Шёпот Вечности

«Я жил на грани безумия,

желая познать причины, стучался в дверь.

Она открылась. Я стучал изнутри.

я понял — красота исторгается из источника.

Шум ключевой воды в ушах и в моём внутреннем бытии.

Ветви деревьев вздымаются и опадают, подобно экстатическим рукам тех, кто предался мистической жизни. Листья переговариваются как поэты, творящие свежие метафоры.

Нужно помириться с Отцом, с изысканностью узоров, и, всё, что нас окружает,

наполнится ощущением близости.

Поскольку я влюблён в это, я никогда не скучаю.

Когда ты движешься вокруг Сатурна, ты становишься небесами.

Когда ты движешься вокруг копей,

ты становишься рубином.

Когда ты движешься вокруг друзей Бога, ты становишься подлинным человеком.

Когда ты движешься вокруг Души всех душ, ты становишься вечным сокровищем. И за пределами представлений о правильных и неправильных действиях есть поле, я встречу Тебя там.

Я искал, но не мог найти Тебя.

Я громко звал Тебя, стоя на минарете.

Я звонил в храмовый колокол с восходом и закатом солнца.

Я купался в водах Ганги, и всё напрасно.

Я вернулся из Кааба разочарованным,

я искал Тебя на земле, я искал Тебя на небесах.

И наконец, я нашёл Тебя, спрятанным подобно жемчужине, в раковине моего сердца.

ты — есть собственная тень, погибни же в лучах Cолнца!

Как долго ты будешь смотреть на собственную тень?

Взгляни же на Его свет! Погибни и родись вновь…»

© Мавлана Джалал ад-Дин Мухаммад Руми

ТРЕТИЙ СЫН

«Расправив крылья мотылька

с холодных гор бежит река.

В рассветные, былые дни

и воды жизни в ней текли.

Здесь проливали кровь святые,

здесь умирали короли.»

Отрывок баллады. Верселий, «Исток».

Рассвет над Ишероном только задавался. Зеленоватые лучи, окрашенные висевшей на ночном небосводе Луной Пахаря, пробивались через пики гор, облизывая заснеженные вершины Гряды Полумесяц далеко на горизонте. Отражаясь от них, те словно приобретали теплый оттенок зеленого янтаря. Вскоре Соляр взойдет выше, и от его ночного спутника не останется и тени, даже блеск Перста Сотворения будет едва различим в его лучах. Горы снова засияют золотом.

Они приехали в город засветло, когда он еще спал. Первые петухи уже пробудили прибрежных жителей и те, конечно, заметили их, ведущих лошадей к морю. Однако город просыпался с колоколами, когда башни Ишерона, вторя огням храма, озаряли улицы мерным гулом. У них еще было время, пока заспанные стражники сменяли ночные караулы на свежие.

Течение Северной Вены сегодня было неспокойно. Обычно эти воды струились медленно и плавно. Холодные водопады гор были далеки отсюда и эта часть Крыльев Мотылька обычно славилась своим спокойным течением, в отличие от своих Южной и Центральной сестер. Но сейчас это течение, будто бы заподозрив неладное, плескалось грубо, порывисто, будоража свою гладь пеной и хлюпая, словно грязь под копытами их коней.

Энрик пустил своего первым, как и подобало самому старшему. И по возрасту, и по положению. Его угрюмый, черный, огромный боевой конь с густой гривой, по кличке Рёгунвальд, хрипел и жевал поводья. Массивные копыта взрывали мягкую, влажную землю, а из ноздрей струился теплый пар. Грозный уроженец с сурового севера, он был выигран братом с помощью удачной ставки. Наездник, Энрик Каранай, средний сын своего отца и его старший брат, держался в седле ничуть не хуже, чем на твердой земле, если даже не уверенней. Энрик, заядлый любитель скачек, охоты и гонок, прирос к седлу своего массивного скакуна и вел поводья с легкостью и уверенностью, присущей только заядлым всадникам.

Высокий, темно-рыжий, как все потомственные анвары, Энрик был облачен в длинный кафтан, свисающий ему до коленей. Брат держал его нараспашку, местная жара, убийственная и непривычная, плохо подходила для этого наряда, но братья носили его с гордостью, как учил отец. Энрик подвернул рукава своего черного кафтана и его сильные, жилистые руки, загорелые и покрытые столь же рыжими, как на голове и бородке, волосами, сейчас были напряжены. Под кафтан брат нацепил кожаный дублет, а его ноги, облаченные в свободные штаны, украшали той же кожи сапоги, с острыми шпорами позади. На поясе свисали ножны. Тонкие губы, украшенные усами и бородкой, озаряла улыбка. Ножи, ручки которых короновали острые, словно вороньи клювы, навершия, позвякивали в кинжальниках на груди кафтана.

Брат поправил рукоять своего длинного копья, которое положил на плечо и оглянулся назад. Солнце отливало в острой стали наконечника его оружия. Иноземец вел своего коня как раз следом за Энриком. Энхе был чужд этому месту всем, от вида своего до поведения. Индавирец казался словно героем какой-то сказки, сродни тех что кормилица рассказывала ему в детстве. Однако, Энхе Заян не был разбойником, колдуном и даже, на худой конец, пиратом, ворующим женщин и детей. Он происходил, по собственным же словам, которых из уст Энхе вытекало немало, из знатного индавирского рода. Чего было не сказать по его повадкам. Однако, в отличие от своего дружка, перед которым он был в долгу, Рейвин бы не стал врать и Энхе Заян Ифир, из далекого Индавира-в-Лоне Гор, был желанным гостем в их доме. И не особо стремился его покидать.

Стройный и поджарый, Энхе всегда смущал крестьянских девок своим поведением. Он ходил со своей, покрытой ветвящимися волосами, грудью нараспашку, облаченный в расшитый золотыми узорами жилет и цвета морской волны рубаху под ним, которую не трудился завязывать или прикрывать. Обручи из серебра с выгравированными надписями на малопонятном языке, звенели на обеих его руках, привлекая внимание каждый раз, когда тот двигался и жестикулировал. На шее у иноземца блестели золотые цепочки с подвесками из драгоценных камней. Мочки ушей украшали столь же драгоценные золотистые серьги, вылитые в виде обнаженных дам, изогнувшихся в похабных позах. Глаза этим золотым распутницам заменяли маленькие камешки изумрудов, переливающиеся и сверкающие.

— Рядишься, как шлюха. — любил грубо бросить ему Чадд, на что индавирец колко пронзал тому сердце клинком своего языка, парируя:

— Навроде той, что тебя родила? — в этот момент его губы всегда красила усмешка.

Его волосы цвета темного изумруда были заплетены в причудливые пряди, скрепленные золотыми украшениями у лица, и в куда более грубо связанный хвост на затылке. Кожа, слегка смуглая и гладкая, казалась необычной для этих краев. Глаза, странной формы, будто в вечном прищуре, тоже не внушали здешним простолюдинам доверия. Он был чужаком. Но таким экзотичным, что анварские девицы не спускали с него взглядов. На поясе его, также украшенным золочеными дисками с изображениями кривящихся рож лицедеев, тоже бренчали ножны. В одних красовался одноручный меч, а другие таили в себе длинный острый кинжал. Лошадь Энхе выбрал себе первую, что попалась в стойле. Обычную, скаковую. Он был тем примечателен, что на какой бы лошади не ездил, каждую звал Ланной. Что бы не значило это имя, он «не отличал лошадей друг от друга», опять же, по его словам. Индавирцы славятся флотом, а не конями.

Ублюдок ехал третьим, как раз следом за чужестранцем. Ерзая в седле и хмурясь, Чадд осторожно оглядывался по сторонам. Облаченный в одну только белую рубаху, затертую временем и развеваемую ветром и кожаные, плотные штаны, парень нещадно пинал лошадь в бока, заставляя свою клячу фыркать и подгонять остальных. Лошади не любили ублюдка, а он не любил лошадей. Свою кривую кобылицу он даже не звал по имени.— Что толку? Эта животина все равно однажды подохнет. Незачем ее и именовать. — отвечал на это ублюдок.

Он никому не нравился и терпели Чадда все, пожалуй, что, только потому, как в нем текла кровь рода Каранай. Не будь ублюдок побочным сыном их дядюшки, его давно бы выдворили отсюда, а то и чего пуще. Хмурый, худой, черноволосый, гладко бритый, с коротко стриженными, торчащими вверх волосами и кожей с легкой золотинкой, ублюдок не походил на анвара и не был им. Разве что отчасти. Он больше напоминал несуразного речного ицха, что сам прекрасно понимал и, по злому умыслу судьбы, ненавидел их речных ицхских соседей пуще любого другого. Ублюдок, кривясь, потирал рукоять своего, такого же как и он сам, «ублюдского» полуторного меча, шатающегося в висящих у него на боку ножнах.

Данни пустил свою Рассветную Синеву последним. Он волновался, что можно было понять любому, находящемуся в его положении. Это был первый раз, когда брат взял его с собой в подобное дельце. Тайком они выбрались из поместья, залезая на лошадей и выдвинулись к Ишерону, когда солнце еще только пробивалось из-за каменных пиков, а зеленая луна уходила с небосвода. И, перебарывая страх и волнение, он все же чувствовал себя довольным. Мужчина рождается в схватке с мечом в руке. Мальчик умирает, когда сразит первого врага. Теперь, раз и его берут с собой, чтобы разрешить дуэлями проблемы чести, он тоже может считаться мужчиной. Вес меча и ножен чутка тяготили его, но, вероятно, это только из-за волнения. В первый раз все кажется страшным, пока не столкнешься с этим.

Его белоснежная Синева переставляла копыта аккуратно, наверняка ощущая волнительные колебания в душе седока. Молодая кобылица была красива, цвета чистейшего снега с голубыми, как у самого Данни и всех Каранай, глазами. Многие предлагали ему самые разные имена для кобылы, связанные с чистотой, снегом… но, когда Рейвин, заявил, поглаживая лошадь и водя пальцами по ее гриве, что зрачки животного глубоки, как синева моря на рассвете, название пришло само собой. Теперь Рассветная Синева служила ему верой и правдой, с присущей животному чистосердечной преданностью. Белоснежной, как и ее расцветка.

Ишерон был виден даже издали. Разросшийся кучами и кучами маленьких кирпичных домиков, с красной черепицей поверх, портовый город растягивался на километры вдоль берега Спокойного моря. Усеянный этими жилищами, огромный и шумный днем, сейчас город еще дремал. Башенки, поднимающиеся над красным покровом крыш тут и там забавно поднимали свои головы с колоколами поверх маленьких домов Ишерона. Отсюда же можно было увидеть дворец лорда-управителя и, если приглядеться, башенку Часовни Очага. Данни заметил, что она мерцает цветом огня. Священники уже проснулись, оповещая о рассвете. Значит у них времени осталось немного.

Притормозив Рёгунвальда, Энрик неторопливо подвел его к конюшням на окраине города. Он тоже это заметил, как и Энхе. Один только ублюдок смотрел по сторонам, а не вдаль. Прежде, чем брат успел подметить увиденное, раздался гул первого колокола, оповещая город о наступлении нового дня, пробуждая крестьян на пашни и виноградники, освобождая знать от тяжких оков сна, и призывая праведников на молитву в Часовню. Они опоздали. Данни прикусил губу.

— Колокола звонят по утру. — констатировал Энхе Заян.

— Сегодня они будут звонить по дохлым ицхам. — кисло выдавил ублюдок.

— Если те еще не разбежались, заслышав рассветный бой. — оценивающе поглядел на улочки города перед собой Энрик.

— Теперь то их «священная луна» не укроет. — хмыкнул Чадд, обхватив рукоять своего полуторного меча.

— Солнце взошло за нашими спинами… — согласился индавирец.

— Небеса нам благоволят. — улыбнулся брат, подведя коня к стойлам у въезда в город. Он вытащил ноги из стремян, слезая с боевого жеребца, фыркающего и принюхивающегося.

Данни понимал, о чем говорит брат. Соляр, яркая звезда, полыхающая жизнью и светом, согревая поля и равнины Ишерона, была священным вестником нового дня и добра. Именно когда Соляр поднимался над миром, Часовни Очага возвещали блеском огня, что темнота отступила, и что им, по благоговению высших сил, отведен новый день. Однако им сейчас помогало иное благоговение. Яркие лучи, серебрясь на мечах, будут бить их противникам в лицо. Вот за что стоило сказать спасибо небесам.

Энрик, привязав своего коня, кивнул остальным, предлагая спешиться. Чужестранец соскочил первым, потрепав свою кобылу по загривку.

— Не лучше ли было въехать туда в седле? — хмыкнул Чадд. — Едва ли ицхи притащили с собой коней…

— Мы выехали в такую рань не для того, чтобы стражники с легкостью заприметили нас, разъезжающих по тесным улочкам на конях. — образумил его Энрик, примеряя хватку на древке своего копья. — Чем тише мы подойдем к центральной площади, тем больше у нас будет времени.

— И тем меньше шансов будет у наших врагов. — усмехнулся Энхе, соскочив с коня и, со звоном украшений на руках, привязывая очередную «Ланну» в стойле. Блестящие женщины на его серьгах забавно качались под ушами.

— Тебе то какое дело, Ифир? — хмыкнул ублюдок, неохотно слезая с коня и кривясь от ударившего ему в лицо с моря ветра. — Ты пришел сюда развлечься, а не отстаивать родовую честь. Чума и проказа, ты даже не член нашего рода.

— Быть может, я даже ближе господам Каранай, чем ты, Чадд. — вновь пырнул незаконнорожденного паренька Энхе Заян. Ублюдок не ответил, стиснув зубы и, покачав головой, плюнув под ноги в сторону индавирца.

Данни, погладив по гриве Рассветную Синеву, осторожно спешивался с нее. Вдалеке ударил колокол, разнося по окрестным улицам леденящий душу гул. От этого звука Данни вздрогнул, чуть было не навернувшись в стременах, однако, устоял, держась за поводья и опустился на землю. Синева озадаченно посмотрела на него и парень погладил лошадь по шее.

— Поджилки трясутся, Данни? — улыбнулся брат.

— Немного. — не стал лгать он.

— Боишься? — глянул на него индавирец. — Страх не делает тебе чести в бою.

— А я и не боюсь… — нахмурился Данни.

— Решительный воин тем первее вскроет противнику глотку, чем меньше он трясется при виде блеска вражьего меча. — сказал Энхе.

— Брехня, решительный и бесстрашный дурак тем первее сдохнет, бросившись на вражью пику. — фыркнул ублюдок, одергивая попону своей лошади. Там висел самострел, что приволок Рейвин с индавирцем из своих странствий.

— Зачем ты притащил это сюда, ублюдок? — свел свои острые брови чужак.

— Стрела — оружие трусов. — сказал брат.

Чудное оружие, родина которого была на юге. Кажется, как раз в Сефидском царстве, было популярно и в Индавире, и на востоке. Однако тут было редкостью и казалось чудом военной мысли. Напоминавшие луки самострелы были опасны и пробивали любой нагрудник на близкой дистанции, что было под силу не каждому луку. Однако, прежде, чем выстрелить, этот прибор нужно было еще натянуть, что составляло проблему куда более сложную, чем с луком в руках. Ублюдок любил этот самострел, находя в его убийственной мощи какую-то красоту. Отец тоже поражался опасности этого оружия и заявлял, что «будь у наших предков такие приблуды, пожалуй, анвары бы до сих пор властвовали в горах».

Сняв с лошади самострел, или же, как называл его по арвейдски Энхе «арбалет», ублюдок покрутил его в руках, любуясь натянутой тетивой и вынул из вьючного мешка на кобыле болт. Данни вновь покосился на оружие.

— Убери его обратно, ублюдок. Еще не хватало нам, чтобы ты случайно спустил его себе в ногу. — возмутился Энрик. — Или, тем паче, в кого-нибудь из нас. — Данни знал что его брат предпочитает навороченным способам убийства старую добрую рукопашную.

— Это что, страх мелькнул в твоей речи? — ухмыльнулся Чадд, положив арбалет себе на плечо и покрепче его сжав. — Не дрейфь, моя рука не дрогнет при виде каких-то ицхов.

— Бесчестно нести эту дрянь на дуэль. — скривил губы Энрик, стукнув древком копья о мощенную камнем дорожку под ними.

— Что знает de brasto о чести? — ухмыльнулся индавирец. Его чудное произношение старшего арвейдского казалось забавным. Однако, из всех здесь присутствующих, Энхе Заян хотя бы знал этот славный язык.

— Кто знает, что притащат туда сами ицхи? — возмутился ублюдок, положив пальцы на рукоять меча и пошагав мимо спутников. — Только глупец не держит тузов в рукавах.

— Ты и впрямь не знаком с понятием чести, ублюдок. — покачал головой Энрик, двинувшись за ним. Его копье казалось, сейчас начнет задевать своим острием низко посаженные крыши домиков. — Настоящий мужчина полагается на себя, а не на выделки каких-то заморских самострелов.

— Рабалетов… — поправил его Чадд.

— И даже тут ты оплошал, de brasto. — усмехнулся Энхе. Выросший по большей части среди черни Чадд был не самым умелым в языковом мастерстве. Даже Данни помнил, что это чудо на заморском зовется «арбалетом». Но влезать и поправлять грязнокровного кузена не стал.

— Оставь эту дрянь где-нибудь, когда мы войдем на площадь. — в приказном тоне сказал Энрик. — Негоже им видеть, что ты вообще ее взял.

— Быть могет, что она спасет тебе жизнь, кузенишка. Мне следовало бы найти по рабалету для каждого из вас. — процедил ублюдок. — Как и тебе следовало привести сюда своих собак. У них был бы чудный завтрак из ицхских потрохов.

Энрик покосился на него, а индавирец издал смешок.

— Они подняли бы такой вой, что нас услышали бы за Срединным морем. — ответил ему Энхе Заян в своей привычно насмешливой манере.

Кучкующиеся крыши домов вокруг уже скрыли море от их взора. Ишеронские улочки поглотили все пространство вокруг, включая равнины, пахотные поля и виноградники позади. Крылья Мотылька, реки, стекающие с горной Гряды Полумесяц, разделяли владения Ишерона на три практически равных области. Одна их них, что с севера, принадлежала их отцу, там же располагалось поместье Каранай и поселения их крестьян. С юга, с давних пор принадлежащие здешнему речному народцу, располагались земли, принадлежавшие Шайхани, семье ицхов, по их обычаям считающейся чем-то вроде благородных лордов, живущие тут с давних пор. Пространство посередине принадлежало, формально, лишь самому лорду-управителю Шеппу. Его белые знамена с золотистым окаймлением и сияющей креветкой в центре мерно покачивались у ворот города, над его дворцом, в центре площадей. Старый креветочный лорд был их с Шайхани сюзереном. Его предки были поставлены Лучезарной короной, как владетели этих земель.

Анварам, к коим принадлежал древний клановый род Каранай, сам Данни, его отец, братья и дядья, по той же милости короля с сияющим обручем на челе, за доблесть и верность были дарованы несколько земельных наделов. Один из них достался его родичу, двоюродному деду, а следом, перешел и его отцу. Именно так анвары, некогда хозяева снежных, сияющих гор, оказались тут, на берегах рек, втекающих в перекрестье Спокойного и Срединного морей, именуемых Крыльями Мотылька. Это не осталось без внимания ицхов, обитавших здесь. Скрытных, темных, молчаливых, закутанных в свои длинные одежды, с густыми бородами и темно-оливковой кожей. Чуждая культура и религия была камнем преткновения между веселыми, гордыми и страстными анварами и неистово верующими в свою ночную богиню и луны ицхилитами. Данни мало что смыслил в религии, он и собственную зараннийскую часовню-то посещал лишь по настоянию матери. Однако, даже в свои юные года прекрасно понимал, почему их челядь не уживается с ицхскими речниками.

Отцы обеих семейств, казалось, давно пережили эту неприязнь. Но лишь казалось. Все знали, что его отец, ведомый честью рода лорд Каранай и господин Шайхани, религиозный до мозга костей человек из ицхов, едва ли способны переносить друг друга. Между ними не было ненависти, но на плечах обоих лежала честь их родов и веры, на них смотрели их народы, потому, даже если бы лорд Роддварт и Раид Шайхани нашли бы общий язык, пламя этой неприязни не угасло бы в сердцах подчиненных им людей.

По этой причине они и здесь. Несмотря на все хладнокровие Рейвина, убеждавшего их даже не думать об подобных выходках, несмотря на молчаливое порицание отца в подстрекании этих конфликтов. Энрик не мог и помыслить, чтобы оставить пламя чести в своем сердце. Он первым подстрекнул ублюдка и Энхе, а следом и самого Данни, заметив того заканчивающим упражняться с кастеляном поместья сир Тонном. Отказаться от предложения брата было сложно. Юный Данни, пятнадцати лет и зим на своем веку, был лишь третьим сыном господина Роддварта Караная, еще слишком молодым, чтобы ему предавали значения. Возможно, это был его шанс заиметь уважения в глазах брата и придворных, а также их крестьян и других анваров. Для любого уроженца гор было честью видеть рядом того, кто поднимает меч за свой народ.

— Да и не вечно же тебе лупить клинком эти мешки? — кивнул на тренированную площадку Энрик. — Найди клинку Рейвина применение подостойнее.

Данни лишь кивнул ему в ответ. Следуя сейчас за своими спутниками по городским улочкам, он положил облаченную в перчатку из легкой кожи, руку, на навершие своего меча и потер его. Клинок подарил ему Рейвин, второй из старших братьев и наследник их отца. Он привез его из тех же плаваний, в которых Энхе притащил ублюдку самострел. Одноручный, но длинный, почти полуторный, меч, был изначально чуть велик для Данни, как казалось ему самому. Но когда сир Тонн научил его хватке, балансировке веса и техникам удара, прекрасный серебристый клинок стал для Данни как родной. Махая им во дворе и полосуя ударами набитые соломой и песком мешки, парень представлял себя рыцарем или воином из анварских сказок, сражающимся с грифоньим народом. Это было куда более захватывающе, чем сражения на деревянным мечах, в которых ему в юности поддавались и братья, и Дейвиен, и кастелян. Под впечатлением от этого подарка Рейвина, в ту ночь он заснул и ему снились битвы древних времен, в которых он принимал участие. Сражение с королем ворон или известная у ицхов бойня в полыхающем устье. В реальных же сражениях Данни никогда не был. Но сегодня планировал это исправить.

— Эй, ублюдок, — окликнул Энрик Чадда. Тот, хмыкнув, подошел ближе к остановившемуся у переулка брату. — на том конце улицы дозорная башенка. Если мы двинемся там…

— Они меняют караул. Им не будет дела до… — Чадд не успел закончить.

— До четырех вооруженных молодцов, гордо шагающих с клинками наперевес? — усмехнулся индавирец. — Как-же, как-же!

— Есть путь к площади покороче? — прищурился Энрик, перекинув копье с одного плеча на другое.

— Всегда есть. — теперь уже покусанные губы ублюдка озарила улыбка. — Шагай за мной, кузенишка.

— Снова поведешь нас через кварталы с крысами и сливом нечистот? — приподнял свои острые брови Энхе Заян.

— Выбирай, в чем испачкать свои драгоценные сапожки, в дерьме, пробираясь на дуэль, или в моче, убегая от стражников Тенса. — с издевкой бросил ему Чадд.

— Меньше болтайте, — возмутился Энрик. — сохраните свой боевой настрой для встречи с ицхами.

— Моего боевого настроя всегда хватит с лихвой. — растянулся в улыбке ублюдок. — За мной, пойдем нищими кварталами, там меньше глаз.

— Не меньше. Просто они прячутся лучше. — заявил Энхе Заян.

— Проберемся к площади этим путем, а когда зададим ицхам трепки, им же и вернемся. — убедительно заявил Чадд. Он был любителем пошататься по грязным закоулкам города, ведя дела с непримечательной чернью. — Мы скроемся прежде, чем люди Тенса нас заприметят.

Больше всего сердце Данни сжимал страх от того, что их поймает городская стража. Сир Томас Тенс, ее глава, человек строгий и суровый. Он был верен клятве лорду Шеппу до конца, потому пресекал любые попытки разбоя, дуэлей и расправ в Ишероне. Креветочному лорду уже давно надоели разборки двух здешних семейств и их подданных.

Узкие улочки города в обыденные дни полнились базарами и торговцами, приезжими купцами и моряками, слоняющимися по пристани в поисках утехи перед очередным отбытием в плаванье. Повсюду витал запах специй и трав, слышались крики шлюх и менял. Яркий запах корицы и красного перца, гвоздики и имбиря вперемешку с шафраном обычно кружил Данни голову. Эти удивительные приправы, которые купцы возили из далеких земель, описываемых разве что в сказках, манили ароматами столь яркими, что, закрывая глаза, юный лордов сын мог представить себе, как самолично шагает сейчас по далеким Землям Радужных Цветов или выходит на пристань порта какого-нибудь полиса. От их сказочных ароматов ужасно разыгрывался аппетит и он любил прогуляться по базару Ишерона, прежде, чем возвращаться в поместье к обеду.

Сейчас в воздухе витал лишь остаток этих ароматов. Заморские купцы еще не разложили на прилавках свои товары, а пряности и специи были надежно спрятаны под охраной до начала торгов. Ныне вокруг Данни витал совсем другой запах.

Ублюдок повел их окраинным кварталами, где гнездился нищий сброд. Чадд чувствовал себя здесь в своей тарелке. Ублюдок он и есть ублюдок. На земле под их сапогами хлюпала грязь и нечистоты, сливаемые сюда с возвышенной части Ишерона с помощью небольших каналов, прорытых у городских улиц. Благодаря пологости земли, на которой был построен город, нечистоты смывались каналами прямиком вниз по холмам, в эти районы. Эту удивительную задумку городской архитектор воспроизвел по примеру арвейдских городов и столиц, навроде того же Индавира, откуда был родом Энхе, Арвейдиана или Города Тысячи Куполов, что за Хребтом Полумесяц. То позволяло унести вонь подальше от людного центра города.

Аккуратно ступая и глядя себе под ноги, Данни старался не запачкать сапоги в чем похуже размешанной людскими ногами грязи. Вонь тут стояла жуткая и парень не мог не скривиться и чуть не закашливался. Энхе Заян тоже был не в восторге от такого пути и шагал по земле почти на мысках, стараясь не погружать и не попачкать свою дорогую высокую обувь, поднимавшуюся ему почти до колен, в сливном дерьме. Энрика, похоже волновал больше запах, от которого брат, скривив лицо и уткнувшись носом в предплечье, воротил голову и отплевывался. Один лишь только ублюдок, шагая впереди, даже не обращал на эту вонь ни капли внимания.

Шум моря, шуршащий где-то неподалеку от города был прерван очередным звоном колокола. Гул пронесся по тесным кварталам и пробежал по спине Данни, словно легкое прикосновение материнских пальцев, вызывая мурашки. На этот зов отозвались еще пара колоколов. Следом остальные. И вот, тут и там, со всех краев Ишерона разливался колокольный звон.

— Поспеши, ублюдок. — бросил Энхе Заян.

Не сказав иноземцу ничего в ответ, Чадд все же прибавил шагу, нырнув незримой тенью за очередной поворот. Лица коснулось свежее дуновение морского бриза, бьющего с побережья и ужасный смрад нижних кварталов слегка отступил под его натиском. Стараясь не отставать от индавирца, потирающего рукояти своих клинков, Данни прибавил шагу, глядя на мелькающий между домами вид на берег Спокойного моря. В одно мгновение он даже, казалось, заметил сияние столпа Перста, но, вероятно, это лишь утренний Соляр отразился бликами на горизонте волн.

Обойдя ближайшие сторожевые башенки окольными путями, они быстро пробежались по закоулкам жилых кварталов, надеясь, что не будут замеченными. Из некоторых домиков уже выбирались горожане, высовываясь из окон или выходя на балкончики, теснящиеся друг напротив друга в этих узких коридорах улиц. Некоторые из них, подмечая столь необычных гостей, провожали их взглядом. Настороженным и молчаливым. Ублюдок Чадд косился на них злобным взглядом, показательно перебирая пальцами по своим ножнам, а Энхе, словно бросая вызов, улыбался юным дамам, выглядывающим из окон. Такого энтузиазма Энрик не испытывал, напряженно поправляя копье, которое чуть ли не задевало своим острием низко посаженные балкончики. Данни же опустил взгляд, надеясь, что на него не обратят внимания, хотя взгляды эти чувствовались, словно свисающая ноша на плечах.

— Теперь сюда. — юркнул за очередной поворот Чадд.

— Так если они не разбежались, что будем делать? — обратился к Энрику индавирец, прищурившись и приподняв бровь.

— Как я и говорил, не обнажай меча первым. — ответил вперед кузена ублюдок. — Тогда к нам не встанет никаких вопросов.

— Выведем их из себя. — улыбнулся Энрик. — Ицхскую честь легко задеть, а эти речные господа скоры на гнев. Заставьте их первыми схватиться за мечи и тогда уже выхватывайте свои.

— Осталось только умело спровоцировать их? — кажется, Энхе Заяна это забавляло, как все прочее вокруг.

— С твоим языком, индавирец, это будет не сложно, я полагаю. — сказал чужестранцу брат, держась серьезнее него.

С очередным ударом колоколов, теперь донесшихся практически над ними с башни неподалеку, они, следом за ублюдком, выступили на центральную площадь. Собственные тени шагали впереди них, теплые поцелуи утренних лучей чувствовались на спине и шее, заставив Данни поежится.

Главная площадь Ишерона, обширная и свободная, днями, да и некоторыми ночами, полнилась людьми не хуже базарной части города. Мощеная желтой плиткой, она была исполнена в виде круга, изображая золотой диск Соляра. Поистрепанная вечным топотом человеческих ног эта плитка, некогда ярко желтая, теперь напоминала цветом скорее содержимое отхожих мест, а когда тут собиралось много народу, пахло также не лучше. Раз в год градоначальник приказывал красить плитку, но такому живому и густому на людей городу, как Ишерон, это мало помогало. Золотисто-желтый блеск плитки через несколько лун опять возвращался к цвету мочевины.

В центре площади находился небольшой, но красивый фонтанчик, излюбленное место влюбленных парочек, которое в обыденные дни те облепляли, словно голубки, как любил сравнить их Рейвин. «Благо хоть не гадят так же», усмехался над этими влюбленными юношами и леди Энрик.

Энрик, гордо воздев копье, вышагивал по плитке площади первым, как старший по чину из них всех. На тени его это копье, казалось, острием своим достает до самого сердца площади. Индавирец поигрывая пальцами по своему изукрашенному ремню, брел следом, оглядывая площадь, словно бы невзначай. Ублюдок, скинув самострел с плеча, оставил его в тени у ближайшей колонны, ограждавшей площадь и, неохотно убрав пальцы с рукояти своего клинка, вышел за кузеном и чужестранцем. Данни, сделав глубокий вдох свежего утреннего воздуха, полного запахов городской пыли и морской соли, скрепя сердце, пошагал за старшими спутниками, одернув свой кафтан и нервно потерев рукояти кинжалов на груди.

Щурясь и морща лицо, озаряемое солнечным восходом, Яхир Шайхани оперся ногой на один из мраморных краев фонтана, вырезанных из камня в форме плескающихся рыб. Сложив руки на груди, он глядел на пребывающих на площадь «долгожданных» гостей. Его пепельные волосы, спадающие по спине ниже плеч, на свету казались светлее, чем были на самом деле. Усы того же цвета, разве что гуще и чуть темнее, уподоблялись форме его губ, скривившихся в недовольстве. Расшитое лунами в серебре шервани на нем было пошито так плотно, что даже морской ветер, казалось, не трепал его. Скимитар у него на поясе грозно поблескивал.

Рядом, сидя на той же окаемке фонтана, опустив взгляд на сложенные на коленях руки, с задумчивым видом ожидал их и Тайал. Свой длинный рыцарский меч он положил рядом в ножнах. Ох, как же ублюдок надеялся не увидеть его тут сегодня. Черные волосы Тайала доходили ему почти до плеч, острое, холодное лицо, кажется, всегда было хмурым, тяжелым и задумчивым. На нем была только свободная рубашка, да кожаные штаны с сапогами. Несмотря на то, что где-то у сира Тайала наверняка должны были быть его доспехи, он не любил носить их. И немудрено. Потирая в руках длинные кожаные перчатки, он засунул их за пояс, завидев распростёршиеся по площади длинные тени выходящих на нее людей Каранай.

Третьим ожидавшим из них был слуга господ Шайхани, по имени Нарим. Молодой человек, выросший среди них. О его происхождении ходили разные слухи, но какие из них были близки к истине, пожалуй, знал только господин Саиф. Нарим, облаченный в свободный светло-золотой кафтан с таким же желтоватым пакулем на голове, почесывал свою ровно выстриженную бороду, нахмурив густые черные брови. В отличие от спутников, свои волосы он держал коротко стриженными. Свободной рукой он оперся на бердыш, с изогнутым, словно полумесяц, лезвием.

Ловким движением опоясывая круг взмахом копья, Энрик выступил вперед, направляясь к фонтану. Взгляд Яхира тут же упал на него.

— Я уж подумал, что ты не явишься, анвар. — голос старшего из наследников Шайхани был острым, горьким и кислым, словно лимон.

— Мы тоже полагали, что вы разбежитесь, как заслышите утренние колокола. — пожал плечами брат, стукнув древком копья по земле.

— Как ночь расступается с лучами солнца. — добавил Заян.

— Не ты ли говорил, что мы сойдемся при сумерках? — поднял грозный взгляд исподлобья Нарим. — Или испугался явиться сюда при луне?

— Меня не так-то легко испугать. — улыбнулся Энхе, упершись руками в бока, рядом с ножнами, где висели его клинки. — Да и за лунными фазами пускай следят леди. Им оно поважнее будет.

— Тебе неведомо святое, чужак. — стиснул зубы Нарим. — Как и всем вам. Это не ваша земля, и вам не рады тут.

— Эта земля принадлежит по наследству моему лорду-отцу. Рад ты или нет, однако закон есть закон. — улыбнулся ему Энрик.

— Все вы здесь чужаки. — процедил Яхир. — Будь моя воля, я давно бы избавил эти земли и святые воды, что их омывают, от вашей грязи.

— Ну так начни сейчас, — сжал в руке копье брат. — чего ждешь? — он покосился на скимитар на его поясе.

— Пф, — хмыкнул Яхир. — я насчитал четверых. Гляжу, окромя выродка и этого скомороха, ты привел сюда младшего из вашего выводка?

— Мой братец Данни стоит больше твоего, Шайхани. — пожал плечами Энрик. Взгляд старшего из ицхов проскользнул по Данни и он попытался не растеряться, как бы сложно то не было. Его рука, вздрогнув, коснулась ножен своего меча.

— Будь вас хоть четверо, хоть еще больше, это значения не имеет. — поднялся Нарим, столь же показательно опираясь на свой бердыш. — Любой из воинов Ицхиль стоит троих таких как вы.

— Ты только и могешь, что словами бросаться, — пшикнул ублюдок, выступив вперед брата, выпятив грудь. — так может докажешь их?

— Почему ты даешь права этому выродку говорить и стоять впереди тебя, анвар? — лицо Яхира выказало пренебрежение. — С тем же успехом ты мог бы выпустить сюда лаять своих собак.

— Да, пожалуй, мне стоило привести их сюда, Чадд, ты прав. — оглянулся на побочного кузена Энрик. — Ицхам разве что с собаками и вести беседы.

— Что ты сказал?! — чуть ли не выплюнул это в сторону брата Нарим.

— Неужто ты страдаешь слухом, Нарим? — весело бросил ему брат. — Или, быть может, шум моря унес мои слова?..  Ублюдок, здесь ведь было прекрасно слышно, что я говорю? — глянул он на Чадда.

— Да, — усмехнулся тот. — все слышно прелестно.

— Так может, любезным господам стоит повторить, если тебе не в тягость?

— Ах, — улыбнувшись во все зубы, обратился к Яхиру ублюдок. — мой дорогой кузен сказал,  что вы достойны вести беседы разве что с псами.

— За тебя, как обычно, говорит твое гнилое нутро выродка. — сказал Яхир, глядя на ублюдка через прищур. — Грязная кровь не дает тебе жить спокойно. Твоя потаскушка-мать опозорила свою кровь, смешав ее с анварской грязью, и если будет надо, я готов эту кровь из тебя выпустить!

— Попробуй. — стиснул зубы Чадд, положив ладонь на рукоять своего меча.

— Жалко сталь марать об выродка. — прошипел Яхир.

— Какой недотрога, — пустил смешок Энхе. — а что же голова не покрыта?

— Таким, как ты, чужак, принято вырезать языки. — бросил старший Шайхани, сделав шаг вперед, словно выпадом. — Что скажешь, анвар, мне вырвать их из глотки твоего разодетого павлина, с ублюдком на пару? Может, как раз будет, что скормить твоим ненаглядным псинам?

— Псам обычно дают лишь объедки с барского стола, — дерзнул Энрик. — или еще какой второсортный кормеж. Я думаю, твой язык для моих сучек сгодится лучше, Шайхани.

— В отличие от господина Яхира, мне окропить сталь вашей кровью не в тягость! — Нарим подхватил свой топорик обеими руками.

— Смотри, как бы твоя кровь не пролилась сейчас. — ублюдок обхватил рукоять меча. — А то, ведь, придется сбросить ваши тела в эту «священную речку». А следом, быть может, и помочиться туда!

— Довольно! — сидевший все это время в молчаливом наблюдении Тайал, вскипел довольно внезапно, как и всегда. В мгновение поднявшись на ноги, он подхватил одной рукой свой длинный меч, взмахнув и стряхивая с него ножны. Несколько футов серебристой стали расцвели в солнечных лучах.

Громогласный гул колокола в очередной раз прокатился по площади. Энрик, завидев сияние солнца на клинке Тайала, тут же схватился за копье обеими руками, навострив его в сторону мужчины. Нарим не помедлил среагировать и выскочил вперед, грозно выпятив наперекор брату заточенное острие своего бердыша. Ублюдок и Энхе, переглянувшись с Энриком Каранаем всего на мгновение, обнажили клинки. Чадд схватил свой полуторник обеими руками, вставая в боевую стойку, а Заян Ифир вальяжно извлек из-за пояса меч и кинжал, провернув их в руках, словно крылья мельницы, и, будто приглашая на танец, направил клинок в сторону Тайала, заводя руку с кинжалом за спину. Состроив грозную гримасу, Яхир выхватил из ножен скимитар, обхватывая его обеими ладонями. Замешкавшийся Данни ухватился за свой клинок последним, вырывая его из ножен и, обхватывая чуть вздрогнувшими руками, поднял острие, чтобы его было видно.

— Осталось еще что-то кроме трусости в ицхских жилах. — улыбнулся Энрик, расставив ноги на ширину плеч и водя острием копья следом за мечом Тайала.

— Довольно этой пустословной болтовни. — бросил Яхир.

— И то верно, мужчинам надобно решать все по-мужски. — пожал плечами брат, сделав медленное движение назад. — А пустые разговоры дело не мужское… — бросил он взгляд на Тайала.

— Тогда пусть сталь говорит за меня. — взмахнул мечом ицх, обхватив его двумя руками и по касательной задевая навершие копья Энрика, тем самым знаменуя начало схватки.

Брат тут же отскочил, бросая наперерез наступавшим ицхам укол копьем. Яхир отскочил в сторону, чуть было не задетый ударом Энрика, а Тайал, ловким взмахом своего длинного меча, увел удар копья вбок. С явным выражением удовлетворения от начавшейся схватки, Энхе Заян, взмахнув своими клинками, пустился в свой индавирский пляс, кружась и наступая на противника разящим вихрем. Его меч и клинок сияли на солнце, рассекая воздух сверкающим стальным ураганом. Кидаясь на Тайала, Ифир тут же осыпал его длинный рыцарский меч градом звонких ударов, отводя его от Энрика и стараясь выцелить брешь в защите названного рыцаря. Одноручный клинок Энхе бился о сталь меча Тайала, а кинжал, которым индавирец ловко орудовал второй рукой, то и дело стремился вонзится туда, где меч Тая не мог бы его защитить. Шайхани был не так прост и, ловко орудуя своим клинком, быстро отразил удары Заяна и, отскочив, перешел из обороны в наступление, заставляя чужеземца со звонким смехом уворачиваться и нырять под его размашистые, быстрые удары.

Ловко орудуя копьем, Энрик, словно издеваясь, водил Яхира кругами, не позволяя даже приблизиться к себе и заставляя отступать от быстрого града ударов своего копья. Нарим, ухватившись за тяжелую рукоять бердыша обеими руками, поспешил на помощь наследнику Шайхани и огромное лезвие его топора, со свистом рассекая воздух, отбило очередную атаку копья Энрика с гулким звоном. Яхир, заметив пришедшую помощь, тут же начал обходить брата с другой стороны, ухватившись обеими руками за рукоять скимитара. Бросившись на него со спины, он заставил оглядывающегося Энрика крутиться вокруг своей оси, вращая копье в руках и отражая попутно взмахи его кривого меча и парируя увесистые замахи секиры Нарима. Брат остался один против двоих.

Данни, облизнув подсохшие от волнения губы, переглянулся с ублюдком. Их мысли в этот момент совпали, и оба бросились на помощь окруженному Энрику. Размашистым ударом своего меча-бастарда Чадд наскочил на Нарима сбоку, чтобы отвадить его подальше от кузена. Грозный плечистый силач Нарим едва ли не пропустил этот выпад и, отступив назад, в последний момент перекрыл лезвию Чадда удар толстым древком бердыша. Меч ублюдка врезался в дерево в опасной близости от пальцев Нарима. Тот дернул бердыш к себе, пинком отталкивая Чадда и чуть было не выбив клинок у того из рук.

Набрав полную грудь воздуха, Данни подскочил на помощь незаконнорожденному брату и рассек воздух двумя быстрыми взмахами своего меча. От обеих Нарим отступил с невозмутимой уверенностью. Данни и Чадд, встав напротив него, вновь подняли клинки и пошли в наступление. Яхир тоже не собирался плясать весь день, уклоняясь от копья Энрика. Солнце опасно било ему в глаза, из-за чего тот чуть было не пропустил пару ударов. Это явно надоело старшему из детей Шайхани и, стиснув зубы, Яхир бросился прямиком к брату Данни, отводя удар копья мечом в сторону и, свободной рукой, хватаясь за его древко. Энрик попятился, уклоняясь от последовавшего укола Яхира и, перехватывая копье одной рукой, сделал несколько шагов назад, вынимая из ножен меч.

Звон клинков Энхе Заяна и Тайала переходил то на скорый, то на аккуратный лад. То ицх, то индавирец переходили в наступление, уворачиваясь от ударов друг друга или отражая их. Вскоре этот звон стал чуть ли не таким же частым, как доносящийся отовсюду ускорившийся колокольный звон и звучал почти как аккомпанемент мелодиям звонаря. Придавив ногой опущенное острие копья Энрика, Яхир попытался размашистым ударом заставить брата выронить оружие, но Энрик ловко извернулся, отбивая удар и выворачивая копье так, что, то выскользнуло из-под сапога ицха. Взяв копье под мышку одной рукой и провернув меч в другой, Энрик насмешливо улыбнулся Яхиру, прежде чем продолжить схватку.

Чадд и Данни продолжали наседать на Нарима, пытающегося отбивать быстрые удары клинка ублюдка и одновременно уклоняться от попыток Данни его задеть. Это было совсем не так, как на тренировках у сира Тонна. И, каждый раз нанося удар по воздуху или высекая ударами щепу из деревянной рукояти бердыша Нарима, ставившего ему блок, Данни чувствовал, что он не столь уверенный и успешный воин, как всегда представлял себя, махая мечом с кастеляном во дворе.

Пытаясь пробить оборону градом ударов, Чадд осыпал врага взмахами меча, однако, ловко извернувшись, Нарим с размаху ударил острием бердыша плашмя, и клинок с блеском вылетел из руки ублюдка, откатившись от него вдаль по мрамору площади со звоном. Ублюдок опешил и Нарим, воспользовавшись этим, пнул его сапогом в корпус, отстраняя от себя и вновь замахиваясь бердышем.

— Чадд! — вскрикнул Данни, перепугавшись и, обхватив свой клинок двумя руками, с яростью понесся на Нарима, замахиваясь острием через плечо.

Но тот среагировал быстрее, чем парень рассчитывал и, резким движением направляя удар древком копья вперед, пригнулся, оказавшись под взмахом меча Данни. Зато суровый, грузный удар древком бердыша врезался ему в живот и паренек вскрикнул, выплевывая скопившийся в груди воздух. В панике и шоке, он не сразу разобрал, откуда по нему прилетел следующий удар, но боль в плече и удар о холодную мраморную плитку чуть прояснили ему сознание.

— Данни! — вскрикнул Энрик, заметив, как брата повалили наземь. Но Яхир, пользуясь тем, что Каранай отвлекся, нанес сильный удар с размаха, от которого Энрик едва успел увернутся, перекрывая лезвию путь копьем. Древко переломилось с треском и братнино копье разлетелось пополам, меч Яхира со звоном прочертил кончиком острия по рукоятям клинков в кинжальниках брата, заставляя мужчину выбросить обломок древка и перейти с Шайхани на схватку мечами.

Энхе, пляшущий с Тайалом, оглянулся лишь на мгновение, но размашистые удары ицха не дали ему продохнуть, заставляя отскакивать по площади все дальше и дальше. Несмотря на падение, Данни удержал меч в руке, сейчас особенно сильно впившись в его рукоять своими пальцами. Тяжелая тень Нарима легла на него и фигура, возвышавшаяся над парнем, замахнулась топором. Воспользовавшись тем, что бьющее в глаза солнце дезориентирует врага, Данни извернулся, уклоняясь от опускающегося острия и взмахом попытался отбить оружие.

Меч, подаренный ему Рейвином, высек искры о тяжелое лезвие бердыша и вывалился у него из рук, но Данни сумел увернуться от удара, стараясь сохранить равновесие и подняться на ноги. Мотнув головой, он глянул на сражавшихся брата и индавирца, которые, при всем желании, не могли бросится ему на помощь. Взгляд Данни метнулся на поднимающегося после удара Чадда. Ублюдок также переглянулся с ним.

Со свистом рассекающий воздух удар Нарима заставил Данни вновь отскочить, хоть и болящая от удара грудь не позволяла ему наладить дыхание. Чадд, с размаха ноги пнув меч Данни в его сторону, к поражению паренька, бросился бежать! Прежде, чем подхватить свой клинок, младший из Каранай снова отступил от грозной секиры Нарима, но, нагибаясь, чтобы поднять оружие, замешкался и, прежде чем обхватить рукоять, получил очередной гадкий удар от здоровенного плечистого противника. Острием бердыша прямо в плечо. Он упал наземь и успел взмахнуть рукой с мечом, прежде, чем ощутил ужасную колющую боль в предплечье и почувствовал, как теплая кровь растекается по руке и груди, пропитывая его кафтан и рубаху. Пульсирующая и глубокая, словно укус, она заставила парня взвывать, стиснув зубы и схватиться за раненное плечо.

Сердце Данни ушло в пятки, замерев. На глазах от боли пропущенной раны выступили слезы. Кривясь и прищуриваясь от яркого рассветного зарева, Нарим занес над ним секиру прежде, чем парень сумел поднять перед собой меч дрожащей, раненой рукой. Взгляд Данни уцепился за огромный набалдашник топора, через мгновение готовый обрушиться ему прямо на голову. Он в страхе прищурил глаза, пожалев лишь о том, что не послушался тревожного ощущения и вообще явился сюда. Кровь предательски пропитала рукав и грудь, но прежде чем Данни уже подумывал прощаться с жизнью, очередной свист рассек воздух, заставив Нарима пошатнутся. Его громоздкая секира дрогнула в руках, так и не обрушив смерть на раненого Данни.

Ублюдок, тяжело дыша, опустил самострел. Арбалетный болт прошел сквозь тканые одежды Нарима почти на всю длину, вонзившись ему в солнечное сплетение. Опустив ошарашенный взгляд на мгновение, массивный мужчина пошатнулся назад, перебирая ногами и, выронив бердыш из рук, рухнул ниц. Его светло-желтые одежды медленно, но верно, напитывались той же краской, что кафтан Данни.

Громовой звон колоколов только сейчас отчетливо ударил в уши. За бурлящей в венах от ярости схватки кровью и за звоном клинков, парень и не обратил внимания на то, как свирепо звонари молотят на городских башнях поблизости. Набирая в пульсирующую грудь воздуха, он отползал назад от дрожащего, с всаженным в тело болтом, Нарима. Кровь окрасила его одежды и теперь расползалась по мрамору.

Кто-то позади одернул Данни, поднимая его на ноги и хватая выпавший у него из рук меч. От резкого поднятия раненное плечо паренька раздалось по всему телу ужасающей болью, заставив того выдавить болезненный вздох и стиснуть зубы. Он ухватился руками за рану, чувствуя щиплющую глаза соль. Рука под пронзенным плечом дрожала и дергалась. Оглянувшись через плечо, он увидел Чадда, оттаскивающего его за кафтан на другой конец площади.

В голове все мутило и двоилось от громогласного перезвона, но Данни сумел разглядеть, как Энрик и Яхир оглянулись сначала на другой конец площади, а следом на них. Выкрикнув друг другу копну яростных грязных оскорблений, они понеслись в их сторону, попутно отмахиваясь мечами друг в друга. Но лязг стали был неразличим за тревожным боем колоколов.

Яхир Шайхани рухнул на одно колено рядом с Наримом, сжимая руку на его плече и глядя на рану. Брат промчался мимо, подхватывая Данни на пару с ублюдком и разглядывая его рану. Энрик проронил что-то, тряхнув младшего. Кажется, он выкрикнул, сильно ли тот ранен, но опешивший и растерянный Данни не разобрал.

В последний раз обменявшись свирепым вихрем ударов друг другу о клинки, Тайал и Энхе тоже бросились в разные стороны. Один — на помощь Яхиру, нависшему над павшим товарищем, второй — за Энриком, судя по его тревожному лицу крича что-то вроде: «Уносите ноги!»

Брат и ублюдок-кузен оттаскивали Данни прочь с площади, пока тот перебарывал бьющую в голову боль от раны, стараясь не упасть в безсознание. На той стороне площади он смог разглядеть серебрящиеся панцири-нагрудники и целый лес пик вбегающей следом за ними городской стражи. Часть из них окружила ицхов, направив на них острия своих копий, другие же понеслись за Данни и волочащими его спутниками. Громогласный удар колокола снова ударил в виски корчащемуся от боли парню, словно боевой молот по голове.

Энрик снова одернул его, подхватывая под не пронзенную руку и выкрикнул что-то ублюдку. Чадд, грязно ругаясь и мельтеша в переулках, очевидно, пытался провести их подальше от преследования городской стражи, к конюшням. Данни ловил ртом воздух, однако одинаковые лабиринты улиц уже таяли перед его глазами, смешиваясь в однородную массу из кирпичей, проемов и дверей, сливающуюся в неразличимое месиво, словно грязь под ногами.

Из ближайшего переулка выскочили им наперекор стражники господина Шеппа, выставляя вперед пики. Энхе оглянулся назад, думая рвануть прочь, но и там их поджимали явившиеся преследователи. Впиваясь рукой в плечо брата, Данни старался не повалиться с ног. Теплая кровь уже пропитала всю его грудь и руку, спускаясь к штанам и пальцам.

Крики стражников и топот ног в грязной слякоти переулков сливался с звонким боем городских колоколов, не давая ему сосредоточиться. Наконечники пик витали то ли близко, то ли далеко. Соляр касался глаз парня, заставляя его щуриться от бликов и слез. Креветки, выделанные медью на нагрудниках стражи забавно золотились в, пробивающихся через нагромождения домов, лучах. Данни, подчиняясь уплывающему сознанию, улыбнулся от этого, словно идиот. То, как его брат бросил свой меч на землю, приказывая остальным сделать то же и сдаться, он уже не увидел.

ОЗАРЕННАЯ ЛУНОЙ

«И в бесконечных тех мирах,

что строит Вечность, рушит в прах,

нет смерти только тем из вас,

кто чтит и помнит тот указ.

То, что в неведомых словах,

звучит, как песня в головах,

как музыка глубоких вод,

что звонкий, гулкий небосвод.

И тот для Вечности есть сын,

кто в сердце не себялюбим,

кто не гордец, не лжепророк,

тому отмерен вечный срок.

Для вас, в круговороте дней,

нет настояния важней,

чем слово доблестных милонн,

на разум чей сошел закон.

Тот благороден, кто смирен,

не обратится в вечный тлен,

он знает древних текстов честь,

лишь он из праведных и есть.

И он тем знаменьем гоним,

какое Вечность шепчет им,

тем, что праведников чело,

познать само бы не смогло.

И ослушание — тем паче,

все будет так.

Никак иначе.»

Апокрифы, «Наставление», перевод ан-Фахриса,

поэтическое переложение на стихи Люпиниона.

Сияющие лазурной голубизной моря, лучи Роиц Ицнай проникали своим чарующим светом в лунарий, извиваясь в причудливые узоры, проходя через стеклянные фрески, украшающие крышу. Их золотящийся голубой блеск струился внутрь, обволакивая своим сиянием все вокруг. Касаясь стен, украшенных изображениями Ицхиль, падая на пол и обнимая своим слегка холодным, уходящим ночным светом, ее за плечи.

Веки так и намеревались опуститься, тяжелым грузом клонясь вниз, но воля ее была сильнее плотской усталости. Находясь в этом священном месте, бодрость ее духа перекрывала любые телесные ощущения и лишь на своем богослужении она была сосредоточена. Холодный пол едва ли ощущался через длинный подол ее халата, пускай колени и изнывали от тяжелого положения. Это ощущение, напротив, бодрило ее после ночной молитвы, которую Аайя как раз подводила к концу.

Передвинув легким движением уставшей руки жемчужную бусинку на четках, которую девушка перебирала в руке, Аайя начала читать последнюю молитву, прижав тяжелый том Саийицавы к груди и преклоняя голову. Ее лоб коснулся пола, словно ощущая ледяной поцелуй.

Она молилась, как и все прочие, о здоровье и мире, которых сейчас так не хватало ни в доме, ни за его стенами. В душе ее последнее время таилась лишь тревога. И не мудрено. Матерь чувствовала то же самое. Меньше всего им хотелось, чтобы на берегах Ицхиль Хвироа вновь лилась кровь. Но Аайя не давала страху схватить себя за горло. Страх мимолетен. Он не стоит ничего. Лишь хочет ослабить праведного. Отвести от Вечности.

Быть может, возносить молитвы за здоровье умирающего было «детской девической глупостью и чудачеством», как заявил ей скопец, но, при всем своем возрасте, Аайя не внимала его словам. Покуда ему знать, что такое истина в порыве служения. Вечность может переменить все, как бы не был тот уверен в том, что Нарим еще до рассвета испустит свой последний вздох. Нарим, как и скопец, не был образцом человека праведного. Но Аайя молилась за них, как и за всех прочих. Потому что знала — ее слышат.

Молилась она за здоровье отца, за крепость лона всех трех его жен, включая собственную мать, за мир в душе братьев, за прощение сестер и за вечность для всех детей, почивших и нынешних. Перебирая жемчужные четки, дар отца, она переместила очередной серебристый шарик, отрывая чело от пола и подняв взгляд вверх, на угасающий свет луны, проникающий через крышу в лунарий.

— … помилуй нас, Ицхиль и освети нам путь во тьме. В этой жизни и в бесконечном посмертии, пока не настанет избранный Вечностью час. — прошептала она, потерев жемчужины в руках и, поправив тяжелый священный том, медленно поднялась с колен.

Ноги заныли, едва удерживая ее. Вздрогнув, она постояла несколько мгновений, ожидая, пока шипящее ощущение в онемевших от молитвы ногах не пройдет, напоминая себе о слабости плоти и мимолетности жизни.

Аайя оглянулась на матушку, которая тоже заканчивала свою молитву. Свет, голубой и прекрасный, обнимал ее, покидая башенку лунария. Закончив, матерь еще несколько минут провела, преклоняясь. Слабость настигла ее, когда она попыталась подняться. Ее годы были тяжелее для молитв и ночных богослужений. Но праведных это не останавливало.

— Помочь вам? — обратилась она к матери, подойдя тихим, почти неслышным шагом, к ней. Та подняла на нее голову, с закрытым лицом, но по ее тяжелому вздоху, Аайя поняла, что та ужасно устала.

— Дитя… — протянула к ней руку Хашнай и Аайя, взяв ее под локоть, помогла женщине подняться. Легкий кивок головы означал скромное материнское «благодарю».

Взяв Саийицаву под одну руку, а мать под другую, она повела ее к выходу, попутно пытаясь поправить покрывающую голову ткань. Аайя была еще молода, всего полутораста лун от роду, но вскоре ей предстояло стать женщиной и, быть может, она тоже будет покрываться, как родительница.

Мать ее, выходя в лунарий на молитву, не только облачалась в черный халат и покрывала голову. Хашнай Шайхани, кроме прочего надевала на пальцы легкие перчатки, а лицо закрывала чачваном, как достойнейшая из замужних женщин. Ее скромный наряд, не считая дорогой мягкой ткани, едва ли отличался от прочих дочерей Ицы, богатых или бедных. Аайя же не могла похвалить себя за то же самое. Что Ницаях, что госпожа Тарьям, постоянно напоминали ей, что она должна соответствовать статусу дочери своего господина-отца. А значит простые одежды не для нее. Из-за этого, пусть и нехотя, Аайя облачалась в темно-желтый широкий наряд, расшитый золотом и серебром. Вместо простого покрытия головы, она пользовалась легким платком, подвязывая волосы сеткой из серебра и, с серебряной росписью, капюшоном, облегающим голову, поверх.

— Позволь мне еще немного передохнуть, дитя. — прошептала мать, легонько коснувшись ее предплечья.

— Как скажете. — поклонила голову Аайя, отступив и дав матери, оперевшись о стену, постоять и перевести дух.

Оставив женщину, она отошла к одной из стеклянных фресок на стене, подняв к ней голову. Угасающий свет золотил хрустальной голубизной изображения на ней. В лунарии все фрески были посвящены лишь праведным деяниям Ицхиль. Иных изображений Саийицава не одобряла. Ибо не было на свете творения, более достойного быть запечатленным, чем избранница Вечности Ицхиль, Лунная Дочь.

Угловатые разноцветные стеклышки калейдоскопом складывались в картины, изображавшие слова священной Саийицавы. На самой крупной из них сверкала в лунном свете Ицхиль в профиль. Ее извивающиеся длинные волосы цвета сияния трех лун казались угловатыми из-за бледных кусочков стекла, которыми были выложены. Ровные черты лица красивейшего из всех творений Вечности глядели вдаль. Нимбом опоясывая ее голову позади светилась Иц Хинцав. Обе руки Дочери Луны сжимали большую рукоять Сарицхвара, легендарного клинка, столь тонкого, что резал сталь, будто нож масло, столь длинного, что достигал почти человеческого роста и столь сияющего, что ни одно стекло не могло отобразить красоты перелива лунного хрусталя, описанной в священных текстах.

По соседству расположились изображения иных сцен. Безымянная мать, полумесяцем скрестила руки у груди, прижимая к себе обещанное в апокрифах дитя. Великий медведь Цав Рансгар на одной фреске сопровождает Ицхиль в бой, на другой же обрушивает колонны в Храме Песен, в назидание предательству милонн. В облике зверя и в облике человека. Были здесь и иные фрески, описывающие времена еще более далекие, память о которых сохранилась лишь в ветхих папирусовых свитках апокрифов. Ица в первозданном мире со своими сыновьями. Огненные пески, вихрем сметающие с лица земли Сор’Навир. Милонны, ведущие свой народ за лунным сиянием в обещанные земли.

Зацепившись взглядом за изображения и рисуя себе в голове, как бы они выглядели в движении, лицезри она это величие самолично, Аайя и не заметила, как тень нависла над ее плечами.

— Госпожа. — прошептал Гиацинт, заставив девушку чуть одернуться, оглянувшись на него.

Облаченный в длинный темный халат из бархата, закрывающий его тело ниже колен, с широкими рукавами на мягких руках, он казался вставшей посреди лунария тенью, бледной и ожившей. Холодный взгляд скопца на остром, длинном и безволосом лице, со скукой глядел на Аайю.

— Ах, вы… — чуть вздрогнув, положила руку на сердце она. Евнух подошел неожиданно тихо. Он перемещался почти беззвучно, даже тише, чем умела сама Аайя. Это ее настораживало.

— Ваш скромный слуга напугал вас? — поинтересовался Гиацинт. Его голос был холодный, высокий и писклявый. Словно всегда он говорил в пол силы, даже когда повышал тон. — Скорбно прошу его простить.

Приподняв руку, она как бы остановила его извинения. Не вина сего человека в том, что она замечталась и была невнимательна.

— Полно вам, — кротко качнула головой Аайя. — в чем дело?

— Ваш скромный слуга пришел сообщить, что господин Раид переживает за вас и за свою госпожу-супругу. — поклонил голову Гиацинт, скорбно демонстрируя покорность, он сложил ладони у пояса. — Мне была поручена задача проведать вас и в целости и сохранности доставить домой.

— Это святое место. Незачем волноваться за госпожу-мать и меня. — уверила евнуха Аайя. Вечность хранила ее.

— Место, быть может, и святое, но соседствующем анварам это ведомо не столь же сильно, как вам. — снова слегка поклонил голову Гиацинт. — Прошу, пройдемте.

Он, столь же беззвучно развернувшись, направился к выходу из лунария. Словно скользящая тень, обличенная в плоть. За собственным дыханием Аайя и не слышала, как его сапоги касаются пола. Мать, тот, верно, также уже предупредил. В сопровождении двоих воинов, облаченных в кольчуги под легкими желтыми халатами, с заостренными шлемами цветами меди и копьями в руках, Хашнай Шайхани следовала за Гиацинтом к выходу. Она не помедлила прибавить шагу следом за ними.

Снаружи уже ждали кони. Сливаясь силуэтами, синяя с зеленым, луны на небосводе соприкасались в Роиц Ицнай. Их свет сливался воедино, достигая голубоватого свечения перетекающих лун. Убывающий ИцЛиц касался ИцРоана. Если приглядеться, то можно было заметить их отдельные силуэты, висящие глазами Вечности над своими творениями. Солдаты седлали своих жеребцов песчаного цвета в золотистых попонах, а Гиацинт помог забраться на одного сначала Хашнай, а затем и самой Аайе.

Поудобнее устроившись на коне, девушка поерзала в седле. Она не была мастаком верховой езды и с конями ладила плохо. То ли ей не хватало твердости, чтобы указывать животному путь, то ли она просто не была создана для седла. Из-за этого девушка всегда вцеплялась руками в поводья покрепче, заодно держась за седло и давая жеребцу самому следовать за своими сородичами, в надежде, что он никуда не свернет. Стегать его поводьями или пришпорить ударом в бока она не могла даже и помыслить. Зная это, отцовские люди всегда следили за конем, которому не повезло получить Аайю в свое седло.

Лунарий находился между двумя из трех притоков устья священных вод Ицхиль Хвироа. Северным и центральным. В тихие ночи можно было услышать журчание обеих водных потоков. Шепот вод очищал сознание и душу, стоило только прислушаться к нему. Сегодня, однако, сильнее доносился поток лишь одной, но и его благоговейное звучание было усладой для ушей.

Их лошади направились от лунария сразу на юг, ближе к землям, принадлежавшим ее отцу и их семье. За водами северного притока расположились уделы, дарованные народу анваров. Территорию же между ними делили обложенные глиняными домиками житницы их подданных и виноградные поля и сады с выложенными из деревьев домиками анварских крестьян. Тут, чаще прочих мест, простолюдины чего-то не могли поделить. И ровно по той же причине, Раид Шайхани, ее господи-отец, не любил отпускать ее с матерью в лунарий на это место одних. «Мало ли, что придет в голову этому люду безбожников», заявлял он.

Дядя Саиф предлагал обустроить у поместья собственный, небольшой лунарий для молебнов, чтобы не подвергать их опасности, но дальше разговоров это дело не зашло. Аайя не видела смысла так боятся и переживать из-за этого. Священные воды, некогда оросившиеся кровью Ицхиль хранят ее верных последователей. Какие бы безбожники не пытались заселить эти наделы, правда всегда будет на стороне ицхилитов. Вечность не отвернется от них.

Оглянувшись на блестящие голубой рябью потоки реки вдалеке, Аайя вдохнула свежего ночного воздуха, подняв взор к небу, благодаря Вечность за еще один прожитый день.

— Сегодня здесь может быть небезопасно. — прошептал Гиацинт своим мягким, писклявым тоном, впалыми глазами исподлобья рассматривая путь впереди. — Господин уверял меня в этом. — без лишних слов покосился скопец на стражников, сопровождавших их.

— Езжай вперед, — заявил один из солдат другому. — проверяй дорогу.

— Господин-отец переживал, что на нас могут напасть? — скромно обратилась к евнуху Аайя. — Неужто анвары будут столь вероломны?

— Они оказались достаточно вероломны, чтобы пустить в воспитанника вашего господина Саифа болт из арбалета. — прошептал Гиацинт. Аайе вспомнились крики и стоны мужчины, когда его, раненого, притащили домой. Мать запретила ей глядеть, но его крик, словно вживую, прошелестел в воздухе, заставляя спину Аайи покрыться мурашками. — Именно он и настоял перед вашим отцом, что нельзя оставлять вас одних.

— Это приказал дядя Саиф? — тихо спросила Аайя. Дядя всегда был человеком верным, но подозрительным. Это было в его духе.

— Ваш господин-дядя негодует. — выдавил скопец, одергивая уздцы коня, чтобы тот держался наравне с конем Аайи. — Он умер. Как я и предупреждал.

— Нарим?.. — спросила девушка, хотя и знала, что ответ будет «да».

— Жестокая вечность не услышала шепот ваших молебнов. — безынтересно проскрипел голос скопца. — Впрочем, как и всегда.

«Он всего лишь евнух», подумала Аайя, «лишенный мужского начала, а с ним и своего замысла, как творения. Покуда ему знать.»

Вражда среди детей Ицы была грустной правдой жизни. Унаследовав грехи первейшей из творений, разделенные языками, обычаями, культурами, людской род пребывал в постоянной распре. Саийицава говорила, что рано или поздно все достойные народы соберутся под знаменами Дочери Лун, выступив против греха и зла. Унаследуют свое место в Вечности. И, как и всякая покорнейшая из последователей Ицхиль, Аайя молилась о приближении этого дня. Однако, лишь Вечность в своем бескрайнем взоре знает, когда он наступит. Лишь Вечности открыты прошлое, настоящее и будущее. И лишь ей решать, когда наступит Обещанный день. Для нее время, что эта река, вдоль которой сейчас лошадь несла Аайю. Но в отличие от всемогущей Вечности, девушка не могла остановить эту реку и повернуть ее вспять.

Ей хотелось, чтобы священные воды Ицхиль Хвироа унесли все заботы и потери. Чтобы смыли вражду и зло с этой благодатной земли, раз и навсегда. Но темные воды, отражающие в себе лишь звездное небо, пылающее голубоватым цветом, сегодня текли медленно, тихо и неспешно. Отражение Роиц Ицнай на поверхности реки дрожало от ряби. Звездные очи были едва различимы и Аайя подняла глаза к небу, чтобы не искать правды в размытом отражении, где уловить истину было столь же трудно, как разобрать далекий шепот.

Их лошади пересекли реку по одному из выложенных камнем мостов, нависающих над глубоким течением и поумерили шаг. Теперь они находились на территории отца. Боятся тут было нечего даже их людям. В предрассветной темноте виднелись глинобитные домики простолюдинов, сады и яхчалы. Сейчас среди них почти никого не виднелось. Люди спали или молились.

Чуть поодаль виднелся дом. Поместье рода Шайхани, из глины и желтого резного камня при луне казалось скромнее, чем было на деле. Сложенное в три яруса строение, оно казалось тем больше, чем ближе они подъезжали к нему. Три башенки гордо поднимались над куполом главной залы. Каждая возведена в честь одной из лун. Их маленькие конусы-крыши из цветного стекла казались маячками, сияющими ярче звезд. Твердый гладко сеченый камень, из которого были сложены сужающиеся к верху этажи украшали простые узоры из разноцветных кругов. Зеленые. Синие. Красные. Ночью все они казались похожими, но когда день золотил поместье палящими лучами, оно было невероятно красивым и ярким.

В центре поместья располагался двор с небольшим прудиком, обложенным камнями и глиной, а вокруг того усаженный гранатовыми деревьями цветущий сад. Спелые и красные, они свисали на ветвях, словно горящие даже в ночи фонарики. Тут было свежо от водного источника бьющей холодной воды, которой легко можно было утолить жажду даже в самый жаркий из дней.

Сейчас дворик полнился отцовскими людьми, пришедшими сюда по зову своего господина. Конюшня была явно переполнена их лошадьми, отчего казалось, что в ней не найдется места кобылам, с которых спешивались их попутчики. Гиацинт вновь помог матери спешится, протягивая ей свои длинные тощие руки и госпожа Хашнай, кивнув тому в знак благодарности, сложила руки, поспешив удалиться внутрь.

— Не бойтесь, — протянул свою кисть Аайе евнух. — я не дам вам упасть.

Спешиваться с коней ей всегда было сложнее, чем взбираться на них. Она не была высокой и статной, отчего иногда даже стремена казались ей слишком большими для своего роста. Однако, придерживая книгу рукой у груди, а второй опираясь на кисть Гиацинта, она смогла наконец встать на твердую землю, глубоко вдохнув воздуха.

Опустив взор, она прошла мимо собравшихся во дворе солдат. Скопец, услужливо открыв ей двери в поместье, неслышимо последовал за ней. Мать, оказавшись в доме, сняла покров и чачван, открыв уставшее лицо. Хашнай не была старой, но годы взяли с нее больше, чем с прочих отцовых жен. На остром лице, украшая возрастом лоб, губы и глаза, обосновались морщины. В черные, как ночь, волосы, вплела свою пряжу седина. Матерь казалась разбитой, стоящей, будто в полудреме.

Она обмолвилась парой слов с дядей Саифом. Следом, заметив вошедших внутрь Аайю и Гиацинта, оба обратили взгляды на них.

— Я привел госпожу Хашнай с дочерью столь быстро, сколь мог. — покорно сложив руки у пояса, поклонился дяде евнух.

— Моя душа в скорби, Саиф. Как и твоя. — не поднимая взора в разговоре с дядей, ответила ему мать. — Я помню Нарима еще ребенком.

— Будто бы эта скорбь вернет его к жизни. — голос дяди был ненамеренно гулким и басистым, как гром, эхом раздававшийся среди горных утесов. — Кровью платят за кровь, а не скорбью.

— Могу ли я видеть мужа? — голос матери, по сравнению с ярким тембром дяди казался едва уловимым шелестом листьев.

— Раид сейчас в северном крыле. Он не принимает гостей. Нам предстоит тяжелый разговор. — сказал, словно обрушил топор, дядя Саиф. — А вам следовало бы уделить время сну после столь тяжелой молитвы.

— Вечность еще дарует нам долгий сон. — прошептала Хашнай. — Пока я отправлюсь в свои покои. Помолюсь за Нарима, Саиф. И за тебя. — с этими словами матерь, устало переступая с ноги на ногу, пошагала прочь.

Дядя обратил свой взгляд к Гиацинту, а следом и на Аайю.

— Вы задержались. — сложил свои массивные руки на груди он.

— Ночная дорога не располагает к скачкам. — пожал плечами Гиацинт, ответив спокойно, как и всегда. — Благо, путь нам не преградили никакие опасности, господин Саиф.

— Богослужения — дело угодное, — обратился дядя к Аайе. — но до той поры, пока оно не угрожает вашей жизни.

— Да, дядя. — поклонилась ему Аайя, виновато, но в душе подумала иначе. Нет защитника нашим жизням большего, чем всемогущая Вечность.

— Будь моя воля, я бы не выпускал вас отсюда, пока эти безбожники шастают по дорогам вдоль священных течений. — басисто сказал дядя, почесав свою густую, черную бороду. — Но ваш отец, конечно, человек куда более полагающийся на божественную волю… будто бы она способна спасти вас от анварского кинжала в спину.

«Способна», молча подумала Аайя, но переубеждать дядю не стала. Лишь Вечность стирает людскую упертость в пыль, как стирает она горы и сушит моря. А дядя ее был человеком упертым. Саиф Шайхани, младший брат ее отца, господина Раида, в отличии от ее родителя, был человеком большим и плечистым. Руки его, сильные, с порослью черных волос, были словно стволы молодых деревьев. Грудь колесом, прямая, как древко копья, осанка и суровый взгляд из-под густых бровей. Волосы на голове изрядно поредели и обратились в лысину, окаймленную остатками былой шевелюры.

Дядя, поправив свой шервани из черного бархата, поглядел на Аайю, оценивающе, прежде, чем обратится к ней.

— Твоя сестра просила подменить ее в детской, — обратился к девушке Саиф. Теперь Аайя поняла, что от нее требуется. — младшие не давали ей покоя всю ночь. Джесайя сейчас с твоим отцом, а Тарьям… молится, полагаю. Я надеялся, что ей поможешь ты, но, раз ты не спала…

— Нет, дядя, не переживайте. — спешно ответила Аайя. — Если Нице нужна помощь с детьми, я сейчас же отправлюсь к ней.

— В этом нет нужды, госпожа. — вставил Гиацинт. — Вы еще юны, вашему телу нужен сон и отдых. Мы можем послать к госпоже Ницаях служанок.

— Я сама помогу ей. — покачала головой Аайя. — Не нужно тревожить слуг.

— Лучше отоспись, девочка. — с долей недовольства сказал дядя.

— Еще успею. — опустив взгляд и прижав тяжелый том Саийицавы к груди, она поспешила удалиться, оставив евнуха и дядю Саифа провожать ее взглядами, полными недоразумения.

Юного Хадима нельзя оставлять со служанками. У них ветер в голове, как любила подмечать госпожа Тарьям. И Ницаях это тоже понимала, как понимает всякая женщина. Ее единокровная сестра тоже когда-нибудь станет матерью. А потом и сама Аайя. Счастье и любовь всем детям — вот что должна дарить достойнейшая из дев вечности. Нет чужого ребенка. Все мы братья и сестры друг другу. А младенец Хадим, кроме прочего, был таким же ее братом, как и Ница.

Неспешно ступая по мягким узорчатым коврам на полу, Аайя направилась в левое крыло поместья, где находилась детская. Над ним возвышалась башенка ИцЛиц, зеленой луны, символа плодородия, щедрости и здоровья. Луна, в которую рождение детей считалось добрым знаком. Им Вечность даровала отрадную судьбу, сильное семя и крепкое здоровье. Хадим, однако, родился под иной, перетекающей луной.

Внутри дома всегда было безопасно и уютно. Пахло благовониями, которые любила разжигать в коридорах госпожа Джесайя. Сегодня они казались особо успокаивающими и дурманящими. Клонили в сон, заставляя Аайю зевать и перебарывать себя.

Пересекая коридор, ведущий к лестнице на второй этаж, где находилась детская, девушка услышала лязг стали, заставивший ее вздрогнуть. Кто же решил обнажить меч в такое позднее, ночное время? Уж не был ли прав дядя, говоря об анварском вероломстве? Пройдя мимо свечи с благовонием и мановением руки рассеяв поднимающийся от нее легкий дым, она приоткрыла дверь, выглядывая наружу, во двор, чтобы осмотреть причину своего беспокойства.

Ею оказался неистовствующий в ночи со своим длинным мечом Тайал, обрушивающий облеченную в сталь ярость на тренировочные чучела, рядком стоящие во дворе. Держась руками за массивный дверной косяк из красного дерева, она завороженно наблюдала, как ее родич крушит металлические нагрудники, в которые были облачены чучела. Горе тому, кто встанет на пути у Тайала и его клинка.

Тай, ее дальний кузен, был немногим похож на свою семью, кроме внешности. Сыграло в этом свою роль его воспитание, как часто подмечала леди Джесайя. По нему было сложно сказать, но Тайал был рыцарем, чем, признаться честно, ему было сложно гордится. После смерти его отца, Тайал рос воспитанником у брата леди Джесайи, сира Линерия, который обучил его владению клинком и взял в свои оруженосцы. Известный боец и фехтовальщик, он гордо носил прозвище «Рыцарь Трех Лун». Любой другой человек на чужбине мечтал бы обучаться у него, как любила говорить госпожа Джесайя. После, когда Тайал вырос, тот посвятил его в рыцари своим прекрасным именитым клинком. Однако, рыцарство и клятвы на венках и мечах были традицией арвейдов, из которых вели свой род сир Линерий и леди Джесайя. И пускай восточные арвейды были такими же воинами Ицхиль, как и речной народ Аайи, она понимала, что среди них Тай чувствовал себя чужим и тем не гордился. Каждый знал, что никому не следовало называть его «сир Тайал».

Размашистый удар длинного меча с треском рассек сталь нагрудника, выбивая из тряпичного чучела под ним сено и песок. Резким движением Тай вырвал свой меч из скривившийся под ударом стали и, описав им в воздухе над собой пируэт, сделал новый замах. Клинок отразил свет Роиц Ицнай и, со свистом разрезая воздух, вонзился острием в сталь другого панциря. Песок потек через рассеченную брешь заместо крови и Тай, тяжело дыша, поднял глаза на наблюдавшую за ним Аайю, которую только заметил.

— Вы вернулись? — сделав глубокий вдох и приводя дыхание в порядок, вырвал меч из чучела Тайал. — Что-ж…

— Да. Дядя Саиф послал за мной и матерью. — кивнула Аайя. — Сказал, что лучше нам пока не покидать дома. Будто там может быть опасно.

— Господин Саиф не соврал, — взяв рукоять меча обеими руками, Тай в гневном замахе нанес очередной удар по чучелу рядом, но в этот раз меч прочертил по стальному панцирю, высекая искры. — уж лучше вам пока молится в родных стенах.

— А ты… — чуть было не спросила лишнего Аайя.

— Что? — Тай все же заметил ее интерес.

— Тебе не дает покоя гибель Нарима? — ее голос был тихим, как шепот.

— В эту ночь я не усну, как в последующую. — горько сказал парень. — Вероломный анварский ублюдок пустил болт ему в живот. Ты слышала крики, Аайя?.. — процедил Тай, зная, что она слышала. — Он умирал долго…

— Зачем же вы с братом отправились туда? — покачала головой Аайя. — Не будь этого кровопролития, Нарим был бы жив. Я слышала, отец…

— Да. Господин Раид в гневе. — стиснув зубы, опустил взгляд Тайал. — Его с нами завтра вызывает этот обрюзглый олух, лорд Шепп. Как и анварских свиней. Будет разбирательство.

Не следовало тревожить этими выходками господина-отца. Раид Шайхани был не силен здоровьем и Аайя боялась, что эти разбирательства с лордом-землевладельцем и анварами лишь скажутся на его самочувствии.

— Но ведь ты лишь недавно вернулся сюда, Тайал. — удрученно сказала Аайя. — Ты только приехал, а уже навлек на себя гнев господина-отца?

— Лучше, чем навлечь на себя высший гнев. — острые тонкие брови Тая скривились грозно на его лице. — Я пытался защитить нас и нашу веру, звездочка.

«Звездочка». Так всегда звал ее Тайал. Он был лишь далеким ее братом. Сыном отцовского кузена. Но, однако Тай был к ней теплее и открытей, нежели ее единокровный брат Яхир, сын госпожи Джесайи. Она не винила того, все же, Яхир был наследником господина-отца и ему не пристало тратить время на пустые вещи. Оттого тот вырос куда более серьезным и грозным, а Аайю любил не больше прочих своих сестер, как обязывали его кровные узы.

— Нет смерти праведнее, чем умереть за Вечность, но… — вздохнула она.

— Ну? — прищурился Тайал. — Не бойся. Что ты хочешь сказать?

Тай никогда не винил ее за слова. Он был одним из немногих, кому Аайя могла открыто сказать что-то, о чем она думала. Это казалось ей странным и неправильным, но она ловила себя на мысли, что доверяла Таю больше чем отцу или матери. А уж тем более дяде или слугам.

— Боюсь, что это смерть не во имя Вечности и Ицхиль. Вы льете кровь с анварами, не поделив землю, а не веру. — говорить подобное она боялась, но знала, что Тайалу приятно слышать правду. Она никогда ему не врала. — Они не покусились на лунарий, не осквернили священных слов…

— Одним своим присутствием они порочат притоки Ицхиль Хвироа. Их женщины стирают свои грязные тряпки в святых водах, а мужчины поят в них коней. — процедил Тайал с отвращением. — Это ли не покушение на все, что мы должны защищать?

Он не врал. Аайя знала, что именно не могут поделить ни крестьянские простолюдины, ни их рода. Анвары со своими свободными нравами пренебрегали всем святым, что чтили ицхилиты. Святые притоки, омовение в которых было редким и очищающим ритуалом они без зазора совести и чести пользовали под свои житейские, человеческие нужды. Никто не пытался им этого запретить, а их чужая вера не чтила этих вод. Даже названный лорд этой земли не пытался им перечить.

— Но сколько же тогда крови должно пролиться, чтобы очистить их прегрешения? — скорбно задумалась вслух Аайя.

— Столько, сколько потребуется. — сжал рукоять оружия Тай.

— Они слепы. И блудят во тьме, как всякие иноверцы. — потерла свои ладони Аайя. — Слепец тоже многого не видит…

— Но слепцу не спустят греха с рук, сколь бы прокаженным он не был.

— Во всех нас, людях, живет грех и порок Ицы. Мы корыстны, мы не оценим чужие добрые дела, помним только злое… грязное… — опустила взгляд Аайя. — Потому делай добро не ради них, но ради Вечности. Ради ее довольствия. За одну лишь твою искреннюю добродетель она отпустит тебе сотню твоих грехов.

— Богоугодные дела — это хорошо, звездочка. Как и все добродетели перед лицом Вечности. — голос Тайала раздался звоном железа. — Но что же за добродетель смоет кровь Нарима?

— Убийцам его Вечность сама воздаст по заслугам. — спокойно ответила Аайя, но все же опустила глаза, чтобы ненароком не смутить родича чем-то схожим на дерзость уверенности. — Так сказано священными словами. Даже Ицхиль, да пребудет она вечно в свете луны, умела прощать своих врагов.

— Умела она и карать повинных в смерти друзей. Как отмщение пришло за ее собственное предательское убийство. — поднял перед собой меч Тайал, глядя, как голубая луна пляшет на его клинке. — Я лучше последовал бы этому примеру. — сказал он.

Ей не нужно было пояснять, что это значило. Старый воин с далеких земель, Цав Рансгар, один из Свидетелей, вписавший свое имя в историю, как «Святой Медведь», не был покорным слугой Вечности, как не был и героем. Однако же в далекие времена он склонился перед обещанным Дитем Луны в своем служении. И он же явился орудием, клинком в руках Вечности, что стал напоминанием милоннам об ошибочности пути, который они избрали. За что многие верующие люди вспоминали его гордым словом, как верного приспешника Ицхиль.

Но он был чужд милосердия, как всякий иноверец с дальних земель. Пускай и прозрел, увидев лик Дочери Луны. В чужих землях поминали Рансгара совсем иными словами. И Аайе не хотелось, чтобы Тайал шел тем же путем, который избрал грозный Медведь.

— Ох, — вздохнул Тай с размаху вогнав меч острием в песок. — не стоило тяготить тебя этими и без того тяжкими мыслями. — завидев скорбную усталость на ее лице, сказал Тайал, подойдя к ней. Коснувшись рукой ее щеки, он приподнял на себя ее взгляд. — Твоя невинность и благосклонность, пожалуй, урок для всех нас, Аайя. Но есть вещи, в которых женщины не смыслят. Позволь нам заниматься ими.

— Конечно. — согласилась девушка. Вечность не просто так разделила своих творений на женщин и мужчин. На каждого по своей роли и, быть может, Аайя зря пытается лезть в дела старших, нарушая порядок, установленный Вечностью. Это может быть путь в мимолетный грех.

— Оставим скорбь для тех времен, когда воздадим этим горным свиньям за все их заслуги. — сказал Тай, подхватив свой клинок и, убирая его в ножны, пошагал к входу в коридоры поместья, кивнув Аайе. Та, смекнув, пошагала за ним. — Пойдем за мной, звездочка. У меня есть для тебя невеликое, но утешение.

— Утешение? — успела только удивиться девушка, но Тайал не услышал ее. Или сделал вид, что не слышал, прошествовав к столику и сундукам, над которыми нависал красивый сефидский ковер, привезенный дядей Саифом из-за Срединного моря. На нем, красными и лазурными нитям и золотой пряжей был изображен рассвет и полыхающий, вместо Соляра, пламенный столп Перста. Золотые нити, ветвясь, поднимались от него вверх, словно лучи и вплетались в морскую гладь лазурных нитей, как их отражения.

Среди вещей, запрятанных в сундуки и мешки, привезенные Таем как дары от дяди Линерия, было много всякого. Шелка из-за Полумесячной Гряды для жен и дочерей их семьи, несколько прекрасно выкованных клинков для мужчин, диковинные украшения из камней, переливающихся радугой и даже несколько мешочков пряностей и специй с благовониями.

Тайал, отодвинув в сторону один из свертков шелка, достал небольшую шкатулку из резного дерева, отделанную серебристой оправой. На ней, примитивным сор’йиром были отпечатаны строки из Апокрифов.

«Тот благороден, кто смирен», пробежалась глазами по извилистым буквам Аайя, знавшая сор’йир настолько, чтобы смочь прочесть.

— Это сир дядя просил передать, как подарок тебе. — слегка неловко приподнял уголки губ парень. Тай улыбался нечасто. — Он наслышан о набожности своей племянницы и посчитал, что лучшего не найти.

— Мне? — смиренно переняла коробочку из его рук Аайя. Она оказалась легче, чем девушка предполагала. — Право, не стоило…

— Не начинай эту песню. Открывай, звездочка. — кивнул он на коробку.

Легким движением руки перекинув выплавленную в виде лунного диска задвижку, девушка приподняла крышку и замерла. Внутри лежала прекраснейшего вида подвеска в виде полумесяца на серебряной цепочке.

— Это?.. — поначалу Аайя не поверила.

— Лунный хрусталь. — кивнул ей Тай. — Теперь она твоя.

— Но… откуда… — поначалу девушка побоялась даже притрагиваться к столь изысканному украшению. Лунный хрусталь. Его не сыскать простым желанием даже за звонкую монету.

— Можешь примерить позже, звездочка. И не забудь попросить господина-отца передать благодарность сиру Линерию. — сказал напоследок Тайал.

— За это не расплатишься простой благодарностью. — оставалось удрученно вздохнуть Аайе.

ержа в руках коробочку, которую Аайя спешно закрыла, она пошагала на второй этаж, заодно придерживая под рукой тяжелый том. Такой дар увидеть она точно не ожидала. Где бы дядя не нашел этого украшения, он явно слишком расщедрился. Она слыхала, что сир Линерий такой же набожный человек, как она или ее отец с матерью, но в отличие от небольшого рода Шайхани, он числился богатым лордом, а не простым землевладельцем. Быть может, в казне его звенело больше вылитых золотыми солнцами монет, чем многие думали. А, быть может, эта вещь и вовсе перешла ему по наследству. Сир Линерий, восточный арвейд, вел свой род с другой стороны континента, из-за Гряды Полумесяц. Говорили, что его семья пускала свои корни еще до образования там Священной Империи.

Осторожно войдя в детскую, чтобы в случае чего не напугать или не разбудить детей, Аайя заглянула внутрь. Осторожность была не зря. Ница покачивала засыпающего Хадима на руках, а Хаям, сидевшая на перинах рядом, пожевывала халву из фиников и орехов, излюбленную детскую сладость.

— Ты пришла, сестра. — подняла на нее глаза Ницаях. Высокая, красивая и длинноногая. Девушки такой красоты, как Ница, было сложно сыскать на всем свете, думалось Аайе. Глаза с серебряно-серыми переливами. Зрачки, две серебряные монетки. Волосы цвета луны. Аайе была чужда зависть, однако в младенчестве она часто задумывалась над тем, как хорошо было бы иметь такие же волосы. Ее густые, слега вьющиеся локоны, черные, как уголь, не могли бы и сравниться с прекрасными волосами Ницы. Вытянутое лицо и глубочайшие зрачки. Ницаях пошла своей арвейдской красотой в мать.

— Мне сказали, что ты всю ночь сидела с детьми. — кивнула Аайя, положив том Саийицавы на стол вместе с подарочной шкатулкой и сняла с руки четки, оставив их рядом.

— А мне сказали, что ты провела всю ночь в молитве. Тебе ли меня подменять? — приподняла острую бровь Ницаях, погладив сопящего малыша Хадима по голове.

— Нет, сестра, не переживай за меня. Я вовсе не хочу спать. — сняла с головы покров Аайя, освобождая себя от покрывающей одежды и, следом, снимая сеточку для волос, придерживающую ее шевелюру. Черные локоны свалились ей на плечи.

— По твоим усталым глазам так не скажешь. — улыбнулась Ница. Ее глаза в отличие от глаз Аайи усталости не выражали. В лунных глазах арвейдов вообще сложно было рассмотреть что-то, кроме бесконечной глубины.

— Ница, не беспокойся. Тебе тоже нужно передохнуть. — подошла к ней Аайя, протягивая руки, чтобы взять Хадима. Увлеченно жующая халву Хаям лишь краем уха следила за разговором сестер.

— Раз ты настаиваешь. — пожала плечами Ницаях, передавая маленького на руки девушке. Сестра была старше ее на много лун, но даже несмотря на это казалась уж слишком по-взрослому красивой.

Аккуратно переняв единокровного брата на руки, Аайя улыбнулась ему, прижимая малютку к груди. Ница, расправив плечи, провела руками по волосам и подошла посмотреть на оставленную сестрой коробочку с даром от дяди. Волосы сестры казались отлитыми из белого золота. Арвейды были куда раскрепощённей, чем следовало бы, потому ни леди Джесайя, ни Ница, не любили утруждать себя покрытием головы. Однако, строгость отца все же была велика и со временем, его третья жена и вторая дочь все-таки начали носить платки. Но полупрозрачные и довольно легко подвязанные. Это было большим камнем преткновения в семье, от чего ни леди Джесайя, ни Ницаях почти никогда не выпускали на люди без особой надобности.

— Дядя прислал? — поглядела она на коробочку с даром.

— Да. — глядя на младенца в руках, ответила Аайя.

— Можно взглянуть? — спросила сестра.

— Конечно. — Аайя не была жадной до вещей. Если сестра попросит ее дать ей украшение поносить, она отдаст его с радостью. Уж много чести держать при себе столь редкой красоты изделие. Граничит с гордыней.

— Вот так прелесть. — взяв коробочку и извлекая из нее подвеску с полумесяцем, Ницаях подняла ее и завороженно устремила взгляд своих лунных глаз на эту красоту. — Это что… лунный хрусталь? — прищурилась она.

— Да. Я тоже была поражена. — Аайя покачивала корпусом, чтобы маленький Хадим не отвлекался ото сна.

— Господин дядюшка расщедрился. — пустила смешок Ница. — Мне Тайал передал от него только серебристые шелка. — она подвинула украшение к своей шее, придерживая его за цепочку и обернулась к Аайе, как бы демонстрируя его на себе. — Мне подходит?

— Очень красиво. — кивнула сестре девушка, хотя Ницаях была бы красива и безо всяких украшений и шелков. — Можешь взять себе.

— Ох, ну уж нет! — тут же отодвинула от себя украшение Ница, положив его рядом с четками Аайи и отставив коробочку в сторону. — Прознай дядя о том, что я присвоила себе его дар для тебя… Пожалуй, меня ждал бы выговор.

— Это все же лишь вещь. — сказала Аайя. Пускай вещь эта и была невероятно редкой и дорогой.

— Ты не знаешь дядю Линерия. Он же сир… Мечи и венки… — легонько улыбнулась ей Ницаях. — Эх, быть может и мой младенец-муж, подарит мне что-нибудь подобное на нашу нескорую свадьбу.

Эта шутка Ницы уже не казалась особо смешной, но Аайя улыбнулась, чтобы угодить сестре. Ницаях была помолвлена по договору отца с неким сыном далекого господина. То ли аншаха, то ли такого же землевладельца. Сестру очень забавляло, что тот только родился, когда на ее счет была записана уже сто двадцатая луна. Однако, свои возражения на этот счет с возрастом Ница научилась держать за зубами. Любила она и, в женской компании, подшучивать, что когда-то могла бы держать своего будущего мужа на руках. При отце, дядьях или каких-либо других мужчинах эту колкость со своего языка Ницаях не спускала.

Ница уже давно отчитывала свои женские лунные циклы. Это значило, что она была уже взрослой, состоявшейся девушкой, готовой к зачатию детей. И это же была одна из причин волнения дяди и отца, особенно после того позора, что успела навлечь на род Тамиран. Учитывая, что ее будущий жених еще не скоро вступит хотя бы в отрочество, старшие мужчины переживали, как бы Ницаях не натворила чего грешного. Это, в совокупности с тем, что она унаследовала от матери арвейдскую раскрепощенность в традициях, было для всех лишним поводом не выпускать ее из дома. Об этом почти никто не говорил прямо, но все это понимали. Включая Ницаях.

Аайя тоже была в том возрасте, когда из ребенка она совершит переход во взрослую женщину. Это часто говорила ей и мать, и госпожа Тарьям с леди Джесайей. Они обхаживали ее этой мыслью так, будто бы она совсем еще младенец, неспособный это понять. Но Аайя прекрасно понимала, что вскоре и ей придётся мерить лунные циклы, а следом отец обещает ее какому-то другому примерному человеку. Ей придётся покинуть дом и стать чей-то женой и матерью. Эта мысль казалась грустной, но Аайя долго не держала ее в голове. Такова судьба и доля каждой примерной дочери Вечности. Все будет так. Никак иначе.

Хаям, отложив объеденный кусочек халвы на тарелку, уселась рядом с Аайей, глядя на сопящего Хадима. Малышка причмокнула, облизнув губы языком и положила ручки на колени.

— Ты наелась? — спросила у сестры Аайя.

Та пожала плечами. Хаям, почти пятидесяти лун от роду, была прелестным ребенком. Ее большие глаза чем-то напоминали глаза Ницы, разве что темнее и смекалистее. Волосы, почти как у Яхира, сероватые, а не арвейдского белого золота. Она еще малютка, но, кто знает, может она перебьет красотой свою старшую сестру, когда станет того же возраста.

— Ты кушала что-нибудь, кроме сластей? — обратила взгляд на ребенка Аайя. Хаям, помявшись, улыбнулась своей чистой детской улыбкой и покачала головой. Значит, как обычно, налопалась всего, кроме того, что покушать стоило.

На столе стоял остывший красный пирог с устрицами. Уложив Хадима на кроватку и погладив его по голове, девушка подхватила Хаям и усадила за стол, чтобы та нормально поела. Ницаях, по всей видимости, спустила своей арвейдской сестричке с рук увлечение одними только сладостями.

Младшая сестренка послушно уплетала ломоть пирога. Аайя не была голодна, потому остановила себя от идеи лишний раз уплести кусочек. Запечённые с огненным перцем устрицы в пироге были дозволенной пищей для детей Ицы, как и любые прочие морепродукты. Мир был сотворен из бескрайнего моря, говорилась в священных текстах, и в море он вернется. Но Аайя помнила и о том, что сдержанность — одна из величайших добродетелей, потому не злоупотребляла даже самой вкусной из дозволенной еды. Обычно эти пироги любила госпожа Тарьям, как и все острое и жгущее язык. Такая пища была популярна в далеких краях, где она родилась. Третья же жена отца, госпожа Джесайя, эти пироги терпеть не могла, так как красный сок перца и устриц, сочившийся с его кусков при укусе, напоминал ей кровь, пущенную из рассеченной раны. Аайю это не смущало, как и не боялась она крови, в отличие от других девушек ее возраста, да и мужчин. Кровь есть дыхание жизни. Вечность наполнила ею их вены, как наполняет водой землю, чтобы та плодоносила. Сотворенные водою в нее и вернутся. Незачем боятся крови, она естественная для дитя Ицы, как вода для земли. А что сотворено Вечностью естественным человек не имеет права порицать.

Подойдя к столу, она погладила по затылку сероватые волосы Хаям, пожелав ей приятного аппетита и, взяв одну из пустых чаш, налила в нее воды со льдом из графина. Ночь не была жаркой, однако она ощущала, что в горле пересохло. Младшая сестренка довольно быстро управилась с острым устричным пирогом. Аайя, придерживая в руках чашу холодной воды, припала к ней губами, глотнув. Когда лето наступало особо жарким, без яхчалов, где хранили лед, чаще всего привозимый с гор, было не обойтись.

Стоило ей только услышать тяжелый младенческий вздох и вздрогнуть, отставив чашу на подоконник, Хаям уже подскочила к ней, дергая ее за подол платья. Ей не нужно было ничего говорить, девушка прекрасно поняла, зачем ее внезапно тревожит сестра.

Свободной рукой схватив лежащую рядом с пирогом на блюде серебряную ложечку, она подскочила к кровати, поднимая второй к груди задыхающегося младенца. Хадим закатил глаза, дергая ручками и ножками и издавал едва заметный писк, не имея возможности вскрикнуть. Сколько бы раз Аайю это не заставало врасплох, она пугалась, как в первый. Но действовала, отнюдь, не менее решительно.

Поровнее устроив брата на руках, она потянула ложечку к его рту, пропихивая ручку в горло. Аккуратно, напоминала она себе, он все-таки младенец. Маленькие пальчики Хадима вцеплялись в ее платье, а ногами малыш отпихивался в растерянности.

— Тише, Хадим, — спокойным голосом обратилась она к брату, хотя в груди ее колокольным звоном молотилось сердце. — тише, милый братец…

Пропихнув тонкую рукоять ложечки ему в горло, она едва-ли сильно надавила на нее, открывая ему рот и гортань. Малыш рвано задышал, а его глазки заслезились. Аайя, покачивая его, прислушалась к дыханию брата. Оно ровное, значит воздух проходит в горло. С души девушка отлег камень.

Хаям, молчаливо подойдя к ним рядом, поглядывала на брата, которому Аайя помогала дышать. Забравшись на кровать, девочка села справа от сестры и с грустью смотрела на Хадима, ничего не говоря. Она такая малютка, но уже все понимает. И, наверное, больше Ницаях беспокоится о мальчике, проводя с ним в детской все свое время. Может, она не совсем еще смыслит, что есть смерть и болезнь, но понимает, что без помощи Хадиму никак не обойтись и пристально за ним следит.

Придерживая маленького брата на руках и аккуратно держа ложку у его горла, Аайя вздохнула. После греха, что навлекла на себя Тамиран, ее мать клятвенно уверяла отца, что родит ему достойного ребенка, но господин не любил давать ей этого шанса. Однако же, спустя столько лет, она все же понесла от него, обещая, что родится сын, еще один его наследник. Обещала, что он вырастет воином, но малыш родился болезненным и скопец с врачевателями после его жутких приступов, обещал, что дитя не проживет и нескольких месяцев. Однако, стараниями семьи, хлопотавшей над ним и убеждений отца в обратном, малыш уже на год перерос обещанный евнухом возраст. Однако, ужасные приступы не отступали и при ребенке было положено сидеть денно и нощно, чтобы не дать ему задохнуться в припадке, раскрывая бедному мальчику гортань.

Аайя питала к дитю особую заботу.

— Ты будешь воином, — говорила ему она, даже если тот еще не мог ее понять. — все мы, от мала до велика, воины Ицхиль. В тебе Вечность.

Видела девочка в ребенке что-то, напоминавшее ей себя. Когда после тяжелых родов она только подрастала, мать сажала ее читать, заставляя изучать буквы на старых языках, а следом и писать их. Но Аайе не давались письмена на бумаге, почти как и речь. Она говорила мало, рассказывали ей сестрицы. Грозный в своей суровости дядя в гневе, однажды, сказал матери, что даже сейчас та «родила господину скудоумную». Все ее братья и сестры, кузены и дядья, все они уже давно читали священную книгу в ее года. Но маленькой Аайе не давались буквы, она не могла их разобрать. Однако, в одну ночь под синей луной, она смогла сама осилить письмо, оставленное на столе у отцовой жены. Затем принялась за списки скопца, утверждающие закупки для поместья. Матушка обнаружила ее в своей опочивальне, читающей священную книгу. Когда эта новость расползлась по поместью у всей семьи, никто даже и не верил. С тех пор, когда она научилась читать, Аайя сотни раз осиливала священные тексты, затем принялась за книги в отцовой библиотеке, потом принялась читать свитки на чужих языках и даже освоила письмо на них. Отец был столь удивлен, когда Аайя скромно попросила его дать ему прочитать что либо, а на ответ, отправляющий ее в библиотеку, лишь опустила глаза. Там не осталось и пергамента, что бы она не прочитала.

Судьба давно написана для нас Вечностью. Но предугадать ее никто из простых смертных не в силах. Слепец может прозреть, величайший воин пасть глупой смертью, а неплодоносная земля взойти урожаем. Мир, сотворенный Вечностью полон чудес. Но простому дитю Ицы не познать всей глубины этого творения. И ни о чем нельзя сказать наверняка. В этих думах Аайя покачивала Хадима на руках, пока приступ не отступил.

— Ты будешь воином. — прошептала ему она, прижимая младенца к груди. Роиц Ицнай уступала место яркому солнцу и лунный хрусталь полумесяца переливался в его лучах.

ЩЕДРЫЙ БРАТ

«С восточных земель

До закатных теней

Стелется твоя длань.

Высоких камней,

Беспокойных морей

Принадлежит тебе край.

Тьму разгоняя

Рассветным крылом

Шествуешь ты над землей.

Корона, горя,

Украшает чело

Твое, Лучезарный король.»

«Король Светоносный Сокол», зараннийская баллада.

Экипаж тряхнуло на пригорке крутого склона и повозку качнуло так, что на мгновение мужчине показалось, что они свалятся и вместе с лошадьми покатятся кубарем по острым утесам прямиком в море. Дурная вышла бы история, зато наелись бы чайки. Если они вообще смогли бы взлететь в такую ненастную погоду. Ветер снаружи их едва ли роскошной кареты завывал так, что казалось, будто экипаж сейчас унесет ураганом, а дождь молотил по крыше и стенкам повозки так, словно осыпал их градом камней.

Погодка на каменных холмах Верхнего Грандстоуна была не сказать, чтобы королевской. Ветра здесь выли так, словно они хотят содрать кожу с твоих костей. Дождь, такой мокрый, что Эндри и его спутники походили на старых, промокших под ливнем дворняг, а не на достойных людей, направлявшихся в знатные покои под каменными стенами с эскортом из королевских людей. Какого было снаружи беднягам на лошадях, мужчине и представить было страшно. Он глянул за небольшие ставни их повозки, наблюдая, как бедный боевой конь, сродни любимого жеребца его племянника, тащится против ветра кое-как переставляя копыта. Всадник цеплялся в поводья так, словно его сейчас снесет, а плащ на его плечах уже почти сорвался, будучи унесенным воздушным вихрем далеко в море.

Колеса кареты считали каждый камень, которым здесь была покрыта вся дорога к вершинам пиков, на которых зиждился замок. Кучер все твердил, что им недалеко, но за дождем и ветром, на темных скалах, крепость из того-же черного камня едва ли была различима. Повозка вновь всколыхнулась на крутых камнях под колесам и сердце у Эндри замерло, икнув так, словно в него вонзили клинок, провернув лезвие.

Сир Джесси Редмаунт едва ли был оптимистичней своего попутчика относительно этой дороги. Худой, высокий и бледнолицый, с редеющими волосами и острой козлиной бородкой, Джесси щурился и жался от каждого камня, на который натыкалась повозка, так, слово лично шел по ним, притом босыми ногами. Его дублет и плащ промокли насквозь, небольшая шапочка, которую он прикупил на базаре еще до отплытия вся сжалась и скукожилась, облепляя его вскоре полысеющую голову. Сир Редмаут обхватил свой меч, как будто бы он был для него опорой, столпом, держась за который, он не свалится со своего места в повозке. Вода стекала с его плаща на пол кареты.

Эндри Каранай тоже был не лучше своего попутчика. Промок до нитки и весь чесался от влажной одежды, прилипающей к его массивному телу. Он бы с радостью сорвал ее, лишь бы не мешалась, но едва ли это было бы хорошей идеей, заявляться почитай в королевский замок с разодранным камзолом. Завывающий ветер проникал внутрь и мокрая одежда превращалась следом в холодную одежду. Эндри чуял как он озяб и дрожал. Пожалуй, матушка была права, стоило облачится в меховой плащ.

Их главный проводник, сир Кельвин Стонфист держался куда раскрепощённее, чем гости, которых он вез в крепость. Молодой, с темно-каштановыми волосами, средний рост, узкое лицо и тонкий нос. Гладко выбрит. Подвижный малый происходил из рода кастелянов королевских территорий. Сам он лордом-надзирателем не был, но выполнял поручения старого хворающего лорда-отца. Облаченный в расшитый красными узорами волн дублет, под которым виднелась кольчуга и меховой плащ из шкур горностаев, он казался типичным жителем этой непривлекательной для Эндри земли. Привычный к ухабистым горным подъемам и штормам с дождями, Сир Стонфист даже не поморщил лоб, когда повозку покренило так, словно они сейчас упадут.

— Сколько там еще? — уже без надежды покачал головой Джесси Редмаунт.

— Мы уже достаточно высоко, — глянул за окно сир Кельвин. — еще несколько поворотов и окажемся в придворье замка. — виды этих скал и каменных пик были ему так знакомы, что легким взглядом на них он уже оценил проделанный ими путь.

— Хорошо бы… — с тяжестью в голосе процедил сир Редмаунт, корчась от дрожащей и кренящейся повозки. Эндри тоже покачал головой. Кельвин Стонфист лишь улыбнулся, искоса глядя на них. Фарры, обитающие в этих неприглядных условиях, все как один гордились этим, словно бы было чем. Суровые соленые ветры и холодные скалы стачивали их, что точильный камень стачивает меч. Из-за того многие фарры считались хорошими воинами, и не мудрено, что Его Светлейшество смог удержать свою легендарную корону.

Эндри проводил на этих холодных сырых землях больше времени, чем ему бы хотелось и явно больше времени, чем это нужно было бы их матушке. Зябкий соленый ветер пробирал до костей даже его, что уж говорить о куда более пожилой женщине. Леди Иринэ Каранай, уже отмерившая большой срок своей жизни, давно пережила своего мужа, их лорда-отца. Эндри уверял мать, что ей стоило остаться в землях у Ричатта, куда более гостеприимных, чем эти беспокойные странствия через море и обратно. Замок, доставшийся Ричатту от отца, выходил прямиком на горы, которые так любила вспоминать леди Иринэ, засиживаясь под пледом в кресле. Но мать была непреклонна, а спорить с ней не решался даже его старший брат, что уж говорить о нем самом. Иринэ Каранай четко сказала, что возраст ее уже тяжел и она ощущает, будто скоро подойдет ее последний час. И меньше всего она хотела бы проводить эти часы в холодных предгорьях земель ее мужа. Ни Ричатт, ни Эндри, переубедить ее не смогли.

— Позвольте уже вашей матери погреть свои старые кости и взглянуть на внуков, которых я видела в последний раз… ох, словно коршун в лоб клюнул, уже и не помню… сколько лет назад? — возмутилась леди Иринэ.

— Рано вы себя хороните, матушка. — возразил ей тогда Эндри. Ричатт молчаливо поддержал его слова. Его близняшки и сыновья молчали.

— А ты, сынок, уже и позабыл о своих собственных дитях, не так ли? — мать была не права. Эндри их не забыл, но все же… — Или ты считаешь, что Роддварту будет мало четырех собственных детей и он воспитает твоих за тебя? — Эндри Каранай хотел было воспротивиться, но не стал перечить пожилой женщине, к тому же, собственной матери.

Был бы отец жив, он может, и отговорил бы ее. С Эрвином Каранаем, мужчиной суровым, высоким и плечистым, с голосом, как громовой раскат, мать никогда не спорила, будучи примерной женой. Да и переубедить отца в чем-либо было невозможно, тут никто из его братьев спорить бы не стал. Но отец уже давно упокоился и душа его следом за телом была развеяна по ветру. И матери отныне никто не мог возразить. Старшая из всего рода Каранай, она воспитала своих сыновей в строгости. Идти против слова леди Иринэ было не принято.

Спокойное море было названо так кем-то, видимо, в шутку. Путь через него на архипелаг, где ныне восседал король, всегда было опасным делом. Но мать, будучи женщиной, еще помнящей обычаи анварских предков, не страшилась какого-то моря. Единственное, что удручало леди Иринэ, это перспектива в нем утонуть.

— Все же, оказаться навечно у дна морского в этом групповом деревянном гробу было бы довольно прескверно. — оглядела она корабль, на который заносили ее слуги. Мать вообще была женщиной крайне смелой, сколько он ее знал.

Эндри Каранай такой материной смелости не разделял. Он предпочитал бы отправить мать с эскортом из рыцарей и конных латников пешим ходом на юг, если ей так не терпелось спуститься к трем руслам Крыльев Мотылька и повидать их младшего братца с его семьей. Да, такой путь был бы куда более долгим и скудным, но хотя бы безопасным.

— И тогда к Роддварту привезли бы уже мое хладное тело, — хмыкнула леди Иринэ. — этого ты хочешь, да, Эндри?

Спорить с матушкой было бесполезно, напомнил себе тогда он и согласился взять ее путем через море. Сир Джесси Редмаунт нашел им достойный корабль, как раз проходящий через королевский архипелаг, причем уже на нужный остров. Северный Грандстоун встретил их тогда холодным ливнем и он боялся, что матушка простудится, но ее, кажется, эти проливные дожди только завораживали и она любила сидеть у окна, глядя, как капли полосуют стекла окон.

Лорд Ричатт, его старший брат, послал Эндри сюда, чтобы передать лорду-хранителю какие-то бумаги относительно земельного передела. Один из его младших вассалов умер от пурпурной сыпи и оставил одну только младшую дочь. Теперь ему нужно было королевское подтверждение, что эти прелестные земли с лесом, в котором брат мечтал бы поохотится, принадлежали бы ему самому. Он подготовил большой ворох пергаментов из прошений и родовых древ, чтобы показать, что наследовать эту землю больше некому. Эндри с радостью готов был привезти эти прошения королевским людям. Мать часто упрекала его в безынтересности к собственной семье и даже детям. Но Эндри любил свою семью, племянников, братьев. И дочь, конечно. И ее тоже. Однако, как завещал их лорд-отец, чтобы род возвысился, он должен прилагать старания. Эти старания Эндри и прилагал.

Он часто проводил время на севере при арвейдских дворах, был другом и желанным гостьем многих лордов у предгорья и, конечно, знался с некоторыми приближенными королевского двора, вроде сира Джесси Редмаунта, его хорошего знакомого. Почти друга. Эндри, видя страдания и стенания многих лордов и рыцарей-землевладельцев, их проблемы и недуги, понимал, что из него самого лорд вышел бы таким себе. Он никогда этого не отрицал. Именно потому, когда Ричатт получил письмо от лорда Шеппа о смерти их дядюшки и том, что земля отходит их роду, он сильно не обрадовался. Старший брат уверенно передал ему пергамент, похлопав по плечу и сказав, что дарует эти далекие южные земли ему. Но Эндри это скорее раздосадовало. Получить в свое имение некий клочок земли — это, бесспорно, приятно. Эндри даже посетил его, познакомился с лордом Шеппом и его семьей, оценил местных женщин… к превеликому для себя сожалению. И понял, что этот жаркий край у притоков Крыла Мотылька, совсем не для него. Тогда он отказался от наследства, передав его третьему их брату, младшему из сыновей леди Иринэ. Роддварт был несомненно рад такому повороту. Их братец был тот еще гордец. Он принял наследство от Эндри с честью и с копной латников и обозом собрал все свои вещи, прекрасную леди-жену, тогда еще беременную, и направился на юг, собирать проблемы на свою голову. Соседствовать с чужими речными людьми ему оказалось сложнее, чем он думал. О распрях в землях лорда Шеппа Эндри слышал не раз.

Их он, к слову говоря, тоже надеялся прекратить. Переубедить матушку в том, что собственные братья и семья ему мало интересны, Эндри мог только делами. Он был никудышным воином, в молодости меч еще бывал ему другом, хоть и махать им, средний из братьев Каранай, умел постольку поскольку. Сейчас же жизнь при дворах обратила его в дородного мужчину и дохлый конь с узким камзолом стали маловаты для Эндри. Что уж говорить о фехтовании и мастерстве меча, уделе молодых.

Но не в том всю свою жизнь Эндри Каранай находил свое призвание. Он считал настоящим небесным даром свой золотой язык. Писать стишки и набрасывать на пергаменты поэмы, как племянник, Эндри не умел, зато он умел убеждать людей в том, что ему нужно. Умело он пользовался этим и в детстве, и в юношестве, и сейчас, став взрослым и уважаемым мужчиной с пышной темно-рыжей шевелюрой, густыми усами и ветвящимися бакенбардами. При всей стати Ричатта и удали Роддварта, средний брат находил себя не менее достойным мужем. А достойного мужа должно быть много, и в высь и в ширь.

И как самый щедрый, добродушный и достойнейший из братьев, Эндри, кроме просьбы Ричатта к королевскому брату, лорду-хранителю, о передачи ему наследства от бедной осиротевшей юной леди, он намеревался выпросить для своего младшего брата еще какой из королевских уступков. Дом Каранай еще с тех пор, когда его дед поклялся в верности приютившему их попертый с гор народ, королю, служил Лучезарной Короне верой и правдой. За это они получили и земельные наделы и титулы, пускай и местечковых, но лордов, следом. И он едва ли сомневался, что лорд-хранитель, или сам Его Светлейшество, король, откажут им в этом. Сколько помнил Эндри, проблемы в землях лорда Шеппа возникали потому, что территория между Северным и Средним потоком Мотылька считалась неопределенной, ничейной. Люди господина Шеппа не возделывали ее, а лорд позволял размещаться и обживаться там и крестьянам-анварам и смердам из приречных ицхилитов. Это влекло за собой конфликты между челядью с простолюдинами, а следом эти разборки доходили и до Роддварта и до этого болезненного мужичка, речного господина Шайхани.

Эндри имел отличный план, который хотел предоставить Его Сиятельству. Чтобы земли не простаивали зря и перемешавшийся там люд не устраивал побои, да погромы, он намеревался упросить лорда-хранителя убедить короля отдать эти земли под покровительство анваров и его младшего брата. Аргументы он тоже заготовил железные.

Крепость Северного Грандстоуна, выложенная из черной островной породы тех же скал, что защищали ее острыми иглами каменных пик, была одним из главных укреплений на архипелаге. К ней было не подобраться с моря. Череда каменных зубов, острых от облизывающих их волн, не подпустила бы к замку никакой корабль. Этот залив, где располагалась крепость так и звали Каменными Челюстями. Даже если враги высаживались в городе на том конце острова, попасть к черным воротам крепости из жесткого дерева, обитого металлом, можно было лишь узкой каменной тропой, по которой сейчас их поднимала несчастная упряжка лошадей, таща за собой повозку.

Кельвин Стонфист выглянул в окно кареты, глядя на блестящие от бьющего в них дождя каменные барабаны замка. Он с улыбкой обратился к уже дрожащему от холода сиру Джесси, после того, как приказал кучерам остановить кобыл:

— Ну вот мы и на месте. — его голос, при всей своей молодости, казался соленым, что эти воды, бьющие об острые скалы. — Не навернитесь на мокром камне, сир Редмаунт.

— Уж постараюсь. — восприняв его шутливую издевку слишком всерьез, потер ножны своего меча Джесси, наконец оторвав его от груди.

Огромные массивные стены замка Каменных Челюстей давили своим видом и в безветренную светлую погоду, что уж говорить о ревущем ветре и пробирающем холодом дожде. Каранай поерзал в промокшей одежде.

«Не королевское уж больно это место, — подумалось Эндри — по сравнению с Арвейдианом, то уж точно.» Но озвучивать такие мысли, в таком-то сопровождении, он, естественно, не стал. Итоги суровых престолонаследных войн разрешал не он, да и не его это было дело. Короли пущай сами меряют на свое чело эти великолепные короны. Его дело за малым — собственный род.

Сопровождавшие их латники, следом, тоже спешивались с коней. За массивными вратами послышался гул и шум, следом скрип. Завидев за стенами гостей, им отворили небольшой проход внутрь. Сир Кельвин махнул им рукой, второй прикрываясь от бьющего в лицо дождя и пошагал внутрь. Его спутники посеменили за ним. Мокрый тяжелый плащ сира Джесси рвало и трепало на ветру, сродни висящим над ними знаменам.

Держа двумя когтистыми лапами опоясывающий его сияющий обруч Лучезарной Короны, массивный золотой сокол расправил пернатые крылья на черном фоне. Сейчас, под дождем, этим промокшим стягам было сложно горделиво развиваться по ветру и поникший, измявшийся сокол был бледен, а не сияюще-золотист, а священная Корона, атрибут нареченных королей зараннийцев, изогнулся, будто бы плавящийся медный обруч.

Этому стягу тоже было тут не место, хотел было подумать Эндри, но мысль такую опустил. Свой королевский венок фарры защитили мечом и все прочие претенденты, от Арвейдиана, до Срединного Моря, отступили перед ними. Опустив от стяга глаза, в которые так и норовили пролезть дождевые капли, Эндри прибавил шагу по мокрому, каменистому двору замка в чертоги, куда уже вприпрыжку забегал сир Редмаунт, чтобы спрятаться от холодных ветров и ливня.

Внутри замкового холла еще не было тепло, но скрыться хотя бы от дождя было большой радостью для Эндри Караная и сира Джесси. Стража, стоявшая у дверей, в камзолах и нагрудниках, с суровым видом и утепленными мехом плащами на плечах, провожала их уставшими взглядами. Сир Кельвин, сорвав с себя плащ, отряхнул его и бросил подскочившему пажу. Сняв с пояса грозный и острый одноручный топор, который мог снять голову, думалось, одним ударом, от отложил его, попросив передать в оружейную. Сир Джесси последовал его примеру, отдавая подскочившим пажам свой меч и тоже освобождаясь от холодных оков сырого плаща.

— Я уж думал, тут потеплее. — стянув перчатки, принялся натирать худые, жилистые руки, сир Редмаунт, переступая с ноги на ногу.

— Теплее будет в главном зале с очагом. — сказал Кельвин, тряхнув промокшими волосами. — Не слишком гостеприимен наш край, не так ли, сир Джесси?

— Ах, что-же, прелестная погодка… — причмокнул, горько отшучиваясь, Джесси Редмаунт. — Думаю самое-то для плавания. С нею любой левиафан останется на своем дне, лишь скрыться от этого дождичка.

— Так почем же левиафану прятаться от дождя? — обратился к приятелю Эндри Каранай, улыбнувшись. — Он же, это… итак весь в воде?

— От такого штормового дождя с ветрищем любая морская пакость почувствует желание отрастить себе ноги и выбраться на сушу под кров. — бросил ему Джесси.

— Если-б все морские твари отрастили ноги… — усмехнулся Кельвин.

— Тогда в море пришлось бы прятаться, пожалуй, нам самим? — продолжил его мысль Эндри Каранай с легкой улыбкой.

— Пожалуй, пришлось бы эти ноги им поотрубать. — смело заявил Стонфист. Молодая кровь едва ли чего-то боится.

— Жареные китовьи лапки в чесночном соку с баклажанами. — в голосе сира Джесси звучал аппетит. — Думаю, всем пришлось бы по вкусу.

— Вы голодны, сир Редмаунт? — обратился к нему Кельвин.

— Эти соленые ветры изнуряют, будто я не ел уже второй год. — кивнул ему Джесси. — Наверное, я проглотил бы и бычка целиком, живя в этом прекрасном месте подольше.

— Я распоряжусь подать вам кушанье. — понял намек Стонфист. — А вы, лорд Каранай? — обратился он к Эндри.

— Я не лорд. — покачал головой ему в ответ мужчина. — Но если у вас есть в запасе свежий бычок, я, несомненно, разделил бы его с сиром Джесси пополам.

— Уж кто-кто, а тебе бы и целый бык был бы мал. — ткнул его локтем в бок солидного тела Редмаунт, подшутив.

— А в тебя и лапка кроличья не влезет, — шлепнул его тыльной стороной ладони по животу Эндри. — даже годовалый младенец не такой хлипкий как ты, Джесси.

— Везет годовалым младенцам. — оценил его шутку Редмаунт. Они любили подтрунивать друг над другом. — Чтобы добраться до женской титьки им нужно сделать поменее, чем рыцарю.

— Эх, и снова вы правы, сир Редмаунт. Как же правы! — покачал головой Эндри, улыбаясь. Казалось, даже на лице Кельвина Стонфиста мелькнула улыбка.

Чертоги главного зала были обширны и высоки. Эндри почувствовал теплоту очага еще когда они подходили к дверям зала, которые им распахнули слуги. Наконец-то можно согреться. Это доставило сиру Джесси невероятную радость, что можно было заметить по его резко подобревшему лицу. Каранай тоже расстегнул свою промокшую одежку, чтобы поскорее ощутить тепло очага.

Стены чертога украшало несколько чуть небрежно висящих знамен, вроде тех, что виднелись над замком. Огромный каменный очаг, выложенный на иной стороне зала от входа. У него копошились слуги, подкидывая туда дрова, чтобы жар не утихал. В трубе, выводящей наверх черный дым пламени, казалось, было слышно завывание ветра.

Длинный стол посреди зала был уже накрыт небольшим набором яств, а за ним, к удивлению Эндри, сидели и другие гости. Явно прибыли сюда с теми же целями, что и сам Каранай. Встреча с королем или лордом-хранителем. И, судя по их виду, куда более знатному, Эндри не будет числиться среди гостей к Его Светлейшеству в числе первых.

Сир Кельвин, прошествовав в чертог, поглядел на спорящих о чем-то громким басом людей за столом. Джесси Редмаунта они интересовали мало и тот, спешной трусцой, направился поближе к очагу, потирая руки. Эндри же присмотрелся к гостям, сидящим по разные стороны стола, прикидывая и припоминая, знал ли он из них хоть кого-то.

— Это было в том сражении?.. — обратился с прищуром с грозной женщине напротив мужчина огромного роста с сжатыми кулаками. — Где… ледяные скалы? — голос его казался возмущенным, грохоча в чертоге. Густые длинные волосы цвета угля спадали на плечи. Борода была растрепанной и ветвистой, из жесткого, просоленного морскими ветрами, волоса.

— Да. Их посудину переломило пополам, когда стальной таран корабля моего отца, подгоняемый ветрами, ворвался ударом в их борт. — усмехнулась молодая воительница. Вся в мехах. Волосы цвета красного золота. Не рыжие, как у анваров, а отливающие металлом, густые и жесткие. В них виднелся тот же морской закал, что в черной бороде гиганта. Железная кольчуга, натертые кожаные перчатки и плащ всех цветов радуги. Ах, так к королю пожаловали гости с северных марок?

— Быть того не может. Я помню тот корабль. — чуть ли не рявкнув, возразил его гигант. — Древесина была, что твое железо! Ее не переломил бы и морской змей, даже если б захотел!

— Морской змей не железный кулак тарана! — рассмеялась молодая воительница, а следом за ней и вся ее свита. Суровые, бородатые, все в мехах и пестрящих цветах на панцирях и дублетах с плащами. Редко выдавалось видеть Эндри гостей с далеких холодных берегов. — Я слышала, что когда он проломил борт, — с молодецким задором воскликнула девица, подняв одну ладонь и со всей дури врезав в нее вторым кулаком, изображая, видимо, корабельный таран. — щепы в воздух влетело столько, что она сыпалась на палубы, словно дождь, пока шло сражение!

— Брехня! — стукнул кулаком по столу гигант. В его говоре Эндри узнал фарра. Ох, неловкая вышла беседа, догадался Каранай. Многие фарры на островах не забыли войн со своими соседями. Их встречи, по обыкновению, заканчивались мордобоем в попытке смыть обиды за убийство предками друг друга. — Я лично видел это судно. Его не разломить. И команда — настоящие звери. Морские волки!

— Видать, помочил мой отец этих волков в водице. — усмехнулась все тем же звонким голосом девица, тряхнув своими волосами, подвязанными в косу.

— Чушь и вздор, это все ваше хвастовство, да пустословие. — сложив дубовые руки на груди здоровяк. — Я слышал, что сир Баркс погиб иной смертью. Что его корабль напоролся на ледяную глыбу. Только и всего.

— Да, ярл та еще глыба льда! — поддел того один из спутников девицы. Бородатый воин с огромным пузом.

— Вот уж правда! Лучше батеньку не описать! — резво ответила девка.

— Не хочешь ли ты сказать, что Баркс и погиб от его руки? — стиснул зубы здоровяк, оперившись руками о стол.

— Тут уж я не ручаюсь! — развела руками воительница. — Но точно слыхала, что половину доходяг с палубы скормили ледяному морю. А прочих порубали прежде, чем те пошли ко дну!

— Ложь! — грохот кулака гиганта снова раздался по столу. — Я помню сира Баркса, он разделал бы всех, вас, олухов, своим мечом!

— Так позови его, пусть попытается, — девушка закинула ногу на ногу, вызывающе глянув на собеседника. — быть может, он услышит твой громовой рев, Бернан, и подплывет сюда аж с морского дна! В ледяных и студеных водах, говорят, тела так коченеют, что их не трогает смертная гниль! И покойнички так и болтаются под льдом, как новенькие!

— Ах ты глупая девка! — рявкнул здоровяк. — Кто-ж вовсе додумался пускать баб на судно.

— Встреть ты мое «бабово» судно в морском бою, Бернан, твоя жалка кляча тоже разлетелась бы надвое, когда я направила бы в нее свой корабль. — да, они такие, эти суровые женщины с севера. Много ходило о них сказаний. Правдивых, и не очень. Эндри эта вызывающая уверенность женщины казалась привлекательной. Он потер пояс на своем животе.

— Лучше бы тебе не встречаться с моими ребятами в бою. А уж тем более со мной, — гигант взял смачный кусок жареной козлятины с тарелки рядом и одним укусом желтоватых кривых зубов оторвал от него часть, принявшись жевать. — мой меч уже многим отделил башку от шеи. А твои волосы уж больно красивы, что насаживать их на копье. Побереги себя для какого мужика, Ассе.

Кельвин Стонфист, подойдя к ним ближе, подхватил со стола пустую чашу, а следом наполнил ее вином из медного графина. Спорящие тут же обратили взор на него.

— Леди Ида, — поклонил он голову воительнице из Ассе. — Бернан. — улыбнулся он следом здоровяку.

— Здорова, молодчик. — кивнул ему гигант, запивая пивом из дубовой чарки свою козлятину. — Слыхал, что заявляют эти радужные индюки? Что ярл Ассе победил сира Баркса в морском сражении! Во, до чего дожили!

— Кто знает, как все было на самом деле у Студеного Пика? — пожал плечами Кельвин, глотнув своего вина. — Я слыхал, что сир Баркс со своим флотом ринулся в атаку, бросив блокировать пролив и ослушавшись своих изначальных приказов. Так он, вроде, и погиб, поведя наших бравых моряков на смерть в холодной воде.

— Пф, чушь это все, россказни для бахвальства. — гигант Бернан помотал головой и его густая борода растрепалась еще больше. — Я знал старика, учувствовавшего в битве. Он уверял, что лично видел, как корабль Баркса налетел на ледяную глыбу.

Эндри решил в этот спор не влезать. Этого ему еще не хватало. О той битве судачили много, да только судачить и девки в трактирах любили. Пока сир Редмаунт топтался у очага, перепрыгивая с ноги на ногу и пытаясь согреться, Эндри Каранай устроился за столом, поближе к яствам, и оглядел, что предлагают ему королевские-то угощения. Выбора, как оказалось, было немного. Фарровы острова не были богаты на разнообразные блюда. Козлятина, да баранина скальных животных была тут жесткой и жевалась на зубах с трудом. Маринованные яйца казались слишком солоноватыми, как и все, что ели островитяне. Любили фарры по своей морской традиции засолить все так, чтобы пища не испортилась вовсе в здешней сырости. Есть некоторые из них было невозможно, просто потому что после, не хватит даже бочки воды, чтобы утолить жажду.

Ида из Ассе с громогласным Бернаном все перебрасывались бахвальствами в сторону друг друга. В какой-то момент островной здоровяк, видимо, вообразил, что в руке у него не козлиная нога, а клинок и начал махать им в сторону одного из особо наглых северных гостей. Пытаясь влепить тому по лицу куском мяса, он повалился на стол, чуть не опрокинув тот. Облаченная в радужные одежды воительница залилась смехом. Кельвин Стонфист не торопился их разнимать, и, только согревшийся, сир Джесси, отошедший наконец от очага, укорил тех.

— Уважаемые господа, вы, как-никак, в королевском зале! А дурачитесь, что малые дети! — покачал головой Редмаунт, остановив почти отроческое хулиганство гигантского фарра. — Представьте, что вас застал бы сейчас лорд-хранитель?!

— Было бы, откровенно говоря, забавно. — согласился сир Кельвин, осушив свой бокал с вином и принявшись за маринованное яйцо, пока слуги внесли свежеприготовленную рыбную похлебку, предлагая ее всем желающим. Эндри не отказался от теплого супца.

— Что там за варево? — приподняла взгляд в тарелку Караная Ида из Ассе, оценивая похлебку. — Ай, Боррова борода, наливай! — махнула она подходящей служанке, посматривая на чан с рыбным супом у ее груди. — И эля мне с ребятами принеси. А то от этой болтовни о войнушке у меня пересохло в горле!

Спешно кивнув, служанка удалилась и, принесенный ею суп, кажется, из трески, на некоторое время угомонил спор воинствующих гостей. Люди Ассе принялись поглощать похлебку, закусывая жесткими ломтями хлеба и покрывая это все чарками свежего эля. Присоединился к ним и Бернан, столь большой, что просто выпил тарелку с тресковым супом за несколько глотков, пережевывая содержимое. Часть похлебки пролилась по его усам и бороде.

Джесси Редмаунт, усевшись напротив Эндри, принялся лениво пожевывать подхваченные им с какой-то тарелки крабовые клешни. Разлив себе и Эндри немного вина, Редмаунт почесал свою бородку.

— Видать, тебе, Эндри, придется обождать, пока лорд-хранитель не примет прочих гостей. — вздохнул рыцарь. — Кто-ж знал, что еще кто-нибудь окромя нас решит отправиться сюда в такую премерзкую погодку!

— Что поделать, Джесси, — пожал плечами Каранай, отведав похлебки и закусив ее ломтем хлеба, слишком черствого, чтобы быть свежим. — королевские дела… они такие. Ждать-то нам не в новинку.

— Не думаю, что ждать придется долго. — краем уха подметив их диалог, обратился к двоим сир Кельвин, оглядывая блюда на столе. — Бернан тут по вопросам привычным. Наверняка его опять беспокоит что-то с флотом. А наши северные «друзья»… — пустил смешок Стонфист. — Что-ж, не думаю, что они задержат лорда-хранителя надолго.

— А когда господин хранитель снизойдет уделить нам внимание? — приподнял бровь сир Джесси.

— Сир Роллад сейчас в замке, как мне сообщили. — эти слова Кельвина чутка согрели душу Эндри. Значит, лорда-хранителя хотя бы не придется ожидать в этом мрачном и сыром месте. Ему хотелось поскорее закончить свои дела с королевским братом, чтобы вместе с Редмаунтом наконец усесться на корабль и вернуться на материк. — А я попросил оповестить его, что государственные дела не ждут. Он явится, я полагаю, вскоре.

— Очень на то надеюсь. — кивнул ему Эндри, глотнув вина. Теплое и кислое, оно согревало изнутри, пускай и заставляло поморщится.

Матерь заявила ему не быть особо напористым перед лордом-хранителем. За свои годы она со многими знатными господами и лордами была знакома и уверяла, что Мьор Роллад не из покладистых людей. В этом Эндри не сомневался. Сир Роллад, брат Его Светлейшества, старого короля Гавейна, не славился добрым нравом, милыми речами и светскими беседами. Он был полководцем, железным кулаком своего старшего брата, хранящим мир и поддерживающим Лучезарную Корону на челе Мьора Гавейна. На то он и был назначен лордом-хранителем. И слух о нем шел далеко за острова фарров. Мало кто хотел бы ввязаться в ссору с Мьором Ролладом.

Эндри, учитывая эти слова, отлично понимал, какого человека из себя представляет лорд-хранитель. Припомнил он битвы, которые тот возглавлял, помнил его победы и неудачи. Мьор Роллад усмирил арвейдских лордов, хотевших сорвать с его брата корону, после вырвал железной хваткой у северян белый мир, и даже с Сефидским царством сошелся на море, отправив и тамошние претензии на королевское место прямиком на морское дно. Мьор Роллад жил войной и все знали слухи, ходившие в народе. Слухи о том, какая война сейчас больше прочих будоражит его разум. На этом Эндри еще планировал сыграть.

Откушав, они с сирами Джесси и Кельвином, вновь принялись смотреть за разыгравшейся у стола комедийной постановкой. Помалкивали и наслаждались зрелищем. Выпившая добрых несколько чарок Ида из Ассе и чуть охмелевший Бернан опять в грубых возгласах и громовых раскатах голосов, отдающих на весь зал, принялись обсуждать сражение у Студеного Пика. Каждый представляя его по-своему. Раскроив хлебный мякиш и корку, Бернан погрузил их в остатки супа на дне своей тарелки, принявшись разъяснять построение кораблей у пролива. Мякиш представлялся ему землею, а хлебные корки — боевыми галеями. Ида из Ассе приняла такие правила и начала насмешливо пояснять, как отец ее обогнул Пик и врезался именитому флотоводцу в бок, разрушая строй его кораблей и отправляя их искупаться в ледяной воде. Все это воительница успешно сопровождала манипуляциями своей деревянной ложкой, погружая ею «корабли» из хлебной корки в бульон.

Когда двери чертога распахнулись и внутрь вошел кастелян замка, худощавый старый человек, открывшаяся ему картина была довольно забавной. Ида, перегнувшись через стол, плескала ложкой суп в тарелке Бернана, а тот стучал чаркой эля по столу, протестуя воительнице громогласными, едва ли приличными, возгласами. Остановившись в дверном проеме с парой латников, старый кастелян почесал затылок.

— Отец. — приветствуя его, поднялся сир Кельвин.

— Сир. — учтиво кивнул ему Джесси Редмаунт. Эндри повторил за ним.

— Что… — кашлянув, вышел вперед королевский кастелян. — что тут происходит? — он поправил на себе массивный плащ из шкур, явно не чувствуя тепла даже в этом, прогретом очагом месте. Старичок-кастелян прошествовал ближе, потирая дрожащие костлявые руки.

— О, господин кастелян. — наконец обратил на него внимание Бернан. — Я уж потерял всякую надежду, что смогу вас дождаться.

— Милорд Бернан, госпожа Ида. — поклонился им кастелян Стонфист, остановившись у стола и глядя на блюда.

— Может, теплого вина, отец? — спешно подхватил графин его сын.

— Нет, Кельвин, благодарю. — кратко приподнял морщинистую руку старый Стонфист, останавливая молодого рыцаря.

— Я успею осушить все ваши винные запасы, прежде чем меня примут, или у королевских погребов еще есть надежда? — улыбнулась подошедшему старику Ида из Ассе, рассевшись на скамье горделиво и закинув ногу на ногу. Стройные и подтянутые икры и сильные ляжки не ушли от глаз Эндри.

— Миледи Ида, вы же знаете, нам не жаль ни эля, ни вина, для такой желанной гостьи. — голос кастеляна звучал, скорее, осторожно учтиво, чем искренне. Каранай успел наслушаться таких голосов. Он говорил о том, что принимать этих боевитых господ тут «рады» скорее из обязательств. — Но, не переживайте за наши запасы. Я явился сюда как раз по этой причине.

— Что же, хранитель Роллад наконец-то закончил все свои дельца и готов уделить нам время? — с полуусмешкой обратилась к нему Ида.

— Все верно. Я сообщил милорду Мьору Ролладу о вашем с господином Бернаном прибытии. Он хотел бы видеть вас обоих. Желательно вместе. — кивнул кастелян.

— Вместе?! — гаркнул раздраженный Бернан. — Экая честь для вашей своры. — сказал он Иде из Ассе.

— Не вскипай так яро, Бернан. — улыбнулась ему северянка, поднимаясь со своего места и поправляя свой разноцветный плащ. — А то, того гляди, за тобой следом начнет парить да таять все Спокойное Море.

— Мои люди проводят вас в башню, где ожидает милорд Роллад. — кивнул кастелян на своих спутников в латах. Затем поглядел на сына и приведенных им гостей. — Кельвин, ты нас не представил.

— Конечно, отец, — услужливо ответил рыцарь. — Это — сир Джесси из известного вам дома Редмаунтов…

— Ах, ну конечно. — улыбнулся старый кастелян, снова закашлявшись. — Как там было? Если при вашем дворе нет Редмаунта…

Сир Джесси усмехнулся. Его забавляла эта шутка.

— А это его спутник — лорд Эндри Каранай, младший брат лорда Ричатта. Он явился сюда по важному делу, с которым хотел бы обратиться лично к королю через лорда-хранителя. — указал тот на пышного мужчину.

— Крайне рад знакомству. — кивнул и улыбнулся старичку Каранай. — Однако, я не лорд! Впрочем, это не столь уж важно. Я хотел бы говорить с хранителем Мьором от лица моего старшего брата. При мне есть все бумаги и печати. — похлопал он сумку на боку. — Есть некие вопросы, относительно наследства и…

— Постойте. — приподнял палец старик. Он был так худ, что руки его казались костями с натянутой кожей. — Каранай… Ричатт Каранай… Это не анварский ли дом? Те, что с гор.

— Все верно, мой спутник из гордого горного народа. — кивнул сир Джесси.

— Ах, даже так?! — улыбнулся кастелян, поглядев на уходящих из зала Бернана и Иду из Ассе. Он погладил себя по жидкой седой бородке. — Сир Эндри… — начал было он.

— Позвольте, я и не сир вовсе! — улыбнулся Каранай, чуть покраснев. То ли от ситуации, то ли от выпитой чарки. Его, и верно, никто в рыцари не посвящал. — Но, что вы хотели сказать?

— Я… пожалуй, лорду-хранителю будет интересно узнать о вас. Он… упоминал Полумесячную Гряду… — задумался старый Стонфист. — Милорд… Ох, то есть сир… Или, вернее…

— Можно просто Эндри, господин Стонфист. — сказал ему Каранай.

— Так вот, господин Каранай. Я тотчас же сообщу о вашем визите милорду хранителю Ролладу! Уверен, ваше ожидание не продлится долго! — кивнул он. — А теперь, прошу меня простить… — откланялся старичок, поправляя свой плащ.

— Благодарю, сир! — сказал ему Эндри, хлебнув еще вина из чарки. Он слегка нахмурился, переглянувшись с сиром Джесси. Редмаунт, видимо, тоже был удивлен. Вот так дела! Для чего это хранителю Мьору питать к нему такой интерес? Это было странно, но могло сыграть Каранаю на руку.

Сира Кельвина это, кажется, и вовсе не удивило. Тот спокойно налил себе еще эля, пригубив, и закусив засоленной рыбой. Эндри на мгновение задумался о том, какой вклад принесет он наследию своего рода. Тогда его, быть может, наконец-то похвалят за его «золотой язык». Отец, несомненно, был бы доволен им. В отличие от братьев, Эрвин Каранай умел не только махать мечами, но и за словом не лез в карман.

Похлебка из трески кончилась и Эндри, спешно закусив жирный супец смачным комком хлеба, освежил горло несколькими глотками эля. Поставив чарку на стол, он решил, что пока на этом стоит закончить. Несомненно, лишний эль с вином развязали бы ему язык, который Каранай мог пользовать по назначению и без выпивки. Но на встречу с лордом-хранителем не стоит идти слишком уж нетрезвым. Особенно, раз тот проявил к нему интерес. Ему подумалось, что господину Ролладу и без того хватит пьяных на сегодня. Что по суровому миловидная воительница Ида, что громогласный чернобородый гигант Бернан, были, пожалуй, слишком открыты к выпивке перед такой важной встречей.

Кастелян задержался дольше, чем на то рассчитывал Эндри, уже было возомнивший, что его вызовут немедленно. Салатница с зелеными и красными водорослями, еще одной местной закуской, успела опустеть, а сир Редмаунт согревал себя уже второй половиной графина с вином, прежде, чем Кельвин Стонфист вызвался узнать, как там отцовские дела.

— Право, сир Кельвин, я думаю не нужно торопить событий… — пожевывая твердый лист морской травы, обратился к нему сир Редмаунт.

— Господин Джесси прав, — кивнул Эндри. — я думаю, если бы лорд-хранитель нуждался в нас немедля, он не стал бы задерживать вашего отца.

— Я обещал, что вас не будут мариновать тут, как сирену в бочонке! — довольно четко бросил ему Кельвин. — Пойду разузнаю, что там нынче бередит душу его лордского величества, господина хранителя.

— Главное, не ляпните чего-то вроде того, что мы вас поторопили. — осторожно предупредил Джесси Редмаунт. — Не хочется, чтобы Мьор Роллад счел нас назойливыми, как мошки по весне.

— Можете не беспокоится, — улыбнулся сир Кельвин. — пока еще я не столь глуп. Мозги рыцари теряют на турнирах, а их на моем счете не сочтешь и пальцами одной руки. Причем, даже калечной.

Эндри и сир Редмаунт пустили смешок, провожая молодого Стонфиста взглядом. Юная, нетерпеливая кровь! Эх, не обрушил бы он на себя самолично гнева лорда-хранителя. Тот не представлялся человеком, склонным к терпению и выдержке. Железный кулак короля все еще должен разить, а не выжидать. Реверансы дело дамское, как ни крути.

Но и сир Кельвин не вернулся столь быстро. Эндри это даже позабавило. Уж не свалились ли они все с какой-нибудь крепостной стены прямиком в море? Шторм-то нешуточный. Мысли об этом, однако, быстро сняли улыбку с его лица. Он подумал о том, как там сейчас мать. Конечно, она не будет выбираться из постоялых палат в такую холодную погоду, но леди Иринэ могла быть на все способна. Каранай побаивался, как бы она не простыла в этом зяблом и мерзком местечке.

Им нужно будет отплывать после приема. Задерживаться тут незачем. Сир Редмаунт уверял, что найти корабль будет несложно. Но Эндри опасался, что им придется остаться здесь дольше, чем хотелось бы. То судно, что везло их с континента на архипелаг отправлялось следом на север, не на юг, куда нужно было Эндри. Но Джесси был непреклонен.

— Ужели посреди моря не найдется нужного кораблика. — заверял он.

Однако, расспросы в порту, когда они прибыли, не позволили так быстро, как хотелось бы, найти корабль, ведущий свой путь к Ишерону. Это волнение Эндри скоропостижно ушло, когда в зал спустилась воительница Ида, поправляя свой едва ли высохший разноцветный плащ и выжимая промокшие волосы. Она явилась одна, без своих людей.

— Леди Ида. — улыбнулся ей Эндри. Сир Редмаунт кивнул девушке.

— Леди Ида… — кажется ее это позабавило. Да, эта статная боевитая женщина не походила на типичную придворную даму. — А вы, я так понимаю, тот самый горец, о котором сейчас распинался старичок?

— Да. Тот самый. — пожал плечами Каранай. «Тот самый горец». Кто бы мог подумать, что его сочтут горцем. Анвары, конечно, вели свою историю с древнейших племен и вождеств Гряды Полумесяц, но подобные простые сравнение несколько удручали Эндри. С «горцами» он больше ассоциировал диковатый грифоний народец.

— Что-ж, я думаю вам стоит заявится к старому ворчливому фарру. Он, кажись, хотел вас увидеть. — перекинув ноги через скамью, Ида уселась и налила себе еще чарку эля. Налив и хлебнув, она обратилась к Эндри. — И как там? У вас в горах?

— Я… — Эндри чуть усмехнулся. — Позвольте, леди Ида, я никогда не был в горах. Пускай я и анвар, мы с братьями родились уже в предгорьях, дарованных моему роду милостью Его Светлейшества.

— Его Светлейшества… — Ида из Ассе сказала это так, будто это ее позабавило. — Выходит, ты горец, что ни разу не бывал в горах?

— Если вам угодно. — развел руками Эндри. Он находил в этом попытку уколоть его, но едва ли Караная было так легко пронять.

— Это как если бы ты был фарром, не разу не видавшим моря. — посмеялась Ида из Ассе, глотнув эля.

— Что-ж, если вы не знали, горную гряду Полумесяца видно издалека, — подхватил маринованное яйцо Эндри, подумав, как бы сменить тему. — ах, насчет моря. Вы, судя по грозным господам в вашей свите, прибыли сюда кораблем?

— Нет, пересекла студеные заливы вплавь. — вновь подшутила над ним Ида.

— Это очень прискорбно, потому как я надеялся узнать, не отправится ли ваш корабль на юг с этих холодных скал? — обратился прямо Каранай.

— Если эти скалы холодные, то лучше бы вам никогда не причаливать в Нёрдвастт или, скажем, к землям Скатёнвайдде. — расплылась в улыбке воительница. — Они покажутся вам ледяным адом.

— Что-ж… печально. Значит вы отправляетесь обратно на север? — переспросил Эндри.

— Все верно. Домой. — кивнула Ида, допивая свою чарку. — Я отправила своих ребят проверять корабли. Отплыву завтра к рассвету. А может к вечеру… Кто знает, вдруг мне предложат еще что-то, кроме эля. — тряхнула она посудой. — А вы надеялись, что я прихвачу прокатить вас в трюме на юга?

— Как вариант. — держал улыбку Эндри. Джесси Редмаунт тихо сдерживал смешки, видя, как старается Каранай не упасть в грязь лицом перед дикой северной красоткой.

— Ладно, горец… Я думаю у меня есть вариант. — сказала она к удивлению что Эндри, что сира Редмаунта.

— Что? Правда? — аж подал голос Джесси, погладив свою бородку.

— Да. Со мной в порт зашел корабль моей… эх, дай Борр памяти, далекой тетки Ронды. — в голосе Иды пропала насмешка. — Она со своими дочерьми промышляет торговлей да путешествиями по всякого рода портам. Где дочерей и заводит. — пустила смешок Ида. — Она как раз собиралась на юг. Хотела обогнуть берега через Срединное море. Это там… где еще остров…

— Сефид? — уточнил Эндри Каранай.

— Да-да. Точно. Там, откуда привозят специи. Корица, имбирь… Доводилось мне пробовать эти вещицы в наших краях. Что за чудеса! — покачала головой Ида из Ассе. — Мой дядька хотел отвалить за них сундук золота, да, оказалось, что их довезли всего то с монетный кошель. В наших холодных краях такие специи — редкость.

— Так, постойте, а что там с вашей тетушкой? — сир Джесси постарался увести в нужное русло явно развязанный хмелем язык женщины.

— Ах, Ронда! Да. Она идет через юг. — кивнула Ида из Ассе. — Наверняка будет останавливаться где-то по пути на восток. Хотите, я завтра же познакомлю вас с ее командой? Главное, не проспи, горец, я встаю засветло.

— Придется встать пораньше, раз такое дело. Если ваша тетушка идет в Ишерон… — начал Эндри.

— Вот у нее и узнаем, куда она пойдет. — махнула рукой Ида.

— И во сколько это нам обойдется? — первым делом поинтересовался сир Джесси, переглянувшись с Каранаем.

— Зависит от того, что вы сможете предложить тетке Ронде. — с забавой, Ида снова будто бы посмеялась над ними.

Эндри не взял с собой много монет, к превеликому сожалению. У него и сира Редмаунта были, конечно, серебряные лунарии про запас, да целый набитый кошель медных «закатников». Однако, навряд ли этого хватило бы для оплаты путешествия. Впрочем, если леди Ида попросила бы за них, кто знает, может им бы и нашли место в корабельном трюме. Сир Джесси смог убедить знакомого капитана взять с них чисто символическую плату, но теперь не хотелось бы отдавать все серебро, что было у него в кошельке.

Впрочем, это дело им еще только предстояло разрешить. И вопрос монет Эндри Каранай пока отодвинул на второй план. Сейчас им предстояло поговорить с самим лордом-хранителем, а уж потом думать, как оплатить корабль до Ишерона. Сир Джесси первым обратился к стражнику в латах, чтобы тот проводил их в башню лорда-хранителя. Эндри пошагал за ним следом, потирая свой камзол, который, казалось, наконец просох.

Подъем оказался труднее, чем думалось Каранаю. Башни взвивались высоко и с каждым пролетом перешагивать через ступени лестниц было все труднее и труднее. Он начинал запыхаться. Куда более живенький и тощий Джесси Редмаунт за собой такого не заметил. Латник велел обождать, прежде, чем он обратится к Мьору Ролладу. Скрывшись за толстой дубовой дверью, он исчез из вида. Только голоса глухо и неразборчиво звучали из-за деревянного заслона. Эндри переглянулся с Редмаунтом.

— Документики-то при тебе? — прищурился на сумку Караная тот.

— А как же! — похлопал по ней мужчина.

огда латник грубым жестом пригласил их внутрь, покидая башню и спускаясь вниз, на свое сторожевое место, Эндри постарался выпрямить осанку, сделать лицо посерьезнее и одернуть одежду, чтобы та не казалась сильно измятой. Примерно те же манипуляции провернул и сир Джесси, заодно разглаживая свою длинную козью бородку.

Лорд-хранитель нависал над громоздким деревянным столом, где были разложены карты и документы. С одной стороны лежал заключённый в ножны кинжал, а с другой — небольшая скляночка с чернилами, придерживая норовящие свернуться пергаменты. По одному боку от Мьора Роллада стоял Кельвин Стонфист, с другого громоздилась туша Бернана, тяжело сопящего и ворчащего что-то себе под нос.

— А, вот и вы! — обратился наконец к входящим Кельвин.

Мьор Роллад поднял на них суровые глаза с блестящими, словно от усталости, белками. Его взгляд исподлобья напоминал взор коршуна, выслеживающего добычу. Гладко выбритый квадратный подбородок и щеки покрывал неровный, разъеденный рельеф кожи. Под острыми скулами виднелись легкие шрамы и порезы от лезвий бритвы. Еще парочка у виска и на лбу. Поломанные нос и уши, память былых сражений. Черные волосы хранителя Роллада были длинными, жесткими и густыми. Он связывал их в тугой хвост, спадающий ему на спину. Облаченный в черный кожаный дублет с высоким воротником, под которым виднелась кольчуга, которую Мьор Роллад носил даже в безопасном, казалось, замке. Перчатки висели у него на поясе и хранитель опирался грубыми, жилистыми руками о стол.

— Лорд Каранай? — взгляд его воинственных блестящих глаз вцепился в Эндри. Затем скользнул на Джесси Редмаунта. Хранитель кивнул, приветствуя их. Либо Каранаю показалось, что он это сделал.

— Я не лорд, господин-хранитель, — поклонившись, покачал головой мужчина. — но здесь я от имени своего брата. — он запустил руку вниз, раскрывая свою ношу, полную бумаг. Те казались влажным, но не промокли и не просырели, к счастью для Эндри.

— Лорд-хранитель. — поприветствовал того следом сир Джесси, прошествовав вперед и одергивая плащ, пока Эндри извлекал документы.

— Подойдите. — Мьор Роллад говорил резко и по делу. Человек, не терпящий лишних разглагольств. — Что у вас, сир Каранай? — кивнул он на бумаги, свору которых достал перед ним Эндри. Тот не стал поправлять самого хранителя, пытаясь объяснить ему, что он не рыцарь.

— Мой брат, лорд Ричатт Каранай, прислал меня сюда, для прошения его именем, милорд. — Эндри, покопошившись в свертках бумажек, протянул хранителю документ. Тот холодным, ровным движением взял его из рук мужчины, развернув и, прищурившись, принялся читать. В комнате стоял полумрак и только свечи, расставленные повсюду, источали свет. Тепло очага почти не добиралось до высоты башни и Каранай почувствовал, что ему вновь становится зябко.

— Вижу. — легкий кивок Мьор Роллада легко было пропустить. Увидев братнин герб, выдавленный в воске кольцом-печаткой, лорд-хранитель отложил письмо в сторону. — Какое дело?

— Ах, секунду, милорд. — чуть взволновавшись, Эндри принялся раскладывать на столе перед ним документы, завещания, письма и составленные братом родовые древа. — Вот, господин. Тут все есть.

— Подробней. — поднял на него взгляд лорд Роллад, явно удивившись такому количеству бумаг. Эндри куснул губу.

— Видите ли, один из младших подданных моего брата, небольшой вассал-землевладелец, почил несколько лун назад. Кажется, пурпурная сыпь. — пояснил Каранай. Бернан, стоявший рядом, нахмурился, услышав название столь непристойного заболевания. — Дело в том, что он не оставил других наследников мужского рода. Его дядья давно почили где-то на войне, единственный брат свалился с коня насмерть, а из детей у этого господина осталась только…

— Дочь. Я понял. — хмыкнул Мьор Роллад, поднимая длинный свиток с родовым древом, что принес Каранай. Эти слова звучали чуть грубее, чем следовало. Эндри предположил, что это потому, как у самого хранителя Роллада тоже не было сыновей. Из отпрысков его почившей жены, младенчество пережила только дочь, леди Дея. — Итак, ваш брат полагает, что мы должны отдать ему во владение земли этой девушки, так как на ней оборвется род?

— Именно так, милорд-хранитель. — кивнул Каранай, подозревая, что брату все же едва-ли передадут эту землю запросто так. — Такое прошение передал мне донести вам мой лорд-брат.

— Пока она жива, эти земли принадлежат ей. — покачал головой Мьор Роллад, скручивая в ровный сверток родовое древо. — Но я помню заслуги ваших предков перед короной, господин Каранай. Не просто так надел вручили вашему… деду, верно?

— Все так, милорд. — кивнул Эндри, пытаясь понять, что же тот хочет сказать ему.

— Ваш брат сможет получить эту землю, если сочтет браком кого-то из своих детей с леди-сироткой. Сколько ей лет? — он положил свиток обратно на стол. — Не больше десятка, верно?

— Именно, милорд. — согласился Эндри. Он выдохнул. Брат предполагал такую возможность. Значит, все пройдет гладко.

— У лорда Ричатта кажется тоже есть младшие сыновья. Если он сможет повенчать их с девушкой, земля отойдет ему. Только так, никак раньше. — твердо сказал хранитель.

— Простите, лорд Мьор, — аккуратно сказал Кельвин Стонфист. — но что, если девочка погибнет, прежде, чем состоится брак? Ей еще столь мало лет…

— В таком случае лорду Каранаю лучше хранить ее здоровье, как зеницу ока, чтобы к нему не возникло никаких вопросов. — это звучало грубее, чем Эндри бы хотелось. Взгляд лорда-хранителя был обращен к нему.

— Прискорбно слышать подобные подозрения в адрес моего брата, господин-хранитель. — положил руку на сердце Каранай. — Он настоящий анвар, верный традиции и чести! Сын гор никогда не поднимет руки на ребенка.

— Наше гнусное время известно тем, что уже не нужно поднимать руку, чтобы упокоить чьего-то ребенка. — поджал губы Роллад. — Гляньте, хотя бы на Сефид. Или, вы думаете, каким еще пакостным образом тамошняя царица заняла престол малолетнего брата?

— Сефиды есть сефиды… — покачал головой кастелян Стонфист.

— Что верно, то верно. — хмыкнул Бернан.

— Так или иначе, я отправлю гонца вашему брату, сир Каранай. — твердо сказал лорд-хранитель. — Если он будет согласен, земля отойдет в его владение вместе с женитьбой его сына.

— Он будет рад это слышать, лорд Роллад. — вновь кивнул Эндри. Это прошло более гладко, чем он ожидал. Однако, теперь ему нужно было как-то донести до хранителя и проблему второго его брата.

— Лорд, — обратился к хранителю Бернан. Каранай побаивался, что тот будет здесь уже изрядно охмелевший, но, судя по всему, пронять такую тушу как этот силач, было непросто даже многими кувшинами эля. — так что насчет флота… — почесал затылок он, тормоша свои жесткие густые черные поросли на голове. — Я полагаю…

— Все это вопрос времени. Но держись наготове. Кто знает, что способны выдать наши противники. — кивнул Мьор Роллад. — Не распускай корабли.

— Но, сир, — кашлянул кастелян. — война давно уже была закончена…

— Война никогда не бывает закончена. — махнул рукой лорд-хранитель. — В особенности, если враг не истреблен с корнем. Ступай, Бернан, и не спускай глаз с людей девки из Ассе.

— Принял, милорд Роллад. — легонько поклонился гигант, пошагав к выходу и пригнувшись, чтобы пролезть в дверной проем, которого был выше почти на пол головы.

Лорд-хранитель перевел взгляд на Эндри и Редмаунта, когда массивная дверь захлопнулась за Бернаном.

— Я позвал вас не только для всей этой наследной возни. — резковато отодвинул от себя поданные документы лорд-хранитель и Эндри напрягся.

— Милорд? — приподнял бровь сир Джесси Редмаунт.

— Насколько я знаю, анварам жаловали несколько земельных наделов, когда ваш народ был изгнан с гор, так? — прищурился Мьор Роллад. Эндри почесал свою густенькую бородку.

— Именно, господин Мьор. — согласился Каранай.

— Кроме предгорий, который унаследовал ваш брат, как бишь его?..

— Лорд Ричатт, милорд. — ответил он хранителю.

— Да, верно. Ричатт Каранай. — кивнул Роллад. — Еще был южнее… Лорд, или землевладелец, — погладил свой неровный подбородок хранитель. — тоже из Каранай. Он приходился вам?..

— Господин Анчар, сир. Все так. Это мой дядюшка. — подтвердил Эндри. — Он давно почил, не оставив детей, и брат мой унаследовал эти южные земли при Ишероне от него. — Каранай в душе обрадовался, что разговор зашел в нужное русло. Это было ой как кстати!

— Раз он преставился, кто тогда правит землями у Ишерона именем лорда Ричатта? Наместник? — прищурился он, разглядывая мужчину.

— Не совсем так, эти земли отошли моему младшему брату, господину Роддварту. Сейчас он владеет этой приречной землей. Вернее, ее частью. — пояснил хранителю Эндри.

— У вас два старших брата? — приподнял острую бровь Мьор.

— Нет, милорд, Роддварт приходится мне младшим. Я отказался от наследства в его пользу. — почувствовав себя несколько неловко, ответил он.

— Вот значит как? И что же вас не устроило в предгорьях у Мотылька? — в голосе хранителя улавливался некий интерес. Только какой?

— Жарковато, милорд. — шутливо улыбнулся Эндри. — Гранатовые вина кислые, а женщины в округе все сплошь покрыты тряпьем с головы до пят. Что же это за владение такое? — попытался держать лицо в тон шутке он.

— Что-ж, все дело в гедонизме? — хмыкнул хранитель. — И такое, значит, бывает… — покачал головой он. — Будем надеяться, что ваш брат правит там не из тех же побуждений.

— Мой младший брат — человек чести, милорд. Все так. — сказал он.

— Меня крайне интересуют здешние предгорья, — отодвинув со стола все прочие бумаги в сторону, он развернул перед Эндри карту, указав жестким мозолистым пальцем на местность близ Ишерона. — взгляните.

Эндри и без напоминаний лорда Мьора видал все эти карты, да и эту землю вживую. Исток реки Крыло Мотылька, растекающееся на три реки-вены. Северную, центральную и южную. Холодные горные воды, бьющие с пиков по реке, отдавали прохладой, столь спасительной для этих южных мест. Эндри часто любил промокнуть там руки или отпить водицы, лишь бы промочить иссушенное горло или умыться.

— Гляжу сир. Мотылек и притоки. Видал я это все своими глазами. — нагнулся над картой он. Сир Джесси, переступая с ноги на ногу, встал за его плечом, кидая взгляд на стол. Оба Стонфиста так же посматривали из-за массивных плеч хранителя.

— В этих горах, — провел он вдоль центральной Вены к истоку Мотылька и палец его очутился среди каменных пиков. — есть важные перевалы. Горы опасны и круты. Просто так через них не пройдешь, уж думаю, анвару лучше знать, верно?

Эндри кивнул, хотя на самом деле не сильно этим интересовался.

— Но тут, у Крыла Мотылька, неподалеку есть одноименный перевал. Место удобное, хоть и не самое простое для транспортировки войск. Вы наверняка слышали легенды чужестранцев, да? О битве у истока рек… — его хищные глаза снова впились в него.

— Да-да, наслышан. — кажется Эндри понимал о чем пойдет речь.

— Тогда войска переправили как раз у этого самого перевала. И мне не хотелось бы, чтобы нас могли также застать врасплох. Вы понимаете?

— Но эти земли принадлежат, в целом-то, лорду Шеппу… Это он отвечает за них, за их охрану, и… — договорить Каранай не успел.

— Старый Шепп отвечает только за свой кошелек, который набивает налогом на торговлю в его городке и порте. — грозно хмыкнул хранитель. — Я уже обращался к нему и он клятвенно заверял меня, что следит за предгорьем. Как будто бы я ему поверю!

— Позвольте спросить прямо, милорд, — нервно провел по усам Каранай, обратив честнейший из взглядов к хранителю. — вы полагаете, что у нас будет война на востоке? Империя хочет вторгнутся в наши владения?

— Проницательность — хорошая черта. — прищурился Мьор, кивнув и продолжая разбирать взглядом Эндри. — Все отрицали бы это. «Такая война не по силам Императору», любят говорить они. Мол, ему хватает проблем и на своей земле.

— Я мало интересовался разборками наших соседей, милорд. — прямо ответил Эндри, поправляя ворот.

— Вы снова вспомнили о дите, лорд-хранитель? — причмокнул кастелян.

— Вам слова еще не давали, Стонфист. — не глядя на него, оборвал старика Мьор Роллад, продолжая глядеть на Караная. — Осторожность и умение глядеть наперед — вот что отличает правителя от дурака. Все знают, что в обширных землях императора полно проблем. Невольники бунтуют, возмущаются владыки и плетут свои сети ведьмы. Но каков простейший из способов отвлечь такую гигантскую империю от проблем, сир Каранай?

— Какой же, милорд? — куснул губу Эндри.

— Война. Способ действенный, сколь и простой. — процедил Мьор Роллад. — Вся челядь и владыки забудут о своих проблемах, когда их отвлечет победоносный марш ицхских фанатиков по нашим землям.

— Ах, милорд… — изобразил удивление Эндри. — Я, кажется, понял ваше беспокойство! И если те начали бы войну, вы планируете не выпустить их с Гряды Полумесяц? Смело, милорд. И умно. — подключил он лесть.

— Мне не нужно бахвальство, мне нужна верность и твердые границы. — положил он ладонь на карту, охватывая ей подвассальные земли у берегов.

— Тут есть одна проблема, милорд, если позволите… пожалуй, в ицхилитах она и кроется. — скрепя сердце, начал Эндри.

Ицхилитская вера, далекая и чуждая идеям, проповедуемым некогда священной пророчицей Заранной сама по себе была противна, по обыкновению, королям, носящим Лучезарную Корону. Но это был слабый аргумент для шаткого положения престола Его Величества. Потому Эндри заранее знал, чем он попытается убедить хранителя в своих словах.

— Вы же знаете, что окрестности Ишерона, кроме моих анварских собратьев, населяют и эти речные люди. Им принадлежит южная часть земель от Центральной Вены. — сказал Каранай, указав пальцем в речное побережье на карте, для наглядности своих слов. — Вот здесь пролегают земли моего брата, а за этим потоком — его соседей. Землю же между ними делят крестьяне моего брата, на пару с речными жителями. Проблема в том…

— Я понял. — оборвал его, как мечом, Мьор Роллад.

— Да, милорд. Они ицхилиты. — подтвердил его догадку Эндри.

От северных побережий до берегов Сефидского Царства на этой стороне Гряды Полумесяц люди следовали учению святой пророчицы Заранны, Огнедержительницы, принесшей свет в темный и кровавый век. Ее огненная длань осветила мир и Персты Сотворения загорелись новым, солярным огнем. Часовни Очага подстрекали ее согревающий свет в своих храмах от земель арвейдов, до морских владений нынешней царицы. Да и к югу от них. Тем реже встречалось тут иная вера в чужих богов. Однако, младший народ, облюбовавший в давние времена Вены Мотылька, как место своего обитания, уже много лет поклонялся иной, чужеземной богине. Избраннице лунных ведьм, как говорили о ней. Эндри чурался знаться с этой мрачной иноземной ересью, хотя и не был сильно богобоязненным мужем.

Дело было в том, что многие религиозные ограничения были для ицхилитов сродни священным законам. Они не едят мясо коров и свиней, отчего их челядь почти не взращивает этих животных. Как и конина для них блюдо из запретных, отчего жеребцов они держат только для войны и работы. Они не пьют вина, из-за чего богатые, солнечные земли, на которых анвары брата могли выращивать виноград, пустуют, пока на них живут ицхилиты. А тем временем, все знают, сколь популярно вино из южных сортов винограда, растущих там, что подтвердит тугой кошель лорда Шеппа.

Все это он украдкой пояснял хранителю Ролладу, наблюдавшему за его речью и указаниями на карте владений Ишерон. Конечно, когда вопрос стоял не о религиозных прениях, несмотря на их важность для Лучезарной Короны, любому владыке приходится задуматься. Подати золотом, искусство виноделья, разведение животины. Все это было важным, хотя, конечно, первым делом лорда-хранителя интересовала защита государства и земель.

— Значит, земля между Северной и Центровой Венами принадлежит, по большей части, этим иноверцам? — провел по карте Мьор Роллад, указывая на линию суши, омываемую реками. Крайне плодоносную в этих жарких краях. — А что лорд Шепп?

— Я давненько не видал старого креветочного лорда. — пожал плечами Каранай, чувствуя уверенность. — Но, когда я слышал его мнение в последний раз, он уверял, что эти земли челядь может спокойно делить. И не думаю, что его мнение поменялось.

— Разве властелин Ишерона не славится своим умением высчитывать выгоду в золоте? — удивился Кельвин Стонфист. — Если бы эта земля была отдана куда более полезным ему анварам… Больше заполненным вином и мясом погребов — больше звонких монет.

— Это его земля. Мой брат не имел бы права настаивать. — пояснил Эндри, порадовавшись, что сир Стонфист на его стороне. — А люди старой креветки — это торговцы, да моряки. Куда им земляной надел. Своими силами они возделают разве что ваш кошелек, пытаясь продать корицу втридорога.

— Деньги важны, но они — дело десятое. — сказал свое слово Роллад. — Эти речные племена могут обойтись и втрое меньшей землей, раз они не используют ее в полной мере. Но мне хотелось бы… — почесал грубый подбородок лорд-хранитель, исхитряясь сформулировать мысль. — чтобы больше верных нам людей имели достойную награду, верно?

— Позвольте, милорд? — в горле кастеляна першило.

— Можешь говорить. — кивнул ему Мьор Роллад.

— Эти земли, так или иначе, собственность владетеля Ишерона. Что анвары, что эти ицхи… они его вассалы и находятся в его подданстве…

— Это я знаю и без тебя. Что ты хочешь сказать? — грубо выдал хранитель.

— Распределять эту землю, кроме лорда Шеппа может только Его Величество, и… — поправил плащ старичок.

— Его Величество доверил мне охрану границ. — стиснул зубы Роллад, прижимая кастеляна взглядом к земле. — Этим я и хочу заняться.

— Охрана границ не есть земельный раздел. — скромно опустил взгляд тот.

— Как бы то ни было, милорд, позвольте, но сир Стонфист-старший прав. — переминаясь, сказал Джесси Редмаунт. Эндри недовольно глянул на него. Тот же взгляд его рыцарствующий приятель-дуралей ощутил на себе и от Мьора Роллада. — Нет-нет! Вы не подумайте! Вы правы, господин хранитель. Эти земли нужно оберегать от посягательств любым путем. Важность этих… стратегических перевалов, конечно же, не может быть переоценена. — эту песню Каранай уловил сразу. Спохватившись, Джесси перешел на лесть. — Но просто так отбирать их, несколько… малость неделикатно.

— Деликатность на войне ведет к поражению. — сложил руки на груди Кельвин, стоя на стороне хранителя.

— Эти земли, если и стоит изъять, то… — сир Джесси потрепал свою бородку, затем почесал затылок, поправляя шляпу. — деликатно и при хитрости. Чтобы ни у лорда Шеппа, ни у этих ицхилитских варваров не возникло вопросов!

— Вопросы возникнут, так или иначе. — покачал головой кастелян.

— Но их может быть больше, а может быть меньше. Как и возмущений о переделе земель и его… скажем так, «законности». — хитро выдал Джесси.

— Это все, конечно, прелестно, но… — Эндри начал, но не завершил.

— Вы правы. — с недовольством, но признавая, высказал Мьор Роллад. — Но это не значит, что мы должны оставить этот важный южный клочок земли без внимания. Передел земли без оснований вызовет вопросы. Причем, по всему королевству, если вести расползутся.

— А они расползутся… — причмокнул старый кастелян.

— Но, если бы вы смогли устроить все так, чтобы у того были причины?.. — с неким нелицеприятным выражением, хранитель перевел взгляд на Эндри.

— Ручаюсь, лорд Шепп не возьмется за передел без королевского слова! — положил руку на сердце Каранай. В этом он был уверен. Старый толстяк был слишком осторожен и кропотлив в таких вопросах.

— Значит, все же придется обратится к нему. — тихо хмыкнул хранитель, кулаками оперевшись о стол и обернувшись к старшему Стонфисту. — Иди к Его Светлейшеству и скажи, что мне нужно поговорить с ним.

— Владыка велел не беспокоить его, и… — опять помялся старик, кашляя.

— Это было не предложение, а вопрос государственной важности. — продавил сквозь зубы Мьор Роллад.

— Сию секунду, сер. — прочистил горло кастелян, поняв, что заговорился и, одернув теплый меховой плащ на плечи, откланялся, бредя к лестнице.

— Я помогу, отец. — взял того под руку сир Кельвин.

Хранитель, Эндри и Джесси Редмаунт проводили их взглядами. Вот этого Каранай не предвидел. Все же, говорить с королем сегодня не входило в его планы. Да и одет он… максимум для встречи с лордом-хранителем, а не Его Светлейшеством. Волнительные мысли зароились в Эндри в голове, но он не подал виду. Куда заметнее это было по сиру Редмаунту.

— Милорд, — обратился к Ролладу анвар, чтобы уточнить. — вы имеете ввиду, что вам придется обратиться к Его Величеству? Нам обождать, или?..

— Нет. Вы пойдете со мной. — четко сказал хранитель.

— Но, милорд, такая честь… — помялся Джесси.

— Из моих уст эти предложения покажутся моему светлейшему брату корыстной попыткой развернуть компанию к очередной войне. «Пустой и глупой паранойей», как это назовет Его Светлейшее Величество. — словно с упреком в сторону царственного брата выпрыснул Мьор Роллад. — Но, если это будет прошение от… его покорных слуг, — его черные зрачки перекинулись с анвара на рыцаря и обратно. — быть может, он послушает. Быть может.

— Позвольте, милорд… — облизнул губы сир Джесси в волнении.

— Как вам будет угодно, господин хранитель. — поспешил перебить спутника Эндри. Прием у короля. Кто бы мог подумать? Этой возможности ему никак нельзя было бы упускать, как бы просто нынче он не был одет. — Если тебе, Джесси, вдруг неуютно, я справлюсь и один.

— Да уж. — переминался с ноги на ногу сир Редмаунт. — Но, нет, конечно, увидеть Его Светлейшество вновь — это честь и…

— Да, верно, честь. Но сейчас нам нужна не честь, а честность. — хмыкнул хранитель Мьор. — Вы, сир Каранай, изложите ему все то же, с той же прямотой, и может, даже прямее, чем мне. Пускай он услышит ваши опасения по этому поводу. Не мои.

— Естественно, милорд-хранитель. — поклонился Эндри.

Внутри него, конечно, сейчас начала разыгрываться буря, ничем не меньше той, что нынче бушевала, сокрушая скалы у замка ударами волн. Вот уж матушка удивится, узнав о том, как он наведался сюда. Она не была уверена, что его вовсе примет сам хранитель, уверяя, что скорее всего ему просто предложат передать документ лорду Ролладу. А теперь Каранаю предстояло подняться к самому королю. Удача? Не иначе!

Опираясь на руку сына, кастелян Стонфист явился прежде, чем полагал Эндри. Старик, зашедшись кашлем, согнувшим его в три погибели, сказал, что король согласился принять их. Это вселило в Караная еще большую надежду. Сир Кельвин повел отца обратно вниз, поближе к согреваемому чертогу, чтобы тот не студился на холоде еще больше. Направляясь к лестнице вниз барабанной башни, молодой рыцарь поглядел на Эндри, учтиво поклонившись. Каранай ответил тем же. Молодчик не обманул, даже превзошел ожидания. Поначалу ни он сам, ни сир Джесси, особо не верили в убеждения Кельвина о том, что он устроит им эту встречу.

Королевские покои находились в одной из самых больших и толстостенных башен крепости. Окна ее выходили на море. До этой части замка добираться пришлось, перебираясь вдоль внутреннего двора по крепостной стене. Внутри замка, кроме стражи, никого не было видно. Да и те ежились и ютились под крышами и навесами. Дворик казался бедным, пустоватым и заброшенным. Гром барабаном бил на горизонте, где-то позади сверкнула молния, ярким блеском прокатившись по кавалькаде волн. Плащ не спасал сира Джесси Редмаунта от того, чтобы вновь промокнуть до нитки, не успев было согреться у очага. Холодный, мерзкий дождь пробил до костей и Эндри, но он промолчал, не возмущаясь и следуя за лордом-хранителем. Тому дождь бил прямо в лицо, но Мьор Роллад и не поморщился, шествуя тяжелой походкой вдоль зубцов крепостной стены. Каранай поглядел за каменные ограждения. Где-то вдалеке у берегов виднелись корабельные суденышки, с опущенными парусами. Они покачивались и дрейфовали, невольно заставив Эндри усмехнутся, вспомнив о горячем супе и хлебной корке и пожалеть, что им вновь пришлось выбраться наружу.

Когда Джесси Редмаунт, пересиливая воющий поток ветра, захлопнул за собой дверь башни, Эндри позволил себе вздохнуть свободнее. Спасительное тепло пробежалось по коже. Рыцарь задвинул засов, чтобы штормовой ветер не отворил вход и, оперевшись на стену, тяжело дышал.

— Пресвятое пламя, ну что за погодка… — причмокнул Редмаунт, поглаживая свою промокшую бородку.

— Сегодня море явно недовольно. — кивнул хранитель Роллад.

— Не повезло тем, кто сейчас плывет по нему. — согласился Эндри.

— За мной, — выжав промокший хвост из черных волос и утерев с лица влажные капли, Мьор Роллад направился к лестнице, где стояли двое стражников. — не будем заставлять Его Величество дожидаться.

— Будем надеяться, что это все не зря. — тихо сказал сир Джесси.

— Вам стоит быть откровенно убедительным, сир Каранай. — сказал через плечо лорд-хранитель, не оборачиваясь. — Мой брат, наш светлейший государь, не внемлет, обычно, пустым мольбам.

— Я постараюсь изложить ему все в лучших красках. — поеживаясь от мокрой одежки, кивнул Эндри. — Орудовать словами, почти, что быть художником, если знаешь как!

— Художества оставьте юным дамам и арвейдским мальчишкам в их дворцах. — хмыкнул Мьор Роллад. — Говорите по существу.

— Позвольте, милорд, — ступая мокрыми сапогами по ступенькам, позволил себе вставить Джесси Редмаунт. — а так ли страшен этот левиафан, как его малюют?

— Левиафан? — поджав потрескавшиеся губы, оглянулся Роллад.

— Ваше милордство так опасается наших далеких соседей… — кашлянул сир Джесси. — однако, чем ицхилит хуже прочих врагов, что вам удалось одолеть?

Эндри поглядел на приятеля с недовольством.

— Наше королевство шито белой нитью, что дамское кружево. — процедил с предельной честностью Мьор Роллад. — Не отрицайте.

— Однако, милорд… — возразил Каранай.

— Да, сир, я и мой меч видали немало сражений. — ответил он куда-то в пустоту, не оглянувшись на сира Джесси и Эндри. Рука хранителя легла на ножны у пояса. — Доводилось мне вести войска на войну и на севере, и на юге. Во льдах и в жарком песке. Арвейдские претенденты, эти северные варвары, сефидские черви…

— И все они были сокрушены, не так ли? — с долей лукавости и лести обратился к нему Редмаунт.

— С таким грозным врагом как императорская армия за горами, нам еще встречаться не приходилось. Их чуждые лунные божки, коварные старые ведьмы и фанатичные орды. Вы наверняка слышали эти сказки от тех, кто торговал или путешествовал за Полумесяцем. — грубо бросил хранитель, кивнув стражникам, чтобы те расступились и пропустили их еще выше. — Все это россказни, конечно. Но отрицать нельзя, многие покорились их кривым мечам и суровым воителям. Я не дурак, и не собираюсь выбрасывать этот факт из головы.

— Мне не доводилось бывать за пределами подданств Его Величества, — сказал сир Джесси. — но неужто какие-то чужие безбожники способны сокрушить наши рыцарские силы?.. Никому не дано покорить эти священные просторы! — покачал головой он. — Помните, как в тех стихах?

— «С восточных земель до закатных теней»? — улыбнулся Эндри.

— В давние времена узревших огонь владык и венчаных пламенем королей — быть может никто из чужеземцев и не посмел бы позарится на запад. — Мьор был непреклонен. — Но теперь, взгляните, наши земли держатся на честных словах договоров, вырванных войной. Каждый мнит себя достойным священной короны больше других. Я не слепец и вижу еще, что только сила сдерживает это единство. — хранитель сжал кулак. — И если силы не хватит и королевство вновь разойдется по швам… Вы знали, что ицхам завещано, будто бы, однажды покорить весь мир? Все народы, якобы, склонятся перед их лунными ведьмами.

— И вы в это верите? — почесал затылок Джесси Редмаунт.

— Я верю в то, что им хватит глупости попытаться. Их воины закалены в боях и жаждут крови. Если императору заблагорассудится обратить эти мечи в чью-то сторону? Каков шанс, что это будем не мы?

— Чем же ицхский боец страшнее, чем прочий северный варвар? — Джесси был полон сомнения. Эндри, бывавший на юге и разное слыхавший об их иноземных соседях, не был столь скептичен.

— Они верят, что воскреснут. — пояснил Каранай. — Не боятся смерти.

— Никто не боится. До первой личной встречи с ней. — прошипел Мьор.

Королевские покои охраняло несколько стражников, сразу же расступившихся перед хранителем, сообщившим, что двое ковыляющих за ним мужчин — его спутники. Простая дубовая дверь, крепко подбитая железом ничем бы не выдавала, что за нею сидит властитель с Лучезарной Короной на челе. Эндри, проходи он просто мимо, подумал бы, что тут смотровая с бойницами для солдат, или оружейная. Будь он сам королем, двери его покоев бы подбивали золотом, или серебром. Как минимум, они были бы резными, как в арвейдских дворцах.

Внутри было немногим богаче, чем снаружи. Сидя напротив окон, выходящих на море, Его Величество укутался в массивный плащ, глядя на бушующие валы. «Троном» ему служил обычный, крепко сбитый стул, скрипевший, когда король переваливался на нем. Он, казалось, даже не оглянулся, когда внутрь вошел Мьор Роллад, потревожив брата.

— Ваше Величество, — обратился к нему хранитель.

Мьор Гавейн, сделав глубокий вдох, потер в руках мерцающий изнутри глубоким золотым цветом обруч. Его Светлейшество выглядел уставшим и болезненным. Он был стар, хотя родился немногим раньше хранителя Роллада. Густые волосы короля покрывала седина, проевшая их до основания. Они приобрели цвет морской соли, и пахли, кажется, ею же. На лице короля отражалась томительная усталость. Тяжелые веки на глубоко посаженных, как у брата, глазах, моргали с неохотой. Столь же седая, как шевелюра, борода, была пострижена ровно, но густые ее волосы неуклюже сплетались, выдавая то, что Мьор Гавейн не торопился за ними следить.

— Кто пришел с тобой, брат? — хриплый голос короля скрипнул, как ломающееся дерево. Голос старика.

— Наши верные подданные, рыцари, сир Каранай и сир Редмаунт. — когда их представили, Эндри и Джесси склонили колени, опустив головы. Король даже не оглянулся на своих гостей.

— Ваше Величество. — гордый представившейся встрече, сказал Каранай.

— Ваше Светлейшество! — столь же льстиво выговорил Джесси Редмаунт.

— Рыцари?.. — хмыкнул Мьор Гавейн, скривив губы. Он потер сверкающий обруч в руках, подняв его и водрузив на голову. По покоям раздалось его тяжелое дыхание.

Где-то за стенами раздался грохот ударов волн, разбивающихся об острые скалы Каменных Челюстей. За толстые черные стены из морского камня этот гул почти не проходил, но сейчас краем уха Каранай услышал его довольно отчетливо. Такой громкий, словно под гнетом волн переломился один из каменных «клыков», окружавших твердыню.

— Сир Каранай принес весть от своего брата. Он говорит от имени лорда Ричатта. Простые наследственные дела. — отчеканил хранитель.

— И ради них ты беспокоишь меня, Роллад? — хрипло ответил король.

— Нет, Ваше Величество. — поспешил сказать тот. — Есть дела более важные, касающиеся безопасности короны. — голос хранителя был уж слишком груб и басист для столь невеликого помещения.

— Безопасности? — нахмурил свои тяжелые густые брови король.

— Позвольте сиру Каранаю обратится к вам лично. — спросил Мьор Роллад.

— Раз ты считаешь нужным, брат мой, хранитель. — небрежно пожал плечами король Гавейн. — Ну что-ж… пусть говорит.

Мьор Роллад кивнул Эндри и тот поднялся с колен, отряхивая одежду. Ему пришлось перематывать в голове все уже сказанные мгновениями раньше слова, с которыми он обращался к лорду-хранителю. Рассказал он про земли, что передал брату, про Вены, разделявшие Ишеронские поля, про тамошних речных обитателей, плодородную почву, вкуснейший виноград, дорогие вина, торговые проливы, корабли и золотые монеты. Не забыл Эндри и про чужую веру, и про анварские обычаи и трудолюбие, и про горные перевалы, конечно-же, про перевалы.

Король не отводил взгляд от выходивших на море окон. Вал переваливал за вал. Лица старого владыки не было видно, но, судя по тяжелому дыханию и неподвижности, слушал он бесстрастно. Лучезарная Корона, сияющий обруч, неярко мерцал у него на голове. Когда Эндри Каранай закончил, Его Величество не сказал ни слова.

— Господин? — обратился к нему, наконец, брат, прерывая молчание.

— Итак, ты привел ко мне сюда этих бедных, достопочтенных, конечно-же, рыцарей, чтобы через их уста заставить меня… что? — наконец, старик на своем деревянном «троне» соизволил оглянутся. Эндри не увидел ничего, кроме дряхлой старческой усталости, в его глазах.

— Как я уже говорил, брат, — одернул себя Мьор Роллад. — Ваше Величество, нам важно держать в железном кулаке наши границы. Предгорья у Полумесяца укреплены. Но перевалы…

— Перевалы! — хрипло воскликнул король. — Перевалы-перевалы… Ишерон, это на юге верно? Кто правит этим наделом? Лорд… Мерлкер?

— Лорд Шепп, Ваше Величество. — уточнил Эндри. — Уальдмар Шепп.

— Итак, вы хотите чтобы я приказал господину… Уальдмару Шеппу… — с прищуром помедлил король. — Передать часть своих земель во владение вашему брату? Или?

— Часть земли у Ишерона делят наши анварские подданные и ицхи, и… — договорить лорд-хранитель не успел.

— А эти «ицхи», по-твоему, не мои поданные? — скрипнул король Гавейн.

— Именно потому было бы разумно передать земли иноверцев для поселенцев и возделывания из… — Мьору Ролладу вновь не дали закончить.

— Взгляни на эту корону, Роллад. — столь же суровые, сколь уставшие, глаза короля, обратились к брату исподлобья. — Ты думаешь, она держится на моем челе по некой святой воле? Кому, как ни тебе, помнить, что этот жгучий обруч держит сила. Но для всякой силы есть предел, брат, и наш не безграничен…

— Но, Ваше Величество, — грубо вздохнул лорд-хранитель. — если слухи о дите — правда, вы же знаете… Для Императора и всех его подданных ицхилитов это будет значить лишь одно! Словно собаки они бросятся на нас, если те мерзкие старухи скажут им «фас!».

— Как давно челядь судачит об этом Дите Луны? Который год, напомни мне, Роллад? Пятый? Шестой? — прищурился король.

— Тем больше правды в этой молве. — не отступил Мьор Роллад. — Если какая-то из этих «лунных дочерей» явилась на свет… Мы же не слепцы, неужто, брат, ты забыл о священной войне, которую они развяжут, едва из-за моря старые ведьмы…

— Уйми свой пыл, брат. Я стар, но у меня прекрасная память. И я все еще твой король. — голос короля Гавейна прозвучал кисло и хрипло. — Даже если эти слухи, о каком-то очередном дитя, рожденном где-то за Полумесяцем — правда, с чего бы этим ведьмам признавать ее? Или это твоя память на историю подводит тебя, Роллад? Ицхилиты ненавидят милонн. И это чувство взаимно. Империя никогда не придёт к такому согласию. Они опять коронуют юную девушку серебряной короной и пошлют ее на смерть. Как оно всегда и бывало, верно? Да и к тому же… клинок… ты ведь помнишь о клинке, Роллад?

— Такие детали не забудешь, мой король. — хмыкнул, опустив взгляд Мьор Роллад. — Да, у нее нет клинка. Но, послушайте, наши люди доносят, что к югу от Сефида видели сарицар. Если они там… если они ищут клинок…

— Если, если, если. — скривил губы король. — Сколь много «если» должно сойтись, чтобы огонь священной войны вспыхнул где-то там, на другом конце мира? Ты сам веришь в это, Роллад? Нас отделяют от них моря, горы, леса, поля и степи. Какая сила должна хранить такое дитя, чтобы она провела легионы сарицар хотя бы через хребты? Такой силы нет, ни среди людей, ни среди богов, чьими бы они ни были.

— И все же, Ваше Величество, разумно было бы…

— Погнать мечом какое-то мелкое приречное племя ицхилитов, чтобы лишний раз привлекать к себе внимание их единоверцев на той стороне гор? — стиснул зубы король. — Ты так страшишься, что наших сил не хватит, чтобы удерживать корону и отражать напасть Империи, если та обратит на нас свой взор… Но что, как ни покушение на их собратьев быстрее прикует к нам взгляд императора?

Кажется, на это Мьор Роллад не нашел, что ответить.

— Эти земли принадлежат лорду Шеппу, вот пускай он и распоряжается ими, как тому заблагорассудится. — взгляд короля вновь ускользнул от них, с тяжелым вздохом он коснулся струящего светом обруча, венчающего поседевшее чело. — Оставьте меня… Не тяготите груза этой короны больше, чем гнетет она сама.

— Но, брат… — осмелился вставить хранитель.

— Иди, Роллад. Угости наших почетных рыцарей мясом и медом. Они наверняка проделали долгий путь. — стиснув зубы прохрипел владыка, осторожно приподнимая с головы Лучезарную Корону.

— Подумай о том, что будет с королевством, с нашей короной и… — хранитель вновь не смог закончить.

— Это не наша корона. Ты знаешь это не хуже меня, Мьор. — голос мужчины казался совсем уж ослабшим, когда он снял с себя обруч дрожащими руками и поглядел на него. — Она обжигает, словно только что выкована в жерле преисподней. Подумать только… Я касаюсь ее и чувствую, как жжет пальцы. А взгляну на них — ни царапины. — прошептал король Гавейн.

— Что ты такое говоришь, брат? — насупился хранитель. Его явно раздражало происходящее и он полнился нетерпимостью.

— Мне жаль моего сына, — положив на колени свой сверкающий венец, опустил взгляд король. — ему придется нести эту ношу следом за мной.

— Ваше Величество… — тихо сказал Эндри.

— Я сказал ступайте! Оставьте меня. — голос его на мгновение наполнился живой силой, но вновь угас. — Это приказ.

Им пришлось повиноваться. Стражник со скрипом затворил дверь королевских покоев. Дыхание Мьора Роллада, спускающегося по высоким ступеням вниз, было сравнимо с фырчаньем разъяренного быка. Он сжал кулаки так сильно, что захрустели костяшки его пальцев.

— Что-ж… это вышло… ох. — причмокивая, ковылял раздосадованный Джесси Редмаунт, осторожно переступая ступени.

— Его Величеству это не понравилось. — покачал головой Эндри.

Мьор Роллад сорвал свой плащ с крючка, нацепляя его на плечи и выходя вновь навстречу холодному, кусающему ветру с дождем. Чихнув, сир Джесси посеменил за ним, а потом и Эндри, вздрогнув от одной мысли об этом мерзком штормовом ветре и ливне. Его, кажется, знобило.

Внезапно остановившись на середине крепостной стены, лорд-хранитель обернулся к бушующему морю. Плащ его рвал и трепал гулкий, воющей ветер. Промокшие подвязанные волосы покачивались, будто конский хвост. Опершись руками на зубцы стены, он всматривался куда-то вдаль. Там, за танцующими с ветром валами скрывалась земля континента.

— Милорд? — обратился, проходя мимо него и поправляя свой реющий, словно знамя на веру, плащ, сир Джесси.

— Сир Каранай, — громким голосом окликнул он Эндри, словно стараясь пересилить ветер. — взгляните, шторм уже разразился!

— Да уж, милорд, это заметно. — стиснув зубы, простонал Каранай, остановившись рядом с Мьором Ролладом. С чего бы вдруг такие замечания?

— Вы слышали моего брата. — его голос тонул в ветре. — Убедите лорда Шеппа распорядиться этой землей, «так, как тому заблагорассудится»!

— Но, король сказал…

— То, что говорит король, не всегда то, в чем нуждается его держава. — положил ему на плечо грубую руку Мьор Роллад и Эндри понял, теперь вся тяжелая ответственность этого дела перелегла с королевских плеч на его.

ТРЕТИЙ СЫН

«Кто с Сор’Навира был гоним,

В объятьях Вечности храним,

Пускай, в сердцах таят ту честь,

Дитя — для них благая весть.»

Апокрифы, «Обещание», перевод ан-Фахриса,

поэтическое переложение на стихи Люпиниона.

Едва различимое в объятьях беспамятства лицо маячило над ним, серебрясь блестящей, словно лунный свет, шевелюрой. Арвейдские сказки говорили об ангелах, созданиях из света, красоте которых нет равных. Их сияющий лик неразличим в этом чистейшем, девственном сиянии. Неужели все это время сказки не врали?

Мелькающее над ним обличье быстро ускользнуло из сознания, когда все перед взором заплыло и тело вновь пронзила боль, заволакивая все, от плеча до конечностей красным, полыхающим цветом. Он стиснул зубы, не в силах выносить эту боль. Во рту почудился влажный вкус железа, щеки и веки обожгло солью.

— Смотри, как бы он язык себе не откусил. — донесся гулкий странный голос откуда-то из глубин. Ангелы говорят? Глупая мысль вызвала удивление в мотающемся бессознательном Данни.

Что-то встало ему поперек горла, стало трудно взглотнуть. Тяжелый вязкий вкус во рту наполнился горечью. Тьма снова обрушилась на него, увлекая в свою пучину с головой. Кроваво-красный болезненный укол пульсировал в плече, отдаваясь огнем даже в беспамятстве. Словно рану его прямо сейчас осыпали солью, въедающейся в кожу. Его трясло. Он словно бы знал это, но почувствовать не сумел.

Утопая в мутной полудреме, он пытался ворочаться, но конечности не подчинялись ему. Слышался треск, словно вокруг разгоралось пожарище. Хрустело пожираемое огнем дерево. На губах и языке опять почудился железный вкус. Эхо витало над ним, под ним и, будто бы, даже внутри него. Воздух был тяжелый. Сон ли все это? Или он уже мертв? Как долго все это будет продолжаться? Вопросы быстро вылетели из головы Данни, когда тело в третий раз сокрушил удар боли, огненными червями расползавшийся внутри от плеча.

Потом, казалось, все утихло. Ни звуков, ни эха, ни треска огня. Он не ощущал даже себя, хотя, казалось, что он все еще существовал. Любые, даже глухие отзвуки исчезли. Словно его опустили на самое дно глубоких вод, где даже свет не достает своими лучами до речной гальки. Боли не было. Это его обрадовало. Темнота, густая, как черная смоль, сменилась бликами огня на ртути, а затем пропала. Вернулась ноющая боль в плече, дрожью отозвались онемевшие конечности. Он попытался пошевелиться, ощущая, что лежит на чем-то мягком. Холодное прикосновение к предплечью остановило его.

Открывать глаза было тяжелее прочего. В них тут уже ударил яростный свет. Данни простонал, моргая и щурясь. Он жив. Жив, это точно! Пальцы на правой руке сжались с трудом, превозмогая шипящие челюсти грызущего их онемения. Левая же не поддалась, а когда он напрягся, согнув фаланги, это усилие раздалось по всему его телу знакомой болезненной тяготой. Плечо запульсировало, нарочно напоминая о произошедшем. Драка. Рана. Боль.

Что-то холодное вновь погладило его по руке. Пальцы. Мягкие, аккуратные. Ласковые. Женские? Где он и что случилось?

— Матушка?.. — прошептал он, не зная, что и предположить.

В ответ ему ничего не последовало. Только вздох и какое-то мягкое кряхтение. Данни покачал головой. Боль потихоньку отступила и он старался не шевелить даже пальцем, чтобы она не вернулась вновь. Собрав в кулак остатки своей воли, он осторожно открыл глаза, заслезившиеся от света.

Вот оно, это лицо. Нет, не ангел. Все те же светлые волосы, цвета бледной луны. Крошечное лицо. Это дитя. Всего лишь дитя. «Все дети и есть ангелы», да-да, так говорила его кормилица. Но это было совсем уж расчудесным. Поглаживая холодными пальцами его не раненую руку, она смотрела на него удивительными глазами. Серебряные монетки, улыбнулся паренек. Он хотел было сказать что-то, но горло было сухим и болело.

Девочка, не больше лет десяти на вид, тут же исчезла, ускользая, также, как почудившийся ему ангел. Данни покачал головой, подняв взгляд вверх. Большой округлый потолок. Купол. Пляшущие языки огня, красные, желтые, оранжевые. Их рисунки украшали массивный свод. Он в Часовне, понял Данни. Все медленно сложилась в его голове. Его ранили. А теперь принесли на врачевание к священникам. Мутные тени в голове уходили прочь.

Удаляющийся шум многих ног, эхом отдающийся неподалеку, говорил пареньку о том, что закончилось рассветное богослужение. Чуть опустив взгляд, он заметил, что был по пояс обнажен, а плечо его, грудь и рука, была осторожно перебинтованы. Пальцы на кисти задрожали от онемения и Данни скривился, стиснув зубы. Во рту, на нёбе, языке и в горле, висел мягкий, сладковатый, но неразборчивый вкус. Его помутило. Попытка пошевелить пальцами мало что дала, кроме нового приступа боли. Значит, напоили каким-то снадобьем, подумал Данни. Пытались заглушить боль, пока работали с раной. Но действие снадобий конечно… и теперь ноющее, мерзотное ощущение в плече возвращалось и он застонал. Казалось, словно в нем все еще застряло чье-то тяжелое лезвие.

— Уже проснулся? — басистый голос с акцентом донесся до него. Данни узнал этот голос. Его трудно было не узнать.

— Митран?.. — прошептал он, оглянувшись на массивную фигуру жреца.

Найржин Митран, грузный мужчина высокого роста, разухабисто пошагал к нему, поддерживая мощными волосатыми пальцами красный пояс, опоясывающий его балахон. Чистейше-белый халат до пят ометал своим подолом пол, прикрывая сандалии найржина. На том же подоле плясали при каждом его шаге, вышитые желтыми и оранжевыми нитями языки пламени, извивающиеся в такт его походке. От них же, вверх, к поясу, взметались короткие завитки белесых ниток — искры. Украшение халата демонстрировало положение жреца-найржина в иерархии. Его густая, чернющая борода, подобная ночи, отчетливо выделялась на смуглом, крайне сефидском, сказал бы Данни, лице. В этой же поросли, подобно белым искрам на халате, танцевали волоски седины. Жрец провел рукой по таким же густым волосам. Большие губы улыбнулись, глянув на парня.

— Тебя даже рассветное богослужение не разбудило. Крепко приложили. — почесал свою мощную бороду, усмехаясь, священник. — Копьем?

— Нет… — вздохнул Данни, аккуратно поднимаясь. Но даже малейшее движение перемотанного плеча и предплечья вызывало жгучую боль.

Шлепая сандалиями, юное чудо подскочило к найржину, потрепав его рукой за подол халата, держа во второй серебряную чашу. Он обратил свои большие глаза к девочке, указывающей ему на чащу.

— Сильно болит? — подошел жрец к Данни, сев рядом с ним.

— Терпимо. — он сжал зубы, попытавшись солгать. Было очень больно.

— Может, выпьешь еще настоя? — кивнул он на снадобье в руках девочки.

— Снова провалиться в сон? — покачал головой парень. — Боюсь, я итак уже пролежал здесь слишком долго. Сколько… времени прошло?

— Соляр взошел лишь единожды. — пожал массивными плечами Митран. — Ты пролежал почти сутки. Впрочем, достаточно, чтобы обработать рану.

— Благодарю, Митран. — попытался сказать он, не выказывая боли, но дернувшееся предплечье разлилось жжением по груди и он застонал.

Девочка, потряся его за колено, протянула Данни чашу. Он взглянул на это среброглазое создание, покачав головой. У него жутко пересохло во рту, живот урчал от недостатка пищи, а по всему телу чувствовалась слабость. Глотни он еще этого отвара, то проснется и вовсе едва живым.

— Ты еще не набрался сил, как я вижу. Тебе стоит прилечь и…

— Так и всю жизнь пролежать недолго. — тряхнул рыжей шевелюрой Данни, оспорив жреца. — Я чувствую себя… приемлемо.

Хмуря белоснежные брови, девочка снова прикоснулась к его колену, почти к губам подталкивая чашу, пахнущую дурманом забвения. Он, на этот раз уже возмущенно, отвел ее руку своей, той, что цела. Это, однако, не спасло его от болезненного приступа. Девочка, взяв чашу обеими руками, то ли хрипнула, то ли фыркнула, и пошагала прочь, оставив ту на столике рядом.

— Негоже лежать в храме в одних портках, — кивнул на его обнаженный, перемотанный торс, Митран и, сняв с ближайшего стула чистую рубаху, навроде той, что носили храмовые послушники-хирики под своими балахонами, протянул ее парню. — на, оденься! — он поднялся, отойдя куда-то в сторону и, выглянув в дверной проем на шум в главном зале Часовни Очага, через приоткрытую дверь.

Белая рубаха была сухой и жесткой. Данни с трудом продел одну конечность в рукав, поглядев, как ткань свисает с него. Попытка натянуть второй, через плечо, на перемотанную руку, заставила его заскулить и согнуться в три погибели. Заслышав это, девочка с серебряными глазами подскочила ближе, подхватывая вторую часть рубахи, осторожно перемещая ту по его спине и одевая, едва касаясь ран, на вторую руку.

— Спасибо. — сказал ей Данни, но та, будто бы, не отреагировала, и принялась, следом, перевязывать шнурки рубашки у него на груди, закрывая ее. — Эй, я мог бы и сам! — возмутился он, но девочка, будто, не услышала. Впрочем, даже попытка связать один узелок у горла свободной от перевязи рукой, закончилась неудачей, и маленькое храмовое дитя само довершило дело.

— Ай-ай, так молод, а рубашку подвязывают, словно дитю! — добро усмехнулся, пошучивая, найржин Митран. — А главное — кто!

— Она сама. Я сказал ей, что не стоит. — Данни хотел, по привычке, пожать плечами, но скорчился от жжения в руке.

— Да уж, странное дитя, верно? — подошел он, нависнув своей грозной тенью над ними. Малютка отклонилась от Данни, закончив завязывать на нем рубаху. — Она не всегда понимает, что ей говорят.

— Кажется, она не настолько мала… — осторожно приподнял целую руку Данни, почесав затылок. — Эй, почему ты не слушаешь? — обратил он взгляд к девочке. Та, оглянувшись на него, смотрела, словно ждала чего-то.

— Ох, боюсь, ответа ты тоже не дождешься. — вздохнул найржин.

— Почему? — встревожился Данни. — Она немая?

— Не совсем. — чуть грустно сказал Митран. — Эй, малютка, — девочка оглянулась, заслышав обращение к ней. — покажи. — он постучал себя пальцем по губам, словно что-то показывая.

Девочка, насупившись, посмотрела на него, потом на Данни. Она вздохнула, хрипнув и открывая рот в сторону парня. Он поморщился, отвернув голову. У серебряного дитя мало что осталось от языка.

— Прости. — сказал он вновь отвернувшийся к найржину девочке, почувствовав себя неловко и вздрогнув.

— Ничего. Иди дитя. Отдохни, ты славно мне помогла. — он кивком, будто бы отпустил девочку, но та, смотря то на Митрана, то на Данни, так и осталась стоять рядом, как вкопанная.

— Она тебя не понимает? — приподнял бровь парень.

— Сам не знаю. — вновь положил массивные руки на пояс жрец. Его голос с заметным акцентом эхом отдавался в высоких потолках храма. — Может, дитя слабо умом. Вот его и выкинули на улицу.

— Ты нашел ее на улице? В городе? — удивился Данни. — Может, стоило сказать лорду? Или сиру Тенсу? Найти ее родителей?

— Ах, нет. — отмахнулся найржин. — Я встретил ее еще… — почесал бороду Митран. — за городскими пределами. Когда направлялся сюда. Теперь уж, дитя сирота, хочешь того или нет.

— И хуже всего, она и сама не скажет. — поглядел на стоящую с мирным видом рядом, девочку, Данни.

— Что-ж, может, судьба была к ней благосклонна, раз я сумел наткнуться на нее. Она могла умереть с голоду, вся грязная, ослабевшая, в каких-то лохмотьях. — улыбался девочке Митран. — Зато теперь может послужить здесь, храму на благо. Никто ее отсюда не попрет.

— Уж в это я охотно поверю. — улыбнулся Данни.

Послушники и жрецы, следуя заветам Заранны, всегда оказывали помощь слабым, больным, неимущим и голодным. В Часовнях Очага всегда горела частица пламени, подаренного Огнедержательницей. Его теплые языки согревали в любые холода каждого забредшего в храм путника. Часто, сирот и беспризорников стража отводила сюда. Некоторые из младших жриц-зардат в Часовне, выросли тут с младенчества, как рассказывала ему кормилица. И, похоже, теперь их ряды пополнились еще одной будущей сереброглазой праведницей.

— Как тебя, сынок, угораздило попасть в такую перепалку? — обратил свои большие глаза на плечо Данни Митран. — Когда тебя приволокли сюда стражники, ты был весь в крови. Послушники, конечно, возмутились, но твою кровь с кафеля утерли. — усмехнулся он. — Зачем же ты полез в драку, а то и обнажил меч?

— Я… был с братом… — покраснев, сказал Данни, осторожно положив ладонь на раненое плечо. По нему прошлось легкое жжение. — Ицхи…

— Ах, да, вы снова устроили кровопролитие с соседями. — нахмурился, возмущенно, Митран. — Горожане молвят, там кого-то убили. Это был не твой меч, сынок?

— Нет… — Данни смутно, но помнил, что произошло. — Это Чадд. Дядькин ублюдок. Он подстрелил ицха, который ранил меня. Дальше… я не помню.

— Грязная кровь, грязные дела. — насупился найржин. — Вечером прихожане поговаривали, что лорд-градовладелец в ярости. Наверняка, сегодня будут разбираться, что же вы там за смертоубийство учинили. — с укором бросил он, отойдя от Данни и, похлопав по плечу девочку, пошагавшую прочь, тяжело вздохнул, набрав воздуха в грудь.

— Верно и меня потребуют. — осторожно поднялся Данни. Ноги вздрогнули, в них начала наливаться кровь, заставляя немоту уходить через скрипучую боль, словно в икрах пересыпали песок. Он скривился.

— Ну, раз ты уже можешь подняться, мне, видимо, придется отпустить тебя на суд лорда Уальдмара. — голос Митрана пролетел по пустому залу. — Я то подумывал оставить тебя здесь, заодно уберегая твою юную душу от правосудия лорда Шеппа.

— Не сейчас, так потом, меня все равно призвали бы. — первые шаги после забвенья дались Данни с трудом и колени подкашивались.

нутри стоял запах таящих в огне свеч и благовоний. Он был легкий, но настойчивый, и у парня закружилась голова. Хотя, быть может, все дело было в его ране и резком подъеме. Однако, пара пройденных шагов в центр комнаты, привела его в чувство и взор начал проясняться.

Неподалеку от ложа, на котором он очнулся, висел, накинутый на спинку стула, его черный кафтан. Данни подошел ближе, приподняв тот за рукав и глядя на пропитавшую ткань от плеча до пояса, уже засохшую и почерневшую, кровь. Его кровь. Он вздрогнул, глядя на этот красный узор его одежки. Часть рукоятей ножей в кинжальниках, расположенных под раненым плечом, тоже покрылась этой краской. Данни провел рукой по этим ножам, вздохнув. Сталь легонько звякнула, словно пальцы его коснулись струн лютни, а не острых лезвий кинжалов.

Как там брат? Не ранен ли был после кто-нибудь из его спутников. Энхе Заян или Чадд? Данни поморщился. В мыслях всплыла качающаяся, словно на волнах, тень грузного ицха, нависающего над ним, с выросшим из солнечного сплетения болтом самострела. Он, мертв, наверняка мертв. Парень поежился. Еще мгновение и… Наверное, стоило бы поблагодарить Чадда, если с того не снимут голову за убийство. Наверняка их схватили и теперь держат до разбирательства. По лицу Данни пробежалась краска. За это ему придется держать ответ не только перед господином Уальдмаром Шеппом, но и перед отцом и…

— Впустите! — знакомый, громкий голос, раскатом донесся до него из приоткрытых дверей в главный чертог Часовни. Данни оглянулся туда, куснув губу. Найржин Митран, нахмурив брови, обернулся и пошагал к главному залу. Обогнув его массивные телеса, юная девчушка с сияющими белоснежными волосами, проскользнула туда первее через дверной проем.

Топот ног, возмущение старческих голосов, крики, почти переходящие на ругань. Парень покраснел, поняв, что это явились за ним. Невзирая на препятствующих ей послушниц, гордой походкой огибая их или отпихивая плечами, она вошла внутрь, отворяя дверной проем обеими руками. Найржин Митран встал между женщиной и комнатой, как стена, сложив мощные руки на груди. Грозный львиный взгляд впился в жреца.

— Отойдите, найржин, я хочу его увидеть! — звучный, живой голос. Данни покраснел, понимая, какой выговор его ждет.

— Незачем так торопиться, леди Каранай. — найржин Митран говорил сдержанно и спокойно, но гулкий его бас отзывался в сводах Часовни, казавшись громовым раскатом. — Вы могли бы лишь попросить и…

— Это мой сын! — прошипела с яростью леди Кинарин, явно чувствуя себя неуютно в прениях с священником. — Пустите меня!

— Дышите глубже и успокойтесь, госпожа Каранай. — насупился жрец. — Он жив и цел. Мы промыли, зашили и перемотали рану. Юный ваш сын как раз очнулся. Теперь вашему сердцу легче?

— Митран, я… — пыша нетерпением, выпалила мать. Завидев за плечом священника, искоса глядящего на ее сына, взгляд женщины вспыхнул. — Данни! — она готова была отпихнуть жреца, лишь бы пройти внутрь, но найржин Митран первым успел отступить вбок, открывая Кинарин Каранай дорогу в боковые пристройки Часовни.

Леди Кинарин, статная, высокая, большегрудая дама, с мягкими, аккуратными чертами лица, сейчас была непривычно раздраженной и яростной. Редко когда жену лорда Роддварта и мать четверых его детей можно было завидеть в таком расположении духа. Мать была облачена в темное платье с пошивом из красного золота, под цвет своих светло-каштановых волос, вьющихся, как у Данни, и ниспадающих ей на плечи. Следом, держась скромно, шла, покорно сложив руки на поясе, Джина, материна прислужница. Темноволосая, худая, с острым подбородком над тонкой шеей и маленькой грудью, подтянутой корсетом, для обмана глаз.

Быстрым, размашистым шагом своих длинных и стройных ног, леди Кинарин Каранай подошла к сыну, остановившись на секунду и глядя на место его раны, скрытое перевязкой и рубахой. Она закрыла глаза, судорожно взглотнув и сделав облегченный выдох, а следом, распростерла руки и аккуратно обняла сына. Ее прикосновение было легким и нежным, но даже этого хватило, чтобы рука Данни снова зашлась жжением. Он простонал.

— Прости! — тут же отстранилась она, убирая руку с его плеч. Мать легонько коснулась своих глаз, следом положив холодные, от волнения руки, ему на шею. Их морозное прикосновение облегчило жар и боль. Леди Кинарин, нагнувшись к сыну, поцеловала его в лоб. — Ох, Данни… Я так волновалась… так… ты жив, сынок!

— Жив. — чуть смущенно сказал Данни, видя через плечо матери, как за этой сценой наблюдает весь храм, от найржина Митрана с его сереброглазой малюткой и храмовыми послушниками, до невинно переглядывающейся с хозяйки на жрецов Джины.

— Как же ты всех нас напугал! — она постаралась прижать его голову к груди, не задевая раны. — Все поместье стояло на ушах! Твой отец и брат, старый Тонн, кормилица… Видел бы ты какую кутерьму она подняла!

— Что-ж, — хмыкнул он, вздохнув на ее груди. — видимо волнение зазря.

— Зазря? — мать тут же нахмурилась, отстраняя его и обвинительно глядя сыну в глаза. — Зазря?! Они чуть не убили моего сына, эти звери!

— Ну, не убили же. — попытался улыбнуться он, успокаивая мать.

— Тебе весело, Данни? Тебе весело от этого? — она пыхнула гневом теперь уже на него. Это было очень странно и непривычно, видеть такой горящий взгляд матери на себе. — Я чуть не лишилась чувств от таких вестей, а тебе весело? Тебе понравилось тревожить сердце матери, Данни?

— Но, я… — не успел сориентироваться он.

— Ах, юная, ветреная головушка, — погладила она его по затылку, покручивая на пальцах струящиеся рыжие волосы. — это в тебе от отца! — она снова прикрыла глаза и вздохнула.

— Я жив и почти даже цел. — попытался пошутить Данни. — Теперь твоему сердцу спокойнее, матушка? — приобнял он ее в ответ одной рукой.

— Если бы они лишили меня сына — уж будь уверен, Данни, малой кровью бы не обошлось. — холодный огонь мелькнул в голосе леди Каранай.

Свист арбалетного болта. Сверкающая в воздухе сталь бердыша. Данни помутило, когда ему представилось, что вместо раненого ребенка, леди Кинарин представили бы его располовиненное тело. Реакцию матери ему было сложно представить. Ужас, гнев и жажда мести, смещавшиеся в котле женского сердца, действительно могут обагрить весь мир вокруг своим ядом. Нет никого страшнее матери, мстящей за своего ребенка, это знал каждый мужчина.

Мать отступила на шаг, и теперь волнение и страх в ее виде сходили на нет. Их заменяло другое, более рациональное чувство — возмущение.

— Ну и кто тебя на это сповадил? — прищурилась леди Кинарин, сложив руки на груди. — Ублюдок, индавирец или мой дражайший сын?

— Это… я сам вызвался помочь брату. А… — он выпалил не подумав.

— Так. Значит это все-таки был Энрик. — ее аккуратные губы сложились в узкую, гневную линию. Леди Каранай набрала воздуха в грудь. — Ему еще придется потрудится мне это объяснить.

— Энрик тут ни при чем. Это же… дело чести, мама! На кону стояла гордость всего нашего народа! — он сказал первое, что пришло в голову.

— И это тоже — слова Энрика. — прищурилась мать. Это была правда.

— Но… — Данни запнулся. Мать хорошо знала своих сыновей.

— Ладно, оставим твоего брата на суд градоначальника. — хмыкнула Каранай, оглядывая сына. — Кто из них тебя так? — мать легонько щелкнула пальцем по его плечу.

— Ай! — вспыхнул Данни, морщась и касаясь плеча.

— Поделом, — нахмурилась леди Кинарин, глядя на него свысока. — незачем лезть на рожон за дурным примером Энрика. Так что, какой из этих зверей посмел коснуться моего сына?

— Тот, которому ублюдок пустил стрелу в живот. — опустил взгляд парень.

— Ему повезло. — скривила губы леди-мать. В ее голосе читалась ярость. Пожалуй, сама бы она за эту рану приказала бы отсечь тому увальню руку. Или две. Умереть от болта наверняка проще, чем жить без рук. — Итак, значит жизнь моего сына в долгу у какого-то порочного ублюдка? Тем краше пример, почему тебе не стоит лезть в драки. Ты еще юн, Данни.

— Для тебя и Рейвин «еще юн». — хмыкнул парень, опустив взгляд.

— Рей, Эна, ты или Энрик. Вы все мои дети. И никогда не станете меня старше, чтобы упрекать свою мать за отношение к вам, как к юнцам. — довольно горделиво ответила Кинарин Каранай.

— Однажды, Рей будет наследовать отцу и станет лордом. И что тогда? — съязвил Данни, глянув на мать.

— Значит этой землей и своей матерью будет править лорд-юнец. — пожала плечами леди Кинарин, улыбнувшись. — Не переводи мой взор с Соляра на его блики, Данни. Сегодня речь пойдет не о Рейвине. Не его призывают в палаты к лорду Шеппу для разбирательств.

— Так ты… пришла, чтобы притащить меня к лорду Уальдмару? — вздохнул Дании, отойдя и коснувшись плеча. Леди сделала шаг за ним.

— Я явилась сюда взглянуть на моего нерадивого сына, которому, как судачит каждая прачка «засадили топором через все плечо». — грозно бросила мать. — Сюда могла бы прийти стража, как приказал сир Тенс. Однако, твой отец уверил его, что ты никуда не сбежишь и направил за тобой меня. Он недоволен, Данни.

— Да, куда уж ему… — нахмурился парень.

— Не дерзи. За твои и братовы поступки отвечать будет он. — нахмурила брови леди Каранай. — Когда пробьют полуденные колокола, вы все должны будете предстать перед Шеппом.

— Значит, и я? — оглянулся на мать Данни, опустив взгляд.

— А ты думал, бездумно махая мечом на улицах его города, легко избежать правосудия? — приподняла бровь она. — Твоя юная кровь кипит, Данни. Я понимаю, как понимает это и твой отец. Ничего, скоро леди Кайвен достигнет возраста, и тебе будет куда деть эту прыть.

— Да гори она огнем, эта «леди» Кайвен! — хмыкнул Данни, махнув рукой в ярости, и вновь зайдясь стоном от боли. Его отец заключил его в эту кабалу не по его воле. Когда юная дочь лорда Кайвена, леди Майя, расцветет и будет готова к деторождению, он должен жениться на ней. Однако, ему не нравился ни лорд Кайвен, ни Майя, ни ее рожа! Они уже встречались, однажды, когда отец гостил в его землях, и Майю с Данни засадили рядом за пиршественным столом. Видимо, надеялись, что они споются. Не вышло, надменная, при всей своей нелепой рожице, леди Майя, совсем не понравилась юному Каранаю. Да и он ей, судя по всему, тоже. Однако, договор есть договор, и даже сейчас она слала письма в их поместье, где постоянно строчила, что «ждет не дождется их страстной, пылающей любовью, женитьбы». Это были не ее слова, наверняка леди Майя писала их под диктовку матери.

— Данни! — Кинарин Каранай наполнила лицо возмущением. — Она — твоя будущая жена. Тебе следовало бы быть аккуратнее в выражениях.

— Почему меня вообще должна заботить эта кобыла? — возмутился Данни, переступив с ноги на ногу. — Я не хочу жениться на ней. Никогда!

— Но твой отец уже давно обо всем договорился. Ты не пойдешь против его воли. — властно сказала мать.

— Я сам хочу выбрать! Сам! Мне она не по душе!

— Все мы хотим выбирать. Но жизнь, Данни, иногда сложнее, чем наши прихоти. — вздохнула женщина. — Я была столь же упрямой как ты сейчас, когда узнала, что должна выйти за твоего отца. Третий сын, к тому же какой-то горец! «Матушка, я даже его не видела!», восклицала я на весь отцов чертог. — покачала мать, усмехнувшись. — Однако, как видишь, сейчас я здесь, сижу, глядя на свое четвертое дитя от «какого-то горца». — тепло улыбнулась она. — Жизнь не оставляет нам выбора, но небеса всегда знают, как лучше. Они уже написали для нас судьбу. Как человек высокого рода, ты должен с достоинством принять ее, Данни.

— Но… я мог бы и сам решать! Эта леди, — запнулся он, скорчившись от боли в плече. — да она видом, что моя Рассветная Синева.

— Синева прекрасная лошадь. — шутливо ответила мать.

— Но она все же лошадь! — фыркнул Данни. — Почему бы мне не жениться на ком-то знатном, но красивом. Да хоть на Тие! Устрой нам помолвку, и будет с нас!

— Данни, — мать состроила суровый взгляд. — она же твоя кузина.

— Но ведь и твой лорд-отец с женой были ими. — нахмурился Данни. — В отличие от этой лошадиной рожи, Тия хотя бы мила лицом. — его, через ветвь семейного древа, сестрица была действительно необычного вида. Рыжая, словно лисица и вся с головы до ног в веснушках. «Ее поцеловало солнце», как часто говорил отец.

— Вот заяви это с тем же видом своему господину дяде. — бросила мать. — Он поначалу посмеется, а потом будет глядеть на тебя, как на прокаженного каждый раз. Каждый день.

— С чего ты взяла?

— Потому что я и сама предлагала ему подобное венчание. Твой дядюшка-остолоп так и не собирается брать себе иной жены, кроме покойной Ильды. Эта кончина задела его многим больше, чем я полагала.

— Ты хотела чтобы я вышел за Тию?

— Лишь предложила такой вариант твоему отцу и его братцу, когда выпила немного гранатового вина. Пыталась донести, что так ветвь Эндри не оборвется на ублюдке от речной шлюхи, или, когда какой-нибудь крестьянский мальчуган залезет Тие под юбку. Они оба покосились на меня, словно я на алтарь Пророчицы Заранны сплюнула. — покачала головой мать, покосившись на найржина Митрана неподалеку. — С тех пор меня к брачным вопросам старались не подпускать.

— Но, матушка, леди Майя же… — она вновь не дала ему закончить.

— …твоя будущая жена. — отрезала леди Кинарин. — Постарайся, все же, не лишиться руки до момента вашей свадьбы. Чтобы было, в чем держать свечи на церемонии. — с явной теперь уже издевкой улыбнулась она.

Топот сапог по залу Часовни вновь донесся до них. Теперь это был Патрик Тонн, сын кастеляна. Вальяжно опираясь рукой на свой меч, он прошел к своим господам, поклонившись. Взгляд его зацепился за Джину, стоявшую рядом и он, слегка покраснев, улыбнулся и ей.

— Миледи, — обратился Патрик к леди Кинарин, затем повернувшись к нему самому. — господин Данни.

— Что такое? — обратилась к нему леди Каранай.

— Я решил держаться поближе к вам, — сказал молодой гвардеец, которого кастелян лично взял в семейную стражу. — говорят, что в город въехали люди Шайхани. Мне подумалось, стоит держаться рядом.

— Правильно подумалось. — сказала ему мать. — Еще не полдень, зачем они заявились так рано? Спешат на собственный суд?

— Может, решили прежде вас усладить уши лорду Уальдмару. — пожал плечами Патрик Тонн.

— Значит и нам не стоит задерживаться. — задумалась мать.

— Леди Каранай, — гулким басом обратился к ней найржин Митран. — я подумывал оставить вашего сына здесь еще немного. Может, Данни стоит выходить и…

— …и заодно не подставлять юного господина суду? — хитро улыбнулся сир Патрик Тонн, переглядываясь с Джиной. Она отмерила ему короткий взгляд.

— Как вы себя чувствуете, господин Данни? — спросила служанка, поглядывая на его плечо. Ее глаза выглядели то ли уставшими, то ли разочарованными. Наверняка, разговоры черни, судачившей о том, что младшему сыну лорда Роддварта отсекли руку, куда сильнее трепетало сердца этих дам, чем простое ранение.

— Верно, если найржин может оставить тебя здесь, чтобы подлатать раны, никто не подумает вытаскивать тебя раньше его уверения, что ты цел и здоров. — кивнул Патрик Тонн.

— Данни? — приподняв бровь, поглядела на него мать, как бы вопрошая.

— Касаясь дна, коль тонешь — воздуха не хлебнешь. — покачал головой Данни, струящаяся рыжая шевелюра спала ему на лицо. Как-то раз так сказал Энхе Заян. — Зачем бежать? Я не хочу. — он и вправду не любил прятаться и скрываться. Ему это было не по душе, даже если было необходимо.

— Вот они — слова настоящего мужчины из Каранай. — гордо подметил молодой Тонн, с уважением посмотрев на Данни. — Истинный анвар!

Покосившаяся на него с недовольством мать, явно не разделяла такой гордости их гвардейца. Сама леди Кинарин, конечно, не была анваркой. Род ее отца происходил из зеленых долин Фарвейд. Гордость и пыл горных анваров отличались от более спокойных, рассудительных и хитрых купцов и лордов-землевладельцев из долин Фаревейда. Иногда этот контраст можно было заметить просто в диалогах матери с кем угодно из их придворных анваров, да даже с отцом. Время, конечно, изменило леди Кинарин Каранай, когда она приняла мужнину фамилию. Живя среди гордецов и сам впитаешь в себя гордость. Потому анварская страсть со временем пропитала и мать, хотя в ней еще многое осталось от молодой жизни леди из зеленых долин.

Подойдя и взяв свою окровавленную одежду, парень поднял ее и осмотрел. Мать покосилась туда же. Джина ахнула, глядя на засохший кровавый след на кафтане Данни. Он потер тот в руках и посмотрел на мать.

— Думаю, негоже заявляться к лорду-управителю в таком… виде. — вздохнул он. От одежды исходил запах крови. Или ему просто чудилось?

— Нет. Оставь. Заявишься так. — с прищуром глянула на него мать, обходя сына и подхватив одну из свечей из стопки, лежащей на столе. — Это послужит отличным напоминанием.

Напоминанием чего, она не удосужилась уточнить. Напоминанием Данни о том, что кровь его пролилась по его же невежественной вине, или же напоминанием лорду Уальдмару Шеппу, что пострадали от этой заварушки не одни только ицхи Шайхани? Как бы то ни было, целой рукой он накинул испачканную кровью половину кафтана на перемотанное плечо, а стоявший рядом сир Патрик помог ему облачить целое. Сейчас даже ткань кафтана показалась тяжелой для раненого тела и он поморщился.

Найржин Митран благословил его, попрощавшись с леди Каранай и ее сыном своим зычным голосом с грубым акцентом. Придерживая кафтан свободной рукой, он последовал за матерью. Рядом, позади госпожи, шла Джина, а позади Данни, прикрывая его спину, Патрик Тонн. Юные серебряные глазки провожали недавнего раненного в широкий проем зала, наполненного теплом.

Огромный позолоченный очаг стоял на мраморном постаменте в центре Часовни. Его жар сразу же коснулся кожи Данни, наполняя весь чертог храма. Гигантский столп тепла и света, переливающегося белым, красным и оранжевым. Священный огонь пророчицы, чьи статуи находились у стен округлой залы. Вытесанных из светло-красного и цвета песчаника, камня, их было не менее двух десятков. Гладкие, ровные линии фигур, изображали священную пророчицу в длинном балахоне до полы, с глубоко надвинутым на лицо плащом. Данни иногда заглядывал под каменный капюшон пророчицы, но лицо ее каждый камнетес писал по-разному. И всегда одинаково размытым и невыразительным. На некоторых из статуй пророчица Заранна держала руки расставленными и свечи, которые прихожане возлагали на ее руки, сочились воском, стекающим ей сквозь пальцы. На других же Огнедержительница сложила руки у груди, держа одну, словно подставку для свечей, а другую — прямо над ней. Из-за этого ладонь верхней руки у статуи всегда чернела от свечной копоти, но каменные изваяния не тревожил ожог, как не тлели и не углились руки священной Заранны, пронесший некогда благословенный огонь через пустыни и воды в собственных пальцах.

На куполе главного зала Часовни Очага, расправил свои золотые, длинные крылья с острыми перьями Путеводный Сокол. Как и в малых залах, по куполу взбирались украшавшие его разноцветные языки пламени, нарисованные здесь, однако, куда детальней и щепетильней, чем в пристройках массивного храма. Они касались когтистых лап, хвостовых перьев и клюва птицы из преданий, золотясь и мерцая от эмали на них. Но ярче всех блестел сам Путеводный, отделанный настоящей позолотой. Он будто обнимал весь зал размахом своих огромных крыльев.

Потирая в руках чуть потаявшую от волнения свечку, мать остановилась рядом с одной статуй пророчицы Заранны, глядя на пляшущий огонек догорающей свечи в ее каменных руках. Оглянувшись мельком на Данни, мать закрыла глаза, читая немую молитву, а следом поднесла свечу к пламени, успев подхватить то прежде, чем чужая свеча совсем растаяла. Поместив свою на место той, она осторожно погрузила ее в застывающий воск прежней свечки и отступила на шаг от изваяния Заранны.

— Все мы молились за вас. — тихо обратилась к Данни Джина. Он, не зная, что сказать, кротко кивнул ей. Искренне или нет, но Джина слишком любила прельститься, напоминая, какая она верная и заботливая служанка.

Данни присмотрелся к девушке, на которую бросал взгляды и Патрик. Едва ли для кого-нибудь было секретом, что сын кастеляна имеет виды на их служанку. Но сам Патрик всегда говорил, что это не так и отнекивался, а Джина и вовсе держалась скромно и отстраненно, словно бы не обращая на него внимания. Младшего Тонна можно было понять. Черные, длинные волосы, чутка вьющиеся, обрамляли и выделяли острое личико темноглазой девушки. Даже обманка с корсетом работала безотказно. Не бывай он пару раз с братьями в кабаках, где подпитые крестьянские девки могли «невзначай оголить свое вымя», как любил шутить Энрик, он бы и сам мог поверить, что за этими платьями у Джины кроются достойные взора грудки.

Но даже эта простолюдинка-служанка была красивее Майи Кайвен, на которой ему, как убеждала мать, предстояло жениться. Ага, еще чего. Когда улыбалась Джина, ее ровные зубки под аккуратными губами были очень аристократичными, как подмечал Рейвин. А вот здоровенные лошадиные зубы Майи с ее пухлыми губами напоминали Данни кобылу похлеще любой, из стойла в их поместье. Одень очередную Заянову «Ланну» в платьишко Майи Кайвен и приведи ее на пир в дворцовый чертог, никто и не заметил бы подмены. Эта мысль заставила его осторожно улыбнуться.

Соляр на небе уже подходил к часу полудня и тени лениво ползли по земле. Теплые лучи разогрели мрамор и камень, устилающий дорожки вдоль улиц Ишерона, раскаляли красную кладку крыш и, если бы не переходящие луны Морехода, в городе бы стояла удушливая жара и теплым воздухом было бы не продохнуть. Луны уже разошлись на небосводе, пока Данни лежал без чувств в Часовне, и их голубоватый свет не ласкал пенящиеся морские волны. Красивое зрелище. Сейчас город наполнял шум, который Данни Каранай, как и все его спутники, мог различить издалека. Когда Луна Пахаря пересекалась на небе с Глубокой Луной, землю озарял струящийся голубоватый цвет. Одни из самых красивых ночей, как считал Рейвин. Он большой любитель романтики моря и танца волн.

Ученые мужи считали, что положение этих лун на небе якобы будоражит морскую гладь. Так, по крайней мере, рассказывал Энхе Заян. Когда переходящие луны входили в положение Морехода, море приливало к берегу с ужасной силой, иногда поднимаясь выше пристаней и гатей. Это не было случайностью. Здешнее Спокойное море так и вовсе иногда волнами успевало коснуться прибрежных улочек Ишерона своими солеными языками, так высоко оно прибивало. Это заставляло особо печься о кораблях, которым иногда было недостаточно одного якоря во время лун Морехода. И мудрым капитанам приходилось цеплять их к береговым креплениям крючьями и тяжелыми цепами. Однако, это их не пугало. Луна Морехода не просто так имела свое название. Считалось, что поднявшееся море некоторое время стоит спокойнее обычного. И отплывать от берегов матерые укротители вод предпочитали именно в это время. Раньше, чем отлив совсем осушит берег. Многие моряки верили, что отчалить от берега при голубой луне — к удаче на море. Эти суеверия очень укрепились во многих мореплавателях. И не без оснований, как полагал Данни.

Впрочем, прилив прибивал к берегу не только морскую живность и высокую воду, но и прохладный бриз, который разбавлял раскаленный жаром Соляра красные улицы Ишерона. Свежий морской ветер с запахом соли и приключений растрепал волосы Данни по его лицу, принося редкую в этом месте прохладу. Он колыхал юбки матери и Джины, висящие тут и там креветочные штандарты лорда Шеппа и тряпичные навесы над лавочками торгашей, обособившихся вдоль улиц.

Снаружи, у входа, их ожидали несколько отцовских гвардейцев, пришедших сюда вместе с Патриком Тонном, по все тому же, отцовскому наказу. Короткие мечи и кольчуги с дублетом поверх. В левых руках по небольшому треугольному щитку с тремя горными орлами на темно-зеленом, отцовским гербом. Они поклонились, поприветствовав младшего сына своего лорда и явно воспряв духом, увидев того живехоньким, целым и с рукой.

Данни улыбнулся им, сходя по большим ступеням храма следом за матерью. Патрик Тонн поспешил к своим собратьям-гвардейцам, а Джина все терлась рядом с леди Кинарин. У больших красных ворот Часовни Очага, мощного церковного сооружения, почти никогда не было стражи. Один только сир Фаррад в своем серебряном доспехе опять сопел под тряпичным навесом. Старый вояка из Красных Солнц, храмовых орденов, охраняющих заветы и пламя пророчицы Заранны, мерно посапывал, дремая у входа. Мать посмотрела на него с пренебрежением, от старика несло кислым вином из гранатов за версту. Рука его все еще лежала на рукояти меча, но любой желающий мог бы сейчас вынуть его из ножен рыцаря и полоснуть того им же. Несильна охрана Часовни в Ишероне. Впрочем, кто возьмется громить ее в столь людном городе, полном стражников лорда Уальдмара?

Сейчас на улицах стало заметно больше стражников, как успел заметить Данни. Но, наверняка, это было связанно не только с их недавней выходкой на городской площади. В городе рос наплыв купцов и гостей, мало-помалу, но копящихся на городских улочках, тавернах, постоялых дворах и богатых кварталах. А, следовательно, росла и необходимость все эти улицы патрулировать и сторожить, и не просто так. Ближайшие пару лун лорд-управитель неспешно готовился к свадьбе своего старшего сына и наследника Ишерона. Поначалу это было слабо заметно. Но сейчас в городе все чаще судачили об этом менялы и торговцы. Свадьба у богатого лорда всегда возможность поживиться и продать товары втридорога. О любви лорда Шеппа к своим детям знали здесь многие, а значит исходило из этого и то, что он готов побренчать золотыми соляриями куда охотнее обычного, не экономя на свадьбе собственного сына.

В ближайшие несколько лун, когда соберутся гости и устроят масштабный праздник на весь город с гуляниями и увеселениями, вино потечет рекой и уже несколько торговых барж забитых бочонками с выпивкой причаливали к порту Ишерона. Однако Уальдмар Шепп полагал, что и этого будет мало, потому предложил отцу Данни, лорду Роддварту, немало звонких золотых, если он сумеет подготовить для него лучшие вина из южных виноградов и гранатную кислятину вдобавок. Отец, конечно же, был рад такому предложению, и виноградники на северных берегах реки теперь стали похожи на муравейники, куда сбегались все анварские крестьяне, чтобы собрать и заготовить вин на все это грузное действо. Суета мало-помалу накрывала Ишерон и его окрестности. Тем хуже, пожалуй, было для них, устроивших драку с кровопролитием прямо перед скорым празднеством.

Сир Патрик помог взобраться на подведенных им коней сначала его матери, леди Кинарин, а следом и ему самому. С перемотанной израненной рукой сделать это оказалось сложнее и, чуть было не оперевшись на нее, парень вновь простонал. Рассветную Синеву, видимо, до сих пор оставляли в стойлах, потому дали ему какую-то наспех найденную клячу, темную и фырчащую. Держась за стремена одной рукой, он поерзал в седле, пока его не молодая лошадь неторопливо подбрела к своим сородичам, на которых сидели сопровождавшие их стражники. Она переступала с копыта на копыта, явно не привыкшая к новому всаднику, пытающемуся устроиться на ней.

Путь к хоромам лорда-управителя занял чуть больше времени, чем они полагали. Толпы народа на улицах из-за своего наплыва расступались неохотно, даже завидев всадников. Можно было, конечно, пришпорить коня, с улыбкой подумал Данни, и тогда расступаться бы им пришлось в любом случае, но эту хулиганскую мысль он отогнал подальше.

Большое, белокаменное поместье лорда Шеппа с красивыми золочеными башенками несколько выбивалось из красных черепиц, которыми были устланы городские улочки. Массивные колонны и украшенные забавными барельефами с морской живностью, стены, смотрелись богато и внушительно. На башенках, над воротами и на древках копий стоявших у дворца Уальдмара Шеппа стражников реяла его золотая креветка, отделанная переливающейся пряжей на каждом знамени.

Под всем этим величием, собравшиеся у ступеней дворца отцовские люди, казались простыми просителями, а не сопровождением лорда. Три сидящих орла на их темных щитах мелькали тут и там, образуя целую птичью стаю, покачивающуюся на их руках. Отец спешивался, переговаривая о чем-то с рыцарем напротив в начищенных доспехах с все той же креветкой на груди, но выделанной золотистой эмалью. Данни узнал его, когда они подъехали ближе. Это был Томас Тенс, глава городской стражи.

— Мы не задержались? — учтиво обратилась к мужу леди Каранай, остановив свою лошадь рядом. Окружившие ее отцовские гвардейцы поспешно помогли женщине спешиться.

— Нет. Вы вовремя. — ответил вместо отца капитан Тенс. Высокий, жилистый, темноволосый человек с короткой стрижкой и густыми угольными усами над верхней губой.

— А вот и еще один… виновник торжества. — хмыкнув, оглянулся отец на Данни, снимая кожаные перчатки и засовывая их за пояс. Ярко-рыжий, статный мужчина с ровно зачесанными пышными, но недлинными волосами и аккуратными усами, отливающими той же рыжевизной, Роддварт Каранай выглядел раздраженным, хоть и старался не показывать этого.

— Отец. — кивнул ему Данни, приветствуя и чуть покраснев. Спешившийся Патрик вновь помог ему, подавая руку и подсобив. Парень вздрогнул, став сапогами на твердую землю.

— Милорд Шепп еще не принимает? — поправила свое платье леди Кинарин, оглядевшись то на капитана стражи, то на отца.

— Он готовится. Вам сообщат, когда время настанет. — хмуро бросил Томас Тенс, не спуская руку со своего меча.

— Эвоно как тебя изукрасили! — сложил руки на груди отец, в пару шагов преодолев расстояние до Данни и глядя на его окровавленный кафтан снизу-вверх. Сам отец сегодня был облачен в украшенный красной нитью, под цвет его шевелюры, камзол, а кафтан с бренчащими на нем кинжалами свисал на его плечах. — Эта кровь не только твоя, сын, но и моя. — обратил к нему взгляд лорд Роддварт.

— Простите, отец. — опустил взгляд Данни, вновь глядя на пропитанную темно-красным ткань своего кафтана.

— Прибереги свои извинения для лорда Шеппа. Это его площадь, сынок, окропили твоей кровью. Не мою. — покачал головой лорд Каранай, отступив и обернувшись обратно к капитану Тенсу и жене. Отец сегодня был немногословен, а значит сердит. Что ясно, как день.

За шумом из недалеких переулков на площадь перед дворцом лорда-управителя выехал конный отряд. Оседланных ицхскими стражниками кобыл в светло-желтых, расшитых узорами попонах, вел сильный, плечистый, лысеющий мужчина с черной бородой. На нем было шервани в темных цветах с золотистыми пуговицами, изображавшими полумесяцы. Данни навскидку угадал всадника. Это был Саиф Шайхани, младший брат ицхского господина. Хотя, если смотреть на них обоих, куда внушительнее казался сам массивный Саиф, а не его брат, ведущий лошадь следом, в окружении молодых солдат с копьями.

Раид Шайхани выглядел старше своего возраста. В его темных волосах, едва достающих до плеч, уже изрядно струилась седина, а легкую бороду с усами она проела почти насквозь. Смуглое ицхское лицо озаряли морщины. На лбу, в уголках губ, под глазами. Черные зрачки особо выделялись на фоне сияющей в шевелюре седины. Под ними зияли мешки, то ли от усталости, то ли от недосыпа. Высокий и худой, на фоне своего брата он мог казаться еще старше, чем иссушили его хвори. Облаченный в желтое и простое, однако шитое серебряными нитями, шервани, он меньше походил на главу семьи, чем его младший брат. Однако, мощный и воинственный Саиф, покорно спешился первым, подавая брату руку, чтобы тот мог слезть с коня.

Судя по гневным взглядам ицхов из своих седел, они не питали особой радости в нахождении рядом с анварами. Подобным же озлобленным взором, одарил семейство Каранай с спутниками, Саиф Шайхани. Из-под густых черных бровей его взгляд казался еще опасней. Отец, выпятив вперед грудь, снес эти взгляды достойно, однако положил руку на меч. Заметив это, напряглись и стражники с той и другой стороны, потирая древки копий. Однако, судя по уставшим глазам и тяжелому вздоху господина Раида, ему эта игра в переглядывания была чужда и казалась пустой. Он поблагодарил брата за помощь, поправляя подол своего шервани и, кашлянув, оглядел чуть пустыми, болезненными глазами, стоявших у дворца лорда Шеппа, анваров.

Один из спешившихся ицхских стражников подал ему резную трость красного дерева, сняв ту с крепления на седле. Старший из ицхилитов принял ее и оперся на древко, глядя, как спускаются с коней остальные молодцы из его сопровождения. Перекинувшись какими-то тихими словами с братом Саифом, Раид Шайхани обернулся, пошагав к ступеням, ведущим ко входу в палаты лорда-управителя. Он не был хромой, косоногий или раненый, однако походка его была неуверенной и уставшей. Господин Раид не столько опирался на трость, сколько ставил ее перед собой для подстраховки. Но, как бы то ни было, шаг его казался спокойным, умеренным и властным. Подобающим лорду, которым он, по сути, и являлся. Стук трости о мрамор дворцовой площади слышался отчетливо, когда Шайхани подобрался к ступеням и поглядел на лорда Роддварта и капитана Тенса.

— Господа. — легонько кивнул он, словно бы его происходящее волновало крайне мало. Лорд Роддварт, нехотя, кивнул в ответ. Люди ицхов и отцовские гвардейцы осторожно покашивались друг на друга, расходясь едва заметной стеной перед своими владыками. Саиф Шайхани подал брату руку, чтобы тот, держась за нее, легко взобрался по ступеням. Обе стороны оказались перед воротами дворца, опасно сторонясь друг друга.

Томас Тенс, бряцая доспехами, показательно встал между ними, переступив с ступени на ступень. Он почесал свои отчетливые черные усы и кивнул подчиненным из городской стражи, молчаливым жестом приказывая им отворить двери. С гулким звуком они распахнули ворота в холл дворца Шеппа и, выстроившись рядком перед капитаном Тенсом, стали чем-то вроде живого ограждения между Каранай и Шайхани.

Своды холла, открывающегося за массивными воротами имений господина Уальдмара, украшали резные барельефы со все теми же морскими тварями, креветками и рыбами. Колонны, его подпиравшие у потолка и пола из голубого мрамора, обвивали хвостами белые каменные дельфины, а над местом, где свисала червонного золота округлая люстра, свился в клубок, отделанный золотыми дисками левиафан, тянущийся раскрытой пастью к собственному хвосту. Это убранство всегда поражало Данни. Он редко бывал внутри дворца лорда и, каждый раз, видя это, восхищался богатству узоров.

Главный зал палат лорда Ишерона был выполнен просторным и широким многоугольником. Здесь было прохладнее, чем среди нагретых жестоким Соляром улиц. Схожие с наружными колонны обрамляли углы зала, а по бокам, пролет через пролет, располагались двери, ведущие в прочие, жилые и гостевые, помещения поместья. У каждой двери, сверкая креветкой то на груди, то на щите, стояли стражники лорда Шеппа. Под украшенными фреской в виде звезд и лун, сводами потолка, на полу просторного зала, сияющей позолоченной синевой, были выложены воды, струящиеся, из чистого мрамора, такого гладкого, что в нем можно было рассмотреть собственное отражение. Каменный океан под ногами разливался фресками белых волн, направляя к каждому из углов пролета вьющиеся кудряшки и гребешки приливов. Посетитель зала оказывался, будто бы, в центре широкого морского пространства, в зеркальном голубом мраморе которого, отражались выложенные над сводами звезды.

Оцепившие зал люди командира Тенса, отвели лорда Караная с стражей в правую сторону зала, а Раида Шайхани с его братом и сопровождением, в левую, сами оставшись разделять чертог надвое. Их отражения будто бы плыли по выложенным мрамором волнам. Данни, осторожно потрогав раненное плечо, встал за спиной отца и матери, опустив взгляд в пол. В этом большом, пустоватом чертоге, стоя на каменных водах под взором искусственных звезд, он почувствовал себя одиноко и виновато.

Резное кресло лорда, находящееся на постаменте напротив главного входа в зал, пустовало недолго. Люди лорда Шеппа открыли один из входов с одной стороны и с другой, оттуда донеслись медленные, но гулкие и тяжелые шаги. Узнать походку лорда Уальдмара, переваливающегося с ноги на ногу, что эхом отдавалось по залам, было не трудно даже отсюда.

Грузные телеса владыки Ишерона всегда входили в двери первее его самого. Тучный мужчина огромных размеров, чей длинный, расшитый красным с белым шелком, балахон, делал его бесформенным и расплывающимся, оглядел своих «гостей» глубоко посаженным под густыми темными, пробитыми белым, бровями, взглядом. Его седые виски обрамляла жидковатая, едва кудрявенькая шевелюра, а лысину на макушке покрывала большая, красная, мешковидная шляпа с золотыми нитями в украшении. Украшенные драгоценными камнями толстые кольца обрамляли коронами столь же толстые пальцы, а на шее висели ожерелья и цепи из массивных колец чистого золота. Двойной, толстенный подбородок лорда покачивался при каждом его шаге, в такт дрожащим массивным щекам, но сам лорд Шепп старался держаться покладисто. Его мощные ноги были почти не видны под подолом богатой накидки, но, он стоял на них твердо, пускай каждый шаг и давался огромному мужчине с трудом.

Мнущийся у трона юный паж, не больше десятка лет от роду, выпрямил спину, став ровным, как струнка арфы, и звонким голосом провозгласил титульное приветствие лорду Уальдмару Шеппу, владыке Ишеронскому и властителю приречья и побережья, к тому прилегающих.

Огромный и медленный, как переваливающийся с ноги на ногу, кит, лорд Уальдмар обратил на этот привычный возглас не больше внимания, чем на мушиное жужжание у своего уха. Солдаты и стражники, приветствуя своего господина, стукнули древками копий о пол и господа Шайхани, как и лорд Роддварт, и его жена, и сам Данни, поклонились, приветствуя своего массивного сюзерена. На это толстый лорд только махнул рукой, усаживаясь в свое мощное резное кресло и утирая со лба пот. От жарких южных дней не спасала даже прохлада дворцовых палат. Паж извлек из емкости со льдом и подал Шеппу легкую тканевую салфетку в расписном кружеве, предварительно выжав ее и владыка Ишерона медленно промокнул прохладной тряпкой лоб, щеки и подбородок, сделав тяжелый вздох.

— Мало мне нещадного солнца и убийственной жары, — прошелестел, шлепая губами, лорд Уальдмар. — так еще и вы, мои «дражайшие» подданные решили устроить мне подлянку! Ну, какого, а? Сир Тенс, вот за что мне это? — обратился он к капитану стражи.

— Милорд? — ровным шагом с рукой на мече, подступил к нему тот.

— Я спрашиваю, что может сподвичь этих… несчастных, — кивнул на провинившихся вассалов в зале перед собой, лорд Шепп. — перестать приносить проблемы моей земле?..

— Позвольте, господин, — начал, грубым басом, Саиф Шайхани.

— Не позволяю! — громкий голос и гневный взгляд тут же оборвали вспыхнувшее негодование младшего брата ицхского господина. Он, засопев, как бы, отступил и сложил руки на груди. Раид Шайхани смерил его спокойным, но острым взором. — Подумать только, они смеют перебивать своего лорда на его собственной земле, в его собственном зале. А, Тенс, как тебе такое? Как это понимать?! — снова глянул толстяк на капитана стражи и стукнул рукой по массивному поручню кресла. — Вы будете говорить, когда я вам разрешу! Это понятно?

Никто не ответил, однако Шайхани и лорд Роддварт молча кивнули.

— Милорд Шепп, привести сюда зачинщиков беспорядка? — спросил Тенс.

— Веди. — легким движением руки отпустил его Уальдмар, вновь обратив свой взор к отцам обвиненных. — А вам придется держать ответ за своих нерадивых сыновей… Мне сообщили, Раид, что твой придворный умер?

— Этой ночью, господин. — ответил старший Шайхани, сделав осторожный шаг вперед, опираясь на трость. Он успел сделать это прежде, чем ответил его явно рассвирепевший брат.

— И твой придворный ублюдок спустил стрелу ему в спину? — перевел лорд свой взгляд на отца Данни.

— Я не знаю, куда и как он стрелял, милорд. — покачал головой Роддварт Каранай. — Мне сообщили только, что с ним был заморский самострел.

— Говорили, что ублюдок, достойно своего гнилого рода, подло метил в спину. — Шепп снова посмотрел на Шайхани. — Это верно?

— Этот склизкий червяк… — опять начал было господин Саиф.

— Лорд Уальдмар обратился ко мне, брат, — хмуря седеющие брови, Раиду Шайхани пришлось снова оборвать родича. — умерь свой пыл, хотя бы тут.

— Так что же, господин Раид? Верно это? Или нет? — прищурился Шепп.

— Достойного моего слугу Нарима подстрелили из арбалета, это верно, — кивнул Шайхани. — однако, сталь вонзилась в его живот, не в спину. Долгая, страшная смерть. Всем моим супругам, чадам и слугам довелось слышать его последние муки. — пока господин Раид говорил это, Саиф Шайхани чуть ли не покраснел от злости. — Я благодарю вас хотя бы за то, что вы позволили моему племяннику доставить Нарима домой. Он умер в кругу близких.

— Меня предостерегали, что вы позволите своему родичу… — задумавшись, Уальдмар Шепп почесал подбородок. — как бишь его?

— Тайал. — спокойно ответил мужчина.

— Вот-вот, верно… сир Тайал. — хмыкнул грузный владыка. — Мне говорили, что вы позволите ему сбежать, раз я отпустил его с телом этого… Нарима, в ваше именье. Сбежать и скрыться от суда.

— Нисколько, господин. — покачал головой Шайхани. — Тайал не сбежал. Он остался под присмотром стражи среди моих домочадцев. Если… если требуется его присутствие здесь, я пошлю за ним.

— Не стоит. — отмахнулся лорд, вновь протянув руку к прохладной влажной салфетке, промокая ею лицо. — Раз он не унес ноги, как вы говорите… Значится, стоят еще чего-то эти рыцарские звания, верно? — он грустно и устало усмехнулся.

— Быть может. — бесстрастно сказал господин Раид. Едва ли рыцари, с их клятвами и венками, хоть что-то значили для ицхилитов.

— А это, Роддварт, твой младший сын? — взгляд Шеппа упал на Данни, стоявшего позади своего отца. Тот отступил на шаг, предоставляя свое чадо взору толстяка. — Как тебя зовут, малец?

— Данни, — ответил он, скривив лицо скорее от непритязательного обращения. Он уже не малец. Однако, боль в плече перебила это возмущение и никто не обратил на него внимания, услышав лишь его тяжелый вздох от тяжелой раны. Парень едва ли не забыл выдавить из себя достойное обращение. — милорд.

—  И что же, Данни, как тебе на вкус соль раны? Мне сообщали, что ты чуть не лишился руки. — хмыкнул Уальдмар Шепп.

— Рука при мне, милорд. — осторожно, он коснулся плеча.

— Кто же рубанул тебя столь сильно, а, Данни? — оперся расплывшимся подбородком на мощные полные руки, владыка Ишерона.

— Меня… меня ранил один из людей господина Шайхани, милорд. — он сказал правду, не обращая внимания на падающие к нему взгляды. — Тот… которого убил Чадд.

— Ублюдок? — оборвал, переспросив его, лорд Шепп.

— Да. Ублюдок. — кивнул Данни, демонстративно простонав от раны в плече. Мать пристально глядела на него позади. — Подлым ударом ицх повалил меня на землю и уже занес оружие, чтобы добить. Если бы не Чадд… вашу площадь изукрасили бы два трупа.

Отец что-то пробормотал себе под нос, Саиф Шайхани разразился возмущением, а мать смерила всех присутствующих острожным взглядом. Лорд Шепп, задумавшись, кивнул.

— Знаешь ли ты, Данни, что обнажать мечи в мирное время — значит первым нарываться на дуэль? — прищурился, глядя на него, лорд. Данни переглянулся с отцом и матерью. Словил на себе взгляд стоявших на другом конце зала ицхов.

— Знаю, милорд. — кивнул он, говоря тихо.

— И все же обнажил клинок? — Данни понял, к чему клонит лорд.

— Я не посмел делать этого, милорд. — сказал он уже увереннее. — Первым извлек из ножен свой кривой меч Яхир Шайхани, бросив лезвие в сторону моего брата. Лишь после мои спутники, как и люди Яхира, схватились за мечи. А я… и вовсе замешкался, достав свой меч последним.

— Вот значит как? — сказал лорд, перебивая прокатившийся по залу дворца шепот. — Ты клянешься, что не врешь, Данни?

— Клянусь, милорд. Пускай хоть пламя испытает мою клятву. — сказал он это так, словно был рыцарем. Еще с детства он помнил это выражение из уст придворных рыцарей. Да даже Дейвиен так говорил.  — Я лишь вступился за брата. Вы можете спросить его сами…

— Это за меня сделал сир Томас. Всех пленных допросили, верно? — поглядел лорд на одного из стражников рядом. Тот кивнул. — Ты не видал их с тех пор, как в беспамятстве тебя отвели в городскую Часовню, да?

— Да, милорд. — снова кивнул юный Каранай. В плече прозвучала боль.

— Значит, сговориться с ними ты не мог… Они сказали то же самое, по большей части. Допустим, ты не лжешь, Данни, но то, что вы совершили — все еще является преступным учинением на улицах моего города! — его голос вновь исполнился не любопытством, но возмущением.

— Я не хотел посрамить честь нашего рода, — Данни говорил так, как научивал его Энрик. — негоже стоять в стороне, когда брата твоего посыпают проклятьями!

— Не посрамить честь… вступиться за брата… — покачал головой лорд Уальдмар, словно бы его это позабавило. — Каждая из юных горячих голов, рвущихся насадить друг друга на мечи талдычит это почем зря. Ты думаешь, я и раньше не слышал этих слов, Данни Каранай?

Он опустил взгляд, не найдя, что ответить. За него вступился отец.

— Милорд, мой сын повинен лишь в собственной юности. — с укором заявил лорд Каранай. — Он лишь недавно вышел из детства, и в его отроческие годы порывы сердца всегда берут верх над разумом.

— Что-же это за кровожадные сердца вызывают порывы учинять на городских улицах резню? — уколол его владыка.

— Мой сын лишь пошел за своим братом. Вступился за него, как сами слышали. — пожал плечами Роддварт. — В его годы и я жил жаждой отличиться в глазах отца, показать юношескую удаль…

— И как же? Убийством среди белого дня? — сжал губы Шепп. — Или это так, вы, анвары, знаменуете свою честь?

Это ранило отца больше, чем тот показал, но Каранай ловко парировал:

— Позвольте, ни один из моих сыновей не пролил этой крови! — махнул рукой лорд Роддварт. Уальдмар Шепп прищурился, а в гуле ицхов особо яро было слышно возмущение мощного голоса Саифа.

— Это вы позвольте, — тихо, но твердо, вставил господин Раид. — ваши сыновья явились в город с очевидным намереньем обнажить мечи.

— Как и ваши. — спокойно процедила леди Кинарин, выступив вперед Данни. Ицхи обратили на нее не больше внимания, чем на лепет пажа.

— Никто из моих сыновей не проливал крови, я настаиваю! — Роддварт обратил свой взгляд к лорду Шеппу. — Это был Чадд, бастард моего брата. Из моего колена никто не учинил кровопролития!

— Не ты ли, Роддварт, так любезно сосватал своего наследника за мою милую доченьку? — щурясь, потер лорд подлокотники своего резного высокого кресла. — А к свадьбе моего Уолли, подготовили так вот… подарок? Чем же ты, тогда, позволь, разродишься к помолвке твоего сына? Не слыхал я об анварской традиции засыпать трупами городские улицы к свадьбам. — съехидничал толстый Шепп.

— Милорд Уальдмар, — судя по пульсирующей жиле на отцовском виске, выслушивать такое ему было непросто. — вы перегибаете палку. Это моих сыновей толкнуло на преступление безрассудство, не меня.

— Отцы держат ответ за своих сыновей. — махнул рукой лорд.

— Пускай. — отец сложил руки на груди, с неожиданно победным видом. — Так пусть же за истинное преступление держит ответ истинный отец. Это ублюдок моего брата спустил стрелу в грудь ицха. Не мой.

— Ублюдок на твоем попечении, Роддварт. — нахмурился лорд, но уже не столь уверенно. — Он живет при твоем дворе и ест с твоей миски.

— Но мне он не сын. — отмахнулся рукой лорд Каранай. — Я никогда не нарушал обетов, данных у свадебного пламени своей жене. — с гордостью посмотрел он на леди Кинарин. — Дурная кровь в Чадде намешана с кровью моего брата. Не с моей.

— И что же, Каранай… ты оставляешь его на произвол судьбы, ублюдка твоего брата? — хмыкнул лорд Шепп.

— Я оставляю его на ваш справедливый суд, милорд. — прямо сказал отец.

С явным недовольством, лорд Уальдмар смерил глазами отца, затем нагнулся к пажу рядом. Тот, привычно, протянул ему влажную прохладную салфетку, но лорд Шепп отослал его прочь и мальчонка ускакал за одну из охраняемых солдатами дверей.

Оттуда послышался гул шагов, куда более бодрый, чем издавал входящий сюда властитель Ишерона. У Данни от этой тишины, нарушаемой лишь топотом ног по кафелю дворца, в душе стало неуютно. Он поднял глаза на блестящие искусственные звезды на сводах потолка зала, чтобы отвлечься, а следом перевел внимание на их мутные отражения в голубом мраморе под ногами. Первым, убирая за пояс связку ключей, в зал шагнул Томас Тенс, а за ним, ведомый стражниками, вывалился старший сын господина Раида. Гневно оглядев зал и тряхнув длинными пепельными волосами, Яхир потер запястья, явно только освободившиеся от оков. Его красные от недосыпа, полные ярости глаза пробежались по анварской свите, Данни и его родителям. Он фыркнул себе под нос и, почесав усы, пошагал в сторону отца, смиренно поклонившись и остановившись рядом.

За ним внутрь ввели Энрика и Энхе Заяна. Индавирец шел вразвалку, разминая плечи, запястья его звенели от наручей, и Ифиру явно было не столь неловко в недавних кандалах, а Энрик первым делом скривил лицо, заметив стоявшего на другом краю зала недавнего противника со всей его семьей. Однако, увидев отца, он выпятил грудь вперед и поправил свои растрепанные рыжие волосы, погладив бородку. Рядом с отцом Энрик казался его точной копией. Словно помолодевший лорд Роддварт сейчас шагал к ним. Мать всегда подмечала это.

— Отец. — поклонил голову, встав неподалеку, Энрик.

— Милорд Роддварт. — сделал то же самое Энхе Заян, глядя на отца.

Обоих отец удостоил лишь презрительных взглядов. Энрик, сразу поняв, что похвалы ему не сыскать, вздохнул, отвернувшись и покачав головой. Индавирец же казался не столь разочарованным и лишь бросал дерзкие взгляды на Яхира, Саифа Шайхани и его брата, и всю их свиту. Явно заразившись его дерзостью, такую же позу принял и сам второй сын лорда Караная и теперь в зале выросло напряжение. Данни, вместе с отцом оглянулся, заметив, что двери закрыли, а Чадда так и не вывели в зал. У парня пролетели паршивые мысли.

Их внимание к себе вновь привлек гулкий голос Шеппа, прокатившийся по зале и взгляды опять обратились к резному креслу.

— Мне следовало бы наказать вас всех. Какой-нибудь фаррский лорд давно бы оттяпал вам головы и посадил на пики у городских ворот, а ваши семьи взял бы в заложники. — пробормотал лорд Уальдмар. — Для вас благо, что ваш лорд не фарр и не озлобленный упырь. — он улыбнулся уголками губ, как будто бы сам себе и потер огромный двойной подбородок. — Вы опорочили мой город кровью прямиком тогда, когда мы все готовимся к венчанию и свадьбе моего любимого Уолли. Моего сына и вашего, прошу заметить, будущего сюзерена!

Отец хотел было что-то вставить, но лорд поднял свой жирный палец, указывая ему — молчать. Сир Томас Тенс смерил его грозным взглядом.

— Опорочить торжество кровью — грязное дело. — хмыкнул усатый начальник городской стражи, переглянувшись со своим лордом.

— Все верно, Томас, — кашлянул Шепп, переваливаясь в своем деревянном седалище. — но еще хуже тот, кто не знает милосердия, как завещала наша блаженная пророчица, верно? Начнешь лить кровь за кровь, и весь Ишерон можно будет отмывать ею заместо воды. — его сердитый взгляд прошелся и по Каранай и по Шайхани. — Я оставлю ублюдка в темнице. Не хочу портить такие празднестные дни снятием с кого-то головы. — это явно вызвало недовольство в стае ицхов. — Однако, заверяю вас, если еще хоть кто-то из присутствующих здесь прольет кровь в моем городе и на моей земле! Пеняйте на себя! Я добр, но и добро в святейшем человеке не безгранично. Зарубите на носу то, что я сказал. Ежели вы устроите еще какое смертоубийство в моей земле… — он прохрипел, оглядывая зал. — Немилость сюзерена — горькая доля, помните об этом.

— Вы оставите это отродье безнаказанным?! — разразился Яхир, но тут же умолк, завидев строгий отцовский взгляд.

— Но, лорд, это!.. — громким гулом воскликнул Саиф Шайхани, не выдержав и сжав кулаки, выступив вперед.

— Тихо, брат. — спокойным, но властным тоном, этой фразы было достаточно. Господин Раид поднял свою дряхлую руку перед родичем и тот остановился, не посмев выступить вперед нее.

— Ублюдок останется в темнице и будет гнить там до тех пор, пока я не сосчитаю нужным. — лорд снова глянул на отца. — А ежели ваши сыновья сотворят еще какое безрассудство, они к нему присоединятся. Как и ваши. — глянул на Раида Шайхани лорд, тяжело дыша.

— Мы не посмеем тревожить этой священной земли, милорд. — осторожно поклонился, опираясь на трость, ицхилит.

— Уж постарайтесь. — фыркнул Шепп. — Я слишком долго был к вам великодушен. Не испытывайте мое терпение вновь! — махнул рукой он и стражники принялись спроваживать ицхилитов к выходу.

Энрик, переглянувшись с отцом и Энхе, улыбнулся, обратив взгляд на Данни. Парень тоже кивнул брату, натянув на лицо улыбку, хоть боль и не давала ему сделать это откровенно. Индавирец поправил свои волосы с бренчанием браслетов на руках и вновь склонил голову перед отцом.

— Прошу простить меня великодушно, милорд. — обратился к Каранаю тот.

— Иди и забери лошадей у стойла, Заян. — хмыкнул ему Роддварт, махнув рукой и не ответил ничего больше. Энхе откланялся, поспешив за стражей к выходу из зала. Дерзкого чужестранца все терпели едва ли, но отец, верно, считал себя в долгу перед ним, отчего не отсылал его прочь.

— У нас отобрали оружие, ваше милордство. — обратился к поднимающемуся с резного трона толстяку брат.

— Энрик! — возмущенно прищурилась леди Кинарин.

— Что-же, теперь, оставлять нас ицхам на растерзание?! — хмыкнул брат,  упершись руками в бока. Лорд Шепп, покосившись на Энрика, а следом и на их отца, покачал головой, тряхнув своим висящим подбородком.

— Ваши мечи вам вернут в оружейной. Сир Тенс! Проводите их! — грубо махнул рукой на них Уальдмар. — Убирайтесь с глаз!

Выходя, их все еще разделяла стража, выпуская ицхов первыми, чтобы они удалились из города. Проходя мимо, люди Шайхани осторожно держали ладони поближе к мечам. Господин Раид прошел мимо молча, опираясь на свою трость и даже не поглядев на семью Каранай. Зато подавший ему руку, чтобы помочь преодолеть ступени, господин Саиф, удостоил их всех тяжелым взглядом исподлобья. Шагавший же мимо Яхир и вовсе сплюнул на ступени в сторону анваров и Патрик первым схватился за рукоять меча, а за ним и вся отцовская гвардия. Но люди командира Тенса сомкнули ряды, стукнув концами копий о камень и противники тут же отступились. Не прошло и минуты, как седлавшие коней ицхи скрылись среди узких улиц и красных крыш, косо оглядываясь на них.

— Вот отродье. — покачал головой Патрик Тонн, отпустив рукоять меча.

— Не распускай язык, Патрик, тем целее будешь. — грозно посмотрел на него отец и сын кастеляна сразу замолк. Роддварт обратился к Данни. — Как твоя рука? Пошевелить можешь?

— Я… — он осторожно двинул пальцами кисти и вздрогнул от острого укола боли в теле. — Ох… кое-как.

— Не береди раны, Данни! — нахмурилась мать, осторожно приподнимая подол, чтобы на запачкать его о пыль ступеней. Джина все вилась вокруг нее.

— Стараюсь. — опустил взгляд он. — Отец, вы позволили лорду оставить Чадда в темнице? — вздохнул он.

— Это не я позволил, а он — соизволил. — хмыкнув, поправил его отец. — В его власти было избавиться от ублюдка. Но, зная старую креветку, он предпочтет не марать руки кровью. Лишний раз. Особенно сейчас.

— Итак, мы снова на свободе! Ах, этот сладкий воздух! — радостно воскликнул, на пару с стражниками ведя коней за поводья, Энхе Заян Ифир, улыбаясь во весь рот. — Всего день в казематах, а чувствую себя, словно Таа’натес, избавившийся от вековых оков.

— Им стоило оставить там и тебя, индавирец. — хмыкнула мать, глядя на подаваемую им лошадь. — Не ты ли повел моего сына бросаться на чужие клинки? — прищурилась леди Кинарин.

— Позвольте, миледи! — поклонился он, с легкой насмешкой, якобы «извиняясь». — Я помог одному вашему сыну, почем мне губить другого?

— Помолчи, Энхе. — отмахнулся лорд Роддварт. — Она права. Ты такой же соучастник этой передряги, как и мой сын с братниным ублюдком.

— Как прикажете, господин Каранай. — подал ему свободные поводья Энхе.

Данни, завидев Рассветную Синеву, улыбнулся. Лошадь не отрывала от него взгляда, фыркала носом и притоптывала по раскаленной от жаркого солнца, кладке плит на площади. Он подошел, протянув к кобыле целую руку и погладив ее по морде. Синева дыхнула теплом ему в лицо.

— Сам забраться то сможешь? — кивнул на седло Энхе. Данни пожал плечами в ответ. — Давай помогу. — индавирец подошел ближе, протягивая ему руку и, осторожно, подсобил усесться в седло. От этих телодвижений плечо все равно отдавало жжением и тяжестью.

— Долго будет заживать, верно? — спросил у Данни, подводя матери лошадь, Патрик. Леди Кинарин погладила кобылу.

— Шрамы останутся. — посмеялся Энхе Заян, похлопав третьего сына Каранай по бедру. — Но что за мужчина без шрамов, верно?

— Быть может. — покачал головой Данни, стараясь устроиться в седле поровнее. Рассветная Синева, видимо, чуяла запах крови, пропитавшей его и топала копытами, ощущая себя неуютно.

— Моя мать всегда говорила, рожаешь не детей, а бед себе на голову, а коль они растут, то множатся и беды. — покачала головой леди Кинарин. — Я никогда не понимала, что за глупости она говорит. До того, как вы все не начали расти. Рей, Эна… теперь и ты, Данни. — поглядела она на младшего.

— Попридержи язык, Кина, — оправляющий перчатки на руках отец грозно поглядел на свою жену. — эти дети — наша кровь.

— Потому-то и беда, что теперь когда проливают их кровь, болят, почему-то, наши сердца. — вздохнула она, устраиваясь в седле.

— Мы не хотели причинять тебе боль, матушка. — отвернулся Данни.

— Твоя мать всегда будет переживать за тебя, даже когда ты по дурости своей не лезешь на ицхские ножи. — бросил ему отец, беря у стражника поводья своего жеребца. — Но это не значит, что тебе дозволено бередить ее душу, следуя примеру выходок твоего брата.

— Но Энрик говорил… — начал было парень.

— Энрик мастак не только потрепать языком, но и ткнуть кого-нибудь своей пикой. Я не видел на нем кровавых ран. — лорд Роддварт покосился на запёкшуюся кровь на кафтане Данни. — Коли хочешь трепать языком, что твой брат, умей постоять за свои слова, как настоящий анвар. А если не можешь держать клинок крепко, подумай — а стоит ли вовсе болтать.

Он промолчал, не посмев перечить отцу. «Как настоящий анвар»… Какие простые слова, и как больно они прозвучали. Данни был всего лишь третий сын. И ему не досталось талантов своих братьев. Прекрасный любимец дам Рейвин, на которого цепляли взгляды все придворные и крестьянки, был мастером слова. Бодрый, неутомимый и дерзкий Энрик — умел махать мечом столь же успешно, как их старший брат — складывать в рифмы прелестные слова. Данни не умел красиво говорить и ловко разить лезвием меча. Братья не корили его за это, всегда готовые вступиться. Да и не только братья. Эна тоже за словом в карман не лезла, если кто-то пытался обидеть ее «маленького братишку». Однако, покровительства всех прочих детей леди Кинарин мало помогали ему ощутить свою значимость. Быть, как настоящий анвар.

Щеголяя длинными, размашистыми шагами, с охапкой заключенных в ножны оружий, обмотанных легким, отделанным кожей, плащом, Энрик вышел к ним в сопровождении городской стражи. Он явно приободрился и теперь, ощущая себя свободным, старался дышать полной грудью.

— Благодарю за столь скорое освобождение меня из пут, отец. — вновь обратился он с благодарностью к лору Роддварту, проведя рукой по своей рыжей, слега волнистой, шевелюре. — Энхе, нам повезло не лишиться своих клинков даже сейчас! — вытащил он из свертка кинжал и меч, принадлежавшие индавирцу и протянул их Заяну.

— Без них я чувствовал себя голым. — похлопав по плечу Энрика, Ифир перенял у него из рук свое оружие, принявшись пристегивать его к своему расписному поясу.

— Ты надеешься, получить от меня благодарность, не так ли? — с высоты своего скакуна, бросил на сына суровый взгляд лорд Роддварт.

— Надеюсь хотя бы на понимание, отец. — положил руку на сердце тот.

— Не нужно много ума, чтобы понять сердечные порывы молодого глупца схватиться с кем-то на мечах. — нахмурился старший Каранай. — Ты поступил опрометчиво, глупо и посрамил нас всех.

— Позвольте, отец, я защищал наш род! Наш народ! И…

— Ты никого не защищал, а только лишь следовал за огнем своего сердца. — сказал отец. — Это не одно и то же!

— Сама пророчица завещала следовать своему сердцу и его пламени, не так ли? В чем тогда мой порок? — улыбнулся Энрик, покосившись на стоявшую поодаль Часовню Очага.

— Пламя в сердце может согреть тебя, а может испепелить, вот в чем твой порок Энрик. Пламя твое безудержно и превращается не в очаг, но в пожар. — сказал ему отец, пока Энхе подводил Рёгунвальда Энрику.

— Прошу вновь простить меня, отец, — не посмел спорить с лордом Роддвартом Энрик, потрепав грозного черного скакуна за гриву. — я постараюсь впредь не позволять гордости толкать меня на глупость.

— А теперь соизволь прояснить, ты решил похоронить своего младшего брата из гордости или из глупости?! — обратилась к брату с седла своего коня леди Кинарин.

— Матушка, я лишь хотел, чтобы Данни наконец сравнялся со всеми нами, научился вступаться за нашу семью и народ, как всякий анвар! — парировал он, глядя на мать. — Неужто эти побуждения вы назовете глупостью?!

— Сплетать слова в лукавство, трогающее материнское сердце, лучше получается у Рея, чем у тебя. — с прищуром покачала головой Кинарин Каранай. — Не стоит бросаться этими словами попусту.

— Энрик тут ни при чем, — наконец вступился за брата Данни. — я пошел с ним по собственной воле! Мне и держать за себя ответ. — «как настоящему мужчине и анвару», добавил про себя Данни.

— Ты еще слишком юн, чтобы понимать, что не всегда достаточно держать ответ за глупость, иногда важнее ее не совершать. — укорила его мать.

— Оставьте юного господина в покое, ему итак нелегко. — усмехнулся Энхе, подзывая свою новую «Ланну». — Довольно с него и боли от ран.

— Держи. — сказал брат и протянул Данни его меч в ножнах. — Рейвин был бы недоволен, коли бы ты его потерял. — улыбнулся Энрик.

БЛУДНАЯ ДОЧЬ

«…Ветвь белой оливы, сталь окропя,

священною клятвой смиряет тебя.»

Отрывок арвейдского рыцарского обета.

Крепкая рука стиснула ее ягодицы и Тамиран оплела бедра мужчины стройными длинными ногами. Проведя по его спине пальцами, девушка прижалась ближе, чувствуя на своей шее ритмичное прерывистое дыхание. Вдохнув запах ее распущенных черных волос, Дейвиен запустил в них ладонь, потянув женщину к себе. Она охотно поддалась ему, двигая бедрами в темп и, когда хватка рыцаря вцепилась ей в грудь, Тамиран пустила легкий смешок, обхватывая его мощные плечи и, приподнявшись на перинах, вцепилась в губы мужчины, словно в последний раз. Их тяжелые вздохи сплелись в однотонный звук и, с легким стоном, выдохнув, Дейв замедлился, набирая полную грудь воздуха.

Тамиран не сразу отпустила его, вцепившись в него руками и обвив ногами, словно хищник, схвативший жертву. Однако, она почувствовала, как тот осел поверх нее, а внутри, промеж бедер, разливалось тепло. Дейв попытался отстранится, но она снова прильнула к его губам, извиваясь и присасываясь к мужчине, словно пиявка. До его обнаженного тела она была ненасытнее любого хищника и паразита.

Одарив ее ответным поцелуем, Дейвиен еще раз провел руками по ее телу, от груди до бедер и, наконец, встряхнув свои темные волосы, отпрянул, поднимаясь. Тамиран еще успела прикоснуться к нему, когда мужчина поднялся с перин, отступая от их ложа. Дышалось тяжело и сердце билось, как боевой барабан, чеканя бешенный такт. Девушка закрыла глаза, опершись рукой на подушки гусиного пера под собой и, распластавшись нагая по теплым измятым перинам, с прищуром посмотрела на Дейва, который неторопливо подошел к своей одежде, лежащей рядом с походным сундуком. Свечи обдавали его мускулистое рыцарское тело яркими бликами и Тамиран закусила губу.

— Ты не покинешь меня так скоро! — возмутилась она, чувствуя, что хочет еще, однако, Дейв не обратил на это внимания, взяв свои подштанники и одевая их на ноги. Девушка хмыкнула, наблюдая, как он вновь облачает свое мощное тело в рубаху и камзол. Трудно поверить, что всего минуту назад он нависал над ней, обнаженный и полный страсти.

— Не посреди же бела дня, Тамиран! — оглянулся на нее Дейвиен Редмаунт, зашнуровывая темный камзол и почесав свою легкую бородку, светлее, чем растрепанные волосы, спадающие до его плеч.

— Почему нет? — хитро улыбнулась она, проведя рукой по бедру и демонстративно раскрывшись перед мужчиной.

— Тамиран! — возмущенно нахмурился он. — Для этого есть ночь, мы могли бы и потерпеть. А если кто-то заглянет к нам?

— И что с того? Пускай позавидуют. — пустила смешок она, однако грубый и расстроенный, понимая, что мужчину не выйдет вернуть сейчас же.

— А если войдет Кермит? — хмыкнул Редмаунт, подбирая с пола сапоги.

— Я тебя умоляю, он итак слышит это каждую ночь! — хмыкнула Тамиран, поерзав на перинах и, потянув на себя шаль покрывала, накрылась до пояса, чувствуя, как в палатку из-под полы проникает холодный ветер.

— Он уже наверняка закончил у кузнеца. — накинув на плечи теплый плащ с мягким мехом, сказал Дейвиен. — К тому же, я обещал Кермиту потренироваться с ним. — он настойчиво тянулся к выходу из шатра.

— А ну-ка стой, — прикрываясь одеялом сказала она. — мы не закончили!

— Мы — может и нет, а вот я — вполне. — с издевкой, натягивая сапоги, бросил Редмаунт и поспешил выскользнуть прочь, когда Тамиран запустила в него апельсин, схваченный с блюда рядом.

Промахнувшись, девушка фыркнула, поерзав и усевшись на свое ложе, укрывая плечи теплым покрывалом. Шатер вновь стал пустым и безлюдным. Она помассировала глаза, вздохнув и посмотрела на свои платья, лежавшие неподалеку. Однако, ей не хотелось подниматься и одевать их. То ли из-за столь скорого ухода Дейвиена, то ли и вовсе потому, что нагой она чувствовала себя свободнее, нежели в давящем грудь корсаже и длинном платье. Сделав глубокий вдох, она вздрогнула. Несмотря на все меха, в которые она обернулась, здесь было холодно.

На этих северных, арвейдских берегах, практически не бывало тепло даже летом. Океан, омывающий их, почти круглый год был холодным, а зябкие ветры пожирали любую теплоту, которую священный для всех этих рыцарей Соляр дарил земле. Говорят, еще севернее сама вода в океанах покрывается льдом и посреди морских просторов возвышаются огромные снежные глыбы, такие гигантские, что о них может разбиться даже крепкий галеон.

Даже представить себе такое количество льда Тамиран было сложно. В ее родных краях простолюдины строили яхчалы, в которых хранили драгоценный лед и прохлада которых могла спасти в самые жаркие из дней. Здесь же, на северных берегах близ Арвейдиана, холод был привычным делом. Говорили, что арвейды так строги и холодны с чужеземцами, потому что им не пристало тратить драгоценное для этих краев тепло на чужаков.

Уж за это Тамиран могла поручиться. Здесь, как бы ей не хотелось, она чувствовала себя чужой. Да и Дейвиен, пожалуй, тоже. Родившийся в долинах Фарвейда, он провел юность, все же, у южных берегов Ишерона. От чего холод был ему более чужд, чем зной разогретого Соляром приречного песка. Однако, он еще мог привыкнуть к прохладному климату арвейдских земель. Тамиран знала, что не привыкнет к нему никогда.

Вновь вздрогнув от холода, она поднялась, встав во весь рост и, пройдя по шатру к зеркалу, рядом с которым лежали ее кружева, платья и украшения, которыми старался задаривать ее Дейвиен. Окованное витиеватой узорчатой оправой из меди, высокое зеркало отражало ее целиком. Тамиран поглядела на свое прелестное тело, проведя кончиками пальцев по шее. Не преступление ли прятать его за кучей тряпья? Ее округлые груди, аккуратные соски, массивные бедра, стройная шея. Дворцы и площади Арвейдиана сплошь и рядом украшены высеченными в камне нагими дамами и мужчинами. Чем же хуже живая красота?

В родных краях ее могли бы высечь за одну только мысль об этом. Что лишь добавляло задора разглядывающей себя в отражении Тамиран. Да, северные берега холодны, а арвейды неприветливы к чужакам, но в них хотя бы течет горячая, живая кровь. Они знают, что есть красота, жизнь и страсть. Их женщины не прячут лица и тела под капюшонами и тряпками, а мужчины воспевают их за это, сражаясь на турнирах за их руки и вызывая соперников на дуэли, ради внимания дам. Сама эта мысль будоражила голову Тамиран.

Впрочем, знала она, что эта чума в людских умах, запрещающая женщине жить и любить, не обошла стороной и арвейдов. О том, что этот древний и славный народ, некогда правивший от западных вод до восточных, теперь на протяжении веков разделен этими проклятущими горами. За хребтами Гряды Полумесяц жили восточные арвейды, за многие годы уже потерявшие связь со своими родичами на этой стороне гор. Арвейдские певцы находили это трагедией, и пели о том, что когда-нибудь их народ вновь станет единым. «Когда-нибудь» — это очень пространная дата.

Вторая жена отца Тамиран и сама была из восточных арвейдов, из Линериев, по воле судьбы оказавшийся на этой стороне мира. У многих это вызывало вопросы. Как может быть сир, рыцарь арвейдской традиции, верящим в чужую, далекую от этих прелестных белокурых господ, «лунную богиню», как ее называли невежды. Тамиран, часто слыша это, все же не решалась вмешиваться, вставляя свое слово. Ей не хотелось говорить об этом. Все детство отец заставлял ее читать Саийицаву, чем она тоже здесь не хвасталась. Но, как минимум, девушка знала, что Ицхиль не была богиней. Лишь избранницей Вечности, Дитем, что даровано миру, как в старые, незапамятные времена. Но лучше было не говорить об этом в кругах милых арвейдских дам, гордых сиров, клянущихся пламенем пророчицы Заранны, и, истово верующих в светлое очищение огнем, лордов. Они и без того знали, что она чужая, далекая иноземка другого воспитания и другой веры. Те же взгляды падали на нее повсюду, но Тамиран научилась сносить их с гордостью. Пускай себе смотрят. Люди любят цепляться глазами за что-то диковинное для них. Особенно мужчины.

Подобрав себе подходящее, в темных тонах, платье, девушка не помедлила облачиться в него. При всей своей красоте, не стоило стоять и заглядываться в зеркало так долго, что кожа от проникающего в шатер холодного воздуха уже покрылась мурашками. Натянув на пальцы прелестные перстни и украсив шею драгоценными подвесками, она взяла легкую и прозрачную воздушную шаль и покрыла ею волосы, надев поверх небольшую шапочку, расшитую серебряной нитью.

Но для настоящего тепла у нее была накидка из соболя, в которую Тамиран не помедлила облачиться поверх своих платьев. В мехах стало гораздо теплее, однако, стоило согреться изнутри. «И не только согреться», подметила она про себя, поднимая графин уже подстывшего вина. Теплые, подогретые вина с травами были излюбленным арвейдским хмельным напитком. Пока на юге, где она родилась, старались пить холодные, хранимые во льду гранатовые вина, чтобы освежиться, здесь, на чужих берегах, их наоборот пытались согреть и разбавить всем, что может добавить тепла на леденящих ветрах, дующих с севера. Иногда в них подсыпали перчик или корицу, столь дорогую в этих краях, что купцы за нее отдавали целые состояния. А иногда добавляли и яды, как любили рассказывать страшные сказки арвейдские дамы, постоянно ошивающиеся при интригах королевских дворов.

Тамиран, однако, обошлась без перца и уж тем более без яда. По большей части. Наполнив небольшим раствором серебряный кубок, она залила его едва ли уже разогретым алкоголем. Мята, толченый хвощ, цветы пурпурной луны, девичья трава и шафран. Этот запах был резким и бил в нос, от чего Тамиран прищурилась. Однако, размешав настой теплым вином, аромат растворился в парах и стал приятным, хоть и не менее ярким. Поправив свое платье, девушка осторожно, глоток за глотком, чтобы не обжечься, осушила чашу до дна. Ее передернуло изнутри от едких трав и она поспешила закусить послевкусие настоя виноградом и вишней, все с того же фруктового блюда поблизости.

Одернув меховую накидку поближе на плечи, девушка вышла наружу, раздвинув палатку, в надежде глотнуть свежего воздуха. В столь огромном лагере это было мало достижимой мечтой. Распростершиеся на всю длину взора палатки, шатры и тенты покрывали огромную площадь вокруг турнирного поля под стенами Арвейдиана. Повсюду доносился гул тысяч присутствующих, лордов, рыцарей, их дам и слуг. Ржание коней смешивалось с лязгом стали готовящихся к выступлениям в пеших схватках воинов. Смех и крики смешивались с далекими звуками арф. Воздух пах жареным мясом, вином, потом, нечистотами, лошадьми и запахом холодного моря. Шумный круговорот лиц, запахов и звуков. Тамиран поймала себя на том, что у нее от этого слегка кружится голова.

Над той частью лагеря, где располагалась их палатка витали яркие желтые знамена с синей кошкой, принадлежавшие лорду Перрису Китсу, которому служил ее Дейв. Трепетало тут и его собственное знамя, всадник на красном вздыбленном коне, герб его рыцарского рода. Гордый красный жеребец и столь же яростный рыцарь. Все эти гордые лорды и достопочтенные сиры любили навешивать на себя знамена и штандарты. Это забавляло Тамиран, но и нравилось ей тоже. Наблюдать за реющими на флагштоках изображениями было довольно интересно.

Их небольшое количество желто-синих цветов Китсов терялось, среди прочих, куда более крупных лордов. Вот разящая вспышкой молнии громовая туча Лайнтсов, вот красные от крови кинжалы Ваундов, синяя луна Полариса, звездное небо Тисерия, прекрасная дева с полумесяцем в руках, принадлежащая самой леди Сафине из Арвейдиана, серые на красном и синем кулаки Стонфистов, но больше прочих — сокол с обручем короны в золоте на черном фоне, королевское знамя, которое поныне носили Мьоры, державшие эту корону. Для арвейдов, населявших эту землю, это знамя, пожалуй, казалось издевательством, как пояснял ей Дейвиен.

За всем этим столпотворением и кучей штандартов на ветру, скрывался за стенами Арвейдиан, «прекраснейший из городов», как величали его сами арвейды. Его изумительные строения и башни, однако, все равно были видны, несмотря на все эти тряпки, которые развевались за потоками зябкого ветра. Тамиран полюбила красоту этого города. Наверное, она хотела бы родиться здесь одной из арвейдских дам. Но не родилась. Хотя в присутствии этих благородных светлых и белокурых леди, она часто вспоминала свою сестру и ее мать, третью жену отца. Во многих из них она пыталась найти знакомые черты. И находила без труда. Хотя, быть может, лица родных просто уже затуманивались в ее памяти, как краски, растертые по холсту.

Турнир, на который они с Дейвом прибыли вскоре, после присланного лорду Китсу приглашения, делило между собой два схожих события. Скорые именины леди Сафины и близящееся празднество Возложения Огня, на которое явились и двое принцев, сыновей короля Мьора. Ни те, ни другие не скупились на траты для устройства состязания. Оттого на турнир плелись кучи рыцарей, лордов, оруженосцев, только лелеющих мечты принять свой венок и меч, прелестных дочерей сиров и землевладельцев, спешащих одарить своей подвязкой копья фаворитов турнира и, кто знает, может даже сыскать жениха. Это было громогласное столпотворение.

Тамиран смотрела на проходящих мимо пажей и слуг, конюхов, ухаживающих за лошадьми и девок, махающих юбками рядом с рыцарскими палатками. Скривив губы, девушка поправила меха на плечах и, поглядев на метающихся между палатками людей лорда Китса, аккуратно пошагала к ним, стараясь не запачкать своих сапог в грязной, влажной и взрытой конскими копытами, земле.

Юный Бобби, полноватый мальчик лет двенадцати, прислуживал лорду Китсу с еще более младших лет. Сейчас, он отдыхал от разливания вина и вездесущего шагания за лордом Перрисом, сидя на бочке из-под меда и кидая камни в перевернутый рыцарский шлем, лежавший в паре футов от него. Каждый раз, когда камень со звоном влетал в железную цель, Бобби улыбался, дрыгая ногами и подбирая следующий.

— Все развлекаешься? — обратилась к нему Тамиран. Мальчик сразу замялся, подскочив с бочки и плюхнулся на землю, поправляя свою рубаху и расстёгнутый камзол. И как он не мерзнет?

— Утречка добренького, леди Тамиран! — тут же обратился к ней Бобби.

— Лорд не запряг тебя работой по утру? — прищурилась она.

— Да, я того… все заделал уже, что велели! — простодушно сказал мальчуган. Он был низкого рода. Сын кого-то из прислуги в Добросердечном Приюте. Однако, лорд Перрис, по доброте душевной, взял его к себе в пажи.

— Вот и отлично, значит сможешь проводить меня. — посмотрела на него сверху вниз Тамиран. — Ты не видел Дейвиена?

— Сира Редмаунта? А, как же, видел, миледи! — поклонился Бобби.

— И? — кивнула она. — Куда он направился?

— Они… того, с Кермитом. Пошли, значится, на мечах сражаться. Тренироваться, во. — почесал затылок Бобби.

Где находится Кермит, этот простодушный паренек точно знал. Они были неравны, но Кермит Редмаунт, родственник Дейвиена, был почти тех же лет, что и Бобби. И в свободное время мальчишки постоянно играли друг с другом. То в рыцарей, то в лордов, то в пиратов или разбойников. Тамиран слышала, что Кермит обещал, когда сам станет рыцарем, обязательно возьмет Бобби в свои оруженосцы. А потом, когда женится на прекрасной леди, сделает мальчугана рыцарем и самого. И тот будет охранять его замок и земли. «Дети, наивные дети», подумала Тамиран.

— Проводи меня к ним, Бобби. — сказала ему девушка.

— Так я… это… — оглянулся он, пытаясь найти отмазку.

— Ты бездельничаешь. Не хочешь же, чтобы лорд Китс увидел, какой ты лодырь? — сложила она руки на груди.

— Так милорда Перриса я и жду… и… — переступил мальчонка с ноги на ногу. Он, конечно же, лгал.

— Бобби, ты ведь не хочешь оставить даму одну, посреди целого стана мужланов, искать своего мужчину и его оруженосца, м? — это проняло. Мечтающий стать рыцарем Бобби тут же подался вперед. — Вот и сопроводи меня к Дейвиену и Кермиту. Иначе, бросать в беде даму не по рыцарски.

— Энто верно! — улыбнулся Бобби. — Ну, пройдемте-сь, леди Тамиран!

Путь их не был долгим, и паренек провел девушку к тренировочным площадкам довольно легко и быстро. Несмотря на полное телосложение, Бобби был прыток, быстро двигался и увиливал в сторону от идущих на пути рыцарей, гвардейцев и высокородных гостей, чтобы не мешаться у них на пути. Иногда он останавливался, чтобы оглянуться, не отстала ли от него Тамиран и продолжал путь. Среди гама, топота, гула и лязга, проходящие мимо гости и участники турнира вовсе не обращали на нее внимания. Это было редкостью для девушки. Ее золотистая, темно-оливковая кожа, довольно часто привлекала к себе внимания господ и дам, когда она с Дейвиеном находилась в убранстве помещений. Юные гости редкость севернее Крыльев Мотылька, а уж в землях Арвейдиана она, пожалуй, и вовсе смотрелась диковинной чужестранкой.

Это внимание, которое к ней обычно приковывалось, довольно быстро рассеивала огромная толпа, турнирный шум, целый лес из палаток и шатров и тысяч лиц. А платье, выкроенное на здешний манер, и вовсе позволяло ей еще сильнее раствориться в толпе. Скачущий впереди Бобби свернул к свободным площадкам, где тренировались бойцы и окликнул девушку. Паренек тоже впервые завидев ее, не мог оторвать взгляда. Лорды и леди знают, что приковывать свое внимание с излишней настойчивостью к чужеземцу не стоит. Этика не позволяет. А вот простой мальчишка Бобби во все глаза провожал ее взглядом неделю к ряду, когда они только прибыли ко двору его лорда. Однако, вскоре привык и он и прочая прислуга. Тамиран тоже привыкла к тому, что на нее бросают то косые, то заинтересованные взгляды. Такова природа похоти мужчин и зависти женщин.

По юношескому смеху очень легко было определить, где именно среди всей толпы махающих тренировочными оружиями, воинов, находятся ее Дейв с родственничком. Бобби двинулся по тому же ориентиру.

Махая деревянными клинками, облаченные в твердой кожи тренировочные костюмы, они походили скорее на играющихся, чем на действительно противостоящих. Дейв с улыбкой обходил младшего Редмаунта, всего одной рукой держа перед собой легкий деревянный меч и спокойно отводя в сторону все простецкие удары Кермита. Высокий для своих десятка лет паренек был худой и смешливый. Его волосы, скорее блондинистые, чем рыжие, растрепались во время прыжков и махания мечом. Он обхватил деревянный клинок двумя руками и пытался со всей серьезностью пробить им брешь в атаках Дейвиена. Тот небрежно отбивал каждый его замах простым выворотом руки, будучи взрослым мужчиной, гораздо выше и шире молоденького Редмаунта. Эта беззаботность только раззадоривала Кермита и он все настырнее и проворнее махал мечом, пытаясь победить своего рыцаря. Однако, судя по красным щекам и тяжелому дыханию, паренек уже выдыхался.

Наконец, оруженосец, набрав полную грудь воздуха бросился Дейвиену под ноги, используя свой недостаток в росте перед рыцарем, как преимущество, и попытался ткнуть его в колено. Дейв, усмехнувшись, отскочил в сторону, пихнув Кермита в плечо тупым кончиком деревянного меча. Оруженосец оступился, но удержал равновесие и, с размахом развернувшись, вновь ударил с гулким звуком об блок старшего Редмаунта.

— Ну погоди! — рассвирепел малыш Кермит и, молотя мечом из стороны в сторону, попытался ринуться вперед. Дейв, расслабив руку, нарочно выпустил меч из пальцев и тычок Кермита пришелся ему в живот.

— О, священное пламя, ты меня обезоружил, пощади! — рассмеялся Дейв, завидев подошедших Тамиран и Бобби.

— Никакой пощады! — со смехом Кермит Редмаунт начал тыкать его концом деревяшки в живот, бока и грудь. Не ожидавший этого Дейвиен, перехватил меч за деревянное «острие» и, выхватив его, бросился, взяв Кермита под мышки и начав раскручивать в воздухе.

— Эй! Эй! — возмущался мальчуган. — Так нечестно! Нечестно!

— Сдаешься?! — рассмеялся Дейв, не отпуская Кермита.

— Хватит! Хватит! — тряс ногами оруженосец.

— В отличии от вас, юный Редмаунт, я к врагам милосерден. — прекратив кружить юнца, остановился рыцарь, поставив его на землю. — Так уж и быть, я пощажу вас!

— Ой-ой! — схватился за голову паренек, пытаясь устоять на ногах после внезапного круговорота. У него перед глазами сейчас, верно, все двоилось.

— Что-ж, ты почти победил! — упершись руками в бока, глянул на юнца Дейв, поднимая с земли тренировочные мечи из дерева и направляясь к Тамиран и ее спутнику-простолюдину. Бобби, глядя, как растерянный Кермит Редмаунт шагает туда-сюда, словно хмельной, смеялся до колик.

— Ты поддавался! — своим детским голоском возмутился Кермит.

— А то! Все вы не любите, когда вам поддаются, — улыбнулся Дейв. — но и оплеух тренировочным мечом получать не хотите!

Рыцарь направился к Тамиран и ее спутнику, глядящему на него с восхищением. Бобби не скрывал своей радости от присутствия на таком богатом, пышном и знатном турнире. Он любил смотреть на рыцарей, однако, сами рыцари едва ли замечали его.

— Я думал, ты обождешь в шатре. — обратился Дейв к девушке.

— Зря, сир Редмаунт, вы надеялись, что сможете спрятать мою красоту от мира за шторами какой-то походной палатки. — язвительно бросила она.

— Пф, — не оценил остроты ее языка Дейвиен. — тебе не стоило идти через весь лагерь одной. Это…

— Со мной был достойный охранник. Верно, Бобби? — она бросила взор на мальчугана, явно не понявшего шутливости ее слов.

— Мне досталась честь охранять вашу даму по пути, сир Дейвиен! — растянулся в улыбке Бобби. Кермит, наконец-то, оправившийся от головокружения, тоже притопал к ним.

— Что-ж, рад, что она оказалась в надежных руках. — хмуро процедил Редмаунт, упершись руками в бока.

— Никто не дал бы ее в обиду! — кивнул Бобби. — В конце концов, вы же известный рыцарь! Кто бы смог позариться на вашу даму!

— Разве что, рыцарь не менее известный. — пожал плечами Кермит, отвечая своему другу-простолюдину.

— Ладно, забудем об этом. — отмахнулся Дейвиен. — Пойдемте.

— Ты чем-то расстроен, Дейв? — поднял на него взгляд Кермит.

— Нет, ничуть. — хмыкнул старший Редмаунт. — Отправляйтесь с Бобби обратно и подготовьте мои доспехи. Проверьте, целы ли они и достойно ли постарался кузнец. — обратился он к мальчикам.

— А леди Тамиран? — кивнул на девушку Кермит.

— А леди Тамиран пойдет с вами. — с прищуром он глянул на нее.

— Ах, мой рыцарь не желает меня проводить? — обратила она к нему свой взор хитрой лисицы, бросающей вызов.

— Мне нужно сходить к учредителям схваток. Узнать, какие противники выступают завтра и с кем мне предстоит сойтись. — ответил он. Тамиран тут же уловила опаску в его голосе.

— Ты переживаешь? — приподняла бровь она.

— Побеждать первых противников было просто, — поправил свой пояс Дейв, отставляя деревянные мечи к ограде тренировочного поля. — но с последними двумя мне помогла одна только удача. Может и тут она понадобится мне больше, чем прежде.

— Вы хорошо выступили в прошлых схватках! — восторженно похвалил Редмаунта Бобби. Кермит кивнул, поддерживая его.

— Однако, я все еще далек он победы в турнире. — пожал плечами Дейвиен, оглядывая мальчишек. — Осталось еще много достопочтенных воинов и сильных противников.

— Ты все сумеешь. — вызывающе улыбнулась ему Тамиран, чмокнув его в щетинистую щеку. Это не сильно прибавило Редмаунту уверенности.

Они вновь разошлись, и Дейвиен направился в сторону городских стен, под которыми стояли учредители схваток. Девушка понимала, что волновался он не зря. Сир Дейвиен Редмаунт был хорошим бойцом, она сама видела, как виртуозно он умеет махать свои мечом. Но на турнирах не был самым отличающимся из всадников. У него на счету было несколько побед, но только на местечковых, небольших турнирах. То, что он забрался так высоко в этом, удивило даже ее саму. Он переживал не просто так, ведь в последней своей схватке, с каким-то присяжным рыцарем Стонфистов, Дейв выбил противника из седла чистой случайностью. Его соперник не управился с лошадью и рухнул наземь, не удержавшись от удара копья Редмаунта. Поговаривали, что он сломал ногу, когда обрушился на землю. Прошедшие дальше турнирные бойцы едва ли допустят такую оплошность.

Хоть девушке и хотелось бы, чтобы ее мужчина победил и посвятил эту победу торжественно лично ей, она не питала надежд, что Дейвиен Редмаунт выбьет из седла таких именитых и грозных врагов, как Раггвира из Нёрдвастта или Лазурного рыцаря. Ее, впрочем, эти схватки волновали не так, как юных спутников, ведущих девушку обратно к той части лагеря, где расположились знамена Китсов. Мальчишки радостно обсуждали прошедшие турнирные битвы и мечтали о том, какие схватки хотели бы увидеть они сами. Северянина против королевского братца или сира Эрториса против Громового копья. Тамиран устала слушать их уже на половине пути.

Среди палаток суетились и сбредались люди. Мальчишки, бурно обсуждая свои мальчишечьи дела, почти не обращали на них внимания, пока Кермит, с долей фантазии рассказывая, как правильно махать мечом, чуть не врезался в выходящего из-за шатра рыцаря.

— Ай! — успел отпрыгнуть он от снимающего доспехи мужчины.

— Кермит! Осторожнее! — заявил ему Лео Китс, подняв глаза на идущую за ребятней следом Тамиран. — Светлейшего дня, миледи.

— Сир. — ленивый реверанс от девушки явно не был упущен сиром Китсом, сыном и будущим наследником лорда Перриса.

— Откуда вы так торопитесь? — поглядел он на Кермита.

— С тренировки. Я стараюсь упражняться с мечом каждый день. — заявил полным оптимизма голосом юный Редмаунт.

— Вы не проголодались? — спросил у них лордов сын.

— Есть такое. — кивнул ему Кермит.

— Сходите за похлебкой, перекусите. — указал мужчина на чан у костра, рядом с которым столпились люди властителя Добросердечного Приюта, наливая себе в миски еды.

— А вы будете, леди Тамиран? — спросил девушку Бобби.

— Посмотрим. — наотмашь ответила девушка.

— Мы и на вашу долю возьмем. — улыбнулся Кермит и они с дружком пошагали к костру, от которого доносился свежий запах рыбы с травами.

— Я не вижу с вами сира Дейвиена. — оглядел ее с интересом сир Лео.

— Он отправился к распорядителям. Узнать, какие завтра будут схватки. — ответила Тамиран, глядя на синяк под глазом наследника Китсов. Он тоже участвовал в турнире, но был выбит еще в первых состязаниях.

— Передайте ему, что отец хочет его видеть. — бросил ей сир Лео и пошагал прочь, в сторону своей палатки. Тамиран, оставив их, снова вернулась в шатер Дейва, устроившись за столом и, скучающе уперлась рукой в подбородок. Шум снаружи успел ее подутомить.

Кермит задержался, и Тамиран подумала, не пропал ли он там? Однако, он явился назад уже вместе с Дейвиеном и двумя мисками похлебки, поставив их перед девушкой на столе. Они пахли всяческими травами и угадать, что же за мясо в них сварено, сходу было невозможно.

— Приятного кушанья, леди Тамиран. — улыбнулся ей Кермит, принявшись за собственную миску похлебки.

— Что это за варево? — помешала содержимое миски Тамиран. — Это?..

— Рыба, не беспокойся. — спокойно ответил ей Дейвиен, вешая свой плащ на оружейную стойку в углу. Девушка кивнула ему, зачерпнув немного супа.

Да, действительно рыба. Пряная, но едва соленая, с какой-то травой, вкуса которой Тамиран еще не знала. Она напоминала мяту. Здесь, на севере, росли совсем другие травы и приправы к блюдам имели совсем чужие запахи. Пищу тут часто приправляли легким количеством соли, от чего Тамиран иногда удивлялась, как ее можно есть. Дома она привыкла к соленым и ужасно острым блюдам, жгущим горло, язык и губы. Здешние закуски были легкими, но не столь насыщенными.

— Ты сам не хочешь перекусить? — спросила мужчину она.

— Я не голоден. — отказался Дейв Редмаунт.

— Лео сказал, что лорд Китс хочет тебя видеть. — спешно передала ему Тамиран, чтобы после не забыть этой просьбы.

— Лорд Перрис? Это срочно? — размял плечи Дейвиен.

— Не знаю. Едва ли, иначе бы тебя искали всем лагерем. — сказала она.

— Да, сейчас в лагере какая-то суматоха. — поддакнул Кермит.

— Наверное, сворачиваются. Скоро последние дни турнира. Часть рыцарей, попытавших удачу, отбудет уже сегодня. — ответил Редмаунт.

— Лорд Китс тоже не будет долго задерживаться. — сказал мальчуган. — Дядя Перрис говорил, что скоро кузина пойдет замуж. — наверстывал похлебку уставший от махания мечом Кермит.

— Да, я наслышан о том, что леди Кетти скоро пойдет под венец. — кивнул Дейвиен, наливая себе вина.

— Дочь лорда Китса? — приподняла бровь Тамиран. — Ты уверен?

— Он сам говорил мне об этом. — чуть подумав, сказал Редмаунт.

— И почему ты не поделился этим со мной? — с прищуром поглядела на него Тамиран, сорвав виноградинку с блюдца и положив ее в рот.

— Мы… — только начал Дейвиен.

— А когда вы с Тамиран возложите брачные венцы? — допив остатки рыбной похлебки из блюдца и утерев губы рукавом, поглядел на своих старших попутчиков Кермит Редмаунт. Они с Дейвом переглянулись.

Невинный детский вопрос повесил в шатре необычайную тишину. Вот уж не ждала такого девушка от оруженосца. Дейвиена этот вопрос, судя по ему лицу, поставил в не меньший тупик. Тамиран провела рукой по густым темным волосам и отвела глаза. Паренек словно и не понимал, что не так?

— Мы… не можем. — пожал плечами рыцарь.

— Но почему? — выпучил на него глаза Кермит.

— Когда-нибудь ты поймешь. — неловко потрепал его по голове Дейв. Тамиран сделала вид, что не заметила их обмена фразами, но поспешила плеснуть себе вина.

Когда на лагерь опустилась ночь и они с Дейвом улеглись на перины, прикрываясь мехами, она, нарочито показательно состроила гримасу и, отвернулась от мужчины, когда он приблизился к ней, положив руку на грудь и целуя девушку в шею. Тамиран отпихнула его бедром и фыркнула.

— Тами… — начал было он, погладив ее живот.

— Убери руки, Дейвиен! — прошипела она, как змея перед броском.

— Ну же, — запустил лицо ей в волосы рыцарь. — это все из-за Кермита?

— Не из-за него. При чем тут мальчишка? — стиснула зубы Тамиран, куда более настойчиво отстранив от себя Редмаунта рукой. — Мне надоело, что на меня смотрят, как на твою потаскуху!

— Что ты такое говоришь? — он схватил ее за предплечье и повернул к себе. Тамиран противилась, но он был сильнее и настойчивей. — Кто-то посмел оскорбить тебя?! Кто это сказал? Назови мне его имя!

— Какой-же ты глупец, Дейв. — легонько шлепнула она его по щеке.

— Только скажи мне, кто посмел тебя оскорбить, и я снесу ему голову, даю слово! Никто не имеет права оскорблять мою даму и… — однако, Редмаунт осекся, наблюдая кислый и гневный взгляд Тамиран.

— Ты думаешь только у твоего Кермита на уме этот вопрос? — прищурилась она, покачав головой и посильнее укутавшись в меха. — Все эти люди вокруг глядят на меня, как на диковинную шлюху, которую ты привез с собой.

— Но, Тамиран, это неправда! Я люблю тебя, и… — он подался, чтобы поцеловать ее в губы, но она остановила его, выставив перед лицом ладонь.

— Хватит болтать, Дейв. Я не в настроении. — скривила губы девушка.

— Ты моя леди. Этого ничего не изменит. Мне неважно, что думают эти глупцы. Если хоть кто-то из них откроет на тебя рот, я раскрою его мечом! — эти слова прозвучали так по-мальчишески наивно, как тогда, когда он клялся ей в любви под луной у стен Ишерона.

— Дейв… — провела она рукой по его небритой щеке.

— Это правда! — выпалил он. Она знала, что он не врет. Но его глупая ярость схватки, которая влекла за собой всех мужчин, мало что меняла. Словно мальчишки, эти рыцари бросают друг другу перчатки, каждый раз, когда слышат что-то, что им не по нраву. Однако, вместо деревянных палок, которым играются дети, они вынимают из ножен острую сталь и проливают кровь. — Тамиран, не молчи!

— Забудь, Дейвиен. — провела она кончиками пальцев по его груди. Ее мимолетное раздражение сошло на нет и девушка вновь испытала тяжелую усталость от этого разговора.  — Что там с турниром? Ты был у распорядителей, и?..

— Эх, да, я был. — прозвучало это обреченно. Она заметила.

— И что-то не так? — присмотрелась к его лицу женщина.

— Нет-нет… все в порядке. — ответил Редмаунт. — Мне в противники записали сира Лайнтса. Ты помнишь его. Громобой.

Тамиран помнила этого рыцаря даже слишком хорошо. Толпа кричала его имя, а дамы наперебой спешили опоясать его копье своей подвязкой. Сир Дженсен Лайнтс слыл по всему королевству одним из лучших турнирных бойцов. Его копья выбивали из седел самых знатных рыцарей, отчего Лайнтс получил прозвище Громовое копье, или Громобой.

— Этот… у которого облако? — припомнила она знак с его щита.

— Да. Серая туча с молнией. — ее дорогой рыцарь был хорош в геральдике и часто любил поучать ее, рассказывая о родовых гербах и их историях. В том числе и о собственном гербе дома Редмаунтов — всаднике на красном коне. Дейв говорил, что первый рыцарь их рода получил свой надел, имя и герб, когда сражался за какого-то старого короля в жестокой сече. Он убил столько врагов, что доспехи его и конь стали красными от крови.

— Ваша схватка будет первой? — уточнила она.

— Сначала сойдутся Мьор Деммьен с этим зверем из Нёрдвастта, следом мне предстоит сразиться с Громовым копьем, а последними сойдутся Лазурный Рыцарь и лорд Тисерий. — пояснил рыцарь.

— И что же? Ты волнуешься? — она положила ладонь ему на грудь. — Это не первый твой турнир. Возьми почетное место, — Тамиран коснулась губами его щеки. — увенчай себя славой.

— Моим противником будет легендарный боец. — пожал плечами Дейвиен, явно сомневаясь в своих силах. — Однажды Громобой сломал десять копий в схватке с Стонфистом. Одиннадцатым он выбил его из седла. Боюсь, мне и до второго не дотянуть.

— Неважно, сколько копий он сломал, — она придвинулась к нему, закидывая ногу рыцарю на бедро и, прижавшись ближе, не отрывала взгляда от лица Редмаунта. — у него никогда не будет того, что есть у тебя. — со всей своей жадностью, она опять прильнула к его губам.

Утренний рассвет растворялся в золотистом свечении Хвиц Ицнай. Здесь, в чужом краю эти перетекающие луны считались великолепным временем для купцов и торговцев, а также прочих любителей звонких монет прочего рода. Многие рады были, что ИцХви наконец сменился на небосводе. «Луна меча», так ее звали здесь. Красный ее зловещий свет всегда знаменовал сечу и кровопролитие. Кто-то говорил, что это из-за славного турнира, на котором рыцари сойдутся в схватках, но многие здешние дамы не разделяли этого бахвальства своих лордов. И правда, в пешей схватке под ИцХви одному из рыцарей проломили череп тренировочной булавой. А еще спустя два дня конника выбили из седла так, что он сломал хребет. Поговаривали, что этот безземельный сир не доживет до новой луны. В лагере тоже была какая-то поножовщина, однако слышала об этом Тамиран крайне смутно. Дам при дворе старались не посвящать в такие вещи.

Потому, когда вставший до рассвета Дейвиен увидел на небе свечение Хвиц Ицнай, он улыбнулся, отшутившись, что золото лучше крови и, быть может, сами небеса благоволят, что его никто случайно не убьет в турнирной схватке. Тамиран злобно ткнула его в бок от одних только таких мыслей. Но в душе сама была рада, что кровавая луна ушла и теперь ее уходящее тело сливалось с ИцЛиц и золото Хвиц Ицнай воссияло над миром. Далеко в небесах их соприкасающиеся силуэты сливались в золотой блеск, словно притихший солнечный диск. Соляр, как звали его арвейды.

Кермит тоже проснулся засветло, прежде чем рога, трубы и волынки заполонят весь лагерь своим шумом торжествующим начало нового дня состязания. Он принялся готовить доспех Дейвиена и облачать своего родственника и рыцаря в боевую броню. В отличии от других, напыщенных и ярких, участников боев, Дейв Редмаунт не был столь богат и обеспечен. Ее рыцарь довольствовался простой рыцарской броней, чуть потертой от прочих турниров и схваток, где он побывал, и шлемом с заостренным забралом. Не дорогой, но прочный, крепкий и надежный, как называл его Дейвиен.

Щит его с эмблемой рода был тоже потрепан и потерт, однако, красный рыцарь на красном коне казался не поврежденным. Для турнира лорд Перрис Китс одолжил своему верному присяжному сиру лучшего из своих коней. Белого в яблоках статного жеребца. Он жил в лордовой конюшне, но для схваток его приводили к турнирному полю для Дейвиена. Когда Кермит закончил застегивать и закреплять доспехи на рыцаре, Дейвиен послал его к лорду за своим конем.

— Не торопись, до начала турнира еще есть время. — притормозил слишком уж рьяно пустившегося бежать родственничка.

— Ты так мужественен и красив в этих доспехах. — улыбнулась, глядя на него Тамиран. Дейвиен тоже был воодушевлен этой ночью, судя по его лицу.

— Сталь украшает мужчин. — кивнул он, держа шлем на изгибе локтя.

— И убивает тоже. — прищурилась Тамиран. — Так что будь аккуратнее. — сказала она ему и благословила своим поцелуем.

В этой части лагеря, наконец, стало менее людно. Рыцари со своими пажами и оруженосцами, подобно Дейвиену, удалились готовиться и учувствовать в схватках. Прежде, чем начнется конный турнир, затравкой всегда следовали рукопашные бои, в которых силачи в доспехах выбивали друг из друга спесь затупленным оружием. Это мало интересовало Тамиран. Смотреть, как мужичье пытается извалять друг друга в грязи и пыли турнирного поля было не самым веселым зрелищем. Она и дома успела насмотреться на разборки мужчин между собою. Однако, многие леди умчались поближе к месту схваток, чтобы лицезреть, как доблестные мужчины портят и мнут свои доспехи. Лорды и придворные тоже сбредались туда, однако, не столько поглазеть на фехтование и послушать звон стали, сколько лицезреть итоги своих ставок и забрать причитающееся, если их боец повалит врага наземь, приставив кинжал к его забралу.

Однако, на пеших бойцов ставили не столь много и интересовались все же не столь рьяно, как конным турниром. Вот где победы выбранных бойцов сулили истинные награды. А главным призом был мешок серебра, который предоставляла победителю леди Сафина, владычица Арвейдиана. Или, вернее сказать, что предлагали ее регенты, которые устраивали турнир ее именем. Проигравшим, занявшим почетные места тоже предлагалось серебро, однако в куда меньшем количестве. Дейвиен рассчитывал получить хотя бы этот приз. Немного серебристых монет, вылитых в виде луны, могли позволить ему купить коню новую сбрую, или порадовать Тамиран расписным платьем из шелка.

Однако, бойцы, которые сегодня выходили на поле, слыли куда более грозными воинами, известными дуэлянтами и турнирными всадниками, чем Дейвиен. Он, быть может, и не победит этого Громобоя Лайнтса, однако свой кошель серебра уже заработал, поднявшись так далеко. А мешок серебра заберет, наверняка, кронпринцев брат, тоже выступающий сегодня. Мьор Деммьен показал себя грозным противником в прошлых схватках. К тому же на турнире присутствует и сам наследный принц. Потому среди пажей и простолюдинов, которые бродили в лагере, ходили слухи, что младшему сыну короля подсуживают и поддаются его противники, в обмен на серебро, медь, а то и пару золотых, от королевской-то свиты. Самого принца Йоррана Тамиран еще не видела. Не так-то просто подобраться и краем глаза взглянуть на наследника Лучезарной короны. Однако, вокруг дамы трепетали от одной мысли, что неподалёку от них ступает на землю нога будущего короля. Он, к их сожалению, был уже женат. Но все эти раболепные курицы надеялись заслужить хотя бы внимание его младшего брата и трясли в руках сотнями подвязок, каждый раз надеясь, что Мьор Деммьен позволит именно им опоясать его копье своей.

Начав свой день с легкой порции вина, Тамиран, все так же скучая, сидела в шатре, пока издалека доносился шум пеших схваток, дуновение флейт, труб и даже рогов, барабанный бой и вскрики тысяч зевак. К ней в палатку заглянул Бобби, предварительно спросив, можно ли войти.

— Что ты хотел? — осушив винную чашу, поглядела на него Тамиран.

— Энто, миледи, я, этого, пришел сказать вам, что, ну… — взволнованно промямлил Бобби. — Там, на трибунах, уже занимают места. Можется и вам пора бы…

— Дейвиен уже готовится к схватке? — поднялась с места девушка.

— Нет, но сир Лео сказал, что лучше успеть занять места пораньше. — пожал плечами простолюдин.

— Ну, раз уж сир Лео сказал… — издевательски улыбнулась в ответ ему девушка и пошагала на выход из шатра, прикрывая плечи все той же меховой накидкой.

Прислуга лепетала вокруг Лео Китса, подавая ему вино и придерживая подол его плаща. Отец его, верно, был уже рядом с ристалищем, а сам Лео, кто знает, по какой причине задержался. Она успела завидеть его в компании каких-то лагерных девок, но, ее откровенно мало интересовало, как сын лорда Китса проводит свое время. Бобби, выпятив грудь вперед, направился рядом с Тамиран, видимо, все еще представляя себя ее защитником. Только тогда его смущение пропадало. Сир Лео окинул подошедшую к свите Тамиран не слишком довольным взглядом и пошагал, в своем камзоле и черных сапогах, на звуки рогов и волынок. Остальные двинулись за ним, как, собственно, и сама девушка. Окраины лагеря пустовали от знати, зато тут все еще копошилась оккупировавшая турнирные поля чернь, радуясь и веселясь.

Хоть шум и толпа удалились ближе к турнирному полю, запахи после людей, коней и костров, все еще овевали пространство вокруг. Сторожевые псы, бегавшие по истоптанной сапогами и копытами земле, грызлись за остатки, выброшенные с лордских столов. На фоне прелестного Арвейдиана, сияющего в утренних лучах с уходящим золотом лун, этот лагерь смотрелся хаотичным нагромождением, выросшим под стенами древнего города. Ворота его были открыты, позволяя горожанам выбираться ближе к турниру, чтобы не пропустить начало схваток.

Рядом с ристалищем, под музыку флейт и лютен, прелестные дамы танцевали со своими кавалерами. Какой-то низкорослый шут-карлик исполнял трюки, облаченный в яркий костюм. А стража пыталась разогнать столпотворение зевак, пытавшееся с шумом пробиться ближе к месту будущих рыцарских схваток. Наполнившие лагерь простолюдины тоже пускались в пляс, пока, перебирая лютню, какой-то менестрель нараспев исполнял сказку о Розин. Историю о маленькой девочке, которая на свою беду, последовала за кошками.

Вокруг самого ристалища выстроили высокие трибуны, с главным постаментом для королевских гостей и знатнейших из лордов с одной стороны и с постаментом поменьше, но не менее расписным и красивым, для леди Сафины. Над королевским ложем реяли черные стяги с золотом. У ложа юной госпожи Арвейдиана, дева убаюкивала на руках серебристый полумесяц. Это напомнило Тамиран фрески, которые складывали в лунариях, но она быстро вытряхнула воспоминание из головы. Все, сколько-нибудь знатные дамы, включая ее саму, занимали места в ложе леди из младших Арвейдиан. Пока Лео Китс пошагал к трибунам, где завидел отца, она сама направилась в сторону кудахчущих леди и фрейлин, медленно взбиравшихся на помосты у ложа леди Сафины.

Отсюда на турнирное поле открывался отличный вид. Тамиран устроилась на нижнюю скамью, в то время, как на самых высоких из них, рядом с прелестным выделенным местечком для юной леди, располагались самые знатные из гостивших тут дам. Многие из них уже льстились рядом с юной девицей, не больше лет десяти на вид. Юность придавала леди Сафине несерьёзный вид, несмотря на серебристое платье, под цвет ее волос и глаза цвета глубокого лазурного моря. Локонами она напоминала Ницу, какой Тамиран помнила сестру из детства, однако они были светлее и казались почти снежными на солнце. Ах, эти чудные-чудные арвейдские волосы… 

Тем сильнее она выделялась на фоне местных дам с их холодной красотой и даже на фоне прочих гостей с их каштановыми, золотыми и рыжеватыми волосами. Холодная кожа арвейдов и румянец дам из долин. Даже тут они бросали взгляды на Тамиран с ее темно-оливковым лицом. Однако, этикет не позволял этим девицам слишком надолго приковывать взгляды к ее чужой для здешних мест внешности. Они учтиво кивали, улыбались, приветствовали ее в рамках обязанности, но обычно нечасто заводили разговор с ней. Да и ей, как всего лишь даме из свиты рыцарей и лордов не доставалось самого высокого места. Но и сидеть на нижних трибунах не подобалось. Там были в основном люди, не столь приближенные к лордам и двору, пажи, купцы и гости не самых высоких родов. Саму Тамиран допускали на высокие помосты не только по той причине, что она была в свите лорда и являлась дамой присяжного рыцаря, но и положение семьи девушки обязывало относиться к ней с достоинством, как полагали все здесь. Берега Срединного моря и Крылья Мотылька так далеки от арвейдских холодных просторов, что здесь и слыхать не слыхивали о прелестях того конца королевских земель. Однако, когда Тамиран на вечерах и балах представлялась из которой она части подданства Лучезарной короны, каким наделом владеет род ее отца и какую фамилию она носит, люди все равно были вынуждены обращаться к ней, как к леди.

— Позвольте пройти, леди Шайхани. — поклонилась какая-то старушка.

— Добрейшего дня, леди Шайхани. — сделала реверанс одна из фрейлин.

— Рады видеть вас здесь, леди Шайхани. — растянулась в улыбке одна из высокородных леди. Всех этих простушек, толстушек и замарашек вокруг было столь много, что сама она заучить все их фамилии не представляла возможным. Для нее многие имена и родовые названия жителей долин или предгорий, вкупе с сложными арвейдскими названиями часто путались в голове. Зато ее диковинная фамилия быстро запомнилась этим дамам, хоть и произносили они ее с вывертом и кривым акцентом.

Даже лица у них для Тамиран были крайне схожи. В особенности четкие, длинные и ровные черты арвейдов, которых тут, на севере, было больше, чем где угодно в другой части королевских земель, по которым они с Дейвиеном ступали. Хотя, некоторых, Тамиран вполне запомнила, после приемов и застолий. Самую младшую тут, саму леди Арвейдиана, по ее милейшей улыбке и прелестному личику, запомнил бы даже тот, кто видел ее лишь издали. Были тут и леди Эзрин Поларис, сестра Лазурного Рыцаря. И какая-то леди-замарашка из Ваундов, судя по рыцарям, что привели ее к трибунам. Присутствовала и жена лорда Полариса, правда, вела она себя отстраненно и сухо. Где-то вдалеке были леди из Кайвенов и даже девушка, которую Тамиран сочла некой родственницей Редмаунтов, судя по янтарной броши коня со всадником. Однако, понять, кто это такая, Тамиран не удалось. Этих Редмаунтов было слишком много при всяких дворах. И запомнить всех родственников Дейвиена она не могла. Он и сам их попросту не знал.

Тамиран сидела поодаль от остальных леди, окружавших юную Сафину, слишком молодую для сознательного владения землями Арвейдиана. После того, как Лучезарная корона легла на голову короля Мьора, арвейды затеяли смуту, попытавшись удержать власть в руках младшей ветви королевского рода, потомком которого и была леди Сафина. Но без единства знати, без поддержки рыцарей веры, утраченной ими много лет назад, и вследствие хаоса престолонаследия, разделенные земли арвейдов не смогли удержать позиции перед фаррами. С тех пор, впервые за много лет, чужак носил священную корону, а арвейды косо смотрели на жителей островов. Их неприязнь была иногда даже слишком показательна.

Сафина из Арвейдиана была еще слишком юна, чтобы понимать все эти распри и радостно хихикала, кланяясь и улыбаясь подходящим к ней дамам. Тамиран, конечно, никто к этой маленькой почти принцессе не подпускал. Негоже, видимо, чуждой южанке льститься так близко к высокородной леди в чьих жилах течет кровь королей. Она, однако, была не единственной, в ком здесь эта кровь текла.

На помост, облаченная в утепленный шерстью камзол, поднялась принцева кузина. В отличие от всех дам, она была облачена не в платье и шелка, а в кожу и бриджи с потертыми в пути сапогами. Волосы ее были грубо стрижены до плеч и трепались по ветру, не в пример сложным прическам и головным уборам прочих дам. Она была одета скорее, как воин, нежели как дама. Однако, перекинутая через правое плечо мантия и такого же радужного цвета опоясывающий ее мощную талию пояс, все же служили знаком ее рода. Леди Кира родилась у сестры короля Мьора Гавейна, младшей из детей его отца — леди Фарры, названной в честь легендарной островной воительницы. Она выросла и была воспитана в холодных северных марках, как дитя, знаменующее заключение мира между фаррами и северянами. В ней было мало от матери и суровые черты лица выдавали в леди Кире из Нёрдвастта северную кровь.

Тамиран впервые видела девушку так близко, однако, по лицу ее, уже прочла, что находиться среди этих напыщенных долийских куриц и строгих дам Арвейдиана, ей не больше по вкусу, чем самой Шайхани. Обратив на нее взгляды, дамы тут же кивали, улыбались и делали реверансы. Однако, столь же мало искренне, как при виде самой Тамиран.

— Ах, вы присоединитесь к нам, леди Кира? — словно бы в удивлении лепетали те перед кузиной принца Йоррана.

— Устраивайтесь поудобнее, леди Кира! — уступали ей место все.

— Вы сегодня особо очаровательны, леди Кира. — врали они.

И тогда Тамиран поняла, что холодную девушку, воспитанную среди далеких северных снегов, ледяных скал и опасных морей, жалуют тут едва ли больше, чем ее саму, пришелицу с далекого юга, которую они считали разве что какой-то подстилкой рыцаря. Тамиран скривила губы, приподнимаясь и уступая дорогу проходящей мимо кузине принца и племяннице короля Мьора. Леди Кира из Нёрдвастта остановилась на мгновение, проходя мимо нее и поглядела на Тамиран так, как не посмел бы глядеть никто из этих напудренных сук. С неподдельным удивлением и интересом, Кира оглядела странную золотистую кожу южанки и ее непривычное лицо. Этого мгновение хватило, чтобы они обе поняли, насколько не жалуют их, чужих гостей из морозных льдов и горячих песков, в этом курятнике.

— Благодарю. — не слишком привычно-учтивым тоном кивнула Тамиран леди Кира, проходя мимо и устраиваясь на другом конце этой скамьи, поправляя свою накидку цветов радуги. Ее зазывали подняться ближе, почтить своим вниманием леди Сафину, жену и дочь лорда Полариса и прочих благородных дам, но она отказалась. Усевшись поближе к виду ристалища, она начала оценивать будущее поле битвы рыцарей. Ей явно было интересно посмотреть на сечу, чем лепетать о шелках и платьях.

Где-то там, на высоком постаменте напротив, украшенным черно-золотыми знаменами, сидел и сам принц Мьор Йорран. Она прищурилась, пытаясь разглядеть его, но среди многих там присутствующих из свиты и приближенных знатной особы, нелегко было рассмотреть будущего носителя Лучезарной Короны. Однако, он наверняка был здесь один. Принц нечасто брал с собой жену, особенно сейчас, когда та разродилась королевским внуком, будущим наследником самого принца Йоррана.

Взревевшие трубы отвлекли всех дам и зрителей от разговоров, сообщая о том, что закуска в виде пешей схватки закончена и наконец-то, зрители увидят одну из главных услад турнира — схватку именитых рыцарей на ристалище. Девушки захлопали и залепетали, а мужчины на трибунах кричали и радовались. Одни только Кира да Тамиран на этом помосте не особо кичились показать свою увлеченную радость.

— Лорды и леди, — громогласно начал глашатай, чеканящий шаг вдоль турнирного поля. — мы приветствуем вас в этот славный и солнечный день, здесь, под стенами Арвейдиана, прекраснейшего из городов… — заладил он свою единообразную речь. Глашатай принялся приветствовать поименно принца и его свиту, выразил благодарность леди Сафине за оказанную честь открывать турнирные бои и восславил священный огонь, которым одарила мир пророчица Заранна.

— Да не угаснет он в ваших сердцах! — вторили ему с трибун.

— Позвольте представить вам участников первой схватки! — во весь голос произнес глашатай. — Принц Мьор Деммьен, прославленный рыцарь и почетнейший гость нашего турнира!

Выезжая вперед на гнедом коне в черной попоне, принц поднял забрало своего доспеха, исполненное в виде острого клюва, приветствуя дам. Он был на другом конце поля и разглядеть лицо принца Деммьена, славившегося своей красотой среди придворных дам, Тамиран не смогла. Зато прекрасно увидела его дорогой доспех в черной эмали, нагрудник, украшенный золотым диском, щит с королевской эмблемой и вылитого в червонном золоте сокола на шлеме, расправившего прекрасные крылья. Мьор Деммьен поднял руку и толпа заревела, приветствуя его. На противоположном помосте поднялся сам кронпринц, хлопая брату и подбадривая его. Дамы принялись снимать свои подвязки, размахивая ими на трибунах и трубачи по бокам задули сильнее.

— И его противник, — после воя труб, провозгласил глашатай. — Раггвир из Нёрдвастта, суровый воин, почтивший нас демонстрацией удали севера!

В потертых и грубых железных доспехах и простом шлеме с опущенным ровным забралом, против принца выехал плечистый северянин на здоровенном черном коне. Скакун скорее боевой, чем турнирный. Такими гордились жители холодных земель за ледяным морем. Эти грозные звери считались самыми яростными и пригодными для войны жеребцами. На доспехе Раггвира не было почти никаких украшений, кроме подбитого рыжеватым мехом плаща, украшенного в цвета радуги. Такие же, как на северной гостье, сидевшей на другом конце скамьи от Тамиран.

Толпа при виде сурового чужака кричала куда тише, чем при выходе брата кронпринца. Однако, крик одной только Киры из Нёрдвастта стоил сотни легких удивленных вздохов сидящих вокруг дам. Кузина принца вскочила на ноги, приветствуя одного из своих спутников, вышедшего на поле. Ее клич подхватили другие, в мехах и грубой коже, гости с холодных северных марок:

— Раггвир! Раггвир! Раггвир! — их клич был слышен на все поле, несмотря на то, что этих бородатых и угрюмых мужчин на трибунах было меньше прочих зрителей.

Оруженосцы поспешили поднести своим бойцам длинные турнирные копья. Грубое из простого дерева для северянина и прелестное, окрашенное в черный и обвитое позолотой, для принца Деммьена. Несмотря на то, что все дамы вокруг протягивали свои подвязки для его оружия, Мьор Деммьен не опустил своего копья, чтобы удостоить хоть какую-то из дам этой чести. Зато Раггвир обернулся на подбадривающие крики Киры из Нёрдвастта, такие громкие, что все дамы на помосте леди Сафины смущенно ежились, и, твердо обхватив рукоять своего копья, протянул конец древка к помосту. Кира, усмехнувшись, с треском ткани рванула часть своего радужного плаща и, вопреки возмущенному удивлению всех здешних леди, крепким узлом подвязала его вокруг затупленного конца турнирного оружья.

Трубачи трижды подули в инструменты, знаменуя начало схватки. Толпа ликовала, выкрикивая имена принца и северянина. Мьор Деммьен и Раггвир из Нёрдвастта опустили перед собой копья и подняли щиты. Конь северянина грозно фыркал, взрывая копытом землю, а кобыла принца красовалась перед толпой, переступая с ноги на ногу.

Ударом железных сапог в бока, Раггвир пришпорил своего мощного коня, пустив его вперед. Огромная черная туша, несущая на себе закованного в железо всадника, сломя голову, поскакала вперед. Принц не замедлил среагировать и ударил сияющими в золоте шпорами в бока своего коня. Кобыла заржала и пустилась вперед. Животные взрывали песок турнирного поля копытами и пики всадников тряслись в воздухе. Только что ревущая толпа замерла на мгновение, когда кони приблизились друг к другу на расстояние удара.

Мьор Деммьен нанес удар пикой четко, чуть ли не в шлем северянина, но Раггвир успешно поднял свой дубовый щит и копье принца пронеслось мимо. Младший сын короля не успел поднять свой расписной стальной щит вровень с нанесенным ударом и копье огромного воина с севера, украшенное радужной подвязкой, пролетело прямиком в его нагрудник. Ужасный треск ломающегося древка пронесся над всем ристалищем. Копье разлетелось в щепки, взметнувшиеся в воздух вокруг всадников и, следом за щепой и обломками в воздух взмыл сам Мьор Деммьен. Кобыла его пронеслась мимо, а он, в своих эмалированных доспехах, рухнул вниз с гулким грохотом, подняв в воздух облако пыли.

Остановив коня на другом конце поля, Раггвир бросил обломок копья наземь, подняв вверх свой железный кулак. Толпа взревела, кто-то, радуясь, кто-то негодуя. С королевского постамента послышались ругательства и крики, а вот северяне на трибунах ликовали и трепетали. Выкрикнув какое-то радостное ругательство, Кира вскочила со своего места, махая сородичу. От того, что услышали все придворные дамы рядом, у них, по-видимому, завяли уши, настолько они покраснели. Тамиран же, к своему горю или счастью, не расслышала за криком толпы, что воскликнула Кира.

«Одним копьем!», с громким гулом восторженно лепетала толпа. Другая же ее часть возмущалась, явно ставив в этом бою на принца Деммьена. Теперь их литые в серебре луны, а то и золотые солярии, отправятся в кошельки к тем счастливчикам, которые положились на победу Раггвира. Таких, судя по кличам толпы, было меньше, чем первых.

— Уверенная победа на стороне нашего гостя с студеного Нёрдвастта! — провозгласил глашатай, когда трубы погасили гул толпы. Огромный мужчина в железных доспехах ушел прочь, не став долго объезжать поле на потеху зрителям. Принц же пытался подняться, и к нему подбежали гвардейцы короля и оруженосцы, принявшись оттаскивать Мьора Деммьена с турнирного ристалища. — Будет ли следующая схватка столь же мимолетной?! — продолжал глашатай. — Кто знает, ведь молния бьет быстрее ветра! Поприветствуйте нашего следующего бойца, прославленного чемпиона, выходца из земель Громового Раската. Вы все слышали его имя столь же ясно, как слышите разверзающиеся небеса! На поле выходит сир Дженсен Лайнтс! Громобой!

На серебристом доспехе сира Лайнтса красовались узоры в виде переплетающихся молний, а нагрудник разрезал фамильный герб его дома, вылитый в белом и червонном золоте. Туча, извергающая грозу. Острое забрало его шлема было украшено этими же угловатыми молниями, поднимающимися над шлемом. Попона коня тоже была выполнена в виде извергающейся тучи, а изображение геральдики на щите чутка истерлось. Пара оруженосцев, хлопотавших у ног коня Дженсена Лайнтса протянули ему длинное копье, обвитое красочными узорами. Тамиран не разглядела бы отсюда, что там было нарисовано, но, зная этих пыжащихся своими родовыми гербами рыцарей, она готова была поспорить, что это были опоясывающие оружие молнии.

Этого турнирного бойца, сражение с которыми предстояло ее мужчине, приветствовали еще громче, чем принца. Значит, на него поставили еще больше золота, чем на потомка короля Мьора. Чем громче кричат — тем выше ставки, знала Тамиран.

— Полно-полно! — попытался угомонить толпу, верещащую даже после трубного рева, глашатай. — А теперь, поприветствуйте его соперника, молодого турнирного бойца из именитого рыцарского рода Редмаунтов! Встречайте сира Дейвиена! — воскликнул глашатай.

По сравнению с изукрашенными доспехами, попоной и оружием своего соперника, выехавший на поле боя Дейв, облаченный в свой видавший виды панцирь, казался мало чем лучше северянина в простом, но верном, железе. Коня его одели в красную попону, чтобы соответствовать гербу. Однако, толпа заликовала и поприветствовала его сильнее, чем Раггвира. Тамиран хлопала и, наконец, позволила себе воскликнуть имя своего мужчины. Точно так же разразилась поддержкой сидящая на том же помосте девушка из Редмаунтов, которую подмечала Тамиран. Остальные дамы, леди Поларис, юная владычица Сафина и прочие, аккуратно похлопали, с интересом присматриваясь к новоявленному претенденту турнира.

Дейвиен пустил коня вперед, оглядывая трибуны. Он выехал прямиком рядом с помостом для высокородных дам. Бежавший следом за ним Кермит Редмаунт спешно и чутка волнительно, протянул ему простецкое копье, которое Дейв принял, чуть нагнувшись.

Осматривая трибуны, он тут же оглянулся на знакомый голос Тамиран, восклицающей его имя и, подняв вверх свое оружие, повел коня к ней. Дама из Редмаунтов поначалу приподнялась, заметив что он проезжает рядом, но, чуть смущенно, опустилась, завидев, что тот проехал мимо за благословением чуждой ей незнакомки.

Тамиран, запустив руку ближе к ноге, стянула подвязку, потянувшись к мужчине и опоясывая ее на протянутый к ней конец копья, улыбаясь Дейвиену и надеясь, что он заметит это за опущенным забралом. Рыцарь, отсалютовав ей, а следом и прочим дамам на трибуне, вновь повел коня к своему концу поля. Кермит спешно мельтешил за ним.

После предупредительных труб, рыцари изготовились, опустив свои копья в боевое положение и подготавливаясь шпорить коней. Наконец, старт схватке был дан и Дейвиен пустился в атаку сразу же, как только Громобой ударил шпорами коня. Животные заржали, несясь на сближение. Толпа вновь замолкла в ожидании результата и, как только рыцари сблизились, послышался громкий хруст и треск. Девушки на трибунах зажмурились от неожиданности. Действительно, как громовой раскат, подумалось Тамиран, однако за ним не следовал глухой удар.

Осыпающиеся ошметки и щепа от копий рухнули на песок и оба всадника остановили коней на противоположных концах ристалища. Толпа выдохнула, зарокотав. Первая пара копий была сломана. Тамиран, глядя на мужчину, улыбнулась. Это уже было зрелищнее, чем нелепое столь скорое спешивание принца. Хлопая и крича, толпа разразилась поддержкой рыцарям. Конечно, куда громе слышался крик «Гро-мо-бой!», однако, в толпе нарастали и иные воли «Редмаунт! Редмаунт! Редмаунт!»

Пока трибуны полнили воздух возгласами поддержки, оруженосцы понеслись через поле к всадникам. Кермит, тут же подхватывая одно из запасных турнирных копий обеими руками, подбежал к остановившемуся у конца разделяющей поле ограды Дейвиену и протянул ему древко. Рыцарь подхватил его, изготовившись к схватке. Лайнтс тоже не медлил.

За резким гулом труб вновь заржали пришпоренные кони и всадники снова сошлись друг с другом. В этот раз толпа взревела еще сильнее, когда оба они, пошатнувшись в седле, едва удержались от прямых ударов в щиты. Копье Дейвиена переломилось и разлетелось, а оружие Громобоя согнулось и треснуло, болтаясь на древке. Когда они снова остановились, менять копья пришлось обоим. Толпа ликующе аплодировала, однако, Тамиран уже видела волнение на лицах мужчин, наполнявших трибуны. Их золото, поставленное на Дженсена Громовое копье, сейчас чуть ли не утекало из кошельков.

Приняв очередное копье у Кермита, Дейв изготовился к новому сближению с врагом. Лошадь Редмаунта фыркала, взрывая землю копытом. Гром труб, крики людей и вот, рыцари снова помчались друг другу навстречу. Тамиран, сжав пальцы в кулак, с осторожностью смотрела, как бойцы метят друг в друга концами копий. И вот, оказавшись на достаточном расстоянии, они нанесли удар. Копья треснули. Донесся хруст. Тяжелая фигура в доспехах вылетела из седла и Дейвиен, поднимая пыль и песок, рухнул наземь. Люди подскакивали со скамей, скандируя имя Громобоя, который остановился, отбросив свое переломанное копье и помахав зрителям. Юная леди из Редмаунтов неподалеку, с грустным «Ах!», прикрыла рот рукой, приподнявшись. Тамиран тоже вскочила, но от волнения, глядя, как ошарашено шевелится на земле Дейвиен. Кермит и прислуга поспешили к нему, оттаскивая того с поля, а у девушки сжалось сердце. Однако, когда она увидела, что юный оруженосец махает ей на трибуну, после того, как Дейв что-то сказал ему, поднимая забрало, волнение слегка отлегло.

Глашатай принялся расхваливать зрелище и чествовать победителя. Подняв руки и махая трибунам, сир Лайнтс Громобой проехал вокруг ристалища трижды, и с каждым разом ему кричали и радовались все больше. Тамиран же молча рассматривала, куда увели Дейва и надеялась, что он не получил серьезных ударов, рухнув с седла. Девушка заметила, что некоторые мужчины уже встают со скамей, направляясь прочь с зрительских мест. Ясное дело, направляются забирать выигрыш со своей ставки на именитого турнирного бойца.

— …проводим сира Дженсена в следующий тур сражений и понадеемся лицезреть не менее равную схватку в финале нашего турнира! — продолжал разодетый молодой глашатай. — Следующими возденут свои копья два известных арвейдских сира! Приветствуйте, справа на поле — сир Эрторис Поларис! Лазурный рыцарь из Херестфаля! А напротив него — лорд Варин Тисерий, владыка замка Небосвод, увенчанный белой оливой, как рыцарь!

Оба арвейда выехали на поле в своих расписных латах. Лазурный рыцарь Херестфальский облачился в свой известный доспех, ребристый, словно прибивающие к берегу волны и выкрашенный эмалью в цвет прозвища. Навершие его шлема сияло вырезанной из голубого хрусталя луной, повторяя герб Поларисов с его щита. Лорд Тисерий же был облачен в черный доспех, нагрудник и шлем которого поблескивал инкрустированными в него белыми драгоценными камнями в виде звезд, тоже точь-в-точь, как на знамени его семьи. Тамиран не переставала удивляться этим привычкам арвейдов, ради которых они тратили на доспехи и гербы кучи золотых монет.

Пока под гром труб и рогов оруженосцы подавали им расписные копья, девушка осторожно поднялась, решив проведать Дейвиена. Ее сейчас больше волновало благополучие рыцаря, нежели результат схватки двух арвейдов, какими бы известными бойцами они не были.

— Позвольте… — подхватывая платья, поднялась Тамиран, направляясь к спуску с помоста. Дамы осторожно расступились перед ней. Внизу, неподалеку, стоял Бобби, опираясь на ограду и высматривая сражение рыцарей, как мог.

— Леди Тамиран?! — выпучил на нее глаза мальчонка. — Вы уходите?

— Мы уходим. — поправила его девушка, сразу заметив, как потускнел и помрачнел надеявшийся увидеть схватку этих двоих Бобби.

— Может, энта, досмотрим схватку сиров да и после… — промямлил он.

— Бобби, будь сам как добрый сир сопроводи меня к Дейвиену. — теперь уже в более приказном тоне обратилась к нему она.

— Эх, ну, раз говорите, то… пойдемте… — опустил плечи он, пошагав прочь. Тамиран следовала за ним к закулисью турнира, где стояли ряды палаток распорядителей, мимо которых рыцари выходили на ристалище. Бобби не раз ходил туда с Кермитом и прекрасно знал, где встречать Редмаунтов, после того, как оруженосец поможет Дейву снять доспехи. Он явно был расстроен тем, что ему не придется видеть всю схватку, звуки которой уже доносились за трибунами и хруст копий сопровождался ржанием коней. Каждый раз, когда толпа ревела столкновению рыцарей, Бобби оглядывался, стараясь хоть краем глаза увидеть схватку.

Кермит, когда они подошли, уже снимал с Дейвиена нагрудник, освобождая наконец рыцаря от тяжести доспеха. Редмаунты тут же подняли глаза, на своих посетителей. Тамиран первым делом подбежала ближе, осматривая не крупный синяк над глазом Дейва.

— Я думал, вы останетесь поглядеть на последние схватки. — чуть сморщившись от прикосновения девушки к синяку, сказал рыцарь.

— Там ведь сейчас Лазурный рыцарь! Вы же все упустите! — воскликнул Кермит, явно сам опечаленный тем, что не сидит на трибунах.

— Мы… решили проведать вас… — грустно вздохнул Бобби, тут же обернувшись на очередной звук схватки у ристалища позади.

— Ты цел? — присела рядом с рыцарем Тамиран.

— Вроде как да. — пожал плечами Редмаунт, натянув улыбку. Однако, это явно стоило ему сил и он все еще не оклемался от падения.

— Угрюмость украсила твое лицо из-за проигрыша?.. — смотрела на его недовольное выражение девушка.

— Этого стоило ожидать. Я же говорил, с таким противником мне не сладить, Тамиран. — покачал головой Дейв, потирая шею.

— Вы сошлись куда лучше, чем принц! — улыбнулся Бобби, правда тут же спешно оглянувшись, нет ли рядом кого-то кто бы это услышал.

— И куда хуже, чем сейчас показывают эти арвейды. — кивнул Редмаунт куда-то в сторону поля, где снова хрустели копья. Это был уже пятый заход на ристалище, судя по крикам толпы.

— Это все еще почетное место! — возразил оруженосец. — Нет большого позора в том, чтобы проиграть лучшему из лучших, обойдя остальных.

— Но, жалко, конечно, что победили не вы, сир Дейвиен. — помялся Бобби.

— И все равно я тобою горжусь. — попыталась поддержать его Тамиран.

— Что-ж… я потерял твою подвязку, не выбив его первым же копьем. — пожал плечами, потирая ушиб на груди, Дейвиен.

— Ах, мой добрый рыцарь, — насмешливо улыбнулась Тамиран. — я подарю тебе еще сотню подвязок, если захочешь. — она прижалась, обнимая его, поцеловав в шею и проведя рукой по его груди. Он пшикнул от прикосновения к месту удара и перехватил ее руку.

— Не сейчас, Тамиран. — опустил взгляд он.

— Извини. — тут же отпрянула от него девушка.

— Стоит нанести мази на синяки. — чуть волнуясь, предложил Кермит.

— Вернемся в лагерь? — оглядела мальчишек и рыцаря Тамиран.

— Ну… пойдемте… — вновь тяжело выдохнул Бобби, услышав победный рев и гул аплодисментов с трубами. Кто-то из двух рыцарей наконец победил. Кермит тоже покосился на ристалище.

— Нет нужды задерживаться, это верно. — поднялся Дейв, осторожно снимая свой плащ и накидывая его поверх камзола. — Сейчас бы меда, или вина… — сказал он.

— Я мигом скажу об этом в лагере! — воскликнул Бобби.

— Раз так не сидится, то беги. — легонько улыбнулся Редмаунт и мальчуган, откланявшись, тут же выскользнул из палатки. — Пойдемте.

— Не стоит расстраиваться. — попыталась бодро сказать Тамиран. — Эти вездесущие турниры часты. Ты возьмешь лидерство в другом.

— Боюсь, что явно не в таком крупном. — чуть расстроено сказал Дейв.

— Зато нам вручили кошель серебра! — подхватил связку с монетами у стола Кермит, со звоном потрясая ей, как детской погремушкой.

— И много там? — уточнила Тамиран.

— Достаточно для новой сбруи, или чтобы подлатать, наконец, доспех. Может, даже купить что-то новое для тебя. — разминая плечи, наконец выступил к выходу из палатки Дейвиен.

Когда они вернулись, через ликующие толпы народа, к своему шатру, тут уже был и лорд Перрис, и его сын, и прислуга. Те тут же обступили Редмаунта, принявшись хвалить или утешать. Сам лорд Китс, высокий человек с темными волосами и проступившей в пути от небритости легкой бородкой, подошел, похлопав своего рыцаря по плечу.

— Ты забрался высоко, Дейвиен. — кивнул он ему. Редмаунту стоило сил не сильно охнуть от прикосновения к месту удара. — Это дорогого стоит.

— Пускай это не победа, но пожать какие-то плоды можно, это верно. — усмехнулся Дейв, кивнув на кошель в руках Кермита.

— Не потрать все впустую. — кивнул ему Перрис Китс и ушел, оставляя рыцаря отдыхать после тяжкой схватки.

Бобби, успевший к кухаркам и походному котлу раньше всех, принес Дейвиену в палатку добрую чарку меда, бутыль какого-то легкого вина, жаренную баранью ногу и тарелку свежих фруктов. Пока старший Редмаунт принялся запивать мясо медом, а Тамиран лениво срывала с веточки кислый виноград, мальчишки принялись взахлеб обсуждать, как Лазурный рыцарь пятым копьем спешил лорда Тисерия. Им не довелось это увидеть, зато лагерь полнился описаниями и они пересказывали их друг другу, одно другого краше.

Вечер опускался на шатры, завтра предстоял турнирный финал. Переходящие Хвиц Ицнай уступали место зеленому свету, своей вуалью обволакивающему ночное небо. Лагерь успокоился ближе к ночи, издалека звучали песни, играла легкая музыка, где-то горланили простолюдины. Дейвиен задумчиво сидел на перинах, расстегнув рубаху, под которой зрел обработанный мазями след от удара. Кермит молчаливо пересчитывал содержимое мешка с серебром. Из-за криков снаружи он сбивался, и принимался считать заново.

— Тридцать три… тридцать четыре… — перекладывал мальчонка вылитые в серебре луны из одной стопки в другую.

Это нависшее молчание, которое длилось уже который час, явно начинало раздражать Тамиран. Раскусив очередной кислый плод винограда и проведя кончиком языка по губам, она оглядела своего рыцаря и оруженосца. Неужто поражение так сильно задело их?

— В чем дело? — наконец прервала молчание она. — Серебра вручили меньше, чем полагалось?

— Нет-нет, леди Тамиран! — покачал головой младший Редмаунт. — Тут, кажется, даже больше, чем следовало… Сорок один… сорок два…

— И в чем же тогда проблема? — она чувствовала подвох. Если дело было не в поражении и не в деньгах, значит, в чем-то еще. Вопрос был — в чем?

— Да… никаких проблем, Тамиран. — голос его выдал. Он врал.

— Что случилось? — с прищуром оглядела она Дейва и Кермита. На этот раз настойчиво. Двое Редмаунтов переглянулись друг с другом.

— Вскоре нам с лордом Китсом тоже предстоит отбыть из города… — начал Кермит. — Мы будем сопровождать его на свадьбу леди Кетти.

— Я помню. И? — черная бровь Тамиран изогнулась в подозрении.

— Она выходит за сына лорда Шеппа. — резко ответил ей Дейвиен, видимо, посчитав, что умалчивать это больше не выйдет. — Мы отбываем в Ишерон.

Тамиран смогла удержаться лишь на мгновение, прежде, чем взорваться, вскочив со стула и тряхнув юбками. Глядящие на нее во все глаза Редмаунты явно ожидали чуть более мягкой реакции.

— Ишерон?! — выпалила девушка. — И как давно вы об этом узнали?!

— Примерно тогда же, когда лорд Перрис сообщил о женитьбе дочери. — спокойно ответил Дейвиен и это спокойствие еще сильнее вывело ее из себя.

— Ах, значит вы знали… знали с самого начала! И… — она стиснула зубы, шипя, словно ненавистные ей кошки. — когда, вы, собирались соизволить рассказать мне об этом, м?!

— Мы… — неряшливо вставил Кермит и снова умолк.

— Тамиран, переведи дух. Все не так страшно, как ты воображаешь. — приподнял руки рыцарь, вроде бы потянувшись к ней, но она отпрянула, сильнее прежнего загоревшись возмущением. Не так страшно, как она воображает? Этот рыцарствующий глупец забыл, почему они сейчас здесь? У Тамиран от переполняющего ее возмущения в горле встал ком.

— Кхм, — сжала кулаки девушка. — я надеюсь, Дейвиен, ты попросил лорда Китса оставить тебя в стороне от этой задумки со свадьбой?

— Лорд Перрис не видит ничего страшного в моем… нашем присутствии на свадьбе. — слишком спокойно пожал плечами Редмаунт. Да, этот дуралей явно забылся. — Тамиран, прошло уже несколько лет. Нет ничего страшного, если мы вернемся в Ишерон, и…

— И мой братец, кузен или дядя поспешат пихнуть тебе копьем в ребро?! — выдавила девушка, громче, чем надеялась. — Ты думаешь, о чем ты говоришь, Дейвиен?!

— Мы останемся в гостях у лорда Шеппа. Твоя семья не… — закончить ему она не дала, легонько наотмашь чуть не ударив ему по лицу, однако Редмаунт перехватил ее руку, поднявшись и встав рядом. — Тамиран!

— Ты думаешь, я сбежала с тобой, чтобы… чтобы вернуться туда? — стиснула зубы девушка. — Ты соскучился по пряткам в темноте от моих родственничков, или желаешь, что меня плетьми погнали вдоль этой злосчастной реки?! — Тамиран больше не стала скрывать своих темных опасений, ураганом бушевавших в ее душе. Дейвиен старался сохранить спокойствие даже теперь. Кермит попятился назад. — Ты же знаешь, нам нельзя туда возвращаться! Никогда!

— Я рыцарь, Тамиран. Я не боюсь… — она снова прервала его, еще громче. Наверняка, их уже слышали и снаружи лагеря.

— Ты глупец и упрямый ишак! — выпалила она. — Даже глупейшее из животных самолично не полезет хищнику в пасть!

— Успокойся, прошу. — нахмурился он, все еще держась ровно.

— Не смей затыкать мне рот! Довольно уже меня затыкали! — со всей силы рванула руку она, освободив запястье из хватки Редмаунта. — Что ты такое придумал, Дейв? Решил погубить нас всех?!

— Если кто-то поднимает на тебя руку, я… — начал свое Дейвиен.

— Что ты? Заколешь моего брата? Или отца? — отпихнула его Тамиран, скорчив гримасу. — Ты ударился головой, когда тебя спешили с лошади?!

— Поумерь-ка свой пыл, и… — кажется, она наконец его разозлила.

— Не желаю ничего слушать! Я туда не вернусь! — выпалила она, развернувшись и пошагав прочь из палатки. Дейв хотел было сказать что-то ей вслед, но промолчал. Поддерживая юбки руками, она вспыльчиво удалилась прочь, остановившись у потухающего лагерного костра рядом и уселась на бревно, служившее здесь чем-то, навроде «скамьи». Тряхнув головой, она прикрыла лицо руками, массируя глаза. Успокаивающий зеленоватый свет струился с небес.

Холодный ветер обдал ее спину, растрепал волосы, следом раздувая жар в тлеющих углях костра. Тамиран поежилась, осознав, что забыла прихватить с собой накидку и ей тут же стало еще холоднее. Опустив взгляд, она смотрела, как легкие искорки с треском взлетают вверх, сливаясь с небесными звездами и растворяясь во мгле ночи. Полные легкие холодного воздуха слегка отрезвили ее рассудок. И все же, внутри ее сердце негодовало.

Как можно быть таким глупцом? Таким безрассудным?! Неужто он забыл, как умоляла его Тамиран покинуть это место прежде. Как она рыдала, зная, что ее отец, дядя и вся семья, будут считать себя оскорбленными и захотят смыть кровью этот «позор». Как мог Дейвиен забыть то, в чем она слезно убеждала его долгими часами. Они не смогут быть вместе. Не в Ишероне, под черными взглядами ее сородичей. Отец посчитает это порочным развратом. А ее приравняют к последней женщине. Если она попадет обратно… Тамиран видела, как блудниц погоняют палками вдоль рек, ударами разрывая на них одежду. Как кровь струится по их спинам, сползая на босые, изодранные ноги. Блуд — непростительный грех для дочери Вечности. Так ее учили, когда она была наивной, глупой и юной. Яркая любовь, как мимолетная вспышка. Она исчезнет в Вечности, и никто о ней не вспомнит. Но вспышка эта сожжет тебя без остатка.

— Какая глупость… — прошептала Тамиран, нахмурив брови и внезапно испуганно вздрогнув и дергано обернувшись, когда ощутила, что на плечи ей положили теплый меховой плащ.

— Вы же замерзнете, леди Тамиран. — сказал стоящий позади оруженосец.

Кермит осторожно присел к костру рядом с остывающей от гнева Тамиран. Она перебирала пальцами и нервно поправляла волосы. Как легко, оказывается, выбить ее из колеи. Юнец Редмаунт поднял в руках принесенный графин с вином и серебристую чашу.

— Налить вам? — с трепетным волнением спросил он. Тамиран хотела было грубо рявкнуть «нет!», но холодная дрожь, мурашками пробежавшаяся по телу, сказала все за нее.

— Уж изволь. — хмыкнула она и переняла у Кермита бокал вина.

Вино было чуть теплым, однако его кисло-сладкий вкус, пробежавшийся по гортани, подействовал согревающе. Тамиран поправила на плечах накидку, перебирая чашу в руках и глядя, как темное вино переливается по стенкам из серебра.

— Вам лучше вернутся в шатер. — вздохнул Кермит.

— Не хочу возвращаться. — бросила она, сделав еще глоток вина.

— Но, миледи, тут зябко и… — поднялся он, указывая на умирающее пламя среди обугленных поленьев. — может, подложить дров в костер?

— Я не хочу возвращаться домой. — выдавила Тамиран, протянув почти опустевший бокал в сторону мальчишки. Он было спохватился, наполнив его.

— Вы… — он переглянулся с поднявшей на него глаза девушкой. — Вы боитесь, что ваши родственники не примут вас?

— Это еще легко сказано, Кермит. — хмыкнула она, вспомнив, с каким звуком бьются плети и палки по спине бегущей женщины. Ее пробило дрожью. Тамиран застала эту картину еще маленькой девочкой, но даже сейчас отчетливо слышала рассекающий воздух свист замаха и крики. «Что она сделала?», обратилась тогда к отцу Тамиран. «Согрешила», сказал Раид Шайхани своим вечно усталым голосом. Казалось, он всегда был таким. Она поморщилась, вспомнив лицо отца и ей стало не по себе. Тамиран прильнула к вину, потирая серебряную чашу пальцами.

— Это из-за… сира Дейвиена? — не уступал любопытствовать мальчик. — Вы думаете, что семья не простила вас? — Тамиран хотелось погнать его прочь дерзкой фразой, но оглядев его в свете тлеющих углей, она вспомнила, что он еще ребенок.

— Семья… — опустила глаза девушка. — скорее мой отец. Он… — слова застряли в ее горле.

— Это из-за того, что он живет не словом пророчицы Заранны, да? — устами юнца глаголет истина. Тамиран хмыкнула. — Потому что вы — ицх… иц… — для выросшего в долинах Фарвейд Кермита было тяжело запомнить чуждые имена и названия. Но, он старался.

— Ицхиль. Так звали обещанное дитя. — словно процитировала мальцу Саийицаву она. — Священная Ицхиль, Лунная Дочь.

— Ицхилиты… точно… — почесал затылок Кермит.

— Мы говорим иначе. Дети Ицы, первой из творений. — как давно она не говорила вслух этих слов. Слова священной книги еще твердо сидели у нее в голове. Неудивительно, учитывая, сколько ее заставляли их читать.

— Значит… Ица — это ваша святая? Лунная богиня? Как пророчица Заранна?

— Нет, Кермит. Дитя полных лун — это Ицхиль. А Ица — прародительница всего людского рода. — вздохнула она. — Так учит Саийицава.

— Саи… я понял. — кашлянул Кермит, взяв из ближайшей кучки пару дров и запихнув их к углям костра. Те зашипели, медленно хватаясь за дерево.

Это всегда так странно. Пытаться согреться у костра. Дома им приходилось добавлять кусочки льда в вино и воду, чтобы те не нагревались под палящим Соляром над Ишероном. Сейчас она понимала, почему леди Джесайя не могла носить плотные платья, а ее единокровная сестра, Ницаях, с трудом переносила дни на открытом солнце, постоянно изнывая и не желая даже покрывать своих волос. Арвейдская кровь привычная холоду. Тамиран понимала это только сейчас.

Мысли о доме на пару с грустью, кислой, как вино, навевали и тоску. Она вспомнила шутливые примерки платьев Ницы, которая любила красоваться в самых сияющих нарядах, вопреки грубым настояниям дяди и брата о скромности. Вспомнила скромную, худощавую Аайю, в ее памяти такую юную. Сейчас, она, верно, уже подросла и детские черты уступали в ней место будущей женщине. Как жаль, что она так и не знала свободы. Первая жена отца, госпожа Хашнай, с детства не выпускала бедную Аайю из лунария, а когда той дались тексты Саийицавы, юная ее сестра проводила все дни за ними, не зная покоя и радости. Грудная малышка Хаям сейчас уже, верно, умеет ходить и, если ей так повезло освоить грамоту, наверняка тоже проводит дни, слушая, как Аайя читает ей священные слова Ицхиль и отрывки из Апокрифов. Тамиран, грустно скривив губы, допила и эту чашу вина. Иногда ей недоставало жаркого дня, журчания реки, запаха сада в поместье, звона стали по утрам, когда Яхир тренировался с Наримом, прежде рассветных птиц отрывая ото сна всех вокруг… Сладкие финики, виноград в сахаре и халва, которую они с Ницей любили тащить с кладовых в детстве… Отец, отчитывающий их за пристрастие к сладкому… Украшения, в которых госпожа Джесайя с Ницаях знали толк и ароматические свечи, которые проклятый евнух расставлял по всем углам…

И мать, конечно же, вспомнилась ей, прежде прочих. Леди Тарьям, которую отец взял второй женой, после того, как мать Аайи все не могла подарить ему ребенка. Казалось, не так давно она сбежала с Дейвиеном из родного дома, но черты родных и придворных уже расплывались перед ней, стоило ей закрыть глаза и попытаться их вспомнить. Или это из-за вина?

Мать. В памяти ее лицо тоже растворялось, и каждый раз, глядя в зеркало, Тамиран все чаще находила в себе самой материнские черты. В полумраке ей, бывало, казалось, что из темного отражения на нее смотрит сама Тарьям Шайхани, помолодевшая на десяток-другой лет. В последний раз, когда она видела мать, леди Тарьям отчитывала гнусного лысого Гиацинта за то, что тот вновь разжег пахучую тошнотворную заразу по всему поместью. Тамиран находила эти странные восклицания леди Джесайи или матери взбалмошными и придирчивыми. Ароматические свечи, струящиеся запахом по коридорам поместья, навевали обыденный аромат легких трав. Однако, когда Джесайя была беременна прекрасной малышкой Хаям, ее тошнило от этого запаха. Отец приказал вынести все эти свечи подальше, чтобы не раздражать будущую роженицу. Мать тоже мутило от них… Вести из окрестностей Ишерона редко добирались так далеко на север и Тамиран не была уверена, что ее мать действительно понесла ребенка, но, каждый раз вспоминая возмущения леди Тарьям и запах свечей, она с грустью думала, что у нее, быть может, родилась еще одна сестра. А она даже не знает ее имени.

Луны медленно, но верно, вершили свой судьбоносный путь по ночному небосводу, оттеняя звезды зеленым светом. Легкие укусы холодка превратились, наконец, в жестокую ледяную хватку и Тамиран, молча поднявшись, пошагала в шатер. Кермит, уже явно сонный и уставший, посеменил за ней. Дейвиен давно заснул. Или сделал вид. Девушка даже не подумала его тревожить. Усевшись за столик и обмотавшись мехами, чтобы не мерзнуть, она плеснула себе еще вина. Укладывающийся на перины оруженосец поглядел на нее слипающимися глазами.

— Вам тоже стоит поспать, леди Шайхани… — зевнул он.

— У нас будет целая вечность, чтобы отоспаться. — скривила губами она, глотнув вина и поерзав в кресле. Ей не спалось всю ночь и на утро Тамиран об этом пожалела, видя в зеркале темные мешки под глазами и кислую мину на вчера еще свежем личике.

Дейвиен, спросонья, не подал виду, будто что-то не так, а Тамиран и сама не спешила ему об этом напоминать. Кермит спозаранку проснулся и они с Бобби сидели у костра, пожевывая подгоревшую колбаску и обсуждая лагерные рассказы о том, какой яркой была победа Лазурного рыцаря над Варином Тисерием. Девушка устало вышла на улицу, кивком приветствуя мальчишек и проходящих мимо дам. Дейвиен Редмаунт, опоясав свой камзол кожаным поясом, подошел к ней сзади, глядя, как ветер трепет ее черные, как угли костра, волосы.

— Тамиран… — начал он, положив руку ей на плечо, но девушка дернула им, ускальзывая от своего рыцаря.

— Что? — пшикнув, обернулась на него она.

— Я подумал, если ты действительно так боишься возвращаться домой, — он помедлил, глядя на ее раздраженное лицо. — послушай, я все понимаю…

— Какое же вдруг из озарений тебя посетило? Что нас убьют, если мы явимся туда? — голос ее дрогнул и дал слабину.

— Думаю, ты права. — кивнул он. — Будет лучше, если ты останешься в безопасности. Я и забыл, какими непреклонными бывают твои сородичи.

— Мои сородичи? — стиснула зубы она, встав к Редмаунту в пол оборота.

— Тами… — смущенно осекся он. — Твои опасения не напрасны, я верю. И, если ты считаешь это правильным, то, думаю, лорд Китс позволит тебе остаться в его чертоге. Ты не обязана ехать.

— Конечно не обязана. — хмыкнула она, поправляя корсаж и меха на плечах, однако, эта перспектива тоже ее смутила. Замок Перриса Китса, находящийся на широких просторах долин Фарвейд был местом не слишком оживленным. Они с Дейвом жили там, в гостевом чертоге, когда лорд Китс принял Редмаунта к себе на службу. Именно тогда, Тамиран обнаружила, что больше прочих животных она терпеть не может кошек, украшающих знамена этого рода. — И ты тоже! Поясни все лорду Перрису, и мы вместе останемся на его земле, не ступив на юг и ногой!

— Послушай, я сделаю все, чтобы ты чувствовала себя там комфортно. — заявил Редмаунт. — Хочешь, оставишь себе все это серебро, что мне причиталось за то, чтобы упасть с лошади. Главное, чтобы ты была спокойна и… — Тамиран это насторожило.

— Серебро? — процедила она. — Ты думаешь, мне нужно серебро?

— Нет, не подумай. Просто, вдруг ты захочешь потратиться на покрой нового платья, или посетить ярмарку, чтобы не заскучать в одиночестве посреди чертогов Добросердечного Приюта…

— В одиночестве? — ей тут же все стало ясно. Этот рыцарствующий болван хочет отправиться на юг, а ее оставить сидеть на облюбованных кошаками перинах замка, на пару с недалекой Киной Китс, кормящих своих блохастых шипящих чудищ. — Ты хочешь оставить меня одну?..

— Я не могу отказать лорду Перрису. Но я готов понять и тебя. — начал он.

— Ах, мне все ясно, Дейвиен… — сказала она тонко и холодно, но так недовольно, что это резало слух. — как-же иначе…

— Ты же знаешь, Тамиран, я люблю тебя. — на этот раз он приобнял ее настойчивее. — Мы не расстанемся надолго. Обещаю.

Как они любят давать эти обещания, сами не зная, как повернется жизнь и смогут ли они их исполнить, эти мужчины, рыцари и лорды. Но недовольство и возмущение, которые хотела выплюнуть Редмаунту в лицо Тамиран, все же уступили ее недосыпу и усталости от ночи, проведенной за тяжелыми раздумьями. Она сделала глубокий вдох, придвинувшись к мужчине и дав Дейвиену поцеловать себя.

Финал турнира был назначен через несколько дней, а до этого в очередной раз в лагере наступили гулянья, а под стенами города заголосили купцы, ремесленники и всяческих дел мастера. Тамиран заметила, что часть рыцарей и лордов поубавилась, а часть только прибывала. У таких городов, как Арвейдиан, постоянно кипела жизнь. У портовой гавани стояли стройными рядами торговые и сторожевые корабли, их паруса и флаги трепетали на ветру. Чтобы успокоить ее волнение, Дейвиен взял девушку на конную прогулку по улицам арвейдского города, поглядеть на платья, шелка и драгоценности. Тут их было, на зависть рыночкам Ишерона, куда больше, чем Тамиран представляла.

Несмотря на то, что огромный, серебрящийся в лучах Соляра, Арвейдиан, находился на северных побережьях, сюда держали путь многие корабли, оплывающие континент и гул купцов стоял еще сильнее, чем крики черни в лагере. Здесь торговали диковинными фруктами и винами, а также всяческой утварью со всех концов света, как уверяли торгаши. Леди с явным восточным акцентом трясла расшитыми золотом тканями. Какой-то толстый боров пытался убедить ротозеев, что его стекляшки — это лунный хрусталь и вулканический аметист с далеких островов, что лежат рядом с Землей Радужных Цветов. Двое страшных черномазых, приставленных к купцу откуда-то с Сефида, показывали фокусы с огнем, пока кастрат, тоже прислужник южанина, демонстрировал всем мешочки с драгоценными специями, стоящими больше, чем золото. Разодетые в цветные балахоны торговцы откуда-то из-за Срединного моря наоборот искали на продажу белоснежных арвейдских скакунов, попутно предлагая ассортимент зазубренных мечей, которыми воюют с кочевниками на югах. Дейвиен лишь насмешливо поглядывал на это оружие, с забавой рассуждая на пару с Кермитом, как они собрались рубить доспехи и кольчуги этим мечом, скорее похожим на пилу для деревьев.

Тамиран присмотрела себе красивые серьги, однако, услышав цену на них, тут же попятилась прочь. Кермит с удивлением рассматривал сидящую в клетке разноцветную птицу, порхающую огромными крыльями и повторяющую за своим хозяином диковинные слова, словно болтливая чистокровная кошка. Девушка с недоверием поглядела на эту птицу. Она чувствовала себя неуютно, когда видела животных, пытающихся подражать человеческой речи.

К сожалению именно с такой образиной ей пришлось столкнутся, когда они после прогулки направились в огромный, некогда королевский, дворец леди Сафины, куда малолетняя владычица этой земли пригласила всех знатных гостей турнира. Дейвиен настоял на том, чтобы отправиться туда вместе с лордом Китсом и Тамиран, конечно же, согласилась, восхищенная красотой огромных королевских палат с статуями ангелов, куполами и башнями. Они казались такими высокими, когда Тамиран с рыцарем приблизилась на конях к дворцу, что с них, девушка была уверенна, можно было увидеть километры Полумесячной Гряды, и, быть может, даже проблески вод залива Лона Гор, где стоял портовый свободный Индавир.

Пока Дейвиен расспрашивал стражников, могут ли они помочь и провести или направить их, куда нужно двигаться в столь гигантском дворце, Кермит наткнулся на любезничающего с какими-то дамами Лео Китса и тот тут же согласился проводить их к приемному залу.

— Говорят, сам принц сегодня здесь, на приеме. — гордо сказал сир Лео.

— Будет честью увидеть его. — согласился Дейвиен, а Кермит и вовсе покраснел и засмущался от перспективы увидеть будущего короля.

Для Тамиран же, оказывается, нашлось отдельное приглашение на дамскую часть приема. Сначала она недоумевала, кто решился позвать ее туда и почему ей вообще стоит оставлять ее Редмаунтов, старшего и младшего, одних. Но Дейвиен не стал возражать, сказав, что это отличный повод завести знакомство среди знатных дам Арвейдиана и даже показаться перед самой леди Сафиной. Тамиран, на свое горе, согласилась и последовала за пажом и скорейший чих при входе в комнату, выдал тяготы этого решения с головой. Глаза покраснели и в горле засвербело. Юная владычица города и хозяйка арвейдской земли принимала подарки. И кому-то, судя по всему, как раз лорду Перрису, показалось хорошей идеей подарить ей чистокровную кошку. Тамиран Шайхани трижды прокляла животное еще до того, как вовсе увидела его на руках у милашки Сафины.

Кошки, или, по крайней мере те из них, что были чистокровными и породистыми животными, как говорили ученые мужи, издревле могли понимать человеческую речь. Юркие, прыткие и хитрые животные, они со временем научились давить из себя звуки, подобно тому расцветастому попугаю с портового рынка. Здесь, на северных берегах, да и в долинах Фарвейд, чистокровная кошка была идеальным подарком для юной леди. Спутница, которая может поиграться с дамой и которую можно будет даже приучить называть ее по имени. Неудивительно, что именно такой подарок подготовили для леди Сафины. Золотошерстая кошка с синими ушами и такими же синими, страшными глазами, навострила уши, прислушиваясь к воркующим вокруг юной леди дамам и недовольно махала хвостом.

— С-с-сафина. — прошипело животное, умело запомнив имя новой хозяйки.

— Смотрите, она и вправду говорит! — хлопнула в ладоши леди Эзрин Поларис, облаченная в платье цвета морской волны.

— И много слов она сможет выучить? — поинтересовалась гостья из Ваундов. Фрейлины тут же принялись обсуждать с ними, насколько кошки умны. Тамиран скромно прошла мимо них, поприветствовав леди Сафину реверансом. Та, не особо отвлекаясь от своего животного, тоже кивнула вошедшей гостье.

Вновь чихнув, Тамиран Шайхани постаралась держаться подальше от кошки. Впрочем, это не сильно ей помогало. Она была заспанной, под глазами зияли мешки, а теперь у нее чесались горло и нос, из-за опасной близости к животному. Проходящие рядом дамы приветствовали ее и услужливо кланялись с реверансами, куда более умелыми, чем обычно выдавала сама Тамиран. Она тоже скудно приветствовала их, поскорее удалившись к столу, накрытому закусками. Красная рыба, огромные императорские креветки и выловленные в море моллюски в лимонах. Что-ж, все из этого она спокойно позволяла себе откушать, попросив пажа плеснуть ей в чашу вина.

— Скажи-скажи! — все пытались уговорить явно раздраженное животное дурашливые леди, отирающиеся вокруг Сафины. Тамиран покосилась на них, запивая креветку явно подслащенным вином. Тыльной стороной ладони она промокнула слезы, выступающие, от зуда, на глазах.

Дома она видела только бродячих грязных кошек на улицах Ишерона. Это были уличные, блохастые животные, которые, в отличии от породистых кошечек, могли только воровать рыбу с прилавков и драться в грязи переулков за объедки. Конечно же, они не говорили и ничего не соображали. Однако, их все равно гнали подальше от себя простолюдины на отцовской земле. Саийицава запрещала держать дома кошек. Они считались темными, опасными животными. Считалось, что слова этих мохнатых извергов искажают саму суть человеческой речи и уста их извергают только неправду. Вечность наделила своих творений умением говорить, чтобы они могли сообщать друг другу истину. А кошки, якобы, только совращали людей, искажая каждое слово… Даже в песенке о Розин звучало то же самое.

Создания ночи, как их называли. Не в последнюю очередь потому, что последователи Ицхиль, как и милоняне, принесшие в эту землю Апокрифы, не раз воевали на покорение с народами по ту сторону хребта Полумесяц. Они строили храмы в честь своей кошачьей богини и следовали тому, что говорили им чистокровные животные. Ее называли Маоям. Богиня-кошка. Так рассказывала ей мать, самая рожденная в этих краях, на той стороне горной цепи. Леди Тарьям часто любила вспоминать о своем детстве в империи, до того, как она вышла за отца и забеременела ею. А Тамиран очень любила эти рассказы, хоть и не знала, сколько в них правды и не приукрашивает ли мать, говоря об величественном Городе Тысячи Куполов на севере, водопадах правого Крыла Мотылька, сияющем заливе, вокруг Острова Лунных Отражений, заброшенных пирамидах и криптах на юге, где жара и песок сравнимы с Ишеронскими и прочих чудесах ее родной земли.

Мать, несмотря на то, что была родом не с побережий Ицхиль Хвироа, или Крыльев Мотылька, как их называли здесь, наверняка тоже впервые испытывала что-то подобное чувствам Тамиран сейчас. Ей пришлось говорить с мужем на чужом диалекте, жить среди чужих обычаев и привыкать к чужому миру. Однако, в отличии от матери, Тамиран с людьми вокруг не связывала крепкая вера и найти общий язык с ними для Шайхани было непросто. Она чувствовала себя не слишком свободно в окружении этих дам. А тут, в присутствии юной леди Сафины, стража сира Полариса у дверей поглядывала на нее с особой небрежностью.

Тамиран держалась отстранено. Да никто и не спешил зазывать ее в общую толпу. Наигравшись, наконец, с златошерстым блохастым чудовищем, леди Сафина принялась показывать свои платья и удивительно чудных куколок из фарфора, платья на которых ничуть не уступали своей красой и изысканностью настоящим дамским одеждам. Шайхани плеснула себе в чашу еще вина, взяв вишенку с блюда и положив ее в рот. Среди этих дамочек и старых дряхлых леди она тоже была одинока.

Навострив уши и впившись в нее своими синими глазами, кошка прошлась по подоконнику рядом с балконом, у которого стояла Тамиран и, подняв острый хвост, украшенный полосками голубоватой шерсти, словно орнаментом, остановилась рядом и впилась глазами в девушку.

— Чего тебе? — скривила губы Тамиран, тут же чихнув и ощутив премерзкое першение в горле. Она отступила от кошки, глотнув вина.

— С-с-сафина… — прошипело животное тихо.

— Иди к своей хозяйке. — хмыкнула ей Шайхани.

— Из-з-змена. — прохрустела своим языком кошечка. И кто вообще научил ее этому слову? Тамиран снова закашлялась и отошла еще дальше, не спуская глаз с животного. Кошка тоже не отводила от нее острых зрачков.

— Что смотришь? — девушка ощутила себя дурой, ведя диалог с кошкой.

— С-с-с-смерть. — прошипела та, поминая своими лапами подушку, на которой устроилась. Тамиран, почесав нос, с прищуром переглянулась с мерзким животным.

Отстранившись подальше, Тамиран Шайхани поспешила удалиться к балкону, где свежий воздух избавил бы ее от слез и кашля, захвативших ее при контакте с кошкой. Изображавшие встревоженность леди уступали ей дорогу и интересовались, что с ней. Она наотмашь говорила им, что просто не может переносить кошек. О, суровая Вечность, а ведь в замке лорда Китса этих тварей и того более полным-полно.

Никто, в общем-то, не осудил Тамиран за то, что она предпочла дышать свежим воздухом на дворцовом балконе. Наверное, курицы в платьях чувствовали себя спокойнее лишь в обществе таких же как они. Теперь в приемной зале играла музыка и некоторые леди пустились в пляс. Дурнушка-лютнистка бренчала на инструменте, а карлик с огромной головой в цветастом костюме шута с бубенцами, которого притащил с собой лорд Тисерий для забавы, плясал под нее и перекатывался, насвистывая в такт веселой мелодии. Леди Сафина с гостьями смеялись и хлопали.

Ее кубок с вином наполовину опустел и, вместе с тем, Тамиран чувствовала, что уже слегка охмелела. Винные пары брали свое. Арвейдиан, раскинувшийся перед ней с этого балкона имел еще более прекрасный вид, чем снизу. Ишерон, который она помнила и в котором росла с детства, не имел таких высоких башен, торчащих отовсюду, в нем не стояли гигантские храмовые комплексы и не серебрились на солнце дворцы. Город, в котором властвовал лорд Шепп был сплошь из домиков с красной черепицей из глины, а единственные высокие строения в нем виднелись за версту. Храм, да поместье с сторожевыми башенками. Высота балкона, с которого смотрела на прекрасный арвейдский город Тамиран, казалась, была выше любого пика храма зараннийцев в Ишероне.

В Ишероне… как легко зациклились ее мысли на доме. Доме, о котором она старалась не вспоминать столь уж часто. Теперь они не собирались выползать у нее из головы. Ишерон. Три журчащие реки. Соляр, гранаты и виноградники. Тамиран снова глотнула вина. Нет, ей нельзя туда возвращаться. Путь назад отрезан уже давно. Дейвиен отправится туда на эту свадебку леди Кетти, а следом вернется к ней. И сколько времени это займет? Она сбежала из родного дома с Редмаунтом, но, кто знает, питал ли Дейв к родной земле тот же страх, что сковывал ее. К тому же, Дейвиена наверняка захочет охмурить какая-нибудь курица… Девушка снова посмотрела на этих лепетающих леди в зале. Нет. Нет, исключено. Вернуться было нельзя.

— Позволите, миледи? — донеслось у нее за спиной. Тамиран обернулась, не сильно удивившись, завидев леди Киру. Судя по тому, как она переминалась в сапогах с ноги на ногу, гостья из Нёрдвастта тоже чувствовала себя здесь не в своей тарелке.

— Хотите подышать свежим морским воздухом? — уступила ей часть балкона Тамиран, оперевшись на поручень. Девушка кивнула, подойдя и встав рядом. Она обратила взгляд к пристани, выходящей на море и сделала глубокий вдох.

Из всех дам на этом приеме леди Кира была единственной, облаченной не в платье, а в бриджи и широкий простой темный камзол. Через плечо ее была перекинута прелестная накидка в радуге и такой же расцветки пояс сиял золотой пряжкой. Королевская родственница заплела себе простецкую прическу, собирающую волосы на затылке, не в пример сложным украшениям здешних дам. Но даже с ней Кира из Нёрдвастта чувствовала себя скованной и постоянно поправляла шевелюру.

— Даже море здесь пахнет иначе. — задумчиво ответила леди Кира, разглядывая его воды. — Хотя, всяко лучше душных дворцовых палат.

— Это верно. Хотя, знаете, иногда в жаркие дни, когда Соляр стоит высоко, воздух в моих краях бывал куда более затхлый, чем в любом дворце. — ответила северянке Тамиран. — Но я даже и не знаю, что хуже, горячий жар песка, нагревающий воздух или ледяной ветер, морозящий грудь, как тут.

— Если этот ветер морозит вам грудь, миледи, вам лучше никогда не отправляться на северные берега моих ледяных краев. Такая погода как здесь считается у нас приятной и погожей. — пустила смешок леди Кира. — Вы тоже здесь издалека? Прибыли с каким-то рыцарем, верно? — она вновь с интересом, не присущим благородной даме, осмотрела Шайхани.

— Я родилась в Ишероне. Недалеко от южных предгорий, где течет…

— …Крылья Мотылька? — довершила за нее Кира. Обычно, дамы не перебивали своих собеседников так резко. Однако, Тамиран была больше по вкусу эта честная манера речи северянки. — Я слыхала, там холодные течения. Наверняка спасают от жара.

— Потому мои предки и селились вдоль этих рек. — пожала плечами Тамиран. Речной народ в давние времена вел свой род с Сефида, расселяясь на север. Однако, сотни лет в чужом краю уже стерли все общее, что когда-то связывало их с Сефидским царством. Редкие простолюдины могли говорить на диалекте острова Сефид, а о вере в пророчицу Заранну и говорить не приходилось. Только оливковая кожа и черные волосы еще напоминали в крови жителей приречья, откуда те происходили.

— По вам легко сказать, что вы не из этих краев, леди?.. — приподняла бровь Кира из Нёрдвастта.

— Тамиран. — представилась девушка. — Мой отец из рода Шайхани, а мать рождена за хребтами Полумесяца.

— Да уж верю, что не в Арвейдиане. — безо всякого упрека сказала ей северная гостья. — У вас красивые волосы. Наши моряки часто травят байки о восточных красавицах с угольными глазами, и угольными волосами.

— Благодарю. — натянула улыбку Тамиран. — По вам тоже не скажешь, что мать ваша — из потомков арвейдского короля. — скорее подтрунивая над столь честным обсуждением ее внешности, ответила Шайхани. Леди Кира явно не увидела или не показала, что заметила в этом издевку.

Бабка леди Киры, принцесса Лайрин, некогда была выдана замуж за Мьора Фарроса, властителя Фарровых островов. А мать ее, Мьор Фарра, тоже стала залогом мира между северянами и фаррами, посредством брака. Таким замысловатым образом, как понимала Тамиран, через женское колено в леди Кире текла кровь властителей Арвейдиана, некогда носивших Лучезарную корону и теперь утративших ее. Но в лице ее не было ни капли арвейдского, разве что, странный серебристый отлив в глазах напоминал то же сияние, каким серебрились глаза у Ницаях. Однако даже сестра ее и брат Яхир куда больше напоминали арвейдов, нежели кузина принца Йоррана.

— Мать моя была больше крови фарров, чем в бабку-принцессу, как говорили мне те, кто их знал. — довольно прямо высказалась Кира из Нёрдвастта. — Я с младшеньких лет не помню свою леди-мать. А вы, право, думали, что я ряжусь в платьица и расчесываю снежно-чистые волосы, как арвейдская леди?

— Не совсем. — признаться честно, Тамиран вовсе и не думала об этой королевской родне прежде, чем встретилась с ними тут, на турнире.

— Ежели будете ходить в платьях у меня на родине, отморозите себе зад и все, что с ним рядом, пока поедете конем из Ассе в Нёрдвастт. — это легкое хвастовство явно забавило леди Киру. Ну, пускай.

— Для королевской племянницы вы удивительно просты и открыты. — так же не постеснялась своих мыслей Тамиран. — Это редкость в этих краях.

— Дак я и не из этих краев. — тоже просто ответила Кира, пожав плечами. — А мой венценосный дядюшка едва ли мнит меня своей близкой родней. Я буду с вами честна, даже наш прираспрекраснейший принц Йорран не часто удостаивает меня приглашениями на турниры, которые так любит.

— Однако вы здесь. — настояла Шайхани.

— Только и лишь потому, что я в свите с Раггвиром. Да и при этом мои родственнички не сильно были бы рады меня видеть. — причмокнула леди Кира, раскрепощенно оперевшись на край балкона. — Я, да и моя почившая матушка, напоминание для них о том, что не каждую войну дражайший дядюшка Роллад может вести с равным успехом.

Да, пожалуй, леди Кира тут была права и суть Тамиран понимала. Не приведи Мьор Роллад войну с северянами к крайне шаткому и условному белому миру, сестра его не вышла бы за какого-то северного ярла и самой леди Киры на свет бы никогда не родилось. Дитя разменных монет при заключении мира, она наверняка мозолила глаза венценосной семье Мьоров, которые, в общем-то, получили свою корону за счет хитрости, упорства и доли удачи, как говорили одни. Или же за счет вероломства и предательства, как шептали в тенях другие.

Королевский род из Арвейдиана постигла несчастная доля, которую отец или прочий ее собрат по вере, называл бы карой Вечности за безбожие. Много лет назад, после гибели наследника королевского рода, среди земель арвейдов, жителей долин Фарвейд и вмешавшимися островитянами под началом Мьора, началась кровопролитная война, в которой они хотели поделить власть. Однако, арвейдские рыцари шли по разные стороны баррикад, жители долин не отзывались на зов, жрецы пророчицы Заранны проповедовали о темных временах и грубая сила, железные кулаки и мечи с кораблями подарили Лучезарную корону Мьорам через сомнительное право тогда еще принца Гавейна претендовать на нее по матери-принцессе.

— Вы не слишком жалуете свою родню, верно? — с прищуром глянула на нее Шайхани, ощущая себя непрочно. Ей ли удивляться такому? Девушке, сбежавшей от собственной семьи?

— Люблю ее, как подобает всякому любить своих царственных родичей. — пожала плечами Кира из Нёрдвастта, поправляя свой радужный пояс.

— Родственная любовь по вассальной клятве, значит? — она улыбнулась.

— Мой народ никогда не приносил фаррам вассальных клятв. — уперлась девушка руками в бока, явно возмутившись, но с некой гордостью. — Они зовут нашу землю холодной и безжизненной, но это лишь из зависти. В Нёрдвастте поздней весной до середины лета из-под снега пробиваются голубые цветы. Жизнь, закаленная суровыми краями, делает их вдвойне прекрасными. — в ее голосе прозвучало что-то вроде нежности.

— Как цветы могут прорастать сквозь снег? — девушка, по правде, не поверила рассказу. — Говорят, что ваши северные марки сродни пустыне изо льда. — сказала Тамиран.

— А я слышала, говорят, будто в Земле Радужных Цветов у бордельных девок по шесть рук. Люди любят рассказывать сказки, леди Тамиран. — с легкой издевкой сказала ей Кира.

— О вашей земле ходит немало сказок. Говорят, что женщины на севере бьются в одном строю с мужчинами, и, словно мужчины, берут себе в жены других женщин. — ответила издевкой на издевку Шайхани. — И что мужчины ваши умеют превращаться в медведей. — Тамиран вспомнила предания о Цав Рансгаре.

— Ага. И между ног у них такой же, что у медведя. — чуть ли не рассмеялась Кира. — Сказками полнится земля, леди Тамиран. Да, мужчины наши суровы, и женщины не уступают им. Однако, сказки всегда приукрашают то, что можно увидеть в действительности. — пожала плечами девушка. — Да, я тоже предпочитаю скачкам сечу. У нас в «пустыне из льда» женщины умеют махать топорами. — расплылась в улыбке Кира. — Хотя я, буду честной, предпочитаю что поувесистее. Скажем, булаву.

— И вы удержите в руках булаву?! — удивленно покосилась на нее Тамиран.

— Еще и махнуть пару раз ей смогу, пока кому не поздоровится. — посмеялась леди Кира. Приглядевшись к ее рукам под камзолом, Шайхани уверилась в том, что она не врет. В отличии от худых ручонок здешних дам, ее крепкие предплечья и жилистые пальцы походили на крестьянские.

— Если и женщины ваши сражаются, что мужчины, нет смысла спрашивать, почему островные люди считают вас грозными соперниками. — слегка тихо, но все же четко, сказала Тамиран.

— Естественно, ведь мои братья и сестры сумели напомнить им, что на любую силу, даже если она смогла отвоевать себе корону, найдется всегда сила поболее. — гордо приподняла подбородок Кира. — Даже грозного кита на море может перекусить пополам левиафан.

— С таким успехом вы и сами могли бы стать королевой, — пустила смешок Тамиран. — раз только воинская удаль решает, на чьей голове будет держаться корона.

Леди Кира странно покосилась на нее, с прищуром глядя на Тамиран.

— Вы, видимо, плохо знакомы с религиозными обычаями наших дражайших почитателей пророчицы Заранны, огня и волшебной короны. — голос ее тоже прозвучал тихо. — У нас на севере нет Часовен Очага и большинство моих братьев сохранили веру предков. Однако даже мне известно, что нельзя просто так… претендовать на Лучезарную-то корону.

— Однако вы, каким-то чудом, сестра принца и племянница короля. — язвительно бросила Шайхани, пожав плечами. — Может я и впрямь воспитана в чуждом для этих земель обычае, но, поверьте, я с Дейвиеном, моим дражайшим сиром, объездила долины и северные побережья вдоволь. Я много что слышала о Лучезарной короне, Мьорах и короле Гавейне в частности, леди Кира. — теперь она говорила уже почти шепотом.

— Вы все же их далеких краев, леди Тамиран и… — замялась она.

— Я выгляжу непривычно для здешних дам, верю в иные истины и молюсь иначе, чем они. Как и вы, леди Кира, верно? — улыбнулась она ей краями губ. — Так чем же мы с вами отличаемся для них, этих арвейдских господ?

— Холодный лед севера и удушливо жаркий юг — две стороны, безусловно, далекие от Арвейдиана, однако, мы с вами не схожи. — с этим Тамиран не могла спорить. Кира из Нёрдвастта была ничем на нее не похожа. Черные локоны Тамиран отличались густым цветом ночи даже не фоне ее темных волос, как и черные ее глаза. Оливковая кожа Шайхани едва ли была схожа с потертым и закаленным ветрами севера лицом леди Киры из Нёрдвастта, но… Тамиран Шайхани знала, что северянка чувствует здесь то же, что и она сама. И как бы она не отрицала, этого не изменить.

— Безусловно, миледи, мы с вами что радужный холодный день против ночи, озаряемой прекрасной луной. — слегка грустно улыбнулась она ей, на этот раз без издевки. — Но в этом краю мы делим одну и ту же долю, что две стороны серебристой монетки.

— Какую же долю? — для приличия спросила Кира у Тамиран, хотя, конечно, и сама прекрасно это понимала.

— Мы всегда будем здесь чужими. — сказала она леди Кире.

ОЗАРЕННАЯ ЛУНОЙ

«С правым словом на устах

Иль в песках, гоним и наг,

И с клинком, врага разя,

Вечность защитит тебя.

Вечность — в ней сияет свет,

Путеводных лун завет,

Смерти нет, есть только миг,

Тот, что грешник не постиг.

Холод и забвенье ждет,

Кто заветам предпочтет,

Грязь и похоть, ложь и тлен,

Не склонит пред ней колен.

В ваш последний,

Смертный час,

Вечность лишь согреет вас.»

Апокрифы, «Наставление», перевод ан-Фахриса,

поэтическое переложение на стихи Люпиниона.

Только громкие возгласы дяди и брата нарушали скорбное молчание наступающей ночи, в которое погрузилось родовое поместье. Аайя, в безмолвном ожидании, стояла в коридоре, через окошко глядя на собирающуюся во дворе процессию. Ее тонкие пальчики взволнованно перебирали жемчужные четки. На лицах служанок и стражников читалось горе, возмущение, утрата, вина и негодование с ненавистью. Все они сегодня облачены в черный траур, как и сама Аайя. Шелк цвета ночи без украшений, иная одежда показалась девушке неуместной для похорон.

Леди Тарьям, облачившаяся в черный платок, расшитый золотом, пыталась уговорить ее надеть что-то достойное положению ее семьи, но Аайя наотрез отказывалась. Украшения нужны для свадеб и торжеств, а проводы покойного в Вечность неподобающее для побрякушек место. Леди Джесайя тоже удивилась тому, каким простым шелком покрыла голову девочка, но настаивать не стала. Третья жена отца любила платья и серебро под цвет своих глаз, но для такого случая соизволила сменить их на черные шелка и даже правильно повязала платок, убрав под него свои прелестные белесые арвейдские волосы, как у Ницы. Сама же ее сестра с неохотой подвязала прическу под капюшон и вместо черного, облачена была в темно-синий бархат, расшитый золотом. Она держалась в тени, подальше от глаз отца, где этот цвет казался скорее черным, так как не намеревалась облачаться в простые, темные покрывала.

— Надень хотя бы эту красоту, — настойчиво нацепила Аайе на шею подаренный кулончик полумесяца сестра. — провожать человека в последний путь нужно с достоинством.

Аайе не хотелось спорить с Ницаях и она сделала вид, что кулончик из лунного хрусталя устраивает ее, как единственное украшение. Однако, когда Ница удалилась и в комнату к ней вошла мать, Аайя спешно спрятала украшение под воротником, чтобы его не было видно. Поначалу холод хрусталя и цепочки, коснувшийся кожи, был неприятен, но вскоре пропал. Хашнай Шайхани похвалила ее за скромность в одеянии и, прочитав молитву и поцеловав дочь в лоб, осталась в детской с юной Хаям и Хадимом. Матерь чувствовала себя неважно и ноги подкашивались под ней после долгого богослужения и отец добросердечно позволил ей остаться с детьми в поместье, чтобы следить за состоянием Хадима и не идти в процессии к кладбищу мечей и щитов. Аайя же, несмотря на юный возраст, вызвалась сопроводить всех остальных на похороны Нарима. Из всех присутствующих она больше прочих знала молитвы наизусть.

Из-за приоткрытых дверей в коридоре, ведущих к отцовским покоям, доносились мужские возгласы и обсуждения. Все домочадцы итак были облачены трауром, а весть, которую Тайал привез сегодня, когда солнечный диск еще стоял над горизонтом, и без того обратила некоторых ее родичей в ярость. Тай что-то тихо сообщил дяде, но Аайя, даже издали глянув в приоткрытую дверь, не смогла понять, встревожен он или в негодовании.

— Так с чего произошла эта стычка у реки? — через плечо глянул на дядю отец, явно не в восторге от новостей в такой горький час.

— Несколько общинных мудрецов заявили, что видели анваров, разъезжавших рядом с поселеньем ночью. И мужчины пустились разъяснять отношения с ближайшими крестьянами. — тяжелым голосом доложил Саиф Шайхани. — Говорят, они пустили в ход палки с камнями, но окромя ушибов и побоев дело не дошло, стража Шеппа разогнала беспорядок.

— Кто пропал? — задумчиво нахмурился отец.

— В этот раз молодая девушка. — пояснил Тайал. — Говорят, она отправилась загонять скот в стойла, и не вернулась.

— Скот в стойла? Кто же в семье отпустил ее к ночи ближе? — хмыкнул Яхир. — А уж не блудница ли эта пропащая девка?

— Не спеши с выводами, Яхир. — постарался урезонить его господин Раид.

— Соляр еще светил, когда она ушла. — пояснил Тай. — Поначалу, семья и их односельчане пытались искать ее вдоль рек, но она не вернулась и отец девушки явился к нам с тревожной вестью. Они боятся, что та убита.

— Среди народа поговаривают, что это милоняне, скрывающиеся в городе, крадут детей и женщин, чтобы принести их в кровавую жертву безбожным старухам. — пожал плечами дядя Саиф.

— В народе уже нашли виноватых, верно? — грустно хмыкнул отец.

— Кто знает, так ли они не правы, отец. Милоняне издревле ненавидят нас, как ненавидели они Ицхиль за то, что она несла истину в… — начал было Яхир, однако отец легонько стукнул тростью о пол и он замолчал.

— Нам стоит отправить смелых мужей охранять поселения. — сказал свое слово господин Раид. — Дай им верных коней, Саиф. Пускай ночь через две несколько отрядов сменяют друг друга, патрулируя окрестности житниц и рек. Нельзя допустить, чтобы в праведном гневе они бросались на чужих крестьян. — устало сказал он.

— Дядя, не допускаете ли вы мысль, что наши… соседи… — процедил Тай.

— Вы полагаете, Каранай лишился рассудка? — прищурился отец.

— По его приказу это может быть или нет, за свою чернь рыжий червяк сам в ответе! — бросил господину Раиду его сын.

— Это может быть и чистая случайность… Пару лет назад, какой-то юнец сам упал в реку и утоп. Может и здесь та же беда. — пожал плечами Тайал, раздумывая. — Мы не можем обвинять анваров без доказательств.

— Их ублюдок убил Нарима. Это ли не доказательство?! — грозно прошипел дядя, сжав свои мощные дубовые кулаки.

— Вот-вот, кто знает, а не анварская ли это мразь? — выдавил в привычном гневном тоне Яхир, тряхнув своими белокурыми с серым, будто пепел, волосами. — Их гнилое нутро на все способно!

— Твой дядя уже сообщил лорду Шеппу о пропаже простолюдин. Если он соизволит сдержать свое слово и отправить городскую стражу на поиски, правда вскроется. — тихо сказал отец, потирая в руках трость.

— Если эта жирная туша вовсе сможет встать с кресла, мы должны еще и ждать его соизволения?! — одернул руками Яхир. — Эти горные выродки, Каранаи, наверняка решили пролить кровь наших братьев и…

— Не спеши судить других так рьяно, сын мой, — обратился к нему Раид Шайхани. — всех нас рассудят по делам нашим.

— И долго ли нам ждать этого суда? — стиснул зубы Яхир, но, сделав глубокий вдох, поубавил тон, устыдившись перед отцом.

— У тебя есть вечность, чтобы его обождать. — тихо ответил отец. — Тайал, сообщи, что мы сейчас выедем. Пускай готовят лошадей.

— Как скажете, дядя. — поклонился он Раиду Шайхани, выходя из дверей в коридор, где легонько витал запах благовоний, привезенных им в подарок от дяди Линерия сестре, которые скопец уже разжег по всему дому.

Завидев ожидающую неподалеку Аайю, он тут же обратил к ней взгляд, подойдя ближе и кивнув ей. Она приветственно поклонилась Тайалу.

— Я думал, ты уже внизу. Мы сейчас выезжаем. — сказал он ей.

— Матушка повелела мне сказать отцу, что она согласилась остаться с Хадимом и Хаям, пока мы отбудем. — сообщила ему Аайя, опуская глаза.

— Не беспокойся, твой отец знает, что госпоже Хашнай сегодня нездоровится. — успокоил ее Тайал. — Пойдем на свежий воздух, звездочка, сегодня ночь, кажется, жарче, чем обычно.

Тайал был прав, воздух казался затхлым и удушливым, хотя солнце и не пекло сегодня сильнее обычного. Однако от духоты уже пульсировали виски и в голове отдавало болезненное эхо.

— Что случилось с девушкой у приречья? — кротко обратила вопрос к кузену Аайя. — Леди Джесайя и господа Тарьям тоже беспокоятся. Они боятся, что там может быть небезопасно. Ница сказала, что анвары…

— Ты наслушалась сестры, или специально стояла под дверью отцовского покоя, чтобы будоражить рассудок пугающими вестями? — с неким шутливым порицанием сказал Тайал, однако Аайя все равно покраснела и опустила руки, начав перебирать четки.

— Простите. Я не хотела. — тихо прошептала она.

— Незачем юной девушке слушать эти речи и забивать ими голову, звездочка. — обратился к ней Тайал, перебирая пальцами по эфесу меча. — Позволь мужчинам разобраться в таких темных делах.

Во дворе их ожидали прислуга и стражники, устало опирающиеся на копья. В последнее время они почти не спали. Дядя Саиф боялся, что кто-то из анваров может попытаться проникнуть в поместье ближе к ночи. Тайал приказал им седлать лошадей. Обычно, стража не требовалась на похоронах, священном таинстве провожания человека в Вечность, где воин Ицхиль будет ждать своего воскресения, но в эти смутные времена, когда люди безбожно позволяли себе проливать кровь у священных берегов Ицхиль Хвироа, даже в таком смиренном деле семья боялась отправляться без охраны. Это тяжко тревожило душу Аайи. Когда она была маленькой и мать водила ее за руку в лунарий, обычно с ними отправлялся только отец или дядя, а позже — брат, когда подрос. Теперь же на священной земле нельзя было ступить без охраны и это было дурным знаком для каждого добропорядочного праведника.

Тело Нарима обернули в расшитое серебром похоронное полотно с головы до пят и обвязали тремя лентами в цвет трех лун. Зеленую, синюю и красную. Каждая из лент была украшена цитатами из Саийицавы на красивом древнем языке Сор’Навира. Плавные и ветвящиеся письмена, словно извивающиеся кудряшки пенного прибоя. Древний язык во многом стерся из памяти людей и лишь истинные богословы знали многие его диалекты и написания в точности. Аайя и сама умела читать на сор’йире, хотя и давалось ей это с некоторым трудом. Однако, цитату с ленточек, обвязывающих усопшего, она перевела без особого усердия.

«Вечность во мне, а я в Вечности». Древние и каждому из детей Ицы известные слова. В них таилась бесконечная мудрость, передаваемая из поколения в поколение предками потомкам. Наставление и обещание, что нет страха перед смертью, поскольку смерть — всего лишь песчинка в огромной пустыне Вечности. Капля в реке, зовущейся мирозданием. И в условный час, завещанный древним, как записано в Апокрифах, смерть утратит свою силу и каждый праведник воскреснет, чтобы послужить воинству под началом Дочери Луны еще один раз и навсегда вписать свое имя в незримое смертному течение Вечности.

Стража поприветствовала Тайала и спешно отправилась выполнять его поручение. Кузен ее остановился у полотна, на которое уложили обернутое тело Нарима и с каменным лицом смотрел на теряющиеся под слоями ткани человеческие очертания. Перед погребением по обычаю над телом три дня несут бдение и читают молитвы в лунарии, однако, ужасная солнечная жара иногда достигает человека первее погребения и потому почившего принято смазывать особыми маслами, чтобы запах смерти не коснулся его. Но Соляр в последние дни стоял так настойчиво, что даже запах масел медленно, но верно уступал тлетворному аромату смерти и стоило Аайе выйти во двор, как ее легких тут же коснулся сжимающий нутро покойный запах.

Слуги не подавали этому вида, но по скривившимся губам Тая было видно, что и его воротит от тленных паров, поднимающихся в воздух. Ее родственницы тоже это ощущали и потому держались поодаль. У ворот рядом, где прислуга подводила коней, стояли две прочие супруги господина Раида Шайхани и Ница. Леди Джесайя выбрала те-же темно-синие тона, в которые облачилась ее дочь. Заметив вышедшую Аайю и Тайала, женщины устало направились ближе. Они тоже провели ночи в молитве и под глазами Ницаях, и госпожи Тарьям с леди Джесайей зияли мешки от недосыпа.

Госпожа Тарьям, облаченная в черное с золотом, выглядела взволнованно. Она не любила покидать дом, поскольку переживала за Хадима больше прочих членов семьи. Кровные узы связывали их всех, но известно, что самые крепкие узы сковывают мать со своим дитем. И за болезненного сына леди Тарьям, вторая из жен отца, переживала всем сердцем, как переживала бы и каждая мать. Для нее Хадим был особенным дитем, шансом искупить порок, который навлекла на нее перед господином Раидом их первая дочь.

На небе стоял ИцРоан и синие лучи, густым и глубоким морским светом ниспадали на двор поместья. В их сиянии одеяния леди Джесайи и ее дочери действительно казались темнее, чем были на самом деле. Аайя подняла глаза к небу, глядя на силуэт луны среди огоньков-звезд. ИцРоан это хороший знак. Спокойная луна. Умеренная. Уйти в Вечность, ожидая новой жизни под ИцРоаном было достойным концом.

— Я думала, ты останешься с матерью, Аайя. — оглядела ее госпожа Тарьям.

— Нет, я отправлюсь со всеми. — ответила ей девушка.

— Ты еще ребенок. — коснулась пальцами подбородка леди Джесайя. — Вовсе необязательно дитю присутствовать в таком скорбном ритуале.

— В смерти нет скорби. — покачала головой Аайя. — Она мимолетна перед ликом Вечности. — так учили ее тексты Саийицавы. Это явно удивило третью жену отца, но леди Джесайя не стала ей перечить.

— Дети растут. — сказал свое слово Тайал. — Я тоже помню Аайю еще совсем малюткой, но и ей предстоит стать женщиной. Нет смысла ограждать юный ум от реальности жизни. Все мы столкнемся со смертью… так или иначе. — вздохнул Тай, глядя на тело Нарима у их ног.

Отец явился чуть погодя, не задержавшись. Он осторожно переставлял трость по ступеням, пока Гиацинт, беззвучно переступая с ноги на ногу, шагал за ним. Яхир и дядя Саиф шли следом, покашиваясь на евнуха.

— Уверяю, вам стоит отправиться в седле, господин Раид. — мягким голосом с хриплыми нотками, словно кто-то скребется у него в горле, убеждал отца оскопленный прислужник. — Не рискуйте больными ногами, пытаясь следовать пустому пути…

— Замолчи, Гиацинт. — оборвал его отец, ступив во двор.

— Ваш верный слуга не желал вас обидеть, — поклонился скопец. — однако, я беспокоюсь за ваше самочувствие.

— Тебе сказали молчать. — выдавил ему в лицо Яхир, проходя мимо.

Брат нес в руках обернутый в кожу ритуальный клинок для похорон, а дядя, следующий за ним, выносил посеребренный щит, остановившись у арки дверей, выходящих во двор, где журчал водяной источник.

— Кони готовы, дядюшка. — сообщил отцу Тайал, указывая на подведенных слугами кобыл. Он тоже надеялся, что господин Раид поедет верхом, но отец в своей праведности был непреклонен и прошел мимо лошади, остановившись у тела Нарима.

— Кто бы мог подумать, что мы будем его хоронить… — процедил Саиф, глядя на мертвеца и, судя по насупившимся бровям, учуяв его запах.

— Я даю вам слово, дядя, кровь Нарима будет смыта, как подобает обычай, кровью его убийц! — потирая в руках ножны похоронного меча, обратился Яхир к Саифу Шайхани, обеими руками держащему щит.

— Поди ближе, сын мой. — махнул ему рукой господин Раид.

— Отец?.. — чуть опешив сделал к нему шаг брат. Жилистая, худощавая рука главы семейства тут же схватила его за воротник и одернула к себе. Яхир качнулся, но устоял на ногах. Отец принюхался и с прищуром покосился на наследника, отпустив его от себя.

— От тебя несет вином, Яхир. — процедил Раид Шайхани.

— Но, батюшка… я… — замялся старший ее брат.

— Не открывай рта на обычай, коли сам падок на этот яд. — тихо, но грозно, вымолвил отец. — Хмельной язык развязывает дорогу дурному слову, но обратно ты его не воротишь. Попомни мои слова, они пригодятся тебе в те дни, когда вы также проводите навстречу вечной жизни меня самого. — он пошагал вперед, стуча тростью по мраморным дорожкам внутреннего сада поместья и Яхир, тяжело вздохнув, не посмел ему перечить.

— Ницаях, тебе стоило облачиться скромнее. — бросил на сестру грубый взгляд Яхир. Они вдвоем были детьми леди Джесайи, но кроме арвейдских волос, продолговатых лиц и серебряного блеска в глазах мало чем походили друг на друга. Как внешностью, так и характером. — И тебе, матушка, тоже следует преподать ей пример. Ты же замужняя женщина.

Этот укор в свою сторону от сына явно не понравился леди Джесайе.

— Если того потребует мой господин-муж, я сменю платья, Яхир. — довольно строго обратилась к нему женщина. Ее глаза недовольно блеснули.

— И то верно, коли это будет не нравится моему будущему мужу, я обязательно сменю шелка на черные покрывала. — Ницаях чуть было не позволила себе улыбку. — Как жаль, что мы не можем спросить это дитя по ту сторону Полумесяца, как ему одежды его нареченной супруги. — тряхнула она платьями перед Яхиром, словно бросая ему вызов. Тот лишь оглянулся на отца, ища поддержки в укрощении строптивых дам из восточных арвейдов, чья кровь текла и в нем самом, но не нашел эту проблему привлекающей отцовское внимание и с тяжестью сдержал упреки.

Пока присутствующие выстраивались рядами и седлали коней, отец прошел в начало процессии, остановившись рядом с Аайей и поглядев на нее. Лицо господина Раида омрачала всепоглощающая усталость. Многие говорили, что глава семейства Шайхани выглядит старше своих лет. Но, в памяти Аайи, отец, казалось, всегда был таким. С сединой в волосах, тяжелыми веками над уставшими глазами, бородкой и морщинами.

— Отец, — поклонила ему голову девушка, смиренно опустив взор, как было принято в разговоре со старшим и мужчиной. — надеюсь, вам передали…

— Я знаю, что твоя мать остается в детской, Аайя, не переживай. — положил руку ей на плечо Раид Шайхани. — Ты точно отправишься с нами, или останешься с матерью? Ты долго не спала, дочь моя.

— У всех нас еще будет время для сна. — ответила она, сложив руки у пояса.

— Как скажешь, Аайя… — он погладил ее по покрытой голове. Голос отца казался уставшим и хриплым. Он тоже давно не спал. Оглянувшись на стражу, поднимающую полотно, на котором лежало тело Нарима, господин Раид вновь пригляделся к Аайе. — Не боишься мертвых, дочь моя? — отец вновь нежно опустил руку ей на плечо.

— Какой мне толк пугаться мертвых, коли смерти нет? — ответила Аайя глядя в усталые глаза отца и замечая блеск седины, проедающей его волосы, отчетливей чем обычно, в падающем лунном свете.

— Многим юным девушкам стоило бы взять с тебя пример. — кивнул он.

Они выдвинулись следом за отцом, шагающим впереди, как самым старшим и главным, среди семьи. Позади него шли леди Джесайя и госпожа Тарьям, которым Ница вручила четки из дерева и ракушек. Аайя же почти всегда носила с собой собственные круглые и ровные жемчужинки. Дорогие и прекрасные, их подарил ей отец, зная, как часто она молится. По бокам от них выстроились на конях отцовские стражи с копьями, впереди которых выехал Тайал, не спускавший руки со своего длинного рыцарского меча. Ему предстояло скакать первым и отвечать за их безопасность. Тай облачился в черный камзол, подобающий трауру процессии, но все знали, что под ним кузен ее надел кольчугу. Неспокойные времена, неспокойные думы. Это действительно печалило Аайю. Позади мужчин, несущих тело Нарима, с мечом и щитом, шли Яхир и дядя Саиф. Завершали их шествие еще несколько конных стражей с мечами и пиками. Тай выехал вперед из ворот поместья и оглянувшись, кивнул отцу и следующей за ним семье.

Путь вдоль благодатных вод, текущих по этим рекам им предстоял не самый близкий. Кладбище мечей и щитов находилось поодаль от поместья, жилищ простого люда и уж тем более города. На этом настоял сам владыка земли, лорд Уальдмар. Их безбожные соседи, как и в общем-то, все зараннийцы, сжигали трупы своих мертвых на кострах и, как поговаривал Яхир, плясали вокруг них, пока те горят. Сами мысли о том, чтобы предать тело погибшего огню, вызывали у Аайи дрожь и смятение. Как могут они самостоятельно отдавать пламени своих близких, не давая им и шанса на новую жизнь? Как можно быть столь жестоким, чтобы отправлять трупы в костер? Короткой молитвой девушка отогнала эти черные мысли из головы, подальше от своей души и сердца. Как же далеки бывают люди от истины…

Ниспадающие синие лучи, блеск которых отражался в реке, делали течение Ицхиль Хвироа похожим на струящийся поток света луны, облеченный в плоть. Реки, несущие воду, для почвы и земли сравнимы с жилами, по которым течет кровь. Когда на небе стоит ИцХви, окрашивая воду в красный цвет, это особо впечатляет. Аайя, когда на небе стояла красная луна, вспоминала истории из писания о том, как Ицхиль встретила врагов на реке и в бесстрашном самопожертвовании сражения окропила воду своей кровью, принеся с собой победу. Такого самопожертвования ради веры Вечность ждала от каждого своего творения и каждый достойный из воинов Ицхиль не пожалел бы себя ради бесконечной ее благосклонности.

И пускай Нарим пал в какой-то суматошной уличной перепалке, он все еще был творением Вечности, потомком Ицы и воином Ицхиль. И не Аайе судить его. Скорбные лица людей вокруг нагоняли на нее тяжкое ощущение, но девушка не поддавалась горю и смятению. В обещанный час эта смерть перестанет иметь какое-либо значение. Каждому верному воину Ицхиль обещан этот шанс послужить Вечности еще один раз.

Прохладный ночной ветер казался исцеляющим после палящего солнечного дня, проведенного в молитве. Однако, в голове все еще мутило и ощущалась какая-то свинцовая тяжесть. Девушка старалась не обращать на это внимание, но звон в висках не уступал, а то и становился громче. Благо, тихие молитвы идущих рядом родичей отвлекали ее от этого помутнения.

— Веди нас вечный лунный свет, мы ждем, мы знаем — смерти нет…— каждый шептал молитву тихо, но, сплетаясь в ночи, голоса звучали громче, словно раздающееся под сводами мира эхо.

В голове ее эхо это звучало даже более отчетливо, словно череп был колоколом, а каждый звук, раздававшийся вокруг, отдавал в нем звоном. Это было от недосыпа, говорила ей мать. Леди Хашнай тоже страдала головной болью после тяжелых богослужений ночами. Но это ничего, убеждала мать. Боли не стоит бояться, как и смерти. Боль мимолетна, а жизнь — вечна. Веря матери, девушка сделала глубокий глоток бриза, подувшего со стороны реки.  Аайя думала, что свежий ночной воздух, несущий речную прохладу, поубавит головную боль, но та не отступала, а, казалось, стала только сильнее, словно гудела изнутри.

Полыхающий в ночи свет Перста далеко в Срединном море виднелся особенно ярко в ночной мгле на фоне звезд, словно зарево огромного пожара, достающее языком пламени до самых небес. Отсюда он был слишком далеко, чтобы видеть основание Перста воочию, но огненный столп, тонкой ниточкой прорезавший морской горизонт вдалеке, всегда бросался в глаза. Аайя иногда представляла, как выглядят Персты Сотворения вблизи. Наверняка, как на дядином сефидском ковре. Еще одна демонстрация чудес, порожденных миром Вечности.

Заглядываясь в молитве за горизонт, она и не заметила, как их процессия уже подобралась к месту захоронения. И только, когда Аайя обратила на это внимание, она еще сильнее ощутила, как болят от пройденного пути ее ступни и как раскалывается голова от звенящего гула.

Мечи и щиты, возложенные вдаль на могилах умерших, сияли в свете ИцРоан, отливая голубым. Некоторые стражники во главе с Тайалом проехали вперед, оглядывая окрестности, но опасности рядом не было. Аайя была рада, что тревоги близких не оправдались и никто не нарушит обряда. Вечность всегда хранит своих творений, как завещано потомкам Ицы.

Простолюдины, поклоняясь, уступали дорогу процессии. Несколько их глинобитных хибарок стояли поодаль от кладбища мечей и щитов с разных сторон. Обычно неподалеку селились старики или вдовы, которых семьи не удерживали у житниц. Чаще всего некоторые из них надзирали за местами похорон, чтобы гнусные расхитители могил не воровали уложенное над покойными оружие. Несколько лет назад они опять схватились с анварскими крестьянами, когда увидели, что с кладбища пропадают железные мечи и, чуть более редкие, кованные щиты. Их соседей обвиняли в осквернении захоронений, но доказательств, что это были анвары, так и не нашли. Но, на всякий случай, лорд Шепп выставил у кладбища постоянный дозор в пару копейщиков, а отец, переживая за судьбу мертвецов чуть больше, добавил к ним еще несколько своих людей. С тех пор никто не осмеливался воровать с кладбища оружие.

Эта традиция зародилась тогда, когда Ицхиль, Дочь Полных Лун, впервые хоронила своих павших соратников. Она знала, что в назначенный срок ее верным последователям пригодится оружие и каждый, будь то мужчина или женщина, сможет держать щит или клинок во славу Вечности, когда придет час послужить в воинстве Лунной Дочери вновь. 

Зажиточные праведники, сродни отцу, знаменовали могилу дорогой сталью и прочным железом для меча и щита. Простолюдины оставляли, обычно простой, выкованный специально для похорон, железный клинок и прочный дубовый, зачастую покрытый сыромятной кожей, щит. Нищие и бедняки довольствовались имитацией оружие из дерева, оборачивая его тряпками, словно в ножны, не имея возможности дать мертвому настоящие клинки. Со временем дерево сохло и гнило, кожа раскладывалась и даже некоторый метал покрывала коррозия. Потому предпочтительным считалось следить за могилами и менять павшему родичу, ожидавшему вечной жизни, его посмертные щит и клинок.

Отец, по дядиной просьбе, выбрал лучшую сталь и железо, обработанную так, чтобы время не имело над ним сильной власти. Но Аайя знала, что мгновения, которыми будут те года и десятки лет, за которые этот металл не возьмет ржавчина, едва ли будут заметны для Вечности. Именно за тем смертным детям Ицы настояло следить за захоронениями. Но, к сожалению, проходя мимо старых и заброшенных могил, девушка видела, что многие мечи проела ржавчина, а от щитов из дерева и кожи оставались лишь окованные железные части да щепки. Некоторые родственники умерших могли и сами уже покоиться в земле, не оставив наследников, готовых следить за могилами. Это печалило. Иногда старосты и мудрецы из поселений собирали медных грошей или серебряников на то, чтобы закупить для некоторых могил новых клинков или сбить щит, но со временем количество мертвых в земле росло, и обслуживать все могилы не выходило. Отец иногда подсоблял простолюдинам, выделяя помощников или монет на это доброе дело, но и их не хватало на столько широкий могильник.

Люди отца поднесли тело покойного к заготовленной для него могиле, которую вызвались вырыть несколько крепких селян, знакомых с Наримом, когда-то помогавшим им. Почва здесь, поодаль от рек, была песчаной и каменистой, однако это не мешало выкопать в ней могилу. Обходя место упокоения с разных сторон, они расступались, освобождая проход для мужчин, опускающих тело Нарима в землю. Молитва присутствующих стала громче, когда покойного стали закапывать.

— …где согрешили — нас прости, утрату с болью отпусти, и время обернувши вспять, дай послужить тебе опять. — синева лучей серебрилась по песку, которым засыпали тело покойного.

Ее родичи тоже принялись помогать и, взявшись за лопаты, дядя Саиф и спешившийся с лошади Тай, довершили со стражниками могилу, утрамбовывая камень, землю и песок в небольшую насыпь на месте, где еще мгновение назад лежал в земле их собрат по вере. Дядя, тяжело вздохнув, взял в руку горсть земли с песком, потирая ее между пальцев.

— Достойный в мимолетной жизни, он будет достойным и в вечной. — тяжело произнес Саиф Шайхани, осыпав землей могилу.

— Вечность запомнит тебя, и мы не забудем. — тихо сказал Тайал.

— И пускай твои убийцы навеки живут в страхе за то, что сотворили, — с горечью выдавил Яхир, обнажая серебрящийся в лучах ИцРоана похоронный клинок и резким движением вогнав его в землю у изголовья могилы. — тебе не придется ждать долго, прежде чем поквитаться с ними лично…

Отец, тяжелым взглядом покосился на старшего своего сына, но ничего не сказал. Подступив ближе, опираясь на свою трость, он встал над могилой Нарима и, сделав глубокий вдох, сказал последнее напутствие.

— Вечность в каждом ее творении и ты навеки пребудешь в Вечности. — хриплый и усталый голос отца был едва слышен, словно его уносит ветер. Дядя Саиф, поклонившись брату, возложил у могилы начищенный до блеска похоронный щит, в котором отражались звезды и синяя луна с небосвода. Аайя на мгновение задержала на нем взгляд, подняв следом глаза на небо. Вечность глядела на них своими иссиня-темными очами.

Путь назад ей позволили проделать верхом, как и отцу с двумя его женами. Раид Шайхани с трудом держался на ногах после такого долгого пути, однако, как истинный праведник, отец ее превозмог мирскую боль и прошел последний земной путь с покойным, провожая его. Она не могла не гордится им. Даже ее, казалось, молодые ноги, дрожали от долгой ходьбы по песку и камню, какого было отцу, она не представляла. И, когда Тайал, подавая ей руку, чтобы взобраться в седло своего коня, помог Аайе усесться, она ощутила мимолетное, но такое страшно сладкое живое наслаждение от того, что путь назад не придется преодолевать болящими ногами.

Голова все равно пульсировала болью от напряжения и каждый цокот копыт лошади по камням отдавался в ней звоном. Девушка старалась не показывать этого, однако, иногда, не могла не скривить лицо в болезненной гримасе, когда виски и затылок вновь раздавались ударами по всему телу. Дома она, кое как, добралась до кровати в детской, где уже тихо сопели уложенные матерью Хаям и Хадим. Она постаралась лечь, не разбудив их.

Аайя ерзала на перинах, не в силах унять дрожь. Так она устала. Ноги и плечи болели, но более прочего раскалывалась голова. Она читала молитву в просьбе избавления от краткой боли, но звонкий гул не прекращался. Аайя принялась потирать виски и постаралась лечь удобнее, но помогло это не сильно. Луна уже убывала, готовясь уступить место солнечным лучам, взбирающимся из-за горизонта, когда девушке удалось заснуть. Но даже во сне боль ей не уступала и бередила голову. Звон перетекал в холодный и скрипящий звук, преображался в шелест воды ручьев и рек и наконец, разразился хрустом ломающегося дерева и треском полыхающего огня. Аайя в поту проснулась, ощущая, как болят от недосыпа глаза. Занимался рассвет, а она чувствовала себя так, словно не спала целую вечность.

ЩЕДРЫЙ БРАТ

«По бурным валам шхуна вьется,

«Морскою шлюхою» зовется,

Команда сплошь на ней одна,

Все чья-то дочерь иль жена!

Был белоснежный тот причал

Поэт белесый нас встречал,

Красивым был арвейдский мальчик

Жаль что кинжал-то его с пальчик.

Видала «Шлюха» все моря,

везде бросала якоря,

но вот такого мужика

ни разу не встречала!

А рыцарь с каменных холмов

Уж рваться к бою был готов,

Но больно долго меч точил,

Меня бедняга утомил.

Видала «Шлюха» все моря,

везде бросала якоря,

но вот такого мужика

ни разу не встречала!

А на восточных берегах

Одни лишь луны на стягах,

И как снастями не трясла,

Их скимитаров так и не увидела.

Видала «Шлюха» все моря,

везде бросала якоря,

но вот такого мужика

ни разу не встречала!»

Отрывок известной портовой и моряцкой песни.

— Застегни плащ подобрее! — возмущенно бросила Иринэ Каранай. — Ты слышал, как ветер гудел по ночи?! Словно боевой рог!

— Матушка! — возмутился Эндри. — Я знаю, как мне одеться!

— Давай-давай, надень чего потеплее. — погрозила ему пальцем мать. — Ишь чего удумал, еще бы голым пошел в костер!

— Вы преувеличиваете, матушка. — поправил свой камзол он. — Сегодня солнечный, добрый день. Ни чета штормовому безумию, которое бушевало тут, когда мы приплыли.

— А я сказала — одевай что потеплее. И наятни подштанники из козлиной шерсти, чтобы еще чего не отморозить! — насупилась женщина.

— Я… — хотел было возмутить Эндри Каранай, но не стал. Спорить с его матерью, госпожой Иринэ, было гиблым делом и он это помнил.

— Не пререкайся с матерью, Эндри! — прищурилась леди Каранай. — Сколько внуков уже подарил мне Ричатт? А Родди? Вот-вот, и сам подумай, Эндри… Ты еще не старик и вполне себе статен, если не смотреть на твое пузо! Какая-нибудь мудрая анварка, или, на крайний случай, долийская леди, вполне способна будет родить тебе еще детей!

— У меня уже есть дети. — застегнул свой красивый кожаный пояс на камзоле под обвисающим животом Эндри Каранай. Ему приходилось напоминать об этом так, словно мать забыла.

— Бедняжка Тия, которую ты сплавил Родди на воспитание и… этот… — вздохнула мать, с укором поглядев на среднего своего сына. Эндри часто возмущался таким заявлениям. И не любил, когда мать принимала их с братьями за все таких же малых детей. Он уже солидный мужчина, знающийся со многими знатными господами, лордами, рыцарями и, теперь, повидавший самого короля! Незачем поучать его, как жить. — Тебе нужны и наследные сыновья, Эндри. Иначе, кто же протянет ветвь твоего рода в истории?

— Тия прелестное дитя. Юная солнечная лисичка. — Эндри попытался вспомнить лицо дочери яснее этих очертаний, но уже не смог. В последний раз он видел дочь, когда ей не было и десяти лет. Озорное и улыбчивое дитятко. — Чем она хуже прочих твоих внучек? — притворно насупился он.

— И как тебе не стыдно говорить такое собственной матери?! — ворчливо нахмурила седые брови леди Иринэ. — Всех своих внуков я люблю так же ярко, как и сыновей, мне их подаривших! Тия, коль мне не изменяет память, милейшая девочка лет пяти. Была, когда в последний раз ты приводил ее мне. Но девочки, растущие без отца, имеют склонность становится не такими милыми, Эндри! — хмыкнула мать.

— Уверен, Родди не даст ей закиснуть. Там, на юге, тепло, светит Соляр, можно плескаться в этих речушках… Да и письма, которые они отправляли нигде не изливаются жалобами… — Эндри понимал, как жалко все это звучит, однако, все же не остановился. — Тия, несомненно, вырастет достойной девушкой. Она же анварка, в конце концов! Роддварт не соврет!

— Но Роддварт ее дядя. Не отец. — прищурилась леди Иринэ.

— Он тоже твой сын. И тоже, между прочим, отличный человек! Не будешь же ты спорить с этим, матушка?! — развел руками Эндри, подбирая плащ потеплее из тех, что висели в дубовом шкафу.

— Эх, Эндри-Эндри… — покачала головой женщина, поправляя свой мощный меховой плед, которым прикрывала ноги. — Иногда мне кажется, что ты остался тем же ребенком, каким и был.

— Довольно, матушка! Вы бы еще сказали это где-нибудь на замковом приеме! Это был бы стыд и позор! — махнул рукой Каранай.

— Так потому я и говорю тебе это здесь, — приподняла морщинистый палец мать. — а не на каком-то приеме! Один на один. Зачем же мне чихвостить своего сына на людях. Но это не значит, что ты должен не принимать мои слова к сведению, Эндри! Давно пора тебе найти новую жену, остепенится…

— Значит все-таки прелестной внучки тебе недостаточно! — не отступал Эндри, примерив сначала один плащ, а следом другой.

— Послушай меня, сынок, — старческий голос матери наконец стал мягким, таким, когда она говорила что-то действительно важное. — я понимаю, что ты тоскуешь по ее матери… услал дочь прочь, чтобы не вспоминать о ней… но жизнь-то продолжается, и она не вечна.

— Ма… — хотел было сгрубить Эндри Каранай, но прикусил язык. Более всего на свете, он не любил, когда кто-то припоминал ему это. Сделав глубокий вдох, он прогнал из головы образы ее синих глаз и рыжих, как его собственные, вьющихся волос, с щелчком застегнув плащ. — Это жестоко!

— Это правда, Эндри. Ты взрослый мужчина, а не мальчик, я же знаю… — опустила взгляд леди Иринэ, сложив испещренные морщинами и венами пожилые руки на коленях. — нужно научится отпускать и жить дальше…

— А чем я, по-вашему, занимаюсь, матушка? — обернулся Эндри к леди Иринэ, демонстративно взмахнув своим плащом. — Как мне? Идет?

— Главное, чтобы ты не промерз до костей, сынок. — вздохнула леди Каранай, поерзав в своем кресле. — Твой отец всегда мечтал, что его род, удостоенный чести стать знатным и лордским, разрастётся, как древесный корень в погожий день. Братья твои уже пустили ростки, а ты…

— Вы ко мне несправедливы, матушка, — поправляя свою одежку и проведя рукой по рыжей шевелюре, ответил Эндри Каранай. — я тружусь во славу отцовского рода, как могу. Иначе, послал бы меня Ричатт сюда, по столь важному поручению? — он не стал распространяться, что так и не уговорил лорда-хранителя Роллада пожаловать оспариваемые земли его старшему брату задаром. — Ни одно родовое древо, о котором мечтал наш покойный благороднейший отец милорд Эрвин, не вырастет, коль для него не будет достойной земли. Наследные вопросы, которые одарят наш род щедрыми земельными наделами, брат доверил мне. Это ли не труд на благо рода?

— Какой подвешенный у тебя язык, Эндри. — сварливо покачала головой леди Иринэ. — Пожалуй, хоть этим, наверняка гордился бы Эрвин.

— Отец наверняка будет благодарен моему труду. — сказал он матери. — И прелестный горный орел, герб нашего деда, будет почтенно реять на ветру!

— В такие моменты, ты звучишь, точь в точь, как отец. Сколько мечтательной надменности в твоих словах… — мать вновь откинулась на спинку кресла, глядя на него. Леди Иринэ была грузной, седой, уже сильно пожилой женщиной, однако, рассудок при всех годах не подводил ее. — Каждый из вас чем-то так походит на него…

— Иначе были бы мы его сыновьями? — улыбнулся Эндри. — Анварская кровь горяча и сильна. Семя рода Каранай будет жить долго.

— Да-да… — причмокнула морщинистыми сухими губами леди Иринэ. — И это тоже его слова. Как многое вы переняли у него. — голос ее вновь стал мягким. Леди Иринэ, вспоминая о муже, часто переходила на сантименты, даже тогда, когда в шутку поминала его ворчливость, вспыльчивость и горную анварскую горячую голову. — Ваш отец был человеком суровым, но одаренным. Ричатт взял от него умение махать клинком, тебе достались его сладкие речи, а Роддварту, пожалуй, его гордость и страсть. Словно бы вместо одного Эрвина Караная я подарила миру еще троих.

— И мы с братьями намерены не посрамить его имени. — горделиво поднял голову Эрвин, вспоминая отца. В памяти, каким Эндри его помнил, отец больше всего походил на Ричатта. Суровый, высокий, широкоплечий, с мощной темно-рыжей бородой в молодости и почтенной сединой, сменившей ее в преклонные годы. Грозный взгляд исподлобья и излюбленная им папаха козлиной шерсти, белая, в цвет старческой бороды.

— Уж постарайтесь. — покачала головой почтенного возраста леди Каранай.

— Так… — подхватил он мешочек с серебром, убирая его во внутренний карман за пазуху. — мне нужно спешить, матушка. В порт.

— Я помню. — кротко ответила леди Иринэ. — Не промерзни!

— Не предоставлю ветру случая, — улыбнулся ей мужчина. — не скучайте, матушка. Надеюсь, я не задержусь надолго и добуду нам корабль.

— Добудешь, как же иначе. — улыбнулась мать, потянувшись за пяльцем, иглой и красной пряжей, принявшись коротать время за вышивкой, в которой леди Иринэ знала толк поболее многих других дам.

Эндри надеялся, что не запоздает, так долго подбирая себе наряд. Сир Кельвин Стонфист пообещал им с Редмаунтом встретиться неподалеку от постоялого двора, в котором они остановились и, который, он же, посоветовал своим гостям. Каранай подозревал, что не просто так. Сир Кельвин был явно знаком с хозяином и его женой, отчего те сделали им с Редмаунтом уступок в цене комнаты за ночь. Вышло и правда выгодно, что, безусловно, не могло не радовать. Хорошо иметь знакомых, родственников, друзей и побратимов, которые могут подсобить в нужный момент. А Кельвин Стонфист, будучи сыном королевского кастеляна, знал многих здешних.

Больше всего Эндри волновало, какую цену запросят у него северные мореходы за то, что они могли бы занять место на их корабле. Он редко имел дело с северянами. А тем паче, с северянками. Их женщины были мореходами вровень с мужчинами и Каранай даже не представлял, что из всех тех слухов, ходивших о них, было правдой или хотя бы не ложью.

Закрыв за собой, мужчина набрал воздуха в грудь, собираясь с мыслями и нервно проверив, точно ли он не забыл серебро. Нет, оно было за пазухой. Постоялый двор, где они ночевали, был действительно убранным и дорогим. Сир Стонфист честно сказал, что за такую цену, которую тут у него потребуют, все будет стоить того. И Эндри был согласен. Это было лучше, чем заночевать в каком-то вшивом кабаке, полном челяди.

У дверей, переминаясь и о чем-то судача, стояли охраной Том и Тим Тонны, два бугая, которых приставил к ним охраной брат его Ричатт. Они были мощные молодцы, широкие, как шкафы, сильные, как быки, но тугие, что скорлупа заморских орехов. Завидев Эндри, Тонны тут же выпрямились.

— Господин Эндри! — выпятил грудь вперед Том.

— Милорд Каранай! — притопнул ногой Тим.

Оба они были на одно лицо и средний из сыновей леди Иринэ никогда не мог точно их отличить. Даже по характеру и сообразительности Тим и Том были примерно на одном и том же ослином уровне. Но им было не занимать верности, силы и твердости духа. Этим их ценил Ричатт и потому доверил охрану матери и брата именно им. Эндри не спорил в этим выбором.

— Я оставляю мать на вашу заботу. — с легкой серьезностью пригляделся к ним Эндри. — Вернусь, когда добуду корабль. Никого не пускайте.

— Дык кто-б еще сюда сунулся, завидев нас-то! — усмехнулся Тим.

— Любого отпугнем, как прикажете, господин Эндри! — поддакнул Том.

Покачав головой, Эндри поправил капюшон и, оставив двух этих боевых буйволов на страже, пошагал вниз по скрипучим ступенькам, исхоженным гостями постоялого двора. На нижнем этаже почти никого не было, только пьяный забулдыга дрыхнул за столом у окна и хозяйка сонно потирала кружки для эля за стойкой. Каранай не обратил на них внимания.

Скалы, на которых громоздилась королевская крепость, были видны даже отсюда. Портовый город на Грандстоуне, куда они причалили и где остановились, носил довольно звучное название Каменистый. И это ясно, почему. Берег и земля тут были сплошь из гальки да мелкого камня. На улицах никто не удосуживался положить плитку или засыпать ее чем-то. Потому ходить пешком, ездить на лошади и трястись на повозке из-за здешних дорог не доставляло никого удовольствия. Камни и есть камни.

Каменистый, вопреки тому, что являлся городом да еще и во владениях короля Мьора, был не чета не то, что Арвейдиану, а даже портовым городкам поменьше, Ишерону или Южному Арвиру. Серый, мрачный, мокрый, с чаще деревянными, нежели каменными домиками. Древесины на королевских островах было не меньше камня. Здешние леса славились крепкими дубами, березами и каштанами. Из них строили дома, но еще чаще — сбивали корабли.

На каждом острове архипелага бывала своя верфь, но на Грандстоуне, как подобает королевской земле, находились самые большие. Фарры гордились своим умением строить прочные и громоздкие корабли. В то время, как северяне чаще путешествовали и воевали на более легких, стремительных ладьях, коггах и реже на каракках. Именно в поисках последних им предстояло найти прекрасную госпожу Иду, а Эндри оставалось полагаться на то, что та еще не отплыла, как грозилась.

Ночью стояли Луны Морехода и сегодня, вероятно, их остаточный свет на ночном небе проводит их в путь. Отправляться с такой луной в плавание — значит получить высшее благословение. Моряки верили в удачу этих перетекающих лун. Верил в нее и Эндри, надеясь, что она принесет им легкий и свободный путь до Ишерона. Но луны на небе уже не виднелось, а солнце на островах фарров всегда было тусклым и словно бы не грело, но сегодня смуглые тучи дали Соляру пробиться лучами к земле и Эндри даже ощутил некоторое тепло, столь редкое на Фарровых островах.

— Погожий денек для наших скверных мест, да? — усмехнулся сир Кельвин, подтверждая его слова, когда Каранай добрался до конюшни.

— И то верно. Хорошая луна достойна доброго солнца. — кивнул ему Эндри, расправляя свой плащ и, вдохнув соленого морского воздуха, поднял глаза на Соляр, щурясь и радуясь тому, как солнечные лучи пощипывают его щеки.

— Апчхи! — разразился Джесси Редмаунт, укутавшийся в теплый шерстяной кафтан под камзолом. Он очень быстро простудился после их путешествий под ливнем и холодным островным ветром. И теперь ни солнце, ни даже добрая путеводная луна, сулящая им счастливое отплытие, его не радовали.

— Сочтем это за ваше согласие, сир Редмаунт. — Кельвин Стонфист, как и обещал, привел им пару добрых коней, чтобы его гостям не пришлось на своих двоих расхаживать по пристаням, ища корабль леди Иды под скромным и емким для северян названием «Радужный».

Несмотря на скромность города, в гавани Каменистого стояло немало кораблей. Седлав коней, они ехали вдоль пристани, где воняло рыбой и илом. Корабля, который принес их сюда, Эндри уже и не видел. Впрочем, Джесси Редмаунт сказал, что тот уже уплыл, оттого нет смысла даже пытаться его найти. Его знакомый рыцарь снова раскашлялся и зашелся чихом. Да уж, не лучшее время для того, чтобы простудиться.

— Вы знаете, где нам искать леди Иду? — обратился Редмаунт к Кельвину.

— Подозреваю, не у торговой пристани. — пожал плечами сир Стонфист и пришпорил своего коня. Эндри и Джесси поспешили за ним. Обогнув часть берега, они вышли к куда менее заполненному моряками, зато охраняемому людьми Мьора, причалу. Тут стояли на цепях боевые суда и гости его величества, понял Каранай. Оттого и стража. Леди Ида из Ассе считалась почетной гостьей короля, значит и «Радужного» нужно искать тут.

И сир Стонфист не ошибся. По гулу одетых в меха бородатых моряков, они легко увидели не слишком великий корабль госпожи Иды с поднятыми парусами, украшенными в цвет радуги, как и его борта. Северяне верили, что радуга — мост между миром смертных и миром загробным. И что по ней суровые крылатые воительницы валькиры уносят павших воинов туда.

— Я уж думала, вы забыли о моем предложении! — усмехнулась леди Ида, упершись руками в бока, когда увидела подъезжающих за Кельвином гостей.

— Мы искали вас в другой части берега. — пожал плечами Каранай.

— Что-ж, значит вам повезло, что я проспала рассветное отплытие после пары лишних чашек доброго эля. — спрыгнув с невысокого борта на причал, Ида из Ассе пошагала к ним широкими шагами. — Море сегодня поднялось, как видите. Голубая луна — добрый знак.

— Видимо, лишь по ее воле, мы с вами и не разминулись. — ответил Эндри.

— Так, ребята, что вы уши поразвесили?! — крикнула она своим морякам, остановившимся и глядящим на ее собеседников. — А ну-ка, принялись за работу! — не смея перечить женщине, моряки продолжили готовить корабль к отплытию.

Свежим утром леди Ида, и без того молодая, казалась еще более свежей и энергичной. Эндри любил таких женщин, в которых пылал жизненный огонек. Они способны были разжечь пожар в душе любого, даже самого унылого мужчины на свете. Поправляя свой плащ, изукрашенный в ту же священную для северян радугу, северянка укуталась от ветерка. Ее волосы, цвета рыжего металла, на таком, даже нежарком, солнце, приобретали оттенок меда и казались сладкими, развеваясь на ветру.

— Не думаю, что мой корабль было сложно найти, — улыбнувшись, ответила им Ида из Ассе. — но тетку мою, Ронду, будет сыскать еще проще.

— Надеюсь, вы сможете упросить вашу милую тетушку не сдирать с нас три шкуры по цене за каюту в серебре… — начал было сир Джесси, но тут же разразился кашлем и чихом. — Апчхи!

— Ох, милейший сир, море, вижу, не для вас. — усмехнулась Ида из Ассе, осматривая причальный берег. Сир Стонфист спешился, и Эндри с Редмаунтом последовали его примеру. Негоже идти за пешей женщиной верхом. — Не хворайте!

— Было-б это так легко в такую то погод… Апчхи! — утер нос рукавом тот.

Северянка, поправив свои волосы, сплетенные в тугую косу позади, спадающую на спину, пошагала вдоль пристани, рассматривая причалившие тут корабли. Торговые и военные, большинство с материка, но на приколе присутствовали и корабли из более далеких стран. Эндри видел тут пару торговых суденышек из южных полисов за Срединным морем, и даже массивный, словно огромный бочонок, корабль из Индавира-в-Лоне-Гор.

Здесь же стоял огромный двухъярусный «Гнев Владычицы Фарры». Самый большой и грозный корабль здешнего флота. Морская дева поглядела на него со смесью уважения и недоверия. Корабль был назван в честь Фарры Квиллонской, девы-воительницы, якобы отвоевавшей для своего народа эти берега в войне с колдунами, призывателями грозовых штормов. В честь своей прародительницы, ее народ и называл себя фаррами. И сказки о ней до сих пор рассказывали здесь детям на ночь больше, чем баллады о пророчице Заранне или Светоносном Соколе.

Помимо множества торговых судов, прибыл в порт и небольшой кораблик с Сефида, скромно нареченный «Восточным Ветром». Эндри бы ни про что не подумал, что это может быть кто-то кроме захолустного купца, однако сир Кельвин поведал ему что на этом корабле прибыла сегодня прямиком с юга леди Дея, дочь Мьора Роллада. Однако, несмотря на прибытие племянницы короля здесь не было ни стражи, ни трубачей с фанфарами. Даже пир никто не удосужился устроить, что удивило Джесси Редмаунта. О Мьор Дее ходили, однако, разные слухи, отчего Эндри не был удивлен такому тайному прибытию и, наверняка, это была бы тайна, не разболтай ее им Кельвин Стонфист. Поговаривали, что дочь Мьора Роллада колдунья и провидица, скрывающаяся в подземельях под скалами замка и пьющая кровь невинных девиц, чтобы поддерживать молодость. Другие уверяли, что она руководит разведчиками короля лично и никогда нельзя узнать ее при дворе, поскольку она притворяется служанками и шлюхами, подслушивая, о чем судачит чернь. Третьи настаивали, что Мьор Деи вовсе не существует, а иные уверяли, что она скрывается лишь потому, что является горбатой уродиной с ожогами на лице, которые вынуждают ее носить маску из железа, скрывая физиономию. Эндри не мог верить ни тем, не другим. Правда была лишь в том, что у Мьора Роллада была дочь, известная тем, что руководит королевскими соглядатаями и часто отсутствующая при дворе короля, предпочитая гостить за рубежом. Иное — сказки, которые так любит челядь.

— А вот и теткина «Соленая дочь». — кивнула на стоявший поодаль корабль Ида из Ассе и Каранай с сиром Джесси принялись присматриваться к нему.

Судно как судно, не маленькое, но и не боевой корабль, которым можно переломить вражескую посудину надвое. Радужные паруса, как у почти всех мореходов из северных марок. Корпус, видавший виды, но все еще крепко сбитый и мощный. Команда грузила на борт товары и громко перекрикивалась друг с другом. Что показалось Эндри странным, так это то, как много женских голосов доносилось с палубы. Все знали, что северные женщины ходят в море на равных с мужчинами, и все же…

— Добротное судно. Для торгового. — оценил «Соленую дочь» сир Кельвин.

— Что-ж, познакомьте нас с вашей тетушкой. — улыбнулся Эндри.

— Главное, не засматривайтесь шибко на ее команду. Она не любит, когда к ее дочерям пристают. — сказала северянка.

— Дочерям? — удивился сир Джесси.

— Это что-же, как в той грязной портовой песне? — улыбнулся Стонфист.

— Не совсем. — судя по смешку, Ида из Ассе явно оценила шутку. — Но наплодить целую охапку детей она сумела сполна.

— И сколько же? — учтиво поинтересовался Эндри.

— Тетка моя Ронда успела завести за свою жизнь немало дочерей. — с какой-то насмешливо-загадочной улыбкой сказала леди Ида. — Боюсь, если я примусь их всех считать, то моих познаний в счетоводстве не хватит!

— У меня тоже есть дочь. — сказал Эндри. — Тия.

— Да и не только дочурка, а? — усмехнулся Джесси Редмаунт. Каранай смерил его недовольным взглядом и тот замолчал.

— Да? — с удивление глянула на него Ида. — Ну, может вы с Рондой найдете общий язык и вам не понадобится даже и серебро.

— Было бы неплохо. — причмокнул сир Редмаунт и снова зашелся чихом.

Ида быстрым шагом своих длинных и стройных ног бросилась к сидевшим на паре еще не груженых на борт ящиков и бочек, судя по всему, с винами, двум барышням, виду которых немало удивились оба мужчины и даже их молодой провожатый Стонфист в придачу. Одна из девчонок была светленькой, со слегка хитрыми, сощуренными глазами и растрепанными волосами со странным изумрудным переливом. Заморской крови в ней намешано немало, оценив светленькую, подумал Эндри. Индавирка, как пить дать. А вот вторая поразила и самого Караная и, в особенности, сира Джесси. Черная, как смоль, с легкими кудрящимися волосами, стриженными коротко, как у мужчины. Он принял бы ее за моряка, если бы не проглядел под ее легкой белой моряцкой рубахой острые, как пики, женские соски. Завидев черномазую напротив Иды из Ассе, Джесси Редмаунт вытаращил глаза так, словно мертвеца увидел.

— Мара! Бетта! — те тут же откликнулись на имена. — Какие хмурые лица в пригожий денек на побережье. Само море сегодня благоволит к плаванью, от чего же у вас, дорогие, такие кислые рожи?! — уткнувшись кулаками в бока, подошла к ним двоим Ида.

— Ида… — вздохнув, пожала плечами девчонка с прищуром, отозвавшаяся на имя Мары. Она казалась расстроенной, а на тонких ее губах под острыми скулами, сияла печаль. — Приятно тебя видеть… — по лицу Мары сложно было сказать, что она рада была бы видеть хоть кого-то.

— Кого это ты к нам привела? — с прищуром кивнула на стоявших позади и пяливших на нее во все глаза, черная, как ночь, девушка по имени Бетта.

— Эти… господа, хотели бы видеть Ронду. — пояснила, довольно коротко и ясно, северянка. Словно бы торопилась. — Готовы отдать серебра за свободную каюту на троих.

— Мы идем на юг. Не на север. — поправив что-то, висящее у себя на плече, нахмурила брови черная Бетта, надув свои пухлые губы.

— Именно туда им и надо. Тетка говорила об остановке в Ишероне, верно? Если ее не отяготит кошель с серебром, они будут только рады с ветерком домчаться на вашей посудине на юг. — ответила Ида.

— Они не захотят… если узнают… — вздохнула Мара, покачивая ногами.

— Узнают о чем? — приподняла бровь северянка, сложив руки на груди.

— На Сефиде перекрыли порты. Даже на пограничных островах. — голос у черномазой был странным, непривычным для Эндри. — Мы не надеялись задерживаться там надолго по пути… — расстроенно выдавила Бетта.

— Если царица не соблаговолит к нашему отплытию снять свою блокаду на море, эта дуделка нам еще ой как пригодится. — грустно усмехнулась светлая морячка, вальяжно покачивая сапогом и кивнув на вторую.

— Нам придется идти через глубокие воды. — хмурясь, поправила висящий через плечо рог чернокожая. Каранай наконец-то разглядел его.

— Позвольте… — выступил вперед он. — Дамы, доброго дня.

— Пф, дамы. — усмехнулась черная, кивнув на Эндри и ткнув Мару в бок локтем. Та тоже посмеялась, но, изобразив почтение на лице, привстала и поклонилась Каранаю в кривейшем из виданных мужчиной реверансов.

— Если я не ослышался, вы собрались плыть в Ишерон через Сефид? — чутка смущенно под их пристально неэтичными взглядами, спросил он.

— Все так. — пожала плечами черная, придерживая свой рог.

— А нельзя ли нам проплыть вдоль берега? Избегая Сефида? — уточнил у девушек сир Джесси Редмаунт, переступающий с ноги на ногу.

— Нам нужно в срок доставить камни и тряпки в один из их портов и выручить серебра, чтобы закупить в вашем Ишероне хваленого вина, которое мы будем продавать на востоке. — сказала светленькая Мара.

— Не слишком ли это опасно? — прищурился Эндри. Глубокие воды, Сефид… все это, конечно, звучало как хорошее путешествие. Но и могло быть долгим и ненадежным путем. А ведь с ним мать…

— Не опасней, чем совать руку медведю в пасть. — усмехнулась Ида.

— Позвольте, дело в том, что нас трое… — начал Каранай.

— Я вижу. Считать умею. — по улыбке Мары сложно было понять, шутит она, говорит всерьез, или не выражает эмоций вовсе. — Это важно в морском деле, знаете ли… Раз. Два. Три. — указала она поочередно на всех мужчин.

— Нет-нет, понимаете ли, сир Стонфист лишь вез нас до пристани, — пояснил наконец Эндри. — он не плывет с нами.

— И? — прищурилась черная. — Кто-ж тогда плывет? Его конь?

— Дамы, позвольте ему договорить… — возмутился Джесси Редмаунт.

— Дамы позволяют. — хитро прыснула Мара, засунув руки в карманы своих узких штанов из кожи и принявшись вразвалку бродить по скрипящим доскам пристани, словно специально их раздражая.

— Третьей будет моя матушка. — положив руку на сердце, сказал наконец Эндри Каранай. — Она пожилая женщина. В преклонном возрасте.

— Преклонном? — недоверчиво прищурилась черномазая. — Чего это вдруг старухе решилось поплавать на старости лет?!

Эндри не выказал возмущения, которое вскипело у него внутри. Эти моряки никогда не славились этикетом. А эта еще и черная, как ночь. Кто знает, с каких далеких проклятых берегов ее сюда занесло.

— Моя матушка хочет повидать родню в Ишероне. К ней мы и плывем. — сделав глубокий вдох, прояснил Каранай. — В порт Каменистого мы зашли по пути. По семейным… делам.

— Немалый крюк для семейного дельца. — фыркнула Бетта.

— Значит и против крюка через Сефид они не будут против… — развела руками шатающаяся рядом Мара, поправив свои диковинные волосы.

— Позвольте, — вставил Джесси Редмаунт. — так сколько будет стоить место на корабле для нас?

— Думаю, это нужно спрашивать с Ронды. — ответила ему Ида. — Не на судне ли сейчас ваша мать? — обратилась она к светленькой.

— Ах, мамаша… она сейчас где-то… тут. — пожала плечами Мара, поглядывая на портовые кабаки и пивнушки, выстроенные для моряков у берега неуклюжими рядками.

— Вы проведете нас? — спросил Эндри.

— Ну-у… если милорд желает… — с ехидством посмеялась Мара, пошагав нетвердым, покачивающимся шагом мимо них.

— Я не лорд. — только и успел сказать Каранай, однако та не обратила на это ни малейшего внимания.

Чернокожая суровая Бетта осталась у корабля, когда с борта судна звонким голосом ее позвала, по-видимому, еще одна сестра. Эндри только краем глаза смог заметить ее, беловолосую, перегнувшуюся через борт. Мара же повела их грязными каменистыми прибрежными дорожками вдоль шумных, вонючих кабаков и пабов, злачных мест обитания портовых шлюх и морских волков, бороздящих волны.

Понимание того, что все эти девушки, а может и мужчины, сносящие и грузящие на борт «Соленой дочери» товары, приходятся друг другу сестрами, пришло ему, по-видимому, одновременно с сиром Джесси. Он, взволновано потоптавшись рядом с Каранаем, потянул его за рукав, наклоняя к себе, чтобы ведущие их девушки не расслышали его.

— Ты все еще считаешь, что это хорошая идейка, Эндри? — прошептал Редмаунт, нервно потирая свою бородку.

— А что? — наклонился к нему ближе он.

— Сефид… да еще и… они! — выпалил Редмаунт.

— Мы можем сесть на любой иной корабль. Если он идет на юг. — нахмурился в ответ ему анвар. — Сыщешь нам такой, раз этот вариант тебе не подходит, сир?

— Женщина на корабле — дурной знак. А бабья команда… — тихо сказал сир Джесси, прижавшись к Каранаю. Кельвин Стонфист тоже явно услышал это и, пускай промолчав, выдал улыбкой свое согласие.

Мара остановилась у не самого благопристойного из мест на прибрежной улочке и заглянула внутрь, приоткрыв старую деревянную дверь трактира. Крики и брань, вперемешку с музыкой, донеслись оттуда. Девушка оглянулась на леди Иду, а затем на своих спутников и улыбнулась, кивнув. Видимо, это значило, что им нужно было как раз сюда. Морячка занырнула в двери и Ида из Ассе спокойно вошла вслед за ней. Эндри и Джесси переглянулись, а затем перевели взор на сира Стонфиста. Судя по его оценивающей физиономии, он не желал марать своих сапог о пол подобного заведения. Взяв жеребцов под уздцы, он глянул на спутников.

— Я посторожу коней. — учтиво сказал сир и они с Редмаунтом все поняли.

Пожав плечами и набрав воздуха в грудь, Каранай поправил свой кожаный ремень за пряжку и вошел внутрь. Зашедшись кашлем и поправляя свой плащ, Джесси Редмаунт посеменил за ним. Народа внутри было столько, что оставалось только диву дивиться, как этот хмельной притон не лопнул от такого наплыва. Один в один сардины в бочке.

— Видала шлюха все моря… — громким голосом нараспев встретила их таверна. Кто-то пел, кто-то орал. Эндри учуял запах пота и эля.

Мара, пройдя вперед шаткой походкой и с некой апатией в глазах, оглядев присутствующих, остановилась у входа. На них почти никто не обратил внимание, такое столпотворение тут стояло. Почти никто, кроме юной темноволосой девчушки, с круглым и смуглым, как олива, лицом.

— Ма-а-ара! — радостно крикнула та, качая ногами.

— Лина, здравствуй, сестричка, — пригнулась на корточки Мара к маленькой девочке, скучающе сидящей на подоконнике. — тут ли матушка?

— Тута! — расплылась в улыбке из неполного набора зубов, малютка.

— Не проведешь ли нас с достопочтенными господами к ней? — кивнула девчушке Ида из Ассе. Эндри почесал затылок в изумлении.

— Мамка! — закричала девочка. — Тут к тебе!

Она соскочила с подоконника, одергивая свою засаленную рубаху и, виляя между ног шатающихся моряков с удивительной ловкостью, направилась почти бегом к другому концу таверны, где стояло еще большее столпотворение у столов и некрепко сбитых лавок. Мара, уклоняясь от прущих навстречу завсегдатаев пивной, направилась за сестрой. Ида из Ассе, с улыбкой глянув на мужчин, пошагала за ней. А Эндри с сиром Джесси Редмаунтом, постарались держаться к северянке поближе в этой-то толпе.

Мелкая Лина уже скрылась где-то под ногами гостей, а то и вовсе занырнула под стол, пока Мара, лениво оперевшись на какого-то пьяного, храпящего за столом, здоровенного моряка, остановилась у стола, где, судя по всему, и заседала сейчас за ромом, кровяной колбасой и рыбной закуской к текущему в чарки хмелю, команда «Соленой девы».

Все, как на подбор северяне. И северянки. Мощные, волосатые, в мехах, а кто-то и при кольчугах, словно на войну. Они орали, кричали и о чем-то ярко спорили. Кто про китов, кто про приливы. Эндри не мог разобрать во всеобщем гуле, крике и песнях, суть диалога.

— А рыцарь с каменных холмов… — звонким голосом распевала полная светловолосая девушка с пышной грудью, сидя на столе и закинув ногу на ногу. Кто-то стучал деревянной чаркой по столу, кто-то свистел. Мара с улыбкой уставилась на нее. Эндри уловил между ними что-то общее. Но не смог понять, что. Неужто это и есть леди Ронда? Или еще одна ее дочь?

— Тетушка! — крикнула Ида, но сидящая за столом женщина не услышала.

— Ма-а-а… — сложив руки у рта крикнула малютка Лина откуда-то. Но крики и гул таверны все же перебили даже ее детский визгливый голосок.

— Леди Ронда! — наконец, устав терпеть, выкрикнул во все горло Эндри. И шум понемногу улегся. Команда, сидевшая за столом, лениво, с пьяными взглядами и раздраженными лицами, поворачивалась к ним.

— Но вот такого мужика не разу не встречала… — пьяным голосом довершила светловолосая пышечка, усевшаяся на столе, и глотнула эля.

Почесав массивный подбородок, суровая женщина с меховым воротником на кожаной, потрепанной солью и ветром, накидке, подняла на них свои глаза, рассматривая пришельцев глубоко исподлобья. Мощная, широкоплечая и полная, она с недоверчивым пьяным прищуром оглядела окликнувшего ее Эндри Караная, затем перевела взгляд на Редмаунта, покосилась на Мару и, наконец, уставившись на Иду из Ассе, приложилась к полной чарке эля, отхлебав из нее несколько солидных глотков. Хмель потек у нее по губам на шею и меха и северянка утерла его рукавом, икнув.

— Апчхи! — вновь разразился сир Джесси, прервав наступившее молчание.

— Ну что, тетя, выпиваете на удачу перед выходом в море? — с легким смешком обратилась к суровой женщине леди Ида.

— Мамка-мамка! — выскочила наконец откуда-то юркая мелкая Лина. — Тута тебя ищут. Вот энти вот! — указала мелкая пальцем на мужчин.

Мгновение подумав, Ронда из Ассе опустила чарку на деревянный стол с громким стуком и тут же поднялась, несмотря на хмельную голову, которую выдавали ее глаза, устояв на своих мощных ногах.

— Почем это вы, господа, разыскиваете нашу мамашу? — с легким налетом издевки, обратилась полненькая светловолосая девушка к Каранаю и сиру Джесси Редмаунту, заодно переглянувшись с томно глядящей на них Марой.

— А ну ка не чеши языком, Данна. — суровым приказным голосом обратилась к ней Ронда и, попятившись куда-то, попыталась, видимо, выбраться из-за стола. Вся куча моряков, северян и северянок, принялась расступаться перед ней и, тяжело переваливаясь, мощная женщина вышла наконец к ним, тяжелой поступью заставляя пол скрипеть. — Меня, значится, ищете? — обратила она взгляд на Эндри, осматривая его с головы до пят. Ронда была ниже его чуть ли не на пол головы, но смотрела на них всех так, будто была ростом до потолка. — И для чего энто?

— Пройдемте, тетушка, на свежий воздух. — обратилась к ней Ида. — Там мы вам все и поясним. В шумной-то таверне…

— Ида! — рассмеялась сильно хмельная морская барышня, хлопнув тыльной стороной массивной ладони по животу племянницы явно не рассчитав силы. Камзол Иды из Ассе смягчил удар, но она едва ли не подогнулась. — Вот она, моя расчудесная племяшка! Как же ты вымахала, Боррово копье мне в рот да в зад! Выше отца!

— И я рада видеть вас, тетя… — выпрямив плечи после столь мощного приветствия сделала глубокий вдох Ида. — Так что, пройдемте?

— Не оставлять же мне моих дочерей тут… а? — икнув, Ронда оглянулась на девушек у нее за плечами. — Так… Данна… а где Лина?

— Я тута! — дернула мать за меховую оторочку плаща мелкая девочка, все это время стоявшая прямиком у ног Ронды.

— А-а-а… вот она, мелкая козявка! Будь на виду! А то ведь негоже будет уплыть, позабыв тебя… — покачала головой женщина.

— Как в тот раз? — Мара то ли улыбнулась, то ли скривилась.

— Не будем про тот раз! — отмахнулась женщина, покачиваясь пошагав к выходу и чуть было не споткнувшись о неровные доски на полу этой зачахлой корчмы. Ида из Ассе тут же ее подхватила, поведя к дверям. А малютка Линда, держась за плащ, вприпрыжку держалась поближе к матери.

— Так вот, леди Ронда… — начал Эндри.

— Ты, значится, искал меня, мужичок? — остановившись на свежем воздухе с громким хлопком двери, набрала полные легкие Ронда, упираясь руками в бока. Каранай заметил, что с таким количеством дочерей, даже скрытая мехами и одежкой, ее грудь казалась несоразмерно большой.

— Все верно, мы хотели бы снять каюту, или, может две… хоть сколько-нибудь возможное место на вашем корабле, чтобы… — начал он.

— Вторая каюта тебе нужна под твое массивное приданое? — рассмеялась Ронда хлопнув и того по животу. Эндри скорчился, но не согнулся, стараясь удержаться. Рука северянки была тяжелой. Он почувствовал наливающуюся к щекам кровь. Не привык Каранай к таким вольностям. Особенно от подобных… дам, вроде Ронды. Которая и сама была похожа на бочонок.

— Миледи, что это за выходки! — возмутился сир Джесси и к ним тут же, завидев их, направился Кельвин Стонфист, придерживая коней.

— Великодушно простите этих мягких господ, тетя. — обратилась к ней Ида из Ассе. — Они рыцари. Сиры с континента.

— А-а-а… сиры, значится? — поглядела вновь на Эндри она. — То-то, думаю, ты так откушался? Небось, на турнирах?

— Я не сир… — вздохнул Каранай, наливаясь возмущением.

— Ладно тебе, рыжий, не держи зла. — потянулась к ему шевелюре Ронда, встрепав ему волосы. — Хорошего мужика определяет не его пузо. Ты сам-то откудова будешь? Где тебя одарили такой огненной шевелюрой?

— Вы, видимо, никогда не встречали анваров с гор… — начал сир Джесси.

— Анвар, значится?.. — хитро улыбнулась, глядя на него, Ронда из Ассе, перекинувшись взглядами с Идой. — Анвара у меня еще не было.

— Миледи, я не о себе пришел с вами болтать. — возмущенно попытался поправить волосы мужчина. — Мне нужна каюта. На трое мест и одно из них, достаточно надежное, для пожилой леди. Мне сказали, что на вас можно положится … Во сколько мне обойдется такой проезд? — с недоверием покосился на эту чудную женщину Эндри, поглаживая свои рыжие усы.

— Смотря, что ты можешь мне предложить! — усмехнулась Ронда, внезапно подхватив его так, что у Караная невольно глаза чуть не повылезали из орбит и все присутствующие тут же уставились на них.

БЛУДНАЯ ДОЧЬ

 «На небе луны не сойдутся вновь,

Блаженный ангел, песнь твоя допета.

Тогда угаснет звук, померкнет свет,

И мир умрет уж, коль не станет света…»

Верселий, «Ангельская песнь» по мотивам арвейдских преданий.

Чем южнее лежал их путь, тем теплее становились земли. Холодная земля арвейдов была широка, но с моря ледяные ветры задували не так часто и теперь уже Тамиран чувствовала себя спокойнее, когда ей не приходилось по ночам кутаться в несколько мехов. Теперь ей доставало лишь теплой груди Дейвиена, чтобы не мерзнуть по ночам под пледом. Даже природа вокруг менялась и холодная серебристая трава в скалах, блестящая под луной, здесь уже почти не росла, уступая место цветам пурпурной луны, пятнистым черно-белым деревцам и елям, небольшим полянам голубых и красных роз и подснежникам, пробивающимся у проталин предгорий.

Кобыла Тамиран, худая и резвая, отнеслась к новой всаднице довольно спокойно. Она не спешила на той дороге, где камни и бугры ощущались под каждым шагом ее копыт и резво прибавляла шагу, когда они выезжали на равнины и поля. Девушка была рада такой умной животине. Не в пример некоторым долийским скакунам, которых ей иногда предлагали в седло.

Иногда, оглядывая повозки, обозы и рыцарей с всадниками и гвардией вокруг, Тамиран казалось, что они едут во главе целого войска. Будь она мужчиной, наверное, она была бы воином. И на таком же жеребце, облаченном в сталь, могла бы маршировать в колоннах среди других всадников. С копьями и щитами. Но вместо доспехов на Тамиран было лишь платье, а конь сверкал не начищенной броней, а серебристой попоной. Да и думать о таком было как-то прискорбно грустно. Вечность обошлась с ней несправедливо. Может, ей следовало родиться мужчиной…

Со вздохом, в такие моменты, Тамиран по обыкновению поднимала глаза к небу. Днем на небесах, окромя солнечного диска Соляра, в холодных землях арвейдов стояли в основном тучи. Хорошо, хоть, что без дождя. Но по ночам, когда небо открывало тысячи своих глаз и, кроме прочих, путь им освещал ИцРоан… Глубоко-синий, словно нарисованный на небосводе густой маслянистой краской. Луны казались зрачками. Оком Вечности, которые та не закрывала даже по ночам. И от взгляда ее было нигде не скрыться. Ни под сводами замков, ни за тучами. Тамиран, чаще прочих, как она думала, ощущала на себе этот осуждающий взгляд Вечности. За что та ее судит? Она никогда не была уверенна в ответе.

Среди студеных берегов за морем даже женщины держали в руках топоры и сидели на веслах вместе с мужчинами. Тамиран не была уверенна, что она смогла бы удержать топор, или на равных грести веслами среди холода, снега и льдов, но, самая мысль об этом иногда бередила ее рассудок. Девушка поправила шаль, которой покрывала волосы по привычке. В чем эта справедливость? Сама Ицхиль вела воинство наравне с мужчинами. Она носила сказочный лунный клинок, облачалась в броню… На фресках в лунарии любили изображать Дочь Полных Лун, держащей Сарицхвар в обеих руках. Лезвие, отражающее звезды. Блеск белого чистого серебра. Непорочное сияние Иц Хинцав, когда три луны сходятся на небе. Тамиран сама никогда еще такого не видела.

В детстве, когда она молилась в лунарии, стоящем между течений Ицхиль Хвироа, она любила глядеть на эту фреску. На бледное, ровное лицо Лунной Дочери. Иногда Тамиран представляла себя на ее месте. В бою, в служении, и даже в смерти… Когда она поделилась этим с матерью, госпожа Тарьям осторожно укорила ее, сказав, что такие думы не доведут до добра и лучше не делиться с отцом этой глупой фантазией. Девушка послушала ее, но все же не переставала иногда погружаться в оживающее среди лунного света изображения на фресках.

Жизнь, однако, научила ее иному. Мечи носят в руках мужчины. А руки женщин должны быть нежны, для мужей и детей. Еще с самого детства, у Тамиран это не укладывалось в голове с тем, о чем она читала в Саийицаве, где Ицхиль побеждала и склоняла на свою сторону людей с мечом в руке. Но, даже тут, так далеко от дома, оглядываясь по сторонам, Тамиран видела доспехи чаще на конях, чем на женщинах. Дамы любили сплетничать при дворе, а рыцари драться на турнирах. На иное в долинах или у Арвейдиана смотрели косо, как было с леди Кирой, которую Тамиран так ярко запомнила. Здесь косо смотрят и на саму Тамиран, как на чужачку. Но они даже и не подозревают, как в корне похожи на деле их народы. Разве что северяне иное дело, думалось Тамиран. Или народы к югу от Сефида. Далекий север и далекий, теперь, юг.

Неподалеку от нее, едущей рядом с пони Кермита, следом за болтающими о чем-то по мужскому скучном, Дейвиеном и сиром Лео Китсом, проскакал сбоку от их колонны отряд латников лорда Тисерия. В землях арвейдов разбойничество не было большой проблемой. Куда чаще банды негодяев обитали среди долийских лесов. Но охрана такому потоку людей, коней и обозов, нужна была даже здесь. Сейчас они были неподалеку от предгорий. Даже слишком близко, сказала бы Тамиран. Пики и вершины гряды Полумесяц тут виднелись так, что казалось, можно коснутся их заснеженных вершин, стоит только протянуть руку. А в этих самых горах, как всем известно, жили дикари из грифоньего народа. О них Тамиран слышала и дома. Там тоже среди простолюдинов любили рассказывать страшные сказки о проклятых, облаченных в черные перья людоедах, обращающихся в грифов, воронов и стервятников, слетающих с гор и ворующих детей, чтобы варить их в котлах и обгладывать кости. Тамиран в детстве тоже боялась этих сказок, но сейчас не была уверена, что все они настолько правдивы.

Те же анвары, тоже пришли с гор. От чего их не меньше проклятых грифоньих дикарей боялись ее сородичи. Однако, Тамиран думалось, что они все-таки не едят младенцев. Как, наверняка, и прочие горцы, которых теперь опасались местные латники. Но то, что этот народ Полумесяца иногда спускается с налетами в предгорья, чтобы награбить и увести людей в плен, не сомневался никто. Для защиты от них у Арвейдиана стояла целая цепочка дозорных башен, чтобы на упреждение высылать всадников, завидев черные фигуры, спускающиеся с гор. Потому на севере, в землях арвейдов, дикари реже высовывали свой нос с заснеженных пиков. В долинах это проблема стояла чуть ярче, как и на юге, где она родилась. Но даже здесь, среди холодных ветров, дующих с Арвейдиана, оставлять знатных путников без защиты было бы непредусмотрительно. И лорд Варин Тисерий, владыка замка Небосвод, не столь давно учувствовавший в том же турнире, что и Дейв, любезно согласился на просьбу леди Сафины сопроводить гостей турнира вдоль арвейдской земли со своими латниками.

— Сегодня путь лежит посложнее… — вздохнул едущий спереди сир Лео. Он не врал, каменистая почва предгорий с ухабами и склонами была не так приятна для езды, как поля и леса у Арвейдиана.

— Моя кобыла чуть ногу себе не подвернула! — оглянувшись на сына, болтающего с Редмаунтом, сказал лорд Перрис. Он ехал сегодня на облаченной в золотую с синей окаемкой попону кобылице. Стражники его, с щитами в желтой эмали и кошкой на ней, казались, на фоне стройно одетых в темные дублеты стражников лорда Тисерия, какими-то скоморохами. — Да уж, при всей моей любви к этой животине, я предпочитаю скакать на ней, а не трястись на буграх в седле…

— К вечеру будет вам привал, лорд Китс. — улыбнулся ему Дейвиен.

— Можешь представить, что мы едем на войну отец. В гордом конном походе. — пустил смешок сир Лео Китс. Тамиран поймала себя на мысли, что, по-видимому, не она одна сопоставила их конные колонны и обозы с воинством. Да и Кермит, шатающийся в седле своего пони резво размахивал палкой, сбивая ягоды с придорожных кустов. Наверняка, тоже представлял, что сейчас несется на каком-то поле брани.

— А вам, молодым, только и думается, что о войне? — укорил их взглядом лорд Перрис Китс. Дейвиен и Лео не приняли это, как нечто дурное.

— Эти-то земли явно давно не видали войны. — огляделся, привстав в стременах, Редмаунт. Тамиран покосилась взглядом туда-же, куда глядел он.

Предгорья, полные свежего и прохладного горного воздуха, казались действительно местом довольно мирным, особенно здесь, на севере. Вдалеке маячили деревеньки у озера, за лесом виднелись дозорные башни. Эта прохладная, мирная красота, действительно иногда могла завораживать. Легкий снег тут сходил на нет, и чуть поодаль, если приглядеться с возвышенности, уже уступал место хвойным лесочкам, у которых то тут, то там, можно было разглядеть лесопилку или охотничьи домишки. Снежный налет гор перетекал в спокойные виды. Это казалось гармоничнее жаркого песка на берегу Ишерона, откуда холодные пики гор виднелись, как искушение в самые жаркие из дней.

Вдоль некоторых дорог поодаль от спусков со склонов стояли подбитые основы каких-то колонн из белого камня или мрамора. Кермит первым заметил их, подведя свою пони к Тамиран и указав на находку палкой, которой недавно рассекал кусты. Дейвиен тоже их заметил и проезжавший мимо человек лорда Тисерия заявил, что когда-то здесь, по-видимому, стояли арвейдские постройки. Старые, как само время. За много веков войн, сумятицы, а здесь, еще и набегов с гор, множество древних архитектурных сооружений были уничтожены. Иногда, чаще всего тут, на северных берегах, легко можно было встретить обломки старых арвейдских времен в виде фасадов давно снесенных зданий, обломков колонн или статуй.

Диск Соляра пересек небо более, чем наполовину, когда процессия их внезапно начала останавливаться среди небольших пролесков и разрастающихся вокруг белых с черным деревьев. Видя, как повозки останавливаются одна за другой, а лошади начинают их обгонять, Тамиран, легонько ткнув каблуками сапог в бока лошади, пустила ее вперед, въехав между Дейвиеном и сиром Лео с отцом.

— Почему они остановились? — одернув стремена, остановила свою кобылу девушка и та, растоптав свежерасцветшие бутоны пурпурной луны, одернулась, слегка фыркая.

— Понятия не имею. — пожал плечами Дейвиен, глядя на притормаживающие колонны повозок и обозов.

— Может, завал или… — начал было сир Лео Китс, да тут же осекся. Верно, он и сейчас подумал о том же, что мелькнуло в голове у Тамиран и Шайхани слегка напряглась. Она не раз слышала, что грифоньи дикари с гор останавливают путников, обрушивая камни на проходы, чтобы потом налететь на них, разграбить и убить. Неужели и такая большая колонна, как сейчас, не напугала этих чудовищ, а охрана не остерегла от нападения?

— А не случилось ли чего дурного? — с опаской высказалась Тамиран.

— Хм, — задумчиво потер подбородок Дейвиен и девушка, глядя на него, поерзала в седле. Он был так хорош собой, когда соизволял задуматься. — если бы на нас попытались напасть, рыцари бы уже трубили.

— Скачите, гляньте, почем они остановились. — кивнул Дейвиену с сыном лорд Перрис, указывая им на невидимое за поворотами начало колоны.

— По таким камням особо не поскачешь. — осторожно пришпорил свою лошадь сир Лео и Дейвиен, глянув на Тамиран, тоже последовал за ним.

— Надеюсь, там ничего не случилось. — вздохнула Шайхани.

— Путь на юг неблизкий и попасть впросак уж точно не хотелось бы. — с грустью и опаской сказал лорд Перрис. — Может, просто сломалось колесо повозки, или еще чего… Таких проблем на столь длинном пути можно сыскать целую массу.

— Отсюда до Приюта еще много дней и недель пути. — нахмурилась Тамиран Шайхани. — А повозок нам и не сосчитать. Если каждая из них будет ломаться, задерживая нас до ночи, мы не доедем и за год.

— Пока мы доедем до Приюта, многие из этих обозов, карет и всадников уже разбредутся иными дрогами в свои земли. Так что можете не переживать, леди Шайхани, наш путь не задержат на год. — улыбнулся лорд Перрис.

— Очень надеюсь. Вам плестись до рек Ицхиль Хвироа еще дольше… — девушка тут же осеклась. — Крылья Мотылька, имею ввиду.

— Я понял. — кивнул лорд Китс. — Вы ведь сами из Ишерона, верно?

— Все так. — кротко ответила Тамиран, разглядывая деревца вдоль дороги.

— Но решили предпочесть мой замок родной земле… — с грустью сказал он, поудобнее устраиваясь в седле. Его конь цокал по камню. — Дейвиен сказал, что вы не отправитесь с нами. Он не врал?

— Не врал. — сухо ответила девушка, сжав кулаки. Редмаунт уже всем об этом успел разболтать? Она еще припомнит ему это.

— То ваше дело, миледи. — пожал плечами лорд Перрис. — Моя жена тоже остается в Добросердечном Приюте. Вы можете составить ей компанию.

Еще бы. Тамиран попыталась улыбнуться так услужливо и притворно, как только могла. Хворая и странная жена лорда Китса почти никогда не покидала своего замка. Она выглядела сильно старше своих лет, была себе на уме и предпочитала общество животных людям. Лорд Перрис закупал ей целые стойла коней, каждого из которых леди Кина Китс называла поименно, были у нее и добрые мохнатые псы в охотничьих угодьях, но весь замок заполоняли только и только кошки. Леди Кина была повернута на этих животных. Сначала собирала лишь породистых, родовитых и знатных. И часто проводила время, болтая с ними, словно пытаясь вести с животными диалог. Но вскоре, как думалось Тамиран, дама лорда Перриса повредилась рассудком и начала сгребать всех блохастых тварей в свои чертоги. Даже тех, что давно потеряли родовитость и породу и не то что не говорили, а даже и думать, где гадят, не всегда были в состоянии.

Но даже это общество было куда безопаснее и благоразумнее, чем возвращение домой. Побег оттуда итак дался Тамиран дорогой ценой. Она не знала, будет ли у нее с Дейвиеном шанс на мирную жизнь. Тогда Шайхани страшилась, что семья, отец, дядя, братья, пустятся в погоню. Будут искать ее, чтоб отомстить и смыть позор. А ее родичи знали лишь один способ смыть его с себя. «Кровь смывается кровью», как часто говорили. За кровавое убийство родича мстили мечом. И за кровь, которую пустил ей Дейвиен, тоже полагалась кровь. Тамиран не знала, чем думает этот мужчина! Смелый, но безумный. Каждый раз она замечала это, как в первый. Даже бежать с ней вместе из Ишерона было безумием. А вернуться туда — безумие втрое большее. Если семья узнает, что он там, его попытаются убить, это точно. Братья и дядя не будут медлить. Отец слаб и хвор, но Тамиран была уверена, он будет смотреть на это спустя рукава. Раид Шайхани не простит ей того, что считает позором, тенью, брошенной на весь их род.

По спине девушки снова пробежались мурашки. И теперь точно не от холода, Тамиран облачилась в теплый плащ. Ей вновь представился удар палкой, пока ее погоняли бы вдоль бурно текущей реки. Она сморщилась, чуть ли не дотошно воображая боль, которую ощущала бы от летящих на нее камней. Девушка сжала в руках поводья лошади, чувствуя, как они врезаются в кожу. В голове всплыли крики гонимых блудниц. Где же грех в том, чтобы полюбить? Тамиран Шайхани отчаялась это понять.

От одной мысли ей было тошно. Показалось, что даже в животе помутило, но то было делом иным. Для грешников в Вечности нет места, помнила Тамиран. Но часто пыталась об этом забыть. Раньше, у приречий Ицхиль Хвироа народ сам судил провинившихся грешников. Со временем, эта ответственность пала на главу земли, чтобы избежать несправедливого самосуда. И даже так у Тамиран не было бы шанса избежать наказания. Отец ее был строг и набожен. Руководствовался господин Раид лишь писанием Саийицавы и заветами, которыми эти священные строки одарили детей Ицы. В лучшем случае, после побоев, Тамиран ждала бы судьба вечного изгнания. Ее отправили бы за море и горы, доживать свой век среди отчужденных сестер ордена милосердия Ицхиль. Да, велико милосердие, жить среди таких же отшельников, подобно рабыне. Отец не убил бы ее, ибо не найти тяжелее греха, чем проливание родной крови, но пощады ей ждать не стоило бы, как и прощения. Прощение Вечности можно заслужить, молитвами и добродетелями. Ведь праведное дело стоит десяти грехов на чаше весов. Но вот прощение семьи, облеченный в порок, обрести было нельзя.

Конские копыта вновь затопали и что-то в колонне зашевелилось. Кермит подвел своего пони поближе к Тамиран, когда увидел скачущих по боку дороги всадников. Шайхани с недоверием поглядела на развивающиеся на их копьях черные знамена лорда Тисерия, украшенные бледными пятнышками-звездами. Зачем им понадобились воины? Неужто все-таки нападение? Где же тогда паника? Рога и крики? Лязг стали? Волнению Тамиран, однако, не нашлось подтверждения.

Носящиеся вдоль колонны пажи довольно скоро донесли до них весть. За прошедшую ночь, в которую на горизонте был гром, раскат какой-то молнии ударил прямиком в пролесок на пути их шествия. Несколько горящих деревьев рухнули, но дождь потушил их, избавив лес от пожара. Однако обгорелые стволы так и остались лежать на дороге. Дальнейший путь им преграждал завал и, вернувшиеся на конях Дейв с сиром Лео, это подтвердили, к раздражению Тамиран и волнению лорда Китса.

— И на сколько же это нас задержит? — нахмурился Перрис.

— Ничего серьезного, — ответил ему сын, поправляя свои густые светло-каштановые волосы после явно быстрой скачки. Они переходили по вискам в легкие бакенбарды. Что на сире Лео смотрелось нелепо. — говорят, что за ночь управятся. Все равно мы планировали сделать привал.

— Привал прямо тут? У предгорий? — покосилась на сира Лео Китса и Дейвиена Тамиран, нервно потерев поводья лошадки. — А нет ли в этом опасности? Я надеялась, мы пересечем эти пролески до ночи…

— Тамиран, с Ишерона тоже открывается прелестный вид на предгорья. Не боялась же ты там блуждать в ночное время. — улыбнулся ей Дейвиен, но она не оценила этого юмора Редмаунта и опалила его гневным взглядом. Он все понял без слов и замолчал.

Разбить лагерь до наступления темноты удалось общими усилиями сгоняя всех мужчин, слуг и пажей. Кони ржали, а дамы возмущались тому, что палатки и лагерные костры придется расставлять среди леса на пологих и холодных камнях у гор. К тому же какие-то истеричные курицы, заладили вслух те же мысли, что витали у Шайхани в голове и вот уже Тамиран слышала блеяние про то, что с гор могут спускаться бандиты, дикари и людоеды от всех этих напыщенных дам.

Теплый жар разжигаемых костров вскоре заструился между палатками. Гул и гомон постепенно сошли на нет. Лишь вдалеке слышались возгласы и удары топоров о дерево. Тамиран безынтересно наблюдала, как несколько рыцарей согнали ближайших крестьян с топорами и пилами из лесопилки неподалеку и те принялись помогать мужчинам крушить и ломать обгоревшие деревья. В благодарность челядь угощали едой с лагеря, а несколько особо щедрых рыцарей даже расплатились с трудолюбивыми крестьянами монетой. С деревьями покончат прежде, чем люди улягутся спать, однако монотонный бой железа о дерево напрягал Тамиран. Глаза слегла слипались, но бокал теплого вина с пряностью, щекотливо обжигающей горло, придал ей легкой бодрости.

— Не замерзнешь? — голос Дейвиена позади обдал ее теплом. Редмаунт подошел и поправил на ее плечах плащ, чтобы девушке было потеплее.

— Теплое вино, бывает, греет получше костра. — сделала глоток девушка.

— Завтра мы отправляемся в путь с первыми лучами. — переступив через бревно, приставленное к костру вместо сидений, рыцарь уселся на него рядом с Тамиран, и приобнял ее за плечо. — Может, пойдем в кровать?..

— Мне не спиться. — пихнула его в бок локтем Шайхани. Дейв нахмурился, но не стал возмущаться. Однако подозрительно на нее поглядел.

— Это из-за опаски предгорий… или из-за Ишерона? — вздохнул Редмаунт.

— Из-за тебя, Дейвиен. — процедила она, скривив губы. — Ты хочешь оставить меня одну и отправиться туда себе на погибель.

— При мне мой меч. — рыцарь коснулся рукой эфеса своего оружия. — Пока он со мной, погибель мне не грозит, Тамиран. Я не боюсь.

— Зато боюсь я. — покосилась на него Шайхани, поправляя шаль на голове и меховые накидки на плечах. Ее лицо казалось золотистым в свете костра.

— Незачем опасаться. В городе перед свадьбой будет куча людей. Сама же знаешь, насколько Ишерон людный… а уж теперь… — сказал было он.

— Тем проще пустить кинжал под ребра в толпе, — нахмурилась Тамиран, отвернувшись от рыцаря. — и никто никогда не увидит убийцы.

Дейвиен слегка поежился. Тамиран сочла, что скорее от прохлады, чем от ощущения опасности. Но убедить этого дурного мужлана в том, что опасно бросаться в яму, полную змей, в одной только рубахе, Шайхани не удалось. Какими же глупыми и упрямыми они могут быть, эти мужчины. Ей ничего не оставалось, кроме как приложиться к чаше вина снова, наблюдая, как трещит костер, пока Редмаунт, отчаявшись ободрить ее, отправился спать в расставленный для них шатер.

Глаза слезились, если долго смотреть на огонь. Большинство дам боялись оставаться в ночи без пламени, как подмечала Тамиран. Они зажигали свечи, а то и вовсе ставили факелы у палаток. Зараннийские суеверия заставляли их бояться ночной темноты. Тамиран припоминала всяческие истории бродячих хириков и зардатов о том, что лишь пламя, которое даровала пророчица, исцеляет мир от тьмы, поглощающей жизнь и свет. И если пламя потухнет, угаснет и сама жизнь. Что-ж, эти бродяги, облаченные в расшитые пламенем из ниток подолы, правы в одном, на таком холоде, какой бывает в арвейдских землях, без пламени жизнь бы наверняка угасла.

Зеленая луна среди зелени леса оживляла, казалось, лепестки и бутоны. Тамиран куталась в меха, а вино у нее давно закончилось. Ей было не привыкать не спать по ночам. Дома, еще маленькой, девушку часто водили на ночные богослужения, где уснуть посреди молитвы в лунарии было чем-то зазорным. Поспать она сможет и утром в седле, или карете. Ночью, когда мирской шум чутка успокаивался, Шайхани чувствовала себя легче. Хотя и не могла нигде укрыться от взора луны.

У костра до самого утра, на пару с страшненькой лютнисткой выступал, распевая не в такт баллады головастый карлик-шут, которого возил с собой лорд Тисерий. Тамиран уже видела этих двоих скоморохов, развлекающими дамочек у двора леди Сафины. Глупые кривляния карлика довольно скоро ей надоели. Когда утром в лагере начали шевелиться, Тамиран Шайхани одернулась, тряхнув головой и осознавая, что, по-видимому, дремала. Она так и не смогла разобрать, что ее разбудило, завывание ветра в сонном забытье или шум и гам просыпающейся лагерной стоянки. Люди вновь седлали коней. Ранние пташки стрекотали среди деревьев. Тамиран причмокнула, глядя на тлеющие угли костра перед собой.

— Как рано вы встали. — сказал Бобби, потягивая поводьями коня за собой, когда проходил мимо. Мальчик казался таким же сонным, как и она сама.

— Я и не укладывалась спать. — честно сказала Шайхани и зевнула, прикрывая рот рукой. В ногах и спине почувствовалась усталость.

— А с чегой-то вы так? — в своем простодушии Бобби не уступал любому другому крестьянину. Они были разного рода, но, видимо, мальчишка так привык общаться с Кермитом, что и привычку обращения к Тамиран на равных тоже перенял у него. Шайхани это не волновало. Но она боялась, что когда-нибудь Бобби огребет этим проблем от какого лорда погрознее.

— Как ты назойливо хочешь все знать, Бобби… — причмокнула она.

— Ой, — отводя лошадь к палатке лорда Китса и привязывая ее к колышку, вздохнул мальчуган. — простите, энто, меня, миледи.

— Ничего страшного. — ответила она. — Где Кермит?

— Он, того, опять тренироваться, поди, пошел… с сиром Дейвом. — пожал плечами Бобби, оставив, наконец, коня и подойдя к Тамиран. — Вы уже взяли похлебки? Или еще чего… на завтрак-то?

— Я не голодна. — сказала Шайхани, но урчание в животе выдало ее.

— Ха! — улыбнулся мальчуган, услышав это. — Не хотите пожевать? — протянул ей Бобби тонкий соленый кусочек конины. Частую походную пищу. Тамиран, слегка поморщившись, отказалась. Даже, несмотря на то, что на ужин во время стоянки подавали какую-то пустую свекольную похлебку, она была не столь голодна, чтобы отведать конины. Как-то раз ее вывернуло от поданного супа с говядиной, о которой Тамиран никто не предупредил и теперь она была осторожнее с непривычной пищей.

По лагерному гулу несложно было определить, где сейчас варили еду. Солдаты часто устраивали шумные очереди у котлов с каким-то варевом. По запаху Тамиран посчитала, что сегодня латникам подают похлебку из баранины и, хотя она и сама могла бы отведать ее, Шайхани не хотелось начинать холодное утро с жирного бульона. Тамиран направилась к виночерпиям, сторожащим несколько бочонков вина и попросила плеснуть себе еще кисло-сладкого нектара.

Арвейды делали вино не только и не столько из винограда, который тут не рос. Заменой ему служили какие-то ягоды, вкус которых, после брожения, только отдаленно напоминал виноград. И то, если сорт был свежим и вкусным. Потому, очень часто, вино, даже у них, в Ишероне, закупали для того, чтобы после перепродавать в Арвейдиане. Два юных арвейдских пажа, косо поглядывая на Тамиран, налили ей вина и Шайхани, сделав глоток, причмокнула, пытаясь распробовать вкус. Нет, это не виноград. И не северные ягоды, которыми его подменяли. Значит, скорее всего, вино привезли с юга, может, как раз из Ишерона. Кислый привкус с легкой сладостью выдал в нем гранат. Может, этот бочонок как раз погрузили на корабли в местах, где она росла. Тамиран вздохнула. Она ни разу не пробовала вина, когда росла в кругу семьи, несмотря на то, что устья рек застилали поля этих виноградников и гранатов. Хмельные напитки были недозволительны и пить их считалось нечистым. Они путали мысли и сбивали человека с пути Вечности. Отвлекали на сиюминутную легкость и бездумность мгновения вопреки твердым устремлениям веры.

Но Тамиран, вспомнив об этом, лишь сделала еще один глоток. Она пристрастилась к этому распитию и могла легче провести день, когда начинала его со стакана вина. Доводилось ей пробовать среди долин и на севере, иные, куда более крепкие напитки. Однако, ничего не было для Тамиран Шайхани таким сладким и расслабляющим, как вино.

— Начинаете день с вина, миледи? — сказал ей кто-то.

— Сир? — она оглянулась, завидев за плечом стоящего рядом лорда Тисерия. Он не был так молод, каким казался на вид, но юное его арвейдское лицо чем-то напоминало Шайхани своего дядю, лорда Линерия. Было что-то общее, холодное, во всех этих арвейдах. Даже в ее сестре.

— Редко когда в наших краях можно увидеть леди с таких далеких земель. Вы дама сира Редмаунта, верно? — с прищуром оглядел ее лорд Варин. Он был гладко выбрит и коротко пострижен. Хотя, несмотря на это, его волосы, молочного, бледного цвета, неряшливо трепались на холодном ветру.

— Все так. Я здесь с сиром Дейвиеном. — сделала еще глоток Тамиран.

— Вы хорошо говорите. Почти без акцента. — оценивающий взгляд арвейда казался ей даже чем-то непристойным. Но она сдержала его без колебаний.

— Благодарю, милорд. — она сделала едва заметный, неуклюжий реверанс.

— Ваш тон почти не выдает в вас… Сефида, верно? — попытался угадать он.

— Нет, лорд Варин. — покачала головой Тамиран Шайхани, медленно направляясь от виночерпиев в сторону знамен лорда Китса на другой части лагеря. Лорд Тисерий пошагал за ней, видимо, пытаясь показаться еще более услужливым сопровождением. — Я с юга, но не настолько. Вы, должно быть, слышали об Ишероне и…

— Ах, Ишерон. Юг. Для нас, арвейдов, почти всюду на этом континенте, располагается юг. — его тон, видимо, должен был быть шутливым. Но холодный оттенок арвейдского акцента не всегда давал это понять.

— Вы не столь сильно ошиблись. — сказала она ему, потирая в руке бокал своего вина. — От… Крыльев Мотылька, как вы их зовете, до Срединного моря, что рукой подать. Даже Перст виден там невооруженным глазом.

— Так далеко на юге мне никогда бывать не приходилось. — по лорду Варину это было заметно. — Я не великий поклонник морских путешествий. От них у меня сводит живот и подступает к горлу. К тому же, если карты никогда мне не врали, у Сефида есть глубокие воды.

— Есть. — кивнула Тамиран, сама не понимая, чего этот арвейд прицепился к ней и что хочет от нее услышать. — Потому корабли стараются идти вдоль берега. Дольше, но безопаснее.

— На этом и наживается добропорядочный торговый род лорда Шеппа, не так ли? — пустил смешок лорд Тисерий, проведя рукой по своим слегка растрепанным волосам, но на деле, растрепав их лишь сильнее. Его глаза, серо-серебряные, в уходящем свете зеленой луны казались изумрудными.

— Я не имею чести быть хорошо знакомой с лордом Уальдмаром. — честно ответила ему Тамиран.

— Однако же, лорд Перрис сказал мне, что вы сопровождаете их на юг. На свадьбу его дочери. — на его вопрос Тамиран лениво кивнула, про себя возмутившись назойливости этого господина.

— Да. Леди Кетти. Это старшая из двух его дочерей. — натянула улыбку Шайхани. — Вам лучше спросить сира Лео о ней. Сир Китс может лучше меня рассказать вам о своей сестре.

— Какой же мне в ней интерес, если она уже сосватана на сыне толстяка Шеппа. — развел руками лорд Варин. Отстраниться от него такой простой выходкой не вышло.

— У лорда Перриса есть еще вторая дочь. Леди Катье. — попыталась перейти на какую-нибудь скучную тему Тамиран, чтобы отвязаться от приставшего к ней владыки замка Небосвод. — Она еще только подрастает, но, будьте уверены, вскоре расцветет и вы сами можете сосвататься к ней. Может, вы найдете свое счастье в этом браке. Вторая дочь для второго сына. Вы обнадежите леди Катье тем, что не обязательно первым выйти из чрева своей матери, чтобы чего-то добиться. — эта легкая наглость Тамиран тенью отразилась на лице лорда Варина. Но он, как и подобает в приличном высоком арвейдском обществе, постарался не подавать виду. Он был вторым ребенком, как рассказывал им в пути лорд Китс. И лордство свое заполучил по чистейшей случайности, а кто-то говорил, что и по злому умыслу, став единственным наследником Небосвода после смерти брата и его сына.

— Пожалуй, в мире найдутся и другие достойные дамы. — довольно холодно сказал он. — Видели же вы, сколь много леди хотели бы опоясать подвязкой мое копье на турнире? Леди Катье останется только мечтать о знатности многих из этих арвейдских девушек.

— Да, мне довелось видеть вас на ристалище Арвейдиана. — сказала она слегка лукавя, ведь битву Тисерия и Лазурного рыцаря застала лишь мельком. — Но, лучше бы вам не кичиться так перед лордом Перрисом. Он сочтет это не самым приятным из высказываний.

— Кошки гордые животные, м? — усмехнулся лорд Варин, глядя на желтые штандарты Китсов с этим злополучным котом.

— Иногда даже слишком. — пожала плечами Тамиран.

— А еще не слишком честные, как было в той детской песне… — поправляя свой темный плащ, сказал Варин Тисерий. Сказку о Розин знали, похоже, не только в долинах и не только мелкие лорды.

— Вы хотели видеть лорда Перриса? — чуть было не отвернулась и не пошагала прочь от арвейда она, когда они вошли в палатки, принадлежащие свите Китсов. — Думаю, он где-то здесь… можем уточнить у челяди.

— Несомненно, я хотел бы переговорить о дальнейшем нашем пути с лордом Китсом, но, в первую очередь, конечно, моей целью было сопроводить милую даму. — поклонился он. — Не бродить же вам здесь в одиночестве.

— Благодарю. — без особой благодарности ответила поклоном Тамиран.

Кермит уже вернулся с тренировки, оставив свой тренировочный меч у палатки. Сейчас младший Редмаунт снова шлялся где-то с Бобби. Найти их не составило для Тамиран особого труда. Мальчишки, сидя поодаль, слушали рассказы солдат и придворных. После того, как девчонка с лютней сыграла песню о гибели арвейдского принца с женой среди гор, те завели жаркий спор, как погиб принц Акриан из Арвейдиана со своей суженой. Кермит и Бобби любили истории о королях, героях, рыцарях и принцах с прекрасными дамами. Как и всякие юнцы. И с неприкрытым удовольствием развесили уши, слушая прения о гибели королей.

Судя по лицу Тисерия, тоже заприметившего этот разговор, лорд Варин был не согласен с каким-то из мнений. Но, видимо, его благородство не позволило ему вступить в диалог. Тамиран украдкой часто замечала такую реакцию на подобные россказни у многих представителей арвейдской знати. Это было видно по их тут же мрачнеющему лицу.

Так уж вышло, что теперь власть и корону этих земель держали сильные, а не праведные и законные, говорили шепотом вокруг. Смерть королевского сына с женой в горах была тяжелой потерей для всей страны, а последовавшая за ней дележка власти и наследства после смерти короля, привела к множеству кровопролитных сражений. И теперь эта, священная для всех рыцарей и лордов Арвейдиана, Лучезарная Корона была на челе чужого здесь островитянина, дети которого наследуют ему лишь через толику крови арвейдских королей. На юге говорить об этом было не принято, не считая, разве что, возмущений каких-нибудь найржинов. Но это презрение арвейдов к фаррам тем яснее читалось, чем севернее Тамиран наблюдала его.

— Эй, ребятня. — окликнула прислушивающихся к взрослым Кермита и Бобби девушка. Сейчас какой-то латник и паж спорили о том, какая же все-таки смерть постигла принца Акриана. От камнепада или стрелы горного народа. Бобби первым отвлекся на голос Шайхани, а следом за ним и Кермит.

— Миледи! — оглянулся юный оруженосец.

— Это же лорд Варин! — нагнувшись, прошептал Кермиту Бобби, не подозревая, что его «шепот» слышен издали.

— Ох, — приподнялся Редмаунт. — доброго дня, лорд Тисерий.

— Юная кровь. — он озарил и этих двоих своей холодной улыбкой.

— Кермит, не подскажешь ли ты нам с господином Тисерием, где найти лорда Перриса. Он сейчас в лагере? — поинтересовалась Тамиран.

— Он… — Кермит покосился на Бобби.

— Он с сиром Лео, энто, — почесал затылок мальчонка. — какая-то леди… отправились поглядеть на эти… — начал Бобби, видимо, подзабыв слово.

— Позвольте, мы проводим вас, лорд Варин. — выпрямив спину, словно струной, выпятил вперед грудь Кермит, перебивая своего низкородного друга, явно запутавшегося в словах. — Это большая честь.

— Конечно же честь, — довольно холодно ответил лорд Тисерий. — веди нас к своему господину, юнец.

— А Дейвиен?.. — уточнила у подскочившего Кермита Тамиран.

— Сир Дейв вместе с лорд Китсом и его сыном тоже решил взглянуть на то, что показывала им дама. — развел руками оруженосец.

Что это такое решилась показать им «какая-то леди»? Тамиран не подала виду, что в ней взыграла ревность, а румянец не так-то легко было считать на ее щеках. В лагерях, особенно таких больших, обычно, как мушки у трупов, вились всяческие потаскухи, раздвигающие ноги за грош. Если хоть одна такая попыталась бы прельститься к Дейвиену, Шайхани выцарапала бы ей глаза.

Кермит повел их какой-то окольной тропой возле лагеря через лес. Вдоль дорожки располагались знакомые им по скалистому пути обломки давних строений. Трава, плющ и мох уже давно скрыли многие из них, но, присматриваясь, Тамиран могла разглядеть под зеленью белый камень, хранивший память сотен, если не тысяч, лет.

Отсюда, с пригорка, виделась та часть леса, которая успела затормозить их путь. Почерневшие древесные стволы еще ближе к ночи оттаскивали на лошадях или изрубили топорами и пилами и потому, сейчас, только легкая темная трава, да выкорчеванные пни, говорили о том, что удар молнии чуть было не разжег в этом пролеске пожар.

— А что это за развалины?.. — кивнул на обломки колонн Бобби, тоже заметивший камни, но лорд Тисерий, будто бы и не услышал его голоса.

— Это старые арвейдские руины? — спросил Кермит у лорда Варина.

— Именно так. Когда-то здесь стояли, полагаю, храмы наших предков. — он набрал полную грудь воздуха, сложив руки за спиной и оглядел стоявшую в зеленом мхе небольшую арку. Вернее, то, что от нее осталось. Обросшие плющом и травой, две древних колонны нелегко было бы отличить от окружающих их белесых с черным древесных стволов.

Дейвиена, на пару с лордом Китсом, его сыном и еще парочкой латников со своими дамами, удивленно бродящими в демонстрируемом им месте, они нашли на просторной лесной прогалине. Среди деревьев и прячущихся за мхом и травою обрушавшихся арок и колонн, на не слишком большом расстоянии друг от друга, стояли такие же, изъеденные временем и природой вокруг, статуи, опираясь на угловатые прямоугольные постаменты. Тамиран уже видела такие на многих величественных зданиях Арвейдиана, но эти, порядком обломанные и заросшие, были явно древнее даже многих деревьев, растущих в округе.

Любующиеся открывшимся видом, они даже не сразу заметили, что к ним подошел Тисерий со своими спутниками. Прогалина располагалась так, что солнечные лучи падали в центр круга из мрамора, уже потрескавшегося и проросшего травой, струясь через угловатые фигуры статуй. Особый интерес к ним проявляла девушка, рядом с которой стояло несколько стражников, ранее не замеченных Тамиран. Вместо платья она была облечена в грубые бриджи, а от солнца ее белесые арвейдские волосы защищала шляпа с большими потрепанными краями.

— Любуетесь наследием моих предков? — выступил вперед их попутчик-арвейд, прошагав в центр опушки, где вились все присутствующие. На него тут же были уставлены все взгляды.

— Ах, лорд Варин. Доброго утра. — поприветствовал его лорд Китс.

— Я искал вас. — оглядел девушку, рассматривающую статуи, Тисерий.

— Мы отлучились поглядеть на эти старинные постройки, — ответил за отца сир Лео. — нас пригласила леди…

— Элина. — сказала та, не особо отвлекаясь от изучения статуи.

— Интересуетесь рукотворными чудесами мастеров? — улыбнулся ей Варин Тисерий, завидев встретившиеся с ним серебряные арвейдские глаза.

— Завидев удивленных леди и сиров, я решила приобщить их к величию дарованного нам предками наследия. — подняла назвавшаяся Элиной арвейдочка, поправляя свою шляпу. Она была высокой, стройной, даже худощавой, и не слишком походила на леди. Однако, сняв шляпу, представилась подошедшей Тамиран и юнцам. — Леди Элина Икарис. Приятно видеть, что нашим заморским гостям интересна высокая арвейдская культура. — «заморской гостьей» в ее глазах, явно, стала Тамиран, на которой бледная тощая арвейдка задержала взгляд.

— Светлейшего дня вам, миледи. — поклонился Кермит. Бобби неловко сделал тоже самое, но поднял голову после, как и полагается простолюдину.

— Ах, Тамиран, и ты тут. — обернулся на нее Дейвиен, улыбнувшись. Она же сама только изобразила улыбку, приглядываясь, не жмутся ли какие из этих куриц, которых леди Элина привела сюда, к ее рыцарю. Однако, никакой причины для ревностной ярости не нашла.

— Приобщаешься к… высокой арвейдской культуре? — с легким презрением обратилась к нему Тамиран, подойдя ближе и показательно взяв Дейвиена под руку. Демонстрируя, что он принадлежит ей.

— Мило здесь, не правда ли? — словно не заметив или проигнорировав ее прикрытое возмущение, поднял голову Редмаунт, рассматривая оранжевые и желтые кроны деревьев, окружающих это место. Спорить с ним, однако, Шайхани не могла. Здесь было красиво.

— Ты прав, мой добрый сир. — оглядывая старые постройки на поляне, сказала Тамиран, надеясь вложить побольше ядовитой желчи в эти слова, чтобы Редмаунт заприметил ее возмущение. Но, вид тут и правда был такой смиренный и прекрасный, что кислота в голосе ее мягко сошла на нет.

Легкие угловатые фигуры переливались в лучах падающего солнца, отбрасывая на проросший травой мрамор причудливые тени. Они изображали ангелов из арвейдских преданий. Тамиран запомнила это по унылым речам всяческих леди еще будучи в гостях Сафины из Арвейдиана. Странные, напоминающие людей, фигуры, давно потрепало время. Хотя песни гласили, что над ангелами время не властно.

— В Арвейдиане ангелы больше походили на людей… — пролепетала одна из стоящих рядом дамочек, сложив руки на груди и глядя на постаменты.

— Примитивизм древних фигур плавно перетек в обтекаемые, человеческие формы, — ответила леди Элина. Пока Тамиран щурилась от ниспадающего на поляну света солнца, шляпа дамы из Икарисов отлично защищала ее от Соляра, благодаря своим мощным краям. — как грубые каменные инструменты перетекали в железо и сталь, а барабаны и костяные дудки в лиры, лютни и волынки. Грубыми эти статуи кажутся лишь нам, искушенным архитектурой современных умельцев.

— Вы хорошо разбираетесь в том, что говорите, леди Элина. — с явным комплиментом поклонил ей голову сир Лео.

— Это обязанность каждого арвейда. Помнить прошлое. — сказал довольно чопорно лорд Тисерий. — Позвольте поинтересоваться, что дочь лорда Икариса делает в таком месте? — прищурился Варин.

— Изволите беспокоиться о моей безопасности? Или печетесь о лесах в этом наделе? — улыбнулась тонкими губками леди Элина. — Не беспокойтесь, ни я, не мои люди, — кивнула она на стоящих неподалеку стражниках, больше походящих на каких-то наемников. — не намереваются обирать ваших охотничьих угодий или крестьян.

— Позвольте, миледи, я ни в чем вас не обвинял. — холодно ответил тот.

— Мы держим путь на юг. Как, полагаю, и ваш караван? — ее взгляд опять задержался на Тамиран. Впрочем, Шайхани привычно было такое мимолетное внимание. — Если позволите, я хотела бы присоединится к вам.

— Уж не сбежали ли вы от собственного отца? Дамы редко позволяют себе бродить по лесам в одиночку. — хмыкнул лорд Тисерий, сложив руки на груди. Хотя по голосу его не было похоже, что он всерьез что-то подозревал.

— Ах, сир, схватите меня и отвезите обратно в Лунный Пик. Может, отец даже даст вам за меня выкуп. — посмеялась леди Элина. — Если, конечно, вы скажете, что сами меня похитили. Потому как я никуда не бежала.

— Так почему же не отплыть морем? С Пика до Арвейдиана… — начал было лорд Перрис, но Икарис не позволила ему довершить.

— В долинах меня ждут другие попутчики. Я отправляюсь на юг. За Сефид. Повидать дальние страны, чем не мечта любой леди? — с усмешкой прыснула она. — Да и царица Сефидская решила не пускать наши судна через свои моря. Так, по крайней мере, меня заверял отец. Не думаю, что он врал. Мой единственный вариант, отплыть с Арвира, или Ишерона…

— Вы тоже держите путь в Ишерон? — улыбнулся сир Лео.

— Нам с вами по пути. Я, — положил руку на грудь лорд Китс, а затем окинув рукой Дейва, сына и прочих спутников. — направляюсь как раз туда. У моей дочурки, леди Кетти, будет свадьба. Я почту за честь принимать на пиру даму столь высокого рода. Если вас это не задержит, леди Икарис, то можете стать моим с лордом Шеппом, гостем.

— А что же благородный лорд Тисерий? Вы тоже отправляетесь на свадьбу в такую даль? — приподняла бровь и край шляпы, леди Элина.

— Лишь провожаю гостей вдоль этих неспокойных земель. — ответил ей Варин Тисерий. — По сердечному пожеланию леди Сафины.

— Вы не отправитесь с нами? Как жаль. Иначе, было бы забавно поглядеть, как лорд Шепп попытается всех нас прокормить. — прикрыла рот ладошкой, пустив смешок, Элина Икарис.

— И правда, лорд Варин. Моя сестра сочла бы за честь… — начал Лео Китс.

— Боюсь, у меня полным полно дел в собственных владеньях. Но я обязательно передам новобрачным достойных даров. — их его уст это прозвучало скорее как попытка окончить разговор.

— Да и просто увидеть вашу прислугу было бы неплохо. Эта девчонка прелестно играла на лютне. — глянул на Тисерия лорд Перрис.

— Ваш низкорослый уродец тоже неплохо нас развлек. — улыбнулся сир Лео, однако, с легким недоумением. — Жаль, что вы прогнали его ночью.

— Мое терпение на выходки Голована не бесконечное. Вчера он начал смеяться над устрицей в гербе леди Виннерий, чем вогнал ее с фрейлинами в краску. Я смолчал, — хмыкнул лорд Варин. — но, когда глупый карлик решил отшутиться про то, что залезет юной хирике-послушнице под подол, чтобы поглядеть, можно ли спрятаться от Соляра там, я пригрозил отрезать ему нос и язык за такие шуточки. Теперь он наконец-то замолчал. — пожал плечами лорд Тисерий.

— Как вы добры. — с явной издевкой сказала ему леди Икарис, переведя взгляд на лорда Перриса и сира Лео Китса. — Я, пожалуй, приму ваше предложение. Мне уже приходилось бывать в Ишероне. При дворе глубокоуважаемого и… внушительного, конечно-же, лорда Шеппа, живет моя кузина. Я буду только рада повидаться с ней перед отплытием.

— А мы будем рады принять вас в нашу компанию. — поклонился Китс.

— Похоже, с каждым днем гостей на этой свадебке не умаляется. — улыбнулся своей даме Дейвиен. Тамиран, конечно, не подала виду, но поближе прижалась к Редмаунту, оценивающе глядя на эту леди Икарис. Она не была дамой первой красоты. Грудки ее, под этим замшелым походным одеянием, едва ли могли сравниться с достоинствами Тамиран. И бедра, особенно в этих штанах, казались худыми. Но личико ее было достаточно милым. И эти глаза. Серебряные арвейдские глаза. Шайхани вздохнула.

— Что поделать, это же такое событие… — прошептала она Редмаунту без особого энтузиазма, а про себя подумала, что давать этой диковато ряженой профурсетке виться вокруг ее Дейвиена было бы неблагоразумно.

Лорд Тисерий отвел Перриса Китса с сыном в сторону, о чем-то тихо интересуясь у них. Тамиран же, оторвав любопытный взгляд от леди Элины, обернулась к Дейвиену, прильнув к нему и взявшись за руку рыцаря.

— Я волновалась за тебя… — сказала она шепотом, однако, передающим ее ревнивое недовольство в полной мере.

— При мне мой меч, Тамиран, помнишь? — положил он руку на эфес своего оружия. Простой и надежный клинок, о котором Редмаунт тщательно заботился, как и о своем доспехе. — Пока он со мной, мне ничего не грозит.

— Засады горных дикарей чреваты стрелами и камнями. От них не спасают мечи, Дейвиен. — она достаточно наслушалась рассказов о грифоньем народе, чтобы знать, чем они могут грозить.

— Вокруг нас целая орда стражников. — пожал плечами Дейвиен. — Даже звериные стаи не кидаются на преобладающих противников. А эти дикари, я полагаю, поумнее зверей. Хоть немного.

— Однако тут, в какой-то чаще, от засады прока больше, а еще… — но Шайхани не успела надавить своими ревностными чувствами на Редмаунта. Кермит и Бобби, ковыляющий за ним, переваливаясь с боку на бок, подбежали к рыцарю, улыбаясь.

— Энто вы сами такое место нашли, сир Дейвиен? — окинул руками поляну восхищенный Бобби. Мальчуган явно видел такое впервые.

— Нет. К сожалению, не я. — пожал плечами рыцарь.

— Красиво здесь. Как в сказках. —  мечтательно сказал Кермит.

— Сказки рождаются с были, — леди Икарис подошла к ним, услышав речь младшего Редмаунта. — и такие места, таящие в себе память тысячелетий, помогают нам понять природу сказаний и открыть тайны, доселе неведомые.

— И много тайн вы открыли? — учтиво улыбнулся ей Дейвиен.

— Пока я только на пути к их разоблачению. — кивнула ему леди Элина, тряхнув краями своего головного убора. Ее стражники держались поодаль. Эта девчонка в широченной шляпе явно не сильно беспокоилась о своей безопасности. А зря, подумалось Тамиран. Если бы она пристала к Дейвиену, эти стражники ей бы ой как понадобились. Но, Шайхани не подала виду, как ее раздражает приближение подобной соперницы.

— Вы много где бывали, не так ли, леди Икарис? — со всей возможной притворностью, улыбнулась ей Тамиран Шайхани.

— В устье Крыльев Мотылька я была точно. И акцент приречья мне знаком, миледи. — кивнула ей Элина. — Так похож на сефидский, но чище и привычней. Далеко же вы от дома, леди…

— Тамиран. — суховато представилась девушка.

— Редко можно увидеть девушек из ицхилитов, забравшихся так далеко от своих родных краев. А еще реже можно увидеть их, принявших чужую веру, это уж точно. — причмокнула Икарис. — Как так вышло, что благословенное сияние луны стало вам чуждо, миледи? — в ее голосе прозвучала издевка.

— Вы ошибаетесь, госпожа Элина. — голос Тамиран прозвучал уже не так приветливо. — Вечность не стала мне чужда… — сколь ловко девушка ответила арвейдке, столь же неприятно было ей вообще вести этот разговор.

— Ах, даже так? Тогда позвольте меня… извинить. — Элина Икарис только сильнее присмотрелась к Шайхани после этих слов. — В суждениях я могу быть слишком резка. Ведь вижу такое впервые, леди Тамиран. — она поклонилась, как бы подтверждая свои слова, но девушка запомнила ее ехидный тон и странный взгляд. Она считает ее шлюхой. Потаскухой, сбежавшей без позволения от своей семьи. Впервые видит такое, значится? В груди у Шайхани заскрежетало возмущение.

— Эти статуи — это ангелы? — завидев напряжение ситуации, Кермит спас их своим невинным детским вопросом.

— Да, ангелы, парень. — упершись рукой в бок, обернулась к нему Икарис.

— Ежели все сказки рождаются с были, то и ангелы — тоже? — с удивлением рассматривающему старые статуи Бобби явно было интересно.

— Это не сказки! — поправил его Кермит. — Арвейды верили в ангелов.

— Громко сказано, однако, да, — кивнула Элина Икарис. — многие прообразы первых статуй относят к дозараннийской эпохе. Как известно, наши предтечи верили в ангелов, прежде, чем пророчица Заранна донесла до этих земель своей исцеляющий свет.

— Я видел ангелов и в некоторых часовнях Арвейдиана. — задумался юный Кермит, глянув на Дейвиена. — Это же были статуи ангелов?

— Да, верно. — кивнул ему рыцарь.

— Некоторые храмы, особенно старые, могли быть перестроены под святилища пророчицы Заранны. — пожала плечами Икарис. — Но прелесть древней архитектуры могла сохраниться в них даже спустя тысячи лет. В конце концов, ангелы стали музой для архитекторов и поэтов, а не неким объектом поклонения.

— А откуда тогда люди… ну, узнали. Об ангелах. — уставился на изогнутую угловатую фигуру, уподобляющуюся чертам человека, обрывающего на себе оковы, Кермит. Вырезанные из камня цепи на нем давно были обломаны, как и крылья за спиной, которые сохранились лишь у немногих статуй.

— Наши древнеарвейдские предки принесли эти легенды с ледяных земель, откуда, как считается, они прибыли сюда. — сказала девушка, поправляя свои белокурые волосы. — Полагают, что даже ранние ангельские скульптуры они вырезали по тому, какими сохранились их очертания со времен родины арвейдов.

— Выходит, арвейды изначально жили там же, где и северяне? — подняв к ней голову, спросил Кермит.

— Нет, ледяные земли наших соседей у Студеного Пика это не прародина арвейдов. — улыбнулась ему девушка.

— А что же тогда? — вторил, вопрошая, Бобби.

— Мы считаем, что предки наши прибыли из далекой северной Арвеи. На кораблях, которым нет сейчас аналогов, они разбивали льды и пробились через холодный, мерзлый океан. — с явным интересом пояснила арвейдочка. Тамиран поняла, что ей льстит проявленная заинтересованность.

— Арвея? — спросили вместе Кермит и Бобби.

— Да. Рай во льдах, как рассказывают легенды. — пожала плечами та. — У нас почти не сохранилось никаких преданий, кроме устных, о нашей родине. Говорят, будто Арвея цвела плодами и бутонами даже среди льдов, и будто холода там вовсе не было.

— Как энто во льдах может быть не холодно? — удивился Бобби.

— А может… может там были Персты Сотворения? Говорят, они горят, принося тепло. — задумался Кермит.

— Может быть. А может и нет. — развела руками та.

— Так ежели там было так хорошо… зачем оттуда уплывать? Из этой ледяной Арвеи? — прищурился Кермит, завидевший брешь в этой истории.

— А, энто, может она того… растаяла? — сказал Бобби.

— Может быть. В любом случае это времена столь далекие, относящиеся к стародавним векам переселениям народов по земле. И отвечать, что из этого сказка, а что правда, я не возьмусь. — сказала та, поправляя шляпу. — На этом постаменте, что перед нами, скорее всего, изображен Таа’натес. По дошедшим до нас сказаниям, этого ангела сковали цепями, и он был первым и единственным, кто вырвался из них. — скульптура подтверждала ее слова. — Каждый из ангелов воплощал себе некий идеал старинных арвейдов. Какие-то записи утверждают, что ангелов было лишь семь, другие — что семнадцать, иные и вовсе говорят про семьдесят семь или семь сотен. Но, из множества ангелов конкретно Таа’натес символизировал стремления и мечты. De vitra a de virda. Боюсь эти слова уже стерлись с векового монумента. — некогда выгравированные на камне буквы действительно оставили от себя лишь легкие следы и разобрать, что там написано, было бы невозможно. Даже, если бы Тамиран знала старший арвейдский.

— Вы хорошо знаете высокий слог. — донесся до них голос подошедшего сзади Варина Тисерия. Леди Икарис первая оглянулась на него. — И явно читали «Ангельскую песнь» Верселия в оригинале.

— Я обязана это знать. Языки хранят не меньшие тайны, чем физические вещи. — сказала девушка. — А оригинал Верселия давался мне тяжело… Как же там… Narva de… de…

— На высоком арвейдском они зовутся Imon. — напомнил тот

— Точно! — улыбнулась Элина, делая вид, что не забывала этого. — Не только в камне статуй заключены истоки мирозданья и знания, передаваемые предками. Стихи, музыка, поэмы и сонаты…

— Ваша правда. — кивнул ей арвейд, выступив вперед, ближе к статуе. Кермит и Бобби расступились перед ним. Со вздохом, Варин Тисерий поглядел на статую ангела, оковы которого время давно обратило в пыль. — В таких местах, как это наши предки увековечивали свои знания. Они верили, что ангелы оставлены на страже мира, чтобы хранить луны от разрушения. Якобы, не будь ангелов, и луны рухнут, уничтожив все живое.

— Именно потому наши предки жили в трепете перед фазами луны, это вы верно подметили. — кивнула леди Икарис. — Верили в то, что разные луны покровительствуют разным временам. Суровым и плодоносным. В ицхилитской вере это, ведь, тоже так, леди Тамиран?

— Так. — сухо ответила арвейдочке Шайхани, потирая руку Дейвиена.

— Видимо, потому наших восточных братьев, которых отделяет от нас Полумесяц, так легко было склонить к этой чужеземной ереси. — довольно бестактно ответил ей Варин Тисерий.

— Не будьте столь суровы. Сила арвейдов в единстве. В чистоте наших родов и помыслов. — словно заученно, как все арвейды, сказала Икарис. — Мы мечтаем вернуть единство с нашими братьями, а для того придется смириться с тем, что не только горная гряда разделяет нас…

— Но сколько знаний о предках было утеряно из-за того, что эти варварские иноверцы жгли и уничтожали библиотеки, либрариумы… — сказал лорд Варин, разглядывая старую, обглоданную временем, статую. — Я бывал в архивах Арвейдиана и часто интересовался теми знаниями, что сохранили наши с вами предки в этой земле. Нет тайн, более будоражащих душу, чем тайны арвейдских легенд, верно?

— Многие тайны прошлого бередят душу искателям приключений. — заметила арвейдочка. — На далеком востоке и среди жарких южных песков… Я изучаю истоки древних текстов. Манускрипты, культуру, музыку и стихи, легенды и то, что кроется за ними. — она прищурилась, оглядывая изваяния ангелов. — Иногда создается чувство, что от тайны мироздания меня отделяет расстояние вытянутой руки. Но я так и не могу коснуться их.

— Север — родина арвейдов. И если вы желаете открыть тайны мира, ищите их на севере. — равнодушно наставил ее лорд Тисерий.

— Мир — далеко не только северные льды и березовые леса. И не только в старых арвейдских камнях кроются тайны. — Элина Икарис опять переглянулась с Тамиран. Та удостоила ее недоверчивым прищуром. — Среди песков юга, полагаю, зарыты свои секреты.

ОЗАРЕННАЯ ЛУНОЙ

«Им говорят: дарует Вечность

Всем Ицы детям в жизни шанс,

Нет — отвечают, правду шепчут

Лишь шестерым одним из нас.»

«То, что говорила Она», перевод ан-Фахриса,

поэтическое переложение на стихи Люпиниона.

Холодный шелест моря бурлил и шипел, как пузырящаяся на горячем прибрежном песке пена. Глухой звук барабанил где-то в глубине. Или это она сама погружалась на дно? Перед глазами мельтешили неразборчивые, сумасбродные мириады цветов, калейдоскопом расплываясь и сходясь вновь. Ледяной белый блеск рассеивался среди черной воды. Она чувствовала воду. В легких, во рту, на кончиках пальцев. Странное, морозное течение. Такая вода льется с гор… разве нет? Аайя поерзала, не понимая, спит она, бодрствует или бредит. Свет. Яркий, бьющий в глаза свет.

Удар, гремящий так, с каким хрустом ломается дерево, заставил ее дернутся и попытаться набрать воздуха. Открыв рот, она вздохнула, чувствуя, как сердце сжалось в чьем-то кулаке, словно вырываемое из груди. Только что она была в пучине. Не нужно дышать. Вода. Вода в легких. Тогда… Нет. Не нужно бояться. Мир сотворен из бескрайнего моря. Но моря не было. В нос ударил жаркий воздух. Странный запах. Так пахнет песок, раскалившийся на солнце. Глаза ее были закрыты, но казалось, что картины перед ними рябят, как сам мир посреди пустыни в солнечном зареве. Раскаленный воздух. Словно не продохнуть.

Она проснулась вся в поту, дрожа, когда в голове что-то треснуло. Будто обвал в горах или треск крошащейся каменной глыбы. Аайя оперлась на одну руку, чувствуя, что вся намокла. На губах ощущался вкус соли, глаза слезились, неясно от чего. Усталость в ногах и ломота в спине отогнала головную боль, внезапным зудом пробежавшим по затылку. Девушка провела руками по волосам, садясь на перинах. Ее ночная одежда липла к телу от жара. Сердце билось. Кожа медленно остывала, от чего холодный лунный хрусталь, касающийся участка между ее маленьких грудей, будто бы обжигал. Аайя утерла пот с глаз рукавом.

Как странно, окно было открыто. Но лед, выложенный в углах комнаты почти растаял за ночь. Неужели даже лунная ночь не убавила дневной жары? Чтобы отогнать дурное ощущение, Аайя налила себе воды из графина, попутно шепча молитву о избавлении от краткой боли. Прохладная чистая вода с выжатым в нее лимоном освежала даже в самый жаркий из дней. Легкое пощипывание цитруса во рту придало ей бодрости.

Она на цыпочках прошла мимо мирно спящей Хаям, снимая пропитанную потовой влагой одежду. По коже пробежал холодок. Аайя облачилась в свежую ткань, оборачивая поясницу проведя рукой по своим черным локонам. В окна пробивались синеватые лучи ИцРоана, охраняя прелестный детский сон ее единокровной сестры. Коснувшись кистью влажной шеи, девушка поняла, какие подушечки ее пальцев сейчас леденяще холодные. Аайя закусила губу, утирая глаза.

Ночью в поместье было тихо и безлюдно. Шум в ее голове потихоньку сходил на нет. Запустив ступни в сандалии, она осторожно вышла, стараясь никого не разбудить, однако, каждый шаг казался ей сейчас невыносимо громким, как бы мягко она не ступала. Скрежет двери прозвучал, будто бы, оглушительно, а жужжание и стрекот ночных насекомых за окном казались ужасающе, невыносимо раздражающими.

Жар на коже утихал, сменившись легким ознобом и Аайя, бредя по коридору, вновь остановилась у дядиного ковра. Золотые нити на лазури сверкали и переливались. Девушка присмотрелась к ровно вышитым очертаниям Перста на нем. Интересно, вживую они столь же гладки?

За приоткрытой дверью ближайшей комнаты слышалось тяжелое сопение младшего брата. Через щель в проеме легко проникала живительная прохлада. Она заметила мать, в легкой полудреме, внутри. Женщина устало сидела рядом с сопящим во сне Хадимом. Брата никто не должен оставлять без внимания. Но сейчас он мирно спал, не ощущая припадка.

— Позволите?.. — осторожно спросила, заглянув внутрь, Аайя.

— Тебе не спится, дочь моя? — подняла на нее взор мать. Мешки под морщинистыми глазами госпожи Хашнай были темнее обычного. — Молилась ли ты на ночь?..

— Как и всегда. — поклонила голову Аайя, проходя внутрь.

— Юный Хадим долго не мог уснуть. Однако, строки Саийицавы убаюкали его слаще прочей сказки, — вздохнула мать. — благословенна Вечность…

— Не кажется ли вам, что в доме сегодня непривычно душно? — Аайя осторожно потрепала воротник. Мать поглядела на нее.

— Нет, не кажется, — покачала головой госпожа Хашнай. — сегодня воздух свежее обычного, видимо, реки разлились… Тебе трудно дышать?

— Думаю, нужно будет сменить лед в детской, госпожа. — взгляд девушки опустился в пол. Она вновь утерла влажный лоб.

— Поди сюда. — кивнула ей мать.

— Вам нужна помощь? — сделала аккуратный шаг ближе она.

— У тебя жар, дитя? — мать коснулась ее лба тыльной стороной ладони. Тряхнув рукой, она прищурилась. — Нет. Кажется, нет. Ты не захворала?

— Я проснулась от головной боли. — неуверенно сказала Аайя. — Или… дурного сна. Это, верно, от жары.

— Тебя знобит? — вновь оглядела ее Хашнай Шайхани.

— Нет-нет… дурнота прошла. — покачала она головой, чтобы уверить мать в том, что не стоит волноваться. — Но уснуть уже выйдет навряд-ли.

— Молитва отгонит любой дурной сон. — вновь посоветовала мать. — Но, может, тебе подсобит свежий воздух. Если станет хуже — скажи мне.

— Праведному не страшна мимолетная боль, — прошептала Аайя словно заученно, как умела. — все пройдет и в бесконечности забудется. Покажется дурным сном…

— Сядь. — указала ей мать на диван. Девушка послушна присела.

— Вам нужна помощь? С Хадимом? — потерла заспанные глаза Аайя.

— Нет, дитя. — серьезно сказала ей мать, перебарывая собственную усталость, тенью отражавшуюся на лице женщины. — Ты — моя единственная дочь. Ребенок, который дарован мне Вечностью. — тонкая рука матери погладила ее по волосам и Хашнай Шайхани поглядела дочери в глаза. — Ты не должна отрекаться от себя. Боль пройдет. Но болезнь может унести тебя из жизни в ранних годах. Я этого не переживу. — она осторожно подвинула дочь к себе, приклонив голову Аайи к своей груди и обняв. — Не многие девушки столь же примерны, как ты. Из всех трех моих детей, Вечность позволила тебе выжить. И ты, как и я, должна быть благодарна ей за этот дар. Не пренебрегай им понапрасну.

— Вы правы, — вздохнула она, прижавшись ближе к матери. — как и всегда.

Права мать была и в том, что свежий воздух пошел ей на пользу. Повязав волосы легким платком и покрыв голову плотной накидкой парчового одеяния, украшеной серебряной нитью, еще одним подарком, привезенным от дяди, она вышла во двор поместья. Холодный источник с ключевой водой, который бил в центре гранатового сада, освежал ночной воздух своей живящей прохладой. Аайя, сложив ладони, опустила их в ледяную рябь, набрав воды. Густо-синее лунное сияние падало ей в ладони и вода казалась сгустком небесного света в руках. Девушка приложилась губами к прохладной воде и сонливость отступила.

Где-то поодаль упал, явно перезрев, гранатовый плод. В саду, особенно посреди ночи, яркие круглые плоды, свисающие на ветвях деревьев, казались десятками или сотнями младших детей красной луны меча ИцХви. Синий свет падал на них с небес, пробиваясь сквозь листья и ветви и плоды в сиянии глубокой луны казались пурпурными и манящими. Аайя поднялась, пройдя к подножью дерева и подняла гранат. Он слегка треснул от удара о землю, но казался довольно цельным. Однако, стоило ей поднять его, как желание тут же улетучилось и горечь во рту дала понять, что есть ей не хочется. Сев на камень и слушая журчание воды, она переминала гранат в руках, разглядывая звезды, окаймляющие ИцРоан.

Первыми, после нее, во всем поместье, проснулись леди Джесайя и Хаям. Смешливый голос ее младшей сестрички донесся по коридору и Аайя сразу поняла, что следом за ней вскоре проснутся и все остальные. Сейчас стояли лишь предрассветные сумерки. Луна уходила с небосвода, уступая место новому, жаркому дню под тяжелым горячим солнцем. Третья жена отца вела свою младшую дочь за руку и та что-то весело ей лепетала. Хаям, обычно, была тише воды и ниже травы, но, когда проводила время с матерью или Ницей, оживала и смеялась. В компании Аайи она сохраняла свою молчаливость, но не от недостатка любви. Малышка Хаям чутко ловила настроение окружающих и в компании игривой красавицы Ницаях она светилась, как солнце, а рядом с спокойной и кроткой Аайей становилась молчаливой луной на небосводе. Точно так же она вела себя, когда ее брал на руки господин Раид. Отец был строг к увеселениям и не любил празднеств.

— Аайя! — с осторожной улыбкой взвизгнула сестренка, завидев ее.

— Дорогая, ты встала так рано? — леди Джесайя провела дочь ближе, отпустив ее руку и Хаям подошла, приложив голову к сестре. — Или ты только вернулась с молитвы?.. — насторожилась та.

— Голова раскалывалась от духоты… и дурно спалось. — Аайя тоже обняла маленькую сестричку, погладив ее по волосам. Хаям была еще слишком мала, чтобы облачать ее в платки и покровы. — А ты выспалась? — опустила она взгляд на малышку. Та только скромно кивнула.

— Головная боль? — воздохнула леди Джесайя. — Может, тебе стоит пить что-нибудь из травяных отваров? Я знаю такие, что снимают усталость мыслей и даруют крепкий сон.

— Прошу вас, дурманящая трава не истинное лекарство. — покачала головой Аайя. Она знала, что леди Джесайя хорошо разбирается в травах, маслах и благовониях. И часто советуют отцу снадобья против боли. Но, слыша отца, девушка понимала, что это лишь временное избавление. Боль можно приглушить, но хворь так не вылечишь. А бояться боли — значит отдаляться от пути в Вечность.

— Думаю, все от того, что ты так мало спишь. — покачала головой женщина.

— Все мы успеем еще отоспаться. Целую вечность… — Аайя покрутила спелый плод в руках и глянула на Хаям. — Будешь?

Скромно кивнув, сестра взяла у нее спелый красный плод.

— А где сейчас твоя матушка? — обратилась к ней леди Джесайя.

— Она с Хадимом. — ответила девушка. — Сидела с ним ночью…

— О, Вечность, неужто и в эту ночь тоже? — прикрыла свои серебряные глаза рукой женщина. — Ей нужно отдохнуть. Я пойду к ней. Присмотришь за Хаям? — спросила третья отцова жена.

— Конечно. — кивнула ей Аайя и женщина удалилась. Хаям, ковыряя пальчиками кожуру граната с серьезным видом все пыталась раскрыть его. Взяв сестру под руки и усадив себе на колени, Аайя взяла у нее плод и, запустив пальцы в трещину на кожуре и с хрустом разломила сочный дар сада. Лопнувшие красные зерна обдали ее ладони красным соком и она передала гранату Хаям. Девочка тут же принялась за дело, обгрызая плод и морщась каждый раз, когда случайно откусывала горькую кожицу. — Не торопись. — поумерила пыл юной сестры Аайя.

Липкий гранатовый сок стекал на ладонь со среднего и указательного пальца. Она поморщилась, ощущая неприятно слипающуюся ладонь. Поправив неудобно сидящую на коленях сестру, она приобняла ее, подняв глаза к небу. Рассвет задавался и первые лучи уже сгоняли звезды прочь с небес. В поместье началась суета, просыпались служанки и стража тоже усердствовала снаружи. Неужто что-то стряслось опять.

Гиацинт, следом за несколькими служанками, вышел во дворовый сад, о чем-то беседуя со второй женой отца. На лицо госпожи Тарьям тенью падала настороженность. Эта атмосфера напрягла и саму Аайю. Одна только Хаям, болтающая ногами, сидя на ее коленях, еще не обратила на суматоху внимания. Тарьям нахмурила брови, обращаясь к скопцу.

— Так доложите об этом моему мужу! — взволнованно сказала она. — Или сразу Саифу. Он отправится к ним с людьми и не даст…

— Он не отправится туда без приказа господина Раида. — держа руки за спиной неторопливо шагал по камням на глине евнух. Подол его длинного одеяния покачивался с каждым шагом.

— А что, если эти чужаки и воруют людей? Сначала скрывались, а теперь пришли прямиком к нам. — сложила руки на своей объемной груди госпожа Тарьям, тряхнув юбкой. — Их нельзя пускать близко.

— Караван идет проездом. — своим тихим слащаво-скрипучим голосом пролепетал Гиацинт. — А дороги эти принадлежат нашему почтенному владыке лорду Шеппу. Без его ведома никто не может их перекрыть.

— Что-то случилось? — обратилась к ним, вставшим у окаймленного резным камнем края водного источника, Аайя. Госпожа Тарьям откликнулась на ее вопрос первой.

— Не бери в голову, дитя. — махнула рукой она. — Я лишь беспокоюсь…

— Сегодня вдоль рек видели нарсаррийский караван. — с некой крайне пренебрежительной скукой в голосе сказал Гиацинт. — Селянские старосты уже доложили об этом страже. И госпожа Тарьям высказала опасение, что между ними и простолюдинами может дойти до ножей.

— Именно. Этих бродячих дикарей нельзя и близко подпускать. Все знают, что нарсарри горазды только воровать да лгать. — возмущенно кивнула Тарьям. — К тому же, у пашен, говорят, видели чудище!

— Чудище? — прищурилась Аайя. Хаям у нее на коленях тоже напряглась.

— Да. — госпожа Тарьям уперлась руками в бока, явно волнуясь. — Молвят, что эти бродяги притащили с собой заморское чудовище. Огромного рогатого зверя. Весь табор этих дикарей нужно погнать прочь! Так хотят кого-то оболванить, пусть идут на северный берег. К этим горцам.

— Вы пугаете Хаям. — погладила сестру по голове Аайя.

— Прошу великодушно простить госпожу Тамиран. — сказал евнух. — Но, быть может, доля истины в ее опасениях и имеется.

— В империи, по ту сторону гор, табуны этих гнусных нечестивцев гнали прочь камнями. — хмыкнула женщина, покосившись на скопца. — Никогда в моем краю нарсаррийских бродяг и подлецов не подпускают к городам ближе полета стрелы.

— Сомневаюсь, что здесь их примут так же благоговейно. — усмешливо ответил скопец. — После я доложу господину Раиду…

— Не после, а сейчас. — прищурилась Тарьям. — Дитя, где твой отец? Опять с леди Джесайей, небось? — довольно кисло промолвила она.

— Нет, госпожа Тарьям. — покачала головой Аайя. — Леди Джесайя пошла к Хадиму, за которым следит моя мать.

— Ох, — вздохнула женщина, тут же поумерив пыл. Ее болезненный сын одним лишь упоминанием зачастую выбивал госпожу Тарьям из колеи. — Хадим… как он там?

— Он мирно спит, госпожа. — улыбнулась ей девушка. — Я застала мать с ним перед рассветом, когда мне самой не спалось.

— Ты вновь молилась? — кажется, женщина даже и не удивилась.

— Нет, госпожа, лишь мучилась болью в голове. — вздохнула Аайя. — Сейчас мне стало легче, но в постели меня пробил пот. Сама не знаю, от чего.

— Быть может, дело в этих благовоньях. — покосилась на скопца госпожа Тарьям. — Когда я вынашивала Хадима, меня от них страшно мутило. А Аайя только созревает, как девушка. Не может ли этот запах раздражать ее только цветущий организм? — словно укорила она Гиацинта.

— Сомневаюсь, госпожа. — покорно ответил евнух. — На Сефиде подобные благовония часто применяют в гаремах. И в Доме Слуг, где воспитали меня, такие смеси часто зажигают в покоях у девочек. Для предосторожности.

— Госпожа Тарьям, — вставила слово Аайя, почуяв румянец на щеках. — меня не тошнит. Лишь не спится. И болит голова.

— Ты уверен, что дело не в них, Гиацинт? — спросила она слугу.

— Если только дражайший брат леди Джесайи специально не подмешал в них яду, в чем я сомневаюсь. — довольно ехидно ответил ей скопец, однако сохраняя при этом невозмутимый вид.

Поглаживая Хаям по голове, она подняла глаза на угасающие звезды и Аайе взгрустнулось. Сколь много народов из всех детей Ицы свернули с вечного пути. История Созидания учила их тому, что некогда, еще до падения первой из творений, каждый из сыновей ее был един. Порожденные одним лоном, они все были устремлены за родившей их матерью. Но мимолетное благо мира увело с пути Ицу. Наставление же рассказывало о том, как следом и потомки ее разбрелись по миру, ведомые прелестями этого, недолговечного мира, сотворенного Вечностью. Они забыли греховный пример Сор’Навира, который им преподали, стерев величайший из городов с лица земли огнем, потопом и ураганом. Сама природа обернулась против их деяний, ушедших с пути. Лишь исход последнего ордена милонн следом за шепотом Вечности спас мир от увядания.

Но теперь даже милонны предали Вечность, не признав чистоту рождения Дочери Полных Лун. С тех пор, как завещала Она, не явится им правды в Острове Лунных Отражений и никогда больше не рассеется музыка Вечности по Храму Песен. Теперь лишь простым последователям Ицхиль предстояло нести бремя смертной жизни в этом коротком мире и хранить частоту заветов в своей душе.

Хуже прочего, как много народов из всех колен сыновей Ицы и поныне блуждали во тьме. Мир необъятно огромен. За горами, песками и морями лежат много далеких земель, но все они покрыты мраком и тьма неверья и безбожия пожирает их. Госпожа Тарьям была родом из-за гряды Полумесяц, где располагалась Священная Империя, построенная последователями и верными воинами Ицхиль. Аайя иногда задумывалась, какого это — жить там? Увидеть Город Тысячи Куполов, прикоснуться к камню на пути паломников и взглянуть в темную воду Хрустального Залива, где в сиянии лун наверняка можно было бы разглядеть Храм.

Но дом для верной слуги Вечности там, где семья ее. Нет для женщины большего благодеяния, чем явиться отцу послушною дочерью, мужу достойной женою, а детям — достойной матерью. Улыбнувшись и отогнав этой мыслью тревогу, она поправила слегка кудрящиеся локоны Хаям. Она будет достойна своего места в Вечности. Она будет стараться в благости своей сколько сможет. Милосердие — это добродетель женщины. Мужчины разят врагов Лунной Дочери мечом, женщина же способна укротить ярость и злобу добросердечием. Для каждого в мире, что творит Вечность, ей свое место и противиться ему, значит — лишь уходить с пути…

Негоже достойной дочери бродить, где видит ее лишь луна на небе. Это непристойно и ставит само благочестие женщины под сомнение. Да и бродить в одиночестве попросту опасно… Яхир говорил отцу, что какая-то селянка исчезла лишь потому, что, быть может, была блудницей. Не должна же верная заветам девушка где-то пропадать одна? Иначе недалеко стать и такой-же, как эти утонувшие во грехе нарсарри. Аайя успела наслушаться о них страшных слов, чтобы понять, какой ужасный блуд закостенел в их душах. Это вновь навеяло ей мысли о горечи разбредшихся по свету народов, некогда единых и теперь чуждых друг другу даже языком…

Цокот конских копыт мигом отвлек ее от волнительных дум. Хаям первой подняла глаза на нарисовавшиеся за поместьем силуэты всадников, слегка тонущих в лучах встающего солнца. Поистине, мир оживает в суматохе своей с его восходом.

Аайя сразу поняла, что всадников вел Тайал, вернувшийся с какого-то отцовского поручения. Брат ее, Яхир, тоже, помнится, вызывался перед отцом помочь. Но сейчас тут его видно не было и девушка не была уверенна, что он вообще выезжал. Бахвальство Яхира часто шло вразрез с его делами, что Аайя замечала еще с малых лет. Но ничего не говорила единокровному брату, как достойная сестра. Лишь молилась за него, как и за всех прочих. Никто из людей не безгрешен. Такова горькая доля этой конечной жизни.

Гиацинт и вторая отцова жена тоже обратили внимание на подъезжающих всадников. Тай спешился, оставив своего жеребца у конюшен и направился через арку ворот поместья в сад внутреннего двора. С балкона выглянула на них мать, госпожа Хашнай, видимо уже уступившая место сиделки при юном Хадиме леди Джесайе, а во двор вышел и дядя Саиф, угрюмый, как всегда. Госпожа Тарьям тут же бросилась к нему.

Тайал был невесел, но и ярости с тревогой за ним не таилось. Это дало Аайе надежду, что никто более не пропал этой ночью. Ее кузен, окинув дом беглым взглядом, направился к дяде и госпоже Тарьям. Откланявшись, Гиацинт удалился. Пока мужчины обсуждали что-то между собой, Хаям, спрыгнув с ее коленей, села на корточки, принявшись вертеть в руках камешки, уложенные по бокам водоема. Аайя опустила кончики пальцев в холодную воду, чувствуя ее целящую прохладу. Она всегда испытывала трепет, глядя на морскую гладь, реки и водную рябь. Мир рожден из бескрайней пучины. И вернется в нее, как было сказано.

Довершив свой доклад, Тайал устало пошагал к водоему, пока дядя Саиф с госпожой Тарьям спешно направились внутрь поместья.

— А вы чего так рано проснулись? — подошел к девочкам Тай, присев рядом и набрав воды из источника. Хлебнув несколько раз, он следом омыл лицо.

— Дурные сны… — вздохнула Аайя. Тайал в горечью глянул на нее.

— А ты, Хаям? Суматоха разбудила? — спросил кузен младшую. Девочка лишь важно пожала плечами, как бы говоря, что и сама не знает.

— Ты тоже не спал, Тайал? — она подметила его усталость. — Говорят, сегодня прибыли чужеземцы. Ты встречал караван?

— Нарсарри… — причмокнул он, покачав головой. — Да, сегодня ночью прибыл целый табор. Пришлось погнать их прочь на север самим, пока челядь не начала метать в них камнями.

— Они ушли? — поинтересовалась Аайя, очень надеясь, что все обошлось.

— Ушли. — кивнул Тайал. — Их дрянные девки трясли юбками, а вороватое мужичье пыталось дать нам какие-то драгоценности взамен… Глупцы.

— С ними есть чудище? — вылупила глаза Хаям.

— Нет, чудищ нет. — усмехнулся Тайал. — Это всего лишь слон.

— Слон? — удивилась Аайя. Она видела слонов только на картинках, которые рисовали в книгах отцовской библиотеки. Часто текст описывал их огромными живыми горами. Но Аайя знала, бояться нечего. Если рукописи не лгут, слоны добрейшие животные. Они не охотятся и не едят мяса.

— Да. Огромный, со здоровенными бивнями. — пустил смешок кузен. — Ты бы видела… — он явно был слегка впечатлен.

— Он съел кого-то?.. — тревожно пролепетала Хаям.

— Нет, не съел. — тряхнул головой Тайал, подхватывая юную кузину и взяв ее на руки. — Ты кушала? — поглядел он на Хаям, держащуюся за его плечо.

— Гранат. — коротко ответила девчушка, улыбнувшись красными, от плода, губами. Она вся перепачкалась брызгами сока.

— Гранат это не завтрак. Тебе нужно перекусить. — он пошагал к лестнице на второй этаж поместья и Аайя, встав, последовала за кузеном. — Ты говоришь, плохой сон не давал покоя? — оглянулся на нее Тай.

— Да. — кивнула она, опустив взгляд и потерев виски. — Мать говорит, что лучше всего помогает молитва… Можно ли… в лунарий? Там безопасно?

— Не стоит сейчас отправляться туда. Эти бродяги, нарсарри, говорят, воруют не только монеты и лошадей, но и детей. — хмыкнул Тайал. Хаям с испуганным выражением лица прижалась поближе к парню.

— Мне тревожно. — призналась ему честно Аайя. — Раз пропадали люди…

— Ты боишься, что эти бродяги виновны в исчезновении селян? — сказал он.

— Не знаю. Но я молюсь, чтобы все это закончилось. — вздохнула девушка.

— Капитан городской стражи выслал к истокам патрули. — скривил губы Тайал, видимо, считавший, что этого недостаточно. — Он думает, что это дикари вновь спускаются с гор. Быть может и так…

— Дядя Саиф говорил отцу, что их давно никто не видел. — пожала плечами Аайя, слышавшая ненароком этот разговор. — Говорил, что это не могут быть налетчики с гор. Но от этого тревожно не меньше.

— Господин Раид выставил охрану. Я как раз проверял их посты. — по лицу и голосу Тайала можно было понять, что его это тоже тревожит. — В горах действительно тихо. Но в селеньях тоже волнуются…теперь еще и эти нарсарри, будь они неладны.

— Вечность да сохранит всех нас… — вздохнула Аайя.

— Сейчас на твоей страже стоят не луны, а мечи. — потер рукоять своего оружия Тай, глядя на восходящее солнце, сияющее на водной глади вдалеке.

— Для Вечности нет разницы, что нынче стоит на небосводе. — поправила его девушка. — Не луны определяют Вечность, а Вечность знаменует луны.

— Как скажешь, звездочка. — улыбнулся ей он, тряхнув черными локонами.

— Рассказы госпожи Тарьям и леди Джесайи о чужаках… — задумчиво сказала Аайя, причмокнув с ощущением сухости во рту. — Всегда пугают. Мать Хадима точно знает лучше. Она родом из такого далека…

— Я не позволю никому обидеть нашу семью. — голос Тайала стал серьезным и твердым, как камень. — И особенно тебя, Аайя. Твое благородство достойно преданий. Не каждая девушка столь… чиста…

— Спасибо. — опустила взгляд Аайя, зная, что кузен припоминает Тамиран.

— Никто не посмеет тронуть тебя, звездочка. — Тай крепко сжал рукой ножны своего массивного меча. Металл эфеса блестел на зареве солнца. — Или умрет, если хватит глупости попытаться.

ТРЕТИЙ СЫН

«Перья, как пух,

И без промаха бьет,

Песнь свою в скалах

Лук Ирмы поет.»

Анварская баллада.

Воск разломанной печати лорда Кайвена таял в такую жару. Данни с презрением развернул пергамент письма, сделав глубокий вздох. Чистый, ровный и аккуратненький почерк, которым всегда выводила буквы Майя Кайвен. Он забавлялся, представляя себе, как она корчит рожицу, выводя диктуемые своей матерью слова.

— Ну! Читай-читай! — настойчиво махнула руками кормилица.

— Сейчас… — кисло причмокнул Данни, осторожно двигая рукой. Плечо отдавало болью до сих пор и разворачивать сверток было тяжело, особенно потому, что он настойчиво скручивался обратно.

«Дорогой Данни», банально начинала свое письмо она, «преисполнена радостью пишу я вам эти строки. Как слышалась мне в Часовне речь одного из зардатов и как сильно впечаталась она в мои уши: Заранна говорила, что сердца наши горят блаженным огнем, и благодаря нему теплится жизнь в наших телах. Огонь жизни есть огонь чувств. И всякие чувства, как и огонь, бросают тени. И тень воспоминания о вас до сих пор омрачает мой разум. Ни разу не сменился Соляр на небосводе так, что мне не приходилось бы вспоминать о вас, мой дорогой Данни! Тень ваша в каждом сне является мне! Все слова, что вы мне говорили. Все беседы, что мы вели. И что, я надеюсь, еще проведем, являются мне каждую ночь.»

Беседы. Ага, как же. Данни потерев письмо в руках, продолжил.

«Я имею счастье выводить эти строки при вечерней свече. Соляр уже заходит на горизонте, но в душе моей стоит вечный день, когда я вспоминаю о вас. И нет мне нужды в свечах, когда думаю я о своем прекрасном Данни. Даже в темную ночь мысли о вас греют меня жарче костра.»

Смотрите не сгорите, леди Майя. Парень скривился от боли в плече.

«Ваши глубокие глаза и огненные волосы приходят мне на ум, стоит лишь закрыть глаза. Я так надеюсь увидеть вас вновь, мой дорогой Данни. Услышать ваш голос, коснуться вашей руки и сойтись с вами в танце. О, милый Данни, что заменяет мне ночью солнечный свет, пишите же мне почаще. Скажите, все ли у вас хорошо? На юге, слышала я, уходят от костей всякие болезни и Соляр греете ярче. Мечтаю навестить вас в ужасном трепете проводя свои бренные дни. Всегда Ваша, Майя Кайвен.»

Как много слов и как мало смысла. Каранай потер напряженные глаза.

— Какие чувственные строки… не так ли, мой мальчик? — сложила руки на груди кормилица, умиляясь и вздыхая.

— Позвольте, няня, когда вы научились читать? — улыбнулся он.

— Моими старыми глазами я оценить могу лишь то, какими ровными выводит буквы госпожа Майя. А чтение и не нужно, чтобы понять нежные чувства, которые она к тебе питает! — женщина поправила юбки.

— Так что-же, вы оценили нежность ее чувств по ровному почерку? — не раненной рукой Данни скатал письмо и положил на стол.

— Мне прочитала его Джина! — с какой-то гордостью сказала женщина.

— Ах, Джина, значит… — завел глаза парень.

Если кормилице его прочитала Джина, значит и мать тоже видела. И, вероятнее всего, леди Кинарин и передала письмо няне, чтобы та занесла его Данни в горницу. Он проспал до полудня и проснулся только от наглой трели птиц, устроившихся у открытого окна, через которое проникала прохлада. Может, парень спал бы и дальше, если бы его не разбудило пение этих малюток. Обычно мать, отец, сир Тонн и, особенно, кормилица, укоряли его за лень и бездельное утро в кровати. Любили разбудить спозаранку и погнать на свежий воздух. «Незачем молодому просиживать в комнатушке», любила потчевать его поучениями няня. Но теперь, когда плечо его украшал шрам раны, заживающей медленней, чем ему хотелось бы, все домашние пели совсем другие песни и не любили вырывать его с перин постели. «Нет лекарства, лучше сна, учила меня моя бабка», теперь повторяла кормилица.

Сегодня он предпочел бы спать хоть до вечера или ночи, лишь бы не иметь дела с переводом бумаги Майи Кайвен, который все остальные, может за исключением Рея, почему-то называли «письмами». Вместе со свёртком, кормилица принесла ему и завтрак, который включал в себя парочку маринованных перепелиных яиц, ломоть свежего хлеба из печи, который уже успел остыть, но все еще оставался мягким, как перинный пух, и гроздь винограда с графином такого же сока. Он чутка забродил и горчил, из чего Данни сделал вывод, что его налили откуда-то из погребов.

Лениво пожевывая перепелиное яичко и запив его соком, Данни поглядел через окно, выходящее в сад, наружу. Мать ходила среди своих цветов, о чем-то беседуя с Джиной и Патриком. Вдалеке, на плантациях, уже кипела во всю работа и маленькие фигурки сновали среди зеленых порослей, высаженных длинными рядами вдоль горизонта.

— Мне обязательно отвечать на это? — пренебрежительно кивнул на письмецо Данни, глянув на кормилицу.

— Леди Каранай наказала убедить вас написать ответ. — с серьёзным настроем настояла кормилица.

— А если я не хочу? — вздохнул Данни, вертя в руках виноградину.

— Как это не хочешь? Мальчик мой, это — твоя будущая жена. — уперла руки в свои мощные бока няня. Женщина уже немалых лет, она годилась ему в бабки, но была сильна, проворна, быстра, болтлива и настойчива. Для своих лет ее волосы были не столь уж седыми, а лицо не столь уж покрылось морщинами. Полная и грузная, она, тем не менее, давала фору многим другим из прислуги. И хоть не могла похвастаться красноязычием своей речи, уболтать способна была любого. Иным словом, для крестьянской женщины в годах, няня была удивительным случаем.

— Да уж… жена. — поерзал на кровати он. Каждый раз, когда ему напоминали о его суженной, Данни хотелось скривиться. Вот и сейчас захотелось. — Няня, мне каждый раз, когда я карябаю пером бумагу для прелестной леди Майи, невольно приходится переиначивать свою похвальбу, уж больно она походит на кобылу, эта леди Кайвен.

— Мальчик мой! — ужаснулась кормилица. — Ну так нельзя!

— Вы ее не видели, няня! А я — да. — поглядел на женщину он. — Не хочу я писать ей ничего в ответ… Пусть хоть до старости шлет мне эти письмеца.

— Данни, миленький мой, ну ты перебарщиваешь. Она же все-таки леди! — начала свои речи кормилица. — А дам надобно уважать.

— У нас рядом с поместьем целое стойло таких дам. — поднялся с кровати Данни, оторвав ломоть хлеба и откусив, жуя. — Если нам не жалко чернил и перьев я под вашу диктовку напишу весточку каждой из них. Даже братнину Рёгунвальду, если хотите.

— Так, знаешь, что, мой сладкий, ты такое не говори. — пригрозила ему пальцем кормилица. — А то ведь я скажу леди Кине, что ты вознамерился похвалить не леди Майю, а какую-то степную кобылицу.

— Полно вам, няня, — махнул рукой Данни, положив ее следом на ноющее плечо и вздрогнув. — у меня даже бумаги нет. Что уж я тут напишу.

— Пойдем-ка найдем твоего брата. — приподняв юбки, направилась к дверям няня. — Рейвин, я думаю, заграбастал себе все чернила с пергаментом. И ему же доверим написание ответа, раз ты вместо девушек думаешь только о лошадях!

— А что же скажет матушка, по поводу того, что моей будущей невесте пишет, вместо меня, Рей? — подтрунил кормилицу Данни.

— А этого мы леди Кинарин не расскажем. — пошагала в коридор няня.

Поправив ниспадающие на глаза рыжие локоны, парень вышел следом, осторожно придерживая плечо. Несмотря на мази и примочки рана все равно болела и раненная рука напоминала о себе каждым резким движением, а также непрестанно ныла по ночам. Ночи в Ишероне иногда приносили прохладу, но нынешняя выдалась довольно душной и теплой. Окна в поместье были открыты настежь, но даже сквозняк не спасал от удушливой ночи. Каждый спасался от этого по-своему. Матушка приказывала класть в помещения лед, Энрик пил на ночь, чтобы быстрее уснуть, а Рейвин с Энхе Заяном допоздна сидели на террасе, где морской бриз ощущался лучше.

Данни же спасало то, что от ранения его иногда хватал жар и он потел, а благодаря этому теплый ночной воздух казался прохладнее, чем был на самом деле. В его комнате на втором этаже было жарче, чем на первых. Поскольку солнце непрестанно било ему в окно. Бывало, он даже просыпался от щекочущих глаза лучей. Многие моряки покрываются загаром от здешнего солнца. А речным жителям, ицхам, и вовсе Соляр не страшен из-за их смуглой кожи. Анвары, исходящие своим родом из прохладных гор, от такой жары покрывались румянцем. Данни тоже часто краснел от солнечного света, но куда ярче от пекущего Соляра на его лице отпечатывались веснушки, засыпающие его щеки, нос и лоб. Хотя даже так он уступал Тие.

Пока Данни лениво спросонья брел за кормилицей, женщина уже спешно, поднимая юбки, спускалась по крутой деревянной лестнице на нижний этаж. Каждый раз это старое дерево скрипело под ногами Данни и юный Каранай гадал, когда уже кто-нибудь подвернет здесь ногу, когда одна из этих досок соблаговолит треснуть. Няню это не сильно заботило. Она всегда уверяла, что эта лестница пережила уже не одну реконструкцию поместья и видела еще старых владельцев. И убеждала, что мощное черное дерево простоит еще столько же, если не разразится напасть вроде жуков-древогрызов или пожара.

В сбитой из дерева части дома всегда было прохладнее, чем в старых каменных стенах. Они нагревались и, особенно в летние дни, когда стоял суровый зной, были горячими, как жаровня. Обеды в каменном чертоге посреди летнего дня казались еще одним посещением бани. Накинув на плечи свой кафтан, звякнувший кинжальниками, Данни расшнуровал рубаху ближе к воротнику, чтобы было свежее. Рейвин, сейчас, наверняка в саду. О чем-нибудь болтает или спорит с Энхе. Как и всегда, по пустякам.

Из пристроек, выделанных из деревянного сруба, все коридоры вели в старую часть поместья из камня, который, как и боялся Данни Каранай, уже нагрелся по утру и теперь тут было душно, жарко и неприятно. Коридор, в который они с кормилицей вышли, вел к главному чертогу в одну сторону и к выходу во двор, в другую. Несколько дверей выходили в пристройки, но окон тут не было и душный воздух ощущался тут губительней, чем обычно.

Коридор вел к вестибюлю с воротами во внутренний двор. Над входом в холл висело два щита. На одном, черно-зеленом, изображался сидящий горный орел, на втором, того же цвета трое одинаковых орлов. Первый изображал герб Каранай, избранный его предками, когда корона даровала им лордство, а второй — избранный самим Роддвартом Каранаем для его ветви рода. Рядом, на массивных, дерева с камнем, стенах холла, висели портреты его деда, лорда Эрвина, заказанный отцом, и его младшего брата, лорда Анчара, заказанного им самим еще при жизни, когда тот был владельцем поместья. Каждый раз, когда кто-либо входил в поместье, эти два портрета огромного размера встречали его своими суровыми взорами.

Лорд Эрвин, мощный, плечистый, с грудью колесом, был изображен художником облаченным в подбитый мехом черный кафтан и большую белую папаху из пышного меха, в цвет его густой, но ровно стриженной, седой бороды. Под густыми бровями сиял грозный взгляд исподлобья. Те немногие морщины, что украшали дедов лоб на картине, вовсе не старили его, а лишь добавляли стати. Оружие в кинжальниках на его груди было нарисовано диковинной краской, переливающейся в свете. «Вот так и должен выглядеть настоящий анвар», думалось Данни.

Младший брат деда, лорд Анчар, висевший с другой стороны, был худощавее и тоньше Эрвина Караная. Борода его была узко сострижена по бокам и острым концом струилась с подбородка. Усы, густые и плотные, были слегка загнуты и приподняты на концах. Брови, такие же кустистые, как и у деда. В глазах блестит хитрый прищур, а на губах улыбка. В отличие от изображения лорда Эрвина, его брат был нарисован в дорогих мехах, с золотой цепью на шее и мощными перстнями, украшенными рубинами с перепелиное яйцо, вроде тех, что откушал на завтрак Данни. Даже черная папаха на голове Анчара Караная была оплетена кожей и украшена брошью с золотым орлом. Что уж поделать, по рассказам отца и дядей, лорд Анчар любил красоваться напыщенностью. А отец говорил, что портрет, при всей его красоте, слегка приукрашивал достоинства его дяди Анчара.

Некогда бывший хозяином этой земли, Анчар Каранай был любителем вкусить вина и женщин, а также бросался серебром и золотом по чем зря. Так, по крайней мере, говорил про него дядя Ричатт. Второй же дядя Данни предпочитал более шутливое, но емкое «хорохорился, как павлин». По крайней мере это давало Данни примерное представление, каким был на поверку дедов брат, до того, как умер и править поместьем стал его отец. Лорд Шепп, насколько знал Данни, расстроился смерти Анчара, не оставившего сыновей. У него была дочь, почившая еще при жизни дедова брата. Она померла то ли от горячки, то ли от какой-то судороги. Данни не помнил, а то и не знал. Знал только, что иных наследников Анчар Каранай не оставил. А дядюшка Эндри отказался от земли, передав ее отцу.

Бодрящий запах соли, доносимый ветром с моря, ударил в нос, когда няня, отворяя ворота, вышла наружу. Парень ступил за ней, тряхнув своими струящимися рыжими волосами и сделав глубокий вдох. После удушливого жара поместья даже при пекущем Соляре холодный ветерок был счастливой живительной силой, когда пробегался по коже. Данни хотел было потянутся, подставив лицо свежему порыву воздуха, но плечо отдало болью и он охнул.

Сир Вилфред Тонн, гонявший прислугу по двору, тут же обратил внимание на выходящего во двор паренька. Потерев свои кустистые бакенбарды, он вздохнул, выступив им с кормилицей навстречу.

— Соизволили встать с кровати, мой господин? — с шутливой ехидностью улыбнулся своим широким ртом сир Тонн. — Ну, добрейшего пробуждения. На дворе уже полдень, так что, надеюсь, вы выспались.

— И тебе доброго дня, Вилфред. — улыбнулся ему Данни. Он никогда не обижался на подобные выпады со стороны кастеляна. Сир Вилфред, высокий, большой мужчина, широкий и грузный, но в то же время сильный, был верным рыцарем на службе их дома. Бывший солдат, теперь он был староват для битв и махания мечом, хотя кое-чего еще умел. Его некогда светло-каштановые волосы поседели и выцвели, уступив легкой залысине, зато скудность поросли на макушке Вилфред Тонн компенсировал огромными усищами, перерастающими в такие же мощные бакенбарды на щеках.

— Как твое плечо, парень? — подошел к ним своим широким солдатским шагом сир Вилфред, оторвавшись от раздачи команд толпящимся во дворе гвардейцам и прислуге.

— Побаливает… — честно ответил Данни, оглядев следом собравшихся во дворе слуг. — А что за суматоха?

— Твой отец велел собрать стражу. Так, на всякий случай. — пожал плечами Тонн. — Говорят в селеньях у пашен что-то неспокойно.

— Опять ицхи? — напрягся парень.

— Нет, не в них дело. — усмехнулся старый рыцарь. — Впрочем, даже если бы это были они, в вашем-то именье боятся нечего. — опять сострил над ним сир Тонн, кивая на плечо Данни. — Тут тебя никто не пырнет, господин.

— Смешно тебе, Вилфред? — состроил грубую гримасу на лице, косясь на кастеляна, Данни. Он ничуть не обиделся, но знал, что спуску для насмешек над собой давать нельзя. — Смотри-смотри, как бы мне не пришлось вызвать тебя на дуэль… мое-то плечо заживет, а ты не молодеешь.

— Ах, мальчишка, ты слишком силен бросаться словами для юнца, которого повалили наземь, да так, что без дядькиного ублюдка еще бы и разделали пополам. — хмыкнул Тонн. — Думаешь, мне не рассказали, как тебя отделали? — в его голосе все еще звучала хрипловатая доброта. Что с него взять, с вояки. К любезностям сир Вилфред не привык.

— Надо было взять тебя с собой. — язвительно улыбнулся ему Данни. — Уж ты-то, Вилфред, уверен, показал бы ицхам, как надо махать мечом. Возьми на заметку, если вдруг захочешь размять свои старые кости. А то скоро из тебя уже и песок посыплется. — в ответ на это кастелян только рассмеялся.

— Эх, Данни-Данни, — махнул рукой он. — горячности речей тебя верно научили братья. Да только речи надо уметь подкреплять сталью, если так любишь ими бросаться. — вновь вздохнув, он посмурнел, глядя на то, как парень держится за рану в плече. — Видать недостаточно я гонял тебя по двору, уча махать мечом. — покачал головой Вилфред.

— Не обижай моего мальчика! — пригрозила ему кормилица.

— Я и не думал. — пожал плечами кастелян.

— К слову о моих братьях, — сказал Данни. — где Рей?

— Наверняка сражается с бумагой своим оперенным клинком, где-ж ему еще быть. — расплылся в улыбке сир Вилфред, не считающий творения Рейвина, достойным настоящего мужчины, занятием.

— Ты его не видел? — переглянулся с няней Данни.

— Зато видел другого твоего брата. Можешь спросить у господина Энрика, где ваш старший. — пожал плечами сир Тонн, увидев, как слуги катят бочку через двор, явно не туда, куда требовалось. — Эй, олухи, вам же сказали, убрать их обратно в погреба!

— А Энрик то где? — няня оторвала Вилфреда от раздачи приказов слугам.

— Где-же ему еще быть? — оглянулся на нее с Данни, направляясь к бочкам с вином, кастелян. — На псарне, естественно.

Псарня находилась с другой стороны поместья, недалеко от конюшен. Там Энрик держал своих охотничьих собак, в которых души не чаял. Данни с кормилицей направились, огибая дом, в ту сторону, откуда издали уже слышался собачий лай. Юный Каранай шагал быстро, но няня, при всем своем возрасте и грузности не отставала от него, тряся приподнятыми юбками. Тень башни, возвышающейся с центра поместья Каранай, сейчас как раз клонилась под Соляром в сторону псарен, укрывая их от жары.

Когда-то эта башня была здесь одиноким строением. Под ней таился спуск в подвалы, которые сейчас служат винными погребами. А сама она была то ли дозорной, то ли служила неким другим, неведомым Данни, целям. Но после одной из войн с Сефидом ее отдали какому-то рыцарю во владение и тот осел здесь, отстроив вокруг башни жилье с чертогом, а его наследники расширили начатое еще несколькими пристройками. Последний из них пал в такой же сефидской войне и род прервался. Как раз тогда освободившееся наследство отдали в пожизненное имение Анчару Каранаю. Данни каждый раз вспоминался его портрет в холле. Он мало знал о нем, но слышал, да и видел, что человек он был нескромный, но бережливый, поскольку небогатый. И новые пристройки, как и ремонт и подспорье к старым строениям, были сделаны уже из дерева. Пускай и красивого, резного, но не чета камням и щебню. Оттого поместье напоминало чудную химеру из камня и резного дерева, с торчащей древней башней наверху.

Энрика они с няней действительно нашли там. Брат был большой любитель выпивки, скачек и охоты. Каждого в равной степени, сказал бы Данни. Вот и сейчас брат вернулся с охотничьих угодий к северу. Его огромный черный конь Рёгунвальд стоял неподалеку, привязанный поводьями. Данни поглядел на коня, а конь на Данни и он опять вспомнил про Майю Кайвен и эту глупость с письмом. А ведь день мог бы так хорошо начаться… Но, видимо, не сегодня.

Брат, присев на корточки, трепал за гриву Церцу. Гретта и Клер разрывали брошенную им перепелку. Эльза и Сандра, игриво рыча, прыгали по кругу. Лина и Дарна, навострив уши, подняли морды на Данни. Он остановился в дверях, давая собакам принюхаться. Няня не спешила даже и подойти ближе, поскольку побаивалась громких и резвых братниных псов, способных скопом бросаться на любую добычу. Долийские боевые гончие. Стройные, грозные, гладкошерстые, с острыми ушами и лишенные хвостов. Данни приходилось видеть, как они способны загнать и повалить подстреленного братом оленя, и потому к этим животным неволей приходилось обращаться с уважением.

— О, проснулся. — улыбнулся Энрик, почесывая пузо развалившейся перед ним Церце, пытающейся вилять отсутствующим хвостом. Данни было даже странно видеть этих зверей такими игривыми рядом с братом.

— Ты только с охоты? — кивнул парень на остатки перепела, терзаемые голодными суками Энрика. — Как добыча?

— Несколько тушек, только и всего. — брат поднял глаза на глядящую из-за угла кормилицу. — Ну же, няня, проходите. Не бойтесь. — усмехнулся он, прекрасно зная, что женщина не подступит к собакам ни на шаг.

— Я обожду вас тут, мой миленький! — отмахнулась рукой та.

— Не видел Рея? — напрямик спросил у брата Данни.

— Видел, а как же, — пожал плечами Энрик, вставая на ноги. Церца тут же вскочила, гавкнув и начав тереться об его ноги. Сандра с Эльзой тоже подбежали к хозяину, а Дарна настороженно подобралась к Данни. — он в материном саду. Убивает время, как обычно.

— Мне нужна его помощь. — Данни вздохнул. — Леди Кайвен прислала мне письмо… и нужно-бы составить ей ответ.

— О-о-о, это Рей с радостью. — потянулся Энрик, разминая плечи и пошагав к выходу. Клер и Лина тут же залаяли, а Гретта бросилась ему на перерез и, завидев у входа няню, залилась на нее рыком. — А ну молчать! — прикрикнул собакам брат. — Сидеть я сказал! — он отпихнул Гретту ногой обратно в псарню и закрыл решетку. За ней поднялся бесперебойный собачий лай, от которого кормилица стала бледной, как молоко.

— Энхе тоже с ним? — поинтересовался он у брата. — И матушка?

— Боишься, что она не даст тебе сфилонить, оставив письмо на Рейвина? — с легкой издевкой ткнул его в бок локтем брат. Данни лишь улыбнулся.

Прячась от горячих укусов Соляра в беседке, по которой он, по привычке своей раскидал кучу помятой бумаги, перепачканной в чернилах, которые Рейвин тратил с нехозяйской расточительностью. Он и сейчас что-то выцарапывал на листе, задумчиво покусывая перо зубами. Энхе Заян, сидевший на подушках рядом, расстегнув рубашку и откинувшись спиной к ограждению беседки, глядел на задумчивого Рея, закинув ногу на ногу.

Из этого укрытия от дневной жары открывался отличный вид на сады, которые завела при поместье их мать, леди Кина. Здесь были не только розы, любимые матерью, но и тюльпаны с лилиями, гвоздики и нарциссы. Разных цветов, оттенков и красок, они были высажены так, что напоминали какой-то ковер, вроде тех, что плетут с удивительными узорами на Сефиде. Слуги орошали и заботились о них, а леди Кинарин Каранай любила пройтись между плодами своих трудов, разглядывая свежие бутоны, раскрывающиеся на огненном приречном солнце.

Энхе Заян заметил их первым. Индавирец оглянулся, тряхнув своими темно-изумрудными волосами. Серебряные обручи на его запястьях отливали блеском в солнечном свете. Девушки, выплавленные на серьгах, покачивались и извивались, словно в танце. Рейвин, в отличие от него и ухом не повел на приближающихся гостей.

— …и обратится этот берег сечью, кровопролитием и центром всех страстей… страстей… — брат пожевал кончик пера. — И реки оросят их вены кровью. Не досчитаются уж целых их костей… — Рейвин погладил подбородок. — Костей… страстей… Да, над этой рифмой еще стоит поработать.

— Сколько еще бумаги ты намерен сегодня извести, брат мой? — отвлек его с громкой усмешкой Энрик, поправляя свой кафтан.

Рейвин, наконец, соизволил оглянутся. Поправив свои длинные, густые рыжие волосы, которые брат собирал в хвост, наследник дома Каранай слегка опешившим взглядом пробежался по обеим своим младшим братьям, кормилице и, наконец, снова поглядел на Энхе.

— Ты намереваешься поупражняться в каллиграфии? — приподнял бровь Рейвин, обращаясь к Энрику. — Если да, бери, брат, мне не жалко.

Он с легкой ухмылкой протянул среднему брату белый пергамент. Тонкий, словно древесный лист, он развивался на ветерке. Мать закупала эту бумагу для ведения списков и записей, но, всегда с запасом. Леди Кинарин знала, что больше половины всегда уйдет на стихотворные потуги Рейвина. Брат слыл известным сочинителем, здесь, на юге. Но, как уверял Энхе Заян, и за его пределами. Стихи Рейвина были известны и среди знатных долийских дам и, по заверению индавирца, даже кое-где на севере.

— Оставь себе. — отмахнулся Энрик. — Тебе пригодится. Причем прямо сейчас. Верно, Данни? — обратился к нему брат.

— Не слишком ли ты занят, Рей? — обошел беседку парень, усаживаясь рядом с Рейвином на подушки напротив Заяна Ифира. Он сделал это слишком резко и плечо отдало болью. Данни скривился.

— Дай угадаю. — с прищуром покосился на него брат. — Леди Майя?

— Вы проницательны, как никогда, мой милый. — поклонившись, подошла к нему кормилица. Няня была молочной матерью для всех детей леди Кины.

— Это вы пробудили ото сна моего бедного, израненного брата, няня? — с явно притворным укором прищурился Рейвин, сворачивая в руках кусок пергамента и покручивая его. — Как вам не стыдно! И все из-за какой-то дамы… Данни нужен отдых! — брат, очевидно, издевался над няней. Это был не первый раз, когда Данни просил его помочь укрыться от обязательств общения с леди Кайвен.

— Энто, все же, приказала ваша матушка! — насупилась кормилица.

— Ах, ну ежели матушка, то вашей вины тут нет. — приподнял руки Рейвин, как бы в извинении. — Как твоя рука, брат? — спросил он Данни.

— Пока не отвалилась. — ответил, улыбаясь, вместо него, Энрик.

Рейвин улыбнулся. То ли с притворством, то ли действительно оценив шутку. Он провел рукой по своим длинным огненным прядям, отложив бумагу и перья.  Высокий, гладко выбритый, с длинным, аккуратным лицом, доставшимся ему от матери и ярко-рыжей шевелюрой, от отца, он казался большинству знакомых Данни дам прекрасным мужчиной. Статный, плечистый, с длинными ногами. Брату была не чужда придворная мода и он не скупился тратить серебряные лунарии на одежду или духи. От Рейвина всегда пахло благовоньями, а его кафтан был подшит серебром и золотом, подбит собольим мехом, кинжальники на груди украшали узоры, а само оружие в них было инкрустировано самоцветами. Выполненные в виде орлов с герба Каранаев, они были выкованы на заказ и прихоть эта обошлась брату в солидный кошель монет. Сейчас, правда, кафтан Рейвина висел, небрежно переброшенный, через ограждение беседки, а сам брат был облачен в простую белую рубаху, расшнурованную наполовину. Дневная жара близ Ишерона отбивала желание красоваться нарядами.

— Садись, брат. — хлопнул по подушке рядом Рейвин, глядя на Энрика. — Раз нашему Данни нужна помощь, мы не откажем. Сочиним что-нибудь такое, что любая женщина растает, как лед под Соляром.

— Я постою. — оперся на перегородку беседки Энрик.

— Вы главное, не переусердствуйте, мальчики мои. — с легким недоверием начала кормилица. — Ежели леди Кайвен растает насмерть, на ком нашему Данни останется венчаться?..

— Подменим ее в часовне лошадью, да и только. — вновь улыбнулся парень.

— Данни! — с укором пригрозила ему пальцем женщина. Братья улыбались.

— Не сомневайтесь в Рейвине. Уж он то плетет слова как паутины, — уверил кормилицу Энрик. — кому, как не ему, доверить такое дело!

— Смотри те ка не сплетите для своего брата кокон. А то загоните бедного моего Данни впросак своими шуточками. — скрестила руки на груди она.

— Няня, оставьте-ж нас поговорить, наедине! Мужчин с мужчиной. — воздел руки Рейвин. — Не для дамских ушей это речи!

— Позволь-ка, милый мой Рей… — решила было возмутиться кормилица.

— Я напишу в вашу честь стих, если вы соизволите оставить нас сейчас, няня! Обещаю! — положил руку на сердце брат.

— Это уже который раз, когда ты обещаешь мне стих, мой мальчик. — прищурилась женщина. Рейвин и правда говорил это уже в который раз.

— Однако, это правда, няня. Оставьте нас, умоляю! — взмолился он.

— Только без шалостей, Рей! — с подозрительным прищуром поглядывая на старшего из братьев, кормилица удалилась. — Смотрите у меня!

— А что она тебе понаписала? — закинув руки за голову, лежа на подушках, спросил у Данни Энхе Заян. Его ситуация явно забавляла, судя по легкой ухмылке. Впрочем, Энхе ухмылялся почти всегда.

— Да ничего особого. — отмахнулся Данни. — Как обычно, какую-то девичью ерунду под диктовку мамаши, наверное.

— Ты не взял письмо? — спросил Рейвин.

— Если тебе оно так интересно, можешь сходить и прочитать. — оглядывая раскиданные братом бумаги со стихоплетством, ответил Данни. Он не был большим фанатом поэзии. Как говорил Энрик, да и отец, стихи льют в уши дамам, а мужчине лучше залить в себя еще вина. Но при Рейвине выдавать подобное было бы глупо. Данни любил брата, каким бы странным он не был.

— Еще успеется. — опустился на подушки Рей. — Отдыхай брат. Сегодня прелестный день, ни к чему забивать голову дамами и кобылами.

— Ты не собираешься помочь ему с ответом? — спросил Энрик.

— Почему же, я буду только рад. Но не сейчас, — приподнял руку Рейвин, глянув на братьев. — отдохните. Наслаждайтесь моментом.

— Матушка даст мне насладиться моментом, если узнает, что я не написал леди Кайвен ответ. — насупился Данни. — Будет то еще наслаждение.

— Она тебя не тронет. — улыбнулся Рей. — Не слишком зацикливайся на этой леди Майе. Все это глупости. Живи свободным, пока можешь.

— Скажи это отцу, который договорился с лордом Кайвеном за меня. — посмурнел Данни. Впрочем, Рейвин все равно сохранял легкость. — Как будто нам недостает лошадей в стойлах.

— Тогда и ты напомни ему, что юная Уельма Шепп годится в жены только если лорд Уальдмар платит за каждый фунт ее веса по золотому солярию. А то, иначе, я посчитаю недооцененным тот пахотный труд, который мне предстоит с этой девицей. — скривил губы брат, а Энхе Заян Ифир с Энриком только рассмеялись.

— Хоть ты понимаешь… — вздохнул Данни, не чувствуя, по правде говоря, особой легкости от дележки этой судьбы с братом. Леди Уельма, пухлая, низенькая, розовощекая дочь лорда Шеппа, с которой отец и лорд Уальдмар обвенчали Рейвина, была, несомненно, куда менее приглядной невестой, чем Майя Кайвен. Но чужое несчастье не могло скрасить Данни его собственное.

— Твоя кобыла, моя корова. Мы оба повенчаны одним несчастьем. — Рей повторил излюбленную им фразу. Брат уже не раз выдавал что-то подобное, то ли шутя, то ли всерьез. Его было нелегко понять. — А раз уж от нашего венца нам не сбежать, придется наслаждаться волей, пока можем. Дышать полной грудью…

— Данни разве что сопит полной грудью. — подтрунил его Энрик.

— Это верно. Уж больно ты предпочитаешь сонные грезы своей молодой были. — вздохнул Рей, глянув на лист своего стиха и скатав его в руке.

— Сны это ангельские объятья, — заявил Энхе, лениво встряв в диалог. — так, по крайней мере, говорят у нас в Индавире. Carvara de Imon.

— Однако в реальности эти объятья утешают мало. — тихо сказал Рейвин.

— Я бы предпочел объятье девицы ангельскому. — усмехнулся Энрик.

— Особенно у нас известны толкователи снов. К ним ходят не только простофили из черни, но даже и представители знатных палат. — пожал плечами Энхе. — Они считают, что ежели растолковать, что такое тебе приснилось, то ты и будущее свое сможешь знать.

— Что за чепуха. — Энрик покосился на индавирца. — Если мне сегодня приснится, что я поимею принцессу, это еще не значит, что завтра царица Сефидская расставит передо мною ноги.

— Для того люди и ходят к толкователям. Бывает так, что смерть во сне это жизнь, удовольствие это боль, а царица, расставившая ноги… — Заян Ифир пожал плечами. — кто знает, может это еще что похуже.

— Шарлатаны. — отмахнулся средний из сыновей Каранай. — Навроде тех, что приволокли сегодня с утра слона. Они сдирают монету с наивных крестьян почем зря, думая что их карты пророчат судьбу.

— Слона? — удивился Данни. Это что-то новенькое.

— Там ведь нагрянул целый табор нарсарри. — ответил ему Энрик, приметив удивление Данни. — А ты так, глядишь, и всю жизнь проспишь, братец.

— Сир Тонн всегда говорит мне что-то похожее. — почесал затылок парень.

— Он то мне как раз про слонов и рассказал. — ответил ему Энрик, поглаживая свою бородку. — Говорит, ицхская чернь сочла его за чудище и всадники Шайхани погнали этих бродяг прочь.

— Так вот чем сир Вилфред был так обеспокоен? — понял Данни, от чего во дворе кишела такая суматоха. А ему никто и не сказал…

— Не о чем ему беспокоиться, если он не потащит кошель монет с собой, провожая этих нарсарри подальше. — сказал Энхе. — Иначе рискует остаться без дареного лордова жалованья.

— И без коня. — шутливо согласился с ним Энрик.

— Вы предвзяты к этим гонимым бродягам, — по голосу и легкой улыбочке Рейвина вновь сложно было понять, всерьез ли он. — их погнали прочь с Земель Радужных Цветов и всюду они чужие… разве не идея ли это для полной безысходности поэмы? — задумчиво сказал он.

— Я думал прежде ты завершишь эту. — кивнул на кучу скомканных и исписанных бумаг вокруг Энхе, обратившись к Рейвину.

— Творца не удержать в цепях одной поэмы. — сказал Рей. — Но, может…

Его размышления о поэзии оборвал по виду явно взволнованный Патрик Тонн. Сын кастеляна, оглядываясь вокруг и просматривая кусты, устремился к братьям и индавирцу, осматривая закоулки и клумбы так, словно потерял свой башмак, а то и оба. Однако, ноги его были облачены в сапоги и Данни понял, что дело не в этом.

— Господа, — обратился он к Каранаям. — а не видали ли вы свою кузину?

— Тию? — спросил у подоспевшего гвардейца Данни.

— Ее самую. — поклонился им он. Братья переглянулись.

— Нет, я не видел ее с того момента, как отъезжал на охоту. — насторожился Энрик. Рейвин тоже задумался, погладив свой острый подбородок.

— Я тоже ее не заприметил. — нахмурился он.

— Этой проказницы тут не было. — развел руками Заян Ифир.

— Вот проклятье! — сжал кулаки Патрик. — Леди Каранай приказала позвать ее к себе, но… я все никак не могу ее найти.

— Не увела она коня, как в прошлый раз? — спросил Энрик.

— Может, опять забралась на мельницу? — пожал плечами Данни.

— А поместье ты все обыскал? — покосился на Патрика Рейвин. — Может она опять принялась лазить по винным погребам?

— Джина смотрела в поместье. — почесал затылок Тонн. — Ее там нет.

Братья настороженно переглянулись. Энхе посмотрел на старшего.

— Вот и нашелся отличный повод отложить написание письмеца замечательной леди Кайвен. — с легкой хитрой кислинкой сказал Рейвин, поднимаясь со своего места и, подняв свой кафтан, накинул его на плечи. — Наша дражайшая кузина опять куда-то сбежала! — он показательно лукаво улыбнулся Данни. — Не могут же достойные братья оставить ее в беде?! Пойдемте. На выручку даме, разумеется. — тряхнув длинный подол своего одеяния, он длинным, неспешным шагом направился прочь.

— Но… письмо… — вздохнул Данни, глянув на Энрика.

— Слышал же что сказал наш любезнейший старший брат? — усмехнулся ему тот, потерев края своих усов. — Пойдем… на выручку.

Энхе Заяна это тоже позабавило и он, лениво поднявшись, направился за братьями Каранай и Патриком, явно не испытывавшем такой легкости, ведь спрашивать за пропажу девочки мать наверняка будет с него. Данни было даже жаль младшего Тонна, глядя на его взволнованный вид, но сам он не питал особой тревоги по поводу Тии. Его бойкая кузина сама способна была задать трепку любому другому, но характер ее был для семьи головной болью, с этим никто не стал бы спорить.

Дочь дяди Эндри жила тут, как и его ублюдок Чадд, на отцовском попечении. Лорд Роддварт не смел отказать брату в этом, учитывая какой щедрый дар в виде земель и титулов тот ему оказал. Однако, и Тия и ее единокровный незаконный братец больше прочих учиняли проблем на их голову. Его кузина, бойкая юная особа, никогда не сидела на месте. Сбегала, пряталась, играла с чернью, тащила луки и стрелы с оружейной, а бывало и коней. Запирать ее даже в башне было бессмысленно. Отец делал так пару раз в наказание, но она улепетывала и оттуда, возвращаясь за полночь через пару дней. Все смирились с тем, что единственная дочь дяди Эндри это маленькое бойкое чудовище, с которым невозможно совладать. А теперь, вот, и Чадд нажил им неприятностей, убив этого ицха. Мать никогда не любила их обоих. Тию она считала слишком распущенной, а Чадд… Ублюдок, он и есть ублюдок, говорила мать.

Данни не был так категоричен. В конце концов, Чадд спас его. Пускай и ценой довольно кровавой. Иногда парню вспоминалось страшное в ярости лицо ицха, который занес над ним свой бердыш. Если бы не Чадд, быть может, у матери стало бы на одного сына меньше. Сейчас ублюдок сидит где-то в камерах Ишерона, под надзором гвардейцев сира Тенса. В этом было мало справедливости, считал Данни. Все-таки дядин бастард его спас и можно было бы заплатить за него выкуп. Однако отец и думать об этом не хотел. Ему незачем было портить отношения с лордом Шеппом по ясным причинам, а освобождать Чадда выкупом было чревато еще и яростью ицхов. Шайхани и без того не простят ублюдку этого, так что пусть сидит в подземелье. Там ему даже безопаснее. Так говорил лорд Роддварт.

Поспевая за широким шагом Рейвина, оглядывающего работящую прислугу, они вышли во двор, где ошарашили и без того запыхавшегося сира Вилфреда такими новостями. Кастелян, опешив, тоже заволновался.

— Пропала? Как это пропала? — уставился на сына Вилфред Тонн.

— Нигде ее нету… — Патрик оглядывался по сторонам.

— Вы доложили об этом лорду Роддварту? — тут же посмурнел кастелян. — Или леди Каранай? Патрик, ну-ка отправляйся к леди Кинарин и…

— Не спешите докладывать матушке, а уж, тем паче, кормилице. — улыбнулся, глянув на Данни Рейвин, поправляя свой подшитый мехом кафтан. — Кузину нашу будет не так уж сложно найти.

— Как это, господин? — удивился Патрик Тонн. А следом за ним и его отец.

— Наша дражайшая Тия питает неисчерпаемый интерес к черни, бродягам, заморским торговцам, крестьянским парням и диковинным животным. — прошел мимо кастеляна Рейвин, поглядев на конюшню. — Ответ на то, куда она могла улизнуть на этот раз не заставит вас долго ждать.

Брат приказал Патрику привести им коней. Рассветная Синева встретила его радостным фырканьем. Тонн подвел Энрику Рёгунвальда, а Рейвин потрепал за гриву Снежную, одну из любимейших своих кобыл в стойле. Энхе Заян безуспешно пытался подозвать одну из животин присущим ему прозвищем «Ланна». Та не откликнулась и Ифиру пришлось выводить ее под уздцы самолично. Они забрались на коней, а сир Патрик, взяв какого-то немолодого жеребца, поспешил за ними. Видимо, все еще чувствовал ответственность за Тию.

— А ты так уверен, что она пошла к этому табору? — спросил Энрик.

— Куда-ж еще она могла отправится. — Рей пришпорил Снежную, пустив ее по дороге к реке, журчащей сегодня веселее обычного.

Данни был рад наконец отлучится от лежания на боку в поместье и поскакать за братьями, устроившись в седле Синевы. Никто, ведь, включая мать, не скажет, что он отлынивал от своего дела. Письмо леди Майе подождет своего часа, покуда они отправляются искать кузину. Упрекнуть его в обратном было бы просто нехорошо. Парень улыбнулся этой мысли и, поерзав в седле, пришпорил кобылицу, наслаждаясь бьющему в лицо ветру.

Путь вдоль Северной Вены они поехали рысью. Мимо пашен, мимо виноградников и селений. Воздух свободы, которым дышал Данни, был ему милее затхлого жаркого поместья. Он любил иногда пришпорить Рассветную Синеву и галопом пронестись по этим полям, словно сам не зная куда. Они с Тией, бывало, скакали наперегонки. И Энрик тоже любил побаловаться этим во время поездок на охоту. Вот и сейчас, расслабившись в седле, он позволил Синеве скакать за другими лошадьми, слегка прикрыв глаза.

Мелькали у приречных дорог дома, чуть поодаль виднелись трудящиеся на полях крестьяне. Какой-то старик в потертой старой папахе погонял коз. Мощная женщина несла два огромных ведра на коромысле. А три юные анварские девчушки, сидя у сбитого из дуба домика, завели грустную, протяжную песню о сбежавшей с гор невесте и несчастливой любви. Вот уж как кстати, Данни впервые понял всю боль, заключенную в словах этой песни.

Рейвин пустил Снежную легким галопом, чтобы, видимо, забавы ради, покрасоваться перед крестьяночками. Энрик шутливо помахал им. Данни едущий медленнее братьев, переглянулся с девушками. Двое из них казались старше парня, а одна чуть помладше. Темно-рыжие и медные волосы легкими прядями падали из-под их платков на лица. Та, что помладше, тоже заметила брошенный на них взгляд и улыбнулась Данни в ответ. Скромно, по-девичьи. Простые, добрые глаза на ее чистом личике бросались во внимание даже больше, чем скрытые платьем груди. Данни поерзал и чуть было не отвернулся. Он проехал мимо, но все же легкая, с ямочками, улыбка крестьянки, вогнала его в краску.

Старший из братьев уже умчался вперед и Энхе Заяну пришлось прибавить очередной своей Ланне ходу, подбивая ее каблуками в бока. Какой-то толстый деревенский олух пытался оттащить упрямо пятящегося осла с дороги за уздцы. Несколько гвардейцев лорда Шеппа с копьями проходились у домов селян поодаль, тоже заприметив скачущих Каранай. В деревнях сегодня было не так людно. Может, многие ушли в поля и еще не вернулись, но большинство ребятни, как думалось Данни, тоже сбежалось поротозейничать, глядя на нарсаррийский табор.

Данни, тряхнув головой, поправил волосы, пытаясь выбить из памяти улыбку поющей селянки. Несчастная любовь. Интересно, страдает ли она от нее? Или, быть может, уже выдана за кого-то из этих простолюдин? Каранай подумал о том, что было бы неплохо усадить ее с собой на лошадь, и рвануть куда глаза глядят. Ее легкие медные волосы будут касаться его лица, а может селянка даже одарила бы его поцелуем. Он мог бы спасти ее от женитьбы на каком-нибудь мельнике и она пела бы ему по ночам. Данни Каранай, кривя губы, вздохнул. Какая же чушь… Ему вспомнились слова дяди про равнородный брак. Не жениться же ему на какой-то крестьянке. Но помечтать ему никто не запретит. Всяко лучше, чем представлять выпяченные губы Майи Кайвен.

— Гляди-ка, подметили нас. — окликнул спутников Энрик, наблюдая, как стражники Шеппа провожают их взглядами. Брата это явно позабавило.

— Еще бы они нас не заметили. — сказал Энхе Заян, подскакав ближе к Каранаю. — Теперь то уж вся стража помнит нас в лицо.

— Надеюсь, они не подумают, что мы едем учинять неприятности. — с легкой неуверенностью сказал Патрик Тонн.

— У них есть дела поважнее, ежели чернь действительно так беспокоится этими чужаками. — пожал плечами Энрик. — Если табор уведет чьих-нибудь детей, наверняка о нашей городской дуэли вскоре забудут.

— Это не смешно, господин. — настоял Патрик. — С ними же Тия!

— Я уверен, они поспешат избавиться от нашей милейшей кузины, как только познакомятся с нею поближе. — усмехнулся брат.

— Теперь стоит быть осторожнее. — сказал Данни, пришпорив Синеву и поравнявшись с братьями. — И… желательно и впрямь поскорее найти Тию.

— Ничего с ней не будет. — махнул рукой Энрик. — Однако, наша мать отчитает ее за такой побег, коли узнает. Уж больно она к ней строга.

— Уж не знаю, в кого такой выросла Тия. — сказал Патрик Тонн.

— На дядюшку и впрямь не похожа. — кивнул ему Энрик.

— Значит, пошла в мать. — ответил Заян Ифир. — Кто знает, может брат лорда Роддварта любил женщин посвоевольнее? Не нам его за это судить.

— Раз уж он заделал Чадда какой-то ицхской шлюхе… — хмыкнул Энрик.

— Вот и он тоже принес нам бед на голову. — хмыкнул Патрик.

— Семя дяди Эндри, видимо, кипящее, как пламя. — подшутил средний из братьев Каранай, расплывшись в улыбке. — Иначе не несло бы проблем.

— Вам просто не стоило брать ублюдка с собой. — поправил волосы скачущий вперед братьев Рей. — И тогда семя дяди никак бы вам не мешало.

— Любое анварское семя горячо, — гаденько усмехнулся Энхе. — разве не горячей кровью вы хвастаете перед всеми? — сказал индавирец.

— Семя и кровь это разные вещи. — приподнял уголки губ Рейвин.

— А не все ли равно… зов крови, зов семени… — Заян Ифир выровнял очередную свою «Ланну» с Реем. — за этим зовом люди следуют из материнской промежности вплоть до прощальных костров.

— Ясное дело, почему леди Кина не любит пускать тебя на гостевые приемы, Энхе. — сдержал свою усмешку Патрик Тонн. — Неровен час сказать такое при дамах… их юные щеки сгорят от стыда.

— В Индавире ему говорили то же самое. — съехидничал Рей.

— Можно подумать дамы не следуют за этим зовом, — не уступал Энхе Заян, пускай и шутливо. — леди первые пойдут на зов семени, стоит их невинному лону пустить кровь.

— Ты бьешь не в бровь, а в глаз, да, Заян? — рассмеялся Энрик.

— Индавир не просто так зовется свободным городом, — показательно бряцнул своими браслетами Ифир. — меня учили не стесняться в выражениях. Не самая полезная привычка в ваших краях, mer ferren.

— Господа, вы смущаете брата. — Патрик подметил румянец на лице Данни, что вогнало его в краску еще больше, ведь дело было не в болтовне братьев.

— Чего-ж ему краснеть. — сказал Энрик. — Наоборот, пускай слушает.

— Любому мужчине пригодиться знать про женщин, семя и кровь, — согласился с ним, не скрывая улыбки, индавирец. — а ты, тем паче, помолвлен. Так что внимай старательней, de prett. — Данни плохо различал старший арвейдский, но к речам Заяна Ифира привыкнуть было просто.

— Вам лишь бы посмеяться! — покачал головой младший Каранай. — А под венец идти мне. — он сжал поводья лошади, потерев их в руках.

— Ежели так боишься брака на милой леди Майе, поспеши взять в жены кого пониже родом. Тогда лорд Кайвен сочтет это за оскорбление, разорвет помолвку… — Рей призадумался. — Может, правда, вызвать тебя на дуэль! А с твоей-то рукой, братец, недолго придется махать мечом. Так что, думаю, я поспешил с таким советом.

— Можешь просто сбежать куда подальше. Как Редмаунт. — с легкой издевкой проговорил Энрик, рассевшись в седле. Он всегда любил подшутить над Дейвиеном. Даже когда тот еще был здесь. А после выходки Редмаунта, когда тот сбежал с дочерью лорда Раида, и вовсе каждый день выдумывал о рыцарском дружке шуточки, одна другой фривольнее.

Когда Данни впервые сказали, куда пропал Дейвиен, парень был еще мал, но сейчас, когда вырос, он все понял. Дейва он тоже помнил смутно, как ни странно. Рыцарь из рода Редмаунтов был хорошим другом Энрика, они часто устраивали скачки и тренировались на мечах. Он часто трепал еще мелкого Данни за волосы и тоже в шутку тренировался с ним на деревянных мечах. Поддавался, конечно же, как понимал сейчас Каранай. После, Дейв из оруженосца стал рыцарем, а потом и сбежал, уведя с собой девку из ицхов, как ему рассказали. Юность не давала тогда парню оценить масштаба скандала, который учудил этим Дейвиен. Но сейчас, Данни осознавал, что украсть чужую дочь и уехать, куда глаза глядят, это сумасбродство. Он бы и не подумал, что сир Дейвиен на такое способен.

— Как там говорила матушка? — сказал, не оглядываясь, Рейвин. — Честному мужчине не пристало скакать за каждой юбкой…

— Юбка Редмаунта ускакала, зато, вместе с ним. — хохотнул Энрик.

Рев уходящей поодаль реки, вдоль которой они ехали, наконец отступал. Данни приподнялся в стременах, чтобы разглядеть, не подъехали ли они. Однако, они услышали и учуяли нарсаррийский табор прежде, чем увидели. Звук флейт и барабанов донесся до его ушей первым. А после в нос ударил запах коней и людей. Рейвин выехал на тракт, ведущий к одному из селений поблизости и братья пустили коней за ним вслед. Тракт, и без того обычно усеянный следами повозок, теперь был испещрен конскими и человеческими следами, вперемешку с бороздами колес. Тут же Данни Каранай заприметил и мощные, глубокие следы, впечатавшиеся в грязь и песок. Неудивительно, что селяне приняли слона за чудовище…

— Я же говорил, сыскать их не составит труда. — оглянулся Рейвин.

Нарсарри облюбовали себе поле близ леса, одного из селений и ответвления Северной Вены, у которой паслись десятки, если не больше сотни, лошадей, стоя на водопое. В таборе разожгли костры, поставили цветастые палатки и звон музыки вкупе с сотнями и сотнями голосов, кричащих, смеющихся и поющих, наполнял воздух. Гомон поднимался в небо вслед за дымом костров, между которыми сновали кучи людей.

— Вот это столпотворение. — удивился Патрик Тонн.

— А пахнет как… — сморщив нос, отшутился Энрик.

Притормозив коня и пустив его шагом, Рей направился прямо в центр музыки и движения. Заприметив их, всадников тут же окружили облаченные в яркие наряди бродяги. Смуглые, пухлые, они что-то выкрикивали и зазывали на своем языке. Данни ничего из него не понял. Какой-то толстый низенький нарсарри подошел ближе, протягивая руку Энрику, но тот замахнулся на него рукой в перчатке и бродяга, опешив, отстал. Когда двое особо наглых подплелись к Энхе Заяну, радостно ему что-то лепеча, он положил пальцы на рукояти своих кинжалов и отпихнул одного из них ногой. Данни ехал между братом и индавирцем и до него чужеземные бродяги не добирались, однако он поражался их неприкрытой наглости.

Неясно, что они, надрываясь, кричали в след Каранаям, но это было бесполезно, так как ни слова из их речи ясно не было. Рейвин притормозил Снежную, поскольку дальше пробираться через толпу было проблематично. Брат спешился, тряхнув своими длинными рыжими волосами и, улыбаясь, оглядел бродящих мимо чужестранцев. Энрик и Заян Ифир спешились следом за ним, Данни и Тонн последними.

— Какие наглые рожи, — скривился Энрик. — похожи на тебя, Заян.

— Немудрено. — улыбнулся, почти не среагировав на издевку брата, индавирец. Крови в нем, как и во всех свободных жителях Лона Гор намешалось сполна. И Энхе, к счастью или сожалению, понимал, что тут он такой же наглый чужак, как и весь этот новоприбывший табор.

— Проследи-ка за нашими конями, Патрик. — оставил Тонна привязывать животных Энрик. Гвардеец кивнул, настороженно глядя на чужаков вокруг.

Крестьяне уже давно заприметили тех и приплелись сюда раньше братьев. Анварские мужчины о чем-то спорили и припирались с ничего не понимающими нарсарри, девицы разглядывали украшения и ткани, которые им пытались впихнуть члены табора, молодые юнцы не скрывая подбивали клинья к юным бродячим девицам, трясущим юбками.

— И как ты вознамерился найти здесь Тию? — обратился к Рейвину Энрик.

— Сестрица умеет привлекать к себе внимание. — пожал плечами старший из сыновей лорда Роддварта. — От Эны кузине никогда не удавалось укрыться. Чем же мы хуже? — сказал он.

— Эна с кузиной всегда были одного поля ягоды. — сказал Энрик. — И мы, в отличие от Эны, не девицы. Даже бабы не всегда способны понять, что там у других баб на уме.

Как в такой толпе было сыскать Тию, Данни тоже не представлялось. Так много народу и шума. Повсюду кричат нарсаррийские шарлатаны, слышится ржание коней и музыка с песнями. Глаза метались то туда, то сюда и юный Каранай был уверен, будь сейчас Тия прямиком у них под носом, ее все равно было бы не заметить. Рейвин, однако смело шел вперед, рассматривая палатки, танцовщиц, музыкантов с девицами, сидящими у костров близ шатров. Один из них, не в меру большой, сшитый из разноцветных кусков тряпья, стоял у ярко горящего костра от которого пахло жареньями. Гулко перекрикивающиеся там нарсарри жарили настрелянных птиц, кроликов и меняли у крестьян мехи вина на диковинные безделушки.

— Тия! — крикнул Энрик, надеясь дозваться кузины, но ответа не встретил. Шум заглушил бы его, даже если бы девчонка была рядом.

— Эй, Тия! — поддержал его криком Данни, но безуспешно.

— Только горло зря рвете. — Рейвин вовсе и не намеревался орать на весь лагерь. Он, оправляя висящий у него на плечах кафтан, выступил вперед, к костру, где сидели, крутя вертела, несколько бродяг из табора. Самый большой и толстый из них, с мощным подбородком, густыми бровями и острым прищуром, поднял на него глаза. Братья остановились за Реем. — Вы не видели тут девчушку? Лет двенадцати. Рыжая, как я.

Толстый нарсарри только вылупил на него глаза. Сидящие рядом с ним бродяги, облаченные в расшитые цветами жилеты, переглянулись. Рей повторил свой вопрос, но ответа не последовало. Смуглый нарсарри постарше перевернул голубя на вертеле, как ни в чем не бывало.

— Ты оглох? — стиснул зубы Энрик. — К тебе обращается сын лорда!

— Тише, Энрик. — утихомирил его Рейвин. — Так что, вы не видели…

— С таким же успехом ты мог бы поговорить с их конями. — хмыкнул Энхе.

— Кони не знают людских языков. — сочный, глубокий голосок с кривым акцентом донесся до них и братья обернулись. Высокая нарсаррийка, с распущенными, черными и струящимися с гладких загорелых плеч, волосами, смерила братьев томным взглядом. Тряхнув юбками, она подошла ближе. — Им знаком только язык свободы. Воля. — она улыбнулась своими пухленькими губами всем трем из братьев и с прищуром покосилась на Энхе Заяна. Тот ответил ей тем же.

— Ты то, зато, поумнее коня будешь? — бросил Энрик.

— Сын лорда так дерзок, — поправила свои волосы подвязанные красным платком нарсаррийка. — и смел. Сочту за жизненную радость показать ему свое умение трепать языком на чужой молве. — похоже, она действительно знала здешнее наречие. Но так криво выговаривала слова, что это не могло не вызывать улыбку. Тряся своей разноцветной юбкой, она подошла к братьям. Уши ее украшали большие золотые серьги. Но под мощной шевелюрой они словно укрывались от чужих взглядов.

Данни заметил рядом и других девушек с густыми длинными волосами, некоторые темно-изумрудные, словно у Энхе, другие черные, и все украшенные цветами или листьями. Нарсаррийки вплетали бутончики, лепестки, перья и веточки в свои прически, становясь похожими на существ из сказок. Да и развивающиеся на ветру платья у них были сотканы из лоскутов в виде цветочных листьев разного цвета. Среди всей этой пестрой толпы, мечущейся туда-сюда в звоне флейт и бубнов, даже чужеродный здешним местам индавирец Заян не казался таким уж броским.

— Сын лорда будет только рад услышать ответ на его вопрос. — довольно пресно ответил Рейвин, глядя на подступившую к нему девушку, тут же положившую руку ему на плечи и оперевшись на него бедром.

— Тут было много девочек. С огненными волосами. — она запустила палец в пряди Рейвина, наматывая их. — Огненные волосы — это сила. Избрание. Так говорится в сказках, а сказки не врут… хочешь услышать сказку, молодой сын лорда? — она прижалась к нему своим мощным бюстом.

— Я хотел бы найти свою кузину. — игриво отстранился Рейвин, шагнув назад. — Она наверняка была здесь. Худенькая, небольшого роста.

— Ниже всех нас. — добавил Энрик. — Даже самого младшего.

— Все дети будут пониже вас. — подошла к нему ближе девушка, поправляя свои волосы и положив руки брату на пояс. — А может…

— Полезешь за кошельком, полосну по пальцам. — рука Энрика легла на кинжал за поясом и девушка тут же отшатнулась, легонько поднимая руки.

— Ах, верно говорят, огонь в волосах горит и в сердцах. — с легкой издевкой проговорила она, вставая между братьями, глядящими на нее. — Я и подумать не могла, чтобы притрагиваться к вашему серебру. Или у сына лорда есть и золото? — поглядела она на Рея.

— У сына лорда есть сталь. — Энхе тоже положил свои руки на кинжал и меч, украшающие его золоченый пояс. — Не наглей, бродяжка.

— Какой жестокий прием. Злость. — нахмурилась нарсаррийка. — Чем бедная Пранди заслужила твое недоверие, господин?

— Послушай, Пранди, — обратился к ней Рейвин. — мы пришли сюда не болтать. Если не можешь нам помочь, так поди прочь.

— Я всегда готова помочь, сын лорда. — оглянулась на него бродяжка, назвавшаяся Пранди. Цветы в ее волосах взвились на ветру.

— Спроси у своих, — кивнул на кружащих рядом чужестранцев Энрик. — может хоть кто из них ее видел…

— А где у вас слон? — переборов нелепость вопроса, сказал Данни.

— Ты хочешь увидеть слона, юный сын лорда? — покачивая бедрами под звуки бубна неподалеку, Пранди подобралась к нему. — А может ты, младший сын, хочешь услышать сказку?.. — нарсаррийка была выше его и ее груди маячили чуть ли не у Данни перед носом.

— Я хочу увидеть слона. — поднял глаза на ее лицо Данни.

— Все хотят, — вздохнула бродяжка, проведя рукой по его волосам. — но никто не хочет услышать сказку. Хочешь я разложу тебе цветочное таро?

— Слона, мы пожалуй, найдем и без нее. — одернул брата Энрик, но нарсаррийка никак от них не отвязывалась.

— Думаете, слон ответит на ваши вопросы лучше Пранди? — лепетала она.

Рейвин, по всей видимости, счел разумным игнорировать прилипшую к ним девушку из табора и пошагал прочь, на шум и радостные возгласы, лавируя между толпами из крестьян, бродяг и стражников. По гудящему звуку и удивленным восклицаниям, им не составило труда понять, в какой стороне чужеземцы держат свое животное. Энрик с Рейвином пошагали туда, а Пранди, мельтеша за ними, подхватила Данни под руку, не отрывая от него глаз. Энхе пригрозил ей, вновь указав на свои клинки, но юный Каранай не нес с собой ни кошеля с серебром, ни драгоценностей. Это не сильно расслабило индавирца.

— Все люди с огненными прядями так не любят гостей? — сказала Пранди.

— Ай, аккуратнее с рукой! — чуть отстранил ее Данни, когда нарсаррийка слишком уж сильно потянула его за больное предплечье.

— Что с твой рукой, молодой сын лорда? — игриво виляла телом под музыку она. — Неужто ранил? Хочешь, я помогу тебе так, что руки не понадобятся?

— Отцепись от него, бродяжка. — процедил Энхе, прежде чем та вогнала Данни в краску. Распутность этих дам поразила юного Караная. Нечасто женщины липнут к тебе так, как пиявки. Другие нарсаррийки, видя, как пристроилась Пранди, тоже пытались подцепиться к братьям, но те куда более настойчиво отталкивали их от себя.

При всей легкой романтичности Рейвина и кажущемся поэтическом легкомыслии, он обладал, неоспоримо, умом, догадливостью и смекалкой. И в этот раз брат тоже не ошибся. Чему Данни даже не был особенно удивлен. Завидев поодаль в толпе слона, они тут же услышали разливающийся громче прочих смех. Его было сложно не узнать.

— Кидай! Кидай! — кричали скачущие вокруг крестьянские дети. А мелкие, смуглые нарсаррийские мальчонки, видимо, вторили им на своем.

— Давай! — крикнула Тия, натягивая свой короткий лук. Слон, не растерявшись под криками ребятни, подтянулся хоботом за каким-то диковинным фруктом, сложенным в корзине у своих ног. Обхватив его и тряхнув головой, животное выпустило плод в воздух и Тия, отпустив тетиву, отправила стрелу прямиком в него. Со свистом та перелетела через слона, врезалась в розоватый фрукт, пронзив его насквозь и пролетела через двор по наклонной, врезавшись в стену ближайшего деревянного домика. С сочным хрустом фрукт разлетелся на черные зернышки и белую мякоть, а дети, окружавшие Тию, на пару с взрослыми анварами и нарсарри захлопали в ладоши. Закинув лук себе через плечо, кузина показательно сделала реверанс и, держась за руки двух нарсаррийских мальчишек, полезла прямиком на слона. Братья, завидев это, тут же бросились к ней.

— А ну ка отошли от нее! — крикнул Энрик, расталкивая зевак.

— Тия! — громко обратился к ней Рейвин, но та, словно бы и не заметив, уже схватилась за крепления слоновьего седла и, дрыгая ногами и потрепанной юбкой, залезала наверх под зазвучавшие проигрыши флейт.

Нарсарри, по всей видимости, не понимавшие их языка, продолжали смеяться, петь и кричать что-то. А вот анварские селяне, собравшиеся здесь, тут же услышали их речь и принялись расступаться. Кто-то спешно уходил, кто-то кричал пьяные приветствия и махал, какие-то крестьяне постарше, приветствуя их, поклонялись, снимая шапки. Рейвин не обратил на них общим счетом никакого внимания, глядя на усевшуюся на слона Тию.

— Слазь оттуда! — взметнул руками Энрик.

— Леди Тия, вы же сейчас навернетесь!.. — взмолился Патрик Тонн, наблюдая, как та елозит на огромном животном, ни за что не держась.

— И как вид там, сверху? — сложил руки на груди Рей, встав перед слоном, оседланным кузиной. Только тогда она среагировала, поправляя свою кудрявую рыжую растрепанную гриву. Юная лисичка на огромном слоне.

— Эх-эй! — помотала ногами она, садясь поперек слоновьей спины. — Видали какого гиганта я оседлала? А? — похлопала она животное по спине. Гигант потоптался на месте, оглядываясь на братьев. — Не то что ваши жалкие коньки! Вот это зверю-ю-юга! — судя по идиотично улыбающемуся лицу Тии, кузина была вне себя от радости.

— Ты соизволишь слезть сама, или мне придется стаскивать тебя оттуда на глазах всего честного люда? — возмущенно крикнул Энрик.

— Да все и собрались тут за зрелищем. — развела руками Тия. — Народу только и надобно, чтобы ты полез спешивать меня, братец.

— Скоморохом меня возомнила? — скривил губы брат. — Слазь!

— А вот и нет. — виляла ногами, сделав хитрую рожицу, Тия.

— Намереваешься увести у табора их слона? — вышел вперед Рейвин, рассматривая животное. Слон потянулся к нему хоботом. — Или собралась уехать на нем следом за ними? — Рей похлопал слона по мощному туловищу. Тот, в ответ, подобрал диковинный розовый фрукт из корзины и протянул его брату. Рейвин повертел его в руках.

— Лук ты опять из оружейной стащила? — хмыкнул Энрик. — Тонн задаст тебе трепку, когда узнает.

— Отец вас не тронет, — заверил Патрик. — только слезьте, о, блаженное пламя! Вы ведь даже не в стременах!

— Мне очень приятно, что все вы пришли на меня поглазеть. — она снова устремила взгляд на Рейвина, поправляя с глаз свои густо-рыжие волосы. — Кинь его! — кивнула Тия на фрукт, вытащив стрелу из колчана на поясе.

— Не могу. — перекидывал его с руки на руку Рей.

— Даже слон может! Кидай! — девчушка положила оперенье на тетиву. Дети внизу, радостно прыгая, поддержали ее. Кидай, мол, кидай.

— Ну, сама напросилась. — пожал плечами Рейвин, глядя, как та ерзает по устеленному на слоне седлу. Брат, замахнувшись, метнул странный фрукт прямо в нее и Тия, не успев нормально натянуть тетиву, взвизгнув, спустила стрелу как вышло. Та вонзилась в летящий плод, раскрошив его надвое и отлетела в сторону с куском диковинки. Сок и ошметки врезались в лицо Тии и та, прикрыв глаза руками, завизжала громче прежнего, соскальзывая с седла и камнем понеслась вниз. Рейвин, расставив руки, мигом поймал ее, слегка не устояв на ногах.

— Ты что, совсем дурной?! — замахала руками и ногами, метая юбкой и рыжей гривой, Тия, оттирая лицо от сока.

Рейвин, встряхнув ее, поставил девушку обратно на землю и та мигом пихнула его в бок локтем, уткнувшись руками в бока. Чужеземцы и челядь смотрели на эту сцену с удивлением. Пранди тоже улыбалась.

— Это и есть ваша сестра, сын лорда? — спросила она.

— Данни. — ответил он. — Меня зовут Данни. А это наша кузина.

— Гляди-ка, солнце отметило ее даже сильнее, чем тебя. — удивленно разглядывала Тию нарсаррийка. Это была правда, все ее лицо, ото лба до подбородка, покрывали веснушки. Они же сползали на шею, спину и ниже. В отличии от легких крапинок на лице Данни, Тия была рыжей с головы до ног.

— Ну и как тебя опять угораздило сбежать из дому? — нахмурился Энрик.

— Сбежать? — усмехнулась Тия. — Так разве-ж я сбегала?

— Леди Кинарин искала вас. — выступил вперед, напоминая, Патрик.

— Ах, что тетушка хотела? Снова заставить меня вышивать или мерить платьица? На мне и это неплохо сидит. — только сейчас Данни заметил, что юбка на Тие порвалась, видимо, когда та падала со слона.

— Пойдем. — взял ее за руку Энрик, оглядываясь на толпу. — А вы что рты разинули? Не мешайтесь. — поволок ее прочь он.

— Меня опять посадят в башню? — завела глаза Тия. — Может, хотя бы оставите мне, не знаю… отмычку. Сидеть там, что за решеткой…

— Будешь прямо как братец. — усмехнулся Энхе Заян.

— Ублюдок мне не брат. — пшикнула Тия. — Не зови его так!

— Не волоки ее за собой, Энрик. — сказал брату Рей. — Она не убежит.

— Я-то уж подумала, что вы пришли поглядеть на слона. А вы опять лезете ко мне… лишь бы запрятать меня дома! — вырвала руку Тия, поправляя лук.

— Яркая девочка. Свободна. Ты знаешь толк, да? — улыбнулась ей Пранди.

— Ой, Данни, а что это ты… — кисло хихикнула Тия. — Уже нашел замену леди Кайвен? А тетушка Кина знает? — подшутила она.

— И ты туда же… — прикрыл глаза рукой Данни.

— Меня зовут Тия. — шутливо поклонилась нарсаррийке кузина. — А ты?..

— Пранди. — весело отозвалась та. — Ты оседлала слона. Смелость.

— Отцепись от них, босоногая ты бродяга. — возмутился Заян Ифир. — Или ты думаешь, что тебе светит золото за твои льстивые речи? Погляди на свои побрякушки. Итак уже сколько наворовала.

— Ты-то вообще молчи, Заян! — поиздевалась над ним Тия. — Твоим серьгам да браслетам позавидует любая девчонка из табора!

— Острый язык. Тия веселая девушка, верно? — провела руками по своим украшениям Пранди. Данни не особо разбирался в золоте и камнях, но не мог сказать, что на нарсаррийке они чистые и неподдельные.

— Ага, особенно любит доставлять веселье другим. — вздохнул Энрик.

— Сегодня же такой прекрасный день, — воздела руки Тия. — а вы опять тащите меня прочь! Видишь, Пранди, мужчины совсем не умеют наслаждаться жизнью! — обратилась она к нарсаррийке.

— Мужчины умеют. Если знать как. — не согласилась с ней та.

— Ты то, Тия, я смотрю, развлекаешься на полную. — улыбнулся Данни.

— А ты что такой кислый? — прищурилась кузина, глядя на него. С этим хитрым остроносым личиком она была вылитая лисица. — Зачитывался письмами от Майи? — Тия пустила смешок, достав из колчана стрелу и принявшись ее вертеть. — Смотри не увлекайся. Чтение стачивает глаз.

— Зато закаляет ум. — вставил Рейвин.

— Только ты, Рейвин, видимо, полагаешь, что можно прицелиться из лука с помощью ума. — усмехнулась она, наложив стрелу на тетиву. — Видали как я подбила этот фрукт?! Этому я не чтением выучилась!

— А подучиться тебе стоило бы, — поправил свой кафтан на плечах Рейвин. Кинжалы весело забренчали на нем. — а то двух слогов сплести не можешь.

— Не дамское это дело — читать. — поиздевалась над ним Тия. — Вот ты, Пранди, умеешь читать? — нарсаррийка, идущая позади Данни, уставилась на юную анварку непонимающим взглядом. Кажется, Пранди просто не разобрала, что такое Тия ей сказала. — Вот, видишь, Рей. И так проживу.

— Нужно будет попросить господина Эндри прикупить тебе книг. Он вечно шляется где-то при дворах. Уж там найдут, чем тебя занять. — сказал Энрик.

— Да уж, дяде стоило бы чему-то тебя приучить. — сказал Рейвин. — Или отправить фрейлиной какой-нибудь юной леди. Может, подружки пошли бы тебе на пользу больше, чем какие-то крестьянские дети.

— Никуда он меня не отправит. — нахмурилась кузина. — Это только вы все намереваетесь куда-нибудь меня сплавить. Тоже мне, братцы!

— Дяде стоило бы научить тебя еще и манерам. — причмокнул Рейвин.

— В следующий раз я попрошу папеньку купить мне слона. — бросила в ответ Тия. — И вот тогда уже подумаю о чтении и манерах.

ЩЕДРЫЙ БРАТ

«Несомненным доказательством того, что жизнь возникла из великой воды, служит концепция силы приливов и отливов со сменами фаз луны. О том, что в водах присутствует живое начало расскажет вам труд всякого лекаря. Легенды времен Сор’Навира, в тех или иных формах, сохранившиеся и дошедшие до нас в виде рукописей, скрижалей и устных сказаний, говорят нам о том, что цикличный их ход был нарушен еще во времена до создания и низложения великого города. Часть этих же легенд повторяет те же мотивы, что и сказания многих народов — луны и небесная сила, сместившая их некогда полноценные циклы, позволила миру, суще и земной твари выбраться из воды. И до сих пор жизнь наша соответствует фазам трех лунных тел, стоящих на небе. Это, в некоей мере, соответствует Апокрифу «Созидание»: и очи Вечности укажут, каков порядок в мире есть. Что снова приводит нас к выводу о бесконечной мудрости древних, сокрытых в этих строках.»

ан-Ньенох, «Ключи в сущем. Мир, сваяный Вечностью»

Рокот разбудил его ни свет, ни заря. Гулкий рог раздражающе раздавался над морской тишиной, отражаясь от поверхности черной, непроглядной воды. В первые дни Эндри думал, что к этому можно привыкнуть. В конце концов, будят же трубы солдат в военных походах. Однако, аритмичное завывание рога, в который задувала черномазая дочь Ронды из Ассе, забираясь на корабельную мачту, был несравним с походными или турнирными трубами. В особенности тем, что невозможно было привыкнуть к его рваному звучанию. Впрочем, это была необходимость и к неудобству волей-неволей приходилось привыкать.

Леди Иринэ в своем преклонном возрасте спала крепче обычного. И даже раскалывающий слух звук рога за редким исключением не будил ее. Ну и славно, думалось Эндри. Пускай матушка отдыхает, а он уж, чай, потерпит. Но сказать проще, чем сделать. Иногда Бетта начинала трубить в свой рог даже среди ночи и Каранаю приходилось вскакивать и проклинать эту посудину на чем свет стоит. За несколько дней пути от Сефида он так и не выспался по-настоящему. Зеркал на корабле почитай, что не было. Но он мог видеть темные мешки под глазами и опухшее от недосыпа лицо, когда умывался по утрам из тазика с водой. Рябь на ней забавно искривляла черты его лица, а иногда и наоборот, делала его темным и мрачным, словно покойника. Эндри вздохнул. «Это все от малого сна», подумал он про себя.

Бодрящий соленый воздух казался придающим сил только первые пару дней. Теперь, когда он уставал и не высыпался, его раздражал этот запах. Да, бесконечное море со всех сторон, тишь да гладь, казалось бы, чуть ли не сводили с ума. Иногда он интересовался у членов команды, не заплутали ли они, верный ли держат курс, каков путь, не теряют ли моряки ориентиры и как скоро они прибудут. Его уверяли, что все в полном порядке, но Эндри все равно беспокоился. Сам не зная, почему. «Это все от недосыпа», говорил себе он, «ты не спишь, а вокруг только черная вода».

Когда они отплыли подальше от Фарровых островов, воздух стал теплее, но море бушевало похлеще прежнего. Первые пару дней так и вовсе нескончаемый, хлещущий, как плетки, ливень, покрывал палубу их судна и мочил команду до нитки. Эндри закономерно предостерег леди Иринэ от выходов из каюты. Не хватало им еще, чтобы женщина промокла, простыла и заболела посреди бесконечного океана. Тим и Том Тонны, охранявшие их каюты, тоже умаялись в первые несколько дней, но со временем стали все больше общаться с командой, а вездесущие девки, шляющиеся по посудине, так или иначе поднимали им настроение.

Большую часть команды «Соленой дочери» составляли, как ни прискорбно, дочери леди Ронды. Хотя назвать женщину из Ассе «леди» у него бы в приличном обществе с трудом повернулся язык. Дочери ее здесь были все, почитай, что, самыми настоящими ублюдицами, которых Ронда из Ассе завела вне брака от самых разных мужчин на разных концах света. Уже знакомая им черная Бетта большую часть дня проводила на вершине мачты, трубя в свой проклятый рог. Сир Джесси Редмаунт как-то, оторвавшись от корабельного борта, отшутился, что, мол, она и почернела, как уголь, от того, что целыми днями сидит под открытым Соляром.

Но не только Бетта выделялась на фоне других. Каждая из детишек Ронды на «Соленой дочери», видимо специально, старалась как-то отличиться перед другими. Данна, светловолосая пышная дочурка леди-капитана вечно отправлялась в трюм всякий раз, когда ее помощь на борту не требовалась и возвращалась уже в изрядном подпитии, начиная раздавать приказы громче и ругательнее обычного, а когда команда начинала возмущаться, приказывала завести какую-нибудь морскую песню, одна другой похабнее, и все члены команды, продолжая работать, заводили песнопенья невпопад. Мара, следившая за корабельными запасами, каждый раз норовила обсчитать какую-нибудь свою сестру или других членов команды, а на любые препирательства лишь издевательски отшучивалась. В особенности часто под ее колкости попадала Данна. А юная, проворная и незаметно мечущаяся у всех под ногами, Лина, помогала драить палубу, как юнга, а носилась туда-обратно, передавая приказы от капитанши Ронды своей команде.

Спасаться от этого балагана было негде, и Эндри пытался волей-неволей свыкнутся с такой компанией, напоминая себе, что нужно всего-то дождаться, когда «Соленая дочь» пришвартуется к Ишерону.

— О, вы как обычно встали пораньше, господин Каранай? — обратился к нему, выходящему из каюты, Тим. Его брат сопел рядом, сидя на бочке. Так они и спали тут, на страже. Попеременно.

— Еще бы тут не встанешь. — сморщился Эндри, услышав снаружи над собой неровный звук рога. Тум-тум. Ту. Ту-ду-ду. Тум. Это сводило с ума.

— Ишь как раздуделась. — посмеялся Тим слегка.

— Да уж… — не снизошел Каранай до внятного ответа. Впрочем, братья Тонны, в тугодумии своем, и не нуждались во внятности.

Ветер снаружи все еще был по ночному холодный. Поправляя свой плащ, он поднялся по скрипящим деревянным ступенькам на палубу, где лишь парочка матросов, встав спозаранку занимались своими корабельными делами. Вечная суета, Эндри не любил такое. Поток прохладного соленого воздуха ударил ему в лицо, в животе заурчало.

Бредя, зевая, вдоль палубы, он остановился у корабельного носа, оперевшись на борт. Разрезая волны, они плыли по ветру, а уходящие вдаль воды вокруг казались по странному бесконечными. Особенно теперь, когда еще недавно они останавливались среди пограничных островков у Сефида. Почесав свою бороду, Эндри вздохнул, разглядывая морскую гладь.

Он успел застать, как на рассветном горизонте начинается заря. Ночью синий свет луны превращал черную воду в покрытую рябью небесную бездну. Подмигивающие звезды, отражаясь в ней, усугубляли чувство, что корабль прямо сейчас поглотит безбрежная мгла, а небо и море вокруг, на сколько хватало взгляда, смешивались в одно. Один лишь только пылающий Перст вдалеке горел, как небесный маяк, рассеивая голодную пасть ночи.

Большая часть команды, по видимому, спала. Но, завидев бледную фигуру с картами, разложенными на ящиках, он порадовался, что не один неспособен высыпаться при этом рокоте рога. Рассматривая бумаги, со слегка полусонным видом, неподалеку стояла худая и ровная, как древко копья, еще одна дочь Ронды из Ассе. Отцом ее, судя по всему, был какой-то арвейд. Ее волосы, снежно-белые, пробил легкий медный отлив, который достался девушке по имени Нора от самой матери. Строгая, с грустным лицом, она отвечала на борту за карты и ориентирование в море.

— Мы не потерялись? — подошел к ней, повторяя свой извечный день ото дня вопрос, Эндри. Тощая, длиннолицая Нора обернулась на него.

— А должны? — она делала какие-то пометки на бумаге.

— Вашими стараниями, полагаю, доберемся. — пожал плечами Каранай, наклонившись над картой. — Не покажете, где мы сейчас?

— Именно этим я сейчас и занимаюсь. — Нора подняла глаза на бесчисленную пелену звезд над ними. — Вот, видите, за змеюкой… — опять заладила свои сказки девушка.

До морских границ Сефида Нора ориентировалась на несколько особенно ярких небесных огней, собирающихся в созвездие Любовников-у-Ручья. Эндри понятия не имел, что делало эти огоньки-звездочки влюбленными и где там находится ручей, но Нора убежденно показывала ему на них, водя пальцем у него перед носом.

— Вот, эти огни внизу — ручеек, а те, что над ними, это совокупляющиеся любовники. Неужто не видите? — как ребенку поясняла девушка.

Благо, теперь, ему не нужно было разглядывать в сияниях на небе ни любовников, ни ручьев, ни совокуплений. Теперь Нора использовала в качестве точки навигации для корабля матери новое созвездие — Левиафана.

— Вот, видите. Левиафан. Это пасть, вцепившаяся в собственный хвост. — она обвела звезды по кругу. — Видите, он свернулся.

Каранай понятия не имел, кто из арвейдских мореходов посчитал идею обводить эти звезды на горизонте и находить их схожими на какие-то картины хорошей идеей, но спорить с девушкой не смел. Теперь Левиафан на небе смещался относительно карт земли и неба, которые разглядывала девушка и по этим координатам определяла, на каком месте морской карты, примерно, они находятся. Как это помещалось у нее в голове, он не разумел.

Делая вид, что он понимает все пояснения Норы о соотношении моря и звезд на небе, положения лун и их фаз, Эндри поправлял плащ, надеясь, что простуда не застанет его, как сира Джесси. Хорошо было, когда они останавливались у Сефида. Соляр там грел жарче и Эндри провел пару прелестных дней, загорая на палубе. От солнечного жара, плечи его и спина покрылись веснушками, как бывало всегда на жаре. Сир Джесси тоже полежал несколько часов на солнце, надеясь, что целебный жар Соляра поможет ему побороть простуду, но в итоге только сжег себе спину и теперь жаловался не только на кашель и морскую болезнь.

Выйти в порты на приграничных островах давали только капитанам и их ближайшим помощникам. А также позволяли вынести товары, и то с проверкой портовой стражи. Леди Ронда трижды обругала Сефидскую царицу «венценосной сукой», когда наконец вернулась на корабль. Богатые и плодородные земли, располагающиеся на островах в Срединном море, полнили свои сундуки золотом на счет налогов на торговлю в портах, продажи прав на пересечение их морской территории и еще кучи всяких податей, которыми мореплаватели были обязаны Сефиду.

Все эти деньги цари и царицы, правящие из Дворца Золотых Колонн на самом большом острове, спускали свои богатства не только на вина и прочие постельные увеселения. Сефид славился тем, что вел постоянные войны с полисами, расположенными к югу от Срединного моря. Вот и сейчас царица закрывала границы, как молвили, для подготовки к очередной торговой войне. Когда-то цари Сефида правили большинством земель к югу, но теперь их владения ограничивались лишь побережьями, да островами. Бывало, что одни полисы объединяли силы с другими, а бывало, что хаос войн на юге между торговыми городами лишь играл на руку Изумрудной короне.

В давние времена сефиды воевали и на севере. До того, как в множестве войн с королями долин и арвейдами, они не потеряли свое влияние, которое распростиралось вплоть до Крыльев Мотылька. Теперь же, когда их Изумрудный обруч пал перед Лучезарной Короной, Сефидские цари не поднимали копий на север. Хотя всем была известна зависть и неприязнь сефидов к тамошним королям, кем бы они ни были, арвейдами или фаррами. Еще во времена пророчицы Заранны, дарующей людям свои обеты, стопа ее ступала по Сефиду и пересекла море. Пророчица смогла возжечь священным пламенем Персты Сотворения и лицезревшие это сефиды, полагали, что их царьки и князья удостоились милости блаженной пророчицы.

Однако Путеводный Сокол, как гласят предания, опустился на арвейдской земле и священная Лучезарная Корона не досталась Сефиду. Все это легенды незапамятных времен, но на юге до сих пор полагали, что власть священной короны принадлежит им, а Тех-Что-Узрели-Огонь к северу от Срединного моря именовали просто предателями. В зависти своей особо известным стал царь Ибессиб, третий в своем роду. Проиграв подряд три войны Лучезарной короне, он поклялся не уступить арвейдским королям. Жадность и зависть до того овладели им, что он спустил сундуки золотых на то, чтобы привести из далеких огненных земель ваятелей камня и приказал тем выплавить самые яркие и дорогие из изумрудов в обруч, который мог бы посоревноваться красотой с излучающей свет Лучезарной Короной. По одним преданиям маги старались семь дней, а по другим — семь лет. Но наконец они переплавили огромный изумруд в королевский венец, сияющий краше Соляра, как заявляли сефиды. С тех пор Сефидские цари носили корону, сваяную из изумруда, но ирхены и найржины, держатели слова святой пророчицы, лишь еще больше обличали южан в зависти и алчности, ибо не может искусственный свет сиять так ярко, как священный огонь.

Эти сказки любили рассказывать священнослужители повсюду на севере и порицали других жрецов Заранны, потакающих и раболепных перед царями Сефида. Эндри прекрасно помнил эти истории и даже рассказывал их вместе с сиром Джесси дочкам Ронды из Ассе. Нора мало интересовалась историей вражды Сефида с землями к северу от Срединного моря, а вот подпившая Данна и юная Лина с удовольствием слушали рассказы о коронах, королях, войнах и священной их вере. На холодных ледяных землях, откуда родом была леди Ронда, не чтили пророчицу Заранну и оттого многие из ее дочерей не слыхали и половины этих историй.

Впрочем, Данна после пьянки опять их забывала, а малолетняя Лина, пожалуй и не понимала большую часть. Нору, корпевшую сейчас над картами перед Эндри Каранаем, больше интересовала практическая составляющая этих историй. И худосочная девица чаще спрашивала, не может ли Каранай предположить, когда царица откроет свои воды для каждого торгового корабля. Эндри, к сожалению, сколько бы историй и сказаний он не знал, точно не мог ответить, что у царицы на уме.

Впрочем, когда «Соленая дочь» проплывала мимо одного из морских фортов сефидов, они заметили несколько десятков боевых галей, спущенных на воду. Видимо, собранные для чего-то. Встретить военные, а не патрульные корабли здесь, по словам Мары, было зрелищем более редким. Что еще больше наталкивало на мысль, что вскоре, по всей видимости, Сефид снова пойдет на своих свободовольных южных соседей с копьями. И Эндри очень надеялся, что этот момент не застанет их на пути в Ишерон.

Бетта вновь затрубила в рог и Эндри поежился. Ту-ту. Тум. Ту.

— Ваша сестра не знает устали, да? — покачал головой Каранай, глядя на вершину грот-мачты корабля. Силуэт женщины был там почти не виден.

— Это еще что. — безынтересно бросила Нора, поднимая карту перед собой и бросая взгляд то на бумаги, то на небо. — Вы не видели, как она ныряет.

Он не сомневался, что раз она способна дуть в этот рог целыми днями, плавать под водой дыхание ей наверняка позволяло. Пару раз он подмечал, как Бетта и ее вновь подпившая сестра Данна, купались в море, когда «Соленая дочь» делала остановку в приграничных с Сефидом водах. Юные, молодые женщины, оставив свою одежду на борту, прыгали в воду нагишом и весело смеялись. Полноватая Данна чуть было не утонула, чему, верно, поспособствовала ее хмельная голова и ее черной, как ночь, сестре, пришлось тащить ту на берег своими силами.

Каранай наблюдал за этим, как бы невзначай стоя на палубе и эти юные нагие красавицы, мокрые и веселящиеся, придавали ему внезапной бодрости. Тогда его подметила проходящая мимо Ронда из Ассе и со всей силы ударила мужчину ладонью по заднице. Эндри порозовел от неожиданности, но не выказал смущения. Однако, поведение этой женщины его изумляло. Многое видел Эндри Каранай на своем веку, но такого еще не приходилось.

Прочистив горло от легкого першения, он поправил ремень на своих портках. В жизни своей многое случалось с мужчиной, но подобного путешествия он себе представить едва ли мог. Расплатиться за него с леди Рондой оказалось делом нехитрым, но Эндри до сих пор поминал эту ночь, как чудовищное сумасбродство, случившееся с ним. Первые дни пути он чувствовал себя устало и неправильно, но вскоре привык и к ехидному взгляду леди Ронды, каждый раз проходящей мимо него, и к ее дочерям. А порой ему даже казалось, что этот путь стоил того, когда Каранаю приходилось наблюдать за нагими морячками, ныряющими в воду.

Но это легкое ощущение у мужчины быстро отошло на второй план. Сердце Эндри заволновалось больше всего, когда они отошли от приграничных островов Сефида. Именно тут начинались глубокие воды, а с ними и проблемы. Чаще всего моряки ходили вдоль берегов континента, но, чтобы добраться до Фарровых островов, пересечь Срединное море сефидов или добраться до холодных северных земель, нужно было идти через глубокие, черные воды. Капитаны помоложе и понеопытнее не брались вести пути через непроглядную тьму глубокой пучины. Но отважные моряки северян или фарры, чаще брались за такую работу. Страха перед морем Ронда из Ассе не ведала и дочки ее, судя по их спокойствию, тоже мало волновались, глядя, как корабль разрезает темную пучину.

Каранай же, не столь привычный к черной воде, с опаской глядел через борт. Вот и сейчас, когда Нора наконец закончила смотреть на свои карты и сворачивала их трубочкой, Эндри перегнулся через борт с легким ужасом глядя в море под ними, казавшееся таким же бесконечным, как небо наверху. Перст Сотворения уже не казался таким ярким, поскольку Соляр выглядывал своими золотыми лучами на горизонте и Каранай, несколько страшившийся безграничной темноты, стал дышать свободнее. Но даже с восходящим солнечными светом Соляра черная вода не прекращала пугать.

Бетта на мачте снова зарядила прерывисто. Ту. Тум-тум. Ту-ту-ту. Каранай потер глаза, пытаясь не обращать на это внимания и глядя в свое едва различимое отражение среди глубокого моря. Капитаны страшились этих вод не просто так. На побережьях плыть было безопаснее. От порта к порту, от города к городу. Здесь тебя не настигнут ни пираты, ни еще какие морские разбойники. Но даже так случались абордажные нападения и близ побережий и от морской заразы, на вроде пиратов, спасения можно было искать либо в быстроте хода под парусом, либо в крепком топоре, который ты мог всадить обнаглевшим разбойникам промеж глаз. Среди черных вод опасность таилась в другом. На бесконечных морских глубинах жили страшные твари, о которых на побережьях могли рассказывать только сказки. Акулы, гигантские осьминоги, черные киты и, конечно, левиафаны. Именно по душу последних дудела целыми днями черная Бетта.

Акулы кораблю были не страшны, а осьминоги, при своих огромных размерах, не представляли большой опасности и тем уж реже чем акулы всплывали на поверхность. Левиафаны — другое дело. Много страшных баек и историй моряков ходило о них. Древние чудовища из времен, когда человек еще не ходил по земле, самые большие из них могли перекусить кита напополам. А гигантские осьминоги с акулами были для них простой закуской. Как бы моряки не изгалялись в своих жутких россказнях, левиафаны мало интересовались поеданием людей, насколько знал Эндри Каранай. Если уж они перекусывают акулами, человек для них — что хлебная крошка на барском столе. Но точно так же он знал и о том, что эти гигантские чудища терпеть не могут корабли. Они переворачивают их и крошат вдребезги, если те проплывают мимо. Кто-то из моряков говорит, что левиафаны ориентируется на звук, а кто-то — что на запах. Но все как один уверяют — рог заставляет этот ужас глубин держаться подальше.

Главное — дуть не в ритм, заявляют мореходы. И Эндри теперь понимал, судя по всему, этих колоссальных глубинных чудовищ. Неровный, прерывистый звук черных рогов бесил Караная не хуже прочего левиафана. Неудивительно, что они держаться подальше от исходящих бесящим воем кораблей. Эндри бы тоже пожелал сейчас скрыться в пучине, чтобы не слышать дуновений в рог. Ту-ту. Ту. Тум.

Утренний диск Соляра уже почти целиком вылез из-за безграничного морского горизонта и тьма, на небе и в пучине, отступила почти вся. Глаза у Караная болели и чесались, в животе заурчало. Спать и есть. Что еще человеку надобно? Зевая, он шатался по палубе, которую нагревало солнце. Леди Ронда, о чем-то толкуя со своей дочерью Марой, поднялась из кают, направившись к носу корабля. Каранай, заприметив их, вздохнул.

— Эй, рыжий, — гаркнула ему весело Ронда, тут же бросив на него насмешливый взгляд. — что, не спится, а?

— Я бы с радостью, но… — Эндри снова прервал рог. Тум-тум. Ту. Ту-ту.

— Наслаждаетесь? — улыбнулась Мара.

— Хорошо дудит. — уткнула руки в боки Ронда, задрав голову на мачту, где сидела еще одна ее дочь. — Эй, Бетта! Бетта! — но та, видимо, не слышала.

— Скоро совсем оглохнет. — пожала плечами Мара, и рог разразился опять.

— Долго ли под нами еще будут глубокие воды? — вздохнул Каранай.

— Что, наслушались сказок про проклятые моря? — съязвила Мара.

— Не боись, рыжий, — посмеялась Ронда из Ассе, подойдя ближе и хлопнув его по спине, мягче чем прежде. Положив руку ему на плечо, женщина тряхнула его, видимо, подбодряя. — никто тебя не съест. — она снова устремила на него лукавый взгляд.

— Меня смущает, что вокруг не видно ни зги. Ни суши, ни… — он вздохнул, потирая свой пояс. — Нора не заплутала со своими картами?

— А ну не обижай мою дочурку! — пригрозила ему мощным пальцем северянка. — Никогда еще Нора не путалась в этих бумажках. Она мозговитая девка. Вся в отца.

— Я ничуть не сомневаюсь в ее мозговитости, однако, море… — он причмокнул, потерев густые усы. — знаете, миледи, несколько угнетает. А со мной все же матушка. Старикам тяжело целыми днями в каюте. Кости ноют, качка, ветры. — на самом деле леди Иринэ не жаловалась ни на ветер, ни на качку, и скорее они доставали самого Караная. Но не говорить же об этом в присутствии закоренелых морячек. Еще сочтут его излишне мягким.

— Так ветра то нет, — ответила Мара. — пускай ваша матушка выберется подышать свежим воздухом.

— Прохлада старикам тоже не на пользу. — воспротивился Эндри.

— Соленый воздух убивает всякую заразу. — усмехнулась в ответ Ронда, с забавой пихнув Эндри в бок бедром. — Так говорил мой отец, а этот старый лохматый медведь никогда не лгал. Ах, Борровы яйца, он провел пол своей жизни в море с пяти лет. И пережил всех своих знакомых, рассиживающихся на суше. Истинно говорю тебе, анвар, море лечит, пока земля калечит.

— Вам проще говорить, а мне, без твердой земли под ногами, не так уверенно стоится. — попытался отшутиться он.

— Хочешь проверить, уверенно ли стоит в море? — гаркнула с ответной насмешкой Ронда. Он притворился, что ему тоже смешно.

— Морская соль будоражит кровь. — вторила мамаше Мара со своим чужеземным прищуром. — Так что думаю проблем быть не должно.

— Не буду спорить со столь опытными в морском деле людьми. — Эндри чувствовал себя дураком, над которым эти две смеются. Потому решил увести тему в сторону. — И все же, как долго нам еще плыть?

— Эх ты, горец, — Ронду явно веселило то, что мужчина так беспокоится от пребывания в море. — не терпится в свои горы, а?

— Я, знаете ли, больше беспокоюсь за матушку… — вновь начал он.

— Мамка твоя — женщина мощная. — махнула рукой северянка. — Ее не проймет ни соль, ни дождь, ни морской ветер. Не боись за нее, анвар.

— Поверьте, я признателен этой вашей оценке, но… — после бессонной ночи и голодного утра, желудок предал его и заурчал.

— В пузе пусто? — хлопнула его по животу тыльной стороной своей мощной руки Ронда. — Иди подкрепись, горец. Сегодня у нас вкуснотища.

— Свекла. — кивнула Мара, причмокнув, словно это был деликатес.

— А… свекла. — натянул улыбку Каранай. Будто бы это его обрадовало.

Он так и не добился ответа насчет их расположения и того, сколь близко находится континент. Впрочем, теперь ему было и не важно, лишь бы улизнуть подальше от Ронды и всяческих ее дочурок. Этим шансом он не воспользоваться не мог. Откланявшись и удалившись под предлогом перекуса, Каранай зевнул, натирая уставшие глаза и отправился в каюты.

Скудный бульон со свеклой и бобами, которым сегодня завтракала команда, судя по их виду, бесспорно наслаждаясь, Эндри воспринял не столь радушно. Но ничего говорить не стал. Деревянная миска, в которую ему плеснули красноватой водицы, чуть было не выскользнула у него из рук, когда корабль пошатнулся. Но он удержался на ногах, когда его подхватила проходящая мимо Данна. От нее, на удивление, не пасло дрянным вином.

— Благодарю. — кивнул ей Каранай, стараясь не пролить варева из тарелки.

— Не за что, папаша. — усмехнулась та, направляясь к кладовым. Видимо, восполнять хмель в своей крови, которого ей недоставало.

Ввалившись в каюту, не иначе как чудом вновь не рухнув от корабельной качки, он глянул на возившуюся с трубкой мать. Тим и Том, о чем-то судача, уже перекусили красно-бобовым варевом, как успел подметить Эндри по их порозовевшим губам. Увальни снова поприветствовали его, пожелав приятного аппетита. Каранай лениво кивнул.

— Ну и видок у тебя, сынок. — покачала головой леди Иринэ. — Совсем не спится, я посмотрю? — кто как не мать подмечала это первым.

— Оставьте волнение, матушка. — махнул рукой Эндри. — Пара дней безо сна погоды не сделают. — он поставил миску на стол и помешал ее деревянной ложкой. — Вы перекусили?

— Я откушала пару фиников да маринованное яйцо. — сказала она.

— Это не завтрак, матушка. Море отнимает силы. — возразил он. — Не сходить мне и вам за похлебкой?

— За этой? — покосилась на супец леди Иринэ, скривив губы. — Нет уж, уволь, сынок. В моем возрасте и легкой пищи достаточно.

— Не буду спорить с вами, миледи. — улыбнулся он, усевшись напротив.

— Кхм… Пф… — причмокивала леди Иринэ, пытаясь раскурить трубку.

— Матушка, довольно вам баловаться этой дрянью. — покачал головой Эндри, одернув свой помявшийся камзол. — На кой вам она сдалась?

— Леди Ронда заверяет, что это крайне крепкая штука. — Иринэ Каранай постучала пальцами по мундштуку, а затем прищурила один глаз, заглядывая в чашечку для табака. — Но она чего-то не горит. — старая женщина вновь прислонилась губами к мундштуку, почмокивая. — Ай, проклятье. Видать обдурили меня с ней, да?

— Только кашлять зазря будете, матушка. — махнул рукой Каранай. — К чему вам это баловство на старости лет?

— Все спешишь напомнить матери, что она старуха? И что-ж ты за сын такой, а, Эндри? — улыбнулась мать, подшучивая. Он не обращал внимания на ее выходки. Женщина любила хитрое словцо и он это уяснил с детства.

— Заботливый и неглупый. — ответил Каранай, зачерпнув варева ложкой.

Пустоватый и излишне соленый, красный суп из бобов не пришелся Эндри особо по душе. Он, уже не раз бывавший в пути на судне, сейчас, почему-то, в особенности недолюбливал плавание, чему и сам дивился. Его преследовало волнение и какая-то боязнь. Виной всему леди Ронда, не иначе, подумал он. Однако, никто из его спутников этого настроя не разделял. Два брата Тонна, кажется, нашли с командой общий язык, Джесси Редмаунту с предавшим его животом, было не до волненья, а леди Иринэ, почти всю свою жизнь прожившая на суше и вовсе, кажется наслаждалась путешествием. Все дочери Ронды из Ассе относились к старушке с большим почтением, Мара угощала ее сладостями из корабельных запасов, Лина показывала коллекцию своих огромных ракушек, а Данна, бывало, тайком наливала леди Каранай легкую стопку рома. Эндри притворялся, что не замечал этого.

— Повезло госпоже капитану с дочурками. — сказала ему на первых днях пути леди Иринэ, часто мечтавшая о девочке. Отец подарил ей лишь троих сыновей, но сблизившись с командой «Соленой дочери», леди Каранай потеплела к ним, как к родным.

— Да уж, повезло не то слово. — хмыкнул тогда Эндри.

— Представь, сколько внуков окружит леди Ронду в старости. — улыбнулась мать. Как будто своих внуков ей было недостаточно.

— Если она доживет до ваших лет, бороздя черные воды. — возразил матери мужчина. Все же корабли, бывало, пропадают в море. А штормы бывают злы.

Леди Иринэ, женщина твердого характера, не разделяла таких сомнений сына. Ей морская жизнь, судя по всему, казалась романтичной. Каранай спросил мать, почему-же тогда она сама по молодости не пустилась в плаванья. На что леди Иринэ ответила, что для анварки нет ничего роднее гор. Что-ж, с этим поспорить было нельзя. В горах Эндри наверняка чувствовал бы себя поспокойнее, чем на море.

Он не совсем понимал, в чем большой романтизм целыми днями шляться по палубе, разглядывая водную гладь. Слушать песни и баллады о далеких краях и морских чудовищах интереснее, чем лично сидеть в корабельном трюме, покачиваясь на волнах, думал он. Но женщины имеют свои причуды. Даже такие разные, как северянка с ее выводком и его леди-мать. Что удивительно, госпожа Каранай пришлась Ронде по душе. Да и леди Иринэ не встала в штыки со странной северянкой. С первой их встречи, когда Том и Тим заносили паланкин матери на борт, они отнеслись друг к другу удивительно любезно. То ли из-за возраста матери, то ли из-за каких-то своих женских хитростей, недоступных Эндри Каранаю.

Торопливо довершив похлебку, под причитания леди Каранай о том, что не следует так поспешно есть, а то и подавиться можно, он отстранил тарелку от себя, поднявшись и выглянув в окно каюты. Вода. Бесконечная черная вода. Мужчина покачал головой.

— Что ты там пытаешься разглядеть? — отложив злополучную курительную трубку в сторону, леди Иринэ вновь взялась за пяльце с вышивкой.

— Ах, матушка… да ничего. — махнул рукой он.

— Не узнал ты, долго ли нам еще плыть? — с легким прищуром, принялась разглядывать нитки леди Каранай.

— Я пытался. Они, будто, и сами не знают. — хмыкнул Эндри.

— Пожалуй в море они смыслят побольше твоего. — ответила женщина, поудобнее распластавшись на подушках. — Подай мне пряжу. Старые глаза уже подводят меня.

— Сейчас, матушка. — в сундуках, которые они занесли с собой на борт, лежали и материнские платья, и его походная одежка, ткани и нити, среди которых он тут же нашел связку материнской пряжи. Был тут и кинжал, подаренный ему, между тем, самим лордом Ваундом, когда ему сталось бывать в угодьях того, среди долин Фарвейда. Были тут и закупленные им в поездке подарки для родственников. Несколько украшений для братниной жены, сумасбродной леди Кины. Стопка хорошо завернутых в кожу, подальше от соли и влаги, книг. Какие-то арвейдские сказки, как он понял по словам матери. Рейвину определенно понравится засиживаться за этими томами. Сбруя для лошади, украшенная кованными из стали орлами, смотрелась, пожалуй, даже внушительно. Заводил бы он лошадей, и себе бы такую оставил. Но эту припас для второго сына Родди, любителя скачек и охоты. Для младшенького он припас коробочку диковинных сладостей, отведанных им в порту, перед отправлением на Грандстоун. Рядом с ними, сияя милым, вручную вышитым платьицем, Каранай уложил игрушку, которую мужчина очень долго выбирал Тие. Та слегка запуталась в лежащей рядом пряже, из-за чего Эндри пришлось повозиться, извлекая ее. Он погладил по волосам милую куклу, которую прикупил для дочери. Наверняка ей понравится.

Леди Иринэ, подхватив свою пряжу, принялась и дальше корпеть над вышивкой. Покачивание корабля слегка убаюкивало, хотя Эндри и не думал уснуть. За окном стоял день, среди кают шумели пробуждающиеся матросы, а с палубы доносился злополучный рог. Тум-тум. Ту-ту-ту. Ту. Тум. Он прикрыл уши руками, а надежде, что это хоть сколько-нибудь спасет, но все было тщетно. Бетта дула в эту дрянь на славу.

Безумная скука снедала его и Каранай принялся бесцельно бродить по «Соленой дочери», коротая время, в надежде, что плыть осталось недолго. Два мощных лба, братья Тонны, о чем-то болтали и смеялись. Но каждый раз, когда он проходил мимо Тим и Том делали суровые мины и старались как можно серьезнее походить на достойную стражу. Они и вправду были сильны, как быки. Каждый по отдельности мог бы, собственно, и быка завалить. При том не факт, что для этого братьям бы понадобилось оружие. А вдвоем то они и того грознее. Да только башка у каждого пустая, что чугунный котелок без каши. Стукни по нему — не разломишь, но что толку, если ничего в нем не варится.

— Ну как вы, господин Каранай? — спросил Тим. — Все мучаетесь безо сна?

— Вздремните хоть чуток. — кивнул, вторя ему, Том. Сверху снова загудел рог и Каранай проигнорировал Тонна.

— Эх… и долго же нам еще торчать на этой посудине. — проворчал тихо Эндри. Братья, впрочем, все равно услышали его.

— Одна из этих девиц, — как дурной улыбнулся Том. — рыженькая, говорит, что сушу можно будет увидеть довольно скоро.

— Да-да. Так она и сказала. Данна. — подтвердил Тим. — Мол, еще пара дней в пути. И там уже и до Ишерона рукой подать.

— Данна? — хмыкнул Каранай, не став вдаваться в подробности. Выпившая рома Данна и его уверяла, что суша скоро. Говорила она это два дня назад, когда они ушли от сефидских границ. — Ясно.

Соляр разогревал палубу и яркие его лучи слепили глаза. Перст теперь горел как легкая искорка на горизонте. Не чета силе его ночного сияния. Ветер надувал с востока, но теперь плащ уже не требовался. Бриз стал не таким холодным и это придало Каранаю сил. Должны же они все-таки когда-нибудь приплыть. Даже если и сбились с курса.

Кому сейчас действительно не хватало сил, так это сиру Джесси Редмаунту. Прямо сейчас он вновь извергал то, что, судя по всему, совсем недавно съел, в воду. Даже лицо его, кажется, побледнело.

— Проснулся, наконец? — он подошел к перегнувшемуся через борт Джесси.

— Лучше бы спал и дальше. — едва вымолвил Редмаунт, опорожнив итак пустой желудок в море. Живот предательски подводил рыцаря.

— Опять кормишь рыб, я погляжу. — подшутил Каранай.

— Давненько, наверное, их не кормили бобовой похлебкой и свеклой. — посмеяться в ответ Редмаунт не успел и его снова вырвало.

— Думается мне, дурная это была затея, — сказал Эндри. — плыть так.

— Что, собираешься упросить эту бабенку развернуть корабль обратно на Грандстоун? — нашел в себе силы улыбнуться сир Джесси.

— Эх, если бы все было так просто. — уперся руками в бока Каранай. — Как думаешь, легко ли потеряться, глядя на звезды?..

— Зависит от того, кто смотрит. — пожал плечами Редмаунт, держась за живот. С этим утверждением Эндри спорить не мог.

— Не видал еще чудищ в этих водах? — кивнул на глубину мужчина.

— Разве что это чудище. На мачте. — тихо простонал Джесси и морячка снова задула на вышине. Тум-тум. Ту-у-у. — Она хоть передышку берет?

— Вот, видимо и взяла. — Каранай с облегчением заметил, что Бетта слезает по тросам такелажа вниз, обратно на палубу.

— Надуделась наконец-то. — хмыкнул сир Джесси, опираясь на борт.

— Тонны сказали, скоро суша. Хотя бы краем глаза увидим землю. — вздохнул с надеждой Эндри.

— Да. Я тоже слышал, что скоро хотя бы эта черная вода закончится. — покосился на непроглядную пучину Редмаунт. — Ни видно ни зги. Страсть какая. — куснул он губу.

— Ночью и вовсе ничего там не видать. — кивнул Эндри. — Этот подводный мрак под луной такой густой и черный…

— Ни дать ни взять, как кровь. — покачал головой Джесси.

Черная кровь. Мысли об этом, верно, слегка потревожили мужчину. Впрочем, все свои беспокойства он списывал на бессонницу и усталость. Бетта со своим рогом спрыгнула обратно на палубу, как ни в чем ни бывало. Эндри с Редмаунтом проводили ее взглядами. Ну, хоть теперь можно будет слегка насладиться тишиной. Чернокожая девушка спешным шагом подбежала к Норе, стоящей неподалеку от румпеля. Черная кровь. Черная вода. Черная женщина. Бескрайняя темнота обступала его, куда не глянь.

Позже, когда перевалило за полдень, они с Джесси поинтересовались у Норы, как скоро им придется хотя бы увидеть землю. И та, с непреклонным видом, полным серьезности, сказала, что скоро. Большего из нее выжать не выдалось. Ближе к вечеру, когда Соляр уже потухал, пьяная в стельку Данна, залезая на бочку, крикливо уверяла всех, что завтра они уже войдут в гавань и наконец-то пополнят запасы. Мара и Бетта только косо смотрели на свою нетрезвую сестрицу. Все они были так не похожи…

— Миледи, — попивая какую-то кислятину из пинты тем же вечером, он обратился к Ронде, жующей за своим столом соленую треску. — у меня к вам вопрос… притом довольно серьезный.

— Какой же, горец? — скрестив руки, расплылась в улыбке женщина.

— Ответьте мне… — начал он. — Только начистоту.

— Что, решил наконец сосвататься ко мне? — рассмеялась она. — Уже вроде не юнец, а краснеешь, что любая из моих девиц позавидует.

— Позвольте, — набрав полную грудь воздуха и пропустив эту колкость похотливой дурной северянки мимо ушей. — уже не потерялись ли мы?

— Потерялись? — хмыкнула она, откусив еще пересоленой рыбы. — С чего бы это? Не привык к долгому пути через море, рыжий?

— Не в том дело, — сказал он, хотя это и было частью правды. — меня смущает, что уже который день ваша команда талдычит о скором прибытии, а земли рядом как не было, так и нет.

— Море свободно и сурово, анвар. — ехидно сказала она, поднявшись из-за стола и пошагав прочь. — Какой-нибудь арвейдик сказал бы тебе, что и среди гор потеряться несложно. — уходя мимо, она снова хотела было шлепнуть его по заднице, но он успешно увернулся от ее попытки.

Да уж, это наказание, не иначе. По правде говоря, Эндри не сомневался в том, что потеряться в горах — раз плюнуть. Но говорить об этом, конечно же, не стал. Он прошел в каюту, мимо полусонных Тоннов и, аккуратно закрыв предательски скрипящую дверь, улегся на свою кровать. Леди Иринэ уже сопела, заснув за вышиванием и он не стал ее трогать.

Утро встретило его на палубе явным ликованием. Сегодня ночью никто даже и не гудел, не трубил и не дул в рога. Какова удача, он наконец-то смог вздремнуть. Если не выспаться, то хотя бы подремать побольше обычного. Среди ночной тишины, волны, бьющиеся о борт корабля, в полудреме слышались, как барабанный грохот. Тум-тум. Тум-тум. Тум-тум. Все било и било в голове. Ворочаясь на шкурах и перинах, ему снилась то ли битва, то ли поход. Он уже и не мог припомнить образов спросонья. Топот коней, людской марш. В детстве он любил представлять себя рыцарем и участником всяческих военных походов. Читал про полководцев и великих битвах, сражениях конницы и осадах замков. Но ни рыцарем, ни, тем паче, полководцем он не стал и в осаде замков никогда не учувствовал.

Ему снилась дочь. Или жена? Закрывая глаза, Эндри так часто путал их, представляя те смывающиеся черты Ильды, которые он помнил. Да и Тия уже давно превратилась в мутный образ, так походящая на мать. Рыжие волосы, тонкая шея, уютные спелые груди и теплые бедра. Как много лет прошло с тех пор, как она умерла? Десять? Нет… нет, Тия пережила уже двенадцать годков. Верно. Значит и Ильды нет уже… уже больше десяти лет, кто бы мог подумать. Каранай чувствовал горечь во рту, думая о жене.

Как быстро бегут года. Лето за летом. Зима за зимой. Чуял он, что так можно проснуться и внезапно осознать, что ты уже старик и в рыжих твоих волосах завелась седина. Этого Эндри Каранай побаивался больше всего прочего. Хотя в душе все равно был молод и чувствовал, что сила его не покинула. Правда, подниматься с кровати даже вне морского путешествия уже было тяжко и, бывало, он ощущал, как ломит спину или суставы. В такие моменты он особенно остро осознавал, что уже не юнец.

Сегодня подъем тоже не сулил особой радости, он чувствовал ломоту в спине и усталость в плечах. Не слишком удобно лежал, по-видимому. Эх, в молодые годы он бы, верно, осилил десяток таких путешествий без особой мороки. А если бы с ним была Ильда, в те времена, когда они оба были юны и только украсили головы свадебными венцами… С нею и в каюте, и в лесной чаще было бы тепло и уютно. Но сейчас в каюте с ним сидела только спящая мать, а за дверями перетаптывались братья Тонны. Потягиваясь и разминая затекшие плечи и ноги, он вышел, чувствуя себя, как ни странно, все равно лучше, потому как отоспался по человечески.

— Утречко доброе, господин Каранай. — улыбнулся заспанный Тим.

— И все таки не врали… — кивнул следом Том. — Там, говорят, уже скоро земля. — кивнул он в сторону выхода на палубу.

— Земля? — удивился мужчина. Неужто правда?

— Команда болтает, мол, мы выходим из глубоких вод. — сказал Том.

— Ага. Вот корабль и трясет. — вздохнул Тим. — Боятся налететь на мель, или скалы какие. — пожал плечами он.

— Что, неужели действительно скоро приплы… — договорить он не успел и корабль чуть покренился вправо, заставляя его опереться на стенку каюты. Кто-то резко повернул румпель в попытке маневра.

— И вот так вот всю ночь. — хмыкнул Том.

— Надо глянуть, что там. — удалился он от двух дуболомов, вновь выходя на палубу. Рассвет сегодня наступил рано. Соляр своими лучами оттеснил синеву глубокой луны, заставляя поднимающегося Эндри прищуриться от света. В нос ударил запах соли и корабль снова покренился, теперь уже влево. На этот раз Каранай чуть было не свалился, взбираясь по скрипучим деревянным ступеням.

Всплеск брызг окатил палубу, заставляя Эндри поежиться. Он увидел несколько скал, уходящих вдаль. Именно их, видимо и огибал корабль. Вода под кормой «Соленой дочери» казалась светлее и чище, когда он глянул за борт. На палубе было людно и шумно. Множество членов команды уже выбрались наверх, ликуя и радуясь. Каранай поправил плащ, балансируя на палубе маневрирующего корабля и пошагал, прикрывая лицо от легкого моросящего дождичка, зарядившего, видимо, всего пару минут назад, раз палуба не промокла.

Черная со своей сестрой Марой улыбаясь, перекрикивались с другими, носящимися по кораблю, моряками и радостно зазывали их ближе. Мара, заметив мужчину, кивнула ему, все также хитро глядя своими прищуренными, странными глазами.

— Что за причины для ликования? — пробурчал он сестрам. — Земля?

— Небо. — покачала головой Мара, тряхнув своими локонами.

— Радуга. — сказала Бетта. — Удача сопутствует нам.

— Боги улыбаются. — с легким тоном в голосе прошептала Мара.

Эндри очень хотелось бы, чтобы эти их «радужные боги», если они и впрямь сопутствуют морячкам и северянам, провели бы их поскорее через эту черную морскую гладь. Сир Джесси после высказанных им подозрений о том, что «Соленая дочь» заплутала в море, по его собственным заверениям, провел ночь в молитве пророчице Заранне, чтобы сияющий огонь, что пронесла она сквозь тьму, указал им дорогу. Каранай не знал, какие боги им сейчас помогли, но несколько скалистых островков позади корабля внушали надежду, а черная вода, казалась, отступала, становясь синей и спокойной.

С благоговением вдохновленные моряки смотрели на семицветную дугу в небе, радуясь и ликуя. Каранай поднял голову, наблюдая радужную арку, которая, словно распахнутые двери, распростерлась на пути «Соленой дочери». Эндри вышел чуть вперед, глядя, как бескрайняя вода, будто зеркало, отражает в себе нависшую дугу света, и радуга, замыкаясь в круг, напоминала сияющий обруч, в который направлялся их путь. Словно горящий обод Лучезарной короны, озарявшей дорогу.

День начался славно и Эндри, усевшись на палубе, слегка укутавшись в плащ, чтобы легкий дождь не промочил его одежки, занимался привычным здесь убийством времени, рассматривая молодых матросок, занимающихся снастями или куда-то носящихся по палубе. Будь он сейчас помоложе, то непременно бы приударил за какой-то из них, что приглянулась бы больше прочих. Но Каранаю однажды уже пришлось пожинать плоды своей юношеской похоти и теперь, будучи взрослым и сознательным мужчиной, он старался избегать подобных казусов. Потому как ублюдка братья, да и леди Иринэ, припоминали ему и по сей день.

Несмотря на то, что братья не могли иногда не уколоть Эндри, что за его мощные телеса в детстве, что за несостоятельную несерьезность в юношестве или даже сейчас, за то, что он был довольно далек от своих корней и семьи, Каранай любил их всех. Сурового Рича и горделивого Родди. Они только хотели казаться такими. Мужчина помнил их еще юнцами, когда братья росли вместе, и знал, что на самом деле они не такие, какими хотят казаться. В душе братья, пожалуй, были такими же молодыми и задорными, как он сам и в крови их кипел еще анварский горный дух.

Ближе к полудню все его внимание было уделено игре в кости, которую затеяла Данна, впервые, казалось, трезвая. Они с Джесси Редмаунтом направились на нижнюю палубу, откуда доносился смех и возмущенные крики. Где и обнаружили девок, бросающих кости. Поначалу Эндри и сир Джесси только глядели со стороны на то, как члены команды с бранью и возгласами веселятся, играя на деньги. Но, вскоре, присоединились и сами. У Редмаунта были еще в закромах несколько монет. Сначала он ставил потертые закатники, монетки из меди. Но вскоре, после нескольких выигрышей, вогнавших его в азарт, в ход пошли и серебряные лунарии, а если бы при Джесси было золото, он, наверняка, призывал бы играть и на него. У Эндри не было столь много свободного серебра, однако и он вскоре присоединился, выставляя монетку за монеткой из кошелька.

— Кидай уже! — воскликнула Данна, когда сир Джесси тряс кости.

— Не торопи меня, девка! — нахмурился тот, бормоча что-то себе под нос и глядя на серебрящиеся монеты, отражающие огонь свечей. Каранай понял, что тот шепчет молитву каждый раз, когда кидает. Эх, если бы это помогало.

— Ну-у… — протяжно выдавил кто-то позади, ожидая увидеть результат.

— Вот! Вот так вот! — радостно притопнул Редмаунт, вывалив на бочку свои бренчащие кости и потягиваясь за монетами, когда результат оказался самым большим.

— Тяжесть в животе как рукой сняло? — улыбнулся ему Эндри.

— Серебро целебное. — усмехнувшись и убирая выигрыш, причмокнул сир Джесси, покусывая монетку для пробы. — Не слыхал?

Сам Каранай почти не выигрывал. Первые пару раз он потерял несколько закатников, потом выиграл, а когда поставил, для пробы и азарта, половинку лунария, тут же проиграл его Данне и та с радостью утащила ополовиненный серебряный себе. После этого он так и продолжал кидаться медяками, пока не окупил хотя бы часть своих потерь. Оставив их развлекаться, растрачивая монеты, Эндри отправился перекусить. Азарт разжег в нем чувство скорого голода.

В этот раз ему пришлось довольствоваться солониной, такой жесткой, что мужчине с трудом удавалось откусить ее. Леди Иринэ от нее отказалась, сославшись на то, что уж ее то зубам с такой пищей точно не сладить. Она опять принялась причитать по поводу и без, когда шум на палубе прогремел сильнее обычного. Эндри напрягся. Суетливые крики перерастали в испуганные. Леди Иринэ это тоже подметила.

— Что еще там такое, Эндри? — прищурилась леди женщина.

— Я проверю. — напрягся Каранай. — Сидите-ка тут, матушка.

— Куда уж я денусь. — хмыкнула Иринэ Каранай.

Он поднялся, насупившись и, приоткрыв дверь и глянув на удивленных Тома и Тима, кивнул им, пошагав к лестнице наружу. Братья Тонны, тоже учуяв неладное, хотели было увязаться за ним, но он приказал сторожить мать и не отходить от нее ни на шаг. По пути на верхнюю палубу, он столкнулся с Джесси, подвязывающим свой кошель.

— Ах, черт бы их побрал. — отмахнулся рукой Редмаунт. — Я снова проиг…

— Отчего шум? — нахмурившись, поглядел на него Эндри.

— Шум? — расстроенный потерей серебряников сир Джесси не сразу обратил на крики снаружи внимание. — И то верно.

— Ты не… — закончить Каранай не успел, так как Бетта с несколькими матросами ворвалась вниз, оттолкнув их и побежав всей сворой куда-то вдоль кают. — Ох, святая пророчица, да что тут творится?!

Ответы не заставили себя ждать, когда они с Редмаунтом поднялись на палубу. Мара носилась по кораблю, что-то крича, Нора глядела из-за борта куда-то вдаль. Но громче всех голосила леди Ронда, своим мощным шагом продвигаясь по палубе. В руке у нее, откуда-то, взялся огромный тяжелый топор, который она держала как ни в чем ни бывало. Эндри успел ощутить силу мощных рук этой женщины, но то, как она махала оружием, указывая матросам, что делать, все же заставило его удивиться.

— Прибавить ходу, я сказала! — орала она так, что никакой рог не понадобился, чтобы оповестить команду. — Паруса! Прибавь паруса!

Сердце у Караная болезненно сжалось. Два корабля двигались им наперерез. Эндри не смыслил многого в морском деле, но это было и не нужно, когда он завидел издали спереди их корпуса и паруса. Такая настойчивая встреча едва-ли была случайностью.

— Кхе… Пираты?! — слова словно застряли у Редмаунта в горле.

— Ну и дела… — только и сумел выдавить Каранай.

— Я же говорил, кхе! — встряхнулся сир Джесси. — Женщина на борту — к беде. А столько женщин… ох, вот и беда заявилась!

Шумиха на палубе граничила с паникой, но Ронда из Ассе не давала команде придаться страху. Матросы бросали свои обыденные дела и бросались в спешке исполнять капитанские приказы. Бетта явилась на верхнюю палубу, накинув лук себе на плечо и держа в руке колчан. С ней еще несколько членов команды вооружились, принявшись натягивать тетиву на древко. Мара что-то крикнула матери, а Нора с самой младшей из своих сестер скрылись на нижних палубах.

— Эй, горец. — подошла к нему Ронда, теперь уже не выражающая веселья и насмешек всем своим видом. — С луком обращаться могешь?

— Возможно… — помедлил Эндри. Он не был мастаком стрельбы.

— А ты, рыцаришко? — прищурилась она, глядя на напуганного и щуплого сира Джесси Редмаунта, потиравшего свою бородку.

— Пожалуй, я бы смог… — Редмаунт, видно, тоже не питал уверенности.

— Ах, Борровы яйца, что-ж вы за мужики-то?! — рявкнула Ронда. — Мара, живо поверни корабль. А ты, Бетта, дай уж этим двоим хоть что-нибудь.

Чернокожая девица с угрюмым видом пихнула ему и Редмаунту лук с тетивой. Эндри повертел его в руках, провожая ту взглядом. Бетта заметила.

— Что? Стрелы? — опомнилась она. — Лови. — девушка бросила им один колчан на двоих, но дело было не в этом.

Пыхтя и мучаясь, Каранай кое-как пытался перегнуть древко оружия, чтобы зацепить конец тетивы о другое плечо лука. Ронда из Ассе, заметив это, хмыкнув и покачав головой, с размаху выхватила у него древко и, своими мощными ручищами, согнув его, подцепила тетиву лука.

— Толку от тебя в бою будет немного, да, горец? — причмокнула она.

— Я не столь хорош с луком, но… — сердце Эндри билось в груди.

— Хоть где-то ты бываешь хорош? — гаркнула северянка и махнула Маре, забравшейся наконец к румпелю.

Та насела на рычаг, отводя его в сторону, что есть мочи, и корабль тут же накренился в сторону, заставив Эндри схватиться за борт, чтобы не рухнуть. Брызги волн, ударивших о борт и разлетевшихся по палубе, окатили его с ног до головы. Впрочем, на это никто не обратил внимание. «Соленая дочь» спешно совершала круг, разворачиваясь на морской глади, теперь уже качающейся и неровной. Ветер трепал паруса, а силуэты кораблей на горизонте, казалось, стали больше.

Несколько стрелков заняли позиции на задней части корабля во главе с Беттой, однако, враг был еще далеко и те выжидали, осторожно поглядывая на чужие паруса. Эндри потянул лук за тетиву. Не слишком удобно, но, пожалуй, сойдет. Пару стрел выпустить он сумеет, однако, если сейчас дойдет до ближнего боя… Каранай не мог похвастаться удалью в махании мечом, и крепкой рукой тоже не обладал. Но сдюжить теперь нельзя. Куда деваться, на корабле-то, посреди моря? Он огляделся вокруг, на волны и небо, которые касались друг друга на горизонте. Если корабль пойдет ко дну, им придется идти туда вместе с ним. Сердце стало тяжелым, как камень.

«Соленая дочь» довершила свой разворот, а паруса преследователей теперь стали еще различимей. Быстрые корабли, понял Эндри. Значит дела плохи. Морские налетчики, кем бы они ни были, все еще были вдалеке и находились вне досягаемости луков, но уже сейчас можно было услышать звук их то ли труб, то ли рогов. Это верещание жутью отозвалось внутри Караная. Но он анвар. Он не должен боятся. Набрав полную грудь, Эндри попытался убедить себя в этой мысли, но гнетущее море вокруг было сильнее его. Негоже горцу умирать в воде.

Отзываясь друг другу на рев труб, два корабля, севших им на хвост, начали расплываться в стороны. Слева и справа, они расходились на море, отрезая им пути к маневрированию. Оплывают их, словно кольцом, двигаясь вдоль радуги, отражающейся на морском полотне. Не так уж и счастлив оказался этот знак. Зря моряки так рано обрадовались, как и он сам.

— С двух сторон заходят, ублюдки. — крикнула Ронда. Ветер бил в паруса, но этого, казалось, было недостаточно, так как преследователи все близились и близились. Груженый торговый корабль, даже быстрый и юркий, как их «Соленая дочь» не сравнится с маленькими, торопливыми коггами.

Прежде, чем зашло солнце, в воздухе стал слышен свист первых стрел. Редко, и совсем не метко, где-то в небе звучал рассекающий воздух визг. А следом, мгновение спустя, можно было расслышать слабое «плюх». Снаряды падали в воду. Теперь уже можно было разглядывать их преследователей сколько вздумается. Когда первые пара стрел вонзились в заднюю часть корабельного корпуса, моряки только сильнее начали осторожничать. Но теперь, когда все вражеские выстрелы лишь рушились в воду рядом, они осмелели и та же Бетта во весь рост расхаживала по палубе.

— Ближе к ночи они уже будут сыпаться на палубу. — оценивающе сказала морячка, глядя на вновь всколыхнувшую водяную гладь, стрелу, почесывая свои короткие угольно-черные волосы. Мужчина понимал, что Бетта права.

Он строго настрого запретил братьям Тоннам отходить от каюты матери и не дать никому даже притронуться к леди Иринэ. Ронда из Ассе и другие члены команды пытались настоять на том, чтобы Тим и Том вышли и помогали снаружи, но те, послушно повинуясь приказу Эндри, не покинули матушку. Сам же Эндри укрылся от стрел у квартердека в корме корабля и уселся на бочку. Джесси Редмаунт тем временем все пытался натянуть злосчастную тетиву.

— О, блаженная пророчица… за что нам все это… — причитал он, перегибая древко лука. Эндри пришлось помочь ему и вместе они забороли проблему.

— К утру они могут и нагнать нас. — вздохнул Эндри, притопывая ногой.

— И что тогда? — тяжело взглотнул Редмаунт. — Абордаж?

— Ты же рыцарь, верно, Джесси? — покосился на него Каранай. — Ну вот и повод припомнить, чему тебя учили оруженосцем в молодости.

— Мой дядюшка, помазанный рыцарь, между прочим, посвятил меня в сиры скорее из родового уважения, — насупился Редмаунт. — с мечом я, в общем-то, всегда обращался неважно… — куснул губу он.

— Куда уж ты теперь денешься от своих рыцарских обетов. — удрученно сказал Каранай и стрела плюхнулась где-то за бортом. — Как там было? Ветвь белой оливы… окропит сталь…

— …сталь окропя, священною клятвой смиряет тебя. — пролепетал, словно заученный стишок, Джесси Редмаунт, носивший титул рыцаря.

Ночь казалась мирной, если не считать голосов труб, звучащих позади них с кораблей преследователей. Вода за бортом вновь почернела. А небо залилось глубокой, вязкой синевой. После новой бессонной ночи рассвет встретил их тройкой стрел, навесом влетевших на палубу. Этот резкий глухой звук наконечника, врезающегося в дерево, разбудил их от полудремы похлеще утренних петухов, когда восходил Соляр.

Крики на корабле поднялись с новой силой и Бетта, поднимая растерянных членов команды, сгоняла их на палубу, чтобы ответить залпом на залп. Теперь свистящий шепот стрел раздавался буквально над их головами. Корабли начали обмениваться снарядами. Эндри чувствовал себя слишком уставшим, но не бежать же от боя. Он анвар, а анвар всегда готов постоять за себя. Впрочем, эта мысль не сильно ему помогала. Им с Джесси Бетта уделила место у борта, чтобы не мешались другим морякам. И Каранай с Редмаунтом, поставив колчан у ног, принялись за дело.

За ночь корабли налетчиков приблизились даже ближе, чем он предполагал. Буквально сидели у них на хвосте. Один по левому борту, другой по правому. Шум вражеских команд доносился даже здесь, а их посудины, несмотря на маневренность и легкость, были огромными мишенями. Знай себе натягивай тетиву, да пускай, но проку будет мало. Вскоре борта вражеских судов пестрили вонзившимся стрелами, но никакого особого вреда не наносили.

— И вы надеетесь отогнать их этим? — потер болящий палец Эндри, обратившись к Маре, раздающей колчаны стрел боеспособным морякам. Подушечки его пальцев налились кровью от натягивания тетивы.

— Если вы не можете попасть, я передам колчан кому-нибудь другому. — прищурилась, рассматривая его, Мара.

— Нет-нет, нам стрелы тоже нужны. — возмутился сир Джесси, потянувшись за колчаном. — А не лучше ли попытаться их поджечь? Есть у вас смола там… или еще что?

— Может, вы еще и судно наше подпалить хотите, сир? — скривила губы та.

— Им эти стрелы, как слону… — начал было сир Джесси, но барабанная дробь оборвала его прежде, чем Редмаунт успел закончить.

Под ритмичный бой моряки противника принялись спускать весла на воду. Мара, выпучив глаза на это действо, тут же понеслась куда-то прочь. Эндри переглянулся со своим рыцарским попутчиком и осторожно присели у борта, глядя на то, как взрывающие черную воду весла, перебирают волны, словно десятки длинных, мельтешащих лап.

— Вот же демоны! Что они творят?! — гаркнула где-то вдалеке Ронда.

Весельный ход прибавил преследователям скорости и уже вскоре они почти поравнялись с ними, принявшись сближаться. Бум-бум-бум. Весла взрывали пенную черную воду и налетчики медленно, но верно, начали зажимать их, как клещи. Стрелы били по бортам с небывалой частотой, сыпались на палубу и несколько даже влетели в мачту. Послышался крик. Кого-то из матросов ранили. Несли ли их противники хоть какие-то потери, разобрать отсюда было проблематично. Зато кроме корпусов, стали видны на палубах и сами вражеские матросы. Кричащие и бегающие. Каранай пустил еще пару стрел, окончательно растерев мозоль на пальце в кровь и чувствуя, как дрожат усталые руки. Теперь, наряду со стрелами, враги пустили в ход пращи и арбалетные болты и по дереву забарабанили летящие камни. Один из снарядов самострела пролетел прямиком между Редмаунтом и Эндри и они, охнув от удивления, мигом повалились на колени, укрываясь за бортом.

Куда бы теперь не поворачивали румпель, корабль пошел бы на сближение с врагом  и маневры слабо спасали «Соленую дочь». Однако, рулевой, как и Эндри, подметил несколько скал вдалеке и корабль пошел чуть вправо, надеясь, что это заставит резво несущихся к ним врагов сбавить ход или отклонить курс, не рискуя попасться на камни. Это сработало и пираты по левому борту уступили, вынужденные сделать дугу, не подставляя корабль опасным камням. Зато преследователи справа только прибавили ходу, боевито затрубив в рога.

Камни и болты полетели в них с удвоенной силой, когда корабли поравнялись и враг пошел на сближение. Стрелы свистели в воздухе. Эндри наложил еще одну, пустив ее в сторону противника. Но и она пропала где-то вдалеке и он не был уверен, что та не упала в воду. Матросы, прикрываясь бортами и мачтами, продолжали осыпать друг друга стрелами и ругательствами. Враг теперь уже был совсем рядом и можно было увидеть ликующие и улюлюкающие вражеские фигуры. В воздух полетел первый крюк, которым вражеский матрос хотел подцепить их за борт. Но его стальные когти рухнули в воду. За ним полетел второй и третий. Бетта крикнула что-то и команда принялась разбегаться, хватая топоры и кинжалы, чтобы перерубить веревки уцепившихся за борт крючьев.

Удар топора леди Ронды из Ассе снес с борта один крюк и перерубил трос второго, но этого было мало. Налетчики продолжали закидывать «Соленую дочь» крючьями и принялись тянуть их на себя, сближая судна. Под бой боевых барабанов матросы начали убирать весла, но сделали это позднее, чем следовало бы. Мара, укрывающаяся за бочками от летящих на палубу камней и дротиков, ринулась к румпелю, всем телом налегая на него. «Дочь» накренилась так, что Эндри и сир Джесси повалились на пол от своего укрытия и корабль, своей большой массой переваливаясь на правый борт, повалился на вражеский когг с треском перемалывая его весла и проламывая корпус. В воздух взметнулись щепки, налетчики кричали и ругались, сваливаясь в воду. Удар бортом проломил брешь в их суденышке и теперь туда, шипя и пузырясь, повалила вода. «Соленая дочь» тут же пошла в другую сторону, отдаляясь от поврежденного врага. Матросы Ронды осмелели и начали в наглую посыпать врагов стрелами и кидая их же камни обратно на когг противника. Вражеская палуба обратилась в панику, многие матросы плавали в воде, а Бетта и ее лучники били по тем, что были ближе. Их корабль отдалялся и враг не спешил сближаться и продолжать преследование. Черная вода пробиралась в пробоину судна, отягощая его, а матросы врага метались в воде, стараясь уцепиться за обломки весел и древесины, болтающиеся на воде среди прочих упавших снастей, заодно укрываясь от стрел.

— Сумасшедшая дура! — лепетал сир Джесси, кляня всем, чем можно, Мару, держащуюся за румпель. — Что она вытворяет!

— Ты цел?! — крикнул приятелю Эндри Каранай.

— Не уверен! — рухнувший на пол Редмаунт явно был потрясен.

Эндри тоже этот удар выбил из колеи. Он тяжело дышал, чувствуя, как сердце стучит в такт вражескому барабану. Бум-бум-бум. Опять? Теперь уже барабанщики били с новой силой с другой стороны. Второй корабль врага, хоть и отдалился от них из-за маневра, но никуда не делся. В голове кружилось от удара и он едва перевалился на колени. Пригнувшись, мужчина пополз вдоль корабельного борта в сторону спуска в каюты. Нужно добраться до матери, твердил он себе. Как вообще эта безумная морская девка решилась пойти на этот удар, когда внизу сидит пожилой человек?! Голова Караная болезненно пульсировала, но он нашел в себе силы сосредоточиться. Враги пошли на быстрое сближение. Над ними свистели свежие стрелы. Несколько арбалетных болтов и метательных дротиков вонзились в борт, но «Соленой дочери» это было что комариный укус.

Моряки принялись перебираться к другому борту, завидев вновь нависшую опасность, как вдруг гулкое эхо, донесшееся откуда-то издали и пронесшееся по морской глади, заставило их на мгновение чуть-ли не застыть на месте. Эндри тоже остановился, оглядывая оцепеневшую в ужасе команду. Он оглянулся на Бетту, которая переглядывалась с матерью и Марой. Еще мгновение молчания повисло в воздухе и даже стрелы больше не рушились на палубу. Черная вода заволновалась.

— Рог! — тут же закричала Бетта. — Где рог?!

Эхо раздалось громче, рябь на воде поднялась и черная пучина заволновалась, покачивая корабль. Приподнявшись, Эндри с замершим сердцем выглянул из-за испещренного дротиками и стрелами борта. На вражеском судне команда тут же затихла. Барабан умолк. Мгновение словно остановилось и Каранай слышал, как кровь панически пульсирует у него в висках. Тум-тум-тум. Наконец вместо эха раздался рев и пучина взорвалась, раскачиваясь, словно внезапно разразившийся шторм.

Он не успел увидеть, как чудище вынырнуло из пучины, поскольку поднявшая волна так накренила «Соленую дочь», что ему почудилось, будто корабль сейчас перевернется. Мужчина едва успел ухватиться за какую-то веревку, пока менее удачливые мореходы разлетались в стороны. Донесся крик и вопль. Бетта неслась к канатам, залезая на мачту. Сир Джесси Редмаунт кубарем покатился куда-то вниз. Скрип дерева и рокочущий грохот волн раздался в воздухе, как громовой раскат.

Хрустящий звук когга преследователей, переламываемого надвое, пронесся над волнами. Черная вода расступалась и из-под ее глубинного непроглядного мрака, проглядывались чудовищно огромные черты зверя. Рванув вперед, порождение глубин одним легким движением унесло в пучину весь корабль и то, что от него осталось. Вцепившийся в канат Эндри зажмурил глаза, тут же принявшись читать про себя молитву. Вместо небес ему ответил гром рога. Тум-тум. Ту-ту-ту. Ту. Бетта надрывала легкие, едва удерживаясь на мачте кренящегося подчерпнуть воды корабля.

Веревка выскользнула из вспотевших от страха рук Караная. Он полетел вниз, вдоль борта, не в силах уцепиться за что-либо пока с ударом своего массивного тела не врезался в какую-то бочку. Он еще раз взглянул на вздрогнувшие черты чудовища, неописуемый размер которого лишь краем выглянул из-под воды, вновь устремившись в пучину. Тум. Ту-ту. Ту. Рог гудел, а Каранай, щурясь и пытаясь встать прикрыл руками лицо от волны, накрывающей «Соленую дочь». Кипящие брызги окропили его с ног до головы. Судно понесло куда-то в сторону и скрип удара снова прогрохотал, поднимая щепу в воздух. Вдалеке он заметил золотой огонь Перста, сияющий в взметающихся каплях, как рассветный Соляр. Напоследок он хотел было подумать о дочери… но черты ее расплылись в черной воде.

БЛУДНАЯ ДОЧЬ

«Не верь словам и клятвам кошки.»

Сказка о Розин.

Старуха из зардатов снова воздела руки к небу, возопя:

— И вы должны помнить эти слова! Ибо смысл их дошел до нас сквозь века, разрывая пелену неверия и тьму времен, как луч Соляра пронзает копьем черные тучи. — ее морщинистые пальцы тряслись, но голос, старый с легкой хрипотцой, звучал громко и каждый мог расслышать его. — Пророчица наша, благословенная Заранна, даровала нам Пламя, чтобы мы могли видеть среди распростершейся ночи! Сказано было, что ничего, кроме Пламени не укажет паломнику пути в темноте! Что ничего не согреет его в день, когда взойдет Черное Солнце! Свет уйдет, и только за пламенным словом святейшей пророчицы сможете идти вы во мгле и тумане!

Тамиран искоса глядела на старую служительницу храма, входящую в число посвященных. Среди прочих собравшихся было много и мужчин и женщин, даже детей, но все их внимание так поглотила благоговейная речь этой, казавшейся полубезумной, старухи, что на Шайхани они не обращали, толком, никакого внимания, внемля зардатке.

— День тьмы! День черного света! Он все ближе! — голос женщины иногда срывался на крик. — А вы не видите, будто слепцы при целых глазах! На востоке сбирается великое зло! На севере богохульствуют безбожники, любимцы демонов, скачущих по радуге! На юге попирают правоверных, попирают устный завет, а жадные жрецы, забывшие слово пророчицы, отводят глаза! На западе, в черной воде, прячутся предатели, укравшие у рода Сокола его венец, сотканный из чистого света! Слово Заранны, священной и чистой, со всех сторон окружили враги! — чуть ли не задыхалась в крике старуха. — Огни потухнут! Персты падут! Черное Солнце! Черное Солнце! Не останется света в мире и пламя угаснет в ваших душах! Покуда забыли вы… или и вовсе не желали помнить…

Развесивший уши простой люд ежился при ее словах. В долинах она не раз видала бродячих зардатов, собиравших вокруг себя толпы послушников. Бывало, они помогали больным и бедным, отпускали грехи, поддерживали огонь в Часовнях, бывало вели проповеди, но столь яростной речи Тамиран, пожалуй, еще не слышала ни от одного зараннийского жреца.

— Тогда некому будет вас защитить, — продолжала свое старуха. — нет больше силы в руке, держащей правосудный меч Соляра! Честолюбие и гордость затмили веру, и не осталось боле у нас чистых владык. Пламя! Пламя потухает в сердцах людей! И близится день, когда не зайдет больше Соляр и будете вы и дети ваши прозябать во тьме! — старая зардатка указала своей трясущейся рукой на далекие, почти незаметные отсюда вершины Гряды Полумесяц на горизонте. — Лунный серп, вот что ждет вас! Жатва! Черная дочь, ночная дочь! Ужели вы не слышали?! Безбожники, слуги ночи, уже взращивают ее, Жницу, дите луны! И она придет по души ваши и некому будет тогда защитить вас! Красное Солнце истекло кровью, пока вы молчали, и теперь ничто не останется вам, кроме Черного! Черного!.. — скрежещущий голос жрицы резал, как меч.

Дейвиен, бывало, рассказывал ей о жрецах, пламени, Заранне и прочих легендах, в которые они верили. По крайней мере он передавал их настолько, насколько помнил сам. Так Тамиран смогла, наконец, запомнить, чем ирхен отличается от зардата, а зардат от хирика. Хотя эта не столь уж и путанная иерархия поначалу не так просто ей давалась. Жрецы зараннийцев стояли тем выше, чем посвященнее был их сан. Хирики, послушники храмов, украшали подолы своих одежд вышитыми искрами. Зардаты, посвященные в свой сан, носили одеяния с горящими языками желтых костров. Найржины, что были настоятелями и управляющими храмов, помимо прочего были покрыты и в оранжевое бушующее пламя. А Ирхены, самые старшие и почитаемые как верховные жрецы их пророчицы, были увенчаны красным пламенем пожарищ. По этому одеянию для Тамиран жрецов Заранны отличать было проще всего. Чем ярче огонь пылает на их одеждах, тем выше сановник.

Найржины, и уж тем более ирхены, встречались ей реже. Хотя, дома, в Ишероне, она видала таких у храма. Но в долинах, на сельских дорогах и трактах, у деревенек и городков при замках, хирики и зардаты были куда более частыми гостями. И тем ближе они были к простолюдинам, которые, как и теперь, не отрывали глаз от их громогласных выступлений.

— Молитесь и кайтесь, покуда можете. Ибо скоро не будет спасения! Черная кровь потечет по венам земли! Мрак ночи и холод смерти уже у ворот… — старуха завопила, почти рыдая. — Огнедержительница, помилуй нас! Пламя лишь сможет очистить грехи слепцов. Пламя, о-о-о, только пламя!

В тени храмовой крепости собравшийся люд принялся молиться и лепетать. Речь старой жрицы заставила их сердца уйти в пятки. Тамиран, поправляя шаль, покрывающую ее волосы, вздохнула, разглядывая это зрелище. Для нее, читавшей Саийицаву с младенчества и помнящей некоторые ее строки наизусть, речи жрицы казались глупостью и полоумным лепетом. Она, тоже, несомненно, слышала рассказы, которые уста путешественников несут из-за гор. Про волнение старых милонн. Про императора, готовящего передать свою силу, что он так усердно выковывал в горниле войн, рожденному от лунной крови дитю. Про девочку, чье появление на свет знаменовала троица лун, сошедшихся на небе. Иц Хинцав. Непорочный, бледный свет. Серебро для дочери Вечности.

Однако, путешественники, моряки и бродячие барды любят приукрашать каждое слово, что слышат. Слухи про вновь явившееся Дитя Полных Лун там и тут вспыхивают по миру, покуда слуги Вечности всегда ждут их пришествия. Эти же слова доносил полуслепой старик, забревший, как-то, в их земли при Ишероне, когда Тамиран была еще маленькой. Его вел поводырь, мальчик, не старше самой Шайхани, когда это было. «Дитя», все вел речи в деревнях слепец, «дитя родилось». Отец приказал дать старому паломнику еды, воды и крова в селении. А простолюдины подарили ему ездового осла и не пожалели солонины в дорогу. С тех пор больше из-за гряды Полумесяц никто не приносил новостей о рождении обещанных чад и дядя Саиф уверял отца, лорда Раида, что тот зря не поскупился «старому шарлатану» на почести. Мол, старик их всех надул.

Тамиран поспешила незаметно удалиться, когда началась молитва. Ей было интересно одним лишь глазком глянуть, что будет рассказывать старая жрица. Занятное вышло зрелище. Для крестьян, впрочем, как и для рыцарей и юных фрейлин, прибывших сюда послушать старуху, эта речь была куда более впечатляющей, учитывая их усердный молебен.

— Ну что, наслушалась вечной мудрости священной пророчицы? — улыбнулся ей Дейв, запрягающий свою лошадь, когда она подошла.

— Не надумали перенять, наконец, истинную веру? — Тамиран пропустила мимо ушей этот укол сира Лео. Однако, что этот наглец себе позволяет?

— Впервые слышу столь ярую речь от зардатки. — сказала она.

— Иных жрецов у крепостей Красных Солнц и не сыщешь. — погладил кобылу по шее Дейвиен Редмаунт, беря ее под уздцы.

— Пустовато здесь для крепости. — сказала Шайхани, глядя на пустующие стены того, что, когда-то, по-видимому, было замком, надежно окружавшим очередную Часовню Очага.

Храмовые крепости после еще встречались им по пути, но ни одна из них не была столь же обветшалой, как эта. Впрочем, все они не были густо населены. Жрецов в них было больше, чем рыцарей ордена. А те из Красных Солнц, что присутствовали в стенах этих замков, были, в основном, старые и немощные рыцари, изредка, встречались и сиры помоложе, но все они не походили на что-то большее, чем храмовую охрану. Лучшие дни церковного ордена Красных Солнц остались позади, как поняла Тамиран, покидая окрестности этого старого замка.

Сир Лео, первым оседлавший коня, посетовал на то, что эти замки стоят в запустении. Тамиран полюбопытствовала в чем причина.

— Пламя ордена погасло еще в те времена, когда он пошел против Арвейдиана, — пожал плечами сир Китс. — теперь уже от когда-то славного братства тлеют лишь угли былого величия…

— Разве не арвейды раньше держали Лучезарную корону? — Тамиран сомневалась, что ее познания в чужой истории не представляют ее дурой.

— Все так. — кротко кивнул Лео Китс. — Но короли не всегда являют собой образ святости, каким рисует его жречество…

— А жрецы не всегда молвят то, что угодно королям. — вздохнул Дейвиен.

— И что же они не поделили? — прищурилась Шайхани.

— Власть. Как и всегда. — развел руками Лео Китс.

— После долгой смуты и кровопролития, впрочем, и эти вопросы отпали. — сказал Редмаунт, поравнявшись своей лошадью с Тамиран.

— С тех самых пор сила духовников поубавилась. — добавил сир Лео, рассевшись в седле и поправляя волосы. — И Корона тоже послабела…

Тамиран сложно было представить, как их жрецы не поделили что-либо с их же королями. «Безбожника преследует лишь смута», прозвучал у нее в голове голос отца. Или дяди? Как странно, она позабыла уже, как звучат их восклицания и упреки. Скоро и лица их станут до боли похожи, смешавшись в ее воспоминаниях. Время точит память, как вода камень. Они могут быть прочны, но поток времени, как река, обратит в пыль и то и другое. На это у реки времени есть вся Вечность. Так учит Саийицава.

— Никто, выходит, больше не стремиться защищать слово вашей пророчицы с мечом в руке? — прищурилась Тамиран. Для нее и это тоже казалось абсурдным. Учение Ицхиль говорило о том, что нет смерти славнее, чем гибель за веру. И память о воинах Вечности эхом звучит в ней.

— Ну, не совсем… один из внуков… ах, нет, сыновей, моего… двоюродного деда, кажется… — Дейвиену и самому было не в пору упомнить всю свою большую родню. — В общем, вдоволь навоевавшись, тоже вступил в орден. Однако и законы Арвейдиана сковывают то, что осталось от Красных Солнц.

— Теперь это уже не орден. — отмахнулся сир Лео Китс. — Так… обитель для старых воинов и отвоевавших свое рыцарей, у которых более нет дома, куда можно вернутся. Только и остается, что стеречь храмы.

— А вы предпочли бы, чтобы они снова ввязали нас в кровопролитные междоусобицы? — донесся позади голос леди Икарис. Тамиран скривилась.

— Ох, миледи, мы и не заметили, как вы к нам подкрались. — сказал Китс.

— Подслушиваете нас? — шутливо оглянулся на нее Дейвиен.

— Что-вы, что-вы… — хихикнула, махнув рукой, Элина. — Ни коим ухом. Но все же интересно было подметить, как вы стараетесь просвещать нашу дорогую южную гостью в арвейдской истории. Хоть и не слишком удачно.

— Разве мы где-то ошиблись? — приподнял бровь Редмаунт.

— Разве что в излишнем облагораживании воинственных жреческих орденов. — пожала плечами Икарис. — Не сыпьте леди Шайхани пепла в уши. Магистры и паладины Красных Солнц разорвали королевство на части.

— Вы смелы в своих речах, леди Элина. — прищурился Лео Китс.

— Ах, я вас смущаю? Что-ж, великодушно прошу простить за правду. — язвительный язычок Элины Икарис был, несомненно, остро наточен.

— Ни капли, миледи, — изобразила учтивость Тамиран. — вы не смущаете ни меня, ни моих спутников. Этот разговор об орденах и рыцарях зашел по моему упущению… я не столь сведущая в прошлом, сколь вы.

— Добрые сиры, уж верно, успели рассказать вам много прелестного о противостоянии жреческого собора, орденов, магистров и потомков короля Тивериана? — спросила леди Икарис с настойчивостью.

— По правде говоря, ничего подобного они не рассказывали. — сказала она.

— Упустили самое главное, значит? — улыбнулась Элина. — Это важно учитывать, когда речь идет о делах давно минувших… иначе история грозит превратиться в сказку. А сказка не столь показательна.

— Вы-то, несомненно, прекрасно знаете историю, миледи? — сказал ей Редмаунт, чем вызвал только большее раздражение Шайхани.

— История арвейдов — богатейшая и ценнейшая в мире. Еще бы мне не знать тысячелетние истоки своего народа… — Икарис и правда гордилась так сильно, как говорила об этом. — Век кровопролития, в который ввел королевство раскол между жрецами и Арвейдианом, нельзя забывать.

— Упомнить целый век — довольно проблематично. — усмехнулся сир Лео Китс, явно пренебрегающий так ценимой Икарис арвейдской историей.

— Для этого и придуманы летописные хроники, сир Лео. — бросила Элина.

— Заучить их наизусть, зато — задачка не из легких, — воспротивился ей Китс. — меня в детстве часто сажали за книги… отец надеялся, что любовь к чтению привьет мне больше пользы, чем умение махать мечом.

— Эту пользу, вы, несомненно, упустили? — не уступила Икарис.

— Про раскол, пожалуй, все знают. Старый найржин был в моем детстве настоятелем истории при Часовне в Ишероне. Да пребудет с ним священное пламя, добрейший был старичок. — покачал головой Редмаунт. — Он тоже рассказывал нам про раскол, суматоху, короля Тийерия…

— Тивериана. — поправила его Элина Икарис.

— Да, верно. Тийерий — то его сын, да? — историю Дейвиен знал хорошо. Он часто рассказывал Тамиран о том и об этом. Но если дело доходило до деталей, рыцарь уже придавался сомнению и забывчивости.

— Внук. Он подписал с жрецами храмовый пакт. Конкордат…

— …Заходящего Солнца! Это я помню! — усмехнулся сир Лео Китс.

— Конкордат Храмового Мира. — причмокнула Икарис. — Закатным Солнцем его назвали десятки лет спустя. Когда угасли последние угли бывалой вражды и в королевстве воцарился мир. — ее напыщенная гордость своей ученостью только больше раздразнивала Шайхани.

— Да. С тех пор и угасла сила Красных Солнц. — кивнул сир Лео.

— Нам всем, несомненно, было интересно услышать этот рассказ. — попыталась быть учтивой Тамиран, до неудобства сильно сжимая поводья.

— История многому может нас научить. А мы можем многому научить друг друга. — сказала Элина Икарис. — Вот вы, например, должно быть, знаете об истории Священной Империи даже поболее меня, леди Тамиран? А ей, между тем, правит арвейдский род. И это тоже часть моей истории. Я с удовольствием бы услышала от вас что-то новое…

— Моя мать была оттуда родом. Но сама я никогда не видала не Тысячи Куполов, ни Хрустального Залива, — ей надоедало играть в дружелюбность, но ничего поделать она не могла. — и по сор’навирски могу лишь выразить благодарность или поприветствовать…

— Чистый сор’йир, пожалуй, остался только в древних книгах. На востоке он давно уже смешался с старшим арвейдским, да и сефидским.

— Видите, даже вы знаете об этом побольше меня. — пожала плечами Тамиран. — Немногим я могла бы вас удивить.

— Да гори огнем император со всеми его сподвижниками, ведьмами и сарицарами. — бросил Лео Китс. — Вот уж от кого бы нас смело могли защитить ордена, так это от загорских чужеземцев и их лунных богинь.

— Выкажьте хоть чуточку уважения, — нахмурилась Икарис. — все таки с нами в компании едет ицхилитка.

— Ах, не утруждайтесь, — Тамиран с трудом далась благодарность. Не хватало ей еще, чтобы эта девка ее прикрывала. В случае чего, она и сама смогла бы уколоть Китса в ответ. — Не он первый, не он последний.

— За что вы так переживаете, леди Элина? — горделиво высказался Лео Китс, выпрямившись в седле. — Не вызовет же сир Дейвиен меня на дуэль?

— Посмотрим-посмотрим. — Редмаунт шутливо похлопал по рукояти меча.

— Берегитесь, сир Лео, Дейвиен хорошо держит в руках клинок. — с кислой язвительностью прошелестела Тамиран. Она бы с удовольствием взглянула, как Дейв втопчет этого доходягу в грязь. Но, к сожалению, он служит его отцу лорду Перрису. А потому придётся стерпеть.

— Ах, дамы так запросто способны рассорить мужчин… — попытался отшутиться, не показав своего негодования Лео Китс. — Я, несомненно, верю в способности Дейвиена и видел его на ристалище. И все же…

— Все же лучше вернемся к полумертвым орденам, а не будем меряться друг с другом длинной клинков. — вздохнул Редмаунт.

— И то верно, — встряхнулся Китс. — Вы оборвали мою мысль, миледи Икарис. — глянул на арвейдочку он. — Мы говорили о том, что храмовые ордена были бы надежным нашим подспорьем, коли бы их не притеснили…

— Впрочем, теперь хотя Красные Солнца не диктуют, как нам жить. — пожала плечами Элина Икарис, ее шляпа трепалась на ветру. — И не суют людей в костры, почем зря, за чуждый им взгляд. Вы согласны, госпожа?

«Да что-ж ты все не умолкнешь», пронеслось в голове Тамиран.

— Уверенна, что и без всяческих Солнц нам будет достаточно Соляра. У вас прекрасные познания в истории, — сказала она вслух. — я вам поверю.

— Благодарю. — поклонилась она, придерживая свою дурацкую шляпу. — Это то, чем я всецело увлекаюсь. Истинная страсть к своему делу никогда не дает мне покоя. — арвейдка улыбнулась.

— Да, бесспорно, страсть ведет людей по жизни. — кивнул Дейвиен.

Что это он тут удумал? Шайхани прищурилась, глядя на рыцаря. Страсть, говоришь? Она ему покажет страсть… Неужто эта чудная девка берется подбивать к нему клинья? А ее «рыцарь» только и рад…

— Главное, чтобы страсти не сгубили человека. — выдавила улыбку она.

— Несомненно вы правы, леди Шайхани. — как ни в чем ни бывало ответила Икарис. Вот же сучка, право слово.

Путь их был долгим и за те дни, что они путешествовали на юг в компании леди Элины, Тамиран успела проникнутся к ней ревностной нелюбовью. Прошли недели с тех пор, как они покинули северные предгорья, оставив позади Арвейдиан и подданные ему арвейдские земли. Лучше бы Икарис там и оставалась. Теплые южные ветры задули, когда они вышли на северные части Фарвейда, где промерзлый горный камень сменялся пахотной почвой, расстилались поля и леса начинали зеленеть и растягиваться до горизонта. Повсюду замаячили деревья и зажурчали ручейки. Крестьяне стали улыбчивей и радушней. Но даже долийское тепло не растопило душу арвейдской дворянки, если та у нее присутствовала. Раз они вышли из холодных далеких земель, пожалуй, и сердца у них, что ледяные осколки. Иначе холодную учтивость арвейдов объяснить было трудно. Тамиран, не любившая холод и лед, тем паче невзлюбила Элину Икарис.

Поля сменялись лесами, леса деревушками, а деревушки полями. И так по вечному кругу. Долийские пейзажи день ото дня напоминали друг друга, но, впрочем, теплое солнце и ясная погода умасливали это и Шайхани чувствовала себя уютнее, чем посреди холодных камней арвейдов. Дорога лежала вдоль старых могильных капищ, немногие из которых уцелели. Когда-то давно здесь, среди чащоб, обитали племена идолопоклонников, покоренные нынешними жителями долин Фарвейда. От их языка не осталось ничего, кроме рун на замшелом камне, а старые деревянные истуканы были выкорчеваны под корень жреческими орденами. Всезнайка Икарис принялась потчевать их байками о том, как много загадок могли скрывать эти капища и могилы, и как многое могли бы рассказать, если бы Красные Солнца под надзором жрецов не выжгли их. Тамиран изрядно утомилась слушать эти байки и пропускала половину болтовни Элины мимо ушей.

В северной части долин они останавливались в Дубравном Уезде, невеликом городке, обосновавшемся вдоль тракта на юг, среди двух мощных лесных массивов. Там леди Икарис встретилась со спутниками, которые должны были сопровождать ее в плавании, которое она планировала начать из Ишерона. Казалось бы, так ей и следовало бы отстранится от их компании, однако, сумасбродная шляпница все ластилась к их конвою, предпочитая общество своих сопровождающих наемников благородным рыцарям. Каждый раз, когда она снова заговаривала с ними, щеголяя блестящей улыбкой перед Дейвиеном и сиром Лео, Тамиран оставалось только надеяться, что эта арвейдская курица повстречает каких неприятностей в пути. Может, ее судно наткнется на левиафана, или еще чего похуже. Ловя себя на этой злой мысли Шайхани даже становилась слегка не по себе. Но это не умаляло негодования девушки. Негоже тянуть свои лапы к чужим мужчинам.

Их процессия поредела, тем больше, чем южнее они пересекали Фарвейд. Гости, рыцари и мелкие землевладельцы покидали их караван, разъезжаясь по своим землям, сворачивая на другие развилки трактов, останавливаясь в городах. Теперь с ним шли, по большей части, только стражники, конные латники и слуги самого лорда Перриса Китса. К ним прибилось несколько бардов, предлагающих свое менестрельское мастерство, бродячих купцов, узнавших, что те едут в крупный город на юге, готовиться к свадьбе, и тоже учуявших торговую наживу и уже помянутые спутники леди Элины. В большинстве своем наемники, но была и парочка явно благородных ее знакомых, которые ночью, на привалах, только и делали, что болтали о своих морских плаваньях на севере и юге.

Добросердечный Приют, замок Китсов, находился среди лесных угодий с одной стороны, полей с другой и граничил с двумя небольшими речушками, Сосновой и Еловой. Они назывались так потому, что зачастую по их течению сплавляли, собственно, сосны и ели, которые рубили в лесных массивах чуть севернее лордских земель. Когда они с Дейвиеном жили тут, как придворные лорда Китса, летом, часто, Тамиран могла наблюдать эти огромные стволы, несущиеся вдоль реки. Сам замок и именья лорда Перриса, прилегающие к нему, не был так велик и величественен, как многие из дворцов, что она успела повидать в том же Арвейдиане, но здесь было достаточно уютно, чтобы это место заслужило свое название. С башен замка открывался неплохой вид. Однако, Тамиран чаще проводила время снаружи его стен, чем внутри. В весенние и летние деньки, чертоги Приюта особенно отчетливо полнились визгом всяческой живности, которую держала тут леди Кина Китс. Больше всего к весне оживали кошки, и Тамиран начинала ненавидеть этот замок до тех самых пор, пока они не угоманивались с приходом осени. Дурные животные. Когда леди Кина Китс узнала о ее диковинной реакции на ее выводок, она ужасно расстроилась, поскольку гордилась сотнями своих породистых животных. По просьбе Дейвиена им тогда выделили комнату в башне повыше и подальше от чертогов леди-жены лорда Перриса. Впрочем, иногда эти блохастые твари забредали и туда.

Лорд облегченно вздохнул, когда они, наконец, достигли его владений. Их встречали радостные крестьяне, махая конной колонне руками и радушно приветствуя владыку этих земель. Тихие, мирные дороги в пролесках, поля пшеницы и душистые цветы. В долинах был свой шарм, и Тамиран не отрицала этого. Когда, сбежав из Ишерона, они с Дейвиеном поселились здесь, и он присягнул лорду Китсу, как рыцарь, Шайхани поначалу было непривычно. Чужая земля казалась незнакомой и пугающей. И она с недоверием косилась на прислугу и челядь, как, впрочем, и они на нее. Но со временем она пообвыкла, как и все обитатели Добросердечного Приюта и теперь то время, когда она с настороженностью проходила здесь, стараясь укрыться за Дейвиеном и держаться к своему рыцарю ближе, казалось каким-то отстраненным и далеким. Будто бы это была другая Тамиран Шайхани, а не она сама. Побег из дома и первые скитания казались ей чужой жизнью. Она была юнее, глупее и легкомысленней. Теперь она взрослая женщина.

Узнав от гонцов об их прибытии, леди Кина приказала прислуге подготовить яства для пира и угощения для гостей, но сама так и не вышла из своей башни. Живущая затворницей, леди Китс все реже появлялась при собственном дворе. За спиной прислуга любила судачить, что Кина Китс болтает с кошками больше, чем с людьми. Войдя в знакомые стены Приюта, у Шайхани первым делом запершило в горле и начали зудеть глаза. Первее пажей их встретили кошки, целой гурьбой собравшиеся у ворот замка и махающие хвостами. Они мурчали и мяукали, словно в приветствии, но, когда в ворота стали въезжать повозки и тяжелые конники, тут же разбежались. И к лучшему…

После долгой и пыльной дороги, она с Дейвиеном первым делом приняла горячую ванну, чуть не исцарапав ему всю спину. Следом, ближе к вечеру, когда густо синий свет луны начал озарять небо, их угостили пирогами с орехом и ягодами, подали березовое вино с медом, и жирного кабана в яблоках, которого подбили к приезду лорда. Тамиран с великим удовольствием уплела пирогов, покрывая их вином, но есть хоть кусочек мяса от клыкастого чудища отказалась. Кабаны, те же свиньи, только страшнее. А ей, после сухой солонины и прочей походной похлебки, которыми она успела пресытиться досыта, и пирог был в радость.

У Тамиран камень с души упал, когда арвейдскую курицу, в меру ее внезапного прибытия, поселили на другой стороне замка. Лорд Перрис услужливо согласился принять благородную даму в Приюте, но комнату ей выделили относительно скромную, а ее спутников неприглядного вида и прочих наемников и вовсе оставили за дверьми и тем пришлось поселиться в сельских корчмах и постоялых дворах у замка. Некоторые рыцарственные спутники лорда Перриса, однако, заняли этажи башни, в которой жили они с Редмаунтом, в особенности гостевую комнату, где обычно ночевал Кермит, отдали их прислуге. И теперь юному оруженосцу, вставая спозаранку, приходилось носиться по башенной лестнице туда-сюда с нижних этажей, где ему досталась новая комнатушка, чтобы услужить им с Дейвиеном.

Хлопот в Добросердечном Приюте, по их приезду, только прибавилось. Тут всегда кипела жизнь, скачки, работа на полях, рыбаки или пресловутые лесорубы, создавали в картине этого места легкую суетливость. Но сейчас суета заполонила замковые стены без остатка. Свадьба, подумать только!

Леди Кетти, вторая по старшинству из детей лорда Китса, была в трепетном ужасе, достойном любой юной долийской девицы. Щеки ее горели огнем и она страстными и пылкими вздохами старалась показать, как трудно ей покидать отцовский дом из-за своей будущей свадьбы. На ее месте Тамиран вздыхала бы по другому поводу. Она знала, что властелин Ишерона, лорд Шепп — это огромная непомерная свинья, побольше убитого борова, которого подавали Китсам на пиру. И сын его и наследник, Уолли Шепп, как слышала Шайхани, угрожал с возрастом перебить рекордные размеры отца. Так что если уж и леди Кетти почему то и вздыхать, то только для того, чтобы набрать воздуха, которого ей будет явно не хватать, лежа под массивной тушей ишеронского наследника.

Старшая из дочерей лорда Перриса, по правде говоря, еще не осознавала этого своего счастья и, сидя с фрейлинами, служанками и гостьями, любила зачитывать письма, которые, по ее мнению, ей писал этот самый Уолли Шепп. Дейвиен же по секрету уверил Тамиран, что будущий лорд Уолли не любит книг и каллиграфии. И перо в руках он держит даже хуже, чем клинок.

— …радость моего сердца. — докончила зачитывать очередное письмо Кетти Китс, приложив его к груди. — Ах, как это пылко!

— Несомненно, леди Кетти! — вторили ей служанки. — Это любовь!

— Любовь, не то слово. — негромко бросила Тамиран, отпивая еще вина. По несчастью своему, как и всякой почетной гостье, ей приходилось уделять свое время этим глупым юным девицам и их забавам.

— Печально, наверное, покидать родной дом, леди Кетти? — вздыхали те.

— Это мой долг, как девушки и благородной леди. — юная Китс держалась без сомнения хорошо. По ней нельзя было сказать, какие чувства по поводу этой своей помолвки, она испытывает на самом деле. Но влюбленную дурочку Кетти Китс играла хорошо. У Тамиран не вышло бы лучше.

— Ты ведь его даже не разу ни видела! — сказала ей Катье, младшая дочь лорда Приюта. Она только вошла в возраст, но ума у леди Катье в свои года было, кажется, поболее, чем у Кетти. — Не спешила бы радоваться.

— Любовь для леди не знает преград. — околесица, которую иногда в своих благородных порывах несла леди Кетти, поражала Тамиран.

— Он молод и крепок! — лепетала какая-то фрейлина. — Негоже лить слезы. Это ведь не какой-то дряхлый старик.

— К тому же — будущий лорд! — поддакивала другая. Для всех них пойти под венец с лордом или его наследником было несбыточной мечтой. И потому эти придворные служанки-бесприданницы готовы были бы ластиться в ноги хоть какому благородному сиру. Тамиран же понимала, что леди Кетти не выдали бы иначе как за наследника лорда. Она же в отличии от них не простолюдинка. Услужливые курицы-фрейлины тоже это знали, но всячески задабривали похвальбой и без того вскруженную голову леди Кетти.

— Вам, несомненно, повезло, миледи. — скрывая улыбку, сказала Тамиран, прополоскав рот вином.

— Как печально, что вы не отправитесь с нами, леди Шайхани. — Кетти Китс выказала печальную учтивость. — Вы были бы желанной спутницей. Я с удовольствием полюбовалась бы на ваши родные места.

— Там жарко и в пирогах запекают рыбу. — сказала ее сестра.

— Я люблю рыбу! — насупилась Кетти, но Катье и бровью не повела.

— Уверена, вы откушаете ее вдоволь после свадьбы. — с попыткой играться в придворную учтивость, ответила Тамиран. В Ишероне рыба и прочие морские твари были главным кушаньем. Их вылавливали на побережьях и на море, ставили крабьи ловушки и сети, а чужие крестьяне даже рыбачили в водах Ицхиль Хвироа, что вызывало негодование ее семьи и единоверцев.

— Смотри, как бы тебе эта рыба потом поперек горла не встала. — Катье подтрунила сестру, сказав то, что Шайхани высказать не посмела.

Она прекрасно представляла, как вскоре острые блюда и рыба с креветками, подаваемая ей при дворе лорда Шеппа, вкупе с южной жарой Ишерона, изнурят изнеженную долийскими пирогами и мягкой лесной прохладой, юную девицу. Примерно так же, как холодные ветра Арвейдиана доводили до раздражения ее саму. Покидать родной дом непросто, Тамиран, как никто, это понимала. Ей тоже поначалу было страшно. Первый трепет влюбленности быстро сменился истерикой и паникой с бессонными ночами, когда она сбежала с Дейвиеном. Пожалуй, ей представлялась глупая история навроде сказки, где она, словно похищенная леди, выйдет замуж за своего доброго сира. Они все еще вместе, но никакое замужество за своим дураком-рыцарем, и не светит ей на горизонте. Редмаунт не раз и не два предлагал ей отправиться в ближайшую часовню. Обвенчаться у их священного огня, ежели она пройдет обряд и примет их зараннийскую веру. Но Тамиран отказала ему раз, и другой… а о том, чтобы он променял свою рыцарскую честь на ее чужую «лунную богиню», как все они тут говорят, не шло и речи. С тех пор они негласно сошлись на том, чтобы больше не поднимать этого жгучего отравой их влюбленные сердца разговора.

Однако, сейчас, эта мысль вновь бередила ей сердце. Стоило ей задуматься о том, что леди Кетти едет на чужбину венчаться, Тамиран охватывала горькая тень ярости, сжимающая ей горло изнутри. Девушка вновь хлебнула вина. Дейвиен, ее рыцарствующий глупец… Она знала, что, несомненно, стала бы ему желанной женой. Но поступиться той правдой, которая с детства звучала в ее голове словами из Саийицавы она не могла. Вечность показывает истинный путь в томном свете своих лун. Яркие чувства, что яркое пламя, которому все эти люди молятся, думала Тамиран. Они, несомненно, согревают ночами и днем от них тоже есть прок. Но любое чувство смывается в течении Вечности, как капля крови растворяется в потоке реки. Она позволила чувству взять над ней верх. Ощутила этот сладкий вкус. Его тепло и радость. Свернула с пути, и сама это знала. Как ни гони мысли прочь, от правды не уйдешь. Но Вечность простит ее. Быть может. Но возврата к прошлому нет. Деяние Шайхани тенью падало на ее семью и даже помыслить о возвращении представлялось опасным…

Но опасность навевает страх. А страх — всего лишь еще одно чувство. Чувства уводят все дальше от пути. Шаг в сторону от тропы Вечности. Вино показалось ей, сейчас, кислее обычного. Тамиран потерла в руках бокал, глядя, как капли стекают по его краям, стоит ей встряхнуть его.

— Дамы, позвольте? — заглянул в двери сестринской комнаты сир Лео Китс. Дом явно был ему милее долгой дороги и он расцвел, улыбаясь.

— Проходи, Лео. — кивнула ему Кетти.

— Я не сильно помешал вашим дамским секретам? — спросил он.

— Было бы еще, о чем посплетничать… — пожала плечами юная Катье.

— Так приятно видеть вас, сир Лео! — залепетали фрейлины. — Ясного дня!

— И вам, дамы, и вам. — кивнул служанкам наследник Китсов. — Смотрю, вы поднимаете дух моей сестре перед отправкой на чужбину? — Лео покосился на Тамиран, бросив взгляд лишь на мгновение. Она прищурилась.

— Она итак полна духовного подъема, как видишь. — развела руками Катье, кивнув на покрасневшую от письменных любовных тирад сестрицу.

— Что-ж, это только к лучшему. — уперся руками в бока мужчина. — Ты всегда была храброй, Кетти. — сказал он старшей сестре. — Истинно Китс!

— Скорее уж наивной… — пустила смешок Катье. — Я слышала, ее будущий муж напоминает собой бочонок эля.

— Леди Катье! Как вам не стыдно! — прикрыли рот фрейлины.

— Уолли Шепп прелестный молодой человек, как все меня заверяют. — сир Лео, никогда наследника лорда Шеппа не встречавший, несомненно, льстил.

— Да, заверяют. — тихо сказала Шайхани, улыбнувшись и допив вино.

— Я не смел вас отвлекать, — сказал тот. — хотел лишь поинтересоваться, а как там матушка? — спросил у сестер сир Лео, поглаживая бакенбарды.

— Она отдыхает. Сегодня жарче обычного и Соляр не дает ей покоя. — с грустью сказала Кетти Китс. Сестра их кивнула, поддакнув.

— Апчхи! — отвернувшись, разразилась чихом Тамиран, не в силах больше терпеть. Нос чесался, а на глазах выступили слезы.

— Вас снова донимают кошки, леди Шайхани? — вздохнула Кетти Китс.

— Прошу меня извинить, — потерла горло Тамиран, ощущая, как жутко в нем першит. — я удалюсь…

— Ах, какая чудовищная невзгода. — положила руку на сердце леди Китс.

Тамиран, однако, не сильно расстроилась внезапно подступившему раздражению. Поскорее покинуть этих юных дурочек было для нее чуть ли не избавлением. Она утомлялась, слушая все эти высокопарно-пустые речи. И сейчас, спускаясь в башни, подальше от юных девиц, даже не испытывала сильной неприязни к разбегающимся на ее пути кошкам, полнящим этот замок. Хоть какая-то польза от этого недуга.

Умывая глаза перед зеркалом в своей комнате, Тамиран глядела на страшно покрасневшие белки. Красные венки подступали к мокрым от зудящих слез зрачкам. Почесывая шею и пальцы, она вытерла лицо досуха, прикрыв за собой дверь, чтобы очередное блохастое чудовище не пробралось в их с Дейвиеном опочивальнею. Здесь, по просьбе Редмаунта, делали уборку и протирали пыль дважды в день. Так, по крайней мере, шерсть хвостатых зверюг не оседала по углам. И окна всегда открывали настежь.

Дейвиен вернулся довольно скоро, облаченный в легкий дублет. Чем южнее, тем жарче. Тамиран теплые поцелуи Соляра были привычны, но Редмаунт, даже проведя годы на юге, не был большим любителем жары. Глянув на сидящую у окна Шайхани, он умылся, окатив водой лицо, волосы и шею. Девушка смерила его взглядом. Сильные руки и мощные плечи. Ах, кажется он с каждым годом становился лишь красивее. Когда они только сбежали, Дейв был по-юношески красив. Он гладко брил лицо и был уже в груди. Теперь его легкая борода придавала ему мужественности, а мощное телосложение не вызывало сомнений в силе ее рыцаря.

— Снова кошки? — спросил он, глядя на ее красные, припухшие глаза.

— От них тут нет спасенья. — вздохнула Тамиран, опираясь на подоконник.

— Лорд Перрис уже готовится к отбытию. Скоро они отправятся в Ишерон, когда будут собраны вещи и запряжены свежие повозки. — почесал затылок Редмаунт. — Надеюсь, эти кошки не доконают тебя, пока меня не будет.

— Дейв, — вздохнула она, чувствуя, как легкий ветерок, проникающий в окно, щекочет ее шею и щеки. — останься со мной…

— Ты же знаешь. — насупился он. — Я не могу. Путь, свадьба… Все это займет несколько недель. После — я обязательно отправлюсь обратно.

— Меня волнует не время нашей разлуки, ты же знаешь. — скривила губы Тамиран, нервно поскребывая ногтями деревянный подлокотник.

— Со мной ничего не случится. — он повторял это, как молитву, каждый раз, когда Шайхани осмеливалась вновь поднимать эту тему. — Я жил там с юности. Я знаю улицы Ишерона, как пальцы на своей руке.

— Ты не знаешь мою семью. — пшикнула она. — Или делаешь вид, что не знаешь. Лишь заслышав, что ты вернулся…

— Никто не тронет меня во дворце лорда Шеппа. Там стража и сотни глаз. — возмутился Редмаунт. — Или ты думаешь, что я отправлюсь куда-то прочь оттуда, прогуляться по землям твоего отца? Я ведь не глупец, Там.

Все в этой фразе звучало так гладко, если бы Тамиран Шайхани не знала своего рыцаря так хорошо, и не помнила, на какую глупость он был способен, ведомый страстью. Под покровом ночи, ее влюбленный глупец пробирался среди глинобитных домиков селян, прячась в тени своих плаща и капюшона, неузнанный всеми, на встречу с ней. Никто, кроме звезд и лун, своими очами надзирающими за смертными, не видел их. Ночь скрывала влюбленных от чужих глаз, а журчащий рокот Ицхиль Хвироа уносил неслышимыми для всех их страстные шепотки друг другу на ухо. Это было так давно и казалось сном…

Глядя на своего мужчину, Тамиран не проронила ни слова, но мысли трупными червями роились в ее голове, зная, на какую глупость он способен, если нужда погонит его. Завидев молчание, он подошел и поцеловал ее.

— Я вернусь так скоро, как смогу. — Дейв провел рукой по ее щеке. Он вышел, попутно отодвигая ногой попытавшуюся юркнуть в дверной проем кошку. Та принялась громко мяукать, усевшись у закрытых дверей.

Вино в замке было вкуснее и доступнее, но даже оно не могло достаточно скрасить волнительной горечи Тамиран. Суета наполнила Добросердечный Приют и все вокруг торопились и носились куда-то. Перед замковым двором выстраивались повозки и кони, а их ржание вперемешку с людским ропотом, доносящиеся и до самых высоких окон перебивало даже злосчастный кошачий визг.

— Вам не нужно больше вина? — спросил вспотевший и запыхавшийся Кермит. Малец выбивался из сил, носясь по замку туда-обратно со всяческого рода поручениями.

— Нет, Кермит, мне достаточно. — сказала она пареньку. В голове чувствовалось легкое помутнение. Негоже напиваться среди бела дня. Убрав в сторону чашу, она спустилась следом за оруженосцем Редмаунтом во внутренний двор, стараясь не чесать красные от зуда глаза.

Люди лорда грузили сундуки с приданым, платьями и подарками. Купцы и торгаши разменивали те товары, что не надеялись продать на юге с местными крестьянами и придворными. Крикливые латники подгоняли коней. Среди всех этих людей Тамиран довольно быстро впилась взглядом в Элину Икарис, вертящуюся рядом со своими попутчиками. Мощные края ее шляпы то и дело задевали кого-то из мимо проходящих. Дейвиен и сир Лео о чем-то поодаль говорили с лордом Перрисом, кажущимся настороженным. Но вскоре это сошло с его лица, а Кермит и Бобби привели лошадей Китсу и Редмаунту. Улыбчиво виляя бедрами, Икарис снова прошла мимо мужчин, бросив им что-то, не расслышанное Шайхани в общей суматохе.

Тамиран стиснула зубы, решив уж было направиться к ним поближе, однако, ее намерение перебили внезапно подоспевшие мальчуганы.

— Тоже хотите присмотреть себе коня? — донесся до нее голос Бобби.

— Нет. — скривила губы девушка, опустив на мальчугана взгляд.

— Снова от кошек стало худо? — спросил следом Кермит.

— Мне и не было легче. — иногда назойливость мальчишек ее поражала. — Вы, я смотрю, хлопочете, не покладая рук? — оруженосец и его дружок явно подустали. Их загоняли по всяческим мелким делам перед отбытием.

— На рассвете выезжаем. — пожал плечами Кермит Редмаунт.

— Вы все же останетесь тут? — Бобби было, как будто бы, обидно.

— А что мне еще остается? — пожала плечами Тамиран. — Не надеялись же вы, что загаженный кошачьим пометом замок все же заставит меня изменить свое решение? — говоря с юнцами, она, однако, не спускала глаз с вьющейся рядом с Дейвом, как червь под дождем, Икарис. Тамиран шмыгнула зудящим носом.

— Вы так боитесь вернутся?.. — почесал затылок Бобби.

— Даже под защитой сира Дейва? — поправил свой пояс Кермит.

— Сир Дейв, — выдавила она. — несомненно способен защитить себя. Он крепко держит меч, а ты, Кермит, остро его точишь. Но меч — оружие дня. Рыцарей, сражающихся под солнцем на турнире. Защитит ли меч храброго сира от яда, который подольют ему в вино ночью, Кермит?

— Вы… вы думаете, вас захотят отравить? — выпучил глаза Бобби.

— Я думаю, что твой сир Дейвиен — храбрый глупец. — скрестила руки на груди Тамиран. Она знала, что братья, несомненно, бросили бы ему вызов, чтобы сразиться на мечах. Но не была так уверенна, что одной лишь сталью дело может ограничиться. Сама бы она не чуралась бы отравы, будь она столь кровожадна до мести.

Кошачьи знамена лорда Китса трепетали на ветру. Синяя блохастая тварь виляет хвостом на желтом поле. Никуда от этих раздражающих созданий не деться, подумала Тамиран. Солнце заходило за тучи, медленно и вязко, как горящая смола, сползая к горизонту. Шайхани глядела на то, как его лучи пробираются сквозь лес, утопая в зеленом море ветвей и листьев. На смену дневному караулу Соляра поднималась ИцРоан, озаряя все своей густой синевой. Кошки, полнящие замок, любили собираться кучами во дворах, на крышах, балконах и парапетах. Они устраивались там, поджимая хвосты и поднимали глаза к синему, как глубокое море, оку ИцРоана. Жуткое зрелище, как считала Тамиран. Кто знает, что такое видят эти животные. Как говорят в народе, коты могут учуять даже души умерших или увидеть демонов. Шайхани сомневалась в этом, но, в целом, спокойно поверила бы в то, что эти шипящие и урчащие чудовища с демонами заодно.

— Апчхи! — вновь разразилась Тамиран, проходя мимо десятка кошек, столпившихся на подоконнике под замковым окном. Животные и ухом не повели, внимательно вцепившись своими страшными глазами в око луны. Синева отражалась в их узких, зловещих зрачках. Спихнуть бы их всех вниз, да толку-то. Говорят у кошек по девять жизней и приземляются они на лапы.

Дейвиен уже спал, уставший после дневных забот. Вздохнув, она не стала его будить. Скинув одежду, Тамиран еще раз взглянула через ставни на синее сияние ИцРоан, легким бликом озаряющее ее нагое тело и закрыла окна, укладываясь рядом с Редмаунтом. Она долго не могла уснуть, переваливаясь с боку на бок и ворочаясь. А когда, наконец, уснула, ее начинали тревожить беспокойные сны.

Звуки мечей, ржание коней, рев толпы и гул труб и рогов, легким эхом шелестевшие в ее сознании, как ветер в ветвях густых древесных просек в миг сменились темными образами. Странными, неразличимыми, как легкие отражения, искривляющиеся и теряющие форму в глубокой морской воде. Ей снился дом. Журчание Ицхиль Хвироа. Поместье. Гранатовый сад. Бодрящий запах свежести холодного источника. Запах сока и липкая сладость на пальцах. Смех Ницы, с луной, отражающейся в серебряных глазах. Круглых и блестящих, как монетки. Отец, гладящий ее по голове. Дядя, с суровым укором в глазах. Мать, мелькающая с молитвой между ними. Во сне их тени, отражаясь, сплетались и сложно было разобрать, кто есть кто.

Потом снился Дейвиен. Его сильные руки и твердые чресла. Неровное дыхание переходило в стон, прежде чем Тамиран почувствовала, что она задыхается. Чьи-то руки вцепились ей в горло. Обхватили груди и бедра. Впились острыми пальцами в спину и живот. «Дейв!», хотела было крикнуть она, но стон застрял в горле вместе с затхлым черным воздухом, полнящим мир. Ее рыцарь не слышал ее, пока темные пальцы, царапая и терзая ее, утаскивали девушку все дальше во тьму. Вонзали свои когти ей в глаза, груди и горло. Она потянулась рукой, чтобы коснуться удаляющейся тени Редмаунта, но она таяла, исчезая все дальше и дальше в темноте. Через силу она выкрикнула его имя, но он обернулся в другую сторону, глядя на чужой силуэт. Темнота, вязкая, как смола, и черная, как кровь, холодным течением унесла ее куда-то в небытие. Тамиран хотела было шевельнутся, но тело предало ее, скованное холодом и тишиной.

Проснулась Шайхани, чувствуя тень поцелуя на губах. Она открыла глаза, но ее рыцарь уже испарился за закрытыми дверями. Веки слипались, в горле пересохло. Онемевшие конечности зудели и с трудом двигались. Ах, злые сны. Это всего лишь бред, сказала себе Тамиран, разминая пальцами оцепеневшие во сне руки. Девушка облизнула губы, поднимаясь. За прикрытыми ставнями вставало утреннее солнце. Еще только слегка пробивающееся лучами через ночную скорлупу. Во рту першило, конечности чесались и хотелось пить. Кошки. Это все они виноваты. Блохастые демоны.

Поднявшись и ощутив мурашки, пробежавшие по ее коже, она поняла, что в комнату проник прохладный ночной воздух. Прикрывшись покрывалом и открыв ставни, она поглядела во двор замка и за его стены. Шум и гам испарились, как утренний туман. Слуги закрывали ворота, а среди полей и деревянных изб селений неподалеку виднелся выехавший с первыми лучами кортеж лорда Китса. Двор был утоптан следами копыт и колес.

Ее рыцарь уехал с рассветом, оставив ее в одиночестве. «Я вернусь так скоро, как только смогу», сказал он. Когда же? Тамиран провела пальцами по губам, в надежде, что те еще сохранили прикосновение Дейвиена, но легкий аромат мужчины уже улетучился. Она облизнулась, помассировав глаза.

Слуги и пажи, рыцари и фрейлины, все они испарились и во вчера еще кипящих жизнью и суматохой коридорах замка стало пусто. Даже кошки, будь они неладны, спали по углам, повиливая хвостами и навострив уши. С первыми петухами проснулись те из жителей замка, что еще спали, принявшись за рутинную работу. Коридоры Добросердечного Приюта наполнил запах свежей выпечки и какая-то старая служанка, неспешно ковыляя, пригласила стоящую на балконе Тамиран к завтраку.

В чертогах собиралось так мало народа, что Шайхани стало даже как-то неуютно. Словно по отбытию лорда в каменных холлах наступил траур. С легким недовольством на лице и воспаленной краснотой не выспавшихся глаз, она направилась через внутренний двор в другую часть замка, где будут подавать яства. Скучающий Бобби, тряся ногами, сидел на бочке и выглядел донельзя грустно. Она остановилась, глядя на паренька.

— Что ты тут делаешь? — прищурилась Тамиран. — Мне думалось ты уехал с остальными. — Шайхани поправила шаль на волосах.

— Меня оставили тут… — Бобби прокис, как помидор. В голосе его звучали нотки детской грусти, грозившие сорваться на слезы. — Сказали, что другие конюхи поедут с лордом. А моя помощь не нужна.

— Не мне одной, значит, придется делить свой досуг в этом замке с шерстью и блохами? — улыбнулась она слегка натянуто.

— А Кермит уехал… — словно и не обратив внимания, вздохнул он.

— Дейвиен обещал, что они вернутся так скоро… как смогут. — она пожала плечами и ее вновь передернуло от этих слов.

Почти ни души во дворе. Повозки и жеребцы уехали. Конюшни стояли считай пустые. Что-ж, хотя бы можно вздохнуть с облегчением и насладится тишиной. Ни глупых нелепостей Лео Китса, ни арвейдской рожицы Элины Икарис, осточертевшей ей в пути. Вспомнив о ней Тамиран снова подурнело.

Леди Катье кушала за лордским высоким столом в одиночестве. Ее мать наверняка опять сидела в своей башне или еще не оторвалась ото сна. Несколько слуг и присяжных рыцарей завтракали у столов на другом конце зала, а пара служанок носилась туда-обратно, убирая за ними. Тамиран хотела было сесть за гостевой стол, как юная дочь Китсов окликнула ее.

— Не одиноко будет вам там? — распластавшаяся на стуле в нелепой позе Катье Китс одела рубаху с бриджами вместо платья. Рядом не было ни сестры, ни матери, ни отца с братом, чтобы укорить юную отроковицу за этот неподобающий наряд. А Тамиран и не собиралась этого делать.

— Вы приглашаете меня за лордский стол? — она оглянулась на девчушку.

— Служанкам ближе будет бегать, — пожала плечами Катье. — садитесь. Тут нет матушки, но все же не занимайте ее место. Она это не любит. И высокий стул отца не трожьте. Вот, — хлопнула она по креслу рядом. — мягкие перины Кетти будут вам в самый раз.

— Как вам угодно, миледи. — Шайхани сделала реверанс, поднимаясь к ней.

Леди Катье, юная девица невзрачного вида, не красавица и не уродина, с возрастом грозилась стать еще более неприметной среди всех фрейлин, дам и служанок. Волосы до плеч, плоская грудь, длинные и худые руки и ноги, маленькие бедра и невыразительное лицо. На фоне своей старшей сестры, девица казалась бледной ее тенью. И часто, как тень, была неприметна для гостей и жителей Приюта. Ее это, по видимому, не волновало.

— Устраивайтесь поудобнее. — сказала девчонка. Тамиран присела.

Распластавшись на кресле, леди Катье нарезала ножом в одной руке кусок мяса, второй лениво подпирая лицо. Отковыряв небольшой кусок зажаренного стейка, юная Китс отложила нож, подхватила вилку и запихнула его себе в рот, отложив прибор и принявшись жевать.

— Приятного кушанья. — покосилась на нее Шайхани.

— Сняли бы покрывало с головы. — проглотив пищу и принявшись в том же ленивом темпе отрезать еще кусок, кивнула она на шаль и шапочку, которой по обыкновению покрывалась Тамиран. — У вас красивые, черные, волосы.

В отличии от арвейдок, предпочитающих расшитые и прекрасные головные уборы, долийские дамы держали свои локоны свободными и длинными, ниспадающими на плечи и ниже. Катье не отличалась и этим. Ее светло-каштановые прямые волосы спадали чуть ниже шеи.

— Прощу прощения, миледи. — привычно ответила Шайхани. — Но без этого я чувствую себя неуютно. Словно нагая.

— С чего бы? — удивилась Катье, запуская еще кусок мяса в рот.

— Еще с детства меня учили, что женщина должна покрывать голову. И даже тут отвыкнуть от этого нелегко. — честно призналась Тамиран. На деле, увидев ее в такой легкой шали, пожалуй, дома ее окрестили бы шлюхой. Порядочной женщине полагалось носить платок, покрывающий лицо и тело, чтобы не соблазнять похотью мужчин и не вводить в стыд детей и женщин. Сбежав из дома, Шайхани первым делом принялась ходить с распущенными волосами, но очень вскоре поняла, как дурно она себя от этого чувствует. С тех пор она не появлялась при дворе хотя бы без легкого головного убора с шалью или свободного платка. Так ей было проще. — У меня дома, на юге, это считается грешным делом…

— Ах, даже так? — леди Катье Китс, никогда не выезжавшая из дома далеко, часто поражалась купцам, певцам и гостям из далеких стран, которые могли останавливаться в Приюте. Все для нее было в новинку. Все удивляло.

Служанки, завидев сидящую рядом с дочерью своего лорда гостью, принялись подносить еще яств. Овощи и фрукты, графин с вином, орехов и масла, и жаренное мясо. Тамиран наполнила себе бокал, закусив терпкое вино лесным орехом. К мясу она даже не притронулась.

— Попробуйте. — сказала, довершая свой стейк, Катье. — Свежий теленок.

— Это корова? — Тамиран сразу смекнула, что это так.

— Да. Мягкая и молодая. — причмокнула Китс.

— Я ее не ем. — покосилась на мясо Тамиран.

— Тоже грех? — усмехнулась Катье. — Что же тогда вы едите, миледи?

— Не это. — покачала головой она. Удивлению юной Китс не было предела.

— Не сочтите за грубость… — поправила свои волосы Катье. — я никогда не любила южную жару, острые пряности и кислые вина… но я и представить себе не могла, что там, откуда вы родом, даже мясо не едят.

— Едят. Но не такое. — Тамиран привыкла к подобным глупостям, которые говорят несведущие чужеземцы. И приучилась не реагировать на них. — У меня дома другие порядки, молитвы и законы.

— Потому вы и сбежали оттуда? — довольно бессовестно спросила та.

— Нет. Вернее, не совсем. — сдержанно ответила девчонке Шайхани.

— Значит, ради своего рыцаря? — вот же наглая пройдоха, подумалось ей.

— Любовь и страсть творят с людьми невообразимые вещи. — пожала плечами Тамиран, глотнув вина и положив в рот еще один орешек.

— Ох, я знаю, уж поверьте… — хмыкнула Катье Китс. — Моя сестра, скажем, тоже пылает безумством от любви. Или, скорее, того, что она считает, называется «любовь». Верит в сказки про рыцарей, спасающих драконов от дам, а дам от драконов. Ну и чушь. Вы тоже в это верите?

— Может, поверила, когда-то. — девушка натянула улыбку.

— И все же, братец говорил, что вы с рыцарем даже не повенчаны. — та с легкостью болтала обо всем этом, то ли надеясь смутить Тамиран, то ли просто из своего неприличия. Шайхани этим, впрочем, не пронять.

— У нас не вышло… — поджала губы она, покручивая бокал в руках. В носу предательски зудело. Все из-за кошек. — Моя семья не простила бы меня, если бы я предала заветы своей веры. А мой дорогой рыцарь не склонен смешивать с грязью свои обеты, принесенные вашей пророчице.

— Вот так в капкан вы угодили. — пустила смешок Катье. — Вы потому и не поехали домой? Боитесь, что вас ждет какой-то выговор?

Ах, глупое дитя, если бы выговор. Тамиран глотнула вина, улыбаясь.

— Вроде того. Вернутся было бы… опрометчиво. — выдавила она, и в памяти вновь возник хлест удара по порочной плоти.

— Как я надеюсь, что свадебка моей сестры — не такой же капкан для Китти. Она бывает такой несусветно глупой! — насупилась Китс. — Вы бы знали, какого это — иметь сестру, пф. А… у вас?

— У меня тоже есть сестры. — сказала она девчонке. — И братья… первые, пожалуй, помолятся за меня. — хмыкнула Тамиран. — Но вторые…

— Они могут разочароваться в вас, но неужто причинят вам вред? — Катье сказала это с излишней уверенностью. — Пролить родную кровь — не только преступление, но и грех. Моя матушка не раз поучала нас всякому. И я сильно сомневаюсь, что этот грех сильно отличается у вас дома от слов пророчицы.

Несомненно, убийство родичей — тяжелейшее из преступлений, наряду с предательством веры и святого обета. Тамиран знала это и знала, что отец не убил бы ее за то зло, которое она навлекла на семью. Но есть участи и похуже смерти. Наказание за преступления представляются тем страшнее, чем дольше ты скрываешься от них. А Шайхани уже очень долго бежала от своего и не планировала отправляться ему на встречу.

— Они не убьют меня. Но, пожалуй, не простят. — поглядела на озадаченную Катье Китс девушка. — Ваша матушка по своей воле сделалась затворницей этого замка. Меня же, в отличие от нее, не спросят.

— Думаете, вас запрут в башне? — приподняла бровь Катье.

— Кто знает. — ответила она многозначно. Скорее уж её сошлют в чужой край, доживать свою жизнь, искупая грехи среди орденов милосердия.

— А как же ваш рыцарь? — девушка принялась разделывать ножом оставшийся кусок мяса. — Я бы на вашем месте не отпускала его от себя.

— С чего бы вдруг? — сказала Тамиран, скрыв тень сомнения в голосе.

— Он с вами не повенчан и ничему вам не обязан. — развела руками Катье Китс. — И никто не может уверить вас в том, что там, на юге, он не встретит еще какую девушку, которая соблазнится «сбежать» с ним.

— Я… — Тамиран не нашла, что сказать. Пришлось пригубить вина.

— Вы не побоялись сбежать однажды, но поступаетесь своей волей сейчас. Боитесь вернуться? Тогда кроме семьи потеряете и своего рыцарька. — хмыкнула Катье. — А что потом? Только и будете прозябать в башне, как матушка? — почесала она за ухом одну из приластившихся рядом кошек. Взгляд узких зрачков животного глядел оценивающе. Шайхани скривилась.

Как бы не хотелось ей затуманить свой разум грезами, подобно вину, она понимала, что юная дерзкая девушка вовсе не издевается над ней. Таков он… ее рыцарь. Если мужчина сбежал с одной женщиной, что помещает ему следом сбежать с другой? Она не была глупой юной леди. Уже нет. И тем более тошно ей было вспоминать глупые влюблённые потуги леди Кетти. Мужчины все одинаковы. Рыцари они, торговцы, моряки, бандиты или пажи. Женская юбка понесет их куда захочет, как корабельный парус влечет судно.

Эта мысль бередила ее голову еще несколько часов. Откушать ничего более она уже не могла. Орехи застревали в горле, вино кислотой своей заставляло кривиться. Ах, любовь из каждого сделает дурака. Что из нее, что из ее рыцаря. Ей представилось, как крепкие руки рыцаря сжимают чужие плечи. Вспомнилась хитрая улыбка и раздражающие смешки Элины Икарис. Темные ночи в Ишероне, когда они с Редмаунтом прятались под луной у всех перед носом. Шепот в темноте, прикосновения и сладость чужих губ.

Глаза ужасно чесались, в горле свербело и Тамиран начинала давиться кашлем, сидя в замке. Почесывая зудящие руки, она смелым шагом выбралась во двор. Огненный диск Соляра поднимался над долинами, разогревая и без того палящий дневной жар. Девушка закусила губу.

— Бобби, приведи сюда коня, — поглядела она на желтые замковые знамена, резво трепещущие на ветру.

ТРЕТИЙ СЫН

«Матушка мужа готовила мне

Она все твердила: он добр вполне,

Но девичье сердце не камень — увы

Свободы лишь хочет оно и любви.

Родной дом покинуть больнее всего

И братьев с отцом не страшусь, ничего,

Пустилась я с гор, пурпур лун светит мне,

Босыми ногами я в ночь по траве.

Прости меня батенька и не плачь мать,

В клети соколицу не удержать

И с нелюбимым обещанный срок

Хуже чем всякая боль и порок.»

Отрывок анварской песни

Она провела потрепанным углом карты по его груди.

— Ну же, юный сын лорда, — прошелестела Пранди. — таро не лжет. Карты видят правду, которую не дано знать людям. — уверяла нарсаррийка.

— Как карты могут знать правду? — прищурился с недоверием Данни.

— Таро это просто карты. Не они знают правду, но наш мир. — возразила ему Пранди. — Он кажется сотканным из случайностей, как нити паука, сплетающиеся в ловушку для мух. Но паук ткет паутину не как ему вздумается. Взгляни на нее, юный сын лорда, и ты поймешь. Паутина — это узор. Звезды на небе — узоры. Цветы и листья — узоры. Мир сам дает тебе ответ. Не карты. Они выстраиваются не случайно. Поскольку в мире не бывает случайностей. Достаточно разложить их — и ты увидишь!

Она уселась ему на колени, нагло обвив руками. Обычно Данни не позволял каким-то грязным бродяжкам и крестьянским девкам делать такое без спроса, но сейчас, завороженный ее странным говором и удивительными речами, не противился.

— Пауки ткут свои узоры, чтобы ловить мух в ловушку. — возразил ей парень. — Так и всяческие предсказания… гадания… это ловушки. Так мне говорил дядя. — отмахнулся рукой Данни. — Ты думаешь, что они открыли тебе правду, а на самом деле они оплели вокруг тебя паутину.

— Юный сын лорда несправедлив! — нахмурила брови Пранди. — Люди так часто просят у мира ответы. И сын лорда просит, я знаю! Но когда мир дает ему эти ответы, он начинает причитать, что это «ловушка»!

— Нельзя же доверить каким-то картам свое будущее. — сказал Каранай.

— Доверить — нет, но вопросить о нем… попробуй, и карты расскажут. — она снова перебрала колоду в своих руках.

— И что же мне такое… «вопросить»? — он недоверчиво глянул на колоду.

— Все, что бередит твое сердце, сын лорда, — ее стройные длинные пальцы принялись умело перетасовывать цветочное таро в руках. Карты изгибались, ныряли друг под друга, поддаваясь ее быстрым движениям. — главное, вопрошай от чистого сердца, когда берешь карты. Если ты пытаешься утаить что-то от самого себя, карты тоже утаят от тебя правду.

Она положила перед Данни развернутую веером пачку карт, игриво прельстившись к нему своей большой мягкой грудью. Каранай старался не подавать виду, что находится в легком смущении.

— Мне… брать любые? — поглядел он в глаза Пранди. Черные, как угольки, они смотрели на него то ли игриво, то ли насмешливо.

— О чем ты хочешь спросить у карт? — прищурилась она, поглаживая его волосы. Девушка никак не оставляла их, накручивая локоны на свои ловкие пальцы. — Или… нет… молчи. Цветочное таро любит сокровенные секреты.

Задумавшись и с легкой неуверенностью потянувшись к колоде, Данни Каранай извлек из нее первые две карты. Пранди тут же перевернула их.

— Ах… юный сын лорда хочет узнать о любви? — на первой карте была нагая девушка в венце из разноцветных лепестков. На второй двое любовников, мужчина и женщина, сливались в совокуплении. — Видишь? Королева Венков и Любострастники. Это жаркая любовь. Карты обещают ее тебе. Уж не для Пранди ли бьется твое сердце? — она прижалась к нему еще сильнее, погрузившись носом в его шевелюру и сделав глубокий вдох, но он легким, но настойчивым движением руки отодвинул ее.

— Нет. Не для Пранди. — наспех бросил он ей.

— Главное не ври себе, лордов сын. — пробежалась она пальцами по его плечам. — Карты не любят, когда правду скрывают от собственного сердца. Может, Пранди стоит свить себе венок, чтобы сын лорда поверил таро?

— Не городи ерунды. — нахмурился Данни, хотя и чувствовал, конечно, легкий трепет перед мыслью союза с чужестранкой. Диковинной и странной.

— Вредный-вредный юный сын. — покачала головой нарсаррийка, глядя, как Данни извлекает следующие три карты. Она перевернула их чуть медленней, заставляя Караная разглядывать таро в томном ожидании. — Мечтаешь о приключениях, значит? Или боишься их? — на первой карте, которую открыла Пранди конь скакал по цветочному полю, другая изображала взмывшие над маковым полем три луны, закрывающие собой Соляр, контуры их соприкосновения сливались на карте во всевозможные цвета, третья изображала водопад, который своим потоком сметал свежие бутоны лилий и ромашек. — Дальний Путь, Переменчивый Месяц и Поток. Ты ждешь, что жизнь твоя вскоре измениться? Или бежишь от этого…

— Да уж, это верно. — он снова вспомнил о Майе Кайвен и задумался, а уж не врут ли таро о том, что предпочесть этой кобылице нарсаррийку и сбежать с ней куда-то на край света действительно не решение получше? А что, Дейв вот сбежал. Каранай покосился на Пранди, не отрывающую от него игривый взгляд и выдохнул. Она была сильно старше его, может, даже старше Рея. Да и не может он польститься на речи нарсаррийской бродяжки. — Я повенчан с другой… уж не знаю, понимаешь ли ты, что это значит. Но мне придется на ней женится. Отец выбрал ее. Не я сам. — он насупился. — И мне придется до самой смерти спать с этой лошадкой в одной постели.

— Твой отец хочет, чтобы ты покрыл кобылицу?! — выпучила глаза Пранди.

— Э-э… нет. Ты все не так поняла. — покраснел Каранай. — Это девушка…

— И ты не хочешь встретить конец жизни с ней? — прищурилась она, задумываясь. — А хочешь ли ты увидеть конец своей жизни? Может, карты скажут тебе, как его избежать…

— Ужели твои карты и смерть мою уже видят? — завел глаза Данни. Это все больше и больше казалось ему глупостью. Он потянулся к колоде.

— Не карты. Сама жизнь. — Пранди вновь перевернула таро. На первой карте переломанный надвое меч лежал на поле увядающих гладиолусов, вторая демонстрировала поле красных роз, Данни не сразу разглядел, что розы белые, но покраснели от крови, капающей с их лепестков, на последней же была легкая женская рука, касающаяся увенчанного венком черепа. Он напрягся, глядя как нарсаррийка с подозрением разглядывает таро. — Битва. Или бой. Как хорошо ты держишь свой меч, сын лорда?

— Я?.. — он не осмелился ответить честно. — Сносно…

— Не рвись вперед на чужие клинки. Там может быть твоя гибель. — она странно погладила его по руке. — Видишь? Цветущий клинок. Красная жатва. Свидание с мертвецом. Какой странный расклад… я, честно, не знаю, что и сказать тебе, сын лорда.

— Значится, карты оплели этой паутиной и саму тебя. — хмыкнул он.

— Красная жатва и клинок. Быть может, это сражение? — она коснулась своих губ, будто бы сама в том заинтересована. — Но прикосновение к мертвецу… ах, темно-темно. Неясно. Туман, сын лорда. Сплошной туман.

— Как я и говорю. — пожал плечами Данни. — Предсказание только туманит глаз. Человек не может знать, что ему предначертано.

— Зато судьба знает. Она ведь разложила это перед нами. — сказала та.

— Эти карты вытащил я. — возразил Каранай.

— А кто вел твою руку? — прищурилась Пранди, пытаясь сделать загадочный вид, видимо, чтобы убедить его.

— Я сам. — твердо сказал Данни, не уступив нарсаррийке.

— Ты считаешь, что сам властен над жизнью? — бродяжка то-ли насмехалась над ним, то ли действительно удивилась его ответу.

— Как же иначе? — поднял он перед ней ладонь. — Моя рука и я ее веду.

— Ах, как юный сын лорда самоуверен. — Пранди резво обвила его руку, приложив к своей щеке. Ее томное дыхание и вздымающаяся грудь сбивали Караная с мысли, но он держался молодцом, как ему казалось. — Ну, а, положим, если твоя рука поведет за уздцы коня по обрыву. А он оступится и полетит вниз. Управился ли ты со своей судьбой?

— Так это конь споткнулся. А не я. — нахмурился Данни Каранай.

— А коли на тебя в горной дороге грянет обвал? Или шторм в море опрокинет твой… как-же это говорится… — задумалась она.

— Корабль? — усмехнулся парень.

— Именно! Корабли! — причмокнула языком Пранди. — Или же огромное чудище перекусит его надвое? Что-же это? Сам ты повел себя в его пасть?

— Что ты хочешь сказать? — возмутился он, чувствуя бьющее в лицо теплое дыхание нарсаррийки. — Мы и вовсе над жизнью не властны?

— Хочу лишь сказать, что весь мир — как узор. Цветы и паутина. Лепестки и нити. — она приложила его руку к лицу. — Ты не согласен со мной?

— Если так, то весь мир — ловушка. — возразил он. — И куда не ступи — паучья сеть, спрятанная за твоими цветочками. Что же теперь, по-твоему? Запереться в высоченной замковой башне и не покидать комнаты?

— Юный сын лорда так страшиться встретить свою судьбу? — теперь она уже совсем в наглую перекинула через него ногу и, положив руку Данни себе на грудь, прислонилась к нему. Пранди нагнулась к пареньку, пытаясь коснутся его губ своими и быстрым движением расшнуровав свое платье, которое, спадая с плеч бродяжки, оголило ее округлую грудь с большими темными сосками. Каранай залился краской, наклонившись назад и отстраняя девку от себя.

— Ах, мой негодный кузен! — внезапный возглас Тии прогремел как спасительный громовой раскат. — Что же скажет прелестная леди Майя, когда узнает, что ты предпочел ей другую… — девчонка шутливо прикрыла лицо тыльной стороной ладони, выглядывая из-за приоткрытой шторы шатра, в который Данни увела нарсаррийка.

— Я не… — начал Каранай, отползая в сторону от опешившей Пранди.

— Все, братец. Поздно оправдываться. — растянув губы в дурацкой улыбке, Тия уперлась руками в бока, глядя на красного, как помидор, брата, и бродяжку, завязывающую свою рубаху. — Так и придется сказать бедной леди Кайвен… любовь ушла. Ты разбил ей сердце! — Тия издевательски завела глаза, поправляя свою рыжую гриву.

— Может, она даже надумает разорвать помолвку. — Данни резво поднялся, подхватив свой кафтан и раскидав разложенные Пранди карты, выскользнул из шатра за кузиной, накидывая его на плечи.

— Уж прости, что так нелепо вмешалась в твою сокровенную жизнь, кузенчик, — вприпрыжку пошагала рядом с ним Тия. — но я заволновалась, не найдя тебя ни с братьями, ни среди крестьян…

— Фух, наоборот, не за что просить прощения. — Данни нервно поправил кафтан. — Ты меня выручила!

— Отчего же? — хихикнула Тия, прохаживаясь следом за ускорившим шаг парнем мимо других шатров табора, полнящихся смехом, криками, вонью и запахом чего-то жареного. — Тебя не прельстили спелые грудки Пранди? Или ты, братец, предпочитаешь поменьше?

— Рейвин бы назвал это «поаккуратнее». — усмехнулся Данни.

— Эх, мне бы хоть какие. — кузина бесстыдно поджала руками то, что скрывалось под ее одежкой. Она была младше Данни, и он еще совсем недавно помнил Тию маленькой девчонкой. Теперь кузина почти взросла, однако тело ее еще не оформилось в по-настоящему женственное. — Вот выращу себе вымя, и все сиры и лордички будут моими! Все вы, мужички, тянетесь за грудью. Еще с детских лет.

— Это тебе Эна сказала, не так ли? — слова эти звучали больше похожими на его старшую сестру, чем на саму Тию.

— Она самая! — рассмеялась звонким голосом кузина.

— Вот уж не подумал бы, что ты рвешься за муж за какого-то лорда. — пожал плечами Данни, щуря глаза от яркого солнца.

— Я и не рвусь. Просто все они будут бегать за мною, а я — их отшивать. — припрыгнула Тия. — Как в той сказке о нелюдимой горянке…

— Ты же помнишь, чем закончилась эта сказка? — пшикнул Данни, сдувая упавший на лицо локон своих волос. — Она убежала из дома.

— Ой, уж мне то не привыкать! — кузина взяла его под руку, чтобы не потеряться в растущей толпе из членов табора, стражников и крестьян, которые глядели на танец молодых нарсарриек, чуть ли не оголяющих в движении свои бедра и груди. — Ни одна башня меня не удержит.

— Да от тебя и дракон сбежит, если поставить его на стражу. — улыбнулся он, заглядевшись на извивающихся девушек. А Тия только рассмеялась.

Данни постарался прийти в себя, выкинув из головы карты и груди нарсаррийки. Соляр сиял. Стоял солнечный день и было жарче обычного.

— Ты не пропотеешь насквозь в этом своем кафтане? — одернула его за подол одежды Тия. Кинжальники звякнули на груди.

— Предлагаешь оставить его тут? — покосился на нее Данни.

— Если б я тебя не оборвала, ты бы, кузенчик, небось точно забыл свой кафтан у этой Пранди. — ткнула его локтем девушка. — А то и портки!

— Да ну тебя, Тия. — нахмурился Каранай.

Братья, пока Данни проводил время с девчонкой из табора, обосновались в корчме неподалеку, к тому же забитой под завязку прочими пьянствующими солдатами лорда Шеппа, крестьянами и гостями из чужих краев, которых местные угощали гранатовой наливкой и чудесами из сыроварен. Кузина первой шмыгнула в дверь корчмы, а Данни за ней. Маленькая и проворная, как лисица, такая же рыжая и дерзкая, она всегда любила нестись куда-то сломя голову и ни о чем не подумав.

Обосновавшись у большого стола, старшие братья Каранай и индавирец за своей болтовней даже не сразу заметили приближающихся Тию и Данни. Энрик, сидевший с правой стороны, держал на коленках какую-то пышную крестьянку с большими щеками, бедрами и не менее огромными грудями. Она смеялась и прикрывала лицо руками, каждый раз, когда он говорил что-то. Под двумя руками Энхе Заяна, облаченными в его броские браслеты, вились сразу две девки, одна худая и длинная, другая пониже, с почти уже наголо распущенным платьем. Рейвин, восседающий, как самый старший, между ними двумя, вместо женщин обходился глубоким бокалом вина, который осушил почти наполовину. Он что-то ревностно доказывал Энрику, пока толстушка на руках среднего брата все смеялась и краснела.

— Пряча свой труд в дубовый комод только украдешь у мира произведение искусства. Представь, если бы величественнейшие из арвейдских поэтов и философов оставляли свои трактаты в дубовых сундуках? Каким был бы мир если бы Люпинион не показал народу «Песнь девяти ветров»? Сколь многое бы изменилось, оставь Верселий «Ледяную душу девы» лишь для своей возлюбленной? Да каждый уважающий себя мастер пера до сих пор скорбит по сожжению Фейисом второго сборника «Вейентагиевых лунных сонат»!

— Да кто не плевал на эти сонаты! — отмахнулся Энрик, придерживая мощную крестьянку за талию одной рукой. — Взгляни хотя бы на… на этого, ах, гори он праведным огнем, как же его…

— Ты про певца из Арвира? — спросил Энхе Заян, закинувший ногу на ногу.

— Про него, чертяку. Как же там его перепевают барды… — погладил свою рыжую бородку Энрик. — Какой-то там Голубок… что-то такое…

— Голубой Вереск. Так он себя зовет. — сказал Заян Ифир.

— Ни слова больше про этого доходягу! — обычно спокойный Рейвин сейчас выказывал редкое неудовольствие. — Я — творец, а он — подлец. Это же надо, просто взять и переписать строки из песен в поэму… как будто он принимает своего читателя за глупца! И что это за прозвище такое? Голубой Вереск. Пф. А что же сразу не Пурпурный Розан?!

— Ему бы больше подошло. — улыбнулся Энхе Заян.

— Эти вшивые песенки и рядом не стоят с тем, что творили пером настоящие гении! — тряхнул головой разговорившийся Рейвин. Было ясно, что он подвыпил больше обычного. — Но нет, вам, дамочкам, — старший брат презрительно окинул девок, сидевших рядом, взглядом. — интереснее слушать сказочки про драконов, замки, да рыцарей в сияющих доспехах!

— Раскрой же нам брат, что выйдет из под твоего пера? — хмыкнул Энрик.

— Истина! Я сочиняю историю об истине мира! — тряхнул чашей Рейвин, чуть было не пролив остатки вина. — Энхе не даст мне соврать!

— Не дам. — пожал плечами Заян Ифир. — Он пишет истину.

— Твоя новая баллада про Индавир… — презрительно сказал Энрик. — Слушай, Ифир, не держи на меня зла, но кому будет интересен Индавир? Он находится за пол мира отсюда. А сказки о индавирском ублюдке и прочих выдумках ты нам и без поэм расскажешь.

— Это не просто баллада об Индавире! — возразил Рейвин, сделав еще глоток вина. — Баллады ты послушаешь от подвыпивших гусляров в какой-нибудь захудалой корчме! Я пишу трагедию! — он отставил чашу обратно на стол. — Историю о любви, которую разделяет устье Лона Гор. Про Инду и Вир. Про предательство и убийство. Про вражду и примирение… Ах, что бы ты понимал, Энрик! — он пихнул брата локтем в бок.

— Я много что понимаю и без арвейдских сказок. — отмахнулся средний из сыновей Каранай. — Кому это может быть интересно? Пиши лучше про что-нибудь ратное. Про сечь или сражения. Рыцарей, на крайний случай. — предложил Энрик, прижав к себе девку. — Вот что достойно баллад.

— Рыцарь — всего лишь трагический герой. — принялся пояснять Рейвин. — Он совершает подвиги или нарушает клятвы ради своих идеалов. Любви или наживы, наследия или борьбы за власть. Он сбегает с возлюбленной дамой или уводит принцессу из-под носа короля, сражаясь за нее. Однако все это — лишь его путь к достижению того, что он мнит суть самой жизни и…

— Для настоящего мужчины ратный подвиг стоит выше бабской юбки. — не согласился второй брат, вызвав неудовольствие на лицах девок за столом.

— Что за ребячество, Энрик? — сказал Рей, настаивая. — В историю величайшего эпоса всегда входят трагедии о любви!

— Или о ненависти. — добавил Заян Ифир.

— Или о ненависти. — согласился брат.

Им потребовалось несколько мгновений, чтобы за своим хмельным спором подметить приближающихся к ним Данни и Тию. Энрик тут же отпихнул в сторону свою массивную простушку и, погнав ее прочь взмахом руки, хлопнул по освободившемся место на скамье.

— А вот и наш мужественный Данни вернулся с поля боя! — отгоняя девку, он предложил им с Тией присесть. — Ну же, устраивайся. Выпей!

— Я вижу вы тут и без меня хорошо справляетесь с выпивкой. — ответил он.

— Давай-давай, брат. Садись. — указал Энрик.

— Предлагаешь мне место какой-то трактирной девки? — пошутил Данни.

— Можешь считать, что я заставил ее греть для вас скамью. — рассмеялся Энрик. — Какое вино будешь брат? Виноград? Гранат? Или попросить меда?

— Судя по всему эта девчушка грела место сразу для нас двоих. — Тия первой юркнула на скамью рядом с братом и схватила чашку Рейвина.

— Эй, а ну поставь на место. — возмутился Энрик. — Даме не пристало…

— А я пока и не дама. — Тия успела приложиться к остаткам вина губами, несмотря на то, что брат через мгновения вырвал у нее чашу.

— Как скоро ты вернулся, Данни. — заявил Энхе Заян, отпуская пригревшихся у его груди девушек и, потянувшись к графину вина, разлил еще по чаше себе и Рейвину. — Быстро справился.

— Отстань от него, Заян. — возразил Энрик. — Выдержка приходит со временем. Быть может все мы еще будем завидовать, когда крестьянские бабы будут на всю ночь оставаться у Данни на ложе, да и…

— Пха! — прыснула Тия. — На ложе?!

— А ты закрой уши. — нахмурился средний из братьев, пригрозив кузине указательным пальцем. — Девчонкам такое слушать не пристало.

— Если ты думал, что эта Пранди в постель к нему полезла, то зазря! — развела руками девчонка, с трудом сидя на месте.

— Так ты ее не поимел? — подвыпивший Энрик криво покосился на него.

— Она… — Данни опешил. — нет, она… просто раскладывала таро, мы поболтали и… так, стоп, ты что, думал я с ней…

— Энрик даже кошель ей подкинул за то, чтобы она тебя охмурила. — сказал Энхе Заян Ифир так, как будто это было плевое дело. Данни покраснел.

— Ты что, совсем ума лишился? — пихнул он брата в плечо.

— Эй, ты должен быть благодарнее! — Энрик пожал плечами. — Столько мучаешься по поводу своей помолвки. Вот я и решил, что было бы лучше…

— Выдающаяся мысль, брат. — поднял бокал Рейвин. — Было бы еще лучше, если бы она сработала. — он отпил вина.

— Это что же получается, я дал ей лунарии за то, чтобы она сделала тебя мужчиной, а эта гадюка карты перед тобой раскидывала? — Энрик вспыхнул гневом, вскинув руки.

— И много ли серебра ты ей отсыпал? — приподнял бровь Рейвин.

— Пойдем, заберем их обратно! — стукнул он кулаком по столу. — Что это за змеиные увертки? Погадать она, видите-ли, решила!

— На самом деле… она… я просто ушел… — Данни ощутил себя дураком.

— Наверняка что бродяжки, что твоего серебра уже и след простыл. — кисло улыбнулся Энхе Заян Ифир.

— Этим чужакам только доверься. — пшикнул Энрик. — Первым делом оберут, да обведут вокруг пальца. Нарсаррийские шлюхи!

— Можно сказать, что ты проиграл деньги в карты. — хихикнула Тия.

— А ну ка прикрой рот! Ишь ты, маленькая зараза. — Энрик шутливо потрепал ее за волосы, заставив кузину взвизгнуть и дрыгнуть ногами.

— Вы что же, хотели, чтобы я уложил эту нарсаррийку? — Данни не знал, что ощущает, разочарование, стыд или, наоборот, легкую гордость.

— А если бы он ей ублюдка заделал? — фыркнула Тия. — Что-ж тогда?!

— Это будет не первый ублюдок в семье Каранай. — усмехнулся Энхе Заян.

— Ты тоже язык-то попридержи, Ифир. — пригрозил ему средний брат.

— Ну, коли бы он обрюхатил ее, табор этих бродяг лишь стал бы на еще одного бродягу богаче. — сказал Энхе. Девушки, ластившиеся у него под руками, как две кошки, разглядывали дивные золотые серьги индавирца.

— Дяде вот не так повезло. — возразил ему Данни.

— Ваш любезный дядюшка умудрился уложить местную. — прыснул смешком Заян Ифир. — Это-ж надо чтобы судьба так угораздила.

— А давайте ка вы все это папеньке в лицо скажете, а? — Тия возмутилась не на шутку, судя по ее лицу и бровям, согнувшимся, как крылья пикирующего на добычу ястреба. Братья, однако, не приняли это всерьез.

— Тише-тише, юная de ladde. — приподнял руки Энхе, как бы шутливо сдаваясь на ее милость. — Не смотрите на меня так.

— Как далеко, однако, все эти табуны оторвались от дома. — снял напряжение вокруг Рейвин, разглядывая копошащихся в таверне гостей из далеких стран и прихлебывая вино. — Быть может, их странствия, тоже тема для отдельного, грустного стихосложения…

— Пощади наши уши, Рей. — сказал Энрик. — На них скоро мазоли будут от твоих бесконечных поэм. — брат не разделил его шутки, глянув с прищуром.

— Смотри не намозоль что другое. — скривил губы Рейвин Каранай.

— Ай, вы! Что за братцы! — ответил ему Энрик. — Даже не пошутить!

— А ты, Энхе, что расскажешь об этих бездомных плутах? — спросил Данни у индавирца. В том, по собственным заверениям Заяна Ифира, было намешано столько крови, что и выходцам из дальних земель нашлось место.

— Не больше, чем рассказал бы Рейвин. — развел руками индавирец. — Нарсаррийские девушки, говорят впустят в свое ложе и мужчину и женщину. А могут и обеих сразу. Моряки рассказывали, что в Землях Радужных Цветов любовников собирают, что твои букеты.

— А еще говорят, будто щель между их ног поперек, словно горизонт. — усмехнулся Энрик, явно перебрав вина. — Эх, Данни, жаль ты не увидал…

— И часто ты интересуешься, поперек ли у девки ее щель? — это вызвало у Рейвина ответную усмешку. Братья переглянулись.

— Как и всякий настоящий мужчина — интересуюсь постоянно. — гордо расплылся в улыбке средний сын.

— Фу-у-у… — скривилась Тия.

— Дамы, позвольте нам поговорить о мужских делах без лишних ушей. — сказал Энхе Заян, отпуская своих спутниц. Те, немного помешкав, приподнялись и удалились прочь. — И ты, Тия, прикрой уши.

— Еще чего. Нашелся тут указчик. — показала ему язык кузина.

— Эта юная оторва и без тебя наслушается всякого от селянских мальчишек, что она там не слышала? — сказал Рейвин с легким равнодушием.

— Тогда и наших попутчиц прогонять не следовало. — вздохнул Заян Ифир.

— Твоих то сразу надо было погнать. Все эти худосочные девки, что куры не клюют. С таким же успехом можешь помацать мальчишку за грудки. Одно дело эти тощие шлюшки, а другое — завалить в ложе сочную девицу. Чтоб груди, как твои арбузы, в обхвате, и бедра, как бочки. — похвалился Энрик.

— В чем-же суть, поведай, брат? — не сдержал смешка Рейвин.

— Настоящий мужчина гордится крупной добычей. Никто не станет делать трофея из оголодавшего зайца или упавшего от недоедания с ветки перепела. То ли дело здоровенный кабан, весом с лошадь. Вот это — уже достойный настоящего мужчины трофей. Также и женщина, ковырять своим кинжальчиком в костях этих тощих глист сможет любой, а ты попробуй удовлетвори здоровенную бабу, Рей!

— Я воздержусь от такого предложения. — причмокнул старший брат.

— Ах, ну да, еще успеешь вспахать поля юной Уельмы Шепп. — Энрик жестом шутливо продемонстрировал охват бедер дочери лорда Уальдмара.

— Не напоминай! — приподнял указательный палец Рейвин, с грустным вздохом сделав глоток. — Если тебе так не терпится залезть на какую-то дородную девку, давай упросим отца помолвить тебя с дочерью Шеппа.

— Э-э, нет, брат! — расхохотался Энрик. — Наш мощный господин-лорд предпочел тебя, как наследника Каранаев. Но, коли тебе уж так неймется отдать мне свою ненаглядную суженную, я по-братски приму эту тяжкую ношу, вместе с твоим бременем первородства.

— Какой-же ты негодник, Энрик. — кисло поиздевался Рей. — Вот ты и открыл всю свою горькую суть. Надеешься подсидеть меня и стать лордом после отца? — он окончил очередную чашу вина. — Позор на твою голову, после таких желаний, брат.

— Я же шучу! — ткнул его локтем Энрик. — Не бери в голову!

— Довольно о дамах и свадьбах. — возразил Энхе. — Нашему Данни итак нелегко приходится из-за этого дела.

— Не бери в голову, Энхе. — отмахнулся Данни, устало вздохнув.

— Ничего, не смог уложить нарсаррийку, найдем тебе еще кого, брат. — потрепал его по плечу Энрик. — Мало ли что ли на свете баб! А прежде, чем жениться, нужно же опробовать их… на зубок, так сказать!

— Да-а-а уж, — завела глаза Тия. — не стоит, видимо, выходить замуж.

— Видишь, что наделал, брат? — сказал Рейвин. — Портишь нрав юной даме. Чему ты ее научишь? — он подлил себе еще вина.

— Ее уже ничему не научить. — возразил Энрик. — Горячая голова.

— Благо, хоть, не глупая. — расплылся в улыбке Энхе Заян.

— Бабы все сумасбродные и скудны на ум. А те, кто еще не потерял остаток мозгов, развеет его по ветру, коли женишься. — пустил смешок Энрик.

— Оттого ты, братец, еще и не женился. — подколол его Рей.

— Дурень! — принялась пихать Энрика локтями кузина. Тот лишь смеялся.

— Да уж, от женитьбы, видимо, никуда не деться. — опустил руки Данни.

— Вариант всегда есть. — возразил старший из его братьев.

— Сбежать, как Редмаунт? — расплылся в улыбке Энрик.

— Да. — пожал плечами Рей. — И ветер занесет следы до полумесячной гряды… — процитировал он известную в народе поговорку.

— И приглянулась же ему какая-то… — скривился средний из Каранай.

— Может он разглядел то, что не видим мы. — сказал Рейвин, принимаясь за явно лишнюю порцию вина. — Ицхские девушки прячут лица, быть может, не от излишней проказы и уродства.

— То-то их мужчины придумали жениться по стольку раз? — это явно позабавило Энхе Заяна. — Три жены в честь трех лун. Вот уж додумались.

— Ты погляди на старика Шайхани. — скривился Энрик. — Три жены. Куда уж ему столько. Этот ицх и на ногах то не стоит.

— И все же, сразу три девушки греют ему постель. — сказал Заян Ифир.

— Эх… три бабы разом. — оценивающе подумал Энрик. — Не мечта ли?

— Ты и с одной то не управишься, куда тебе три? — усмехнулся Рейвин.

— Сам подумай! — заявил брат. — Одна заправляет слугами, другая возится с детьми, а третья ждет тебя на перине. И меняй их, как вздумается.

— Тебе бы только о перинах и думать. — возмутилась Тия.

— Посмотри на это с другой стороны, — сказал брату Рей. — и одна жена может выклевать тебе мозги, как курица зерно, а три тебя раздерут и места живого не оставят. И каждой нужно внимание, подарки из странствий…

— …и твое крепкое семя. — усмехнулся индавирец. — Справишься, Энрик?

— С тремя? Пф, даже не смей во мне сомневаться, Заян. — ответил ему брат.

— Правильно Рей говорит, — вставила Тия. — потому ты и не женат.

— Был бы я ицхом, — заявил Рей. — оставался бы холост. Кстати, Данни, — оглянулся он на младшего брата, сидевшего в раздумьях. — пока ты прохлаждался с нарсаррийской бродяжкой, мы тут попытались подмочь тебе в твоем деле, как ты и просил. — Рейвин запустил руку за пазуху.

Данни принял от него слегка помятый сверток и развернул. Тия, приподнявшись и опираясь на плечо парня, попыталась заглянуть туда же. Юный Каранай беглым взглядом окинул свиток и скривил рот.

— Мы старались, как могли. — заявил Рей, пытаясь казаться серьезным.

— И… вот это ты предлагаешь отправить Майе Кайвен? — Данни страшно было представить, что скажет мать, когда увидит такой ответ.

— Я думаю лучше уже не придумать. — подтвердил Энрик. Данни прикрыл глаза рукой, отложив пергамент. Тия тут же подхватила его ловкой рукой.

— «Как вашу гриву развевает ветер»… «услышать цокот ваших каблучков»…

— Что вы такое понаписали, гори оно огнем?! — вспылил Данни Каранай, когда кузина зачитала письмо. Братьям трудно было сдержать смех.

Прежде, чем он успел на весь зал разразиться гневом на подобную «подмогу» от братцев, в двери корчмы, слегка запыхаясь, заскочил Патрик Тонн, придерживая на голове спадающий полушлем. Каранаи не упустили его из внимания. Утерев пот со лба, он поклонился им, сбивчиво говоря.

— Миледи… я… господин… — Тонн старался отдышаться, обращая свой взгляд, по видимому, к Тие. Братья напряженно переглянулись.

— Отдышись, Патрик. — приподнял ладонь Рейвин.

— Я с причала. По приказу милорда… к вам, леди Тия. — выпалил он.

— Ко мне? — приподняла острую бровь девчушка. — По поводу?

— Э-э… миледи… — почесал затылок Патрик. — ваш батюшка… доплыл.

ЩЕДРЫЙ БРАТ

«А крови узы, словно цепь, навек они вас свяжут,

Всю вашу жизнь определят и смерть вам вашу скажут.»

Анварская поговорка

— Апчхи! — разразился Джесси Редмаунт, разминая покрытые мозолями ноги и чуть было не плюхнувшись с бочки, на которой сидел, в воду.

— Все нездоровиться? — спросил его Эндри, опиравшийся на несколько спешно выгруженных с «Соленой дочери» ящиков. Это была лишь немногая доля груза, что уцелела до Ишерона. И северянка приказала хранить все эти пожитки, как зеницу ока. Все прочее, к превеликому сожалению Ронды из Ассе, отправилось прямиком в море.

— Пламя бы побрало все эти моря и их тварей. — процедил сквозь зубы сир Джесси, зайдясь кашлем и снова чихнув.

— Так море то затушит любое пламя. — возразила Мара, с недовольным видом пересчитывающая весь сохранившийся груз, пока моряки и морячки, мокрые и насупившиеся, вытаскивали остатки из накренившегося корабля.

— Не каждое! — возразил сир Джесси. — Священное пламя не затушишь!

— До самых недр океана, куда не достает солнечный свет, не дотянет ни одно пламя, каким бы священным оно не было. — Мара приоткрыла ящик, глядя на его содержимое, грустно вздохнула, и покачала головой, махнув Норе, наблюдающей за всем этим с гнущегося борта.

— Оттого там и живут все эти черные твари. — прохрипел Редмаунт, попытавшись натянуть сапог и, вновь чихнув, уронил его в воду. — Ах, ну что за проклятье! Тьфу! — сплюнул он, потянувшись за плавающим на поверхности воды сапогом, который уже набирал воду и слегка опускался ко дну, почти как их злосчастный корабль.

То, что «Соленая дочь» дотянула сюда, было настоящим чудом. Сир Джесси уверял, что одними только молитвами они и доплыли. Кривясь и поваливаясь на бок, как полупьяный, их корабль клонил мачты куда-то в сторону побережья и всем своим видом пугающе норовил перевернуться. Эндри настороженно не спускал с него глаз.

На одном только честном слове они смогли криво прибиться к берегу у Ишерона, а когда Бетта с мачты завидела город и закричала «Земля!», Эндри чуть ли не в воду готов был прыгнуть, чтобы доплыть туда самолично, а не сидеть на этом проклятом корабле, наполняющимся соленой водой через пробитую брешь. Он был сыт этой водою по горло. Промокший, уставший и потрепанный, Каранай наслаждался теплыми прикосновениями Соляра, стоящего на небосводе литым золотым диском. Мужчине казалось, что никогда в жизни еще он не дышал так свободно и легко. Солнечные лучи пощипывали просоленную морской водой кожу.

— Кто бы мог подумать. Пережить встречу с левиафаном. — все еще не отошел от этого сир Джесси Редмаунт.

— Это все ты его прикормил. — отшутился Эндри, в душе, однако, благодарный, что они ушли живыми. — Столько свеклы за борт зазря.

— Пф, — легкая улыбка мелькнула на губах рыцаря. — когда эта зверюга чуть не прикончила нас, тебе было не так смешно!

— И все же, — возразил Каранай. — вот они мы. Живы и целехоньки.

— Славься святая пророчица! — покачал головой Редмаунт, натягивая промокший сапог и морщась от и без того осточертевшей влаги.

Увидеть знакомые красные крыши, тянущиеся вдаль от побережья к пыльным и людным улочкам Ишерона, было теперь настоящим бальзамом на душу. Когда Эндри прибыл сюда в первый раз, жара, раскаленный песок и шумные торгаши довольно скоро наскучили ему. Но сейчас он радовался даже им, как никогда прежде. После холодных и дождливых скал Фарровых островов и долгих нудных дней, проведенных в море и чуть было их не погубивших, эта далекая южная земля теперь воспринималась, почти как дом родной. Брат, конечно, укорил бы его, что дом для анвара — только горы. Но по сравнению с бездонной черной пучиной, чудовищами и пиратами, любая  твердая земля под ногами — сродни горам.

Леди Иринэ держалась гордо. Вот что значит — настоящая анварка. Даже когда братья Тонны вытаскивали ее кресло на берег с кренящегося корабля, Иринэ Каранай не подала и признака страха. Он гордился своей матерью. Сам он, конечно, не был так непрошибаем. Какая, впрочем, теперь разница. Они дожили, доплыли, и слава пророчице, что все обошлось. Шум команды, скрип дерева и доносящийся гул большого портового города за спиной сбивали с мыслей, но это мало его волновало. Он жив, а это главное.

— Вы, так понимаю, теперь задержитесь тут надолго. — поглядел мужчина на брешь в борту, обращаясь к Маре. Та странно покосилась на него.

— Полагаю так. — она несколько секунд помедлила и продолжила свое дело.

— Да-с, залатать такую дырень… непросто. — хмыкнул Джесси Редмаунт.

— Это займет какое-то время. — холодно сказала Мара, считая грузы.

— Как бы там ни было, вы доставили нас сюда… пусчай, и не без эксцессов, миледи. — поправил камзол Каранай. — Я крайне благодарен вам.

— Хорошо. — девушку, видимо, не сильно интересовала такая похвала. — Благодарность на хлеб не намажешь. И в порту ею тоже не расплатишься.

— Я… э-э… — помялся он. Да, наглости ублюдицам не занимать.

— Не мне, однако, спрашивать с вас. — пожала плечами Мара. — Мать согласилась довезти вас. Значит так надо. И свою плату, вы, по-видимому, уже внесли. — она окинула его краем глаза. — Так что не смею требовать с вас большего. Хотя, конечно, можно было бы.

— Как будто это мы виноваты в том, что на вашу посудину набросились пираты. — встрял недовольный Джесси Редмаунт. — Или, это мы, по вашему, привлекли огромное морское чудовище?!

— Кто знает, может вы действительно его прикормили. — она сказала это, не улыбнувшись, хотя, казалось бы, шутила. Редмаунт сплюнул ей под ноги, поднявшись и пошагав прочь.

— Не обижайтесь на сира Джесси. — махнул рукой Каранай. — Риск смерти слегка подтачивает галантность даже у рыцаря.

Мара не соизволила ответить. Докучать ей мужчина не стал, оставив ту считать свои грузы и разбирать потери. Он пошагал прочь, следом за сиром Джесси. Твердая земля под ногами пьянила голову. Скрипящий деревянный помост у пристани заставил его поежиться, вспоминая, как переламывались от удара чудовища доски корабля. В тот момент ему, наверное, показалось, что это конец и там, посреди глубины моря, черного, как ночь, и закончится его жизнь. Несколько морячек вытащили его, промокшего и дрожащего, обратно на палубу. Но страха он наглотался не меньше, чем соленой воды. Даже сейчас, казалось, уже высохший камзол натирал конечности сухой солью. Эндри Каранай сделал глубокий вдох.

Ишерон. Мужчина поглядел на черепицы, покрывающие сотни и сотни маленьких домишек и домишек побольше. Когда-то здесь мог бы быть и его дом. Он осел бы здесь с Ильдой, а их детишки игрались бы на берегах рек, протекающих Крылом Мотылька. Потерев глаза, он на мгновение остановился, чтобы осмотреть город. Его привязывало к этому месту далеко не только родство с братом. Тут, на попечении Роддварта, росла и его собственная дочь. И не только она. Каранай поглядел, как вдалеке, куда уже удалялся сир Джесси, два бугая-Тонна укладывали его груз рядом с паланкином матери. Он столько выбирал все эти подарки для семьи, что потерять их в морской пучине было бы для него обиднейшим потрясением. Благо, все обошлось. И, быть может, если они слегка и промокли, это все еще лучше, чем отправить сундуки с пожитками на корм морским тварям.

Встреча с семьей предстояла ему прежде всего. Сейчас торопиться некуда, хотя он и чувствовал нависающую над спиной тень возложенной на него ноши. Мьор Роллад наказал ему поспособствовать верному выбору лорда Шеппа. И эта тень, когда он вспоминал о ней, тяготила плечи. Он уже имел дело с ицхами. Дикий, чужой и непонятный ему люд. Лишь по глупости молодых лет он соблазнился острой экзотике этого места. Все новое казалось ему сладким на вкус, как здешний гранат. Но у всего чужого и манящего есть обратная сторона. А сок диковинного плода может таить яд.

У ожидавшего их сопровождения уже собралось довольно много людей. Сир Джесси проскальзывал к ним через матросов, Эндри шел следом. Шум и гам наполняли пристань. Доносились крики моряков. Бетта командовала, куда переносить выгруженные ящики. Юная дочь леди Ронды носилась, вереща и играясь сама с собой. Братья Тонны уже приветствовали кортеж, присланный братом. Несколько конных всадников и стражников. Руководил им сир Вилфред Тонн, матерый кастелян. Он поприветствовал Караная поклоном и предоставил тому лошадь, на которую Эндри еще стоило труда забраться.

— Наше счастье, что вы прибыли целыми и невредимыми, сир Эндри. — сказал ему Тонн. До этого он любезно приветствовал своих племянников, обнимая их и пожимая массивные ручищи двух обалдуев.

— Вашими молитвами. — утер вспотевший лоб Редмаунт, чихнув.

— Поглядите на кренящуюся посудину, которая едва ли нас довезла, и вы не усомнитесь, что это действительно то еще счастье. — вздохнул Каранай.

— Да уж. Вижу. Племянники уже рассказали мне. — тяжело вздохнул Тонн.

— Это верно, ну и в передрягу мы попали, дядя Вил. — сказал Тим.

— Ну ничего, разве что штаны подмочили! — рассмеялся Том. Брат и дядя последовали его примеру. Эндри Каранай не нашел этого смешным.

— Матушка, — мужчина подошел к крытому паланкину, в котором располагалась леди Иринэ. Распластавшись на подушках, она покачивала перед лицом веером. — вы тут не употели, в ожидании?

— Теплые края милее холодного моря. — усмехнулась леди Иринэ, с щелчком сложив веер и глянув на сына. — Мои старые кости с радостью погреются после стольких-то дней в каюте.

— Вы крепко держитесь, матушка! — устало кивнул Эндри.

— Подумать только, морское чудище. — процедила с ухмылкой старческим хриплым голосом мать. — Ваш отец бы не поверил, коли я сказала бы ему!

— Это верно… — причмокнул мужчина, попытавшись улыбнуться. Лорд Эрвин, будь он жив, наверняка только посмеялся бы такому рассказу.

— Так что, вы готовы отправиться? — обратился к ним сир Вилфред Тонн, покручивая пальцами свои мощные усы с бакенбардами.

— Вы взяли все, что мы выгрузили? — обратился к братьям Эндри.

— Да! Да! — вторили ему дуплетом братья Тим и Том.

— Тогда не стойте столбом и подсобите взобраться на лошадь. — бросил он.

Поднимаемый братьями паланкин слегка скрипнул под весом леди Иринэ, повозка, которую пригнали сюда слуги Роддварта медленно поехала вперед, груженная их пожитками. Эндри с усердием уселся на кобылу, стараясь поудобнее устроиться в седле. Лошадь, недовольно фыркнув, поплелась следом за всеми, когда Каранай ткнул ее сапогами в бока.

Пыль, наполнявшая городские улицы, погоняемая ветром с побережья, скользила по мощенным переулкам между копыт коней, как волны на морской глади. Эндри видывал много городов, но никакой из них не был таким же пыльным, как Ишерон. У него запершило в горле. Жара довольно скоро разогрела его камзол и он начал потеть. Расстегнув его у воротника, чтобы хоть как-то облегчить духоту, он вздохнул посвободнее.

— Вот это, значится, могли бы быть твои владения? — оглядываясь по сторонам на лавочки купцов и облеплявшие улицы домики, сказал Редмаунт.

— Не совсем. — пояснил Каранай. — Мне полагался надел земли, который ранее принадлежал дядюшке. Туда мы и направляемся.

— Зазря ты от него отрекся. — подставил лицо солнцу сир Джесси. — Здесь тепло, сухо… и даже море издали не такое раздражающее. Кхе! — зашелся кашлем рыцарь, оглянувшись на оставленный ими позади причал.

— Первое впечатление обманчиво. — возразил ему Эндри Каранай.

Город, кроме шума и грязи, в некоторых местах был крайне тесен и жутко вонял. Эндри морщился, но не подавал виду, как это его раздражает, в отличие от Редмаунта, с трудом скрывающего рвотные позывы, когда они проезжали недалеко от районов на склоне города, куда сливались по каналам городские нечистоты. На фоне этого запаха и раздражающего уши людского гула, особенно странно смотрелась возвышающаяся над другими зданиями с красной черепицей, Часовня, где сейчас, верно, готовились к молитве, и выглядывающий из-за прочих построек, дворец лорда-управителя. Он как-то давненько бывал там и оценил красоту этого места. Лорд Шепп не скупился на роскошь, чтобы показать, что его возвысившийся купеческий род тоже на что-то годен. Эндри, впрочем, мог понять его чувства.

За воротами Ишерона наконец-то стало спокойнее, хотя крестьяне, горожане и неместные гости порта, все еще бродили по окрестностям. Запах стоков почти улетучился, и вскоре исчез совсем. Зато взору открылись поля, житницы, деревеньки, леса неподалеку, и горы. Ах, горы, стоящие на горизонте. Леди Иринэ, заслышав об этом, приоткрыла занавески своего паланкина, выглянув оттуда и глядя на заснеженные вершины.

Их путь к поместью брата пролегал вдоль одного из трех течений Крыла Мотылька. Свежее журчание реки придавало сил и решимости. Ее прохлада, поднимающаяся в воздух, освежала зной дня. Здесь было суматошнее, чем он помнил. Кони, люди… Ишерон расцветал и поля полнились работящими крестьянами. Чуть поодаль цвели виноградники. Их тоже было больше, чем ему запомнилось. Но больше всего его внимание привлекла толпа неподалеку от селения, стоящего поблизости к берегу одного из легких ответвлений Северной Вены.

— Это что тут за суматоха, сир Тонн? — кивнул он на шатры, коней и уймы людей, шныряющих между кострами. Оттуда доносилась музыка и смех. Звучали бубны и какие-то дудочки. Доносился запах конского табуна.

— Нарсарри. — хмыкнул старый кастелян сир Вилфред.

— Кипит жизнь, как я погляжу. — улыбнулась леди Иринэ.

— Стоит держаться от этого табора подальше, — нахмурился сир Джесси Редмаунт. — ворюги и обманщики. Меня однажды надули на целый кошель.

— Ицхи уже погнали их со своего берега. — бросил Вилфред Тонн. — Я бы посоветовал лорду Роддварту сделать то же самое.

— И почему же он их не прогнал? — возмущенно спросил Редмаунт.

— Надеется обойтись без шума, не знаю. — пожал плечами Тонн. — Ему не хочется привлекать излишнее внимание. Крестьяне их терпят, пока что. Вот и мы не трогаем. А то еще дойдет до ножей…

— В городе свадьба будет, как мы слышали. — обратился к дяде Тим.

— Да-да, в порту только и судачат. — кивнул Том, неся паланкин с братом.

— Сын милорда-градоначальника женится. Все верно. — кивнул кастелян, едущий вперед всех. — И Шепп был бы недоволен новому кровопролитию в преддверии такого празднества.

— Новому? — прищурился Эндри. — А что, уже было старое? Небось, опять селяне не поделили что с ицхами?

Взгляд обернувшегося на него Вилфреда Тонна был хмурнее обычного.

— Я думаю, милорд Роддварт сам вам об этом расскажет. — хмыкнул он. На самом деле это напрягло Эндри. Но он не подал виду. Что тут случилось?

Дядино поместье при Роддварте казалось куда более оживленным, чем Эндри Каранай его помнил. Давненько он тут не бывал. Какую-то часть дома отстроили заново, и старое жилище почившего лорда Анчара, полное слуг, стражи и жизни теперь казалось практически новым. Выстроенное из камня и дерева, оно не было крепким, как замок. Но небольшая башня, возведенная тут еще до дяди, сошла бы за место для обороны. Деревянная кладка вперемешку с камнем создавала слегка нелепое впечатление. Но негоже было бы жаловаться. В особенности, раз он сам передал его брату. Роддварта, сколько он себя помнил, в этом поместье все устраивало.

Остановившись у конюшен, они принялись слезать с лошадей. Паланкин леди Иринэ аккуратно поставили на землю. Подбежавшие к ним спешно конюшие помогли Эндри спешится. Он отряхнул запылившийся, слегка, камзол и потер свою бородку. Соляр, горящий ужасно ярко, разогревал землю и чувствовалось, что не только людям, но и лошадям сейчас не очень сладко от такой жары.

— Матушка! — радостный клич сразу выдал голос Роддварта. Облаченный в свой черный кафтан, он приветственно раскинул руки, глядя, как братья Тонны помогают леди Иринэ выбраться из паланкина, кинжалы зазвенели у него на груди. Следом вышла его жена со своими служанками. В платье, с манерно горделивым лицом, как и всегда. Долийка, что с нее взять.

— Родди! — леди Иринэ Каранай на старости лет, при грузном своем теле, трудно было стоять на ногах, но она все же держалась ровно, приобняв сына и потрепав его за волосы и расцеловав в обе щеки.

— Миледи. — поклонилась свекрови братнина жена, леди Кина.

— Брат! — расплывшись в улыбке, направился к нему Роддварт.

— Сколько зим уж? — спросил мужчина, обняв его, Эндри похлопал Родди по спине. Брат положил руки ему на плечи, радостно вздохнув.

— Немало. — ответил ему младший брат. — Три? Четыре, или… Ты, я смотрю, только прибавил в теле? На корабле так хорошо кормят, или это у Ричатта сегодня урожайный год? — легонько хлопнул его по пузу Родди, всяко не со зла. — Ты, кажется, намеревался следить за своей благородной формой, когда мы виделись в последний раз. — улыбнулся он.

— А ты так и не сбрил эти свои усы. — шутливо подметил Эндри, кольнув того в ответ. Брат помолчал мгновение, а после они оба рассмеялись.

Он представил брату с женой своих попутчиков, близнецов Тоннов и Джесси, а также попросил брата распорядиться, чтобы его слуги разгрузили дары. Пришлось только пояснить, чтобы те были поаккуратнее. Ибо груз мог слегка подмокнуть в море. Брат расхохотался.

— Подмокнуть? — спросил он. — Это как же он так успел?

— Нас протаранил левиафан. — с серьёзным лицом сказал Эндри. Брат, хлопнув его по плечу, рассмеялся еще больше.

— Да уж, Эндри, левиафан, так левиафан. Что, неужто дурные матросы уронили его в воду, пока выгружали?.. — не унялся брат. Не заметив особой улыбки или смеха ни на лицах Тоннов, ни у Эндри с Джесси Редмаунтом, ни даже у матери, он мигом стал куда серьезнее. — Левиафан?

— Да. Самый настоящий. — наконец приподнял уголки губ Эндри.

— Шутки шутите? — недоверчиво окинул их взглядом брат.

— Ни капли, Родди. — с легким задором ответила леди Иринэ. — Это было чудовище из глубин. Самое настоящее. — мать это будто бы забавило.

— Постойте, миледи, — обратилась к матери леди Кинарин, придерживающая ее под руку. — вы хотите сказать?..

— Если вы сомневаетесь, — откашлявшись, сказал Редмаунт. — то на пристани в Ишероне стоит на приколе наше злосчастное судно с пробоиной в борту. — поправил он свой плащ. Тонны кивнули, вторя ему.

— То есть, брат… — Родди прищурился, слегка ошарашенный.

— Настоящего анвара ничего не берет, — Эндри хлопнул его по плечу, пошагав в сторону поместья, надеясь скрыться от жары и уж потом поболтать с родственничками о левиафанах и прочих морских тварях. — есть ли у вас прохладная вода и чего перекусить? Море, знаешь ли, брат, навевает жажду и голод поболее, чем кажется.

— Я наказала слугам приготовить закуски к вашему приходу, как только мы узнали… — начала Кинарин, спешно. Видимо, не ждали.

— Не стоило, право, так волноваться, миледи. — махнул рукой женщине Эндри. — Прохладная вода прополоснуть горло сейчас мне будет милее всякой закуски.

— А вы не голодны, матушка? — Роддварт обратился к леди Иринэ.

— Уволь, Родди, я нахлебалась водицы вдоволь. — рассмеялась в ответ ему мать. — Мне бы сейчас просто передохнуть с такого пути. — сказала она.

Внутри поместья, оказалось, однако, не столь прохладно и легко, как ему представлялось. Соляр медленно, но верно, раскалял каменные постройки, а деревянная часть дома полнилась духотой, несмотря на распахнутые настежь окна и двери. Даже разложенный слугами по углам комнат лед очень слабо помогал в такую жарищу.

В холле, который их встречал, висели, словно приветствуя, картины, подобранные Роддвартом. Отец и дядя, как живые. Кто бы ни был автором, он очень верно изобразил грозный взгляд лорда Эрвина исподлобья. Тот смотрел с изображения, почти, как настоящий. Грозный и мощный, широкий и сильный. Таким он и был, их отец. Дядя Анчар рядом в пафосе своих одежд не то, чтобы сильно отличался от живого, но что-то в нем было не так. Эту картину, думается, заказывал сам дядюшка. Уж больно он тут статен и красив. В памяти Эндри, покойный Анчар Каранай не был столь уж собою хорош. Хотя, может память его и подводила. Все-таки, он тоже уже не молодеет. Как минимум художник достоверно передал любовь дядюшки к перстням, золоту и вычурной одежде. Он любил подмечать, что он «лорд Анчар» всем своим видом. Отец косо смотрел на него по этой причине.

Освежив горло холодной водой, он почувствовал себя заново родившимся. Леди Иринэ отвели покои на первом этаже, где, как посчитала хозяйка дома, более прохладно и уютно. Мать не противилась и согласилась остановиться именно тут. Тонны и служанки отправились сопровождать ее. Кастелян Вилфред с Джесси Редмаунтом заболтались о чем-то у конюшен.

— Рад видеть тебя в добром здравии, Эндри. — сказал Роддварт, открывая перед ним дверь в гостевые покои. Здесь, в отличие от многих виданых им замков не было ни каминов, ни печей. Еще бы, под такой-то жарой. Зато слуги спешно меняли уже растаявший лед на свежий.

— И я тебя. — расстегнув камзол и чувствуя, как рубаха липнет к телу от пота, Эндри Каранай повалился на мягкие подушки кресла.

— Вам не нужно вино, или… — спросила леди Кинарин.

— Не хочешь гранатового нектара, брат? — Роддварт кивнул на стоявшие на столике бокалы. — Или, может, виноград? В этом году уродилось довольно много… бочек в погребе хватит. — он улыбнулся.

— Ох, нет, брат, погоди с вином. — приподнял ладонь Эндри. — Дай мне слегка передохнуть, а уж потом я отведаю твоего винограда. Путь по морю изнуряет больше, чем ты думаешь, особенно если в попутчиках у тебя всяческие чудовища из глубоких вод.

— Ты проделал большой крюк, брат. Не проще ли было отправиться сушей? И меньше бы испытаний упало на долю леди-матери. — сказал Родди.

— Наш дорогой Ричатт посылал меня к королю. — прямо без утаек ответил ему Каранай. — Пришлось плыть через Грандстоун и Сефид. Та еще поездочка, могу я тебя уверить.

— Вот же-ж… — приподнял брови Родди. — ты, значится, еще и к его венценосному высочеству заглядывал на погостить?

— Пожалуй так. Мне довелось увидеть короля Мьора во всем его… величии, пожалуй. — с легким смешком ответил Эндри.

— Он лично принимал вас? — с сомнением вопросила Кина.

— Скажем так, мне довелось его повидать. И поглядеть на Лучезарную Корону. — шутливо бросил он. — Не сказать, чтобы Грандстоун был таким уж приятным местом. Холод до костей, да дождь. Не в пример здешней погодке. Мой попутчик, сир Джесси, подхватил там простуду, я думаю.

— Рич отправлял тебя по какому-то поручению? — удивился брат.

— Ах, не бери в голову. — быстро отмахнулся он. — Я всего лишь должен был убедить лорда-хранителя в том, чтобы он разрешил братнин земельный вопрос. А вместо этого, как видишь, я еще и Его Святейшество лицезрел.

— Вот так приключеньице, брат. — кивнул уважительно Родди.

— Достойное настоящего анвара. — Эндри приподнял один из кубков. — Миледи, а не найдется ли у вас еще прохладной воды. Может, с лимоном?

Кина подозвала служанок и те принесли ему целый графин такой. Терпкий и кислый. Самое то, что нужно в удушающую жару.

— А где же твой кафтан, брат? — улыбнулся Родди, оценивая его камзол. — Я надеялся поглядеть, не заржавели ли еще кинжалы на твоей груди?

Эх, брат, он всегда был таков, думалось Эндри. Родди есть Родди.

— Я оставил его у Ричатта. Не плыть же мне через студеные холодные валы в одном кафтане! — отшутился он перед младшим. На самом же деле его старый кафтан стал ему маловат. Он уже не влезал в него, а ремня не хватало, чтобы опоясать его солидный живот. Давно следовало прикупить новый, как советовала мать.

— Отец бы пожурил тебя за это. — весело заметил Роддварт.

— Да, я в этом не сомневаюсь. — отпил еще воды Эндри. — Его портрет в холле сложно не заметить. — причмокнул он. — Ты специально повесил его?

— Чтобы не забывать о том, кто и откуда мы есть. — гордо ответил брат.

— Ха, тут уж забудешь. — покачал головой Каранай. — Прелестный вид на здешние горы открывается. Леди-мать оценила.

— Мы можем как-нибудь съездить туда. Путь недалекий. — довольно резво предложил Родди. — Возьмем коней и, как в старые добрые…

— Ты что, собрался ехать в горы? — прищурилась Кинарин.

— Это мой дом. Кровь анвара всегда зовет нас домой. Верно, Эндри? — уперевшись руками в бока, он явно искал поддержки в лице брата.

— Да. — кротко кивнул тот, не то, чтобы действительно горя желанием отправляться к хребтам. — Это точно.

— Даже не думайте об этом. — в отличие от брата, взгляд и голос Кинарин Каранай сочился серьезностью. — Или ты забыл, что…

— Ай, бояться волков — в лес не ходить. — скривил брови Роддварт.

— Что-то случилось, брат? — напрягся Эндри. Что-то не так.

— Пустяки. Говорят, пропало несколько селян. Ицхских. — пожал плечами тот. — Люди боятся, что это дикари обнаглели.

— Что же это, они спустились и аж через предгорья пробрались сюда? — он немало слышал о грифоньем народе. Его предки, как и все анвары, питали к ним кровную ненависть. Сам он, кроме сказок, конечно, не встречал тех.

— Вот и я говорю. Не верю, что это зверье набралось бы такой наглости. — согласился с ним Родди.

— Даже не думайте отправляться в горы. Сейчас это опасно. К тому же, я слышала, что зачастили обвалы. — леди Кина скрестила руки на своей массивной груди. — Тонн говорит, что группа купцов, которые должны были прийти сюда еще весной, так и не объявилась. Это…

— Наша родина. Анвары — дети гор. — муж грозно поглядел на нее.

— А не кажется ли вам, что эти… нарсарри, — прикусил губу Эндри, глядя на брата и его жену. — могли бы и похитить кого-нибудь. От их таборов следует держаться в стороне.

— И я им всем об этом говорю. — возмутилась Кинарин. — Кстати, где мальчики? Они так и не вернулись из этого сборища бродяг?

— Им нечего там опасаться. — отмахнулся Родди. — Там полно стражи и крестьян. Едва ли они потащили с собой золото, которое можно увести.

— Они потащили с собой Тию. — бросила женщина. Эндри тут же отставил чашу с водой в сторону. — Кто знает, что взбредет молодым в голову?

— Вы что же, отпустили мою дочь без присмотра к этим… — он приподнялся, чувствуя то ли волнение, то ли негодование. Ему это было несвойственно. Оттого Эндри Каранай слегка растерялся.

— Не беспокойся брат. Остынь и сядь. — хлопнул его по плечу Роддварт. — Я послал за ними и парни с моей ненаглядной племянницей скоро вернутся. Они еще не знают, что ты с матушкой прибыл.

— Ах, ненаглядная племянница. — завела глаза Кинарин, тут же довольно пристально уставившись на Эндри. — Твоя милая дочурка просто «загляденье», ничего не скажешь. Тебе стоило отправить ее фрейлиной к жене или дочери какого-нибудь знакомого лорда. Здесь… раздолье слишком раскрепостило ее.

— Помолчи. — грубо бросил Родди. — Ты не знаешь, о чем говоришь. Тия — анварка. Кровь в ее венах кипит, как горный поток. Но со временем это пройдет и она образумится. Все девушки такие.

— Вспомни сколько ей лет, Роддварт! — поджала губы Кина. — Эндри, может, хоть ты пояснишь своему брату, что вручил ему на воспитание племянницу, а не какую-то дикую чужачку.

— Что же такого Тия натворила, что снискала такое… отношение? — Каранай поправил свой ремень. Ему было удивительно слышать о Тие что-то подобное. Свою юную малышку он помнил милейшим дитем.

— За твоей дочерью нужен глаз да глаз. Наши запреты для нее ничего не значат, а в этикете девочка смыслит не больше крестьянской девки. — довольно резко выкинула Кинарин. — Ей нужен строгий урок. Отцовский урок, Эндри. Может, хоть тебя она послушает!

— Кина, — строго сказал жене Роддварт. — довольно. Мой брат только вернулся с долгого пути. Дай ему передохнуть.

— Ах, передохнуть? — вскинула бровь Кинарин. — Что-ж, пускай. Надеюсь, ты хотя бы сам соблагоизволишь рассказать, ему чем чревато такое отношение и сколько бед чужие дети могут причинить.

— Что за беды? — Каранай глянул на брата. — Ну же, я чую, что-то не так. Тия вытворила что-то? Или, может…

— Твой ублюдок… — ядовито выдавила Кина, Эндри тут же напрягся, но Роддварт оборвал ту прежде, чем она закончила.

— Ступай, займись делом. Я все сам расскажу. — в не терпящем возражений тоне сказал жене брат. — Давай. Дай мужчинам поговорить наедине. — Она поглядела на него несколько мгновений холодным взглядом, фыркнула, взметнула юбками и ушла.

— Не таи, брат, — спешно выпалил Эндри. — что стряслось?

— Чадд в темнице у лорда Уальдмара. — потемневшее лицо Роддварта говорило, что он абсолютно серьезен. — Он, с моим парнями, влезли в какую-то перепалку с ицхами прямо на городской площади. Дошло до мечей. И бастард убил какого-то парня из людей Шайхани.

— Ох, вот дела… — прикрыл лицо рукой Эндри, помассировав глаза. Это очень сильно усложняет дело. Его незаконный сын всегда был грубым и резким мальчиком. Грязная кровь, как любят говорить о таких детях. Но Каранай и подумать бы не мог, что Чадд будет повинен в чьем-то убийстве. Хотя в том, что парень мог нарываться на драку, он усомнится не мог.

— Лорд посадил его в темницу по доброте своей душевной. — сделал глубокий вдох Родди. — Вызывал меня на разборки. Хотел, чтобы я отвечал за бастардовы проделки. Впрочем, и мои парни тоже хороши…

— Спасибо, брат. — кивнул ему в ответ Эндри. — Я… благодарен, что ты… ах, вот же проклятье! Теперь ведь старый толстяк решит и с меня спросить за это? Вот так неувязочка. — он почувствовал, что попал впросак.

— А что не так? Боишься навлечь на себя гнев Шеппа? — погладил усы Роддварт. — Его сын скоро женится. Он вряд ли сменит свое решение насчет Чадда сейчас. Не хочет проливать кровь. И не станет, зная Шеппа.

— Да, у меня… были еще дельца в Ишероне. Нужно было переговорить с лордом Уальдмаром. Но это… это усложняет дело. — Каранай обтер вспотевший лоб рукавом.  — Ах, Чадд, будь ты неладен. — сжал кулаки Каранай. — Судя по всему, я не задержусь за твоим столом, брат. — обратился он к Родди. — Видимо, нужно навестить моего непутевого сынка…

— Шепп сказал свое слово. — пожал плечами брат. — Радуйся, что его не казнили за такое. Убийство среди бела дня.

— Он согласится на выкуп? — прищурился Каранай.

— Я не знаю. Ицхи Шайхани взвоют волком, если он его отпустит. — насупился брат. — Свалились же нам на голову все эти неприятности…

— Отцам приходится держать ответ за сыновей. — вздохнул Эндри, чувствуя себя дурно от такого поворота событий. Или от жары? — Так или иначе…

— Ричу за детей не позорно, в отличие от нас? — с легкой усмешкой спросил брат. — Наши племянники, чур, достойны своего папаши. Как они?

— Младшенькие напрашивались сюда с леди Иринэ. Но… ты знаешь Ричатта. — отмахнулся рукой Эндри Каранай. Старший брат по части своего семейства был более чем строг. — Рич, впрочем, передавал тебе наилучшие из пожеланий. Когда-нибудь он надеется повидаться с тобой снова.

— Давненько мы не собирались так. — кивнул младший брат. — Три брата, вместе до конца, как в старые добрые… Может, стоило бы посетить Рича…

— Так что же тебе мешает? — прищурился Эндри.

— Сам же видишь, сколько тут дел. Сколько проблем. — развел руками Роддварт. — Добро тебе брат путешествовать налегке, когда ты свалил на меня всю эту господскую работу. — вновь рассмеялся Родди. Он улыбнулся.

— Может нам и доведется всем встретится, на старости-то лет. — ответил он младшему брату. — Оглянемся назад, померяемся достигнутым…

— Эх, дожить бы еще до этой старости. — сказал ему брат. — Кто знает, что для нас готовит судьба, так что не зарекайся. От чумы и от войны никто не защищен. А сейчас, особенно. Говорят за горами зашевелились ицхи…

— Да. Я слышал об этом из уст самого лорда-хранителя. — вздохнул Эндри.

— Ну что-ж, война так война. — смело бросил Роддварт. — Если нам суждено пойти в бой, анвару не страшно обнажить клинок. Пускай боятся наши враги, верно? — брат всегда был так горделив.

— Естественно. — не стал спорить Эндри. Хотя войны ему уж точно не хотелось бы. Ведь именно затем он и здесь. Мьор Роллад поручил ему это.

— Может так и встретимся? Три брата, славных сына гор, стоят насмерть среди родных утесов. Никто не пройдет мимо нас. — усмехнулся Родди.

— Будем надеяться, что братская встреча возможна и без войны. — Эндри отпил еще воды от пересохшего болтовней горла.

— Не страшно. Ратное дело — самое достойное для мужчин. Оно закаляет. — с легкой грустью сказал Роддварт. — Подумать только, а мой наследник предпочитает мечу перья, выцарапывая на бумагах стишки.

— Перья способны лишать людей жизни, ничуть не хуже мечей. Они на пару с чернилами развязывают войны и вершат судьбы. — возразил ему Эндри.

— Как и мечи. Едва ли один взмах клинка будет худшей причиной для войны, нежели роспись чернилами. — брат налил лимонной воды и себе.

— Мечи способны развязывать войны, как и отнимать жизни. Но на сотню жизней пригодится сотня взмахов, а то и сотня людей. В то время, как тысячи сложат головы от одного росчерка пером. Не недооценивай этого брат, мечи развязывают войны, а перья кроме прочего, способны их закончить. Как и пощадить тысячи душ, вместо того, чтобы отнять. — настоял Каранай.

— Рыцари тоже клянутся на мечах, Эндри. Не на гусиных перьях. Одним пером честь нашего дома ты не защитишь и новых земель не отвоюешь.

— А это… мы еще увидим. — улыбнулся он.

Жена брата, слегка поубавив свое негодование, принялась командовать слугами, указывая тем, какие блюда подать и какие вина откупорить. Их с матерью неожиданный приезд явно застал местные погреба врасплох. К Эндри аппетит вернулся лишь чуть погодя. Мысли о Чадде, лорде Уальдмаре и всех проблемах, которые ему сулят такие премерзкие обстоятельства, слегка не давали ему нормально перекусить.

Племяннички с его дочерью заявились не сразу. Хотя, было видно, что они торопились и были удивлены их прибытию. Родди глянул на сыновей.

— Ну что, навеселились? — сказал брат. — Я надеюсь, эти нарсарри не увели ни у кого из вас кошелек? — спросил он.

— Можно сказать, что у Энрика увели. — улыбнулся старший.

Все они так изменились, что Каранай не смог скрыть своего удивления. То, какими он их запомнил не шло ни в какие сравнения с тем, какими они стали. Худощавый и слегка смущенный Рейвин, которого Эндри видал еще совсем мальцом, теперь вырос в высокого широкоплечего мужчину. Свои волосы, огненно-рыжие и длинные, он завивал в хвост. Худоба все еще была присуща ему, но выглядел он все равно статно и гордо. По анварски.

— Кажется вы застали нас врасплох, дядя. — улыбнулся ему Рейвин, поклонившись и поприветствовав Эндри рукопожатием и объятьем. — Вы, вижу, непривычны к местной жаре?

— Да. — мужчина снова промокнул пот. — Это то еще испытание…

— Для анвара это легкое испытание. — усмехнулся второй сын Роддварта, Энрик. Он был крупнее брата в руках, плечах, ногах и груди. Еще с детства, сколько помнилось Эндри, его второй племянник был любителем поскакать на лошади, составить отцу компанию на охоте или потягаться удалью в драке со своими сверстниками. Теперь, однако, он был уже не юнцом, а самым настоящим мужчиной. Отрастил бородку и усы, а держался как самый настоящий горец. Никто не посмел бы ему перечить. Было в нем что-то от деда, лорда Эрвина. Неуловимое сходство. — Нам довелось узнать, что вы чуть было не потонули, дядя? Все ли хорошо?

— Более или менее. — слегка улыбнулся племяннику Эндри. — Не скажу, что промок в море больше, чем от духоты и здешнего жара. Энрик рассмеялся и тоже поприветствовал его, похлопав по спине. У него была крепкая рука и довольно болезненное рукопожатие.

— Рады, что вы добрались, дядя. — сказал последний, младшенький, по имени Данни. Он тоже подрос, хотя юность все еще сквозила в его чертах. Третий сын Роддварта чем-то больше походил на мать, что особо хорошо подмечалось, когда она стояла позади него. — А как бабушка?

— Ах, ей, кажется, только по вкусу пришлось наше морское приключение. — он пожал племяннику руку и сам тряхнул его за плечо. — Хотите, она еще и про левиафана вам расскажет. Леди Иринэ явно под впечатлением.

— Левиафана? — рассмеялся Энрик. — А про русалок будет?

— Вот и узнаете. — пожал плечами Каранай, оглядев племянников. — Вы все ужасно выросли. Ты то вообще, Энрик. — кивнул он на среднего братниного сына. Тот показал гордость за эту похвалу. — А где…

— Батенька! — резво, как стрела из засады, наскочила на него, хохоча, Тия, повиснув на шее отца. Он аж пошатнулся, пытаясь удержать девочку.

— Ох! — дочь, бросившаяся на него, чуть не выбила из него весь дух.

— Ты приехал! — пролепетала она с радостным визгом.

— Ну вот и моя дочурка. — Эндри подхватил ее под руки, также, как в ее бытность совсем маленькой и провернул в воздухе под звонкий хохот дочери. Она заметно потяжелела и явно стала выше. Ее смеющееся лицо, усыпанное веснушками и огненные волосы, развивающиеся густыми не расчёсанными клочками, тем больше делали ее похожей на мать. — А ты стала уже совсем взрослой! — удивился он.

— А ты все такой же! — она не отцепилась от него, даже когда Эндри поставил ее на пол. — Я так рада что ты вернулся!

— Я тоже рад. — потрепал ее гриву Каранай.

— Мы все рады, дядюшка. — вставил Рейвин. — Видеть вас в добром здравии всегда приятно. — он явно проявил любопытство. — Расскажете, как добрались? Что видели в пути? Ну, кроме левиафанов. — племянник пустил смешок. Значит, тоже не верит.

— Расскажу, Рей. Расскажу. Но потом, — он махнул рукой. — сейчас я слегка утомился и был бы не против перекусить. А занятные рассказы вам с удовольствием предоставит и бабушка.

— К слову, где она? — спросил Энрик.

— Леди Иринэ сейчас готовится к трапезе. — ответила Кинарин Каранай. — Вы все успеете поприветствовать бабушку за столом.

— А пока что у меня припасены для вас… гостинцы. — слегка неловко сказал дочери и племянникам Эндри. Они переглянулись, видимо, удивившись, но он заметил у молодежи заинтересованность. Когда слуги внесли сундуки, принявшись их отворять, гостевой зал оживился и наполнился семейной суетой. Пока они с Родди говорили о том, как поживает их старший брат, семейная его чета распаковывала и оценивала подарки. Леди Кинарин примеряла украшения. Рейвин разглядывал слегка помятые от влаги книжные страницы. Третий из сыновей брата безуспешно пытался открыть коробку с засахаренными фруктами.

Пока мать отдохнула и спустилась в чертог, где располагался стол, яства, наспех подобранные леди Киной, уже были расставлены. Слуги принесли початки сыра с местных сыроварен и вино из граната, еще более кислое, чем Эндри запомнилось. Племянники принялись благодарить его за подарки. Он надеялся, что не прогадал. Больше всего явного интереса проявлял Рей. Эндри помнил, что тот писал стихи или что-то в этом роде. Томики, которые, по заявлению торговца, были написаны еще при королях из Арвейдиана, явно пришлись ему по духу.

— Арвейдские легенды. — кивнув, захлопнул книгу Рейвин, аккуратно укладывая их на полку. — Это интересно. Пожалуй, мне пригодится.

— Не задерживайтесь. Потом успеете все рассмотреть. — окликнула детей Кинарин. — Пойдемте к столу. Бабушка ждет вас.

Не смев ослушаться матери, его племянники поспешно пошагали приветствовать леди Иринэ. Тия задержалась еще на мгновение. Каранай обратил внимание, что она рассматривает прелестнейшую игрушку, которую он для нее припас. Кажется, девочка была в недоумении.

— Кукла? — с прищуром поглядела на игрушку Тия. Эндри, замешкавшись на мгновение, увидел, короткий лук перекинутый тетивой у нее через плечо, понял по одному ее взгляду, что дочь уже переросла эти подарки. Он устыдился, чувствуя, как легкая краска прошлась по щекам. Благо, борода скрыла это. Дочь, помявшись, вздохнула, опустив игрушку и обняв его, все так же крепко. — Спасибо, батенька.

— Пойдем к бабушке? — погладил ее по голове он.

— Давай. — Тия последовала за ним, отложив игрушку куда-то на комод.

Старая женщина из простого люда с мощными телесами, одна из прислуги, лепетала рядом с трапезной и пристыдила его дочь, чтобы та оставила свое оружие в коридоре и сняла испачканные в грязи сапожки. Эндри хотел было укорить какую-то старуху, чтобы та не смела указывать его Тии, что делать, но, когда леди Кина, выглянувшая из дверного прохода, подтвердила слова служанки, все-таки решил промолчать. Тия сменила свои потертые сапожки на кожаные башмаки и распрощалась с луком, явно горюя о такой разлуке больше, чем о какой-то кукле. Так это подметил Эндри. Его дочь, несмотря на не самый высокий рост, так резко выросла. Хотя черты ее все еще были юношескими, что-то от ребенка она уже оставила в прошлом. И Каранай посетовал про себя, что упустил этот момент.

Племянники уже толпились вокруг леди Иринэ, приветствуя и обнимая бабку. Эндри неспешно зашел следом за вбежавшей в трапезную Тией и налил себе вина из графина. В жару винные пары еще сильнее дают в голову, но в горле у него так пересыхало, что поделать с этим он ничего не мог.

— Бабуся! — подскочила к леди Иринэ Тия, проскользнув между кузенами.

— Ой, не придуши меня! — рассмеялась мать, когда внучка повисла у нее на шее. Тия, усевшись на колени бабушки, принялась дрыгать ногами. Совсем как маленькая. Женщина приобняла ее морщинистой кистью.

— Ах, Тия… ты совсем выросла. — приложила руку к ее щеке леди Иринэ.

— А вы словно и вовсе и не изменились, бабусь. — расплылась в улыбке Тия, пока сыновья Родди рассаживались за столом.

— Куда уж мне. — ответила женщина внучке.

К вину и сыру подали каких-то запеченных птиц, которые его племянники уплетали с куда большим удовольствием, чем он сам. Мать пробовала разные сыры, окуная их в мед, а Роддварт, пока все ели принялся рассказывать, как идут дела. За столом, он, конечно, упустил все то, что рассказал ему лично. Оттого выходка его бастарда тем больше не давала Эндри покоя. Он ел немного винограда, лениво запивая вином. А к жареной птице почти и не притронулся, в то время, как его дочь уже уплетала новую порцию, неаккуратно испачкав воротник жиром, несмотря на все возмущения Кинарин. От брата он узнал в подробностях и о предстоящей свадьбе сына лорда Шеппа, и о труде в винодельнях, и о крестьянской молве. Все это мало его интересовало сейчас. Больше волнения доставляло грядущее.

После все принялись расспрашивать их, о пути сюда, о братьях и кузенах с кузинами, о том, как дела в других частях королевства, которые некоторые из них и в глаза не видывали. Леди Иринэ принялась за рассказ об их плавании, о дочерях леди Ронды, пиратах и, конечно же, морских тварях. Эндри помалкивал, предоставляя пожилой матери делиться чувствами. Он уплетал свежие маковые булочки, которые принесли к столу слуги и заливал их вином с какими-то пряностями. Довольно необычного вкуса.

Мать взялась расспрашивать своих внуков о том, как им живется и те, наперебой, начали свои похвальбы. Рейвин, особенно громкий после бокалов вина, принялся делиться историями о какой-то своей поэме, которую он выдумал во время странствий. Эндри на это только улыбнулся. Когда-то давно, вступив в возраст и узнав о своей будущей невесте, его племянник решил повидать мир, как он сам заявил. И отправился в путешествие по разным частям света. Каранай надеялся, что в этом была и его заслуга. Он, бывало, рассказывал маленькому Рейвину о далеких городах, королях и рыцарях. О славном Арвейдиане и вольном Индавире, о горах, портах и долинах. Наверное, это оставило след в душе его, уже явно выросшего, племянника. Впрочем, как он знал, не обошлось и без проблем.

— Хорошие, видимо, корабли строят эти дикие северяне. — с какой-то неуловимой долей шутки, приподнял бокал Рейвин. — Мне повезло меньше.

Он налил себе еще вина, а его братья и Тия начали смеяться. Роддварт с леди Киной, однако, не показывали то, что оценили издевку сына. Оно и ясно. В пути корабль Рейвина попал в шторм и разбился. И только чудом он с каким-то индавирцем сумели вернутся домой. Такой, по крайней мере, эту историю слышал от племянников Эндри Каранай.

— Да уж дядя. Держите Рея в курсе, на каких посудинах лучше плавать. — ехидно подметил Энрик, разделывая своего запечённого с медом птенца.

— Все эти корабли — одинаковые посудины. — отмахнулся Эндри. — Мне повезло и только чудом мы оказались тут. Эти «дикие северяне» сейчас в порту, вычерпывают водицу из своего пробитого суденышка.

— Судьба вам благоволит, дядя. — грустно вздохнул Рейвин. — Доводилось мне видеть, как и крепкие судна разлетаются о скалы, как хрусталь.

— Довольно о разбитых судах. — вставила с явным недовольствам Кинарин. Она подозвала слуг. — Принесите свежих фруктов.

Поняв, что тема этого разговора не всем приходится по душе, Эндри оставил в стороне бедствия на море, позволив говорить другим. К столу принесли спелые красные гранаты, яблоки и груши, финики и налитые соком апельсины, которые аж брызгали, при попытке разломить их. Тия погорела и на этом, когда струя сока вылетела ей в лицо. Кинарин указала ей строго, что для разделки фруктов у нее лежит нож, и девушка грустно притихла. Но когда сок брызнул и в лицо самому Эндри, при его столь же неуклюжей попытке разломить апельсин, они с дочерью вместе рассмеялись, к веселью своих кузенов, дяди, бабушки и показательному недовольству леди Кины.

Дальше болтать за двоих принялся Энрик, рассказывая о своих охотничьих походах, стычках и начав хвастаться тем, как ему довелось скрестить оружие с наследником здешних ицхов. Отец его, стукнув по столу, приказал второму сыну помолчать, ибо нечем тут хвастаться. Тот лишь пожал плечами и, накатив еще одну чашу вина, принялся рассказывать за младшего брата о том, как тот смело перенес вражеский удар и теперь каждая женщина будет заглядываться на него, поскольку шрамы украшение для мужчины заместо золотых подвесок. Сам юный Данни, судя по его виду, этой точки зрения не разделял, но в россказни брата не встревал. А Эндри только сейчас заметил, что тот болезненно морщится, двигая плечом. Похоже не врет его брат, рассказывая о ранении мальчика.

— Боевыми вы выросли, мои мальчишки. — улыбнувшись, обратилась женщина к внукам. — А как там Эна? Слышно от нее что-нибудь? — причмокивала, попивая вино маленькими глотками, леди Иринэ.

— Давно уже она не слала писем. — нахмурилась Кинарин. — Иногда создается впечатление, что она просто о нас забыла.

— Кина, дорогая, — поучительным тоном вставила Иринэ Каранай. — это тяжкая доля матери, когда все птенцы, которых ты высидела, разлетаются по собственным гнездам. Но с этим приходится жить.

— Естественно. — судя по недовольному тону Кины, это не было согласием.

— Сколько у нее уже детишек? — улыбнулась мать. — Я уже путаюсь на старости лет в количестве собственных внуков…

— Двое, но, кто знает, может она ждет и третьего. — пожал плечами Рей. — Вот уж не подумал, что Энарин когда-нибудь станет прилежной придворной дамой и матерью. — усмехнулся старший его племянник.

— Да уж. Скукотища. — надула губы Тия. — Эх, вот бы Эна вернулась…

Единственная дочь Роддварта, которую Эндри помнил юной оторвой, по велению отца вышла замуж за какого-то долийского лорденка. То, что она не устроила по этому поводу еще какой выходки, было удивительным для Караная. Энарин славилась тем, что проделки ее имели характер самый различный и, в какой-то момент, она переступила грань, которую Родди мог терпеть. Судя по лицу брата и его жены, тема старшей и единственной дочери тоже была для них не особо лестна за столом.

— Да уж, Эна — истинная анварка! Вот уж кого нельзя удержать в узде. — кивнул подвыпивший Рейвин. — Может и детишки ее будут такими же горячими. Горную кровь не так просто разбавить долийской водицей…

— Это верно. Вот, Чадду тоже в голову ударила горячая кровь и… — ляпнул не подумав Энрик и тут же замолчал, оглядев остальных членов семьи.

— Ах, точно. — вздохнула леди Иринэ. — А где же еще один мой непутевый внук?.. Или вы решили не звать его за стол? Пожалуй, ему будет обидно и…

— Его заперли в подземелье. — бросила Тия. — Пусть там и остается.

— В подземелье? — леди Иринэ видимо решила, что ей послышалось.

— Тия! Помолчи. — приструнила ее Кинарин.

— Нет-нет, погодите, почему это мне никто не сказал? — нахмурилась мать, оглядывая остальных. — Эндри, ты знал?

— Мне… — он несколько помедлил. — Родди только сказал мне…

— Твоего сына упекли в темницу. А ты сидишь тут и кушаешь. Что это такое за представление, а? — женщина поставила чашу на стол, переведя взгляд с Эндри на своего младшего сына. — Ну-ка, Родди, выкладывай.

— Матушка, давайте не за столом. — начал было Роддварт.

— Нет-нет, что там. Мы все здесь семья. Секретов у нас нет, верно? Не этому ли вас учил отец? — прищурилась Иринэ Каранай. — Что случилось?

— Бабушка, не переживайте так. — откинулся на спинку стула Рейвин.  Голос его слегка сквозил иронией. — Ничего из ряда вон не произошло. Мои храбрые братья отправились отстаивать честь нашей семьи. Слово за слово. Мечи. Дуэль. Ну, вы знаете. Мы же мужчины.

— Что же это, вы устроили драку и свалили все на вашего незаконного кузена? — старушка с укором перевела зрачки на Энрика и Данни.

— Нет, бабушка. Все было совсем не так. — возразил Энрик.

— Леди Иринэ, давайте поговорим об этом после, ведь… — начала Кинарин.

— Что же мне, затыкать своих внуков, Кина? — возмутилась она. — Нет уж, пускай говорят, все как есть. Негоже укрывать что-то от семьи, а уж тем паче от собственной бабушки. Верно я говорю?

— Бабусь, он прикончил какого-то ицха. — невпопад вставила Тия. Эндри чувствовал, что от растущего за столом напряжения покрывается краской. И смело наполнил себе еще один винный бокал.

— Ох. — леди Иринэ положила руку на сердце.

— Тия. Закрой рот. — привстала Кинарин. — Мы и сами…

— На самом деле он спас Данни. — положил руку на плечо младшему брату Энрик. Тот скривился от прикосновения к ране. — Этот урод Нарим чуть было не перерубил его напополам своим топорищем!

— Да, бабушка. Не надо так волноваться… я… — юный Данни явно был не в восторге от этой ситуации за семейным столом. Эндри очень его понимал.

— Что-ж, видимо, вы забыли, что настоящая семья не забывает своих, каким бы скверным он не был. — возразила мать. — Ваш отец…

— Матушка, отец заботился о чести нашего рода. — наконец-то нашел в себе силы возразить леди Иринэ Роддварт. — А это кровопролитие — позор, который ублюдок на нас навлек. И меня призывали отвечать за него.

— Будто это мы пригрели бастарда на груди по своей воле. — скривилась Кинарин, наливая себе вина. — Эндри, это твой выродок, и отвечать за это…

— Кхм, — откашлялся мужчина, окинув жену брата недовольный взглядом. За столом повисла тишина. Каранай чувствовал, как пересохло в горле и нервно потеребил воротник. — я не думаю, что кто-либо кроме него самого стоит в ответе. Чадд — уже взрослый мужчина. Если он совершил проступок, пускай он поймет, что за всякие козни нужно платить.

— И все же. — прищурилась леди Иринэ. — Он твой сын.

— В нем дурная кровь. — скривилась Кинарин. — Почему это вдруг мы должны страдать из-за его гадких выходок? Расплачиваться за них?

— Вы должны стоять друг за друга и за всякую ветвь вашего рода. — леди-мать сказала это так, как сказал бы их отец, лорд Эрвин. — Иначе вы не настоящая семья. Если вы даете растоптать ваши семена, даже те, что едва ли могут прорасти, то неровен час, когда и по вашим саженцам пройдутся чьи-то сапоги. — вздохнула, оглядывая семью, леди Иринэ.

За столом замолчали. Братья переглянулись меж друг другом. Кинарин с недовольным видом хлебнула вина. Тия хмуро нацепила яблоко на столовый нож и принялась откусывать от него с громким чавканьем и хрустом. Эндри, причмокнув, отложив свои столовые приборы в сторону.

Ишеронскую жару, пожирающую комнату за комнатой своей испепеляющей духотой, не останавливали не тяжелые шторы на окнах братниного поместья, ни лед, который слуги меняли, как только он таял. Сир Джесси с братьями-Тоннами, распаренные и красные, покинули бани, стоящие рядом с поместьем. Они первыми изъявили желание помыться, после долгого пути. Эндри, который и без того ненавидел жару, от этого чудного предложения отказался. Сменив свой пропотевший дублет на новый, который предложил ему Роддварт, он принялся умываться холодной водой, которую слуги приносили с реки, несущей ледяное течение с гор. Новый камзол был слегка маловат и не застегивался на его животе, но он был хотя бы свежий и Каранай не решился жаловаться.

— Эх, чувствую себя лет на десять моложе. — потягивался Джесси Редмаунт, облачившийся в легкую рубаху и плащ, которые он предпочел своей обычной походной одежде в здешнюю жару. — Зря ты не решился попариться, Эндри. Усталость, как рукой сняло.

— Уверяю тебя, мне еще есть с чем попариться окромя этих бань. — мужчина вздохнул, устало, рассказав что к чему. Рыцарь почесал затылок.

— Вот и вляпался же твой ублюдок в переделку. — хмыкнул Джесси.

— И нас с тобой вляпал. — почесал бороду Эндри. — Теперь-то убедить Шеппа хоть в чем-то… будет непросто. Особенно из моих уст.

— Мы можем сказать, что король… — Редмаунт убавил тон до шепота.

— Нет. Не можем. Король отказал, а то, что мне поручил лорд-хранитель — дело, прямо скажем, не за официальными бумажками. — насупился он.

— И что ты предлагаешь? — сир Джесси кашлянул.

— Поначалу… стоит разобраться с моим непутевым сыном. — сказал он.

Когда Эндри попросил привезти лошадей, Роддварт постарался отговорить его от этой затеи. Незачем лишний раз бередить Уальдмара Шеппа этим происшествием. Чего доброго он сменит терпение на гнев, если ему докучать. Но он не согласился с братом. Права была мать или нет, но нужно было умаслить лорда-управителя. А заодно и сделать для семьи хорошее дело. В конце концов, если он не убедит его словами, может быть выкуп решит дело. Но в этом варианте Каранай сомневался больше прочего. Владения Шеппа одни из самых прибыльных в королевстве. Ишерон — часто посещаемый кораблями порт. Налоги с моряков и торговцев ежедневно капают в карман лорда Уальдмара. «Пока Соляр на небе солярий в кармане», так обычно говорили про дневной налог на торговлю в портовых городах. И едва ли у Эндри найдется сума, которая смогла бы впечатлить Уальдмара.

Тонны, выбрав себе двух коней помощнее, собрались быстрее, чем Каранай думал и уже ждали его на выезде из усадьбы. Сир Джесси выбрал лошадь полегче, но та все брыкалась и не давала ему нормально залезть на себя. Конюхи привели Эндри все того же коня, на котором он ехал сюда.

— Ты что, собрался в город? — донесся недовольный девичий голос. Он обернулся на Тию, которая встала у ворот конюшни, скрестив руки.

— Да. У меня есть дельце. — помялся Каранай, глядя на дочь.

— Знаю я твое дельце. — взгляд дочери был не по детски серьезным и возмущенным. — Оставь его там. Пускай сидит в своей тюрьме.

— Тия… — поправил ремень мужчина. — это твой брат, он…

— Он ублюдок. От него одни только проблемы. — ядовито выплюнула она. Такой реакции от дочери мужчина не ожидал. — Не надо ему помогать.

— Послушай, я не могу оставить его там. — он подошел, пригнувшись на корточки, чтобы быть наравне с дочерью. — Да, я понимаю, у вас разные матери… и, быть может, все смотрят на него с высока…

— Не в этом дело. — отмахнула Тия его руку, которой он хотел прикоснуться к дочери. — Он дурень и гадёныш. Не надо его освобождать, папа! Пожалуйста! — в ее голосе проскочил обиженный стон.

— Я буду честен, — он перешел на шепот, завидев истеричные просьбы дочери. Подобная горечь его неприятно удивила. — мне нужно кое-что от самого лорд Уальдмара. Мне… считай, что сам король это поручил.

— Король?! — удивленно выпучила глаза Тия.

— Тс-с-с… тише. Это будет наш с тобой секрет. — приложил он указательный палец к своим губам, а затем и к ее. Тия осторожно оглянулась по сторонам. — Нужно кое в чем убедить старого толстого Шеппа. На благо нашей семьи и всего королевства. А для этого придется… несколько умаслить его по поводу… выходки Чадда. Понимаешь?

— Но… он… — слегка в растерянности выпалила девчушка.

— Никому не говори. — улыбнулся он ей. — Это наша с тобой тайна. Поняла? — Каранай протянул дочери мизинец. Она слегка помедлила, не понимая, как реагировать, но, следом, подхватила его мизинец своим и Эндри скрестил пальцы с дочерью. — Молодец! Никому не слова.

Сир Джесси с недовольным видом устроившись на таком-же недовольном коне, возглавил их процессию. Кроме Тоннов брат на всякий случай выделил им еще несколько стражников. Эндри понимал его взволнованность и принимал это как данность. Мало ли, что взбредет ицхам в голову. Стоит быть настороже. Кровная месть — это страшное решение. А если бы здешние местные решились мстить за убитого Чаддом человека, то и Эндри бы мог не обойти вниманием подлый клинок. На всякий случай он пристегнул к поясу меч. Хоть и боец из него был никакой.

Течения Крыльев Мотылька, холодные, быстрые и неспокойные, поднимали в воздух живительную прохладу. Когда-то и его завораживала эта картина. Горы, песок, зелень полей и виноградников, море и прибрежная галька, вино и мед, сладкий сок фруктов и диковинный взгляд женщин. Как только мог он попасться на такую уловку. У этой реки он впервые увидел мать Чадда. Она совершала омовение, то ли молитва, то ли какой-то ритуал. Он практически не знал ни их языка, ни их традиций. Редкий случай, когда ицхская женщина снимает с себя невзрачные черные облаченья, скрывающие ее красоту от мужчин. Соблазн бывает велик, но горечь его плодов еще хуже.

Каранай и забыл, насколько большим и расписным выстроен дворец Шеппов в городе. Колонны, статуи и фрески. Он всем своим видом пытался показать величие их торгового рода. Городская стража стояла на своих постах, сияя нагрудниками и знамена с креветкой развивались над замком, блистая расшитой золотой нитью. Стражники брата спешились первыми и помогли спешиться им с Редмаунтом. Младший его брат выбрал себе в герб трех орлов, изображенных на щитах его людей. Герб же старшего, Ричатта, был одним, большим и статным, восседающим на горе. Родди, видимо, счел забавным поместить на свой штандарт аж трех. Три орла для третьего брата. Если бы Эндри Каранай был посвящен в рыцари или бы по какой-то счастливой случайности обзавелся кусочком ненужной земли, он бы, смеха ради, выбрал себе в герб двух орлов.

Вышел их встречать известный в этих краях рыцарь. Сир Томас Тенс. Он явно выглядел старше, чем даже Эндри его помнил. Его мощные усы, черные, как смоль, забавно выделялись на гладко выбритом угловатом подбородке. На нем был позолоченный нагрудник городской стражи.

— Сиры. — заявил Тенс. — Позвольте узнать, по какому делу вы решили побеспокоить лорда-управителя? — статный и высокий, он был известный турнирный боец и фехтовальщик. К тому же добрый и верный рыцарь, как слыла о нем молва. По правде говоря, лучшего командира для городской стражи и придумать было нельзя.

— Мы… по важному… — не успел сказать сир Джесси и зашелся чихом.

— Сир Тенс. — протянул ему руку анвар. — Вы, должно быть, помните меня. Я Эндри Каранай, брат лорда Роддварта. Мы встречались и…

— Ах. Вот уж не думал встретить вас здесь. — Тенс пожал ему руку своей мощной железной хваткой, но во взгляде его сквозило недоверие. — М-да… пожалуй, милорд захочет вас увидеть.

— Меня уже, к превеликому сожалению, оповестили о преступлениях моего внебрачного сына. — он сразу уловил, к чему идет дело.

— Вы все схватываете налету. — пожал плечами командир Тенс.

— Помнится, когда я был здесь и видел вас в последний раз, вы еще не были командиром стражи. — удивленно похвалил его Эндри. — Это должность буквально была учреждена для вас. И теперь вы, наконец-то, заняли ее.

— Благодарим лорда Шеппа за столь мудрый выбор. — льстиво попытался поддакивать Каранаю сир Джесси Редмаунт.

— Благодарите кинжал, которым полоснули по горлу прошлого командира, пока он заливался брагой в борделе. — грубо хмыкнул Томас Тенс.

— Так что-же? — спросил Эндри. — Не занят ли сейчас лорд Уальдмар?

— Господин Шепп был с сыном. Но, раз уж даже вы явились, — оценивающе окинул он взглядом Караная еще раз. — я сообщу ему о вашем прибытии. Проходите, пока голову под Соляром не напекли.

Внутри было еще краше чем снаружи. Эндри предпочел бы почаще проводить время в таких приятных местах, украшенных статуями, фресками и узорчатыми сводами. Здесь на душе было легче, чем в замшелых корчмах или сырых и холодных каютах кораблей. Громкий чих Джесси Редмаунта, раздавшейся на весь огромный приемный зал лордова дворца подтвердил не озвученную мысль Караная. Ему хорошо запомнился этот чертог, полный камня и золота. Мраморный пол, словно бездонная черная бездна моря, поглощал в себе золотые звезды, украшающие потолок. Эндри почувствовал себя неуютно, стоя в центре этого зала. Долго смотреть в пучину моря ему осточертело еще в пути. А мириады звезд под здешним куполом блестели фальшью червонного золота.

Сир Джесси, уставший топтаться на месте, вызвался проверить, куда пропал Томас Тенс и, в сопровождении городской стражи, направился в одну из дверей главного зала. Их шаги эхом раздались по дворцовым коридорам. Каранай попросил прохладной воды. Здесь, внутри лордских хором, было гораздо свежее, и он наслаждался этим, понимая, что вернутся под палящую Ишеронскую жару так или иначе придется. Несколько служанок предложили ему вина или сока, но он выбрал простой ледяной воды. Хватит с него вина. Легкий осадок хмельных паров итак отдавал ему в голову, от чего звезды под куполом и черная мраморная вода под ногами слегка уплывали из виду, словно оживая. Но он чувствовал себя достаточно трезвым, чтобы не волноваться по этому поводу. Может, вино даже придаст ему смекалки и смелости. Кто знает? Какие только подвиги мужчины не совершают после штофа с элем. А ему достаточно и пары бокалов.

Когда его, наконец, позвали, Эндри спешно поторопился подняться в палаты лора Уальдмара. Закрученные лестницы здесь были выделаны под мягким наклоном. Видимо, чтобы массивному телу лорда Ишерона было удобно скользить по ним, как слизняку. Улыбнувшись этой мысли, сам Эндри на всякий случай держался за резные деревянные поручни лестницы. Соскользнуть сейчас было бы ужасно неловко.

Редмаунт, по видимому, уже успел укрыться в приемной комнате Шеппа, который охраняла парочка стражников. Мощный священник вышел из дверей кабинета лорда. Огромная грудь и плечищи. Настоящий бык. Воин, а не святоша. Наверняка из ордена Красных Солнц, подумал Эндри. Суровый взгляд найржина оценил его мимолетом и тот поклонился, приветствуя проходящего мимо священнослужителя. Когда Каранай был тут в последний раз, Часовней заправлял кто-то совсем другой. Впрочем, он мог и запамятовать. Все эти пожилые жрецы как один в своих рясах и при бороде. Один сменит другого и не заметишь. Этот мощный найржин хоть как-то выделялся на их фоне. Как много здесь переменилось, и при том, все равно все осталось, как раньше. Жизнь идет чередом.

Заглянув внутрь кабинета лорда, Эндри Каранай поклонился и, с позволения кивком Шеппа, вошел внутрь, закрывая за собой дверь.

— Ступай, Уолли. — мощный лорд, распластавшийся в своем, усеянном подушками, кресле, сделал знак сыну. — Отдохни от всей этой кутерьмы. Нам с сирами нужно… переговорить.

— Как скажешь, — сын его, такой же толстый и неуклюжий, однако, еще только грозивший стать широким, как кит, весь краснел и потел от жары, впрочем, как и его отец. — я пойду к Уельме…

— Да-да. Перекусите там чего-нибудь. — кивнул старший Шепп и несколько его вторых подбородков колыхнулись следом за первым. — Сегодня заготовили очень сочных угрей… впрочем, отведаете сами.

— Милорд. — поприветствовал его Эндри Каранай. — Приятно видеть вас в добром здравии. Если вы еще помните меня…

— Вас, Каранаев, трудно забыть. — хмыкнул тот. — Да, сир Джесси уже сообщил мне о том, что вы тут. — пробурчал Шепп. — У меня есть прискорбные новости о вашем сыне, сир… — пожевал губами толстяк. Сир Джесси Редмаунт, поглаживая бородку, переглянулся с анваром.

— Я знаю. — подошел Эндри к властителю Ишерона. — Благодарю вас за великодушие, лорд Уальдмар. Вы пощадили моего сына и…

— Ваш ублюдок убил одного из людей господина Шайхани. — прогорклый голос лорда Шеппа нарочно продемонстрировал его негодование. — Пронзил болтом из самострела. Это даже не дуэль, милорд.

— Я не лорд. Однако, все же, благодарен, что в ответ и вы не стали проливать кровь. — положил руку на сердце Эндри. — Если позволите…

— Его следовало бы укоротить на голову. — отмахнулся своими толстыми, как сардельки, пальцами, лорд Шепп. — Или наказать того, кто отвечает за этого выродка. Но ваш младший брат отказался брать на себя эту ответственность. И вот вы здесь.

— Так что же, это меня вы планируете укоротить на голову? — довольно дерзко, сам того не ожидая, бросил Эндри. Он обхватил руками пояс, обвивающийся вокруг его мощного живота. Иногда он поражался и гордился анварской смелости в своих жилах. Кровь гор, не иначе.

— Увольте, сир. — нахмурился Шепп. — Вы могли заметить, что в городе готовится празднество. Это свадьба моего милого Уолли с дочерью лорда Китса. Я не намерен осквернять такое событие кровью. Этим и без меня отлично занялся ваш ублюдок.

— Я понимаю, что Чадд совершил преступление. — вздохнул Каранай. — И, по правде и закону короны, обязывающему вас хранить мир, вы могли бы казнить его. Но разве свадьба молодых сердец, особенно вашего, родного сына, не повод для прощения? — он сказал это так мягко, как мог.

— Прощения за убийство? — прищурился Шепп. — Ага, как же.

— Нет-нет, милорд, не подумайте. — заторопился мужчина. — Я имею ввиду… всякое имеет свою цену. Быть может, выкуп помог бы…

— Решили, что мои затраты на свадьбу сына я буду отбивать серебром и золотом за отпущение преступников? — стиснул зубы лорд Уальдмар.

— Ни в коем случае! — изобразил негодование Каранай. — Я лишь хочу сказать, что если семья лорда Шайхани готова принять какую-то цену… я сочту верным окупить их потерю монетой.

— Семья лорда Шайхани потребует крови. — прыснул Шепп. — Этой монеты у вас в достатке?

— Милорд, я… — замялся Эндри Каранай.

— Ваше прибытие только все усложнит, как я понимаю, верно? — лорд Уальдмар почесал свой свисающий подбородок. — Вашему ублюдку самое место в темнице. Вы смело поступили, лично явившись сюда, чтобы предстать передо мной за это. Но не испытывайте мое терпение.

— Это все же — мой сын. — когда мужчина сказал это, в голове эхом отозвался голос матери. — Пускай, и незаконный, но родная кровь… Вы ведь и сам отец. Вы могли бы понять, что ради детей…

— Ваш ублюдок — нарушитель мира, хранителем которого я здесь являюсь, сир. — не отступил Уальдмар Шепп. — Вы тоже в свое время знатно разворошили улей, когда зачали его какой-то ицхской прошмандовке. Надеюсь, вы знаете, что с ней случилось? Я не обязан терпеть эти ваши анварские выходки вечно. — Эндри сдержал нарастающее возмущение.

— Мы говорим сейчас не о моем спутнике. — вставил ловко сир Джесси, упредив Караная в том, чтобы ответить что-то невпопад. — А о его бастарде. Долго ли вы намерены держать его в цепях?

— Столько, сколько потребуется. Я не хочу, чтобы еще какое несчастье опорочило приближающиеся праздные дни. — он тяжело набрал воздуха в грудь. Было заметно, как сильно его донимает жара. Как и всех. — Свадьба — это гордость для любого отца. А какой трепет для молодых! Первая ночь, святая непорочность венчания! Кровь убийства, пролитая в такие дни это нарушение не только мира, но и всего святого! — лениво воздел руки он.

— Вот именно! Свадьба — это отрада души для каждого! — начал вновь нагружать лорда мыслью Каранай. Хотя свою свадьбу и брачную ночь он давненько не вспоминал. Вся жизнь тогда казалась одним сплошным медовым месяцем. Любовь кружит молодым голову. — Разве это не повод для отпущения прошлого! — сказал он. Редмаунт явно уловил мысль.

— К тому же скоро ведь Солнцестояние. Мир близится к очищению. — пожал плечами сир Джесси. — И пророчица учила нас очищать душу от грехов. Прощать обиды и отпускать горести и…

— Да-да, знаю-знаю. — замялся Шепп. Эндри боялся, что такими речами Уальдмара не пронять. Он не слыхал, чтобы тот был велико набожным. — И все же, если бы мы отпускали всю мразь из тюремных камер по праздным дням, я уверяю, люди бы прекратили отмечать всякие праздники.

— Милоняне на востоке отпускают тех, кому посчастливилось увидеть их ведьм, спустившихся в народ. И как то живут. — пожал плечами Редмаунт.

— Благо, мы не милоняне. — прыснул с презрением Уальдмар Шепп.

— Это верно… — вздохнул Каранай, поняв, что убедить толстяка не удастся. Он одернул свой пояс, намереваясь уйти, но тут, Редмаунт, заметив его реакцию, выдал то, чего анвар от рыцаря не ожидал.

— На самом деле мы тут по делу… крайней важности. И ублюдок Эндри имеет к нему мало значения. — сир Джесси, явно собрав всю свою волю в кулак, оперся руками о стол Шеппа. — Позвольте, милорд, но нас сюда прислал никто иной, как Его Светлейшество. Король Мьор.

— Король? — лицо Уальдмара претерпело за столь короткий промежуток времени значительные изменения. Сначала скривилось в недоверии, затем, побагровело от ярости, и, наконец, побледнело от неожиданности.

— Лорд-хранитель, если быть точным. — поправил рыцаря Эндри. — Это поручение господина Мьора Роллада… о… безопасности мира и короны. — он говорил это с неохотой. Вот уж не надеялся он, что Редмаунт в их ситуации сразу зайдет с козырей.

— Вы прибыли сюда, как королевские послы? — недоверчиво скривился Шепп. — Так покажите грамоту, а не пустословьте!

— Нет, милорд, это дело… неофициальное. — помялся сир Джесси.

— У нас нет грамоты, но мы действительно прибыли сюда не без… поручения для вас от лорда-хранителя Мьора. — кивнул Каранай. Делать было нечего. Раз Редмаунт уж завел разговор, теперь не отвертеться.

— Нет грамоты — значит вам и нет веры. Что это за приказы такие, передающиеся из уст в уста и без официальных грамот? — прищурился тот.

— Мьор Роллад надеется, что вы могли бы уступить землю в междуречье Вен лорду Роддварту, брату Эндри. — сир Джесси выдал это слишком резко, что убило всю надежду Караная на то, что лорд к ним прислушается.

— Пф! Что за вздор? С чего бы вдруг? — недоверчиво сказал лорд.

— Дело в том, что люди королевского хранителя узнали о каком-то… опасном движении на востоке. — продолжал Редмаунт, не дав Эндри вставить и слова. — И лорд Мьор боится, что это может грозить нам войной со стороны ицхской империи. А раз вам не посчастливилось иметь под боком в подчинении земли этих иноверцев…

— Что за «движения» на востоке? Какая война? — Шепп явно не слишком верил словам рыцаря. — Да, люди пропадают, но, если бы это было дело ицхских разведчиков и соглядатаев, они действовали бы не так явно. Да и к чему им похищать… крестьян? К тому же, у самих ицхов? — почесал свой подбородок Шепп. — Спровоцировать нас? Или что?

— Мы не знаем точно. — вставил наконец Каранай. — Лишь передаем то, что слышали сами, из уст лорда-хранителя.

— Люди хранителя Мьора… разведка… они в этом уверены? — толстые пальцы Уальдмара побарабанили по столу. — От чего? Это… его дочь?

— Да, мы застали и Мьор Дею у короля. — кивнул Редмаунт. Эндри попытался не показывать смущение. Это была ложь. Они видели только корабль. — Вы понимаете теперь, что это поручение особой важности?..

— Принцессу Дею? — тяжелая одышка Шеппа стала слишком заметной. — Его Светлейшество понимает, что я не могу ни с того, ни с сего, передать вашему братцу ицхские земли? Из-за проделок вашего ублюдка и сыновей лорда Роддварта на моих землях и без того растет смута. А если учитывать пропажу людей? — стиснул желтоватые зубы Уальдмар. — Если лорд-хранитель или уж тем более, кхм, леди Дея, считают, что это охладит регион и сделает его безопаснее… этот приказ только усугубит ситуацию!

— Позвольте, милорд, — приподнял руку Эндри Каранай. — сир Джесси слегка заблуждается. Это был… не приказ. — анвар с легким недовольством и растерянностью переглянулся с Редмаунтом. — Корона рассчитывает на ваше собственное волеизъявление. Мьор Роллад был бы признателен, если бы вы уступили эти земли в междуречье… более верным Лучезарной Короне вассалам. Понимаете? — он взволнованно причмокнул. Лорд впился в него глазами, так, что сердце у Караная налилось кровью. Зря они это начали…

— Это что, «предложение» от которого отказаться не получится? Выбор без выбора, это мне предлагает лорд-хранитель вашими устами? — владыка Ишерона покраснел от недовольства. Его ноздри вздулись от одышки.

— Нет-нет-нет, милорд! Не подумайте. — тут же дал заднюю Каранай. Еще не хватало, чтобы после люди короля, прознав об этих речах, спросили с него за клевету на слова королевской семьи. Выдать их провальную попытку мягкой просьбы за приказ — грозило лишиться языка за интриганскую ложь.

— Мы лишь передаем вам его слова! — сир Джесси, видимо тоже поняв, что ситуация может накалиться сильнее, а отвечать за последствия придётся им, следом за анваром решил отступиться. — И в мыслях у нас не было пытаться на вас надавить. Но эти слова, что мы вам передали, действительно исходят из уст Мьора Роллада. Я клянусь вам, как помазанный рыцарь!

— Если выбор стоит за мной, я говорю — нет. — сжал кулаки Уальдмар Шепп, откинувшись на спинку кресла. — И не пытайтесь меня убедить. Еще чего не хватало моим землям в нынешнею пору, так это — разборок анваров с ицхами. Они не уйдут оттуда по добру, по здорову. Только идиот стал бы ворошить такой осиный улей без веской причины.

— И все же, милорд… — приподнял палец Эндри.

— И не пытайтесь. Мой отец и дед неплохо смыслили в торговле. Я чую грязное золото за версту, можете не сомневаться. — раздраженно причмокнул Шепп. — Если такие слова и звучали со стороны милорда Роллада, вы сильно их приукрасили и старались обернуть в свою пользу, Каранай. Меня не купить за горсть таких медяков. Будь при вас королевская грамота — иное дело.

— Вас трудно убедить, верно? — Каранай изобразил, что сдался в этом вопросе и признал поражение.  — Что-ж… может, после, лорд-хранитель и решится направить вам королевскую грамоту. Почем знать? Но хотя бы позволить мне встретиться с сыном вы можете? — тут ему припомнилась одна вещь, которая, может, сыграла бы ему на руку.

— Вы давненько тут не были и особо о детишках своих не заботились, что же вдруг заставило вас так печься… тем более об ублюдке? — не уступал Шепп.

— Мы ведь с вами, все же… не чужие люди. Потенциально. — положил руку на сердце Каранай. Сир Джесси, напрягшись, покосился на него.

— О чем это вы? — тяжелые веки толстяка сошлись в прищуре.

— Мой племянник, Рейвин, сколько я помню, все еще помолвлен с вашей дочерью? Ах, малютка Уельма… я помню ее! — на самом деле он едва ли сказал бы, как он выглядела даже тогда, когда он видел ее совсем ребенком при дворе много лет назад. — Сейчас, она, наверное, так сильно изменилась… уже вскоре девушка! И невеста!

— Вы решили купить меня кровными узами, которые ваш племянник еще даже не удосужился связать в узел? — бросил лорд Ишерона.

— Нет-нет, милорд… я серьёзно! — он почувствовал себя дураком. Да и ладно, все же, дуракам везет. Кто знает, купится ли на это Уальдмар? — Мы с вами вскоре будем практически родичи. А ваши внуки будут мои… — ему потребовалось мгновение, чтобы осмыслить степень родства. — двоюродные племянники! Разве это не связь, которую мы должны поддерживать?

— Ну-ну. — влажный от пота лоб Шеппа рассекли морщинистые складки.

— Поверьте, это ведь то, что любой найржин назовет вам священным и важным! Любой лорд скажет вам об этом, в конце концов! Семейные узы укрепляют рода. Делают их сильными стойкими, верными друг другу! — он сам поражался тому, с какой уверенностью нес эту ахинею. Редмаунт, стоящий рядом, удивленно помалкивал. — Мой брат с юных лет воспитывал этого бастарда. Его дети… включая Рейвина, росли с ним с малого возраста! Они почти, что родные братья! — взгляд Шеппа впился в него еще глубже. Но уже не как в хитреца, а как в полудурка. — Подумайте о поколении, которое будет жить после вас! Казните Чадда, если считаете верным. Или держите его в темнице до измора. Вы в своем праве. Но разве же наши дети не припомнят нам наших решений?.. — он уставился на него взглядом, настолько наивным, насколько мог изобразить.

— Да-а-а… — протянул лорд Уальдмар. — Несомненно. — он явно принял его наигранно наивную тираду всерьез. — Но как, по-вашему, это обезопасит мою землю? Отпустить преступника — считай, что самому совершить новое преступление. — толстяк попытался прозвучать нравоучительно.

— Чадд молод. Горяча кровь… и дурное происхождение… но теперь, когда я здесь, я возьмусь за него. Я вас уверяю. А если Шайхани потребуют виру, то я готов отплатить им за кровь золотом, а не еще большей кровью. Иначе же весь мир потонет в крови, коли так просто ее пускать. — выдавил Каранай.

— Не верю я, что из гнилого дерева можно много что выстругать. — покачал головой толстый лорд. — Хоть и, несомненно, отец пойдет сыну на пользу больше, чем дядя. Но я все равно не могу отпустить вашего ублюдка так просто. Вира не имеет значения. Но если бастард попадется на глаза ицхам, кровь все равно прольется. Я вас уверяю.

— Пускай тогда ему нельзя будет покидать пределов земли Каранаев. — вставил неожиданно свою мысль Джесси Редмаунт. Эндри, поначалу, хотел ему воспротивится, но смолчал и понял, какая это здравая идея. — Под страхом смерти пусть больше не высовывает носа с анварского берега реки, а про улицы Ишерона вовсе забудет, как про страшный сон.

Лорд-управитель помолчал, поглаживая свисающий подбородок.

— Что-ж… в этом есть резон, сир. — он задумчиво приподнял брови. — Мой отец всегда учил меня думать наперед… выгода в потенциале для умного дельца всегда стоит больше, чем пара серебрящихся лунариев в кармане здесь и сейчас… — он выдохнул.

— Вы позволите оставить Чадда под домашним арестом? — с легким волнением уточнил у него Эндри Каранай.

— Если ваш выродок высунется оттуда и какой-нибудь Шайхани располосует его мечом, он тоже будет в своем праве. — довольно грозно сказал ему Шепп. — И я не упрекну его за это. Кровная месть такая же традиция, как и семейные узы. Так что вся ответственность за жизнь вашего… сынка, лежит на ваших собственных плечах, Эндри. Я не вступлюсь ни за вас, ни за ваших родичей, если Шайхани снимут с ублюдка голову. Это ясно?

— Ясно, как день, милорд. — взглотнул ком в горле Каранай.

— Я прикажу сиру Томасу выпустить его и сопроводить со стражей до владений вашего брата. Дальнейшая его судьба — на вашей совести. — махнул рукой Уальдмар Шепп, явно устав от этого разговора.

— Нижайший вам поклон за вашу добросердечность, лорд Шепп. — поблагодарил того Джесси Редмаунт. Тот явно не сильно на это купился.

— Кроме того, милорд, в гавани стоит корабль. «Соленая дочь». — вспомнил Эндри, обращаясь к Шеппу. — Они повредили судно в пути. Но доставили нас в целости и сохранности. Не могли бы вы… слегка облегчить им жизнь?

— А не многого ли вы просите? — надул губы лорд Уальдмар.

— У них с собой есть некоторые товары… и работящие люди… быть может, они могли бы пойти на какую-то сделку, чтобы снизить портовую пошлину на время ремонта. — прочистил горло Эндри, понимая, что это уже наглость.

— Ступайте, пока вы не вывели меня из себя. — стукнул кулаком по столу толстяк. — Уж со своими портами я как-нибудь сам разберусь.

Спорить не приходилось. Они покинули кабинет лорда и вновь направились из палат под жаркое дневное зарево Соляра. Сир Томас Тенс, выслушав приказ Шеппа, явно не был доволен. Но возразить владыке не мог и послушно направился к выходу. Тим и Том подвели Каранаю и Джесси их коней, видимо, тоже изнывающих от жары, судя по их мордам, и помогли забраться в седла. Командир Тенс следом седлал своего жеребца, направив его к казармам городской стражи, под которыми находились тюрьма и казематы.

Путь они большей части провели в молчании. Не болтать же при всех стражниках и гвардии о том, что за дело так задержало их у Уальдмара Шеппа, к тому же убедило его пойти против своего решения оставить бастарда Эндри в темнице. Братнины гвардейцы не выказывали особо своего удивления, либо очень хорошо это скрывали. А вот люди командира Тенса с явным интересом и недоумением бросали то друг на друга, то на Караная с Редмаунтом, недоверчиво-подозрительные взгляды. То-то и неудивительно. Они трудятся, чтобы хранить в городе закон и порядок, а тут одним своим словом лорд Ишерона этот порядок пошатывает. Эндри и сам прекрасно понимал, что освобождение Чадда чревато проблемами. Ицхи жадны до крови и мстительны, сколько он был наслышан. И если его внебрачный сынок будет раздражать их сверх меры, может произойти что-то недоброе… Тем лучше будет наказать ему не покидать владений брата. Если он не дурак, он и сам должен это понять. А дураком Чадд не был. По крайней мере, настолько, насколько Каранай знал этого, своего, ребенка.

Хотя, сейчас не столько сильно его волновала судьба бастарда, сколько то, какую глупость вытворил сир Джесси Редмаунт, так топорно поставив перед лордом Уальдмаром условия лорда-хранителя. Каранай надеялся поначалу разрешить проблему с Чаддом, а после мало по малу, капля за каплей, умасливать владыку города предложениями, обещаниями и выгодой, которую сулило бы ему исполнение предложенного Мьором Ролладом дела. Теперь этот шанс был упущен. И Эндри ничуть не облегчало, что такая выделка Редмаунта помогла ему спасти побочного сына из темницы.

— На что ты рассчитывал?! — негромко, чтобы слышать мог только рыцарь, процедил сквозь зубы едущему рядом Редмаунту Каранай.

— Что-ж, я надеялся, что сработает… — утер рукавом пот со лба Джесси.

— Теперь мы упустили свой главный шанс, — пробормотал анвар. — я хотел действовать мягче… осторожнее…

— Сделанного не воротишь. — поник рыцарь. — Но сдаваться не стоит. У нас еще будет возможность переубедить лорда Уальдмара.

— Переубедить? Возможность? — чуть было не выкрикнул Каранай. — И какую-же это такую возможность ты видишь?

— Будем действовать по ситуации. — видимо, это должно было прозвучать хитро, но хитрость не была сильной стороной сира Джесси. И кроме нелепой ухмылки со стороны Эндри никакой реакции не последовало.

У казарм стражи было людно и шумно. Видимо, варили обед. Караулы сменялись, несколько стражников на одной из наблюдательных башенок спускались, уступая место свежим, и выспавшимся сослуживцам. Вдалеке Часовня перезвоном созывала горожан на полуденную молитву. Стражники явно не ждали капитана сейчас, спешно бросая свои дела, болтовню, игру в кости и полуденный перекус. Тенс, впрочем, прошел мимо, кротко отвечая на приветствия, и приказал парочке своих подчиненных сопроводить их к темницам. Спуск в камеры находился за запертыми дверями, а чем ниже они спускались по винтовой лестнице, тем неуютнее тут становилось. Каменные подземные коридоры из красного и серого кирпича с низкими сводами со всей присущей им гнетущей силой давили на человека. Коридоры этих каменных казематов расходились в разные стороны, освещаемые только крепленными к стенам держателями факелами. Их свет бил в глаза посреди густой сырой темноты. Идеальное место, чтобы держать здесь преступников, ничего не скажешь. Эхо их шагов гулом отзывалось в разветвленных ходах.

Тюремщик сидел, прикорнув у стены. Заслышав шаги, он сразу открыл глаза, щурясь от яркого света. Крепкий мужчина с большим животом, он тут же поднялся, бряцнув ключами на поясе, и не проронив ни слова. Капитан стражи вынул один из факелов, свернув за поворот катакомб, в котором свет отсутствовал. Он кивнул Эндри, как бы указывая следовать за ним. Каранай спешно помельтешил, глядя под ноги. Мужчина слышал, как где-то в темноте пищат и шуршат лапами крысы. Но, оглядываясь под ноги и по сторонам, он не замечал вредителей, явно спрятавшихся от света. Томас Тенс остановился у одной из дверей, мощных, из простого, грубого дерева, сбитых металлическими скобами, на тяжелом замке. Сбить такой при всем желании выйдет с трудом. А у голодного и сломленного пленника и вовсе нет никаких шансов. И в такую вот заперт поныне его сын.

Тюремщик, сопровождавший их, засунул один из ключей в замок, с усилием его провернув. Сир Томас отворил двери темницы и ударивший в глаза свет факела заставил Чадда поморщится. Бастард прикрыл лицо руками, застонав. Он сидел на явно несвежей соломе, служившей ему периной. Внутри неимоверно воняло, от чего Эндри прикрыл рот руками. Глаза парня заслезились от яркости, разрезавшей темноту, к которой он попривык. Первым делом тот отполз назад, упершись к стенке, и пытаясь рассмотреть, чьи силуэты возникли в проеме дверей перед ним.

— Поднимайся. — в приказном тоне сказал сир Томас Тенс.

Осторожно и недоверчиво Чадд встал на ноги и его тень заплясала на тюремной стене в такт покачивающемуся огню факела. В темноте сына было сложно узнать. Он, несомненно, вырос, но и исхудал, кажется, тоже. Одежда на нем была помятая и грязная, лицо выглядело изнуренным и злым, когда бастард кривился от света факела. Его повели наружу и вид у того был, кажется, настолько обреченный, что нетрудно было понять — парень решил, что его повели на расправу. Когда один из стражников попытался взять Чадда под руку, чтобы вывести его на свет, тот одернул свой рукав, самостоятельно пошагав за Тенсом, бренча кандалами.

Бастард явно не узнал отца в темноте, или не обратил внимания на очередного спутника. Когда они вышли на свет и тюремщик, внезапно, снял с парня оковы, тот опешил, переглядываясь со стражниками яростным, острым взглядом, как у хищной птицы перед пикированием. Потирая натертые железом запястья, он с некоторой неловкостью переступил с одной затекшей ноги на другую, а следом размял плечи. Губы у него пересохли, под глазами тяготели большие мешки. Черные волосы растрепались и были грязными, жирными и пыльными. Он впился взглядом в Томаса Тенса, видимо, пытаясь подобрать слова, чтобы узнать, для чего его вывели сюда. Но, прежде, чем тот сообразил, что выпалить, Эндри обратился к нему.

— Чадд… — мужчина тихо окликнул незаконного сына. Тот резко обернулся, рассматривая отца. Его хищный взгляд вмиг померк, сменившись недоуменно расширившимися зрачками. Он приоткрыл рот, но из сухих губ вырвался только стон. Наконец, он бросился к Каранаю и взял его в объятия.

— Отец. — тихо прошептал он хриплым, иссушенным голосом. Эндри неловко похлопал его по спине. Сильные руки сына были уже не руками юнца. Он был выше, чем маленький хмурый мальчик, которого Каранай помнил. Шире в плечах. Уже не ребенок.

— Пойдем. Ты хочешь воды? — спросил он, слегка отстранив сына.

— Воды? — прохрипел Чадд. — Да… было бы неплохо.

Они направились к выходу. Стража командира Тенса не отступала от них не на шаг, даже, когда братья Тонны подвели Каранаю с сыном лошадей. Сир Джесси Редмаунт, сняв с седла своего скакуна бурдюк с водой, передал его Эндри, а тот протянул сыну. Резким движением Чадд вырвал крышку, присосавшись к горлышку и принявшись осушать кожаный бурдюк до дна, держа его дрожащими, ослабевшими руками. Вода стекала по его шее и подбородку, струями счищая с лица осевшую пыль подземелья. Вылакав мех почти до конца, он утер губы грязным рукавом и, щурясь от света Соляра, поднял глаза к небу, сделав глубокий вдох.

— Сопроводите их до поместья. — приказал своим стражникам Тенс. — И не спускайте глаз. — он развернулся, с угрюмым видом пошагав обратно в казармы и оставив их наедине с конвоем.

Чадд оказался слегка ослабшим, чтобы лично залезть на коня, и гвардейцы брата по просьбе Эндри помогли ему устроиться в седле. Их конвоиры, в доспехах, при копьях и на конях с белыми попонами, украшенными золотыми гербами владыки Ишерона, выстроились вокруг, чтобы никто не подступился. Пришпорив коней, они двинулись вперед.

Чадд с удивлением глядел на едущего рядом отца, на рыцарей, стражников и гвардейцев, сопровождавших их. Он, немного сутулясь в седле, не скрывал своего изумления. Но слова давались ему тяжело после долгих молчаливых дней заточения во тьме.

— Отец… ты… — его голос, слега посвежевший после глотка воды, стал живее и радостнее. Свободный воздух прибавлял жизни и духа.

— Я. Как видишь. — пожал плечами Каранай, разглядывая своего незаконнорождённого сына. Уже не мальчика, но мужчину.

— Ты заплатил им выкуп?.. — непонимающе тряхнул головой тот. Черные волосы на его загорелом лице уже выступали щетиной. Он походил на какого-то приречного оборванца, а не на анвара. Бастард выдался почти ничем на него не похожим. Худой, поджарый, смуглый и злой.

— Договорился. — причмокнул Эндри, стараясь вести своего коня с сыном вровень. — Мы кое о чем побеседовали… с лордом Шеппом. Тебе позволено будет быть на свободе. Но не радуйся раньше времени. Я объясню тебе условия. — лицо Чадда слегка поникло на этой ноте.

— Не могу поверить, что ты вернулся… — с легким трепетом выдавил он.

— Да, я с бабушкой решил навестить вас. К тому у меня есть тут пара дел. Но, впрочем, не бери в голову. — махнул рукой он. — Мы едем домой.

ТРЕТИЙ СЫН

«Пророчица Заранна завещала нам, что человек не может стоять над Высшим законом всего сущего. Ее Светлейшие Слова известны из устных преданий. Завещала Она, что человек должен следовать дарованному ему закону нравственности, морали и разуметь, что чаши Зла и Добра развешены на истоке времен. Святейшая Пророчица знала, что города и империи древних рухнули, когда те преступили этот закон. Она пыталась донести до слепцов, что Человек лишается своей сущности, отторгает огонь души своей, когда берет на себя Высшее право судить, что есть Добро, а что Зло. Древние забыли это правило и за это были сметены с лица земли.»

Ирхен Синарий, труд «Постулат».

Легкий и юркий огонек танцевал на догорающем фитиле свечи в руках статуи Пророчицы. Воск стекал по ее каменным пальцам, огибая их и твердыми, застывшими каплями, свисая все ниже и ниже. Данни глядел, как пляшет это шальное пламя, потирая в руках свежую свечу. На улице стояла ужасная жара, но в Часовне всегда было прохладней. Воздух, однако, нагрелся даже тут, и свеча неуютно подтаивала, прилипая к ладоням.

Дядя решил навестить городскую Часовню, поставив свечей и помолившись. Данни пришлось последовать за ним. Отец, все еще сердившийся на него за то, что на поводу у братьев он ввязался в уличную драку с суровыми последствиями, наказал ему сопровождать дядю Эндри в городе, проводить его туда, куда дяде заблагорассудится, и помогать ему в чем бы тот не попросит. Грубо говоря, Данни отдали роль пажа. Наверное, так лорд Роддварт надеялся привить ему послушность.

— Тебе будет полезно почаще проводить время в заботах, чтобы не забивать голову всякой чепухой. — сказал ему тогда отец. Данни не смел спорить, но на самом деле, постоянная работа мало помогала ему отвлечься от мыслей.

Покрутив свечку в руках, он осторожно поднес ее фитиль к огоньку догорающей свечи в руках Пророчицы и, пламя, слегка облизнув воск своим жарким языком, подожгло фитиль. Слегка оплавив конец свечи, Данни установил ее покрепче на расплавленный воск и, глядя под каменный капюшон статуи Пророчицы Заранны, помолился о благополучии семьи и собственном счастье, которого ему так недоставало.

Эндри Каранай, стоявший чуть поодаль у одного из алтарей, щурился от проникающего из под украшенного пламенем купола, света, бьющего в глаза прихожанам. Народ, набивавший храм во время полуденного богослужения медленно, но верно, выбирался наружу неровным потоком. Несколько послушников-хириков убирали с алтарей и статуй доживающие свои последние минуту свечи, плачущие воском. Пара зардатов, посвященных храма, вместе с несколькими городскими рыцарями и простолюдинами, несли на коленях бдение у главного храмового костра, пылающего огромным столпом белого пламени. Дядя Эндри, окончив молитву, с тяжелым видом и хмурым взглядом, поставил большую свечу у главного алтаря Часовни, горящего сотнями танцующих огоньков.

Данни плохо знал дядю и не слишком многое мог о нем сказать. О чем бы, например, тот сейчас молился? О себе? О семье? Может, о Тие или Чадде? О бабушке Иринэ? Мать, несмотря на все упрёки отца, говорила, что главной радостью в жизни дяди была его первая и единственная жена, тетя Ильда. Данни ее не застал. Или был таким маленьким, что уже и не помнил. Леди Кинарин зналась с ней, хотя и не отзывалась о почившей дядиной жене с большой любовью. Но ее потеря, как заверяла матушка, разбила дяде Эндри сердце и он не сильно походил на себя прежнего. Мать Тии, хотя и не была знакома Данни, по рассказам матери, представлялась парню, как взрослая копия кузины. Озорная, игривая и взбалмошная. И он с трудом представлял, как они с дядей Эндри могли когда-то уживаться вместе. Впрочем, какая уж теперь разница. Зашедший за горизонт Соляр всегда восходит обратно на заре. Но солнце в душе дяди, верно, так и не взошло снова.

Свеча Данни начала плавиться, испуская восковые слезы. Он, еще раз осторожно заглянув под каменный капюшон изваяния Пророчицы, медленно направился в сторону дяди. Звук его шагов эхом доносился к высокому изукрашенному потолку Часовни, уносясь в небеса. При главном алтаре, у которого завершил свою молитву дядя, стоял и мощный найржин, глядя суровым взором на статуи Огнедержительницы, нависающие над прихожанами. Жар главного очага храма доносился во всех концах Часовни, а его светящие блики игриво бегали по золоту и серебру, украшавшему алтари, подсвечники и храмовые своды.

— Огонь никогда не потухает, верно? — дядя, задумчиво, почесал затылок, переведя взгляд со свечи на мощный очаг в центре.

— Если мы тщательно поддерживаем его. — пояснил найржин Митран. Его мощный голос, даже когда он говорил тихо, казался громовым. Юная девочка с ангельским лицом никуда от него не отходила, придерживаясь к Митрану поближе. Он часто отгонял ее и просил отойти, но та игнорировала его просьбы и наказы, уставившись на него своими серебряными глазами, как неразумная. Только когда он указывал ей на скамью или лавку, или жестом просил что-то принести, она спешно отправлялась туда. Девочка не была глухой, как подметил Данни. Она, бывало, усаживалась на скамью и, подняв голову, слушала перезвон колоколов Часовни. Быть может, она просто была скудоумной или повредилась головой. В конце концов, у нее не было языка. Ребенку недолго сойти с ума от такого изуверства. Наверное. Данни не знал. Но каждый раз, когда он вспоминал об этом у него сводило горло, собственный язык поеживался, а в горле вставал ком.

— Скажите, святейшество, — неуверенно обратился к тому дядя. — что для верного слову Пророчицы главнее — семья или корона?

— Лучезарная корона? — приподнял кустистую бровь Митран.

— Любая. Хоть изумрудная. — почесал бороду дядя Эндри. — Хотя… вы ведь жрец. Итак отреклись от всего, ради службы слову Заранны.

— Семья — это узы, связывающие вас навечно. Время бесконечно, а короли — всего лишь люди, изумрудные на них короны, или волшебные. — пожал плечами найржин Митран. — Земные владыки подвержены тем же искушениям, что и вы. И сколь многие о них думают, как и вы, о своей семье и своем наследии… а не о святом слове.

— Так значит, семья, а не корона? — дядя Эндри сделал глубокий вдох.

— Корона, если она сидит на тебе. — пустив легкий смешок, подошел к ним дядин друг, рыцарь, закончив свою собственную молитву. — И семья — ежели нет. Наверное, это хочет сказать святейшество найржин.

— Живите по чистой совести. Тогда и вопросов подобных не встанет. — заявил найржин. Задумавшись, дядя размял колени и отошел слегка от алтаря, подняв взгляд к куполу Часовни.

— Эй, малютка. А ты чего тут трешься? — сир Джесси Редмаунт попытался потеребить юную немую девчушку по ее белесым волосам, но та отпрянула, недовольным взглядом впившись в него. — Тут говорят взрослые дяди!

— Она вас не поймет. — вздохнул Данни. — Странная девчонка. — та посмотрела на него своими глазами-монетками. Он понял, что девочка рассматривает его плечо. — Да. Все еще болит. — мелкая явно не поняла, что именно сказал парень, но он и не надеялся.

— Что-ж, да и ладно. — махнул рукой рыцарь. — Слава Пророчице, что мы добрались сюда с ее помощью… без молитвы все бы мы погибли.

— Да… бывает же напасть. — переступил с ноги на ногу дядя.

— А вы правда видели левиафана? — Данни уже не первый раз приставал с этим вопросом к дяде. Ему не верилось, что бабушкин рассказ про чудище — не простое преувеличение. Леди Иринэ любила всяческие сказки.

— Видел, хотя предпочел бы, чтобы все сложилось иначе. — кивнул, утирая пот, дядя. Ему было нелегко привыкнуть к здешней погоде. Он был грузный мужчина и жара была для него испытанием. Хотя по сравнению с найржином Митраном, дядя казался не таким уж и полным. Жрец не отличался большой полнотой, но был широк, как воин, а не как священник.

— Иначе — не значит лучше. — возразил ему задумчиво стоявший рядом Митран, со своим характерным сефидским акцентом. — Судьба всегда ведет вас верной дорогой. И вы никогда не узнаете, было ли лучше на том, другом пути, потому что жизнь у вас одна.

— А если наши души перерождаются? — обратил свой взор на найржина рыцарь, сопровождающий дядю Эндри. Человек на вид худой и не слишком-то воинственно-рыцарствующий. Он часто покашливал и, казалось, не хвастался сильным, для рыцаря, здоровьем. Однако он носил меч, герб и звался сиром. Причем не абы каким. А приходился родственником самому Дейву. Впрочем, по заявлению дяди, Редмаунтов на свете было столько, что каждый из них ни за что не припомнил бы всех собственных родственников. А, как говорила смешливая поговорка, которую часто повторял при Дейвиене Энрик — при каждом дворе бывал свой собственный Редмаунт.

— Не верьте сказкам некоторых зардатов, вещающих об этом. Душа, ушедшая в огонь — уже никогда не вернется. — хмыкнул найржин. Никто не посмел его оспорить. — Даже если души и перерождаются, время вечно идет вперед. И вы никогда не проживете свою жизнь второй раз. Это не книга, которую можно открыть и перепрочесть, а то и переписать.

— Мой племянник бы с вами поспорил. — съязвил дядя, переглянувшись с Данни. Он был прав. Наверное, Рейвин считал всю жизнь чьей-то поэмой.

— Жизнь — это не свиток и не фолиант. В нее вам не внести поправки и очерки, даже если кто-то ее и пишет. — грозным голосом сказал Митран. — Ваша судьба и жизнь — это река. Ваша воля к какому из берегов плыть, но против течения не пойдешь. Молитва и вера — вот на что полагается праведник, когда несется по ее течению.

Найржин почесал свою густую и жесткую черную бороду. Дядя и сир Джесси Редмаунт покивали, как будто бы с ним соглашаясь. Данни никогда не задумывался о том, можно ли прожить жизнь заново и что-то изменить, но с тем, что она, как река, несет тебя в перед, как ты не барахтайся, спорить не мог. Его жизнь неслась мерно и неспешно, но он знал, что ее поток неумолимо протащит его туда, куда решат за него. Когда-то он мечтал стать рыцарем, как Дейв или сир Тонн. Но клинки не давались ему так успешно, как Энрику. Да и не нашлось кого-то, кто взял бы его в оруженосцы. Он всегда мальчишкой тайком мечтал упросить Дейвиена Редмаунта сделать его своим оруженосцем и пажом, чтобы тот после и сам посвятил его в рыцари. Но он не решался спросить Редмаунта об этом, а с тех пор минуло столько времени, что ни Редмаунта, ни стремления к званию сира, у него уже толком и не было. Негодный он воин, и стонущая и тягучая боль в плече неустанно напоминали ему об этом, даже несмотря на заживающую рану.

Закончив службу, найржин Митран отпустил оставшихся прихожан с миром, и дядя тоже пошагал прочь. Запах ладана, благовоний и свечного воска улетучился, стоило им выйти из дверей Часовни и в нос ударил знакомый запах города. Шум и гам, крики и ржание коней, переклички торгашей и девок. Словом, Ишерон, к которому Данни так привык.

— Ваши лошади все там же. — оторвавшись от отдыха, помахал им на прощание сир Фаррад, сидевший при входе. Он только и делал, что отдыхал, да посапывал. Старику из храмового ордена тут и нечем было заняться. Сейчас он снял свой шлем и, устроившись на ступенях у Часовни, загорал, подняв лицо к падающим лучам Соляра. — Доброго пути, м’лорд.

— И вам не хворать. — кивнул ему сир Джесси Редмаунт.

— Вот тебе и храмовая стража. — покачал головой дядя.

— За него тут, пожалуй, справляется и городская. — пожал плечами рыцарь.

Двое огромных детин, широкоплечих, с грудью колесом, сторожили их лошадей. Кобылиц, которых предоставил дяде Эндри и его спутникам отец и его Рассветную Синеву, не находящую себе места в жарком пыльном городе. Она любила простор, а не узкие улочки, и Данни знал это. Он и сам любил пустить коня в поле галопом и наслаждаться бьющим в лицом прохладным ветерком с течения Вен, а не ерзать в седле, протискиваясь по узким улицам.

Погладив Синеву по загривку, он приложился к лошади, приобнимая ее. Та фыркнула ему в лицо, раздувая ноздри. Данни похлопал ее по боку.

— Хорошая девочка. — мягко сказал он, глядя ей в глаза и пошагал к седлу.

Дядя с меньшим удобством держался в лошадиных седлах, хотя, казалось бы, путешествовал немало. Может, виной тому его выпяченное пузо, которое не слишком то способствовало удобству в седле. А может, он просто был никакущий всадник. Такой же, как из Данни фехтовальщик. Дядя так или иначе устроился на слегка просевшей от его массы кобыле и гордо первым пустил своего коня вперед, хотя улицы знавал плохо. Он кивком подозвал Данни к себе поближе и парень выровнял Синеву почти рядом с родственником. Нужно же кому-то было подсказывать им дорогу.

— Где здесь квартал с травниками? Может, лекарями? Родди сказал… — начал дядя Эндри, но Данни и без того понял.

— От главной площади направо. — сказал он. — Я покажу.

Центр города теперь навевал неприятные воспоминания и плечо, как будто бы назло, поднывало тут сильнее. Выложенная кругом желто-мочевая плитка теперь казалось еще более блеклой, чем раньше. Крови на ней видно не было, все омыли до чиста, хотя Данни мог поклясться, что из него тогда вылилось столько, что хватило бы на целый бурдюк. Теперь близ площади стояло куда больше стражников и парочка из них как раз попивала воду из фонтанчика посередине. Данни тоже захотелось попить, поскольку горло мигом пересохло, но он сдержался о того, чтобы остановить лошадь.

— Этот новый найржин неплохо тут прижился, я посмотрю. — сказал дядя Эндри. Данни тоже привык к новому главному жрецу Часовни Очага, как и весь городской приход. Он мог бы показаться чужим где-нибудь на севере из-за своего южного акцента и сурового вида. Но здесь, близ Ишерона, где постоянно причаливали торговцы, где за морской гладью на горизонте виднелся свет Перста, сияющего где-то у Сефида, и где жили в приречье столь же дикие для горожан ицхи, найржин не казался далеким чужеземцем.

— Его зовут Митран. — сказал дяде Данни.

— Он с юга? Сефид? — прищурился сир Редмаунт, поглаживая свою смешную острую жидковатую бороденку, как у козла. — А позволено ли ему держать здешний храм? Может он один из этих… раскольников!

— Попридержи язык, Джесси. — сурово возразил дядя. — Не то еще, чего доброго, кто услышит. Готов ты отвечать перед этим новым найржином за такие словечки? У него кулачищи, как булыжники.

— Красные Солнца, значится. — положил руку на свой меч рыцарь.

— Да, бывший храмовник, видать. — кивнул дядя. — Я тоже об этом подумал. Может он и из-за моря, почем мне знать. Не очень бы хотелось выяснять с ним отношения.

— Сефидские жрецы не чета нашим. Может, жреческий собор не был бы рад видеть в таком городе жреца-чужеземца. — недоверчиво сказал Редмаунт.

— Ну так иди и сообщи об этом жреческому собору. — хмыкнул дядя. — А то болтать все мы тут горазды. Оставь поиск раскольников храмовым орденам, Джесси. Если сам, конечно, не собрался записываться в Солнца.

— Пока у меня и других дел хватает. — усмехнулся тот в ответ.

— Вот-вот. — дядя улыбнулся, и они вместе похихикали. Данни не видел ничего особо смешного в этом. Митран, откуда бы он ни был, хороший духовный наставник. Он всегда был к нему добр. Был ли он в орденах храма, или нет. Данни тоже задумывался как-то, а не пойти ли ему служить в оруженосцы у какого-нибудь рыцаря. А потом и самому стать помазанником. Храмовые стражники, пускай и жили в упадке, говорят, охотно брали на службу всех, кто готов был послужить вере. Но Энрик какой-то грубой шуткой про воздержание отбил у него тогда это желание.

Ишерон всегда полнился жизнью, по сравнению с тихими буднями в семейном поместье. Вся эта толкучка с шумом и гамом иногда заряжала энергией, но от нее было легко устать. Проезжая мимо торговых кварталов, они видели лавки и торговцев, выкладывающих перед проходящими на блюда свежие фрукты, чувствовали дым дивных заморских трав из курительных трубок, и острый запах специй и орехов, взвешиваемых дотошными купцами на мерильных весах.

Какие-то шлюхи с полуприкрытыми грудями судачили о крови, которую утром обнаружили в реке. Торговец рядом поддакивал им, рассказывая о том, что, якобы лично переправлял свою телегу, завидев, как по реке струятся целые сгустки крови. А старая бабка, ковылявшая рядом с клюкой, возвела глаза к небу, посылая проклятья на ицхов, которые, по ее заверениям «отравили Вены своим богохульством перед ведьмами». Данни был в легком шоке от того, за какую же глупость только не цепляется ухо простолюдина. Проезжающая мимо телега, запряженная осликами, быстро отбила у челяди охоту болтать по пустякам, когда здоровенный махина при вожжах поднялся и начал орать на них, чтобы уступили дорогу. Однако и сам посторонился, увидев проезжающих мимо Каранаев со спутниками.

— Как поживают мои племянники, а, Данни? — приветливо обратился к нему дядя. — Я так давно вас не видел. Вы стали совсем взрослыми. Уже почти суровые мужи. И не узнать! Даже тебя.

— Не столь уж я суров, дядя. — слегка смущенно улыбнулся Данни.

— Ай, все еще впереди. — махнул рукой Эндри Каранай. — Ты же анвар. Гордость и горный дух у тебя в крови.

— Чтобы быть суровым, нужно получше обращаться с мечом. А у меня с этим делом худо. — вздохнул Данни. — Вы еще не видели моей раны, дядя…

— Раны заживают, а шрамы — украшение мужчины. — возразил Эндри Каранай. Сам он, как казалось парню, особо шрамами не хвастался. — Не обязательно быть рыцарем, чтобы внушать уважение. Верно, Джесси?

— Да, парень. Не титул делает тебя настоящий мужчиной. — хлопнул его по плечу, не подумав, едущий рядом сир Джесси. Данни скривился. — Мне доводилось видеть рыцарей, гнусных, как последний придорожный разбойник. И знатных дам, распутных, как дворовая шлюха…

— Это где же такие дамы водятся?! — смешливо перебил спутника дядя.

— Ай, все бы тебе лишь про юбки дамские, Эндри! — насупился сир Джесси Редмаунт. — Я пытаюсь объяснить твоему племянничку, что главное — это то, кем ты сам себя подаешь. И простой латник может быть доблестным, как рыцарь. За это их, собственно, и могут помазать в сиры. — он горделиво указал на герб своего дома, всадника на коне, украшающего брошь на плаще сира Джесси. — Так и с дамами тоже, приятель. Она может быть леди, а грудь нараспашку, как у продажной девки!

— Твоя правда. — кивнул дядя, соглашаясь с ним. — Титулы титулами, а голым по улице может ходить и король.

— Я вот слышал, что сефидская царица принимает у себя на дню десяток мужчин, и по дворцу своему ходит в чем мать родила! — хмыкнул рыцарь.

— В таком случае, очень жаль, что мы не имели чести посетить Сефид во время своего плавания. — сказал дядя и они с Редмаунтом рассмеялись.

Данни тоже мечтал попутешествовать. Как Рейвин. Или как тот же дядя. Может, кода он подрастет, отец доверит ему что-то сложнее, чем сопровождать родственников по Ишерону. Пошлет на север, к дяде Ричатту, например. Он давно-давно не видел других своих кузенов. Может, он и посетил бы Эну, заодно. Увидел, как сказалось на ней материнство. Бойкая его сестра обычно шутливо отзывалась о детях, умение воспитывать которых пыталась привить ей мать. «Я уже натренировалась на братцах», шутила Энарин. Она и правда была старше их с Энриком. И лишь слегка младше Рея. Данни тоже задумывался о том, а как бы он воспитывал своих детей. Младше Тии при дворе были только всяческие слуги, с которыми он обычно дел не имел. А Тия была не сильно младше его самого. И умна не по годам.

Часто, перед сном, Данни мечтал о путешествиях, приключениях и о том, как он покинет родной дом, чтобы стать кем-то поважнее простого третьего сына. Рыцарь, наемник, благородный пират, а может даже спаситель принцесс, авантюрист и следом принц-консорт. Как и всякий молодой парень, он грезил о том, какая судьба его ждет. Грозного воина, великого мореплавателя, или известного путешественника. Он хотел бы увидеть Арвейдиан, во всем его величии. Город Тысячи Куполов, Индавир, слепящие лучи Перстов Сотворения. Все это манило его в мечтах. Края света, которых он никогда не видел, и которые представлял лишь по рассказам Рейвина и Энхе Заяна. Диковинные края и красивые девушки там. Свободный воздух дальнего путешествия и дорога, которая тянется за горизонт. Но пока о приключениях ему напоминали только дары, да диковинные товары, которые привозили из своих странствий его родственники и отцовские гостьи.

Дядя подарил ему засахаренных фруктов и сладостей. Не бог весть какой гостинец, но сгодится. Там были и сладкие донельзя ягоды каких-то диковинных плодоносных деревьев, и жевательные пастилки, то ли из патоки, то ли из сот, с мятой, которые так приятно освежали дыхание. Таких юный Каранай никогда в жизни не пробовал. Необычные ягоды и специи, все в сахаре, чтобы не попортиться по дороге. Он обсасывал их, закрывая глаза, и представляя, что сейчас жует заморскую диковинку, сидя на берегах Сефида, среди холодных густых лесов северных марок или полей Земли Радужных Цветов на другом конце света. Только это ему и оставалось.

В историях герои часто находили свою любовь и судьбу, следуя зову приключений. Он помнил много сказок из детства, но, чем больше он взрослел, тем больше разочаровывался в этих мечтаниях. Он сам был тому не рад. Правда была в том, что он — почти взрослый мужчина. А у мужчин есть долг перед своим родом и семьей, перед отцом, матерью, братьями и всеми их прародителями. Когда-то анвары жили в горах, пока война, огонь и сталь, не заставили многие семьи, общины и кланы спуститься с Полумесяца. Он никогда не бывал глубоко в горах, но смотря на них, чувствовал страх и трепет перед силой и удалью предков, которые жили там заместо зеленых равнин, пахотных полей и теплых прибрежных песков. Камень, снег, ветер и холодная, ледяная река, ниспадающая в предгорья. Вот — кто такие анвары.

Несмотря на то, что мать его была из долийской семьи Кассен, в нем, как и в его братьях, было куда больше гор, чем полей и равнин, как заверяла сама леди Кинарин. Даже Эна, дочь, которую леди Кина хотела вырастить в традициях этикета настоящей леди так просто не поддалась матери. И из нее вышла настоящая горянка, как заверяла бабушка. Леди Иринэ этим гордилась, а матери оставалось только развести руками. Сам Данни всегда хотел быть достойным называться настоящим анваром. Не посрамить своих предков. Но не был уверен, что у него хватит на то твердости духа и воли. Те из стариков простолюдин, кто постарше, часто говорили, что здесь анвары размякли.

Теплый песок, сладкие вина, бескрайние берега и плодородные земли они винили в том, что анвары мельчают, как любили говорить мужчины и их жены, годившиеся в предки даже бабушке Иринэ. Их было немного, но встречая таких закоренелых, старых горцев, Данни невольно проникался уважением и к их возрасту, и к тому, что они повидали. Рейвин называл их реликтами, что бы это не значило. Чем-то старым и ушедшим в прошлое. Его первый брат был доволен положением их народа. Он часто интересовался чужими культурами, много читал и сочинял сам. Второй его брат был куда более горячей крови, но все равно не часто рвался посетить горы. Хотя Энрик действительно несколько раз поднимался туда с отцом и его людьми.

Отец, как завещал ему дед, лорд Эрвин, старался воспитать в сыновьях дух гор. Дух настоящих анваров. И заверял их с братьями, чтобы они не теряли традиций своих предков. Однако, в его глазах часто проскакивало разочарование. Данни думал, что они с Реем и Энриком не всегда оправдывали надежды лорда Роддварта. Хотя, сейчас, глядя на едущего рядом дядю Эндри, парень сомневался в своих мыслях. Он такой же анвар, как и отец. Даже старше его. Но никогда не славился большой верностью традициями. При всем при этом горная кровь в Тие взяла верх. Даже без вмешательства дяди. Данни надеялся, что и его дети, когда таковые будут, запомнят, кто они такие. Майя Кайвен тоже долийка. Кто знает, не воспитает ли она в его детях чужую анварам традицию… Впрочем, до венчания и свадьбы с Майей надо бы еще дотянуть. «А уж заделать наследника работа несложная», как подшучивал обычно Энрик.

Может, и любовь придет со временем. Как часто болтает мать. Сжиться со своей леди можно, если помнить про долг. А потом и полюбить… что-нибудь в ней, если такое найдется. Но Майя не была красавицей, а чем чаще он шутил про ее кобылиное личико, тем больше это закреплялось у него в голове. Он давно не видел леди Кайвен, но сердце-то не обманешь. Рейвин сказал когда-то, что девушки, пока взрослеют, становятся краше, почти так же, как возмужают юнцы. Но это мало утешало Данни. Ему чаще и приятнее, чем Майя Кайвен, вспоминалась теплая мягкая грудь Пранди. Ее горячее дыхание. Было бы безумием связываться с ней. Нарсарри это бродяги-чужеземцы. И все же ее томный взгляд часто мучал его перед сном.

Он не имел большого успеха среди дам. Рейвин, умный и статный, наследник отца, часто обращал на себя внимание различных леди, но, будучи верным своей помолвке и проявляя мало интереса к придворным девушкам, гостящим в Ишероне, он самолично их игнорировал. Энрик, сильный, дерзкий и храбрый, тоже имел свою долю успеха. Крестьянки, служанки и горожанки то и дело смотрели ему в след. Второй сын лорда, к тому же статный мужчина. Леди находили его слишком дерзким и укоряли среднего брата за недостаток рыцарства и этики, но девушки все равно были от него без ума. Данни же, третий сын, без наследства, земель, худощавый, с копной своих густых волос и россыпью веснушек, не был мастером меча, не мог складно болтать и не обладал рыцарской доблестью и смелостью. Если кто и заглядывался на него, так это обычные селянки, которым просто в диву было увидеть одного из своих господ. «Для них каждый нищий рыцарь будет красавцем, если увезет их из родного дома», говорил про таких Рейвин.

Данни, бывало, вспоминалась крестьянка, улыбавшаяся ему, проезжающему мимо. Может, ему это только чудилось. Фантазии часто берут над молодыми верх, как говорит мать. Но он думал, что, если бы не его статус и честь семьи, которую Данни не смел посрамить, он бы умчался с ней на Рассветной Синеве далеко за горизонт и крестьянская девчонка целовала бы его до самого рассвета, губами мягкими и сладкими, как мед. Девушек было много, куда не погляди. И все они красавицы, молодые, стройные и прелестные. Он чувствовал, что иногда сходит с ума в их окружении. Но с трудом находил слова, чтобы ответить им. Ему предстояла помолвка и свадьба с Майей Кайвен, а целовать ему вместо пухленьких губ Пранди или сладких уст крестьянки предстояло ее лошадиную физиономию.

В балладах, вроде тех, что так любил Рейвин, страсть сжигала сердца возлюбленных, разделенных или одиноких. Данни тоже чувствовал, что его сердце что-то сжигает. Страсть или одиночество? Он, сказать честно, не знал. Дядя, вот, тоже, видимо, сгорал от этого чувства по молодости. Он стеснялся спросить об этом точнее у Эндри Караная, но подозревал, что так оно и было. Не иначе, что дядя заприметил здесь какую-то чужеземку из ицхов и тяга к ней пересилила здравый смысл. Но бастарды часто покрывают семью позором, как покрывал ее Чадд. И Данни не хотел, чтобы его внебрачные дети, если ему не повезет таких заиметь, творили то же, что и ублюдок.

Они добрались до переулка, который был им нужен, и Данни указал дяде повернуть туда. Небольшое ответвление в паутине ишеронских улиц. Здесь находилось несколько лавок травников и лекарей, у которых часто собирались селяне и горожане. Как могли, они описывали свои болезни, чтобы торгаш вручил им зелье или снадобье, способное избавить их от недуга. Как рассказывал отец, раньше тут торговал шарлатан, который выдавал навозную настойку за чудотворный эфир. Когда один из мелочных гостей лорда Шеппа, мучимый желудком, купил у него флакончик и скончался, торгаша быстро вычислили и голову его надели на пику у городских ворот. Чтобы никто больше не пытался выдавать себя за лечащего любые хвори за пол цены алхимика.

Место этого крайне популярного обманщика быстро заняли старухи, собирающие цветы, корешки и ягоды по полям, несколько лекарей, варящих мази от боли в суставах, какой-то южанин из-за моря плохо знающий здешний язык и за звонкую монету продающий порошок для трубок, закурив который ты якобы забывал о любой напасти, и старый чужеземец из-за гор, бежавший, как говорили горожане, от расправы. Мать припоминала, что никто никогда не верил ему, почитая за обманщика. Но вскоре, оказалось, что его снадобья действительно помогают страждущим, а всякие болячки, позорные и не слишком, отступают. Ублюдок Чадд поговаривал, что даже сам лорд Ишерона, бывало, заказывал у иноземца лекарства. Впрочем, как и зачастую, он мог привирать или выдавать слухи за истину.

— Это тут? — кивнул на скромный домик лекаря дядя.

— Нет, за углом. — правил его Данни. — Следующий.

Он уже проезжал тут много раз, вместе с братьями или матерью. И всякий раз слышал новые слухи о странном лекаре. Тот, якобы, специально выбрал этот квартал, поближе к центру города. И рядышком с надзорной башней городской стражи, тенью нависающей над переулком. Беглец из-за Полумесяца, он был милонянином, и жить по соседству с ицхами для него было, пожалуй, отдельным испытанием. Впрочем, ицхи вообще мало кого любили, думалось Данни. На всех они смотрели, как на чужих. Ему-то что?

— Стой! Пр-р-р! — попытался остановить явно недовольную едкими запахами трав лошадь дядя. Спешившиеся бугаи, племянники кастеляна Тонна, помогли ему утихомирить животное и слезть.

— Тише, девочка. — погладил Синеву по гриве Данни. Она была куда послушнее и остановилась сразу, давая ему слезть.

— Я послежу за конями. — потер свой меч Джесси Редмаунт. — Не нравятся мне все эти переулки… того и гляди кто выскочит из-за угла. Повезет, если только вор, а не какой доходяга с кинжалом.

— Ты же справишься с ним, бравый рыцарь? — подшутил над спутником дядя Эндри. Но Редмаунт не поспешил ответить.

Данни повел дядюшку к входу в зданьице. Небогатое обиталище, но неприметность не мешала всем жителям его находить. Они приехали сюда за тем, чтобы найти какую-нибудь настойку или мазь, по просьбе леди Иринэ.

— Старые кости, новые напасти. — так говорила бабушка каждый раз, когда ей становилось дурно, ломили ноги, руки, суставы, или болела спина. Леди Иринэ, несмотря на свой почетный возраст, была женщиной крепкой. Но и ее изрядно утомил долгий морской путь до Ишерона. Мазь, настойка или еще какой рецепт, женщина потребовала все, что угодно, лишь бы стало полегче. Отец не мог отказать ей и дал кошель серебра, чтобы дядя Эндри нашел и купил лучшее, что приглянется ему в аптекарских лавках.

Внутри, за неказистой дубовой дверью, расстилались шкафчики и столы, на которых пестрили в склянках и ступках ярко пахнущие лекарства. В этой мешанине бьющих в нос ароматов Данни не мог четко различить ни один. Ему даже показалось, что у него слегка кружится голова. Скромное по размеру помещение освещали подвешенные под потолком лампады из серебра, изогнутые в виде полумесяца. В них помещались изрядно подтаявшие свечи. Их красный воск стекал по остриям серебристого подсвечника, как кровь по острию меча.

Окна здесь были закрыты шторами из плотной ткани, а тающие в углах благовония, смешивающиеся с запахами трав, слегка мутили взор, создавая легкий неуют от этого места. Данни не столь много знал о милонянах, а то, что слышал, узнавал только из рассказов Рейвина или Энхе Заяна. Ну, и, конечно же, болтовни простого люда и прислуги, которые точно так же услыхали это от кого-то другого.

Данни слыхал, что милоняне жили по каким-то старинным гримуарам ордена Чтецов, трактующими фолианты древности далеко на востоке. Об этом ему говорил Рей. Впрочем, по словам брата, эти манящие темные тайны сгубили далеко не только милонян. Так, например, те мнили что их ведуньи, милонны, живущие в далеком Храме Песен среди сверкающего хрустальной дымкой моря, говорят с их лунными богами и демонами, видят будущее и прошлое, и даже способны увидеть судьбу человека, преклоняющегося перед ними. Говорили, что на своем острове они проводят черные ритуалы, нагоняя беды на врагов милонян, а те, ведомые ими, отдают старухам младенцев-иноверцев, на жертву или на съеденье. Много таких страшных сказок слышал о далеких землях за горами Данни Каранай. Будто бы, страх и трепет перед колдуньями был так велик, что даже преступников и приговоренных к казни там отпускали, если на пути к плахе им попадалась милонна. Преклоняясь перед силой своих колдуний, они презирали ицхилитов, чья лунная ведьма восстала против их власти. А ицхилиты с присущей им жгучей яростью ненавидели милонян за то, что те предали смерти их святую. Это все, что парень о них знал. Он был бесконечно далек от истории чужих народов, да и собственную знал только лишь по рассказам семьи. Голову Данни Караная, обычно, занимали другие мысли.

— Есть тут кто? — оглядывая стекающий по серебряному полумесяцу воск, негромко сказал дядя Эндри, пытаясь привлечь внимание. Его голос, несмотря на уверенность, казался утонувшим в тишине шепотом.

Кудрявая девчонка, выглянувшая из-за шкафа, совсем мелкая, окинула гостей взглядом и тут же скрылась, юркнув за прилавок. Заслышав дверной скрип, переваливаясь на старых ногах, к ним вышел смугловатый, сутулый старик с густой серо-седой бородой. Невысокий, но широкий в плечах. Сложно было сказать худ он или толст, из-за широкого балахона, который он носил. А тюрбан на голове добавлял ему с фут роста, отчего, быть может, он казался слегка выше, чем есть.

— Приветствую. — его скрипучий голос отдавал чужим восточным акцентном. Нелегко, верно, на старости лет приспособиться к новому языку.

— И вам не хворать. — осторожно прошел вперед дядя, стараясь не сбить никаких баночек и склянок со столов. — Нам бы… знаете, что-нибудь…

— Что болит? — его черные, как ночное небо, глаза, окинули дядю Эндри, а следом и Данни, оценивающе их оглядывая. — Голова? Живот? Чресла?

— Нет-нет, это не нам. — спешно пояснил дядя. — Моя матушка жалуется на боли в спине и коленьях. Суставы ломит. Она в преклонном возрасте. Так что ей просто бы… чего-нибудь, знаете…

— Чтобы боль ушла? — лекарь-милонянин говорил тихо, но слышно его было во всех углах комнаты. Он почти что и не выдавал эмоций. Судя по всему, такие захаживающие покупатели, сами не знающие толком, как объяснить, что им нужно, были тут не редкостью.

Пока дядя стоял у прилавка, поясняя, что требуется, старику, Данни разглядывал стоящие в ступках и баночках травы с мазями. Они так едко пахли, что он невольно морщился и кашлял. Особо болтливая челядь любила судачить, что кроме лекарств, старик продает приворотные зелья, и что пострашнее. Но этим россказням была грош цена.

— Хицма, подай. — старик, выслушав дядю, указал девчонке и та, мигом поднявшись на табурет, подхватила с верхней полки какую-то баночку.

— Это… мазь? — уточнил дядя, доставая кошель, чтобы рассчитаться.

— Втирать. — только и ответил сиплым голосом аптекарь.

— У меня нет мелкой гроши. Найдешь, чем сдать? — указал на свои серебряные дядя. Отец выдал ему тридцаток, не меньше. Не поскупился.

— Медь. Рубленая. — кратко ответил ему старик из милонян.

— Стоит, конечно, немало. — поглаживая свою легкую бороду, принялся высчитывать серебряные лунарии дядя. — А может, скинете немного. Так, мальцу на сласти? — кивнул Эндри на племянника.

— Вы будете брать? — покрутил склянку в руках лекарь.

— Пф. Ладно-ладно. — выложил дядя монеты. — Берите. А чего так дорого то? Эти травы что, золотом удобряют?

— Подати. Выросли. — прохрипел старик. — Лордская свадьба. Стража требует больше. Драка. У площади. — он говорил медленно и обрывисто. Явно пытаясь не ошибиться в словах.

— Ах, это. — почесал затылок слегка опешивший дядя. — Ицхи опять устроили драку. Знаю-знаю. Наслышан. — Эндри Каранай покосился на Данни, но тот сделал вид, что не заметил. — Непросто соседствовать с ицхами, особенно вам-то, да? — улыбнулся дядя старику. Но тот и бровью не повел, принявшись считать монеты.

Девочка, прячась за подолом его широкой свободной одежды, недоверчиво поглядывала на гостей. Старик прищурился, явно сбившись со счету. Кашлянув в кулак, торговец принялся пересчитывать гроши заново. Дядя, оперевшись на прилавок, неловко смотрел, как его монеты пошли на пересчет второй раз. Милонянин одернул девочку и та, вскочив на бочонок у ног, спешным движениями рук перебрала лунарии, кивнув мужчине.

— Дикари. — неожиданного проговорил аптекарь. — И нарушители священного слова. Вот и все… ицхи. — прохрипел он, отодвигая дяде в сдачу обрубленные наполовину медяки. — Из них каждый норовит укорить чужака… а слушать они уж не могут. Ложь пеленой застлала их глаза. — старик, убирая звонкое серебро в мешочек, вновь обратил свой взгляд к гостям. — Слово собственные священные тексты они читают через строку… Их безбожный путь закрыт для Вечности.

— Надеюсь, они не сильно вам досаждают? — учтиво спросил дядя, убирая в кожаный мешок на поясе приобретенную мазь.

— За все воздастся сполна. — посмотрел на посетителей исподлобья милонянин. — И им. И мне. И вам.

ЩЕДРЫЙ БРАТ

«Многие устные предания говорят нам о том, что огонь нашего мира, как и любое пламя, затухает, без свежих поленьев. Жизнь в нем теплится, как жар в костре, покуда мы снабжаем ее добрыми делами и чистыми помыслами. Если же человек человеку обращается врагом, мир наш тлеет, как угли в жаровне. Кровь, пролитая в войнах и черствые сердца в груди тушат мировое пламя, как тушит костер вода и песок. Когда погаснет огонь, мы знаем, что воспылает вместо него. Черное Солнце.»

Ирхен Синарий, труд «Постулат»

Река, оправдывая свое название, течением несла прохладу, как вены перегоняют кровь по телу. Ее легкое журчание, как шепот девицы-любовницы по утру, будящий тебя из полумрака еще отдающегося сновидениям сознания. Племянник, что постарше, остановил своего огромного и сильного черного коня рядом с течением, спешившись и умывая лицо и шею холодной горной водой, несущейся по реке. Рёгунвальд, его суровый скакун, вторя всаднику, принялся хлебать воду из Вены, стоя, как на водопое. Сын кастеляна, молодой Патрик Тонн, зачерпнул себе в шлем, чтобы тоже напиться прохладной воды вдоволь. В жаркие дни, которые почти всегда такими были на юге у Ишерона, холодная вода казалась спасительнее любого целебного снадобья. Эндри и сам любил утолить речной водой жажду, но сейчас… поостерегся.

— Ну же, а вы чего боитесь? — обернулся на остальных всадников Патрик.

— Нет тут ничего. — отмахнулся рукой Энрик, поднимая и тряхнув своими промокшими волосами. — Бредни челяди, наслушавшейся сказок. Вена чистая, как свежий талый лед. Попробуйте.

Никто, включая Роддварта с младшим его сыном, и прочими стражниками, не спешил следовать уверениям племянника. Даже двое братьев-близнецов Тоннов покашивались на реку с недоверием.

— Ай, как хотите! — бросил брезгливо Энрик, взяв Рёгунвальда под уздцы, и, подождав, когда тот напьется, отвел его обратно к дороге.

Брат снарядил отряд еще ранним утром, но пока они проехали до этого участка реки, Соляр уже клонился к полудню. Глоток свежего вина с перцем по утру слегка развеял сонливость, но, по правде говоря, Эндри бы с удовольствием поспал еще. Однако, Роддварт счел это дело слишком важным, чтобы он мог отказать младшему брату. И, невзирая на то, что постельные перины все никак не хотели его отпускать, Эндри Каранай, вместе с прочими мужчинами, седлал коня и пустил его следом.

Не кривя душой, Эндри считал все эти рассказы крестьян о крови, которая напугала прачек по утру, очередными жалкими сказками. Роддварт, поначалу, тоже не принял просителей всерьез. Но когда ему сообщили, что какие-то из селян пропали… он решил взяться за это дело лично. Ишерон стоял у предгорий, а за ними, вдоль всего горизонта, как точеные белые пики, подпирали небеса горы Гряды Полумесяц. Один только взор на снег, короной венчающий их вершины, освежал в жаркий, удушающий день. Но сейчас они ехали сюда не восхищаться горами предков. Ночью селяне сами собрались в группу, чтобы найти пропавших у реки. Бывало, что течение могло унести неаккуратных жителей. Иногда, они даже тонули. Но прочесав весь поток вплоть до города, селяне ничего не нашли и им пришлось обращаться к лорду Роддварту за помощью.

— А не может ли быть, что она сама сбежала? — недоверчиво спросил тогда у просителей кастелян Вилфред Тонн.

— Нет, сир, ни в жизнь не поверю… — начали объясняться родственники пропащей, ее подруги, и даже юные дети. Один из мальчиков сказал, что нашел ее порванные бусы на протоптанной у пролеска тропе. А другая девица уверяла, что слышала вечером крики, когда мылась в реке.

Все это мало убеждало брата, до тех пор, пока сельский староста не показал ему обломанную стрелу, которую нашли неподалеку от пролесков их мужики, пустившиеся на поиски. С хмурым видом кастелян Тонн оглядел наконечник и черное оперение и с не менее хмурым выражением протянул его Роддварту. Тогда тот приказал незамедлительно выезжать к реке и показать, где селяне увидели все это.

У заводи, где крестьянки стирали вещи, и где неподалеку последний раз видели пропавшую, ничего не нашлось. А среди путанных следов едва ли возможно было понять, куда и кто направлялся из их хозяев.

— Я говорил, что надо было мне взять девочек. — с недовольным укором заявил тогда Энрик. Как-то мужчине доводилось заглянуть в псарни племянника, чтобы увидеть его долийских гончих. Страшные, здоровенные и злые, лай их будил по утрам не хуже деревенских петухов. — Они бы взяли след… а уж там…

— Давай сначала доверимся своим глазам, милорд. — пожал плечами Патрик Тонн, который ехал впереди их отряда. Кастелян послал своего сына во главе стражи. Бойкий юнец не был рыцарем, но определенно держался молодцом.

— Мы выехали не на охоту, Энрик, а на разведку. — сказал сыну брат. — А твои суки горазды рвать добычу, а не выслеживать ее. Вот уж что верно, воспитал ты их как боевых, а не охотничьих.

— Их даже медведь не испугает, загрызут, как пить дать. — кивнул, скорее с гордостью, Энрик. — Кто бы не шастал в здешних лесах, шальные стрелы не спасут их от зубов Гретты, или ловких лап Церцы.

— Если мы ничего не обнаружим лично, от твоих сук будет мало пользы. — пожал плечами Роддварт. — Девица пропала давно. Если ее похитили и утащили дикари, они давно уже скрылись в предгорьях.

— Так надо было так и сказать челяди. — хмыкнул Энрик. — Зачем же тогда мы пустились ее искать?! — он все еще был возмущен, что дело не доверили ему, как опытному охотнику. Но Каранай был согласен с братом. Звери племянника дошли бы до предгорий, если налетчики пришли оттуда, а дальше по следам пришлось бы взбираться в горы. К чему сейчас никто не был готов. Но Роддварт заранее приказал выставить охрану у селений.

Эндри первым делом вспомнил слова лорда Шеппа о пропаже людей. Брат разделял его подозрения. Крестьяне побаивались, что это ицхи крадут их женщин, но Родди тоже слышал про исчезнувших жителей с другого берега реки, который был под контролем Шайхани. Ицхи тоже пропали. И точно так же странно, как и его крестьяне. Посовещавшись с Эндри и Тоннами, они пришли к выводу, что никто, кроме горного грифоньего народа не мог бы пойти на такое. А черная стрела убедила их в этом.

Когда-то давно, анвары, обитая в горах, вели непримиримую войну с этими дикими полулюдьми-полуживотными. Они одевались в плащи из перьев, ели жареную падаль и летали на грифонах, прежде чем Индавирский ублюдок, по легендам, не убил последнего их верховного вождя, покоряя северные окраины Полумесяца. С тех пор никто и никогда не объединял дикарей в горах и они грызлись между собой, вступая с анварами в стычки. Так было до тех пор, пока ицхский императорский полководец ан-Явин не пустился покорять хребты, погнав анваров с их мест, сжигая их деревни, убивая мужчин, а женщин и детей уводя в плен. Это вынудило их предков спустится с гор и попросить помощи у арвейдских королей. И Лучезарная корона приняла гордых сынов гор под свой протекторат. Короли Арвейдиана получили в союзники верных и смелых анваров, а горцы, из тех, что не остались умирать на Полумесяце, обрели новый дом.

— До гор отсюда далеко… — глядя на горизонт, сказал отцу Данни, все прочее время едущий на своей кобылице тише воды.

— Тем настороженней нам надо быть. — губы Роддварта сомкнулись в узкую недовольную дугу. — Если эти выродки настолько озверели, что не чуят страха, спускаясь с хребтов в предгорья…

— А теперь даже до наших селений добрались. — бросил яростно Энрик.

— Может, их не так много? Дикарей? — поравнявшись с братом, спросил у него Эндри Каранай. — Какая-нибудь захудалая шайка, которую изгнали… теперь они могли попрятаться в чащобах и начать охоту на людей.

— Я бы не хотел, чтобы ты был прав брат, но это возможно. — подумав, кивнул Роддварт, выпрямившись в седле. — Выйти в открытый бой они не посмеют. Будут прятаться по лесам, как звери.

— От которых они не слишком то и отличаются. — стиснул зубы Энрик.

— Мне как-то доводилось слышать, что грифоньи выродки… едят человечину? — с легким налетом неуверенности высказался Патрик Тонн.

— Хочешь сказать, что они жрут селян? — напрягся средний племянник.

— Ох, священное пламя. — поежился в седле Тим Тонн.

— Святая пророчица… — вторил тому его брат Том.

— Мерзость. — скривил лицо юный Данни.

Роддварт переглянулся с братом. От этих слов Эндри тоже почувствовал себя неуверенно. Всякая страшная история имеет за собой зерно истины, из которого прорастает. Он знал, еще с отцовских рассказов, что горные дикари из грифоньего народа действительно переходят на человечину в холодные и голодные зимы, когда на пиках ничего не растет, а небольшие долины среди гор заметает снег. А некоторые их вожди, в качестве демонстрации силы, поедают сердца убитых. Дрожь побежала по спине. Он надеялся, что эти россказни сейчас не близки к правде.

— Нам нужно проверить лес. — сказал, наконец, Роддварт. — Патрик, селяне рассказали тебе, где они нашли стрелу? — прищурился он.

— Да, милорд. — встрепенулся Патрик Тонн. — Деревенский староста указал мне, где были поиски… мы едем туда?

— Веди. — только и бросил в ответ брат.

Леса, которые находились к северу от Вены, вдоль которой они ехали, прилегали к угодьям Роддварта, в которых тот, а чаще его средний сын, иногда выезжали на охоту. Не слишком великие, они, тем не менее, были полны живности, по словам Энрика. Густые, зеленые и кустистые… одного взгляда на них хватало, чтобы понять, насколько легко спрятаться среди этих чащоб. Дальше на восток они прилегали к предгорьям, а оттуда и до Полумесяца рукой подать. Если дикари действительно спустились сюда, то это был самый верный из их путей.

Здесь уже Энрик пустил лошадь увереннее и копыта Рёгунвальда, с хрустом перемалывая опавшие наземь ветки, замельтешили вдоль древесных стволов. Чем дальше в чащу, тем плотнее становились деревья и тем менее охотно кони пробирались между ними. Брат, уставший вилять между стволами, решил спешиться и пройти к месту на своих двоих. Так они, якобы, могли бы вернее усмотреть то, что пропустили бы верхом.

— Здесь бы точно пригодились мои девочки. — сказал Энрик. — Среди веток и листьев человек не учует то, что подметит гончая.

— И их лай заранее распугает любую добычу? — усмехнулся Патрик Тонн.

— Людей они способны нагнать не хуже иного зверя. — ответил племянник.

Лесные массивы тут отличались от тех, что на севере. Деревья казались более стройными и экзотичными, но и в их тени было жарче. Нещадный южный Соляр даже сквозь их ветви сильно нагревал почву и воздух, от которой вверх поднимался пар, оставляя легкий туман. Эндри почувствовал, как взмок от пота. Уже не первый раз за день.

— Как-то здесь неуютненько. — утер влагу со лба рукавом мужчина.

— Боитесь заблудиться, дядя? — усмехнулся в ответ Энрик.

— И не только этого. — густые заросли и длинные стволы, растущие так далеко, как хватало взора, навевали тревогу. Словно из-за них сейчас кто-то наблюдает. Вкупе с тем, кого они здесь искали, это лишь усиливало подозрительное ощущение в груди.

— Эх, Чадд явно пошел не в вас. — ответил племянник. — Он на охоте чувствовал себя не хуже моих сук. — Энрик пустил легонький смешок.

— Надо было взять его с собой. Ублюдок неплохо знает здешние места. — согласно кивнул племяннику Патрик Тонн.

— Пускай сидит и не высовывает носа за поместье. — хмыкнул Роддварт. Когда брат увидел освобожденного бастарда, он слегка опешил. Взгляд его выдал некое разочарование, но Родди постарался его не показывать. — Негоже еще, чтобы о нем прознали Шайхани.

— В лесу то они нас не сыщут. — отшутился Патрик.

— Здесь и правда легко затеряться… — напряженно оглядел кроны деревьев Данни. Младший племянник тоже не был в своей тарелке.

— Вот-вот. — кивнул, поддерживая его, Эндри. — Мне как-то больше по душе открытые места. Где все перед взором…

— Как и каждому настоящему анвару. — слегка улыбнулся Роддварт.

— Тут уж вы правы, дядя. Чащоба — это, конечно, не горы. — опершись на свое копье, сказал Энрик, почесывая Рёгунвальда за черную гриву. — Там, среди небес и снегов, настоящая анварская душа.

— Вот сюда! — потянул уздцы Патрик, поворачивая недовольно брыкающегося коня и остановившись на поляне, к которой вел животное. — Где-то тут селяне и нашли место нападения.

— Посмотрим… — нахмурившись, Роддварт вышел вперед, поправляя свой кафтан. Кинжалы забряцали друг о друга у него на груди.

— Ничего необычного. — Энрик пошагал за ним, закинув копье на плечо и то неаккуратно билось о стволы близлежащих деревьев. — Вот псы бы учуяли…

— Патрик, дай-ка. — протянул руку Родди к своему гвардейцу.

— Надо опосля бы провести разведку у гор. — Тонн передал ему черный, угловатый наконечник. Грубый и неуклюже вытесанный.

— Это может быть опасно. — сказал Эндри, разглядывая обломок стрелы, который брат настойчиво крутил в руках. Его люди прочесывали поляну.

— Мы энто… — переступил с ноги на ногу Тим Тонн.

— …в обиду вас не дадим. — докончил за ним Том Тонн.

— От вашей силищи среди хребтов мало проку. — хмыкнул Каранай. — И от шальной дикарской стрелы груда мышц не спасет. — он подошел к присевшему у древесного ствола Роддварту. — Ну… что там?

— Нужно бы проследить, куда ведут эти пролески вдоль Вены. — ответил Родди. — Если это были дикари с перевалов, то сыскать их будет сложно. Перейти на ту сторону им легче легкого. А там уж и ветер занесет следы…

…«до полумесячной гряды», добавил про себя Эндри, закончив мысль брата. Известная присказка. Отец ее тоже очень любил. Скрыться в таком лесу и не только дикарю не составит труда, тут уж не поспоришь. Мятая трава, почти не исхоженные тропки среди леса. Стоящие стеной деревья, способные скрыть затаившегося охотника от беглого взора. Так что бродить среди зелени, веток и листвы тут можно было бы долго. И не наткнутся ни на что. Если горные грифоньи выродки прячутся здесь, чтобы выкурить этих сукиных детей, пришлось бы поджечь лес.

И Роддварт, и его люди, разделили это мнение. Один только Энрик настаивал углубиться в чащу. Но его предложения остались без ответа. Дальше коням было сложно идти, а заплутать пешим — легче легкого. И Родди принял решение возвращаться назад. Если и ехать дальше — то вдоль леса, а не вглубь, заявил он. Селяне пропадали у реки и поблизости, а не глубоко в чащобе. И если они и нарвутся на какую улику, то там, близ одного из течений Крыла Мотылька, а не среди непроглядных древесных кущ.

Эти реки, ниспадающие с гор, расходились от одного истока. Говорят, будто с вершин пиков Полумесяца, они напоминали крылья, испещренные венами. Откуда и пошло это название. Не будучи в горах, Эндри Каранай не мог утверждать это лично, но ему доводилось смотреть на карты местности, где расходящиеся сети речушек к югу от горных хребтов и правда выглядели слегка похожими на крылья. Мотылька или бабочки… впрочем, без разницы.

Задумавшись и заглядевшись на протекающую сейчас особо бурным потоком Вену, он чуть было не наткнулся на едущую впереди лошадь, резво притормозив. Патрик Тонн внезапно остановил коня, предупредительно подняв руку. Брат тут же одернул стремена своего жеребца, а следом и весь их отряд остановился. Соляр, стоящий на небе, некстати бил в глаза, заставляя Эндри Караная щуриться и прикрывать лицо ладонью.

Он разглядел стоящих впереди людей. Несколько конных, парочку спешившихся. Большинство в шлемах и при копьях. Городская стража? Нет, понял он, заприметив их лица и услышав чужой говор. Ицхи. Гвардейцы Роддварта, объехав своих лордов по бокам, остановили коней вокруг них, как бы заранее занимая защиту. Ицхилиты тоже заметили их, но двигаться не спешили, переглядываясь с рослым стройным мужчиной, стоящим на земле.

— Приехали… — процедил сквозь зубы Энрик, приподнимая свое копье.

Поправив ниспадавшие на лицо длинные черные волосы, ицх, возглавлявший своих, выступил вперед. На его поясе висел длинный меч. Белая рубаха с задранными рукавами слегка липла к телу. Сапоги облепил мокрый приречный песок. Это был Тайал Шайхани. Родич лорда Раида, прислуживающий ему. Эндри уже слышал о нем от племянников. И ничего хорошего, если верить их словам, такая встреча не сулила.

— Уйдите с дороги! — прикрикнул, встав в стременах, Патрик Тонн.

— Дороги здесь нет. — скривив губы, ответил Тайал, не сильно поднимая голос. — Только река, видите? — его сапоги проминали мягкую почву.

— Что вы здесь делаете? — Роддварт сложил руки на груди. Его большой палец осторожно коснулся одного из кинжальников, потирая метательный клинок в нем. — Это моя земля. Ваш берег — там. — кивнул он на другую сторону Вены. Тайал и глазом не повел.

— Мы ищем пропавших людей. Говорят, будто река кровоточит. — Шайхани поправил висящие на поясе перчатки, доставая их и неторопливо натягивая на пальцы. Ицхские люди у него за спиной переглядывались. — Мы поехали вдоль, чтобы лично убедиться в этом…

— Убедились? — напрягся Энрик, поерзав в седле. — Так валите отсюда!

— Ах, это то, хваленое, анварское гостеприимство? — вскинул бровь ицх, сжав облаченную в кожу руку. Перчатки в такую жару? Эта мысль показалась Эндри глупой ровно до того мгновения, когда Шайхани положил свою кисть на рукоять своего длинного меча.

— Сир, — презрительно выдавил брат. — я требую, чтобы вы убрались отсюда восвояси. Вам тут не рады и гостеприимства ждать неоткуда.

— Убирайся, Шайхани. — постарался грозно бросить Патрик Тонн и его кузены тут же, выпятив грудь, встали за ним. — Ты что, оглох?

— Нет. Я прекрасно все слышу, не надрывай горло. — бросил ицх. — Если тебе так охота порвать связки, я могу тебе подмочь. Сталь в этом деле особо хороша. Видишь рыцарский меч в моих ножнах?

— Какой же из тебя рыцарь? — хмыкнул Патрик. — Ты тут чужой и титул сира тебе как шавке пятая нога. Это позор для всего рыцарства. Кто вообще тебя помазал? Как мог ты… ицх, заслужить рыцарство?

— Смотри, как бы ты его никогда не заслужил. — длинный меч Таяла, судя по виду Шайхани, так и просился вырваться из ножен.

— Заткнитесь и убирайтесь. — вырвалось у Энрика. Гулкий поток реки слегка заглушал их перекрикивания, а звук мощной воды давил на уши. Каранай переглянулся с братом, но тот слишком устремленно косился на ицхов, явно готовясь к худшему. Младший его сын Данни ерзал в седле, чувствуя себя сейчас не меньше напряжённым, чем сам Эндри. Он не был готов к бою. Особенно такому. И особенно сейчас.

— Иначе что? — голос Тайала стал громче, но шум Вены поглощал его.

— Ты хочешь снова попытать судьбу? — племянник обоими руками взялся за древко своего копья и поднял его острием в сторону ицха.

— Энрик! — грозно окликнул того отец, но племянник не опустил копья.

Мгновение замерло. Острый наконечник оружия слепяще блестел в лучах дневного изнуряющего света. Вена бурлила, ее вода шипяще билась о гальку и песок. Прохладный ветер, несомый ею, раздувал волосы. Один из людей Шайхани, поправив свой обмотанный тряпкой шлем, наклонился к Тайалу и что-то прошептал ему на ухо, пока тот перебирал пальцами по рукояти меча. Кони потирали землю копытами и фырчали.

— Что, Шайхани, подавился? — прошипел Энрик, прижав копье рукой.

— Скажи своим людям, чтоб убирались. — кивнул Патрик Тонн. — Или ты еще не насмотрелся на кровоточащую реку? — он потянулся к мечу.

— Как бы это не стала ваша кровь. — рука Тайала поднялась с рукояти клинка и он, неторопливо развернувшись, пошагал к своему коню. Вскочив на него резвым движением, Шайхани развернул жеребца и, оглянувшись через плечо на анваров, впился в них своими острыми черными зрачками, пришпорив животное. Заржав, лошадь понесла его в сторону переправы и люди ицха, опустив копья, поскакали за ним.

— Пускай бегут. — бросил дерзко Энрик. — Они намочили свои портянки, и далеко не водицей из Вены. Трусливые ицхские псы как обычно…

— Вы зря нарывались, — недовольно бросил Родди, выезжая вперед. — их было больше и все при копьях… нам повезло.

— А ты что думал, отец? — насупился старший племянник. — Что грязные шавки из ицхов смогут нас напугать? Они горазды лаять, да и только.

— Уж больно нагло они пересекли реку. — задумался Патрик Тонн. — Можно было бы и решить, что они виноваты в хищении людей.

— Мы могли бы загнать их всех в реку, и были бы правы. — пшикнул Энрик. 

— Что они искали?.. — почесал затылок юный Данни. — У реки?

— Глупцы понаслушались историй челяди. — бросил ему старший брат. — Или ты, Данни, тоже боишься речушки? — улыбнулся он.

— Надо взглянуть, что они там нашли. — сказал Роддварт и пришпорил коня, поведя его к месту, где останавливались ицхилиты. Не споря со своим лордом, все прочие поскакали за ним. Эндри осторожно покашивался на реку. Кровоточит она, или это лишь сказки, он не знал. Но после морских чудовищ его едва ли что-то могло удивить.

Впрочем, дивиться все же оказалось чему. Первым что-то неладное заметили племянники, окликнув остальных и направив лошадей к берегу. Первым из стремян спрыгнул старший, с недоверием подступившись ближе к течению. Энрик опустил руку в перчатке в воду и, зачерпнув, поднял перед собой, показывая всем. Тягучая и грязная, как смола, жижа стекала меж его пальцев. Его младший брат Данни тут же, слегка замешкавшись, отступился.

— Гори оно огнем… — прошептал Роддварт, глядя на вязкую черную субстанцию, окрашивающую берега Вены в действительно кровавый цвет. Эндри неуклюже приподнялся в стременах, прищуриваясь, чтобы рассмотреть поближе, что это за мерзость.

— Расскажешь Рейвину — не поверит. — усмехнувшись, сказал Энрик, оглянувшись сначала на Данни, а потом на отца. Он вертел испачканную перчатку перед лицом, пока речная субстанция капала с пальцев ему на сапоги.

Слегка блестящая и переливающаяся в лучах Соляра. Черная и густая, как застывающая кровь, она медленно ползла у прибрежного песка, окрашивая водоросли и тину в грязный цвет. Под солнечными лучами, черная кровь, текущая по Вене, казалась самой, что ни на есть, красной. Густой и страшной, как черная вода.

ОЗАРЕННАЯ ЛУНОЙ

«Когда-б понять дано народам

В чем единение их,

Кто породил их и какая

Судьба намечена для них

Им даровали блага земли,

Их провели через пески,

И ночь Тремя им осветили,

Но те все так же далеки…

Для тех ниспослано Дитя лишь,

Клинок, сверкающий в луне,

И то, что люди позабыли

Она напомнит им вдвойне.»

Апокрифы, «Обещание», перевод ан-Фахриса,

поэтическое переложение на стихи Люпиниона

Хаям прижала к себе брата, сидящего рядом, обнимая его. Юный малыш, успокоившись после очередного приступа, дышал ровно. Аайя всегда, прежде, чем умерить бдительность, прислушивалась к дыханию Хадима. Чтобы успокоить расплакавшегося юного брата, Хаям дала ему кусочек пахлавы со стола и теперь малыш, с равнодушным видом, обсасывал и надкусывал липкую сладость, к спокойствию Аайи и улыбке Хаям.

— Вкусно? — подтянула к себе братца за плечи младшая из сестер.

— Оставь его, Хаям. — Аайя налила себе из графина гранатового сока. — Пускай он спокойно поест. Не раззадоривай его. Он сегодня плохо спал.

«Как и я», добавила девушка про себя. Теперь уже и леди Джесайя и госпожа Тарьям подмечали ее плохой сон. Темные мешки под глазами выдавали дурно проведенную ночь. Когда об этом узнал отец, он призвал ее выпить отвара, который сготовила леди Джесайя. Она не стала противиться его воле и, пускай нехотя, сделала все, как попросил господин Раид. В ту ночь Аайя быстро заснула, но жуткий шум разбудил ее среди ночи. Словно небеса раскололись надвое, обрушив на мир тысячи громовых раскатов. Ее затрясло и она, сбросив одеяло, схватилась за свою подвеску-полумесяц, принялась молиться, в надежде, что это уймет страх. Страх ушел, вместе со сном. Она бродила по поместью оставшуюся половину ночи, глядя на задумчивое синее око ИцРоан и вопрошая Вечность, к чему это испытание?

— Уже поздний час. — обратилась она к младшим. — Вам нужно укладываться в кровать. — Аайя глотнула терпкого сока.

— Мне не хочется спать… — надула губки Хаям. Юный брат, сидевший рядом с ней, морщился из-за липких, от сладости, пальцев и сестрица принялась вытирать его лежавшей рядом салфеткой.

— Вам нужно в кровать. Особенно Хадиму. — усталым голосом сказала им девушка. — Пойдемте, я посижу с вами, пока вы не уснете.

— А может, лучше… расскажешь сказку? — подняла на нее свои серебристые очи Хаям. Под таким взглядом было трудно отказать дитю.

— Конечно. — улыбнулась Аайя сквозь сонливость, поднимая на руки Хадима и пошагав за младшей сестрой к детской спальне.

Сестра любила слушать истории. А Хадим так и вовсе под них быстро закрывал глаза и спал. Хаям без сказки сложнее было заснуть. Когда с ней сидела леди Джесайя, ее мать, она обычно рассказывала ей арвейдские истории. О рыцарях, вроде своего брата, и о древних сказочных землях среди льдов, в которых никогда не бывало холодно. Отец не слишком одобрял эти истории. Он считал, что детей следует воспитывать в более религиозных рассказах, нежели «арвейдские сказки», как он их называл. И когда Аайя принялась читать Хаям и Хадиму рассказы из Саийицавы, или понятно пересказывать им Апокрифы, господин Раид это только одобрил.

— А какую сегодня ты расскажешь сказку?.. — плюхнулась на кровать Хаям.

— А какую ты хочешь? — положила рядом с собой Хадима Аайя, поглаживая младшего брата по голове. Ребенок был уже полусонный и зевал.

— Ну… давай… — не в силах определится, Хаям хмурилась, качая ногами.

— Какую? — Аайя накрыла Хадима легким одеялом.

— Про Хоону! — вновь решила девочка.

— Опять про Хоону? — улыбнувшись, удивилась Аайя. Хаям кивнула. — Ну, тогда ложись и слушай. Давным-давно, когда мир был еще молод…

— А давай сразу к Ице! — ерзая на кровати, сказала сестричка.

— Ты просила сказку! И я рассказываю! — приподняла палец Аайя.

— Ладно-ладно. Слушаю. — устроилась на подушке малышка.

— Так вот. На заре мира, когда он был еще не моложе ростка, посаженного Вечностью, паслась Хоона, одна из первых сотворенных живых существ. Она лизала соленые камни в устье реки, рожденной упавшей звездой и понесла там двух телят, которые следом расплодили ее семя по земле…

— А звезда упала… далеко, да? — прошептала Хаям.

— Далеко-далеко на юге. В месте, где будет стоять город Сор’Навир. — ответила ей девушка. — В Хоону была вложена добродетель и чистота первозданного мира. Она была матерью с нескончаемым молоком и выкормила детей своих и их детей.

— И потом Ицу! — хихикнула, зазевавшись, сестра.

— Да. — кивнула Аайя. — Когда Ица только явилась на свет, не опороченная свободой, в чистоте и благе, она была юна и мала, прямо как вы.

— Я не мала! — возмутилась Хаям. — Это Хадим маленький!

— Не перебивай, а слушай. — тихо сказала Аайя. — Ица, хрупкое дитя, тогда еще даже не стояла на ногах. И Хоона, найдя ее у речного берега, выкормила Ицу своим молоком. Оно было не такое, как у прочих коров. А мягкое и сладкое, как мед. И на нем Ица быстро выросла…

— Я тоже хочу молока. — вздохнула Хаям. — Холодного.

— Ты простудишь горло. — возразила малой сестре Аайя. — Я могу попросить слуг сготовить тебе топленого…

— М-м-м… — простонала сестричка. — не хочу теплое. Оно с пеной.

— Тогда слушай дальше. — продолжила она. — Хоона катала Ицу на своей шее и согревала в холодные ночи вместе с прочими тысячами своих потомков, ютившихся близ великой коровы. Тогда прародительница людей прониклась к ним вечной любовью и поклялась Хооне за это никогда не вкушать мяса ее детей. С тех пор мы, верные клятве, лишь пользуемся дарами потомства Хооны, чтя обещания, которые нарушили многие из потомков Ицы…

— А еще был Юви-пастушок… ее сын… — уже сквозь сон сказала Хаям.

— Про десять тысяч коров и Мицу-с-цветами-в-волосах — это уже другая сказка. — тихо ответила ей сестра. — И ее я расскажу в другой раз. Что мы выяснили из этой истории, Хаям?

— То, что надо пить молоко, чтобы вырасти большой и сильной… — проговорила девчушка, заворачиваясь в одеяло и отвернувшись к стенке. Аайя улыбнулась, услышав, как та засопела. Хадим тоже уже закрыл глаза и заснул. Она приоткрыла ставни, чтобы прохладный воздух убаюкивал детей.

Сегодня она вознамерилась провести ночь в молитве. Это успокаивало и даровало покой сильнее всякого снотворного снадобья. Ночь была легкой и солнечный жар дня уже ушел прочь. Выйдя на террасу и прикрыв тяжелые веки, она несколько мгновений молча наслаждалась прикосновениями ветра.

— И что сказал Гиацинт? — донесся из сада поместья голос Ницаях.

— Он понятия не имеет, что это. — ответил ей Тайал. Заслышав их, Аайя пошагала во внутренний двор, укрытый ветвями гранатовых деревьев.

— Что за проклятье? Кровь на реке… — процедил Яхир.

— Может, это знаменье? — подалась вперед его сестра.

— Знаменье чего? — с недоверием прищурился старший брат.

— Давно уже путники болтают о новом Дите… — сказал Тайал.

— Россказни! — отмахнулся Яхир. — Они расскажут вам, что лично встречали хоть ожившего Сав Рансгара, если им предложить за это кров и похлебку… — он сложил руки на груди. — Будь оно так, мы бы уж наверняка узнали об этом. Не со слов каких-то бродяг.

— Милонны тоже предались сомнению, когда Ицхиль, да пребудет она в Вечности, явилась к ним. — Тайал, сидевший на камне рядом с прудом источника, смазывал свой длинный наточенный клинок оружейным маслом. Он водил по лезвию аккуратно, словно омывая ребенка.

— О чем это ты? — прищурился Яхир недовольно, тут же отвлекшись на вышедшую из-за гранатового дерева Аайю. — А ты что не спишь?

— Время и впрямь позднее. — с грустью поглядела на сестру Ницаях. — Все никак не можешь заснуть? Мне сходить к матери?

— Нет. Спасибо. — благодарно поклонила голову девушка. — Сегодня я обойдусь без сонного снадобья. Мать благоволила моему решению провести ночь в лунарии. Молитва — истинное лекарство.

— В лунарии? — легкая дрожь в голосе Ницы выдала ее смущение.

— Исключено. — с приказной нотой сказал ей старший брат. — На берегах слишком опасно. Иди спать.

— Это дурная идея. — согласилась Ницаях. — Особенно сейчас…

— Ты никуда не пойдешь. — хмыкнул Яхир. — Не хватало еще, чтобы и тебя увели какие-то выродки… нарсарри, анвары… кто бы это ни был.

— Но, я хотела… — подала голос Аайя, однако брат ее оборвал.

— Что бы ты там не хотела — отправляйся в кровать. — стиснул он зубы. От Яхира вновь несло вином. Кислый, горький запах. Девушка отвела взор.

— Если ей нужно в лунарий, пускай. — возразил Тайал, закончивший смазывать свой меч маслом. — Я сопровожу тебя, звездочка.

— Ты же не поедешь туда один? — скривился Яхир.

— Я не один. — ловким движением Тай провернул меч в руке и тот, блистая в лунном свете, очертил полукруг, со свистом разрезая воздух.

Ее кузен был известен тем, что ловко управлялся с мечом. Она слышала от дяди и Яхира, что Тай несколько раз бросал вызов рыцарям, которые были старше него, еще когда был воспитанником и оруженосцем у сира Линерия. А когда он получил титул рыцаря сам, то повалил нескольких бойцов, до той поры слывших именитыми. Она не знала, правда ли это, но евнух Гиацинт с дядей Саифом как-то шептались о том, что именно горячность Тайала вынудила сира Линерия отослать его подальше от своего двора, где тот постоянно находил конфликты. Леди Джесайя обмолвилась, что это из-за издевок, который Тай терпел в свой адрес. Чужой при северных арвейдский дворах, он не терпел, когда его веру и традиции оскорбляли.

Аайя с трудом представляла себе, какого это — оказаться на чужбине. Где нет семьи, где на тебя смотрят косо, а иноверцы шепчутся за твоими спинами хульными речами. Место женщины — среди своей семьи. И своих братьев по вере. И мужчине, даже такому статному, как Тайал, в далеких краях наверняка было столь же нелегко. Аайе это навевало грусть.

— Сама залезешь? — подведя лошадей, спросил Тай у кузины. Девушка покачала головой. Он подал ей руку, помогая взобраться в седло.

— Мы поедем вдвоем? — поглядела на него Аайя.

— Тебе нечего опасаться. — седлал свою кобылу он.

За братьями и дядей, даже за Яхиром, она чувствовала себя, как за каменной стеной. Аайя знала, что они не дадут ее в обиду. Хотя и в одиночку Тайал представлял из себя опасного бойца, когда девушка видела его резкие фехтовальные навыки, у нее захватывало дух, на них двоих могли напасть исподтишка. И хотя она не высказала этого опасения Таю, легкая дрожь схватила ее нутро и не отпускала. Молитва отогнала судорогу.

Далеко на горизонте яркой звездой полыхал Перст. Прохлада реки касалась щек воздушными поцелуями, заставляя вздрагивать от их прикосновения. На другом берегу доносились шум и гам, костры гасли один за другим. Как сказал Тай, чужаки-нарсарри наконец покидали приречье. И многие простые селяне, и стражники были этому невероятно рады. Однако, дядя Саиф, как и сам Тайал, боялись, что пропажа людей продолжится. А значит, табор иноверцев был тут не при чем. И проблема никуда не денется. Эта пугающая мысль заставляла Аайю лишь тихо молиться, чтобы эта беда миновала их, как и прочие беды.

Тихий шепот речного течения, к которому девушка так любила прислушиваться, внезапно нарушил стон. Острый, тонкий и резкий, словно бьющий иголками в уши. Она скривилась, коснувшись рукой тут же начавшего раскалываться лба. Тайал, дернув поводья, остановил лошадь.

— Что такое? — настороженно нахмурился он.

— Кто же так кричит среди ночи? — щурясь от пульсирующей головной боли, она обернулась на кузена. — Может, что-то случилось у реки?

— Кричит? — приподнялся в стременах Тай, оглядываясь. Его рука легла на меч. — Где? У реки? — он покосился на Аайю.

— Да. Так громко… — девушка утерла влагу со лба. — Ты не слышал?

— Ничего не было. — тряхнул головой Тайал, поправив свою шевелюру. — Ты уверена, что тебе не показалось? Было… тихо…

— Нет же! — испуганно вжалась руками в стремена Аайя. — Там… кричали… как ты… как ты не услышал?

— Откуда кричали? — настороженно спросил кузен, выглядя так, словно она подшучивала над ним. Как же он упустил такой скрежещущий вой?

— Рядом. Я… — прикрыла тяжелые веки Аайя. — Откуда-то оттуда. — она слегка повела поводьями, поворачивая лошадь в ту сторону, где доносился крик. Сейчас было тихо. Но она была уверенна — кто-то завопил. Ее виски до сих пор стучали, а в затылке пульсировала боль от такого вопля.

— Странно. — Тай обхватил рукоять меча, вынимая свой клинок. Синева луны бликами прошлась по острию, как рябь по воде. — Нужно проверить. Держись рядом. Не слезай с коня. — свободной от оружия рукой он взял у нее поводья, направив свою кобылу к гулкому звуку течения Ицхиль Хвироа.

Река была темнее, цвета пурпура с кровью. Блики луны на ней ярким светом били в глаза. Аайя отвела взгляд, закрыв веки и помассировав их пальцами. Глаза казались тяжелыми, словно в них налилась кровь, готовясь лопнуть. Горло пересохло. От усталости в седле ломила спина.

— Кажется, тут ничего. — спрыгнул с коня Тайал, отойдя на пару шагов, но стараясь не выпускать кузину из виду. Как вдруг, в кустах что-то дернулось, шелестя. Он тут же обхватил меч обеими руками, подступив ближе и, выставив вперед лезвие, раздвигая ветки.

Слепящие краски реки казались такими яркими, как никогда прежде. В гортани все свело, зудя, словно Аайя поперхнулась песком. Придерживая рукой дрожащую голову, она осторожно вынула ногу из стремян, опершись на седло и пытаясь слезть. Конь преспокойно переступал копытами.

— Аайя! — воскликнул он, глядя, как она спускается. — Ты куда?

— Я хочу пить… — ноги чуть было не подкосились под ней. Манящие отражения звезд в реке слепили глаза, переливаясь. Монотонный шум ее течения затуманивал рассудок.

— Все в порядке? — прищурился Тайал, выходя из-за кустов. — Тут, кажется, никого… видимо, какое-то зверье или птица. Может, змеи.

Присев на одно колено, Аайя сложила ладонь, опуская ее к реке, чтобы зачерпнуть. Она коснулась ее и закричала. Пальцы обдало жаром. Вода была горячей, словно девушка погрузила руку в огонь. Отпрянув в страхе, она неуклюже повалилась на прибрежный песок, отползая назад. Тай тут же ринулся к ней, подхватывая ее под плечо.

— Что случилось? — выпалил он. — Тебе дурно?

— Вода… — тяжело дыша проговорила она. Сердце болезненно билось.

— Осторожнее. Говорят, будто река кровоточит. — поднял ее на ноги Тайал.

— Нет-нет… — набрав полную грудь воздуха, чтобы отдышаться, девушка поправила покрывающую голову ткань. — Она… словно кипящая… — схватилась за пальцы Аайя. Кузен поглядел на нее.

— Кипящая? — насупился он. Его взгляд смерил ее, словно дурную.

Подойдя к реке и остановившись над ней, он пригляделся к течению. Тай, недоверчиво помедлив, опустил руку в воду. Спокойно, как никогда. Она выпучила на кузена глаза. Отерев ладонь о рубаху, он покачал головой.

— Потрогай. — кивнул он на журчащее течение. — Ну же… коснись…

— Я… — Аайя боязливо потянулась к воде еще раз.

— Давай. — убрал меч в ножны Тай, глядя на нее.

Девушка, зажмурившись, вновь опустила пальцы в воду и обомлела.

— Она… — слова застревали в горле. — она…

— Ледяная. — покачал головой кузен. — Пойдем обратно.

— Но ведь… но я… — не в силах поверить, девушка трясла головой.

— Это все от того, что ты не спишь. — хмыкнул он. — Чудится всякое.

«Но я слышала!» хотела было воскликнуть Аайя, однако, сдержала свой порыв. Нет, быть того не может. Неужели она сходит с ума? Или рассудок ее подводит? Что за темное наваждение? Руки ее дрожали, как и колени. Она потерла влажную ладонь о сухую, пытаясь унять дрожь. Тай приобнял ее за плечи, поведя обратно к коням. В висках пульсировала кровь.

Седло под ней как будто бы съезжало и Аайе казалось, что она вот-вот рухнет с лошади. До боли сжав глаза, девушка потрясла головой, надеясь отвадить наваждение. Ее кобыла неспешно следовала за Тайалом, взявшим ее под уздцы и неотрывно глядевшим на кузину. Кожу то жгло, то она покрывалась мурашками. Ее бросало в жар и в холод. Подвеска, висевшая на шее, обжигающе касалась кожи. Девушка подняла глаза к небу, наблюдая, как лунный свет обволакивает землю вязкой синей пеленой.

Голова ее так и клонилась набок, словно ко сну. Но боль в висках, сжимающая их, словно тиски, быстро вырывала девушку из забытья. На небосводе звезды казались ярче, слепящие, словно россыпь алмазов. Аайя, вздрогнув, сквозь пелену, болью увенчавшей ее голову, задумалась, что же такое с ней творится. Бессонница, усталость и слабость сменялись жутким, словно живым, наваждением. Она все еще разминала пальцы руки, как сейчас чувствуя жжение. Но вода была холодной… уж явно это легко было списать на полусонный бред. Дурную думу, бередящую усталый рассудок.

Но Аайя с трудом отгоняла вцепившеюся ей в голову мысль. Когда-то давно, еще при жизни Дочери Полных Лун, в устье Ицхиль Хвироа, тогда называемой иначе, произошло сражение, в котором та участвовала. На этих самых берегах, Ицхиль, ведя свой фланг через броды в устье, сошлась с одним из королей долин в битве. Среди бурной воды и красной стали люди ее попали в западню. И, ударив с двух сторон, враги послали конницу на Дочь Лун. В тот момент, как говорят Свидетели, Ицхиль, словно бы, помолившись, коснулась своего клинка и сжав его в ладони, оросила реку кровью, и та воспылала. Вражеские кони в ужасе бросали седоков, а латники, объятые пламенем, с криками неслись к берегам, отступая. Все верные последователи Ицхиль знали это предание. Вечность всегда сопутствовала Дочери Лун в ее праведном пути. Это сказание до сих пор будоражило ум Аайи. Еще с малых лет. А теперь словно бы древние тени всплывали наяву. Река полнилась кровью, полыхала отражениями звезд и обжигала. Притчи оживали у нее на глазах.

Лунарий, одинокий между двух рек, казался тихим и покинутым. Тай остановил коней, помогая кузине спешиться. На ногах она все еще стояла нетвердо, но не подала виду, что голова ее кружится. Взяв из сумки при седле тяжелый том Саийицавы и потерев между пальцев жемчужные бусинки четок, она обратила свой взор на брата, остановившегося с мечом у гладкого камня, рядом с которым он привязал лошадей.

— Ты не отправишься помолиться? — удивленно глянула она на кузена.

— Я обожду тебя здесь, звездочка. — он опустился на камень, обратив глаза ввысь. — Твои тезки на небосводе сегодня… довольно красивы.

— Будь осторожен. — прошептала она, не став перечить желанию Тайала побыть в одиночестве. Хотя, конечно, ему не помешало бы почаще посещать лунарий и приобщиться к молебнам, она знала, что редкий мужчина, окромя отца, так яро готов вступиться за слово Ицхиль, как Тай.

Внутри, пробиваясь сквозь изумительные фрески, свет ИцРоана проникал в лунарий, озаряя узоры на мраморном полу всевозможными сияющими красками. Фрески сияли в лунном свете. Крохотное тело новоявленной Дочери Лун переливалось синевой на руках Безымянной Матери. Сарицхвар, вылитый из лунного хрусталя сиял, рассекая мрак, в руках Ицхиль, пока Свидетели склонились перед ней. Вот они, на коленях, признают в ней ниспосланную Вечностью посланницу, потомки царей и владык. Великолепная Саббах, Цав Рансгар, Черная Банка, порочный сын Индавирский, принц Йерик и прочие, преклонили колени. Вот на другой сияет хрустальными башнями Сор’Навир. Вот под белой луной ведут свой народ к Хрустальному Заливу последние из милонн… Аайя знала все эти притчи наизусть. Теперь же, глядя на них, она испытывала трепетную боль в груди. Что Вечность пытается ей ниспослать… Какое испытание веры выпало на ее долю?

Ответ Аайя надеялась найти в молитве. Она уже перерыла все лекарские книги из отцовской библиотеки, даже те, что привозила с собой леди Джесайя, пытаясь понять, какая напасть сразила ее. Но так и не могла наткнуться ни на что стоящее. Тревожность хотела тьмой оплести ее душу, подвергнуть ее плоть испытанию, а веру сомнению. И все же девушка была готова встретить тяготы с достоинством… Малая боль лишь легкое испытание перед необъятным ликом Вечности.

Аайя опустилась на колени, прижав к груди Саийицаву и, тяжело дыша, поскольку каждый вдох отзывался в висках болезненным перезвоном, закрыла глаза, принявшись перебирать четки вместе с молитвой. Когда ее палец осторожно передвинул еще одну жемчужную бусинку, за одной из колонн лунария донесся внезапный шорох и девушка, вздрогнув, приподнялась, прижав священную книгу к груди. Свет синей луны, пробивавшийся внутрь, двигал темные маслянистые тени, выдав кого-то, спрятавшегося за колонной. Аайя встала, с прищуром глядя в темноту. Сердце сжалось, словно его обхватили в кулак. Губы пошевелились в безмолвной молитве. Она отступила в сторону, приглядываясь, но вся ее тревога мгновенно испарилась, когда из-за колонны вышла женщина, облаченная в длинное темное одеяние с капюшоном.

— Что ты тут делаешь в такое время, дитя? — встревоженный голос, несмотря на дрожь, показался знакомым. Женщина приподняла капюшон, ниспадавший на лицо и синее сияние озарило ее лик.

— Госпожа Тарьям? — удивленно выдохнула Аайя, почувствовав, словно камень с души свалился. Она утерла пот с пульсирующих висков. — Ах, вы меня слегка напугали…

— Прошу прощения. — неловко сказала вторая жена отца, выйдя из тени и поправляя свой капюшон. — На улице поздняя ночь. Тебе не следовало бы отправляться сюда одной. Как ты…

— Тай сопроводил меня, госпожа. — опустила голову Аайя. — Он ждет снаружи. А вы что здесь делаете? — эта мысль только сейчас юркнула легким недоумением в голову девушки. Леди Тарьям нечасто выходила на молитву в лунарий. Здесь ее Аайя почти никогда не видела. Мать ее брата и сестры предпочитала уединенное богослужение в своих покоях, где вместо холодного мрамора пола, обжигающего колени, мягкий сефидский ковер и теплые перины. Впрочем, эту мысль девушка сразу погнала от себя. Негоже ей учить взрослую женщину, как надобно служить Вечности.

— Я… тоже решила помолиться… — неловко выдавила госпожа Тарьям.

— А кто прибыл с вами? — вопросила она женщину. Та не ответила.

— Меня предупредили не отправляться сюда в одиночестве. — слегка погодя, сказала она. — Но… кому, как не тебе, Аайя, понять, как иногда сердце нуждается в исцелении… а мое сейчас болит, как никогда.

— Что же вы одни прибыли сюда? — удивилась девушка. — Сейчас здесь опасно… мы с Таем… ах, впрочем, неважно. — она решила не докучать женщине своими наваждениями. — Я не видела вашей лошади. Может, ее увели?! — табор чужаков как раз славился кражей животных. И людей.

— Нет-нет, дитя. — положила руку ей на плечо Тарьям. — Я прибыла без лошади. Не беспокойся. Я, кажется, отвлекла тебя от богослужения?

— Я помолюсь и за вас, госпожа. Скажите, только, что бередит болью ваше сердце? — сквозь пересохшее горло спросила Аайя. Хотя, впрочем, и без ответа госпожи Тарьям понимала, что именно. — Каждый раз, обращая молитву, я поминаю и Тамиран. — склонила голову девушка. — В надежде, что Вечность отпустит ей грех прелюбодейства.

— Умничка… — тихо сказала, оглядывая лунарий, госпожа Тарьям, поджав губы. — Ты давно не спала. Почему бы тебе не вернутся домой? Молитва — дело праведное, но безо сна ты погубишь себя…

— Сон мне и сегодня не дался. — вздохнула Аайя, прижав книгу к груди.

— Уверена, ты и не пыталась ложиться? — прищурилась Тарьям. — Отец знает, что тебя мучает бессонница? И отпускает тебя сюда?

— Молитва — лучшее лекарство. — опустилась на колени девушка.

— Что-ж, тогда оставлю тебя твоему лекарю. — поправив темную плотную ткань, которой она покрывала голову, Тарьям Шайхани пошагала прочь, вновь укрывшись в темноте лунария. Аайя не стала обращать к ней других вопросов. Ей было нелегко представить боль, которую испытывает госпожа Тарьям по поводу своей боли и горя, которую навлекла на нее Тамиран.

Иногда Аайе думалось, что хворь, которая постигла Хадима — это наказание за грех, который созрел в ее старшей сестре, поступившейся бессмертным путем Вечности и отдавшейся мимолетному желанию. Но даже этот сладкий грех, низвергающий женщину в пучину порока, Вечность могла бы простить. Бесконечное ее милосердие не знало границы. Но для прощения нужно покаяние… а кается ли в своем Тамиран? Даже если нет, она молилась за нее, в надежде, что ее мольба за сестру облегчит той ношу. Чужие страдания причиняли Аайе куда больше боли, чем свои собственные. И перетерпеть еще одну ради спасения души своих братьев и сестер ей было не в тягость. В конце концов, Вечности все ведомо и она всегда приведет человека к предначертанной точке в его пути.

БЛУДНАЯ ДОЧЬ

«И коль священный ангел мой не смел меня просить,

Хотя-бы кровью своей я смог все искупить.»

Арвейдская лунная ария

Ишерон пах, как Ишерон. Мраморные его плиты и раскаленный песок полыхали жарой. А воздух казался по привычному душным и беспощадным. Морской бриз, налетающий с берега, не сильно помогал спастись от укусов южной жары. Гости, впервые пребывающие в этот город, всегда утирали пот и тяжело дышали, выпивая воду со льдом графин за графином. Для путников, непривычных к здешней жаре, узким улицам, толпам торговцев и горожан, он казался настоящим испытанием. В этот раз мало что изменилось.

Даже Тамиран, уже привыкшая к прохладному северу и приятному климату долин, чувствовала себя непривычно на, казалось бы, родной земле. Соляр здесь впивался в кожу огненными поцелуями и первое время ехать по южному побережью было не так просто. Дамы сменяли свои толстые шелка на легкие юбки. Рыцари и гвардейцы снимали доспехи с себя и со своих коней, не менее всадников изнемогающих от жары. Лорд Китс не вылезал из своего паланкина. Его дочь, оказавшись здесь, тоже слегка поубавила свой пыл. Леди Кетти не была готова к тому, что свадьба ее, и дальнейшая жизнь должна будет пройти в такой удушливой жаре. Говорят, что несколько ее фрейлин рухнули в обморок, а сама Кетти Китс вечерами поливалась духами, лишь бы перебить запах пота, прошибающего ее от здешнего жара.

Дейвиен, как и прочие всадники, сменил доспехи на рубаху. В таком месте, облаченный в сталь мужчина сродни варящемуся мясу в котелке. Соляр превращал шлемы и латы в раскаленные куски металла и ехать в них оказалось для бравых солдат той еще пыткой. Сир Лео Китс, пытавшийся держаться молодцом и гордо поднимающий нос к верху, хотел показать себя выносливейшим из всех людей отца. Но по итогу только сварился в стальном панцире и был вынужден ретироваться, когда чуть было не свалился с коня от бьющего по голове жара. Тамиран легонько улыбнулась, видя это. Ей было куда проще привыкнуть к погоде, в этом месте, которое она когда-то называла своим домом. Она держалась на лошади легче всех изнемогающих от жажды гостей южного приречья и их каравана.

— Странно возвращаться сюда, верно? — спросил как-то Дейвиен, покачиваясь в седле и даже на нее не обернувшись. Красные крыши Ишерона, грязно-кровавым пятном расползавшиеся у берега вдалеке напоминали ей о том, как она впервые юной девочкой вышла в город с отцом. В горле пересохло не от жары, но от волнения.

— Ты так надеялся удержать меня в башне у лорда Китса? — хмыкнула она, не подавая вида, что на душе у нее скреблись кошки.

— Там… — нахмурился ее рыцарь. — Прекрати.

— Чувствуешь этот запах? Жара, который поднимается в воздух. — покосилась она на Редмаунта. Рыцарь недоверчиво переглянулся с ней.

— И? — одернул он поводья своего коня, чтобы поровняться с Тамиран.

— Это лишь малая толика того удушливого ощущения, которое берет меня за горло, когда я понимаю, какой глупостью было прибыть сюда. — бросила та.

— Ты ведь могла остаться! — вновь заладил свое Дейвиен.

— Нет, не могла. — скривила губы девушка, пустив свою кобылу вперед.

Она не перестала возмущаться глупости этой затеи, даже когда отправилась с Дейвиеном. И показательно выражала свое недовольство каждый раз, когда ей представлялась возможность. Хотя и смирилась с тем, что Редмаунта этим не убедишь. Ее рыцарь был настоятельно уверен в мысли, что им ничего не грозит. А если и грозит, при нем всегда его меч, который Дейв не отпускал от себя. Тамиран не была столь легкомысленна.

Часто говорят, словно родная земля придает сил. И ничего нет милее дома. Но здесь девушка ощущала себя, будто на нетвердой земле. И не только оттого, что грубый камень и земля сменились песком, на котором переминались лошади. Гряда Полумесяц вдалеке пестрила своими холодными снежными коронами. Но даже река и море, несущее сюда прохладу, не спасали от пекущего Соляра. Она пообвыкла, и даже Дейвиен, которому Ишерон был привычен, не так изнемогал. В отличие от юного Кермита. Мальчик изнывал в седле и весь раскраснелся. Даже сняв свою рубаху он не смог спастись от жары. Когда наконец они сделали привал неподалеку от морского берега, юный оруженосец вместе с Бобби понеслись поближе к воде, принявшись плескаться в ней, как на водопое.

Более всех прочих, к потаенной радости Тамиран, жара сказывалась на леди Элине Икарис. Уроженка холодных окрестностей Арвейдиана, она была непривычна к такому климату. Ее спутники чувствовали себя уверенней, но сама Икарис бесконечно пила воду, выдув уже несколько бурдюков, пряталась в крытых повозках и даже ее здоровенная шляпа не спасала ее от солнечных лучей. Позаимствовав у одной из фрейлин леди Китс веер, Элина Икарис махала им непрестанно, пытаясь отвадить жару. Тщетно.

Они достигли северных окрестностей города ближе к вечеру, когда Соляр уже заходил за горизонт. Песок остывал, а городские улочки лишь больше наполнялись людом. Тамиран, проезжая следом за всеми, разглядывала деревянные домишки арвейдских деревень, расположенных на этом берегу реки. Тут правил лорд Каранай из рода горцев. Ни отец, ни дядя, не любили его, как помнилось ей. Впрочем, чужаков и иноверцев не любит никто и эти чувства обычно взаимны.

Здесь пахло сыром и виноградом с гранатами, из которых жали сок. Дымящиеся трубы коптящих сыроварен мелькали тут и там. На полях в поте лица пожимали зерно крестьяне. Стража лорда Шеппа встретила их на подъезде к анварской земле. В золотистых шлемах и нагрудниках с серебристой креветкой, они вышли поприветствовать кортеж лорда Китса и всех его спутников, а заодно сопроводить их до лордова дворца, как важных гостей. Многие из людей Китсов явно вдохновились здешним духом. Сир Лео бросил несколько монет трудящимся на сыроварне крестьянским мужикам за сочный початок сыра с травами. Гвардейцы лорда Перриса тормозя коней, приударили за несущими корзины спелого винограда селянками. Сам же лорд Перрис ехал впереди, переговариваясь с капитаном городской стражи. Он выглядел слегка встревоженным.

— Фух, ну и жарища, миледи. — пробубнил Бобби. Он и не надеялся отправиться дальше на юг, если бы Тамиран не указала ему.

— Не нравится? — ухмыльнулась Шайхани, глядя на идущего рядом слугу.

— Непривычно… миледи… — толстый паренек-конюшонок устало переступал с ноги на ногу. Он весь пропотел. — И вы тута жили?

— Я тут родилась. — кратко ответила девушка, осматривая город, одну из видневшихся за ним рек, легкий отсвет Перста на горизонте и свет Соляра, слепяще отражающийся от заснеженных пиков вдалеке.

Колокольный перезвон собирал горожан на молитву. Огромная часовня часто раздавалась колоколами. Тамиран помнила, что их гулкий звук, бывало, доносился даже до отцовского поместья. И будил ее. Иногда, в детстве, разбуженная и не выспавшееся из-за этого звука, она молилась, чтобы колокол просто рухнул и разбился. Тогда уж он точно не будет мешать. Однако он все еще висел. И, будто бы, звенел громче прежнего.

В городе стражники уже расчистили им улицу для проезда, чтобы никакие телеги торговцев и людские толпы не мешали почетным гостям лорда Шеппа. И они ехали, не останавливаясь, мимо домишек, башенок, публичных домов, таверн и лачужек купцов, рассаженных вдоль мощеных ишеронских улиц. Кони цокали копытами и фыркали, оказавшись в непривычных узких проездах. Но они достигли центральной части города без происшествий и добрались до дворца лорда-управителя довольно скоро.

— Милорд уже ждет вас. — сообщил, поглаживая свои усы, капитан стражи.

Огромная туша лорда Уальдмара действительно уже ожидала их на пороге своего прекрасного жилища. Тамиран было несложно заметить его мощные телеса, выделяющиеся размером на фоне остальных придворных Шеппа. Рядом маячили его сын и наследник, который действительно с возрастом грозился достичь размеров отца, и низенькая пухленькая дочь, чье имя, в отличие от сына, Тамиран вспомнила не сразу. Уолли и Уельма.

— А вот и наш будущий свекр! — громовым басом рассмеялся лорд Ишерона, переваливаясь вперед. — И прелестная невеста!

— Милорд Шепп. — спешился Перрис Китс, выступая навстречу толстяку и, снимая перчатки, протянул ему руку с легкой усталой улыбкой.

— Перрис! — обхватил его ладонь своими массивными толстыми пальцами Шепп, дернув лорда Добросердечного Приюта к себе и обняв его за плечо.

— Приятно видеть радушный прием после столь долгого пути. — по голосу лорда Китса было понятно, что он на самом деле вымотался по дороге и его радость на деле скорее притворна. — Мы все устали… моя семья, сын, дочь, спутники… — он утер слегка влажный лоб.

— Ах-ха! — покачал указательным пальцем лорд Уальдмар. — Вас, вижу, первее меня встретил здешний нещадный Соляр? Ничего, вы очень вскоре попривыкните. Внутри будет попрохладнее. — кивнул он на свой дворец. — А где же невеста? Не уморилась ли она с жары по дороге? — он усмехнулся.

Лорд Перрис кивнул дочери и леди Кетти Китс, которой стражники и фрейлины помогли спешиться, почти не запачкав платье, выступила вперед по требованию отца. Уальдмар Шепп, хлопнув по спине своего полноватого сынка, тоже пустил его навстречу невесте.

— Очень приятно наконец встретить вас. — усталым голосом молвила леди Кетти. Она вымоталась не хуже прочих и долгожданная встреча с женихом, судя по ее не сильно очарованному виду, не прибавила ей сил.

— Э-э-э… — почесал затылок Уолли Шепп. — Мне тоже. В общем-то. — он придурковато улыбнулся, разглядывая свою невесту, которую видел впервые в жизни. Эта сцена выглядела до ужаса нелепой.

Владыка Ишерона позволил будущим молодоженам первыми войти в прохладу дворца, а сам, вместе со своими людьми, принялся встречать гостей. Свита при нем была большая. И гостей тоже было немало. А гостевых палат в его хоромах было не меньше. Хватало на всех. Лорд Перрис представил Шеппу своего сына, сира Лео и тот первым делом поспешил поинтересоваться, есть ли чего прохладного выпить. Уальдмар Шепп предложил ему соков или вина. Лео Китс выбрал второе.

К прочей свите лорда Перриса он не проявил такого интереса, хотя, леди Элина несомненно привлекла его внимание. Она постоянно поправляла свою шляпу и ее длинные края то и дело утыкались в лицо стоявших вокруг фрейлин и пажей. Заметив ее белесые волосы и бледное серебро глаз на слегка подрумянившейся на солнечном свете коже, он потянул ей руку.

— Вы прибыли к нам издалека, миледи? — удивился лорд Шепп.

— Икарис. Элина. — она изобразила реверанс. — Да, ваш прекрасный город был мне по пути… И я не смогла отказать сиру Китсу в его предложении отправиться с ним. Отсюда я планирую отплыть за море. И, к превеликому сожалению, не задержусь надолго.

— Ах, Икарис? — толстяк не скрывал заинтересованности. Не каждый день арвейдская знать гостит на юге. — Я всегда рад приветствовать столь знатный и добрый род в своем владении. Ваша кузина…

— Сакрин. Я знаю. Она тут. — улыбнулась Икарис. — И я рассчитываю с ней повидаться. Надеюсь, она в добром здравии. При такой-то жаре.

— Леди Сакрин не жалуется. — положил руку на сердце Шепп. — Позвольте предоставить вам лучшие комнаты, леди Элина?

— У меня много дел. — пожала плечами та, уперевшись руками в бока. — И со мной мои люди. — ее наемники, стоявшие поодаль, не подали особого виду. — Не думаю, что им найдется место в ваших дорогих палатах. Но я искренне благодарю вас за доброту.

То, что эта белокурая курица не планирует ошиваться вокруг Дейвиена стало настоящим медом на сердце Тамиран. Она итак всю дорогу не спускала с Икарис глаз. Что вообще ее так беспокоит? Девушка, поджав губы, поправила свое платье и корсаж. Эта арвейдская сучка не может похвастаться ничем кроме своего белоснежного личика. И все-таки… Сложно было сказать, откуда, внезапно, она испытала такой ревнительный удар. Ее угольно-черные волосы краше и гуще, чем жидкие белоснежные пряди этой худощавой дворянки. Ее оливковая кожа, соблазнительна и мягка. А в черных ее глазах можно утонуть, как говорит Дейвиен. В отличие от… ах, серебристые глаза. Все дело в глазах. У Ницаях были такие же. И у малютки Хаям. Блестящие отражения бледной луны в глазах.

Когда Элина скрылась с глаз ее долой, она испытала благоговение. Ей всей душой надоело цепляться взглядом за эту суку. Пускай идет, куда хочет. Лишь бы не отиралась рядом. Им с Дейвиеном, как и всем высокородным спутникам Перриса Китса, предложили одни из гостевых палат в дальней части дворца. Тамиран никогда не была внутри, и, пройдя под сводами прохладных холлов, ощутила привкус изыска. Шепп не скупился на демонстрацию собственного богатства. Все разговоры о том, что толстый лорд щедро гребет монету, не врали. Войдя в главный зал, где обычно проводились балы и приемы, Шайхани обомлела. Мрамор, отражающий серебристые звезды, расстилался под ногами, как океан.

Всюду сновали слуги, разнося лед, вина и закуски для новоприбывших. Дейвиен отказался от вина, попросив простой прохладной воды, а Тамиран не упустила шанса пропустить бокальчик. Ей подали гранатового вина, скорее кислого, чем сладкого. От этого вкуса сводило скулы. Знакомое ощущение вязкости теплилось на языке. Это вино напомнило ей о гранатовых деревьях, раскинувшихся в саду отцовского поместья. Они созревали к концу лета и с началом осени начинали с громким звуком ударов рушиться наземь, раскалываясь и лопаясь от сока. Липкого и красного.

— Плесните и мне вина. — высказался сир Лео, завидев его у Тамиран.

— Ну вот и добрались. — вода со льдом освежило горло Дейва и он звучал куда живее, чем по пути под палящим Соляром. — Как вам Ишерон?

— Ужасная жара, буду честен. — слегка шепотком проговорил Лео Китс. — В таких местах, думаю, люди умирают от обезвоживания.

— Здесь же река. Горной воды хватит на всех. — ответил ему Редмаунт, не кривя душой. — Можешь искупаться там, если будет совсем невмоготу.

— Возьму на заметку. — усмехнулся сир Лео. Тамиран промолчала, не сказав ни слова и запив свое возмущение гранатовой кислятиной. Ицхиль Хвироа были священными реками. Они не предназначались для простого купания, стирки или водопоя. Лишь ритуальное очищающее омовение. Орошенные кровью Ицхиль, эти воды считались священными. Но объяснять это зараннийцам было бесполезно. Шайхани это уже уяснила.

Жених и невеста, находящиеся в центре внимания всех гостей залы, чувствовали себя неуютно. Кетти Китс, в своем, золотистым с белом, платье и облаченный в узковатый для себя камзол, Уолли Шепп, всячески пытались улыбаться и казаться друг другу приветливыми. Но Тамиран, даже издалека, видела, что оба подростка чувствуют себя нелепо. Отцы же суженных, лорды Перрис и Уальдмар, один на один обсуждали что-то за бокалами вина. Юный Уолли Шепп постоянно покашивался на отца, наверное, не понимая, что ему делать. А лорд Уальдмар постоянно грозно хмурился, не давая тому продыху. Дочку же его, полноватенькую юную Уельму окружали хлопочущие фрейлины, угощавшие ее пирожками с молочным кремом.

— А почему мой жених не явился! — возмущенно, почти по-взрослому, хмурилась еще слишком маленькая для свадьбы леди Уельма. Служанки и придворные леди утирали платками недовольную папенькину дочку.

Если Тамиран не ошибалась, а память, как девушка надеялась, не подводит ее, единственная дочь лорда Уальдмара была помолвлена со старшим сыном анварского лорда. Ей доводилось видеть его, но не вблизи. Дейвиен был с ним лучше знаком. А вернее, с его братом, Энриком. Рыцарь часто припоминал своего дружка Караная. Тамиран старалась быть к этому безразлична и равнодушна. Ее семья недолюбливала соседей. Но и ее тоже, семья, пожалуй, теперь недолюбливает. Так что воспринимать своих соседей, слезших откуда-то с гор, ей было проще, понимая этот факт.

Один из этих самых анваров, как подметила Шайхани, как раз ошивался в приемном зале. На пару с худощавым мужчиной уже не слишком-то средних лет. Тот был облачен в подбитый красным шелком плащ и такую же шапочку на своей, не слишком украшенной густой шевелюрой, голове, мягко говоря. Они о чем-то перекидывались, прежде чем второй, худощавый, с бородкой, стоявший рядом с рыжим анваром, выпятившим вперед свое мощное пузо, обратил внимание на Дейвиена, наливавшего своей даме еще немного гранатового вина.

— Сир! Позвольте? — потеребив свою длинную бородку, как у горного козла, отвлекся от разговора, направившись к ним, худощавый. Его анварский собеседник лениво пошагал за ним, поправляя свой пояс.

— Что? — обернулся на него Дейв, вручая Тамиран бокал вина.

— Я вижу ваш камзол, — указал он на его одежду, украшенную в цветах его рыцарственного дома. — позвольте узнать, как вас зовут?

— Дейвиен, сир. — кивнул ему рыцарь, поглядев на брошь, скрепляющую плащ под его козлиной бородкой. Скривив губы и отпив вина, Шайхани тоже присмотрелась к ней. Брошка в виде всадника. Герб его дома. Видимо, молва не врет, и никуда не деться от родичей Дейва, куда бы ты не отправилась. — Дейвиен Редмаунт. А вы?.. — указал мужчина на его брошь.

— Меня зовут Джесси. Сир Джесси. — улыбнулся ему тот, протянув свою худощавую руку. По сравнению с крепкими пальцами Дейвиена его ладошка казалась совсем бессильной. Вовсе не дланью воина. — Приятно видеть родича в таких далеких краях!

— А где ты их не видел? — усмехнувшись, вставил анвар, погладив свою густую бородку, в цвет его волос, темно-рыжую.

— Позвольте представить, мой спутник, Эндри из дома Каранай. — поклонившись, отступил не-слишком-то-сир Джесси, демонстрируя представленного. В сердце Тамиран что-то сжалось на мгновение, но с глубоким вдохом и не менее глубоким глотком вина, отлегло. Каранай, значится. Он еще более анвар, чем ей подумалось изначально. — А ваша прелестная спутница? — протянул ей руку Джесси Редмаунт. Тамиран терпеть не могла этот чужеземный обычай при знакомстве, который все эти рыцарствующие дураки так любили. Благо, хоть, кисть ее была в легкой вуалевой перчатке. Девушка протянула ее вперед.

— Леди… — замялся Дейвиен, переведя на нее взгляд. — Тамиран из семьи Шайхани. Моя возлюбленная дама. — с неловкой попыткой прозвучать гордо, сказал он. Слегка опешив, сир Джесси все же взял ее руку, небрежно поцеловав ее и отступив, поджимая губы. Эту же неловкость она увидела в глазах полного анвара, стоявшего перед ней. Он потер свои усы.

— Приятно познакомится, леди Тамиран. — кашлянул Джесси Редмаунт, прикрыв рот рукой. Но она подметила, что он машинально утер губы.

— Удивительная встреча, миледи. — осторожно поклонился ей анвар, представленный Эндри Каранаем. — Я… наслышан о вас.

«И о чем же ты наслышан, жирный рыжий осел?», хотелось было выпалить ему в лицо девушке, но она промолчала. Эти косые взгляды, которые она ловила на себе с лиц родственника Дейва и его анварского дружка, ненароком взбесили ее. Тамиран не утаивала от себя мысль о том, кем, в общем и целом, ее здесь считают, после ее побега вместе с Дейвиеном.

— Вы тоже прибыли сюда на свадьбу дочери лорда Перриса? — оглядел собеседников Дейв. Эти двое переглянулись.

— Скорее уж на свадьбу сына лорда Шеппа. — пустил смешок родич Редмаунта. — Рад встрече, сир Дейвиен. — он похлопал его по плечу. — Родная кровь в чужом краю… тепло на душе!

— Здесь тепло и без родной крови. — подшутил Каранай, взяв у одного из слуг предложенный бокал. То ли с вином, то ли с соком. — Даже жарко, фух.

— Ах, вы, вероятно… мой… — Дейвиен потер шею. — Некий дядя?

— Я не уверен, что прихожусь вам дядей, но, впрочем, не буду против, если вы, сир, будете так меня называть. — кивнул ему мужчина с козлиной бородкой. Он был смешон, как казалось Тамиран. Совсем не рыцарь.

— А как скоро планируется свадьба? — поинтересовалась у Дейва девушка. Тот, погладив щетину на щеках, призадумался, глянув на своего «дядю».

— Ах, свадьба… — пожал плечами сир Джесси Редмаунт. — Приготовления к ней идут уже довольно давно. Сколько там, Эндри? Уже…

— Давно-давно. — глотнул вина анвар. — Лорд Шепп не хочет оплошать. Планирует провести для своего любимого сынка достойное венчание.

— Эх, молодежь. — оглянулся на неряшливо отирающихся рядом друг с другом леди Китс и ее суженного Уолли. — Счастливые лица!

Ага. Такие уж счастливые. Тамиран закатила глаза, отпив вина. Эти бесконечные знакомства при дворе утомляли ее не меньше знойной жары. А с Дейвиеном они происходили почти при каждой остановке у какого- то лорда или оседлого сира. Завидев очередного Редмаунта, все пускались болтать о других знакомым им Редмаунтах и эта круговерть, как водоворот, повторялась вечно при каждой встрече. И порядком надоедала. Тамиран не привыкла к этому. Она росла совсем не в такой среде. Бесконечная придворная болтовня ее утомляла. Как и сейчас. Вино слегка притупляло это надоедливое чувство, но девушке уже хотелось отдохнуть.

— Вы сами-то не женаты? — обратился к родственнику Дейв, видимо, чтобы пополнить свои знания о родословной. Будто ему их, итак, не хватало.

— Нет. — ответили, дуплетом, оба. Рыцарь и анвар. Затем откашлялись.

— Что-ж, быть может, сюда прибудут какие-нибудь дамы, которые вам приглянутся. — пожал плечами Редмаунт. — Празднество ожидается масштабное. — эти двое, судя по всему, не оценили шуточки Дейвиена, в отличие от Тамиран, с трудом скрывшей ехидную ухмылку за глотком вина.

— Может быть, может быть… — потеребил свою бородку Джесси Редмаунт, переведя тему. — Послушайте, а ведь вы… Дейвиен, Дейвиен… ваш отец случайно не Симон Редмаунт? Тогда вы бы пришлись мне…

— Нет, сир. — ответил ему Дейв. — Я прихожусь сыном сиру Лиаму. Вы, вероятно, слышали о нем. — при Тамиран он нечасто вспоминал отца.

— Сир Лиам… — почесал затылок сир Джесси. — сир Лиам… он случайно не брал верх на турнире в Кленовом? Лет так… не соврать… семь назад?

— Не-е-ет, — покачал головой ее рыцарь. — отец уже давно не выезжал на турниры. Что-ж, видимо, вы не знакомы. Так уж и быть.

— А вы сами в прошлом году не выступали на турнире? — прищурился тот.

— Да. Бывало. — он переглянулся с Тамиран. Она помнила, как ему пришлось сломать пять копий с каким-то выскочкой из долин.

— Тогда, быть может, мне приходилось с вами видаться. Это было при Теснине, на турнире леди Талль? — словно угадав, он приподнял указательный палец. — Вы так и не прошли отборочные схватки?

— Нет. — слегка недовольно ответил Дейвиен. — Это был Дейлхолл. Именины лорда Датча. Я взял главную награду в единоборстве. — прояснил он, введя в легкий ступор своего родственничка.

— Что-ж… — переступил тот с ноги на ногу. — Тогда, похоже, не видались.

Прием гостей, медленно, но верно, перешел от блюд и вин, заготовленных Шеппом, к дарам. Китсы привезли лорду вин, настоянных на кедре, прелестно отделанных тканей и украшений. Лорд Уальдмар в свою очередь предложил Перрису Китсу ожерелье из жемчуга и кораллов, которое предназначалось его не прибывшей жене, пряности, выторгованные с Сефида и угостил его нюхательной смесью откуда-то из-за моря. Уолли Шеппу сир Лео Китс подарил кинжал с расписной деревянной рукоятью, а для юной Уельмы привезли в подарок породистую кошку с рыже-золотистой шерстью и узкими, злыми, синими глазами.

— А говорить она умеет? — надула губы, тиская животное, Уельма.

— Умеет, но не хочет. — улыбнулся ей сир Лео Китс, пытаясь показать, как правильно держать кошку, чтобы та ее не оцарапала. Маленькая леди его не послушала и получила пинок кошачьей лапой по лицу, закричав.

Фрейлины поспешили увести разрыдавшуюся девушку прочь из зала, а животное унесли подальше. Лорд Шепп явно был недоволен таким поворотом событий, но вида не подал. При всей ее нелюбви к этим созданиям, Тамиран эта кошачья выходка подняла настроение.

— Видимо, лорд Перрис всеми силами пытается избавиться от этих существ в своем родовом доме. — прошептала, наклонившись к рыцарю, Тамиран.

— А как по мне им там самое место. — пожал плечами Дейв.

Оставшиеся дамы принялись с удивлением и осторожностью угощать кошку морепродуктами с лордского стола. Видимо, в надежде услышать, как это чудище говорит. С мерзковатым чавканьем, кошка принялась пережевывать переданных ей дамами креветок, виляя хвостом. Ни слова не сказав. Однако, одного только ее присутствия было достаточно, чтобы у Тамиран зазудел нос и началось першение в горле. Даже свело живот. Дейвиен сразу заметил это. Он уже привык. Первым делом он попросил Кермита сопроводить ее из залы, проведя в выделенные им покои. Оруженосец повиновался, указывая Шайхани путь. Юный Редмаунт явно тоже подустал от долгого пути и зевал. Ему тоже было в радость удалиться с утомительного приема.

По пути Кермит рассказывал ей всяческие сплетни, которых наслушался от челяди, вроде Бобби. Словно у рек теперь обитают горные дикари, поедающие людей. Оруженосец с такой уверенностью передавал ей молву о том, что грифоний народ вылавливает юных девушек у побережья и перерезает им горло, сливая кровь в течение Ицхиль Хвироа, что она сама чуть было не усомнилась в том, что это бред. Простолюдины любят сказки. С ними в голове им живется проще. А вот то, что Бобби забивает мысли Кермита этой чепухой, скорее не понравится Дейвиену. Никогда тут не было никаких горных дикарей. Разве что опять кого-то унесло потоком.

Налив себе прохладной воды, она устроилась в покоях у окна. Тамиран любила глядеть с высоты замковых этажей на всех внизу. Это придавало ей… уверенности? Вода со льдом самое то, чтобы прочистить горло. Ветерок из окна трепал легкую шаль на ее голове вместе с волосами. Живот все еще не отпускало. Разве она что-то съела? Нет. Жмущая боль подступала ниже живота. Лунные дни. Шайхани скривила губы. А ведь ей так хотелось провести эту ночь в жарких объятьях рыцаря. Впрочем, лучше уж она стерпит, чем внезапно обнаружит, что лунные кровотечения прекратились.

Дейвиен не был этому так уж рад. Вернувшись с приема, он первым делом подошел к ней, приобняв девушку сзади и, стягивая платье с ее плеч, принялся целовать шею Тамиран. Она насладилась этим моментом. Легкая щетина покалывала кожу. Крепкие пальцы сжали ее округлую грудь. Но когда Редмаунт начал задирать ее юбки, она тут же остановила его, вытянутой рукой уперевшись ему в грудь и отстранив от себя.

— Что такое? — в его лице читалось разочарование. — Что опять случилось?

— Ничего. — она одернула юбки и прикрыла корсаж. Дейвиен хотел было ляпнуть что-то, но не успел. — Ну что… ты рад? Ощущаешь себя как дома?

— Мы и есть дома. — он обнял ее за плечи, прижав к себе. Тамиран попыталась извернутся, но Редмаунт ее не отпустил. Она вздохнула, чувствуя у себя на затылке его дыхание и слыша, как река гудит где-то вдалеке.

— Я пожалею о том, что согласилась на это. — прошипела Шайхани. Потянувшись свободной рукой к чаше с водой, она отпила еще глоток.

— Помнишь эти улицы… в ночной темноте… — прошептал рыцарь, глядя на кроваво-красные ишеронские крыши. — Вечернюю прохладу…

— И одного назойливого глупца, считающего, что ничто не встанет у него на пути. — покосилась она на Редмаунта через плечо.

— А разве встало? — он вновь запустил руку ей под одежду. Грудь ее затвердела. Боль в животе спазмом заставила стиснуть зубы. Холодная вода из осушенного бокала слегка ее притупила. Лед на дне почти растаял.

— Дурак. — процедила она, выронив бокал, когда Дейвиен развернул ее к себе. Его глаза смотрели на нее как тогда, годами назад. Жаркое дыхание жгло сильнее огня. Сталь и пламя. Боль и сладость. Горечь и мед.

— Когда я впервые случайно встретил тебя, — с легкой ноткой былой романтичности сказал Редмаут, прижав ее к подоконнику. Его руки обхватили ее за запястья. — я целую ночь не спал…

— Значит это было не случайно. — она обняла его за плечи, обвив ногами. Сладость сока от прикосновения его губ растеклась по телу, пока другое злое пламя жгло ее изнутри. Вот каков на вкус Ишерон, вспомнилось ей. Горько-сладкий, с привкусом меда и гранатовой кислинкой на языке.

ТРЕТИЙ СЫН

«Несутся вдаль столетия

На вздыбленном коне,

Не я живу во времени,

Время живет во мне.»

Арвейдская лунная ария

— Старый рыцарь щит держал, хромой точил копье… — пальцы девушки прыгали по корешам книг, как ловкие кузнечики.

Пыльные истершиеся обложки, оплетенные кожей или окованные в железо, стояли друг к другу плотно, будто кирпичи одной мощной стены, возвышающейся до потолка. Подпирали библиотечные своды. Стоило поглядеть на них все, как у Данни разбегались глаза и становилось дурно.

— …слепой воин нес колчан, горбун все лез в седло… — на мгновение замявшись, она поправила толстое пенсне, продолжив считать.

Ишеронскую библиотеку составляли кучи древних и не очень книг, хранившиеся тут, по заверению Сакрин, еще с тех времен, когда эти земли только осваивали арвейдские покорители. Некоторым из них было больше пары сотен лет. А особо древние были написаны еще на старых диалектах высокого арвейдского языка. Данни вообще плохо знал его, в отличие от Рея или индавирца. Языки ему не давались. Особенно сложные. Как и большинство людей он говорил на низком диалекте. Смеси арвейдского и долийского, который стал на этой стороне света самым распространенным. И фарры, и арвейды, и долийцы… В силу того, что он был спаян из общих диалектов, все могли понимать его. Рейвин рассказывал, что по большей части он состоит из упрощенных арвейдских слов. Именно потому для любого человека северный язык королей, как иногда его величали, звучит так знакомо. Но сложные стихи, которые складывали поэты на нем оставалось слушать разве что не вникая. Слова высокого арвейдского могли иметь разный окрас. Отчего имели большое количество чувственных значений, как их называл Рейвин. Упрощенный младший арвейдский не страдал такими сложностями.

Юный Каранай, демонстративно скучая, подпер голову рукой. Сакрин Икарис, привстав на скрипучий деревянный табурет, пересчитывала книги на полке в поисках нужной. Ее то ли сестра, то ли кузина, прибывшая сюда вместе с дядей и Данни, уселась на стол, покачивая ногами. Она была одета совсем не как леди, в походную, почти мужскую одежду. А голову ее знаменовала шляпа с большими краями, которая даже не втиснулась в узковатые проходы между книжными стеллажами, отчего девица постоянно подгибала ее, чтобы не смахивать шляпой пыль с вековых фолиантов.

— …слабоумный тем для боя планы составлял, пока… — судя по заминке, Сакрин снова сбилась. Отведя палец чуть назад, она повторила сначала, на этот раз закончив пересчет. — пока немой готовил речь для боевых дворян.

Ее палец щелкнул по последнему корешку, и она улыбнулась, причмокнув. Сняв пенсне с носа Сакрин Икарис принялась чесать переносицу, щурясь и протирая глаза. Тия не врала, что книги точат зрение. У этой леди оно было совсем никудышное. Без своих толстых очков с линзами, выделанными где-то за морем, Сакрин не могла разобрать какие именно книги перед ней. Как она вообще что-то видела без пенсне Данни и представить себе не мог.

Приподнявшись со скрипом на табурете, она взяла огромный, переплетенный кожей и жесткими нитями, фолиант, осторожно, будто боясь поранить его, снимая тот с полки. Прижав книгу к груди, словно младенца, она спустилась обратно, направившись к Каранаю и кузине. Сакрин шмыгала носом и поджимала ноздри, явно чесавшиеся от рысканья в пыли.

— Ты эту чепуху от Энхе услышала? — устало зевнув, глянул на нее Данни, когда Икарис положила перед ним здоровенный том. Рейвин с Заяном частенько заглядывали в ишеронскую библиотеку. Рей со всей серьезностью поэта подбирал тома, в которых искал вдохновение, а Заян Ифир просто шлялся за ним хвостом. Словно личный стражник.

— А я то думаю… попахивает Индавиром. — ехидно подметила ее кузина.

— Зато удобно. — завершив пересчет томов стишком, закончила Сакрин. Данни помнил, как Энхе мельком тараторил этот стишок. Как пояснил ему потом Рейвин, это шутливое баловство, которое придумали в Индавире для насмешки над напыщенной арвейдской знатью.

— Это точно… он? — покосился на мощную книгу перед собой Данни Каранай, осторожно подув на нее и глядя, как облако пыли взлетело перед ним вверх к сводам библиотеки. — Апчхи! — не сдержался он.

— Апчхи! — одновременно вырвалось у Сакрин, прикрывшей нос.

— Кхе-кхе! — даже ее странноватая кузина, леди Элина, закашлялась. — Давненько тут никто не прибирался, да, Сакрин? Даже мне, лазавшей не в одной и не в двух арвейдских библиотеках, редко доводилось дышать… такой пылью. — улыбнулась она, отряхивая свою шляпу. Данни все хотелось сказать, что головной убор в помещении в мерах приличия стоит снимать. Но каждый раз поглядывая на эту даму, он держал язык за зубами.

Арвейдские девушки казались ему… пугающими. Он не знал почему. Ему доводилось видеть много долийских дам. Да и на заморских гостей, от сефидов до нарсарри, проходящих через Ишеронские порты, он насмотрелся. Данни не сказал бы, что его пугают женщины, как иногда подшучивал над его скромностью Энрик. Он просто чувствовал легкий трепет при общении с симпатичными дамами. Но вот арвейдки… рядом с ними, даже такими скромными серыми мышами, как Сакрин, он чувствовал себя некомфортно.

Их бледная кожа здесь, на юге, покрывалась легким румянцем, отчего становилась более естественного цвета. Но на севере, где солнце, как заверял брат, холодное, их натуральная кожа, порой молочно-бледная, выглядела нездорово. Но хуже всего были глаза. Холодные, как горный ледник и блестящие, как натертые серебряные монетки. Многие находили их глаза красивыми и глубокими. Как бледные луны, сходящиеся на небесах. Но Данни они казались донельзя неуютными. Он не любил находиться под их взглядом. Арвейды гостили здесь, на юге, нечасто. Но Сакрин Икарис жила при дворе лорда Шеппа и Данни, нет-нет, да пересекался с ней. Пухленькая, низкого роста, с волосами скорее светло-серыми, чем по-арвейдски белокурыми, она не была красавицей. Другую такую леди сочли бы замарашкой. Но ее гордое происхождение давало ей фору.

Икарисы, арвейдский род, древний и славный, жили далеко на севере. Близко к северным оконечностям Полумесяца располагались их фамильные земли и замок Лунный Пик. Их роду насчитывались сотни лет. А кто-то говорил, что и за тысячу минуло. Сама Сакрин придерживалась варианта с девятьюста годами. Не самые сильные и богатые из северных лордов Арвейдиана, они, тем не менее, состояли в дальнем родстве с низвергнутым королевским родом. И, как говорили, часто хвастались этим. Хотя за Сакрин Икарис Данни такого не замечал.

Она была стеснительной, не слишком разговорчивой и робкой дамой. И самое большое, что Данни знал о ней, кроме фамильного имени — ее любовь к книгам и старым фолиантам, томившимся в Ишеронском либрариуме. Но даже столько неблизкое знакомство вводило его в ступор, когда он косился на девушку. Ее бледные пальцы, узкие почти бесцветные губы, волосы и, конечно, глаза. Взгляд у нее был быстрый, неуверенный и боязливый. Но в глубине этого расплавленного серебра было несложно утонуть. И это не было похвалой ее красоте.

Кузина ее была еще хуже. В отличие от серых, неприметных черт пухленькой Сакрин, приезжая леди Икарис имела точеное лицо с прелестными чертами. Рейвину бы понравилось, подумал про себя Данни. Старший из двух его братьев любил оценивать женщин с точки зрения того, сгодится ли их лицо и фигура для какой-то архитектурной причуды, вроде скульптуры. Лицо леди Элины отлично бы для нее сгодилось, думалось парню. Может, в скульптуре, она была бы даже привлекательней и мягче. Скульптуры холодны всегда, поскольку выточены из камня. А женщины бывают улыбчивые и теплые. Живые. Но не арвейдки. Их холодная бледная и красота, как думалось Данни, скрывала душу, черную как ночь. Столь частую гостью на их гербах. Как луны и звезды.

— Длинный меч. — улыбнулась леди Элина, глядя на его клинок.

— Его мне подарил мой брат. — ответил Данни. Он оставил меч у стола.

— Ах, брат… — поправила свои очки Сакрин. — Это который?

— Покажешь? — кивнула на ножны вторая Икарис.

— Прямо тут? В библиотеке? — прыснул смешком Каранай. — Хотите, чтобы я испытал ваши книжки на прочность?

— Нет! Что за вздор! — хмыкнула, хмурясь, Сакрин и поправила пенсне.

— Будь поуважительнее к книгам, — сказала Элина. — они несут истину через века. А еще Сакрин не понимает таких шуток.

— Это не шутки. — хмыкнула ей кузина. — Это глупости. Вы не умеете шутить, Данни. Вам не ведомо, что такое юмор. Это искусство!

— Да-да… — завел глаза Данни. При общении с Сакрин у него вставал ком в горле не только от ее арвейдской внешности, но и от того, насколько удушающе скучно и нудно иногда она себя вела.

— Что там у тебя? Какие-нибудь легенды? — кивнула Элина Икарис на том, который анвару выложила ее кузина. — Юные дворяне любят истории о приключениях… или это стихи?

— Это хронологическая перепись землевладельцев. — потерла все еще зудящий от пыли нос Сакрин. — Не думай, что он сам взялся такое читать.

— Ты не большой любитель читать, Данни? — обратилась к нему Элина.

— Это не для меня. — похлопал по затертой обложке Каранай.

— Аккуратнее! — возмутилась Сакрин. — Если она из-за тебя развалится…

— Да не трогаю я твою книгу. — пшикнул парень. — Ничего с ней не станется. — эта забота о каких-то листах пергамента вводила его в ступор.

— Чем древнее книга, тем она ценнее. — пожала плечами Элина. — Мне доводилось держать в руках тома, которым перевалило за пять сотен лет. И их страницы чуть ли не рассыпались от прикосновения. Я видела пергаменты и свитки, которые хранятся в королевском либрариуме. Им, кажется, было за тысячу. Но самое ценное, что мне доводилось держать в руках — это скрижали откуда-то из-за Полумесяца. Державший их иноземец заверял, что они начертаны орденом чтецов еще до того, как арвейдский народ был разделен. — с упоением говорила она. Данни чувствовал нескрываемую страсть ко всякой древности в голосе Икарис. — Настоящее сокровище!

— Когда ты успела выучить сор’йир? — с недоверием прищурилась Сакрин на кузину. — Им же… не меньше тысячи уж точно.

— Да я их и не прочла. — пустила смешок Элина. — Впрочем и для нового моего путешествия мне понадобятся книги для перевода. Там сор’навирский на старых строениях везде и всюду. Бедняга Люпинион, представь как он возился с этими чужеродными текстами.

— Люпинион лишь перекладывал их на стихи. — поправила ее Сакрин. — Перевод милоннских текстов принадлежит проповеднику ан-Фахрису.

— Откуда вы столько всего знаете о всяких ицхских текстах? — усмехнулся Данни, зевнув. Вот уж не подумал бы он, что дамы всерьез могли бы таким заинтересоваться. Ему никогда не приходилось сталкиваться с нуждой в изучении каких-то чужих учений.

— Книги. — презрительно выдавила Сакрин Икарис. — Если бы ты читал их, Данни, был бы поумнее какого-то простака!

— Не злись на нее, Данни. Сакрин очень бережно относится к историям. Особенно к арвейдским. — Элина наконец слезла со стола. — Наши братья за горами, арвейды с востока, верят в ту же истину, что и этот народец, обитающий в здешнем приречье. После того, как империя арвейдов раскололась надвое и пал Индавир, наши братья поддались чужому учению пришлых из-за моря милонян. У них были общие друзья. И общие враги. Древние арвейды верили, что ангелы, наши святые хранители, охраняют мир от хаоса. Следят за циклами луны. Милоняне тоже поклонялись лунам… в своей манере. И довольно просто обвели арвейдов на востоке вокруг пальца, убедив их, что никаких ангелов на существует. Склонив к Вечности. Которую они считают чем-то вроде своего творца.

— Про это я слышал. — утер слезящиеся от пыли глаза Данни. — Говорят, даже император восходит корнями к древним арвейдам. — об этом рассказывал ему Энхе. Впрочем, он мог и приукрашивать.

— Это не домыслы. Это факт. — развела руками Икарис. — Разделение стало самой большой трагедией нашего народа. С тех пор арвейды никогда уже не достигали подобного величия. Когда от ледяного севера до жаркого юга простиралась длань Арвейдиана.

— А смута покончила с этим величием навсегда. — скривила губы Сакрин.

— Не начинай слишком сильно развязывать язык, горюя по былым временам Лучезарной Короны. — подмигнула кузине Элина. — Вдруг наш милый собеседник считает, что фарры получили ее… заслужено.

— Мне глубоко все равно, кто и как получил Лучезарную Корону. — махнул рукой Данни. — Я короля никогда в глаза не видел. Арвейд он или фарр. А вот дядя мой, кстати, бывал на Грандстоуне. И даже видел Его Величество.

— Ах, короля Мьора? — пустила смешок Элина. — Анвары заделались верными сторонниками Его, островного, Светлейшества? — язвительно прыснула Икарис. — Но ведь не фарры спасли анваров и дали им новый дом?

Данни не хотел поднимать эту тему. От властолюбия и споров престолонаследия он был далек. Что ему этот король, которого он никогда не знал. Отец вассал его вассала. А он всего лишь третий сын.

— Нет. Дядя лишь ездил туда… по каким-то делам. — он пытался как можно скорее соскользнуть с этой темы. — А вы короля никогда не видали?

— Видала принца. И не одного. — слегка кисло улыбнулась Икарис. — Как ни странно, прелестный Арвейдиан наследнику наших фаррских господ милее, чем родные холодные и соленые камни… как странно! — ни для кого не было секретом, что арвейды недолюбливают Мьоров. Во время смуты островитяне, как считали арвейды, украли у них Корону. И раздробленные, грызущиеся за власть потомки Арвейдианской династии не смогли им помешать. Многие старики еще помнили отголоски той войны. Данни родился сильно позже. Уже при правлении Мьоров. И смуты не застал.

— Я никогда не бывал там. В Арвейдиане. — он постарался не раззадоривать их гордость и горечь. Еще не хватало ему потом извиняться.

— Ты вообще нигде не бывал, Данни Каранай. — бросила Сакрин, поправляя томики, подкосившиеся на полке после того, как она извлекла книгу.

— У тебя вся жизнь впереди, — улыбнулась ему Элина. — ты еще можешь побывать везде, где захочешь…

— Мой долг быть здесь. С семьей. — возразил ей парень.

— Ты же не наследник, Данни? Даже не второй сын? — переглянулась Элина Икарис с ним и кузиной. — Что тебя держит? Ты не хочешь повидать мир? Он же там — только протяни рукой. Ты не мечтаешь о приключениях?

— Мечты для мальчишек, — постарался серьезно сказать он. Данни слышал, как об этом говорил отец. — у мужчины есть долг.

— И ты поступишься своей молодостью ради… чего? — судя по ее ехидной улыбке, Икарис не оценила эти слова. — Ради библиотечной пыли?

— Это ведь, я… — недовольно оглянулась на кузину Сакрин.

— Ты дама, Сакрин! Это не то же самое! — упредила ее Элина.

— Вы тоже дама. — шутливо подколол ее Данни. — И все же…

— Ах, пожалуй мой отец мечтал о совсем другой дочери. — она развела руками, обойдя стол Данни. — Но вот она я! Не худший из вариантов, полагаю? — Каранай не нашел, что ей ответить из учтивости.

— Вспомнить хотя бы Феррин! — прыснула Сакрин. — Вот уж такое дитя никому бы не хотелось иметь. Ты помнишь, как она…

— Ах, даже не вспоминай о ней. — махнула рукой Элина. — Наша дражайшая кузина несет в себе дрянную кровь. Позор на род Икарисов.

— Вы тоже вдалеке от дома. И от своего рода. — прищурился Данни. — Сакрин то живет при лордском дворе… а вы?..

— Я путешествую. Должна же дама вкусить свободы? — ему казалось, что Икарис все еще над ним издевается. — Мой путь до сих пор лежит на юг. Я не собираюсь останавливаться здесь надолго.

— Тебе стоит быть осторожнее… — взволновано пролепетала Сакрин.

— Так что, кузина, молись за меня. — улыбнулась Элина. — Мне предстоит долгий и опасный путь. Вдаль, за Сефид.

— Будьте аккуратнее. — сказал Данни, осторожно убирая выданный ему том в сумку. — Моему дяде довелось в пути встретить левиафана.

— Брешешь! — нежданно вспылила Икарис, оценивая парня с прищуром.

— Нет. — развел руками Каранай. — Ну, либо брешет мой дядюшка.

— Где он мог встретить левиафана? — выпучила глаза Элина. — Я ни в жизнь не поверю, что у берегов Ишерона есть…

— Их корабль срезал путь. С Сефидских вод прямиком сюда. — ответил он.

— Пришло-ж ему в голову плыть через глубокую воду… — присвистнула та.

— Это была не его идея. — пояснил Данни. — Корабль этих смелейших мореходов вы можете заприметить в порту. Его латают от дыр. — в ответ на это леди Элина Икарис слегка скромно рассмеялась.

— Нужно будет обязательно расспросить эту команду! — воскликнула она.

— Что вам так пристало найти там? На юге? — спросил ее Данни.

— Знания. Историю. Тайны. — преспокойно ответила она. — Зачем же еще путники отправляются в неизведанные края?

— Тайны многих сгубили. — нудно возразила Сакрин.

— Не равняй меня с какими-то многими. — шутливо ответила той кузина.

— И какие тайны там будут, раз вы задумали такой длинный путь? — Данни собирался уже свернуть этот разговор. Ему пора была прочь. Брат уже наверняка ждет его. Но улизнуть просто так было бы невежливо. — Хотите взглянуть на один из Перстов? Или поискать гробницы южных царей?

— Да, я с удовольствием посмотрю вблизи на Перст Сотворения у Сефида. Но путь мой еще дальше. — ответила Икарис. — Остановлюсь в паре полисов, закупить припасов и провизии. А потом на юг, на юг, на юг…

— Еще южнее? Куда? — усмехнулся Данни. — В пустыню, или что там?

— Говорят сейчас там ищут сарицары. — внезапно серьезно вставила Элина Икарис. — Такой слушок скользит далеко не как сказка… как вы думаете, что они там ищут? — с прищуром поглядела она на Данни.

— Понятия не имею. — он неспешно поднялся из-за стола.

— Они надеются найти там нечто, что очень интересует императора. — кратко ответила Элина. — А такое не может не вызывать интерес.

— Я думал вас больше интересуют… ну… ваше, арвейдское прошлое, а не каких-то дикарей из-за моря. — Данни придерживал том в сумке рукой. Он был старый и древний. Как бы не развалился на корешки при ходьбе.

— Все в мире связано, Данни Каранай. Как паутина, которую высшие силы сплели для нас. Одна нить держит другую. Вторая третью. А третья еще одну. — ее загадочный тон навевал настороженность. — Едва ли я приближусь к разгадкам тайн нашего прошлого, не взглянув на чужое.

— Сомневаюсь, что легенды о всяческих арвейдских ангелах вы найдете за Срединным морем и Сефидом. — возразил он. — Вам бы плыть на север. В Арвею… или как там ее? — он плохо помнил эту историю.

— Если бы все было так просто. — с легким разочарованием улыбнулась ему в ответ Элина Икарис. — Наши предки верили, что не только арвейдов направляли ангелы. Дети небес. — ее тон вновь стал заумно-поучительным, как у Сакрин, без доли авантюризма и приключения. — Ангелы наставляли цивилизацию. Дарили ей знания. Тайные и не очень. В их честь возводили города и сочиняли баллады. Многие из них дошли и до наших дней. Считалось, что все было им подвластно. Пространство и время. Любовь и ненависть. Жизнь и смерть. Они — мерила человеческой судьбы.

— Боги, грубо говоря? — зевнул Данни.

— Да. Примерно, как боги. — кротко ответила Икарис. — А боги властвуют везде. Не только на севере и не на одной лишь Арвее.

Данни только решил откланяться, попрощавшись с девушками и улизнуть, под предлогом того, что его уже ждут, тяжелые деревянные двери библиотеки распахнулись и внутрь, держась за толстый кожаный ремень с подвешенным мечом, вошел Энрик. Четкий шаг его сапог гулом разносился по сводам мощного тихого зала.

— Что ты тут так долго?! — зычный голос брата звучал в прежней тишине либрариума, как гром среди горных скал. — Я уж подумал, не упал ли на тебя шкаф, или еще чего…

— Как видишь, я цел. — слегка сдержал улыбку от шутки брата Данни.

— Ну? Ты нашел, что просили? — вышагивая из-за шкафа сказал Энрик. Завидев дам, он остановился, оглядев их и поклонившись. — Миледи!

— Энрик, — щурясь, Сакрин Икарис принялась протирать запотевшие очки расписным платочком, специально для этого предназначенным. — пр… приветствую и д-доброго дня… — она закашлялась и прикрыла рот платком.

— Вы, я так понимаю, брат прелестного Данни? — улыбнулась ему Элина.

— О, так ты уже всем рассказал обо мне? — шутливо покосился он на Данни.

— Молва о тебе летит быстрее ветра, как видишь. — подыграл брату парень, указывая на отяжелевшую сумку. — Я все нашел. Как дядя и просил.

— Ты нашел? — выцедила первое слово Сакрин, словно лимона укусила.

— Ах, да, естественно, не без помощи наших арвейдских миледи. — вздохнул Данни, и сам почесывая нос от пыли. Он взял ножны со своим мечом, пристегивая их обратно к поясу. — Ну что, пойдем?

— Я бы рад составить вам компанию, дамы, — развел руками, расплываясь в улыбке, Энрик. — мужчины всякое интереснее книг, верно? Но к сожалению, нам пора. И своего прекрасного брата я тоже у вас заберу.

— Х-хорошо… — переступила с ноги на ногу Сакрин, опустив взгляд и  все натирая очки. Ее кузина пригнулась ближе, разглядывая одежду брата.

— Серебро? — леди Элина шутливо провела пальцами по кинжальникам на груди Энрика. Оружие зазвенело, бренча друг о друга.

— Сталь. — гордо ответил ей брат, одергивая кафтан. Развернувшись, он пошагал прочь. Данни, неловко поклонившись двум леди, помельтешил за ним, поправляя отяжелевший пояс с мечом.

Внизу, после спуска по мраморной лестнице, у ворот на выходе из библиотеки, кроме отцовой гвардии с сиром Патриком, подводившим хозяевам лошадей, стоял высокий, статный мужчина. Широкие плечи, камзол, боевой конь рядом. Почти, как Рёгунвальд. Его и ранее длинные волосы теперь спускались к плечам. А легкая борода делала его гораздо старше, чем помнилось Данни. Словно из молодого рыцаря он возмужал до статного, совсем взрослого воина. Впрочем, в глазах его, когда взор мужчины упал на юного Караная, все еще горел тот же молодецкий огонь.

— Дейв! — удивленно воскликнул Данни, бросившись к нему, невзирая внимания на тяготящую сумку с тяжеленым томом на плече.

— А вот и герой! — усмехнулся Дейвиен, хлопая его по плечам. — Ну что, уже отмечен шрамами? Выходит, стал мужчиной! — его прикосновение к месту раны вызвало легкую дрожь и неуют в руке. Но Данни не подал виду.

— Что, уже гожусь в рыцари? — отшутился Каранай, пожимая его руку. Мощное рукопожатие. Как всегда было у Дейвиена.

— Нет уж, брат, тебе еще надо тренироваться. — подтрунил его Энрик.

— А еще ты похудел. — хлопнул его по животу тыльной стороной ладони Редмаунт. Легонько улыбнувшийся Энрик залезал на Рёгунвальда.

— Он просто подрос. — бросил брат Редмаунту. Патрик Тонн передал Данни стремена Рассветной Синевы, радостно фыркнувшей, завидев всадника. — А где тот? Мелкий? — брат показал рукой примерный рост того, о ком говорил.

— Я оставил Кермита во дворце. — пожал плечами Редмаунт. — Пускай отдохнет. Хватит с него и тренировок. Парень всячески старается показать себя… что-ж, когда-нибудь он точно будет рыцарем.

— Раз уж такой как ты им стал, паренек точно справится. — не помянул подшутить над Редмаунтом Энрик. До того, как Дейвиен уехал, они с средним из братьев Каранай были закадычные друзья. — Вон, возьми Данни к себе. Может и его поучишь мечом махать. — подколол их парень.

— Да прекращай, дружище. — смерил его не слишком довольным взглядом Редмаунт. — Подумаешь, ткнули в уличной перепалке.

— Ткнули? — пшикнул брат. — Да его чуть пополам не перерубили!

— Опыт приходит со временем, Данни. Не слушай своего братца. Я тоже не с первых раз стал отличаться на турнирах. Пришлось сломать много копий…

— Можешь тогда ускоренным курсом посвятить меня в рыцари. — Данни перевел все это в шутку. Не хотелось ему это продолжать.

— Ах, значит будем заниматься кумовством? — подхватил шутку Дейв.

— Может ты и меня в рыцари посвятишь? — не без иронии сказал Патрик Тонн, хотя и с ноткой надежды. Он давно мечтал о помазании в воины, как его отец. Но кастелян не давал сыну спуску. Вилфред считал, что он мог бы посвятить сына в рыцари только, когда будет уверен, что Патрик того достоин. Смелость, честь и преданность. Он ждал этого от сына.

— Узнаю знакомый Ишерон, — покачал головой Редмаунт. — стоило вернуться, как меня уже просят с чем-нибудь подсобить да схитрить… Вы уже пропитались этим духом торгашества? — все трое рассмеялись в ответ.

— У меня есть мех с вином. — предложил Энрик рыцарю. — Не хочешь?

— Пожалуй, откажусь. — отстранил бурдюк рукой Дейв. — Обойдусь без хмеля… Ты-то, Энрик, я вижу, не прочь быть в подпитии?

— Как можно быть не в подпитии в таком богатом на виноград краю? — откупорил мех и сделал глоток вина брат. — Райские кущи для мужчины. Солнце и вино. Не хватает лишь женщин…

— Их мы смиренно оставили в библиотеке. — подшутил Данни.

— Предлагаешь вернуться? — посмеялся на этим Энрик.

— Нет, — хлопнул он по своей сумке. — мне нужно отнести том…

— В чтецы заделался? — ткнул его локтем Дейвиен, кивнув на библиотеку.

— Нет, — отмахнулся Данни. — дядя попросил найти ему в библиотеке… какая-то скучная перепись передачи земельных владений.

— Что-то ему, видно, вовсе нечем заняться. — сказал брат.

— Он сказал, что это для дела. — погладив Синеву, Данни уселся в седло.

— Мне довелось встретить вашего дядю на приеме у лорда. — сказал Редмаунт. — Я рассчитывал встретить и вас там.

— У отца были дела. — сказал Данни кратко. На самом деле лорд Роддварт не пустил их специально. Он уступил матери в ее переживаниях по этому поводу, чтобы сыновья не нарвались на еще какую провокацию.

— Приятно вас видеть. — сделал глубокий вдох Дейвиен Редмаунт. — И вернутся в родные места… тоже приятно.

— Ты приехал сюда вместе с леди Икарис, да? — поинтересовался у рыцаря Данни. Он так давно его не видел. В детстве, еще совсем ребенком, парень хотел быть как Дейв. Махать мечом. Носить доспехи. Скакать на коне. Теперь у него есть и меч, и конь, и даже доспехи он может выпросить у сира Тонна в оружейной. Но настоящим рыцарем он так и не станет…

— Скорее уж она приехала со мной. — поправил Редмаунт. — Мы с семьей лорда Перриса Китса прибыли сюда. Долгий путь, впрочем… было чем его скрасить. — он слегка улыбнулся. Конь Дейвиена фыркнул, непривычный к городской пыли Ишерона. Рассветная Синева поравнялась с ним. — Леди Элина — приятная девушка, верно? А сколько всего может рассказать!

— Она сказала, что путешествует. Хочет повидать мир, — почесал затылок Данни, держась свободной рукой за поводья. — что-то там найти…

— Рассказал им про реку? Этой леди-путешественнице наверняка будет интересно увидеть такую жуть. — сказал Патрик Тонн, скачущий рядом.

— Уверен, Сакрин ей все разболтает и без меня. — ответил Данни.

— Женщины… — ухмыльнулся Энрик. — Вечно уж тебя облепляют какие-то красотки. Наверняка все дело в твоем рыцарском титуле.

— А как иначе? — пожал плечами Дейвиен, хотя, конечно, не было похоже, что он оценил эту шутку. Данни не стал спрашивать его о той девке из Шайхани, с которой он уехал из города. Не хотелось смущать рыцаря.

— Я уж думал ты побоишься вернуться. — сказал Редмаунту брат.

— А чего мне бояться? — рука Дейвиена демонстративно легла на меч.

— Все верно! — хлопнул его по плечу Энрик. — Если ицхи заявятся по твою душу, мы пустим им кровь! Это им следует боятся!

— Это верно Энрик! — поддержал его, расплывшись в улыбке, Патрик Тонн.

— Ты хоть нам девиц оставь, Редмаунт. Сначала какие-то ицхи, теперь вот арвейдки… — подколол рыцаря брат, подстегнув Рёгунвальда. — Небось, ты и ее собрался увести и сбежать?

ОЗАРЕННАЯ ЛУНОЙ

«Двенадцать из родов владык

Спешат ей присягнуть,

С морей и гор и из пустынь

Проделавшие путь.»

Апокрифы, «Обещание», перевод ан-Фахриса,

поэтическое переложение на стихи Люпиниона

Ей снился страшный, горячечный сон. Неразборчивый и рваный, словно в бреду. Кровь и вода. Звездное небо, раскалываемое напополам. Черная пучина, загорающаяся огнем. Она металась среди этого наваждения, не в силах ни отвадить его, ни разобрать. Хотелось кричать, но в легкие будто налилась вода. Густая и черная. Словно кровь. Она тонула среди сияний звездного неба. То отражалось в воде, и казалось, будто сами ночные небеса поглощают ее в своих бесконечных, непроглядных объятьях. Она барахталась ногами в вязкой звездной пучине, тряслась и брыкалась. Но тщетно. Ноги ее не касались земли. Крик ужаса застрял в пересохшем горле.

Пробуждение не принесло облегчения. Она ощутила, какими влажными были ее простыни. На лбу выступала испарина, покрывало липло к телу. Оконные ставни были закрыты. Видимо, захлопнулись от потока ветра. Вот отчего так жарко, решила девушка. Аайя только стала подниматься, чтобы отворить их и вдохнуть свежего воздуха, как тут же ощутила резкую боль, стоило ей подняться на локти. В животе все скрутило, выше промежности словно вонзился острый кинжал, медленно провернувшись. Она издала легкий стон, но сдержала крик, глянув на мирно спящую в соседней кровати Хаям, лишь бы не разбудить ее.

Попытавшись снять с себя одеяло, Аайя ощутила, что даже легкое движение бедрами приносит ей непривычную боль. Но, собравшись с силами, она отпихнула с себя покрывало, чуть было не взвизгнув. Ночная ее одежда, кроме того, что взмокла, пропиталась кровью. В сердце ее застиг ужас, такой сильный, что она оцепенела. Губы зашевелились в безмолвной молитве, пытаясь отвадить страх. Он не ушел, но девушка хотя бы смогла собраться с мыслями, чтобы разум не захлестнула паника.

Ее словно ранили изнутри, хотя она не ощущала ранения. Приподняв юбки, девушка потрогала, не поранилась ли она где-то. Нет, она была цела. Никакой коварный нож не застал ее во сне. На подушечках пальцев теплым касанием отпечаталось красное излияние. Кровь, теплая и густая спускалась по среднему с указательным пальцу к ладони, как капля с гранатового плода. На мгновение, окромя боли, она испытала шок. Ее девичество созрело.

Пол показался обжигающе холодным, когда она коснулась его босыми ногами. Прикрыв красные следы на простыне чистой стороной одеяла, она скинула с себя окровавленную пижаму, спешно одеваясь в чистое. Ей не хотелось, чтобы это зрелище напугало внезапно проснувшуюся Хаям. Пока Аайя натягивала легкую домашнюю накидку и прикрыла голову платком. Мысль, которая раньше всех пришла ей в голову — отправиться к матери, несмотря на то, что переступать с ноги на ногу было неприятно. Однако, когда она тихонько прикрыла за собой дверь, не разбудив младшую сестру, первым делом девушка наткнулась на Ницаях, стоявшую у внутреннего балкона и с сочным хрустом разламывавшую спелый гранат.

— Все мучаешься бессонницей? — первым делом спросила у нее Ница, направив на сестру взгляд своих непомерно глубоких серебряных глаз.

— Нет, я… я… — легкий шок и болезненный стон в животе сбивал мысли.

— Что такое? — тут же напряглась сестра. Аайя, не найдя, что ответить, показала ей окровавленные пальцы и ладонь. В серебре глаз Ницаях мелькнул ужас. — Ты поранилась? Откуда…

— Кровь… я не ранена… это… в постели… — растерялась девушка.

— Ах, — Ница прикрыла рукой глаза. Благо, она все поняла безо всяких разъяснений. — ты меня напугала… — тонкие пальцы сестры легли ей на плечи. — Лунное кровотечение? Очень больно?

— Терпимо. — опустила глаза девушка. Сестра приобняла ее.

— Пойдем. Я попрошу матушку сделать тебе снадобья от боли. — сказала Ницаях, взяв Аайю за руку и поведя ее вдоль балконов.

— Нет… я могу и так… надо… — опираясь на сестру, Аайя слегка путалась, словно язык не подчинялся ей. Это все страх. Мгновение, и он должен пройти, говорила себе она. Ты теперь взрослая женщина. Как и каждый из воинов Ицхиль, ты проливаешь кровь. Не опозорь себя перед ликом Вечности. Это женский удел. Закон творения.

— Не переживай. — успокаивала ее Ницаях. — Все хорошо.

Леди Джесайя будто бы даже и не удивилась этой новости. Стоило Ницаях рассказать матери в чем дело, та сразу смекнула, сделав для Аайи какой-то напиток. У матери Ницы было множество разных трав, которые она любила добавлять в вино, или заваривать. В ее личной комнате всегда приятно пахло. Заварив девушке мяту с какими-то белыми цветами, леди Джесайя передала ей деревянную кружку, от которой поднимался пар. Напиток был горячим, обжигая язык, и Аайя принялась дуть на него.

— Это должно снять боль. — сказала, убирая засушенные травы, Джесайя.

— Теперь и ты женщина, сестрица. — улыбнулась ей Ницаях. — Нужно бы приказать прибрать твои окровавленные простыни… Евнух наверняка тут же сообщит об этом отцу… он захочет с тобой поговорить. — пожала плечами сестра. — Все мы через это прошли.

— Тебе страшно, дитя? — обратила к Аайе взгляд леди Джесайя.

— Нет. — честно сказала девушка. — Просто… больно.

— Бояться нечего. — Ницаях села рядом и Аайя устало положила голову ей на плечо. Бессонницы, бред, теперь еще и это. Может, все наваждения и беды лишь от женских кровотечений? Кровь может свести с ума? — Наверняка, отец примется подыскивать тебе будущего мужа. Можешь молиться, чтобы это был не какой-то младенец, чьего возраста ты будешь ждать…

— Ница! — оборвала ее леди Джесайя, явно недовольная шутками сестры по поводу ее собственного будущего брака. Ницаях сразу замолчала.

Весть разнеслась по поместью быстро, как ветер, ворвавшийся в ставни. Служанки, прибежавшие по велению леди Джесайи убрать ее постель в детской, тут же сообщили об этом Гиацинту, как и предполагала сестра. Скопец, взяв с собой окровавленные простыни, продемонстрировал их матери и дяде. Саиф Шайхани, в свою очередь, отправился сообщать об этом отцу, а мать, несмотря на хворое состояние, пришла к Аайе, оставив юного Хадима, за которым присматривала, его собственной матери, Тарьям.

— Мое сердце преисполнено гордостью, — сказала Хашнай Шайхани, усевшись рядом с дочерью. — кажется, еще вчера, ты была маленьким кулечком у меня на руках… — ее пальцы коснулись щеки Аайи.

— Поначалу, она меня испугала. — призналась честно Ницаях.

— Я дала ей отвар, чтобы легче перенести боль. — обратилась к матушке леди Джесайя. Та смерила ее взглядом, будто бы недовольным, но ничего не сказала другой отцовой жене.

— Боль ушла… — кивнула Аайя. — Мне стало легче. Но кровь…

— Ничего страшного. — ответила ей мать. — Мужчины истекают кровью в битвах. Женщине уготовано кровопролитие на ложе. — она погладила ее по голове. — Вечность благодарна каждому, кто ведет свои битвы…

— Вы уже сказали отцу? — спросила Ница, обратившись к Хашнай.

— Мы пойдем к нему, когда тебе станет легче. — коснулась спины Аайи мать. Ее мягкие, уже немолодые, руки, нежно погладили ее. — И после того, как ты совершишь омовение. Отчистить тело от крови, как полагается.

Это она и сделала. Снадобье леди Джесайи расслабило ее и притупило жмущую, острую боль. В животе все еще свербело неудобство, но она чувствовала себя гораздо лучше. По-хорошему, ей следовало перетерпеть мимолетную боль лично. Но она не стала спорить со старшими, раз они посчитали некое лекарство лучшим решением. Кровь перестала и испуг испарился, стоило ей уединится. Слуги подготовили ей горячую ванну, по настоянию леди Джесайи тоже сдобренную какими-то ароматными маслами, а по приказу Гиацинта ей быстро нашли свежую, чистую, как белый снег на горных вершинах, верхнюю одежду.

Горячая вода поостыла и только тогда Аайя принялась обмываться. Приятный травяной запах, подымающийся с паром, расслаблял разум. Она почувствовала себя свежей и новой, когда наконец выбралась из ванной. Легкая дрожь в теле все еще не унялась. Вода, приятно стекающая по спине и животу, вызвала мурашки. Аайя утерлась полотенцем, глядя на себя. Теперь она уже не девочка. Хотя и кажется таковой. Бедра ее еще слишком малы, чтобы выносить ребенка. Грудь вовсе почти не оформилась, чтобы его выкормить. Отец, скорее всего, не выдаст ее замуж, коль скоро узнает. Как сказала бы леди Тарьям, она еще непригодна для материнства. Эта мысль не сильно тревожила Аайю. Если потребуется, она станет женой тому, кого выберет отец. Как и всякая порядочная дочь. Больше всего девушку беспокоило собственное состояние… бессонница и наваждения… ей следует побольше прознать про это. Изучить книги. Может, в томиках леди Джесайи найдется что-то про врачевание. Или в отцовской библиотеке?

Застегнув на шее кулончик-полумесяц из лунного хрусталя и облачившись в свежую одежду, она вышла, ощутив прохладу после горячего пара ванной. Там, рядом со входом, ее уже ожидал Гиацинт.

— Пройдемте. — сказала он. — Господин Раид хотел видеть вас.

— Вы ждали меня тут? — скопец всегда слегка пугал ее. Старший брат ее Яхир, никогда не доверял евнухам. И Тайал тоже их презирал. И хотя отцовские жены были убеждены, что страшиться его нечего, ведь он вовсе и не мужчина, гладкие черты лица и режущий голос скопца напрягали Аайю.

— Ваш скромный слуга исполнял волю господина Саифа. — поклонился ей Гиацинт. — Он повелел не заставлять господина Раида ждать.

Отец, с прочими мужчинами, вновь держал совет. Сидя за столом, напротив разложенных дядей бумаг, он выслушивал, что ему докладывают. По правую руку старшего из Шайхани стоял также наполовину осушенный бокал свежего сока, выжатого из апельсинов, и едва надломленный хлеб. Отец, видимо, тоже не страдал аппетитом в такие горестные дни. Яхир, напротив, жевал розовые вишни из стоящего рядом объемного блюда, обсасывая их до косточки и, небрежным броском, отправляя те обратно в посуду. Дядя Саиф и Тайал, стоявшие позади отца, были не столь расслаблены.

— Люди недовольны, Раид. — грубым, словно вытесанным из камня голосом, выдавил дядя. — Это может привести… к дурным последствиям.

— А что лорд Шепп? — устало спросил отец. Его голос звучал хрипло.

— Он заверил, что анварские свиньи тут ни при чем, — словно брызнув ядом, вымолвил Яхир. — уверяет, что и их люди пропали…

— Я осмотрел берег, как вы и велели, дядя. — поклонил голову Тай. — Не думаю, что похищения задумали горцы. Их собственные селяне тоже исчезают. Верно, работа какая-то разбойная… это могут быть дикари. Так заверяет стража. — кузен тоже звучал тяжело.

— Дикари… — пшикнул Яхир. — Как-же эти выродки спустились с гор?

— Да, нахальства им не занимать. — стиснул зубы дядя.

— Как и всякому зверью, ему чужд страх. — сложил руки на груди Тайал. — Нужно проверить предгорья. Усилить стражу…

— Это не поможет. — сжал кулаки Саиф. — Мы можем сколько угодно сторожить нашу часть приречья. Но если анвары не способны обезопасить свои земли, разбойники могут пробираться к рекам с севера.

— И что вы тогда предлагаете, дядя? — прищурился Тайал. — Бездействие?

— Нет. Мы обязаны что-то предпринять, однако, лезть на анварскую сторону реки — чистейшая провокация. — Саиф сделал глубокий выдох. — В то же время, если Шепп продолжит бездействовать, а дикари — спускаться с гор…

— Вечности бы сотрясти все эти горы и сравнять их до основания, вместе со всеми этими дикарями и их анварами. — выпалил Яхир. — Ан-Явин, видимо, недостаточно выкорчевал эту заразу, когда переходил Полумесяц.

— Пустыми словами мы не обезопасим людей. — отец взял бокал и, глотнув немного сока, освежил им горло. — Нужны действия. Тайал?

— Мы итак выставили людей у селений. Теперь они прочесывают и берег, но пока ничего не находят. — удрученно ответил кузен.

— А что с этой… кровью? — с прищуром поглядел на племянника господин Раид. Под его глазами, темными, словно ночь, тяготели мешки.

— Люди не врут. — поджал губы Тай. — В реке… какая-то гадость. — слыша это, Аайе полегчало, когда она поняла, что кузен не стал говорить отцу о том случае, что приключился с ней у берега. Того гляди, ее и впрямь сочли бы одержимой или посчитали, что она повредилась рассудком.

— Что за гадость? — напрягся Яхир, положив в рот очередную вишню.

— Черная, как смоль. И густая. — Тайал потер шею, словно сам и не зная, как описать. — Господин Саиф, я велю мужчинам показать вам это место. Вы увидите своими глазами… — дядя тоже не был рад такой перспективе.

— Может ли это быть кровь? Или что-то трупное? — сжал кулаки Саиф Шайхани. — Кто-то из дикарей бесчинственно бросал тела в реку?

— Нет… — потер подбородок Тай. — Это не кровь. Это вовсе… что-то… нечеловеческое… даже запах.

— Запах? — Яхир с легким отвращением выплюнул косточку в блюдо.

— Не трупный. — помассировал глаза кузен. — Он скорее… я никогда такого не видал. Какая-то зловонная гадость. Черный яд.

— Вели страже, чтобы следили за тем, как бы кто не брал из течения воды, даже для омовения. — с горечью приказал отец. — Если это отрава…

— Люди будут недовольны. — возразил дядя Саиф. — Ицхиль Хвироа священна. А что, если сюда прибудут паломники или…

— Найдите место, где эта субстанция вливается в реку, если такое есть. И пускай берег, ниже по течению, охраняют. — сказал отец. — Если кому-то потребуется очиститься у реки, пускай идут выше, ближе к истокам.

— Как скажешь, — согласился дядя. — я прикажу нашим людям…

— Есть еще кое-что. — вставил Тайал, показывая, что разговор не окончен.

— Что случилось? — оглянулся на него Яхир Шайхани, заприметив тревогу и недовольство в голосе племянника. Аайя тоже его подметила, стоя у двери за спиной евнуха. Прекрасно слыша, о чем говорят старшие.

— Мне довелось… узнать… — сказал кузен довольно кисло. — и за слова эти я ручаюсь, дядя, без всякого сомнения.

— Ну? — нетерпеливо подался вперед Яхир.

— Редмаунт. — эти слова прозвучали из уст брата, как резкий удар ножа. Даже Аайя знала, что это значит. — Он здесь. Заявился на свадьбу старого тюленя Шеппа. В этой свадебной свите…

— Рыцарь? — немного погодя, спросил отец, сложив руки у подбородка.

— Этот долийский выродок?! — вырвалось у Яхира.

— Мы должны призвать его к ответственности. — спокойно, но грозно, заявил дядя Саиф. — Пускай лорд вызовет его на суд!

— Мы уже навидались лордского судилища… — отмахнулся Яхир. — Это посмешище. Возьмем дело в свои руки! Отец, позвольте… — начал было он.

— Не торопись. — приподнял руку Раид Шайхани.

— В одном он прав, дядя, — положил руку на сердце Тайал. — в суде нет смысла. Я ручаюсь за то, что мои… источники не врут. Он здесь. Но теперь на службе у приезжего лорда Китса.

— Китс? — прищурился дядя. Яхир тоже прыснул.

— Отец невесты для лордова сына. В преддверии свадьбы Шепп не будет лить кровь. Особенно если это приведет к ссоре в его брачном союзе. — Тайал с недовольством и печалью вздохнул. — На это нельзя полагаться.

— Наша обязанность — призвать его к ответу! — грозно бросил дядя. — Если не сейчас, то этот червь снова может улизнуть!

— Я лично вырежу ему сердце, отец, если… — вспыльчиво обратился к Раиду Шайхани старший брат. Но тот осадил его.

— Тогда следующим сердце вырежут тебе! — процедил глава семьи. — Ты же слышал господина Шеппа. Мы не должны провоцировать его гнев на всю нашу семью. Виновником будет тот, кто первым обнажит клинок.

— Ты… предлагаешь стерпеть, отец? — презрительно выдавил Яхир.

— Предлагаю действовать осторожнее. — тихо, но твердо, ответил отец. — Мы не должны прощать проходимцу то, что он сделал. Но и действовать безрассудно сейчас — нельзя. — вразумил других мужчин отец.

— Мы итак слишком долго ждали… — сдержал ярость брат.

— И должны смыть с семьи позор. — поддержал Яхира дядя Саиф.

— Быстрой кровью ничего не решить. Мы лишь умножим кровопролитие, — поднялся со стула отец, взявшись за трость. Тайал осторожно подстраховал его, держа под руку. — Он заплатит. Но мы должны быть умнее. И не лезть на рожон. Ты понял меня, Яхир? — поглядел он в глаза сыну. Брат не ответил ему и отец одернул его к себе, повторив. — Ты понял?

— В одном вы правы, дядя. — поддержал отца Тай. — Мы должны быть умнее. И, кроме прочего, есть еще новость…

— Что еще? — в голосе отца просквозило недовольство.

— Если языки не врут, — кузен нагнулся к уху отца. — Тамиран тоже тут.

— И она сюда явилась?! — теперь уже голос Яхира услышало все поместье.

— Наглости им не занимать. — фыркнул дядя, положив руку Яхиру на плечо. Брат хотел было одернуть его, но Саиф удержал его крепко. — Но это бесстыдное безрассудство сыграет с ними злую шутку…

— Отец, я… — кажется, слегка сбавив пыл, прошептал Яхир.

— Идите. Оставьте меня. Мне нужно подумать. — отмахнулся рукой отец, опираясь на трость. Брат хотел было что-то сказать, но дядя Саиф, держа его за предплечье и хмуро кивнув, пошагал с ним к двери.

— Соберитесь с мыслями дядя. — отступая, сказал Тайал. — Это наш шанс.

— Господин Раид? — подался вперед, выглядывая из-за двери Гиацинт. Вышедшие дядя и брат смерили взглядом ожидавших у входа евнуха и Аайю.

— И ты принес мне дурных новостей?.. — с явной усталостью Раид Шайхани поглядел на прислужника-скопца. Он отступил, впуская девочку. Аайя вошла, потирая слегка дрожащие руки. Разговор мужчин ее встревожил.

— Ах, ну хоть где-то в этой темной ночи есть мой лунный свет… — губы отца скрасила мирная улыбка. Он погладил короткую седеющую бороду.

— Мир вам, отец. — опустила взгляд Аайя. — Я вижу, вы встревожены.

— Гиацинт сказал, у тебя лунная кровь? — кивнул на евнуха позади Тай.

— Это меньшая из кровей, что может пролиться. — сказала она, памятуя услышанное. Отец, как и кузен, явно поняли, что она слышала их перепалку. Впрочем, не подали виду или возмущения. Возгласы Яхира услышать успели все. Господин Раид поманил ее к себе.

— В этом доме, кажется, ничего не укроется от чужих ушей. — вздохнул он, приобнимая Аайю. — Как ты себя чувствуешь, дочь моя?

— Пусть моя боль вас не тревожит. — ответила отцу она. — Я вижу, у вас и впрямь куда больше забот. Прошу извинить меня, я не желала слушать, и…

— В это опасное время, мы должны, как можем, сохранять мир. — длинные и морщинистые отцовские пальцы погладили Аайю по волосам. — Впрочем, это забота не для женского сердца. Теперь ты уже не дитя, дочь моя. Но в отцовских глазах всегда им останешься…

— Теперь, впрочем, ясна твоя слабость и бессонница. — вставил Тайал. — Все дело в крови, верно? Женщины хворы, когда приходят лунные дни.

— Моя кровь лишь девическая, отец. — подняла глаза на него Аайя. — Позволите мне говорить? — спросила она скрепя сердце.

— Конечно. — поглядел на нее отец. — Ты боишься? Из-за чего?

— Все мы, люди, живем короткую жизнь… не каждый переборет грех… — неуверенно сказала она, надеясь, что отец прислушается.

— О чем ты, Аайя? — с недоверчивой кислинкой, спросил Тайал.

— Молю вас, не совершите глупости. — тихо сказала она кузену. — Быть может, Тамиран прибыла для раскаяния. Вечность открыта к всепрощению…

— Пускай подготовит раскаяние для Вечности. — положив обе руки на эфес меча, Тайал сжал его, словно намереваясь удушить. — Но позор с семьи смывается только кровью.

ТРЕТИЙ СЫН

«Тот плод всяко слаще, чем он отравленней да ярче.»

Анварская поговорка

Утренний воздух пьянит, как мягкое вино. Бьет в голову, холодный и свежий. Роса занимается на траве и полях, еще пустых и свободных от копыт, плугов и пахарей. Удаляющийся свет глубокой луны синим бликом бежит по рассветному туману, становящемуся тем гуще, чем дальше устилается взор. От этой легкой прохлады по коже пробегает дрожь. Даже кафтан не спасает. Впрочем, такими моментами Данни Каранай предпочитал наслаждаться, поскольку утренняя прохлада — это та немногая свежесть, которую может подарить день в Ишероне.

Он слегка пришпорил Синеву, чтобы она не останавливалась. Лошадь фыркнула и пустилась быстрей. Волосы слегка растрепались по ветру, но Данни они не мешали. Держась в седле, он расслабился, наслаждаясь тем коротким моментом, когда Соляр еще только выползает на небо, попирая лунную власть над ночью. Синеватое сияние на горных пиках сменялось на кроваво-золотое. День неизменно свергал ночную темноту. Звезды на небе становились почти невидимы в его свете и вскоре исчезали. Огненный диск Соляра не терпит прочего сияния. Он король в своем праве на небесах. Не зря ведь королевский венец соткан из его света. Даже Персты в своем ночном сиянии уступают перед ним и на горизонте виднеется лишь слабый луч.

Иногда приятно ощутить себя одним на целом свете, когда вокруг никого. Вдали от забот, семьи, долга и прочих хлопот, он наконец-то чувствовал себя расслабленным, почти свободным. Когда можно просто скакать вперед, ни о чем не думать, куда глядят глаза. Мать наверняка не пустила бы его, а отец, лишь из любви к ней, согласился. Но встав пораньше Данни избежал их взоров. Первым в доме вставали, в основном, слуги. И они ничего не сказали, когда он направился на конюшню. Там Данни застал ублюдка. Дядя вызволил его из темницы. Но Чадд, загонявший свою безымянную кобылу в стойло, его словно бы и не заметил. А если и обратил внимание, то ничего не сказал. Данни вывел Синеву во двор и поскакал в поле, к назначенному месту. Он не был уверен, что дядин бастард сдержит язык за зубами, если его спросят. Но сам жаловаться на то, что третий сын лорда уехал, он вряд ли станет, как казалось парню.

Сейчас, задумавшись, ему стало как-то неловко. Стоило подойти к Чадду и поблагодарить его. Он спас ему жизнь, а ноющая боль в плече, даже после того, как рана, казалось бы, зажила, напоминала Данни об этом. Но ублюдок был парень нелюдимый. И сам предпочитал какие-то свои, городские знакомства, прислугу и всякий сброд, как говорил Энрик. С Данни он почти не общался. А сам парень в общем-то и не знал, как начать. Чадд был в этом доме, как чужой, еще с тех пор, как дядя сбагрил его сюда, чтобы самому не возится с ублюдком. Так обычно выражалась мать. Иногда Данни было его будто бы жаль. Но это чувство было скорее мимолетным. Поскольку сам по себе Чадд оправдывал свое грязнокровное клеймо. Казался он довольно жестоким и прескверным. И братья всегда подзуживали его. Отец был к своему незаконному племяннику не столь строг. Все, что ему поручали, Чадд, обычно, исполнял. Но для лорда Роддварта он тоже был скорее сродни добросовестному слуге, чем родичу. Мать же того и вовсе не терпела.

А более всех его не терпела Тия. Данни полагал, и не без причины, что ребенок от другой матери, к тому же рожденный вне брака, бросающий тень на ее отца, вызывает в юной кузине закономерный гнев. Она больше всего на свете обожала дядю Эндри. Хотя и росла почти без его участия. А Чадд… он на дядю совсем не походил. В нем больше от приречной ицхской шлюхи, что его родила, чем от анвара, говорила леди Кинарин. И вряд ли была неправа.

Но, несмотря на это, Данни поспешил напомнить себе, что если бы не ублюдок, сам он, располовиненный лезвием Нарима, давно был бы сожжен на погребальном костре. Потому твердо решил, что ему нужно будет после поговорить с братом-ублюдком и, хотя бы, чисто по-человечески, сказать ему за это «спасибо». Он спас его жизнь. А Данни все-таки любил ее, какой бы несуразной и несправедливой иногда она ему не казалась. В такие вот моменты, скача навстречу свежему ветру с запахом соли со стороны моря, навеянным бризом, парень понимал, что он может быть счастлив. Счастье не за горами, говорили обычно арвейды. Что было иронично, поскольку горы были совсем рядом, только руку протяни. И счастье наверняка было не за ними… а вот, прямо здесь.

Сбитые деревянные домики, рассаженные среди виноградников и полей, неподалеку от речного берега, словно выросшие после дождя грибы пестрили то тут, то там. Селения просыпались, закипая жизнью. Крестьяне только выбирались из домов, когда в воздухе раздавались крики первых петухов. Впереди ждал жаркий день и раннее утро, еще не раскаленное солярным пылом было лучшим временем для того, чтобы начинать возделывать поля. Петух, расколов воздух очередным громким криком, разбудил собак, и те, двор за двором, подняли лай. Пара стариков, сидевших у обочины, покуривали трубку, передавая ее друг другу. Кузнец встал спозаранку и со стороны пыхтящей трубы его кузницы, словно из еще одной огромной курительной трубки, поднимался дым. Со стороны доносился запах свежевыпеченного хлеба и выжатых на вино ягод.

Мощная и широкая селянка, загородив почти всю дорогу, двигалась вперед. Удаляясь от деревенского колодца и держа коромысло на плечах, она несла на нем два ведра со свежей холодной водой. Следом за ней, с двумя массивными кувшинами почти до краев налитых молоком, шла девушка. Данни сразу узнал ее. Молодая крестьянка. Она тоже заприметила лордского сына, смущенно ему улыбнувшись. Мать ее, тянущая на себе ведра, тут же начала отступать с дороги в сторону, чтобы уступить Данни путь, но он сам повел поводьями влево, уводя Рассветную Синеву и остановив ее у обочины деревенской дороги, чтобы пропустить женщин.

— Вы великодушны, м’лорд. — тяжело дыша, кивнула ему женщина, не сбавляя шагу. Крестьянка идущая следом, совсем босая, остановилась.

— Хотите молока? — улыбнулась ему девушка.

— А почему бы и нет? — ответил он, пригнувшись с седла и взяв протянутый ею кувшин. Он сделал пару больших глотков. Теплое и свежее, судя по всему, козье. Улыбнувшись ей в ответ, он утер губы. — Спасибо.

— Ярма, что ты там встряла? — рявкнула ей мать. — Не отвлекай м’лорда!

Ярма. Значите ее зовут Ярма. Ярри? Звучало, как и прочие анварские имена, красиво для ушей. Он проводил ее взглядом, чувствуя послевкусие молока на языке. Ярри. Им никогда не быть вместе с Ярри. Конечно, он мог бы взять ее с собой. Усадить на коня. И даже оставить ей ребенка, как дядя оставил какой-то женщине… но он не хотел, чтобы его сын или дочь носили на себе ярмо ублюдка. Она может быть красива и мила, но она всего лишь крестьянка. Ярри. Лучше бы ему забыть это имя. А ей больше не попадаться ему на глаза. Не став задерживать на ней взгляд, Данни пришпорил лошадь.

Оглянулась ли она ему вслед? Этого он никогда не узнал. Ему не престало заглядываться на крестьянок. Это лишь навлечет беды. Любовь бередит душу, как яд. А для яда нет ничего уязвимее, чем юношеская душа, говорил Рейвин. Не вкусившая жизни, она принимает порок за сладость, страсть за любовь, а безрассудство за свободу. А Данни не хотелось попасть в паутину безрассудства и порока. Многие третьи сыновья, за неимением прочего наследства, бесстыдно прожигали серебро своих отцов, и кутили, словно их жизнь — это вечная молодость. Они плодили ублюдков, позорили семейное имя и становились предметами всяческих скандальных побасенок. Так обычно думали о третьих сыновьях. Данни Каранай еще только прознав об этом в юном возрасте, решил для себя, что он будет достойным третьим сыном. Не посрамит не своих гордых предков, владык холодных гор, ни своего отца, ни матери своей. Он будет примерным и не совершит глупости. Сделает так, чтобы семья им гордилась.

Среди золотой россыпи колосьев высился мощный, как сказочный горный великан, дуб. Своей кроной он покрывал землю, как крышей, а мощные его ветки расплетались в стороны, словно раскинутые руки. Как любили говорить в народе, дуб этот посадил еще некий рыцарь, который представился здешним, как сир Лот Странник. Якобы, он похоронил в поле свою жену, которая понесла дочерей и умерла родами. Чтобы почтить ее память, он бросил на ее могилу дубовые желуди, и они проросли сквозь нее, заключив в себе ее душу. Так как Лот не сжег ее тело, душа жены Странника навечно оказалась в корнях, и сказка гласила, что дуб вырос таким огромным лишь потому, что покойная жена рыцаря тянется к Соляру своими пальцами-ветвями, но никогда до него не достанет.

Данни не знал, бывал лишь здесь хоть раз какой-то рыцарь, известный как Лот, и действительно ли он хоронил под дубом свою жену. Но сейчас, укрывшись в тени огромного дерева, его ожидал, глядя на рассвет, другой рыцарь, вполне реальный. Дейвиен заметил парня не сразу, скорее всего засмотревшись вдаль или задумавшись. Но вот конь его, мощный, боевой, сразу видно, турнирный, первым обратил внимание на скачущую в их сторону Синеву. Лошадь под Данни тут же ускорилась, заприметив сородича и, прорезая золотые колосья, вмиг достигла сказочного дуба.

— Я уж думал, ты не заявишься. — улыбнулся Дейвиен, когда мальчонка рядом с ним одернул рыцаря, указывая на гостя. — Проспишь, а то и забудешь. — обратился к нему Редмаунт.

— О тебе-то забудешь! — погладив Рассветную Синеву, спешился Данни.

— Мало ли, — пожал плечами рыцарь. — вдруг тебя заприметила матушка и решила, что это плохая идея, отпускать юного сына в одиночестве…

— Ицхов я не боюсь. — махнул рукой Каранай, выказав уверенность. На самом деле ему очень не хотелось бы встретиться с кем-то из Шайхани по пути, также, как они в патруле с отцом, разыскивая пропавших, наткнулись на Тайала. Племянник лорда Раида слыл опасным мечником. Помазанный рыцарь, хоть и ицх. Данни не хотел бы встретить его с мечом наголо. Энрик уверял, что тот опаснее убитого Нарима и уж тем более другого своего родича, своенравного идиота Яхира, как обычно выражался о нем средний брат. Впрочем, Данни не справился бы ни с кем из них. Боец он был совсем никудышный. Но говорить об этом он не стал.

— А следовало бы. — хлопнул его по плечу Дейв. — Народец они мстительный и не будут чураться удара в спину.

— Ты ведь их не боишься! — сложил руки на груди Данни. Он всегда в детстве мнил Редмаунта примером для подражания.

— Имею право. — демонстративно поправил свои ножны тот.

— Я тоже ношу меч. — показал свой красивый клинок рыцарю парень.

— И все же пропустил удар. — кивнул Дейвиен на его плечо. — Тебе не помешает подучиться получше. Сир Вилфред, видимо, слабовато тебя муштровал. Хотя, кто знает, может все еще впереди. Кермит, вот, тоже пока слабо махает мечом. Но уверен, что будет рыцарем. Верно, Кермит? — обратился Редмаунт к мальчугану, молчаливо стоявшему рядом. Еще один из его многочисленных родственников.

— Да, сир! — постарался бодро ответить паренек. Хотя глаза его слипались.

— Я уже даже и не думаю стать рыцарем… — вздохнул Данни, укрывшись от зарева встающего Соляра, рядом с Дейвиеном, в тени массивной кроны.

— Так мечтаешь жить, связанным какими-то обетами? — явно шутливо ответил Редмаунт. — Это же не просто красивый конь, или турниры…

— Тебя так стесняют обеты? — улыбнулся Данни.

— Смотри же, ты свободен, волен ехать — куда тебе заблагорассудится. — развел руками Дейв. — Если завтра — война, моя священная клятва обязывает меня взять меч и отправляться рубить людей за своего сюзерена. Лорд Китс едва ли сильно жаждет начать с кем-то междоусобицу, но все же…

— Ратное дело — повод для мужской гордости. — сказал Данни.

— Это Энрик тебе так сказал? — пустил смешок Дейв.

— Именно он. — Данни знал, что второй его старший брат всегда был большим любителем рваться в бой и лезть на рожон. Наверное, будь завтра война, он первым бы вызвался вести людей на поле брани. Даже не будучи рыцарем, связанным для этого какими-то клятвами и обетами.

— Тебе не нужно быть рыцарем, Данни, что отправиться в бой и совершать подвиги. — сказал Редмаунт. — Кроме того, тебя к этому ничто и не обязывает. Ты не привязан к дому или своему милорду. Отправляйся путешествовать, — рыцарь поглядел за горизонт. — куда захочешь…

— Все думают, что мне не сидится дома? — покачал головой Данни. — Семья для анваров — прежде всего. Наш род, наши корни…

— Этим вы мало отличаетесь от прочих людей. — ответил рыцарь. — Род и семья всегда стоят для знатных людей особняком… ну, может, кроме некоторых случаев. — кивнул на щит с красным всадником, висящий на седле своей лошади, Редмаунт.

— Твоя семья для тебя ничего не значит? — покосился на него Данни.

— Когда всю родню и не упомнить, по настоящему ценными становятся лишь те, кто действительно тебе близок. — сказал Дейвиен. — Бывало такое, что рыцари из рода Редмаунтов сражались на разных сторонах и даже убивали друг друга. Мои предки наплодили так много корней в своем родовом саду, что, ухаживать за этим всем не представляется возможным. И это я еще не говорю о всяческих бастардовых сорняках. Ваша семья крепкая и дружная, пускай и не столь большая. Ваши узы связывают вас куда крепче!

— Семейные узы, знаешь ли, тоже обязывают… — поправил кафтан Данни.

— К чему это? — приподнял бровь рыцарь, взявшись за свой пояс.

— Оберегать младших, служить старшим, выйти за ту, что скажут… — он не договорил. Дейвиен сразу его раскусил.

— Ах, так значит, дело в женитьбе! — растянулся в улыбке он. — А я то уж подумал… — кажется, Редмаунт почти рассмеялся.

— Что, ты думаешь это так просто? — это задело Данни сильнее, чем он думал. — Я, знаешь ли, не могу просто так взять и сбежать куда глаза глядят с какой-то девкой из ицхов!

— Эй-эй, малец, не переусердствуй. — покосился на него Дейвиен.

— Я серьезно, Дейв, не все такие легкомысленные, как ты! — он не знал, как еще укорить рыцаря. В конце концов, это не сильно тронуло Редмаунта.

— Любовь всех делает дураками. — довольно спокойно сказал он.

— Как ты вообще умудрился… связаться с какой-то ицхилиткой? — Данни до сих пор этого не понимал. Ицхские женщины, обычно облаченные в черные накидки, с закрытыми лицами, сторонящиеся чужаков, редко встречались даже в Ишероне. Как говорил брат, они привязаны к дому сильнее, чем анварки. А ревность их мужчин, сродни животной, не позволяет им выходить далеко от дома без мужей и братьев. Иначе же их посчитают шлюхами и предадут кровавому наказанию.

— Я встретил ее случайно. У реки. — пожал плечами Дейвиен. — И она никак не хотела выбираться из моего рассудка.

— Как ты вообще умудрился украсть у Шайхани его дочь? — пустил смешок Данни Каранай. Ему эта тема казалась щекотливой, но раз Редмаунт сам разговорился, почему бы и не спросить? — Они же такие… нелюдимые.

— Далеко не все. — улыбка на его губах казалась издевкой. — Некоторые из них и сами рады бы покинуть родной дом. Я, как рыцарь, в общем-то, не посмел отказать даме в таком спасении.

— И ты спокойно разгуливал по их берегу приречья? В своем доспехе и на коне еще, небось? — попытался подшутить над ним парень.

— Разгуливать по ицхской стороне Вены проще, чем тебе кажется. — сказал, с ноткой гордости, Дейвиен. — Ночная темнота будет тебе сама как плащ. А, кроме прочего, можно облачиться в накидку…

— Ты что, хочешь сказать, что ты пробирался туда к своей ненаглядной ицхилитке, прикидываясь облаченной в покрывала девкой? — чуть было не рассмеялся Каранай, прикрыв губы тыльной стороной ладони. — Вот уже не подумал бы, что рыцарская честь и клятвы сподвигнут тебя на такие… подвиги! — он представил Дейвиена, облаченного в плащ и капюшон, с прикрытым лицом, среди ночи пробирающегося в толпе покрытых ицхских женщин, как ни в чем не бывало. — Не бойся, я не расскажу братьям о твоих… приключениях. — пшикнул Данни.

— Любовь всех делает дураками… — повторил тот с грустной улыбкой.

— Ты же в курсе, какая тут была буча, после того, как ты с ней удрал? — оперся на древесный ствол Данни, глянув, заодно, на юного оруженосца. Тот стоял чуть поодаль, делая вид, что ни ухом не ведет в сторону из разговора.

— А ты то откуда знаешь? Сам же был еще мелкий! — ткнул его локтем Дейв. — Почти как Кермит! — указал он на мальчонку-оруженосца.

— Об этом все говорили. — завел глаза Данни. — Весь город и двор судачил.

— Люди любят поболтать, что уж с них взять. — Дейвиену, кажется, и впрямь было плевать, что все об этом думают. — Все что угодно они превратят в тему, о которой можно почесать языки. Лишь бы пообсуждать.

— Это, знаешь ли, не просто какая-то болтовня. — парень помнил, каким вздором многие называли поступок Редмаунта, когда прознали о нем. Сам он и впрямь был еще маловат, чтобы это осознавать, но шум и гам, творившийся при дворе лорда или в отцовском поместье, запомнил хорошо. — Шайхани, вроде как, требовали от Шеппа твою голову…

— Ну что-ж, вот он я, — выпятил грудь рыцарь. — если им так нужна моя голова, пусть подойдут и попытаются ее снять.

— Молись лучше, чтобы они не пытались. — покачал головой Данни. — Я вообще не думал, что ты вернешься! Да никто не думал!

— Ты вроде уславливался не просто прийти поболтать о моих с леди Шайхани злоключениях? — довольно твердо сказал Редмаунт, ясно давая понять что ему эта болтовня слегка опостылела.

— Ох, прости… все же я так давно тебя не видел. И просто… стало интересно, знаешь, — почесал затылок парень. — что вывело такого рыцаря на скользкую дорожку, где он уводит чужих дочерей…

— Данни? — прищурился наконец Дейвиен с великим недовольством.

— Ладно, я просто шучу. — отмахнулся Каранай. — У меня тоже столько мыслей в голове… вся эта женитьба, разборки, теперь еще и в реке какая-то отрава… и вот ты вернулся! — Данни покосился на селенье вдалеке. — Я бы и сам, может, с радостью убежал в закат с красивой простодушной девицей…

— Засмотрелся на какую-то крестьянку? — улыбнулся Дейв. — Уверен, она не откажет тебе, если ты заявишься к ней вечером на сеновал…

— Дейв, я говорю серьезно. Хватит издевок! — ткнул его локтем Данни.

— А я и не издеваюсь. — пожал плечами он. — Ты сын лорда. Для любой простолюдинки должно быть честью приглянутся тебе. — сказал рыцарь.

— Сын лорда должен не только плеваться своей фамилией всем в лицо, но и доказывать благородство на деле. — ответил Данни.

— Одной только этой точкой зрения, ты уже выгодно выделяешься для дам перед всеми остальными сыновьями лордов. — посмеялся рыцарь. — Ты мог бы впечатлять их своей огненной шевелюрой и молодецкой удалью… Дамы, знаешь ли, любят, когда перед ними красуется молодой юный герой.

— Я даже не рыцарь. А дамам нужен титул повыше. — вздохнул Каранай.

— Героям необязательно быть рыцарями, как я всегда говорю, Данни. — выступил к нему мужчина. — Верно, Кермит? — кивнул он пареньку.

— И даже на турнире найдется место какому-нибудь… — поерзал юный оруженосец. — неназванному бойцу… безликий рыцарь, неизвестный герой… сколько бывало таких историй!

— Куда уж мне. Это тебе в пору завоевывать дам на турнире, Дейв. — разбито опустил плечи Каранай. Свежий утренний воздух слегка расслабил его. — Думаю, это фехтование таки дурная затея…

— Без тренировок никогда ничему не научишься. — положил ладонь на рукоять своего клинка Редмаунт. — Начнем?

БЛУДНАЯ ДОЧЬ

«Арвейдская история знает две версии происхождения рыцарства: первая, жреческая, передаваемая в устных преданиях, гласит о том, что священная пророчица Заранна помазала вернейших воинов Светоносного Сокола белой оливою, и те ценой своей жизни поклялись защищать Лучезарную Корону и ее веру, основав ордена храмовников. Вторая же гласит о том, что титул «сир» — это искаженное южносефидское «sh’aer», что означает «воин», «воитель». Учитывая, что первые жрецы пророчицы Заранны прибыли из-за Срединного Моря, можно предположить, что правда находится где-то посередине.»

«Истоки Рыцарства» за автором сира Антуара из Арвира

Прохладное утро застало Ишерон лениво просыпающимся. Тамиран проснулась еще до того, как непроглядные сумерки ночи разрезал луч Соляра и обнаружила себя в гордом одиночестве посреди помятых перин и простыней. Запах Дейвиена еще витал в комнате, выделенной им лордом Шеппом в своем огромном дворце, но самого рыцаря тут не было. Дверь была аккуратно прикрыта, ночная прохлада скользила в покои через приоткрытые оконные ставни. Опять растаял спозаранку, как туман по утру. Наверняка из-за мелкого Кермита. К чему все эти тренировки? Мальчик еще слишком мал, чтобы всерьез тягаться с рыцарем и чему-то научится.

Поднявшись, Тамиран погладила свои плечи, до боли сжав тяжелые со сна веки. Она накинула на себя ночной халат и подошла к окну, выглядывая наружу. Город тонул в синей, густой утренней дымке. ИцРоан уже почти исчез и мгновения отделяли Соляр от того, чтобы перекрасить сияние цвета моря в столь любимое им солнечное золото. Но в этом застывшем мгновении казалось, будто море легкой пеной вычерпывается из берегов, а синие его волны скользят по пыльным улочкам города, как огромный прилив.

Если смотреть в сторону моря, бушующего своей глубокой синевой, можжжно разглядеть столп света. Как одна огромная звезда, словно бы тонущая на горизонте. Сефидский Перст. Он всегда приковывал ее взгляд, когда Тамиран была еще маленькой девочкой. Мать, леди Тарьям рассказывала ей, что Персты Сотворения, словно опоры мира. Сияющие, как золото, бледным внутренним светом, они — прекрасные, как солнечные осколки, согревающие землю. Столь же непомерно гигантские, сколь и таинственные. Сама девушка никогда не видели их вблизи. Леди Тарьям, однако, уверяла, что ей доводилось. На самых разных концах света, как гласили рассказы моряков, высятся, подпирая небеса, эти огромные монолиты, напивающиеся светом днем и дарящие его ночью. Мать уверяла, что когда облака опускаются низко, то ниспадают на вершины Перстов, как венчающие их туманные короны. Издалека же, однако, сияние их казалось лишь легким отражением солнечного света. Бликом, замершим где-то в безвременье.

Колокольный звон разрезал тишину рассветных сумерек ровно с первым лучом Соляра. Зараннийский храм, возвышающийся над красной кладкой ишеронских домиков, разразился переливом колоколов. Теперь те, кого еще не разбудили утренние петухи приречных селений, вынуждены были проснуться. Часовня Очага раздавалась своим кличем, собирая огнепоклонников на чуждую молитву. Тамиран доводилось видеть эти храмы на севере. Дейвиен проводил ее внутрь. Но ни разу она не ощущала трепета, глядя в огонь огромных жаровен. А безликие статуи их пророчицы, по пальцам которых стекал красный и белый свечной воск, лишь наводили на нее тяжелое ощущение потерянности.

Он пытался убедить ее, что если бы девушка приняла на себя зараннийский венец, то они смогли бы быть вместе до конца дней. Сыграли бы свадьбу, водя церемонии вокруг костров, а их дети благословлялись бы в этих чужеземных огненных храмах. Тамиран, несомненно, любила его. Любила и желала. Но эта чужая стезя казалась ей непреодолимой. С севера, через долины, и на юг, она успела взглянуть за их веру и не чувствовала в ней ничего близкого собственному сердцу.

Отец всегда называл зараннийцев простыми огнепоклонниками. Древний и беспорядочный обычай, говорил он. Извивающийся и пляшущий вокруг божественных законов, как и сам огонь. Он пожирает души, а в сердце оставляет лишь пепел. Ни одна другая вера не была так четка и нерушима, как законы Вечности и ее слово, что несла Ицхиль, Лунная Дочь. Зараннийцы передавали свои предания в устной форме. Дейв и сам не раз признавал, что их разномастные жрецы, порой, и сами имеют две, а то и три версии самых разных преданий. А любые попытки собрать легенды огнепоклонников в строгий постулат подвергаются сомнениям бродячими жрецами, или свободолюбивыми ирхенами и найржинами, старшими чинами их жреческого культа. Этот беспорядочный устный закон сильно отличается у них на севере и на юге. От Арвейдиана до Сефида слова их пророчицы толкуют по-разному. На разный лад, на чужих друг другу языках.

Слово Вечности давно было записано на скрижалях и свитках, дошедших до современных дней, как Апокрифы. И Ицхиль внесла своим словом ясность в их покрытые пылью тексты. Здесь не было чужих других трактовок и еретических иносказаний. Везде, где люди вступали в услужение делу Дочери Полных Лун, действовал один, единый и нерушимый, закон. Заветы древних времен, сохраненные в текстах милонян и Ее Слово, записанное последователями в томе бесконечной мудрости Саийицавы. Все это Тамиран помнила почти дословно. В детстве она проводила вечера за томом священной книги. Иногда при свете свечей у нее слезились глаза, а тяжелый язык сложных формулировок заставлял болеть голову. Но все же она знала, что устные предания зараннийцев не стояли бы и рядом с словом, звучащем в Вечности. Как вспышка умирающей звезды на бесконечном небосводе, они мгновенно затухали, стоило взглянуть вдаль.

Холодные ночи Арвейдиана и мягкий долийский климат не могли сравниться с родной удушливой южной теплотой. Вместо одежд и накидок с мехами, Тамиран пришлось подбирать гардероб, который уже стал ей непривычен. Легкое платье, цвета темно-синей морской волны, некогда подаренное ей Дейвиеном, было расшито шелковыми нитям и украшено жемчужными бусинками. Носить такое на севере было невозможно. Сквозь его легкую ткань легко пробирались клыки мороза, цапая девушку. А здесь, в Ишероне, не было у нее еще одежды удобнее.

Покрыв голову воздушной шалью и надев поверх расшитую серебряной нитью феску, Тамиран взглянула на себя в зеркало, стоявшее у дверей. Что сказал бы отец, увидев ее в таком наряде? Наверняка решил бы, что она похожа на какую-то блудницу. Поправив свои черные, как смоль, волосы, слегка прикрыв их шалью, она решила налить себе вина, но ничего не обнаружила в графине. Разве она докончила то до дна прошлым вечером? Или у нее уже вылетело из головы?

Приречье у Ицхиль Хвироа — богатый на виноград и фрукты край. Вино всегда здесь лилось рекой. Но лилось, обычно, мимо Тамиран. Она пристрастилась к нему уже после того, как бежала из родных мест вместе с ее рыцарем. На севере, среди холодных арвейдских камней, обдуваемых еще более холодными ветрами, хорошее вино ценилось, как жидкое золото. Их лорды ценили каждый глоток, терпкий и сладкий, смаковали его и хранили бутыли редких вин, как трофеи. Дамы же и вовсе могли довольствоваться весь вечер одним бокалом. Долины были щедрее на урожай. А в приречье, где сады, поля и леса цвели бесконечными дарами, и лорды, и рыцари с их дамами, и простой люд, упивались самым разным хмелем вдоволь.

Некоторые сколачивали плотные мешки серебра и золота, развозя столь щедрые дары здешних мест по портам и городам, вплоть до самых северных. А кто-то и вовсе наживал на этом целые состояния, как, например, здешний тучный владыка. Ишерон стоял на побережье, прямиком по которому корабли выплывали в Срединное Море, к Сефиду и на юг. Нет места лучше, чтобы остановиться, перевести дух и сбыть товар, пока впереди еще долгий путь. Потому, кроме вин, меда и песен, в этом теплом краю щедро лилось по карманам и золотишко. Сефид и все, что близ к нему по морю, есть места торгашей и не более, как иногда нелестно высказывались об этих краях люди издалека.

Если уж где и должны щедро делиться вином, так это здесь. Не поскупится же жирный Шепп на угощения для гостей своего свата. С этой воодушевляющей надеждой она направилась вниз, чеканя сапожками шаг по дворцовым лестницам, чтобы спуститься на нижние этажи. Двор владыки Ишерона оживал, как и город, вместе с утренними колоколами. И слуги, мельтеша по коридорам, расползались по нему, множась из каждой двери.

Звуки и запахи заполняли палаты. Снаружи доносился гул просыпающегося города. Талый лед, охлаждавший дворец в жаркие дни, слуги спешно подменяли на новый, расставляя его по углам. Сегодня лорд Шепп планировал очередной прием. Купцы и всяческие менялы наполняли его город. Вздымая пыль, караваны тянулись на юг, чтобы нажиться на свадьбе при дворе известного богача, Уальдмара Шеппа. Сегодня обрюзглый владыка собирался выслушивать прошения и заниматься делами. Не столь привычное дело для него, судя по всему. Стража скопилась в основном у замкового входа, где еще с первыми лучами Соляра собиралась толпа.

Там, однако, были не только торгаши и ушлые просители. Дейвиен поделился с ней неприятнейшими вестями. Сказал, что люди пропадают у приречья. Сначала эта напасть поразила земли ее отца. Говорят, лорд Раид утроил стражу и выслал патрули на некогда спокойные земли меж южной и центральной Венами. Как странно… ей всегда казалось, что безопаснее родной стороны реки никогда не было в жизни места… При дворе рассказывали, что дядя ее, господин Саиф, обвинял перед лордом Шеппом анварских их соседей. Каранай, мол, покушается на их людей. Саиф Шайхани всегда был таким… скорым на гневные суждения и слегка сумасбродным, в отличие от отца. Он, однако, беспрекословно подчинялся лорду Раиду и всегда учитывал мнение старшего брата, как должное.

Тамиран не думала, что анвары действительно способны были бы на такое. Этот горный народец, слишком гордый для своей доли, как говорили обычно, здесь, в Ишероне, в основном представляли виноделы да пахари. Уже давно утратившие былой бойкий нрав. Обычно им не говорили этого в лицо, но горы, которые некогда закаляли их, так и остались теперь далеким пейзажем на горизонте.

— Есть ли вино? — обратилась Тамиран к первому попавшемуся на пути слуге. Она знала что есть, но вопрос должен был сработать, как намек.

— Мы готовим утренний стол для лорда Уальдмара, миледи. — поклонился ей услужливый паренек. — Там будут сыры, вино и свежая закуска из моря.

Он поспешил удалиться. Что-ж, этот намека не понял. Сыры и закуска из моря… Идиот. Тамиран с цокотом сапог ступила на первый дворцовый этаж. Слуги, проносясь, бегали мимо и кланялись ей, как всякой гостье их владыки. Главное, что подмечала Тамиран, оказавшись здесь, это их взгляды. Они были другими. Не такими, как в долинах. И совсем чуждыми от арвейдских. Здесь на ее диковинную, по чужим меркам, внешность, никто не обращал внимания. На ее оливковую кожу не косились с интересом и отчуждением, а от взгляда черных глаз не увиливали. Одного лишь этого было достаточно, чтобы напомнить ей о том, что она вернулась в родные места. Где на нее смотрят не как на диковинку. А по настоящему.

Главный зал встретил ее оживающими взорами людей, только проснувшихся от гулкого звона и полусонными выбирающимися из своих кроватей. Рыцари и пажи, прибывшие сюда с лордом Перрисом, приветствовали ее поклонами, слуги же Шеппов иногда, лавируя подносами и кубками, проскакивали мимо, слишком, по-видимому, занятые своими делами. Общая суматошность и ей прибавила бодрости. Расписной пол главного зала растирался под людьми, как океан черных вод. Тамиран поглядела на синий мрамор под ногами. Искусственные звезды под сводом дворца поблескивали в нем, отражаясь ложным светом. Ее собственный лик, столь же размытый в густой синеве мраморного зеркала под ногами и вовсе показался ей чужим и незнакомым.

— Доброго дня, леди Шайхани. — поприветствовал ее лорд Перрис Китс. Она оглянулась в пол оборота, сделав ленивый реверанс перед ним. — Вы не из тех, кто валяется на перинах до полудня, как я погляжу?

— Немногие здесь будут нежиться в постели по утру, когда столь мощный гул озаряет весь город. — кивнула она в сторону ворот, откуда доносился переливчатый звон колоколен часовни.

— Ах, это верно. — слегка улыбнулся старший Китс. — Мой сын отправился на утреннее бдение… и Дейвиен, как я понимаю, вместе с ним. Нигде мне не удосужилось найти нашего бравого чемпиона Редмаунта.

— Вероятнее всего он сопровождает сира Лео на богослужение. — кивнула ему Тамиран, хотя сама думала, что наверняка этих двоих не застигнут вместе в Часовне и Редмаунт опять пошел тренироваться с Кермитом.

— Приятно, наверное, вернуться домой? — вздохнул лорд Китс, встав с нею рядом и подняв глаза на искусственные звезды под потолком.

— Несомненно. — коротко, лишь бы уйти от разговора, ответила она.

— Вам, миледи, привычен этот утренний звон? Его ведь, пожалуй, слышно и по ту сторону реки. — он кинул на нее быстрый взгляд.

— Лишь слегка. — звон из города только эхом долетал до поместья, как помнила его Тамиран. — Но он не способен застать врасплох, милорд. Обычно, люди по ту сторону Вены, встают засветло. На предрассветную, а то и ночную молитву. В лунарий между реками.

— Весьма удобно? — улыбнулся Китс. — Можно сказать, вы почти не мешаете друг другу. — Тамиран натянуто улыбнулась, издевается он что ли?

— Вы не видели тут слуг с вином, лорд Перрис? — довольно емко перевела тему она. Тот погладил свой подбородок, задумавшись.

— Кажется, нет… я бы и сам с удовольствием промочил горло. — сказал он.

— Позвольте оставить вас. Меня уж больно мучает жажда. — она показательно коснулась своего горла пальцами.

— Буду ждать вашего присутствия за утренним приемом, миледи. Надеюсь, что и Дейвиен будет с нами. — учтиво, как обычно принято у долийских лордов, распрощался с нею Китс.

Выйдя в дворцовые ворота и оказавшись перед ступенями, куда стягивались с ворчанием и перепалками просители, уже заранее выстроившие очередь, она почувствовала свежий береговой бриз, блуждающий по улицам, полным запахов пыли и морской соли. Издалека по улицам катили запряженные осликами телеги с морскими яствами, закатанными в бочки, несколькими здоровенными головами копченого сыра, и, конечно же, пару телег с вином. Люди Шеппа и Китса распределяли их, приказывая отправить какие-то в запасы, а какие-то подать к столу. Среди прочих пажей, носился Бобби, которому всучили два мощных сырных початка, приказав донести их во дворец.

— О, леди Тамиран! — запыхаясь, пытался удержать яства мальчик, переваливаясь с ноги на ногу в подъеме по ступенькам. — Вы, энто, сира Редмаунта ищете, верно? — по привычке спросил он.

— А ты, я смотрю, без дела не сидишь, Бобби? — приподняла бровь она.

— Уф, тут уж посидишь, леди Тамиран! — покачал головой мальчик.

— Весь двор в трудах, значит… — отметила девушка.

— Все так, леди Тамиран. — на встречу Бобби выбежал один из дворцовых слуг, заметив ожидающего у входа паренька с сырными головами.

— Вино везут на прием? — кивнула девушка на бочки.

— Кислющее… — сморщился Бобби, передавая сыр подоспевшему из ворот слуге. — Аж, энто, язык сводит, миледи!

— Это как же ты узнал? — прищурилась девушка. Паренек тут же застыл, как в ступоре. — Неужто вы решили откушать лордского вина по пути?

— Я… м’леди… мы… — он потерялся сразу же, чем выдал себя. — Мне только, того… дали так, капельку… на кончике языка, ну… отведать и…

— Не бойся, Бобби, я никому не скажу. — властно сложила руки на груди девушка. Паренек выдохнул, утирая рукавом пот со лба.

— Благодарствую, миледи Тамиран! — кивнул, поглаживая пузо.

— Но ничего не бывает задаром в нашем мире, Бобби, верно? — в глазах парня снова застыло волнение. — Я буду рада, если ты подсобишь, и попросишь кого-нибудь ненароком отнести бутылочку вина в наши с сиром Редмаунтом покои. — хитро улыбнулась она.

— Так, энто, меня не пустят… я-ж… с вином… — залепетал парень.

— Значит попроси кого-нибудь еще. — похлопала его по плечу Тамиран. — Я уверена, найдутся те, кто тебе не откажет. Ишерон очень приветлив, Бобби.

Перед тем, как накрыть лордский стол, гостям предложили закуски. Слуги разносили на подносах свежие фрукты. Виноград, спелые апельсины, переливающиеся красным соком раскрытые гранаты, свежую выпечку, чей запах простирался на весь зал, нарезанный сыр, мягкий и подкопчённый. Она взяла лишь пару виноградинок и откушала граната, в надежде не забивать живота перед более вкусными яствами. Да и вина Тамиран сейчас хотелось больше, чем винограда.

Сир Лео и прочие рыцари и слуги вернулись с утренней службы в Часовне. Сын лорда Китса сопровождал свою сестру, будущую невесту. Леди Кетти сегодня была одета в красивое золотистое платье, украшенная серьгами с синими камнями и такого же цвета ожерельем. Шеппы, судя по всему, задарили ее всяческими заготовленными подарками. Платья и жемчуга, серьги и украшения, ароматные заморские масла и кольца, изображающие извивающихся морских зверей. Кто бы мог подумать, что столь окруженная дарами и вниманием молодая девушка может выглядеть так устало и несчастно. Отцу, приветствовавшему ее, она мирно поклонилась, заверив, что раннее пробуждение и служба утомили ее. Но Тамиран видела, что дело было не в этом.

— Вы тщательно готовитесь к своей свадьбе, миледи. — оторвав еще одну виноградинку с грузди, лежащей на блюде проходящего мимо слуги, обратилась к леди Кетти Тамиран. — Прелестное платье.

— Мой суженный подарил мне его, — она улыбнулась, но словно сама не понимая, искренняя ли это улыбка. — заморский шелк и горный сапфир.

— Вам идет. — сольстила Тамиран. На девушке платье смотрелось излишне вычурно. Слишком броско среди прочих гостей двора.

— Вы так добры, леди Шайхани. — поклонила голову Кетти Китс.

— А что же мой добрый рыцарь? — поглядела на стоявшего рядом с сестрой сира Лео Китса девушка. — Где же Дейвиен? Мне сказали, что он с вами…

— Дейвиена не было с нами, миледи. — довольно быстро ответил Лео, поглаживая свои бакенбарды. Это всегда казалось ей слегка нелепым.

— Как странно… — нахмурился лорд Перрис. — Я думал, что он…

— Нет, отец, — покачала головой Кетти. — сира Редмаунта и я не видела.

Это заставило прокрасться в сердце Тамиран мимолетное сомнение. Но даже за него, почти неуловимое и незаметное, она вцепилась, словно зубами и на сердце у нее стало тяжеловато. Дейвиен не должен задерживаться столь надолго, даже если отправился тренироваться с Кермитом. Особенно… столь спозаранку. Уж не приключилась ли чего с ним? С этой мыслью девушка тут же почувствовала, как и живот ей сводит от волнения. Тамиран попыталась остановить сама себя. Глупая дура, зачем же себя накручивать, словно на дыбу из-за какой-то мелочи? Но это была не мелочь. И волнение ее, как казалось, тронуло не зря.

Откланявшись, она решила еще раз проверить комнату. Что могло случиться? Почему Редмаунт ушел так рано… и главное — куда? Ее шаги становились все быстрее, в такт ускоряющемуся бою сердца. По лестнице она взлетала на этаж выше куда быстрее, чем спускалась с нее. От былой утренней расслабленности не осталось и следа.

Достигнув дверей, она спешно оглянулась вдоль коридора. Рядом никого не было. Влетев внутрь покоев и громко захлопнув за собой дверь, девушка прижалась к ней, облегченно вздохнув и прикрыв глаза. Мужчина стоял неподалеку от нее. С сердца на мгновение отлегла тяжесть.

— Дейвиен, я… — бросила она было, завидев стоящего у окна человека. Но осознание пришло к ней слишком поздно. Это был не ее рыцарь.

— Пристрастие к вину — грешно, сестра. — кузен, повертев в руках пузатую бутылку вина, оплетенную ивовой лозой, поставил ее на стол. На лбу Тамиран выступила испарина, глаза принялись метаться по комнате. Нет, быть того не может. Тайал, оперевшись на стол, скрестил руки на груди. У его ног стояли обмотанные плащом ножны. Она и не заметила бы в них длинный меч, если бы не торчащая из-под ткани рукоять. — Ты будто язык проглотила? Или, может, тебя его лишили?

— Тай… — прошептала она, слегка пискнув. Первая мысль была выскользнуть за дверь, пуститься бежать. Но ее словно к полу пригвоздило и она стояла, как изваяние, боясь пошевелиться.

— Не вижу большой радости от столь долгожданной встречи, сестра. — он отстранился от стола, обернувшись к ней. Глаза девушки мельком бегали по комнате, словно у умалишенной. Она не знала, куда податься. За ней пришли. Нет, кузен не мог… как он? Вот же идиоты. Мысли у Тамиран в голове путались. Ее взгляд зацепился за столовый нож, лежавший рядом с надрезанным куском подкопчённого сыра на блюде, оставленным вместе с вином. Только она подалась вперед, чтобы схватить его, Тайал неторопливо выступил ей наперекор, подойдя к блюду и подхватив нож. Девушка тут же застыла на месте. Кузен, не сводя с нее взгляда, ровным движением отрезал себе тонкий кусочек сыра и положил в рот. — Я так надеялся застать здесь рыцаря… но Вечность, однако, привела сюда только тебя.

— Зачем ты явился? — глупый вопрос. Она знала зачем.

— Посмотреть тебе в глаза, вестимо. — он медленно пережевывал ломтик сыра, словно издеваясь над ней. Его взгляд был черным и острым, как нож.

— Я позову стражу… — прошипела она. Ногти впились в ладони.

— Страх так скоро овладел твоим сердцем? — повертел в руках нож Тайал. — Удивительно, что ты вообще явилась сюда… зачем, Тамиран?

— Убирайся. — единственное, что смогла она выдавить сквозь зубы. Но кузена это, видимо, не испугало. — Уходи, Тай… умоляю!

— Как скажешь. — твердым движением он вонзил нож в сыр, провернув его так, что тот располовинело. Свободной рукой он подхватил свой меч, медленно двинувшись к двери. Она пыталась ускользнуть с его пути, но Тайал не дал. — Тебе стоило остаться в чужом краю, где ты прожила бы жизнь в скорби, сестра. — он поднял меч, уперев его эфесом ей в подбородок. Она втянула воздух, стараясь держаться ровно. — Здесь ты не найдешь ничего, кроме горя. Или ты и явилась за раскаянием, Тамиран?

— Хочешь, чтобы я молила тебя о прощении? Упала на колени? — она процедила это уже увереннее. Сердце словно замерло. Черные глаза кузена напротив ее держались так близко, что в горле пересохло.

— Я мог бы схватить тебя и забрать домой. Но от расплаты итак не сбежишь. Раскаяние придет к тебе рано или поздно, как и расплата, не сомневайся в этом. — он отступил к двери. — И к твоему рыцарю тоже.

ТРЕТИЙ СЫН

«Вздохни свободно, Индавир,

К тебе все сходятся пути,

И восток с западом судьбой,

Соединяешь только ты.»

Гимн свободного Индавира

— Я их не боюсь, — упорствовал ублюдок. — почем мне их бояться?

— Ты собираешься навлечь на нас беду? — покосился на него Рейвин, натягивая перчатки. Чадда это, кажется, лишь больше раздразнило.

— Если эти ицхские выродки заявятся по мою душу, я выпущу им кишки! — он подступил ближе, указав на свой полуторный меч. — Я не забыл, как им пользоваться. И этим крысам тоже напомню!

— Вот именно из-за такой решительности вырезать кому-нибудь кишки, мы тебя и не берем. — прищурился Энрик, поправляющий седло на своем Рёгунвальде. Конь фыркнул, словно вторя хозяину. — Мы едем отдыхать, ублюдок, как мужчины. А не пускать кому-то кровь.

— Вот уж не думал я, что и ты струсишь, Энрик! — бросил ему, чуть ли не брызжа ядом, ублюдок. — Кого вы страшитесь? Этих ицхских свиней?

— Лордского правосудия. — заявил в ответ средний из братьев, подхватив у Патрика Тонна протянутое ему копье и разглядывая его наконечник. — Тебе, быть может, и понравилось в барских казематах нашего дорогого Шеппа, а вот я не намерен снова там очутиться. Если тебе так не терпится вернутся в компанию крыс и холодных стен, я могу предложить дяде Эндри назначить тебя сторожем винных погребов. — издевательски улыбнулся Энрик.

— Гори ты огнем, что на вас всех нашло! — сжал кулаки Чадд. — Где же ваша хваленая анварская смелость, а? Или вы думаете…

— Я думаю, что мы за тебя не в ответе, Чадд. Верно? — поглядел на него укоряющим взглядом Рейвин. — И, если ты хочешь составить нам компанию в охоте, спроси об этом своего отца. Если дядюшка Эндри скажет «да», я буду первым, кто прикажет подать тебе коня.

— Пф! — только и бросил разъяренный Чадд, вскинув руки и, развернувшись, пошагал прочь с конюшен, как обиженный ребенок.

— Ловко. — улыбнулся, поглаживающий кобылицу, Энхе Заян. Он и эту планировал называть Ланной, но лошадь не откликалась на это имя, поскольку уже была объезжена братьями Тоннами, племянниками кастеляна.

— Я уж думал он от нас не отцепится. — покачал головой Патрик.

— Нельзя было брать его с собой. Мало ли, что может приключиться. — сказал Рейвин, выводя из стойла лошадей.

— Мало ли, что может взбрести ему в голову! — сказал Энрик. — Он безбашеннее всех нас вместе взятых. Учудит еще что…

— Пускай сидит тут и не отсвечивает. — согласился Патрик Тонн. — Меньше проблем будет. И у нас и у лорда Роддварта.

— Ты проверил стрелы, Заян? — покосился на индавирца Энрик.

— Все, как на подбор. — улыбнулся Энхе, передавая братьям по колчану. Рейвин привязал свой к седлу Снежной, а Энрик закинул колчан за спину. Данни последовал примеру старшего из братьев и запихнул колчан в седельную сумку, заодно поглаживая Синеву по гриве. Она явна была недовольна устроенной бастардом перепалкой и волновалась. — Острые, ни дать, ни взять. Можешь ими хоть узоры вышивать.

— Может, леди Иринэ пригодятся? — усмехнулся Рейвин. — Видели, какого прелестного орла вышила на днях госпожа бабушка?

— Хоть на стену вешай. — пошутил Энрик, доставая из-за плеча одну из стрел и самолично оценивая их. Патрик Тонн передал брату лук и тот, наложив стрелу на тетиву, натянул оружие, целясь куда-то вдаль, то оттягивая, то ослабляя. Оценивал оружие, как делал всегда.

— Нужно было взять с собой Тию, вот уж кто точно с удовольствием бы попускал стрелы где-нибудь в лесу. — улыбнулся Данни.

— И заодно своими девичьими визгами распугал бы всю дичь. — недовольно хмыкнул Энрик. — Знаем мы эту Тию. Охота — не женское дело.

— Она на тебя вздуется, узнав, что мы ей даже не сказали… — начал Данни.

— Пусть дуется сколько ее девичьей душе угодно. — улыбнулся Энрик. — Кузине нашей не место в таком походе. Это занятие чисто для мужчин. Чтобы мы могли отдохнуть от всей этой придворной суеты. Только мы, лес и дичь, которая не ускользнет от юркой анварской стрелы!

Энрик был не из тех, кто любит проводить время на праздных приемах или общаться с лордами и леди среди дворцовых чертогов. Острый на язык и не слишком терпеливый, брат его не был любезным человеком и никто, зная это, не приглашал его на большинство приемов. Как-то раз он чуть было не бросил дуэльный вызов какому-то пьяному мелкому лордику, заехавшему по пути на север из Арвира в Ишерон. А однажды, сам напившись, так рьяно подбивал клинья к не знающим даже их языка диковинным танцовщицам с огнем из Сефида, что их стража уже чуть было не достала мечи. Ну а после случая с перчаткой на празднике солнцеворота в городе отец и вовсе не спешил брать Энрика с собой даже на увеселительные ярмарки.

То ли дело охота. Здесь Энрик был известным любителем пошляться по лесу, выслеживая то оленя, то кабана, то просто ради развлечения отправляясь поймать кроликов, а то настрелять уток, перепелок или рябчиков. Лесные охотничьи угодья у Ишерона полнились всякой дичью, на забаву брату. Он находил лесные массивы вовсе не пугающе дремучими и обожал отправляться излавливать дичь на пару дней. А иногда и больше. Даже ничего не поймав, или довольствуясь лишь парочкой подбитых птиц, которых и на ужин бы не хватило, Энрик чувствовал себя свежее и лучше.

— Надеюсь ты располагаешь хотя бы примерным местом, где искать этих твоих оленей… или кого ловчие заприметили в этот раз, брат? — Рейвин относился к охоте достаточно прохладно. Но от предложений брата почти никогда не отказывался. По словам старшего из сыновей Каранай, он находил лес и природу успокаивающими. Собирался с мыслями, для того, чтобы написать очередной стих. Толку от него в поиске зверя было мало, но никто не смел отказать Рею в приглашении на охоту.

— Ты сомневаешься во мне? — приподнял одну из бровей Энрик.

— Это не ответ, брат. — выпрямился в седле Рейвин.

— Ах, все бы вам… — покачал головой средний из братьев. — Лесничие с охотниками заявили, что находили помет у восточных лесных окраин. И видели, как олень выбирается на водопой. Этого достаточно?

— Значит олень. — подметил старший брат, взявшись за поводья.

— Не найдем оленя — не беда. — развел руками Энрик. — В лесу полно дичи. Кролики, птица… а в случае чего, можешь собрать лесных ягод. Не оголодаем. — хмыкнул брат.

— Я взял с собой солонины, хлеба и воды, как вы говорили. — похлопал по плотному мешку на своей кобылице Патрик Тонн.

— А вина? — прищурился Энрик. — Я обещал Редмаунту, что будет вино…

— Гранатовое, как вы и просили. — кивнул Тонн, указывая на бурдюки.

— Что-ж, значит в ближайшие пару дней, будем давиться кислятиной. — тихонько усмехнулся Энхе Заян Ифир. — Ланна… Ланна, сюда! — принялся он подначивать к себе очередную лошадь.

Для выслеживания дичи брат велел Патрику также собрать своих собак. Долийские гончие поначалу подняли лай, но завидев хозяина на коне смиренно поутихли, виляя хвостами. Непослушная Гретта, Дарна, быстрые, как ветер Лина и Эльза, Сандра, Клер и рычащая Церца. Брат обожал своих псин и принялся зазывать их с собой, подгоняя. На собак нацепили ошейники, чтобы удержать в случае чего. Гончие из Долин славились бурным нравом. Но брат пока не стал их привязывать.

Данни сам относился к охоте достаточно беспристрастно. Ему не сильно нравился глубокий лес, с его нависающими тяжелыми кронами, сплетающимися над головой, как чьи-то корявые пальцы. В детстве он наслушался сказок про лесных чудищ, уволакивающих детей в свои гнезда, про обезумевших волков, и про дикий народ, приносящий чужаков в жертву злым богам на своих капищах. Все это были глупые россказни, как он понимал, будучи взрослым. Но оставшийся из детства страх перед тем, чтобы заплутать среди чащобы, став из охотника добычей для диких зверей остался в нем до сих пор. Он предпочитал открытые поля и тракты, а не неизведанные лабиринты из деревьев.

Впрочем, чтобы не опорочить себя, еще в юном возрасте он старался перебарывать этот страх, отправляясь с братьями в угодья. Иногда Данни казалось, что его и вовсе покинула эта боязнь, но та, бывало, нежданно хватала его за сердце. Сейчас же с ним были не только братья или отец, но и индавирец, и Патрик Тонн… а вскоре даже и Дейвиен.

Рыцаря они встретили, выехав за ворота и добравшись до ближайшей развилки дорог у небольшого скопления домов, между которыми стояла таверна. Даже сейчас, по утру, из нее доносились пьяные возгласы. Дейвиен Редмаунт, со своим оруженосцем и двумя конями. Турнирным, готовым для боя, и вторым, поменьше, явно для мальчика, ожидал их у перекрестка дорог. Одна из них вела на Ишерон, вторая, вдоль реки, к лесным угодьям. Энрик соскочил с коня, вновь приветствуя своего рыцарского друга. Данни тоже приподнял руку, махнув Редмаунту. Тот улыбнулся, но Каранай заметил в его взгляде что-то не то. Будто бы Дейвиен был сам не свой. То ли уставший, то ли чем-то обеспокоенный. Собаки брата залаяли, увидев тех коней, но быстро поутихли, стоило Энрику прикрикнуть на них. Оруженосец, дальний родственник Дейвиена, слегка съежился, завидев этих животных.

— Ты и мальчонку с собой прихватил? — потрепал по волосам юного Кермита Энрик. Оруженосец зажмурился и скривился, но не подал виду, что его это раздражает. — Это правильно! Пусть привыкает к настоящему делу, а то натачивать мечи, да чистить доспехи быстро надоест, а? — ухмыльнулся он юному оруженосцу. Тот промолчал.

— Рад, что ты позвал меня. — похлопал брата по плечу Редмаунт, забираясь на своего коня. — Давно я просто так… не выезжал на охоту.

— Уже и подзабыл, что такое мужская компания в окружении своих надушенных северных лордиков и леди? — не унимался Энрик, явно взбодрившийся тем, что наконец может заниматься любимым делом в окружении своих близких. Брат часто бывал радостен, и редко впадал в уныние, но сегодня он блистал, как Соляр.

Дейвиен взял с собой копье и меч, как подметил Данни. А его оруженосец вез на седле своего небольшого конька лук и стрелы. Слишком большое оружие для столь маленького паренька, так что Данни сделал вывод, что тот просто несет их для своего сира. Подогнав коня в ряд с братьями Каранаями, Дейв с легкой улыбкой поглядел на Данни. Он велел не говорить матери или братьям про их тренировки. Еще чего доброго Редмаунту влетит за это. Мышцы у Данни слегка болели от махания мечом. Плечо все еще подводило, не давая особо яро замахиваться. Но он слушал Дейвиена и старался не терять духа, чтобы быть уверенней. Может, рыцарем он и не станет… но хоть постоять бы за себя сможет.

— Олень? — поинтересовался у брата Дейвиен. — Кабан?

— Медведь, если хочешь. — подшутил Энрик, откупоривая мех вина. Бежавшие по бокам от них братнины собаки скалились и оглядывались на кур и овец, ютившихся в селянских двориках за оградой. Но нападать или погнать их не смели. Энрик хорошо их выдрессировал.

От семейного поместья, до охотничьих угодий, лежащих к северу от Северной Вены, был не столь долгий путь. Особенно верхом. Брат, уже наперед начав запивать наступающую жару вином, поделился тем с Редмаунтом, а затем предложил Данни.

— Держи, для храбрости. А то что-то ты совсем кислый. — протянул ему бурдюк Энрик. Данни приподнял руку, уверенно отказываясь.

— Не с самого же утра наседать на вино? — ему, верно, вообще сегодня не хотелось пить. Еще, чего доброго, винные пары ударят в голову, и он споткнется на какой-нибудь коряге. Или еще как-то оплошает.

— Какая же охота без хмеля, брат! — шутливо возмутился Энрик. — А, Рей, может ты хочешь виноградика? — предложил старшему он.

— Вино всего вкуснее в моменты раздумья. — слегка натянуто отказался Рейвин. — Каждому хмелю свое время. — это было в духе брата.

— Ай, вот они, анварские охотники! — издевательски, с ноткой недовольства, воздел руки к небу Энрик, сам отхлебнув еще из винного меха, и обратив взор на Энхе. — Может хоть ты разделишь с нами плоды винодельных трудов, индавирец? — с надеждой бросил он.

— Я откажу только затем, чтобы поглядеть, что с тобой будет к полудню после осушенного в одно горло мешка с вином. — улыбнулся Заян Ифир.

— Вы бы все еще в платья вырядились на охоту, — пшикнул средний сын Каранай. — как забивать зверя без хмельного глотка? Смелость охотнику никогда не будет лишней. — он поглядел на едущего за ними оруженосца, юного Кермита. — Может хоть ты здесь настоящий мужчина, а, пацан? Не глотнешь со мной? Дейв то явно тебя не балует, м? — подмигнул Энрик.

— Сир, я… — растерялся оруженосец, покосившись на своего рыцаря. Собаки, плутавшие между конскими копытами и виляющие хвостами, видимо, не на шутку напрягали Кермита Редмаунта.

— Отстань от мальца, Каранай. — махнул рукой Дейвиен. — Давай сюда свое вино! Неужто мы вдвоем с ним не управимся?

— Втроем, сир, если позволите. — слегка приподнялся в седле Патрик Тонн.

— Вот оно, правое дело! Судьба все разложила по весам! — подшутил над ними Энрик Каранай. — Трое настоящих мужчин идут на зверя, а вы, наши нежные спутники, — оглянулся на еще не подпивших всадников брат. — смотрите и учитесь, может и созреете!

— Ты меряешь свою зрелость выпитым вином? — кротко улыбнулся Рей.

— От вина тебе прибавиться ума, Энрик? — подколол его индавирец.

— Умом мне, что ли, бросаться на встречу опасности? — рассмеялся брат. — Только смелость разит копьем, крушит щиты и низвергает империи.

— И она же сводит слишком рьяных смельчаков в могилу… — откинулся в седле, вновь парировав, Энхе Заян Ифир. — Пошла, Ланна, пошла! — ударил он коня в бока каблуками.

— Пускай истый мужчина определится в состязании. — бросил Рейвин, тут же ударив шпорами свою снежную кобылицу. Данни вовремя смекнул, к чему идет дело и, подогнав Синеву, пустился вслед за братом.

— Последний, достигнувший черты лесных угодий, разбивает лагерь и разжигает костер! — с явным азартом бросил им Энрик. С хохотом он ударил по Рёгунвальду сапогами и злой его конь заржал, ринувшись вперед, словно на вражеские пики. Собаки брата залаяли, почуяв наконец возможность порезвиться и, ревя и рыча, бросились за хозяином.

Рейвин с Энриком, как водится, опередили всех, принявшись спорить о том, кто из них достиг цели первым, и где начинается та сама черта лесных угодий. Энхе опередил Данни лишь немного. Но, сдавалось парню, что индавирец даже и не старался подгонять внеочередную Ланну. Дейвиен явился следом за своим оруженосцем, как подумал Данни, специально поддавшись мальцу. Кермит оттого был неимоверно рад, удивляясь, что он не явился последним. А вот Патрик Тонн, везущий на своей лошади провизию, вино, охотничье оружие и прочий груз, закономерно оказался последним. Он устало слез с лошади, глядя, как все остальные мужчины уже поджидают его у леса.

— Ты, кажется, припозднился, Патрик. — усмехнулся Энрик. — Но, раз уж ты услужливо привез нам все необходимое, так уж и быть, можешь разбить нам лагерь! — ткнул его локтем брат.

Охота сегодня пошла явно не так бодро, как думалось Данни. Энрик с Дейвиеном Редмаунтом первым делом принялись доканчивать винный мех, Энхе, повесив на своей украшенный золотом пояс ножны с оружием, принялся оглядываться по сторонам. Каждый раз, когда он перелезал через упавшую ветку или торчащую из земли корягу, украшение на его шее и браслеты на руках бренчали и звенели.

— Ты все зверье нам распугаешь своими безделушками. — воскликнул Энрик, сам явно не заботясь о том, чтобы его крик никого не спугнул.

— Куда уж нам до столь знаменитой грозы диких зверей! — подшутил над братом Рейвин, видя как то вновь приложился к вину.

— Ты, брат, тоже можешь подсобить своему индавирскому другу. Зачитай нам тут нараспев какие-нибудь твои арвейдские стишки, глядишь зверье само слетится на твой звонкий голос, как к принцессам в сказках. — ответил на издевку издевкой брат.

Рейвин и Заян Ифир переглянулись, слегка усмехнувшись и промолчав. Данни понимал, как и они, что не стоит воспринимать все подколки Энрика всерьез. Их брат может быть грубым, или ляпнуть какую-то чушь, но никогда не пойдет против них всерьез. Он слишком похож на отца. Из всех сыновей Каранай даже внешне Энрик сильнее прочего походил на самого лорда Роддварта. Рейвин и Данни более мягкими чертами удались в мать, как обычно говорила им кормилица.

В Рейвине же характерные анварские черты сплелись с долийской красотой и дамы, обычно, не могли оторвать от него глаз. С точеными чертами, как со страниц сказки, рыжей гривой длинных, сплетенных в хвост волос, гладко выбритый, ровный, как струна, и высокий, он был прелестным кавалером мечты, пожалуй, для любой девицы. Тем обиднее многие из дам находили то, что отец сосватал его к дочурке лорда Уальдмара.

Они с Энхе были неразлучны. Брат, в своем стремлении найти вдохновения однажды выторговал у отца золота и серебра на поездку по миру. Лорд Роддварт долго противился, но согласился, когда Рей пошел ему навстречу и оказался не против обвенчаться с дочерью лорда Шеппа. В путешествии своем он бывал на Сефиде, заплывал на Фарровы острова, Арвейдиан и Индавир. Однако, на обратном пути корабль Рея настиг шторм и судно разбилось о скалы. Немногие выжили, как говорил брат. Несколько лун им пришлось выживать на острове где-то в Спокойном море. И, как уверял Рейвин, если бы не Энхе, он бы погиб и никогда не вернулся домой. За это спасение отец терпел при дворе индавирца и спускал всякую дерзость Заяну Ифиру, в благодарность за спасение своего наследника.

— Как ты собрался выслеживать оленей в одиночку? — глядя на рыскающих и обнюхивающих землю братниных собак, сказал Энхе Заян. — Нужно было созвать хотя бы лесничих или кого-то из охотников… или ты будешь выискивать след в траве самолично? Искать олений помет? — пустил индавирец едкий смешок.

— Не сомневайся, с пустыми руками не вернемся. — потрепав Гретту за загривок, оглянулся брат. — Патрик, подай мне копье!

— Сейчас-сейчас, — поспешил к лошадям Тонн. — пр-р-р, за мной!

— Может быть, мы заодно постреляем здешних налетчиков, если они нам попадутся. — с легкостью заявил Энрик, присев рядом с стаей своих гончих и глядя на землю, будто бы в поисках следа. — Двух зайцев подобьем!

— А то и не одного. — вздохнул, снимая с лошади колчан и лук, Патрик Тонн. Данни не разделял братниного легкомысленного оптимизма по поводу охоты сейчас. Если в лесах действительно кто-нибудь прячется. А это они знали почти отчетливо. То и охотиться могут сейчас вовсе не они, а на них. Энрику он про это даже слова не молвил. Не хотел выглядеть в глазах брата трусом, а то и паникером. Но чувствовал Данни себя нервно.

— Тебе давно пора заарканить кого-нибудь, Патрик. — ткнул его в плечо средний брат, когда гвардеец передал Энрику его охотничье копье. — Довольно заглядываться на Джину. Сорви где-нибудь в предгорьях зимнюю розу, заявись к ней, и скажи — ты славная баба, а я…

— Именно так ты и пытаешься обращаться к придворным леди? — пустил смешок слегка смущенный Патрик Тонн. — Тогда понятно, почему лорд Роддварт так и не нашел тебе жены, как не пытался.

— Не каждая устоит перед жарким пылом анварского сердца. — горделиво выпятил грудь вперед Энрик, взявшись свободной рукой за свой ремень.

Как и ожидал Данни, охота превратилась в легкое развлечение для брата. Они с Дейвиеном в подпитии расхаживали по лесу, следуя за собаками. Дарна и Эльза ринулись за кроличьим семейством, улепетывающим мимо и настигли их, растерзав на части. За ними следом подскочили и другие собаки, принявшись с лаем драться за дичь. Энрик только с третьего раза смог разнять их криками и пинками.

— Я же говорил, мои суки загонят любую дичь. — словно бы хвастался брат, пока его гончие хрустели костями. Юного Кермита Редмаунта вид растерзанных зайцев будто бы смутил и он отвел взгляд. Но старался не показывать жалости. Данни его понимал.

— Только вот мы ее уже не зажарим. — пожал плечами Энхе Заян.

— Ничего, пускай жрут. — покосился на заячьи потроха Энрик, пока Церца с чавканьем вытряхивала их из туши животного. — Им тоже не стоит терять форму… главное, чтобы не подрали оленя.

— Боюсь, что теперь уже любой олень отсюда удрал. — с тоской глядел на неприглядное собачье пиршество Рейвин. Суки брата виляли хвостами и облизывались, явно гордые за свою добычу, как их хозяин.

— Прислушайся, брат, — кивнул к кронам деревьев Энрик. — здесь полно и другой мелочи, которую можно подбить!

Жареные перепелки, настрелянные братом, шкворчали над костром, источая аромат. Данни, бродивший следом за прочими спутниками, изрядно изголодался, когда Энрик уже умудрился подбить нескольких птиц. Не то, чтобы этой птицей можно было гордится, но хоть такая добыча была лучше, чем ничего. Пока Патрик Тонн разбивал лагерь на просторной лесной опушке, разжигал костер и обчищал добычу от перьев, братья на спор устроили очередное состязание. Птиц вокруг было немерено и они пытались подбить их из лука. Энрик, уже под хмелем, все еще держался крепко и его стрелы почти долетали до цели. Но лишь почти. Дейвиен вместо птицы сбил ее гнездо, побив все яйца. А Рейвин натянув перчатки, чтобы не портить пальцы мозолями от тетивы, пустил свою стрелу прямиком в зверя, шуршащего в кустах. Он, конечно, не попал. Но кто бы там ни был, брат его спугнул. Данни почудилось, что среди ветвей прятался притаившийся дикарь, но, судя по всему, это были какие-то белки. Когда очередь дошла до Кермита и Данни, они не сильно отличились. У Караная болело плечо, когда он натягивал оружие и стрела его улетела недалеко. Кермит же так долго целился по удобно усевшемуся неподалеку перепелу, что промахнуться никак не мог, но послал стрелу выше птицы. Намеренно, как посчитал Данни. Энхе Заян и вовсе отказался в этом учувствовать решив помочь Тонну в работе с лагерем.

Кермит принялся следить за огнем, подсовывая в пламя мелко порубленные поленца, а Данни просто сидел и смотрел, как золотится над жаром птица. Предвкушая, как наконец наполнит пустой урчащий живот. Энрик предложил ему солонины с вином из походного мешка, а Дейвиен отрезал сыра с пряностями, но Каранай все же повременил, чтобы не набивать живот чем попало. Рейвин и Энхе нарвали в лесу черных ягод, некоторые были недозрелые, но в целом сладкие. Ими и довольствовался Данни, пока перепела румянились, а Соляр опускался к горизонту.

— Что-ж, завтра добыча задастся лучше? — улыбаясь, сказал Дейв, глядя на шкворчащих над огнем перепелов. Он явно устал не меньше других, судя по виду, и вино, которое он весь день распивал с братом уже тянуло его в сон.

— Задастся-задастся… — тоже не отошедший от хмеля Энрик, усаживаясь, рухнул на траву рядом с костром. Кинжальники у него на груди зазвенели. Где-то над их головами раздался громкий «ух». Данни поднял голову, увидев в темноте на дереве два сияющий в вечерних сумерках глаза. Сова, едва заметная среди ветвей, вновь издала звук, дернув крыльями.

— Следит за нами! — усмехнулся Энхе Заян. В его легкой одежде ему было явно прохладно, и индавирец ближе всех устроился к костру.

— Ну вот и еще одна добыча прилетела. — повозившись на траве, чтобы усесться ровно, Энрик медленно начал вытаскивать один из метательных клинков с кинжальника на груди.

— Не попадешь. — сказал, как отрезал, Рейвин. Он устроился на разложенных у пня подушках, словно на перине, и попивал из резной деревянной чаши вино, которое умело подливал из штофа наследнику Каранаев сидящий рядом Патрик Тонн.

— А вдруг… — потер оружие Энрик. Стальной орлиный клюв, украшающий рукояти его кинжалов, блестел в свете костра.

— Даже не пытайся. — подвинул к себе один из книжных томиков Рей, глотнув еще вина. Теперь видимо настало то время, о котором брат говорил, и он, не скупясь, осушал бокал за бокалом, листая томик арвейдской поэзии.

— Все-то ты на корню рубишь, брат! — хмыкнул, сдавшись и пихнув оружие обратно в нагрудный кинжальник, Энрик. Одна из его сук подошла ближе, и брат потрепал ее за ухо. В темноте все они казались неотличимыми. И многие сейчас, ближе к ночи, уже улеглись отдыхать рядом с теплым местом.

— Подбить сову — дурная примета. — заявил индавирец. Энхе часто припоминал чужие и малознакомые поверья здесь. На его родине, в свободном Индавире, жило великое множество народов, варящихся в одном городе среди гор, как суп в котле. Они перенимали друг у друга столь многое, от обычаев до крови, что и в головах у них варилась каша, как подмечал про них дядя Ричатт. И Заян Ифир был из таких же. Трудно было сказать, даже, кто были его предки. Настолько неясной была его диковинная внешность. Народы, перекованные в Индавире, слишком переплелись друг с другом. И проще было звать их всех индавирцами, чем пытаться подгадать, кем они являются на деле. Так все, обычно, и делали.

— И чья же это примета на этот раз? — поглядел на него Патрик Тонн.

— Мудрецы из ордена чтецов, за Полумесяцем, чтят сову, как символ мудрости и знания. — пояснил Энхе Заян. — Сова видит ночью все, что неподвластно взгляду днем. Тайные тропы, тайные знания, так они говорят… Создание Лун. Она выходит на охоту ночью, когда все простые твари земные слепы. А ей благоволит в охоте таинственное сияние луны…

— Пф, очередная ицхская чушь? — прыснул Энрик.

— Это милоняне. — поправил его старший брат, глотнув еще вина.

— Эка разница? Чужаки, с их лунными ведьмами, да и только. — взяв мех, Энрик отпил еще вина. Рей смерил его странным взглядом.

— Тебе не хватит, брат? — скривил губы Рейвин.

— Мы же отдыхаем, какая разница? — развел руками Энрик, протянув, однако, вино уже полусонному Редмаунту. — Может сир Дейвиен хочет рассказать нам больше о ицхах и их ведьмах, м? Одна из таких, уж верно, заарканила его душу своими чарами, ха?!

— Заткнись, Эн… — отмахнулся, насупившись, уже в полудреме, Редмаунт.

— Много же ты знаешь, Заян! — плеснул вина и себе Патрик Тонн. — Все в Индавире так чтут чужие традиции? — улыбнулся гвардеец.

— Свобода предполагает уважение. — четко, словно выверено, сказал Энхе Заян Ифир. — Это плата за то, что все мы в Индавире вольны поступать по стремлению своей души. Негласный закон. Я не трогаю тебя, а ты меня.

— Пф, и что же, ты хочешь сказать, что люди следуют такому закону? — скривился Энрик, лениво потянувшись к поджаривающимся перепелам. Его собаки тоже подступили к ним, но брат прикрикнул на них, отогнав. Кермит, сидевший рядом с вертелами, поспешил перевернуть птицу над огнем.

— Конечно, интересы городских кланов иногда сталкиваются… — задумался Энхе Заян. — но для того, чтобы разрешить все споры, в Индавире есть судебный орден. Их дворец, с изваянием Темидеса у ворот, виден из разных частей города. — индавирец протянул руку Тонну, прося долить еще вина.

— Прелестная статуя. — оценивающе вспомнил Рейвин.

— Индавир полон величественных строений еще со времен, когда им властвовала арвейдская знать. Дворцы и скульптуры, высеченные в каменных скалах Лона Гор крепости, храмы разных богов, песни и стоны на десяти языках в сердце мира, как любят величать его мои соотечественники… — мечтательно бросил Энхе.

— И как же тогда все живут… — удивился Данни. — в городе, где даже языки и боги друг другу чужды? — слишком сказочным это ему казалось.

— Но вы ведь как-то уживаетесь с ицхами. — растянулся в улыбке Энхе.

— От этих ицхов жизни нет… — прошипел пьяный Энрик.

— Видишь эти изображения? — вытянул к трескающим углям костра свои браслеты Энхе. Странные, похожие на руны знаки на них, переливались огненным золотом. Данни пригляделся. Кермит Редмаунт тоже приподнялся, чтобы рассмотреть их. — Каждый знатный индавирец носит такие.

— А что это за… — не успел закончить Данни, как Энхе смекнул вопрос.

— Десятки племен и множество народов. Арвейды переправляли тех, кого покорили по разные стороны Полумесяца через Индавир. И многие оседали там, в форпосте между западом и востоком. Город рос. С ним росли порты и вскоре по величию своему он не уступал Тысяче Куполов и Арвейдиану. — Заян Ифир потер свои браслеты. — Когда империя рухнула, знать Индавира оказалась между молотом и наковальней. Западная и Восточная части некогда единой империи теперь соединял лишь он. Город между городами.

— И тогда те, кто был прислужниками и рабами восстали против арвейдской знати и установили свой порядок. — кивнул Дейвиен Редмаунт. — Эту басню все мы слышали не раз. Даже арвейды часто поминают ее. Правда, с горечью. — усмехнулся он.

— Все было сложнее, чем просто бунт. Но о подвигах бастарда семьи Кловиан и без того все знают. — перенял протянутую чашу с вином Энхе, сделав глоток. — Он низверг старую знать и возвысил новую… отвоевал нашу свободу. С тех пор Индавиром правят представители торговли и воинства, кланы, спаянные из бывших невольников, младших родовых ветвей, зажиточных простолюдин. Каждый из них представляет в совете голос своего сословия. И каждый из них слышат… обычно. — скривился в улыбке Заян Ифир. — Не каждый представитель в совете должен иметь громкое имя, толстый кошель или чистую кровь. Потому этот город и зовется свободным. Там каждый себе хозяин.

— Не хочешь же ты сказать, что вы отдали смердам равную знати власть? — хмыкнул, явно не веря словам индавирца, Энрик.

— Основатели нового Индавира поклялись, что больше не сносят господских цепей. — звякнул своими браслетами Ифир. — Но без стержня правды наш великий город так и утопал бы в крови… одни лже-владыки сменяли бы других, заковывая их в цепи, настаивая на своих правах… тогда, по завету бастарда Кловиан кланы Индавира поклялись на крови, что каждый из них будет слугой только своему клану и его заветам. Члены кланов не носят ничего, кроме собственных оков. Эти знаки на них — символы того, во что ты веришь. Члены кланов выбивают на них то, что воплощает их идеалы. Чаще всего это «свобода», «семья» или «честь», то за что кланы Индавира готовы бороться… но встречаются и варианты поэкзотичнее.

— И что же выбито на твоих? — присмотрелся Данни.

— «Воля» и «Верность». — поочередно поднял одну и вторую руку Энхе.

— Это, значит, идеалы твоей семьи? Твоего клана? — задумался парень.

— Это мои идеалы. — развел руками, вновь звякнув браслетами, индавирец.

— А твоя семья их, что, не разделяет? — приоткрыл веки полусонный Дейв.

— Скорее разделяет, чем нет, — ответил Заян Ифир. — но, как видишь, я здесь, а не в поместье Ифиров на склонах Индавира. — усмехнулся он.

— Что-то не поделил с семьей? — протянул руки к огню Данни.

— Я был старшим сыном у отца. Но представителем в индавирский совет от каждого клана выбирают не по старшинству, как у вас, здесь, принято. — объяснил Энхе. — Голос клана в совете обязан отражать его репутацию, быть его лицом… это должен быть представитель достойный фамильного имени.

— И это оказался не ты? — пустил смешок Дейвиен Редмаунт.

— Но ведь ты был старшим? — приподнял бровь Данни.

— Однако же, заместо меня, они выбрали представителем дома моего брата, представь себе. — развел руками Энхе, растянувшись в улыбке. Его золотые серьги в виде женщин, покачиваясь, словно танцевали, отражая красные языки пламени. — Десятилетнего, в ту пору, мальчика!

— Хочешь сказать, что они сочли ребенка пригоднее тебя? — улыбнулся Патрик Тонн. Данни слегка удивился, потупив взгляд.

— Охотно верю. — вновь повернул перепелок над жаром Энрик.

— То есть твой род в индавирском совете представляет… десятилетний парень, — поразился Данни. — который младше меня?

— Сейчас ему уже больше дюжины. — словно бы в оправдание себе, ответил Энхе Заян. — Но, да, представляет. Иначе сидел бы я сейчас тут, с вами?

— Индавир — удивительное место, — вставил Рейвин, причмокнув, осушая до конца чашу своего вина. — каждый день в нем я поражался, как первый… на стыке цивилизаций, это место неизбежно вдохновляет вас.

— Тебя-то уж точно. — Энрик снял один из вертелов, разглядывая поближе, готова ли сейчас птица. Не удовлетворенный прожаркой, он вновь водрузил ее на огонь. Собаки пристально следили за румяными тушами перепелов.

— Ты славился стихоплетством с тех малых лет, что я тебя помню, — сказал Редмаунт. — я встречал людей, знакомых с твоими выдумками.

— Неужели? — словно безынтересно, спросил Рей, прикрывая свой томик.

— Дамы любят стихи, да поэмы. — пожал плечами Дейв. — Обычно они поминают Фейиса… или Верселия… особенно арвейдки. Но в долинах я встречал и тех, у кого популярнее Голубой Вереск, — задумался, будто пытаясь припомнить, Редмаунт. — но слыхал и твое имя…

— Пф, — приподнял уголки губ старший брат. — видимо, мои рукописи разошлись по Арвейдиану? А я боялся, что леди Поларис запихнет их в какой-нибудь пыльный ящик. — он протянул кубок Тонну, и Патрик налил брату еще вина. Костер потрескивал от капающих на угли капель жира. Данни уже неимоверно хотелось есть.

— А как она изумилась бы, прочитав твои новые стихи! — сказал Энхе Заян.

— Леди Поларис… это кто? — пробубнил Энрик. — Вы мне о ней… не рассказывали… — он говорил медленно. С хмеля язык брата запутался.

— И что же такое ты выдумываешь? — спросил Дейвиен, глядя на Рейвина.

— Это трагедия. Драма в нескольких актах. Поэтическая история о том, как две души, юная девушка из Вира и молодой дворянин из Инды, разделенные заливом Лона Гор, влюбляются друг в друга, объединяя две враждующих арвейдских стороны. — пояснил, чуть ли не взахлеб, Рейвин. — И их любовь, в конце концов, после всей пролитой крови, соединяет два начала. А кланы образуют вместе город, что станет в конце концов Индавиром. Символом величия, соединяющим восточную и западную часть будущей империи!

— Красиво, но на такое только придворные простушки и купятся. — хмыкнул Энрик. — На деле они бы резали друг друга до тех пор, пока не пала бы Инда или Вир. И никакая любовь бы их не спасла!

— Вот потому ты и не сыскал любовь придворных дам. — закатил глаза Рейвин. — Женщины любят поэзию. Их сердца таят перед романтикой, как ледники под Соляром. Дамы влюбляются ушами…

— Дамы влюбятся совсем другим местом! — усмехнулся Энрик. — И уж поверь, для того чтобы этому месту угодить, у меня все в порядке! Поэзия мне не потребуется. — Патрик Тонн и Дейв рассмеялись следом. Энхе, кажется, отнесся к словам Рейвина более серьезно.

— Эту историю ты услышал в самом Индавире? — протянув руки к костру, спросил Данни. Тепло обдало пальцы. Опускающийся вечер уже отодвинул Соляр в сумерки и над лесом поднималась Глубокая Луна. Ее синий свет, протекающий через ветви деревьев, окрашивал темноту вокруг в странные тона. Данни Каранай старался концентрироваться на огне, а не на утопающей в свете луны чаще. Ее иногда еще звали Луной Познания. И мало ли, что могло причудиться среди деревьев в ее лучах. — Ну, о происхождении города… о влюбленных?

— Это всего лишь легенда. Но легенды превращаются в истории, истории — в эпосы, эпосы — в рассказы, а рассказы — в правду. — ответил Рейвин. — И именно их запоминают люди. — он отпил еще вина. Сейчас Данни было куда приятнее слушать выдумки Рея или рассказы Энхе Заяна, а не оглядываться по сторонам на глубокий, утопающий в синеве, мрачный лес.

Набив желудок жаренной птицей, мужчины начали укладываться спать. Данни, изголодавшийся, уплетал перепелов с чудовищным аппетитом. Жирноватые и жесткие, они тем не менее, утолили его голод. И, запив это предложенным вином, он тоже уселся у костра, закутавшись в мех. Ночь навевала холод, столь непривычный после жарких дней. Угли в костре скрипели и трещали, взметая в ночное небо искры. Энрик и Редмаунт, на пару с Патриком, уснули первыми. Рейвин еще долго сидел, глядя на огонь. Кермит задремал сидя. Энхе Заян, похоже, и не собирался спать, ворочая угольки в костре палкой и положив меч с собой рядом. А сам Данни Каранай вовсе не заметил, как полудрема подхватила его и он утонул в забытье.

Пробуждение было усталым и неприятным. Спина и шея заныли, как и конечности, явно затекшие после нескольких часов дремы в неудобной позе полусидя. Предрассветные сумерки готовились встретить Соляр, рассеивая густую ночную синеву. Энриковы суки догрызали остатки перепелиных костей, рыча и фыркая. Проснулся парень не первым. Рейвин, вставший засветло, бродил по поляне, задумчиво разглядывая лес. Оруженосец Кермит, судя по всему, тоже плохо выспался и сидел у потухшего костра, глядя на давно остывшие угли. Энхе Заян принес еще дров, укладывая их для розжига. Патрик Тонн, проснувшийся следом, держался за голову, кажется, от похмелья. Энрик и Дейв все еще посапывали во сне.

— Проснулся? — покосился на него индавирец, доставая огниво и принявшись разжигать сухую траву и листья, сложенные под дровами.

— Уф… — только и смог ответить Данни, ворочаясь и разминая тело.

Он не помнил, снилось ли ему что-нибудь, или он так и просидел, ворочаясь, кое-как у затухающего костра в объятьях дремы. После пробуждения завтракать особо не хотелось, но он пожевал солонины с слегка зачерствевшим хлебом, которые ему предложили. Запив это глотком вина, он сморщился. Хотелось бы простой воды, а река недалеко. Даже здесь можно было услышать шум Вены, особенно в утренней тишине. Но ему вспомнилась черная гадость, струящаяся по ней, как черная кровь, и желание попить из реки отпало. Вздохнув, Данни поежился.

Наутро принялись варить какую-то похлебку. Пахла она слабо и была пустовата на вкус, но Энрик, спросонья после пьяного дня нахваливал сваренное им с Тонном месиво, как божественную пищу. Дейвиен Редмаунт тоже особо не жаловался, а вот Рейвин, помешав в деревянном блюде непонятное месиво, даже не торопился попробовать.

— Ну что ты морщишься, право слово? — ложка за ложкой, Энрик быстро отхлебал почти все содержимое своей тарелки. Судя по всему, наполнив желудок, брат почувствовал себя гораздо лучше. — Давай, отведай!

— Я думал, поначалу, что ты сварил это своим собакам. — помешивая братнино варево, нахмурил брови Рейвин, не спеша приниматься за еду.

— Тьфу на вас! — отмахнулся Энрик, наливая себе плошкой еще порцию из котелка. — Самое то, что надо! Данни, добавить тебе еще?

— Я… наелся… — кое как докончив свою порцию, сказал он брату. С него и одной тарелки этой пресной то ли каши, то ли похлебки, было довольно.

— А ты, Дейв? Давай, наливай еще, м? — кивнул он на парящий над огнем котелок. — После хмельного дня лучше и не придумать, согласен?

— В походах мне и не такое есть доводилось. — с явной издевкой ответил ему Редмаунт, но все же набрал себе еще. Кермит докончил свою небольшую порцию довольно скоро, а Энхе Заян отказался даже наливать, сославшись на то, что уже перекусил, пока они просыпались.

— Это, конечно, не обещанная оленина… — сказал Патрик Тонн, довершив свою миску. — Но для перекуса вполне сойдет.

— Обещанная оленина. — пустил смешок Рей, отставив свою тарелку на землю. Собаки тут же подошли к ней, принявшись одна за одной лакать содержимое своими длинными языками. — Когда-ж это она будет?

— Все будет брат, — приподнял ладонь Энрик. — только не сразу…

— Мы и на след-то олений не напали. — пожал плечами Редмаунт.

— Это лишь первый день… разогрев! — возразил средний из братьев Каранай. — Сегодня отправимся в другое место… там и найдем?

— Очередное перепелиное гнездо? — натянул улыбку Энхе Заян.

— Тебе что, не понравились перепелы? — прищурился Энрик.

— Они были вкуснейшие, милорд! — положил руку на сердце, поклонившись, Заян Ифир. Энрик уловил его издевку, фыркнув.

— Ну вот и помалкивай, индавирец! — проворчал он в ответ.

После легкого перекуса, который не прибавил Данни особых сил, брат принялся седлать лошадей, заявляя, что в другой части леса тоже были олени, по крайней мере, так ему сообщали. На вопрос Рейвина, как давно Энрику о них сообщали лесничие, брат затруднился ответить, но уверял, что в этот-то раз дичь от них точно не скроется. Спорить с упорством Энрика никто не стал и Тонн с Энхе начали собирать лагерь, чтобы последовать за уже усевшимся на коня братом, взявшимся за копье, словно бы олень или кабан просто случайно попадется им по дороге.

Синева радостно фыркнула, почувствовав хозяина в седле и охотно пустилась вперед, когда мужчины выдвинулись к выходу из лесной части угодий обратно тракту на селенья. Данни сразу почувствовал себя лучше, когда кустистая чаща начала раздвигаться перед ними, открывая за частоколом стволов открытые поля и виноградники. Зря он боялся… сейчас, при свете Соляра, лес вовсе и не казался пугающим. И вокруг не было ни намека, что лес таил для них какую-то опасность.

Но настоящую опасность они встретили, выбравшись на тракт, ведущий к перекрестным дорогам. Данни, уставший после неуютного сна, не сразу и заметил стоявших впереди всадников. Те остановились впереди, заприметив их и юный Каранай, потирая ноющее плечо, попридержал Рассветную Синеву лишь тогда, когда братья сделали то же самое, увидев нежданных гостей, вставших им наперерез.

— Гори они пламенем, опять? — процедил Энрик, приподняв свое копье.

— Это… — прищурился Дейвиен Редмаунт, привстав в стременах.

— Сир, кто? — тихонько переспросил у рыцаря Кермит с опаской.

— Наши беспардонные ицхские гости. — положил руку на меч Рейвин.

— Чего мы встали, словно перепугались? — бросил средний из братьев, пришпорив Рёгунвальда. — Пойдем, поприветствуем ицхов… как следует!

Впереди их ждал Яхир Шайхани, на коне, с ятаганом наголо. С ним было несколько ицхов, в шлемах и при плащах, тоже вооружённые. Короткие мечи и щиты. Данни насчитал их с десяток и сердце его сжалось, когда взгляд Яхира, темный и злой, прошелся по подъезжающим Каранаям.

— Приятно видеть, что ты решил встретить нас, Яхир! — громко прикрикнул ему Рейвин. — Решил сопроводить нас до дому с кортежем?

— К чему эти любезности?! — направил копье вперед Энрик. — С дороги, Шайхани! А то придется мне тащить тебя обратно через реку на острие!

— Явились, наконец. — пустил коня вперед Яхир, демонстративно покручивая свой меч. Данни заметил, что все жители селенья попрятались по домам и даже вечно живая таверна не издавала ни звука. Пропали даже лошади в стойлах. Значит, они ждали их довольно долго.

— Ты оглох? — крикнул Энрик. — Убирайся с дороги и свору свою с собой забери, пока мне не довелось прикормить своих сук твоей кониной! — зачуяв раскаляющуюся ситуацию, братнины гончие расставили лапы, принялись лаять и рычать, явно напрягая лошадей.

— Отступись прочь, горный баран. — бросил Яхир. — Мне нужен рыцарь и только он! — его меч отражал угасающие сумерки. Шайхани направил свой клинок на Редмаунта. Свет пробежался по стали. У Данни сводило живот. Конфронтация. Ну, вот опять. Как будто ему не хватало первого раза. Но тревога не взяла над ним верх и, по примеру братьев, он положил руку на меч. Дейв, смело глянув на него, кивнул.

— Тебе нужен я? — Дейвиен осторожно извлек меч из ножен. Данни понимал, что с похмелья даже умелый рыцарь не слишком годен для сражения. Но Редмаунт это умело скрывал. — Так к чему ты привел сюда этих людей, Яхир? Явись ко двору, призови меня на дуэль.

— Сир, мне… — начал было Кермит Редмаунт, взявшись за поводья, но нетерпеливый голос Яхира его перебил.

— Я надеялся застать с вами и выродка, — выпрямился в седле ицх. Его серые волосы сейчас казались седыми. — от нас не скрылось, что вы вызволили его. Как жаль, я полагал взять расплату сразу с двоих…

— Расплату? — дерзко бросил Энрик. — Прости, при мне нет ни золота, ни серебра. Только сталь. — он повел наконечником копья. — Подойдет?

— Господа! — внезапно выехал вперед на коне Энхе Заян, встав поперёк дороги между Каранаем и Шайхани. — Мне кажется, вы напрашиваетесь на драку? — он бряцнул своими браслетами, оглянувшись на остальных всадников позади него. — Неужто ты, Яхир, соскучился по лордским кандалам? — эта болтовня, кажется, только разъярила ицха.

— С дороги, чужак. — направил на него меч Шайхани. Клинок сверкнул острием в опасной близости от Энхе. Но тот не сдвинулся с места. Братья переглянулись. Что он делает? Немой вопрос повис в воздухе. Индавирец снова глянул на них мельком. Тянет время, понял Данни. Энхе тоже смекнул, что их больше, в отличие от разъяренного Энрика.

— Довольно попусту хвалиться мечом, Яхир. — улыбнулся ему дерзковато Энхе Заян, побарабанив по рукоятям своего оружия, висящего на поясе. — Хорошая сталь, конечно. Но и у меня такая есть. Или ты решил продать мне свой прелестный кривой меч? Как заметил прежде Энрик, у нас при себе золота нет. Если ты решил заделаться торговцем, то…

— Хватит с меня, — замахнулся угрожающе Яхир. Его люди напряглись. Данни, следом за Рейвином, выхватил и свой меч из ножен. Плечо отозвалось болью. Юный Кермит растерянно потянулся за кинжалом на поясе. — поди прочь и предоставь мне рыцаря… иначе твоя башка окажется…

В воздухе прозвучал свист и стрела, мгновенно достигнув цели, вонзилась в зад коню Яхира. Тот заржал и встал на дыбы, отбрыкиваясь. Шайхани едва ли удержался в стременах, бросив какое-то ругательство. Чуть было не скинув всадника, лошадь ицха начала брыкаться, дергая ногой, над которой застряла пущенная стрела. В это мгновение все всадники замерли, оглядываясь на ржание и крик, доносившийся с другой стороны перекрестка.

— А ну отвянь от них, ицх! — воскликнула Тия натягивая очередную стрелу прямиком на скаку. За ней следом послышалось конское ржание.

— Миледи, опустите лук! — вопил Вилфред Тонн. Кастелян скакал им на помощь с дюжиной гвардейцев, вооруженных пиками и мечами.

— Следующая полетит тебе в глаз, ицх! — угрозы девичьим голосом Тии звучали забавно. Она остановилась поодаль от них, наконечник ее стрелы смотрел прямиком в грудь Шайхани. Не глаз, конечно, смекнул Данни, но с такого расстояния кузина не промажет.

— Господин Шайхани! — проголосил басом кастелян. Его всадники обступили ицхов кругом, направив на них копья. Запыхаясь, Тонн затормозил коня, встав рядом с Тией. — Убирайтесь по-хорошему, иначе я вынужден буду вас заставить. — достал свой собственный меч сир Вилфред, посмотрев на всадников. — Я не буду предупреждать еще раз!

— Эта мелкая блоха пустила стрелу в моего коня! — процедил, скаля зубы, Яхир, наставив свой ятаган на Тию. Та вновь крепко держала лук, нацеливая его Шайхани в сердце. Тот осторожно попятился, двигаясь полукругом.

— Начнете кровопролитие — отсюда не уйдете! — пригрозил Патрик Тонн.

— Кого теперь больше, Шайхани? — усмехнулся Энрик, оперевшись на свое копье. — Рискни, раз ты такой смелый сукин сын?

— Приказываю вам покинуть этот берег реки, иначе прольется кровь, Шайхани! — кастелян держался уверенно. Патрик выехал рядом с отцом, тоже осмелев при всем этом. Яхир помолчал несколько секунд, оглядываясь, однако, опустил меч. Его люди осторожно отступали, уводя коней из-под направленных на них пик отцовской гвардии. Плюнув, напоследок, под копыта их лошадей, Яхир резко развернулся, поскакав прочь.

— Трус, как и его братец. — ухмыльнулся, радостно, Энрик. — Только бахвалиться они и горазды… ицхские свиньи.

— Проследите, чтобы они убрались прочь. — обратился сир Вилфред к гвардейцам. Судя по его недовольному взгляду, в отцовском поместье их не ждали с похвалой. Данни облегчённо вздохнул.

— Скажите спасибо, что… этих тут заприметили. — улыбнулась Тия. — Не поскачи я вам на помощь… эй, вы что, не позвали меня на охоту?!

ЩЕДРЫЙ БРАТ

«На сердце тень,

В устах их яд,

Да будет весь их рот проклят.»

«То, что говорила Она», перевод ан-Фахриса,

поэтическое переложение на стихи Люпиниона

Леди Иринэ, подхватив с поставленного рядом блюда сливу, принялась надкусывать и обсасывать ее до косточки, как могла. Женщина в возрасте, она давно уже не могла похвастаться остротой зубов и предпочитала мягкую пищу жесткой. Потому от орехов, яблок и других фруктов она отказывалась. Слуги, обычно, варили ей кашу с ягодами или мяли пюре, которое пожилая леди Каранай, смакуя, подчищала ложка за ложкой.

— Так что-ж, ты говоришь, они натворили? — причмокивая, леди Иринэ извлекла косточку из разжеванной сливы, положив ее на поднос.

— Не забивайте себе голову, матушка. — стоявший рядом с материным креслом Эндри положил руку ей на плечо. — Тут это не ново…

— Как это не забивай? Не забивай голову? Так вот ты говоришь своей матери, Эндри? — прищурилась, ворчливо, леди Иринэ. — Мои внуки…

— Они в безопасности. Их и пальцем никто не тронул. — покачал головой мужчина. Он не выказывал то, что и сам поначалу перепугался. Но раз уж все обошлось, то и бередить душу матери не стоит. Родди честно сказал, что эти стычки между его сыновьями и ицхам не редкость. Молодежь, горячие головы, первым делом берутся за мечи, стоит им услышать хоть что-то колкое в свой адрес. Они хотят что-то кому-то доказать. Настоящие анвары. Да и ицхи не лучше. Те славятся своей сумасбродностью и яростью. Как братнины люди уживаются тут с ними? Видимо, только чудом. Эндри и думать не хотел, как поступал бы сам на этом месте, не откажись он от ишеронского наследства. Сплошная головная боль.

— А Тия? Тия? Малютка Тия… — пролепетала леди Иринэ.

— С нею все хорошо. — он не стал говорить о том, что та, по словам кастеляна, сломя голову бросалась на встречу опасности, а паче прочего — опять сбежала куда-то. Его юная дочь якшалась с какими-то крестьянами, когда в деревню въехали ицхи. Вилфред Тонн заверил его, что, если бы не она, примчавшаяся на своих двоих к конюшням с сумасбродными ругательствами, он и его люди, пожалуй, могли бы опоздать и не успеть остановить кровопролитие. — Твоя внучка успела предупредить Тонна и все обошлось. Можешь после похвалить ее.

— Она смелая… смелая девочка. У нее горное сердце. Настоящая анварка! — с легкой мечтательностью прошептала леди Иринэ, улыбнувшись. — Ох…

— Что такое? Снова болит? — вздохнул, с тяжелым сердцем, Эндри. Мать сощурилась, поерзав на подложенных к ее креслу подушках. В последнее время ломота в конечностях и боли где-то в груди не отпускали ее. Сама леди Иринэ не любила жаловаться на них, но было очевидно, что старость медленно доканывает ее. А путешествие по морю старушка-мать перенесла тяжело, как бы лестно о нем не отзывалась.

— Нет-нет… так… легонько… — помахала усталой тяжелой рукой леди Иринэ Каранай. Хотя по лицу матери Эндри сразу понял, что она врет. Не став сильно ей возражать, он взял кубок, налив себе и матери гранатового сока. Женщина, подняв чашу слегка дрожащими пальцами, причмокивая, отпила из нее. Лекари утверждали, что гранат лечебный плод, такой редкий на севере, он в обилии рос на юге. И братнина семья вдоволь опивалась выжатым из него соком и вином. Эндри и сам уже попривык к диковинному кисло-сладкому фрукту. Его освежающий вкус в здешнюю жару был спасением.

— Я надеялся в теплом краю тебе полегчает. — удрученно сказал он.

— А мне и правда легче. — поправив плед на коленях, леди Иринэ улыбнулась, глядя на цветущий сад Кинарин, лежащий за поместьем. Жена брата выращивала там всяческие цветы и кустарники, диковинно пахнущие и пестрящие цветами. — Что может быть слаще для старческого сердца, чем семья… внуки, играющие в саду… совсем еще юные…

— Не столь уж они и юны. — пустил смешок Эндри. — Но вот молодецкой глупости у них хоть отбавляй. — он вновь отпил сока.

— И ты с братьями был таким же. — приподняла указательный палец леди Иринэ, посмеявшись. Эндри не стал с ней спорить.

— Желаете ли вы еще чего-нибудь, леди Каранай? — поклонилась подбежавшая к ним на террасу служанка по имени Джина. Она убрала почти опустошенный графин сока и поставила им свежий, полный до краев.

— Нет, девочка… иди, отдохни. — прошептала леди Иринэ.

— А вы желаете чего-нибудь, господин Эндри? — обратилась к нему самому служанка. Каранай окинул ее оценивающим взглядом. Молодая и красивая. Будь он моложе, наверняка отпустил бы ей какую-то остроту, чтобы приударить. Сейчас, с возрастом, однако, остроты он оставлял при себе. — Может, пирога? Леди Кинарин сегодня приказала испечь медовый пирог, и…

— Я не голоден, спасибо. — остановил ее Эндри. Та, быстро поклонившись, улизнула, оставив их с матерью одних.

— Ну разве это место не чудесно? — улыбнулась старушка. — Приятно, бывает, погреть старые кости. — леди Иринэ поглядела на горы вдалеке.

— Мои кости еще не столь стары и не так сильно замерзли, матушка. — усмехнулся Эндри, потеребив свой воротник. К жаре он попривык, понемногу. Но все еще потел и много пил. — Родная свежесть дубрав и полей Фарвейда мне кажется куда приятнее…

— Уже, значится, долины стали для тебя родными? — подколола матушка.

— Вы сами там, тужась, явили меня на свет. — ответил шуткой Эндри. — Быть может, родись я в горах, я был бы не столь пристрастен к нежному климату долин. — улыбнулся мужчина.

— Ах, значит виновата, выходит, твоя мать? — прищурившись, состроила гримасу недовольства леди Иринэ. Несерьезно, как понял Эндри.

— Не берите на свой счет. Мы ведь не выбираем, где рождаться, не так ли, матушка? — пожал плечами он. Подхватив с блюда сливу, Каранай спешно объел ее, выплюнув зернышко. — Мои племянники и вовсе чтут этот жаркий край своим домом. Ишерон, Фарвейд… горы далеко отовсюду.

— До них как рукой подать… — мать мечтательно указала на их вершины.

— Собрались в поход до гор, матушка? — улыбнулся ей средний сын.

— Куда уж мне… — хмыкнула леди Иринэ. — Дай хоть погреться под Соляром, а не лезть на заснеженные пики…

— Успеете еще нагреться. Скоро Солнцестояние, дни будут жарче, дольше, а Соляр злее… — он вздохнул, утирая лоб. — хотя, казалось, куда уж жарче и злее, м? — ему не повезло оказаться в этом жарком краю в такое время.

— В молодости это время казалось самым ярким в году. — мать вновь пустилась в мысли и воспоминания. — У Часовен устраивали праздники, в селеньях жгли костры… девицы запускают венки со свечами по рекам… я, как и все прочие, между тем, надеялась встретить так своего суженого!

— Не помню, что отец был любителем бегать за венками. — усмехнулся Эндри. Лорд Эрвин в принципе не был праздным человеком.

— Что-ж, меня к нему привел не речной венок, а сватовство. — сказала мать, поерзав на подушках. — Но в юности всегда кажется, что первая любовь, встреченная где-то внезапно… самая пылкая… самая яркая!

— А ваш венок, матушка, что же, в камышах застрял? — Эндри в молодости тоже любил смотреть, как девицы пускают венки по рекам. Не столько потому, что верил в судьбоносность этой зараннийской традиции, сколько из-за того, что так можно было и поглядеть на молодых красавиц. Некоторые юные девушки плескались в реках голыми, когда зажигали свечи и пускали красиво сплетенные с ними венцы. И они с братьями и другими мальчишками,  бывало, глядели на сверстниц откуда-нибудь из кустов.

— Венков, бывало, так много… — прикрыла глаза мать, снова тяжело вздохнув. Ее воспоминания опять прервала боль. — Ах, сейчас, мне, видно, уже не попрыгать через костры, а, Эндри?

— Оставьте это молодым. — махнул рукой он. — Вы сегодня мазали суставы? Помогает ли средство, что дал лекарь?

— Помогало, помогало… — кивнула леди Иринэ, потянувшись вновь за чашей своей свежего сока. — Да только уж кончилось!

— Так что-ж вы не сказали, матушка? — нахмурился Эндри.

— Так и ты не спрашивал. — болезненно улыбнулась она. Иногда старушка совсем поражала своего второго сына. Каранай помассировал глаза, сделав глубокий вдох. Неужто так сложно было сказать?

— И вы мучаетесь тут без мази — покачал головой Эндри.

— Нет, я не мучаюсь, я… — хотела только сказать леди Иринэ, как вновь медленно сощурилась, кривя лицо. Мужчина сжал кулаки.

— Ладно, матушка, я пошлю в город за новой мазью. — ответил он.

— Эндри, я… — не успела закончить матушка.

— Никаких возражений. Отдыхайте, а я пойду разберусь. — он тут же развернулся, оставив мать на террасе и приказав хлопочущей рядом Джине присмотреть за ней. Поправив свой ремень, он направился в другую часть поместья, чтобы узнать у Кинарин, почему никто не послал за лекарствами.

Коридоры, удушливо жаркие на этой стороне постройки, сейчас и впрямь наполнял запах свежей выпечки. Эндри, может даже, и перекусил бы, да только материно состояние отбивало всякое желание. Остановившись у приоткрытого окна, которое, однако, не несло особой прохлады, он поглядел во двор. Кастелян с сыном и слугами возились с конями. Тия надоедала индавирцу и младшему племяннику. Чадда нигде не было видно. Он словно сторонился теперь показываться остальным на глаза. Даже с самим Эндри он говорил не так уж часто. И даже как-то робко. Мужчине думалось, что его незаконный сын чувствует вину за случившееся. Наверное, не стоит ему так корить себя. Но бастард есть бастард и забраться в его голову, темную, как глубокий погреб, не представлялось возможным. Во дворе не было ни Кины, ни старшего из братниных сыновей. Средний, Энрик, упражнялся с гвардией в сражении, умело махая копьем, но Рейвина во дворе он не заприметил.

Они обнаружились в обеденном чертоге, дверь в который осталась лишь слегка приоткрытой. Слуги уже вынесли со стола большинство пустых блюд, но не довершили уборку до конца. Видно, потому, что строгая хозяйка поместья прогнала их прочь, пока беседовала с сыном. Эндри услышал их диалог раньше, чем заглянул внутрь, но суть его и без того Каранаю была весьма понятна. Кинарин отчитывала наследника-сына.

— А Данни?! Вы потянули с собой Данни? — воскликнула женщина. — Он еще совсем юн! Что же ты еще и Тию не захватил, за компанию, м?

— Данни — уже взрослый. В его возрасте я… — начал Рейвин.

— Ты рискуешь жизнью собственного брата! — процедила Кинарин. — Ладно Энрик, он способен за себя постоять. Он уже мужчина, но…

— Что же тогда ты мне предлагаешь? — прищурился племянник. — Я должен принимать своего брата за маленького ребенка?

— Но ты ведь старший среди них! О чем же ты думал, Рей? — укорительно обратилась к сыну Кинарин. Тот слушал ее довольно спокойно. — Ты должен отвечать за них. Стоять за них горой! Когда-нибудь ты будешь лордом этого места. На тебе будет ответственность. Ответственность, Рейвин? Ты помнишь, что это такое?

— Мне эти разговоры довольно опостылели, — честно и прямо ответил ей парень, положив в рот кусочек пирога. — я понимаю, что вы, как наша леди-мать, обязаны опекать нас, но и мы уже не дети… Энарин, например…

— И где сейчас Энарин? — леди Кина всхлипнула, словно проглотив брошенную сыном дерзость. — «Мы не дети»… Да, это определенно слова Эны! Только с каких пор, Рей, ты решился брать с сестры пример?

— Оставим ее и ее жизнь в покое, матушка. — приподнял ладонь Рейвин, как бы давая знак остановится. — Все обошлось. Мы живы и целы. Не пролилось ни капли крови. А вы уже закатили истерию, будто…

— Каждую ночь я просыпаюсь в ужасе, словно вместо перин сплю на точеных кинжалах! — провела ногтями по груди Кина. — Я не знаю, проснувшись, обнаружу ли своих детей живыми или хотя бы целыми и невредимыми! Почему вы вообще так рискуете, когда…

— Когда что, миледи? — прищурился Рейвин, облизнув пальцы от меда, оставшегося с пирога. — Подумать, так и через порог не переступишь, не встретив какого-нибудь ицха. А у него, мало ли, при себе стилет…

— Ты знаешь, о чем я, Рейвин! — бросила Кинарин. — Не криви моих слов!

Набрав воздухе в грудь и утерев со лба испарину, Эндри осторожно заглянул внутрь, входя и делая вид, что ничего не слышал. Кина и Рейвин тут же замолчали, оглянувшись на него, словно мгновением назад между ними не пылал жаркий спор. Повисшую напряженную тишину нужно было как-то прервать и Каранай постарался сделать это как можно мягче.

— Служанка сказала, что у вас тут… медовый пирог? — спросил он.

— Пирог? — опешив, покосилась на него Кинарин. Ярость на ее лице медленно, но верно, сменилась замешательством.

— Ах, конечно, дядя. — отступил от стола Рейвин, указывая на нарезанное кусочками лакомство. — Отведайте, вышло очень даже… неплохо…

— Я вас прервал? — как ни в чем не бывало поглядел на племянника и жену брата Эндри, подойдя и подхватив пальцами липкую от меда сладость.

— Нет… вовсе нет… — помассировала глаза Кина, выдохнув.

— Не желаете ли вина, дядя? Свежий виноград! — взяв две чаши Рейвин разлил одну себе и предложил вторую мужчине. Эндри покачал головой.

— Мне с вашей бабушкой довелось вдоволь напиться гранатового нектара с утра… вино будет излишним. — отказался он. Вместо него чашу подхватила Кинарин, сделав небольшой глоток и промочив горло.

— Как проводит это чудесное утро наша достопочтенная леди-бабушка? — переглядываясь с матерью и приложившись к чаше, спросил Рей. — Она отдыхает, я надеюсь? Может, и ей в охоту будет отведать пирога?

— Я искал вас как раз по этому поводу. — причмокнув, прожевал свой приторно-сладкий от меда пирог Эндри. Такой сахарный, что ему все же пришлось перенять у племянника графин вина и наполнить себе кубок, чтобы перебить этот привкус. — Кинарин, ты, случайно, не знаешь, куда делась мазь, которую я покупал в городе?

— Мазь? — прищурилась Кина, словно забылась. — Мазь… а, ты про…

— Ты ведь посылала слуг за новой, верно? — оглянулся он к женщине, глядя в ее слега растерянное лицо. Долийка потерла кубок в своих руках.

— Слуг… знаешь, Эндри, кажется я… может, запамятовала, или… — принялась искать оправдания Кинарин. Эндри фыркнул.

— У нашей леди-бабушки кончились лекарства? — тут же вспыхнул, словно озаренный какой-то мыслью, Рейвин. Он отставил свой кубок. — Как же так?

— Да, леди Иринэ сказала, что целебных мазей большей нет. — с недовольным видом сказал мужчина, пока Кинарин отвела взгляд.

— Так не можем же мы оставить это… вот так, дядя? — Рей глядел на него так пристально, словно пытался что-то сказать. Странный мальчишка, и всегда таким был, но Эндри будто бы даже его понял.

— Нужно послать слуг, чтобы… — сказал он, однако племянник перебил.

— Эти слуги уже забыли один раз восполнить запасы! Что за вздор! — тряхнул своими длинными волосами Рейвин, глянув на Кину. — Матушка, узнайте кто за это ответственен, и накажите его! А мы с дядей, пожалуй, отправимся в город. Нужно же брать ответственность на себя!

— Можно просто отправить… — хотел было вставить мужчина.

— Нет-нет, дядя, — похлопал его по спине, приобняв за плечо, Рейвин и ненароком поведя мужчину к выходу. — сами же видите, на этих прохиндеев полагаться нельзя! Они забылись один раз… а что же второй? Вдруг они и вовсе перепутают лекарство с каким-нибудь крысиным ядом? Лучше уж самим этим заняться, верно? — широким шагом в обнимку с дядей, старший племянник выпроводил его из комнаты и выскользнул сам, с громким хлопком прикрывая дверь движением ноги.

Переглянувшись, они вышли во двор и Эндри погладил бородку.

— Что за внезапное рвение, Рей? — уставился он на племянника.

— Вы заявились столь вовремя, чтобы спасти меня от гнева матушки, — улыбнулся Рейвин. — ну как тут вам не помочь?

— Ты вправду отправишься со мной в город? — мужчина направился к конюшням, юноша широким шагом последовал за ним.

— Всяко лучше, чем сидеть здесь, выслушивая нравоучения, дядя. — пожал плечами он. Собрав свои длинные волосы рукой, он завязал их в хвост.

— Хорошо уж, что с вами все обошлось… — покачал головой Эндри.

— Наши соседи не отличаются добродушием и благоразумием, — ответил ему Рейвин, когда они подходили к конюшням. — я сжился с этим и, надеюсь, вы точно так же это поймете, дядя.

— Все же не стоит лезть на мечи… всегда есть слова, — кивнул племяннику мужчина. — уж ты то, Рей, должен это понимать.

— Ваши уста сочатся правдой, дядя. — не стал спорить парень. — Но иногда и слов недостаточно, если не подкрепить их сталью. Особенно в разговоре с дикарями, не понимающими твоего миролюбивого языка.

— Вот уж не подумал бы, что и ты большой любитель взяться за меч! — ответил Эндри, но племянник явно не был с ним согласен.

— Мужчина должен уметь отстоять свое слово. — заявил Рей. — Слова без дела, это так… пустая болтовня. Я не стою за кровопролитие. Никогда. Но вы, дядя, с высоты своих лет, как никто должны понимать, что иногда даже самому миролюбивому слову не оставляют шанса. И тогда вместо слов начинает говорить сталь. — закончил он, оглянувшись на ржание. У конюшен их встретили Тонны, загоняющие лошадей в стойла.

— А энтого куда, дядя Вил? — спросил здоровенный детина Том, ведя недовольного чем-то черного боевого жеребца в ворота.

— Я же сказал Тому… ах, вы… — негодовал кастелян, но оборвал свое недовольство, завидев Эндри с племянником. — Господа, что изволите? — поклонился, расправляя бакенбарды с усами, Вилфред Тонн.

— Сир Вилфред, не найдется ли в наших просторных конюшнях пара лошадок для меня и для дяди? — оглядывал коней вокруг Рейвин.

— Вы куда-то вновь собрались, милорд? — прищурился кастелян.

— За мазями в город. — вставил Эндри, чтобы избавить того от подозрений.

— Тим! Том! Двух коней! — указал своим туговатым племянникам кастелян, окликнув их. — Господин Эндри, а вы уверены, что…

— Что нам ничего не угрожает? — пустил смешок он. — Нет, сир Вилфред, я не могу быть уверен. — тут он был честен с собой. Обстановка при Ишероне медленно раскалялась из-за всех этих неурядиц, как песок на Соляре.

— Я не могу оставить вас, ну, просто так… пусть Тим и Том… — начал было кастелян очевидную мысль, но Эндри подумал об этом заранее.

— Конечно я никуда не поеду без наших бравых гвардейцев. — поглядел он на двух здоровяков, подводящих им коней. — Мало ли что!

— Уверен, ни один ицх не подойдет к нам и на шаг. — улыбнулся Рей.

— Пусчай только попробуют! — стукнул кулаком о ладонь Тим.

— Мы вас, того, в обиду не дадим, милорд! — вторил ему тем же Том.

Тонны помогли ему взобраться в седло, а Рейвин безо всякой подмоги вскочил на своего коня сам. Длинный хвост его рыжих волос напоминал пляшущее в очаге пламя. Взявшись за поводья, он пришпорил кобылу.

— Собираетесь в город, отец? — возникший у ворот конюшни Чадд оперся на деревянный косяк у дверей, потирая свой пояс. Эндри поглядел на сына, с явно удрученным видом. Он мало общался с ним. Даже сейчас.

— Да. Нам нужно к лекарю. — кивнул бастарду Каранай.

— Вам дурно? — словно бы опешил Чадд, нагнувшись вперед.

— Нисколько! — успокоил его Эндри. — Это для леди Иринэ.

— Ах, госпожа бабушка хворает? — вздохнул он, кривя губы. — Вы не боитесь ехать туда один? Ицхи ведь…

— Не беспокойся, ублюдок. — гордо держась в седле, Рейвин положил руку на меч, висящий на поясе. — Дядя не едет один.

— И на кого ему рассчитывать? — пшикнул бастард. — На тебя?

— Чадд! — рявкнул, видимо привычно, кастелян Вилфред. — Уймись.

— Позвольте мне отправиться с вами? Я по горло сыт удушливым зноем поместья. — Чадд действительно выглядел уставшим. — Есть ли хоть кто-то, кого ицхам следует бояться больше меня? Уж от моей-то стали они не ускользнут… — его губы искривились в опасной улыбке.

— Тебе сказано — ни шагу за порог! Или ты ушами повредился? — возмутился Вилфред Тонн, но Эндри приподнял руку, чтобы тот умолк.

— Ты же понимаешь, что это опасно. — поглядел на незаконного сына с высоты своего седла мужчина. Бастард поерзал, отведя взгляд.

— Отец, я не позволю никому из них даже тронуть вас! — он положил руку на грудь. — Да, я провинился! Но позвольте мне доказать свою пользу делом, а не пустым… позвольте мне послужить вам мечом!

— Если что-то случится и ты опять навлечешь на себя беду, лорд Шепп спросит это с меня, Чадд. — нахмурился Эндри. — Ты же понимаешь.

— Но… — бастард сжал кулаки, не найдя что сказать. Метающийся юнец. Эндри было даже жаль его. Чадд был столь на него не похож, но в его лице, мимике и резвости сквозили черты его матери. По правде сказать, Каранай почти и не помнил ее. Так давно это было. И он был так молод. Но в Чадде эти черты отражались почти также ясно, как горящие звезды в речной воде. Смутно, но различимо напоминая Эндри Каранаю о его грехах.

— Ты сослужишь большую службу, не ставя меня и семью под удар. — пожал плечами мужчина. — Если тебя донимает скука, обратись к Роддварту. Он, несомненно, найдет тебе какое-то дело. Ты способный парень, Чадд. — эти слова, кажется, мало удовлетворили бастарда.

— Главное держи свой меч в ножнах. — бросил незаконному кузену Рейвин, пришпорив коня и выводя его за ворота. — А то еще проблем не оберемся. — бастард проводил племянника хмурым взглядом. Такая себе братская любовь. Чадду неймется, поскольку он чувствует себя чужим. Мужчина понимал это. Но что поделать? Такова судьба внебрачных детей. Эндри, промолчав, выехал следом за ним. Тонны тоже не отставали.

— Если кто-то из ицхов тронет вас хоть пальцем, отец, я обещаю, я вырежу ему сердце! — бросил напоследок Чадд, видимо, в знак отчаяния.

Они проехали через двор, где Энрик отвлекся от махания своим оружием и спросил, не сопроводить ли их. Эндри вежливо ответил отказом. Рейвин с ним согласился. Ему не хотелось, чтобы орда племянников снова втянула его в очередную передрягу. Окликнув их, Тия помахала руками отцу и ткнула локтем в бок младшего кузена.

— Куда вы, дядя? — поднял на него взгляд юный Данни.

— Я с вами! — первым делом залепетала Тия, но индавирец, сидевший рядом, подхватил ее под мышки и не дал броситься к конюшням. — Пусти! Отпусти меня! — заверещала дочь.

— Мы в город, кузина. — обратился к ней Рейвин. — Туда и обратно. Не зачем поднимать такой балаган.

— К лекарю? — спросил у него Данни, сидящий рядом.

— Нужно прикупить мазей для вашей бабушки. — кивнул Эндри. — Не бойтесь, уж чур среди улиц мы не заплутаем.

Их невеликий конный отряд отправился к дороге, пока позади доносился смех и хохот его дочки, которую принялся щекотать Данни. Тия успела лишь напоследок помахать ему и улыбка дочери наполнила Эндри решимостью. Он так и не придумал, как ему поступить дальше. Его тайная миссия с целью надавить на решение лорда Шеппа выдалась неудачей. По правде говоря, Эндри Караная это не сильно заботило. Он и не рассчитывал на абсолютный успех. А вот сир Джесси Редмаунт, оставшийся и сейчас все еще ошивающийся при дворе Уальдмара Шеппа, искал какие-то пути, как рыцарь сам это называл. Каранай не знал, что он собрался придумать. Но возможность заиметь расположение лорда-хранителя крепко его схватила. В отличие от своего помазанного рыцарского спутника, мужчина предпочел отдых этим тяжким думам. Благо, Ишерон располагал к этому.

Тянущиеся вдаль золотые поля и зеленые виноградники одним своим видом впечатляли здешних гостей. Эндри глядел на то, как селяне собирают урожай и пашут поля для нового засева, и слегка улыбнулся. Свежий хлеб и вкусное вино. Ему нравился Ишерон. Вдалеке гудела река, освежая мысли и не хотелось думать о проблемах, о порученной им задаче, об ицхах, о бастарде, о материнской хвори, о кислом привкусе прошлого… Да, теперь он понимал, почему эта земля так пленила его в свое время. И почему он отказался от нее, чтобы не наживать себе проблем. Брат, определенно, достойно их фамилии справляется со своим титулом.

Вдоль реки, вплоть до города, они с племянником ехали молча. Разве что близнецы Тим и Том о чем-то перешучивались позади них. Эндри привык не обращать внимания на их недалекую болтовню. Свое дело эти два дуболома исполняли исправно и один только их вид, здоровенных, плечистых и увесистых молодчиков отбивал бы желание всякой охочей до разборок ицхской черни даже приблизиться к ним.

У города ему в нос ударил гадкий запах канализационных сливов, к которому Каранай не привык и, казалось, никогда не привыкнет. Это прелестное архитектурное совершенствование, построенное за счет того, что улицы лежали у берегов с легким уклоном. И все городские канализации с ручьями из нечистот сливались на нижние городские улицы. Когда Эндри в первый раз проезжал мимо них, его взяла самая настоящая тошнота и чуть было не вывернуло. Но и без этой канализационной системы, Ишерон был пыльный, удушливый и шумный. Один из самых суетливых городов, встреченных Каранаем на своем веку.

— Уф, ну и запашок. — процедил он, прикрывая нос.

— Ишерон благоухает, как и всегда. — морщась, отшутился Рейвин.

Вдоль реки, огибая нижние пропахшие сливом городские кварталы, они доехали до места, где Вена впадает в Спокойное Море, и где ширится вдоль берега городской порт. Когда Эндри впервые увидел его и побережье с качающегося, кренящегося борта корабля, он был готов кричать от радости, как юнец. Сейчас же, шумный, людный, пропахший рыбой и солью порт казался ему слишком громким и удручающе заполненным. Не чета мирным и спокойным полям и лесам у реки, где спокойствие само наполняет тебя.

— Людновато здесь… — переглянулся от пристани к пристани Эндри. К готовящейся в городе свадьбе итак прибывало много людей. А теперь, когда на кону еще и Солнцестояние, словно прибавилось вдвое.

— Лучше людный порт, чем безлюдное море. — ответил ему, словно с ноткой горчинки, Рейвин. Немудрено, что он считает так. Когда жизнь самого Караная висела на волоске, он решил, что никогда больше не ступит на борт корабля. Сейчас же, однако, от этого чувства не осталось и следа. Племяннику же не посчастливилось пережить настоящее кораблекрушение. И то, что он предпочел бы портовый гам черной воде, было понятно.

— Представляю, какого тебе было наконец вернутся сюда. — вздохнул, задумавшись, Эндри. Рейвин будто бы никак не отреагировал.

— Такое же возвращение, как и все прочие. — скудно пожал плечами Рей. Он всегда был странным малым. Или только после крушения в море стал таким? Когда Эндри рассказали, что тот пережил, он подумал, что это шутка.

— Тебя, вижу, совсем не коробит приключившееся с тобой? — мягко спросил племянника мужчина. — Мне вот и сейчас слегка боязно представлять путь по морю… а уж левиафаны…

— Мне не довелось заработать себе ночного кошмара, дядя. — слегка натянул уголки губ Рейвин. — Штормы, конечно, будоражат мое сердце, но я не питаю страха. В конце концов, мы же анвары. Соль не сталь. Море может истощить тебя, но клинок будет всяко опаснее.

— Твоя храбрость всем на зависть, племянник. Мне стоит гордится тем, что в крови Каранаев течет такой несломимый дух! — похвалил его Эндри, как ему показалось уместным. — Это, видать, и вдохновляет тебя? А?

— О чем вы, дядя? — взгляд Рейвина проскользил отстраненно.

— На всякую… ну, поэзию… Кинарин показывала мне твои стихи! — поерзал в седле Эндри. Племянник вздохнул. — Все эти путешествия, приключения… я о таком в молодости мечтал! Всегда!

— Вы недостаточно накатались по свету, дядя? — приподнял бровь тот.

— Ах, пожалуй ты прав! С меня достаточно плаваний, морей и прочих морских чудовищ! — кивнул он, смекнув, что племянник не особо стремится продолжать этот разговор. — Да и с тебя, верно, тоже?

— Почему же? — пустил смешок Рейвин. — Знаете, иногда оказаться на далеком острове бывает даже полезно. Никто тебе не мешает. Разве что мартышки. — неумело отшутился племянник. — И сколько рифм лезет в голову, когда никто вокруг не лезет… — с ноткой задумчивости оглянулся по сторонам Рейвин. Толпа торгашей и матросов шумела и вздорила.

— Вот что значит человек широкой поэтической души. — посмеялся Эндри, правда, слегка натужно. В конце концов, племяннику вряд ли это было смешно. — Во всем найдет свою изюминку! А что-ж тогда тебе так не нравятся безлюдные моря, а, Рейвин? — племянник помолчал мгновение.

— Я научился ценить это. — отрезал он, глядя по сторонам. — Когда в одно мгновение вы поймете, что останетесь один навсегда… — Эндри понял, что, кажется, задел парня. — Поэт, может, и справится в вечном одиночестве. А человек — никак.

Однако их диалог прервал, и очень кстати, звонкий возглас, доносящийся, сквозь скрежет досок и удары по дереву, обращенный с ближайшей пристани. Поднятый, у городской верфи, корабль, сразу же бросился Каранаю в глаза. И тот узнал его. Попытавшись сделать вид, что он не услышал, но подвыпившую Данну это не остановило.

— Сир горец, это вы! — крикнула им морячка. Вместе, на ее крики, оглядывались и перекликались и другие матросы с «Соленой дочери». Все они были заняты. В основном тем, что помогали городским корабельным плотникам залатывать поврежденный борт корабля. — Сир горец!

— Миледи… — устало бросил он морячке. Та спрыгнула с деревянных помостов, построенных вокруг судна, и подошла ближе к нему.

— Снова собираетесь в путь? — Данна икнула, бредя нетвердо по земле.

— Передавайте привет матушке. — надеялся, что она отстанет, Каранай.

— Ой, а кто это с вами? — расплылась в улыбке пухленькая Данна. — Сир горец… вы какой-то королевич, я полагаю? — обратилась она к Рейвину.

— Нет, всего лишь принц крови. — отшутился без энтузиазма племянник.

— Ах, даже крови… а меч свой покажете? — усмехнулась она, кивнув на клинок, держащийся на поясе Рейвина. Тот покосился на морячку.

— Я рыцарь пера, в первую очередь. — вздохнул он.

— Пера… — словно бы поняла Данна, состроив нетрезвую гримасу.

— Это мой племянник. Он поэт. — прибавил коню шага каблуками Эндри.

— Поэт… — кивнула морячка, якобы оценив это. — Вы уже рассказали ему, а, сир горец? Про чудище-то? — улыбнулась она горделиво.

— В общих чертах. — бросил ей наотмашь Каранай.

— Сир поэт, а хотите я вам расскажу? — небрежным пьяным движением поправила свою грудь под засаленной морской рубахой Данна.

— Да, обязательно расскажете. — наконец разогнал своего коня Эндри, разорвав дистанцию с морячкой. — Но как-нибудь в другой раз!

Племянник поравнялся с ним, иронично улыбаясь.

— Вы уже успели завести в порту знакомства, а, дядя? — пшикнул он.

— Ага… еще какие. — скривился Каранай, поправляя свой пояс.

Квартал, где находилась лачуга лекаря, встретил их едким травяным запахом. Эндри сморщился, хотя, конечно, дурманящий запах трав был всяко лучше сливной вони городских стоков. Рейвин спешился, остановившись у лавки. Тонны помогли мужчине слезть следом за ним. Вокруг было слишком людно. На соседних улочках доносились крики и гонор на чужом языке.

— Что опять случилось? — переглянулся, осматриваясь по сторонам, Эндри.

— Наверное, ицхи снова что-то не поделили. — пожал плечами племянник.

Высокому и статному Рейвину пришлось пригнутся, проходя через тяжелые деревянные своды лавочной двери. Свисающие сверху серебряные полумесяцы, выступающие в роли подсвечников, сочились густым красным воском, ползущим по их острым краям. За занавешенные окна не проникал свет. В нос пуще прежнего ударил запах лекарств и трав.

— Эй! — окликнул вновь отсутствующего старика Каранай. Из-за прилавка снова вытащила голову кудрявая девочка, молча поглядев на гостей.

— Приведи сюда хозяина. — сказал ей Рейвин. Та, поняв его или нет, соскочила с места, убежав за стариком. Своим дедом, как думал Эндри.

— Приветствую. — проскрипел, ковыляя старик. Его рубленные, короткие слова с кустистым акцентом, говорили о том, что здешний язык для него скорее трудное препятствие, чем подмога в торговле.

— И это снова мы. — улыбнулся, подойдя к прилавку, Эндри. Он помнил, сколько этот старый хрыщ содрал с него в прошлый раз. Ни уступив ни одного медного закатника. Пришлось насобирать ровно столько же. Каранай уже понял, что торговаться бесполезно. — Давайте, как в прошлый раз. Вы помните, что нам нужно?

— Серебро. — потер большим пальцем указательный старый милонянин, кивнув своей смугленькой малолетней помощнице.

— Да помню я, помню. — принялся высыпать монеты из кошелька Каранай, пока быстрым шагом девочка залезла к шкафу, принявшись доставать с полки лекарство. Каранай не был уверен, что это честная цена за какую-то баночку с мазью для растирания, но не экономить же на болезни родных?

— Хицма! — проворчал старик. Девочка, подскочив, поставила баночку мази к себе поближе и, быстрыми юркими пальчиками пересчитав каждый медячок, подвинула мазь ближе к Эндри. Тот взял ее, убирая в сумку.

— Приятно иметь с вами дело. — улыбнулся он хмурому старику.

— Это ароматические масла? — кивнул на скляночки, стоявшие в ряд на деревянный подставках, Рейвин. Все это время он рассматривал лавку.

— Да. Запах. — показал рукой жест, словно бы принюхивался, старик.

— А есть у вас что-нибудь заварить или… — пригнулся племянник к полке пониже, рассматривая темные бутылочки там. Парень приподнял бровь. — Ну, а это, я так понимаю… — оборвал он сам себя на полуслове.

— Яд. Крыс травить. — процедил сквозь густую бороду милонянин. — Жуков, тоже… дре… дере… — видимо он позабыл слова.

— У вас тут полно всяческого варева в изобилии, да? — выпрямился Рейвин, подняв баночку с какими-то сушеными травами. Видимо, предназначенную для варки, как приправа. — Может пригодится, если… — он не закончил, поскольку вопрос племянника оборвал звон стекла и, запутавшись в тяжелых занавесях, в комнату влетел камень. Девчушка ойкнула. Старик скривился. Рейвин быстро среагировав, отстранился, ставя банку на место.

— Гори оно огнем, что за… — вырвало у Эндри, когда в лавку влетел еще один камень, на этот раз пролетевший вблизи головы Рейвина и разбивший только что поставленную им на полку склянку, на пару с еще несколькими.

— Милорд! — резко распахнул дверь Тим Тонн, оглядываясь наружу. — Вы как, целы? — здоровенный гвардеец занимал собой почти весь проход.

— Что происходит? — прикрывая лицо рукой выглянул наружу Каранай, глядя на собравшуюся на улочке толпу. Человек двадцать, а то и больше.

— Осторожнее, господин Каранай! — выставил вперед копье Том Тонн. Еще один камень полетел прямо в открывшийся дверной проход. Но Тим принял его удар на грудь. Под тряпьем звякнула кольчуга и он не сдвинулся с места.

— А ну пошли отсюда! — закричал Том, махая копьем. — Пропустите!

Толпа, не слушая его, кажется, только разрослась. Недовольные мужчины, смуглые, чернобородые, в простецкой одежде, кричали им что-то с кривым акцентом. Ицхская чернь. Зачем она сюда заявилась? Ответ на это не заставил себя ждать, когда очередная порция камней полетела в окна лекарской лачуги. Рейвин выскользнул следом за дядей, пригнувшись от ударившегося в стену камня. Из-за дубовой двери выглянула девчушка.

— Разойдись! — прикрикнул Том Тонн. Его брат-близнец, взяв копье в обе руки, отпихнул древком особо яро напирающего вперед ицха.

— С дороги! Убирайтесь отсюдова! — взревел Тим, саданув древком копья по колену второго, налетевшего на них чужака. Те кричали и махали руками и, создавалось ощущение, что отпор Тоннов только разъярил их.

— Что они здесь забыли? — скривил губы Рейвин, отступая в сторону, пока из дверей, приподнимая свой тяжелый балахон, выглянул милонянин.

— Пф! — только и выдавил из себя старик, сжав морщинистые кулаки.

— Поди сюда! — замахиваясь очередным камнем, заревел грузный ицх, только завидев в дверном проеме торговца. Его снаряд пролетел мимо.

— Расплату! — кричал второй, подначивая толпу. И все мужчины следом за ним воздели руки, махая кулаками и крича. Кто на чужом, кто на знакомом языке. Эндри испуганно отступил назад, но братья Тонны встали заслоном.

— Объяснитесь?! — крикнул Рейвин, одернув свой кафтан так, чтобы вся толпа черни увидела меч, висящий у него на поясе. Изукрашенные ножи в кинжальниках зазвенели у него на груди. Это мало помогло.

— Убийца! — тыкали пальцами в старика ицхи. — Вор! Похититель!

— Прочь! — крикнул старик, взмахнув костлявой рукой. — Прочь! — Его мелкая внучка выбежала на крик и тот заслонил ее собой. В травника полетел еще один камень и милонянин охнул, хватаясь за поцарапанный лоб. Рейвин подставил ему локоть, за который тот схватился, не дав старику упасть.

На сторожевых башнях города раздался удар колокола, на мгновение приглушивший толпу. Все подняли взгляды вверх и тревога ударила снова. Какая удача, мелькнуло в голове Эндри. Городская стража не отлучилась на еще какой перекус и заприметила неладное. А то было бы худо! Впрочем, один только предупреждающий звон не смог остановить бушующую и недовольную толпу. Те вновь бросились к лачуге травника, теперь с большей яростью и Тонны, держа копья поперек направления толпы, встали перед ними, как преграда. Особо дерзкие даже посмели ударить здоровяков, но Тим и Том так огрели их древками, что ицхи, охая, отползли назад.

В их сторону снова полетели камни и Эндри укрылся за открытой дверью лавки травника, как за щитом. Недовольная толпа ицхов, казалась, только усилила натиск. Когда один мужчина из толпы попытался выхватить копье из рук Тима, тот пнул его, что есть мочи, ногой и нападающий повалился назад, расталкивая остальных друг за другом. Ругань и крики разразились в переулке с новой силой.

— Что происходит? — нервно переглянулся на племянника и лекаря Эндри. Старик держался за кровоточащий лоб. Рейвин усадил его на землю.

— Похоже наши сумасбродные соседи нашли себе нового виновника в пропаже людей у приречья. — нахмурился племянник, отступив, когда удостоверился, что с милонянином все в порядке. Юная девчушка, мельтеша по всей лавке, собирала тряпки, склянки и травы, принявшись открывать их, а затем, подбежав к старику, начала предпринимать неуклюжие попытки перевязать ему голову смоченной отваром тряпкой.

Проворный молодой ицх уклонился от размашистого удара древком и, как хватило ловкости, врезал Тому Тонну по лицу. Это заставило его отступить на несколько шагов назад, и дало толпе фору, чтобы протиснутся еще ближе. Тим, пытаясь подсобить брату, двинул молодого ицха концом древка по челюсти и тот, сплевывая выбитые зубы, повалился наземь. Какой-то мужчина в толпе выхватил из-под балахона стилет, остальные участники погрома расступились перед ним, позволяя ему пройти вперед. Том, заметив это, окликнул брата, и Тим, спешно ретировавшись на несколько шагов, выставил копье острием вперед. Попытавшись ткнуть им нападающего под колено, он не попал и ицх с ножом, скакнув вперед, занес руку, пытаясь полоснуть стражника по горлу. Расстояние между ними было столь мало, что ицх, несомненно, достал бы. Но Эндри, не сплоховав, скрепя сердце, бросился вперед, толкая мужчину в сторону. Нож ицха лишь рассек воздух, а Том Тонн, с размаху ударив того по лицу древком, убавил его спесь.

Ицх выронил нож и, застонав, пополз куда-то в переулок. Но теперь уже несколько ножей и стилетов заблестели в руках у других нападавших. А за их спинами парочка ицхов вновь начали пытаться пролезть в окно. Эндри, выпрямившись, отряхнул пыль с колен, глядя, как их полукругом обступают схватившаяся за ножи челядь. Тонны направили на них острия копий, но это не сильно поубавило пыл нападавших. Эндри сделал шаг назад, но, поздно, на него тут же бросились двое, кричащих и разгоряченных мужчины.

Ножи сверкнули в солнечных лучах, но свистящий звук стали, разрезавшей воздух, опередил их. Послышался хруст и треск. Красные капли, словно роса, рассыпались по грязному песку переулка. Меч, потоком серебрящейся стали вырывшийся из ножен выступившего вперед Рейвина, обагрил свой наконечник кровью. Оружие вывалилось из руки особо прыткого ицха вместе с пальцами. Мужчина схватился за оставшиеся на кисти обрубки и соратники тут же одернули его назад, плюясь гневом и ругательствами в сторону выступившего вперед Рейвина.

— Убирайтесь восвояси. — племянник сказал это громко, но четко и ровно, хотя некая дрожь задора прозвенела в его словах. Рей направил красный наконечник клинка на второго ицха, пятившегося вокруг с ножом. — Тебя мать тоже родила с парочкой лишних пальцев? — он взмахнул клинком, намеренно медленно, но показательно. Блестящая сталь разрезала лишь воздух. Эндри оцепенел, глядя на отрубленные пальцы в пыли под ногами.

Замявшихся на мгновение ицхов прервал вновь разлетевшийся над ишеронскими крышами звон сторожевых колоколов и последовавший за ним топот лошадиных копыт. Эндри оглянулся за спину, затем на ицхскую топу. Позади них выросли, пестря наконечниками копий и сверкающими нагрудниками, воины городской стражи. За ицхами появился отряд, возглавляемый мощным мужчиной. Широкоплечим, с черной бородой.

— Тише! Тише! — прокричал Саиф Шайхани ицхской черни и те, завидев брата своего господина, поумерили пыл. — Что вы тут устроили? Уберите оружие! Ты, оглох? Я сказал спрячь сталь в ножны!

— Вовремя. — оглянулся Эндри на подоспевших позади стражников, которые принялись оттеснять ицхов и хватать тех, кто не убирал стилеты.

— А вы что тут делаете? — поглядев на Каранаев с высоты своего седла, сказал Саиф Шайхани. Огромный, словно бык, насупившийся и злой.

— Ваша чернь чуть было не убила нас! — бросил Эндри в сторону Шайхани.

— Это недоразумение. Мы… — слегка растерянный взгляд Саифа покосился на Рейвина, затем на Тоннов. После на городскую стражу позади них всех.

— Дядя… — Рейвин встал вперед него, как бы готовясь защищаться.

— Так это ваш… ублюдок, — процедил мужчина. — убил Нарима? — он выдавил это из себя так горько, что Эндри сразу же стало не по себе. Больше, чем просто горечь. В него бросили утратой чего-то важного. Пролитой кровью близкого человека. Ему вновь вспомнилась кислая угроза Чадда.

— Планируете продолжить кровопролитие? — огляделся вокруг Эндри, чувствуя, как у него дрожат поджилки. — Из-за бастарда? — тот помедлил.

— Нет нужды. — пораздумав, сказал грозный ицх на коне, приказывая помочь городской страже арестовать зачинщиков городского погрома.

ТРЕТИЙ СЫН

«И звезд манящих сладкий свет

Не сбережет тебя от бед.»

«Ледяная душа девы», Верселий

— Да будет жизнь яркой… — поднял кубок Энрик.

— …любовь — жаркой… — продолжил Данни известный тост.

— …а смерть — славной! — докончил Рейвин, звякнув своим кубком.

Воскликнув, братья вздернули бокалы, слегка разбрызгав вино и каждый, стараясь, как мог, осушил свой кубок до дна. Кислый гранатовый нектар до ужаса сводил скулы, заставляя морщиться, за что Данни вообще его не любил, но все равно честно докончил чашу до последней капли. Это была анварская традиция. Тост должно поддержать полной чашей, чтобы он, как и вся жизнь, не был пустым и бессмысленным. Чтобы сбылся. А такое славное и известное пожелание грешно было не поддержать.

Энрик утер свои промокшие в вине усы, а Рейвин слегка промокнул губы платком. Братья поставили осушенные кубки обратно на стол.

— А я бы, может, даже, еще одну… — улыбнулся Энрик, взяв винный штоф.

Никто не стал препятствовать среднему брату, хотя это был уже не первый и не второй его бокал вина с утра. Сегодня по всей округе, от Ишерона, до приречных деревень, праздновали Солнцестояние. В городе и деревнях проводились ярмарки и празднества и радость невольно наполняла сердца всех вокруг. Часовня Очага почти с утра до ночи изливалась прекрасным колокольным перезвоном, а жрецы собрались в ней на долгий молебен, вознося хвалу благодатному пламени, а люди на улицах праздновали и ликовали. Солярсен, как еще иначе назывался этот праздник на сефидском, праздновали все зараннийцы. От арвейдов на холодном севере, до культов на юге, за Срединным морем. День, когда Соляр стоит на небе огненным оком дольше обычного не закрываемый ни одной из трех лун, ни их сопряжениями, а ночь, короткая и быстрая, ярка как никогда.

— Нет-нет, мне хватит! — отказался от протянутого кубка Рейвин и тогда Энрик предложил еще один младшему брату. Данни тоже приподнял ладонь, преграждая протянутую чашу. У него все еще остался кислющий привкус с прошлой порции вина и ему не хотелось выпивать лишнего. Еще целый день и ночь впереди, куда уж ему напиваться.

— Праздник же! — фыркнул Энрик и выпил чашу вместо братьев. — Еще успеете трижды протрезветь. День сегодня долгий, жаркий… а у речки будут девицы, так вам сразу моча в голову ударит, и весь хмель вытравит! — посмеялся брат, наполняя новый кубок. Он явно намеревался сегодня наглотаться вина как следует.

Данни подхватил апельсин, чтобы закусить им остаточный вкус вина. Сладкий и липкий, он был, словно мед. Пока Энрик оканчивал очередную чашу, в комнату заглянула мать, сразу смекнув, что к чему.

— Уже с утра вы трое взялись за кубки? — прищурилась леди Кинарин.

— Матушка, сегодня же такой день! — поднял винную чашу Энрик. — Выпейте с нами, во славу великой Пророчицы, естественно!

— Ты, Энрик, не слишком благоусердствуй в прославлении, — нахмурив брови кивнула на вино в его руках мать. — а то еще до вечера свалишься в постель от внезапно нахлынувшего блаженства.

— Ну что вы, мама… это же… — язык брата уже слегка заплетался.

— И вас с празднеством, мама. — поклонил голову Рейвин.

— Хватит сидеть взаперти! Выходите на улицу, вина и там в достатке. — сложила руки на груди леди Кинарин, глядя на сыновей.

— Не боитесь, что там на нас вновь кто-нибудь нападет? — улыбнулся в явной издевке Рей. Данни подметил, как слегка скривились губы матери.

— Ах, ваш дядя уже успел растрепать всему поместью, как доблестно ты его защитил. — похвальба матери звучала так лишь на словах. Всем было понятно, что это было брошено в укор старшему сыну. — Твой отец и бабка, наверняка, уже захвалили тебя, истинного анвара?

— Главная похвала для меня — это ваша, матушка. — хихикнул Рейвин.

— Давайте-давайте, что вы уселись! Данни, идите на улицу, в домашних стенах одна лишь пыль да духота! Выбирайтесь отсюда! — бросила мать.

— Как скажешь. — улыбнулся он леди Кинарин и первым из братьев пошагал прочь. Женщина улыбнулась, погладив проходящего мимо Данни по волосам. Энрик и Рей пошагали за ним, под пристальным взглядом леди.

Мать со своими служанками украсила главный чертог и холл поместья. Цветы, яркие, желтые и красные, были расставлены и уложены по углам, между мебелью, гобеленами и даже завиты вокруг дверных проемов. В саду у леди Кинарин росли самые разные цветы, и она сделала из них прелестные украшения для дома в этот праздничный день. От бутонов пахло свежестью и летом. Как раз для самого яркого и длинного дня в году.

— А куда подевалась Тия? — оглянулся на следующую за ними мать Данни.

— Ваша кузина как обычно сбежала из дома. — фыркнула леди Кинарин.

— Сбежала? — скривился Энрик. — Опять? Куда? Как посмела…

— На этот раз с полного позволения своего отца. — завела глаза матушка. — Упросила вашего дядю отпустить ее с девушками и служанками на ярмарку.

— Кто-нибудь пошел с ней? — посмотрел на мать Рейвин.

— Ваш отец приказал паре гвардейцев сопровождать их. — мать лишь устало развела руками. — Но какой толк? Тия ускользнет и от них. Небось, как обычно, отправиться рвать полевые цветы с крестьянскими девками.

Во дворе слышалась музыка, доносящаяся издалека. Радостные улыбки сияли на лицах придворных. Кормилица с прачками несли свежевыстиранное белье в поместье. Переваливаясь с ноги на ногу, женщина остановилась, помахав братьям и леди Кинарин. Остальные слуги тоже поклонились.

— Ну вот и очередное Солнцестояние! — улыбка окрасила дородное лицо няни. Она говорила так каждый год. Словно отмеряла. На ее веку было уже немало этих самых солнцестояний. — На ярмарку пойдете?

— Посмотрим, няня. — улыбнулся ей Рейвин. Та кивнула.

— Давайте-давайте! — посмеялась кормилица, вновь подхватив корзину с бельем и пошагав за другими слугами. — И не проспите пускание венков! У речки вас наверняка уже заждались какие-нибудь красавицы!

— Мы соберем столько венков, сколько сможем, няня! — с хмельной усмешкой ответил ей Энрик. Кормилица поглядела на младшего из братьев.

— Ты, Данни, тоже не засиживайся у дому! — наставительным тоном бросила, проходя мимо, женщина. — Я видела таких девиц в городе!..

— А вы, случаем, никуда не торопились, няня? — с прищуром покосилась на нее леди Кинарин и женщина, опешив, вновь поклонила голову.

— Извиняйте, леди Каранай. — вздохнула она. — Уж не могу сдержаться, глядя на то, какими красавцами вымахали наши мальчики! — ответила матери кормилица и направилась прочь. Данни улыбнулся ей вслед.

Мать отлучилась, когда ее подозвала Джина. Судя по недовольному лицу леди Кинарин и слишком молящему взгляду служанки, девица просила отпустить ее на праздничные гуляния в город. Послушав ее в молчаливом раздумье, леди Кина все же сказала свое слово и девушка, радостная, принялась кланяться и благодарить ее, а затем убежала прочь. В такой светлый день даже, обычно строгая, их мать, щедра на свое благоволение.

Близ оружейной трое Тоннов спешно разливали себе вино из меха. Патрик и двое его широченных высоких кузена тоже праздновали. Гвардеец оглядывался по сторонам, видимо ища взглядом, нет ли рядом отца. Но кастелян не появлялся поблизости, иначе наверняка бы сделал им выговор. Заприметив братьев Каранай, Тонны поклонились и предложили им своего вина. Но согласился только Энрик, быстро ретировавшийся за кубком.

Из оружейной, стягивая толстую кожаную перчатку, вышел Энхе Заян, протягивая Рейвину его начищенный клинок рукоятью вперед. Индавирец, всегда находившийся в каком-то расслабленном состоянии, не выглядел особо изменившимся в праздничной атмосфере. Словно бы для Ифира каждый день был праздником.

— Я поработал над твоим клинком. — сказал он, когда Рейвин принял у него меч и стал смотреть на начищенное, украшенное узорами, лезвие. — Пришлось вычищать кровь и смазывать его маслом. Но теперь он как новый. Наша сталь тебя не подвела, а? — улыбнулся индавирец, откладывая перчатки в стороны. Рейвин покрутил мечом.

— Если тебе потребуется нарубить что-то, обращайся. — пару раз сделал взмах брат, убирая свой меч обратно в ножны.

— Ты правда отрубил руку какому-то ицхилиту? — приподнял бровь Энхе.

— Значит уже бытует такая версия? — покосился на индавирца Рей.

— На вас с дядей правда напали? — поежился Данни, спросив брата.

— А ты сомневаешься? — слегка приподнял уголки губ Рейвин. — Что еще мне оставалось делать? Эта челядь полезла на дядюшку с ножами. Пусть теперь учится орудовать за столом левой рукой.

Кормилица, выглянув из дверей поместья, окликнула их. Данни не сразу расслышал, что снова требуется от братьев, но пошагал следом за Рейвином и Энриком, еще сильнее растянувшемся в улыбке после очередной опрокинутой чаши. Оказалось, что бабушка хочет их видеть, и мать тут же приказала привести всех ее внуков на террасу, где отдыхала леди Иринэ.

— А где Тия? — обернувшись, спросил у Тоннов Энрик.

— Леди Тия… — переглянулись братья, явно не найдя, что ответить. Видимо, мать была права, и та действительно убежала в селенья на празднования. Нужно будет отыскать ее. Сейчас ей лучше не бродить одной.

— Спроси у ублюдка или дядюшки. — сказал Рейвин. — Может кто из них и видел нашу непоседливую кузину. — он пожал плечами.

— Ну так а где ублюдок и дядюшка? — пшикнул Энрик. Среднего брата явно не прельщала идея в очередной раз искать Тию.

Дядюшка, однако, нашелся как раз на террасе. Он угощал леди Иринэ пирожками с вареньем и о чем-то говорил с отцом. Лорд Роддварт, завидев сыновей, улыбнулся, отпив вина из своей чаши.

— Все как на подбор! — похлопал брата по спине дядя. — Орлы!

— Ах, вот они, мои мальчики. — улыбнулась, сидя в кресле, леди Иринэ.

— Бабушка. — поклонился ей Рейвин, подойдя и встав рядом. Энрик и Данни сделали то же самое. Женщина радостно вздохнула глядя на них.

— Поздравляю вас. — протянула руку женщина и Рей подал ей свою. Она погладила его по ладони и второй тяжелой старческой рукой приобняла Данни. — Так вы уже и отца переросли…

— Разве что Рейвин. — улыбнулся Данни. Брат слегка пустил смешок.

— С Солнцестоянием вас, бабушка. — поздравил ее Энрик.

— Да не потухнет пламя в вашем сердце! — положил руку ей на плечо Рей.

— Выпьете с нами? С внуками-то! — взял штоф с ее стола средний брат. — За Соляр, за пламя, за Заранну, там… — он с чпоканием откупорил вино.

— Ты то, уже, кажется, навеселе? — прищурился, глядя на него, Роддварт.

— Обижаете, отец. Я лишь слегка пригубил. — показал пальцами явно в несколько раз меньшую меру выпитого брат. — Праздник то ещё и не начался, считайте! Вот мы с бабушкой его и начнем…

— Ох, мне пока достаточно, Эндри. — посмеялась, слегка устало, леди Иринэ, улыбаясь внуку. — Но я разрешаю тебе выпить за меня во славу Пророчицы!

— Я вас, бабушка, за язык не тянул! — посмеялся брат, наполняя кубок.

— Вот они, мама, твои герои. — покачал головой отец, глядя на братьев.

— Истые анвары… ты, Рейвин, и впрямь достойный внук своего деда! — поднял указательный палец дядя Эндри. — Ни нерешительности, ни страха…

— Ни благоразумия. — нахмурился отец. — А если бы кто из вас погиб?

— Так погиб бы я! — резко возразил дядя. — Я, понимаешь, Родди? Твой сын спас мне жизнь! А ты еще и попрекаешь его… вот ваш отец, наверное, занудствует тут целыми днями, м? — поглядел тот на племянников.

— Ты сказал толпа ицхов была во много раз больше. — хмыкнул Роддварт.

— И все они отступили пред твоим сыном! Ну разве не чудеса храбрости! — взмахнул руками дядя, подойдя и протянув Энрику чашу. Тот плеснул ему вина. — Никого не слушай, Рейвин! Никого! Ты молодец!

— Благодарю, дядя. — с легким налётом смущения улыбнулся брат.

— Храбрец! Храбрец! — потеребила его запястье бабушка. — Настоящий анвар! Ваш дед гордился бы всеми вами! Эрвин… ох…

— Мы стараемся сделать все, чтобы не опорочить его память. Его портрет у входа всегда напоминает нам об этом. — поднял бокал Энрик. — За лорда Эрвина Караная! Деда, отца и брата, какому не было равных!

— За Эрвина Караная! — первым поднял кубок в поддержку дядя Эндри.

— За Эрвина! — взяв свой бокал и легонько его приподняв, таки не отказалась от тоста бабушка. За ней последовали и все остальные. Отец, брат и сам Данни подняли с блюда кубки, поддерживая тост в честь деда.

Как и все свои братья, он тоже надеялся не посрамить честь их прародителя. Может быть, когда он женится на Майе Кайвен, у него тоже будут свои сыновья. Тогда и они будут поднимать кубки в честь лорда Роддварта, их собственного деда. И гордится тем, кто они есть. Данни, бывало, думал о том, как он воспитает собственных сыновей. Или как он их назовет. Анварские сказки полны историй о героях и героинях, сынах и дочерях гор, смелых и бесстрашных. Наверное, как-то так он и назвал бы собственных. Наверняка его будущая невеста уже придумала свои. Девицам свойственна мечтательность, как говорит Рейвин. Как бы ему не нравилась Майя Кайвен, это все же был его долг. Жениться на ней и зачать ей сыновей. Мужу следует уважать свою леди-жену и защищать ее. Однако, это не значит, что он обязан во всем ей потакать. Уж детей-то он назовет как сам захочет, в этом Данни не сомневался.

Бабушка была очень рада видеть в своем окружении внуков. Леди Иринэ, пожилая и мощная женщина, сама была чистокровной анваркой, а родители ее росли в древних традициях еще тогда, когда война не согнала их собратьев с горных утесов и вершин. Она родила своему мужу, такому же гордому анвару, как она сама, троих сыновей. Дядя Ричатт был, пожалуй, больше всех остальных похож на настоящего анвара. Грозный и сильный, с бородой и широкими плечами. Данни давно не видел его. Владения дяди располагались далеко отсюда, но воспоминания из детства всегда сохраняли образ дяди Рича как суровейшего мужчины. И своих детей, еще одних кузенов Данни, он воспитывал в такой же строгости. Дядя Эндри был попроще и нравился Данни сильнее. Веселый и шутливый, простой и обаятельный, с выпирающим пузом и легкой рыжей бородкой, он не был ни к кому строг и всех любил, всегда готовый помочь, как думалось парню. К самому Данни дядя Эндри тоже всегда был расположен. А отец, нечто среднее между своими старшими братьями, тоже бывал строг, бывал и весел, бывал серьезен и наоборот, легкомысленнен. Такие разные, сыновья леди Иринэ все чем-то походили друг на друга. И Данни надеялся, что его собственные сыновья, пускай не столь чистые анвары, но все же будут такими же дружными и сильными мужчинами, как они сами.

Ярмарка в честь Солнцестояния открылась еще с самого утра. И когда родители наконец отпустили сыновей туда, не без сопровождения стражи, разумеется, Данни был неимоверно счастлив. С ними в сторону ярмарки отправились братья Тонны, кузены Патрика, огромные, как быки. Иногда, глядя на них, Данни удивлялся, как под тушами этих силачей не прогибаются даже сильнейшие из коней, на которых те разъезжали.

Торговцы и купцы, прибывавшие в город ближе к планируемой свадьбе в семействе лорда Шеппа, не упустили возможности сторговать излишки и во время празднества. Каранай понял это, когда увидел, как много палаток с торговцами выросло вокруг ярмарочного поля. Обычно во время праздника Солнцестояния их было вдвое, а то и втрое меньше. Притом товары тут продавали не в пример диковинные. И по диковинно высоким ценам. Купцы своего не упустят, как ни крути.

Селяне и горожане, прибывавшие на ярмарку, дивились товарам, яствам и вину, шелкам и украшениям, угощали друг друга и поздравляли всех прочих гостей с празднеством. Женщины-крестьянки угощали всех посетителей оладьями и медом, какие-то подвыпившие менестрели принялись, как могли, играть развеселые мелодии, заставляя всех гостей, простого и не очень, звания, пускаться в пляс. Несколько скоморохов, разукрашенных и разодетых, тоже, явно, прибывавших на планируемую свадьбу, решили показать свою удаль, жонглируя фруктами и кинжалами, стоя на голове и показывая всяческие трюки. На ярмарочном поле также проводились состязания и соревнования, наградой за победу в которых были яства и безделушки. Крестьяне мигом принялись тягаться друг с другом, то перетягивая канаты, то метая дротики в цель, то пытаясь перепить друг друга. Данни, вместе с братьями, остановился поглядеть на это. Тим Тонн, засучив рукава подошел помочь одной стороне каната, а Том Тонн, смеясь, подобрался к другой. В итоге все кончилось тем, что крестьяне повалились, а братья чуть было не перетерли канат. Бутыль вина вручили обеим сторонам.

Заприметив благородных господ, несколько анварских крестяночек поспешили к братьям Каранай, принявшись потчевать их своими пирожками, сырами и оладьями. Одетые в яркие цветастые юбки, каждая в венках из разномастных цветов, девушки кружили голову Данни, особенно теперь, когда он итак выпил пару чаш вина. Пережевывая оладью с медом, паренек присматривался, нет ли поблизости той, знакомой ему девицы. Милейшей на вид селянки, угостившей его как-то свежим молоком. Ярри, кажется так ее звали? Он улыбнулся, вспомнив об этом, прежде чем очередная девчушка простого рода потянула его за руку и пустилась с ним в пляс. Он и лица ее толком разглядеть не смог, поскольку у него закружилась голова. Девицы приглашали на танец и его братьев. Энрик подхватил за талии сразу двух, приподняв их и закружив в воздухе. Те смеялись и верещали. Рейвин, куда более спокойный, отказался участвовать в этом, но оладью у девушки все же взял, принявшись макать ее в меду и с улыбкой глядеть на братьев.

Слегка позже, когда Часовня прогремела очередным колокольным набатом, на ярмарку заявились хирики с храмовыми дарами. Жрецы-послушники, младшие в своей иерархии, раздавали детям сладости из больших корзин. Засахаренные фрукты, пахлава и орехи в меду. Сельские детишки вереща радостно обступили послушников, принимая раздаваемые ими вкусности. Взрослые же, их родители, наоборот, нагружали запряженную осликами повозку, на которой приехали жрецы, своими дарами жреческому ордену. Ближе к концу дня у Часовни будет стоять несколько таких забитых повозок, Данни это знал. Мясо и рыба, зерно и ткани, горшочки с медом и бочонки с соком и вином. Чем крестьяне богаты, тем и рады пожертвовать храму в такой знаменательный день.

Вечерело в дни Солнцестояния, обычно, поздно. Когда праздновался Солярсен, все три луны, черед какой бы из них не наступил, взбирались на небеса, покрывая их звездами, позже обычного. Так и сегодня, вечер больше походил на поздний день. Ярмарка слегка поутихла, поскольку теперь люди растекались вдоль реки в сторону города. Энрик, по собственному заверению «для смелости» проглотил еще чарку вина, отправившись куда-то в поле с двумя своими крестьянками, так и не отлипнувшими от него. Рейвин, наконец, уставший ждать, когда брат вернется, пошел разбираться куда тот делся, взяв с собой Тима Тонна. Хотя Данни и без того было ясно, где так задержался их средний брат. Том Тонн, устало зевая, остался охранять Данни, бродящего по ярмарочному полю. Рей наказал им стеречь лошадей, поскольку наверняка найдутся те, кто позарится на кобыл. Людей стало меньше и вокруг было свободнее. Наконец-то хоть можно было продохнуть.

Отплатив парой медных за горсть жареных каштанов, Данни принялся жевать их. Он никогда не носил с собой в кошели большие деньги. Мало ли кто подрежет ему суму. Особенно в городе прохиндеи часто могли попытаться украсть у честных людей монеты. Потому юный Каранай зачастую ограничивался пригоршней потертых закатников. За эти мелкие монеты цвета угасающего Соляра, за счет которого медяки и получили свое прозвище, у него особо ничего и не спросят. А вот посей он несколько лунариев серебра где-то в городе… придирок не оберешься.

Закинув в рот еще один каштан, он вознамерился угостить лакомством Рассветную Синеву, привязанную вместе с лошадьми братьев неподалеку, но, подходя к кобылам, слегка опешил, завидев там своего побочного кузена.

— А я то думал, где вы? — усмехнулся Чадд, упершись руками в бока. — Кобылы тута, а от вас ни духу… не боитесь, что их кто-то уведет?

— Мы как раз пришли присматривать за ними. — пережевывая каштан, покосился на бастарда Данни. — А разве тебе не положено быть дома?

— Разве я не дома? — хмыкнул Чадд, переведя взгляд с лошадей на парня. Его черные, цвета смолы, глаза, уставились на него. — Пускай ицхи подавятся на своей стороне реки и брызжут слюной, сколько им угодно. — бросил он. — Это земля лорда Роддварта и тут я — дома. — Данни не сразу заметил полуторный меч, висящий у него на поясе.

— Я думал дядя Эндри… — начал было он, обращаясь к Чадду.

— Отец пусчай тоже не беспокоится. — положил руку на эфес клинка ублюдок. — Едва ли ицхская мразь явится сюда в такой праздник.

— Дело твое, конечно, — замялся Данни, подойдя к лошадям и протягивая еду Синеве. Та принюхалась к лакомству. — но это же опасно… для тебя, конечно. Если стража решит, что ты нарушил запрет…

— Пусть скажут мне это в лицо. — скривил губы Чадд. — Это что? Каштаны? — кивнул он на те в руке парня. Данни кивнул и бастард подхватил протянутые Синеве лакомства, принявшись хрустеть ими. От него не пахло вином, но было похоже, что он пьян. Возможно, из-за слишком много пившего Энрика, запах уже не бросался Данни в нос.

— Тоже пришел на ярмарку? — спросил, чтобы избавиться от неловкости он.

— Ярмарку? Было-б тут на что глядеть. — пшикнул Чадд. — Я пришел к Вене… вот сегодня то там явно будет, на что позарится. А, кузен?

— Что? — слегка опешил Данни, оглядываясь по сторонам.

— Где твои братцы? Ужели хотят пропустить все веселье? — улыбнулся ублюдок. — Плевать, нам же больше достанется. Пошли. — подскочил он, похлопав Данни по спине. — А ты, здоровяк, постереги лошадей! — бросил он Тому Тонну. Тот, переступив с ноги на ногу, переглянулся с Данни. Юный Каранай не стал возражать, пожав плечами. Поглядев вдаль, не вернулись ли братья, он пошагал за своим побочным кузеном. В конце концов, они при мечах, что с ними станется? Ублюдок то точно умеет махать своим.

— Слушай, Чадд… — обратился к тому Данни. Тот оглянулся на него в пол оборота, шагая впереди, и поднял бровь. Гул Вены вдали слега отрезвлял мысли, немного путавшиеся из-за вина. — я ведь так и не поблагодарил тебя.

— За что? — Чадд будто бы и не понял. Данни нагнал его, поравнявшись.

— Ты ведь, ну… — он почесал затылок. — спас меня. Тогда. На площади.

— Ай, брось, кузен. — ткнул его локтем ублюдок. — Ерунда!

— Ну, моя жизнь, знаешь ли, не такая и ерунда для меня. — отшутился Данни, поправляя свой кафтан. Кинжальники прозвенели в такт его шагам.

— Будешь должен, значит? — словно в издевку бросил Чадд. Ублюдок редко сам проявлял благодарность и оттого не умел принимать ее от других.

— В конце концов, ты сидел там… ну, в темнице… из-за меня. — слова все же стали даваться ему с легкой путаницей. — Спасибо.

— Одним дохлым ицхом больше, одним меньше. — махнул рукой Чадд, улыбаясь. — Благодари сефидских мастеров за их рабалеты, а не меня. Не будь под рукой этой сказочной штуки, бугай Шайхани тебя бы располовинил. — нахмурился бастард.

— Это верно… — прикусил губу Данни, вспоминая мелькнувший над головой блеск Соляра, отражающийся в лезвии занесенного бердыша. Его проняла дрожь и плечо отозвалось болью, словно в первый раз.

Девчонок они нашли, как и ожидалось, у Вены. Спрятавшись в тени прибрежных деревьев и камышей, они, нагие, резвились у небольшого костра, прыгая, плеская друг в друга брызги и визжа. Ублюдок первым заприметил их, спрятавшись за деревом и кивнул Данни. Выглянув, Каранай тут же прищурился, рассматривая девиц. Голые все они не отличались друг от друга, высокородные и крестьянки. Юные груди, свет огня, плещущий бликами на их бедрах и округлые ягодицы. Данни сразу напрягся, видя их.

— А где Джина? — воскликнула одна из девиц, нагнувшись к реке и демонстрируя всем свой зад. Она сняла с головы венок из ромашек и лилий, в который, как и у прочих девиц, были вставлены горящие свечи и пустила его по течению, наблюдая, как он уходит в поисках ее суженного на берегу.

— Сбежала куда-то! — смеющийся голосок выдал Тию. Данни тут же обратил внимание на нагую кузину. Ее рыжие, растрепанные волосы, спадали почти до поясницы. Груди, еще слишком маленькие, как и лицо с плечами и спиной, были усыпаны веснушками. — Боится видать, что ее какой-нибудь дикарь нагишом схватит! — Тия рассмеялась.

Тряхнув его за плечо и подмигнув, словно бы молчаливо прося подыграть, Чадд схватился за меч и, выхватив его, с громким криком выбежал из кустов на девушек, пнув взметнувшуюся кучу песка на их костер. Завизжав, словно резаные, они все побросались к реке, испугавшись и, прикрывая срам руками, скрылись в воде. Их упавшие с голов венки, свечи на которых еще не потухли, понеслись прочь по Вене.

— Придурки! — только и успела бросить Тия, выглянувшая на них откуда-то из камышей. Ублюдок рассмеялся, а девицы, вереща, поплыли прочь.

— Ну и зачем? — вышел к берегу Данни, глядя на Чадда. Он чувствовал себя идиотом из-за выходки побочного братца. Не столько потому, что тот напугал селянок, сколько оттого, что испортил зрелище.

— Да ты видел их рожи? — не унимал идиотского смеха тот.

— Хочешь, чтобы кузина вернулась домой нагишом? — Данни кивнул на разбросанную у потухшего костра одежду. Для Тии это была бы подстава.

ОЗАРЕННАЯ ЛУНОЙ

«Ты ложью потчевал купца,

К рабу жесток ты был,

Ты гнал нагого нищего

И Вечность ты хулил.

И сироте не уступил,

Не дал скитальцу кров,

Воды ты старцу не налил

И не жалел ты вдов.

Но похоти и алчности

Прощенья нет, увы,

И праведники обличат

Чем наслаждались вы.»

Апокрифы, «Наставление», перевод ан-Фахриса,

поэтическое переложение на стихи Люпиниона

— Смотри… — одернула за рукав Тая девушка. Тот обернулся.

— Огнепоклонники празднуют свои дикие обряды, — хмыкнул Тайал, глядя на мелькающие с той стороны Ицхиль Хвироа огни костров и прислушиваясь к доносящимся с другой стороны реки песням и крикам. — эка невидаль.

— Там, у реки… — пригляделась Аайя с вершины своего седла. Легкие огоньки мерцали в камышах, плыли и переливались. Каждый раз она старалась держаться подальше от чужаков. С детства боялась их страшных огненных жертвоприношений. Однако сейчас, когда выросла и узнала больше, преисполнилась к соседям скорее печалью, чем настороженностью.

— Это венки. Они плетут ободы из цветов, трав и колосьев. — пояснил Тайал. Его воспитывали и учили, как рыцаря. Кое-что о чужих зараннийских традициях, в которые входило и рыцарское помазанье, он хорошо знал. — Вплетают в них свечи, чтобы те горели, как солнечный диск. Они думают, что в Соларсен венки, плывущие вдоль реки приведут их к чуду. — хмыкнул с презрением Тайал, потянув на себя поводья.

— К чуду? — протерев глаза, поглядела на тот берег реки Аайя.

— К любви, к судьбе. — пожал плечами Тай. — Они считают, что в жизни нет предопределенности. Что мир дик и необуздан, как пламя.

— Почему же они спускают венки по священной реке? — девушка никогда раньше и не задумывалась об этом. — Они почитают ее воды благими?

— Не так же, как мы. — покачал головой кузен, слезая с лошади.

Взяв его руку, Аайя спешилась следом. Лунарий, в котором она привычно молилась по ночам, сегодня смотрелся слегка необычно в свете все никак не угасающего дня. Шпиль башни лунария блестел серебром, а река переливалась расплавленным золотом. Шум и гам на другом берегу казался таким непривычно странным и давящим на голову. Словно сжимал виски. Или это вновь наваждение? Венки ли пылают свечами на поверхности Ицхиль Хвироа или это вновь дурное виденье? Аайя уже путалась, где сон, а где реальность. Что осязаемо, а что — лишь чудится ей. От трав леди Джесайи ей лучше спалось и даже, удивительно, прибавился аппетит. Но она все еще чувствовала себя худо и дурно. Всему виной лунная девичья кровь. Аайя знала, что кровоточащее лоно может сводить женщин с ума болью и желанием, но не могла бы подумать, что ей достанется такая тяжкая ноша.

Тай пристально смотрел на другой берег, словно ожидая непрошенных гостей. Аайя, поправив капюшон, прикрывающий голову, вздохнула.

— Пусть Вечность дарует им просветление… — сказала девушка, прислушиваясь к смеху и песням, сливающимся с треском костров.

— Помолись за них, звездочка, — ответил Тайал. — и за меня тоже.

В лунарии было непривычно светло. Несколько человек по разным углам несли одинокую молитву. Аайя, перебирая четки и опустив глаза, покорно прошла внутрь, стараясь не шуметь, чтобы не отвлечь прочих прихожан. Жемчужные бусинки перекатывались под ее тонкими пальцами, одна за другой. Коснувшись коленями слегка нагретого дневными лучами мраморного пола, она положила перед собой Саийицаву, принявшись за молитву. Впереди была долгая ночь. А служение Вечности ценнее сна. В особенности сквозь боль и лишения истинный последователь Ицхиль укрепляет свою душу. Самый прочный металл тот, что закален в пламени.

Она чувствовала тягучую боль ниже живота. В голове уже давно не прояснялось. Девушка жила, как во сне. Посреди наваждений и теней. Яркий свет, пробивающийся в лунарий, угасал. Заканчивая молитву, одни прихожане уходили и заявлялись другие. Фрески, изображавшие жизнь Дочери Полных Лун, сменили золотое сияние Соляра на бледную позолоту, и наконец внутрь стал пробиваться переливающийся синий цвет ИцРоана. Долгий день, полный нещадной жары, уступал благородной ночи.

Над ней, переливаясь густо-синим, возвышалась фреска с Ицхиль, стоявшей по колено в речной воде. Лунный свет оживлял угловатый хрусталь, складывающийся в речные волны и, переливаясь, создавал ощущение, что картина оживает перед глазами и волны священной реки действительно несутся вперед, на паникующих коней и ошеломленных всадников. Кровь, в темно-синем цвете скорее черной, чем красной, струей стекающая с надрезанной руки Дочери Лун, спускалась между ее пальцев, орошая реку и, вместе с волнами надвигаясь на вражескую конницу, занималась огнем, обращая поток в жестокое яростное пламя. Подняв глаза под тяжелыми веками на эту картину, Аайя смотрела в невозмутимое, выточенное из стекла, лицо Ицхиль, на Свидетелей за ее спиной, на окрашенный кровью меч из лунного хрусталя. В висках почувствовалась железная, давящая тягота. Звон в ушах эхом перерос в звук битвы, грохот ревущей воды, пламенный треск, крики и конское ржание. Аайя закрыла глаза, чтобы избавиться от этого чувства и картина угасла, все звуки потухли и земля, как ей показалась, уходила из-под нее, сползая то влево, то вправо.

Сидя на коленях, Аайя почувствовала, что тяжесть клонит ее к земле. Прижав том Саийицавы к груди, свободной рукой она оперлась на мраморный пол, внезапно холодный, обжигающий костяшки пальцев. Жемчужные четки скользили в влажных ладонях. Молитва застыла в пересохшем горле и Аайя обратила взор на застывшую в хрустальных бликах картину Ицхиль. Лунное сияние скользило по точеным чертам ее лица, расплывающимся перед глазами. Нет. Неужто она падает во тьму? Неужели сознание покидает ее? Сейчас, в сокровенный момент молитвы?

Ей нужно наружу. Воздух казался тяжелым, словно налитым свинцом. Речная свежесть избавит голову от дурной пелены. Ноги занемели и конечности словно бы отказывались подчиняться ей. Но, преодолевая дрожь онемевших кистей, она оперлась на стену, осторожно поднимаясь. Колени прогнулись, когда она встала на ноги. Первый шаг отозвался болезненными уколами. Священная книга в руках потяжелела, как камень. Развернувшись, она ощутила, как проникающий в лунарий свет режет глаза. Заслезившиеся очи предали ее и помещение расплылось перед взором.

Несколько неуверенных шагов туда, где должен быть выход. Звон в голове навязчиво проникал куда-то в глубину. Отваживал прочие голоса и звуки мира вокруг. Шаг. Другой. Губы будто занемели, но Аайя читала про себя молитву, в надежде что ее слова вытеснят звон и шепот из сознания. Очередной предательский шажок. Ноги согнулись и Аайя, падая вниз, чувствовала секунды и мгновения как часы. Вот ее ступня съезжает по холодному мрамору. Дрожащие пальцы размыкаются. Тяжелый том Саийицавы с грохотом, словно треск раскалывающихся гор, падает на пол. Расписной в узорах пол лунария устремляется ей на встречу.

Она не ощутила, долго ли лежала, опираясь на локти, в надежде подняться. Прошли часы или мгновения? Звон сотрясающегося сознания заглушал все, прежде, чем обжигающе холодные пальцы тронули ее за щеку, осторожно приподнимая. Ее пальцы нашарили чужую кисть, схватившись за нее, как тонущая за протянутый канат. Ноги все еще предательски подло дрожали. Само тело предавало её. Фигура в черной мантии была едва различима в темной пелене лунария. Аайя прижалась спиной и затылком к стене, чувствуя, наконец, что не сползает вниз. Девушка до боли сжала в ладони жемчужные четки. Черная фигура, поправляя капюшон на покрытой голове, нагнулась, поднимая с пола книгу. Тонкие пальцы стряхнули пыль с Саийицавы, протягивая ее Аайе.

— Ты цела? — женский взрослый голос рассеял и отогнал звон в ушах.

— Госпожа Тарьям? — прищурившись и стряхивая с глаз слезы, Аайя увидела становящиеся, наконец, четкими, черты женщины. Слава Вечности, она оказалась здесь, чтобы прийти ей на помощь. Иначе, быть может, Аайя пролежала бы тут до утра, пока не заглянул Тайал или люди отца.

— Ох, смилуйся Вечность, ты ударилась головой? — тонкие холодине пальцы поправили выскользнувшие из сеточки под платком, черные волосы Аайи. Их прикосновение на миг смягчило боль и дрожь.

— Тамиран? — Аайя испуганно одернулась назад. Расплывчатые черты девушки приняли отчетливые формы и она смогла разглядеть их. Сестра изменилась в лице. Стала старше и, кажется, еще красивее. Черные глаза на ее оливковом лице впивались в Аайю как два бездонных смоляных колодца.

— Ты на ногах не стоишь. — придерживая ее за плечи, Тамиран оглядела девушку, действительно с трудом держащуюся на ногах. Лицо сестры под темным, покрывающим голову платком, все еще казалось тревожным.

— Ты вернулась. — улыбнулась Аайя, опираясь рукой на плечо сестры. — Я знала, что ты раскаялась. Вечность примет… примет, ох… — Аайя взялась за голову, которую вновь пронзил режущий шепот и звон. Она до боли сжала веки, стараясь прийти в себя. Тамиран, взяв ее под руку, не дала ей упасть.

— Да уж, раскаялась, так раскаялась. — хмыкнула сестра, покачивая головой и испуганно глядя на Аайю. — Что с тобой? Ты больна? Сама не своя.

— Это… — девушка почувствовала боль под животом. — Нет, Тамиран, это просто лунная кровь. Я… прости. — облокотившись на стену, она вздохнула.

— Тебе нужно домой. — вздохнув и оглядываясь вокруг, сказала сестра. В сознании Аайи все плыло туманом, но она старательно слушала слова Тамиран сквозь шум в голове. — Я… послушай, я не могу тебя проводить. Ты ведь понимаешь? — пригнулась та, вновь глядя ей в глаза.

— Да. — сказала девушка сквозь пересохшее горло. Ее плечи невольно сгибались под тяжелым весом Саийицавы. — Да, я… понимаю…

— Тебе нужно воды? Может, присядешь? — голос Тамиран вздрогнул. Она переняла из ее рук, казавшуюся неподъемной, книгу, отложив ее в сторону.

— Снаружи Тай… он… проводит меня… — прошептала она в ответ.

— Тай? — дернувшиеся глаза сестры покосились на двери лунария.

— Не волнуйся, сестра. — приподняла ладонь Аайя. — Все нормально.

— Прошу, не говори никому, что видела меня здесь. — Тамиран говорила это медленно и тихо. Едва слышимо. Обращалась к ней, словно совсем к ребенку. Впрочем, Аайя понимала, что отец будет рассержен, узнав, что его старшая дочь явилась сюда для молитвы раскаяния без его ведения. Однако, если сестра молится о прощении своих пороков искренне, Вечность примет ее мольбы, как бы жестоки не были к ней в семье. Если таков путь судьбы, уготованный для сестры, пускай она побудет наедине со своим раскаянием.

— Я… не скажу. — помассировав веки, ответила Аайя. Отдышавшись, она почувствовала себя полегче. Хотя, переставляя ноги все еще ощущала, будто бы земля движется под ней хаотично и непредсказуемо.

— И Таю тоже не говори. — коснулась губ указательным пальцем Тамиран.

— Не беспокойся… — поглядела на нее через плечо Аайя. Ее пальцы отчаянно теребили жемчужные четки. Так продолжаться не может. Отмеряя в голове каждый шаг и не отрывая взгляда от ворот, она двинулась к выходу из лунария. Что с ней творится? Кровь сводит ее с ума? Что за тяжелое искушение падением в безумие было для нее уготовано? Нужно лечь. Выспаться. Тайал был прав. Травы леди Джесайи помогут. Нужно лишь немного передохнуть. Человек не может в одиночку нести Вечности на плечах. Не может.

Тяжелая дверь лунария стала, будто, еще тяжелее. Ей пришлось всем телом насесть на нее, чтобы открыть и выскользнуть. Свежий вечерний воздух, щекоча, ударил в нос. Угасающий Соляр был уже едва виден и на небе все сильнее проступал синий свет, зажигая звезды. Их расплывчатое сияние ударило в глаза, слишком яркое, чтобы смотреть на них. Аайя сощурилась, опуская взгляд. Воздух казался холодным, а кожа горела. Ледяное прикосновение хрустальной подвески жгло грудь. Одежда прилипала к влажному от холодного пота телу.

— Тай… — она хотела сказать это громче, но иссушенное, сдавленное горло заглушило ее слова. Она пошагала, чувствуя, как мягкий мокрый песок проминается под ее ногами. Следы конских копыт, впечатавшиеся в него, проступали влагой. Сквозь режущий глаза свет она огляделась вокруг. А где же кони? Где кузен? Издалека лишь доносились гулкие звуки зараннийского празднества. Шумели камыши и ветви приречных деревьев. Но Тая тут не было. И обеих их лошадей. Сердце болезненно сжалось. — Тай? — повторила Аайя чуть увереннее. Но никто не откликнулся.

Как же так? Где все? Может… это всего лишь еще один сон? Глупое наваждение. Ударившая в голову кровь. Встреча с сестрой. Гул горящей воды. Теперь это. Однако, боль в теле пронимала ее, как настоящая. И шум в висках не утихал ни на миг, сдавливая голову. Нет. Она не спит. Не может спать. Что же это такое? Она опустила взгляд на конские следы. Запутанные и переплетающиеся? Куда делись лошади? Что с Таем? Следы копыт кружились вокруг нее. Или кружилась она сама? Нужно идти домой. Нужно добраться. Домой. Но как? Вдоль реки? Это же так далеко, и ноги не держат ее. Негоже достойной дочери бродить, где видит ее лишь луна на небе.

Приобняв себя за плечи, чтобы избавиться от дрожи, она пошагала к реке. Ее мерный звук, плеск течения в берегах, своей мягкостью перебивал звон и вопли из-за берега. Нужно умыться. Холодная вода с гор всегда кажется ледяной, но это то, что ей нужно. Немного свежести. Освежить мысли. Избавиться от проклятого наваждения. Ноги сами несли ее к берегу.

Река, переливаясь угасающим светом звезд, кипела у берегов. Черная и словно дымящаяся, она поднимала в жаркий воздух холодный пар. Голову сдавило железным кулаком. Девушка, простонав, вновь повалилась на песок. Нашарив на груди ледяной хрустальный полумесяц, она до боли вжала его в ладонь, читая молитву. Острые, впивающиеся в руку края полумесяца легкой мимолетной болью отвадили на мгновение большую. Река гудела холодным потоком. Аайя, страшась, потянулась к ней пальцами, чувствуя, как под шевелящейся гладью кипит что-то черное и вязкое. Давящий звон в висках нарастал и заглушал гул потока. Неужто ей вновь чудится? Прикрыв глаза, она потянулась рукой к воде, боясь, что та вновь обдаст ее жаром. Однако, стоило ей только прикоснуться подушечками пальцев к воде, странный всплеск отвлек ее, заставив оглянуться. Она привстала, придерживая подол.

— Тай? — горло пересохло. Вокруг скользила приречная туманная дымка.

Лишь тишина ответила ей удушливым молчанием. Опираясь на ствол ближайшей ивы, укутанной камышами, она присмотрелась в туманную тьму. Никого видно не было. Блеск звезд щипал глаза. Коснувшись трещащего от боли виска рукой, девушка сделала шаг вперед. Что-то вспорхнуло перьями в тумане, рассекая мглу. Опять птица? Взрыв песок, она приземлилась у берега. Едва различимое в замутненном взоре Аайи. Сделав шаг ближе, она только решилась рассмотреть, что же творится, как вдруг кора ивы за ее спиной хрустнула и звук удара о дерево разнесся по воздуху. Мурашки пробежали от голени до плеч. Дрожа, девушка развернулась, глядя на тонкий деревянный прутик, торчащий из ивовой коры. Он вошел так глубоко, что острия его видно не было, но и без этого Аайя поняла, что это. Черные перья, развивающиеся на конце, дрожали на ветру. Стрела.

Подхватив подол и стараясь не вскрикнуть, она пригнулась, быстрым шагом метнувшись куда-то вдоль берега. Камыши едва ли закрывали ее от тех, кто спрятался в тумане. Воздух вновь пропел режущей уши свирелью и древко новой стрелы плюхнулось в воду, расплываясь кругами. В ужасе и панике, охватившей ее, Аайя бросилась бежать, что есть мочи. Она не смотрела куда, лишь бежала вдоль Ицхиль Хвироа, чувствуя, как мокрый песок предательски уходит у нее из-под ног. Слепящие звезды и гул воды занимали все сознание. Но и их вытеснял взявший за душу страх.

Перемахнув через заводь она промочила ноги и подол, теперь тяжело тянущий ее к земле. Но не обратила на это никакого внимания. Новый свист раздался со стороны берега и черное древко промелькнуло, казалось, на расстоянии вытянутой руки перед ней. Вскрикнув так, что голова раздалась болью от звука, она развернулась, решив унестись в другую сторону, но нога ее выскользнула вдоль по предательскому мокрому песку и, зацепившись за корень прибрежной ивы, вывернулась, потянув ее вниз. Вода, черная, как безлунная ночь, синяя, как небо, блестяще-голубая, как виноградное вино, бледная как звезды и переливающаяся, как расплавленное золото, понеслась ей навстречу и, спустя мгновение, Аайя очутилась в ней целиком. Глухая водная стихия обволокла девушку, как желе.

Звуки стали глухими и далекими. Вода въелась в глаза, болезненно щипая. Стихия обхватила ее, неся куда-то. Аайя принялась дергать ногами и руками, словно пытаясь высвободиться из обхвативших ее невидимых пут, но тщетно. Поток уже обнял ее целиком, кружа и неся куда-то. Из глубины доносился рокот и гром верещащего потока. Громкий и рвущий уши, словно рев подводного чудища, он пытался проглотить ее всю. Страх вцепился в сердце зубами, терзая и разрывая его на куски. В голове все спуталось и смешалось, даже слова молитвы не приходили на ум. Метаясь в потоке, Аайя в панике раскрыла рот, чтобы закричать. Но вместо крика ввысь понеслись пузырьки воздуха, блестя и наполняясь лунным светом. Она подавилась водой. Безумный поток ударил ее обо что-то, бросил вниз, затем вверх.

Словно сдавливаемые изнутри глаза сразу же зацепились за свет, доносящийся с поверхности. Разум Аайи на мгновение принял его за звезды, проникающие светом под водную гладь, но нет. Это была не россыпь небесных светил. На поверхности полыхал огонь. Пламя с яростью взвивалось, его языки переплетались, как змеи, трещали и взметались ввысь. Вместо звуков музыки и смеха с танцами под воду проникал безумный рев горящих и умирающих, людей и лошадей, тех кто уже погиб и кому еще только суждено было погибнуть. Поток подхватил Аайю и понес ее навстречу пламени. Вместо вопля ужаса из нее вышел последний воздух, душащая вода ринулась в горло, огонь и битва устремились на нее.

Прикрыв лицо руками, она с ужасом зажмурила глаза. С грохочущим звуком удара речной поток вырвал ее из пучины. Лицо огрело горячим воздухом, Аайя принялась кричать, отплевываться и пытаться вздохнуть. Из носа и рта выплеснулась вода. Рядом раздались чужие вскрики. Что-то плюхнулось в воду и снова схватило ее под руки. Прикрыв лицо руками Аайя застонала, сплевывая воду из легких. Однако, внезапно, она ощутила под ногами что-то твердое. Земля? Она коснулась дна? Нет. Нет, она открыла глаза. Ни битвы. Ни пламени на реке. Ни даже звуков звенящей стали рядом больше не было. Сидя на коленях она пощупала мокрый песок. Голова медленно, но верно, переставала кружиться. Она на берегу.

— Вот так улов, — горький голос раздался на дней. — это что? Какая-то ицхская сучка? — что-то схватило ее за руку, одернув вверх. Ноги не хотели держать ее, но все же Аайя не упала. Перед ней стоял молодой мужчина с черными глазами и волосами. Высокий и злой. — Ты что тут забыла, м, малютка? Вся взмокла, не хочешь сменить платьице, а?

— Оставь ее! — окликнул второй голос. — Ты не видишь? Она напугана! Чуть не утонула! — злой человек попытался сорвать с нее намокший платок, слезающий с головы. Она застонала, как могла, но в воздухе сверкнула сталь.

— Эй, я ж спас тебе жизнь! — выпалил, глядя на клинок, тот, что старше.

— А я спас ей. — рыжий мальчик выставил меч ему наперекор и темноволосый осекся, пытаясь подступиться к Аайе. Та, испуганно и дрожа, поправляла на себе промокшую насквозь одежду и отвела взгляд от мужчин.

— Не бойся. Я тебя не трону. — мальчик опустил свой меч и, слегка улыбнувшись, протянул ей руку. — Показать тебе дорогу домой?  

БЛУДНАЯ ДОЧЬ

«Длань рыцаря, что правит меч, лжи принесёт конец,

И сердце пламенем горит, как тысяча сердец,

А на чело его воздет Пророчицы венец.»

«Красное Солнце», зараннийская баллада

— Я говорила, что это худшая из идей. — ноготь Тамиран впился в толстую, сочащуюся соком кожуру апельсина, принявшись счищать ее с плода. — И она погубит нас. Еще не поздно вымолить у лорда Перриса право вернутся. Скажи ему об этом. Запрягай лошадей на рассвете и унесем отсюда ноги, также, как мы сделали это в первый раз. — поджала губы девушка.

— Рыцарь не бежит от опасности. Он встречает ее дубовым щитом и стальным мечом. — сложил руки на груди Дейвиен, обернувшись на звон кузницы. В воздухе пахло солью с морского берега и каленым железом, поднимавшимся из труб кузнеца. — Если кто-то посмеет нам угрожать, я не дам тебя в обиду. — Редмаунт поправил свой камзол со звоном.

— А сможешь ли ты защитить себя самого? — нахмурила брови она.

— Мой меч ничем не хуже любого другого. — Дейв поглядел на то, как подмастерье завершает свою работу, отирая сталь оружейным маслом. — И, полагаю, в умении им орудовать я не уступаю ни одному из твоих братьев.

— Ты так горишь желанием убить их? — стиснула зубы Шайхани.

— Это они горят желанием расправиться со мной. — хмыкнул Редмаунт. — Пусть попробуют. Как мужчина с мужчиной, а не подлой засадой. Как, говоришь, твой кузен прокрался в наши покои?

— Это не имеет значения. — отмахнулась Тамиран. — Важно то, что для нас все здесь представляет угрозу. Не подумала бы я, что в родном доме за каждым углом я буду шарахаться от теней!

— Мы же договорились, что ты останешься с леди Китс! — вновь затянул свое Дейвиен. — Но ты решила покинуть Приют. И Бобби с собой оттуда утащила! — он покосился на смеющихся близ пристани мальчуганов. — Там тебе ничего не угрожало, а когда я вернулся бы…

— Если бы вернулся! — ткнула его локтем в бок девушка. Отчистив фрукт от кожуры, она надломила его пополам, протянув одну Дейвиену. Сладкий сок стек по пальцам, когда Тамиран откусила дольку апельсина. — Ты глупец, Дейвиен! Дурная храбрость затмила твой рассудок!

— За это ты ведь и любишь меня? — расплылся в улыбке Редмаунт.

— Убери эту ухмылку со своего лица, — прошипела Шайхани. — как ты можешь пытаться отшучиваться, когда по нашу душу точат ножи?!

— Мой клинок будет длиннее всякого ножа. — Дейвиен обернулся к прилавку кузнеца, где, обернутый в кожу, подмастерье протянул ему отполированный и смазанный меч. — Длинна ведь имеет значение, м?

— Я знала, что моча, как кровь, бьет мужчинам в голову сильнее всего, но не думала, что в тебе ее столько! — прыснула Тамиран, дожевав свою половину апельсина. — Как ты можешь быть столь невежественен и тупоголов?!

— Тамиран! — возмутился Редмаунт, недовольно глянув на нее. Она, впрочем, и бровью не повела. Поглядев на свой клинок, Дейвиен улыбнулся и запихнул его обратно в ножны, бросив пару серебряных монет на прилавок.

Гавань Ишерона воняла рыбой, нос щипала морская соль, а от матросов, бродящих вдоль гавани несло вином и потом. Эту часть города Тамиран Шайхани никогда не любила. Всегда довольно людная, сейчас она просто задыхалась от толпящихся людей. Такое их количество видеть тут было непривычно. Все они собирались к будущему празднеству свадьбы. Торгаши натягивали на свои рожи улыбки. Им уже дали закуску в виде наживы на ярмарках Солнцестояния. Теперь они предвкушали реальное пиршество во время пышного празднования свадьбы.

Как верно подметил Дейвиен, цены на рынках взлетели вместе с пребывающим в город народом. В Фарвейде какой-нибудь мастеровитый кузнец мог попросить с него пол серебряного. Тут же сдирали вдвое, а то и втрое больше. Свои силы в том, что подзаработать, пробовали не только закоренелые обитатели рынков, но и простые предприимчивые анварские крестьяне. Разбивая лавки и расставляя товар вдоль пристаней, а то и просто прохаживаясь с корзинами своих сыров и вина, горланя во весь рот, они сбывали здесь то, что сами, видимо, не съели. Сыр и вино у них были хоть и попроще, но дешевле, и, бывало, особо раздраженные торговцы принимались погонять селян от своих лавок подальше. В конце концов толстый лорд распорядился, чтобы стражники не допускали потасовок у рыночных площадей. Но и поручил собирать с селян часть выручки, как и с прочих торговцев, которые исправно давали ему десятину. Это решение сработало, поубавив прытких сельских торговцев, из-за которых на площадях уже начиналась давка.

Оглядываясь и осторожно косясь на проходящих мимо людей, Тамиран последовала за Дейвиеном, придерживая юбки. Рыцарь окликнул мальчишек, зазывая их быстро заканчивать свои дела и последовать за ними. Бобби и Кермит, постоянно отираясь в порту, игрались с какой-то темноволосой девчушкой, дочерью кого-то из матросов, как поняла Тамиран. Призыв Дейвиена отвлек их и явно расстроил. Но они, попрощавшись с матросской девчушкой, повиновались. Кто-то из членов команды выдал им по моченому яблоку и Кермит с Бобби, улыбаясь, хрустели ими.

— Что вы там едите? — покосился на них Дейвиен.

— Яблочки! — погладил свое пузо Бобби. Кермит продемонстрировал фрукт.

— Кто вам их дал, м? Эта мелкая? — кивнул он на их подружку.

— Не-а! — покачал головой Кермит. — Ее сестра. Она, ну…

— Вы ни в жизни мне не поверите, сир Дейвиен! — судя по лицу Бобби он был чем-то поражен или раздосадован. Как и прочий крестьянский мальчуган, проведший много времени в прислуге при дворе, для него все путешествия дальше границ Добросердечного Приюта были в новинку.

— Ой, да брось! — догрызая яблоко сказал Кермит Редмаунт.

— Что такое? — не слишком проявляя интерес спросил Дейв.

— Она… ну, энто, сестра ее… в общем вся чернющая, что ваша смола! И глазищи… а зубы белые, а руки… — взахлеб принялся говорить тот.

— Как будто ты никогда не видел этих моряков! — пшикнул Кермит.

— Вблизи-то нет! Сир Дейвиен, а ладошки у нее… — не унялся Бобби.

— Это, видать, какая-то с далеких берегов. За Срединным морем и Сефидом полно чудес. И чудных тварей. — пожал плечами Дейвиен. Эти черномазые матросы, бывало, встречались им в портах. Тамиран с отвращением и недоверием поглядывала на них. Дети далеких и жарких земель, они все еще были людьми. Но словно бы лишенными речи и души, как болтали всякие моряки. Одни из тех потомков людских родов, что не искупили древнего греха. Потерянные и опороченные потомки Ицы. Не все они сплотились некогда под Банкой, Черной Звездой Юга. Отринули то откровение, что она узрела и принесла им и были прокляты за это. Так говорили те, кто знал судьбу одной из Свидетелей Ицхиль.

— Ты поосторожнее со своим яблоком, Бобби, — подшутила над мальчуганом она. — может, черномазая морячка отравила его, чтобы усыпить тебя? Не слыхал, что они воруют детишек, а? И уведут тебя в рабство. Тебе не рассказывали, что черные пираты не только грабят, но и едят, попавшимся им в руки, матросов… — усмехнулась она.

— Брось издеваться над ним, Там. — возмутился Дейвиен. — Увидал корабли с далеких земель, эка невидаль. Бывает и чуднее в мире.

— Так вы не поверите-ж, говорю… — продолжал Бобби. — Их корабль-то, энто, Кермит… как ты говорил? — одернул оруженосца паж.

— Северянский корабль у них. Радужные паруса, сир Дейвиен. — бросил через плечо яблочный огрызок Кермит. — В том и диво. Черная, как ночь, а служит, значится, на корабле с северных марок.

— И в чем же диво? Наемники в портах всякие бывают. — ответил рыцарь.

— Так она того, не наемница! — покачал головой Бобби. — Сестры они!

— Сестры? Кто? — явно не понял Дейвиен, поглядев на мальчишек.

— Черная с Линой. Ну, с девочкой, значится. — пояснил оруженосец.

— Глупость какая. — улыбнулся Редмаунт. — Врет тебе все эта Лина. Они над вами шутят, морячки-то. А вы и рады развесить уши.

— Так, сир, энто… словно бы они серьезно! — почесал затылок Бобби.

— У моряков каждая байка серьезнее некуда. — ответил ему Редмаунт.

— Они нам всякое рассказывали! — кивнул Кермит. — Про чудищ там морских, про ведьм и стеклянные мечи… И про оборотней даже.

— Про оборотней, точно! — поддакнул Бобби. — Моряки говорили, мол, у них есть вождь, на ледяных их берегах, значится, который оборотень был.

— В медведя превращался. Вот это точно сказка! — подтвердил Кермит.

— Борр? — поглядел на оруженосца Редмаунт. Жители холодных берегов близ Студеного Пика некогда следовали за самым известным из своих вождей. Тамиран, как и все последователи Ицхиль, знали о нем не хуже прочих. Старый косматый воитель, разящий врагов своим огромным топором, иногда изображался на фресках и миниатюрах, зарисовывающих жизнеописания Дочери Полных Лун. Еще один воин, известный как ее Свидетель. Он, будто бы, и впрямь в ярости обращался в огромного зверя.

— Мы слышали эту легенду в порту. — пояснил Кермит.

— Цав Рансгар. — сказала Тамиран, кивнув. — Есть такая история.

— Он правда превращался в медведя? — удивился Бобби, почесав затылок.

— Кто знает, может быть. — пожала плечами Шайхани. Истории о жизни и пути Ицхиль полнились чудесами, предсказаниями и подвигами. Жившая сотни лет назад, она осталась в памяти множества народов, из-за своих Свидетелей. Те из особо рьяных врагов веры, что отрицали само ее существование, всегда натыкались на них. Поскольку подвиги Дочери Лун во время ее странствий, проповедей и военных походов видели легендарные вожди и воители, она сохранилась, даже на устах, в памяти множества народов, по ту и по эту сторону Срединного моря. Они записаны в Саийицаве, как Свидетели. В венах многих из них, как и обещано, текла кровь владык множества народов. Сраженные или узревшие чудо, они присоединялись к Ицхиль в ее пути. Были также и множество воинов и простого люда, которым доводилось лицезреть ее озаренный лунами лик. Но поскольку людская молва ненадёжна, большинство неписанных сказок и поверий, связанных с Дочерью Лун и рассказанных простонародьем, числились, как Малые Свидетельства, и не считались богословами достоверными. Кто-то отрицал и обращение Борра в чудовищного зверя, словно бы принимая это за метафору его ярости в бою. Впрочем, одни Свидетельства разбивались о другие. И верными считались лишь те, что неискаженными были занесены в Саийицаву, как То, что говорила Она.

Бобби и Кермит, заглядываясь на рыночные прилавки и диковинные товары на них, взахлеб обсуждали, насколько силен может быть оборотень, ставший медведем и сколько рыцарей он смог бы одолеть в бою. У Тамиран от подобной мальчишеской болтовни всегда болела голова, словно бы им нечего обсудить, кроме какой-то чепухи.

— Когда толстяк сыграет сыну свадьбу, нам должно убираться отсюда. — держа рыцаря под руку, сказала Тамиран. — Как можно скорее.

— Мы вернемся в Приют как только сможем. Лорд Китс, может, и задержится в городе после свадьбы, но мы поедем обратно. — попытался успокоить ее Дейвиен. — А там леди Кина, глядишь, пошлет нас куда-то еще… где тебе хотелось бы побывать? Может, вернемся в Арвейдиан? Тебе там нравилось, кажется… — прижал он ее к себе, держа за плечо.

— Там холодно и мерзко. — поежилась Тамиран. Родные теплые края казались ей куда приятнее. Где Соляр ласкал кожу, а бриз с моря освежал. — И тамошние люди нам не рады. — говоря по справедливости, арвейды скорее покашивались на нее, чем на рыцаря. Их ледяные серебряные взгляды веяли холодом. Ей не хотелось кутаться в меха и терпеть лицемерие арвейдов.

— Тогда что предпочтешь? Может, в Лоне Гор, в Индавире, нам будут рады больше? Или тебе будет холодно и мерзко и там? — улыбнулся Дейв. — А Фарвейд? Нет? Тогда, скажем, Арвир? Поедем на юг, вдоль гор. Осядем там, откроем, ну, не знаю, лавку? — рыцарь пустил смешок. — Ты будешь считать монеты за прилавком, Кермит будет начищать мечи… а, Кермит?

— Я оруженосец, а не подмастерье. — довольно гордо бросил юнец.

— Истинный Редмаунт, ничего не скажешь. — похвалил его Дейвиен, вновь обратив взглянув на Тамиран. — Что то на тебе совсем лица нет, Тами.

— Попробуй тут сохранить лицо… — тихо прошептала Шайхани, остановившись у одного из людных прилавков, чтобы рассмотреть ткани с прелестной вышивкой на них. Лавки вокруг пестрили украшениями. Ее, правда, не радовал не жемчуг, не серебро. Голова болела от дурных мыслей. Тайал, поджидавший ее в их покоях. Рассказ Дейвиена о встрече со старшим братом на охоте тоже подкосил ее. Она ведь знала, что ничего хорошего из этого не выйдет. А встреча с малюткой Аайей на Солярсен совсем выбила ее из колеи. Та выглядела такой бледной и худой, словно из нее выкачали все силы. Валилась с ног. Завидев сестру тогда, Тамиран остолбенела.

Нужно было бы узнать у матери, что за хворь схватила ее единокровную маленькую сестрицу. Та, помнится, с детства не отличалась здоровьем. Вся, как господин Раид. Боялись, что она рождена слабоумной. Дядя Саиф почти прямо говорил, что госпожа Хашнай после двух выкидышей явила отцу на свет скудное на голову дитя. Так плохо ей давались в детстве слова и язык, и даже ходить она начала позднее, чем нужно, как помнилось Тамиран. В юности она подслушала, как мать и леди Джесайя шептались, что девочку может унести первая попавшаяся хворь и от третьей умершей дочери Хашнай, первая отцова жена, сойдет с ума. Однако, девочка пережила все невзгоды и, пускай и осталась хрупкой, не оправдала опасений по поводу своего здоровья. Они с Ницаях в подростковом возрасте часто играли с малюткой Аайей и ухаживали за ней, когда та хворала.

У лавки с фруктами они вновь остановились, чтобы посмотреть на заморские диковинки, привезенные из-за Сефида, странные красные фрукты из дальних полисов к югу от Срединного Моря, россыпь орехов и приправ, привезенных из-за Гряды Полумесяц. Тамиран разглядывала диковинки, ощущая, как ярко пахнут блюда на прилавке. Бобби и Кермит тянулись попробовать орехи, которые жена лавочника раздавала, чтобы привлечь покупателей. Из-за этого вокруг столпилось столько народу, что подпирали ее с обеих боков. Бобби потянулся, подхватив один из орехов, но его отпихнули и тот упал, укатившись куда-то под прилавок к недовольству полного мальчонки. Тамиран, решив, что отираться в этой толпе ей ни к чему, окликнула Кермита с пажом, разворачиваясь, чтобы вернуться к рыцарю, оставшемуся в более свободной части улицы.

Очередной сдвиг толпы покачнул ее в сторону и Тамиран бросила грозный взгляд на попирающих ее людей. Проезжающая посреди улицы повозка с бочками вина преградила путь, заставив ее обходить толпу вдоль прилавка. Редмаунт впереди тоже попятился. Чей-то локоть вновь пихнул в сторону Тамиран. Она обернулась, чтобы выругаться в лицо доходяге, но тут же заметила выскользнувший из-под его подола стилет. Лезвие блеснуло и у нее на мгновение встал в горле ком. Обогнув повозку человек с кинжалом подступил к ее рыцарю сзади и Тамиран, закричала, расталкивая толпу.

— Дейв! — воскликнула она и Редмаунт оглянулся. Однако занесенный стилет уже летел в его сторону. Ловкий поворот дал рыцарю фору, чтобы заметить нападавшего, однако удар уже пришелся ему в живот. Со звоном распоров камзол Дейвиена кинжал остался в животе. Тамиран завизжала, на всю улицу. Рыцарь, согнувшись, огрел нападавшего локтем, но тот, уклонившись, юркнул в толпу и исчез в переулке.

Вырвав из под пробитого камзола стилет, Дейвиен отшатнулся, как тут же из толпы рядом вылетел еще один, в капюшоне с закрытым лицом человек, обнажая кинжал. Тамиран, в ярости схватив с прилавка стальное блюдо с орехами, ринулась вперед под ругательства купца, огрев человека с ножом ею по голове. Посреди улицы возникли крики и суматоха. Орехи полетели во все стороны и нож лишь прочертил, рассекая ткань, по камзолу Дейвиена. Выскочившие посреди улицы мальчишки тоже не понимали, что происходит. Держась за живот, Дейвиен поднялся, и третий кинжал мелькнул вновь, блестя в солнечном свете из толпы позади него.

— Сзади! — надрывая горло бросила сгибающемуся от удара рыцарю Шайхани, нападающий закричал, целя кинжалом рыцарю в горло. Дейв, схватившись свободной рукой за меч, бросился в сторону, в пол оборота к летящему на него ножу и блеск стилета в воздухе перебили сверкающие несколько дюймов стали рыцарского меча. С хрустом отлетевшая в сторону рука нападавшего выронила кинжал. Кровь брызнула в воздухе из его рассеченного горла и труп убийцы повалился на песок рядом с упавшим Дейвиеном, скривившимся и державшимся за живот.

— Кермит! Живо к страже! — крикнула в отчаянии Тамиран. — Бобби, беги в храм за лекарем! — голос ее прозвучал так грозно, что она и не ожидала. Бросившись к своему рыцарю, она в слезах посмотрела на него, а после на труп, дергающийся в уличной пыли, орошая ее кровью. Рыцарь, тяжело дыша, уселся, опираясь на локти. Тамиран поглядела на его живот. Место удара блестело слегка проступающей кровью кольчужной чешуей.

ЩЕДРЫЙ БРАТ

«Где словом вам не рассудить,

Сталь сточится о камень,

Но коли не решат клинки,

Тогда рассудит пламень.»

Известная зараннийская поговорка

— Довольно! — ударил по мощному подлокотнику своего деревянного трона Уальдмар Шепп так, что стоящий рядом паж помялся. — Я наслушался этих россказней за последние годы! — его толстые пальцы помяли мощный, словно китовый, второй подбородок. — Уже поперек горла стоит!

— Милорд, это несправедливость! — громовой голос Саифа Шайхани прозвенел эхом на весь чертог ишеронского дворца. Его старший брат, опираясь на трость, молча оглядывал присутствующих.

— Несправедливым было считать, что вы прислушайтесь к моим словам. Я предупреждал вас. Не один раз. Не два! — Шепп помассировал свои глаза, поглядев на стоявшего рядом командира Тенса. — Сколько уже это тянется, милорд? Годы? Или десятилетия? — лорд Уальдмар пшикнул. — Еще мой отец говорил, а до него мой дед… как же правы они были, пологая, что вам никогда не ужиться на этой земле! — он откинулся на спинку трона.

— Обвинять нас в проступках простолюдинов — это попустительство. Вы видите в нас чужаков, а оттого и презираете. — громогласно и довольно дерзко бросил лорду Саиф. — Но вдумайтесь, кто в самом деле тут чужак?!

— Поумерьте свой пыл, Шайхани. — процедил куда более тихо Уальдмар Шепп, но голос его расползся угрозой по всему чертогу. — Я более чем снисходителен к вам. Мои предки позволили вашим молиться своим богам. Я позволил вам вершить свое правосудие на вашей земле. Я вступался за вас, Шайхани, да видят это ваши боги или мои. Вступался, когда видел, что неправда покусилась на вас. Но, гори оно все огнем, видимо, я вступался зря!

— Милорд, я… — вновь громогласно проронил господин Саиф, как ударившие по полу копьями стражники оборвали его.

— Лорд говорит, Шайхани. — грозно напомнил ему сир Томас Тенс.

— Позвольте и вашему господину сказать. Вы вольны возмущаться, сколько угодно, Саиф. Но ваш владыка еще не сказал ни слова. — лорд Уальдмар обратился к старшему из ицхского семейства. — Господин Раид, почему же вы молчите? Молчаливо одобряете то, о чем громогласно верещит ваш брат?

— Я не нахожу слов, милорд. — поднял тяжелые, черные и усталые глаза, Раид Шайхани. Эндри смотрел на него даже с долей жалости. Он не был еще старцем, но хвори сточили его и старший из ицхов был худ и бледен сейчас, как старик. Невзирая на неприязнь их родов, Каранай чувствовал горечь, глядя на этого явно сломленного обстоятельствами человека.

— Да, пожалуй, мне тоже было бы сложно найти оправдание кровавым смертоубийствам, устраиваемым моими подданными. — пшикнул издевательски Шепп. — Когда мне принесли весть о погроме в торговом квартале, я принял это как тяжелую данность. Всем известно, что вы привычны списывать все беды на ваших религиозных врагов. И чернь не славится умом, как на нее не взгляни. — развел руками Уальдмар. — Но то, что произошло сегодня, это — не проделки черни. Меня вы не одурачите, господин. — неприязнь полнила голос Шеппа, как яд.

— Я готов поклясться вам на Саийицаве, нет клятвы священнее для того, кто идет путем Ицхиль, что ни уста мои, ни мысли, не давали такого приказа. — ответил со скорбью Раид Шайхани. — Месть — чувство слабого. Мимолетное ощущение возмездия лишь отдаляет человека от Вечности.

— Мне довольно довелось слышать этих сказок… вы набожный человек, господин Раид, это всем известно. — кивнул, тряхнув телесами, Шепп. — Но не все в вашем колене столь благородны. Ваш сын доказал это, уже раз обнажая клинок, чтобы достичь этого… пф, чувства возмездия! — яростный взгляд Шеппа пал на стоявшего позади отца Яхира Шайхани, его старшего сына. Тот, убрав руки за спину, гордо выпрямил спину и состроил такую гримасу, что неприятно было смотреть. Всем своим видом тот подавал знак, что презирает собравшихся обвинителей. Совсем не как отец.

— Есть ли вам, что сказать, Яхир? — провозгласил вопрос Томас Тенс. Сын господина Раида и бровью не повел, грозным прищуром глядя на лорда.

— Хотите обвинить меня? — прошипел он, выдавливая слова. — Вы в своем праве, милорд… однако я не имею к этому ни малейшего причастия. — он сделал мимолетную паузу. — Но жалею об этом, поскольку и сам бы с удовольствием вогнал клинок в этого мерзавца! — по залу пробежал ропот.

— Яхир! — стукнул тростью о пол господин Раид, указывая ему умолкнуть.

— Вы сами видите, это прямое признание в нападении! — указал на Яхира Шайхани сир Лео Китс, выступивший из толпы обвинителей.

Эндри помялся на месте. В горле у него пересохло. Хотелось бы выпить, например, вина. С таким же неуютным ощущением рядом переступал с ноги на ногу Джесси Редмаунт, поглаживая свою бородку. В большом чертоге, стоя на синем мраморном полу, собрались люди лорда Китса, Шайхани и всяческие прислужники самого Уальдмара Шеппа. Зал кипел и бурлил возмущениями и обвинениями. Каранай почесал затылок. Перрис Китс со своими рыцарями по одну сторону зала в молчаливом раздумии поглаживал подбородок. Он выступал обвинителем в сторону ицхов по другой конец лордского зала. Господин Раид со своим братом и сыном продолжали все отрицать и бросались яростными возмущениями.

— Тебе хочется спросить с меня, долиец? — рявкнул через весь зал Лео Китсу Яхир Шайхани, расставив руки. — Вот он я, перед тобой! Верните нам мечи и прямо здесь мы узнаем, какова цена слову этого Китса!

— Вы же сами видите их кровожадность, лорд Шепп! — продолжал восклицать, не обратив внимания на выпад ицха, Лео Китс. — Никто здесь не посмеет сомневаться в том, что нападение на нашего храброго сира Редмаунта устроили они! Эти ицхи не скрывая брешут вам в лицо!

— Да как ты смеешь?! — вновь разразился громом Саиф Шайхани.

— Приведите сюда этого ничтожного рыцарька и пусть он скажет мне то же самое в глаза. — провозгласил Яхир. — Пусть бросит мне свою рыцарскую перчатку, тогда и поглядим! Я его не боюсь, пусть все это знают! Хочет защитить свою честь, пусть обнажит меч, как принято у ваших рыцарей. Я отниму у него клинок вместе с рукой и им же отсеку то, чем этот грязный выродок опорочил мою сестру! — каждое движение Яхира говорило о том, как сильно он мечтает нарваться на такую драку.

— А ну хватит! — поднял голос лорд Шепп, вновь ударив кулаком по подлокотнику своего резного трона. — Довольно этих разборок. Вы лаете, как собаки, но так и не привели никаких доказательств в свою пользу. Лишь только бросаетесь угрозами, да грозитесь обнажить клинки.

— Милорд, позвольте. — тихо вставил Раид Шайхани, когда стражники, молотя древками по мрамору, уняли ропот собравшихся в зале.

— Позволяю. — сморщился Уальдмар Шепп, глядя на старшего ицха.

— Кто угодно мог подстроить такое нападение. Разве же не вы сами сказали, что нападавшие скрывали лица? — устало произнес тот. — Не так уж сложно облачиться в дорожный плащ и капюшон, да сокрыть лицо, чтобы подстроить такое нападение. — провел он рукой по седеющим волосам.

— Ты верно заметил брат, любой мог устроить это! — кивнул, поддерживая своего господина, Саиф Шайхани. — Какая сложность выдать себя за чужака, сокрывшись под тряпьем? Где доказательство, что это наши люди?

— А таких доказательств нет и не может быть! — бросил Яхир, поглаживая свои усы. — Это все голословная болтовня, чтобы наш лорд мог вновь обвинить ненавистных ему иноверцев! — толпа заголосила с прежним нетерпением, а лорд Шепп, до этого явно терпящий, побагровел.

— Я мог бы укоротить тебя на язык, Шайхани! — провозгласил он.

— Уж вам наверняка хочется вырезать его вместе с правдой, которую он изрекает! — растянулся в гаденькой улыбке Яхир. — Охотно верю!

— Замолчи! — былой тихий голос Раида Шайхани сменился на грозный возглас. Хриплый и уставший, он, тем не менее, заставил сына поежится. — От лица своего сына я прошу у вас прощения, милорд. — сказал он Шеппу.

— Если вы настаиваете на то, чтобы мы отвергли обвинения, пусть сюда явится сам рыцарь. — стараясь держать свой бас в узде, спокойно провозгласил Саиф Шайхани. — Пусть взглянет нам в глаза, предъявляя нам попытку его убийства. Не скрою, все мы жаждем справедливой кары для сира Редмаунта за то, какое горе он причинил семье Шайхани. Но подлый удар в котором нас все обвиняют… мой племянник верно сказал, если бы мне представился шанс, я бы лично вышел против этого рыцаря и мне не потребовался бы предательский удар в спину, чтобы лишить его головы!

— Тогда зачем же было… — не успел довершить Лео Китс.

— Тихо! — перебил его недовольствующий лорд Шепп. — Мы слышали ваши доводы, сир Лео. И доводы вашего отца. — вздохнул он.

— Если рыцарь готов лично обвинить меня или мою семью в приготовлении нападения на него, пускай не прячется за плащом своего лорда. — указал мощной рукой на чету Китсов и их рыцарей Саиф Шайхани. — Пусть лично вверит мне такую вину и выйдет против меня один на один!

— Позвольте, дядя, я тоже готов выйти против этого пса! — вставил Яхир.

— Уверен, сир Дейвиен с охоткой бы снес вам голову за эти слова. — скрестил руки на груди Лео Китс. — Но он не сможет выйти на поединок, поскольку ваша чернь нанесла ему увечье! Какой же это равный бой?

— Он жив и в добром здравии, сколь мне известно, рана несерьезна! — возразил, хмуря брови, Саиф Шайхани. Его брат устало прикрыл глаза рукой.

— В добром здравии? Ему вонзили кинжал в бок! — воспротивился сир Лео.

— Сир Дейвиен Редмаунт действительно ранен. — твердо и четко высказал командир стражи. Сир Тенс с людьми привез раненого рыцаря во дворец, где пораженный произошедшим лорд Шепп приказал созвать людей на разбирательство. Эндри, приехавший в город вместе с сиром Джесси, застал этот момент. Он не видел, так ли сильно был ранен сир Дейвиен, но сразу понял, что ситуация выходит из-под контроля, особенно, когда паникующая любовница рыцаря начала на весь зал сыпать обвинениями, а когда лорд Уальдмар приказал привести ее брата и дядю держать ответ, тут же скрылась, якобы позаботиться о своем сире. — Храмовые лекари сейчас пекутся о нем. Как мне сказали, у него сломана кость. По честному правилу он не вышел бы на дуэль, даже если бы захотел. — покачал головой сир Томас.

— Довольно этой пустой брехни про дуэли! — отмахнулся лорд Шепп. — Вас обвиняет сир Перрис Китс, а не его рыцарь. Вы устроили покушение на его людей. В преддверии свадьбы его дочери. И моего сына!

— Отец верно заметил, — указал Яхир на господина Раида. — нет никакого доказательства и уж тем более никто в этом зале так и не пояснил, почему виноваты мы! Вот где по настоящему пустая брехня!

— Вы несете ответственность за своих людей! — сказал Лео Китс.

— С чего бы это были наши люди, долиец? — стиснул зубы Шайхани.

— Всем это ясно, особенно после того, какими угрозами ты распылялся здесь, Шайхани. — отмахнул сир Лео Китс, горделиво глянув на того.

— Сир Лео верно подметил. — начал вновь лорд Шепп и все сразу же затихли, слушая его. — Нет больше никого в этом зале, и в этом городе, кто кроме вас желал бы сиру Дейвиену смерти. Он храбрый человек и известный рыцарь. А вы, господин Саиф, как и ваш племянник, уже не впервой говорите при этом дворе о том, как вы желаете ему смерти!

— Он не храбрец, и едва ли рыцарь. — отмахнулся Яхир. — Храбрец не сбежал бы, уведя из семьи сестру и дочь, под покровом ночи, как вор, похититель и насильник! Не это ли требует действительной кары?!

— И верно твой гнусный язык следовало бы вырвать, ицх. — уперся руками в бока Лео Китс. Яхир порвался броситься в его сторону, но мощная ладонь дяди, схватившая его за плечо, остановила молодого Шайхани.

— Я человек терпеливый и сдержанный, да не дадут мне соврать присутствующие в этом зале. — грозным тоном заявил лорд Шепп. — Но ответственность, положенная на меня и мой род самой короной обязывает меня принимать… тяжелые решения, господин Раид.

— Все мы однажды встаем перед тяжелым решением. — мирно, словно бы принимая ситуацию, в которой он оказался, ответил Раид Шайхани. — Но важно понять, правильный ли выбор вы готовы сделать. Иногда цена даже мимолетной ошибки бывает высока. — кашлянул ицхилит.

— Подумайте над своими словами, господин Шайхани. — хмыкнул Уальдмар Шепп. — За наши ошибки платят те, кто будут после нас, верно? И за ваши тоже придется платить. Цена моего терпения была велика… — покачал головой, поднимая тяжелые телеса опираясь на поручни трона, владыка Ишерона. — На сегодня достаточно. Идите прочь, я вышлю вам гонца со своим решением. Мне нужно поразмыслить. — паж, провожая уходящего лорда Шеппа взгляд провозгласил, что прием закончен.

— Подумайте трижды, чтобы потом не платить стократно. — бросил, одернувшись из под дядиной руки, старший сын Шайхани, пошагав прочь в сторону выхода. Его отец, помассировав глаза, посмотрел ему в след и, опираясь на руку брата, направился следом, отбивая тростью по мрамору каждый шаг. Стражники Шайхани, окружавшие господина, двинулись за ним.

Слуги и гости, собравшиеся в зале, вдоволь наглядевшись на разборки, принялись разбредаться и перешептываться. Тихие голоса наполнили зал. Одним из таких был сир Джесси, нагнувшийся к уху Караная. Эндри подвинулся ближе, чтобы никто его не услышал.

— Это мог бы быть наш шанс… — с легкой дрожью сказал Редмаунт.

— Твоего… племянника? Или кто он там? Его ткнули ножом, а ты о чем думаешь, Джесси? — слегка ворчливо проговорил нервничающий Эндри.

— Дейвиен крепкий парень и жизнь его вне опасности. — осторожно обойдя развесивших рядом уши слуг, встал ближе к Каранаю Редмаунт. — А этот казус может сыграть нам хорошую службу! — прикрыл рот рукой рыцарь.

— Ох, яростное пламя, ты же не всерьез сейчас… — не успел возмутиться Эндри, как к ним двинулись лорд Перрис Китс и сир Лео, его наследник.

— Сожалею о том, что произошло с вашим родичем, сир. — обратился держащий осанку лорд Перрис, к Джесси Редмаунту. Все разбирательство он провел практически в молчании, с недовольным видом обратившись в тяжелую думу. Но и сейчас заурядное лицо лорда Китса не выказывало особой тревоги. Кажется, что и этот милорд, как и Джесси Редмаунт, заприметил в этой трагедии какой-то для себя шанс.

— Немыслимая безрассудная выходка. — кивнул, потирая свою бородку, сир Джесси. — Эти дикари… — Редмаунт потер лоб. — Изжить их мало с этой земли, не иначе. Им неведома доблесть и честь, только грязная молва.

— Дейвиен поправится. — сказал сир Лео. Молодой парень с легкими бакенбардами, в нем было что-то от отца. — Храмовые лекари, которые вовремя подоспели, сказали, что у него сломано ребро. Однако же, кольчуга спасла его от более страшных ран. Так что не беспокойтесь, он будет жить, и, уверяю вас, жить еще как! Редмаунтов не так-то просто сломать.

— А то! — горделиво выпятил грудь сир Джесси. Эндри, однако, сейчас не испытывал некой бравады по этому поводу. Сир Дейв показался ему приятным молодым рыцарем. Один из тех, что завоевывают женские сердца на турнирах. Но все осложнял тот факт, что эти разборки с Шайхани непременно затронут и его семью, которая, как уже убедился Каранай, не питает особой приязни к своим ицхским соседям.

Топот сапог Томаса Тенса, спускающегося к ним по мрамору лестницы отвлек мужчин и командир стражи, как всегда при доспехе и оружии, остановился у дверного проема, кивнув Китсам, зазывая.

— Лорд Перрис, милорд хочет видеть вас. — сказал он поспешно.

— Наедине? — поинтересовался Перрис Китс, глянув на сына.

— Сир Лео может пройти. И вас, сиры, милорд тоже пожелал увидеть. — обратился он к Джесси и Каранаю. Те покосились друг на друга.

— Нас? — слегка недоуменно выпалил Эндри. Редмаунт был увереннее.

— Как милорд пожелает. — приободрив Караная, потрепав его за плечо, рыцарь первым пошагал следом за Перрисом Китсом и его сыном.

В своих покоях, на кресле, уложенном подушками, разместился перед мощным столом лорд Уальдмар. Занавески открытых окон его комнаты шевелились под легким ветром. Он сменил свой приемный наряд на простой и свободный халат, расшитый узорами в виде всяческой морской живности, в котором его грузные телеса чувствовали себя комфортнее и, приподняв штоф с вином, владыка Ишерона наполнил свой кубок почти до краев, со смачным хлюпаньем отпив немного, чтобы не пролить.

— Вы быстро, милорды. — поглядел на них серьезным взглядом Шепп. — Присаживайтесь, разговор обстоит серьезно. — указал он стулья рядом.

— Милорд? — выступил вперед, усаживаясь, Лео Китс. Отец сел рядом с ним, а Эндри и Джесси Редмаунт устроились по бокам.

— Я вам помешаю, лорд Уальдмар? — спросил командир Тенс.

— Останьтесь, Томас. — махнул толстыми пальцами Шепп. — Этот разговор подойдет и для ваших ушей тоже. В конце концов и вам предстоит встретить это решение… и поспособствовать ему, в случае чего.

Все в комнате молча бросали взгляды друг на друга. Командир Тенс у двери глянул в проем и поплотнее закрыв его, выпрямившись встал рядом, словно на страже их тайн. Хлебнув еще вина и с трудом перегнувшись через кресло, лорд Шепп отставил чашу подальше, чтобы, по-видимому, не замарать вином бумаги, которые он принялся доставать из сундучка под своим столом. Китсы, рыцарь и анвар смотрели, как он разворачивает сверток карты, раскладывая его по столу. Раздалось громкое «мя-я-яу!» и присутствующие тут же обернулись на окно. Выпятив хвост, стоя на подоконнике, какая-то кошка, держа в зубах птенца со свернутой шей, уставилась на присутствующих так же удивленно, как они на нее.

— А ну брысь! — махнул рукой Шепп. — Пошла отсюда! — но удивленная кошка и ухом не повела, принявшись грызть свою добычу. Лорд Шепп вздохнул, покачав головой. Его щеки забавно дернулись вместе с шеей. Дворец лорда Уальдмара и впрямь наводнили кошки, подумалось Эндри. И те, которых Китсы подарили его младшенькой дочери. И сами дарители.

— Что за карты? — поинтересовался лорд Китс, не обратив никакого внимания на пожаловавшее животное. Эндри слыхал, что его жена была полоумной затворницей, а замок кишел этими животными с его герба, так, словно бы это не кошки, а обнаглевшие крысы. Эндри не любил крыс. Но от кошек, в отличие от крыс, хотя бы была какая-то польза. И забава.

— Это владенья Ишерона. — приподнялся, рассматривая карту, Джесси.

— Именно. Мой город, три Вены, и земли вдоль них почти вплоть до Полумесяца. — кивнул, положив руки на живот, лорд Уальдмар. — Мои земли. А в будущем и земли моего сына. — взгляд Шеппа скользнул в сторону Караная. Тот уже смекнул, зачем и они с Редмаунтом потребовались здесь. И это его подозрение лишь укреплялось с каждой следующей минутой.

— Сдается мне, это не урок картографии? — приподнял бровь Лео Китс.

— Можно сказать и так. — хмыкнул Уальдмар. — Мои дорогие гости сир Редмаунт и Эндри Каранай, судя по их удрученному виду, уже поняли, что я хочу обсудить. А вам, лорд Перрис, только предстоит убедится в моих намерениях. — перегнувшись, лорд оперся локтями на стол, нависнув над картой. Его грузная тень закрыла и Ишерон и земли вдоль него.

— Что же за намерения? — недоумевал лорд Перрис. — Это как-то связанно с помолвкой наших отпрысков? — спросил Китс у будущего родственника.

— Связанно напрямую. — ладонь Шеппа легла на карту между Северной и Центральной Венами. — Я не молод и титул мой мне достался тогда, когда отец, светлая ему память, внезапно слег с сердцем. Глупо было бы считать, что и я отличаюсь здоровьем. — скривил губы он.

— Не наговаривайте на себя, милорд. — положил руку на сердце Редмаунт.

— Мой сын Уолли способный мальчик. — продолжил Шепп. — Но он еще юн, и он мой единственный сын. Все это однажды станет принадлежать ему. Однако он очень мягок. Еще несмышлён и очень нерешителен. Это может много стоить моей земле, если что-то пойдет не так… а у Уолли, моего милого мальчика, может не хватить решительности сделать, что должно. Он может поступить неразумно, или оступиться… — все юлил Шепп.

— Что вы хотите сказать, Уальдмар? — погладил подбородок Перрис Китс.

— Мы все видим, что мои подданные обратились в проблему. Не только мою, но и вашу, лорд Перрис. Наследники этих земель будут столь же ваши внуки, сколько и мои. — сжал кулаки Шепп. — И, я думаю, вы будете солидарны с моим решением… как и наши сиры Редмаунт и Каранай, если они, конечно, не врали. — оглядел он рыцаря и анвара. Эндри замер на миг.

— Какое решение? — нагнулся ближе к карте лорд Перрис Китс.

— Сир Джесси и его спутник, брат лорда Роддварта, уверили меня, что прибыли сюда не как гости к будущей свадьбе, или как просто мои новые придворные… — судя по тому, как долго он подводил, Шепп довольно немало планировал эту речь. — Они имели смелость заявить, что передавали мне слова самого короля. А, вернее, лорда-хранителя Мьора.

— Короля? — удивился Лео Китс. Они с отцом посмотрели на сидящих по бокам от себя Караная и Редмаунта. Те, в свою очередь, вновь друг на друга.

— Мьор Роллад лишь, кхм, передал лорду Шеппу предложение о своей благосклонности, если он… примет решение в пользу короны. — потер свой воротник, подбирая слова, Джесси Редмаунт. Эндри кивнул, поддерживая.

— Хранитель Мьор беспокоится о том, что эта земля, — палец Шеппа двинулся в сторону предгорий, к перевалам. — может быть плацдармом для атаки наших соседей из-за гор. — постучал он пальцем по карте.

— Грядет война? — насупился сир Лео. — Это… опасное донесение…

— Ицхский император задумал вновь попытаться пересечь горы? — сложил ладони, задумавшись, Перрис Китс, глянув на Эндри. — Это передал сам лорд-хранитель? Ох, кому, как не анвару, знать жестокость ицхских завоевателей… — опустил взгляд лорд Перрис, оглядывая карту.

— Ни грамоты. Ни документа. Ничего, конечно же, мне не предоставили. — с недовольством покосился на них Шепп. — Но я вижу, что даже если это лишь полуправда, все мы знаем, что Император смотрит на запад. И все мы, пожалуй, наслышаны, об ицхской мечте завоевания мира, об их ведьмах…

— Вы полагаете… — зрачки лорда Перриса переместились к южной стороне карты, где по ту сторону Центральной Вены, располагались земли Шайхани.

— Они могут быть проблемой. Это правда. — тяжело вздохнул Шепп. — И я, и мой отец, и даже дед… все мы давно уже властвуем над чужаками. Как и мои предки, я не понаслышке знаю их дурной нрав. Да и вы уже убедились…

— Милорд, вы хотите сказать?.. — наконец-то вставил Эндри с легкой нерешительностью. Обстоятельства и прям сыграли ему на пользу. Он бросил взгляд на Редмаунта, тот всем своим видом старался не улыбаться.

— С моей стороны было бы равносильно слепоте не брать в расчет будущее своей земли. Никто не может скрыться от угрозы войны, спрятав голову в песок. — лорд сжал кулак. — Сир Тенс, передайте мне пергамент и чернила.

ОЗАРЕННАЯ ЛУНОЙ

«Вся жизнь для вас есть испытанье,

Для веры лишь в душе приют,

И вы, кто следует путем тем,

Те Вечности не предадут.»

Апокрифы, «Наставление», перевод ан-Фахриса,

поэтическое переложение на стихи Люпиниона.

— Вам нужен том о врачевании, леди Шайхани? — оглянулась, поправляя свое пенсне, явно жмущее ей нос, светловолосая девчушка. Она, щурясь, опустила глаза на леди Джесайю и стоящую за ее спиной Аайю, опустившую глаза вниз. Пыль оседала в огромной городской библиотеке повсюду, но полы были чисто вымыты и Аайя почти видела в мраморе смутные черты своего отражения. Она нервно перебирала жемчужины четок.

— Я искала в доме своего господина-мужа том о травах, но, к сожалению, не нашла. — облаченная в голубой шелк полностью закрытого платья, сказала девочке леди Джесайя. В платке, плотно покрывающем ее голову была серебряная нить, росписью изображающая звезды, а платье, не то, чтобы скромное, украшали у воротника маленькие жемчужинки. — Такой был в библиотеках моего брата, в доме моей юности. Он написан на высоком арвейдском. Во мне теплится надежда, что здешний либрариум хранит такой.

— Тут есть куча заметок всяких травников, но… — приподняв пенсне, девочка почесала переносицу, узко жмурясь, чтобы рассмотреть книги. Одета она была непривычно, впрочем, Аайе многие чужие наряды казались столь странными и открытыми. Девочка в библиотеке даже не одела платье, как многие другие дамы и была облачена в бриджи, словно мужчина. — Хм, вы знаете старший арвейдский? Я думала это редкость для восточных.

— Мой брат столь же рыцарь, сколь и преданный ревнитель пути Дочери Лун, леди Икарис. — наклонила голову Джесайя. — Я хорошо знаю не только сор’йир, но и утонченный язык наших с вами предков.

— Приятно видеть, что горы, разделяющие нас, еще не стерли все, что некогда объединяло арвейдов. — держась за края лестницы, Сакрин Икарис, как обращалась к ней леди Джесайя, спустилась на пол и принялась со скрипом подвигать свое подспорье к другой части огромных книжных шкафов. Они были столь велики и столь тяжелы, и было их столь много, что полки с книгами, словно стены, сжимали Аайю. Какое огромное и невероятное количество знаний, верно, хранится в них? Она считала, что прочитала безмерное количество книг в библиотеке отца. Но те, что хранились здесь, верно, не перечесть и за всю жизнь. — Но, видимо, они должны рухнуть, чтобы наш народ вновь был един.

— Боюсь ничто, кроме воли Вечности, не способно обрушить горы. — слегка улыбнулась леди Джесайя. Девочка, вздохнув, вытащила один из мощных томов на громадной полке и, чихнув от взлетевшей пыли, убрала обратно.

Аайя нечасто бывала в городе и сильно удивилась, когда леди Джесайя упросила отца взять ее с собой. После злополучной ночи Соларсена, Аайя уже побаивалась выглядывать на улицу. Но отец снисходительно позволил ей сопроводить леди Джесайю в городской либрариум, где та понадеялась найти какие-то знахарские заметки о том, что за напасть коснулась девочки в и без того тяжелые дни лунной крови. Мужчины отправились в лордский дворец, большой и красивый, он возвышался над кучей красных крыш мелких городских домиков, от которых у Аайи рябило в глазах. Их сопровождал Тайал, убеждавший дядю, что не позволит повториться случившемуся.

Уставшая девушка чувствовала себя нервно и дергано. Когда Сакрин Икарис вновь передвинула по полу свою лестницу к другому, более дальнему шкафу, скрип дерева о мрамор так проехался ей по ушам, что девушка охнула, скривив лицо и до боли сжав веки.

— Голова болит? — погладила ее по спине леди Джесайя, вздохнув.

— Я не знаю, что со мной, госпожа… — тихо, словно боясь, что эхо ее слов разлетится под громоздкими сводами библиотеки, прошептала Аайя.

— Ты просто переволновалась. Не беспокойся, дитя. — прижала ее к себе, почти по-матерински, леди Джесайя. — Тут тебя никто не тронет.

События той путанной, страшной ночи, она помнила смутно. Когда она вернулась домой, вся мокрая с головы до ног и трясущаяся, как собака после ливня, все поместье всполошилось, к жуткому замешательству отца. Гиацинт принялся осматривать ее на предмет ран. Мать, госпожа Хашнай, чуть не лишилась чувств, услышав оборванный рассказ девочки. Дядя приказал разыскать Тайала, грозно восклицая на весь дом, как тот сплоховал. Яхир вызвался лично отправиться к реке и найти тех, кто напал на нее. Ница и госпожа Тарьям принялись успокаивать ее, а леди Джесайя сварила ей согревающий отвар и вскоре девушка уснула. Запах трав и их горьковатый привкус одурманили ее даже быстрее, чем она предполагала.

Голова ее потяжелела и сон был дурным, липким, как кровь и ноющим, как открытая рана. Черная вода. Бушующий огонь. Взаправду ли это было видение, или лишь воспаленное ее сознание окончательно теряло рассудок? Бушующий поток сновидения поглотил ее, пережевывая события пережитой ночи, словно в сердце ее впивались челюсти. Гул потока и хруст. Будто ломаются кости или трещит разбитое стекло. Зрачки, злые и черные, как смола, впиваются в нее. Страх наполнил ее сердце, как в первый раз. За гулом потока воздух разрезает сверкающая сталь. Голубые глаза, такие же чистые, как стоящий в безоблачном небе Роиц Ицнай, глядят на нее. После ледяного, бросающего в дрожь потока, теплые пальцы, берущие ее под руку, кажутся жаркими, как безумное пламя. Образы расплываются и все утопает в бессмысленной темноте вязкого сновидения.

«Показать тебе дорогу домой?», спрашивает голос во сне. Теплый и журчащий, как ручеек. Ах, как бы ей хотелось сейчас вернуться домой. Вновь оказаться в объятьях матери, в теплоте и уюте. «Ты вся взмокла», повторяет журчащее эхо. У нее сводит в животе. «Понимаешь меня?», голубые глаза уставились на нее, как на младенца. Легкий кивок. Земля уходит из-под ног. Песок сменяется камнем. В пересохшем горле стоит стон.

— Тебе нельзя сюда… — только и просипела она дрожащими губами, не отрывая взора от уставившихся на нее лунных глаз. Она повторила это так, словно вновь стояла на этом мосту через Ицхиль Хвироа. Нельзя.

— Куда? — сказал чей-то знакомый голос. Нет, не мальчик. Другой. Разве же последовал ответ? Может, стоит сказать ему что-то хоть сейчас. Вечность благодарна тому, кто и сам в душе благодарен. Слова застряли в горле и она закашлялась. Каждый вздох, как удар по голове, пробудил ее ото сна.

Проснувшись, она увидела у своей кровати Тая, следящего за ее сном с видом столь удрученным и разбитым, что у нее засаднило в горле. Аайя приподнялась, поправляя на себе теплые перины. Под животом вновь раздалась колющая боль. Кузен грустно улыбнулся, глядя на нее.

— Ты говорила во сне. — только и сказал он. Судя по его заспанному виду и тяжелым векам, он не спал до утра, сидя здесь, рядом с ней.

— Я думала с тобой что-то сталось… — сказала она. — Там, у реки…

— Не бойся, звездочка. — Тай погладил ее по волосам. — Все позади.

Мать, госпожа Хашнай, предлагала ей и дальше оставаться в постели, предполагая, что так боль сойдет на нет, но леди Джесайя убедила ее, что Аайя не простыла. Ее действительно все еще брала дрожь, но не от холодных вод, а от легкого шока. Дядя и Яхир позвали к себе Тайала и их возгласы и пререкательства доносились из другого конца поместья еще довольно долго. Кузен заявил, что отошел проверить побережье, не ожидая, что Аайя так скоро покинет лунарий, окончив молитву. Дядю Саифа это оправдание все равно не устраивало. Аайя не стала рассказывать, что ей стало слишком дурно, умолчав о безумном видении, списав все на лунную кровь. Это не убавило переполоха, но за нее, внезапно, вступилась, госпожа Тарьям.

— Девочка переживает тяжелую боль созревания, — заявила она господину Раиду, чтобы успокоить отца. — и уж, верно, не ее вина, что в приречье пробрались какие-то горные твари. — выпалила вторая жена отца.

Лорд Раид сильно сомневался по поводу нападения. Заявлял, что не могли налетчики подобраться столь нагло прямо к лунарию. Однако Тайал подтвердил ее слова, предоставив отцу и прочим мужчинам обломанную стрелу в доказательство. Черные перья и черное острие. Она вонзилась в дерево ровно там, где сказала Аайя. Ей не почудилось.

— Тогда никто не может быть в безопасности. — констатировала леди Джесайя и прочие женщины вынуждены были с ней согласится.

Когда, неся треплющееся знамя с золотистой креветкой, принадлежащее владыке этой земли, гонец из Ишерона спешился у ворот поместья, призывая отца ко двору, все переполошились еще больше. Аайя сидела у прудика во дворе, опустив кисть в воду и наслаждаясь прохладой, целующей ее пальцы, в ожидании, когда леди Джесайя соберется в путь. Тайал уже был готов и ждал их у конюшни, изредка бросая виноватый взгляд на Аайю и проверяя свой клинок. Она чувствовала его тягость.

— Тебе не за что винить себя. — сказала ему девушка, когда тот помогал им с леди Джесайей забраться в седла лошадей. — Это лишь случайность… миг испытания может показаться тяжелым, но это только миг…

— Миг, который мог унести твою жизнь. — насупился Тайал, подстегивая свою лошадь. — Больше я такого не допущу. — бросил тогда он.

Громко хлопнувшая тяжелым томом Сакрин Икарис вывела ее из раздумий, заставив вздрогнуть. Она посмотрела на них с лестницы.

— Боюсь, что не припомню тут больших трактатов о травах… — девушка почесала переносицу. — Но томов о врачевании тут тоже много. Если вам надобны какие-то из них, леди Шайхани, пройдемте, я покажу.

— Милой Аайе не здоровится. — погладила ее по плечу леди Джесайя. — Я надеялась узнать, какой недуг столь донимает ее. — ответила она.

— Болеете? — слегка осторожно покосилась на девушку Сакрин Икарис.

— Ах, это вовсе не заразно. — слегка улыбнулась леди Джесайя. — У Аайи это возрастные проблемы. Она лишь созревает, как девушка, леди Икарис.

— А, в этом дело. — пшикнула, спрыгивая с последних трех ступеней на пол, молодая арвейдочка. — Пойдемте, я покажу вам, где искать.

Аайя взяла женщину под руку и пошагала, оглядываясь, за ней. Тут, под библиотечным сводом, стеллажи книг казались стенами лабиринтов, они переплетались, выстраивались в длинные коридоры, уходили углами в повороты, так, что разбегались глаза. Бездна знаний, которую не постичь и за всю жизнь. Разглядывая уложенные на полках свитки и толстые кожаные корешки книг, она нервно потерла висящий под одеждой хрустальный полумесяц. У нее уже рябило в глазах от количества фолиантов.

— Может, вам стоило бы обратиться к аптекарям? Или к лекарям в храме? — оглянулась на них арвейдка. — Хирики-врачеватели, обычно, никому не отказывают. — одна только высказанная ею мысль о проникновении в храм ложных богов огнепоклонников заставила Аайю вздрогнуть.

— Боюсь мой господин-муж не одобрит такого. — ответила ей Джесайя.

— Здесь его нет. — пожала плечами Сакрин, остановившись у одного из массивных деревянных стеллажей. — Посмотрите тут, миледи. На полках собраны разные трактаты, в большинстве своем о врачевании. Тут не только арвейдские, но и с Сефида есть, а дальше и с востока. — кивнула Икарис.

— Благодарю, леди Сакрин. — поклонила ей голову Джесайя Шайхани.

— Зовите, если что, — окинула легким взглядом своих странных серебряных глаз Аайю девушка. — я буду недалеко. А уж эхо тут… в общем, услышу!

— Сакрин! — раздалось гулко по коридорам. Женский голос подозвал арвейдку. Эхо и впрямь разнеслось громко. Следует говорить шепотом. — Кузина! Ах, это и впрямь лабиринт! Нам тут нужна помощь…

— Прошу меня простить. — развернувшись, направилась прочь Икарис. — Кажется моя ненаглядная сестрица Элина вновь на что-то наткнулась. Оставляю вас, не буду беспокоить. — потопала на звавший ее голос Сакрин.

Поблагодарив ее, леди Джесайя уложила массивный том на небольшой комод, тоже заполненный книгами, стоявший рядом. Старинные страницы казались такими иссохшими и хрупкими, что даже под осторожными движениями пальцем женщины издавали хруст, будто бы готовые переломиться пополам. У Аайи слегка сжималось сердце, когда она наблюдала за каждым новым перевернутым леди Джесайей листом бумаги.

— Ты говоришь, что у тебя болит живот и голова? — не отводя взгляда от страниц тома, спросила женщина. Аайя потерла руки, переминаясь.

— У меня… словно бы в ушах звенит. И… не спится тоже. — она не знала, как описать леди Джесайе то безумное наваждение, которое поглотило ее не столь давно. Ей казалось, что сам мир ускользает от нее. Она не могла собраться с мыслями, чтобы не показаться женщине умалишённой.

— Может, это мигрени? — прищурилась леди Джесайя, завидев нечто подобное, указанное на странице книги. — Как часто тебя преследует головная боль? Каждый день? — призадумалась женщина.

— Каждую ночь. — слегка тяжело выдавила Аайя. Она почти не спала.

— Так… — причмокнула женщина. — Позволь мне почитать.

— Как скажете. — отступила на шаг, чтобы не мешать женщине, Аайя. Вокруг было так много самых разных томов. И все такие пыльные и старые. Едва ли хотя бы каждую десятую из них снимали с полок в ближайшие годы. В этой части либрариума томились, словно соленья в бочке, совсем уж старые и забытые книги. От пыли зачесался нос, едва Аайя приблизилась к ним. — Можно ли мне поглядеть на тома? — спросила она у женщины.

— Что? Ах, ну конечно, посмотри. — оглянулась леди Джесайя. — Только постарайся ничего не повредить. Некоторые книги тут уж больно стары.

Это было еще мягко сказано. Некоторые корешки книг были такими старыми и затертыми, что выгравированные на кожаных переплетах старинных томов буквы совсем поистрепались. Даже если приглядеться к ним, разобрать написанное уже не представлялось возможным. Однако, кое-что она рассмотреть смогла. Тут и впрямь хранились, в основном, тома и трактаты о травах, лекарствах и снадобьях. На соседних полках таились перечни известных болезней, рассказы о заморском врачевании, какой-то полуразвалившийся том толщиной с ладонь Аайи, повествующий, судя по всему, о вскрытии тел больных. От одной мысли об этом ее пробрала дрожь. Все же, к телам почивших следует относиться с почтением. Они прожили лишь мгновение в Вечности, но и плоть есть вместилище для души.

Каждый шаг ее в библиотечной тишине казался таким громким, словно грозил обрушить колонны и своды. Откуда-то из-за далеких стеллажей бродило, между книжными шкафами, эхо возгласов Сакрин Икарис и ее собеседников. Не столь уж много людей посещают, поныне это хранилище знаний. Вот между шкафами промелькнули еще несколько дам. А в самом далеком углу стояли над, по видимому, ценными для них свитками, несколько жрецов-огнепоклонников в своих длинных балахонах, украшенных белыми нитками, изображающими взметающиеся искры.

На полках дальше стояли сборники стихов и поэзии. Многие тома тут были на старшем арвейдском языке, который Аайя знала очень и очень посредственно. Язык дворян с далеких земель на севере распространился по всему континенту, которым они, некогда, правили. Однако претерпел большие изменения и наречие, свойственное арвейдам, плохо узнавалось всеми теми, кто говорил на его простом варианте. Как рассказывала Ницаях, арвейды, часто с презрением, называли его низким языком. Но все же и поныне говорили на нем сами, а сложносочиненная старшая арвейдская речь медленно, но верно, уходила в забытье вместе с ее полутонами и красками.

Ицхиль, Дочь Полных Лун, и сама обладала арвейдской красотой, как гласят основные и малые свидетельства. Холодные луны, избравшие ее и одарившие великим счастьем Безымянную мать, дали ей и прекрасные локоны, снежные, как вершины гор, и глаза, серебрящиеся, как небесные светила. Она была прекраснейшей женщиной на свете, как гласили Свидетельства. И без доли презрения говорила на низком арвейдском языке.

За углом, где обрывались длинные полки, находились все те же тома книг. Тоже стихи, теперь уже переведенные с старшего арвейдского на общеизвестный. За ними, похоже, скрывались и другие переводы. Аайя слышала от леди Джесайи и сестры Ницы о любознательности арвейдов. Те переводили множество текстов и собирали огромные библиотеки. Как заявляла леди Джесайя, эта, Ишеронская, всего лишь бледная тень гигантских многоэтажных либрариумов, стоящих в северных городах. Сейчас, медленно идя вдоль шкафов и глядя на эти тома, она понимала, что даже в воображении своем недооценивала слова леди Джесайи. То, сколько всего было начертано на бумагах и свитках, поражало воображение.

За старшим арвейдским были и другие языки. Тут находились и переводы с сефидского, и еще невиданные ею наречия, но глаза Аайи, конечно же, очень быстро зацепились за сор’йир. Язык древних, на котором были начертаны Апокрифы, что сохранили после разрушения великого города милонны, пронеся через испытания в завещанные земли. Лежали тут даже переводы ан-Фахриса, известного члена ордена чтецов. Правда, кроме прочего, изложенные арвейдским поэтом в стихотворном стиле. Аайя знала, что и у того, что говорила Ицхиль, присутствуют разные переводы. За Срединным морем одни, за Полумесяцем другие. Но самым известным по эту сторону моря и гор, был, как говорила леди Джесайя, вариант Люпиниона. Он и хранился в библиотеке. Осторожно проведя рукой по корешку книги, изображающему сходящиеся Луны в разных цветах, пускай и порядком выцветшие, она почувствовала благоговение.

Рядом с ним пылился другой гигантский том. Тоже изображающий на корешке полумесяц, совсем уж истёртый, но различимый, на полке зиждился массивный «Мир, сваяный Вечностью». Подумать только, арвейды переводили и его? Осторожно извлекая древний труд ан-Ньеноха, Аайя услышала, как он скрипнул и тут же остановилась. Он грозился рассыпаться в ее руках. Один из чтецов, ан-Ньенох был известен тем, что прослыл в ордене дерзким, и даже слегка опасным трактовщиком. Милонны не любили его, как гласили священные книги. При жизни Ицхиль же была к идеям его равнодушна, что тоже не было секретом. «Ключи в сущем», как еще называли этот трактат, был попыткой переосмыслить Апокрифы, что не было новым для милонян. Но ан-Ньенох зашел дальше, пытаясь переиначить историю, за что сыскал у собратьев немилость, а у Ицхиль лишь недоумение.

— Ты ищешь что-то? — словно пронесшаяся рядом черная стрела одернул ее чей-то голос и Аайя отшатнулась. Так резко задвинула она обратно в ряды других книг труд ан-Ньеноха, что тот треснул и переплет пошел по швам.

Он стоял прямо рядом с ней. Мальчик, спасший ее от наваждения. Волосы его, слегка потрепанные, напоминали красные языки пламени. У носа, словно едва различимые капли краски, были взбрызнуты такие же рыжие крапинки. Выше ее, худой и стройный, в ночи он казался ей больше и старше, ее защитник. При нем сейчас не было меча и довольно свободный кафтан делал его будто бы шире в плечах и груди, что было, скорее обманом. Но глаза его, голубые, как луны, вовсе не были иллюзией. И смотрели прямо на нее. В горле пересохло и она, сделав шаг назад, не нашла ответа.

— Хотела что-то взять? — он подступил к поврежденной книге на полке. — Эту? Да она ж совсем рассыпается. Тебе она нужна? — голубые глаза снова уставились на нее, а в животе закопошилось что-то. — Хочешь я попрошу Сакрин… стой, это ты ее разворошила? Ох… что это вообще? Ан… Ан-Нэ…

— Ньенох. — только и выдохнула она. Губы ее приподнялись в улыбке сами по себе, заслышав его забавное произношение. — Читается как ан-Ньенох.

— Да уж, Сакрин не понравится… — пригляделся он на изогнувшийся том, вновь обратив взгляд к Аайе. — Ладно, мы ей просто не скажем. Верно?

— М-м-м… — только и смогла пролепетать девушка, невольно кивнув. — Нам не следует говорить. Тут. Так. — язык заплетался, как скользкая змея.

— Почему? — он пустил смешок, словно бы действительно не понял. — Тут то никого нет. Разве кто видит? — он приблизился и Аайя шагнула назад.

— Всегда видит. — в горле у нее пересохло и будто кишечник кто-то сворачивал в клубок изнутри, так ее пробрала дрожь. Вот так вот, говорить в тишине, наедине с чужими мужчинами… было опасно и недостойно верной слуге Ицхиль, посреди бела дня. Ее словно схватили за горло.

— Я просто… — явно почувствовал себя неловко мальчик, глядя на нее. Их тихие перешептывания прервал цокот каблуков на сапогах. Выглянув из-за ближайшего угла шкафа, молодая арвейдочка поглядела на них.

— Отстань от леди, Данни Каранай. — фыркнула Сакрин Икарис. «Данни», ее обращение звонко отразилось в сознании Аайи. Нет, быть того не может, она никогда не слышала этого имени. Данни. Кончик языка бьется о небо.

— Я вовсе никого и не донимаю. — убрав руки за спину, встал, прикрывая полку, где расходился по швам поврежденный Аайей том, мальчик. Данни.

— Ты потерялась среди шкафов, Аайя? — словно бы на совсем юного ребенка, поглядела на нее леди Сакрин. — Этот дурень к тебе приставал?

— Нет. — только и слетело с ее губ и, она тряхнула головой. Икарис строго переглянулась с Данни, тот с Аайей, а девушка опустила взгляд в пол.

— Пойдем, леди Шайхани уже нашла, что искала. — сказала ей Сакрин, вызвавшись проводить девушку, хоть та и не заплутала. Мальчика Данни она заставила взять какую-то тяжелую охапку книг и нести следом за ней.

У просторного входа в библиотеку их, однако, ждала не только леди Джесайя. Когда они приблизились к выходу и Сакрин Икарис переняла у третьей жены отца том, громко погрузив его на прочую кучу книг, что нес на руках Данни, со стороны лестницы донесся топот. Чеканя суровый шаг и резко распахнув двери либрариума внутрь вошел Тайал.

— Леди Джесайя? — голос его прозвучал грозно, как режущая воздух сталь.

— Тай? — оглянулась на него женщина и густые глаза Тайала, остановившегося у входа, мелькнули на Данни, стоявшего по левую руку от разделявшей их с Аайей молодой арвейдочки. Его прибытие быстро обратило на себя внимание всех присутствующих в библиотеке. Кузен шагнул вперед.

— Икарис, уведи этого змея с глаз моих. — бросил он Сакрин, стиснув зубы.

— Сир Тайал? — покосилась на него Сакрин, поправляя пенсне, опешив.

— Змея? — бросил резко мальчик, бросив книги на стол. Взметнулась пыль, Сакрин Икарис охнула, пихнув мальчика локтем и бросившись к томам. — А не повторишь это в лицо моим братьям? — гордо выпятился он.

— Прочь с дороги, щенок. — из ножен Тайала показался фут стали под рукоятью. — Не будем заставлять леди Икарис отмывать столь дорогие ей пергаменты от анварской крови. — Аайя, шагнув и укрывшись за леди Джесайей, застыла, как вкопанная. Свет пробежал по клинку кузена.

— Бросаться угрозами перед безоружным в твоем духе, да? — Данни сказал это гордо, выпрямив плечи, но Аайя уловила в его голосе легкую дрожь.

— Так! Довольно! — расставив руки в стороны, встала между ними Сакрин Икарис. — Не нужно мне здесь ваших разборок, сир! Каранай, помолчи!

— Что случилось? — уставилась на Тайала, приобняв ее, леди Джесайя.

— Лорд Раид вам расскажет, — сквозь стиснутые зубы проговорил, словно вдавливая в Данни Караная острие ножа брат. — что случилось…

ТРЕТИЙ СЫН

«Весь мир наполнит лишь любовь,

Но где любовь, там льется кровь.»

Арвейдская лунная ария

— Так и сказал? — усмехнулся радостный Энрик. — Вот сучёныш!

— А что ему еще говорить, ицху-то? — хлопнул его по плечу Патрик. — Теперь им только словами бросаться и остается, выродкам!

— Вы изрядно сильно рады, — присев, Рейвин рассматривал стоящие вдоль погребов бочки с томящимся в ожидании вином. — ежели дядя не врет…

— Чему же горевать? — Энрик хлопнул по бочонку с вином. — Уж больно много Шайхани на себя взяли. Угрозами анваров врасплох не застать.

— Дейвиена они застали. — покосился на брата Рейвин. Энрик хмыкул.

— Редмаунт не анвар. Да и он целехонек, как сказал дядюшка. — не унимал своего веселья Энрик. — Говорю же, в честь этого нужно откупорить по бочке и выхлебать до дна! Чтобы так же везло и дальше!

— Едва ли это везенье. — потер подбородок Рейвин, поднявшись. Внутри кладовых было влажно и прохладно. Сам воздух пах сыростью. Данни иногда любил ходить сюда в особо жаркий день. Но помогало не сильно.

— К чему такое сомнение, милорд? — удивился Патрик Тонн. — Мне кажется уместнее было бы отблагодарить вашего дядюшку.

— Уместнее, но не разумнее. — Рейвин поглядел вдаль кладового коридора, вдоль стен которого стояли ряды бочонков с вином. — Не думаете же вы всерьез, что это не сулит нам проблем с Шайхани? Свою землю они не отпустят. — Данни вздохнул, слушая брата. Он понимал, что тот прав.

— Поднимут мечи — им не сносить головы. — гордо бросил Энрик. — Это указ лорда. Если они препятствуют ему, нарушают его волю…

— Уйти то они, может и уйдут. — сказал Рейвин, медленно прохаживаясь вдоль коридоров. Патрик Тонн держал факел, чтобы можно было что-то рассмотреть в полумраке и сырой тьме кладовых. — В конце концов у них не будет силы в открытую выступить против Шеппа. Но гадить не перестанут.

— Если они поднимут на кого-то из нас руку, мы им эту руку отсечем. — скривил губы Энрик. — Теперь это наша земля. — он остановился, чуть не врезавшись в внезапно вставшего Рейвина. Старший из братьев кивнул Патрику Тонну и тот, подойдя ближе встал перед ним, освещая факелом путь. Вздохнув, Рей вновь присел, глядя на красную лужицу, растекающуюся вдоль устланного камнем холодного пола. Свет факела отражался в ней, а собственный силуэт Рейвина плясал заревом, расплываясь в красном огне.

— Стало быть одна все таки прохудилась. — вздохнул брат, кивая на кровавую винную лужицу. — Нужно будет залатать.

Данни поглядел в свое собственно отражение. Оно казалось ему таким неразличимым. По лужице пробежала рябь, размывая и его очертания, и факел в руках Тонна удалился, сделав красное отражение невидимым в темноте. Пошагав прочь, наверх из прохладных подвалов поместья, они вышли вновь на жаркий дневной свет. Соляр припекал сильно, но всех в доме, это, по-видимому, мало волновало. Вести, что принес из города вместе со своим спутником дядя Эндри, полыхали жарче дневного зарева.

— Но как? — когда дядя протянул грамоту отцу, лорд Роддварт не поверил.

— Умело сказанное словцо, — улыбнулся дядя. — и никакого обмана.

Он выглядел слегка неуверенно, но старался делать вид, что однозначно горд своим достижением. Скача в поместье на коне он, с рыцарем из Редмаунтов, весь взмок, и кони тоже запыхались, да так, что поначалу кормилица, заставшая их во дворе, посчитала, что кого-то убили и бросилась к матери, звать ее. Леди Кинарин вышла навстречу дяде и тот, утирая пот со лба, протянул ей письмо с медового цвета печатью лорда.

— Что это? — покосилась на сверток в руках леди Кинарин. Во дворе стоял такой гул, что даже Данни, маявшийся в своей комнате от жары, выглянул.

— Скромный дар лорда Шеппа. — пустил смешок дядя. — И мой.

Вокруг отца собралась все семья, когда он принялся взламывать печать и разворачивать сверток. Энрик радостно улыбался, Рейвин задумчиво поглядывал на сломанную печать, леди Кина выглядывала из-за плеча мужа, дядя Эндри, стоявший рядом с бабушкой, шептал ей что-то на ухо. Даже бастард явился, правда, оставшись в дверях. Он с кислым видом скрестил руки на груди, глядя на них всех. Данни не решался смотреть в его сторону. Уж больно некомфортно он ощущал себя после недавней стычки с ним. Тия, прибежавшая самой последней, пролезла под рукой Данни, глядя на дядю.

— Итак, милорд решил жаловать нам земли между Венами? — поглядел на своего брата отец. Эндри ухмыльнулся, пока Роддварт свернул пергамент.

— Подожди, что? — потянулась к бумаге леди Кинарин. Развернув ее и принявшись бегать по указу глазами, мать закусила губу, сморщившись.

— Пусть ицхские шавки утрутся! — первым подал голос Энрик, хлопнув дядю по спине. — Вот она, настоящая победа! Дядя, вы невероятны!

— Там так и написано? — подошел к матери Рейвин, глядя на пергамент в ее руках. Пробежавшись глазами, он поглядел на дядю. — Вы это устроили?

— Ох, Эндри, вот оно как ты сумел! — улыбалась, явно удивляясь, бабушка. Леди Иринэ в своем массивном кресле потрепала дядю за руку. — Вот дела!

— Покажите! — протиснулась к леди Кинарин Тия. — Что там? Ну дайте!

В комнате поднялся такой гул, все принялись перебивать и переспрашивать друг друга. Лишь Данни, стоя в стороне, слегка недоуменно поглядел сначала на дядю, затем на передаваемый из рук в руки указик, а потом на переломанную печать из воска. Упав на стол, она слегка подтаивала от жары. Он еще не сразу понял, что именно произошло. И чем им это грозило. Отец приказал принести им лучшего вина. Они с матерью и дядей Эндри удалились, чтобы обсудить произошедшее. Данни же, в легком смятении, пошагал прочь, пока все ликовали. Чадда рядом и след простыл.

— Чего ты весь такой кислющий? — бросила ему в коридоре Тия. — Как будто тебе лимона в чашу выжали, забыв добавить воду?

— Да ничего я не кислующий! — соврал он, поглядев на кузину.

— Да? А лицом словно яблок червивых наелся. — пустила смешок девушка.

Это было сложно скрывать. Всеобщей радости он не разделял. Все последние ночи, а потому и лежащие между ними дни, Данни одолевала печаль. Он чувствовал себя так странно и подавленно, как никогда прежде, после ночи Солнцестояния. Засыпая, он вспоминал девочку, которую чуть не поглотил поток. Тогда он кинулся вытаскивать ее, когда река, бушуя, бросила ее в заводь. Такая легкая, словно перышко. Он, будто бы, никогда не видел таких легких женщин. Даже Тия, прыгая ему на спину, казалась тяжелее. А она была та еще тростинка.

Словно не желая отпускать его, ицхская девочка, как головная боль, постоянно зудела у него в висках. Стоило ему опустить веки и утонуть в царстве снов, она снова брала его за руку, поднимаясь. Вся мокрая, дрожащая и испуганная. Он чувствовал себя героем, хотя ничего такого, казалось бы, и не сделал. Ублюдок принялся издеваться над ней. Все знают его ненависть к ицхилитам. К мужчинам, к ребятишкам и к их женщинам, в особенности. Виной тому дурная кровь, говорила мать. Рожденный от прелюбодейства он ненавидит таким образом и самого себя. Данни чувствовал себя тяжеловато, вспоминая, как он преградил побочному кузену путь клинком и направил тот ему в грудь. Пролил бы он его кровь, если бы пришлось?

С этими вязкими, словно болото, мыслями, он засыпал. А просыпался с тяжелым сердцем, когда пробуждение отрывало его от воспоминаний. Все прочие ушли куда-то в пучину памяти. Ему больше не вспоминалась ни прелестная нарсаррийка, ни милая крестьянка, даже имена их, словно бы остались в памяти лишь эхом. И уж тем более Майя Кайвен с ее письмами и вынужденной женитьбой. Ее он с радостью позабыл бы в особенности. В его голове, как бредовый сон, крутилось только это странное имя.

«Аайя», так обратилась к ней Сакрин Икарис. Чужое ицхское слово заплетало язык. Оно казалось таким легким, как шепот свежего речного течения, которое поглотило ее. Быть может, она и утонула бы там… Бывало такое, что селянки или какие-то забулдыги, падали в реку и не выбирались. Иногда их тела находили, но, чаще прочего поток уносил их без возврата. Эта участь могла постигнуть и бедную легкую Аайю. Такая хрупкая и невесомая, едва ли способна она сопротивляться бурному потоку.

В анварских сказках, вроде тех, что так любила рассказывать им леди Иринэ, гордые горские женщины сами могут потягаться с мужчинами. Они храбрые и удалые. Почти как Тия, его неугомонная двоюродная сестрица. В преданиях и историях, которые передавали из уст в уста анвары, этим женщинам, гордым и непокорным, уделялось много слов. Ирма Скальная Песнь, гроза дикарей, или Динна с Точеного Пика, пращей своей сразившая гигантского грифона, досаждающего общинам и ворующего детей. Он привык к таким девицам, потому, как кузина его, едва ли была хуже них. Такая же бойкая и неудержимая. Арвейдских дам, высокомерных и странных, он тоже навидался. Долийки же, из которых была его мать, леди Кинарин, были эталоном женственных леди. Но таких хрупких, как Аайя…

— Думаешь, ицхи просто так отдадут эти земли? — переведя тему разговора глянул он на кузину, усевшуюся на подоконник и болтающую ногами.

— Да кто-ж их спросит? — улыбнулась Тия. — Сами же нарвались, соседи-то наши. Говорят, они рыцаря зарезали. — на самом деле Дейвиен был цел, как заявил дядюшка. Но в народе уже рассказывали сказки, что ему чуть ли не горло ицхи перерезали прямо на городской площади. За то, мол, лорд и решил их наказать. Слухи разносились по округе, как чума по ветру.

— Вовремя, значится, дядюшка спохватился… — почесал затылок Данни.

— Батенька верно сделал, — улыбнулась Тия. — эти дикари только и могут, что грозиться. Все сельские мальчишки о них такое болтают…

— Да-а… — протяжно ответил парень. Он и сам много наслушался об ицхах. И от братьев своих и от простолюдинов. — И все таки отобрать их землю…

— Да брось ты! — спрыгнув с подоконника, пихнула его в бок локтем кузина. — Может и нам с тобой там по наделу выдадут. Построим там башни. Будем жить, как настоящие лорд и леди. — подшутила Тия.

— Тебе так хочется в башню, как леди? — натянуто улыбнулся Данни, хотя и оценил забаву. — Не говори это при матери, она запрет тебя в рыцарском барбакане. — Тия рассмеялась. Ее уже пытались там удержать. Она сбегала.

Ближайший день он провел, шляясь по поместью туда и обратно. Забрался на крышу каменной башни, усевшись между двумя зубцам и глядя, с ее высоты, вдаль, на другой берег Вены. Там всегда обитали ицхи, в большинстве своем. Лишь несколько анварских селений у реки были утыканы тут и там. И частенько тамошние крестьяне устраивали с ицхами ругань, а то доходило и до потасовок. Теперь же, по одному росчерку лордского пера, эта земля вдоль реки, принадлежала его отцу. Лорд Роддварт никогда не замахивался на эти наделы. Но теперь те сами пришли ему в руки.

— Что ты там уселся! — донесся снизу крик кормилицы. Данни поглядел вниз. Няня, с двумя кувшинами, видимо, вина, глядела на него со двора. — А ну-ка слазь! Навернешься еще! — взволнованно бросила она.

Пришлось послушаться женщину и спустится вниз. В коридоре поместья на него глядели с портретов дед Эрвин и его брат Анчар. Грозные анварские мужи с суровыми взглядами. Наверное, сейчас, глядя на них, Эрвин Каранай улыбался. Бабушка говорила, что для него это было дело нечастое. Но сейчас, как уверяла леди Иринэ, он бы гордился сыновьями с нескрываемым довольствием. Он мечтал, чтобы корни его родового древа пустились глубоко и род Каранай, гордых детей гор, все запомнили. К чему и сам прикладывал немало усилий. Теперь же, как заявила бабушка, для древа его потомков открыта новая земля и сад его разрастется еще шире. Отец и дядя Эндри вторили ей, убеждая мать в собственных словах.

Данни, напротив, чувствовал себя слегка горько. Когда он довел девочку до каменного моста через реку, она остановилась, будто бы надеясь преградить ему путь на широком проходе над Веной. Ее мокрое одеяние просохло лишь слегка, свисая, как тряпка, а платок прилипал к волосам. Легким движением руки она выставила перед ним ладонь, останавливая.

— Тебе нельзя сюда. — прошептала она. Он не нашел что ответить. Еще с детства мать, да и отец, поучали их с братьями не соваться на соседскую территорию. Леди Кинарин обычно рассказывала про злых ицхов, которые утащат их к себе в погреба, лорд Роддварт же говорил проще и правдивее, что там чужая земля и делать мальчишкам там нечего. В детстве первый довод казался ему весомее. Теперь же, повзрослев, он внимал второму.

Там были их деревни, их посевы, их святые места, вроде часовен. И увидеть там анвара, гуляющего, как у себя дома, наверняка было бы им столь же непривычно, как самому Данни замечать идущих в город ицхов, которые переправляют повозки или коней через их мосты. Чужаки всегда вызывали у него подозрение. И у ицхов, пожалуй, тоже. Но теперь эта будет их земля. И, как шутливо, но верно, заметила Тия, наделы выдадут анварам. Что сделал бы сам Данни, или его братья, если бы их селян, гордых и непокорных горцев, попытались попереть ицхи с этого берега реки?

— Да, мы бы тоже не дали просто так погнать наших людей из своих селений. — подтвердил его мысли Рейвин, перебирая кучу свертков и запачканных чернилами листов, которые, обычно, лежали в его покоях. Няня, наливая ему то ли мед, то ли светлый эль, из кувшина, вздохнула. — И, я уверен, бескровно выгнать из домов ицхов у нас тоже не выйдет.

— Я подумал об этом же… — уселся рядом с братом Данни. В покоях Рейвина обычно было попрохладнее к середине дня, поскольку располагались они с другой стороны от восхода Соляра. — Не буду врать, Рей, но это… напрягает меня. — честно сказал он.

— Не беспокойся об этом. — приподнялся со стула Рейвин, перечитывая какие-то из своих стихов на немного потрепанном свертке. — В конце концов, лорд поможет нам. Тенс приведет стражу… что-нибудь такое.

— Придется под копьями выводить ицхов из их домов? — опустил взгляд Данни. Он почувствовал себя не слишком правым в такой ситуации.

— Ох, бедный мой мальчик, — погладила его по голове кормилица. — ты  больно много думаешь. Такие думы счастья не принесут.

— Думать полезно, няня. — потерев в руках края исписанного стихами пергамента, ответил Рейвин, правда не оглянувшись на них.

— Дурные думы несут только грусть. — ответила ему женщина. — А ты Данни пить не хочешь? Не меда, так молока? — показала ему второй кувшин женщина. Он пожал плечами, как бы неуверенно отказывая. Но кормилица приняла это, наоборот, за неуверенное согласие. И налила ему чарку.

— Ты сам то что об этом думаешь? — спросил у брата Данни, хлебнув прохладного молока, когда няня, выйдя, закрыла дверь. — Разве поэма, которую ты придумывал, — кивнул на бумаги парень. — не об этом?

— М? — покосился на него Рейвин, опустив обратно сверток пергамента.

— Ну, о городе. Что-то такое. Разделённом заливом. — взял один из листов бумаги Данни, но Рей быстро выхватил его, перетянув на себя. — И о вражде Инды и Вира… разве кровопролитие это единственный путь?

— Данни, мой дорогой брат, — вздохнул Рей, отложив письмена в большую стопку по правую руку от себя. — поэмы прекрасны и истории в них настоятельны. Но жизнь прозаичнее. Меч чаще разит сильнее слов.

— Странно слышать это от тебя. — Данни взгрустнулось. Он думал, что брат придерживается иной точки зрения. Обычно Рей казался возвышеннее.

— Поэзия учит нас любви и самоотверженности, милости и храбрости, долгу и славе, — оперся на стол Рейвин. — но, к сожалению, не каждый внемлет этим словам. Рыцарь и дама стараются жить так, как написано в сказках и воспето в стихах. Но челядь не столь благородна. А ицху не понять того, о чем слагали поэмы Верселий и Люпинион. — брат вздохнул, поникнув так, будто вся тяжесть мира опустилась на его плечи. — Они жестоки и кровожадны. И понимают лишь язык меча… — причмокнул Рейвин.

— Ты думаешь, все снова обернется кровью? — устало провел рукой по волосам Данни, допивая молоко из чаши. — Может, мы могли бы…

— Договориться? — кисло улыбнулся брат. — Ицхи не склонны к разговорам. В моей поэме об Инде и Вире юноша и девушка влюбляются друг в друга. Любовь, которая их связывает, скрепляет узы у вчерашних врагов и те прекращают кровопролитие. Но то прекрасная баллада о связи двух юных арвейдских сердец… — отпил своего меда Рейвин. — сердце же ицхов темные, как ночь, которую они почитают священной. Они верят, что однажды все народы покорятся им. Есть ли в таком сердце место для любви?

Этот вопрос долго не давал Данни покоя. Есть ли такое место в чужом сердце? И есть ли такое место в его собственном? Тревоги и сомнения были не редким гостем среди терзаний юного Караная. Так было, пожалуй, со времен, когда его сосватали еще подростком к леди Майе. Третий сын и желать о большем не должен. Дочь долийского лорда, притом не нищего, любой другой счел бы почетной для себя парой. Отец и дядя Ричатт, старший из его братьев, устроили эту помолвку не просто так. В конце концов, это тоже цветущая ветвь их рода. Одна из тех, что мечтал видеть дед, по словам леди Иринэ. И ослушаться отца тоже было бы неправильно, не так ли?

Не один Рейвин, впрочем, разделял сомнения Данни по поводу того, чем обернется для них эта дядина авантюра. Пока лорд Роддварт с братом проводили весь день у карт, осматривая прибрежные территории и оценивали земли ицхов, или теперь уже собственные, леди Кинарин не горела слишком яркой радостью и с сомнением глядела на то, как они делят под посевы и поселенцев шкуру еще не сраженного медведя.

— Полно вам переживать, матушка. — приобнял ее за плечи Энрик. — Мы управимся и с этими ицхами и с Шайхани, если те посмеют…

— Не будь излишне гордым, Энни. — мягко, но твердо, перебила среднего из сыновей мать, когда они собрались отужинать и брат, вместе с отцом и дядей, отмечали свою радость вином. — Прежде, чем разделывать рыбу, ее сперва надо выудить. — мать разрезала поданное мясо ножичком.

— Кина, моя милая, — вставила бабушка, усевшаяся в кресле за столом. Леди Иринэ почти не ела. Откушав пару фруктов и винограда, она сказала, что с нее довольно и голод ее не мучит. — позволь мужчинам посмаковать их победу. Как говорил Эрвин, проблемы стоит решать…

— …по мере их поступления. — закончил за нее дядя Эндри.

Утром, когда Соляр вновь потеснил Глубокую Луну, сир Джесси Редмаунт и дядюшка принесли указ лорду Роддварту явиться ко двору в Ишерон. Как отшутился дядя Эндри, мол, в этот раз никого не убили. Отец не слишком оценил эту колкость, однако действительно стал куда более воодушевлённо настроен. Данни давно не видел родителя в таком поднятом расположении духа. Отец надел свой парадный темно-зеленый камзол, перчатки и новые черные сапоги. Леди Иринэ убедила его нацепить брошь с орлом, символом их гордого анварского дома. Стражники, с тремя такими же птицами на щитах, выстроились вокруг отца с копьями. Лорд Каранай с братом и рыцарями отправлялся принимать почести от сюзерена.

Мать тоже собралась, однако одевшись куда более скромно. И сыновей своих зазвала. Энрик и Тия отнекивались. Брат рвался отправиться с отцом. И тот не отказал ему в такой чести. Тия же просто намеревалась сегодня снова сбежать куда-то, думал Данни. Играться с крестьянскими девчонками и юнцами. Она находила их простую компанию более интересной. Удержать ее слуги не смогли и та, перескочив через повозку с сырами и ряд откупоренных винных бочек, скрылась в материнском саду.

Рейвин же, напротив, вызвался сопроводить мать в Часовню Очага. Леди Кинарин намеревалась успеть на полуденный молебен. Данни тоже не стал отказывать матери. В конце концов сомнения снедают и его самого. И, быть может, близость к священному пламени очистит его разум. Его завораживающие белые искры иногда не на шутку затягивали взор. До тех пор, пока не начинались слезиться глаза. Кормилица помогла ему найти брошенный где-то в поместье кафтан, а Энхе Заян привел им лошадей.

— Стоит поздравить вас? — подал он поводья Рейвину. Брат помог матери сесть в седло. — Не каждый день лорды бросаются землями…

— Не каждый день они бросаются своими. — холодно поглядела на индавирца леди Кинарин. — Сегодня лорд Шепп не потеряет не пяди. А мы, быть может, приобретем новых проблем на свою голову.

— Лорд Роддварт ныне в более праздном расположении духа. — улыбнулся индавирец, передавая Данни поводья от Синевы. Парень погладил свою кобылу. Та издала легкий храп, приветствуя хозяина и он прыгнул в седло.

— Позволим отцу искупаться в лучах славы. — ответил Рей, опираясь на руку Энхе и взобравшись на Снежную. — Проследи, чтобы Тия не убежала далеко. — сказал индавирцу брат. — Не хватало опять ее выискивать.

— Прослежу. — улыбнулся ему Заян Ифир и пошагал в сад при поместье.

Путь до города, в числе отцовской свиты, прошел спокойно. Некоторые из селян и прочих простолюдин уже были наслышаны о лордском указе и возгласами да взмахами поддерживали проезжающую мимо конную колонну Роддварта Караная. Энрик улыбался встречным дамам, отец кратко принимал ликование и приветствовал стоящих у дороги простых анварских крестьян лёгким кивком. Данни же всю дорогу не сводил взгляда с гудящего потока реки. Вена сегодня бурлила пеной и шипела, принося отрезвляющий холод с гор. Парень косился на другой берег, сам не зная, кого ожидает там увидеть.

Всадники разделились на главной городской площади, объезжая струящийся фонтанчик посреди. Мраморные плиты площади, некогда впитавшие в себя его кровь, казались теперь совсем уж блеклыми. Данни знал, что ближе к свадебной церемонии лордского сына их снова будут покрывать покраской цвета яркого солярного золота. Но не пройдет и пары дней, как пыль и людские сапоги сотрут все старания напрочь.

В Часовне заканчивалось полуденное служение и колокола отбили последний удар. Им пришлось посторонится, когда из ворот храма потекли горожане, несколько рыцарей в камзолах, по большей части, как подметил Данни, цветов лордов Китса и Шеппа, а следом за ними и хирики в своих отороченных серебристыми искрами балахонах.

— Миледи, господа… — поприветствовал их у входа в Часовню старый сир Фаррад. Один из тех немногих Красных Солнц что еще несли бдение у храма в Ишероне. А может поныне и вовсе единственный.

Внутри просторного главного зала Часовни, как и всегда, горел в главном очаге белесый пламень. Несколько рыцарей молились у него, склонив колени, горожане по углам расставляли свечи у статуй Пророчицы. Рейвин сопроводил мать к одной из хириков и та дала им аккуратные тонкие свечки из красного и желтого воска. Мать передала несколько Данни и Рею.

— Помолитесь за своего отца и за нашу семью, — сказала она, вздыхая. — пусть в этом деле нам сопутствует не только удача, но и высшая милость.

Данни, отойдя к одной из многих статуй Пророчицы Заранны, зажег фитилек своей свечки о пламень пары других, догорающих в ее сваянных из камня руках. Он погрузил ту в мягкий оплавленный воск, наполнявший сложенные руки статуи Пророчицы, стараясь поставить ее поровнее. Красный воск потек по основанию от пляшущего огонька и, как пара кровавых капель, упал на тыльную сторону ладони Данни. Он сморщился от боли, длившейся всего секунду, но тут же утихнувшей и оттер капли с руки.

Неразличимый и выполненный в очень общих чертах лик Заранны Огнедержительницы, несмотря на то, что был направлен вниз, на стоящего под ним молящегося, глядел, сегодня, словно бы мимо него. Данни Каранай смотрел, как пляшущее пламя обгладывает тающую красную свечку, не зная даже, с какой просьбой обратить свою молитву. В голове его мелькала легкая улыбка хрупкой Аайи. Улыбалась ли она ему? Или он лишь вообразил себе это, желая, чтобы так и было? Потерев руку на месте недавнего горячего прикосновения кровавого воска, он попытался вспомнить ее мягкое, тонкое, как эти таящие свечи, прикосновение. Мокрые и холодные пальцы. Касался ли его хоть кто-то с такой же чистой легкостью?

Жрецы учили, что сердце человеческое наполняет пламя жизни. Оно греет, гонит кровь по нашим венам, позволяет нам верить, сопереживать и любить. Но огонь жарок. Иногда тот, что в груди, печет ярче Соляра в самый беспощадный летний день. Огонь обращает все в пепел. Ему нужно, чтобы он горел. Чтобы горел ты. Душа это пламя. Если ты не горишь, значит, ты и вовсе не существуешь. Жить — значит тлеть. Любить — значит жертвовать.

— Ты выглядишь сегодня излишне безрадостным, Данни Каранай. — мощный бас найржина обратил на себя его внимание. Митран навис над ним широкой тенью, сложив руки на груди своего балахона и поглядел на изваяние Пророчицы, в чьих ладонях горела новая свечка.

— Здравствуй, Митран. — кивнул жрецу Данни. Рядом с ним все вилась мелкая девица, одетая сегодня в балахон навроде жреческого. Белый и длинный. Она поглядела своими туманными серебристыми глазами на Данни и жреца, привстав на мыски и помогая убирать воск догоревших свечей.

— Как твое плечо? — кивнул на место раны жрец. Парень вздохнул.

— Ноет слегка. — подвигав рукой он ощутил неприятную тяжесть.

— Поныне врачевателям хватает забот. — покачал головой найржин, почесав свою черную бороду. — Но, надеюсь, их не прибавится… храм всегда готов помочь страждущим, но вы, я смотрю, упорно лезете на клинки.

— Мы? — слегка опешил Данни, переглянувшись с жрецом. Митран пожал плечами, глядя на юную послушницу, возившуюся с обгоревшими свечами.

— Сначала ты, после это рыцарь, — ответил мужчина. — пускаете же вы с Шайхани друг другу кровь, а латать-то вас нам. — он покачал головой.

— Дейвиен? — опустил взгляд Данни. — Как он? Я слышал, что цел?

— Цел, не цел, это уж пусть он сам тебе скажет. — подойдя к фигуре Пророчицы, Митран зажег свою красную свечку, поставив ее рядом с той, что зажег Данни. — Сейчас его раны проверяют в лазарете.

— Он тут? — слегка приободрился парень. — Можно к нему?

—  Тебе своих шрамов мало, хочешь поглядеть на чужие? — колко бросил найржин, однако уступил. — Если хочешь, можешь его проведать. Он вполне себе цел, но хирики говорят, что костям его еще нужно зажить.

— Ицхи правда набросились на него прямо на улице? — пошагал за найржином Данни. Тот погладил свои густые усы, задумавшись.

— Не знаю, кто на него напал, но уверен, что ваши соседи сегодня сожалеют, если это были не они. — поправил свою рясу, расписанную от подола вышивкой в виде пламени, Митран. — Весь город уже судачит…

— Да. Отец прибыл получать почести от лорда Шеппа. — кивнул Данни жрецу. — Я с матерью отправился сюда… помолится…

— Пожалуй, это решение верное. — задумчиво ответил Митран. — Не то, чтобы я жаловал ваших соседей, но и среди них есть люди не злые и столь же простые и чистые, как и праведные. — поглядел под расписанный свод Часовни Митран. Огненный водоворот, изображенный на нем кружил голову. — В чем их вина, даже если и Шайхани устроили покушение на городских улицах, мне неведомо. Хотя, несомненно, милорды ответят тебе, что они несут ту же ответственность, что и их господин несет за них…

— Если не лукавить, Митран, то и меня волнует то же. — честно, но шепотом, ответил ему Данни. — Мы же все люди… и огонь…

— Горит во всех нас. — согласился найржин. — Так гласит слово Пророчицы. Заранна следовала за Путеводным Соколом через дальние и темные земли, окутанные мраком и хаосом, но ни перед кем не отводила свой лик. — процитировал устные предания Митран. — Правое ее слово, как бушующий пожар, должно разойтись по земле. Так говорят многие ирхены, что на севере, что на юге. А если тушить это пламя, и избирательно нести ее благие намерения, то неровен час остаться в меньшинстве, как оказались на чужбине за горами милонны. — хмыкнул жрец.

— Так думаешь, и сердце ицхов можно завоевать, или… — начал Данни.

— Завоеванием сердец занимались прочие. — возразил Митран. Девчушка, идущая рядом с ними, с пристальным непониманием глядела на мужчин, будто пытаясь разобрать их слова. — Ицхиль, которой поклоняются ваши воинственные соседи, как раз намеревалась завоёвывать сердца. Она, как и некогда милоняне, пересекающие Срединное Море, считала, что покорение всех народов введет их в некую истину… так же, как считают и старухи, сидящие в своем храме на Острове Лунных Отражений. Как и вся империя за Полумесяцем, в свою правду они обращают мечом. Заранна же уверяла, что чудеса пламени способны бескровно уверить заблудшие души в том, что слово Ее истинно. — сказал найржин.

— Так ведь были и Красные Солнца. — задумался Данни. — И войны…

— Те из владык, что преклонились перед увенчанным Заранной Королем Светоносным Соколом поклялись защищать его правду мечом. — кивнул Митран. — Но устные предания гласят, что Заранна никогда не брала в руки оружия. Она несла в пальцах пламя, исцеляющее и судящее. Все ордена и рыцарские мечи были нужны лишь для того, чтобы тьма вновь не поглотила уже прозревшие земли. — положил руку ему на плечо жрец. — Меч дан тебе, чтобы защитить свою жизнь и веру, а не пресечь чужую. Огонь горит в каждом сердце, учила Пророчица. Нужно лишь почувствовать его.

— Но ведь ицхи… — помялся Данни. — Ночь холодна, говорил старый найржин. И в сердце чужом для слова Пророчицы тлеют угли.

— Значит старик ошибался. — возразил Митран. Он был сам не молод, судя по лицу и легкой седине в волосах. Но всяко моложе прошлого жреца. — В далеком краю, откуда принесла пламя Заранна, бушевала тьма и люди, разрозненные и ожесточившиеся, искали себе бога, после падения своих предков. — пояснил он. — Пророчица сохранила древнее храмовое пламя, и преобразила его в исцеление для страждущих душ. И пронесла из края, занесенного песками, нам, открывая слепцам глаза. Но главное, что осуждала Пророчица, была лишь гордыня. Гордыня ослепляет, доносят устные предания ее слова. Гордец однажды поставит себя выше правды. И тогда не миновать беды. — он похлопал Данни по здоровому плечу. — Гордыня похожа на пламя. Но столь яркое, что выжигает все дотла, не оставляя даже питания для себя. Гордецы древности пали, во что бы они не верили. Потому первым делом смотри не на то, чужда ли зараннийской истине чья-то вера. А обращай взор на человеческое сердце. Потому, как и Заранна могла быть для кого-то чужой… но истина — это нечто большее, чем гордость. Она для всех открыта. — прошел в другую часть храма жрец. — Главное слушай сердце. Оно не обманет. Ведь огонь-то в нем и горит.

Данни был бы рад прислушаться к своему сердцу, но в огонь в нем метался так яростно, что он боялся обжечься. Совет найржина, казалось, только больше запутал его. Как ему понять, открытое ли чужое сердце, или же в нем огонь давно погас? Он боялся, что заблудится в чужой душе, как впотьмах. Куда идти, если звезды и даже луны на небе заволокли тучи?

Может, хотя бы, друг мог ответить ему? Дейвиен, сидевший в лазарете, был обнажен по пояс. Рядом с ним хлопотали несколько храмовых лекарей. Парочка постарше, возрастом с Митрана, и несколько подмогающих им послушников из числа хириков Часовни. Рыцарь, морщась, приподнял руку, пока один из жрецов осматривал место его ранения. Удар пришелся сбоку, по нижней части груди, как показалось Данни. Однако, там, куда пришелся ножевой удар, кожа посинела, как при ушибе и проступала красной сочащейся кровью на месте шва. Отведя взгляд, Данни вздохнул.

— О, приятно видеть, — сквозь легкую боль улыбнулся парню Дейвиен. — лестно, что ты зашел меня проведать. Я, правда, не в лучшей форме…

— Да уж вижу. — Данни не стал разглядывать, как лекарь принялся обрабатывать его рану, макая тряпку в какой то травяной отвар.

— Заживает. — постарался держать невозмутимую физиономию Редмаунт, пока один из жрецов промывал место ранения. — Не сегодня, так завтра возьмусь за меч. Еще пофехтуем… Ах! — скривился он, когда смоченная тряпица коснулась напрямую места удара.

— Не рвитесь в бой, сир. — выговорил с акцентом Митран. — Вам бы лежать еще на койке да ждать, пока раны затянутся. — сказал найржин.

— Раны в любом случае затянутся. — сказал Дейв, облегченно вздохнув, когда лекарь закончил обрабатывать место удара. — Будут напоминать об осторожности лишний раз… я и на турнирах бывало, получал ссадины…

— Это не просто ссадина. — возразил один из лекарей в числе хириков. — Вам следует быть осторожнее. Старайтесь меньше двигаться, лежите аккуратнее, если вам нужен отвар против боли, только скажите.

— Потерплю. — тяжело дыша, сказал Дейвиен, пока немолодая послушница помогала ему натянуть на плечи рубаху. Редмаунт очень осторожно двигал рукой, чтобы не задеть место, где сломана кость. Это напомнило Данни его собственную рану и плечо снова неприятно заныло.

— Не пренебрегайте советом. — сказал ему строго найржин Митран. — Эти скромные служители храма уже не первого человека здесь поднимают на ноги. Юный Данни не даст соврать. — кивнул тот на парня. Чудная немая девочка поднесла поданный одним из хириков отвар в блюдце рыцарю. Тот слегка нелепо покосился на него. Девочка протянула его ему почти к губам.

— Мне надо это пить? — глянул он сначала на девицу, потом на лекаря.

— Да. — сухо ответил хирик, омывая руки от крови рыцаря. — Пейте.

Когда послушники разошлись, лазарет показался Данни почти таким же пустым, каким он был, когда он сам очнулся здесь. Дейвиен, осушив поданную ему емкость с лекарственным отваром, слегка вздрагивал при каждом глотке. Утерев губы, он попытался коснутся места раны, но едва притронувшись к нему пальцем, издал болезненно шипение, одернув руку.

— Что вы делаете, сир? — посмотрел на него Митран, когда немая девчонка хлопнула рыцаря ладошкой по руке, нахмурив брови. Данни позабавило это бессловесное выражение осуждения от ребенка.

— Проверяю, насколько я цел… — опираясь на кровать медленно поднялся на ноги Дейвиен. По одному только его лицу было видно, что движения причиняют ему боль. Но он стерпел ее по-рыцарски.

— Лучше сядьте. — сказал ему найржин, отлучившись в соседнюю келью.

— Тебя можно поздравить, или еще рано? — переминаясь с ноги на ногу и осторожно поднимая руку, Дейвиен словно старался найти позу, стоя в которой он не будет резко ощущать свое ранение.

— Было бы с чем… — пожал плечами парень.

— Что же, лорд Роддварт решил обделить тебя с каким-нибудь земельным наделом? — кажется, изначально Дейвиен хотел усмехнуться, но от боли смех его больше напомнил кашель. Данни итак не счел шутку забавной. Все почему то думают в первую очередь об этом земельном наделе… а не о том, сколько тягот этот надел может за собой принести.

— Хочешь стать моим рыцарем? — сквозь смурное выражение лица Данни все же улыбнулся, чтобы Дейв, и без того раненый, не падал духом.

— Да, милорд, — ответил Редмаунт. — за небольшой лен, конечно.

— Ах, так все ради земли? — скрестил руки на груди Каранай, шутливо изобразив неудовольствие на своем и без того не очень довольном лице. — Как-то это не по-рыцарски, а, сир Дейвиен? Корысть, дело такое…

— Давайте назовем это авантюризмом, милорд Каранай. — поклонил голову Дейв, вновь намереваясь посмеяться, но перейдя опять на болезненный стон.

— Хотите вернуть родовую землю своей возлюбленной леди Шайхани? — он бросил эту подколку как-то не подумав, и мгновение спустя ощутил себя полным дураком. Из-за этой самой девушки Редмаунту только недавно всадили стилет в бок. Впрочем, Дейвиен, помолчав мгновение, все же слегка исказил губы в улыбке, преодолевая ноющую рану под ребром.

— Боюсь, что она окажется не в восторге. — ответил он с медленным, осторожным вздохом. — Леди Шайхани весьма привередлива…

— Что, однако, не помешало тебе увести ее из под отцовского крова. — сказал ему Каранай задорно, но при этом только сейчас всерьез задумавшись и удивившись, как Дейвиену хватило храбрости и мужества на такой поступок. — Не побоявшись даже ицхов… а осторожность бы тебе не помешала. — кивнул он на место раны под рубахой рыцаря.

— Любовь — страшная вещь, Данни. — вздохнул Редмаунт, медленно, преодолевая каждый новый болезненный шаг, подойдя к нему ближе, Дейвиен похлопал его по плечу. Достаточно легонько, поскольку в руках рыцаря пока что, видимо, не хватало силы. —  Ты уже не столь юн и, боюсь, скоро и сам это поймешь… Страх уступает перед поцелуем женщины.

— Твой то страх точно уступил. — сказал Данни, потерев место раны на своем плече. — Ты даже не побоялся вернуться сюда. А ведь ицхи мстительны и злопамятны… они ведь не простили тебе этой выходки.

— Мужчину не должно пугать подобное. — сказал ему гордо Дейв.

— Мужчину или рыцаря? — приподнял бровь Данни, косясь на Редмаунта.

— Необязательно быть рыцарем, чтобы быть храбрым, Данни Каранай. — ответил ему тот. — Ты тоже смел. По крайней мере в душе. — он коснулся едва заметно дрожащим пальцем его груди на месте, где бьется сердце. — Даже если и не признаешь этого. Храбрость мужчин берет города и может горы свернуть! Почем уж какие-то ицхи… — хмыкнул он.

— Если ты действительно на все готов был ради поцелуя этой женщины, — куснул губу Данни. — так почему не женился на ней? Неужели на это твоей рыцарской смелости не хватило? — прозвучало дерзновеннее, чем он думал.

— Сердце рыцаря горит верой, его не должно гасить. А сердце этой женщины — загадка. — тихо прошептал он, спустя пару молчаливых мгновений. — Оно не откроется иноверцу. Даже мне.

БЛУДНАЯ ДОЧЬ

«По миру их бесчестно гонят,

Проклятья сыплются на них,

Тогда уж молятся: о, Вечность,

Избавь от горестей таких.

А как благословенье дарит

Милонн народу Вечность их,

То вновь крамольствуют: старухи,

Одна надежда лишь на них.»

«То, что говорила Она», перевод ан-Фахриса,

поэтическое переложение на стихи Люпиниона

Камень, влетевший в щит прикрывшегося гвардейца, прозвенел о металл так, словно кто-то ударил в колокол. Еще несколько следом за ним забарабанили о деревянные щиты прочих стражников. За ними полетела мокрая грязь приречной земли, а кое кто уже даже достал ножи. С пригорка, на котором стояла лошадь Тамиран, нелегко было расслышать, что именно кричат люди, но разбирая долетавшие до нее слова, женщина слышала проклятья, посыпаемые на голову лордских людей.

Наконец, несколько мужчин, что постарше и покрупнее, бросились вперед, пытаясь вырвать копья из рук напиравших на них гвардейцев. Другие же, старее и моложе, укрывали собою женщин и девушек с грудными младенцами на руках. Кто-то из них также кричал. Кто-то молчаливо бросал на людей Шеппа злобные взгляды. Женщины плакали, дети испуганно прятались за их темными балахонами. Стражник, пытаясь помочь своему соратнику, на которого кинулись аж трое простолюдин, двинул одного из них по виску тупым концом древка. Второго подсек под ногу размашистым ударом, а третий отскочил сам, вынимая клинок.

Донесся детский плач. Супротив отступавших мужчин на стражников бросились новые, кто с палками, кто с кинжалами. Гвардейцы Шеппа попятились, выставляя перед собой копья и стараясь разить нападавших в ногу или в плечо. Приказано было никого не убивать, но едва ли эти гордые люди позволят завершить происходящее бескровно. Самые бесстрашные из ицхилитов, увернувшись от копий, а то и перехватывая их, протискивались ближе и пытались огреть гвардейцев ножом или дубиной. Большинство из них прикрывалось щитами, оттесняя селян назад. Кто-то бросал уже бесполезное в ближнем столкновении копье и вынимал меч или палицу, одним только замахом заставляя испуганного нападавшего отступать. Однако селяне хватали выпавшие копья и сами, с криками и проклятьями продолжали наседать на отряд стражников. Тем пришлось разделиться надвое, разомкнув свой ряд и в них опять полетели камни и грязь.

— А ну прочь! — раздался, следом за конским ржанием, крик командира Томаса Тенса, скачущего в направлении столкновения со своим рыцарским клинком наголо. — Довольно! Довольно, если жизнь дорога!

Несколько десятков людей в кольчугах, панцирях и при конях, поумерили пыл сопротивлявшихся селян. Когда сир Томас Тенс, пришпорив своего резвого скакуна, ворвался между селянами и стражниками наперекор, а следом за ним бунтующих простолюдин окружили остальные всадники, и этот очаг противящихся поутих. Пара особо молодых горячих голов попытались сорвать одного из солдат с лошади, однако другой рыцарь из гвардии сира Тенса быстро подскочил к ним, разметав всех конем и дубиной. Как сказал после Лео Китс, у одного из этих селян глаза затекли кровью после удара палицей и он скончался день спустя.

В ту ночь, несмотря на то, что она выпила добрый штоф сладкого вина, ей все еще снилось конское ржание и детский крик. В постели среди ночи она проснулась вновь одна, испугавшись и не сразу вспомнив, что рыцарь ее только на другой день вернется из храмового лазарета, куда его приказал отправить лорд Шепп. Ночью в покоях было очень одинокого. Она поднялась, чувствуя прохладный озноб. Окно было открыто и Тамиран, внезапно для себя, чихнула так, что в голове эхом прозвенело. С подоконника, из-за покачивающихся под ночным ветерком, занавесей, на нее взирали темно-синие, как луны, кошачьи глаза.

— С-с-страдание… — прошипело животное, словно скрежет ножа.

— Кыш! — привстала из-под одеял, одетая в одну лишь ночную рубашку, Тамиран. И животное, взвизгнув, скрылось, мяукнув.

Наутро она не смогла уже сказать, приснилось ей это или было взаправду? Она ворочалась в простынях, как в коконе, то просыпаясь, то опять проваливаясь в глубокий океан забытья, казалось, ненадолго. А пробуждение не несло облегчения. Промочив горло водой с лимоном, Тамиран приоткрыла ставни, глядя наружу. Прохладный утренний воздух, пробежавшийся по телу, заставил ее вздрогнуть, словно розга, врезающаяся в кожу. Восходящий Соляр рассеивал голубоватые тени ночи.

— Вы будете завтракать, миледи? — постучался ей в дверь юный Кермит.

— Я не голодна. — сухо ответила Тамиран, разглядывая подоконник.

За красными городскими черепицами, сторожевыми башенками и храмовыми куполами, за бурлящей рекой Ицхиль Хвироа, вновь собирались рыцари и стражники. Топот и ржание их коней, марширующих вдоль улиц, эхом доносились даже до покоев Тамиран. Зазвенел колокол Часовни. Она поглядела на народ, издали маленький, как насекомые, проталкивающийся по тесным улочкам к храму, на утреннюю молитву. Подумала о Дейвиене. Сердце ее сжалось. Не нужно было ехать сюда. Она ведь говорила.

Мужчины, как всегда уперты и слепы, как бараны. Тамиран знала, что ничего хорошего из этого не выйдет. И никакая доблесть ее рыцарствующего дурака не спасет от кровопролития, если они вернутся. Кровь пролилась. И далеко не только кровь Дейвиена Редмаунта. А дальше обещало быть только хуже… Когда ей сообщили об указе жирного лорда, она не поверила. «Быть того не может», легко бросила девушка, когда Кермит и Бобби, запыхаясь, прибежали к ней, чтобы рассказать об этом. Однако, она ошиблась.

Стоило Дейвиену послушать ее… прислушаться, хотя бы раз! Но теперь уже поздно. Тамиран сделала еще один глоток воды, разглядывая ту сторону реки. Там стояли десятки селений, паслись животные, молились люди. Когда-то и она сама с Ницей и матерью гуляла там. И почти каждый день она отправлялась на молитву, будучи маленькой. Отсюда, даже если приглядеться, лунарий было не видать. Но она прекрасно помнила, где он стоял, возвышаясь к небу своей башенкой. Люди, она знала, и сейчас собрались там, моля Вечность не допустить на их землю чужаков.

Но Вечность была глуха и безмолвствовала. Тамиран, каждый раз приходя в лунарий, убеждалась, что Вечность холодна. Не слепа, нет. И вовсе не жестока, как иногда казалось. Стоя в этих прохладных стенах на таком же холодном мраморе, поднимая глаза к фрескам и куполу, через который просачивался внутрь лунный свет, зажигая цветами изображения бытия Дочери Полных Лун, ты всегда ощущаешь себя чужой. Слишком маленькой, словно все еще ребенок. Незначительной, растворяющейся в бесконечном потоке света. Вечность вовсе не жестока, она лишь дарит испытания смертным, чтобы они доказали свою праведность, так учит Саийицава. Но Вечность безмерна. Она всегда была и всегда будет. До того, как на землю ступила нога Ицы, до того, как дети ее разошлись по земле, до того, как Лунная Дочь выступила против злословящих милонн. И будет после них, копошащихся здесь за клок земли, как черви.

Каким бы ни был твой грех, или даже будь ты блаженнейшим из праведников, деяния твои просто затеряются в Вечности. Что такое жизнь человека по сравнению с безграничной ее властью? От безвременья до безвременья любая жизнь и любой поступок не то, что не будут даже замечены, они словно и вовсе не существуют. Все растворятся в таком потоке времени, который человек даже не в силах себе представить.

Но почему тогда так тягостно на сердце? Тамиран была уверена в том, что, глядя так широко, как видят мир самые просветленные из праведных, безмерным и бесконечным в объятьях Вечности, любая боль, страх и горесть должны показаться бессмысленными… Но это было не так. Все они люди и все они облечены плотью. Связаны друг с другом этими узами. И как тогда даже самому праведному из людей не уступить плоти? А уж тем более самой Тамиран. Вовсе неудивительно, что тогда люди мнят Вечность жестокой.

— Завтрак, миледи. — она одернулась, когда в комнату, постучав, вошла какая-то дворцовая служанка, поставив ей новый штоф вина и тарелку ягод со сливками. Она же сказала, что не голодна…

Преодолевая бессилье, Тамиран все же положила в рот одну ложку, затем вторую и третью. Ягоды расплывались красным и голубым соком по белым сливкам. Мешая их ложкой, девушка невзрачно смотрела, как ягоды сливаются с взбитым молоком в бесформенную массу. Нехотя, она зачерпнула и эту смесь ложкой, довершив кушанье. Вино даже как-то не лезло в горло после беспокойного пробуждения.

— Что там, сегодня, опять? — покосилась на Бобби, о чем-то болтавшем с Кермитом, девушка, найдя, наконец, силы выйти из своих покоев.

— Мы уж решили вас не беспокоить… — пожал плечами Кермит.

— Значит и это утро не предвещает ничего хорошего. — пшикнула она.

Сделать указ росчерком пера лорду проще всего. Но этот указ встанет ему костью в горле, Тамиран знала это, пожалуй, как никто другой во всем дворце лорда Шеппа. Отец ее, лорд Раид, сейчас принимал за южной стороной притока убегающих переселенцев. Господин Шайхани, как видимо, принял эту кару, как должное? Тамиран знала, что отец — человек слабый и болезненный. К тому же набожный и принимающий любое горе за испытание. Братья и дядя ее не столь блаженны. Саиф Шайхани, человек тяжелый и злой, понимала она. Яхир себе на уме, а Тайал, воспитанник сира Линерия, не оставит их братьев и сестер в беде. Мужчины, согнанные со своей земли, наверняка обратятся к ним. Женщины упадут на колени и заломят руки в мольбе. Отец может смирить их добрым словом и наставлением. И конечно же, не откажет в приюте. Но прочие мужчины пожелают вручить им в утешение не слово, но меч. Тамиран знала это, потому что знала этих мужчин. И крови было уже не избежать. Сами реки могут стать красными, если ничего не предпринять… А она бессильна.

— Указом лорда Уальдмара Шеппа, владыки Ишерона… — эта речь, повторяемая командиром Тенсом из раза в раз, заставляла ее кривить губы, но ничего поделать она не могла. Сир Лео Китс со своим отцом, лордом Перрисом, вызвались помогать будущему родичу в наведении мира на землях, где будет жить, как жена будущего лорда, их сестра и дочь. Они предоставили рыцарей и сами вызвались помогать спроваживать особо нерадивых селян ицхилитов с их земель.

— Вам стоило остаться в городе, леди Шайхани. — сказал лорд Перрис, вздыхая. — Это зрелище для вас, пожалуй, тяжело…

— Езжайте обратно. — бросил, вторя отцу, Лео Китс, потирая поводья.

«Нет», мысленно ответила Тамиран, отведя взгляд. Это из-за нее сейчас эти люди страдают. Из-за ее проступков и из-за того, что Дейвиен не прислушался к ней. Если бы только они остались в Добросердечном Приюте… Если бы. Если бы. Это можно было повторять до бесконечности, но сделанного уже не изменить. В очередном прибрежном селении мужчины взялись за вилы и пики, словно бы не слышали, как прошлым днем вытравили из соседних жилищ другие семьи. Росчерком пера можно отдать какую хочешь землю кому угодно, но эту землю нужно еще забрать. Глядя, как мужчины, крича и махая палками, пытались отогнать стражников во главе Тенса, приехавших верхом на лошадях, Тамиран уже поняла, что эти не будут первыми. И последними тоже не будут. Вся почва между Северной и Центральной Веной обагрится кровью тех, кто встал за свою землю.

В конце концов, даже когда большую часть выступавших с оружием мужчин разогнали всадники или схватила стража, некоторые женщины и старики просто заперли входы в свои дома и не отворяли их, даже когда в дверь начали молотить древками копий. Те лачуги, что постарее, не удержали людей Шеппа надолго. В конце концов под ударами топоров или молотов двери рушились и спрятавшихся за ними людей вытаскивали во дворы. Женщины кричали, кое кто даже бросался в порыве безысходности на гвардейцев, пытаясь огреть их столовым ножом или кочергой. Одна старуха вылила со второго этажа на двух стражников кипящую жидкость из чана и их оттащили с ошпаренными ранами. Однако и эта хибара не продержалась долго. Согнанные во дворе все они выстраивались рядом друг с другом, пораженные, но не сломленные. Ругаясь и обдавая Тенса проклятьями.

— Дурное это дело… — вздохнул, глядя на эту картину, лорд Перрис.

— Их даже сталь не вразумила. — покачал головой Лео Китс.

Наконец к ним вывели из небольшого домишки рядом с яхчалом старика. Слегка сутулого и седого, как лунь. Он опирался на посох и, хотя стражник попытался вести его под руку, мужчина вырвал у него локоть, медленно шагая сам, предварительно постукивая перед собой палкой. Он оглядывался по сторонам так, словно вокруг никого не было. Тамиран, даже отсюда видя это, поняла, что скорее всего, староста селения слепой. Один из рыцарей снова попытался взять его под руку, но старик, наотмашь, саданул его палкой по лицу. Шлем защитил воина ото всякого вреда, но тот тут же вынул меч и поднялся шум. Тенс что-то рявкнул, непонятно кому.

— Нам стоит поумерить пыл командира. — пришпорил свою кобылу Перрис Китс, пустившись вперед. Лео, пожав плечами, двинулся за ним. У Тамиран в горле стоял ком, но она, нехотя, ударила каблуками в бока своего коня.

Женщины, облаченные в платки и одеяния, вступились вокруг слепого старика, как стена, тот сам что-то тихо причитал, стуча посохом по камню. Наконец, когда они подъехали, лорд Перрис подскакал к сиру Тенсу, с грозным видом осматривающим скучковавшуюся толпу.

— И что прикажете с ними делать? — стиснул зубы Томас Тенс. — Видели, что они творят? Копьями их за реку гнать, что ли? — прыснул командир.

— Вы слега переусердствуете, сир Тенс. — тихо прошептал ему Китс.

— Эта чернь вылила на головы двум славным бойцам какую-то похлебку! — взметнул рукой командир. — Устроили тут… я же сказал им, указ лорда…

— …не значит для них ничего. — вздохнул Перрис Китс. — Не думаю, что каждый из них даже понимает, что вы говорите. — кивнул на толпу лорд.

Тамиран осторожно слезла с лошади, почувствовав себя неуверенно, несмотря на то, что под ногами ее очутилась твердая земля. Девушка одернула темную шаль под шапочкой на голове, поровнее убирая под нее волосы. На юбке слегка осела пыль, но ей было не до того, чтобы стряхивать ее. Сжав пальцы так, что ногти впились в ладони, она направилась к возмущающейся толпе. Сир Лео поднялся в стременах. Лорд Перрис окликнул ее, какой-то рыцарь выступил вперед, преграждая путь рукой.

— Пойдите прочь. — отпихнула она его закованную в сталь ладонь, подойдя ближе к толпе. В основном тут остались женщины, молодые и старые, позади них дети и совсем немного немощных стариков, включая старосту.

— Леди Тамиран! — вновь бросил ей, настороженно, Перрис Китс. Она ничего не ответила, сложив руки у пояса и остановившись между стражниками и селянами. И те и другие замолкли, пялясь на нее.

— Братья… — тихо обратилась к селянам Тамиран, пробежавшись по ним глазами. Те щурились и недоверчиво оглядывали ее.

— Ты с ними пришла! — крикнула какая-то старуха, махая морщинистой рукою. Тамиран Шайхани обернулась на рыцарей позади себя, хмыкнув.

— Почему вы нас не оставите! — крикнула совсем молодая девочка. Постарше Аайи, но младше Ницы. Низенькая, с закрытым лицом. — Оставьте в покое! Это дом наш! — указала она на глинобитные постройки.

— Безбожники хотят оставить нас без крова! — воскликнула другая женщина, она дрожащими руками сжимала кочергу. — А ты с ними…

— Прошу вас, внемлите, сестры… — она положила руку на сердце. — Navir hin vi’ry vi’ hin Navir. — «Вечность во мне, а я в Вечности». Она проговорила это так, как могла. Женщины застыли, вцепившись в нее взглядами. По толпе прошелся шепот. Вытянув руку вперед, чтобы те расступились, к ней шагнул слепой староста. Смуглый, морщинистый, как высохший плод. Оба глаза и правда заплыли бельмом. Он потер посох, ударив им о песок.

— Почем такое святотатство… — сказал старик тихо, но грозно. — Мы не уйдем. Ни пяди земли мы не дадим чужаку. У этих берегов Дитя Трех Лун пролила свою кровь. И мы прольем свою, если надо… — она видела, как сухие его пальцы дрожат, цепляясь за посох. Но старик, даже не видя, словно бы обратил взор прямо к ней. — Это наша земля. Моего отца и его отца.

— Незачем умирать понапрасну. — положила руку на сердце Тамиран, шагнув еще ближе. Женщины пристально глядели на нее. — Вы…

— …слуги Вечности. Воины Ицхиль. — прохрипел старик. — И умрем, как воины, если потребуется. Почем мне твои слова. Твоим господам мало веры… — указал он дряхлой рукой туда, где стояли рыцари.

— Прошу вас, отправляйтесь к господину Раиду. На тот берег Ицхиль Хвироа, — указала она в сторону юга. — он примет вас, как принял прочих. Еда и кров, они дадут вам его. Незачем осквернять эти берега кровью, ведь…

— И что мне сказать господину Шайхани? — скривился старик. — Что я испугался мечей каких-то огнепоклонников? Я их не боюсь, женщина. Свой век я прожил, и… — Тамиран не дала ему договорить, перебив. Что явно вызвало неудовольствие старика и возмущение женщин вокруг.

— А эти дочери и жены? Они отжили свой век, старик? — процедила ему Тамиран. — Где твое благоразумие? Ушло с отжитыми годами? Или ты слеп душой также как телом? Я говорю вам, — обратилась она к женщинам. — Идите за южный берег реки. Там вы будете в безопасности. — женщины зароптали, что-то начали шептать друг другу, а следом и старику.

— А господин Раид… — выступила вперед одна их старух. — что сказать…

— Скажите ему, — вновь перебила их девушка. — что вам донесла это его дочь. — она отступила, взметнув пыль и песок юбками, пошагав обратно к своему коню. Рыцари и стража смотрели на нее удивленно. Сир Лео и Томас Тенс настороженно. Перрис Китс приподнял бровь.

— Что… — спросил лорд. — о чем вы говорили? Они не…

— Дайте им час на раздумья. — хмыкнула женщина. — Они соберут вещи и отправятся к моему отцу. — она запихнула сапог в стремя, взбираясь на лошадь. Сердце сжалось, когда Тамиран заметила обращенные на нее взгляды, повернув коня, она направилась прочь.

Уверенности в том, что все будет, как она сказала, у нее не было. Ее братья и сестры по вере, люди гордые, как ни взгляни. Но даже у самого беспросветного гордеца может явиться озарение благоразумием. Так и произошло. Люди доложили Томасу Тенсу, что Соляр еще даже не встал в полудне, как селяне собрали свои пожитки, отправившись за южный поток Ицхиль Хвироа. Это заставило Тамиран облегченно вздохнуть, но ненадолго. Вместе с этим же другие отряды, действовавшие вдоль прочих приречных поселений, сообщили, что в результате попытки выгнать одних из крестьян с насиженных мест, загорелись несколько домов. Стражники списывали все это на случайность, но Кермит сказал, будто бы Бобби слышал, как за глаза они болтали о том, что сами подпалили кровлю одной из построек. Девушка сказала им с мальчуганом держать язык за зубами.

На дальнем же краю междуречья, где неподалеку северная и центральная вены сливались воедино в устье истока Ицхиль Хвироа, группа селян вовсе заперлась в яхчалах, где хранили лед и прохладную воду, и не уступала до самого вечера. Три отряда стражи во главе с рыцарями выбили две группы людей из холодильных погребов, однако в результате погибло несколько гвардейцев и сколько-то селян. Томас Тенс остался недоволен ими, заявив, что сам далее явится освобождать третью занятую селянами постройку. Однако, когда он вернулся, оказалось, что простолюдины уже сбежали, прихватив все свои вещи, скрывшись все за той же рекой. Тамиран знала, что ничего хорошего от этого тоже ждать не придется. Отец и прочие мужчины вместе со слугами предоставят им еды из запасов. А за южным потоком у бежавших найдутся родичи и просто сочувствующие братья по вере, которые приютят их под своим кровом. Но то, что расскажут селяне отцу или дяде с братьями, не поспособствует их умиротворению. Заслышав, что еще и Тамиран причастна, они, скорее всего, могут прийти в ярость. Но делать нечего, она не знала другого выхода.

Ночь ощущалась как передышка от дневной духоты, криков, ржания, стали и крови. Тамиран, облачившись в самое серое и неприглядное из своих платьев, покрыла голову в цвет ему темным платком, заодно накинув на плечи плащ. Стражники не сразу признали ее, но, когда она приподняла капюшон, пропустили, завидев одну из почетных гостей лорда Шеппа. Бобби уже сопел на конюшне, пара конюшат дремали стоя. Она без труда взяла свою лошадь, не вызвав особых вопросов. Ночь благоволила ей. Синий, как густой черничный сок, блеск луны, расползался по реке, вдоль которой девушка пустила кобылку. Часть последний у северного потока и впрямь уже пустовали. Внутри многих лачуг не горело света. Не поднимался дым очагов из труб. Она заметила даже упомянутые дома с обвалившейся, спаленной крышей и почерневшей на стенах от пожара глиной. Лошадь фыркнула.

Когда она подвела кобылу к лунарию, оттуда выходило несколько мужчин и женщин. Молитвы, сейчас, единственное, что остается многим из этих несчастных. Тамиран спешилась, запахнувшись плащом и, опустив взгляд, двинулась внутрь, стараясь не пересекаться с уходящими людьми. Не хватало ей еще быть замеченной. В прошлый раз ее застала Аайя… или, вернее, она сама себя обличила. Но если рядом Тайал. Или кто-то другой из мужчин. Остановившись у небольшой ивы, она поглядела на проходящих мимо крестьян. Укрылась за стволом от проезжающих всадников из отцовской стражи. В синей туманной дымке при луне разглядеть знакомые лица было сложнее. Однако, ей не впервой скрываться, пробираясь здесь. Еще к Дейвиену она прокрадывалась этими окольными путями, ища встречи со своим рыцарем… вот и теперь. Сейчас же она пробирается сюда, надеясь, что и рыцарь ее не узнает. Обличить себя будет худо.

Ворота лунария предстали перед ней, словно потяжелевшие. Еще раз оглянувшись через плечо вокруг, и осторожно отодвинув массивные двери, Тамиран заглянула внутрь, проходя в озаренное лунами священное место. Через башенку лунария внутрь проникал искаженный фресками свет. Сейчас тут почти никого не осталось, а те, кто были, тоже заканчивали молитву. Тамиран укрылась в тени, куда не падал свет через фрески, обождав, пока и те пройдут. Переливающиеся картины сегодня глядели усталыми взглядами. Безымянная мать в синеватом свечении с грустью смотрела на младенца Ицхиль на своих руках. Дитя Трех Лун казалась уставшей на соседней фреске, где Свидетели преклоняли перед ней колени. А страдающее ее лицо в кровоточащем обруче, что в издевку водрузили на нее милонны, на фреске, замыкающей круг ее жизни, казалось сегодня особенно изнеможённым.

— Тами… — позвала ее мягким голосом мать. Она одернулась, завидев ее.

— Мама. — бросившись к ней ближе, она осторожно осмотрелось, нет ли рядом с Тарьям кого-то еще. Но нет, они были в безопасности.

— Я боялась, что мы опять разминёмся. — руки матери были такими же теплыми, как раньше. Девушка положила голову ей на плечо, словно в детстве. Мать стала будто бы ниже, но на самом деле это сама Тамиран доросла до нее и теперь могла глядеть в ее глаза почти вровень. Тарьям погладила ее по голове, прижимая к себе, как младенца.

— Тут никого? — все еще с волнением спросила Тамиран у матери.

— Не беспокойся. — положила руки ей на плечи женщина. — Сегодня лорд задал твоему отцу и прочим множество дел. Им не до нас. — она провела рукой по щеке дочери. — Ты совсем выросла, Тами. И все так же прекрасна.

— А после родов ты, верно, тоже помолодела, матушка. — улыбнулась ей Тамиран. Женщина уже не молодая, Тарьям Шайхани не утратила своей взрослой красоты. В уголках ее губ появились складки, а глаза казались уставшими, но она все еще напоминала Тамиран собственное отражение.

— Хадим родился тяжело… — вздохнула мать, опустив глаза. — Но я, как видишь, цела. А ты… — оглядела ее от шеи до ног мать.

— Я была осторожна. — мигом смекнула девушка. — И надеялась хотя бы увидеть брата… — за эти годы у нее почему-то, сложилось впечатление, будто бы мать подарит Раиду Шайхани еще одну дочь. Но она ошибалась, теперь у нее есть еще брат. — Хадим… — улыбнулась она, глядя на мать.

— Боюсь, принести твоего брата сюда было бы невозможно. — пустила смешок мать. — Его бы сразу хватились. Мальчик слаб здоровьем. За ним нужен глаз да глаз… — тяжело ответила Тарьям. Девушка вздрогнула. У отца от первой жены умерло несколько детей. Слабых или недоношенных.

— Я видела оставленные селенья, — взяла руку матери в свою Тамиран, поглаживая ее пальцы. — прости, матушка, я ничего не могла с этим…

— В этом нет твоей вины, Тами. — покачала головой госпожа Тарьям.

— Это я подвела вас… и тебя. Отцовская немилость… — начала девушка.

— Не имеет значения. — твердо ответила мать, поджав губы. — Ты моя дочь и останешься ею. Но то, что ты вернулась, дело опасное, Тамиран. Я думала, что у тебя хватит ума понимать, что гнев, который ты навлечешь…

— Что сделано, то сделано. — ответила девушка с той же твердостью. — И страх уже стал моим вечным спутником. К нему привыкаешь…

— Зря ты затеяла все это, девочка. — покачала головой мать. — Но в одном ты права, уже ничего не попишешь. Грядут дурные времена, я чувствую это. И тебе следует быть подальше отсюда, Тами. Не выйдет скрываться вечно.

— Есть ли у мужчин какие-то планы? — она вспомнила Тайала, заставшего ее в собственных покоях. — Они хотят добраться до меня? Не таи, я должна знать… пока не свершится лордская свадьба я не смогу уехать.

— Планы мужчин непостоянны. Но в одном они друг с другом солидарны, — заявила Тамиран Шайхани. — за опороченную дочь они хотят платы кровью.

ТРЕТИЙ СЫН

«А если скажут: вы все слепы,

Они привыкли молвить так,

То знайте, Вечность — в сердце вашем,

Она одна развеет мрак.»

«То, что говорила Она», перевод ан-Фахриса,

поэтическое переложение на стихи Люпиниона

Песок хрустел под ногами, как разбитый хрусталь. Каждый шаг казался таким громким, что у него замирало сердце, хотя на деле боятся было нечего, шум Вены заглушал любые его шаги. Ночь, обычно прохладная, сегодня казалась исключительно удушливой, будто бы его даже пробил пот. То ли от дрожи волнения, то ли от тряпья, в которые он укутался. Прохладный ветерок, несомый потоком с гор, пробежался по лицу, заставив приищутся. Когда он пересек каменный мостик через Вену, в его голове, словно вживую, прозвучали ее слова. «Тебе нельзя сюда».

Он остановился на мгновение, чувствуя под сапогами неровную кладку камня. Подувший ветер растрепал его плащ, которым Данни обернулся с головы до ног, волосы попали в глаза. Поправив непослушные рыжие локоны, он набросил на голову туго натянутый капюшон. Запахнул лениво развивающийся по ветру плащ и натянул на лицо шарф. Потер пальцами рукоять ножа, спрятать меч под такой одеждой представлялось проблематичным, и пришлось довольствоваться кинжалом. Вдохнув удушливого воздуха через закрывающее лицо тряпку, он сжал кулаки, сделав шаг вперед. Камень вновь сменился песком, зыбким и неустойчивым.

По праву своему он, ведь, не совершал ничего незаконного или непристойного. Сюзерен росчерком пера пожаловал эту землю его отцу. Значит и ступать здесь он может, сколько захочет. Так он и скажет, если вдруг его заприметят. Конечно, если будет, чем говорить. Все же поджилки у Данни тряслись, а сам он судорожно оглядывался. Иначе бы не припрятал у себя под накидкой сталь. Много ли, правда, будет от нее толку?

Загадочная, некогда, сторона реки, на первый взгляд показалась ему мало чем отличающейся от той, что лежала по их, анварскую, северную сторону. Ивы и прочая зелень, склонившаяся над потоком Северной Вены, цвела и благоухала тут точно так же. Почва, ближе к потоку, была покрыта травой, дальше — становилась сухой и сменялась песком и камнем. Дороги здесь были вытоптаны точно такими же, однако посевов вдоль них меньше, а пастбища, сейчас, словно бы опустели совсем.

Добравшись до первой на своем пути деревушки, он укрылся за порослью кустов и долго высматривал, не притаился ли там кто-то. Но боятся было нечего. Это поселение уже было покинуто. Часть крыш обвалилась. На светлом песке осела черная пыль. Пепел. Тут, видимо, случился пожар. Парень краем уха слышал об этом. Однако, он не спешил задерживаться на пепелище и двинулся дальше, перебегая от дома к дому, так, будто бы его было, кому заметить. На тропинку дальше он вышел без опаски, но заслышав вдалеке скрип и ржание, свернул с нее, посильнее натягивая капюшон и опустив взгляд. Мимо, медленно вращая колесами, проехала телега с парой мужичков в возницах. Это были не ицхи. Видимо, одни из тех селян, что спешили поглядеть и облюбовать себе место во владениях, дарованных лорду Роддварту. Зря они так спешат. Если от их взора в синеве глубокой луны скрылся Данни, то и ицхская засада скроется.

Чем ближе к Северной Вене, тем безопаснее. Большинство селений тут ицхилиты уже оставили. Сами или будучи насильно изгнанными, о чем говорила не только молва челяди, но и завиденные Данни Каранаем сожжённые домишки. Ему было не по себе. Где сейчас бродить менее безопасно, чем тут, в междуречье. Нарваться на бушующих ицхов, возжелавших отомстить за отнятую землю, Данни очень не хотелось. С другой стороны, ночь скрывала его от многих глаз. Да и по ночам страсти утихали, как докладывали отцу. Своими силами Каранай вряд ли смогли бы укрепиться на этой территории. Но лорд Шепп любезно предоставил эти заботы не только отцовской гвардии, но и выделил собственных рыцарей и городскую стражу. На всех них у Шайхани людей бы не нашлось, как говаривал им брат. Но от этого преимущества времени они выиграли не много. Несмотря на то, что лорд Раид принимал людей на своей стороне реки, многие отказывались внемлить его совету и оставались в своих домах до тех пор, пока их не приходили выгонять оттуда силой.

Больше недели сменилось, а даже половина ицхской земли не перешла отцу под опеку. Местные уперто сидели и ждали, пока по их душу явится стража и рыцари. И даже оказывали сопротивление. Настолько, насколько могли, конечно. Палки и камни рыцарю не помеха. А конный строй размотает любую толпу бушующих зевак в два счета. Но отец, как и лорд Шепп, настаивали на том, чтобы не рубить здешних жителей, как капусту. Гвардейцы отца и рыцари лорда Шеппа получили приказ избегать лишнего кровопролития. Огреть особо прытких дубиной или древком поощрялось, но без излишнего насилия приказано было обходится как можно чаще. Хотя уже несколько человек погибло, как сказал Энхе Заян. Ему, мол, передали знакомые гвардейцы. Какому-то ицху раскроили голову. Еще парочку либо зарезали, либо ранили и те истекли кровью, Данни не упомнил. Но попытка изгнать людей бескровно медленно, но верно, терпела крах. И кровь лилась.

Он долго мучился думами по поводу такой прогулки. Бывало страх или неуверенность почти выбивали его из колеи. Но Данни Каранай переборол в себе это гнетущее чувство. В нем не было уверенности, что он поступает правильно. И он даже не знал, не отвадит ли его волнение на полпути. Но теперь, перейдя мост через вязко-синий речной поток, он твердо ощущал, что ничего не тяготит его, не заставляет повернуть назад. В конце концов, верно, не обязательно быть рыцарем, чтобы быть храбрым. Он Каранай. Он анвар. И он мужчина, в конце концов. Мужчина делает, что хочет. Верно?

Пройдя неподалеку от дороги он обнаружил рядом с массивными глинобитными строениями и небольшим покинутым загоном, где еще блеяли несколько овец, первое еще чужое поселение. Люди там о чем-то громко шумели, то ли на чужом языке, то ли с таким акцентом, что Данни не смог разобрать слов. Однако, поглядывая из-за угла, он обнаружил, что местные ицхи, по-видимому, собирают вещи и спорят о том, стоит ли убраться отсюда до рассвета. Это было несколько слов, которые он разобрал из тарабарщины чужого языка. Несколько женщин рыдали, старики недоуменно сыпали громкими возражениями, но мужчины запрягали ослов и коней. Нагружали, кто повозки, а кто седла, мешками. Данни замер, наблюдая эту картину. Он подождал, пригнувшись, пока первые несколько всадников и повозок тронутся по дороге, направляясь к переправе на южную сторону Вены, прежде чем двинуться дальше, оставаясь незамеченным.

В этот раз его пронесло. Дорога оказалась вновь пустой, когда первый обоз отправился прочь в синеватую ночную темноту. Дальше лежали несколько пастбищ и садов. Животные на них, по большей части, дремали. Он обогнул один из садов, кажется, оказавшись замеченным каким-то старым ицхом из своего жилища. Тот что-то крикнул в окно, вышел наружу с факелом, чтобы проверить, кто прокрался сюда. Парень пустился бежать и скрылся раньше, чем старик поднял все поселенье криками о воришке. Хотя Данни ничего и не украл. Густой кустарник, росший в садах, был колюч, однако отлично скрыл его от чужих глаз. Ровно так же он выскользнул из родового поместья. Припрятал плащ и одежку еще днем. Спрятал кинжал в запасной паре сапог. Ночью, выкарабкавшись через окно на задний двор, он прополз на карачках между прекрасно остриженных и благоухающих ночью материнских цветников. Ночные бабочки, светляки и мотыльки взлетали вверх вокруг бутонов, когда он протискивался мимо. Но едва ли кто обратил внимание на всполошившихся насекомых. Его пропажу не должны заметить.

Он увидел свою цель раньше, чем подобрался к ней. Из-за небольшого холма, покрытого подсохшим кустарником, Данни разглядел пронзающий ночную синеву блеск башенки лунария. Ее пик, как наконечник копья, был остеклен, и блистал в темноте, переливаясь, словно маяк. Однако, Данни, выглядывая из-за цепляющихся за плащ веток, понял, что путь его окажется дольше, чем ранее. Земли между двумя Венами не были сильно заселены. Тут жило меньше ицхских крестьян, чем к югу от рек. В нынешние дни, что не трудно было понять, многие из них уходили из лунария за полночь. Надеялись, что молитвы спасут их от лордской воли. Данни протиснулся через кусты вперед, подождав, когда группа из мужчин и женщин пройдет вдоль дороги, что-то бормоча. Это казалось таким долгим, следить за тем, как их факелы пробираются вдоль тракта все дальше и дальше от лунария, что Данни думалось, вся ночь пройдет и Соляр успеет взойти, раньше, чем большинство из них разойдутся.

Ближе к лунарию росло несколько небольших пролесков, земля тут, ближе к речной, вновь сменилась растительностью. Между стволов молодых кипарисов укрыться не составляло труда. Однако он пробрался уже так далеко, что, оглядываясь по сторонам побаивался, не потеряться бы по дороге домой. Впрочем, проблемы следовало бы решать по мере их поступления. Сейчас путь назад не был главным вопросом. Вперед. Ему нужно вперед. Ночь скрывала его и он чувствовал себя порочно, прячась тут, словно делает что-то запретное. Приспустив шарф с лица, он отдышался. Душный воздух сменился свежестью, доносящейся от реки.

— Сколько вас? — грубый голос донесся неподалеку. Данни чуть было не упал на землю, в надежде, что он остался незрим. Однако это оказались ицхские стражники. Люди Шайхани на конях, при факелах и копьях, встретились с еще одной группой людей, покидающей лунарий.

— Десять. Найдется ли… — проговорил рослый мужчина. Скорее всего, деревенский старейшина. Воин на коне махнул ему факелом.

— Пойдемте за нами. — сказал он. — Лорд Раид примет вас.

— О, Вечность, кончится ли это? — бросилась на колени какая-то старуха.

Прошло не столь много времени, пока они ушли и Данни, убедившись что свет их факелов скрылся вдалеке, перебежал дорогу, вновь поправляя плащ и натягивая на лицо ткань, скрывавшую его. Дышать удушливо, но, по крайней мере, если его заметят, то не разглядят лица, и никто не скажет, что он здесь был. Близ лунария слышался гул реки. Здесь стало еще свежее. Данни, нервно сжав рукоять кинжала, двинулся к нему. Вокруг лунария было просторно и скрыться от взглядов было негде. Пришлось идти вдоль дороги. Окольный путь мог только вызвать больше вопросов. Когда-нибудь он все равно сможет ходить здесь беспрепятственно даже днем… Но утешением это на данный момент было слабым и Данни все равно взял страх.

Позади послышался конский топот. Он оглянулся через плечо. Поправил капюшон. Запахнулся потуже в плащ. Вдалеке показались факелы. Их пламя отражалось в щитах и нагрудниках стражей Шайхани. Те неторопливо скакали в патруле вдоль дороги прямо следом за Каранаем. Сердце забилось болезненно быстро. Пальцы вцепились в кинжал, словно бы в единственную опору. Песок предательски мялся под ногами. Лишь бы не выдать себя чем-то. Он обратил взгляд к пику лунария. Глубокое сияние ночного светила мерцало на нем так близко и так далеко. Топот позади раздался еще ближе. Кажется, словно они совсем рядом. Данни больше не стал оборачиваться. Только внимание к себе привлечет… Если его сейчас спросят, что он тут делает. Или подметят кто он… Плащ и капюшон не спасут его. А обличат — и то пиши пропало. Ткнут своим копьем в грудь и поминай как звали. Он попытался вдохнуть, но воздух, несмотря на всю прохладу и свежесть, доносящуюся от Вены, застрял комом в горле. Будет хорошо, если его вообще найдут. Или будет только хуже. Пропади он — семья, конечно, обвинит ицхов. Но если его убьют и бросят в реку… Поток сильный. Он почти унес легкую, невесомую девочку Аайю. Но и его, пожалуй, тоже унесет. А мертвец сопротивляться не будет. Все три Вены у Крыльев Мотылька впадают в море. И море поглотит его.

Удары копыт по песку слышались ближе и он был почти уверен, что конское дыхание бьет ему в затылок, несмотря на плащ и капюшон. Дрожь пробежалась по нему от плеч до колен и он чуть не пустился бежать. Кобылы цокали и до него доносился кольчужный звон. Они прямо позади него. Прямо позади. Данни сжал кулаки. Зачем он пошел? Зачем он вообще заявился сюда? Дурак. Глупый дурак. Он бы ударил себя по лбу, да руки сковал испуг. Синий, с голубоватым отливом, блеск луны и звезд на остром пике впереди перелился бледно-красноватым цветом. Такого оттенка будет его кровь, если впитается в песок. Когда лошади позади фыркнули вновь он почти что пустился наутек. Один миг отделял его от того, чтобы сойти с тропы. Данни зажмурился. Пальцы впились в ладонь. Другая до боли вжалась в рукоять кинжала. Лунарий был так близко. Только руку протяни. Сердце замерло. Звезды отразились в реке, блеснувшей впереди.

Он сделал шаг. Другой. Третий. Но не побежал. Сделав глубокий удушливой вздох через прикрывавший лицо шарф, он продолжал идти. И вот, как нежданное спасение, из ворот лунария потоком высыпали еще люди. В основном женщины с детьми, но и мужчины тоже. На лицах читалось молчаливое возмущение. Как видно, лунные боги не ответили на мольбы. Разбредаясь, молчаливая толпа прихожан расплылась ему навстречу и он, сделав еще один шаг, опустив взгляд, юркнув меж двух, проходящих навстречу, женщин. Затем укрылся за переговаривающимися мужчинами, наконец, вильнув в бок, стался лишь одним из толпы, держась за спиною грузной широкой женщины в темных одеждах с покрытой платком головой. И он еще насмехался над Дейвиеном… Поглядел бы на него сейчас рыцарь, со смеху бы сломал еще пару ребер.

Вокруг стало внезапно шумно. Высыпавшие из лунария простолюдины начали обращаться к стражникам, мужчины с возмущением, женщины с мольбами, будто бы те могли что-то изменить. Всадники, недоуменно и растерянно обращались к ним с высоты своих седел, говоря, что с прошениями им надобно обратиться к лорду Шайхани, но людей это, кажется, не удовлетворило. Пока те донимали стражников, Данни Каранай воспользовался суматохой, чтобы улизнуть еще дальше.

Прежде, чем люди успели обратить внимание на незнакомую фигуру, затесавшуюся среди них, парень потянул на себя дверь лунария и юркнул за нее. Та была тяжелой и массивной, но поддалась Данни на удивление легко. Когда он закрыл за собой дверь, прижавшись к ней спиной, он смог легонько выдохнуть. Что-ж, он хотя бы смог проникнуть внутрь. Это уже достижение. В начале пути, сделав первый шаг через мост, он не был уверен, что вовсе не сбежит или не будет пойман. Его сердце тронула гордость за самого себя.

Внутрь опустевшего лунария, через призмы цветного стекла фресок и купола проникал свет. Снаружи синий, он преображался, проникая внутрь. Бледно-голубой, кроваво-пурпурный, золотисто-зеленый, он нежным светом ложился на стены и изображения, устилал пол, как сверкающий ковер. Такой согревающий, но в то же время холодный, он падал и на самого Данни, от чего ему, глядя на свои руки и одежду, почудилось, будто те переливались и меняли цвет, как хрусталь в разном свете. Внезапно, он ощутил себя очень спокойно, хотя мгновение назад сердце его билось, готовое разорваться.

Сделать шаг оказалось труднее, чем он думал. Теперь его не трогал страх, но место это казалось таким недвижимым, словно сам свет, льющийся в нем застыл в безвременье. Создавалось ощущение, что даже мимолетное движение покажется тут неуместным. Разрушит эту красоту. Он и подумать не мог, что ицхи способны соорудить что-то столь прекрасное. Данни словно во сне очутился. Разноцветном, как поля в Земле Радужных Цветов, и вязком, обволакивающим тебя, как глубокая морская пучина. Однако, осторожно, боясь, что звук его шагов прервет эту картину, он все же двинулся вперед.

Чем дальше он шагал, тем ярче становился свет вокруг. В конце концов, очередной шаг донес его до сердца зала лунария, куда свет падал как яркий бесконечный поток. Подняв глаза к тому месту, где возвышается пик башенки, он прищурился. Свет был мягким, но все же звезд за ним было не видно и сияние так настойчиво обрушивалось на него, что Данни Каранай невольно опустил плечи, будто с небес падало не лунное сияние, а обрушился тяжелый поток. Глаза от света защипало и он смиренно опустил голову, моргая влажными веками. Стало неуютно и Данни, вздрогнув, отступил подальше от центра зала, где свет глубокой луны как будто жег изнутри. Он встал за одну из колонн, опустив шарф и сделав глубокий вдох. Пахло благовониями и маслами. Но не такими, как в Часовне.

Он внезапно осознал, что кончики его пальцев сейчас буквально покалывает от холода. Как странно. Под перчатками его ладони вспотели. Данни стянул их, распахнув плащ и утерев руки о камзол, заправил перчатки за пояс. Потерев пальцы, он обдал их теплым дыханием. Как странно, что его руки замерзли в такой одежке. Сложив их на груди, Данни поднял голову, осматриваясь. Тень колонны скрывала его. И хорошо, если кто-то войдет, его не сразу заметят. Впрочем, лунный свет отражался здесь почти повсюду. И даже в тени скользил по телу Данни.

Отведя глаза вдоль луча света, падающего на его плечи, он наткнулся взглядом на одну из фресок, выложенных по кругу вдоль всего центрального зала лунария. Прищурившись, он подошел ближе. Картина перед ним изображала битву. Данни не сразу понял это, поначалу, обратив внимание на реку и луну. Это, должно быть, Вена. Не зря же ицхи почитают эти воды священными. А вот, прямиком посреди, женщина. Их лунная богиня, не иначе. Бледная луна обручем нимба обрамляет ее голову. Сияет, как и вся фреска, переливаясь живым светом. Точеное лицо женщины из угловатых кусков хрусталя кажется спокойным даже посреди хаоса, изображенного на картине. Чем дольше он вглядывался, тем больше различал. Вот войска по обе стороны фрески. Справа и слева. А меч в руках женщины сделан из красного хрусталя. Обагрен кровью. Значит она воительница. Вторая рука, рядом с той, что держит меч, тоже кровоточит. Острые стеклянные капли рушатся в реку, окрашивая течение, несущееся на коней впереди в красный цвет. Хрустальные формы капель из красных становятся черными, а следом и оранжевыми. Это больше не капли. Острия? Нет, понял он, они, сплетаясь, складываются в языки пламени. На врагов впереди несется огненная стена.

Ему вспомнилась темная, густая масса, которую Энрик стряхивал со своей перчатки. Пятнами та расплывалась вдоль потока, так же окрашивая Вену в цвет запекшейся крови. Данни вздрогнул. Фреска в лунном сиянии казалась почти что живой. Свет переливался на ней и та будто бы двигалась, как живая картина. Он еще несколько мгновений стоял и смотрел на нее. Или он простоял дольше, и ему лишь почудилось, что он быстро отступил? Тут, посреди застывшего в воздухе света, замерло, казалось, и само время.

Медленно переставляя ноги, он двинулся вдоль круглых стен центрального зала. Разглядывал картины и фрески. Одна причудливее и прекраснее другой. Почти на всех из них центральной фигурой была все та же женщина. Белесые, в цвет сошедшихся трех лун, волосы, спадающие ниже плеч. Где-то она была одета в железный панцирь, а где-то в простые, мирские одежды. На одной перед ней преклоняли колени, на другой сама она склонилась над кем-то, касаясь бледными пальцами ран, на третьей соединяла чьи-то руки, на четвертой обнимала руками длинный, словно почти с нее ростом, клинок. Он понял, что движется в ином направлении. С каждой фреской девушка становилась все моложе. У той части зала, что соединялась с проходом из лунария, была фреска, хронологически, самая ранняя. Здесь женщина, с покрытым, словно у статуй Пророчицы, лицом, с печальным видом держала на руках младенца. И свет лун, сотканных из хрусталя позади нее, падал на ребенка. Это младенчество воительницы, изображенной на прочих фресках, понял Данни. Ее рождение.

Он перевел взгляд на другой конец замыкаемого в круг зала. Если здесь изображено рождение, то значит там — смерть? Данни еще раз обвел взглядом зал и двинулся к последнему ряду фресок, как позади раздался тихий шепот.

— Что ты тут делаешь? — в тишине он прозвенел почти неслышимо, но показался таким громким, что Данни вздрогнул, оборачиваясь. Он ухватился за рукоять кинжала, распахивая плащ, то тут же осекся. Девушка позади, увидев оружие под его одеждами, мигом отступила, прикрыв рот руками.

— Я… — понял, какую ошибку совершил, Данни поднял ладони, оторвав их от рукояти оружия, демонстрируя, что не планирует дурного.

— Ты принес сюда страдания, — прошептала Аайя. — подобно братьям твоим. — голосок ее звучал устало и хрипло. Данни нервно оглянулся по сторонам. Как же он не заметил? А если бы тут был кто-то другой…

— Прости, — он все еще держал руки на виду, словно бы перед ним стояла не дрожащая испуганная девушка, а воительница, против которой не стоило обнажать меч. — это просто… я лишь хотел… — он ощутил себя дураком.

— Зачем ты пришел сюда, Данни Каранай? — она неуверенно подняла на него свои черные, как ночь, очи. Вид у хрупкой Аайи был потрепанный. Заспанные, усталые глаза, с темными мешками на оливковой коже. Она казалась не по возрасту изнеможденной и измучанной. Но она назвала его по имени. Она знала. Она запомнила. Данни невольно улыбнулся.

— Просто хотел взглянуть… — он понимал, как неуверенно и неубедительно он сейчас звучит. Взгляд ее глаз под слегка насупившимися, густыми черными бровями, казался тяжелым, как сам мир. Теперь он и сам невольно задался вопросом, а зачем он, в общем-то, пришел сюда? Что он хотел увидеть? Посмотреть на чужой храм? Ступить на еще не принадлежащую ему землю? Не саму ли ее надеялся встретить? Если так, то вот она. Аайя. Перед ним.

— Взглянуть? — легкий прищур в ее глазах выдал недоумение. Словно бы перед ней стоял какой-то ребенок, пролепетавший глупость, нуждающуюся в пояснении. Так, пожалуй, Данни Каранай сейчас и выглядел.

— Тут очень красиво. — кое-как выговорил он, бегая глазами вокруг.

— Тебе нельзя быть тут, — покачала головой Аайя, наконец, отведя взгляд в сторону. Она устало глядела на фреску, где женщина держала на руках озаренного лунным светом младенца. — это приют для тех, кто следует путем Ицхиль. Пристанище для успокоения душ в Вечности. Это не место для невежества… — она, осторожно, осеклась, рассматривая фреску.

— Выходит, я — невежественен? — улыбнулся, хмыкнув, Данни.

— Здесь не поклоняются бушующему огню, — тихо сказала Аайя. — и не возносят громкой молитвы несущемуся в небо пеплу.

— Ты молишься ей? — кивнул он на изображение дитя в материнских руках. Он много наслушался о лунных ведьмах, ицхах и милонянах. Но не то, чтобы всерьез мог рассказать, что есть правда для них.

— Мы молимся Вечности, — хмурясь, поправила его Аайя, не отводя взгляда от изображения. — а Дочь Полных Лун лишь посланница ее. Наставница.

— Дочь Полных Лун? — он, вместе с ней, уставился на фреску. — Это… Иц… Она? — кивнул Данни на изображение. Аайя, тяжело вздохнув, помолчала несколько мгновений, видимо, взвешивая свой ответ.

— Ицхиль. — тихо проговорила девушка. — А эти фрески — жизнеописание ее. От явления в мир до исхода в Вечность. Слово ее есть закон и наставление для каждого, кто верен. — Аайя положила руку на лежавшую рядом с ней мощную книгу. — То, что она говорила. Саийицава на сор’йире.

— Саийиц… — язык заплетался, как изворачивающийся змей. У Аайи был странный, забавный говор, переходящий на чужой акцент, когда она называла эти слова на заморских языках. В ее легком тоне это ласкало слух.

— Тебе стоит уйти. — отвернулась, спохватившись, Аайя. Она прижала тяжелый том, к груди, потирая пальцы. Данни не сразу заметил в ее тонких руках переливающиеся бусы. Четки из жемчужинок. — Нам нельзя…

— Нельзя говорить? — завел глаза Данни. — Да, это я уже слышал.

— Ты сейчас стоишь на острие клинка, Данни Каранай. — прикрыв глаза, Аайя разминала их рукой, потирала виски. Сделав пару неровных шагов, она оперлась на одну из колонн. — И жизнь твоя в опасности…

— Моя жизнь? — приподнял бровь он, хотя прекрасно понял, о чем она.

— Прошу послушай, — оглянулась девушка в пол оборота. — ты должен уйти. Это не твое место. Не ваша земля. Ты заблудился, Данни Каранай. Вы все блуждаете во тьме… Вернись, пока не навлек на нас гнев.

— Гнев? Чей? — возразил он. — Твоих братьев? Если ты боишься, то я…

— Гнев Вечности. — сказала она, словно бросила в него камень. — Ты ведь даже не представляешь… твое невежество…

— Ну так помоги мне развеять невежество. — он подступил к ней ближе, но Аайя вновь сделала шаг назад. — Я не хочу вражды. Не хочу, чтобы лилась кровь! — пожал он плечами. — Не хочу, чтобы ты меня боялась.

— Я не боюсь. — Аайя сказала это твердо, а взгляд ее не дрогнул. Словно бы это так и было. Данни даже опешил, остановившись. — Но твое сердце…

— Мое сердце открыто. — он коснулся рукой своей груди. — Я хотел бы помочь. Тебе. Твоим людям. Но я не знаю, как… Просто…

— Просто в тебе бушует яростное пламя, Данни Каранай. Как то, которому вы служите. — тихо сказала девушка. — Ты запутался, как запутались всякие поклонники идолов. Мгновение взяло над тобой власть. Тебе…

— …нельзя сюда. Помню-помню. — поджал губы парень. Он поник плечами, чувствуя себя сраженным. — Прости, если я… напугал тебя.

— Ничего, Данни Каранай. — ему показалось, что на губах Аайи мелькнула улыбка. Но мало ли, что почудится в озаренном луной полумраке. — Но буйство твоей души я не в силе унять. Нам всем выпало испытание.

— Но мы могли бы сделать что-то, — поерзал Данни. — мы могли бы…

— Примирение нашей земли было бы благом. — опустила взгляд Аайя, осторожно отшагивая назад, в тень колонн, вдоль зала лунария. — Но мы с тобой юны и безвластны что-либо изменить. Все мы потомки Ицы, и испытания за грех… — она остановилась напротив одной из фресок. На ней Ицхиль наклонилась над лежащими на земле ранеными и изнемогающими страждущими. Протянула им руку. Девочка молча стояла, глядя на нее.

— Аайя? — прошептал он, наконец, нарушив тишину. Ему было не по себе. Темно-синяя вуаль света падала на девушку, обволакивая ее пеленой.

— Мы не можем спасти всех, Данни, — она произносила его имя забавно отбивая каждый слог языком. — но ты можешь спасти себя.

— Себя? — он сделал еще шаг, подойдя ближе. — Зачем мне…

— Тебя мучает совесть. И душа не дает покоя. — она вновь обернулась, но не подняла на него взгляда. Рука ее потирала жемчужные четки. Перемещала их одну за другой. — Эти мирские страсти сжигают людей изнутри, Данни. Пламя слепо, каким бы ярким оно не казалось. Огонь все пожирает. А первым делом — твою душу. — Аайя прикрыла глаза. — Ты так и будешь метаться, бесцельно принося страдания. Другим и себе.

— Но наша душа и есть огонь. — он помнил эти слова еще от старого найржина в Часовне. — Пламя в сердце гонит кровь в наших жилах. Дарует нам жизнь. Мы любим и верим, потому, что огонь в душе…

— Твоя душа не огонь. — покачала головой девушка. — Вечность дарует тебе жизнь, а не пламя. Стихия столь же облечена плотью, что и человек. Она осязаема, и точно также сотворена, как весь прочий мир.

— Но если боги даруют нам жизнь, значит они… — вставил Данни.

— Не боги. Жизнь — это дар от Вечности. Ценнейший из всех, что ты когда-либо получил, Данни Каранай. — она вновь бросила на него взгляд. — Но ты должен доказать, что достоин его. Это и есть испытание. Пройдя его и избавив себя от заблуждений, ты обретешь в дар покой. В душе.

— И как же мне обрести этот дар? Если я… — Данни прервал звук открывающихся дверей лунария. В глазах Аайи блеснула паника.

— Вечность — единственный путь. Лишь не сходя с него, ты обретешь то, что, быть может, действительно ищешь. — резко бросила она и тут же отвернулась, пошагав прочь. Данни, испуганно и растерянно оглядел зал еще мгновение. Шаги донесли громче и он, чувствуя, как сердце его опять принялось бешено колотится, юркнул в тень ближайшей колонны.

— Аайя? — донесся знакомый голос и у Данни душа, чьим бы даром она не была, ушла в пятки, а сердце замерло, вместе с дыханием в груди.

— Я готова. — склонив голову, девушка вышла в центр зала из тени, и свет потоком рухнул на нее. Данни осторожно выглянул, прикрывая лицо шарфом и одернув капюшон. Тайал, подойдя к девушке, обнял ее за плечи.

— Ты говорила что-то? — он обвел взглядом зал и Данни, прижавшись спиной к колонне, опустился ниже, чуть ли не сев на пол. Его тень, слегка дрожа, выпирала среди прочих темных бликов за колоннами и Каранай старался даже не шевелится, лишь бы не привлечь к этому внимания.

— Я молилась. — немного помолчав, ответила девушка, нервно перебирая жемчужные четки и бросив быстрый, едва заметный взгляд в сторону той колонны, за которой прятался Данни. — Пойдем домой.

ЩЕДРЫЙ БРАТ

«Потомок венценосный избран

Из крови праведной Его,

Тогда сплетенный свет Соляра

Жрецы возложат на него.»

«Те-Что-Узрели-Огонь», зараннийская баллада

Черный с золотом стяг Лучезарной Короны, развевающейся на древке знаменосцев посла, напомнил Эндри Каранаю о холодном и ветреном Грандстоуне, укусы ливня и завывание штормовых ветров на котором заставляло поежится даже бывалого морехода. В солнечном и жарком Ишероне знамя трепетало на легком ветерке с моря. Но посол не привез столь же легких вестей. Когда стража сообщила командиру Томасу Тенсу о королевских знаменах, весь город встал на уши. На башнях Ишерона зазвонили колокола, приветствуя послов короны. Когда же конный рыцарь, явившийся в качестве одного из посланников короля, передал лорду Шеппу, зачем он здесь, приветственный звон колоколов утих. А Часовня начала разливаться тяжелым и медленным траурным перезвоном.

Сир Брендан из Ардвена, человек, прямо говоря, старый, тем не менее держался в седле своего коня не хуже прочих рыцарей на десятки лет моложе его. Он был королевским доверенным лицом и сопровождал, как помазанный рыцарь, тощего и лысеющего посла. С ними ехало еще несколько латников в посеребренных доспехах с золотистыми соколами на шлемах и щитах. Птица на стяге, гордо развевающимся над кортежем послов, словно размахивала крыльями. Горожане, не зная, что за весть принесли всадники, ликовали и расступались, пускай и слыша тревожный звон Часовни. Дети и женщины выглядывали из окон, чтобы взглянуть на королевских рыцарей. Городская стража под командованием Тенса сегодня вся осталась в городе, чтобы расчищать дорогу вдоль улиц послам. Сир Брендан, восседающий на жеребце высоком и статном, белом, как седина его длинных волос и бороды, спешился у ступеней дворца лорда Шеппа, помогая слезть послу.

— Король умер. — заявил, раскрывая пергамент, перед толпой собравшихся, лысоватый худощавый посол. — Его Светлейшее Величество Мьор Гавейн, увенчанный Лучезарной Короной, властитель моря и суши, почил на своем старческом одре. Душа его пламенной искрой взметнулась к небесам! — закончил громкую новость посол. Или Эндри просто показалось, что он говорит громко, поскольку все собравшиеся на площади у дворца молчали, как немые. Вперед, за послом, вышел старый рыцарь. Его седая борода спадала низко. Он устало поднял свой меч и воздел его к небу.

— Мы прибыли сюда именем сына его и наследника, — хриплым голосом заявил рыцарь. — Мьор Йорран, старший из детей почившего короля Гавейна, отныне владыка наш и король! Да горит пламя в сердце его долго! Да славится его правление! Мьор Йорран! — воскликнул старый сир.

— Да славится его правление! — откликнулась, неуверенно толпа. Люди галдели и переговаривались. Поднялся шум. — Да горит его пламя долго!

— Скорбно, что вы принесли нам такую весть, сир Брендан. — вздохнул, потирая свисающий подбородок, лорд Шепп. — Добрый король Гавейн был великим государем… — положил тот руку на сердце. Едва ли на деле Уальдмара Шеппа волновало, кто сидит на том краю моря к северу отсюда в Лучезарной Короне. Старый Гавейн или его сын. Но Эндри стало даже как-то слегка грустно. Он видел короля словно бы не так и давно. Старый Мьор Гавейн показался ему действительно увядающим и уставшим. Хотя на деле он не был старше даже сира Брендана из Ардвена, что принес сюда весть о его смерти. Эта весть слега поставила их с сиром Джесси в тупик. Конечно, наставление им дал лорд-хранитель. Мьор Роллад. Но будет ли новый король, бывший молодой принц, благодарен им за его исполнение?

— До наступления ночи мы будем молиться о том, чтобы душа почившего короля Гавейна обрела покой! — провозгласил мощным басом найржин Митран, обращаясь, скорее, к простолюдинам, чем к знатным гостям.

— Рыцари могут остаться на ночное бдение, — заявил столь же немолодой сир Фаррад, из храмовой стражи Красных Солнц. — да наставит нас Пророчица на верный путь! — сказал он, подбадривая других помазанников.

— Пройдемте, — обратился к прибывшим рыцарям и послу лорд Шепп. — ваш путь был долог, сиры, и у нас есть еще множество дел… верно?

Церемонию принесения клятв назначили на утро следующего дня. Сегодня, до позднего вечера, Часовня будет бить траур в колокола, жрецы петь молитвы, а люди повалят к храму, ставить свечи за покой души умершего короля, и за здравие и доброе царствование нового. Сир Джесси, переминаясь с ноги на ногу, хлебал вино из своей чаши. Его весть о смерти короля не то, чтобы тронула, но он все же переживал.

— Нам, верно, стоит сообщить королевским послам о том, что мы потрудились по приказу Мьора Роллада? — погладил бородку он. — Или…

— Не стоит. — возразил ему Эндри. — Они доверенные лица принца… ах, вернее уже короля Йоррана. Скорее всего, они и знать не знают о том, что мы были на Грандстоуне и говорили с королем. К тому же приказ хранителя…

— Да-да. Неофициален. Я помню. — причмокнул, допив вино, Джесси.

— Более того, новый король может назначить нового хранителя. — пожал плечами Эндри Каранай. — Что, скорее всего, Его Светлейшество Йорран и сделает после коронации. Выходит, что и старались мы по приказу теперь уж бывшего хранителя, зазря. — хмыкнул он, поправив ремень на пузе.

— Думаешь, что Мьор Роллад не сохранит за собой титула? — поразмыслил Джесси Редмаунт. — Он много лет держал мир под короной. — тут рыцарь был прав. Железная рука Мьора Роллада сразила немало тех, кто воспротивился власти Фарровых островов над Лучезарной Короной. Однако же за это его не любили. Лорд-хранитель при начале правления своего брата пролил немало крови. И не любили его ни арвейды, что некогда сами были королями, ни их соседи с северных марок в ледяном море. Ни даже в долинах Фарвейда лорд-хранитель не пользовался любовью из-за леди Деи. На самом деле со стороны короля Йоррана было бы умно заменить его на кого-то нового и более расположенного к своему народу хранителя.

— Не сталось бы так, что наши дела прошли даром… — сказал Эндри.

— Где уж тут даром! — улыбнулся рыцарь. — Не для короны, так для твоего рода постарались. Если нас не отблагодарит новый король или лорд-хранитель, то хотя бы твой братец, лорд Роддварт, будет доволен.

Радости, однако, новые земли, приносили его младшему брату только на словах и титулах. С момента, когда лорд Шепп подписал свой дарственный указ, прошли недели, луна скоро грозила сменится, а междуречье так и оставалось землей анваров больше на словах. Несколько групп крестьян, которые мигом вызвались на предложение своего лорда отправиться осваивать новые земли, столкнулись с трудностями. Некоторые, конечно, обосновались в прибрежных селеньях без труда. А вот у других через пару дней перебили скот. Брат обвинил ицхов, но лорд Раид заявил, что он тут ни при чем, а на земле его, как и к северу от Вены, орудуют разбойники. Тут братья не могли поспорить. Они и сами видели черные стрелы горских налетчиков, хотя и подозревали, что к убийству скота те, все-таки, не причастны. Затем пропали еще несколько девиц и молодых юношей. Одного из них вынесло рекой в сточные каналы Ишерона. Кто-то пырнул ножом ему в грудь. Селяне в ответ пошли с палками и топорами в ближайшую, еще ицхскую, деревню, где встретили отпор в лице конной гвардии Шайхани. Те прогнали крестьян и увели своих селян за реку. А когда анварские селяне вернулись, чтобы заселить только что покинутую деревеньку, день спустя трое слегли от живота. Кто-то скинул труп в колодец. Братья даже не стали обращаться к лорду Шеппу. Понятное дело, что он оставил большую часть головной боли на их труды. Командир Тенс со своими стражниками помогали прогонять ицхов, но заботится о собственной челяди предстояло, очевидно, самим Каранай.

— …да здравствует король! — поднял чашу его племянник Энрик.

— Мьор Йорран! — подхватил вместе с ним сын кастеляна. Они уже с середины дня принялись за вино. Энрик был настоящий анвар, как ни крути. Любил поднять тост и выпить здравицу при первой возможности. Отец тоже не брезговал тостом и кубком с крепким вином. Пусть и не столь часто.

— Жрецы еще не отпели траур, а вы уже празднуете. — бросила им, хмыкнув, Кинарин. Энрик пожал плечами, улыбаясь.

— Ах, король Гавейн… — задумчиво сказала леди Иринэ, поправляя на себе плед. — Он, говорят, был не младше меня. — кашлянула мать.

— Так и вы еще не столь стара, бабушка. — сказал ей Рейвин.

— Видели бы вы рыцаря, который привез эту весть. — подхватил Энрик. — Вот так действительно почетный старец… Даже почившему королю, пожалуй, в отцы годился. — он принялся наливать себе еще вина.

— Энрик! — одернула его Кинарин. — Довольно.

— Первой я знаменовал правление нового короля, — возразил, наполнив кубок, племянник. — а второй почтим память старого. Мьор Гавейн!

— Мьор Гавейн! — чокнулся с ним Патрик Тонн, на которого с осуждением смотрел кастелян сир Вилфред. Однако, ничего не говорил.

— Завтра по утру мы отправляемся на церемонию принесения клятв. — сказал, наконец, Роддварт. Его новость о смерти короля слегка расстроила. Новый монарх — новая придурь, как говорили, бывало, тайком, крестьяне. Но собственные их проблемы заботили Родди явно больше того, чье чело будет натирать теперь Лучезарная Корона. — Лорд Шепп признает нового короля. И мы, как его люди, тоже. Потом рыцари, жрецы… В общем, постарайтесь не подвести нас при королевских-то послах. — поглядел он на сыновей.

— А Шайхани тоже явятся? — прыснул Энрик, скривив губы.

— Нет. — возразил отец. — Они иноверцы. Почем им это?

— Передайте почтенным послам поклон и от меня. — улыбнулась леди Иринэ. — И проявите признательность! Быть может, новый молодой король подможет вам с этой ицхской бедой! — посоветовала сыновьям леди Иринэ.

Рассвет застал их внезапно. Эндри всю ночь ворочался под простынями в своих покоях. То кто-то из слуг скрипел деревянной половицей. То снаружи, во дворе, доносились шорохи. Пожалуй, он просто переволновался из-за всей этой суеты. Когда он наконец заснул, ему приснилась Ильда, сидевшая в саду у братниного поместья. Тия улыбалась у нее на коленях, когда Эндри Каранай вышел к жене и дочери в своем расписном кафтане, подбитым соболем, с золотой пряжкой и серебряными ножами в кинжальниках. Вокруг девушек порхали мотыльки. Один из них сел Тие на нос и та принялась, хохоча, махать руками, чтобы стряхнуть его.

— Проснулся наконец? — улыбнулась ему Ильда. — Соня.

— Я поймала его! Поймала! — восклицала Тия, схватив обеими руками трепыхающегося крыльями мотылька. — Папа смотри! Поймала! Поймала!

«Поймала». Поймала. Эти смешливые крики Тии эхом отозвались у него в голове, когда он, ворочаясь, скривился от солнечного луча, пробившегося через ставни и назойливо бьющего ему прямо в глаза. Пару мгновений поворочавшись, он огляделся по сторонам. Сон. Только сон. Тяжело вздохнув, Эндри перевернулся на спину. Сны — это так… Вздор. Надо же было такому присниться? Его жена с Тией на коленях. Не было такого и быть не могло. Она умерла родами, когда его дочь появилась на свет. Держала ли она малютку на руках хотя бы перед смертью? Или скончалась, даже не прижав к себе их дитя? Эндри не знал. Или смутно не помнил. Горечь во рту, когда к нему вошли повитухи, с видом таким, словно небо рухнуло на землю, запомнилось ему куда как более отчетливо.

— Отец? — донесся глухой звук. В дверь постучали и Эндри присел в кровати. — Кхм, Ты проснулся? Лорд Роддварт…

— Что? — отозвался он, услышав голос сына. — Войди.

— Отец. — заглянув в приоткрытую дверь, поклонил голову бастард. Он выглядел сегодня, отчего то, радостнее обычного. — Прости меня, я…

— Ты вовсе меня не разбудил, Чадд. Что стряслось? — насупился Эндри.

— Лорд Роддварт велел разбудить тебя. — почесал затылок тот. — Он боится, что ты проспал бы начало церемонии. Я сказал ему, что ты не запоздаешь, но все таки… — Эндри поднял ладонь и тот замолчал.

— Не переживай, Чадд. Я сейчас оденусь. — сказал ему Каранай. — Но спасибо, что напомнил… — тот, поглядев на отца еще мгновение, закрыл дверь его покоев. Эндри потер слипающиеся со сна глаза и встал, одевая рубаху и портки. Свечи в его комнате догорели. Утро уже напекало.

Он выбрал себе камзол понаряднее, порывшись в сундуках с одежкой. Натянул сапоги. Застегнул ремень, запихнув под него перчатки. Сцепил плащ брошью в виде горного орла. Промочил горло остатками сладенького винца из графина и, напротив зеркала, как получилось, поправил свою шевелюру.

В обеденном зале устроили на скорую руку завтрак. Слуги подавали к столу сыр и овощи с фруктами. Густой сок и вино из гранатов к ним наполняли графины. Рейвин, уже, по-видимому, откушавший, о чем-то болтал за бокалом то ли сока, то ли вина с индавирцем. Мать, как ему сказали, еще спала и будить ее Родди запретил. Сам брат тоже не явился к завтраку, примеряясь к церемонии. Кинарин, как всегда, недовольная, хлопотала у стола. Энрик и Данни неохотно жевали сыр с пряностями.

— Ну и где Тия? — вскинула руки братнина жена, обращаясь к сыновьям. Те пожали плечами. — Куда она опять подевалась?

— Да никуда я не подевалась! — донеслось из открытого окна и Тия, припрыгнув, села на подоконник с наружной стороны. — Что вы тут разводите панику, тётушка, как я не знаю кто! Куда я денусь-то?

— Живо иди сюда! — бросила ей женщина, тут же обратив внимание на подоспевшего к столу мужчину. — Эндри, скажи ей!

— Что такое? — зевнул Каранай, поправляя свой пояс.

— Пусть она соберется! Во дворце прием! — недовольно бросила ему Кинарин. — Ты хочешь, чтобы твоя дочь отправилась туда в этом вот… домашнем тряпье? — кивнула она на слегка помятое платье девочки.

— Тия, сходи приоденься, как просит тетя Кина. — тихо сказал он дочери.

— Сию же минуту, батенька! — она перепрыгнула через подоконник, ввалившись в трапезную, и побежала к выходу на второй этаж. К своим комнатам. Кинарин фыркнула, а Эндри, как ни в чем не бывало, повалился на стул, скрипнувший под ним, и попытался второпях наполнить желудок тем, что предлагал трапезный стол. Сыр и гранатовое вино. Не то чтобы очень уж плотный завтрак, но сойдет. Ему не хотелось объедаться.

— Не хотите еще вина? — нагнулась к нему хлопотавшая рядом служанка.

— Нет, спасибо. — облизнув палец, вытер его тряпичной салфеткой он.

— Джина, иди проверь, как там милорд! — обратилась к ней Кинарин.

Служанка убежала и, несколько минут погодя, Роддварт спустился к ним в сопровождении кастеляна Тонна. Тот тоже вырядился в одежду поприличнее своего обыденного потертого камзола. Брат, потерев свои усы, попросил прислужницу налить ему воды с лимоном, прополоскать горло.

— Вы готовы? — поглядел он на сыновей, жену и брата. Эндри, слегка не выспавшийся, все же сделал уверенное лицо и кивнул брату, подняв чашу.

— Постой! Стой же! — донеслись следом за топотом восклицания с лестницы на верхние этажи поместья. Первой оттуда выскочила Тия, а за ней немолодая грузная женщина, придворная кормилица.

— Эту штуку я не одену! — взвизгнула Тия, тряхнув волосами. Женщина пыталась поспевать за ней с прелестным дамским чепчиком в руках.

— Тия! А ну прекрати! — приподняла на нее голос Кинарин.

— Батенька, они хотят вырядить меня, как павлина! — подскочила она к нему. Эндри, привстав, поглядел на дочь. В красивом темном платье, расшитым разноцветной дорогой прядью, она походила на свою мать. И волосы у нее вились ниже плеч, рыжие и непослушные, как у Ильды.

— Расчешись хотя бы. — приобнял дочь за плечо Эндри. Та вздохнула.

— У меня всегда такие волосы! Их не расчешешь! — тряхнула витками своей массивной шевелюры Тия. — Никакими гребнями!

— Ну хоть в приличный вид их собери. — улыбнулся ей мужчина.

Дочь, нехотя, согласилась. Соляр все выше поднимался над горизонтом и семья Каранай принялась, один за другим, выбираться во двор. Тия первой улизнула из-под строгого взгляда Кинарин. Рейвин с отцом пошагали к конюшням, что-то негромко обсуждая. Следом начали собираться пажи и стража, гвардейцы и пара присяжных рыцарей. Двор полнился людьми.

— De brasto, — окликнул на старшем диалекте индавирец. — куда ты увел коней?! — взмахнув руками, обратился Заян Ифир к бастарду.

— Какого я увел? — прыснул Чадд. — Вот твоя кляча!

— Ланна! Ланна, ко мне! — звеня браслетами, похлопал по бедру, будто бы подзывая собаку, Энхе Заян. Эндри не доводилось бывать в Индавире. Но одного только взгляда на этого парня хватало, чтобы понять, насколько этот город среди северных гор был отличен от прочих арвейдских.

Приведя лошадей сначала лорду, а после всем остальным его родичам, слуги принялись седлать своих. Чадд помог ему влезть в высокое седло кобылы, но, когда подал руку Тие, та лишь пихнула его локтем в бедро, что есть мочи и, увернувшись, сама вскочила на коня. Роддварт с старшим сыном поехали первыми, рядом с ними рыцари во главе сира Вилфреда Тонна, за ними Кина, Энрик и после Эндри с дочерью и младшим племянником. Соляр грел спину, поднимаясь над горами позади. Деревни казались еще не проснувшимися. Или селяне сегодня ленились, или все отправились в город, наслушавшись о прибытии королевских послов. Река мерно гудела.

В городе действительно собрались кучи народу. Впрочем, в последнее время, Ишерон и без того кишмя кишел торговцами и гостями. Сейчас они все высыпали на улицы и проезжать к центру города было сложно.

— Посторонись! Дорогу! — кричал, жестикулируя, Вилфред Тонн.

У дворца площадь охраняла городская стража, потому там стало посвободнее. Щитами и скрещенными копьями те преграждали дорогу толпе, желающей поглазеть. Пажи провели их к дворцовой конюшне, где Эндри кое-как сам слез с коня. Прислуга отправилась первым делом встречать и сопровождать Роддварта. Рядом вились торопливо служанки. Мужчина потер глаза, уже готовясь направиться к выходу, когда заметил, что сидящий на своей лошади Данни клюет носом в седле. Парень явно тоже не спал.

— Эй, слазь! — дернула его за край кафтана Тия, паренек поежился.

— А? — спросил он сонно. Под глазами племянника тяготели мешки. — Мы уже приехали? Дядя? — поглядел он на Эндри. Мужчина улыбнулся.

— Да. Давай, спешивайся. — Каранай протянул ладонь племяннику. — Разве отец не предупреждал тебя быть готовым к сегодняшнему дню?

— Я… не спалось… — взявшись за его руку, Данни спрыгнул, зевнув.

— Давненько, видать, не спится-то? — кивнул ему Эндри. Тот помялся.

— Это все переживает наш Данни. — пустила смешок Тия. — Ему, знаете ли, жениться нужно будет, батенька! Ах, как он не спит ночами, мечтая о Майе Кайвен! — подтрунивала Тия. Племянник, слишком сонный и уставший, чтобы среагировать, побрел следом, молча потирая руки. Эндри слегка понимал парня. Ему бы тоже не давала покоя такая помолвка. На Ильде он женился по любви. В его жизни не было женщины краше и теплее. Если бы лорд Эрвин в свое время обручил его с кем-нибудь, к тому же неприятной или нелюбимой, мужчина бы, скорее всего, тоже не находил себе места.

— Послушай, Данни, — шагая следом за процессией в замок, осторожно положил руку на плечо племяннику мужчина. Тот поднял на него усталые, заспанные глаза. — я понимаю, что в твоем возрасте всякое бывает…

— Всякое? — проговорил он, сложив руки на груди, хмыкнув.

— Сказать по секрету, — нагнулся к нему он, прошептав. — я могу представить, какого тебе. Родди упертый человек. Наверняка и он, и матушка твоя, талдычат тебе про долг свадьбы, помолвку, и прочее…

— Как будто вы сами не знаете. — отвел взгляд паренек. Эндри кивнул.

— Но ты не занимайся этим вот… самобичеванием. — Каранай знал, как эти тяжкие думы разрушительны. Он и сам себя не раз укорял. — Ты еще молод. И эта… невеста, в общем-то, твоя, молода, правильно?

— Кто? А, Майя? — не сразу сообразил Данни, недовольно кивнув.

— Послушай своего дядю, — сказал ему на ухо Эндри. — если, конечно, мое слово для тебя что-нибудь значит. — он поглядел на Роддварта и Кинарин, шагавших достаточно далеко, чтобы их не заслышать. — Тяни время, да будь что будет. Вот, взгляни на своего брата. Энрик постарше тебя. И что, он разве-ж женат? — улыбнулся племяннику мужчина.

— Нет… — задумчиво произнес паренек. Каранай потрепал его за плечо, чтобы приободрить. Это мало помогло. Тот все еще был кислым.

— Вот именно. — ответил Эндри. — Не случилась у твоего отца помолвка с этим сыном. Всякое бывает. А эта твоя леди Майя еще ведь даже не расцвела, правильно? — подмигнул он. — Это все дело времени… может, она в девках еще просидит… ай, или случится чего? Мало ли.

— Случится чего? — покосился на него Данни и Эндри понял, какую глупость только что ляпнул при пареньке.

— Ну, я не в том плане, что она там, с коня внезапно упадет или еще чего, ты не подумай, что твой дядюшка какой-то заговорщик. — неловко отшутился мужчина. — Но всякое в жизни бывает. Так что не унывай. Помолвка — это еще не свадьба. Не кори себя почем зря, этих помолвок милорды заключат по десять штук на дню. А статься может всякое… обещать — не значит женится.

Эти слова, кажется, слегка приободрили мальчика. Он задумался, и даже взгляд его, только что заспанный, слегка прояснился. Эндри оставил его с этой облегчающей думой, будучи доволен собой. Уж больно строг Родди, а то и Кинарин, к своим детям. Пример Энарин, видать, сильно пугает их. Но Эндри знал, что брат вовсе не столь строгий и жесткий, как о нем могут думать его сыновья. Они, в конце концов, анвары. Гордые и свободные мужчины. Как и сам Эндри. И судьба у них в их собственных руках.

В главном чертоге дворца лорда Шеппа было не продохнуть. Ранее казавшийся таким большим и обширным, теперь он заставлял теснится всех, кто прибыл на церемонию. Рыцари и лордские гости, вся знать, что хоть чего-нибудь стоила, собралась сегодня на призыв Уальдмара Шеппа. Дамы с фрейлинами и лорды с пажами. Китсы держались ближе всего к резному трону лорда Уальдмара. Рыцари, ленники и присяжные, собрались позади них. Леди, что поблагороднее, вышли вперед. Лео Китс шептал что-то на ухо молодой прелестной арвейдочке, леди Икарис, соизволившей, наконец, снять, взяв под руку, свою широкую шляпу. Ее кузина, еще одна из почетных придворных лорда Шеппа, потирала нос и поправляла пенсне, но тут же выпрямилась, приняв серьезный и благородный вид, когда заметила прошедших в зал Каранай, бегая по пришедшим глазами. Роддварт встал рядом с прочей знатью, приветствуя и здороваясь с лордом Китсом и его детьми. Юная Кетти с кисловатым видом стояла рядом с братом. Ее будущий жених, Уолли Шепп, занял место у отцовского сиденья, по одну сторону, а с другой, зевая, расположилась его сестра, Уельма. Подрастающая избалованная дочурка лорда Уальдмара. Завидев вошедшего в зал Рейвина, пухлая девчушка улыбнулась, махая ему рукой, но племянник и глазом не повел, безынтересно встав рядом с отцом и не обращая на ту никакого внимания. Эндри это позабавило. В конце концов Шепп с братом хотели скрепить свой вассальный союз их браком в будущем.

— Владыка Ишерона, лорд Уальдмар, приветствует… — затянул свою унылую громогласную речь паж, когда лорд Шепп заявился в зал в сопровождении одетого в рыцарскую броню сира Томаса.

Пока городской управитель помещал свои телеса на трон, Эндри, переглядывался вокруг, осматривая зал. Как и ожидалось, соседи их не заявились, значит обойдется без суматохи. Разве что он подметил прелестную леди Тамиран, стоявшую в толпе на другом конце зала. Та выглядела так, словно яиц тухлых откушала по утру. И не мудрено. Рядом с ней, слегка морщась и согнув плечи, стоял сир Дейвиен Редмаунт. Как будто усталый, а не раненый. Но было видно, что движения рукой причиняли ему неприятную боль. С ним рядом ошивался сир Джесси, о чем-то говоря с родичем. Старший из Редмаунтов заметил Караная, кивнув ему в знак приветствия. Эндри ответил тем же. В зал вошли королевские послы. Лорд Уальдмар встал, тяжело пыхтя, с кресла.

— Я, Уальдмар Шепп, как властитель этой земли, от лица лордов Ишерона, рода Шеппов, и всех своих поданных, вассалов и рыцарей, — он обхватил украшенную золотыми рыбами на эфесе рукоять меча, протянутого ему сиром Тенсом и обнажил его, явно давно отвыкнувший держать оружие. — вверяю свой меч, свою верность и свою клятву Йоррану из рода Мьоров, сыну короля Гавейна, и клянусь, да будет пламя испытанием моей клятве, защищать право его и наследных потомков его! Клянусь хранить вверенный мне Лучезарной Короной мир! Да горит его пламя долго!

— Да славится его правление! — проговорили все присутствующие, вставая на колени. Лорд Шепп, пригнувшись, положил меч к ногам стоящего перед ним сира Брендана. Старый рыцарь поклонился.

— Я, сир Брендан из Ардвена, — проговорил он скрипящим старческим голосом. — вверенной мне маркой королевского доверия, именем Мьора Йоррана, принимаю и признаю эту клятву. Да горит его пламя долго!

— Апчхи! — раздалось откуда-то позади толпы. Все на мгновение затихли. Сир Брендан, кашлянув, оглянулся по сторонам, хмыкнув и медленно наклонившись. Было видно, что сгибать спину старику в рыцарском доспехе приходилось тем еще удовольствием. Рыцарь поднял меч.

— Пускай озарит Пророчица путь всем нам! — протянул меч рукоятью обратно лорду старый сир. Плешивенькому послу пришлось помогать ему разогнутся, потому как старик на несколько мгновений застыл, явно спина его подвела. Между стоящих на коленях присутствующих пробежала кошка, с прищуром остановившаяся посреди синего мрамора зала, освобожденного для клятвы. Она прищурилась, глядя на рыцаря, меч, толстяка на троне. Махнув хвостом, прошипела что-то, и пустилась наутек. Недовольным взглядом лорд Шепп покосился на свою дочурку, которой это животное подарил Перрис Китс. Уельма едва заметно пожала плечами. Приняв меч, Уальдмар убрал его обратно в ножны и передал их сиру Томасу Тенсу.

— Да будет так! — провозгласил он и все принялись подниматься.

Зал загудел и наполнился обсуждениями и перешептываниями, когда старший Шепп удалился с королевскими послами, якобы подписывать какие-то бумаги, хотя Эндри знал, что все королевские свитки были подписаны лордом Уальдмаром, еще в тот день, когда послы прибыли в Ишерон. Значит толстый владыка опять что-то задумал. Потирая ремень своего парадного наряда, Эндри задумчиво проводил уходящих взглядом.

— Что-ж, вот вновь сменилось венценосное чело. — пожал плечами брат.

— Будем надеяться, что милость и щедрость присущи новому королю. — сказал Джесси Редмаунт, подошедший к ним. Он оставил своего родича, который затерялся где-то в толпе с девицей из Шайхани. Эндри, казалось, заметил ее, прикрывающую нос платком, но она скрылась из виду. — Мьор Йорран, как я слышал, был добрым принцем…

— Добрый принц и хороший король не всегда одно и то же. — сказал, возразив ему, Рейвин, поправляющий свой кафтан. Кинарин покосилась на него слегка недовольным взглядом.

— Мне не довелось лично поговорить с принцем Йорраном на устроенном в его честь у Арвейдиана состязании, — заявил Перрис Китс, взявший у служанки с подноса предлагаемое ему вино. — но я наслышан о его храбрости и мужестве. — он отпил аккуратный глоток.

— И о любви к турнирам. — улыбнулся Лео Китс. — Наш храбрый сир Дейвиен показал себя там отменно. Где он, кстати? — оглянулся юноша.

Роддварт с женой о чем-то разговорились с лордом Китсом. Сир Джесси Редмаунт, старавшийся отираться поближе к Эндри Каранаю, подхватывал то с одного подноса то с другого по какому-нибудь небольшому яству, уплетая то кусочек сыра, то винограда. Молодежь, тем временем, все трепала языками о чем-то своем. Трое его племянников и дочь болтали и пробовали разные угощения, представленные на приеме. Энрик опять пригубил вина, из похожей чаши отхлебнула и Тия, хулиганисто ужалив пальцем в бок проходящего мимо юного оруженосца, тоже родича Джесси Редмаунта. Тот обернулся, возмущенно, но Тия, состроив хитрую гримасу, уже отскочила, продолжая болтать с кузенами, будто бы она ни при чем.

— Тия! — сдерживая улыбку обратился к дочери Каранай.

— А? — выпучила глаза девочка. Взглядом она попыталась изобразить невинность. Но у нее это плохо выходило. Мужчина шутливо пригрозил ей пальцем. Та осторожно отодвинула от себя бокал вина.

— Если тебе так хочется, могла бы подойти и поговорить с этим парнишкой, а не подзуживать его. — сказал дочери Эндри. — Он какой-то… племянник или… в общем, хороший парень, кажется. Тоже Редмаунт.

— Никого я вовсе и не подзуживала. — развела руками девчушка. — Вот, Данни подтвердит. Да, Данни? — обратилась она к кузену.

— Что? — все таким же усталым взглядом поглядел на нее парень. Кажется, дядины слова вдохновили его ненадолго.

— Опять скис? — подошел к нему Эндри. Юноша потирал в руках стакан с гранатовым соком, так к нему и не притронувшись. — Иди, вон, поболтай с девушками. — кивнул Каранай младшему племяннику на стоящих поодаль рядом с рыцарями сестер Икарис, арвейдских красавиц.

— С ними-то? — напрягся, покосившись на леди, Данни. — Увольте, дядя…

— Как хочешь, как хочешь! — пожал плечами Эндри. — Дядя то тебе плохого не посоветует. Может, ты понравишься этим милым северным красавицам. А там, ну… — он махнул рукой. — В общем, как знаешь!

Данни явно не был заинтересован ни в одной из Икарис. Видимо, бледные и прекрасные молодые арвейдочки не были в его вкусе. На молодых племянников обратила внимание еще более юная леди Уельма, заметившая, как ее братец, пухлый Уолли, ишеронский наследник, несмело подминается с ноги на ногу к леди Кетти Китс, явно от него уже слегка уставшей. Девочка, в свою очередь, заприметила старшего племянника Эндри.

— Иди, поговори со своей невестой, а, брат? — пихнул Рейвина в бок локтем Энрик. Тия, едва сдерживая смех, тоже расплылась в улыбке, видя, как негодующая леди Уельма протискивается через фрейлин по направлению к своему жениху. Тот, потуже затянув хвост своих длинных рыжих волос, хмыкнул, складывая руки на груди.

— Я успею наговориться с ней после венчания. — бросил он, медленно собираясь ретироваться. Энрик и Тия едва сдерживали смешки.

— Совет да любовь! — сделала издевательский реверанс дочь.

— Данни, прикрой меня. — положив руки на плечи младшему из братьев, Рейвин выставил его вперед, наперекор приближающейся леди Уельме.

— Рей, я… — опешил младший племянник, но Рейвин уже извернулся, двинувшись в сторону двух кузин Икарис и Дейвиена Редмаунта неподалеку.

— Где Рейвин?! — прищурилась мелкая леди Уельма, надув свои розовые щеки. Она была еще невысокой и едва ли скоро расцветет для женитьбы. И разглядеть своего суженого за рослыми гостями она не могла.

— А-а-а… кажется он… — поерзал Данни, не зная что сказать.

— За креветками пошел. — пригнулась к ней Тия, покачивая юбками. Леди Уельма, видимо, приняла ее всерьез и, одернув фрейлин, пошагала к накрытому как раз для приема столу.

— Вот видишь, — вновь положив руку на плечо Данни, мужчина кивнул тому на его старшего брата, как бы приводя Рейвина в пример, чтобы тот не унывал. — обещание женитьбы еще ничего не значит… — он ободряюще потрепал младшего по спине, оставив его болтать с Тией и Энриком.

С приема после церемонии клятв они вернулись в поместье уже после полудня, когда Соляр пересек зенит. Леди Иринэ позвала к себе внуков, чтобы те рассказали ей, как прошел прием и что поговаривают о новом, молодом короле. Тия первой ринулась к бабушке, а мальчишки пошагали за ней. К Роддварту и Кинарин же направился сын кастеляна. Сир Вилфред поглядел на Патрика Тонна, сразу заметив, что что-то не так.

— Опять междуречье? — спросил, погладив густые усы и бакенбарды, сир Вилфред. Сын кивнул ему, обративши взор к брату. Эндри вздохнул.

— Милорд, опять ицхи повздорили с крестьянами. — обратился он к Роддварту. Брат, тем временем, спешившись с коня, нахмурился.

— Какая неожиданность. — поджал губы он. — Кто-то умер?

— Нет, милорд. — покачал головой Патрик Тонн. — Пойдемте, я покажу.

В каменной башенке, возвышавшейся над прочим разномастно-нескладным поместьем Каранай, их уже ожидали Энхе Заян, пара братниных рыцарей и его бастард. Чадд отступил, освобождая свое кресло для отца, но Эндри отмахнулся, он итак успеет еще насидеться. Индавирец развернул перед Роддвартом и сиром Вилфредом карты. Кинарин тоже хотела послушать, что случилось, но Родди велел ей удалиться. Мужчины обсуждают мужские дела, заявил он и был таков.

— Где сегодня была стычка? — опираясь на стол уже привычно сказал брат, кинув взгляд на Заяна Ифира и вновь опустив глаза на карту. За эти несколько недель они с братом уже привыкли, что если с той стороны реки приходят новости, то они, почти завсегда, скверные.

— Неподалеку от устья на востоке, милорд. — указал, постучав пальцем по карте, Энхе Заян. Индавирцу, по настоянию Рейвина, доверили следовать за одним из отрядов гвардии Роддварта, помочь в случае чего. Каждый человек по ту сторону Вены не будет лишним, если начнется серьезная заварушка.

— Разве там не освободили селенья? — недоумевал Роддварт.

— Освободить то освободили, — скрестил руки на груди Чадд. — однако ицхи притащились обратно с палками под ночь и начали бучу…

— Люди лорда Раида успели к ним раньше нас и увели своих, — заявил индавирец, разведя руками. Его браслеты бряцнули. — однако кому-то заехали по голове и набили синяков, а кто-то пустил в ход ножи и выбил одному из селян глаз… — скривил губы индавирец.

— Это был ицхи или наши люди? — спросил, насупившись, сир Вилфред.

— Наши-то, конечно, заявили, что это ицхи, — пожал плечами Энхе Заян Ифир. — а люди Шайхани, напротив, говорили, что это анварские крестьяне первыми выскочили из домов с ножами. — доложил тот.

— Брешут, гаденыши… — прошипел Чадд. — Милорд, а разве Шепп не обязался помочь нам? Эти дикари все никак не уймутся!

— Лорд Шепп, конечно, помочь то поможет, — ответил ему довольно спокойно, рассматривая карту, Роддварт. — но только в случае освобождения земли. На своих новых территориях порядок надобно держать самим.

— Тогда толстяк сунул нам подлянку. — скривился бастард.

— Мы взяли почти весь север от берега, — провел пальцем вдоль реки Патрик Тонн, нагнувшись к лорду. — но чем южнее, тем больше головной боли. Часть крестьян уже направилась в новые селения. Молодые с женами, вторые и третьи сыновья… в общем те, кому сподручнее. Старики и селяне постарше остаются на нашей стороне Вены.

— Теперь обе стороны Северной Вены наши, Тонн. — бросил Чадд.

— Лорд дал нам весь надел, окромя собственных предместий у Ишерона и тех, что поблизости лунария Шайхани. — указал на карте брат.

— А жаль, — прыснул Чадд. — снести бы это дерьмо под основание и ицхские свиньи больше бы не повадились пересекать нашу сторону реки.

— Указ лорда есть указ лорда. — четко ответил Роддварт. — Он лишил ицхилитов части земли, но не намерен запрещать им молиться своим богам.

— Итого даже и четверти дареной земли еще не под нашим контролем. — подошел поближе к карте Эндри, прикидывая указанную у реки границу.

— А говорят дареному коньку в зубы не смотрят… — улыбнулся Заян Ифир.

— Дядя, — довольно резко обратился к Роддварту Чадд. — позвольте мне явиться туда. Я по горло сыт поместьем, — он коснулся шеи, как бы показывая, насколько ему надоело тут сидеть. Бастард покосился и на самого Эндри. — прошу вас, доверьте это дело мне!

— Лорд запретил тебе появляться за пределами… — начал Эндри.

— Он запретил мне появляться на ицхской земле. — рьяно махнул рукой Чадд. — Теперь эта земля не их. Дядя, прошу, разрешите мне…

— Подумай о чем ты говоришь. — сказал ему, сохраняя спокойствие, Роддварт. — Ицхи итак взбешены. А если назначить тебя командовать их погоном с насиженной земли. Мало им этого, а если бастард…

— Это лишь вас волнует, дядя? — скривился парень. — Ну так пошлите к Шеппу. Пускай снимет с меня это клеймо. Отец, вы ведь…

— Довольно нести глупости, Чадд. — приподнял указательный палец Эндри, заприметив недовольство Роддварта. — Ты прекрасно понимаешь, что нам не за чем и без того раскалять обстановку в междуречье. — он сказал это так твердо, как мог, что его незаконный сын сразу осекся, потупив взгляд. Ему даже на мгновение показалось, что он прозвучал так же серьезно, как некогда его отец, лорд Эрвин. Вот она, анварская кровь.

— Милорд, вы могли бы дать мне хотя бы звание хранителя этих наделов от вашего имени! — положил руку на сердце Чадд, бросив это Роддварту, как последнюю надежду. — Дать мне доказать, чего я стою! Я не позволю этим крысам раздирать вашу землю! Искупить свои ошибки и…

— Твой отец все сказал. — строго ответил ему Родди. — Нам незачем подливать масла в эту кипящую сковороду. Хватило бы сил потушить хоть то пламя, что и без этого занимается. — сказал, как отрезал, он.

БЛУДНАЯ ДОЧЬ

«Воистину верно то, что кроме слова мира, Пророчица принесла нам и слово меча, без которого огонь ее затух бы посреди бушующих бурь пустыни. Вера в сердце вашем излечит ваши раны, как блаженный огонь растапливает мертвый лед. Но там, где силен дух, слабину дает плоть. И веру во плоти, в отличие от веры в сердце, может искоренить телесный бич. Для того жар пламени может придавать форму даже стали. В защиту вам, чтобы вы могли перековать серпы свои на клинки.»

Ирхен Синарий, труд «Постулат»

Птица на королевском стяге жадно впилась когтями в обруч короны. Потрепанный черный парус казался выцветшим на безжалостно палящем в море Соляре. Когда корабль причалил к пристани, его посчитали еще одним королевским послом, прибывшим в порт, как рассказали им с Дейвиеном мальчишки. В общем-то, так оно и было, если бы не одно но, которое перевернуло следом за собой весь дворец вверх дном…

Тамиран проснулась под покрывалами, прижимаясь к крепкой руке Редмаунта с той стороны, где ему не нанесли рану. Обычно, вечером, перед сном, она обрабатывала ему место удара. Рыцарь, конечно, морщился, но выдерживал боль как настоящий мужчина. Красно-черный отек на месте перелома уже сходил, но лекари сказали, что ему все еще только предстоит поправиться. Дейв все говорил, что это пустяк. Он уже получал переломы и легкие вывихи, когда его спешивали с коня на турнирах. Но здесь дело обстояло иначе. Каждый раз, обрабатывая его рану смоченной отварами тряпкой, девушка морщилась от одного только ее вида, напоминавшего ей и о собственной опрометчивости и о том, какие беды они сюда принесли.

Они завтракали, когда новость о причалившем когге с королевскими парусами и стягами, достигла дворца. Дейв неохотно и осторожно уминал кашу с нарезанными фруктами, а сама Тамиран ковыряла ложкой в сваренном вкрутую яйце, когда к ним постучался Кермит, сообщая о том, какие вести принесли во дворец. Дейвиен, заслышав это, мигом поднялся, оставив свою размякшую кашу и попросил помочь ему накинуть камзол. Тамиран тоже оделась в первое приличное попавшееся платье, поспешив за ним. Грубо говоря, завтрак у них не задался, как и утро во всем Ишероне.

— Предательство! — провозгласил бородатый старый рыцарь, удивительно как еще не рассыпавшийся на песок в свои года при таком-то доспехе. На днях он прибыл сюда, как посол с маркой королевского доверия.

— Как это понимать? — спросил у прибывших сир Томас Тенс, первым из людей лорда Шеппа вставивший свое слово. Сам толстяк, распластавшись в своем троне, скривив губы, глядел на прибывших под стягом короля людей.

Большинство из них было фаррскими моряками. Те, кто привели сюда корабль. Они молчали, и речь вел, в основном, рыцарь в красно-синем камзоле поверх доспеха. На его щите в тех же цветах красовался серый, сжатый, как для удара, кулак. Присягнувший Грандстоуну рыцарь Стонфистов явился во двор лорда Шеппа не много не мало тоже с маркой королевского доверия. Однако подписанной другим королем.

— Я прибыл сюда именем нашего владыки Мьора Роллада, — повторил рыцарь Стонфистов, обращаясь к лорду. — вашего короля! Носителя Лучезарной Короны! — заявил он, поглядывая на присутствующих.

— Гнусные предатели! — заявил старый рыцарь молодого короля, положив руку на свой меч. — Вы явились сюда подстрекать людей к измене?!

— Сир Брендан, — приподняв руку, обратился к нему лорд Шепп. — не обнажайте меч в моем чертоге. Эти люди — все же, тоже послы…

— Они предатели! — заявил, промямлив, лысенький спутник рыцаря.

— Мы здесь для того, чтобы сообщить вам прискорбную новость о смерти старого доброго короля Гавейна, — заявил, недовольно смеряя взглядом Брендана из Ардвена, приплывший морем посол. — и о том, что брат его, лорд-хранитель Роллад, героическое имя которого известно всем, был назван преемником его и наследником и увенчан Лучезарным венцом Короля Светоносного Сокола! Да горит его пламя…

— Да сгори ты в пламени, предатель! — ткнул в него пальцем седой Брендан, сделав шаг вперед. — По какому праву брат короля украл корону его сына?!

— Король Роллад из рода Мьоров был назван преемником брата, Его Светлейшества Гавейна, на смертном одре почившего нашего владыки! — заявил рыцарь из Стонфистов. — При знатных лордах Грандстоуна и близлежащих островов на него возложили вековой венец предков, а…

— Что за вздор? — нахмурился Томас Тенс. — Мьор Йорран, старший из сыновей короля Гавейна… — начал было командир стражи.

— Был отстранен в пользу брата старого короля, лорда-хранителя. — твердо заявил островной рыцарь. — Я пришел сюда с маркой его доверия, чтобы вы могли принести свою клятву Его Величеству Мьору Ролладу.

— Даже если то, что вы говорите — правда, — хмыкнул Уальдмар Шепп. — и старый король Гавейн по какой-то причине отлучил своего старшего сына от царствования, у его остались еще двое. Мьор Барри, Мьор Деммьен, они…

— Владыкой и преемником был назван лорд-хранитель. — нахмурился Стонфист. — Единственный, кто способен даровать Короне мир!

— Краденой короне! — выпрямился Брендан из Ардвена. — Венец королей принадлежит Мьору Йоррану, сыну и наследнику короля, а то, о чем вы сейчас здесь говорите, сир, если можно к вам так обратиться, это — измена!

— Сир Брендан прибыл сюда и уже оповестил нас о почившем Мьоре Гавейне, к вашему сведению, — строго заявил Стонфисту лорд Шепп. — он тоже снабжен маркой королевского доверия. Подписанной сыном старого короля и, по всем правдам, его преемником.

— Молодой принц действительно первый, закон и традиция… — заявил присутствующий лорд Перрис Китс. Его люди согласно кивали.

— Дядя не может украсть право у сына. — согласился с отцом Лео Китс.

— Слово короля — закон. — сказал Стонфист. — И теперь королем стал Мьор Роллад. Если вы отказываетесь признать это слово, и его право, как вашего нового властелина, лорд Шепп, я должен расценивать это как отказ от присяги? — бросил рыцарь взгляд на толстяка. Тот насупился.

— Я уже дал присягу. — процедил он. — И она принадлежит законному лорду и наследнику Мьора Гавейна. Его сыну.

— Пусть тогда каждый в этом зале увидит, услышит и засвидетельствует то, как владыка Ишерона предал корону! — громогласно заявил рыцарь, осматривая всех присутствующих. По утру тут собралось не так много людей, как вся знать, что присутствовала на церемонии клятв. Но придворных было достаточно, чтобы их возмущение и ропот заглушили своим недовольством слова прибывшего рыцаря.

Тамиран, вместе с напрягшимся Дейвиеном стоявшая позади более знатных присутствующих, тоже помялась, взяв рыцаря за руку. Тот молча поглядел на нее и покачал головой. Лорд Шепп, сжав кулаки и покраснев от ярости, шмыгнул носом, приподнявшись в кресле. Сир Томас Тенс, пригнувшись, прошептал ему что-то на ухо. Тот, покачав головой, столь же тихо ответил ему, пока стражники восстанавливали в зале порядок.

— Сир, — обратился к прибывшему владыка Ишерона. — вы в моем городе как посол, чьим бы именем не подписана ваша марка… посол семьи Мьор, потому и только потому я не прикажу вырвать вам язык за вашу наглость!

— Лучше сказать — за правду! — ответил ему рыцарь.

— Позвольте мне выступить против него! — вновь указал на свой меч сир Брендан. — Этот предатель оскорбил вас! И нашего молодого короля! Я вызываю вас на поединок! — клинок Ардвенского рыцаря выскользнул из ножен наполовину. — Вы предатель и умрете, как предатель!

— Обнажить его целиком не хватает сил, старик? — фаррский рыцарь тоже обхватил рукоять своего меча. Его соратники и матросы сделали то же самое, но лорд Шепп стукнул кулаком по своему креслу и встал.

— Отставить! — бросил он на весь зал. — Прекратить! Я запрещаю любое кровопролитие в этом зале, в моем дворце и в моем городе! — тряхнув телесами, он обратился к островному рыцарю. — Я принял вас, как посла, и выслушал, как посла. Ваша ложная марка ничего не стоит и доверию ложного владыки грош цена! У вас есть время до того, как Соляр зайдет в закат, чтобы забраться на свой корабль и убраться обратно в море, из которого вы привезли мне свои предательские речи! — мощным басом заявил ему лорд Уальдмар. — Иначе вы окажетесь в казематах под башнями стражи и в кандалах отправитесь на суд короля вместе с сиром Бренданом. — кивнул на стоящего рядом старика владыка Ишерона. — Вы поняли?

— Милорд, кажется это вы не поняли, я… — стиснул зубы посол.

— Вы меня поняли? — указал ему на дверь толстяк. — Время — до заката!

Молчаливо меряясь взглядами с толстяком, рыцарь из Стонфистов, наконец, убрал руку с меча и, сделав шаг назад, с кислым выражением лица кивнул, так неохотно, как мог. Он развернулся и пошагал прочь. Его люди и моряки в засаленных, слегка промокших, одеждах, сделали то же самое, направившись за рыцарем. Черный стяг в руках знаменосца, идущего за ними, лениво покачивался на ветру. Двери захлопнулись и зал вновь заверещал и загудел. Все восклицали и роптали друг с другом.

— Такого наглого заявления о предательстве нельзя было терпеть, — сказал лорду Шеппу сир Брендан из Ардвена. — нужно было заключить его в кандалы, он принес смуту на эту землю!

— Если лорд-хранитель Роллад действительно вознамерился… — помялся его спутник. Однако зал полнился гулом и никто его не услышал. Стража, помолотив копьями, слега поуняла шум, но возмущение еще стояло в зале.

— Пускай он вернется к своему владыке и передаст, что Ишерон верен законному наследнику короля Гавейна. — ответил сир Томас Тенс.

— Ничего хорошего такие вести не предвещают. — вставил Перрис Китс.

— Так что же это значит? — обратился к Дейвиену стоящий рядом Лео Китс.

— Значит, что королевская кровь не поделила короны. — вздохнул тот.

— Это же… сир, мы… — ютившийся рядом с ними Кермит заволновался.

— Сир Томас, — бросил своему командиру Уальдмар Шепп. — убедитесь, чтобы посол Мьора Роллада отплыл ближе к ночи без происшествий. Мы приняли его и негоже, если в городе начнется волнение. Нам и без этих дурных новостей его достаточно…

— Он сказал, что хранитель увенчал себя Лучезарной Короной, — воскликнула леди Икарис из зала. — но разве принц Йорран…

— Король Йорран намеревался устроить церемонию коронации, когда получит венец своего отца! — ответил сир Брендан, ступив вперед.

— И как же он теперь его заполучит? — подал голос хиленький родич Дейва.

— Смута принесет за собой войну, — спокойно, но обреченно, сказал за всех лорд Перрис. — вот что будет, скажу я вам.

— Война? — раздалось по залу. Леди охали, а мужчины кривились.

— Ох, гори оно огнем… — помассировал глаза Уальдмар Шепп.

— Позвольте, но ведь носителя Лучезарной Короны должен признать жреческий собор, разве они уже собирались? — сказал Джесси Редмаунт.

— У королей есть кони, мечи и пики, вот какой собор ждет нас, если жрецы не придут к единогласию. — хмуро молвил сир Томас Тенс.

— Никакого единогласия, кроме правды быть не может и не должно, — махнул рукой Брендан Ардвенский, королевский посол. — это измена и предательство! Хранитель украл эту корону! Об ином не может быть и речи ни у жрецов, ни у кого-либо еще!

— Надобно ли нам собирать рыцарей? Латников? — голос не так давно проснувшегося лорда Перриса звучал устало. Впрочем, эта новость по утру ошарашила не его одного. — Короли призовут свои знамена?

— Король у нас только один. — строго вставил сир Брендан.

— Если сын и брат Его Светлейшества Гавейна призовут лордов короны на войну, никто не будет в безопасности… — почесал затылок сир Джесси.

— Это мы уже поняли, сир Редмаунт. — хмыкнул недовольно лорд Шепп.

— Я говорю о том, что за Полумесяцем пристально будут ждать того, когда наша земля истечет кровью, чтобы полакомиться ей! — вставил рыцарь.

— Нам нужно уповать, чтобы жрецы были единодушны и не допустили в стране нового раскола. — кивнул, соглашаясь, Томас Тенс. — Ицхи уже начинили нам проблем тут, а если война…

Тамиран, обеими ладонями обнимающая руку Дейвиена, переглянулась с ним. Рыцарь молчал, пока остальные принимались спорить о том, когда ирхены во всем королевстве созовут совет, стоит ли слушать их, если они решат поддержать узурпацию короны или и вовсе выдвинут своего ставленника после смерти короля. Эти споры наполняли зал и люди принимались орать пуще и громче прежнего, лишь бы каждого услышали.

— Это все дурно пахнет… — приподнявшись на мысках поближе к рыцарю, прошептала ему на ухо Тамиран. Тот с недовольным видом, кивнул.

— Знаю. — только и ответил он. Это поселило в девушке еще большую тревогу. Если начнется война между этими королями огнепоклонников, они созовут рыцарей и будут бить друг друга до изнеможения, стараясь вырвать друг у друга корону, как псы, заприметившие кость. Таковы эти иноверцы, всегда говорил дядя Саиф. Или это были слова отца?

Когда смута тронула прежний, арвейдский род, никакие жрецы, советы ирхенов и проповеди не спасли их сказочную корону. Тамиран много слышала об этом при дворе. Старые лорды еще помнили то время, когда они сражались, арвейды не забыли своего унижения, а любовь к суровым фаррским властителям на морских скалах, вырвавших себе царство и железным кулаком сдавивших всех прочих претендентов, любили далеко не все. Мьор Роллад, брат короля, был на слуху у многих. Он разбил врагов своего брата на суше и на море. Слыл опасным военачальником и крепким бойцом. Тамиран думалось, что такой от войны не побежит, разве что навстречу. Ей не было дело, на чьем челе горит проклятая корона, но то, что обнажится сталь и польется кровь, еще большая, чем уже выступила из ран на ишеронской земле, напрягало ее в полной мере.

— Нам стоит собрать патрульные и сторожевые корабли поближе к городу, милорд. — сказал владыке сир Тенс. — Если беда нагрянет с моря…

— Соберите. — скривил губы Шепп, поглаживая подбородок. — И напомните рыцарям, присягавшим моему отцу и деду о своем долге. Если король Йорран созовет знамена, мы должны быть готовы.

— Конечно, милорд. — поклонился, согласно, Томас Тенс.

— Беда придет с моря, только если у Мьора Роллада будет известность в нашей присяге, — сказал Лео Китс. — если бы этот посол…

— Нет. — строго возразил лорд Шепп. — посол есть посол. А я властвую над многотысячным портовым городом. Может вам, в долинах Фарвейда, и привычно укрывать вести среди лесов и полей, сир Лео, но тут, когда корабли прибывают денно и нощно, а моряки судачат в портах, редко что может укрыться от молвы. — насупился Уальдмар. — Если бы я и пленил посла… или «придержал» его, через день об этом знал бы весь порт от шлюх до нищих. Гвардия любит подвыпить в корчмах, верно, сир Томас? — с легким недовольством покосился он на капитана. Тот пожал плечами.

— Таких вещей не скрыть. — погладил свои усы командир. — Да и в городе полно глаз и ушей. Не посольский рыцарь, так прочий моряк, отбывающий к северу через Грандстоун донес бы эту весть леди Дее и…

— Принцесса Дея! Вот чья это вина! — воскликнул лысый щуплый посол.

— Все знают о ее темных делах. — кивнул сир Брендан. — Быть может и здесь, в городе, у нее есть глаза и уши.

— Леди Дея была на Грандстоуне, когда мы отбыли оттуда… — задумчиво процедил сир Джесси Редмаунт, поправляя свой плащ.

— Она ведьма и шлюха, это всем известно! — прыснул посол. — Вот кого явил на свет лорд-хранитель. Это кара за его деяния. Дочь-блудница, якшающаяся с отребьем, шлюхами и демонами. Держу пари, это она отравила старого короля Гавейна! И нашептала отцу украсть корону у кузена! — воскликнул он. Зал вновь наполнили возгласы.

— А если и здесь у нее есть глаза? — покосился сир Джесси. — И уши…

— Тогда пусть слышит наши обвинения! — тряхнул кулаком посол и его спутник, старый рыцарь, кивнул, подтверждая. Тамиран устало опустила глаза. Кермит, стоящий рядом, тоже выглядит слегка напуганным. Обычно беззаботный и упорный мальчонка, сейчас он переживал.

Как ветер, эта новость пронеслась по городским переулкам и, как верно заметил лорд Шепп, еще до полудня каждая кухарка, паж и стражник шептались друг с другом о том, что назревает противостояние родичей почившего короля. Кермит, и тот взволнованно расспрашивал Дейвиена, что его сир обо всем этом думает. Редмаунт, в свою очередь, был немногословен.

— Когда лорды не могут поделить кусок земли — дело одно, — сказал своему юному родственнику Дейв. — но короли, перетягивающие на себя корону — это беда совсем другого масштаба. — сразу видно было что ее рыцаря эта новость ой как не обрадовала. Он, и без того хмурый и часто кривящий лицо от раненого ребра, теперь совсем уж посмурнел.

— Значит челядь верно болтает? — нахмурилась Тамиран. — Война?

— Династических споров во времена арвейдских королей было предостаточно, — ответил ей рыцарь. — дети первых и вторых жен, близнецы, из которых неясно, кто первым родился на свет, и споры о том, кто является законнорождённым ребенком. Лучезарная Корона видела множество препирательств о том, на чьем челе она краше…

— И? — покосилась на него девушка. Она плохо знала историю северных королей из арвейдов. Только со слов Дейвиена, по большей части. Леди Джесайя и сестрица Ницаях, тоже прелестные арвейдки, были все же из другой, восточной масти, и о своих родичах за Полумесяцем знали больше, чем о тех, что не удержали у себя Лучезарную Корону.

— И далеко не все из них заканчивались кровопролитием. — ответил он.

— Как же владыки разрешали это? — задумалась она. Дейв кивнул своему оруженосцу, как бы давая ему знак. Кермит сразу выпрямился.

— Миледи, это решал жреческий собор. — заученно сказал он. Мальчику, как и всякому из юношей, что хотят в будущем оказаться помазанниками в рыцари, следовало учить устные предания и догматы их веры. Поскольку рыцарские ордена непременно были связанны с огнепоклонничеством. — Ирхены, старшие из жрецов, собираются в Великой Часовне, где некогда, по легендам, Те-Что-Узрели-Огонь, склонили колено и поклялись в вечной верности Королю Светоносному Соколу. А жрецы Пророчицы Заранны, Огнедержительницы, возложили на его чело пылающий венец! — он протараторил это так отчетливо и зычно, что сразу было видно, как он долго и упорно заучивал устные предания зараннийцев.

— Значит, жрецы будут решать, кто король? — задумалась Тамиран. Это напомнило ей о других историях, что сама она учила в детстве. Саийицава рассказывает, что милонны, горделивые провидицы с Храма Песен, что в Хрустальном Заливе, тоже взяли на себя право решать, что является священным, а что нет, и уверяли, что одни лишь они слышат, что шепчет Вечность. Они пытались злословить и обличить Ицхиль, боровшуюся против их власти. Обвиняли Дочь Полных Лун в еретичестве, в расколе и искажении ниспосланного людям божественного послания. Они очерняли ее и мечтали погубить. Но даже после того, как они думали, что восторжествовали, на них обрушилась кара и своды Храма рухнули, надолго поумерив их спесь.

— Жрецы попытаются. — сказал Дейвиен. — Но все они, с разных концов страны, от Арвейдиана до Арвира различны и в догматах, и во мнениях… Но даже если нам повезет, и они придут к соглашению, это мало что значит.

— Почему же? — куснула губу Тамиран. Саийицава, напротив, говорила о том, что слово божественных посланников есть закон. Впрочем, в чужой вере чужие правила. Ей всяко трудно было уследить истину, которую пытались донести до своей паствы эти разномастные жрецы и их устные предания.

— Их слово много значило до Конкордата. — заученно сказал Кермит.

— Теперь без Красных Солнц и с россыпью непрямых королевских потомков, не слово жрецов решит исход. — вздохнул Дейв. — А слово меча.

ОЗАРЕННАЯ ЛУНОЙ

«Нет избранных среди смиренных,

Для всех открытый в Вечность путь,

Коль кто испить желает правды,

Дай чашу ты, не обессудь.»

«То, что говорила Она», перевод ан-Фахриса,

поэтическое переложение на стихи Люпиниона

— Сар-хи… сариц… — Данни Каранай забавно хмурил брови, пытаясь прочитать написанное. Ему, никогда в жизни не бравшемуся за иной язык, кроме младшего арвейдского, сор’йир представлялся непостижимым.

— Это читается как Сар-иц-хвар. — по слогам проговорила она, с трудом сдерживая улыбку. Так они с сестрой Ницей учили Хаям читать.

— Ох, мне никогда не одолеть эти «сар» и «иц»… — покачал головой Данни, с прищуром рассматривая страницы книги. — Язык сломаешь…

— Я же объясняла, «сар» — это клинок, а «иц»… — протянула она палец к начертанным в Саийицаве письменам на коленях мальчика.

— Луна. Я помню. — он сделал глубокий выдох, надув щеки, почти как ребенок, которому никак не дается что-то простое. Аайя смиренно отведя глаза, все же позволила себе улыбнуться.

— Это он? — поднял голову на фреску с Дочерью Полных Лун мальчик. На ней Ицхиль действительно держала над головой хрустальный клинок.

— Да. Древнее потерянное искусство мастеров павшего Сор’Навира, — с благоговением произнесла она. — вот, видишь, он изображен здесь. — кончиком пальца она очертила выгравированный на вершине страницы изогнутый, как полумесяц, меч. На фреске он сложен из белого стекла и сияет при свете. — Клинок из лунного хрусталя.

— Какая глупость… клинок из хрусталя. — хмыкнул Данни.

— Это заблуждение погубило многих вставших на пути Дочери Лун, — нахмурила бровки Аайя, но не стала сильно возмущаться. Теперь то она понимала, что Данни почти, что дитя. Он ничего не знал о заветах Вечности и о том, как устроен мир. Немудрено, он ведь поклоняется огню. Мотыльки тоже летят на свет, не зная, что он погубит их. — лунный хрусталь тверже железа, если подчинить его себе. Он отливает светом, упавший с неба.

— Как можно подчинить себе хрусталь? — покосился на нее Данни. Как же мало он знал и как долго блуждает в темноте? Аайя вздохнула.

— Небесный дар не так прост, как стекло, Данни Каранай. — она представляла, что поясняет это совсем младенцу. Впрочем, от Хаям мальчик отличался непониманием и постоянно задавал вопросы, ответ на которые уже много сотен лет заключен на страницах священной книги. — Он хрупок, как и всякий камень. Но если избранник Вечности обагрит его своей кровью, водой жизни, впитавшейся в него, меч этот сразит любого его врага.

— Стекло не впитывает кровь. — опять возразил ей Данни, хмыкнув.

— Песок — это стекло, Данни Каранай. — улыбнулась, вновь узрев его неведение, Аайя. — Впитает ли песок твою кровь, если она прольется?

— Но как хрусталь может… — он помотал головой. — Да и свет…

— Ты видел, как сияет Перст на горизонте ночью, Данни? — приподняла брови девушка. Конечно же он видел. — Обелиски впитывают свет днем и отдают его ночью. Также и лунный хрусталь. — она запустила руку за пазуху, к явному удивлению Данни и, порывшись, извлекла оттуда свою подвеску. Маленький хрустальный полумесяц слегка переливался в падающем посреди лунария свете. — Видишь, как он сверкает? Свет льется внутри него, как за стеклянной завесой. Будто в сосуде. — она повертела в руках подвеску, чтобы он мог рассмотреть чудесно сияющий подарок.

— Воу… — поерзал Данни, одернув капюшон. — это лунный хрусталь?

— Это дар. — она убрала его обратно. — Лунные циклы определяют всю нашу жизнь. Погода, ветры, приливы и отливы. Судьба и само время подвластно им. Очи Вечности, они непрестанно следят за нами.

— Следят? — Данни покосился наверх, к центру зала, оглянувшись через плечо. Туда струился свет ИцРоана. Он прищурился. — Как глаза?

— Нет. Это лишь образ. Дар Вечности, чтобы мы не забывали о том, что она видит нас. — ответила Аайя. — Многие ошибочно думают, что раз Луны светят лишь ночью, то днем Вечность слепа. Это не так. Вечность повсюду и от взора ее ничего не укроется…

— Повсюду? — Данни Каранай, как малое дитя, вновь оглядел зал лунария. То ли решил увидеть Вечность, то ли вновь осторожно осмотрелся.

— Всегда и везде. — кивнула Аайя. — Всегда была и всегда будет.

— И нас сейчас видит? — легонько улыбнулся он. У девушки это улыбки не вызвало. Она не вершит ничего дурного, но все же в глубине души понимает, что ей, возможно, не стоит пытаться. Как может она возложить на свои плечи такое бремя? Сама она лишь скромная слуга, как и прочие. Ей ли поучать чужого мальчика истине, когда сама она еще столь мало прожила?

Ночи, ранее непосильные, казались ей легче и мягче теперь. Она все еще не могла нормально спать, но теперь вместо кошмарных знамений, если сновидение поглощало ее, снился ей только Данни. Голубоглазый мальчик с волосами цвета бушующего пламени. Может ли это быть знаком? Вечность посылает ей картины прошлого или будущего? Нет. Она ведь всего лишь дитя. Или была им? Теперь, когда у Аайи выступила лунная кровь, она уже не должна думать, что ребенок. Боль под животом иногда скручивала нутро и заставляла стиснуть зубы. Но это испытание для каждой женщины. Кровь лона, кровь жизни, цена за право рождать детей.

— Это нелегко осознать, Данни, особенно если долго бредешь в темноте. — пояснила наконец ему Аайя. — Но путь Вечности всегда озарен светом. Звезды и луны распростерты перед нами. Они бесконечны, куда не взгляни. У небесного ковра нет начала и нет конца. Но всегда есть сияние. А когда тебя обволакивает свет, нельзя укрыться от взора.

— Взора Вечности? — он все еще смотрел на нее, словно слепец.

— Вечность во всем вокруг. Во мне и в тебе, в земле и в небе. — строки, которые она знала наизусть. — Нельзя скрыться от самого себя, Данни.

Истина давалась ему нелегко. Но мальчик был не из тех, кто навеки слеп и чьи глаза запечатаны и незрячи. Он искренне хотел понять. Аайя слышала это в его голосе, различала в тени сомнения на аккуратном лице, видела блеск, отражающийся в его голубых, глубоких глазах. Данни Каранай вновь опустил их на страницы древних текстов. Сор’йир, письменность которого для каждого, кто в первый раз соприкасался с ним, представлялся ему непостижимым. Знаки, изогнутые, как полумесяцы. Буквы, вьющиеся и сплетающиеся, как нити в полотне. Слова и предложения, абзацы и строки, выгравированные в Саийицаве, напоминали речные потоки, протекающие по страницам. Взвивающиеся пеной буквы, завязанные в уздечки, сменялись гладкими и ровными, как морской прибой, и, следом, снова извивались, собираясь в одно полотно. Учиться читать и различать их — как постигать умение говорить для младенца. Впервые осознать вечную красоту Слова.

— И это тоже «иц»? — щурился, пытаясь прочесть, Данни Каранай.

— Ица. Первозданное творение. — сказала ему Аайя. — От крови и лона ее исходит весь род людской, поскольку не было иных в начале времен.

— Вы считаете эту Ицу матерью всех людей? — прищурился мальчик. — Но это… невозможно. Если не было других, как же женщина могла родить…

— Ица была отрешена от пола. — пояснила она. — Мужское и женское начало отделились от нее после, когда сотворенная Вечностью родила детей. Дюжина чад и дюжина колен, так считается. От них происходит весь род людской и все мы: ты, Данни, и я и прочий человек — потомки Ицы.

— Если все люди друг другу родичи… — поморщился он.

— Это так. И все народы однажды соберутся воедино, когда Вечность подарит своим верным слугам возрожденное Дитя. — в ее голосе вздрогнул холодок от одной блаженной мысли о том, чтобы увидеть это знамение. — А до тех пор каждый человек понесет свою ношу. Испытание для духа его.

— Зачем же тогда испытывать людей? — возразил Данни Каранай. — Если все мы потомки этой Ицы… и мы столь несхожи…

— Так ли несхожи? — приподняла брови Аайя. — Потомки Ицы, после ее падения, разбрелись по свету. Но и ты, и я, и всякий прочий, человек при двух руках и ногах. Нас одарили разумом и душой, которая, в отличие от этого тела, никогда не исчезнет в Вечности. Но человек должен быть достоин такого дара. Для того жизнь наша и есть, чтобы доказать, что дар этот ниспослан нам не зря. — погладила свои пальцы взволнованно девушка.

— Падения Ицы? — уцепился за ее слова Данни. Она печально кивнула.

— Вечность дала ей право распоряжаться землями, что сотворила для жизни. Воды и небеса, растения и камни, и каждая тварь земная, — так странно было рассказывать известные вещи незнающему. — все это было вверено ей во владение. Она была вольна сотворить все что угодно и это ее погубило…

— Погубило? — Данни Каранай и впрямь хмурился, задумываясь, как дитя.

— Вседозволенность порождает грех. И Ица стала первой, кто поддался ему. Облеченные в плоть, мы часто предаемся мимолетному соблазну… сладость мига прелестна, но она отворачивает от Вечности. От пути, которому нет конца. — она легонько облизнула подсохшие губы. —  Все люди, как потомки Ицы, подвержены этому греху. Плоть манит нас, и мир облеченный плотью таит множество опасностей для вечного пути.

— Разве же это не естественно? — пожал плечами он. — Наслаждаться жизнью? Зачем иначе создавать мир… таким… манящим?

— Мир сотворен таким, каким задуман. — твердо вставила девушка. — Но человек потерян и забывчив. Мимолетная красота привлекает его. Отводит его взгляд на яркую вспышку, которой суждено померкнуть. Как падающие звезды в небе, Данни Каранай. Люди думают, что они проносятся, чтобы донести до Вечности их желания… но на деле, они просто исчезают, как и то, что люди шепчут им. — Аайя осторожно осмотрелась. Она говорила тихо, но в лунарии все равно пока никого не было. — Не дай мгновению унести тебя, Данни. Есть лишь один путь, который не ведет в забвение.

— Зачем тогда человеку воля? — вновь задался глупым вопросом он. — Выбирать то, что запретно? Ядовитые плоды? Чтобы… что?

— Человек раб своего желанья. Подаренная Вечностью свобода пожирает его, как погубила и Ицу, первое из творений. — пояснила она. — Для того верным Вечности детям и дано было слово, заключенное в послании милонн. Но и те предались греху и возгордились. То, что говорила Ицхиль — это завет для тех, кто не хочет сбиться с пути… — положив руку на Саийицаву ответила Аайя. — Чтобы человек прозрев, мог сковывать худшие порывы.

— Сковывать? — нахмурился Данни. Такое, видно, его не устраивало. — Пф, вот такая вот у тебя правда? Неужто люди не могут прожить без цепей?

— Цепью держат раба и животное, — возразила Аайя. — человек же волен сам удержать себя. Не тянуться к греху даже если руки его не прикованы. Вот сильнейшая воля. Праведность. — Данни не нашел, что ответить.

Наблюдать, как мальчик, который даже старше ее, впервые открывает для себя какие-то истины, было для Аайи так странно, что она ощущала себя гораздо старше. Он, задавая свои вопросы, иногда не знал вещей, которых саму ее учили сызмальства. Не знал того, на чем был воздвигнут ее мир. Когда он пробрался сюда в первый раз, Аайя была напугана. Когда явился во второй, сжалилась. В третий же, кажется, прозрела. Данни Каранай, несомненно, пришел сюда из-за страха. Он боялся, как боялись и все. У отцовского поместья ежедневно и ежечасно собирались простолюдины, такие же их братья и сестры по вере, как и прочие. Господин Раид приказал соорудить для них крытые жилища, достать чистой воды в реке, выше по течению, чем исходит черная жидкость, раздать всем прибывающим еды. Солонины и простого хлеба хватало всем. Жители селений к югу помогали прочим молоком и яйцами, давали муку и даже птицу. Но найти для всех место было невозможно. Кто-то принял родственников и знакомых в своих домах, но многие все еще были без крыши над головой. Недостатка в еде не было. В конце концов, плоды можно было найти и на деревьях, а те из мужчин, что половчее, отправлялись к морю, вылавливать рыбу. Женщины тоже помогали своим мужам. Собирали устриц и проверяли крабовые ловушки. Но мужчины в доме уже говорили, что с наступлением холодов плодов поубавится, а рыба отплывет на нерест. Тогда у людей упадет не только дух. «Молитвой плоть не прокормить», заявил отцу дядя Саиф.

Все боялись, что будет только хуже. Отцовские жены жаловались, мужчины негодовали, принимая все новых и новых изгнанных. Ночью в лагерях для переселенцев загорались костры, поскольку ночи могли быть очень холодными. А кроме костров загоралось и недовольство. Некоторые в открытую просили отца выступить и прогнать анваров обратно, но господин Раид смиренно говорил им, что они с мужчинами разберутся. Он поручил Тайалу с стражами останавливать тех, кто решался с оружием вернутся в свои дома и пустить горцам кровь. Евнуху отец наказал помочь слугам обеспечить всех страждущих провизией. Тот, будучи взращенным в Доме Слуг на Сефиде прекрасно управлялся со своими обязанностями и через пару дней все меньше прошений о провианте поступало от приходящих. Но тем больше люди грозились отомстить анварам, стравливающим их из родных домов. Аайя ненароком слышала даже разговор стражников у поместья. Те тихонько роптали и недовольствовали, но не злоумышляли против отца. Весь гнев был направлен на их соседей и Данни Каранай, как никто другой, понимал это и его сердце брал страх. Он не раскаивался перед ней в том, что делает его семья, но Аайя читала это раскаяние в его глазах, пускай и уста его были закрыты. Глаза иногда говорят больше губ.

— А на той фреске, — кивнул он, переводя разговор, в сторону изображения, под которым Аайя заметила его здесь. — изображена битва, верно?

— Да. Ицхиль Хвироа. — сказала она. — Сражение в устье реки, которая получила это имя, обагрившись кровью Дочери Лун. Нам ниспослана благодать жить близ потоков этой священной воды.

— Вы почитаете Вены… ну, то есть, эти реки, потому что здесь сражалась Дочь Лун? — Данни Каранай пристально рассматривал изображение.

— Житие Ицхиль было бесстрашным, как гласят все Свидетельства. — Аайя подвинулась ближе, чтобы вместе с ним разглядывать картину сражения, заставляющее сердце трепетать. — Она сражалась за правду, и жизнь ее, когда Безымянная Мать обнаружила новоявленное Дитя в водах, была облечена устремлением с самого ее рождения. Многие ли могут сказать о своем пути то же самое? — прошептала Аайя.

— Выходит, эта женщина на первой фреске не родила ее? — мальчик был переполнен вопросами. Смиренно дав себе слово не выказывать брюзги о его незнании, она сделала глубокий вдох, принявшись пояснять.

— Некоторые ошибочно полагают, что Безымянная Мать явила на свет Дитя. Словно бы даже понесла ее непорочно. Но это ошибка. — указала на фреску Аайя. — Безымянная Мать потеряла ребенка у реки и воды унесли младенца, сраженная горем она, невольница за Полумесяцем, удалилась в пещеру, чтобы молить Вечность забрать ее вместе с мертворожденным. Однако, как гласит Саийицава, пещера отозвалась эхом и шепот, коснувшийся ушей Безымянной Матери, позвал ее к реке… — девушка осеклась. Ее и саму пожирало наваждение. Не потому ли, что Вечность тоже хотела что-то сказать ей. Указать, как Безымянной Матери?

— И там был ребенок? — по точеному лицу Данни переливался голубоватый свет, падающий с фрески, где женщина, склонив голову, обнимала Дитя.

— Вечность услышала ее мольбы и принесла ей утешение. — сказала мальчику Аайя. — Смерть забрала ее дитя. Вечность вручила ей величайшее благо. Она стала родителем для Дочери Полных Лун. Выкормила ее и взрастила той, кем Ицхиль обещано было стать.

— Воительницей? — он вновь обратил взор к сражению на реках.

— Избавительницей. — поправила его Аайя. — Той, кто наставит на путь.

— У нее в руках меч. Что же за путь? Путь войны? — покосился Данни.

— Свидетели со всех концов света знают Ицхиль, как смелейшую из творений. Дочь Лун видела свое предназначение. Путь был ясен перед ней. Она не блуждала в тумане, как прочие. — глаза слегка слипались, но Аайю было не сломить сну. — Апокрифы обещали всем верным пути Вечности Дитя. Ту, перед кем склонятся короли и расступятся воды. Та, над кем будет не властна смерть. И Дитя явилось. Свидетели от крови потомков Ицы склонялись перед ней и цари низвергались ее рукой, до тех пор, пока обманом хитрые милонны не вознамерились низвергнуть ее…

— Ты говорила, что Дочери Лун покорился весь мир… — возразил он.

— Покорится. Так было обещано. — строго возразила Аайя. — С тех пор и поныне, милонны отрицают, что Ицхиль была той, кто обещан Вечностью. Но их Новое Царство было сражено и те, кто не пошел путем Ицхиль, были низвергнуты. Ее именем, в главное Свидетельство, было воздвигнуто царство, о котором Дитя говорила. Милоняне были погнаны со своих земель, коли не преклонялись перед Ее словом. Они были прокляты и наказаны за предательство Вечности. И поныне растет царство ее, пока не покорятся ему все народы, потомки Ицы…

— Империя за Полумесяцем? — хмыкнул Данни. Для Аайи не было секретом, что ицхилитское государство, расположенное за горами, являлось страшным сном для огнепоклонников. Об этом прямо говорили и Тай и дядя Саиф. Госпожа Тарьям была родом оттуда. И даже брат леди Джесайи, сир Линерий, корнями восходил к восточным арвейдам. Она не стала тревожить и без того напуганное сердце Данни Караная еще больше, но правда была в том, что и короны огнепоклонников падут, когда явится новая преемница Ицхиль. Перерожденное Дитя, перед которым склонятся все колена Ицы.

— Дети Ицы были разобщены, когда мир был молод. — смиренно прошептала Аайя. — И вновь соберутся, когда придет его последний час.

— Последний час? — он опустил глаза. — Значит и миру придет конец?

— Нет страха в смерти, Данни. — прошептала она. — Смерти нет. Время властвует лишь над плотью. Вечность же обещает упокоенным вознесение… коли, конечно, тело твое не предадут огню.

— Я никогда не понимал, зачем вы зарываете тело в землю… — хмыкнул парень. — Для червей? Пламя очищает. Возносит душу к небу.

— Пламя пожирает. — поджала губы Аайя. — Почившему слуге Вечности возлагают в месте погребения меч и щит. Чтобы даже в посмертии он мог нести свою службу. Ицхиль нарекла это честью для каждого праведника.

— Даже в смерти людям нет покоя? — голос Данни прозвучал обреченно.

— Смерти нет. — только и сказала она в ответ, потирая в руке четки.

Будучи еще столь юной, она ощущала себя умудренной жизнью старицей, открывая для Данни Караная эти истины. Зачем она это делала? Может ли она, слабая, покорная девушка убедить иноверца в истине? Она не знала. Днем, когда все поместье было занято суетой с изгнанными с домов селянами, она либо сидела в полудреме в своих покоях, присматривая за Хадимом, либо проводила время в саду во внутреннем дворе. Бессонница и наваждения так изморили ее, что вся семья подмечала, как она почти спит на ходу. Травяные отвары леди Джесайи помогали ей. Лунная кровь больше не приносила такой боли. Но притупить боль — вовсе не значит избавиться от тумана в голове. Пока рана открыта, она все еще вытягивает из тебя жизнь.

Говорить вот так, в тени лунария, с чужаком, было бы постыдным позором, вроде того, что навлекла на себя Тамиран. Но сестрой ее двигала похоть. Слабость плоти. Аайя же вознамерилась открыть мальчику глаза. Мужчины жаждали крови и справедливого возмездия. Но сердце женщины должно быть мягким, чтобы смирять их гордость и не дать пойти тропою греха. Тай, знай он, что Данни Каранай приходит сюда, не позволил бы тому сделать и шага, обнажив свой клинок. Он говорил, что чужаков ждет расплата. Но Аайя знала правду. Правда была в том, что Ицхиль, Дитя Полных Лун, завещала отречься от мнительности. Все люди едины, все мы из колен детей Ицы. Многие из ее Свидетелей были чужаками. Иноверцами, чтящими истуканов и идолов, ложных богов. Однако Ицхиль, вопреки учениям милонн, продемонстрировала им чудеса. Славу Вечности. Милоняне считали, что чужаки слепы и подобны животному, в чьем разуме нет места для истины. Ицхиль воспротивилась этому. Она знала, что спасение людских душ в том, чтобы открыть глаза слепым, научить их, как чад, говорить и видеть. Дать им испить истины из источника Вечности.

Надежды в ее сердце на то, что Данни Каранай прислушается, было мало. Но он вернулся. Во второй раз, и в третий. Как любознательный ребенок, не иначе. Он приходил и она не могла погнать его. Аайя лелеяла надежду указать Данни истинный путь. Это может быть примирением. Как Ицхиль примирила Сефид во время свадьбы Саббах Великолепной, остановив назревающее кровопролитие. Всегда есть иной путь. И она надеялась провести Данни по нему. Он добрый мальчик. Открытый для истины. Но дорога ему предстоит долгая…

Когда он являлся, незримый, ночью, пробираясь сюда, она отвечала на всего его вопросы. И он приходил снова. В конце концов она показала ему Саийицаву. Проясняла мальчику непонятные для него строки. Учила, как читать на сор’йире, хоть ему и не давалось. Когда людей во время молитвы было много, Данни обычно не появлялся, но девушка, со странной надеждой разглядывала всех присутствующих на молебне. Мужчин и женщин. Данни Караная, в его балахоне и плаще можно было спутать в толпе. Часто ее сердце наполняла тревога, когда он возникал рядом. Но пока его не обличили и в нем горело стремление к познанию, она успокаивала себя.

Аайя рассказывала ему про Сор’Навир и его падение, про Безымянную Мать и встречу юной Ицхиль с милонной у берегов Хрустального Залива, об Свидетелях, великих и малых, битвах и преклоненных коленях. О Цав Рансгаре, Банке Черной Звезде, Саббах Великолепной, о порочном сыне Индавирском, о шестерых милоннах, обмане и предательстве. О шествии Ицхиль в кровоточащей короне и том, как лунные воды унесли ее в Вечность, забрав так же, как и явили на свет. Он слушал это внимательно, перебиваясь лишь на вопросы, которых у него была уйма.

— Но если Ицхиль погибла, разве дело ее не было проиграно? — сказал он.

— Она не погибла. — невежество некоторых его вопросов скручивало у Аайи в животе ком возмущения. — Она вернулась в Вечность.

— Я не понимаю. — насупился Данни Каранай. — Если милонны обманули ее, предали позору… разве не должны были люди забыть? Отвернутся?

— Правда всегда побеждает невежество. — потерла глаза Аайя. — Когда-нибудь ты это поймешь. Тело — это оболочка. Сосуд для человеческой души. Ты можешь погибнуть, можешь быть изувечен, но душу твою паче любого клинка изуродует только невежество и грех. Но сама она вечна, если ты ее не погубишь, Данни Каранай. — потирала жемчужинку четок девушка.

— И как же тогда спасти… свою душу? — он поглядел на нее, лунный свет отражался в голубых озерах его зрачков. Тонул в них, как в пучине.

— Открыть свои глаза, Данни Каранай. — открыть свои прекрасные глаза. .

ТРЕТИЙ СЫН

«Тот труден путь во тьме, но к свету

И истирая стопы в кровь, они пройдут,

Узнав ту правду, что в Вечность путь один:

Любовь.»

Из сборников ан-Фахриса

Глубокая луна ночью начала уступать. Синий свет, заставляющий небо сливаться с морем в единое полотно на горизонте, теперь переливался не так ярко и зарево Перста, где-то далеко отсюда, четко разделяло звезды на небе и их отражения в бескрайних водах Срединного Моря. Легкий сон позволил Данни Каранаю почувствовать себя внезапно бодрым, но этого прилива сил хватило весьма и весьма ненадолго.

Под подушкой на его кровати таился подпирающий голову, как камень, бумажный том. Сакрин Икарис не составило труда разыскать ему во всей огромной ишеронской библиотеке труды Люпиниона. Данни долго выслушивал ее причитания и восхищения о том, каким великим был арвейдский поэт, пока она выкладывала перед ним переплетенные тома самых разных размеров. Он сказал, что проникся идеей испить вина поэзии, глядя на своего старшего брата. И Икарис, впервые поумерившая к нему свой язвительный тон, выстроила перед Каранаем целую башню из сборников стихов, поэм и прочих трудов Люпиниона. Данни взял не все, а по правде интересовала его только одна. Ее парень и укрыл под своим спальным местом, пока остальные фолианты пылились на столе.

Читать при свече ночью оказалось труднее, чем Данни думалось. Он не был вовсе большим любителем чтения, и уж тем паче, ничего сам не писал, кроме, разве что писем в ответ для леди Майи Кайвен. Да и те, по большей части, под диктовку матери. Водрузив огромный том Саийицавы на колени и придерживая свечу рядом, в надежде, что воск не капнет на страницы, Данни, щурясь и кашляя от поднимающейся со страниц пыли, ощутил головокружение. От такого количества текста у него расплывалось в глазах. Книга, которую показывала ему Аайя, была исполнена и того безжалостнее для него. Чужой язык был для него как темный лес, в котором заблудиться так же просто, как спутать буквы сор’йира, так друг на друга похожие. Что-ж, спасибо арвейдским поэтам за их старания.

Люпинион мало того, что позаботился преобразить текст в стихи, которые было читать проще простого, так еще и прилагал к страницам сего поэтического священного текста сноски и пояснения. Они были не проще, чем пояснения Аайи, но иногда очень спасали, когда Данни запутывался в названиях от которых переплетался язык. Чего только не сделаешь… В попытках сблизиться с ицхской девочкой он, казалось, совсем потерял голову. Даже в первый раз отправляться к ней было безумием. Чем он думал? Любой, кто носит голову на плечах, отказался бы от этой затеи. Но Данни понял, что его ведет не разум. Сердце тянет его туда. Каждую ночь.

Зачем ему Майя Кайвен? Почем ему все эти придворные, пресные леди? Даже несмотря на бессонные ночи, он был готов часами напролет слушать взахлеб рассказывающую о своем представлении о мире Аайю Шайхани. Да, Шайхани. Как много в этом слове было заключено. Ее мягкие черты снились Данни Каранаю во сне. И даже наяву он бредил, вспоминая ее легкий шепот в полумраке лунария. Но она была из ицхилитов. А он Каранай, дитя гор, анвар. Если бы только он мог что-то сделать с этим. Но что? Однажды, пробираясь к лунарию, скрываясь в числе прочих, идущих на молебен, он заприметил Тайала. Тот, с людьми своего дяди, лорда Раида, сторожил эту часть междуречья. Каждый миг, каждый шаг, ему казалось, что Тайал, с высоты своего седла, увидит его. Обратит к нему свой взор и беды не миновать. Но он не видел. И не смотрел. Стражи Шайхани были заняты другими делами. Еще бы, учитывая, что творилось между Венами.

Сойдись он с Тайалом на мечах, ничего доброго из этого не вышло бы. Дейвиен, еще до ранения, хотел научить его обращаться с мечом. Но, как думалось Данни, из этого немногое получилось. Редмаунт рассказал ему пару приемчиков, продемонстрировал, как правильнее отражать удары и даже пару раз позволил ему ткнуть тренировочным мечом себе в доспех. Поддался, конечно же. Тайал Шайхани тоже рыцарь, хоть и ицх. Он служил в оруженосцах у сира Линерия, а тот был известным бойцом. И меч у него был не дать не взять сказочный, как говорила Аайя. Такой наверняка обучил Тайала получше, чем все, что смог преподать Данни Редмаунт. И ему бы никто не поддался. Как пить дать, если бы Тайал его заприметил, пролилась кровь и эта кровь была бы явно не Шайхани. Да и что за мысли такие, пустые? Он не великий воин, Тайала ему не сразить, да и с рыцарями тягаться у Данни в общем-то, не выйдет. А если бы и вышло, что сказала бы Аайя, узнав, что он пырнул мечом ее кузена?

— Данни, миленький, ты не завтракал! — постучала к нему кормилица.

— Да-да, няня, — лениво зевнул он. — я скоро подойду…

Он кое-как встал с кровати, натягивая рубаху, бриджи, сапоги. Пыльный плащ, и прочую одежку, в которой он ночью пробирался через материнский сад прочь из дома, он прятал в сундуке. Чтобы ни у кого не возникло вопросов. Днем, напяливая все тот же кафтан, он старался держать лицо, как ни в чем не бывало. Братья и родители, а также прочие жители поместья не то, чтобы сильно задавались вопросами, почему Данни заспанный и уставший. Все сейчас были такими. Отец проводил дни за исполнением лордского указа, дядя и прочие помогали ему. Вся родня, стража и придворные волновались и сон был для них меньшей из проблем. Особенно теперь, после визита королевских послов.

Поместье встало на уши, когда по нему пронесся слух о двух королях. Мать нервничала с утра до ночи, а дядя Эндри с отцом все болтали об этом и прочих государственных делах. Если начнется война и лордские люди отправятся маршем на север, под созыв знамен, не столь много у них будет помощников в сохранении хоть какого мира в междуречье. Отца это откровенно напрягало и он казался ужасно раздражительным. Нелегко быть лордом. Иногда Данни был рад, что родился только третьим сыном.

Парня мало задевало то, что не поделили между собой короли. Когда-то, юнцом, он мечтал стать воином, рыцарем с мечом и при коне. Брат его будет лордом, женится на мелкой противной толстушке Уельме Шепп, а Энрик будет помогать ему тут, да охотится, а сам Данни уйдет прочь, когда его помажут и нарекут сиром Данни. Он прославит имя своего отца и деда в сечах, сразив сотни врагов, именитых рыцарей, как и он сам. Сейчас Данни Каранаю это казалось не то, чтобы бредом, но несбывчивой юношеской мечтой. Даже ребячеством. Он и прочих оруженосцев-то не факт, что на мечах одолеет. Куда ему тягаться с Дейвиеном или тем же, гори он огнем, Тайалом Шайхани. А ведь они, право слово, не первые рыцари королевства. Он был наслышан и о Алом Рыцаре из Херестфаля и о Громовом Копье.

Сейчас Данни Каранай вырос. И в нем не горело желания отправляться куда-то за леса, поля и реки, класть свою голову в битвах за чужих королей. Да и кто-ж его возьмет, даже если бы он хотел? Отказать отцу он бы не посмел, да только лорд Роддварт и сам не позволит ему отправляться на войну. Часто третьи сыновья и незаконные дети испытывают судьбу в сражениях и турнирах, пока старших готовят наследовать лордство. Данни не светит не лордство, ни даже ратная слава. Да и нужно ли ему оно все?

В Саийицаве он вычитал одной ночью, что людям уже предписана их судьба. Как нити, она переплетается в паутине, сотканной Вечностью. И человек не в силах от нее убежать. Невежды, пытаясь, только сильнее путаются в нитях и до последнего думают, что избегут предначертанного.  Его судьбой было выйти за Майю Кайвен, на них возложили бы свадебные венцы в Часовне и она родит ему маленьких жеребят, как пошутила разок Тия. Данни было обидно, но он не подал виду. Кузина девица себе на уме.

Данни Каранай не понимал, почему он должен надеяться на судьбу, которую кто-то ему написал, почему он должен скреплять брачные союзы, подписанные не им, почему он обязан находиться в цепях своего долга? Долга перед людьми, перед семьей, перед народом и перед богами. И эти цепи казались ему тяжелее любых ран, ударов и стальных оков. Человеку нужно лишь идти за своей судьбой. Аайя говорила ему, шепотом в тишине лунария, что путь нужно только увидеть. Раскрыть глаза. Найржин Митран же говорил, что человек волен сам выбирать и что сердце ведет его. Так и кто тогда из них прав? В арвейдских сказках ангелы хранят судьбы великих героев. Ведут их и направляют их руку, чтобы сражать чудовищ. Заранна Огнедержительница же толкует, что судьба у человека в его руках. И каждый ирхен, найржин, зардат и хирик вторят этому ее устному преданию. Огонь пожирает. Мужчина делает, что хочет. И все же судьба начертана людям? Как с этим быть? Должен ли он следовать ей? И его ли это судьба вообще?

В обеденной зале, где уже остывал его завтрак, ныне привычно стояла кутерьма. Мать, нависая над отцом и дядей Эндри, о чем-то причитала. Рей распластался на уложенном подушками стуле, а Энрик посапывал. Спор и пререкания, как обычно, были то ли из-за междуречья, то ли из-за тревожных новостей о кончине короля. Одной короной два чела не увенчать.

— Сидеть в неведении — хуже смерти. — бросила мать, кривя губы.

— Полагаю, теперь над нашим королевством взошло сразу два солнца? — Рейвин выглядел все так же несерьезно. Болтая вино в чаше, он лениво потянул виноградной кислятинки и причмокнул.

— Как будто трех лун нам было недостаточно… — пробубнил Энрик.

— Данни! — подметила заходящего в зал сына леди Кинарин. — Ты опять не выспался? Иди ешь! Завтрак — важнейшая пища дня!

— Доброго утра… — поприветствовал всех Данни, усаживаясь за стол.

— Было-б оно добрым! — покачал головой дядя Эндри.

— Глубокая луна убывает, — хмурясь, ответил отец. — а за пурпуром всегда льется кровь. — не то, чтобы лорд Роддварт был человеком излишне суеверным, но луны не предвещали ничего хорошего. Звездочеты и астрономы полагали, что их фазы сменяющие друг друга, предвещают удачу, наживу, беды или войны, удачу или поражения. Синяя луна, которую обычно звали Глубокой, или, по-иному, Луной Познания, теперь уходила. Данни тоже это заметил. Соприкасаясь со своей красной сестрой на небе, они вставали в фазу переходящих лун. Пурпурные луны астрологи называли Девичьими Лунами, но в народе среди крестьян они звались по-иному, в насмешку, Шлюшьими.

Данни не был пристрастен к чтению лунных фаз. Хотя теперь, несомненно, они его интересовали. Если жизнь людей определяет неровный ход лун на небе, может ли это быть знаменьем? Нынешнюю, синюю, глубокую луну, Саийицава именовала ИцРоаном. Для каждой из лунных фаз на сор’йире были свои значения и названия. Пурпурные луны звались Хвиро Ицнай, а следующая за ними красная, кровавая луна, которую в народе почитали дурным знаком не меньше, чем пурпурную, звали ИцХви. Луна Меча. Время крови и смерти. Как нельзя некстати ее тень сейчас наползала на землю. И как после этого не верить ученым, следящим за звездным небом?

Всю жизнь, однако, он относился к этому проще. Только сейчас небесные знаменья и пророчества заняли его голову. Наверное, это и есть взросление? От переполнения мыслей у Данни в последнее время болела голова. Или от недосыпа. Страшно представить, какого тогда умудрённым жизнью старцам, когда ему то всего ничего. Даже намеренно пытаясь отвлечься, думая о королях Мьорах, междуречье или Майе Кайвен, он лишь ненадолго мог выкинуть Аайю и ее слова из головы. Это с трудом увлекало его. И даже бесконечная семейная болтовня о надвигающейся беде скорее утомляла, чем тревожила. Сердце и без того уже переполнено тревогой.

— Давайте будем честны — а какая нам разница? — поднял глаза Рейвин, продолжая семейный спор. — Мьоры — это фаррские узурпаторы, как ни погляди. Они стащили венец королей у Арвейдиана. Почем нам, кто из них двоих его носит? — бросил брат. Отец нахмурился. Леди Кинарин поглядела на него недовольным взглядом. Благо, в комнате чужих не было, однако, мать всегда говорила брату держать язык за зубами. Рей умел красиво сплетать слова, но от его слов сейчас повеяло изменой.

— Если война придет на нашу землю, Рейвин, разницу почувствуешь и ты, и я, и каждый анвар, живущий у рек. — сказал ему отец поучительно строго. — Ты будущий лорд. Мой старший сын. Тебе не престало быть настолько легкомысленным. — отец редко возмущался в сторону Рея, но сейчас все же прилюдно отчитал его. Брат, правда, и бровью не повел.

— Пытаюсь лишь отрезвить ваше волнение, отец. — сказал Рейвин. — Фаррские острова за пол континента отсюда, еще и море отделяет нас от архипелагов. Прежде, чем хранитель Роллад спохватится, на севере и в долинах Фарвейда уже соберут знамена, чтобы согнать его обратно в море, откуда он высунется на встречу племяннику. Поверьте мне, если не верите дяде. Я успел повидать жестокость этих морей, огибая их. А вы, дядя Эндри, расскажите отцу о левиафане, как рассказывали нам.

— Предлагаешь полагаться на то, что Мьора Роллада сожрет левиафан? — прыснул отец. Мать тоже выказала пренебрежение.

— Не его, так его флот. — пожал плечами Рей. — Это чудище и корабль может проглотить, верно, дядюшка? — улыбнулся брат.

— Сейчас не лучшее время для шуток, Рейвин. — вздохнул дядя Эндри.

— У меня уже голова болит от этого всего… — проворочал Энрик. — Жрецы все решат заместо нас. Помажут на царство, кого им захочется…

— Будут ли фарры, островитяне, слушать жрецов? — нахмурилась леди Кинарин. — А голова твоя, дурная, и вовсе болит от выпивки!

— На то, что к слову жрецов кто-то прислушается не стоит надеяться. — скрестил руки на груди Рей, отставив в сторону чашу вина. Средний из сыновей Каранай пробубнил в ответ что-то невнятное и спор разошёлся опять. Данни, поедая яйца, сыр и пирог, запил их молоком, даже не стараясь прислушиваться к этому вздору. Каждый день звучало одно и то же…

Иногда ему казалось, что проводить время в компании неугомонной и надоедливой Тии теперь стало куда проще, чем завтраки в кругу родителей и братьев. Ее, юную ветреную голову, хотя бы не столь заботили проблемы лордов и королей. Ребячество Тии часто раздражало его, но сейчас оно казалось чем-то вроде спасения во всей этой тяжкой рутине. Так и поныне, покачивая ногами, его кузина, как всегда в уже потрепанном в беготне платье и распущенными густыми волосами, яркими, как огонь, сидела на веранде заднего двора, непривычно тихо разглядывая куклу. Как странно, Тия явно была не из тех девчонок, что играются с куклами. Бабушка Иринэ, тоже подуставшая от напряженной болтовни своих сыновей, отдыхала рядом в покачивающемся кресле. Она всегда прикрывалась пледом, хотя на улице стоял день и Соляр уже разогревал его.

— Это Эндри тебе подарил? — кивнула бабушка на игрушку в руках Тии. Та, переминая куклу в руках, кивнула, отложив ее в сторону и спрыгнув с парапета, на котором сидела. — Тебя куклами не удивишь, да?

— Она красивая. — лениво ответила Тия. Скорее из не присущей ей вежливости. Сестра давно переросла всякие куклы, если вообще питала к ним хоть какой-нибудь интерес. На памяти Данни такого не было.

— А вот и Данни. — улыбнулась бабушка Иринэ. Женщина в годах, она была полной и лицо ее украсило множество морщин. Парень поклонился ей и устроился рядом. Леди Иринэ Каранай потрепала его за руку. — Ты кушал?

— Я позавтракал. — ответил он, устремив взгляд на материнский сад, через который ночами пробирался прочь. Данни поднял взгляд на окна в этой части поместья. Его могли заприметить разве что из башни. Или Тия с крыши, куда она любила забираться. Но едва ли кузина сидела там ночами. Даже она, никогда не сидящая на месте, спала, в отличие от Данни.

— Выглядишь совсем не спавшим. — вставила леди Иринэ. — Мне тоже ночами не спится. Но, знаешь ли, старикам сон требуется поменее, чем молодым. Переживаешь из-за того, что происходит?

— Он переживает из-за миледи своей. — улыбнулась, подзуживая, Тия. — Глаз не сомкнет, все думает, а как там Майя Кайвен… — прикрыла глаза тыльной стороной ладони она, запрокинув голову. Данни хмыкнул.

— Да гори огнем она, эта Майя Кайвен. — бросил он, не сдержав слов. — Я и правда устал, бабушка… Все эти свадьбы, войны…

— Ты молодец, Данни, — погладила его, севшего рядом, по плечу, бабушка Иринэ. — ты еще молодой и сердце у тебя такое доброе. Нам, старикам, многое на своем веку повидавшим, время уж сточило чувства. Я застала и вести о битвах, и о смертях, и о свадьбах… Все они сейчас кажутся такими далекими. Словно и не было их никогда. Или были в другой жизни. — пожилая леди улыбнулась. — Гляжу на вас, молодых, и понимаю, что многое еще впереди. Для вас, конечно. Я то отойду на покой.

— Не говорите так, бабушка. — возразил Данни. — Вам еще жить да жить.

— Да уж! Видали бы вы какой старый хрыщ приехал сюда с королевским знаменем! Вот уж кому рассыпаться на песок пора! — подхватила Тия.

— К рыцарям стоит относиться с большим уважением, миледи! Особенно к пожилым! — шутливо пригрозила внучке пальцем леди Иринэ. — Не многие из них дотягивают до таких преклонных лет, пройдя через сотни сражений.

— Да бывали-б они еще в сражениях-то этих. — прыснула Тия. — Вот, с батенькой, тоже рыцарь сюда приехал. А даже Данни будет в плечах пошире его. — посмеялась кузина. — Был ли такой в сражении? Я б удивилась, узнав, что он хотя бы на турнире выступал. Рыцарь, тоже мне!

— Ха! — весело ответила бабушка. — Вот она, моя внучка! — поманив Тию к себе, бабушка обняла ее второй рукой. — Ты слышала сказку об Ирме Скальной Песни? Отец рассказывал тебе?

— Да, это любимая сказка Тии. — улыбнулся Данни. — Она и за лук-то взялась, потому что этих россказней наслушалась.

— И ничего я не взялась! — прыснула, отведя нос, Тия. — Бабушка, а хотите я покажу вам, как сбиваю яблоки на лету?! Не верите? А я могу!

— Вот он, горный дух в жилах юной анварки! — усмехнулась леди Иринэ, прижав внуков к себе поближе. — Как грифоньи люди трепетали, услышав пение свистящих стрел Ирмы среди скал, так и твоих стрел убоятся все прочие враги! Будешь разить метко, прямо в сердце!

Тия, вдохновившись, понеслась тащить корзину с яблоками и искать свой небольшой лук, который няня и леди Кинарин всегда пытались от нее куда-то упрятать, лишь бы не баловалась. Кузина хотела и Данни с собой запрячь, но он упрямо отказался подниматься и помогать ей в этом деле. Она фыркнула, бросила ему что-то колкое, и унеслась прочь.

— За такой девицей никому не угнаться, да, Данни? — посмеялась бабушка.

— Сто раз споткнешься, пока попытаешься. — не слишком весело натянув улыбку, ответил он. — Бабушка, как вы думаете… — начал было он, но запнулся. Леди Иринэ добрейшая женщина, но знает ли она ответ?

— Что такое, Данни? — поглядела на него бабушка. Он помялся.

— В праве ли человек решать, какая судьба его ждет? — спросил он, разглядывая пчел, мотыльков и бабочек, порхающих у материнских цветов.

— Такими вот вопросами ты себя измучиваешь до бессонницы? — улыбнулась ему бабушка Иринэ. — Хочешь что-то решить?

— Я не знаю, бабушка… — потер руки он. — Просто хотел бы понять.

— Твой отец сейчас во всю корпит над всякого рода решениями. И он едва ли счастлив такой доле. Но это мужская ноша. Ноша лорда. Делать выбор и отвечать за него. — задумчиво проговорила леди Иринэ.

— Есть ли смысл выбирать? Или, может, это все уже решено. — сказал он.

— Знаешь ли, Данни, по пути сюда на нас с твоим дядей напали пираты. А кроме прочего, корабль пытался перекусить пополам огромный морской левиафан. Не будь со мной Эндри и прочей команды, кто бы поверил таким россказням от старухи? — пустила смешок бабушка.

— Я бы поверил. А что? — поднял на нее глаза Данни.

— Чудище могло бы проглотить меня, да и дядю твоего, тоже. И варились бы мы в его чреве, как сардины в котле. — бабушка уже не первый раз рассказывала о своем морском приключеньице. Видимо, на старости лет, это ее впечатлило. — Или того хуже, попали бы в плен к пиратам и заставили бы твою старую бабку сидеть на веслах! Подумать только!

— К чему вы это, бабушка? — поджал губы Данни. Он не совсем понимал.

— Будь их воля, я осталась бы на севере, прозябать в замке твоего дяди. Ричатт уговаривал меня остаться. И все твои кузены тоже вторили ему, что такой путь в моем возрасте чреват, кхе! — кашлянула старая леди. — Но я твердо сделала свой выбор. Хотела повидать других своих внуков. Погреть старые косточки… на этом прелестном южном припеке. И вот я тут. Хотя по пути нам встречался и штиль и шторм. И в пасть чудищу я чуть не угодила, вот так вот. Иной бы посчитал, что это пустые россказни старухи. Даже твой дед, лорд Эрвин, уж едва ли поверил бы таким словам.

— Вы говорили о выборе. — поправил ее Данни. Леди Иринэ любила пуститься в воспоминания о деде, о молодости, об анварах и горах. И иногда слишком далеко уплывала от темы. Каша в голове ему сейчас ни к чему.

— Ах, выбор, Данни. Выбор у человека есть. — устало сжала его руку старческими пальцами бабушка. — И если он верный, то судьба направит его и проведет через все испытания. В конечном счете все мы… придем… да…

— Нашла! — Тия несла с собой огромную корзину яблок, водрузив ее на землю перед Данни. Через плечо она накинула свой лук. — Сейчас, бабуля, мы вам настреляем спелых яблочек! Эй, Данни! А ну-ка, подбрось!

Он не стал возражать кузине, подхватив красный плод и, что есть мочи, запульнув его вдоль, через сад. Тия и стрелу-то натянуть не успела, когда яблоко уже плюхнулось где-то в траве вдалеке. Сестрица начала возмущаться и ущипнула его, и Данни Каранаю пришлось подыгрывать ей, кидая яблоки неспешно, не слишком быстро и не очень далеко. Стрелы сестры, одна через две-три, попадали, рассекая плод так, что те взрывались соком. Бабушка, гордясь, глядела, как Тия опустошает свой колчан и хвалила ее.

Ответ бабушки долго ему не давался. Если человек волен решать, что его ждет, как может судьба вести его? От этого в голове только прибавилось путаницы. Укрывшись в своей комнате, он открыл окна, воздух внутри стал уже довольно душным. Жара лишь сильнее ударила внутрь и Данни Каранаю пришлось ретироваться от нее в другую часть поместья. Ночная прохлада, к которой он теперь привыкал, казалась ему куда милее дневного зноя.

Стопку книг он притащил с собой в старую часть поместья, обстроенную у каменной рыцарской башни. Иногда в ней было прохладнее, чем обычно в других частях поместья, поскольку она, окруженная надстройками с разных сторон, не так жестоко опекалась Соляром. Тут было темновато и Данни попросил Джину принести свечей. Та, слегка помедлив, повиновалась. Однако со свечами явилась кормилица.

— Только зрение себе портишь! — проверещала няня, разжигая свет рядом с подушками, на которых уселся парень. Он, для вида, листал маленький томик каких-то баллад, но, когда кормилица ушла, водрузил себе на колени Саийицаву. Ицхилитские предания и учения в изложении Люпиниона сейчас занимали его больше всяческих сказок и стишков. Твердая, утянутая кожей обложка, была лишь слегка похожа на ту, которую носила с собой Аайя. Однако знак трех сходящихся лун, впечатанный на ней, был почти таким же, что у девушки. На этой кожаной обложке цвета давно выцвели, но Данни прекрасно понимал, что они изображают. Зеленая, синяя и красная луны сходятся, образуя белую луну. Явление редкое и на памяти Данни его не случалось. Звездочеты называют такое Непорочной Луной. Однако на сор’йире, сложном и трудном, она называлась Иц Хинцав. Люпинион, а вернее некий ан-Фахрис, кому принадлежал перевод этих текстов, не озаботились переводом оригинальных названий. Однако и без перевода суть Данни Каранай уже выявил в тексте.

Ицхиль, Дитя Полных Лун, была явлена на свет как раз в тот редкий, священный день, когда все три ночных светила сошлись на небе. Иц Хинцав, чье серебристо-белое сияние легло на землю, указало Безымянной Матери своим светом на явленное ей чудо. Дитя, выброшенное на берег. Как понял из этой истории Данни, женщина, не имевшая имени, являлась рабыней, где-то там, далеко за Грядой Полумесяц. Именно потому она не была удостоена имени, рожденная в неволе. Стала ли она вольноотпущенницей, или же сбежала, оказавшись в то время у вод, где потеряла ребенка, история не говорила. Но вместо потерянного, Вечность, как Аайя и рассказывала, вручила ей величайшее благо и величайшую ношу.

Ицхиль, какой она описывалась в Свидетельствах, и какой была изображена на фресках в лунарии, представлялась Данни Каранаю почти что вживую. Те, кто видели ее, уверяли что волосы у нее белоснежные, а глаза блестят расплавленным серебром. Она почиталась красивейшей из творений, так говорила Саийицава. Однако эта красота уж больно напоминала ему арвейдских девиц, которых Данни побаивался. Наверное, те кто видели ее, трепетали так же, как и Данни. С другой стороны, некоторые Свидетельства, прилагаемые к тому, говорили, напротив, о том, что Дочь Лун, худая и достаточно скромная, отличалась чертами скорее удивительно неземными, чем привычно красивыми. То, как много сохранившихся изречений о ней сохранились в Свидетельствах, великих и малых, удивляло Данни.

Как минимум он выяснил, что Дитя Полных Лун не просто так звалась этим прозвищем. Она имела облик девы, но сама всегда находила себя отрешенной от плоти. Сказания древнего Сор’Навира говорили, что, как и Ица, первая из творений, Дочери Лун, рожденные в свете Иц Хинцав на самом деле объединяли в себе два начала. Именно потому вновь явленная миру Ицхиль не уступала в ратной сече мужчинам и многие из них пали или преклонялись перед ней. Те, кто плохо знал ее, почитали ее воительницей, но сама Дочь Лун, пускай и сознавая свой телесный облик, всегда говорила, что Вечность вверила ей не только женское чуткое сердце, но и мужскую твердость и несокрушимость духа. Как все это укладывалось в голове, Данни не понимал. Он слыхал, конечно, что воительницы с северных марок сражаются наравне со своими мужчинами. Дядя даже рассказывал им, что корабль, который привез их сюда, вели женщины. Но представить себе это, по правде говоря, Данни Каранай мог с трудом. Идеалом женщины в его голове стала Аайя Шайхани. Мягкая, кроткая, скромная и добрая сердцем. Так странно было сознавать, что святой для нее была воительница, строгая к неправде и суровая к врагам.

Жизнеописание Ицхиль походило на то, в каком мечтал побывать каждый парень его возраста. Сражения и далекие путешествия, войны и мирская помощь, походы и плавания, переходы через горы и встречи с царями и владыками, чудеса и ужасы. Устремленная с малых пор Ицхиль, как говорила книга, никогда не отступала, ведомая Вечностью. Путь всегда был ясен перед ней. Ах, как бы Данни Каранаю хотелось, чтобы и ему был ясен собственный путь. Его, однако, никакая Вечность не вела…

Еще в детстве Безымянная Мать привела Ицхиль в обитель при Острове Лунных Отражений, где отрешенные женщины прислуживали Храму. Старые ведуньи, какими описывались милонны, редко выбирались из своей обители, а их явление было чудом для поклоняющихся Вечности. Одним лишь своим взглядом милонны могли помиловать обреченного на смерть человека. Если по пути к плахе одна из них встретилась осужденному, ему могли даровать помилование. Раб, коснувшийся милонны, мог лишиться этого клейма. Тот, с кем милонна заговорила, падал на колени перед венцом их могущества и проводил всю прочую жизнь в молитве. Этот орден могучих последовательниц Вечности пронес свет своей веры еще из далекого Сор’Навира и привел свой народ к победам по ту сторону Полумесяца.

Всегда их было шестеро. Две Юнии, с младенчества воспитываемые в чистоте Храма Песен. Две Иции, переступившие порог лунной крови и постигающие умение слышать Вечность. Две Матроны, старейшие из ордена, для коих все тайны мироздания уже были открыты и к чьему слову прислушивались все цари и владыки, почитавшие Вечность. Одна из шестерых, как гласила Саийицава, нежданно для обители, снизошла с Острова Лунных Отражений на большую землю ровно в тот день, когда Безымянная Мать явилась туда с юной Дочерью Лун. Свидетельства расходятся в том, кто это был. Малолетняя юния, просвещенная иция или умудренная жизнью матрона. Певцы и рассказчики уверяют, что это была старуха, одна из тех, кто после обречет Ицхиль на гибель. Малые свидетельства прислужниц обители гласят, что это была чистой души дитя, жизнь которой не насчиталась и двенадцати десятков лун. Сама же Ицхиль, будучи в ту пору совсем юной, уверяла, что милонна была старше нее, но большего о том визите сказать не могла. Известно лишь то, что, завидев девочку и коснувшись ее, милонна, в своем белоснежном одеянии явившаяся миру, прошептала ей, что ребенка ждет великий путь, как гласили малые свидетельства. Но были и те, что уверяли, будто бы узнав о наречении имени и услышав слова Безымянной Матери, милонна, кем бы она не была, воспрянула возмущением. Как может невольница заявлять, будто Вечность явила ей обещанное Дитя?

С тех самых пор, с младенческих лет, Ицхиль шла намеченным ей путем. Явившаяся на свет чудом и одним именем своим знаменуя эпоху перемен, она и в Вечность ушла столь же чудесно, поглощённая водами, смывшими всякий позор, которым хотели облечь ее милонны. И именем ее после свергли тех, кто поклонялся лишь слову старух, отшельниц чудесного Храма на одиноком острове в море, сверкающем хрусталем.

Ицхиль, как гласили слова священной книги ее последователей, была загадкой для всех, кто когда-либо встречал ее. Нелюдимая в миру, она уверенно завоевывала друзей при дворах южных царств, вдохновляла солдат следовать за собой на поле боя и вызывала у простых людей любовь, что немаловажно. Свидетели, признававшие ее чудотворницей, несомненно, принадлежали к уважаемым потомкам Ицы, почитались вождями и потомками властителей, чье слово не ставили под сомнения. Но, по настоящему, веру в Ицхиль и ее учение породил простой люд, который внемлел стремлению Дочери Лун и услышал ее слова.

Большую часть своей жизни Ицхиль провела за Срединным Морем, хоть и рождена была за Полумесяцем. Она выступала и на войне, в числе враждующих с Сефидами полисов и царей. Но бывала и на самом Сефиде и даже по эту сторону гор. Не зря ведь ицхилиты почитают эти реки святыми. В жизни простых людей, верных учению Пророчицы Заранны, не многое сохранилось о тех временах. Хоть Данни и слышал о том, как долийский король сражался с ицхами где-то здесь, в приречье, настоящую историю он узнал только сейчас. Те времена запомнились многим, как период авантюр и завоеваний. Ублюдок из Индавира, Борр с северных марок, все эти известные люди были современниками Дочери Лун. И, несомненно, слыхали и даже пересекались с ней. Но такой же верности, какую она снискала за Грядой Полумесяц, Ицхиль тут не нашла. Учение Заранны плотно укоренилось от Арвейдиана до Фарвейда и не все желали слушать «милоннские басни», какими тогда почитали слова Ицхиль.

Однако даже тут, как было видно, смогло укорениться ее учение. Жители приречья, тогда еще простые сефидские поселенцы, вняли ей и после битвы у устья истоков Крыльев Мотылька, уверовали в чудо, которое она принесла. С тех самых пор вера в Ицхиль только крепла по южную сторону Вен и Аайя была потомком тех, кто некогда последовал за ее учением. Данни удивлялся, как всего один человек мог завоевать такую любовь и покорность на всяком краю света, по обе стороны Срединного Моря. Даже на Сефиде, зачастую враждебном ко всем своим соседям в меру амбиций и власти своих царей, Дитя Полных Лун знали и почитали. Как рассказывала Саийицава, на острове поселился раздор. Царевна Саббах, дочь Ессиба, владыки Сефида, нарекла себя его преемницей, в то время, как племянник сефидского царя настоял на собственном праве. Войска и наемники собирались по всему острову. Флоты выступали из портов, на пыльных жарких улицах обнажались клинки сторонников царевны и царевича. Среди тех, кто прибыл на Сефид была тогда и Ицхиль со многими Свидетелями. Неизвестно как, но она убедила Саббах обвенчаться с царевичем и предотвратила резню, которая готовилась на свадебном пиру Сефидских господ. Саббах, после прозванная Великолепной за свое плодотворное правление, посчитала себя навечно благодарной Ицхиль, пообещав ей приют на своих островах. Дочь Лун, однако, попросила лишь одного — принять истинное слово, отказавшись от чужой веры и претензий на Лучезарную Корону, о которой всегда мечтали цари Сефида. Этой просьбы Саббах Великолепная, к сожалению, исполнить не смогла.

От чтения книги, приковавшей взор Данни, его отвлек скрип двери и юркнувший внутрь Рейвин. Брат поглядел в коридор и осторожно прикрыл за собой дверь. Данни только и успел, что захлопнуть книгу, пальцем прижав страницу и строку, на которой он остановился. Рейвин, в общем-то, и внимания не обратил. Потуже затянув свои волосы, он утер лоб.

— Ты чего? — удивленно покосился на старшего брата Данни.

— Только и успел улизнуть от очередного пререкательства с матерью, — прыснул Рей. — в последнее время наша леди-мать как-то особо меня не жалует. — он одернул свой кафтан. — Ох, у тебя тут попрохладнее.

— Да. Скрыться от жары всегда в радость. — кивнул парень. — Это тут просто еще не напекло. После полудня дышать и здесь будет нечем…

— Читаешь Люпиниона, а? — улыбнулся Рейвин, кивнув на том в руках Данни. — Это хорошее дело. О, ты сразу решил взяться за эти религиозные тексты? — брат явно удивился. — Непросто для начала.

— Сложновато, это верно… — Данни почувствовал себя странно. Он так пытается скрыть, что читает ицхилитские предания, а брату все равно!

— Говорят и сам Люпинион покривился рассудком, пока изучал и переписывал их переводы в своем слоге. — сказал Рейвин, взяв графин воды, стоявший рядом. — Зато как красиво, верно? «И в последний смертный час, Вечность лишь согреет вас». — процитировал старший сын Каранай.

— Тоже думаешь, что люди полагаются только на судьбу? — внезапно для себя спросил у брата Данни. Как бы не выдать своих мыслей так вот нелепо.

— Если бы не судьба, все было бы бессмысленно. — как обычно легко и непринужденно ответил Рейвин, хотя заговорил о вещах серьезнейших. — Знаешь, брат, когда у тебя не остается надежды, только и есть, что уповать на какую-то божественную милость…

— Разве тебя спасли боги, а не Энхе? — приподнял бровь Данни. Рейвин слегка усмехнулся, задумавшись. Они с братом почти не говорили о том злосчастном кораблекрушении, которое некогда постигло судно Рея.

— Может мы с Энхе и не спаслись бы, не будь на то некая высшая воля, — заявил брат. — а может, если бы не она, то наш корабль бы и не угодил в шторм, кто знает? — пожал плечами Рейвин, глотнув прохладной воды. — Нет ничего лучше воды, правда? Она способна напоить тебя, когда ты изнываешь от жажды, а способна и погубить, если что…

— Думаешь, что и корабль ваш разбился потому, что такова судьба? — Данни казалось, что такие испытания, посылаемые свыше, слишком сложны и губительны. Разве это правильно, кто бы их не посылал? Вечность или какие-нибудь еще чужие боги? Судьба кажется такой жестокой.

— Он мог не разбиться, а попасть к пиратам в плен, например. С одинокого острова я вернулся. А вернулся бы из рабства? — хмыкнул брат. — Вот и думай, не правда ли все, что случается, к лучшему?

— Страдания — к лучшему? — скривил губы Данни. — Если это и так, то боги чертовски несправедливы…

— О какой справедливости ты говоришь? Разве обязан быть создатель справедлив к своим созданиям? Скажем, я, если захочу, одним росчерком пера по бумаге разорву тысячи жизней, если того потребует моя история. — возмущенно отметил Рей. — Будет ли это справедливо для них? Может и нет. Однако, это моя воля и я делаю со своими творениями то, что мне будет угодно. Страдания закаляют. Герой, который потерпел поражение, возвращается, чтобы вновь принести победу. Соляр снова восходит. Правда опять торжествует. Это и есть эпос, Данни. И жизнь наша такая же, отчасти. День и ночь, свет и тьма… Разве это не поэтично?

— Не ты ли говорил, что жизнь прозаичнее поэзии? — прищурился Данни.

— Разве что в отношении ицхов, — пустил смешок Рейвин. — в мире есть красота, просто она не всем подвластна. Чтобы видеть ее, надо раскрыть глаза. — эти слова, такие знакомые, только сильнее его запутали.

— Если мы ничего не решаем, Рей, разве… — Данни совсем отчаялся. Слова брата, бабушки, Аайи, все они только сильнее затягивали его вопросами. А от этой путаницы только болела голова. — Тогда мы просто пыль…

— Зато какая пыль. — улыбнулся Рейвин. — На вес золота!

— Жрецы учат нас, что мы вольны выбирать. Твоя поэзия совсем иная. Тут, у Люпиниона, и вовсе говорится, что все предопределено. — Данни поджал губы. — Есть ли правда хоть в какой-то из книг? — поправив Саийицаву на коленях, он взглянул на брата, уже и не надеясь найти в его словах ответа.

— Все это оттого, что каждый творец вкладывает в слово свой смысл. — пожал плечами Рей. — Если бы все было так просто и смысл был бы один… Философы, поэты и творцы борются с этим сотни лет. Верселий видел правду в старых легендах арвейдов. Люпинион пристрастился вот к этой, восточной поэзии ан-Фахриса. — кивнул он на томик в руках Данни. — Может быть, Данни, смысл просто в том, чтобы его искать. — пожал плечами брат и был таков.

Бессмыслица какая-то. Напрасно Рейвин столь презрителен к чужой истине. Быть может в ней больше правды, чем думает брат. Всю свою жизнь Данни Каранай не воспринимал ицхилитов, иначе, чем враждебных соседей. От няни и матери он слушал сказки про ведьм, молящихся луне, и прочие истории, столь далекие от реальности. Захлопнув Саийицаву и положив ее под стопку прочих книг, Данни улегся на подушки, подперев голову рукой. Жизнь казалась ему непомерно тяжелой, а хуже того — непонятной. Он вынужден венчаться с женщиной, которая ему не мила и враждовать с людьми, которые, похоже, смыслят в жизни, вселенной и всем остальном побольше его самого. Ловить всю оставшуюся жизнь презрительные взгляды ицхилитов, которых его семья погоняет с мест, где те жили сотнями лет, и зачать детей Майе Кайвен, которая столь же повязана этой помолвкой, как и он. Интересно, любит ли она кого-то другого? Думает ли сейчас о том, почему ей достался худощавый, невзрачный, с россыпью веснушек на лице, вовсе не рыцарь и не бард, анвар Данни Каранай? Мечтает ли убежать от такой судьбы подальше? Чувствует ли горечь во рту, карябая пером на пергаменте любовные письма под диктовку?

Ночь, с уходящей синей луной, настигла его так же неумолимо, как эта самая судьба. Жара дня уступила место прохладе. Пыль оседала, светлячки и мотыльки, бешено взрывая ночной воздух крыльями, искали себе пристанище посреди материнского сада, благоухающего дурманом цветов. Данни Каранай, осторожно оглядываясь на родной дом, привычно пробирался мимо них, молясь на то, чтобы темнота укрыла его. Когда он проходил прочь, насекомые, стрекоча и поблескивая своими золотистыми брюшками, взметались в воздух. Если бы кому-то пришла в голову мысль проверить, что пробудило мотыльков ото сна, ему бы не удалось скрыться.

Сейчас, когда на севере междуречья уже расселялись анварские крестьяне, мост он преодолел беспрепятственно и сердце его уже не билось в таком бешенном волнении. Идя знакомыми тропами и огибая, в полуночи, покинутые и только покидаемые селенья, он ощущал на себе какую-то тяготящую вину, сам отказываясь понимать, почему. Ученые говорили, что, когда луны сменяются на небе, сам жизненный цикл начинает меняться. Приходят и уходят воды, погода становится мягче или злее, ветра меняют направления и даже растения цветут или увядают, зависимые от фаз ночных светил. Так и Данни Каранай, ведомый угасающим синим цветом глубокой луны, казалось, прогибался под волей этого непрерываемого хаотичного цикла. Если само мироздание склоняется пред судьбой, почему удивляется он?

Этой ночью в лунарии молились, стоя на коленях и обращая немые прошения к непостижимой и необъятной Вечности, само название которой вызывало в груди у Данни трепет, кучки стариков, детей и женщин. Мужчины, как видно, занимались тем, что могло помочь их братьям помимо молитв. Быть может, точили ножи на том берегу Вены?

Аайя, уже не удивленная, завидев его, обратила на Данни свои усталые черные, как смоль, глаза под густыми бровями. Говорила она шепотом.

— Ты любишь испытывать судьбу, Данни Каранай? — ему показалось, что она улыбнулась, но в полумраке при лунном свете всякое мерещилось.

— Я не люблю быть в неведении… — тихо сказал он, скрываясь в тени зала, куда к нему подошла девушка. Прочие прихожане не обращали на них внимания, но находиться тут не наедине ему было боязно.

— Неведении? — Аайя, казалось, не поняла. — Ты узнал больше, чем когда-либо открывалось тебе за всю жизнь. Я показала тебе путь, Данни, но видеть тропу и ступить на нее — это разные вещи…

— Боюсь, что я не избранник судьбы, чтобы всегда видеть правильный путь и без сомненья вступать на него. — пожал плечами парень. — Но я всем сердцем хочу помочь… нам, вам… этой земле, которую вы почитаете святой, земле, которую мы зовем своим домом… Но я не знаю, верный ли путь…

— Прислушайся к Вечности, Данни. — отвела взгляд девушка, подняв его к падающему в лунарий свету. — В тишине она даст тебе ответ.

Данни промолчал, но никакого ответа не услышал. Бледно-синие тени опускались в лунарий сквозь фрески и остекленный купол башни. Аайя отвернулась, отступая прочь. В ее слегка дрожащей руке перемещались четки, одна за одной. Жемчужина за жемчужинкой. Одиночество наполнило Данни, как яд. Если Вечность безгранична, то всякий в ней одинок. Он не хотел и не мог больше чувствовать этого и подступился к Аайе, одернув ее за руку. Девушка нервно обернулась, взглянув на него взглядом, окутанным пеленой то ли знания, то ли простой усталости. Она была младше него, но Данни казалось, что взгляд ее мудрее и старше всякой матери.

— Ицхиль, Лунная Дочь, не всегда искала кровопролития, разве не так? — возразил он, чувствуя, как дрожит запястье девушки. — Разве не она уберегла Сефид от крови, которая готовилась хлынуть на улицы?

— При чем здесь Сефид, Данни Каранай? — она поглядела на свою руку, которую взял Данни, словно оцепенев. Он, ослабив хватку, отпустил ее.

— Если Дитя Полных Лун остановила кровопролитие, обвенчав царицу со своим кузеном, быть может и мы могли бы… — это сорвалось с его губ, как порыв ветра, предвещающий шторм. Аайя подняла свои черные глаза.

— Вот, значит, что тревожит твою душу, Данни Каранай. Не тяга к правде, а терзания любви. — она поглаживала свое запястье. — Мне следовало бы догадаться… я была слепа, или… отказывалась увидеть…

— Мы можем примирить наши семьи. Можем остановить кровь, как это сделала царица Саббах, прислушавшись к Ицхиль! — он чуть не сорвался, повысив голос, ели сдержавшись. — Мы… соединили бы два начала и…

— Ах, Данни, — на ее устах мелькнула тень кроткой улыбки. — царица сефидская была из вас, поклонников пламени. Но Вечность разрешает союз лишь с тем, кто уверует. Умерь свои страсти, пока огонь не пожрал тебя.

ЩЕДРЫЙ БРАТ

«И за закатом не взойдет рассвет

И Соляр черным воссияет светом ночи,

Слепец в короне не найдет уж свет,

Слезою красной изойдут ангелов очи.»

Верселий, «Ангельская песнь» по мотивам арвейдских преданий

Пепел опускался на землю, переливаясь в блеклом пурпуре, как окровавленный снег. Предрассветные сумерки рассекал розовеющий свет, струящийся на землю, как кровь из раны, покрывая сожженную траву и осевшие, черные от копоти дома, неуютным блеском.

— Гори оно огнем. — процедил, охнув, Энрик. Его черный конь фыркнул.

— Уже сгорело. — неуместно бросил старший из его племянников.

Гул Вены слегка отрезвлял мысли, но Эндри Каранай все равно был в замешательстве. Ночью, как урывками донесли до них крестьяне, занявшие соседние поселения, разразился гул, топот и крики. В ночи они, якобы, не сразу заприметили дым, но, когда явились проверить, обнаружили пожарище да побоище. Это селенье, лежащее близ реки, было довольно крупным, и его селяне Роддварта заняли первым. Молодые семьи, только венчавшиеся, вторые, третьи, а то и четвертые сыновья. Те, кто мог и желал обзавестись своим жилищем на новой земле, дарованной их лорду, нашли здесь не семейное пристанище, а свою смерть.

Ицхские домики, которые заняли анвары, были из желтой, цвета песка, глины, но сейчас все они покрылись черной копотью, а из окон и дверей вылезали угольные тени, отпечатки пожарищ, занявшихся внутри. Глина и камень не горят, но анварские крестьяне привезли сюда сена, доски, для возведения амбаров и хранилищ, бревна для постройки загонов, шкуры и ткани, которыми собирались обустраивать свои новые дома. Все это занялось пламенем, охватившим их дома изнутри и поля снаружи. Эндри, глядя издалека на почерневшие глинобитные домики, мертвых коз и баранов, лошадей и коров, которых привели сюда анварские простолюдины, ощутил привкус горечи во рту. Он знал, что в самом сгоревшем селенье его ждут не только трупы животных.

— Ицхские выродки… — только и бросил Энрик, пришпорив коня.

— Смотри в оба! — предупредил его поскакавший следом индавирец, дернувший стремена, звякнув своими браслетами. За ними двумя следом выдвинулись в сторону поселения десяток стражников. Рейвин, восседавший на жеребце рядом, прискорбно смотрел на эту картину. Ветерок, прохладный и даже зябкий, нес прямо в лицо подымавшийся пепел, заставляя Эндри кашлять и прикрывать глаза рукой от черных хлопьев.

— Нам следует сообщить об этом лорду Шеппу и страже. — обратился к Роддварту Патрик Тонн, с удрученным видом глядящий на эту картину.

— И чем ты собрался их удивить? — хмыкнул Рейвин. — Тем, что ицхи дают отпор? Они итак это знают. — поерзал в стременах племянник.

— Милорд, но ведь это не отпор! — настаивал Тонн, глядя на Родди. — Это ваша земля! Ваше селенье! Ваши люди! Они не отстаивали свое, они его сожгли… — не унимался гвардеец.

— Скачи в поместье, Патрик. — только и распорядился суровым тоном Роддварт. Сейчас он выглядел как настоящий грозный лорд. — Скажи отцу, чтобы привел еще людей и крестьян. Нужно помочь разобрать весь этот ужас. И пускай сир Вилфред позаботится о том, чтобы выставить больше патрулей у северного берега Вены. Если удар пришелся так близко у междуречья, следом могут заняться пожаром и села по ту сторону реки.

— Как скажете, милорд. — Патрик Тонн развернул коня, еще раз поглядев, полным горечи взглядом, на сожженное селенье. И поскакал прочь.

Труба одного из стражников, выехавших вперед, прогудела вдалеке, сообщила, что все чисто. Тогда и они выдвинулись к разоренной земле. Чем ближе, тем сильнее в нос вдарялся запах гари и копоти, страдания и смерти. Причмокнув, Эндри Каранай, казалось, ощутил его даже на своем языке. Горький, отвратительный и опустошающий.

Коням было не по себе. Они дергались, фыркали, переминались и рыли покрытую пеплом землю копытами. Как никто другой Эндри сейчас разделял их тревогу. Стража, конечно, прочесала местность и никого живого не нашла, но вокруг витал запах потухшего пожарища и хлопья пепла взметались ветром, словно пыль. Проезжая мимо коровьей туши, мужчина поморщился. Шкура бедного животного уже истлела. У закатившихся глаз летала мошкара. Охваченная огнем она, видимо, металась, пытаясь избавиться от пламени. Но ее это не спасло.

Однако, коровья туша была не худшим, что можно было увидеть здесь. В центре выгоревшего селенья валялись и человеческие тела. Какие-то черные, прогоревшие почти до костей. Некоторые нетронуты пламенем, с разбитой тяжелым ударом головой или перерезанным горлом. Кровь их за ночь уже впиталась в песчаную почву, став черной, как обугленная глина.

— Мрази… — Энрик, присев у одного из сгоревших тел, вырвал сгоревшее древко стрелы из шеи трупа. Заточенный деревянный наконечник вошел глубоко, выйдя с другой стороны. Возраст мертвеца угадать было сложно, так страшно он обгорел, но большинство мертвецов здесь были молодыми.

— Тише-тише. — пытался успокоить свою кобылу младший племянник. Он выглядел особенно разбито. Впрочем, сегодня, все были одинаково потрясены. Эндри говорил брату не тащить юного Данни с собой, но тот все равно увязался с ними. И, видимо, зря.

— Езжай домой. — бросил племяннику Эндри. — Нечего тут смотреть.

— Пускай видит, дядя. — стиснув зубы, Энрик гневно переломил извлеченное из убитого древко. — Полезно знать на что способны твои враги… — он отшвырнул сломанную стрелу от себя.

Несколько обгорелых деревьев осыпались почерневшей листвой. Индавирец с гвардейцами осматривали трупы. Родди приказал сложить их в тени прибрежных ив и накрыть чем-нибудь, чтобы насекомые не вились над мертвыми. Поначалу стражники насчитали десяток тел, но вскоре счет пошел на второй, когда принялись осматривать выгоревшие дома. Эндри спешился, слыша, как хрустит под ногами песок и уголь. Рейвин, спрыгнувший с лошади рядом, печально оглядывал пепелище.

— Вы ждали чего-то иного, дядя? — спросил тот, заприметив кислый, растерянный видок Эндри. Он, словно безучастно, пожал плечами.

Со всей этой аферой Эндри Каранай не знал, чего он действительно ожидал. Еще на холодном зябком фаррском острове, когда лорд-хранитель поручил ему эту задачу, обещая покровительство и благосклонность короны к анварскому роду, он с трудом представлял, как можно будет добиться результата. Теперь же, получив то, что планировал, мужчина ощущал не победу, а пустоту. Лордская дарственная земля была ядовита и платить за нее пришлось жизнями молодых анваров, простых крестьян, доверившихся слову своего господина. Теперь уж поток селян, желающих откусить здесь сладкий ломоть земли, поубавится разом. Но кровопролития это не остановит.

Что еще хуже, теперь лорд-хранитель нарекал себя королем. Все было совсем иначе, когда он обращался к ним с настойчивой просьбой. Просьбу Каранай с Редмаунтом выполнили, а вот награды за нее ждать уже не приходилось. Ишерон присягнул молодому королю, и Мьора Роллада в его жарких переулках и полнящихся вином тавернах величали теперь не иначе, как Роллад Узурпатор. И слово предателя короны, как назвал его Уальдмар Шепп, ничего теперь не значило в земле близ Крыльев Мотылька. Говорить, что старания Эндри пошли прахом не приходилось, но от жатвы с тех зерен, что он посеял, на языке отдавало мертвечиной.

— Если ицхи так и будут пускать нам кровь… — пробормотал Эндри.

— Будут. — холодно и твердо ответил Рейвин, разглядывая оседающий на сапоги пепел. — Веками за землю платят кровью, дядя. — он побрел в сторону отца, взметая остатки пожарища ногами, как снежные хлопья.

Индавирец, звеня браслетами, стряхивал черную копоть с плеча своей рубахи. Выбить дверь, насев на нее, у Заяна Ифира не вышло. За дело взялась стража, молотя в нее копьями. Не поддается. Братья Тонны решили убедить Роддварта вдарить по двери каким-нибудь тараном. Наконец, Энрик предложил залезть внутрь и отпереть дверь сгоревшего домишки изнутри. Внутрь отправили несколько людей и те, закашливаясь, открыли двери, отодвинув деревянный ящик, которым селяне пытались забаррикадироваться. Самих несчастных крестьян сначала было и не разглядеть посреди остатков пожарища в глинобитном домике, ставшем для них могилой. Нападающие не смогли вломиться в дверь, потому подожгли кровлю дома и та, рухнув, охватила огнем все остальное. Кривясь и отплевываясь, стража кое-как вынесла из дома тела, или проще сказать, кости, облаченные обугленной плотью. Роддварт, насупившись и покраснев, глядя на то, как его гвардейцы заворачивают в полотно останки, размером немногим больше туши какого-нибудь ягненка, которых они встречали по дороге сюда, отвернулся, посмотрев на брата. Эндри сразу почуял, что Родди хотел бы бросить ему в лицо какое-то возмущение, но тот, как ни странно, промолчал.

— Мы этого так не оставим. — ответил Эндри младшему брату, хлопнув его по плечу и украдкой глядя, как стражники уносят погибших прочь.

Сир Вилфред Тонн прибыл так скоро, как только мог. Собрав дюжину молодцев из простолюдинов и взяв несколько рыцарей, он прискакал на подмогу разгребать последствия ночного погрома. Даже несколько женщин пришли, думая, что кто-то еще остался в живых и раненым требуется помощь и лекарство. Братнин кастелян принялся ворчать и ругаться, на чем свет стоит, глядя на то, сколько трупов уже собралось под сенью деревьев. А стража только выносила из домов новые. Крестьянские мужики потрясали кулаками и хотели прямо сейчас пойти бить ицхов в соседние селения, но Роддварт строго сказал им угомонится и делать, что говорят. Женщинам и вовсе было приказано отправляться по домам, поскольку в живых никого не осталось. Но те уже заприметили знакомых или родичей, а хуже того — детей, среди уложенных под ивами трупов и тлеющее селенье залилось воплями и плачем. Даже реки, казалось, не стало слышно за стоном страдания.

Эндри при подмоге Тима и Тома Тоннов уселся на своего коня. Тот, кажется, только больше взволновался и в седле мужчина ощущал себя неуютно и даже опасно. Развернув лошадь, он приметил младшего сына Родди так и не спешившимся со своей кобылицы. Данни Каранай, с высоты своего седла, вцепился взглядом в одно из тел, которое еще не обернули в полотнище. Пришпорив животное, мужчина подъехал к нему.

Девице, лежавшей в тени деревьев, повезло не попасть в огонь, и лицо ее, даже сейчас, казалось живым. Закатившиеся мертвые глаза косились куда-то вверх. Пепел осел на губах, волосах и щеках. Пальцы, черно-красные от запекшейся крови, лежали на животе. Одежда ниже пояса вся пропиталась тем же цветом. Девицу ткнули копьем в живот. Страшная смерть, думалось Эндри. Медленная. Юной селянке довелось видеть, как догорают дома, которые еще прошлым вечером она почитала новым домом и смотреть, как умирают те, кто звался ее друзьями и родичами. Женщины, заливаясь слезами и плачем, наконец прикрыли девицу. Парень дрогнул, завидев дядю.

— Ее звали Ярри. — безжизненным тоном сказал племянник.

— Ты знал ее? — с легким удивлением спросил Эндри, отведя глаза от тела.

— Нет. — чуть помедлив ответил Данни, голос его дрогнул. — Не знал.

ОЗАРЕННАЯ ЛУНОЙ

«С небес, упала где звезда,

Там Сор’Навир стоял тогда.

Он в вечной славе воссиял

И после он навеки пал.»

Апокрифы, «Наставление», перевод ан-Фахриса,

поэтическое переложение на стихи Люпиниона

Сегодня он приснился ей. В бою, с обагренным кровью мечом. За ржанием коней, гулом воды и боем барабанов Аайя отчетливо слышала, как ее сердце неровным тембром отчитывает каждое мгновение. Свистели стрелы, рассекающие воздух, звенела сталь. В своей постели она вновь проснулась, покрытая холодным потом и ощутила, как все нутро дрожит. Губы, пересохшие, как и горло, девушка смочила водой с лимоном. За окном занялась Хвиро Ицнай. Пурпурный цвет погнал голубую сестру с небосвода и ночные небеса озаряли землю розовым заревом. Зрело кровопролитие. И ни от кого не скрылось, что оно поспеет скоро.

Успокаивающий свет ИцРоана больше не укутывал землю одеялом морского цвета. Тревога висела в воздухе. Сама земля, песок и камень под ногами налились этим злосчастным пурпуром. Опасность наступала на пятки. Реки, видные издалека, окрасились в цвет лунной крови. Каждый раз, когда на небе луны сходились в Хвиро Ицнай, Аайе было не по себе. Теперь же, в особенности, она путалась в розовом сиянии, как в болоте.

Раньше, просыпаясь ночью в судороге, она ощущала себя одинокой. Теперь же и днем и ночью близ дома шумели голоса, ржали лошади и горели костры. Побыть наедине с собой не получалось даже в лунарии. Глаза, слегка слезящиеся и слипающиеся, болели от неприятного пробуждения. Он в опасности, знала она. Они все в опасности. Но Аайя не могла понять, почему? Открыв окно и вдохнув свежего воздуха, в голове прояснилось, но ненадолго. Плоть, уставшая и изнемогающая, всегда брала свое.

Во дворе толпились люди, звучали проклятья и возгласы, плакали женщины. Аайя вышла туда, никем не видима, даже посреди людей. Они, облаченные в свое горе, каждый день все больше и больше, прибывали на южный берег. Отец приказал дать всем тепла, крова и пищи, чтобы хватало. И вдоль побережья, рядом с поместьем и дальше на юг, вырастали палатки, костры, стоянки и коновязи. Казалось, тут еще никогда не было настолько людно. Но несмотря на все это, даже в толпе, Аайя была одна. Кому есть дело до полусонной ослабшей девушки, бредущей под гранатовыми деревьями?

Только в саду во дворе между двумя крыльями поместья, она иногда находила покой. Здесь звуки казались приглушенными. Слегка журчала вода, наполняющая холодный источник. В лунном пурпуре, источающие сок гранаты, висящие на деревьях, напоминали налитые кровью нарывы болезненных ран, готовых лопнуть. Хрустящий под ногами песок, озаренный тем же светом, казался влажным и мокрым, но не от воды, а от крови. Над ними всеми нависла страшная кара. Жадность и алчность разрывают эти священные берега на куски, а воды Ицхиль Хвироа наполняются черной кровью. Знаменье, не иначе. Вечность предупреждает их.

— Вам все не спится? — на тонкий голос Аайя дернулась неожиданно резко. Громкие звуки эхом звучали в голове, заставляя ее нервно вздрагивать.

— Ах, ночи в последнее время не приносят покоя… — проговорила она, оглянувшись на Гиацинта. Скопец, отмашкой дав указ служанкам перенести пледы и согревающее вино с пряностями в сторону развернувшихся близ поместья палаточных лагерей обездоленных простолюдин, вздохнул.

— Ваш скромный слуга должен сообщить леди Джесайе, чтобы та приготовила снотворного снадобья? — наклонил голову евнух.

— Нет. Не стоит. — приподняла дрожащие пальцы Аайя. — Это не поможет.

— Тревоги последних дней добрались и до вас. — с каким-то театральным прискорбием покачал головой Гиацинт. — Ваш слуга тоже не спит ночами.

— Мы молимся о том, чтобы все это кончилось. — опустила взгляд Аайя. Худощавый, высокий и лысый евнух, обычно и без того бледно-розовый казался даже опасно болезненным в пурпурном цвете Хвиро Ицнай.

— На Сефиде в молве есть поговорка, что добрые слова приглушают боль умирающего лишь на время, а кинжал расправляется с ней навсегда. — кисленько улыбнулся евнух. — В молитве люди не всегда найдут утешение. Впрочем, что ваш скромный слуга может смыслить в великой ицхилитской мудрости… — с издевкой бросил скопец, пожав плечами и бесшумно направившись прочь из-под сени деревьев.

В великой мудрости, которую приносит людям вера, евнух действительно ничего не смыслил. Рожденный невольным и воспитанный скопцом в Доме Слуг на Сефиде, он, пожалуй, и не стремился обрести веру, потерянный, изуродованный, отсеченный даже от собственного мужского начала. Цинизм отравляет далекого от истины человека, переполняя его, словно яд, которым брызжет Гиацинт каждым своим словом.

Удалившись в тень сада, Аайя уселась рядом с водоемом, от которого в и без того зябкий ночной воздух поднималась прохлада. Девушка провела пальцами по глади прудика. Рябь пробежалась по поверхности, темно-розовая, как вино, вода, обдала ее холодом. Стрекотали насекомые, ветви гранатовых деревьев покачивались на прохладном ночном ветерке, ледяное прикосновение воды из источника ласкало пальцы, слегка отрезвляя рассудок.

Тревожное видение, вырвавшее ее из объятий сна, в памяти показалось даже более отчетливым. Вне всякого сомнения, ей снился Данни Каранай. Его точеные черты лица и грива огненных волос, развивающаяся на ветру. Он был в опасности. Смерть шла за ним по пятам. Так боявшийся своей судьбы, он, тем не менее, не мог сбежать от нее. Это лишь сон, напомнила себе Аайя, но такой вязкий, такой… настоящий? Запустив руку за шиворот, она потерла полумесяц из лунного хрусталя, достав его из-под одежд. Свет пурпура струился и переливался в нем, как песчинки в часах. Голова казалась тяжелой, в висках снова стоял звон. Было это или только будет? Или быть может прямо сейчас, в этот миг, Данни в смертельной опасности? Ее сердце, каждый раз, сжималось от этой мысли. Стоило ей завидеть мальчика, как душа уходила в пятки. Нет, она не боялась. Верной дочери Вечности нечего боятся. Но страх ощущался на языке, как пыль и пепел. Не за себя. За него.

Бедный, милый Данни. Как ты добр, как любопытен, и как потерян… Аайя никогда не находила себя красавицей. Не ровня сестрам. Маленькая, худая, с узкими бедрами, смуглая, увенчанная витками черных волос и густыми бровями, она не сравнилась бы с неземной красотой Ницаях, ни со статью Тамиран. Как, а главное, за что, этот чужой мальчик полюбил ее? И за что именно ей досталось такое испытание, снедающее трепетом ему в ответ?

Долг женщины быть верной женой, наставлять мужа на верный путь и родить ему сильных детей. Но Данни Каранай был чужим для нее. Она дочь своего отца, верная слуга дела Ицхиль, идущая по пути Вечности. Разделить этот путь с Данни было бы для нее блаженным счастьем, но он блуждал во тьме, а проблески света, к которым она направляла его, словно только сильнее запутывали мальчика. Аайя хотела бы спасти его. Направить на верную тропу. Но как это сделать, если она всего лишь слабая девушка? Не чета Дочери Полных Лун. Наваждение окутывало ее, как туман, липкий и холодный, но даже если это Вечность дарит ей тревожные сны, как знаменья, что она может противопоставить судьбе? Как исцелит кровоточащую землю?

Ицхиль нашла бы ответ. Ее вела Вечность. Как и милонн, кого та озаряла своим шепотом, предвещающим путь. Но кто такая Аайя, чтобы мнить себя равной им? Болезненная дочь, в ночи скрывающая то, что ведет беседы с чужим. Ей было бы стыдно и страшно, если бы в ней остались силы для страха и стыда. Бессонница, бросающая в дрожь и пот, дарящая страшные видения во сне и наяву, высасывала из нее всякую моральную силу. Ей не хотелось есть, потому что живот болел от лунной крови. Ей не хотелось спать, потому что, закрыв глаза, она страшилась того, что увидит. Сама жизнь внезапно стала для нее тягостью. Истинным испытанием.

Лишь в редкие темные ночные часы, когда Данни являлся к ней, то ли настоящий, то ли видение, еще один бред бессонной ночи, как тень в полумраке лунария, ей становилось легче. До боли сжав в ладони хрустальную подвеску, переливающуюся розовым светом, она почувствовала, как дрожит. Острые края полумесяца болезненно впились в кожу. Было больно, но кровь не проступила. В пальцах ее уже не было силы так крепко сжать точеный хрусталь. Ах, Данни, что за проклятье ты принес в ее некогда смиренную душу? Как спасти тебя? Или, быть может, это он должен спасти ее? От безумия, от тяготы и душевной муки. Спасти, как спас тогда, в холодных гремящих водах, почти поглотивших ее…

Хлопок, внезапно раздавшийся рядом, заставил ее вздрогнуть и чуть было не повалиться на песок. Аайя испуганно отшатнулась в сторону, увидев, как красно-розовая роса обдала подол ее золотистой одежды мириадами брызг. Испуг отступил прежде, чем украдкой она прошептала молитву, а когда девушка разглядела рухнувший на расстоянии вытянутой руки от нее гранатовый плот, который лопнул, как кровавый нарыв, Аайя в сердцах гневно укорила себя за то, что разум ее совсем уже не выдерживает.

— Ах, всего лишь плод перезрел… — прошептала она, успокаивая себя, и подняла с земли расколовшийся пополам гранат. Красные капли сока, густые и липкие, стекали между пальцев. Аккуратно надкусив кровоточащий плод, она облизнула губы. Сладость отдавала кислотой, и даже горечью.

Гранатовые косточки хрустели на зубах, вязкий вкус сводил скулы. Как ей хотелось вернуться в беззаботные дни, когда она была совсем юной, и проблемы взрослых людей не тревожили ее. Но в этом не было смысла. Время как река. Поток, из которого нет возврата. Ни одному человеку не в силу плыть против этого потока. К былому нет возврата, а впереди такая же пугающая неизвестность вечного будущего. И после, безвременья.

Аайя лишь несется по этому потоку. Как и всякий другой человек. Что она может решать? Она не Дитя Полных Лун. Не всеведущая милонна. Ни даже царица Саббах, или прочий Свидетель, что вершил судьбу своего времени. А даже и будь она ею, спасение и примирение этой земле могла бы принести любовь, покаяние и доброта. Но Данни Каранай, мальчик из огнепоклонников, путал любовь с земными страстями, сумасбродное сердце его не знало покоя, а доброта, не подкрепленная верой, едва ли спасала.

Она показала ему путь. Но он не ступил на него. А значит блаженная земля приречья оросится кровью. Вновь и вновь, до тех пор, пока слуг Ицхиль не изведут с этой земли и песок не станет красным, пропитанный истекающими ранами. От одной только мысли об этом глаза щипало, но она не плакала. Слезами только введешь себя в уныние. Но проблемы не решить. Очередное это испытание? И если да, то что ей делать? Облизнув розовые от граната губы, она снова опустила ладонь в холодную воду, глядя как прозрачный пруд смешивается с бледно-красными бликами сока. Суждено ей увидеть, как священные воды Ицхиль Хвироа окрашивают этим беспощадным цветом? И будет ли, однажды, конец всему этому?

Из под сени домашнего сада она вышла на убаюкивающий ночной свет. Звезды сегодня казались тусклыми, как тлеющие угольки. Куда сильнее горели костры и факелы в шатрах, разбитых вокруг. Зрелище это было грустное, не сказать, раздражающее. Сотни людей, для которых не нашлось крова у родственников и знакомых, спали под открытым небом. Раид Шайхани приказал в первую очередь искать кров и очаг для женщин и детей, но даже так в лагере обездоленных беженцев все еще слышался плач младенцев и голоса матерей и стариков. И этот выросший вдоль южного берега тряпичный город, словно тень, нависал над ними. Дядя Саиф, по настоянию скопца, приказал не жечь слишком много костров, после того, как несколько палаток занялись пламенем, когда ночной ветер раздул угли какой-то семейной жаровни. Теперь их было меньше, но все еще достаточно, чтобы между каждой десяткой шатров полыхало пламя.

— По одному! — восклицал страж с копьем. — Не толпитесь!

Тем, кто не смог унести с собой из дома всяких вещей и пожитков, отец приказал выдать теплой одежды, чтобы не мерзнуть холодными ночами, а также организовал несколько чанов с едой, где варили похлебку с рыбой и овощами. Хлеба, который отец купил у пахарей с этой стороны реки, хватило не на долго, а вскоре и рыба кончалась. Потому, тем, кто ютился близ поместья своего господина, приходилось довольствоваться, по большей части, вареными овощами. Их запах, вместе с запахом людей, коней, овец и негодования, стоял в воздухе поместья, проникая повсюду. Грозные возгласы раз за разом наполняли лагерь, как колокольный набат.

Эти люди лишились крова после того, как градоначальник обвинил отца в покушении на жизнь рыцаря из огнепоклонников. Того самого, чье имя в доме Шайхани кляли последними словами. Тамиран, ее порочная сестра, сбежала с иноверцем прочь. И их возвращение только принесло в междуречье новый раздор. Будучи юной, Аайя никогда не могла понять, что заставило ее сестру, воспитанную во всей строгости служения Вечности, покинуть родной дом ради чужого мужчины, иноверца, огнепоклонника. Сейчас же Аайя, шагая, неразличимая, между палаток и костров, страждущих семей, стариков, мужчин и детей, чувствовала себя опустошенной и глупой. Она и сама тайком виделась с чужим… И теперь корить сестру за что бы то ни было Аайе не позволяла совесть. Одно лишь отличало ее от Тамиран. Не похоть и себялюбие влекло ее, но праведность и желание открыть глаза юному Данни, в чьей душе тлело добро.

Но каждую из бессонных ночей, которые она проводила в лунарии, прежде, чем явиться на ночное бдение, она тихой тенью прохаживалась между тряпичных стен растущего жилища изгнанников. Напоминала себе, какая цена у следования за иноверцем. Взглянуть на страдания, увидеть их истинную суть. Это отрезвляло ее опьяненный разум. Даже нехотя, но она заставляла себя ступить на эту землю, без всякого спроса, чтобы напомнить самой себе о том, что за греховную ошибку Тамиран платили все они. И даже тёплое, искреннее чувство, не должно связывать ее с иноверцем.

Когда Хвиро Ицнай, заливая небо и землю своим соблазнительным светом взбиралась на небосвод, Аайя почувствовала себя легче, шагнув в тень лунария. Тишина и покой священной обители убаюкивали ее, как безмолвная колыбель. Стеклянные фрески струились переливающимся светом. Припав на колени перед изображением Ицхиль, она молилась о том, чтобы ее избавили от этого терзания. Молилась, чтобы все это безумие кончилось. Если Вечность не может подарить ей мир, пусть хотя бы Данни Каранай найдет покой и больше не явится сюда, бередя ее душу. Но перетекающие луны беспощадно взбирались на свой небесный пик, а вместе с ними вновь явился Данни Каранай, выскользнувший из тени.

— Аайя… — прошептал он. Его мягкий, дурманящий голос бросал в дрожь.

— Уходи, Данни. — только и выдавила она, так грозно, как могла. Девушке нелегко это далось. Жемчужные бусинки четок впились в сжавшийся кулак.

— Но… — он опешил. Аайя, крепясь, старалась даже не смотреть на него.

— Уходи и не возвращайся. — прошептала она. — Ты отравляешь душу мне и себе. Тебе здесь не место. Тебе нельзя сюда. Ты здесь чужой.

— Я не хочу быть чужим. — твердо бросил он и Аайя все же не сдержалась, чтобы поднять на него глаза. Он выглядел потерянно. Сломлено, как никогда прежде. Сами черты его расплывались под капюшоном, как размякшая глина.

— Наши желания не имеют значения. — опустила веки Аайя. — Ни ты, Данни Каранай, ни я, не в силах изменить судьбы. Это ты хотел услышать? За этим ты приходил сюда? — тяжело вздохнула она.

— Сюда я приходил за тобой. — резко бросил Данни. — Никто не спасет наш дом кроме нас. Священные реки, которыми ты так восторгаешься, истекут кровью! Я не хочу видеть, я не… — речь его была рваной и голос дрожал. — Аайя, я не хочу видеть, как ты умрешь. Не хочу однажды узнать, что в какой-то перепалке за клок земли тебе вогнали копье в живот!

— Я не боюсь смерти… — вымученно выдавила заученную фразу она, поднимаясь, чтобы не глядеть на него снизу вверх. Аайя была короче ростом, но, ощущая, как лунный свет касается ее лица, полнилась решимостью. — Если моя судьба умереть за святую землю, я приму ее. Прими и ты свою, Данни Каранай. — в горле пересохло после этих слов.

— Прошу тебя, — он распахнул плащ, под которым висел кинжал. Но Аайя не дрогнула. — умоляю! — он выхватил нож, взявшись за его острие рукой в своей перчатке и упал на колени. Лицо его исказило отчаяние. — Если ты не хочешь принять меня в свое сердце, то возьми этот нож и пронзи им мое! Лучше уж умереть быстро, чем страдать, зная, что…

— Убери кинжал, Данни Каранай. — гневно стиснула зубы она. — В этом месте нельзя обнажать оружие. Ты навлекаешь на себя грех и позор.

— Теперь вся моя жизнь грех и позор, коли так! — он вздрогнул и кинжал со звоном выпал из его руки. — Я хотел быть с тобой. Хотел спасти наш дом. Нашу землю. Если бы мы были вместе, то наши семьи, быть может…

— Будь мужчиной, Данни. Прими свою судьбу. — покачала головой она. — Негоже тебе стоять передо мной на коленях. Мы не можем быть вместе. Я иду по пути Вечности. Ты бредешь во тьме и тьма пожирает тебя.

— Только скажи, и я последую за тобой. Куда угодно. — простонал он.

ТРЕТИЙ СЫН

«Пророчица вещала благо

Огонь любви дает вдвойне,

Но в нем не сыщешь облегченья

В тяжелой жизни на земле.»

Зараннийское устное предание

Ночь наступила слишком скоро. Он думал не явиться. Остаться в храме и не возвращаться. Почти целый день он провел в бдении, вдыхая дурманящий аромат свечей и глядя на пустой каменный взор изваяний Пророчицы Заранны. Митран сказал, что главное слушать свое сердце. Оно то не обманет. А уж блаженная Пророчица как-нибудь его простит.

Знай сейчас мать, что вместо молитв огню в Часовне он, с этой мелюзгой, пробирается в ночной тени, и для чего… леди Кинарин, пожалуй, ужаснулась бы. Братья, отец, дядя, все они не поймут. Но когда придет время им придется смириться. Если это цена за то, чтобы жизнь их вновь стала мирной, как прежде, Данни Каранай готов ее заплатить. Он знает, что делает, не знает только, зазря ли рискует? Аайя уверила, что его больше никто не тронет. Большой грех причинять зло своему брату по вере. Но пока он не перешел эту черту. Пока он крадется в темноте, подобно вору, его ничто не защищает и если он попадется… если их заметят…

Когда он закрывал глаза, он видел, как вживую, обращенную в пепел деревню. И облаченных в полотна мертвецов, словно мешки с зерном складываемых под ветвями ив. Он видел некогда улыбчивую Ярри, угостившую его чаркой свежего молока. Видел мух, витающих над ее головой, садящихся на губы и остекленевшие глаза. Чувствовал пепел, оседающий на губах и бьющий в нос запах смерти. Это судьба всего приречного края, если вражда не прекратится. Горе и смерть.

— Ты где? — оглянулся он, сначала потеряв малютку. — Эй…

Та вынырнула из-за кустов, за которые зацепился темный плащ, которым укрыл ее Данни. Она промычала что-то в ответ, обрывая облепивший ее покрывало репейник. Данни, размяв слегка постанывающее плечо, подошел ближе, помогая ей. Девочка с растерянным видом посмотрела на него, оглядываясь на оставшийся позади Ишерон и развела руками. Сделав какой-то знак пальцами, юный ангел, судя по всему, пыталась что-то сказать Данни, но тщетно. Он ничего не понял.

— Я же просил. Не отставай! — упрямо бросил он девочке. — Слышишь? Мы вернемся в Часовню до рассвета. Часовня. Рассвет. Понимаешь?

Она глядела на него, как на мямлящего тарабарщину ребенка и снова указала пальцем на дорогу назад. Данни прикрыл глаза руками. Девице, которую Митран приютил в своем храме, на вид было лет десять. Совсем еще ребенок, младше Тии. Но Тия в ее года хотя бы была смышлёной девочкой. Эта же, явно слабоумная, даже простейших слов не понимала. А то, что бедняжка как-то лишилась языка, вовсе не упрощало коммуникацию с ней. На мгновение Данни Каранай даже пожалел о своем выборе. Впрочем, был ли выбор? Аайя сказала, что им нужен свидетель. Кто-то, кто мог бы лицезреть его клятву и прозрение. Парень промучился с этим целую ночь. Братьям нельзя было это доверить. Никому из придворных нельзя. Слуги, пажи, рыцари и гвардейцы, все они не подходили. Даже те, кому Данни доверял, Патрику или кормилице. Внезапно, оказавшись в такой ситуации, он понял, что за его тайну некому поручиться.

Ни Дейвиен, ни даже Митран, никому нельзя было сказать о том, что они собираются сделать. Он в шутку уж подумал под уздцы привести в свидетели его обета Рассветную Синеву, но знал, что девушка не оценит такой проделки. Аайя вовсе, казалось, не знала, что такое смех. На лице ее, словно на хрустальной фреске, всегда сияло то ли смирение, то ли благоговение. И не всегда было понятно, что именно. Девушка казалась для него загадкой, которую невозможно было разгадать, даже сблизившись с ней. Но эта ночь решающая. Сегодня или никогда. Их тайные свиданья зашли слишком далеко, говорил он себе. Если сейчас он повернет назад, после всего, что он ей наобещал, рухнув, сраженный, на колени, мужчина ли он вообще? Мужчина делает, что посчитает нужным. Но мужчина должен и держать ответ за свой поступок. Иначе он не мужчина. Не истинный анвар.

Безумие. То, чем они занимаются, это безумие. Но семейные узы — это цепи, которые скрепляют людей, гласила старая поговорка. Связывают их навеки. Цепь невозможно просто так рассечь мечом. Если то, что они с Аайей задумали даже и заключит их всех в цепи, лучше уж кандалы, чем бесконечная мстительная резня. Может ли кровная связь сковать кровную месть? Оставалось только надеяться, что их семьи внемлят разуму.

Если да, то несколько проблем решались бы разом. Тяжкий вечер и бессонную ночь он провел в думах и мечтах о том, что им предстоит. Если он и Аайя все сделали правильно… Что может быть крепче уз крови, которыми они сплетут междуречье? Знал бы Рейвин, невольно счел бы это поэтичным, думалось Данни. Два сердца между двух Вен, орошаемых кровью. Может и сам он сочинит поэму? А семьи условятся в том, что эта земля между рек будет их. Соединит два начала, как Инда и Вир. Сердце нещадно билось.

Спешил он, или медлил? Уже ожидает его девушка или даже еще не явилась? И явится ли вообще? Каждый шаг впотьмах, скрываемый грохотом двух рек, доносящихся с разных сторон, казалось, приближал его к безвременной кончине. Его скрывали тени. Девчушка, в чьих серебряных глазах отражались розовые силуэты лун, мельтешила следом. Но если Аайю поймали? Если застигли врасплох? Если все узнали? Если его поджидают там братья ее? Если. Если. Если. Так много мыслей никогда еще, кажется, не роилось в его голове. Не сводило с ума так яростно и быстро. Они безумцы. Но все сердца, которые идут за зовом, вопреки разуму, безумны, не так ли? И Ицхиль, Дочь Лун, враги кляли безумицей. Но память о ней эхом отзывается в Вечности и тенью своей накрывает эту землю и даже самого Данни.

Смиренье победит злость, сказала Аайя. Ее речи всегда были искренни и никогда не обманывали. И не врала она и сейчас. Он верил ей. Что ему, безумцу, полюбившему чужеземку, еще оставалось? Сегодня он навек отречется от всего, что тянуло его в темноту. От сомнений, от смутных правд, все меньше походящих на истину, от несчастливой помолвки. Вдали он вновь увидел сияющий купол башни лунария. Сегодня его хрустальное покрытие отражало пурпур переходящих лун, манящий и соблазняющий. Эти луны почитались в народе дурной славой. Хитрость. Интрига. Предательство. Слабая плоть женщин. Сильное желание мужчин. В трудах звездочетов больше мудрости, чем казалось. Их с Аайей хитрый план и впрямь походил на интригу. Предавал ли что-нибудь Данни? Разве что, себя самого. Свою слабость и нерешительность. Одно он мог сказать точно: он желал Аайю сердцем, не плотью. А девушка стремилась к нему душой, а не телом. Значит луны лгали, издеваясь над ними. Но что ему эти луны?

Одна из речных заводей, не столь далекая от лунария, была назначенным местом встречи. Данни пригнулся, рухнув на землю, чтобы рассмотреть, есть ли там кто-то? Немая девочка тоже присела на колени, с удивлением глядя сначала на Караная, а затем на лунарий, чей пик виднелся даже отсюда. Река легким течением орошала береговой спуск. Песок и вода розовели в пробивающемся через ветви ив лунном свете. Он никого не увидел. Ни засады. Ни Аайи. Приподнявшись, он медленно направился вниз. Песок под ногами скользил и осыпался и Данни, не устояв, рухнул на собственный плащ, съехав вниз. Сверху донесся глухой смешок немой девочки. Данни хмыкнул, поглядев на нее. Серебряные, с пурпурным блеском, глаза, сверкали во мраке, словно кошачьи.

— Данни? — донёсся из-за плакучих ив тонкий голосок. Аайя, почти невидимая в ночной мгле, черной тенью выскользнула из-за ствола.

— Я боялся, что ты не придешь. — тихо молвил он. — Но как ты добралась?

— Ночь укрыла меня, как и тебя. — наряд на ней был темный, вовсе не походящий на тот, что представлял Данни в условленный день на женщине, с которой он намеревался связать свою жизнь нерушимыми узами.

— Эй, спускайся! — обернулся он к девочке. Та нерешительно сидела у спуска, рассматривая их, лунарий и реку. Затем что-то прошипела.

— Так кого ты привел? — придерживая на груди массивный том Саийицавы, Аайя с удивлением смотрела в серебристые глаза малютки. Безмолвная девочка наконец соизволила слезть вниз, отряхивая свой и без того запылившийся плащ и поправляя капюшон на белокурых кудрях. — Это… ребенок? — потупила и без того мутный взгляд Аайя.

— Она ничего не скажет. — покачал головой Данни. — Поверь.

— Дитя будет твоим свидетелем? — с недоверием прошептала она. — Как ее имя? — Аайя пригнулась, разглядывая явно озадаченную девочку.

— Я… не знаю… — почесал затылок Каранай. Юный среброглазый ангел смотрела на Аайю Шайхани с любопытством. Девушка улыбнулась ей.

— Как твое имя? — спросила она. — Ты меня понимаешь? — девочка, надув щеки, раскрыла рот, демонстрируя свое увечье. — О, Вечность… она?

— Скорее всего сирота. — пожал плечами Данни.

— Бедная девочка, — опустилась на корточки Аайя, стараясь не выронить книгу. — ты явилась сюда по своей воле? — кинула она взгляд на Данни. Но немая только вновь указала на свои губы, а затем, явно удивившись, положила руку на замеченную ей Саийицаву, которую держала Аайя. Принялась кивать, жестикулировать, пытаться что-то выдавить.

— Чего это она? — напрягся Данни. Такого он раньше не видел. Среброглазая тыкала пальцем в сторону лунария, Вены, Аайи.

— Не пойму. — покачала головой девушка, поднимаясь. — Ты ведь не заставлял бедную девочку идти за тобой? — Данни насупился.

— Конечно нет! — бросил он. Это странное дитя пошло за ним само, как только он попросил ее выйти с ним из Часовни. Не то, чтобы это было совсем честно, но Данни не тащил ее за собой и даже не заставлял. Так что, пожалуй, можно было сказать, что его свидетельница тут по своей воле.

— Да будет безмолвное дитя свидетелем твоего прозрения. — поднялась Аайя, погладив девушку по белокурым локонам. — Вечность будет моим.

— Когда… когда мы раскроем себя? — первым делом спросил Данни. Этот вопрос мучал его не меньше прочих сомнений и будоражил ум.

— Не торопи судьбу, Данни. Жизнь итак мимолетна. — сказала она.

— Но мы должны знать… наверняка… — слегка растерялся паренек.

— Мы скажем им, когда страсти поутихнут. — ответила Аайя. — Ты принял решение? Потому что пути назад не будет. Ты поклялся, что последуешь за мной под взором Вечности. Тогда следуй своей клятве. — ее затуманенный взгляд и легкая отрешенность казались пугающими.

— Да. Я готов. — твердо сказал он. — Я принял решение. Иначе зачем я тут?

— Хорошо, — она протянула ему книгу. Данни взял тяжелый том на руки, стараясь держать его аккуратно, словно младенца. — положи руку поверх в знак того, что ты клянешься на священном тексте. — он сделал, как сказала Аайя. Немая девочка с любопытством смотрела на них. — Повторяй за мной.

— Угу… — промычал он, боясь вымолвить лишнее слово, следуя за каждым движением ее губ. Сор’йир звучал в ее устах так гладко и мягко, как Данни никогда не мог бы повторить. Клятву, как она заверила, нужно было произносить на этом языке. Его собственный язык заплетался, а слова он понимал с трудом. Кое-какие он помнил еще со сносок Люпиниона в книге. «Вечность», «Луна», «Дитя». Как мог, он повторял их, спешно и неразборчиво следом за девушкой. Navir. Yitz. Hil’. Наконец, Аайя запустила руку за пазуху, доставая свою драгоценную подвеску. Он хотел было сказать, что не стоит. Однако она уже застегнула ту на его шее. Вес ее, легкий, как перышко, внезапно показался тяготящим к земле. Ну губах Аайи мелькнула блаженная улыбка. Мутный взгляд смотрел ему прямо в глаза.

— Navir hin vi’ry vi’ hin Navir. — прошептала она, убирая подвеску под его одежду. «Вечность во мне, а я в Вечности». Как мог, он повторил за ней эти слова. Холодный хрустальный полумесяц, еще сохранявший тепло тела Аайи все равно показался обжигающим, коснувшись его груди. — Да будет так…

— Да будет так… — его губы пересохли. — Что… что теперь?

— Ты дрожишь, Данни? — тихим шепотом спросила она, приглядываясь к парню. Он положил руку на мощный переплет священной книги. Холодные пальцы Аайи легли поверх. Ее влажная ладонь едва заметно тряслась.

— Мне страшно. Страшно, что все узнают… что все пойдет не так.

— В тебе больше нет места для страха. — она коснулась подвески у него на груди. — Ицхиль, Дитя Луны, не ведала страха. В Вечности все, что кажется пугающим — мимолетно. И тебе, Данни, больше не нужно боятся.

— А теперь?.. — спросил он, обнадеживающе. Теплое, прерывистое дыхание Аайи касалось его лица. Сердце волнительно сжалось. — Мы…

— Повторяй… за мной… — девушка слега сморщилась, словно у нее болела голова. Коснувшись висков, она помедлила и продолжила. — Великая Вечность, священная и необъятная, пусть будет свидетелем этого обета. — он повторял за Аайей каждое слово. — Жизнь коротка и мимолетна. И радость человеческая в покое и смирении. Как некогда разделила Вечность начало мужское и женское, также сплетет она пути наши в счастье и в испытании, сделав нас одним целым. Одна жизнь. Одна душа. Одна вера.

— Одна жизнь. Одна душа. Одна вера. — с легкой дрожью прошептал он. В этот миг ноги Аайи подкосились и она, оперившись рукой на его плечо, чуть было не упала. Данни подхватил ее за талию, испугавшись. Тяжелое дыхание ударило ему в шею. Ее холодные пальцы обняли его за плечи. — Ты как?

— Ох… все нормально… — слегка пригнулась она. Данни хотел было позвать на помощь, но в горле встал ком. Не хватало им еще выдать себя. Каранай оглянулся, надеясь подозвать немую девчушку, но и ее рядом не оказалось. Сбежала? Вот мелкая проказа. Все равно не сможет их раскрыть.

— Тебе плохо? — придерживая девушку, он уложил ее на траву помягче.

— Вовсе нет, Данни. — ее лицо озарила слегка блаженная улыбка. Черные глаза, наполняемые лунным пурпуром, глядели прямо в душу. — Теперь мы одно целое. — Аайя прижалась к его лицу, обнимая. Оливковая кожа девушки, слегка влажная и мягкая, заставила его поежится. Данни запустил пальцы ей в волосы и, не найдя, что ответить, просто коснулся ее губ своими. Слегка сухие и тонкие, они быстро растаяли и Аайя ахнула. Он обнял ее так аккуратно, как мог. Девушка прижалась к его устам и дрогнула.

ОЗАРЕННАЯ ЛУНОЙ

«Светила мраком засияют

И небо рушится на вас,

Тогда поймут все дети Ицы,

Что наступил последний час.

Сгорят моря и рухнут горы,

И реки ядом изойдут,

Тогда притворных покаянья

Неверных не уберегут.

Беспечно думать, будто ложью,

То обещание дано,

Мир, словно тень, в потоке Вечном,

И ему сбыться суждено.»

Апокрифы, «Обещание», перевод ан-Фахриса,

поэтическое переложение на стихи Люпиниона

Поцелуй, долгий, как бесконечность. Любовь, длинною с целую Вечность. Клятва под ночными небесами. Души, пересекающиеся на перепутье. Жизни, неразрывно связанные в одну. Холодные руки. Теплые губы, сладкие, как мед. Неуверенные прикосновения, ищуще путь в темноте. Опустив веки и зажмурившись, Аайя лежала, чувствуя, как он робко прислоняется к ней губами. Поджав их, девушка застыла в оцепенении. Теплое дыхание. Пальцы, переплетающиеся с ее волосами. Тяжелый вздох. Легкое прикосновение воздуха к черным вьющимся локонам. Без платка на голове она ощутила себя нагой. Теплые губы прижались крепче.

Глоток воздуха, пьянящий, как вино, ударил в тяжелую голову. И без того звенящие, словно бьющийся хрусталь, виски, будто наполнило свинцом. Мягкие пальцы коснулись шеи. В животе свернулся клубок змей, вьющихся, как некогда сомнения в ее голове. Влажные губы прижались снова. Две луны, голубых, разбавленных пурпуром, словно вода и вино, смотрели на нее. Долг женщины дарить мужчине спокойствие и нежность. Заботиться о нем в трудную минуту, направлять в тяжелый час. Теперь они связаны. Нет места страху, нет места сомненью. Нет пути назад. Она приобняла его за плечи, словно мать, прижимающее к груди испуганное дитя. Данни Каранай вздрогнул и его дыхание коснулось шеи девушки, а затем последовали и губы. Тонкими пальцами она провела по его огненно-каштановой гриве.

Бесконечное небо рассыпало перед ней мириады звезд. Сияющие, как тысячи глаз, они взирали на нее. Хвиро Ицнай, соприкасающиеся луны, пурпурные, как томные целующиеся губы, слегка двоились в глазах. По плечам побежал холодок. Теплые руки, коснувшиеся их, согрели и отвели пугающие мысли. Нежный шепот коснулся ушей. Речной гул успокаивающе обволакивал ее, а звезды, сияя все ярче, сливались и меркли, пролетали и кружились над головой так, что захватывало дыхание. Вновь поцелуй. Жаркий, почти обжигающий. Руки девушки вцепились в плечи Данни, но она напомнила себе, что для страха нет места. Все решено. Вечность свидетель их обету. По обнаженной груди пробежались мурашки. Жаркие, как пламя, прикосновения губ, сползли ниже, коснувшись ее сосков. Аайя, как могла, неуклюже, погладила его по голове. Ей нечего скрывать. Может, она и не красавица, но теперь их душа и плоть едины. Он выбрал ее. Она его.

Речной гул перерос в грохот, Аайе на мгновение почудилось, что Ицхиль Хвироа вышла из берегов, но, отведя взгляд от бесчисленных звезд, она увидела лишь их отражения в несущемся потоке. Пурпур и сияние отражались на ее коже, лице, шее, груди, бедрах, коленях, ступнях. Нагая, словно только явившаяся на свет, она вдруг испугалась. Молитва прогнала животный страх быть уязвимой. Теплые руки, спустившиеся от груди к ее бедрам, принесли мимолетное тепло. Глядя в звездное небо, она напомнила себе, что лишь мгновение может быть жарким. В бескрайней Вечности потухнет любое пламя. Вечность всегда холодна.

Поджилки трясутся. Холодный воздух касается лона. Взгляд блуждает. Дыхание бьется ей в шею. Клубок змей в животе сворачивается в ком, шипя и сматываясь до боли. Теплое касание. Гул рек смешивается с порочными мыслями, на чужих языках, отзывающихся в затылке. Звезды движутся, луны в небе пересекаются. Жар наполняет ее изнутри. Тягучая боль. Сладкие губы. Последний миг невинности. Обжигающая кровь тонкой струей стекает по ляжкам. Вздох. Стон. Мерцание звезд расплывается перед глазами.

Закатив глаза и запрокинув голову, Аайя прижала его к себе крепко, в надежде спастись от боли и безумия. Осторожный толчок отдался еще большим болезненным эхом внутри. Реки розового вина и пурпурной крови втекают в такое, облеченное светом порока море. Россыпь звездных отражений, как россыпь углей, занимается пламенем. Огонь и дым, поднимающейся из кипящей пучины, поглощает ее, словно разверзнувшаяся пасть полыхающего ада. Туман чернеет. Дым облекает водную гладь. Тела, разбухшие и вздувшиеся, серые, красные, обглоданные и гниющие, нещадный прилив прибивает к берегу. В горле встала тошнота. Ее воротит, живот сводит, лоно раздается кровью и болью по всему телу. Аайе захотелось закричать, скрыться от наваждения. Впившись ногтями в плечи Данни, она издала стон, слишком тихий, словно что-то схватило ее за горло.

Второй толчок был увереннее. Он вошел глубже, наполняя изнутри болью, мукой, зудом и словно вороша внутренности. Теплый и влажный, он сменился кипящим и ошпаривающим, как раскаленное железо, поцелуем. Аайя пискнула. Стон донесся громче. Она держалась за плечи Данни, как за мачту во время шторма. Ее мутило. В голове стоял гул и болезненное проникновение отозвалось еще большим сладким страданием. Безумие обуревало ее. Свет струился, сплетаясь в картины, как паутина. Звук реки, дыхания, стона и шелестящей травы отзывался грохотом и гулом. Луны то темнели, то двоились, то сходились и расходились на небе. Языком она облизнула влажные губы, на них ощущался вкус Данни. Гром, звенящий в голове, когда боль прошла глубже, прозвучал, как треск. Сама земля, казалось, дрожала, как бьющийся в набате колокол. Ерзая и метаясь на ней, мучимая одержимостью, она увидела, как раскалываются горы. Их некогда белые, снежные пики, охватывает огонь. Снег розовеет, напитываясь кровью, кровь запекается в пламени и черными потоками струится с гор. Остатки тел, запачканные мечи, оплавленные и переломанные пополам, вкупе с черной массой рушатся в реки, обращая те в кипящий яд. Треск звучит все громче. Краснеющие луны вновь сходятся на небе. Земля отражает колокольный набат. В этот миг все замирает. Он длится так мало и в то же время, спирая дыхание Аайи, останавливается, словно навечно. А за ним следом, словно ломающиеся кости, рушатся горы. Раскалываясь пополам, они истекают кровью и скопившимся внутри черным гноем, изрыгая в пурпурное небо столпы непроглядного, отравленного дыма. Эта тьма застилает небеса, скрывает звезды, обращает сходящиеся луны в бледные силуэты. На губах Аайи зреет вопль, но теплый поцелуй заглушает его.

Третий толчок, с содроганием коснувшийся самого нутра Аайи, был таким острым и источающим боль, словно ее кольнули копьем, словно коснулись изнутри лезвием клинка. В это мгновение виски девушки налились кровью. Она прикусила губу, чувствуя на языке вкус железа, сплетающийся со сладостью губ Данни. Лучи сверкающих звезд, пробивающихся во мгле, сходясь вместе, словно паутина, оплетают собой весь небосвод. Словно вены мотыльковых крыльев, шелестящих вокруг. Словно распростершиеся ангельские крылья, рассекающие мироздание от горизонта до горизонта. Теплое, рваное дыхание, касается ее шеи в последний раз. Сияние становится ярче. Холодная, кровоточащая боль изнутри, заполняется мягкой теплой влагой. Нарастающий речной гул теперь звучит как шепот, как стон, как крик, эхом расползающийся по бесконечным коридорам и гротам, в который никогда не проникает свет. Горечь обжигает горло. Железо и мед, пульсируя, стекают по языку. Клубок в животе распускается, словно бутон, отпуская стенающий спазм.

В этот миг небо разошлось по швам, как раскрывающиеся раны, струясь светом, серебряным и черным, слепящим, как огонь, и непроглядным, как темнота. Разбиваясь на куски, треща и рушась осколками, титаническими обломками мироздания, оно понеслось прямо на них. Сам небосвод стремительно рушился. Данни, прильнувший к ее груди, не видел, но Аайя, лежа на спине, застыла в ужасе. «Неужто ты не видишь?», хотела она обратиться к мальчику. Но вместо этого с губ сорвался крик.

ЩЕДРЫЙ БРАТ

«О бренном теле не серчайте,

Для жизни вам душа дана

И вместе с пламенем горящим,

Взметнётся до небес она.»

Зараннийская поговорка

Острый шип одного из цветений поранил руку, когда он потянулся сорвать очередную ромашку, но Эндри этого будто бы и не заметил, лишь слегка одернув руку. Ветерок, неожиданно прохладный в знойный в удушающий день, шевелил белесые лепестки. Мужчина стоял, как истукан, вкопанный в землю. В голове должны были роиться какие-то мысли. Горечь, сопереживание, утрата. Но там ничего не осталось. И даже ударов собственного сердца он не чувствовал. Словно внутри Эндри Караная образовалась пустота. Из него вырвали что-то. Какой-то кусок, заполняющий его. Казалось бы, если изъять что-то из фундамента, он рухнет, но Эндри Каранай стоял, сам слегка пошатываясь на ветру, как ромашка в его руке. Он попытался проглотить ком в горле. Тщетно.

— Тебе помочь, батенька?.. — тихий голос Тии заставил его вздрогнуть. На миг ему даже показалось, что это Ильда прошептала у него за спиной.

Эндри обернулся, поджав губы. Выдавить хоть какие-то слова ему не удалось. Дочь взяла его за руку, слегка одернув, видимо, пытаясь ободрить, но у нее не вышло. Его потерянный взгляд под усталыми веками поглядел на дочь. Та сегодня, без всякого пререкания, облачилась в черный. Это был, к превеликому сожалению Кинарин, явно мужской наряд. Темный кафтан с пустующими кинжальниками. Но спорить с девочкой никто не стал. Может, просто не хотели поднимать шума, а может и сил ни у кого не хватило.

Этим утром леди Иринэ не проснулась. Она провела обычный вечер на террасе, глядя на сад Кинарин, который пестрил светлячками и мотыльками. Тия смешливо игралась, поймав светлячка в ладони и показывая бабушке, как он метается в клетке из ее пальцев. Рейвин, по просьбе женщины, читал ей какие-то свои выдумки. Эндри же, разделив вместе с матерью бокал кислого гранатового вина, пошел спать, ничего не ведая, как ни в чем не бывало. А на утро служанки сообщили, что мать не дышит.

«Нет смерти более мирной», заявили прибывшие из Часовни Очага послушники-хирики, оборачивая тучное тело леди Иринэ в белоснежный, исписанный вышитыми искрами и языками пламени саван. «Она ушла в кругу семьи, среди родных и радостного смеха внуков, в теплом краю». Как она и хотела. Но Эндри эта мысль слабо помогала.

— Давай, я сплету… — вздохнув, протянула ему руку Тия и Эндри вложил ромашку в ладонь дочери. Та уже припасла пучок желтых с белым цветов и несколько гибких палочек и присела на корточки, принявшись ловкими движениями переплетать их в обруч, явно наученная это делать. Он смотрел на девочку, умело вьющую венок. Ильда тоже плела их безо всякого труда, это в ней от матери. Сегодня Тия даже выглядела как-то иначе. Ее лицо, еще вчера радостное и полное баловства, сегодня казалось холодным и отстранённым. Даже свою непослушную рыжую гриву она кое-как уложила, подвязав волосы на затылке. Словно сама на себя не похожа.

Дочь протянула ему пышный ромашковый венок и, немного подержав Эндри за руку, пошагала вдоль сада, опустив голову. Повертев цветочный венец, он помялся, глядя на то, как Тия срывает новые украшения для плетенья собственного. Хруст веток и шелест травы слегка отвлек его и он обернулся, глядя, как племянники, такие же потерянные, как и он сам, бродят между рядов сада Кины, выискивая цветы покрасивее. Похоронный обряд включал себя возложение венцов в погребальный костер покойного. И каждый член семьи или родич, все, кто придет проститься с умершим, возлагали свой в основание костра. Простолюдины вили венцы попроще из полевых растений и собственных сельских садов. Люди высокого сословия могли найти и редкие, более прелестные цветы, как те, что благоухали в личном цветнике Кинарин. На похоронах королевской четы же свивали огромные, из сотен бутонов и цветов, венки и каждый прибывающий лорд и рыцарь возлагал такие к огромному помосту королевских костров. Обычно, чем пышнее были венки, тем больше почестей возлагали ушедшему.

Во время похорон отца его костер сложили не в какой-то часовне или при храме, а в открытом поле. Лорд Эрвин всегда говорил, что если пламени суждено будет забрать его тело, то пусть душа устремится в родные анварам горы и Ричатт, как завещал отец, сложил погребальный костер отца в предгорьях, чтобы пламя и дым унесли его душу в родные края. Костер для леди Иринэ же сложат в Часовне Очага. Роддварт послал несколько своих людей с кастеляном Тонном помочь храмовым служителям в этом деле. Брат, на удивление, держался крепко. Кинарин, со слегка кисловатым лицом, стояла на веранде поместья, сплетая венки от себя и от мужа.

Трое их сыновей, еще вчера казавшиеся такими бойкими, этим утром тоже поникли. Рейвин, с холодным лицом, прохаживался мимо стройными рядами стриженных кустов и цветников с клумбами. Остановившись в беседке посреди сада, он рассматривал укрывшиеся в тени бутоны белокрыльника. Энрик, хмурящийся и сопящий, не находил себе места. Он первым делом запил горе вином, думалось Эндри. Но держался подальше от матери, которая наказала ему поменьше выпивать, особенно с утра. Это ему вряд ли мешало и племянник сам даже предлагал дяде выпить, чтобы притупить горе, но Каранай отказался и братниной жене тоже ничего не сказал. Пускай выпьет. Горе легко утопает в вине, хоть и на время. Эндри сам знал это, помня, как сломала его смерть жены. Самый младший же, Данни, с какой-то неуверенностью бродил туда-сюда, оглядываясь на кустарники и никак не мог сорвать ни одного цветка. Его Эндри тоже отчасти понимал. Все эти цветастые радужные бутоны мало прельщали в такой горький день. Наконец, и к нему пристала Тия, принявшись помогать ему с венками. Она твердая девочка, не пропадет. Куда бы они без нее девались?

В конце концов, ближе к полудню, когда Соляр уже начал напекать голову, все они сготовили свои погребальные венцы. Ромашки, гвоздики, тюльпаны и ирисы, белокрыльники и хризантемы. Это были не королевские похороны, и никто не стремился перебить прочего пышностью и красотой своего венка. Горечь и сочувствие больше отражались на их лицах. Родди и Кинарин первыми удалились во двор, чтобы седлать лошадей. Прощальные венцы уже шелестели листьями на ветру, опоясывая их головы. За ними следом пришли племянники, Тия, замковые слуги, тоже припасшие свои цветочные украшения для прощания с полюбившейся им доброй и благосклонной хозяйкой, какой была мать. Даже братья Тонны, два дубоголовых увальня, свили себе как могли цветочные обручи и казались очень грустными и расстроенными. В пути они сдружились с матерью, почитавшей их хорошими заступниками.

— Нужно бы послать весть о кончине леди бабушки к дяде. — сообщил Рейвин. — Быть может и прах ее милорд Ричатт захочет развеять там же, где наказал упокоить себя дед. — заявил племянник.

— И к Энарин тоже пошлите. — невпопад бросила Тия. На ее предложение никто будто бы и не обратил внимания. Об Эне тут, как подметил Эндри, говорить не любили. А она, между тем, такая же внучка леди Иринэ, как и все прочие и мать вспоминала о ней так же тепло, как о других.

— Мы попросим жрецов отправить урну праха в родовое именье Ричатта. — твердо сказал Роддварт, но Эндри чувствовал, что на самом деле брату так же тяжело сейчас, как и ему самому. Отец всегда был суров и не скрывая учил, что, когда его не станет, они унаследуют честь и почести дома Каранай и обязаны, на это он особо обращал внимание, продолжить и укрепить его гордый род. Мать тоже понимала, что из семейного замка отправляется в один конец. Путь по морю дался ей нелегко и обратного она, верно, и не думала пережить. Как и не думала возвращаться, понимал сейчас Эндри. Говорят, что старики могут чувствовать, что подступает их час. В такие моменты они созывают семью, чтобы почить в кругу близких. Может и леди Иринэ чувствовала нечто подобное? А может просто суровый путь, хмурая погода и волнения во время плаванья, подточили ее здоровье. За эту мысль мужчина цеплялся, коря себя и ненавидя за то, что не мог отговорить мать от этой дурацкой затеи. Все их прибытье в Ишерон было зазря. Его план пророс кровавыми плодами, а мать… Он сжал кулаки, чуть не смяв сплетенный дочерью венок. В горле саднило и сводило в животе.

Чадд, сидевший на ступенях у входа в поместье, тоже держал свой венок. Собранный из полевых трав, растущих в приречье и сложенный кое-как в цветочный обруч, он глядел, как остальные его кузены рассаживаются по коням и готовятся к прощальной процессии. Эндри, увенчанный ромашковым венком и собственным горем, поглядел на сына. Он всегда выглядел слегка чужим среди прочих. Черные волосы, злые глаза и переливающаяся на солнце кожа. Верно подмечали, в нем мало что от самого Караная. Видимо, кровь ицхов сильнее. Он пересекся взглядами с сыном и отвел глаза. Не хотелось ему в такой черный день рыться в мыслях, вспоминая, какой была мать бастарда и то безумное желание, которое влекло его, стоило повстречать эту простолюдинку у реки. В конце концов он был молод. Горячая кровь, горячая голова. Молодые так опрометчивы.

— Отец, — подошел, переваливаясь с ноги на ногу Чадд. Выглядел он кислее обычного. — я… энто… — он показал свой неуклюжий венок. Эндри кивнул, как бы говоря, что видит его старания. Его незаконный сын приносил больше проблем, чем пользы, но тоже был человеком, как никак. По одному взгляду Чадда он понял, что того обуревали сомнения, относительно того, позволительно ли ему отправиться вместе со всеми. Эндри было все равно. Для леди Иринэ, пускай и не сильно любившей бастарда, он все равно был внуком. Было бы неправильно не позволить ему идти.

— Седлай коня. — только и смог выговорить Эндри Каранай, сам чуть было не подавившись собственным языком. Сил говорить у него было мало.

Тия, уже заскочившая на лошадь, явно не была рада видеть, что ее побочный брат едет с ними. Но, в любом случае, бастард ютился в колонне всадников позади, меж прочих слуг, стражников и пажей. Не любят они друг друга. Это дурно, когда дети, даже и от разных жен, друг друга не терпят. Они с братьями были куда дружнее, но их и не разделяло клеймо порочных детей. С Тией он все равно ничего сделать не сможет. Она, как настоящая горянка, вольна как ветер. А Чадд… уже слишком взрослый, чтобы его менять. Остается лишь надеяться, что у них найдется благоразумие.

Сын помог ему забраться в седло и скрылся из виду. От неторопливой, покачивающейся походки лошади Эндри неожиданно мутило. Все вокруг казалось ему таким опостылевшим и премерзким, что даже Грандстоун с его ливнями и холодным ветром словно был милее. И мать там была еще живой и здоровой. Глаза щипало, хоть он и не плакал. Соляр сегодня напекал затылок пуще прежнего. Речной гул навязчиво шипел, ах, плюнуть бы в эту реку, может покатит вспять. Но время не повернуть назад. Не так давно, по этому самому пути, они с матерью ехали под приятным согревающим светом в братнино поместье на встречу с семьей. Теперь же вся семья следует под палящим жаром дорогой, которой отправился в последний путь саван их матери и бабушки. Душное приречье казалось ему отвратительным.

Как ни странно, путь у них пролегал гладко. Дурные мысли так или иначе проникали в голову. Он боялся засады. Или очередной встречи с ицхами, желавшими вступить в какие-то разборки. Но сегодня ничего этого не было. Лишь мерзко шуршавший под копытами лошадей песок, да жар, от которого хоть вались с седла. Даже город казался ему пустым и безлюдным, хотя вокруг и сновали неразличимые толпы торгашей, моряков и черни.

Часовня Очага тоже казалась пустой и под ее сводами было тяжело стоять. Немолодой пухловатый рыцарь из храмовой стражи бубнил им какие-то соболезнования, на которые Каранай даже не соизволил обратить внимания. Он даже думал удивиться, когда заприметил под исписанным огненными узорами куполом Часовни сира Джесси и его молодого родича, явившихся с такими же соболезнованиями и даже припасших венки. Были тут и несколько анварских крестьян, которые пришли, прослышав, что мать их лорда сегодня почила. И даже, что удивительно, явились несколько морячек, дочерей Ронды, сдружившихся с женщиной в тяжелом морском пути. Самой северянки не было, но даже тех он не ждал тут увидеть.

— Примите мои соболезнования. — похлопал его по плечу сир Дейвиен.

— Ужасная утрата… — поджал губы Джесси Редмаунт, явно словно не в своей тарелке переминающийся с ноги на ногу. — Леди Иринэ была милейшей женщиной. Не столь уж и старой… в душе она была помоложе некоторых из нас. — ободрительные слова рыцаря едва ли помогли.

Смиренные хирики раздавали всем пришедшим попрощаться свечи. Красные, белые, желтые и оранжевые. Воск слегка подтаивал в руках, фитили гнулись и липли к пальцам. Найржин Митран, главный настоятель храма, велел зардатам принять часть священного огня из жаровни и те, озарив сверкающим белым пламенем лампады, принялись расхаживать по залу, поджигая свечи прибывших. Одна за другой они озаряли мощный зал, в котором с утра сложили из древесины массивный помост, уже окропленный маслом, на вершине которого лежал материнский саван. Белое полотно, закрывающее тело, тоже окропили погребальными маслами, а несколько зардатов, стоящих у помоста, тихо шептали заупокойные молитвы.

Коснувшись фитилем своей свечи протянутой молчаливым хириком лампады, он глядел, как заплясало на нем пламя, жаркими касаниями обращая воск в стекающие красные слезы. Этому огню предстояло вознести душу их матери к небесам. Странное чувство, держать его в руках.

— Крепись, брат. — негромко сказал Родди, держа свою красную свечу одной рукой и приобняв Эндри за плечи второй. — Она не хотела бы, чтобы мы раскисали. Еще столько деяний впереди…

— Я надеялся вернуться с ней домой… — пробормотал Эндри.

— Дом там, где тебя ждут, — слегка улыбнулся Роддварт. — так, кажется, говорится в той старой присказке? Отец, вот, всегда считал, что дом анваров в горах, а дядя Анчар с ним спорил. — Эндри невольно хмыкнул, вспоминая эти дни, когда они были еще совсем юнцами. — Правда в том, что наш настоящий дом, это наша семья. Так всегда говорила мать. А она в этом кое что, да смыслила… — брат потер его по плечу.

Когда найржин объявил начало провожания, все они выстроились кругом, опоясывая храмовый костер, у которого возлагался помост с покойной леди Иринэ. Митран звучным, громким басом, воззвал к хирикам, выстроившимся рядом с ними кругом, и они запели ему в такт. Три медленных, казавшихся бесконечными, круга, они проходили вокруг полыхающего искрами белого пламени. Каждый круг под тягучее распевание молитв казался тяжелее предыдущего. Ветви венков на голове натирали и зудели. Ноги подкашивались и Эндри чуть не стало дурно.

Найржин читал молитву и послушники вторили ему нараспев, пока процессия, облаченная венками и держащая у груди свечи, опоясывала третий круг. Эндри старался не глядеть ни на пламя, ни на погребальный костер. Слегка затуманенный взор блуждал по Часовне. Среброглазая девица, прячущаяся за колонной храма, тоже из послушников, судя по одеянию, осторожно и трусливо выглядывала на них, ведущих хоровод, хоть и не укрылась от глаз Эндри. Девочка то с легким страхом смотрела на костер, то рыскала глазами по толпе. Когда младший из племянников обернулся в ее сторону, тоже, видимо, ее заметив, она скрылась из виду за колонной.

После того, как песнопение остановилось, встал и хоровод. Хирики отступили, опустив головы, найржин позволил приступить к финалу провожания. Эндри, как старший из присутствующих родственников, вышел первым, опустившись перед помостом на колено. Он в последний раз взглянул на белоснежный саван, поклонил голову и поставил рядом свечу, снимая с головы венец и низлагая его перед сложенным костром. За ним последовал Роддварт, леди Кинарин, племянники, Тия, прислуга, рыцари, Чадд, Тонны, Редмаунты, северянки. Когда все они закончили, десятки венков облепили основание помоста. Свечи, медленно тая, обхватили их огнем и цветы с хворостом, занявшись, обуяли бледным огнем пропитанные маслом дрова. Все они отступили на несколько шагов, глядя, как пальцы пламени взбираются вверх по помосту, трещат дрова и шипит масло.

Материнский саван, белоснежный, как горные вершины гряды Полумесяц, занялся жаром. Воздух храма наполнялся ароматом масел, горящей плоти, тлеющих дров и ладана. Эндри, словно завороженный, смотрел, как стена огня уносит вверх пепел и тлен. Послушники запели вновь и пламя, вместе с упокоенной душой, понеслось к сводам часовни, а оттуда прямиком в небо. Их тонкие, режущие голоса вместе со скрипучим треском дров и бьющим в нос тошнотворным ароматом подкосили Караная и он почувствовал, как соленые слезы, щипая глаза, сползают по щекам и бороде. Пальцы, мягкие, как у Ильды, взяли его за руку. Он опустил взгляд на дочь, сильно стиснувшую его ладонь. Тия прижалась к нему, наклонив голову и шмыгнула носом. В одном брат был прав. Семья — это наш настоящий дом. В нем мы будем жить вечно. Вечно жить в наших детях.

ТРЕТИЙ СЫН

«И гордый король и смиренный нищий глядят на горы снизу вверх.»

Анварская мудрость

— С меня довольно. — отец перегнул древко стрелы в руках и то переломилось, хрустя, словно кость. — Этому надо положить конец.

Дурные вести в этот раз пришли не с другой стороны реки. Энхе, посланный с гвардией охранять побережье после чудовищной резни в междуречье, первым столкнулся с селянами, принесшими ему весть о нападении. Заян Ифир послал нескольких человек оповестить лорда Роддварта, а сам отправился разбираться, что случилось. Вести, которые индавирец принес, с самого утра подпортили отцу настроение.

— Это несомненная наглость. — хмыкнул Рейвин, разглядывая отброшенную отцом сломанную стрелу. Простой вытесанный из дерева острый наконечник потупился после того, как Энхе вырвал его.

— Дикари… — пшикнул Энрик, махнувший рукой. — Сколько-ж их тут развелось? Уже поперек горла стоят. — потер воротник кафтана брат.

— Если они так и продолжат пускать нам кровь, жди беды. — кивнул, соглашаясь, Патрик Тонн. Его отец, кастелян Вилфред, стоявший рядом с Роддвартом Каранаем, почесывал свои усы и бакенбарды.

— Может и к поджогу деревни они причастны? — спросил сир Тонн.

— Одна из стрел, что я там видел, была похожей. — кивнул на переломанное древко Энхе. — Если это грифоний народ с Полумесяца так озверел…

— Между анварами и племенам горных дикарей давно уж пролилась кровь и то, что они спустились в предгорья и даже сюда, чтобы насолить нам, не вызывает у меня удивления. — хмуро усмехнулся Рей.

— Теперь мы по крайней мере знаем наверняка, что это они. — бросил стоявший в дверях Чадд, сложивший руки на груди. — Выследить бы всех этих выродков, да скормить энриковым собакам. — прошипел он.

— Мои сучки таким мясом побрезгуют. — скривил губы Энрик.

Данни, стоявший поодаль и нервно прощупывающий висящий у себя под кафтаном хрустальный амулет в виде изогнутой луны, подаренный Ааей, слушал их в пол уха и был потерян в собственных мыслях. Ничего нового в том, что дикари с гор разбойничают на их территории не было, уж сколько раз они пытались выследить и найти их. Однако, привыкшие к горным склонам и дикой природе хребтов грифоньи люди, вполне неплохо ускользали из их рук. Но не в этот раз.

Селяне, как рассказывал Энхе, проснулись от жуткого крика. Какой-то из грифоньих выродков пробрался аж в сельский дом, попытавшись, видимо, поиметь одну из крестьянок. Та завизжала и пырнула его в живот подвернувшемся под руку ножом. Дикарь, хрипя и плюясь, попытался, по словам женщины, вырвать нож и отомстить ей, но девушка огрела его кочергой и выпихнула наружу во двор. На его стоны и крики сбежалась вся деревня. Тот в противоборстве ранил старосту вырванным из живота ножом и откусил ухо конюху, но мощного телосложения анварский кузнец огрел его по башке своим здоровенным молотом и дело было конечно.

— Вот уж девица настоящая анварка! — зашелся смехом Энрик, когда индавирец впервые рассказывал, как девчонка отлупила дикаря кочергой.

— Эти падальщики уж совсем распоясались. — выдавил Чадд. То, что они так безнаказанно учиняют злодеяния на их земле и впрямь всех поразило.

— Мы точно знаем, что это дикарь с гор? — потер усы дядя Эндри.

— Можете сами посмотреть, если сомневаетесь. — пожал плечами Энхе Заян Ифир. — От его лица после кузнечного молота мало, что осталось. Но шкуры и тряпье с перьями говорят все само за себя. Эта нечисть из дикарей.

— Сельские охотники попытались выследить, откуда эти гады лезут. — заявил Патрик Тонн. — Но в лесу следы, видать, опять затерялись…

— Не в этот раз. — возразил индавирец. — Несколько крепких мужчин пошли по их следу и застали лагерь. Пустой, конечно. Костер потушен, угли присыпали землей. Но видно, что убрались они недавно.

— Убрались? — приподнял бровь дядя Эндри, глянув на брата.

— Куда? — сжал кулаки отец. Лорд Роддварт сегодня был грозен.

— Собаки со следа сбились, — пожал плечами Заян Ифир. — но они отправились в предгорья. К северу от устья Крыла.

— Нагнать бы эту гадость и угостить сталью. — размяв кулаки, Энрик хрустнул костяшками. Как и отец, он был на взводе. Точная копия.

— И то верно. — неожиданно сказал отец. — Мы анвары. Нам не престало бояться каких-то варваров, спустившихся с Полумесяца. Наши предки загоняли этих нелюдей на горные пики веками, когда те смели высунуть из-за заснеженных вершин свой нос. — лорд Роддварт скрестил руки на груди.

— Отец, вы намерены… — не успел докончить свой вопрос Рейвин.

— Энто вы верно сказали, милорд, — кривая ухмылка озарила губы Чадда. Он окинул всех в комнате своим черным взглядом. — всю эту тварь надо держать в страхе. Иначе гады расползутся из нор.

— Хочешь попытать удачи и вновь преследовать их? — в голосе дяди Эндри не мелькнуло надежды на то, что очередная попытка выследить дикарей окажется удачной. Они с отцом молчаливо переглянулись.

— Эта земля наша. И наши люди. — твердо сказал лорд отец. — Они явились сюда, следуя за своими вождями. Их погнали с одного дома, и обещали новый, безопасный приют. Но вот теперь старые враги анвар снова явились сюда по их души. Что мы за владыки в таком случае, если не способны защитить свой собственный народ? — Роддварт Каранай нахмурил брови.

— Позволь, брат, ты хочешь попытаться выгнать эту шайку обратно в горы, но как? Прежде, нужно найти их и… — вновь неуверенно возразил дядя.

— Мы отправимся в предгорья по их следам. — оглядев сыновей, брата и всех присутствующих, заявил лорд Роддварт. — Выясним, какими тропами эта гниль спускается с гор. Если встретим их — украсим пики их головами. Если они скроются — мы отправимся дальше, к горам. Наши братья еще живут там и, пожалуй, должны знать, почему распоясались дикари.

— Вы собираетесь отправиться в горы, отец? — удивился Рей.

— Мы, — выделил это мужчина. — собираемся отправиться в горы. И показать варварам, что на нашей земле им не рады. Понятно?

— Вот это по мне. — усмехнулся Энрик. — Всяко лучше, чем прозябать в четырех стенах в такую жару, а? — он ткнул локтем Данни, но тот не ответил. Парень, внезапно, был встревожен. Нет. Он не может сейчас отправиться с отцом. Может, братьям самим… Нужно придумать, как остаться здесь. Им нужно встретиться с Аайей. У них был уговор. Она…

— Наконец-то! — утвердительно бросил бастард, стоявший в дверях. — Это вы правильно говорите, милорд Роддварт. Зверя проще застичь в его логове!

— Нам понадобятся люди. — сразу же задумался Патрик Тонн.

— И припасы. — подтвердил его отец, сир Вилфред. — До предгорий путь неблизкий. Лошадям там тоже надо будет что-то есть. А если и впрямь придется взбираться выше… — кастелян почесал затылок.

— Вам нечего бояться, отец. — приободрил его Патрик. — В конце концов нам и впрямь пора избавить эту страдающую землю хоть от одной напасти!

— Будешь потом рассказывать Джине, как выпотрошил дикарей своим клинком в одиночку завалив десятерых. — усмехнулся колко Энрик, кивнув Тонну. — Глядишь, и ее завалишь! — Патрик в ответ изобразил улыбку, хотя, Данни было видно, что его такая шутка скорее смутила.

— Это будет долгий путь, отец. — задумался Рейвин. — И опасный.

— Горы — это наш дом. — возразил отец. — Анвару нечего их бояться.

— Да и не анвару тоже. — улыбнулся Энхе Заян, потерев свой меч.

— Думаете, мать одобрит такую авантюру? — покосился на отца Рей.

— Ей придется. — утвердительно вставил лорд. — Мы уже все решили.

Этот ответ, правда, не убедил леди Кинарин. После, вечером, Данни, молчаливо сидящий в окружении братьев и гвардейцев в главном чертоге поместья, слышал, как приглушенный голос матери в стенах этажом выше покрывает отца бранью и руганью. Но тот молча слушал и одного его возражения было достаточно, чтобы леди Кина поняла, что поднимать панику на весь дом бессмысленно. Ее лорд-муж сказал свое слово.

Поместье, после недавнего траура, опять закипело жизнью. Как быстро все меняется. Не успели они погоревать по леди Иринэ, как новая напасть заставила всех приободрится. Братья и родственники, несколько дней подряд бродившие мрачными, теперь, обретя цель, опять ожили и нигде в поместье Каранай больше нельзя было быть в уединении. Потирая слегка дрожащие руки, Данни, сидевший на укрытой шкурами скамье, глядел на эту суматоху то ли бесстрастно, то ли с легким отвращением и боязнью. Ему нельзя сейчас уезжать куда-то! Аайя ожидает его. Ее мягкие прикосновения, ее мягкие руки и нежные губы, теплые бедра и горячее дыхание. Ночь их обряда клятв до сих пор вспоминалась ему каждое мгновение. Гладкая кожа Аайи и ее маленькая грудь, прелестнее которой Данни ни у кого не видел. Ее томный шепот и теплая влага ее чресел. Парень никогда еще не был так счастлив, как в эти короткие мгновения в объятьях с ней. Так, должно быть, и бьются в одном порыве сердца мужчины и женщины. Мужа и жены.

Сказать братьям, так те не поверят. Рей и Энрик все болтают о грядущем походе в горы, объявленном отцом. И даже не глядят на него. Они и не подозревают, что теперь он мужчина. Больше не какой-то юнец. У него есть цель. Своя правда. Свое мнение. Своя вера. Своя женщина. Данни сделал свой выбор, но раскрывать его пока рано… Хотя холодные, как пальцы Аайи, прикосновения хрустальной подвески каждый раз напоминают ему об этом. Они затеяли опасную игру, но теперь не повернуть назад. Он дал клятву. Он поклялся. Мужчина, преступающий клятвы, переступает через честь, а там и через мужскую гордость переступить недолго. Ничего теперь не вернуть назад, нужно лишь двигаться дальше. А ему и не хотелось возвращаться. Теперь, когда кормилица напоминала ему о леди Кайвен, он лишь улыбался ради приличия. Когда братья говорили об ицхилитах и негодовали о случившимся, он держался спокойно. Вскоре всему этому придет конец. Когда они раскроют свое положение, их семьи больше не смогут поднять друг на друга мечи. А Майя Кайвен может хоть подавиться и искать себе нового жениха. Данни теперь принадлежит другой.

— Такой путь может занять дни. — глядел на карту предгорий Рейвин.

— Недели. — возразил Энрик, прикидывая, сколько им предстоит пройти.

— Это… очень долго. — вставил Данни. Ему нельзя отлучаться и на неделю. Нужно встретиться с Аайей. Обговорить, что делать дальше. Им нужно…

— Боишься пропустить лордскую свадьбу? — посмеялся Энрик.

— Несколько дней похода могут утомить, но не бойся, Данни, скучать нам не придется. — отметил Рей. — В конце концов мы преследуем налетчиков…

— Не геройствуйте только зазря, анвары, пф. — усмехнулся Чадд, пожевывающий какую-то солонину из запасов для похода. — Перелазать горы это вам не по полям скакать! — поиздевался бастард.

— Уж не тебе-то смеяться, ублюдок. — грубо ответил ему Энрик.

— Жаль только пропускать такую забаву, в Ишероне-то. — хмыкнул Чадд, почесав голову. — Жирдяй готовил эти увеселения да ярмарки на свадьбу сына уже столько времени, а мы все прозябаем в каких-то горах.

— Вовсе нет, мы вернемся как раз к свадьбе, мне думается. — погладил подбородок, задумавшись, Рейвин. — Еще луна сменится не успеет.

— Целая луна? — вновь опешил Данни. Энрик поглядел на него.

— А тебе-то что волноваться? — улыбнулся брат. — Это Рейвин все пытается держаться подальше от двора и от суженной своей.

— Я вовсе не пытаюсь… — спокойно начал старший из братьев.

— Ай, рассказывай! — хохотнул, хлопнув его по плечу, Энрик.

— А можно мне с вами? — с озорной надеждой сказала Тия, выглядывая из-за дверного проема. Братья тут же обернулись на нее. Подслушивала, значит.

— Куда тебе, а? — бросил Чадд с ухмылкой глядя на свою законную сестру.

— Это опасный поход. — возмутился Энрик. — Не для юных девиц!

— Я не юная и не девица! — надула щеки Тия, покраснев.

— Неужели? — покосился на нее Рейвин и кузина, хмурясь, высунула язык.

— Мне тоже хочется в горы! — топнула ногой она, хотя Данни понимал, что все возмущения двоюродной сестрицы бесполезны. Никто ее не возьмет.

— Мы не на легкую прогулку едем. — возразил ей Рейвин, вздыхая.

— Чего, думаешь, боюсь я этих дикарей вонючих? — прыснула Тия. — Вона, девчонка отделала одного из них кочергой! Тут бы и я управилась!

— Ты хоть поднимешь эту кочергу-то? — поиздевался Энрик.

— Подниму, вот увидишь! — скривила рожицу в издевку над ним Тия и поскакала прочь. Данни, покачав головой, промолчал, ничего не сказав.

Первым делом отец сподобился доложить о своих планах лорду Шеппу, послав в город. Тот, как ни странно, не высказался против. А Данни надеялся, что он запретит им покидать свою землю в такое время и оставит на страже речных берегов. Но надеялся зря. Мало того, что Шепп одобрил отцовскую идею покарать рыскающих здесь с предгорий дикарей, так еще и несколько рыцарей вызвались помочь им. Дейвиена Данни не был удивлен увидеть, но с ним явилось еще несколько людей командира Тенса и даже молодой сир Лео, сын лорда Китса. Все они добровольно попросили лорда помочь защитить его землю от опасности.

— Тебе-то куда неймется лезть, Дейв? — Энрик, завидев Редмаунта, принялся перекидываться с ним шутками, как обычно. — Один перелом не зажил, а ты уже бежишь падать с гор, зарабатывать новый? Вот он, настоящий рыцарь, поглядите все! — подколол того брат.

— Рад, что ты с нами, Дейв. — сказал ему Данни, пытаясь изобразить бодрость. На самом деле он думал, как бы избежать похода. Как-то раз Тия объелась ягод в лесу и не вылезала из сортира. Может и ему съесть что-нибудь и сказать, что животом мучается? Нет, что за вздор?!

— Приятно видеть, что истинные храбрецы отозвались на зов. — не оценив шуточек среднего сына, лорд Роддварт пожал руки прибывшим рыцарям и лично поблагодарил каждого за то, что те вступились с ними.

— Моей сестре предстоит родить достойных наследников Ишеронской земле. — заявил, похлопав рукоять своего меча, сир Лео. — Какой же я брат и какой же я рыцарь, если позволю всяческому отродью докучать вам здесь?

Припасов для их экспедиции кастелян приказал взять заранее на несколько недель. Солонина, вода и вина, хлебцы и фрукты. Они намеревались задержаться в горах слишком надолго. Данни не знал, как выкрутиться. Изобразить, что прихворал? Мать всегда раскусывала его притворство. Но сейчас она ничего не скажет. Поймет, что сын не горит желанием ехать в горы. Но братья? Они тоже поймут, но подумают, что он струсил. А если на них действительно нападут? Каждый меч может быть решающим если засада застигла врасплох. Пока все остальные готовились отбывать, Данни метался в неопределенности.

В конце концов сейчас даже сбежать, чтобы сообщить Аайе об отбытии, не выйдет. Повсюду глаза, повсюду люди. Да и как он намеревался найти ее? Еще даже не полдень, что уж говорить про вечер, а на молитву девушка отправляется ночью. Но когда настанет ночь, они уже отбудут. Не подумает ли его возлюбленная, что он ее бросил? Нет. Не может. Аайя знает, что он верен ей. Он поклялся ей в этом. Вечность была свидетелем. Девушка не глупа и поймет, что Данни не смог сегодня явиться. Может, даже прослышит об отцовской экспедиции и поймет, что парня потащили туда…

— Не бойся, брат. — заявил ему Энрик, видя, как Данни из угла в угол шляется по двору поместья. — Мы прикроем тебе спину, если что!

— Я и не боюсь… — солгал Данни. Холодный полумесяц обжег его грудь. Он боялся, и думалось, что не зря. Аайя сказала ему что в нем нет больше места для страха, но оно находилось. В горах полно опасностей. Не даром анвары так гордятся своим происхождением с них. Это суровый край, взрастивший суровых людей. Взвешивая в руках свой клинок, подаренный Рейвином, он глядел, как блики пляшут на острие. Несколько зазубрин осталось на нем после схваток и тренировок, но это хороший меч. Он защитит его. Его родных. И его женщину, если потребуется.

Когда все начали собираться во дворе, взвешивая на лошадей грузы и припасы, оружие и свернутые палатки, слуги и придворные выходили пожелать им удачи и вернутся поскорее. На лице леди Кинарин читалось откровенное недовольство. Прошлую ночь она все еще ругалась с отцом, но тот был непреклонен. Она подошла, холодно поцеловав мужа и ничего ему не сказав, а следом обратилась к сыновьям.

— Присмотри за ними. — обняла она Рейвина, поцеловав его в правую щеку.

— Обязательно, миледи. — облаченный в утепленный кафтан, ответил он.

— Не лезь на рожон! — предупредила леди Энрика, поцеловав в левую щеку.

— Не обещаю! — усмехнулся средний из братьев к неудовольствию матери.

— Береги себя! — приобняв Данни за плечи, она поцеловала третьего сына в лоб, прижав его к груди. Материнское тепло слегка приободрило Данни, хотя оно, конечно, и не могло сравниться с объятьями любви, в которые его заключила Аайя. Однако он, скрепя сердце, кивнул, улыбнувшись ей.

— Конечно, матушка. — по его плечам пробежалась дрожь и леди Кинарин, несомненно, это заметила. Подвеска, касающаяся груди, слегка вызывала зуд, но Данни старался не показывать, что он скрывает свой талисман под одеждой. На этой ноте леди Кина сделала слегка прохладное лицо, отступив назад и оглядывая своих сыновей. Служанки вились вокруг нее, а кормилица, охая и ахая, стараясь подбодрить мальчиков и запихнула им в сумки в дорогу свежие булочки с ягодами, которые только испеклись на кухне.

Отец взобрался на своего коня первым и все, приняв это как знак от лорда, принялись седлать собственных. Рассветная Синева, словно чуя волнение Данни, глядела на него и фыркала, переступая с ноги на ногу, он погладил ее по шее, достав из седельной сумки яблоко и угостив кобылицу. Синева, чавкая, глядела на него, словно вопрошая о чем-то. Данни, вздохнув, лишь пожал плечами, засовывая сапоги в стремена и поудобнее поправляя свой утепленный кафтан. В горах куда холоднее, уверяла мать, и потому распорядилась достать сыновьям подбитые мехом одежды.

— Вперед, ну, пошла! — слегка похлопал ее сапогами по бокам Данни.

Стройные ряды всадников выдвинулись вперед от конюшен поместья. Отец с дядей впереди, за ними рыцари и гвардия, кастелян с Патриком и старшие сыновья лорда Роддварта. Данни ехал прямиком за ними. После следовали еще несколько вызвавшихся бойцов и слуг, чьи лошади были нагружены, как вьючные яки. Чадд с двумя гвардейцами при копьях замыкал колонну. Им махали платками и желали удачи. Когда все всадники почти удалились, Тия вышла к кортежу с кочергой наперевес, но все только посмеялись над ней. Когда кузина попыталась вскочить на лошадь и поехать следом, кормилица со служанками под возмущения леди Кинарин схватили девочку и поволокли домой, вырвав у нее злосчастную кочергу.

Путь вдоль Вены до предгорий занял у них время до самого вечера. Чем ближе был Полумесяц, тем меньше зелени и полей цвело вокруг, лесные угодья удалялись, становясь все менее густыми, а песок и плодородный чернозем уступали место гальке, камням и скалам. Между острых булыжников, валяющихся повсюду словно выпавшие зубы горного великана, тут и там проступал зеленый мох и тянула свои пальцы к Соляру трава, пробирающаяся вверх даже из-под насыпей камней и гальки.

Здесь, чуть дальше в горы, среди холодных камней и скал, все три Вены сходились воедино. Устье Ицхиль Хвироа, как звались эти реки в Саийицаве, было широким потоком, чистым и густо-голубым, почти синим. Его несли сюда горные водопады и подземные реки, а воздух вокруг устья казался еще прохладнее, чем ниже вдоль Вен. Энрик вызвался подскакать ближе, поглядеть, не сочится ли черная гадость и здесь, отравляя реки, но, вернувшись назад, заявил, что вдоль берега устья никакого черного маслянистого налета нет. Тем лучше, значит здесь воду еще можно пить. У реки все они остановились на водопой, чтобы дать коням передохнуть и напиться. Синева, радостно цокая копытами, поспешила со своими лошадиными собратьями напиться воды после перехода.

Так как вечерело, решено было разбить лагерь тут. Лесов было меньше, кустарники, ветвящиеся тут и там, едва ли могли кого-то спрятать и потому ожидать какого-то налета дикарей здесь не приходилось, по крайней мере, неожиданного. Часовые у лагеря могли бы разглядеть подъезжающих всадников или крадущихся между камнями негодяев за версту. Впрочем, ночь могла скрыть даже самых неаккуратных лазутчиков, что Данни Каранай прекрасно знал по себе, потому ровная каменистая местность все же не успокаивала его, когда речь шла о спокойном ночном сне.

Путь их ждал еще не близкий, потому многие, разбив палатки и зажигая костры, легли спать пораньше, без ночных посиделок. Это была не легкая охота, вроде той, на которую они выбирались с братьями. Данни, завернувшийся в свой спальный мешок, все равно не мог уснуть. То холодно, то жарко, то душно. Обнимая расстеленные под шатром шкуры, он, закрывая глаза, представлял, что Аайя лежит сейчас рядом с ним. Ее гладкая кожа цвета оливы, переливающаяся в лунном свете, мягко касается его, упираясь маленькими острыми грудками. Он как сейчас ощущал ее стройные бедра, дрожащие при каждом движении. А облизнув пересохшие губы надеялся почувствовать на них вкус поцелуя Аайи и неловкие прикосновения ее языка.

Однако, жесткая каменистая земля и грубые шкуры едва ли походили на объятья возлюбленной и Данни, ворочаясь и вздыхая, сбросил их, выбравшись наружу. Нащупав в темноте меч, на всякий случай, он выбрался, оглядываясь и заранее потирая его рукоять. Никаких дикарей, впрочем, вокруг не было. Костер, потрескивая, догорал между шатров.

— Тоже не спится? — просипел, зевая, дядя Эндри. Он сидел на гладком камне у огня, заранее подстелив себе под зад шкуры помягче.

— Уснешь тут… — ворчливо бросил Данни, потирая болящие глаза.

— Садись, — похлопал по шкуре дядя. — будем вместе сторожить.

— Это-то вы сторожите? — кивнул парень на бурдюк с вином в дядиных руках. Тот легонько усмехнулся, протянув ему тот.

— Будешь? — зевнув, спросил дядя. Звезды в небе, переплетаясь лучами света, слегка утомляли. Данни поглядел на бурдюк. Пурпурные девичьи луны на небе уходили. Розовый свет проступал красным. Что бы сказала Аайя, увидев, что он хлещет вино, пока девушка не видит? Нет, вино только туманит разум. Не должно ему теперь пить вино. Да и не очень-то хотелось.

— Нет, спасибо. — покачал головой парень, садясь рядом и положив меч.

— Как знаешь. — дядя сделал еще парочку верных глотков.

Настоящий, в отличие от дяди, караул, несли несколько гвардейцев, один из рыцарей и Чадд, которому было привычно не спать ночами. Они с факелами и копьями сторожили лагерь с той стороны, где их не прикрывало бурное течение речного устья. Данни, глядя на луну, воду, отражения в речной глади и другой берег по ту сторону течения, думал о том, как сейчас Аайя пришла в условленное место у заводи, не обнаружив его. Скорее всего она в растерянности. И завтра будет так же. Ввернутся бы поскорее. Негоже заставлять свою женщину переживать, это не по-мужски. Но это ничего. Что может случиться? После он все равно застанет ее в лунарии и они обсудят все, что хотели. Куда больше его беспокоила девчонка. Храмовая немая сирота сбежала куда-то, а после, заприметив его в Часовне, скрылась. Как хорошо, все же, что у нее нет языка, а то ведь и разболтала бы чего Митрану или кому из послушников. Она и письмом не владеет, как говорил найржин, стало быть, и впрямь слаба умом? Тем лучше, их тайну раньше времени девица никак не раскроет. Значит и Данни не ошибся здесь.

— Тебе нравилась та крестьянская девица? — внезапно спросил дядя.

— Что? — Данни не сразу понял вопроса, сбитый в мысли, но через миг память нарисовала перед ним девочку Ярри, с животом, вспоротым ударом копья и мух, вьющихся у ее лица. Дядя, видимо, запомнил это. — Ах, нет я… просто как-то раз, она… угостила меня козьим молоком. Только и всего.

— Как там ее звали? — не отводя взгляд от углей, причмокнул дядя.

— Э-э-э… Ярма. — ответил Данни, опешив. — Ярри. Ее звали Ярри.

— Ярри… — хмыкнул дядя Эндри. — Пусть пламя смилуется над душой Ярри, как не смилостивилась судьба при жизни. — приподняв бурдюк вина, дядя вновь отпил. По-хорошему и Данни следовало бы помянуть покойную девочку-селянку за этими словами. Но что-то внутри его сдерживало.

— Не вините себя. — вставил парень. По лицу дяди, освещаемому слабыми бликами костра, было видно, что тяжесть случившегося тянет его грузом. И не даром, это ведь его стараниями ицхилитское междуречье даровали отцу.

— Куда уж мне. — махнул рукой Эндри Каранай. Язык у него развязался. — Я просто боюсь, что эта каша, что мы заварили, так просто не кончится.

— Все когда-нибудь кончается в нашем мире, дядя. — попытался подбодрить его племянник. Рассказать сейчас об их с Ааей клятвах было бы глупостью. Но как-то намекнуть дяде, что все решится, он должен был. — В конце концов даже кровоточащие рубцы заживают. Заживет и это. Все решится.

— Ты так уверен? — под мокрыми от вина усами и бородой дяди Эндри мелькнула грустная улыбка. — А я вот думаю, не было ли это очередной моей ошибкой… этот проклятый край сводит мужчин с ума… — дядя отвел взгляд, посмотрев на Чадда, о чем-то болтающего с другими караульными поодаль от них. Данни, протянув руки к углям, смотрел, как они шипят.

В чем-то дядя был прав. Он тоже чувствовал себя безумцем. Страстные чувства, которые пробуждала в нем одна только мысль об Аайе сводили его с ума, не давали уснуть и перехватывали дыхание. Впрочем, изнуряющая дорога и переход утомили его и парень все же, когда перевалило за полночь, отправился спать. Он думал, что ему приснится Аайя, но ему ничего не снилось, только неуютное, зудящее в груди чувство не давало спокойно сомкнуть веки всю ночь. На утро, перекусив солониной и запив все это прохладной речной водой, от вина Данни отказался, он вместе со всеми отправился дальше, в путь. Предгорья были легкой прогулкой по сравнению с тем, что такое подъем в настоящие горы.

Отец послал вперед несколько гвардейцев, разведывать путь и добраться до ближайшей горной деревни, чтобы местные встретили их. Груженые лошади же плелись позади. Рассветной Синеве не нравились крутые каменные дорожки и пологие подъемы. Выше становилось зябко и прохладно, он не пожалел, что мать заставила их надеть подбитую мехом одежду. Воздух тут стал как будто легче и дышалось совсем не так, как на душных улицах Ишерона или вдалеке от рек. Так пахла свобода, вот оно что.

Скалы, которые тем больше росли, чем выше они поднимались, на время уже закрыли своими массивными каменными плечами и предгорья, и вид на устье и на реки, и приходилось взбираться вверх сплошь между камнями, камнями, камнями… Иногда между них из каменной почвы пробивались цветы. Где-то они пестрили так ярко, собираясь в целые полянки, что не верилось, как такие вообще могли вырасти среди гор.

— Они прекрасны, не так ли? — спросил, поравнявшись с ним лошадью, Рейвин. С его губ уже слетал легкий пар. Воздух стал прохладным и брат то и дело поправлял свой кафтан, чтобы не начать мерзнуть.

— Удивительно, что они вообще пробились тут. — сказал Данни. — Среди камней и в толще скал. — синие, зеленые, красные бутоны пестрили вокруг.

— Взрастить целый цветник в приречье кому угодно под стать, — улыбнулся Рей. — погляди хоть на материнский сад. А вот бутон, распустившийся в горах… Это придает ему некую особенную красоту, да? И силу.

— Придает. — слегка замешкавшись, согласился Данни Каранай.

— Эти горные цветы — это мы, брат. — гордо поднял голову брат, пустив коня вперед ударом шпор. — Рыцари могут хвастать пестрыми знаменами сколько угодно, истинная красота требует закалки, как хорошая сталь.

К вечеру этого дня они уже оказались довольно высоко в горах. По крайней мере, так казалось до того, как они стали взбираться дальше. Здесь цветов стало словно бы даже больше, а те огромные скалы, которые преграждали им вид ниже, теперь казались не больше груды камней. А рубежи, которые их поход преодолел сейчас позволял взглянуть на раскинувшиеся долины так, как, верно, видят их парящие орлы.

Каменистые и суровые предгорья отсюда казались легким пляжем с галькой вокруг устья Ицхиль Хвироа. Но и оно с высоты гор не казалось таким уж гигантским. Чем выше, тем оно меньше. Реки, уносящиеся к далекому от гор морскому берегу, и впрямь напоминали распростершееся крыло. Тот, кому взбрело в голову сравнить их с мотыльком, верно, не просчитался. Вены, переплетающиеся друг с другом маленькими ручейками, простирались вплоть до моря. Похожее течение, как говорили карты, расходится и с другой стороны южного Полумесяца. Два крыла, словно у готового вспорхнуть вверх мотылька. Отсюда, конечно, иной стороны было никак не увидеть. Справа от них были горы и горы. Пики, вышиной до самого неба. Наверное, только с них и можно было разглядеть оба крыла.

Разбив очередной лагерь на одной из таких прелестных цветочных полян, группа снова разожгла костер и стала ожидать возвращения посланных вперед людей. Соляр уже клонился к закату, и Данни начал волноваться, а вернутся ли они вообще? Энрик и Чадд возмущенно спорили с остальными о том, не напали ли на передовой отряд дикари и что следует немедленно выбираться дальше, им на подмогу. Если не найти их живыми, так хотя бы забрать их останки и убить нападавших. Но отец настоял на том, чтобы обождать до нового утра и спорить с лордом никто не стал.

Почти до самой ночи Данни ходил, разглядывая бутоны горных цветов и думал, не сорвать ли ему таких. Аайя была бы очень рада столь прелестному цветению, ему думалось. Как женщина не была бы рада? Однако, у братьев, да и прочих мужчин, возникнет вопрос, кому это он собирает цветы. Можно, конечно, всегда ответить, что матери. Или для Тии. А то и вовсе в подарок к свадьбе лордского сына. Но, если букета при нем не окажется… Идея показалась Данни слишком неосторожной. А им до поры до времени нужно соблюдать осторожность. Он сорвал лишь один небольшой одуванчик, дунув на него в сторону долин у подножия гор. Белесые, как снег пушинки, улетали вдаль, растворяясь среди звезд, туда, где Аайя.

Все волнения были зазря. Передовые всадники вернулись к ним утром, да не одни, а в сопровождении еще нескольких лошадей, мужчин и даже одной овцы, увязавшейся за старым анваром в огромной серой папахе. Этот староста одного из горных селений представился именем Гиндри. Высокий, но уже худой и усохший, он годился в деды не самому Данни, а даже и отцу. С ним было несколько внуков, молодых парней не старше Энрика. Сам же староста Гиндри, смуглый от горного солнца, весь изъеденный морщинами, словно шрамами, потирал покрытую белой щетиной челюсть и подергивал два мощных длинных уса, свисающих аж до подбородка.

— Рад, что вы не пропали без вести среди гор. — улыбнулся отец вернувшимся гвардейцам. — И вам, Гиндри, благодарен за то, что откликнулись. — пожал он морщинистые пальцы старосты.

— Блудным анварам, вернувшимся домой, всегда рады. — по хриплому скрипучему голосу старика, не было похоже, что он был чему то рад. Впрочем, так ли много радостей, когда тебе перевалило за столько десятин?

Здесь, в горах, еще стояли домишки и поселения отдельно взятых анварских семей, жителей и общин, которые много лет назад не ушли от войны в предгорья и долины. Не покинули родного дома и кое-как выживали среди этих снежных скал, охотой, рыбалкой, собирательством. Это все еще были их анварские братья, однако, большинство из них презрительно глядело на гостей снизу. Своих братьев, покинувших горные хребты Полумесяца, горские анвары презрительно называли «речными», «земными» или «лесными», а то и «земляными», как червяков. Пускай и не в лицо.

— Ваши ребята нам рассказали, — заявил старый Гиндри, когда отец решил изложить ему проблему. — стало быть эти черти спускаются в долины?

— Они убивали наших людей и грабили наши селения. — хмыкнул дядя.

— Вы давно встречали дикарей тут, в горах? — поинтересовался лорд-отец.

— А как же! — прохрипел староста. — То тут, то там, нет-нет, да вылезет эта падаль полакомиться нашими пожитками. — он отпихнул трущуюся у своих ног овцу сапогом и поглядел с прищуром на всех прибывших.

— Впрочем, ножичек, брошенный такому гостью промеж глаз, быстро прогоняет у них всякое желание! — бросил один из его внуков. Темно-рыжие и загорелые на пекущем горном жаре, молодые анварские парни тоже были облачены в кафтаны или безрукавки. Сбитые куда проще дорогих одежд Данни с братьями, они все еще походили покроем на то, как выглядели одеяния горных анваров. И при каждом было по ряду кинжальников на груди, поясу из кожи и мощной папахе из овчины или козлиной шерсти.

— По пути сюда вы не встречали их следов? — обеспокоился дядя Эндри.

— Не бойтесь, дядя, — бросил Энрик. — мы для того и собрались, чтоб если какой дикарь и сунется опробовать нашу храбрость на зуб, кинжалов при нас столько, что улепетывать он будет сродни дикобразу. — брат похлопав по стройному ряду стилетов у себя на груди. А молодые горские анвары посмеялись, одобряя ход мыслей гостя.

— Здесь, в предгорьях, вы не найдете грифоньих следов. — вяло махнул рукой Гиндри. — Если они и прячутся, то не тут. А спуститься с этих камней в долину среди ночи труда никому не составит… — утвердительно сказал староста. То, что жители горных пиков считали и эти скалы всего лишь предгорьями, говорило Данни о том, что путь посреди настоящих скал и склонов Полумесяца еще только предстоит им. Он удрученно опустил взгляд.

— Хороший вы тут привальчик разбили, — улыбнулся другой внук старого анвара, оглядывая потухшие костры. — ну, не серчайте, дальше таких полянок будет поменее, а выдвигаться нам стоит уже сейчас.

— Вы уже знаете, где можно сыскать налетчиков? — удивился отец.

— Два… или три дня назад? — Гиндри, потерев усы, поглядел на внука.

— Три. — сказал ему юный анварчик помладше, сидящий на горном пони.

— Ну, значит три. — кивнул старик. — Три дня назад на соседнее поселение налетели ближе к ночи эти выродки. Не привыкать, конечно. Перья-то им пообрывали, но они все равно ушли. Но пара добрых молодцев проследило за ними… следы крови, брошенные раненые. Уйти они успели, но и наши следопыты не промах. А? — кривовато улыбнулся старик.

— Мы знаем, примерно, где они свили логово. — сказал юнец на пони.

— Туда и выдвинемся? — переглянулся с братом дядя Эндри.

— Что еще нам остается? — сказал лорд Роддварт. — Больше выпотрошенных грифонов — тем спокойнее на нашей земле. Если они и впрямь спускаются сюда с гор, возвращаться им будет некуда. — отец грозно сжал поводья своего коня. Энрик и бастард одобрительно кивали.

— Путь дальше нелегкий. — ответил Гиндри. — Напоите коней заранее.

Горский староста не обманул. По сравнению с дорогой, которая лежала перед ними впереди, те скалы, которые они покоряли в первый день по правде можно было назвать только предгорьями. Теперь подъемы стали круче, горы еще выше, воздух холоднее, а при каждом вздохе с губ слетал пар. Тут уже не только Рейвин принялся потуже заворачиваться в свой утепленный кафтан. Рассветная Синева, фыркая и возмущаясь, все же взбиралась по склону вверх, вместе с остальными лошадьми, но Данни чувствовал, как ей тяжело. Он поглаживал лошадь по шее и шепотом пытался успокоить разнервничавшуюся кобылу. В отличие от лошадей Каранай, пони и кобылки их горских проводников не чувствовали себя так уж неловко и довольно бодро взбирались вверх и вверх вдоль скал.

Их спутники, явно не унывая, даже и при таком переходе, затянули какую-то старую песню, про удалого горца, которому все ни по чем, пламень, скалы, воды и холодные ветры, но завидев красоту молодой горянки он падает на колени. Слова, из Каранаев, похоже, никто не знал. Братья-близнецы Тонны, судя по всему, наслышаны о мотиве, но не учили слов наизусть, потому только мычали мелодию в такт. Прочие молчаливо их слушали. Данни, ерзая в седле, вспоминал собственные муки и то, как и он рухнул перед Аайей ниц. Все они, влюбленные молодые безумцы, видимо, схожи. Горный ветерок тронул его за щеку и растрепал волосы, нежный, как девичьи пальцы. Он мечтал поскорее убраться с гор, чтобы ощутить эти прикосновения Аайи вновь. Взглянуть в ее черные глаза и коснуться ее губ.

Преодолев первую, теперь уже казавшуюся небольшой, горную гряду, перед ними раскинулась укромная лощина. Здесь, в объятии скал, росли поля и пролегала небольшая тропинка. Парочка анварских пастухов, по-видимому муж с женой, перегоняли стадо овец вдоль поля, и слегка напряглись, завидев всадников. Однако, когда старейшина Гиндри махнул им, успокоились. Овцы блеяли и разбегались в стороны и пастушка принялась сгонять их в одну кучу. Серая овца, плетущаяся за старостой с внуками, чуть было не заплутала среди своих белых и черных братьев. Ехать по полю, пускай и такому неровному, было всяко проще, чем взбираться по камням и Синева уже чуть было не пустилась галопом, но лощина была невелика и дальше вновь ждали камни и горы, потому Данни притормозил ее.

Трава вновь уступила место голому камню и им пришлось в первый, но не последний раз, спешится с лошадей. Подъем дальше был круче, и склон, по которому предстояло забираться, представлялся опасным. Взяв Синеву под уздцы, Данни поплелся следом за Энриком, то и дело одёргивая кобылу. Братнин злобный черный конь вечно ржал и бил копытами. Ему следовало взять иную лошадь. Рёгунвальд скакун не для путешествий. Это вредная и грубая военная животина с северных марок. Он любит лягаться, кусаться и рваться в бой, а не взбираться, таща на себе мешки, куда-то в горы. Пару раз он сам останавливался, отказываясь идти дальше и Энрику приходилось его подстегивать и заставлять подниматься, иначе их колонна, идущая между гор по узенькой тропинке, тут же вставала. Несмотря на куда более мягкий нрав Рассветной Синевы, она разделяла недовольство своего сородича, хотя и не спешила выказывать это так явно. М-да уж, горделивые животные.

По пути им встречались еще несколько пастбищ, и парочка домишек, сложенных, в основном, из грубого горного камня с деревянной кровлей. Часть из них просела и осунулась, будучи покинутыми. А из окон некоторых выглядывали люди. Так или иначе жизнь в горах не кипела и наступающая тишина, когда никто не заводил песню или не болтал, то ли успокаивала, то ли даже пугала. Только когда Соляр достиг зенита, больше не скрываемый острыми снежными наконечниками горных пиков, они добрались до анварского селения, где был старейшиной седой Гиндри. По большей части низенькие каменные хибарки аула коптили горный воздух печным дымом, стоя в тени парочки сонливо кренящихся каменных башен.

— Если устали — передохните. — только и вымолвил старейшина, кое-как перекидывая ногу через седло и слезая с коня. Вокруг тут же собрались детишки и молодые анварочки со всего аула, разглядывая таких нечастых здесь чужих гостей, одергивали друг друга и шептались.

За детьми и юношами из домов повылезали мужчины, а за ними и жены. Сюда, как понял Данни, редко кто заглядывает и явление гостей то ли праздник, то ли беда. Внуки старосты Гиндри, как оказалось на поверку, хоть и были не старше сыновей Каранай, каждый был при женщине, а парочка лениво зевающих темно-рыжих детей, собравшихся вокруг, приходилась им сыновьями. Их сестры и жены, простые аульские девушки в скромных платьях с волосами, собранными под платок у замужних и треплющимися по ветру у свободных девиц, собрались рядом с парнями, расспрашивая их о нежданных пришельцах из-за предгорий.

— Смотри в оба глаза брат. — хлопнул его по плечу привязывающий Рёгунвальда к коновязи Энрик. — А то неровен час к утру проснешься мужчиной с какой-нибудь девицей. Что нам с ней потом делать-то?

Данни притворно улыбнулся шутке брата, оставив Рассветную Синеву рядом с прочими конями. Где-то во дворах лаяла собака, чуя пришельцев, а молодые анварки, пытаясь сделать скромный вид одергивали друг друга за руки и юбки, указывая на новоприбывших статных мужчин. Все они были простолюдинки и, пожалуй, сбежать из нищей жизни в горном ауле с молодыми и красивыми знатными анварами откуда-то из долин было лучшим шансом, что представлялся им в жизни. Часть из них уже прилипло к Рейвину, расспрашивая его о том, почему он носит хвост длинных рыжих волос. В горах у мужчин так было не принято. Другие с интересом поглядывали на совсем уж непонятное для них представление в лице Энхе Заяна Ифира, раскованного и разодетого в цветастые украшения ярче всякого павлина, что они видали. Третьи сторонились Чадда или просили Энрика показать им свой меч, которым тот поигрывал в ножнах. Еще несколько подошли к самому Данни предлагая ему молока или хлеба. Следом вышли их матери, угощая гостей простыми суховатыми лепешками и пирожками без начинки, сдобренными солью. Некоторые мужчины радуясь прибытию приречных братьев, как они их теперь величали, предлагали опробовать свои настойки на травах, угощали медом и сыром, редкими гостинцами для такого укромного захолустья в горах. Анварское гостеприимство везде было одинаково. И дома, в близи рек, каждая семья тоже старалась принять хлебом-солью и щедро угостить. Гость в доме — это не пустые слова. Особенно тут, в горах, где гости это редкость, а завести новую дружбу ценнее золота, на которое тут, толком, и нечего было купить.

Их угощали и мясом и похлебкой, в общем, после солонины, которая итак не успела особо приесться в пути, они смогли откушать на славу и даже переесть, как показалось Данни. Девушки и старушки предлагали ему каждая по пирожку и он уже чувствовал, что лишний хлебец в него не влезет. На языке свежее молоко все равно отдавало вкусом горечи, хотя и было вовсе не скисшим. Девицы приглашали его станцевать под барабан и зурну, на которых принялись после играть несколько молодцев. Однако он старался не выказывать к ним интереса и вскоре они переключились на Энрика с Реем и сира Лео с Патриком Тонном. Чадд, с угрюмым видом хлещущий здешнее вино их все равно пугал. А Дейвиен, похоже, отказался от плясок, ссылаясь на то, что недавно получал рану и у него до сих пор ломит бок.

— А ты чего не станцуешь? — спросил у него Редмаунт, сидя рядом и жуя лепешку с сыром, которых им щедро подали с пылу с жару из печи. — Тоже сказал, что ранение не зажило? — пустил смешок Дейв.

— Хороший вариант, надо запомнить. — с легкой шуткой ответил ему Данни, потерев плечо. Шрам не сильно ему мешался, но по ночам, бывало, ныл. Танцевать ни с кем из горянок ему не хотелось. У него есть другая.

— Веселись, пока можешь. — сказал Дейвиен. — В конце концов, ты столько жаловался на свою помолвку. Нашел бы себе здесь девицу…

— Мы сюда не к девицам приехали. — слегка грубо заметил Данни. — Братья, похоже, и позабыли, что мы преследуем дикарей. — он глядел, как Энрик кружит девчонку, взяв ее за талию, а Рейвин в компании индавирца что-то рассказывает двум анварочкам, подливающим ему вино. Словно они не видели трупов в сгоревшем селении. Не видели, как мухи витают над телами погибших крестьян. — Если завтра мы выдвинемся в горы, нам ни к чему праздный настрой. Надо быть внимательными.

— Ты как-то резко повзрослел, а, Данни? — словно бы поиздевался рыцарь.

— Просто волнуюсь, — потер кафтан Каранай, нащупав под кинжальниками хрустальный полумесяц. — они хотят погеройствовать. А я не очень. Из меня такой себе герой. — парень хлопнул по ножнам меча на поясе.

— Не переживай. Мне тоже не с первых схваток далось искусство боя на мечах. — ответил Дейвиен. — Или, вот, Кермит, думаешь, справляется лучше тебя? — Данни мало успокаивало то, что оруженосец, который младше него, плохо управляется с мечом. Он еще был ребенком.

— Ты не взял его с собой? — спросил Данни у Редмаунта.

— Нечего ему тут делать. — махнул рукой Дейв, доедая сырную лепешку и утерев губы рукавом. — Он просился, конечно. Но это не тренировка. Если мы попадем в переделку, а его заденут стрелой… ах, даже и думать не хочу.

— Чему же тогда научится твой оруженосец? — улыбнулся Данни.

— Всему свое время. — возразил рыцарь, смотря на то, как все веселятся.

Не только Данни был настроен серьезно. Отец с дядей, Вилфред Тонн с племянниками, несколько рыцарей и гвардейцев, тоже не горели желанием плясать и веселиться, упиваясь горным вином, а по большей части отстранились от толпы, обсуждая с старостой Гиндри и его внуками, которые вызвались проводниками дальше в горы, о том какой путь их ждет и как они смогут настичь дикарей, покарав их за злодеяния. Данни смотрел, как мужчины сурово что-то обсуждают и препираются, но был слишком уставшим, чтобы присоединится и к ним, и к братьям.

— Отдыхаете? — спросил, возвращаясь из кустов, куда отходил по нужде, дядя Эндри, застегивая пояс. Он выглядел хмуро и невзрачно. Видимо, мучился от одинокой ночной попойки у костра, хотя и старался того не показывать. — Правильно делаете… завтра опять в путь…

— Присядьте, у вас тоже так себе вид. — предложил дяде рыцарь.

— Насидимся еще в седлах да у лагерных костров. — пробурчал Эндри Каранай, почесывая подбородок. — Кто-то ведь и живет так, всегда. — раскинув руки, как бы указывая на аул, в котором они приютились, дядя Эндри. — Такая жизнь мало чем отличается от походной жизни рыцаря, верно, сир Дейвиен? — вздохнув, мужчина перевел взгляд на молодых анваров, пляшущих и угощающих друг друга вином. — Вот уж точно раньше люди были сильнее. — причмокнул он. — Бесстрашнее, суровее, смелее. Не мы…

— Вы, анвары, все в этом друг на друга похожи. — подбодрил их Дейвиен своим взглядом долийского рыцаря со стороны. — Бесстрашные горячие головы. Не удивлен, что ицхилиты здесь не нашли легкой победы.

Это, видимо, должно было подбодрить дядю, но тот только больше поник и побрел обратно к отцу, слушать, как лорд Роддварт пытается по картам понять, какой путь они смогут преодолеть завтра. Много лет назад, когда еще дед его, лорд Эрвин, был юнцом, император по ту сторону Гряды Полумесяц вознамерился покорить хребты, ведомый пророчеством Саийицавы. Теперь Данни понимал больше, чем раньше, и дивился тому, как в принципе мог этого не знать. Много лет, с тех пор, когда Ицхиль, Дочь Луны, отошла в Вечность, а верные ее воины свергли милонян, они ожидали явление нового Дитя. Перерожденная Дочь Полных Лун явилась бы к ним, как возродившаяся Ицхиль, преданная старухами с Острова Лунных Отражений, чтобы продолжить ее дело, как было завещано. Аайя говорила, что несколько раз различные императоры и аншахи называли самых разных детей Дочерями Лун, кто-то из алчности желая укрепить свою власть, кто-то всерьез выискивая знамения пророчеств, чтобы узнать, не пришел ли час новой завоевательной войны во имя Вечности. В один из таких веков, в империи якобы нашлось очередное Дитя. Она будто бы явилась на свет от императорской крови и даже смогла подчинить себе хрустальный клинок. Священная Империя сочла это исполнившимся пророчеством и знатный генерал ан-Явин, чье имя клял каждый горский анвар, вызвался возглавить ее поход, как командир. Он убедил императора-падишаха в том, что сокрушит горы и откроет Империи путь на запад. Пророчества Саийицавы гласили, что именем Ицхиль должны объединиться все народы, как помнил Данни. И империя, воздвигнутая именем Дитя Полных Лун, как известно каждому, стремилась обратить это обещание в явь.

Однако девица, которую знаменовали перерожденным новым Дитем погибла в первом же сражении, убитая каким-то анварским пращником, как говорили одни, или лучницей, меткой, как Ирма Скальная Песнь. Она пала, хрустальный меч ее преломился, демонстрируя неистинность знамения и ан-Явин, чтобы отомстить, принимал все более жестокие и грозные попытки пересечь горы на всем протяжении Полумесяца. Он входил через перевалы с армиями, сжигал и сравнивал с землей анварские деревни и придавал всех мужчин в них мечу, детей отправлял в невольники, а женщин в гаремы. Как гласили страшные анварские предания тех лет, дым поднимался над всеми горами, заметный от Индавира до Арвира и снег на перевалах был красен от крови. Народ их был на грани гибели, не способный сдерживать все новые и новые легионы сарицар. Они гибли на пиках и умирали под стрелами засад на перевалах, но генерал ан-Явин не намерен был отступать, чтобы не подвести императора. В то злосчастное, кровавое время, тысячи детей, женщин и стариков из горных общин спускались в западные предгорья, где еще властвовали в Лучезарной Короне арвейдские короли. Видящие в таком положении опасность для своей власти, владыки Арвейдиана приютили горцев у себя, обещав им покровительство, защиту и почет. И вступились в оборону Полумесяца, остановив войска ан-Явина и вытеснив его прочь с горной гряды. Общая опасность сплотила анваров, долийцев и арвейдов, скрепила их союзы и многие анварские кланы, в том числе Каранай, осели на новой земле, получая титулы ленных рыцарей и лордов. Героев, вставших за Лучезарную Корону. Многие из горцев принимали новую веру, а вскоре молиться пламени Пророчицы Заранны стало обыденностью, и о вере своих горских предков, о духах, Горном Отце и Матери Гор, они все быстро позабыли. В особенности потому, что женитьба на долийских дамах требовала от них обряда венчания, а их семьи и общины уже молились священному пламени, внемля проповедям открытых для паствы жрецов.

После этого немногие желали опять возвращаться в горы. Новая земля, сытая, теплая и плодородная, прельщала сильнее горных камней. Да и Полумесяц до сих пор оставался опасным местом. Ан-Явин отступил, впав в немилость императора и отправившись в ссылку, многие селенья были сожжены и опустели, а грифоньи дикари только сильнее одичали, как и всякие падальщики бросившись побирать трупы и питаться плодами войны.

— Завтра предстоит тяжелый путь. Стоит поспать. — предложил Дейвиен, поднимаясь. Взяв меч и потянув за собой щит, он пошагал в один из домов, который им предоставили для ночлега. Данни понимал, что он прав. Нечего сидеть тут и думать, что будет. Утро вечера мудренее, вставать спозаранку и путь вновь тяжелый. Перекинув свой меч через плечо, он пошагал следом и улегся спать. Настрой у него был не праздный, а для дела силы лучше припасти. Братья и спутники пускай развлекаются без него.

Флейты с барабанами звенели до ночи. После принялась лаять какая-то собака и всполошились овцы. Данни уж подумал, что случилось чего, но тревоги никто не поднял. В теплом домике, рядом с печью, спалось всяко приятнее, нежели у костра в палатке, куда пробираются тонкие пальцы мороза, жаля лежащего. Он быстро размяк, в тепле и сытый, и провалился в забытие. Ему снились то ли каменные пики гор, то ли железные навершия копий, ходившие ходуном и окрасившиеся красным. Во объятьях сна к нему не явилась ни Аайя, ни даже тени ее и спалось ему беспокойно.

— Поднимайся, герой. — разбудил его Дейвиен по утру. — А то ненароком уедут без нас. — у Данни Караная не было настроения для шуток и кое-как, ворочаясь, он сбросил с себя теплое покрывало и принялся натягивать сапоги и кафтан. Утренней закуской ему послужила лепешка с зеленью и молоко.

Провожать их в путь вышло меньше людей, чем встречало и праздновало вечером. Просыпались в такую рань здесь разве что пастухи, да охотники. Некоторые из них уже перегоняли стадо овец, а другие собирались помогать отряду Каранай пробираться дальше в горы, как проводники. Староста Гиндри, как и всякий старик, тоже, видать, не спал. И, опираясь на трость, которой он разгонял шныряющих под ногами овец, вышел дать еще какое настояние внукам и гостям. Сам он отправляться не собирался. Мол, в его возрасте такие пути уже не осилить.

— Понапрасну не рискуйте. — потрясал морщинистым пальцем старик. —Остерегайтесь узких расселин. Чем выше путь, тем глубже дышите и будьте бдительны. Не будите покой Матери Гор криками и уважайте Отца.

— Уж нам-то не впервой… — пытался показать себя один из его внуков.

— Не пытайся чего-то доказать горам. Они стояли тут тысячи лет до рождения даже прадедов твоих и простоят столько же. — насупился Гиндри, замахнувшись словно бы для оплеухи молодому анвару, но не ударил того.

— Мы благодарны вам за хлеб и теплый прием. — поблагодарил старосту лорд Роддварт. — Клан Каранай этого не забудет. Мы пришлем вам что требуется, по возвращению домой, в благодарность. Только скажите!

— Сначала вернитесь, а уж потом обещайте. — буркнул Гиндри, потерев свои усы и, поковыляв к ближайшей скамье, уселся на нее, опираясь на трость и принялся глядеть, как его соплеменники и гости общины взбираются на лошадей и отправляются в путь.

Данни, подвигав меч в ножнах и покрепче запахнув свой теплый кафтан, отвязал Синеву, которая явно была очень рада увидеть всадника и, погладив ту по шее, взобрался в седло. Тени расходящихся пурпурных лун Хвиро Ицнай озаряли горные пики все более густым, почти кроваво-красным, цветом. За Девичьей луной следует красная, Кровавая, как ее еще называют. Луна Меча. Когда она падает на землю, льется кровь. Как бы это была ни их кровь. В предрассветных сумерках снежные пики были замараны краснеющим пурпуром, почти как в его сне. Было бы глупо отправиться сюда и не вернутся. Он только обрел свое счастье и умереть сейчас ну уж точно не собирался, потому решимость в нем не угасла даже от такого лунного знаменья. Если их ждет опасность, может, молитвы Аайи, вознесенные к Вечности уберегут его. С этой мыслью он нащупал подвеску на груди.

Вслед из деревни их провожал горный орел, которого подметил Рейвин и счел хорошим знаком, как символ их рода. Данни, глядя на птицу, усевшуюся на скале, видел, как тот грозно взирает на проезжающих мимо всадников, поворачивая к ним голову одним глазом. Что-ж лучше уж орел, чем ворон-падальщик. Хищная горная птица вертела головой и хлопала крыльями. Данни заметил, что второй орлиный глаз выбит, пересеченный рубцом шрама. Этот орлан не молод, уже побывал в переделках. На их колонну такой не бросится, будет аккуратен. Значит, боятся им нечего и Рейвин прав, это действительно хороший знак.

Путь, заставший их дальше, не столь уж соответствовал такому знамению. Ближе к полудню они, спешившись с коней, поднимались все выше и дальше, зной сменился прохладой, а прохлада зябким морозцем. Даже ночи в приречье не так холодны. Какого тогда живется в скованных льдами северных марках за замерзшими морями он и представить себе не мог. Даже тут некоторые их долийские спутники уже дрожали от прохлады и Энрик передавал всем по бурдюку кислого горячительного вина с пряностью, чтобы хоть как-то согреться. А ведь отсюда снежные пики были еще далеко.

Дорожки в лощинах и широких расселинах между скал сменялись подъемами и обрывами. Тысячелетние скалы, некогда обвалившиеся здесь, словно обрубленные кусками, зияли вокруг. Слои породы, которым больше лет, чем, пожалуй, человеку на этой земле, накладывались друг на друга, возвышаясь над их головами. Лошадям такой подъем не пришелся по душе. На камнях они стояли твердо, но резкий обрыв, у которого им приходилось идти, как по тропе, заставлял их фырчать, дергаться и нервничать. Как и людей. Данни никогда еще, казалось, не забирался так высоко. В детстве ему думалось, что каменная башня отцовского поместья высока. Здесь же, глядя на раскинувшиеся под обрывом долины, укрытые туманом, словно белым покрывалом, он ощущал себя песчинкой в пустыне. Если навернешься, падать будешь долго, а крик твой в горах утонет эхом в этом просторе.

Благо, что никто не свалился, но пробираться все дальше, когда на вытянутой руке от тебя маячит укутанный туманом провал, где ты устанешь падать, прежде, чем разобьёшься, изматывал отряд. Рассветная Синева, когда они наконец преодолели один обрыв и остановились передохнуть на каменистом уступе, отказалась идти дальше. Рёгунвальд клацал зубами и чуть было не огрел копытом невпопад проходившего позади от него рыцаря. Кобылу пришлось подхлестывать и вести под уздцы насильно, хоть она поначалу и сопротивлялась. Братнин конь тоже успокоился еще не скоро. Кто-то из проводников сказал, что им стоило взять пони, но теперь уже не возвращаться обратно ради подмены лошадей.

— Я знал одного торгаша в Индавире, — подтягивая за собой очередную Ланну, которая теперь вовсе была жеребцом, говорил Энхе Заян. — который купил за морем полосатую лошадь. Маленькая смешная зверушка. Но по горам скакала что твой скальный козел. — бренчащие браслеты на Заяне Ифире позвякивали каждый раз, когда он одергивал коня. — Он так ей гордился, что даже решил выехать на ней на турнир в Арвейдиан…

— Хвастливый дурак он был. — усмехнулся Рейвин, которому индавирец явно рассказывал многие истории за время их знакомства и путешествия.

— Это верно, такая горная лошадка испугалась несущегося на нее здоровенного, как телец, коня в доспехах и, развернувшись прямо на ристалище, поскакала прочь. — улыбнулся Энхе. — Его после так и прозвали, Ретирующийся Рыцарь. Вот уж умора была.

Веселая басня слегка подняла всем настроение, но холод и очередной суровый подъем выбили его, как не бывало. Отряд пробрался на какую-то плоскую вершину утеса, где даже лежали несколько кучек снега и Данни мог бы решить, что они только что покорили один из этих грозных пиков, подпирающих небеса, но, глядя вокруг, маячили все те же вершины горной гряды и до их снежных корон, подпирающих небеса, было все так же далеко. На это месте, с которого отлично просматривалась долина и подступы к лагерю, и решили сделать привал для ночлега. После мягкой постели и теплой печи с свежими пирогами из жаровни, жесткие шкуры и твердая солонина с холодной похлебкой совсем никуда не годились. Костер зажигать не стали. Если они надеялись добраться до ущелья, где гнездились дикари по прикидкам проводников, внезапность была им на руку. А костры в горах для острого взора племенных соглядатаев были как тревожный набат, что рядом враги. Спать пришлось дрожа и укутавшись в меховой мешок.

Эти дни пути в горах совсем его вымотали. Укрываясь утепленным плащом от горного ветра во время передышек, он, закрывая глаза, представлял Аайю, в одиночестве ожидающую его у мирного потока Ицхиль Хвироа. Вернутся бы скорее. Он чувствовал себя дурно, оставив ее там. Но торопиться нельзя, да и раскрывать себя тоже. С гор одним мигом также не спустишься. Остается ждать, как всегда. Ждать Данни Каранаю было уже не ново. Скудные дни в горах он прозябал, представляя себе черные глаза Аайи, ее гладкие плечи и бедра, ее ласковые прикосновения и теплую влагу ее внутренних объятий. Это было то немногое, что горело в холодных горах.

Чем дальше, тем невыносимее было шагать. Синева, смирившаяся со своей участью, уже почти и не сопротивлялась, когда Данни дергал ее за поводья. Но на особо узких тропках у обрывов она все равно вставала, как вкопанная и отказывалась идти. Когда проводники наконец вывели их на более широкий горный пласт, где на лошади можно ехать верхом, Данни чуть не пустил слезу от счастья, так приятно было ощутить себя в седле, а не на своих двоих. Горы не стали ниже, но туманная дымка по утру облегала собой весь пройденный ими путь и казалось, что они преодолели всего ничего. Белое море тумана внизу. Белые снежные острия сверху. Горам нет конца, как на них не взгляни.

Однако путь их внезапно стал не таким уж бесцельным. Следопыты обнаружили прикопанные следы стоянки и угли. Для всего отряда это была самая настоящая радость, но Данни особо не обнадеживало. Они уже задержались в горах больше, чем требовалось, преследуя грифоний народ. Теперь, наступая им на пятки, он только больше переживал. Наверняка, это было недостойно анвара. Его предки сражались с дикарями сотни, а то и тысячу лет. Горные пики переходили от дикарей к общинам и обратно. Горцы вытесняли грифонов, грифоны горцев. Как гласили сказки и небылицы, дикари не просто наряжались в черные перья и мазали лица углем, но и действительно седлали некогда обитавших тут огромных крылатых чудовищ, откуда и получили свое название. Об этом даже была сложена песня про черные крылья в черной ночи. Но вырождались горные чудовища, как и горные варвары. Анвары расселялись дальше, а грифоны убирались все выше на пики, спускаясь лишь ради грабежа и наживы. В одной из песен об индавирском бастарде, ублюдке из Кловиан, говорилось, что он лично сразил последнего вождя дикарей, восседавшего на грифонице, нашел пещеру, в которой та гнездилась и растоптал яйца чудовищ, чтобы те больше не докучали ни Индавиру, ни кому бы то ни было в горах.

Но даже и без вождей, восседающих на крылатых бестиях, Данни не особо желал встречи с кучей вопящих чумазых дикарей, одетых в перья и размахивающих ножами и топорами из камня. Кузнечное дело было не ведомо дикарям, но камнем можно разбить человеку голову ничуть не хуже стального молота. А точеная деревянная стрела, метко и внезапно пущенная в жертву, едва ли уступает своей сестре с железным наконечником. Каждый раз, думая об этом, он, потирая рукоять своего меча и поглядывал на уступы сверху. Однако, никого там не было и горы таились в молчаливом ожидании.

Он шагал медленно и отставал. Сил у Данни поскорее нагонять впереди идущих уже не было. Лео Китс, судя по его недовольному лицу и такой же усталой походке, настрадался не меньше, пожалев, что вызвался идти в горы. Рыцарский доспех под его теплым плащом ничуть не облегчал его ноши. А снимать его Китс отказался, когда узнал, что поблизости могут быть дикари. Сир Лео заявил, что рыцарь должен встречать врага во всеоружии. Примерно такого же мнения придерживался и Дейвиен. В своих не самых дорогих, но крепких латах, он выглядел статно и мощно. Щит за плечом, длинный воинский меч. Он не так устал и силы позволяли ему нагонять начало колонны, но Редмаунт специально держался поближе к Данни и своему другу Лео. Хотя и из-под его шлема все чаще исходил пар неровного дыхания при подъеме. Меньше всего торопился Чадд со своими копейщиками в арьергарде. Они шли медленнее других. Даже позади Данни с рыцарями. И были настороже, при роге и трубе, чтобы оповестить всех в случае внезапного налета с тыла.

— Куда они нас завели? — ворчал, одергивая жеребца, сир Лео. — Уж не ловушка ли это? Уже сил нет тащиться дальше… — негодовал Китс.

— Сам ведь вызвался. — сказал ему Дейв. — Нас никто и не принуждал.

— Ах, это невозможно. — яростно пнул сапогом ближайший камень Лео Китс. — Я к походам привычен, но это… Вот уж не повезет тому, кто отважиться штурмовать эти горы с боем. Ау! — камень оказался тяжелее, чем рассчитывал наследник лорда Китса и он сморщился после пинка.

— Ты еще ноги себе переломай. — покачал головой Дейвиен Редмаунт.

— Как минимум я вскоре сотру их в кровь. — прыснул сир Китс. — Ни в одном пути я не натирал столько мозолей. Страшно снимать сапоги…

Путь дальше пролегал через высокое ущелье, словно некогда гора тут треснула в дюжине мест. Зато дорожки стали пригоднее для езды и сир Лео, да и сам Данни, чего греха таить, наслаждались путем на лошади. Дорожка петляла, а вокруг поднимался туман. Увидеть, что дальше, было труднее и вскоре спутники начали теряться. Чадд даже подул в трубу, заставив всех остановиться. Начался переполох, все обнажили мечи, решив, что попали в засаду, но, оказалось, что их арьергард под командованием ублюдка просто заплутал, упустив их из виду. Их провожатые из горских анвар ругались, на чем свет стоит и чуть не полезли в драку с Чаддом из-за того, что тот потревожил горы своей трубой, но отец и братья разняли их.

Решено было разжечь факелы, чтобы их свет позволял не теряться в ущелье и всадники позади видели огоньки в дымке и следовали за ними цепочкой. Это помогло и ориентироваться на цепочку факелов впереди оказалось как нельзя кстати в таком зябком, путанном месте. В камнях тут редко пробивалась трава и цветов не было вовсе. Только скалы до самого неба, порой закрывающие собой солнце из-за чего в лабиринте ущелья, стоял полумрак. Данни, держа свой факел выше над головой, успокаивал Синеву, которой это место было ну совсем не по душе.

Туман облеплял кожу, словно влажные руки. Дымка казалась морем бледных теней. Упустишь факела из виду и навсегда затеряешься в этой путанице скал, разломов и обрывов. Он устало покачивался в седле, позволив Рассветной Синеве самой идти за огнями. Лошади быстро поняли, за чем им следовать в этой процессии среди тумана и эха и парень даже задремал, покачиваясь в седле, чуть было не выронив факел. Его пробудило ото сна гулкое эхо, раздавшееся в горах. То ли крик, то ли вопль, то ли стон.

— Что это? — тут же выхватил меч сир Лео. Дейв тоже напрягся. Цепочка мерцающих огней в тумане впереди пошевелилась и начала колыхаться. Прежде, чем до них донесся предупредительный клич, группу гвардейцев и рыцарей, едущих впереди, накрыла огромная тень. Послышался хруст и гром, и несколько огромных камней понеслись на них прямиком с неба. Лошади заржали, отскакивая. Синева вскочила на дыбы. Лео Китс выпал из седла. Редмаунт едва успел броситься в сторону, чтобы его не раздавило, как нескольких бедолаг, засыпанных камнями.

Пыль и каменная крошка осели не сразу. Чадд и арьергард снова задудели. Данни, откашливаясь, спешился, выхватив меч. Сир Лео выругался, глядя на огромные булыжники, преградившие им путь спереди и разделившие ущелье на до обвала, и после. Каранай растерялся.

— Атака? — окликнул подъезжающий арьергард Дейвиен Редмаунт.

— Похоже на то. — прыснул Чадд, тоже с мечом наголо. С ним стало на пару всадников меньше. — На нас посыпались камни и двух мужиков… Вот же дерьмо собачье! — указал на булыжники впереди, отмахиваясь, Чадд.

— Вы целы? — донесся приглушенный голос спереди и один из горских анваров, молодой проводник, перелез через камень впереди, встав на вершине и поглядывая с опаской наверх. Следом за ним впереди показался Энрик, отряхивающий рыжие волосы от каменной крошки и пыли.

— Живы. — ответил Данни, глядя на каменные глыбы, похоронившие под собой мгновение назад скакавших впереди всадников.

— Это дикари? — Энрик сжимал в руках копье, целя им вверх, так, будто бы в случае чего смог бы поразить врага. Хотя все они, очевидно, и копейщики и мечники, были в равных условиях легкими мишенями. — Ты трубил?

— Нас чуть в лепешки не раскатали. — Чадд выглядел опешившим.

— Это все ты, черноволосый, выдал нас со своими трубачами. — бросил ему недовольно проводник, но Энрик вмешался прежде, чем Чадд начал дерзить.

— Коням это не перелезть. — топнул по глыбе, на которой стоял, брат.

— Что делать будем? — не опускал меча Дейвиен, взяв во вторую руку щит.

— Сейчас решим. — Энрик снова спрыгнул на ту сторону ущелья, устремившись к отцу и прочим горским проводникам. Доложив обстановку и спросив, как поступить. Оставлять лошадей в ущелье никто не собирался. К тому же у одного из людей арьергарда, судя по всему, сломалась нога, когда его вытащили из-под обломков. Идти сам он не мог. Ожидание казалось Данни Каранаю хуже смерти. Напряжение, вместе с каменной пылью и влажным бледным туманом висело в воздухе.

Выход нашли неприглядный. Как сказали горцы, путь впереди самый короткий, но и многие другие расселины ведут к выходу на ровное плато и даже к горному водопаду, у которого можно будет сделать стоянку. А там уже решить, что дальше. Вдоль водопада можно спуститься к рекам в предгорья, если будет принято такое решение. Либо продолжить подъем. Отец с братьями, дядя Эндри и Тонны, оставшиеся впереди, отправятся коротким путем с одними из провожатых. Данни, ублюдок, Дейвиен и сир Лео Китс пойдут в обход, через ущелье на подъем к плато, где обе группы должны будут встретиться на подходах к водопаду с пиков. Идея разделиться Данни не особо нравилась, но другого пути не было. Рассветная Синева испуганно ржала и била копытами камни, успокаиваться она не желала. Но медлить было на руку нападавшим, если обвал был не случаен, а следопыты из горцев утверждали, что это и есть дикарская засада. Пришлось через силу тащить за собой лошадь, лишь бы не бросать ее здесь.

Теперь передвигались они быстрее. Молодой анвар, вызвавшийся проводить их, подгонял непутевых гостей двигаться быстрее. Если их уже заметили, осторожность не имеет значения. Засада может ждать и на других ответвлениях пути в ущельях, а значит преимуществом будет двигаться быстро, чтобы рассчитать, где обрушить на них обвал было не так-то просто.

Все они смотрели больше вверх, чем вперед. Спотыкаясь и торопливо пытаясь не отставать, их отряд быстро запыхался, но лучше так, чем оказаться погребенными под грудой камней, брошенных тебе на голову.

— Будь прокляты эти выродки. — прошипел Чадд, потирая рукоять меча. — Пусть выйдут и отведают нашей стали, а не прячутся за камнями!

— Можешь подуть в свою трубу и позвать их, если очень хочется. — недовольно буркнул ему идущий впереди проводник.

Туман стал рассеиваться, а скалы, зажимавшие их по бокам, как стены темницы, становились все меньше. Наконец даже Соляр показался в небесах, касаясь их своими лучами, непривычно холодными и слепящими для такой высоты. Дышалось тяжело, шагать было еще тяжелее. Дейвиен старался держать забрало открытым, чтобы видеть, что впереди. Сир Лео опустил свое, считая, что получить стрелу в лицо или камень из пращи проблема поболее, чем бьющие в глазную прорезь блики Соляра.

Когда они, подтягивая за собой лошадей, наконец-то смогли выбраться выше, больше не блуждая в туманных пещерах, где-то позади опять донесся вопль и грохот. Снова скинули камни? Данни испугался за отца, братьев и дядю. Хруст камней вдалеке, среди непроглядного горного тумана раскалывался, словно его сердце. Вечность да сохранит их от такой участи. Он не вернется домой без отца и братьев. Не могут они их потерять!

— Пойдемте скорее. Не хватало еще нам встретить тех, кто издавал этот вопль. — мальчишка анвар явно был не так радужен относительно встречи с дикарями, как Чадд, уже словно выискивающий их глазами в тумане.

Они трусцой поспешили вперед, за проводником. Туман поднимался и тут, но разглядеть дорогу впереди было можно. Теперь горец посоветовал им смотреть не наверх, а под ноги. Тут было много мелкого, как галька, камня, раскрошенного и предательски неустойчивого. Кони на нем спотыкались и скользили, да и у мужчин земля словно уходила из-под сапог. Это было бы не так страшно, если бы рядом, то справа, то слева, но зияли провалы в туманную мглу и темноту разломов. Мальчишка впереди сказал, что эти разломы уходят в гроты и подземные пещеры, куда стекают водопады. И лучше бы им не падать туда, в недра горной породы.

Скалы, влажные от тумана и камешки под ногами заставляли Данни попотеть, пробираясь вперед. Лошади ржали и отказывались успокоиться. Их всех перевязали и тянули за собой копейщики следом за Чаддом. Сейчас от них меньше толку и вдоль обрывов не поскачешь. Вдалеке опять раздалось эхо. Оно пронеслось в ущельях и над пиками. Потом отозвалось еще одно. И еще. Все ближе и ближе. Данни схватил меч обеими руками. Камни уходили из под ног и когда треск скалы прогремел с новой силой, Каранай, испугавшись и обернувшись на звук, поскользнулся съезжая на колени.

Сверху полетели камни и пыль. Булыжник пронесся прямо рядом с головой Данни. Такой, что мог бы раздавить ее всмятку. Камни покатились все злее и яростнее. Мальчик впереди крикнул что-то, но треск скалы заглушил его предупреждение и огромный угловатый кусок породы, раскатав юнца по склону, унес его в туманную темноту. Прежде, чем сир Лео успел закричать, оборачиваясь, один камень прилетел ему прямо в шлем, заставив пошатнуться, а второй ударил в грудь и Китс с криком исчез в тумане, сползая в бездну скал. Данни увидел, как Чадд протягивает ему руку, но прежде, чем успел ринуться, чтобы схватиться за нее, куча мелких камней скатилась под ноги, и он навернулся, ринувшись вниз.

— Данни! — успел крикнуть Дейвиен, стоявший к нему ближе ублюдка и схвативший парня за предплечье. Он поднял щит, укрывший его от еще одной груды летящих камней, но каменный щебень ушел из-под ног Караная и Редмаунт, державший его, накренился вниз под тяжестью доспеха и оба с криком рухнули вместе с раскалывающейся породой, летящим щебнем и вздымающейся пылю. Скатываясь по склону, Данни вновь оказался в объятьях бледного моря тумана и каменный поток унес его вниз.

ОЗАРЕННАЯ ЛУНОЙ

«Жизнь испытает вас,

А как, иначе, обличая

От ложи правду, находя

Средь плевел зерна примечают?

Так не боитесь же молвы,

Свидетельствуйте и поныне,

Что все мы Вечности сыны

И в сердце нашем нет гордыни.»

«То, что говорила Она», перевод ан-Фахриса,

поэтическое переложение на стихи Люпиниона

Он не явился. Ни в этот день. Ни в новый. Ни в последующий. Аайя ждала его у заводи. Под сенью ив. В лунарии. Хвиро Ицнай расходился в небесах и убывающие полумесяцы на поле звезд окрашивались красным, как лезвия скимитаров в пылу битвы, на черном ночном небе проступала ИцХви. Красная луна. Еще одно знамение? Что же с ним сталось? Тревога держала Аайю за горло, как железный хват душителя. На языке ощущался тяжелый привкус металла. Лунная кровь предательски сворачивала живот изнутри.

Данни не мог ее покинуть. Она это знала. Он не лжец, лишь запутавшийся ягненок, отбившийся от стада. Аайя указала ему верный путь, обещала себя ему, и слышала такую же его клятву, да будет Вечность этому свидетелем. Она вручила ему невинность, скрепив кровью их души и путь в темноте. Эту клятву не разрушить даже времени. Но все же сомнения, как черви, рылись внутри нее. Не мог ли кто-то из семьи Данни Караная раскрыть его? Не видел ли кто-то? Им нужно повременить, прежде, чем объявить о своей клятве. Нет ничего нечистого в сочетании двух душ, двух тел и судеб. Они провели обряд и теперь даже семьи их связаны. Однако в воздухе приречья еще витала вражда и обличать свой план было рискованно. Даже сами небеса намекали на это двумя окровавленными полумесяцами.

Аайя потирала свою грудь там, где раньше висела подвеска. Без нее, казалось, чего-то недостает. Холодный, жгучий хрусталь, касающийся ее меж грудей, иногда отрезвлял мысли. Теперь же, без него, она прозябала часы как в бреду. Саднило в горле, крутило живот, кровь пульсировала меж бедер. На груди она, как сейчас, ощущала прикосновения теплых пальцев Данни, словно миг их соития до сих пор был с ней. Облизывая подсыхающие губы, девушка чувствовала вкус его поцелуя. Какое странное чувство. Никогда раньше Аайя Шайхани не ощущала на теле ничего подобного. Тень мужских прикосновений облегала ее, как плащ. Даже в лоне и под животом до сих пор ощущался трепет, жаркий, как огонь.

Касаясь груди, в надежде уловить это ощущение его пальцев, скользящих меж них, девушка ощущала неприятное жжение. И даже прикосновение ткани к соскам вызывало боль. Предательская плоть всегда подводила женщин. Она не вечна и нечего этого бояться, напоминала себе Аайя. Когда-нибудь ее не станет, как не станет и боли. Молитва эта помогала плохо и жжение в груди никуда не ушло, как и роящиеся, словно змеи, спазмы в животе. Холодной ночью она просыпалась от жара, а жарким днем ощущала зябкую судорогу. Безумное наваждение.

Завтрак, который приносили слуги, на первом укусе казался мягким и сладким, как никогда прежде, а на втором уже воротил желудок, словно взывая исторгнуть все обратно. Она не знала, сколько еще будет длиться это проклятье. Сидя с Хадимом на коленях и утирая ему рот, испачканный пахлавой, она почувствовала, как маленький мальчик чуть было не выпал у нее из рук, так внезапно ее схватила слабость, благо, она сидела на постели. У малыша начался приступ и Аайя, впервые за долгое время, растерялась, пытаясь подняться с постели. Лишь благодаря вовремя подметившей это Хаям, побежавшей за сестрой, маленькому брату оказали помощь. Ница, прибежавшая на первый же зов, убаюкала малыша, придерживая ложку у его горла, чтобы тот мог дышать. Смотреть за этим всегда было боязно любой женщине. Видеть, как ребенок не может вдохнуть и даже закричать, резало, как нож по сердцу. Но сейчас почему то отозвалось с особой болью…

— Что такое? Тебе опять дурно? — покачивая ерзающего на руках Хадима, обратила к Аайе свои серебряные глаза-монетки Ницаях. — Лунная кровь?

— Да… — бросила опирающаяся на подоконник Аайя, прохладный вечерний воздух гладил лицо, но его было недостаточно. — Голова кругом идет.

— Тяжко тебе она достается. — вздохнула Ница, вынимая ложечку из горла брата, когда убедилась, что тот наконец спокойно дышал, и принялась нянчить и успокаивать его. — Не беспокойся, я посижу с Хадимом. Лучше тебе в ближайшее время уделить внимание собственному здравию.

В доме последние недели царила непривычная суета, и на тихую Аайю, тенью бродившую в саду или по коридорам, никто не обращал особого внимания, все были заняты серьезными проблемами. Тем для нее лучше. Наливающиеся соком гранаты перезревали. Вода в источнике из пурпура обращалась красной, отражая проступающую, словно рана на небе, ИцХви.

— Вздремни. — сказала ей леди Джесайя, расставляя свои ароматические свечи на месте уже догоревших кучек воска в коридоре. Поднеся тлеющую лучину к одной из свечей, женщина глядела, как та занимается пламенем. — Ты выглядишь совсем неважно. Заварить тебе чего-нибудь для сна?

— Не стоит, благодарю. — покачала головой Аайя так, что ее аж замутило. Она постаралась не подать виду. — Я собиралась на молитву…

— Твои молитвы Вечность услышит даже среди морей и пустынь. — возразила леди Джесайя, потушив лучину. — Тебе не обязательно каждый раз отправляться туда, Аайя. Сейчас, к тому же, это опасно. Кто знает, на что решатся эти анвары. — нахмурилась женщина. — Кто сейчас с Хадимом?

— Ницаях. — в горле саднило. — Она вызвалась помочь.

— Хорошо. Тебе нужен отдых. — отвела от нее свои серебристые глаза леди.

Тай привычно обещал сопроводить ее к лунарию. Но сегодня запоздал. Она могла бы и сама пробраться туда, но чувствовала себя слишком плохо. А если что-то случится по пути и ее обнаружат… Или Тайал застанет Данни, наконец явившегося к ней. Нет, нужно быть осторожнее. В сени деревьев, пестрящий красными, как десятки кровоточащих лун, плодами на ветвях, она смотрела на лагерь изгнанников, на костры, суматоху и суету. Скоро всем им предстоит вернутся домой. Нужно лишь подождать. Выгадать момент. Дочь Лун примирила Сефид, как верно заметил Данни. И сам он поступил достойно слуге Ицхиль. Отринул огнепоклонническую ложь и оставил предрассудки в другой жизни. Все, ради того, чтобы в приречье настал мир.

Узнав у леди Тарьям, беспокойно ищущей что-то во дворе, что Тай, как и отец с прочими мужчинам сейчас заняты важной вестью, она поднялась на этаж выше, чтобы найти их. Расходящиеся луны уже скоро уступят место рассвету, а если она надеется увидеть Данни в лунарии, нужно не запоздать. Тай действительно говорил с мужчинами в отцовской комнате. Смиренно встав рядом с дверью и опустив глаза, Аайя принялась ждать, когда они закончат, нервно потирая пальцы рук и оглядываясь.

— …это тоже ты у нее выведал? — кисло усмехнулся Яхир. Голоса мужчин поодаль за дверью звучали глухо, но кое-что девушка расслышать могла.

— Я могу поручиться за это, дядя. — непоколебимо ответил Тайал.

— Что-ж, если анвары и впрямь отправились в горы… — отвечал отец. Дядя Саиф сурово, но слишком тихо проговорил ему что-то в ответ.

— …всю их семейку! — вспыхнул брат. Яхир, как обычно, звучал недовольно и яростно. — Его и всех его выродков, пока они в горах…

— …Редмаунт, а Тамиран… — проговорил Тай и кто-то стукнул по столу. Яхир выругался и наконец удар отцовской трости по полу его оборвал.

— Довольно. — сказал Раид Шайхани. — Может они и впрямь избавятся от разбойников. Пусть хоть какая-то польза будет от этих анвар… пропажи…

Аайя не разобрала, что же там приключилось, но на ее сердце внезапно стало легче, когда она слушала тайные речи родичей. Яхир сказал, что весь клан Каранай отправился в горы? Разбираться с дикарями, похищавшими людей у рек? Она вздрогнула, вспомнив, как в страхе рухнула в реку, когда черная стрела вонзилась в дерево рядом с ней. Нынче там и впрямь не безопасно, но не из-за анваров. Сердце ее тогда наполнял страх. Ах, если бы не Данни, если бы не ее милый Данни, она попалась бы в лапы дикарям-налетчикам, или захлебнулась бы в речной воде. Как сейчас она помнила голубые озера его глаз, глядящие на нее, когда он вырвал ее из хватки воды.

Значит он не покинул ее? Она знала это. Всегда знала. Он не мог. Он обещал. Ее поклявшийся в вечной верности мужчина, супруг и спаситель, как настоящий воин, отправился покарать налетчиков? Это храбрость, достойная воина Ицхиль, но тревога все равно ущипнула Аайю внутри. Ее возлюбленный был так худ и строен, Вечность одарила его прелестными чертами, что являлись ей во снах, но сможет ли он справится с такой напастью? Ах, глупая девица, он ведь мужчина. Не мальчик. Ты сама направила его пути, хранимом Вечностью. Ты одарила его талисманом в знак своей благосклонности. В знак вечной верности! «Как можешь ты сомневаться в нем?», говорила она себе, но все равно боялась за его жизнь.

Даже издали горы казались могучими и непреодолимыми. Каменные своды, подпирающие небеса своими покрытыми льдом и снегом морозными когтями. Армии храбрейших мужей разбивались о них. Что бедный милый Данни Каранай сможет противопоставить такой суровой, грозной стихии? Монолиту времени, неразрушимому камню. Ее пальцы коснулись груди, вновь не обнаружив там привычной подвески… Благая Вечность, сохрани его в этом опасном краю. Он отринул все ради тебя. Ради верного пути, по которому завещала идти Дитя Полных Лун. Стань ему щитом. Стань ему путеводной звездой. Позволь ему вернутся живым…

До лунария они ехали в странном безмолвии. Тайал казался встревоженным и задумчивым, но она не решилась беспокоить его. Оглядываясь по сторонам, девушка искала взглядом что-то. Сама не могла понять, что. Данни далеко отсюда. Он не появится. И мысль эта нисколько не утешала Аайю. Ицхиль Хвироа, чей чистый поток окрашивало красное зарево проступающей новой луны, навевал в памяти образы страшного видения. Как бы девушке хотелось, чтобы то ей просто приснилось…

Тайал, как и всегда, помог ей слезть с коня, который казался Аайе особенно недовольным. Она взрослая женщина и привыкла не бояться этих животных. Но все-таки каждый раз, залезая в седло и спешиваясь, ей представлялось, что вот сейчас она точно рухнет вниз. Поправив платок на голове, девушка поглядела на реку, журчащую неподалёку. В ней была надежда, что тихий поток привычно успокоит ее душу. Унесет с собой сомнения, страхи и печали. Но этой ночью красная бурлящая пена реки, шипящая у песчаного берега, только сильнее отравила разум тревогою.

— Пойдем, звездочка… — разрезал тишину шепот Тайала, отворяющего ворота лунария. Он снял меч, оставив его у входа и вошел внутрь. Аайя, слегка опешив, постояла в проходе, глядя на него и оставленный им клинок, а после ступила внутрь. Кузен нечасто сам посещал лунарий или молился. Своей стали, в отличие от молитвы, он уделял больше прилежности. Даже непривычно было видеть его без меча на поясе.

Кузен, обволакиваемый преломляющимся сквозь фрески разными оттенками красным цветом, казался ей таким незнакомым. Его черные волосы в этом свете отливали багрянцем. Кожа казалась замаранной кровью в пылу битвы. Так, верно, и выглядят рыцари среди сражения. Что тревожило Тая? Она не могла угадать. Сердце людей — загадка. Лишь Вечность видит его насквозь наверняка, то Аайе не дано. Но она безмолвно помолилась о том, чтобы то, что тревожило ее родича и защитника, оставило его. Нечасто такого гордого мужчину, как Тайал, можно увидеть здесь таким задумчивым и таким… терзаемым сомненьями? Ах, не ей одной, видимо, досаждает мимолетное чувство неопределенности. Люди так пекутся о мгновении…

Оставив Тайала в уединении для молитвы, она удалилась в темный угол лунария, опустившись на колени. Здесь броский красный свет ИцХви не резал глаза и можно было ощутить печальное, но исцеляющее, уединение. Да, одиночество всегда холодно. Это не мужские объятья. Не теплые поцелуи. Не резкие вздохи. Не жар бьющегося в груди сердца. Вечность всегда холодна. Даже свет ее лун холоден. Он не согревает, лишь не дает сбиться с пути. Озаряет дорогу идущему. Не дает ему заплутать. И сгореть.

Безымянная Мать, блаженно держащая на руках Дитя, сегодня казалась чем-то встревоженной. Печаль сквозила в ее чертах. И даже Ицхиль, на фреске изображенная младенцем, то ли гневалась, то ли сомневалась. В этих детских чертах было не разобрать. Красная луна преображала все. И Аайя хотела понять, что тревожит небеса, заставляя их кровоточить? Не для того ли они ниспослали ей страшное пророчество? Кипящие реки и полыхающие горы. Расколотые небеса и кровь, кровь, кровь… Черная и вязкая. Ничего в жизни не пугало так Аайю. Страх мимолетен, но возвращаясь к этому черному знаменью, она испытывала его вновь и вновь.

Мир не Вечен. Земля и небо лишь творения. Они облечены в плоть, как люди. Моря высыхают, оставляя соляные кратеры. Горы рассыпаются на камни, камни на гальку, а та на песок и там, где возвышались пики зияют пустыни. Снег обращается в воду, вода в пар, пар в облака. Деревья умирают, листва высыхает, гниет и обращается в черную землю. Всему в мире приходит конец, образуя новые начала. Но все же, если перед ней возникло видение последних дней этого мира, ее переполняла печаль. Она любила его. Его сваянную Вечностью красоту, его тихую незыблемость, и даже его, бывало, непредсказуемое непостоянство. Буйство красок, звезд на небе и воплощенной плоти. Суждено ли всему этому погибнуть? Когда-нибудь, да, напомнила себе Аайя. Так было сказано. И все же ей было грустно…

Она хотела поделиться с кем-то своим страшным видением, что настигло ее в миг соития, но кому рассказать? Ни семье, ни слугам, никому нельзя доверить эту тайну. Лишь Данни, милый Данни, которому она подарила свою душу и свое девичество, может знать. Вечность одарила ее знаменьем в этот сокровенный миг. Но что за кошмарное пророчество ей навеяло? Что близок тот час? Что на ее долю суждено увидеть закат мира? Или лишь предупреждение? Напоминание? Наставление? Если Вечность хочет что-то сказать ей, она не знала что… она всего лишь женщина…

— Подарит ли нам Вечность покой, сестра? — спросил тихо Тайал, когда Аайя, завершив молитву, поднялась с затекших колен, выйдя из тени.

— Жизнь полна суеты и невзгод… — вздохнула она, удивившись вопросу кузена. — Во плоти нам не обрести покоя, это известно. — ответила Аайя.

— Иногда я сомневаюсь в том, справедливы ли невзгоды, которые нас сокрушают. — опираясь на колонну, Тайал рассматривал фреску битвы.

— Это испытание нашей веры. — пожала плечами Аайя, оглядываясь на краснеющие тени лунария. — Сталь закаляется в огне. Хрусталь в крови. Вера в искусе. Немного прока от меча, который переломится в бою.

— Слова красивые и, верно, не по лжи… — сжал кулак Тай. — Но как быть, если мы не в силах даже защитить своего? Сколько еще людей лишатся крова? Почему здесь? На земле, где Ицхиль проливала кровь, взросло страдание? — он отступил, глядя на то, как кровь Ицхиль на фреске, окропляющая реку, оживает настоящим, пульсирующим сиянием.

— Ицхиль страдала ради правды. Ради того, чтобы обличить ложь, сокрытую милоннами в обрывки истины. — в горле у нее встал ком, когда она говорила это. Аайе всегда тяжело было думать, какие муки и позор испытывала Дочь Лун, гонимая горделивыми старухами. — Нет смерти праведнее, чем смерть за правое дело. На нашу долю тоже выпало испытание, и преодолеть его… верным путем, путем Вечности, это — истинное благо. — преисполненным усталой праведности голосом ответила девушка.

— Что-ж… милоннам воздалось за их гордыню, верно? — кузен поглядел на нее будто бы с надеждой. Он тоже хочет мира на священной земле, поняла по его взгляду Аайя. И тоже устал от страдания вокруг, как и все они. — Значит, и мы воздадим каждому… — Тайал явно был полон сомнений.

— Вечность всем воздаст, — кивнула Аайя. — по заслугам.

Путь назад они провели все в той же молчаливой неуверенности. Тем лучше. Молчание — благо. Оно спасает от многих бед, которые сулит человеку длинный язык. Река шипела и пенилась красным, орошая прибрежный песок, как пульсирующая кровь из раны. Где-то посреди морского горизонта, в такт бьющим волнам пульсировал отблеск света Перста. Вдалеке, в ночной темноте, виднелись горы. Их снежные пики, обычно белесые и блестящие серебром, словно звезды и бледные луны, сходящие на небосводе, сегодня заливались кровавым заревом. Красные пики, красные острия, воздетые к небу. Ах, лишь бы орошенные не кровью милого Данни. Эти черные каменные зубы на горизонте словно готовы были пережевать и выплюнуть все, что бы не ступило туда.

Пересекая реку, вдоль берега и мимо горящих костров у палаток беглецов, изгнанников, лишенных родного дома, они проехали все в том же безмолвии. Эти люди вернутся домой, Тайал верно сказал. Вечность хранит их, братьев и сестер, и не оставит их в беде. Они готовы помогать друг другу, согреться у одного костра, преломить один хлеб и передать жаждущему своей воды. Они не пропадут и вскоре вернутся домой. Стоит лишь примирению наступить на этой земле. Обличить перед семьями узы, что скрепили их с Данни. Узы крови. Узы любви. Узы клятвы.

Под сенью гранатовых деревьев, по листьям которых, как красные капли кровавого сока, струился свет ИцХви, их ждал скопец.

— Сэр Тайал, — поклонился он. — вашему скромному слуге велено сообщить, что господин Раид ожидает вас. — скрипучий голос Гиацинта всегда резал по ушам, будто нож. Аайю он всегда настораживал.

— Опять что-то случилось? — спрыгнул с коня Тай, откладывая меч.

— Господин Раид пожелал говорить с вами лично. — сложил руки у живота евнух отступив с дороги. — Вы не желаете воды, госпожа? — обратился он к Аайе. Та, приподняв ладонь, отказалась. Тай подал ей руку, помогая слезть.

Кузен поспешил в отцовские покои. Опять произошло что-то дурное? Гиацинт почти никогда не является с хорошими новостями. Иных евнуху носить и не положено. Аайю, конечно, в них никто не посвятил, но она надеялась, что эти дурные вести, если они дурные, не коснутся Данни.

— Вид у вас словно вы не с колен молебна поднялись, а из могилы. — прошелестел своим мерзковатым голоском Гиацинт, ступая рядом с ней беззвучным шагом. — Мне сообщить леди Джесайе, что…

— Нет. Я отправлюсь спать в опочивальню. Сон все излечит. — бросила она скопцу, шагая вдоль коридорного полумрака. Сефидский ковер на стене переливался золочеными нитками в тусклом сиянии ароматных свечей.

— Сон тоже сродни смерти. — хмыкнул евнух. — Ваш верный слуга старается спать как можно меньше. Жизнь так не ускользнет из пальцев.

— Жизнь не… — она остановилась, чувствуя, как голова опять пошла кругом. Ну вот, только бы не сейчас. Сладкий свечной запах, легким дымом поднимавшийся в коридоре, обволакивал проход пеленой тумана. Живот опять скрутило. Ноги подкосились. Благо, хоть слуга рядом.

— Госпожа? — прищурился Гиацинт, подозрительно на нее глянув.

Она попыталась сделать глубокий вдох, но, кажется, стало еще хуже. Ровный пол под ногами пошел ходуном, коридор ускользнал от нее все вдаль и вдаль и Аайя тут же вцепилась ногтями в столик под вывешенным на стене ковром. В животе заурчало и промежность свело. Опять наваждение? Вновь разум отравляет ее? Затуманенным взглядом она поглядела на расписной ковер, обелиск Перста на котором возвышался над ней, как занесенный удар. Гиацинт подхватил ее под руку, так что она не упала, однако боль в животе так скрутила ее, что Аайя перегнулась и, сама того не желая, опорожнила желудок под ноги. Тошнотворная горечь обожгла губы. Она умирает?

— Госпожа… — отступил, слегка опешив, Гиацинт, глядя, как Аайю рвет тем немногим, что она принимала за ужином. Тонкие струйки дыма взвивались вверх от свечей, как веревки пут. Изъяв одну из них из подсвечника, евнух принюхался и, скривив губы, покосился на девушку.

ТРЕТИЙ СЫН

«Лгуньей была она, Иц’хиль Безродная. Мать ее, беглая невольница, прижила ту в пороке от неизвестного, выдавая это за явление Лунного Дитя, словно в древнем Сор’Навире. Одно дерзновенное имянаречение разжигало в той уверенность в собственной избранности: Иц’хиль стращала толпу речами о неверном пути, уверяя, что она Дочь Полных Лун, Дитя, обещанное древними для блудных последователей Вечности. Себе она позволяла усомнится в словах, которые Вечность посылала сестрам ордена, а ее собственные хульные речи разжигали в верной пастве сомнение в заветах Вечности, ведущее, несомненно, к отречению от ниспосланной правды. Мудрые милонны, да пребудут они в Вечности, раскусили ее коварное властолюбие и обличили самозванку, поступив с ней так, как было должно.»

Послание «К Чтецам»

— Очнулся наконец? — голос Дейвиена звучал приглушенно и эхом двоился в голове, когда Данни приоткрыл веки. В голове дребезжал звон, словно в нее били, как в колокол. Приподнявшись на локти, он закашлялся. — Я уж боялся, что тебя камнем насмерть зашибло, как парнишку этого…

— Дейв?.. — собственный голос показался Данни осипшим. Рыцарь стоял, обнажив меч и вглядываясь в вершины расселины, в которой они очутились. Вокруг валялись камни и булыжники. Кафтан Данни и доспех Редмаунта все были облеплены каменной крошкой и пылью. Тело болело от ушибов и голова раскалывалась. Попытавшись подняться, юный Каранай пожалел об этом. Все тело ломило болью. Неужто он что-нибудь себе сломал?

— Повезло же нам налететь прямо на засаду. Неровен час и нас бы припечатало, как бедолагу. — скривился Дейв. Данни, щурясь от солнечных лучей, пробивавшихся в каменный разлом, почувствовал, как заболели от них глаза. Наверху никого не было. К счастью. Застигнуть их врасплох тут и нашпиговать стрелами не составило бы труда. Легкая мишень.

— Остальные… — когда голова пришла в норму, он взял протянутую Редмаунтом руку и встал. На языке ощущался привкус железа. Хорошо хоть он не откусил его, пока падал. Виски пульсировали и, коснувшись головы, он ощутил на щеке запекшуюся кровь. Стряхивая пыль с кафтана, он простонал.

— Лео отправился проверить пещеры. — кивнул куда-то вдоль разлома Дейвиен. — Бастард крикнул с вершины, что отправится за помощью, но я слышал ржание лошадей… как бы помощь не понадобилась ему самому.

— Пещеры? — сир Лео Китс, которого камнем снесло вниз у него на глазах, выжил? Что-ж, трое лучше двоих, так проще будет выбраться. Выбраться. Это прозвучало в голове почти смешно, когда Данни посмотрел на пологий склон расселины, в который они укатились. Самое то, чтобы свалиться невпопад в ущелье, но взобраться по такому вверх не представлялось возможным. — А не опасно ли идти туда? Он цел?

— Помял свой драгоценный доспех, а камень снес его шлему забрало, — насупился Редмаунт. — но он жив, хвала Пророчице. Не всем так повезло.

Иначе пришлось бы нам двоим придумывать, как выбираться отсюда.

Поглядев на кучу булыжников, рухнувших и расколовшихся, он приметил под ними то, что, видимо, некогда было их провожатым. Эта каменная насыпь стала ему могилой. Еще чуть поодаль виднелась туша лошади. Она была серой, как понял Данни, но в первый миг его сердце сжалось до боли, когда подумалось, что это Синева навернулась с утесов следом за ним и упала вниз, покрытая щебнем и пылью. Однако это была чужая кобыла. Переломав ноги и, видимо, свернув шею, она хотя бы не мучилась. Рыцарь, поглядев на нее следом за Данни, тоже вздохнул.

— Сколько я тут провалялся? — сплевывая привкус песка и пыли во рту, Данни откашливался и стряхивал с волос песок и грязь.

— Благо, недолго. — вздохнул Дейв. — Лео уж было решил, что и ты погиб, но я проверил, что дышишь, несмотря на то, что лежишь без сознания. Китс хотел и меня за собой потащить, а тебя оставить, но я быстро привел его в чувство. — Редмаунт размял плечи и не опускал меч. — Остался ждать, пока… или если, ты очнешься. А он пошел разведать пещеры.

— Найти путь наверх? — мальчуган-горец говорил, что и пещеры ведут к водопадам, но как в них не заплутать, Данни себе не представлял. Если сир Лео и ушел туда, то ушел недалеко. Сама мысль о том, что его могли оставить тут одного и он очнулся бы здесь в одиночестве, заставила Данни поежится. — Спасибо… спасибо, что не оставил меня, Дейв.

— Не благодари, Данни Каранай. — ответил он с легкой улыбкой. — Бросить так человека было бы не по-рыцарски… Я бы потом спать не смог.

Ветер завыл где-то в вершине расселины, ставшей для них ловушкой. С ее глубины даже горные пики было не рассмотреть. Данни, подобрав свой меч, осторожным шагом прошел чуть поодаль, оглядываясь наверх. Пару раз в зареве Соляра, лучами облизывающего обрывы ущелья, ему показалось, мелькали темные силуэты, но то были, как думалось Каранаю, лишь солнечные блики. Переступив через бедную лошадь, он заглянул за угол ущелья, увиливающего куда-то влево. Там все еще поднимался туман и пыль, и несколько мощных осколков булыжников преграждали путь. Не такие уж большие, чтобы помешать через них перебраться.

— Не отходи далеко! — крикнул ему Дейвиен. Впереди, среди скал, все так же расходился каменный лабиринт. — Что ты собрался там найти?

— Может… подъем? — сказал он, понимая, что выпалил глупость. Тщетно было пытаться найти в этом ущелье менее пологий склон. Везде, где горцы вели всадников, каменные плиты поднимались, как стены.

— Нет там подъема. — покачал головой рыцарь. — Только заплутаешь. Мы проверили проход прежде, чем Лео попытался пробраться в пещеры. Пойти туда, все равно что на смерть. Заплутать в тумане.

— Гори оно огнем! — в порыве обреченности взрыл ногой пыль Данни, повернувшись и пошагав обратно. Застывшие стеклянные глаза мертвой лошади словно вцепились ему вслед. Парень сморщился.

В разломе было зябко и холодный ветер, со свистом продувающий его, заставлял поежится от холода. Данни потуже запахнул кафтан, поправив волосы, спадавшие на глаза от дуновения. Теплее не стало, он почувствовал, как тело дрожит и по спине бегут мурашки. От холода, или от страха.

— Да где же его носит? — процедил Редмаунт, глядя в другой конец ущелья, который заканчивался спуском в пещеру. — Хоть бы с ним чего не сталось.

— Ему не стоило идти одному. — поглядев в темноту грота, который спускался вниз, в темноту, заявил Данни. — Там тоже опасно.

— Китс уже должен был вернутся. — напрягся Дейвиен. — Вот идиот! Я сказал ему не заходить далеко! Просто посмотреть, куда ведет тоннель.

— Может, стоит проверить? Вдруг он… упал? — поглядел на заваленное камнями тело проводника парень. — Да и пещера укроет нас от ветра… или стрел, если вдруг сюда нагрянут дикари. — тихо сказал Данни.

— А если бастард вернется с подмогой? — кивнул наверх Редмаунт.

— Если вернется. — хмыкнул Данни, заглядывая в пещеру. Грот был невелик, по крайней мере там, куда проникал свет. Чтобы пролезть чуть дальше входа, пришлось даже пригнутся. Внутри было слегка сыро и пахло влагой. Возможно, он действительно вел к пещерной реке, уходящей в водопад. А быть может это обманчивый туман каплями осел на породе.

— Головой не стукнись. — присел Дейв, пролезая следом за ним.

— Она уходит дальше… — заглянул в пещерный разлом Данни. Там царил полумрак и свет, проникающий в пещеру, почти не проникал в спуск. — Как он отправился в такую темноту? — глянул Каранай на Дейва.

— Разжег факел. — Дейв указал на суму, переброшенную через плечо. — Ты собрался идти за Китсом? Может, просто обождем, или окликнем его?

— И не явится ли кто-то на наш крик? — мысль Данни напугала его самого.

— Эхо уйдет в пещеру, может Лео его и услышит. — пожал плечами рыцарь.

— А может и нет. — облизнул подсохшие губы Каранай, ступив чуть ниже в тоннель из грота. Щуря глаза, он пытался рассмотреть, что там. Не видно ни зги. Проход спускался ниже, украшенный нависающими острыми каменными зубьями, словно приоткрывшаяся пасть. Может статься, что и там тоже обрыв, уходящий глубоко в подгорные пещеры и сир Лео, к своему несчастью, рухнул туда. Дейвиен, выглянув у него из-за плеча, сомнительно посмотрел в темноту. Он явно не горел желанием туда спускаться.

— Далеко же он забрался. — пройдя чуть поодаль, опираясь на стену, остановился Дейв. — Пещера ведет вниз. Едва ли тут есть какой-то подъем к водопаду или… Лео! — крикнул он и Данни одёрнул рыцаря.

— Что ты делаешь?! — вспылил парень. Голос Редмаунта эхом отразился в пещерах. «Эо-эо-эо», отозвались гроты вдалеке. Они уходили глубоко.

— Надо было проверить. — сказал Дейв, поворачивая назад. — Если оттуда кто вылезет, мы встретим их мечом. Но не вылезли, как видишь.

— Нас же услышали… — попятился за ним Данни к выходу.

— Мы итак в засаде. — нахмурился Дейв. — Если за нами следят, это ничего не решит. Хотя бы узнали, что пещеры глубокие. Пойдем наружу и…

Однако, когда Редмаунт собирался выбраться откуда-то с вершины разлома донеслись завывания. «Ветер», подумал Данни, но нет. Это было не похоже на ветер и Дейвиен понял это не хуже него, остановившись и не высунув носа из пещеры. На голоса не похоже. Да и на крик тоже. Звук сверху донесся снова. Протрубили? Нет, это не труба. Значит не Чадд вернулся. Дули в рог? Или еще какой-то сигнал? Сердце ушло в пятки.

— Осторожнее, Дейв… — прошептал Данни, потянув его за сумку обратно, подальше от выхода, чтобы даже тени их не было видно. Рыцарь приподнял щит и размял руку с мечом, болезненно вздохнув. Видимо, рана давала о себе знать. Но он, судя по всему, был готов встретить источник звука, откуда бы он не явился. Рука же Караная с мечом дрожала, что он заметил не сразу.

— Помилуй, святая Пророчица, как же нас угораздило-то… — рыцарь отошел дальше, скинув с плеча сумку и поправляя щит. — Еще и Лео…

— Мы можем отойти вглубь. — переглянулся с рыцарем Данни, когда услышал очередной странный звук снаружи. Ветер задул в пещеру.

— Ага, и шею себе свернуть. — проворчал Редмаунт, приглядываясь наружу.

— Зажги факел. — пихнул ему ногой сумку Данни. Рыцарь помялся.

— Ты же не всерьез? — буркнул он. Но Каранай настоял. — Ах, гори оно…

Достав из походного мешка огниво и принявшись чиркать кинжалом о кремень, Редмаунт, ругаясь себе под нос, пытался заставить промасленную тряпицу вспыхнуть. Данни же, держа двумя руками меч, не отводил взгляда от входа в грот. Холодный ветер пролетал внутрь, пробираясь даже под кафтан, а снаружи было тихо, как в склепе. Леденящий хрусталь полумесяца обжигал грудь. Потерев его, Данни чуть было не выронил меч. Нужно быть аккуратнее. Он оглянулся на Редмаунта, с недовольным видом натиравшего огниво кинжалом, как вдруг снаружи вновь донесся странный звук.

— Есть! — одновременно с этим воскликнул Редмаунт, подхватывая занимающийся пламенем факел. — Горит! — он поднял его над головой.

— Давай-ка спустимся поскорее… — взглотнул комок в горле Данни, когда снаружи опять донесся грохот. Отдаленный хруст снова напоминал обвал, а за ним последовал и непонятый визг, эхом пролетевший в горах и лишь приглушенным отражением добравшийся до пещеры. Как бы это не обрушили еще камней на голову остальным… тогда они все обречены.

Стены были холодным камнем и влага словно оседала на пальцах, когда Данни опирался на них, спускаясь следом за Дейвиеном. Огонь факела, как яркий костер над их головами, озарял проход впереди и пройденный путь позади. Где-то тоннель становился широким, как грот, где-то вилял из стороны в сторону или сужался, словно они пробирались по глотке, попав в пасть чудовища. Данни постоянно оглядывался, нет ли кого сзади и держал меч наготове. Они старались идти медленно и тихо. Чтобы не споткнуться, и чтобы за своими шагами не упустить чужих, если такие донесутся. Дейвиен, чья уверенность слегка окрепла, когда он не обнаружил в тоннеле обрывов или засады теперь держался ровно и пробирался вперед.

Слои тысячелетней породы, окружавшие их, будто бы двигались, сжимаясь и пульсируя, в свете факела. Воображение у него разыгралось не на шутку. Спуск уходил ниже, поворачивая вглубь и разделяясь. Дейв заглянул в одну из пещер и не нашел там ничего кроме грота с тупиком. Зато за другим углом шел новый спуск еще глубже и еще ниже, в темноту.

— Ну и зачем он туда полез? — бросил Дейвиен, осветив путь впереди факелом. Пещерная тьма озарилась его светом и тени заплясали в узком проходе. Как мало пламени нужно, чтобы озарить путь во мраке…

Тоннель стал обрывистее и камни, переламываясь, стали похожи на крайне неудобные ступени. Пришлось спускаться очень осторожно, вымеряя каждый шаг, чтобы не споткнуться и не укатиться кубарем в темноту. Данни держался за плечо Редмаунта, потирая рукоять меча и делал шаг только тогда, когда его делал рыцарь. Вокруг царила темнота, а свет не проникал за предательские изгибы тоннеля, потому рассмотреть путь дальше было трудновато. Воздух тут стал влажным и затхлым. Было прохладно, но Каранай словно слегка вспотел. Холодный хрусталь обжигал грудь.

Этот путь привел их в пещеру побольше, где наконец можно было встать на относительно ровный камень и устроить передышку. Тут стены пещеры расходились глубоко и факелу над головой Дейвиена не хватало силы облизать всю пещеру языками света. Его блики скользили по каменным зубам сверху и снизу. Тени плясали между естественных скалистых колонн, подпирающих каменный потолок пещеры, словно свод старого храма.

— Это ведь не тупик? — в большом гроте звук шагов Редмаунта отзывался громче, чем в тоннеле. Даже его голос тут отдавал эхом. Где-то что-то капало, хотя воды видно не было. — Куда же он подевался…

— Нет, тут есть проход. — указал Данни, прищуриваясь во мглу. — И не один. — это было хуже всего. Куда спускаться из пещеры они не знали.

— Пф, и в какой же пошел этот олух? — вопрос Дейва повис в воздухе.

Тени каменных колонн двигались и расползались, словно пытаясь скрыться от факела Дейвиена и подло забраться им за спину. Приходилось каждый раз нервно оглядываться на каждое их перемещение, будто за колоннами кто-то скрывался. Редмаунт обогнул одну из них, чтобы рассмотреть проход в пещере, но никого за скалой не оказалось.

— Бродить наугад по этим гротам бессмысленно. — констатировал Дейв. Эхо его голоса, смешиваясь с звуками падающих капель, отразилось в гроте, словно бы подтверждая его слова. — Мы не знаем, куда он пошел…

— Стой, — одернул его Данни, почесывая зудящую грудь. — слышишь?

Дейв обернулся на него, слега напрягшись и подняв меч, но дело было не в засаде. Каранай постарался не двигаться и даже не дышать, чтобы собственный вздох не мешал ему различить звук. За звонкими каплями в глубине пещеры, разбивающимися о камень, его можно было бы и не заметить, но настороженный Данни уцепился за него, и слышал все отчетливее. Он осторожно вздохнул, поведя ухом в сторону шуршания. Капли коварно заглушали его, но в мгновение, когда новая пещерная слеза спускалась со сталактита, еще не рушась вниз, он слышался отчетливее.

— Вода? — наконец понял Дейвиен, тоже услышав его. Данни кивнул.

— Река… — прошептал он с толикой уверенности. Куда еще отправится человек, следующий по пещере, как не на звук потока. Журчание было лишь эхом, доносящимся откуда-то с другой стороны грота. Если река и была в том направлении, то она была на глубине, а их достигал лишь ее отголосок.

Пройдя вдоль стен пещеры, прислушиваясь у каждого нового ответвления со спуском вниз, они быстро обнаружили, из какого именно доносится эхо. Дейвиен, заслышав реку, еще сильнее уверился в том, что Лео все-таки пошел именно туда и уже без сомнений полез в проход. Мало того, что на звук, судя по всему, и направился Китс, так еще и подземная река, если верить почившему бедняге-проводнику, могла привести их к водопадам, спадающим наружу. Может быть даже навстречу основной группе, а если и нет, то это мог быть один из тех потоков, что бьют в предгорья, собираясь в устье Ицхиль Хвироа, и следуя тремя Венами вплоть до дома.

Спуск оказался круче, чем они думали, но чем ниже они шли, тем отчетливее слышалось шуршащее эхо. Лучший ориентир, чем темная неизвестность пещеры. Он крепче взял плечо Дейва, чтобы не навернутся.

— Клянусь, я задам жара этому Китсу! — несмотря на ворчание, в голосе Редмаунта слышалась бодрость. — Подумать только, куда он забрался…

— Под ноги смотри! — возмутился Данни, чуть не споткнувшись о камень.

Но тоннель оказался глубже, чем парень полагал изначально. Они все шли и шли, а он все не кончался и не кончался, почти даже не виляя и не сворачивая. Даже каменные стены ничем не отличались друг о друга, полные трещин, слоев породы, черных, как копоть, теней, трясущихся в страхе перед светом факела. Словно тоннель был бесконечный, но стоило этой мысли поселится в голове Данни, как они набрели на очередной грот. Этот был маленький, с выемками в скале, и словно бы тупиковый. Дейвиен даже выругался, прежде чем Данни заметил небольшой проход в выемке ниже. Тень пещеры укрывала его, но, когда Редмаунт опустил туда факел, оказалось, что это действительно проход.

— Ты хочешь сказать мне, что он полез туда? — с сомнением спросил Дейв.

— Другого выхода я тут не вижу. — Данни пригнулся, чтобы послушать, доносится ли эхо речного потока оттуда, но, когда он присел на корточки, под его ногой что-то хрустнуло и Каранай, испугавшись, отшатнулся.

— Что такое? — приподнял меч Редмаунт, но Данни не сразу понял.

— Тут что-то… — поморщился паренек, глядя себе под ноги. Дейвиен опустился на колено, разглядывая пол. Действительно. Черные камешки, хрустящие под сапогами Данни, запачкали подошву и когда он отошел к стенке пещеры, обтирая сапог о камень, оставили черный след.

— Уголь. — нахмурился рыцарь, положив факел на пол и оглядываясь.

Действительно. Уголь. Целая горстка. Она была сложена так, словно в этом небольшом пещерном алькове разжигали костер. Не к добру это, откуда тут костер? Данни обошел угли стороной, подняв факел и оглядывая стены и углубления тесной пещеры. Факел коптил и наполнял ее запахом гари. Но не настолько, чтобы весь ее потолок почернел, как подметил Каранай, подняв голову вверх. Здесь точно был костер. И не только. Отойдя от Дейва, рассматривающего пепелище, он оглядел углубление в стенах. Следы углей были и здесь, над ними, не просто грязь или гарь, поднимающаяся из костра. Странные кривые завитки и зарубки напоминали неумелые детские рисунки.

— Кто жег его здесь? Китс? — собственный вопрос, нарушивший тишину, тут же показался ему очень глупым. — Как он… огниво то было у нас?

— При нем был факел, — хмыкнул Дейвиен. — но это не Лео… — взяв пригоршню углей и помяв их в руке, рыцарь привстал. — Уголь старый и холодный. Если тут и зажигали костер, то давно. Кто бы тут ни был.

— Похоже, здесь кто-то спал. — Данни направил факел вглубь каменного алькова. На породе терялись легкие тени, которые он подметил не сразу. Волоски или пыль. Может, от шкуры? Или, тем хуже, от перьев?

— Тут-то? В пещере? — кашлянул Редмаунт. — Угоришь, с костром-то.

— Погоди-ка… — пригнулся Каранай, посветив себе факелом. — А это что такое? — он одернулся, испугавшись, заметив в темноте черные ветвистые лапки и дрожащую тень. Что-то напоминавшее паука таилось в другом углу выемки, служившей кому-то спальником. — Что за…

— Покажи. — Редмаунт присел рядом, направив в сторону тени свой меч. Никакой реакции. Рыцарь ткнул существо, но оно никак не сдвинулось. Не живое, значится? Данни не отрывал глаз от черных дрожащих теней, пока Дейвиен поддел его мечом, подвинув поближе.

Ну и почудится же всякое, право слово. Каранай покачал головой, потерев уставшие от мерцающего света факела глаза. Что бы это ни было, оно никогда не было живым. Редмаунт рассмотрел вещицу, покрутив ее в руках. Переплетенные веточками черные камни напоминали куклу, вроде тех, что плетут из хвороста крестьянки, одевая их в платьица. Эта, правда, не походила на человека. Да и на паука, при ближнем рассмотрении.

Угловатый камень явно был обтесан, служа скелетом для поделки. Обмотанный, словно мумия, сплетеными веточками, изгибающимися в обе стороны, словно перепончатые крылья, он ничего не напоминал. Уродливая примитивная древность. Все, на что способны племена горных дикарей. В бликах факела поделка отбрасывала на камень пещеры причудливые тени и ее можно было принять за что угодно. Повертев ту и скривив рот, рыцарь отбросил вещицу в сторону и презрительно обтер руку.

— Какой-то дикарский оберег, вестимо. — сказал он, поднимаясь.

— Значит тут свили гнездо дикари? — Данни еще раз оглядел пещерный альков, оберег, уголь на полу и стенах. Парень поерзал, нащупав под кафтаном подвеску. Он приподнял меч, словно бы готовясь защищать от кого-то, хотя никого тут и не было. — Плохо дело…

— Если они тут и были то давно. — покачал головой Дейвиен. — Но Лео, похоже, вовсе этого не заметил, если полез дальше.

— Или, наоборот, заметил… — нагнулся к проходу внизу Каранай.

— Лезть туда было глупостью. — насупился Дейв. — Он должен был вернутся и рассказать нам. Не будем же мы повторять его ошибок.

— Там ведь река, а это, может, наш выход? — манящий звук потока из глубины отрезвлял мысли. Данни чувствовал себя уставшим, словно они уже много часов бредут в этой пещере. — Да и не по-рыцарски же оставить его…

— Глупость тоже не по-рыцарски. — явно недовольный таким научением Данни, он все равно пригнулся, рассматривая пещеру. — А если проход узкий? Если я там застряну? — он звякнул доспехом.

— Придется мне проталкивать тебя. — посветил тоннель парень. Он не казался узким, но был довольно низок. Пролезешь только ползком.

— Надо глянуть, есть ли хоть что на той стороне… — присев, Редмаунт взял у Данни факел и, заглянув в проход, выставил вперед меч. Влезать ему туда явно было неудобно, но он уж точно там не застрял, хоть и напоминал черепаху, пытавшуюся в своем панцире пробраться кое-как в эту щель. Без факельного огня пещера стала совсем непроглядной и лишь жалкие крохи света пробивались лучами из тоннеля, куда полез Дейв. Ничего почти не стало видно и Данни поежился в этом полумраке. — Кажется… проход…

— Отлично. — Каранай убрал меч в ножны и поспешил полезть за спутником, оставив пугающее место подземного ночлега позади. Ему, куда более тощему и не широкому, как рыцарь, в кафтане и без доспеха, пролезть в эту дыру и вовсе не составляло труда, хоть он и ударился головой один раз.

Факел сиял где-то над ним, когда Данни вставал, отряхивая свой кафтан от пыли и грязи, свет лучился, растворяясь вдалеке. Дейвиен нагнулся вперед, рассматривая огромное пространство, раскинувшееся перед ним. Эта пещера была в разы больше любого грота, встреченного ими по пути, размером с дворцовый чертог, если не в разы больше, она едва озарялась танцующим огоньком факела, казавшемся в ней едва заметной искрой. Густая, маслянистая тьма, закрывала весь взор впереди.

— Вот дрянь… — нагнулся, глядя вниз, Дейвиен. — Ну и как же нам…

— Что там? — у Данни уже болели глаза от бликов и темноты. Он подошел ближе к Дейвиену, рассматривая мрак пещеры, как вдруг что-то треснуло, и земля пошла прочь у него из-под ног. Он вскрикнул и камни, рухнувшие у него под ногами, смешиваясь с эхом его голоса, понеслись вниз. Дейвиен подхватил его под руку и Данни, едва устояв, понял, что они оказались на уступе пещеры. Только он хотел поблагодарить рыцаря, как камень вновь осыпался и тот непрочный подъем, на котором они оба стояли, рухнул, заставив их обоих покатиться вниз.

Блеск факела мелькнул в темноте последний раз, донесся всплеск, мелкий камень и пыль ударили в лицо, все вокруг пошло ходуном. Он ударился плечом. Затем ногой, спиной, локтем и наконец, с знаменательным хлюпаньем упал на влажный и мокрый камень. Простонав, Данни сморщился, потирая места ударов. Он боялся, что падать придется долго, но оказался на дне пещеры он вполне скоро. Перекатываясь с бока на живот, он попытался встать на колени, нашарив твердую почву под собой. Кафтан промок, как и сапоги с бриджами. Здесь не было реки, но проступала влага. И вокруг царила непроглядная, злая темнота.

— Данни! — совсем рядом донесся возглас рыцаря. Дейвиен был где-то поблизости, тяжело дыша и закашлявшись. Судя по скрежету металла, он поднимался в своих доспехах, хоть Каранай этого и не видел.

— Я жив! — первым делом бросил Данни и крик его разнесся по пещере гулким эхом. «Жив-жив-жив», простонал его голос где-то вдалеке.

— Что за дерьмо! — выругался Редмаунт, металлический звук его доспеха послышался чуть дальше. Главное было не потерять друг друга в этой пещере. — Еще и факел… где он вообще…

— Не отходи далеко! — в голосе молодого анвара дрогнул страх.

— Все. Стою. — ответил Дейвиен. — Иди на мой голос. Сумка при тебе?

— Сумка? — Данни обшарил все вокруг. Влажный камень. Обломки. Меч на поясе. Холодная скала. Какая-то лужа. Походного мешка рядом не было.

— Ох… — вздох рыцаря сопровождался гневом и отчаянием. Все звуки расползались эхом вокруг и ориентироваться было сложно. Данни встал на ноги, двигаясь туда, откуда шел голос Дейва. — Слышишь меня?

— Иду… пытаюсь… — коленки болели и все тело ныло от удара. С этих подлых скал всегда легко свалиться. Но забраться обратно еще сложнее.

— Так, ты тут? — голос Редмаунта прозвучал где-то совсем рядом.

— Кажется да… — потер плечо и руку Данни. Он закрыл глаза, открыл снова. Ничего не поменялось. Темнота накрыла их с головой.

— Цел? — теперь голос рыцаря прозвучал у него за спиной. Каранай обернулся, выставив руки вперед, в надежде нащупать Редмаунта, но там оказалась только каменная колонна. На нее Данни и оперся.

— Руки и ноги, вроде, на месте. — отдышался парень, падение выбило из него весь дух. Он промок и все тело болело. Виски пульсировали, ноги подкашивались, грудь обжигало, дыхание сбилось. — А ты?

— Я то жив, но, как некстати, выронил меч. Повезло, что на него не напоролся. — звук шагов и доспехов рыцаря опять огибал его где-то поблизости. Данни прислушивался и пытался сориентироваться. — Но нашарить его тут… в воде… что это за пещера? Тут нет реки…

— Поток все еще слышно. — сказал Данни. Гул доносился отчетливее, но двигаться и искать его в полной темноте было опасно. Может, тут были еще обрывы или провалы страшнее, выше и смертельнее. Сейчас им еще повезло.

— Ничего не видно, но, может, стоит идти на звук или… — задумался Дейв.

— Нет. Плохая идея. — Данни слышал, как эхо их голосов, даже и тихих, отражается где-то в вышине. Наверху была такая же темнота, как и везде вокруг. Значит, пещера высокая. Звук сапог Редмаунта раздался в этот раз не по камню, но ступил в лужу. Где-то справа от Данни. — Стой! Я сейчас… — рыцарь сразу понял в чем дело и принялся притаптывать воду ногой. Ее хлюпанье раздалось все четче и, наконец, выставив руки вперед, Каранай нашарил стоявшего перед ним Дейвиена. Его рука тоже легла на плечо парня.

— Твой-то меч при тебе? — Редмаунт держал его крепко, чтобы не упустить.

— Не выронил. — Данни подвигал им в ножнах. — Тебе нужен? — если на них нападут тут, в темноте, они считай, что трупы. Но если что, рыцарь явно орудует клинком лучше, чем он. Парень прекрасно это знал.

— Оставь. — хлопнул его по плечу мужчина. — Нам бы мешок найти, огниво… ах, проклятье, все ведь наверняка промокло. — хмыкнул Дейв.

— Мы падали невысоко. — задумался Данни. — Может, забравшись на плечи друг друга, мы могли бы выбраться отсюда или…

— Попробуем найти уступ, если так. — Редмаунт осторожно двинулся вперед. Судя по всплескам воды, проверяя ногой, нет ли впереди обрыва. Данни, держась за его плечо, пошагал следом, почесывая грудь. Его сапоги тоже очутились во влажной луже, и, как на зло, соскользнули на каком-то гладком камне, и Каранай, не удержавшись, опять шлепнулся в воду. Теперь промочив почти весь кафтан. Брызги ударили в глаза и лицо. На руках виднелись царапины после падения. Блеск отражался в погруженной в воду стали. — Это еще что? — удивился Дейвиен. Слабый свет отразился на ряби.

— Я… — Данни вздрогнул и замер. Из-под его кафтана струился едва заметный блеск. Быть того не может! Он запустил руку за пазуху, нашарив там холодный полумесяц Аайи. Ее бесценный дар.

— Откуда? — сморщился Дейвиен, когда парень извлек подвеску с сияющим полумесяцем. — Это… украшение? — пригляделся рыцарь.

— Твой меч. — кивнул на клинок, лежащий в воде, Данни. Редмаунт поднял оружие, взмахнув им. Серебрящиеся капли разлетелись, как осколки стекла. Остальные стекали вдоль острия, отражая блеск, словно слезы.

— Почему оно… светится? — пригляделся Дейвиен на струящийся свет.

— Лунный хрусталь. — Данни приподнял подвеску, поначалу слабый блик теперь, словно бы, сиял ярче. Изогнутый прозрачный полумесяц отдавал бледным светом, переливающимся то в синеву, то в серебристую рябь.

Темнота пещеры, густая и непроглядная, отступала чуть дальше, когда он попытался озарить ее сиянием. Свет был тускловатый и его холодные пальцы не доставали далеко, утопая во мраке. Однако он видел Дейвиена, видел каменные столпы среди темноты, замечал рябь, бегущую по воде у их сапог, переливы света в потертом после падения доспехе рыцаря и его мече. Свет был мягкий и глаза от него не слезились, как от факела, медленно, но верно, привыкая к такому небольшому обзору.

— Вот так диво… — на разбитой губе Дейвиена мелькнула улыбка.

— Осмотрись вокруг. — хрусталь скользил во влажных руках, оттого Данни не посмел снять цепочку с шеи. Потерять или разбить этот прелестный дар, последний источник света в темноте, сейчас было бы равносильно гибели. Свет был холодный и блеклый, но кроме него, ничего больше не было. Полумесяц словно исторгал накопленный свет, пытаясь не потухнуть среди черного мрака пещеры. Маленький огонек, тлеющий серебром в пустоте.

Держась к нему ближе, Дейвиен, с мечом наперевес, пошагал дальше. Вода всхлипывала под их шагами. Его меч, словно зеркало, отражал сияние полумесяца, делая пространство вокруг слегка светлее. В этом бледном свете они казались не столь уж помятыми и потрепанными падением, но, глядя на свое дрожащее отражение в черной воде под сапогами, Данни все равно съежился. Свет не доставал ни до стен пещеры, ни до потолка. Они все равно, что брели в лабиринте из черных теней, пока не уперлись в стену.

— Пойдем вдоль нее. — предложил Редмаунт и не прогадал. Опираясь на неровную каменную породу, уходящую ввысь, в темноту, они все же вышли к какому-то нависающему уступу над собой. Под ногами виднелись камни, но ни потерянной сумы, ни факела, рядом не было заметно. Подняв подвеску как можно выше, Данни попытался разглядеть вершину уступа. Слишком высоко. Они упали отсюда? Или это другой уступ и они заблудились?

— Тут не залезть даже встав на плечи… — болезненно прикусил губу Данни.

— Может, мы не отсюда свалились? — почесал подбородок Редмаунт. Он огляделся, в чем, на самом деле, было мало смысла. Взгляд обрывался там же, где рассеивались серебристо-синие лучи, сочащиеся из хрусталя.

— Пойдем дальше. — размял ноющие плечи Данни. Непроглядный мрак расступался перед ними, рассекаемый светом на части и распадался, уступая пространство сиянию. Пещера казалась непомерно огромной, и они все брели и брели вдоль неровной каменой стены, словно так же, как и свет подвески, пульсирующей и двигающейся впотьмах. Каранай старался не обращать внимания на воду под ногами и липнущую к телу одежду. Это была меньшая из их нынешних проблем. Найти путь назад представлялось задачей непосильной. А идти вперед вовсе не значило найти выход. Но шелест подземной реки, гудящей где-то в голове, был единственным назойливым ориентиром под каменными сводами. Эта горная утроба поглотила их с головой и темнота пыталась переварить, заставив заплутать.

По камню и воде, они обогнули пещеру, вновь наткнувшись на уходящие под свод  каменные столпы. Были они уже тут, или нет? Неужто в пещере нет выхода? Однако, путь дальше изгибался под углом, а после, напротив, уходил ниже, в более глубокую воду, уже черпавшуюся сапогом и холодом касающуюся щиколотки и Данни понял, что они все еще бредут вдоль огромного каменного зала. Он помолился о том, чтобы рядом был выход и им не пришлось вечно блуждать в темноте. Как глупо будет сейчас погибнуть, заплутав где-то в пещерах. И Аайя даже не узнает…

— Проклятье! — выругался Редмаунт, шлепая сапогами о камень.

— Что такое? — их голоса эхом отражались в пещере. Данни обернулся к рыцарю, глядя, как тот обтирает сапоги от чего-то черного и вязкого. По спине пробежали мурашки. В темноте это напоминало кровь или смолу, но Каранай понял, что это, видимо, та же отрава, что била где-то близ речных берегов. Ее черные следы облепляли камни позади них по форме сапог. Собственные подошвы Данни тоже облепила эта вязкая грязь.

— И здесь эта дрянь? — прохрипел рыцарь, утирая сапог о камень.

— Надо идти аккуратней, — у него уже кружилась голова от этой бескрайней пустоты, облегающей их. — вдруг за черной водой скрывается глубина.

— Да уж. — тряхнул головой Дейвиен. — И лучше ее не пить, если мы застряли тут надолго. — эта мысль еще не приходила Каранаю в голову. Они и впрямь оказались в этой подземной ловушке без припасов. Их везли на лошадях, а то немногое, что оставалось в сумке, сгинуло с нею же где-то в пещере. Но так у них хотя бы была вода, до этого момента в чистоте которой он не сомневался. А теперь же, как назло, еще и в горле пересохло.

Они продвигались все дальше, вдоль петляющей стены пещеры. Под ногами становилось то сухо, то вновь хлюпала вода, тусклое сияние стало их единственным угасающим маяком во всем мире и двигались они наугад. Темнота стала еще непрогляднее, но вот, внезапно, отступилась и свет уперся в каменные скалы по обе стороны. Дейвиен огляделся, Данни уже устал идти и оперся спиной о камень. И впереди и позади них был тоннель, по которому тихо проносился звук бегущей где-то в глубине воды.

— Разве мы натыкались на проход? — Редмаунт пригнулся ближе к свету.

— Кажется, нет… — пожал плечами Данни. — Пойдем обратно.

Но когда они повернули, пошагав в обратную сторону у стены, проход удалялся не вверх, а вниз. Это ввело анвара в ступор. Они точно не шли на спуск. Пещера была неровной, но не настолько. А темнота, витающая вокруг как черный смоляной смог, не позволяла поглядеть далеко в другой конец каменного коридора. Они остановились, вместе глядя на спуск.

— Мы пришли не отсюда. — наконец сказал потупивший взгляд Дейв.

— Видимо, повернули не туда или… — Данни Каранай замешкался. Нет, они ведь не поворачивали. Или проглядели проход в таком слабом свете?

— Точно повернули не туда. — кивнул, почесав затылок, Дейв. — Давай-ка лучше пойдем обратно. Прежде, чем спускаться еще ниже, стоит осмотреть прошлый грот… может, и сумку найдем… — он потянул его обратно.

Но в другой стороне их встретил вовсе поворот, который уходил влево так резко, что они поначалу подумали, будто уткнулись в тупик. Помешкав, они переглянулись, осторожно выглядывая за угол. Свет все так же утопал в непроглядном тоннеле. Как они его упустили? Проход за ним действительно вел наверх, но вместо пещеры вывел их к очередному уступу, к которому мужчины побоялись подходить ближе. Полумесяц пульсировал, лучась серебром, но оно не касалось пустоты впереди вовсе. Еще один грот?

— Мы свалились точно с такого же места. — сморщился Дейвиен.

— Разве? — неуверенно покосился на него Данни и замер. Ему не хотелось принимать эту мысль и сердце его до боли сжалось. Рыцарь сказал за него.

— Заблудились. — Редмаунт выругался себе под нос и ударил железным кулаком доспеха по каменной стене. Благо, ничего не рухнуло следом.

— Надо обратно… — Данни прислушался к звукам тьмы впереди. Эхо подземной реки было слышно вокруг, словно под куполом, но все же доносилось оно сзади. Не спереди. Если они пришли, то не отсюда.

Благо, поворот и спуск оказались на месте. Эхо журчало уже словно не в пещере, а в голове. Все эти стены и скалы, каменные зубы и темные проходы казались одним, бесконечным, коридором по которому они все шли и шли, пока не добрались до очередного спуска. Он был невысоким и, осторожно присев, они оба спрыгнули вниз. Забраться здесь назад не составит труда. Стараясь не отходить далеко друг от друга они все спускались, спускались, спускались, пока наконец не выбились из сил.

— Теперь мы уж не Китса спасаем, а себя. — проворчал, обреченно, Дейв.

Каранай передохнул и они вновь двинулись в путь. В узком тоннеле, который то становился просторнее, то вновь сжимался, создавалось ощущение, что подвеска мерцает еще ярче. А звук реки гудел еще сильнее и отчетливее. Река. Если добраться до реки, она может вывести их наружу, напоминал себе Данни, но это плохо помогало. Они спускались все ниже и ниже, петляли, поднимались на уступы, поворачивали и снова опускались. Уже было неясно, глубоко они забрались или ближе к поверхности.

Время тянулось долго и темнота с усталостью обращала его в сплошное безумие. Данни хотелось закричать от невыносимой темноты и бесконечного спуска вдоль тоннеля. Но он сдерживался. Они должны найти выход. Должны. Он не может умереть, заплутав в пещерах. Не вот так. Но чем дальше они шли, тем меньше удавалось думать вообще. Шаг за шагом, гул реки, эхо и звук доспехов рыцаря с сияющим клинком, который Дейв уже давно опустил, устав быть настороже, заполняли весь мир вокруг.

В очередной пещере, на этот раз выход из которой расходился в разные стороны, они остановились, совсем потеряв дух. Дейв, оперевшись на меч, рухнул и опустился, сев на камень и прикрыв глаза. Сколько прошло времени Данни не мог точно сказать. То ли час, то ли десять, то ли они бредут тут уже целые сутки. Он чувствовал себя уставшим и голодным, хотелось пить, но Каранай напоминал себе, что нельзя. Да и неоткуда. Пещера даже и с грязной водой осталась где-то позади. Они потеряли и ее. Это сломало его и Данни опустился, сев рядом с рыцарем и подогнув одну ногу под вторую.

— Куда идти дальше я не знаю… — прошептал, устало, Дейв.

— Наверное туда, где реку слышно ярче. — вздохнул Данни Каранай, но эхо потока уже так слилось со всем вокруг, что он не мог разобрать, в каком из проходов его слышно сильнее. Пещера вытягивала из него все силы. Голод, жажда и спертый воздух внезапно почудились ему еще сильнее, чем раньше.

— О, Пророчица, помилуй… — прикрыл глаза руками Редмаунт, тяжело дыша. Они застряли тут надолго. Если не навсегда. Раньше Данни думал, что его, как и всякого члена знатной семьи, возложат на погребальный костер. А часть праха в украшенной урне сохранят в склепе, как подобает. Теперь же ему, наверное, следовало бы желать быть захороненным в земле, обернутым в исписанный серебром саван, как подобает тем, кто поклялся Дочери Лун в верности. Эта мысль казалась ему теперь столь далекой, когда он глядел на подвеску Аайи, сияющую у него на ладони. Вместо очищающего грех пламени или мирного упокоения при своем мече в ожидании исполненного обещания Вечности, его настоящим склепом будет эта пещера. Темная, мрачная и сырая гробница под толщей гор. Что-ж, может это не так уж и плохо для анвара, умереть в горах. Что сказали бы об этом его предки? Дед, лорд Эрвин, которого он толком не знал. Или бабушка Иринэ? Поколения тех анваров, что умирали тут, на этой земле, мирно и в бою, защищая ее ценой своей крови. Что бы они подумали, зная о его клятве? Об Аайе?

— Я женился. — только и прошептал Данни, покручивая полумесяц в руке. Его слова растворились в эхе потока. Ответа не последовало. Они просидели так еще несколько минут, слушая, как подземная река проедает мысли своим монотонным пением. Наконец, Редмаунт поднял глаза и поглядел на него.

— И мне не сказал?.. — судя по кривоватой ухмылке Дейва, он принял это за шутку, призванную приободрить их, рассеяв тишину. Он ему не поверил.

— Ее зовут Аайя. — имя, слетевшее с губ, заставило сердце трепетать. Глаза слегка взмокли, глядя на серебряный свет. Данни вспомнил ее черты. Те, которые он, быть может, больше никогда не увидит. — Она дочь господина Раида. Мы тайно дали клятву. Аайя Шайхани. Это ее дар. — парень снова потер пальцами хрусталь полумесяца и свет, озаряющий их, пошевелился. Тени в пещере двигались за его пальцами. Дейв долго молча смотрел на него.

— Постой-ка, — наконец приподнялся он. — ты шутишь, а? Издеваешься?

Данни отрицательно покачал головой и улыбнулся, рассматривая изогнутый сияющий хрусталик. Редмаунт долго и устало глядел на него и, наконец, издал что-то похожее на смешок. Он поднялся, все так же опираясь на свой меч и, протянув руку Каранаю, помог ему встать, кивнув на тоннель.

— Пойдем… нужно идти дальше… — и рыцарь поковылял в темноту.

Они спускались все ниже и ниже по извивающейся, как утроба змеи, узкой пещере. Шум подземной реки уже въелся в голову, и звучал даже тогда, когда Данни попытался заткнуть уши. Не сходит ли он с ума? Тоннель вел то вверх, то вниз, то опять наверх. Неровный, он словно специально двигался и извивался, пытаясь исторгнуть их из себя. Дейв, наконец, тоже устав от сводящего с ума речного эха, глянул на него в пол оборота.

— Ты хотел сказать что… вы с девицей Шайхани… тайком решили сыграть в любовь, а? — кажется он все еще не понимал. — Решил повторить мой подвиг, Данни? — Редмаунт улыбнулся вовсе не весело.

— Это не игра, Дейв. — тихо сказал парень. — Я дал ей клятву. Я принял ее веру. Я люблю ее. — твердость собственных слов удивила его самого.

— Кхм… — кашлянул в кулак рыцарь, покачиваясь и бредя все вперед и вперед, куда вела их пещера. Иного пути у них и не было. — Иногда мне кажется, что ты вечно несерьезен, как оба твоих братца…

— Я серьезен. — насупился Данни, держа подвеску повыше, чтобы пещера озарялась хоте немного дальше. — Не хочу, чтобы на нее бросали косые взгляды, как на сестру… — он сказал это ненароком рыцарю в укор.

— Ты венчался с ней, чтобы не опозорить бедняжку? — потупил взгляд Редмаунт. — М-да… и это я-то тут рыцарь? Брачная клятва? Всерьез что ли?

— Мы будем вместе. — бросил Каранай. — Остановим нашу вражду.

— Ах, так вы героями себя возомнили? — по лицу Дейвиена до сих пор не казалось, что он верит в сказанное парнем. — Думаешь, поцелуи и слова, сказанные где-то тайком от всех, могут примирить вражду? Ты еще совсем юнец, Данни… слова и поцелуи — это всего лишь слова и поцелуи.

— Она подарила мне свою невинность и мы скрепили свою клятву. — недовольно бросил Каранай и рыцарь тут же остановился так, что парень врезался в него, чуть не свалившись. Редмаунт обернулся, глядя Данни в глаза. Явно пытался понять, не подшучивает ли он над ним. Сияние хрусталя отражалось в глазах Дейвиена, неторопливо оценивающих Данни. Наконец, он развернулся, покачав головой и пошел дальше, потирая рукоять меча.

— Они тебя убьют… — только и сказал рыцарь, спускаясь с уступа.

— Кто? — поежился Каранай, удивившись такому неутешительному выводу.

— Шайхани. — хмыкнул рыцарь. — Они прикончат тебя, если узнают…

— Но ведь мы… — Данни не закончил мысль, как их вдруг прервал внезапно раздавшийся крик. Вопль был лишь эхом, с дрожью пробежавшим по пещере, но Редмаунт тут же вскинул меч, встав к Данни вплотную, а сам парень поспешно принялся извлекать свой клинок из ножен, схватив его двумя руками. Темнота озарилась двумя отражающими сияние лезвиями.

— Что за?.. — выдавил Дейвиен. Крик исходил откуда-то из глубин пещеры, перерывая собой даже гул реки. Только они с рыцарем успели переглянуться, как вопль раздался еще раз. Надрывистых слов было не разобрать, но и без того было понятно, что кому-то нужна помощь.

— Эхо издалека. — сказал Данни. Звук доносился расплывчато и неровно, значит это все еще было не рядом. Как глубоко они забрались? Когда эти пещеры кончатся? И кончатся ли вообще? Куда им идти?

— Лео? — нахмурился Дейвиен. Крик явно был не женским. Но и надрывался так, что и на мужской не был похож. Теперь он затих и по пещере вновь прокатились отзвуки реки. — Священное пламя… нужно спешить. — взял Данни за предплечье рыцарь.

— А если это ловушка? — опешил Каранай. Быть может, их в пещерах поджидают дикари? Может они съедят их заживо? Или крик вовсе потому, что кто-то свалился в пропасть, переломав себе ноги? Если поспешить прямиком туда, то можно оказаться в похожей ситуации…

— Значит держи меч наготове. — сказал рыцарь. — Как я учил!

От меча в руках Данни толку было мало. Он, конечно, постарается не выронить его и, если придется, может и ранит кого, но здесь, в узком пещерном тоннеле, от клинка прока немного. Если у врагов копья или камни, или что угодно, позволяющее им поразить заплутавших хотя бы на расстоянии вытянутой руки длиннее меча, от этого оружия толка не будет ни на грош. Рыцарский меч Дейвиена был, конечно, всяко длиннее того, что при Данни, но и он, даже с щитом и при доспехе, в этом тоннеле был не тяжкой мишенью. А если их обступят с двух сторон… Каранай вздрогнул.

Они продвигались спина к спине, постоянно оглядываясь. Рыцарь, приподняв щит, и держа оружие готовым для укола, продвигался вперед, Данни же шел в пол оборота, прикрывая тыл. Из-за такого нелепого продвижения свет подвески метался вокруг, становясь почти бесполезным, ни озаряя ни путь впереди, ни тоннель сзади. Но лучше уж быть готовым к нападению, если так. Главное, не дать страху взять свое. Однако, сказать было тяжелее, чем сделать. «В тебе больше нет места для страха», говорила ему Аайя. Но в узком тоннеле один на один с мрачной тьмой, хладнокровие и смирение, так почитаемое Вечностью, уступало место дрожи и панике.

Речное эхо наконец стало таким громким, струясь из недр тоннеля, что его звук почти сдавливал виски. Крик донесся снова, откуда-то вдалеке, смешиваясь гулом подземного потока. Дейв остановился внезапно и Данни, уперевшись ему в спину обернулся, как вдруг, что-то толкнуло его в бок и он, с криком взмахнув мечом, оступился, и вместе с Редмаунтом они опять налетели на уступ, мгновенно рухнув вниз. Сердце заколотилось, как боевой барабан и дыхание сбилось, но Каранай тут же оперся на колено, сделав взмах мечом. Дрожащий хрустальный свет озарил пространство перед ним. Там было пусто. Лишь темнота и небольшой обрыв. Редмаунт тоже вскочил, рубанув куда-то в темноту, но ничего не оказалось рядом. Может, ему просто почудилось? Он уперся в стену или оступился, или…

— Проклятье… — проговорил у него из-за спины Дейвиен. Данни тут же обернулся на его звук и понял, что внезапно воздух стал свежее и холоднее, пространство снова раскрылось, как наполнившиеся вздохом легкие и стало светлее и ярче. Он прищурил глаза от внезапного света. Перед ними, гулким рокотом шипя и ударяясь о камни, шелестел поток. Подземная река, или, скорее, широкий ручей черной воды, уносился куда-то во мрак. Рыцарь застыл, как вкопанный истукан глядя на сияющую воду. Блик серебряного света расползался по ней, делая пещеру удивительно различимой. Источая сияние и переливаясь, поток бил откуда-то со уступа на другом краю пещеры, разлетаясь брызгами разбитого стекла. Сияние жидкого хрусталя наполняло мрак и воздух сам словно лучился бликами потухающих звезд.

— Ну вот и источник. — подошел ближе Данни, глядя как вода шипит и извивается среди камней. Он оглядел пещеру. Вдалеке все равно ничего не было видно, но мрак отступал от отражающегося в потоке света.

— Кричали отсюда? — Дейв осторожно шагал вдоль реки. Она казалась не слишком бурной, но это могло быть обманкой. Стоило упасть туда и из несущейся черной воды уже не выбраться. Каранай как сейчас помнил Аайю, беспомощно барахтающуюся в речном потоке, хотя он и не был столь ярым.

— Река могла нести звук издалека… — пожал плечами Данни. — Нам стоило бы двигаться по ее течению. Если она выходит наружу, к предгорьям, то это наш шанс… а если нет… — думать об этом даже и не хотелось.

— Давай сначала проверил ее исток. — приподнял щит Редмаунт. — Мы слишком глубоко спускались. Может эта вода падает в подземные озера, тогда толку от нее, что кошке от второго хвоста.

— А если это кричал сир Китс? — осторожно пошагал за ним Данни.

— Тогда держи наготове свой меч. — рыцарь не опускал свой клинок.

В пещере было прохладно. Но и свежо тоже. Воздух теперь был не спертый и удушающий. Возможно, поток проникал сюда снаружи и нес с собой леденящий горный воздух. Что там сейчас, наверху? Закат? Ночь? Или уже перевалил новый рассвет и Соляр взбирается между гор, золотя их окровавленные лунным светом пики своими утренними лучами? Он успел соскучится по свету здесь, под толщей породы. Потерял счет времени. Хотелось спать то ли из-за усталости, то ли потому, что они уже слишком долго бродят по этим катакомбам и снаружи ночь. Темнота обращает все в единообразную массу, пространство вокруг, время, звуки и даже мысли в голове. Все тело дрожало и пульсировало, словно его давил каменный кулак.

— Тут ничего нет… — плетясь следом за Дейвиеном, он уперся в небольшой водоем, в котором искрами отражался свет. Капли взлетали в воздух от бьющего откуда-то сверху потока ручья. Приспустившись рядом на хрустнувший под ногами камень, он побоялся, что и тот сейчас рухнет и он вновь упадет, теперь уже в ледяную воду. Но ничего подобного не случилось. Он приподнял подвеску, разглядывая озерцо. Тут вода была чистой. Без черной грязной смолы. Опустив туда руку, он вздрогнул от ее холодного касания. Опустив вторую, зачерпнул немного воды, блестящей отражениями, словно осколками, и умылся. Пить ее парень все же побоялся.

— Данни? — голос Дейвиена позади показался настороженным и он тут же поднялся, подхватив свой меч. Прохладная вода слегка отрезвила рассудок, но голова все еще ощущалось тяжелой и усталой. — Глянь-ка…

Напрягшись, Каранай подошел ближе к рыцарю, приподняв в руках их единственный источник света. Над гротом, куда била вода, среди серого камня пещеры, распластались черные тени. Он не сразу понял, что это такое, но узнал схожий с пугающей поделкой в тоннелях выше силуэт. Грязный, цвета запекшейся крови, рисунок, здесь распластался на всю более гладкую породу стены. Замалеванный, то ли углем, то ли красной грязью, неровный контур, расползался по камню длинным пальцами, похожими на паучьи лапы. Подвеска дрожала в его руке и в этом трясущемся свете черная тень будто бы ползла вверх по стене. Дейв отступил назад по хрустящему камню.

— Тут тоже кто-то был… — только и сказал рыцарь, оглядываясь.

— Кого они изображают? — прищурился Данни, разглядывая наскальный рисунок. Свет пульсировал в его руке, озаряя тот сильнее и ярче. — Может, грифона? Или… что это такое? — прищурился Каранай.

— Что бы это ни было нам надо убираться отсюда. — развернулся Редмаунт, поглядев себе под ноги. Он тут же дернул Данни за плечо, потянув к себе. Парень, растерявшись, подхватил его за руку, отступая прочь. Под их ногами хрустели не камни. Снова уголь. И кости. Не сразу поняв, что под ними не роится стая пауков, он обнаружил похожие на странную фигурку поделки, разбросанные под расправившей на стене крылья тенью. Но здесь «лапами» им служили иссохшие костяные фаланги, а перетянуты они были не ветками, а чем-то более отвратным на вид. Похоже, жилами. Среди камней они были уложены, словно подношения черной фигуре на стене. Здесь тоже был уголь, но среди пепла валялись почерневшие обломки костей и зубы. Когда они с Дейвом присмотрелись к ним, тот, кажется, оказался испуган не меньше самого Караная, хоть и старался скрыть это. — Пошли-ка прочь, пока целы…

Оставив пугающий пещерный алтарь позади, они быстро прибавили шагу. Данни думалось, что в такой сети пещер никого быть не могло. Они опускались глубоко и провели тут много часов, хорошо бы не дней. И в этих подгорных гротах едва ли кто-то мог жить, но эта пугающая картина доказывала обратное. И Каранаю совсем не хотелось знакомиться с местными обитателями лично. Теперь они двигались вдоль течения.

— Как думаешь, что это… — обратился поспевающий за рыцарем Данни.

— И думать не хочу. — бросил Дейвиен, не отпуская парня. Когда они завернули в пещере вдоль по течению, ее каменные своды вновь озарил пугающий крик. Вокруг что-то зашаркало. Эхо пролетело в тоннелях.

— А-а-а… — протяжный вопль пронесся почти рядом. — Я…

— Китс! — тут же встал, оглядываясь Редмаунт. Голос звучал отчетливее и в нем и впрямь можно было узнать их спутника. — Он звал сзади…

— Нет, спереди. — возразил Данни. — Позади его не было.

— Но ведь… — замешкавшись, Дейвиен огляделся. — Лео! — позвал он внезапно. От таких громких звуков Каранай непривычно замер. В пещере завыл ветер, громкий, как рог. Сияние подвески словно ослабло и ничего больше, кроме Дейва и самого себя Данни не видел. Даже река померкла. Внезапный свист рассек воздух. Редмаунт рубанул куда-то мечом.

— Что за? — отступил Данни, взявшись двумя руками за меч.

— Тут кто-то есть. — встал к нему ближе Дейв, поднимая щит. Густая темнота наполнила пещеру вместе с воплем. Хрустальный полумесяц, словно угасающий уголек, пульсировал слабым светом. Теперь ничего, кроме собственных рук и выставленного вперед клинка Данни не видел.

Что-то пихнуло его снизу, словно подножка. Он не повалился лишь потому, что Редмаунт придерживал его. В панике взмахнув клинком, Каранай рассек мрак его серебристым светом, но никого не задел. Что бы не явилось к ним из темноты, различить это было невозможно. Река своим громогласным гулом заполняла весь мир вокруг. Хрусталь, надрываясь, почти не излучал свет. Маслянистая темнота обволакивала их, земля расходилась под ногами, эхо гудело в пещере и в голове. Здесь они были вдалеке от зарева Соляра, от священного пламени, от небес и от любых богов, что могли бы благоволить им. Вечность, да хранит их, они пропали…

Крик раздался вновь, взывая о помощи теперь еще более отчетливый. Из тьмы на них вновь проревел ветер, эхо и гул. Раздался треск. Тьма облепляла их, как черная смола. В щит Дейвиена что-то вгрызлось и с него посыпались щепки. Как бы рыцарь не махал свои клинком, мрак не отступал. Эхо стонов раздавалось все ближе и ближе. Река громом била то позади них, то впереди. Они снова словно заплутали во мраке. Попытавшись вдохнуть, Каранай ощутил, что холодный влажный воздух спирает легкие, душит его изнутри. Страх окончательно впился в сердце зубами и Данни, до боли сжав подвеску, попытался отмахнуться от пляшущих в темноте теней. Снова раздался треск и где-то осыпался камень. Хруст переломился с новой силой и деревянный щит Дейвиена раскололся пополам, разлетаясь трухой. Рыцарь издал проклятье, пытаясь стряхнуть тот с руки. Темнота ползла по клинку Данни, так, что он не видел его почти до рукояти. В немой молитве он, пытаясь отмахнуться от неизвестности мечом, почувствовал, как свет болезненно пульсирует в его руке и, приподняв полумесяц, увидел, что тот засиял ярче. Хриплое эхо, режущее уши треском камня и скрежетом металла о металл, раздалось вокруг, как вопль и серебристо-красные лучи, сочащиеся из хрусталя, распростерлись чуть дальше. Теперь вновь можно было увидеть реку, пещеру, Дейвиена. Щит рыцаря осыпался трухой, а металлический обод прогнулся, словно под коррозией. Срезав бесполезную деревяшку мечом, Редмаунт отбросил ее в сторону и прижался к Данни спиной.

— Что за безумие… — прошептал осипший голос рыцаря. В его зрачках, отражающих пурпурное серебро подвески, пульсировал страх.

Наконец, сорвавшись, они просто побежали прочь, не глядя под ноги и не разбирая, что было вокруг. Пульсирующий мрак раскалывал камень под их ногами и тот осыпался, как щебень. Река вскипала, водная гладь на ней покрывалась пеной и бурлила, но ее отражающий сияние свет был их единственным ориентиром. Бурлящий блеск обрывался впереди, уходя вниз, но они не успели затормозить, уносясь в панике. Склон был пологий и Данни с Дейвом, вместе с каменным водопадом, покатились вниз, словно с песчаной горки. Брызги и пыль били в лицо. Данни выставил меч вперед, чтобы не напороться на него. В глаза ударил новый свет. Где-то вдалеке блеснула расселина. Вскочив на ноги, Дейв не оглядываясь побежал вперед на крик. У бурлящей реки, откашливаясь, лежал сир Лео Китс. Доспеха на нем не было, кроме панциря, изрядно помятого, словно в битве. Пыль и песок осели на волосах, как белый пепел. Он, поначалу испугавшись, закричал, увидев бегущего к нему рыцаря. Данни, не смея обернутся, бросился следом.

— Нет, не… — прикрылся Китс, но рыцарь тут же подхватил его под руку и взвалил на плечо. Он щурился, закрывая лицо от света полумесяца.

— Валим отсюда! — крикнул Дейвиен, когда сверху, вместе с пылью и водой, начали обрушиваться камни. — Это обвал! — его крик, кажется, только сильнее разозлил пещеру и земля задрожала, а сверху посыпались каменные зубы и обломки, чуть было их не убив. — Данни, скорее!

Спасительная расселина, в которую устремлялся поток, зияла посреди пещеры, как рассеченная рана, вместо крови исторгающая свет внутрь вязкой темноты грота. Они бежали, сломя голову, к выходу, пока позади обрушивались камни и гудела обвалом порода. Дейв поскользнулся, чуть не рухнув под сель, пытаясь удержать стонущего Китса. Но в этот раз уже Каранай подхватил его. Бьющий в глаза свет казался даже болезненным после часов, проведенных в темноте. Уклоняясь от камней, они бросились прямиком в реку, оказавшуюся глубже, чем они думали и течение, словно сама гора откашливалась, выплюнуло их наружу вместе с пылью, камнем и галькой. Данни рухнул в воду, мокрый с головы до пят.

— Кхе-кхе! — сплевывая пыль и цепляясь за берег, он вынырнул из грязного потока на ближайший камень. Глаза заболели от сияющих снегом вершин, соленые слезы скатились по лицу вместе с водой. Кашляя и тяжело дыша, он отбросил в сторону меч и улегся на камень, глядя в чистые небеса.

— Целы? — Дейвиен, срывая с себя помятые от ударов о камни и падений, доспехи, выбросил из течения трясущегося мужчину. Данни, чьи глаза очень неохотно привыкали к свету, обернулся на них. Он готов был расплакаться, оказавшись снаружи и вновь вдыхая горный воздух. Говорить было трудно.

— Мы… выбрались?.. — только и прохрипел Данни. Все тело болело, но он нашел в себе силы подняться. Рыцарь тоже был цел, хоть и потрепан, однако, какой-то старик, дрожащий на камне рядом, трясся и рыдал. Парень опешил. Дейвиен, сам того не понимая, поднял и поставил бедолагу на ноги. Это не пыль осела в его волосах, их проела седина.

БЛУДНАЯ ДОЧЬ

«Тридцать и трое поколений

Назначен властвовать вам срок,

Храните верность Ее Слову

И вас не поглотит порок.»

«Король Светоносный Сокол», зараннийская баллада

Багряный полумесяц ИцХви этой ночью проступил на небе, как обагренный кровью скимитар. Вино в чаше, и без того густо-красное, теперь казалось почти что черным. Тамиран, беспокойно барабаня пальцами по подоконнику, глядела на шумный вечерний город, горящий огнями и пестрящий украшениями. С высоты ее гостевых покоев в дворце, казалось, словно весь город опутала паутина из украшений, фонарей, развивающихся флажков и жители внизу, маленькие муравьишки, ерзали в тесных улицах, словно запутавшись в этой самой паутине. Музыка и песни, вместе с криками ярмарок и гуляний, поднимались эхом в воздух, но Тамиран Шайхани вовсе не разделяла ликований наступившего в городе дня бракосочетания у лорда.

Шел день, второй, неделя, сменилась луна, залив небо кровью, а ее геройствующий идиот так и не вернулся. Ни он, ни Лео Китс, ни рыцари, отправленные толстяком в подмогу анварам. Тамиран закатила ему истерику, но он не послушал. Мужчины не любят слушать. Особенно тогда, когда правда задевает их гордость. Она выросла в приречье и прекрасно знала, какие жуткие россказни ходят о горных склонах. О дикарях, поедающих людей и о непреодолимых утесах, где целые армии складывали свои головы. Но нет, мужчинам нужно показать свою удаль. Иначе они не рыцари, как бросил ей Дейв. Так уж они пекутся о своей чести, отваге и доблести. Уж лучше быть бесчестным и трусливым, чем мертвым, думалось ей.

Вино совсем не лезло в глотку и девушка скорее давилась им, чтобы унять тревогу. Но беспокойство, уже давно переросшее в страх за дуралеев, отправившихся на Полумесяц, никуда не отступало. Кислый привкус граната сводил скулы и язык. Премерзкое пойло, как раньше она не замечала?

— Милорд тоже не в духе, — вид у Кермита был такой, словно он не сыр с медом ел, а сеном давился. — и леди Кетти… вы не одна переживаете.

Еще бы. Кетти Китс вообще перед собственной свадьбой выглядела так, словно ее тут кормили не пирогами и сладостями, а недозрелыми лимонами, настолько кисло она выглядела. Когда Лео только сообщил леди о том, что к ее свадьбе он с победой вернется из вылазки в горы и принесет в брачный дар сестре мир на земле, где ей предстоит быть будущей леди, она благодарила и гордилась старшим братом. Теперь же, когда их экспедиция пропала где-то в горах, а собственно сир Лео даже не был рядом к свадьбе Кетти, та стала совсем уж угрюмой. Ни сестра, ни мать, не явились с ней сюда из Приюта. Теперь и брат куда-то пропал. И с леди Кетти, сегодня становящейся не Китс, а Шепп, остался в Ишероне только отец, для которого она брачный товар, и фрейлины, которые ни на грамм уже не могли ее развеселить.

— Нет никаких новостей? — снова хлебнув уже набившего оскомину вина, она обратилась к оруженосцу, зная, что если бы новости были, Кермит прибежал бы с ними к ней одним из первых. С хорошими или с плохими.

— Нет, миледи… — опустил глаза паренек. Он тоже был кисел и расстроен в такой, казалось бы, праздничный день. Юный Редмаунт надеялся, что и его возьмут в поход. Он был совсем мальчонка и вечно стремился показать свою удаль. Но Дейвиен его не взял и мальчик был обижен, расстроен и сер. — Мы с Бобби спрашивали у всех. И при дворе, и в порту даже… горы большие, говорят все, может, переход просто занимает много времени…

— Они обязались вернуться до празднования свадьбы. — пшикнула Тамиран, подхватив с тарелки Кермита сыр и закусив им кислятину в собственном бокале. Оруженосец пожал плечами, вздохнув.

— Может, не рассчитали или… — он покачивал ногами, сидя на стуле и потирал руки в волнении. — Сир Дейвиен — рыцарь и его не застать врасплох, даже если… Даже если он… — мальчонка слишком переоценивал Дейва.

— Полумесяц опасное место, никакой титул не спасет тебя от обвала или засады в ущелье, — скривилась Тамиран. — хоть ты рыцарь, хоть лорд или король. Там погибали и не такие. — историю с переломившемся клинком, якобы обещанным дитем и генералом-неудачником, знали многие ицхилиты и Тамиран не была исключением. С Грядой Полумесяц стоило считаться даже сильнейшим мира сего. Вечность воздвигает горы и простирает моря и глупо надеяться, что человек в силах перебороть такое творение.

— К слову о королях, миледи, — подлил себе в чашу воды со льдом и лимоном Кермит. — вот уж где точно есть дурные вести…

— Удиви меня. — скривила губы Шайхани, сделав еще один глоток.

— Сегодня рыцари при дворе говорили, что король… оба Мьора созывают войска. — мальчик покручивал чашу в руках. — К северу уже поднимают боевые штандарты и королевские знамена. Похоже, войне быть…

— Ваши жрецы ни о чем не договорились, значится? — хмыкнула она.

— Говорят, ирхены еще не приняли решение. Они стекаются со всех краев страны на Собор. — ответил мальчик. — Колокола Великой Часовни звонят беспробудно, но те, словно бы, не могут договорится.

— Неужто у них нет никакого порядка? — приподняла бровь Тамиран. — Престолонаследия? Как у всякого прочего лорда на севере или в Фарвейде.

— Ну… — Кермит оглянулся, словно бы в комнате был кто-то еще. Она давно уже уяснила, что так открыто говорить об этом при дворе не принято. Слова могут быть изменой, и в долинах уже ощущали это на себе, как наслушалась Тамиран в Добросердечном Приюте. — Понимаете, миледи, Мьоры… — мальчонка потер переносицу. — Когда погиб последний король Арвейдиана, у короны тоже возникли проблемы. Его сын, принц Акриан со своей беременной женой, сгинул где-то в горах, это опасное место, как вы верно заметили. А он был первым из прямых наследников короля, когда тот скончался внезапно. И, словно коршуны, все его приближенные, племянники, дяди и самозванцы, предъявили свои права на Лучезарную Корону. Это время и зовется смутой. Тогда на Грандстоуне правил Мьор Фаррос. А его жена, принцесса Лайрин, была, как некстати, дочерью почившего короля…

— Да, я припоминаю. — кивнула Тамиран. Она была наслышана о событиях прошлого. Пускай и в общих чертах. Смута и неразбериха, да и только.

— Мьор Гавейн наследовал ей, как старший сын принцессы, которую фарры короновали из-за амбиций Фарроса, назвавшегося себя ее консортом и правившего от ее имени. — юный Редмаунт глотнул воды. — Никто поначалу не воспринимал островитян и их претензии всерьез. Но передравшиеся между собой родичи покойного короля из Арвейдиана поистрепали друг друга, и когда флоты Мьоров подошли к берегам, а люди короля-консорта выступили с них на берег, никто не смог им противостоять.

— Иными словами, они просто узурпировали корону. — пшикнула Тамиран.

— Будьте осторожны со словами, миледи. — помялся Кермит. — В конце концов, лорды Фарвейда тоже так говорили. И оказались в петле.

— Я уже наслушалась сказок о злобной ведьме принцессе Дее, можешь не начинать их снова… — приподнялась Шайхани, допив свое вино и, морщась от кислятины, отставила кубок в сторону. — Что там с вашими жрецами?

— Именно по причине давней смуты, они не могут прийти к единогласному решению, кто же из двух Мьоров действительно должен носить обруч королей. — оглянулся на нее, вставшую напротив зеркала, Кермит.

— Корону уже носит лорд-хранитель, как известно. — пустила горький смешок Тамиран. — И что-то подсказывает мне что он не поплывет со своего морского камня складывать ее к ногам племянника, что бы не сказал этот совет. — она поглядела на свое отражение. Вид у нее, не спавшей целую ночь, был потрепанным и скорее траурным, чем подходящим для свадьбы.

— Король Йорран, как говорят в порту, был коронован золотым обручем, пока его дядя прибрал к рукам Лучезарную Корону. — заметил оруженосец.

— Золотая фальшивка. Как забавно. — поправила прическу Тамиран. На ней сегодня было черное платье, украшенное серебристыми нитками. Она примерила на голову легкую шаль, покрывающую волосы и небольшую шапочку. Лучше уж ходить в черном платье и шали на свободе, чем обернутой с головы до пят в траурное тряпье ордена сестер милосердия.

У нее уже не было сил перемерять другие одежды и она решила, что такой наряд ей к лицу. Несчастливая гостья посреди несчастливой свадьбы на несчастливой земле. В самый раз будет. Раз Дейвиен все еще не вернулся, она могла бы и отказаться идти. Остаться здесь, допить вино… Но это вызовет вопросы. Да и некрасиво выйдет. В конце концов, она здесь гостья.

— Не сильно налегай на закуски. — сказала она Кермиту, жующему сыр. — На свадьбу своего сынишки Шепп заготовил щедрый стол, я слышала.

— Щедрый. — кивнул мальчонка. — Даже на площади накрыли, чтобы угостить горожан. Лорд Уальдмар не скупится на еду…

— По нему видно. — поправила шапочку Тамиран. — Скоро нам идти?

— Да, миледи. Процессия собирается к Часовне. — кивнул Редмаунт.

— Что-ж, раз наш храбрый сир Дейвиен все никак не явится, — скрывая за раздражением волнение в голосе, сказала Шайхани. — даму должен сопровождать другой кавалер. Не являться же мне туда одной?

— Другой? — выпучил глаза Кермит. — Я… я думаю сир Дейвиен не обрадуется, узнав, что вы посещали церемонию с кем-то еще… он ведь… это оскорбление чести для мужчины, наверняка будет дуэль и…

— Будем надеяться, что ты хорошо тренировался. — Тамиран усмехнулась.

— Я? — мальчонка опешил еще больше и помялся на стуле. — Вы хотите, чтобы я сопроводил вас на церемонию? — Кермит растерялся.

— Если боишься, что сир Дейвиен приревнует, мы ему ничего не скажем. — шутливо бросила ему девушка. Тот, слегка растерянно, подскочил со стула.

— Сир Дейвиен был бы недоволен, если бы вы отправились одна. — он приободрился. — А настоящий рыцарь не должен оставлять даму в беде и… я еще не рыцарь, но если вы просите, леди Шайхани, я вас сопровожу.

— Умничка. — потрепала его по шевелюре Тамиран. — Главное не спускай глаз с людей вокруг. Не хватало нам еще нарваться в толпе на моих братцев.

Эта мысль слегка поубавила пыл Кермита, но юный Редмаунт так мечтал стать рыцарем, словно Дейв, что несмотря на сомнение и испуг, мелькнувший у него в глазах, он лишь кивнул, соглашаясь быть на стороже. И даже заранее проверил кинжал в ножнах на своем поясе. Едва ли таким ножичком можно будет навредить рослому воину, но мальчику не занимать отваги для его возраста. Он, конечно, волнуется, но всякая храбрость рождается там, где воля перебарывает страх.

Многие гости уже собрались на дворцовой площади. Стража сегодня стояла в особенно большом карауле. Вокруг дворца, улиц, площадей, дозорными на башнях и патрульными на конях. Рыцарей вокруг словно стало втрое больше, оно и неудивительно, после того, как Шепп созвал своих ленников в город. Все чаще при дворе мелькали незнакомые и новые лица, а Ишерон ожил сильнее прежнего. На площадях едва хватало места.

Вдоль улочек развешивали фонари и украшения, ленточки, флажки и цветы, доносилась музыка и шумные толпы уже нетрезвых горожан пели, смеялись и радостно кричали. Их будущий господин сегодня становится не мальчиком, но мужчиной, а их будущая леди наконец примет свое новое фамильное имя. Хотя, судя по виду леди Кетти, ее это уже не прельщало.

— Поздравляем с венчанием, миледи. — поклонился невесте Кермит, который держал Тамиран под руку, вытянув спину и шею, чтобы казаться выше. — Это счастливый день для всех нас!

— Благодарю… — заучено сделала реверанс Кетти Китс. Она была одета в прекраснейшее из своих платьев. Золотистое с синими камнями.

— Не унываете? — натянула улыбку Тамиран, хотя прекрасно видела, насколько безучастными выглядят глаза леди Кетти. Бедная девица все мечтала о принцах, по-видимому. А достался ей упитанный придурок Уолли Шепп. Что-ж, Ишерон хотя бы богат на золото и дары. Ей не придётся побираться и шляться по замкам, как Дейвиену, предлагающему свой меч и службу лордикам всякой степени паршивости.

— Какое же уныние в такой прелестный день?.. — поджала губы невеста, которую обхаживали фрейлины и служанки. — Для леди стать достойной женой это великое благо… — играла свою роль она не очень натурально. Но, видимо, отец запретил ей выказывать неудовольствие. А леди Кетти не смела ослушаться отца. Перрис Китс довольно долго обговаривал этот брак и ему вряд ли хотелось, чтобы кислая рожица дочери все расстроила. Но без брата, сира Лео, и без сестры, леди Катье, да даже и без матери, не явившейся с ними в Ишерон, Кетти Китс выглядела совсем уж потерянной и Тамиран стало ее даже жалко. А когда свадьба состоится, она и вовсе останется одна на чужбине. Все разъедутся и единственной ее радостью будет прохладное вино в жаркие Ишеронские дни и ночи, когда Уолли Шепп не будет пытаться обхаживать девицу. Бедняжка, она ведь даже и не подумает улизнуть со свадебной церемонии или сбежать. Иногда собственная судьба не казалась Тамиран Шайхани такой уж невыносимой…

Лорд Перрис, с бокалом вина, вышел вскоре после них. Свежий вечерний воздух и витающее вокруг празднество так и подначивали попросить Кермита налить и ей еще вина, но Тамиран себя попридержала. Китс, привычно обсуждая что-то с переваливающимся с ноги на ногу, как ходячий кит, Уальдмаром Шеппом, распивал вместе с ним вино и все больше уделял времени делам, чем собственной дочери. Все это празднество и брак для них не больше, чем некий обмен, который они обкашливают наедине.

— Рад, что вы тоже явились, леди Тамиран. — бесстрастно обратился к ней Китс, отдавая слуге свой бокал, чтобы тот вновь его наполнил. — Жаль, что наши бравые рыцари столь задержались… Но, я уверен, они вернутся.

— Прискорбно, что не к свадьбе. — погладил бородку отирающийся рядом жухлый рыцарь сир Джесси, родич Дейва и Кермита. — Я навещал поместье Каранай. Там о них тоже не слуху ни духу… — вздохнул он.

— Лео все еще не возвратился? — устало подняла глаза Кетти.

— Не переживайте так, моя дорогая, — махнул своими толстыми, как колбаски, пальцами, лорд Уальдмар. — горы есть горы. Наши анварские дружки и смелые рыцари вернутся, так или иначе. Не омрачайте себе такой прекрасный день… Я старался сделать вашу с Уолли свадьбу незабываемой!

— А мою? — вредничая пробубнила сопровождающая отца леди Уельма.

— Твоя, мой пирожочек, будет еще краше! — улыбнулся дочери толстяк.

Гостей собиралось великое множество. Шепп и Китс, отпив еще вина, поблагодарили всех собравшихся. Сопроводить невесту в часовню было делом отца, потому Перрис Китс взял дочь под руку, перед этим надев ей на чело венец из желтых и синих бутонов в цвет ее платья. Фрейлины и прислужницы лорда Шеппа весь день занимались тем, что плели гостьям венки, такова была традиция, объяснял ей Кермит. Цветочные обручи самых разных оттенков раздавали дамам и Тамиран не осталась в стороне. Одна из служанок протянула ей венец из белых цветов, в который вплели длинные свечи. Как бы эта дрянь ей шапочку не подпалила. Шайхани хотела было даже отказаться, но оруженосец, сопровождающий ее, уверил, что так не принято. Она не стала спорить. В чужом доме чужие традиции.

— После того, как новобрачные обменяются венцами, — пояснял ей Кермит Редмаунт. — девы могут вручить свои собственным будущим суженным. А иногда девицы, забавы ради, бросают их в толпу, надеясь, что поймавший венец рыцарь или лорд станет их нареченным.

Что-ж, деваться некуда. Она нагнулась, позволив Кермиту покрасивее водрузить венок из белых лепестков себе на голову. С ее темным платьем и черной шалью, в которой она надеялась не выделяться в вечерней толпе, белый венок делал Тамиран, напротив, чересчур заметной.

— Вам очень идет, так… выразительно. — улыбнулась ей леди Элина Икарис, тоже присутствовавшая. Венок на ее белокурых волосах, в этот раз без дурацкой походной шляпы, был сплетен из золотистых с белым ромашек, серебряные глаза под красной луной казались налитыми кровью.

— Благодарю. — Тамиран не стала выказывать особого неудовольствия от похвалы Икарис, но понимала, что девушке из ицхилитов не то, чтобы место на празднике жизни у огнепоклонников. Она была тут чужой. Как и везде.

— Мы можем обменяться венками, если хотите. — предложила сестра леди Элины, арвейдская замарашка по имени Сакрин. Несмотря на свои глубокие серебряные глаза и отливающие серебрящимся снегом волосы, убранные под шапочку, она едва ли была красавицей. Надутые недовольные губки, широкая талия при не самой выразительной груди, маленькое личико и пенсне, без которого она постоянно щурилась. — Черный с белым плохо соседствуют. — у нее самой был венок из красных и голубых роз.

— Не стоит. — приподняла кисть Шайхани. Еще она будет принимать подачки от этих напыщенных арвейдских дурочек. — Меня все устраивает.

— Печально, что сир Китс и благородный Дейвиен Редмаунт не успели вернутся. — вздохнула Элина, так показательно, как подобает всякой придворной леди. — Юная невеста выглядит расстроенной. — тихо обратилась она к своей кузине и Тамиран. Кермит опустил взгляд.

— Я надеюсь, с ними ничего не сталось. — сказал оруженосец. — Горы опасное место. Но сир Дейвиен сказал, что не боится отправится туда. Да и не помочь своим анварским друзьям, вроде Караная, он не мог.

— Вот он, настоящий рыцарь! — улыбнулась леди Элина. — Печально, что мне не довелось упросить его познакомить меня поближе с наследником лорда Роддварта. Мне доводилось читать его стихи. Жаль, что я отбываю.

— Очень жаль. — попыталась изобразить сочувствие Шайхани. Еще чего она захотела? Упросить о чем-то Дейвиена! С кем-то ее познакомить. Ее бы мордашку да познакомить с мраморной кладкой мостовой, так презрительно Икарис глядит на всех вокруг. Впрочем, это высокомерие свойственно многим западным арвейдам. Ее сестра и третья жена отца бывали скромнее.

— Дамы, позвольте сопроводить кого-нибудь из вас? — поклонился, приподняв свою шапочку с лысеющей макушки сир Джесси Редмаунт. Это позорная пародия на рыцаря только мозолила Тамиран Глаза.

— Меня сопроводит моя кузина, леди Сакрин. — взяла сестрицу под руку Элина Икарис. Еще бы, Тамиран и с конем бы пошла в часовню охотнее, чем с этим позорным мужчиной. — Но я благодарю вас за предложение, сир.

— Весьма прискорбно, миледи! — помялся, оглядываясь по сторонам, Джесси Редмаунт. Он приметил еще одну гостью из Каранай, хоть и весьма неохотно, поздравлявшую виновницу сегодняшнего торжества, невесту. — Может вам, леди Кина, составить компанию? — предложил он.

— Я в ней не нуждаюсь, сир Джесси. — статная женщина с каштановыми волосами, отливающими цветом кованной меди, только и бросила на Редмаунта незаинтересованный взгляд. — Как этот венок на мне сидит, леди Сакрин? — подошла женщина к сестрам Икарис.

— Вполне достойно, леди Каранай. Вам идет. — польстила ей Сакрин Икарис, поправляя свои пенсне. Жена лорда Роддварта, тоже явившаяся сюда без мужа, увенчала себя красными розами. Такого пышного венка тут не было ни на ком, включая невесту. Сама, видать, сплела. Между веточек протискивались свечи такого же красного, как розы, воска. — Нам сказали, что ваш муж с сыновьями все еще не вернулись. Все мы переживаем за них…

— Вы родили прекрасных детей. Даже в Арвейдиане и на Лунном Пике до нас доходили нараспев строки, написанные Рейвином Каранаем. — поклонила голову Элина. — Не только одаренные, но и храбрые мужи!

— Все ваши мужчины отправились в горы? — вставила, слегка неловко, Сакрин Икарис. — Господин Эндри? И Данни? А… — запнулась она.

— Да, мои сыновья решили погеройствовать следом за отцом. — несмотря на спокойствие, тон леди Кинарин Каранай выдавал недовольство, которое Тамиран не могла не учуять. Сакрин слегка куснула губу.

— А Энрик? — спросила Икарис, сняв пенсне и принявшись натирать их платочком. Тамиран была наслышана об этом дружке Дейва. Анвары, как на них не взгляни, все вспыльчивые безумцы. Она бы не удивилась, что и Редмаунт потянулся туда только затем, чтобы не отставать от этого Караная.

— Энрик вызвался первым. — едва заметно скривила губы леди Кинарин.

— Смелость, достойная мужчины! — бросил свой похвальный грош сир Джесси Редмаунт, сам, вовсе не спешивший за прочими рыцарями в горы.

— Леди Кинарин… — спешно подошла к женщине какая-то ее служанка. Она нагнулась к своей госпоже, прошептав ей что-то на ухо и явно смутив.

— Позвольте, миледи, вы не видели тут мою племянницу? — покосилась на девушек леди Каранай. — Низенькая. Рыжая. Веснушки. Зовут Тия.

— Не доводилось, миледи. — ответила Икарис. Точно так же пожал плечами и Джесси Редмаунт. Наконец, недовольный взгляд женщины упал на них.

— Тия? — удивился Кермит. — Я… В порту мы с Бобби слышали о девочке. Тоже Тия. Но она… Миледи Каранай, боюсь, это не ваша племянница.

— Почему же? — женщина, поправив венок, оглядела юношу и Тамиран.

— Это было в полдень. Мне думалось, это дочь… дочь кого-то из команды. Они… ее звали Тия, но, боюсь, это совпадение. — слегка удивился Кермит.

— Значит это точно она. — хмыкнула леди Кинарин. — Джина, скажи, чтобы поглядели в порту. Если ее и там не будет, клянусь, я ей задам!

— Сейчас найти кого-либо будет сложно, миледи. — прискорбно ответил ей Кермит. — Празднование же… — он был прав, обнаружить кого-то хоть в порту, хоть на улицах, вечером, когда все выбрались в город на свадебные гулянья, устроенные Шеппом… своей племянницы ей не найти.

— Надеюсь, ваша дочь не потеряется где-нибудь на чужой земле. — с легким ехидством, обратилась к женщине Тамиран. — Сегодня здесь людно…

— А вы, я так полагаю, леди Шайхани? — с прищуром уставилась на нее Кинарин Каранай. Тамиран тоже поравнялась с ней взглядом. — Наслышана.

— А я о вас, к сожалению, нет. — хмыкнув, пожала плечами Тамиран.

— Да, слава обо мне не гуляет по всему Ишерону, как ни печально. — бросила ей в ответ женщина. — Позвольте поинтересоваться, что верно чтящая заветы ицхилитов женщина забыла на празднестве в такой час?

— Миледи… — удивился ее бестактности кашлянувший Джесси Редмаунт.

— Я вас смущаю? Великодушно простите. — поиздевалась над ней кривым реверансом Шайхани. — Мы здесь всего лишь приглашенные гости.

— Леди Кинарин, я думаю вы слишком суровы к госпоже Шайхани. — положила руку на сердце Элина Икарис. Тамиран почудилось, что и она тоже над ней издевается. — Мы с ней проделали большой путь на юг в компании лорда Перриса и, я ручаюсь, она открыта к чужим традициям.

— Открыта? — хмыкнула Каранай. — Охотно верю. Не принимайте мое удивление за грубость, леди Шайхани. — она тоже сделала в ее сторону легкий, осторожный реверанс. Не иначе, как решила показать, что ситуация в ее руках. Женщина была права, иная последовательница Ицхиль отказалась бы венчать себя цветами и участвовать в обряде иноверцев-огнепоклонников. Но Тамиран понимала, что эта долийка просто хочет ее уколоть.

— О чем вы, миледи? — приподняла бровь Шайхани. — Уже и забылось.

Обменявшись с ней притворными улыбками, они вновь разошлись. Заняв места вокруг невесты, которую вел к алтарю в Часовне отец, они отправились в сторону зараннийского храма. Кермит, стараясь держаться статно и по-взрослому, чеканил шаг, придерживая ее под руку. Стражники расчищали улицу перед ними, служанки и пажи неслись следом, раскидывая лепестки цветов из корзинок в каком-то безумном количестве, так, что те устилали всю каменную кладку под ногами.

Вечерние улицы Ишерона были не такими пыльными и удушливыми, как при свете дня. Музыка и смех, наполнявшие их вместе с осевшими запахами пряностей, корицы, регана, лаванды и мяты, перца, тимьяна и чабреца, уносили прочь от всех забот, терзавших разум. Вдалеке, мелькая между улочками, отливало красной луной море при городском порту. В воздух запускали красные, желтые и зеленые фонарики, поднимавшиеся над красной кровлей ишеронских крыш. Прелестный праздник, жаль, только, Тамиран не в силах разделить всеобщей радости. Даже и Кермит, заглядывающийся на скоморохов и музыкантов, над которыми воспаряли в вечернее небо фонарики со свечами, казался все еще растревоженным.

— Как жаль, что сир Дейвиен еще не вернулся. — выдохнул юнец, глядя на поднимающиеся в воздух огоньки. — Вам нравится, миледи?

— Неплохо. — Тамиран подняла глаза в воздух. Над всем городом воспаряли эти поделки. Тоже выдумка Шеппа, не иначе. Кермит говорил, что иногда новобрачные, после обмена венками, запускают вверх такой огненный фонарик, зажженный от пламени Часовни. Уносясь ввысь, он должен исполнить их желания. Креветочный лорд, видать, пообещал своему сыну и его новобрачной тысячу исполненных желаний, не иначе.

У площади вокруг зараннийского храма собралось куча челяди, прихожан и жрецов, осыпающий невесту поздравлениями и взметающих в воздух цветы, махающих цветастыми платками и свечами. Послушники Часовни обступили гостей, зажигая свечи в их венках своими лампадами с бледным храмовым пламенем. Одна из них, мелкая девчонка, с удивлением поглядев на Тамиран, потянулась к ее венку. Девушке пришлось пригнуться, чтобы та достала до фитилей ее свечек. Как бы шаль не вспыхнула…

— Мы собрались здесь, чтобы разжечь пламя новой жизни, ибо каждый брак заставляет два сердца биться, как одно! — провозгласил мощным басом здешний настоятель Часовни, рослый и крупный найржин. Послушники запели какую-то радостную молитву, восхваляя дарованное их пророчицей пламя, и Перрис Китс, ввел дочь под руку в распахнутые ворота храма.

Внутри, под расписными сводами огромного зала Часовни, у полыхающего белыми языками огня, ее ждал, судя по виду, изрядно уставший стоять и переминавшийся с ноги на ногу Уолли Шепп. Отец нарядил его в расшитый золотом камзол. Белый плащ, перекинутый через плечо, скрепляла брошь в виде свернувшейся креветки. Толстый низенький мальчонка уже весь покраснел и вспотел, и завидев, наконец, невесту, прямо-таки выдохнул от облегчения. Тамиран, вместе с прочими гостями, обступая храмовую жаровню по кругу, освободила место для молодоженов. Она еще не бывала внутри этого храма. Цветастые языки пламени расписывали купол, повсюду горели свечи и возвышались статуи Заранны. Их святой пророчицы, в изваянных руках которой горели десятки, если не сотни, свечей.

— Уолли, сын Уальдмара, наречённый Шеппом, — провозгласил на весь чертог, когда послушники закончили распев молитвы, найржин. — готов ли ты увенчать в браке Кетти, дочь Перриса, нареченную Китс, свои венцом? — на голове лордского сына тоже красовался белоснежный венец цветов.

— Пускай пламя испытает мою клятву! — заученно бросил мальчишка.

— Кетти, дочь Перриса, нареченная Китс, — обратился жрец к подошедшей и вставшей напротив невесте. — готова ли ты увенчать в браке Уолли, сына Уальдмара, нареченного Шеппом, своим венцом? — глянул на нее найржин.

— Пускай пламя испытает мою клятву. — сказала она, опустив голову и снимая с чела свой венец, встала на колени. Уолли, подойдя ближе, снял с головы свой венок и водрузил его, не слишком ровно, на голову Кетти.

— Клянетесь ли вы, под взором Заранны Огнедержительницы, друг другу в верности, любви и понимании? — найржин, встав между ними, выставил вперед мощную свечу, с пляшущим белым огоньком, только что зажжённую им от главного храмового костра. — Пламя испытает вас!

— Клянусь. — ответили они вместе, протянув руки вперед и свив пальцы на расстоянии чуть повыше свечи. Послушники запели новую молитву, вскидывая руки в воздух и принявшись обходить храмовый зал по кругу. Вместе с ними подпевали все прочие гости и чертог наполнял непривычный громкий гул эха их песни. Тамиран, привычная скорее к тихому единению лунария, уже слегка подустала стоять и ждать конца их молитвы. Лорды Шепп и Китс, обе Икарис, Каранай, Редмаунты, рыцари и фрейлины, все они подпевали, медленно ведя хоровод вокруг зала и огни на их венцах сплетались в один большой, текущий пламенный круг. Шайхани, очевидно, не знала слов и даже напева, потому двигалась молча.

— Благословит вас Пророчица сильными сыновьями и здоровыми внуками, подарит вам изобилие в доме, тепло в душе, жар в сердце и огонь в чреслах! Подними свою жену с колен, Уолли, сын Уальдмара. — басом бросил жрец. Устало запыхавшись, Шепп поднялся, потирая ладонь, которую держал над свечой и подал ее Кетти. Та тоже взялась одернутой трясущеюся рукой за его ладонь. — Встань, Кетти, дочь Перриса, отныне нареченная Шепп. Два сердца горят, как одно, две души распаляют священное пламя!

— Два сердца, как одно! — пролепетали хирики, поднимая над головами свечи и все принялись кричать, поздравлять и хлопать. Женщины снимали свои венки и передавали их мужам или спутникам. Кто-то действительно бросил венок в воздух и следом за ним полетели несколько других. Тамиран поспешила снять собственный с головы, чувствуя, как воск, стекающий по лепесткам, касается пальцев. Она огляделась вокруг, на общее ликование, на каменные статуи со свечами в руках, на усеянный лепестками пол. Кермит хлопал и подпрыгивал, чтобы разглядеть кого-то за взрослыми перед ним. Шайхани, скривив губы, подула на свечи, оставив фитили взвиваться вверх струйками дыма и, с легкой горечью, небрежно бросила венец через плечо. Не вручать же его кому попало, а ее рыцаря рядом нет.

Торжество, которое закатил для свадьбы сына лорд Шепп было невиданным для Тамиран. Ни один турнир, что она застала в разъездах с Дейвиеном, ни один праздник при дворе, не был настолько показательно напыщенный. Колокола Часовни прозвонили трижды, когда молодожены поцеловали друг друга и люди принялись за празднование. У придворцовой площади накрыли целое поле палаток, столов и увеселений. Скоморохи и шуты с певцами, ряженные и музыканты. Звучали свадебные тосты, арвейдские арии, которыми любили заслушиваться дамы, и забавные переигранные мотивы Голубого Вереска, таинственного барда, любимца публики на турнирах, при дворах, да и в простом народе.

— За молодых! — поднял чашу Уальдмар Шепп. Накрытые на помостах под вечерним небом длинные столы ломились от заготовленных яств. Тамиран сложно было представить, сколько золотых соляриев толстяк сюда влил.

Уолли и Кетти Шепп сидели во главе стола, им подавали лучшие блюда, пироги, жаренных птиц, креветок, рыбу и сладости, вино лилось рекой. Она и сама, нехотя, но выпила бокал, а за ним другой. Красное вино переливалось в чаше. Красные огоньки округлых фонариков поднимались в небо по всему городу как гаснущие звезды. Красная луна нависала над миром, цвета крови, видимо, сегодня, той, что окропляет супружескую постель новобрачных. Красные пики горы, окровавленные зубы, переливались на горизонте. Даже свет Перста в море где-то далеко отсюда казался не золотистым, а красным.

— Вам не хватит вина, миледи? — стараясь казаться скромным, спросил у Тамиран Кермит Редмаунт. Она чувствовала себя еще более-менее в трезвом уме, но он был прав. Еще пара чаш могут стать лишними. Впрочем…

— Еще одну чашу. — сказала она. — Последнюю, пожалуй, ты прав.

Кермит, вздохнув, отправился к ближайшему слуге за штофом с поданным Шайхани бокалом. Девушка оглядывала празднующих гостей и пляшущих шутов. Нескладные мотивы и разномастные песни сплетались друг с другом в кружащую голову какофонию. Звенели бокалы, звенел смех, звенели праздничные колокольчики. В театре теней кукловоды устраивали представление о двух рыцарях, окруженных в пещере стаей злобных черных грифонов. Тени дергались и двигались, поклевывая силуэты рыцарей то в шлем, то в ногу, то в плечо. В лунном свете ИцХви тени казались густыми, красными и почти живыми. Кермит неподалеку попросил у слуги вина.

— Проводите молодых в постель! — предложил, поднимая бокал, Перрис Китс. — Мы будем пить за ваше здоровье, дочь моя, и за крепких детей, которых вы подарите Ишерону! — он тряхнул чашей, чуть не вылив вино.

— Вина за молодоженов! — прогорланил, тряся телесами, лорд Уальдмар. Всем принялись разливать еще. Кермит поднес Тамиран ее чашу и ей резко расхотелось пить. Красная гранатовая кислятина напоминала кровь.

— Да славит Пророчица брак их! — чокнулся с Китсом и Шеппом рыцарек сир Джесси так, что аж обрызгал их камзолы. — Ох, кривые мои руки!

Отставив чаши, Уальдмар, ворча, принялся оттирать с одежды красные пятна. Лорд Перрис провожал взглядом удаляющихся в покои новобрачных. Леди Каранай, одернув служанку, шептала ей что-то на ухо. Барабаны и флейты журчали невпопад. Колокольчики прозвенели им в такт. Кузины Икарис пытались поймать выскользнувшую из рук юной Уельмы шипящую кошку, опрокинувшую удаляющегося от лордов слугу с подносом вина. Колокол прозвенел вновь, громче прежнего. Тамиран, хмыкнув, сделала недовольный и не слишком желанный глоток кровавого вина.

— Миледи? — одернул ее за подол Кермит, хмурясь. Какое ему дело, решила она пить вино или нет? Он ведь лишь мальчишка. Однако, то, что тревожило оруженосца было не в ее бокале. Звон раздался громче, сливаясь с мерзкими переливами музыки. Шепп, хватаясь за живот, повалился на стол, с хрустом прогнувшийся под ним и выронив бокал. Лорд Перрис звал лекаря, сир Джесси Редмаунт, подхватил повалившегося лорда, отпихнув ногой в сторону чашу. Кошка зашипела, когда леди Элина подхватила ее под лапы.

— Что за… — скривилась, глянув на откашливающегося толстяка Тамиран. Слуги и рыцари бросились к лорду. Девицы и леди завизжали и музыканты, завидев переполох, тут же прекратили игру. Но колокола все звонили.

— Позовите же кого-нибудь! — сурово кричал пажам лорд Перрис Китс.

— Воды, подайте ему воды! — восклицал сир Джесси Редмаунт, паникуя.

— Пропустите! Пропустите! — лепетал кто-то в толпе за визгом дам. С осторожностью, Тамиран облизнула губы и отставила свою чашу в сторону, поглядев туда же, куда Кермит. Возгласы и вопли лились, но от затихшей музыки эхом отдавались только колокола. Они гремели не с помоста скоморохов, а доносились с городских улиц. Трезвонили сторожевые башни.

ОЗАРЕННАЯ ЛУНОЙ

«Они считают, испытанье,

Что в жизни Вечность им дает,

Дарует мудрость, правду, знанье,

По пути верно их ведет,

Но, коли рушит Вечность планы,

С хульными помыслами их,

То возопят, за что несчастье

Вдруг рухнуло на всех на них?

И обвиняют мир в неправде,

Считают кара та сильна,

Несправедлива и жестока

И Вечность к ним лишь холодна.

Не свет ведет таких, а корысть,

Пути им в новой жизни нет,

И в этом, молвлю я вам, правда.

Таков у Вечности завет.»

«То, что говорила Она», перевод ан-Фахриса,

поэтическое переложение на стихи Люпиниона

Отпечатавшийся на щеке удар тенью все еще словно касался ее лица. Никогда еще мать не поднимала не нее руку. Госпожа Хашнай всегда была добросердечна к ее единственной выжившей дочери. И ее худощавые руки, покрытые морщинами и венами, всегда касались лица Аайи с легкой дрожью заботы. Короткий, бессильный взмах матери причинил боли меньше, чем ощущалась горечь того, что он по ней пришелся. Почти невесомой, бесплотной рукой, наотмашь, Хашнай Шайхани сокрушила дочь так, что прикосновение костяшек ее кисти до сих пор ощущалось жгучим огнем.

Комната, в которой девушку заперли, казалась пустой и покинутой. Лунный свет проникал сюда красной полосой, рассекая полумрак ее заточения, как след от раны. Аайя ощущала себя в пыльной пещере, куда лишь через расселину проникало сияние. Мягкие перины казались ей сухой соломой, от которой зудела кожа. Воздух словно полнился пылью, тяжелый и удушающий. Полумрак ощущался кромешной темнотой. Прохладные стены обжигали, словно лед. Ее трясло внутри. Она дрожала снаружи.

У нее не осталось ничего, кроме четок. Округлых белоснежных жемчужинок, отливающих в красном свете. Аайя перебирала их сплетающимися, непослушными пальцами. Всегда выверенные во время молебна движения рук теперь не поддавались ей. Забившись в угол, на смявшихся перинах, она смотрела на запертую дверь, на красный лучик луны, проникающий внутрь, на свои босые ноги, которых касался ночной холодок, пробирающийся по полу через дверную щель. Ее глаза словно сдавливало изнутри. Веки казались тяжелыми. На губах чувствовался соленый привкус пролитых слез. Между висков звенела пустота.

Стоило закрыть глаза, как она снова это видела. Холодный, непонимающий взгляд отца. Растерянные, переглядывающиеся леди Джесайя с госпожой Тарьям. Мать, побледневшая, словно покойница. Насупившийся дядя Саиф, дышащий, как разъярённый бык. Яхир, брызжущий ядом и исторгающий проклятья. И все они смотрели на нее. Смотрели, а следом отвели взгляды и больше не поднимали. Ни слуги, ни родичи, только госпожа Хашнай смотрела на Аайю стеклянными, черными глазами. А после следующего мгновения время словно остановилось и девушка чуть не упала, пошатнувшись, когда материнская рука смазала ее по лицу.

Все было как в тумане. Она плакала, но слезы никого не тронули. Она пыталась объясниться, но все были глухи. Она молила, но никто не услышал. Она открылась, но никто ей не внял. В пересохшем горле саднило, живот выворачивало. Когда евнух обратился к отцу, никто ему не поверил, а дядя Саиф даже пригрозил вырвать ему язык. Но, когда женщины осмотрели ее, все рухнуло. Аайя не вырвалась и не сопротивлялась, и более того, не посмела лгать. Тайал не верил до последнего, считал, что это ошибка.

— Скажи мне, что это ложь. — его холодный взгляд дрогнул, а пальцы, лежавшие на эфесе меча, сжались. — Евнух лжет, верно? Скажи, что он лжет, и я вырежу ему язык. Прямо здесь и сейчас.

Она долго не находила, что ответить, застывшая, как изваяние, под семейными взглядами. В голове помутилось и все плыло перед глазами. Аайя не знала, с чего начать. Язык заплетался во рту, словно предательский слизняк, сердце болезненно билось. Девушка принялась говорить что-то про подвеску, про лунарий, про реку и клятву. В какой-то момент ее голос сорвался на писк и по щекам потекли слезы, горькие и соленые. В конце концов, когда ее едва связная речь добралась до Данни, ее оборвали.

— Анварский выродок обесчестил ее, — прыснул Яхир. — обвел несмышленую дуру вокруг пальца и поимел. — он выхватил из ножен скимитар. — Отец, ты и это оставишь безответным? — указал он острием меча в сторону Аайи. Девушка дрогнула, глядя на оружие в руке брата.

— Выбирай выражения, Яхир. — грубо выступил вперед Тай. — Это твоя сестра. — он положил руку на его клинок и отвел его вниз.

— Мальчишка из Каранай тайком пробирался сюда? — насупился дядя.

— Лунарий. — поджав губы, Тайал бросил на девушку холодный взгляд. Он все понял. В его глазах блеснула то ли злоба, то ли обида. — Это было в лунарии. Горский змеёныш не побоялся осквернить обитель Вечности…

— Нет, вы не понимаете! — сквозь дрожь и слезы всхлипнула Аайя, но уста снова предали ее и она принялась нести что-то бессвязное, сама не понимала, что. Женщины смотрели на нее во все глаза. Ницаях увела маленькую Хаям прочь в детскую, чтобы та не видела этой дрязги, потому сестры рядом не было. — Он дал клятву… он обещал… он принял… — только и срывалось у Аайи с уст. Тщетно. Это только разъярило ее родичей.

— Раид… — сжав массивные кулаки, нервно глянул на девушку, Тайала, леди Тарьям, а следом и на отца, дядя Саиф. — Ты же понимаешь, что…

Отец молчаливо вскинул руку. Господин Раид Шайхани казался холодным, как всегда. Его усталое, в морщинах, лицо, затвердело, как камень. Пальцы едва заметно тронула дрожь. Глаза, обратившиеся к дочери, казалось, стали влажными и красными, будто отражавшими луну. Его молчание ранило сильнее, чем любой яростный гнев Яхира или холодное презрение, лежащее тенью на лице дяди Саифа. Отец ничего не сказал.

— И это стерпишь? — снова первым выбросил брат, обращаясь к господину Раиду. — Эти свиньи лишили крова наших братьев. Убивали наших людей. А теперь они поимели твою дочь… Снова. И ты опять промолчишь?

— Яхир… — с недовольством вставила наперекор сыну леди Джесайя.

— Позволь мужчинам договорить, мать. — сурово оборвал ее сын. — Вашим делом было следить за ней, — кивнул на Аайю Яхир. — как и за Тамиран. А теперь отмывать кровью позор с семьи предстоит нам!

— И что ты предлагаешь? — скривила губы госпожа Тарьям, явно принявшая укол про дочь на свой счет. — Заявишься к анварам накануне ишеронской свадьбы? Потребуешь у них голову сына?

— Пусть оставит голову себе, — скривился Яхир, снова приподняв искривленный меч. Красный лунный блик пробежал по стали. — я оттяпаю ему отросток, который этот ишак в нее сунул. Справедливая плата.

Как сейчас Аайя видела алый свет ИцХви на клинке его скимитара, закрывая глаза. Луч красной луны, проникающий в ее темницу, все отчетливее походил на пульсирующий кровью надрез в размывающем взор полумраке. Жемчужинки четок со стуком ударялись друг о друга, скользя под ее дрожащими пальцами. Это она виновата. Почему она сразу не призналась? Почему не раскрыла… Но разве кто-то послушал? Она говорила про Данни Караная, про их союз, про клятву данную Вечности и друг другу. Никто и слушать не захотел. Она опоздала. Она ошиблась. Она обрекла своего нареченного на гибель. Она обрекла на гибель их всех.

В заточении она очутилась, будто оказавшись в чреве чудовищного левиафана. Полумрак, лента красного блика, проникающая сюда, безмолвие и одиночество. Все это переваривало ее, словно утроба, разлагая мысли и чувства тревогой, страхом, а следом и паникой. Она молилась, но молитва, даже прочтенная безмолвно, словно путалась у нее на устах, как путались четки в заплетающихся пальцах. Аайя словно провалилась во тьму.

Поглаживая место удара по щеке, девушка помнила молчаливый взгляд отца. Она думала, что он скажет хоть что-то. Что он отчитает ее, оскорбит, или просто спросит «почему»? Но Раид Шайхани молчал и это молчание казалось Аайе невыносимым. Даже сейчас оно будто наполняло ее темницу.

— В чем-то он прав, брат. — эхом отозвался в памяти голос дяди Саифа. — Они унизили нас. Не единожды. Не дважды. И не трижды. Анвары насмехаются над нами и считают, что могут забрать у нас все, что взбредет их в их грязную голову. — Саиф Шайхани сжал кулаки. — Никто из нас не может оставить этого на самотек. Иначе они приставят кинжал к нашему горлу, пока мы спим, уведут наших женщин и сожгут наши дома. Мы видели на что способны эти горные твари.

— Пусть видит Вечность, отец, — тряхнул указательным пальцем Яхир. — я не приму с анварской тварью никакого примирения, пока не изживу их с нашей земли. — Раид, наконец, поглядев на сына, смерил его взглядом. На Аайю он больше не смотрел. Никто больше не желал бросить на нее даже презрительный взгляд, словно осуждающе покоситься на их дочь и сестру было опасно, как прикоснуться к прокаженному. Девушка бегала глазами по всем присутствующим. Надеялась, чтобы хоть мать, пусть и с укором, поглядела на нее. Но никто не повел даже глазом, словно ее больше не существовало ни в этой комнате, ни в поместье, ни вовсе. Никто, кроме Тайала. Ее кузен, поникшим взглядом, снова обратился к ней, сделав глубокий вдох. Рука Тая скользнула к мечу и сталь его длинного клинка тоже озарила комнату отражением кровавого блеска ИцХви.

— Я тоже клянусь, дядя, — его суровый голос все же на миг дрогнул обидой и скорбью. — клянусь вам, как родич и как рыцарь, если это для вас что-то значит. — он оперся на меч, упиравшись острием в пол и опустился на колено. — Мне не будет покоя, пока сталь моего клинка не обагрится кровью этого Караная от острия до рукояти! — он опустил голову, гневно потирая эфес своего меча. Тай, ее храбрый кузен, молвил страшную клятву.

Эхом эти слова отзывались в полумраке, как в тумане. Милый Данни, ее мужчина, ее надежда на мир, ее полусонный бред, ее ночной кошмар. Клятва перед взором Вечности — священная клятва. Страшный грех нарушить ее. Страшная кара ждет тех, кто его не исполнит. Нет сильнее уз, скрепляющих людей, чем узы крови. И нет страшнее бича, разделяющего народы, чем бич кровной мести. Клятвы отомстить кровью за кровь.

Теперь все бессмысленно. Никто не поверит ей. Никто не услышит. Ярость, затмевающая разум, поглощает мужчин. Она мимолётна, но жгучая и разрушающая. А когда они поймут, будет уже поздно… Эти мысли роились в ее голове, заполняя собой череп, отзываясь в пустом безмолвии темницы, а следом и весь мир. Перебирая жемчужинки, она обнаружила, что даже слова молитвы не приходят ей на ум. Безумный хаос поселился между ее висков.

Почему Вечность не заставила их послушать? Почему они не вняли ее словам? Теперь девушка с Данни едины. Одна жизнь. Одна душа. Одна вера. Если он погибнет, если клинок Тайала обагрит его кровь, это будет все равно, что сталь, вонзившаяся в ее собственное сердце. Боль мимолетна. Но их союз священен. Вечность свидетель. Смерть ее мужчины все равно, что ее собственная смерть. Но кто же поверит ей теперь? Даже крика Аайи, казалось, никто не услышит в этой пыльной темнице и во всей Вечности.

К ней не обратят взгляда и даже не коснутся ее. Посчитают ее распутницей. Блудницей. Она не сбежит, как Тамиран и ей не укрыться в чужом краю под чужим щитом и плащом. Даже Данни, милый Данни, который сейчас прозябает где-то между окровавленных пиков гор, ощетинившихся на мир своими каменными клыками, не знает о ней, не знает о том, что ее ждет. Будь воля отца, ее сошлют в орден милосердия. В чужой край, доживать свою жизнь замаливая грех блуда и предательства. Но за ней нет такого греха и разве же будет это справедливым? О, Вечность, разве не давала она обетов быть с ним, со своим мужчиной, до конца своих дней и после. Разве он не клялся ей в том же. Разве… разве… разве…

За дверью зашаркали чьи-то ноги и послышался мягкий шаг. Двое. Один она узнала наверняка. Это был проклятый скопец, не мужчина и даже не человек, лишённый чувств и всякого сострадания. Его тихую, едва заметную поступь, Аайя теперь узнавала даже издалека. Вторые сапоги отдавали резким, порывистым шагом. Дверь ее темницы открылась и внутрь вошел Тайал, с трудом различимый в темноте. Евнух Гиацинт, оставшись за дверями, передал ему какую-то чашу. Видимо, ей принесли еды.

— Тай… — сказать что-то, обращаясь даже к родичу, которого она предала и разочаровала, было словно сделать глоток свежего воздуха. Пусть она пала в его глазах, но он не причинит ей боль. «Звездочка», так он ее называл.

— Сестра. — это прозвучало сухо и удушающе, как ветер в пустыне.

— Ты пришел укорить меня?.. — подняла она на него болящие глаза.

— Я принес тебе… — он подошел ближе, разглядывая ее, словно чужую. Красный свет падал на его длинное лицо и черные волосы, превращая и его, кузена и заступника, будто бы в далекого незнакомца, чужака. — Ты молилась о своем проступке, а я тебя прервал? — кивнул Тай на четки в ее руке.

— Молилась за вас, за него, не за себя… — здесь она слегка слукавила. На самом деле она просила Вечность указать ей путь и вывести ее из тьмы. Дать ей шанс отмыть свое имя от грязи, в которой ее беспочвенно уличили.

— За него? — губы Тайала искривились, как красный, кривой кинжал.

— Я говорила… я умоляла… — покачала головой Аайя, отведя взгляд во мрак комнаты, не в силах больше смотреть на этого чужого человека. Ее рука пошарила по груди, почесывая место отсутствующего хрустального полумесяца. — Я дала ему клятву… он верен мне… он…

— Он обманул тебя, как ребенка. И ты поверила ему. — голос Тайала был дрожащим и злым. — Пустая клятва — клятва иноверца.

— Путь… я показала ему путь… он один из нас… он… — она оттянула чуть пониже ворот своего одеяния, показывая отсутствующий дар дяди Линерия, который преподнес ей Тайал. — Вечность ведет его. Он принял мой дар. Он сказал… он говорил, что… — но по лицу Тая, холодного в красном свете, было видно, что он и слушать не желал. Тяжелое дыхание кузена раздавалось во мраке и его тень нависала над Аайей, как черный монолит.

— Выпей это. — поставил перед ней чашу Тайал. Его суровый взор не давал возразить. Он развернулся и выскользнул прочь, бросив напоследок печальный, безжизненный взгляд. Больше у нее нет братьев. Никого нет.

Легкий пар от горячей чаши поднимался в воздух, растворяясь в красном блике лунного луча, как кровавый дым. Запах мяты и шафрана смешивался с другими, едкими и сильными ароматами. В полумраке раствор отливал красно-зеленым, густым цветом. Он был теплым и даже слегка обжигающим горло и нутро. В животе от него заурчало и даже слегка свело до дрожи. Освежить, наконец, горло, было приятно. Теплый отвар согрел ее грудь, чрево и конечности. Пальцы перестали трястись и сонливый, убаюкивающий звон шепотом наполнил голову. Прижавшись к темному углу, Аайя еще раз поглядела на отливающие алым жемчужные бусинки и твердым движением переместила по четкам еще одну.

ЩЕДРЫЙ БРАТ

«Горный сокол, птенец молодой,

По милому ты панихиды не пой…»

Отрывок старой анварской песни

Запах подогреваемого вина с пряностями с таким ароматом поднимался в воздух, что Эндри и сам захотел сделать пару глотков. Прогреть горло и нутро не помешало бы. Прежняя суета в селении сменилась молчанием, растерянностью и скорбью. Теперь на гостей из предгорий здешние анвары смотрели уже не так радужно. Вместо песен звучали перешёптывания, вместо музыки доносился чей-то плач или ворчание. Эндри Каранай, поправляя свой теплый, подбитый мехом, плащ, сидел на том же самом месте, где их принимали, словно праздник, по прибытию сюда. Горное селение казалось тихим и опустевшим. Дым из труб взвился вверх черными, кривыми зигзагами. Проходящие мимо женщины отворачивались, а старики бросали недовольные, щурящиеся взгляды. Он поворошил палкой слегка затухающий огонек, на котором разогревалось вино.

Тучи, серые и густые, проплывали по небосводу, рассекаемые далекими, острыми пиками гор, тут и там торчащими вокруг. Эндри Каранаю придворные покои и городские улочки всегда казались милее лысых каменных утесов Полумесяца, непроглядных чащ долийских лесов Фарвейда, или сырых холодных берегов вроде Грандстоуна. Везде его ждала какая-то опасность и подлянка. Пираты, дикари, подводные чудовищна. Не жизнь, а какой-то приключенческий кошмар. Эндри для такого уже не молод, и недостаточно смел и ловок. Он не боец, как ни крути. Знала бы мать, что ее сыновей и внуков в этих горах застигнет такая напасть…

Глядя на взвивающийся в сером небе черный столп печного дыма, он как сейчас увидел погребальный саван матери. Треск дровишек в костерке перед ним звучал так схоже с храмовыми кострами, пожиравшими тела его близких, что кипящее в посудине вино невольно напоминало пенящуюся в кострище кровь. Запах трав навевал благовония Часовни. Жрецы говорят, что пламя очищает телесные грехи в посмертии и отправляет душу к небесам ввысь. От человека остается лишь пепел. Глядя, как гуляющий ветер, раздувая головешки костра, выносит прочь черную пыль, Энди Каранаю стало совсем уж тоскливо и горько. Отец. Мать. Ильда. Он уже проводил всех их к погребальному пламени. А сейчас чуть не потерял еще и племянников с сыном. Анвары они или нет, а горы — место гиблое и опасное. Каранай всегда это знал. Многих погубил Полумесяц. Странников, воинов, принцесс и принцев. И не все они погибли героями. Плакала бы Тия, если бы ее отец не вернулся домой?

— Смотри, не ошпарься. — натянув толстые перчатки, снял сосуд с огня Эндри и плеснул темного, густого вина, исходящего паром и запахами в протянутую племянником чашу. Тот аккуратно придерживал её, глядя на содержимое. — Погоди пить, это верно. Пускай постынет.

— Надо же было вам угодить прям под обвал. — удивлялся Энрик.

— Это был не обвал. А засада. — прыснул бастард, стоявший рядом. — Я ели вывел хоть часть коней… — Чадд кивком указал на тех из животных, кто остался. — Меня и самого, того, чуть глыбой по камню не раскатало…

— Не коней надо было спасать, ублюдок! — взметнул руками племянник. — О чем ты думал? Или тебе все таки вмазало камнем по голове?

— Остынь, брат… — тихим голосом сказал Данни, греющий дрожащие руки о горячую чашу с вином. Младший племянник был одет в плащ из меха поверх рубахи. Его собственный кафтан промок и висел, сейчас, обсыхая, на коле рядом с коновязью. Юнец слегка трясся и голос его отзывался усталостью. В печальных голубых глазах мерцали отражения угольков костра.

— Ай, гори оно огнем! — оттолкнул бастарда Энрик, пошагав к отцу и брату, беседовавших поодаль со старостой Гиндри. Он отправил с ними трое внуков, а вернулся лишь один. Даже для здешних эти места опасны.

— И чего он так всполошился? — нахмурил брови Чадд, усевшись рядом.

— Твои кузены чуть не погибли, вот чего! — возразил сыну Эндри. — Все мы чуть не сгинули в этих утесах… а толку? Не выследили никого, дак еще и людей потеряли… а сир Лео… — Каранай сделал глубокий вдох, поерзав на месте и нервно потирая ремень у себя на пузе. — Что это вообще…

— Я слыхал, что у кошаков жизней про запас на каждую из лунных фаз. — пустил гадкий смешок Чадд, нашедший тут, видимо, что-то смешное. — Пожалуй, этот Китс все их порастратил, а?.. — вскинул бровь бастард.

— Не над чем тут ухмыляться! — укорил побочного сына Эндри Каранай. — Святая Пророчица, упаси от такой участи… — с грустью промолвил он.

Когда они встретили рыцарей с племянником, на мужчину словно снова камнепад обрушился. Он уж было думал, что те погибли. Уже смеркалось, когда их провожатые предложили вернутся, уверяя, что юный сын Родди с Китсом и Редмаунтом уже погребены где-то в ущельях. За одно только это предположение Энрик чуть не взялся за меч, грозясь похоронить самого горца под ближайшим камнем. Тот не стал терпеть и тоже схватился за нож, но их легко разняли, хоть и племянник теперь с недоверием глядел на всех мужчин в горной деревне. Рейвин уверял, что нужно обождать еще, а сам Роддварт рвался в горы, чтобы вернуть сына, но этого не понадобилось. Вскоре у одного из ущелий, где бил условленный водопад, обнаружились и их пропавшие спутники. Потрепанные и уставшие, все в пыли, они и сами напоминали каких-то дикарей, выбравшихся из пещеры. А когда Эндри увидел старика в тряпье, он подумал, что рыцарь с Данни еще и какого-то дикаря в плен захватили. Какого же было его изумление, когда дрожащего седого мужчину укрыли и согрели, дав ему вина и в чертах его лица Каранай признал сира Лео Китса. Что с ним сталось, так никто и не объяснил…

Его кожа стала нездорово серой и бледной, на лбу и вокруг рта выступили морщины, похлеще, чем у годившихся ему в отцы мужчин, он исхудал, глаза и щеки у него впали, будто у ожившего трупа. Он словно постарел на пару десятков лет в одночасье. Сир Китс даже не стоял на ногах, не то, что говорить не мог. Его пришлось укутать в меха и привязать на лошадь, словно мешок, чтобы довезти сюда. Он не ел, поскольку от солонины и вина его желудок выворачивало и нес что-то бессвязное. Горцы первым делом заявили, что на нем какое-то проклятье и проказа и отказались даже прикасаться к нему. Говорили, что им завладели демоны. Пришлось сиру Дейвиену везти рыцарского товарища лично. Что с ним сталось и сам Редмаунт объяснить не мог. А племянник заявил, что таким они и нашли его, пока пытались вырваться из пещеры, где землю сотрясал обвал. Им горцы тоже не поверили. Да и для Эндри это прозвучало сомнительно. Никаких землетрясений они не ощущали. Ни даже легкой дрожи земли, ни уж тем более обрушивавших подгорные пещеры. Но и рыцарь и Данни заявили одно и то же. Немногословно, поскольку, обвал неслабо их потрепал.

Даже сейчас племянник не находил силы для того, чтобы выпить вина, хотя оно уже и остывало. Эндри ничего ему не сказал, но побоялся, как бы и юнец не подхватил какой-то недуг. Он и от конской солонины отказался, в отличие от Дейвиена Редмаунта. И выглядел, хоть и не как иссохший Лео Китс, но разбито и сам не свой, будто провел в этих пещерах целую луну, а не несколько часов. Беспокоить Данни по этому поводу он не стал, но сказал Роддварту, что стоит поскорее вернутся назад через предгорья. Брат, чья затея разбить дикарей в их собственном логове не увенчалась успехом, нехотя, согласился, видя, что дух приключенческого авантюризма их группы уже подкосился. Да и сыновья Роддварта больше не желали лезть в горы.

— Стоит признать, эта затея была недальновидной с самого начала. — потягивал хмельную настойку Рейвин, когда Эндри об этом заявил.

— Оставим эту грифонью грязь безнаказанной? — Энрик только делал вид, что гневается. На деле он тоже уже выглядел измотанным и в его предложениях вернуться сюда с новыми людьми лорда Китса, выследить и выпотрошить всех дикарей, поджидавших их, звучали скорее, как упрямство.

— Надо бы возвращаться, пока еще кто-нибудь не окочурился. — настаивал Вилфред Тонн. — Лорд Китс и без того будет в ярости… его сын…

— Вы правы, сил Вилфред. — тяжело признал Родди. Неудача далась ему нелегко. — Нужно возвращаться, пока мы все целы и при памяти.

— А как же дикарское отродье? — все упирался перед отцом второй сын.

— Желаешь взять реванш, Каранай? — пустил горький смешок индавирец. Он выглядел спокойнее прочих. Таков уж этот чужак, но сейчас его хладнокровие было очень кстати, как бы не относился к нему Эндри.

— Не глупи, Энрик. — сурово осек сына Роддварт. — Мы потеряли людей, часть припасов, лошади. Нам ведь нести эту весть прямо к Шеппу на свадьбу.

— Если поторопимся, еще, быть можем, успеем к праздничному фуршету в честь венчания. — отпил еще хмеля Рейвин, отшутившись. — Можно, конечно, снова попытать счастья в горах, но не факт, что тогда мы не вернемся к свадебному пиршеству с головами на грифоньих копьях.

Назад их никто уже не провожал с песнями и плясками. Селение среди пиков наполнил траур и безмолвие. Женщины плакали по не вернувшимся мужьям, дети попрятались по домам, а мужчины только и бросали на уходящих гостей из приречья взгляды исподлобья. Укутавшись в высохший кафтан, Данни пошагал прочь к коновязи, у которой дежурил с другими выжившими рыцарями Дейвиен Редмаунт. Те перекинулись взглядами и племянник принялся запрягать свою прекрасную лошадку, которой повезло пережить поход через пики Полумесяца. Свое разогретое вино, как подметил Эндри, юнец так и не тронул. Пожав плечами, он сам отхлебнул пряного виноградного нектара. Легкий жгучий зуд пробежался по горлу, и в груди и животе потеплело. В этих мерзлых камнях ему недоставало тепла… а ведь он еще смел жаловаться на удушливый и жаркий Ишерон.

В скалах, меж которых они спускались, завывал ветер. Ночь встретила беззвездным небом, которое заволокли серые тучи, из-за которых даже кровавая луна казалась грязно-пепельной, как выжженная земля. Эндри, топя бессонницу в мехе с вином, все же задремал, слишком поздно, чтобы выспаться, и проснулся, слишком рано, чтобы застать рассвет. Все они очень устали и даже караульные стояли в полудреме. Холодный горный ветер пробирался под одежду, покусывая своими жгучими зубами. Ночной костер потух и, сколько не вороши его палкой, уже не разгорался. Знакомая поляна горных цветов, у которой они разбили свой лагерь на спуске в предгорья, тоже пожухла и словно бы выцвела. Ветер уносил лепестки в предрассветную ало-золотую даль, в непроглядную дымку утреннего тумана.

Устье Крыльев Мотылька в предгорьях укутывал розоватый смог, когда они проезжали мимо. Лошади, такие же уставшие, как и всадники, плелись медленно и неспешно. Соляр уже взобрался над горами и поднялся на небосвод, когда их поредевший и потрепанный отряд, наконец-то выбрался из проклятых каменистых равнин. Снова разбили привал, поскольку теперь уже торопиться было некуда. Несколько рыцарей приглядывали за сиром Лео, которому явно стало лучше. Он уже ел, пускай и немного. А силы возвращались к нему, по крайней мере настолько, насколько могут полнится силой иссохшие руки измученного человека. Когда Эндри взглянул на него, греющегося у костра, его пробил холод.

— Действительно какое-то наваждение… — пожевывал жесткую, пересоленую конину, Эндри, обратившись к сиру Дейвиену, стоявшему рядом с ним поодаль от бедняги Китса. — Что за напасть он встретил в ущельях? Его застигли дикари? Из него словно жизнь вытянули…

— Я не знаю. — хмуро бросил Дейв Редмаунт, точащий свой меч. — Мы брели в этих пещерах, казалось, целую вечность. Там кто-то был.

— Кто-то? — помялся Эндри. Он был наслышан страшных сказок о дикарях.

— В этих пещерах… — скривился Дейвиен. — Я не знаю, что мы там видели. И не знаю, что стало с Лео. Но это проклятое место. Гиблое. Это точно. — судя по его холодному взгляду, он едва ли лгал и в голосе его звучала та же тревога, что в путанных речах племянника. Может, они, конечно, лишь перепугались. Он и сам бы был в панике, попади из-под обвала в подземные пещеры. Но все эти сомнения разбивались, как хрусталь, стоило взглянуть на Китса. Рыцарь, словно живой труп, глядел стеклянным взглядом куда-то в пустоту и ни на что не реагировал.

Ближе к вечеру, когда они напоили коней и набрались сил сами, решено было поскорее выдвинутся прочь, домой. Роддварт не горел желанием везти прискорбную весть об их неудачном походе, но деваться было некуда. Мужчина, тем более лорд, отвечает за свой выбор.

— Нужно будет отвезти Китса в храм. — заявил сир Патрик. — Может, жрецы поймут, что за гиблая проказа его поразила…

— Вот так подарочек будет невесте на праздник. — бросил индавирец.

— Зато братец хотя бы успеет к сестре на венчание. — на грубую шутку Чадда никто постарался не обратить внимание. Бастард есть бастард.

Седлав коней, они выдвинулись вдоль журчащей реки в сторону видневшегося моря. Вечером Ишерон горел на его берегах особенно ярко, пестря огнями, факелами и фонариками. Они взметались над празднующим городом, как искры над тлеющим костром. Вокруг, близ реки и в деревнях, было пусто. Все повалили на городские улочки, пить и набивать брюхо в честь новобрачных. Звон колоколов Часовни Очага доносился даже сюда, рябью легкого эха пробегаясь по шипящему красно-черной пеной речному потоку. Наконец-то они дома, а проклятые горы позади. Эндри, покачивающийся в седле, мечтал завалиться на перины и спать целый день до следующего утра. Давно он не был так измотан…

На полпути к Ишерону, когда луна уже выросла на небе густым ярко-красным пятном, всадники заметили впереди отряд. Несколько конных, пересекших мост через сияющую алым блеском Вену, стояли на холме, высматривая что-то вдали. Когда люди Каранай показались на горизонте, конные пришпорили скакунов и поскакали им навстречу.

— Нас уже едут встречать? — удивился Патрик Тонн. — Заждались?..

— Что-то стряслось в городе? Или… — приподнялся в стременах кастелян, прищуриваясь к направлявшимся к ним всадникам. Чем ближе они подъезжали, тем отчетливее можно было разглядеть их коней, железные наконечники пик, круглые щиты и острые, отливающие медью, шлемы.

— Ицхи. — первым выпалил Энрик, чей охотничий глаз был наметан и, подхватив свое копье, поднял его наперевес в боевой позе. Рёгунвальд фыркнул, взрыв землю копытом. Прочие спутники Каранай переглянулись.

Эндри был не столь меток, как племянник, и ему понадобилось время, прежде чем разглядеть несущийся им наперерез отряд. Возглавлял их, определенно, рыцарь. В латной броне с головы до пят, он бил коня шпорами, скача самым первым. Его скакун, тоже в толстой попоне с кольчужной подкладкой, устремленно несся вперед. На поясе в ножнах трясся в такт ударам копыт длинный рыцарский меч. Всего на мгновение всадник одернул поводья коня, поднимая длинное угловатое забрало своего шлема, чтобы рассмотреть анварский отряд. Затем вновь захлопнул его, пришпорил скакуна и острый, сияющий наточенной сталью в несколько футов меч, выскользнул у него из ножен. Все прочие тоже начали выхватывать оружие.

— Данни? — покосился на едущего рядом с ним юнца Дейвиен Редмаунт.

— Это Тайал. — приподнявшись в стременах, поджал губы Рейвин и, вытащив из ножен меч, оглянулся на отца, брата и дядю.

— И не он один. — два коротких клинка Энхе Заяна Ифира выскользнули из ножен. Гудящая и шипящая Вена, вперемешку с далеким городским праздничным набатом и фырчаньем лошадей, застыли в воздухе.

— Чего вы встали? Но! Пошла! — воскликнул Роддварт. Брат, тоже доставая из ножен меч, пришпорил собственную лошадь, ведя ее поводьями чуть вправо, видимо, надеясь разминутся с ицхами. Напрасно.

Как бы они не пытались свернуть, скачущие впереди Шайхани имели фору. Клин ицхских всадников, взявших копья наперевес, приходился прямо на их колонну. Эндри, вытаскивая из ножен собственный клинок, смотрел на черные тени скакунов во главе с рыцарем, движущихся прямо на них. Это безумие! Что задумали эти ицхи? Хотят устроить разборки? Застать их врасплох? Шайхани не настолько глупы, чтобы…

Впрочем, когда один из всадников, замахнувшись копьем, метнул его прямиком в сторону анваров, мимолетные сомнения Эндри улетучились быстро и растаяли, как снег на ладони. Древко просвистело над их головами, ударив в землю между всадниками и напугав лошадей, однако, никого не задев, пусть и вызвав сумятицу. Ицхи, явно, явились по их души. Следом за Тайалом Шайхани, первым направившим свою лошадь наперерез их колонне, неслись и другие. Он заметил развивающуюся шевелюру старшего сына господина Раида, а по мощным плечам и длинной секире в руках признал и господского брата, Саифа. Они разделились, направляя своих всадников в атаку и в авангард и в арьергард их колонны.

— Брат! — окликнул того Эндри с немым вопросом. Роддварт, держащийся в седле и нещадно бьющий коня шпорами, казался замешкавшимся.

— К бою! Готовитесь! — наконец, собравшись, бросил Родди. Стало ясно, что на разговор Шайхани не настроены. Впрочем, Эндри и к бою готов не был. Он тоже ударил коня в бока и жеребец помчался быстрее.

Еще несколько копий пролетело над их головами. Одно ударило между копыт рыцарей, везущих Лео Китса и их лошади, слегка опешив, перепутались на скаку, хоть и не рухнули. Два брата-Тонна, с яростным видном поднимая щиты и копья, обступили Эндри с двух сторон, но Каранай, тяжело дыша крикнул им, указывая мечом на брата:

— Защищайте лорда! — здоровяки Тонны переглянулись и, кивнув, двинули своих коней к Роддварту, на которого уже неслись несколько ицхских наездников, замахиваясь копьями. Брат увел коня в сторону, отмахиваясь мечом, а в ицхов на скаку врезались близнецы, принявшись обмениваться с ними ударами. Эндри, чувствующий, как сердце ушло в пятки, старался хотя бы не выронить меч. Он словно снова оказался на борту «Соленой дочери», где стрелы пиратов гудели над головой, а черное море грозно вскипало.

Яхир Шайхани, уклонившись от выскочившего ему наперерез Энрика, попытался рубануть его под руку своим кривым ятаганом, но промахнулся и чуть было не слетел с лошади, когда племянник наотмашь решил выбить его из седла древком своего копья. Блеснувший наточенным лезвием мощный топор Саифа Шайхани обрушился прямиком на щит гвардейца, скакавшего рядом и прикрывающего тыл их колонны. Такой удар заставил коней бросится врассыпную с паникой и громким ржанием.

— Отец! — окликнули его позади. Каранай оглянулся через плечо. Один из ицхских всадников, заметивший брешь в их рядах, поскакал прямо на Эндри, целясь острием на длинном древке прямиком ему в сердце, но не заметивший налетевшего на него сзади Чадда. Ублюдок, не доставший до самого всадника быстрым замахом, рубанул своим полуторным клинком лошадь по шее и та, заржав и поднимаясь на дыбы, покатилась кубарем, придавив собой копейщика и переломав с громким хрустом его древко.

Ринувшийся в опасную атаку Яхир надеялся добраться до брата, но оказался зажат между двумя племянниками. Энрик с наскока пытался выбить его копьем с правой стороны, а Рейвин, махая мечом, надеялся поддеть с левой. Наконец, они пошли на сближение, надеясь зажать Яхира Шайхани в тиски, но тот одернул лошадь и оказался позади них, а братья чуть было не напоролись на собственное оружие. Теперь на наследника Шайхани бросился индавирец и они принялись обмениваться быстрыми ударами, пока, наконец, Энхе Заян, слегка уведя лошадь в сторону, не отразил удар ицха, выбив меч у него из рук и, накренившись на лошади в бок, пнул его сапогом в корпус. С криком Яхир почти вывалился из стремян, хватаясь за узду и чуть не рухнув вместе с конем, который, запутавшись и испугавшись, понесся куда-то в сторону, сбрасывая с себя старшего сына Шайхани.

Громкий гул из под шлема сира Тайала было не разобрать в суматохе схватки, да и скакал он поодаль, атакуя самое начало колонны. Промчавшись мимо близнецов-Тоннов и Роддварта, он бросил коня наперерез панически бьющего шпорами Рассветную Синеву юного племянника. Тот выхватил собственный меч, и пытался заставить лошадь скакать еще быстрее. Благо, закованный в броню Тайал с облаченной в кольчугу кобылой, едва ли мог поравняться с ним и безуспешно, пытался нагнать племянника.

— Скачи, Данни! — прокричал сир Дейвиен Редмаунт и, вместе с Патриком Тонном вклинился между юным Каранаем и разъярённым ицхским рыцарем. Он подхватил с седла дубовый щит и, поравнявшись с Данни, встал на его защиту, пока сын кастеляна принялся отвлекать Тайала.

— Убирайся, Шайхани! — закричал Патрик Тонн, рубанув рыцаря. Первый его удар Тай отбил мечом, гораздо более длинным, чем тот, которым орудовал Тонн. Второй замах скользнул по толстому металлическому нагруднику, не нанеся никакого ущерба. Третьим Патрик попытался ткнуть ему в забрало, лишь заставив Тайала слегка наклонится и подставившись под удар его длинного меча. Несколько футов стали сверкнули в воздухе и, через мгновение Патрик Тонн вскрикнул, одергивая обрубок руки, пока его меч и пальцы, взметнувшись в воздухе, рухнули под конские копыта. Бешено дергая за стремена, он попытался увести лошадь, но Шайхани снова пошел на сближение и попытка прикрыться обрубком ладони не спасла молодого Тонна от смертоносного взмаха. Красное лезвие Тайала мелькнуло в воздухе и голова Патрика Тонна взлетела вверх, словно подброшенный фрукт и укатилась куда-то в сторону реки. Алые брызги окропили доспех рыцаря. Кони заржали, чувствуя запах крови. Тело Патрика, качаясь в седле, накренилось и поволочилось по земле за метающимся в панике жеребцом.

Страшный крик сира Вилфреда донесся откуда-то сбоку. Кастелян попытался броситься вперед, мстя за сына, но ему наперерез выскочили несколько копейщиков, уводя его, Родди и близнецов Тоннов в сторону от основной колонны. Гремящий доспехами сир Тайал обменялся несколькими ударами о щит сира Дейвиена, прогнувшегося и застонавшего от боли в раненном боку. Он огрел лошадь ицха дубовым щитом по морде, заставив ее покоситься и отстать хотя бы на несколько шагов. Этого было достаточно, чтобы тяжелая кобыла Тайала оторвалась от них, скакавших все дальше от колонны. Данни и Редмаунт уже виднелись далеко впереди. Тайал обернулся на кучу-малу из всадников, дяди и брата, расползающуюся у реки и обменивающихся ударами. Одернул коня, на миг остановившись, а затем снова оглянулся на удаляющихся в сторону Ишерона рыцаря и юнца и, резво разворачивая кобылу, поскакал за ними в одиночку.

Эндри, вцепившись в седло, попытался уклонится от встречи с одним из ицхов, нарезавшим полукруг и несущимся ему наперерез. Но, отрываясь от одного, встретился с другими. Зарубив ударом в грудь одного из рыцарей, Саиф Шайхани поскакал в его сторону, пока Тонны и брат остались отбиваться где-то позади. Глядя на его массивный топор, Каранай тут же потянул лошадь на разворот, но на него налетел еще один ицх пытаясь огреть Эндри клинком. Каким-то чудом Каранай отразил удар, но врезавшиеся лошади, принялись лягать и кусать друг друга, и кобыла ицха смазала его собственную копытами по туловищу и та взвилась на дыбы. Мужчина понял, что падает, пытаясь вытащить ноги из стремян, но не сориентировался и вот лошадь уже рухнула на него, придавив одну ногу и мужчина взвыл, ударившись о землю и выронив меч. Кобыла металась и пыталась подняться, а Эндри, сквозь боль, пинал ее и старался вытащить ногу из под туши.

Нависшая над ним массивная тень всадника оказалась Саифом Шайхани. Грозный, плечистый мужчина, смотрел на него, сжимая в руках длинный топор. Одного взмаха достаточно, чтобы прикончить попавшего впросак Эндри. Черные глаза глядела на него из-под густых бровей. Ноздри вздувались. Потерев топор в руках, Саиф Шайхани скривил губы и, одернув поводья, направил коня в сторону Яхира, сражавшегося с индавирцем и старшими его племянниками. Каранай, взвыв, наконец вырвал чудовищно болящую ногу из-под рухнувшей кобылы и, стоная, потянулся к выпавшему мечу, как вот на его руку надавил чей-то сапог. Врезавшийся в него ицх уже поднялся и выхватил из земли брошенное копье. Его лицо прикрывала черная ткань, но глаза под шлемом горели яростью. Надавив на его кисть одним сапогом, так, что у Эндри аж выступили слезы, а вторым пнув подальше его меч, ицх занес копье над головой, алый блик отразился в его заточенном наконечнике. Что сказал бы отец, истинный анвар, завидев, как он умер? Ильда и мать, хотя бы, не укорят его за это. Однако, копье так и осталось висеть над Каранаем, медленно опускаясь, а ицх покренился, став короче на пол головы и рухнул рядом. Оттерев лицо от его крови, Эндри замер на месте. Чадд, оттирая меч, протянул ему руку.

ТРЕТИЙ СЫН

«Под взором Лун мой путь ясен!

Вечность во мне, а я в Вечности.

Смерти нет!»

Боевой клич сарицар

Поднимающиеся в воздух фонарики застилали небо огоньками, как воспаряющие в ночную темноту новые звезды. Над Ишероном рдел красный обод ИцХви, Луны Меча. Окрашивая водную гладь близ пристаней, обращая горы на горизонте в воздетые окровавленные пики, отливая по красной черепице крыш красным заревом и превращая пыль узких улочек города в алый туман. Город гудел, улицы полнились народом. Храмовые колокола отгремели, возвещая венчание новобрачных. Торгаши, чернь, шлюхи, моряки, все они толпились вокруг, обращая улочки и переулки в живые потоки из человеческих тел. Протискиваясь через них, Данни тянул за собой Рассветную Синеву. Та ржала, фыркала и брыкалась, распугивая горожан и вызывая восклицания и недовольства, быстро утопающие в прочих криках, песнях и музыке праздных улиц. Толпа неохотно расступалась, завидев их.

— Тише, девочка… — Данни пытался погладить Синеву по гриве и шее, чтобы успокоить, пока она не зашибла кого-нибудь, лягнув копытом, но кобылица чуяла страх всадника, гул толпы, музыки и набат Часовни еще больше раздражали ее и животное дергалось и било копытом мостовую.

Рыцарь, идя перед ним, распихивал людей впереди щитом. Он слегка прихрамывал, рана, полученная на этих же улицах, вновь дала о себе знать. Пьяные и разгоряченные горожане оборачивались и осыпали Редмаунта бранью, видимо, готовые к драке, но заметив на нем рыцарские латы и обнаженный клинок в его руке, быстро поумерили свой пыл и отступали. Своего коня Дейв пустил по другой улице, в явно тщетной надежде запутать преследователей, но Данни отпускать Синеву отказался, таща ее за собой.

— Давай же! Идем! — дергал ее за поводья парень. Дейвиен, вновь на него оглянувшись, нахмурился, покачав головой. Свой меч Данни тоже не спешил убирать. Они могут затеряться в толпе, но с той же легкостью могут нарваться на улице прямо на Тайала. Сердце его отбивало ритм в такт грому храмовых колоколов и отзывалось болезненным эхом в висках и во всем теле. Каранай чувствовал, как напряжены его мышцы и как дрожащая рука почти до боли сжимает в пальцах эфес меча. Клинок подарил ему Рейвин, а он даже не смог применить его, чтобы помочь брату. Отец и все прочие остались позади. Всадники смешались и вся колонна посыпалась врассыпную, как напуганные муравьи. Полетели копья. Зазвенела сталь. Патрику Тонну отрубили голову. Тайал, будь ты проклят! Он же здесь не причем! Все они… Проталкиваясь следом за Редмаунтом по городским улочкам, он, как бешенный, оглядывался по сторонам. Где-то там, за пыльными и людными городскими улочками, бурлила Ицхиль Хвироа. А за ней Аайя… Неужто ее застигли? Узнали про них? Но как? Это безумие, это невозможно и это… просто неправильно! Все должно было быть не так!

— Знатно ты их разъярил. — бросил ему Дейвиен, пихнув каких-то пьянчуг щитом в сторону и грозно приподняв клинок. — Подумать только…

— Я должен вернутся! К ней, Дейв, мы вместе… — он оттянул воротник, напоминая ему о хрустальной подвеске. Полумесяц, даже сейчас, казался обжигающе холодным, касаясь разгорячённой от погони груди Данни.

— Ты совсем рехнулся? Вернутся? — Редмаунт остановился, нависнув над ним и глядя на парня то ли с жалостью, то ли с гневом. — Захотел головы лишиться? Они же… за тобой явились, верно? Как я и говорил, Данни. Все, как я и сказал, — он одернул его за воротник к себе, кивнув на подаренный Аайей амулет. — они убьют тебя, если узнают. И всех нас заодно.

— Еще не поздно… мы должны… Аайя скажет им… — замешкался парень.

— Видимо, уже рассказала. Ты доволен? — бросил тот. — Чем ты думал?

— Тем же, чем ты! — отпихнул его от себя Данни, не став терпеть этого укора. Не Редмаунту рассказывать ему… В отличие от рыцаря, он не поступился честью. Он дал ей клятву. Он принял ее путь. Он сохранил ее честь. Он… Взгляд Дейвиена сменился с гневного на недовольный, а после лишь на раздраженный. Редмаунт хмыкнул, тряхнув шевелюрой и, вновь развернувшись, пошагал вперед. Каранай поспешил за ним. Рассветная Синева, возмущённая одернутыми поводьями, принялась приподниматься на дыбы, распугав толпу и позволив им пересечь переулок, пройдя дальше.

Данни уже готов был свернуть на северные улицы, как Дейвиен выставил щит, словно преграду, теперь уже перед ним. Парень опешил, когда Редмаунт отступил назад, оттолкнув его прочь в переулок. Толпа снова сомкнулась перед ними, как живой поток и Каранай, приподнявшись, увидел несколько мелькающих над головами людей острых шлемов и наконечников копий. Шайхани, понял он безо всяких слов и принялся отталкивать Синеву обратно в переулок к возмущению людей и самой лошади.

— Они уже и здесь нас ищут… — пробормотал Редмаунт, взяв Данни под руку своей латной перчаткой и потащив его обратно. Столкнутся с Шайхани на городских улочках ему совсем, совсем не хотелось. В прошлый раз это кончилось для него почти смертью. Плечо поднывало даже сейчас.

Преодолев этот переулок и сворачивая на рыночную улицу, они столкнулись с еще более тесным потоком, теперь уже испуганным и расталкивающим всех вокруг. Дейвиена, в латах и при мече, они огибали, но, если бы не его крепкая хватка, уволокли бы Данни за собой, как бы он не держался за стремена Рассветной Синевы. Наконец, беснующаяся толпа растеклась по поворотам в другие переулки и перед ними возник Тайал, выходящий из-за угла железной поступью. Он оглянулся сначала в одну сторону, не заметив их из-за прорези шлема, но, резко обернувшись, двинулся на анвара и рыцаря.

— Каранай! — громогласный возглас из-под шлема заглушало опущенное забрало. На его шлеме, нагруднике, латном воротнике и всем доспехе тут и там засыхали темно-алые капли. Длинный рыцарский меч был запачкан кровью Тонна, стекающей по острию и капля за каплей, падающую на пыльную каменную кладку ишеронских переулков. Силуэт и без того высокого и поджарого Тайала, опасного при одном только мече, в полных латах и вовсе казался скрежещущим металлом чудищем, движущимся к ним по переулку. Его тень тянулась к ним вдоль улицы с каждым шагом становясь все ближе. Переглянувшись друг с другом, Данни и Дейвиен двинулись быстрым шагом обратно, переходя почти на бег, если бы доспех Редмаунта и беснующаяся Синева не останавливали их. Тайал Шайхани, распихивая локтями и плечами выскакивающих и разбегавшихся, завидев кровь на его мече и доспехе, людей, понесся за ними.

Прямиком над улицей зазвенел колокол, ударив своим набатом словно по голове. Храм был далеко, на другом конце города. Подняв глаза, Данни понял, что это бьет в колокола сторожевая башня. Звонарь, завидев панику и суматоху на улицах, поднимает тревогу. Тайала это, впрочем, не остановило. Взмахом меча он распугивал прохожих, а тех, что попадались под руку отталкивал стальным кулаком, прорываясь через паникующую толпу, как клинок, прорезающий плоть. Дейвиен наизготовку приподнял щит, когда Шайхани оказался в опасной близости, но откуда-то сбоку, из переулка послышалось ржание и свист, и прямиком между ними въехал торговый обоз, выросший, как стена. Паника, крики и ржание испуганных лошадей стало слышно еще громче. Колокольный набат от одной башни, прозвучал на соседних, расползаясь все дальше и дальше и вот сторожки уже звучно завывали звоном чугунных языков по всему городу.

— Пошли скорее. — Дейвиен, тоже подняв меч, встревожил людей вокруг и те принялись разбегаться или прижиматься к стенам переулка. — Ну же, разойдитесь! — кричал он, нервно оглядываясь на проезжающие по улице обозные телеги с бочонками вина, рыбой и круглыми сырными початками.

Музыка, крики, набат, пыль, пряности и суматоха обращали узкие улицы Ишерона в безумный круговорот. Поднимающиеся над городом огоньки освещали ночное небо, как звезды. ИцХви, красный диск на черном небосводе, разливался светом по грязно-желтому, оттенка мочевины, кирпичу городской площади. Вокруг фонтана и вдоль улиц ее облепили наспех сбитые лавочки торговцев вином, сладостями и сырами. Пляшущие вокруг скоморохи и дудящие флейтисты остановили увеселения, заслышав тревожный городской набат, отличавшийся от недавних праздных храмовых колоколов. Они поспешили убраться с площади, завидев выскочивших на нее вооруженных людей. Люди повалили в переулки, даже торговцы спешно принялись собирать товары в мешки. Город гудел вместе с набатом.

— Надо убираться отсюда… — тянул за собой Синеву Данни. Лошадь чуть было не зашибла убегающего шута своим копытом. Парня взяла дрожь. На этой самой площади его чуть не перерубили пополам. Вот так потеха будет, если Тайал сделает то, что не сумел его соплеменник…

Залитая бликами луны и поднимающихся в воздух фонарей, плитка, теперь вся словно была залита кровью, вроде той, которую пустил здесь Данни злополучный Нарим. Среди множества улиц, ветвящихся отсюда, мелькали повозки, лошади, и даже копья. Стражников или Шайхани? Дейвиен, тяжело дыша, потер свой бок, оглядываясь. Куда не пойди всюду может быть засада. Данни коснулся груди, нащупав холодный полумесяц.

— Слушай, Данни, я могу отвлечь его, а ты… — Дейвиен мысль не закончил. Их взгляды тут же привлек скрежет лат выходящего из переулка Тайала, чертящего опущенным мечом по мрамору площади. Данни поспешно отступил Дейвиену за спину. Синева заржала и поднялась, махая копытами, почуяв кровь и страх. Рыцарь Шайхани, размяв плечи, остановился.

— Так и будешь бежать, Каранай? — с лязгом стального кулака сжав свой окровавленный меч, прогремел Тайал. Алые капли на его доспехе в лунном свете отливали, как брызги росы или стекающие капли дождя.

— Какая встреча, Тайал! — выступил вперед Дейвиен, в издевку приветственно раскинув руки в стороны. — Ты нас настиг, полагаю…

— С дороги, Редмаунт! — рявкнул Шайхани, выставив вперед меч. — Если не хочешь и своей головы лишиться! — его шлем слегка накренился в сторону Данни. Он разглядывал Караная через глазную щель забрала. Отступив назад, парень запустил ногу в стремена лошади. — Куда ты собрался, сукин сын? Иди сюда! — он перевел острие на Данни. — Я рассеку тебя от пупа до гортани, и гляну, из чего слеплены анвары. — его меч и запекшаяся кровь на острие блеснули алым.

— К чему такая спешка, Тайал? — приподняв щит, Редмаунт выступил вперед. — Ты, кажется, искал меня? Так вот, я здесь. Перед тобой! — рыцарь двинулся вперед, слегка прихрамывая, клонясь на раненный бок.

— Смерти ищешь? — прогремело из под шлема Тайала. — Мне нужен он!

— Да? — криво усмехнулся Дейвиен. — Странно. Я ведь, тоже, знаешь ли, поимел твою сестру! — затихшее мгновение замерло на пустеющей площади. Дейв и Тайал пристально поглядели друг на друга. Рыцарь Шайхани обхватил свой длинный меч двумя руками, из-под его забрала доносилось тяжелое яростное дыхание. Редмаунт поднял свой меч. Колокола громом раздались вновь и Тайал, с криком, бросился на противника, рубящим ударом обрушиваясь на его щит. Данни хотел было броситься на помощь, но отведя очередной удар клинком, Дейв обернулся на него и закричал. — Беги! — его щит снова хрустнул под тяжелым мечом Тайала.

Даже в латном панцире Тайал двигался быстро, орудуя мечом, словно продолжением руки. Он наседал на рыцаря, заставляя того отступать и уклоняться, что давалось Редмаунту не очень успешно из-за ранее полученной раны. Удары Тая приходились то по его наплечнику, то наискось высекали искры из панциря. Незащищенное лицо Дейвиен прикрывал щитом, а попытки уколоть его ниже груди наотмашь отводил своим клинком. Меч Тайала был длиннее и разил он им злее, чем измотанный Дейв. А панцирь, в который тот был облачен, не оставлял коротким ударам Редмаунта и шанса ранить наступающего озлобленного рыцаря.

Тем не менее, оставить его в беде парень не мог. Данни вскочил на лошадь, ударив Синеву шпорами в бока, покрепче взяв меч, он повел поводьями в сторону, оборачивая кобылу вдоль площади и, заходя Шайхани со спины, занес меч. Попытка обрушить его Тайалу на затылок не обернулась успехом. Расчетливо рубанув Дейвиена под щит, заставив того отшатнутся и отступить, он пригнулся, уворачиваясь от удара вслепую и клинок Данни только стукнул его по макушке. А сам Шайхани, выворачиваясь, как змей в панцире, взмахнул клинком в его сторону. Данни Каранай одернулся в седле, пытаясь уклониться. Меч рыцаря не задел его по ноге, как пытался, но острие прошлось по бедру Рассветной Синевы и та, страшно заржав и поднявшись на дыбы, чуть не скинула Данни с седла. Махая копытами, она задергалась и поскакала прочь, унося его с площади.

Как бы он не одергивал поводья и не хлестал ее по бокам сапогами, это только сильнее приводило лошадь в бешенство и она дергалась и брыкалась от каждого пинка шпорами. Синеве было уже все равно, что перед ней бесновалась толпа, она сама рвалась вперед, распихивая и молотя копытами всех вперед стоящих. Данни сам боялся упасть и оказаться под ними.

— Дорогу! Дорогу! — только и кричал он, подняв меч и вцепившись в седло.

Набат звенел в ушах так, словно его огрели топором по голове. Ржание лошади и крики людей слились в одну тошнотворную какофонию. Он дергал поводья, но Рассветную Синеву было уже не остановить. Она разметала и топтала толпу, прорываясь вперед. Кровь, пульсируя, била у нее из раны на бедре, стекая вниз. Башни били в колокола. Люди кричали. Наконец, вложив все, что было, силы, он потянул морду кобылы вправо, надеясь развернуть ее и увести на более пустую улочку. Это сработало и они свернули в какой-то полупустой квартал, где распугали несколько скучковавшихся шлюх. Те с криком разбежались, а Данни выдохнул, утирая пот со лба. Синева продолжала куда-то скакать. В красном ночном небе сияли красные фонари.

Где-то неподалеку, за городскими кварталами, слышалось гудение Ицхиль Хвироа, впадающее в море. Он заприметил вдалеке людей. Стража, подумал он, но, приглядевшись, понял, что это ицхилиты. Острые пики и острые шлемы. Они брели по окраине города, таща за собой лошадей. Один был ранен, еще несколько тащили его за собой. Воины Шайхани не сразу заметили его, и Данни воспользовался этим, стараясь направить свою лошадь к мосту, пересекающему реку за городом. Ударив бедную кобылу сапогами вновь, он направил ее, дрожащую от раны, прямо на ицхилитов. С ржанием врезавшись в них, она раскидала пару человек и напугала их жеребцов.

Вырвавшись за городские улицы, он помчал ее вдоль берега, алым заревом ИцХви отражающего сотни поднимающихся в небо фонарей. Вслед ему неслась брань и конское ржание. Топот копыт слышался за спиной. В воздухе просвистело копье, врезавшись в песчаный берег в паре метрах от него. Испуганно, Данни бил лошадь, подгоняя ее и оглянулся назад. Ишерон, пестрящий искрами и светом, удалялся за горизонт. Позади остались пыльные улицы, поля, виноградники, дом, междуречье, Вены и Аайя. Тени преследователей маячили где-то вдалеке, отрезая его путь назад. Сердце билось в отчаянии. Ледяной хрусталь полумесяца обжигал грудь. Звезды уже убывали. Горные пики венчало красное золото. И Синева унеслась в рассвет.

ОЗАРЕННАЯ ЛУНОЙ

«…Того течения река,

не что иное как судьба.»

Отрывок баллады. Верселий, «Исток»

Красная речная пена, бурлившая у заводи, облизывала пальцы ног своими шипящими языками. Женщины остались позади, а она не смела оглянуться на них. Заводь была темной и тихой, ветви ив укрывали ее, словно скорбно склонившиеся слуги. Ничего, кроме реки, не нарушало этого безмолвия. Ивы мерно покачивались на ветру. Мотыльки упорхнули. Аайя сняла с головы платок. Упрямые черные волосы, развиваясь, полезли в глаза. Стянув с плеч одеяние и опустив руки, она почувствовала, как ткань сползает с нее, нежно поглаживая шею, болезненно касаясь груди и незаметно упорхнув с ног. На ритуальное омовение она явилась такой, какой пришла в этот мир из чрева матери. Алый блик ИцХви скользил по оливковой коже.

Столь же нагой она предстала перед Данни Каранаем в их ночь. Теперь же только Вечность взором лун может видеть ее такой, какой она была сотворена. Влажный песок, омываемый речным потоком, проминался под ногами. Она двинулась вглубь заводи, чувствуя, как ледяные прикосновения воды взбираются все выше и выше от ступней по лодыжкам к голени. Кровь, теплым касанием сползала по внутренней стороне бедра, обжигая ее ляжки и, наконец, красная капля коснулась красной воды. Аайя почувствовала, как после очередного шага течение касается ее лона. Сочившееся лунной кровью чрево обожгло ледяным потоком. Девушка вошла еще дальше, и вот река уже облегала ее живот, а поток омыл кровь. Видел бы он ее сейчас, Данни Каранай. Видел бы, как поток обжигает ее красной пеной, как он облегает ее чрево, которое могло носить наших нарождённых детей.

Если ты и впрямь подарила мне откровение, о, Вечность, почему никто ему не внемлет… Если ты озарила мой разум, мое сердце, мое чрево, почему я так одинока. Эти мысли, ядовитые черные черви, копошились в ее голове, сползали в сердце и проваливались вниз, сводя живот судорогой. Красные горы. Красные моря. Красные реки, расползающиеся среди камня, как вены под плотью. Черные тучи. Черные мысли. Устье реки, бьющее с гор, древних, как само прошлое. Потоки, скользящее в междуречье, утекающие, уносящие, ускользающие, куда-то вдаль, между морями, как неразличимое будущее.

Не жизнь. Не смерть. Изгнание. Служение. Отречение от всего, что она знала. Если это испытание, что ты заготовила для меня, о, Вечность, почему ты была столь жестока? Или вовсе не видела… Вода струится между пальцев. Поднимается к груди, словно ядовитым, жгучим поцелуем, касаясь ее сосков, темно-красных под лунным заревом. Свет обнимает ее за плечи. Свет давит на нее. Обрушивается, погружая под воду. Тяжелый, как бремя пророчества. Гнетущий, как отчаяние. Холодный, как Вечность.

Но не может она стать милосердием… Ицхиль завещала блудным сестрам беречь покой ордена. Смирение для вдов, блудниц и отчаянных. Но не отчаялась она, а лишь потерялась. Не блудила, а была вечно верной. Не вдовица она, но мужняя жена. Это неправильно. И ей там не место. Но мужчины сказали свое слово. Вечность, ты дала им глаза, чтобы видеть, но они отводят их. Ты дала им уши, чтобы слышать, но они закрывают их. Ты дала им уста, чтобы договориться, но они безмолвствуют, о, Вечность.

Ее ошибки, ее легкомысленные думы, ее открытое сердце… Слабости плоти, загадки для человека. Многие еще будут погребены на кладбищах с щитами и мечами, сияющими над могилой, поскольку она ошиблась. Но разве неверно вняла она тому, что Вечность ей показала? Разве не тем путем она пошла, куда пролегал лунный свет? Разве… разве… разве… Теперь уже поздно считаться с ушедшим. Оно растаяло в Вечности и его не вернуть. Ледяные воды Ицхиль Хвироа коснулись ее шеи и Аайя закрыла глаза. Река, тихо и нежно обняла ее, как материнская утроба. Все звуки ушли вдаль, казавшись шепотами из другого мира.

За ошибки пророков дорого платят. Но как понять, где правда, где домысел, где наваждение? Аайя посчитала, что Вечность указала ей путь. Или же она сама его себе выдумала? Нет… нет, сомнению в сердце нет места. Она закрыла глаза, погружаясь все глубже в заводь. Жизнь — испытание для людей. И тяжелее испытания, чем испытание веры, нет во всем мире от ледяных до песчаных пустынь, от моря до моря. Я слышу тебя, о, Вечность. Но не могу разобрать твоих слов, они уплывают, растворяются, как звуки под водой. Тихий гул. Мерный стон. Немой крик. Все едино.

Города стирались в пыль, над царствами поднимались барханы, воды смыкались и камни обращались в песок. Так пал город. Распались народы. Таково было наказание для гордецов, детей Ицы, нарушивших всякие наставления. Или это лишь будет? Полыхающие горы, кипящие реки. Что было началом, а что будет концом? И есть ли конец… Аайя не знала. В холодной воде, омывающей ее тело, она свернулась, как младенец в утробе, еще никогда не чувствовав себя такой одинокой. Она зажмурила глаза.

Тысячи сияющих куполов. Хрустальная пыль, бьющаяся в водах озаряемых серебряной луной заливов. Воздетые окровавленные мечи. Венцы холодного красного снега на каменных грядах Полумесяца. Гул в голове, набат и звон, здесь, в водяной утробе, казались песней, исполняемой на неведомых инструментах по нотам, каких не сыщешь на земле. Сходящиеся и расходящиеся луны. Красные. Синие. Зеленые. Короны и нимбы императоров и святых. Пурпурные. Голубые. Золотые. Плата за жизнь. Плата за путь. Плата за наживу. Белые луны, вестники Вечности. И вновь голубые… голубые… голубые… как его глаза.

Дыхание застыло в груди. Она обняла себя за плечи, не смея пошевелиться. Здесь, в тишине подводного течения, некогда соединившего их в одно целое, Аайя чувствовала себя в безопасности. Вдалеке от невзгод, осуждения, одиночества и тягот мира. Но она не одинока… это ложь. Она лжет сама себе, а ложь — грешна. Данни Каранай, ее милый Данни. Клятва, шепот и хрусталь. Он далеко отсюда. Но он обещал. Она не может быть одинока. Она не одна. Их разделяют реки, леса и горы, но что все это в Вечности? Песчинки, летящие по пустыне. Пока она помнит его, он рядом. Он жив, она знает это. Клинок его не достанет. Огонь не погубит. Черная вода не поглотит. Аайя молилась за него, а Вечность слышит, значит и он не один. Потерянный. Испуганный. Выведи его на свет, о Вечность…

Согрей его, как теплое пряное вино. Убереги от ударов, как крепкий дуб. Укажи путь в темноте, как дорожка из лунного света. Она, как сейчас видела это. Звон мечей. Грохот и гул. Конское ржание. Глазам было больно, но она подняла веки и видела, как наяву. Огонь и дым. Черный туман. Небо, расходящееся на части, как паутина вен. И луны. Вот они, три светила, сходятся на небе, с которого падают звезды. Свечи горят. Глубокие воды исходят рябью. Хрустальные мечи переламываются. Короны рушатся с голов. Луны с треском раскалываются, обращая небо в мириады осколков. Полыхающие столпы возносятся к звездам. Вскипают реки. Черный яд наполняет берега. Соль. Песок. Вино. Пряность. Мед. Сладкие губы. Нежные руки. Огонь, полыхающий в чреве. Будь смелым, Данни Каранай, поскольку ты не видел того, что я видела…

Ее тело, легкое, как пушинка, казалось в воде еще невесомее. Поток обнимал плечи, бедра, лоно и грудь. Сердце замерло. Глаза вцепились в картину, рассыпающуюся перед ней. Тающую, как пустынный мираж. Шепот перетекал в песню. Жизнь утекала из лона. Аайя замерла, чувствуя, как все внутри нее сжалось, почти как тогда, когда девушка оказалась в его объятьях. Будь смелым. Будь храбрым. Ничего не бойся. Не бойся тьмы. Не бойся смерти. Смерти нет. Я буду с тобой. В этой жизни и в следующей. Не возгордись и не забудь. Ты поклялся, а клятва перед взором Вечности — священная клятва. Страшный грех нарушить ее.

Образы и блики расплылись перед ней, как осколки. Рухнувшее небо и последний миг этого мира. Черные пальцы нависли, потянувшись к Аайе длинными тенями. Она приоткрыла уста, чувствуя, как вода наполняет рот, а вместе со вздохом проникает в легкие. Она не боялась. Дернувшись, Аайя растаяла в потоке. Смерти нет. Нет позора. Сияние исчезло, и она закрыла глаза, вырванная из пасти мрака. Пускай… все это больше не важно.

Без тебя все было бы напрасно. Реки и горы, моря и пустыни, золото и пурпур, шепот и песни. Я верила, Данни, ты знаешь об этом. И ты поверь. Я видела это, а тебе лишь предстоит увидеть. Холодный Полумесяц. Моя жизнь. Мое слово. Моя невинность. Мой последний дар. Милосердием не искупить ошибок. Я буду с тобой. Ты это знаешь. Ты всегда это знал. Ты мне поверил. Ты пошел по пути, отринув все, что у тебя было. Я видела путь. Я слышала Вечность. Я отдала тебе все. Не дай этому утечь, как песку сквозь пальцы. Там, где светят луны, путь всегда ясен. Даже в самую темную ночь. Пусть Вечность запомнит, как я любила тебя, о, милый Данни Каранай.