Ледяное сердце
Пролог. Самайн
«Ночь — время хищников!» — гласил большой плакат у входа в городской парк. Надпись, стилизованную под кровавые брызги и потеки на глянцевом черном фоне, украшало изображение полнолуния с силуэтами летучих мышей и пауков. На большом лазерном проекторе над сценой светились и переливались те же слова. Кое-кто из местных жителей с удовлетворением заметил, что это название куда лучше, чем пресное «Ночь пылающих тыкв», которое организаторы выдумали год назад.
Хотя такие детали, конечно, помнили немногие, к тому же суть осталась прежней: деревянные ларьки и фургончики с едой, горячими напитками и пирожками, лотки с сувенирами — ухмыляющиеся тыквы, пластиковые фигурки зубастых уродцев, кожаные браслеты, дешевые медальоны, стилизованные под магические амулеты, магниты и даже черные носки с теми же оранжевыми тыквами. Но покупатели все же находились: в Новый год, Валентинов день и Хэллоуин, который здесь решили по канонам назвать Самайн, грошовая мелочь странным образом превращалась в осколки ярких эмоций.
Собственно о Самайне напоминали только лазерные изображения, которые показывались прямо на пространстве парка. Временами это выглядело жутко: деревья, только что покрытые желтой листвой, превращались в обугленные стволы на фоне лесного пожара, водоем окрашивался кровью, а по берегам бродили полупрозрачные силуэты, на ветвях возникали фигурки сов со светящимися глазами. В глубине парка над тропинками то и дело слышался какой-то вой, хохот и скрипение. Взрослые посетители сочли эффекты качественными, но чересчур уж вызывающими, а дети порой заглядывались во все глаза, забыв о сладкой вате и горячей кукурузе.
Среди всей этой суматохи одиноко блуждала девушка в шелковом черном платье, с темными волнистыми волосами, к которым была приколота изящная вуаль. Руки, затянутые в перчатки, рассеянно держали картонный стаканчик с кофе, странный на фоне этого нездешнего образа. Она прошла мимо витрины, на которой стояли зеркала в затейливых рамках, — люди толпились вокруг них, тыкали пальцем, восхищались и нервно хихикали, в то время как она видела лишь мутное стекло, от которого испарялась чуть заметная дымка. У другого поворота возвышался лоток с булочками и рогаликами, за которым стояла невысокая сутулая женщина в коричневом платке. Свой товар она протягивала с прищуром и какими-то странными пожеланиями и присказками.
Вдруг торговка выразительно посмотрела назад и девушка невольно взглянула в ту же сторону, где толпилось особенно много народу. Через секунду раздался хлопок, взвившийся клубок дыма разорвался на тысячи разноцветных искр, которые ненадолго застыли в осеннем небе и стали рассеиваться.
Видимо, эффект оказался неожиданным и в толпе послышались испуганные женские и детские восклицания. Кто-то стремительно бросился по тропинке — даже отсюда девушка с вуалью слышала, как хрустит гравий на дороге под быстрыми шагами.
Женщина в темном пальто, с растрепавшимися волосами, почти бежала через парк, останавливая каждого прохожего. Очевидно, никто не мог дать ей внятного ответа, потому что она отчаянно всплескивала руками и отправлялась дальше. Наконец она добралась и до девушки, которая невольно отвела взор, заметив белое лицо незнакомки и ее безумные глаза.
— Послушайте! — воскликнула та, едва не схватив ее за локоть, но в последний момент сдержавшись. — Вы тут мальчика не видели? Маленький, пять лет, в ярко-синей куртке… Я на секунду отвернулась, а его рядом нет, не знаю куда он побежал!
— Нет, простите, я такого мальчика здесь не видела, — пробормотала девушка. На секунду ей захотелось добавить что-то еще, но мать, похоже, и не услышала ничего после слова «нет». Всплеснув руками, она побежала дальше, тормоша очередных прохожих.
Тем временем торговка булочками пристально взглянула на девушку и стала упаковывать оставшийся товар, затем сменила форменную шапочку на черный платок, скрывающий волосы и лоб.
— Мне пора, красавица, — усмехнулась она, смерив ту странным взглядом, — а ты дожидайся здесь, твои дела еще не начались. Он даст тебе знать.
1.
Илья и Накки
Осенние ночи на севере — время бегства, как затянувшееся полнолуние, когда нечистая сила может проснуться в ком угодно и любой городской уголок превратится в рассадник страхов, видений, слухов и легенд. Город не вмешивается, не делит на жертв и охотников, не задает вопросов, — он лишь укрывает тех, кто хочет слиться с сумерками и туманом.
Илья Лахтин снова подумал об этом, выйдя из автобуса у Приморского шоссе. Люди шли мимо, в основном так же, как он, поодиночке, сбиваясь в стайки лишь у светофоров, но Илья успевал выхватить обрывки чужих мыслей, из которых порой впору было складывать пьесы, порой одновременно смешные и страшные.
К счастью, он мог рассказать об этом хотя бы одной женщине, которую было сложно поразить, а вот позабавить — вполне. Чем-нибудь повеселее делился и с одиннадцатилетним сыном, но пока выдавал это за невинные байки. Илья понимал, что Ян рано или поздно обо всем догадается, а то и сам еще удивит отца. Но торопиться с этим не хотелось: контакты с потусторонним миром молодой колдун предпочитал ограничить вылазками, ставшими спасительной отдушиной, а ребенка надеялся подольше оградить от этого мира.
Наконец финн пришел к гостиничному комплексу из нескольких бревенчатых домиков в три этажа, с большими террасами. Про себя Илья называл это место «постоялым двором», в духе старых книг. Однако внутри этот «двор» выглядел нарядно и эксцентрично, а в местном ресторане готовились блюда на любой современный вкус. Невидимые светильники заливали его легким сиянием, скользящим по глянцевым бокам фруктов, искрящимся в бокалах, отражающим лица гостей в самоварах и титанах.
Но Илья сейчас направлялся в другое место, куда обычным постояльцам не разрешалось входить. За неприметной дверью находился большой зал, освещенный тем же таинственным источником, — на первый взгляд он походил на обычный танцпол, но танцы были более задорными, вольными, отчаянными, чем в любом ночном клубе Питера. А сами танцоры отличались животной грациозностью и гибкостью, огненным взглядом и еле уловимой странностью черт, смесью терпкой чувственности и иконописной тонкости. Но самой пикантной их чертой были длинные узкие когти, которые, к удивлению Ильи, не мешали ни в трудах по дому, ни в веселье, ни в любовных ласках.
Это была северная нечисть, оставшаяся на берегах Финского залива после изменения границ, власти и религии, выбившая и выторговавшая свое место под скупым солнцем. Они не отчаивались, что люди перестали верить в чудеса, а просто научились жить в таких обстоятельствах, держась друг за друга и за уцелевших проводников. Илья всегда невольно любовался их волей к жизни и физической гармонией. От ярких рубашек, платьев и туник зал казался похожим на цветущий сад. Многие танцевали босиком, парни успели расстегнуть рубашки и щеголяли литыми мышцами, по которым стекал пот, а у девушек сквозь платья просматривались набухшие соски.
Илья проходил через толпу хозяев и хранителей этого уголка, многие из которых еще застали крестьянские избы, чистую воду, леса с дикими зверями и совсем иной говор, но судя по настроению, чувствовали себя отлично и в современном мегаполисе. Высокий рыжий парень с трехдневной щетиной, пахнущий сосновой хвоей, шептал что-то на ухо юной водяной деве в полупрозрачном платье с цветком кувшинки. Неспешно и величаво танцевала немолодая супружеская чета — домовые со стажем, пропитанные ароматами выпечки, угля и сушеных трав. У стойки разливала пиво полненькая и розовощекая девушка с каштановыми волосами и влажным хмельным взглядом — дочь банного духа. Мелькали и белокурые головки совсем юных ребят, которые на свой лад резвились и красовались друг перед другом. Одни жили и работали здесь, другие пришли в гости, отметить переход от осени к зиме, и Илья тоже не мог его пропустить. Он не лез нечисти на глаза, но все, кто заметил своего проводника, сдержанно поклонились и улыбнулись.
Она поджидала его неподалеку от стойки, в свободном льняном платье и расписной шали. Бледно-желтые волосы рассыпались по плечам, на шее амулет из высушенной лягушачьей головы и ниток бус в форме капелек воды. Ни грамма косметики, все как сотворил безумный языческий северный бог, — серые глаза с золотистыми ресницами, тонкая бледная кожа, пухлые губы цвета спелой малины. Увидев ее, Илья волей-неволей широко улыбнулся, что по-прежнему казалось девушке забавным.
Они легонько поцеловали друг друга в щеку, и она спросила:
— Ну что, хочешь поесть с дороги? Нам могут принести ужин прямо в комнату.
— С удовольствием, но лучше посидим с народом, а в комнате сразу займемся другими делами, — подмигнул Илья. Она не стала возражать, и они, держась под руку, проследовали в ресторан, где сразу заказали тарелку сыра, мясо с брусничным соусом, сливочный ликер девушке и коньяк для Ильи.
— Что у вас нового, русалочка?
— Ой, не могу! — рассмеялась белокурая. — Сразу видно, что с настоящими русалками ты отродясь не сталкивался. Недаром мы их гоняем, чтобы не кусались и людей не топили.
— И каковы же они из себя?
— Да не краше всякой другой нежити: серые, в язвах и нарывах, слепые, потому что глаза рыба съела, зато нюх отменный и зубы острые. Ну как, хотел бы на них полюбоваться?
— Может быть, позже, сначала дай к вам привыкнуть, — улыбнулся Илья. Красоваться перед ней ему не пришло бы в голову: слишком много она успела о нем узнать и тем не менее все еще была рядом, ела с ним за одним столом, касалась ногой его колена…
А началось это еще в феврале, после уничтожения общины на заливе — зарождавшейся матриархальной секты, в которую угодила мать Яна. Вытащить ее Илья не успел, и оставалось утешаться тем, что не будет новых жертв. Когда боль от ее гибели притупилась, он вернулся к привычной жизни, но порой думал, что навсегда себя потерял. Нет, Илья не раскаивался в расправе над основательницами общины, не видел их попорченные лица во снах и не думал, что содеянное как-то приравняло его к ним: ему даже показалось, что у прирожденных ведьм подобные рефлексии вообще атрофированы. Но то, что он не смог уберечь родную женщину, пусть они давно и не были супругами, плохо расстались и не виделись почти десять лет, выбило из колеи во всех смыслах. Человеческая жизнь утратила уют и тепло, а проверку на потусторонние силы он счел проваленной.
Днем мужчина справлялся, с головой уходя в работу, а дома отогреваясь рядом с сыном, который будто чуял надлом в душе отца и еще больше к нему льнул. Но по ночам, когда Ян спал умиротворенно как все дети, Илья без толку метался на постели или отсиживался на кухне — глядел в темные окна напротив, курил в форточку, глушил себя крепким кофе. И безумно злился на свою слабость, которая переполняла изнутри будто жидкий металл, не давая дышать и перегонять кровь.
И в одну из таких ночей Илья вдруг увидел на своей кухне ее — водяную деву Накки, с которой он встретился в той самой общине, провел одну безумную ночь и грамотно этим распорядился в развале секты. Но никак не думал, что она снова объявится, да еще осмелится прийти сюда. Его рассудок сразу выцепил одно: сейчас он не занимается ведовством, а значит, у Накки свои интересы, и не факт что они для него безобидны. Страх липко пополз по его телу, но еще сильнее была инстинктивная ярость, полыхнувшая при одной мысли, что в соседней комнате спит Ян.
Он шагнул к ней и произнес по-фински тихо, но жестко:
— Не знаю, что тебе нужно на сей раз. Но если ты только попробуешь тронуть моего ребенка, клянусь, я сам тебя задушу!
— Как сурово, — невозмутимо отозвалась Накки. — Если бы я не знала, то решила бы, что в прошлый раз тебе не понравилось. Что на тебя нашло, Велхо*?
По правде говоря, Илья чувствовал, что перегнул палку: духи крайне редко проявляли агрессию к детям, а уж тем более к ведьминским. Но в Накки он видел прежде всего женщину, которая давно к нему неровно дышала, и посему никак не мог ручаться за ее отношение к ребенку от соперницы, пусть и неживой.
— Все? Ты успокоился? — спросила девушка, не дожидаясь его ответа. — Никто не тронет ни тебя, ни твоего мальчика, я просто пришла помочь.
— Мне помочь? — опешил Илья. — Ты ошиблась, мне больше ничего не надо.
— А вот я так не думаю. Ты видел, какого цвета у тебя лицо? Будто внутри вообще ни кровинки не осталось, только соль да перец.
— Это уж точно, крови из меня немало вытекло, — устало вздохнул Илья и присел у стола. Теперь, в свете лампы, он как следует рассмотрел гостью, снова босую, в длинном бледно-голубом платье, подвязанном серебряным шнурком. Волосы аккуратно заплетены в косу. Просто мечта истинного патриархального мужчины, не знающего о ней то, что знал Илья. И этот аромат он помнил: ледяная речная вода с яблочной кислинкой, сырой мох, налившиеся соком ягоды.
Даже сейчас он заметил, каким цепким взглядом она прошлась по его крепкому молодому телу, но от воспоминаний невольно потеплело внутри. Илья еще не мог понять, чем водяница намерена ему помочь, но во всяком случае счел, что ему, потомку ингерманландских ведьм, держащих в страхе целые деревни, совсем не к лицу перед ней робеть.
— Так-то лучше, — кивнула Накки с улыбкой и достала из полотняного мешочка какие-то склянки и бутылочки. Когда она открыла одну из них, по кухне разлился запах водорослей и прелой листвы. Внутри оказалась какая-то полужидкая масса жемчужно-серого цвета.
— Сними рубашку, тебя надо растереть, — промолвила она. — Ну что ты мнешься, будто я тебя не видела?
Илья не стал спорить, и Накки, щедро зачерпнув мазь, принялась ее втирать в его спину. Поначалу был только холодок, но вскоре тело стало расслабляться и будто оттаивать изнутри. Аромат, витающий в воздухе, постепенно менялся: в нем появлялись терпкие плодовые нотки, как от чуть забродившей сливы.
Закончив, Накки откупорила флакончик, от которого исходил такой же запах, и протянула Илье.
— А вот это нужно выпить, — пояснила водяница.
Он подозрительно на нее покосился, но все-таки сделал глоток. На вкус питье напоминало обычный компот, разве что чуть покрепче. Однако Илье это понравилось и он понемногу осушил флакончик. Вскоре подступило приятное сонное томление, веки стали наливаться тяжестью, Накки бережно коснулась прохладной рукой его лба и плеч, и в следующий момент накатило забвение.
В эту ночь Илья впервые за долгое время нормально выспался и утром чувствовал себя куда бодрее, чем обычно. Даже Ян за завтраком обратил внимание на настроение отца. Однако сам Илья пока не знал, с чем это связано — с силой снадобий или любопытством и желанием снова увидеть эту странную упорную девицу.
Накки лечила его долго, приходя каждую ночь, — почти до конца весны. Он уже полностью доверял ей, к тому же она не лезла в душу, не расспрашивала, не заигрывала, и эта отстраненность понемногу начала интриговать Илью. Как-то финн подумал, что пора бы ее отблагодарить, и вспомнив прабабкины записи о ритуалах жертвоприношения, стал оставлять на столе угощения, которыми прежде задабривали духов, — молоко, мед, яблоки, даже экзотические плоды. Однако девушка ни разу к ним не притрагивалась, и наконец Илья потерял терпение и спросил:
— Ты что, не хочешь есть?
— А почему ты спрашиваешь? — невозмутимо отозвалась Накки.
— Да потому что не хочу быть неблагодарной скотиной. Ты мне — значит, и я тебе, а как с вами по-другому, я не знаю.
— Оно и видно! — рассмеялась девушка. — Велхо, ты молодец, что об этом подумал, но представления у тебя уж очень старые. Мы ведь давно приспособились к переменам и большому городу. Других путей нет — либо погибай, либо уходи в другие земли, либо меняйся и прикидывайся. Мы выбрали последнее…
— Большой город? — удивился Илья. — То есть, вы теперь живете и среди нас?
— Да мы и прежде жили среди вас, только спокойнее. Впрочем, и теперь раскусить нас могут только такие, как ты, а для остальных хватит и небольшого морока, чтоб не замечали клыки и когти. А так мы вполне сливаемся с фоном, живем как странный осколок коренного населения — содержим маленькие гостиницы, бани, закусочные, лодочные станции. Лишний раз мы ни во что не вмешиваемся, но глядим в оба, Велхо, будь уверен!
— Верю, — улыбнулся Илья. — Что же, вы молодцы. Но если у вас все так схвачено, как же мне тебя поблагодарить? В ресторан сводить, что ли?
— А это тебе решать, ты же мужчина, — лукаво ответила Накки и в ее глазах блеснул дерзкий огонек. — Хоть мы и питаемся по-своему, но как лакомство ваша еда нам вполне сгодится. Да и традиции надо беречь, что ни говори!
Илья поначалу не очень-то ей поверил, но решил поддержать игру и следующим вечером заказал суши, купил конфет и даже маленькую бутылку вина. К его удивлению, Накки охотно поела, пригубила напиток и вообще держалась куда более игриво, чем весь месяц.
— И как же эта еда у вас переваривается, позволь спросить?
— Просто растворяется, но вкус мы можем оценить, — пояснила Накки с улыбкой. — А ты с какой целью интересуешься?
— Да вот бы и нам так: ешь себе все сладкое, жирное и вредное, пьешь горячительные напитки, получаешь удовольствие, а фигуре и всему прочему хоть бы что, — шутливо вздохнул Илья.
— Ну да, вы любите, чтобы все давалось легко и приятно, — усмехнулась водяница, окуная розовые ломтики тунца в соевый соус. — А для нас самое вкусное — это ваша энергия, которая лучше всего вырабатывается от еды, от страсти и от страха. Поэтому домашние духи любят хлопотать на кухне и подглядывать за хозяйскими играми. Ты замечал, что людей после сытного обеда, сауны и горячего соития клонит в сон? Так вот это они, домовые и банники, напитались.
— А что же любят дикие?
— А все лесные и водяные духи охотятся. Мы находим какого-нибудь беспечного путника — не ребенка, не старика и с достаточно крепким здоровьем, — водим его замысловатыми дорожками, отводим глаза и пугаем, а потом направляем на верный путь. За это время от страха выделяется дикая масса энергии — этакой первобытной, животной, очищенной, что для нас вкуснее всего. А человек день-другой помается головной болью и бессонницей, и потом все пройдет.
— Вы не можете без этого обходиться?
— Нет, Велхо, это наша природа! Есть еще один способ подпитываться, но пока не буду тебя смущать, — усмехнулась Накки.
С этого вечера они гораздо больше разговаривали и Накки посвящала Илью в разные пикантные детали о жизни духов. К его досаде, он знал об этом мире несравненно меньше, чем она знала о мире людей, — впрочем, сама Накки сочла это естественным:
— А ничего, что я и гораздо старше тебя, Велхо? Не унывай, все у тебя еще впереди, благо сил на нескольких хватит.
Как поведала Накки, духи не обладают ни бессмертием, ни вечной молодостью, но живут все же значительно дольше людей и старятся позднее. Оплакивать ушедших не принято: это считается естественным завершением цикла, предписанным природой, и духам, в отличие от людей, не приходит в голову на него роптать.
— После того, как изнашивается человеческая оболочка, мы возвращаемся в свою стихию, бестелесными и незримыми, и уже не помним о том, что было нами пережито в этом образе и подобии, — пояснила Накки.
— Ну а семья, быт? Или у вас такое не заведено?
— А это по-разному, как исстари повелось: домовые и банники обычно женятся навсегда и держатся одной семьей, пока дети не расходятся по новым домам. Но поскольку мы долго живем, нам нет смысла усердно плодиться и редкая семья рожает больше двоих. А вот у лесовиков и водяных нравы посвободнее. Кто-то женится, а кто-то бескорыстно раздаривает свое семя. Впрочем, девушки у нас тоже не промах, и никто их за одинокое материнство не презирает. Часто воспитывают детей сообща, и о себе не забывают — и красоту наводят, и купаются по ночам. Поклонники у нас всегда водятся!
Также девушка сообщила, что шашни с ведьмами у духов не порицаются, так как потомства от таких связей не бывает, — просто считаются одним из удовольствий. И опять он не знал, как к этому отнестись, а точнее, чувствовал, что разговоры уже задевают в нем не только исследовательскую жилку.
Однажды Накки не стала доставать свои снадобья, а попросила Илью завернуть рукав и сказала:
— Пожалуйста, потерпи немного, так нужно.
Он удивился, но его интуиция не считывала никакой угрозы и он выполнил ее просьбу. Девушка провела кончиком когтя по его коже, сделала аккуратный надрез, из которого вытекла темная капля, и протерла его тканью, смоченной в каком-то растворе. Вдруг боль в плече отозвалась горячей волной где-то в самом нутре, дыхание перехватило и внутренний жар прорвался наружу. Илья почувствовал, что глаза увлажнились и заболели. Вытекла одна-единственная слеза, и он понял, что именно это Накки и просила потерпеть. Ненадолго очертания кухни поблекли и размылись, в сознании пронеслась сумасшедшая вереница чувств — стыд за свою слабость, тоска о прошлом, жалость к матери Яна, тревога за сына и понемногу разгорающаяся надежда на завтрашний день.
— Вот и все, — шепнула Накки. Конечно, Илья не мог сказать, что теперь его совсем отпустило, но он стал выздоравливать быстрее, а главное, вспомнил обо всех красках и вкусах жизни, как привычной, так и потусторонней.
— Но ты еще придешь? — вдруг спросил он в тот вечер, когда она стала варить кофе.
— Посмотрим, — философски ответила Накки. — Я ведь обычно являюсь без предупреждения, ты забыл?
— Забудешь тут, — усмехнулся Илья. — Но все-таки приходи послезавтра, ладно? Я буду ждать.
Накки пристально на него взглянула и финн впервые заметил, что она слегка озадачена. До этого он не показывал, что ее визиты значат для него нечто большее, чем контакт с потусторонним миром, и сам не до конца разобрался в себе. Она несомненно будила в нем нежность и благодарность, да и волновала плоть: от этого Илья не мог отмахнуться. Но также он подозревал, что Накки рано или поздно потребует платить по счету, и не хотел дожидаться столь двусмысленного момента.
Он выбрал день, когда Ян уезжал с классом на экскурсию с ночевкой: заниматься этим в присутствии сына казалось явным перебором. Помылся, постелил чистое белье и даже подумал, не выпить ли немного «для храбрости», но тут же одернул себя: все-таки опытный молодой мужчина, а не впервые влюбившийся подросток. Ждал ее по-прежнему на кухне, включив только маленький светильник. Почему-то было зябко — Илья надел только майку и свободные домашние брюки, но ему казалось, что холод исходил от его внутреннего напряжения. Даже к соскам было больно притрагиваться, а уж под животом все одеревенело до неприличия, хотя о приличиях вряд ли стоило заикаться. В конце концов никто кроме нее не увидит, а она все поймет…
Она действительно поняла сразу. Даже ничего не спросила, ни единым мускулом себя не выдала, и только ее прозрачные глаза блеснули тревогой. Непроницаемое лицо, будто высеченное из финской скалы, водопад светлых волос, вызывающе припухлые губы, которые гораздо больше скажут на ином языке, бессловесном… Просто нечисть или богиня вод Ингрии, болезненно прекрасная в своей суровости?
— Ты не обязан, — наконец промолвила Накки, осторожно касаясь его пораненного плеча.
— Я знаю, — шепнул он, хоть сам не до конца себе верил, но остановиться уже не мог. Его подгоняла и жажда женского тепла, и желание рассчитаться за тот раз, когда она его взяла напором, не дав распробовать вкус власти. Илья сам поцеловал ее в приоткрытые влажные губы, почувствовал яблочный аромат ее дыхания. Водяница доверчиво обняла его, покусывая своими клычками за уши и подбородок, затем прильнула всем телом и ее демоническая страстность сменилась нежной покорностью.
Ему отчаянно хотелось разрядки, но он усмирял себя как мог, чтобы дать насладиться и ей, ускользал от чересчур настойчивых ласк и сам целовал, гладил, пленил ее так, что сбивалось дыхание и она вскрикивала от боли, смешанной с восторгом. Приподнимаясь на руках, он видел ее разметавшиеся на постели волосы, которые походили на золотую парчу, устлавшую ложе для ритуального соития. Оба даже не заметили, что ранка на его плече открылась и новая капля крови слилась с ручейками пота. И когда Илья наконец оторвался от женщины, ему показалось, что они успели срастись и эта кровь на теле Накки их общая.
В этот раз он не впал в забвение и безмолвно лежал, пока отголоски спазма еще вцеплялись в тело. Накки, уткнувшись лицом ему в плечо, поглаживала и перебирала его пепельные волосы. Сейчас она казалась ему просто девушкой, нуждающейся в ласке, нежащейся в его тепле и под его защитой. Илья много успел пережить, но не думал, что больнее всего окажется вспомнить, что он не только отец, но и живой, молодой, сильный мужчина.
— Кожа у тебя совсем как у юноши, — вдруг промолвила Накки, приподнявшись и погладив его по щеке. — Северная красота долговечна, словно цветок в глыбе льда…
— Спасибо тебе, — неуверенно ответил Илья, однако девушка все поняла.
— Велхо, не сомневайся, что ты бы вытащил себя сам, — заверила она. — Только времени бы больше потратил, а вам отмерен такой смехотворный срок, что нельзя его попусту терять. Да, вы живете чуточку дольше обычных людей — если только на костер не угодите, — но по-нашему это капля в море. Вот я и решила облегчить тебе путь.
Накки поднялась, даже не думая прикрывать наготу, и взяла мешочек, который принесла с собой. Там оказались отборные душистые персики с розоватой бархатной кожицей.
— Это для твоего сынишки, — сказала она с улыбкой.
На следующий день Ян вернулся домой, и пока Илья готовил им обед, вдруг задумчиво посмотрел на отца.
— Пап, а что это у тебя щеки красные? И глаза блестят, — улыбнулся мальчик.
— Не знаю, от лука, наверное, — шутливо отозвался Илья, потрепав сына по затылку. Заодно он заметил на шее Яна маленькую царапину и слегка нахмурился.
— Ты опять с моей бритвой баловался?
— Ну не сердись, папа, я просто хочу научиться! Я потом все аккуратно убрал, думал, ты не заметишь.
— О, это все меняет, конечно, — рассмеялся Илья. — Я не сержусь, но мы же договорились, что ты будешь меня слушаться? Дело не в том, замечу я или нет, а в том, что от чужих вещей можно занести какую-нибудь гадость и заболеть. Поэтому их нельзя трогать. А научиться я тебе помогу, как только время придет.
Вдруг он притих и посмотрел на сына так встревоженно и ласково, что мальчик растерялся и отвел глаза.
— А ведь еще чуть-чуть, и ты будешь становиться юношей, — заметил Илья. — Даже страшно как-то…
— Да ладно, пап, — заулыбался Ян, поняв, что ругать его больше не будут. — Ты тоже еще совсем не старый!
— Похоже что да, — многозначительно кивнул Илья и пожал сыну руку.
Так они с Накки снова сблизились — иногда она появлялась без предупреждения, среди ночи, и сразу обвивала его руками и ногами, а к утру исчезала, оставив на кухне корзину с сочными серебристыми рыбками или лесными ягодами. Но порой они гуляли по ночным улицам и местам, которые давно облюбовала городская нечисть, и даже купались в одном из водоемов неподалеку от ее сородичей. Там Илья разглядел и детей, и пожилых, ничуть не смущавшихся своей пергаментной кожи и обвисших мышц, которые тем не менее еще сохраняли силу. Сколько им могло быть лет, он и не решался представить. А молодежь вовсю предавалась в воде самым бесстыдным играм и ласкам.
Поначалу Илья боялся оставлять Яна одного ночью, но водяница убедила его, что мальчик спокойно проспит до утра и ничего не заметит. И еще почему-то напрягало то, что она так и продолжала называть его Велхо, несмотря на все уговоры. Иногда, очень редко — Илкка, в знак особого поощрения, а вот русское имя Накки решительно игнорировала, и понемногу он все же привык.
Так пронеслось несколько месяцев и приближалась поздняя осень. Сегодня они, пользуясь тем, что Ян поехал навестить бабушку, встретились, чтобы поздравить других духов, а потом побыть наедине в гостинице. Народу в ресторане было немного, и большая часть персонала могла вдоволь погулять на празднике.
— Помнишь, ты ведь хотел увидеть свадьбу? Так теперь можешь даже принять участие, — подмигнула Накки. — Не бойся, не как жених! Просто у нас свадьбы справляют не только весной, но и во время Перехода, когда все уже нагулялись-нарезвились и природа готовится ко сну.
— А от меня что требуется?
— Как что? Кто-то же должен венчать! Это не просто гулянка, тут надо получить одобрение от высших сил, а для этого нужно жертвоприношение. Думаю, ты отлично с этим справишься. Конечно, кто-то может косо посмотреть, все-таки для жреца ты слишком уж молод, но не теряйся.
— Заманчиво звучит, — согласился Илья. Они принялись смаковать кофе с сыром и он с удовольствием подумал о предстоящей ночи, но вдруг странная тревога кольнула его. Илья обернулся и обратил внимание на женщину, сидевшую за столиком в углу, с бокалом красного вина. На ней была белая кофточка и длинная черная юбка, а лицо частично скрывали густые темно-каштановые локоны. Но даже при столь беглом взгляде молодой колдун уловил в ней что-то странное. Ее спутник, крупный мужчина с коротко стриженным затылком, сидел напротив и увлеченно что-то рассказывал.
Накки тоже посмотрела в их сторону и не то спросила, не то констатировала:
— Ведьма?
— Похоже, но не прирожденная, — не без горделивости ответил Илья. — Скорее всего любовница сильного демона. Конечно, каждую женщину они не облагодетельствуют, в ней должно быть заложено что-то такое… Но когда покровитель наиграется, она останется, так сказать, в чем пришла, а то и по кускам себя собирать придется. Нам в этом смысле все-таки спокойнее.
— Вот как, значит! — рассмеялась Накки. Но тут мужчина за столиком повернул голову и у Ильи пропала охота веселиться. Заметив его взгляд, тот поспешно сказал что-то собеседнице, и та невозмутимо поднялась. Мужчина положил на стол купюру и вслед за ней так стремительно покинул зал, что Илья не успел ничего предпринять.
— Что-то я не понял, Накки, — произнес он. — Я с этим мужиком, его Олег зовут, давно вместе работаю, всю его семью знаю — дочка у них постарше моего Яна, а сын маленький, всего пять лет. А эту девку впервые вижу. Что он тут с ней забыл?
— Думаю, то же, что и мы с тобой, — усмехнулась водяница.
— Но я-то не женат! И потом, там такая история, — Илья почему-то заговорил шепотом, — у них недавно сын пропал, жена его повела в парк, посмотреть на местечковый Хэллоуин, и там потеряла. На секунду выпустила руку, и когда она обернулась, его уже и след простыл. Всех спрашивала, в полицию обращалась, — без толку. Даже я потом съездил в этот парк, пробежался и по аллеям, и по закоулкам. Есть там какие-то подозрительные флюиды, но ни одной толковой зацепки. Если с ребенком случилось что-то страшное, то уже не там…
— Возможно, пока и не случилось, — заметила Накки. — Я скажу, чтобы его поискали среди утонувших: сам понимаешь, у нас сведения понадежнее. Думаешь, эта девица украла ребенка?
— Не знаю, но она мне очень не нравится. Кто бы в трезвом уме пошел на свиданки, когда сын исчез и жена себе места не находит? Явно тут дело нечисто.
— Ну, Велхо, это еще не значит, что он под чарами. Есть отцы-волки, вроде тебя, а есть отцы-коты — им потомство нужно только чтобы помнить, что они не кастрированы, а так дети для них только соперники за пищу, мягкую подушечку и хозяйскую ласку. И никто ведь в природе не осуждает кота за то, что он не волк! Может, твой Олег как раз из таких?
— Не хотелось бы думать, — вздохнул Илья.
Накки ласково погладила его руку поверх стола и он устало улыбнулся. То, что знакомый, возможно, собрался изменить жене в той же гостинице, куда они направлялись, оставило неприятный осадок, словно Илья оказался соучастником его предательства.
Но уже в комнатке, едва они закрыли за собой дверь, он притянул Накки к себе, вдохнул ее запах, который стал еще крепче от дуновения порока и запретности. Не прерывая поцелуя, Илья сбросил куртку, Накки быстро выскользнула из шали и платья — маскарадного образа городской девушки, вынужденной прятаться от осеннего холода и чужих глаз. Оставив всю шелуху на полу, она дала Илье вволю полюбоваться ее красотой, еще более соблазнительной в мрачные переходные дни, когда опадала последняя листва и отчаянно хотелось пережить зиму, дождаться новой поросли.
— А ты почему еще одет? — спросила она с улыбкой.
В один миг ее сильные ноги сомкнулись на талии Ильи, губы стали блуждать по его шее, подбородку, щекам. Ее когти были такими прочными и острыми, что Накки легко могла ими разделить окаменевший в холодильнике кусок масла или распотрошить рыбину искуснее всякого повара. И сейчас они, в точности как коготки озорной белки, хозяйничали вблизи его сонной артерии, отчего ему порой становилось не по себе.
Однако наездница тут же преданно целовала его лоб, волосы, полуприкрытые веки, напоминая о непреложных древних законах про ведьминскую неприкосновенность. Даже повергнув его на спину и царственно изгибаясь, она об этом помнила, хотя самому Илье казалось, что на кровати стираются даже те немногие грани, что признает нечисть.
Ближе к ночи Илья поднялся с постели и подошел к окну, за которым виднелся притихший черный лес. Накки спала, слегка утомленная и счастливая, и ее дыхание напоминало урчание кошки. Но его стала подтачивать тревога, будто он знал, что предзнаменования еще не исчерпаны, и словно в подтверждение тому, вдруг зазвонил мобильный в кармане брошенных в кресло штанов.
Чуть помедлив, Илья взял трубку и вполголоса спросил:
— Да, Лара? Привет, конечно могу, раз ответил. Нет, не со мной. Что у вас случилось? Ладно, сейчас приеду, вы потерпите немного!
*Колдун (фин.)
2.
Черный ангел
«И вот что тут скажешь? Мол, это не то, что ты думаешь? Сейчас я все объясню? Да я сам пуще всех смеялся, когда слышал это в кино, а вот поди же ты — действительно на ум лезет какая-то чушь! Потому что охота просто потянуть время, пока все как-нибудь само не рассосется. С другой стороны, разве я должен ему что-то объяснять? Никто же и не видел никакого криминала».
С такими мыслями Олег Цыплаков вышел на крыльцо ресторана под руку со спутницей, которую знал всего пару недель, но уже невыносимо хотел ею обладать. Наконец она намекнула — или это все-таки показалось ему в страстной горячке? — и даже сама рассказала ему про свое любимое место за городом, но тут этот парень умудрился спутать все карты. Ведь объясняться с Ларисой Олег пока не собирался: тут нужно терпение и хладнокровие — вот этому бы поучиться у Лахтина, — а в нем сейчас просто не было места для этого, все заполнила она. И это ненормальное, но такое сладкое желание…
В сорок два года Олег и вообразить не мог, что такое с ним произойдет. Нет, он допускал, что ему может понравиться какая-нибудь женщина помоложе, — все-таки Лариса уже знакома и исследована до каждой черточки, а возраст никого не красит, — но не ожидал, что это обернется скоротечной и разрушительной страстью. Он считал подобное привилегией молодости, которая давно осталась позади. Правда, такого с ним и тогда не случалось, и он искренне думал, что доволен и даже счастлив.
Да, он был доволен до недавнего времени — любимое дело, хорошая зарплата, толковые подчиненные и ученики, среди которых выделялся Илья, молодой, но очень перспективный столяр-краснодеревщик. Олег всегда считал, что смысл жизни и молодильное средство у мужчины — это работа, но и семья всегда его устраивала. По крайней мере, ему так казалось прежде…
Как он ни противился, память бросила его в тот день, когда Лара вернулась из парка одна. Точнее, и от нее по сути осталась только пустая оболочка с поседевшими волосами, сбивающимся дыханием и черными кругами под глазами. Ей всегда нравились эти парки, с толкотней, сладостями, сувенирными лотками и самодеятельностью, в то время как Олег не мог вытерпеть в них больше получаса. Зато детей Лара исправно к этому приучала, считая, что активный досуг полезен.
Правда, старшая Милана уже отбилась от рук, предпочитая прогулки с друзьями или интернет, и весь нерастраченный пыл жена направляла на пятилетнего Никиту. Всюду его водила: и в какие-то зеркальные лабиринты, и в пещеры ужасов, и в музеи, и в кукольные театры, и в цирке ни одной программы не могла пропустить. Что же, в одном Ларисе нельзя было отказать: она уяснила, что рождение второго ребенка было исключительно ее прихотью, и не требовала от мужа каких-либо вложений помимо финансовых. Милану жена еще пыталась приобщить к уходу за младшим братом, но быстро сдалась и целиком погрузилась в свое позднее материнство.
С четырнадцатилетней Милой отец тоже не был особенно близок, но что-то похожее на дружбу и привязанность у них все-таки завязалось. Она с детства любила пристроиться рядом, когда Олег вырезал деревянные фигурки «для души», и смотреть, как он орудует ножом и стамеской, в то время как Лара постоянно пилила его за такой досуг. Видимо, почуяв холодок, жена пошла по старому как мир пути — родила второго ребенка, без оглядок на возраст, здоровье и мнение остальных членов семьи. Полагала, что они никуда не денутся, полюбят малыша и оценят ее усилия, но все еще больше разладилось.
Да и был ли у них когда-то мир и лад? Олег толком и не помнил, как они стали парой, — учились в одном классе, на втором курсе расписались, долго вставали на ноги, потом задумались о ребенке. Не от большого желания, просто было так положено, и потому родилась Милана. Почти никаких воспоминаний об их молодости у Олега не сохранилось — все события проплывали мимо, как фоновая музыка в кафе или супермаркете. Незаметно женился, незаметно стал отцом, и казалось, что так же незаметно добредет до пенсии и внуков. А конечный пункт у всех одинаков…
И вдруг его штормом прибило к какой-то совсем незнакомой гавани. Ввязался бы он в такое, если бы не пропажа сына? Кто теперь знает… В одном Олег не сомневался: Ларе не стоило окончательно забывать, что он еще и муж, нормальный здоровый мужчина, а не только система обеспечения, топливо ее «семейного очага», ценное лишь до тех пор, пока вконец не выгорит. Она же с того вечера превратилась в больную старуху, и ладно бы делала что-то толковое, занималась поисками сына, а не лежала лицом в стену и не ждала от всех утешения и заботы.
В ту пору, надо сказать, им здорово помог именно Илья. Никиту, конечно, искала полиция и волонтеры, но не обнаружили ни одной улики — ни свидетелей, ни вещей мальчика, ни следов на земле. Семье обещали, что поиски продолжатся, но Олег, грешно сказать, порой легче принял бы известие о гибели сына, чем такое вот подвешенное, тупиковое состояние, похожее на анабиоз.
А Илья не мог пройти мимо, когда речь шла о детях, — и сам был трепетным отцом, и чужие всегда к нему тянулись. Несколько раз приходил к ним, говорил о чем-то с Ларой, а иногда и с Миланкой, и потом жена на время становилась спокойнее, даже могла поесть и проспать до утра без слез и кошмаров. В то же время эти визиты порой казались Олегу каким-то немым укором.
И потом появилась она — загадочная девушка с темными волосами, тонкая и гибкая как ящерица из сказок про Хозяйку медной горы. Всего лишь новая кассирша в кафе, куда Олег ходил в обеденный перерыв. Вернее, обычно они с Ильей разогревали принесенную из дома еду — кусок жареной курицы или рыбы с картошкой и салатом, — и неторопливо блаженствовали, попутно обсуждая последние мировые новости. Лишь изредка Лара отпускала Олега без «тормозка», и тогда он заглядывал в кафе через дорогу. Прежде за кассой всегда стояла Марьяна, добродушная кудрявая толстушка средних лет, приехавшая из Молдавии.
Но в тот день, когда Лара не собрала еду мужу с собой и даже не приготовила ужин накануне, Олег увидел там другую женщину — тоже брюнетку, но совсем молодую, стройную, а волосы, частично собранные на затылке, спускались локонами на плечи, обтянутые зеленой шелковой блузкой. Этот цвет еще больше напоминал о малахитовых сказках. Он заметил бейджик с надписью «Ангелина» и поначалу усмехнулся. Но тут подошла его очередь сделать заказ и девушка подняла на него глаза.
— Здравствуйте, что пожелаете? — приветливо спросила она и улыбнулась.
И тут Олег растерялся, рассмотрев ее миловидное лицо приятного смуглого оттенка, маленький точеный нос, губы, чуть подкрашенные розовым блеском, и большие глаза. Да, именно глаза показались ему особенными — серые с каким-то удивительным сиреневым оттенком, искристые, с лукавыми огоньками в зрачках. Было в них что-то очень юное, дерзкое, свежее, как бывает только в эти годы. Нет, не тургеневская барышня, а вполне современная, уверенная в себе девушка, у которой, наверное, имеется жених или хотя бы друг. Но кто сказал, что это портит молодую женщину? Наоборот, востребованность у мужчин только придает ей блеска…
Впрочем, все это Олег, конечно, домыслил потом, пытаясь прийти к общему знаменателю, а в тот момент смог только робко улыбнуться и произнести заказ. Однако кусок не лез ему в горло: он то и дело бросал взгляды на «Ангелину», наблюдал, как она обслуживает других, и отчаянно хотел верить, что ему она улыбалась как-то по-особому.
Перед уходом он положил поднос на специальный столик и тихо сказал «До свидания», не рассчитывая, что девушка отзовется. Но та обернулась и попрощалась в ответ, и с этого момента Олег был уверен, что узнает ее поближе.
Вечером он, подходя к дому, по привычке посмотрел на окна своей квартиры. Свет на кухне снова не горел, вкусные запахи на лестничной площадке доносились от соседей. Мила отсиживалась в своей комнате, а жена, по-видимому, с утра не выходила из спальни, даже дверь была демонстративно закрыта. Поймав себя на том, что видеть Лару совсем не хочется, Олег без особого энтузиазма поджарил яичницу, выпил чаю и устроился на диване в гостиной.
На следующий день он специально пришел в кафе пораньше, чтобы не толкаться в большой очереди, и Ангелина предложила ему оформить скидочную карту. Для этого пришлось заполнить краткую анкету, а через несколько дней девушка неожиданно вручила ему вместе с заказом баночку варенья, перевязанную шелковой ленточкой.
— Это подарок на ваш день рождения, — сказала она, лукаво улыбаясь.
— О, спасибо, но… откуда вы узнали? — оторопел мужчина, однако тут же вспомнил про анкету. — Это что же, у вас акция такая?
— Пусть так, — загадочно промолвила Ангелина. — Надеюсь, вам понравится! Вечером, наверное, будете отмечать с семьей?
— Не уверен, — отозвался Олег, помрачнев. — Дома про это с утра никто и не вспомнил, и я не очень надеюсь, что к вечеру меня будут ждать с сюрпризом.
— Надо же! Вы с супругой в ссоре?
— Да как бы сказать… Скорее в состоянии холодной войны. У нас кое-что произошло, но мы почему-то не сплотились, а стали совсем чужими.
Тут Олег поймал себя на том, что почти исповедуется посторонней девушке, и неловко улыбнулся.
— Ладно, Ангелина, не берите в голову, вы еще слишком молоды для таких разговоров, — вздохнул он. — Благодарю вас за участие.
— Вы что, себя считаете старым? — вдруг рассмеялась девушка. Смех у нее был тихий, переливчатый и слегка смущенный. И тут Олег впервые подумал, что действительно последние годы жил между работой, телевизором, поездками в магазин по выходным и отпуском на даче, изредка на южных курортах, которые он, впрочем, не особо различал между собой.
Он бережно спрятал баночку, а после обеда решил, что непременно зайдет сюда вечером. «Лишь бы она к тому времени не убежала» — подумал Олег с волнением. Заодно он стал рассуждать, чем же Ангелина его привлекла. Может быть, напомнила какую-нибудь милую девчонку из прошлого? Но ни одно лицо, ни одна записка, ни один робкий поцелуй не приходил на ум, в памяти маячила только Лара, по неизвестному праву заполнившая весь его мир.
Кое-как завершив работу, Олег поспешил к дверям кафе, и к его радости, Ангелина еще была на месте. Он попросил ее составить ему компанию за чашкой чая в кондитерской, и с этого вечера все и началось. Ну как все… Пока у них еще не доходило даже до объятий, Ангелина казалась ему строгой девушкой и он не хотел отпугнуть ее торопливостью. Олег дал ей номер своего старого, запасного мобильного, и по нему они созванивались, обменивались смс-ками, а иногда он подвозил ее до метро и они болтали по душам. Он даже удивлялся, что способен терпеть, когда ее красота и таинственность была так беспощадно близка и так не походила на всю его затхлую жизнь «среднего возраста» и среднего пошиба.
Но в то же время он понимал, что надолго его воли не хватит: чем скромнее Ангелина держалась, тем больше искрило сексуальностью от ее волос, ресниц, плеч, пальцев и даже голоса. Немного снять напряжение помогала только работа и любовь к дереву — он набросал в блокноте портрет девушки, а затем стал выжигать его на доске, стараясь выразить все кипящие внутри эмоции, все влечение и восторг. Без этого, как порой казалось Олегу, он бы уже плюнул на все и хоть поцеловал ее.
И когда девушка сама позвала его на свидание, мужчине стало страшно, но и невыносимо сладко. Он едва помнил, что наплел дома, как по дороге купил цветы, как добрался до этой тьмутаракани и сидел за столиком словно окаменевший, не в силах даже глотнуть минералки. И вдруг принесла нелегкая этого Лахтина с девицей, будто других мест в городе нет…
Впрочем, больше всего Олег злился на себя: зачем было так срываться с места и убегать? Ведь ничего особенного Илья не мог заметить, за столиком они с Ангелиной держались приветливо и спокойно, и ее вполне можно было представить как приехавшую родственницу. А вот этим дурацким побегом Олег выдал себя с головой, и черт знает чем это кончится, не говоря уж про испорченное свидание. Впрочем, в душе мужчина понимал причину своего поступка, и она была вовсе не в неловкости перед коллегой или семьей. Просто таинство этого вечера не предназначалось для чужих глаз.
Однако Ангелина лишь кротко улыбалась, и на душе понемногу теплело. Олег помог ей надеть пальто и они вышли на улицу, где уже совсем стемнело.
— Вы только не расстраивайтесь, — сказала она мягко. — Значит, сегодня не судьба тут посидеть, сходим в другой раз, а сейчас можно просто погулять. Если вы не торопитесь, конечно…
— Да куда мне торопиться, — невесело усмехнулся Олег. — По-моему, дома и не заметят отсутствия кормильца, пока дочери не понадобится новый телефон. Впрочем, ладно, не хочу надоедать вам со своим брюзжанием.
Ангелина ободряюще потрепала его по плечу и от этого прикосновения Олега будто ударило током. Ни одно впечатление юности не давало такого сексуального напряжения, как это мимолетное касание, и на секунду ему стало тяжело дышать. Мужчина сглотнул и осторожно положил руку на запястье Ангелины. Будь он моложе, несомненно потащил бы ее в машину, но сейчас его одолевала неловкость и страх. Впервые ему вдруг что-то не понравилось в этой истории, и на секунду он даже захотел домой.
— Что-то не так? Вам нехорошо? — спросила Ангелина.
— Не обращайте внимания, дыхание вдруг перехватило, — замялся Олег. — Пожалуй, вы правы, стоит немного пройтись по свежему воздуху.
Девушка ободряюще кивнула и они пошли в обратную от шоссе сторону, к лесу. Машину Олег оставил у ресторана, решив через полчаса вернуться сюда и ехать в город. Спутница безмятежно расправляла белые хризантемы, похожие в темноте на мерцающие звезды, — Олега очень тронуло то, что она не забыла их взять. Вокруг было совсем тихо, казалось, что цивилизация простиралась далеко позади и остались серые пласты дорог и голые деревья. Опушка леса была скудно освещена фонарями, а в глубине царила тьма.
— Все-таки вечером город выглядит совсем по-другому, особенно зимой, — поморщился Олег. — Я вроде много раз бывал здесь, на рыбалку ездил с самого детства, а этот лес совсем не помню.
— Ваш город богат на сюрпризы, — таинственно улыбнулась Ангелина. — Я ведь приехала издалека, вам, наверное, даже название моей родины ничего не скажет. Уже год живу здесь и не перестаю изумляться местным тайнам!
— Надеюсь, вы ими со мной поделитесь?
— С огромным удовольствием! — отозвалась девушка и провела пальцами по его щеке. Только теперь Олег подумал, что ее руки как-то не соответствуют работе продавщицы — гладкие пальцы, тонкие узоры на ладонях, по которым так и хотелось разгадать ее судьбу, длинные ногти с прозрачным лаком. Для глаз сплошное удовольствие, но что-то во всем этом не так…
Волей-неволей взгляд скользнул ниже, к ее высокой груди и талии, которые удачно облегало пальто, к стройным ногам в черных колготках. Но вдруг мысли стали расплываться, а силуэт Ангелины понемногу превратился в сплошное темное пятно и голос доносился как далекое эхо. Веки отяжелели, и Олег с трудом заставил себя разлепить глаза.
С изумлением мужчина понял, что девушка исчезла, а он неведомым образом оказался в том самом лесу. В стылом воздухе сильно запахло болотом и чем-то горелым, сгустился туман и Олег беспомощно озирался по сторонам. Под ногой что-то хрустнуло: по-видимому, лужицы от вчерашнего дождя успели затянуться ранним льдом.
Вдруг из тумана выступила странная фигура — Олег разглядел, что это была женщина, но точно не Ангелина. Она передвигалась вяло, как сомнамбула или старый человек, покореженный болезнью, ее темный плащ был забрызган водой и городской грязью из талого снега, песка и соли. На этом фоне чужеродным пятном выделялась ярко-голубая вязаная сумка, которую женщина держала в руках.
Сначала Олег хотел что-то ей крикнуть, привлечь внимание, чтобы худо-бедно разобраться в происходящем. Но тут из-под рукава выглянула ее кисть и мужчина с отвращением заметил, что она была багрового цвета, как при какой-нибудь заразе. Олег очень боялся кожных болезней и рефлекторно отошел подальше.
Вслед за обезображенной женщиной показалась и Ангелина, но вместо пальто на ней было длинное черное платье и его подол слегка задевал дорожную грязь. Распущенные волосы свисали по бокам и почти заслонили лицо, однако Олег не сомневался, что это именно она. Попытавшись что-то ей крикнуть, он почувствовал, что слова застыли в горле, а вслед за этим резко потемнело в глазах.
Когда Олег в следующий раз очнулся, то обнаружил себя на автобусной остановке у шоссе. У него дико болели плечи и спина. Отогнав сонную одурь, он понял, что отключился в сидячем положении и провел остаток ночи уткнувшись головой в колени. Ноги тоже ныли после жесткой скамейки. Кое-как он встал и осмотрелся — вокруг совсем рассвело, вдоль дороги появлялись прохожие и гудел транспорт. Но сил на размышления почти не осталось и мужчина побрел к гостинице, чтобы найти машину, добраться домой и потом уже выпутываться из этого странного происшествия.
… Та, которая называла себя Ангелиной, к этому времени уже ловила попутку на шоссе, далеко от гостиницы, и собиралась в противоположную от Питера сторону. Внезапно стал накрапывать дождик, и капли в свете фонаря поблескивали на ее темном пальто. Кое-как нащупав в кармане кольцо с черным надтреснутым камнем, она поспешно натянула его на безымянный палец правой руки. Без него девушка весь вечер чувствовала себя какой-то расхристанной.
В машине ей стало спокойнее, даже барабанная дробь дождя показалась какой-то убаюкивающей, но чего-то не хватало. Мучительно хотелось согреться пряным глинтвейном или хотя бы каплей ликера, однако девушка боялась, что муж учует хмельной запах, когда вернется домой. Правда, в последнее время он любил пропадать допоздна, а главное, без всяких предупреждений, и возвращался, когда она уже спала. Но это не помеха, он ведь всегда узнает все что нужно…
Впрочем, девушку беспокоило еще кое-что. Хмель ненадолго согревал и ободрял, помогал забыть, что за окном промозглая питерская осень, в которой другие безумцы как-то умудряются радоваться жизни. Но она заметила, что после выпитого ей снятся кошмары, которые все остальное время прятались в глубине подсознания. Еще год назад она спала в объятиях своего избранника еще безмятежнее, чем прежде, когда была юной домашней девочкой. Да и дневные развлечения поначалу нравились и щекотали нервы. Но минуло совсем немного, и ее стала одолевать тоска и тревога, которую девушка решила заглушить за стойкой бара.
В первый раз это помогло, к тому же теперь ей стало интересно выискивать в каждом посетителе всех его тараканов, а то и более страшных зверей. И такие, как она, одаренные не по рождению, а волей темных сил, порой забредали в эти места и уходили с добычей. Не сразу ведьма-неофитка поняла, что этой добыче в лучшем случае уготовано тяжелое душевное расстройство, истощение и бессонница. В худшем… об этом пока оставалось лишь догадываться. Из него-то лишнего слова не вытянешь…
Словом, бары вскоре ей разонравились, но тяга к хмелю не уходила, и она стала просто выпивать, не разглядывая публику и не вслушиваясь в разговоры. А ночью просыпалась в липкой испарине, вскрикивала и будила его — он всякий раз с досадой спрашивал «Что опять, Гели?», но все-таки поднимался и приносил ей какие-то таблетки, а потом обнимал, пока она снова не засыпала. И в эти моменты действительность казалась почти простой и даже счастливой.
3.
Беда не приходит одна
Илья торопливо оделся и потрепал Накки за плечо. Она открыла глаза и посмотрела на него так настороженно, будто и вовсе не спала.
— Что случилось, Велхо?
— Я сам еще толком не понял. Мне только что позвонила жена этого Олега, на которого мы сегодня натолкнулись. Похоже, у них дома стряслось еще что-то жуткое.
— А именно?
— Она обмолвилась, что дочь заболела чем-то непонятным, но я теперь уверен, что тут все связано с той девицей. Только жене пока об этом говорить не стоит, надо сначала на девочку посмотреть, а там разберемся.
— А почему она тебе стала звонить? Они что, в курсе твоих способностей?
— Нет, они не в курсе, но пару раз я им кое-что советовал по мелочам. А кроме того, ей и не к кому больше бежать. Прости, что планы нарушаю, но в этом надо разобраться, раз уж втянулись. Ты со мной пойдешь или потом увидимся?
— Да уж лучше с тобой, погляжу, что там за непонятная болезнь, — отозвалась Накки и тоже стала собираться. Илья благодарно улыбнулся и вызвал такси, которое по ночному шоссе и пустым улицам довольно быстро приехало к дому, где жили Цыплаковы. Заодно он попытался набрать номер Олега, но тот оказался вне доступа.
Лариса встретила их в прихожей, бледная до синевы и осунувшаяся еще больше прежнего. Ее губы мелко подрагивали, взгляд блуждал, руки она спрятала за спиной. Она с трудом промолвила, боясь сорваться на плач:
— Прости, Илюша, что мы тебя на ночь глядя дернули, но я не знала, что делать! Олег неизвестно где пропадает, я два раза «Скорую» вызывала, и вчера, и сегодня, но когда они приезжают, все прекращается! Понимаешь? Будто проклятие какое-то, или сглаз, я не знаю! А может, я сама уже свихнулась. Но я не переживу, если Мила тоже умрет…
— Лара, прекрати, никто еще не умер и не собирается, — твердо сказал Илья. — Сейчас вы мне все толком расскажете, ладно?
Лариса кивнула и только тут заметила Накки, стоявшую у Ильи за плечом. Он поспешно объяснил:
— Это Накки, моя подруга, она вызвалась помочь. А это Лара, — он обратился уже к своей спутнице по-фински, — жена того козла, которого мы сегодня видели.
— Терве*, — произнесла Накки и властно протянула Ларисе руку. Та поначалу растерялась, даже сделала шаг назад, но потом кивнула и робко отозвалась на рукопожатие.
Илья тем временем помыл руки и пошел в комнату девочки. Там горел яркий свет и мерцали цветные огоньки в игрушечной диско-подсветке на книжной полке, которую мать, по-видимому, забыла выключить. Сейчас их мельтешение казалось последним напоминанием о детстве и спокойных временах в этом доме.
Милана лежала на диване, кутаясь в плед. Ее бил озноб, лицо побледнело еще сильнее, чем у матери, под зелеными глазами виднелись жуткие темные тени, челюсти непрерывно лязгали. Она не сразу отреагировала на его появление, так и лежала в странном полусне, с уставившимися в стену глазами. Лишь когда Илья сел рядом и потрогал девочку по плечу, она посмотрела на него более-менее осмысленно.
— Мила, ты меня узнаешь?
— Ну ты скажешь, дядя Илья, — вяло усмехнулась девочка. — Я головой не ударялась, чтобы амнезией страдать, со мной какая-то другая хрень творится.
— Вот и расскажи мне про эту хрень по порядку. Где у тебя болит?
— Горло очень дерет, будто лезвие проглотила, и вкус крови во рту постоянно. И в слюне тоже кровь, и рвало кровью несколько раз…
— Когда это началось?
— Кровь носом еще вчера шла, а горло разболелось сегодня утром. Отца уже дома не было, а мама не отпустила меня в школу и вызвала врача. Он ничего не нашел: горло, мол, не красное, хрипов нет. Но к вечеру мне стало хуже и мама уже в «Скорую» стала звонить. Поехали в больницу, там меня осмотрели, сделали рентген и сказали, что ничем помочь не могут — типа и нет там ничего. То есть следы крови, пятна они видели, но при них она не текла и никаких повреждений не нашлось. Знаешь что нам сказали? Что я специально палец уколола и вымазалась кровью, чтобы родителей напугать и что-нибудь у них выпросить! Это из какого пальца столько вытечет? А как паршиво-то сейчас! Утром я хоть ходила, а теперь уже двигаться трудно.
— Ничего, все будет в порядке, — заверил Илья. — Ты вон какая умница, не плачешь, не капризничаешь. Давай так: я сейчас позову мою подругу, чтобы она тебя осмотрела. Она финка, по-русски не говорит, но все поймет, если ты покажешь. Идет?
На самом деле Накки, разумеется, могла, но просто не любила лишний раз объясняться по-русски, поэтому они с Ильей придерживались этой легенды, чтобы иметь возможность обсудить то, что не предназначалось для третьих лиц.
— Давай, — слабо улыбнулась Милана.
— Вот и отлично, а я еще поговорю с мамой, — сказал Илья. У него невольно сжалось сердце, когда он вспомнил, как впервые увидел ее еще шестилетней малышкой, которая обнимала всех, кто приходил в гости, очень любила лес и подолгу могла рассказывать о том, сколько грибов они собрали с родителями. Потом родился Никита, Олег привык хронически задерживаться на работе, а Милана с годами становилась все более замкнутой и неуживчивой. Родители все сваливали на избалованность и гормоны, однако Илья чувствовал, что дело в другом, и оставался одним из немногих, кому она еще доверяла.
Он осторожно погладил девочку по голове, вышел за дверь и подозвал Накки.
— Я подозреваю, в чем тут дело, но тебе лучше самой на нее посмотреть, — сказал Илья по-фински. — Может быть, ты найдешь средства остановить кровотечение, чтобы она совсем не потеряла силы? А я попробую распознать, что его вызвало.
Водяница безмолвно кивнула и скрылась за дверью, а Илья ободряюще положил руку на плечо Ларисы и промолвил:
— Лара, послушай, я думаю, что Мила действительно не больна ничем серьезным. У нее просто очень сильный шок — бывает такое, что психика не выдерживает и бьет по организму, словно рикошетом. Так и вылезают болячки, которые называют соматическими. Кровь мы остановим, а там непременно разберемся что делать.
— Ну а как тут выдержать, Илья? — ответила женщина и, не утерпев, всхлипнула. — Когда в квартире такой дурдом! Я и сама-то еле на ногах стою, потому что надо. И так дом запустила, надо признать, но я чуть из-за Никитки с ума не сошла! Сама же его потеряла…
— Никиту тоже постараемся найти, но обещать что-либо я боюсь. А где Олег? Я пытался до него дозвониться, но он почему-то недоступен.
— А ему некуда звонить, — странно усмехнулась Лариса. — Вот его мобильник на полке валяется, в глухой разрядке! Я и не сразу заметила, каюсь… Видимо, он себе просто новое средство связи завел, да и новые связи в довесок.
— Вот как? Ты его ловила на горячем?
— Нет, Илюша, у меня и сил не было, но вообще-то он особо не скрывался. Жены-то не слепые и не глухие, просто мне не до того стало. В конце концов он человек взрослый, здоровый, как-нибудь сам со своей жизнью справится.
В этом Илья был не уверен, но сейчас его больше волновало состояние Миланы, и он с нетерпением ждал, когда Накки что-нибудь объяснит. Наконец она вышла из комнаты и тихо сказала ему:
— Ты сам-то что думаешь, Велхо?
— Ну, с беглого взгляда я бы предположил, что у Милы открылись мои способности, но сейчас вижу, что это не так. Тем не менее без контакта с потусторонним явно не обошлось.
— Именно! У всякого человека усиливается кровоток из-за мощного энергетического всплеска, когда организм защищается от черной ауры. Но у тебя есть иммунитет, а у этой девочки нет, поэтому кровь и шла так долго и обильно. Мы ее, конечно, очистим, но свойства этой ауры очень подозрительные…
— Кто ее напустил? Человек или дух?
— Это ты увидишь лучше меня, я же могу только сказать, что этот кто-то имеет отношение к нижнему миру. Или миру мертвых, как вы предпочитаете его называть, — призналась Накки. — Поэтому даже один контакт с ним может быть очень опасен.
— Что она тебе сказала? — вмешалась встревоженная Лариса.
— Она думает то же, что и я, — осторожно пояснил Илья. — Мы сейчас окажем первую помощь, а потом вместе подумаем, как вытаскивать Милу из шока. Я побуду здесь, а тебе лучше самой немного полежать.
Лариса покорно кивнула, по-видимому утратив силы, и Накки снова обратилась к Илье:
— Девочка сейчас спит, я дала ей успокоиться, так что тебе будет проще. У спящего барьеры не такие прочные, да и ей стоит отдохнуть. А я пока схожу за средствами. Помощь, как видно, здесь требуется не только детям…
Водяница многозначительно усмехнулась, поцеловала колдуна в лоб и быстро вышла.
— Кто она, эта Накки? — удивленно спросила Лариса.
— Она кое-что понимает в нетрадиционной медицине. Не бойся, это в любом случае безопасно, я на своем опыте знаю.
— Неужто ты наконец жениться собрался? — вдруг улыбнулась женщина.
— Да с чего бы это? Пока не думал, просто она хорошая, надежная девушка.
«Жениться на Накки… Да, это было бы забавно! Пожалуй, единственное, что могло бы по эксцентричности переплюнуть мой первый брак» — невольно подумал Илья и тоже устало улыбнулся.
Он снова пошел к Милане, которая действительно крепко спала и ее припухлые по-детски щеки чуть порозовели. Накки успела выключить общий свет и игрушечную подсветку, оставив маленький ночник у дивана, и теперь не так било по глазам. Осмотревшись, Илья увидел на стенах деревянные маски с жутким оскалом, а в застекленном шкафу — множество фигурок: гномы, монахи, короли, рыцари, ангелы, скоморохи. Все это были работы Олега, которые он называл «антистрессовыми», хотя Илья считал, что приятель мог бы очень неплохо зарабатывать на этом увлечении.
Снова присев рядом, он осторожно коснулся лба и щек девочки. «Надеюсь, это достаточно крепкий сон» — подумал Илья с тревогой, боясь спровоцировать у Милы новую боль. Он взялся за ее тонкое запястье, закрыл глаза и стал погружаться в транс. Со стороны выглядело так, будто он просто расслабился и задремал — дыхание было тихим и ровным, ресницы чуть подрагивали. Но в действительности Илья чувствовал себя как в зоне турбулентности: перед глазами плясали всполохи огня, в ушах резало, почему-то пахло гарью. Наконец ему удалось проскочить опасный порог и коснуться подсознания спящей девочки, которое все еще было затянуто дурной аурой, словно пятном вязкого мазута.
Мила негромко застонала сквозь сон, и Илья чуть ослабил ментальное давление, чтобы не травмировать ее. Понемногу он стал различать флюиды, похожие на те, которые учуял в парке, — запахи стоячей воды и мерзлой осенней почвы сочетались с ароматом выпечки и глинтвейна, а затем с прошибающим смрадом, напоминающем о скотобойне. Но теперь Илья мог зайти чуть дальше и увидеть обрывки зрительной памяти, которые доходили до него в переработанном виде. Почему-то больше всего он видел огонь — то отражающийся в воде, то рассыпающийся фейерверком в небе, то потрескивающий на кончике фитиля. Затем потянуло горелой человеческой плотью, но тут череда образов прервалась, Илью выкинуло из чертогов подсознания и он открыл глаза.
Девочка спала на боку в позе зародыша, подогнув худые колени и обхватив себя руками, будто хотела спрятаться. Илья глянул на часы и понял, что был в трансе довольно долго. Решив узнать, не вернулась ли Накки, он встал и принялся разминать затекшие конечности. Голова болела довольно сильно — стараясь снизить нагрузку для девочки, Илья подвергал себя двойному напряжению. И все же он был доволен: в мешанине запахов и образов вполне могли отыскаться нужные нити.
Выйдя в коридор, он увидел через приоткрытую дверь в спальне хозяев, что Лариса дремала на неразобранной постели, укутавшись в пушистый банный халат. Илья осторожно прокрался на кухню и почти не удивился, застав там свою подругу.
Накки как ни в чем не бывало расставляла на столе какие-то банки, бойко напевая что-то на финском. При виде Ильи, побледневшего, с мутными глазами, она снисходительно улыбнулась:
— Что, Велхо, успел отвыкнуть от практики? Ничего, сейчас приведем тебя в порядок. И эту курицу с птенцом надо покормить: у них-то закрома почти пустые.
— А с чего ты вдруг здесь хозяйничаешь?
— Так вроде они тебе небезразличны? А без еды им долго не протянуть, особенно девчонке. Кровь-то у нее по-настоящему идет!
Тут он ничего не мог возразить и благодарно положил руку ей на плечо. Накки тем временем стала открывать банки, в которых оказалась какая-то замороженная субстанция. Девушка немного подышала на каждую из них, и лед превратился в золотистый бульон, пахнущий травами и пряностями, и алый ягодный кисель. Кухня моментально наполнилась приятными запахами, дразнящими аппетит, и Илья даже забыл о головной боли.
— Эх, каждой домохозяйке бы по своему духу на кухню! — шутливо заметил он. — Не надо ни морозилки, ни микроволновки, ни консервного ножа.
— А что же ты думаешь! Потому в местах, где мы служим, еда особенно вкусная. И не чересчур дорогая, ведь на электричество лишний раз не надо тратиться, — сказала Накки. — Ты сядь, тебе самому надо поесть.
Она раскрыла еще один контейнер, и там после разморозки обнаружилась каша на молоке, от которой пахло ванилью и сухофруктами. Накки поставила миску перед Ильей и налила кисель в стакан. Угощение слегка напомнило ему геркулес со сгущенкой, которым в далекие школьные годы его потчевала мать, и для полной картины не хватало только какао в большой чашке.
Вскоре проснулись и хозяйки. Поначалу щедрость незнакомой финки смутила их, но после уговоров Ильи они попробовали еду и заметно приободрились. Накки также принесла какие-то сушеные травы в мешочках и попросила Илью передать, что их стоит заваривать вместе с чаем наутро и перед сном.
— Спасибо вам, ребята, — сказала Лариса, улыбнувшись чуть бодрее прежнего. — Так неудобно, что мы вам вечер испортили…
— Лара, я же сам отец, я это все кожей чувствую, — ответил Илья. — Ты не робей, обращайся, для вас я всегда на связи. А с Олегом по-мужски поговорю, когда он мне на глаза попадется.
— Если только он и на работу не забьет, с него станется, — мрачно промолвила Лариса. А Мила вдруг странно усмехнулась и сказала, болтая ложкой в бульоне:
— А я знаю, с кем отец шляется…
— Мила, да какая разница! — устало махнула рукой ее мать. Однако Илья насторожился:
— И что же ты знаешь?
— Несколько дней назад он меня подвез до школы и я учуяла, что в машине какими-то дешманскими духами несет. Кое-что сопоставила и до меня дошло: ну не иначе как папочка бабу на стороне завел, потому и с работы к ночи возвращается. А утром побыстрее уходит, чтобы в глаза не смотреть. Я и решила на следующий день за ним последить — приехала к вашей конторе, дядя Илья, затихарилась там и дождалась, пока отец вышел. Только он не сразу в машину сел, а пошел в кафе через дорогу, и вскоре появился под ручку с этой чернявой кралей…
— Мила!.. — одернула ее Лариса.
— Ну а что я могу сделать, мам? Если она действительно была чернявая, а не белобрысая! — отозвалась Мила и неловко покосилась на Накки. — Но пялился он на нее как мартовский кот, налакавшийся валерьянки. Меня не заметил, хотя я уже и не очень-то пряталась. Так вот, сели они вместе в его машину и поехали куда-то в сторону Нарвской, а мне что было делать? Попутку ловить и устраивать гонки с преследованием, как в кино? Я и пошла к метро.
— И правильно сделала, — заметил Илья.
— Но зато потом я решила прогулять и наведалась прямо в это кафе, а она там за кассой стояла. Я заказала капучино для вида, посидела за столиком, понаблюдала, а потом вижу, что она в мою сторону смотрит. Тяжелым таким взглядом, противным, у меня прямо по коже когтями продрало. Но потом я что-то вдруг так разозлилась! Взяла и сфоткала ее на телефон, а потом распечатала дома на принтере и решила с этой фоткой отворот сделать.
— Что?! Отворот? — переспросил Илья, с трудом удержавшись от смеха.
— Ну да, я в интернете способ нашла! Засунуть фотографию в бутылку, налить туда грязной воды с уксусом и запечатать воском от свечки. Потом я выкинула бутылку в канал, как было написано, и поехала домой, а на следующее утро начались первые кровотечения.
— И ты молчала? — вырвалось у Ларисы.
— Мам, ну ты что, серьезно думаешь, что я заболела из-за этого дурацкого отворота?
— А зачем с такими вещами играть, Мила? — возмутилась мать.
Илья мягко, но решительно сказал:
— Ты сохранила эту фотографию? Покажи мне ее, пожалуйста.
Мила пожала плечами и протянула ему телефон, хотя Илья уже не сомневался, что увидит на фото именно ту женщину, с которой Олег сидел в ресторане. И хотя она пробыла там совсем недолго, он узнал сразу это бледное равнодушное лицо с ямочками на щеках, светлые глаза, волнистые каштановые локоны. На ней была зеленая форменная блузка, но за этой напускной будничностью Илья ясно видел потустороннюю угрозу. И по глазам Накки, заглянувшей ему через плечо, понял то же самое.
— Ну что, дядя Илья? Ничего же особенного, обычная молодая краля, — нетерпеливо сказала Мила. У Ильи было иное мнение, но он сдержанно кивнул и ответил:
— Ты молодец, Мила, смелая, и о родителях беспокоишься, но впредь веди себя осторожнее, не читай дурацких советов в интернете и не бросай мусор в каналы. Вы пока отдохните и не забывайте принимать то, что Накки оставила. А если симптомы вернутся, я снова к вам загляну.
Уже на улице Илья и Накки, слегка избавившись от напряжения, смогли рассмеяться — выходка Милы не только позабавила, но и указала верный путь.
— Нет, ну это же надо! И зачем, спрашивается, я столько учился, когда все можно по интернету сделать? — наконец сказал Илья.
— Я тебе всегда говорила, Велхо: отстаешь от времени, — усмехнулась Накки. — А если серьезно, ты-то знаешь, как мужика отвадить от любовницы! Я нюхом чую: ей от него что-то нужно посильнее гулек, иначе с чего она так на девчонку взъелась? Неужели тебе не по силам заслон поставить?
— Да по силам, конечно, но ты же знаешь, сколько от этого побочек, — осторожно заметил Илья. Этот самый заслон действительно был по плечу даже полуграмотным деревенским ведьмам в старой Ингрии, но только тем, которые не стеснялись наживаться на людских несчастьях. Жены, заподозрившие супругов в неверности, верили, что колдовство вернет тех в семью, но не представляли, что вместе с порочной страстью оно отбивает и всякий вкус к жизни, аппетит и сон, наводит дурные мысли и лишает мужской силы. А в перспективе и сделает мужчину беззащитным перед всякими хворями и бедами. Если заслон оставался на таких супругах надолго, они постепенно превращались в тени, безразличные к семье, труду и удовольствиям, иногда впадали в слабоумие и рано умирали. Правда, чаще всего ведьмы предостерегали о возможных последствиях, но наивные и ослепленные отчаянием женщины надеялись, что дурное их минует.
— А чего ты хотел? Ты колдун, а не лекарь, тебе всегда придется выбирать между двумя жизнями, а то и более. Или вообще этим не заниматься, но тогда я не смогу часто тебя навещать, — лукаво промолвила водяница. — Эта ведьма близко связана с кем-то из нижнего мира, и пока твой друг пребывает в любовном угаре к ней, дочка будет страдать, а сына никто не найдет. Так что думай сам, Велхо, кого тебе больше жаль, я за тебя не могу выбрать.
Илья нахмурился и вспомнил лицо больной Милы, затем ее пропавшего братика. В такие моменты он завидовал подруге, хотя обычно был вполне доволен своей судьбой.
— А что ты знаешь о духах нижнего мира, Накки? — задумчиво спросил он.
Девушка немного помолчала и наконец ответила:
— Они не такие, как мы, среди них много бродяг, у которых нет пристанища, цели, цикла существования. Просто скитаются по свету и ищут удовольствия. Да, мы тоже его любим и тоже питаемся человеческой энергией, но соблюдаем законы и платим за это, а они хотят питаться даром и без всякой меры. Они не бессмертны, Велхо, с ними можно совладать, но все-таки они очень опасны. И мне чертовски не нравится, что у одного из них так разыгрался аппетит.
Подходя к дому, где они жили с женихом, Вероника Алехина заметила темные окна и встревожилась: по ее подсчетам Саша уже должен был вернуться. Но в комнате было пусто, а мобильный не отвечал. Вероника лихорадочно стала раздумывать, где его искать, но тут ее собственный телефон перестал работать, а затем вырубился свет и послышался странный шорох.
Девушка хотела спросить у соседей, в чем дело, но все двери оказались заперты, квартира словно вымерла, и только слышались противные звуки — скрип, шипение, попискивание, скрежет ножа по стеклу. Она побежала обратно в комнату, и дверь за ней тут же захлопнулась. Вероника споткнулась в темноте, чуть подвернула ногу и вскрикнула: ей вдруг показалось, что она застыла на краю пропасти. Между старыми половицами разрасталась прореха, превращающаяся в огромную яму, из которой валил пар. Вероника зажмурилась, изо всех сил уговаривая себя, что просто видит страшный сон, но перед глазами вдруг вынырнуло из мрака человеческое лицо. Оно было страшно изувечено, словно из него зубами выдрали кусок плоти, и девушка осознала, что видела саму себя.
Вдруг дверь распахнулась и она услышала голос Саши, от которого моментально потеплело на душе.
— Вера, родная, где ты? Почему в темноте сидишь? — крикнул он встревоженно.
Свет не зажегся и соседи по-прежнему не откликались, так что парень тоже перепугался не на шутку. Он включил фонарик на мобильном и увидел Веру, белую как полотно, забившуюся в угол дивана.
Когда она все ему рассказала, Саша предложил переночевать у ее бабушки, но девушка отказалась, боясь, что той после недавнего приступа гипертонии станет совсем плохо.
— Давай лучше поедем на дачу, — предложила она. — На последнюю электричку мы еще успеваем, а здесь я не останусь. Я уверена, что нас чем-то травят, ртутью или еще какой-то гадостью, которая разрушает мозг. Пересидим на даче немного и решим как быть дальше.
— Ртутью? — недоверчиво протянул Саша. — А электричество тоже от нее замкнуло? И соседи из-за ртути сбежали?
— Я не знаю, но только здесь нам оставаться нельзя! Еще один такой вечер я не переживу, — решительно сказала Вера.
Они кое-как отыскали документы и скромный запас денег, поехали на вокзал, а к ночи прибыли в дачный домик. Едва переступив порог, они улеглись на отсыревшее после лета покрывало и несколько часов проспали как убитые.
Их разбудил ураганный ветер: хлипкие стены домика зашатались, а ребята съежились на диване, пытаясь успокоиться и укрыть друг друга от злобного сквозняка. К утру Саша начал кашлять, затем слег с сильным жаром, а до ближайшей больницы или поликлиники было не меньше десяти километров. Мобильные телефоны так и не заработали, и Вера тщетно бегала по округе в поисках живой души. Когда она вернулась, парень лежал без сознания, а из его носа и рта медленно текли струйки крови.
Девушка бросилась к колодцу, чтобы принести для Саши воды, и увидела, что тот зацвел и отвратительно пах мертвечиной. Это добило ее, она села на стылую осеннюю землю и зарыдала. Кое-как придя в себя, Вера возвратилась в дом, легла рядом с парнем и утирала ему кровь, старалась отогреть своим дыханием. Ей показалось, что смерть уже неотвратима, и больше всего она хотела отключиться раньше него.
Сколько минут или часов они так пролежали в полутемной комнате, Вера не знала. Кровотечение, по-видимому, иногда прекращалось, порой Саша даже открывал глаза, но взгляд бестолково блуждал, ни за что не цепляясь. Она почти впала в анабиоз, когда вдруг почувствовала резкий запах дыма и еловой хвои.
Комнату заволокло серой пеленой, источающей лесной аромат, Вера почувствовала резь в глазах, а затем остолбенела — из этой пелены выступили трое молодых мужчин, все высокие, широкоплечие, похожие на викингов из старых фильмов и эпосов. Их бледная кожа, светлые глаза и длинные волосы словно подсвечивались в полумраке. Все трое подошли ближе и присмотрелись к ребятам, которых било мелкой дрожью — Сашу от недуга, а Веру от ужаса перед бесстрастными лицами пришельцев. С таким выражением они в равной степени могли как спасти их, так и забрать на заклание.
Наконец один, с золотистыми волосами и легкой щетиной, повернулся к своим товарищам и произнес что-то на незнакомом языке. Те кивнули и вышли во двор, а первый склонился к ребятам и провел ладонью у них перед глазами. Саша в забытье ничего не заметил, а Вере неожиданно стало легче, и даже мысль о смерти перестала пугать.
Вскоре один из парней вернулся с ведром воды, которая, к изумлению Веры, оказалась совершенно чистой. В четыре руки незнакомцы обтерли Саше кровь, напоили его и Веру из кружки, приложили ко лбу девушки влажную ткань и она сразу почувствовала расслабление. Где-то через полчаса со двора послышался шум мотора и молодые мужчины, все так же молча, подняли их и отнесли в большой автомобиль.
По дороге Вера уснула и очнулась в большой теплой комнате, в чистой постели. На соседней кровати лежал Саша, которого осматривал пожилой мужчина, а около Веры сидела рыжеволосая девушка в длинном пестром платье и протирала ей чем-то лоб и запястья. Затем она покормила Веру бульоном и вареным мясом, напоила теплым ягодным соком.
Вера почувствовала, что внутри у нее стало понемногу оттаивать, хотя она еще ничего не знала об их пристанище и этих людях. Да и люди ли они? Она даже не знала, на каком языке здесь говорят, но решилась обратиться к девушке по-русски:
— Скажите, пожалуйста, что это за место?
— Ведьмин дом, — лукаво улыбнулась рыжая. — Место, где накормят, в бане попарят, в постель уложат и наутро съедят, — разве не видно?
*Здравствуйте (фин.)
4.
Латиф и Гелена
Мужчина, одетый в кожаную куртку и темные джинсы, с черными волосами до плеч, медленно шел вдоль притихшего Обводного канала, над которым висели облака выхлопных газов и строительной пыли. Не первый год Латиф жил в этом городе — впрочем, подсчет календарных листов давно не имел для него значения, — успел приноровиться к его духу, атмосфере и органике, но постоянно нуждался в новой подпитке. Хотя здесь даже питание, казалось, не шло впрок: жители упорно не желали делиться своими жизненными соками. Видно, этот сумрачный мир выделял своим отпрыскам так мало сил, что они судорожно в них вцеплялись и с трудом велись на уловки. Может быть, в каждом из них жила частица нечисти, той самой, которая все еще говорила на диалекте вымерших племен. Или его собственная энергетика стала давать сбой…
Эта пробудившаяся склонность к самокопанию даже немного пугала его: неужели она означает закат жизни, которого не миновать и могущественному демону? А он был еще не готов к нему, особенно с тех пор как встретил Гелену — простую девушку, которая смогла выдержать его взгляд и яростную сексуальную энергию. У нее нашлись и другие таланты, но всякая медаль имела обратную сторону.
По вечерам почему-то всплывало в памяти раскаленное небо, замшелые скалы, бескрайний океан, пестрота и многоголосье базаров — родной, но уже бесконечно далекий Танжер, плавильный котел между Европой и Африкой, земля разных народов, вероисповеданий и исторических событий. При всем равнодушии Латифа к людям и среде их обитания, берберы были единственным народом, с которым он ощущал что-то похожее на родство и никогда их не трогал, если не считать детства.
Духи не появляются на свет сразу взрослыми, но Латиф не знал своих родителей и не любил вспоминать детство. Он рос в сиротском приюте — его подкинули прямо на ступени, и помнил в основном запах подгоревших пшеничных лепешек и сухофруктов, которыми воспитанников потчевали по особым дням. Там он и получил от кого-то из служителей имя Абдуллатиф Кахинни, которое совсем не подходило к его природе*, и тем не менее он представлялся им всегда и везде. Менялись эпохи, страны, традиции, женщины, испытания, несомненно что-то ломалось и в нем самом, но имя он никогда не менял — возможно, из желания любого разумного существа иметь хоть что-то свое.
Конечно, няньки и кормилицы в приюте быстро заметили, что крупный красивый младенец не просит грудь, не хворает, хотя другие дети постоянно хватают инфекции, а главное, не пачкает пеленки даже после принудительного кормления. Но в то время люди охотно верили в чудеса и промысел Аллаха, поэтому ребенка сочли даром небес. Не сразу они поняли, что все, в кого он долго всматривался черными глазенками, мучились головной болью, упадком сил, бессонницей и апатией. Зато сам мальчик от этого будто расцветал, наливался силой и румянцем. Поначалу Латиф, как и человеческие дети, не умел контролировать свои аппетиты, но затем научился скрываться. Первое время он даже сам подрезал растущие когти, пока не встретился со старшими духами — те научили его напускать иллюзию и открыли, что он пришел совсем из иного мира, нежели полагали служители. Остался лишь вопрос, зачем его забросили к людям, и тут никто не мог или не желал подсказать ответ.
А теперь чужой холодный край удерживал его в своих влажных щупальцах. Латиф продолжал носиться по миру — только за минувший год жизни с Геленой они повидали все части света, и в это время он был почти спокоен. Однако приблизилась зловещая осенняя дата, и ему пришлось вернуться в город их знакомства. Теперь Латиф надеялся только, что Гелена будет знать свое место и не задаст лишних вопросов. А то в последнее время у нее прорезалась эта тревожная наклонность, как, вероятно, у любой женщины, которая начала привыкать к статусу супруги.
Латиф поставил ей условие: они поселятся не в центре города, а ближе к природе, без толпы зевак и нагромождений инфраструктуры. Конечно, Гелена немного капризничала, но вскоре сдалась и привыкла к их жилищу — старому деревянному дому в два этажа, с башенкой и цветными стеклами. Прежде его облюбовали местные бродяги, но Латиф быстро с ними разобрался, хотя их души успели утратить всякие вкусовые качества.
При желании он добрался бы до дома за пару мгновений, но сейчас решил поехать на машине, чтобы немного продлить уединение. Как назло, в пути начался дождь, и не тот, что нравился Латифу — быстрый, сопровождающийся громом и сиянием в небесах, как летом, а по-осеннему боязливый, монотонный и изнурительно долгий.
Когда он приехал, уже совсем стемнело, благо сегодня Гелена никуда не отлучалась и ее не надо было подвозить. Даром переноситься с места на место Латиф не мог ее наделить, а если по-честному, то и не хотел бы. Он все же рос на Востоке и считал, что избыток воли только развращает, особенно женщин. А еще ему действительно хотелось возвращаться в прибранный дом к приготовленному ею сытному ужину, хоть физически он и не зависел от температурных колебаний и еды. Это было необходимо на каком-то ином уровне, ставшем опасной чертой между наслаждением и гибелью, но Гелене он этого предусмотрительно не показывал.
Латиф сам отпер дверь, оставил куртку и берцы в тесном коридоре и прошел на кухню, такую же старую и непрезентабельную, как фасад дома. Впрочем, интерьер его и не интересовал — все равно пристанище временное, а вот отсутствие ужина сразу насторожило, и он отправился в комнату, чтобы объясниться с благоверной.
Гелена сидела на кровати, с распущенными волосами, в теплом узорном халате, и неторопливо жевала дольки апельсина. Кожура сиротливо валялась на туалетном столике. При виде мужа она не встала, а лишь туманно улыбнулась и промолвила:
— Ты опять пропадал неизвестно где, Латиф. Заметь, я ведь тебе не мешаю, но мне начинает казаться, что я попросту тебе надоела. Не слишком ли это предсказуемо? С таким же успехом я могла выйти и за своего бывшего парня.
— Это про того послушного песика, который бегал за тобой в надежде, что его когда-нибудь допустят до тела? — усмехнулся Латиф. — Ты кого угодно можешь пытаться обмануть, Гели, но не меня, — за него ты никогда бы и не вышла, я только слегка ускорил процесс.
— Ладно, забыли о нем, — вздохнула Гелена. — Хотя ты перенял от него манеру называть меня на свой вкус, а не так, как я хочу. Видимо, это болезнь всех мужиков, в том числе и демонов.
— А ты переняла от других женщин манеру выносить мозг? Впрочем, это я еще готов простить, проблема в другом — ты ленива, Гели. Я тебе все это время предлагал очень легкие дела, но ты даже с ними стала справляться спустя рукава, да еще взяла моду выпивать. Так что смотри, рано или поздно я могу и задуматься о твоей ликвидности.
— Понятно, — произнесла девушка, нервно прикусив губу, и поднялась с мятого покрывала, от которого шел сильный запах парфюмерии. — Только я подозреваю, что дело не в лени и не в пьянстве! Знаешь, как у нас говорят? Мужчины стареют как вино, а женщины — как творог, а я тем более состарюсь гораздо раньше тебя! Но вы всегда найдете, как бы покрасивее вывернуться!
— Не говори глупостей, тебе слишком далеко до старости. И какой еще творог? Ты пахлава из меда, затягивающая свои сладким ядом так, что становится нечем дышать и вместо крови по венам течет золотистый клей…
Латиф подошел к Гелене так близко, что она ощутила пропитавшие его запахи мокрого асфальта и бензина, которые волновали ее не меньше, чем привычный аромат специй и морской соли. Но для виду она сморщилась и уперлась ладонью в его грудь.
— Фу, смой это с себя, — капризно протянула девушка. — И вообще, Латиф, ты слишком напряжен, тебе пора расслабиться. Ванну я уже приготовила, а потом мы можем снова перебраться сюда — ты же знаешь, как я люблю влажные простыни!
— Подожди, я только печь затоплю, — отозвался Латиф с напускной небрежностью: желание уже одолевало его, но дом было необходимо заранее прогреть. Затем Гелена скинула халат, крепкое смуглое тело предстало во всей красе — от белья она предусмотрительно избавилась заранее. Ловкие пальцы взялись за воротник его свитера, ремень на джинсах. Она тоже залюбовалась его широкими плечами, стройным мускулистым торсом, лоснящейся светлой кожей. Редкие черные волоски на его груди приятно щекотали ее тело. Латиф протянул руку, крепко сжал ее тонкие пальцы и повел в ванную комнатку, где поджидала старомодная чугунная чаша, наполненная водой с запахом мяты и лимонного цветка. Пока вода была холодной, но Латиф легко и быстро нагревал ее с помощью своей энергии.
Однако до постели он, разумеется, не дотерпел. Он еле смог вытащить Гелену из воды и уложить на пушистый коврик около ванны, и то лишь потому, что прямо в ней предаваться утехам было технически неудобно. Почти придавил девушку собой и, не тратя времени на прелюдии, толкнулся так, словно хотел выбить воздух из ее легких. С каким-то животным остервенением демон целовал ее лицо и шею, оставляя алые хозяйские метки, до синяков сжимал грудь и бедра. Он знал, что щепотка грубости была именно тем компонентом, который довершал гармонию и сладость единения для Гелены, а для него — спасал от хронического чувства безысходности, напоминал, что он еще живет, а не доживает. Их страсть не могла привести к продолжению рода, но когда Латиф очередной раз обводил ее своей стальной хваткой, ему казалось, что все это не просто так.
Наконец Гелена почувствовала, что он слегка утомился, и подалась вперед. Латиф без возражений лег на спину: ему нравилось, когда она в нужный момент забирала инициативу, давая мужчине просто наслаждаться. Струйки воды стекали из-под ее темных волос, змейками опутавших плечи, она двигалась плавно, размеренно, без лишних эмоций, что очень ему нравилось. Она никогда не разыгрывала перед ним шумную страсть, обоим хватало тех огненных импульсов, которые они чувствовали губами, пальцами, беззащитной кожей.
Вскоре она бессильно опустилась ему на грудь, поцеловала в щеку и шепнула:
— Ну что, ты больше не сердишься?
— Да, ты знаешь, как меня умаслить, — усмехнулся Латиф. — Остался лишь финальный штрих, и я буду готов к примирению.
— А ты все-все знаешь о женских привычках?
— Может, и не все, Гели, у меня есть дела поинтереснее. Но сейчас я сосредоточен только на тебе, так что пользуйся.
Гелена снова покорно вытянулась перед ним. В этот момент она напомнила Латифу плотоядный цветок, с заманчиво яркими бархатными лепестками и смертоносным нутром. Но для него она всегда оставалась усладой, прирученным хищником, точно выверенной дозой опасного дурмана.
Наконец они перевели дыхание и все же решили ополоснуться. Гелена сидела спереди, расслабленно положив голову на его плечо и водя рукой по воде.
— Я надеюсь, настроение у тебя улучшилось? А то в последнее время твоя аура мне не нравится. Ходишь вечно как в воду опущенный и хоть бы раз объяснился…
— Ладно, — хмуро сказал Латиф. — Раз для тебя это так важно, то я провалил одно дело. Но смаковать подробности мне не хочется, к тому же рано или поздно я доведу его до конца.
— Ты потерял деньги?
— Да на деньги было бы плевать, Гели, я лицо потерял. Когда такое в последний раз случалось? Разве что в юности, но это же другое дело: в арабской стране демону-инкубу особо не развернуться! Кого там соблазнять? Женщин, которые в то время и не ведали, что секс может быть приятным? Когда я вырос, то скитался по разным городам и общинам, и кое-где им для надежности и обрезание делали — якобы так мужу приятнее, и рожать будет легче. Вот и посуди, что после этого думать о людях?
— Я все-таки тоже человек, — напомнила Гелена.
— Ты особенная, потому я тебя и выбрал. А если не растеряешь свой дар по-глупому и перестанешь пить — вообще станешь обольстительнее иных демониц. Ладно, давай по делу: я дал осечку и еще не разобрался почему, так что мне понадобится время и нервы. А также спокойная обстановка дома и своевременная вкусная еда. В городе мне пока светиться не стоит. И поэтому сейчас все твои фокусы с этим мужиком с мебельной фабрики совсем не к месту. Теперь ты понимаешь?
Гелена недовольно поджала губы, вылезла из воды и обмоталась широким полотенцем.
— Ужин будет готов через полчаса, — промолвила она и в таком виде отправилась на кухню, ловя драгоценные минуты тепла. Девушка быстро поджарила пару стейков форели, обложила их золотистым рисом и полила лимоном. Латиф бросил в бокалы лед и налил своего любимого виноградного шербета.
— Так что тебя рассердило? С мужиком я все устрою, просто он уж очень вялым хомячком оказался. Таких всегда сложно раскрутить, — вяло оправдывалась Гелена, предчувствуя что-то нехорошее.
— А с чего он сознание потерял? Это должно было в номере случиться, а он до него и не дошел! И что с ним в ресторане стряслось?
— Насколько я поняла, он увидел кого-то из своих знакомых. Но он так быстро меня утащил, что я и осмотреться не успела…
— «Утащил», «не успела»! Ну что за детские разговоры, Гели? Во-первых, прежде мужики рядом с тобой не то что знакомых, а мать родную не помнили и не замечали. И уж тем более не стали бы из-за них отказываться от секса. А этот валенок две недели вокруг тебя круги нарезал и вдруг вспомнил про порядочность? Во-вторых, я говорил тебе не соваться в левые места, а поехать в хороший отель, где у меня толковые знакомые! А тебя куда понесло?
Гелена поморщилась: этот разговор Латиф действительно заводил уже не в первый раз. Но что она могла поделать, если не переваривала тот круг общения, который он ей навязывал? Муж считал, что призвание духов состоит в красивой игре на чувствах и инстинктах, вдохновении художников, дизайнеров, музыкантов и артистов, за которое те щедро делились своей энергией, а порой и награждали материально. Гелене приходилось сопровождать Латифа на выставках, закрытых показах, богемных раутах и вечеринках, и она неизменно начинала скучать уже через полчаса. Все эти галереи, камерные театры и «арт-кластеры» даже будто пахли одинаково — какой-то безжизненной синтетикой, а не масляными красками и не шампанским с изысканными закусками, которые подавали на фуршетах. Бессюжетные «перфомансы» под звуковую какофонию, подмалевки и почеркушки, выдаваемые за живопись и графику, наряды, которые невозможно носить, и стихотворения, похожие на бред наркомана, — все это казалось глупым и пошлым девушке, у которой за плечами была художественная школа и образование модельера, пусть и незавершенное.
Однако подобно даме на балу из минувшей эпохи, Гелена была вынуждена улыбаться и подставлять для поцелуев изящную ручку в черной перчатке. Она сознавала, что Латиф искренне желает баловать жену, делать ее жизнь яркой и насыщенной, только не допускает, что у нее может быть иное мнение и вкус на этот счет.
И ей гораздо легче дышалось в таких местах, как эта полусельская гостиница с финским колоритом. С местными духами, которые ее содержали, Гелена не общалась, но частенько наблюдала за ними как гостья, чудаковатая горожанка, ищущая архаичной экзотики. Иногда она тайком проникала в их корпус и наблюдала, как белокурые крепкие парни состязаются в количестве выпитых кружек пива и армрестлинге, как девчонки усаживаются к ним на колени, как они парами отплясывают самые отчаянные танцы. Часто они пели для гостей какие-то диковинные древние песни.
Однажды она даже перенесла досадное огорчение, о котором, разумеется, муж не знал. Гелена приехала в тот ресторан с парой девушек из «креативного круга» — дружбы она ни с кем не водила, но для удобства держала при себе подобных статистов, — и приметила очень красивого парня, который торговал в гостиничной лавочке молоком, маслом и творогом. Он походил на героя северных эпосов, с могучим телом, ярко-голубыми глазами и доброй душой, и от него даже пахло не то смолой, не то пчелиным медом. Несколько раз Гелена приезжала снова, что-то у него покупала и чувствовала себя как в школьные годы, когда затаив дыхание следила за каждым взглядом или словом понравившегося мальчишки.
Увы, этот флер оказался недолговечным: она увидела его смачно целующимся с одной рыжей девицей из персонала, которая внаглую тискала парня за бедра. И не то чтобы Гелена так уж хотела оказаться на ее месте — ей было хорошо с Латифом, он знал толк и в утонченном восточном разврате, и в звериной страсти, так что жалела она не об этом. Просто на зарождающемся в ней чувстве робкой увлеченности будто поставили жирную кляксу. Вдруг Гелена поняла, что не успела распробовать сладость неизведанного, кинувшись в омут связи с Латифом, и впервые усомнилась в верности этого шага.
Первое время после их знакомства она была как оглушенная, не интересовалась ничем, кроме скульптурного тела Латифа и его внутреннего пламени. Хотя «знакомство» явно было слишком скромным определением для того, что случилось у них с первого взгляда, в парке на городском гулянии в честь Самайна. Там Гелена без сожаления оставила свою девственность, которую планировала сохранить до свадьбы, но отнюдь не из романтических побуждений. Напротив, девушка рано сделала вывод, что секс — единственное, что мужчины ценят в отношениях, и чем дольше дразнить их аппетит, тем крепче удастся привязать к себе. Отчасти такие взгляды внушила ей мать, которая искала нового спутника жизни сколько Гелена себя помнила, и ни о чем другом особо не заботилась.
Дочери же удалось найти такого кандидата довольно легко — это был умный, правильный, работящий юноша, смотревший на нее искренними влюбленными глазами. Одна беда: никакого телесного трепета он в ней не пробуждал. Но она убеждала себя, что комфорт и взаимопонимание важнее всего, а к остальному можно привыкнуть.
И только при встрече со странным черноглазым мужчиной в осеннем парке Гелена поняла, что бывает иначе — когда хмельной аромат умирающей листвы, слившись с тяжелым запахом ее крови и его семени, прошибает соленой волной, смывает все мысли, убеждения и привязанности. Все ее аппетиты и порывы сосредоточились и сплавились в безумном сексуальном притяжении. И хотя он сразу признался ей, что был демоном-соблазнителем, она не переставала удивляться тому, как эта страсть захватила ее, перевернула привычный мир, отвратила от старого круга общения и планов на жизнь. А больше всего — тому, что Латиф так глубоко впустил ее в свой мир.
— Кто вы вообще такие? — спросила она в одну из ночей, когда никак не могла уснуть от жара его тела.
— Мы — дикари, — усмехнулся Латиф, — ну, это я так говорю. А если по правде, то все мы, духи смерти или хранители, — низшие боги, заброшенные в этот мир, посредники между вами и хозяевами неба и земли. Наши создатели, архонты, вложили в нас немного человечьего, немного звериного, немного воды, пламени или смолы, и распорядились так, что мы, как и люди, рождаемся из утробы и проживаем отпущенный срок. А между этим блуждаем в вашем мире как можем. Вот представь, сколько народов и племен уже бесследно исчезли, а их духи-покровители остались, с людьми, которые их не знают и тем более не верят! В этом городе таких много: они до сих пор говорят по-фински и повинуются Северному старцу.
— А можно с ними познакомиться?
— Ни к чему, Гели: они слишком подстраиваются под людей, и мне с ними не по пути. Хоть я и сознаю, что порой это вынужденная мера, когда человек ставит себя в центр мироздания. Просто знай все это на случай, если когда-то не сможешь меня понять.
— Выходит, я живу с богом? — улыбнулась Гелена.
— Я все же предпочитаю «демона», — заявил муж, — а для людей являюсь успешным марокканским агентом на арт-рынке по имени Латиф Кахинни, 1987 года рождения. Что-либо иное знает считанное число тех, кого я сам выбрал. Ты хорошо меня поняла?
— О да, мой господин! — проворковала девушка, поцеловав его в плечо.
Свадьба у нее была странная: их венчал жрец по древнему обычаю арабов-язычников, и после жертвоприношения они выпили какого-то очень старого и крепкого вина, произнесли клятву. Латиф подарил Гелене свой медальон в виде синего глаза, который на Востоке называли «Назар», и объяснил, что эту вещицу хранил с детских годов в приюте. Кольцо с черным камнем он еще раньше преподнес ей в парке, а от нее принял в дар самое простое, но носил его всегда, и именно по местным традициям.
Зато потом Латиф устроил шикарный медовый месяц в Калифорнии и Нью-Йорке, о которых Гелена давно мечтала. Мысли о доме, прежних знакомых и даже матери почти не тяготили девушку и никто не пытался ее искать.
Но оказалось, что и у демонов праздники сменяются буднями. Латиф наделил молодую супругу некоторыми способностями, в первую очередь — магнетическим воздействием на мужчин, а также умением наводить чары, влияющие на здоровье и психику. И объяснил, уже без всякой игривости, что ей предстоит применять их только по его поручению и только с теми, на кого он сам укажет.
— Запомни, Гели, что нас интересуют два сорта мужчин: те, на ком можно заработать деньги и прочие материальные удовольствия, и те, кто дает жизненные соки, — буднично пояснил Латиф. — С первыми мы работаем по заказу — от жен, любовниц, конкурентов и всех, кто может хорошо заплатить. Вторые нам необходимы как топливо для механизма: ты забираешь у них энергию, а потребляем мы ее вместе. Но для этого нужны сдержанные и непривередливые мужики, не привыкшие к красивой жизни и удовольствиям. В них дремлет нерастраченный энергетический запас, который всегда подавлялся, и если подарить им хоть каплю иллюзии вседозволенности — перед нами распахнутся безразмерные шлюзы…
Тут демон даже прищелкнул языком, явно испытывая эстетическое наслаждение от мысли о живом «топливе».
— Ты хочешь сказать, что мне придется спать с этими мужчинами? — сказала Гелена, на миг похолодев.
— Еще чего захотела! — усмехнулся Латиф. — Я ведь уже говорил, что до этого тела не допущу ни одного мужика: оно только мое.
— А может быть, все-таки мое?
Пропустив это мимо ушей, муж спокойно промолвил:
— Словом, твоя задача, сокровище мое, в том, чтобы доводить мужиков до нервного предела, чтобы они кожу с себя живьем были готовы содрать и преподнести тебе на шубку. Дарили вещи, которые сами получили в подарок от родных, строчили стихи в блокнотах, укрывали в плохую погоду своими пуховиками, купленными на распродажах. Это куда ценнее для нас, чем то, что могут дать миллионеры, Гели! Поймешь, когда станешь чуть старше. Но если ты им действительно дашь, они очень быстро перестанут стараться: даже люди такого сорта легко привыкают к благам. Такова уж ваша природа! Поэтому в койку ты их можешь заманивать только затем, чтобы сладко усыпить.
Он философски развел руками, но уже тогда у Гелены закралось подозрение, что муж беспокоится совсем о другом. Однако она больше ни о чем не спрашивала. Также Латиф объяснил, что энергетический ресурс у них общий и прямо пропорциональный количеству «съеденных» душ, поэтому расслабляться ей не стоит.
Гелена не собиралась возражать: ей нравились игры и тайны, забавляла наивность мужчин, пребывающих в семейном и возрастном кризисе, и сочувствия они уж точно не вызывали. Вспомнить хотя бы первого, которого Латиф подогнал ей сразу после медового месяца, для «тренировки», — это был отец ребенка, пропавшего в парке в день ее знакомства с демоном. Он оказался до смешного легкой добычей, быстро забыл про жену и родителей и за несколько месяцев общения вконец обезумел и опустился. Когда же Латиф дал Гелене отмашку, она просто перестала выходить с ним на связь, и тогда мужик спьяну разбился на машине. Нет, он выжил, но обиженная супруга не пожелала брать переломанного инвалида на попечение, и пришлось ему идти с повинной к своим старикам.
После него было еще несколько не особо интересных заданий в разных странах, но ровно через год муж представил ей «клиента» с удивительно похожей историей — этого несчастного Цыплакова с мебельной фабрики, у которого сын также исчез во время городского Хэллоуина. Латиф объяснял, что мужчины со свежей травмой для них особенно сочная пища, и все же столь точное совпадение насторожило Гелену. К тому же, в это время ее стали напрягать и другие вещи, в частности то, что он на своей «работе» совсем не гнушался физических контактов с другими женщинами. Она мучительно ревновала и одновременно возбуждалась от мысли, что ее избранник так притягателен и скверен, поэтому новость, что он провалил какое-то дело, неожиданно ее ранила. И эта ядерная смесь эмоций уже не грела, а обжигала.
Алкоголь больше не помогал расслабиться, и днем, во время опостылевшей вахты в кафе, Гелена совсем сходила с ума. Тут-то эта мелкая дрянь, дочь Цыплакова, и попала под горячую руку. Не стоило, конечно, напускать на нее чары, Латиф не любил самодеятельности, и Гелена пока решила умолчать про эту выходку. Но в провале с отцом девчонки пришлось признаться.
Мужик и впрямь повел себя неадекватно: помчался во весь дух из ресторана, а на улице и вовсе отрубился. Но самое главное — Гелена больше не чувствовала потоков исходящего от него желания, не улавливала аромата и ритма его растревоженной ауры. Будто кто-то их перекрыл, как газовый вентиль. Неужели он оказался ей не по зубам? Или дело в атмосфере этой чертовой гостиницы? Видимо, Латиф прав и от нее стоит держаться подальше.
Устав от тяжелых раздумий, Гелена поднялась и поставила на плиту старую закопченную турку — Латиф признавал только сваренный в ней кофе. Он принял ее молчание за согласие с последними доводами и удовлетворенно прищурился. «Но в следующий раз, пожалуй, стоит быть поласковей, — заключил он. — Ей ведь совсем немного надо для счастья, а тогда она быстро становится покладистой».
Латиф примирительно погладил жену по бедру. Она обернулась и после паузы осторожно промолвила:
— А могу я кое-что спросить?
— Я тебе никогда этого и не запрещал, — сказал Латиф, слегка напрягшись. — Но не обещаю, что отвечу на любой вопрос. Есть вещи, которыми просто ни к чему загружать такую очаровательную голову.
Она снова села напротив него и, решившись поднять глаза, спросила:
— Латиф… Эти две истории с детьми… они же как-то связаны? Что с ними произошло? Куда они деваются?
По лицу мужа Гелена сразу поняла, что вопрос относился именно к подобным вещам, — он нахмурился и прикусил нижнюю губу, как делал всегда, чтобы ответить без лишнего запала. Но ей хватило выдержки не отвести взгляд, и Латиф произнес:
— Гели, займись лучше своей работой. Эта тайна в нашем доме обсуждаться не будет — она не только моя, а кроме того, мне самому хотелось бы о ней забыть.
* «Абдуллатиф» в переводе на русский язык означает «слуга Доброго» или «слуга Божий»
5.
Послание Мары
Илья вернулся домой с тяжелым сердцем после разговора с Накки, а тут и Ян приехал от бабушки раньше, чем собирался, с жалобами на боль в ухе. Отец осмотрел его сам и, к счастью, не нашел никаких признаков колдовской заразы — по всей видимости, мальчик просто застудил ухо на сквозняке. Однако Яну этого показалось достаточно, чтобы на правах «больного» укутаться в пушистый плед и немного покапризничать.
— Вот когда тебе было пять, так приходилось обещать золотые горы, чтобы ты дал в ухо закапать, — с улыбкой промолвил Илья, проделав эту нехитрую процедуру. — А теперь вон каким послушным стал!
— У тебя, пап, просто рука легкая, — заявил Ян. — Ты всегда умеешь сделать не больно. Я тоже так хочу, и даже решил, кем я потом буду работать.
— И кем, если не секрет?
— Хочу ветеринарным врачом стать! Я люблю зверей, а они тоже болеют и даже не умеют показать, где больно, поэтому их труднее лечить. Вот и буду учиться.
— А что, замечательная идея, — отозвался Илья, подумав, что если сыну действительно передались его способности, целительное дело будет для них лучшим применением, тем более связанное с природой. Вслух он добавил:
— Только ты же мечтал, чтобы мы с тобой в Лоухи на охоту съездили, а на утиные вечерки и так давно гоняем. Как ты теперь будешь охотиться, если тебе жалко зверье?
— Так я хочу лечить домашних животных, они слабые и несамостоятельные, а те, которые в лесу живут, — сильные, они умеют за себя постоять. Это не убийство, это игра — кто кого умнее и проворнее. Сумел зверя по-честному добыть, значит, ты прав, — невозмутимо ответил мальчик.
— Говоришь точно как дедушка Пекка, — улыбнулся Илья. — Давай-ка этим летом наконец и съездим: буду тебя учить зайцев разделывать, жир добывать, а может, и с лисы шкуру снимем. Хочешь?
— Ну еще бы, папа! Жаль, что уже без дедушки, конечно…
— Да, он бы тобой гордился. А мы когда-нибудь непременно и на Уконсаари побываем, это такой скалистый островок в Лапландии. Там до сих пор сохранились пещеры и сейды — жертвенные камни, где саамы, наши родственники, совершали всякие жуткие ритуалы.
— Какие?
— Например, забивали оленей, чтобы задобрить Хозяйку тундры — она походила на человека, передвигалась на двух ногах, но вся была покрыта густой шерстью. А глаза у нее были золотого цвета и светились в темноте так, что издалека было видно. Еще по поверьям в тундре обитали невидимые духи, владельцы больших стад, которых можно распознать лишь по звону колокольчиков. За непочтение все они могли отвести человеку глаза и оставить его умирать от холода.
— Надо же, — промолвил Ян, которого заметно впечатлил рассказ. — А куда эти духи делись потом, папа?
— Они никуда не делись, Ян, духи продолжают жить как хотят. Одни предпочитают оставаться невидимыми, так и обитают в лесах и на болотах, но всегда начеку. И если пожелают, то явятся хоть в зверином обличье, хоть ядовитым испарением, а вот ты от них не скроешься.
— А есть и другие?
— Да, некоторые живут в городах, в человечьем обличье, но они тоже очень ловкие и хитрые. К тому же, водяные духи, например, умеют обращаться в туман или изморозь, лесные — в капли смолы, банники — в пар, а домовые — в золу или дым. Так они еще и предупреждают, что жилищу грозит какая-нибудь опасность.
— То есть, они не люди?
— Ну… получается, что нет, это просто видимость, — ответил Илья, чуть запнувшись. Обычно он предпочитал не думать о том, что Накки не человек, и сам пытался верить в легенду о подруге из Финляндии. Правда все-таки выглядела не слишком удобной — что она стихия, которой нужно питаться, и их отношения тоже своего рода жертвенный ритуал с его стороны, чтобы эта хищница не забирала энергию силой у обычных парней, вместе с их здоровьем и рассудком. Впрочем, как мужчина Илья находил у этого расклада много плюсов.
За разговором Ян понемногу забыл про больное ухо, пообедал с аппетитом, а потом захотел вздремнуть. Илья вспомнил, что провел беспокойную ночь, и тоже немного полежал. Ближе к вечеру мальчик совсем развеселился и сказал, что не прочь бы и погулять.
— Поедем куда-нибудь в парк, пап! А подкрепиться потом в кафешке можно, — предложил Ян. — Не все же тебе у плиты стоять!
— Какой же ты у меня заботливый! — улыбнулся Илья. — А что тебя в парк вдруг потянуло? Уже вроде не сезон для таких прогулок, да и стемнело совсем.
— Научи меня в темноте ориентироваться и находить дорогу! А то вдруг я заблужусь в лесу и на меня тоже какой-нибудь оборотень нападет? Не просто так же все это придумали, — рассудительно заметил Ян.
Тут Илье пришла в голову мысль снова наведаться туда, где Лариса потеряла ребенка. С одной стороны, вести туда Яна было страшновато, но он верил, что их не оставят без подстраховки, и подумал, что наблюдательный мальчик может уловить что-то ускользнувшее от отца в прошлый раз. Поэтому он согласился с условием, что Ян наденет шарфик и теплую шапку, чтобы ухо снова не разболелось, и все время будет держаться рядом.
Ехать пришлось довольно долго, но когда они добрались до большого парка, похожего в это время суток на дремучий лес, Ян пришел в тихий восторг. Впрочем, территория была хорошо освещена фонарями и по дороге попадалось довольно много гуляющих. Сосны и дубы явно росли здесь еще с позапрошлого столетия, и по ночам, согласно городским легендам, между ними блуждали призрачные тени, — возможно, такие слухи появились из-за расположенного невдалеке мемориала.
— Слушай внимательно, Ян: если в городе есть зеленые насаждения, по ним можно находить дорогу не хуже, чем в диком лесу, — сказал Илья. — В позднее время суток смотри на небо: осенью и зимой хорошо видны звезды, к тому же на природе городская пыль не так мешает. Сможешь показать Полярную звезду?
— Сейчас, — Ян с готовностью задрал нос к небу. Держась за руку, они неторопливо шли по протоптанным за много лет дорожкам, все больше удаляясь от индустриального шума.
— Когда выпадет снег, север и юг можно различать по тому, где он крепче: на склонах холмов или в ямках. Но холмов у нас в Питере мало, лучше смотреть по большим камням: с южной стороны снег быстрее оттаивает. Трава на северных окраинах растет гуще, а на южных раньше начинает желтеть.
— А деревья? Они тоже по-разному растут?
— И по деревьям тоже можно различить. Вот взгляни сюда: с северной стороны дерево быстрее зарастает мхом или лишайником, и кора здесь более грубая и темная. Я тебе уже говорил, что в лесу всегда стоит запоминать какие-нибудь странности: причудливые деревья, трухлявые пни, расколотые камни. Сейчас, конечно, мы рассчитываем на мобильные приложения, но интернет может подвести в самый неподходящий момент, поэтому старые способы надо держать в уме. Имей в виду, что иногда меня может не оказаться рядом. И если ты точно потерялся один вдалеке от дома, лучше сразу звонить в экстренную службу, а только потом мне, чтобы не посадить батарейку.
— Понятно, — кивнул мальчик.
— Ну раз понятно, то сейчас мы с тобой прогуляемся вон туда, а потом ты сам поведешь нас обратно. Вот и посмотрим, как ты дорогу запомнил. Хорошо?
Отец с сыном как раз достигли того места, где и случилась беда. По словам Ларисы, в тот вечер там установили большую сцену, где играла музыка, выступали иллюзионисты, а также показывались лазерные изображения. Женщина зашла в самую гущу зрителей, в какой-то момент ее оттеснили от маленького Никиты и он разжал пальчики. Еще несколько драгоценных секунд ушло на то, чтобы опомниться и пробиться сквозь толпу к дорожке, но там Лариса уже не обнаружила сына и никакие расспросы не помогли.
Сейчас сцену, конечно, успели демонтировать, остались только обычные скамейки для отдыха и большой вагончик для продажи горячих напитков и выпечки. Илья заново стал обходить роковой участок, исподволь наблюдая за реакцией Яна. Тот зорко присматривался к местности, явно желая порадовать отца своим прилежанием. К сожалению, не только прошедшее время, но и дикая эмоциональная насыщенность того вечера мешала Илье извлечь что-то нужное из общего сумбура. Слишком много там было и встревоженных матерей, и детей, которые испугались шума и резких красок, и животных, в которых напряженная атмосфера пробудила дикие инстинкты.
Ян задумчиво поковырял ногой заледеневшую лужицу и вдруг спросил:
— Пап, а помнишь, как мы с тобой про Муми-троллей читали? Когда появлялась Морра, то земля под ней всякий раз замерзала, она даже могла погасить собой костер…
— Как ты сказал? Морра? — удивленно переспросил Илья. — Что же я раньше не подумал!
— Ну да, а что такого? Я просто вспомнил, что ты сегодня говорил про духов, как они превращаются в какую-нибудь субстанцию. Наверное, Морра тоже была духом, не знаю только каким — может быть, болезни, или усталости? А о чем ты не подумал?
«Морра… Мор, морок, кошмар, сонный паралич… Мара — умирание природы и помутнение разума! Нижний мир! Вот уж верно, дети всегда зрят в корень».
— Не отходи от меня ни на шаг, — сказал Илья и принялся разглядывать каждую скамейку и стены вагончика с помощью фонарика в телефоне. В прошлый приезд аура в этом месте показалась ему не вполне здоровой, но он списал это на большую концентрацию людей, да и соседство с захоронением не стоило сбрасывать со счетов. И лишь теперь колдуну стало ясно, что все обстоит куда серьезнее, чем на первый взгляд, и тень несчастья по-прежнему висит над этим местом. Может быть, злые силы, укравшие ребенка, возвращались на это место ради потехи или в поисках новых жертв?
— Вот оно! — невольно воскликнул Илья, осветив одну из скамеек. Угол белой дощатой спинки был испещрен черными пятнышками, складывающимися в причудливые узоры. В свете фонаря они отливали неприятным глянцевым блеском.
— Что это? — полюбопытствовал Ян и протянул руки.
— Не трогай, Ян, это черная плесень — такая дрянь, от которой болит и кровоточит нос и горло. А если глубоко в организм заберется, то и печень может отказать.
— И лекарства не помогут?
— Помогут, если у организма достаточный запас прочности и нет хронических болячек, а слабый или истощенный человек вполне может умереть. Поэтому ни в коем случае нельзя допускать, чтобы она росла в доме. Я иногда находил ее под обоями или в ванной, когда ремонтировал квартиры, — приходилось тщательно все просушивать и обрабатывать дезинфицирующими средствами.
Илья был уверен, что «черная метка» в парке является следствием выплеска дурной ауры, а место рядом с захоронением стало катализатором для его визуального проявления. «В любом случае эти существа из нижнего мира не случайно выбирали место для охоты: им здесь так же привольно, как нам в чистом жилище и на свежем воздухе. Значит, и логово у них должно находиться в каких-нибудь промозглых, безжизненных местах».
— Папа, может, тогда давай к выходу? Раз в этом парке такая гадость водится! Давай лучше пойдем куда-нибудь покушать, а то я немного замерз, — сказал Ян, потрепав Илью за рукав.
— Не бойся, на открытом воздухе она не так опасна, к тому же у тебя молодой и крепкий организм. Но пожалуй, нам действительно пора идти, — ответил Илья, подумав, что самое время призвать на помощь своего фамильяра на четырех лапах. Конечно, он не рассчитывал, что Кави напрямую возьмет след похитителей ребенка, но с ней поиски определенно станут безопаснее.
— Только обратно я дорогу буду показывать! Мы же договаривались, — напомнил мальчик.
Ян действительно хорошо запомнил маршрут: все наставления отца не прошли даром и они без приключений достигли выхода. Но Илье за каждым углом, деревом или фонарным столбом мерещились какие-то зловещие тени. В сумерках, разбавленных электрическим светом, парк казался мертвенно-серым полотном, на котором выделялись резкие угольные штрихи деревьев. Слышался стрекот ночных насекомых, ветки потрескивали от легкого ветерка, и прежде эти звуки нравились Илье. Сейчас же его то и дело тянуло обернуться, посмотреть, не крадется ли за ними по следу какое-нибудь голодное незрячее существо, идущее на запах тревоги и боли. Он чувствовал не страх, а скорее некую горькую неизбежность — видимо, устраивать здесь праздники, заигрывающие с темой мертвого и потустороннего мира, и в самом деле оказалось плохой идеей. Но так или иначе, пропавшего ребенка нужно было найти, а его отца — избавить от колдовского яда, пусть и болезненным путем.
— Пап, а что мы на самом деле искали? — спросил Ян уже в кафе, когда они устроились в теплом уголке и заказали жареных пирожков с мясом и повидлом. Золотистое тесто с темной корочкой лоснилось от жира и таяло во рту, так что на миг Илья от удовольствия забыл о проблемах. Себе он взял бодрящий черный кофе, а мальчику горячий шоколад.
Вопрос сына не то чтобы застал Илью врасплох: он понимал, что Ян растет и становится все более наблюдательным, что его не получится вечно оберегать, а уж обманывать тем более не хотелось. Но самому Илье в свое время никто не смог объяснить правду, и он понятия не имел, как это лучше сделать.
— Ну, считай, что мы исследовали опасную зону, — сказал он, загадочно улыбнувшись. — Ты же любишь компьютерные игры про постапокалипсис и радиоактивные области? Так вот у каждого места есть аура — совокупность излучений, и порой концентрация вредного, грубо говоря, превышает допустимый уровень. Тогда атмосфера даже в самом красивом парке может превратиться в ядовитый туман.
— Ничего себе! Выходит, мы с тобой вроде как сталкеры? Как круто! А мы там не нахватались этих вредных излучений?
— Нет, не бойся, у нас с тобой есть защита. Но такая зона может появиться не только в парке, но и в любой квартире. Эта черная гадость, которую ты видел, появляется от высокой влажности, но когда в доме дурная, нездоровая атмосфера, она разрастается гораздо быстрее, и болезнь от нее легче подхватить. Это мой жизненный опыт показал, Ян.
— Ну а в этом парке она откуда взялась? Там же никто не живет постоянно.
— Вот это я и хочу выяснить, — откровенно сказал Илья. — Я умею распознавать кое-какие сигналы, но не могу сразу восстановить полную картину. Но очень может быть, что в этом парке обитают свои духи, которые питаются страхами, обидами, страданиями, — вот типа Морры, про которую ты вспомнил. И чем больше едят, тем сильнее у них аппетит.
— Слушай, а мне тоже показалось, что там живет что-то большое и злое, — задумчиво промолвил Ян, сжевав очередной пирожок. — Оно пахнет чем-то таким… Ну вот помнишь, я сильно ножом порезался и приходилось долго с повязкой ходить? Так когда мы ее меняли, был вот такой неприятный запах.
Ян смешно наморщил нос, и отец невольно снова улыбнулся.
— Кожа всегда так пахнет, если к ней не поступает воздух. Она за это время чуточку мертвеет, — пояснил он. — Но отдельные органы у нас могут отмирать и восстанавливаться, а вот целый организм — увы, нет.
— А организм может быть… ну, почти мертвым? Типа как у зомби? Просто там фонило так, будто у этого существа вся туша какая-то залежалая.
— Я полагаю, что всякое может быть, Ян, просто мы мало знаем. Давай ешь, нам еще обратно ехать, — вздохнул Илья, не зная, как относиться к ранней проницательности сына.
Когда наступил рабочий день, Илья сдержанно поздоровался с Олегом, который поглядывал в сторону молодого коллеги нервно и тревожно. Обычно они всегда обменивались впечатлениями о выходных, но в этот раз Олег до самого обеда держался особняком. Когда наступило время перерыва, мужчина засуетился, собираясь к выходу, но Илья преградил ему путь.
— Ты в кафе через дорогу торопишься? — спросил он, пристально взглянув тому в лицо. Олег заметно растерялся и отвел глаза, затем неохотно сказал:
— А тебе-то что? Извини, Илья, давай говорить как взрослые люди: ты увидел кое-что лишнее, но это не дает тебе права вмешиваться.
— Это уж я сам буду решать, — произнес Илья, чем окончательно ввел Олега в ступор, и тот сделал шаг назад.
— Вот и славно, пойдем-ка на кухню. Я еду на нас обоих захватил, — уже мягче сказал Илья, и мужчина неохотно подчинился. Молодому колдуну показалось, что обед идеально подойдет для задуманного: за едой энергетические каналы у человека были наиболее открыты и уязвимы, почти как во время сна. С другой стороны Илья надеялся на положительный исход разговора, после которого столь крутые меры уже не понадобятся.
Олег не подозревал, что частично уже находился под властью товарища. Он продолжал хмуриться и беспокойно потирать руки, но все-таки сел напротив Ильи и принялся за обед, хоть и без особого желания.
— А откуда ты про кафе через дорогу узнал? — вдруг спросил он.
— Мне Мила сказала! Да, твои жена и дочь давно в курсе, пока ты тут себя мнишь великим конспиратором. А вот ты знаешь, что твоя дочь заболела?
— Ну да, Лара мне вчера рассказала, ей сейчас уже лучше… Спасибо, конечно, что ты приехал и про меня ничего не сказал, но не надо валить теплое с мягким в одну кучу! Дети иногда болеют, и это никак не связано с проблемами родителей! Даже если я разведусь с Ларой, отцом для Милки быть не перестану и никогда ее не обижу.
— Ты прямо уж и о разводе заговорил? Лихо тебя в оборот взяли! А не думал, с чего бы это вдруг?
— Понятно, куда ты клонишь: я и не шибко богат, и фактурой не вышел, и потенциальный алиментщик. Так? Только женщины иногда любят не за что-то, а просто любят, и не пилят из-за каких-то надуманных обидок! Мне иногда кажется, что чем больше для них стараешься, тем тебя меньше ценят, а вот эгоистов и альфачей носят на руках…
— Блин, ну ты как подросток со спермотоксикозом заговорил! — поморщился Илья. — А у тебя, на минутку, двое детей, за которых вы оба обязаны отвечать.
— Вот я иногда и думаю: кругом обязан, а права мои где? — вздохнул Олег. — Ты пойми, Илья: я же у себя дома никому не нужен! Лишь бы деньги приносил да не отсвечивал. По-моему, мы с Ларой уже давно не разговариваем ни о чем, кроме Милкиных школьных взносов, которые, естественно, я и оплачиваю!
— Ну ты герой прямо! Я своему сыну тоже все оплачиваю, потому что кто это должен делать? Может, Пушкин, или Дед Мороз?
— Тебя хоть никто не пилит и не предъявляет бесконечных претензий…
— А ты на мое место хочешь? — жестко спросил Илья. — Чтобы твоя жена тебя бросила с младенцем на руках, а потом умерла, лишь бы не пилила?
— Да, прости, это я сдуру… Но Илюха, вот честно, порой мне кажется, что и у меня не семья, а непонятно что. Дома забыли про мой день рождения, а незнакомая девушка вдруг взяла и поздравила, просто от сердца! И что удивляться, что я не мог остаться равнодушным?
— А кто говорил, что все эти праздники и прочие бабские глупости ему нахрен не сдались? И что глупо поднимать шум из-за того, что на день ближе к смерти стал? Вот они и избавили тебя от этого шума, но ты опять недоволен!
— Да мало ли что я говорил? — Олег сердито поморщился. — Это ее обязанности вроде как… Ну допустим, из меня не вышло хорошего отца, но разве я вообще права на счастье не имею? Все же могут ошибиться! Хотя и сейчас не поздно, мои годы для мужика, знаешь ли, совсем не проблема! Ты же ее, наверное, успел разглядеть? Молодой бабе как раз-таки опытный мужик и нужен, а не сопливый ровесник.
— Олег, а тебе совсем не кажется, что ты о своем счастье вспомнил в самый неподходящий момент? Когда сын пропал, дочь в пубертате и жена в депрессии? Это бить лежачих называется, если ты не понял!
— А может, наоборот, естественно, что именно в такой момент? Знаешь, все в природе стремится жить и размножаться, и боится смерти, — это нормально! И дело мужика все-таки оплодотворять и продолжать род. Как наши предки делали, когда умирал ребенок? Зачинали и рожали новых, только так это и работает. А если бы годами слезы-сопли лили, так мы бы вымерли давно, к чему сейчас и движемся.
— Ну все с тобой ясно, спасатель человечества ты наш, — вздохнул Илья, подумав про себя: «Что же, я сделал что мог». Нездоровый блеск в глазах собеседника, какая-то чужая ухмылка и вызывающие нотки в голосе окончательно убедили, что его рассудок подвержен сильному влиянию. Илье также стало ясно, что физически Олег еще не был близок с ведьмой, но это лишь разжигало в нем аппетит и злость, которая изливалась на его родных. И сама собой такая проблема никак не могла рассосаться. Да, Накки права, нельзя осуждать кота за то, что он не волк, но детские страдания важнее.
Илья поднялся и положил руку на плечо Олега — непринужденно и даже по-дружески, как бы смиряясь с его точкой зрения. Но затем он незаметно сжал пальцы, будто перетягивал невидимый канал, и мужчина отключился на пару минут. Голова Олега безвольно откинулась назад, глаза закатились, рот скривился.
Зрелище было пугающим, но к счастью, на кухне они были вдвоем, и Илья решил сделать еще кое-что. Ему казалось, что Олег наверняка носит при себе какую-то вещь, связанную с ведьмой и хранящую ее запах и ауру. У того всегда на поясе была сумка с запчастями и еще какой-то мелочью, и Илья осторожно заглянул туда. Почти сразу он нащупал какой-то плоский предмет, завернутый в ткань, — это оказалась доска с выжженным портретом девушки. Лишь несколько плавных штрихов: развевающиеся волосы, полуприкрытые глаза, чуть намеченные губы и ямочки на щеках. И разводы на дереве, похожие то ли на облако, то ли на водную гладь позади героини. Даже столь скупой рисунок передал в женском облике тот странный надлом, который Илья сразу почувствовал, увидев девушку в ресторане.
«Ох и талантливый мужик! — подумал Илья без всякой зависти: учиться у Олега власти над деревом было ему лишь в удовольствие. — Только зря думает, что музу встретил, скорее уж какую-нибудь ехидну».
Он спрятал доску и аккуратно застегнул сумку. Вскоре Олег очнулся и стал протирать глаза. Ему казалось, что он лишь на секунду зажмурился.
— Черт, Илья, что-то мне голову прихватило, — пожаловался он. — Я же позавчера отрубился недалеко от этой гостиницы, а очнулся на автобусной остановке, на скамейке. Еще хорошо, что кто-то меня перетащил и даже карманы не обчистил. У самого, видишь, нервы ни к черту, а меня почему-то никто не жалеет! Эх…
Поднявшись со стула, Олег вяло поплелся к выходу, но Илья знал, что минут через пять он оклемается и станет нормально работать. Вопрос теперь был в том, как скоро назреет отторжение и долго ли придется держать его в таком состоянии.
Ночью, когда Ян уже спал или потихоньку от отца читал под одеялом какую-нибудь фантастику с телефона, Илья пошел на кухню и увидел на полу мокрые следы, тянущиеся от подоконника. Он понимающе усмехнулся и почувствовал, как прохладные руки сзади прикрыли ему глаза.
— Что же ты не предупредила? — мягко сказал Илья. — Мне даже угостить тебя нечем.
— У тебя сегодня и так было много хлопот. Как ты себя чувствуешь?
— Да неплохо, по сравнению с прошлым, только слегка тошнит и не спится. Боюсь я все-таки за этого дурака, хоть и понимаю, что иначе ему вообще трындец.
— Садись, я тебе чай заварю и помассирую ноги, — предложила Накки. — Тебе в форме надо быть, мы ведь через неделю тебя ждем на свадьбе. Сынишку тоже с собой возьми, ему будет весело.
— Ну, на церемонии-то ему делать нечего, а так возьму, мне спокойнее, — сказал Илья и положил ноги на табурет. Накки вначале промокнула его ступни влажной тканью, затем смазала себе руки каким-то жирным маслом и принялась их разминать. Вскоре тошнота отступила и усталость сменилась приятной расслабленностью. Илью раньше смущали подобные услуги, но он понял, что Накки совсем не считает себя униженной, и привык получать от них удовольствие.
Однако в этот раз она была как-то тиха и задумчива. После паузы девушка вдруг промолвила словно в такт собственным мыслям:
— Тебе и самому надо бы жениться, Велхо…
— О как! — удивился Илья. — Я что, уже тебе надоел?
— А при чем здесь это? Мы с тобой как были, так и останемся любовниками. Просто у тебя будет жена, у Яна — мать, и вы еще успеете подарить ему братьев и сестер. Таким, как ты, минун культа*, необходима семейная опора и тепло, потому что у вас чудовищные нагрузки на ум и сердце. Ты же не хочешь сгореть раньше отпущенного времени?
— То есть, завести семью и бегать тайком налево? Нет уж, я один раз в юности попробовал изменить, и мне этого на всю жизнь хватило.
— Ладно, не хочешь тайком — договорись по-честному, что иногда будешь встречаться с одной женщиной, которая ни к чему тебя не обяжет, не забеременеет и не заразит. А все остальное время ты чист и в полном распоряжении жены. Поверь, Велхо, — тут Накки вкрадчиво понизила голос, — многие женщины и не на такое пойдут, чтобы обзавестись своим гнездом.
— А тебе зачем на такое идти? — спросил Илья, аккуратно придержав Накки за подбородок и взглянув ей в глаза. — Просто ты никак не похожа на ту, которая с радостью будет делить мужчину с другой женщиной. Вот я и пытаюсь понять, в чем ты сейчас мне врешь.
— Мне сладко быть первой, а не единственной, — улыбнулась водяница. Она казалась безмятежной, но Илья уловил участившееся дыхание и жар ее хищного нутра, заметил помутневший взгляд, да и массаж понемногу выходил за рамки целебной процедуры. Еще чуть-чуть, и она не выдержит, бросится целовать ему пятки с жадностью голодного, добравшегося до куска хлеба. Не сказать чтобы Илье это не нравилось, но он еще собирался поговорить о походе в парк, а в возбужденном состоянии Накки совсем не могла мыслить. Да и ее внезапные поучения не пришлись ему по вкусу. Он осторожно, но твердо положил руку ей на плечо и произнес:
— Накки, я уважаю вашу вековую мудрость, но о том, что такое семейная опора у людей и чего она стоит, уж точно знаю побольше тебя. И как-нибудь сам разберусь с этим вопросом. Даже если ты хочешь мне блага, не надо забывать о субординации.
Девушка опомнилась и посмотрела на него растерянно, без привычной бесстрастной улыбки. Илья понял, что задел Накки за живое, но не собирался церемониться и сказал мысленно: «Ничего, иногда нужно потерпеть, ты сама мне так говорила». А уж духов нельзя баловать, обманываться обиженным взглядом, иначе непременно сядут на голову, — это ему было известно еще из записей прабабки Кайсы.
*Мое золото (фин.)
6.
Очень дождливая ночь
Вечером в пятницу они с Яном прибыли в гостиницу и устроились в «семейном» корпусе. Несмотря на ноябрь, постояльцев здесь было довольно много, и для гостей с детьми сдавались номера из двух маленьких помещений. Внутри было очень уютно и красиво, хоть и без лишнего декора — стены обиты деревом, крепко сбитая мебель старых образцов (Илья успел профессиональным взглядом оценить ее стиль и качество), пуховые одеяла и белье с ручной вышивкой в виде птиц, рыб и растений, букеты и гербарии из сухих листьев, бутонов и колосьев в каждой комнате. Они источали целебные запахи, помогающие расслабиться и уснуть. Но самым интересным было освещение — мягкий рассеянный свет лился из неизвестного источника, переливаясь и играя разными красками, от золотистой до нежно-голубой.
Накки уже познакомила Илью с многими духами, которые здесь постоянно обитали и служили, — домовые и банники хлопотали по хозяйству, лесовики и водяные охраняли прилегающую территорию и снабжали гостиницу рыбой, ягодами, грибами и мелкой дичью. Он быстро привык их различать по затейливым амулетам: домашние духи плели их из фасоли, кофейных зерен, серебряных монет, банные — из мешочков с углем и сухих листьев, лесовики — из хвойных чешуек и ягод, а водяные — из ракушек, плавников и высушенных лягушачьих лапок. Кроме того, домовые обычно носили обувь — сказывалась долгая жизнь бок о бок с людьми, а духи природы в отсутствие постояльцев всегда ходили босые. Роднило их всех, помимо клыков и когтей на руках, нечто неуловимо дикое, первобытное в красивых и невозмутимых лицах.
К ужину Илья с сыном спустились в ресторан, где собрались другие постояльцы. У входа их встретил уже немолодой, но крепкий и широкоплечий дух с седой бородой и золотой сережкой в ухе. Поверх алой рубахи у него красовался амулет из клубочка ниток, пучка колосьев и маленького зеркальца. Он приветливо улыбался, но в его зеленовато-серых глазах Илья сразу заметил какое-то лукавство.
— Доброго вечера вам! — промолвил он низким бархатным голосом. — Меня зовут Коди-Халтиа, я здесь за старшего и обычно глаза людям стараюсь без нужды не мозолить. Но сегодня хозяин просил лично вас встретить и проследить, чтобы ужин вам понравился. А эту красавицу зовут Сату — она моя дочь и главная помощница.
Сату подошла по зову отца и поклонилась. Ее ярко-рыжие волосы были заплетены в густую косу с разноцветными лентами, вместо платья она носила зеленую кофту с бахромой и кожаные штаны. Но особенно Илью впечатлила позолота на ее когтях и колечко в носу, как у городской девчонки-неформалки.
— Очень приятно познакомиться, — улыбнулся Илья. — А это мой сын, Ян, я наконец решил ему показать, как вы здесь живете.
— А нам-то как приятно! — весело отозвалась Сату. — Тебе у нас нравится, Ян?
— Ой, тут здорово! — сказал зарумянившийся мальчик и пожал протянутую ею руку.
Затем домовые проводили их к накрытому столу. Главным украшением зала был огромный гобелен с изображением огнедышащего змея, летящего по ночному небу. Столы накрыли заранее, с праздничной щедростью, — лапландский сыр с джемом, душистые овощные запеканки, моченая клюква, ломтики сельди с луком, мягкий ржаной хлеб, картофель, посыпанный зеленью, и мясо со сметаной и грибами. К чаю и кофе также предлагались сладкие пирожки и крендельки.
— Ничего себе сколько вкуснятины! — восхищенно сказал Ян. — Что же тут на Рождество будет?
— Вот мы скоро и узнаем, — улыбнулся Илья. — Здесь вообще полно интересного! Вот завтра мы с тобой погуляем у озера, покажу тебе валун, разбитый молнией, — о нем много легенд ходит.
Мальчик воодушевленно кивнул, дуя на горячий картофель. Тут к ним подошел высокий пожилой мужчина, которого Илья раньше не видел, но быстро догадался, что это хозяин гостиницы. Прежде он держался в тени, и молодой финн знал только то, что его зовут Антти Пайккала и он давным-давно приехал в Питер из города Вантаа на юге Суоми. Теперь же старик решил показаться ему на глаза, и Илья быстро понял, что имеет дело с настоящим колдуном, могущественным, хитрым и куда более умелым, чем он сам.
Он был широк в плечах и осанист, несмотря на возраст, чуть полноват, но это не придавало ему неуклюжести — скорее солидность и основательность. На нем был теплый бежевый свитер из крученой пряжи, клетчатая рубашка и пенсне со шнурком, добавляющее какой-то неуловимой душевности. Лицо гладко выбритое, аккуратно приглаженные волосы сохранили густоту и отличались тем белоснежным оттенком седины, какой бывает у чистых блондинов. Светло-серые глаза из-под набрякших век смотрели внимательно и спокойно.
— Здравствуйте, Элиас и Ян, — промолвил Антти на безупречном русском языке и протянул руку сначала отцу, затем сыну. — Очень рад вас здесь встретить и предлагаю сразу перейти на «ты».
— Вы — пожалуйста, а я все-таки пока не решусь, — ответил Илья, неловко улыбнувшись. — Мне еще только предстоит показать, кто я есть.
— Что же, мудрый ты парень, Элиас, это я и сейчас вижу. И толковый, вон какого славного и умного мальчишку один вырастил. А я уж постараюсь принести вам кое-какую пользу на старости лет.
Ян, услышав похвалу, невольно разрумянился, и старик потрепал его по плечу.
— Пока у меня для вас только скромный подарок, — добавил Антти и вынул из полотняного мешочка расписную деревянную фигурку змея, извивающегося лентой, с тонким и острым наконечником хвоста. Чешуйки на его шкуре были тонко прорисованы красными и золотистыми красками. Илья осторожно взял фигурку и всмотрелся в суженные янтарные глаза твари с вытянутыми зрачками.
— Такие змеи приносят пищу и тепло в те дома, что им дороги, а за дурные дела могут и уничтожить, — поведал Антти по-фински. — Эти твари могут проползти через все три мира к самому древу мироздания и вызнать его секреты, а мы, проводники среди людей, — не что иное как их ипостаси на земле. И все мы разные, Элиас, но нашему сотрудничеству это не помешает.
— Благодарю вас, — от души сказал Илья. — Если честно, мне действительно требуется совет и помощь, но сегодня у вас праздник, так что не стану его омрачать.
— Насколько я понял, это касается не тебя лично, но ты не мог остаться в стороне?
— Да, именно так. Личные проблемы, надеюсь, я уже решил…
— Ну что же, пусть небеса вас благословят, — улыбнулся старик. — Мне тоже есть что тебе рассказать, а пока угощайтесь и устраивайтесь. После десяти часов приходи в тот корпус, где наши ребята живут, а вот Яну пока придется лечь спать.
Мальчик поморщился, но не стал спорить и после сытного ужина погулял с отцом во дворе, полюбовался на деревянных идолов, которым, как утверждал Антти, уже насчитывалось много веков от роду. Потом Илья позволил ему посмотреть фильм на планшете, а после этого велел сразу укладываться.
— У Антти ко мне серьезное поручение, так что мне придется тебя оставить, — пояснил он. — Но ты ведь у меня уже не маленький, справишься?
— А что мне делать, папа? — притворно вздохнул Ян и обнял отца за шею.
В корпусе для персонала, таком же уютном, как гостевой, Илье уделили не меньше внимания, чем самим брачующимся. Его проводили в просторную купальню с камином, в котором уютно потрескивали дрова и искрилось розоватое пламя. Он снял всю одежду и погрузился в деревянную ванну, пахнущую лесом и смолой. Горячая вода тоже источала пряный, чуть грубоватый аромат северной природы и приятно обволакивала тело, быстро смывая усталость и напряжение. За ним взялся поухаживать один из молодых банников, очень рослый, с широкими плечами, жилистыми руками и круглым добродушным лицом. Массаж он делал куда жестче, чем Накки: поначалу Илье и вовсе показалось, что этот веселый великан сейчас нечаянно сломает ему ключицу. Но вскоре он приноровился к его железной хватке и почувствовал, что мышцы налились бодростью и силой.
Затем банник помыл ему волосы, смазал их хвойным маслом и вкрадчиво сказал:
— До гуляний время еще есть, так может быть, тебе кого-нибудь из девчонок позвать, чтобы ублажили? Они знаешь как горят поближе познакомиться!
— Благодарю, но не стоит, — неловко улыбнулся Илья. — Меня все-таки Накки сюда пригласила, так что это будет некрасиво.
Парень изумленно вытаращил глаза на странного колдуна, однако не стал допытываться, подал Илье полотенце и принес голубую рубашку с серебряной вышивкой и льняные брюки. Когда Илья вышел в коридор, его уже поджидала Накки, одетая в длинное серое платье с золотным шитьем. Она лукаво окинула его взглядом, и Илья видел, как ей хотелось поцеловать его в щеку и позлить столпившихся рядом водяных и лесных девчонок — некоторые пришли в гости из других мест. Домовинки и банницы держались скромнее, но тоже украдкой любовались молодым колдуном.
Илья тоже хитро улыбнулся и сказал:
— А я принес тебе подарок! Сначала думал сережки купить, но ты их не носишь, и выбрал вот это.
Он протянул ей тонкий серебряный браслет с вкраплениями голубых и перламутровых камней.
— Спасибо, — промолвила девушка, которая, похоже, была приятно удивлена. Он застегнул браслет вокруг ее запястья, и тут открылась дверь, на которую Илья прежде не обращал внимания. Все собравшиеся вышли к озеру. У огромного расколотого камня, который напоминал голову какого-то дремлющего чудовища, располагался каменный же алтарь без всяких украшений. Его начинили хворостом и сосновыми шишками и ждали, пока жрецы разведут огонь. Впрочем, несмотря на позднюю осень, на берегу было тепло благодаря магической энергии, и все шли босиком. Небо на горизонте переливалось бледно-золотыми красками и такое же теплое сияние окутывало фигуры духов, сосны на отвесном берегу, грубую поверхность валуна.
Молодые духи, готовящиеся вступить в брак, вышли вперед и ступили ближе к воде. Все были в светлых одеждах скромного покроя, девушки распустили волосы, предоставив легкому ветерку их трепать, их женихи также отличались пышными гривами. Все невесты показались Илье миловидными, но более простенькими, чем Накки, — возможно, в силу юности: если она выглядела на двадцать пять или двадцать семь человеческих лет, то этим было не дать больше восемнадцати.
На некоторое время воцарилось молчание, словно собравшиеся чего-то выжидали. Накки, которая придерживала Илью под руку, тоже притихла. Наконец к алтарю подошел старый Антти, тоже в просторной светлой рубахе, только сверху он накинул теплую жилетку. Все от мала до велика приветственно помахали и кто-то крикнул:
— Хэй, Велхо!
— Вот он, Велхо ваш, а я Антти, — усмехнулся старик, положив руку на плечо Ильи. — Нет, я, конечно, до смерти останусь проводником, но пора уже и дать себе передышку, ребята. Оставлю на себе хозяйство, счета, кладовые, а за вами он пусть теперь приглядывает, — больно уж тревожное это дело!
Илья слегка растерялся и почувствовал, как кровь бросилась в щеки. Слова Антти озадачили, но и пробудили какую-то сладостную тревогу. Тем временем женщины добродушно улыбнулись, некоторые мужчины посмотрели на него искоса, чуть снисходительно, но после предупреждения Накки Илью это не смущало. Старик подозвал его к алтарю, туда же подошла и молодежь, и оба колдуна стали читать воззвания к Вэден-Эмя*, матери вод, покровительствующей семьям. Затем они подожгли хворост в очаге и после этого один из духов поднес клетку, в которой была крупная белая курица. Антти вручил Илье маленький острый нож, тот перерезал птице горло и жертвенная кровь брызнула в прозрачную гладь озера.
Молодые зашли в воду по щиколотку, склонились и закрыли глаза в ожидании пока богиня примет дар. Остальные слегка расступились, встали полукругом и в центр вышел Коди-Халтиа. Присев на валун, он взял кантеле** и стал перебирать грубыми пальцами струны, от которых полилась чарующая мелодия. Илье послышался в ней и шелест прилива в морской раковине, и потрескивание дров в очаге, и трели насекомых, затаившихся в траве, и шипение от раскаленных камней в сауне. Все стихии сливались в одну через зов музыканта к высшим силам, которые оставили своих потомков блуждать в человеческом мире.
— Халти мой давний друг, а еще он здесь самый старший рунопевец, — объяснил Антти Илье, — ему довелось пережить зарождение лютеранской церкви в Ингрии, с первого скромного прихода на Лемболовском озере. А до этого он выучился у предков тем напевам, что исполнялись еще в расцвет славы викингов.
Илье вдруг показалось, что многовековая память, живущая в энергетике этих созданий, наваливается на него неподъемным прессом. Нечисть издала негромкий, но резкий гортанный клич, от которого почему-то загудело в ушах и висках, а затем перед глазами растянулась багровая пелена. Илья подумал, что эти голоса, наверное, разнеслись по всему северному краю ураганными порывами, к которым жители успели привыкнуть и все же невольно вздрагивали от холодка в самом нутре.
От воды пахнуло чем-то металлическим, и ему показалось, что из нее высунулись белые кости, обвитые темными водорослями, а среди них поблескивала серебряная нить, подобная той, которую Илья вручил водянице.
Затем мелодии кантеле стали все более стремительными, веселыми и отчаянными, духи, особенно молодые, бросились танцевать — и парами, и поодиночке. Но в центре, конечно, были новобрачные, которые не стеснялись жарких объятий и недвусмысленных ласк. Было понятно, что они уже прекрасно осведомлены, какое удовольствие их ждет за дверями супружеских спален.
— Похоже, доказательство невинности у вас не требуется? — шутливо спросил Илья у Накки.
— Какое там! — усмехнулась она. — У нас редкие девушки успевают ее сохранить до брака, а про парней и говорить нечего — те еще на людях упражняются…
— В каком смысле успевают? — удивился Илья.
— Потом поймешь, — сказала водяница с какой-то неуверенностью. — По крайней мере мы к этому совсем иначе относимся, Велхо. Сам посуди: девчонки издавна росли в избах, где и хозяева, и скотина плодились да размножались у них на глазах, или в лесу, где зверье веками рождалось, спаривалось да умирало. Ясно, что к моменту созревания они уже все знают и не стыдятся того, что хотят мужчину! У нас скорее смущение и зажатость в первую ночь считается дурным тоном. Нет, травить за это, как вы испокон веков поступали с «порчеными», конечно, не станут, но могут стыдить и посмеиваться.
— Выходит, с женщины все равно спрос больше?
— Ну не скажи! Знаешь, как мы за насилие над женщиной наказываем? Впрочем, лучше не буду говорить, потому-то у нас такого почти не происходит.
Увлекшись беседой, Илья бросил взгляд в толпу веселящихся и вдруг заметил в ней совсем необычный силуэт. Это была девушка в длинном белом платье из кружева и еще какой-то тонкой ткани, под которой просвечивала смуглая кожа, с пышной юбкой, а полуоткрытые плечи сияли глянцевым блеском. Вьющиеся темные локоны спускались вдоль спины. Никто из духов так не одевался, и Илья невольно застыл в изумлении.
— Посмотри туда!— сказал он Накки шепотом.
— Куда, Велхо? — удивилась девушка.
Тут незнакомка на миг обернулась, но Илья не успел разглядеть лица — перед глазами почему-то мелькнул освещенный фонарями городской парк, но не тот, где они были с Яном. На миг он увидел себя на берегу небольшого пруда, в котором отражались искры фейерверков, а рядом возвышалась старая белая беседка.
— Велхо, ты как? — настойчиво повторяла Накки. Илья зажмурился, потряс головой и видение исчезло, как и странная гостья. Однако перед глазами все еще плыл туман и слегка мутило. Он плохо помнил, как вернулся в корпус и оказался рядом с Антти, протягивающим ему под нос какой-то остро пахнущий порошок. Духи тоже возвращались и, похоже, намеревались продолжить праздник под крышей.
— Ты, вероятно, хочешь отдохнуть, Элиас? — спросил старик. Илья растерянно кивнул, и Антти только похлопал его по плечу.
— Успокойся, ты все отлично сделал. Тебя сейчас проводят наверх и станет лучше.
«Наверх? Но ведь наш с Яном номер в другом корпусе» — вяло подумал Илья, словно во сне зашел в купальню, чтобы ополоснуть ноги от песка, и в сопровождении кого-то из парней поднялся на второй этаж.
Его привели в небольшую комнатку, освещенную только лунным сиянием, и сразу закрыли дверь. Тревожная тишина и прохлада отрезвили Илью, он осторожно шагнул вперед и разглядел Накки, сидящую на постели в одной короткой сорочке. Она призывно подалась к нему и шепотом промолвила:
— Благослови еще раз, Велхо!
По правде, Илью смутил ритуальный характер этого свидания, но он был рад, что их оставили наедине. В висках еще гудело, он чуть пошатывался и с облегчением сел рядом с ней.
Девушка, впрочем, и не требовала инициативы. Она поднялась, перекинула через него ногу и села ему на бедра — лицом к лицу, заглядывая в самое нутро глазами, мерцающими подобно трясинному огоньку. Илье снова стало не по себе, будто он очутился где-то в эпицентре разгула стихий. Словно в ответ на эти мысли за окном послышалась морось, а затем хлынул дождь — отчаянный, бесконечный, вырывающий из сна и сладкой неги. Илья мог бы поклясться, что он перебудил всех в доме, что дети гостей прятались под боком у родителей и затыкали уши, а взрослые с тревогой смотрели на оконные стекла, звенящие под очередным порывом ветра.
Прежде чем он успел что-то сказать, девушка так рванула на нем рубаху, что несколько пуговиц отлетело с мясом. Илья хотел ее осадить, тут же вспомнил, что одежда все равно казенная, но когда демоница порвала до самого низа его собственную майку, понял, что рано расслабился. Распахнув обрывки, она стала жадно целовать и щекотать языком его грудь, покусывать затвердевшие соски, и одновременно разобралась с поясом штанов — так же бесцеремонно, как и с рубашкой.
Ее напор и зловещее очарование этой ночи сковали Илью, и поначалу он безвольно дался ей в руки. Она стала двигаться все резче и быстрее, вцеплялась в его плечи, и Илья старался стиснуть зубы, но порой стоны вырывались на выдохе, выдавая его странное удовольствие во всей красе. Однако девушка тоже не могла долго сдерживаться и ее лоно становилось все мягче и податливее.
Она притянула Илью к себе за волосы, и он захмелел от ее терпкого яблочного аромата. Сам распустил воротник ее сорочки, куда аккуратнее, чем она обошлась с его гардеробом, сжал обнажившиеся груди, налившиеся сочно-розовой нежностью, припал губами то к одной, то к другой, словно голодный младенец.
Девушка зашипела и дернулась, попыталась отстраниться — видимо, ее собственное напряжение грозило выплеснуться за край. Но она продолжала сжимать бедра, пока совсем не обмякла в его руках, выдохнула и задрожала от удовольствия.
Но Илья не намеревался надолго покидать ее тело, и так и не сбросив штаны до конца, быстро уложил ее на живот. Она едва не вывернулась, но после пары ударов по ягодицам покорилась и даже подалась назад. Разумеется, Илья знал эту женскую любовь к коктейлю из наслаждения и боли, которая дико возбуждала, выпуская наружу потайную первобытную агрессию. Это было неловко, но до одури сладко: мышцы ныли от приятной усталости, а нутро от желанной пустоты и легкости. Ни одной женщине он не позволял так много, как ей, и ни с одной не позволял такого себе, и все же меру стоило помнить.
— Какая же ты теперь мокрая, — вырвалось у него по-русски. — У тебя опасные дни? Черт, я хочу, чтобы ты мне родила! Роди мне второго ребенка, пожалуйста! Может быть, это как-то можно сделать?
Накки ничего не ответила, так как с упоением сосала его пальцы, и Илья стал ожесточенно набирать темп, будто именно это могло помочь. Ему показалось, что вот-вот над головой сомкнется вода и он ударится о дно, выстланное черным илом, а его терпкий запах залепит вымотанные легкие. «Вот сейчас!» — понял он и даже не застонал, а почти зарычал от удовольствия, хотя не сомневался, что их могли подслушивать.
Аккуратно взяв Накки за подбородок, Илья поцеловал ее в губы, слизнул с них знакомый привкус яблочной кислинки. Его все еще потряхивало, но они обнялись как-то совсем по-родственному, с забавной и болезненной нежностью, — он перебирал ее локоны, она утирала капли пота с его лица и плеч и тихо мурчала.
— А что ты насчет второго ребенка говорил? — вдруг спросила Накки. Илья сообразил, что прокололся, забыв, что она понимает русский, но ответил спокойно и без жеманства:
— Накки, это был просто поток сознания, в котором не надо искать никакого глубинного смысла. Ты же понимаешь, что мужчины в таком состоянии думают не головой, и колдуны тут, увы, не исключение.
— Ну а другим женщинам ты это говорил, когда был в таком же состоянии?
— Нет, и что с того? Может, именно от тебя я и захотел бы, но прекрасно отдаю себе отчет, что этого никогда не будет, а за фантомами я не гоняюсь. Вот чего бы мне по-настоящему хотелось, это сделать для тебя что-нибудь.
— Ты уже сделал, вон какую красивую вещь подарил, — улыбнулась водяница и показала браслет, все еще обвивавший ее руку.
— Ну, этого мало, при том, сколько ты для меня старалась, — ласково промолвил Илья, поднялся и налил в стаканы сладкий ягодный настой.
— У меня есть одно желание, но ты не сможешь его исполнить, так что не бери в голову, — ответила Накки бесстрастно, но Илья учуял в ее голосе что-то странное.
Они выпили, поели янтарного винограда, угощая друг друга из рук, и еще немного поболтали. Потом водяница посмотрела в окно и заметила, что дождь затих.
— С тобой хорошо, Илкка, — вдруг сказала Накки. — Прости, что я иногда не сдерживаюсь.
— Да перестань, все нормально, — ответил Илья, слегка растерявшись. — Мне тоже хорошо с тобой, но я не хочу оставлять сына одного до утра. И так-то неловко представить, какой пример я ему подаю.
— Не надо ничего объяснять, иди к своему детенышу. Твою одежду уже принесли сюда.
Илья собрался, посмотрел на нее напоследок и снова увидел в глазах Накки странную грусть, которую прежде не замечал за нечистью. Она улыбнулась и поцеловала его в щеку.
— Хюваа юёта***, — шепнула водяница, — иди.
— Киитос****, — отозвался Илья. Ему было жаль уходить, он знал, как она любит спать с ним рядом, — даже без секса, просто согревая друг друга, особенно когда он уставал или был слегка нездоров. Но он чувствовал, что должен вернуться к Яну, даже не из соображений безопасности, а по каким-то глубинным, интуитивным позывам.
Пройдя через двор, он достиг гостевого корпуса и в прихожей услышал какой-то шорох, а затем уловил дуновение сонной травы, лесной земляники и чуть-чуть свежей крови. Ему стало тревожно, и осмотревшись, он увидел, что со второго этажа спустился высокий парень с волнистыми каштановыми волосами и ярко-синими глазами. Илья его помнил еще с прежних визитов в гостиницу, он точно был из домовых, а по имени, кажется, Хейкки. Только что он тут делал среди ночи?
Само по себе пребывание духов в корпусе постояльцев было нормальным: в их обязанности входило наблюдать за аурой в любое время. Но Илью что-то насторожило, и запах, и поведение парня, — Хейкки заметил колдуна и застыл на месте, однако взгляд не отвел, словно выжидал чего-то. Лицо у домового было красное, глаза странно блестели.
Не желая тревожить гостей в поздний час, Илья только тихо произнес:
— Живо. Иди. Спать.
— Да, Велхо, — отозвался Хейкки, чуть склонив голову, и бесшумно проскользнул к двери. Илья решил отложить выяснение до утра и быстро поднялся в их с Яном номер. Мальчик спал, сложив руки под щеку, так же крепко и тихо, как в тот день, когда его привезли из роддома, и в ту ночь, когда его мать не вернулась домой. При этом воспоминании Илью больно обожгло изнутри, и чтобы успокоиться, он прилег рядом с ним на широком диване, осторожно погладил растрепанные золотистые вихорки. «Наверное, эта боль останется даже когда он будет выше меня, — подумал Илья. — Но я никогда не пущу ее наружу, не позволю, чтобы он меня жалел. Отец есть отец, и никто не может это менять».
* Верховное женское божество воды у древних финнов
** Струнный щипковый музыкальный инструмент карело-финских народов
*** Спокойной ночи (фин.)
**** Спасибо (фин.)
7.
Хозяин постоялого двора
Наутро Илья чувствовал себя неважно и с усилиями оторвался от подушки: болела голова, ныли мышцы и тело еле подчинялось столь же заторможенному, как с похмелья, рассудку. Но когда они с Яном распробовали завтрак, оставленный на столике, ему сразу стало лучше. Илья с теплотой подумал, что кто-то хорошо знал их вкусы — здесь были ломтики запеченной речной рыбы, хрустящий хлеб, плошечки с маслом и вареньем, кувшин яблочного сока и все еще горячий кофейник.
Поев, Илья заметил, что на окне остался перламутровый налет испарины, переливающийся на тихом осеннем солнце. Он невольно улыбнулся и, улучив момент, украдкой нарисовал на влажном стекле сердечко.
Тем не менее прогулку пока решили отложить, и мальчик, не слишком расстроившись, засел в своем уголке за какую-то новую мобильную игру. Илья тоже позволил себе расслабиться и полулежа смотрел сериал на планшете, прихлебывая холодную минералку. Когда он уже успел приободриться и увлечься, в дверь неожиданно постучали, и Илья без особого энтузиазма прошлепал к ней босиком. Но к его изумлению, на пороге стоял старый Антти и благодушно улыбался.
— Доброго тебе дня, Элиас! Я вчера не стал больше тебя беспокоить, ты и так был занят, — тут старик весело прищурился, — но теперь настало время нам серьезно поговорить. Не откажешься заглянуть ко мне в гости?
— Здравствуйте, Антти! Спасибо вам за доверие, — растерянно отозвался Илья. — Что же вы за мной не послали кого-нибудь?
— Да за кого ты меня принимаешь? Уж пока ноги меня держат, я сам приду к тому, кто мне нужен. Но смею надеяться, что и я смогу тебе помочь.
Тут из своей комнатки выглянул Ян, который всегда любил послушать взрослые разговоры, и Антти приветливо сказал:
— Здравствуй, Ян! Как тебе у нас в гостях?
— Здравствуйте! Здесь классно, только ночью здорово штормило, но я этого уже не боюсь.
— Вот и правильно, тебе не пристало бояться природы, — загадочно промолвил старик. — Что же, Ян, отпустишь отца ненадолго со мной побеседовать?
— А мне с вами можно?
— Нет, Ян, подожди меня здесь, — мягко, но решительно сказал Илья. — У нас важное дело, и потом я тебе непременно все объясню, а сейчас ты будешь меня отвлекать.
— Ну па-ап…
— Пожалуйста, не надо сейчас «папкать», у меня и так вчера был тяжелый день и я не хочу лишний раз трепать нервы, — вздохнул Илья. — Ты ведь у меня большой, а значит, можешь отнестись с уважением к моей просьбе. Это только маленькие хныкают и не слушают никаких возражений.
Мальчик многозначительно фыркнул, будто раздумывал, так ли уж привлекательно быть большим, и сказал:
— Только ты не забудь, что обещал все рассказать. Ладно?
Илья погладил сына по макушке и тот улыбнулся от радости, что отец больше не сердится. Быстро переодевшись, молодой финн пошел за Антти во двор, где старик показал ему хозяйственные постройки. Летом здесь был также палисадник, но сейчас он погрузился в осеннюю дрему и о былой красоте ничего не напоминало.
— В окрестностях города еще есть такие места, ребята из них часто приходят в гости к моим, — сказал Антти. — Но проводников мало, на всех не хватает, да и не каждый способен делать то, что делаю я. Содержать и кормить себя нечисть запросто сможет, а вот удерживать эту тонкую грань, чтобы не опошлить один мир и не разрушить другой… Сколько тебе лет, Элиас?
— Тридцать четыре, — ответил Илья, поняв, что старику известна эта информация и он лишь предлагает поразмыслить.
— О, это лучшее время для мужчины: в голове уже не пусто и тело пока не подводит. А мне ровно на полсотни больше — что, с виду и не скажешь? Это потому, что от многих тягот я сам себя освободил. Сейчас уж и не знаю, стоило ли, но поздно коней на переправе менять. Вот дойдем до моего убежища, и я тебе все по порядку расскажу.
Вначале Антти открыл небольшую дверь, за которой скрывался высокий стеллаж со склянками и пузырьками с какой-то темной жидкостью, коваными металлическими ящичками, кипами бумаг и тетрадей в узорных обложках.
— Знахарством я решил заниматься лет двадцать назад, когда основал гостиницу и стал отходить от шаманской практики, — пояснил Антти. — Духи научили меня соединять природные вещества в нужных пропорциях для исцеления от психосоматических недугов. Эти снадобья могут избавить от многолетних болей в спине, расстройств желудка, мигреней, которые вызваны не органическими патологиями, а душевной болью. Я их продаю, но часто лечу и бесплатно: тебе они в свое время тоже помогли.
— О да, спасибо, — неловко отозвался Илья, однако старик лишь дружески потрепал его по плечу.
Кабинет Антти был небольшим, но очень красивым, здесь хранилось много предметов старинного финского быта, и не стилизованных сувениров, а настоящих осколков памяти, — пожелтевшие ажурные салфетки, деревянный ковш в виде ладьи, статуэтки из костей и клыков морского зверя. Увесистый книжный шкаф также был украшен цветочными узорами вручную по старым традициям.
Антти предложил Илье сесть в кресло. Тут из-за письменного стола выглянула хитрая кошачья мордочка, а затем она показалась во всей красе, мягко переставляя лапки, — величественная, с длинной шелковистой шерстью черепахового окраса и пушистым хвостом. Золотисто-зеленые глаза изучающе смотрели на гостя, маленький розовый язык облизывал клыки. Кошка приблизилась к Илье и потерлась о его ноги, по-видимому выражая свое доверие.
— Это Луми, хозяйка моего дома, — сообщил Антти. — Она всегда отваживает от нас опасных и неприятных постояльцев. Но ты ей понравился, Элиас, как я и ожидал.
— Действительно настоящая хозяйка, — сказал Илья и осторожно погладил любимицу Антти промеж ушей. Луми прикрыла глаза и приветливо замурлыкала, а когда старик сел напротив Ильи, уверенно забралась к хозяину на колени.
Тем временем вошел пожилой домовой Халти. Он принес кофе в глиняных чашках и пиалу с густыми кремовыми сливками, поставил поднос на стол и поклонился обоим колдунам.
— Долгих тебе лет, Велхо, — промолвил он, улыбнувшись Илье. — А тебя, старый змей, мне все еще как-то странно звать по имени, ты уж не обессудь.
— Понятно! — благодушно рассмеялся Антти. — Когда мы первый раз встретились, Элиас, я с виду годился Халти в сыновья, а теперь разве что в соседи по лавочке, кости на солнце греть. И это нам еще повезло — почти сравнялись…
— Да, время никого не щадит, — кивнул Халти. — Но парня ты славного нашел, толкового, это я уже вижу. А то всяких довелось повстречать — и хлыщей, которым лишь бы девок завораживать, и обманщиков, которые на людей напускали ложную хворь, а потом якобы исцеляли, и даже таких, кто обещал умерших родных с того света вернуть.
— Ну, Халти, я в начале своего пути тоже был далеко не агнцем, — заметил Антти и стал подливать сливки в кофе.
— И то верно, не поспоришь! — отозвался домовой. — Но без своей хватки ты бы и не сделал этот постоялый двор. Уж и не знаю, как ты на покое жить будешь — замаешься поди от скуки! Ладно, оставлю вас, у нечисти тут свои скромные дела.
— Спасибо, друг, — от души сказал Антти. Когда Халти вышел, он подал Илье чашку и произнес:
— Вот это вкус моего детства и юности, Элиас, — я рос на молочной ферме, мой отец и дед разводили коров и мне вроде была уготована такая же судьба. Нас в семье было трое, но дар от матери-ведьмы почему-то достался мне, а не сестрам. К тому времени, как я это за собой заметил, мать оставила нас, подалась в бега, — не хотела, чтобы дети из-за нее росли изгоями. Поначалу мне нравилось на ферме: я понимал язык природы, любил животных, но потом мои особенности стали слишком заметны. Детали мы уж пропустим, но в конце концов родной дом пришлось покинуть, а отец на прощание сказал, что сына у него больше нет. Деньги у меня имелись, и первое время в большом городе я откровенно прожигал жизнь, покорял красоток и наживался на азартных играх, благо с моим даром это было несложно. Но потом меня раскусили, и хоть на дворе уже не средневековье царило и костров не жгли, получил я крепко. Меня просто били, одного целой ордой дюжих мужиков в крепких башмаках — до сих пор помню их на своих ребрах. Я мог бы навести такой морок, что они бы замертво свалились от болевого шока, не успев сообразить, что там у них внутри порвалось, но не стал. Не из страха перед законом и моралью, через которые я давно переступил, и не из жалости — людей я всегда любил меньше, чем животных. Скорее всего мне показалось, что если я сейчас это сделаю, то темный мир совсем меня засосет, а вконец терять человеческий облик не хотелось. Я не люблю отдавать ничего, что считаю своим. Поэтому я просто лежал, ждал, пока они сами выбьются из сил, и просил хозяев междумирья дать мне терпения. Наконец те все-таки ушли, решив, что я уже не встану, но один вернулся. Наклонился надо мной и тихо спросил: «Что, парень, ты вправду колдовать умеешь или все это брехня?»
Антти немного помолчал, отпил кофе и промолвил:
— Он оказался из непростых людей, тех, кого сейчас называют аферистами, но довольно большого полета. Предложил на себя работать, и так пронеслось несколько безумных лет — там бывало всякое, чем я сейчас не горжусь, но и посыпать голову пеплом никогда не собирался. По крайней мере крови на моих руках не было. Но знаешь, Элиас, безумие, даже самое острое и пряное, со временем приедается, и рано или поздно хочется притормозить. Так что я порвал с прошлым, хотя это стоило усилий, и решил обзавестись семьей. Женился на девушке из инкери, ее родня переселилась в Суоми еще в сороковые, и первое время мы жили неплохо — занимались торговлей, подумывали о детях, и прошлое даже стало казаться мне какой-то жуткой грезой. А после того, как жена перенесла несколько тяжелых выкидышей, у нас как-то все стало разрушаться. Она опустила руки, отстранилась, да и я почувствовал, что устал надеяться и утешать. В это время моя натура напомнила снова о себе, и брак окончательно рухнул. Вскоре после развода она написала мне, что уезжает сюда, на родину предков: мол, все эти годы так и не чувствовала себя дома. Ты, наверное, слышал о таком от своих родственников?
— Конечно, хотя лично меня это и не затронуло, — ответил Илья. — Впрочем, я никогда не любил называть себя инкери, считал, что я просто финн, но дом у меня здесь и другого не надо.
— А я после череды событий тоже оказался здесь, вдали от собственного дома, — об этом уж потом расскажу, — но бывшую жену больше никогда не видел. И даже не хотел искать другую, хоть и понимал, что останусь без преемника. С другой стороны, мои дети почему-то не захотели приходить в этот мир, и наверное, не зря. Не каждый вынесет такой груз, как у нас, Элиас, тут-то ты меня поймешь…
Илья кивнул, и старик продолжал:
— И понемногу я пророс здесь, понял, чем могу и хочу заниматься. Эти духи, которых ты здесь встречаешь, родились еще на переломе тех веков, когда на вашей земле стояли избы, финны просыпались с криком петуха, сбивали масло, ловили рыбу и катали горожан на праздниках. А их деды и прадеды и вовсе еще застали разборки между вожанами и новгородцами. Нам с тобой и не вообразить, сколько хранит память нечисти! Только люди забыли об Иной стороне, живут одним моментом и им нет никакого дела до равновесия в природе и времени. Какой домашний очаг, если жилье и семью сейчас принято менять как перчатки? Какие леса, когда их постоянно вырубают под уродливые многоэтажки? Какие воды, если их превратили в место для слива промышленной грязи? Средний мир практически стерся, так что его духам оставалось лишь кануть в Туонелу или погостить в этом мире. Так они вместе с проводниками и решили, хоть он и не стал для них истинным домом.
— Но ведь неизбежно вырастет новое поколение духов, которое никогда не знало питерских финнов, — заметил Илья. — Значит, они уже будут другими?
— Нет, у них же одна энергетика, в которой всегда будет жить и народная память, и кровь. Смена внешней оболочки тут ничего не значит. Мы помогаем им держаться и не выдавать себя, а они платят уважением, преданностью и трудолюбием. Но все-таки природа у них дикая, так и остались своевольными ребятами, — тут Антти усмехнулся, — и когда хотят, то бродят невидимками и играют в свои игры.
— Вот я и хотел в том числе спросить об этом, — осторожно сказал Илья и поведал про то, что вчера увидел в гостевом корпусе, не называя только имени домового. Старый колдун покачал головой и промолвил:
— Что же, Элиас, ты знаешь, что основной пищей для духов является вера людей и их энергия, но веры больше не осталось, а есть-то нужно. Проще всего это делать, когда человек беспамятен и наиболее уязвим, а плотский жар — самая питательная еда. Конечно, они получают это и когда кормят людей, но сокровенные и постыдные эмоции вкуснее, чем банальное насыщение. В конце концов от гостей-то много не убудет, они трогают только чувственную материю, а не тело. Зато осуществятся потаенные фантазии людей о нежной развратнице в бане или необузданном лесном дикаре, и они не станут искать приключений и ломать свой семейный уклад. Что же в этом плохого?
— Ну, не факт, что не станут, и отсутствие согласия — пожалуй, единственное, чего я не приемлю в сексе, — откровенно ответил Илья.
— Возможно, но увы, этим ребятам порой проще разрешить что-то, чем объяснить, почему этого не надо делать. Просто учти это на будущее, — многозначительно произнес Антти. — А еще помни, что хоть им и больше ста лет, они — не молодо выглядящие старики, менталитет у них такой же, как у наших двадцатилетних парней и девчонок. А в чем-то они даже наивнее, так как всю эту сотню варились в своем соку: домовые в избах, лесовики в лесах. Так что не робей и спуску им не давай.
— О, это я вам обещаю, — улыбнулся Илья.
— Вот и давай поговорим о будущем, а то я уже тебя заболтал. Я хочу, чтобы вы с Яном были моими преемниками и учениками, а помимо этого, от души предлагаю свою дружбу. Мне было бы больно сознавать, что дело, которому отдано столько сил, пойдет прахом после моей смерти, да и ты вряд ли захочешь свернуть с выбранного пути. Ведь так?
— Да, сворачивать я не люблю, даже если это дорого обходится.
— Об этом и речь, Элиас: ты очень сильный колдун, ты сам не представляешь, какие страшные нагрузки выдержал без помощи, без необходимых навыков. Другой бы точно сдался или с ума сошел. И силы твои не в знаниях, а в чем-то глубинном, что даже я не могу нащупать. Но все-таки ты человек, и твой запас прочности не безграничен, так что позволь помочь и тебе, и Яну. Ему, невинному ребенку, и так многое довелось пережить.
— Ну что я могу сказать? Для меня это огромная честь, — растерянно промолвил Илья. — Помощь мне действительно нужна: я боюсь, что сильно навредил одному неплохому человеку…
Старик понимающе улыбнулся, и Илья постепенно рассказал ему все, что произошло после неожиданной встречи в ресторане, хотя многое тот уже знал со слов Накки. Выслушав, Антти с отеческой теплотой потрепал его по плечу.
— Успокойся, Элиас, возможно, с твоим другом все и обойдется. Заклятие, о котором ты говоришь, наиболее опасно, когда его пускают в ход из корысти, а просящие готовы рискнуть здоровьем близкого из-за собственных прихотей. В такой семье воздух уже отравлен, а иммунитет слаб, поэтому и заклятие действует как сильнейший токсин, который потом приходится долго вымывать из человека. А тебе же никто не платил, ты хотел ребенка спасти от другого заклятья. Теперь все зависит от твоего друга и его семьи: если они справятся, поведут себя по-человечески, то он выкарабкается. Впрочем, на самом деле люди всегда творцы своего ада, а виноватыми почему-то назначают нас.
— Вы серьезно? Ну надо же! — просиял Илья. — А ведьму-то я от него смогу отвадить?
— Да, теперь она не сможет его очаровывать, но за ней стоит кто-то из нижнего мира, и он на этом не успокоится, а еще больше разозлится. Тем более что мальчика обязательно нужно найти, а он не позволит нам так просто это сделать.
— Выходит, вы беретесь за это дело?
— А почему нет? Кое-что я еще могу. Вот сейчас познакомлю тебя с людьми, которым тоже нужна наша помощь. Вместе мы лучше справимся, к тому же у нас есть твоя прекрасная Накки! Она ведь не простой дух, а лидер у наших водяных, давным-давно руководит и на охоте, и в спасении людей от природных бедствий и нежити.
— Пожалуй, я не удивлен.
— А вот чем ты ее так очаровал? Они, конечно, большие искусницы и охотницы до плотской любви с колдунами, но чтобы так сильно привязаться к одному — такого я еще на своем веку не видел. Нет-нет, с твоей я не был близок, та молодежь, которая здесь служит, для меня все равно что родные дети. Но с другими когда-то любил проводить время, и это тоже не способствовало новому браку…
Антти вздохнул с печальной мечтательностью, и Илья снова улыбнулся, вспомнив об оставленном завтраке.
— Честно говоря, мне и самому непонятно, — признался он. — Но по крайней мере я ей верю. А о каких людях вы говорили?
— Сейчас узнаешь, — сказал Антти, поднялся и поманил его за собой. Они вернулись в гостевой корпус и старик постучал в одну из комнат. Внутри послышались осторожные шаги, и когда дверь открылась, Илья увидел невысокую худенькую девушку с большими светлыми глазами и русыми волосами, завязанными в хвост. На ней была широкая рубашка, джинсы и теплые носки.
— Здравствуйте, Антти, — робко сказала она, затем посмотрела на его молодого спутника. — А вы Илья? Добрый день, меня зовут Вероника, можно просто Вера…
— Добрый день, — тепло сказал Илья.
— Как Александр себя чувствует? Он сейчас спит? — спросил Антти.
— Да, я смогла его завтраком покормить, а потом он снова задремал, все-таки еще слабый. Но понемногу идет на поправку, — ответила Вероника, смущенно улыбаясь.
— Не сомневайся, здесь с ним все будет хорошо. Позволишь нам на него взглянуть?
— О да, конечно, — отозвалась девушка, пропуская их в комнату. Улыбка вдруг сползла с ее лица и на нем отразилось глухое отчаяние.
— Ну перестань, девочка, самое страшное позади, — промолвил Антти и ласково потрепал ее по голове.
Вероника закрыла дверь и Илья осмотрелся. На кровати у окна лежал парень лет двадцати, еще более бледный, чем его подруга, с черными тенями под глазами и потрескавшимися губами. От него исходил тяжелый металлический дух, по которому Илья сообразил, что он потерял много крови и еще не вполне восстановился.
— Это тот же паразит, что присосался к Миле? — шепотом спросил он у Антти по-фински.
— Да, но у Александра более тяжелый случай, чем у девочки. Твоя водяница узнала об этом и решила меня с тобой познакомить. Сейчас он хотя бы ест и во сне набирается сил, а недавно около него постоянно приходилось дежурить, вычищать заразу и подкреплять целебными курениями. Это была не просто нагрузка на организм, а, можно сказать, инъекция отравы, которая успела разойтись по телу и могла бы ускорить распад организма — ну знаешь, как делают пауки, растворяя пойманных насекомых до состояния сытной похлебки. Иногда подобные истязания приводят к быстрой смерти, но чаще человек мучается несколько месяцев, а причина гибели схожа с симптомами многих заболеваний. Эти «паразиты» умны и хорошо разбираются в человеческой физиологии и слабых местах.
— Но парень выживет?
— Теперь да, им с Верой повезло, что духи нашли их вовремя. Они вдвоем прятались за городом, в щитовом домике, когда уже настали холода, и Вере даже некого было позвать на помощь. К счастью, лесовики пришли на этот запах.
— Прятались? — изумился Илья. — Да кому эти цыплята могли перейти дорогу?
— Я думаю, лучше, если они расскажут тебе сами. Одно могу добавить, Элиас: истинный кошмар в их жизни начался отнюдь не благодаря демоническим силам, — хмуро промолвил старый колдун.
Тут юноша открыл мутные глаза и даже приподнялся на локте. Через силу он улыбнулся и сказал:
— Это вы Илья? Нам вчера сказали, что вы придете.
— Можно на «ты», я не особенно старше вас. Антти мы тут все во внуки годимся, — тепло сказал Илья. — Очень приятно, что меня, оказывается, ждали.
— Да уж, интересно! Тогда ты меня тоже Сашей зови, — отозвался юноша, заметно приободрившись. — А это правда, что вы с Антти эти… ну типа экстрасенсы?
— Мы — ведьмаки, — с достоинством уточнил Илья. — А уж если хочется обращаться к научным терминам, то скорее шаманы.
— Серьезно? — протянул Александр, всматриваясь в молодого финна.
— А ты чего ожидал? Убора из перьев, звериной шкуры и бубна? Нет, я как все, хожу на работу, пользуюсь интернетом и езжу на машине, да еще у меня ребенок есть, который учится в обычной школе. Но вдобавок я вижу то, что не могут видеть другие, — понимаю знаки природы, исцеляю души, даю покой. И кое-кто мне в этом помогает.
— Добрые силы? — спросила Вероника.
— Я бы поостерегся говорить так однозначно, Вера, — сказал Илья. — Ладно, ребята, об этом я еще успею рассказать, а пока ваш черед. Нам с Антти надо знать, как вам помочь.
— Правильно, — произнес Антти и направился к двери. — Побудь пока с ними, Элиас, а я попрошу, чтобы нам горячего чаю принесли, так разговор бодрее пойдет.
Саша выбрался из-под одеяла и Илья увидел зловещие следы кровоизлияний на его плечах. Темные волосы парня были неумело острижены неровными лесенками: по-видимому, этим занималась сама Вера. При этом все выдавало в нем семейного, даже чересчур домашнего юношу, привыкшего к книгам и спокойному досугу. Еще когда Саша посмотрел на Илью, тот сообразил, что парень близорук, а теперь заметил и очки в стильной тонкой оправе, лежащие на тумбочке. Понемногу собравшись с силами, молодые люди начали рассказывать, то и дело дополняя друг друга.
8.
Благими намерениями
В историю Саши и Веры действительно оказалось сложно поверить даже видавшему виды Илье. Антти с высоты прожитых лет не удивлялся: ему это казалось скорее горестным подтверждением всего, что он думал о людской природе.
Путь Саши Силаева семья расписала на годы вперед: его отец был проректором одного из негосударственных вузов культуры и искусств, мать — главным редактором журнала, и сына они видели исключительно в гуманитарной сфере, где легко могли забронировать ему пусть и не слишком хлебное, но стабильное место. Саша рос робким и послушным ребенком, для которого старшие оставались непререкаемым авторитетом вплоть до студенческих лет. Из-за слабого здоровья он до школы воспитывался под опекой бабушек, и его лучшими друзьями были книги, особенно классика детской познавательной литературы — Сладков, Бианки, Чарушин, Даррелл, Сетон-Томпсон. Любимые авторы так ярко передавали свободолюбие, кровожадность и страх гибели в животном мире, что эти истории казались Саше затейливее любого детектива и боевика.
Родители не особенно одобряли увлечение сына, но мирились с ним, в то время как Саша все чаще думал о том, как бы самому увидеть далекие края и их невероятных обитателей. Родные места, где из диких животных ему попадались только белки и ежи, казались пресными и скучными.
Однажды мальчик даже обмолвился о мечте стать ученым-натуралистом и путешествовать по миру, но взрослые пропустили это мимо ушей, а когда он вернулся к этому разговору после окончания школы — подняли на смех, пусть вроде и в беззлобной форме. Отец уже подготовил для него место на кафедре, и вскоре Саша стал студентом, однако не испытал от этого никакой радости. Он с трудом находил общий язык с сокурсниками, а о том, чтобы подступиться к девчонкам, и вовсе не думал.
На этот счет родители также не волновались: Саше была заочно «сосватана» дочь друга отца, какого-то большого начальника из городского комитета по науке, и этот союз, по их мнению, обеспечивал приток будущих грантов для вуза, содействие в развитии и научной деятельности, а также семейный покой. Такой вариант казался старшим Силаевым идеальным: обеспеченная невестка не позарится на их квартиру и не заставит Сашу рвать жилы на работе ради семейного благосостояния.
Но случилось то, чего родители никак не могли предвидеть, — Саша познакомился с Вероникой Алехиной. В разгар лета он ехал в электричке в Токсово, чтобы повидать своих любимых зубров: по выходным парень взялся подрабатывать в заповеднике. Там он невольно разговорился с сидящей по соседству девушкой в ярко-оранжевом сарафане, с длинными волосами, прикрывающими нежную шею. Конечно, Саша и прежде замечал женскую красоту, но еще ни разу она не будила в нем такого сладостного волнения, заслоняющего все прочие мысли.
По дороге Вероника успела рассказать Саше, что живет вдвоем с бабушкой, взявшей ее под опеку после того, как родители погибли в аварии, учится на швею и уже немного подрабатывает частными заказами. И как-то само собой вышло, что в заповедник они приехали вместе и провели там почти весь день — Саша убирал вольеры, Вероника кормила зверей морковью, яблоками и зеленью. Поначалу она вздрагивала от касания их огромных шершавых языков, но вскоре зубры очаровали ее своей доверчивостью, удивительно сочетавшейся с природной мощью. Вечером они поужинали в простеньком кафе, с клеенками и неудобными металлическими стульями, однако Саше этот вечер показался самым романтичным приключением в его жизни.
Потом ребята вместе добрались на электричке до города, а там Саша проводил Веронику до ее станции метро и, не удержавшись, купил ей букет белых хризантем. Девушка разрумянилась от волнения и поцеловала его на прощание в щеку.
В ту ночь Саша долго не мог уснуть, а ворчание родителей не долетало до рассудка. Так они с Вероникой стали встречаться, и поначалу родители не приставали к парню с вопросами и нотациями. То, что радость по этому поводу была преждевременной, он понял лишь пару месяцев спустя, когда уже стал близок с девушкой.
Он оказался у Вероники первым так же, как и она у него, обоим было неловко, немного страшно, а в то же время — уютно и хорошо. Никто не ожидал той феерии наслаждений, которую обещают в романах и кино, и молодые люди с удовольствием нежились в объятиях друг друга, болтали, веселились и дурачились. Если родители уходили из дома в выходные, Саша приглашал Веронику к себе, а иногда они ездили на дачу ее бабушки. Однако вечно замалчивать эту тему дома он не мог и в конце концов намекнул родителям на важные перемены в его жизни.
К его удивлению, они отреагировали невозмутимо и снисходительно, как на детский лепет, заявив, что молодому парню полезно нагуляться и выпустить пар перед свадьбой. Его передернуло как от прикосновения чего-то холодного и липкого, и он понял, что пока живет в их доме и за их счет, его мнение не будет иметь никакого веса. Но на крутые меры Саша пока не решался, надеясь, что при встрече с Верой отец и мать поймут, что ошибались на ее счет.
Как же Саша потом жалел, что настоял на этой встрече… Он не стал скрывать от подруги скепсис родителей, и Вера словно нутром почувствовала, что ее ждет. Так и вышло: отец вообще не покидал своего кабинета, а мать окинула Веру взглядом сверху донизу и с лучезарной улыбкой предложила войти. Однако стоило Саше ненадолго оставить их вдвоем, как хлопнула входная дверь, и он сразу понял, что случилось непоправимое.
Мать попыталась сказать что-то ему вслед, но парень не стал слушать и успел догнать Веру на улице. Она шла уставившись в асфальт и ожесточенно смахивала со щек слезы. Кое-как Саше удалось ее успокоить и она объяснила, что мать сказала ей про его грядущую помолвку — «вот это серьезно, а тренировочных девочек у него может быть сколько угодно».
— И ты поверила в эту чушь? — возмутился Саша, про себя недоумевая, как же он мог так плохо знать собственных родителей. Старшие Силаевы, впрочем, с виду сохраняли полное спокойствие, но всерьез вознамерились разрушить его отношения с Верой. Прежде они не слишком торопились окольцевать сына, но теперь, почуяв, что запахло жареным, решили не дожидаться окончания учебы.
Поняв, что договориться с ними не удастся, Саша решился уйти из дома и забрать документы из опостылевшего вуза. На место в общежитии он не мог рассчитывать, и с помощью Вериной бабушки, оказавшейся очень доброй женщиной, молодые люди смогли снять комнату в коммуналке. У Саши словно открылось второе дыхание: он понял, что его проблемы со здоровьем были весьма преувеличены, и устроился курьером в службу доставки продуктов, а на следующий год рассчитывал сдать экзамены на вожделенный биологический факультет.
Родители поначалу его не трогали, но через пару месяцев все-таки позвонили и велели возвращаться домой. Впрочем, к этому моменту парень уже ничего не ждал и решил, что по-тихому женится на Веронике.
И вот с той поры начались настоящие странности. Однажды Саша вернулся домой и еще в прихожей услышал встревоженный голос Веры, а войдя в их комнату, увидел рядом с ней высокого черноволосого мужчину в кожаной куртке и джинсах. Вера успела познакомить жениха с приятелями по колледжу и старыми друзьями, но этот был явно не из их круга, да и на вид, как позже отметил Саша, ему было никак не меньше тридцати.
Мужчина вдруг со всей силы схватил Веру за плечи, так что она даже вскрикнула от боли и неожиданности. Но тот не обратил на это внимания, резко притянул ее к себе и попытался поцеловать в губы. Тонкие руки девушки, разумеется, не могли разжать его мощных объятий и Вера только старалась уклониться. Когда Саша ворвался в комнату, девушка отчаянно позвала на помощь.
Далее по словам самого юноши он уже не вполне ведал что творил — видел лишь испуганное лицо Веры, и в голове словно полыхнул огненный шар. Саша почти никогда не дрался, за исключением пары эпизодов из детства, но тут без раздумий ударил незнакомца кулаком в лицо и, к собственному изумлению, не промахнулся. У того даже брызнула кровь из разбитой губы, и он будто обезумел — глаза цвета горького шоколада загорелись совершенно жутким огнем, а в белках выступили алые прожилки.
«Блин, да он же больной! Психопат!» — сообразил парень. Саше стало по-настоящему страшно, и он хотел крикнуть Вере, чтобы она выбегала из комнаты и срочно звонила в полицию.
Тут он ненадолго прервал свой рассказ, словно все еще не переварил свалившийся на их головы кошмар. Илья деликатно молчал, и наконец Саша промолвил:
— Только я не успел. Понимаешь, этот мужик… он просто исчез! Не убежал, нет, а реально как сквозь пол провалился, где стоял! Был — и нет, и понимай как хочешь. Я, конечно, сначала подумал, что все, чердак у меня поехал после наших нервотрепок, посмотрел на Веру, а у нее лицо такое же ошалелое… И она сказала, что видела то же самое.
Девушка кивнула и добавила:
— Конечно, после того, что случилось потом, мы уже во все готовы поверить, но тогда не знали, что и думать. Даже подозревали, что нам кто-то подсунул психотропную дурь, вот и начались галлюцинации.
— Нет, Вера, не волнуйся, вы вполне в своем уме, — заверил Илья. — Но с этого места давай-ка поподробнее. Ты раньше видела этого мужчину?
— Честно говоря, да, — ответила девушка, почему-то смутившись. — Где-то за неделю до этого я шла из колледжа домой и несла прозрачную папку с эскизами, для этнических орнаментов на тканях. По пути была какая-то полуподвальная лавочка, а он поблизости стоял и курил. Вдруг окликнул меня, я подошла, и он сказал, что заинтересовался моими работами. Стал расспрашивать, чем я занимаюсь, я ответила — он же тогда казался вполне адекватным, да и милым, что уж скрывать…
— Милым?! Это как понимать? — отозвался Саша шутливо-возмущенным тоном, заметно успокоившись от разговора с Ильей.
— Ну, он похвалил мои эскизы и сказал, что у него мелкий магазин восточного текстиля в этом полуподвале. Пригласил зайти — очень красивая лавочка оказалась, не ткани, а прямо живописные полотна, только без людей и животных. Но это у них каноны такие, он объяснил, и вообще много интересного рассказал. Я и подумала: ну ищет мужик себе клиентов таким нехитрым образом, что здесь аморального? Даже купила пару образцов, а он мне в подарок дал баночку краски для батика, какую я давно хотела.
— Ты эту баночку сохранила? — спросил Илья.
— Наверное, она осталась в нашей комнате, — растерялась девушка, — если никто там не рылся. Потом я несколько раз еще приходила, мы болтали про орнаменты и вообще про Восток, он меня чаем угощал, но все было пристойно. Однако я стала замечать, что у меня от его голоса странные ощущения: вроде и приятно, даже тепло внутри, но как-то не по себе. И еще я почему-то плохо запоминала то, что он рассказывал, то есть он говорит, а я словно по реке плыву и млею, и все мимо меня плывет… Я даже его имя сейчас не могу назвать, помню только что какое-то ближневосточное — Рашид, Халид, Фарид… Вертится в уме, но все не поймать.
— Ясно, — задумчиво промолвил Илья. — В вашу квартиру он естественным путем попал или тоже какие-то чудеса?
— Нет, я сама его впустила… Он умудрился меня заболтать и мы пошли гулять по городу, он меня проводил до дома, а я зачем-то предложила зайти.
Тут Вера опустила глаза, и Илья с сожалением подумал, что девушка до сих пор винит именно себя, словно любимый чуть не погиб из-за ее наивности и доброты, а не из-за коварства злобного духа. И если бы соблазнитель не выдал себя, возможно, ей и не удалось бы оправдаться перед Сашей. Ведь сколько женщин оказываются виноватыми даже когда противятся, плачут и зовут на помощь, а насильникам все сходит с рук…
Тяжело сглотнув, Вера торопливо сказала:
— В общем, я не помню, как он стал флиртовать, очнулась только когда уже с поцелуями полез. Тут я начала отбиваться, но какое там! Все равно что каменную стену пытаться отодвинуть. А когда-то я еще говорила, что изнасиловать могут только двое или трое, а если был один, значит, жертва не очень-то и сопротивлялась! Язык бы сейчас себе прикусить за такую дурь и самомнение…
— Вера, — тепло сказал Илья и коснулся ее плеча, — успокойся, никто тебя ни в чем не винит. Да, любой мужчина гораздо сильнее женщины, а именно этот — вообще не человек, а нечисть, демон, питающийся человеческой энергией, в том числе через соблазн и сексуальное насилие. Ничего удивительного, что ты ему доверилась: у него сверхъестественный магнетизм, который вызывает у женщин безумное влечение и высасывает из них силы. А вот то, что ты все-таки очнулась и дала ему отпор — это редкость, практически чудо. Видимо, ты очень любишь своего жениха.
Антти, который уже успел вернуться, одобрительно кивнул.
— Да, — почти шепотом отозвалась Вера. — Я только не понимаю, зачем я понадобилась этому демону? Полно же других женщин вокруг…
— Об этом мы позже поговорим, пока расскажите, что с вами произошло дальше.
Ребята, только приободрившись, снова помрачнели. С этого момента, по их словам, беды стали наваливаться снежным комом — сначала у бабушки Веры случился сильный гипертонический криз и она попала в больницу. После выписки Вере пришлось постоянно к ней ездить, и Саша старался ее встречать по вечерам, но иногда не успевал из-за работы.
И однажды бабушке снова пришлось вызывать неотложку, из-за чего девушка засиделась у нее допоздна. А когда она вернулась домой и не застала Сашу, ее вдруг стали одолевать кошмарные видения. Она в подробностях описала их Илье и добавила:
— Все происходило прямо как в каком-то винтажном хорроре про полтергейстов! Я над ними всегда смеялась, мне казалось, что актеры с натугой изображают дикий ужас перед трясущимися люстрами и распахивающимися форточками, — мол, ну вы же верите, что нам о-очень страшно? А как столкнулась с этим, сразу поняла — страшно, да еще как! Тем более никто тебе тут не скажет «Снято, перерыв!» и горячий кофе не принесет.
— Да, Вера, на свете очень много необъяснимых вещей, перед которыми пасует и логика, и психика, — ответил Илья. — А вы ребята молодые, впечатлительные, поэтому морок и ударил по вам довольно легко. Это действует и на иммунитет, и Сашина болезнь стала развиваться полным ходом.
Саша заметил, что совсем не был уверен в надежности пристанища на даче, к тому же лишенного удобств, но спорить с невестой не стал — слишком она была взвинчена. Из остального он помнил только страшный ночной ураган и необъяснимую усталость, словно ему пришлось весь день таскать камни. В себя он пришел только в гостинице и вначале не поверил рассказу Веры о лесных парнях, появляющихся из воздуха, но после знакомства с хозяином понял, что это уже не было видением. Впрочем, Саша и сейчас смотрел на обоих колдунов с растерянностью, словно надеясь, что вскоре жизнь снова станет понятной и предсказуемой.
Илья, разумеется, подозревал, что несчастья молодой пары как-то связаны с родителями Саши, но не знал, готов ли тот к такой информации. Антти тоже молчал и только по-отечески гладил Веру по голове.
— Это же надо, — вдруг горестно усмехнулся Саша. — Еще пару месяцев назад мне бы кто-то сказал эту дичь про ведьм и духов, питающихся людьми, я бы только посмеялся! А теперь все это нам по башке шибануло. И главное, за что? За то, что мы полюбили друг друга, пожениться хотели, своей семьей жить?
— Так бывает, Саша, — вздохнул Илья. — Ты сейчас себе голову не забивай, не трать силы: твоя задача выздороветь. С родителями потом будете разбираться, а наша задача — защитить вас от этих духов. И главное, Веру береги, тебе с ней очень повезло.
— А ей со мной, видимо, не очень, — грустно заметил парень.
— Что ты болтаешь? — улыбнулась Вера и погладила его по голове.
— Ладно, ребята, вам отдохнуть надо, а мы с Элиасом теперь сами побеседуем, — промолвил Антти, поднялся со стула и сделал Илье приглашающий жест. Молодой финн ободряюще улыбнулся им и направился за хозяином дома.
9.
Бабочки в янтаре
Вернувшись с Ильей в кабинет, Антти спросил:
— Ну что скажешь, Элиас? И кто здесь, по-твоему, настоящие чудовища? Как назвать людей, которые готовы сами своих детей сожрать, лишь бы на волю не выпустить?
— Да я и слов не нахожу! Но все-таки какое отношение они имеют к нечисти?
— Я, конечно, лишь полагаю, но… Ты же знаешь, все покупается и продается, и не только в наши дни, которые всегда принято ругать, а испокон веков. Так почему не монетизировать и магические силы? Инкубов еще в древности вызывали с целью разбить пару, а сейчас они этим зарабатывают. Нет, родители Саши скорее всего не знали, что это демон-инкуб, знало об этом только специальное агентство. А то в свою очередь давало им гарантии. И стоит это недешево, я тебе точно скажу.
— А зачем вообще духам деньги?
— Да ему они как таковые не особо нужны, ему нужно другое. Я же тебе говорил, что духи выживают как умеют, но не все хотят жить общиной и считаться с проводниками, есть и одиночки. А тот, про кого говорят ребята, вообще особый сорт.
— А именно?
— На Востоке, откуда он родом, таких называют ифритами — духами, связанными с миром мертвых. У него куда более сильное притяжение, чем у среднего мира, и им вдвойне тяжело блуждать среди людей, они вечно голодные и злые. Самые сильные инкубы получаются именно из таких. У нас тоже есть духи Туонелы*, но они никогда не принимают людского обличья и общаются только с проводниками, через особые ритуалы. А ифриты, как изгнанники, разрываются между мирами и тянутся к пустынным, брошенным, проклятым местам, вымирающим городам и селам, регионам с тяжелым климатом и трагической историей. И сколько энергии им нужно, чтобы держаться, — страшно вообразить…
— Так вы уже все про него выяснили? — невольно перебил Илья.
— Да ну тебя, Элиас! Староват я уже, чтобы за демонами гоняться.
— То-то у вас полный дом демонов в распоряжении! И думаю, он всяко постарше вас, а уж тем более меня.
— Так-то оно так, — улыбнулся Антти. — Но я тебе и по почерку многое могу рассказать. Где похозяйничал этот паразит, как ты выразился? Парк рядом с захоронениями, лавочка по соседству с наркопритоном, дачный домик в поселке, где погибли родители Веры. Даже комната в коммуналке отметилась — прежняя жиличка прямо там умерла, отравившись крысиным ядом. Без этого демону было бы куда труднее нагнать морок. Значит, и логово у него должно располагаться в каком-нибудь мертвом месте, где мало народу и есть следы потерь и бедствий.
— Понятно, — задумчиво сказал Илья. — Вот только что случилось с ребенком? По идее он как раз для такого демона не должен представлять особого интереса.
— Думаю, что ребенка также украли по чьей-то просьбе. Ты эту семью знаешь, вот и поразмысли, нет ли у них недоброжелателей, готовых на такое пойти.
— Боже сохрани! — вздохнул Илья. — Хотя мне ли толковать о боге, конечно…
— Я в бога не верю, Элиас, но если уж он есть, значит, допускает и существование ведьм, хоть его поборники и считают иначе. Иначе что же мы все бродим по миру, как они ни стараются нас извести?
Тут старик достал из ящика стола трубку, закурил и после паузы произнес:
— Знаешь, больше всего меня тревожит, что ифрит пустился в такой дикий разнос. Лишение энергии, медленное истязание — это в их духе, но не планомерное убийство! А он добивался именно того, чтобы ребята погибли, им просто повезло. Вот только потом нам всем может и не повезти…
— Что вы имеете в виду?
— Такие демоны способны на очень мощный выплеск мертвой ауры, который воздействует не только на отдельно взятого человека, но и на местность. Еще в старину появление ифритов среди людей считалось предтечей большой беды — эпидемии, засухи, лесных пожаров, наводнения. Я говорю тебе об этом, Элиас, потому что ты парень рассудительный и не станешь раньше времени паниковать. Пока надо найти ребенка и избавить людей от проклятия, а там посмотрим.
— Я вас понял, — заверил Илья. — Спасибо за доверие и откровенность, Антти, надеюсь оправдать надежды. Кстати, парни у вас молодцы, так оперативно сработали!
— Это их служба, их жизнь, — тепло сказал Антти. — Они постоянно леса обходят, многих уже так спасли. Но и сердить их не стоит: за пьянки-гулянки в лесу и прочие паскудства напугают до поросячьего визга. Такой уж у них нрав! Твоя Накки и вовсе сказала Вере, будто их кормят мясом прежних гостей! Девочка аж расплакалась с перепугу.
— Что? Ну я ей!.. — вспылил Илья, на что старик только снисходительно улыбнулся. Попрощавшись с хозяином, молодой колдун тут же отправился в комнату, куда его привели прошлой ночью. Накки сидела перед зеркалом и втирала в шею и плечи какое-то месиво жемчужного цвета. Обернувшись, она безмятежно улыбнулась.
— Здравствуй, Велхо! Пришел за завтрак поблагодарить?
— Я тебе устрою сейчас завтрак, — сердито сказал Илья. — Я тебя саму в чайник засуну, вскипячу и растворимый кофе буду пить! Зачем ты бедную девчонку пугаешь? Она и так еле уцелела!
— Уж и пошутить нельзя? Пора бы тебе привыкнуть, — невозмутимо отозвалась водяница. — Она хоть разревелась и выпустила всю эту тяжесть, а когда ее притащили, была как окаменевшая. Ты меня совсем-то за чудовище не держи.
Гнев быстро развеялся и Илья присел рядом с ней на стул. Накки отложила склянку с мазью, стала расчесывать волосы, свисающие через спинку кресла почти до пола, и он невольно залюбовался их блеском.
— За завтрак, конечно, спасибо, — произнес он. — Но ты порой славная, а в другой раз — колючая, я и не пойму, какая ты на самом деле. Я вдруг подумал, что почти ничего о тебе не знаю, хотя ты за мной много лет подсматривала.
— А что ты хочешь знать? Родилась я в Ингрии, год лучше не буду называть, хотя по нашему счету я еще молода. Отец и мать, само собой, были водяными, пути с ними давно разошлись, и если они и живы, я об этом ничего не знаю. Что еще? Сколько колдунов у меня было до тебя? Сколько я повидала пьяных и безмозглых купальщиков, самоубийц и кровавых разборок, выброшенных улик и потерянных сокровищ? Да, мы не только в отражении луны купаемся и песни поем, и не надо тебе всего этого. Вот поверь. А мне все, что до тебя было, давно не важно.
Сказав это, Накки отвернулась от зеркала, положила руку на его колено, затем улыбнулась и добавила:
— И на самом деле я — всякая, Велхо. Как и вода, которая кормит, утоляет жажду, промывает раны, а в другое время разбивает в труху дома и корабли. Вот и скажи, она добрая или злая?
— Верно, — усмехнулся Илья. — Но не могу же я все тебе с рук спускать! Какой тогда из меня проводник? Антти ведь обещал меня учить, и Яна тоже!
— Я этого давно ожидала. Но ты точно уверен, что сыну передались твои способности?
— По-моему, да, — растерялся Илья. — А ты сама разве не заметила? Чутье у него определенно есть!
— Чутье — да, а вот готов ли он к такой судьбе? Вдруг он и вовсе пожелает идти другой дорогой?
— А может, я тебя наконец с ним познакомлю? Вот ты заодно и подскажешь, — вдруг промолвил Илья с надеждой.
— Думаю, время еще не пришло, — ответила Накки и ободряюще потрепала его по плечу. — Север не любит поспешности, Велхо, имей это в виду. И береги сына.
Илья не стал настаивать и, поцеловав ее на прощание, пошел на прогулку с Яном. Тот увлеченно рассматривал разбитый валун, алтарь, на котором еще искрились розовым светом угольки, колючие кустарники с иссушенными бутонами, напоминающие костлявые руки в волдырях. На берегу они снова встретили старого Антти, гуляющего вместе с Луми, и Ян с удовольствием поиграл с кошкой — она охотно давала мальчику лапу и щекотала его подбородок своим роскошным хвостом.
Старик тем временем сказал Илье:
— Я думаю, что поиски демона надо начать с того, о чем рассказала Вера, — лавка, ткани и прочие дела. Они ведь не обретаются в городе просто так, всегда стараются прибиться к какому-то кругу и занятию. Долгосрочных связей обычно не заводят, но этакий перевалочный пункт им необходим. Да и вниманием молодых ведьм они наверняка не обделены.
— Да, у меня сразу были подозрения, что та девица имеет отношение к демону. Я чую один и тот же запах у Милы и у ребят, и он действительно какой-то мертвый, затхлый. Да что там, даже Ян почувствовал, хотя вообще никого из них не видел.
— Вот об этом я и говорил, Элиас, — вздохнул Антти. — Их аура распыляется и становится опасной, в какой-то момент они сами перестанут ее контролировать. А у вашего города самая подходящая атмосфера для таких флюидов.
— Но не зря же и финские духи его любят, — с улыбкой заметил Илья. Антти тоже философски усмехнулся и они посмотрели на горизонт, где нависало уже наливающееся черно-синей акварелью осеннее небо. Дом на его фоне мерцал таинственным внутренним светом, будто океан с россыпью светящегося планктона, и казался таким же безмятежным. Илья подумал, что здесь враждебные силы их не достанут, но и отсиживаться вечно тоже нельзя — надо разбираться с делами и возвращаться к нормальной жизни. Ведь декабрь был уже почти у порога, и предстоял первый Новый Год после пережитых ударов и прикосновения к темному миру.
«И первое Рождество, которое я встречу в качестве колдуна, сношающегося с демоницей, — мысленно усмехнулся Илья. — Интересно, есть ли у меня теперь право на все, что было раньше? На свечи в серебряных подставках, подаренных тетей Лиисой, на мамин праздничный пирог, на запах еловых веток, на тихие вечера в общине за глегом и старинными напевами? Ведь назад уже не повернуть. Даже тогда было еще не поздно — это ведь была вынужденная мера, а теперь слишком много я по доброй воле вложил. Кто бы думал, что калечить бывает легче, чем защищать…»
Посоветовавшись с Антти, Илья взял у Саши ключи от их съемного жилья и там отыскал заветную банку с краской — вернее, флакон изящной формы, с крышкой, стилизованной под бронзу, и какой-то диковинной надписью. Сама краска была золотой с холодным оттенком. Также он побывал по тому адресу, где, по словам Веры, располагался магазин тканей, но помещение стояло уже пустым и заколоченным. Тем не менее испарения еще сохранились, а в соприкосновении с огнем начинали искрить и вибрировать.
Теперь Илья решился вызвать свою верную Кави, которая прекрасно шла по следу, как и многие собаки. Но также она заботилась в первую очередь о безопасности своего патрона, а не о раскрытии истины, и порой могла заупрямиться, если его тянуло в особо зловещие места.
Так и сейчас: едва понюхав флакон, собака выразительно тявкнула и поскребла когтями асфальт. Однако Илья мягко, но решительно потрепал фамильяра по загривку.
— Послушай, нам необязательно сейчас соваться в самое пекло, — сказал он, благо наступил поздний вечер и народу вокруг не было. — Но это ведь непростая краска, ею явно не цветочки на семейных открытках рисуют, верно? Вот давай и узнаем ее секреты.
Ян уже лег спать, и Накки обещала присмотреть за ним, так что времени в запасе было достаточно. Кави еще раз втянула воздух, огляделась и снова поскребла по дороге лапой, но уже по-другому — Илья определил, что нужно проехать около десяти километров в южном направлении. Посадив собаку на заднее сидение, он выехал из двора на улицу, которую скупо освещали фонари и окна домов.
Наконец Кави подала голос, и Илья притормозил. Они находились в Василеостровском районе, в той части, где креативные пространства соседствовали со старорежимными конторами, прячущимися за массивными решетками на окнах. Тут же располагались сетевые супермаркеты, бесчисленные кондитерские и пекарни, аптеки с переливающимися неоновыми крестиками.
Кави здесь чувствовала себя так же уверенно, как в лесу. Она проследовала вглубь полутемного переулка, частично загороженного строительными лесами, и за ними показалось большое здание в замысловатом стиле советского авангарда — частично рубленый, частично гнутый фасад, кирпичная кладка без облицовки, никаких украшений, кроме нескольких чеканных панно. Подойдя ближе, Илья рассмотрел, что на них была изображена царская охота на косуль.
Окна первого этажа светились, и финн сообразил, что здесь проходит какое-то ночное культурное мероприятие. Над дверью было выведено название галереи — «Лилит», и изображен женский лик, обрамленный завитками черных волос.
Илья потянул на себя тяжелую дверь — Кави осталась дожидаться его за углом. За небольшим гардеробом и стойкой информации располагалось фойе, где разносили шампанское, закуски с морепродуктами и десерты, а чуть дальше — сами выставочные залы. Сейчас в них толпилось немало народу.
В первом зале Илья увидел целый ряд небольших женских скульптур из какого-то позолоченного материала — их обнаженные тела, прикрытые лишь длинными волосами, изгибались в самых соблазнительных и в то же время естественных позах. Они расчесывались, полоскали ноги в невидимой воде, испуганно отворачивались, дремали, уткнувшись лицом в колени, даже зевали и почесывались.
А на стенах висели большие полотна, на которых также изображались золотые силуэты женщин, — все они словно плавали в мерцающей янтарной дымке, томно прикрыв глаза и выставив на обозрение безупречные очертания тел. Илья узнал цвет жидкого золота во флакончике, который все еще был в кармане его куртки. Он разбирался только в красках и растворах для дерева, но сейчас был уверен, что все картины написаны этим золотом, без примеси других цветов, — тут были какие-то иные ингредиенты. В зале стоял странный густой запах, в котором смешались химикаты, цветочная пыльца, человеческий пот и мокрая земля. Но другие зрители, похоже, этого не замечали, спокойно угощались шампанским и фотографировались на фоне экспонатов.
Пройдя до конца, он оказался в следующем зале, который был меньше и скромнее. Здесь выставлялись обычные портреты маслом — люди в полный рост или до пояса, на фоне красивых интерьеров и пейзажей. Однако Илью больше всего заинтересовал холст в углу, на котором был изображен мужчина с колоритной восточной внешностью. Колдун подошел ближе и присмотрелся. На вид тот был примерно его ровесником, бледное лицо с чуть неправильным носом и миндалевидными черными глазами несомненно выделялось из толпы и выражало гордость, смешанную с настороженностью. Волнистые угольно-черные волосы прикрывали уши и спадали на воротник желтой рубашки. Рукава были закатаны по локоть и на левой руке виднелся узор из каких-то звезд и ромбиков — вряд ли татуировка, скорее боди-арт. А вот на правой, которой тот подпирал подбородок, Илья смог разглядеть простенькое гладкое кольцо, похожее на обручальное.
— Что, впечатляет? — вдруг произнес кто-то у Ильи за спиной. Обернувшись, он увидел лохматого парня в очках, с бейджиком куратора. Не дожидаясь ответа, тот добавил:
— Ну да, харизма так и прет. Как считаете?
— Вроде того, — кивнул Илья. — А кто это, раз вы его так выделяете? Хозяин галереи, что ли?
— Нет, он не хозяин. Это Латиф Кахинни, наш давний партнер, марокканец. Снабжает галерею эксклюзивными художественными материалами и образцами с Востока, привозит всякие старинные вещицы для натюрмортов, иногда помогает нашим художникам выставляться за границей. А однажды даже перекрестное мероприятие организовал — художники из Марокко выставлялись здесь, а наши ребята у них, в Танжере.
— Надо же! А можно ли как-то связаться с вашим Латифом? Просто я занимаюсь деревянной мебелью и отделкой домов, и недавно поступил любопытный заказ на восточную стилизацию. Может быть, у него удастся проконсультироваться, а то и аутентичные материалы прикупить по выгодной цене?
— Ну, визитку могу вам дать, но я сам уже месяц с ним не связывался. Он иногда подолгу не отвечает, да и живет то тут, то там, вот и сейчас куда-то пропал. Но пару недель назад я здесь видел его жену, и она сказала, что из города он не уезжал, так что попробуйте.
— Жену? Так у него, наверное, целый гарем должен быть, если он марокканец? — шутливо спросил Илья.
— Это вы по сериалам судите? Нет, она у него точно одна — год назад женился, причем на нашей, местной девчонке. Ее Гелена зовут. Шикарная пара, хоть на обложку глянцевого журнала их выставляй! У меня, кстати, сохранилось их фото с одного из прошлых вернисажей — вот, взгляните.
Илья почти не удивился тому, что с дисплея на него смотрела именно та девушка, которую сфотографировала Мила. Только волосы у нее были по-молодежному небрежно собраны на затылке. Они с супругом стояли на фоне большой картины, обнявшись за плечи, в их лицах было что-то неуловимо близкое и в то же время они отличались. На мужчине была заметна печать усталости, странно сочетавшейся с молодым лицом, а в глазах девушки Илья видел зловещий огонек азарта. Латиф был одет в простую белую рубашку и джинсы, а Гелена — в черную кожаную куртку, под которой виднелось тонкое кружевное платье, похожее на комбинацию. Дикая эклектичность прямиком откуда-то из эпохи «секса, наркотиков и рок-н-ролла».
В то же время он признал, что девушка хороша собой и даже ямочки-провалы на щеках и тени под глазами придают ее лицу некую болезненную неординарность.
Он взял у куратора визитку и украдкой сфотографировал картину, чтобы показать ребятам, хоть уже не сомневался, что Латиф Кахинни и есть тот самый демон. Однако вопросов становилось все больше, а главное, Илья был уверен, что пара занимается вещами пострашнее, чем увод мужей из семьи и сбор компромата на неугодных невесток. Но парнишка-куратор явно ничего об этом не знал: для него импозантный марокканец был просто яркой личностью, эксцентричным ценителем искусства, а его жена — прекрасной и таинственной музой.
Попрощавшись с собеседником, Илья вернулся в зал с женскими портретами и на секунду застыл на месте. Затем перевел дыхание, осмотрел экспозицию еще раз и уже мог поклясться, что изображения изменились. Когда Илья только пришел, они казались умиротворенными, золотистый флер окутывал их тела подобно прозрачной вуали и женщины блаженно подставляли его теплу свою беззащитную плоть. Но теперь фон на глазах сгущался, наливался тревожным багрянцем, а на картинах у выхода и вовсе перетекал в черный цвет. Женские тела тоже поменяли положение. Все они частично терялись в этом вязком янтаре, их руки будто силились раздвинуть его толщу, а лица были не спокойными, а скорее болезненно-вялыми, со следами глубокого потрясения.
Илья огляделся, но никто из других посетителей, похоже, не заметил подвоха. Интуиция подсказала, что всматриваться в изображения сейчас не стоит: концентрация черной ауры ощущалась даже на расстоянии. Была ли это случайность или ловушка, заранее расставленная демоном, он пока не мог определить и поспешно вышел на улицу, где его дожидалась Кави.
На свежем воздухе ему неожиданно стало легко, и даже ночная темнота неприветливого района не пугала после янтарного морока «Лилит». Вдобавок началась морось, а затем и проливной дождь, который сейчас показался освежающим и сладостным. Поманив Кави за собой, Илья направился в ту сторону, где заканчивались жилые постройки и начиналось огромное шоссе, которое в сиянии дождевой воды казалось бурной рекой. Черный асфальт переливался и вибрировал, мерцая в свете фонарей как чешуя огромного водяного ящера, а шелест автомобильных шин походил на шипение голодного чудовища.
Однако Илью это не страшило: напротив, он вдруг ощутил, что в отличие от многих людей никогда не окажется совсем одинок в смутном мире. Он подставил лицо холодным каплям и ему показалось, что водяной змей коснулся его острием своего хвоста, а в ночных городских огнях виделись золотые глаза под остекленевшими веками. Змей по-прежнему помнил правнука Кайсы-людоедки и его сытные дары, а на неблагодарность чудовища ведьмы никогда не жаловались.
*Загробный мир в финно-угорской мифологии
10.
Лилит
В это же время Гелена шла под ледяным дождем, не глядя по сторонам и со всей силы наступая в лужи, будто хотела излить все скопившееся внутри с водой и городской грязью. На глаза ей попалась неприметная дверь в полуподвал, и по флюидам ведьма сообразила, что это одно из заведений, любимых местными ночными охотниками и охотницами.
Толкнув дверь, девушка очутилась в полутемном баре, где звенела, шипела и потрескивала какая-то дикая музыка. Небольшие окошки с улицы виделись обычными мутными стеклами, а изнутри оказались вылитыми из текстурного алого стекла и источали странный свет. В таких местах даже ведьмы не могли чувствовать себя в безопасности — тут был другой градус агрессии и крепких напитков, но сейчас Гелене стало почти все равно. Она долго терпела, чтобы Латиф не ругался и не переживал, однако теперь дошла до точки кипения. Девушка рассчитывала прийти в себя испытанным способом, но в этот раз даже доза мартини не помогла расслабиться и переварить то, что случилось сегодня. Этот нелепый Цыплаков, которого год назад Гелена с ходу записала бы в «бросовый товар», умудрился в самом деле разбить ей сердце, только в ином смысле.
Началось с того, что он вдруг перестал приходить в кафе на обед и после работы. Первые два-три раза Гелена удивлялась, потом ей стало тревожно и для начала она решила просто позвонить ему. Но Олег долго не брал трубку, а когда наконец ответил, его голос звучал слишком вяло и равнодушно для мужчины, очарованного ведьмой. Он сказал, что приболел и пару дней не ходил на работу, однако Гелена прекрасно видела его машину через окно и это вранье совсем выбило ее из колеи.
Тогда девушка уволилась из кафе, чтобы проследить за Олегом, и даже воспользовалась машиной мужа. Она заметила, что мужчина и вправду неважно выглядел, но исправно ходил на работу, забирал дочь из какой-то секции, а окна в его квартире уже не были темными. Ей до зарезу не хотелось сообщать Латифу о провале, и она решила поговорить с Олегом и снова пустить в ход чары. Но девушка никак не могла найти подходящие слова.
«Итак, нужно показать, что я жить без него не могу, что со мной он будет счастлив, а старая жена только высосет из него все соки. Так ведь? Что говорят девушки, когда хотят удержать сорокалетнего мужичка с жидкой шевелюрой, растущим животом, женой и двумя прицепами? Черт, да откуда мне знать, что в голове у извращенки, которой интересен подобный экземпляр?! Это только мужики с больной фантазией могут в такое поверить. Он же и верил до поры до времени! Только теперь-то что стряслось?»
Однако молодую ведьму тревожило что-то еще, скрытое, но колкое и расползающееся, будто лоза с шипами. И вдруг она поняла, что не хочет ничего выяснять и вообще видеться с этим мужчиной, тем более вновь привязывать его к себе. Ей даже стало легче от того, что он пропал с радаров, — не надо смотреть в эти глаза побитой собаки, слышать в трубке дрожащий вкрадчивый голос, сталкиваться с ненавидящим взглядом его дочки. Почти все как в первый раз: несчастный мужик, стандартное семейство, парк, пропавший ребенок…
Неужели все это надо делать только ради мужа, который даже не хочет объяснять что к чему? И платить за его прихоти растущим отвращением к самой себе…
Гелена собралась с духом, подъехала к месту работы Олега и, спрятав обручальное кольцо в карман, встала неподалеку от главного входа. Вдруг на нее накатил мандраж, она тяжело сглотнула и уже хотела сбежать, но тут всплыли в памяти насмешливые слова Латифа: «Ты ленива, Гели… Я могу и задуматься о твоей ликвидности…»
Как раз в этот момент появился Цыплаков, к счастью, один, без коллег, и сразу ее заметил. Его лицо было безучастным, хмурым, и аура казалась какой-то чужой, безвкусной словно картон. Но он все же подошел к девушке и промолвил:
— Добрый вечер, Ангелина… Надеюсь, вы не в обиде за тот случай?
— Здравствуйте, Олег, — ответила Гелена, сдержанно улыбнувшись. — Все в порядке, я просто встревожена, что вы так резко пропали. Может быть, я сама вас чем-то обидела?
— Нет, ни в коем случае, — торопливо заговорил мужчина. — Это я сейчас чувствую себя обгадившимся щенком. Наплевал на семью, хорошо еще что друг нас выручил, но стыд-то какой! И вам, получается, зря голову задурил. Вы красивая, обаятельная девушка, и вам надо встречаться с ровесниками, а не с женатыми работягами.
— Да что вы говорите? Кто вам эти глупости внушил, кому что надо? Радоваться жизни только в двадцать, а если старше — так все, на солнышке греться и зеленый чай с ромашкой пить? Это же не ваши слова, это кто-то тянет вас вниз, как в ведре с крабами, — с досадой сказала Гелена.
— Нет, Ангелина, поверьте, я сам все решил. Не стану строить из себя святошу и осуждать мужиков, которые изменяют женам: наверное, у них есть на это свои причины. Я понял, что у меня таких причин нет.
— Нет причин изменять вообще или именно со мной?
— Ну зачем вам это? Вы же видите, я не хочу вас обижать, но и врать мне за последнее время надоело. Да, мне показалось, что я в вас влюблен, но мало ли что покажется на фоне такого стресса? И разве вы хотите быть любовницей? Послушайте доброго совета: держитесь от женатых гулящих мужиков подальше! У меня есть такие приятели, и я знаю, как они между собой говорят про свои… ну, вы девушка, не буду при вас выражаться. И честно, я рад, что не стал брать с них пример.
— Вот уж радости я на вас точно не вижу, — возразила Гелена. — Вы сейчас говорите словно какой-то зомби или автомат, да и глядеть на вас больно! Недавно вы были совсем другим — грустным, одиноким, но живым! Это меня в вас и привлекло.
— Да, я неважно себя чувствую в последнее время, — неохотно сказал Олег, отводя глаза. — Но я возьму себя в руки и буду жить дальше. Пожалуйста, простите, что я так по-свински пропал без объяснений, вы этого не заслуживаете. Но сейчас вот сказал вам и будто сбросил камень с души. Будьте счастливы и не сердитесь, хорошо?
— И как же вы планируете жить дальше?
— Во-первых, продолжить поиски сына, а уж потом и здоровьем займусь.
— Да о каких поисках речь? — воскликнула девушка. — Вы сами-то в это верите? Это в слезливых ток-шоу для домохозяек потеряшки объявляются через десять лет и радостно кидаются в объятия, но мы-то в реальном мире живем!
— Что вы имеете в виду?
— Вы хотите, чтобы я вам объяснила? Ну ладно: если взрослый человек долго не дает о себе знать, то возможно, что он просто не хочет, чтобы его нашли. Но если маленький ребенок не нашелся в первые сутки после пропажи, то он почти наверняка мертв! Вы же мужчина, должны дружить с логикой, так давайте подумаем! Если ваш сын жив, то где он все это время спал, в холодную позднюю осень? Что он ел? Что делал, если простужался или болел живот? Дети в пять лет не способны выживать без помощи взрослых, а кроме родителей им никто помогать не станет.
Гелена понимала, что перешла черту, но навалившаяся усталость рвалась наружу как черный дым из раскалившейся печи, и она с каким-то злобным удовлетворением выплевывала ее из себя, швыряя Олегу в лицо эти непростительные слова. Уже почти выкрикивала, совсем не боясь выдать себя — если расплачиваться, то хоть бы побыстрее. Она наконец-то была с ним абсолютно честна и, наверное, даже не расстроилась бы, вздумай он убить ее за эти слова. Но Олег только глазел на нее и его лицо все больше серело, губы подрагивали, а на лбу выступала испарина.
— Уходите! — наконец произнес он тихо и жестко. — И больше здесь не появляйтесь.
Он быстро развернулся и пошел к своей машине, ни разу не посмотрев в ее сторону. Гелена стояла как вкопанная, пока автомобиль не скрылся из виду, потом машинально надела кольцо и пошла не разбирая дороги. Как назло, стал накрапывать дождь, который быстро превратился в настоящий ливень.
«Нашел главную злодейку, значит?» — мысленно усмехнулась она. Ее вдруг захлестнула ярость на погоду, на этого трусливого и лицемерного мужика, на его несуразную семью, на Латифа с его заданиями и тайнами, на собственную мать, которая будто и не заметила ее исчезновения, на бывшего жениха, который отпустил ее без раздумий, и больше всего на себя. Что же, значит и расхлебывать придется за всех…
Однако алкоголь не согрел, а только распалил, поэтому ведьма решила не повторять заказ и осмотрелась. С другой стороны стойки сидела девушка с распущенными золотистыми волосами, в черном платье, отделанном стразами. Белизну шеи оттеняло узкое кожаное колье с эмалевыми вставками. Гелена быстро узнала ее — эта блондинка по прозвищу Джиневра завоевала популярность в интернете, специализируясь на роликах АСМР. Поклонники как мухи на мед слетались на ее миниатюры с гаданием при свечах, «черным венчанием», явлением Пиковой Дамы, омовением рук и лица в «крови девственниц», плетением ожерелий из ногтевых пластин и зубов. И наперебой восхищались точностью стилизации и качеством муляжей.
Наивные… Главное ее искусство состояло в приватных сеансах, на которых она обещала расслабить, снять болевой синдром и вплеснуть гормонов радости. Вот только некоторые вместе с болевым синдромом и усталостью теряли и жизнь, причем финал зависел от каприза ведьмы-эстетки.
Да, раньше Гелена бы философски заметила вслед за мужем, что каждый выживает как умеет, — ведь и она спокойно ходила по ресторанам, нежилась в ванне и предавалась любовным утехам, не вспоминая о своих жертвах. Но только пока была трезва… Стоило же ей выпить хоть немного, как все возвращалось и настойчиво маячило перед глазами, звенело в ушах, кололо в затылок. И даже сейчас, после одной рюмки, Гелена посмотрела в лицо золотоволосой девицы словно в зеркало, узрела ту же холодную и смертоносную красоту, которую обожал Латиф. Рядом с той сидел совсем молодой парнишка и преданно смотрел ей в рот, тиская потеплевший стакан колы, а из кармана его джинсов сиротливо торчал уголок мятой тысячной купюры, на которую бедняга надеялся выгулять даму. А Джиневра аккуратно поглаживала его запястье.
Гелена поднялась и подошла к парочке в тот момент, когда блогерша уже предлагала поклоннику продолжить приятный вечер у нее и тот залился трогательным румянцем.
— Не советую, — громко произнесла девушка, так что оба оглянулись и парень растерянно захлопал глазами, а Джиневра напряглась.
— Что вы сказали? — наконец проговорил юнец.
— Что в такие заведения следует ходить с осторожностью, — усмехнулась Гелена. — Здесь и напитки, и девки весьма опасны для здоровья, так что и презервативы не помогут!
— Слушай, шла бы ты отсюда, — вполголоса промолвила Джиневра, выразительно постучав мощными накладными ногтями по стойке. — К тебе никто не лезет, вот и ты не лезь!
— Ага, уже иду, — безмятежно отозвалась Гелена и раньше, чем та опомнилась, коснулась руки ее спутника, в которой тот держал стакан.
— Ты что, больная? — прошипела девица. Парень машинально поднес стакан к лицу, сморщился и поставил на стойку, чуть не расплескав.
— Блин, это что, кошачья ссанина? — крикнул он. — Да ну вас всех нафиг с такими шуточками! Тоже нашли дурачка… Держи, угощаю!
Он бросил на стойку свою потрепанную купюру и быстро ушел. Другие посетители не обратили на это особого внимания, но покинутая ведьма посмотрела на Гелену с яростью. Та же невозмутимо усмехнулась парню вслед:
— А я о чем говорила?
— Сука, ты что творишь? — прошипела Джиневра и замахнулась, явно намереваясь вцепиться ногтями Гелене в лицо. Но та успела пригнуться и рука поцарапала лишь воздух над ее головой.
— Что же ты такая неловкая? Видно, последний коктейль был лишним, — расхохоталась Гелена. Ей стало весело, но остатки разума подсказывали, что пора сворачиваться, иначе не миновать большой беды. Да и запал понемногу выветрился вместе с хмелем, поэтому она предпочла сбежать под гневные крики девицы и снисходительный смешок бармена.
На улице дождь уже лил как из ведра, но Гелена больше не хотела нигде пережидать и ринулась вперед, да и холодная вода быстро ее отрезвила. Однако вскоре шум и плеск позади встревожили ее. Кто-то свистнул ей вслед и громко произнес:
— Эй, красавица, ты куда? Расстроилась, что клиент соскочил, которого вы с подружкой не поделили? Так не унывай, вот они мы, в твоем распоряжении!
Гелена оглянулась и увидела троих сально ухмыляющихся молодчиков чуть старше себя. Сразу поняла, что они обычные парни, не колдуны и не духи, и сценку в баре растолковали как будничные разборки между местными пикапершами. В прошлой жизни она видела похожих ребят, а еще в старших классах школы ее близкая подруга перенесла изнасилование. Поэтому Гелена знала, что оно приводит не к оргазму, а к выдранным волосам, выбитым зубам и изувеченной промежности, а главное — что любое мнение девушки заботит их не больше, чем мнение бургера, хочет ли он быть сожранным ими.
Поэтому она сказала только ради того, чтобы повеселиться:
— Рада бы, но я замужем, мальчики, — и даже подняла руку в доказательство, что ожидаемо вызвало хохот.
— Дак мы же тебе не предлагаем разводиться и любовь-морковь крутить! Просто приятно проведем время в компании! — усмехнулся тот, что стоял впереди и демонстративно наматывал на запястье толстую металлическую цепь.
— Большой и теплой! — поддакнул другой, сопроводив это специфическим жестом.
— Ох, ребята, боюсь, что мужу это не понравится, — театрально вздохнула Гелена и покачала головой.
— А ты ему ничего не говори, раз жалеешь его самолюбие, — заявил лидер, решивший, что девица приняла правила игры.
— Кто же тебе сказал, что я жалею его, глупыш? — прищурилась ведьма и сделала шаг вперед. — Я за вас боюсь, мальчики! Идите-ка обратно в домик, и всем будет лучше.
— Чего? Я не понял, ты зубы мне заговорить пытаешься, шалава? — разозлился парень. — Смотри, мы же пока по-хорошему предлагаем, так что не больно ломайся! Не, ну так можно, немного — я вот завожусь, когда телки визжат, но в меру.
— Вот так? — усмехнулась Гелена и издала пронзительный визг, от которого хулиганы вздрогнули и зажали уши.
— Ты что за хрень творишь? — крикнул лидер и подскочил к ней почти вплотную.
Тут Гелена уже откровенно расхохоталась:
— Так ты же сам хотел! Или тебе по-другому надо? Умолять, слезу пустить или пытаться тебя кулачками застучать?
— Что, все-таки по-плохому захотела? Любишь, когда грубо дерут, как сучку из помойной канавы?
— Люблю, — кивнула Гелена, изящно заправив мокрую прядь волос. — Люблю, когда это делают классные сильные мужики, а не такое дерьмо, как ты, которому добровольно даст только бомжиха и только если ты ей бухла купишь. Впрочем, тебе уже и это не светит.
Парень хотел выкрикнуть что-то еще, но слова застряли в горле. Он наклонился, не сводя с Гелены вытаращенных от ужаса глаз, в то время как его рука нашарила на тротуаре пустую пивную бутылку, разбила ее об урну и поднесла зазубренное горлышко прямо к его обнаженной шее.
— Серега, ты чего? — прохрипел один из дружков.
— Блин, ты что делаешь, психичка?! — взвизгнул другой и кинулся к девушке, которая смотрела на них немигающим взглядом. А через секунду обоим показалось, что горло у них распухло от какой-то густой зловонной жидкости, которую непременно надо откачать, чтобы снова дышать свободно.
Они заметались в поисках острого предмета, в то время как Серега уже упал ничком, но не успели — оба свалились с ним рядом как подкошенные, в лужу, разлившуюся до размеров небольшого озера. Гелена охнула и уставилась на Латифа, который бесшумно ступал по воде, брезгливо отпихивая безвольные тела.
Впрочем, парни были живы, и даже Серега еще дергался: стекло, по-видимому, не задело сосуды, скользнув только по коже. Подойдя ближе, Гелена увидела, что они наблюдают за ней и невесть откуда взявшимся мужчиной, но не могут шевельнуться, даже моргнуть или разжать челюсти. И только глаза бестолково метались в орбитах, выражая всю глубину ужаса и страдания, которым подвергался их рассудок.
— Что ты с ними сделаешь? — робко спросила Гелена. Но демон никак не отреагировал. Он склонился над распростертыми телами, поочередно схватил каждого за волосы и вплотную заглянул в глаза, в которых еще теплилось сознание. Над каждым Латиф задержался лишь на пару секунд, и вскоре все трое лежали с мутным неподвижным взором, серыми щеками и хаотично дергающимися конечностями. Между их губ пенилась кровавая слюна, у Сереги по горлу продолжала течь алая струйка, которую тут же смывал ливень.
— Быстро, — тихо и резко произнес Латиф и протянул ей руку. Они молча шли до перекрестка, затем свернули за угол и остановились у первой попавшейся подворотни. Тут он, по-видимому, решил укрыться от дождя и дать ей передышку.
— Ты пришел, — выдохнула Гелена и вдруг вцепилась в куртку мужа, закопалась лицом и всхлипнула.
— А что мне было делать? — усмехнулся Латиф и пригладил ее растрепавшиеся мокрые волосы. — Пришел, хотя говорил, что мне не с руки появляться в городе. И чтобы ты не напивалась, не шлялась по опасным местам и не связывалась со всякой швалью, я тоже не раз говорил! Но что-то ты не особенно прислушиваешься к моим словам, сладкая. Как бы не пришлось посадить тебя под замок.
Он вынул зажигалку, ожесточенно чиркнул колесиком и только с четвертой попытки смог закурить. Гелена отдышалась и нерешительно спросила:
— Ты сожрал их души?
— Ну, если хочешь, называй это так, хотя насчет душ ты им явно польстила. Не деликатес, конечно, но на сухой паек потянет. А что же мне остается, если дома ужина не допросишься?
Латиф шутливо развел руками, и Гелена, поняв, что после насыщения он перестал сердиться, потерлась щекой о его плечо.
— Прости меня, пожалуйста, — робко сказала она. — Я обещаю больше так не делать, только не запирай меня! Ну как я буду все время одна в глуши? В городе я хоть немного оживаю.
— Вижу! — хмуро отозвался Латиф. — Я же за тебя боюсь, дурная ты голова! Если бы я не вмешался, ты бы сама их прикончила?
— Наверное, да. Очень уж меня зло взяло…
— Вот это меня и тревожит, Гели. Импульсивность хороша в сексе, а в магических делах только вредит. В конце концов я из тебя надеялся сделать обольстительницу, а не киллера. Надо как-то поработать с твоими нервами, пока ты не натворила бед.
Гелена подумала, что оттягивать тяжелый разговор больше не получится, и промолвила:
— Это все из-за Олега, он меня сегодня окончательно отшил.
— То есть? — нахмурился Латиф. Выслушав ее, он задавил сигарету в луже, схватился руками за голову и прошипел какое-то арабское ругательство.
— Ну и что мне с тобой делать? — добавил он. — Черт, ну зачем ты про ребенка-то стала говорить, хабиюн*?! Теперь он тебя точно к себе не подпустит!
— Да он и так уже с крючка сорвался, Латиф, — вздохнула Гелена. — Слушай, ну не зацепила я его! Что, не может такого быть? Я же не суккуб все-таки!
На секунду демон задумался, затем произнес:
— В принципе может, но не в этом случае, мужик слишком хилый. Я догадываюсь, в чем дело: кто-то его от тебя отторгает, причем по-серьезному, профессионально. Видно, твой Олег и с другими ведьмами якшается.
— Ты шутишь? Откуда там ведьмы! — нервно усмехнулась девушка. — Видела я и его дочь, и женушку, хоть и мельком: обычная серая масса, какая в «Пятерочке» толпами ходит, а из колдовства знает только иголки под дверью да уринотерапию. А с другими бабами он вроде особо и не общался.
Латиф пристально посмотрел на жену и промолвил:
— Ладно, сказанное обратно не засунешь, но Олега твоего нельзя отпускать. Я тебя очень прошу: вспомни все, что он тебе сказал, с первого до последнего слова.
Гелена напрягла память, хотя ей, сказать по правде, все речи Цыплакова виделись довольно бессмысленными. Однако у Латифа оказалось другое мнение.
— Стой, как ты сказала? Друг выручил? — неожиданно переспросил он.
— Ну да, как-то там с семьей помог, насколько я поняла. Я же на дочку Олега плеснула черной аурой, вот они, видно, кому-то и пожаловались…
— Что? Ну час от часу с тобой не легче! — застонал Латиф. — Тебя в детстве еще не учили, что если не знаешь, то лучше не браться? Мало мне других проблем!
— Я не знаю, мало или много, ты же мне о них не рассказываешь, — поддела Гелена.
— Так, хватит препираться, Гели! Надо все выяснить про этого друга, а главное, насчет его жены, матери, сестры, любовницы. Нутром чую: если у самого Цыплакова знакомых ведьм нет, значит, их надо искать именно в этом кругу. Подсуетились из бабской солидарности, чтоб им провалиться…
Латиф отряхнул с куртки дождевые капли и сказал:
— Все, хватит нам тут прохлаждаться, сейчас вызову такси — и домой. Завтра отдохни, возьми денег и купи себе что-нибудь, а потом будем все это разгребать.
— Разгребать? — машинально повторила Гелена. — Слушай, Латиф, да зачем нам этот геморрой? Давай просто плюнем и забудем! Что, мало вокруг мужиков и баб посговорчивее? И вообще лучше уехать, куда-нибудь на солнце и в тепло, — сейчас все равно в Питере самый поганый сезон начнется, а там мы и нервы успокоим.
Ифрит резко повернулся и промолвил:
— Давай условимся, Гели: когда я говорю «нельзя» — вопрос больше не обсуждается. И если ты не перестанешь своевольничать, мне все-таки придется принять более строгие меры, хотя я этого совсем не хочу.
Гелена вздохнула и, чуть помедлив, поплелась вслед за мужем искать машину.
11.
Тайны воды и трудности роста
— Так и сказал, «бабская солидарность»? — усмехнулся Илья, когда Накки рассказала ему, как подкараулила Гелену и услышала откровения инфернальных супругов. — Ну понятно: человек — по умолчанию мужчина, ведьма — по умолчанию женщина. Впрочем, стоило ожидать, что про заслон догадаются, но что они намерены делать с Олегом? Что на его языке значит «не отпускать»?
— Думаю, то же, что и с этими юнцами, — пожала плечами Накки. — Бес не желает оставлять твоего приятеля в живых, не в его правилах отпускать недобитков. Видимо, раньше он не знал таких поражений и сейчас не может с ними свыкнуться. К тому же, он стареет и от тяжести прожитых веков начал терять голову — с нами это, увы, тоже бывает.
— Спасибо тебе огромное, — тепло сказал Илья. — Я всегда знал, что ты умница! Правда, жутко представить, что и наш обычный питерский дождь способен наблюдать и подслушивать разговоры.
— Я же говорила, что мы это дело любим, — невозмутимо отозвалась водяница. — А прикинуться лужицей, облаком пара, а то и лесным зверем, — не достижение, а природный дар. К тому же, про ребенка мы из их разговоров вряд ли что-то выясним. Девица явно ничего не знает, а бес сам боится невзначай что-то ей сболтнуть, так что будет держать рот на замке.
— А что было после разговора?
— О, я проводила их до самого логова, и тут наш старик тоже все верно просчитал. Они живут в полупустом селении недалеко от Лаукаанйоки*, в заброшенном доме, который когда-то принадлежал купцу-промышленнику. Он слыл любителем разнузданных кутежей, которые со временем становились все более жестокими. Однажды накормил гостей пельменями с толченым стеклом, а вскоре сам умер от страшного хмельного отравления, в агонии и бреду. За годы дом выстоял, хоть и поблек, и местные власти хотели привести его в порядок, но так и не собрались.
— И как же они там устроились?
— Ну, ему вообще немного нужно, а для нее он достал генератор, воду и дрова привозит на машине. Так что она стряпает на допотопной электроплитке, греется у радиатора, спит под двумя одеялами — на дворе-то не май-месяц.
— Н-да, шикарная жизнь у жен демонов, — усмехнулся Илья. — Теперь я совсем не удивляюсь, что она стала пить.
— Смотря какой демон, — заметила Накки. — Но забавно, как они оба заботятся о внешнем блеске — она покупает дорогие продукты, модные наряды и туфли, в спальне хранится старинная шкатулка с Востока, а внутри самые редкие драгоценности, даже танзанит и черный опал. У нее и кольцо с таким камнем, но она, похоже, и не подозревает, что носит на пальце целое состояние.
— Выходит, там настоящая пещера с сокровищами?
— Это еще не все: незадолго до смерти тот купец успел заказать у одного живописца свой портрет, который каким-то образом уцелел и не попал никому в руки, после всех революций и войн. Он хранится на втором этаже, и знаешь, бывший хозяин чем-то похож на этого беса…
Илья задумчиво смотрел в темную воду с борта маленького катера, на котором они с Накки и одним парнем из водяных вышли на рыбную ловлю в озере. Девушка подставила лицо лунному свету, и ее длинные волосы, выбившись из-под капюшона, сияли словно клейкие серебристые паутинки.
Сейчас водоем казался крепко уснувшим и мелкие волны будто вибрировали в такт его размеренному дыханию. Однако с позволения Вэден-Эмя и незримых духов ночи помощники Антти добывали немного его богатств, которые затем отправлялись на стол к гостям, политые лимонным соком или сваренные в густых сливках. Пока водяной вытягивал сеть, в которой бились серебристые окуни и плотички, Илья тихо проговаривал благодарственные руны.
Затем они убрали улов в мешок с влажной травой, отложив несколько рыбешек — Накки уговорила Илью отведать их прямо с огня. Костер развели вокруг большого гладкого камня, и когда он раскалился, Накки выпотрошила рыб, сдобрила их специями, смазала маслом и положила на гранитную жаровню.
Илья открыл термос с чаем, пахнущим луговыми цветами, и с удовольствием отпил. Жареная рыба показалась ему райским угощением, да и водяные поели не без удовольствия. Трапеза отвлекла от тяжелых мыслей, и Илья от души смеялся над грубоватыми шутками водяного, который прежде казался ему довольно угрюмым парнем.
— Накки, — вдруг задумчиво промолвил Илья, — вот Антти мне сказал, что духи часто спасают людей, как спасли этих ребят. А я всегда думал, что вы защищаете свою территорию, а не нас! Кроме домовых разве что, но и у тех по сути территория просто отождествляется с ее хозяевами. Или это делается только по слову колдуна?
— Слово, конечно, для нас почти закон, — весьма двусмысленно ответила Накки, — но иногда мы делаем это и сами. Хотя в целом ты прав: нас заботит равновесие в природе, и когда люди знают свое место в ней — пожалуйста, не сочти это за обиду, — мы их не трогаем. А тех, кому угрожает гибель от черного морока, вроде этой молодой пары, спасаем всегда. Да и не в наших интересах давать ему расползаться.
— Но иногда вы и сами наводите чары, — заметил Илья.
— Они не погибельные, Велхо, только усмиряющие, — вмешался водяной. — Мы больше всего любим покой, и для этого ни к чему жрать души без разбора. Ну а те, кто затевает глупые и грязные игры с природой, в которых заведомо не имеет шанса на победу, — так они сами себе недруги, разве нет? Ладно если кто-то действительно может побороться, силой воли, навыками, упорством, честью в конце концов. Из таких получаются охотники, рыбаки, мореходы, земледельцы, которые так же достойно обучат своих потомков. Их мы не тронем, а жалеть просто ради жалости…
— А что будет, если этот черный морок все же начнет расползаться?
— О, я такое видел, и лучше тебе не знать, — отмахнулся дух. Илья вопросительно посмотрел на свою подругу и понял, что она того же мнения.
Наведя порядок, они отправились к гостинице, и по дороге Накки сообщила Илье:
— Я еще немного понаблюдала и наверняка могу тебе сказать, что в этом доме ребенка нет и не было. Сейчас они, похоже, действительно намерены укрыться — он иногда ездит за продуктами, а она из дома почти не выходит. Но в конце концов они где-то объявятся, и тогда надо быть наготове. Я же не умею проникать в мысли, а ты умеешь, так что придется с ними столкнуться.
— Ох, боюсь, что с бесом, как ты его называешь, мои коронные номера не прокатят и он быстро просечет, кто я такой.
— Велхо, ты удивишься, но духов тоже иногда можно провести, — улыбнулась Накки. — Не волнуйся, Антти тебя научит. Но я надеюсь, что со мной ты не будешь лукавить.
— Ладно, будем ждать, надо только Олегу намекнуть, чтобы вел себя поосторожнее. А у меня на носу поездка с друзьями за город: детей хотим на природу свозить, пока погода слегка разгулялась. Немного страшно, конечно, но что же теперь, вообще жизнь отменять?
— Много у вас детей-то?
— Шестеро на троих, — с гордостью ответил Илья. — А что?
— Я думаю, вам ничего не грозит, если будете держаться вместе. И ты прав: жить надо, уныние и страх только подкормят этого беса. Он же именно такого и добивается. Раз не может больше взять страстью и обаянием — будет брать насилием, преследованием и запугиванием.
На прощание Накки, как показалось Илье, грустно улыбнулась и поцеловала его в щеку. Сам он был очень воодушевлен предстоящей встречей со старыми друзьями Володей Паламарчуком и Юрой Зиминым, с которыми ходил в детский сад, играл в школьной рок-группе, делил приставку и тетрис, ездил на стадион, обращался за помощью и неоднократно выручал сам. Теперь, когда все трое стали отцами, их дружба приобрела почти родственный характер, и такие «детские» прогулки в парках аттракционов или за городом устраивались несколько раз в год, помимо встреч в дни рождения и зимние каникулы. Жены Володи и Юры с удовольствием отпускали мужей, а дети прекрасно ладили, несмотря на разницу в возрасте. Артему и Денису Зиминым исполнилось восемь лет (они были двойняшками, но немного отличались), а у Володи подрастали три красавицы-дочки — девятилетняя Ева, пятилетняя Надя и трехлетняя Стася. Разумеется, Илья и Юра иногда добродушно подшучивали над другом, что его попытки получить наследника могут зайти слишком далеко.
— Угомонишься, когда еще раз пять получишь кулек с розовой ленточкой? — говорил Юра. — Или и тогда не сдашься?
— А вы с Илюхой не завидуйте! — миролюбиво отозвался как-то раз Володя. — Девчонки — это же классно! Одна проблема: как подумаю, что потом моей дочери какой-нибудь козел может голову заморочить и обидеть, так уже ярость берет…
— Да, с пацанами много заморочек, — вздохнул Илья. — Вот поди объясни, что драться плохо, но позволять, чтобы тебя обижали, еще хуже. Или что, мол, «мальчикам плакать нельзя»… А если иногда по-другому нервы не успокоить? Лучше накапливать, чтобы потом проблемы с сердцем нажить?
— Вот, а девочкам не возбраняется, — кивнул Володя. — А если удачно их замуж выдать, так будет им и защита.
Илья очень дорожил этими беседами и моментами мирного семейного счастья. Когда-то его друзья были не слишком щедры на отцовскую любовь и заботу, и своим примером он незаметно и ненавязчиво пробудил в них эти чувства, подавленные воспитанием и традициями. И сейчас, глядя, как детвора веселится под чутким присмотром более взрослого Яна, Илья думал, что его давняя мечта быть многодетным отцом воплотилась хотя бы таким неожиданным образом. Он пережил вместе с друзьями и тревоги за болячки, оценки, обиды и секреты их сыновей и дочерей, и радости за первые шаги, слова, праздники и успехи, и теперь ему казалось, что все они — немного и его дети. В свою очередь Володя и Юра, зная Яна с пеленок и поддержав Илью после тяжелого развода, считали белокурого мальчишку чуточку собственным первенцем, старшим братом своих отпрысков. А их жены просто обожали Яна, целовали в пушистую макушку и всегда передавали для него через мужей домашние пироги и варенье.
Вот и сейчас с утра все собрались у Лахтиных, поскольку от их дома было удобнее всего вызвать минивэн. Друзья сортировали вещи для детей, привезенные продукты — мясо для шашлыка Илья замариновал сам, — бутылочки с водой и соком, без конца что-то теряли и разыскивали, попутно ворча, что жены, как всегда, набрали запасов на неделю. Хотя по прошлому опыту все знали, что эти запасы очень быстро иссякнут: детская энергия требовала топлива, да и отцы не страдали отсутствием аппетита.
Тем временем ребятня толкалась в комнате Яна — кто-то смотрел мультики на планшете, но большинство не могло усидеть на месте. То и дело вспыхивали неизбежные маленькие перебранки и обиды, которые так же быстро гасли. Время от времени дети прибегали к отцам с какими-нибудь жалобами, а иногда приходил Ян и авторитетно заявлял:
— Папа, не хочу показывать пальцем, но там кое-кто уже наелся, поэтому раскидал печенье по полу, и оно теперь там раскрошилось и под ногами хрустит.
— Ну и чего ты от меня-то хочешь? Вернемся и уберем, а тем, кто наелся, больше не давай, — отвечал Илья. — Тоже проблему нашел! Ты у меня большой уже или как?
Мальчик отправился обратно в комнату, для виду надув губы, а Илья ненадолго присел — утро выдалось насыщенным, и при его природной неторопливости выдержать такой темп было сложно. Друзья тоже решили передохнуть. Юра ритмично постукивал по столешнице деревянными палочками для суши — прошлое барабанщика давало о себе знать, и он всегда так расслаблялся. Володя, переведя дух, вдруг спросил:
— Слушай, Илюха, ты, похоже, кого-то нашел?
— С чего ты взял? — удивился Илья.
— Да просто какой-то ты стал другой, — неловко улыбнулся Володя, — и в доме у тебя женская рука чувствуется. Что ни говори, а это здорово меняет! Нет, ты и раньше был в порядке, но сейчас в тебе как-то определенно огня прибавилось. Ну что, я угадал?
— В некотором роде да, но детали пока раскрывать не буду, — ответил Илья, подумав, как бы друзья, а тем более мать, среагировали на его, мягко говоря, необычный роман.
— Ну и славно! Это как хочешь, но если все наладится, то уж познакомь.
— Само собой и честное пионерское, — отозвался Илья с улыбкой.
— Давай-давай, еще успеешь пополнить наше боевое братство и сестринство, — добавил Юра, хлопнув Илью по плечу. — Да и не дело все-таки Яну без матери расти.
Наконец они закончили сборы, подготовили детские кресла и вызвали машину. Таксисты всегда взирали на их компанию с изумлением, притом что все дети были до забавного похожи на своих отцов. Примерно через час компания добралась до залива, где, несмотря на позднюю осень, было многолюдно. День выдался прохладный, но ясный и приятный от робких солнечных лучей. Правда, укутать ребят от стужи оказалось нелегкой задачей, но наконец внушения подействовали, и отцы занялись распаковкой провизии и мангалом.
— Ребята пусть пока в сторонке сами поиграют, а то будут под рукой вертеться, — предложил Юра. — Мои вечно норовят с шампурами похозяйничать, да и девчонки на месте долго не просидят.
— Это точно, — кивнул Илья. — Только далеко пусть не отходят. У Яна есть трекер, так что сориентируемся в случае чего.
Ян заверил, что приглядит за младшими, и дети гурьбой отправились к песчаным дюнам, в тень старых сосен, которые успели подернуться ранней изморозью. Впрочем, на песке и зарослях осоки тоже появился белый налет. Детворе удалось найти укромное безлюдное местечко и они захотели поиграть в прятки. Водить согласно жребию пришлось Артему Зимину, и он встал у толстого дерева, а другие разбежались кто куда.
— Только, ребята, чур не уходить слишком далеко, — предупредил Ян. — И если за десять минут не найдетесь, то приходите сюда же, к этому дереву, иначе можете заблудиться.
Дети бодро закивали и принялись играть. Ян вскоре заметил приземистую деревянную постройку, притаившуюся за несколькими соснами. Внутрь он, конечно, не собирался заходить — отец предупреждал его, что старые сооружения из дерева гниют и легко могут обрушиться, — но решил постоять за углом, благо сосны образовали надежный тыл.
Вдруг невдалеке послышался хруст сломанной ветки. Мальчик обернулся и увидел темный силуэт среди деревьев. Сначала он решил, что это просто кто-то из гуляющих, но почему-то внутри слегка похолодело. Силуэт приближался и, похоже, целенаправленно шел к нему.
Ян рефлекторно натянул шапку на уши и припомнил все правила безопасности, однако страх предательски сковал его и он попытался вжаться в трухлявую деревянную стену. Красный пуховик, который отец надевал на него специально для распознавания в осеннем лесу, быстро выдал мальчика незнакомцу. Впрочем, при вынужденном близком рассмотрении это оказалась женщина — невысокая, сутулая, в длинном темном плаще и шали из тонкой расписной ткани, прикрывающей голову. На плече у нее болталась нелепая вязаная сумка из ярко-голубой шерсти. Кроме этого аксессуара, она ничем не выделялась бы из толпы, но ее запах показался Яну каким-то странным и тревожным. От нее одновременно пахло сдобным тестом, мылом и еще чем-то похожим на окислившийся металл.
Вдруг мальчик почувствовал сильную тошноту, сглотнул и во рту появился противный ржавый привкус. Он хотел позвать взрослых, но почему-то устыдился детского страха и остался стоять на месте, сцепив подрагивающие руки. Женщина подошла ближе и Ян разглядел ее осунувшееся лицо, сжатые тонкие губы и светло-карие, почти желтые глаза. Из-под шали выбивались жидкие темные пряди волос. Возраст мальчик определить не мог, но подумал, что она явно старше его отца. Незнакомка улыбнулась и вынула из кармана руку, на которой отчетливо виднелись багровые пятна — то ли ожоги, то ли следы неизвестной болезни.
— Здравствуй, мальчик, — произнесла она тихим и каким-то бесцветным голосом. — Ты очень красивый! Как тебя зовут?
Сначала Ян отвернулся — где-то в глубине памяти всколыхнулось древнее знание, что злу не надо смотреть в глаза, иначе оно затянет тебя и сожрет, переварит в своих ядовитых соках. Но почему-то он очень хотел взглянуть, подобно безрассудным героям сказок, которые порой расплачивались за это жизнью. Борясь с искушением, мальчик вдруг почувствовал, будто к его плечу сзади притронулась чья-то рука и бестелесный голос прошептал: «Посмотри!» Но почему-то этот голос не вызывал страха, ему хотелось довериться.
И Ян не утерпел — взглянул. Улыбка вдруг слетела с лица женщины, ее губы дрогнули, а глаза расширились от изумления или испуга. Обезображенная рука, которую она уже тянула к Яну, застыла в воздухе. Неожиданно за ее спиной снова послышался треск сломанной ветки, мелькнула темная тень, а затем Ян увидел рядом с ней высокого мужчину с черными волосами. Мальчик сделал шаг назад, даже хотел крикнуть, но слова будто замерзли в горле.
Впрочем, мужчина почему-то не пытался на него напасть, а резко отвел руку женщины и оттеснил ее в сторону, жестко сказав вполголоса:
— Отойди от него, дура! Ты что, не видишь, что это ведьменыш?
Женщина отступила, и тут Ян вдруг сам протянул руку и уцепился за сумку, свисающую с ее плеча. Она вскрикнула и попыталась ее отобрать, но мужчина быстро оттащил ее и вещица осталась у Яна в руке. Незнакомцы, не сводя с мальчика глаз, стали отступать, однако позади вдруг послышался голос кого-то из детей:
— Янчик, ты где? Нас уже зовут!
Заметив, что в глазах женщины снова появился жадный блеск, Ян набрал воздуха в легкие и крикнул:
— Сейчас приду! Вы лучше стойте на месте, тут по пути яма попалась и малышня может в нее упасть.
Мужчина, продолжая крепко держать женщину за локти, озлобленно прошипел что-то неразборчивое и выставил перед собой свободную руку. Вдруг воздух сгустился и обволок дюны темной пеленой, отгородившей Яна от незнакомцев. Пелена постоянно двигалась, трепетала, вибрировала от налетевшего ветра, который больно хлестнул мальчика по лицу, и даже почва под ногами стала трескаться и проседать. Кое-как Ян постарался прикрыть лицо и почти вслепую пошел обратно. Теперь ветер в основном дул в спину и грозил сшибить его с ног, вдобавок стало совсем темно и запахло гарью.
Невдалеке Ян услышал испуганные голоса других ребят — кто-то уже начал всхлипывать. С усилием он заставил себя открыть глаза и выпрямиться, хотя противная тошнота и головокружение тут же накатили с новой силой.
— Вы все тут? — спросил он и заодно сразу посчитал детей сам.
— Все, все, — заверил Артем. — Я всех нашел, кроме тебя, а тут вон какая-то буря надвигается! Наверное, наводнение будет, а мы тут заблудились! Что теперь папам скажем?
— Ругаться будут, наверное, — шмыгнул носом его брат.
— А я упала, — тут же захныкала маленькая Стася. Ян подхватил ее на руки и решительно сказал:
— Слушайте, не будет никакого наводнения! И бури нет, это все ненастоящее, типа 7-D, — ну когда многомерное кино смотришь и кажется, будто сам там находишься. И дождь капает, и за ноги тебя кто-то хватает, и прочая фигня. А на самом деле ничего этого нет. Я сейчас пойду вперед, а вы за мной, только никуда не сворачивайте.
Ребята посмотрели на него недоверчиво, да и сам Ян был не вполне уверен в том, что говорил. Однако он очень хотел успокоить младших, к тому же, ему показалось, что мрак действительно понемногу рассеивается, хотя воздух все еще противно пах пожаром. Стараясь не дышать носом и бережно придерживая малышку, Ян двинулся вперед и подбодрил остальных. Дети еще испуганно озирались по сторонам и время от времени затыкали уши, но не останавливались, доверившись старшему другу. Наконец Ян стал различать силуэты сосен, почувствовал знакомый запах моря и влажного песка, а затем прояснилось и небо над их головами. Никакой бури больше не было и в помине.
— Ух ты! И что это было? — изумленно спросила Ева Паламарчук, подергав себя за темную косичку.
— Наверное, мираж, ну как в пустыне! — предположил Денис Зимин. — Я понял, у нас тут аномальная зона! Если надолго там застрянешь, то все, кранты! Да, Ян?
— А я что, специалист по аномальным зонам? — усмехнулся Ян, хотя у него сильно разболелась голова и кровяной вкус во рту стал еще сквернее. — Давайте-ка поспешим, а то папы волноваться будут. Вон уже видно наше местечко!
Почти бегом дети добрались до мирно дымящегося мангала, ожидая отцовских порицаний — всем казалось, что они пропадали в этой жуткой зоне не меньше часа. Однако те как ни в чем не бывало продолжали хлопотать, и только Илья сказал:
— Мы уж собирались за вами идти! Все готово, хватит аппетит нагуливать.
— А сколько времени мы гуляли, пап? — удивился Ян.
— Да минут пятнадцать, как раз мясо зажарилось и мы вас позвали, — пожал плечами Илья. — А что такое, воробушек мой?
— А вы ничего странного за это время не заметили? — тихо спросил мальчик.
— Нет, — заверил Илья и пристально поглядел сыну в лицо. — Что с тобой, Ян? Ты увидел что-то плохое?
— Эй, детвора, что там у вас стряслось? Кто-то вас обидел? — встревожился Володя.
— Нет, папа, мы просто там слегка… заблудились, когда стали в прятки играть, — сказала Ева, набравшись смелости. — А тут еще Стаська упала, начала плакать, мы испугались, что она себе что-нибудь сломала.
— Да ну? — спросил Володя, забирая дочку у Яна. — Все в порядке, устроили много шума из ничего! Вы даете, заблудиться в трех соснах в буквальном смысле!
— Ян, а ты чего такой бледный? Ну-ка присядь, — обеспокоенно сказал Юра. — Илья, посмотри, у него, кажется, кровь из носа шла! Может, ему к врачу нужно?
Илья дотронулся до шеи, щеки и ладони мальчика, внимательно посмотрел в его ярко-голубые глаза и потрепал по затылку. Выпрямившись, он решительно сказал:
— Так, спокойно, ребят, не надо никаких врачей! Он просто устал, слишком хлопотный день выдался. Давай садись, сынок, сейчас я тебе кое-что дам.
Достав из сумки маленький флакон успокаивающего снадобья, которое ему дала Накки, Илья налил в сок несколько капель и протянул сыну. Заодно он вытер подсохшую кровь под его носом. Вскоре Ян разрумянился, перевел дыхание и принялся за еду вместе с другими детьми. Шашлык удался на славу, а солнце окончательно разгулялось и бережно поглаживало детские щеки своими лучами. Компания гуляла по заливу до сумерек, уже не разбегаясь, и в хорошем настроении вернулась в город.
Однако дома, напоив Яна горячим какао, Илья осторожно спросил:
— Воробушек, мы ведь с тобой договаривались, что будем доверять друг другу? Так давай, расскажи мне по правде, что там у вас случилось. Это все может быть очень серьезно.
Ян посмотрел на отца и робко спросил:
— Папа, а я точно ничем не болею?
— Точно, милый мой, — вздохнул Илья. — Ты просто растешь, и это всегда немного больно.
— Ну тогда ладно, — грустно улыбнулся мальчик и, чуть помедлив, стал рассказывать все, что произошло с момента, как ребята ушли от отцов. Илья ни разу его не перебил и не выдал собственного волнения, пока Ян не притих и не потянулся за водой — от напряжения у него сильно пересохло горло. Повисла тишина, и мальчик решился спросить:
— Пап, что этот дядька имел в виду? Почему он меня так назвал?
Илья понял, что дальше откладывать трудный разговор не удастся, и промолвил:
— Он сказал правду, Ян. Ты действительно потомок настоящих ведьм — не тех, которые в сказках летают на метле и превращают детей в мышей, а тех, которые живут рядом с другими людьми и могут делать и добро, и зло. Понял? Но главное, что ты очень хороший, добрый и смелый мальчик.
— Но разве ведьмы не плохие?
— Они тоже люди, а значит, разные. Просто знают и умеют больше обычных людей, поэтому их побаиваются.
— Я же не умею ничего особенного, — растерянно улыбнулся Ян.
— Ну как не умеешь? А кто ребят сегодня выручил? Если бы ты вовремя их не вывел, им бы стало очень плохо от страха, они даже могли потерять сознание. Такое часто бывает с теми, кто заблудился в лесу.
Илья немного слукавил: конечно, он понимал, что незримые духи страховали детей, но также они хотели, чтобы юный проводник действовал сам, не прячась за старших. И храбрость Яна вполне оправдала и их ожидания, и отцовские надежды.
— Так никакой бури действительно не было?
— Не было, Ян, мы называем это мороком, злыми чарами, напускаемыми потусторонней силой и внушающими человеку всякие жуткие иллюзии. И ты все сделал правильно, — тут Илья невольно сжал плечо сына. — Знай, что я тобой горжусь.
— Но тогда получается, что и Лена была ведьмой, если она моя мать? — испытующе спросил Ян. — В природе же всегда так, да, папа?
— Нет, милый мой, это не Лена, — произнес Илья и невольно отвел глаза. — Давай-ка я расскажу тебе с самого начала.
Он сел напротив сына и поведал ему все о прабабке Кайсе, знавшей самые древние заклятия, водившей дружбу с духами природы и даже толковавшей рунические послания из Туонелы. Даже о том, как она оставляла за собой в деревнях кровавый след и к старости, став лесной затворницей, получила прозвище «Кайса-людоедка». И о том, как ей не довелось оставить ни одной преемницы среди дочерей и внучек. Лишь через два поколения жребий выпал правнуку, совсем не готовому к такой жизни, а затем перешел к Яну и наконец дал о себе знать.
Илья не смог умолчать и о том, что произошло почти год назад. Здесь он постарался не выгораживать себя и говорить от обеих ипостасей, хоть и не рассчитывал, что сын уже сейчас его поймет.
— Я не имею в виду, что закон и мораль не нужно соблюдать и уважать, Ян, — промолвил Илья. — Но порой они мало чем могут помочь, особенно когда в дело вступает темная сила и никто, кроме нас, стоящих между мирами, не способен дать ей отпор. Опускать руки и покоряться, надеяться на высшую волю, — вот это настоящее преступление.
— Выходит, все так сложно? — грустно спросил мальчик.
— Да, мой хороший, но тебе будет чуточку легче, чем мне — меня ведь никто не учил и не поддерживал. А я всегда буду рядом и подскажу, как быть, даже когда тебе покажется, что ты все уже знаешь лучше меня, — тут Илья не удержался от улыбки.
— Спасибо, папа, — улыбнулся Ян в ответ и протянул отцу руку.
— Да за что? Ты правда не сердишься, что я не сказал тебе раньше?
— Ну а как ты мог сказать? Я бы все равно тогда тебя не понял, — признался мальчик. — Да и вообще, я же тебя по-всякому люблю.
— И я тебя очень люблю, — порывисто сказал Илья и обнял сына так, что тот даже смутился. Немного успокоившись, мальчик стал расспрашивать отца обо всем интересном — сколько живут ведьмы, что умеют, чем питаются, кто их естественные враги. И вдруг он подскочил на месте и встревоженно сказал:
— Пап, а я же самое главное забыл! Я кое-что забрал у этой жуткой тетки! Сейчас покажу, оно у меня в кармане осталось.
Ян принес голубую сумку, на которой не нашлось ни рисунков, ни инициалов, ни прочих опознавательных знаков. Но Илья уловил тревожную вибрацию, которая напоминала шелест листвы, скрип сухой деревяшки, гудение ветра, булькание дорожной хляби. Сунув руку внутрь, он нащупал что-то гладкое и круглое — это оказалась каучуковая игрушка в виде оранжевой улыбающейся тыквы.
— Слушай, Ян, такая штука вполне могла принадлежать мальчику, который недавно пропал, -осторожно промолвил он. — Хотя это придется проверить на месте.
— А ты меня возьмешь с собой?
— Пока нет, воробушек, это опасно, — сказал Илья и ласково потрепал мальчика по голове. — Ты и так уже очень помог, и я больше не хочу рисковать.
*Финское название реки Луга на юге Ленинградской области
12.
Мертвый дом
Разумеется, Илья не намеревался больше ставить Яна под удар, но сам не мог удержаться от того, чтобы подойти к краю бездны. Тем более речь шла про жизнь ребенка, и что-то подсказывало, что счет уже идет на часы. Поэтому Накки согласилась остаться с Яном на ночь, а Илья вызвал Кави и показал ей игрушку.
Из подсказок фамильяра следовало, что ехать нужно на север города, то есть в обратную сторону от обиталища Латифа. Зато это место оказалось недалеко от залива, где днем Ян наткнулся на страшную незнакомку. Они остановились у дикого, заросшего лопухами и крапивой уголка между Сестрорецком и станцией «Курорт». Только остатки забора из сетки-рабицы указывали на то, что здесь когда-то жили люди. Собака уверенно ткнула в сетку мордой, и Илья, немного поколебавшись, раздвинул заросли и пролез туда, где прежде мог быть уютный двор. Посреди возвышалось круглое деревянное сооружение, чуть подгнившее и поросшее мхом. «Видимо, беседка для летнего чаепития» — решил Илья.
Кави шла впереди, предварительно обнюхивая землю. Навстречу им не попалось ни души, но Илья не удивился: кто-то возвел здесь крепкий призрачный барьер, отводящий глаза всем, кроме наиболее чутких и опытных колдунов. Для посторонних территория выглядела обычным пустырем, поэтому охрана не требовалась.
Дом прятался в глубине двора, одноэтажный, будто вкопанный в землю, прежде изумрудный, а теперь выцветший до тухло-зеленого окраса, черепица была покрыта сизым мхом. Поднявшись по старым дощатым ступеням, Илья дернул ручку двери, но она предсказуемо оказалась заперта. Пришлось выбить стекло в одном из окон, и вскоре они пробрались на веранду, а из нее в комнаты, которые изрядно выстыли и пахли плесенью. В одной стояла круглая металлическая печь, в углу притаился громоздкий телевизор. За ней была крошечная кухня с газовой плитой, а напротив — еще одна дверь, за которой обнаружился такой же тесный закуток с большой кроватью. Под толстым одеялом угадывались очертания детского тельца.
Включив свет, Илья с ужасом и надеждой стянул одеяло и увидел ребенка, который не то спал, не то находился в забытье. Личико побледнело, кое-где даже обрело синюшный оттенок, дышал он слабо и с присвистом. Он успел похудеть и осунуться, но это был несомненно Никита Цыплаков — еще живой, хоть и совсем обессиленный. Илья быстро проверил ауру и убедился, что отравляющих заклятий на ребенке не было, однако тяжелая простуда была не менее опасна для столь хрупкого организма.
Мальчик лежал в той же синей куртке и вельветовых штанах, в которых Лариса отвела его в парк, и от одежды исходил густой неприятный запах. Лоб был горячим и влажным, и Илья с тревогой подумал, что ребенок запросто мог заболеть воспалением легких. Он принялся осторожно растирать ручки и шею мальчика, и понемногу дыхание выровнялось и Никита даже приоткрыл мутные глаза.
Кави лизнула горячим языком пальцы мальчика, и Илья с облегчением увидел, что он реагирует на прикосновения. «Только бы не произошло необратимых процессов, — подумал финн. — Но что, черт возьми, тут творилось? Он что, зверь?! Морить холодом и собственную жену, и беспомощного ребенка, а возможно, и еще кого-то! И главное, ради чего?»
Илье хотелось немного в этом разобраться, и оставив мальчика с Кави, он прошелся по дому, который при свете произвел еще более депрессивное впечатление. Большинство вещей явно завалялось с давних времен, на окнах висел полинялый тюль, на диване выстроилось в ряд несколько потрепанных мягких игрушек, зловеще взирающих на Илью стеклянными глазами. В холодильнике он нашел только один начатый пакет молока и несколько уже пустых в мусорном ведре. На плите стоял ковш с коричневой коркой внутри: должно быть, молоко в нем подогревалось. Сразу за кухней располагался примитивный туалет, который из-за холода почти не источал запахов, но стоящее рядом с отверстием ведро явно использовалось не далее как вчера.
Быстро вернувшись в комнату, Илья сообразил, почему от одежды мальчика шло такое зловоние — из-за молочной «диеты» он скорее всего заработал тошноту и понос. Однако сейчас он очнулся и осмысленно смотрел на Илью зелеными глазками, совсем как у старшей сестры.
— Дядя Илья? Ты здесь? — вскрикнул мальчик шепотом, видимо из-за слабого горла.
— Да, Никита, мы сейчас поедем домой, — заверил Илья. — Как ты себя чувствуешь?
— Мне холодно, и горло очень болит. Глотать больно, а днем я сильно кашлял. А который час?
— Около полуночи. Ты давно так лежишь?
— Не помню, — признался Никита. — Я уже несколько дней болею и все время лежу, на меня даже из-за этого ругались.
— Кто ругался, дядя или тетя?
— Тетя. Она мне молоко приносила и игрушки, только они мне не нравились и я не хотел с ними играть. А дядю я тут не видел.
— А она тебе что-нибудь еще говорила, эта тетя?
Никита наморщил лобик.
— Говорила, что теперь это мой дом и мне здесь будет хорошо. А я не хотел тут жить, мне в этом доме очень страшно. Когда я еще не заболел, то зажигал свет, один раз даже бомжей за окном видел, они, наверное, в кустах бутылки искали. Я стал стучать в окно и звать на помощь, но они меня почему-то не заметили. Зато тетя из-за этого на меня тоже ругалась и плакала. Она много плакала… Мне ее жалко, но я к маме и папе хочу, и к Миле… Мы поедем домой, дядя Илья?
— Конечно, прямо сейчас и поедем. Я только сделаю еще кое-что, а Кави тебя посторожит. Не бойся, она добрая, и когда ты поправишься, то сможешь с ней поиграть. Кстати, посмотри на эту вещь, ты ее помнишь?
Илья протянул мальчику игрушечную тыкву.
— Помню, дядя Илья! — просиял Никита. — Это мне мама купила, когда мы гуляли в парке. Они мне понравились, и я очень просил. Там еще большие были, с дырками вместо глаз, и внутри горели фонарики! А потом тетя ее у меня забрала…
— Ничего, теперь она снова с тобой, а ты скоро увидишь маму и папу. И эту тетю мы непременно накажем, чтобы она больше не обижала других детей.
Напоследок Илья решил оставить ловушку для женщины — чутье подсказывало, что она вскоре сюда вернется. Он снова пошел на веранду, зажег спичку из коробки, которую постоянно носил с собой, и стал прощупывать ауру. Она расплывалась густыми парами, в которых смешивался запах молока, пота, мускуса и разложения, будто целый организм в этом аквариуме за считанные мгновения напитался от материнской груди, окреп, оставил потомство и испустил дух. Прикрыв глаза, Илья стал шепотом читать руны, взывающие к миру мертвых. Вдруг его накрыла чернота, в которой только спичка давала чуть-чуть света.
И они откликнулись — маленькие, но цепкие суставы расковыряли землю, стряхнули каменное крошево, пробили трухлявые доски крыльца. Надвинулись на дом, принося с собой сырой дух засыпающего осеннего леса, ядовитых грибов, болотной ряски. Голоса, не успевшие вдоволь наговориться по-людски, перекликались скрежетом насекомых, воем одичавших собак, жалобными переливами ночных птиц. Прямо за хлипкими стенами избушки крохотные почерневшие зубы грызли деревянные щиты, а твердые кулачки бились в стекло. Они очень изголодались, хотя маленькие сердца давно превратились в пузыри с черной жижей, глазницы были пусты и только звериный нюх гнал к свежей крови.
Илья поспешно произнес заклинание, скрывающее его настоящий облик, запахи молодости и здоровья, которые возбуждали и злили нежить. Потянув носом воздух, он с удовлетворением почуял, что от его тела исходит едкий смрад, кожа натянулась и высохла, а кое-где пошла кровавыми трещинами. Жесткие спутанные волосы наполовину закрыли лицо, ногти заострились. Теперь было куда легче сойти за своего для ночных пришельцев, которые уже почти прогрызли дверь.
Вскоре они стали заполнять помещение, осветившееся зеленоватым огоньком. Дощатый пол заскрипел и начал проседать, сквозь щели сочилась какая-то мутная жижа, норовившая лизнуть сапоги колдуна. Существа, едва напоминающие человеческих детей, ползли, протягивая к нему сломанные фаланги пальцев, которые могли легко проткнуть незащищенную кожу, скаля зубы, навсегда оставшиеся молочными. Их было не меньше дюжины, они держались поодаль, выжидали, не решались напасть. Город, построенный на погибельном месте, охотно уносил их маленькие тайны в вечную сырую колыбель.
За ними показалась еще одна тварь, которая уже мало походила на человека. На ней почти не было кожи, бурая иссушенная плоть видом и запахом напоминала вяленую рыбу, а местами из нее пробивались острые хрящи, подобные плавникам. Желтые, подернутые пленкой глаза невольно завораживали своим матовым блеском.
«Твою мать, это еще что такое?!» — мысленно ужаснулся Илья. Однако он взял себя в руки и продолжал проговаривать руны, чтобы и это создание успокоилось и поверило ему. На миг оно учуяло страх колдуна и оскалилось, зашипело, затем поползло к нему, подгребая передними искривленными конечностями. Задние безвольно болтались, словно усохшие.
Тут страх сменился жалостью к этому созданию, которое при жизни не знало никаких теплых чувств, если вообще успело пожить, и даже права на память ему не оставили. Илья мысленно обещал упокоить всех этих несчастных, если только они дождутся и задержат хозяйку дома, и взялся за ловушку. Он оставил на полу голубую сумку, хранившую ее запах, затем порезал себе руку и оставил несколько темных капель на полу. Через пару мгновений из всех четырех углов проросли незримые липкие нити, которые затем переплелись в огромную сеть, пропитанную клеем из крови жреца и болотного яда, — теперь владелица сумки никак не смогла бы выбраться отсюда самостоятельно.
Нежить утихомирилась и сидела на полу в ожидании, подобно уставшим зверенышам. Впрочем, Илья и думал о них как о детенышах, вырванных из гнезда, лишенных корма, тепла и любви, ставших игрушками в чьем-то диком развлечении. Однако сейчас нужно было позаботиться о живом ребенке, и он, наконец скинув с себя внешний морок, поспешил за Никитой.
Мальчик уже повеселел рядом с Кави, в предвкушении приезда домой. Илья собрался с оставшимися силами и вскоре доехал до города по пустому шоссе, а Никита по дороге успел задремать. Уже подъезжая к дому Цыплаковых, Илья вынул телефон и набрал номер Олега.
Услышав его растерянный, но совсем не сонный голос, он понял, что приятель в последнее время не знал покоя. «Что же, надеюсь, теперь ты окончательно вылечишься» — подумал Илья, а вслух промолвил:
— Олег, мы нашли Никиту. Он тут со мной, внизу…
Связь вдруг оборвалась, а через несколько минут Олег сам выскочил из парадной, набросив только куртку поверх домашней одежды. Кое-как разбудив ребенка, Илья выбрался из машины и передал его отцу.
— Папа, — тихо сказал Никита: воспаленное горло все еще мучило мальчика. Олег только прижал сына к себе, подавив надрывный болезненный выдох.
Опомнившись, мужчина с благоговением посмотрел на Илью и сказал:
— Ну слушай, Илья, у меня просто слов нет… сам понимаешь… Как тебе удалось?
— У меня есть очень надежные друзья, они помогли провести независимое расследование, — аккуратно пояснил Илья. — К счастью, Никита почти не пострадал, только простудился, так что ему сейчас надо побольше спать и нормально питаться. Ну что, в дом-то пустите?
— Да ты о чем? Спасибо тебе, друг, — просиял Олег и хлопнул его по плечу.
В прихожей их встретили Лариса и Мила — обе, похоже, пребывали в состоянии шока и не могли даже заплакать, только смотрели на спасенного мальчика, будто ожидая, что очередной сон вот-вот развеется. Но затем женщина протянула к сыну руки, и когда он позвал ее своим осипшим голоском, наконец разрыдалась.
— Дядя Илья, ты супер! — всхлипнула Мила и обняла его.
Пока Лариса приходила в себя, а затем мыла и переодевала сына, Илья отвел Олега в сторону и решительно произнес:
— Имей в виду, что расследование мы продолжаем и скоро докопаемся до сути: ваш Никита там явно далеко не первый. Но может стать последним.
— Дай-то бог, — с облегчением вздохнул Олег. — Не знаю, как мне вас и отблагодарить…
— Потом сочтемся, — отмахнулся Илья. — Только сам не вмешивайся и никуда не обращайся: в твоих же интересах помалкивать.
— Ты о чем?
— О том, что к этому причастна девица, с которой ты едва не закрутил.
Мужчина побледнел и тихо ахнул. Илья поспешно положил руку на его плечо и сказал:
— Ну ты же не хочешь, чтобы это дошло до Лары? Успокойся, я, конечно, буду молчать, а ты не мешай нам разобраться.
— Слушай, я в последнее время так и думал, что с этой Ангелиной что-то нечисто, — признался Олег. — Она еще недавно ко мне на работу заявилась и уверяла, что Никиты уже нет в живых! Но чтобы такое…
— Там все нечисто, начиная с того, что зовут ее на самом деле Гелена и она замужем за мутным и опасным типом, который похищает детей. Правда, мотивы у него пока слишком сложные для моего понимания, но я и это непременно вскоре выясню, — уверенно сказал Илья. — Так что будь осторожен: теперь ты можешь оказаться для них нежелательным свидетелем. Я уж не говорю о том, что Лара тебя просто убьет, если узнает, какую роль ты во всем этом сыграл. Надеюсь, тебе понятно?
— Ну еще бы, — горько усмехнулся мужчина. — А я, лопух, даже ее портрет взялся выжигать, только быстро его где-то потерял. Выходит, все с самого начала было подстроено?
Илья с сожалением посмотрел в его глаза, в которых до последнего теплилась надежда, что в интрижке на стороне имелось что-то такое, ради чего стоило попирать семейный покой, рисковать своей и чужой жизнью, тем более жизнью собственного ребенка. Приятеля было немного жаль, но сейчас, когда в памяти всплывал страшный дом, пустые глазницы нежити и полумертвое личико Никиты, Илья почти с удовлетворением раздавил эту иллюзию.
Тут в коридор выглянула Лариса и сказала:
— Илья, иди попей чаю! И вообще, по-хорошему тебе надо у нас остаться. Выглядишь ужасно! Я себя не прощу, если в таком состоянии позволю тебе сесть за руль.
Только теперь Илья посмотрел в зеркало и убедился, что она права. Трещина на губе кровоточила и саднила, глаза воспалились, да и силы, прежде державшиеся на адреналине, стремительно покидали его: контакт с нежитью требовал огромной самоотдачи. Он решил, что разумнее положиться на Накки, которая оставалась с Яном, и передохнуть до утра, да и Никите еще требовалась его забота.
— Спасибо, Лара, ты права, лучше прилечь, — ответил он. — Только можно мне еще разок на Никиту взглянуть, пока он не спит?
— Да, конечно! Я ему сейчас тоже теплого чаю с сахаром сделаю, как он любит, — сказала Лариса и впервые за долгое время умиротворенно улыбнулась.
Подержав ребенка за ручку, Илья с облегчением убедился, что его не развращали и не пытали — если не считать холода и антисанитарии, но это не успело отразиться на легких и на сердечке, которое сейчас билось размеренно и спокойно.
— Я вам завтра привезу кое-какие-лекарства, они безвредные, — сказал он Ларисе. — А всю одежду, в которой Никита приехал, надо сжечь для профилактики. Да и вряд ли она будет вызывать у тебя приятные воспоминания.
— Конечно, сожжем, черт с ней, — согласилась женщина. — Накки тоже передай от нас благодарность, от ее настоек действительно стало легче. Правда, у Олега в последнее время и сердце стало пошаливать, но теперь, думаю, все пойдет на лад.
— Вот когда вылечите Никиту, пусть Олег возьмет отпуск, и поезжайте все вместе отдохнуть, — посоветовал Илья. — Хоть на неделю, но вам надо просто побыть рядом, без всяких «личных пространств». И Милка наверняка будет рада.
— Наверное да, устали мы от этих стен, — кивнула Лариса. — Ох, Илья, если бы не ты… Сам-то ложись, отдохни, а то Яна завтра напугаешь своим видом!
Она ласково коснулась его пальцев, и Илья отметил, какую неуловимую прелесть ей придавала материнская тревога и любовь, и даже этот минутный всплеск отчаяния от семейного кризиса. В супругах своих друзей и знакомых он, разумеется, никогда не видел объект мужского интереса, но сейчас его глубоко тронула эта мягкая зрелая женственность, за которой скрывался прочный стержень.
Уже накрывшись теплым пледом, Илья почувствовал, что аура ночи сменила свой цвет с болотного и искристого на ровный голубоватый, как бескрайнее зимнее небо и детские сны. Страшные видения понемногу ослабляли хватку и уходили туда, откуда пришли.
Наутро Илья приехал домой, пока Ян еще спал и Накки тоже дремала в широком кресле. Он поспешно стащил с себя одежду, связал ее узлом и встал под горячий душ. Тут с новой силой накатили воспоминания о минувшей ночи, от которых он невольно зажмурился и стиснул зубы. И вдруг почувствовал прикосновение ладоней Накки к его спине и знакомую прохладу ее тела.
— Эй, я вообще-то просто помыться собрался, — улыбнулся Илья, впрочем, не выказывая особого протеста.
Она уверенно потерлась щекой о его плечо, поцеловала в шею и шепнула:
— Не хочешь ничего сказать?
— Прости, не сейчас, — промолвил Илья. — Я вообще никогда не любил плакаться в жилетку, а то, что мы умудрились вскрыть… Пока я не в состоянии говорить об этом как колдун, надо хоть немного прийти в себя. Надеюсь, ты понимаешь?
— Понимаю, — усмехнулась девушка. — Иными словами, как человек ты тем более не намерен говорить об этом со мной, верно?
— Даже с тобой, — мягко поправил Илья. — Ничего, я быстро соберусь, ты же меня знаешь.
— Еще бы! Но тогда хотя бы расслабься, — шепнула Накки и погладила его живот, аккуратно пробираясь ниже и поддразнивая наливающуюся плоть подушечками пальцев и острыми коготками.
Он повернулся к ней, доверчиво прильнул к нежным губам и она с жадностью обняла его, упиваясь пряным мужским вкусом. Горячие струйки воды пробегали между их нагими телами как электрические разряды, Накки оплела ногой его бедра, чуть откинулась назад, предоставляя Илье ласкать ее разгоряченную грудь и шею, и он охотно этим воспользовался. Ему казалось, что влага, стекающая по ее коже, — это продолжение самой Накки, природная ипостась, которой тесно в человеческой оболочке. Вода будто ласкала и гладила его одновременно с ее руками, проникала в самое нутро через расширившиеся поры, растапливала боль, которая скопилась в душе подобно куску грязного льда. Сейчас Илью радовала податливость и предсказуемость тела, его тяга к жизни, временно избавившая от мрака. Чувствуя, что напряжение скоро достигнет предела, он развернул ее спиной к себе, резко вошел и после нескольких движений излился. Стремительный разряд отдался сладкой болью в мышцах и ненадолго отключил рассудок.
Пока он одевался, Накки успела исчезнуть, не желая попадаться на глаза Яну, а может быть, заодно решила поохотиться на водоемах, подернутых первым льдом. Отец с сыном позавтракали и отправились развеяться в торговый центр — на следующий день предстояло возвращаться к работе и учебе.
Но через пару дней Накки снова навестила Илью ночью, и на сей раз у нее был какой-то таинственный вид.
— Велхо, я сегодня не одна, — предупредила девушка, — с тобой хочет потолковать один из лесовиков, которые нашли эту пару. Он хоть и совсем молодой, но отменный следопыт, ты к нему прислушайся.
Следопыт оказался весьма колоритным парнем — если бы не белый цвет волос, бледная кожа и серые глаза с желтыми искорками, Илья мог принять его за индейца. Волосы до плеч были частично заплетены в косички с нитками бисера, поверх серой куртки висел амулет в виде сосновой шишки, в ухе серьга, похожая на капельку янтаря. Илье бросились в глаза его массивная нижняя челюсть и тяжелый подбородок, в которых было что-то неуловимо звериное. При этом у юноши оказалась удивительно приятная улыбка: чуть ломаная, тревожная и заботливая, будто он заранее хотел обнадежить, смягчить грозные предчувствия. А в том, что речь именно о них, Илья не сомневался.
— Меня Юха зовут, — сказал лесовик, поклонился и протянул Илье руку. Он действительно был заметно младше Накки и слегка робел перед колдуном.
— Очень рад познакомиться, — тепло ответил Илья и пригласил его на кухню. Накки по-свойски принялась хлопотать с кофе, а парень неуверенно присел на табурет. Из любопытства и желания его подбодрить Илья спросил:
— И кто тебе все это заплетает?
— Банники, конечно: они нас и причесывают, и бреют, и девчонкам красоту наводят, — сказал Юха, словно удивляясь, что этого можно не знать. — У нас вообще разделение труда, зачем самому делать то, что другие лучше умеют?
— Логично, — кивнул Илья. — Хочешь квасу?
— Не откажусь, — промолвил лесной дух, разглядывая затейливое убранство кухни. — Ты сам здесь все мастеришь?
— Да, я всю жизнь вожусь с деревом и зарабатываю этим. Ведовство для меня скорее отдушина, — откровенно сказал Илья, поставив на стол резные кружки и тарелку с соленым печеньем.
— О, я потом покажу тебе наших лесных идолов! В самых гиблых местах есть целые алтари, отгоняющие нежить и всякую черноту. Люди их обычно не замечают, только дети и путники с фантазией могут различить в куске дерева чье-то разгневанное лицо, — улыбнулся Юха.
— С удовольствием приду, — отозвался Илья. — Ну а о чем ты хотел рассказать?
Тут парень переменился в лице и произнес:
— Вот о нежити и хотел… Там, где гулял твой сын, на деревьях нашлись следы кровавых слез — такие остаются от ночных плакальщиц, это кровь из нижнего мира. Ты когда-нибудь с ними встречался?
— К счастью, нет, хотя много о них слышал. Своему сыну я давно уже перед сном заклинания читал, детям друзей подарил обереги, закаленные огнем. Возможно, все это и пригодилось в недавнем приключении.
— А мы с ними то и дело цапаемся, они любят по лесу бродить, особенно осенью, когда ночи длинные. Им же все эти штуки нипочем, — Юха усмехнулся, показав на циферблат часов, — они от темноты кормятся. Иногда превращаются в гусениц и прочих ползучих гадов, а то тенями носятся и воют. Больше всего они не любят детей и беременных, потому что когда-то умерли от родов, или вытравили ребенка да сами погибли. Вот мы и смотрим, чтобы вечером дитя им в лесу не повстречалось, а то заманят ласковым шепотом и сожрут.
— И ты думаешь, что Ян повстречался именно с такой?
— По крайней мере, они часто крутятся рядом с бесами и прочими духами-изгоями, — заявил лесовик, почесывая босую ступню огрубелым краем ладони. — Дрянь к дряни липнет и становится сильнее, таков уж закон.
— Не сходится, Юха: было еще светло, да и демон явно навел морок, чтобы никто не видел, в какую сторону они с женщиной улепетывали. Значит, она человек, как то ни прискорбно, иначе они бы просто перенеслись.
— Велхо, порой не нужно лечь в землю, чтобы стать нежитью, — сказал Юха. — Или для того, чтобы попасть в ад. Можно просто потерять душу, а большое материнское горе часто к этому толкает. А что до этой женщины — вероятно, она дышит, питается и двигается как люди, но она уже не совсем человек, поверь.
— Это как?
— Да я и сам удивляюсь как! — признался Юха. — Если сложить все следы, там будто побывал человек, которому перелили кровь демона, или что-то в этом роде. Но он бы умер, а эта женщина как-то выжила, только превратилась в чудовище.
— Ничего себе! — ахнул Илья. — А что с ней будет, когда она все же умрет?
— Превратится в обычную нежить, и тогда с ней будет легче справиться, — пояснил лесовик. — Если никто ее не упокоит, конечно.
— Но кто же она и что помогло ей выжить? — задумчиво сказал Илья.
— Вот это самое интересное, — вмешалась Накки. — Похоже, тут не обошлось без сильных колдунов, к которым эта дурная Гелена, конечно, не относится. За бесом стоит кто-то очень могущественный и в людском мире, и в потустороннем. Так что без помощи старика нам дальше не обойтись — бес не сегодня-завтра поймет, что ты идешь по его следу, и игра в прятки закончится.
Юха кивнул, увлеченно отхлебывая квас, и добавил:
— Я вам заодно сухой можжевельник принес: спрячь у себя и у сына в спальне, чтобы всякую ночную дрянь отгонять. И друзьям раздай, для детворы: его можно просто в мешочек насыпать и выдать за простое благовоние. Защиты слишком много не бывает!
— Спасибо, Юха, отличный ты парень, — отозвался Илья. — Это все, конечно, хорошо, но пора с этой компанией всерьез разобраться. Я готов поговорить с этим бесом с глазу на глаз, если у него хватит смелости. Только удивляюсь такому совпадению: чтобы мы с ребятами поехали именно туда, где околачивались эти двое и, возможно, отлавливали новых жертв!
— В этом нет ничего странного, Велхо: чутье порой ведет тебя помимо воли и здравого смысла, даже туда, где таится опасность. Но со временем ты научишься справляться и с этим, — сказала Накки, ободряюще улыбнулась и сжала его пальцы.
13.
Ужин с Малефикой
Первые дни декабря принесли слабый снег, и на этом фоне ранний новогодний антураж в городе смотрелся еще более уныло и негармонично. Латиф с тревогой думал, что скоро нагрянут холода и придется искать новое пристанище, так как Гелена все больше капризничала. Из-за ее теплолюбивости печь постоянно жрала топливо и никакой генератор уже не мог выдержать нагрузок на обогреватели. Латиф, конечно, задействовал и собственную энергию, но просто не мог постоянно сидеть с ней рядом и понимал, что им неизбежно понадобится городская квартира. А там рукой подать и до всех соблазнов, от которых он пока более-менее ограждал супругу.
Окружающая мишура тоже угнетала своей фальшью, бессмысленным стремлением приукрасить процесс умирания природы. Убогие круглосуточные магазины были увешены снежинками из бумаги и дешевыми гирляндами, от которых несло какой-то химией, а в фешенебельных местах, вроде ресторана, в котором он сейчас сидел, возвышались елки, усыпанные синтетическим инеем. Латиф все не мог понять, почему люди так упорно отторгают естественный распорядок жизни, но в последние годы сам стал чувствовать нечто подобное. Нет, он не проникся людскими традициями, за которыми всегда так или иначе маячили торговые интересы, но вместо легкой насмешки они стали вызывать у него какую-то саднящую тоску.
Для виду он заказал бокал красного вина и уставился в окно, за которым уныло чернели силуэты деревьев на бульваре. На подоконнике мерцали искусственные свечи в бронзовых канделябрах, в ведерках со льдом остывало шампанское, из динамиков неслись эстрадные рождественские мотивы прошлого века.
Мимо то и дело шли посетительницы — попудрить носик над раковинами, стилизованными под малахит. Для таких романтический вечер был почти порталом в сказочный мир, они не искали приключений, как девицы в ночных барах, но исходящий горьковатый дух разочарования подсказывал, что увлечь их будет нетрудно. Только сам Латиф думал об этом без того азарта, который прежде был смыслом его охоты и жизни.
Наконец в дверях появилась та, которую он поджидал, — высокая статная женщина в темно-фиолетовом пальто и парчовом платке, прикрывающем волосы на восточный манер. Она сразу привлекла мужское внимание грациозностью, блеском подведенных черных глаз и кроваво-красной помадой, и только сухая кожа рук и шеи выдавала ее годы. Впрочем, ей всего пятьдесят, вспомнил Латиф, и она не прирожденная ведьма, — те-то запросто могут прожить и до ста. Ведьмаки, конечно, кряхтят меньше — законы человеческой природы распространяются и на них, и все же до старости остаются бодрыми и пронырливыми. Но многие ли из них сохраняют такой внешний лоск и крепкое здоровье, как у этой колдуньи, обучившейся очень своеобразным секретам красоты?
Снисходительно скинув пальто на руки гардеробщику, дама направилась к столику Латифа. Ее строгое платье из серебристо-черного шелка переливалось в свете ламп, подчеркивая изгибы прекрасно сохранившейся фигуры. Он отдал должное этикету, поднялся и пожал ее протянутую руку, затем дама села напротив него и сдержанно улыбнулась.
— Ну здравствуй, Абдуллатиф, — промолвила она.
— Здравствуй, Малефика*, — ответил ифрит. На самом деле ее звали Хафиза, но как и большинство духов, Латиф предпочитал обращаться к сильным ведьмам по статусу, особенно к тем, которые к нему благоволили. И эту почтительную манеру властная марокканка до сих пор старалась толковать на свой вкус.
Со стороны они, конечно, производили недвусмысленное впечатление — стареющая дива обхаживает скучающего тридцатилетнего красавца, который готов снизойти до ее телес ради ужина в дорогом ресторане. Но Латиф не только был на порядок старше ее, но и никогда не делил с ней постель. Они были знакомы уже почти тридцать лет — Хафиза, уроженка Эль-Джадиды, училась, а затем долгое время работала в Питере, Латиф еще раньше обжился в этом городе, соблазнившись его странной, застывшей меж времен атмосферой. Но их связывала только дружба, давние тайны и то совершенно особое уважение демона, которое ведьма самодовольно расценивала как страх.
Этого он решительно не мог понять — что может быть престижнее, чем искренняя и добровольная преданность существа, которое при желании одним махом может отделить твою голову от тела? Но нет, людям, будь они хоть сто раз одарены, почему-то приятнее верить, что их боятся и ненавидят. Вот это понятно, это истинный знак качества, а уважение и верность в их мире, надо полагать, «для слабаков».
Хафиза пролистала меню, заказала шампанского и тигровые креветки в остром соусе, и Латиф взял то же самое. Они чуть соприкоснулись бокалами и ведьма решила сразу перейти к делу.
— Ну рассказывай, зачем ты меня вытащил в эти неприветливые места. Вряд ли это касается твоей богемной лавочки, так ведь?
— Да, Малефика, я даже не знаю, с чего начать. Но по крайней мере очень прошу освободить меня от Нурии: с ней уже невозможно работать. Вконец баба умом тронулась на почве несостоявшегося материнства.
— А лет двадцать назад ты был о ней иного мнения. Что же, время беспощадно к женщинам, как и ты, — усмехнулась Хафиза.
— Зато ты к ним очень жалостлива! Нет, я понимаю, что Нурия служила тебе много лет, но ты же можешь просто забрать ее в Марокко и устроить ей старость в уютном тихом месте. Не годится она уже для серьезных дел — и так-то последнее едва не сорвала. А на днях я поехал за ней, чтобы в город забрать, сказал ждать в условленном месте, — и что? Только я ее из виду упустил, как она уже к какому-то мальчишке пристала. Я ближе подошел, а мальчишка-то не из простых оказался! Понимаешь теперь, что Нурии лечиться пора, а не работать? Она уже ничего не различает: только учует, что детьми пахнет, и бежит, как голодная псина. По дороге у нее дикий припадок случился, и мне пришлось бросить все дела и до утра ее в сознание приводить.
Хафиза откинулась на спинку кресла и всмотрелась в демона с прищуром.
— Ладно, с Нурией-то я разберусь, только чувствую, что ты недоговариваешь, Абдуллатиф, — медленно произнесла она. — Думаешь, я тоже, как она, с годами стала слабеть умом? Не надо со мной играть! Ты складную историю соткал, но я тебе не за красноречие плачу, а за надежность, так что говори прямо, чего ты хочешь.
— Ну прямо так прямо. Последнее дело вообще не задалось: отец ребенка оттолкнул Гелену и, похоже, обратился за помощью к местным колдунам, с которыми я не желаю связываться. Я не думаю, что они всерьез до чего-то докопаются, но мне давно хочется отойти от этих дел и пожить с женой в свое удовольствие. Прокормить ее я смогу: мелкие заказы на совращение каких-нибудь дур никогда не закончатся, а уж на это сил у меня хватит. Не смогу больше соблазнять — буду насиловать, благо женщину при любом раскладе назовут шлюхой, изменницей и развратницей, и заплатят мне столько же. А наказание не грозит за неимением человеческого ДНК.
— Вот так новости! — подивилась арабка. — Да ты ли это, инкуб? И что же ты намерен делать на покое — кальян курить, стихи сочинять, цветы разводить? Или, может, еще приемыша с женой наживешь?
— Может, и наживу, — усмехнулся Латиф, почуяв беспокойные нотки в ее голосе. — Если мне не изменяет память, на этот счет у нас с тобой не было никаких уговоров.
— И как вы объясните ему, чем занимается его папа? Да и вообще, как ты это себе представляешь? Днем глумишься над другими женщинами за деньги, а вечером приходишь домой и спокойно целуешь жену и ребенка?
— Малефика, тебе вправду интересны ответы на эти вопросы? Ты всегда выше всего ставила собственный доход, какими бы путями и с чьей бы помощью он ни достигался. Ты знаешь, что я никогда не предам тебя и не причиню вреда, но в вечной службе я не клялся. И как я буду жить, когда наши пути разойдутся, тебя не касается.
Хафиза тоже улыбнулась, но Латиф прекрасно видел притаившуюся за этим тревогу.
— Не клялся, спору нет, но тебе не стыдно лишать меня такого партнера? Сколько воды утечет и сколько я потеряю, пока другого найду! Тебе не понять, у тебя-то полно времени в запасе на семейное счастье.
— Наверное, да, мне не понять, я же нечисть. Но я уверен, что ты не пропадешь, — промолвил Латиф и почти вызывающе взглянул на ведьму. — И в конце концов что ты мне сделаешь? Меня зовут не Гассан Абдуррахман, и в глиняный сосуд меня не посадить.
— Но ты же не хочешь, чтобы твоя благоверная узнала, чем ты занимался до знакомства с ней? — спросила Хафиза с напускной небрежностью.
Этого Латиф, разумеется, не хотел. Не так чтобы боялся до дрожи в коленях, как хотелось бы думать Хафизе, но все же в данный момент это было крайне нежелательно — и посему достаточно, чтобы он напрягся. И это не ускользнуло от ее глаз, загоревшихся злым огоньком.
— Она и так знает обо мне немало, — возразил Латиф после паузы. — И думаю, догадывается, что до нее я, как все инкубы, знакомился с женщинами не для романтики.
— И о таком она тоже догадывается? Ты уверен? А рассказать ей сегодня же слабо? Нет, Абдуллатиф, твоя Гели не из той породы женщин, что могут закрыть глаза на подобное. И смею заверить, ты рискуешь остаться и без семейного счастья, и без моей поддержки.
— О прости Аллах, — тут Латиф не удержался от смеха, — если, конечно, я вправе произносить его имя! Ты до сих пор так хорошо думаешь о людях, Малефика? Да они на все закроют глаза, когда им это удобно! Я знал женщин, которые убивали мужей, пока дети спали в соседней комнате, знал и таких, которые позволяли мужьям растлевать дочерей и падчериц. И таких, кто душил нежеланных младенцев и травил стариков ради грошей! Что, они все исключение из правил? И за те услуги мне в основном платили женщины — жены, пожелавшие извести любовницу, мамаши, обиженные на своевольных дочерей, и завистливые подруги. Как у вас говорят, спрос рождает предложение! И пока женщины остаются глупыми и самовлюбленными суками, готовыми до смерти драться за свой прогнивший мирок, — подобные методы будут востребованы.
Хафиза задумчиво постучала по столешнице длинными ногтями с бордовым лаком и промолвила:
— Хорошо сказано, Абдуллатиф, чувственно, но видишь ли… Пока ты не признался во всем жене и не получил ее одобрения, это только слова, не имеющие отношения к нашему делу. Я повторяю свое предложение: расскажи ей правду, и вот тогда они будут что-то значить помимо сотрясания воздуха.
Латиф и сам почувствовал, что проигрывает словесный поединок, и отпил вина, чтобы успокоиться. Его верхняя губа невольно вздернулась, обнажив короткие, но острые клыки. Ведьма торжествующе добавила:
— Я одного до сих пор не пойму: если ты так ненавидишь людей, то как мог полюбить ее? Тебе сейчас до зарезу нужно, чтобы она оказалась таким же убожеством, как другие женщины, но ты все-таки надеешься, что это не так!
— Ладно, Малефика, каковы твои пожелания? — устало спросил Латиф.
— Вот так-то лучше, друг мой, а то ты меня немного утомил своей лирикой! Сам подумай, что ты готов сделать, чтобы эта маленькая тайна не дошла до твоей жены? По-моему, гораздо разумнее поработать вместе до тех пор, когда я раскручу свой проект на международном уровне. Тогда ты получишь столько, что сможешь вообще обойтись без заказов! А ты же не сомневаешься, что у меня все получится?
— Я не сомневаюсь, что ты любишь играть с огнем, — констатировал мужчина. — Учти, с нечистью сложно подружиться, а вот поссориться очень легко.
— Да было бы из-за чего, Абдуллатиф! Я понимаю, если бы вдруг на тебя раскаяние напало: тут бы я сама поспешила с тобой расстаться, неуравновешенные партнеры мне ни к чему. Но мы твердо стоим на земле и прекрасно понимаем друг друга, не так ли?
— Я хотел по-честному, — вздохнул Латиф. — Ты ведь чуть ли не единственная женщина из ныне здравствующих, от которой у меня никогда не было секретов.
— И я это очень ценю, — отозвалась Хафиза без прежней усмешки. — Но с женами, увы, так не работает: чем меньше они знают, тем теплее постель и вкуснее еда. Ничего, ты сможешь совмещать работу с семейной жизнью — по крайней мере я искренне тебе этого желаю. И вот еще что…
Латиф выжидающе взглянул на нее.
— Я верно расслышала, как ты что-то насчет местных колдунов сказал? Если тебе это безразлично, то я не позволю им ставить мне палки в колеса. Ты у нас вольная нечисть, а я хочу открыть в этом городе большой филиал и не намерена терять плоды многолетнего труда.
— Это уже твое дело, — развел руками ифрит. — Ладно, Малефика, мне пора, так что скажи, чтобы принесли счет.
— Не беспокойся об этом, я распоряжусь, чтобы все записали за мной.
— Вот этого, пожалуйста, не надо! Я все же какой-никакой, но араб, и будь добра уважать наши традиции.
— Будь по-твоему, — улыбнулась Хафиза.
Расплатившись, Латиф снова пожал ей руку, накинул куртку и вышел. Ведьма посмотрела ему вслед снисходительно и немного грустно — все, что он наговорил, было так затерто и примитивно… Женщины глупые существа, которых волнует только их мирок? А чем лучше мужчины, которых волнует только женское тело? И ради этого они насилуют, совращают, бросают любящих, верных, но постаревших жен, убивают соперников. Она много лет отдала бизнесу, который стоял на сохранении женской моложавости как единственного гаранта этого самого «прогнившего мирка», и если кто-то заикнется при ней, что мужчины более сложные существа, она просто расхохочется тому в лицо. А вот ее любимыми клиентками, «для души», всегда были именно женщины, и отказываться от этого дела она не намерена. И пока Латифу не найдется замены, им рано прощаться, хочет он того или нет.
Латиф очень хотел добраться домой побыстрее, но события этого вечера было необходимо переварить и принять взвешенное решение. Если бы речь шла не о Малефике, а о любой рядовой ведьме, вопрос бы не стоил гроша. И ведь она тоже не обладает иммунитетом прирожденных и не может закрыть от него душу, а разговаривает с опасным духом будто с мальчиком, воспитывающимся в мире, где «девочек бить нельзя». Ну откуда у красивых женщин такая самоуверенность, граничащая с наивностью?
На вопрос, что он способен сделать, чтобы Хафиза хранила молчание, существовало много вариантов ответа, один страшнее другого. И тем не менее он не мог предать ее окончательно. Идя на эту встречу, Латиф надеялся решить вопрос не только по-честному, но и по-хорошему, — ради дружбы, ради многолетнего труда, о котором она так печется, ради знаний, которые она могла передать другим ведьмам. Но теперь приходилось поступать либо честно, либо хорошо — то есть, не причиняя Хафизе вреда и не лишая ее физической способности раскрыть рот.
Латиф выбрал второе, благо всегда мог передумать. Но именно сейчас все же стоило поторопиться, и дойдя до перекрестка, ифрит быстро свернул в первую подворотню и пропал.
Дома Гелена сидела у радиатора и читала бумажную книгу из тех, что давно тут завалялись от каких-то прошлых поселенцев. Она выглядела поникшей и бледной, но уже несколько дней не прикасалась к алкоголю, и Латиф стал надеяться, что в другой обстановке жена быстро выправится.
«Именно так, в другой обстановке» — сказал он себе и перевел дыхание.
— Привет, Латиф! Опять что-то стряслось? — удивленно спросила Гелена.
— Послушай, Гели, нам нужно уехать завтра, так что собери необходимые вещи, — твердо произнес Латиф. — Я через знакомых смогу быстро достать билеты, и мы отправимся в теплый край, где ты очень скоро станешь снова счастливой.
— К тебе в Марокко?
— Нет-нет, в Марокко пока нельзя, но со временем, когда все наладится, я непременно и туда тебя отвезу. Надеюсь, твои документы в порядке? Ты нигде их не посеяла в своих крестовых походах на ночной город?
Латиф попытался улыбнуться, но выдал лишь какое-то вялое и болезненное подобие.
— Да что с тобой сегодня творится, Латиф? — встревоженно спросила Гелена, поднялась и взяла его за плечи.
Он и сам не понимал, что с ним творилось. Кажется, люди называли это «панической атакой», но ему такое определение казалось глупым и бессмысленным. Атака может быть только расчетливой, обдуманной и холодной, а паника — это хаос и смута, которые, впрочем, еще опаснее, ибо их невозможно просчитать. Но именно так Латиф и чувствовал себя теперь, и как назло, снаружи опять полил ненавистный дождь.
Демон сцепил кисти со всей силы, так что его когти кое-где вспороли кожу, но не обратил никакого внимания на упавшие на пол капли крови.
— Гели, мне нужно кое-что тебе рассказать, — выпалил он. — Только, пожалуйста, не перебивай!
— Хорошо, не буду, только успокойся, — пролепетала девушка и коснулась его лица. Один миг ему хотелось отыграть назад, обратить все в дурацкую шутку и жить как раньше — пусть в обмане, но с ее улыбкой, запахом ее тела, неистощимой страстью и трогательной неумелой заботой. Но в памяти всплыло насмешливое лицо Хафизы, как печать обреченности, и вскипевший протест милосердно отключил сомнение.
— Ты знаешь, что я давно беру определенные заказы, — произнес Латиф, и Гелена кивнула. — Да, мне платят за связи с женщинами, и я это делаю не для того, чтобы доставить им удовольствие. Мне платят за то, чтобы эта связь испортила им брак, отношения, репутацию, карьеру, а в некоторых случаях и жизнь. Я этим не горжусь, однако это обычные дела инкуба. Но прежде у меня была и другая работа, Гели…
Девушка нервно сглотнула, но сохранила безмолвие, и он продолжал:
— Я не только соблазнял женщин, Гели, я их калечил. Очень жестоким образом…
*Средневековое понятие, обозначающее зловредную, враждебную к людям колдунью, заключившую союз с дьяволом
14.
На пороге тьмы
Через несколько дней, когда Никита оправился, Олег и Лариса с детьми по совету Ильи отправились в гостиницу к Антти. Колдуны сочли, что сюда не посмеет сунуться ни сам Латиф, ни кто-либо из его круга. Со своей стороны Антти обещал обеспечить семье уют и воздух на побережье, который даже в промозглую пору ранней зимы не терял целебных качеств. Им отвели номер с двумя комнатками и угостили обедом, который всем очень понравился, и даже Мила забыла о своих вечных диетах.
После знакомства с новыми гостями старик позвал Илью к себе и сказал, погладив Луми, которая безмятежно умывалась лапкой:
— Мальчика еще покажем врачу, и тогда он быстро окрепнет. Да, Элиас, не удивляйся, у нас есть и свой дипломированный врач. Если у гостей имеются проблемы со здоровьем, я не позволяю ребятам их трогать.
— И он в курсе, кто эти ваши ребята такие? — удивился Илья.
— Зачем же ему это знать? Во многих гостиницах есть медицинская служба, которая помогает при отравлениях и несчастных случаях, выявляет переносчиков инфекции. Так и у нас, просто я… веду несколько особый учет всей информации, которую от него получаю. А ребята могут почуять какой-то незримый недуг у постояльца, сообщают мне, и я тогда уже советуюсь с врачом.
— Да, не устаю удивляться вашей организованности! Но по крайней мере теперь я буду спокоен за мальчика.
— Конечно, детей они в обиду не дадут. А этот парнишка вообще молодец, воля у него покрепче, чем у иного взрослого мужика. И сердце любящее, как у твоего сына, хоть и маленькое.
— Так кто же мог сотворить с любящим нежным ребенком такое зверство? — вздохнул Илья. — Нет, Антти, я, конечно, взрослый человек и знаю, сколько на свете творится зла и мерзости, но такого не могу переварить. Оставшись с Яном один, я уяснил, что дети не должны быть сильными, не должны терпеть и преодолевать, они должны расти спокойно и в любви. Иначе это какое-то издевательство над природой.
— Все верно, Элиас, но тебе придется набраться терпения и повстречаться с ними на холодную голову, кем бы они в конечном счете ни оказались. Ярость для тебя сейчас самый плохой помощник. Тем более о нашем знакомом Латифе Кахинни выяснилось еще кое-что интересное, благодаря усилиям дорогой Накки. Похоже, у ифрита в самом деле помутился рассудок, раз он больше не в состоянии держать язык за зубами.
— Рассудок? Но от чего?
— От усталости, Элиас! Тебе этого пока не понять, но поверь: в старости все приходят к подобному состоянию. Другое дело, что наступает она у всех в разное время, и я ее пока не чувствую, — лукаво улыбнулся Антти. — Что же касается духов, то они могут оставаться бодрыми и чувственными в течение четырех, а то и пяти веков, а потом начинают стремительно увядать. Этот ифрит еще только в начале своего конца, но уже прекрасно его чует.
— Странно, я не раз встречал духов преклонного возраста, и он совсем на них не похож. Ему на вид и сорока не дашь, — заметил Илья.
— Демоны могут поддерживать такую иллюзию с помощью особой энергетики, как и мы прибегаем ко всяким молодильным средствам. Но это непременно дает сбой, тем более при такой веселой жизни, как у него. Так вот: Накки узнала из его очередного объяснения с супругой, что он долгое время промышлял паразитированием особого сорта.
— А именно?
— Репродуктивного.
Илья невольно остолбенел от изумления и металлического тона, с которым Антти вымолвил это неожиданное слово.
— Вы хотите сказать, что… — неловко произнес он наконец. — Но как это возможно? Я же всегда был уверен, что духи не могут иметь общего потомства ни с обычными людьми, ни с ведьмами.
— В целом это именно так, Элиас, но есть одна подробность, упирающаяся в разницу способа пропитания. Для демоницы человеческое семя — тот же носитель энергии, поэтому она переварит его быстрее, чем оно гипотетически могло бы достичь цели. По сути для человека ее нутро — сплошной спермицид. А вот у наших женщин есть шанс зачать от демона, хотя лучше бы его не было. Другое дело, что одного сексуального контакта недостаточно, до и после него необходимо провести специальные обряды. Но их несложно выдать за любовную игру, а уж инкубу достаточно просто ввести жертву в транс. А не знал ты об этом потому, что обычно духи этим и не занимаются, если они не отъявленные мерзавцы. Здесь, как ты понимаешь, таких нет.
— Вот это новости, — вздохнул Илья. — И много потомков от таких связей гуляет по нашим улицам?
— Поверь, ни одного. Я ведь не случайно сказал именно «зачать», а не выносить и родить, — заметил старик. — Это уже просто технически невозможно.
— Так для чего же, грубо говоря, подсаживать заведомо нежизнеспособных паразитов?
— А для того, чтобы они вытянули из носительницы все силы, и физические, и ментальные. Это действует куда мощнее, чем внешний морок, накладываемый взрослым демоном! С ним даже простой человек имеет какой-то шанс справиться, если у него сильная воля, а как справиться с тем, что засело в твоем нутре и питается твоими соками?
— Но ведь примерно такое происходит и при обычной беременности, — заметил Илья.
— Именно что примерно: беда в том, что основная пища у таких зародышей, как и у их отцов, — человеческая энергия, а даже сформированные демонята плохо умеют усмирять свои инстинкты. Поэтому я до поры до времени и не разрешаю им играть с детьми гостей. Так вот ресурс человеческой женщины просто не рассчитан на потребности такого плода, и ей придется куда хуже, чем обычной беременной. Любая простуда может дать смертельно опасные осложнения, как при ВИЧ-инфекции. Но это не все: наступает депрессия, когда тяжело заставить себя даже подняться с постели, одних мучает бессонница, а других — всякие отвратительные кошмары и видения. Внутренние органы, питающие зародыша, воспаляются и кровоточат, поэтому женщина и не подозревает, что беременна. В конце концов он погибает, но ее здоровье уже разрушено, а на месте матки просто выжженное поле. А если речь именно про демона-ифрита, то она долго не протянет: их плоды не только высасывают силу, но и распространяют ядовитую ауру.
— Вы хотите сказать, что он специально оплодотворял женщин, чтобы искалечить и убить? — тихо спросил Илья.
— Верно, Элиас. Это же универсальное оружие, не оставляющее улик. Человек, еще вчера молодой и здоровый, стал инвалидом, а почему — никакой врач не поймет, плод быстро смешается с кровью. А чему ты, собственно, удивляешься? Если людям дать возможность вредить незаметно и безнаказанно, неужто они ею не воспользуются?
— И те, кто платил ему, знали все эти подробности?
— Он говорит, что знали, но проверить мы пока не можем, — развел руками Антти. — И вот еще что… Об этом Латиф уже, конечно, не упоминал, но есть у меня подозрение, что подобная участь ждала и нынешнюю госпожу Кахинни, и лишь из-за его прихоти она уцелела, отделалась только неврозом и ранним алкоголизмом.
— То есть, их встреча не была случайной?
— Думаю, что нет, у нее могли быть недоброжелатели, особенно среди прекрасного пола. О его мотивах, конечно, можно только догадываться, но после женитьбы на ней он с этим делом покончил. А вот похищением детей по-прежнему занимался, только в разных городах, — в Питере до вашего Никиты ровно год назад пропал мальчик при таких же обстоятельствах, но его так и не нашли.
Илья подумал о маленьких призраках, оставшихся в загородном доме, каждый со своим прошлым и тайнами. Но тут же взял себя в руки и произнес:
— Ладно, с его клиентами все более-менее ясно, но у него-то какие интересы? Ну допустим, сейчас надо эту девку содержать, а раньше на что он тратил свои гонорары? Сам-то и без денег прокормится!
— Ты еще узнаешь эту братию, Элиас, — усмехнулся Антти. — Они с удовольствием берут из нашей жизни все красивое, яркое и вкусное — одежду, ароматы, автомобили, картины, праздники. Это идет еще из старины, когда им жертвовали драгоценности и лучшие куски со своего стола, потому что они — наше зеркало. Они носят человеческую оболочку, но свободны от наших условностей, они — то, чем мы хотим, но боимся быть.
Илья задумался, ожесточенно потирая лоб. Старик потрепал его по плечу и добродушно промолвил:
— Все-таки побереги себя, ты слишком близко все принимаешь. Есть и хороший момент: я могу рассказать тебе, как лишить злого духа сил даже на расстоянии.
Антти вытащил из ящика стола амулет из металлических фигурок животных, укрепленных на черном шнурке, — медведя, лебедя и змея, свернувшегося кольцами. Они были инкрустированы крошечными колокольчиками, которые при колебании издавали странный глуховатый треск, как от удара по сухому дереву.
— Надевай этот оберег перед тем, как отправишься в темные места, — посоветовал колдун. — Он мне давным-давно достался от матери, и я даже не знаю, чья рука его собирала. Но пока не давал сбоев.
— Я вам очень благодарен за доверие, — произнес Илья, взял амулет и осторожно провел по потемневшему от времени металлу. — Выходит, мать все же не оставила вас один на один с этим даром?
— Конечно, ведьмы всегда хотят продолжить свое дело, даже если говорят обратное, — усмехнулся Антти. — Они вообще очень хитрые создания. Мать еще кое-что успела поведать мне, когда я был мал и все принимал за сказки.
— И что же это?
— Взгляни вот сюда, — ответил старик и показал Илье два одинаковых граненых фужера из матового черного стекла. — Как известно, кубок — это символ добрых пожеланий: на здравие, на долголетие, на крепкую семью, хотя его содержимое обычно всему этому не благоприятствует. И тем не менее традиции очень сильная штука, Элиас, и обычную посуду посредством пожеланий и заклятий можно превратить и в благостную чашу Грааля, и в резервуар медленных ядов.
Илья слушал и наблюдал за действиями Антти, затаив дыхание. Старик налил в фужеры воды из графина, затем насыпал в нее угольной пыли и каких-то сухих трав с резким ароматом. По воде сразу пошли легкие пузырьки и запахло паленым. Поставив фужеры на широкий подоконник, Антти стал шепотом произносить руны, звучащие как потрескивание костра, и Илье на миг показалось, что за черными стеклами вспыхнули крошечные искры. Глаза старого шамана стали закатываться, челюсти сжимались и лязгали, словно заклинания не хотели вырываться наружу. Но он продолжал читать, пока едкий запах не развеялся и смесь не осела черной гущей на дне фужеров.
Вскоре взгляд старика прояснился, он будничным движением надел очки и невозмутимо пояснил:
— Запах огня и этих трав напоминает демонам смерти о мире, из которого они пришли. Когда им кажется, будто этот мир требует их обратно к себе, их энергетические запасы быстро иссякают. А поскольку у ифрита и его возлюбленной запас общий, они оба почувствуют на себе это заклятье. Благодаря тому, что ты раздобыл их тайны и зрительные образы, мы теперь так же можем иссушать их на расстоянии, как они делали со своими жертвами.
— А в принципе человек может убить демона?
— Да, рано или поздно ты должен был спросить. Это возможно, но трудно, — чуть помедлив, промолвил старик. — Нужно разрушить его антропоморфную оболочку так, чтобы она больше не могла функционировать. Иными словами, от ранения обычным ножом в грудь или живот он не пострадает, все быстро регенерирует, а вот если отрубить голову — тогда все. Куда более заковыристый вопрос, как загнать его в такие обстоятельства…
— Да, что уж сказать, — вздохнул Илья.
— Есть и еще один способ: нож, которым до этого убили мощного колдуна, связанного с демоном какими-то тесными узами. Не обязательно любовно-сексуальными, можно и так, как у меня и Халти. От такого оружия и простая рана станет опасной и даже смертельной. Но давай пока прервем столь мрачный разговор и заглянем в одно потайное место — думаю, то, что ты там увидишь, облегчит душу.
С любопытством молодой колдун отправился за Антти в корпус для духов, и вскоре они пришли в небольшую комнатку, где стоял широкий стол, а на нем — две большие плетеные корзины. Внутри них, в сборах мягких узорных одеялец, спали удивительно крепкие и красивые младенцы.
— Значит, у нас прибавление? — шепотом спросил Илья, любуясь ими.
— Да, две девушки родили на прошлой неделе. Когда здесь такое случается, я радуюсь будто это мой собственный внук, — признался Антти. — Вот они еще немного подрастут — и устроим праздник.
Илья осторожно коснулся теплой ручки одного из новорожденных, погладил тонкие пальцы, на которых росли узкие крохотные коготки. В остальном в них было невозможно угадать будущих духов-хранителей, скрытных, ловких и чувственных трикстеров, которые легко играют с законами человеческого общества, но порой сами не могут совладать со вполне человечными порывами.
— Кстати, а как демонята здесь питаются? В ресторан или баню для гостей вы их вроде не пускаете.
— Для младенцев родители сохраняют энергию от собственной трапезы, как некоторые животные кормят детенышей из-за щеки. А подростков уже приучают добывать пищу самостоятельно, как положено по природе. Но увы, не всем хватает послушания, как, впрочем, и у нас, — улыбнулся старик. — Детство у них совсем короткое: до полового созревания демонята растут так же быстро, как мы, а вот потом старение замедляется и они служат своей стихии наравне со взрослыми.
— Почему же?
— У духов много забот и, соответственно, мало времени на отдых, — пояснил Антти. — Знаешь, Накки очень любит детей, как и ты, часто их навещает. Глядя на вас, я сожалею, что природа порой так бескомпромиссна…
— Ничего, Антти, в конце концов она наиграется со мной и заведет нормальную семью, хоть и говорит, что водяницам это не надо, — отозвался Илья, на что старый колдун лишь многозначительно усмехнулся и потрепал его по затылку.
Неожиданно кто-то тихо постучал в дверь. Антти открыл и на пороге, к удивлению Ильи, появилась Вероника.
— Здравствуйте, — робко сказала она, обращаясь сразу к обоим колдунам. — А можно на малышей посмотреть?
— Да, сейчас можно, — тепло сказал Антти, пригласил девушку войти и сказал Илье:
— Я разрешаю Вере заходить сюда, пока дети спят, тогда это для нее не опасно. Но скоро им уже захочется подкрепиться, и тогда нам придется их оставить.
— Они тебе нравятся? — спросил Илья, заметив, как девушка поглаживала их головки и заботливо подтыкала одеяльца, словно эти младенцы и не были из того же теста, что и Латиф.
— Очень, — тихо ответила Вера. — По-моему, все дети милые и беззащитные. Только у взрослых есть заскоки и комплексы, из которых потом и растут все гадости и подлости, а малыши просто радуются жизни как она есть. Я очень хочу стать мамой и снова это почувствовать вместе со своим ребенком.
— Надеюсь, Саша это разделяет? — улыбнулся Илья. — Просто в паре такие вопросы следует прояснять до свадьбы, Вера, чтобы потом не случилось неприятных сюрпризов.
— Конечно, он тоже хочет, чтобы у нас были дети! Но придется с этим подождать, вы же знаете нашу ситуацию.
— Ну, я не сомневаюсь, что вы ребята разумные. Конечно, до такого надо дозреть во всех смыслах, а не только физически.
Попрощавшись с Антти и Верой и заглянув напоследок к Цыплаковым, Илья поехал домой и по дороге сообразил, что именно вызвало у него беспокойство. Ему вспомнились странные картины, которые он видел в галерее с говорящим названием «Лилит», — обнаженные женские фигуры в золотистой дымке, у него на глазах превратившиеся в измученные и искореженные, увязшие во мраке силуэты. Кем бы ни был мастер, воплотивший эти образы на холсте, Илья не сомневался, что Латиф каким-то путем транслировал ему свои эксперименты над телами и душами женщин. В конце концов, демоны всегда имели сильное влияние на людей искусства, вдохновляли на эксцентричные проекты и выходки, а исподволь разрушали их рассудок, холили и поощряли самые опасные увлечения.
«Значит, нужно взглянуть на эти картины еще раз. Может быть, понемногу удастся установить личности женщин и выяснить, кто их заказал» — подумал он, и в надежде, что экспозицию не успели разобрать, обратился за помощью к Накки. Илья подумал, что с ней будет легче в удушливой атмосфере этого места, а ее острый глаз вычислит то, что он мог упустить. Амулет он взял с собой и надел на шею вместе с кулоном в виде звериного клыка, который ему подарила мать Яна.
Предупредив сына, Илья поехал сразу после работы в галерею, и Накки уже ждала там, ради такого случая надев красивый пуховой палантин и высокие сапожки. Да еще впервые слегка подкрасилась — смазала губы бесцветным блеском, а веки сияли от серебристо-зеленых теней, напомнивших ему болотную дымку. Ее стихии удивительно шли все оттенки зеленого: горькие плоды северных яблонь, кислотные пятна ряски, бархатный переливающийся мох, засохшая на берегу тина, подернутая сероватым инеем.
Они прошли внутри, взявшись за руки, и к удаче Ильи коллекция оказалась на месте. Зато народу было еще больше, чем в его прошлый визит, — в одном из залов проходил вернисаж, — и люди неловко толкались, стараясь не сбить какой-нибудь экспонат или пирамиду из шампанского. Но Илья все же изловчился и сфотографировал всю серию.
— Да, забавное местечко, веселое, — промолвила Накки, когда они осмотрели другие экспозиции, от классических пейзажей и натюрмортов до сборища разноцветных клякс и инсталляций из скрученной проволоки. Сейчас они стояли перед большим полотном, которое тоже изображало обнаженную женщину, но с ярко-красным телом, дикими пропорциями и черным осьминогом вместо головы. Его разметавшиеся щупальца, по-видимому, заменяли прическу.
Люди бродили по залам поодиночке и компаниями, матовый блеск их смартфонов и золотистое сияние бокалов в руках переливались между собой и галерея казалась сплошной мозаикой из хаотично сложенных цветных стеклышек.
— И что же тут забавного? Милых картин всего-ничего, а остальное… Если не брать в расчет Латифа, то обычные понты и пошлость, даже не смешная. Не хотелось бы думать, что и эти дутые гении знают, с кем водят дружбу.
— Скорее всего не знают, просто у них подходящее энергетическое поле — открытое, восприимчивое, способное впитывать силу окружающей среды. Ну, то самое, что вы и называете вдохновением. Да, многие из них толком не могут ничего сотворить, кроме размазывания грязи, — Накки кивнула на один из холстов, — но аура перенасыщается и требует выплеска. Культурной ценности, конечно, никакой, но мы же людей любим не за ум и не за высокие идеи! Зато эти изделия для нас все равно что консервы, причем очень питательные и сочные.
— Ну да, кто о чем, — усмехнулся Илья, подошел к фуршетному столику и подцепил пару увесистых бутербродов с красной рыбой, кружком лимона и веточкой зелени. Разговор невольно напомнил, что он и сам не успел поужинать.
— А как ты думал, почему многие «творческие люди» спиваются, травятся всякими зельями или просто сходят с ума? А потом сами убивают себя или попадают в переделки, где тоже ищут погибели?
— Слушай, не хочу я об этом думать, хватит с меня и похищенных детей, — решительно сказал Илья. — Если и о каждом неумном взрослом думать, то я вконец собственное здоровье посажу. Что ты скажешь про женские портреты?
— Во всяком случае черная аура на них есть, тут ты прав, и они могут иметь отношение к гулянкам этого беса. Но я не сумею на глаз определить, кто эти женщины и живы ли они еще: тут понадобятся долгие поиски.
— Ничего, обезвредим эту шайку, из кого бы она ни состояла, и найдем всех. Давай-ка собираться домой, — ответил Илья, запил бутерброды соком и протянул ей руку.
— Посмотри, а это что? — вдруг спросила Накки и указала на соседний столик.
Илья пригляделся. На небольшом металлическом блюде лежал один-единственный сдобный рогалик, посыпанный пудрой. Он мало отличался от тех, что продавались в пекарнях, но почему-то показался ему каким-то искусственным, несъедобным. Все же Илья осторожно взял и разломил рогалик пополам.
— С сюрпризом, — констатировал он и показал Накки монетку, испещренную непонятными символами. На оборотной стороне была выгравирована снежинка с множеством лучей.
— Это явно не из местной сувенирной лавки, но лучше спросить у старика, — задумчиво промолвила демоница. — Дай-ка ее мне, пока пальцы не поранил.
Она показала изумленному Илье небольшой участок края монетки, который не был окаймлен и угрожающе поблескивал оголенным металлом.
— Что это еще за дерьмо? — прошептал Илья. — Печенье с предсказаниями «18 плюс»?
— Это не предсказание, Велхо, скорее предупреждение, — бесстрастно пояснила Накки, спрятав монетку в потайной карман. — Причем не одному тебе: тут обозначена какая-то общая беда. Ты же помнишь, что Антти говорил о приходе ифритов?
— В последнее время я об этом не думал, были другие заботы, — признался Илья и невольно потрогал амулет, скрытый под рубашкой.
— Боюсь, как бы эти заботы не показались легкой прогулкой, — сказала девушка и сжала его локоть, словно желая успокоить.
Илья вдруг почувствовал, что в воздухе потянуло гарью и ацетоном, в глазах потемнело, да еще стало так холодно, словно кто-то распахнул все окна разом. Он слегка пошатнулся, как в гостинице после свадьбы, схватился за голову, сердце на пару мгновений замерло и во рту появился знакомый ржавый привкус.
— Илкка! — донеслось до него будто издалека. — Ну-ка давай дыши, приходи в себя!
Накки проворно вытерла струйку крови под его носом и достала ароматическую соль в мешочке. От острого яблочного запаха сознание быстро прояснилось, хотя боль все еще стискивала голову обручем.
— Ну что, ожил? Зачем ты меня так пугаешь-то? — с досадой сказала девушка, однако Илья заметил, что она в самом деле напугана.
— Ты мне это говоришь? Много же ты повидала, если от чайной ложки крови расклеилась как девочка!
Илья говорил шутливо, но не мог удержаться и тепло погладил ее по щеке — неожиданная тревога водяницы глубоко его тронула. Физически ему стало легче, но не покидало ощущение чего-то страшного и неотвратимого, подкравшегося совсем близко.
— Слушай, я, кажется понял, в чем дело, — тихо сказал он. — Моя ловушка сработала, там сейчас кто-то есть. Мне надо срочно ехать на эту гребаную дачу, пока они не выпутались и не призвали подмогу. Черт, у меня даже ножа с собой нет…
— За ножом мы по дороге заедем, только что ты сыну скажешь?
— Правду и скажу, Накки, он давно не маленький! Благодаря ему я вообще нашел этот дом, так что он имеет право знать. В крайнем случае присмотри за ним еще раз, а я постараюсь управиться поскорее.
— Нет, Велхо, я пойду с тобой, — решительно ответила Накки. — Мало ли кого мы там застанем? Я не хочу предрекать, но поверь, со мной по-всякому больше шансов, что ты вернешься живым.
Илья настороженно покосился на нее, но девушка, похоже, говорила серьезно. Он усадил ее в свою машину, завел мотор и стал заранее проговаривать укрепляющие руны.
— Только не вздумай гнать, — добавила Накки, осторожно коснувшись его плеча.
15.
История двух сестер
Илья и Накки доехали до поселка уже в темноте и ему приходилось очень осторожно пробираться по изрядно побитому грунту. К счастью, дороги не успели заледенеть, но дыхание зимы все-таки ощущалось за помутневшими стеклами. Как Илья ни протестовал, Накки настояла, чтобы он захватил из дома одеяло и чай.
— Осталось только гитару взять, и будет романтическая вылазка на природу, — усмехнулся он.
— Велхо, поверь моему опыту: зимняя ночь очень опасная штука, и предосторожности не повредят. В это время устаешь и гаснешь гораздо быстрее, чем когда на дворе тепло, даже если сам не замечаешь.
— Но в худшем случае ты же не дашь мне замерзнуть?
— Разумеется, но нельзя полагаться только на это. Необходимо забрать с собой частицу домашнего тепла, она уже заряжена без всяких ритуалов.
Илья сознавал, что водяница верно все говорит, но отшучивался, чтобы не выдать одолевающий мандраж. Казалось, что рассудок вот-вот вылетит из застывшей плоти и, неприкаянно укрывшись среди голых ветвей, будет наблюдать за телом, стремящимся к безумной цели. Холод заползал в самое нутро, толкался колючим комком в желудок, драл когтями по спине.
— Все будет в порядке, ты теперь не один, — тихо сказала Накки и погладила его по щеке. Илья вспомнил, как год назад в одиночестве ехал в страшную общину и только с Кави пробирался сквозь дикий лес, прятался от снежного бурана, одолевал безумную усталость и душевную боль. Разумеется, теперь он подружился с силами природы, но и это не было гарантом защиты от темного морока, о котором даже духи не любили говорить вслух.
Наконец Илья остановил машину, полагаясь на флюиды страшного места, которые теперь были гораздо сильнее, чем в прошлый его приезд. Казалось, что в воздухе висит едкий черный дым, как от десятка фабричных труб, и Илье пришлось включить фонарик на мобильном телефоне. Накки, выйдя из машины, осмотрелась и спросила:
— Вот эта лачуга?
— Эта, — кивнул Илья, нервно покусывая зубочистку. Он пощупал для верности нож, висящий на портупее под курткой, и пошел к участку. Водяница невозмутимо следовала за ним и первый хрупкий лед потрескивал под их ногами. В этот раз дверь оказалась не заперта, и едва зайдя на веранду, Илья услышал зловещий скрежет и тяжелое человеческое дыхание. Включив тусклую лампу, которая торчала под потолком без абажура, он разглядел сидящую на полу женщину, съежившуюся не то от холода, не то от страха и боли. Ее руки, вцепившиеся в колени, были не только обожжены, как рассказывал Ян, но и изодраны до крови, также алые полосы и следы укусов виднелись на шее. Брызги крови Илья заметил и на полу.
Женщина медленно подняла голову и посмотрела на колдуна и демоницу со смесью страха и неприязни. Шаль сползла на плечи и тонкие темные волосы, слипшиеся от крови, пристали к бледному невыразительному лицу. Выделялись на нем только странные желтые глаза, обрамленные редкими ресницами.
— Это ты натравил на меня нежить? — спросила она севшим, но все еще довольно красивым голосом, с чуть заметным акцентом.
— Именно, — кивнул Илья и присел на деревянный стул. Накки отказалась садиться и осталась у дверей.
— А куда ты ребенка дел, ведьмак?
— Так я тебе и сказал! Туда, где вы его не достанете, где он будет жить, в отличие от других детей — тех самых, которых ты теперь называешь нежитью, и я вижу, что они устроили тебе очень теплый прием.
Незнакомка поморщилась, попыталась выпрямиться, но тут же осела на пол и застонала от боли. Ручеек крови пополз из-под складок плаща.
— Они меня грызут, — прошептала она. — Почему именно я? Разве ты не за Латифом охотишься?
— За ним обязательно, но и к тебе немало вопросов, — усмехнулся Илья. — Мальчик сказал, что здесь с ним общалась только ты. Вот и растолкуй, какова твоя роль, а мы сообразим, что после этого с тобой делать.
— А я тебя узнала, — неожиданно промолвила женщина, вглядевшись в него. — Это твой сын там по берегу гулял? Вы с ним очень похожи.
— Да, это мой сын, и тебе не стоило к нему подходить и тем более пытаться его трогать. Но я и за чужого ребенка перегрызу глотку хоть ведьме, хоть нечисти, так что не надейся на поблажки. Кто ты такая?
— Меня зовут Нурия, я родилась обычным человеком и когда-то надеялась стать настоящей ведьмой. Но из-за несчастья мой дар остался ущербным.
— Я даже догадываюсь, что за несчастье! Латиф был близок с тобой? — спросила Накки.
— Близок? — Нурия вдруг мрачно рассмеялась. — О нет! Он был близок с моей сестрой, а меня просто трахал. Но это долгая история…
— Ничего, мы никуда не торопимся и ночь длинна, — невозмутимо отозвался Илья. — К тому же, вдруг это твоя последняя возможность с кем-нибудь поговорить?
Женщина вызывающе посмотрела ему в лицо, затем судорожно сглотнула и, уставившись в стену, стала рассказывать.
Нурия Шухад и ее старшая сестра Хафиза родились в интеллигентной марокканской семье умеренной религиозности, неплохого достатка — отец был владельцем аптеки, — и не испытали на себе такого жесткого догматического давления, под каким жили их многие соотечественницы. Тем не менее всех издержек патриархата им не удалось избежать. Обе дочери получали вдоволь любви и заботы, но когда на свет появился их младший брат Амир — Хафизе к этому времени исполнилось четырнадцать, а Нурии десять, — жизнь в семье ощутимо изменилась. Родители расцвели, гордо смотрели в глаза знакомым и старшим, постоянно говорили о прекрасном будущем наследника, который еще не знал иных желаний, кроме голода, не отличал день от ночи, а своих от чужих. Но именно он стал главной отрадой семьи, а не дочери, успешные в учебе, расторопные в хозяйстве и послушные со старшими. Впрочем, последнее на самом деле требовало некоторой оговорки…
Сейчас Нурия уже не помнила, когда ее что-то стало настораживать в сестре. Нет, Хафиза ее не обижала, не мучила домашних животных и не отрывала головы куклам. Просто ее взгляд как-то не по-детски завораживал и пугал. Она всегда отличалась красотой и изяществом — густые черные волосы, тонкая шея, скульптурные черты лица и большие глаза. Достигнув зрелости, Хафиза стала покрывать голову шелковым платком, но и тот лишь оттенял ее природную чувственность. Однако родственники, соседи и их дети больше благоволили к невзрачной Нурии, а родители будто тоже побаивались старшую дочь, чуяли под ее внешней скромностью нечто темное и дикое.
Затем Нурии стало известно, что Хафиза любила бродить по трущобам, где жадно разглядывала больных, изуродованных, отчаявшихся людей с истощением, с язвами и лишаями, с желтушными от печеночных недугов или синими от кровоподтеков лицами. Еще она, в отличие от сестры, охотно приходила на погребальные процессии и даже сама занималась омовением усопших родственников.
— Наши отец и мать поначалу объясняли это ее особой душевной чуткостью, — говорила Нурия безучастно, словно зачитывала какую-то документальную хронику. — Говорили, что из нее получится хороший врач, раз она совсем не боится увечий и крови. Не знаю, верили они в это сами или нет, их уже не спросишь. Но я-то давно поняла, что она этих людей не жалеет, она ими любуется…
Да, Нурия часто сопровождала сестру, и все это казалось ей интересной сказкой, хоть и мрачной, — в конце концов в «Тысячи и одной ночи» тоже было немало жестокости, грязи и насилия. И позднее Хафиза даже рассказала ей, что ходит в гости к старой городской колдунье Мавахиб. Этим именем много лет грозили непослушным детям, хотя по факту обвинить ее было не в чем. Ее непроницаемое бронзовое лицо, тонкие губы, за которыми скрывались удивительно крепкие зубы, и узкие глаза красновато-коричневого цвета пугали сами по себе. Мавахиб всегда ходила в длинном кафтане и шароварах из грубого серого полотна, а на голове носила такой же платок. На ее шее висело многоярусное ожерелье из каких-то мешочков и клубков шерсти. Изредка она выбиралась на рынок, а в основном коротала время в небольшом обветшалом доме на окраине.
Хафиза помогала старухе убираться, кормила кур, которые жили у нее во дворе, а взамен та рассказывала ей диковинные вещи, учила древнему языку. Потом Мавахиб стала приобщать Хафизу, а заодно и Нурию, которая увязалась из любопытства, к своим инструментам и зельям. Когда она разжигала благовония, перебирала ожерелье и проговаривала свистящим шепотом заклинания, ее глаза становились совсем белыми, а лицо походило на сухое песчаное поле.
— Ей хотелось кому-то передать знания, для ведьм это такая же дурацкая иллюзия бессмертия, какой для обычных людей является размножение, — усмехнулась Нурия. — Но прирожденных на примете не нашлось, и она выбрала нас. Больше сестру, конечно, но и я ее устраивала: она говорила, что у нас звериная чуйка и холодная кровь, а значит, мы сможем освоить ее науку. Правда, она не могла наделить нас долголетием и защитой от голодной нечисти, но тогда мы о таких вещах и не думали. А потом…
Тут Нурия дернулась и утробно застонала. Новый ручеек крови потек по шее, словно кто-то невидимый впился в ее загривок. Но Илья никак не отреагировал, и она, переведя дух, снова заговорила о событиях многолетней давности.
Семейные будни нарушила неожиданная смерть маленького Амира — он просто уснул после дневного кормления и не проснулся. Врач диагностировал синдром внезапной детской смерти, который в то время встречался часто и не вызывал вопросов: медикам недоставало знаний, а родители, задавленные горем, просто не имели сил. Так вышло и в этой семье. У Нурии не было объективных причин считать смерть брата насильственной, но она всю жизнь подозревала, что Хафиза приложила к этому если не руку, то чары. К этому времени старуха успела научить ее влиять на насыщенность гормонов и нейронов в стволе мозга, и девушка могла просто не устоять перед искушением увидеть, как жизнь покидает человеческое тело по ее, а не божеской воле.
Родители, по словам Нурии, оплакивали младенца чуть ли не дольше, чем он успел прожить. Ей было жалко Амира, но она вскоре успокоилась, а вот Хафиза продолжала вести себя странно — подолгу сидела у постели матери, ничего не говоря, только вперившись в нее неподвижными глазами. Отец мало бывал дома, пропадал на работе, чтобы пережить горе, но возможно, и не хотел лишний раз видеть старшую дочь.
Нурия чувствовала, что семье не миновать взрыва, и в конце концов это произошло. Однажды за ужином, когда мать немного оправилась, Хафиза с небывалым блеском в глазах поведала, что колдунья обещает научить ее общаться со слугами Ахримана и Иблиса*, а то и с ними самими.
— Она сказала, что эти властители могут все, даже возвращать мертвецов, если с ними договориться, — тихо промолвила Нурия. — Но больше родители ничего и не хотели слышать: сразу бросились в крик, назвали богоотступницей и ведьмой. В тот день это слово впервые прозвучало в нашем доме, а Хайфи и не оправдывалась. По-видимому, она тогда все и придумала, только понимала, что в нашем городе ей не развернуться, и стала мечтать об отъезде.
Она снова умолкла, и Илья, не удержавшись, спросил:
— А что, эта Мавахиб действительно при вас кого-то возвратила?
— Нет, — призналась Нурия. — Возможно, она владела только теорией. Но договариваться с миром мертвых она действительно нас научила! Правда, мы это сделали гораздо позже, когда родителей уже не было в живых. Наверное, они еще как-то сдерживали Хайфи…
Больше Хафиза ни разу не упоминала дома о колдовстве, и скандал удалось замять, но к Мавахиб они с сестрой продолжали ходить. Школу она закончила с отличными оценками и решила выучиться на врача за границей. Родители, похоже, даже радовались шансу удалить странную дочь из поля зрения, и юная ведьма по обмену уехала в тогда еще Ленинград. Когда Нурия через несколько лет захотела последовать за ней, отец и мать были против, боялись одинокой старости, но она уговорила их отпустить ее, клятвенно пообещав, что вернется и станет работать на родине.
Однако они не дождались, ушли друг за другом в течение двух лет еще до завершения учебы дочерей. Мавахиб умерла еще раньше, сочтя, что воспитала достойных преемниц. Тогда девушки решили, что в Марокко их больше ничто не держит, и стали обживаться в холодном и дождливом краю. Хафиза намеревалась стать пластическим хирургом, словно предчувствовала, что скоро из узкой сферы для элиты «эстетическая медицина» превратится в массовое помешательство и утратит почти все общее со здоровьем и красотой. Но ее даже в этом бизнесе больше интересовали души, чем тела.
Нурия так высоко не замахивалась и училась на обычного терапевта. Отношения у сестер стали в ту пору более холодными и отстраненными, чем дома, Хафиза все чаще где-то пропадала и отмахивалась от любых расспросов.
— А потом мы познакомились с Латифом, — проговорила Нурия, медленно перекатывая слова, словно леденцы, смакуя навсегда утерянное короткое блаженство.
Любовного треугольника между ними не случилось, и хотя демон сразу заинтересовался Хафизой, она быстро дала ему понять, что ничего «такого» между ними быть не может. А вот как товарищ, наставник и агент в потустороннем мире он ее вполне устроит.
— Ее что, не интересуют мужчины? — спросил Илья, весьма удивившись.
— О нет, у Хайфи есть фетиш, но совсем другой. Как бы сказать… она всегда спала только с уродливыми и глупыми мужиками, чьим единственным достоинством был большой и крепкий фаллос. А вот другие мужчины, умные, одаренные, властные, по-настоящему красивые, — те волновали ее лишь в платоническом смысле. По ее мнению, мужчина в сексе так нелеп, неуклюж и безобразен, что она не желала видеть их такими и потерять уважение и восторг. При этом секс ей был необходим, но как-то совсем по-животному, — по-моему, она вообще никогда не влюблялась.
— Вы прямо-таки все знали друг о друге? — спросила Накки.
— Скажем так, ей нравилось, когда я наблюдала за ее личной жизнью. А в моей собственной жизни никогда и не было ничего интересного, кроме Латифа.
Хафиза встретилась с инкубом в одном из арт-клубов, которые только начинали входить в моду. Он сразу привлек ее — земляк, да еще и демон смерти, то есть носитель именно тех неизведанных чар, которые с детства ее манили. Вскоре Хафиза привела его в комнату в коммуналке, которую они снимали с сестрой, и в тот вечер Нурия пропала, навсегда увязла в блестящем мазуте его глаз и вязком аромате табака, мускуса и специй.
— Я ведь была не такой, как она, мне нравились красивые и сильные мужчины. Но прежде они казались недосягаемыми, а вот когда я увидела Латифа, то… даже не то чтобы захотела с ним лечь, а просто поняла, что это непременно произойдет.
Он стал у Нурии первым мужчиной, показавшим ей тот мир страсти, которого не признавала ее сестра. Все произошло именно на этой даче, когда дом еще был уютным, во дворе цвел шиповник и черемуха, а сама Нурия была робкой и послушной девушкой, не сознающей своей красоты. Счастье в его объятиях, в пелене чувств на грани морока и боли, в сладкой утренней стыдливости, было безмерным и ярким, но увы, недолговечным. И даже когда они были вместе, девушка понимала, что для него она всего лишь подпитка, лицо из женской толпы, его повседневного рутинного труда.
Да, ее преданность и восторг были ему приятны, но не более, а по-настоящему он ценил дружбу и взаимопонимание с Хафизой — за ее жадность в познании душ, не сдерживаемую нравственными и нервными барьерами, словно у патологоанатома. За это он почтительно называл ее Малефикой, а Нурию просто по имени, будто и не считал ее за ведьму. Младшую сестру научил лишь одной из бесконечных граней магического мира, а старшую — всему, что знал сам и что могла уяснить и пережить ведьма, родившаяся обычной женщиной. За исключением секса, но Хафиза, похоже, действительно никогда об этом не жалела и спокойно смотрела на его баловство с Нурией.
— Я была благодарна ему за эту короткую радость, но она прервалась так же внезапно, как и появилась, — через силу сказала Нурия, стерпев очередной невидимый укус. Должно быть, он отозвался неизжитой болью внутри.
— Твоя сестра предложила Латифу осеменить тебя, чтобы посмотреть, что из этого получится, — утвердительно и бесстрастно произнесла Накки. Илья с изумлением посмотрел на подругу, и та лишь усмехнулась.
— Ну конечно! А зачем было добру пропадать? — ответила Нурия, попытавшись выдавить злую улыбку. — Она никогда не упускала шансов на исследование. Стоит признать, это было единственное время, когда она окружила меня заботой. Если бы не ее заклинания и травы, я бы гораздо раньше скинула зародыша, а то и погибла сама. Мне удалось доносить почти до срока, но он все-таки попросился на волю раньше времени и, конечно, не уцелел. Помню, околоплодная вода была такой горячей и едкой, что выжгла мне руки — видишь это, ведьмак? А что было с нутром, можешь вообразить? И все-таки я не жалею, что это дитя, подаренное Латифом, хоть немного пожило во мне. Только он совсем утратил ко мне интерес, стал относиться просто как к прислужнице Хайфи…
— А вот тут, похоже, и начинается самое интересное, — заметила водяница, явно не особо проникшаяся бедами Нурии.
Та поглядела на нее затравленно, но поняв, что сочувствие ей здесь не светит, снова перевела дух и продолжила рассказывать:
— Долгое время я жила через силу, Хайфи меня даже в клинику неврозов устроила. Я надеялась, что Латиф хотя бы вспомнит обо мне — все-таки я почти стала матерью его ребенка! Но они с сестрой ездили по миру, жили себе в удовольствие, она набиралась опыта, и в общем, там было не до меня. К тому же, после родов я не только потеряла матку, но и в сознании что-то сломалось, и полноценно вернуться к колдовству я уже не могла. Как и вообще самостоятельно жить… И когда сестра начала новый бизнес, в нем отвели место и мне.
— Ты похищение детей называешь бизнесом?
— Ну какая тебе разница, как я говорю, ведьмак? Сам называй как хочешь. В общем, это началось где-то десять лет спустя, когда зарождались новые технологии, и Хайфи решила, что ее время настало. Это же нормальный ход истории: то, что вчера казалось безумным, завтра войдет в моду и привычку. К тому же, занимаясь пластикой, она уяснила, что главное не результат, а то, что человек в него верит. И решила вернуться к своей давней затее. Знаешь поговорку — переложить с больной головы на здоровую?
— Подменыши? — спросил Илья, переглянувшись с Накки.
— Пусть так. Ты слышал о том, как в больницах ритуальные агенты караулят родню чуть ли не у постели умирающего? А у Хайфи есть своя агентура, которая отслеживает тяжелые болезни у обеспеченных отпрысков — они ведь так же беззащитны перед мирозданием, как и все. Разумеется, такое нельзя было поставить на поток и она сама выбирала клиентов. Подобные услуги может принять не каждый…
— Донорство наоборот, значит, — произнес Илья. — И вы переносили болезни богатых в тела бедных?
— Что же ты так просто? — усмехнулась ведьма. — Это было целое искусство, которое Хайфи ценила выше денег! С помощью Латифа она разработала способ обмена энергетикой, при котором недуги перемещались из одного тела в другое. Это требовало долгой подготовки и главное, тесного контакта с нижним миром: договориться с божествами можно лишь путем богатого жертвоприношения.
— Что это была за жертва?
— Личность, — произнесла Нурия. — Память, опыт, душа в конце концов. Для этого находили здоровых детей подходящего возраста, отлавливали и погружали в теневой мир, то есть укрытие, отрезанное от чужих глаз, вроде этого дома. Здесь они почти не подвергались магическому влиянию: их изводили одиночеством, тишиной, холодом и страхом. Вся выделившаяся энергия шла в дар богам мертвого мира, а дети слабели и становились восприимчивы к болезням.
— В таком случае что ты тут делала?
— Я все же присматривала за детьми, пока они оставались в памяти, потом отдавала Латифу и Хайфи и они уже довершали обряд перенесения недугов. И делала это не ради денег — на что мне их тратить? Я просто хотела немного с ними побыть, почувствовать их тепло. Это чуть-чуть гасило мою старую боль… Мы не всегда крали семейных детей, бывали и приютские, но у тех здоровье чаще оставляло желать лучшего.
— А для чего жена Латифа пыталась соблазнить моего друга?
— Родительская тревога подпитывает детей на расстоянии и мешает разрушить личность, продлевает ломку. Я не раз это наблюдала, и знаешь, ведьмак, пыталась сделать их переход менее болезненным. Мы выслеживали именно те семьи, в которых дети и так несчастливы, — зачем им было про это помнить? Я бы стала лучшей матерью, чем те, кто их родил…
Нурия прикрыла лицо руками и стала их кусать, раздирать уже нанесенные раны. Илья немного помолчал и произнес:
— Да вы не ведьмы, Нурия, вы сволочи. Ненормальные, больные сволочи, больше мне нечего тебе сказать. Да и зачем? Теперь дело за твоими товарищами — насколько они тебя ценят? И на что готовы пойти, чтобы нежить не сожрала тебя? Я буду доволен, если они сжалятся и придут тебя спасти, но если нет — хоть ты получишь по заслугам, уже неплохо.
— А не рано ли ты сбросил меня со счетов, ведьмак? — вдруг зловеще усмехнулась Нурия и запустила руку за спину.
— Велхо, назад! — крикнула Накки и Илья быстро вскочил со стула. Однако женщина, будто собрав последние силы, замахнулась на него большим куском стекла, который, по-видимому, остался на полу после того, как Илья высадил окно.
— Надо было убирать за собой! — произнесла Нурия и ее глаза блеснули уже настоящим безумием.
Илья успел пнуть ее ногой в лицо, она отлетела к стене и выронила осколок, который каким-то чудом не разбился. Пока она пыталась его нашарить, Илья быстро потянулся за ножом, но Накки опередила его и схватила Нурию когтями за горло. На пару мгновений глаза водяной девы затянулись мутной белой пленкой, черты лица заострились, губы почти исчезли, на шее выступили жилы, обтянутые тонкой до прозрачности, будто рыбьей кожей.
Нурия забилась, как муха в паутине, попыталась разжать ее пальцы, но вскоре обвисла, а по ее телу заструились потоки крови. В глазах марокканки так и застыло немое изумление.
Пару секунд Илья переводил дыхание, опираясь на дверной косяк, сглотнул и почувствовал сильную резь в горле. На секунду ему почудился холод зазубренного стекла у самой кожи.
— Зачем же ты, — наконец промолвил он, сам не зная, что за чувство его обуревало.
— А зачем тебе стоило мараться? — спросила Накки, вытирая кровь салфеткой. — Кто-то из нас все равно бы ее убил, другого выбора она нам не оставила. И лучше это сделать мне! Жаль, что мы потеряли заложника, но я не уверена, что Латиф стал бы впрягаться за старую любовницу. По крайней мере ее смерть на какое-то время выбьет их из колеи.
Илья посмотрел на нее с теплотой и восхищением, погладил по плечу. Девушка сдержанно улыбнулась и сказала:
— Пойдем отсюда, Велхо! Ты уже скоро на ногах стоять не сможешь после такого денька. А нежить пусть полакомится тем, что осталось.
— Думаю, это справедливо, — произнес Илья, погасил свет и вышел на крыльцо. — А скоро и она станет одной из них — помнишь, что говорил Юха?
— Именно так, — кивнула Накки, — но это уже не наши заботы.
Напоследок они оглянулись на веранду, где призраки вновь сходились на запах крови. Илье пришлось позвонить Яну и объяснить, что он вынужден остановиться на ночлег в дороге, а Накки обещала, что кто-нибудь из духов присмотрит за мальчиком. Затем они отъехали чуть дальше в сторону города и он свернул на обочину.
Накки быстро разогрела для Ильи чай и не упустила возможности напомнить про свою предусмотрительность.
— А если бы я за тобой не увязалась, ты бы сейчас уже гнал по дороге, верно? — сказала она ехидно.
— Ну нет, когда есть дети, с таким экстримом волей-неволей завяжешь, — возразил Илья. — Но ты мне еще пригодишься: на ночь не понадобится в машине печку включать!
Накки добродушно потрепала его по плечу. Он пытался шутить и разряжать обстановку, но в действительности от потрясения почти не ощущал бодрящего чайного вкуса. Горячий напиток все же немного прибавил сил и притупил нарастающую тревогу. Девушка достала из своего бисерного кошелька какие-то маленькие бумажные свертки — в них оказались таблетки дегтярного цвета, с резким травяным запахом.
— Вот, пожуй еще это, — посоветовала она Илье. — Поможет кровь почистить после такой дряни. Помнишь, как ты первый раз вернулся с этой дачи?
— Спасибо, — отозвался Илья и взял таблетку. Вкус у нее был поначалу кислый и едкий, но вскоре стал гораздо приятнее и даже напомнил цитрусовые леденцы, которые он любил в детстве. Пока он подкладывал упоры под колеса и ставил машину на ручник, Накки свернулась словно змейка на заднем сиденье. Скинув тяжелые ботинки и укрывшись одеялом, Илья кое-как устроился и быстро отключился без всяких грез и видений.
*Ахриман — верховное божество зла в иранской мифологии, Иблис — глава джиннов, шайтанов и духов смерти в исламе
16.
Резкое похолодание
Открыв глаза, Илья не сразу сообразил, почему затекли все мышцы, а вокруг странная тишина, непохожая на городской фон. Тьма стояла за оконным стеклом как черная студенистая масса, поблескивающая точками фонарей, колеблющаяся от порыва ветра и тем не менее густая и плотная. Если бы он обладал пылким воображением, ему могло показаться, что автомобиль каким-то образом угодил на дно Невы и над их с Накки головами уже нарастает ледяной панцирь.
«Что-то тут не так» — подумал он, хотя таких зимних сумерек на его памяти было предостаточно. Илья снова прикрыл глаза и вдруг увидел неестественную гладкую белизну, напоминающую слой свежей краски на оконной раме. Эта белизна определенно его тревожила: слишком мертвенным был ее блеск, от нее не пахло ни терпким хвойным нектаром, ни горячим чаем, ни угольками в камине, ни шкурой прячущегося лесного зверья. Запах был непонятным, но пугающим — затхлым, гнилостным, как из пасти какого-то старого, нездорового и голодного чудовища, покрытой белым налетом. И притаилось это чудовище, как почуял Илья, где-то совсем близко, именно сейчас оно принюхивается и ищет добычу.
Тут остаток сна развеялся, он открыл глаза и вспомнил ночную поездку, открывшую такие неприглядные истины не только о взаимодействии ведьм и духов, но и о людях. Все, что рассказала марокканская ведьма, пронеслось в сознании как галерея диких картин в красно-черных брызгах, но больше всего Илья хотел посмотреть в глаза каждому, кто участвовал в кошмарной схеме, прощупать мотивы этого безумия. Впрочем, прежде, разумеется, надо разобраться с Латифом и Хафизой, но сейчас ему казалось, что это вполне по плечу их компании.
При этой мысли он оглянулся назад — Накки все еще дремала, поджав ноги. Столь умиротворенный, даже уязвимый вид этой хищницы увел в сторону от мрачных мыслей и видений, которые Илья пока не мог объяснить. Он невольно залюбовался ею, и Накки вдруг приоткрыла глаза, словно почувствовав на себе пристальный взгляд.
— Что, уже рассвело? Хэллвэтти*! Как меня угораздило проспать? — досадливо поморщилась Накки и села, поправляя растрепавшуюся косу.
— Ночь закончилась, хорошая моя, но день сейчас такой же темный, — улыбнулся Илья. — И у нас достаточно времени, чтобы посидеть где-нибудь и набраться сил. Ехать дальше на голодный желудок я не расположен.
— Что же, я не против, — отозвалась Накки тоже с улыбкой, явно не особенно переживая из-за ночного кровопролития. Илья даже был доволен, что проснулся раньше и имел возможность сам поухаживать за ней. Вскоре они доехали до центра Сестрорецка и зашли в пекарню, где заказали кофе, горячие бутерброды с ветчиной и сыром, а на десерт карамельные круассаны. Илья знал, что Накки ест все это лишь для видимости, но ему было приятно время от времени сводить ее в уютное кафе и угостить чем-нибудь вкусным. К тому же, он видел, как она реагирует на концентрацию чувств в таких местах, сытную от множества удовлетворенных желудков, сладкую от быстротечного ощущения покоя и пряную от мимолетных конфликтов. У нее даже краски менялись, становились более насыщенными, — серые глаза искрились, щеки наливались румянцем, губы блестели подобно зрелым ягодам на солнце. И в такие моменты ему особенно хотелось смять их грубоватым жадным поцелуем и впитать ее вкус, как варенье с капелькой лимонной кислоты.
Но пока было не до романтики — дела не отпускали даже здесь, и позавтракав, стараясь не привлекать лишнего внимания, они вполголоса стали разговаривать по-фински.
— Как по-твоему, Накки, скоро ли наши друзья почувствуют на себе действие зелья Антти? — спросил Илья.
— Думаю, чувствуют уже сейчас, но пока их одолевают другие заботы, к тому же теперь бесу по полной влетит от Хафизы за сестру.
— Ты заметила у нее что-то похожее на сестринскую любовь?
— Ну, Велхо, это чувство способно принимать и более уродливую личину, — промолвила Накки. — А Хафиза так или иначе не прощает, если кто-то без спроса распоряжается ее собственностью. Уж как это назвать, любовью или людоедством, думай сам.
— Про уродливую личину ты верно сказала, — вздохнул Илья. — Вот и их клиенты наверняка думали, что их любовь все оправдает. Знаешь, некоторые люди, потеряв ребенка, рожают или усыновляют нового и стараются вырастить из него копию умершего — так же одевают, кормят тем, что любил покойный, навязывают те же игрушки и увлечения. И в результате выращивают не человека, а зомби, ходячего мертвеца, который сам не знает, кто он такой. Я лично видел подобные случаи. И если подумать, сильно ли это отличается? Ведь дети не просили спасать их такой ценой!
— Ты уверен, что клиенты знали все подробности?
— Мне хочется верить, что нет. Но я тебе уже привел в пример таких, кто ради своей прихоти способен наплевать на чужие чувства и желания. Так почему кто-то не может пойти еще дальше и отнять жизнь в буквальном, а не фигуральном смысле? Отпустить близкого и пережить горе — это тяжелый труд, и если человек изначально воспитан по принципу «любой каприз за ваши деньги», он выберет именно это, — Илья устало махнул рукой.
— Вижу, ты успел увлечься, — заметила Накки с каким-то неясным выражением.
— А что же, бросать на полдороги? Как ни крути, эти клиенты — прямые соучастники, как и те, кто сливал Хафизе данные, следил за семьями, находил перевалочные пункты, перевозил детей из города в город. Тут же магией не обойдешься, нужны люди и транспорт. Надеюсь, она вела достаточно подробный учет.
Накки озабоченно посмотрела на колдуна и промолвила:
— Что, кровью запахло?
— Это ты о чем? — удивился Илья. Но вдруг он почувствовал сильную резь в ухе, сопровождающуюся странным звуком: словно прямо над этим ухом кто-то со всей силы надавил ногой на рыхлый снег. Прежде подобный зимний хруст казался ему приятным и умиротворяющим, но сейчас, на фоне недавнего полусна в машине, стало не по себе.
— Эй, Велхо, ты что? — встревожилась Накки.
— Слушай, сам не знаю, но в машине, перед тем, как я проснулся, у меня какие-то дурацкие кошмары были. Да еще эта чертова монета на выставке…
— А что тебе виделось в этих кошмарах?
— То-то и оно, что ничего не виделось, — усмехнулся Илья, но затем призадумался и добавил: — Холод.
— Что же, это можно понять, — шутливо ответила Накки, кивнув на стоящую на подоконнике миниатюрную елочку с золотыми шариками. Но по ее лицу он видел, что она всерьез обеспокоена, и вероятно, не первый день.
И когда они вышли из пекарни, его подозрения укрепились. Что-то странное висело в воздухе, который становился все более плотным и колючим, будто снежная глыба. Вдруг Илья представил, как он пытается вырыть в ней пробоину, сдирая в кровь пальцы и ногти, и почти физически ощутил эту боль.
— Посмотри туда, Велхо, — задумчиво промолвила Накки, показав в сторону озера Сестрорецкий Разлив. Илья пригляделся и увидел над оледеневшей гладью клубы белого пара. Словно огромное дымящееся зеркало, озеро дремало среди притихших берегов и черных деревьев, которые совсем недавно шелестели изумрудной листвой над безмятежным песчаным пляжем. Пар завивался в воздухе причудливыми узорами, и Илье невольно казалось, что это мечутся души утопленников — хмельных, заигравшихся, провалившихся под лед и детей, оставшихся без присмотра. И природа была единственным проводником, который мог донести до мира и близких их жалобы и предостережения.
Неожиданно с вокзала донесся гул прибывающей электрички, такой живой и знакомый с детства, и на мгновение страхи Ильи и даже минувшая жуткая ночь показались ему не более чем очередным мороком.
— Ну что думаешь делать дальше? — тихо спросила водяница.
— Для начала ехать домой к сыну и приводить себя в порядок, — улыбнулся Илья и провел по щеке, потрогав колючую золотистую щетину. — Что-то я с насыщенными буднями это дело подзапустил, так у меня скоро борода начнет расти.
— По мне, ты по-всякому будешь хорош, — заметила Накки, тоже с улыбкой, от которой у него почти просветлело на душе. Что плохого могло таиться здесь, на родной земле, которую он вроде бы знал наизусть — и каждую гранитную скалу, и каждый листочек клевера? И весь ее природный цикл был близок и понятен ему не хуже, чем биение собственного сердца. Снова наступает утро, восходит солнце, выпадает первый снег, в городе пахнет выпечкой, бензином и морем, — разве может во всем этом что-то нарушиться?
Латиф не так представлял себе переезд в новое жилище, но иного выхода не оставалось: зима вступила в свои права и для жены пришлось срочно искать квартиру с отоплением. Он присмотрел ее в спальном районе, недалеко от неказистого, но всегда заполненного хостела — там постоянно крутились сомнительные компании, и Латиф решил, что всегда найдет пропитание. Квартира состояла из крохотной кухни с крашеными стенами и фанерной мебелью, совмещенного санузла, спальни и микроскопической прихожей. Но зато в здании топили на совесть, и Латиф мог не волноваться за жизнь Гелены.
После того вечера, когда он выложил ей свою тайну, им долго не удавалось поговорить и решить, как жить дальше. Девушка молчала допоздна, потом улеглась в одежде под одеяло, и едва Латиф попытался что-то сказать, прошипела:
— Не трогай меня! Не смей!
Ее глаза сверкнули таким тревожным огоньком, что он решил временно отступить и переждать бурю — сел в машину, долго ездил по опустевшим промзонам, где удавалось немного расслабиться, почувствовать себя в родной стихии. Потом его сморил сон: отдых все-таки был необходим даже духам, и домой Латиф вернулся только под утро.
А на следующий день Гелена заболела. То металась в бреду, горячая как печка, вцеплялась ногтями в простыню и стонала, то надолго проваливалась в тяжелый сон. Латиф насмотрелся на разные человеческие хвори и мог ручаться, что дело тут не в простуде. Казалось, будто кто-то перекрыл их энергетический канал и вместо живительной энергии стал вливать медленный яд. И никакого снадобья у него не было, кроме остатков собственной силы.
Латиф не привык видеть жену такой: ее красота и свежесть подпитывали его собственное ощущение мужской силы и чувственности, которое в последнее время изрядно потускнело. Теперь ее вялый, бледный и неухоженный вид бил по больному, напоминал, что он и сам утратил былую неотразимость, — на днях Латиф нашел у себя первые седые волосы, а старение у демонов накатывало быстро.
Поэтому он со злым упорством принялся лечить ее — поил зеленым чаем по рецептам своей родины, сдабривая его лимоном, мятой, вербеной и тайными специями, иногда заставлял проглотить пару ложек меда и молока. Латифу казалось, что так он отгонит старость и упадок, которые уже скреблись в его двери маленькими злыми крысами. Порой в голове царил какой-то чудовищный хаос и больше всего хотелось исчезнуть, зависнуть тенью где-то в междумирье, оторваться от уставшей оболочки и бесполезного рассудка. Но именно теперь он и не мог себе позволить подобной роскоши. Ему уже доводилось когда-то делиться с ведьмами собственной энергией, но тогда, в молодости, подобные «инвестиции» давались несравненно легче. Теперь же казалось, что крупицы силы запросто можно перебрать руками, как остатки сахара или соли в банке.
Когда жар у Гелены немного спадал и ей вроде становилось лучше, Латиф ложился рядом и думал о каких-то странных вещах, доселе почти его не заботивших.
«А как это — жить так долго?» — расспрашивали его все посвященные в тайну, и в их глазах плескалось благоговейное изумление, в то время как сам демон искренне не знал что ответить. Будто ему было с чем сравнивать! Люди же не думают постоянно о том, что живут дольше бабочки-однодневки, так и он считал, что ему повезло родиться тем, кто есть, но никогда на этом особенно не заморачивался. А люди, если присмотреться, сами не замечали, что даже в отпущенный им срок умещалось много интересного, потому что вечно ныли и ковырялись в себе.
И теперь для него самого громадный мир схлопнулся до размеров их с Геленой убежища — пока она в таком состоянии, не могло быть и речи о новых авантюрах, заказах и развлечениях, которые незаметно подменили для них всю эмоциональную палитру и стали почти наркотиком. По ночам, когда Гелена засыпала, Латиф отправлялся на охоту — отлавливал праздношатающуюся молодежь, пьяниц, бродяг, разводящих костры на пустырях или греющихся у вентиляционных труб. Поглотив их души, он быстро оживал, восстанавливал силы, а кроме того, эти вылазки спасали от опустошающей тоски, которая одолевала рядом с больной женой.
Перед демоном снова простирался огромный темный город, который, как и он сам, никогда не отдыхал и не успокаивался, а только впадал в тяжелое и муторное забвение. Гасли экраны телевизоров и компьютеров, огоньки смартфонов, люди засыпали под лекарственным дурманом или от вошедшей в страшную привычку усталости. А к утру город выныривал из этого забвения как из проруби в холодный воздух и расползался человеческими стайками к блестящим панелям офисов, напоминающим хрустальные гробы из сказок. Да и «трудовые будни» в них напоминали анабиоз, в котором эти люди давно и безнадежно затерялись, сами того не заметив.
Впрочем, утро в это время мало отличалось от ночи, а холод был каким-то странным, не тем, что в прошлые годы. Но Латифу это нравилось, он любил смотреть на город с крыши какой-нибудь многоэтажки, причем не переносился, а взбирался наверх огромными прыжками, цепляясь за трубы и пожарные лестницы. Внизу мерцал свет фонарей, автомобилей, елок на площадях, демон подставлял лицо злобно свистящему северному ветру и слышал в ледяном дыхании этого бессмертного монстра ободряющие напутствия.
Но в одну из таких ночей ему пришлось наведаться на дачу, где укрывали похищенного ребенка, — Нурия в положенный срок не вышла на связь, и он встревожился. Хафиза к этому времени улетела в Москву, заниматься одной из своих клиник и искать новых клиентов, а им с Нурией предстояло сопровождать ребенка из Питера в «перевалочный пункт». Там проходил финальный, самый жесткий этап отшлифовки. Эти пункты Хафиза постоянно меняла, и даже Нурию к ним отвозили с завязанными глазами. Все явки и пароли ведьма доверяла только Латифу, и в обряде, который она иронично называла «черное крещение», он также играл ведущую роль. Как демон смерти, посредник от нижнего мира, он отвечал за то, чтобы божества согласились принять одну душу взамен другой, и затем детей превращали в сосуд для смертельной болезни. Их погружали в большую купель, наполненную очень едким магическим настоем, который вытягивал из тела всю органическую память и привычки, вплоть до пищевой аллергии. Забирали и уничтожали все личные вещи, вводили в глубокое беспамятство и отвозили к клиентам, а там «обратная трансплантация» уже происходила без особых перебоев…
Но теперь, похоже, золотые для Хафизы времена кончились, хотя и ему не стоило расслабляться. Латиф обнаружил, что ребенок исчез, а на веранде лежит труп Нурии с разорванным горлом. От холода ткани даже не начали меняться, и по характеру ран он сразу понял, что их нанесли такие же когти, как у него, только чуть более длинные.
Особой сердечной боли Латиф, конечно, не испытал и был даже немного признателен тому, кто прикончил его бывшую любовницу. Ее стремление любой ценой присутствовать в его жизни всегда напрягало мужчину, а в последние годы уже опротивело. Жертва, из-за которой Нурия осталась одинокой и бесплодной, для нее служила источником больного наслаждения, она несла на себе эту жертву как венец, так с какой стати он должен быть за нее благодарен? А как помощник она начала сдавать еще лет пять назад, и только застрявшие в голове у Хафизы адаты не позволяли оставить сестру на обочине. Преданный сторожевой пес — еще не помощник, и лучше и надежнее завести настоящего пса.
Но с другой стороны это убийство пахло для демона крупными неприятностями. Во-первых, подозрения Хафизы после недавнего саботажа могли пасть именно на него, поэтому Латиф решил избавиться от тела. К счастью, в кладовке дачи была лопата, и хотя мерзлая земля поддавалась с трудом, он выкопал в заросшем саду безымянную могилу для женщины, которую здесь же когда-то соблазнил и которая до конца дней называла себя матерью его ребенка. Он не жалел и не осуждал ее, но все-таки надеялся, что она обретет покой, пусть и насильственный.
А во-вторых, и что уж там, в-главных, кто-то забрал мальчишку, а значит, отследил их передвижения и наверняка успел что-то выпытать и у Нурии. Да, ее смерть в своем роде была для него выгодна, но прощать тех, кто бросил им такой наглый вызов, Латиф тоже не собирался. Хафизе придется возвращать аванс заказчикам и, возможно, спасать репутацию, но его куда больше волновало, что будет с Геленой. Похищение детей — дело громкое и аппетитное для прессы, представителям власти захочется поскорее снискать лавры и с подачи этого чертова Цыплакова они с удовольствием все спишут на девушку. Как там у них говорится — был бы человек, статья найдется, а Гелена все-таки человек. Он, конечно, ради нее готов разобраться и с колдунами, и с законниками, и с озлобленной толпой, но если дойдет до дела, ее нервы могут не выдержать. И Латиф твердо решил в ближайшее время устранить все «помехи», а затем увезти Гелену как можно дальше от проклятого города и от Хафизы.
Он напоследок обернулся на опустевший дом и сад, куда больше не собирался возвращаться, перевел дыхание и вскоре уже был далеко — тоже за чертой города, но на юге. Открыв дверь, он с изумлением почувствовал запах жареного лука и овощей, который вообще-то совсем не любил. Но теперь он показался Латифу приятнее всех изысканных масел и пряностей.
В кухне Гелена, бледная и похудевшая, помешивала на сковороде «зажарку» к своему любимому фасолевому супу, который настаивался в кастрюле под полотенцем. Она быстро глянула через плечо в сторону мужа и промолвила:
— Обедать будешь? К завтраку, извини, ты уже опоздал.
— Спасибо, — сдержанно отозвался Латиф, пошел мыть руки и обрабатывать их от трупных инфекций. Тем временем Гелена заправила похлебку, разлила по тарелкам, и они молча уселись за стол. Проглотив несколько ложек, Латиф спросил:
— Может, поговорим?
— Раньше ты это дело не любил, — хмуро отозвалась Гелена, — но раз так, то для начала позволь поблагодарить.
— За что?
— Ну, вообще ты мне жизнь спас, по большому счету.
— Да о чем ты, Гели? А как я должен был поступить, по-твоему?
— Ладно, давай без громких слов. В общем, я не уйду, Латиф, потому что я тебя люблю, а это, к сожалению, не проходит вот так, по щелчку выключателя, но…
Тут девушка ненадолго замолкла и прикрыла лицо руками. Несколько спутавшихся темных прядей свесилось вперед, едва не угодив в ее тарелку. Затем она выдохнула, сжала кулаки и заговорила снова:
— Но это не значит, что мы будем жить как прежде. Я не стану больше доставать тебя вопросами, иначе вконец сойду с ума, но и помогать тебе в криминальных делах больше не собираюсь. Можешь забрать у меня все способности, а если тебя это не устроит, расставайся со мной и ищи новую спутницу, менее слабонервную и разборчивую. Я тебя пойму.
— Успокойся, Гели, я обещаю навсегда освободить тебя от этого дерьма, — заверил Латиф. — Мы скоро уедем и я обеспечу тебе спокойную жизнь, благо умею зарабатывать и вполне материальными способами.
— Работать я и сама могу, мне уже надоело в содержанках быть. Тем более что охотиться за душами ты ведь не перестанешь? — вздохнула Гелена.
— Разумеется, нет, мне тоже надо есть! Уж извини, свою природу я не могу изменить, даже ради тебя. Но от этих дел я сам давно хотел отказаться. Меня пытались держать на крючке тем, что ты узнаешь про тех женщин, поэтому я тебе и признался.
— Избавь от любых подробностей, пожалуйста! Мне хватит того, что меня использовали как инвентарь, с первого дня наших отношений. Я не могу так больше! Я не желаю знать, на кого ты работал и зачем. И ведьмой быть тоже больше не желаю! Да, каюсь, я не так это себе представляла, я хотела пожить легко, весело и жутко, и не думала, что за это придется так платить. У моей родной тетки много лет назад украли ребенка прямо из коляски, когда ее отвлекла какая-то ряженая цыганка. Кто теперь знает, вдруг ты и к этому причастен? А я сплю с тобой, жду тебя, стираю твои вещи! Как мне дальше жить с такой мыслью?
Гелена тяжело поднялась из-за стола и отвернулась к стене, ее плечи содрогнулись от беззвучного плача. Латиф тоже встал, осторожно обнял ее, провел по тонкой шее под кольцами волос, от которых почему-то пахло свежескошенной травой. Этот аромат невольно напомнил лето, когда они гуляли по южным городам, любовались растущими прямо на улицах апельсинами и гроздьями винограда, среди которых порхали огромные пестрые бабочки.
Поначалу Гелена пыталась отстраниться, но не выдержала и обернулась. Ее глаза сверкнули от скопившихся слез, и она не успела ничего сказать: Латиф в один миг зажал ей рот поцелуем, запустил пальцы в волосы, сковал плечи другой рукой, обездвижил, окутал волной дурмана. Она пыталась высвободиться, ерзала, всхлипывала, но общие потоки энергии не считались с волей, рассудком и самоуважением, сливались и терзали тело сладостными спазмами. Латиф распахнул ее халат, сдернул бретельки кружевной комбинации — тонкий шелк сполз так легко, что Гелена не успела прикрыть грудь. Его пальцы сжали один сосок, губы приникли к другому, с такой силой, что она вскрикнула.
— Осторожно, у тебя же клыки! — вырвалось у нее невольно.
— Разве я когда-нибудь причинял тебе боль? — произнес Латиф, взглянув ей в лицо и все еще придерживая за волосы. — Первый раз все-таки не в счет: тогда я сам предупредил тебя, что лишаться девственности больно, и помнишь, как ты ответила?
Она промолчала, но он видел, что ее слезы высохли, и почти с удовлетворением поцеловал девушку в сжатые губы.
— Так не годится, ответь мне, — шепотом промолвил мужчина. — И не прикидывайся, что тебе все это не нравится. Думай, что я беру тебя силой, что тебе просто некуда идти, и прочий ханжеский бред, если сейчас это тебя успокоит. Пытайся врать себе, если ты так воспитана, но врать мне просто глупо, тем более ты уже сказала все как есть.
Гелена взглянула на него с бессильной яростью и прильнула к жестким, обветренным от южных ветров губам, оцарапавшись о щетину на подбородке. Он слизнул капельку крови из ссадины и ведьма почувствовала на его губах темный, соленый, слезный вкус. Ее вкус, на который Латиф пришел той осенней ночью как лесной зверь, заставив ее поверить, что охотником была она сама…
Дальше все было как во сне: после ее единственного порыва сжать ноги он просто развел их коленом и вонзился раскалившейся плотью без всякой подготовки. Гелена не стонала, не вскрикивала, только отчаянно пыталась набрать воздуха и приноровиться к грубым толчкам. Дождавшись, когда он сам немного устал и начал двигаться аккуратнее, она покорно склонила голову на его плечо, проклиная и благодаря мужчину просто за то, что он есть. И демон, хорошо изучив бессловесный человеческий язык, отчетливо это понял.
Отдышавшись и приведя себя в порядок, Латиф сказал:
— Извини, Гели, что перестарался, но если уж слова «я тебя люблю» не означают согласия на секс, то я действительно ничего не понимаю в женщинах.
Она не знала что сказать, да и силы вконец иссякли. Прийти в себя Гелене удалось лишь через два дня, когда они наконец покинули ненавистную ей бывшую купеческую усадьбу. По крайней мере в новом жилье было тепло, в то время как за стеной холод все свирепел и разрастался, подобно невидимой лесной чаще.
17.
Кофе и яблоки
Минула неделя после происшествия на даче — в кои-то веки почти без потрясений, если не считать аврала на работе у Ильи. Приближались праздники и фабрика спешила закрыть многие заказы, в том числе специально к Новому году. Илья также продолжал брать частные заявки на деревянные елочные шарики, шкатулки, гребешки и письменные приборы. В этом году даже нашелся эксцентричный любитель шахмат, заказавший набор в былинном стиле — с богатырями, конями и старославянскими узорами. Над этими шахматами Илье пришлось основательно попотеть, но и гонорар он получил очень достойный. Часть он отложил на подарки сыну, матери и друзьям, а на остальное повел в пятницу Яна в стрелковый клуб и пиццерию.
И в этот же вечер, когда они вернулись домой, неожиданно позвонил Антти. Старый финн попросил его приехать на следующий день и говорил без привычной иронии, даже как-то растерянно, не сразу подбирая слова. Но дело действительно оказалось щекотливым.
— Накки очень просит, Элиас, — пояснил Антти. — В другое время она бы сама к тебе наведалась, но сейчас у наших девчонок такой момент, что в родных стенах они лучше себя чувствуют.
Старый колдун объяснил, что женский цикл у нечисти устроен несколько иначе, нежели у людей, — спать с мужчинами они могли в любое время, но готовность к зачатию у них наступала только четыре раза в год, согласно числу природных сезонов. Брачный период у всех девушек и мужних жен начинался в одно и то же время, но забеременеть удавалось лишь двум-трем, и это везение придавало природному процессу какой-то очаровательный волшебный оттенок.
Правда, в целом романтикой этот период не отличался: женщины становились нервными, рассеянными, плаксивыми, их постоянно лихорадило, а сексуальное желание принимало болезненные формы. Поэтому Илья понял, что Накки сейчас уязвима как никогда. Антти подчеркнул, что к гону у будущих матерей нечисть относится как к сакральному действию, с уважением к их тяготам в беременности и родах, к редкому и оттого особенно ценному счастью. И любой мужчина, будь это супруг, жених или временный любовник, стремится сделать этот процесс красивым и сладостным, напитать женщину энергией наперед, чтобы она смогла забеременеть, роды выдались легкими, а дитя росло крепким.
— Представь себе, Элиас: у духов женщины так же охотятся, защищают свою землю, отгоняют злые чары, как и мужчины. Но в это время они искренно и трогательно слабы, — сказал Антти. — У нас почти то же самое, только отношение к материнству какое-то изуродованное. Уж сколько веков минуло, но женское удовольствие все еще считается чем-то постыдным и грязным, а роды — не то наказанием, не то искуплением. Притом что мы заводим детей когда хотим, принимаем это как должное, а духи ждут и надеются, и потом надышаться на свое потомство не могут. Есть, конечно, исключения, но я таких пока не встречал.
— Конечно, я приеду, Антти, — ответил Илья. — Жаль только, что Накки от этого ничего не получит. Не пора ли ей все-таки переключиться на того, кто сможет подарить ей ребенка?
— Она хочет тебя, и не стоит играть в благородство. Во-первых, нам это не идет, во-вторых, поверь, что нечисть ничего не делает себе в убыток. И ты сейчас действительно ей очень нужен.
— Сейчас, наверное, нужен только частями, — усмехнулся Илья.
— И что в этом плохого, если подумать?
— Да я и не жалуюсь, Антти, пока мне этого хватает. А Яна можно с собой взять?
— Конечно, бери, если ему не будет скучно. Гостей у нас в эти дни мало, так как молодежи не до того, работают только те, кто уже свое отбегал.
Ян сразу захотел ехать с отцом и пообещал, что не будет мешать. С утра они, как обычно по выходным, неторопливо позавтракали, собрались и вышли на улицу, но пока Илья шел прогревать машину, ему снова что-то не понравилось в окружающей атмосфере. Холод, непривычный для раннего декабря, очень уж зло щипал открытую кожу, а в воздухе застыла серо-белая мгла, за которой лишь угадывались однотонные пятна, штрихи и человеческие силуэты.
— Пап, а ты уверен, что хорошая идея ехать в такой туман? — сказал Ян.
Илья и сам подумал, что полагаться на противотуманные фары слишком опрометчиво, тем более с ребенком, и после раздумья ответил:
— Ну, если ты не поленишься нести свой рюкзак, то пойдем на электричку. Так, пожалуй, даже веселее.
— А что, пойдем! — улыбнулся Ян. — Помнишь, ты мне рассказывал, как сам раньше каждый день туда-сюда на них гонял?
— Да, приходилось в институт ездить, что поделаешь! Но ничего, я всю дорогу читал, так что скучать не приходилось. А иногда попадал на машиниста, который по прибытии на Финляндский вокзал прощался с пассажирами по громкой связи и желал хорошего дня. Прямо как в самолете! Потом у меня это уже превратилось в удачную примету, особенно перед зачетами.
— Может, он и сейчас еще ездит? — с надеждой спросил Ян. — А то у меня на следующей неделе как раз контрольная намечается.
— На машиниста надейся, а сам, как говорится, не плошай, — усмехнулся Илья, потрепав сына по голове. — Имей в виду, что уроки я у тебя потом проверю.
Они добрались без особых проблем, не считая того, что из-за тумана и изморози на стекле Ян не разглядел ничего интересного за окном, а это было его излюбленным занятием в пути. Устроившись в гостинице, они пообедали — Илья заметил, что гостевой корпус действительно обслуживали только те духи, которые уже считались пожилыми. Однако еда по-прежнему была затейливой и вкусной. С Антти удалось повидаться лишь мимоходом, и он потихоньку сообщил Илье, что сейчас женщины отдыхают, а вечером он сможет пойти к Накки.
Также в ресторане они встретили Цыплаковых, которые за время отпуска заметно повеселели. Илья украдкой сказал Ларисе, что ему придется отлучиться, и она пообещала последить, чтобы у Яна все было в порядке.
После обеда они посидели все вместе за настольной игрой, выпили чаю с пирожными, затем Илья решил, что пора отправляться в другой корпус, и сказал сыну:
— У меня тут дела, воробушек мой, и я пока не знаю, когда вернусь. Если буду поздно, не дожидайся и не сиди долго с планшетом, ложись спать. Иначе глаза потом будут болеть. Обещаешь?
— Ну хорошо, пап, — сказал Ян, шутливо поморщившись. — Что у тебя за дела-то? Ладно, ладно, не буду приставать!
— Вот и молодец, — улыбнулся Илья и они обнялись.
В обиталище духов он вошел с затаенной тревогой, хотя никакой разнузданности там не увидел. Напротив, царила тишина и умиротворение, так что посторонний и не подумал бы, что творится за дверями маленьких комнат, освещенных таинственным сиянием. Илья с удивлением подумал, как духи, не признающие ничего табуированного и «грязного» в сексе, столь деликатно относятся к его продолжению, в отличие от человеческого рода.
В прихожей его встретил уже знакомый домовой Хейкки. С широкой улыбкой и слегка небрежным поклоном он сказал:
— Хюваа илта*, Велхо! Тебя уже заждались.
— Терве, — улыбнулся в ответ Илья. Пока парень относил его куртку на вешалку, он осмотрелся и заметил подвешенные к полкам погремушки-обереги, украшенные бусинками и перьями. Такой же амулет, прикрепленный к бечевке, висел на шее у домового, поверх голубой рубахи. У двери стояли его потертые кожаные пьексы, припорошенные снегом, — видимо, он недавно выбирался во двор. Илья подумал, что Хейкки скорее всего носил их с тех пор, как стал зрелым, когда здесь еще были тихие хутора и непролазные лесные чащи, и от этой мысли на миг перехватило дыхание.
Парень тем временем сделал приглашающий жест:
— Пойдем-ка сначала со мной, я тут сейчас дежурю.
Илья не вполне сообразил, что Хейкки имел в виду, но без возражений отправился за ним в кухню, где колдун прежде не бывал. Здесь духи на досуге пили кофе и сахти — ягодное пиво, угощались пирожками и печеньем, которое стряпали домовинки. Убранство тоже было нарядным: вытканные из соломы шторы, цветное оконное стекло, пучки ароматных сухих трав и деревянные амулеты на стенах, старинный очаг, глиняные расписные кувшины с ягодным и овсяным киселем.
Хейкки подышал на угли в очаге и они быстро зарделись, затрещали, начали рассыпаться золотыми искорками, отражающимися в его синих глазах. Илья завороженно наблюдал за этим процессом, думая, что во взгляде любого духа, даже самого дружелюбного и благоволящего к людям, есть какая-то гипнотическая разрушительная сила, сродни тому самому огню.
Также Илья подметил, что сексуальное помутнение в эту пору накрывает только женщин: мужчины, судя по Хейкки, остаются такими же невозмутимыми и веселыми, как обычно, хотя ударная доза удовольствия их, конечно, радует.
Затем парень поставил на огонь старый закопченный ковшик, от которого приятно пахло кофейными зернами и еще чем-то крепким и солоноватым. Когда варево закипело, он осторожно перелил его в фарфоровую чашку и подал Илье.
— Это кофе на рыбьей коже, мы все его сейчас пьем. Нам этот вкус напоминает и об огне, и о земле, и о море, — пояснил Хейкки. Илье напиток показался безумно горьким, с металлическим привкусом, но он добросовестно выпил, зная, что в вопросах традиций с домовыми лучше не спорить.
— А для чего ты здесь дежуришь, Хейкки? — спросил он.
— Ауру надо держать, — серьезно промолвил юноша. — Нам ведь тоже сил набираться нужно, вот мужики сюда время от времени и приходят. Зато девчонки сейчас даже питаться не могут!
— Слушай, а те девушки, которые не замужем… у них на это время один партнер или как?
— Один, конечно! — заявил Хейкки, даже будто удивившись. — Если дружка пока еще нет, то выбирают кого-то из свободных. А как же, надо знать, от кого дети! Или ты насчет Накки тревожишься?
Илья хотел что-то возразить, но запнулся и неловко кивнул.
— Да как же, — добродушно усмехнулся парень. — Я сам бы с ней порезвился, но она к себе давным-давно никого не подпускает. Так что наслаждайся, только осторожен будь.
— С кем, с Накки? — удивился Илья. — Да брось, будто я ее не знаю! К тому же, на крайний случай я умею душу закрывать.
— Ага, душу закрывать, — вздохнул Хейкки. — Чтобы кровь шла и казалось, будто нутро вот-вот порвется! Не пойму, для чего вам такое удовольствие? Почему спокойно не сидится, среди своих, с женой, детьми да тихими ласками?
— У меня нет жены, Хейкки, а сын любовью не обделен, — возразил Илья. — И чем тебе так не нравится, что я хожу к Накки?
— Да не о тебе речь, и она уже не маленькая, сама разберется. Просто жаль мне девчонок: они же на таких, как ты, порой насмерть западают! Для них с колдуном переспать что манны небесной налопаться, а уж девственность ему отдать вообще дело чести, сызмальства об этом мечтают. А для него это иной раз просто яйца почистить, больше ничего. Но это-то ладно, — страшно, если еще и влюбляются.
Хейкки отвел глаза, сосредоточившись на каких-то стеблях и корешках, которые разделывал коротким ножом. Илья не знал, что ответить: его удивили такие зрелые и мрачные рассуждения у паренька, который выглядел ровесником Саши Силаева, да и вел себя соответственно.
— У меня старшая сестра на такого запала, — все-таки промолвил домовой после паузы. — Нет, он хороший парень был, смелый, всю деревню тогда спас, но какое их ждало будущее? Полюбились сколько довелось, а потом она из-за него одна осталась — ни дома, ни детей, ни счастья, потому что забыть его не могла. Так что доброго я могу об этом думать?
— Почему из-за него? Может, это все-таки был ее выбор? — мягко ответил Илья и положил руку на плечо юноши. — Подумай, Хейкки, как это здорово — хоть немного полюбиться и пожить так, как ты смог и пожелал, а не как надо. Вдруг у твоей сестры и было то самое счастье, и жалеть ее не за что? Я вот сейчас тебе сказал и сам понял, что мне старик хотел объяснить…
Домовой посмотрел на него сначала недоверчиво, а потом сдержанно улыбнулся и пожал его руку.
— А ты славный мужик, Велхо, — промолвил он. — Правда, очень уж отчаянный, но это тоже тебе решать. Детеныша своего береги только.
— Спасибо тебе за все, — тепло отозвался Илья. — Наверное, пора мне идти, Накки ждет. Тебе тут, должно быть, скучно?
— Да с чего бы мне скучать? Такая уж у нас, домовых, участь! Потом я же не один такой, через час меня сменят и я тоже пойду, — тут Хейкки двусмысленно улыбнулся.
— А если именно ты в этот раз станешь отцом?
— Что же, значит, весной женюсь. У нас обычно семьи так и получаются, и все потом благополучно живут, — философски ответил домовой. — Венчать-то нас будешь?
— Конечно, разве я могу такое пропустить! — заверил Илья. Хейкки ему понравился, несмотря на ту сцену в гостевом корпусе, однако его слова вселили тревогу. Впрочем, она могла постоянно дремать в подсознании, а сейчас разговор лишь разбередил ее.
Подойдя к комнатке Накки, он открыл дверь и увидел ее сидящей на разобранной постели. На ней была длинная светло-зеленая рубашка, пристойно драпирующая пышную грудь, напрягшийся живот и соблазнительные изгибы бедер. Неведомое сияние ложилось золотистой пудрой на ее ресницы и распущенные волосы, на припухших красных губах блуждала странная улыбка.
— Ну привет, родная, — промолвил Илья, сам не зная, отчего вырвалось это слово. Почему-то он так растерялся, что его вдруг прошиб пот. Словно весь дом подглядывал за ними множеством видящих в темноте глаз, подмигивал бликами в цветных стеклах, трепетом огня на оплывающих свечках, рубиновым блеском раскаленных углей. Все знали, что их пара не принесет потомства, но от этого соития, как чувствовал Илья, зависело что-то другое, и ему предстояло отдать несравненно больше, чем несколько клеток.
— И тебе привет, Илкка, — тихо ответила водяница, погладив его по щеке. — Что же ты заставляешь меня ждать? Вот, проверь, насколько я уже готова!
Она повелительно взяла его руку и направила под складки рубашки. Илья опустился на колени и погладил ее ноги, осторожно пробираясь к потаенному, но девушка снова сжала его ладонь и потянула вперед.
— Я сказала — проверь! — произнесла она резким шепотом. Илья коснулся, сначала пальцами, потом всей ладонью, и почувствовал небывалый жар, сильный, но мягкий, обволакивающий, дарящий тепло очага, а не боль и шрамы, — если, конечно, Накки не рассердить. Он совсем этого не хотел, поэтому улыбнулся и многозначительно кивнул.
— По-твоему, этого достаточно? — усмехнулась Накки и провела кончиком когтя по его губам.
На его пальцах остался знакомый яблочный вкус, чистый и островатый, будто сок истекал из свежего надреза в душистой мякоти. В нем была и мятная кислинка зеленого плода, и терпкая сладость красного, и медовый оттенок желтого. И Илье этого определенно было мало, ему уже хотелось глотать эти соки, как насыщенный летний воздух, чувствовать их на своей коже подобно каплям грибного дождя.
Накки со вздохом удовлетворения запустила пальцы ему в волосы и стала подталкивать, втягивать его в трясину своего сладострастного голода. Было трудно дышать, мысли путались, как во хмелю, и лишь краем сознания Илья ощущал что-то колкое и едкое. Кто он теперь? Колдун, шаман, проводник, руководящий темными силами, наставляющий их на мир и гармонию с родом человеческим? То-то он сейчас стоит на коленях перед этой самой силой, а она, вконец потеряв рассудок, уже упирается босой ногой в его плечо.
Или он все-таки человек, тянущийся к свету, годный на что-то большее, чем подкармливать демонов своей энергией? А как им остаться после этого? Левой рукой креститься, а правой резать жертвенных животных, целовать ребенка теми же губами, которыми сейчас он ласкает исступленную от похоти демоницу?
Или просто распутник, у которого все порывы сосредоточены меж чресел, а за сладкую отраву этого лона не жаль отдать душу, как прежде он отдавал силы. В конце концов, закрывать ее больно и хлопотно, вдобавок Илья до сих пор не разобрался, есть ли толк от этой самой души или только страдание, как подсказывал его жизненный опыт. А предательская легкость окутывала его тело, выветривала остатки мыслей, будто наркоз.
«Главное, осторожен будь, детеныша береги…»
Эти слова полыхнули в памяти подобно треснувшим уголькам, отдались резкой болью в затылке, и Илья опомнился. Во рту появился привкус крови, но в то же время стало легче, набухшие мехи, в которые лился хмельной яд, вовремя сомкнулись. Однако по коже невольно продрал мороз — о чем он только что думал? И неужели этому молоденькому домовому с самого начала про него все было ясно?
«Что же я чуть не наделал…» — подумал Илья, подняв голову и нервно облизав губы. Накки нахмурилась и спросила:
— Ты почему прекратил?
— Шея затекла, — невозмутимо ответил он и, не теряя времени даром, стащил с себя свитер вместе с майкой. Пользуясь ее растерянностью, сжал ступню, которой она прежде давила ему на плечо, поцеловал все пальцы. Затем быстро забрался на постель и уложил Накки на спину, облизал ее ладони и провел ими по своему лицу, плечам, груди. Она поиграла с его сосками, погладила живот, потянулась ниже, к ремню. Его бедра, все еще втиснутые в джинсы, уже ходили ходуном, напряжение разлилось по телу до пальцев ног, и он нетерпеливо потянул вверх ее рубашку.
— Ты потрясающий, — прошептала она, сильно куснув его в плечо. — Но я не могу больше терпеть, и раз уж ты закрыл душу, то я примусь за тело. Если ты сам сейчас меня не возьмешь…
Илья кивнул и, избавившись от оставшейся одежды, накрыл ее собой, прильнул к губам, на которых ощущалась соль его пота и крови. Ей было трудно сдержаться: внутренний жар, которым духи отогревали воду, землю и жилища, распирал ее нежное тело, и порой она снова его кусала, потом дышала на ранки и зацеловывала их, задевала кожу когтями, стонала от блаженства и от злости на саму себя и на этого странного парня.
— Почему ты разрешаешь делать тебе больно? — шепнула она, когда Илья уже двигался в ней, время от времени склоняясь и целуя ее лоб, щеки, дрожащие ресницы.
— Не думай сейчас обо мне, — улыбнулся Илья, — сегодня твоя ночь, русалочка! Знаешь, если бы та сказка была про тебя, то ведьма бы сварилась в собственном котле с перерезанной глоткой, а принц сдался в первую ночь, и уж точно не из-за нежного взгляда!
— Но ты же не сдался до сих пор, а уж сколько я с тобой возилась! — возразила Накки.
— Так я и не принц, а правнук лесной людоедки, меня не так просто напугать. Порой мне кажется, что по-настоящему я боюсь только себя. Но с тобой мне становится легче.
— И все равно ты не должен этого разрешать никому, даже мне, — возразила Накки. Она задумчиво погладила его по щеке подушечками пальцев, затем уперлась ему в грудь и заставила лечь на спину. Илья лениво опустил веки и видел лишь туманные очертания ее гибкого белого тела, подобного силуэту серебряной ящерки. Ее волосы струились по плечам и спине, подсвечивались как тонкая ажурная кисея. В такую вполне могла укутаться гордая финляндская княжна, решившая вкусить плодов страсти вместе с крестьянским парнем, у которого мозолистые руки и неистребимый мускусный дух.
Когда оба наконец пресытились, Накки быстро уснула, а Илья решил прогуляться до купальни и немного освежиться. Там он застал еще троих юношей, среди которых оказался и заметно повеселевший Хейкки. Он расслабленно лежал на полке в одних исподних штанах, а двое других, вообще голые, полоскались студеной водой, болтая на своем древнем наречии. На их плечах и спинах Илья заметил такие же следы укусов и царапины, как у него самого, и на душе сразу прояснилось.
Молодые демоны, все как один, обернулись в сторону Ильи, и он невольно растерялся, до сих пор не сжившись со своим статусом. Даже не потому, что на фоне их мощных торсов с рыжеватым волосом, похожим на еловую хвою, он со своей стройной фигурой и моложавым лицом смотрелся почти мальчишкой. Неуловимость этих ребят заставляла все время остерегаться, то поглядывая через плечо, то прощупывая ауру, а потом гадать, что еще они про него знают. И тем более неловко было принимать их поклоны, пусть и небрежные, и полные любопытства взгляды. Словно парни про себя удивлялись, как такая хрупкая оболочка выдерживает нечеловеческие нагрузки колдовского дара.
— Вижу, с тобой все в порядке? — вполголоса промолвил Хейкки, подойдя ближе.
— Да, спасибо за твой кофе, — улыбнулся Илья многозначительно. Домовой пристально взглянул ему в лицо и добавил:
— Ты только не подумай, что Накки тебе зла желает, сейчас она просто над собой не властна. Ничего, теперь отдохнет и завтра ей легче станет.
— Выходит, мне еще придется с вами побыть?
— А ты, поди, уже заскучал! — усмехнулся Хейкки. Другие парни и вовсе расхохотались грубоватым, но добродушным басом. Илья сначала не мог решить, подобает ли ему смеяться вместе с ними — за Антти он такого панибратства не замечал, — но от мирных запахов леса, тлеющего угля и сушеных трав ему хотелось ненадолго расслабиться и отогнать темные мысли.
*Добрый вечер! (фин.)
18.
Взаперти
Вскоре Илье пришлось вспомнить этот разговор, оказавшийся пророческим. Следующий день прошел спокойно и даже весело: Накки долго отсыпалась и Илья с сыном вдоволь набегались по свежему снегу, даже повалялись в сугробе и напились душистого земляничного чая из самовара. Правда, мороз был непривычно сильным для первых дней декабря, но они оба не боялись холода, а зловещий белый туман успел рассеяться. Ближе к вечеру покой нарушили двое домовят-подростков, забравшихся в гостевой корпус, — от скуки они решили невидимыми побегать по коридорам, подвигать мебель в комнатах и поиграть с вещами постояльцев. К счастью, Илья поймал их на этом до того, как кто-то успел всерьез испугаться, и провел с ребятами весьма строгую беседу. Когда он сообщил Антти, старик, к его удивлению, только усмехнулся.
— Дети, что с них взять, Элиас, — промолвил он. — Люди и со своими отпрысками порой не могут договориться, а тут нечисть, которая всегда играла с людьми и будет играть. Но уж поверь мне, что злого умысла у этих ребят нет.
— Да я верю, Антти, но такую силу необходимо держать под контролем, раз уж люди живут с ней рядом. А если у кого-нибудь из гостей сердце прихватит от таких фокусов? Или вы думаете, что ваш врач все может предусмотреть?
— Все не могу предусмотреть даже я, — благодушно улыбнулся старик, — поэтому давно смотрю на несовершенства мира философски. Но пока у нас ничего страшного не случалось, хотя слухи наверняка бродят, и не только про нашу гостиницу. Ты же понимаешь, что сплетни о барабашках не на пустом месте рождаются?
— Теперь понимаю, конечно.
— Вот и не волнуйся, человеческая психика всякое может выдержать. Но вообще, знаешь, Элиас, — тут Антти призадумался, — я был бы рад, если бы ты взялся учить их. Мне-то уже задора на все не хватает, да и про детей ты побольше моего разумеешь.
— Что же, неожиданно, но приятно, — отозвался Илья. — Я люблю возиться с детьми, только не уверен, что уже дорос до такого.
— Вот это ты и думать забудь. Мы не можем давать при них слабину, ведьмы всегда будут знать то, чего им не постичь, и за это нечисть нас уважает и остерегается. Помни свое место перед ними, Элиас, хоть перед малыми, хоть перед старыми.
Антти промолвил эти слова так строго и выразительно, что Илье показалось, будто и старик догадывался о его сомнениях рядом с Накки. Тем не менее он был рад такому предложению и пообещал, что займется обучением демонят.
Согласно планам, им с Яном уже предстояло уезжать, но к сумеркам туман снова заволок небо и повис грязно-серой студенистой массой. Сквозь нее Илья еле различал очертания леса в окне, который простирался совсем недалеко. Впрочем, вскоре поступило известие, из-за которого отцу с сыном пришлось срочно менять планы.
— Электрички сегодня не пойдут, Элиас: токоприемник вышел из строя из-за мороза, — озабоченно произнес Антти. — Город, видимо, не был готов к такому резкому похолоданию, а своим ходом в тумане тем более нельзя ездить.
— Тоже новости: он у нас каждую зиму неожиданно не готов, — усмехнулся Илья, — к этому даже Ян успел привыкнуть.
— Спору нет, есть такая традиция, но в этот раз, похоже, никто действительно не мог подготовиться, — покачал головой старик. — Не бывает здесь в декабре таких температур, Элиас, да и в разгар зимы они случаются нечасто. Последний лютый мороз в Питере на моей памяти был еще до твоего рождения, но нынешний на него совсем не похож…
— А на что он похож, Антти? — тихо спросил Илья.
— Пока об этом рано говорить, мальчик мой, — вздохнул старый колдун, и эти недомолвки, как и неожиданное ласковое обращение, Илье совсем не понравились. Но он не любил преждевременной паники и сказал себе, что все непременно наладится. «Ну поедем завтра с утра пораньше, когда туман рассеется, на автобусе или на такси, — тоже еще проблема! Уж нам-то не привыкать. Только Накки скажу, что сегодня мне надо выспаться».
Однако ни доводы, ни самоирония не приносили желанного спокойствия, страх волей-неволей скребся изнутри ледяными когтями. Лет пятнадцать назад причуды стихии могли бы показаться ему захватывающим приключением, но теперь он знал истинный, горький вкус опасности, риска и оторванности от родных стен.
Решив хоть немного отвлечься на бытовые вопросы, Илья сказал:
— Ладно, переночуем снова здесь, только у нас дома нужные вещи остались — и мне, и Яну для школы, и завтра придется крюк делать, если поедем прямо отсюда.
Антти ободряюще улыбнулся и ответил:
— Это как раз не проблема: попроси кого-нибудь из ребят, и они тебе доставят все, что можно в мешок сложить и в руках унести. А ночевать здесь, похоже, не только вам придется: непогода многих так врасплох застигла.
Илья поблагодарил старика и позвонил матери, которая заверила, что у нее все в порядке, но ручаться за достоверность он не мог — как большинство ее ровесниц, она никогда не жаловалась и ради покоя близких стерпела бы любые неудобства. «Если Накки завтра придет в себя, попрошу ее разведать обстановку, а нет — обращусь снова к парням» — решил он.
Тем временем народу в гостинице действительно прибыло — люди, застрявшие на ближайшей станции, стремились укрыться от холода и успокоить нервы: ведь по ту сторону железной дороги у всех оставались дома, дела и заботы. Илья даже решил, что они с Яном переберутся в корпус к духам и уступят свою комнату.
— Да, много хлопот предстоит, — украдкой сказал он Антти, пока новые постояльцы обживались. — А вы не думаете, что кто-нибудь растрезвонит про аномальные источники тепла? Боюсь, тогда гостиницей заинтересуются не только замерзшие путники.
— Нет, Элиас, уж поверь старому колдуну, — усмехнулся тот. — Они не поймут ничего сверх того, что им стоит понимать. А болтать пусть болтают, на то человеку язык и дан.
Время традиционного ужина уже прошло, но новоприбывшим людям с мороза хотелось подкрепиться, и домовые на скорую руку нажарили рыбы с картошкой, приготовили овощной салат и кисель из ягод. Все столики были накрыты и заняты, и на первый взгляд трапеза походила на какой-то праздник. Среди постояльцев было много детей, которых родители вывезли погулять на воздухе, пенсионеры, окончательно закрывшие дачный сезон, молодые пары, любовавшиеся зимней природой. У всех на лицах сквозила растерянность и тревога, но тепло и вкусная еда немного заглушили это чувство.
Чуть поодаль от всех сидели Цыплаковы в полном составе и Саша с Верой. Илья подсел к их столу и спросил:
— Ну как вам сегодняшняя погода?
— Конечно, не сказать, чтобы уютно, но в общем зима как зима, — несмело улыбнулась Лариса, которую после спасения сына мало что могло выбить из колеи. — Жаль только, мы вещи потеплее не захватили, придется что-нибудь придумать.
— Это уж точно, хорошо я хоть резину успел сменить, — хмуро отозвался Олег. — Чует моя подкорка, Илья, что работу мы в ближайшее время свернем: электросети в конторе старые, так что не сегодня-завтра полетят от таких температур. А на удаленке столяру много не наработать. Помнишь те «славные» времена?
— Да уж, тогда нас всех как пыльным мешком стукнуло, — ответил Илья. Несколько лет назад, во время эпидемии и карантина, всем пришлось нелегко, но они с Яном вполне справлялись. Сын учился онлайн, Илья продолжал мастерить деревянные сувениры — на них нашелся спрос даже в такое время, они подолгу разговаривали, учили финский язык, смотрели фильмы про дикую природу и ждали, когда мир за стеной снова засверкает всеми красками. А Яну обстановка даже казалась похожей на таинственную сказку, будто они попали в осажденную крепость.
Но временами и у них сдавали нервы — от тревоги за мать и бабушку, монотонности, непрерывного потока дурных новостей, невозможности сходить в кино или на стадион. А для многих семей, как теперь понимал Илья, такой режим стал роковым испытанием. Люди вдруг поняли, что им некуда себя деть в родных стенах и с близкими душами, они знали множество заумных психологических терминов из интернета, но внутренний мир тех, кто жил с ними рядом, оставался темным пятном. Искать виноватых в такой момент уже поздно, но большинство с удовольствием занималось именно этим, отравляя вконец жизнь и себе, и другим.
Илья подумал, что Олег не расстался с женой еще в то время только из-за лени и боязни что-то менять, а душевную близость они растеряли уже давно. Но сейчас, глядя на Никиту и Милу, уплетающих банановую шарлотку, он был уверен, что здесь все подлежит исцелению, причем без колдовских приемов и уловок.
Вслух же он добавил:
— Не надо заранее краски сгущать, Олег: мороз как ударил, так и отойдет, и опять до самых праздников будет оттепель. Ты же знаешь, я в погодных заморочках редко ошибаюсь.
— Ты повелитель погоды, дядя Илья? — восхищенно спросил Никита.
— Ну нет, Никит, это слишком сильно сказано, — улыбнулся Илья и потрепал мальчика по голове. — Но могу попробовать с ней договориться.
— Дядя Илья, а договорись так, чтобы у нас всегда было лето! — мечтательно сказала Мила. — Когда липы цветут и медом пахнут, шмели жужжат, грибной дождик идет, а после него лягушата вылезают. Так по всему этому зимой скучаю, что хоть на стенку лезь.
— Что же, зимой остается только сидеть, уткнувшись в телефон? — усмехнулась Лариса. — А на каток сходить или в парк, на санках покататься? Я в детстве обожала на Елагином острове гулять, там в это время как в сказку попадаешь! Да и театр или кино никто не отменял, только лениться не надо. Смотри, и спину, и зрение испортишь, будешь как старушка!
— А дядя Илья меня снова вылечит! — заявила девочка, горделиво задрав нос.
— Ты уж меня не переоценивай, Мила! Что поделаешь, где-то и такая погода должна быть. По-моему, вечное лето — это даже скучно, — заметил Илья. — С мороза и чай вкуснее, и кровь лучше перебегает, и глаз отдыхает, когда вокруг все белое и чистое. Тут твоя мама верно говорит! Лишь бы в меру: иногда и единственный лишний градус способен убить.
— Ну, мы же не в лесу ночевать собрались! Крыша над головой есть, так что подождем, как все устаканится, — вздохнул Олег.
Илья заметил, что Вера, чистившая себе и Саше мандарины, прислушивалась к их разговору и улыбнулась, когда дети его хвалили. Когда он собрался уходить, девушка вдруг протянула мандарин и ему:
— Можно тебя угостить, Илья? Когда ты заходишь, тут как-то сразу становится теплее.
— Вы сговорились, что ли, меня захваливать? — добродушно проворчал Илья и с благодарностью взял угощение. На пару мгновений вечер показался таким умиротворенным, что странно было думать про аномальные морозы и перепад электричества, отрезавший людей от родного дома. Конечно, духи смогут их успокоить, но надолго ли? Если солнце завтра не выглянет…
Илья вдруг сообразил, что за это время ни разу не вспомнил о Латифе, а ведь тот мог бродить где-то рядом. Что если этот проклятый холод имеет к нему прямое отношение? Но даже если не так, демон теперь несомненно выиграет время, предупредит ведьму и сбежит туда, где северные духи уже не смогут его найти. Может, ему и впрямь недолго осталось жить, но он по-всякому предпочтет умирать свободным, сытым и счастливым, а не пойманным и осрамленным. А Илья не собирался великодушно давать ему выбор.
С этими гнетущими мыслями он выглянул в окно и в свете фонаря увидел, как Ян гуляет по двору вместе с Хейкки. Они разговорились еще днем: мальчик сказал домовому, что мечтает лечить животных, а у того в запасе было множество историй про скотину из деревенского детства. И теперь они то и дело останавливались, глядели в небо, хватали руками снег, увлеченно о чем-то спорили, и Ян смотрел на юношу совсем как на старшего брата. Почему-то Илье это понравилось: он чувствовал, что его сыну нужны взрослые друзья, а домовые, с их фантазией, прямолинейным, но добрым юмором и умением говорить о важном без лицемерия, прекрасно для этого подходили. К тому же, благополучие людей в гостинице оказалось целиком в руках духов и не доверять им было попросту страшно.
Подумав об этом, Илья на миг устыдился, что из-за навалившихся проблем до сих пор не заглянул к Накки, да и теперь вряд ли сможет ее порадовать, — и поспешно постучался к ней в комнату. Сегодня она выглядела бодрой и осмысленной, хоть и продолжала сидеть на постели в одной сорочке.
— Ну что, Велхо, судя по твоему лицу, новости кругом плохие? — улыбнулась она. — Ладно, не унывай, выберемся.
— Хочешь сказать, что этот мороз надолго? — осторожно спросил Илья.
— Понятия не имею! Тут важнее сила, а не время, — возразила Накки. — А ты ожидал, что я тебе точный прогноз скажу?
— Нет, я о другом хотел спросить: помнишь, как ты говорила про черный морок? Выходит, он все-таки нас накрыл?
Накки помолчала, глядя куда-то мимо, затем задумчиво промолвила:
— По крайней мере это не случайный каприз природы, тут постарались злые силы. Я не уверена, что они напрямую исходят от Латифа, но какую-то роль он несомненно сыграл. Он же дух смерти, так что должен себя чувствовать в гибнущем мире как рыба в воде. Даже если ему самому сейчас худо, это хоть немного подсластит пилюлю.
— То есть, легче будет умирать, потащив за собой целый город? — натянуто усмехнулся Илья.
— Примерно так, но есть еще кое-что: с городом погибнет и Гелена, а для него, поверь, это не последний вопрос. Я же за ними следила.
— Хочешь сказать, что он ее любит?
— Неважно, как мы это называем, Велхо: так или иначе, она его удерживает здесь, как камень на шее в море сладкого вина — если уж тонуть, то хоть с удовольствием. И нам грех этим не воспользоваться.
— А как избавиться от морока, если наложивший проклятие не пожелает его снять?
— Только с помощью богов Туонелы, но ее еще заслужить надо. Давай это оставим на крайний случай, — промолвила водяница. — И надеюсь, ты понимаешь, что о мороке, проклятии и погибели можешь говорить только с нами и стариком. При простых людях даже не заикайся ни о чем подобном. Пусть пока думают, что это побочный эффект «глобального потепления».
— А ты, я смотрю, в теме, — невольно улыбнулся Илья.
— Так я же говорила, что еще молода, с чего бы мне отставать? Да и забавно наблюдать, какие сказки люди сами себе сочиняют из века в век, а потом готовы глотки друг другу перегрызть, чтоб доказать, что своя сказка правдивее чужой…
Накки вздохнула и решительно поднялась с постели.
— Ну что ты сразу нос повесил? Оглянись: все живы, крыша над головой есть, пища и горячий чай тоже найдется. А пока мы живы, что-нибудь придумаем.
— Спасибо, — растерянно промолвил Илья. Он старался держаться, но холодные, взвешенные слова Накки, превратившие его подозрения в факты, больно полоснули по рассудку. Город замерзает и солнце завтра не выглянет, машины не потянутся от окраин к офисам и школам, выплевывая угрюмых взрослых и детей из теплых салонов в промозглый воздух зимнего понедельника. Люди не будут толкаться в обеденный перерыв в кафе и столовых, пить на ходу обжигающий кофе из пластиковых стаканов. Туман останется висеть над ними как склизкий студень, залепляя глаза, метель разнесет по дальним концам города близких и друзей, а сугробы тромбами заткнут кровеносную сеть дорог. Горожане начнут замерзать поочередно, согласно статусу, как в каютах на тонущем корабле, — бродяги, нелегальные работники, малоимущие обитатели халуп, а там и все остальные. Знаменитые на весь мир дворцы и соборы под куполом вечной зимы превратятся в домики из сверкающей бумаги в шарике из толстого стекла. Со стороны забавно наблюдать за плаванием снежинок-блесток и отражением цветных огоньков, но захочет ли кто-то оказаться внутри такого шара?
— Накки, — невольно выдохнул он, — ты же понимаешь, что если температура скатится еще ниже, начнется полный коллапс, это я тебе как рабочий говорю. На Крайнем Севере, где к такому привыкли, здания возводятся совсем по другим стандартам, а наши постройки просто не смогут защитить от такого перепада.
— И что ты предлагаешь? Твое дело сейчас успокоиться и с холодной головой снять проклятие, а не тратить силы на панику.
— Да пока я буду думать о проклятии и отлавливать этих ублюдков, начнут умирать старики, больные, дети! А с мамой что будет? А мои друзья, их семьи? Надо хотя бы их предупредить об опасности, чтобы они успели убраться из города!
— Прямо сейчас собрался предупреждать, на ночь глядя? Пугать полусонных людей? А я тебе скажу, что тогда будет: скоро начнется буран, заметет все дороги и они просто увязнут в снегу или разобьются! Вот это ты им поможешь! Я уж не говорю о том, что никакой поезд или самолет не пойдет в рейс в этом тумане. Просто поверь мне: сейчас для людей безопаснее оставаться здесь и быть в неведении, хотя бы наполовину. Так они всяко дольше проживут, чем если попытаются бежать. А если будут верить, что их дом надежен, что новый день придет, — тогда спасутся.
— Тебе легко говорить, — заметил Илья, недоверчиво покосившись на нее. — А если не спасутся, как я буду с этим жить? Хотя я, возможно, и сам проживу недолго: мы же все-таки люди…
Он представил, как толпа пытается втиснуться в автобус или поезд, толкаясь и давя друг друга, надрывая уставшие легкие и сердца в последнем усилии, — и понял, что в словах Накки несомненно был смысл, вся эта агония могла оказаться напрасной. Но другая его половина отчаянно отторгала все доводы рассудка, стремилась отвести близких от удара, вытолкнуть из опасной зоны, — и это противоречие ворочалось в горле, словно комок лезвий, отдавалось болью в сердце и подступало к еще сухим глазам. И даже в Накки он сейчас не чуял опоры: не оставляла мысль, что люди ей чужие, что духам не грозит гибель от стужи и потому она может рассуждать так обстоятельно и даже поэтично.
Он не знал, как эти мысли отразились на его лице, но девушка вдруг решительно сжала его руку и посмотрела в глаза.
— Илкка, — промолвила она совсем тихо и строго, — я с тобой. Не смей даже думать, что я тебя брошу. И о людях мы позаботимся, поверь! Будем их отогревать сколько сможем, благо нас никакие стены не удержат. Ты меня слышишь?
Она придвинулась ближе и повторила:
— Я с тобой.
Ее серые глаза, как показалось Илье, вдруг блеснули зеленоватым огоньком, словно травинка вмерзла в ледовый покров озера до будущей весны. Почувствовав тепло руки водяницы, он невольно расслабился, оттаял и зарылся лицом в складки ее сорочки.
— Прости, пожалуйста, — наконец произнес Илья. — Конечно, я ничего такого не думал, просто по-дурацки себя чувствую! Чуть не разревелся, стыд какой…
— Нашел чего стыдиться! Не говори глупостей и не взваливай на себя то, в чем ты не виноват. И так каждый день живешь под напряжением.
Финн взглянул на нее и даже нашел силы улыбнуться. Не то чтобы она вселила в него уверенность и бодрость, скорее он просто дико устал и накатившее безразличие стало спасением. Накки погладила его по голове и настойчиво повлекла на постель.
— Давай-ка спи, а я буду тебя охранять, — шутливо сказала она, поцеловав его в лоб.
— Подожди, а Ян?
— Не беспокойся, Хейкки его уложит. А тебе, прости за прямоту, сейчас надо отрубиться: в конце концов именно Яну нужен здоровый отец.
Илья безвольно дал стянуть с себя верхнюю одежду, укрылся пледом и уже проваливаясь в тяжелый сон, ощутил, как Накки осторожно легла рядом. «Я с тобой» — еще раз донесся до него шепот, но колдун уже не знал, явь это или грезы. Вскоре весь дом затих и лишь подсвечивался легким серебристым сиянием в окошках, среди черных деревьев, а за его стенами все ближе подступал, смыкался ледяным кольцом мороз.
19.
Седьмой день
Минула всего неделя с тех пор, как прекратилось движение поездов, однако эти дни показались людям в гостинице мучительно длинными. Термометры уже показывали ниже тридцати пяти градусов, а таких температур город не видывал с позапрошлого века.
— А мы такую погоду застали, — поведал Илье Хейкки. — Я, правда, еще в люльке лежал, так что ничего не помню, но отец с матерью рассказывали, как им приходилось всю хозяйскую избу своим дыханием отогревать. Ночью только сомкнешь глаза ненадолго, — глядь, а стены опять уже все сизые от инея! Вода в ведрах за ночь перемерзала так, что хоть ломом ее дроби, а уж сколько дров печки жрали! И знаешь, Велхо, казалось бы, когда шкуру надо спасать, будешь трудиться, а не жалеть себя, верно? Вроде как любовь к жизни должна подгонять под зад!
— Мы чаще называем это инстинктом самосохранения, но в общем да, так и должно быть, — кивнул Илья. — А что вышло на деле?
— А на деле люди гораздо охотнее сидели сиднем, плакались и болтали о чудовищах-людоедах, которые бродят в тумане. Слухи пошли от того, что в лесу находили тела замерзших путников, обгрызенные голодным зверьем. Конечно, тут не захочешь вылезать из своего угла, не потому, что в нем тепло, а потому, что он свой и в нем хоть не так страшно помереть. Уж сколько я с людьми живу, а так этого и не постиг…
— Видимо, организм дает установку на экономию сил, — предположил Илья. — Он не мыслит будущим, для него есть только «здесь и сейчас», поэтому и предпочтет свернуться и впасть в дрему, а не тащиться за дровами. Тем более если подспудно чувствуешь, что погибель все равно близка. Вы просто по-другому устроены.
— Ну, если бы у нас век был таким же коротким, мы бы относились к времени бережнее, чем вы, — уверенно заявил домовой, однако Илья лишь улыбнулся.
Правда, ежедневные городские новости не добавляли энтузиазма. Работа на фабрике действительно была приостановлена из-за постоянных перепадов электричества — начальство условно определило сроки «после Нового года», но Илья и Олег думали об этом с осторожностью. Дети, разумеется, при таком морозе тоже не ходили в школу. С туманом в городе кое-как справлялись благодаря системе звуковых указателей, на дорогах загорались новые, особо мощные фонари и сигнальные огни.
Мороз успел принести жертвы в городе: бродяги, не успевшие укрыться в теплых подвалах, замерзли в первые ночи. Пострадали и люди с хроническими недугами — больницы были переполнены, и из-за снежных заносов на дорогах многие просто не дождались помощи. Аварии из-за тумана случались постоянно, пока водители не приноровились к новому жуткому распорядку и осторожной медленной езде. Но если грузоперевозки между городами еще худо-бедно работали, чтобы не оставлять людей без еды и лекарств, то пассажирские рейсы прервались на неизвестный срок.
Еще одной бедой стали частые бураны, усиливающиеся к вечеру. Деревянные стены гостиницы гудели и поскрипывали, комья снега залепляли оконные стекла, двор заносило так, что местным парням еще на рассвете приходилось разгребать снег и сбивать лед с дверных петель, — иначе бы никто не смог выйти за дверь. Впрочем, рассвет порой не наступал до вечера: тянулись сплошные сумерки, в которых людям приходилось самим находить хоть какое-то разнообразие. Темнело так же рано, как всегда бывает в питерском декабре, но теперь ночной мрак тоже был мутным, словно город окутал дым от лесных пожаров.
С наступлением холодов все молодые демоницы вернулись к работе — как пояснил Антти, тяга к размножению отступила перед чувством опасности. И забот хватало: некоторые горожане уехали из гостиницы домой, но другие предпочли остаться, боясь холодных стен и одиночества. Те, кто мог работать удаленно, запаслись гаджетами, благо обычные электросети здесь также имелись, но благодаря энергии духов нагрузка на них не была чересчур сильной.
Не поехали к себе и Цыплаковы — как подозревал Илья, в родном доме и наедине друг с другом они до сих пор не чувствовали себя в безопасности. Родители Саши Силаева хотели его забрать и даже приехали лично, но парень решительно отказался, так как разговор шел в прежнем ультимативном духе. Давать добро на брак с Верой они не собирались, обвиняя девушку во всех неприятностях сына, включая мороз. Сама Вера уговаривала свою бабушку перебраться в гостиницу, однако та побоялась дальней дороги, как и многие старики. Тем в основном приходилось сидеть в четырех стенах: продукты и лекарства, к счастью, привозили волонтеры.
Мать Ильи тоже осталась дома, в Зеленогорске, но Накки каждый день ее проведывала — пока лишь украдкой, чтобы отогреть дом и принести укрепляющие травы. Водяница шутливо говорила, что знакомиться им еще рано. А с сыном и внуком Майя каждый вечер общалась по видеосвязи и убеждала их, что солнце непременно скоро вернется.
Илья попросил молодых духов приглядеть и за своими друзьями — к счастью, пока у них все было в порядке и они выражали надежду, что скоро «новый карантин» закончится и к Новому году компания соберется вновь.
Но забота не ограничивалась близкими и одной гостиницей. Духи обходили не только леса, но и городские парки в поисках замерзших, тайно предупреждали про особенно коварные снежные завалы и гололед. Люди, конечно, их не видели, но порой с удивлением чувствовали то легкое поглаживание по плечу, то булавочный укол, то просто запах хлеба или ягод посреди бело-серой пустоты и одуряющего безмолвия.
— Видишь, Элиас, все-таки я сумел их воспитать, — сказал однажды старый Антти, и Илья мог поклясться, что голос всегда бодрого и циничного колдуна болезненно дрогнул.
Впрочем, теперь воспитанием занимался и сам Илья: с утра, позавтракав с сыном и усадив того за онлайн-учебу, он шел общаться с демонятами. Те оказались очень шустрыми и сообразительными, но и самоуверенности им было не занимать. Илья заметил, что у духов принято баловать детей и прививать им гордость за свою стихию, — все они были в красивой одежде, вышитой бисером, и уже носили знаковые амулеты.
Он знал, что именно от проводников во многом зависит, смогут ли духи понимать человеческую боль, видеть в людях живых существ, соседей, а не просто источник еды. Как и всем детям, маленьким духам нравились забавные истории и сладости, и Илья быстро завоевал их расположение, пересказывая на свой лад то, чему его когда-то учили отец и мать. Потом домовинки приносили им горячий шоколад и печенье, и на время он забывал, что находится в терпящем бедствие городе, а не в беззаботном детском лагере.
Когда он поделился этой мыслью с Антти, тот невозмутимо ответил:
— Ты еще не раз удивишься, Элиас, но поверь, четкое следование распорядку — порой единственное, что помогает не сойти с ума. Духам в этом плане легче: они с рождения живут по заданной программе, а мы можем выбирать, да только делаем это порой так коряво, что лучше бы и не мочь. Так вот в подобной ситуации стоит весь день забить какими-то делами и не допускать зазоров, пустоты. Хорошо бы и для постояльцев что-то придумать, а то привыкнут сидеть в комнатах под одеялом и вылезать только к обеду и ужину…
Антти не стал пояснять, к чему это приведет, но Илья и так все прекрасно понял: праздность и замкнутое пространство в северных условиях могли стать спусковыми крючками для разного рода душевных сбоев. В рыхлых домоседах-флегматиках запросто могла пробудиться ярость, а те, кто прежде выглядел сгустком энергии, скатывались в черную депрессию. Поэтому старик считал себя обязанным если не предотвратить, то отдалить такие изменения.
Самому Илье скучать не приходилось: после уроков он возвращался к сыну, чтобы пообедать вместе, а потом шел с Кави и молодыми духами в лес или к заливу. Обычно парни чуть обгоняли его и он видел, как их силуэты на ходу расплываются студеным белым паром или облаком древесной пыли. Оставшись вдвоем с собакой, он разводил огонь и начинал проговаривать руны, которые постепенно уносили сознание вдаль. Где-то там, за тучей воцарившихся полярных сумерек, его должны были услышать невидимые боги, хозяева неба, воды и земли. Каждому полагались жертвы: на побережье Илья смазывал камни рыбьим жиром и кровью убитой курицы для Ахти* и Вэден-Эмя, в лесу же, где царствовал Тапио** с бородой из мха, колдун смешивал с кровью молоко и мед.
Смыкая веки, чувствуя дыхание пламени и перебирая колокольчики амулета, Илья видел перед собой прозрачное небо, радугу после дождя, мерцающие звезды, багровый закат, — все как живое, родное с детства, обозначающее законы мироздания, в которые никто не имеет права вмешиваться. Затем небо сменялось паутиной черных ветвей, зыбкой массой из земли, песка и муравьев, липкой трясиной, — все это дрожало, вибрировало, вцеплялось и затягивало в бездну. Но даже на самом краю он просил за тех, кто сейчас страдал от холода, одиночества и хворей, нагоняемых на город не волей природы, а грязной колдовской прихотью, и порой не стеснялся в своем отчаянном гневе. От него зависело, поверят ли божества, что этим людям еще рано покидать мир, что лютый мороз, туман и снежные бури вызваны чьей-то гордыней, желанием бросить вызов природе, и их необходимо изгнать прочь с родной земли. И пока Илья читал заклинания, ему начинало казаться, что холод проникает сквозь кожу и перекрывает легкие, стискивает в кулаке сердце, выворачивает кишки. Словно боль каждого человека, пострадавшего от колдовской зимы, проходилась по его телу и душе стальным прессом. В эти моменты Кави осторожно касалась горячим языком его рук, и становилось чуть легче.
Наконец силы заканчивались и его будто выкидывало из транса воздушным потоком. Илья плохо приходил в себя: голова была как каменная, перед глазами долго плясали огненные круги, во рту ощущался кровяной и желчный вкус. Он неподвижно сидел, временами промакивая лоб и губы снегом, и на том оставались зловещие розовые пятна. Но вскоре появлялась Накки и без лишних слов вытирала ему кровь, давала какой-то едкий раствор для полоскания, отпаивала горячим ягодным чаем. Он не возражал, не хорохорился, прекрасно сознавая свою слабость в такие моменты и не боясь ей открыться.
Понемногу боль отступала и Илья совсем приходил в себя, но каждый раз с горечью убеждался, что небо по-прежнему затянуто пеленой, а мороз к вечеру становится все злее.
— Ну а чего ты хотел? — приговаривала Накки. — Заклинание никогда не срабатывает с первого раза, иначе боги выполняли бы все ваши капризы. Так что надо держаться, Велхо. Вот, я поесть тебе принесла, а то сил не хватит добраться домой.
Она доставала из большой корзины разрезанный каравай хлеба, в котором был горячий суп на жирных сливках и курином бульоне, аппетитно пахнущий специями. На морозе и в сером тумане это было так вкусно, что Илья вновь ненадолго забывал о бедах и съедал все до крошки. Кави тоже не оставалась без обеда: Накки непременно приносила ей плошку с творогом или кашу с куриным мясом.
— Представляешь, я только недавно стал читать с Яном северные рассказы Джека Лондона, — однажды поделился с ней Илья, когда они так сидели на грубо сколоченной скамейке. — Мне-то они, конечно, наизусть знакомы, но с детьми все заново проходишь. И тут такое обрушилось в жизни! Раньше я не удивлялся, что там, в иной вселенной, начинаешь сходить с ума от снега и тишины, не веришь, что где-то есть жизнь, веселье, цветут сады, строятся новые города. Мне казалось, что там это все понятно, мир огромен и опасен, и порой такое осознание приходит слишком поздно. Но теперь-то? Мы не в диких необжитых краях, а в огромном мегаполисе, с интернетом и удобствами, с обилием еды, горячей водой и лекарствами. Никому, кроме бродяг, не грозит цинга и гангрена, нам не надо колоть дрова и рубить лед, чтобы согреться и попить, а к родному климату давно стоило бы привыкнуть. А вот поди же, давит этот проклятый мороз и эта полярная ночь, как обрушившиеся стены! И кажется, что пытаешься под ними проползти, толкаешься вперед, пытаешься кое-как дышать, терпишь боль, — а все напрасно, вот-вот задавят окончательно… Я уже думаю, Накки, не схожу ли я с ума так же, как герои тех историй, избалованные янки, не вписавшиеся в иную вселенную?
— Не сойдешь, Велхо, — заверила водяница, потрепав его по плечу, — ты северный человек, плоть от плоти с этим снегом, с этой ночью, и от них никуда не деться.
— Так почему же так больно?
— Потому что ты живой, — пояснила она так спокойно, будто объясняла житейские азы. — Хуже всего, когда не больно, а когда уже никак. А пережить боль я тебе помогу.
Илья невольно улыбнулся и Накки погладила его холодные пальцы.
— Ну что, отлегло немного? Ладно, давай собираться, а то чую, что наступает новая буря. Не хочу, чтобы она тебя здесь застала. Идем-идем, пора тебе отдохнуть.
После некоторых колебаний Илья послушался и они побрели к гостинице. Тут подоспели и духи, с отчетом о заблудившихся и замерзших. Кого-то успевали отогреть и привести в сознание, но иногда, увы, оказывалось слишком поздно. Однажды Юха нашел в кустах младенца, завернутого в толстое одеяло, которое, впрочем, не особенно помогало, — ребенок был уже близок к обморожению.
— Не иначе как сам Тапио уберег! Вот видишь, Велхо, кому мороз беда, а кому удача быстро избавиться от нежеланного детеныша, если уж вытравить заранее не успела, — сказал парень Илье. — Ничего, теперь он заново родился, будет потом расти с нашими ребятами.
Колдун посмотрел на ребенка, казавшегося совсем крохотным в здоровенных мозолистых ручищах молодого демона, провел по нежной младенческой щеке и спросил:
— А как назвать думаете?
— Это девочка, так пусть будет Тейя, — улыбнулся Юха. — Хоть запомним, что этой зимой были не только потери, но и дары.
Вечера в гостинице проходили скучнее: после ритуала Илья пару часов отсыпался, потом проверял уроки у Яна и они шли ужинать в зал к гостям. Там по-прежнему пахло запеченной картошкой, пряными травами и крепким кофе, домовинки с добродушными румяными лицами разливали горячий суп и подавали тарелки, потом приносили всем желающим чай и свежие пышные пироги с лесной ягодой. От уютных запахов гости оттаивали и благодарно улыбались, а многие быстро запомнили слово «киитос». Но разумеется, попадались разные люди, и Илья не сомневался, что будь у Антти «шведский стол» и безлимитное пиво, ужины выглядели бы куда менее благостно. И кое-кого удерживала от вольностей только странная для непосвященного человека бесстрастность работниц и суровый вид работников, иногда заглядывающих в зал.
Оказаться выкинутым на улицу в такое время не хотел никто, поэтому постояльцы довольствовались вялыми перепалками между собой — в основном из-за погодного бедствия. В нем видели биологическое оружие, происки других государств, божье наказание, инопланетную диверсию, и каждый готов был отстаивать свою точку зрения на разрыв аорты. Про себя Илья удивлялся, что им охота сейчас тратить силу на пустые споры, но тут же вспоминал слова Накки — «хуже всего, когда никак», и считал это обнадеживающим сигналом.
Неподалеку от камина в зале обычно грелась Луми, наблюдая за обстановкой прищуренными золотыми глазами. Иногда она подходила к какому-нибудь столику и тыкалась гостям мордочкой в колени или щекотала их хвостом. Антти объяснил Илье, что его фамильяр, как и многие кошки, распознает человеческие недуги и старается помочь хорошим людям, дружески расположенным к гостинице. С дурными, по словам старика, любимица вела себя совсем по-другому.
В то же время Илья заметил, что духи все больше доверяли ему свои секреты и в первую очередь советовались именно с ним — впрочем, старик вполне это одобрял. Дружба Хейкки с лесовиком Юхой показалась Илье особенно трогательной при их забавном внешнем несходстве. Румяный синеглазый домовой будто забрал все краски у белокожего приятеля в блекло-серой рубахе: другие парни шутили, что Юхе зимой вообще не надо становиться невидимым в лесу. Но по рассказам обоих, это совсем не мешало им с детства быть друг за друга в огонь и воду.
Сдружилась с Ильей и домовинка Сату, дочь музыканта Халти и самая боевая из девчонок. Однажды она призналась Илье, что ребятам очень хочется потанцевать, и предложила показать финские танцы гостям. Обычно такие вечера устраивались только по праздникам. Илья знал, как духи умеют задать жару в этом деле, и сам хорошо танцевал, поэтому особо уговаривать его не пришлось.
— Правда, боюсь, кто-то может оскорбиться, что мы в такой момент развлекаемся, — осторожно заметил он.
— О, такие люди всегда найдутся, Велхо, не переживай, — улыбнулась Сату. — А я тебе скажу, что уныние для нижнего мира самая жирная приманка! Чтобы смерть отогнать, как раз и нужен звон, клич, топот и прочий шум, потому и все обряды с этим связаны, даже вой на похоронах. Выглядит-то скорбно, а суть такая же: воля к жизни криком кричит…
Другие молодые духи охотно присоединились, и даже отец Сату не остался в стороне. Тогда Илья попросил Накки встать с ним в пару, и она ради такого случая согласилась надеть чулочки и башмаки с пряжками. Музыку, правда, пришлось включить на аппаратуре, чтобы не смущать гостей, но в остальном компания в старинных нарядах выглядела сошедшей со страниц какого-нибудь великого северного эпоса.
— Этот танец у ингерманландцев назывался «рентушки», от финского слова «рентюстяя», что значит «идти как попало», — пояснил Илья, когда все собрались за вечерним чаем. — Вся соль в том, чтобы от души подвигаться и порезвиться, не думая о том, как выглядишь со стороны. Допускается даже легкое хулиганство. Так что если вам захочется присоединиться, мы будем только рады: навыки значения не имеют.
Зазвучала мелодия, которую Илья знал с детства, как один из немногих осколков родной культуры, и позже танцевал под нее в общине, но здесь она была какой-то другой — неземной, завораживающей, целительной, посвящающей в тайны. Ее переливы даже на пленке походили и на боевой клич, и на молитвенные причитания, и на задорную плясовую песню. Накки, сжимая его ладонь, встряхивала длинными волосами, развевались складки ее юбки, расшитой бисером, звенели серебряные браслеты на руках. Подошвы мужских и женских башмаков отбивали ритм в такт мелодии, блики таинственного света мерцали в ожерельях и сережках в ушах у девушек и некоторых парней, а порой и глаза танцоров вспыхивали ярким, неведомым для постояльцев огоньком.
Мало-помалу люди за столиками развеселились, стали хлопать, а затем и втягиваться в группу танцующих. Саша одним из первых поманил смутившуюся Веру, и даже всегда зажатый Олег неожиданно поднялся и позвал жену. Лариса поначалу растерялась, но он волевым движением взял ее руку и повлек за собой. Проходя вместе с Накки круг за кругом, Илья замечал, как изменились тусклые глаза приятеля, как он впервые за много дней по-настоящему улыбнулся, словно увидел в жене истинную, а не придуманную прелесть и любовь.
Дети тоже захотели порезвиться, и даже робкий Никита соскочил со стула, будто это был городской праздник, а не убежище от холода и злых чар. Потом, когда все решили передохнуть, Илья вышел из зала в прихожую, которая к вечеру успевала выстыть, прислонился к стене и задумался, прикрыв глаза.
«Получается, эта короткая радость в какой-то мере оплачена жизнями тех, кто замерз, — с горечью заключил он. — Но если бы я еще раз мог выбрать между разрушением одной семьи, смертью одного ребенка, — и бедствием целого города? Да нет, ничего я, конечно, не выбирал, это делают высшие силы, а я обычный шаман. Но почему тогда так радостно их видеть и в то же время — так больно?»
Вдруг он услышал легкий шорох, напоминающий шелест воды по прибрежным камешкам и песку. Оглянувшись, Илья увидел стоящую рядом Накки — полосы света от фонарей за окном пробегали по ее бледному лицу и волосам, и она казалась покрытой инеем. Рефлекторно он схватил ее за плечи, словно пытался согреть, притянул к себе — ее побелевшие щеки к его зардевшемуся от танца лицу, ее жадный красный рот к его сомкнутым губам, ее лукавые серые глаза к его голубым и задумчивым. Еще секунда, последний порыв что-то сказать о бедах, проблемах, колдовстве. И забвение, тепло ставших родными губ, болезненное, до хруста переплетение пальцев, как, возможно, бывает только раз в жизни.
Илья сам не понимал, что с ними произошло: ведь сколько раз они уже целовались до умопомрачения, совокуплялись до мокрых простыней, он наизусть знал вкус ее потайной влаги, а она — вкус его крови и семени. И никогда у него не было табу на поцелуи в губы ни с одной женщиной, даже в самой легкой и необременительной связи: он считал, что все заслуживают ласки и тепла, а не только животной механики. Но так — не бывало ни с кем, даже с матерью Яна. Теперь не имело никакого значения, как его назовут люди, духи или христианский бог, — только то, что эту женщину он мог целовать и в оледеневшей избе посреди умирающей деревни, и в эпицентре бурана, злобно хлещущего по лицу, норовящего выколоть глаза и перебить дыхание, и в пелене черного морока, прикинувшегося городским смогом.
*Верховный бог воды в карело-финском фольклоре
**Главное лесное божество, покровитель охотников в карело-финском фольклоре
20.
Необратимость
С трудом разомкнув объятия, Накки пристально, почти строго взглянула Илье в лицо и промолвила:
— Велхо… ладно, Илкка, мне очень нужно кое-что тебе рассказать.
— Ты уверена? Это не может подождать?
— Не может! Я и так молчала слишком долго, а теперь, возможно, время поджимает еще сильнее. В конце концов ты имеешь право сам решать, как жить, без указок от нас или от старика.
— Ну, милая, теперь скорее приходится думать о том, как выжить. Давай поговорим, но при одном условии, — заявил Илья, — я хочу, чтобы ты чего-нибудь поела. Ты же ни к чему не притрагиваешься, того и гляди совсем испаришься. Понятно, что ты у нас водяная принцесса, но в плотском виде мне с тобой все-таки легче общаться.
— Ты ведь знаешь, что мы прекрасно обходимся без вашей еды, — грустно улыбнулась Накки. — Чем зря переводить, пусть людям больше достанется: кто знает, что нас впереди ждет…
— А чем ты сейчас будешь питаться, когда люди вокруг как полумертвые, и ни в лесу, ни на заливе никто не гуляет? Где вам энергию-то взять?
— Я буду от тебя подпитываться, как прежде.
— Ну да, а то я женщин не знаю! Ты скорее от себя кусок оторвешь, — вздохнул Илья. — Давай, съешь хоть что-нибудь: может, от вкуса и силы прибавятся.
— Ладно, пойдем к нам, раз такое дело, — кивнула Накки и протянула ему руку. Илья попросил немного подождать и быстро вернулся в зал, чтобы предупредить сына. На ходу он столкнулся взглядом с Хейкки, который посмотрел на него сочувственно, и как показалось Илье, — безнадежно.
Быстро накинув теплую куртку, Илья проследовал за Накки в корпус, где жили духи, — она спокойно шла по лютому морозу в тонкой рубашке и юбке, и первые снежинки зарождающейся бури оседали на ее волосах. Он решительно провел ее на кухню, где она поела немного земляничного варенья и поставила на огонь кофейник.
— Так что же? Я тебя внимательно слушаю, русалочка, — сказал Илья, ласково коснувшись ее руки.
— Ты здесь не случайно оказался: старик давно тебя присмотрел себе в преемники, — произнесла демоница. — Твое колдовство не могло ускользнуть от его взора: на нашей земле за этим пристально следят. Правда, я и еще кое-кто из ребят знали тебя и раньше, с детства, но тогда было неизвестно, что из тебя вырастет, — даже прирожденные колдуны в зрелости не всегда способны на что-то толковое…
Илья невозмутимо кивнул. Накки поставила кофе на стол и заговорила снова:
— А в тебе Антти сразу разглядел что-то такое… и отправил меня в ту общину, чтобы помочь разобраться в твоем деле. И потом, когда ты был на грани отчаяния и чуть не вздумал забросить ведовство, он снова меня прислал, исцелить тебя и вернуть вкус к жизни.
— То есть, велел со мной спать?
— Ну как велел, он прекрасно знал, что я не против, — усмехнулась Накки. — Но в общем да, это было его решение. Сильных, но неопытных молодых ведьмаков легче всего склонить к темному миру именно таким образом. Надо же получать что-то взамен потерянной крови, утрат и разочарований.
— Ладно, пусть так, — пожал плечами Илья. — Но старик все-таки счел меня способным на толковое, надо понимать?
— Разумеется, поэтому он и не желал тебя упускать. Это случилось, когда у тебя произошла беда и ты просил о том, чтобы высшие силы защитили других людей, оградили их от таких же страданий. Тогда Антти понял, что ты не просто одарен от природы, но и способен на достойные решения, на уважение к тем, кто наделил тебя этим даром, на заботу о тех, кому его не досталось. Ты не боишься слабости и не молишься на силу — а это и значит быть проводником.
— Он как-то повлиял на исход моего колдовства?
— Нет, ни в коем случае! Ты должен был пройти через это сам, иначе проверка не имела бы никакого смысла. Но мы поклялись оградить тебя от всяких бед с законом и другими людьми, и будем исполнять это обязательство и дальше.
— Ты и Нурию убила в рамках этого обязательства?
— А я вообще особый разговор, Илкка, — усмехнулась Накки. — Что, хочешь, чтобы я рассказала дальше?
Илья снисходительно улыбнулся и снова погладил ее пальцы, осторожно провел по когтям.
— И чем еще ты намереваешься меня поразить? Хорошая моя, ты вправду думала, что я не догадался и принимал все это за череду случайных совпадений? Я принял предложение Антти с совершенно открытыми глазами, только не знал, что же его впечатлило больше всего. Наверное, это даже славно, хотя старик никогда не казался мне особенно человеколюбивым.
— Тем не менее он обставил все так, будто я привела тебя к нему, а не наоборот, — вздохнула водяница. — Ему это казалось более пристойным, но я уже не могла молчать. Понимаешь, с какого-то момента все вообще пошло не так.
— И с какого же?
— Наверное, когда мы снова стали близки. Антти говорил, что когда ты окрепнешь в своем решении, я смогу жить дальше как хочу, а я хотела только по-прежнему быть около тебя. Заботиться о тебе и о твоем детеныше, доставлять тебе удовольствие, делать все, что ты хочешь, и только потому, что ты этого хочешь. Мне было невыносимо думать, что в конце концов ты женишься на обычной женщине, и я уж пыталась сама тебя к этому подтолкнуть, чтобы не продлевать агонию и сохранить себе хоть место любовницы. А эта безмозглая Нурия… да я тогда и не думала про обязательства, все на голом порыве вышло, едва она на тебя замахнулась. Видишь, мне было велено тебя соблазнить, но по итогу я сама влипла в этот дурман, привязалась к тебе — не как к сильному колдуну или источнику энергии, а как к мужчине. А этого нельзя было позволять…
— Почему же? Антти не велел? — усмехнулся Илья. Он понимал, что этот вопрос не вполне деликатен, но очень хотел отвлечь девушку от того опасного поворота, к которому неуклонно шли ее откровения.
И в другое время, при солнечном свете и более-менее ясном завтрашнем дне, она бы, возможно, и обиделась, если духам это вообще свойственно. Но сейчас только бесстрастно улыбнулась и произнесла:
— Потому что ты человек, Илкка. И те несколько десятков лет, которые тебе еще отмерены, для меня ничто, пыль, которая развеется, и я снова останусь одна! Представь, как человеческая женщина узнает, что ее близкому мужчине предрекли год-два оставшейся жизни. Но она еще на что-то может рассчитывать — на кудесников-лекарей, знахарей, сакральные места, молитвы, — лелеет хоть какие-то надежды, пусть самые сумасбродные и пустые, а у меня и этого нет! Для нас все будет так, и никак иначе. Ну что, надо еще объяснять, почему мне нельзя было к тебе привязываться? Мы рождены для того, чтобы забирать ваши чувства, а не отдаваться вам, чтобы потом утратить себя навсегда. Да, у нас нет своей души, но это не значит, что нам вообще терять нечего.
— Это и есть то желание, которое я не могу исполнить?
Накки кивнула и опустила голову, давая понять, что сказала все что могла. А Илья глядел в сторону и просто не знал, куда двигаться. Удивляться было глупо: разумеется, все это он давно предчувствовал. Успокаивать? Так девушка не жаловалась, не плакала, а лишь констатировала со своей обычной непроницаемой улыбкой. Заверять, что все будет хорошо, как он мог бы сказать любой другой женщине? Но она права: будет так и никак иначе, и какой смысл после этого изворачиваться и лукавить?
За окном вновь разгулялась буря и разноцветное стекло жалобно звякнуло от порыва ветра. По спине пробежал холодок и Илья вдруг вспомнил, как летом в городе выдалась очень жаркая неделя и Ян уехал к бабушке в Зеленогорск, поближе к заливу. А они с Накки на несколько дней остались вдвоем в раскаленной от зноя квартире. Она ждала его с работы, потом раздевала до плавок и в ее объятиях он словно окунался в студеное горное озеро. Они вместе пили холодный сок, ели бутерброды и мороженое, занимались сексом когда и где хотели и просто подолгу лежали рядом и разговаривали. Ее губы исследовали на его тонкой коже каждую метку от палящего солнца и бережно гасили жар и боль. Им было так хорошо вместе, что о расставании даже думать не хотелось. И неужели Накки уже тогда одолевали мрачные мысли? Почему же она молчала, переваривала все внутри, вместо того, чтобы откровенно поговорить?
«А что бы ты сделал, если бы она призналась? — одернул он себя мысленно. — Ты что-то мог изменить, раздвинуть рамки мироздания? Она просто не желала отравлять жизнь еще и тебе, так что скажи ей спасибо за мудрость и терпение. А лучше скажи наконец то, что она действительно сейчас ждет».
— Я тоже очень к тебе привязался, Накки, — произнес Илья и крепче сжал ее руку. — Как к женщине. И мне никогда и ни с кем не было так хорошо, как с тобой.
И она действительно просияла — хоть на миг, но ее глаза заискрились, как изморозь на стекле, а щеки налились нежным розово-яблочным румянцем. Он мог бы еще что-то добавить: что счастье вовсе не зависит от долголетия, что в их силах наполнить радостью каждый день вместе, а пока надо прогнать проклятый мороз. Мог, но понимал, что сейчас она его просто не услышит, потому что все нутро у нее сворачивается и разрывается от никому не заметных рыданий.
Илья осторожно притронулся к ее лбу, чтобы погрузить в сон, — духи-хранители были подвластны этому заклинанию, хотя чаще не давались без боя. Но в этот раз Накки с благодарностью приняла его волю, покорившись скорее как родному мужчине, чем как колдуну. Напоследок, уже задремывая, она еще раз сжала его пальцы, и Илья сам почувствовал болезненную тесноту в горле. Но во сне водяная дева казалась совсем безмятежной, словно ей виделось чистое озеро или весенняя капель.
Он осторожно отнес Накки в комнату, уложил на постель и укрыл ей ноги пушистым одеялом, подумав, как нелепо выглядит со стороны — пытается накормить ее, хотя ей не нужна эта еда, и обогреть, хотя она не мерзнет. Но как еще напомнить, что для него она в первую очередь женщина, нуждающаяся в любви и ласке, а не древняя потусторонняя сущность? Что она видела и слышала от других колдунов, о которых теперь не желает вспоминать? Конечно, Илье не стоило об этом думать, но он чувствовал, что за столь долгую жизнь людского тепла, искреннего, а не вырванного силой, дабы утолить голод, Накки испытала немного.
Он посидел рядом с ней, потом, убедившись, что сон крепок, осторожно прикрыл за собой дверь. Но собравшись идти за Яном в гостевой корпус, Илья у лестницы неожиданно столкнулся с Сашей Силаевым. Парень успел упаковаться в толстый пуховик и уже натягивал шапку с мохнатыми ушами.
— О, какие люди! — удивился Илья. — А что ты здесь один делаешь, где Вера?
— А мы с парнями после танцев в карты решили поиграть, — пояснил Саша почти с гордостью. — Хейкки и Юха меня научили всяким древним приемам, я сначала, конечно, растерялся, а потом и сам стал выигрывать. Сейчас вот к Вере пойду и будем спать ложиться.
— Ну что же, здорово, — искренне отозвался Илья: энтузиазм парня даже в такое страшное время его радовал. Тем не менее он решился заодно спросить:
— А тебя совсем не смущает, что эти парни тоже демоны? Я в них-то не сомневаюсь, но легко ли тебе с ними общаться и не вспоминать о том, что с вами сотворили?
— Ты про этого отбитого Латифа? Ну, в таком случае и людям не надо верить, раз среди них попадаются сволочи, — улыбнулся Саша. — Ты представь, Илья: меня родители чуть не угробили ради собственных капризов, после такого весь мир впору ненавидеть! И кто нам тогда помог? Значит, не так все просто в жизни устроено: там свои, тут чужие. А эти ребята вообще классные, и все у них почти как у обычных парней. Говорят они, конечно, чудно, но я приспособился, зато сколько знают народных баек, каких при девушках лучше не рассказывать!
— Это замечательно, Саш, — тепло сказал Илья. — Похоже, мы все понемногу учимся у них, а они у нас. А необучаемым, вроде Латифа, все равно не останется места в нашем мире.
— Точно! — кивнул парень. — А ты, похоже, у своей русалки сейчас был?
— Саша, она на самом деле не русалка, а дух воды, — заметил Илья. — Да, был у нее, но не в том смысле, что ты подумал.
— И что же я подумал? — весело подмигнул Саша. — Да ладно, Илья! Любишь ты ее, что тут еще думать…
— Это кто тебе сказал?
— Да что я, слепой или глупый? — пожал плечами парень, и Илья невольно растерялся. Он ни разу не думал о том, нуждаются ли их отношения с Накки в каком-то названии. Просто знал, что она всегда рядом, как верный друг и советчик в потустороннем мире, как неистовая любовница, как мудрая и ласковая зрелая женщина, чья заботливость никогда его не смущала и казалась органичной как сама жизнь. Да, порой ему было неловко от такой самоотдачи, но она раз и навсегда дала понять, что это только ее выбор. И даже теперь, после ее признания об участии Антти, Илья в этом не сомневался. Так значит, и его чувство вины, и благодарность, и безграничное доверие к этой безжалостной хищнице, — все умещалось в одно слово, которое он заставил себя позабыть, спрятать в дальний ящик вместе с мечтами и чудачествами молодости.
— Илья, ты чего такой кислый? — смутился Саша. — Может, я что-то не то спросил?
— Да нет, все ты правильно говоришь — люблю, и она меня любит. Но толку-то с этого, если счастливой ее сделать я не могу…
— С чего ты взял?
— Потому что я умру гораздо раньше нее, и она из-за этого страдает, — вздохнул Илья.
Саша посмотрел на него задумчиво и промолвил:
— Ну слушай, мужчины почти всегда умирают раньше, и ничего, до этого же все вполне счастливо живут…
— Саш, тут все немного сложнее, — добродушно усмехнулся колдун, — я умру сильно раньше: на момент моей глубокой старости Накки останется такой же молодой, какой ты ее сейчас видишь. И это если мороз закончится и мы вообще будем целы. Духи-то его переживут, хоть им тоже несладко приходится.
— И ты ничего не можешь наколдовать, чтобы продлить себе жизнь?
— Нет, Саша, не могу, да если бы и мог… Знаешь, на самом деле для человека в этом нет ничего хорошего. Силенок не хватит, волей-неволей максимум лет через сто захочешь прилечь и отдохнуть от этого мира и всех его завихрений. Ты поймешь, когда немного постарше станешь.
— А ты уже больно стар! Да в жизни столько интересного, что и за двести лет не перепробуешь! — возразил парень. — Просто мы большую часть времени как-то бездарно выкидываем. Но слушай, Илья, а разве плохо, что в старости рядом с тобой будет молодая красавица? По-моему, так это просто мужская мечта.
— Да мне-то не плохо, я вообще только рад, что она будет жить долго и потом еще успеет стать счастливой. К тому же, у прирожденных ведьм довольно болезненная смерть — душа тяжело отходит, это нам такая расплата за то, что живем чуть дольше простых людей. Поэтому я бы хотел, чтобы она в этот момент была рядом, так немного легче. Но ей плохо! И что с этим делать, я не знаю, — горестно сказал Илья.
— Да, такое себе… — растерянно отозвался Саша. — Я тоже до сих пор думаю, каково Вере пришлось, когда я чуть у нее на руках не откинулся.
— Вот-вот, — кивнул Илья. — И как только женщины все это терпят?
— Ну тогда, извини за прямоту, но вам остается только забить на то, что будет дальше. Может, от нас действительно уже послезавтра останутся обледенелые кости, но хоть завтра-то еще можно пожить! Вот так ей и скажи, и главное, порешительнее будь, — заявил Саша, — девушки такое любят.
— А, ну теперь все понятно, — улыбнулся Илья и потрепал парня по плечу. — Если без шуток, то наверное, ты прав. Во всяком случае, мы попытаемся.
Он искренне был благодарен Саше и вышел во двор с более легким сердцем. Метель уже набирала обороты, и пришлось поторапливаться, чтобы отвести Яна в комнату, все время прикрывая его от колючего снега. Мальчик то и дело поглядывал отцу в глаза, видя, что его что-то гнетет, но Илья только ободряюще улыбался.
Наутро, когда сын еще спал в раскладном кресле под пуховым одеялом, Илья услышал тихое шуршание босых пяток, открыл глаза и увидел, что Накки присела рядом. Все такая же безмятежная, с ледяными глазами, в которых лишь блестели искорки давно не виденного солнца.
— Ну как вам спалось, раккаани*? — тихо спросила она, погладив его по щеке.
— Пожалуй, сейчас неплохо, — улыбнулся Илья. — А чем так вкусно пахнет?
— Это я принесла к завтраку ваш любимый черничный пирог. Встала сегодня пораньше и подумала: что время терять? — лукаво подмигнула Накки. — Давай будить мальчика и попьем вместе горячего кофе, взбодримся немного.
— Спасибо, — тепло ответил Илья и стал подниматься. Накки осторожно придержала его руку и шепотом произнесла:
— Подожди, Илкка, я хочу, чтобы ты знал еще одну вещь…
Он посмотрел на нее с улыбкой, но глаза оставались тревожными, и девушка поспешно добавила:
— Запомни, что для меня ты никогда не будешь стариком, сколько бы лет ни прошло. Я всегда буду видеть тебя таким, как сейчас, самым сильным, самым красивым, самым страстным из всех, кто мне попадался на пути. Только позволь мне остаться рядом.
Илья так и не нашелся что сказать — слишком перехватывало горло и дрожали руки, поэтому только привлек ее к себе и бережно погладил по голове. Некоторое время они сидели так почти неподвижно, и наконец он промолвил:
— Слушай, мне кажется или метель с ночи до сих пор не прекратилась? Может, туман так сгустился, но что-то за окном вообще ничего не видно.
— Да, снег так и валит, ребята пока даже не брались за уборку, — вздохнула девушка. — Возможно, ты сегодня не сможешь выйти в лес…
— Возможно, — повторил он, как эхо. — Но дома тоже дела найдутся, верно?
— А как же! — тихо отозвалась Накки и стала наливать кофе. Илья немного посидел на кровати, обхватив голову руками, затем подогнал себя и отправился к сыну.
*Родной, любимый (фин.)
21.
О низших и высших
После переезда Латиф с удивлением понял, что чувствует себя спокойнее, чем за все время их с Геленой брака, включая медовый месяц. Ему даже расхотелось разбираться с колдунами и Цыплаковым: только бы поскорее уехать из страны и забыть о проблемах. Он уже выбрал место назначения — в Мексике, в Теотиуакан-де-Ариста, недалеко от мертвого города ацтеков, у него имелся старый глинобитный дом с серо-желтыми стенами и крохотными оконцами в голубом обрамлении, с булыжной оградой и палисадником. Латиф не сомневался, что Гелена привыкнет к этому дому и новой земле, на которой больше не придется страдать от холода.
Пока дела шли своим чередом: он выбирался в город, решал вопросы с галереей и покупал продукты, а Гелена отсиживалась дома и даже снова рисовала какие-то эскизы в своей тетради. По ночам он овладевал ею с прежней уверенностью, но заметил, что жена утратила увлеченность и игривость. Теперь ее натура стала для него еще более загадочной, но тем сильнее он не хотел ее терять.
Но однажды утром они проснулись от резкого стука в дверь. Потревоженный со сна и злой, Латиф пошел к ней босиком, заодно глянув в окно и подметив что-то странное. Но с той стороны стучали все более упорно и ожесточенно. Гелена тоже вскочила, и укутавшись в теплый халат, робко выглянула в коридор.
Распахнув дверь, Латиф с изумлением увидел на пороге Хафизу. Ведьма, облаченная в шубу из черной блестящей шерсти и такой же черный хиджаб с серебряной каймой, смерила демона недобрым настороженным взглядом.
— Зачем ты сюда явилась, Малефика? — тихо и зловеще промолвил он.
— Да брось, просто Хайфи, — усмехнулась она с обманчивой безмятежностью. — После всего, что ты выкинул, дражайший, реверансы совсем не к месту.
— Я уж понял, раз ты пришла сама, а не прислала кого-нибудь из своей свиты. Так чем же мы обязаны?
Латиф выделил слово «мы», и Хафиза наконец взглянула на Гелену, даже поджав губы в подобии приветственной улыбки. Та робко кивнула и проговорила что-то почти беззвучно.
— А ты, инкуб, рассчитывал, что я не приду, пока ты не смоешься куда-нибудь дышать духами и туманами? Да, я все-таки думала, что ты умнее.
— Я собирался уехать, но не от тебя, а просто в более приятное место. Хайфи, пойми наконец, что мир не вертится вокруг твоей персоны и твоих прихотей! И кстати, ты больше не сможешь шантажировать меня: Гели все знает.
— Так уж и все? — лукаво спросила Хафиза. — Например, и то, что ты убил Нурию?
— Кого убил? — вскрикнула Гелена.
— Гели, уйди в комнату! — яростно произнес Латиф, не сводя глаз с незваной гостьи.
— Я так и знала! Ох девонька… — протянула Хафиза и невозмутимо прошла в коридор мимо Латифа. — Нурия была моей сестрой и твоей предшественницей в постели нашего инкуба. Их, конечно, до тебя было не перечесть, но только с ней он продолжал тесно общаться — нас связывал очень успешный бизнес. Но твоему муженьку за каким-то чертом понадобилось все разрушить!
— А, так это ты воруешь детей на продажу, бабуля? — неожиданно усмехнулась Гелена. — А твоя сестра — это липовая продавщица булок, верно? Ну, так я и думала! Так может, расскажешь, что с ними потом делают? А то Латиф ничего толком не объяснил.
— Где же ему это понимать, как всякому мужику! А бабуля твоя, девочка, туалеты на вокзалах моет, — сказала Хафиза сквозь зубы.
— Ладно, пусть будет мадам, или как это у вас — ханум? А на вопрос ты так и не ответила, — парировала молодая ведьма.
Хафиза чуть растерялась, и он, воспользовавшись паузой, запер дверь. Женщина переводила тяжелый взгляд то на него, то на Гелену, и наконец произнесла:
— Так, Абдуллатиф, она должна уйти, иначе нормального разговора у нас не получится.
— А ты берега не попутала? Она моя жена, это ее дом, и она ничего не успела тебе задолжать. Это ты явилась без приглашения и никто тебе здесь не рад. Если ты вежливо попросишь ее оставить нас, тогда другое дело, — жестко ответил демон.
Ведьма уставилась на него, словно не веря своим ушам. Поняв, что Латиф не шутил, она неохотно изрекла:
— Будь добра, Гелена, дай нам поговорить наедине.
Девушка небрежно кивнула и скрылась в комнате. Затем Хафиза изумленно взглянула на мужчину, взяв его за рукав футболки.
— Выходит, ты вообще все ей разболтал?! Нет, я понимаю, что ночная кукушка дневную всегда перекукует, но ты совсем не думал, что она запросто может нас сдать?
— Ну во-первых, не нас, дорогуша, а тебя, — насмешливо отозвался Латиф. — А за мной пусть гоняются на своих двоих сколько влезет. Ты до сих пор не поняла, что люди не могут диктовать мне условия? Я помогал тебе до тех пор, пока меня это интересовало, и только! А во-вторых, ты вроде собиралась поговорить о своей безвременно усопшей сестре? Или опять успела про нее забыть, как всегда было при жизни?
— Может, наконец предложишь мне сесть куда-нибудь? — вдруг произнесла ведьма.
— Разве что на кухне, у нас очень мало места, — сказал Латиф и сделал приглашающий жест.
— Да уж, роскошно живете, — заметила Хафиза. Она скинула шубу и села за стол напротив Латифа. Мужчина зажег сигарету и дал прикурить ей.
— Я хорошо тебя знаю, Абдуллатиф, — сказала женщина, — и никогда раньше не допустила бы мысли, что ты предатель. И рассчитывала, что ты не будешь сознательно вредить нам с сестрой. По-твоему, больше двадцати лет дружбы не дают такого права? Для этого срока я хотела не так уж много.
— Допустим, но твоей сестре я однажды уже навредил, — заметил Латиф. — Или с твоего разрешения не считается? Ладно, объясни толком, с чего ты решила, что я убил ее? Да, мои отношения с Нурией давно испортились, но ее смерть мне абсолютно не нужна. И если бы мы действительно были друзьями и партнерами, ты бы прислушалась к моему совету увезти ее подальше и твоя сестра могла сейчас жить! Но нет, ты опять повела себя как царица морская, которая все знает лучше всех! Не то что я, глупая нечисть!
— По крайней мере ты уже видел ее мертвой и ничего мне не сообщил, — изрекла Хафиза, сверля его черными глазами. — Так что я могла предположить?
— Да, я там был, но нашел ее уже убитой и похоронил, могу поклясться чем хочешь. Прости, что не поставил тебя в известность, ты вправе на это обижаться. Но мне надо было в первую очередь думать о себе и Гели.
— Ну хоть сейчас ты не врешь, спасибо и на том. Я велела раскопать могилу и там открылось очень много интересного. Впрочем, стоило ожидать, что Нурия однажды вляпается в какое-то дерьмо, и теперь у меня хоть из-за этого не болит голова. Ведь ясно, что охотились не за ней, она просто подвернулась, а за моими тайнами и моими деньгами!
— То есть, ты рада, что она все взяла на себя? — усмехнулся Латиф. — Черт тебя подери, Хайфи, и кто из нас после этого чудовище?
— А ты не знал, что прежде всего я думаю о себе и не люблю лезть в пекло? В конце концов это не дело для женщины. Я предпочитаю решать вопросы последовательно, красиво и в идеале — на расстоянии. И как видишь, — Хафиза горделиво кивнула в сторону окна, — мне это до сих пор неплохо дается.
— О чем ты говоришь?
— А ты, друг мой, до сих пор ничего не заметил? Знаешь, когда я только выучила язык и приехала в Россию, мне в руки попала одна сказочная книжка про колдунью, которая напустила ядовитый туман на город, отказавшийся признать ее правительницей. Правда, ей для этого хватило лишь прочитать какую-то абракадабру по бумажке, а в жизни это оказалось весьма сложно. Но можно, — Хафиза сыто улыбнулась и чуть откинулась назад.
— Хайфи, ты часом не пьяна? Какой еще ядовитый туман?
— Сам туман, конечно, не ядовит, с химической точки зрения он обыкновенный. Но приятно ли блуждать в нем с утра до вечера? Тебе ли не знать, Абдуллатиф, что большой город — это постоянное движение, и без этого он просто умрет! Да, банальная воздушная масса способна отравить людям жизнь без всяких токсинов. А если к туману прибавить морозы, подобных коим здесь не было с позапрошлого века, и снежный буран, который оборвет электропровода, занесет все автострады, железнодорожные пути, взлетные полосы? Впрочем, это происходит уже сейчас, — проворковала Хафиза. — И я подозреваю, инкуб, что ваше с супругой романтическое путешествие придется отложить на неопределенный срок.
— И чем ты докажешь, что имеешь к этому отношение? Да, я когда-то знал ведьм, которые могли проворачивать подобные штуки, но твоим потолком всегда было заключать мелкие сделки с духами. Без этого ты до сих пор могла бы только морочить людям их несчастные глупые головы! И с чего мне верить, что ты вдруг научилась управлять природой?
— Я ничего не забыла из уроков старой Мавахиб, — медленно произнесла ведьма. — Именно поэтому я сейчас перед тобой, а Нурия в могиле. Ведовство не прощает слабости, небрежности и лени. Так вот, старуха поведала мне, как разбудить силы нижнего мира и раздразнить их аппетит, но предупредила, что процесс небыстрый и трудный. Я готовилась к этому уже давно, но до последнего придерживала финальные штрихи…
— Зачем тебе это понадобилось?
— Меня всегда волновало соприкосновение душ с нижним миром, а особенно то, как люди предчувствуют это, отрицают, принимают. И не меня одну: почему так популярны рискованные игры и бои, книги и фильмы про опасность и безысходность, про узников замкнутого пространства или собственного тела, пораженного недугом? Люди с самого рождения боятся смерти и тянутся к ней, потому что лишь так могут одолеть этот чертов страх. И поверить, что это просто зрелище — красивое, торжественное, грязное, кровавое, безумное, веселое, да какое угодно. Лишь бы не с тобой. Пусть это иллюзия, но для нас она как наркоз, прививка от отчаяния, которого ты, демон, никогда не поймешь. Но вообрази хоть на мгновение: каково стать не просто зрителем, а режиссером, драматургом и богом такого спектакля? Я всегда знала, что приду к этому, но мне понадобились годы, испытания, а главное, твоя помощь.
Латиф перевел дыхание, поднялся и посмотрел в стекло, подернутое серой мглой как застарелым слоем пыли. Через нее еле пробивались искорки фонарей и окон напротив. И вправду, как он не почувствовал, что с городом творится что-то ненормальное? Видимо, совсем замкнулся на собственных проблемах, из которых виделся лишь один выход — побег. И ладно бы речь шла только о нем, тогда такая беспечность была бы оправдана. Но его подвела интуиция демона, в которую природа просто не встроила такой программы, как любовь к человеку и забота о его слабостях. Эта любовь оказалась чудовищным сбоем, вывихом, так и не вставшим на место, сросшимся болезненной, увечной конструкцией, которую Латиф уже не мог, и что самое дикое — не хотел починить.
— Да, Малефика, надо признать, что я восхищен, — произнес он наконец. — Восхищен твоим упорством, идеей и воплощением: элегантность действительно всегда была у тебя коньком. Но совсем не восхищен тем, что мне в этом воплощении отведена роль статиста. По крайней мере я ничего не помню о той помощи, про которую ты сейчас сказала.
— Ты помогал мне все эти годы, пока я собирала и хранила флюиды, хотя бы в твоих галереях и лавочках. Что и говорить, этот город идеально подходил для опытов! Художники, которых ты обрабатывал, исправно переводили черную энергию в образы, а те уже перекликались с нижним миром. Помнишь эти «фестивали искусства», ярмарки безумия? Стены, замазанные дегтем, горы из железных черепов, груды грязных тряпок и битого стекла, уродцы, похожие на что попало, но только не на людей. Конечно, тут любое божество сообразит, что такой мир обречен! Это целая фабрика, даже корпорация, если хочешь знать, Абдуллатиф…
— Корпорация зла? — усмехнулся демон.
— Название меня мало волнует, я не собираюсь делать его бизнес-маркой. Это проект моей мечты, поэтому он только на один раз. И все сработало, ты понимаешь? Даже твои недавние вспышки гнева мне пригодились, напитали городскую ауру, хотя тут ты и дал маху — привлек внимание местечковых финских шаманов и их прихвостней из среднего мира. Но больше всего помогла твоя кровь, которую ты оставлял во время ритуалов над детьми. На ее основе был создан экстракт для финального заклятия, после которого и пошел необратимый погодный процесс.
— Необратимый? — прищурился Латиф.
— До тех пор, пока мне этого хочется, — безмятежно промолвила ведьма. — Прежде всего те, кто лезет в мои дела, должны быть наказаны. Вот и посмотрим, протянут ли они и дорогие им люди хотя бы до Нового года, успеют ли загадать последнее желание и выпить последний бокал.
— А мы с Геленой сможем выбраться?
— Забавный вопрос! Ты — в добрый путь хоть сегодня: мое разрешение тебе не требуется. А вот твоей принцессе, инкуб, придется остаться здесь: никакой транспорт ее в теплые края не увезет. Так что думай сам, насколько тебе важна ее жизнь.
Латиф вцепился в край стола, подумав, в какую ловушку сам себя загнал. Слишком привязался к одной женщине, слишком доверял другой — и это он, инкуб, который в принципе редко признавал это племя за разумных существ! Если человеческие мужчины в его глазах хоть как-то тянули на это звание, то женщины казались ему лишь сосудом для выращивания нового материала. К ведьмам и ведьмакам он, конечно, относился иначе, но разница была не так уж велика.
Еще надеясь, что Хафиза блефует, он произнес:
— Ну предположим, что все так, Малефика, но тогда почему ты сама здесь? Ты ведь тоже человек, хотя бы в биологическом смысле, а значит, пути в безопасное место отрезаны и для тебя! Насколько я знаю, подобный экстрим совсем не в твоем духе. Или ты стала еще и первой ведьмой, научившейся переноситься?
— А мне и здесь неплохо: у меня есть надежное убежище, верные демоны обогревают мой дом, а верные мужчины — мою постель. Да, они не так умны и обворожительны, как ты, но знают свое дело. И мне гораздо приятнее наблюдать за городом вблизи, чем входя в транс или в интернет. А когда я сочту нужным, игра прекратится и я спокойно уеду.
— Так значит, для того, чтобы снять проклятие, уже не понадобятся годы исследований? — спросил Латиф, пристально на нее взглянув.
— А к чему ты клонишь? — произнесла Хафиза, но в следующий миг демон скинул с ее головы платок и со всей силы скрутил волосы на затылке.
— Ты что, рехнулся, Абдуллатиф?! — крикнула она. На шум выбежала из комнаты Гелена, но муж так выразительно взглянул на нее, что девушка поспешила скрыться.
— Вот так тебя радуют твои прислужники? Я тоже могу! — прошипел он, повернув Хафизу к себе, глаза в глаза. — Но я тебе не слуга, Хайфи! Мы сами выбираем, кого уважать, — и я до сих пор не трахнул тебя в первой же грязной питерской подворотне только потому, что действительно уважал! Но я ведь могу и кое-что другое. Ты знаешь, как мы вынимаем душу, когда особенно хотим есть? Аборт когда-нибудь делала? Так вот по ощущениям это как та же кюретка, только через глотку! Порвет в клочья все нутро, выпотрошит как курицу, и ни один врач не поймет, что с тобой стряслось! Хочешь такое испытать?
— Что же, давай, — хрипло сказала Хафиза. — Только кто потом снимет заклятие, если Мавахиб и Нурия мертвы, а учеников у меня пока нет? Мне терять нечего: я сделала то, о чем всегда мечтала. А вот тебе? Увы, инкуб, если хочешь спасти жену — придется меня еще немного потерпеть.
Латиф неохотно разжал пальцы и так резко выпустил ее, что она ударилась о край кухонного стола. Но тут же опомнилась и натянула платок, даже успев пригладить выбившиеся прядки.
— Поверь, я тебе не враг, — добавила она. — Даже несмотря на то, что моя сестра отчасти погибла из-за твоей халатности! В конце концов рядом с тобой Гелена не пропадет, а ты найдешь себе подпитку, пока в городе хоть кто-то останется жив! Так что прекрати это буйство и займись более важными делами.
Она поднялась, забрала шубу и оглядела себя в зеркале.
— Как же ты доберешься до своего убежища? Пешком, что ли? — съязвил Латиф.
— А ты хочешь меня подвезти? — невозмутимо улыбнулась ведьма. — Не тревожься, Абдуллатиф: мои помощники умеют находить дорогу в тумане. И не советую разыскивать мой дом — этим ты только навредишь и себе, и жене.
Шутливо изобразив воздушный поцелуй, Хафиза вдруг посмотрела на него с сожалением и добавила:
— А ты сдал, инкуб, ох сдал — вон уже и сединой сверкаешь! Срам-то какой! Видно, и впрямь пора тебе уступать дорогу молодым.
Она вышла за дверь, и Латиф вдруг почувствовал, что у него иссякают силы. Захлопнув дверь, он вернулся на кухню, где сел на табурет и обхватил голову руками.
До него донеслись быстрые шаги Гелены. Она настойчиво потрясла мужа за плечо.
— О чем говорила эта тетка, Латиф? Это все действительно так опасно?
— Успокойся, Гели, — вздохнул Латиф и привлек жену к себе. — Я заставлю ее снять это гребаное заклятие, чего бы мне это ни стоило. Дай только немного перевести дух.
— Когда? — прошептала Гелена и ее дыхание сбилось. — Я теперь погибну? И другие люди тоже? И моя мать, и бывшие знакомые? Да, я порвала с ними, но никогда не желала им смерти! За что вы с нами так?!
— Я в этом не участвовал, клянусь! Я и знать не знал, что она на такое замахнулась.
— Да что это меняет? Будто ты бы отказался, если бы знал! Ты такой же, как она, вас обоих заводят людские страдания, смерти, опустошение! И ты опять мне врал! — крикнула девушка. — Вы оба умеете только уничтожать. Так и жили бы тогда друг с другом! Зачем ты влез в мою жизнь и намотал ее как кишки на танковую гусеницу? Хотя что я спрашиваю — ясно зачем! Но почему, почему ты попросту не бросил меня тогда в этом чертовом парке?
— Потому что тогда я так захотел! — огрызнулся Латиф. — Потому что я могу делать так, как хочу! И не тебе, низшему существу, у которого все завязано на голоде, холоде и инстинктах, допытываться о моих мотивах! Я взял тебя в свой дом, чтобы ты мне помогала, а не бесила, — так не испытывай больше моего терпения!
— Низшее существо, говоришь? — яростно прошептала Гелена. — А ты не забыл, что без нас ваше существование не имеет никакого смысла? Что это вы скроены по нашему образу и подобию, а не наоборот? И это не твой дом, у вас их и не бывает!
— Не надо сердить меня, Гели, а то мы оба очень сильно об этом пожалеем, — прошипел Латиф, выставив руку вперед.
— Я поняла, — тихо сказала Гелена, смерила мужа темным злым взглядом и снова ушла в комнату.
«Да что же я наговорил-то, дурак?» — устало подумал Латиф, прикрыв руками лицо. Он посидел на кухне, не решаясь тревожить жену, затем потихоньку оделся и вышел из дома. Застывающий город предстал во всем зимнем безмолвии — только не ослепительно белом и сверкающем, а в сером, вязком, удушливом. Не доносилось ни шелеста автомобильных шин, ни обрывков разговоров, ни музыки из полуподвальных кафешек. Впрочем, за дверями, плотно закрытыми от мороза, все же теплилась какая-то жизнь.
Демон бродил по спальным районам, пока не стемнело, и зашел в одно из таких заведений, которые они с Хафизой когда-то весело именовали «рюмочно-пельменными». И с тех пор там не завелось ничего нового, кроме терминала для банковских карт, — грубо выкрашенные стены, тяжелые столы под липкими клеенками, мутное освещение, винтажный телевизор в углу. Публики в этот вечер набралось много: людям хотелось согреться старым, хоть и совсем не полезным способом, и заодно отвлечь себя пустой болтовней.
Почему-то Латиф заказал рюмку водки, зная, что не может опьянеть, но надеясь хотя бы на иллюзию, — он столько лет подражал людским привычкам, что порой уже не отделял это от своих исконных потребностей. Ему удалось подкрепиться флюидами от посетителей, которые разгорячились и ожили от спиртного, жареных пельменей и острой солянки, но расслабление не наступало. Под кожей словно разгоралось пламя — от досады, злости, бессилия и желания расквитаться. Все недавние позорные события сложились в цепочку, и ключевым звеном в ней оказалась Гелена, девица, ставшая его проклятием, сковавшая по рукам и ногам в проклятом замерзающем городе.
Внезапно до Латифа дошло, что именно с нее пошли все беды — кто таскал Цыплакова в гостиницу, которую держат колдуны, наложил чары на его дочку, творил всякую дичь на городских улицах, рискуя привлечь не только человеческое внимание? Мысль о гостинице была ему особенно неприятна: он всегда презирал этих духов-хранителей за служение людям и мещанский быт, за отказ от демонической свободы и власти во имя подобного убожества. Но знал, что Гелене это нравилось, будто какая-то потайная часть ее натуры тянулась к примитивной, бабской романтике больших дорог, грубых рук и наивных страстей. Зря, ох зря она надеялась скрывать от него свои потайные грезы! И теперь даже выслушать толком не захотела — как же, взыграла солидарность с людьми, которых она больше года и не вспоминала! А ведь умирать с ними она не пойдет, предпочтет остаться под боком у демона, лживого, жестокого, но способного обогреть…
С этими мыслями он наконец вернулся домой, уверенный, что Гелена поймет, как глупо сейчас растрачивать энергию на дрязги, и больше не станет нарываться. Однако жены в квартире, к его изумлению, не оказалось, равно как и новой песцовой шубки и зимних сапог. Латиф сразу решил проверить тайник, где хранились деньги и ценные вещи, в том числе шкатулка, которую приметила Накки, но все оказалось на месте.
«Значит, снова временный бунт, — мысленно усмехнулся демон. — Что же, Гели, посмотрим, насколько тебя хватит по такой погоде. Конечно, живая ты со мной не разведешься, но пока тебе необязательно об этом знать».
22.
Пир во время чумы
Когда за Латифом захлопнулась дверь, Гелена с бессильной злостью вцепилась в плед. Вот в этом он весь: как только наступают реальные трудности, а не игра на нервах и гормонах, просто исчезает. И то, что он изменил этому правилу во время ее болезни, теперь скорее вызывало недоумение. Вспомнилось, как они жили в той неотапливаемой лачуге, как он задаривал ее украшениями, кормил черной икрой, но мог бросить на несколько дней одну, в холодных стенах и наедине с алкоголем. За эту осень и начало зимы Гелена безумно устала, но боялась прибегнуть к испытанному способу — почему-то казалось, что на этот раз она совсем увязнет, сопьется и тихо сдохнет в застывшем городе.
А сдаваться не хотелось, особенно после высокомерного взгляда, каким сегодня ее окинула стареющая ведьма, приятельница Латифа. Ясно, что сочла «одной из многих», новой наложницей, способной только носить красивые тряпки и греть властному мужику постель. И так ли она далека от истины?
«Может, он уже решил убраться восвояси, в края, где вечное лето и вода в море как парное молоко», — подумала Гелена. Ему не нужны документы, визы, билеты и вещи, для него нет ни границ, ни языковых барьеров, ни обязательств, кроме как перед ней — хотя бы на словах, которые он произнес, беря ее в жены. Но именно на это Гелена теперь надеялась меньше всего.
Ее сморила полудрема, и в следующий раз девушка открыла глаза когда пробило три часа дня. Однако за окном уже смеркалось, и это была не обычная для Питера декабрьская акварельная синева, а вечерний туман, похожий на комья грязной ваты. Гелена поняла, что надо поторапливаться, и стала рыться в теплых вещах, которые не трогала с переезда, — выбрала самый толстый свитер, шерстяные колготки и палантин, которым смогла обмотать шею и голову. К счастью, Латиф в этот раз не догадался забрать запасные ключи, хотя прежде иногда поучал ее таким образом, — видимо, разговор с Хафизой слишком сильно стукнул его по голове.
Запахнувшись в шубу, натянув сапоги и на всякий случай прихватив паспорт, Гелена вышла за дверь и уже на лестнице почувствовала дикий холод. Она осторожно коснулась батареи, та была практически раскалена и все же не могла растопить этот невидимый лед.
Девушка поспешно сунула руки в варежки, замоталась палантином почти до самых глаз и пошла вниз. На улице она в первые мгновения не ощутила ничего особенного — холод обжигал постепенно, как вода, в которую положили кипятильник. И через пару кварталов нестерпимо захотелось назад, выпить чая, забраться под одеяло и уснуть, но взяло верх молодое упрямство, а еще — какая-то странная ломка, нуждающаяся в быстром и жестоком утолении. Гелена сообразила, что это была ведьминская жажда от незавершенных дел, и второе чутье подсказывало, что разгонит ей кровь и обогреет тело гораздо лучше домашних стен. В памяти всплыла гостиница у леса, где состоялась ее последняя охота на Цыплакова, где она испытывала сладкие чувства пополам с тоской. Бревенчатые стены, неземной свет, мерцающий в цветных стеклах, пряные и хмельные ароматы, широкие улыбки и небывалый градус чувственности, — все это неодолимо манило молодую ведьму, как ее мужа притягивал мир мертвых.
Приняв решение, Гелена гораздо бодрее пошла к автобусной остановке, ориентируясь по световым указателям и голосам — несмотря на погоду, людей вокруг хватало. Они ходили за продуктами и в аптеку, толпились в кондитерских, чтобы перехватить глоток горячего чаю или кофе, и осторожно лавировали на автомобилях. Кто-то держал за руку вкрай укутанных детей, и даже некоторым старикам не сиделось у теплой батареи. У остановки успела собраться толпа, и пока Гелена добиралась «на перекладных» до Приморского шоссе, ей захотелось проклясть все на свете. Автобусы еле-еле проползали сквозь туман, как нож через замерзшее масло, стекла покрылись инеем, и девушка волей-неволей наблюдала за попутчиками. В памяти некстати всплыла беззаботная эстрадная песенка из далекого прошлого — «теплая вода, золотой песок, к Северу лицом — сердцем на Восток…»
Она недоумевала, куда людей несет в такой момент, — для бегства они выглядели слишком спокойно и даже не очень сетовали на давку. Переговаривались, прихлебывали чай из термосов, жевали бутерброды, немного шутили и сдержанно улыбались. Кто-то деловито сообщал по мобильному, что вместе с семьей перебирается в загородный дом, потому что дерево держит тепло лучше, чем бетонная коробка, кто-то делился секретами по самопальному утеплению окон, кто-то показывал соседу навороченный тепловизор на смартфоне. Время от времени в глубине салона начинал плакать ребенок, однако никто из пассажиров не возмущался. Кое-кто, в основном пожилые, сидел нахмурившись, сжав губы и глядя в одну точку, но большинство старалось хоть чем-то себя развлечь.
И тут Гелену осенило: ведь люди не подозревают о том, что знает она, — что аномальный мороз имеет магическую природу и никуда не исчезнет без воли этой одержимой Малефики. Они уверены, что проблема в каких-нибудь циклонах, хотя несчастные метеорологи уже сбились с ног с прогнозами и заверениями. И только она невольно подслушала, что отсчет идет по крайней мере до боя курантов, а что взбредет в голову Хафизы дальше, неведомо и самым умным демонам.
Но с другой стороны, неужели так сложно догадаться, что с природой творится что-то ненормальное, и это не пройдет по календарю или щелчку пальцев? Или люди просто предпочитают утопить тревоги в горячем чае или в чем-нибудь покрепче? И пока рот заткнут бутербродами и пирожками, а в ушах звенит беззаботный трек, кажется, что ничего и не изменилось…
«Думать лень, — мрачно заключила Гелена. — Думать — страшно, думать — больно. Но что хуже, перетерпеть боль и хоть что-то предпринять, или тихо сгинуть под наркозом из жратвы, сплетен и внушений, что все будет хорошо? Старуха ведь на это и рассчитывает! Что если прямо сейчас взять и крикнуть, что мороз не пройдет? Что надо пытаться бежать, а не отсиживаться по углам, и только тогда есть шанс тупо выжить?»
Но порыв угас так же стремительно, как вспыхнул, и Гелена угрюмо зарылась лицом в мохнатые рукава шубы. Во-первых, никто ей сейчас не поверит, примут за сектантку или городскую сумасшедшую и в лучшем случае посмеются. А то и вовсе высадят на мороз. Во-вторых, это просто как-то… подло, что ли? В конце концов, что у них осталось в запертом городе, кроме этого наркоза?
«И у меня ничего не осталось, — заключила она. — Мы брошены в этом городе словно шуты сумасшедшей императрицы, устроившей гулянку в ледяном дворце. И даже если Латиф не уйдет, будет рядом из чувства долга, это лишь затянет мучения. Но сегодня я еще напоследок погуляю».
По пути от остановки к гостинице начался снегопад, и Гелена едва успевала смахивать хлопья с палантина, волос и ресниц, чтобы видеть дорогу. Временами ветер так раскачивал деревья, что девушка ускоряла шаг и смотрела только под ноги, — так становилось чуть спокойнее. Наконец показались знакомые огни, и на мгновение у нее почти потеплело на сердце. Вспомнились дни, когда она приходила посмотреть на жизнерадостных местных духов, гордых девиц и обольстительных парней. Сюда она привела свою последнюю жертву, чтобы хоть как-то скрасить эту унылую работу, и здесь же все и сломалось. Но теперь это был один из немногих источников тепла и энергии, в которой Гелена, пожив с Латифом, теперь нуждалась как в наркотике.
В ресторане она присела с краю общего длинного стола — соседи увлеклись едой и не обратили особого внимания на новоприбывшую. К счастью, ужин не заставил долго себя ждать. Гелена с аппетитом принялась за мясо с грибами и картофель по-деревенски, которые когда-то считала вредной едой, а отогревшись, стала исследовать зал в поисках того манка, кто притянул ее сюда через все преграды.
И наконец заметила Цыплаковых, чинно-благородно сидевших у самой стены. Поспешно накинув палантин на волосы и часть лба, ведьма осторожно их рассмотрела: все тут как тут, Олег улыбается своей потрепанной женушке, дочь оклемалась, да и найденный сынок выглядит здоровеньким. Ясно, что это не совпадение: именно здесь у них нашлись помощники и покровители, сломавшие Хафизе всю малину. Но на престарелую колдунью по большому счету плевать, Гелена не могла им простить что-то другое. Может, всю эту пасторальность, такую глупую и неуместную на фоне общего бедствия, а особенно — после того, как Олег стремился в ее постель, когда жена страдала, а дети чуть не погибли. И теперь, значит, ничего не было? Откровений с другой женщиной, нежных взглядов, рукопожатий, порой более предательских, чем секс? Черт, как же они тошнотворно лицемерны, эти семейные ценности, на поверку сводящиеся к одному «отряхнулись и пошли»…
«Вот только они отряхнулись и теперь сидят рядом, и им даже умирать от холода будет не так страшно… хотя бы чуточку, — вдруг сказал внутри чей-то стальной голос. — А кто с тобой останется? Мать, которой ты не нужна? Парень, которого ты предала? Подружки, которые в красивых ротиках прятали ядовитые зубки и раздвоенный язычок? Или Латиф? Ну да, держи карман шире! Так что, Гели, фиг знает, чем твое искреннее одиночество лучше их фальшивой семьи».
Злость нарастала в ней как в тот дождливый вечер, когда за ней увязались хулиганы из бара, нутро грозило взорваться как стеклянная банка с кипятком. И девушка сообразила, что ночью сможет найти комнату Цыплаковых по ауре и провернуть с ними ту же штуку, что и с теми парнями. «А что, вирус суицидального безумия от аномального холода — уж эта новость наверняка встряхнет нашу сонную массу!» — злорадно подумала ведьма. И что-то подсказывало, что на сей раз Латиф не захочет ей мешать.
Но до этого хотелось немного отдохнуть, и она вновь отправилась в прихожую, чтобы купить место. Потом Гелена выпила чаю с куском сладкого пирога, напомнившего выпечку покойной бабушки (которая по сути растила девочку в куда большей степени, чем мать), и ее совсем разморило, однако отступать было уже некуда из-за снега и тумана.
Ей показали комнату, в которой успели устроиться еще две мамаши с тремя детьми. Соседство не привело свободолюбивую ведьму в восторг, но пререкаться не приходилось. Пока женщины успокаивали отпрысков, она стянула тесные брюки, улеглась прямо в свитере и задремала, несмотря на шум. Когда же она открыла глаза, соседки крепко спали, а за окном вовсю бушевал снегопад.
Гелена осторожно поднялась, надела штаны и без сапог выскользнула за дверь. Прислушавшись к ауре, она пошла на знакомые флюиды, самым острым из которых был запах осеннего парка — размокшей земли, мертвых листьев, стоячей воды в пруду, растворимого кофе, рогаликов, в которых таилась опасная начинка. С досадой Гелена поняла, что придется идти на следующий этаж, и пожалела, что не обладает даром Латифа.
Но у самой лестницы она вдруг услышала скрипение, а затем площадка осветилась небольшим бликом, отразившимся в цветном витраже. Гелена поспешно притаилась у стены, на пару секунд перестав дышать.
«Кого сюда понесло среди ночи?!»
Она прикрыла глаза и оказалась перед ментальным подобием зеркала, которое отражало все происходящее за ее спиной на лестнице. На ступеньках сидел мужчина, точнее совсем молодой парень в просторной рубахе, черных штанах и шерстяных носках. Темноволосый, с глазами небесно-синего цвета, бледными усиками на гладкой светлой коже. Похоже, он еще нескоро огрубеет и станет кряжистым мужичком с пышной бородой, налитыми щеками и хитрыми глазками, как обычно люди воображают духов-хранителей. До тех пор девушки вдоволь налюбуются бронебойным сочетанием мужественности и изящества, свойственной свежим и цветущим юношам.
«Где я его уже видела?» — подумала Гелена и чуть не хлопнула себя по лбу. Конечно, это был тот самый красавец, на которого она недавно глазела подобно влюбленной старшекласснице. А сейчас казалось, что с того момента прошел не один год.
Парень смотрел в полумрак коридора, задумчиво постукивая пальцами по ступеньке. Тут послышались еще чьи-то шаги, и Гелена увидела босую девушку в длинной льняной рубахе, с пышной рыжей косой. В руках у нее была большая фляга из темного стекла.
«Медом им тут намазано, что ли?» — подумала ведьма. Ее способности позволяли отгородиться броней от их чутья, но она как правило недолго держалась. Тем временем рыжая присела рядом с юношей, и Гелена отметила, как они соприкоснулись плечами и бедрами. К тому же, вырез рубахи у девушки недвусмысленно оголял плечи и ложбинку меж грудей, а кожа сияла от какого-то крема или масла. Это выглядело милой и небрежной случайностью, но Гелена без труда поняла, для кого были такие старания.
— Ты чего не спишь? — спросила рыжая.
— Да не по себе как-то, — ответил парень. — Луми ни с того ни с сего забеспокоилась: мечется, шипит и все в эту сторону показывает. Вот я и решил покараулить.
Они болтали по-фински, но чутье Гелены считывало смысл на любом языке — этот подарок Латифа очень помог ей в «мероприятиях» за границей, когда от нее надеялись что-то скрыть. Она сообразила, что речь шла про пушистую трехцветную кошку, которая крутилась в прихожей, сверкая в ее сторону золотистыми глазами. Когда-то Гелена сама была страстной кошатницей, и недоверие этой красотки ее удивило.
— Луми дурного не посоветует, — кивнула девушка. — Мало ли какую дрянь этот морок может нагнать? Я тогда посижу с тобой, все равно которую ночь не спится…
«Блин, да зачем вам дрыхнуть-то?» — подумала Гелена, которая порой откровенно завидовала выносливости духов. Латиф объяснял ей, что без сна они, конечно, не умирают, но отдых значительно придает сил и помогает переварить пищу. Впрочем, сейчас ей очень хотелось, чтобы эта парочка все же отправилась на боковую, но у них оказались другие планы.
— Я тут настой из шиповника сварила, он такой сладкий! — сказала рыжая демоница. — Попей, он, по-моему, даже голод немного заглушает.
— Сластена моя, — улыбнулся домовой. — Мне кажется, ты все-таки успела понести, вот тебе и хочется есть постоянно. Жаль, что наверняка узнаем не раньше, чем круг замкнется.
— Но почему это именно сейчас случилось! А если к тому времени здесь все погибнет? — вздохнула девушка. — Куда мы денемся вместе с ребенком?
— Не погибнет, иначе мы бы знали, — заверил парень, осторожно взяв ее за подбородок и посмотрев в глаза. — Ты же мне веришь?
— А старая Нина точно скоро уйдет, душа у нее уже совсем близко, — с горечью сказала домовинка. — Я к ней каждую ночь захожу и рассказываю про холодную реку, а она так тихо дышит, словно младенец… И знаешь, мне кажется, она меня узнает: когда я вечером ей чай приношу, всегда говорит «спасибо, дочка». Догадывается, что именно я ее навещаю. Как думаешь, Хей?
— Конечно, она знает, и тебе не стоит грустить. Ей пора отдохнуть от своих болей, и мы уже многих так проводили и упокоили. И знаем, что их души сейчас в порядке.
— Да, но сейчас мне от каждой новой кончины становится страшнее: будто морок от них еще больше разгуливается. Боюсь, как бы она не потянула за собой и других.
Тут Гелена искренне удивилась, что молодая демоница, да еще, вероятно, беременная, ждет смерти старухи и голодает вместо того, чтобы съесть душу — той она все равно уже без надобности, а у них жизнь впереди. И парень ее хорош: хоть бы намекнул, что ли. Похоже, только мастерить детей горазд, а не думать об их выживании.
Тем временем они опустошили флягу, девушка положила голову на плечо парня и запустила руку ему под рубашку, видимо, решив поднять настроение испытанным способом.
— Ох, перкеле*, что ты творишь, бесстыжая? — улыбнулся домовой и стал расстегивать пуговицы.
— Да сними ее совсем, — махнула рукой девушка, — никто нас тут не увидит.
Парень охотно спустил рубашку с плеч, показав мощное, красиво очерченное тело с аккуратной золотистой порослью волос на груди. «Да уж, не такими я представляла домовых в детстве!» — подумала Гелена. Ей стало неловко, но любопытство разгорелось помимо воли. Прежде она думала, что духи спариваются между собой только для размножения, а истинный кайф получают с ведьмами и на охоте за людьми. Но эта домовинка смотрела на молодого любовника с такой огненной смесью нежности и страсти, что им явно больше никто не требовался.
Он притянул ее за бедра и заключил в объятия так, словно укрывал от бури или вражеского нашествия. Сорочка домовинки сползла до пояса, они жадно целовались и упивались каждым краешком открытой кожи. Парень прошелся поцелуями по груди и сказал:
— Я чувствую запах! Ох, как это заводит — будь моя воля, ты бы всегда ходила брюхатой. Ты ведь тоже так хочешь? Хочешь всегда носить моих детей? Хочешь, чтобы я снова тебя наполнял, едва ты разродишься?
— Хочу, очень хочу, только не кусайся! — предупредила девушка.
— Я не могу терпеть, — заявил домовой, повернул ее спиной к себе и вцепился зубами в загривок. Она вскрикнула, но тут же соблазнительно выгнулась, опираясь на руки, и парень быстро приспустил штаны. Гелена вконец растерялась, ее даже бросило в жар, но она не могла заставить себя скрыть видение. В нем не было никакой романтики, а только животная похоть, которую Гелена могла принять за изнасилование, если бы не видела их разговор. Но в ней сквозило полное доверие и взаимопонимание любовников, в котором и мужская агрессия, и женское распутство казались родными, трогательными и чарующими. И почему-то казалось, что этим яростным соитием они бросали вызов холодным и мертвым силам, отгоняли их от своей вотчины словно злобных собак.
Домовой резко вошел и задал такой ритм, что девушка еле успевала перевести дух, а порой он хватал ее за подбородок и жадно припадал к губам, мял грудь, выкручивал соски. Она взяла его руку и приложила к своей шее, будто прося перекрыть ей воздух.
— Вот так, минун хюва**, вот так… — взмолилась домовинка, затем принялась целовать и вылизывать ему руки. Парень блаженно постанывал, ручейки пота текли из-под его длинных волос по шее и груди, и разрядка, судя по всему, была уже близка.
«Что творят!» — невольно восхитилась Гелена. В то же время по телу предательски растеклось возбуждение, которое затуманило рассудок, и он больше не мог удерживать блоки.
Парень вдруг остановился и посмотрел в сторону коридора. Гелена, похолодев от испуга, съежилась на месте, видение пропало и до нее только доносились приглушенные голоса домовых.
— Ты чего, Хейкки?
— Здесь действительно есть кто-то чужой, — промолвил домовой и поднялся на ноги.
«Черт, черт!» — бессильно выругалась про себя Гелена и стиснула зубы. Сейчас недавний план казался ей несусветной дикостью, как и вся ее короткая ведьминская жизнь, полная обманов, разрушений и собственных потерь. И когда-нибудь этот момент должен был наступить — она не из тех, кого духи уважают и слушаются, она такая же добыча, и никто не станет с ней церемониться на их территории.
Через мгновение в коридоре над ее головой вспыхнул свет, больно шибанувший по глазам. Молодой демон оказался прямо перед ней и прихватил за шею так, что когти уперлись Гелене в подбородок. Она с трудом сглотнула, стараясь не встречаться с ним взглядом, однако удушье поползло по телу, парализуя мышцы и волю.
Не отводя от нее своих ледяных синих глаз и жутко улыбнувшись, парень произнес:
— Сату, посмотри сюда! Вот кто сует свой нос в наши домовиные дела!
Сату приблизилась и настороженно поглядела на Гелену. Та кое-как отдышалась и пролепетала:
— Извините…
— Что? — удивилась Сату. — Хей, так это же ведьма! Надо Велхо звать.
— Да какая ведьма, одно название, — усмехнулся Хейкки. — Позвать его, конечно, надо бы, но больно уж аура у нее жирная! Видно, с сильными знается, да и на душе много скопилось — есть чем поживиться.
Кровь вконец застыла у Гелены в жилах, она вспомнила слова Латифа — «та же кюретка, только через глотку», «не останется сил даже крикнуть», — и умоляюще посмотрела на девушку, которая спокойно и даже лениво завязывала тесемки сорочки на груди. Сил уже не хватало не то что на крик, но и на слабый шепот.
— Брось ты ее пугать, — сказала наконец Сату. — Пусть хоть скажет, кто она вообще такая и зачем сюда явилась.
Домовой неохотно выпустил ее шею, и кое-как отдышавшись, Гелена произнесла:
— Я Гелена… жена Латифа Кахинни, ифрита…
— Того, который крадет детей, что ли? — изумленно промолвил Хейкки. — То-то я подумал, что лицо твое уже здесь примелькалось! Вздумали за старое взяться?
— Нет, — возразила Гелена и тут же осеклась, вспомнив о своих недавних планах. Глаза домового зловеще блеснули и стали быстро отдаляться, а вокруг Гелены сгустилась полная темнота. Откуда-то послышалось скрипение, сухой треск, словно деревянный настил ломался прямо под ее ногами, а невдалеке снова сверкнули огоньки глаз — только совсем близко к полу. Девушка взвизгнула от страха, когда по ее ногам хлестнул длинный гибкий хвост и острые зубы прикусили щиколотку.
Очнулась она сидя на полу, а Хейкки и Сату склонились над ней и пощупали лоб и виски. Кое-как дотянувшись до лодыжки, Гелена с удивлением не обнаружила ни раны, ни крови. Парень, так и не удосужившись надеть рубаху, улыбнулся ехидно, но уже не зло:
— Куда же ты, девочка, в темную магию-то сунулась, с такими слабыми нервами? Детской уловки испугалась, какими мы мелких воришек прогоняем!
— Пожалуйста, не надо больше, — пробормотала Гелена, — я сейчас же уйду и никогда здесь не появлюсь, честное слово…
— Гелена, ты глупая или считаешь глупыми нас? Не советую, — жестко произнес домовой. — Я бы, может, тебя и выгнал — по такой метели ты все равно далеко не уйдешь, но это не нам решать. Мы просто дом оберегаем, а с тобой все будет так, как Велхо скажет.
— Кто это?
— Колдун, которому мы служим. Он тебя ждет… и похоже, уже давно.
— Выпей, чтобы успокоиться, — добавила Сату и протянула Гелене стакан с какой-то светло-коричневой жидкостью, пахнущей травами и хвоей. — Ты что, в самом деле решила, что мы тебя сожрем? Домовые слишком хорошо знают, какое у вас нутро — ни крепости, ни сладости…
— Спасибо, — с трудом выговорила девушка, облизав пересохшие губы, и сделала глоток. Как ни странно, она действительно слегка успокоилась: колдун все же человек, и с ним наверняка проще найти общий язык, чем с нечистью. Понемногу силы стали возвращаться и Гелена проследовала за духами-хранителями, стараясь не сутулиться и не дрожать. «Все-таки мне повезло, что у них колдун, а не баба вроде этой Хафизы, — уж с мужиком-то я всегда сумею договориться».
*Финское бранное выражение, эквивалентное русскому «черт возьми»
** Мой хороший (фин.)
23.
Жалость
Сначала Илья недоумевал, зачем Хейкки понадобилось будить его посреди ночи, но кое-как встряхнувшись, он с ужасом осознал, что в гостиницу проник кто-то из круга Латифа и Хафизы. Только не мог вообразить, что увидит перед собой ту странную девицу с темными волосами и мутным затравленным взглядом, которую ему показала на своем телефоне дочка Олега. Гелена тоже с удивлением его рассматривала, явно не ожидая увидеть главного местного колдуна, да еще прирожденного, таким молодым и тоже чуть растерянным, в мятой рубашке и с бледным лицом, осунувшимся от недосыпания и головной боли.
Тем не менее она обратила внимание, что он отличается северной красотой, в которой сквозило суровое и одновременно безмятежное обаяние. Голубые глаза приятного теплого оттенка, золотистые ресницы, красиво и мужественно очерченный рот и подбородок, растрепавшиеся со сна густые светлые волосы. Под воротом рубашки затейливый амулет из звериных фигурок и акульего зуба, на запястье браслет с подвеской в виде рыбки. Странный, таинственный, но при этом удивительно уютный и притягательный…
Он поблагодарил домовых за бдительность и велел им отправляться спать. Ребятам явно хотелось послушать, как он будет распекать ведьму, и потом обсудить это с друзьями, но после пары строгих взглядов они уныло отозвались «Да, Велхо» и наконец оставили их с Геленой наедине, в кухне, где продолжало тихо потрескивать пламя в очаге.
Она нерешительно спросила:
— А как вас зовут? «Велхо» — это же не имя, я правильно поняла?
— Меня зовут Илья. Просто наши духи не обращаются к проводникам по имени, мужчин всегда называют Велхо, а женщин — Нойта.
— Так вы русский?
— Нет, я ингерманландский финн. Но я здесь родился и жил всегда, так что это нам не помешает понимать друг друга.
— Ясно, — кивнула Гелена. — Извините: конечно, тут вы задаете вопросы…
— Гелена, мы не в полиции, и нам обоим есть что рассказать друг другу, так что давай без официоза. Единственное, о чем хочу предупредить, — не пытайся мне врать, иначе я пойму, что ты безнадежна, и очень рассержусь. У нас сейчас слишком мало сил, чтобы тратить их на проблемы взбалмошной девчонки, которой захотелось приключений на свои уши.
Гелена нахмурилась, но не стала препираться, и Илья спросил:
— Во-первых, зачем ты сюда приехала?
— Сначала просто хотелось развеяться, — замялась ведьма, — а потом я увидела здесь того мужика… мужчину, которого мне надо было соблазнить, с женой и детьми, и решила ночью навести на них морок. Это я как-то сдуру, на кураже, вообще-то я такими делами редко занимаюсь.
— Ну да, это у тебя типа хобби, — усмехнулся Илья. — Кстати, эти люди — мои близкие друзья, и я давно приметил тебя здесь с Олегом, а потом поставил ему заслон от твоих чар. Зачем же ты ходила с ним в гостиницу, зная, что в ней служит нечисть?
— Честно говоря, мне здесь будто легче дышалось, да и Латифа хотелось иногда позлить, — вздохнула Гелена.
— А ничего умнее ты не могла придумать? Сначала спутаться с типом, на котором только знака с черепом и перекрещенными костями не хватает, а потом его злить! Где он сейчас, кстати?
— Да если бы я сама это знала! Он мне далеко не все докладывал, а дара видеть на большом расстоянии у меня нет.
— Хорошо, я спрошу по-другому: где он может быть?
— Он слоняется по всему городу, чаще всего по запустелым локациям — развалинам, промзонам, складам. Иногда охотится у бомжатников или там, где наркоту продают. Правда, в последнее время муж уходил только за продуктами или в свою галерею. Но после визита этой отмороженной Хафизы ему что угодно могло стукнуть в голову, так что, увы, не знаю.
Девушка удрученно развела руками, и Илья счел ее слова искренними. Он расспросил Гелену о поручениях инкуба, и к его удовлетворению, ответы совпадали с тем, что он уже знал от Накки и Нурии. Кроме того, ее аура настолько раскрылась, что колдун видел и девочку с темной косой, плачущую у могилы бабушки, и девушку-подростка, отхватившую эту косу портняжными ножницами и бросившую ее с балкона многоэтажки, и студентку, коллекционирующую черепа животных и пробующую кровь змеи, и красавицу, которая нарядилась в бутафорское белое платье, чтобы в осеннюю ночь обагрить его уже собственной кровью.
— Тебя что, никто не искал после побега с Латифом? — спросил он, когда Гелена вкратце поведала о знакомстве с демоном.
— Я один раз написала матери, что теперь живу с мужчиной, только не с тем, за которого собиралась замуж. Она поздравила, напомнила, что я теперь сама за себя отвечаю, и пропала с горизонта. Вроде она незадолго до того переписывалась с каким-то иностранцем и даже хотела в реале с ним пересечься, а потом уехать. Может, и посчастливилось, — равнодушно пожала плечами Гелена.
— А твой бывший жених?
— Ну, как я узнала потом из соцсетей, у него все хорошо, по крайней мере с виду — защитил диплом, работает в какой-то клинике, завел новую девушку. А что там на самом деле, меня уже не касается.
Гелена немного помолчала и решилась спросить:
— А что вы теперь со мной сделаете?
— Да в том-то и беда, Гелена, что я не знаю, как с тобой поступить. С одной стороны, через тебя можно хотя бы попытаться надавить на Латифа и ослабить его энергию — если заклятие Хафизы действует за счет его ресурсов, это могло бы помочь. А с другой — твоя аура связана с ним, и разрушительные импульсы придут по вашему общему каналу, принесут болезни, нервные расстройства и агрессию. И как я буду рисковать жизнями других постояльцев, которые не имеют магической защиты? Среди них и Олег с семьей, и молодая пара, которую твой муженек чуть не прикончил, когда не смог соблазнить девушку. Вот и подкинула ты мне задачу, как будто больше нечем заняться…
— Простите, — сказала девушка еле слышно.
— Да ты не у меня проси прощения, а у тех, кого твой муж соблазнил, изнасиловал, искалечил, пока ты жила с шорами на глазах! Ты задумывалась, откуда он черпает вашу общую энергию? Кому раньше принадлежали побрякушки, которые он тебе дарил? Это все трофеи, вместе с которыми он забирал остатки сил! Я уж не говорю о том, что ты сознательно помогала ему в бизнесе Хафизы, разрушала семьи и отнимала у мужиков здоровье. И теперь у тебя хватило ума явиться сюда, когда мы пытаемся снять заклятие и в энергетическом поле должен быть покой и порядок, иначе все труды пойдут прахом.
— А что вы теперь на меня-то собак вешаете? — зло произнесла Гелена. — Да никакая магия не разрушит семью и не уведет мужика, если он не баран вроде вашего приятеля! Я предлагала им приятно провести время, а дальше хозяин барин. И теперь вы мне так красиво про энергетическое поле говорите, в котором я одна все порчу? А постояльцы у вас все избранные святоши, которые не изменяют женам, не бьют детей и не гадят в общественном месте? Трогательно, но, простите, не верю! Где бы вы столько бесполых манекенов без потребностей набрали?
— Я ожидал чего-то подобного, — улыбнулся Илья, к ее немалому изумлению. — Нет, Гелена, ни один человек в этом доме, кроме тебя, не причастен к убийствам детей и методичному разрушению психики у взрослых ради наживы. Если бы такой нашелся, я не пустил бы его на порог за любые деньги и в любую непогоду.
— Все-таки убийствам? — прошептала Гелена. — Но я-то здесь при чем? Я этих детей даже в глаза не видела, общалась только с их папашами, а в суть меня никто и не посвящал! Латиф всегда говорил, что это не моего бабского ума дело.
— Тебе самой не смешно? — вздохнул Илья. — Знаешь что, Гелена, подойди-ка сюда и дай руку. Я просто покажу тебе то, что узнал сам, — надеюсь, твоего дара хватит. И не буду врать, что это не больно.
Гелена отшатнулась, но он так решительно протянул ей руку, что она подчинилась. Илья закрыл глаза и стал беззвучно проговаривать проникающие руны, вызывая в памяти восставших призраков на даче. Он снова видел пустые глазницы и ошметки кожи, ощущал смрад и прикосновение разрушенных суставов к своему лицу, но теперь еще и передавал видения в разум Гелены, лишенный панциря. Ее пальцы судорожно дернулись и вцепились в его руку, она тихо застонала, но Илья не стал щадить ведьму и вообразил все пространство заброшенного дома, болотный воздух, ядовитые испарения, жуткие кукольные морды, скалящиеся в застывшей улыбке.
Вдруг дом исчез, а вместо него Илья увидел огромный городской пустырь, только почему-то с большой высоты. Ветер гонял по дороге клубы пыли, известку и мусор, завывал и щедро бросал всю эту колючую дрянь горстями в лицо. Сильно закружилась голова и все вокруг слиплось в сплошное мутно-серое пятно — стремительно приближающийся асфальт. Илья открыл глаза, стряхивая с себя кошмар, и тут у Гелены вырвался стон, а ее ноги подкосились.
Усадив ее на табурет, Илья налил воды, добавил успокоительных трав и подал девушке.
— Что, теперь поняла? — спросил он, когда она отдышалась.
— Кошмар, — шепотом промолвила Гелена, уставившись в пол. — Но поверьте, я очень жалею, особенно с тех пор как взялась за спиртное. Немного пожила счастливо, без всяких забот, а потом Латиф стал недвусмысленно указывать на мое место. Кончилась красивая восточная сказка, началось какое-то жуткое кино в стиле джалло, а совсем не пить я тоже больше не могла…
— И что, я тебя должен пожалеть? А мне жаль ребенка, которого похитили при тебе в день знакомства с Латифом, и ты закрыла на это глаза, чтобы жить с ним шикарно и весело. Это неправда, что перед инкубом нельзя устоять: та девушка ведь устояла, и другим это удается, и тогда эти твари уже прибегают к прямому насилию. Но ты-то просто польстилась на сладкую жизнь и авантюры, а теперь все вокруг виноваты, только не ты сама! Ну почему моему одиннадцатилетнему сыну понятно, что такое отвечать за себя, а тебе, взрослой девице, надо объяснять?
— А покажите женщину, которая не мечтает, чтобы мужчина за нее решал и разгребал последствия! — возразила Гелена. — Если подумать, что плохого в таком раскладе? Просто надо выбрать нормального мужчину, а с этим я, конечно, круто лажанулась.
— Да ничего плохого, только имей в виду одну вещь, — промолвил Илья. — Такие мужчины любят молодых и красивых, а не слабеньких и глупеньких, и будут решать и разгребать только пока у тебя есть молодость и красота. А девушкам, которые родились некрасивыми, это и вовсе не светит: пусть сами крутятся как могут. Хотя они тоже женщины и хотят любви, ласки и надежности! Если тебя подобное отношение не коробит, то флаг в руки, ищи нового Латифа, только доброго и безобидного.
Гелена со вздохом кивнула, хотя Илья видел, что далеко не все в его ответе ее устроило. Однако ночь близилась к завершению, и помимо нависшей опасности, его тревожило какое-то странное чувство.
— Послушай, мне надо отойти, — произнес он. — Тебя можно здесь ненадолго оставить одну?
— Да куда же я убегу? — грустно усмехнулась Гелена, показав на окно. Там уже разгулялся буран, и стекло то и дело жалобно трещало под его натиском.
— Может, хочешь чаю или кофе? — почему-то спросил Илья.
— Чаю, если можно… с лимоном, — произнесла Гелена, заметно растерявшись. — Спасибо большое…
Илья поставил чайник на огонь и вышел за дверь, где его уже поджидала Накки, успевшая натянуть шерстяной свитер и штаны.
— Звал, Велхо? — с улыбкой спросила она.
— Я бы к тебе пришел, — ответил Илья, поцеловав ее в лоб, — хотя по-хорошему мне полагается самому такие вопросы решать. Но больно уж ситуация запутанная.
— Даже больно? — подметила Накки. — И что же у тебя болит, раккаани?
— Да сложно сразу сказать. Тебе, наверное, Хейкки уже сболтнул, что у нас стряслось?
— Ну конечно, иначе я бы ему назавтра уши оборвала! Значит, эта красавица сама решила к нам явиться?
— Именно! И теперь сидит там, понурая, как школьница, получившая двойку, — усмехнулся Илья, показав на дверь. — А я не знаю, что с ней делать! И не потому, что боюсь Латифа, а потому, что мне ее жаль, можешь себе представить? Все думал, кого она мне напоминает, а сейчас сообразил: мою бывшую жену, мать Яна. Не только имена похожие, но и эта страсть к приключениям, огонь в крови, который не греет, а сжигает, разрушает, оставляет гарь и пустоту…
— Ну что же, в жалости нет ничего зазорного, — отозвалась Накки. — Лишь бы ты отдавал себе отчет, что для той женщины уже ничего не можешь сделать, а Гелена — другой человек, и она может распорядиться твоей помощью по собственному усмотрению. Если это тебя не смущает, то поступай как чутье велит.
— Все ты верно говоришь, Накки, но нутром я чувствую, что если сейчас отпущу Гелену, то и ей вскоре уже нельзя будет помочь, — вздохнул Илья. — И на моей совести останутся две недоработки вместо одной.
— Тогда давай думать: как ее здесь держать? Допустим, магические импульсы мы заблокируем, но Латиф наверняка узнает про гостиницу и рано или поздно догадается поискать тут жену. И поверь, это будет очень неприятный визит. Инкубы мстительны, и за жизнь людей, которые от него прячутся, я в таком случае гроша не дам.
— Кстати, а почему он до сих пор до них не добрался?
— Просто отложил на потом, так что не расслабляйся на их счет, — нахмурилась Накки. — Я вот что думаю: у одной лодочной станции живут несколько водяниц, с которыми я давно дружу. Они знакомы с Антти, соблюдают все правила, но им нравится жизнь этаких волчиц-одиночек, которые никого лишний раз не трогают, но и к ним лучше не соваться. Можно их попросить, чтобы приютили ее на время, — там по крайней мере будет тепло. Но усилить у нас охрану, конечно, все равно стоит.
— Слушай, это ты славную вещь подсказала. Завтра, как метель прекратится, отвезу ее к твоим подругам, а пока пусть она выпьет чаю и поспит хоть немного.
— Да пожалуйста, я даже готова пустить ее к себе переночевать — всяко спокойнее будет. И тебе надо выспаться.
— Спасибо, — тихо сказал Илья и снова поцеловал ее. Водяница ушла в купальню, а он вернулся на кухню и стал разливать чай. Гелена слегка оживилась, и даже мертвенная бледность понемногу сходила с ее лица.
— У вас очень вкусный чай, спасибо, — сказала она и робко улыбнулась.
— Давай уж переходи на «ты», Гелена, — отозвался Илья, поставив на стол плетенку с домашним печеньем, — какой смысл церемониться? Скажи вот что: к мужу хочешь возвращаться?
Девушка немного помолчала, нервно кусая губу, затем промолвила:
— Сама не знаю… Нет, я, конечно, по нему скучаю, но надо же когда-то переступить через себя и выпутываться. Я не мечтала жить с убийцей и садистом, уж поверь, Илья. Мне действительно хотелось выйти замуж за хорошего парня, после свадьбы стать женщиной, а потом мамой и бабушкой! У тебя отец с матерью есть?
— Отец умер несколько лет назад, мать, к счастью, жива. Но они всегда жили дружно, если ты об этом.
— А у меня никогда не было нормальной семьи — мать даже не скрывала, что «привезла» меня с курорта, потому что решила родить для галочки! Я росла то с бабкой, то сама по себе, и с завистью смотрела на пары, гуляющие с детьми, в городе или на пляже. Иногда напускала на себя туману: мол, мне этого мещанства даром не надо, да только фигня все и самообман! И вроде парень встретился, и были все предпосылки, — так нет же, надо было Латифу объявиться и все разрушить…
— Но ведь он дал тебе выбор, как ты рассказала?
— А я уже ему не верю, — усмехнулась Гелена. — Он сам меня к этому приучил. И теперь мне кажется, что этот как бы выбор был одной из ловушек, чтобы привязать меня еще сильнее. Благородство демона… это, по-моему, даже звучит смешно. В школе я любила «Мастера и Маргариту», а теперь эта история кажется мне просто красивым кружевом с крайне лицемерной сутью.
— Ну, насчет демонов не стоит обобщать: это просто существа из параллельного мира, персонификации стихий, а не зло во плоти. Да, они не подконтрольны человеку, потому мы и остерегаемся их. Но с ними не так сложно найти общий язык, если отдавать себе отчет, что это не клыкасто-когтистые люди, а совершенно отдельные, причем хищные существа, имеющие множество образов и подобий. И относиться к этому факту с должным уважением.
— Не знаю, смогу ли к этому привыкнуть, — пожала плечами девушка. — Я всю жизнь считала, что если что-то плавает как утка и крякает как утка — это и есть утка.
— При таких установках ты никогда не поладишь с потусторонним миром, — улыбнулся Илья. — Я тоже живу с демоницей, и еще далеко не все принял в ее характере, но постоянно себе напоминаю: нельзя применять к ним наши ценности, в которых мы сами ухитряемся путаться. И всегда лучше стараться с ними дружить, насколько это возможно, как и делали наши предки.
— Ну да, моя бабушка тоже любила оставлять кусочки «для домового», — сказала Гелена, впервые просияв за время беседы. — Только почему они пристрастились к нашей еде, если она им без надобности?
— Раньше это было просто способом общения, типа шифра, — люди через еду передавали свои просьбы, а духи показывали, что дар принят и воззвание услышано. Поэтому вино, оставляемое для них, выветривалось к утру, а яблоки высыхали и морщились. Но постепенно духам полюбились эти вкусы и ароматы, и они уже стали добывать лакомства просто для удовольствия.
— А как они их добывали прежде, когда не было таких гостиниц?
— Тут им помогала дружба: лесовики и водяные делились дарами природы, домовые учились сами готовить и даже полюбили это дело. Думаю, ты успела это заметить!
— Да, надо же, как интересно… Кстати, я слышала, как этот парень, который меня нашел, сказал своей девушке что-то вроде «когда круг замкнется». Что это означает?
— А, так они называют наступление Нового года. В этот момент, как и в дни солнцестояния, происходит соприкосновение миров и верховные духи порой сюда заглядывают. Так что будь осторожна: вскоре они начнут следить за нашим поведением, а колдунов это касается вдвойне.
— Понятно, — промолвила Гелена. — А я ведь ничего этого не знала, хотя больше года жила с Латифом…
— Духи смерти вообще особый разговор, — заметил Илья. — Им труднее живется в человеческой оболочке, чем хранителям, она их гнетет, поэтому они не перенимают наших бытовых традиций и не обзаводятся семьей.
— Но Латиф же как-то появился на свет!
— Разумеется, многие демоницы-ифриты бесплодны, но далеко не все. Однако они никогда не заботятся о потомстве, предпочитают подкинуть его людям, как кукушки. Он ничего тебе не рассказывал о прошлой жизни?
— Да, он обмолвился, что рос в приюте, но не любил об этом распространяться, а я не приставала с расспросами. Что там, я даже не знаю до сих пор, сколько ему лет!
— На этот счет не переживай: демоны часто и сами не знают точной цифры, — улыбнулся Илья. — У них много гораздо более интересных воспоминаний, а документы, если и есть, все равно поддельные.
— А любить они могут?
— За Латифа не скажу, но вообще могут, — уверенно ответил Илья. — Только у них и любовь немного иная, неподвластная нашему пониманию. Если хочешь, поговори об этом с Накки: женщина женщине лучше объяснит.
— Накки это твоя жена?
— Ну, сейчас, наверное, можно и так сказать. Не знаю, сможем ли мы это как-то узаконить после холодов, но хотя бы ради этого стоит вытерпеть.
Тут Гелена задумалась, сморщила лоб, будто припоминая что-то, и вдруг произнесла:
— Послушай, а домовой еще кое-что сказал! Девушка его спросила, что делать, если все погибнет, а он ответил: «Не погибнет, иначе мы бы знали». Так они действительно откуда-то знают?
— У домовых на самом деле обостренное чутье, но будущего они, к сожалению, не видят, — ответил Илья. — Однако на его месте я сказал бы то же самое.
— Надо же, — почему-то улыбнулась Гелена и неожиданно коснулась его руки. — Спасибо, Илья, ты славный…
— И тебе спасибо за компанию, — тепло сказал Илья. — Не буду больше учить тебя жизни, только пожелаю скорее избавиться от влияния Латифа, а следом — и от вашего общего канала. Ты до сих пор его любишь?
— Люблю, — кивнула девушка. — И ненавижу. Так что до полного выздоровления мне, похоже, еще далеко.
— Сейчас нам в любом случае стоит просто лечь и поспать. Выздоровления я тебе от этого не обещаю, но возможно, завтра будет немного легче.
24.
Ночь мертвых
На следующий день Илья сообщил обо всем Антти и отправил Гелену к лодочной станции. Его грызла тревога: он предвидел, что Латиф не станет сидеть сложа руки, но не меньше опасался и того, что Гелена от тоски и страха перед будущим снова переметнется к мужу. У молодой ведьмы в голове пока царил такой сумбур, что не было сил на планы и прогнозы. Хотелось лишь забиться куда-нибудь в угол, подальше от огромного мира с его магией, природными катаклизмами и человеческой подлостью. Мелкие колкости Накки и других молодых духов были беззлобными, но быстро стали ее утомлять. Когда она утром спустилась в прихожую, то снова, к большой досаде, наткнулась на Хейкки, который вдобавок был с приятелем.
— О, посмотри-ка на эту красавицу из Серебряного века, Юха! — ехидно улыбнулся домовой. — Каково же ей придется в лесу без нарядов, балов и богатых поклонников? Ты помни, Гелена, что духи всегда принимают неприкаянных, но лентяев и дармоедов не терпят.
— Да ладно тебе, Хей, не кипятись, — миролюбиво сказал Юха, — А ты не унывай, Гелена, тебе там понравится. Не думай, что нечисть вся одним миром мазана, раз тебе один ублюдок попался. Ты все поймешь, когда поживешь среди нас.
— Спасибо, — отозвалась Гелена, с невольным интересом посмотрев на симпатичного лесовика с длинными белыми волосами и странным золотисто-серым цветом глаз.
— Может, позавтракаешь с нами, прежде чем ехать? — спросил Юха.
— А твой друг сам меня не съест? — усмехнулась Гелена.
— Он добрый парень, просто у домовых служба такая. Мы в лесу тоже с вредителями не церемонимся.
— Значит, я еще и вредитель? — вспыхнула девушка.
— Вчера вечером — да, была, а сейчас ты очень даже милая, — улыбнулся лесовик. — Так пойдешь на кухню? Девчонки там пирожков напекли.
— Ну давайте пойдем, — смущенно ответила Гелена. — Хейкки, ты меня извини, пожалуйста, что я за вами подглядывала…
— Ой, да ладно, было бы нам чего стыдиться! — благодушно рассмеялся парень и протянул ей волосатую руку, сильно смахивающую на звериную лапу. Она несмело пожала ее, улыбнулась Юхе, — в самом деле, обижаться было не на что и добрые слова пришлись ей по сердцу. Но перспектива жить среди духов-хранителей пока не воодушевляла: Латиф приучил ее к роскоши, изысканным запретным развлечениям, и именно так она понимала цель жизни у темных сил. А эти ребята, красивые, но просоленные от пота и набившие мозоли от постоянного труда, босые или в грубых сапогах, в расстегнутых на груди рубахах, с простым нравом и бурным темпераментом, были из совсем иного круга. Вдобавок Гелене лишь предстояло в него вписаться, заслужить доверие, привыкнуть самой заботиться о пропитании и теплых вещах, — а она пока не была готова к столь резким переменам.
В гостинице былое спокойствие все больше походило на уныние и апатию: постояльцы избегали общения и в основном отсиживались в номерах. По настоянию Антти, к завтраку, обеду и ужину все непременно собирались в ресторане — еду в комнаты относили только пожилым и больным, — но Илье казалось, что даже это правило люди соблюдают с неохотой. Да, они не страдали теми недугами, что герои Джека Лондона, но их душевное состояние явно катилось по наклонной. Кое-кто стал выходить в растянутой и засаленной одежде, женщины забросили макияж, а мужчины пренебрегали бритьем. Атмосфера за трапезой утратила прежние теплые ароматы, стала удушливой и промозглой, в ней перемешивались запахи нечистой кожи, бензина, лекарств, мокрой земли.
Минуло два дня с тех пор, как Гелена уехала к водяницам, и Илья несколько раз с ней созванивался. Она уверяла, что пока вокруг тихо, Латиф не объявляется, а хозяйки к ней очень дружелюбны. Заодно они успевали немного поговорить и о магии, и Илье это нравилось. После одного из таких разговоров он снова пришел к Антти. Старик перебирал какие-то истончившиеся серые пергаменты, а рядом крутилась Луми, принюхиваясь к каждому листку.
— Вы уж простите меня, что не сообщил вам про эту ночную гостью сразу. Было как-то неудобно перекладывать ответственность, — откровенно сказал Илья.
— Все в порядке, Элиас, ребята должны привыкать к новому господину. А правильно ты поступил с ней или нет — тут я сам не знаю, с этим наименьшим злом всегда сплошные проблемы. Мы сейчас бродим на перепутье среди тумана и метели, и не видим, куда ткнуться.
Старик протер очки и стал просматривать очередную страницу. Лицо его было как всегда непроницаемым, но слегка хмурым.
— Меня беспокоит, что она вообще смогла проникнуть в дом так, что ребята учуяли ее ауру только на близком расстоянии, — заметил Илья. — А если мы так и Латифа упустим?
— Об этом я уже успел поразмыслить, и похоже, что темный морок, наведенный на город заклятием, перекрывает их флюиды. Представь это заклятие в виде большого чернильного пятна: кто заметит на нем пару новых клякс?
— И что же делать?
— Для демонов смерти существуют кое-какие ловушки, но их нельзя ставить там, где живут люди, — опасно для здоровья и психики, а у нас и так все не слава богу. Пока оставим это на крайний случай и будем надеяться на иссушающее зелье.
— Но ведь оно продолжает влиять и на Гелену, — произнес Илья.
— Ну а ты как хотел, Элиас? Это Латиф задал такие условия, и потом, оно же ее не убьет, а только ослабит. Ты считаешь, что для Гелены, жившей с насильником и пожирателем душ, это чересчур суровая кара? История знает немало таких женщин, подруг и жен истинных дьяволов, и поверь, их не стоит жалеть. Пока мы взвешиваем степень их вины, они преспокойно всаживают нам в спину нож.
— Не хотелось бы в такое верить, — вздохнул молодой мужчина.
— Как человек я тебя прекрасно понимаю, но как колдун настоятельно советую заранее верить в худшее. В нашем деле это самая надежная тактика. А что до Гелены, то ифриты обычно живут поодиночке, найти девку на ночь — дело пары минут. Подумай, чем она так проняла Латифа, что он поступился своими повадками и назвал ее женой?
— Я думаю, этот вопрос лучше Накки задать, — улыбнулся Илья.
— Ох молодежь! — шутливо проворчал Антти. — Знаешь, любовь между людьми и нечистью — это, пожалуй, загадка похлеще всякой другой любви. Может, когда улягутся погодные страсти, я этому посвящу новое исследование.
— Что же, мы будем рады вас вдохновить, — отозвался Илья. Ирония наставника, как ни странно, помогала успокоиться и взять себя в руки, когда вокруг воцарялся депрессивный дух. У Антти заметно прибавилось морщин и кровяных прожилок в глазах от сидения над бумагами и разжигания колдовских трав в поисках ответа. Но старик ни на секунду не изменял своей невозмутимости, полной жизнелюбия и легкого цинизма.
Тут Луми перестала возиться с листками и требовательно замурлыкала. Антти взглянул на часы и сказал:
— Вот же умница моя, не дает забыть! Сегодня грядет зимнее солнцестояние — небесные тела-то движутся своим ходом, несмотря на туман. С их высоты наши междоусобицы, наверное, все равно что возня муравьев, не поделивших хвоинку. Надо успеть подготовиться к ночному обряду.
— А что вы ждете от этой ночи?
— Ну как же, грань между нашим миром и Туонелой сейчас наиболее тонка. В древности северяне в это время забивали большую часть скота, потому что зимой ему все равно не хватило бы корма. Странный праздник: несколько кровавых и сытных дней, а потом скудная, темная, холодная зима. Впрочем, тогда люди философски относились к тому, удастся им выжить или нет, — заметил Антти. — Если мы еще не вконец достали высшие силы своими жалобами, они, возможно, что-то посоветуют.
— Спасибо, что напомнили, Антти! Я тоже вечером выберусь к заливу и попытаюсь с ними поговорить, — сказал Илья, чуть приободрившись.
— Береги себя, — промолвил старик и пожал его руку. — Я бы с радостью выпил с тобой кружку глега за праздник, но сейчас лучше держать голову ясной.
В раздумьях Илья вернулся к себе в комнату и застал там Милу с братом. Они понуро сидели на кресле Яна, поверх пледа, и что-то рассказывали мальчику, устроившемуся рядом на стуле.
— Эй, ребята, вы что такие кислые? — встревоженно спросил Илья.
Никита постеснялся отвечать, а Мила промолвила, опустив глаза:
— Родители снова ругаться стали, дядя Илья… Папа повадился к станции, там небольшой бар есть. Нет, он пока не напивается, понемногу пива берет, но просиживает там часами, в телефон, наверное, тупит. Даже на обед иногда не приходит, сворачивается только когда уже новая метель на горизонте.
— А мама?
— Ну, первое время она его пилила, а сейчас они почти не разговаривают. Мама днем держится, а ночью, по-моему, плачет, — призналась Мила, и ее голос чуть дрогнул.
Илья припомнил, что Олег и Лариса в последнее время действительно держались угрюмо, но списывал это на общую нездоровую атмосферу. Попытки снять заклятие требовали много сил и времени, и ему до сих пор не удалось поговорить с приятелем откровенно.
— Почему они не рады, что я вернулся, дядя Илья? — робко спросил Никита. — Они меня больше не любят? Им без меня было лучше?
— Ну ты с ума сошел, такое выдумывать? — прошипела Мила и дернула брата за ухо. Он всхлипнул, но девочка тут же его обняла и стала укачивать. Илья был благодарен ей за то, что она по-взрослому мудро увела их от опасной темы. Но Мила смотрела на него так мрачно и устало, будто уже не строила иллюзий насчет родительских чувств.
— Никита, ты ведь знаешь, что на улице сейчас очень холодно? — мягко заговорил Илья, потрепав мальчика по плечу. — Так вот, я тебе сейчас открою тайну: это не простой холод, а волшебный.
— Правда? — спросил Никита, широко раскрыв восторженные зеленые глазки. — Значит, нас заколдовала Снежная королева? Мила недавно мне про нее сказку читала!
— Угу, мама припахала, — шутливо поморщилась сестра.
— Да, только это совсем другая королева, — таинственно промолвил Илья. — Она не носила белую шубу, не ездила в санях и не жила в ледяных чертогах. Вместо волшебного зеркала ей служил компьютер, а по миру она странствовала на самолете. И иногда мы даже могли встретить ее силуэт в черном пальто на обычной улице. Но это бывало очень редко…
Илья понизил голос и Ян нетерпеливо спросил:
— Почему?
— Потому что она боялась людей, особенно детей. Иногда ей снились солнечные лужайки, по которым бегает веселая детвора, и тогда она просыпалась в холодном поту, а сердце едва не выпрыгивало из груди от ужаса. Чтобы успокоиться, она перебирала драгоценности в ее сундуках, пила хмельные нектары, наказывала слуг. А к вечеру выходила из потайного убежища — на вид оно неказистое, зато внутри богатое и затейливое, — и отправлялась в город на охоту.
— А на кого она охотилась? — спросил Никита.
— На одиноких путников, бродяг, нищих, которым приходилось спать под открытым небом. Все они бесследно исчезали после встречи с королевой, а она, сытая и довольная, возвращалась в свои владения. Но однажды королева заскучала — драгоценности надоели, нектары выдохлись, слуги от страха стали походить на тени. И решила поиграть с целым городом, закрыть его ледяным куполом, не пропускающим солнце, и посмотреть, как скоро люди, оставшиеся без света, тепла и свободы, станут такими же злыми, как она.
— И чем же все кончилось? — настороженно спросила Мила.
— А этого мы пока не знаем, — ответил Илья с сожалением. — Нам остается только верить, что конец будет счастливым для города, а не для королевы.
Немного помолчав, он погладил сына по золотистым волосам и сказал:
— Ян, мне чуть позже надо выйти к заливу — сегодня самая длинная ночь в году, и возможно, я узнаю какие-нибудь прогнозы. Ты не жди, укладывайся, и вы, ребята, отдохните, не портите здоровье из-за проблем мамы и папы.
— Хорошо, дядя Илья, будет сделано, — отозвалась чуть повеселевшая Мила. — Если у мамы опять голова разболится, уложу этого оболтуса сама.
— А можно мы сначала еще поиграем в какую-нибудь настолку, пап? — спросил Ян.
— Играйте на здоровье, только Никиту не бросайте, тоже научите, — сказал Илья и положил руку сыну на плечо. Мальчик больше не решился ничего сказать и лишь взглядом пожелал отцу удачи.
Ночь, к удивлению Ильи, выдалась почти бесснежной, зато черное небо было усеяно звездами и в воздухе парила полупрозрачная дымка, легкий занавес из льда и изморози. Лишь страшный холод напоминал о бедствии. Илья благодаря своей природе переносил его без особых тягот, но чувствовал, как больно он кусает за щеки, давит на затылок, хватает за горло. И обманчивое спокойствие ночи мертвых его тревожило, будто под слоем снега скрывалась затягивающая бездна.
Кави ободряюще ткнула его влажным носом в колени. Погладив фамильяра и привычно коснувшись амулета под курткой, Илья сложил заготовленный хворост, добавил сушеные травы, которые ему дал Антти. Он чиркнул спичкой, но пламя упорно не хотело разгораться. После нескольких бесплодных попыток пальцы дрогнули, спичка сломалась и Илья раздраженно бросил ее в кучу топлива.
Вдруг звездный свет померк на несколько секунд, или просто потемнело в глазах от перепада давления. Вдобавок дыхание сперло до боли, как будто он карабкался на высокую гору. Илья кое-как попытался прокашляться и вдохнуть, нащупал в кармане мешочек с целебной солью, которую ему давала Накки, но не успел его вытащить.
Кави вскочила на ноги и тихо рыкнула. Перед ними выросла тень, и когда Илья поднял взгляд, то едва не лишился сознания, — в двух шагах от него стоял Латиф Кахинни собственной персоной.
Он был в своей любимой черной куртке, джинсах и берцах, длинные угольные с проседью волосы удерживала такая же черная шерстяная повязка. Сейчас он казался Илье старше и бледней, чем на портрете в галерее, хотя по-прежнему выглядел красивым и полным сил мужчиной. Только эта красота, как у всех демонов, была какой-то чрезмерной, болезненной, граничащей с уродством.
Руки он скрестил на груди, так что Илья прекрасно видел узкие когти табачно-бежевого оттенка. Колдун знал, что именно они выдают истинный возраст демона, вопреки прочим иллюзиям: до первой сотни лет когти тонкие и белесые, подобно человеческим ногтям, а потом начинают уплотняться и темнеть. Впрочем, они до старости остаются крепкими и острыми как бритвы и никогда не подводят хозяев на охоте, если тем захочется позабавиться не только с энергией, но и с кровью.
Но Илья заметил и кое-что другое: кожа на руках ифрита была очень тонкой, сероватого оттенка, и глянцево поблескивала, подобно чешуе. Представив на мгновение, как эти жуткие руки касались нежной кожи Гелены, он невольно вздрогнул. Латиф же держался спокойно, и его темные глаза выражали только легкое любопытство.
— Зачем тебе жилы рвать, Водяной Змей? — промолвил он вполголоса по-русски, с легким певучим акцентом. — Ты хотел в эту ночь поговорить с духами смерти — так давай поговорим, без всяких костров и прочих твоих шаманских штучек.
— Какой мне интерес говорить именно с тобой, ифрит? — ответил Илья, стараясь дышать ровно, хотя мороз все сильнее бил в солнечное сплетение. Он положил руку на загривок Кави и она послушно прилегла у ног колдуна.
— Может, такой, что никому из нижнего мира, кроме меня, не нужно впрягаться за ваш городок? — усмехнулся демон. — Или ты всерьез рассчитываешь, что их волнует, переживете ли вы эту зиму? Что же у вас за самомнение-то!
— А тебя, пришельца с чужой земли, значит, волнует?
— Всяко больше, чем их! — заявил Латиф. — Только будь любезен, не зови сюда своих гоблинов, хватит с меня и собаки. С духом смерти положено беседовать наедине, а мне любопытно наконец посмотреть тебе в глаза, ведьмак! Наглый ты парень, конечно, но наивный, да и беззубый — нипочем не скажешь, что прабабка у тебя человечиной баловалась.
— Почему это я беззубый?
— Ну как же ты мог отпустить Гели и даже не попользоваться? Неужели не интересно, как я ее воспитал? — сально улыбнулся Латиф.
— Не интересно, у меня есть любимая женщина и чужого не надо, тем более после тебя. Не хочу черной аурой заразиться, — произнес Илья. — Хватит того, что бедная девчонка из-за твоего воспитания в живой труп превратилась.
— Живым трупом она как раз была до меня! Впитывала чужие протухшие истины и прикрывалась глупым бунтарством, в котором нет никакого кайфа. Да, в этом анабиозе можно промыкаться до старости, но какой смысл, ведьмак? Ты сам-то хочешь так жить? Не лучше ли провести несколько лет в наслаждении и уйти счастливым, не познав дряблой кожи, мокрых штанов и слабеющего рассудка?
— Если лучше, так что же ты до седых волос дотянул? Рассуждаешь как наркобарыга, который сам почему-то пьет элитную бражку, а не «крокодилом» закидывается.
— Ну знаешь, я не по собственной прихоти родился демоном смерти. Какую бы дурь мне ни пытались внушить в детстве, суть не изменилась и стать животворящим я не могу. Что во мне заложено изначально — то и сею. Но не стану лукавить: меня такая судьба вполне устраивает.
Илья с трудом выдерживал его невозмутимый, почти благодушный взгляд и закипающую внутри себя ярость. Прав был старый Антти: она самый плохой помощник, когда имеешь дело с таким врагом. Но как же это тяжело для живого человека — стиснуть зубы, затаить дыхание и заделать все пробоины в душе до единой, острой иглой и суровой ниткой по открытому мясу. Илье безумно хотелось вцепиться ему в горло и спросить, что он сделал с Геленой, разбить в кровь его самодовольное лицо, толкнуть в снег и с размаху пнуть по ребрам. Но он давно не был дворовым мальчишкой и понимал: при первом же рывке Латиф убьет его одним ударом когтей, не говоря уж о том, что синяки и выбитые зубы не искупят смерти женщин и детей, раздавленные жизни родителей. Нет уж, демон заслужил нечто более красивое и мрачное для своих последних секунд — но для этого нужно время и спокойствие, которые сейчас в безумном дефиците.
— Я это сознаю, ифрит, поэтому никогда и не рассчитывал с тобой договориться. Нам остается только уничтожить тебя.
— Уничтожить? — повторил Латиф, словно даже опешив, затем рассмеялся. — Ты, мелкопоместный северный шаман, прячущийся за спинами лесной и болотной швали, возомнил, что можешь уничтожить меня? Даже неловко спрашивать, но ты вообще в своем уме?
— Но это же ты ко мне пришел без приглашения, пожиратель душ! Значит, чего-то ждешь от шамана, — усмехнулся Илья. — И в таком случае тебе неразумно пытаться оскорбить меня и моих ребят.
— Ладно, давай поговорим о деле. Мы с тобой оказались в одной связке, хотя тебя эта связка куда крепче держит за горло. Ты не хочешь умирать сам, не хочешь, чтобы умерла твоя пожилая мать, твои друзья с женами и детьми, твой сын, у которого душа еще совсем нежная и уязвимая, и закрывать ее он пока не умеет… тише, тише, ведьмак, — произнес Латиф, предупреждающе выставив вперед когти. — Успокойся, я пока не собираюсь никого из вас трогать. Я в свою очередь не хочу, чтобы умерла Гелена, — даже несмотря на ее последнюю выходку, а следовательно, мне это заклятие так же невыгодно, как и тебе.
— Допустим, — настороженно отозвался Илья. — И что ты можешь мне предложить?
— Так, значит? Ну ладно, от перестановки слагаемых… Предлагаю вот что: ты обязуешься никогда не вмешиваться в дела Хафизы и в идеале стереть из памяти все, что стряслось за прошлый месяц. Твой дружок просто загулял с какой-то бабой, его отпрыска нашли у цыган на вокзале, а те двое молодых придурков обожрались веществами на даче, вот и померещилось им неизвестно что. Ясно?
— Один из этих придурков, насколько я знаю, тебе морду набил, — поддел Илья.
— Ну, комариный укус вам тоже неприятен, но вы этого комара прихлопнете и забудете. А я готов на этих условиях оставить им жизнь и уговорить Хафизу снять заклятие. Она согласится, если поймет, что вы уяснили урок и в дальнейшем будете вести себя хорошо.
— Значит, сделка?
— Можно и так назвать, причем выгодная для всех сторон — у Хафизы останется ее бизнес, у меня жена, а у вас жизнь, и даже возможность баловаться с вашим колдовством. Тебя что-то не устраивает?
Илья немного помолчал, затем взглянул Латифу в глаза и впервые улыбнулся, заметив легкое замешательство в лице демона.
— А с чего это Водяной Змей станет упускать свою законную добычу? — размеренно произнес колдун. — Нет, не надейтесь! Я сам напал на след, сам нашел ваше логово, учуял там множество запахов, которые когда-то оставили агенты, информаторы, водители, «черные» медики, продажные менты, заказчики наконец. Я уже знаю, что все они живы-здоровы и не думают, что когда-нибудь за ними явятся. Да и вообще не думают, что совершили что-то особенное. У таких незамутненных кровь имеет ни с чем не сравнимый аромат, и ни одной ее капли я никому не уступлю, ифрит! Как говорит мой сын, охота — это игра, проверка, кто умнее и проворнее. Так вот я свою игру еще только начал, и вам придется постараться, чтобы меня обыграть.
— Вот как ты заговорил, ведьмак! — протянул Латиф. — И ты готов играть на жизни других людей, ни в чем не повинных?
— Во всяком случае не тебе учить меня думать о людях, — насмешливо промолвил Илья. — Признайся, ифрит: ты пока оставляешь меня в живых, потому что держишь в уме, что я все-таки сниму заклятие сам? И тогда ты сможешь спокойно наплевать на Хафизу, как раньше наплевал на Нурию, а потом и всех нас пустить в расход. Так ведь? Это вполне в твоем лживом и шкурном репертуаре, потому-то ты сейчас и разговариваешь со мной так долго и относительно вежливо.
— Ты снимешь заклятие, наложенное ведьмой куда старше и образованнее тебя? Парень, ну тебе точно мороз ударил по мозгам! Лучше подумай, что этому старому колдуну на самом деле от тебя нужно! Может, вас с сыном втягивают в проект хлеще того, чем занималась Хафиза, а ты повелся на сиськи водяницы и уши развесил.
— Что ты хочешь сказать?
— А то, что прирожденным ведьмам и ведьмакам нужны чужие силы и здоровье, а не таланты. Они не просто так долго живут, а за счет ресурсов молодых дураков вроде тебя, доноров, которых выдают за учеников и помощников. А этому старику таких дураков обломилось сразу двое, большой и малый, это же какой фарт!
— И ты милосердно решил предупредить меня об опасности?
— Да нет, просто недоумеваю, что ты сам ни разу об этом не подумал. С чего старику быть таким добрячком и привечать твоего дружка с семьей или какую-то бездомную молодежь? Не с того ли, чтоб кормить свою стаю? А как его затея с гостиницей столько лет не дает сбоев, государство их не трогает, конкуренция не душит, а клиенты ничего в упор не видят и не слышат? Может, потому, что единственным слепцом там как раз являешься ты? Ну и твой беззащитный сын, разумеется. Попробуй осмотрись: что в твоем нынешнем мире вообще является настоящим? Жив ли ты еще на самом деле?
Илья ничего не ответил — сквозивший в этих словах мертвенный холод помимо воли проникал в кровь, сжимал и крутил внутренности, распирал грудь. Он резко выдохнул и струйка крови вырвалась на снег. Собрав остатки сил, Илья закрыл глаза и стал мысленно проговаривать оборонительные руны, чтобы не допустить волю ифрита к своему рассудку. Но через несколько секунд во рту снова стало солоно, голова закружилась, а веки налились неподъемной тяжестью. Залив стал уплывать, Латиф исчез и осталась только необъятная черная ночь.
…В это же время во всех комнатах и коридорах гостиницы погас магический свет и здание утонуло в декабрьском мраке. Абсолютно все его обитатели впали в забытье там, где их застали невидимые испарения, — одни не успели дочитать детям сказку, другие растянулись через порог ванной, третьи на полуслове оборвали телефонный разговор с родными. Вероника успела укрыться одеялом, а Саша полулежал на полу, прислонившись спиной к кровати. Лариса не забрала детей, и они отключились прямо на диване, где вместе с Яном смотрели кино, привалившись друг к другу.
То же царило и в обиталище духов: они лежали без чувств на кухне, в купальне, в охраняемых перелесках и у замерзшего озера недалеко от гостиницы. Сату пошатнулась, перемалывая зерна, чтобы сварить кофе перед сном, и Хейкки не успел ее подхватить. Накки хотела встретить Илью на берегу после ритуала, но так и не добралась до крыльца. Старый Антти в своем кабинете уронил голову на руки, поверх кучи бумаг на столе, и Луми вытянулась рядом, словно даже в забвении охраняла слабеющее сердце хозяина.
25.
Западня в лесу
Открыв глаза, Илья почувствовал слабость и онемение во всем теле, шея и затылок болели так, словно он долго лежал на голых досках. Впрочем, примерно так дело и обстояло. Он находился в просторном деревянном строении с неостекленными окнами, похожем на садовую беседку. Вдоль стен тянулись лавки, на одной из которых сидел Илья, посредине возвышался дубовый стол. На нем громоздились бутылки, несколько пестрых банок с газировкой и пакетов сока, грязная одноразовая посуда. В углу виднелась огромная, затейливо оформленная бутылка виски на подставке. Все это Илье удалось рассмотреть при свете гирлянды, протянутой внутри беседки, и фонарей снаружи. Едва в глазах перестало рябить и двоиться, он почуял в этом интерьере что-то очень странное.
«Собственно, а где я?» — сообразил он наконец, когда боль в голове чуть стихла. Кави рядом не было, беседка, как и двор, выглядели совершенно незнакомыми. Попытавшись встать, Илья с изумлением понял еще и то, что сапоги с носками пропали. Холод пока его не очень беспокоил, однако иммунитет был не бесконечным, к тому же ноги ныли так, будто он успел пройти босиком не один километр. Ощупью пробираясь по щербатому полу, стараясь не наступить на осколок или гвоздь, Илья выглянул из беседки. Чутье подсказывало, что звать на помощь и вообще привлекать к себе внимание не стоит: воздух казался пропитанным угрозой и напряжением.
Двор был обнесен забором, невдалеке от беседки виднелся двухэтажный дом и еще какие-то постройки. Окна дома светились болезненно-ярким, почти фосфорическим сиянием, словно в клинике или лаборатории. Медленно ступая по колкому насту, Илья добрался до окна и осторожно посмотрел внутрь.
Комната, обставленная с безумным эклектизмом, поразила его еще больше, чем беседка. Желтые обои с фигурками японок в кимоно и веточками сакуры частично прикрывал пестрый ковер, у стены пристроился аскетичный сервант из советской эпохи — наметанному глазу Ильи этот скупой дизайн был прекрасно знаком. За стеклянными дверками виднелись разномастные аляповатые сосуды и статуэтки.
Но особенно бросался в глаза массивный телевизор в противоположном углу. На экране мелькали кадры какого-то психоделического музыкального клипа, а под ним стоял видеомагнитофон, точно такой же, как у одноклассника Ильи, — ребята, приходя в гости, замирали перед ним словно перед космической ракетой. Небольшим рядком красовались пиратские VHS-ки.
«Что еще за хрень творится?! Меня что, занесло обратно в детство?» — подумал Илья с ужасом и глянул на свои руки. К его облегчению, они выглядели вполне взрослыми, да и куртка на меху была та самая, которую он надел вечером в гостинице. Однако теперь он понял, в чем заключалась вся странность: это было иное время. Не залежи старых вещей, не винтажная выставка, не стилизация, а самые настоящие 90-е годы, которые он застал небогатым, но любимым и вполне счастливым ребенком.
Едва Илья успел это переварить, как в комнате появилось несколько молодых людей. Он отпрянул от окна, но затем шестым чувством сообразил, что они его не видят, и стал наблюдать, на время забыв про успевшие озябнуть ноги.
Они расположились на большом диване — в центре устроилась высокая девушка с распущенными черными волосами до талии и в темном платье с блестками. Рядом сидел парень в кожаной жилетке поверх обнаженного торса, с недоброй ухмылкой оглядывая собравшихся. Его волосы, тоже черные, блестели от геля, на запястьях виднелись металлические браслеты и цепи.
Другая девица, белокурая, заливающаяся хохотом, была в красном платье, с густо подведенными глазами и багровой помадой на губах. От нее исходили флюиды, тревожно пахнущие бензином, пылью, звериным потом и мускусом, выдающие принадлежность к криминально-состоятельному сословию. По краям дивана пристроились ребята помоложе и как-то скромнее: девушка в белой блузке, совсем без макияжа, но очень симпатичная, и коротко стриженый полноватый юноша в вязаной кофте. Они поглядывали на остальных со странным выражением восторга и страха.
Затем вошла еще одна девушка, с черными волосами, заплетенными в длинную косу, и в скромном коричневом платье. Лицо у нее было настороженным и хмурым, в руках она держала поднос с кувшином и какими-то брикетиками. Она разлила воду из кувшина в высокие стаканы и в каждый высыпала порошок, который растворился с треском и легким сиреневым дымком. Блондинка и пара новичков восторженно захлопали, затем вся компания пригубила напиток.
Разговоров Илья не слышал, но питье несомненно воодушевило собравшихся. После пары стаканов они вконец раскрепостились — блондинка сняла белье, уселась верхом на колени к черноволосому парню и начала недвусмысленно об него тереться. Брюнетка в блестящем платье наблюдала спокойно, с улыбкой, а девушка с косой отвела взгляд и даже брезгливо прикрыла лицо рукой. Ребята, сидевшие по краям, уставились на это зрелище осоловелыми глазами, лица у них раскраснелись и покрылись испариной: им явно с непривычки стало дурно от зелья.
Тем временем блондинка двигалась все быстрее, уже ничего вокруг не замечая, а парень подбрасывал ее на руках словно невесомую. Она встряхивала головой и выгибалась, как в трансе. Вдруг он вцепился в ее открытую спину и она вздрогнула — из-под его пальцев брызнули ручейки крови. За стеклянным барьером не было слышно криков, но Илья был уверен, что она дико кричит, отчаянно пытается вырваться, а он все яростнее пробивается в нее снизу, одновременно слизывая ее кровь с пальцев.
Наконец он оставил девицу в покое, она слезла с его колен и замахнулась на любовника, но брюнетка властно протянула руку в ее сторону и, видимо, что-то приказала. Девушка с черной косой безмолвно подала руку блондинке и вывела ее из комнаты.
Брюнетка небрежно, без эмоций поцеловала парня в окровавленные губы и начала что-то говорить девчонке в белой блузке. Та лишь растерянно кивала, а упитанный юноша словно пребывал в полудреме. После этого брюнетка хлопнула в ладоши и в комнате появился еще один человек. От его вида Илью прошиб пот несмотря на всякий холод, — мужчина был очень высок, но сутул, почти горбат, его лицо частично завешивали спутанные темные волосы. Из одежды на нем были только потертые джинсы, на вдавленной груди змеилась густая черная растительность.
Когда он откинул волосы, Илья разглядел, с каким голодным блеском мужик смотрел на девушку в белой блузке. Та поначалу неловко улыбалась, затем вздрогнула и хотела вскрикнуть, однако брюнетка мягко поднесла палец к ее губам.
Он стащил девушку с дивана на пол, опрокинул на спину и развел ей ноги в стороны. Та металась, старалась вырваться, рыдала, но гигант быстро спустил штаны и навалился на нее всей тушей. Парень в кофте вскрикнул, попытался вскочить, но черноволосый моментально скрутил его руки за спиной и заставил сесть.
Тут Илья, совсем забыв про странность происходящего, ударил кулаком в стекло, но на нем не появилось ни единой трещины, а в комнате все шло своим чередом — девушка билась под тушей насильника, грубо вколачивающегося в ее тело, по полу растекалась кровь, брюнетка посмеивалась, вольготно улегшись на бок, а ее дружок продолжал удерживать рыдающего парня. Блондинка в красном успела вернуться, уже без сопровождающей, и стояла как завороженная, наблюдая за экзекуцией. Глаза у нее пьяно блестели, она возбужденно покусывала губы, и никто даже не повернул головы в сторону окна.
У Ильи снова потемнело в глазах, и последним, что он почувствовал, был холод, обжигающий босые ноги. Воцарилась лесная тишина, та самая, которую он с любовью называл «звенящей», и великодушно отогнала кошмар.
— Велхо! Давай оживай, не смей!
В этот раз Илья очнулся из-за того, что его тряс за плечо Юха. Кое-как осмотревшись, колдун убедился, что жуткая дача и беседка пропали, а вокруг возвышался ряд сосен, которые заволакивал серый туман. Неба из-за него почти не было видно, а Илья теперь лежал прямо на снегу, засыпанном черными сосновыми иголками.
— Ну же! Что с тобой случилось? Ты меня узнаешь? — вопрошал молодой лесовик. Придя в себя, Илья кивнул и даже с трудом улыбнулся: знакомое лицо в самом деле согрело душу.
— Что произошло?
— Успокойся, все живы, — торопливо заговорил Юха. — Однако ночью кто-то нагнал сильный усыпляющий морок, и сегодня все очухались только за полдень. Мы-то уже в порядке, а вот людям нездоровится: у кого грудная жаба, у кого мигрень, кого-то даже рвало темной дрянью. Ничего, старик говорит, что к вечеру они поправятся.
— А Ян?
— Он здоров, только плачет…
— Что? — переспросил Илья, сглотнув.
— Да мы же пошли за тобой на берег, а там только Кави лежала, бесчувственная. Она сейчас тоже оклемалась, а тебя и след простыл. Искали-искали по всему заливу, вот я наконец тебя учуял. Ничего, скоро он папку увидит, обрадуется.
— А где мы сейчас?
— В Келломяки*, — сообщил лесовик. — Почти в двенадцати верстах от дома! Может, наконец расскажешь, зачем ты бродил тут босой?
— Да если бы я сам знал! — пробормотал Илья. Тут он вспомнил недавнее видение, а затем и разговор с Латифом, но не мог понять, почему оказался за много километров от гостиницы. Единственное объяснение, которое приходило на ум, — ифрит лишил его сознания, затащил в автомобиль, отвез подальше в лес и выбросил, перед этим разув. Но с какой целью? И что означал этот сон во сне?
— Скажи, Юха, а здесь вблизи есть жилые дома?
— Ну вообще людьми пахнет, но мне этот душок не нравится. Лучше нам их не искать, а убраться подобру-поздорову. До большой дороги недалеко, а там ребята машину подгонят.
«Большой дорогой», насколько Илья знал, лесовики называли шоссе. Он слышал его шум, но ступни уже сильно болели, вдобавок кружилась голова и подташнивало. Кое-как встав на ноги, опираясь на плечо Юхи, он невольно поморщился и заметил красные следы на снегу.
— Черт, похоже, я их где-то разбил…
— Вот же дела, мне и дать тебе нечего, — сокрушенно вздохнул парень, привыкший с детства бегать по лесу босиком. — Ладно, в крайнем случае понесу тебя на закорках.
— Да ты что! — отмахнулся Илья. — Уж как-нибудь дойду, вытерпел же до сих пор.
Юха недоверчиво покачал головой, но не стал спорить, и они начали пробираться меж деревьев и колючих кустарников, облепленных комьями снега, которые в детстве казались Илье похожими на шарики мороженого. Сейчас, конечно, любоваться природой не тянуло, к тому же лесовик то и дело останавливался и смотрел вглубь чащи, тревожно щурясь и принюхиваясь. Илья уже хотел спросить, в чем дело, как вдруг позади послышался хруст снега, а затем странный треск, словно кто-то наступил на хлипкую доску.
— Паска**! — выругался лесовик и с силой надавил Илье на плечо, заставив нагнуться и лечь наземь. Пахнуло чем-то едким. На миг обернувшись, Илья заметил массивный темный силуэт среди деревьев и легкий дымок.
Остальное происходило так быстро, что мысль у Ильи не поспевала, и только поэтому — да еще из-за боли в ногах, — он оставался в сознании и все увидел. Юха вскочил на четвереньки и замер, вперившись в лес глазами, которые вдруг окрасились в желтый и не выражали ничего, кроме настороженности и злобы. Его руки со всей силы вцепились в мерзлую землю, а когти стали быстро вытягиваться. Рот оскалился, меж клыков потекла пена, из горла демона вырвался тихий глухой рык, напоминающий потрескивание дерева на ветру. И в ответ на этот звук сразу понеслись другие голоса со всех уголков заснеженного края — злобные, испуганные, голодные, жалобные, отчаянные. Похожие на привычную перекличку городских псов и все же иные, куда более мощные и зловещие.
Быстро содрав с себя рубашку, Юха утробно зарычал в голос и бросился туда, где все сильнее слышался хруст снега под чьими-то шагами.
На мгновение лесовик скрылся за разросшимся кустом, и тут из леса показалась огромная неуклюжая фигура в толстой дубленке. Человек бежал неловко, спотыкаясь, но в руках у него Илья разглядел охотничье ружье, от которого и шел дымок. Незнакомец не успел вновь его вскинуть — из-за куста выпрыгнул огромный волк с густой светло-серой шерстью, которая топорщилась на хребте, и горящими желтым пламенем глазами.
Он ударил человека в грудь передними лапами, ружье отлетело далеко в сторону и незнакомец с истошным воплем распластался по земле. При падении он ударился о толстое корневище, торчащее из земли. Могучие лапы уперлись в его шею, человек хрипел, выл, брызгал слюной, его тело извивалось подобно громадной рыбине в попытках ускользнуть от страшных зубов. За пару мгновений он все-таки успел вытащить из кармана выкидной нож и ударить волка в плечо, но тот навалился всей тяжестью и перегрыз ему горло. Кровь фонтаном взметнулась на снег, прежде такой безупречно белый, и Илья хотел отвернуться, но не мог.
— Юха, — прошептал он одними губами, обращаясь совсем не к зверю, а к самому себе, пытаясь понять, как это вообще возможно. Чудовище выплюнуло кусок плоти, оторвавшийся с противным хлюпающим звуком, и стало оседать на окровавленный снег. Щетина быстро исчезала с его кожи, вздутые мышцы опадали, громадное тело словно таяло на глазах, принимая человеческие изгибы.
Илья осторожно подошел ближе и увидел, что волк почти снес человеку голову и порванное горло выглядело жуткой раззявленной красно-черной пастью. Остальное пока не было сил разглядывать, и он повернулся к зверю, точнее, уже к Юхе, который сидел на снегу голый, обхватив колени и глядя куда-то в пустоту мутными глазами. По его лицу и груди стекала кровь и пена, плечи и спину все еще сводила судорога. Наконец он опомнился, вздрогнул и быстро вскочил, кое-как прикрываясь руками.
— Подожди, я сейчас! — выпалил он и вновь побежал за куст. Вернулся уже в штанах, успев обтереться от крови и промыть раненое плечо. На ходу он жадно пил талый снег прямо из ладоней и ему под ноги все еще капали розовые струйки.
«Сюр какой-то» — подумал Илья, вспомнив, что духи при нем никогда не стеснялись наготы. О том, что Юха, сто раз сажавший на плечи детей в гостинице, только что был жуткой тварью и за несколько секунд разорвал человека, он пока вообще старался не думать. С усилием взяв себя в руки, Илья тронул юношу за плечо. Вид у того был откровенно измученный и больной.
— Ты меня накажешь? — спросил Юха севшим голосом.
— Да за что? Ты же мне жизнь спас, да он еще и с ножом на тебя лез. Сильно задел-то?
— Плевать, за пару дней заживет. Но ты только не подумай, я не людоед! Я сам не ожидал, что перекинусь. Ох черт, так еще хуже получается…
Парень отчаянно застонал и едва не вцепился себе в лицо. Илья решительно удержал его и произнес:
— Так, давай успокаиваться! Я понимаю, ты молодой, но возьми себя в руки! Да, картина нехорошая выходит, но я тебе помогу, только объясни по порядку.
— Да видно, у меня от морока что-то помутилось, а потом ты пропал, вот все и вылезло наружу. У нас таких потрясений давно не бывало! Поговори со стариком, он подтвердит, что постояльцев мы никогда не пугали. Совсем юные еще плохо справляются, но старшие за ними в эту пору зорко следят. Ну… ты мне веришь? Разрешишь с вами остаться?
— А что мне делать? — невольно улыбнулся Илья. — Юха, ты не людоед, но ты хищник, и я это всегда знал. Что, мне заранее стоило вас всех разогнать? Или надеяться, что вы станете травоядными, но при этом такими же добросовестными? Я же не дурак, и я умею быть благодарным.
— Ой, спасибо! — робко отозвался парень. — А то я боялся, что ребят подвел… Только сыну, пожалуйста, не говори, что я оборотень: он пока не поймет.
— Да? Насколько я знаю Яна, он скорее решит, что это круто.
— Так это еще хуже: слухи пойдут, а я не хочу, чтоб нам пришлось прятаться. Мы уж к вам привыкли за столько-то лет! — крикнул Юха. — Ты у нашего Рикхарда, вожака, спроси, сколько мы народу спасли, а потом думай, кто опаснее, я или это недоразумение с ружьем.
— Ладно, не горячись, — вздохнул Илья и обнял парня за плечи. — Поговорю и с Рикхардом, и с Антти: если они все подтвердят, то больше никому не скажу. А тебя теперь придется подлечить, а то долго еще будет лихорадить.
— Хорошо, хорошо! — закивал молодой лесовик, сразу просияв. — Давай труп-то осмотрим, хоть поймем, кто это такой.
Заставив себя сосредоточиться, Илья посмотрел на убитого и вновь невольно содрогнулся. Лицо мужчины было покорежено волчьими зубами, но в нем проглядывало что-то знакомое. Он был уже немолодым, даже пожилым, впрочем, массивное тело при жизни явно обладало недюжинной силой. Но против лесного оборотня она оказалась бесполезна.
— С глушителем стрелял, вот ведь гад, — промолвил Юха, застегнув рубаху. — Ну что думаешь, Велхо?
Илья прощупал ауру, исходящую от тела, в котором еще тлели очаги биологической активности, и произнес:
— По-моему, обычный человек…
— Да не совсем! — заметил Юха. — Ты не смотри на то, как он выглядит: я сейчас тоже на двух ногах хожу, и Хей тоже, но людьми мы от этого не становимся.
— Ладно, хватит умничать. Что ты мне навскидку можешь сказать об этом существе?
— Скорее всего он подвергался очень жесткой ментальной обработке, у него почти стерто сознание. Остался только голод и прочие плотские позывы, и еще память на некоторые вещи и команды, вроде обращения с оружием. Его энергетическое поле не схоже с человеческим, как, впрочем, и с нашим. Помнишь, я тебе рассказывал про такую новозданную нежить, потерявшую душу? Вот это еще одно из подобных творений.
— А кем он был до обработки?
— Да явно не светочем ума, но мог бы вырасти безобидным и мирным существом. И не нашел бы такую смерть, — выразительно добавил Юха.
— Вот бедняга, — промолвил Илья, и вдруг его осенила жуткая мысль, вернее догадка из глубин памяти, которую он пока не мог облечь в отчетливую форму. Тем не менее ему стало так тошно на душе, что он тоже подобрал горсть снега и начал ожесточенно растирать лицо, будто хотел пробудиться от навязчивого кошмара.
— Ладно, Велхо, ты ему уже не поможешь, а самому надо выбираться, скоро нас метель застигнет. Давай-ка полезай мне на спину без разговоров, а то уже еле на ногах держишься.
— Да, верхом на волке я еще не катался, — не удержался Илья от шутки, но парень насупился и колдун тут же почти по-отечески потрепал его по волосам.
— Между прочим, не все мы волки: другие лесовики превращаются и в рысей, и в ворон, и в сов, а кто и вовсе в заросли мха. Даже медведи попадаются! Когда поживешь с нами подольше, сам начнешь различать, кто есть кто. Но я вот такой, — философски добавил Юха. — Это все от рождения дается, я не горжусь, но порой здорово помогает. Вот, посмотри!
Юха чуть слышно присвистнул и вскоре в тумане показались огоньки глаз. Снег легко поскрипывал под гибкими звериными лапами, и через минуту несколько крупных серых собак выбрались из лесного массива. Они выжидающе поглядывали на колдуна и лесовика и жадно втягивали ноздрями кровавый аромат.
— Ты зачем их позвал?
— Пусть поедят, они же голодные! Мелкая лесная живность, которой они питаются, тоже дохнет от морозов. Да и вопросов меньше будет.
— То есть?
— Ты же не думаешь, что он в мороз просто вышел погулять по лесу с ружьем? Он тебя по следам крови искал! Хорошо еще, что их скоро заметет. Но кто-то его подослал, и нам лучше держаться от них подальше. Пусть пока думают, что на него напала стая и он пытался отстреляться.
— Тут ты прав, но собак нельзя приучать к человеческому мясу, они потом начнут нападать на живых, — возразил Илья.
— Не начнут, — заверил Юха, и в его всегда ровном голосе колдун уловил что-то мягкое и просящее. — Под мою ответственность, Велхо! Идет?
— Ладно, Юха, — устало кивнул Илья. — Будешь следить за ними, а я — за тобой. Ты не в обиде?
— Да ты что? Спасибо! — сказал лесовик, робко улыбнувшись. — Я не люблю убивать, но лес вообще жесток, не только на севере. А уж теперь, когда земля промерзла, то же самое и с нами происходит.
— Ничего, скоро будем о