Детки-конфетки

Глава 1

Долгие годы у нас с братом не было никакой родни, когда вампиры вошли в моду, она опять появилась.

Можно рассказать массу подобных историй. Стоит кому-то разбогатеть, как откуда не возьмись сыплются на него дядья и кузены. У бедных никого нет, с них взять нечего. С вампирами примерно та же история.

Мы обратились в кровососов не по своей воле, нашёлся мудак, решивший, что близнецы, похожие друг на друга как Виола и Себастьян, будут чудесно смотреться в вечности. Разнополые двойняшки часто вовсе на брата и сестру не тянут, у нас вышло иначе: одно лицо, схожая стать. Когда начали взрослеть, я ростом обгоняла, потом мы сравнялись. В этот момент и подстерегло нас чужое своеволие.

Имело смысл пожалеть о случившемся? Что в том проку? Да и поздно… Жизнь пошла другая, хотя в целом мы приспособились. Вдвоём. В том суть, что мы изначально были парой, командой сплочённых игроков, затем стали ей на новом уровне. У людей родственная привязанность слабеет, когда обзаводятся своими семьями, нам браки не грозили. Мы остались близнецами, соединёнными судьбой ещё до рождения, бандой зверюшек, понимающими друг друга с полуслова братом и сестрой. Вампирами.

Ну да ладно.

Филип сидел за рулём, я рядом. За окном проносились пейзажи, которые следовало считать знакомыми, только многое изменилось за десятилетия. Впрочем, мне было всё равно. Нам было всё равно. Филип равнодушно смотрел на дорогу, я припоминала дом. В поместье нас не приглашали лет тридцать, а то более, вампир же обязательно изучает любое жилище, в котором оказывается даже на короткое время. Обычно мы рыскаем как собаки или кошки, осваиваем среду обитания, здесь я догадывалась, что тётя-бабушка Арефа тут же начнёт фырчать и ворчать на непрошенную любознательность племянников, дядя-дед Тимофей нервно пересчитывать фамильные ложки, а мы хотели произвести на семейство благоприятное впечатление.

Филип надел строгий респектабельный костюм, я чопорное платье. Во взрослых дорогих шмотках мы выглядели непривычно для себя и друг для друга. Невольно рассмеялись, когда сошлись в общей гостиной перед тем, как отправляться в путь. Шутки какое-то время шутились, потом мы оба примолкли. Как часто бывает после веселья, накатила нежданная, хотя почти обязательная грусть. Дорогая статусная одежда напомнила, как дешева оказалась наша судьба тогда, десятки лет назад, когда мы готовились вступить во взрослую жизнь, трепетали от предвкушения, гадали, как примет свет двух подросших щенят из приличного полнородового семейства.

О вампирах мы знали из книжек и фильмов. Ничего не знали. Не было их тогда, считались они выдумкой. Увлекающиеся, как все подростки, мы частенько обсуждали, что было бы если бы. Представляли себя королями ночи, наряжались на школьные карнавалы в причудливые одеяния, старательно клеили клыки поверх собственных зубов. Играли, не подозревая, что примеряем судьбу. После молодёжной вечеринки возвращались домой, довольные, уверенные в себе дебютанты. Филип так же, как сегодня, сидел за рулём, я рядом. Мужчина в вечернем костюме попросил подбросить его, назвав дом на полдороге. Он был среди гостей. Кто бы что заподозрил? Я не испугалась, ведь была с братом. Филип потом рассказывал, что ощутил недоверие к чужому человеку, не хотел только ронять лицо перед девчонкой. Важничал, как все мальчики. Конечно, я ему не поверила, да вряд ли он на то рассчитывал: мы ещё людьми видели друг друга насквозь.

Что с нами сделал чужой мужчина мы оба не запомнили. Словно туман закрыл сознание или алкоголь взбаламутил кровь. Обморок казался долгим и страшным. Когда я очнулась, он жил во мне, этот неясный пока ужас.

Я открыла глаза, хотя скорее их взрезал как консервный нож открывает банку, больной свет, но разбираться в побочных ощущениях было некогда. Я увидела Филипа. Показалось, что он совсем, полностью мёртв. Кинулась к брату, схватила его за ледяные плечи. Сквозь свежие прорехи в парадной рубашке белело тело. Мои пальцы точно одело изморозью.

— Филип! — выдавила я с трудом: голос осип, не повиновался. — Очнись, братик! Пожалуйста-пожалуйста!

Наша детская формула показалась нелепой, в глубине души я знала, что он мёртв. Отчасти, не ошиблась. Холодный холод остался в его теле, даже когда брат открыл глаза.

Конечно, мы не поняли, что случилось. Обшарили подвал, а это был именно подвал, нашли крепко запертую снаружи дверь. Наш стук, хриплые крики жалко прозвучали в ватной тиши темницы. Впрочем, лампы под потолком горели, имелась даже старая потрёпанная мебель. Мы устроились в середине продавленного дивана, прижалась к друг другу в надежде согреться, не понимали ещё, что живое тепло ушло навсегда. Совсем. Осталась лишь наша преданность друг другу.

Когда вернулась способность хоть как-то рассуждать, мы оба подумали одно и тоже: попали в лапы торговцев людьми, начнут нас держать взаперти, подкладывать под клиентов, пока жизнь окончательно не превратиться в безразличный ад, мы переживём боль, которой не знали. Да, нас примутся искать, причём быстро и энергично, только ведь похититель отлично знал, что близнецы Интаровы не бродяжки с помойки, которых никто не хватится. Не испугался, значит, имел власть уйти от погони.

Мы оба очень боялись, дрожали плечо в плечо, не разговаривали, чтобы никто не записал наши голоса, теряли надежду и сумасшедше надеялись.

Как говорится иногда в умных книгах, жизнь нас к такому не готовила.

Росли в уюте, какой обеспечивается регулярным доходом. Родители развелись и разъехались, только нас их отчуждение не коснулось, мы были чётко защищены своим партнёрством и деньгами, питающими наше существование. Капиталом распоряжались опекуны. Нам отчёт не представляли, считая ненужным для малолеток, зато оба родителя, насколько нам было известно, тщательно следили за тем, чтобы их подрастающие потомки не понесли ущерба. Любовь и забота этих двоих людей, которых мы редко видели и мало знали выражалась в ограждении от бедствий недружелюбного мира. Нас с Филипом всё устраивало. Если мы нуждались в тепле, то могли получить его друг от друга.

Время от времени менявшиеся няни-гувернантки, затем престижная –школа. Мы росли, как детки из классических книг.

К сожалению, проживать совсем отдельно от взрослых нам не позволили, да и закон бы запретил, потому дядья и тёти, которых в семействе водилось безграничное количество, принимали нас в свои городские дома. Лето мы проводили в имении у бабушки, Клавдии Ивановны, старейшей женщины клана. Надо сказать, именно она докучала двум неформальным сиротам меньше всех. Мы к ней привыкли, привязались, только она вскоре умерла, и в главный дом впёрлись дядя Тимофей и тётя Арефа.

Алчные проходимцы — называла их бабушка, сожалея, что по новым законам, переворошившим страну на иноземный лад, именно им достанется под надзор имение, делить которое теперь не представлялось возможным. Не верила, что от Тимофея произойдёт толк. Впрочем, бабуля неплохо шарила в финансах, потому оставила нам с братом отчуждаемую долю. Мама, сноха бабушки, могла бы на неё претендовать, только мама сама была женщиной деловой и умной, справлялась неплохо без дополнительных вложений.

Отец, одержимый духом авантюризма и странствий, отправился в те примерно года путешествовать по диким землям, которые нашёл где-то в Африке, там его съел тигр. Мы не были уверены, что тигры водятся в Африке, подозревали, что папу съели москиты или неизвестное науке племя людоедов. Нам тогда ничего прямо не сказали, потому выводы делали сами, какие умели по малолетству. Признаться честно, папа, съеденный тиграми (москитами, дикарями) в школе котировался больше, чем папа, умерший от беспробудного пьянства. Чуть ли не месяц мы пожинали лавры заслуженной популярности. Дома никто папу не жалел, наверное, не стоило. Мама грациозно пожала хрупкими плечами и сказала несколько слов на иностранном языке, которого мы не знали.

Папины деньги достались нам. Так сказала мама с безразличной улыбкой помешивая ложкой свой чай, затем повторил дядя Тимофей с гримасой неудовольствия, а то и злобы на лице. После смерти бабушки ему пришлось уплатить солидный налог, имение придавало важности его персоне, только дохода приносило мало. Дядя завидовал племянникам, которые ничего пока в жизни не сделали, а уже получили в свои карманы целые состояния. Мы не любили дядю, хотя жить вынуждены были с ним и его женой. Дети их кантовались по школам, дом собой не обременяли. Нас Тимофей называл иногда нахлебниками, хотя мы знали, что на наше содержание он получает приличные суммы. Жизнь не всегда была усыпана одними розами.

Сидя в подвале, мы оценивали сложившиеся обстоятельства. Радужных перспектив не находили. Мама уехала по делам, обратно её скоро не ждали, опекуны вполне полагались на заботу Тимофея и Арефы. Телефоны наши, естественно, исчезли с концами, позвонить мы никому не могли, да и нам никто звонить бы не стал, потому что зачем? Кому бы в голову пришло ежеминутно проверять благополучие благополучных деток? Лишь теперь, очутившись в опасных обстоятельствах, мы поняли, насколько хрупка была казавшаяся незыблемой безопасность.

Как скоро станет дядя нас искать, не говоря уже про тётю, которая жаждала только развлечений, как на тогда казалось?

Озаботится ли вообще поисками надоевших раздражающих племянников?

Скажет себе, что ребятки загуляли с друзьями и подругами. Дело молодое, ветреное, вернутся, когда выйдут карманные деньги или пыл… Пройдут часы, дни, следы затеряются. А то вообще решат, что мы сбежали, потому что это модно. Расследовать дело если примутся, то с ленцой. Или несовершеннолетних положено возвращать домой по закону, вне зависимости от желания их самих и родни? Мы слишком мало знали о настоящем мире, чтобы судить здраво. Комфортное бытие не подготовило к его отсутствию.

— Вера, надо что-то делать, — прошептал Филип.

Он первый нарушил молчание. Мы не согрелись, решили, что уже не удастся. Теперь, когда самый жуткий приступ паники остался в прошлом, мы вновь попытались освободиться самостоятельно. Сверху не доносилось ни звука, возможно, дом пустовал, так что следовало предпринять ещё одну попытку не докричаться до людей, так хоть высадить дверь. Мы пробовали биться в неё нашими худыми подростковыми телами, поддеть край пластины ножкой стула. Ничего не вышло. Начали осматривать верхние части стен в поисках окон: в подвалах обычно проделывали оконца под самым потолком. Вероятно, они здесь были, только кто-то потрудился обшить всё досками. Сверху донизу, везде. Ничего у нас не вышло. Пытались уловить малейшее движение воздуха, обеспеченное сквозняком, а не нашими хаотичными перемещениями. Ничего.

Нам начало казаться, что замурованы в могиле.

Мы больше не разговаривали. Свет горел. Единственное, что отличало нашу тюрьму от настоящего склепа.

Пробудился голод и другие потребности. Еды не нашли, зато едва заметная дверь в дальнем углу оказалась настоящей. Свободы за ней не водилось, только удобства — древние примитивные, зато в рабочем состоянии. Мы воспользовались ими по очереди, напились скверной воды из-под крана. Ничего не происходило, мы улеглись спать на тот же продавленный диван, тесно прижавшись друг к другу, потому что одеял или пледов не нашли. Мы никак не могли согреться.

Его появление оказалось внезапным. Мы задремали, как в колодец провалились, изо всех сил пытались вынырнуть наружу, не получалось. Я ощущала собственную ненормальную заторможенность и нездоровую вялость Филипа. Когда мы сумели проснуться, он стоял рядом с диваном, разглядывал нас жадно блестевшими глазами. Не понравился нам его больной интерес.

— Какие лапочки! — произнёс мужчина, тот самый, что попросился в машину. — Милые детки! Детки-конфетки!

Прозвучало издевательски и благоговейно, никогда бы не подумала, что обе эти интонации могут звучать одновременно.

Мы следили за ним, страшась шевелиться и дышать.

— Не бойтесь, котята-щенята. Теперь бояться уже поздно.

— Ты нас убьёшь? — спросила я.

Филип чуть сжал мои пальцы. Мы всегда были на одной волне, чувствовали друг друга, словно в утробе матери росли единым организмом, так и не разделились после родов. Осталась связь — не физическая, как у сиамских близнецов, нечто невидимое, зато прочное.

Мужчина расхохотался, безбоязненно запрокинув голову, подставив горло, в которое удобно было вцепиться снизу. У меня появилось почти неодолимое желание так поступить, Филип явно испытывал сходные ощущения, но удержал нас обоих. Мы слишком мало понимали в происходящем, могли упустить единственный шанс.

— Я уже вас убил, — сказал этот человек.

Блеснули его зубы, глаза странно отразили свет. Холодом от него веяло, мой собственный изморозью пополз по телу, братнин трепетал рядом.

— Разве это место не могила? Здесь тихо и темно, поверхность земли в двух метрах над нами. Всё по канонам!

Что-то вроде рычания вырвалось из его горла, но мы сразу угадали, что гнев звучит не про нас. Колыхались в нём, как придонная тина на течении вод, давние, прежде скопленные обиды.

— Себя ты тоже убил? — спросил Филип.

Наш страх должен был усилиться с появлением этого существа, однако он притих. Мыслили мы холодно, хотя вяло.

— Не сам! — ответил он дружелюбно. — Меня убили много лет назад, прошёл с той поры целый век. Я получил великий дар и прошлой ночью поделился им с вами.

— Нас будут искать, — осторожно продолжал Филип. — Перевернут небо и землю. Родичи, обнаружив, что мы не вернулись с вечеринки, немедленно известят полицию. Похищение несовершеннолетних — тяжкое преступление. За него дают большой срок.

Я размышляла, стоит ли заводить речь о деньгах, о выкупе, который за нас дали бы опекуны. Могло нас спасти, могло усугубить ситуацию. Я знала, что Филип обмозговывает те же аргументы. Пока нам не резали горло, они ждали. Как говорил один из дядьёв — картёжник — всегда полезно придержать козырь в рукаве. Я смутно понимала смысл фразы, зато помнила, что если подкопить карманные деньги, не растрачивая их на пустяки, удастся приобрести что-то дорогое и стоящее.

— Не найдут! — уверенно ответил он. — Хватятся не сразу, не так уж вы собственной родне нужны, два богатеньких ангелочка. На вашу мошну полно хотельцев, детки мои. Кому-то на руку пойдёт исчезновение малышей, ведь взрослые тогда поделят ваши денежки.

— Опекуны не позволят, — сказал Филип.

Мужчины лучше слушают мужчин, даже таких юных как мой брат, потому я помалкивала, предоставив ему право вести переговоры, сама слушая, запоминая, размышляя.

Похититель презрительно хмыкнул, разглядывая нас, точно кукол на прилавке. Мы с Филипом никогда не играли в куклы.

— Все проблемки можно уладить, кроме одной! — наставительно заметил он, почти без насмешки, словно пришла пора серьёзной беседы. — Только люди находят понимание у других людей. Мертвяки с холодом в сердце никому не нужны. Вы ведь ощущаете его — холод. Вы не можете согреться, найти в своих тощих телах крупицы тепла. Я ведь прав, скажи, мальчик!

Филип помедлил, прежде чем ответить. Мы оба соображали, какую линию поведения следует избрать. Первый раунд мы отыграли, начав какие-никакие переговоры. Слова отодвигали насилие, давая пусть крошечную, но надежду на лучшее. Слова могли звучать бесконечно. Нельзя было пренебрегать их скрытым могуществом. Это мы двое умели договариваться без них, люди не умели.

— Да, — сказал Филип. — Мы не можем согреться. Здесь холодно, а у нас нет пищи и тёплой одежды.

Похититель смотрел на Филипа, на меня реже, мельком. Мне показалось не только потому, что я девочка. Этому мужчине сложно оказалось общаться одновременно с двоими или же наше внешнее сходство лишало его отчасти уверенности в себе. Он нас не понимал. Нас многие не понимали.

Он тоже заговорил не сразу, на лице появилось новое выражение: злобное и тоскливое одновременно. Не мы его сейчас раздражали, некие обломки прошлого угловато обременяли душу. Он говорил, что жил долго, целых сто лет, а вот обид изжить не сумел.

Я отмечала про себя каждую мелочь. Не знала пока, пригодятся наблюдения или нет, делала всё, что было в моих силах.

— Тряпки не помогут, детишки. Еда согреет, только ненадолго. Этот холод теперь пребудет с вами всегда, как пребывает он со мной. Вы больше не люди, мои конфетки, вы — вампиры.

 

Глава 2

Поверить ему было слишком странно, но был ли у нас выбор? Мы большую часть жизни провели среди чужих: родни кровной, но не полюбовной, потому научились подстраиваться под сторонние настроения. Меньше спорить, чтобы тётки и дядья терпели нас до вожделенного дня совершеннолетия. Не хватало нам, благополучным, духа бунтарства, не нуждались в нём. Полагали здраво, что проще потерпеть временные неудобства, чем накликать на свои шеи постоянные. Любить нас всё равно не будут, а так хоть отвянут, не примутся без нужды воспитывать.

— Вампиры? — задумчиво спросил брат. — Они действительно бывают? Мы не знали.

Они всё делал правильно: давал другому повод произнести много слов, иные из которых прозвучат не бесполезно, снабдят сведениями важными для понимания происходящего. А я внезапно разуверилась в пользе разговора. Вампиры так вампиры. Да хоть пришельцы из космоса, лишь бы выбраться отсюда и вернуть себе хотя бы часть прежней удачи. Пока живая, нельзя терять надежды, как только что выяснилось, после смерти это правило тоже способно работать.

— Вампиры как в книжках? — спросил я, наивно хлопая ресницами. — Могущественные, неуязвимые…

Начав возражать глупой девчонке, мужчина выболтает больше, чем в солидном «мужском» разговоре. Брат поглядел на меня, осуждающе нахмурил брови, но едва заметное пожатие пальцев дало чётко понять, что одобряет мою тактику. Необязательно нашему творцу или врагу знать, насколько мы заодно.

Мужчина ожидаемо напыжился. Мне показалось, что он разрывается на части между двумя стремлениями: похвалиться своим могуществом и напугать нас кучей грядущих сложностей. Любой ценой показать власть, закрепиться в позиции старшего. Значит, имелись нюансы. Не так он был уверен в себе, как мнил.

— Быть вампиром непросто, я вас научу. Вы теперь как бы мои дети, должны слушаться во всём, а я буду заботиться о вас.

— Мы хотим есть! — напомнил Филип.

Вампиры ведь питаются кровью людей, а здесь таковых не наблюдалось. Выведет похититель нас на ночную охоту, тут мы и сбежим. Я прикинула, что сможем существовать, даже если солнечный свет нам теперь вреден, как говорят. Сообщим родственникам, что решили поиграть в вампиров, оттянуться напоследок перед взрослой жизнью. Они вникать не станут, им на нас плевать.

— Терпение, дети! — важно ответил мужчина. — Я сначала научу вас правильному поведению, дам закалиться и окрепнуть, а потом только выпущу на улицы.

Броситься на него, сбить с ног и бежать? В книжках вампиры обладали чудовищной силой, мы с Филипом таковой в себе пока не обнаружили, вон дверь высадить не сумели, отодрать доски от стен. Правду говорил этот мужчина или лгал? Мы не знали, возможно требовалось время, чтобы обрести силы, раньше определённого часа у нас не было шансов отвоевать свободу. Благоразумие твердило, как полезно смириться до поры, а там мы готовы были посмотреть. Помнили о своём преимуществе. Он был старше, но один, а нас — двое.

Похититель назвался Иваном Соколовым, хотя настоящего имени его мы так и не узнали. Не переживали по поводу, много позднее договорились между собой звать его обратителем. Прилепили нелепое слово, лишь бы не употреблять слова, которых он не заслужил. Потом.

Рассказывал Иван путано, отчасти нервно. Сначала твердил, какие вампиры классные, потом лишь неохотно упомянул, что про свет — правда, хотя с годами чувствительность к нему проходит. Серебро и осина тоже котировались как убойные орудия. Способность к внушению давалась не всем. Вампиры часто убивали тупо потому, что не могли обмануть людей, хотя убивать не стремились. Кормиться малым считалось дешевле и проще.

Закончив пустые речи обратитель извлёк большой термос и нацедил каждому из нас стакан густой тёмной жижи, совершенно не похожей на кровь. Хотя где бы мы видели кровь в таком количестве, сталкиваясь с ней исключительно при мелких случайных порезах.

Есть хотелось по-прежнему, хотя порция не вызывала аппетита. Великое вампирское упоение, пожалуй, забыло проложить ко мне дорожку. Филип заглядывал в свой стакан с похожим недоумением. Я попробовала первой. Жидкость липко скользнула в желудок. Противно, пусть съедобно. Я пожала плечами и допила. Какие не есть, а калории. Чтобы потчеваться разносолами, надо вырваться из плена, а ради этого глотать, что дадут, накапливать силы, мотать на ус сведения. Филип без долгих сомнений последовал моему примеру.

Обратитель следила за нами с удовлетворением. Пробормотал:

— Послушные детки!

Добавки не дал. Жадность, с которой он плотно завинчивал крышку термоса, сказала о многом. Делился ценным — хотел нас сберечь, при этом жалел лишнего. Вёл себя, как наши опекуны, которые пусть заботились о нас, делали это крайне неохотно, словно одалживали, а не выполняли обязанности. Попали мы из одного неприятного места в другое.

Болтал Иван много, жаль, ценного из его речей почти не удавалось выудить. Как многие говорливые люди, он тонул в несущественном, опуская важное. А ещё я чётко улавливала его беспокойство, хотя не бралась пока судить, связано оно с нами или вообще нас не касается.

Наша бытность в этом подвале запомнилась как длинный, растянутый во времени неприятный момент. Не сказать, чтобы плохо, определённо не хорошо. Когда мы поняли, что не сможем согреться, начали привыкать к холоду, получилось довольно быстро. Поддерживала нас надежда вырваться на волю и навсегда расстаться с обратителем. Душевной свези с ним не возникло, хотя он без конца распинался, что птенцы любят мастера и слушаются его по доброй воле и с восторгом. Возможно, обрати он одиночку, номер бы удался, только нас было двое. Мы уже обладали привязанностью, наверное, она послужила щитом. Загородила от внешнего вторжения.

Конечно, мы делали вид, что преданы хозяину. Только не стоило ему полагаться на наше послушание. Жизнь среди склочной и завистливой родни научила лицемерию. Мы отлично умели лавировать между рифами чужих надежд.

Недели, которые мы провели в этом подвале, копя силы и сведения, тогда казались долгими. Позднее, когда нашлось, с чем сравнить, это был мирный период. Обратитель навещал нас регулярно, всегда по ночам. По запахам, которые он приносил на одежде, мы довольно скоро вычислили место своего заточения. Южное предместье, где преобладали яблоневые сады. Характерный запах этих плодов ощущался и в подвале. Здесь когда-то стояли ящики на стеллажах, как это принято, ничего от них не осталось кроме воспоминаний. Теперь мы знали, куда бежать, если удастся обмануть бдительность нашего стража или освободиться силой. Прикинули примерное направление, а там добрались бы до знакомых. Опекуны наверняка нас искали, мама не могла бросить своих близняшек. Любой за обещанную награду помог бы сориентироваться на улицах, которые мы знали не слишком хорошо, потому что пешком почти не ходили. Мы верили в благополучный исход заточения. Что нам оставалось, если не верить? Только жизнь распорядилась иначе.

Не жизнь — вампиры. Сначала они, потом люди, если по порядку.

Иван однажды исчез. Встревожились мы только на вторые или третьи сутки. Мы очень много спали, потому что, преображение организма лучше всего шло во сне, да и что там, внизу, было ещё делать? Голод пока не донимал. Мы вообще мало ели, удивляя тем обратителя. В основном пили сцеженную кровь. Лишь однажды довелось попробовать свежей, из жил, когда он привёл жертву прямо в подвал. Полудохлый вонючий мужик, явно проводивший большую часть своей жалкой жизни на помойке, повизгивал от страха, глядел безумно.

Иван велел попробовать применить внушение. У нас получилось сразу. Раз нащупав нужный нерв, действовали далее уверенно. Мне показалось, что Ивана был уязвлён нашим успехом. Не наигрался в господина? Сам не блистал в вампирской науке?

Когда он не пришёл, мы решили, что бросил неудобных птенцов, выждали ещё немного, а потом высадили дверь. Настоящей силой, которая появилась потом, мы тогда не обладали каждый в одиночку, зато отлично справились вдвоём.

Снаружи царствовала ночь. Дом выглядел заброшенным, да и соседние пустовали, хотя там люди время от времени появлялись, мы определили по следам и умеренной ухоженности участков. Город сиял огнями совсем рядом. Казалось, свобода и счастье близки и доступны, только ничего не получилось.

Едва мы выбрались на плохо освещённую улицу, как навстречу шагнул человек, точнее — вампир, хотя не наш обратитель. Мы определились почти мгновенно. Филип глянул на меня, я на него. Не имея опыта встреч с другими вампирами, мы не знали, что делать. Насторожённо следили за каждым его движением, быстро угадали, что он не один. Прочие таились в тени. Двое или трое, точнее я понять не могла.

— Вот вы где, — сказал вампир, взрослый мужчина, как наш обратитель. — Не пришлось искать, а то ваш мастер столько следов напутал.

Голос звучал скорее дружелюбно, чем грозно. В нём даже чудилась улыбка.

— Где он? — спросил Филип.

Беспокойство за «своего» выглядело вполне обоснованным.

— Далеко. Ему пришлось уехать. Я присмотрю за вами до его возвращения.

— Он поручил тебе заботиться о нас? — спросила я, наивно хлопая ресницами.

Этот мужчина тоже напыжился, все они вели себя одинаково, словно им выдали одну общую на всех извилину, да и то прямую.

— Не бойся, девочка, всё наладится. Идите со мной детки, я покажу вам новое пристанище. Ваш мастер поставил нас в известность, что обучение полностью не завершилось. Пока вас не приняли официально в сообщество, придётся соблюдать осторожность и с особенным тщанием придерживаться правил.

Он говорил нравоучительно, скучно, не враждебно, но некая снисходительность на уровне презрения в интонациях присутствовала. Не поверила я в его добрые намерения ничуть. Филип тоже сомневался, бросал на меня изредка быстрые взгляды. Наверное, вот сейчас нам следовало рвануть во тьму и попытаться отвоевать свободу. Зачем нам требовалось какое-то сообщество, если были деньги? Мы могли жить самостоятельно, постепенно изучать, и преумножать приобретённые способности. В золотой клетке вместо каменной. Лучше, хуже? Кто мог сказать? Будь этот краснобай один, имело смысл попытаться сбежать, но его подстраховывали во тьме другие. Мы слишком мало понимали в новой жизни или послежизни, чтобы суметь сделать безупречные выводы. Пошли следом за новым наставником.

Опять на окраину, хотя уже ближе к центру, в солидный, заметно обветшалый особнячок, точнее, снова в его подвал. Мы тогда наивно верили, что вампиры живут под землёй для бережения от солнца. Не в могилах, так в подпольях. Не поняли подвоха даже когда нас заперли в отдельном помещении, достаточно комфортабельным по вампирским меркам, хотя тесноватом.

Эта ночь завершилась без еды и дополнительной информации, на весь длинный день мы заснули, а вечером, едва мы продрали глаза, явился ещё один мужик. Вальяжный, пожалуй, даже толстоватый. Впервые мы увидели вампира с пивным животом. Выглядело странно, зато на него наверняка бы никто не подумал, что он вампир.

Церемоний этот новый персонаж разводить не стал. Оглядел с хищной ухмылкой двух детишек, запертых в клетку, веско произнёс жирным басом:

— Говнюк, вас обративший, в розыске, поймаем через несколько дней.

— Он что-то натворил? — прямо спросил Филип.

Мужик с театральным изумлением воздел брови:

— Он вас обратил. Несовершеннолетних обращать запрещено вампирским законом, наказание за это одно: смертная казнь.

Сказать, что мы были потрясены, значит, ничего не сказать. Почему-то считали, что у вампиров мир-дружба-жвачка, им ведь приходится выживать среди людей, а это наверняка непросто и требует сотрудничества. Хотя, конечно, нарушение жёстких правил тоже подставляет всех. Соблюдение тайны — важная вещь, недаром государства охраняли свою вплоть до расстрела нарушителей.

— Мы не просили нас обращать, — сказала я тихо.

Подумает ещё, что богатенькие детки сами влезли в авантюру и тоже несут на себе часть вины. Он не подумал, как вскоре выяснилось, ему было всё равно.

— Будете сидеть здесь, пока не словим вашего мастера.

— Потом вы нас отпустите? Мы не сделали ничего плохого…

— Потом вас тоже казнят, — важно заявил мужик.

Глубокое удовлетворение звучало в его неприятном голосе, благие вести явно не являлись его коньком.

— Мы ни в чём не виноваты! — пролепетала я.

Милая девочка в простеньком платье. Обратитель позаботился снабдить нас повседневной одеждой взамен неудобной вечерней, только что была она не лучшего качества. Надеялась я смягчить сердце этого жирного мужчины трогательной беспомощностью юной девы? Наверное. В любом случае не сработало. Он вообще не снизошёл до дальнейшей беседы, развернулся и вышел, переваливаясь на ходу, как обычный смертный человек.

Вспоминая те страшные времена, я всегда удивлялась, почему ледяной ужас не охватил меня с ног до головы, ведь я услышала смертный приговор, причём второй за короткий срок, если рассуждать педантично. И ничего. Пустая сосредоточенность. Ни слезинки я не пролила в том подвале, Филип потом говорил, что черпал мужество в моей несомненной отваге, а мне некогда было приходить в отчаяние, я пыталась думать…

Филип уверенно свернула на боковую дорогу, а я, погрузившись в мрачные воспоминания, пропустила бы нужную ветку, впрочем, я ведь не сидела за рулём, могла себе позволить расслабиться. Ход машины стал не таким ровным, ремонт здешним дорогам бы не повредил, зато места вокруг пошли знакомые, чем дальше, тем больше. В родовом имении мы проводили немало времени на каникулах, разве что отправлялись в какую-нибудь экскурсионную поездку, облазили если не всю территорию, то большую её часть, да и были уже достаточно взрослыми в последние визиты, чтобы хорошо запомнить детали. Справа открылись знакомые мирные очертания одного из арендаторских домов. Мы частенько забегали сюда выпить вкусной воды из колонки у скотного двора, посмотреть на животных. Мы оба обожали коров, готовы были часами наблюдать за дойкой или кормлением, иногда помогали, если фермер, Пётр Петров по прозвищу Масло масляное нам разрешал. Он всё боялся, что детки-конфетки из барского дома испачкают дорогие фантики или обзаведутся трудовыми мозолями. Бабушка относилась к нашему увлечению сельским хозяйством спокойно, пожалуй, поощряла, зато дядя Тимофей всегда злился. Впрочем, не припомню, чтобы мы когда-нибудь видели его добрым.

Ферма с тех давних пор перешла в другие руки. Масло масляное состарился, а его дети и внуки обосновались в городе и не собирались менять чистую работа на грязную. Теперь здесь заправляли незнакомые люди, но сочный запах коров пробрался к нашим чутким вампирским ноздрям. Мы оба заулыбались, одновременно или почти одновременно. Жизнь продолжалась. Безжалостная судьба исключила нас из неё, но она продолжалась.

Дальше дорога сворачивала к живописному взгорку, на котором росли несколько давно посаженных, изрядно заматеревший после нашего последнего визита, деревьев. Филип остановил машину на самой верхушке холма, мы вышли, чтобы обозреть родные места не из салона автомобиля. Здесь знакомо благоухало пастбищами и скошенными лугами, снизу от ручья тянуло влагой, дымком веяло, это уже от дома. Он весь оказывался на виду, достаточно было перейти на другую сторону и обогнуть кустарник. Дом, милый дом. Многие новоявленные помещики во времена первичного обзаведения имениями строили себе дома на старый традиционный лад, чтобы для себя в первую очередь создать видимость древности своего рода, наши недалёкие предки то ли пожилили денег, то ли не располагали должными запасами тщеславия. Здание больше напоминало вытянутую в длину и немного в высоту крестьянскую избу, чем старинный поместный особняк. Без излишеств совсем не обошлось, но вид они портили в меру. Раньше дом нам нравился, теперь, по прошествии десятилетий, не вызывал активного протеста. Дом и дом, бывают хуже.

— Возвращение блудных детей! — усмехнулся Филип, созерцая родовое гнездо.

Вампирское зрение позволяло прекрасно видеть его, тем более, что Луна давала достаточно света.

— Что ждёт нас там? — ответила я в тон. — И кто?

— И что ждёт их! — подытожил Филип.

Мы оба рассмеялись.

 

Глава 3

В этом подвале было так же холодно, как в том, первом, только намного теснее. Лишь несколько шагов туда-обратно можно было сделать вдоль жёсткого ложа. Разминались мы по очереди. Санузла с водой не было вовсе. Впрочем, унитаз нам бы точно не потребовался. Не только потому, что были вампирами, ещё потому, что здешние хозяева не собирались нас кормить.

К нам вообще почти никто не заходил. Иногда заглядывал тот вампир, что нас сюда привёз, иногда толстый. Имен мы не знали, они не представились, но толстого как-то окликнул его напарник, так мы выяснили кличку — Бонус. Этот последний, случалось, задерживался, чтобы попялиться на детишек сквозь мощную решётку. Вёл он себя неприятно, нагло ухмылялся, иногда приносил с собой термос с кровью и смаковал напиток на глазах голодных вампирят, наблюдая с нездоровым любопытством, как сводит нас с ума запах вожделенной жидкости.

Не возьмусь судить, как он к нам относился, позднее не встречались, а если сталкивались, то переходили на другую сторону улицы, возможно он нас ненавидел, не исключаю, что завидовал нашим молодым стройным телам, но именно он дал нам при расставании действительно полезный совет.

— Все и всякие станут вам говорить, что были на вашей стороне. Так вот не верьте, детки-конфетки. Никому не верьте. Вампиры лживее даже людей.

Мы догадывались, конечно, что за нами наблюдают, хотя не могли бы уверенно сказать, где расположена камера. Позднее узнали, что пользовались в те дни заметной популярностью. Городские вампиры приходили поглазеть на незаконных птенцов, высказать своё соображение, которого у них никто не спрашивал. Мнения разделились. Одни вообще не видели проблемы: раз закон велит уничтожать неправильное потомство, значит, закон велит. Другие колебались от равнодушия до слабого сочувствия.

Держали нас в подвешенном состоянии, как нам объяснили, до поимки нашего обратителя, его полагалось казнить первым, на наших глазах. Жестокость предстоящего не особенно удивляла. На самом деле, только об этом мы узнали много позднее, искали нарушителя вяло, уверенные, что сам спалится со временем, а судьбу подростков предстояло решать главе местного сообщества, только она на момент нашего водворения в подведомственный подвал была в отъезде.

Не знаю, не берусь точно судить, сколько недель мы провели в том заточении. У Филипа тоже не осталось чётких границ. День и ночь сливались в один мучительный кошмар. Именно тогда мы узнали воистину, что такое вампирский голод. В человеческом теле мне не приходилось надолго оставаться без пищи, так что сравнивать не могу, вполне вероятно, людям тоже приходится кисло, а вампиры преувеличивают, но то, что мне пришлось испытать тогда, я не хотела бы больше испытывать.

Сначала было терпимо, но с каждым часом, а потом с каждой минутой становилось всё хуже. Внутри разгорался чёрный огонь, боль ползла по телу, тогда как нам было сказано обратителем, что мы больше её не испытаем. Глаза и те казалось иссушил неутолимый внутренний жар. Мне казалось, что вижу всё сквозь пепельный туман. Тогда мы впечатлениями не обменивались, позднее выяснили, что ощущения испытали схожие.

Наверное, следовало сойти с ума, только мы не сдавались. С самого начала испытав на прочность темницу, не надеялись вырваться физической силой. Оставалось общение. Мы старались общаться. Несмотря на боль и отчаяние пытались заговорить с каждым, кто входил в узилище, наладить мостик понимая. Опыт лавирования между вечно грызущейся между собой роднёй помогал, пытались применить его здесь. Не то чтобы кому-то понравиться, так хоть не спровоцировать откровенной неприязни. Глупые маленькие детки-конфетки старались выжить, процарапать себе дорогу слабыми лапками. Не знаю, как долго мы бы продержались. Всё закончилось.

Однажды в подвале появилось новое лицо. Женщина, точнее, дама. Стройная, невысокая, но обладающая столь уверенными манерами, что казалась значительной. На вид ей было примерно столько же лет, сколько нашей маме, а какие вампирские века остались за спиной, мы тогда определять не умели. Нас разглядывали, пожалуй, с интересом. Прохладным, нестойким, всё же он обнадёживал куда больше, чем брезгливое равнодушие, демонстрируемое тюремщиками.

Я пожала ладонь Филипа. Его пальцы чуть заметно дрогнули в ответ.

— Пожалуйста, не убивайте нас, — сказала я. — Мы ни в чём не виноваты.

Две короткие фразы целую вечность выговаривались сухим как пустыня горлом, прозвучали невнятно. Женщина, тем не менее, их разобрала.

— Есть правила, милая. Нарушать их не годится.

Мягкость её ответа меня не обманула. Несмотря на своё кислое состояние я ощущала её силу, не угадывала в ней слабости.

— Нарушил их обратитель. Мы с братом жертвы.

Пасть на колени, умолять о пощаде? Не то чтобы гордость не давала, скорее чёткое понимание полной бесполезности унижения. Я так измучилась, что готова была умереть, если это сулило избавление от страданий. На долгие прочувствованные разговоры всё равно не хватало сил. Я сидела на полу, прислонясь к стене. Не помнила, как села и плохо соображала, что это за стена. Решила, что больше не сдвинусь с места. Смотрела на красивую женщину в изысканном наряде и молчала. Филип потом рассказывал, что вообще не запомнил этот эпизод, плавал на своих волнах боли. Когда самая важная вампирка ушла, я присоединилась к брату.

Не знаю, сколько после этого прошло часов или минут. В ноздри ударил невообразимо прекрасный аромат крови, более того, жидкость, восхитительная на вкус, скользнула в горло. Я сделала всего один полновесный глоток и сознание сразу прояснилось. Я находилась в той же камере, в том же подвале, но теперь рядом стояла незнакомая девушка-вампирка и сосуд с кровью всё ещё находился возле моих губ.

— Филип! — сказала я. — Мой брат. Дайте Филипу!

Голос тоже вернулся. Я стиснула зубы, чтобы не сломаться, не выпить лишнего, когда волшебный эликсир так нужен близнецу. Девушка улыбнулась и поднесла сосуд к губам брата. Он тоже очнулся сразу, нашёл меня взглядом, протянул руку, словно желая привлечь к себе, поделиться. Так мы и насыщались. Каждому поочерёдно девушка давала по глотку, каждый из нас ждал терпеливо, пока получит свою долю другой.

Мне тогда и в голову не пришло, что нас испытывают, мы действовали по обычной нашей схеме: всё делили поровну. Мы же были двое против всех, ну почти против всех. Мама брала нашу сторону, только её мы видели редко, а своего близнеца каждый день.

Кажется, потом мы элементарно заснули. Боль унялась. Живот не ощущал полной сытости, зато подавал отчётливые сигналы, что готов потерпеть. Проснулись мы не в подвале, а в комнате. Хорошая обстановка, мягкий свет. Красивая дама безмятежно сидела в кресле напротив дивана, на который нас уложили.

— Очнулись, детки? Наверное, вы уже догадались, что судьба ваша решена. Были споры, прозвучало немало возражений, только я — глава данной общины, моё слово звучит громче всех, вместе взятых.

— Нас не убьют? — спросил Филип и виновато глянул на меня, ведь это мне надо было говорить в данных обстоятельствах. Я на него не сердилась.

— Нет. Порядок был таковым веками, мы живём, скользя из столетья в столетье и полезно иметь в виду настоящее, а не цепляться за уходящее прошлое. Я бы даже сказала, что заглядывать понемногу в будущее. Вы доказали, что способны серьёзно отнестись к переменам, продемонстрировали взаимную преданность, умение сотрудничать. Эти ценные качества неразумно уничтожать, они пригодятся грядущему сообщества вампиров нашего города. С сегодняшней ночи вы признаны равноправными, дееспособными членами общины.

— Спасибо! — сказала я. Наверное, следовало выразиться пространнее и цветистее, я не нашла слов.

— Меня зовут Анна Градова. Я старшая над всеми, вам надлежит относиться ко мне уважительно и выполнять приказы, если настанут суровые времена, во все же прочие вы можете жить, как вам нравится и доступно.

Анна умолкла, разглядывая нас скорее добродушно, чем начальственно. Мы тихо сидели рядом, свыкаясь с мыслью о долгожданной свободе. Собственно говоря, мы смутно представляли себе, что это такое. Страх пере грядущим пока не пробудился, был на подходе.

— Раз уж я пошла ради вас против правил, решила не останавливаться на полпути и позаботиться о вашем ближайшем будущем. Вряд ли в своём юном возрасте вы приобрели достаточный опыт автономного существования. Пришлось изучить ваше славное семейство. Родственники ваши те ещё алчные стервятники, постарались протащить через суд формулу о безнадёжно пропавших. Официально вас лишили наследства до наступления возраста совершеннолетия или обретения живыми или мёртвыми. Мама ваша, крепкая женщина, сумела выцарапать заметную часть денег в обособленный фонд, так что союзница у вас имеется, пропасть в нищете не даст. Поскольку вы не достигли полной дееспособности по человеческим законам, разрешаю вам открыть матери вашу подлинную сущность, принять от неё помощь и покровительство. Я понаблюдала за этой женщиной, болтать языком она не будет и отстоит ваши интересы в дальнейшем.

Я не особо поняла смысл речей, зато, кажется, уловила суть.

— Нас признали без вести пропавшими? Типа умершими?

— Да, примерно так. Семья Интаровых принадлежит к новой знати, соответственно порядок наследования должен быть чётко расписан.

Я не определилась пока ни с радостью, ни с печалью. Нам дали шанс, я ощущала в себе уверенное стремление его не упустить. Брат, пожалуй, чувствовал тоже самое. Мы тогда не предполагали и не могли предполагать, как сложится наша жизнь или послежизнь на ближайшие десятилетия. Наверное, детали значили мало. Юное жадное стремление продолжиться получило пищу, этого пока хватало.

День мы проспали в отведенной нам комнате, а едва наступила ночь, оправились в гостиницу на окраине, где Анна назначила встречу с нашей мамой. Сама, конечно, не пошла, сопровождала нас та милая девушка, что первой дала еду. Марина. Она присматривала за нами первое время, подсказывала и рассказывал то, что мы не знали или знали плохо. Обратитель очень скверно обучил своих незаконных птенцов.

Не стану описывать нашу встречу с мамой, чувства, которые пережили мы, которые испытала она. Не люблю вспоминать ту ночь, потому что вновь начинаю ощущать волнение. Мы плакали, смеялись, обнимались снова и снова, потом вели серьёзный разговор. Мы обрели надёжную поддержку в человеческом мире, приют на первое время.

С деньгами всё оказывалось непросто. Деньги как выяснилось, легко отследить, а вся жадна родня мечтала наложить на них лапу. Тут следовало действовать с величайшей осторожностью, но мама справилась отлично. Мы получили содержание и приличное жильё, а свободное время посвящали наукам. Не только навыкам выживания вампиров в мире людей, а прочим предметам, которые в школе могли показаться неважными, а во взрослой жизни обрели значимость. Мы твёрдо решили, что научимся содержать себя сами, изыскивали пути, подбирали род деятельности.

Сон тогда отнимал у нас уйму времени, но все часы бодрствования, не занятые добычей пропитания, мы проводили с пользой. Уже после первого нашего вампирского года Анна, пригласив к себе, объявила, что удовлетворена нашим поведением и успехами. Мы получили путёвку во взрослую жизнь.

Общество вампиров приняло нас не так быстро. Мы многократно в ночных охотничьих странствиях ловили на себе внимательные оценивающие взгляды, сплетничали на наш счёт тоже немало, этот момент прояснился позднее. Впрочем, нас никто не трогал, не обижал, не осуждал и не пытался учить жизни. Мы перестали замечать взгляды, а там само нездоровое любопытство сошло на нет. Вампиры, обитавшие в той же части города, что мы, начали кивать при встрече, а недолгое время спустя останавливались поболтать.

Детки-конфетки освоились в вампирском мире, а вскоре нашли себя в человеческом.

На вершине холмя мы ощущали себя так привольно, что задержались здесь дольше, чем позволяли приличия. Имение теперь было окончательно не наше, собственник мог надуть губы и вообразить, что двое заматеревших котят намерены выцарапать обратно утраченное десятилетия назад наследство, уже присматриваются к землице, только что не пробуют её на вампирский клык. Мы же вели себя как дети. Показывали друг другу пальцем на памятные уголки, знакомые долинки, дальние фермы, где проводили так много времени в прошлые времена. Острое зрение вампиров позволяло разглядеть во мраке больше, чем человек увидел бы на свету. Мы вернулись в прошлое, хотя не могли не отметить, как много случилось перемен, всё же отсутствовали здесь достаточно долго.

Парк расширили, к нему присоединили часть южного склона, где разбили сад, с южной стороны вырубили старые деревья, чтобы открыть перспективу, надо полагать. Сам дом тоже несколько изменился, выглядел добротнее, обзавёлся новой крышей и подрос в высоту. Отчего было родственникам и не развернуться на наши денежки. О пропавших в ночи детях с каждым годом забывали всё охотнее, полноправнее ощущали собственное владычество. Мы с братом понимали, что потерянного не вернуть, перестали грустить, полностью устремились в будущее. Слова Анны запомнились. Мы сознавали себя первопроходцами в грядущее, флагманами перемен. Высокопарно, зато по существу. Мы начали зарабатывать на людях раньше, чем произошло откровение, не без нашей помощи завершилось оно примирением, а не войной.

Теперь вот родственнички вспомнили, что есть у них возможность оказаться на гребне модного увлечения вампирами. Утраченные близнецы были признаны существующими, хотя не восстановлены в финансовых правах (деньги — это слишком серьёзно, отвалите!), сначала приглашены на городской раут, потом в имение.

Мы с Филипом не раз обсуждали дальнейшие отношения с семейством, не знали точно, чего от нас хотят, помалкивали о том, к чему стремились сами. Гостевой визит в поместье должен был показать намерения сторон, хотя бы наметить точки соприкосновения или отталкивания. Ладно. Это тоже было частью будущего, в которое мы шли. Вампирский опыт чётко давал понять, что перемены неизбежны, долгоживущим существам не удастся сохраниться прежними.

Поскольку изрядная часть ночи прошла, следовало поторапливаться, чтобы прибыть под фамильный кров не слишком поздно. Хотя, с тех пор, как вампиры вошли в моду, у людей появился обычай бодрствовать допоздна, всё же они предпочитали дневной образ жизни.

— Поехали, — предложила я. — Нам ещё логово обживать. Следующей ночью, если захотим, устроим забег по окрестностям, пощупаем прошлое пальцами, испробуем его на нюх и вкус.

Филип кивнул, соглашаясь, снова сел за руль. Когда мы ездили куда-то вдвоём, чаще водила я, но в глазах родни выглядело респектабельнее, если управлял мужчина. Мы сознавали, что подлаживаемся к людям, наверное, признавались себе, почему так делаем, вслух всё равно не произносили. Мы слишком хорошо знали, что вокруг может найтись много ушей более чутких, чем человеческие и речь шла не только о вампирах.

Подъездная дорожка нудно изгибалась в угоду живописности вопреки здравому смыслу, Филип улыбнулся, втягиваясь в поворот. Когда мы гоняли здесь на велосипедах и прочих детских хотелках, нам как раз нравилось закладывать виражи. Сумеем мы так же заложить взаимопонимание между двумя расами в пределах одной конкретно взятой семьи? А главное: захотим ли?

Дом умеренно сиял огнями. На первом этаже окна светились, наверху почти нет. Большинство обитателей уже спало в своих комнатах? Из гаражной двери вышел, позёвывая, работник, чтобы забрать нашу машину. Скорее всего, наняли его по случаю большого родственного слёта, пахло от него неместным. Филип бросил ключи, человек ловко их поймал. Мы с братом поднялись по ступеням, которые не мешало бы почистить от лишайника. Мои каблуки постукивали. Филип позвонил в дверь.

Оба мы были к тому, что отворит её дворецкий или слуга рангом ниже, но на пороге почти сразу нарисовался не кто иной как дядя-кузен Грюнвальд Интаров. В просторечии Грюня.

— О, Филип и Роза приехали! — возопил он. — Детки-конфетки!

Сговорились они все? Сохрани мы способность обижаться, обиделись бы прямо на месте.

 

Глава 4

Имя моё родственничек переврал, ну да хоть запомнил количество букв. Не следовало требовать слишком многого от всего лишь человека. Я широко улыбнулась, на полную длину выпустив клыки:

— Меня зовут Вера.

Он слегка протрезвел, разглядев зубы. Вспомнил кстати или некстати, что могу одной рукой скрутить его в бараний рог или без затей прихлопнуть как муху. Извиниться не извинился, да мне не требовалось, хрюкнул невнятно, словно боров в хлеву.

— Проходите, мы вас ждём. Тата проводит в комнаты, а тот мужик, что отгоняет машины под навес, принесёт чемоданы. Спускайтесь вниз, когда умоетесь с дороги, у нас тут небольшая вечеринка.

— Мы заметили, — вежливо сказал Филип.

Музыку слышали издали. Впрочем, шумела она умеренно, тусовщики на вечеринку собрались явно не из самых юных. Нам отвели смежные комнаты. Даже внутренняя дверь между ними была не заперта, судя по смазанному замку, ею пользовались. Мы обшарили пространство, убедились, что окна задёрнуты плотными шторами и выходят на север. Над кроватями возвышались балдахины с занавесками. Новодел под старину, а вот столик у окна моей комнаты и кресло в комнате Филипа явно приобретались когда-то в антикварной лавке и подверглись достаточно умелой реставрации.

Чемоданы мы распаковывать не стали, поскольку уже явились в вечерней одежде, сразу спустились вниз. Перед аркой в гостиную Филип церемонно пропустил меня вперёд. Я вплыла в комнату, гадая про себя, напоминаю ли свои видом девочку, вырядившуюся в материнское платье и надевшую её же туфли. На вид мы с братом не повзрослели, но мальчики в любом обществе всегда смотрятся уместнее, потому что у мужиков куча привилегий, которых они злобно и старательно не замечают.

Самых старых стариков Тимофея и его супругу я не увидела, должно быть, по ветхости, уже почивали наверху в постелях. Компания собралась подержанная в меру. Помимо Грюни, который сейчас выглядел ещё более поддатым, чем при первой встрече, здесь были тётки-дядья-кузены-племянники-племянницы в количестве шести штук. Большинство из них я смутно помнила по человеческому прошлому. Тогда они тоже не играли никакой роли в нашей с братом жизни, изредка появлялись на горизонте, не более того.

Хозяйку салона изображала из себя тётушка-кузина Динара, высокая не по Интаровски смуглая женщина средних лет, жена самого никчёмного из дядьёв-кузенов. Она протянула нам вялую руку, мы с братом равнодушно её пожали.

— Садитесь, Филип, Вера. Рады вас видеть. Выпьете что-нибудь?

Она слегка поморщилась, явно досадуя на себя за допущенную, якобы, бестактность. Вампиры же. Всем известно, что они там пьют, даже если выглядят как детки.

— С удовольствием! — ответила я громко, с энтузиазмом.

Не дожидаясь, когда кто-нибудь из мужчин проявит галантность, сама подошла к столику с напитками, налила красного сухого вина себе и брату. Мы не особенно любили спиртное, плохо понимали вкус, зато нас вполне устраивал цвет напитка. Помня, кто мы такие, окружающие вынуждены были шокироваться, пусть и помалкивать. Сели опять же не в уголке, где полагалось жаться молодёжи, а в середине, в гуще людей. Меня позабавило, как ближайший ко мне мужчина непроизвольно отшатнулся и немного отодвинулся.

— Кузен Артемий! — сказала я, дружелюбно почти без клыков улыбнувшись. — Как жизнь, как здоровье? Давно не виделись, ты изрядно подрос за прошедшее время.

Строго говоря, он был племянником и ещё пускал пузыри, когда я видела его в последний раз, а это было при человеческой жизни. Мы с Филипом придумали для себя новые обозначения родственных связей. Нас развлекало, что, практически самые старые здесь, если не считать Тимофея с супругой, мы выглядели самыми молодыми. Вампиры привнесли в человеческую жизнь не только повод для стресса, ещё иронию.

Он пробормотал невнятное, приложился к своему стакану.

— Зато ты совсем не выросла, Вера! — сказал другой кузен-племянник, Иаков.

Он сидел, развалясь, напротив. Пыжился и хорохорился, явно запустив в организм спиртной градус. Тимофею пришлось изрядно похлопотать, когда внучек, отправленный в элитные войска, повёл себя как трус и тряпка. Вместо того, чтобы обогатить клан Интаровых героическим героем и заставкой из орденов, он привнёс в семью привкус позора. Изо всех сил делал вид, что сам забыл о дезертирстве и другие тоже забыли, хотя все помнили. Избранный им образ шута горохового позволял закрывать глаза на случившееся, не так и глупо было с его стороны козырять дешёвым юмором.

— Всё такая же девочка-ромашка, — продолжал Иаков. — Парни, наверное, шарахаются, опасаясь сеть за малолетку.

Я не ответила, посмотрела безразлично. Кому нужны парни? Одна скука от них. Клиентам, наоборот, нравился наш с Филипом свежий вид. Мы всегда беседовали с новыми заказчиками в паре, завораживая юной красотой, взрослой любезностью и несомненным сходством. Мы занимались интерьерами помещений, жилых и общественных, утвердились на рынке в прочной позиции, не жаловались на прибыль. Спасибо маме, которая сумела сберечь нам достаточно денег для первоначальной организации бизнеса. Дальше мы сами постарались.

— А вампиры вообще занимаются сексом? — продолжал Иаков. — Или вам нельзя? А у мужиков стоит?

Хамил безудержно, как все пьяные трусы. Филип повернулся к нему, отвлёкшись от беседы с кузиной-тётей Азалией, широко развёл губы в улыбке, показал клыки.

— А у тебя?

— Ой, ну хватит! — вмешалась Азалия. — Вам мальчишкам, только бы мериться известно — чем. Не сама приличная тема для вечерней беседы в семейном кругу.

Филип продолжал лениво улыбаться, а Иаков стух, потускнел даже пьяный блеск в глазах. Кузен поднялся, пошатнувшись и отправился к столу с напитками, чтобы наполнить слишком быстро пустевший стакан. Филип вновь повернулся к своей прекрасной, хотя заметно обветшалой собеседнице и спросил достаточно громко, чтобы расслышал каждый в комнате:

— А зачем нас сюда пригласили, ты знаешь?

Настала напряжённая тишина. Никто не рвался отвечать, Азалия немедленно увлеклась созерцанием содержимого своего стакана и колец на пальцах. Иаков благоразумно задержался у столика с напитками, словно ему годился не любой, способный залить глазоньки. Прочие родичи благоразумно сделали вид, что ничего не слышали и вообще вопрос же обращён не к ним.

Ответила Динара, решив, как видно, что она здесь самая старшая по положению и именно ей вменено в обязанности приструнить двух нахальных ребятишек, которых из вежливости и проявляя крайнее великодушие, готовы вновь принять в семью, а они ерепенятся, как подростки. Большинство взрослых, кстати, трудно свыкались с тем, что мы не дети, какими выглядим, что наш жизненный опыт страшнее и полнее, чем у большинства присутствующих, что мы не на шутку опасны. Детки. Конфетки с цианидом. Кусни и все твои проблемы отойдут наследникам.

— Чтобы род не скудел, все его члены должны поддерживать друг друга. Разногласия, давние и нынешние, полезно забыть.

Прозвучало важно и наставительно.

— А всё же? — вновь спросил Филип.

Динара надулась, сердито поджала губы, бросила на непочтительного мальчишку неприязненный взгляд. Заговорил Грюня, успевший уже дохлебать свой стакан и ничем в данный момент не занятый:

— Вы же декораторы. Я слышал, что Тимофей намерен подновить дом и благородно готов дать заработать на этом мероприятии родичам, а не кому попало с улицы.

— У него деньги лишние? — проворчал родной младший брат Тимофея по прозвищу Никодим-всё-доедим.

Его на самом деле звали Никодим, а прозвали, ещё с детских лет, за пристрастие к обжорству и мотовству. Толстый, неопрятный он торчал в углу, насупясь разглядывал родню. Наверное, мечтал об ужине, который в этом доме подавали теперь очень поздно. И о деньгах, которые старший брат Тимофей мог бы ему уделить, если бы не швырял их направо и налево на интерьеры, не печалясь о пустых животах родственников. Несмотря на то, что легкомысленное заявление Грюни могло быть полной хернёй, Никодим заранее негодовал.

Филип оглядел комнату, в которой мы находились, повернулся ко мне:

— Твоё мнение, Вера?

— Я бы не стала трогать этот хлам. Он хлам и есть. Можно не менять обстановку полностью, а привести её в порядок. Дать вещам возможность дружить, перекликаться, а не уныло зарастать пылью в углах.

— Здесь убирают! — возмутилась Динара, которая, вероятно, примеривалась к роли будущей хозяйки поместья, хотя была всего лишь вдовой одного из Интаровых. — Где ты увидела пыль?

— Как скажешь, — ответила я безмятежно.

Мы часто делали подобную работу для клиентов, у которых не хватало денег на полное обновление интерьера или для тех, кто хотел сохранить дух эпохи, устоявшееся обаяние дома, только придать существующему стиль. Мы применяли наше искусство и делали красоту из того, что было под рукой. Признаться, этот дом пока не пробуждал вдохновения. Сам по себе он был неплох, вещи в нём тоже заслуживали внимания, вот люди… С людьми пока не срасталось. Они были та самая родня, которая выперла нас из жизни и из богатства. Мы сами пробивались, прошли долгий путь. Сейчас зарабатывали достаточно, не стремились хвататься за любой заказ, как за последнюю надежду. Тимофей надеялся, что обойдёмся ему дешевле неродственных специалистов? Мог он на старости лет удариться в наивность? Или Грюня врал, чтобы разрядить обстановку, а на деле ничего не предполагалось?

Собственно говоря, мне было всё равно. Я сидела в кресле и пила понемногу вино. Его красная честность нравилась больше, чем собравшиеся в комнате мужчины и женщины. Я раздумывала, кого из них прикончила бы в первую очередь. Мне нравился сам процесс. Да, вампиры открыли себя людям, как безвредную, благонадёжную часть населения. Твёрдо заявляли, что никого не убивают, довольствуясь малыми пожертвованиями. На деле всё получалось немного не так. Мы с Филипом росли-взрослели в старые времена тайны и противостояния, новые веяния приняли без труда. Я часто замечала, что как раз новодельные птенцы хуже осваиваются в условиях открытости, словно у них отняли ворох привилегий, ещё не введя толком в статус.

С тех пор, как вампиры вошли в моду, поменялась не только их жизнь, заодно уклад людей. Появился, например, обычай ночных ужинов. Люди собирались за полночь, ублажая себя лёгкой закуской, не противоречащей вампирским предпочтениям, причём такие сборища устраивали регулярно, даже если вампиров в компании не было. Словно люди представляли себя вампирами, бессмертными созданиями ночи, играли в несбывшееся величие. Питали надежды? Кто их знал. Нас в городе постоянно приглашали на поздние ужины, так что колорит знали. Когда родичи, вместо того, чтобы расползтись по постелям, потащились в столовую, мы с братом не удивились. Кто бы сомневался! Пусть не в нашу честь, зато согласно модной традиции, люди утомляли себя несвойственными их породе бдениями. Нам-то что? Нам-то ничего.

Сам дед-дядя Тимофей с супругой Арефой сползли вниз, чтобы возглавить стол. Плюс к компании присоединилась когорта самых юных родственников, тех, что родились после нашего обращения, никак в нашей жизни не засветились, даже названий специальных не имели. Девушки и юноши в равной примерно пропорции гомонили за дальним концом стола. Нас с Филипом нейтрально усадили посередине.

Тимофей представлял собой зрелище печальное для него и вдохновляющее для наследников. Благодаря успехам современной омолаживающей медицины, прожил он больше, чем прежде сочли бы разумным. Выглядел дряхлым, состоял из одних морщин, перемещался в пространстве с целеустремлённостью, застрявшей в тихих водах пруда коряги. Наверняка ему пришлось проспать весь вечер, чтобы ночью спуститься вниз на своих ногах, а не в кресле на колёсах. Было у него такое, хотя он почти не пользовался. Арефа выглядела чуть лучше. Кожу ей натянули, где полагалось, так что складками она не свисала, зато нездорово отсвечивала ветхостью. Беседовать обе руины, впрочем, не разучились. Арефа приторно произнесла несколько любезных фраз, обращённых не конкретно к нам, ко всем присутствующим, Тимофей, важно наклонив голову, сообщил, что у него будет до нас с братом серьёзный разговор. Мы со всем согласились, не считая нужным принимать что-то или кого-то всерьёз, пока ситуация не прояснится.

Я полагала, что дед-дядя заговорит о делах днём, на свежую голову, он предпочёл сделать это сразу.

— Будет у меня для вас задание, — произнёс он важно, едва родичи по первому разу приложились к красному вину и чёрному винограду. — Дом наш фамильный, обитель славного рода Интаровых пока крепок, в серьёзном ремонте не нуждается, только вот внутри современным модным веяниям соответствовать перестал. Не годиться чести и славе семейства в запустение приходить.

— Тут мы и вспомнили, — принуждённо улыбаясь вступила в переговоры бабка-тётка Арефа, — что есть среди родни успешные, грамотные специалисты. Наверное, только своим достойно поручить сию работу. Вы немало времени провели здесь в свои детские года, помните и знаете дом, окрестности, кто как не вы сумеет проникнуться нужной идеей и осуществить её на практике.

Следовало благодарить за честь, да вот не хотелось. Росли мы в этом дома, что да, то да. Смотрели на него как на свой, ведь именно мы являлись прямыми наследниками, лишёнными этого наследства стараниями того же Тимофея, не говоря о прочих. Въехав в имение опекуном, он не чаял оказаться в нём хозяином, но обратитель сыграл жестокую шутку с нами и судьбой. В неистовой своей радости Тимофей из фигуры временной превратился в постоянную, остался тут полным хозяином. Он почти не уезжал отсюда, словно понимая сомнительную законность подобранный прав, хотел утвердить её постоянным присутствием в доме. Прирастал к нему жопой, чтобы не сковырнули.

Филип взял переговоры на себя, со мной, девчонкой, старый урод вовсе не стал бы беседовать о делах. Он всех женщин считал глупыми и ничтожными созданиями, хотя его собственная жена была заметно умнее. Наверное, она хорошо маскировалась или элементарно не принимала супруга всерьёз.

— Что ж, дядя, — сказал Филип, вежливо улыбаясь. — Мы как раз специализируемся на заказах вроде вашего. Полагаю, завтра мы с Верой осмотрим дом, прикинем предварительную смету, затем через день-другой сделаем полный расчёт и подпишем договор на интерьерные работы.

Тимофею ответные сухие реплики явно не понравился. Он насупился, собрав складки на лице в причудливую конструкцию, потом попытался улыбнуться, отчего морщины сменили конфигурацию и почти что дислокацию. Смотреть на него было забавно. Аппетита он совершенно не вызывал. Как вино превращается в уксус, так старая кровь превратилась… в старую кровь.

— Я полагаю, учитывая родственную связь, ты сделаешь существенные скидки, мальчик. Почтительное отношение к старшим всегда было в семействе Интаровых основой дружного бытия.

Взгляд Филипа, обращённый на дядю-деда приобрёл прозрачную вампирскую безжалостность. Наверное, сама я смотрела так же, потому что родня за столом притихла, даже молодёжь в дальнем конце снизила градус гомона до почти неслышного.

— Финансовые вопросы очень серьёзные, — наставительно заметил юный на вид племянник старому без дураков деду-дяде. — Мы предпочитаем решать их после здравой оценки всех позиций и рисков.

Тимофей недовольно засопел, впрочем, возражать не решился. Не хотел терять лицо перед наступающими на пятки наследниками? Те и так наверняка должны были питать недовольство. Пока молчали, но на лицах отчётливо читалось. Обновление дома повышало стоимость всего имения, соответственно, налог на наследство. Родичи понимали, что у них прямо изо рта вот-вот вырвут заметную часть куса. Причины волноваться были у всех, кроме нас с Филипом. Мы в любом случае ничего не теряли, давно всё потеряв. Я доброжелательно улыбнулась Тимофею, мысленно пожелав ему ещё долгих лет жизни. Не потому, что питала к старому говнюку добрые чувства, а потому что оценила творящийся здесь цирк, хотела, что он развлекал меня подольше.

 

Глава 5

Нудный не нужный никому ужин завершился, люди вяло расползлись по берлогам. Мы с Филипом поднялись к себе. Могли поговорить в комнате, хотя были уверены, что нам подсадили камеры наблюдения и аппаратуру подслушивания. Вампиры, обмениваясь в тиши речами, умели производить настолько тихие шелестящие звуки, что жучки их не брали. На крышу мы полезли не ради доверительной беседы, душно показалось под некогда милым кровом.

Дверь на чердак была заперта, только вскрыть её удалось без проблем. Мы легко прошли по черепице, сравнительно новой, хотя сделанной «под старину, уселись возле бездействующих ныне печных труб. Дом обогревался электричеством и паром, шикарные когда-то взаправдешние камины обычно бездействовали за полной их бесполезностью в суровом климате нашей страны. Сверху открывалась неплохая перспектива, хотя мы не удержались и тотчас начали указывать друг другу на запущенные участки склона и обсудили наскоро, где не мешало бы расчистить заросли, а где наоборот, добавить кустарников или деревьев. Забавлялись. Не вдохновляли нас будущие преображения чужого теперь дома.

— Что ты думаешь о болтовне Тимофея по поводу работы? — прямо спросил Филип.

— Всё время об этом размышляю, — ответила я. — Насрать ему на интерьеры. Он здесь живёт, значит, придётся либо съезжать, либо терпеть неудобства и беспокойство, если мы возьмёмся за дело. Вернётся он в красивое, но малопонятное. Старики держатся за привычки. Тимофей нашёл предлог, чтобы сделать наше пребывание оправданным на любой срок. Можно ведь без конца обсуждать детали и тянуть это мероприятие столько сколько потребуется. Будь его намерения серьёзными, наследнички взъерепенились бы сильнее. Они дождаться не могут, когда этот реликт прошлых эпох отбросит копыта и даст им дорогу к деньгам.

— Да, мне тоже не верится в его энтузиазм, тем более, прочая родня роняет вокруг жадные слюни. Начнёт Тимофей выбрасывать на ветер их уже подсчитанное наследство, могут ведь пришить ненароком. Тем более, есть на кого всё свалить.

— На нас с тобой? Да, нельзя упускать из виду, что пригласили как раз для того, чтобы сделать козлами отпущения. Дядя-дед зажился на свете, а у следующих поколений за душой ни гроша.

Мы помолчали, процеживая носами ночной ветер, ловя запахи сортируя и анализируя их. Большой добрый мир занимал нас куда существеннее, чем маленькая меркантильная родня. Кто сколько и какого говна на лопате способен нам предложить, мы обсуждали ещё на берегу, в своём безопасном городском доме. Сейчас проходились по пунктам плана-проекта, прислушиваясь к себе и другому, мысленно внося коррективы в уже проанализированное с учётом вновь поступающей информации.

— Всех сами поубиваем, — усмехнулся Филип. — Никому не позволим перебежать нам дорогу. Зато на них всё свалим. Бывает же, что человек по ошибке принимает яд или внезапно попадает в аварию.

— Или в него попадает метеорит, когда он любуется пейзажем на пустынной сельской дороге.

Мы оба одновременно посмотрели вверх. Метеорита там не было. Даже космические катастрофы следовало тщательно организовывать, чтобы всё прошло гладко, по плану.

Болтая о своём, насущном, мы одновременно прислушивались к неловким человеческим шагам на чердаке. Некто брёл от сломанной нами двери к отворённому нами окну, тихо и довольно благопристойно ругаясь по дороге. Один из когорты самых юных выполз на черепичный настил и замер, не то охваченный впечатлением от просторов, не то устрашённый возможностью падения с высоты. Для смертного человека крыша выглядела крутой и скользкой. Ограждение на ней имелось, да кто же верит ограждениям?

— Привет, Велимир! — сказал Филип. — Чего тебя понесло сюда среди ночи?

— Увидел открытую дверь и решил посмотреть, что там, наверху. Можно к вам?

К нам-то было можно, вот нужно ли? Высота по предварительным прикидкам оказывалась не настолько значительной, чтобы твёрдо надеяться на гарантированное самоубиение упавшего, а заводить в семье калек сейчас считалось дурным тоном. Не вампиры же.

— Ползи, только не падай, — благодушно подначила я. — Скажут ещё, что мы тебя столкнули.

— А вам зачем? — искренне удивился парень. — Вы же кровь пьёте. Толку вам от неё, когда весь чел всмятку?

Что у него здесь логически не срасталось, знал только он, я не стала уточнять. Мы с Филипом переглянулись. Молодёжь, похоже в интригах участия не принимала, прозвали их для числа, а не для умения, за равных игроков не считали. Как утешительно!

Этот балбес действительно пустился в путь, дрожа от напряжения и страха, скользя, ругаясь, цепляясь за всё вокруг, хотя за что там мог уцепиться живой человек? Преодолев разделявшие нас несколько метров, он облегчённо перевёл дух и пристроил свой тощий зад рядом с нашими тощими задами.

— Жуть! — признал честно. — Хотя, вы вампиры, вам, конечно, нормально по крышам лазить.

Особенно мне в вечернем платье. Мы ведь не переоделись, наше племя вообще мало внимания обращает на одежду. Я загадочно повела белеющими в ночи обнажёнными плечами, чуть запрокинула голову, чтобы продемонстрировать изящную линию шеи. Племянничек или внучек, как там следовало его называть, прилип взором к моей коже, дыхание его сбилось. Молодые мужчины заводились так легко, что хотелось выбросить их ключики. Те, что постарше, показывали завод, хотя ключики там давно уже выбросились сами. Человеческие половые пляски казались мне скучными ещё когда я сама была человеком. Незамутнённое существование вампирки устраивало куда больше, чем унылая жизнь вечно осаждаемой самцами человеческой женщины.

— Вы, наверное, сексом можете заниматься целыми часами, — выдохнул парень восторженно.

— Тебе ещё рано об этом знать, — заметила я наставительно.

Филип, видно было, с трудом удерживался от смеха. Велимир смутился, обиделся, потом в нём начало разгораться юное жгучее любопытство:

— А когда будет не рано? — спросил он, словно невзначай.

На секс он рассчитывал или на обращение, однозначно на что-то рассчитывал, не воздухом ведь дышать сюда припёрся. Бродил по дому, искал момент, нашёл, сейчас, наверное, радовался, что успел опередить родню и первым подлизаться к взаправдешним вампирам, да ещё и родственникам.

— Здесь у каждого свой срок, — низким значительным голосом произнёс Филип, используя наставнические интонации, наверняка привычные оболтусу по школе. Велимир затаил дыхание, внимая. Забыл, пожалуй, что он один против нас на крыше, откуда так легко отправить в локальный полёт рвущихся поперёд батьки в пекло сопливых юнцов.

— Я очень хочу! — горячо заверил родственничек.

— Чего именно? — спросила я.

Он опомнился, всё же полной вентиляцией в черепе не страдал, сообразил, что, с учётом занимаемой позиции и природы собеседников, дерзить чревато.

— Познакомиться с вами поближе. Мы ведь родня, а тут такая удача — вампиры. И в школе все завидовать будут.

Даже этот молокосос считал нас, кровососов, детками, с которыми можно «подружиться» на каникулах. Наверное, уже представил, как входит в класс под ручку с вампиршей, а его прыщавые озабоченные приятели думают о нас то, что думают в таких ситуациях, а может быть, всегда, прыщавые озабоченные приятели.

Ободренный нашим молчанием Велимир продолжал:

— Машина у вас шикарная, зато у меня есть мотоцикл. Хочешь, покатаю следующей ночью? Вам же надо кормиться, а здесь особо негде, домчим до городка в один миг.

Допустив сразу несколько бестакностей, он ничего, в силу беспросветной юности, не заметил, с энтузиазмом заглядывал мне в лицо. Спровадить его прочь, на подъездную дорожку или обратно на чердак хотелось всё сильнее. Вместо этого я сказала безразлично:

— Там посмотрим. Шёл бы ты лучше досыпать свою порцию забвения, а то кто-то из взрослых сюда тащится, наверное, тебя ищут. Родители, опекуны, кто там у тебя.

Парнишка перетрусил так, что даже скользкая черепица больше не пугала, убрался проворно прочь, затаился за кучей ящиков, пережидая, когда очередной визитёр высунет голову в чердачное окошко и даст возможность предыдущему укрыться в своей комнате и избежать наказания в виде запрета кататься с прекрасной вампиршей по мягком сельским дорогам.

Мы безмятежно ждали, не особо озабоченные тем, кто конкретно из родни ползёт сюда для приватной беседы.

— Лишь бы не Никодим, — проворчал Филип. — Он застрянет в окне и придётся нам встречать рассвет на крыше.

— А вдруг таков их план? — легкомысленно ответила я. — Не переживай, этого борова заклинило бы ещё в чердачной двери, сюда он бы не добрался.

Нарисовался в проёме никто иной, как сам Грюнвальд Интаров, он же Грюня, сын и наследник дяди-деда Тимофея, самый старший теперь, когда первенец его Болеслав, отдал концы при странных обстоятельствах. Его жена, теперь вдова Динара, всё ещё скорбела. Убийцу не нашла, хотя Грюню тогда кажется, подозревали. Именно он получал наибольшую выгоду от ранней кончины брата. Сам Грюня тоже был неоднократно женат, надолго в этой позиции не задерживался. Супруги бросали его с завидным постоянством, даже мечта о грядущем куше не могла задержать их надолго рядом с Грюней.

Дядя-кузен щеголял пижамой, домашними тапками и весьма скверным настроением.

— Что вы здесь делаете и с кем разговаривали? — спросил он хмуро, высовываясь из окошка как кукушка из часов. В отличии от непосредственного юнца Велимира, он не пытался атаковать черепицу. Хмель не полностью выветрился из его головы, строго говоря этим самым он и дышал, отравляя окружающую атмосферу.

— Мы любим посидеть, поболтать на крыше, — вежливо ответил Филип. — Полюбоваться звёздами и луной. Это старинный вампирский обычай.

— Сейчас-то вы с людями, могли бы вести себя по-человечески, — проворчал он.

— Мы здесь никому не мешаем, если ты об этом.

— Не об этом. Сами знаете, что не об этом!

— Грюня, говори прямо зачем пришёл или мы до утра не определимся, — посоветовал Филип.

— Так может быть, мы найдём для беседы более подходящее место? — ядовито возразил Грюнвальд. — Здесь не слишком уютно, дует и свалиться как не фиг делать. В этом доме полно комнат.

— Да, причём везде жучки и камеры, — благодушно подсказал Филип.

Я слышала, как Велимр прокрался по чердаку за дядиной спиной и нырнул в дверь, почти ничего не задев по дороге и мало чем пошумев. Грюня, занятый оценкой ситуации, вряд ли заметил его перемещения.

— В чём-то я с тобой согласен, — неохотно согласился дядя-кузен с братом. — Тимофей чем дальше, тем подозрительнее. Боится, что его убьют или ограбят.

— Он в своём праве, — вежливо ответила я.

Грюнвальд ещё немного посопел, распространяя вокруг себя едкие волны перегара, потом принял решение остаться на месте и повозился, устраиваясь в окошке так, чтобы поменьше напрягаться и при этом случайно не выпасть на крышу.

— Такие вот дела. Не в интерьерах дело, вы же понимаете, хотя затея эта сама по себе пустая и зряшная, совсем не в интерьерах.

Грюня выдал значительную паузу, глядя на нас вопросительно. Мы в ответ привычно сделали наивные лица деток-конфеток. Не знаю, оценил ли Грюня их выражение, на крыше было темновато для несовершенного человеческого взора.

Убедившись, видимо, что мы первые интереса к разговору не проявим, а сидеть тут жёстко и прохладно, Грюнвальд начал сам. Издалека.

— Помните Медоедова?

— Нет! — честно ответили мы почти хором.

— Приятель был у Тимофея, богатый говнюк. Одно время имение его было рядом с нашим, только потом продал, чтобы купить лучше. Тимофея вечно бесило, что у Медоедова денег куры не клюют, да ещё тратит их широко, сам-то Тимофей прижимистый.

— А, точно! — вспомнила я. — Был тут такой, с громким голосом и масляным взглядом. Он ещё лошадей держал, пытался на тройке раскатывать, да не зашло ему, потому что тряско и дует.

Филип безразлично кивнул.

— Так вот, — продолжал ободренный поддержкой Грюня, — когда началась эта мода на вашего брата, вампира, Медоедов, по слухам, нашёл одного такого и отвалил ему солидный куш. Ясен пень пожить хочется, когда денежки есть, а ведь старый уже был, чуть моложе Тимофея.

Грюня сделал паузу, надеясь, пожалуй, услышать какое-то подтверждение излагаемой истории из наших уст. Мы ведь могли знать её с другой стороны. Вампирской. Мы промолчали. Пришлось дяде-кузену досказывать историю самому:

— Короче обратил тот вампир Медоедова, он сам Тимофею письмецо написал, где подробно всё изложил. На бумаге. Потом, говорили, в Америку уехал, здесь не по нраву пришлось. Он или ему… Больше от него известий не поступало, Тимофей решил, что загордился бывший сосед, не хочет с простыми человечишками знаться, взяло его за живое.

Грюнвальд передохнул немного, поерзал на неудобном своём насесте. Смущением им владело или иное какое чувство, я точно судить не бралась, но волновался он не на шутку, был этой ночью не только не в своей постели, заодно не в своей тарелке.

— Вот Тимофей и надумал вас позвать. Типа раз есть семейные вампиры, а не со стороны, то надо отношения поддерживать.

— В надежде получить скидку на обращение? — не выдержав, подколол его Филип.

Грюня опять завозился, теперь уже откровенно смущённый, но договорить ведь следовало, раз выпал удобный случай, потому он продолжал:

— Можно так сказать. Не со стороны ведь, одна как бы кровь, да и ждать времени у него нет, время-то ведь уходит. Кто знает, сколько его осталось?

— А наследников, видимо, не приводит в восторг сложившаяся противоречивая ситуация? Мы правильно понимаем?

Грюня вздохнул с видимым облегчением, наверное, самом трудно было произнести то, о чём прямо заявил Филип. Даже на крыше, где нет камер и прослушки, боязно оказалось признать, что надежда отца не окачуриться в положенный срок изрядно напрягла любящего сына. Неприлично в хорошем обществе заявлять, что ждёшь не дождёшься, когда папка отчалит в иной мир, лишь бы не в Америку. Потому что в Америку деньги увезти можно, а в иной мир — нет.

Мы с братом прекрасно понимали Грюнвальда и прочих, хотя и не стремились облегчать им задачу. Собираясь в имение, каких только гипотез не строили. Не упускали из виду возможность преступления, которое постараются свалить на нас. На кого же ещё? Приехали свирепые вампиры и зарубили дедушку лопатой. Это ведь люди, в том и печаль, что от них можно ожидать всего.

— Тимофей к нам не обращался, — равнодушно сказал Филип. — Вполне вероятно, что твои построения не более чем беспочвенные фантазии.

— Конечно, не обращался, ему же на крышу не залезть, — ядовито парировал Грюня. — Вот когда вы слезете…

— Неужели нам придётся провести здесь, в кругу черепицы, весь срок нашего визита? — картинно испугался Филип. — Я уже склоняюсь мыслью к тому, чтобы уехать немедленно, не дожидаясь наступления дня, не теряя времени.

Казалось бы, сделанное ненароком предложение брата должно было окрылить дядю-кузена, не до свободного полёта, конечно, но всё же. Грюня однако притих. Радоваться не спешил, огорчаться — тоже. Зыркал на нас сквозь тьму, словно реально мог просмотреть. Мы не просматривались. Вампиры хорошо умеют скрывать свои чувства, потому что у них нет чувств.

— Невежливо было бы покидать имение так быстро. Люди могут подумать, что вас выгнали.

Мы, не устрашаясь жуткой угрозы, безмятежно созерцали горизонт.

— Что знакомые скажут? Вампиров-де не приняли, не уважили или они чересчур горды, чтобы сойтись с родственниками. Семейству не нужны пересуды.

Семейству, насколько мы понимали, не нужен был вечно живущий Тимофей, зато весьма требовались вечно живущие они сами. Мы могли отлично сформулировать эту простую понятную мысль, только не хотели. Грюнвальд самостоятельно и внятно должен был произнести все требуемые слова, иначе, цена им была грош. Цена им при любых обстоятельствах была грош, только вот дядя-кузен этого не знал, а мы не говорили. Семейство определённо намеревалось играть против нас, так ведь и мы против него тоже.

Тишина в ночи висела слишком долго, а рассвет подступал, разнося вялость по нашим венам. Наверное, Грюнвальд понял, что сейчас встанем и уйдём, может, вообще не через окно, а спрыгнем с крыши, что с нас вампиров взять. Боялся он разного, только хотел быть первым среди прочих, так вышло, что даже первее Тимофея. Упускать золотой шанс Грюнвальд не рискнул, сказал всё, что требовалось, невнятно многословно, путано, стыдясь себя самого и нас, зато сказал. Партия началась.

 

Глава 6

Мы заперлись у себя в комнатах, чтобы пережить день. Обсуждать состоявшийся на крыше разговор не стали, нечего там было обсуждать, невзирая на терпеливую прослушку. Ничего нового не прозвучало. Так мы и предполагали изначально

Вот о чём следовало позаботиться, так о целости живых участников фарса, как я уже говорила, чтобы мокруху-кровуху не свалили на нас. К счастью, мы были парой, дуэтом, разделили время и спали по очереди. Один дремал, давая отдых вампирскому организму, второй слушал, всё, что происходило вокруг. Дом, конечно, строили на века, но не в те столетия, когда к строительству относились всерьёз. Звукоизоляция комнат оставляла желать лучшего, зато слышимость могла порадовать. Наивно веря, что детки-конфетки мирно почивают в постельках, посапывая маленькими носиками, родичи отдали должное традиционному в таких случаях красноречию, то есть принялись обсуждать нас со всех сторон и со всей возможной пристрастностью.

Старый пень Тимофей и его супруга завтракали у себя наверху, прочие собрались в столовой. Молодёжь больше помалкивала, норовя, как видно, набить пузо и поскорее свалить, ну так молодёжь никого не интересовала. Эти игроки сидели слишком далеко от наследственного пирога, им пока не светили даже его крошки.

Логичней, конечно, казалось убрать сразу все промежуточные станции на пути к богатству, хотя даже юнцы, при общей их пустоголовости, понимали, что массовый мор покажется подозрительным, тут даже присутствие под кровом вампиров от полицейского расследования не спасёт.

Знали о том родичи или нет, существовал ещё тест Пижонова.

Когда власти подписали мир-дружбу с вампирами, то обе стороны немедленно задумались о том, как привести обе стороны если не к согласию, то хотя бы к общим законам. Вампиры оставались существами, пришедшими из сказок, но, как выяснилось, анализы сдавать тоже могли. Тест показывал, как давно питался вампир и позволял, если времени после кормёжки прошло относительно немного, идентифицировать донора. Чужая кровь усваивалась у вампира гораздо дольше, чем у человека котлета. Спецотдел полиции быстренько брал пробы и гордо тыкал пальцем в того, кто поделился кровью, или ни в кого не тыкал, если никто не делился. Мы с братом приехали в имение на несколько дней и не собирались кормиться в течение этого времени ни родичами, ни окрестным населением. Мы заботились о собственной безопасности. О чужой — тоже. Еду Тимофею и Арефе проносили мимо нашей двери, так что мы отследили отсутствие в ней яда, снизу из столовой, тоже тянуло благополучной пищей. Отравитель обламывался, пока мы были в доме, хотя вряд ли кто-то прибег бы к яду. Слишком по-человечески. Вампиры этим не пользовались. Подозрительная смерть без видимых повреждений тотчас переключила бы компетентные органы на людей, живущих в доме. Вампиров всё ещё негласно оставляли чуть в сторонке, расследуя случаи сомнительных смертей. Тут надо было обнаружить полностью обескровленный труп с картинно разорванными жилами, чтобы подставить вампира, да и то без гарантии. Полицию ведь инструктировали. Полицейские знали, что питаемся мы чисто. Родственники, конечно, могли не ведать самых простых вещей, потому мы и не теряли бдительности. Лежали недвижимо в своих кроватях, зато наши обострённые чувства как нити паутины пронизывали весь дом, доносили до нас информацию.

Тимофей и Арефа у себя почти не разговаривали, потому я прислушивалась к болтовне внизу, в столовой. Страсти там закипали нешуточные. Грюнвальд, естественно, не смог утаить того факта, что сумел первым к нам подлизаться, потому дядья-кузены-племянники обрушились на него всей толпой, обвиняя… да в чём только не обвиняя. Он де не почитает хозяина дома, он проныра, который тянет на себя одеяло, когда семья должна быть едина, он выставил себя шутом, лазая по крыше и теперь всем не отломится, потому что всех не примут всерьёз.

К тому моменту, когда молодёжь сбежала из-за стола, а семейство окончательно выдохлось, Грюня совсем сник, больше не огрызался, только ворчал. Позволив себя растерзать, он, в глубине души, наверное, считал, что поступил правильно и всё идёт путём. Брань на вороту не виснет, а первым сделать заяву на бессмертие что-нибудь да значит.

Надо заметить, что, придя под утро с крыши в свои комнаты, мы с Филипом немало потешились обнаружив запаховые следы других родичей. Они подкатывали по одному и коллективами, рассчитывая на приватную беседу, только нас на месте не застали. Решили, скорее всего, что детки-конфетки свалили на охоту: скачут по росным лугам и питаются добрыми арендаторами. Обнаружив ошибку, взбеленились не на шутку и заели бедного Грюнвальда, потому что он оказался умнее и расторопнее других, хотя никто от него сообразительности не ожидал. Цирк, да и только.

Мы не знали, чем родня займётся днём, как раз готовились это узнать, когда из своего логова выползли ветераны: Тимофей и Арефа. То ли вопли снизу достигли их слуха, и они решили приструнить собравшихся, то ли всегда спускались в общие комнаты после завтрака. Мимо нашей двери прошаркали домашние тапки, возле лестницы оба старика замешкались, а потом прозвучал короткий крик и невнятный мягкий грохот, идентифицировать который не составляло труда. Один из двоих людей свалился с лестницы. Арефа, судя по тому, что она молчала, а Тимофей продолжал орать.

Его горестные вопли и шум падения привлекли внимание родичей, те ломанули всей толпой из столовой. Криков стало намного больше, порядка намного меньше. Я лежала неподвижно, внимательно прислушиваясь, разделяя звуки на отдельные слои, анализируя тональность воплей, размышляя, жалея, что вампиры лишены телепатии. Неплохо было бы сейчас обменяться впечатлениями с братом. Впрочем, мы всю жизнь до и после обращения провели вместе. Я была уверена, что он, так же как и я, не усомнится, что падение тётки-бабки произошло не случайно. Тимофей её столкнул.

Жёны, как и мужья, конечно, надоедают со временем, но есть ведь цивилизованный развод, да и не тянут обычно до ветхих лет, когда не хотят быть вместе. Жизнь меняют, чтобы жить. Почему сейчас? Чтобы не делиться бессмертием, когда появилась надежда на него? Неужели Тимофей всерьёз рассчитывал, что мы легко и сразу согласимся одарить его вампирским обращением? Избавлялся от всего, что не намерен взять с собой. Арефа наверняка потребовала свою долю фортуны, а дед-дядя решил, что одному больше достанется…

Сейчас он рыдал над телом, сокрушался о скользких ступенях и подвернувшихся лодыжках, а между тем Арефа пока не спешила в страну вечности, пусть не вампирской, а человеческой. Сталкивать кого-то с лестницы — вообще на редкость ненадёжный способ убийства. Первым, к чести её, сообразила ситуацию Азалия.

— Разойдитесь, идиоты! И не трогайте её. Дайте воздух и покой.

— Она жива? — недоверчиво спросил Артемий. — Выглядит ужасно…

Судя по тону, сам кузен пребывал на грани обморока. Мужчины часто боятся крови. Этот-то что намеревался делать в вампирах?

— А я о чём? — огрызнулась Азалия. — Вызовите уже кто-нибудь скорую.

Динара сразу пошла звонить. Вернулась в столовую, плотно прикрыла за собой дверь. В том гомоне, что царил на лестнице, поговорить бы толком не удалось.

Я слушала её сухие короткие реплики, одновременно отлавливая в мировом эфире присутствие Тимофея. Обнаружив, что его наивная попытка убийства не удалась дед-дядя испуганно притих. На публику он время от времени горестно стенал, точно не верил до конца в чудесное спасение любимой жены. Внутри же черепа наверняка быстро крутились винтики: что говорить, куда гнуть линию, выживет Арефа или нет, отшибло ей память, как часто случается при травме головы?

Что ж, события начали развиваться. Про себя я цинично подумала, не подсуетиться ли ещё кто-то под шумок уже имеющегося скандала проредить ряды наследников и претендентов на главный приз? Ушей следовало не спускать с этой родни.

Скорая приехала быстро. Арефу погрузили на носилки и увезли, к нам снизу поднялась плоская волна больничных запахов. Родственники толпились внизу в холле, плохо понимая, что делать дальше и нужно ли что-либо делать. Вопрос решился, когда нарисовалась полиция. Главной у них была женщина, мне сразу понравился её чёткий размеренный голос. Она без труда сумела успокоить и рассортировать потревоженное стадо родни. Прибытие представителей правопорядка всех смутило, никто не признавался, что их вызывал. Скорее всего, в участок позвонили врачи.

Опрос происходил в столовой, так что я всё прекрасно слышала. Конкретные вопросы, невнятные путаные ответы. Не знай я точно, что лишь Тимофей находился рядом с Арефой, пожалуй, заподозрила бы всех и каждого. Они тут просто внутрисемейно интриговали, как вдруг внешний мир ворвался в готовые построения.

Тимофей показал класс. Он сдержано рыдал, спрашивал постоянно, как здоровье дорогой подруги, демонстрировал телесную дряхлось и святую патриархальную непогрешимость духа. Следовательница, она представилась, звали её Елена Стоцкая, не купилась на деда-дядино театральное искусство, я ловила тщательно скрытый скептицизм в её интонациях. Кто-то из родни ляпнул, что наверху спят два вампира и конечно, каждый из них мог много чего натворить. Всем известно ведь, что вампиры умеют отводить глаза людям. Стоцкая не поддалась и на это.

— А камерам они умеют отводить глаза? Посмотрим вместе? Здесь ведь полно камер, на них выдано разрешение.

По какой-то странной случайности та камера, в обзор которой попадала верхняя площадка лестницы, оказалась выключена или повреждена. Зато коридор и выходящие в него наши двери находились в поле зрения работающей, потому нужные кадры были сняты и просмотрены. Ни один из нас, естественно, не выходил из комнат. Мы же спали.

— Добросовестность велит опросить и ваших родственников-вампиров, — сказала Стоцкая. — Потому я приеду после захода солнца.

Родичам не оставалось ничего иного, кроме как согласиться. Расходились они злые. Какая-то полицейская из-за явного несчастного случая подняла шум, да ещё вознамерилась отнять у родни драгоценное ночное время, когда каждый рассчитывал обработать деток-конфеток на предмет раздачи ими конфет бессмертия.

Я улыбнулась и заснула, на вахте меня сменил Филип.

Проснулась я незадолго до заката. Мы не успели толком привести себя в порядок, когда ввалился, едва стукнув в дверь и не дожидаясь ответа Тимофей. Его морщинистое лицо хранило следы слёз и общей скорби. Он, не переводя дыхания, немедленно доложил нам о том, что произошёл несчастный случай с любимой тётей Арефой. Сейчас она в больнице, поправляется. Кажется, дед-дядя не сомневался в том, что мы спали как заколдованные принцессы весь день и ничего не слышали из происходящего в доме. Мы послушно ахали в нужных местах.

Переведя-таки дыхание, Тимофей приступил к главному:

— Дорогие мои, в этот трудный час семья должна сплотиться как никогда. Настало время оставить в прошлом обиды, жить будущим. Кто же не поддержит родню, как другая родня? Семья — это главное в жизни любого человека. Сколько я слышал вампиры тоже ценят сложившиеся узы, возвращаются к фамильным очагам. Вот и вы снова здесь, в доме, где практически выросли, где знакомы каждый камень и куст. Я очень ценю оказанное доверие и предлагаю вам породниться ещё сильнее, добавить новую связь к уже имеющимся связям.

Тимофей умолк ради того, чтобы глотнуть порцию атмосферы или ради возможной ответной реплики. Ему ведь надо было вовлечь нас в разговор. Точнее, вовлечь Филипа, ведь именно к нему старый пень обращался.

— Какую? — спросила я, чтобы привлечь к себе его внимание и тем чуточку сбить с толку.

Тимофей, впрочем, хорошо прорепетировал свою роль, бросил на меня лишь один полный досады взгляд, а на мой вопрос ответил Филипу, всячески подчёркивая, что тот мужчина и должен решать. Пытался нас разделить, боялся, что не примет его всерьёз девчонка, чью строптивость он вряд ли полностью забыл.

— Обменяться кровью, — торжественно сказал Тимофей. — Если кто и должен быть обращён, то именно я. На благо всего нашего многочисленного семейства.

Типа всё ведь давно решено, осталось обсудить детали. Под гнётом патриархального авторитета детки сами не заметят, как прогнутся. Элементарно.

Меня впервые всерьёз заинтересовало: а как же родные видят и воспринимают нас со стороны? Двое подростков, похожих друг на друга как Себастьян и Виола, оттого несколько театральных, ненастоящих. Откуда-то из Шекспира, хотя в русской глубинке. Они, правда, думают, что мы дети, если выглядим, как дети? В комедии отчётливо присутствовала нота грусти.

Филип принял вид задумчивый и важный. У него так здорово получилось, что я уловила в Тимофее знакомое побуждение отвесить несносному щенку подзатыльник. Время словно ушло вспять или стало на месте, но Тимофей слишком хорошо понимал, что это не так, что его век короток и почти весь истрачен, значит, надо прогнуться под племянника сейчас, чтобы отыграть свои баллы потом. На что не пойдёшь ради вечной жизни? Мы много чего повидали и узнали за вампирские годы.

— Это так просто не делается, — сказал Филип. — Есть некоторые важные условия. Здоровье обращаемого должно быть достаточно крепким, иначе может ничего не получится.

— Я отлично себя чувствую! — немедленно рассердился Тимофей. — Прошёл полное обследование, врачи мною довольны.

Конечно, все довольны, когда им платят деньги. Филип серьёзно кивнул, оглядел родственника словно снимал мерку для будущего вапирского костюма:

— Да, я вижу. Сложность в том, что и от нас требуется некоторая самоотдача, так что придётся сначала подготовиться к ритуалу, процесс займёт несколько дней.

Тимофею хотелось всего и сразу, эта мысль отчётливо ползала среди морщин его физиономии, хотя пришлось смириться с нашими условиями. Претензия ведь звучала разумно. Вампиры должны были тратить себя, Тимофей только получать. Причём бесплатно. О деньгах ведь речи не велось.

— А как же тётя Арефа? — воскликнул Филип, словно только что вспомнил об этом важном моменте.

— Её потом, когда поправится, — так же быстро проговорил Тимофей.

Возможно, не собирался убивать, зачем опасная мокруха, когда дела делаются серьёзные? Хотел на время своего превращения удалить с глаз долой, а после превращения она против него становилась не сила. Филип произнёс ещё несколько дежурных фраз, давая понять престарелому родственнику, чтобы он валил, потому что нам пора одеваться к вечернему выходу. Тимофею точно было пора, тем более, что под дверью уже подслушивали другие претенденты на наше внимание.

— Мы сейчас спустимся вниз! — сказал им Филип и захлопнул дверь за спиной Тимофея так быстро, что отрубил бы ему хвост, если бы был у него хвост.

Мы посмотрели друг на друга и расхохотались бы, не помни о камерах и жучках. Обменялись самыми простыми репликами и разошлись по комнатам. Я надела платье, Филип костюм, так мы и сошли вниз, игнорируя несколько родственных попыток перехватить нас по дороге.

Взяться за нас толком родня опять не успела, потому что приехала полицейская машина. Следовательница вполне оправдала мои ожидания. Высокая, крепкая, спокойная женщина. От неё веяло несомненной надёжностью. А взгляд был живой, полный открытого благожелательного любопытства, скорее любознательности.

Мы приветливо улыбались, на вопросы отвечали бесхитростно, только Стоцкая сразу поняла, что врём. Я видела по её глазам, микровыражениям, микрожестам. Вероятно, по роду службы она знала о вампирах больше, нежели простые обыватели. Наше незамутнённое спали, «ничего не видели» не произвело на неё впечатления.

— Может быть, что-то слышали? Сквозь дремоту.

Филип улыбнулся особенно ослепительно:

— Мы ещё молоды как вампиры, потому спим достаточно крепко.

Стоцкая просекла, что ни один из нас не ответил прямо на вопрос, зато, кажется, не рассердилась. В её взгляде было понимание, что ли. Я допускала, что полиции указали не наседать на вампиров. Ситуация с сожительством на одной планете ведь находилась в процессе устаканивания.

— Что ж, придётся побеседовать ещё, — сказала она и обвела взглядом стены столовой.

Или ещё что-нибудь случится — так я поняла этот взгляд и решила в дальнейшем все переговоры с этой женщиной взять на себя. Филипу хватало атак родни. Эта самая родня и вломилась в комнату, едва её допустили, жадно вглядываясь в нас, изыскивая ущерб или гонение. Самым кислым выглядел Тимофей, у него ведь имелись к тому причины, но поскольку его не арестовали и не спросили ни о чём дополнительно, он поверил, что либо мы, правда, ничего не знаем и не ведаем, либо взяли его сторону как своего, а в будущем дважды своего. Старый пень расцветал на глазах. Он урвал себе наследство, да какое!

 

Глава 7

Родичи быстро сообразили, что произошло, у них откровенно пригорело. Каждый, наверное, мысленно возопил: почему не я? Почему так долго откладывал? Следовало брать быка за рога ещё прошлой ночью, чтобы стать первыми. Волновались они, конечно же напрасно. Мы никому не собирались отказывать, только не имели намерения сразу об этом говорить.

Тут же, вместе со старшими толклась молодёжь. Велимир пробрался ко мне сквозь родственников. Плечи он держал нескладно, улыбался криво, но заговорил вполне внятно:

— Привет, Вера. Ты обещала покататься со мной на мотоцикле.

На него посмотрели сердито: ишь чего удумал, забирать себе одного вампира, когда их всего два. Я сочла, что Филип справится с напором, тем более, что к нему обратятся в первую очередь, потому весело рассмеялась, с готовностью шагнула к входной двери:

— С удовольствием, пошли!

— Но ты в платье… — пробормотал мой заботливый кавалер.

— Ничего страшного, мне не помешает.

Мотоцикл у него оказался на уровне. Мощная машина без лишнего пафоса. То, что требовалось, чтобы проветриться от родни, её притязаний и сплетен.

— Я сяду за руль.

Парнишка поначалу хотел возразить, потом решив что-то для себя, позволил мне занять место, прижался теснее. Юбка задралась, обнажая бедро, и глаза юного озабоченца уставились на полоску белой кожи. Возможно, он подумывал о том, как бы её полапать, но это лишь до тех пор, пока я не разогналась.

Вампиры, к сожалению, не умеют летать, хотя езда сквозь ночь по кривым неосвещённым сельским дорогам на пределе возможности транспортного средства тоже доставляет немалое удовольствие. Я не боялась разбиться, ушибиться, упасть, полностью владела ситуацией, а что там думал про себя, вцепившийся в меня мелкий родич не волновало ничуть.

Мотор рычал мощно, зато негромко, так что я не опасалась излишне потревожить чей-то покой. Ночная тишина принимала нас на свою равнину. Взгорки подбрасывали так, что колёса отрывались от земли, падали на спуске, жёстко врезаясь в натянутое полотно просёлков. Здорово! Я бы запела, только не хотела мешать двигателю в его мощном соло.

Мы ветром донеслись до городка, на улицах пришлось немного умерить пыл. Редкие прохожие оглядывались вслед и лучше было не тревожить своим присутствием полицию, потому что шлем, который заботливо предложил мне Велимир, так и остался на ступенях особняка. Мои волосы развевались, а щёки наливались упругой прохладой, словно были живыми. Я чувствовала себя великолепно. По городку проехали краем, затем опять углубились в затейливое переплетение дорожек, тропинок, съездов. Мотоцикл проходил везде, не было для него ничего невозможного. Для нас, если точнее. Пусти я за руль Велимира, приняли бы нас все попутные канавы. Он не просто затих, вздрагивал от страха и воплями не разразился, наверное, потому, что не рисковал открыть рот. Да, тут и зубы могло выдуть, когда я обрывалась в скольжение по косогору к реке, пролетала по пешеходным мостикам, снова устремлялась вверх, потом вниз.

Не раз колёса шли юзом на траве или песке, приходилось выравнивать машину. Иногда я помогала себе, отталкиваясь ногой, отчего вечерние туфли пришли в полную негодность, да ещё прихватили на себя изрядное количество грязи. Пусть всё равно. Что стоила пара, даже дорогая из престижного магазина, против удовольствия шинковать ночь на ломти хищными ножами колёс? Отважно.

Собственно говоря, я могла носиться по гладкому, а также вкривь и вкось хоть всю ночь, но бензобак имел обыкновение пустеть. Обнаружив, что горючей жидкости в запасе осталось мало, а от дома мы унеслись достаточно далеко, я повернула обратно в поместье.

— Как ты там, племянничек?

Он ответил не сразу, но я теперь ехала благопристойно и по приличной дороге, так что спутник мой несколько пришёл в себя, сзади донеслось задушенное:

— Убиться и не жить…

— Это всегда успеем.

— Тебе хорошо говорить, когда в целом свезло по жизни. Обрати меня в вампира.

Помня, через какое «везение» в действительности пришлось пройти, я горько улыбнулась, потом расхохоталась. Умиляло до слёз подростковое простодушие племянника. Пока взрослые строили козни и рассчитывали, как им замысловато подкатить к нам с братом, этот взял и попросил. Бесхитростно, напрямик.

— Зачем тебе? — спросила я.

— Круто же. Бессмертие и вообще.

— Ничего не зная, готов нырнуть в котёл с неприятностями?

— Какими? — искренне изумился Велимир. — Круто же!

Всё тут было ясно, точнее всё запущено. Вроде не дитя, хотя мужчина, у них с логикой совсем швах.

— Записывайся в очередь, — предложила я. — Там таких хотельцев уже заметный хвост. Всё время, пока мы катались, родственники осаждали Филипа, требуя перемен, хотя вряд ли так прямолинейно, как ты.

— А что плохого? Если хочешь чего-то, надо это попросить. Откажут, так откажут. Не спросишь, не будешь знать.

Логика нашлась в его поступках. Я на него вообще не сердилась. Он напоминал жеребёнка, беспечно скачущего по лужайкам. Думать о серых волках предстояло игрокам классом выше.

— В том и интрига, Велимир, что много вас, желающих в вампиры, а процесс этот непрост, долог, требует некоторого самоотречения. Когда дойдёт очередь до зелёного молодняка? Тимофей записался первым.

— Он же старый! — возмутился Велимир. — Зачем ему? Вампиры же все молодые, красивые. Или можно поюнеть от вашей крови?

— Нет, останешься такой же морщинистой жабой, — честно ответила я.

— Это не круто, — признал парень.

Разговаривать с ним было одно удовольствие, давно я так не веселилась, каталась бы по холмам и равнинам, но бензин уверенно заканчивался, да и усадебный дом показался из-за деревьев, сияя огнями. Весь первый этаж оказался освещён. У парадных дверей опять стояли казённые нездешние машины.

— Что-то случилось, пока нас не было, — сказала я.

— Ну мы-то не при делах, мы ездили, — пробурчал племянник.

По мере приближения к родному очагу, он заметно храбрел.

— Попробуешь приставать, руки поотрываю и выброшу! — предупредила я. — Кому будет нужен вампир без рук?

Он внял, взгляд отвёл, ладошку отдёрнул. Мы притормозили на подъездной дорожке, не спеша расходиться в разные стороны, охраняя своё несомненное алиби.

— Что случилось? — спросила я у водителя скорой, маячившегося в окне своей машины.

Он скользнул сальным взглядом по моему голому бедру, потом, видимо вспомнил, что в доме есть девочка-вампир, а кому бы ещё раскатывать по дорогам в непотребном виде? Человеческая женщина не рискнула бы.

— Да вроде несчастный случай. Полиция вон примчалась. Моё дело маленькое: кого вынесут, того и повезу. В морг или на койку — мне всё едино, отвечаю только за машину.

Я кивнула, одобряя его политику невмешательства. Человек работает за зарплату и не обязан вникать в детали.

— Пойдём, посмотрим, кто там опять с лестницы упал, — предложил Велимир. — Лифты надо строить.

Его юный цинизм не шокировал. Сколько бы родни не скатилось по ступеням, чем больше, тем лучше, ведь все они стояли между парнишкой и наследством, более чем сомнительным в данный момент.

— Почему никто из вас не пробовал зарабатывать самостоятельно? — спросила я в пространство.

Велимир благоразумно промолчал. Он-то мог отговориться юностью, хотя мы были ещё моложе, когда пытались выживать на средства, которые сумела достать для нас мама. Тоже могли бы сидеть и ждать лучших времён считая гроши и надеясь, что капитал не сожрёт инфляция, но решили, что нет. Благополучные детки-конфетки, оказавшись в неблагоприятных обстоятельствах, взялись за дело и сумели его раскрутить. А нам ведь непросто приходилось. Слишком юные вампиры, слишком юные люди и потому не самые удачные вампиры, мы спали беспробудно весь день и обслуживать клиентов могли лишь по ночам, когда обычно спят люди. Сколько уловок пришлось придумать, как изворачиваться. Мама помогала, чем могла, без её поддержки мы бы не справились, только имели её недолго, к сожалению.

Отвлекаясь от воспоминания, я решительно столкнула с мотоцикла Велимира, слезла сама. Никто бы не угнал машину с пустым баком, да и некому здесь было, потому оставила у стены и вошла в дом. Парень тащился сзади как пришитый.

Холл был набит роднёй и полицейскими, хотя я сразу увидела брата. Он стоял в компании двух милых девушек, очередных племянниц. Мы обменялись взглядами. Я слишком хорошо знала брата, чтобы не догадаться об остальном. Утомлённый осадой поборников обращения, он довольно скоро сбежал вместе с девушками, катал их в нашей машине. Я понимала и не осуждала: сама ведь сбежала.

Артемий и Азалия, стоявшие ближе всех, оглянулись, окинули нас с парнем рассеянными взглядами:

— Где вы были? — спросила Азалия.

— Катались на мотоцикле, — честно ответила я.

Взгляд её стал на мгновение тревожным, потом прояснился, когда сообразила, что вампирка не позволила бы свершится аварии, а раз сынок не пострадал, то печалиться пока не о чем.

— Что случилось? — спросила я, поскольку никто, как будто, не спешил сообщить мне это по собственной инициативе.

— Никодим… — пробормотал Артемий.

С лестницы он точно упасть не мог, потому что ею никто не интересовался, кроме Грюни, пригорюнившегося на нижних ступенях.

— Тёма, ты мог бы выдать законченную фразу, объясняющую всё здесь происходящее?

Дядя-кузен глянул дико, открыл рот, потом закрыл. Ответила Азалия, в большей степени наделённая здравым смыслом и умением приноравливаться к обстоятельствам:

— Никодима нашли с пробитой головой возле продуктовой кладовки. Полиция полагает, что это убийство.

— А сама что думаешь?

— Ничего. Тело я близко не видела, пришла, когда основной шум уже отшумел. На башке у него, правда, кровь. Сверху там нечему было упасть, мог, конечно, споткнуться и приложиться о косяк. Не знаю. Пусть разбирается эта следовательница — Стоцкая. Она барышня знающая.

Видимо, сообразив, что её единственный сын провёл полночи далеко от дома, в компании вампирки, значит, обвинён в душегубстве быть не может, Азалия совершенно успокоилась.

Я огляделась, потом спросила:

— А где Тимофей?

— У себя наверху, — ответил на этот раз Артемий, решив, надо полагать, что полезно поучаствовать в разговоре — беседы ведь так сближают. — Рыдает. В конце концов Никодим-всё-едим был его последним выжившим братом.

Да, братья Тимофея прореживались с удручающим постоянством. Самый старший, наш отец, бесспорно вообразил о себе слишком много, это его и сгубило. В диких джунглях родня не смогла бы приложить к его смерти руку, даже если бы и постаралась. Затем Болеслав. Прочие братья были младше Тимофея, на дороге не стояли, потому смертность среди них выглядела естественной. Григорий, отец Азалии и Артемия, загнулся от онкологии довольно давно. Обычное дело, ничего подозрительного. Никодиму светила яркая перспектива отбросить копыта от неумеренного обжорства, ни у кого не было видимых причин его убивать. Место нахождения тела не выглядело подозрительным. Поскольку ночной вампирский ужин подавался лёгким, очень лёгким, никак не тревожащим наше чувствительное обоняние, Никодим почти неизбежно должен был пожелать основательно подкрепиться, чтобы за общим столом не выглядеть оголодавшим орком. Любой мог подкараулить его возле кладовки, в уединённом месте, где так удобно набить живот в стороне от всеобщего осуждения или проломить череп, не будучи кем-то замеченным.

Вот только зачем? Это я, конечно, не про живот.

Никто не относился к Никодиму серьёзно, даже собственные дети и внуки. Жена ушла от него давным-давно, не желая иметь что-то общее с семьёй Интаровых, дочь и сын появлялись изредка, лишь когда светила какая-никакая выгода. Тимофей брата не любил, ну он никого не любил. Если рыдал сейчас в подушку, то ради имиджа и опасаясь за свою жизнь, хотя перепутать этих двоих даже в полумраке коридорчика при кладовке было бы затруднительно. Если бы я сортировала родно по степени риска черепно-вскрышных работ, Никодима поставила бы на последнее место среди взрослых родичей, тех, кого мы помнили, когда сами были людьми.

Разумеется, я могла знать не всё. Наверняка многое не знала. Старшие родственники хранили секреты, по тогдашней юности неизвестные нам с братом. Во всех приличных семействах имелись свои скелеты в шкафу, в иных шкафах хватило бы материала на просторный склеп.

Я оглянулась на брата. Он беседовал с обеими барышнями и правильно делал, нам не требовалось изображать заговорщиков и переговариваться между собой, следовало быть на людях и с людьми, чтобы ни у кого не осталось сомнений в нашей непричастности. Проанализировав отрезок времени, начиная с нашего пробуждения, я знала, что оба мы ни разу не оставались в одиночестве, рядом всё время кто-то тёрся, стремление родни заполучить на халяву бессмертие, запудрив мозги глупым котяткам, шло нам на пользу. Поскольку никто не давал гарантий, что это убийство и есть самое последнее, я предпочитала придерживаться проверенной тактики: постоянно иметь кого-то рядом, потому ничуть не возражала против того, чтобы Велимир тёрся под боком, а Азалия и Артемий со мной разговаривали.

Им тоже было неуютно, так что, объединённые общей встревоженностью, мы держались сплочённой группой.

Полицейские делали свою работу, потом тело увезли. Мы посторонились, пропуская носилки, сгибавшиеся под тяжестью жирного содержимого. Никодим, оставлявший все тарелки и кладовки пустыми, отправился в морг, а дух его — в местность, где питались эфиром или нектаром — всегда путала эти понятия. Помолчав из приличия полминуты, мы возобновили разговор, хотя толку от него было чуть. Азалия, когда я и Филип свалили из дома, поднялась к себе, так как ей все надоели, она предпочитала отдохнуть, валяясь на диване под сериальчик. Артемий разговаривал с Грюней, пытаясь ненароком выяснить у кузена, насколько велики шансы получить вампирское причастие. В первую очередь его, конечно, интересовала судьба Тимофея, который у всех стоял на дороге и, славясь неслыханной прижимистостью, ни с кем бы и ничем никогда не поделился.

Грюня, по словам Артемия был в подавленном настроении, считал, что всем хана, потому что старый жмот успел как-то подлизаться к близнецам. Грюня понять не мог, чем нас прельстил его папаша и не прочь был выведать что-то у других. Все в этом доме терялись в догадках.

На допрос нас теперь вызывали не в столовую, а в пустую комнату рядом с кухней. Когда пришла моя очередь, я отправилась туда, сопровождаемая очень милой девушкой-полицейской. Стоцкая сидела за грубым столом, лампа здесь горела яркая, но старомодная и пыльная. Собрали реквизит по крохам, возможно полиция не питала уверенность, что вычистила все жучки в других комнатах, а здесь подсматривать и подслушивать прежде нужды не возникало.

Я чётко, подробно ответила на все вопросы о месте своего пребывания и занятиях в указанный для рассмотрения промежуток времени. Стоцкая кивала, хотя наверняка уже была в курсе, ведь через допросную прошла почти вся родня.

— Конечно, вы могли заморочить голову юнцу, вернуться сюда тайком и убить дядю, но мне эта гипотеза кажется маловероятной. Кроме того, вы с юношей как раз проезжали городок, когда случилась неприятность с вашим дядей. Я распорядилась изъять записи с камер, нашлось несколько свидетелей. Вот если бы вампиры умели перемещаться мгновенно, как в романах.

— Увы, — сказала я. — Мы даже медленно летать не умеем.

— А ваш брат приметно в то же время заправлял машину на другом конце городка. Его тоже зафиксировали камеры и видели свидетели. Словно вы оба старательно создали себе алиби.

— А мы и создавали, — подтвердила я. — Случись что плохое, окружающие всегда обвинят вампира, именно поэтому мы старались держаться на людях. В первую ночь мы слишком расслабились, повели себя легкомысленно, отправившись гулять по крыше, больше не позволяли себе безрассудного поведения.

— Вы заранее предполагали, что в доме произойдёт убийство?

— Нам пришлось предположить, когда выяснилось, что пригласили не ради родственного общения или наших профессиональных навыков.

Стоцкая смотрела на меня доброжелательно. Я решила, что могу быть с ней откровенна.

— Когда смертный человек жаждет обращения, он готов на многое, если не на всё. Когда целая семья стремится выйти в вампиры, трагедии практически неизбежны. Мало кто готов терпеливо ждать своей очереди, все хотят всего и сразу.

 

Глава 8

Стоцкую моё заявление не удивило и не шокировало. Она по роду занятий жила в мире, где люди показывают себя с худшей стороны, чему там было удивляться?

— Да, согласилась она, — хочется разогнать эту семейку, чтобы каждый оказался на максимальном удалении от других, жаль, технических возможностей нет, да и следствия так не ведутся. Но вас ведь что-то беспокоит?

— Именно так. Первый кандидат на удар по голове тот, кто сидит на всех деньгах. Как вы понимаете, прочие останутся не при делах, если глава семьи обретёт бессмертие. Они рассчитывали на скорое наследство и готовы были потерпеть, только обстоятельства изменились. Причина прикончить Тимофея нашлась бы практически у всех, но смерть его брата по первому впечатлению не требовалась никому.

— А перепутать их трудно, — задумчиво сказала Стоцкая. — Отличаются ростом и комплекцией. В доме вообще нет другого человека таких габаритов, трудно вообразить, что Никодим Интаров убит по ошибке.

— Убийство в порыве страсти тоже представляется маловероятным. О любви и ненависти речи вовсе не шло, а ради тарелки с едой в сытые времена череп не дырявят. Зато можно было с большой долей уверенности сказать, что данный человек в данное время окажется в данном месте, потому что лёгкие вампирские ужины наверняка бесили такого обжору, как Никодим. Плотно закусить перед общей трапезой было с его стороны естественно и разумно.

— А что ваши родственники думают? Они с вами делились?

— Некоторые делились. По первому впечатлению, никто не в курсе. Дольше других я разговаривала с Азалией и Артемием. У меня сложилось впечатление, что они, так же как я, больше всего хотели понять не кто это сделал, а сфига ли, как выразился юный Велимир.

Стоцкая помолчала, потом всё же коснулась момента, о котором я думала с самого начала. Спросила не могут ли вампиры если не определить по запаху убийцу, то хотя бы разложить по вероятностям участие каждого и каждой живой души в доме. Пришлось разочаровать. В воцарившемся хаосе, никто бы не смог. Про Арефу Стоцкая не спросила, хотя я ждала этого вопроса, должно быть тётка-бабка шла на поправку, и следовательница надеялась разузнать истину из первых уст. Тем более, мы же днём спали и слышать-видеть ничего не могли. Я решила, что всё к лучшему. Настучит Арефа на любимого мужа — это будет её выбор. Сама она находилась в безопасности в больнице, а прочая родня — здесь. Я не испытывала уверенности в том, что неведомый злодей или злодеи успокоятся на достигнутом, о чём заявила прямо.

Стоцкая, похоже, мыслила в том же направлении, потому оставила двух полицейских — мужчину и женщину — присматривать за порядком и шустрым семейством Интаровых. К лучшему.

На вампирский ужин собрались все, даже полицейские сели с нами за стол, хотя ничего не пили и не ели. Вид у родни был невесёлый, задумчивый. Тимофей ощущал себя слишком слабым для того, чтобы предстать перед публикой, остался в постели, Грюня спустился, чтобы донести до нас эту благую весть. Он провёл некоторое время с отцом, похоже заразился от него немочью и паническим настроением. Сидел и смотрел в кубок. Выпил чуть-чуть вина, съел грушу. Ядов в пище не было, мы бы почувствовали, потому демонстративно отведали всего понемногу и вином не побрезговали. Люди оживились, точно разрешение есть без опаски выглядело для них, как дозволение жить. Тут бы нам и травануть всех чохом, имей мы такое намерение. Мысль меня позабавила. Я представила в картинках, как два юных вампира неторопливо прихлёбывают вино, а родичи трагично корчась умирают один за другим, роняя головы кто в салат, кто на спинку кресла — кому как повезёт. И всё это на глазах ошеломлённой полиции. А когда последний Интаров застывает хладным телом, почив на вампирском пиру, мы поворачиваемся к единственным выжившим и синхронно выпускаем клыки…

Было бы забавно, хотя не для них. Только до крайности глупо. Куда бы мы делись после вышеописанного перфоманса? Земля запылала бы под ногами, нигде не отыскали бы приюта. И очень подвели бы Анну, мудрую женщину, которая дала нам возможность жить вопреки законам. Маму, которая боролась за наше благополучие, как кошка защищает котят. Обмануть их доверие было для нас страшнее испепеляющих лучей светила. Намного страшнее. Детки-конфетки помнили добро. Зло тоже не забывали. Будущее должно было показать, насколько сладка окажется месть. Пока что мы присматривали за стадом.

Убийство и расследование отъели у ночи так много, что, встав из-за стола, мы почти сразу отправились в свои комнаты и двери за собой заперли. До рассвета оставалось совсем немного. Ванная комната у нас была общая, потому душ принимали по очереди. Заодно бдели без передышки, слушая шумы, ловя запахи. Грюня поднялся к папаше, потом спустился вниз, объявив, что Тимофей спит и он, Грюнвальд тоже намерен отправиться в кровать. Остальные реагировали вяло. Вымоталась даже неутомимая молодёжь. Динара предложила Тимофею остаться с ним в качестве сиделки, он заупрямился, долго ещё бухтел после того, как она ушла. Всем следовало поспать, не только вампирам.

Мы с Филипом привычно распределили дежурства и улеглись слушать мир. Родня кочевряжилась недолго, слишком все устали, потому расположились вздремнуть, кто где. Бдели поутру только кухарка и горничная, но они занимались своими делами внизу, да полицейские, которые обходили время от времени комнаты и коридоры.

Я внимательно слушала, уверенная, что хоть что-нибудь да произойдёт. Это у невинных совесть была чиста, хотя беспокойна, для убийцы настал напряжённый момент. Он сделал что хотел, постарался как мог, теперь в тишине дремлющего дома должен был оценивать свои шансы на безопасность, припоминать, что пошло так, что не очень. Для убийцы настал момент беспокоиться и предпринять какие-то действия. Наверняка ведь он боялся, что остались улики. Ночью вряд ли имел много времени на неспешные поиски.

Наверное, я рассуждала наивно, но мне передалась уверенность Стоцкой в том, что ничего ещё не закончилось. На рассвете все утомлены и дрыхнут, с другой стороны это самый подходящий час для злодейства, потому что все утомлены и дрыхнут. Очередная проломленная голова даже не оторвётся от подушки, потому что жертва не проснётся.

Я слушала. Родичи постарше расположились отдыхать в комнатах, заперев двери изнутри, молодёжь предпочла большую гостиную, безобразную залу, которой редко пользовались, но где стояло изрядное количество мягкой мебели. Я подумала, что со стороны племянников не так глупо держаться толпой, меньше шансов проснуться с перерезанным горлом или не проснуться вовсе.

Ничего не происходило. Я подрёмывала, отдыхая между делом, чтобы быть готовой отреагировать, случись что действительно опасное. К реальности вернул посторонний звук. Сначала прошаркали осторожные шаги, потом едва слышно скрипнула дверь, отворяясь. Интересно. Гулять отправился наш дорогой друг: немощный и слабый Тимофей. В дверях он замешкался, должно быть вслушивался и всматривался в коридорную пустоту, потом резво зашелестел тапками вдоль стены. Недалеко. Остановился как раз у комнаты погибшего брата. Интересно. Я слушала. Уши вампира так совершенны, что по крохам звуков я могла отчётливо представить Тимофея в коридоре, его тапки, его пижаму, ткань ведь шуршит, напряжённое выражение лица. Дыхание сбивалось не от слабости, от волнения. Человек очень нервничал, хотя с чего бы это? Ну одолел приступ сентиментальности, решил вдохнуть запах братниных вещей, лирично посидеть с его старыми штанами на коленях. Никто бы ничего не заподозрил, слова бы худого не сказал, ведь для Тимофея Никодим был последним живым братом, частицей общего прошлого, одним из немногих представителей старшего поколения в семействе. Наверное, мне не следовало тревожиться, только долетающие до меня звуки, а теперь ещё и запахи громко кричали, что одолевает Тимофей не грусть, а страх. А чего ему было боятся в своём собственном доме?

Никто из нас, молодых, не видел причин для убийства Никодима, поскольку ими пока не обзавелись, а вот у его ровесников они могли отыскаться. Семейные тайны, которых мы не ведали, потому что были слишком юны, когда тайны оформились во внутришкафные скелеты. Нечто из давнего прошлого могло послужить веской причиной душегубства, вычислить этот момент было бы непросто.

Тимофей, между тем, попытался дверь братниной комнаты отпереть. Я услышала позвякивание ключа, пихаемого в скважину. Наверняка у главы рода имелись запасные ключи от всех комнат в доме, так что проникновение было делом полуминуты. Тимофей бы справился быстрее, только от волнения никак не мог попасть в отверстие, просунуть ключ на нужную глубину, чтобы он повернулся, а не застрял.

Я совсем уже собралась поднять панику. Нет, не выскочить в коридор с криком: а, попался! Устроить шум, заговорить, словно кто-то проснулся и сейчас выйдет из спальни, уронить тяжёлый предмет, завыть привидением. Любой способ годился, потому что старик пребывал в высоком градусе страха, хватило бы любого пустяка, чтобы обратить его в торопливое бегство.

Не понадобилось. Снизу донеслись уверенные шаги, застучали по ступеням. Женщина-полицейская поднималась наверх, чтобы проследить за порядком. Видимо, Тимофей желал попасть ей на глаза меньше, чем кому-нибудь другому. Он поспешно зашаркал к себе, едва успел затворить дверь до того, как женщина оказалась в коридоре. Благополучно спасся, только как же колотилось его старое сердце. Мотор пахал на пределе сил. Я подумала про себя, что наследники не скоро дождутся наследства, учитывая, что семейный реликт неплохо противостоял стрессам. Не собирался он отбрасывать копыта. Вероятно, обращение сумел бы пережить, хотя людей его возраста брали в вампиры редко: многие гибли в процессе, а спрашивали потом известно с кого.

Полицейская обошла этаж, несколько раз останавливалась возле дверей, словно прислушивалась, спят обитатели комнат или беспокойно бродят от стены к стене. Тимофей затих у себя как мышь под веником. У меня сложилось отчётливое впечатление, что на новую попытку проникновения в комнату брата он не рискнёт.

И я начала размышлять: зачем? Убил Тимофей Никодима или нет, он явно беспокоился не о семейной утрате. Разумеется, полиция осмотрела комнату Никодима, сколько я могла выяснить, не обнаружила там ничего интересного. Человек не жил здесь постоянно, бывал и то редко, соответственно, вряд ли делал тайники с секретными материалами. Всё, что привёз с собой — немного одежды и бритву. Комната, по сути, осталась такой же безликой, как была. Полиция не нашла ничего интересного. Тимофей надеялся. Он лучше знал брата, кроме того, теоретически, только он знал, какого рода компромат мог быть у Никодима, а беспокоился глава рода ясно не о чужих проблемах, а о своих собственных.

Шантаж. Вот что могло послужить причиной убийства, и самым вероятным объектом шантажа был как раз Тимофей. Что там случилось между двумя братьями, когда все мы, следующее поколение, ещё резвились беззаботными детишками? Орудие убийства не нашли, пропал одновременно телефон Никодима. То и другое легче всего было забросить в пруд за домом, там в тине утонули бы без следа предметы много крупнее. Полиция, как будто, собиралась занять поисками позднее, днём.

Убийца либо не нашёл компромат в телефоне, либо нашёл, скопировал себе и уничтожил первоисточник. Только он не мог быть уверен, что сведения сохранены в единственном экземпляре. Обжоры и выпивохи хитры и запасливы. Им требуются изобретательность и хозяйственные навыки для поддержания вредной привычки. Они моментально находят дорогу к барам и буфетам, прокладывают тропы потребления. Недаром Никодим закончило свои дни на пути к вожделенной пище. Там его легче всего было подловить, там его и подловили.

Но почему именно теперь? Неужели, имея точки давления на старшего брата, младший ждал бы столько лет? Содержание он получал. Что изменилось теперь? Больших надежд на наследство Никодиму питать не стоило, он стоял в стороне от прямой ветви, вряд ли имел возможность выкосить всех непосредственных участников процесса, чтобы стать первым в очереди. Единственный приз, которого не было прежде и который отчётливо замаячил сейчас — обращение. Семья обзавелась своими собственными вампирами, вожделение к бессмертию могло для любого беспринципного человека, то есть для любого Интарова, послужить веским толчком к активным действиям.

Мы с Филипом ясно дали понять, что дело это не простое, требующее времени и отдачи ресурсов. Очередь на обращение, не на наследство, могла растянуться далеко и надолго, а Никодим, в отличии от старшего брата, не имел возможности ждать. Подорванное обжорством здоровье не позволяло. И раз пошла такая пьянка, Никодим вынул из кармана давно приберегаемый козырь и шлёпнул его на стол. А Тимофей, не склонный делиться или рискующий куда большим, нежели позиция в списке будущих вампиров, подкараулил его в тёмном переулке и приложил чем-то тяжёлым по голове.

Или. Этот вариант лишь теперь пришёл в голову, кто-то из родни подслушал разговор старших, благо возможности к тому имелись, решил, что ему чужое оружие тоже пригодиться, потому полезно устранить конкурента в благом деле вымогательства. Да, Тимофей лучше всех вписывался в сценарий, только любой другой из родни, мужчина или женщина, мог точно так же воспользоваться подвернувшимися обстоятельствами в свою пользу. За исключением Велимира, катавшегося со мной и двух девушек, Таси и Лиры, катавшихся с моим братом. Все прочие находились в доме или около него, все могли поучаствовать в убийстве и не попасться на глаза. Ни у кого не было твёрдого алиби, все перемещались по дому, сходились и расходились, каждый в нужное примерно время оказывался на несколько минут вне поля зрения других. Каждый ли мог опустить тяжёлый предмет на темя живого человека ради достижения своих целей? Я честно поразмыслила об этом, не исключила никого. Среднее поколение достаточно пожило на свете, одновременно в семействе Интаровых, чтобы избавиться от бесполезных нагрузок вроде честности и принципиальности, молодое вообще не ценило жизнь, не научилось ещё по малолетству её ценить. Чужая смерть ради собственного бессмертия — пустяковая оплата, если всё удастся уладить шито-крыто. А какой же преступник не верит в благополучный для себя исход?

Тимофей больше не предпринимал попыток проникновения в комнату брата, бродил по своей, невнятно бормоча что-то под нос. Возможно от всех волнений у него ехала потихоньку крыша. Новой диверсии мешали не только полицейские обходы. Родня, продремав ранее утро, начинала шевелиться везде, где она была. Люди хотели есть и общаться. В этот момент возрождения я заснула, передав вахту брату, так что драку не застала совсем. Вампиры спят достаточно крепко, именно во сне их можно застигнуть врасплох, поэтому мы с Филипом всегда, не только в логове родни, спали по очереди, охраняя друг друга. Командная игра выручала при любых обстоятельствах. Нам повезло, что были парой преданных близнецов.

Филип потом рассказал подробности драки, смеясь при этом от души. Наверное, зрелище вообще получилось эпичным, даже то, что удалось распознать по звукам производило впечатление. Сцепились дядя и племянник. Артемий с Иаковом. Общая беседа внизу, в гостиной, предшествующая столкновению, тоже заслуживала внимания. Как выяснилось, Артемий, ободренный разговором, которым я удостоила его и Азалию в холле возле лестницы, немедленно вообразил себя фаворитом грядущего обращения. С чисто мужской тупой самоуверенность он обычную вежливость расценил, как несомненную благосклонность. Я не раз сталкивалась в жизни с аналогичными проявлениями самодовольства. Какая магия до такой степени промыла мужской разум, что он вообще терял всякую связь с реальностью? Я не знала. Глупо выглядело донельзя, встречалось на каждом шагу. Увидев, что я покаталась с его племянником Велимиром на мотоцикле, поболтала с ним самим в холле, он тут же преисполнился уверенность в собственной удаче, даже интонации сменил на снисходительно брезгливые, когда беседовал свысока с прочей роднёй. Было смешно и противно слушать, даже в кратком пересказе Филипа. Явно не мне одной, потому что другой племянник, бывший ненамного моложе дяди немедленно ущемился и начал возражать. Не прошло и нескольких минут, как родичи уже ругались как ненормальные, а там дошло до драки. Наверное, эти двое твёрдо рассчитывали, что их разнимут, иначе в ход пустили бы знакомое: пойдём, выйдем. Сцепились прямо в гостиной, нелепо размахивая кулаками и выкрикивая оскорбления.

Динара не сдвинулась с места, равнодушная к показательному идиотизму мужчин, Азалия попробовала их разнять, её оттолкнули, так что она присоединилась к Динаре и налила себе ещё кофе. Молодёжь хохотала и подзуживала. Не вмешались даже полицейские. Мужчина ушёл в обход, бродил в другой части дома, женщина, вероятно, имела инструкции не встревать в разборки без напарника, если нет угрозы для чьей-то жизни. Участники потасовки, обнаружив, что никто не рвётся их спасать, разошлись сами, продолжая грязно ругать один другого издали.

Всеобщий разброд и шатание после побоища я как раз застала, потому что началась моя вахта и пожалела, что не сплю крепко, как полагалось вампирам с точки зрения родни. Спокойные, что мы не слышим, они несли такое, что завяли бы стены, не только уши. Лишь очередной массовый наезд полиции положил конец сваре.

 

Глава 9

Стоцкая вновь уточняла, кто где был и что видел, а её ребята, сколько я могла судить, занялись поисками орудия убийства и телефона, в доме и снаружи, в парке. Комнату Никодима ещё раз тщательно обыскали. Полагаю, полицейские каким-то образом отследили поползновения в неё проникнуть и резонно рассудили, что, раз Тимофей надеялся там что-то найти, то им тоже невозбранно.

Шуму и шороху хватило на целый день.

Родня вела себя безобразно, как ей полагалось. Много было криков о попранных правах и полицейском произволе, много жалоб на притеснения в собственном доме исправных налогоплательщиков и законопослушных граждан, не счесть истерик и патетических заявлений. Люди были подавлены, напуганы, хотели скрыть свои чувства, чтобы никто их не заподозрил в душегубстве. Боялись, что схватят и бросят в темницу случайно подвернувшегося родича, боялись, что ведут себя подозрительно и от этого вели себя ещё подозрительнее. Тимофей, выгнанный из спальни, немощно возлежал на диване в малой гостиной, принимался горестно стонать, едва кто-то из людей, всё равно своих или чужих случайно оказывался рядом. К его забросам так привыкли, что практически не обращали внимания.

У полицейских, как я поняла теперь, имелся ордер, позволяющий им прошерстить весь дом от чердака до подвала. Криминалисты обошли стороной только наши с братом комнаты, зато немедленно взялись за них, когда мы проснулись вечером и вышли в общие помещения. Мы ничуть не возражали. Не хранилось в наших комнатах ничего криминального и подбросить лишнее никто не мог: мы бы учуяли. Это не внизу, где все бегали-суетились. К нам заходила только Тата для уборки, у неё не было причин нам вредить. Её наняли в агентстве, только на время всеобщего родственного сборища.

Стоцкая пригласила нас с Филипом прогуляться по саду, а не сидеть в душных комнатах, что вызвало у родичей новый взрыв завистливого раздражения. Полиция, покушавшаяся на внимание собственных семьи Интаровых вампиров, заслуживала всех известных проклятий. За пару дней жадное стадо всерьёз решило, что наложило на нас лапу. Мы ведь вроде как не возражали против оказания услуг, держались вежливо, никому не давали твёрдого слова, так никому не отказывали. Забавно было наблюдать, что нас с братом уже делят, точно шкуру убитого медведя. Тимофей своей показной немочью, возможно, намекал на необходимость скорейшего проведения процедуры конкретно с ним, а не избегал внимания полиции и её вопросов.

Мы с Филипом догадывались, что полиция располагает более достоверными сведениями о вампирах, чем простые обыватели, потому изображать полное неведение и не подумали. Сообщили обтекаемо, что в полусне могли что-то такое слышать и слышали, после чего я подробно рассказала следовательнице о передвижениях Тимофей, а Филип о состоявшейся в гостиной драке и предшествующей ей перебранке. Стоцкая выслушала нас внимательно, удивлённой не выглядела, тем более, что про драку уже знала со слов своей сотрудницы, впрочем, любой, кто имел дело с людьми быстро терял способность к изумлению. Помолчав для приличия, она сказала, что консультировалась с начальством, как выгоднее всего использовать сложившиеся обстоятельства для расследования и получила добро на достаточно активное привлечение к расследованию двух оказавшихся в центре событий вампиров. Мы, выслушав обтекаемые формулировки, согласно наклонили головы, словами выразили готовность оказать содействие восстановлению справедливости. Стоцкая наверняка просчитала, что все эти люди, хоть и родные по крови, ничего для нас не значат, не спровоцируют поползновений отстоять кого-то в ущерб остальным. Чужие люди. Те, что предали когда-то двух деток, оказавшихся в пасти железных обстоятельств. Дрались бы мы только за маму, но мама давно умерла.

— Хочу сообщить вам совершенно конфиденциально, что ваша тётка Арефа пришла в сознание, — сказала Стоцкая едва слышным шёпотом, чтобы вампиры уловили и поняли, а никто из людей подслушать не мог. — Официально мы пока объявили семейству, что женщина в тяжёлом состоянии, когда можно будет вывести её их комы, ещё неизвестно.

— Обычно люди не могут вспомнить события, предшествующие стрессовому фактору, — сказал Филип.

— Обычно — да, но это не правило. Несмотря на сильный удар по голове и последующее за ним сотрясение мозга, Арефа помнит до деталей события, предшествующие падению. Быть может, вы в своём полусне тоже что-то слышали, сумеете подтвердить или опровергнуть её слова?

— Попробую, — сказала я.

Как выяснилось, Арефа действительно всё помнила, изложила порядок действий исчерпывающе, без ошибок. Как шли вдвоём с Тимофеем, о чём говорили, как он приотстал, пропуская её вперёд, как участилось его дыхание, сам толчок. Сомнений у следствия не оставалось: имело место покушение, а не несчастный случай. Мы-то были уверены в этом с самого начала.

— Значит, вы арестуете Тимофея? — спросил Филип. — Показаний Арефы ведь будет достаточно, чтобы его обвинить?

— Да, только сложившаяся в доме ситуация, ещё одно совершённое здесь преступление, дают шанс выяснить больше, если Тимофей до поры до времени останется на месте. Пусть полагает, что жена не пришла в себя, понервничает. Глядишь, выдаст себя, подскажет, где искать необходимые улики.

— В убийстве Никодима вы подозреваете Тимофея? — уточнила я.

— Он выглядит самым перспективным кандидатом.

— То есть, вы полагаете, что история завязана на давних мотивах, которых нет у более молодых поколений?

— Как и вы, — ответила Стоцкая.

— Да, мне пришло в голову, что Никодим был либо соучастником, либо свидетелем совершённого в прошлом преступления. Он покрывал брата все эти годы, как видно не надеясь, что сможет выжать из скуповатого Тимофея достаточно денег, чтобы стоило о них беспокоиться. Теперь обстоятельства изменились. Теперь маячит куш, куда более серьёзный, чем деньги.

Стоцкая перевела взгляд с меня на Филипа и обратно:

— Объявились семейные вампиры, которые могут поделиться драгоценной кровью. Вы уже обещали кому-то обращение?

— Мы никому не сказали нет, а люди, по крайней мере мужская их часть, настолько самодовольны, что полагают договор заключённым. Мы же не суровые старцы, мы даже не взрослые, не выглядим взрослыми. Мы навсегда остались детками-конфетками. Каждый из родичей, даже зелёный молодняк, убеждён, что без труда обведёт нас вокруг пальца и получит желаемое.

Стоцкая неожиданно улыбнулась. Я подумала, что именно в этот момент она взяла нашу сторону. Не в расследовании, в жизни.

— Ребята, не знаю, какую вы ведёте игру, но спящее зло вы разбудили, желали того или нет.

— Мы не хотели, — произнесли мы с братом синхронно, как у нас нередко получалось.

— Я знаю, — ответила Стоцкая. — Даже если ваше появление спровоцировало убийство, не вы его совершили. Душегуб имел возможность не провоцироваться. Виновен он один, ибо его рука нанесла удар.

— Орудие так и не нашли?

— Ищем. Пруд обшарить довольно хлопотно. В доме тайник маловероятен. Преступник наверняка подумал, что вампиры смогут учуять его, спрячь он тупой тяжёлый предмет в укромном месте, даже если был в перчатках. Да и у криминалистов сейчас есть разные методы.

— Это верно, — согласился Филип.

— Унести его далеко не мог, выдал бы себя длительным отсутствием, тут все присматривают один за другим из ревности и соревновательных побуждений.

— Да, мы потому и отправились кататься, чтобы избавиться ненадолго от подкатов и подъездов. Жаль: преступник не рискнул бы убивать в нашем присутствии.

— Не уверена, — сказал Стоцкая. — Кто бы ни был этот человек, вполне мог решить, что любое насильственное действие удастся списать на вампиров. В масса ведь ещё бытует мнение о вас, как о кровожадных убийцах, теряющих голову от вида и запаха крови.

— Вы так не думаете?

— Нам устроили первичный ликбез сразу после официального признания ещё одной человеческой расы, постоянно освежают информацию. Как вы понимаете, идея свалить свои делишки на узаконенных хищников витает в воздухе, долго ещё будет витать. Нас инструктируют, причём по каждому конкретному случаю отдельно.

— Спасибо. Это очень приятно слышать. Мы с Филипом, став вампирами несколько десятилетий назад, не совершили ни одного убийства.

Я не стала упоминать, что таково было условие нашего существования в принципе. Раз оно нарушало закон, следовало выставить жёсткие ограничения, чтобы оправдать отсрочку казни. Справитесь — будет вам жизнь со всеми её бессмертными прелестями, ошибётесь — ваша судьба догонит вас. Мы всё понимали. Мир жесток. Безоблачное детство закончилось, успешная юность обломала на пороге. На самом деле справиться было не сложно. Двое, команда, мы поддерживали друг друга. Иногда я жалела немного, что мой брат — не моя сестра. Две девочки справились бы успешнее, только обратитель не позарился бы на двух девочек, его как раз прельщало, что один из нас мальчик, то есть, по его мнению, настоящий человек. Ладно, что есть, то и надлежит принимать как данность.

Гуляя по парку, мы подошли к пруду, где ещё днём начались работы, не прекратились они и после наступления темноты. Мы остановились, посмотреть на сосредоточенную работу сотрудников Елены Стоцкой. Воды в пруду было не особенно много, зато ила, тины и прочих прелестей — завались. Когда-то в детские годы, мы пытались здесь купаться, только быстро оставили сомнительную затею. За прошедшие годы пруд чище не стал, накопил ещё больше грязи, поскольку Тимофей вечно экономил деньги. Где-то там покоились иные из наших игрушек. Я надеялась, что они не отвлекут поисковиков от действительно важных вещей.

— Ладно орудие убийства — кинул в тину и привет, — пробормотал Филип. — Только компромат, из-за которого погиб Никодим в воду не спрячешь. Это такого рода вещь или записи, которые должны быть укрыты в сухом надёжном месте. Быть хорошо спрятаны, одновременно всегда под рукой. Что если Никодим вовсе не привёз их с собой, а оставил в той квартире, где обитал постоянно?

— Там тоже ищут, — успокоила Стоцкая. — Мы сразу же озаботились опечатать его жилище.

— А вы ведь знаете больше, чем нам говорите, — сказала я. — мы не претендуем на полную откровенность, да. Тайна следствия, прочее. Однако не исключено, что сможем оказаться полезными, если вы поделитесь с нами фактами и подозрениями.

Мои слова не то чтобы не понравились следовательнице, разбудили в ней некое сложное переживание. Она сомневалась, хотя, по моим ощущениям, полицейская тайна была ни при чём. Нечто иное. Смутное, очень тревожащее.

— То, что вам известно или будет известно, как-то напрямую касается нас? — рискнула я уточнить.

— Пожалуй, — осторожно ответила Стоцкая.

Она всё ещё колебалась, ступать или не ступать на тонкий лёд опасной откровенности. Я оглянулась на дом. Во всех окнах горел свет, казалось, за каждым стеклом бушуют страсти. Наверное, так оно и было. Мы растревожили родственное гнездо, только его внутренние проблемы существовали до нас. Мы не принесли их с собой.

— После несчастного случая с вашей тётей Арефой, полиция заинтересовалась семейством вплотную. Когда я взялась за это дело, то обнаружила, что довольно давно семья попадала в поле зрение правоохранительных органов. Только тогда закончилось всё подозрениями. Злой умысел не подтвердился. У обоих братьев было алиби, точнее, они создали его друг другу, помимо этого нашлось немало тех, кто, пусть без большой уверенности, его подтверждал.

Мы с братом переглянулись, стали теснее, плечом к плечу. В наш устоявшийся мир настойчиво вторгалось прошлое и спрятаться от него было никак, да мы не хотели.

— Речь идёт о другом несчастном случае? Пьяном наезде, в результате которого погибла наша мама?

— Да. Поскольку были семейные денежные разногласия, опрашивали всех родственников, кто был или мог оказаться поблизости, в том числе Тимофея и Никодима. Оба проводили день на ипподроме: перемещались в толпе, здоровались со знакомыми и прочее.

— Пьяный наезд, — повторил Филип. — Поддатый юнец угнал машину, брошенную незапертой, раскатывал на ней по сельским дорогам. Он сбил маму на окраине городка, где она тогда жила; она каждый день совершала продолжительные прогулки. Машину вскоре нашли, в ней бутылку с отпечатками пальцев юнца. Его разыскали и привлекли за неосторожную езду, так что родных опрашивали формально.

— Именно так, — подтвердила Стоцкая. — Паренька посадили, хотя он утверждал, что ничего не делал и ничего не помнит. В машине нашли ещё его куртку и да, бутылку с отпечатками пальцев, только отпечатков не было ни на руле, ни на ручках дверей. Допустим, совершив злодеяние он мог протрезветь настолько, что, покидая машину, отпечатки стёр, только анализ его крови показал такое высокое содержание алкоголя, что действительно трудно было представить, как этот человек мог сесть за руль. Он должен был беспробудно спать, а окажись в машине, на водительском месте, свалился бы в канаву задолго до места аварии. Странно, что дело не развалилось. Впрочем, сомнения у суда были, срок он получил небольшой.

Мы слушали внимательно. Отрывочные сведения до нас доходили, не возникало тогда сомнений в несчастной случайности произошедшего. Мы были слишком юны и как люди, и как вампиры, почти не знали реальной жизни, полностью сосредоточились на становлении себя в новом статусе, трагедию пережили как во сне. Мама боролась за нас, многое смогла для нас вырвать, поддерживала и любила. Мы испытывали огромную благодарность, только чувства тогда отчасти увяли, отошли в прошлое, представали фрагментами из иного бытия. Мы с братом находились в самом центре клубка из проблем, который ещё много лет предстояло распутывать.

Тогда. Теперь, став самостоятельными, почти что взрослыми, мы посмотрели на события с другой стороны. И чувства, они не то, чтобы вернулись, пришло ощущение, что они обязаны быть. Мы приехали сюда не просто так, приехали ради мести. Ещё один повод не требовался, хотя… Нет, я не знала. Посмотрела на брата, он тоже ни на что не мог решиться. Фрагмент прошлого грозил разрушить настоящее, только отступать было не в наших правилах.

Я сказала:

— Правдоподобно. Мама вела с семейством войну за нашу натурализацию. Удайся ей это, Тимофей мог проститься с поместьем и деньгами. А деньги он напрямую захапал у нас, в обход всех прочих. Это поместье мы должны были унаследовать, вступив в возраст полного совершеннолетия, деньги уже были нашими, оставленные напрямую. Маме удалось отнять у Тимофея часть, он вполне мог заопасаться за остальное. Один или вместе с Никодимом, разработать план. Осуществить его и надолго похоронить истину под обломками. Только мы выросли, теперь не просители, а обладатели благ, которых наш глава рода иным способом не получит. Если Никодим действительно припрятал в укромном месте чёткий компромат на старшего брата, мы должны найти его и пустить в ход. Не ради мести, хотя мелькала такая мысль. Ради справедливости. Эта семья и наша семья, что бы там не полагали иные. Преступникам в ней не место.

— Правильно, Вера, — сказал Филип, затем церемонно поклонился Стоцкой. — Мы постараемся быть полезными. Используйте нас как инструмент в поисках.

— Пока что они безрезультатны, — вздохнула следовательница.

— Главное, чтобы Тимофей не добрался до улик раньше нас.

— Об этом можете не беспокоиться. Я распорядилась приставить к вашему дяде дюжего медбрата. Для охраны и наблюдения здоровья. Ведь Тимофей всё время подчёркивает, как немощен и слаб. За ним плотно присмотрят.

— Есть ещё вариант, что Никодима убил не он, а другой член семейства, пожелавший перехватить рычаги давления на главу рода в личное безраздельное пользование.

— Именно поэтому мы устроили тотальный обыск. Он ничего не дал. Если убийца завладел сведениями, хранить их при себе равносильно признанию, но и уничтожить равновесно провалу. Компромат всплывёт. Уничтожение его выгодно, по всей видимости, только Тимофею.

Я решила исходить из лучшего, не думать о худшем. Если Никодим привёз набор для шантажа или же его копию с собой, а он должен был привезти, чтобы побеседовать с братом в нужный момент с позиции силы, значит, спрятал в усадьбе. Оставалось найти его тайник. И вот тут возникло главное затруднение. Я совершенно не знала этого человека и не представляла, где именно он пожелает укрыть сокровище.

 

Глава 10

Предстояло шагнуть в неизвестность. Я попыталась сосредоточиться. Рыбак не знает привычек конкретного карася, зато знает общие привычки всех карасей, использует навык в профессии. Охотник не знаком с каждой конкретной лисицей, зато представляет себе их образ жизни. Вампиры охотятся на людей, смотрят на них, отчасти, как на добычу, я просто обязана проникнуться поведением конкретной жертвы, чтобы выследить её лёжки и традиционные места обитания. Полиция перевернула весь дом, обыскала сад и ничего не нашла. Они прошерстили квартиру Никодима, тоже ничего не обнаружили. Конечно, предмет поисков мог быть совсем крошечным, а мелочь куда только не засунешь, мы тоже были детьми, помнили наши секретики, тайные хранилища. Все дети играют в них, часто сохраняют выработанные привычки, когда вырастают.

Никодим был старше меня человеческими годами, его детство я могла представить только со слов своих родителей. Он был толстым вечно недовольным мальчиком, самым неказистым из всех братьев. С ним мало считались. Бабушка его жалела, хотя недолюбливала. Он казался простаком, как многие полные люди, зато не казался добродушным, как многие полные люди. В его ожирении не угадывалось того задора, который делает симпатичными иных толстяков.

— Можно нам посмотреть его вещи? — спросила я.

— Конечно, — без колебаний ответила Стоцкая.

Мы втроём прошли сквозь холл наверх и конечно изрядная часть родни, заслышав шаги, вывалилась из гостиной, чтобы посмотреть, кто там шляется. Нас проводили насторожёнными, сильно раздражёнными взглядами. В последующий обмен репликами я не вникала, привыкла уже, что все они грызутся между собой и нет конца этому бессмысленному занятию.

В комнате Никодима пахло нежилым. В шкафу висели два костюма: вечерний и повседневный. Бельё и прочее так и осталось в чемодане, он не потрудился разложить вещи по ящикам комода. Почти никаких мелочей, Никодим даже не курил.

Я прошлась, посидела в кресле. Филип заглянул в ванную. Стоцкая наблюдала за нами, больше за мной. Мне не мешало. В комоде, под стопкой полотенец, некогда лежала пачка печенья, возможно две. Ещё слабо тянуло конфетами.

— Вы нашли в его комнате еду? — спросила я.

— И немало. Отправили в лабораторию на исследование, но скорее всего, это дохлый номер.

— Еда, — повторила я. — Не слишком любимый ребёнок, неудачливый вечно недовольный всеми и всем взрослый, он подсел на пищу, как на наркотик.

— Да, в его квартире тоже везде натыкались на продукты. Холодильник забит консервами. Вряд ли он сам готовил, потому что посуды немного, скорее заказывал пищу на дом, но предпочитал иметь запас на случай внезапного приступа голода.

— Даже в квартире, где несложно держать всё на кухне, да и дойти до неё не составляет труда. Неудивительно, что здесь он тоже запасся, ведь кухня и кладовая с продуктами на первом этаже. Плюс любой мог заметить его хождения за вкусняшками и отпустить жестокую шутку. Семейка у нас не из деликатных.

— А это мысль, — сказал присоединившийся к нам Филип. — Самым дорогим для дядюшки явно была еда, велика вероятность, что среди еды он и припрятал жизненно важные предметы. Стоит проверить.

Мы спустились вниз и прежде чем семейка успела вывалиться и окатить нашу группу волнами жадного любопытства Филип свернул в гостиную, отдавая себя на растерзание. На него тут же набросились с вопросами и подкатами. Я мысленно усмехнулась. Мы со Стоцкой незамеченными скользнули к тому самому коридорчику. Он всё ещё был отгорожен яркой лентой, только наверняка никого это не останавливало. Есть-то ведь требовалось каждый день.

— Сомнительно, конечно, что здесь, где постоянно бывает прислуга и невозможно предсказать, какие продукты немедленно пойдут в дело, а какие ещё полежат, удастся надёжно спрятать важный предмет, — пробормотала Стоцкая.

Я ничего не знала о ведение хозяйства и готовке. Человеком была богата, вампиром не нуждалась в кухонных науках. Мы зашли в кладовую и огляделись. Полицейские уже осмотрели здесь всё, сразу возникли сомнения, что удастся что-то обнаружить, только я сосредоточилась и попробовала.

В закрытом помещении запахи удерживались хорошо, я без труда нащупала резкую мужскую ноту Никодима. Все прочие, кто сюда заходил, были женщинами, даже полицейские. Я пошла по чёткой ниточке, словно видела самого Никодима, как он сопит от нетерпения, стремясь добраться до желанных продуктов. На кухне тоже был холодильник, для оперативного пользования. Здесь стояли целых два. Точнее, большая морозильная камера, в которой хранились мясо и рыба (Никодим туда не заглядывал) и большой шкаф для припасов, требующих низкой, но не отрицательной температуры. Вот здесь Никодим отметился со всем почтением. На ручке его пятерня оставила мощный след. Я заглянула внутрь. Да, здесь было что стащить для личного потребления в тиши своей комнаты, хотя тайников не угадывалось, да и опасно было их мастерить: ведь прислуга часто прибиралась в холодильнике, мыла стенки. Нет, Никодим шастал сюда только за едой, в глубины не погружался. Я разочарованно закрыла холодильник.

На стенах имелись полки и шкафчики для хранения продуктов, не требующих низких температур. Всякого рода мука, крупы, конфеты, печенья. Никодим добросовестно отворял все дверцы, благо заперто ничего не было, но проведя ревизию содержимого, в дальнейшем сосредоточился на вкусненьком. В шкафчик с мукой он сунулся один раз, зато в тот, что с печеньем, заглядывал часто.

Я исследовала носом всё, что могла, так увлёкшись задачей, что почти забыла о Стоцкой, тихо застывшей в уголке. Она не хотела мне мешать.

— Да, можно запечатать что-то в пачке печенья, но нельзя угадать не возьмут ли её для подачи на стол прямо сегодня. В доме сейчас такая толпа, что расход продуктов огромный, наверняка приходится постоянно покупать свежее, потому что старое не залёживалось.

— Это нас и смутило. Обследовали все полки на предмет тайников в глубине, ничего не нашли.

— Кроме того, только прислуга в курсе, когда она будет в очередной раз протирать полки и шкафчики, при этом приклеенный к стенке предмет тотчас будет обнаружен.

Стоцкая кивнула. Я ощутила разочарование. Поиски здесь были скорее всего бессмысленны. Отыскать крошечный предмет в огромном доме и парке… Ничего у нас не получится. Кроме того, вполне вероятно, что убийца уже завладел искомым и сейчас прикидывает как им воспользоваться, если он шантажист, а не жертва шантажа. Во втором случае компромат наверняка благополучно уничтожен.

Из чистой добросовестности я открыла последние дверцы. Там хранилось вовсе несъедобное вроде губок для мытья посуду и бутылей с моющей жидкостью. В самом неудобном дальше других расположенном шкафчике я увидела одинаковые пачки соды.

— Вечная сода с веками неизменным дизайном, — усмехнулась Стоцкая. — Все пачки не распечатаны. Даже не представляю, кто и зачем её сейчас использует.

Правильно, только запах Никодима здесь как раз ощущался. Он заглядывал сюда, причём не однажды. Туда, где нет еды и, на первый взгляд, ему нечего делать. Я встала на нижнюю полку, чтобы сунуть голову в самый шкаф, запах потных Никодимовых ладошек буквально ударил в нос. Последняя пачка в ряду, тщательно задвинутая в уголок. Я взяла ещё ближнюю для сравнения и вылезла из шкафа с обеими. Обе выглядели одинаково нетронутыми, но на дальней, помимо запаха Никодима сохранился ещё один — клея. Кто-то вскрыл пачку, потом аккуратно заклеил снова, только клей взял не заводской, другой марки. Кроме того, вес подозрительной пачки был немного меньше положенного, совсем незначительно, зато, держа в руках обе, я могла утверждать это с полной уверенностью.

Стоцкая сразу поняла, что я хочу сделать, мигом метнулась на кухню и приволокла миску и сито. Вернув ненужную пачку на место, я осторожно распечатала подозрительную, вывалила содержимое в предложенную конструкцию. Собственно говоря, настолько тщательные предосторожности не потребовались. Предмет, таившийся внутри пачки, заботливо упакованный в полиэтиленовую плёнку был достаточно велик, чтобы не потерять его без сита для муки.

Стоцкая немедленно переместила его в пакет для улик, а я для верности просеяла остальную соду, больше ничего интересного не обнаружила. Кажется, мы нашли искомое. Судя по тому, с каким тщанием был оборудован тайник, Никодим привёз его с собой уже в готовом виде и спрятал среди других пачек в кладовке, куда постоянно ходил, где, застав его, никто бы не удивился. Толстяков часто считают глупыми, но изощряя ум добыванием лишней пищи, они часто бывают умны и изворотливы. Никодим заранее предположил, что компромат, если это действительно был он, понадобится ему, чтобы расчистить себе очередь на обращение, вот и взял с собой. Преступник мог бы поймать его с поличным, прояви чуть больше терпения, да вот все эти люди как с цепи сорвались, едва замаячила впереди надежда на бессмертие. Все вели себя неадекватно, все делали глупости. Им феерически повезло, что жизни лишился пока только один.

Следовательница отправилась к криминалистам с новым вещдоком, а я присоединилась к компании в большой гостиной. Собрались тут, похоже все. Усиленно потребляли спиртное и обменивались репликами, хотя без труда угадывалось нервное напряжение, повисшее в воздухе. Никто не предполагал, что в дом проник случайный грабитель и прикончил Никодима за то, что тот не позволил украсть колбасу и сыр. Все отчётливо сознавали, что убийца в доме, что он из своих, потому подозрительно друг на друга косились, а между делом подъезжали к Филипу на предмет родственной услуги. Я немного послушала под дверью, прежде чем зайти. Позабавилась. Одни прямо говорили, что обращать «своих» фамильных долг «своего» вампира, другие пока ограничивались намёками. Женщины активно кокетничали, мужчины хлопали по плечу и заверяли в неизменной верности традициям. Случившаяся внезапная смерть одного из них заставила выживших очень остро ощутить свою уязвимость. Семейство сбилось в стаю, чтобы спина казалась менее беззащитной. Шанс — вот он, пришёл и всё ещё был досягаем, упускать его сейчас хотелось меньше всего.

На меня тоже набросились, хотя с меньшим пылом, ведь я была девчонка, то есть второй сорт. Женщины смотрели с сомнением, не слишком полагаясь на сестринство и подружество, мужчины привычным манером пытались ухаживать, но проявляли при этом столько тупенького самодовольства, что дивом-дивным выглядели любые их надежды. Мне стало мерзко, я ощущала, что Филип испытывает сходные чувства. Ещё недавно нам казалось забавным явиться в семью и вызвать в ней переполох, сейчас я думала, что было глупо приезжать сюда. Месть вообще глупа, не следовало нам затевать авантюру. Я решила для себя, что уедем сразу же после того, как Стоцкая просветит относительно новых улик и разрешит покинуть имение. Развернёмся спиной к прошлому, навсегда оставим его в прошлом, как оно того заслуживает.

Ночь, к счастью, закончилась, мы с братом ушли спать. Полиция продолжала копаться в саду и в парке, обход дома тоже совершался с пунктуальной дотошностью. Родичи, как видно решили, что днём могут позволить себе отдых, чтобы быть во всеоружии ночью. Плотно закусили и расползлись по комнатам, я слышала, как двери запираются изнутри — нелишняя предосторожность, когда по дому разгуливает убийца. Большинство всё же заснуло, иные даром ворочались в кроватях. Я не могла не отметить, что кое-кто из родни озаботился прихватить с собой пищу на случай внезапного голода. Дом замер, только прислуга занималась своими делами на первом этаже. Эти люди не рассчитывали на обращение, потому не видели веских причин их убивать, жили безмятежно, как раньше.

Стоцкая приехала, едва солнце коснулось горизонта. Мы, не считая более нужным демонстрировать продолжительность дневного сна, спустились вниз. Родня собралась, выспавшаяся и наевшаяся, она готовилась к новому этапу осады двух вампиров. Особенно, если полиции удалось вычислить убийцу — истина упрощало дело для остальных, да и от конкурента избавляла. Хотя бы от одного. Я оглядела всех, отмечая их общую возбуждённость. Тимофей выглядел совершенно дряхлым и немощным, абсолютно не способным опустить тяжёлый предмет на чей-то затылок, только я слышала сильные тона его сердца, не верила представлению.

Стоцкая предложила всем сесть так, чтобы хорошо видеть экран большого настенного телевизора. Родня зашуршала, устраиваясь. Филип опустился на диван рядом со мной. Детки-конфетки привычно сплотились перед лицом общей опасности. Стоцкая предварительно переговорила с нами, так что мы знали, что увидим в фильме.

Лицо Никодима, появившееся на экране, не было сейчас привычной маской добродушного толстого дядюшки. Оно казалось худее и выглядело много моложе. Впрочем, оно и было много моложе, потому что фильм снимался давно. Как видно Никодим хорошо продумал и прорепетировал, прежде, чем делать запись. Голос звучал чётко, слова не сбивались. Полностью назвавшись, сухо и внятно Никодим изложил события, произошедшие почти тридцать лет назад. Как старший родной брат попросил его прикрыть любовную интрижку, говоря всем, что на ипподроме они были вместе, как Никодим не очень-то поверил и, хотя согласился помочь, тайно поехал за братом, одолжив для этой цели машину у приятеля. Как он выследил брата за угоном и последующим наездом, хотя не успел разглядеть женщину, не узнал в ней невестку и вначале полагал, что Тимофей избавился от навязчивой пассии. Рассказал о том, как быстро вернулся на бега, сделал вид, что пробыл тут всё время и только из вечерних газет узнал, кем именно была жертва. Ничуть не стесняясь говорил, что счёл действия брата разумными, полезными для сбережения средств семьи, потому помалкивал столько лет, хотя приберёг запись и сохранил сделанные в тот день фотографии, предполагая, что однажды сумеет распорядиться полученным компроматом…

Мы слушали, едва веря ушам, смотрели давние кадры. Добродушный толстый дядюшка представал перед нами существом столь же мерзким, как его родной брат-убийца. Оба друг друга стоили. В душе был лёд, под кожей копошились незнакомые человеческие мурашки, но если Стоцкая опасалась (нагнав в комнату дюжих полицейских), что мы попытаемся чинить суд и расправу, то зря. По прошествии лет нам было почти неважно, кто убил маму: пьяный юнец, не справившийся с управлением, или родной дядя. Оба теперь были абсолютно чужими, посторонними людьми. Боль утраты себя полностью не изжила, только возмездие всё равно выглядело запоздалым. Мы не шелохнулись. Следовательница могла не волноваться.

Выключив телевизор, Стоцкая завершила разгром противника, предъявив материальные улики. Полицейские всё же выловили из пруда полиэтиленовый пакет с орудием убийства, телефоном Никодима и рубашкой в пятнах крови. Рубашка и частично кровь принадлежали Тимофею. Анализы теперь делались на удивление быстро.

Тимофея буднично арестовали. Он даже не роптал, потрясённый количеством доказательств. Он был почти уверен, что фильм, который Никодим показал ему на телефоне, чтобы подтвердить серьёзность притязаний, уничтожен вместе с телефоном. Когда надежда рухнула, сдался сразу. На следствии и суде потом вёл себя тихо как мышь, наверное, надеялся, что его не заметят под веником.

Полиция уехала вместе с убийцей, оставила после себя глухую пустоту. Грюня, по-моему, догадывался о чём-то прежде разоблачения, так что потрясён был меньше других. Он апатично сидел в кресле, пока прочая родня сначала робко, потом всё больше распаляясь, обсуждала произошедшее.

Новость о преступной деятельности патриарха послужила таковой не больше часа, даже меньше, затем плавно перешла в разряд старостей. Предприимчивые умы родственников оценили произошедшие в семье изменения, решили, что каждому из них они пойдут только на пользу. Убийство Веры — дело давнее, все уже переживали по этому поводу много лет назад, заново браться незачем, а исчезновение с дороги двух старперов — вещь натуральная. Всё равно бы скоро померли, к лучшему получилось. Скорбь вышла недолгой, зато надежды разгорелись с новой силой.

Слово взял Артемий. Почти уверенный в моей благосклонности, судя по бросаемым взглядам и попытке взять под локоток, когда все рассаживались, он решил подойти к делу прямо. Конечно, обращение от рук мужчины, пусть такого мальчишки как Филип, выглядело почётнее, достойный родич твёрдо знал, что хватать надо синицу. Журавли летают слишком высоко. Грюня, без сомнения, застолбит Филипа, так что выбирать особо не из чего.

— Грюнвальд, сейчас не время печалиться. Теперь ты наследник и глава нашего рода, потому надлежит вступать в обязанности, оставив грусть на потом.

Дядя-кузен посмотрел диковато на другого нашего дядя-кузена, приоткрыл рот, со словами не нашёлся. Артемий продолжал:

— Все мы люди занятые, все собрались здесь с одной целью и полезно перейти к делу, решить, кто будет обращён в первую очередь, кому ждать второй.

— Тёма! — вмешалась Динара. — Дети только что узнали, как погибла их мать. Быть может не стоит, наваливаться на них вот так, сразу.

Искренне сочувствовала или пыталась продвинуться в очереди? Мысленно я улыбалась. Мне было всё равно. Эти люди не научились видеть в нас взрослых, всерьёз верили, что смогут манипулировать детками-конфетками тем или иным способом. Ни к чему их жизнь не подготовила, в отличии от нас.

— Динара права, надо всё взвесить, — пролепетал Грюня, хотя брошенный вскользь взгляд, мелькнувшая в нём надежда громче слов говорили о том, что хочет он того же, что и все.

Кто прямо, кто косвенно будут зудеть, просить, требовать. Забытые на долгие годы детки пребывали в фаворе. Наверное, следовало насладиться моментом сполна, только мы устали. Заранее условились, что говорить будет Филип. Его голос скорее дойдёт до сознания родственников обоего пола.

Брат встал, властным жестом отправил дядю-кузена Артемия на его место, обвёл взглядом всех присутствующих. Они притихли, готовые внимать и принимать дары.

— Когда много лет назад обратитель изменил нашу жизнь, мы были совсем юными близнецами Интаровыми, почти детьми, значит, подпадали о вампирский закон, запрещающий обращать слишком юных.

— Ой, — сказала одна из племянниц, как видно, не достигшая ещё совершеннолетия.

— Нас, пощадили, приняли в вампирское сообщество, только поставили несколько условий-ограничений, а мы их приняли и слово нарушать не намерены. Мы поклялись никого не убивать и никого не обращать. Жаль разочаровывать, дорогие родичи, боюсь, что с самого начала ваши притязания были пустее вакуума.

Он протянул руку, я ухватилась за неё, мы пошли прочь из гостиной, чтобы собрать свои вещи. Гомон внизу, надежды нас как-то переубедить, слушали усмехаясь. Машину Филип подогнал к парадному входу заранее, так что в гостиной мы задержались лишь затем, чтобы сказать последнее прощай. Кто-то из родни не смирился, мы не обращали внимания ни на мольбы, ни на брань. Артемий грозно хмурил брови, должно быть собирался меня отчитать, я посмотрела так, что сдулся он словно воздушный шарик. Велимир гордо смотрел в сторону. Только две девушки, которых катал Филип, простились с нами обоими сердечно, помахали рукой вслед. Мы оставили злобно разочарованных людей за спиной и поехали прочь. Пусть вопят и плачут уже без нас.

Ночи оставался порядочный кусок, ночь дышала покоем. Наша месть состоялась. Мы не поубивали родню как полагалось в кровавом эпизоде, зато уничтожили морально. Стоило оно того? Не знаю. Вампиры, в отличии от людей, жили будущим, мало заботили их похороненные или вылезшие на свет тайны. Печаль прошла, радость оставалась. Детки-конфетки на этот раз окончательно разобрались со своим детством, ушедшим последней горечью и болью, ехали во взрослую жизнь.