забывая всё на свете, взмахивая юбками, флиртуя с невидимым партнёром, вспоминая всё, что знала об этой героине, и на ходу решая, как будет она вести себя в той или иной ситуации. Где-то импровизировала, чуть дольше, чем нужно делая пассы веером, где-то увлеклась пируэтами. В мыслях звучала испанская музыка, щедро сдобренная специфическим стуком кастаньет. В какой-то момент движения стали резче, острее, решительнее. Она и вовсе закрыла глаза, чтобы не отвлекаться на когнитивный диссонанс.
Финальная серия фуэте заставила Дину открыть глаза, но не выйти из образа. Она резко и чётко отстукивала ритм пальцами, вращаясь, вращаясь и вращаясь положенные девятнадцать раз — и остановилась буквально в шаге от распахнутой пасти отсутствующего лифта.
Мадина отшатнулась и, тяжело дыша, вернулась к лестнице, опираясь на перила.
Молчание длилось несколько минут, и после этого вампир произнёс:
— Я даже на секунду пожалел, что ты не упала в шахту и не разбилась.
— Что? — слабо пискнула Дина, и на глазах выступили слёзы обиды. Но тут он продолжил:
— Уйти на таком пике своего таланта дано не каждому. Ты была самой искренней из всех, кого я видел в этой партии.
— Правда? — счастливо выдохнула Мадина, присев на свой коврик, и тут же поспешила поделиться новостями, — меня будут рассматривать на вариацию из «Трильби» в выпускном спектакле. Там будут многие представители театров. Выступать в выпускном с сольной партией — это огромный шанс.
— Ничуть не сомневаюсь, что ты этого достойна. Буду с нетерпением ждать твоего нового танца, Дина.
Мадина улыбнулась; она не видела точно, но чувствовала, что её глаза сияют от счастья.
Июнь
Мадина взволнованно вытягивала шею, рассматривая толпу. В зрительном зале академического театра было не протолкнуться, но там все хотя бы сидели на отведённых местах, тогда как за кулисами царил такой неописуемый хаос, что Дина боялась сделать от своего места хоть лишний шаг, боясь, что заблудится и пропадёт без вести.
Программа выпускного спектакля была поделена на три дня, и так вышло, что именно на сегодняшний, последний день выпали обе партии Дины.
Вернувшись от Армана окрылённой после вдохновенного танца Китри и похвалы — а именно похвала была очень редким явлением в Академии — Мадина принялась за репетиции. Но перед этим она позвонила семье, сообщив, что их не отпускают на праздники. Кажется, родители слегка расстроились, да и сама Дина в тот момент была на грани слёз, внезапно поняв, что День Рождения придётся провести не только без семьи, но и, по сути, вообще одной, в пустом, за исключением прямых конкуренток, общежитии.
Тогда уже мать с отцом принялись успокаивать, обещая, что приедут на выпускной спектакль вместе с Дининой младшей сестрёнкой Рамилёй. А после экзаменов отметят пропущенный праздник дома.
Спустя долгие изнурительные репетиции, когда Мадина буквально дневала и ночевала в зале, приходя в интернат только поспать и выпить глоток крови, она знала прыжковую вариацию из «Трильби» наизусть.
И поэтому, когда Родионова пришла на класс вместе с Палкой, и Мадина исполнила для них вариацию, остальные девчонки совершенно выпали в осадок. По их офигевшим лицам Дина поняла, что её давным-давно уже списали со счетов и особо не приглядывались. А зря.
Макарова, с таким довольным лицом, какого лично Дина не видела ни разу, позволила себе одобрительный кивок. Родионова же просто сухо поблагодарила и покинула класс, а занятие продолжилось, как ни в чём не бывало.
Никто, впрочем, уже не сомневался, что без внимания Устимова не останется.
И результат превзошёл даже её собственные ожидания — ей предложили не только вариацию в выпускном спектакле, но также и па-де-де «Венецианский карнавал» из балета «Сатанилла».
Для пятого класса успех был просто грандиозным. Сложнейшая прыжковая вариация и дуэтный танец с одним из лучших выпускников.
На репетициях Мадина просто летала, даже, кажется, не чувствуя под собой пола. Она делала всё, что требовал хореограф, и потом всё то же самое снова, хотя никто, кроме неё, уже физически не мог повторить всё ещё раз.
Именно тогда Дина осознала, что имели в виду девушки в туалете, когда говорили про Энерджайзер. Она чувствовала в себе силы не то что шестьдесят четыре — но и сто шестьдесят четыре фуэте сделать за раз.
— Мадя! — послышалось откуда-то слева, и Мадина встрепенулась. Даже если бы она и не узнала голос, только мама всегда называла её Мадей.
— Мам! — она весело помахала, встав на пуанты, чтобы было видно издалека. К ней пробились родители, держа за обе руки мелкую Рамилю, такую же рыжую и кудрявую, как сестра.
Добрых сорок минут прошло за «А как там Рекс?», «А как моя бывшая школа?», «А как Кристинка из соседнего подъезда?» с одной стороны и «А как твои оценки?», «А ты хорошо питаешься?», «А денег хватает?» — с другой.
Впрочем, и мама, и папа дружно сошлись на том, что питается она хорошо — и правда, несмотря на то, что вес держался на невиданной ранее отметке «43», больной, костлявой и бледной Мадина не выглядела. С тех пор, как узнала, что кровь вампира сводит аллергические реакции на нет, она не только начала краситься и пользоваться недоступными ранее спреями для волос, но и поняла, что может спокойно есть, как остальные. Сперва аккуратно, понемногу, отслеживая колебания веса и готовясь мгновенно перестать посещать столовую, если стрелка на весах сдвинется вправо хоть на полделения. Но она не сдвинулась, и Мадина уже предвкушала пир, который мама устроит, чтобы наверстать пропущенный День Рождения.
— Какое платье, — зачарованно выдохнула, тем временем, шестилетняя Рамиля, норовя дёрнуть сестру за пачку. Мадина была уже одета к первому номеру спектакля — вожделенной прыжковой вариации — лиф и пачку насыщенно-кремового цвета, с блестящими кружевными узорами. Правда, поверх была накинута кофта, чтобы не остыли мышцы.
— Это не платье, — хихикнула Дина, — это пачка. В ней балерины танцуют.
— Я всем в садике сказала, что ты барелина, — смешно путая звуки, важно сообщила Рамиля, и тут прыснули уже всей семьёй.
— Устимова! — откуда-то из толпы вынырнула гримёрша, — тебе что-нибудь подправить? Всё на месте? Заколки держатся?
— Ага.
— Тогда иди в кулису, там Макарова, хотела тебе что-то сказать.
— Ну всё, я пошла, — Мадина напоследок ещё раз обняла семью и отправила в зрительный зал, а сама прошла в кулисы, к самой последней точке, невидимой для зрителей. Здесь было уже посвободнее, массовки для её номера не требовалось.
Прохладная тишина закулисья отчего-то внушила тревогу. В отличие от весёлого муравейника гримёрки здесь царил холодный свет закреплённых на стенах прожекторов, и сказочная атмосфера отсутствовала полностью — валялись какие-то ящики, доски, тянулись по полу и стенам толстые чёрные провода. На противоположной стороне, через сцену, за кулисами стояли две одинаково одетые старшекурсницы; одна повторяла руками какие-то особенно сложные для себя движения, а вторая периодически останавливала подругу и поправляла.
— Ну что, Устимова, готова? — сзади подошла Макарова, так неслышно, что Мадина вздрогнула.
— Готова, — улыбнулась она, взяв себя в руки. Началась музыка, вот-вот должны были объявить первый номер, и Дина стянула гетры, проверила завязки на пальцах и сбросила кофту.
— Локти не опускай, корпус не зажимай, — проинструктировала Палка и кивнула каким-то своим мыслям.
— Хорошо, — не зная, что нужно говорить в таком случае, ответила Мадина.
Напряжение заставляло её всё время двигаться, переступать с ноги на ногу, разминать руки и пальцы.
Пока наконец женский голос не объявил:
— Прыжковая вариация из балета «Трильби». Исполняет ученица пятого класса Мадина Устимова.
Мадина выбежала на сцену и встала в пятую позицию. Зрительный зал был погружён в темноту, и Дина представила, почему-то, что она не на сцене, а в недостроенном доме, не на дорогом покрытии, а на замызганном шероховатом бетоне, в опасной близости от разверзнутой шахты лифта.
Страх пропал, оставалось лишь желание танцевать. И она танцевала, следуя за музыкой, вращала туры, пируэты, делала прыжок за прыжком, как делала до этого на бесчисленных репетициях.
Она буквально кожей ощущала на себе тысячи взглядов и сама чувствовала себя вампиром, потому что питалась ими, ловила и вбирала в себя внимание зрителей. И не хотела, чтобы этот танец закончился никогда.
С последним гранд жете Мадина выпрямилась, встала в пятую позицию и сделала гордую точку.
Послышались аплодисменты, и Дина, выждав положенное время, убежала за кулисы. Там уже ждали своей очереди несколько девушек из «Венгерского танца» в национальных костюмах.
— Ты молодец, — улыбаясь, сказала одна из них, и остальные поддержали неразборчивым, но вдохновляющим гулом.
Макарова сидела там же, на стуле, и пока Дина натягивала гетры и кофту, сказала:
— Хорошо, Устимова, в целом всё очень даже неплохо.
— Правда? — Мадина расцвела. В этот момент она готова была обнять грозную преподшу и вообще кого угодно.
— Следующий выход в третьем отделении. Иди найди Сорокина, повторите ещё раз сложные моменты. И переодеться не забудь за полчаса.
Дина кивнула и, сунув ноги в чуни, направилась вглубь закулисья, хотя никаких сложных моментов в па-де-де для неё не было.
Она наведалась в швейный цех, где костюмерши наскоро подшивали юбку какой-то девушке из адажио «Жизели», и нашла свой костюм для третьего отделения, висящий на кронштейне.
— Не надевай пока, — предупредила пожилая костюмерша и кивнула на девушку, — вишь, одна нарядилась за час, теперь вот ходит дырявая.
— Аж юбка от лифа отваливается, — поддержала вторая костюмерша. Бедная вилисса покраснела и смутилась.
Мадина покивала и с любопытством осмотрела цех. Посмотреть было на что — разнообразные костюмы на кронштейнах, может, не такие детальные и затейливые, как в настоящем театре, но всё же пёстрые и радующие глаз. Дина подошла к зеркалу и с улыбкой посмотрела на себя — ни следа густого румянца, который так раздражал её в прошлые годы. Стоило чуть-чуть запыхаться, и он тут как тут, заставляет её выглядеть какой-то матрёшкой. Теперь же кожа приобрела нежный фарфоровый оттенок, вот уж с какой куклой не стыдно было себя сравнить.
В цех нагрянули остальные вилиссы — похоже, «Венгерский танец» подходил к середине, и помещение наполнилось шуршанием юбок, скрипом пуант о покрытие и короткими ёмкими окриками костюмерш, когда те видели неподобающее обращение с платьем.
Мадина решила им не мешать и всё же найти Сорокина, однако не преуспела, в итоге снова выйдя в кулисы. В глаза бросилась выпускница, одна из исполнительниц па-де-труа «Пахиты» — с него начиналось второе отделение. Сидя на корточках, девушка возилась с чем-то на полу. Рассмотреть было сложно, но Дина изо всех сил напрягла зрение, и спустя миг всё вокруг стало гораздо ярче. Мадина знала, что её глаза сейчас насыщенно-красные, и лучше этого никому не видеть. Но тут она наконец поняла, что делает девушка из па-де-труа. Аккуратными маникюрными ножницами она подрезала ленту на лежащей там паре пуантов.
Дина мысленно порадовалась, что сама пальцы снимать не стала. Теперь у неё, как когда-то у Карины, ноги всегда оставались чистыми от ранок, мозолей и синяков.
Подумав, она не стала мешать. В конце концов, каждый здесь сам за себя.
… На всеобщем поклоне Мадина стояла в центре вместе с Колей Сорокиным, с которым танцевала заключительное па-де-де. На этот раз не было и намёка на страх — танец захватил с первых минут, партнёр выполнял всё точно и правильно, и Дина просто наслаждалась партией, впитывая в себя атмосферу этого зала, света софитов, почти не прекращающиеся аплодисменты.
Макарова тоже вышла на сцену, как и все педагоги выпускников, по традиции. Она поймала взгляд Мадины и — неожиданно — широко улыбнулась.
Вне себя от счастья Дина вышла в кулисы, сжимая в руках простенький букетик тюльпанов. Какой-то целеустремлённый мальчик пробирался с другого конца зала, чтобы вручить цветы ей лично. Дина так растрогалась, что даже поцеловала его в щёку.
В тёмном углу кулис она краем уха уловила всхлипы и двинулась туда. В самой труднодоступной части закулисья, на каком-то дряхлом ящике сидела девушка в нарядной пачке. Мадина помнила, что она танцевала сольный этюд, но лично его не видела.
— Ты чего? — удивлённо спросила она.
Девушка подняла голову и сквозь слёзы пробормотала:
— Лента порвалась… на сцене прям… и она слетела, упала прямо в зал… никто меня теперь и в кордебалет не возьмёт.
Дина вздохнула, поняв, что злопыхательница из па-де-труа добилась своего. Её кольнуло горькое, неприятное ощущение дежа вю.
— Да ладно. Не плачь, подумаешь. Всякое может случиться же, — попыталась она неловко утешить девушку, но та её, кажется, вообще не услышала. Ещё раз вздохнув, Мадина направилась в гримёрку.
Сентябрь
— Всё, девочки, отдыхаем, — хореограф отпустил их коротким жестом, и Мадина отошла к кулисам, подбирая с одного из ящиков оставленное полотенце.
Шла первая репетиция «Дамы с камелиями» в стенах театра. Дине предложили танцевать Олимпию, небольшую, но сложную партию. Обожающая этот балет Мадина согласилась бы и на роль в кордебалете, и на вспомогательный состав, лишь бы быть причастной к постановке. Поэтому она с энтузиазмом принялась за дело, репетируя сперва в Академии, до самого закрытия, так что охраннику приходилось её буквально выгонять за дверь, а затем в самом театре, уже вместе с Арманом — молодым солистом Алексеем. Каждый раз слыша имя персонажа от хореографа или самого Лёши, Дина невольно вздрагивала и улыбалась.
Летние месяц стали одновременно самыми счастливыми и самыми длинными в году. Вернувшись в родной городок после блестяще сданного экзамена и успешного перевода на первый курс, Мадина окунулась в тихую провинциальную жизнь и мгновенно заскучала, отвыкнув от избытка свободного времени. Она любила родителей и обожала Рамилю, но всё же видела, что они не вполне разделяют её страсть к танцу. Отец работал в автомастерской, мать сидела дома и зарабатывала частными уроками Математики. Только маленькая Мила, увидев закусье выпускного спектакля, загорелась и почти каждый день после садика наряжалась в Мадинины юбки и подражала движениям балерин.
Кровь, которую дал ей Арман во время последней встречи, Дина растянула на все два месяца, принимая раз в пару-тройку дней. С другой стороны, без необходимости принимать таблетки в отсутствие аллергенов вес оставался в норме, а улучшенная координация была пока без надобности.
И всё же, несмотря на сильнейшее желание вернуться к учёбе, доходящее до того, что Мадина начала скучать даже по Палке, она искренне наслаждалась общением с семьёй все восемь недель.
— Ну как, я не тяжёлая? — с лёгким кокетством спросила Дина, увидев, что Арман-Алексей подошёл к ней.
— Шутишь? Легче тебя только кукла, — хмыкнул Лёша, — и ты здорово помогаешь при поддержке. А то некоторые просто лежат на руках как дохлые, мол, вот она я, поднимай меня.
Мадина рассмеялась.
Из театра в интернат Дина вернулась затемно. Изящное здание Академии уже погрузилось в темноту и тишину, и только проходя мимо входных дверей, Мадина услышала звуки телевизора в холле. Она на секунду остановилась, вдохнув свежий ночной воздух, и прошла дальше, к общежитию, доставая пропуск.
Варька лежала на кровати и читала, закинув свободную от книги руку за голову. Услышав, как открылась дверь, соседка подняла глаза и кивнула, тут же вернувшись к чтению.
— Привет, — натянуто улыбнулась Дина, запираясь на ночь, но ответа не дождалась.
Испорченные отношения с одноклассницами — теперь уже однокурсницами — были неизбежным следствием успеха. Так было с Кариной, и точно так же теперь происходило с Мадиной. Те же весёлые девчонки, что раньше утешали её, успокаивали, когда Палка называла толстой и обещала отчислить, и подбадривали после неудачных взвешиваний и падений — стали шушукаться за спиной, больше не ждали после классов, демонстративно уходя без неё, а на обычные просьбы списать домашку отвечали глупыми и явно лживыми отмазками.
Изменилась и Варька; она даже, пожалуй, изменилась больше остальных, почти перестав общаться и ни разу не назвав Мадину забавным прозвищем «Динь-динь».
В первые дни, столкнувшись с последствиями успеха, Дина всё чаще начала вспоминать Карину. И чем больше она углублялась в воспоминания и размышления, тем сильнее начинала мучить совесть. Мадина наивно полагала, будто осознаёт, что никакой искренней дружбы между одноклассницами нет и быть не может. Но всё же до конца не осознавала, насколько это соответствует действительности. И — что намного хуже — насколько все они считают это нормальным и должным.
Дина умылась, постирала купальник и собрала сумку, удостоверившись в наличии домашки. Взгляд наткнулся на пришпиленную к стене, наряду с постерами вампирских фильмов, фотографию — она, Рамиля и мама, все трое рыжие и кудрявые. Фотографировались в последний момент, перед самым Мадининым отъездом в конце августа.
Она улыбнулась; от взгляда на семью стало легче.
***
— Кравченко, я уже жалею, что тебя взяла, — в своём обычном расположении духа Макарова проходила вдоль станка, корректируя позицию каждой девушки.
Мадина, по-прежнему стоявшая в самом центре средней палки, удостоилась лёгкого одобрительного кивка, остальные — пары-тройки замечаний. А вот на Варю накинулись всерьёз.
На первый курс из девяти девушек прошли семь; ко всеобщему удивлению, отсеялась Алина, крепкий середнячок. Вторая же, Оля, ушла по собственному желанию.
— Ну-ка, сядь на скамейку.
Варя сжала губы, явно из последних сил сдерживая слёзы, и отошла в угол. Спорить с Палкой было чревато.
В конце занятия Мадина снова осталась в одиночестве, глядя в спину стремительно удаляющимся однокурсницам. Фыркнув, она натянула на плечи болеро и обулась, поспешив следом, в раздевалку.
У дверей она притормозила, услышав обрывок разговора. Благо, чуни позволяли ходить совершенно беззвучно.
— … танцует Олимпию. А в Щелкунчике, естественно, Машу, — мрачный голос с подпрыгивающей интонацией принадлежал Гале.
— Что-то каждый год под лето кто-то постоянно начинает танцевать как Плисецкая, — хмыкнула Эля и добавила, — жаль, что всё время не я.
Раздался взрыв смеха, и после короткого перерыва разговор продолжился:
— Ведь точно, кроме шуток… Каринка, та тоже где-то весной-летом начала выруливать из задницы.
— А потом с крыши сиганула.
— И что, в неё вселился призрак балерины?
— О, а это идея, — подхватил новый голос, — призрак Аделины Калугиной вселяется в самую большую неудачницу потока и делает её примой.
— … а потом убивает.
— Кто же следующий? — с мрачным пафосом вступила Варька, — после того, как Устимова тоже навернётся с многоэтажки?
— Кстати, я тут из театра возвращалась и видела, как она заходит в ту стройку, прям в подъезд, — кажется, снова Элька.
У Мадины перехватило дыхание. Когда она успела засветиться?
— Может, там волшебный колодец, который исполняет желания? — без особого, впрочем, интереса предположила Галя.
— Или проход в ад. А там Дьявол душу покупает, в обмен на желания.
— Устимова же мусульманка? Какой там Сатана?
— Какая мусульманка, дура? Мусульманки — это которые все в хиджабах ходят.
Этот кусок диалога Мадину даже развеселил, и она зажала ладонью рот, чтобы не захихикать в неподходящий момент.
Впрочем, пора было завязывать с подслушиванием, а то недолго и спалиться.
Дина отбежала на десяток шагов назад и, стараясь идти как можно громче, снова приблизилась к раздевалке. Как и следовало ожидать, сплетни мгновенно стихли, когда Мадина вошла, и все присутствующие старательно принялись делать вид, что занимаются своими делами.
… Вечером Дина вымыла термос из-под крови, накануне вытряхнув последние полглотка, и поставила будильник на четыре тридцать. Впервые приходилось идти к вампиру в будний день. За два месяца она слегка отвыкла от этих походов, поэтому, поднявшись от вибрации под своей импровизированной подушкой-черепахой, Мадина долго металась по комнате, каждую минуту вспоминая, что нужно взять что-то ещё.
В итоге до стройки она доползла спустя почти час, поняв, что на пробежку вокруг Академии сегодня точно уже не успеет.
Прохладная тишина подъезда слегка успокоила.
— Арман? — позвала Мадина, всматриваясь в провал подвальной двери.
— А, ты вернулась, Дина, — раздался привычный голос, и она, улыбнувшись, не удержалась и похвасталась:
— Ага… Мне дали партию в «Даме с камелиями».
— Твоя любимая постановка? Что ж, это успех.
Мадина, всё ещё довольно улыбаясь, расстелила коврик, переоделась и начала танцевать, мимоходом раздумывая, что ещё сегодня запланировала сделать.
Встав в завершающую позицию, Дина сделала кникс и выпрямилась.
— О чём ты думала? — спросил вампир после небольшой паузы.
— В смысле?
— Во время танца. О чём ты думала? Явно не о большом искусстве.
По спине побежали мурашки, и Дина сглотнула ком в горле.
— Ни о чём таком.
— Я заметил, — с иронией отозвался Арман.
— Вам не понравилось?
— Не могу сказать, — задумчиво ответил вампир, — ты была хороша, как обычно. Но мысленно явно была где-то в другом месте, правда?
— Ну…
— Хорошо. Давай термос.
Уже возвращаясь в Академию, Мадина, хмурясь, раздумывала о словах вампира. Но ведь она не становится хуже, наоборот — только лучше и лучше. Что ему не понравилось? Может, за два месяца он просто идеализировал её танец в своих воспоминаниях?
У входа Дина столкнулась с Варей, и та окинула её подозрительным взглядом.
— Тебя не было на пробежке.
— Ага. В магазин ходила, — неловко соврала Мадина, сжимая в руках сумку с балетными вещами и рюкзак. Дураку ясно, что ходить с таким багажом по магазинам не очень-то рационально.
Октябрь
Распределение ролей для будущей постановки «Корсара» прошло мимо первокурсниц — многие, а вернее, все надеялись и даже были почти уверены, что получат хотя бы места в Оживлённом саду. Самые самоуверенные рассчитывали на партии Одалисок или роли в Танце с веерами, однако всех, кроме Мадины обошли стороной. Ей же предложили первую одалиску, но намекнули, что в процессе могут дать и Гюльнару.
Дина буквально кожей ощущала на себе неприязненные внимательные взгляды, но очень старалась их игнорировать. Она ещё танцевала Олимпию, оставалось пять показов «Дамы с камелиями», и была дико счастлива по этому поводу.
Преподы по остальным предметам, теоретическим, давали ей поблажки, поэтому Мадина единственная начала преуспевать ещё и на обычных занятиях.
Так, в приподнятом настроении, она встретила октябрь, учёба вошла в накатанное русло, и будни побежали, сменяя друг друга быстрее, чем капли из протекающего крана.
В конце месяца Дина привычно поставила мобильный на половину пятого — теперь времени шастать по стройкам в воскресенье не было совсем.
Но, проснувшись, обнаружила, что на часах уже пять, и с досадой выругалась на не сработавший будильник. Однако, потянувшись к телефону, Мадина поняла, что лежит он слегка не там, где должен. И будильник оказался отключён, а не заглючил.
— Вот Варька зараза, — буркнула Дина, вихрем проносясь по спальне и собирая необходимые вещи. В итоге, к стройке она прибежала к половине шестого — благо, бегать она по-прежнему могла наравне с любым марафонцем, не задыхаясь и не уставая.
Однако внутри её ждал сюрприз. И не сказать, что очень приятный.
Поднявшись по ступенькам, Мадина застыла на пороге, увидев танцующий силуэт. Пока глаза привыкали к полумраку, Дина различала лишь стройную фигурку, исполняющую несложный этюд. Но спустя пару минут она ахнула от изумления и прошипела:
— Варька? Ах ты тварь.
Балерина остановилась и ойкнула, увидев соседку. Тут же в темноте подвала зажглись красные огоньки.
— Здравствуй, Дина, — вежливо поздоровался Арман, словно ничего не случилось.
— Что она тут забыла? — обвиняюще спросила Мадина, указывая на Варьку. Та, скрестив руки на груди, язвительно ответила:
— То же, что и ты. Хочу заключить контракт с Дьяволом.
Вампир расхохотался, а Дина зло сощурилась.
— А ты не в курсе, что место уже занято?
— И что, мне подождать твоего самоубийства? — парировала Варя.
— Я скорее твоего дождусь, — Мадина выступила вперёд; руки чесались вцепиться этой курице в волосы.
— Подожди, Дина, — холодно остановил её Арман, — я попросил Варвару станцевать. И её танец мне нравится больше твоего.
— Чего? — Мадина едва не задохнулась от возмущения, — её танец лучше моего? Да её со следующего семестра попрут!
— Я не сказал, что он лучше. Я сказал, что он нравится мне больше. В нём есть страсть, душа, желание… Ты мне нравилась, Дина, правда. Но после лета ты решила превратить свой танец в конвейер. Я ждал и ждал, пока ты поймёшь и исправишься. Но, похоже, ты потеряла эту искру.
Мадине стало холодно. Она потерянно огляделась, стараясь не смотреть в торжествующее лицо Варьки, и вернулась к красным глазам.
— И что, теперь вы и ей будете давать кровь?
— Только ей, — прозвучало как приговор.
Дина сжала зубы, чтобы ни за что не заплакать перед Варькой, и, ничего не говоря, выбежала обратно на улицу.
***
— Кравченко, молодец, — выдала Палка нечто, совершенно ей не свойственное, — ну-ка, встань сюда.
Подойдя к среднему станку Макарова бесцеремонно раздвинула стоявших в центре Мадину и Ингу, и сияющая Варя встала туда.
Дина буквально услышала скрежет своих зубов. Мало того, что последнюю неделю все похвалы доставались Варьке, а самой Мадине только тычки и упрёки в неуклюжести, так теперь её в прямом смысле подвинули!
Желание врезать по Варькиной самодовольной улыбке возрастало.
Вместе с ним возрастал и аппетит. Раньше, ещё до истории со стройкой и вампиром, проходя мимо столовой, она чувствовала манящий запах, но с относительной лёгкостью могла побороть себя. Но теперь, едва аромат свежей еды достигал носа, Мадина испытывала зверский аппетит. Она была уверена, что если бы не балетная выдержка и сила воли, она запросто съела бы всё, что нашла на столах, витринах и в кухне. И даже если бы лопнула, из последних сил продолжала бы жрать.
Но — что было гораздо, гораздо хуже — вернулась аллергия. Попытавшись утром привычно накраситься, Дина потом полчаса провела в ванной, пока глаза не перестали слезиться, но на коже всё равно явственно проступала крапивница.
С каждым новым днём Мадина всё яснее понимала — она не знает, как теперь жить без крови вампира.
И знать не хочет.
Промучившись как-то без сна всю ночь, Дина обнаружила, что Варька встаёт в четыре, а будильник держит в нише между стеной и кроватью. На следующее утро, торжествующе улыбаясь, она снова не стала спать, дождавшись, пока соседка, зевая во весь рот, поднимется с постели и уйдёт, тоже собралась. Убрала в тугой пучок волосы, надела поверх них шапку и капюшон толстовки, а на ноги обула чуни, заглушающие любой звук.
Прокравшись мимо увлечённой телевизором вахтёрши тёти Светы и поднырнув под турникет, Мадина бегом припустила к стройке, но вместо того, чтобы войти в подъезд, она обошла здание справа и нашла окно первого этажа, в прыжке схватилась за нижний край и без труда подтянулась, перебросив ногу в квартиру.
Пустой короб без настенного, напольного и потолочного покрытия смотрелся жутковато. Дина слезла, мягко прыгнув на бетонный пол, и прокралась дальше, в такой же голый коридор, к провалу входной двери.
Дыхание перехватило, когда Мадина увидела Варьку буквально за метр от себя. Справа ото входа в квартиру, где пряталась Дина, зияла лифтовая шахта с вытянутым кровавым языком — теперь-то она прекрасно понимала, что это не краска, а то, что осталось от пятого гопника.
Слева Варя самозабвенно танцевала, явно не то что притаившуюся конкурентку, но и вообще ничего вокруг не замечая. Понаблюдав с минуту, Мадина злобно фыркнула про себя — и это лучше, чем её танец? Да чёрта с два.
Вот Варя в своём танце приблизилась, делая ряд неумелых туров, и, не задумываясь ни на долю секунды, Дина выскочила из своего убежища и, схватив оказавшуюся к ней спиной Варьку, толкнула её в шахту. С коротким вскриком Кравченко ухнула вниз и скрылась в тёмной дыре.
Все мысли мгновенно исчезли из головы. Мадина стояла над шахтой и ничего там не видела, но упорно вглядывалась. Пока не ощутила сзади приближающиеся шаги — именно ощутила, не услышала. Никаких звуков по-прежнему не было.
— Ну надо же, — с отчётливой насмешкой прозвучало над самым ухом, и Дина вздрогнула.
— Пусть теперь лучше меня станцует, — прозвучало её голосом и с её интонациями, хотя внутренне Мадина поразилась, как могла такое сказать.
Вампир рассмеялся, и она снова почувствовала прикосновение его конечности — в том, что это рука, хоть сколько-нибудь похожая на человеческую, Дина очень сомневалась.
На плечо толстовки капнуло что-то вязкое.
— Я думал, вы маленькие лебеди, — задумчиво произнёс Арман, и этот голос, абсолютно человеческий, совершенно не вязался с тем, что в действительности стояло у неё за спиной, — а вы маленькие волчата.
Мадина промолчала. Возразить ей было нечем.
— А знаешь, что? Такая целеустремлённость достойна похвалы, — неожиданно, после долгой паузы заключил вампир, — возьми её термос, он в рюкзаке лежит.
— А она… того? — Дина наклонилась вперёд, вглядываясь вглубь тёмной кровожадной дыры.
— Не смеши, расстояние ничтожное. Но судя по углу ноги, она сломана.
— И что теперь?
— Ну, она придёт в себя и вызовет скорую с мобильника. Он у неё в кармане лежит. А ты, наверное, пойдёшь на занятия и будешь репетировать.
— Хорошо, — не отрывая взгляда от шахты, кивнула Мадина.
Она постояла ещё минуту-две, не решаясь обернуться, чтобы не увидеть то, с чего капает вязкая жижа. Но переборов себя, поняла, что поблизости уже никого нет.
***
Кравченко отделалась сложным переломом ноги и вывихом руки, хотя сама наверняка считала это концом света. Она должна была провести в больнице ещё минимум неделю, поэтому Мадина осталась в комнате одна.
Весь курс, если не вся Академия, несколько дней судачил, строя версии, что Варька забыла на стройке. Кто-то деятельно предлагал вообще снести недостроенный дом, припоминая инцидент с Кариной и всякие нехорошие слухи, кто-то говорил, что нужно огородить настоящим забором, а не тем, с дырами по полметра, который стоит сейчас.
Всё это Дина слушала краем уха. Она репетировала теперь по многу часов подряд, забивая на всё, отрабатывала малейшее движение, самый незначительный поворот головы. Макарова и остальные преподаватели в голос хвалили и ставили её в пример, не понимая, что всё это — не для них.
Мадина боялась момента, когда кровь в Варькином термосе закончится, и придётся снова идти на стройку. Боялась, что ему снова не понравится, что она снова останется у разбитого корыта, после всех приложенных усилий, после всех принесённых жертв.
Она всегда знала, что искусство требует жертв.
И отступать уже было более чем поздно.
«Даму с камелиями» ставили ещё пять раз, с неизменным успехом, и выходя на сцену в маленькой, но сольной партии Олимпии, да ещё и в дуэте с главным героем, Мадина чувствовала, буквально видела, как сбывается её мечта.
Начались репетиции «Корсара», пока только в зале Академии, с двумя другими одалисками с нынешнего выпускного курса. Оставаясь после основной репетиции в зале в одиночестве, Дина разучивала вариацию Жизели для вампира.
В день, когда закончилось действие крови, Мадина снова не спала всю ночь из-за сильнейшего нервного напряжения. Больше всего на свете она боялась не понравиться Арману. Едва начало светать, она собралась и помчалась по знакомому до последнего камушка на дороге маршруту.
Двенадцатиэтажка больше не была мрачным местом, теперь она казалась спасительным маяком. Нырнув под козырёк подъезда, она услышала знакомое «привет, Дина».
— Здрассте, — торопливо буркнула она и начала переодеваться, от волнения три раза неправильно завязав ленты на пуантах.
Вариация Жизели, плавная и грациозная, была типично традиционной балетной партией, требующей не столько мастерства технического, сколько изящества. Мадина отрабатывала её до совершенства, и теперь, влившись в образ, успокоилась, просто следуя памяти тела.
Когда вариация подошла к концу, и Дина поклонилась, встав в пятую позицию, наступила тишина.
— Что ж, — протянул Арман спустя какое-то время, которое показалось Дине, нервно сцепившей пальцы в замок, вечностью, — ты старалась, это бесспорно.
«И что это должно значить?» — раздражённо подумала Мадина.
— Знаешь, что, Дина… Я дам тебе кровь, но с небольшим условием, — размеренно продолжил вампир, — в твоём исполнении больше нет той жажды, как в первый раз. Жажды танца ради самого танца. Сколько бы ты ни практиковала техническую часть, душу ты уже вложить не сможешь… Но в тот раз, когда ты толкнула Варвару в шахту… Тогда я увидел, что ещё не всё в тебе потеряно, страсть ещё внутри тебя.
— Я не понимаю, — нахмурилась Мадина, сжимая и разжимая пальцы.
— В следующий раз, когда ты придёшь… Скажем, во вторник. Здесь будет другая девушка. И только от тебя зависит, кто из вас уйдёт отсюда с кровью. Я ведь ясно выразился?
— Да, — одними губами шепнула Мадина.
— Отлично. Давай свой термос.
Возвращаясь со стройки, вроде бы и получив желаемое, Дина всё же была в смятении. Она не могла понять, что такого неправильного было в её танце, не могла решить, как поступить во вторник. Жалости к Варьке она не чувствовала, как ни странно.
Вместо этого она ощутила иррациональную, запоздалую жалость к Карине. Или, может, это была завуалированная жалость к себе? Из-за сводящего с ума напряжения последнего года, плюс обрушившегося на неё внезапного ощущения, что собственная жизнь, карьера и исполнение мечты о театре — зависят не от неё. И как ни парадоксально, ничьей вины в этом не было.
Добравшись до спальни — было ещё так рано, что даже до пробежки оставалось полчаса — Мадина села на кровать и вытащила из ящика стола коллаж, подарок Карины.
Интересно, если бы умерла Дина, Карина пожертвовала бы ролью, чтобы съездить к ней на могилу?
Толкнула бы Карина Варьку в шахту лифта?
… Неделя прошла как в тумане, на совершеннейшем автомате, когда, ответив на заданный кем-то вопрос, Мадина не могла вспомнить его уже через минуту. Некоторые учителя с тревогой спрашивали, не заболела ли она. И только на классе она по-прежнему блистала, получая лишь формальные замечания.
Репетиции перестали приносить былую радость, превратившись в монотонные, полные однотипных действий часы. И только календарь с отмеченным там вторником имел значение.
Когда будильник вырвал Мадину из сна в злополучный вторник, она почувствовала, что дрожит под тёплым одеялом. Идти не хотелось, но кровь кончилась ещё вчера, и Дина едва проскочила мимо столовки, задержав дыхание.
Пути назад не было и быть не могло.
Мадина встала и впервые не взяла с собой на встречу с вампиром никаких вещей. Он ясно дал понять, что в её танце больше не нуждается.
Она вылезла из окна кухни на первом этаже, чтобы не рисковать спалиться перед вахтёршей, и спрыгнула на мокрую траву. Рассвет окрашивал верхушки деревьев и домой, но остальное пока оставалось тускло-серым.
В окрестностях стройки было пусто, разве что вороны надсадно каркали, заполонив козырёк подъезда. Те, кому не хватило места, кружились вокруг деревьев и переругивались на своём вороньем языке.
Тихонько обогнув дом, Мадина проделала тот же путь, что и в прошлый раз, через квартиру на первом этаже, и замерла у входной двери.
На площадке действительно танцевала девушка, примерно её ровесница, с длинными чёрными волосами, уложенными в косу вокруг головы. Она кружилась в вариации Лауренсии, в обычной разлетающейся юбке и водолазке.
Дина принялась ждать, пока конкурентка приблизится и можно будет закончить начатое.
А девушка всё кружилась, отрывистыми, вдохновенными движениями, улыбаясь и сверкая глазами. В какой-то момент Мадина отчётливо увидела в ней Карину, вечно улыбчивую, танцующую на академической сцене свою первую Машу.
В глазах защипало. Карина всегда считала её подругой. А всё, о чём думала Мадина после её смерти — кому достанется партия.
Лауренсия танцевала, неточно, но очень чувственно исполняя прыжки и туры, изгибаясь и взмахивая юбкой. Вот она приблизилась к Дине и, соответственно, к шахте.
Вот он, момент для того, чтобы сделать очередной шаг к мечте.
По очередной голове.
Мадина отшатнулась и отвернулась от дверного проёма, закрыв лицо руками.
Судя по звукам, девушка всё танцевала и танцевала, не переставая, уже минут двадцать. Наконец стук пуантов о бетонный пол затих.
— Ну как я? — сбивчивым от недостатка воздуха, но жизнерадостным голосом спросила девушка.
— Чудесно. Это самая живая Лауренсия, которую я видел, — одобрительно ответил Арман.
Мадина сглотнула. Он знал о её присутствии. И готов был пожертвовать этой «самой живой Лауренсией»? Или знал, что Дина не сможет?
Ответа на этот вопрос она знать не хотела. Смахнув навернувшиеся на глаза слёзы, Мадина побрела назад, к оконному проёму.
Ноябрь
— Да что ты делаешь, Устимова?! — разорялась Макарова, — ан дедан, ан деор, фуэте! Локти поднимай!
Мадина сглотнула и попыталась следовать тому, что говорит преподша. Она сделала тур из четвёртой позиции, затем из пятой.
— Это ан деор? Да одноногая лучше сделает! — окончательно завелась Палка и с силой опустила свою трость на Динину руку. Ойкнув от боли, Мадина прикусила губу и повторила всё снова.
— Разжирела как корова. Даже тур сделать не может, — буквально выплюнула Макарова, — ну-ка, быстро на боковую палку вставай. За Матвееву.
Дина без слов подчинилась, заняв самое последнее место «отстойника», почти у самых скамеек.
Прошло три недели с тех пор, как она последний раз была на стройке. Кравченко в Академию не вернулась, её отец приходил за документами и вещами. Судя по тому, что общался с Мадиной он вполне дружелюбно, Варька ничего не рассказала родителям, даже если и догадывалась, кто был причастен к её падению в шахту.
Недостаток крови сказался буквально через два дня, когда, увидев у второклашки надкусанный пирожок, Дина выхватила его и, убежав в туалет, с жадностью заглотнула целиком. Там же, в одной из кабинок, от него и избавилась.
Еда начала преследовать её во сне, запах чудился даже на противоположном от столовой конце Академии.
Воздержаться от еды, впрочем, было лишь половиной проблемы. Второй была слабость, вернувшаяся в полной мере. Пробежку вокруг здания Академии она с тех пор не смогла осилить ни разу, останавливаясь и начиная задыхаться уже через сотню метров. Прыжки не удавались, она падала, вставала и снова падала, не в состоянии справиться с ухудшившейся во много раз координацией.
Однокурсницы недоумённо переглядывались, но снова жалеть её и «дружить» не торопились, видимо, ожидая, пока снова случится чудо, и она начнёт блистать.
Мадина не хотела их фальшивой дружбы, поэтому объяснять, что чуда больше не случится, не собиралась.
С первого курса им ввели пару новых предметов, в том числе Сценический грим. До этого проблем с ним у Дины не было, но теперь кровь вампира не блокировала аллергию, и чтобы вытерпеть целый урок и не заработать отёк гортани, приходилось пить ударную дозу антигистаминных.
Увидев, как стрелка на весах снова ожила и поползла вправо, Мадина не выдержала. В тот же день она пришла в столовую и съела там двойную порцию обеда из трёх блюд, под изумлёнными взглядами всех присутствующих.
С тех пор слабость прошла, первые пару дней она крутила фуэте и туры, делала арабески и пируэты и даже заработала пару «чтобы не расслаблялась» замечаний.
Но уже через две недели первой цифрой в её весе стала пятёрка.
Кое-как отзанимавшись, Дина первой вылетела из зала и, переодевшись, отправилась к расписанию, а свершившись с ним — на второй этаж.
Наступал канун ноябрьских праздников, четыре выходных, и Мадина решила найти Искандера, с которым почти не разговаривала с лета. Он обнаружился в аудитории, с сосредоточенным видом рассматривая тетрадь.
— Привет, — тихонько поздоровалась она. Искандер поднял голову и кивнул, снова уткнувшись в записи.
— Что делаешь?
— Контру дописываю. Преподша сказала, дописать за перемену и на стол положить.
— Может, помочь? — Мадина присела на свободное место, — мы уже писали вчера. Тут ответ корень из двух на два.
Искандер бросил на неё какой-то неоднозначный взгляд и снова уставился в пример, что-то пробормотал под нос, чиркнул в черновике и вывел подсказанную Диной цифру.
— Спасибо, — уже мягче сказал он, улыбнувшись, и сдал тетрадь.
— Слушай… так ты был на кладбище? У Карины?
— Был, — коротко подтвердил парень.
— А может, съездим вместе? На эти праздники?
— Уверена, что у тебя нет никаких репетиций?
— Меня сняли с последних двух показов «Корсара». Так что нет, — криво улыбнулась Мадина.
— Хорошо.
***
Дина бывала на кладбище редко — она знала, что там похоронен её дедушка, не говоря уж о прадедушке и остальных «пра». Но родители придерживались мнения, что им с сестрой не место на погосте, и почти никогда не брали дочерей с собой.
Автобус с жутким скрежетом затормозил у остановки с покосившейся крышей, выпуская пассажиров. Помимо Мадины и Искандера, желающих наведаться в такое местечко было всего двое, далеко запенсионного возраста.
Когда автобус укатил, испуская клубы тёмного вонючего дыма из выхлопной трубы, взгляду предстало, собственно, кладбище, с трёх сторон окружённое высоченными соснами, заполненное разномастными могилами, крестами и памятниками.
На открытом пространстве ветер усилился и с подвыванием свистел, отбрасывая Динины рыжие волосы назад.
— Нам вон туда, к самому краю, — Искандер решил побыть проводником и, когда они перешли условную проезжую часть, первым взял курс на узенькую тропинку между оградками. Пенсионеры, тем временем, уже затерялись где-то вдалеке.
К разговорам такой пейзаж не располагал, зато ещё как вдохновлял на мысли, особенно грустные и тяжёлые. Мадина задумалась, почему она так и не решилась спросить у Армана, что толкнуло Карину на самоубийство. Но ответа не нашла и решила вообще не думать ни о чём, а просто считать шаги.
— Пришли, — сказал Искандер на сорок восьмом.
Взору открылась свежепокрашенная ограда, могилка с живыми, колыхающимися на ветру цветами, и массивная плита с выбитым изображением Карины. Кажется, одна из последних фотографий — юное жизнерадостное лицо, убранные в пучок чёрные волосы и расшитый бисером балетный лиф.
— Я думала, самоубийц надо за оградой, — меланхолично сказала Мадина, сунув руки в карманы.
— Не. Их просто священники не отпевают.
— Ааа…
В молчании они простояли над могилой ещё минут десять. Никаких разговоров заводить не хотелось.
Мадина смотрела в лицо нарисованной Карины и видела её курчавые чёрные волосы, развевающиеся на ветру в холодном, лишённом снега феврале. Как так вышло? Почему никто не заметил, что она не хочет жить?
И тут же Дина сама ответила на свой вопрос.
Замечать было некому. Кому могла Карина пожаловаться на депрессию, если жила, по сути, в изоляции, а всё, что знала от одноклассниц, которые должны были поддерживать друг друга — это зависть и шепотки за спиной?
Даже от неё, Мадины.
Особенно от неё.
Она села на неудобную железную скамеечку, всё ещё держа судорожно сжатые руки в карманах.
— Искандер? А это правда, что ты был в неё влюблён?
— А что, можно было в неё не влюбиться? — грустно улыбнувшись, задал он ответный вопрос.
Дина вздохнула и снова перевела взгляд на памятник. По щекам покатились первые слёзы, набирая и набирая силу, пока она, сдавшись, не разрыдалась, спрятав лицо в ладонях.
Искандер присел на скамеечку рядом и молча обнял её за плечи.
***
В заброшенном подъезде мало что изменилось. Красно-белую ленту обновили, но уже нашлись желающие снова её сорвать, и теперь обрывок, зацепившийся за арматурину, колыхался на ледяном ноябрьском ветру, словно одинокий флажок.
Едва сделав шаг, Мадина испытала жгучее чувство досады, обиды и тёмной, нехорошей зависти. Сделав вдох, она спросила:
— Вы тут?
Во тьме подвала зажглись знакомые красные глаза.
— Ну надо же, кто вернулся, — лениво протянул голос, — я всё думал, придёшь ты или нет.
— Пришла, — зачем-то сказала Мадина и без того очевидную вещь.
— Я чуял тебя тогда. Ты пришла, но почему-то не столкнула Элину.
— Я пришла спросить про Карину.
— Вот оно что, — протянул вампир, — что ж, спрашивай.
— Вы знаете, почему она покончила с собой?
— Безусловно, знаю.
— Расскажите.
— Сперва ты скажи, почему не толкнула? Что тебя остановило?
— Не знаю, — Мадина сделала пару шагов туда и обратно, чтобы привести мысли в порядок, — она же хорошо танцевала.
— И ты готова просто так уступить ей своё место?
Дина промолчала.
— Ну же, ответь, готова?
— Нет.
— Тогда в чём дело?
— Это уже не моё место, — ответила Дина и остановилась, сунув руки в карманы.
Последовала пауза. То ли вампир обдумывал её слова, то ли размышлял о чём-то своём. В тишине отчётливо слышался стук редких капель о бетон.
— Она пренебрегла моими рекомендациями, — начал он через четверть часа в своей обычной витиеватой манере, — стала пить больше. Однажды она подвернула ногу и выпила вместо одного глотка несколько, надеясь, что это ускорит заживление. А потом, когда так и вышло, она перестала бояться превысить дозу.
— Почему вы её не остановили?! — возмущённо воскликнула Мадина.
— Я не повторяю дважды. Кто не в состоянии понять смысл фразы «не пей больше глотка в сутки», пусть учится на ошибках.
— Так… так что с ней произошло? — Дина почувствовала, как пересохло в горле от предчувствия чего-то нехорошего, и с трудом сглотнула вязкую слюну.
— Её кровообращение перестало справляться с притоком моей крови. И она умерла. Правда, догадалась об этом не сразу.
— Чего? О чём это вы? — изумлённо переспросила Мадина, — она стала… вампиром?
— Чтобы стать вампиром, нужно, чтобы вампир тебя укусил. На моих клыках — специальный яд, убивающий тело. А моя кровь впоследствии наполняет его жизнью заново.
— А если… без клыков?
— Карина стала живым мертвецом. Её тело начало разлагаться заживо. Ужасная участь для такой перспективной девочки, — в последних словах Армана явно слышалось сожаление.
Мадина выдохнула. Вспомнились слова Искандера о противном запахе от Карины и попытках замаскировать его разными средствами.
— И вот, однажды она пришла, пронеслась мимо меня и побежала наверх.
— И вы её не остановили? Даже не попытались?
— Чтобы, собственно, что? Позволить ей разлагаться дальше? Это гораздо хуже смерти, можешь поверить.
Мадина вздохнула и села прямо на пол. Вот всё и встало на места. Она получила ответы на свои вопросы. Никто не виноват в смерти Карины. Просто так вышло.
Не прощаясь и вообще ничего не говоря, Дина встала и вышла, тут же попав под атаку холодного ветра.
Мимо как раз, о чём-то перешучиваясь, шли несколько девочек. Одна из них повернула голову, и их взгляды встретились. Мадина с удивлением поняла, что это та самая Элина, так вдохновенно танцевавшая Лауренсию.
Девушка остановилась, глядя на Дину с явным испугом. Видела, откуда та вышла.
Подруги с недоумением покосились на Элину, и одна даже дёрнула её за рукав кожаной курточки.
Мадина хотела было отозвать Элину в сторонку и попытаться отговорить от встреч с вампиром, но передумала почти мгновенно. В конце концов, реши кто-то вразумить её саму полгода назад — послушала бы?
Конечно, нет.
И Дина прервала зрительный контакт, спустилась со ступенек и зашагала в сторону Академии.
Декабрь
Мадина сидела в коридоре у окна и смотрела, как медленно опускаются на карниз крупные пушистые снежинки. Макарова снова выгнала её из зала, оставив своей тростью на руке красное пятно, грозившее в скором времени превратиться в синяк.
Дина рассматривала снежинки и думала о «Щелкунчике» — недавно произошло распределение ролей, где сентябрьская ситуация отзеркалилась с пугающей точностью. Партии достались всем однокурсницам, кроме самой Мадины. Она тогда проплакала всю ночь, злилась и негодовала, ведь в массовке участвовали почти все классы их Академии. Сложно было поставить её хотя бы в «Вальс снежинок»? Тем более, аппетит у Дины пришёл в норму, больше не хотелось нажираться в три горла, но завтрак и обед она всё же съедала, после того, как однажды, недели две назад, упала в голодный обморок.
Перед глазами с тех пор не темнело, появилась энергия, и она продолжала заниматься. Правда, весила она всё равно куда больше, чем было можно. Лифчик снова не сходился на спине, и пришлось смириться с необходимостью перейти на следующий размер.
С приходом зимы, когда город накрыло снегом, словно пушистой белой скатертью, Мадине стало легче. Бывшие «друзья» по-прежнему на неё и не смотрели, теперь уже явно из-за собственного самомнения — каждой досталась в «Щелкунчике» более-менее значительная партия. Макарова орала на неё так, что срывала голос, а остальные учителя перестали делать поблажки на теоретических предметах.
И всё же снег отчего-то заставил тугой узел в груди слегка ослабнуть.
Интересно, если бы прошлой зимой шёл снег, Карина решилась бы на самоубийство?
Звонок заставил вздрогнуть от неожиданности — засмотревшись в окно, Мадина пропустила конец занятия.
Макарова вышла первой в компании пианистки и, не удостоив Дину взглядом, важно прошествовала по коридору. В репетиционном зале девушки пытались отдышаться и тоже внимания не обращали. Инга и Эля негромко переговаривались в дальнем конце станка, за роялем. Там же лежали Динины гетры и кофта, поэтому она неохотно приблизилась.
— Ой, прости, мы твоё место заняли? — с гаденькой улыбочкой пропела Эля.
— Ты не расстраивайся, Диночка, — вторила ей Инга, — вот будут ставить «Ганнибала», дадут тебе партию слона.
— А ты в профиль лучше не поворачивайся. Исчезнешь, — огрызнулась Мадина.
Под неприятный хохот однокурсницы удалились.
Дина натянула гетры и кофту и последовала за ними в раздевалку. Времени пережидать, пока эти курицы переоденутся и свалят, не было. К тому же, это было как-то… жалко.
День продвигался своим чередом, пока перед последним уроком её не окликнула Макарова.
— Устимова, идём со мной.
Удивлённая Дина молча последовала за Палкой, не понимая, что ей могло понадобиться. Может, кто-то из учителей жалуется на плохую успеваемость? В конце концов, Макарова же ещё их классный руководитель, ко всему прочему.
Мысль оборвалась, когда они добрались до первого этажа и кабинета с позолоченной табличкой на дверях: «А.М. Родионова, ректор». И сменилась чистой паникой.
В кабинете ректора, к своему счастью, Дина ни разу прежде не бывала. В приёмной, спиной к широкому окну, сидела очкастая худая секретарша, что-то быстро-быстро набирая на компьютере, одновременно отвечая на звонок и принимая по факсу какие-то документы.
За соседней дверью, собственно, и был кабинет ректора — кожаные диваны, помпезный широкий стол, шкаф с позолоченными узорами. Помимо, собственно, Родионовой во главе стола, на ближайшем месте сидела врачиха. Это навело Мадину на мысль, что они хотят узнать подробнее о её обмороке.
— Садитесь, — важно предложила Родионова и, когда Дина устроилась на самом краешке стула, начала, — Мадина, ты знаешь, что твои успехи в учёбе… снизились, так?
— Ну… чуть-чуть, — неразборчиво пробормотала она.
— Ты набрала вес, а ещё мне говорили, что тебя видели в туалете. Это правда? Ты пыталась вызвать рвоту?
— Ну… разок.
— Устимова, — сделала замечание Палка, — это серьёзные вещи.
— А Кристина Михайловна, — ректор указала на врачиху, — говорит, у тебя был голодный обморок. Всё это складывается в очень неутешительную картину. Ты понимаешь, чем тебе это грозит?
— Расстройством пищевого поведения, — назидательно вставила Кристина Михайловна.
«Да плевать, лишь бы не отчислением», — чуть было не сказала вслух Мадина, но вовремя осеклась и просто кивнула.
— Поэтому мы позвонили твоим родителям.
У Дины упало сердце. Только этого ей и не хватало!
— Твоя мама сказала, что зимой у тебя отрылась тяжёлая форма аллергии, и ты должна принимать лекарства, — на фоне остальных, голос врачихи казался даже добрым, — скажи, ты их принимаешь?
— Угу.
— И это от них ты набираешь вес?
— Угу.
— И думала, что отказ от еды поможет? — совсем уже жалостливо спросила Кристина Михайловна. Вопрос был, видимо, риторический, но Мадина всё же передёрнула плечами.
— Я спросила у твоей мамы, какие тебе назначены лекарства. Это очень сильные препараты и именно их заменить на другие нельзя. Да, к сожалению, определённый процент пациентов действительно начинает резко набирать массу. Но пойми, Мадина, этого просто нельзя избежать. Ты не можешь не есть. К тому же, для остальных, не балетных людей, ты остаёшься худенькой.
— Но я ведь именно что балетный человек! — с досадой возразила Дина. Ректорша взглянула поверх её головы, на Макарову, и после небольшой заминки сказала:
— Мы рассказали твоей матери обо всём и все вместе приняли решение. Доучишься этот семестр, посещать будешь только общеобразовательные предметы. А потом без проблем сможешь перевестись в обычную школу, в третью четверть.
— Нет, не надо, пожалуйста! — в панике воскликнула Мадина, вскочив со стула.
— Устимова, — подала голос Палка, — ты пойми, если что с тобой случится, кто отвечать будет? Ты непригодна по медпоказателям.
— Но я…
«Что? Люблю танцевать?»
— Я поняла, — ровно сказала Дина и, обойдя Макарову, вышла из кабинета.
В коридоре никого не было — уже полчаса, как шёл урок, и приглушённые голоса доносились только из аудиторий. Мадина села на ближайшую лавочку, не испытывая ни малейшего желания идти на Алгебру, в раздевалку или вообще куда-либо ещё.
Из кабинета ректора вышла Палка, и Дина вяло подумала, что надо было отойти хотя бы в соседнее крыло.
К её удивлению, Макарова присела рядом на лавку.
— Ты очень талантливая, Мадина. Жаль, что так всё получается, — непривычно добродушно посочувствовала преподша, — ты одна из самых талантливых моих учениц. Но тут ничего не поделаешь.
Дина кивнула; в глазах защипало.
— Ты только не плачь. Видимо, у Бога на тебя какие-то другие планы, — улыбнулась Макарова.
— И что мне делать? Мне шестнадцать лет, и я ничего не хочу, кроме балета.
— Начни искать себя. Вот увидишь, очень скоро ты найдёшь что-то по душе.
Из-за угла вылетела девочка в балетном купальнике и неправильно завязанной на поясе юбочке.
— Марь-Вячеславн, вас там зовут, — выпалила девочка на одном дыхании. Макарова напоследок улыбнулась Мадине и даже положила ей на плечо сухую мозолистую ладонь.
Но сама Дина смотрела на девочку. Хорошенькая, рыжеволосая, в фиолетовом купальнике — она невероятно болезненно напомнила Мадине её саму, маленькую и наивную, смотрящую на одноклассниц как на своих будущих самых верных подруг, а на Академию — как на второй дом, который исполнит её мечту о большой сцене.
Мадина вскочила и кинулась к выходу, бросив на скамейке свой рюкзак. Она пронеслась мимо каких-то ошарашенных старшекурсниц, мимо охранника на посту, за дверь, мимо фасадных окон с фигурными решётками.
Прямо к полосе деревьев, припорошенных первым снегом. Снежинки, кружась, оседали на волосы, ложились на щёки и стекали маленькими слезинками, холодными и почему-то очень солёными.
Показалась двенадцатиэтажка, заснеженный козырёк, и ни одного следа на девственно-белом покрывале.
Мадина влетела в подъезд и, не останавливаясь, взбежала по лестнице. Дыхание, и так уже сбитое после бега, никак не восстанавливалось, но Дина упорно поднималась, преодолевая ступеньку за ступенькой.
Второй этаж, третий, четвёртый.
Маленькая Дина завороженно смотрит канал «Культура». Идёт какой-то балет, красивые девушки в пышных юбках изящно сгибают руки и поднимают стройные ноги.
— Мам, а ты так умеешь? — не отрываясь от экрана, спрашивает Мадина. Мама за спиной гладит постельное бельё на доске и только улыбается.
— Нет, ты что, для этого учиться надо с детства.
— А я так смогу? У меня детство, — радостно выдыхает Дина, оборачиваясь к маме; рыжие кудряшки весело подпрыгивают.
— Ну, если хочешь, у нас есть балетный кружок, — мама сосредоточенно рассматривает наволочку на предмет складочек. Мадина улыбается; передних молочных зубов у неё уже нет, но широкая беззаботная улыбка настолько заразительна, что начинает улыбаться и мать.
Спустя пару дней Дина найдёт в шкафу свадебное платье и, восхитившись тем, как оно похоже на юбки у красивых тёть с экрана, разрежет ножницами, чтобы было впору. Вернувшись, мама будет злиться. И смеяться тоже.
Пятый этаж, шестой, седьмой.
— Я Карина, — чёрненькая девочка протягивает руку. Они в плацкартном вагоне, едут поступать в вожделенную Калугинскую Академию и по удачному совпадению знакомятся с точно такими же соискателями.
— Я Мадина, — Дина протягивает ладошку в ответ. Они лежат друг напротив друга, на верхних полках. Поезд чуть-чуть покачивается и мерно перестукивает.
— Мадя, не упадите там, — строго наказывает мама.
Они с Кариной разговаривают весь вечер. Сперва на разных полках, потом, когда хочется посекретничать, перебираются на одну и жмутся друг к другу. От Карины пахнет яблоками и «Орбитом». Она смешная, задорная, любит те же мультики и книжки.
Они будут самыми лучшими подружками на свете.
Восьмой этаж, девятый, десятый.
Она сходит с поезда, едва дождавшись остановки, спрыгивает на платформу и оглядывается в поисках родителей. Люди толкаются, задевают сумками, окликают друг друга. Впереди наконец маячит рыжая кудрявая голова. Похоже, мама.
— Мадя! — догадка подтверждается, когда родители протискиваются через толпу. На руках у отца трёхлетняя крошка с бантиками в джинсовом комбинезончике. Она жмётся к папе и пугливо отворачивается, когда Мадина протягивает к ней руку.
Не узнаёт.
Одиннадцатый этаж.
Она бессмысленно блуждает по закулисью. Снаружи праздничная атмосфера, зал гудит в предвкушении любимой рождественской постановки. Здесь же — все настроены на рабочий лад, веселиться можно после.
Её собственное па-де-труа позади. Казалось бы, можно расслабиться, впереди только финальный поклон. Но Мадине не весело, не радостно и не хочется праздновать. Карина получила Машу, на этот взрослую. Ну почему? Чем она хуже? Почему её даже не рассматривали?
Шушуканье невдалеке заставляет насторожиться, и Дина осторожно отгибает кусок кулисы. В закутке сидят Инга и Галька, их поставили в массовку. Перед ними, прямо на полу, белоснежное платье Маши.
— Это же Каринкино, — осеняет Мадину, и одноклассницы, вздрогнув, синхронно оборачиваются. Но узнав Дину, явно испытывают облегчение.
— А, привет, Динь-Динь. Мы тут королевишну проучить решили. Ты с нами?
— Идите на фиг, — хмурится Мадина, — детский сад.
Но тоненький внутренний голосок ехидно возражает: «Да ладно тебе, вот налажает с Машей, и её больше не возьмут. Будут другую искать».
— Постой на шухере, — просит Инга, — а то Каринка уже придёт скоро, она на гриме.
Мадина замирает, в сомнении теребя нижнюю губу. А потом идёт ко входу в коридор и, делая вид, что кого-то высматривает, встаёт на стрёме.
Двенадцатый этаж встретил Дину темнотой и тишиной. Выход на крышу — только забраться по приставной лесенке и открыть люк.
Что Мадина и сделала, всхлипывая и вытирая слёзы уже мокрым рукавом.
Крыша походила на снежную пустыню — лишь ровная белая пелена на метры вокруг. Дина прошла пару шагов к краю и замерла.
Ветер на самом верху казался куда сильнее. Снежинки снова оседали на волосах, крупные, пушистые и очень хрупкие.
И вдруг в воздухе Мадине послышалась музыка. Отдалённая, еле-еле слышная, плавная мелодия.
На зимней крыше заброшенной двенадцатиэтажки маленькая рыжая балерина танцевала под одной ей слышимую музыку одной ей известный этюд.
Где-то неровный, рваный, недожатый. Но бесконечно прекрасный в своей детской искренности.
… Глотая слёзы, Мадина спустилась на первый этаж, и из темноты подвала навстречу ей вышло оно. Склизкое, покрытое чешуёй, лишь очень и очень отдалённо напоминающее человека. Распахнулся в улыбке рот с выступающими верхними клыками. Сверкнули красные глаза.
Дина спрыгнула с первой ступеньки.
— Можно я вам… станцую?