Дорога во тьму. Джори

Часть 1. Начало

1846-1913 (Франция)

Пролог

Один известный человек сказал: «Увидеть Париж и умереть». Мечта сбылась, предел достигнут. Не соглашаясь с классиком, для себя решил, что хочу жить в этом городе вечно, а мои желания, как правило, исполняются.Абсурдность лишь в том, что для этого мне необходимо совершить обратное.

Правильность принятого решения грела пока еще бьющееся сердце, и я быстро добрался до своей квартиры.Закрыв тщательно окна и двери, чтобы заглушить шум выстрела, я потушил свет. Почему-то в темноте было не так страшно, терялась реальность происходящего, и мозг воспринимал все как какую-то игру, а не по-настоящему ужасающий поступок, на который я сейчас готов пойти.

«Ну, все, Джори, не будь слабаком, ты знаешь, чего хочешь, так нечего дальше тянуть». Проверив, заряжен ли пистолет, я снял его с предохранителя, поудобнее устроился на диване. Наверное, это глупо, но не хотелось падать на пол. Сперва приложил браунинг к голове, потом передумал. Если мозги разлетятся по комнате, кем я стану, когда оживу?

Зачем-то, сняв пиджак, не захотев его пачкать, остался в сорочке, представил, как будет она скоро выглядеть с огромным алым пятном на белоснежном фоне, и лег на спину. Потом, собравшись с духом, приставил дуло к левой стороне груди, и, вслушиваясь в оглушительные удары сердца, которое билось так, будто знало, что сейчас ему суждено остановиться, закрыл глаза. Глубоко вздохнув и сцепив зубы, я спустил курок.

Глава 1

Меня зовут Джорджес Блез Ансело — истинный француз, аристократ по происхождению, джентльмен по воспитанию и вампир по собственному выбору. Впервые за долгие годы я согласился поделиться с кем-то последствиями своего решения, подробностями личной жизни, становлением, стремительными взлетами и жесткими падениями, мыслями и тайнами. Есть ли в этом смысл — судить не мне, но чрезмерно раздутое эго не позволяет кануть в Лету памяти, стертой вечной жизнью вампира. Поэтому считаю нужным начать с самого начала.

Мой отец, Гаэтан Ансело, родился в Лотарингии в 1846 году в семье обнищавшего дворянина шевалье Луи Д`Ансело. Тогда немногие доживали до старости и умирали своей смертью. Старуха с косой собирала урожаи без разбора, так что жизнь человеческая стоила не слишком дорого. Эпидемия легочной чумы унесла его братьев и сестер, но девятилетнего Гаэтана не коснулась, поэтому с той стороны у меня не осталось близких родственников. Мать он потерял в возрасте семнадцати лет, а через год умер и отец, беспробудно пивший после похорон обожаемой жены, кажется, даже не вспоминая о сыне или считая его достаточно взрослым и самостоятельным.

Рассчитывать было не на кого. Оставшись в одиночестве, молодой Гаэтан логично рассудил, что для него единственным источником благосостояния сможет стать только труд, поскольку отец умудрился пропить, промотать и проиграть в карты почти все его наследство. А, значит, необходимо получить образование и забыть дворянские замашки предшественников.

Для осуществления своего замысла он продал практически все, что оставалось от семейного имущества, оставив лишь самое ценное: небольшую, тщательно подобранную библиотеку, которую начал собирать еще его дед, старинное обручальное кольцо матери, а также орден Почетного легиона и золотую саблю «Armes d’honneur» — наградное оружие, которое его деду, молодому офицеру, за мужество и храбрость, проявленные в боях, вручил Наполеон Бонапарт. На вырученные средства Гаэтан смог окончить престижный юридический факультет Парижского университета Сорбонны.

Однако не успел магистр юриспруденции примерить адвокатскую мантию вместо студенческой, как ему, в соответствии с законами, пришлось отдавать долг Родине в качестве боевого офицера.Военный конфликт между империей Наполеона III и германскими государствами во главе с Пруссией, к сожалению, закончился для нашей Родины совсем не так, как мечтали мои соотечественники. Опасность голода и эпидемии в отрезанном и запертом, охваченном кровавым восстанием Париже заставила французов заключить перемирие.

После войны, как и остальным горожанам, молодому юристу пришлось нелегко: экономика была почти полностью уничтожена, времена наступили не самые подходящие для карьеры начинающего помощника адвоката. Иногда буквально приходилось голодать, и вскоре он понял, что на этом поприще вряд ли сможет много заработать, и финансовый взлет в ближайшее время не предвидится.

Когда моему будущему отцу исполнилось тридцать лет, ему посчастливилось познакомиться с прекрасной девушкой — стройной темноглазой восемнадцатилетней бельгийкой Селестой, и он потерял голову. Со всей страстностью и галантностью принялся ухаживать за возлюбленной, которая к величайшей радости, согласилась стать его женой.

Теперь Гаэтану необходимо было содержать семью, тем более, что супруга вскоре забеременела. Он хватался за любые, в том числе невыгодные дела, но денег все равно не хватало на самое необходимое.Гаэтану повезло, что жена ему досталась ангельского нрава, ни словом не попрекнувшая вязнувшего в делах и с трудом справляющегося с нуждой мужа.

Но однажды произошло событие, в корне изменившее жизнь моих будущих родителей. В один обычный день к начинающему юристу приватно обратился незнакомый человек с просьбой весьма специфического характера — помочь приобрести фальшивые документы.

Гаэтан, отчаявшийся дать семье хотя бы все необходимое, согласился и быстро понял, что на этом поприще светят немалые деньги.

За первым заказом последовали другие, еще более щекотливого характера. Молодой предприимчивый француз приобрел хватку, открыл юридическую контору, и дела пошли в гору. Вот только из фамилии он убрал приставку Д‘, чтобы не пятнать честь предков, занимаясь не слишком благовидными делами. Хотя, может быть, он сделал это еще раньше, потому что не покидал Париж даже в дни, когда над столицей вместо триколора развевалось красное знамя коммунаров, и одно только дворянское происхождение могло послужить основанием для казни.

Материальных проблем семья Ансело больше не испытывала, только с появлением наследника не получалось почти двенадцать лет, что принесло много горя тогда еще совсем молодым родителям. До моего рождения у матери случилось несколько выкидышей, и ни разу не удавалось доносить беременность. И когда отец почти смирился и принял решение не доставлять страдания несчастной жене, он решился на последний отчаянный поступок. Видя, как Селеста мечтает стать матерью, он обратился за помощью к темным силам, о существовании которых, до определенного времени, даже не подозревал.

И вот, восьмого августа 1888 года на свет появился я — первенец семьи Ансело, здоровый и крепкий младенец, к тому же, копия Гаэтана. Это было истинное счастье для родителей. Надо ли говорить, что они не чаяли во мне души, и, конечно же, отец возлагал самые большие надежды на моё будущее. Рос я настоящим озорником, обладал немыслимым любопытством и морем энергии, поэтому постоянно попадал в переделки, заставляя маму хвататься за сердце, а отца хмурить брови.

Довольно долго я оставался единственным ребенком порядком избалованным, надо сказать, но добрым и веселым. В то время я был просто убежден, что мир вертится исключительно вокруг меня. Впрочем, в последующие годы и до сих пор это убеждение претерпело незначительные изменения. Лишь через восемь лет после моего рождения, к огромной радости родителей, появилась на свет моя сестренка Ноэми.

Отец прилагал все усилия, чтобы дать мне приличное воспитание и образование, обучая всему, что только можно дать юному аристократу: от фехтования и танцев до иностранных языков и литературы.

Учеба давалась мне очень легко: никогда не засиживался за уроками. Оставалось много времени на шалости, которые приводили в отчаяние гувернеров. Ситуация не изменилась и в престижном лицее, куда я был зачислен по достижению двенадцати лет.

Там я подружился с Лукой — сыном успешного банкира месье Дюкре, найдя лучшего друга и прекрасного соратника в мальчишеских играх. Я всегда был выше и сильнее, и мне нередко приходилось объяснять одноклассникам кулаками, что задира Лука находится под моей защитой. Мы были просто неистощимы на шалости еще и потому, что на уроках я часто откровенно скучал, так как имел отменную долицейскую подготовку, да и новый материал понимал и запоминал с первого раза.

Однако доказать багровому от возмущения преподавателю, что он в чем-то неправ, или попросту сорвать урок дурацким розыгрышем стало нашим с Лукой привычным и наиболее любимым занятием. Но, когда приходилось отвечать за содеянное, я всегда брал ответственность на себя, прикрывая друга, потому что у его отца оказалась тяжелая рука и весьма суровые и консервативные взгляды на воспитание отпрыска.

Вместе с приличными отметками по успеваемости я имел постоянные письменные и устные жалобы буквально от каждого педагога и славу просто невыносимого ученика.

И только успехи в учебе и, наверняка, немалые денежные взносы отца, являвшегося членом попечительского совета, удерживали руководство от моего позорного отчисления. И это при том, что преподаватели сего храма науки в целом придерживались достаточно прогрессивных и либеральных взглядов на воспитание подрастающего поколения.

Однако отец ни разу не поднял на меня руку, не пытался силой добиться подчинения, оставаясь при этом самым большим авторитетом в моей жизни. А мама вообще по своей природе была человеком чрезвычайно мягким и добрым, и мы с Ноэми просто купались в ее любви и ласке. Именно такая теплая атмосфера и обоюдная поддержка, царившие в нашем доме, пожалуй, сформировали мое представление об истинных семейных ценностях, об идеальных отношениях между супругами. Родители были очень счастливы в браке и обо всем, казалось, имели единое мнение.

По крайней мере, до того момента, когда из-за разногласий с отцом, будучи уже взрослым, пришлось покинуть родительский дом, я не мог припомнить ни одного случая, чтобы мама в чем-то возразила мужу, или он хоть немного повысил на нее голос. Благодаря родителям, я вспоминаю свое детство самой безоблачной и полной радости порой, как и должно быть в идеале у каждого ребенка.

Конечно, это было время и первых детских влюбленностей. Раздельное обучение, когда всю неделю находясь в лицее, я возвращался домой лишь в субботу на выходные, трепетное отношение отца к маме и нежная любовь к сестренке — все это порождало светлые и романтические чувства к девочкам, существам, почти незнакомым из-за ограниченного общения. Хотя в нашем храме наук изредка устраивались праздники, на которые традиционно приглашались ученицы из соседнего женского учебного заведения, либо наоборот, мы бывали на балах у лицеисток.Они казались нам неземными и возвышенными — сродни сказочным ангелам. Воздушные платьица и кружевные шляпки, маленькие ножки в туфельках и застенчивые взгляды рождали смутные томления в мальчишеских сердцах.

Мне легко удавалось находить с девочками общий язык, получать их благосклонные взгляды и улыбки. Вероятно, срабатывала врожденная самоуверенность и смелость. А вот Лука, обычно бойкий и общительный, словно тушевался в их присутствии, дичился и не решался пригласить кого-либо из юных чаровниц на танец. Похоже, именно тогда в нем зародились первые семена зависти к моему успеху. Но тогда я этого не замечал или не даже не допускал подобных мыслей, ведь мужская дружба для меня значила несравненно больше, чем какие-то девчонки, даже самые очаровательные и симпатичные.

А вскоре возникли новые интересы и произошли события, перевернувшие представление о мире, оказавшие огромное влияние и определившие всю дальнейшую жизнь.

Как-то сами собой наши детские шалости сошли на нет. И милые романтичные девочки-подростки меня не волновали. Куда интереснее стало наблюдать за девушками постарше, и не только любоваться их формами, подчеркнутыми корсетами, но и все чаще воображать, что именно скрывается под платьями. Конечно, я не мог говорить с родителями об отношении полов — тогда подобное казалось немыслимым, хотя отец, наверное, как никто другой смог бы дать правильный совет. Основную часть информации я вынес из общения с товарищами-лицеистами, особенно с теми, что постарше. Семейная библиотека также позволяла удовлетворять любопытство в этой сфере. Золя, Боккаччо, Мопассан — отец никогда не пытался прятать или запирать книги. Но, до поры до времени, это были скорее теоретические познания.

Глава 2

В первый раз я испробовал вкус женщины в шестнадцать лет. Уже в этом возрасте я почти вошел в полный рост — выше среднего, имел идеальную аристократическую осанку, широкий разворот плеч при узких бедрах и, вкупе с костюмами от лучших модельеров, производил весьма сильное впечатление на слабый пол. Я постоянно ловил заинтересованные, а порой даже горящие взгляды девушек, молодых (и не слишком) женщин, и мне это чрезвычайно льстило.

Старшие друзья из лицея хвастались, что первый сексуальный опыт получили у жриц любви, попросту — в борделях. И я вполне серьезно обдумывал такую перспективу, когда судьба подарила отличный шанс, который я не смог упустить. Однажды, когда я вернулся из лицея на выходные, мне представили новую гувернантку сестренки. Ноэми обучалась дома, и у нее были хорошие преподаватели, но эта — мадемуазель Розен — сразила меня наповал, причем, далеко не ученостью. Вспоминая сейчас, я признаю, что это была достаточно заурядная, молодящаяся особа лет двадцати восьми, сохранившая хорошую фигуру, с пышным бюстом, создававшая внешний вид благопристойности со скрытыми демонами неудовлетворенности внутри.

Поначалу не обратил на нее особого внимания, хотя и отметил мельком загоревшийся при моем появлении взгляд. Пару раз, проходя мимо, она едва не задевала меня своими формами, заставляя вежливо отстраняться, уступая дорогу. Но когда я находился в родительском доме, грязные мысли не спешили меня посещать, и я не придал никакого значения ее маневрам. Потом на меня налетела сестренка, соскучившись за неделю, пытаясь выложить скороговоркой все свои новости, и я совершено забыл о новой учительнице, с удовольствием общаясь с Ноэми, которая в восемь лет казалась самой прелестной и милой девочкой на свете.

Позже, когда мадемуазель Розен усадила ее за вышивание, а родители отправились на премьеру спектакля, я устроился в домашней библиотеке, предполагая обычные скучные выходные и надеясь скоротать время за интересной книгой. Стоял почти по-летнему теплый вечер. В открытое окно легкий ветерок приносил запахи прелых листьев, вдали слышались печальные звуки шарманки. Я, вероятно, увлекся, потому что не заметил приоткрывшейся двери и скользнувшей в полумрак комнаты, освещаемой только настольной лампой, женской фигуры.

Опомнился лишь когда она была уже рядом и так близко, что не выдерживали никакие рамки приличий. Сидя в удобном кожаном кресле, я поднял глаза, и взгляд уткнулся прямиком в женскую грудь. Верхние пуговицы строгой блузы гувернантка предусмотрительно расстегнула так, что предоставлялся отличный обзор, при этом сохраняя простор для фантазии. Помню, как непроизвольно сглотнул, хотя во рту пересохло от волнения и неожиданно напавшей робости. Соблазнительница это явно понимала, потому что сразу все взяла в свои руки. В прямом смысле. Я и моргнуть не успел, как оказался с расстегнутыми брюками и буквально задохнулся от взорвавшихся эмоций.

— Не волнуйтесь, месье, мы совершенно одни, а мадемуазель Ноэми основательно занята, — мурлыкала красотка, вытворяя что-то немыслимое.

А кто, собственно, волновался? Мне на тот момент было абсолютно плевать на все вокруг, кроме нежных, но ловких пальчиков соблазнительницы. Кровь молотом стучала в висках, а мозг полностью перестал функционировать, отступив перед инстинктом.

Закончилось все довольно быстро. Тяжело дыша, я вцепился в подлокотники кресла, а мадемуазель, сверкая глазами и насмешливо щурясь, как ни в чем не бывало, аккуратно вытирала рот платочком.

— Прошу простить, месье, но мне пора вернуться к своим непосредственным обязанностям, — опалила своим жарким дыханием обольстительница и легонько куснула при этом мое ухо.

И тут я перестал себя контролировать. Практически не соображая, что делаю, я просто задрал ей юбку и в мгновение ока овладел прямо на отцовском столе. Ничуть не смутившись, она рассмеялась грудным смехом, распалившим меня еще больше, и прошептала:

— Не надо торопиться. Джентльмен не действует вот так, с наскока. У нас много времени. У юного месье огромный потенциал, а я — хорошая учительница. Я покажу тебе, как зажечь женщину, и вскоре ты поймешь, что в танце участвуют двое, и только так можно достичь наивысшего удовольствия.

Конечно, я не мог не поделиться с Лукой важной новостью, что стал мужчиной. Без излишних деталей, естественно, не пристало джентльмену, да он и не расспрашивал. Тем не менее, это не оставило его равнодушным. Лука по-прежнему не выдавался ростом, выглядел младше своих лет, да и внешность имел довольно заурядную, так что лишать его невинности никто не торопился, зато поторопился он сам, явно подгоняемый завистью к моему неоспоримому лидерству в этом вопросе.

Скопив карманных денег, парень отправился в первый подвернувшийся бордель, похоже, не самого высокого уровня. Мужественность ему подтвердить удалось с не слишком чистоплотной проституткой, но, как на грех, одного раза оказалось достаточно, чтобы бедняга умудрился подцепить скверную болезнь, к сожалению, широко распространённую во Франции. В итоге он приобрел совсем не тот опыт, к которому стремился. Регулярные походы к доктору, унизительные медицинские процедуры, да еще и месье Дюкре известили о специфической проблеме со здоровьем у несовершеннолетнего сына-лицеиста. В общем, не повезло.

Кларисса, так звали мою первую учительницу, выполнила свое обещание. Она учила меня сохранять хладнокровие, не терять голову и заботиться не только об удовлетворении своей похоти, но и о партнерше. Вскоре я уже не позволял ей руководить, и она с радостью отдавалась в мою власть везде, где только можно было, всем своим видом показывая, какой я отличный ученик. Глядя на нее, такую разомлевшую и потную от страсти, я буквально раздувался от осознания собственных талантов.

Мы использовали малейшую возможность, любой шанс скрыться от глаз моих родных, забиться в какую-нибудь каморку, чулан, подвал, чердак да куда угодно, и предаться головокружительной страсти. У нас на это были только выходные. Всю неделю я проводил в лицее, забыв про учебу, мечтая и представляя себе, как вернусь домой и вновь, и вновь буду брать Клариссу в самых разнообразных позах и местах.

Из разговоров старшеклассников я узнал, что подобное — не такая уж редкость. Гувернантки, устраиваясь в семью, прекрасно понимали, что помимо работы с детьми, им, возможно, предстоит оказывать специфические услуги и отцам. Иногда родители даже оплачивал уроки амурной чувственности своих подросших сыновей. Многих это вполне устраивало, к тому же, приносило «наставницам» еще и дивиденды в виде подарков или вознаграждений. Так и я, в меру своих возможностей, считал долгом одаривать «учительницу» приятными мелочами, которые принимались с неизменной благосклонностью. Постоянные мысли о многообещающих взглядах украдкой, о ее выдающихся прелестях позволяли скрасить учебные будни и дождаться конца недели.

Нетрудно догадаться, что, в конце концов, мы были пойманы на месте преступления. Причем в самый разгар страсти. Я поудобнее устроил Клариссу на большом сундуке в кладовой, закинул ее стройные ноги себе на плечи и заставлял ее в кровь кусать губы, чтобы сдержать рвущиеся наружу стоны наслаждения. И тут вошел мой отец.

Разумеется, не проронив ни слова, он сразу же вышел, закрыв дверь и дав нам время привести себя в порядок. У Клариссы пылали щеки, то ли от стыда, то ли от волнения, а вот я почему-то был абсолютно спокоен. Отец всегда был для меня идеалом и примером, поэтому я даже ни на мгновение не усомнился в том, что он все прекрасно понял и не станет делать из этого трагедию. Он ждал нас в гостиной, один и с серьезным лицом, но я уловил в его глазах искру веселья и …гордости? Наверняка осознает, что сыну пришло время становиться мужчиной.

Я не ошибся. У нас произошел обстоятельный разговор. Отец отнесся ко мне как ко взрослому и сознательному. Сказал, что закроет глаза на наши шалости, и даже рад, что сын будет гасить свои гормоны в родных стенах, а не где попало. У него было к нам только несколько условий. От меня требовалось соблюдать конспирацию, чтобы ни мама, ни, уж тем более, Ноэми, ничего не узнали. А от мадемуазель Розен, как от взрослой опытной женщины, он потребовал осторожности, чтобы не оказался зачат ребенок. Разумеется, обещания были даны, тема закрыта, и мы еще долгое время продолжали с очаровательной учительницей свои внеклассные занятия.

Расстались мы с Клариссой очень тепло, унося память о месяцах незабываемого наслаждения, а я еще и немалого опыта. Вскоре после того как она исчезла из моей жизни, у меня начали появляться другие женщины.

Искусству обольщения я тоже уделял огромное значение, не меньшее, чем искусству физической страсти. Ведь без первого не получишь второго. Я взялся за дело всерьез, вырабатывая собственные методы, путем проб и ошибок, придумывая новые теории и оттачивая их на практике. Постепенно у меня начала складываться определенная манера поведения, включающая взгляды, жесты и даже тембр голоса, которая практически не давала осечек. Ко времени поступления в университет я вполне мог считать себя мастером в этом деле, взяв штурмом обольщения не одну красотку.

Особых сомнений в выборе жизненного пути не возникало, с детских лет я впитал уважение к достойной и благородной профессии отца, дающей в дальнейшем возможность реализовать себя в различных сферах. Окончив лицей, легко поступил в Сорбонну на тот же факультет, где в свое время учился и Гаэтан, что вызвало в нем большую гордость. В мыслях отец уже видел меня успешным юристом — блестящим адвокатом или государственным прокурором.

Однако у меня были другие планы. Еще в школьные годы, благодаря своей наблюдательности и природному любопытству, я понял, что деятельность отца не вполне легальна и часто бывает связана далеко не с самыми обычными людьми. Но началось мое знакомство с миром сверхъестественного еще раньше, в младших классах, когда после рассказов педагога на уроках истории о Парижских катакомбах нас строго-настрого предупреждали держаться как можно дальше от этих мест, что, конечно, лишь подстегивало наше любопытство и подогревало интерес к «запретному плоду».

Когда в спальнях лицейского пансиона гасили свет, наступало самое интересное время. Со сладко замирающими от ужаса сердцами мы начинали делиться друг с другом страшными историями о жутких чудовищах, населяющих подземный Париж и выбирающихся на поверхность лишь по ночам, чтобы напиться человеческой крови.

Возможно, на этом бы все и закончилось. Как и многие другие, я стал бы считать истории о монстрах детскими страшилками, если бы не некоторые странности, которые мой пытливый мозг замечал в действиях отца. В целом он был очень либеральным в отношении моего воспитания и крайне редко запрещал что-либо, скорее направлял и деликатно подсказывал, давал мудрые советы. В том числе, он настоятельно рекомендовал избегать, особенно вечерами, темных закоулков и трущоб и не приближаться к катакомбам. Кроме этого, всем в нашем доме было запрещено в темное время суток приглашать войти незнакомых людей, будь это курьер из магазина или новый сосед.

Подобные ограничения объяснились бы отеческой заботой, в них не было ничего необычного. Но кое в чем он всегда проявлял абсолютную непреклонность. Раз в месяц, как я потом сообразил — в ночи полнолуний, мой смелый и сильный отец, уверенный в себе мужчина, запирал с вечера входные двери, и мы проводили время в семейном кругу. Никакая сила не могла выгнать из дома даже его самого.

То же самое происходило и во время отдыха на Лазурном берегу или под Нантером на ферме у друга отца месье Жильбера. Ни о каких купаниях в лунном свете или прогулках под звездами в это время не стоило и мечтать, в эти ночи не разрешалось даже выходить за дверь или открывать окна. Объяснений подобному я не находил, а тема эта была у нас запретной. Хотя, по любым другим вопросам я всегда мог обратиться к отцу, и получить самые исчерпывающие ответы.

После одного из таких полнолуний в газетах появились панические заявления о нападении диких зверей, точнее, волков, на людей в центре Парижа, во что поверить было невозможно и что являлось, скорее, случаем распространения бешенства среди дворовых собак. Весть печальная, несколько человек загрызены насмерть, но не слишком удивительная. В то время я никак не связал это с полнолунием, хотя отец крайне обеспокоился сообщениями. Но не мог же он заранее предвидеть появление этих хищников, — был уверен я тогда.

Не знаю, сколько бы я еще пребывал в сомнениях, но разрешить их неожиданно помог случай. Домашняя библиотека всегда была в моем полном распоряжении, и я нередко находил там отца, который читал или работал с бумагами. Обычно он приветливо кивал, и, если был не слишком занят, мы могли о чем-то поговорить, а потом я шел к книжным стеллажам, а он возвращался к своим занятиям.

Но несколько раз случалось, что я заставал его с толстой довольно потрепанной тетрадью в кожаном переплете с застежками, которую он просматривал или делал в ней записи. Завидев меня, отец захлопывал обложку и, заперев ее на замочки, убирал гроссбух в личный маленький сейф, который, кажется, только для этого и предназначался. И это тоже было очень странно, потому что большой несгораемый шкаф, где хранилась награда его деда, часть маминых драгоценностей, крупные суммы наличности и какие-то документы, отец вовсе не торопился захлопывать у меня перед носом, да и мама имела к нему свободный доступ.

Конечно же, эта тетрадь возбуждала во мне патологические приступы любопытства, которые так и оставались неудовлетворенными довольно долго. Что за страшные секреты могли хранить ее страницы, если это вызывало у отца такую осторожность? Речь не могла идти ни о финансовых вопросах, ни о тайных любовных переписках. Подобные предположения я отмел сразу, продолжая мучиться догадками.

Однажды, когда я вновь направлялся в библиотеку, со стороны столовой раздался громкий крик, а потом отчаянный плач сестренки. Надо сказать, Ноэми, которой на тот момент было лет пять или шесть, вовсе не была капризной, скорее, она сильно ушиблась, будучи довольно непоседливой. Но рядом наверняка находилась мама, да и кухарка где-то поблизости, так что утешить ее нашлось бы кому, поэтому я спокойно продолжил свой путь. Тем не менее, у отца оказалось другое мнение. Заслышав зов обожаемой дочки, он пулей вылетел из кабинета, кажется, даже не заметив меня.

Войдя в библиотеку, я направился к полкам, но взгляд упал на стол, и я заметил оставленную тетрадь. Ту самую, толстую, в темной коже. Обложка была закрыта, но не заперта. Нервно оглянувшись и убедившись, что отец не торопится вернуться, понимая, что не имею права этого делать, я не мог удержаться, и шагнул к столу.

Быстро раскрыв тетрадь, я впился глазами в аккуратные ровные строчки, написанные рукой отца. Это оказалось чем-то вроде дневника или заметок, и первая запись, судя по дате, сделана за несколько лет до моего рождения. Еще раз прислушавшись и взглянув на дверь, я стал читать и не мог остановиться, осознавая, что это отнюдь не книга сказок и не выдумка.

Можно понять, почему отец так старательно прятал ото всех подобные записи. Скорее всего, никакие политические интриги и даже адюльтер не стоил бы и доли тех сведений, которые содержала отцовская хранительница тайн. Речь шла о вампирах, тех самых, историями о которых мы пугали друг друга в детстве.

Написано все это, несомненно, на основе личных наблюдений, словно Гаэтан водил знакомство с мифическими существами. Невероятные скорость, сила, выносливость, орлиное зрение, великолепный слух и обоняние, и это еще не все. Раны, заживающие моментально, никаких болезней, им не страшны ни пули, ни кинжалы, и, если повезет, эти существа могли жить вечно — вот что следовало из записей.

Просто голова шла кругом, мир менялся прямо на глазах. Взахлеб проглатывал я рассуждения о том, как неплохо было обладать хотя бы частью этих способностей, и какие возможности это открывало. Апофеозом стало упоминание и о других существах, вроде проклятых в полнолуние ликантропах и настоящих ворожеях. Будь у меня больше времени, я прочитал бы все записи, но тут послышались торопливые шаги, и я едва успел захлопнуть тетрадь и метнуться в кресло. Схватив первую попавшуюся книгу и раскрыв ее наугад, всеми усилиями создал видимость спокойствия и безмятежности.

Вернувшийся отец быстро прошел к столу и, убедившись, что его странный дневник на месте, с подозрением посмотрел на меня, но ничего не сказал. Как обычно, запер его и убрал в свой сейф. А меня буквально распирало и разрывало на части от новых сведений, и при этом приходилось старательно скрывать эмоции. Бессмысленно пялясь в «Метафизику» Аристотеля на древнегреческом, я всеми силами пытался осознать то, что успел прочитать.

Мысли скакали в голове, стараясь уложиться в новую реальность.Может, в силу возраста, но у меня не возникло ни малейших сомнений в том, что я узнал, ведь отцу я доверял безоговорочно. Больше всего мне хотелось продолжить чтение заветной тетради или обсудить это с ним, но я прекрасно осознавал, что очень маловероятно, что автор еще хоть раз предоставит такую возможность. Но теперь, когда мне удалось получить ценнейшую информацию, я не собирался довольствоваться достигнутым.

Глава 3

На каникулах отец разрешал приходить к нему в контору, стараясь познакомить с основами труда адвоката. Ему нравилось, когда я помогал, например, подшивать документы секретарю — месье Галену. Иногда поручал перепечатать какие-то бумаги, и я быстро освоил машинку «Ремингтон». Я продолжал наблюдать, узнавать и допытываться, не у отца, конечно.

Однажды, когда поздним вечером из его конторы выскользнул очередной странный экземпляр, я проследил за ним, как мне казалось, очень осторожно и незаметно. Надо сказать, это вряд ли сильно помогло, однако человек не таился, похоже, ему было все равно. Увиденное в темном переулке повергло меня в ступор, потом в шок, а следом пришел и ужас. Прижав к стене жертву, клиент отца пил кровь из шеи какого-то мужчины. Несмотря на то, что я мог бы предположить подобное, поверить было просто невозможно, но я всегда доверял своим глазам, и сейчас они меня не обманывали.

Почему в ту ночь я остался жив, до сих пор загадка. Вампир, отбросив мертвое тело, резко обернулся и впился в меня лютым взглядом демонических глаз. Из уголка рта, искривленного хищной улыбкой, стекала струйка крови. Я прирос к месту, по спине прошел ледяной ток, однозначно, это мое последнее мгновение. Но, на удивление, дьявол, сверкнув глазами, просто скрылся за углом. Сколько я приходил в себя, не помню, но, попав домой, лишь сделал вид, что слушаю строгое внушение от волновавшейся матери. Извинившись, закрылся в комнате и в изнеможении рухнул на кровать.

Итак, я убедился сам — среди нас живут вампиры. Кем был тот человек не вызывало сомнений. Лежа без сна в темной комнате, даже не слишком удивлялся, ведь теоретически давно был готов к подобной встрече. Скорее, удивила собственная реакция. Что именно повлияло, не знаю, но я очень быстро разобрался в ситуации — детский мозг легко воспринимает подобные вещи, да и хватило ума и осторожности сохранить наблюдения в секрете и не рассказать о них даже другу. Позже у меня, как и у отца в его дневниках, возникали мысли о возможностях, которыми эти существа обладали и о том, как их можно использовать.

Став студентом, начал помогать отцу более серьезно, чем в подростковые годы, полагая это хорошей практикой на будущее. Хотя он весьма неохотно допускал меня к делам, разве только к полностью легальным. А мне хотелось начать, наконец, зарабатывать деньги. Честолюбие требовало независимости, но он полагал, что в этом нет никакой необходимости, что я должен все силы отдавать учебе, ведь я имел полный доступ к семейному счету, и в финансах не ограничен. Я пользовался полным доверием родителей, это льстило, и до поры меня устраивало.

Я вел интересную, насыщенную студенческую жизнь. Здесь не ставили оценок по поведению, да и вырос давно из детских шалостей. С Лукой виделся гораздо реже, хотя, по-прежнему, считал его лучшим другом. Он, как и я, пошел по стопам своего отца — изучал банковское дело. К тому же, стал довольно серьезным, даже занудным, вступил в партию радикал-социалистов и старался достичь на этом поприще определенного положения. Я тоже был в курсе политической жизни страны, но уже тогда пребывал в уверенности, что настоящие властители Франции — серые кардиналы, это вовсе не те люди, о которых писали ежедневные газеты, а, точнее, и не люди вовсе. И эта партийная «мышиная возня» привлекала мало. Теперь круги общения с Лукой стали во многом разными.

Именно тогда среди однокурсников я встретил еще одного человека, которого скоро смог назвать своим близким другом. Золтан Леговец — сын чешского эмигранта — был веселым, обаятельным и очень активным парнем. Сначала мы сблизились на почве спорта. Гольф и теннис, конкур и бокс, а также фехтование — все, чем увлекалась «золотая молодежь», попадало в сферу наших интересов.

Золтан, хотя и не имел такой предварительной подготовки, старался не отставать, и весьма успешно, надо сказать. Достаток его семьи был значительно скромнее, но я никогда не выбирал друзей по толщине кошелька. Месье Леговец-старший владел несколькими авторемонтными мастерскими. Чтобы обеспечить свои финансовые потребности, не обременяя отца, Золтан подрабатывал в одной из них, хотя в перспективе видел себя тоже на юридическом поприще.

В мастерской я провел вместе с другом немало свободных часов. Можно сказать, это стало едва ли не самым любимым местом времяпрепровождения, а также источником новых знаний и умений, чем я никогда не пренебрегал, считая, что лишним багажом никакое образование не станет. Завораживающе красивые и глянцевые снаружи, с открытым капотом автомобили буквально приводили в экстаз, открывая секреты механического чуда. Тогда же я полюбил все, что попадало в разряд технических новинок, а также научился в них разбираться.

У Золтана был свой автомобиль — «Малышка Пежо», самостоятельно восстановленный из полумертвой рухляди после аварии, но предмет личной гордости. На нем с помощью друга я приобрел первые навыки вождения, все сильнее влюбляясь в железных коней, уверенный, что вскоре они заполонят городские дороги, вытеснив транспорт на конной тяге.

Не стало неожиданностью, что мои друзья не слишком понравились друг другу. Лука всегда свысока поглядывал на тех, кого считал ниже по происхождению или материальному положению, презрительно относился к физическому труду. В свою очередь, Золтан называл его заносчивым болваном, снобом и ханжой. Не вставая ни на чью сторону, я оставил каждого при своем мнении. С Лукой меня связывала давняя дружба, проверенная годами, а с Золтаном несравнимо более общие интересы и увлечения, не говоря о жизненных принципах.

Однако, в отличие от нового друга, я почти целиком находился на иждивении родителей, и, разумеется, не мог ощущать себя мужчиной в полной мере.

Франция уверенно занимала второе место в мире в автомобилестроении, уступив лишь США. Технический прогресс продолжал победное шествие по стране. Отец, поддавшись моде, позволил себе такую новинку — роскошный Рено 1907 года выпуска.

Конечно, он разрешал пользоваться машиной, тем более, что сам предпочитал передвигаться по старинке в экипаже. Уверен, если бы попросил, отец и мне купил бы автомобиль, или просто отдал этот в безраздельное пользование. Но упрямая гордость не позволяла выразить свое желание.

Начало двадцатого столетия характеризовалось не только скачком в развитии техники, но и расширением использования средств связи. Телеграфные и телефонные провода все сильнее опутывали планету, а гениальное изобретение беспроводных радиопередатчиков позволяло общаться едва ли не с любой точкой земного шара.

Падкий на все новое и удивительное, несомненно несущее огромную пользу человечеству, я не мог обойти вниманием и эту сторону прогресса. Наверняка, на все, что хотел познать пытливый мозг, неуемное любопытство и природная любознательность, не хватило бы времени, а довольствоваться поверхностными крохами было не в моих принципах. Но жизнь услужливо подкидывала возможности, которые я старался не упускать.

Военный закон Франции гласил: «Каждый француз является солдатом и несёт обязанность защищать нацию». Для отца боевая слава предков и слова закона были наполнены особым смыслом. Тогда как мне, человеку мирного времени, в отличие от императора Наполеона, не мешали спать лавры Александра Македонского.

В старших классах лицея, как и большинство одноклассников, я занимался в школьном батальоне по программе начальной военной подготовки, но причиной этого являлась отнюдь не нацеленность на дальнейшую карьеру, а скорее мальчишеская любовь к оружию, желание помериться силами, дух соревнования и, конечно же, одобрение отца.

Однако в Университете подготовка к службе студентов старшекурсников являлась уже общеобязательной, вне зависимости от выбранной профессии. А по окончании пятого курса, сдав положенные экзамены по избранной военной специальности, вслед за дипломом бакалавра мы получали и лейтенантские эполеты.

Являясь человеком практичным и дальновидным, в качестве специализации, несмотря на возможность выбора более героических и почетных войск, я предпочел стать офицером связи. О выборе своем, разумеется, не пожалел, приобретя желаемые знания о принципах работы устройств радиосвязи, шифровальном деле, азбуке Морзе и многом другом, что в будущем неоднократно пригодилось.

Тогда в моей жизни и женщины стали играть существенную роль, все же у студента возможностей для этого больше.Ну, а личные качества и внешние данные лучше некуда располагали к роли разбивателя дамских сердец, чем я и не гнушался пользоваться в своих интересах. Имея отличную наследственность, безупречные манеры, ум и блестящее воспитание, происхождение и харизму, я прекрасно понимал, что обладаю для женщин особым магнетизмом и притягательностью, самоуверенно считая это личной заслугой. Не раз приходилось слышать от своих пассий, что они покорены моим взглядом или заворожены голосом. Они даже не догадывались, что это всего лишь ловушки умелого охотника.

Не секрет, что среди французских девиц того времени, были как скромные строгие девушки, которые видели себя с мужчиной только в браке, и смутно представлявшие интимную сторону жизни, так и веселые, порой, довольно легкомысленные особы, охотно проводившие время с молодым красавцем-студентом. С целомудренными девушками я предпочитал не иметь отношений, с уважением относясь к их принципам и жизненной позиции, ведь именно из них впоследствии получались самые лучшие и преданные жены и матери.

К этой же категории я относил, естественно, и Ноэми. Подрастая, она становилась милой очаровательной девушкой, похожей на маму. Молодые люди все чаще начинали поглядывать на нее. А у меня все чаще чесались кулаки, так как не видел среди них достойного. Себя же считал не готовым к браку и не видел пока в этом особой необходимости. Молодость слишком весела и приятна, чтобы ограничиваться одной единственной, пусть и любимой, да еще и учился, поэтому гораздо больше времени уделял второй категории девушек.

В начале четвертого курса Лука пригласил меня на веселую студенческую вечеринку, которую он организовал, воспользовавшись тем, что мадам и месье Дюкре проводили бархатный сезон на курорте, а, значит, особняк отца-банкира оказался в его распоряжении. Как обычно, было много вина, шампанского, закусок из ресторана, шумная раскованная молодежь.

К удивлению, первым делом друг познакомил меня с Бернадетт — симпатичной кудрявой брюнеткой, с большими зелеными глазами. Лука не был избалован вниманием девушек. Будучи взрослым парнем, он оставался довольно невзрачным. Впрочем, как мне казалось, он не сильно нуждался в женщинах: обычно политика интересовала его куда больше. Но в этот раз он видно не остался равнодушен к женским чарам Бернадетт. К тому же, не покидало ощущение, что вечеринка была затеяна с целью выгодно продемонстрировать свою подругу.

Однако, девица, как и многие представительницы женского пола, одурманенные обретенной свободой нравов и разрушением прежних устоев, похоже, вовсе не считала обязанностью хранить ему верность. Буквально с первых минут знакомства она откровенно пожирала меня глазами, неумело делая недвусмысленные намеки. Если барышня так фривольно настроена, что могло помешать в том же плане мне?Но, с другой стороны, мало ли, какие у Луки на нее виды, не хотелось бы случайно перейти дорогу другу, поэтому я предпочел поинтересоваться:

— Похоже, Бернадетт тебя зацепила основательно. Уж не подумываешь ли остепениться?

— Ну, что ты, Джори, — фыркнул тот. — О чем ты? Ничего серьезного.Разве на таких женятся? По крайней мере, не в нашем круге. Ты же понимаешь, что мне, как политическому деятелю, нужна супруга с безупречной репутацией.

— Так ты не будешь против поделиться этим лакомым кусочком с голодным товарищем? — счел необходимым уточнить. — Тем более, кажется, девица не станет возражать.

Буквально на секунду взгляд Луки окаменел, но как будущий, наверняка, превосходный политик, он вполне успешно справился с эмоциями и даже криво ухмыльнулся.

— Если тебе нужна именно она, а из остальных не находишь подходящую, что же — бери. Разве может радушный хозяин отказать гостю? Тем более, лучшему другу, — сквозь зубы процедил он. — Сможешь уговорить — она твоя.

Наверное, стоило тогда остановиться. Но я упорно не желал замечать, что второй раз наступаю на те же грабли, к тому же, неосознанно хотелось показать свое превосходство. Глупость молодости, но что поделать? В общем-то, и уговаривать никого не пришлось. Когда алкоголь расслабил ее, очевидно, и без того не самые прочные моральные устои, поняв друг друга с одного взгляда, мы уединились с Бернадетт в дальней комнате особняка и неплохо провели время, кувыркаясь на плюшевом диване.

Лука тогда не сказал ни слова, даже не подал виду, что его это как-то задело или возмутило. А я с высоты своей гордыни вообще внимания решил не обращать на то, что, мог совершить большую ошибку. Мы продолжили возлияния и танцы под граммофон и разъехались лишь под утро. Позже я встречался с Бернадетт еще некоторое время, не ставя уже в известность друга, но вскоре она пожаловалась, что Лука дал ей отставку, и стала проявлять ко мне более глубокий интерес, начав намекать на серьезные отношения. Естественно, как и друг, я не собирался связывать судьбу с легкомысленной девицей. И когда она начала проявлять настойчивость, предпочел тут же расстаться. Подобных случаев в те веселые годы было немало, и я, наверное, и не вспомнил бы никогда о Бернадетт, если бы спустя несколько лет мне не напомнили эту историю.       

Глава 4

Однажды мне довелось познакомиться с девицей, которая оставила немалый след в моей жизни. Я оканчивал последний курс бакалавриата, одновременно получая второе высшее образование, на этот раз естественное, став изучать химию и физику, когда на одной из шумных студенческих вечеринок мои друзья познакомили меня с Флор Серайз Бронье.

Она оказалась яркой восемнадцатилетней девушкой — стройной, белокурой, с пышными формами и очень высокой самооценкой. Не скажу, что она обладала большим интеллектом — моя сестренка-подросток в свои пятнадцать была гораздо умнее и образованнее. Скорее, Флор отличалась женской хитростью и житейской хваткой, но мужчин она очень даже привлекала благодаря щедрости природы, одарившей ее всеми самыми привлекательными для мужчин достоинствами. Попался в ее сети и я. Надо сказать, страстные женщины всегда были моей слабостью, а тут я совсем голову потерял.

До постели мы с ней дошли очень быстро, и именно в этой сфере и проявилась глубина ее познаний и талантов. И кто только обучил ее всему? Даже считая себя более чем искушенным в этом плане, я и то был немало удивлен. В интиме она позволяла себе и партнеру все, любые формы, никаких ограничений, кроме традиционного, и была весьма неутомима и изобретательна.

Обычная половая близость у нее была под запретом, как она объяснила, чтобы у будущего мужа претензий не было. Это меня немного коробило: неужели для кого-то из мужчин будет иметь значение только то, что она умудрилась сохранить девственность, а то, что его жена перебывала в постели со многими другими, то, что все остальное она успешно практиковала — ничего не значит? Но в то же время меня это и порядком интриговало и заводило: всегда хочется именно того, что запрещают.

Особенно веселой и доступной она становилась, если получала подарки, в первую очередь — драгоценности. После примерки очередного колечка или броши она просто взрывалась фонтаном безумных идей, которые тут же на практике и осуществляла. И я все глубже и глубже увязал в ней. Чтобы не просить у отца большие суммы денег, хотя он бы мне и не отказал, я старался больше работать. В постоянной погоне за заработком я ввязался в несколько сомнительных и незаконных предприятий, однажды весьма неудачно, после чего имел серьезные проблемы.

В тот раз из жандармерии меня вытащил отец, использовав свое влияние и связи, разрешив инцидент внушительным штрафом. После чего у нас состоялся первый серьезный разговор, в котором он настоятельно советовал мне взяться за ум и перестать растрачивать свою жизнь и молодость на бесполезные прожекты, заняться настоящим делом. Вняв голосу разума, я на некоторое время последовал его совету, что сразу же отразилось на моем финансовом состоянии и на настроении капризной девицы, требующей постоянных вложений.

Вот тогда-то Флор и сообщила, что, нам придется скоро расстаться, так как она собирается замуж. Родители нашли ей пятидесятитрехлетнего жениха — толстого и лысого, как коленка. Известие это меня очень расстроило: я уже основательно успел в ней увязнуть, а задетое самолюбие не давало покоя. Я не мог никак смириться, что на этот раз отставным окажусь я сам, что она явно не теряет от меня голову, как большинство любовниц до нее.

Неужели этот старикашка может нравиться ей больше, чем я? Я готов был сам сделать ей предложение, чтобы спасти от этого мезальянса. Но, как оказалось, она совсем не огорчена. Пусть жених не первой свежести, зато имеет дворянский титул, и, что еще важнее, солидный капитал, а это позволит ей иметь доступ в высший свет, и вести соответствующий образ жизни, к чему она и ее родители очень стремились.

— Так что извини, Джори, ты, конечно, красавчик, но для замужества мне не подойдешь, — как будто ледяным душем окатила меня Флор, ничуть не скрывая своего довольства.

— А как же любовь? Как же чувства? Как же все, что между нами было? — не мог просто так смириться я.

— Да брось, Джори, не будь наивным, для семейной жизни это совсем не главное! Возможно, мы продолжим встречаться позже. Старый муж — не поводок, — и она довольно захихикала.

Странно. В своей семье я наблюдал совсем другое. Мои родители, чей семейный стаж составлял более тридцати лет, по-прежнему смотрели друг на друга с обожанием. И я был уверен, что так и должно быть.

— Впрочем, — добавила она, — если бы у тебя были приличные финансовые возможности, твой вариант можно было бы рассмотреть, так как с деньгами любое положение в обществе можно купить.

Еще лучше! Мама вышла замуж за отца, когда он был беден, и ни разу еще не пожалела о своем решении. Конечно, Гаэтан пошел на многое, чтобы добиться материального благополучия для семьи, но, уверен, если бы у него ничего не получилось, мама никогда бы не оставила его. А меня, значит, как вариант рассматривать будут только в финансовом плане?

Уязвленное таким резким отказом самолюбие требовало немедленных действий.Я знал, что доказать наследный титул мне не составит труда, ведь все документы хранились у отца. Более того, он мечтал, что когда я выучусь и начну строить свою карьеру, то моя фамилия вновь станет звучать как Д’Ансело. Но неужели только это способно растопить сердце высокомерной красотки? Гложимый раздражением и обидой, я признавался сам себе, что так просто не отступлюсь.

Благо, учеба закончилась. С огромной гордостью сияющие родители поздравляли меня с получением диплома бакалавра и медалью Сорбонны, врученной как одному из лучших выпускников. Больше, на мой взгляд, у отца не было отговорки о моей необходимости все силы отдавать получению образования. И тогда я довольно настойчиво попросил разрешения работать с ним на постоянной основе, потому что мне нужны были деньги. Экзамены за магистратуру я вообще собирался сдать экстерном. Так поступали многие, хотя большинство выпускников просто ограничивались пятью годами обучения.

Гаэтан, пожалуй, впервые в жизни категорически мне отказал. Он сказал, что готов помогать мне финансово сколько будет необходимо, но я должен очно получить диплом магистра, а потом буду заниматься только честной работой, а не пойду по его пути. Это привело к тому, что мы первый раз в жизни серьезно поссорились. В пылу спора было сказано много лишних слов. Каждый стоял на своем, и отец в сердцах заявил, что в его доме все должны жить по его правилам. Темперамент у нас обоих был чисто французский, горячий. Закончилось это тем, что я ушел, хлопнув дверью и решив начать жизнь с нуля.

Надо сказать, несмотря ни на какие обиды, семья тогда вовсе не отвернулась от меня. Вскоре после моего ухода, несомненно, по просьбе отца, мама пришла и попросила, чтобы вне родительского дома, я продолжал следовать правилам Гаэтана. В первую очередь это касалось особой осторожности в полнолуние и незнакомцев в темное время суток. Понимая, что эти опасения возникли не на пустом месте и, не желая доставлять родителям лишних волнений, я дал маме самое твердое обещание. Уверен, моего слова оказалось вполне достаточно, ведь никто не мог упрекнуть меня в бесчестии. Несомненно, что и в материальной поддержке мне бы не отказали, но я должен был доказать всем, в том числе самому себе, что я тоже чего-то стою.

Как ни странно, именно этот — самый первый этап самостоятельной жизни — дался достаточно легко. Состоятельные приятели без проблем ссудили мне определенную сумму под честное слово. На первое время я снял небольшую квартиру и открыл при ней же юридический кабинет. Предпочитая учиться на чужих ошибках, я не собирался годами перебиваться мелкими заработками, прежде чем на себе осознаю, что большие капиталы обычно сколачиваются не самыми законными методами. Не позволил мне отец работать с ним, значит, я пойду по этому пути один. Но ведь не опубликуешь же объявление в газете и не напишешь на рекламной вывеске: «Оказываю незаконные услуги представителям криминальных структур». Поэтому в самом начале я не пренебрегал ничем, тем более, что времени у меня было больше, чем заказов.

Первые клиенты нашлись достаточно быстро. Способностей и знаний мне вполне хватало, маловато было лишь опыта, чтобы я мог составлять конкуренцию своему отцу. Конечно же, я мог только мечтать, чтобы переманить к себе его постоянных клиентов, переметнулась лишь мелкая сошка. Не имея ни громкого имени, ни рекомендаций, я мог соблазнить некоторых лишь демпинговыми ценами, но понимал, что это совершенно бесперспективный путь. Того багажа знаний, которым я обладал, и моих талантов вполне хватало, чтобы успешно вести и выигрывать не слишком громкие и сложные дела, а вырученных средств на то, чтобы рассчитываться с долгами и скромно содержать себя.

Но это практически и был тот путь, который предлагал Гаэтан. А мне очень хотелось всего и сразу. Упорства и наглости мне было не занимать: я часто бросался в опасные и рискованные авантюры, но природная изворотливость и проницательность до поры до времени помогали с блеском выходить сухим из воды. Но все же я прекрасно понимал, что для реального прорыва в этой сфере, чтобы оттеснить конкурентов, необходимо завоевать имя в узких, но влиятельных криминальных кругах. И вот однажды подобная возможность мне подвернулась.

Глава 5

Формально — дело двух конкурентов-бизнесменов, а фактически — война полууголовных монополистов, активно делящих сферу влияния. Более того, одного из них — господина Муцио, итальянского мафиози — защищал недавно заявивший о себе довольно громко адвокат Модаус Гринберг. Отнюдь не начинающий, прежде он подвизался на юридическом поприще где-то в провинции, кажется, в Льеже, поэтому раньше я о нем не слышал.

Однако, его восхождение на юридический Олимп столицы оказалось весьма впечатляющим. Несколько совершенно безнадежных, казалось бы, дел, которые он с блеском выиграл, и ни одного проигрыша произвели соответствующий эффект. Но, с другой стороны, это еще ни о чем не говорило: какой-то провинциал вообразил себя великим адвокатом, хотя, возможно, свою роль сыграло обычное везение или ошибки плохо подготовившейся второй стороны, слишком уверенной в победе. А, может быть, все дело в обычном подкупе. Возможно, это было слишком самоуверенно, но я не считал его непреодолимым препятствием. И уж если он смог, неужели я с моими талантами не смогу обойти этого выскочку?

Мой внутренний голос ясно подсказывал, что это и есть та самая редкая возможность проявить себя и завоевать авторитет, а упускать возможности я не привык. Теперь возникла необходимость заручиться доверием соперника господина Муцио — нашего соотечественника месье Лавассера. Представлять его интересы взялся молодой юрист его же фирмы — Фабрис Дефоссе, работавший на постоянной основе. На мой взгляд, шансы Лавассера смотрелись более выигрышно, несмотря на то, что многие отдавали пальму первенства «зарвавшемуся» Гринбергу. Что же, тем ярче выглядела бы моя победа.

Я постарался осторожно прощупать этого Дефоссе, чтобы он уступил это дело мне, но он оказался крепким орешком или, как я, увидел свои перспективы. Я пытался использовать все, что мог, но ни деньги, ни посулы, ни уговоры, ни давление не принесли результатов. Более того, он еще попробовал свысока учить меня, как мальчишку: мол, так дела в юриспруденции не делаются.

Это меня только разозлило. Я же видел: вот оно, мое блестящее будущее, а какой-то мелкий клерк стоит на пути. Однако я был не из тех, кто пасовал перед препятствиями. Чем сильнее оказывалось сопротивление, тем больше мне хотелось его преодолеть. Слишком много все это значило, и я готов был поставить на карту все, а если будет нужно, то и по головам пойти.

Что же, «так дела не делаются», считал Фабрис, значит, сделаются иначе, но я не уступлю. Я предпочел бы договориться по-хорошему, но он не оставил других возможностей, поэтому я почти не испытывал сомнений, принимая некрасивое решение. В данном случае, уверял я себя, цель оправдывала средства. Впрочем, вступая на этот путь, я предполагал, что он выстлан не розами, и что нередко придется закрывать глаза на дурные запахи, но результат того стоит.

Одному из главарей местной шпаны мне довелось оказать несколько услуг, так что он без возражений организовал ограбление самоуверенного Фабриса, когда тот возвращался домой. Я не имел права рисковать жизнью и свободой, а, тем более, репутацией отца, поэтому наемникам были даны конкретные указания, дабы избежать возможности опознания нападавших. Нанеся сзади несколько ударов арматурой, они взяли у потерявшего сознание юриста в качестве вознаграждения кошелек и дорогие часы. В результате, несговорчивый конкурент оказался на больничной койке с переломом ноги и сотрясением мозга. Узнав о результате, я ощутил укол совести, ведь я еще не привык так легко расталкивать всех локтями. Однако, сам себе я сказал, что давал ему шанс уступить по-хорошему, да еще и остаться с прибылью. А теперь, когда дело сделано, чего зря сожалеть и предаваться самобичеванию, ведь и речи не могло идти о том, чтобы остановиться на полпути — в этом у меня сомнений никаких не осталось.

Соперник устранен, но как убедить Лавассера, что лучшей заменой Дефоссе послужу именно я, а не кто-нибудь более опытный? А об этом я подумал, используя другие свои таланты, и позаботился заранее, задолго до того, как стал устранять Фабриса. Я уже тогда понял, как много значит информация, в том числе и приватная, и постарался хорошенько все разузнать о будущем доверителе, его сильных и слабых сторонах.

Женат Лавассёр — мужчина вполне зрелый и солидной комплекции — оказался на очаровательной Юлалии. Дама средних лет, интересной внешности, ухоженная, великолепно сохранившаяся и прекрасно выглядящая, несмотря на рождение троих детей, была весьма опытной и умной особой. Фактически, успехом в бизнесе, супруг оказался полностью обязан именно ей — её советам, влиянию и связям. Женщина с очень сильным характером, она держала Лавассера в узде, и он буквально смотрел ей в рот, доверяя полностью и без малейших сомнений, и был искренне к ней привязан. Вот ее-то мне и предстояло «обратить в свою веру».

Насколько я сумел разузнать, с ее стороны это, скорее, брак по рассудку, едва ли она так сильно влюблена в своего немолодого и не слишком привлекательного муженька. Но ее, очевидно, вполне устраивало такое положение, потому что, ни одного пятнышка на ее репутации, ни одной порочащей связи мне обнаружить не удалось. О чем это говорило? О ее осторожности? О фригидности? О большой порядочности и любви к супругу? Последнее маловероятно, но тоже нельзя исключать. В любом случае, задача не самая простая. Но на ниве обольщения я чувствовал себя куда увереннее, чем на юридической, и не сомневался в успехе.

Организовать «случайную» встречу в театре, получить приглашение на ужин –дело техники, а дальше мне все больше пришлось включать способности, импровизировать и полагаться на интуицию. Мне вовсе ни к чему было компрометировать Юлалию, напротив — необходимо максимально заручиться ее доверием и поддержкой. Несмотря на то, что я уловил в ее взгляде скрытую неудовлетворенность и завуалированный внешним благополучием и довольством сексуальный голод, я не стал торопиться тащить ее в постель. Конечно, это имело бы эффект, но могло бы насторожить умную женщину, когда потребовалась бы ее протекция. Интересы семейного бизнеса, насколько я видел, значили для нее очень много.

Мне нужно было стать ее советчиком, другом и лишь потом любовником. Впрочем, мне особо не приходилось кривить душой, выражая восхищение умом и внешностью мадам, и постепенно она действительно стала во мне нуждаться. Когда, в конце концов, дело дошло до постели, все произошло как бы естественно и само собой, словно и не я добивался этого, а, скорее, она сама решилась на адюльтер и склонила к этому меня. Конечно же, я особенно постарался, давая Юлалии возможность почувствовать себя по-настоящему желанной и прекрасной женщиной. Думаю, за свои двадцать супружеских лет, ей не приходилось испытывать такой искрометной страсти.

Преисполненная благодарности и влюбленная, она жаждала сделать для меня хоть что-то в ответ, предлагала протекции, но я с видом оскорбленного достоинства все отвергал, чем еще больше уверил ее в бескорыстности своих намерений и благородстве. Никто из нас не был заинтересован в разрушении ее брака, поэтому действовали мы очень осторожно и аккуратно, так, что мужу и в голову не могло прийти, что за его спиной происходит. Для него я стал одним из нужных людей, которых умела находить его благоверная.

Отношения с мадам на этом этапе меня вполне устраивали. Она не была моей любовницей в том смысле, как это происходило с молоденькими легкомысленными девицами. Скорее, я позволял ей любить себя, при этом она ничуть не мешала вести мне светскую жизнь и встречаться еще с теми, с кем я считал нужным. Ведь она прекрасно понимала, что для наших отношений это являлось лучшим прикрытием. А если и ревновала, у нее, хватало ума никак это не демонстрировать, дабы не потерять меня.

Поэтому, когда с месье Дефоссе произошел несчастный случай, и он оказался надолго прикованным к больничной койке, Юлалия обратилась ко мне за советом, кого из рекомендованных им адвокатов я бы посоветовал ей пригласить на замену. Но у каждого из них я нашел массу деловых недостатков, непроизвольно порождая мнение о моей высокой компетенции, буквально вынудив ее упрашивать меня попробовать взяться за это дело. Когда же я высказался, что, может быть, стоит предоставить решение этого вопроса ее супругу, она только улыбнулась, попросив меня со своей стороны не отказывать ему.

Уж не знаю, какими методами действовала мадам, а, может быть, достаточным оказалось одного ее слова, но на следующий день месье Лавассер посетил мой юридический кабинет и постарался уговорить выступить его доверенным лицом. Я, не выражая ни малейшей радости, для вида даже поторговался из-за гонорара, кстати, вполне приличного, и, в итоге, дал свое согласие.

Настала пора тщательно готовиться к бою. Времени до назначенных слушаний оставалось совсем немного, а я имел лишь поверхностное представление о тяжбе. Пришлось на несколько дней забыть обо всем. Я не появлялся в Университете, не вспоминал о развлечениях, урезал до минимума сон, с головой погрузившись в бумаги. К первому слушанию, как мне казалось, я подошел вполне подготовленным. На мой взгляд, все говорило в нашу пользу. И вот пришло время показать, чего я все-таки стою.

Судебные прения тянулись довольно долго, ничто не предсказывало серьезных осложнений. Надо отдать должное этому Гринбергу, язык у него оказался великолепно отточенным, и он мастерски владел вниманием аудитории. Тем не менее, мои аргументы оказались весомее, и, как я был уверен, весы Фемиды с каждым днем все сильнее склонялись в пользу моего доверителя. Я уже мысленно представлял, как отпраздную победу. Первоначально, конечно, вместе с месье Лавассером, потом с мадам, отдав ей должное. Ну, а потом можно уже замахнуться и на рыбу покрупнее, благо, начало положено.

Однако, как ни готовился я пожинать лавры победителя, в финальный день судебного заседания судьба решила сыграть со мной злую шутку. Конечно, по прошествии лет, я смог на все это посмотреть иначе. Скорее, это можно было назвать подарком судьбы. Ведь все серьезные препятствия, которые она передо мной ставила, не ломали меня, а закаляли, заставляли брать более крутые вершины, расти над собой, и, наконец, сделали меня тем, кем я сейчас стал. Но все это пришло потом, а тогда, одетый в новенький костюм, готовый к минуте славы, я говорил с трибуны заключительную речь. Однако, когда уверенный в победе, усаживаясь на место, я столкнулся взглядом с Гринбергом, сердце почему-то екнуло. Уж больно снисходительно-насмешливо он на меня посмотрел, а ведь именно он, как никто другой, должен уже посыпать голову пеплом.

Его финальное слово стало для меня не просто неожиданностью. Это было откровение. Все казавшиеся нерушимыми доводы он просто смешал с землей. Складывалось впечатление, что в предыдущие дни прений хитрый еврей просто играл со мной в кошки-мышки, позволяя наивно на что-то надеяться.

Он просто уничтожил меня, буквально раздавил. Великолепно владея всеми тонкостями Кодекса Наполеона, как до сих пор неофициально назывался Гражданский кодекс Франции, а также всеми другими постановлениями, законами и подзаконными актами, он буквально не оставил мне ни малейшей возможности. Чувствовал я себя так, словно меня, как попавшегося воришку, на глазах гогочущей толпы прилюдно высекли на базарной площади. Еще до вынесения судом окончательного вердикта, я прекрасно видел, что у меня не осталось ни одного шанса. Только врожденная гордость и самолюбие не позволили мне с позором бежать из зала до окончания заседания.

Конечно, приговор оказался полностью в пользу итальянца Муцио, мы проиграли. Возникло страшное желание немедленно напиться, лишь бы хоть как-то, пусть на время, забыть о своем позоре. Но мне еще пришлось выдержать сочувственные слова Юлалии, которая винила лишь себя, что уговорила меня за это взяться. Месье Лавассер также обошелся без упреков. Он даже предположил, что нашим соперникам удалось купить судью, но я-то прекрасно понимал, что их победа заслуженная. Поэтому, когда он предложил мне подать апелляцию, я, собрав остатки ума и мужества, посоветовал ему обратиться к одному из моих более опытных коллег, однако честно предупредил, что не вижу в этом смысла. Добил меня в итоге сам Гринберг, встретив в коридоре. Придержав за руку, когда я хотел проскочить мимо, он снисходительно произнес:

— Молодой человек, адвокатура — это, явно, не Ваша стезя. Если уж Вам так жаль средств, затраченных на образование, станьте нотариусом, что ли, или в полицию можно пойти служить.

До сих пор горжусь, что я смог сдержаться в тот момент, лишь коротко бросил ему:

— Оставьте Ваши советы, месье Гринберг, для Ваших клиентов, я в них не нуждаюсь, — и, высоко подняв голову, пошел дальше.

«Это конец всему, просто полный провал», — билось в моей голове.

Ко всему прочему, я не сомневался, что завтра же отец об этом узнает. Помимо того, что он следил за судебной практикой, уж громкое дело, которое вел его сын, наверняка не пропустит. А я-то еще представлял, с какой гордостью этот упрямец прочитает о первом серьезном успехе своего отпрыска.

Никогда еще мое самомнение не получало подобного удара. Я с детских лет привык быть лидером почти во всем. А уж если серьезно за что-то брался, то успех просто был обеспечен. А теперь хоть из Парижа беги после такого позора. Может, и сбежал бы, да кто гарантирует, что на новом месте не подстерегут новые удары судьбы. И что, каждый раз бежать дальше? А вот напиться, как я мечтал, это крайне необходимо.Но идти сейчас в кабак не стоит, еще встречу кого-нибудь из знакомых, а насмешки, сочувствие или даже желание поддержать и отвлечь сейчас — это как рану расковыривать.

Глава 6

Стояла поздняя осень, пасмурная, зябкая и неуютная. Мощеные тротуары покрылись лужами, и модные штиблеты быстро промокли. С неба вместе с мелким дождем срывались хлопья мокрого снега, заставив раскрыть зонт. Настроение как раз соответствовало погоде.

Взяв в ближайшем винном магазине пару бутылок коньяка, я поймал извозчика и поехал к себе на квартиру. Это был первый раз в жизни, когда я вот так вот решил с горя в одиночестве напиться. Что же, все когда-то случается, повод, на мой взгляд, более чем подходящий. И еще я впервые буквально упивался жалостью к самому себе. Чувство абсолютно новое и крайне неприятное. Если в будущем меня ждут такие же результаты, я не то что в нотариусы подамся, а сопьюсь, опущусь, словно вон тот клошар, который расположился на матрасе прямо в подворотне напротив моих окон.

Приняв горячий душ и переодевшись, мрачно глядя на мир вокруг и на собственное будущее, усевшись в рабочее кресло, я плеснул янтарную жидкость в широкий бокал и выпил одним глотком, чувствуя, как по жилам растекается приятное тепло. Израненная гордость никак не успокаивалась. Я не привык терпеть поражения, я попросту не умел этого делать и не желал учиться. Но и жить с подобным унижением было невозможно. Внутри все бурлило и кипело, и я не представлял, как мне дальше быть.

Я снова наполнил бокал, согревая его в ладони, пытаясь взять себя в руки, расслабиться, неторопливо смакуя и наслаждаясь ароматом благородного напитка. Ничего не получалось. Вновь и вновь я возвращался к событиям сегодняшнего дня, буквально испытывая физическую боль от произошедшего. Что же все-таки случилось? Почему такой провал? В чем я ошибся, что сделал не так? Ведь я был уверен, что отлично подготовился. Как ни хотелось мне поскорее все забыть, триумфальная речь Гринберга упорно и почти дословно крутилась в голове, словно вырезанная на извилинах мозга, как звуковые дорожки на грампластинке.

Проклиная свою отличную память, поняв, что так просто от этого не избавиться, поскольку я сейчас был один, отбросив стыд и другие эмоции, я позволил себе еще раз тщательнейшим образом обдумать все доводы и аргументы ушлого еврея. Выпив еще бокал, я понял, что в голове лишь прояснилось, и, сам еще не понимая зачем, приступил к тщательному анализу. Если в зале суда все доводы оппонента выглядели безупречными, то после неторопливого и методичного мысленного разбора я вдруг осознал, что некоторые факты, которые смотрелись бесспорными, следовало бы тщательно перепроверить, но на это потребуется время, причем значительно больше, чем отведено на обжалование. Возможно, нам удалось бы протянуть, откладывая заседание — для этого существовали несложные уловки, — но я должен найти хотя бы формальную причину для подачи апелляции.

А вот тут-то к Гринбергу придраться оказалось сложнее всего. Видимо, и другие его победы происходили без дальнейших обжалований, потому что он оказывался особенно силен в соблюдении формальностей. Однако я был бы не я, если бы так просто смирился.Вновь и вновь пропуская через себя каждое слово, вдруг я почувствовал, как меня что-то едва заметно царапнуло. Крошечная зацепка, которая, скорее всего, ни к чему не приведет, но все же я не мог не отметить ее. Возможно, пустяк, но это было что-то, и звоночек в моей голове упорно трезвонил.

Теперь мне крайне необходимо было с кем-то посоветоваться, причем срочно, или хотя бы просто заставить себя выслушать и услышать со стороны, как это прозвучит. Наверное, лучше, чем отец, едва ли я нашел бы советчика, но именно сейчас, даже реши я помириться, после моего позора я никак не смог бы к нему обратиться, легче было сквозь землю провалиться. Пожалуй, только два человека могли бы сейчас понять меня именно так, как это необходимо — Золтан или Лука. Уже вечер, и мы ни о чем не договаривались, но на то ведь они и друзья, чтобы прийти на помощь хоть среди ночи. Наверное, мой однокурсник оказался бы сейчас особенно полезен, ведь для него юриспруденция не пустой звук, да вообще он парень очень умный, но так уж получилось, что его не было в эти дни в городе.

В то время, когда я увлекся Флор, в семье друга произошло несчастье — у отца случился апоплексический удар, после чего оказалась частично парализована вся правая половина тела. Помимо того, что пришлось воспользоваться услугами сиделки, все дела месье Леговца-старшего пришлось принять на себя Золтану. Забыв о юридических планах, он с головой погрузился в проблемы автомастерских, причем с большой пользой для бизнеса.

Надо сказать, он прекрасно почувствовал современные веяния и рост потребности парижан в новых автомобилях, а не только в их ремонте. Так что как раз именно сейчас Золтан находился в деловой поездке то ли в Италии, то ли в Германии, и был для меня недосягаем.

Значит, обращусь к Луке. Тот хоть и не слишком сведущ в законах, зато соображает отлично и уж подсказать или опровергнуть мои мысли вполне сможет. Поскольку телефон в моем съемном жилье еще не был проведен, придется добираться два квартала до того места, где недавно установили телефонную будку с таксофоном. Быстрее взять извозчика и доехать до друга самому. С грустью убедившись, что штиблеты еще не высохли, я обул другую пару. Вспомнив, что творится на улице, натянул еще гамаши и обул галоши. Тщательно экипировавшись, я отправился ловить пролетку, мечтая о том, что как только встану на ноги, сразу же приобрету автомобиль.

Как назло, в такую погоду все извозчики будто попрятались, за что их и судить-то было грех. Но меня уже ничего не могло остановить. Почти на половине дороги я поймал повозку и вскоре уже дергал колокольчик в особняке Дюкре. Горничная, распахнувшая дверь, к моему великому огорчению сообщила, что молодого месье нет дома. На вопрос, не знает ли она, где я могу его отыскать, горничная, знавшая меня много лет, тихонько шепнула, что у Луки сегодня свидание, возможно, с будущей невестой.

Похоже, и второй друг сегодня мне ничем не поможет. Вот дьявол, что же делать-то? Что же за полоса невезения? Хорошо, хоть пролетку не отпустил. Пришлось возвращаться обратно. Но мне непременно нужно было найти подходящего слушателя. Я бы использовал для этой цели даже извозчика, но он оказался довольно глуховат, к тому же, едва ли отличался сообразительностью.

Распираемый от невысказанного, я спрыгнул со ступеньки повозки недалеко от дома, когда услышал, как клошар в соседней подворотне недовольно заворчал:

— Почему так несправедливо устроен мир? Те, кто могут спокойно сидеть дома в тепле, есть жаркое и запивать стаканчиком вина, вместо этого таскаются черти-куда туда и обратно. А те, кто лишены такой возможности, не могут даже позволить себе спокойно подремать или помечтать, потому что мимо них постоянно кто-то бродит.

«Да он философ, — усмехнувшись про себя, подумал я. — И кажется вполне неглупым, на удивление. Пожалуй, он-то мне сейчас и нужен».

Толком ничего не объяснив и не слушая возмущенных ругательств, я стащил с матраса полусонного нечесаного пожилого мужчину в лохмотьях, судя по всему, мывшегося в последний раз прошлым летом. Изо всех сил подавляя врожденную брезгливость и отвращение, пока он, вяло сопротивляясь, пребывал в раздумьях, то ли попытаться меня ударить, то ли сбежать, я отрывисто бросил ему:

— С меня вино и жаркое, а ты выслушаешь и дашь совет.

Оторопело вытаращив на глаза, тот прекратил сопротивление, и я потащил его за рукав в ближайший недорогой ресторан. Конечно, в приличное заведение моего спутника не пустили бы ни за какие деньги, да и здесь швейцар недовольно сморщил нос и хмуро преградил нам путь. Однако, мой вид убедил его, и за солидные чаевые метрдотель разрешил все же нас обслужить, при условии, что мы займем отдельную кабинку, чтобы не смущать остальных посетителей. Это меня устраивало как нельзя больше, и вот, наконец-то, сделав заказ, я получил возможность произнести свои аргументы вслух.

Надо сказать, слушатель мне попался отменный. Ведя себя так, словно ежедневно ужинает в ресторанах, ловко орудуя столовыми приборами, он не только старательно внимал моим словам, но и, в самом деле, обратил внимание на некоторые погрешности в логике, и в итоге в моей голове сложился почти готовый вариант апелляции. Может быть, это было и лучше, что я не смог обратиться к Золтану или Луке. Для моей растерзанной гордости делиться своим позором даже с самыми близкими друзьями было бы слишком болезненно. А этого бродягу я не знал и, надеюсь, больше никогда не увижу. Распрощавшись возле подворотни, я сунул клошару все деньги, которые оставались в моих карманах, и поспешил в свой кабинет.

Теперь недопитая бутылка коньяка показалась мне лишней. Я быстро все убрал и, обмакнув ручку в чернильницу, приступил к работе. Рука моя так и порхала над бумагой, едва поспевая за мыслью. Потом еще несколько раз внимательно перечитав и внеся последние правки, я уселся за пишущую машинку, чтобы подготовить окончательный документ.

Ну, вот и все. Стояла глубокая ночь. Заявиться в это время к Лавассерам было явно неприлично, поэтому я быстро допил остатки коньяка и улегся спать, провалившись в глубокий сон без сновидений. Утром, приведя себя в порядок, я, как только счел удобным, уже стоял на пороге дома моего доверителя. Месье Лавассер, конечно, удивился моему внезапному натиску, когда я горячо стал убеждать его в необходимости подавать апелляцию. Естественно, я даже не стал поднимать вопроса об оплате дополнительных услуг, после такого провала язык бы не повернулся. Мне было лишь необходимо получить его принципиальное согласие и подпись. Улыбнувшись в пышные усы, тот проговорил:

— Действуйте, месье Ансело, я в вас не сомневался. Вас порекомендовала Юлалия, а она никогда не ошибалась в людях.

Чтобы оттянуть срок нового разбирательства, а заодно усыпить бдительность Гринберга, я отложил подачу апелляции на самый последний возможный срок, приложив все свои силы для проверки всего, в чем могло возникнуть малейшее сомнение. Наверное, так, как в этот месяц, я еще никогда не работал. К счастью, друзья меня поняли и не беспокоили. Даже о Рождестве я вспомнил лишь потому, что мама с Ноэми пришли накануне в гости, чтобы поздравить. Хорошо, что подарки для них я приготовил заранее.

Больше всего я боялся, что мама заговорит о моем позоре, захочет выразить сочувствие, или, еще хуже, скажет о том, как переживал отец. Благо, она очень деликатная и понимающая женщина и никак не затронула этот вопрос. Надеюсь, что Ноэми вообще осталась не в курсе произошедшего. Хорошо, хоть огромная загруженность не позволяла мне уделять много внимания переживаниям и мучениям ущемленного достоинства. Меня едва не шатало от усталости и недосыпания, я осунулся, под глазами залегли тени, но к установленному сроку я полностью уверился в правильности своего решения.

Глава 7

Сдав документы в канцелярию и встретившись с Гринбергом у судьи через неделю для назначения даты разбирательства, я уже достаточно спокойно выслушал его презрительное:

— Молодой человек, а Вы еще глупее и самонадеяннее, чем я думал. Неужели Вам одного раза показалось недостаточно? Или, может быть, Вы мазохист?

— Вы склонны к поспешным выводам, месье Гринберг, — сдержанно ответил ему я. — Это непрофессионально. До встречи в судебном заседании.

Мой оппонент от подобной наглости даже в лице переменился. Мне показалось, даже зарычал и глаза на мгновение кровью налились, но быстро взял себя в руки. Пусть считает меня наглым дураком, меня это вполне устраивает. Теперь у меня есть полтора месяца для того, чтобы подготовиться. Значит, нужно отбросить в сторону страдания и переживания и сосредоточиться только на деле.

Насколько я знал, самый лучший специалист в нашей сфере — месье Раймодин, недавно удалившийся от дел и проживающий в провинции. К нему-то я и поспешил. Моя просьба о помощи и консультациях ничуть не удивила мэтра. Ознакомившись с материалами дела, он предложил мне на три месяца стать гостем в его загородном доме, однако назначил за свои услуги такую цену, что я мысленно чертыхнулся. Высоко же ценит себя светило юридических наук. Что же, очевидно, оно того стоит, и я принял все его условия, договорившись переехать к нему через два дня.

Вернувшись в Париж, я условился с месье Лавассером, что накануне назначенного слушания он предоставит в суд справку, заверенную его врачом, о моем серьезном заболевании, например, пневмонии. Уверен, после моих слов Гринберг даже не заикнется о рассмотрении дела в мое отсутствие. Теперь ему будет крайне важно не просто повторить свой триумф, а сделать это так, чтобы я уже никогда не поднялся. Оставалось теперь только найти нужную сумму.

Первым делом я решил обратиться через Луку к его отцу. Месье Дюкре внимательно выслушал меня и, приподняв удивленно бровь, спросил:

— Неужели дела вашей семьи настолько плохи, что Ансело понадобилась ссуда? Позвольте, молодой человек, мне усомниться в этом. Ваш многоуважаемый отец держит свои счета и в моем банке, так что я, как управляющий, вполне осведомлен, что это вовсе не так. Что же мешает тебе, Джори, попросить деньги у отца?

Я промолчал, не собираясь посвящать въедливого банкира в свои проблемы.

— Видишь ли, Джори, — строго проговорил он, очевидно заподозрив меня в неблаговидных делишках. — Даже если ты по личным причинам не желаешь использовать семейные счета, то хотя бы поручитель тебе все же нужен. Если бы в этом качестве за тебя согласился выступить отец, я бы без малейших сомнений и под самый минимальный процент согласился бы ссудить тебе практически любую сумму.

Он замолчал, вновь вопросительно глядя на меня. А что я должен ему ответить? Если бы я мог обратиться к отцу за поручительством, я бы действительно просто попросил у него эти деньги, и мне не был бы нужен банк Дюкре. Честно говоря, я ожидал, что мой друг сам за меня поручится, но Лука промолчал. Наверное, не захотел следовать пословице: «Ami au prêter, ennemi au rendre» — друга кредитовать — врага наживать. Хотя, кто знает, какие у них сейчас в семье отношения. А, может, события, произошедшие со мной, подорвали доверие.

— Нет, месье Дюкре, — пришлось мне сознаться. — Я не могу обратиться к отцу.

Банкир задумался на какое-то время, оценивающе глядя на меня. Появилось чувство, будто я милостыню прошу, захотелось встать и немедленно уйти, но тогда я потеряю шанс реабилитироваться. Пришлось на время умерить гордыню.

— Ну, хорошо, Джори. Только потому, что я много лет знаю вашу семью, я пойду на то, чтобы выделить тебе, скажем, половину запрашиваемой суммы. Но ты должен дать мне слово, что не попал в неприятности незаконного характера. Можешь завтра зайти в банк и получить деньги, — вынес, наконец, вердикт банкир.

Половина, конечно же, не решала моих проблем, но это все же лучше, чем ничего. Пришлось соглашаться на его условия. К тому же, я прекрасно понял, что Дюкре-старший все равно позвонил моему отцу. Уверен, несмотря ни на какие разногласия и ссоры, Гаэтан в любом случае поручится за меня. Конечно же, я не собирался его подводить. С долгом рассчитаюсь сразу же, как смогу. Но, даже если бы у меня ничего не получилось, и я бы оказался в безвыходной ситуации, не сомневаюсь, что семья поняла бы меня и не осудила.

Все, что нашлось у меня из золотых украшений — пара булавок для галстука, запонки, перстни, я отнес в ломбард, собрал всю наличность, которая имелась, и снял крохи, остававшиеся на счете. Потом я отказался от квартиры, чтобы не оплачивать аренду, все равно меня в ближайшие месяцы не будет в городе. Все свои личные вещи я перевез к Золтану. Увидев такое дело, друг предложил мне помочь, но я знал, что ему сейчас приходится почти всю выручку отдавать банку, да и лечение отца стоило недешево. Необходимую сумму я уже набрал, так что, поблагодарив, отказался. К тому же, кто знает, как все обернется через три месяца.

Раймодин оказался крайне твердым и строгим наставником, но и ученик ему попался очень старательный. Целыми днями он выслушивал меня и вычитывал мои речи, покачивая седой головой и постукивая по полу резной тростью с красивым костяным набалдашником, придираясь ко всему, вплоть до интонации и выражения лица, не говоря уже о фактической стороне, и, конечно же, бесконечно поучал и наставлял. Кажется, ему самому это доставляло большое удовольствие, так что наши дискуссии, начавшись сразу после завтрака, затягивались до глубокой ночи. А после он еще давал мне рекомендации, что именно я должен изучить, и благополучно отправлялся отдыхать.

Пожалуй, все мои университетские годы не дали мне столько, сколько я смог узнать здесь. Наступила весна, и все чаще наши занятия стали проходить в саду месье Раймодина, который обилием розовых кустов сильно напоминал мне тот, что возле дома родителей. Должен признаться, я скучал по ним и по сестренке. Но сейчас я не мог себе позволить даже думать о возможности примирения.

И вот мы снова под крышей Дворца правосудия. Зал другой и судьи другие, но главные действующие лица все те же. Кроме супругов Лавассер в этот раз присутствует и месье Раймодин, полушутливо-полусерьезно предупредивший, что, в случае моего поражения, он сломает трость о мою голову. Несмотря на мои возражения, явился и Золтан, который в принципе не допускал мысли, что я могу проиграть еще раз.

В этот раз не предусмотрено никаких длительных прений, все должно решиться одним днем. После того, как я зачитал текст апелляционной жалобы, право выступить с возражениями было предоставлено Гринбергу. Метнув на меня убийственный взгляд, он подошел к трибуне. Цель его выступления вполне ясна. Изначально он хотел выбить из-под моих ног малейшую опору, и, конечно же, постарался опровергнуть все факты, которые я изложил в апелляции. Но он просчитался. Я уже теперь не тот Джори, что в прошлый раз, сегодня я оказался готов к бою и встретил его во всеоружии.

Уверенной и твердой походкой я вышел для ответного слова. Удивительно, но я почти не волновался. Мне не приходилось напрягаться и заглядывать в бумаги. Все его аргументы и контраргументы, даже то, чего он не сказал — все это уже неоднократно проговаривалось мною мысленно и вслух. Речь моя текла легко и без усилий. И по тому, как замер зал за спиной, по тому, как доброжелательно кивали в такт моим словам помощники председательствующего, я понимал, что я выиграл этот поединок.

После того, как я закончил, и судьи удалились в совещательную комнату, я посмотрел в сторону оппонента. Глаза у Гринберга полыхали гневом. Чем все это закончится, было ясно для нас обоих. Оппонент не смог найти никаких возражений. А когда судьи вернулись для оглашения вердикта, нервы у противника не выдержали. Он сорвался с места, подбежал к президиуму и попытался завладеть вниманием председателя суда:

— Ваша честь, можно мне слово?! — воскликнул он, вглядываясь тому в глаза.

Однако приставы тотчас же прикрыли судью от нарушителя, а тот сделал Гринбергу замечание и зачитал долгожданное решение.

— Мы еще встретимся, Ансело, — злобно прошипел поверженный соперник, проходя мимо меня.

— Буду счастлив, месье, — не сдерживая улыбки победителя, ответил я.

Теперь я действительно имел полное право торжествовать, тем более, что помимо морального удовлетворения получил и довольно весомое материальное подкрепление, что позволило тут же рассчитаться с банком Дюкре, лелея в душе надежду, что больше обращаться за ссудой не придется. Какое-то время я еще прожил у Золтана. Его мама, мадам Леговец, оказалась очень доброй и заботливой женщиной. Не имея возможности оплачивать прислугу, она сама содержала в порядке дом, прекрасно готовила, да еще помогала мужу, а теперь и сыну вести бухгалтерию. Отец моего друга потихоньку поправлялся и постепенно начинал вставать на ноги, но, видя успехи сына, практически не вмешивался в дела, ограничиваясь лишь небольшими техническими консультациями по его просьбе.

Рекомендации и связи в околокриминальных кругах четы Лавассер сделали свое дело. Теперь серьезные клиенты стали обращаться ко мне куда чаще, и не только как к адвокату. Я и сам почувствовал, что обладаю вполне приличными детективными задатками. Поиск необходимой информации, порой скрытой очень глубоко — это то, что оказалось для меня интересным и прибыльным делом. В том числе, я понял, что умело могу использовать свои таланты очаровывать и соблазнять женщин. Как я убедился на своем опыте, в жизни далеко не всегда встречались умные жены, вроде Юлалии. Гораздо чаще попадались доверчивые глупышки, которые выбалтывали все, что я хотел узнать об их благоверных, с минимальными усилиями с моей стороны, так и не поняв, что же они натворили.

Вскоре я полностью рассчитался с долгами. Не желая больше обременять мадам Леговец, которая категорически отказалась брать с меня плату за проживание, я снова снял квартиру и начал потихоньку прочно вставать на ноги. А через полгода я узнал, что противостоять мне в суде снова вызвался Гринберг. В этот раз наше состязание ни с одной стороны не напоминало «избиение младенца». Оба мы уже представляли, с кем имеем дело, и ни один не проявил излишней самоуверенности. Для меня это была возможность закрепить успех, доказать, что моя первая победа оказалась не случайной, а Модаус безусловно жаждал реванша. Все предварительные слушания проходили у нас с переменным успехом, и до самого последнего момента, пока судьи не ушли в совещательную комнату, никто не брался назвать фаворита. Но я знал, я чувствовал, что уже не уступаю. И, важнее даже, чем вердикт, вынесенный в нашу пользу, для меня оказались слова Гринберга:

— Ну, что же, коллега, вынужден признаться, что действительно поторопился давать Вам советы. Надеюсь, Вы также понимаете, что почивать на лаврах я Вам все равно не позволю.

Глава 8

Через год я имел свой первый автомобиль, купленный, конечно же, в салоне у Золтана и по его рекомендации. Мой друг за это время неплохо развернулся, почти полностью выплатил кредит, и дела его пошли в гору. Я снимал жилье в престижном районе, у меня был приличный счет в банке, а вместе с ним росла и гордыня. С мамой и Ноэми я продолжал поддерживать близкие отношения. Иногда они приходили ко мне в гости, или мы встречались где-нибудь в кафе. Каждый раз обе они, особенно мама, уговаривали меня вернуться домой и помириться с отцом, но упрямство не позволяло самому сделать первый шаг навстречу.

Флор, видя мое растущее благосостояние, рассталась с перезрелым женихом и почти стелилась передо мной, все чаще заговаривала о возможной свадьбе. Мне, конечно, это льстило. Приятно было осознавать, что я доказал всем, и в первую очередь ей, на что способен, фактически завоевал ее, ведь прежде женщины сами были готовы упасть в мои руки. Наверное, именно это, плюс собственническое чувство привели к тому, что я почти готов был сделать официальное предложение, но почему-то заколебался.

Возможно, образ светской львицы Флор не вполне соответствовал моим представлениям о той, которую я хотел бы видеть матерью своих наследников, продолжателей рода Ансело. Я уже тогда вполне осознавал, что семья — это не только общая постель и совместные выходы в свет. Для этих целей вполне подходили и те девицы, которые у меня бывали. Пожалуй, в тот момент мне не помешал бы родительский совет. Но гордыня по-прежнему не позволяла обратиться к отцу, поэтому я решил ограничиться тем, что познакомлю с потенциальной невестой свою маму.

Это не было для меня простой формальностью. Я надеялся, что, её мнение поможет принять окончательное решение и развеет мои сомнения. К тому же, я не сомневался, что она непременно расскажет о своих впечатлениях и отцу, что тоже в данной ситуации было весьма нелишним. В то время мне еще не исполнилось двадцати пяти, а Флор двадцати одного года. Следовательно, в соответствии с Гражданским кодексом, я обязан был спросить согласия Гаэтана на этот брак, а также заручиться ответом родителей Флор.

Впрочем, я считал для себя это лишь формальностью и не сомневался, что, если все же решусь жениться и проявлю настойчивость, несмотря ни на какие ссоры, отец в любом случае не станет стоять на пути моего счастья. Что же касается месье Серайз, он и так уже поглядывал на меня, как кот на сметану. Но даже если бы возникли какие-то препятствия, мы могли бы полтора года быть просто помолвлены, а потом расписаться уже без чьего-либо согласия.

Я организовал встречу в одном из ресторанов, сняв отдельный кабинет, чтобы нам никто не мешал. На первый взгляд, все прошло вполне успешно, хотя мне сразу же показалось, что на фоне моей утонченно-изысканной мамы, всегда имевшей отличный вкус, Флор выглядит какой-то расфуфыренной, словно нацепившей на себя как можно больше ювелирных безделушек. Странно, что я не обращал на это внимание раньше. Впрочем, она всегда была неравнодушна к драгоценностям. Мы пили молодое Пти Шабли с мягкими сырами — бри и камамбером и неспешно общались. Потом нам подали отборные бургундские улитки с теплым хрустящим багетом и нежный луковый суп. А я впервые наблюдал девицу словно бы со стороны, как-то отстранённо.

Трудно было сказать что-то конкретное, но именно рядом с мамой я почувствовал во Флор что-то неуловимо-вульгарное, хотя, пожалуй, никак не смог бы это обосновать. Это как одежда от кутюр и ее подделка. Если не видеть их вместе и не приглядываться особо, разницу не всегда можно заметить. Девица, конечно же, осознавала, насколько важной для ее будущего может оказаться эта встреча, поэтому из кожи лезла вон, пытаясь произвести на возможную будущую свекровь самое лучшее впечатление. Она старательно демонстрировала свои достоинства, хотя, на мой взгляд, явно переигрывала, что можно было объяснить её волнением.

По окончании вечера мы завезли Флор к ней домой, а потом повернули в сторону Бельвиля. По дороге мама молчала, очевидно, обдумывая, как выразить свое мнение, но возле набережной Сены попросила остановиться. Мы вышли из машины, мама взяла меня под руку, и мы неторопливо двинулись вперед.

— Мой мальчик, — мягко обратилась она ко мне, остановившись у парапета и глядя на огни ночного города, отражающиеся в воде, — раз ты решил познакомить меня с девушкой, полагаю, что это не просто одна из твоих знакомых. Очевидно, ты имеешь на нее определенные виды и, возможно, строишь планы на будущее. Поэтому, как твоя мама, я позволю себе поделиться мыслями, возникшими после сегодняшней встречи.

Это как раз и было именно то, чего я хотел услышать, поэтому я воскликнул:

— Конечно, мама! Твое мнение для меня очень важно.

— Хорошо, сынок. Конечно же, одна беседа не может дать полного представления о человеке, — осторожно начала она, — но, все же, первое впечатление у меня сложилось. Бесспорно, Флор — девушка видная, яркая и модная, вполне сформировавшаяся, ее можно даже назвать красивой. Несомненно, она получила положенное воспитание и знакома с этикетом. Наверняка, у нее найдётся масса и других достоинств, раз ты обратил на нее внимание. Но, все же, Джори, я вынуждена сказать тебе, что она не та, которую я мечтала бы видеть рядом с тобой, не та невестка, о которой мечтали бы мы с Гаэтаном.

Не слишком-то приятно слышать такое даже от любимой мамы, хотя она, конечно же, не станет навязывать свое мнение. Словно безупречность моего вкуса ставилась под сомнение, хотя, конечно, я мог бы предполагать, что услышу что-то подобное.

— И что же тебе в ней не понравилось? — уточнил я. — Или что, по-твоему, должно быть у моей избранницы, чего нет у Флор?

— Я не увидела с ее стороны главного, Джори, — взяла меня за руку мама, грустно заглянув в глаза, — любви к тебе, того истинного уважения к тебе, как к будущему главе семьи, которое я всегда испытывала к твоему отцу, желания сделать тебя счастливым. Конечно, иногда семьи создаются по велению, скорее, разума, чем сердца, и лишь со временем приходят чувства — привязанность и даже любовь. Такие браки тоже нередко бывают счастливыми. Но мне показалось, что сердце у этой девушки эгоистичное и холодное, не знаю, сможет ли она по-настоящему полюбить кого-то в этой жизни. Да и в твоих глазах, когда ты смотришь на нее, я не заметила того особенного чувства, с которым смотрел и до сих пор смотрит на меня Гаэтан.

Конечно, мы с отцом хотели бы, чтобы ты остепенился, порадовал нас внуками, но ведь это на всю жизнь, а она у тебя еще впереди. Так есть ли вообще какая-то необходимость именно сейчас и именно с Флор строить семью, ведь тебе только двадцать три года? Придет время, и ты непременно встретишь ту единственную, которую по-настоящему полюбишь, и которую мы с твоим отцом будем счастливы назвать своей невесткой. Конечно же, Джори, ты уже взрослый и сам вправе решать, как жить, ты доказал, что можешь не зависеть от родителей, и я не сомневаюсь, что ты хорошенько подумаешь и сделаешь правильный выбор, — закончила она.

Я отвез маму домой, осознавая, что вместо того, чтобы разрешить сомнения, разговор с ней, как раз наоборот, увеличил их. Несомненно, во многом она была права, но не говорит ли в ней женская ревность, как нередко случается? Да и способен ли я сам полюбить кого-то так же сильно и преданно, как мои родители? Что-то я со своим эгоизмом сомневался в этом. И как же назвать тогда те чувства, которые я испытывал к Флор, как не влюбленность? Ведь ни одна девица прежде не задерживалась у меня так долго. Скорее всего, мама права, и мне не стоит торопиться, следует отложить пока этот вопрос — подсказывал рассудок, хотя дух противоречия толкал на авантюру. В конце концов, это моя жизнь, и никто, кроме меня, не знает, что для меня лучше.

Тем не менее, я действительно решил еще раз все обдумать и внимательнее присмотреться к Флор. Просто оставить ее, отказаться от плотских утех, на которые она была неистощима, я еще не был готов. К тому же, мне не давал покоя последний оплот ее девственности. Уж если и без этого она умудрялась дать фору другим девицам, что же ждет того, кто, наконец, преодолеет это барьер? Бесспорно, у меня хватило бы умения довольно быстро добиться первенства и в этом вопросе. Но ведь тогда я действительно обязан на ней жениться. Словно Буриданов осел, сам себя не узнавая, я никак не мог на что-то решиться.

Днем я задумывался о том, чтобы расстаться, но как только мы оказывались в постели, сомнения куда-то исчезали. А, когда остывала страсть, снова начинало казаться, что рядом с собой я хотел бы видеть совсем другую девушку — и внешне, и внутренне. Но вот настало время, когда ей, видимо, надоела моя нерешительность, и она дала понять, что пора окончательно определяться. Мне фактически был выдвинут ультиматум. Терпеть не могу, когда на меня давят, тем не менее, нужно было решаться. Я взял сутки на раздумье, взвесил под бутылку коньяка все за и против, а потом махнул рукой на сомнения и, пока снова не передумал, заехал в ювелирный магазин и купил изысканное колечко с крупным бриллиантом и цветы, намереваясь сделать ей предложение по всем правилам.

В этот вечер Флор меня не ждала. Мы договаривались, что я приду к ней на следующий день, но я решил не терять время. Раз уж принял решение, хватит раздумывать. Постучав молоточком в дверь, я стал ждать. Мне подозрительно долго не открывали. Я постучал снова. Может, она устала и уснула? Но вот дверь скрипнула, чуть приоткрывшись, и я увидел удивленное лицо той, которую хотел назвать своей невестой.

— Джори? Мы же не договаривались на сегодня. У меня даже прическа не в порядке, — вид у нее, и правда, был довольно растрепанный, а еще растерянный и явно встревоженный, глаза так и бегали.

— Ничего, это не важно, мне необходимо с тобой поговорить! — ответил я настойчиво.

— Нет, Джори, сейчас не могу, приходи завтра, — она даже попыталась захлопнуть передо мной дверь, но я не позволил. Ее поведение меня насторожило, что-то тут явно было нечисто. И тут я увидел за ее спиной на вешалке в прихожей модный мужской плащ, которого там быть никак не должно, и тут же все стало на свои места.

— У тебя сегодня гости? — уточнил я презрительно.

— Нет, я одна, но я очень занята, — на ее лице выступило несколько красных пятен, вот уж не думал, что такая, как она, может испытывать стыд. Разговаривать здесь было больше не о чем.

— Прощай, Флор! — я даже не обернулся на ее слабый, умоляющий протест.

Колечко я выбросил в Сену, цветы в урну, и, честно говоря, почти не переживал из-за того, что все так произошло. Наоборот, это послужило мне хорошим уроком на будущее, хотя и добавило жесткости и цинизма. Долгие годы после этого я не позволял себе терять голову из-за женщины, предпочитая устанавливать свои правила.

После этого случая я несколько раз встречал Флор на светских мероприятиях и молодежных развлекательных вечерах, которые мы раньше посещали вместе. Всякий раз она старалась заговорить со мной, пылко и страстно извиняясь и утверждая, что на нее нашло помешательство, что она совершила глупость, и я обязан ее простить, хватала за руки и умоляюще смотрела на меня. Но у меня будто пелена с глаз упала. Я смотрел на нее равнодушно, как на пустое место, и сам себе удивлялся, что я чуть было не связал жизнь с этой женщиной, в которой для меня нет ничего привлекательного. А она, видя мое равнодушие, просто не находила себе места, то требуя, то закатывая сцены на глазах у всех, отчего появлялось стойкое желание ее придушить, то умоляла со слезами на глазах.

Я, признаться, порядком устал от нее и этой публичной демонстрации. Я прекрасно знал, что являюсь главным объектом слухов в том обществе, где я привык проводить время. Конечно, мне это было неприятно и весьма раздражало, хотя внешне я старался оставаться совершенно спокойным, не желая доставлять никому удовольствие своим срывом. Тогда я поклялся, что ни одна женщина больше не сделает из меня посмешище и обманутого дурачка. Вскоре Флор пошла на последний отчаянный шаг, закрутив у меня на глазах роман с каким-то хлыщем с тонкими усиками, набриолинеными волосами и в дорогом костюме.Обычный золотой наследник, как раз пара для нее.

Видя, как старательно она изображает страсть, танцуя с довольным ухажером, бросая на меня быстрые взгляды, ожидая моей реакции, я от души развеселился и, улыбаясь, послал ей воздушный поцелуй, со смехом наблюдая, как покраснели от злости ее напудренные щеки. Итак, эта страница жизни была перевернута. Вскоре я нашел себе новое развлечение без обязательств, с которой провел несколько весьма нескучных ночей, и от которой без сожаления переключился на следующую. Не слушая ни жалоб, ни претензий, ни даже угроз расправы от родственников и покровителей, я менял девушек, как говорится, как перчатки.

Надо сказать, что оба моих друга не поддерживали меня в этом, хотя каждый мотивировал это по-своему. Золтан не осуждал, у него у самого прежде не было постоянной подруги. Однако, теперь ему редко хватало времени для веселых гулянок, а кроме того, примерно, когда я встретил Флор, у него завязались серьезные отношения с Надин — милой и веселой первокурсницей нашего университета, с которой он, кажется, строил определенные планы на совместное будущее.

— Ох, Джори, помяни мое слово, — посмеиваясь, качал он головой, узнав об очередных моих похождениях, — когда-нибудь все покинутые тобой девицы соберутся вместе, чтобы отомстить тебе, да и подвесят тебя в голом виде где-нибудь на Триумфальной арке.

Лука же, как мне казалось, и сам был бы не прочь прослыть ловеласом, несмотря на то, что это едва ли украсило бы молодого политика. Однако, похоже, единственное, что могло бы привлечь в нем девиц — была толщина его кошелька, вернее, кошелька его отца. К тому же, он считал, что для успешной карьеры ему необходимо правильно жениться, но и здесь его преследовали неудачи.

Самое примечательное, что я отметил сам себе, что с тех пор все мои кратковременные пассии стали внешне напоминать Флор. Белокурые фигуристые красотки без комплексов и предрассудков, не отягощенные особым интеллектом. Просто красивые куклы для удовлетворения физических потребностей. И меня это вполне устраивало. Жизнь моя потекла легко и непринужденно. Интересная любимая работа днем и легкомысленные страстные девушки вечером и ночью.

Конечно, не все мои романы проходили без последствий. Несмотря на возросшую свободу нравов, всегда оставался риск мести отвергнутых, а, значит, и обиженных красоток. Однажды мне крепко досталось от группы молодых людей, в которой оказался брат одной из моих недавних любовниц. Почти неделю я пролежал дома, потеряв несколько весьма выгодных заказов, да и потом еще долго не мог работать в полную силу из-за медленно срастающихся трещин в ребрах. А лицо было весьма живописно украшено разноцветными синяками, которые тоже не спешили сходить, исключая вечеринки и другие появления на публике. Но я и не подумал успокоиться, и по возвращении в привычную среду продолжил сводить с ума молодых легкодоступных парижанок. Кстати сказать, и не только молодых.

Глава 9

Однажды, когда я вновь порвал с очередной девушкой, проведя с ней около недели, со мной произошел довольно забавный, на мой взгляд, случай. Милашка, согревающая меня семь прекрасных ночей, внезапно начала вести довольно подозрительные разговоры об ответственности и необходимости остепениться и о нашем замечательном будущем. Я, не колеблясь ни минуты, нажал стоп-кран наших отношений и уже в этот же вечер вежливо и деликатно распрощался с расстроенной девицей. А на следующее утро имел удовольствие лицезреть у себя дома ее разгневанную мамашу — молодящуюся вдову отставного полковника.

Она вела свою пламенную речь довольно воинственно, угрожая всяческими неприятностями и различного рода карами небесными за совращение ее дочери. Я старался быть исключительно вежливым и тактичным, деликатно объясняя, что ни о каком совращении речи не идет, с целомудренными девушками я не связывался. Но женщина твердо была намерена не сдвинуться с места до тех пор, пока я не дам обещание жениться на ее девочке. Теряя терпение, я подумал, что так ничего не добьюсь, полковничиха явно женщина решительная и с характером.

Поэтому, я в корне сменил тактику, и через некоторое время зрелая прелестница нежилась в моих объятиях, начисто забыв о сватовстве и вообще о том, что у нее есть дочь. Несмотря на то, что была почти вдвое меня старше, козочка показала себя вполне достойным примером для дочурки: она была неутомима и изобретательна, и я неплохо провел этот вечер. Разумеется, ни о каком замужестве больше речи не шло. Короче, в этот раз я отделался куда удачней и без последствий.

Какого бы высокого мнения я не был о себе в то время, надо признать, что вел не слишком достойный образ жизни. Девушки на пару дней калейдоскопом сменяли одна другую. Во время страстных ночей, подогретых изрядной долей алкоголя, я порой даже не мог вспомнить, как же зовут очередную мою игрушку, ограничиваясь банальными прозвищами, от которых глупышки млели, не подозревая, что я уже сломал голову, вспоминая, как же назвалась милочка при встрече. И никогда о них не сожалел, несмотря на слезы и жалобы при расставании.

Но через какое-то время, произошел случай, изменивший мое более чем пренебрежительное отношение к своим любовницам.

Моя дорогая сестренка неожиданно умудрилась по уши влюбиться в какого-то прощелыгу, совершенно ей не подходящего. Эту новость сообщила расстроенная мама, придя ко мне однажды в офис посреди рабочего дня, чего прежде никогда не делала. Уже этот факт убедил меня, что дело весьма серьезное. Мама сообщила, что Ноэми познакомилась с молодым студентом в парке во время прогулки и совершенно потеряла голову.

Отец, отчаявшись образумить дочь, сведенную с ума гормонами и шармом соблазнителя, собирался отправить ее от греха подальше в Бельгию к родственникам, но милая и послушная дочь неожиданно проявила поразительное упрямство и настойчивость, заявив, что она сделала свой выбор, и никто ей не указ. В поисках выхода отец даже познакомился с парнем, готовый пойти на уступки, несмотря на то, что считал, что семнадцать лет вовсе не подходящий возраст для девушки, чтобы совершать такие серьезные шаги.

Но Ноэми была непреклонна. Она всерьез собиралась замуж за этого пройдоху и заявила, что, если отец не даст своего согласия и благословения, она сбежит с любимым на край света. Поставленные в тупик подростковым максимализмом, мои родители были в отчаянии, так как, по словам мамы, жених не произвел на них должного впечатления, скорее, наоборот — вызвал стойкую неприязнь. Лощеный, развязно-грубоватый хлыщ никак не был подходящей парой нашей очаровательной наивной Ноэми.

И вот мама умоляла меня сделать хоть что-нибудь, чтобы предотвратить беду. Разумеется, она могла бы и не просить. Еще во время разговора у меня кулаки сжимались так, что аж пальцы сводило. Никто не посмеет дотронуться до моей маленькой сестренки без отцовского и моего одобрения. Я сразу же пообещал, что непременно разберусь с этим в самые кратчайшие сроки. И для начала спросил имя студента.

Это оказался Митчелл Кларк. Что-то забрезжило у меня в мозгу, кажется, я недавно уже слышал эту фамилию. Но вот где? Тщательно порывшись в памяти, я вспомнил, что такую же носила одна из моих недавних любовниц — Лаура Кларк, англичанка, с которой я провел чуть больше недели, и которая бурно отреагировала на заявление о нашем расставании.

Выяснить все об этом Митчелле для меня не составило ни малейшего труда. Именно сбор информации был одним из основных направлений моей деятельности. Вскоре у меня на руках уже было полное досье на похотливого студента, раскатавшего губы на мою сестренку. В основном ничего примечательного он из себя не представлял — студент технического колледжа, двадцать один год, из обычной семьи с достатком. Не элита, но и не низ общества. Отец из правительственных служащих, но мелкая сошка. Главным неприятным фактом его биографии оказалось то, что он как раз и являлся родным братом недавно покинутой мною Лауры. Было ли это простым совпадением? Я что-то сильно сомневался.

Не откладывая дела в долгий ящик, я следующим вечером поджидал его неподалеку от дома моих родителей, когда «жених» уходил после свидания с Ноэми. По крайней мере, пока он ухаживает по всем правилам, мелькнуло в голове, но червяк сомнения и подозрительности не прекратил грызть душу. Как ни крути, а этот Кларк вовсе не пара моей сестре, она достойна самого лучшего, а это точно не он.

Подождав, пока он вразвалочку и насвистывая не поравняется со мной, я вышел из тени большого тополя и окликнул его. Парень обернулся, и в его светлых глазах забрезжил недобрый огонек узнавания. Кажется, я в нем не ошибся.

— Ну, надо же, сам Джори Ансело, — нараспев произнес он. — Наслышан.

«Конечно, сестра ему, видно, все обо мне рассказала», — подумал я.

— Ну, и что ты от меня хочешь? — в лоб спросил он.

— Я хочу, чтобы ты забыл дорогу к этому дому, — спокойно ответил я. Конечно, я не надеялся, что он вот так сразу согласится, но с чего-то же надо начать.

Митчелл рассмеялся злым ироничным смехом.

— Ну, что ты, друг! Как я могу? Ведь малышка Ноэми так искренне меня любит, разве я могу бросить ее, это не по-джентельменски.

У меня вновь сжались кулаки от бешенства, с таким пренебрежением он говорил о моей сестренке, захотелось прямо сейчас размазать его слащавую физиономию по асфальту. И что только глупышка нашла в нем? Наверняка, просто задурил ей голову всякой лирическо-романтичной ерундой. Девушки в ее возрасте, начитавшись романов, верят кому попало, ведясь на сладкие речи кавалеров. Но он ведь не просто так мне это говорит, явно намекает на свою сестру.

— Ты же не собираешься на самом деле жениться на моей сестре, ведь так? — спросил я, собрав в кулак остатки вежливости.

— Ну, разумеется, нет, что я — полный болван? Она, конечно, милашка и состояние у нее неплохое, благодаря вашему папаше, но у меня на нее другие планы. Я, знаешь ли, уже почти уговорил ее не ждать свадьбы, ссылаясь на прогрессивные взгляды современной молодежи и давя на бунтарский дух ее возраста. Вскоре ты в полной мере поймешь, что чувствовал я, когда моя сестра рыдала на моем плече после того как ты ее бросил, — он говорил с такой злостью и ненавистью ко мне, что я ни на секунду не усомнился в его словах. Он точно сделает то, что задумал. Красная пелена ярости застелила мне глаза, но из последних сил я сдержался и попытался еще раз воззвать к голосу разума.

— Твоя сестра не была целомудренной девицей. Я не был у нее первым и не покушался на ее честь. Я не совращал ее, она прекрасно осознавала, что делает, — сообщил ему я. — А Ноэми — еще ребенок, чистый и невинный, а ты пытаешься сломать ей жизнь!

— Это все не важно! — в бешенстве выплюнул он. — Лаура не какая-то шлюха, чтобы ей попользоваться и вышвырнуть за ненадобностью. После того, как ты наигрался, она три дня с постели не вставала. А ты в это время уже вовсю развлекался с новой девкой! И теперь ты узнаешь, что чувствует в таком случае брат, поймешь, когда твоя крошка сестренка будет поливать слезами твой модный пиджак.

Сдерживать себя больше не было никакой возможности. Я резко с силой впечатал кулак в его наглую физиономию. Митчелл упал, из разбитого носа потекла кровь. Но он тут же оказался на ногах и с не меньшей яростью бросился на меня. Мы молотили друг друга с бешенством диких зверей, все воспитание и манеры забылись напрочь, мысли улетучились из головы, осталась только злость и ненависть. Мы катались по земле, рыча и избивая друг друга почем зря.

Силы были почти равны, и злость придавала дополнительной выносливости, поэтому неизвестно до чего бы дошло, если бы какая-то прохожая женщина, испуганно вскрикнув, не начала громко звать жандармов. Вскоре раздалась трель свистка, и два дюжих блюстителя порядка растащили нас в разные стороны. Мы тяжело дышали, одежда клочьями висела на нас, но мы продолжали буравить друг друга горящими взглядами. И вновь я был основательно избит, лицо точно в крови, — я этого не видел, но чувствовал стальной привкус во рту. Однако, так как противник у меня на этот раз был только один и наши силы были равны, обошлось без переломов. Конечно, синяков на теле хватало, но и мой враг выглядел ничуть не лучше.

Эту ночь мы провели в жандармерии, разумеется, в разных камерах. Мы даже проклятьями не могли осыпать друг друга, потому что казематы находились на противоположных сторонах длинного коридора, очевидно, чтобы ночь прошла спокойно, а не под аккомпанемент нашей ругани. Я глубоко вздохнул и улегся на единственный в камере предмет мебели — жесткую узкую кушетку, приготовившись к бессонной ночи, так как заснуть в таких условиях не было никакой возможности. Ужасно болела голова: возможно, у меня сотрясение. И, вообще, ныло все тело, но, однако, у меня была масса времени, чтобы хорошенько подумать.

Во-первых, я поступил опрометчиво, ведь уличная драка могла изрядно подмочить мою репутацию как юриста. Утром обязательно нужно будет посредством взяток заткнуть рты кому следует, чтобы информация не просочилась в прессу. Да и вел я себя, надо признать, не лучшим образом. Аристократ, юрист, джентльмен с безупречным воспитанием машет кулаками, как портовый грузчик, едва ли не на потеху прохожим! Недопустимо. Похоже, я слишком многое в характере унаследовал от своего деда — авантюриста и вспыльчивого бретера Луи Д`Ансело. Конечно, спустить подобного оскорбления наглецу я тоже не мог. Но в будущем стоит все же поработать над выдержкой и самообладанием.

Во-вторых, осознание своей неправоты относительно отвергнутой девушки и справедливости обвинений по этому поводу. Ведь какой бы сволочью ни был этот Митчелл Кларк, как бы подло ни собирался он поступить, в одном он был прав. И мне пришлось это признать. Он действительно был братом брошенной страдающей девушки, с которой я развлекся в свое удовольствие и забыл о ней. А ведь каждая из моих мимолетных увлечений была кому-то дочерью или сестрой. И, поставив сегодня себя на их место, прочувствовав все, что, возможно, ощущали родные девушек, я признался, что вел себя по-свински, даже не задумываясь о чувствах брошенных бедняжек.

Конечно, я не мог исправить сделанного, но вполне мог не совершать подобных ошибок в будущем. С этого дня я решил, что буду иметь дело только с теми девушками, которые в полной мере осознают, на что они идут, связываясь с таким, как я. Также постараюсь не отделываться от них через пару свиданий, надо просто выбирать более тщательно и встречаться с теми, с кем смогу провести более продолжительное время.

К счастью, таких свободно мыслящих и раскрепощенных красавиц встречалось в нашем эмансипированном обществе более, чем достаточно, поэтому одному скучать не придется точно. И, конечно же, постараться расставаться после по обоюдному согласию и без претензий и жестоких страданий с их стороны. Стоит лишь немного смягчить разрыв, делая его не таким болезненным для девушек. С моими дипломатическими талантами, в большинстве случаев, это не составит особого труда.

Наутро нас выпустили, выписав штрафы за нарушение общественного порядка. Так как пьяными мы не были, то отделались сравнительно дешево. Приведя себя в порядок, насколько это возможно в моем состоянии, я первым же делом отправился в родительский дом и все рассказал Наоми и отцу с матерью.

Бедная моя сестренка! Она ни на секунду не усомнилась в моих словах, за что я ей очень благодарен, у нас с ней всегда были самые честные отношения, она безоговорочно поверила моим словам, несмотря на то, что действительно была очень увлечена этим негодяем. Как бы мне хотелось помочь ей хоть чем-нибудь! Облегчить ее страдания. Ведь она пострадала из-за моей распущенности и необдуманных поступков, но при этом не винила меня ни в чем.

Однако, сволочь Митчелл ошибся, говоря про слезы. Наоми не заплакала при нас, только побледнев как полотно и закусив губу, дрожащим голосом попросила разрешения уйти к себе. У меня просто сердце разрывалось за нее. Но самое страшное мне все же удалось предотвратить, теперь она ни за что не согласится даже увидеться с гадом Кларком. И от этого становилось несравнимо легче. Ноэми сильная девочка, хоть и возраст довольно сложный, но она разумная и точно справится, я не сомневался.

С отцом мы до сих пор не разговаривали, поэтому он ни слова мне не сказал, только взгляд говорил об огромном облегчении и признательности. Представляю, как он извелся за последнее время. Отдать любимую дочурку более чем недостойному мужчине — это выше отцовских сил.А мать со слезами на глазах, глядя на мои синяки и ссадины, умоляла вновь остаться дома с ними. Она до сих пор не могла смириться, что ее мальчик где-то один, и о нем некому заботиться. Но сказав ей несколько банальных слов утешения, я упрямо вернулся к себе.

Глава 10

Жизнь вошла в прежнее русло. Я выполнил обещание, став более разборчивым с выбором любовниц, с удовлетворением заметив, что небольшое усилие с моей стороны, а иногда скромный прощальный подарок, действительно помогает им смириться с горечью расставания. Выполнив один серьезный заказ, вместо съемного жилья я смог приобрести квартиру в престижном районе, поскольку материальное положение мне это уже позволяло.

Жил я на знаменитой Рю де ла Пэ, совсем недалеко от Вандомской площади. Улицу эту кто-то назвал «ярмаркой тщеславия», попав в цель. Лучшие магазины парфюма, моды и ювелирных изделий превратили ее в воплощение французской изысканности и шика.

Одно время я снимал здесь жилье, еще когда пытался произвести впечатление на ту недостойную особу, но со временем привык к богемной обстановке и блестящей публике вокруг и не стал менять район. Еще при покупке я сразу оформил ее на имя сестренки. Тогда я подумал, что, женившись со временем, куплю дом для своей семьи, как когда-то сделал отец, а у Ноэми будет свое жилье.

Но через три месяца после событий с мерзавцем Кларком наш привычный мир рухнул. Я узнал о тяжелой болезни Ноэми, а вскоре и мамы. В Париже свирепствовала вспышка менингита, которая не обошла и нашу семью. Конечно, забыв все обиды, я вернулся к отцу. Мы приложили все усилия, были найдены лучшие врачи, но через несколько дней мы остались вдвоем: сестренка и мама умерли в больнице одна за другой. Это стало тяжелейшим ударом для обоих. Отец был буквально убит горем. В одночасье он постарел на десяток лет, груз трагедии пригнул его к земле.

Мне тоже было тяжело, но он выглядел просто раздавленным. На посеревшем от страдания лице, казалось, не осталось больше жизни. Только сейчас я по-настоящему понял, как он любил нас, и как же стыдно мне было за два года своего отсутствия и за страдания, которые я причинял родным. Если бы только можно было повернуть все назад, я ведь мог провести это время со своими близкими, а не растрачивать себя на тех, кто этого абсолютно не достоин. Особенно меня мучили три последних месяца, ведь после той истории с негодяем Кларком я вполне мог бы вернуться без ущерба для собственной гордыни. Мама тогда так просила об этом, да и отец — я же видел по его глазам — гордился мной и был бы счастлив примириться. Наверняка и Ноэми в то время особенно нуждалась в моей поддержке, и, кто знает, не переживай она так сильно, может, и миновала бы ее эта болезнь.

Именно в это крайне тяжелое время огромную поддержку оказывали нам друзья. Выяснилось, что очень многие любили наших близких и хотели выразить свои соболезнования: коллеги и друзья отца, соседи, прихожане церкви Сен-Жан-Батист-де-Бельвиль и члены маминого благотворительного клуба, подруги Ноэми. Конечно же, в Париж приехали бельгийские родственники мамы, а также близкий друг отца Гюстав Легрант с супругой. Практически все организационные хлопоты мне пришлось взять на себя. Отец совершенно погрузился в свое горе и почти ничего не замечал вокруг. И понятно, что помощь Золтана и Луки, которые в эти скорбные дни постоянно были рядом, оказалась просто неоценима. Пришлось взять себя в руки и, несмотря на то, что сам был все эти дни как в тумане, вместе с ними решить все вопросы.

После того, как половина нашей семьи нашла успокоение в склепе Ансело, часами мы сидели с отцом в темной пустой гостиной осиротевшего дома, не разговаривая, не глядя друг на друга, каждый думал о том, как много мы потеряли. Порой, в периоды особенно острого отчаяния, казалось, что мы не выберемся из этой трясины скорби, и никогда наша жизнь уже не наладится и не принесет ни капли радости.

Друзья поддерживали нас как могли. Чета Легрант после похорон специально задержалась в городе на несколько дней, стараясь не дать отцу утонуть в пучине горя. Даже Золтан и Лука, пожалуй, впервые за все время забыли о взаимной неприязни. Понимая, как мне сейчас непросто, в один из таких вечеров, когда Гюстав с женой вытащили отца в парк, чтобы заставить его хоть немного двигаться, они зашли, уговорив меня посидеть где-нибудь втроем. Мне совсем не хотелось идти в ресторан, смотреть на шумную веселую публику, а то еще встретить знакомых, поэтому я предложил зайти в магазин и провести этот вечер в моей квартире.

Устроившись в гостиной, мы пили и вели неторопливые разговоры о жизни, вспоминали прошлое и даже говорили о будущем. У Золтана было все хорошо, дела постепенно шли в гору, отец лишь прихрамывал. Он по-прежнему был с Надин, в отличие от Луки, которого незадолго до парламентских выборов бросила очередная возможная невеста.

Возможно, так бы мы с отцом постепенно и выкарабкались бы, но вскоре после похорон я почувствовал сильную головную боль, и у меня тоже появились симптомы менингита. Казалось, отец просто опустит руки не в силах справиться со страшной судьбой, но он вопреки всему, наоборот, отбросив отчаяние, начал действовать решительно. Отпустив всю прислугу, чтобы избежать их заражения, совершенно не задумываясь о себе, он взял на это время все заботы обо мне на себя.

Не представляю, сколько времени я провел в немыслимых мучениях, страдая от невыносимой головной боли, периодически впадая в тяжелое забытье, краем ускользающего сознания понимая, что вскоре встречусь с мамой и сестрой, оставив Гаэтана совсем одного. И в определенный момент начал мечтать об этом, не в силах терпеть адские муки. Как вдруг все внезапно закончилось. Я не сразу смог сообразить, умер я уже или просто перестал что-либо чувствовать в предсмертной агонии, но зато я отчетливо слышал тихие голоса у двери моей спальни. Один из них, мой отец, горячо благодарил второго, обладателя незнакомого мне холодного и высокомерного голоса, называя его лордом Гэбриэлом. Смысл их разговора ускользал от моего изнуренного сознания, но главным было то, что вскоре я, уже полностью здоровый, обнимал счастливого отца.

Не подозревающий, что я мог слышать большую часть их разговора, отец не ответил мне, кем был его таинственный гость, и я счел благоразумным не настаивать, видя, что мой угнетенный последними событиями родитель находится на грани сил. Когда вымотанный бессонными сутками и нервным напряжением, он задремал на диване в гостиной, я отправился в его кабинет, где, устроившись в кресле, глубоко задумался.

Вырос я слишком прагматичным, чтобы просто поверить в чудо, поэтому принялся тщательно анализировать информацию, полученную из обрывка разговора отца и его посетителя. Кем мог оказаться этот мужчина? Гениальным врачом? Чудо-целителем, наподобие библейского Сына Божьего? Великим ученым, единственным нашедшим лекарство от страшной болезни, унесшей многие тысячи жизней?

Уверен, прежде мне не приходилось слышать голос, более присущий какому-нибудь древнему императору, чем доктору. Да и способ моего излечения вызывал очень большие сомнения. Перед уходом мужчина предупредил отца, что он должен проконтролировать, что со мной ничего не случится, пока в моем организме его кровь. Более чем странное лекарство, на мой взгляд. Ну, и апогеем моим подозрениям стал отказ отца что-либо объяснять.

От моей недавней тяжелой болезни не осталось ни следа, голова работала, как всегда, четко, потому и начали формироваться в ней подозрения, казавшиеся мне самым логичным объяснением. Лишь на один единственный вопрос отец не дал бы мне ответ, и это связано с информацией, хранящейся в его заветной тетради в кожаном переплете. Неужели он обратился к темным сверхъестественным силам с просьбой о моем исцелении? Неужели эти самые вампиры на такое способны? Не только монстры-убийцы, но и обладатели чудодейственного целебного свойства? Я не в силах был и дальше оставаться в неведении, что бы там отец ни скрывал. Я уже давно взрослый мужчина и тоже имел право знать, что творится в этом мире на самом деле.

Для человека, обладающего элементарными техническими навыками, не составило большого труда вскрыть маленький личный сейф, хранилище заветной тетради. В течение следующего часа для меня все встало на свои места после быстрого, но тщательного изучения отцовских записей.

Картина вырисовывалась следующая. Кровь вампира обладала свойством исцелять любой недуг и заживлять даже смертельные раны, это обусловливало и их регенерацию, и сам способ обращения. Отец писал, что человек, умерший с кровью вампира в организме, превратится в это кошмарное создание ночи. Именно поэтому его знакомый и предупреждал отца об ответственности за меня.

Что было еще более примечательным, что я, оказывается, обязан фактом своего рождения тому же лорду Гэбриэлу, что следовало из ранних записей отца. Отчаявшись завести наследника, Гаэтан обратился к нему с просьбой помочь Селесте. Не знаю, как ему удалось свести знакомство с вампиром, которому, как он пишет, около восьмисот лет. Но факт оказался фактом: наша семья своим существованием обязана сверхъестественному существу, считающемуся страшной сказкой или легендой.Жаль только, он не смог обратиться к древнему вампиру раньше, пока были еще живы мама и сестра.

Расскажи такое кому-либо — окажешься в психиатрической клинике, не иначе. Прекрасно понимаю отца, скрывающего такую информацию ото всех. Я долго сидел, не шевелясь в полумраке кабинета, сопоставляя все, что узнал о созданиях ночи, думал, размышлял и, что сам не сразу заметил за собой, — решался. Больше всего меня привлекали способности вампиров: их усиленная во много раз скорость, сила, выносливость, регенерация и вечная молодость. С моими завышенными амбициями я даже представить не мог, чего смог бы добиться, обладай таким полезным арсеналом средств. С другой стороны, пугала перспектива вечной ночи и необходимость пить кровь людей.

Но, в то же время, я почему-то был уверен, да и сам Гэбриэл являлся тому примером, что не все вампиры становятся жестокими бесконтрольными убийцами. Наоборот, как раз такие-то долго и не живут, ведь для них слишком высока опасность разоблачения. Всегда и во все времена, если существовало то или иное зло, существовали и те, кто с этим злом боролся. И с этим тоже необходимо было считаться. Но чтобы жить почти как нормальный человек, только ночью, зато вечно, этому еще предстояло научиться. И учиться придется самостоятельно. Курсов начинающих вампиров, к сожалению, не существовало, как я тогда думал. Я всегда был самого высокого мнения о своих способностях, но тут вдруг засомневался.

Кто знает, насколько эта жажда сильна? Пока не попробуешь, не узнаешь. Да еще и это предупреждение лорда Гэбриэла, который четко дал понять отцу, что не желает пополнения вампирских рядов. А в том, что он слов на ветер не бросает, сомневаться не приходилось. Сможет ли он простить мне, если я ослушаюсь его приказа? Конечно, всегда можно соврать, что не в курсе никаких предупреждений, но почему-то казалось, что в этот раз ложь не сработает.

Так, мучимый сомнениями, я просидел несколько часов, лихорадочно стараясь принять верное решение. Никогда не болеть, не стареть, иметь все, что ни пожелаю, но отказаться от солнца, продолжения рода и привычной жизни. Нелегкий выбор. К тому же, всегда существовал риск, а вдруг я сделаю что-то не так, и вместо новообращенного сына-вампира, отец получит мой хладный труп? И это после того, как он только что потерял половину семьи и едва не потерял и меня.

Да, момент, конечно, я выбрал не совсем удачный, что и говорить. У самого на сердце зияла ноющая рана. Безвременно ушедшие мама с сестренкой оставили глубокую пустоту в душе, которую невозможно ничем заполнить. А уж об отце и говорить нечего, я до сих пор не был уверен, что он справится и сможет вновь вернуться к жизни. А тут еще и я со своим планом. Каково ему будет жить, зная, что его сын — кровопийца, возможно, убийца и уже никогда не заведет свою семью и не продолжит род?

Но, вообще-то, такая мысль уже очень давно крутилась у меня в голове, слишком уж привлекательными казались для простого человека способности свехсущества, даже отец это отмечал. Но вот осуществить задуманное оказалось не так-то просто. Во-первых, я до сегодняшнего дня толком и не знал, что нужно для этого сделать. Во-вторых, постоянно казалось, что сейчас не время, то одни проблемы то другие, да и неизвестность страшила. В-третьих, не так-то просто найти вампира готового поделиться кровью. Скорее, он просто выпьет тебя, как бокал шампанского, и бросит в подворотне мертвой кучей.

К тому же, при всей моей наблюдательности, даже из клиентов отца, в большинстве случаев, я лишь весьма предположительно мог сказать, что тот или иной из них вампир, и то скорее руководствуясь временем суток, когда происходили деловые встречи. Так что, это большая удача, что Гэбриэл судя по стилю его речи и манере держаться — весьма влиятельный вампир, обладающий аристократическими манерами и холодным сердцем, согласился помочь моему отцу.

И все-таки, я, решив, что тянуть дальше становится опасно (я ведь не знал точно, сколько вампирская кровь работает в организме), достал из закрытого ящика стола отцовский браунинг. Где хранился ключ, я знал давно, отец перестал его прятать с тех пор, как мы с Ноэми стали достаточно взрослыми, чтобы осознавать, что оружие — это не игрушка. Повертев его в руках, собираясь с духом и еще раз взвешивая все за и против, я одновременно прикидывал, как бы это лучше сделать, куда выстрелить, чтобы и сразу наверняка, чтобы не мучиться, но, чтобы и не так страшно было. Я, признаться, отчаянно трусил на тот момент. Неизвестно, сработает ли мой замысел. А решиться на самоубийство оказалось не так-то легко. И как только некоторые идут на это добровольно и окончательно?

Я прислушался, не проснулся ли отец. Мне сейчас меньше всего хотелось бы, чтобы он застал меня за этим занятием. Но измученный мой родитель спал крепко, чего не случалось уже много дней. Как же мне не хотелось вновь доставлять ему страдания, я ведь прекрасно осознавал, что, зная, с кем имеет дело, он не зря оберегал меня от подобных контактов, и меньше всего на свете хочет, чтобы сын превратился в адское создание ночи. Тем более, после всего, что произошло за последнее время. Ведь я — это все, что у него осталось в жизни. Но, как бы там ни было, интуитивно у меня была стойкая уверенность, что все совсем не так трагично, что если я выживу и стану сильным и быстрым, то жизнь моя повернется совсем по-другому, может стать гораздо лучше, красочней, как бы парадоксально это ни звучало.

Не знаю, откуда у меня взялись такие мысли и насколько высока вероятность, что так будет на самом деле, но отступать от задуманного я больше не собирался. Спрятав браунинг в карман, я вышел в гостиную, посмотрел на спящего отца, на его заломленные в страдании брови, не разгладившиеся даже во сне, мысленно на всякий случай простился с ним и вышел из дома.

Время поджимало. Был дорог каждый час, но не мог же я потревожить его сон и разбудить оглушительным выстрелом. Боюсь, он не переживет зрелища сына с кровавой дырой в голове. Нет, раз уж принял такое страшное решение, никого больше рядом быть не должно. Сам заварил кашу, сам и расхлебывать буду. К тому же, это защитит моего отца от реакции лорда Гэбриэла. А то, что она будет весьма и весьма неположительной, я не сомневался. Пусть будет понятно, что Гаэтан ничего не подозревал о моем решении, как и есть на самом деле, тогда я смогу всю ответственность взять на себя.

И вот я там, откуда начал, вернее, там, где решил поставить точку. В безумной, не поддающейся логике надежде, что впереди у меня Вечность.

Часть 2. Ночь

1913 (Франция)

Глава 1

Очнулся я резко, глотая воздух, будто долгое время не мог выплыть на поверхность из глубины, и первым делом схватился за сердце. Сорочка с левой стороны была жесткой и грубой от засохшей крови, только это и говорило, что я все-таки сделал то, что хотел. В остальном никаких особых изменений я не ощутил. Потрогал пальцем зубы. Как глупо, сам усмехнулся. Ждал, что изо рта сразу будут торчать клыки как у саблезубого тигра?

Потом я встал. Тело немного затекло за время, пока был неподвижен, но на мертвого или, тем более, на бесплотный дух я не походил. Внезапно пришел запоздалый страх, а с ним и заблудившийся здравый смысл. Может быть, мне просто приснился странный сон, и я не совершил идиотский поступок, который кроме как постболезненным помешательством не назовешь?

Я включил свет и огляделся, рассеивая свои сомнения вместе с мраком. Сколько же я провалялся здесь? Диван весь в крови, в сиденье аккуратная дырочка от пули. Ну, конечно, выстрел в упор, не мудрено, что пуля прошла навылет. Зачем-то вытащил её, она застряла в одной из пружин. Диван придется заменить, а вот пулю захотелось оставить на память. Хорошо, хоть на звук выстрела никто не отреагировал, а то вызвали бы соседи полицию, и очнулся бы труп в морге — вот так новость на первые заголовки газет.

Итак, пора оценить обстановку. Кровь вампира сработала, я жив. Невероятно, но это так. Однако в себе я ничего нового пока не обнаружил, никаких изменений. Попробовал поднять искалеченный диван одной рукой — приподнял с трудом, силой вампирской даже и не пахнет. Что я сделал не так? В чем ошибся? Или это все сказки насчет особых способностей? Мне бы просто радоваться, что остался жив после безумной, ничем не оправданной авантюры, но я чувствовал себя обманутым.

Что я знал об обращении в вампира? Только то, что, умерев с кровью этого существа в организме, воскреснешь в новом качестве. Возможно, должно быть что-то еще, чего я не знаю, и мне нужно как можно скорее это выяснить. Самое время вернуться к отцу и дождаться прихода лорда Гэбриэла. Вряд ли я в ближайшее время найду другого вампира, способного все объяснить. Это, конечно, очень рискованно — показываться ему на глаза, но не оставлять же отца одного, да и время может быть упущено.

Я глянул на наручные часы. Уже вечер, а застрелился я поздней ночью, значит, пролежал здесь больше двенадцати часов. Отец точно с ума сходит, а вампир обещал появиться нынче же, значит, пора отправляться на встречу с создателем, и, вероятно, с судьбой. Приняв душ, я переоделся, выбрав лучший повседневный костюм и свежую белоснежную сорочку, почувствовал себя вполне готовым к любым обстоятельствам и неожиданностям. Привычным жестом откинув непокорную челку с глаз, вышел из дома.

Отец ждал меня. Я нашел его в комнате Ноэми. При взгляде на его молчаливое страдание, вновь кольнуло чувство вины за то, что я чуть было не оставил его совершенно одного, ведь никакой гарантии в моей затее никто не давал. До сих пор еще оставалась вероятность полного провала, если не узнаю способ завершить превращение или если не удастся уговорить Гэбриэла сохранить мне жизнь.

Гаэтан поднялся навстречу.

— Сынок, где ты пропадал весь день? Я начал волноваться.

Я слегка похлопал его по плечу.

— Все в порядке, отец. Я был у себя. Нужно было сделать кое-что безотлагательное, прости, что пришлось уйти без предупреждения.

Он слегка улыбнулся одними губами, глаза оставались по-прежнему печальными, страдающими, но и немного настороженными. Смотрит так, будто ждет, что снова начну задавать вопросы о своем чудесном исцелении и личности таинственного гостя. Наверное, придумал версию, готовый соврать мне впервые в жизни. Я сам себя в этот момент ненавидел за то, что придется добавить ему еще переживаний, но сделанного не воротишь.

— Ну, конечно, Джори, не слушай старика, ты давно взрослый мужчина и не должен отчитываться. Просто, после всех этих событий, что свалились на нас, я боюсь потерять и тебя тоже. Боюсь настолько, что на все готов пойти, чтобы этого не произошло, — говорил он очень серьезно с волнением в голосе. — Сейчас я просто счастлив, что ты поправился.

— Знаю, отец, — опустив глаза, произнес я. Вот и момент истины. — Я знаю, на что ты пошел, чтобы вылечить меня.

Гаэтан был донельзя удивлен и смотрел со смесью тревоги и недоверия. Конечно, он же не догадывается о том, что я в курсе его связей с вампирами.

— Прости, отец. Я знаю, что ты никогда не пожелал бы мне подобной участи, но я принял решение самостоятельно, и уже ничего не изменить. Я понял, что хочу жить именно так, а не иначе. Возможно, это будет самой большой ошибкой, но я сделал свой выбор.

Такого ужаса на лице отца я не видел ни разу в жизни. Представляю, как бешено колотится сейчас его сердце, даже казалось, что я его слышу. Вполне возможно, так и было, ведь превращение уже должно было начаться.

— О чем ты, сынок? — спросил отец, и я буквально чувствовал, как он внутренне холодеет в ожидании ответа и отчаянно надеется, что я развею его опасения. — Что ты сделал?

Я молча вытащил из кармана пиджака револьвер и протянул ему. Гаэтан пошатнулся, ему стало плохо, я поддержал его, усадив обратно в кресло. Бледный и раздавленный ужасным осознанием происходящего, отец не мог вымолвить ни слова, только качал головой, отрицая, не в силах смириться с правдой. Я чувствовал себя предателем и подлецом. Надо же было быть настолько эгоистичной сволочью, чтобы добивать старика в такой тяжелый период его жизни.

— Зачем, Джори? — простонал, наконец, он в отчаянии. — И откуда ты вообще узнал об этом?

— Я давно знаю, лет с четырнадцати, — ответил я. –Наблюдал и выяснял. Знаешь же мое любопытство. Прости, отец, я не хотел доставлять тебе дополнительных страданий. Просто второго такого шанса могло и не быть.

Тут отец как будто очнулся, и в его глазах зажегся гнев.

— Да ты даже не представляешь, с кем имеешь дело! — вскричал он. — Этот вампир сотрет нас обоих в порошок! Думаешь, я старался для этого? Думаешь, я прожил жизнь, вкладывая силы для того, чтобы вся моя семья сгинула в один момент? Я потерял жену и дочь и умолял лорда сохранить тебе жизнь, а ты просто взял и растоптал, свел все усилия на нет! Бестолковый мальчишка! — его голос набрал силу, сейчас он вновь был похож на главу семьи — волевого и твердого мужчину, а не убитого горем старика. Мне стало неуютно под его мечущим молнии взглядом.

— Отец, прошу тебя. Я все решу. Знаю, на что иду и чего хочу, поверь мне. Я справлюсь, — пытался я его убедить, хотя вовсе не был настолько уверен в своих силах, как пытался показать.

Гаэтан горько покачал головой, плечи его вновь поникли.

— Я дал ему слово. Неважно по каким причинам, но я его не сдержал. Гэбриэл и разбираться не станет. Ему нет дела до наших бед и несчастий. Я был ему полезен, но не настолько, чтобы нарушать договор безнаказанно. Вампиры не люди, человеческая в них лишь оболочка. А теперь и ты такой же. Но, боюсь, ненадолго, ровно до тех пор, пока он не узнает, что мы не вняли его указаниям. Что же, видно, судьба такая. Чему быть, того не миновать.

Меня просто поразила обреченность в его голосе. Никогда не подумал бы, что отец — вот так легко сдастся. Я лично готов был бороться до конца. На время я оставил его одного, ему сейчас нужно обдумать произошедшее, принять или смириться, а сам отправился на кухню.

Я не ел уже больше трех суток, с тех пор как появились симптомы менингита, и сейчас чувствовал просто зверский голод. Достав из буфета все, что хоть немного имело съедобный вид, я с жадностью накинулся на еду. Просто варвар дикий, а не человек из культурного общества. Хватал еду прямо руками, напрочь забыв про столовые приборы, и чуть ли не чавкал от удовольствия. Но самым удивительным было то, что, почти опустошив продуктовый шкаф, я лишь слегка приглушил голод. Что это? Один из факторов обращения? Возможно, я на верном пути.

Глава 2

Древний вампир явился около полуночи. Расстроенный, но старающийся держать себя в руках отец, вежливо проводил его гостиную и предложил выпить.

— Лорд Гэбриэл, — обратился он к гостю, — познакомьтесь с моим сыном Джори.

Величественный вампир спокойно протянул руку для приветствия, и я ответил тем же. Однако, он задержал рукопожатие несколько дольше, чем было необходимо, при этом пристально вглядываясь в мое лицо. Это заставило непроизвольно занервничать, однако я попытался не показывать этого. Некоторое время мы оценивающе разглядывали друг друга.

Выглядел гость, надо сказать, весьма эффектно. Слишком молодой, чтобы легко поверить, что ему восемьсот лет, но взгляд, бьющий мудростью всех философов и мыслителей прошлого и настоящего, говорит за себя. От такого вряд ли что-то скроешь, насквозь видит. И едва ли я встречал еще человека с такой королевской осанкой, не говоря о манерах. В общем, впечатление он производил сильное, но ожидаемой жестокости в его глазах я не заметил, равно как и жажды убийства, вопреки уверениям отца.

Значит, я не ошибся, и вампир тоже может не потерять человеческий вид, а, скорее, наоборот, выглядеть более человеком, чем многие представители живой людской массы.И если мне повезет сегодня, то в дальнейшем предстоит научиться быть таким же, как этот явный образец для подражания.

— Рад, что ты в добром здравии, Джори, — первым нарушив молчание начал вежливый разговор вампир.

— Благодарю, лорд, — в тон ему ответил я.

Он кивнул, продолжая в вежливом равнодушии переводить взгляд с меня на отца. Он выглядел абсолютно спокойным, но впечатление было обманчивым.

— Думаю, благодарить меня есть причины, помимо твоего исцеления. Вы оба чем-то расстроены, — не меняя окраски голоса, сказал Гэбриэл. — И я уверен, что знаю, чем, — он выдержал паузу, давая нам возможность признаться самим.

Неужели вампир способен чувствовать все столь остро? Или это многолетний опыт, пришедший с возрастом?

— Я объясню, — начал было Гаэтан. Я знал, что он не останется в стороне, но не мог допустить, чтобы гнев вампира пал на него.

— Нет, отец, позволь мне. Это мое дело, — я твердо перебил его и посмотрел прямо в глаза древнего, в которых медленно разгорались огоньки ярости и угрозы. — Я поступил самовольно, заставив тем самым отца нарушить слово, и готов полностью взять ответственность на себя.

— Джори! — с отчаянной мольбой в голосе вскричал отец, но потом повернулся к вампиру. — Да, он поступил опрометчиво и необдуманно, он еще мальчишка. Но он мой единственный сын!

Гэбриэл скривил ироничной усмешкой уголок губ, глаза, посрамившие холодом айсберг, не выражали ни капли сочувствия или жалости.

— Это говорит лишь о том, Гаэтан, что ты плохо воспитал сына.

Отец покаянно опустил голову, не споря, но во мне тоже начал разгораться гнев. Древний он или нет, но какой-то заносчивый кровопийца не смеет отчитывать отца, как ребенка.

— Отец не виноват, — с вызовом произнес я, зная, что сильно рискую, возможно, это не слишком умно — грубить в сложившейся ситуации. — Я давно этого хотел, это было моим желанием, и я не мог не воспользоваться выпавшим шансом. Жаль, что пришлось подвести при этом отца.Однако другой возможности могло не быть, и я рискнул.

Самообладание — непременное качество аристократа, когда вместо того, чтобы повысить голос, приподнимаешь бровь. Именно это и сделал лорд, глядя на мою наглость.

— Кто может желать стать убийцей добровольно? — спросил он, как мне показалось, даже с некоторым интересом, проявляя чудеса выдержки, хотя я был уверен, что он очень зол сейчас.

— Я хочу стать не убийцей, а получить способности. Уверен, что есть способы избежать потери человечности. Я справлюсь, — твердо ответил я, хотя и лукавил, конечно; такой уверенности в себе вовсе не чувствовал.

— Так думает каждый глупец, не осознающий до конца, что творит, а потом, оставляя за собой гору трупов, убеждается, как был не прав, но, уже не в состоянии что-либо изменить, опускается все ниже, — резко остудил меня Гэбриэл, наконец, выражая хоть какие-то эмоции. Гневно сверля меня углями глаз, он сказал: — Если я не убью тебя сейчас, то ты, самовлюбленный юнец, пополнишь ряды бездушных кровавых убийц быстрее, чем осознаешь это.

— Так научите меня, — вырвалось у меня вопреки здравому смыслу. Скорее всего, это отчаяние выдало такую безумную идею, ведь если он убьет меня сейчас, то отец не протянет долго один. Горе убьет и его тоже.

Гэбриэл некоторое время молчал, глядя с проблеском заинтересованности, вероятно удивляясь моей дерзости. Мы с отцом тоже молчали, ожидая его приговора. Теперь понимаю, как ощущают себя осужденные на смерть преступники в преддверии казни. Потом он все-таки нарушил молчание:

— Я считаю, что существует три возможности решения нашей проблемы. Я могу убить вас обоих, но даже я не настолько жесток. К тому же, не люблю раскидываться довольно ценными представителями человечества, ведь твой отец бывает весьма полезен. Могу сейчас просто развернуться и уйти, забыть о тебе, но тогда, не обладая нужными навыками и знаниями, ты вскоре бросишься на поиски жертвы, чтобы завершить обращение, и, не сумев остановиться, еще до восхода солнца совершишь первое, но далеко не последнее в эту ночь убийство. Это неизбежно, как смерть и налоги. Или третий вариант: я должен буду потратить несколько ночей моего драгоценного времени, чтобы обучить тебя всему, что следует знать, и, возможно, ты еще сможешь отплатить за мое великодушие.

Третий вариант мне, разумеется, понравился больше, поэтому я с поспешной горячностью воскликнул:

— Вы не пожалеете, если потратите на меня свое драгоценное время, — прозвучало, как сарказм, но я действительно был бы ему очень благодарен. — Я давно работаю, как и мой отец, и некоторые его клиенты перешли ко мне. Какие бы Ваши поручения не выполнял отец, я смогу не хуже. К тому же, он почти отошел от дел, а у меня, с Вашего позволения, впереди, возможно, вечность.

У вампира опять дрогнули губы в мимолетной улыбке.

— Я это знаю, — и, помолчав, принимая окончательное решение, он вынес вердикт. — Ночь коротка, а у нас много дел.Постарайся не разочаровать меня, Джори Ансело, или я вырву твое сердце.

Это было произнесено таким будничным тоном, что мы с отцом, несмотря на облегчение, ни на секунду не усомнились в его словах.

Обучение началось немедленно с длинной пространной лекции, из которой я узнал все, что необходимо было знать про свое новое состояние. Слушал я очень и очень внимательно, как никогда раньше не вникал ни в один урок, потому как осознавал, что от этого зависит моя будущая жизнь. Гэбриэл говорил негромко, спокойно и неторопливо, давая время переварить новую информацию.

Я узнал, что для того, чтобы завершить превращение, мне необходимо до конца нынешних суток выпить человеческой крови. Не сделай я этого, просто умру, как и положено после выстрела в сердце. Пока обращение не завершено, меня все больше будет мучить жажда, которую не заглушить ничем, кроме крови. Яркий свет вскоре начнет резать глаза, особенно солнечный. Звуки станут во много раз громче, чем казались раньше, нервная система тоже претерпит изменения, возможно, я начну впадать в ярость или беспричинный гнев. Обычно, именно в этом состоянии обращающиеся находят своих первых жертв. Избежать убийства для новорожденного вампира практически непосильная задача, если никто не будет контролировать его изначально, заставив вовремя остановиться.

Постепенно, по словам древнего, должно становиться легче, но, поначалу, я буду думать только о крови и стану небезопасен даже для родного отца. Потому что, испытывая муки жажды крови, вампир практически лишается рассудка, на первый план выходят животные инстинкты. Первое, что мне предстояло освоить — это как своими инстинктами управлять, останавливаясь прежде, чем замрет сердце человека.

Внезапно Гэбриэл прервал лекцию и посмотрел на меня в упор.

— Думаю, пора.

Я встрепенулся, чувствуя, как нещадно саднит горло, почему-то болит голова и слезятся глаза, возможно, я забыл, что нужно моргать, так внимательно слушал.

— Я решил, что будет справедливо, если завершит твое обращение в вампира тот, кто дал тебе жизнь. Это будет символично, на мой взгляд. Отец породил тебя, он же и поставит точку в твоей человеческой жизни. Будем считать это расплатой за непослушание, — твердо произнес он.

Я остолбенел, не до конца осознав смысл его слов. Что это значит? Причем тут отец? А вампир уже направился к Гаэтану, по пути прихватив с журнального столика нож для писем. И тут, наконец, до меня дошло, но было уже поздно, я понял, что ничем отцу помочь не успею. В раздираемом жаждой горле застрял крик отчаяния и ужаса. Но, древний вампир, резко схватив не сопротивляющегося Гаэтана за руку, быстро полоснул по его ладони ножом, заставив старика болезненно охнуть.

Я сообразил, что он вовсе не собирался убивать отца, однако напугал меня до чертиков своей непредсказуемостью, и уже готов был высказать ему все, что думаю, и заявить, что кровь родного человека уж точно пить не стану, когда вдруг на ковер упала первая алая капля. Глотку вновь обожгло огнем, и мир резко сузился до размеров окровавленной руки. Окружающие звуки тоже пропали, я слышал только, как, скатываясь по коже, крупные рубиновые капли падают на пушистый ковер, я чувствовал их одурманивающий аромат. С моим лицом что-то происходило — ныла челюсть, как будто кто-то выбил мне ее сильным ударом. Усилием воли, собрав остатки сил, я мотнул головой, пытаясь развеять наваждение.

— Почему он? — прохрипел я не своим голосом. — Неужели нельзя найти кого-то другого? Ведь это мой отец!

Древний вампир смотрел равнодушно. Его лицо не выражало абсолютно ничего, полное безразличие. Меня это буквально приводило в бешенство, и, если бы не острый запах крови, сводящий с ума, я бы не сдержался, и, возможно, подписал себе немедленный смертный приговор. Но тут отец все решил за меня. Сделав несколько шагов, он приложил руку к моему рту.

— Если уж мне не удалось уберечь тебя от этого, так хоть помогу, чем еще могу помочь, — решительно заявил он.

Но я его уже не слышал. Сладкая, пьянящая не хуже дорогого вина, густая жидкость, потекла в мое иссушенное горло, усмиряя головную боль, наполняя тело удивительной силой, меня как будто распирало изнутри. Это было самое сильное ощущение, какое я только испытывал, но оно длилось совсем недолго. Железная хватка создателя оттащила меня от отца.

— Довольно. Для завершения обращения вполне достаточно. Перевяжи руку, Гаэтан. Мы с твоим сыном прогуляемся, пока есть время до рассвета.

А я, буквально сгорая со стыда, не мог поднять на отца глаза. И мучило не то, что я пил его кровь, лишая сил и так измученного пожилого человека, к тому же единственного родного мне на всем свете, а от того, что больше всего мне сейчас хотелось вновь впиться в его руку и не останавливаться.

Ко всему этому из моих легких, будто внезапно выкачали весь воздух, и какая-то неведомая сила буквально выталкивала меня из дома, и сопротивляться ей не было никакой возможности. Не в состоянии пересилить себя, задыхаясь в безуспешной попытке втянуть хоть каплю кислорода, не взглянув на отца, я вылетел на улицу вслед за лордом.

Глава 3

Прохладный ночной воздух помог привести мысли в порядок, ослабляя все еще режущий ноздри запах крови. Дышать стало легче. Вместе со способностью соображать вернулась и злость. Жажда тоже никуда не делась, лишь слегка притупилась, с непривычки ныла челюсть, но сейчас я только и хотел, что высказать все этому высокомерному ублюдку, шагающему невозмутимо впереди, постукивая тростью в тишине сонной улицы. И, хотя я осознавал, что он мой единственный шанс быстрее влиться в вампирскую среду и, возможно, избежать многих ошибок новичков, его методы были глубоко противны.

Подумаешь, возомнил себя Господом всемогущим, кто давал ему право поступать с людьми, как с марионетками?Но пока я собирался с мыслями, буравя его спину злобным взглядом, он резко остановился в свете газового фонаря и повернулся ко мне. Красивое аристократическое лицо оставалось таким же спокойным, как прежде.

— Вероятно, сейчас ты думаешь, что я неоправданно жесток, заставив тебя выпить кровь собственного отца, — начал он негромко. — Поэтому, чтобы избежать дальнейших недоразумений и напряжения в общении, потрачу несколько минут и скажу, — я замер чуть поодаль, обратившись в слух, ибо, как бы я к нему ни относился, не сомневался, что это — тот человек, к словам которого стоит прислушиваться очень внимательно. — Ты сам сделал выбор и должен нести за это ответственность. Должен почувствовать, что такое настоящая жажда, понять, что всей твоей самоуверенности и бахвальства не хватит, чтобы уберечь окружающих тебя людей.

Гаэтан первым стоял в списке твоих жертв, не появись я сегодня ночью у вас в доме. Поверь, когда, не осознавая, что так сильно мучает тебя, ты бы потерял голову, в безумном желании завершить превращение, тебя не остановило бы, что он — твой отец и последний родственник. — Я похолодел, с ужасом осознавая правоту древнего вампира. А тот, как ни в чем не бывало, спокойно продолжал:

— А напившись, ты понял бы, что натворил, и вот тогда пришла бы настоящая злость, но зол был бы уже на себя. И то, как ты с этой злостью справился, определило бы, каким вампиром ты стал. Я лишь немного пофорсировал события плюс не дал тебе убить отца. Я действительно уважаю этого пожилого джентльмена, он один из немногих людей, кто заслуживает доверия. Так что, можешь продолжать ненавидеть меня, но не делай опрометчивых поступков, о которых потом можешь горько пожалеть. Я обещал потратить на тебя свое время, так прояви уважение и ты, воспользуйся моей щедростью, насколько возможно.

Чувствуя себя упрямым насупившимся мальчишкой, я, однако же, кивнул в знак согласия. Этого хватило, и дальнейший путь мы проделали молча. Ночной Париж не менее красив и величествен, чем при свете дня. А теперь, когда ночь стала для меня днем, а луна — солнцем, мой новый мир казался еще прекрасней.

Даже в нашем старинном квартале, который далек от респектабельных и вычищенных проспектов и площадей центрального Парижа, царит неповторимая атмосфера, улицы живут своей тайной жизнью, многовековой историей, многочисленными событиями, случившимися на них за прошедшие века. А в неверном свете газовых фонарей, освещающих сонные бульвары и переулки, вообще все кажется каким-то призрачно загадочным и невероятным.

Вот благодаря этим самым фонарям у меня и появился ужин на сегодняшнюю ночь. Бельвиль — не самый благополучный и безопасный для ночных прогулок район, но газовщики, сторожа и трубочисты вынуждены работать именно по ночам, даже здесь. На одного такого газовщика мы и наткнулись около потухшего фонаря, когда он заправлял светильник.

Гэбриэл придержал меня в тени, шепотом объясняя, как незаметно приблизиться к человеку и как заставить жертву стоять спокойно и не шуметь, не причиняя ей вреда. Оказалось, вампирам присуща еще одна сногсшибательная способность, от которой я пришел в неописуемый восторг, уже предвкушая перспективы. Глядя прямо в глаза человеку, вампиры могут внушить последнему все, что необходимо, и безвольный субъект выполнит с точностью до идиотизма. Даже если я прикажу кому-то спеть Марсельезу голым на площади, он непременно это сделает.

Я даже не подозревал о таких способностях! Отец об этом ничего не упоминал, или я упустил, из-за обилия сведений, обрушившихся в момент прочтения дневника. Какие же еще сюрпризы ждут меня в вампирском обличие? Ведь это дает буквально неограниченные возможности, как в жизни, так и в бизнесе, теперь не будет существовать слова «нет». Дух захватывает! Кажется, Гэбриэл прекрасно понимал, какие мысли вихрем проносятся у меня в голове, потому что снисходительно и, казалось, немного презрительно поглядывал на меня. Плевать. Пусть покажет все, на что я способен, а уж как этим арсеналом распорядиться, я сам решу.

Итак, мы бесшумно приблизились к мужчине, деловито копошащемуся около фонарного столба. В последний момент он все же почувствовал наше присутствие, потому что испуганно обернулся, и я тут же, завладев его взглядом, четко выговаривая слова, приказал молчать и не двигаться. Мужчина замер на месте, как вкопанный. Работает! У меня получилось, это, оказывается, так просто! Даже никаких усилий не пришлось прилагать.

Я едва не потирал руки, довольный первым успехом и в нетерпении немедленно утолить жажду, скребущую горло. Но Гэбриэл все продолжал объяснять, как правильно прокусить вену, чтобы человек смог потом остановить кровотечение; как, насыщаясь, не прекращать прислушиваться к сердцебиению, которое я слышал громко и отчетливо; как заставить себя оторваться, когда пульс начинает замедляться.

Пока он говорил, человек стоял спокойно, не выказывая признаков страха, как будто это его вовсе не касалось, но, когда я наклонился к его шее, обнажая острые клыки, в глазах жертвы заметался такой животный ужас, что мне стало не по себе. Мелькнула мысль, что можно было внушить ему не бояться нас. Но все мысли резко покинули меня, уступая место эйфории от хлынувшей в пылающее горло благословенной влаги. Я забыл про все на свете, упоение кровью ни в какое сравнение не шло с чувством насыщения обычной пищей, это, скорее, можно было сравнить с сексуальным удовольствием. Огромное желание сменяется удовлетворением.Мне показалось, что промелькнуло мгновение, как меня уже силой отрывают он живительного источника.

— Я же сказал — слушать! — резким тоном произнес мой создатель. — Так и знал, что с тобой будет непросто. Честолюбивый юнец с завышенной самооценкой. Сейчас это была бы твоя вторая жертва, поздравляю.

Я виновато смотрел на обмякшего газовщика с побелевшим лицом и едва различимым в ночной тишине биением сердца, которое еще недавно стучало так громко и уверенно. Я только что чуть не убил его, даже не осознавая, что делаю и совершенно не думая, чем это грозит. Черт возьми, древний вампир не ошибался: я просто глупец.

— Он придет в себя? — спросил я, вытирая губы платком и поправляя шляпу.

— На этот раз да. Я остановил тебя вовремя, — ответил Гэбриэл.

— Спасибо, — глухим голосом поблагодарил я. — Вы были правы.

Он просто кивнул и зашагал по пустынной темной улице.

— Мы продолжаем охоту? — спросил я, следуя за ним.

— Возможно, но чуть позже. Я собираюсь продолжить разговор в более подходящей и комфортной обстановке.

— А Вы разве не голодны? Я думал, вампир должен питаться каждую ночь, — продолжал я расспросы на ходу.

— Я не пью кровь на улицах, — ответил мой создатель-сноб.

«Ну, разумеется, Ваше высочайшее величество, кто бы сомневался, что Вам кровь в золотом бокале подают, — с сарказмом подумал я про себя. -Охота — удел плебеев, типа меня».

Но, к моему большому удивлению, я попал почти в цель своим замечанием. Некоторое время спустя мы удобно расположились в салоне ресторана, где я не раз бывал ранее. Вышколенный метрдотель, проводив нас в отдельный кабинет, дал знак услужливому официанту, и прежде чем вручить меню, тот поднес моему учителю бокал, как мне сперва показалось, с красным вином, пока в нос не ударил сладкий запах крови. Слегка ухмыляясь и поглядывая на мое удивление, Гэбриэл с удовольствием выпил поданную жидкость, а потом принялся изучать меню, расправив на коленях салфетку. «Вот, разве что, бокал не золотой», — мелькнула у меня мысль.

— Ну, хорошо, с кровью понятно, — не выдержал я. — Но зачем заказывать обычную еду? Для отвода глаз? Так это глупо, на мой взгляд.

— Вампир вкушает обычную пищу, а также напитки, более того, я советую тебе питаться плотнее и больше пить в первое время, особенно крепкий алкоголь. Помогает приглушить жажду. Это, возможно, убережет твоего отца от участи не проснуться в ближайшие дни.

«Вот это отличный совет, спасибо», — вновь подумал я про себя и тоже взял меню, хотя с большим удовольствием предпочел бы такой же бокал, как подали моему собеседнику.

— Вообще-то, я не собираюсь возвращаться к отцу, пока не научусь контролировать это, — сообщил я. — Поживу у себя.

— Не забудь повесить на окна плотные портьеры, — дал очередной совет Гэбриэл. — Солнце — теперь твой главный враг. На ближайшую вечность. Однако, это только если ты сможешь войти в свою квартиру. Видишь ли, у вампиров есть такая отличительная особенность. Мы не можем войти без приглашения в чье-либо жилище. То есть, для того, чтобы вернуться в свою квартиру, тебя должен пригласить человек — ее владелец. Если хозяином квартиры являлся ты, то, боюсь, тебе предстоит искать себе новое пристанище. Это не касается казенного жилья, а также любых общественных заведений.

Вот так новость! Неожиданно. Получается, я теперь вообще не смогу пройти к кому бы то ни было, если меня не пригласят? Ну, допустим, с квартирой, может, и обойдется. Очень удачно, что она оформлена на Ноэми. Но сейчас моя сестренка мертва, а это значит, что владельца у квартиры больше нет. Я задал этот вопрос Гэбриэлу, и он подтвердил, что в таком случае проблем быть не должно.

Прежде чем мы приступили к трапезе, Гэбриэл предложил перейти на «ты», дескать, по меркам человеческого возраста у нас разница всего несколько лет, и, хотя друзьями мы не станем, но ему так удобнее. Мне было ровным счетом все равно, поэтому я спокойно согласился. За нашим поздним ужином Гэбриэл продолжал рассказывать то, что я должен знать, чтобы как можно скорее стать вампиром, способным вести нормальный образ жизни.

Слушал я очень внимательно, ведь мне уже начинало казаться, что я слишком надолго выпал из привычной среды. Сперва болезнь родных, затем похороны, скорбь и моя болезнь, теперь вот перерождение и обучение. Все это длилось достаточно долго, чтобы я начал считаться потерянным для общества, в котором привык вращаться. «Но, ничего, — утешал я себя, — мое возвращение вряд ли кто-то пропустит, уж я постараюсь быстро напомнить о себе». Хотелось также расспросить создателя о нем самом, узнать побольше, но я счел момент не подходящим. Покинули ресторан мы почти перед самым закрытием, уже глубоко ночью.

Древний вампир позволил мне поохотиться еще раз перед тем, как расстаться до следующей ночи, на этот раз это оказался обычный поздний прохожий. Собрав в кулак всю волю и выдержку, мне все же удалось вовремя почувствовать замедление пульса жертвы и оторваться от сладкой вены, хотя и стоило это огромных усилий, чем даже заслужил скупой кивок похвалы от сурового наставника.

После этого, он сообщил, о необходимости внушать жертвам, чтобы они забыли о произошедшем. Иначе рано или поздно по городу поползут страшные слухи, чего допустить, разумеется, нельзя. Конечно, далеко не все вампиры ведут себя так предусмотрительно, иначе, откуда бы вообще взялись мифы и легенды о ночных кошмарных кровопийцах? Но тех, кто ставит под угрозу существование всего вида, ждет неминуемая расправа от своих же сородичей.

Распрощались мы чинно и вежливо, условившись о следующей встрече будущей ночью, и я отправился домой.

Глава 4

Неторопливым прогулочным шагом в отличном настроении и под впечатлением от сегодняшней ночи, шествуя по каменной мостовой по направлению к дому, я, забавы ради, перепрыгивал через выключенные на ночь фонтаны и с легкостью перелетал через огромные клумбы цветов. Благо, в престижных районах города в такой час редко встретишь случайного прохожего, разве что жандарма, делающего обход. Но мне повезло, обошлось без удивленных или напуганных моим дурашничеством свидетелей.

Ну и, разумеется, не смог отказать себе в удовольствии, как, наверняка, многие новорожденные вампиры до меня. Слегка разбежавшись, запрыгнул на крышу четырехэтажного дома. От осознания своей, как мне казалось, почти безграничной силы и ловкости, хотелось радостно орать, как мальчишке. «Хорошо, что меня сейчас не видит мой степенный создатель», — мелькнуло в голове, когда я несся по направлению к дому, но уже не по мостовой, а по крышам.

Вошел я в квартиру без всяких преград, значит, Гэбриэл не ошибся. До первых лучей солнца, еще успел по его совету завесить окна плотными покрывалами, за неимением портьер.

Весь день маялся от скуки. Сна хватило на пару часов, наверное, сказалось перевозбуждение. А вместе с ним вновь начала мучить жажда, и я не решился заказать доставку портьер, опасаясь, что не смогу противостоять соблазну. Коротал время за книгами, попивая коньяк и дымя сигарой. Это действительно помогало отвлечься от мыслей о крови. Хорошо, когда есть мудрый наставник, каково бы мне было сейчас, познавай я новый мир в одиночестве? А так, я вполне уже собой гордился, ведь первая ночь прошла без убийства, а, наоборот — с пользой и толком. Однако, по событиям следующей ночи выяснилось, что я поторопился нахваливать себя, да и учителя тоже.

На встречу с ним я не шел, а почти бежал, сходя с ума от жажды, стараясь отворачиваться от проходящих мимо людей, боясь увидеть пульсирующую жилку на шее и не сдержаться. Очень надеялся, что он позволит сперва поохотиться, прежде чем заведет очередную лекцию. Встретились мы с Гэбриэлом после наступления серых сумерек в небольшом скверике неподалеку от моего дома.

Прогуливающиеся перед сном парижане разбрелись по домам, вместе с ними исчезли лоточники, уличные музыканты и художники, а также другие умельцы, развлекающие чинную публику респектабельного квартала. Краткое вежливое рукопожатие в знак приветствия. Мельком отметил про себя, что на Гэбриэле, как и накануне, безупречный костюм, а в черные лакированные туфли можно смотреться, как в зеркало. А я-то еще себя считал иконой стиля и вкуса. В сквере было безлюдно, тихо и сумрачно, лишь стрекотание цикад и сверчков нарушало тишину, да на скамье чуть поодаль сидела молодая белокурая особа.

— Хочу тебя кое с кем познакомить, — сказал Гэбриэл, жестом приглашая следовать за ним. Нашел время! Мне сейчас не до знакомств с кем бы то ни было, горло как наждачной бумагой дерет. Я уже хотел высказать возмущение вслух, когда мы подошли к скамье с той самой девушкой на ней. При нашем приближении мадемуазель встала, и я на время забыл о жажде, да и вообще обо всем.

Как же она была прекрасна! Даже с немалым количеством женщин в моей жизни, я не встречал еще подобной ей. Пышные струящиеся по плечам волосы отливали золотом в свете фонаря, карие глаза молодого оленя при этом смотрелись особенно эффектно. Идеальный носик и пухлые, но небольшие губки, придавали красавице немного кукольный вид. Высокая грудь, узкая талия и крутые бедра, только дополняли общую безупречную картину. Единственное, что удивляло, это полное отсутствие какого-либо выражения на лице.

Я вдруг остро осознал, что не имел женщину уже больше двух недель, и сейчас почувствовал это в полной мере. Ведь это чудное виденье в легком кружевном летнем платье полностью и даже больше соответствовало моим запросам и тут же взбудоражило мою плотскую фантазию.

— Ее зовут Изабель, она под внушением, и она твой сегодняшний ужин, — будничным тоном сообщил Гэбриэл. — Можешь приступать. Но помни то, чему я учил тебя вчера — не теряй контроль, — и он спокойно отошел в сторону, почти скрывшись в тени огромного раскидистого дуба.

Я еще раз оглядел завороженную красавицу, ее красивые глаза в пушистых ресницах, нежные щеки, аккуратные скулы, и мой взгляд спустился ниже на ее лилейную шейку, туда, где под тонкой белой кожей очень отчетливо билась голубой змейкой вожделенная вена. Рот моментально наполнился голодной слюной, а под глазами начали набухать вены и сами собой прорезались острые клыки, но, несмотря на это, я так и не мог понять, чего же сейчас хочу больше — впиться ей в шею или повалить на траву в необузданном плотском желании. Она смотрела на меня без малейшего страха, медленно опуская и поднимая ресницы, и мне пришло в голову, что одно другому не мешает. Сейчас я наемся, а потом попрошу Гэбриэла оставить нас наедине. В конце концов, он тоже мужчина, должен понимать.

Не колеблясь более ни мгновения, я притянул ее к себе и, прижав одной рукой за талию, как будто в танце, другой рукой слегка наклонил ее голову, придерживая за затылок, открывая себе доступ к вене, вонзил клыки в шею. Красавица не издала ни звука, зато у меня вырвался стон почти экстатического удовольствия. Кровь горячей струей лилась в горло, а перед глазами мелькали яркие картины страстного соития, как будто мы уже переживали все это наяву. Я буквально потерял голову и захлебывался желанием, не в силах совладать с собой.

И вдруг я почувствовал, что все резко закончилось, сладкая кровь уже не льется в мое горло, и с ужасом осознал, что крови-то больше и не осталось. Я выпил красавицу досуха. По-прежнему сжимая в объятиях мертвое тело, я не мог прийти в себя, тяжело дыша и чувствуя, как сердце буквально рвется из груди. Как такое могло произойти?

Я растерянно смотрел на прекрасное, но уже безжизненное, как гипсовая маска, лицо, и не верил в происходящее. Буквально минуту назад это была полная жизни сногсшибательная красавица, а теперь — просто труп. А я стою с окровавленным ртом и ничего уже не могу изменить. Краем сознания я почувствовал, как к нам подходит неторопливой походкой мой создатель, и злость вновь завладела мной.

— Почему ты не остановил меня? — прохрипел я. — Ты же чувствовал, что я убиваю ее!

— Я чувствовал, да, — жестким и холодным голосом ответил он. — А ты — нет. Ты вообще забыл обо всем, чему я учил вчера. В чем я, в общем-то, и не сомневался.

— Но зачем?! — вскричал я в праведном гневе, не понимая, как можно быть таким жестоким. — Почему ты это сделал?

— А сколько, ты думал, я буду с тобой нянчиться? Я ведь напомнил о контроле, ты должен был думать только об этом, а не исходить похотью, увидев смазливое личико, — он кидал слова, как кинжалы, конечно, справедливые, но от того не менее болезненные.

Я осознавал правду его слов, но как же хотелось сейчас ударить по его надменной физиономии!

— Ты монстр, — только и смог выдавить из себя я.

— Ты тоже, — насмешливо скривил губы мой мучитель. — Добро пожаловать в клуб.

Как бы не был я сейчас зол на него, на себя и на всех вокруг, но отрицать очевидное не мог. Да, я такой же, как и он. Я расслабился после первого же успеха, решил, что все теперь могу и мне не надо над собой работать, понадеялся на то, что он рядом. А ведь то же самое может случиться позже, когда я останусь один. Как бы ни противно было это осознавать, он допустил это убийство специально, преподавая мне, таким образом, урок, безусловно, жестокий и беспринципный, но действенный. Вряд ли все его лекции смогли бы произвести такое впечатление, как наглядное осознание собственной слабости. В это мгновение я точно знал, что приложу все усилия для того, чтобы подобное не повторилось впредь.

— Вот теперь я увереннее в тебе, — кивнул Гэбриэл. Чертов вампир просто читал на моем лице мысли! — Я знаю, ты справишься.

Вот уж спасибо! Но, несмотря на саркастичные мысли и более чем ужасную ситуацию, я был польщен его оценкой. Оставалось смириться с непоправимым и жить с осознанием, что на моей совести смерть молодой девушки. У нее впереди была целая жизнь, семья, которой теперь предстояло ее оплакивать, было будущее, которого я ее лишил в одно мгновение. И вновь, будто прочитав мои безрадостные мысли, Гэбриэл сказал:

— Если тебе от этого станет легче, то у нее не было семьи. Она была совершенно одинока, как это ни парадоксально, и работала проституткой в одном из местных борделей.

Ну, не сказать, что намного, но действительно стало легче. Однако, сути дела это не меняло, и об этом следует помнить. Сегодняшняя ночь должна стать переломной в моей жизни, теперь все будет по-другому. Я ведь сам сделал этот выбор.

Следующим этапом обучения стал урок избавления от трупов. К сожалению, как сообщил мой «добрый» наставник, как бы я не старался, но жертвы все равно будут случаться время от времени, хочу я того или нет. Вся жизнь вампира — это череда смертей. С нашей ли помощью или чьей-то другой — неважно. Просто так бросать обескровленные трупы, разумеется, недопустимо. Можно их закапывать, сбрасывать в канализацию или в реку, желательно с грузом или прятать в катакомбы. Лучше всего их сжигать, заметая тем самым следы преступления. Так мы и поступили с той, кого при жизни звали красивым именем Изабель.

В остаток этой скорбной ночи у меня не было ни сил, ни желания учиться еще чему-либо, поэтому мы расстались с Гэбриэлом задолго до рассвета. И, конечно, у меня более не было настроения скакать по крышам и веселиться. Зато, придя домой, я первым же делом откупорил пузатую бутыль коньяка и выпил ее почти залпом. Думал, это поможет расслабиться и забыть хоть на время о событиях минувшей ночи. Действительно, удалось уснуть, но во сне я видел золотоволосую красавицу, которая ласково и маняще улыбалась мне.

Надо признаться, мне вполне удалось отдохнуть, события ночи уже померкли, совесть услужливо молчала, не утруждая себя угрызениями по поводу несчастной проститутки. Наверное, я был слишком эгоистичен и самовлюблен, а также высокомерен, чтобы убиваться по падшей заблудшей душе. Для себя я решил — что было, того не изменить, надо лишь постараться не повторять ошибок и все будет в порядке.

Успокоившись на этот счет, я даже повеселел и, забавы ради, вызвал своего консьержа — надутого, напыщенного, мнящего себя как минимум чиновником первого класса, а не простым привратником. Он явился, отдуваясь от быстрой ходьбы, тревожно уставившись на меня заплывшими глазками и сверкая потной блестящей лысиной. «Наверное, думает, что у жильца появились жалобы», — ухмыляясь, предположил я.

— Чем я могу помочь вам, месье Ансело? — поинтересовался он.

Я подошел вплотную, заставив его нервно сглотнуть, и, пристально глядя ему в глаза, приказал молчать и не бояться. Он замер, вытянувшись в струнку, если такое понятие вообще можно применить к человеку необъятным животом, на котором позолоченные пуговицы ливреи едва ли не стонали от напряжения. Потом, пересиливая себя от отвращения (все-таки потная шея толстяка — это вам не хрупкая нежная шейка блондинки), впился клыками в то место, где по идее должна находиться главная артерия.

На мое удивление, она именно там и оказалась, хотя под складками жира ее даже учуять было непросто. Напившись, я совершенно спокойно заметил момент, когда глухо бьющееся сердце консьержа начало замедлять пульс, и отпустил его. Тщательно прополоскав рот коньяком, я удовлетворенно вздохнул. Да, расчет был верен. Я вполне могу справляться с дурманящим ароматом и вкусом крови, если к нему не примешивается плотское влечение. Оказалось, очень просто остановиться, если человек, выбранный на ужин, тебе неприятен. Это можно использовать в первое время. Пожалуй, лучше так, чем убивать молоденьких девушек. А этому жирдяю только на пользу некоторое кровопускание. Надо будет использовать его еще как-нибудь.

Приложив к слегка кровоточащей шее консьержа платок и внушив, что его укусила соседская собака, сам же с этой легенды посмеиваясь, так как соседская собачка размером чуть больше кошки, отправил его восвояси. Вполне довольный собой, приготовился к вечеру встречи с создателем, надеясь, что сегодня он не преподаст мне еще какого-нибудь урока в своем духе.

Едва солнце полностью скрылось за горизонтом, я решил, что сегодня вполне готов повидаться с отцом. До встречи с Гэбриэлом оставалось еще несколько часов, поэтому я мог уделить их своему старику, который, безусловно, сейчас с ума сходил от беспокойства, ведь я ушел с древним вампиром, чтобы самому стать таким же, и не подавал о себе знать уже два дня. А сегодня я чувствовал, что могу себя контролировать, и мне ничего не мешает успокоить заботливого родителя, к тому же, я с удивлением осознал, что соскучился по нему.

Все-таки, что ни говори, а отец — это единственный человек на свете, которому я еще не безразличен, который ждет меня, несмотря ни на что, и примет без всяких условий, в любом виде. Основательно подкрепившись толстым консьержем, я отцу не опасен, а, значит, самое время вернуться в родной дом.

Глава 5

Остановив первого попавшегося извозчика, я полюбовался по пути вечерним Парижем в огнях фонарей, и вскоре был уже в Бельвиле. У входной двери испытал на себе, что значит не иметь возможности войти в дом. Передо мной в дверном проеме как будто стеклянная стена стояла, хотя наощупь это был просто плотный воздух, но преграда все же была нерушима. Пришлось просить отца впустить меня, и лишь после этого я беспрепятственно прошел в гостиную. Отец встретил меня с распростертыми объятиями, радостно и облегченно улыбаясь. Я с удовольствием обнял старика, однако, заметив, что он на удивление спокоен.

— Еще вчера днем меня навестил лорд Гэбриэл, — сообщил отец. — Он рассказал, что с тобой все в порядке, ты быстро учишься и осваиваешься. Что еще мне сейчас нужно для счастья? Только знать, что у тебя все хорошо, сынок, — с теплотой в голосе сказал Гаэтан.

«Отец с возрастом становится сентиментальным», — с нежностью подумал я про себя. Но тут же вскинулся:

— В каком смысле — днем? — воскликнул я. — Ты хотел сказать — вечером, вероятно?

— Да нет же, было чуть больше полудня, — ответил отец, понимающе кивая. — Ну, а что ты думаешь, Джори, он же древний. Уж не знаю, как, но он вполне спокойно ходит как днем, так и ночью, и никакое солнце ему не помеха. Признаться, не будь я уверен, что он вампир, никогда бы не догадался.

Вот она — очередная сногсшибательная новость! Оказывается, есть способ и вампирам не опасаться солнца! Я должен обязательно узнать об этом. Но почему он сам не рассказал, когда предупреждал о главном враге? Что-то тут не так. И почему остальные вампиры так не могут? Я намеревался выяснить это сегодня же ночью.

Потом отец предложил мне выпить с ним горячего чаю, чтобы посидеть и поговорить, как прежде. Расположившись в столовой, вскоре мы спокойно обсуждали последние события и вообще все подряд, как будто и не было в нашей жизни всех тех ужасных и драматических событий, мы просто радовались, что можем быть вместе, несмотря ни на что.

Теперь, когда скрывать ему что-либо от меня было бессмысленно, я смог задать вопрос, который мучил уже больше десяти лет, и вернулся к разговору о заветной тетради:

— Скажи, папа, а как ты узнал о вампирах? — поинтересовался я. Сейчас, когда я понял, что конспирация является одной из основ нашего существования, это снова вызвало любопытство. — Едва ли кто-то из них представился тебе подобным образом.

— Конечно, сынок, — подтвердил он мои мысли, — сверхъестественные существа действительно всячески избегают афишировать себя. Скорее всего, я так и остался бы в неведении о темном мире, если бы один из его представителей не открыл мне глаза лет тридцать назад. Так же, как и ты сейчас, я в то время нередко помогал эмигрантам, не имеющим «чистых» документов, легализоваться в нашей стране. В числе клиентов еще в начале моей карьеры оказался немолодой мужчина-вдовец с дочерью Гюли, прелестной девочкой лет пятнадцати — румынские цыгане. Я тогда не обратил на них особого внимания, оба были одеты довольно бедно, но скромно и чисто, мужчина показался мне серьезным и обстоятельным, едва ли связанным с каким-либо криминалом. И вот, после их первого визита прошло уже около двух лет, как этот клиент — Лачо Петрешку, вновь появился в моей конторе, будучи сильно расстроенным, буквально в отчаянии.

Отец поведал о том, как цыган умолял его выступить адвокатом, спасти из беды Гюли. Ознакомившись с делом и переговорив с обвиняемой, он понял, что ситуация довольно серьезная. По словам этих людей, жили они оседло, оба работали. Лачо устроился дворником, а девушка трудилась посудомойкой в ресторане, так что на жизнь им хватало. Но вот однажды, возвращаясь уже перед рассветом с работы, Гюли не повезло наткнуться на грабителя.

Ситуация для девушки очень опасная: бедный район, кишащий безбожным отребьем, да еще и деньги в сумке — недельный заработок. Напуганная угрозами и ножом, но, все же, привыкшая ежедневно рисковать, возвращаясь домой по злачным закоулкам, девушка не стала безропотной жертвой. Известно, что в состоянии аффекта женщины на многое способны, и вот, завладев его ножом, она в отчаянии перерезала мужчине горло. А после, ужас, разумеется, толкнул ее к бегству.

Лачо в это время не было дома, он еще до света уходил с метлой подметать дворы. А когда вернулся, в доме уже были жандармы. Оказывается, убегая в беспамятстве с места убийства, девушка не вспомнила про оброненную сумочку. Но, даже если это являлось лишь косвенной уликой, потеря могла произойти и в другое время, в кармане убитого обнаружили яркие цыганские серьги, которые он заставил ее отдать ему. Гюли задержали и отправили в камеру, где ей и предстояло находиться до суда.

Учитывая несовершеннолетие моей подзащитной, а также недобропорядочную личность убитого, серьезный срок ей не грозил. Самым сложным в этом деле было убедить судью, что нож принадлежал не моей подзащитной. Маловероятно, что юная девушка осмелится и окажется в состоянии вырвать оружие у бандита. Зато мнение о цыганах, как о мошенниках, ворах и головорезах, довольно прочно укоренилось в обществе, что тоже говорило не в пользу Гюли. Большинство судей, как мы знаем, обычные обыватели, и едва ли бывают столь беспристрастны, как должно. Тем не менее, с учетом всех обстоятельств получалось, что в заключении ей придется провести около года. Это, конечно, не радостно, но за убийство не так и много.

Однако, Лачо буквально на коленях умолял Гаэтана вызволить Гюли из жандармерии в течение неполного месяца. Отцовские чувства цыгана понять, конечно, несложно, странным выглядел четко указанный срок. Он готов был продать жилье, влезть в любые долги, отдать себя в рабство, но упорно настаивал на немедленном ее вызволении любым способом. Цыган рассматривал все варианты, вплоть до подкупа судьи, организации побега, нападения на конвой или поджога жандармерии. В то же время, в отличие от своего отца, девушка вовсе не испытывала таких сильных страданий из-за своего положения и не падала духом.

Однако видя слезы отчаяния на глазах сурового крепкого мужчины, молодой адвокат не остался равнодушным, и сделал все возможное и даже более, несмотря на то, что едва ли мог рассчитывать на существенный гонорар. Решив сыграть на яркой и очень привлекательной внешности Гюли, мой отец предложил ей утверждать в суде, что грабитель не просто отобрал ценности, но и пытался ее изнасиловать. Оказывая сопротивление, она и обнаружила нож у него за поясом, которым воспользовалась, защищая не только кошелек, но и свою честь.

Поскольку подзащитная действительно оказалась девицей, а хозяин ресторана дал ей самую положительную характеристику, прежде ни в чем дурном она не была замешана, а нападавший был не тем, по ком общество стало бы сильно скорбеть, используя все свое красноречие, Гаэтану удалось в итоге выполнить просьбу Лачо. Гюли была освобождена прямо в зале суда буквально за день до того дня, который ее отец устанавливал, как крайний.

Вскоре цыгане снова появились в конторе, чтобы со всей искренностью поблагодарить отца, и он полагал, что на этом они распрощаются. Поэтому он снова решил вернуться к вопросу, который не давал ему покоя все это время — почему, все же, так важна была конкретная дата освобождения девушки. Словно решившись на что-то, Лачо вдруг приказал дочери подождать на улице, а Гаэтана попросил уделить ему еще несколько минут.

— Месье Ансело, Вы даже не представляете, как много сделали для нас, а я не столь богат, чтобы воздать Вам должное, — обратился он к моем отцу. — Однако, позвольте дать Вам один совет, который может стоить гораздо больше, чем сейчас покажется. Каждый день начинайте утро с отвара вербены, пейте ее вместо чая или кофе или добавляя в напитки. Но если вдруг кто-то из клиентов, например, тот господин в котелке и с резной тростью, которого я видел как-то вечером в Вашей конторе, вдруг поведет себя странно, постарайтесь ничему не удивляться и не подавать вида.

Я не стану сейчас ничего объяснять, потому что Вы мне не поверите, это покажется глупостью и абсурдом. Но, если через какое-то время у вас возникнут вопросы, я с удовольствием отвечу на них. Тогда вы сами поймете причины моей настойчивости и нетерпеливости.

Уходя, Лачо положил на стол небольшой пакет сушеной травы, оставив Гаэтана в раздумьях. Это не было похоже на шутку или глупый розыгрыш, но, на всякий случай, отец попытался навести справки.

Аптекарь на вопрос, не ядовита ли вербена, заверил, что ее отвар не причинит вреда здоровью человека; и что клиенты изредка заказывают ее, считается, что она помогает при нервных болезнях и потере памяти. Заинтригованный отец все же решил попробовать. Поначалу он не заметил каких-либо изменений в своем состоянии и уже подумывал бросить этот эксперимент, когда, назначив через секретаря встречу на вечернее время, в контору вновь пришел тот человек в котелке — месье Фернан, о котором говорил Лачо.

Дав Гаэтану задание изготовить несколько современных документов, изменив лишь даты, и значительно «омолодив», таким образом, их обладателей, услышав в ответ резонное замечание, что в среднем возрасте сложно будет выглядеть молодым, клиент, нахмурился и впился в глаза отца немигающим взглядом:

— Больше никогда не задавай таких вопросов и даже не задумывайся об этом. Никому и никогда не говори о поручении. Когда ты передашь мне новые документы, забудешь, что видел когда-то старые, — твердо произнес он.

Как я уже понял, он попросту внушал отцу. В этой странной ситуации предупреждение Лачо совершенно вылетело из головы Гаэтана, и он эмоционально высказал зарвавшемуся клиенту, что думает о подобной наглости.

Тот недобро усмехнулся, одно неуловимое движение — и вот, безрассудный адвокат изо всех сил безуспешно пытается разжать стальные пальцы, стискивающие все сильнее его горло.

— Ты стал слишком много знать, Ансело, раз принимаешь вербену, — сквозь нарастающий звон в ушах доносился до Гаэтана раздраженный голос. — И что теперь с тобой делать? Убить? Хотя, живой ты приносишь нам пользу.

Пока нападавший пребывал в раздумьях, в глазах отца темнело, безрезультатные попытки сопротивления становились все слабее, и он осознал, что доживает последние секунды. Но он не мог так просто сдаться, оставить жену вдовой. Действуя неосознанно, он стал шарить рукой по столу, пытаясь нащупать хоть что-то, что могло стать оружием, пока пальцы не наткнулись на карандаш. Не имея другого выбора, Гаэтан судорожно ткнул им почти вслепую, вложив в удар все оставшиеся силы, даже не пытаясь выбрать уязвимое место.И вдруг рука, сдавливавшая его горло, разжалась, и отец сделал судорожный вдох, едва удерживаясь на подкашивающихся ногах.

Взвыв и грязно выругавшись, Фернан выдернул карандаш из основания шеи над ключицей, и на глазах ошеломленного Гаэтана довольно глубокая колотая рана медленно сомкнулась, превратившись в еле заметный след, который вскоре тоже исчез, словно ничего и не было. Лишь подсыхающая струйка крови, стекшая на воротник сорочки, говорила, что произошедшее не было галлюцинацией. Сжимая в бессильной ярости кулаки, глядя на жуткий оскал, обнаживший нечеловеческие клыки чудовища, отец понимал, что это лишь небольшая отсрочка.

Однако прошло еще несколько секунд, а Фернан почему-то больше не пытался его убить, ярость исчезла из налившихся кровью глаз, и даже губы стали подрагивать, словно чудовищу было смешно. Вернувшись в нормальный человеческий облик, клиент громко захохотал, увидев какой-то юмор в создавшейся ситуации и в этой отчаянной попытке Гаэтана оказать сопротивление.

— А ты мне нравишься, Ансело! Я дам тебе шанс. Раз уж ты знал о вампирах и, судя по всему, не разболтал об этом, значит, и дальше станешь помалкивать. Будешь, как и прежде, работать на нас, и далеко не бесплатно. Можешь удвоить гонорары или даже утроить их.От тебя же требуется лишь одно — никто и никогда не должен услышать от тебя о нас: ни о том, кто мы, ни что ты для нас делаешь. Запомни: никто и никогда, потому что второго шанса у тебя не будет. Умрешь не только ты, но и твоя жена и все, кому ты проговоришься. Поверь, мы обязательно поймем, если ты будешь не слишком скромен, — спокойно проговорило чудовище.

После чего Фернан приподнял котелок, вежливо прощаясь, и исчез за дверью.

Немного придя в себя от свалившихся на его голову происшествий и новых знаний, на следующее же утро Гаэтан отправился в трущобы, где жила семья Петрешку, чтобы потребовать, как тот и обещал, ответы на огромное количество вопросов, распиравших голову адвоката. Он даже не мог точно осознать, рад ли вообще подобному подарку Лачо. Может, лучше было бы оставаться в неведении? С другой стороны, разве это не унизительно, быть вот так использованным втемную? Кто знает, что вообще мог пожелать в будущем этот Фернан или другие, такие же, как он. А Гаэтан даже не знал бы об этом и не мог отказаться.

Возле лачуги Петрешку столпились несколько зевак, двое жандармов курили у телеги коронера. Нехорошее предчувствие ледяной рукой сжало сердце Гаэтана. Из громкого разговора всезнающих женщин, он понял, что ночью здесь произошло двойное убийство. В кухне-чулане все было перевернуто, на столе разбросаны остатки еды, недопитое дешевое пойло. Основной версией была бытовая пьянка, когда собутыльники что-то не поделили, обычное дело. Вскоре на старых простынях вынесли тела. Судя по странгуляционной борозде, девушка была задушена веревкой. Вслед за ней на телегу небрежно забросили тело Лачо. Лицо его было залито запекшейся кровью, голова разбита, скорее всего, бутылкой.

И тут Гаэтан почувствовал, как волосы на голове зашевелились. В шею цыгана глубоко был воткнут карандаш. Всем остальным это ни о чем не говорило, разве что подтверждало пьяную драку. Но Гаэтан-то прекрасно понял, что это предупреждение именно ему, оставленное Фернаном. Очевидно, вампир каким-то образом вычислил или понял, кто мог просветить адвоката, раз уж встречал в конторе Лачо. Вот цыган за это и поплатился, хотя даже не успел ничего рассказать.

Понимая, что после увиденного он будет более, чем молчалив, и сделает все, чтобы оградить свою семью от подобных знаний, Гаэтан все же испытывал потребность поделиться ими хоть с кем-нибудь. И тогда он решил завести эту тетрадь, некое подобие дневника. Туда он записывал то новое, что ему удалось почерпнуть из общения со сверхъестественными существами.

Фернан вновь посетил его через некоторое время и самодовольно поинтересовался, получил ли Гаэтан предупреждение от них, наглядно переданное с помощью не в меру болтливого оборотня. Таким образом, копилка тайных знаний отца пополнилась информацией и об этих существах. Теперь, когда его считали посвященным, вампиры не слишком таились, и с некоторыми, как со старыми клиентами, иногда можно было даже осторожно немного пообщаться за бокалом коньяка во время оформления сделки или заказа. Знания о темном мире постепенно собирались в заветную тетрадь, но ее никогда никто не должен был увидеть, по крайней мере, не при его жизни.

Теперь все встало на свои места и нашло объяснения. Эта конспирация отца больше не казалась мне чрезмерной и необоснованной. Только сейчас я понимал, каково ему было всю жизнь, по сути, ходить по лезвию ножа. Думаю, на его месте я тоже сделал бы все, чтобы оградить близких людей от смертельно опасных знаний.

Когда же я собрался уходить, время уже подходило к часу, назначенному создателем для встречи, отец смотрел с такой теплотой и одновременно печалью, что у меня мелькнула мысль: «А ведь старик-то совершенно один. Кроме меня, единственного оставшегося ребенка, к тому же, даже нельзя сказать, что живого — у него больше нет никого».

И я видел, что, несмотря ни на что, он хочет, чтобы мы были вместе. И даже готов подстроиться под мой новый ритм жизни. «Вообще-то, — мелькнула крамольная мысль, — я мог бы сейчас внушить, что у него вообще никогда не было ни семьи, ни детей, и никто у него не умирал, и он вовсе не одинок, а просто застарелый холостяк, ведущий веселый образ жизни. Он забудет и ту боль, с которой жил после потери любимой жены и дочери, забудет и беспутного сына, выбравшего вечную ночь».

Но глядя в добрые, такие же черные, как у меня, глаза на уже довольно морщинистом лице, понял, что не смогу. Сам же не смогу жить после этого в полнейшем одиночестве.

— Отец, — сказал я уже на пороге, улыбаясь ему, — надеюсь, ты не будешь против, если твой блудный сын окончательно вернется? Я хочу продать свою квартиру и жить с тобой. Примешь меня обратно?

В глазах старика вновь блеснули слезы, на этот раз слезы радости.

Глава 6

На встречу к Гэбриэлу в том ресторане, где мы ужинали накануне, я пришел в оговоренное время, минута в минуту. Но он уже, ждал меня. Сидел за лучшим столиком так прямо, будто линейку проглотил, и неторопливо попивал свой кровавый коктейль.

На ходу дав знак официанту, чтобы принес мне того же, я расположился напротив своего ментора.

— Интересно, кому из обслуги они делают кровопускание ради тебя? — вместо приветствия поинтересовался я.

— Тебя это сильно волнует? — усмехнулся он. — Меня не слишком, надо признаться. Я живу столько лет, перед глазами сменилось столько поколений, что человеческая масса представляется не более, чем цветными картинками, калейдоскопом, проносящимся мимо. Я посоветовал бы тебе не преувеличивать мою гуманность — это самообман. То, что я сохранил жизнь вам с отцом, несмотря на твое самоуверенное непослушание, это не признак доброты, это обычный расчет на выгоду и полезное приобретение.

Я постарался погасить в себе вспышку гнева, вызванную его словами, потому что осознавал, в общем-то, их справедливость. Чихал он на нас, ему нужны верные и надежные люди, готовые исполнить в случае необходимости, что угодно. Все честно, я признавал за ним право сильного, но в голове упорно крутилась честолюбивая мысль, что так будет не всегда. И, уж точно, я не собирался стелиться перед ним из страха или раболепия.

Пусть лучше убьет, и дело с концом, я все равно уже дважды, можно сказать, обманул смерть, так что успел с этой мыслью как-то примириться. Нет, если я и буду работать на него, так только из благодарности, уважения и, разумеется, с выгодой для себя. По глазам собеседника напротив, я видел, что он это прекрасно понимает и вполне с этим согласен.

— Как твой учитель, я обязан рассказать, что для вампиров тоже существуют свои препятствия и опасности в мире, кроме солнца и деревянного кола в сердце, — начал очередную лекцию древний. Полагаю, про оборотней ты тоже слышал. В полнолуние они — наши древнейшие и естественные враги, достаточно одного укуса обратившегося волка. Причем умирает вампир в страшных муках. Меня, разумеется, это не касается, я бессмертен во всех смыслах, но тебе бы посоветовал в полнолуние не пересекаться с оборотнями, а их в этом городе более чем достаточно, поверь. Они целыми общинами живут.

Далее: ведьмы тоже, в большинстве своем не горят желанием водить дружбу с подобными нам. И, хотя они обычные люди, в их арсенале магических знаний хватает средств против нас. Однако, они же могут быть весьма и весьма полезными при правильном подходе.

Я внимательно слушал и запоминал, отмечая особо важные моменты, а он тем временем продолжал:

— Есть силы природы, которые не столь смертоносны, сколько просто весьма нам неприятны, даже такому как я, например, вербена. Это, казалось бы, обычное растение — яд для вампира. Охотники используют настойки из этой травы, чтобы нанести урон вампиру, вывести его из опасного для них состояния и убить. Посвященные люди пьют эту настойку, таким образом, защищаясь от нашего внушения.

Кстати, твой отец тоже раньше принимал такую. Естественно, что болезнь и смерть близких на время выбили его из привычного образа жизни. Иначе при завершении обращения, отведав его крови, ты получил бы очень неприятное знакомство с действием вербены. Пусть Гаэтан и дальше продолжает ее принимать, заодно и тебя это убережет от беды. При его работе это чрезвычайно важно, имей ввиду.

Охотясь, старайся сначала понять посредством внушения, в курсе жертва или нет. Таких тоже немало в Париже. Некоторые приспособились носить вербену на себе в виде амулетов и украшений, кровь при этом остается чистой, но внушению человек не поддается. Помни обо всем этом, и твоя жизнь станет намного проще и безопаснее. Ну, а то, что не стоит встречаться с женщинами, не утолив предварительно жажду, думаю, ты уже и сам понял, если, конечно, не желаешь каждый раз просыпаться рядом с трупами. Половое возбуждение во много раз усиливает жажду и уменьшает способность контроля.

Надо отдать должное, знания он дал мне поистине бесценные. Сколько ошибок я мог бы совершить, тычась, как младенец и познавая все на своей шкуре, сколько могло пострадать вокруг людей, и какие бы неприятности я нашел на свою голову. Каждое его слово словно выжигалось в моем мозгу, я точно знал, что советов не забуду, более того, они помогут мне гораздо быстрее вернуться к привычной жизни.

— Скажи, а почему тебе не нужно беречься от солнца, тогда как мне приходится прятаться днем? — я не мог не задать самого животрепещущего вопроса.

— Здесь, боюсь, я тебя разочарую, — вновь слегка усмехнулся Гэбриэл. — Будь это так просто, наверное, все вампиры вели бы дневной образ жизни. Но это связано с моим первородством. Я действительно бессмертен, меня не убить ни колом, ни огнем. Соответственно, и солнце не причиняет вреда. История моего обращения довольно сложна и уходит корнями в такую далекую древность, что сейчас говорить об этом совсем не актуально.

Скажу только, что в ритуале участвовала сильнейшая ведьма, собрав необходимые ингредиенты, такие, как вербена, древесная мука, слюна оборотня и солнечный свет, заручившись помощью и силой еще одного существа, с которым тебе вряд ли когда доведется встретиться. В результате я обрел бессмертие и силу, но следующие поколения вампиров оказались уязвимы к составным частям заклинания. Вот такой побочный эффект. Так что смирись, Джори, тебе мои возможности недоступны. Но и без этого, думаю, ты найдешь для себя немалую выгоду.

Если верить создателю, то, конечно, жаль неоправдавшейся надежды, но он прав, жаловаться мне не на что. Думаю, что со временем вполне смогу перестроиться и привыкнуть к ночному образу жизни и даже найду в этом определенные преимущества.

— Вряд ли я могу позволить себе дать тебе что-либо еще, — продолжал собеседник. — С этого момента ты самостоятельный, и постарайся не обмануть оказанного тебе доверия.

— Спасибо, — искренне поблагодарил я, — надеюсь, что не разочарую тебя.

Он кивнул, задумчиво глядя вглубь зала, помолчал некоторое время и, наконец, произнес:

— Возможно, у тебя есть шанс доказать это. Я прибыл в Париж с неким важным делом. Но на сегодняшний день, мои поиски не увенчались успехом. Вероятно, в большой степени, это связано с одним самоуверенным мальчишкой, на которого я потратил очень много полезного времени, не успев завершить тем самым свои дела, — он пристально и очень выразительно посмотрел мне прямо в глаза. — А сейчас я вынужден двигаться дальше, не имея возможности задерживаться более.

— Я могу доделать за тебя это самое дело? — напрямую спросил я, поняв, к чему он клонит. Разумеется, пришло время платить по счетам.

— Очень рассчитываю, что сможешь, — вновь кивнул вампир. — Повторю, что для меня это чрезвычайно важно, и это не подлежит никакой огласке или утечке информации.

Его слова задели меня за живое.

— Я юрист, — с достоинством напомнил я. — Клиентская тайна — это не пустой звук, я знаю, что такое конфиденциальность и приватность.

— Не сомневаюсь, — позволил он себе легкий намек на улыбку.

В этот момент принесли заказанные нами ранее горячие блюда, и разговор пришлось прервать на время ужина.

Расстались мы с Гэбриэлом поздно ночью у дверей ресторана. Он утверждал, что очень спешит, ему пора двигаться в путь, поэтому простились мы, как он утверждал, надолго. Вежливо раскланялись, он пожелал мне успеха в новой жизни, а я ему удачного пути, куда бы он ни направлялся.

Проводив взглядом удаляющуюся величественную фигуру, я отправился в другую сторону. Сегодня мне еще предстояло поохотиться. Кровь из хрустального бокала — это, конечно, хорошо, но ничто не заменит теплой сладкой жидкости, бьющей из яремной вены, будоражащей кровь и приносящей чувство эйфории.

Помня свой опыт, я постарался избегать каких-либо представительниц женского пола, состоящих в столь поздний час в основном из уличных проституток, и выбрал себе в жертву некоего гражданина, по виду не вполне легальной деятельности. А проще сказать, я сразу понял, что это — вор-форточник. Я повидал таких не раз, в связи со своей специализацией.

Но сейчас этот щуплый и субтильный субъект должен был послужить мне неплохим ужином. Этого мужчину я заприметил, проходя по кварталу Маре, направляясь к бульвару Бомарше, в надежде натолкнуться там на припозднившихся гуляк. Ну, разумеется, где еще орудовать вору, как не в квартале роскошных особняков зажиточных буржуа? Я бывал здесь много раз на различных раутах и приемах, устраиваемых цветом аристократии.

Однако, я отметил про себя, глядя на крадущуюся в тени размытую фигуру, в своей человеческой сущности, я ни за что не смог бы обнаружить его. Только вампирские преимущества позволяли видеть профессионала маскировки как на ладони, оставаясь, между тем, невидимым для него. Быстро оглянувшись по сторонам и убедившись, что вокруг тишина и безлюдье, я настиг свою жертву в одно мгновение. Он и пикнуть не успел, как я уже прижал его за горло к стене большого каменного забора, в тени раскидистого клена. Плюгавый сучил ногами в безуспешной попытке вырваться и вцепился ручками в мой рукав, силясь освободить горло. Глаза у него от страха почти вылезли из орбит.

— Замри! — тихо, но резко сказал ему я, пристально глядя в глаза. Он сразу обмяк и больше не шевелился.

Покончив с ужином и внушив напоследок вору, что он — законопослушный гражданин, исправно платящий налоги, я в превосходном настроении направился в сторону дома. Сегодня я планировал провести день у себя, чтобы собрать и упаковать вещи для переезда к отцу, разобрать документы, необходимые для оформления наследства после смерти сестренки и последующей продажи квартиры, а также основательно поразмыслить над заданием, оставленным моим создателем.

Глава 7

Древний вампир, уезжая, поставил любопытную задачу. По его «просьбе» мне предлагалось отыскать некий артефакт, чрезвычайно для него важный, но совершенно не представляющий ценности для непосвященных. Гэбриэл описал его, как небольшую чашу, из обычного янтаря, украшенную изображением солнечного диска.Очень старую, плохо сохранившуюся, довольно неприглядную на вид. Он утверждал, что уже довольно давно ее разыскивает и след, по некоторым данным, обрывается здесь, в Париже. К его большому сожалению, ему не удалось этот след нащупать, опять же, как он мне напомнил, из-за непредвиденных обстоятельств в моем лице. И сейчас мне необходимо это закончить за него.

Причем искать сам янтарь, было совсем и не обязательно, Гэбриэл предполагал, что он уже давно исчез из Франции, но вот куда — этого он не ведал. Именно направление движения сего довольно странного, на мой взгляд, предмета, мне и предстояло отследить. По его словам, артефакт этот — реликвия, обладающая неким важным значением только для его семьи и ни для кого более.

Но вот врагов у них все же хватало, поэтому и поиски так сильно усложнялись для него лично, несмотря на все влияние и силу. Он предположил, что мне, как человеку непосвященному и стороннему, да, к тому же, еще и хорошо знающему Париж и многих его представителей, будет легче разобраться с этой задачей. В сроках я не ограничен, но он намекнул, что его просьбы не стоит игнорировать. Сказал, что свяжется со мной через некоторое время, дабы узнать о ходе расследования.

К тому же, мне было еще раз внушительно напомнено, что информация строго секретная. Искать и выяснять необходимо крайне осторожно, не вызывая подозрений и утечки информации. А вот откуда начать поиски, он все же подсказал. По его совету, прощупать можно в первую очередь оборотней, так как последний раз след оборвался на одном из представителей их сообщества. Похоже, враги Гэбриэла считали не лишним иметь кое-какие рычаги против древнего вампира. Итак, работенка предстояла веселенькая, как можно понять на первый взгляд.

Необходимо было начинать заводить знакомства с нашими первейшими врагами, да не просто знакомства, а теснейшие и доверительные контакты. Иначе с чего бы вдруг оборотням делиться информацией с кем попало? Хотя, для начала их самих еще требуется отыскать. Да уж, создатель, удружил.

Но, обо всем этом у меня будет время подумать чуть позже. Для начала есть дела и поважнее. А именно, нужно срочно решать два безотлагательных вопроса. Как можно скорее вернуться в свет, к привычной жизни, к старым влиятельным знакомым и просто хорошим друзьям.

И второе, разумеется, провести время с женщиной. Столь длительное воздержание уже сильно начинало на мне сказываться. Мучили дурацкие сны, полные обнаженных девиц, по пробуждению спасал только ледяной душ. Куда это годится? Мне срочно требовалась разрядка. Ох, и не завидую я той красотке, которая попадется мне после почти месяца мужского голодания!

И тут я понял, что едва не сглупил, собравшись продавать за ненадобностью свою квартиру. Конечно, я вернусь к отцу, это уже окончательно решено. Но вот как же быть с моими пассиями? Не стану же водить их в родительский дом, это в принципе исключено. Если когда-нибудь девушка останется ночевать в Бельвиле, то лишь та, которую я готов буду назвать своей невестой. А что делать с обычным удовлетворением моих мужских желаний? Не так уж часто встречи происходили на территории красоток, ведь у большинства из них были если не мужья, то родители или другие родственники, или опекуны.

Снимать каждый раз номер в отеле? Для юного студента это вполне нормальный выход, а для взрослого самостоятельного мужчины, еще и вампира, как-то совсем несолидно, на мой взгляд. К тому же и отношения я планировал завязывать не столь скоротечные, как прежде, поскольку собирался более тщательно подходить к подбору любовниц. Хотя, конечно, отомстить мне так, как, хотел это сделать подлец Митчелл, уже бы никто не смог. Но, все же, в память о сестренке, я постараюсь быть с женщинами не столь жестоким, как прежде.

Да и отдача от них при таком отношении должна быть куда полнее. Так что вскоре непременно встал бы вопрос или о съеме, или о приобретении жилья для холостяцкой жизни. Вопрос с продажей отпал. Хорошо, хоть вещи толком еще не начал собирать. А так, возьму к отцу только кое-какие книги и часть одежды, остальное докуплю по необходимости. Я быстро собрал несколько кофров. С вампирской скоростью, оказывается, это можно проделывать в несколько раз быстрее. Скоро прибудет нанятый с грузчиками автомобиль и перевезет все это в Бельвиль.

Оставался вопрос с любовницей. Впрочем, проблемой это не стало. Просматривая почту, я наткнулся на большой конверт дорогой бумаги, содержащий, как я уже хорошо знал по опыту, приглашение на очередной званый ужин или бал к графу де Вержи, дворянину во множестве поколений, знаменитому денежному мешку, политическому деятелю и просто веселому человеку.

Он был известен своей неуемной любовью к празднествам, костюмированным балам, охоте и прочим увеселительным мероприятиям, тратя на это львиную долю своих доходов. В его доме собирались самые знатные и влиятельные люди Парижа, важные правительственные чины, политические лидеры и просто сливки буржуазного общества. В этот же дом был вхож и Лука, благодаря своему родителю — ныне весьма влиятельному банкиру и меценату, старательно помогающему сыну строить политическую карьеру.

Сказать по правде, я, со своим утраченным титулом и не великими заслугами перед обществом, вряд ли мог быть вхож в столь блистательное общество. Отец всего лишь скромный юрист, несмотря на приличный достаток, связи и знакомства. Однако же, приглашения мне приходили регулярно, и я старался сие мероприятия никогда не пропускать. Ведь где еще, как ни на них, можно завести очень нужные и полезные знакомства, а также произвести впечатление на определенные личности.

А заслугой моей в оказанной чести являлось то, что я уже довольно давно имел адюльтер с женой графа — графиней Клеменс Вержи. Эта очаровательная женщина в свои сорок с небольшим выглядела на тридцать и вытворяла в постели такое, что не снилось и более юным красоткам. У нас с ней была своя милая история, и я с удовольствием всегда пользовался ее приглашениями и тем, что она неизменно находила возможность улизнуть от гостей и уединиться со мной в каких-то, известных только ей, темных и скрытных альковах.

Судя по приглашению, бал должен состояться по поводу помолвки дочери графа — очаровательной, как и ее мать, Гизель. Вот ведь, а я и не знал, что малышку уже замуж выдают. В глубине души даже шевельнулось что-то похожее на слабый укол совести. Кому как не мне знать, что Гизель достанется мужу совсем не беспорочной? Зато счастливый жених должен быть доволен тем арсеналом умений, что успела приобрести куколка с моей помощью.

На вечер приготовил новый белый смокинг, который давно уже поджидал своего часа. Думаю, он вполне соответствует ситуации. Времени до приема оставалось не так уж и много, а мне еще предстояло основательно подготовиться.

В нашем доме помимо толстого консьержа служило еще много разнообразной прислуги, включая горничных, убирающих квартиры. Поэтому вызвав по телефону прачку, которая также гладила белье и одежду, и, дав указание привести в идеальное состояние костюм, я спокойно удалился в ванную. Лежа в приятной горячей воде, полуприкрыв глаза, я подумал: «А не вызвать ли еще и массажистку»?

Но потом я разочарованно нахмурился и отказался от этой приятной мысли. Вспомнил, что массажистом в ближайшем салоне работает некий субъект совершенно немужественной наружности, который и не думал скрывать своих наклонностей. С первых же дней, как я здесь поселился, он упорно пытался обратить на себя мое внимание. Я отношусь совершенно нормально к любым половым пристрастиям и особенностям, если не касается меня лично то, чего я не приемлю.

Когда я выбрался из ванны, выбритый до синевы и надушенный до головокружения, мой костюм уже висел в комнате, готовый, как с иголочки — ни складочки, ни пылинки. И, судя по времени, вполне уже пора было выезжать. Моя машина так и осталась возле дома отца, поэтому вновь пришлось пользоваться услугами такси.

Путь лежал на улицу Фран-Буржуа, знаменитую своими особняками и дворцами, которую еще с середины шестнадцатого века облюбовали наиболее богатые и высокопоставленные жители Парижа. Но, уже почти приехав, я вдруг вспомнил и похолодел.

Не прошло и двух дней с того жестокого урока, который преподал мой создатель, и я же сам себе давал клятву — никакого плотского удовольствия, пока не утолю вампирскую жажду, а едва вновь не повторил той же ошибки. Только в этот раз жертвой могла оказаться не безродная проститутка, о которой некому даже сожалеть. Вовремя я, однако, спохватился. Попросив таксиста остановиться за углом ограды, не доезжая до ворот, я достал носовой платок и закрепил его наподобие салфетки, чтобы не испачкать белоснежный смокинг.

— Ну, а теперь пришло время перекусить, — подмигнул я парню, ошалело вытаращившемуся на меня.

В этот раз я решил пить кровь из запястья, так все же получалось аккуратнее, хотя напор был немного слабее. Но я и не предполагал особо увлекаться, не хотелось сильно ослаблять человека за рулем. В этот раз получилось вполне успешно, на платке не осталось ни капли, и вскоре, получив внушение и все забыв, водитель уже пристроился в вереницу из автомобилей и других экипажей, медленно движущихся к центральному входу величественного особняка из белого камня, построенного в стиле эпохи Возрождения. Чуть позже, вручив приглашение надутому раззолоченному швейцару, я наконец окунулся в хорошо знакомую и привычную атмосферу, со всех сторон и всех углов кричащую о своем непомерном богатстве, знатности, титулованности, манерности и высокомерии.

Почувствовав себя, как рыба в воде, я легкой и непринужденной походкой направился в глубину дома хорошо знакомыми коридорами и переходами, отказавшись от сопровождающего. Прием официально проводился в одном из больших залов, сегодня в правом крыле большого особняка.

Разглядывать внутреннюю обстановку, буквально колющую глаза богатством, я не счел нужным — налюбовался ранее. Все та же роскошь, те же образцы художественного и скульптурного искусства, тот же мрамор, хрусталь и позолота. Все это не производило на меня почти никакого впечатления, мишура, не более. Мне больше по душе изящество, комфорт и уют, как, например, в доме отца, созданный любящими и заботливыми руками моей покойной мамы. А жить в таком вот музее, на мой взгляд, довольно угнетающе.

Однако, я сегодня явился сюда не для того, чтобы рассуждать об архитектуре и искусстве, только если вдруг какая-то очаровательная собеседница изъявит такое желание и выберет подобную тему для начала беседы. Тут я готов поддержать любой разговор, главное вовремя свести его в нужную сторону.

Войдя в широко распахнутые двери залы, я попал в круговорот гостей, составляющих в большей своей массе цвет дворянства и аристократии Парижа. Дамы все сплошь в шикарных бальных платьях, блеск бриллиантов слепит глаза. Мужчины, подобно мне, в смокингах, фраках или мундирах в зависимости от звания или чина. Изысканная мягкая мебель вдоль стен, столы, ломящиеся от количества закусок, большой оркестр в специальной оркестровой нише, уже наигрывающий ненавязчивую классику. Все, как всегда.

Покружив немного по залу, раскланявшись со знакомыми дамами и поприветствовав джентльменов, я выслушал множество соболезнований в свой адрес в связи с семейной трагедией, а также поздравлений по поводу возвращения в общество. Пофлиртовав некоторое время, с удовольствием слушая за своей спиной восторженный и возбужденный шепот (вампирский слух служил в этом, как нельзя лучше), я добрался до середины зала, где в самом плотном окружении находились будущие жених с невестой.

Милашка Гизель сразу же меня приметила и, не стесняясь, бросилась приветствовать. Мы вежливо раскланялись, но я не отказал себе в удовольствии незаметно ей подмигнуть, а она залилась смущенным румянцем. Потом она представила своего жениха, назвав его Жофроа Катри. По ее словам, избранник приходился сыном новому, совсем недавно назначенному на пост префекта округа Сена, министру Катри.

Обменявшись рукопожатием со счастливым женихом, я подумал, что пост его отца, очевидно, единственное достоинство этого бедолаги. Жофроа оказался низкорослым, худощавым и носатым. Дорогой фрак висел на нем мешком, а набриолиненные волосы сально поблескивали. В придачу к выдающемуся носу, у него еще и жизнерадостно топорщились уши. Чудо, как хорош!

Я с жалостью посмотрел на Гизель. Да уж, представляю, с какой тоской малышка сейчас вспоминает наши ночи. Усмехнувшись про себя, я отошел, так как уже начиналась торжественная часть, на которой будет официально объявлено о помолвке, сказаны все положенные в этом случае слова от основных действующих лиц, оглашена дата свадьбы и тому подобные неинтересные для меня вещи.

Ловко протолкнувшись к выходу, я направился в сторону хозяйственных помещений, точно зная, что смогу найти там очаровательных девушек из обслуги. Мне сейчас не до выбора особо. Главное, что надо на месте. А уж договориться дело нехитрое. С такими даже проще. Необремененные этикетом и строгим воспитанием, простые девушки всегда охотно проводили время с таким, как я. Но и я не оставался в долгу. Недовольной еще ни одна не уходила.

Несмотря на то, что в связи с важным и большим событием, вся прислуга была загружена до предела, мне, разумеется, не отказали. Перехватив на пути к гостевому залу очаровательную белокурую нимфу в праздничной униформе, я, проявляя чудеса обольщения, буквально за несколько минут убедил ее, что ей, на самом деле, плевать, что у хозяев банкет. Гораздо важнее, что я могу ей предложить, если она найдет тихий и уютный уголок.Уголок нашелся незамедлительно, а также, нашлась и подружка нимфы — высокая рыжеволосая красавица.

Невероятно, как я до сих пор просто не взорвался. Девушки почти с ума сходили подо мной, пока я работал с усердием парового молота. Они чуть ли не с боем вырывали друг у друга мое внимание и ласку. А у меня прямо от души отлегло. В общем, оторвался я от прелестниц примерно через час.

Тщательно приведя себя в порядок, я вернулся в зал. Торжественная часть давно закончилась, начались танцы. Оркестр играл вальсы и танго, пары кружились по залу. В середине неуклюже топтался со своей невестой невзрачный Жофроа. Еще раз ухмыльнувшись, я поймал одного из официантов, принял от него бокал шампанского, и спросил, где можно найти хозяйку дома.

Пора бы уже проявить вежливость и засвидетельствовать свое почтение мадам Клеменс. Выяснилось, что графиня удалилась в один из кабинетов. Вновь отказавшись от сопровождения, я спешно ретировался, так как краем уха уловил, что у некоторых красавиц уже есть планы на следующий танец со мной, тогда как в мои планы сейчас это не входило.

Глава 8

Поднявшись на второй этаж по широкой мраморной лестнице, я свернул в коридор, где располагались кабинеты хозяев дома. В первом, никого не обнаружив, отворил дверь второго.

В этой комнате — кабинете хозяина графа Вержи — находился человек, но вовсе не тот, кого я ожидал увидеть. Вместо очаровательной Клеменс в кресле у торшера сидел полный приземистый мужчина с прилизанными волосами, пышными усами и тяжелым взглядом. Его довольно крупный нос мне кого-то напомнил, но я не придал этому значения. Пока мы пристально глядели в глаза друг другу, я вдруг почувствовал, что не мешало бы еще выпить крови перед свиданием с Клеменс. Того, что я взял у таксиста, было, очевидно, не слишком много, так почему бы не утолить свою жажду этим троллем? Обстановка вполне располагала, мы были с ним совершенно одни, сюда даже не долетали звуки музыки, не говоря уже о шуме голосов.

Мужчина встал, вежливо приветствуя меня. Раньше я его никогда не видел, но, судя по костюму, он из высокопоставленных и знатных. Хотя, какая разница? Внушить и дело с концом, а этот его шейный платок вместо положенной бабочки как нельзя лучше прикроет следы укуса.

— Я могу Вам чем-то помочь? — осведомился мужчина.

Уверенной походкой я прошел в комнату, плотно прикрыв за собой дверь.

— Конечно, — ответил я ему. — Еще как можете.

— В самом деле? — он приподнял бровь, подозрительно глядя на меня. — Мы знакомы?

— Нет. Я так не думаю, — я уже вплотную подошел к нему, заставив отступить на шаг.

— В чем же тогда дело, позвольте полюбопытствовать? — продолжал он расспросы.

Без дальнейших разглагольствований я наклонился к нему, так как он был на порядок ниже, и четко произнес, глядя толстяку прямо в глаза:

— Не бойся, не кричи, — и обнажил клыки.

Но, вместо уже привычной покорности, в глазах усача вдруг зажегся бешеный гнев. Не успев понять, что к чему, я вдруг с удивлением осознал, что отлетаю к противоположной стене, отброшенный сильным толчком в грудь. Врезавшись в книжный шкаф спиной, я упал на колени, сверху посыпались книги. Что за черт? Откуда в каком-то старике столько силы? Неужели вампир? Ведь Гэбриэл предупреждал, что их в Париже тоже немало. Но с чего вдруг такая агрессия к своему?

И тут, поднявшись на ноги, я увидел, как мужчина, с невиданной для своей комплекции сноровкой, отрывает ножку от резного стула и, перехватив ее наподобие кола, направляется ко мне, а в его глазах горит желтый нечеловеческий огонь. Думать дальше времени не осталось. Человек во мне, кажется, полностью исчез, на его место встал хищник, а у хищника проснулись инстинкты.

Отбив его выпад, я нанес ответный удар со скоростью молнии, но толстяк увернулся, чем вызвал мое огромное удивление. Извернувшись, я вырвал ножку стула из его рук и отбросил в сторону. Сейчас, находясь на пределе своих способностей, я видел, что это вовсе не вампир — движения, хотя и обладающие невероятной для человека силой, все же были гораздо медленнее, чем у кровопийц. Я в этот момент мог легко убить его, просто зайдя сзади и свернув шею, но вдруг проснулось любопытство. Я остановился, оттолкнув его от себя и жестом показывая перемирие. Он тоже замер, тяжело дыша, и напряженно глядя из-под сведенных бровей.

— Кто ты такой? — спросил я.

Мужчина немного расслабился, гнев медленно затихал в его глазах, и они приобретали обычный свой цвет, а не горели больше янтарным огнем. Выпрямившись, он даже позволил себе усмехнуться.

— Так я и думал — жалкий новичок. Обнаглевший юнец, — презрительно выговорил он. — Недавно обращенный?

Я не удивился. По всей видимости, мужчина в теме. Что ж, он прав, я кивнул, подтверждая его слова.

— Ну, насчет меня ты не ошибся. А ты тогда кто? — решил я внести ясность.

Толстяк опять ухмыльнулся и поправил свой сбившийся пиджак.

— Оборотень, конечно, поганый ты кровосос, кто же еще. И, по совместительству, новый префект Сены, министр Катри, — любезно представился он.

Вот дела! Я смотрел на него очень внимательно и настороженно, готовый отреагировать при малейшем движении в мою сторону. Надо же, не успел создатель покинуть меня, как я уже вляпался в неприятности. А то, что этот оборотень, занимающий одну из ведущих государственных должностей в Париже, может доставить массу неприятностей, я ни на секунду не сомневался. Однако, он совершенно успокоился, поняв, что я всего лишь новообращенный глупый вампир, а не заговорщик из оппозиции, покушающийся на его драгоценную жизнь.

Поэтому министр расслабился и даже вновь непринужденно устроился в своем кресле, с внимательным любопытством разглядывая меня в ответ. И что же теперь делать? Я выдал себя перед этим чиновником, внушить ничего не удастся, очевидно, он принимает вербену, убивать его тоже было бы верхом глупости; сомневаюсь, что получится замести следы настолько, чтобы на меня не упало подозрение. Ведь третья должность в государстве — это не уличная проститутка, которую и искать никто не станет.

К тому же, Гэбриэл утверждал, что оборотни в основном стараются жить общинами, наверняка у этого Катри целая стая волков под началом. А мне, если помнится, был дан прямой указ: с оборотнями отношения не портить. Нужную информацию, я смогу получить только от них. Конечно, я уже значительно подпортил эти самые отношения, напав на толстяка, но, возможно, еще не все потеряно, смотрит он уже довольно заинтересованно, оценивая цепким взглядом. Явно так же, как и я обдумывает, как можно эту ситуацию использовать в своих интересах.

— Итак, молодой человек, — прервал затянувшееся молчание министр, — так и будем играть в молчанку да гляделки? Может быть, хоть представитесь для начала диалога?

Скрывать имя смысла не имело, при необходимости он легко узнает обо мне все, что захочет. Поэтому я представился и так же спокойно устроился в кресле напротив него, нам есть, что обсудить.

— Может быть, Вы все-таки объясните, почему решили напасть на меня? Была какая-то личная причина, или это обычная ошибка всех новичков?

«Заносчивый гад, — подумал я. — Конечно, это было ошибкой, но неужели обязательно тыкать меня носом?»

— Видите ли, господин министр, на опыте, я сделал вывод, что кусание, например, молодых и красивых девушек приводит к бешеному всплеску полового возбуждения, и я перестаю себя контролировать. А так как я не безмозглый убийца, готовый ради пропитания купаться в крови, то я выбрал для себя питание посредством личностей с отвратительной наружностью, которые точно не вызывают никакого желании, кроме как поскорее утолить жажду и убраться подальше.

Катри дернулся в кресле, но никак не прокомментировал почти прямое оскорбление. Да уж, Джори, да ты мастер налаживать отношений. Не мог удержаться и не хамить.Кажется, во мне вновь проснулась наследственность деда — отчаянного дуэлянта, задиры и авантюриста.

— Что ж, приятно слышать, что в моем городе живет хоть один адекватный вампир, не готовый купаться в крови, — ехидно сказал министр. — Потому как, вступая в должность, я, признаться, надеюсь навести порядок не только в сельском хозяйстве и промышленности, но еще и положить конец необъяснимым убийствам, которые озадаченные власти упорно списывают на нападения животных.

Почувствовав в его словах прямую угрозу, я вновь насторожился.

— Похвально, господин министр, весьма и весьма. Если Вы действительно сможете сделать то, что обещаете, я, наверное, даже поддержу Вашу кандидатуру на выборах, если вдруг решите баллотироваться в президенты. Это будет поистине неоценимая заслуга перед городом. Но, думаю, с Вами у нас проблем не возникнет. Я — законопослушный гражданин, исправно плачу налоги, людей не убиваю без серьезных на то причин, — я тоже позволил себе небольшую ложь, приправленную угрозой.

Катри кивнул, отлично поняв меня.

— Надеюсь, что так, месье Ансело. Поверьте, я хоть и из противоположного Вам лагеря, но тоже не бездумный фанатик. И часто имею дело с Вашими сородичами по личным и профессиональным делам, не стесняюсь запачкать перчатки, если это выгодно мне и государству. А также, прекрасно осознаю, что и среди оборотней находятся возмутители спокойствия и угрозы обществу, поэтому моя деятельность и простирается гораздо дальше, чем у обычного министра. Я еще и присматриваю за сверхъестественным сообществом, чтобы не наглели и не создавали проблем городу.

И способы воздействия у меня самые разные. Кого-то даже приходится безжалостно уничтожать ради блага остальных. Другие внемлют голосу разума и сами стараются не лезть на рожон. Третьим приходится внушать посредством давления. Ведь не секрет, что у всех нас есть родственники, друзья, близкие и так далее. И никто, обычно, не хочет, чтобы они пострадали.

Снова угрозы? На этот раз уже давит на слабые места. Ах ты, старый скунс, ну, ладно, я тоже могу так играть. Улыбнувшись министру самой вежливой улыбкой, я сказал:

— Кстати, министр, хочу поздравить Вас в связи с помолвкой сына. Хорошо знаком с милейшей Гизель, очаровательная девушка! Вашему сыну несказанно повезло. Вот только, поймите меня правильно, я давно вхож в эту семью, они мои добрые друзья. Знает ли малышка Гизель, за кого выходит замуж? А граф Вержи в курсе, что отдает единственную дочь за волчонка? Не получится ли однажды, что молодую супругу найдут растерзанной в клочья в ночь полнолуния?

Глаза оборотня сузились, кажется, мой удар тоже достиг цели. Наверняка не желает огласки.

— Мой сын — обычный человек, — процедил он нехотя. — Жофроа не коснулось родовое проклятие. Для этого необходимо завершить превращение, а он его, надеюсь, благополучно избежит. Он женится, создаст семью, и проживет счастливую и достойную жизнь. А Вам, молодой человек, я бы посоветовал быть поосторожнее: когда дело касается моей семьи, я становлюсь зверем.

Я посмотрел на него в упор тем же взглядом, что и он на меня.

— Хочу сказать Вам то же самое, министр.

На некоторое время Катри замер, задумавшись, наверное, опешив от моей наглости. Какой-то юнец вздумал ему угрожать. Но потом он вдруг ухмыльнулся и произнес:

— Что же, принимаю Ваши условия, Ансело. Давайте постараемся не переходить дорогу друг другу, и, думаю, нам обоим хватит места в этом городе. Но, все же, не зарывайтесь особо. Все-таки, я старше и опытнее Вас. И послушайте мерзкого старика: не посещайте более этот дом, и эту семью.

«Абсолютно справедливые условия, на мой взгляд, — подумал я. — Конечно, если толстяк не блефует и действительно намерен выполнять их».

Я кивнул, на прощание мы даже обменялись рукопожатиями.

Покидая особняк Вержи, я с некоторой грустью подумал, что так и не повидался с мадам Клеменс. Но слово есть слово, отныне их любезные приглашения мне предстоит не менее любезно отклонять.

По пути домой я поужинал поздним гулякой, основательно подвыпившим, после чего направился сразу в дом отца. Старик не спал, читал в кресле у камина, и очень обрадовался моему возвращению. Мы проговорили практически до утра. Я подробно рассказал ему события последних трех дней, все советы, оставленные лордом Гэбриэлом, все его уроки, которые он мне преподал, потом поведал о сегодняшней встрече, описал нового министра, и о договоре с ним. Попросил отца на всякий случай быть осторожнее, вновь продолжить употреблять вербену и никому не доверять.

Гаэтан, в свою очередь, рассказал, что наслышан о Катри, о нем в последнее время много говорилось в связи с назначением. Он утверждал, что о новом префекте ходит слава, как о человеке слова, что, однако, не мешает ему быть ловким политиканом и жестким управленцем. Отец даже высказал надежду, что именно такой человек сможет навести подобие порядка в городе. Что же, если так, то честь ему и хвала, главное, чтобы он не мешал мне жить и заниматься своими делами. Единственное, о чем я умолчал, не обмолвившись ни словом, это о задании, данном Гэбриэлом. Помня наш уговор, я не собирался доверять это дело даже отцу.

Кстати, о делах. Лежа уже на рассвете в своей комнате перед сном, я обдумывал, как теперь вести и организовывать свою профессиональную деятельность. Работу я свою любил, а вампирские способности давали возможность выйти на новый уровень. Вот только деятельность свою придется в основном подстроить под темное время суток. Хотя, конечно, бывает еще дождливая и пасмурная погода.

В принципе, если не планировать пляжный отдых в ясный полдень, то всегда можно найти выход. Так что, если вдуматься, то никакой проблемой это стать не должно. Наоборот, большая часть моих дел, а также встречи с основным контингентом клиентов, происходили именно в поздние часы, в связи со спецификой их заказов и выполняемых мною услуг. Точно также, как и рестораны, клубы и театры ориентированы в основном на вечерне-ночное время. Не то, чтобы я уговаривал себя, что моя жизнь не претерпит больших изменений, но подробный анализ помогал настроиться на нужный лад.

Часть 3. Взлеты и падения

 1912-1914 (Франция)

Глава 1

Невозможность находиться на солнце не слишком изменила мой образ жизни. Встречи с друзьями или женщинами вполне можно организовывать в вечернее время. Ну, а дома я когда угодно могу принимать гостей, раз решил оставить за собой квартиру.

Друзья звонили каждый день, интересовались моим здоровьем. Прежде отец уклончиво отвечал, что я иду на поправку, и он надеется, что все будет хорошо, а сегодня я уже сам брал трубку. Конечно, я не мог открыть им всего, поэтому вынужден был говорить, что почти здоров, однако получил осложнение в виде гелиофобии, яркий свет раздражает глаза, и врачи, рекомендовали после менингита избегать нахождения на солнце. Рассказывал, что в ближайшее время планирую немного разобраться с работой, которую запустил за время болезни, а потом постараюсь вернуться к прежнему образу жизни.

Тщательно все обдумав, я уже следующей ночью навестил одного знакомого — Пьетри: коренастого жилистого мужчину неопределенного возраста с цепкими жуликоватыми глазками, владельца захудалой забегаловки в одном из самых гнусных закоулков Бельвиля. Его заведение, носящее гордое название бар «У Жерара», имело такой уровень дохода, что бедняга хозяин даже не мог нанять бармена, так сам и простаивал за липкой потрескавшейся стойкой, разливая вонючую выпивку самого низкого пошиба.

Но я, разумеется, не пить к нему явился. Еще с того времени, когда нынешний честный предприниматель Пьетри был совсем не честным и не слишком удачливым скупщиком краденного с другой фамилией, я прознал, что в его заведении, ничем не примечательном на первый взгляд, расположенном в обычном двухэтажном доме, который так и просился под снос, имеются просто замечательные обширные подсобные помещения. Одно время они использовались под склад краденого, а сейчас, по большей части, завалены всякой рухлядью.

А сразу за кухней в неприметном тупике расположена дверь, ведущая в небольшой подвал, который он вообще никак не использовал. И вот, применив минимум красноречия, даже не пользуясь внушением, просто посулив неплохое вознаграждение, и ежемесячную арендную плату, я договорился с Пьетри, что этот подвал отныне мой.

Буквально за несколько ночей с использованием наемных рабочих под внушением заброшенный подвал превратился в стильный, уютный кабинет с деревянными панелями на стенах, дорогими картинами и мягкой мебелью. В общем, со всеми удобствами, полностью заполненным мини-баром, а самое главное, с большим рабочим столом красного дерева. Этот кабинет я собирался использовать для частных и конфиденциальных встреч с узким кругом посвященных.

Алчный Пьетри, очень быстро убедившийся, насколько это выгодно — иметь такого соседа, клятвенно заверил в своей полнейшей преданности и даже немного приукрасил свою дыру, называемую питейным заведением. Теперь в зале стало просто грязно, а не чудовищно мерзко, как было до этого, а спиртное можно было пить, не рискуя сразу отправиться к праотцам.

После всего, что произошло в нашей семье, приняв меня в новом качестве, отец решил отойти от дел, постепенно передав их мне вместе со своими клиентами. В основной конторе для дневных посетителей я оставил секретаря Шарля Галена, работавшего ранее с отцом, а теперь, с его согласия, со мной.

Много лет назад, еще до моего рождения, когда у Гаэтана возрос объем работы, молодого юриста порекомендовал ему в качестве помощника один из постоянных сверхъестественных клиентов. Как и отец, месье Гален был в курсе существования вампиров и весьма философски принял новость о том, что я теперь один из них.

Этого еще не старого мужчину в жизни вообще мало что интересовало, кроме работы. Поручив ему принимать клиентов и сортировать их по важности и, главное, по характеру дел, я спокойно занялся следующим этапом организации своего труда.

Заручившись поддержкой и одобрением отца, я переоборудовал подвал и в нашем доме. Отделив часть, используемую для хозяйственных нужд, в другой половине практически пустовавшего просторного помещения я оборудовал настоящую научно-техническую лабораторию и мастерскую по совместительству. Именно здесь и планировал я в дальнейшем заняться изготовлением поддельных бумаг.

Раньше я выступал лишь посредником в этом деле, у Джори-человека не было возможности занять эту нишу в нелегальном бизнесе. По просьбе заказчиков я связывался с известными только мне мастерами своего дела, а после передавал уже готовые изделия клиентам, имея с этого неплохую, но далеко не полную выручку. Став вампиром, я однозначно решил, что смогу заниматься этим не как посредник, а как непосредственный исполнитель.

Умом и смекалкой меня природа не обделила, упорством и подавно. Немного практики, и я был уверен, что обойду в мастерстве всех, с кем ранее работал. Печатное и химическое оборудование, а также специальную бумагу, оттиски, реактивы и многое другое мне сделали и доставили на заказ, разумеется, каждый раз приходилось применять внушение, и другие ухищрения. Мне не нужно было, чтобы раньше времени информация распространилась по городу. Не раньше, чем я добьюсь необходимого уровня мастерства.

Таким образом, почти все светлое время суток я пропадал в подпольной лаборатории, экспериментируя, пробуя, составляя различные комбинации до получения наилучшего результата. Выпав на некоторое время из бизнеса, вскоре я опять начал обзаводиться клиентами и дела понемногу пошли в гору.

Ночи — основное время жизни — я проводил с меньшей пользой, но существенно большим удовольствием. Уж чем-чем, а веселой и шумной ночной жизнью Париж обделен не был. И я окунулся в нее с головой, соскучившись по обычному времяпрепровождению.

Я с удовольствием участвовал в веселых молодежных вечеринках и вообще старался быть в курсе всех событий культурной, светской и богемной жизни Парижа, поддерживая старые и обрастая новыми полезными знакомствами. Ни Золтан, ни Лука не нашли во мне ничего необычного, по крайней мере, никак не дали этого понять, чего уж говорить о тех, кто знал меня не так хорошо.

В первое время большое неудобство доставлял постоянный жар и резь в горле; нестерпимая жажда гнала из дома, едва на город опускались сумерки. Только значительная сила воли, о которой я, кстати сказать, и не подозревал, помогала не наброситься на первого попавшегося прохожего, а то и на родного отца.

Но, все же, помня о трагедии с белокурой красавицей-проституткой, я по-прежнему предпочитал в качестве жертв невзрачных, непривлекательных личностей. А их еще следовало найти и выбрать подходящий для еды момент без свидетелей, поэтому, хоть и с трудом, но сдерживался от импульсивных и необдуманных поступков, чреватых печальными последствиями.

Через какое-то время я почувствовал, что бешеная, почти неконтролируемая жажда постепенно, хотя и медленней, чем хотелось бы, начинает ослабевать. Я уже гораздо спокойней проводил время днем, не думая постоянно о густой и теплой пьянящей жидкости, которая потечет в мое иссушенное горло. На закате я уже мог сдержанно и спокойно собраться и при полном параде неторопливо отправиться на охоту. А потом мой изобретательный ум, уже не затуманенный мыслями о крови, нашел отличное решение, которое весьма облегчило жизнь.

Отказываясь относиться к людям лишь как к кормовой базе и, естественно, не желая тратить драгоценное ночное время на уличную охоту, я придумал весьма удобную программу питания. Идеей послужила практика моего создателя. Если он внушил персоналу ресторана, что ему при каждом посещении незамедлительно подавался бокал со свежей кровью, то почему бы и мне не поступить подобным образом?

Однако, тщательно все взвесив и обдумав, я решил сделать немного иначе. Внушение, безусловно, вещь хорошая, но я предпочел работать с людьми на добровольных началах. Что послужило причиной такого решения, и сам толком не знал. Возможно, это уколы совести, а также то, что в отличие от своего создателя я еще не забыл, что значит быть человеком. Вряд ли мне самому бы понравилось регулярно резать себе вены для пропитания какого-то кровопийцы, а потом еще и не знать, почему я это сделал.

Поэтому, считая, что каждая услуга должна быть оплачена, а за хорошие деньги некоторые личности и мать родную продадут, не то, что немного крови, я быстро договорился с несколькими девушками — дешевыми проститутками из низов. Они по очереди согласились приходить в назначенное время и место и спокойно разрешали мне себя кусать.

А так как эти опустившиеся особы за гораздо меньшие деньги позволяли вытворять с собой худшие вещи разным личностям с извращенными наклонностями, то каждая из поставщиц просто счастлива была такому нехитрому, но хорошо оплачиваемому приработку. Единственное, что я счел необходимым внушать донорам — это полная конфиденциальность наших сделок.

Так я был уверен, что никому из них не взбредет в голову рассказать кому бы то ни было о существовании вампиров.

Постепенно жизнь начала налаживаться и у меня сложился вполне определенный ритм, не позволяющий скучать и приносящий удовольствие, доход и развлечения.

Однако, присутствовало еще одно обстоятельство, которое не давало покоя. Отец оставался очень одинок, несмотря на то, что мы вновь жили одной семьей. От заката до рассвета я, разумеется, пропадал из дома еженощно, но и днем мы виделись не так часто. Во-первых, вернувшись после очередной веселой и бурной вечеринки, я крепко засыпал, так как обычно после удачной сделки или обзаведясь новой подружкой, я активно проводил время и довольно сильно напивался. Благо, для вампира оказалось неведомо похмелье и другие последствия чрезмерных возлияний.

После того, как я высыпался, мы обедали с отцом; я рассказывал о своих успехах, о новостях, знакомствах и обо всем, что мог ему рассказать. Нередко я просил его советов, и всегда получал исчерпывающие мудрые ответы. Но, боюсь, это было наше единственное время на общение. После обеда я спускался в лабораторию, для выполнения заказов и другой необходимой работы. Иногда отец помогал мне, но обычно я трудился один. К тому же, частенько и вовсе не приходил домой, оставаясь отсыпаться в своей квартире, если там же и проводил ночь с очередной красоткой.

Конечно же, отец никогда не жаловался, не попрекал меня ни словом, ни взглядом, но я видел, как ему одиноко. Он старел на глазах, седины в некогда черных волосах значительно прибавилось, он почти не улыбался, разве что, когда я увлеченно рассказывал ему какую-либо историю.

Мама очень любила цветы, и в нашем саду всегда было много роз. Раньше мне казалось, что отец не обращал на них внимания. А теперь я все чаще заставал его возле дома с садовыми ножницами или лейкой. Видимо, он очень скучал, а растения напоминали ему о жене. Вскоре наш сад, сильно запущенный после маминой смерти, вновь преобразился и заблагоухал разноцветными королевами цветов. А у отца неизменно улучшалось настроение, глядя на дело рук своих. Поэтому мне пришла в голову идея прикупить в оранжерее новые кустов роз, благо, места в саду хватало.

Глава 2

Не откладывая в долгий ящик, следующим вечером я отправился в оранжерею, где частенько покупал букеты свежих цветов для своих свиданий. Поспел я буквально перед самым закрытием, когда у хозяина, месье Поля осталась всего одна посетительница, с которой он что-то оживленно обсуждал, вертя в руках невзрачные корешки и луковички.

Однако, заметив меня, он широко улыбнулся, отчего кончики его густых вразлет усов взметнулись вверх. Еще бы, на своих заказах я никогда не экономил, букеты должны были быть роскошными, с чем садовник отлично справлялся, получая немалую выгоду.

— Месье Ансело! — радужно приветствовал меня месье Поль. — А мне сегодня заказ от Вас не приходил. Неожиданное свидание? Но я уверен, что смогу что-то подобрать для Вас незамедлительно. Вот только не соблаговолите ли немного подождать, пока я закончу с мадемуазель Вильденбрух?

При этих словах девушка, стоявшая ко мне спиной, повернулась, и меня как током прошибло. Она была непередаваемо прекрасна, и сама напоминала какой-то декоративный цветок. Одета очень просто и без изыска, но аккуратно: приталенный пиджак, застегнутый на все пуговицы, с белым воротником нижней сорочки, завязанным красивым бантом, и длинная зеленая юбка в пол. На голове небольшая шляпка с цветком и короткой вуалью, из-под которой выбивалось несколько темных локонов. Личико у барышни было чистое, кожа — бледня с неуловимым нежным румянцем. На таком фоне алые губы казались особенно яркими.

Она слегка изогнула бровь, разглядывая меня, и я с удовлетворением увидел во взгляде заинтересованность и положительную для себя оценку. Ну, я-то, впрочем, знал, какое произвожу впечатление, а вот то, что прелестница тоже мне весьма приглянулась, уже о многом говорило.

В последнее время все мои подруги напоминали по типажу достопамятную Флор — несостоявшуюся невесту. Но темноволосая девушка привлекала как раз полной противоположностью. Думаю, мне есть чем заняться на сегодняшний вечер; мысленно я уже выстроил стратегию обольщения. Красавица положила руку на плечо месье Поля и улыбнулась:

— Дорогой Николя, у нас с Вами такой занимательный разговор, что негоже заставлять господина столько ждать. Уделите ему время, а я с удовольствием поброжу среди ваших чудесных кущ. А после, если Вы не против, мы продолжим, — голосок у нее тоже был весьма приятным, переливающимся, с едва заметным немецким акцентом.

— Как скажете, дорогая Роза. Буду очень рад продолжить наш увлекательный спор, — и он поспешил ко мне.

Ее зовут Роза! Это не просто совпадение. Я пришел за розами для сада отца, а нашел Розу для себя. Настроение скакнуло вверх, и я послал красотке свою самую ослепительную улыбку, на которую она отреагировала вновь удивленно поднятой бровью. «Ладно, недолго тебе еще изображать недотрогу», — самоуверенно подумал я.

— Так что же предложить Вам сегодня, месье Ансело? — засуетился хозяин, отвлекая меня от начального этапа соблазнения красавицы взглядом. — Может быть, этот чудесный букет свежих лилий?

— Вообще-то, я сегодня пришел за розами, — с нажимом на последнем слове ответил я, боковым зрением замечая, что девушка не спускает с меня глаз.

Пока мы с хозяином выбирали подходящие кусты, красавица продолжала наблюдать за нами. Неожиданно, проходя мимо большого ящика с рассадой каких-то сиреневых, довольно невзрачных цветочков, я случайно задел их, и меня будто огнем обожгло. Я резко отдернул руку, кажется, даже раздалось тихое шипение, и на тыльной стороне ладони образовался настоящий ожог, который тут же на глазах затянулся и исчез. Что еще за черт?!

Я оглянулся, не заметил ли кто-то из присутствующих, и нахмурился. Девушка с вуалью смотрела на меня, широко распахнув глаза, в которых мелькало понимание и, почему-то, разочарование.

Оплатив покупки и договорившись с хозяином, что кусты доставят отцу завтра же утром, я тихо спросил у садовника, что это за цветочки такие, что жалят хуже крапивы.

— Обычная вербена, месье Ансело. В букеты я ее не использую, ее больше берут в лекарственных целях. Вот, например, мадемуазель Роза иногда покупает, да и Ваш отец регулярно брал.

Ну, теперь-то мне все ясно. Вербена. Значит, и эта куколка в курсе о темной стороне жизни. Это показалось мне довольно странным. Миллионы людей в мире живут, ни о чем не подозревая, а стоило мне стать вампиром, как на каждом шагу встречаю тех, кто об этом осведомлен. Надеюсь, она не какая-нибудь там охотница, мечтающая меня убить, а то жаль будет уничтожить такую милашку.

Покончив с делами, я попрощался с хозяином, поклонился, приподняв шляпу, мадемуазель и вышел на улицу. Уже почти стемнело, прохожих в торговой части квартала в это время почти не бывает, поэтому я встал в тени афишного столба на другой стороне улицы, откуда хорошо был виден вход в оранжерею, и стал ждать. Нужно выяснить, кто такая эта Роза.

Девушка вышла минут через десять вместе с хозяином, который и так уже задержался на работе, они распрощались, и она направилась вниз по освещенной фонарями мостовой. А я двинулся следом, совершенно не таясь, чтобы не напугать, и, конечно же, вскоре был обнаружен. Роза настороженно остановилась, а я вновь поклонился с самым галантным видом.

— Довольно поздно для прогулок такой молодой и очаровательной мадемуазель, — с улыбкой произнес я. — Позвольте предложить Вам руку и проводить до дома?

Как завороженная она протянула мне ладонь, но, когда наши пальцы соприкоснулись, вдруг словно очнулась и отдернула ее. Во взгляде вновь вспыхнули гнев и испуг.

— Чего мне бояться, месье, если самое большое зло на этой улице в данный момент стоит передо мной и предлагает помощь? — спросила она звенящим голосом.

Я невольно улыбнулся, с уважением отметив ее смелость.

— Кто Вы, Роза? И откуда знаете, кем являюсь я?

— Я не знала, пока Вы не отскочили от вербены, месье. А сейчас, когда дотронулась до Вас, почувствовала могильный холод, который пробрался в сердце. Так всегда бывает, когда ведьма впервые прикоснется к вампиру. Мы можем отличить вас от простых людей.

Ведьма?! Эта миленькая куколка?

— Мадемуазель, прошу меня извинить, но я поражен, — недоуменно заметил я. — Честно признаюсь, не встречал доселе ни одной ведьмы, но был уверен, что выглядят они не столь очаровательно, как Вы.

— Ну, и я, месье, знаете ли, тоже удивлена, — ответила мне Роза, немного успокоившись. — Встреченные мною до Вас вампиры ни разу не были такими галантными и превосходно воспитанными. А что же, по-Вашему, ведьма — это обязательно сгорбленная беззубая старуха с клюкой?

Я засмеялся, со стыдом осознавая, что, именно так и думал. Но не рассказывать же об этом ей. Поэтому я вновь предложил свою руку и выразил готовность проводить до дома. А расчет на этот раз был уже не только в интимном интересе, но и в деловом. Я вспомнил наставления Гэбриэла, советовавшего не пренебрегать знакомством с ведьмами, полагая их весьма нужными. Вот и пожалуйста, есть прекрасная возможность сочетать приятное с полезным. Однако, подозрительная Роза по-прежнему не торопилась опереться на предложенную руку.

— Месье, не хочу показаться невежливой, но должна предупредить, что замужем. И прогулка поздним вечером под руку с незнакомым мужчиной может меня скомпрометировать.

О, новость довольно неприятная, с одной стороны. Но, с другой, как раз наоборот. Кому, как ни мне знать, что замужние красотки отдаются гораздо охотнее, чем девицы, а в постели ненасытнее и опытнее. Поэтому я и не подумал смутиться или отступить.

— Позвольте мне заметить, Роза, что, на месте Вашего мужа, я ни за что не позволил бы Вам одной ходить по темным улицам, к тому же, в таком, далеко не самом благополучном районе, как Бельвиль. Боюсь, Вы не слишком-то удачно вышли замуж.

По тому, как девушка неожиданно загрустила, я понял, что мои слова попали в цель. Она задумчиво взяла меня под руку и неторопливым шагом мы зашагали по тротуару.

— Вообще-то, хотя это и не касается Вас, месье, но Вы правы. Замуж я вышла очень неудачно. Пару месяцев назад мой благоверный сбежал с нашей соседкой, оставив меня одну и почти без гроша за душой.

«Какой молодец, — сам себе ухмыльнулся я, — большое одолжение сделал. Нет ничего лучше, чем разочарованные в бывших мужчинах женщины. Они со всей страстью стараются доказать всем вокруг и, прежде всего, самим себе, что ничуть не хуже тех, на кого их променяли, а потому охотно идут на любые безумства», — мысленно я сказал «спасибо» неизвестному, уступившему мне место.

Половину ночи мы гуляли с Розой по окрестностям Бельвиля. Больше всего времени провели, неторопливо прохаживаясь темными аллеями кладбища Пер-Лашез, под его многовековыми платанами и ясенями. Кто-то сказал бы, что я выбрал довольно странное место для романтической прогулки, но, как я шутливо рассудил, что еще нужно вампиру и ведьме? Кажется, Роза поняла мой намек, потому что всю дорогу загадочно улыбалась. Да и само кладбище вовсе не производило впечатление царства скорби, оно давно уже стало излюбленным местом прогулок для бельвильцев. Не в ночное время, конечно, но нам-то чего бояться? Не мертвецов же.

Само кладбище было очень интересным как в архитектурном, так и в художественном плане, со множеством скульптур, исторических памятников и большим количеством знаменитых покойников, нашедших здесь последний приют. Целый город мертвых с широкими проспектами, улицами, лабиринтами, тупиками, с богатыми усыпальницами, наподобие особняков, и убогими, почти ушедшими в землю могилами, вроде окраинных трущоб.

Спутница моя немало поразила своим умом и богатым внутренним миром, она была очень интересной собеседницей, рассказала несколько кладбищенских легенд, которых я не слышал ранее, и пару малоизвестных, но достоверных исторических фактов. Также, она оказалась подкованной во многих областях искусства и живописи, немного разбирающейся в политике и мироустройстве, к тому же, умеющей прекрасно слушать и поддерживать разговор.

В общем, расстался я с ней в эту ночь весьма неохотно, но с уважением отнесся к просьбе проводить ее, в конце концов, до дома. Зайти она меня не пригласила, а навязываться было неприлично, поэтому я ограничился приглашением на свидание следующей ночью, которое она благосклонно приняла.

Отец растроганно поблагодарил меня за розы, этим же утром доставленные заботливым месье Полем. Некоторое время я провел у окна в сад, с удовольствием наблюдая, как мой старик сажает новые кусты и поливает всех остальных своих питомцев, пока меня не прогнало выглянувшее солнце, слегка обжегшее мне, замешкавшемуся, кожу. Это напомнило вчерашний ожог от сиреневого цветочка, и я удовлетворенно улыбнулся. Сегодня меня, наверняка, ждет приятное свидание.

Вечером в точно назначенное время я стоял на пороге дома Розы с букетом великолепных чайных роз, разумеется. Она вновь не пригласила меня, что было весьма благоразумно, надо признать, а на мой комплимент, что ни один букет не сравнится по красоте с таким цветком, как она, милостиво улыбнулась.

Ради ужина в ресторане, о котором я предупредил заранее, она приоделась, видимо, в свое лучшее платье — белое с обилием кружев, немного старомодное. Я, конечно, привык к женщинам другого уровня, и это стало для меня несколько неприятным сюрпризом, но я тут же мысленно обругал себя:

«Разве можно быть таким снобом, Джори? Ведь она сразу же честно предупредила, что подлец-супруг оставил ее практически ни с чем. Так что же ты ждал? Умная красавица скромного вида, гораздо лучше разряженных профурсеток, с которыми ты привык общаться. А уж приодеть ты ее всегда успеешь, вероятно, раздев предварительно».

Вечер пролетел почти незаметно и очень приятно, мы поужинали в ресторане, где она с восторгом, который сконфуженно пыталась, скрыть, разглядывала окружающую обстановку и немного смущенно расфуфыренных посетительниц вокруг. Но она не попрекнула меня ни разу, и на нашем общении мой промах никак не отразился.

Она рассказывала про других ведьм, про то, что почти не общается со своими коллегами по ремеслу, что не занимается ни черной магией, ни пользующейся повышенным спросом любовно-приворотной ворожбой, как большинство из них. Даже мужа не стала удерживать этим способом. Помимо основной работы скромным библиотекарем, Роза перебивалась нечастыми подработками, заговаривая грыжи младенцам да сводя бородавки подросткам.

Она совершенно ничего не слышала ни про какие янтарные артефакты, что явилось для меня вторым разочарованием. Однако, видя, как для меня важна эта информация, она дала мне имена и адреса других ведьм, по ее словам, более опытных, имеющих связи и с оборотнями, и даже с вампирами.

А сама она старалась держаться от этого в стороне и почти не пользовалась своим даром. Девушка все больше нравилась мне, и хотелось, чтобы ее не тревожили такие опасные личности, как я. А уж с другими ведьмами я как-нибудь договорюсь. Зная имена, можно уже не тратить время на поиски, так что я искренне поблагодарил Розу за информацию.

Так наши ночные встречи продолжались еще некоторое время, а потом я решил, что пора переходить к более активным действиям. В один из субботних вечеров, я устроил Розе романтическую поездку по самым красивым местам Парижа на моем авто. Я покружил ее в танце прямо на площади, где играли уличные музыканты, напоил великолепным вином в ресторане на набережной, откуда открывался величественный вид на старушку Сену. Потом, дождавшись, когда у Розы глаза заблестели ярче уличных огней, целовал ее под кронами деревьев в парке, пока у нее не ослабли ноги. Я отчетливо слышал ее бешеное сердцебиение и знал, что она уже вполне готова.

Часть мебели и картин из моей квартиры я перевез в кабинет в баре «У Жерара», еще кое-что переправил в переоборудованный подвал под отцовским домом. И, раз уж я оставил жилье на улице Рю де Ла Пэ для своих холостяцких нужд, я решил обустроить его более тщательно — организовал в нем ремонт и с помощью профессиональных дизайнеров заказал новую мебель. Так что в данный момент отвезти Розу туда, где вовсю шли ремонтные работы, я не мог.

Предварительно заказанный номер люкс в отеле Мануар Сен-Жермен де Пре как нельзя лучше послужил нам этой ночью. И здесь меня ждало третье разочарование. Несмотря на красоту и шарм, в постели Роза оказалась весьма посредственной, безынициативной и неизобретательной любовницей. Проведя с ней ночь, я вполне понимал ее сбежавшего мужа, надо признать. Нет, она, конечно, отдалась мне со страстью изголодавшейся женщины, безо всякого притворства плавилась в моих руках и стонала от экстатического удовольствия, но никакой отдачи я от нее так и не дождался. Стоило мне сбавить темп и ненадолго прерваться, как она, и не подумав что-либо предпринимать, просто жарко начинала шептать, что я лучшее, что было в ее жизни.

«Тоже мне, Америку открыла», — с досадой подумал я.

Признаться, я привык, все-таки, что женщины в любовных играх должны принимать больше участия. Ладно, неопытные девицы, впервые вкусившие страсть. Но женщина, бывшая замужем и настолько не знающая, куда деть руки? Уму непостижимо.

Вернувшись домой на рассвете после такого не слишком удавшегося свидания, я совсем было решил, что на этом наши встречи и закончатся.Все равно, почти никакой пользы ведьма принести не смогла, стоит ли время терять, если она даже удовольствие толком не может доставить партнеру. Но неожиданно во мне проснулся азарт. Что же я за мужчина, если не научу? Раз уж страсть в ней разжечь получилось очень легко, значит, не фригидна, уже хорошо. А уж показать ей и доходчиво объяснить я точно смогу.

Но, к моему большому огорчению, обучению Роза поддавалась очень плохо. Нет, надо отдать ей должное, все мои просьбы и намеки она выполняла в полной мере, но, все же, не так, как мне бы этого хотелось. Что же, не во всем ей быть идеальной. «В конце концов, — решил я, — у нее множество других достоинств, которых я не находил обычно в женщинах. Она умна, образована, воспитана».

И я не терял надежды, что у нее еще не все потеряно.

Так прошло несколько недель, мы продолжали регулярно встречаться, я приодел Розу, и теперь с ней не стыдно было появиться в любом обществе. Как-то раз, мы большой шумной компанией собрались в одном из закрытых для простой публики клубов. Я праздновал заключение очень удачной сделки. Поэтому сегодня я угощал, шампанское лилось рекой, гости мои быстро пьянели, собственно говоря, как и мы с Розой.

В ту ночь мы добрались до ее дома в абсолютно невменяемом состоянии, и она, наконец-то, пригласила меня. Мы буквально ввалились в ее тесный невзрачный домик с дешевой мебелью и скудной обстановкой, и я вновь набросился на нее, горя плотским желанием, изрядно подогретым алкоголем. Больше я ничего не запомнил, совершенно не представляя, чем закончилась эта ночь.

Все стало ясно, когда я, наконец, разлепил глаза, перед которыми предстал ковер, сообщивший мне, что спал я на полу. Однако, я чувствовал под собой отнюдь не жесткий ворс, а чье-то тело. Догадаться, чье именно, не составляло труда, однако я, с ужасом осознавая, что увижу, если пошевелюсь, не мог сдвинуться с места.

Остро пахло кровью. У меня даже голова кружилась, складывалось ощущение, что она повсюду вокруг. Собравшись с силами, я медленно приподнялся и откатился в сторону. Роза, абсолютно белая лежала, распластавшись на ковре. Зато вокруг крови было достаточно — и на ее лице, и на шее, и на моих губах.

Первым желанием, почти непреодолимым, было вскочить и, сломя голову, выбежать из этого дома, чтобы не видеть, что я натворил в пьяном безумстве. Останавливало только то, что я немедленно сгорю на солнце, жизнерадостно заглядывающем в окна. Хотя, возможно, так и следовало поступить.

Поднявшись на ноги, я смог во всей красе рассмотреть дело рук своих, и мой желудок чуть наизнанку не вывернуло. Чувствуя, как меня начинает бить нервная дрожь, я малодушно сбежал в ванную. Горячей воды в доме Розы не было, но мне она и не нужна сейчас. Встав под ледяные струи, чтобы остудить голову, я медленно начинал работать мозгом.

Вчера, пока улаживал дела и подписывал контракты, я пренебрег своей жаждой, отправился в клуб, не утолив ее предварительно. Был уверен, что уже вполне себя контролирую. Собственно, так и было, при необходимости я мог выдержать без крови до двух дней. Но вчера затуманенный алкоголем мозг просто отказался служить, и на место рассудительного Джори-человека пришел кровожадный Джори-вампир. И вот ведь дурак, второй раз на те же грабли!

Потом я подумал о Розе. Такой красивой и умной ведьме, и такой холодной и безжизненной сейчас, лежащей на полу в своей гостиной.

«Стоп, а как же вербена?! Ведь она утверждала, что пьет ее, как и должно. По идее, окажись у нее в крови эта трава, она бы мне все внутренности сожгла. Получается, Роза беспечно перестала пить настой. Но почему?! Теперь я вряд ли это узнаю. Как же глупо! И как не вовремя. Если она успела поделиться с кем-то из ведьмовского сообщества, что встречается с вампиром, не сносить мне головы. Гэбриэл и об этом предупреждал: не стоит ссориться с ведьмами, не жалуют они нас, а уж за одну из своих и подавно отомстить захотят. Хотя Роза утверждала, что почти не общается с ними, все же, мне стоило принять меры и замести следы».

Поражаясь своим хладнокровным и жестким мыслям, я вышел из ванной и оделся. Может быть, это шок, и я не до конца осознал содеянное? Иначе, чем еще можно объяснить почти полное отсутствие эмоций? Я убил милую девушку, дарившую мне свою любовь, и сижу, смотрю на ее труп, будто чужими глазами, и рассуждаю, как бы скрыть следы преступления.

Бред какой-то! Или же я постепенно превращаюсь в того самого монстра, с каждым следующим убийством теряя человечность? Я встал и раздраженно поднял труп с пола, завернул в плед, сдернутый с кресла, и уложил на диван. Будто не видя ее, снимаю с себя вину. До чего же бесит, что я не могу выбраться из этого дома до темноты! Черт бы побрал это солнце. Запах крови аж в ноздри бьет.

Я разыскал кухню — крохотную и аккуратную, как и все в этом домишке, налил стакан воды и, пока пил, избавляясь от привкуса крови, неожиданно услышал странный звук, доносящийся из глубины дома. Словно царапанье вперемешку с тихим поскуливанием. Роза утверждала, что живет одна. Я отправился на звук, и, открыв дверь одной из комнат, обнаружил источник шума.

В закрытом помещении находились два щенка — совсем молодых, не больше четырех месяцев отроду, разных пород и окраса, но одинаково жалобно тявкающих от голода, вероятно.

— Эй, ребятки, — я присел на корточки и поманил щенков к себе. Псы сперва нерешительно, но, все же осмелев, подошли ко мне и ткнулись холодными носами в руку.— Хорошие мальчики.

Я потрепал животных по загривкам и поспешил обратно на кухню, необходимо было раздобыть им еду. Там же я обнаружил миски, которые не заметил сразу, а потом в буфете нашел немного хлеба и молоко. Раскрошив булку и смешав все вместе, я собрался идти за щенками, но они уже сами притопали и жадно набросились на еду.

Усевшись прямо на пол, прислонившись спиной к холодной стене, я с умилением наблюдал, как бедняги чавкают так, что уши трясутся. Пока они ели, я смог их хорошенько рассмотреть. Оба, безусловно, чистой породы, оба мужского пола.

Тот, что покрупней, несомненно, отпрыск датского дога, почти такого же я видел у своего соседа, его кобель вымахал с половину моего роста, а на лапы встанет, так на голову выше меня. Хорошая собака. Этот же пока совсем невелик, окрас, как у большинства его родственников, мраморный, рыжевато-серый.

Второй — поменьше ростом и покруглее, скорее всего, ретривер золотистой масти, очень красивый. Вот ведь, бедолаги, жуют и не подозревают, что я их без хозяйки оставил. Наевшись, псы вновь подошли ко мне, знакомиться, наверное. Я по очереди приподнял каждого, заглянул в доверчивые черные глаза, пощекотал по животам и, повертев их ошейники, выяснил, что кличка дога — Аксель, а его пушистого собрата зовут Йорген. Немка Роза и собак назвала по-своему, по-немецки.

До заката я так и просидел на полу в кухне, играя со щенками. Раза три-четыре пришлось осторожно выпускать их ненадолго в крошечный палисадник возле дома, когда они начинали просяще поскуливать под дверью. Время пролетело почти незаметно, занятие захватило меня, позволяя ни о чем не думать. Но едва солнце скрылось за горизонтом, я как будто очнулся и понял, что пришло время действовать.

В ближайшем магазине я купил большую бутыль керосина для заправки ламп и вернулся в дом ведьмы. Облив гостиную горючим и найдя на кухне коробок, я постоял немного в дверях, посмотрел на темнеющую комнату, на бесформенный силуэт на диване, тяжело вздохнул и бросил спичку. Вмиг все вокруг вспыхнуло и запылало, огонь с радостью сожрет деяние рук моих.

После этого я вернулся в кухню, подхватил на руки жалобно скулящих, вероятно, почувствовавших неладное, щенков и выскользнул из дома.

Вернувшись к отцу, я вручил ему животных, сообщив, что отныне это наши питомцы, попросив его позаботиться о них, и ушел к себе. Разумеется, отец почувствовал неладное, но расспрашивать не стал.

Оказалось, что, как и предполагал, днем у меня был самый настоящий шок, потому что дома, наконец, осознав, что натворил, я просто заперся в своем подвале и беспробудно пил несколько дней. Точно даже не смогу сказать, сколько именно, потому, что практически не выплывал из состояния пьяного забытья.

Очнулся я, лишь, когда почувствовал мучительнейшую жажду, которую не заглушал даже алкоголь. Пришлось срочно вызывать на дом одну из поставщиц крови.

Глава 3

Вскоре прошло и это. Я взял себя в руки, привел в порядок мысли и внутреннее состояние, решил, что все, что ни делается, то накапливается в опыте, и вернулся к обычной жизни. Отец все эти дни не задавал никаких вопросов, безоговорочно приобретал для меня алкоголь и ни в чем не упрекал. Я был ему за это безмерно благодарен, все-таки, мой старик молодец, и я правильно сделал, что вернулся домой.

Осиротевшими псами он занялся с удовольствием, за дни моей депрессии они уже успели обзавестись всеми необходимыми аксессуарами. Теперь отец гордо выгуливал двух крупных щенков, радуясь, как младенец. Кажется, питомцами я разжился в самое время, у старика появился новый смысл жизни. Меня это очень радовало.

Я вернулся к работе. Накопилось много дел, причем срочных, мой секретарь рвал и метал, требуя немедленного решения особо важных и неотложных, поэтому пришлось погрузиться в работу. Я появлялся в конторе до рассвета, закрывался в кабинете, который обзавелся плотной шторой, и работал до заката, чем вызывал бурную радость месье Галена. Однако несколько раз он заставал меня дремлющим в кресле, ведь я катастрофически не высыпался, весь день работая, а по ночам развлекаясь.

Кровь принимать я старался регулярно, договариваясь со снабжавшими меня девушками-проститутками, чтобы ждали около того или иного клуба. Отводил их в ближайшую подворотню и подкреплялся, щедро расплачиваясь со своими донорами. Это помогало контролировать себя даже во время разудалых вечеринок, когда алкоголь лился рекой, а от количества утех даже у меня ближе к рассвету ноги подрагивали, что уж говорить о моих довольных партнершах.

Но меня напрягало, что никак не удается подобраться к выполнению задания, данного Гэбриэлом. С ведьмами, по понятным причинам, я старался пока не пересекаться и общение не заводить. На оборотней мне пока тоже не удавалось выйти. Значит, придется копать глубже.

После того, как я стал вампиром, прошло почти полгода. В новой жизни мало что изменилось. Росла моя самоуверенность, росли репутация и уважение.

Во-первых, я никогда не подводил своих клиентов. Если я хоть немного сомневался в своих возможностях, так сразу и сообщал, не давая лживых обещаний и не пытаясь прыгнуть выше головы. Репутация — вещь очень хрупкая и легко теряемая. А хорошее имя уже само по себе залог доверия.

Во-вторых, я соблюдал осторожность. Легальной и законной мою деятельность назвать невозможно даже с очень большой натяжкой, а я заключил договор, пусть и устный, с нашим министром, и не собирался нарушать его первым. Мне хотелось, чтобы он, по возможности, вообще забыл обо мне, тогда я мог бы понемногу наращивать обороты. Однако, моим желаниям не суждено было сбыться.

Однажды, в конце зимы, я прогулочным шагом шествовал по безлюдному ночному проспекту, с наслаждением вдыхая свежий морозный воздух, особенно упоительный после задымленного сигарами клуба, направляясь к стоянке, где оставил свой автомобиль. Очередное веселье подошло к концу, близился рассвет, пора возвращаться домой и хорошо выспаться. После обеда мне предстояло заняться новым делом, а до этого хотелось как следует отдохнуть.

Две очаровательные близняшки, белокурые нимфы, меня отлично сегодня развлекли в одной из приватных комнат клуба. Девицы оказались не только активные и страстные, но и весьма изобретательные, обожающие ролевые игры и разыгравшие сегодня целое представление с моим участием и собой в главных ролях. В ход пошли и плетки, и цепи, и свечи, и тому подобная атрибутика. Особенно юным мазохисткам нравилось играть несчастных узниц сырого подвала с жестоким тюремщиком, которого я, на радость им, старательно изображал.

Я ухмылялся про себя, вспоминая их стоны и наигранные страдания, и почти не обращал внимания на то, что творится вокруг, как вдруг заметил несколько личностей, одетых в темные плащи с капюшонами, почти скрывающими лица, которые незаметно окружили меня с четырех сторон. Я моментально отбросил расслабленность, и сосредоточился на защите и нападении, стараясь охватить вниманием всех четверых.

Что бы это значило? Кому я дорогу перешел? Вампиры? Или оборотни? Может, вообще охотники? Несмотря на огромное количество друзей, приятелей и знакомых, врагов и недоброжелателей у меня тоже хватало. Не стоило терять бдительности. Теперь надо или договориться, или подороже продать свою жизнь, если придется.

Однако никто нападать не спешил, темные фигуры стояли неподвижно, чего-то ждали. Вернее, кого-то. Я немного расслабился, не теряя сосредоточенности. Похоже, жизнь моя пока никому не нужна, а значит, нужен я сам и мои услуги. Раз не торопятся убивать, значит, будут говорить.

Я не ошибся. Из длинного черного автомобиля, стоящего неподалеку, вышел невысокий, полноватый мужчина, которого я моментально узнал. Наш многоуважаемый префект Сены собственной персоной. Помяни черта…

— Господин министр, — негромко прокомментировал я, приподнимая шляпу в приветствии. — Чем обязан чести?

— Доброй ночи, месье Ансело, — ответил Катри. — Давненько мы с Вами не встречались, но я не терял Вас из виду.

«А я-то, как раз, на обратное надеялся», — поморщился я про себя.

— Польщен, весьма, — ответил я вежливо, не меняя голоса. — Признаться, не думал, что моя незначительная персона может заинтересовать столь важную государственную личность, как Вы.

— Не скромничайте, Ансело, — в тон ответил Катри, — мы оба знаем, что Ваша весьма амбициозная персона не дает забыть о себе и очень интересует меня лично. Не соблаговолите ли уделить мне каплю своего драгоценного времени для делового разговора и последующего предложения, которое я имел честь бы Вам сделать?

Черт меня дери! Этот старый лис хочет стать моим клиентом, что ли? Или я все-таки где-то наступил ему на хвост?

— Министр, я готов уделить Вам столько времени, сколько пожелаете. Однако, Вы же знаете, что, в силу природных слабостей, я обязан как можно скорее покинуть открытое пространство, если Вы, конечно, не предложите мне обратиться живым факелом на радость утренней толпе. Назначьте время и место на следующую ночь, и я непременно навещу Вас.

Катри помолчал некоторое время, но потом кивнул.

— В здании префектуры, у черного входа Вас будут ждать завтра около полуночи. Придется встретиться с Вами на казенной территории, приглашать Вас к себе в дом я не намерен. Однако я часто задерживаюсь на работе допоздна, так что никаких сложностей. Там и поговорим. Приходите непременно, думаю, Вас заинтересует мое предложение.

Сообщать о предстоящей встрече отцу я не стал. Не думаю, что мне что-то угрожает, и не стоит его волновать. Если бы префект хотел меня убить, ничего не мешало ему попытаться сделать это на пустынной улице в предрассветный час. Но к встрече я все же решил подготовиться. На всякий случай прихватил в кармане аконитовый порошок. По словам Гэбриэла, аконит для оборотня — то же, что и вербена для вампира. Лишний козырь в рукаве не помешает, к тому же, я уверен, что и министр будет далеко не беззащитен.

Глава 4

Элегантный и собранный, каким всегда являлся на деловые встречи, ровно в полночь я стоял у здания префектуры. Меня встречали — мрачный амбалоподобный помощник префекта, несомненно, тоже оборотень, проводил меня в кабинет начальника.

Я бегло оглядел пространство, смеясь про себя. Этот пес еще меня амбициозным назвал! А самого окружает просто дикая смесь вычурности и попытки приобрести солидность. Бронза, позолота, красное дерево, кожа и хрусталь. Невзрачный министр окружил себя весьма помпезной обстановкой, очевидно, надеясь таким образом производить должное впечатление. Заметив насмешливый взгляд, Катри ничуть не смутился.

— Положение обязывает, — непринужденно прокомментировал он, указывая мне на кресло и отпуская своего помощника. — Итак, Ансело, мы одни. Благодарю, что приняли предложение, несмотря на то, что особой симпатии мы друг к другу не испытываем.

— Как я мог отказать Вам, министр? — в тон ответил я, удобно устраиваясь в кресле, положив ногу на ногу и сцепив руки в замок, всем своим видом давая понять, что расположить меня к себе ему будет ой как непросто.

Прожжённый политикан, конечно же, все понял и снял с себя маску добродушия, перейдя на деловой тон.

— Месье Ансело, я не буду скрывать, что слежу за Вашей деятельностью. Конечно, как министра, обязанного контролировать поток иммигрантов, наводнивших наш город, меня не слишком радует, что с Вашей помощью, причем весьма профессиональной, многие смогли основательно осесть в Париже, и даже мне не под силу что-либо с этим сделать. И, конечно, у меня есть возможности пресечь это, ведь я просил Вас не слишком светиться и не перегибать палку. Однако, я мог бы и закрыть на это глаза, если Вы пойдете мне навстречу в одном немаловажном вопросе.

— Что Вам нужно, месье Катри? — прямо спросил я. — Давайте сразу к делу, у меня есть только ночь для выхода в общество и не хотелось бы всю ее потратить на Вас с Вашими неопределенными намеками и угрозами.

Конечно, я не сомневался, что префекту от меня что-то нужно, иначе с чего пытаться меня к себе расположить. И путь он тоже выбрал верный. Не стал пытаться завести дружбу и на прямые угрозы и требования не пошел. В таком случае, думаю, у нас с ним мало что вышло бы. Не выношу, когда всякие гоблины, пусть и высокопоставленные, давят на меня.

— Хорошо, — согласился Катри. — Сразу к делу. Известно ли Вам устройство сверхъестественной власти в Париже?

Я растерялся. Почему-то за время моего вампирского существования я ни разу не задался этим вопросом. Дурак я, однако. Ведь, ясно же, что у довольно многочисленного сообщества должны быть кто-то вроде старейшин, уважаемых или просто влиятельных. Иначе кто бы устанавливал все те правила, о которых я успел узнать? Я бы предположил, что это мог быть кто-то вроде моего создателя, но, насколько я успел узнать лорда Гэбриэла, его это не интересовало. А значит, во Франции и других местах существует кто-то, кто имеет достаточное влияние и власть, чтобы занимать подобную, пусть и негласную должность. И как я мог это упустить?

— Вижу по лицу, что Вы не в курсе, — продолжал Катри. — И даже удивлен, что Вашей колоритной фигурой до сих пор никто, кроме меня, не заинтересовался. Но, это и к лучшему. Так вот, Ансело, просвещу Вас. В Париже, как и в других областях Франции, да и в большинстве других стран Европы, существуют личности, взявшие на себя исполнение главных ролей. От каждого сверхъестественного сообщества обычно выступает один или несколько представителей. Они выполняют роль старейшин, советников, судебной и исполнительной властей и многое другое. От лица оборотней в Париже, как Вам уже, наверное, стало ясно, выступаю я. У ведьм есть мадам Летайя — могущественная и сильная женщина, с ней стоит считаться, поверьте мне. Она весьма неохотно участвует в собраниях и вообще необщительная личность, с ведьмами довольно сложно договориться, они стараются держаться особняком, что, в общем-то, понятно.

Я кивнул, это я уже знал из общения с Розой. А министр продолжал тем временем:

— От лица людей выступает тоже довольно интересный представитель — преподобный Боливар Дюбуа — молодой деятельный священник с весьма прогрессивными взглядами. Помимо членства в Совете, он взял на себя и роль мессии, пытается вернуть к свету темные заблудшие души. Общается с вашими новообращенными или с нашими собратьями, чаще всего непредумышленно запустившими ген оборотня. В общем, пытается не дать злым силам скатиться окончательно в бездну мрака. Порой, весьма успешно, надо признать.

Я понимал, о чем он говорит. Как было описано в отцовской тетради, чтобы потомок оборотня стал превращаться в полнолуние в дикого зверя, прежде он должен совершить убийство — умышленное или непреднамеренное — неважно. Очевидно, это не проходило бесследно для их психики, и помощь священника была в этих случаях нелишней.

— У вас, вампиров целых три представителя, — продолжил делиться министр. — Насколько мне известно, у них свой мини-совет, ну, да, это ваше дело, для меня сейчас важно другое. С ведьмами договориться довольно сложно, но с вампирами оказалось еще сложнее. Я недавно вступил на свой пост и уже столкнулся с нешуточными проблемами в достижении взаимовыгодного сотрудничества. Все трое ваших старейшин — персоны весьма неглупые, но, как это часто бывает, договориться с тремя сложнее, ведь у каждого есть свое видение, как все должно быть устроено в нашем городе.

Кто-то хочет нормальной жизни, старается наладить отношения и уравновесить наши шансы на выгодных для всех условиях; другой свято верит в избранность вампирской расы и превосходство над остальными, третий колеблется, и так далее. Короче, как я понял, они не могут прийти к согласию между собой, и это весьма затрудняет принятия необходимых всем нам соглашений.

— Я понял суть, господин министр, — перебил я его. — Система власти, как всегда, несовершенна. Вот только, что Вы хотите от меня? Я далек от политики, все, что я знаю, я узнал из газет, радио, светских сплетен. Боюсь, моих амбиций все-таки маловато, я никогда не чувствовал желания карабкаться наверх. На сегодняшний день мне вполне хватает того уважения и места в обществе, которое я занимаю. Возможно, со временем этого станет мало, но я все же последователен и не пытаюсь прыгать выше головы.

Катри слушал меня с довольным видом. Кажется, я говорил именно то, что он и желал услышать. Мне это не понравилось.

— Так что же Вы хотите? — переспросил я.

Министр встал и плеснул себе из графина, судя по божественному аромату, коньяк самой высшей пробы. Протянув мне второй бокал, он ответил:

— Вы именно тот человек, который мог бы стать незаменимым связующим звеном между вашими старейшинами и остальными.

— Вы что, пытаетесь меня завербовать, чтобы я работал в Вашу пользу среди вампиров? — чуть не поперхнулся я от удивления.

Вот уж не думал, что у него хватит наглости предложить мне такое. Да никаких его угроз недостаточно, чтобы из меня сделать шпиона и предателя. Совсем обезумел старый волчара. Я вдруг почувствовал, как от праведного гнева начали набухать вены вокруг глаз. Нужно себя взять в руки, иначе ничем хорошим это не закончится.

— Успокойтесь, пожалуйста, Джорджес, — неожиданно перешел на панибратство министр. Давненько никто не называл меня полным именем. — Какой бы я был политик, если бы не разобрался в том, что из себя представляют те, с кем мне бы хотелось сотрудничать? Предложив Вам подобное, я нанес бы оскорбление не только Вам, но и себе.

Я вздохнул с облегчением. Похоже, министр не врет, и он правда совсем не дурак. Пожалуй, выслушаю его, кто знает, вдруг действительно может предложить что-то стоящее.

— Изучив Вашу подноготную, я пришел к выводу, что вряд ли смогу найти в Париже другого вампира, столь разносторонне развитого и, главное, умудрившегося сохранить весь набор человеческих качеств. Уж не знаю, как Вам это удалось, но таких, как Вы, я встречаю довольно редко. Вы деятельный, предприимчивый, гибкий, к тому же блестящий дипломат. Я не пытаюсь Вам льстить, Ансело, мне это чуждо. Наверняка, Вы и сами прекрасно понимаете, что я просто перечисляю Ваши очевидные достоинства.

Я не стал спорить. Без лишней скромности, он прав. Ну, и что с того?

— Помимо вышеперечисленного, Вы еще и преуспевающий юрист, что делает Вас убедительным и подкованным в словесных баталиях профессионалом.

— Хорошо, Вы мой большой поклонник, — позволил я себе шпильку. — Что Вы хотите конкретно?

Министр пропустил колкость мимо ушей.

— Я хочу, чтобы Ваш здравый смысл послужил на благо общества — Парижа и Франции в целом. Я грешен тем, что желаю мира и благополучия не только своим сородичам оборотням, а всему французскому народу, как бы напыщенно это ни звучало, и мне не все равно, как будут уживаться вместе люди и сверхъестественные существа в городе, который мне дорог, наверное, как и Вам. Я хочу от Вас только одного. Проявите свои таланты, войдите в доверие к вампирам, возглавляющим Ваше сообщество, проявите чудеса дипломатии и сделайте так, чтобы это трехглавое чудище правильно принимало решение.

Интересное дело! Катри, конечно, в уме не откажешь, да и отец отзывался о нем весьма неплохо. Явно, он не только свои интересы преследует, но и заботится о городе и его населении, кем бы оно ни было. Но как он себе представляет мою роль? Я до сегодняшнего дня даже не знал ни о каком Совете, как и они обо мне, а сегодня он мне предлагает их доверие завоевать.

— Господин министр, Вам не кажется, что Вы перегибаете? — осторожно спросил я. — Я не отказываюсь, но пока не вижу путей осуществления Вашего предложения.

Катри просиял в ответ.

— Вы не отказываетесь, и это главное. А уж как добиться своего, наверняка придумаете, почему-то я в этом не сомневаюсь.

Я только покачал головой. Однако, его вера в меня заставляет напрячься. Но это его дело, в общем-то, обещать я ничего не намерен.

Распрощались мы с министром вежливо и культурно. С его стороны я теперь видел гораздо большую заинтересованность, чем прежде, боюсь, так просто он не отстанет. Если каким-либо образом не сделаю то, чего он ждет, он не даст мне жить спокойно в родном городе. Черт бы его побрал, нашего префекта. Неужели не могли выбрать на этот пост кого-то безвольного и ленивого малоинициативного политика, как обычно и делалось всегда?

Тут же я устыдился своих мыслей. К тому же, с удивлением заметил, что, шагая по ночному проспекту, неосознанно уже начал просчитывать ходы осуществления, задуманного им. Как бы то ни было, а резон в его словах все же есть, почему бы и не попытаться занять новую нишу в обществе? Не всю же вечность я буду подделывать документы для иммигрантов и добывать информацию для заинтересованных лиц. Но, все же, признаваясь самому себе честно, путей для реализации задуманного я пока не видел. Слишком мало полезных знакомств среди вампиров, чтобы пробраться на самый верх. Вот над чем стоило бы поработать в ближайшее время.

Глава 5

Ночь давно вступила в свои права, улицы сильно поредели на предмет прохожих, но это Париж, безлюдно тут бывает разве что на окраинах, но никак не в центре шумного веселого города. Я был не голоден, однако на резкий запах крови не мог не обратить внимания.

Я остановился и прислушался. Ярко освещенная и нарядная улица не вызывала подозрений, а вот отходящие от нее довольно темные боковые вполне подходили для утоления потребностей вампиров. Хотя, это могло быть и преступление, никак не связанное с кровопийцами, мало ли кому захотелось пырнуть ножом ближнего своего. Именно поэтому я и напряг свой слух. Нет сомнений, за ближайшим углом орудовал вампир, и, судя по жадному чавкающему звуку, очень голодный.

Любопытство — мой основной недостаток, я не мог пройти мимо, а непременно решил заглянуть на соседнюю улицу. Пусть и не на Вандомской площади, но, все же, почти в центре города, посреди тротуара, прямо под тусклым фонарем огромный вампир жадно пил кровь из шеи молодой девушки. Я не подходил слишком близко, но отчетливо видел, что глаза у жертвы уже закатились, видно, жить ей осталось совсем немного.

Вообще-то, среди нас не принято вмешиваться, если поведение одного из вампиров не мешает безопасности других. Народ мы необузданный и увлекающийся, это понятно, жажда — дело нешуточное.Поэтому, и смертность среди жертв вампиров хоть и не приветствовалась, но была нередкой. Главное — не оставлять следов.

Но этот вел себя слишком откровенно, вернее, слишком глупо — пил кровь чуть ли не на виду у города, да еще явно не собирался останавливаться. Сразу видно, что из новеньких и необученных, или, может быть, каких-то диких, плевавших на все вокруг.

Это не мое дело, конечно, рано или поздно он либо научится, либо погибнет от рук тех, кто следит за порядком в городе. В другой раз я развернулся бы и пошел своей дорогой, но, похоже, повлиял разговор с префектом, или белокурая курчавая головка жертвы, безвольно болтающаяся в руках монстра, всколыхнула во мне какие-то чувства.

— Послушай, приятель, ты, случаем, не увлекся? Может, пора остановиться? — я взял его за плечо.

Здоровяк резко поднял голову и оскалился на меня окровавленными клыками, проявляя враждебность. По полубезумному блеску глаз, я уверился, что он действительно новичок. Наверняка, я выглядел также совсем недавно. Но мне повезло с учителем, чего нельзя сказать об этой груде мышц. Желая сразу пресечь необдуманные действия, я тоже обнажил клыки как демонстрацию силы и принадлежность к одному виду. Видимо, только сейчас он понял, что перед ним другой вампир, и остановился. Так-то лучше.

Я взглянул на его жертву — длинные золотистые локоны, изящная фигура, приятные черты лица, только смертельно бледная. Пульс почти не слышен, сдавленная корсетом грудь едва заметно приподнимается от поверхностного дыхания, но девушка еще жива.С такой можно было бы потом неплохо провести время. Что же, здесь еще можно все исправить. Я быстро прокусил свое запястье и несколько спасительных капель попали ей в рот. Ранки на шее начали затягиваться на глазах, а следы крови я стер своим платком. И очень вовремя — в конце улицы появилась пара припозднившихся прохожих, лишние свидетели нам не нужны. Громила удивленно наблюдал за моими манипуляциями.

— Давно ты стал вампиром? — негромко обратился я к нему.

Незнакомец молча, словно не понимая, смотрел на меня. Судя по внешности, он из латинской Америки. Я повторил свой вопрос по-испански.

— Второй день, — глухо ответил парень.          

— Ты едва не убил милую девушку. Тебя ничему не учили? — задал я вопрос, на который и так знал ответ, просто мне захотелось разговорить новообращенного, возможно, это поможет ему прийти в себя.

В ответ он только помотал головой.

— А ты знаешь, что девушки созданы не только для того, чтобы ими питаться?

«К чему это я? Не туда тебя, Джори, занесло, явно», — я даже усмехнулся.

Наверное, давно пар не выпускал, вот и сработали белокурые локоны. Похоже, здоровяк ничего уже не соображал, только изумленно таращился то на меня, то на девушку в своих ручищах.

Блондинка начала приходить в себя. Судя по одежде и внешнему виду, она явно не из низов общества. Краски постепенно возвращались на лицо. «А она действительно милашка», — отметил я про себя.

Она уставилась на нас испуганными черными глазами, не понимая, почему оказалась в руках незнакомого мужчины и явно собиралась огласить проулок истошным воплем.

— Тихо. Не кричи. Ты нас не боишься. Мы не причиним тебе вреда. Ты просто ответишь на вопросы, — я сразу взял ситуацию под контроль, внушением пресекая ненужный шум.

Девушка послушно кивнула, теперь она полностью в моей власти. Но, все же, по порядку.

— Кто Вы, милая?

— Меня зовут Элен. Я студентка, учусь в университете, — послушно ответила она.

— Вы живете одна?

— Да, мои родители в Лионе, а здесь неподалеку у меня квартира, — она назвала адрес.

Этот район мне хорошо знаком. Раз так, не будем терять время, пока кто-нибудь не вызвал полицию. Зачем я в это ввязался, сам не понимал, но мне стало интересно, а особых дел или занятий на эту ночь не было. Планируя встречу с префектом и не имея понятия, чем она закончится, я не стал ничего никому обещать на сегодня. И вот, появилось неплохое развлечение, почему бы нет?

— Давай-ка, приятель, бери Элен на руки и быстро за мной, — приказал я молодому вампиру.

Он без разговоров все выполнил, будто сам был под внушением. Или настолько растерян своим положением, что готов принять помощь от кого угодно. Это я тоже вполне мог понять.

Через несколько минут мы у квартиры девушки. Когда она открыла дверь, я предложил парню войти, и тот спокойно ломанулся вперед, но тут же, отлетел обратно. Полное недоумение на лице, потом еще одна безуспешная попытка. «Похоже, его создатель не сильно за него переживал», — понял я.

— Остановись, все равно не получится. Лучше скажи, как тебя зовут.

— Маркос, Маркос Лоренсо, — парень ошарашено смотрел то на меня, то на открытую дверь, не пускающую его.

Я тоже назвался, а потом повернулся к девице. — Элен, дорогая, ты должна пригласить нас войти.

— Месье Ансело и месье Лоренсо, прошу вас, входите, — церемонно произнесла девушка, а я сделал приглашающей жест Маркосу.

Осторожно тот попытался еще раз и чуть не ввалился в квартиру.Ухмыляясь, я последовал за ним.

— А ты, — я посмотрел в глаза Элен,— никогда больше не впускай других вампиров.

Пока они оба пытались осознать, что происходит и как это воспринимать, я осмотрелся по сторонам. Квартирка небольшая, но уютная и элегантная. Глянцевый наборный паркет, судя по запаху мастики, совсем недавно натерт. Гостиная, обставленная современной изящной мебелью. Этажерка заполнена книгами, дамскими романами и многочисленными журналами мод. На подоконниках кашпо с цветущими фиалками. К счастью, на окнах, помимо маркиз, тяжелые бархатные шторы, подхваченные витыми шнурами с кистями. Если их опустить, можно вполне комфортно находиться здесь даже в солнечный день.

«Мы, пожалуй, побудем здесь сутки, дождемся, пока выйдет моя кровь, — решил я. — Не хватало еще мне неопытной девчонки, и так, видимо, придется позаботиться об этом увальне».

И я с удобством устроился на диване, по-хозяйски положив ноги на скамеечку. Почему бы не скоротать время за беседой, тем более, мне действительно стало любопытно. Сам недавно бывши новичком, я невольно сочувствовал бедняге, который, несмотря на внушительные размеры, выглядел совсем потеряно и немного по-детски.

— Кстати, приятель, — обратился я к латиносу, — пока мы здесь скучаем, может, расскажешь, кто твой создатель и почему он не научил тебя элементарным вещам? Зачем ты вообще приехал в Париж, если совсем не знаешь французского?

— Мы с братом Хосе приехали из деревни в поисках работы в Мехико, где встретили очень важного господина из Европы, которому нужны были слуги. Он согласился нас нанять. В первые дни все шло нормально, мы выполняли работу по хозяйству, думали, нам повезло, не то, что в полях или в порту надрываться. Днем господин обычно спал, а ночью уходил развлекаться. А потом он решил вернуться во Францию и предложил взять нас с собой. На родине нас ничто не держало, заработать там трудно, семьями не обзавелись, поэтому мы согласились.

Подобные случаи нередки. Желая сэкономить на дорогой европейской прислуге, господа стараются брать работников из колоний или бедных государств, также пополняя число парижских мигрантов.

— Вот только путешествие наше прошло не совсем обычно, — продолжил рассказ Маркос. — На корабль мы попали не вместе с пассажирами, а накануне ночью. Спали в каюте господина на полу. Здесь он тоже днем не высовывал носа, но теперь мы знали причину. Хозяин сам рассказал правду, не боясь, что мы куда-то денемся, а мы и не смогли бы, даже если захотели. Несмотря на то, что мы с братом легко подковы гнули, он мог заставить подчиняться, и мы не могли ничего возразить. Вот, совсем как ты заставил Элен.

Тем временем девушка, пока мы были заняты беседой, без всяких намеков быстро приготовила поздний ужин. С огромным аппетитом поглощая горячее рагу со свиными ребрышками, благодарно поглядывая на радушную хозяйку, Маркос вернулся к своей истории:

— Господин поочередно пил нашу кровь всю дорогу, и за две недели пути мы сильно ослабли. В Париже он решил, что кровь наша ему уже без надобности, но сами мы еще можем ему пригодиться. Вот и обратил нас, чтобы не только по дому могли работу делать, а еще искали жертвы и к нему приводили. Но теперь он уже не мог заставить нас подчиняться.

Мы не стали выполнять его приказы и решили сбежать. А он и держать не стал. Только посмеялся, что все равно к нему вернемся, если выживем, ведь мы ничего не знали о том, как вампиры живут. Разве только, что на солнце нельзя появляться.

«Ну, еще бы, — подумал я, снова вспомнив уроки Гэбриэла. — Потыкались бы, как слепые щенки, не имея возможности ни объясниться, ни внушить, да и вернулись бы к своему упырю-хозяину. Ну, или сгинули бы».

— Хосе-то совсем молодой еще, я и велел ему оставаться, а если сам выживу и справлюсь, то вернусь и заберу его, — шумно вздохнул Маркос. -Только и правда тяжело здесь — языка не знаю, документов и денег нет, а убивать девушку я совсем не хотел, но не мог удержаться и напал на того, кого встретил, — парень говорил совершенно искреннее и простодушно.

«И что же мне теперь с ним делать?», — рассуждал я.

Я вдруг почувствовал за новичка какую-то ответственность, а, может, что-то подсказало, что парень пригодиться, правда, неясно для чего. А своей интуиции я привык доверять. И просто не хотелось, чтобы этот простодушный великан пропал в водовороте незнакомой ему среды, был уничтожен, или стал бездушным монстром-убийцей, жестоким и беспощадным.

— Скажи, Маркос, а чем бы ты хотел заниматься? — поинтересовался я, принимая из рук гостеприимной хозяйки чашку свежесваренного кофе.— Документы сделать — это самое простое, это ты меня удачно встретил. Язык выучишь со временем. Но занятие себе сам ищи.

— Правда, сеньор Ансело?— обрадовался он, просветлев лицом. — Вы мне поможете? Но зачем? Вам тоже нужен слуга?

— Ну уж нет, точно. Слуг мне хватает. Я просто решил помочь брату вампиру, почему бы нет? — ободряюще улыбнулся я.

Маркос выглядел очень удивленным таким поворотом. Видно, ему давно никто не оказывал помощи бескорыстно.

— Где ты остановился? — вновь спросил я.

Но тот только грустно покачал головой. Можно было и не спрашивать. Парень явно не осознал всех своих способностей и не думает, что для вампира почти нет невозможного. И тут мой взгляд уловил, как Маркос поглядывает на Элен. Со смесью раскаяния и стыда, а также сожаления, но и с немалым интересом. И само собой пришло решение:

— Ты вполне можешь остаться на первое время здесь. Думаю, она не будет возражать. Скрасите друг другу одиночество, развлечетесь, разве не здорово? — ухмыляясь предложил я ему, но парень почему-то нахмурился.

Потом я перевел взгляд на девушку. Она полностью восстановилась и тихо сидела в кресле слушая наш разговор, но не проявляя ни малейшего признака страха или удивления. Внушение работало отлично.

— Сеньор имеет ввиду, жить с ней, как с женой? — вдруг спросил Маркос.

— Ну, да, примерно так, — я даже опешил от такого вопроса. Кажется, все и так понятно, чего уж уточнять.

— Нет, так я не могу поступать, — замотал головой мексиканец. — Это неправильно.

— Ну, не хочешь — не надо, твое дело, — пожал я плечами, мало ли, какие у этого деревенщины принципы. — Тогда я, пожалуй, воспользуюсь возможностью скрасить эти сутки, и сам с ней уединюсь.

— Сеньор хочет жениться на Элен? — опять встрял он.

Я аж поперхнулся от такого предположения:

— Нет, конечно! С чего это ты взял?

— Тогда, хотя сеньор и спас ее и меня, наверное, тоже, я не могу позволить Вам так поступить с ней. Она не шлюха и не продажная женщина, а порядочная девушка, — мне было довольно дико слышать такое от этого здоровяка, какая наивная убежденность и искренность.

Похоже, он действительно думает, что так и должно быть. Не объяснять же ему, что это не его деревня, где все девушки исключительно порядочные, а вольнолюбивая Франция. Мне стало смешно — интересно, как бы он мне помешал? Вроде и деревенщина малограмотный, а прямо-таки Дон Кихот Ламанческий.

— Маркос, ты в Париже, городе любви и свободы! — все-таки предпринял я попытку, просто так, ради забавы.

— И все же, сеньор, оставьте девушку, очень прошу, — серьезно настаивал Маркос, хмуря черные брови.

— Ладно, — посмеиваясь про себя, быстро отступил я.

Разве в этом городе мало девушек?Не стану я обижать хорошего, пусть и наивного парня, ради этой симпатичной малышки, раз уж она ему в душу запала. Честно говоря, такая простодушная порядочность в наши дни не часто встречается, здоровяк действительно мне понравился.

— Элен, иди пока отдохни, поспи, — обратился я к ней. — Мы тут посидим, поболтаем с Маркосом.

Еще несколько часов я посвятил тому, что подробно рассказывал ему о том, что должен знать вампир, чтобы выжить, практически повторяя слова моего недавнего учителя. Маркос слушал очень внимательно, серьезно относясь к своей новой сущности. Я думаю, у него все получится. А потом и мы с ним уснули, сидя в креслах.

Через пару дней я вручил ему готовые документы для него и его брата, теперь они считались полноправными жителями Парижа и могли начать новую жизнь. Маркос долго благодарил меня самым искренним образом, я даже слушать устал. Поэтому я пожелал ему удачи, дал пару добрых советов напоследок и распрощался, как я полагал, надолго, если не навсегда. Вскоре и думать забыл о нашей встрече, ее вытеснили другие события, произошедшие в моей нескучной жизни.

Глава 6

Вечер в элитном клубе служил мне сегодня двойной выгодой. Во-первых, это, разумеется, была работа: я собирал информацию о некоем молодом, но весьма многообещающем чиновнике, который метил на важный пост. Будучи протеже одного влиятельного государственного деятеля, он имел все шансы своего добиться в ближайшем будущем.

Однако, его конкуренты, не желающие смириться с таким положением дел, жаждали непременно раздобыть компромат, изобличающий и порочащий его перед обществом. История стара как мир. Надо признать, едва взглянув на объект заказа, я сразу понял, что скелетов у него в шкафу, хоть штабелями складывай, оставалось найти неопровержимые доказательства, чем я и занимался уже третью ночь.

Пока чиновник вел себя вполне прилично, но я не сомневался, что рано или поздно он себя проявит, и одна из многих грязных наклонностей даст о себе знать, сыграв мне на руку. Не теряя времени, пользуясь удобной возможностью совместить приятное с полезным, я поудобней устроился с бокалом коньяка на кожаном диване за угловым столиком, наблюдая, прислушиваясь и поджидая ту, что скрасит мне остаток ночи.

Как раз сейчас на другом конце зала прямо напротив меня за столиком грациозно восседала прекрасная представительница женского пола — со вкусом одетая, дорогая укладка на белокурой головке, ухоженная, явно хорошо воспитанная, в общем, полностью в моем вкусе. Вальяжно развалившись в своем углу, я, мимолетом перехватив ее взгляд, послал свою обворожительную улыбку, которая практически не давала осечек. Несмотря на значительное расстояние, разделяющее нас, я заметил, что зрачки ее расширились и пульс резко скакнул, и это при том, что за столиком она была не одна.

Компанию ей составлял молодой мужчина в очках — интеллигентного вида, аккуратно причёсанный, в костюме английского кроя. И хотя девушка неплохо владела собой и не подала виду, что моя персона произвела на нее впечатление, ее спутник каким-то образом уловил мелькнувший между нами импульс и, повернувшись в мою сторону, нахмурился. Я больше не смотрел на них, переместив свой интерес на объект наблюдения, однако упорно чувствовал на себе колючий взгляд.

Ночь катилась своим чередом: я общался с друзьями, танцевал с девушками, потягивал коньяк и дымил сигарой, но при этом не переставал следить за своим объектом, который пока ничем особо не выделялся — пил, веселился, но все как-то в рамках приличия и скучно до невозможности.

Решив, что в ближайшее время ничего не изменится, я вышел на свежий воздух, намереваясь подкрепиться. Одинокий прохожий, ответивший на мой вежливый вопрос «Который час?», покорно направился за мной во тьму ночного сквера. А по возвращению, за углом здания меня ждали. Тот самый джентльмен с колючим взглядом.

— Доброй ночи, месье, — голос его был тихим, каким-то шелестящим, как ветер в занавесках, очки слегка поблескивали в свете фонаря.

— И вам того же, месье, — вежливо ответил я, уже догадываясь, о чем пойдет речь. В течение ночи время от времени я, все же, поглядывал в сторону их столика и замечал, что спутница давно уже потеряла к нему интерес, и, кажется, не могла дождаться, когда сможет избавиться от своего скучного собеседника.

— Мы с Вами не знакомы, — продолжал мужчина. — Но я все же о Вас немного наслышан, личность во многих заведениях заметна и популярна.

Я чуть насмешливо склонил голову, изображая покорность судьбе, мол, что я могу поделать, раз я такой? Мой собеседник тоже дернул уголком губы.

— Оливер Кэмпбел. Хирург, — протянул он мне руку для знакомства.

— Джорджес Ансело. Юрист, — ответил я ему в тон.

Пока этот странный субъект держался вежливо, но явно ему от меня что-то нужно.

— Знаю, что Вы мне ничем не обязаны, месье Ансело, но, все же, у меня к Вам небольшая просьба, выполнить которую не составит труда, а меня Вы очень этим обяжете.

Я изобразил готовность выслушать.

— Я пришел в клуб с целью уйти сегодня с одной женщиной, которая, к моему большому сожалению, заинтересовалась Вами сразу, как Вы появились. Я не ставлю это в упрек, Ваши таланты обольщения славятся более прочих достоинств, что уж тут поделать. Но я весьма заинтересован именно в этой женщине и именно сегодня. Конечно, я мог бы применить внушение или просто силу, но в данной ситуации это мне не подходит.

Я слегка дернул бровью. Так он вампир, раз про внушение говорит. Вот как он заметил интерес своей спутницы ко мне, просто человек бы не обратил на такое внимание. А тот тем временем продолжал:

— Так вот, я полагаю, что, когда вернусь в зал, леди уже не будет за моим столиком, она, наверняка, переместилась за Ваш. Вы бы меня весьма обязали, если бы дали ей понять, что не интересуетесь. Поверьте, гордость моя от этого не пострадает, у каждого есть сильные и слабые стороны, и я свои признаю. Но мне бы очень хотелось, чтобы она от разочарования в Вашем отказе уехала сегодня со мной.

И всего-то! Я постарался подавить улыбку. Вот так вампир. Девчонку удержать не может. Но он прав насчет сильных и слабых сторон, к тому же, мне это ничего не стоит, а найти развлечение на остаток ночи, как раз, не составит труда и без его избранницы. Так почему бы не сделать одолжение собрату-вампиру?

— Я непременно выполню Вашу просьбу, месье, — ответил я.

Когда мы, раскланявшись, по очереди вернулись в зал, все оказалось так, как и сказал месье Кэмпбел: очаровательная блондинка уже устроилась за моим столиком, глядя из-под полуопущенных ресниц. Конечно, она весьма подошла бы мне, но я пообещал. Краткий, но вежливый разговор, и расстроенная девица вернулась к моему новому знакомому. Он кивнул мне с другого конца зала, а я уже потерял к ним обоим всякий интерес.

Следующей ночью, однако, мы вновь пересеклись с Оливером Кэмпбелом. На этот раз это был светский раут, устраиваемый в целях благотворительности одним филантропом. Проводился он под открытым небом в парке на Елисейских полях: мероприятие для избранной публики, посещаемое по особым приглашениям. То, что случайный знакомый оказался в числе присутствующих, произвело на меня хорошее впечатление, возможно, он сможет быть полезен.

Мы вежливо приподняли шляпы при встрече, я предложил вместе выпить, и постепенно мы разговорились. Я узнал много интересного об этом хирурге. Оливеру, как он просил себя называть, было около двухсот лет. Весьма внушительный возраст, я был впечатлен, и в то же время еще больше заинтересовался. В голове моментально начал вырисовываться план, пока довольно смутный, но уже в определенном направлении.

Всю свою долгую жизнь Оливер изучал медицину и устройство человеческого тела, постигал тайны и загадки организма и самой сущности человека. Я тоже немного рассказал о себе, самую малость, чтобы не показаться невежливым. Доверять ему вот так с ходу, не было причины, для начала следовало побольше узнать о нем. Мы общались почти до рассвета, пили, говорили на различные темы.

Неожиданно у нас оказалось много общего. Оба получили хорошее образование и принадлежали аристократическому слою общества, оба были наделены определенными амбициями и имели планы и взгляды на жизнь. Однако, несмотря на то, что нам было интересно общаться, я не забывал, для чего мне нужен это вампир и постепенно решил сводить разговоры к интересующей меня теме: члены совета вампиров в Париже.

Мне казалось, что, имея столь солидный возраст, он просто обязан хотя бы быть знакомым с ними. А значит, мог помочь и мне проникнуть в это — пока еще не открытое мне общество. Хотя, я прекрасно осознавал, что и у него есть на меня свои виды. Это позволяло надеяться, что мы вполне успешно сможем послужить друг другу.

Следующим вечером мы вместе с ним прогуливались вдоль берега Сены в конном открытом экипаже в компании двух прелестниц, которых я привел с собой. Милашки отличались свободой нравов и полным отсутствием интеллекта, что как нельзя более устраивало нас обоих — молодых и темпераментных мужчин. Несмотря на то, что Оливер был англичанином со всей их сухостью и ханжеством, в плотских удовольствиях он себе не отказывал, оказался ничуть не закомплексованным и лишенным всяческих предрассудков.

А вскоре, он познакомил меня еще с одним видом ночных развлечений, который можно было бы счесть весьма специфичным для человека, но не для вампира, как оказалось. Именно Оливер впервые пригласил меня в клуб «Соблазн». Ранее я не бывал здесь, хотя, разумеется, слышал об этом заведении. Но, привычный к более светскому и культурному досугу, до сих пор обходил его своим вниманием.

Как выяснилось, многое в моем любимом городе было скрыто от непосвященных глаз, а я любил делать открытия. Итак, это оказалось вполне легальное развлекательное заведение, которое посещали многие представители парижской элиты. Приятная музыка, хорошая выпивка, достойный интерьер, профессиональная обслуга, доступные женщины: все, что нужно мужчине для отдыха душой и телом. Но, оказывается, это был лишь фасад, и заведение имело не только второй этаж с приватными комнатами, но еще и известный только избранным вход в подвальные помещения, которые использовались не менее активно.

Это был своего рода клуб в клубе — только для вампиров. Организованный, как поведал мне Оливер, с целью предоставить кровопийцам возможность раскрепощения и спокойного проявления сущности, не опасаясь разоблачения, как в обычных общественных заведениях. Вампир получал доступ и членство в клубе лишь по рекомендации себе подобных, поэтому для посторонних вход был закрыт, а, значит, можно не сомневаться, кто здесь кто, и не притворяться. Из людей, безусловно, находящихся под внушением, присутствовал только обслуживающий персонал.

Как поделился приятель, при необходимости уйти отсюда, а также войти, можно не через верхний «Соблазн», а по отдельному подземному ходу, которым большинство вампиров и пользовалось из удобства. Очевидно, речь шла о знаменитых парижских катакомбах, о которых, наверное, слышали все, а вот тех, кто там бывал, мне раньше встречать не доводилось. Среди людей эти подземелья издавна пользовались дурной славой. По слухам, даже клошары и бродяги избегали в них спускаться, якобы, никто обратно не возвращался. Но вампиры — совсем другая публика. Теперь-то понятно, откуда у слухов ноги растут. Оливер обещал как-нибудь специально сводить меня туда и все показать. Ну что же, подобные сведения никогда не лишние.

Изнанка «Соблазна» оказалась любопытной, но, на мой взыскательный взгляд, довольно предсказуемой. Чрезмерная готичность, присутствовавшая в декоре, почти гомерически указывала на принадлежность и направленность заведения. Как фривольные картины, алый бархат и кружево в домах терпимости, так и здесь: сцены кровавых оргий на стенах, светильники тяжелой ковки с приглушенным светом свечей, темный атлас. Словом, безвкусица. Но, несмотря на не вполне подобающую обстановку, мне неожиданно здесь понравилось. Сработало, очевидно, нечто вроде стадного инстинкта, осознание принадлежности к определенному слою общества, чувства, что здесь я такой же, как все: хищник, вампир, и вокруг меня такие же монстры из ночных кошмаров обычных людей.

Уж не знаю, что послужило тому причиной — общая атмосфера, свежая кровь почти без ограничений, за которую платили, как за обычную выпивку, разве что цены не для рабочего класса, или в свободном доступе то, что для людей являлось контрабандой — высококачественные гашиш и марихуана. Не оказывающие пагубного влияния на организмы вампиров, наркотики пользовались спросом у желающих расслабиться и повеселиться. Про привычные и интеллигентные сигары и коньяк я уже и не говорю. В общем, отдав должное вампирскому клубу, я окунулся в развлечения, не забыв поблагодарить Оливера за протекцию. Как обычно, скупо улыбаясь тонкими губами, хирург прошелестел, что благодарность для друзей излишня. Думаю, это означало, что счет он мне выставит довольно скоро.

Именно в нижнем «Соблазне» в дальнейшем я завел немало полезных связей, а также встретился со многими будущими клиентами. С удивлением я увидел здесь двух своих знакомых, которых считал обычными людьми, а они много лет относились к вампирскому сообществу. Мое же появление среди них вызвало большое одобрение, и позиции мои укреплялись просто на глазах. Большую часть посетителей составляли представители сильного пола, но было и несколько вампирш, причем необязательно в мужском сопровождении. Похоже, феминизм среди подобных нам укоренился еще раньше, чем среди людей.

Глава 7

Нижний «Соблазн» считался неким подобием джентльменского клуба для встреч делового и романтического характера, развлечения игрой, заключений сделок и пари, плотские утехи удовлетворялись в приватных комнатах верхнего заведения, но кровавые оргии здесь не имели места быть. Для этого имелись другие клубы, с которыми Оливер обещал познакомить меня позже. Тем не менее, кровь здесь все-таки проливалась довольно регулярно, к тому же, не человеческая, а вампирская. И вызывало это ажиотаж и возбуждение ненамного меньше, чем услада плоти. Это лишний раз доказывало, что кровопийца, даже самый цивилизованный, — существо дикое и необузданное в своей кровавой страсти.

Самый большой зал был занят не танцевальной площадкой, как наверху, а игорными столами, где преобладали карты или кости. Я не считал себя слишком азартным, подобные развлечения оставляли меня равнодушным. И я, наверное, в этом зале не задержался бы, если бы не привлекло необычное зрелище, а также тихий комментарий Оливера за спиной, что на это непременно стоит взглянуть, а при желании и поучаствовать.

За одним из столов игра подошла к концу, участники встали и, возбужденно переговариваясь, подталкивая, повели затравленно озирающегося молоденького рыжеволосого паренька к стене, где на разной высоте было ввинчено несколько массивных колец. Бедняга попытался было уговорить подождать до завтра или дать ему хотя бы час, обещая принести всю проигранную сумму, однако, его никто не стал слушать. Посмеиваясь и поторапливая, ему предложили, по желанию, снять одежду, но тот отказался. Тогда, развернув лицом к залу, жертве карточного долга туго притянули конечности цепями к кольцам.

«Уж не пытками ли средневековыми они тут забавляются?» — мелькнула у меня презрительная мысль.

Пока все приготовления указывали на нечто подобное. Вот уж не ожидал так разочароваться. Даже став вампиром, я не чувствовал в себе тяги к мучительству или наблюдениями за зверствами. Однако, действия приняли другой оборот. Служащий подал выигрышной стороне специальные шкатулки, стилизованные под уменьшенные копии гробов, обитые изнутри красным бархатом, в которых лежали довольно устрашающего вида массивные дротики.

Парень испуганно оглядывался по сторонам, ни в ком не находя поддержки, окружающие продолжали посмеиваться над его робостью. В их глазах, как и у всех присутствующих, загорался огонь азарта, нетерпения, предвкушения и животной жажды крови и зрелищ. Обстановка ощутимо накалялась, многие потянулись поближе к месту действия. Распятый смирился со своей участью и сцепил зубы, похоже, он знал, что ему предстоит.

Один из игроков отошел к противоположной стене зала, размахнулся и с силой метнул дротик в сторону живой мишени. Стрелка воткнулась проигравшему в шею и, судорожно дернувшись, он болезненно скривился, чем вызвал еще больше смеха в свой адрес, а также одобрительные возгласы. Видимо, умение сдерживаться и терпеть боль считалось тут главным критерием. Второй дротик попал точно в середину живота, снискав одобрительные восклицания в адрес метавшего. Ну а третий угодил парню в пах, заставив его все-таки болезненно застонать и снова задергаться.

Потом место метателя занял второй игрок, а затем и третий, заставляя жертву вздрагивать при каждом броске. Гул и волнение зрителей нарастали с тем, как все ощутимей чувствовался запах крови. В результате, проигравший представлял собой довольно жалкое зрелище, утыканный металлическими штырями, которые через некоторое время, со слабым звоном начали падать на пол, выталкиваемые восстанавливающимся организмом вампира.

Закончив, игроки вернулись за стол, вполне удовлетворенные развлечением. Рыжего отвязали, помогли привести в относительный порядок костюм, на котором остались пятна крови, и проводили к приятелям. Выглядел он уже вполне оправившимся и даже довольным собственной выдержкой.

Оливер разъяснил мне суть происходящего:

— Деньги для вампиров никогда не были такой проблемой, как для обычных людей. Но, все же, далеко не всем удавалось сразу так хорошо устроиться как тебе, особенно молодым. По экспроприациям с помощью внушения или кражам существуют жесткие ограничения, предусмотренные договором, иначе город оказался бы моментально разграбленным. Вампир может воспользоваться своими способностями, лишь действительно находясь в очень сложном или стесненном положении, а не для регулярного обогащения, иначе, попадись он, свои же его покарают.

По здешним же правилам проигравший, но не сумевший расплатиться на месте, по желанию выигрывавшего вместо денег мог рассчитаться подобным образом. Количество дротиков зависело, соответственно, от величины проигрыша. Однако, иногда участники заранее договаривались о подобном расчёте, то есть игра изначально велась не на деньги, а на эти, в полном смысле слова, острые ощущения. Тогда проигравший безальтернативно вставал к стене. Запрещено только целиться в глаза.

Этот, как видно, слабак, скорее всего, тоже из новеньких. Видно, не прошел посвящение в катакомбах, вот и трясся. Сам понимаешь, трусость здесь показывать не принято, ведь игра — дело добровольное, да и что вампиру будет от подобных уколов, это же не колы деревянные.

«Интересно, о каком это посвящении он толковал? — подумал я. — Хотя, обещал же познакомить с катакомбами, вот там наверняка все и выясню».

— Ему еще повезло, — продолжил мой приятель, — Не так уж много досталось. Вот, если кто попадается на жульничестве, тот не отделывается булавочными уколами. Обратил ты внимания, что использовались лишь большие стрелки? А те, что поменьше, с закрытыми концами, как раз и приспособлены для наказания за махинации. Это вроде шприцев, наполненных вербеновым концентратом. Конечно, подобные случаи происходят нечасто, но иногда приходится использовать и их. Вот тогда бывает куда веселее. Вербеновые дротики метают, пока шулер не потеряет сознание от боли, и уж тут-то не каждый вытерпит молча.

Подобное зрелище вызвало у меня смешанные чувства. Джори-человек не чувствовал склонности к садизму или извращенного желания любоваться чужими страданиями, поэтому скорее брезгливо поморщился бы от такого зрелища. Но, став вампиром, я на многое начинал смотреть гораздо легче. Как и говорил, я не особо интересуюсь азартными играми, но разве любопытство позволило бы мне не испытать свои силы и в этом, неизведанном ранее развлечении?

Через несколько дней и я не упустил возможности поучаствовать в вампирском дартсе в качестве победителя, а позже, и в качестве проигравшего, не без этого. К своему удовлетворению, я почувствовал тот самый азарт, который руководил этой забавой, когда целился в побежденного игрока. Это оказалось куда интереснее, чем обычные круги на пробковом щите. Мысленно я прикидывал место в мишени, думал, что произведет большее впечатление. Например, попасть в живот или в ногу с легкостью может любой вампир, с нашей-то ловкостью и силой. А вот в фалангу мизинца? Да если мишень еще постоянно дергается? Это уже высший разряд, для такого и потренироваться не мешало. Что и говорить, восхищенные возгласы и одобрительные выкрики не оставляли равнодушным мое самолюбие.

Конечно же, сам я вполне мог позволить играть на деньги. Я неплохо раскрутился к тому времени, а уж головы не терял никогда, чтобы проиграться в пух и прах. Но я сознательно принимал участие в играх на дротики, и, конечно же, фортуна дала возможность и мне постоять у стены.

В общем, Оливер оказался действительно полезным для меня. Пока я избегал интересующих меня тем, старательно прощупывая почву. И по нашим разговорам за бокалами игристого, понимал, что попал в точку и сделал правильный ход, наладив с ним общение.

Хотя, теперь я реже, чем раньше, виделся со старыми друзьями, тем не менее, я вовсе не собирался исключать их из своей жизни. Естественно, не распространяясь о сущности нового приятеля, я счел возможным их познакомить. Однако, как и в случае с Лукой, а, может, даже в большей степени, Золтану Оливер категорически не понравился.

— Твое, конечно, дело, Джори, с кем общаться, — пожал он плечами. — Но по мне, он очень скользкий и хитрый тип, доверия не вызывает, к себе не располагает. Я бы не стал поворачиваться к нему спиной, в случае необходимости, кажется, у него на все свой интерес.

В проницательности Золтана я не сомневался, к тому же сам считал так же, так что удивлен реакцией не был. А вот на Луку, как ни странно, хирург произвел вполне благоприятное впечатление:

— Был рад познакомиться. Очень интеллигентный мужчина, сразу видно, что из приличной семьи, — резюмировал он.

И с этим трудно было поспорить. Что меня больше удивило, так это то, что и старый вампир проявил к Луке некоторый интерес, причем вовсе не гастрономический. По крайней мере, встречаясь в обществе, они неплохо общались, а пару раз я даже заставал их вдвоем, если приходил позже.

Несмотря на то, что во многом я был согласен с Золтаном, Оливер тот еще тип, и его интерес во мне пока оставался мне неясен, наших общих интересов хватало обоим, чтобы продолжать знакомство и еженощные развлечения.

Единственное, в чем я с ним не согласился, это совместная оргия, которую он однажды предложил. Как-то не тянуло меня на грязный разврат в компании. Предпочитаю свои плотские потребности удовлетворять наедине с избранницей, которой обзавелся неделю назад. У Оливера же девушки каждый раз были новые, он ссылался, что не терпит однообразия.

День за днем я все лучше приспосабливался к новому образу жизни. Как всегда делал отец, так и я старался каждый день начинать со свежей газеты. И, хотя политика меня не слишком увлекала, я всегда был в курсе событий, происходящих в мире. А они все больше шли к одному. Еще с момента подписания мирного договора с Германией в 1871 году нашим обществом все больше овладевали реваншистские настроения. Франции, с ее многовековой великой историей, тяжело было смириться с унизительным поражением.

В Европе шла самая настоящая война, правда, пока еще дипломатическая. Все норовили добиться наиболее выгодных условий сотрудничества. Так, в ходе «больших дипломатических игрищ», возникли два противоборствующих военных блока: Тройственный союз, куда входили наши противники — Германия, Италия и Австро-Венгрия, и Антанта, где союзниками нашей страны выступали Англия и Российская Империя. История неуклонно шла к грядущему переделу мира.

Глава 8

Однако меня куда больше беспокоили собственные проблемы. Не зря я старательно пытался расположить Оливера к себе и использовать его связи в собственных интересах. Решающий наш разговор произошел у него дома. Как-то раз, примерно через полтора месяца нашего знакомства, мы встретились в его гостиной для дальнейшего продолжения вечера в клубе «Эллис Монмартр», и я посчитал, что обстановка вполне располагает для откровенного разговора.

— Оливер, — начал я. — Ты живешь в Париже уже два века. Мне сейчас очень не помешал бы твой опыт.

Я закинул правильную удочку: Оливер, человек амбициозный, считающий себя просвещенным по многим вопросам, и он должен быть польщен, что я, такой своевольный и самоуверенный, прошу его помощи. И действительно, он повернулся ко мне с вежливым интересом.

— Для тебя давно не секрет, что моя деятельность служит неплохим источником дохода и приносит плоды в виде уважения и высокой репутации. Но для пущего развития мне необходимо просочиться в высшие круги. Я говорю не о людях, как ты понимаешь, — я замолчал, пристально вглядываясь в его непроницаемое лицо.

Он ничем не выказал своего удивления, только уголком губ дернул, я понял, что на верном пути.

— В день взятия Бастилии, в особняке одного из членов Совета состоится костюмированный ежегодный бал, — без всяких обиняков напрямую ответил Оливер своим тихим шелестящим голосом, к которому я уже успел привыкнуть.

Очевидно, он давно догадывался по моим разговорам, к чему я веду. Меня это ничуть не смутило, наоборот, хорошо, когда собеседник тебя понимает, а если продолжает общение, ему это явно в выгоду. — Я как член старого общества, разумеется, приглашен. А, значит, и ты тоже, друг.

Мы скрепили новость тостом и выпили. О большем и просить не надо, мне бы только попасть туда, где собираются эти члены Совета. Дальнейшее — дело техники, заинтересовать в себе других я умею, как ничто другое. Разговор перешел в другое русло, но я продолжал краем сознания обдумывать, что и как мне нужно предпринять. До одного из главных событий французского народа, празднуемого с большим размахом, чем Рождество, оставалось около трех недель, надо основательно подготовиться.

А еще через несколько дней я сделал в Оливере весьма неприятное открытие, хотя и не был сильно удивлен. Очень немногие из вампиров, обращаясь в существо кровожадное, сильное и чуждое живому, сохраняют в себе человечность. Многие пренебрегают такими качествами, как сострадание, жалость и человеколюбие, становясь, чем и положено быть вампиру по сути — хищником. От бесконечной реки крови моих нынешних собратьев отделяют только установленные договором правила, неотъемлемые во всех сообществах. Иначе само существование человечества уже давно находилось бы под угрозой, впрочем, следом за ним и наше тоже.

Однажды вечером, заехав за Оливером, перед тем, как мы планировали посетить закрытый клуб, собирающий любителей экзотических азиатских удовольствий, как курение гашиша и эротический тайский массаж, индийский садомазохизм и многое другое, я удобно расположился в мрачноватой гостиной в его фамильном особняке на улице Клисон. Приятель, налив мне выпить, попросил разрешения продолжить вечерний туалет.

Я потягивал хороший коньяк, разглядывая обстановку и размышляя, что Оливер отчего-то не держал никакой прислуги. Он сам говорил, что предпочитает тишину и одиночество днем за закрытыми окнами. Внутреннее убранство дома о многом может поведать про своего хозяина. Я, например, видел, что мой знакомый — довольно замкнутое, скрытное и преследующее свои интересы существо, не лишенное честолюбия. Об этом говорило все вокруг, выдержанное, однако в спокойных и совсем не жизнерадостных тонах — и тщательно подобранная, дорогая мебель, и подлинные произведения искусства.

Но вот, что привлекло мое внимание в большей степени, это запах. Едва уловимый, но отчетливо читающийся, и, как ни странно, знакомый. Не скажу, что меня это расстроило, ведь я общался с вампиром, но чувство разочарования все же кольнуло. Он что, не убирает трупы после своих трапез? Или ужинал перед моим приходом? И какая необходимость убивать? Тем более, существуют же правила. Именно эти вопросы я и задал сходу, едва принаряженный для вечернего выхода Оливер появился на пороге своей гостиной. Он долго оценивающе смотрел на меня сквозь стекла совершенно не нужных ему очков, словно на что-то решаясь, а потом просто молча кивнул, призывая следовать за ним.

Мы прошли на второй этаж в конец коридора. Здесь запах чувствовался особенно сильно. Оливер открыл дальнюю дверь, пропуская меня внутрь. Это оказался кабинет, причем хирургический. Кроме стеклянных шкафов с какими-то склянками и шкафчиков с ящиками на которых громоздились разнообразные инструменты, напоминающие пыточные, а также большого стола, заваленного бумагами, здесь почти не было никакой другой мебели.

Самым главным в этой жутковатой комнате, разумеется, был длинный прозекторский стол посредине, с лампой над ним, застеленный белой простыней, на котором и лежало тело девушки, издававшее «аромат» свежего трупа, если так вообще можно выразиться. В нос мне ударил запах крови и внутренностей, но жажды почему-то это не вызвало, а, скорее, тошноту.

Живот и грудная клетка несчастной были распороты, зрелище представало еще то. К тому же, лицо девушки показалось мне смутно знакомым, хотя и обезображенным в смерти. Кажется, я побледнел, хотя особой чувствительностью не отличался.

— И что это? — выдавил я вопрос, хотя вроде все было ясно.

Оливер стоял совершенно спокойно, равнодушно созерцая дело рук своих.

— Разве я не говорил тебе, Джори, что я ученый? — тихо, как и всегда ответил он.

— Это и есть предмет моих изысканий. Я изучаю человеческий организм, до мельчайших подробностей, желая вникнуть во всю его сущность, и провожу тут свои эксперименты.Я занимаюсь этим очень много лет и не перестаю удивляться. Это безграничный источник знаний.

— Можешь не распинаться, — резко оборвал я его, поняв, какой мразью оказался мой, так называемый, друг. Даже противно стало, что считал его отличным парнем, пусть и со странностями.

— Кажется, тебе это неприятно, — усмехнулся своим шипящим смешком Оливер. — Ну, и почему же? Сегодня, например, я целый час резал ребенка…

Меня аж передернуло.

— …проводя хирургическую операцию, — закончил он. — Ко мне обратилась соседка, ее сын получил тяжелую травму, до больницы бы не доехал. Я вполне справился со своей задачей. Конечно, мне помогла бы моя кровь, но я смог обойтись без нее, хотя пришлось повозиться. Думаю, он проживет долгую нормальную жизнь. Я хирург, это моя работа.

— А это тогда что? — спросил я с двояким чувством. С одной стороны, видно, не все так плохо, но вспоротая девушка на столе производила жуткое впечатление.

— Бросовый материал, — отмахнулся Оливер. — В нашем славном городе не разгуляешься, приходится выбирать тех, кого никто искать не будет. Помнишь, мы на днях веселились в компании двух прелестниц? Я еще поинтересовался у них об их жизни и родных, и выбрал ту, которая назвалась сиротой без родственников?

Я, конечно, вспомнил. Тогда я решил, что ему эта девушка понравилась больше, теперь понятно, чем. И как мне к этому относиться, интересно?

— Без экспериментов и подробного изучения я не смог бы ничего добиться, — спокойно продолжал Оливер. — Только аутопсия дает мне полное представление о нашем совершенном организме. Прости, я увлекся и забыл о времени, поэтому не успел прибраться перед твоим приходом. Это проблема?

Он внимательно посмотрел на меня. Нет, он буквально впился своим немигающим взглядом ядовитой змеи. И как я раньше не замечал в нем этого? Но он мне нужен. Мне пришлось срочно напомнить себе, что, как бы я не относился к его омерзительным развлечениям, он моя дорога в будущее. А, значит, придется не обращать внимания, задвинуть чувство гадливости куда подальше.

«Ну, что поделать, — думал я, стараясь не смотреть в сторону молодой и красивой недавно еще девушки, которая, помнится, так заразительно хохотала, а сейчас тихо лежала, выставив напоказ свои внутренности. — У каждого свои недостатки. Кто-то ест в кровати, оставляя крошки, кто-то людей режет. В конце концов, я вампир, а не кисейная барышня, и многое успел уже повидать, от чего, будучи человеком, у меня волосы бы дыбом встали».

Из его дома мы вышли молча, как я ни настраивал себя, сразу принять неожиданно открывшиеся факты об Оливере не получалось. Он и не навязывался, более ничего не объясняя. Даже в Бельвиль меня под утро отвез. Напился я этой ночью, надо сказать, основательно.

На следующий день я узнал из газеты о событии, которое могло повлечь за собой весьма серьезные последствия для всех. Наследник Австро-Венгерского трона эрцгерцог Франц Фердинанд посетил Боснию, где вчера, двадцать восьмого июня 1914 года, был убит террористом. Такого немцы сербам не простят. В воздухе все сильнее чувствовалось неминуемое приближение большой войны.

Часть 4. Точка отсчета

 1914 (Франция — Бельгия)

Глава 1

День взятия Бастилии приближался. В этом году отмечалось сто двадцать пять лет этому выдающемуся и памятному для Франции событию, и мне необходимо было выбрать соответствующий костюм для маскарада. Решив, что не стоит надевать что-то слишком вычурное, остановился на костюме испанского гранда. Черное и серебро; шелковая сорочка, кушак, укороченный плащ, шпага, шляпа и полумаска — элегантно и мужественно.

За оставшееся время, кроме тех крупиц информации, которые мне дали Катри и Кэмпбел, я попытался узнать еще хоть что-то о тех, кто олицетворял в Париже сверхъестественную власть.С префектом все более-менее ясно — он сам выразил заинтересованность в сотрудничестве. Отец Боливар, как человек, пока для меня не слишком полезен. К ведьмам до поры до времени я соваться не собирался. Остались как раз мои собраться-вампиры, о которых я очень осторожно попытался собрать доступные сведения, чтобы составить собственное мнение, представлять, с кем придется иметь дело и как лучше подобраться к тому, что хотел от меня Катри.

Жан-Баттист Лазар — негласный глава Совета и его создатель, один из старейших и уважаемых вампиров Парижа, суров и властен, очень авторитарен и авторитетен. Имел небольшой особняк в центре города, но бывал там редко, предпочитая проводить время за городом в старинном поместье. Ему принадлежат обширные сельскохозяйственные угодья и виноградники. Значительная часть земель сдана в аренду, остальными распоряжается энергичный управляющий. Похоже, очень долгая жизнь выработала у вампира склонность к уединению и тишине.

Эйдриан Толе — личность довольно непривлекательная, на мой взгляд, если не сказать больше. Тоже из старых вампиров, хотя моложе Лазара. Известен своей нетрадиционной ориентацией, но вовсе не это вызывало неприязнь. Несмотря на занимаемый пост, я не заметил к нему особого уважения, скорее страх и желание держаться подальше. Объяснялось это высокомерным и склочным характером, манией величия и паранойей, истеричностью и неоправданной даже для вампира жестокостью. Агрессивный гомосексуалист — гремучая смесь. Он считал себя светочем высокой моды, но и это усугублялось безмерной эксцентричностью. Насколько я смог выяснить, ему принадлежали либо контрольные пакеты акций, либо доля в доходах большинства парижских магазинов от кутюр и самих домов моды, а также парфюмерных фабрик.

Женевьев — единственная женщина в вампирском Совете. Как ни странно, о ней информации нашлось меньше всего, и это при том, что она была вполне светской дамой. Никто даже примерно не знал сколько ей лет и откуда она, хотя, очевидно, также из старых вампиров, раз добилась столь высокого положения. Судя по восторженным отзывам — действительно красивая и умная женщина — редкое сочетание, к тому же — истинная леди, знающая себе цену. Это вполне объясняло то, что она окружила себя ореолом таинственности.

Из всех троих членов совета, пожалуй, являлась самой гуманной, если так можно сказать про вампира. По крайней мере, ни об извращенной жестокости, ни об участии в оргиях или какой-то нетерпимости с ее стороны информации не было. В отличие от коллег по Совету, источник дохода Женевьев оказался связан с ее международной деятельностью. Используя деловые поездки по всему континенту на благо сообщества, она одновременно великолепно содействовала экспорту французских вин, а также другой продукции, контролируемой собратьями, в большинство европейских стран.

Вот, пожалуй, и все, что удалось разузнать. Это были не те личности, к которым стоило рисковать слишком приближаться, чтобы разведать больше. Конечно, в идеале было бы, если членам Совета меня кто-нибудь представил, едва ли будет вежливо лезть вперед самостоятельно, шансов на успех маловато. Однако, Катри тут бесполезен, это вызовет лишь подозрение и желание дистанцироваться, что только отдалит от цели. А Оливер, похоже, не настолько вхож в Совет, чтобы представлять им какого-то новичка.

Значит, рассчитывать придется лишь на собственные силы. Окончательно сориентируюсь на месте, но пока напрашивалась традиционная схема. Конечно же, гей-извращенец меня интересовал в последнюю очередь, да и чем привлечь сурового старейшину я тоже пока не представлял. Скорее всего, как обычно, начну с женщины.

Маскарад должен состояться в загородном поместье месье Лазара. Начало мероприятия назначено на десять часов вечера, а поскольку я уже привык сверяться с восходом и заходом солнца, то понимал, что время в пути придется на световой день. Однако, как пояснил Оливер, большинство гостей чтит старые традиции, и прибудет в поместье в закрытых конных экипажах, что вполне удобно и безопасно. К тому же, парадная лестница предусмотрительно выходит на теневую сторону. Так что, созданиям тьмы ничто не помешает спокойно войти в дом даже в самый солнечный и ясный день. Приятель предложил воспользоваться его ландо, однако я, поблагодарив, отказался, договорившись встретиться на месте.

В гараже нашего дома стояли две машины, но отец, хоть в силу возраста и отказался от верховой езды, по-прежнему больше доверял живой лошади, чем лошадиным силам под капотом. В своих поездках он обычно использовал конный экипаж, который предоставил в этот день в мое распоряжение, как и наемного кучера.

Ближе к вечеру я уселся в легкую пролетку и задернул шторки. Каким бы ни был я сторонником технического прогресса, но старая добрая коляска уже несколько раз выручала меня, если нужно было куда-то прибыть в светлое время суток, например, в то же судебное заседание. А от насмешливых знакомых при необходимости можно отговориться поломкой автомобиля.

Откинувшись на удобное, обтянутое мягкой кожей сиденье, я дремал всю дорогу, несмотря на вполне объяснимое волнение перед значимым событием. Хроническое недосыпание уже стало неотъемлемой частью моей бурной вампирской жизни. Однако на моем здоровье это никак не могло отразиться, а засыпал я прекрасно в любых условиях.

Большой старинный дом Лазара, напоминающий дворцовые постройки, выполненный в готическом стиле, торжественно светящийся всеми окнами, с классическим французским парком перед ним произвел впечатление основательности и солидности. Похоже, вампир умело пользовался своими возможностями, и не зря прожил сотни лет.

Чтобы попасть внутрь, пришлось выждать довольно длинную очередь из многочисленных экипажей гостей, как и я, съехавшихся к началу знаменательного события. Я действительно ощутимо волновался, как девица, достигшая возраста первого бала. В принципе, этот маскарад и являлся для меня чем-то подобным, учитывая, какую ответственную роль я ему отводил в будущем.Мы встретились с Оливером в фойе перед большим обильно украшенным лепниной бальным залом, занимающим целое крыло здания.

Высокие окна в пол, очевидно, прикрывались в дневное время шторами-маркизами, но после заката, они были подняты, вскоре их зальет лунный свет, а сейчас в них отражались многочисленные электрические светильники, стилизованные под старинные канделябры. Гости продолжали прибывать, зал постепенно заполнялся дамами в ярких причудливых костюмах, порой напоминающих прекрасные цветы, а иногда довольно вычурных.

Мужчины были, как правило, сдержаннее, а кто-то, как и Оливер, ограничивался лишь маской или полумаской. По отдельным признакам, я даже смог узнать несколько довольно крупных правительственных чиновников и финансовых воротил. Неужели все они — вампиры или оборотни?

Однако приятель пояснил, что, как и Большой Совет, состав гостей включает представителей всех сообществ Парижа, в том числе и людей.В этот день все находились здесь под защитой и покровительством Совета и лично месье Лазара, так что какие-либо инциденты на подобных традиционных празднествах случались крайне редко.

Многочисленные гости свободно прогуливались, разглядывая картины в потемневших рамках, развешанные по стенам, в ожидании начала мероприятия. Несмотря на то, что все во дворце содержалось в образцовом состоянии, от окружающего словно веяло седой стариной. Похоже, эти камни видели многое и хранили немало тайн. Я внимательно осмотрелся, прикинул на всякий случай общее расположение ближайших помещений, оценил толщину массивных стен и высокое качество постройки: средневековые зодчие знали свое дело.

Пока гости продолжали прибывать, оркестр негромко играл классическую музыку, не мешая спокойно переговариваться. Прогуливаясь, я поглядывал по сторонам, обращая внимание на очаровательных дам и девиц. Скрытые масками, они казались особенно загадочными и привлекательными. Впрочем, даже неузнанный и в костюме, я оказался не обделен их вниманием. Стать и осанку не скрыть под маской. Я прекрасно видел то изучающие, а то и откровенно призывные взгляды, которыми меня одаривали.

Внезапно, заглядевшись на очередную нимфу, дважды кокетливо обернувшуюся, я едва не столкнулся с человеком, чью половую принадлежность поставил бы под сомнение, учитывая внешние данные. Узкие кисти рук в изящных замшевых перчатках, бедра скрыты пышными, утрированно широкими панталонами, небольшие лакированные башмаки украшены атласными бантами. Разряженное свыше всякой меры в пышный, скрывающий фигуру и волосы, наряд то ли восточного владыки, то ли знатной испанки семнадцатого века, украшенное многочисленными бантиками, искусственными цветами, лентами, бисером, жемчужинами и кусочками меха, это странное существо внимательно взглянуло на меня, и, как я заметил, полуобернувшись, слишком заинтересованно и оценивающе уставилось на мой зад.

К счастью, мнительностью я не страдал, поэтому быстро выкинул из головы сие костюмированное чудо. И без него во дворце было на что посмотреть. Я, естественно, успел оценить и подлинные произведения искусства, и самого высокого качества бронзу огромных тяжелых люстр, украшающих потолок. Драпировки и портьеры тоже удостоились моей мысленной похвалы. Особого впечатления подобное не производило, но это не значило, что я не признал отменный вкус хозяина.

Глава 2

Но вот гости собрались в зале, оркестр заиграл Марсельезу, заставив всех умолкнуть перед величественным гимном. Похоже, даже являясь вампирами, организаторы сохранили свой патриотизм. Когда музыка смолкла, к гостям вышел хозяин особняка.

Крупный основательный мужчина был в полной золоченой маске, напудренном парике и костюме эпохи Людовика ХIV. Жан-Баттист обратился к присутствующим с пространной речью об особой роли праздника Дня взятия Бастилии для французского общества, как о необходимости единства и мирного сосуществования граждан. Слова были во многом традиционные, похожие на те, что в этот день печатались в газетах.

Очевидно, для тех, кто живет не одну сотню лет, исторические события, свидетелями которых многие из них являлись, имели особое значение. Или это просто традиция и повод, чтобы собраться? Как бы то ни было, а праздновать они, судя по размаху мероприятия, любили и умели. Народу присутствовало, пожалуй, побольше, чем на правительственных приемах.

После торжественной части бал принял традиционное течение. Замелькали официанты с подносами. Закуски, напитки, разговоры, короткие театрализованные представления, разбавляющие однообразие. Потом начались танцы, первые пары закружились в вальсе. Интересно, смогу ли я узнать, кто из присутствующих дам и есть Женевьев, которая, как я решил, и послужит мне ключиком к Совету?

Однако мне все же пришлось воспользоваться помощью Оливера. Вначале приятель обратил мое внимание на странного субъекта, с которым я встретился в фойе. Он стоял неподалеку и по-прежнему иногда одаривал меня благосклонными взглядами через маску, скорее приличествовавшую женщине. Как оказалось, этим человеком являлась отнюдь не страстная прелестница, а второй член Совета — месье Толе. Полагаю, он как раз был бы не прочь свести более тесное знакомство, но тут наши желания однозначно не совпадали.

Вскоре Кэмпбел указал мне третьего члена вампирского совета. Женевьев оказалась элегантной молодой дамой в костюме из той же эпохи короля-солнца, что и Жан-Баттист. Напудренный парик спускался локонами на великолепные алебастровые плечи, весь костюм выдержан в классическом соотношении красного, черного и серебра — не мог не отдать я должное.

Удивительно, но мы одеты с ней в одни цвета, лишь рубины и несколько небольших бантиков цвета крови оттеняли ее платье и придавали облику женственность и страстность. Окруженная поклонниками, она танцевала с видимым удовольствием, впрочем, никому не отдавая предпочтения. Ну, что же, это было хорошим признаком, похоже, у красавицы нет сейчас явного фаворита.

Покружившись пару вальсов с первыми подвернувшимися девицами, я подгадал к началу следующего оказаться рядом с Женевьев, опередив других желающих. Она благосклонно приняла мою руку, и мы заскользили по великолепно натертому паркету.

Танцевальное искусство — это то, чем я мог гордиться. Однако был вынужден отдать должное и моей партнерше. И, конечно же, не преминул шепнуть ей несколько комплементов, вполне изысканных и невинных, однако с легким намеком на мою заинтересованность. Мне показалось, что и в этот раз все происходит, как обычно, однако, к моему удивлению, расчет не сработал. Как только музыка смолкла, она спокойно предпочла сменить партнера, вежливо улыбнувшись, и не более. В другой раз я почувствовал бы себя уязвленным, но понимал, что женщина передо мной необычная. Поэтому я запасся терпением, так или иначе, планируя добиться желаемого.

Вечер продолжался, в основном оркестр играл вальсы и старинные менуэты. Я танцевал почти механически, даже не вглядываясь в партнерш, не задумываясь, говорил им дежурные комплименты, потому что все мои мысли были заняты совершенно другим.

Ситуация для меня, прямо скажем, нестандартная. Едва ли появится в ближайшее время другая возможность встретиться с Женевьев. Очевидно, что это не та женщина, к которой можно явиться без приглашения, а маски накладывали существенные ограничения на арсенал моих средств соблазнения. Похоже, взглядов и слов оказалось недостаточно, чтобы хотя бы заинтересовать вампиршу. По правилам маскарада я даже представиться ей не мог. Да уж, не самое подходящее место для выполнения моих планов, но выбирать не приходилось.

Когда оркестр взял пазу для отдыха, по залу вновь быстро и ловко начали передвигаться официанты, разнося напитки, легкие закуски и мороженое. Быстро сориентировавшись, я оказался рядом, предложив Женевьев бокал вина.

Сообразив, что одними комплементами тут не пробиться, я попытался завести светскую беседу. Театральные новинки, сплетни, мода, даже международные новости — все что угодно, лишь бы уловить в ее глазах какую-то заинтересованность, однако видел лишь вежливую доброжелательность. А вскоре, извинившись, она оставила меня, обратившись к какой-то солидной немолодой даме.

Складывалось ощущение, что сейчас не она, а я в роли ее жертвы, и всё это тщательно спланированная ловушка, призванная разжечь во мне интерес и азарт погони, подстегнуть мужское самолюбие. Если бы знать наверняка, что это так, я легко принял бы правила игры. В данный момент мне без разницы, охотником быть или жертвой, лишь бы достичь цели и сблизиться с важной вампиршей.

Но приходилось признаться, что надежды на подобное маловато. Похоже, красавица крепкий орешек, и, возможно, вообще мне не по зубам. Такое открытие, сделанное впервые и весьма неприятное, лишь подстегнуло меня усилить деятельность на разрешение вставшей проблемы.

Мой приятель также не терял время зря. Я видел, как он что-то шепчет на ухо молодой белокурой прелестнице. Надеюсь, я еще увижу ее когда-нибудь живой. Наверное, это пережиток человечности, но мне не хотелось думать, что все, с кем Оливер провел ночь, заканчивали жизнь на его прозекторском столе. На мой взгляд, у этих милашек было куда более веселое и жизнеутверждающее предназначение.

Вскоре вновь заиграла музыка, и я заметил, что красавица-вампирша ни одного партнера не удостоила повторным согласием, однако очередь желающих пригласить ее на тур вальса не уменьшалась. Я уже чувствовал не просто профессиональный интерес, во мне был задет мужчина, и я осознавал, что теперь не остановлюсь. Однако как же мне подступиться к Женевьев? Танцы не годились, понятно, что исключения для меня сделано не будет.

Мрачной тенью бродил я по залу, изредка принимая бокал шампанского, бросая взгляды на веселящуюся толпу, а решение никак не находилось. Ночь давно перевалила за середину, музыканты сделали еще один перерывы, и тут я с изумлением заметил, что объекта моей охоты уже нет среди гостей. Надеюсь, она не уехала домой пораньше, иначе мне впору и впрямь с месье Толе искать знакомство, если упустил ее.

Музыкальные инструменты молчали, и в этой относительной тишине, среди множества гудящих голосов, я изо всех вампирских сил старательно напрягал слух, пытаясь разыскать Женевьев. Выйдя в фойе, нетерпеливо оглядываясь, я пошел в другое крыло здания. Здесь гости почти не встречались, и можно было лучше сосредоточиться на звуках.

Но вот наконец мои старания увенчались успехом. Искомый голос слышался впереди откуда-то снизу, туда же вел тонкий шлейф ее духов, и я, стараясь не шуметь, поспешил в нужном направлении. В конце длинного коридора обнаружилась лестница, ведущая, очевидно, в подвальное помещение, где, как я понял, месье Лазар беседовал с Женевьев. Я немного притормозил, поскольку отчетливо мог все расслышать и отсюда, оставаясь до поры невидимым, понимая, что уединенный разговор двух старейшин явно для посторонних ушей предназначен не был. Мое присутствие может быть расценено как бесцеремонность, нарушение этикета, а то и шпионаж.

— Это просто невыносимо, Жан! — возмущенно воскликнула женщина. — Я уже использовала все возможные методы дипломатии: и посулы, и уговоры, и намеки на возможные неприятности. Такое впечатление, что она специально не желает меня слышать. Я еще могла бы понять, когда заключению договоров противятся ведьмы или зарываются оборотни. Но когда свои же собратья вставляют тебе палки в колеса — это вне моего понимания. Эта дамочка, похоже, возомнила себя местной королевой и словно не понимает, какой опасности подвергает всех вокруг.

— Может, нам попробовать силовые методы? — задумчиво произнес мужчина. — Сместить ее, а на ее место усадить более лояльного и сговорчивого. Хотя сейчас момент для этого самый неподходящий. Такие вещи быстро не делаются, а Европа и без того на пороге войны.

Я замер, продолжая внимательно прислушиваться. Может, это и есть мой шанс? Надеюсь, мне удастся услышать еще что-то важное, чтобы точнее понять, о чем речь. Похоже, Женевьев вела важные переговоры с другой женщиной, но безрезультатно.

— Момент неподходящий, к тому же, Эванджелина пользуется поддержкой бельгийского сообщества, боюсь, агрессивного вмешательства нам могут не простить, нужно договариваться, время поджимает, а она позволила себе проигнорировать наше официальное приглашение и не приехала на маскарад. Похоже, и для меня сегодня праздник подошел к концу. Мне еще нужно переодеться и взять необходимое в дорогу. И вновь в опостылевший Брюссель, — вздохнула она. -Честно говоря, я уже потеряла всякую надежду.

Сочувствуя проблемам Женевьев, я внутренне ликовал. Передо мной надежда, наоборот, забрезжила. Эта Эванджелина из Бельгии — кажется, я понял, о ком речь. Об этой женщине ходили слухи, я уловил их, когда собирал информацию о Совете. И даже осознал, почему у Женевьев возникли трудности. Лет тридцати пяти — сорока человеческих и около четырехсот вампирских, рассказывали, что её трудно назвать красавицей. Крупная и грубоватая, из семьи бюргеров, лицо обезображено оспинами. С ее мужем произошла какая-то темная история, после чего она вместо него возглавила сообщество в своей стране. Рядом предпочитает держать подобных себе — не слишком молодых и некрасивых. Руководит железной рукой и пользуется большим авторитетом, тем не менее, у них постоянно происходят межвидовые столкновения и конфликты, то и дело грозящие перерасти в массовую резню.

Конечно же, окруженная бесчисленными поклонниками, красавица Женевьев одним этим вызывала у подобной мадам антипатию. Думаю, для мужчины все было бы гораздо проще. Странно, что они сами этого не видят, неужели им больше некого послать? Кажется, мне пора вмешаться, несмотря на то, что я многого не знал.

Довольно рискованно встревать в разговор старых вампиров, к тому же, его содержимое не предназначалось для моих ушей. Так ведь и без головы остаться можно. Но нужно было с чего-то начинать, не ждать же целый год до следующего маскарада. Не мог я уехать с пустыми руками, не по мне это. Да и кто знает, подвернется ли еще такой удобный случай. Французы часто говорят: «Кто не рискует, не пьет шампанское».

Дело не только в просьбе Катри, хотя если глава оборотней будет мне обязан, то и о янтарном артефакте узнать возможность скорее появится. Оказав услугу главам парижских вампиров, я и собственную репутацию упрочу, и налажу полезные связи и знакомства, и, возможно, открою новые для себя перспективы. Ведь, чтобы поддельные документы изготавливать, необязательно было обращаться в вампира. И, конечно же, неуемное любопытство не давало мне пройти мимо такой возможности.

Вполне сознательно не скрывая своего присутствия, я бодрыми шагами спустился по лестнице. Это действительно оказался подвал, причем довольно запущенный: грубые кирпичи, заросшие многолетними слоями пыли, освещались лишь тусклым фонарем под потолком. Странное место они выбрали для переговоров, видно, полагали, что никто сюда не сунется с блистательно бала. Оба члена Совета замолчали, настороженно глядя в мою сторону.

— Маскарад проходит наверху, юноша, — строго обратился ко мне хозяин. — Вы, кажется, ошиблись дверью.

Мне было вполне конкретно и пока довольно вежливо указано, что я здесь лишний. Но смутить меня не так-то просто, хотя все может обернуться и очень нехорошо для меня.

— Мадемуазель, месье, — обратился я к ним с полупоклоном, — приношу свои глубочайшие извинения за столь бесцеремонное вторжение, я разыскивал приятеля и случайно стал свидетелем вашего разговора. И хотя я лишь в самых общих чертах понял, о чем речь, мне кажется, я именно тот, кто мог бы помочь вам решить проблему, — наверное, натиск и самоуверенный вид были сейчас моими единственными козырями.

— Ты его знаешь? — обратился Лазар к своей собеседнице, и виду не подав, что удивлен моей наглостью.

Та в ответ звонко, однако немного раздраженно рассмеялась:

— Ну, если уж он слышал наш разговор, очевидно, это вампир, полагаю из новичков, потому что до сегодняшнего дня не имела чести встречаться. Кажется, это один из моих настойчивых поклонников, всеми силами пытающийся обратить на себя внимание.

— И что, месье гранд, — обратилась она ко мне. — Вы действительно настолько самоуверенны, что полагаете, что сможете разрешить серьезную дипломатическую ситуацию, в которой даже я ничего не могу сделать? — она постукивала носком туфельки по каменным плитам, давая понять, что в моих интересах иметь хоть что-то, кроме наивного желания обратить на себя ее высочайшее внимание.

Ввязавшись в это дело, я уже четко понимал, что обратного пути нет, только вперед. Конечно же, я не собирался открывать истинных причин своего интереса, поэтому придется сыграть роль её страстного обожателя, готового на все, чтобы покорить своего кумира. Не самая плохая моя роль, а бдительность усыпить может вполне.

— Думаю, если бы имел честь быть представленным Вам ранее, Вы бы уже не сомневались в моих возможностях и талантах, — напропалую блефовал я, не стыдясь расхваливать себя. — Я сражен Вами в самое сердце, и готов в Вашу честь совершать любые подвиги. Поручите это дело мне, и я уверен, что смогу заслужить Вашу благосклонность.

— Вот как? — она насмешливо склонила голову. — А Вы сейчас отдаете себе отчет, с кем именно разговариваете?

Кажется, настала минута откровений.

— Да, мадемуазель, полагаю, что имею честь общаться с уважаемыми членами Совета.

— А Вам не кажется, месье, что это несправедливо, ведь относительно Вас мы находимся в полном неведении, — похоже, не зря прелестная Женевьев считалась в Совете парламентером и дипломатом, а также послом и представителем Парижского Совета. Жан-Баттист спокойно отмалчивался, предоставив ей разбираться с назойливым воздыхателем.

Ступив на этот скользкий путь, постепенно начинал обретать почву под ногами. Ведь сейчас это было именно то, чего я добивался.

— Разрешите представиться, Джорджес Блэр Ансело, юрист, к вашим услугам, — вновь слегка поклонился я, одновременно снимая маску и даря вампирше свою коронную обворожительную улыбку, — для друзей просто Джори.

— Так что? — обратилась Женевьев к Лазару, — дадим господину юристу проявить, как он утверждает, свои невероятные таланты? — видно, без последнего слова главы Совета не обойтись.

— Я слышал о Гаэтане Ансело, — повернулся тот ко мне, — Кажется, он отошел от дел и передал все преемнику. Ты имеешь к нему отношение?

Что же, пока еще авторитет отца, все еще куда выше моего даже в этих кругах.

— Это мой отец, — скромно ответил я.

— Ну, что же, Ансело, ты сам напросился, — раздраженно заключил Лазар. — Не знаю, добьешься ли ты благосклонности Женевьев, затевая это, но, если разочаруешь нас, боюсь, тебе придется поближе познакомиться с нашим третьим коллегой. Впрочем, у тебя еще есть несколько часов, чтобы попытаться скрыться из города, если передумаешь.

— А ты, — обернулся он к вампирше, — раз все равно не видишь другой возможности, можешь, использовать своего настырного воздыхателя. Сегодня же на закате отправитесь вдвоем. В пути подробнее расскажешь ему об этом деле и дашь необходимые бумаги для ознакомления. Но помните, если результат окажется плачевным, отвечать головой будете оба.

— До скорой встречи, месье Ансело, — попрощалась вампирша. — Раз уж я Вам доверилась, полагаю, как истинный рыцарь, Вы несете ответственность и за свои слова, и за мою жизнь. Буду ждать Вас сегодня вечером у себя, и захватите багаж. Боюсь, при всех Ваших талантах, задача у нас будет не из легких.

«Ну, вот и все, — с огромным удовлетворением думал я, возвращаясь к гостям. — Моя миссия на сегодня завершилась успехом. Главное, чтобы он не стал последним в жизни, но об этом волноваться уже поздно».

Пожалуй, — как говорила Женевьев, — этот праздник и для меня подошел к концу. Мне тоже необходимо собрать вещи в дорогу и отдохнуть. Однако прежде чем покинуть маскарад, необходимо позаботиться о своих потребностях. Хотя еще прошлой ночью я неплохо провел время с симпатичной белокурой милашкой, подумывая, чтобы сделать ее своей пассией на ближайшее время, сейчас я почувствовал острую необходимость сбросить эмоциональное напряжение этой ночи.

Танцы еще продолжались, и через несколько минут в моих руках оказалась вполне подходящая девица. Светло-русые волосы завиты в мелкие кудри, видно, парикмахеру пришлось немало поработать щипцами. Одетая в ярко-алый с золотом костюм восточной танцовщицы, она производила впечатление легкой добычи. Встретившись с ее блестящими глазами, я понял, что не ошибся в своих предположениях.

И уже довольно скоро мы ехали в сторону Парижа. Прямо в экипаже я начал страстно целовать одалиску, быстро лишая ее костюма. Она была не слишком умелой, но очевидно, сохраняя инкогнито под маской, чувствовала себя раскрепощенной и с большим желанием включилась в игру. Однако, как ни странно, в этот раз плотские утехи не помогли мне полностью расслабиться и отвлечься от разговора в подвале, который грозил стать для меня судьбоносным.

Разумеется, я и не думал, как предположил Лазар, бежать из Парижа, не для того все затевалось, не в моем характере показывать спину проблемам. Тем не менее, пока я машинально отвечал на шалости партнерши, в голове продолжали крутиться совсем не эротические мысли. Чем могло все это мне грозить? В самом худшем варианте развития событий — смерть или бесчестие. Трусом я и раньше не был, а перешагнув однажды грань, отделяющую жизнь от небытия, я точно знал, что, если придется, смогу спокойно взглянуть в лицо этой даме с косой.

А вот перспектива потерять лицо, репутацию, прослыть пустозвоном могла стать для меня крайне неприятной. Поэтому я понимал, что у меня просто нет другого варианта, как разрешить эту бельгийскую ситуацию в нашу пользу, склонить Эванджелину к сотрудничеству. Не думаю, что фортуна подбросила мне неразрешимую задачу, хотя по ответственности и важности она, пожалуй, будет значить куда больше, чем амбициозные поединки с Модаусом Гринбергом.

Глава 3

Отправляться было решено на моей машине, поскольку уже в середине ночи мы, если не случится ничего непредвиденного, прибудем в Брюссель. Погода после обеда испортилась, небо затянули облака, пошел мелкий дождик, поэтому, предупредив отца по телефону, что убываю по делам дней на десять, еще до заката я подъехал к особняку Женевьев.

Внутрь меня не пригласили. Из этого я мог заключить, что в симпатичный особнячок с белыми резными колоннами и маркизами над окнами доступа у меня пока нет.Не заслужен кредит доверия. Все верно.

Сам воздушный домик с башенкой и эркером, в отличие от большого массивного здания Лазара, производил впечатление чего-то легкого и изящного, как и сама Женевьев. Приятная женщина — то ли экономка, то ли компаньонка — помогла хозяйке вынести багаж.

Наконец-то, без костюма и маски, я по-настоящему смог оценить рассказы о красоте вампирши. Прекрасное сложение, королевская осанка, несмотря на то, что она в современном дорожном костюме, и, вероятно, без жесткого корсета. Тонкие правильные черты лица, полного достоинства, густые темные волосы собраны в элегантную прическу. Выразительные карие глаза смотрели серьезно, хотя и слегка насмешливо. Похоже, она еще сильно сомневалась в моем успехе. Не мог отказать себе в удовольствии, открывая дверцу автомобиля, прикоснуться губами к ее руке над лайковой перчаткой.

В дороге, не теряя времени, Женевьев подробно рассказала как о нашей миссии, так и поделилась сведениями и наблюдениями об Эванджелине. Я слушал очень внимательно, тщательно фиксируя и запоминая малейшие подробности.

Я узнал, что прошло больше сотни лет с того времени, как в Париже заключен первый договор между сообществами, положивший основу нынешнему порядку и позволивший всем существам нашего города, а позже и всей страны, прийти к неким соглашениям; и проживать если и не в гармонии и мире, то хотя бы не в хаосе и беззаконии, как в прежние века.

Позже на основе этих договоренностей были выработаны правила, которые не позволили поставить под угрозу наше существование. Полученный результат послужил примером, и вслед за Францией подобные договоры заключались в большинстве европейских государств.

Случались, конечно, и исключения, особенно там, где наши собратья оказывались в меньшинстве, как, например, в Голландии — вотчине ведьм. Но в целом прогресс налицо. Все это привело к тому, что любой цивилизованный вампир получил возможность спокойно передвигаться по континенту, зная, что повсюду для него действуют одни и те же законы, соблюдая которые, он может считать себя в относительной безопасности и не представлять угрозу другим.

— В небольших странах, особенно с развитием транспорта, это приобрело особое значение. Всем нам, как ты понимаешь, периодически приходится менять место жительства или прибегать к другим уловкам, чтобы не вызывать подозрения, — печально вздохнула Женевьев.

К сожалению, случилось так, что ближайшая наша соседка — Бельгия, где большинство населения франкоязычно и франкоориентировано, в свое время по решению Венского конгресса в 1815 году оказалась насильно присоединена к Нидерландам. В результате, местным вампирам пришлось буквально бороться за выживание. В Голландии, по словам Женевьев, вовсю заправляли ведьмы, и ни о каких договорах говорить не приходилось, как, впрочем, и сейчас не приходится.

В течение пятнадцати лет наши собратья с нашей тайной помощью проделали там огромную подготовительную работу, результатом оной и явилась революция 1830 года, которая привела к отделению Бельгии и образованию самостоятельного королевства. Тем не менее, это вовсе не решило проблем с ведьмами, которые не собирались ослаблять свои позиции. По-прежнему находясь в численном превосходстве, да еще при поддержке местных оборотней, они блокировали любые возможности переговоров. К тому же, с их территории все чаще стали проникать смутьяны, подбивающие наших вампиров помочь им уничтожить ведьмовское сообщество.

Наверное, в глубине души все мы мечтали бы об этом, но нам приходится считаться с реальным балансом сил. К сожалению, даже у нас нашлись такие, кто не понимает этого и не поддерживает Жана-Баттиста, но, по крайней мере, открытого сопротивления они не оказывают. Однако с этим нужно было как-то разбираться.

Месье Эширандор, старейший вампир в бельгийском королевстве, фактически осуществлявший единоличную власть в местном сообществе, опираясь на поддержку нашего вампирского совета, пусть медленно, но, все же, подвел ситуацию в стране к необходимости заключения мира. И вот, буквально накануне подписания договора, он внезапно исчез. С тех пор к власти пришла его супруга Эванджелина, и после этого все наши предыдущие усилия свелись к нулю.

— Теперь об этой даме, — снова вздохнула Женевьев, было заметно, что ее действительно угнетает непреодолимость проблемы. — Информация не абсолютно достоверная, но какая есть. В годы средневековья, как ни странно, быть рябой считалось благом, и такие невесты особенно ценились. Когда от черной оспы люди гибли в огромных количествах. Переболевшей, но выжившей женщине болезнь уже не угрожала, исключалась возможность вновь заболеть и умереть, осиротив детей. Впрочем, как ты понимаешь, с тех пор критерии женской красоты претерпели существенные изменения.

Несмотря на серьезность ситуации, спутница произнесла последние слова, взглянув на меня с легкой кокетливой полуулыбкой. Она прекрасно знала, какое впечатление производит, и ничуть не сомневалась в своем соответствии самым высоким. Даже являясь членом Совета и своего рода вампирским министром иностранных дел, Женевьев оставалась женщиной во всех смыслах, что я и подтвердил, ничуть не кривя душой.

Отдав дань современной красоте, мы вернулись к истории бельгийских вампиров. Насколько было известно по обрывочным слухам, лет двадцать назад Эванджелина уличила мужа в супружеской неверности, да еще, ладно бы, с вампиршей или человеческой женщиной. Её соперницей оказалась ведьма! После серьезного скандала в благородном семействе, как утверждала сама бюргерша, Эширандор сбежал в неизвестном направлении вместе с разлучницей. Слухи ходили разные. Некоторые предполагали, что Эванджелина расправилась с неверным, не простив предательства, но доказательств никаких не было.

Однако, с тех пор ни о каком договоре с ведьмами она и слушать не желает. А поскольку большая война, похоже, неминуема, существует серьезная опасность, что разные сообщества в Бельгии могут и тут оказаться по противоположные стороны баррикад, а к чему это может привести, даже представить страшно, это ведь не обычные человеческие войны. К тому же ситуация развивается стремительно, все меняется буквально на глазах. Времени на длительные переговоры уже не осталось, это и так тянется дольше всяких мыслимых пределов.

— Так что, поверь, Жан-Баттист не шутил и не преувеличивал, предупреждая об ответственности. Вот такие у нас дела, Джори, — немного устало закончила Женевьев.

Дела действительно не самые веселые. Сам того не желая, я, похоже, оказался в роли сапера, которому необходимо срочно разрядить бомбу с часовым механизмом, при том, что ни устройство, ни момент взрыва ему не известны. Тем временем мы въехали в Брюссель, и Женевьев подсказывала дорогу к гостинице, где мы планировали остановиться.

Я уже был немного знаком с этим городом. В Брюгге, в ста пятидесяти километрах от столицы, проживала мамина родня — ее кузины с супругами, и их дети — мои троюродные братья и сестры, ныне уже взрослые люди. Когда была жива мама, пару раз мы всей семьей навещали их, проезжая Брюссель, и останавливаясь осмотреть достопримечательности.

Несмотря на свой патриотизм, я не мог не оценить красоты столицы этой маленькой страны. Конечно, чтобы обойти все достопримечательности Парижа, которого и месяца недостаточно, а большая часть мест, которые стоит посетить в Брюсселе, сконцентрирована в центре города. И в первую очередь, это знаменитая Гран-плас с ее королевским дворцом.

В это лето, как и во все четные года, она была украшена великолепным ковром из живых цветов. Каждый раз узор в нем был новым, оригинальным и никогда не повторялся. И, несмотря на всю серьезность цели нашей поездки, даже я не мог не полюбоваться на это чудо, проезжая мимо, не говоря о моей спутнице, которую, как и любую женщину, завораживала красота живых цветов в таком бесподобном исполнении.

Пожалуй, Гран-плас является самой красивой и элегантной площадью Европы, а то и всего мира. Здания, окружающие ее ровным квадратом, будто выточенные из камня искуснейшими мастерами, представляют собой величайшие шедевры мировой архитектуры под открытым небом. Женевьев поделилась любопытной историей, повествующей о ее возникновении:

— Однажды, наш король Людовик XIV, устав от рассказов о красоте и великолепии Брюсселя, решил лично посетить этот город. Каково же было его удивление, когда он обнаружил, что Брюссель прекраснее самого Парижа! В порыве ревности Его Величество приказал разрушить город, забросав горящими фугасами. Но бельгийцы народ упрямый: богатые купцы и ремесленники не пожалели средств и отстроили новую, ещё более прекрасную центральную площадь. Таким образом, Гран-плас — единственная в Европе средневековая площадь, архитектурный ансамбль которой был тщательно спланирован.

Отель Метрополь, где мы остановились, располагался возле королевского оперного театра Ла-монне, буквально в паре минут от Гран-плас. Женевьев занималась организационными вопросами, по телефону договаривалась с Эванджелиной о месте и времени встречи. Я, тем временем, удобно устроившись в номере, засел за изучение документов, предоставленных патронессой: проектов соглашений, текста договора и всей информации о местных сообществах, которая имелась в ее распоряжении, и одновременно пытался выработать стратегию, набрасывая примерный план действий в блокнот.

Раз даже решительный Лазар осознавал, что силовой вариант крайне нежелателен, значит, я его даже рассматривать не буду. Не мешало бы выяснить судьбу месье Эширандора. Если он и жив, то версия о побеге с любовницей не казалась мне слишком правдоподобной. Мужчина, который много лет находился у власти, вдруг ее оставляет ради чьей-то смазливой мордашки, да еще и скрывается ото всех, подавшись в бега? Разве что ведьма опоила любовным зельем.

В конце концов, кто мешал ему расстаться со своей надоевшей благоверной, если уж так сильно захотелось чего-нибудь свеженького, а скрыть похождения ума не хватило? Тут уж скорее поверишь, как поговаривают, что сама Эванджелина расправилась с греховодниками. Опять же, могла убить супруга, а могла и заточить куда-нибудь лет на двести.

Ну, а если это происки ведьм? Ведь именно они больше всего противились подписанию соглашения. Тут, опять же, все возможно: от приворота — тогда побег, конечно же, реален — и до похищения или уничтожения лидера вампиров ведьмами, противницами договора. Да, версий много, знать бы подлинную. Если Эширандор жив, вызволив его, мы обретем союзника, и проблема с договором будет решена. Вот только, опять же, это вопрос времени, которого у нас нет. Кто знает, сколько могут занять поиски, и стоит ли игра свеч, ведь, скорее всего, незадачливый муж давным-давно обращен в пепел и развеян по ветру.

Получалось, вернее всего вступить в переговоры с Эванджелиной, а по ходу дела определяться, начинать ли поиски пропавшего супруга. Встреча, как сообщила Женевьев, назначена на завтра и проходить будет в этом же отеле на нейтральной территории, а не в доме местной властительницы, очевидно, из соображений безопасности.

Покончив с делами, мы спустились вниз в один из ресторанов, чтобы позавтракать, поскольку давно наступило утро. Я еще перед отъездом из Парижа утолил жажду. Но, конечно же, не отказался, когда по знаку спутницы, перед тем, как подать завтрак — сыр, теплые мягкие брюссельские вафли со взбитыми сливками и горячий шоколад — нам поставили на стол два серебряных бокала, наполненных, как подсказал дурманящий запах, конечно же, человеческой кровью.

«Любопытно, это привычка всех старых вампиров?» — подумал я, вспомнив лорда Гэбриэла.

У Оливера я такого не замечал, хотя он, может, еще считается молодым, да и к чему ему. Думаю, крови, как побочного продукта опытов, у него более чем достаточно. Возможно, Женевьев позаимствовала этот прием у моего создателя. Неудивительно, если в силу вампирского возраста и положения в Совете она с ним знакома. Однако я не счел корректным интересоваться.

После завтрака мы разошлись по номерам, чтобы отдохнуть перед переговорами. Когда я, галантно поводив Женевьев до двери номера, просто пожелал ей приятного отдыха, она озадаченно приподняла бровь, но ответила той же вежливостью. Я вполне сознательно не пытался активно ухаживать, чтобы соблазнить ее. Более того, я вел себя так, словно проявлял положенную галантность, но как женщина она меня не интересовала ни в малейшей степени.

Конечно же, пресыщенная назойливыми воздыхателями красавица ожидает от меня иного, более привычного поведения, уверенная, что и в эту авантюру я ввязался исключительно, чтобы покорить ее сердце. Что же, такого развития я тоже не исключаю, но сейчас гораздо важнее совсем другое. А создать лишнюю интригу вокруг себя тоже не помешает.

Глава 4

Вечером мы с Женевьев прошли в небольшой конференц-зал, предназначенный для переговоров или деловых встреч, вскоре туда же прибыла Эванджелина с помощницей, и мне на ходу пришлось корректировать стратегию поведения. Все оказалось хуже, чем я представлял.

Женщина была не просто некрасивой. Она выглядела так, словно ей абсолютно все равно, какое впечатление она производит на окружающих. Глухой немодный костюм мышиного цвета с длинной юбкой делал ее похожей на старую деву — директрису католического женского колледжа, добавляя десяток лет ее не самому юному возрасту. Короткая, почти мужская стрижка, которые мне очень не нравились в современной моде, полное отсутствие украшений, за исключением скромного обручального кольца. Немного странно, если поверить, что двадцать лет назад ее благоверный сбежал с любовницей.

Никаких следов макияжа ни на белесых ресницах, ни на бесцветных губах. Ни малейшей попытки хоть как-то загримировать дефекты кожи или подчеркнуть принадлежность к женскому полу. Нет, скорее, это даже своего рода бравада, подчеркнутое равнодушие, за которым, наверняка, скрывалось немало сильных чувств. Пожалуй, на общем невзрачном фоне выделялись только глаза, бесспорно выдающие цепкий ум и сильный характер.

Её спутница отличалась от своей патронессы лишь чистой кожей. В первое мгновение я даже растерялся. Какое счастье, что, продумывая линию поведения, я не понадеялся лишь на собственный шарм и талант обольстителя, в данном случае фиаско мог бы потерпеть и я. Не настолько я неразборчив, пусть этого и требует дело.

Даже обычные комплименты, не говоря о каких-то высокопарных словах, здесь прозвучали бы фальшиво. Тем не менее, правил приличия и дипломатической вежливости никто не отменял. Вслед за Женевьев, представившей меня, как полномочного представителя вампирского совета Франции, я сдержанно, но максимально доброжелательно приветствовал дам, как положено, поцеловав им руки.

Ответное приветствие прозвучало кратко и сухо, словно Эванджелина с трудом сдерживала раздражение. Во время обмена любезностями, окинув меня холодным внимательным взглядом, она буквально впилась глазами в мою спутницу, словно желая испепелить на месте. Похоже, Женевьев успела порядком ей надоесть за время длительных переговоров.

Официантка поставила на низкий столик поднос с вином, кровью и легкой закуской и удалилась, а мы, наконец, смогли приступить к делу. Понимая, однако, что маловероятно, что в данном случае помогут даже самые веские аргументы, тем не менее, я решил начать именно с них. Женевьев, еще раньше использовав все доводы, предпочитала помалкивать, с напускной безмятежностью удобно устроившись в кресле и неспешно потягивая из своего бокала.

Похоже, она не преувеличивала, когда говорила, что теперь все только в моих руках. Эванджелина слушала внимательно и терпеливо, словно выполняя тягостную, но неизбежную обязанность. Тем не менее, было видно, что она уже давно все решила и не собирается пересматривать свое решение.

Отдавая отчет в почти полной бесполезности того, что я делаю, я, кажется, превосходил здесь себя даже по сравнению с состязаниями с Гринбергом. Но если твой противник одновременно и арбитр, причем небеспристрастный, к тому же, все для себя решивший, никакая логика и самые веские аргументы не действуют. Но я продолжал говорить с упорством носорога, почти не останавливаясь и не делая пауз, не давая Эванджелине возможности вклиниться и все отвергнуть.

Еще усаживаясь за стол переговоров, подвинув стулья дамам, я слегка отстранился от Женевьев, словно дистанцируясь от нее, и сделал это намеренно. На подсознательном уровне чувствовал, что в немалой степени неудачные переговоры моей патронессы обусловлены разительным отличием ее прелести по сравнению с более чем унылой и грубой внешностью бельгийки.

Под утро я обратил внимание, что моя очаровательная спутница с трудом сдерживала зевоту, как, впрочем, и наши оппонентки. Что ж, выдержать более восьми часов даже очень красивой, умной и зажигательной речи действительно нелегко. Похоже, они уже и нить потеряли. Я и сам, признаться, ощущал усталость. Несмотря на то, что периодически прерывался на секунду, сделать глоток вина или крови, я чувствовал, что немного осип. В конце концов, Женевьев сдалась первой, и, улучив момент, предложила сделать перерыв до вечера.

— А, может быть, мы завершим, наконец, эти бесконечные переговоры? — внесла встречное предложение Эванджелина. — Моя позиция не изменится, несмотря на все мастерство вашего оратора.

Ну что же, это как раз то, что я хотел услышать.

— Прошу меня извинить, я, кажется, утомил Вас. Забыл, что имею дело со слабым полом, — немного насмешливо ввернул я с самым серьезным и даже сочувствующим видом. — Конечно, дамам нелегко выдержать подобное. Я увлекся и позабыл, что общаюсь не с равным мне противником в суде.

Бинго! По ее полыхнувшим глазам я понял, что зацепил ее, и она приняла вызов. Хотя мне показалось, что скорее заглотила кость, брошенную мною. Бюргерша привыкла считать себя в этом городе главой, уверена, что справлялась не хуже канувшего супруга, в чем я сейчас так дерзко позволил усомниться прямо ей в лицо.

— Ну, что Вы, месье Ансело. Если Вы еще не закончили, я готова продолжать слушать Вас, — высокомерно заявила бельгийка, едва сдерживая раздражение и желание свернуть мне шею. — Это мадам Женевьев запросила отдыха. Но не могу не признать, что поражена Вашим упорством.

«Как и мы все — твоим», — подумал я про себя, вежливо при этом улыбаясь.

Красавица-вампирша поняла меня с полувзгляда:

— Дело в том, что у меня на сегодня запланировано еще несколько важных дел. Если присутствующие не будут возражать, может быть, вы продолжите без меня? У месье Ансело имеются все необходимые полномочия, — изящно вставая, откланялась Женевьев.

Презрительно взглянув ей вслед, Эванджелина, естественно, не стала возражать. Очевидно, для симметрии, она отослала якобы по делам и свою помощницу, чуть не зарыдавшую от облегчения. Наконец, мы остались наедине, и у меня появилась возможность приступить к настоящему разговору.

— Скажите, Ансело, зачем Вы хотите это продолжать? — устало обратилась ко мне вампирша. — Судя по Вашей речи, Вы произвели впечатление умного человека. Неужели Вы не видите, что я не хочу подписывать никаких договоров с ведьмами? При всем уважении, едва ли у вашего совета есть возможности заставить меня это сделать.

Вообще-то, не только у совета, но и у меня пока такой возможности не было, а выскажи я ей прямо свои подозрения, она меня на месте убьет, не особо разбираясь. Но мне нужно было непременно заинтересовать ее в повторной встрече, а за оставшееся время что-то спешно придумать, или все мои планы и надежды пойдут прахом. Будь я сейчас в Париже, попытался бы собрать как можно больше информации о ней, но в чужой стране, боюсь, так быстро не удастся. Поэтому я позволил себе лишь легкую понимающую улыбку.

— Вижу, мадам. И, честно говоря, меня очень это удивляет. Что могло заставить умную серьезную женщину, наделенную такими властными полномочиями с упорством, достойным куда более полезного применения, настаивать на решении, полностью противоречащем интересам возглавляемого сообщества?

Но вновь я лишь наткнулся на упрямый взгляд, с ответом она спешить не собиралась. И я продолжил наступление:

— Приведите мне серьезные аргументы, Эванджелина, что Вы действуете в интересах своей страны и ее вампиров, и я сниму перед Вами шляпу.

Похоже, мои слова задели ее за живое, потому что она выпрямилась и отчеканила, гневно сверкнув ледяными глазами:

— С чего Вы взяли, месье Ансело, что я вообще буду Вам что-то объяснять? Ведьмы — лживые и хитрые создания, им нельзя доверять. Попробуйте Вы доказать мне обратное. Этих причин мне более чем достаточно. А если Вы намекаете на мои личные обстоятельства, которые ни для кого не секрет, то они как раз лишний раз служат подтверждением моих слов!

Отлично, Джори! Она уже достаточно завелась. Нужно еще немного прибавить давление.

— Так, значит, я все-таки прав, мадам. Конечно, Вы можете ничего не объяснять, — я добавил в голосе разочарование и даже презрительно-снисходительную интонацию. — Вначале я надеялся, что встречу в Вашем лице редкий образец достойнейшей женщины, которая шла рука об руку с супругом, поддерживая и помогая ему во всем, давая ценнейшие советы, а когда настала необходимость, сумевшей заменить его. Но, увы, мадам, Вы не оказались исключением из правил. Личные обиды Вам, как и другим представительницам Вашего пола, перекрыли голос разума, — развел я руками.

— Да кто Вы такой, чтобы судить меня?! Что Вы себе позволяете? — я чувствовал, что она с трудом сдерживает негодование, несмотря на внешнюю холодность и суровые интонации, но яростный огонек в ее глазах меня обмануть не мог. — И, может быть, это Вы, месье Ансело, потрудитесь привести мне сейчас достаточно веские аргументы, которые могли бы удержать меня, чтобы немедленно не убить Вас за оскорбление?

Похоже, выдержка ей изменила, а хладнокровие оставило, потому что я заметил, как у нее вокруг глаз начали набухать вены. А вот теперь точно пора притормозить. Не хватало еще, чтобы злобная вампирша кинулась на меня. Расклад будет явно не в мою пользу. Мне и так уже понятно, что дело здесь нечисто. Делано несгибаемая вампирша выдала себя с потрохами. Конечно же, у меня не было доказательств, но интуиция во весь голос кричала, что я на верном пути.

— Помилуйте, и в мыслях не было Вас оскорбить! Но, Эванджелина, в первую очередь, конечно же, я полагаюсь на Ваши гостеприимство и разум. Думаю, не стоит напоминать, что посол — лицо неприкосновенное даже в условиях военного времени, а Вы прекрасно осознаете, что я не на стороне ведьм, и Франция не сражается против Бельгии. А во-вторых, мадам, мне все же есть, что предложить Вам, и я уверен -это Вас заинтересует.

Это был блеф чистой воды, я не имел ни малейшего представления, чем мог оказаться полезен вампирше, однако пребывал в уверенности, что обязательно что-нибудь придумаю. А пока мне нужно получить хотя бы небольшую отсрочку, чтобы осмыслить ситуацию и систематизировать впечатления и догадки, поэтому я продолжил:

— Но сейчас, мадам, пожалуй, мы с Вами тоже нуждаемся в отдыхе. Давайте сделаем перерыв до вечера. Предлагаю в этот раз собраться вдвоем. И я Вам все непременно объясню.

Как же я сейчас рисковал. А если ничего не придумаю? Что мне тогда сказать? Что я пошутил? Или все же попытаться соблазнить? Но, кажется, я не настолько нуждался, чтобы расслабиться, чтобы она показалась мне хоть немного симпатичной или женственной. Рыба в аквариуме в фойе отеля в этом смысле куда привлекательнее. Хотя, конечно, в крайнем случае, можно закрыть глаза и включить воображение. Но, надеюсь, в этом не будет необходимости. Впрочем, мне все же казалось, что она нуждается в помощи и, возможно, наши интересы совпадают.

— Ну, хорошо, месье Ансело, — Эванджелина поджала тонкие бледные губы. — Если уж Вы настаиваете, я могу встретиться с Вами еще один раз. Надеюсь, он все же окажется последним. Однако завтра у меня есть государственные дела поважнее пустых разговоров. Так что предлагаю встретиться завтра — восемнадцатого июля.

Глава 5

Мы раскланялись, и я поспешил в номер, чтобы отдохнуть и хорошенько подумать. Заказав обед, я постарался сосредоточиться. Ясно, с ее мужем что-то не так, уж очень она напрягалась, когда я его даже косвенно затрагивал. Да и это кольцо… Давно бы выбросила, зачем ей лишняя память о предателе-муже? А она носит, словно верность хранит.

Может, супруг и загулял, но сбежать ему явно не дали. Убит или она его где-то прячет? Если жив, нужно попытаться на этом сыграть. Но это должно быть подкреплено чем-то важным, чем я мог заинтересовать эту «снежную бабу». Однако в голову ничего не шло. Хорошо, хоть есть время на раздумья, тут мне ее «государственные» дела на руку сыграли. Впрочем, ночь выдалась довольно утомительной, и я прилег, чтобы выспаться.

Вечером я зашел за Женевьев, пригласил погулять по сумеречному городу. Ей не терпелось узнать о результатах переговоров. Но я не стал вдаваться в подробности, сказал лишь, что держу ситуацию под контролем и о предстоящей назавтра встрече. Она посмотрела с некоторым сомнением, однако ни уточнять, ни выражать их вслух не стала. Очевидно, все равно ничего предложить не могла. Но мне понравилось, что, несмотря на сложность ситуации, она доверилась такому юнцу, как я, и ни руководить, ни давить не пыталась, отчета не требовала. Будто полностью полагалась на мужскую силу и уверенность.

Такой подход очень импонировал, это не мужеподобная Эванджелина. Истинные женщины хорошо знают, как управлять, не раскрывая рта, не подавляя мужского достоинства. Еще раз с уважением отметил глубину мудрости статной красавицы. Мы неторопливо прогуливались по Верхнему городу — району дворцово-парковых комплексов короля и придворных, где сосредоточены самые известные достопримечательности Брюсселя. Прохожие часто оборачивались вслед, смотрелись мы вместе просто великолепно, образец уходящей в прошлое истинной аристократии. Моя спутница в летнем атласном пальто и кокетливой шляпке с небольшим пером и короткой вуалью, и я — в темно синем костюме-тройке с тростью и в шляпе «хомбург».

Разумеется, мы не могли пройти мимо своеобразного символа города. Недалеко от помпезной Гран-плас находилась скульптура милого ангелоподобного малыша «Писающего мальчика», который с лукавым взглядом и без тени стеснения пускает струю в мраморную чашу фонтана. Существует множество легенд о брюссельском Манекен Пис. Одна из них повествует, что статуя установлена в честь ребенка, таким нехитрым способом пытавшегося потушить взрывчатку, которой враги рассчитывали разрушить город.

Брюссель — город эстетов, романтиков и гурманов. В полной мере ощутить вкус местной жизни можно было в одном из ресторанов. Даже самые средние из них обладают чрезвычайно высоким уровнем поварского искусства. Бельгийцы по-фламандски педантично относятся к приготовлению пищи, но при этом стремятся по-французски изысканно и утонченно ее украсить. Прямо за Гран-плас располагался гастрономический центр города –»Чрево Брюсселя». Это место превратилось после захода солнца в один огромный ресторан.

У входа в заведения стояли зазывалы, выкрикивающие меню на разных языках, а в белоснежном льду на прилавках лежали свежие омары, лангусты и мидии. Конечно же, мы не могли не зайти в самый «венценосный» ресторан, носящий скромное название «Все как дома», и не отведать изысканных блюд из лобстеров, крабов и улиток.

Побродив по старинной мостовой, полюбовавшись с моста на блестящую гладь канала, вернувшись в гостиницу, я до утра предавался размышлениям, что же я смогу предложить главной бельгийской вампирше, отметая один вариант за другим, но ни к чему так и не пришел. Настроения мне это не прибавляло, но я упорно прокручивал в голове все, что туда приходило. Встретившись с Женевьев за поздним завтраком, со светской беседы мы ожидаемо свернули к Эванджелине.

— Если бы не ее поразительное ослиное упрямство, так мешающее нашим планам, я бы ей посочувствовала, — снисходительно хмыкнула красавица. — Не представляю, как ей живется с такой внешностью. Хоть бы вуаль носила. Это модно, и окружающие бы не косились. Поневоле озвереешь, если от тебя мужчины шарахаются, как от прокаженной, а женщины злорадно посмеиваются за спиной. На ее месте я бы вообще перебралась в арабские страны, под паранджой можно скрыть что угодно.

Я мог лишь улыбнуться этим словам — моей очаровательной спутнице уж точно не было смысла прятать лицо. Классические черты, лукавые живые глаза, изысканный утренний макияж, идеальная кожа — ей было, чем гордиться.

И тут в голове словно что-то щелкнуло, в мозгу забрезжили мысли, стремительно вырастающие в снежный ком спасительной идеи. Нет сомнений, что для женщины внешность, подобная Эванджелине — это проблема, да еще какая болезненная! Как бы она не подчеркивала свое равнодушие. Я не встречал женщину и уверен, таковых не существует, которую не волновало бы, как она выглядит в глазах окружающих, особенно мужчин. Решив ее проблему, я оказал бы ей очень большую услугу.

Я лихорадочно начал соображать. Мы же вампиры, любые раны заживают быстро и без малейших следов, почему же оспины до сих пор ее уродуют? Ответ очень прост и предсказуем. В свое время я не мог избежать искушения не проверить это. От глубокого пореза прямо на глазах не осталось ни малейшего следа.

Но вот шрам, который я в детстве получил на ферме у друга отца месье Жильбера, попытавшись без спросу воспользоваться серпом, никуда не исчез при обращении. С Эванджелиной также. Ее шрамы остались со времен человеческой сущности, как и мой — не слишком большой, сантиметров семь в длину, но достаточно грубый и глубокий, пересекающий наискось левое предплечье от запястья и чуть выше. А если его просто вырезать? Удалить вместе с куском кожи. Ведь если в моих клетках хранится информация об организме, то наверняка о том, изначальном, а не о механических повреждениях. Значит, по идее, на этом месте должна появиться нормальная чистая кожа.

Если мой эксперимент удастся, то у бюргерши есть все шансы обрести новое лицо. Я был практически уверен в успехе предприятия, эта мысль вдохнула в меня новые силы. Не поверю, что женщина откажется от подобной перспективы. Но сперва необходимо удостовериться лично. Извинившись перед удивленной, произошедшей со мной перемене, спутницей, я попросил позволения покинуть ее.

Прикрыв дверь в ванную, я вошел в душ и опер левую руку о стену. В правой у меня был нож для резки бумаги, который я взял на письменном столе. Вот черт, оказывается это не так просто, как нанести порез. Я, конечно же, понимал, что в худшем случае, шрам просто появится снова, но самому себе сдирать шкуру было не слишком привлекательно.

Однако прежде чем давать подобный совет женщине я просто обязан предварительно его проверить. Ведь если мое предположение окажется ошибочным, она может счесть это издевательством, и вместо благодарности я наживу себе серьезного врага, не говоря о том, что рассчитывать на положительные результаты переговоров не придется.

Откинув сомнения, глубоко вздохнув, я быстро сделал вокруг шрама четыре глубоких пересекающихся надреза. Пока боль вполне терпимая, но действовать нужно незамедлительно, поскольку регенерирующие способности организма запускались моментально, и через несколько секунд ранки затянутся. Не раздумывая, я быстро поддел краешек кожи кончиком ножа, и, отбросив его, сжал отошедшую шкурку пальцами правой руки, пока она не успела прирасти.

Еще раз, резко вдыхая воздух сквозь стиснутые зубы, я рванул кожу, сдирая ее, словно кусок пластыря. Удержавшись, чтобы не взвыть от неожиданно острой боли, отбросил кусок в мусорную корзину. Опустив взгляд на место, где раньше красовался след моего резвого детства, я увидел окровавленные мышцы и белые полоски сухожилий. Алые струйки быстро сбегали вниз, устремляясь в сливное отверстие.

Но вот, буквально на глазах, кровотечение прекратилось, и рана начала покрываться корочкой, одновременно стихала и боль. Дождавшись, когда кровь остановилась, я позволил себе принять душ, стараясь не задевать поврежденного места.

В результате, лишь цвет новой кожи был чуть светлее остальной, и то, если пристально приглядеться. И ни малейших следов былого шрама! Кажется, если это и не победа, то ее залог. Ну, а проснувшись после дневного сна, я понял, что теперь при всем желании не смогу отличить старую кожу от новой.

Глава 6

Вечером мы снова встретились с Эванджелиной. В ее облике ничего не изменилось, разве что блузку сменила, да на лице еще больше недовольства. Мы обменялись приветствиями, и я снова начал убеждать упрямую вампиршу в необходимости максимально прикрыться соглашениями с другими сообществами в свете назревающих угроз мировому порядку. Пару часов она как-то выдержала, но поняв, что сегодняшняя встреча может стать похожей на предыдущую, не стерпела и прервала меня:

— Месье Ансело, я в полной мере успела насладиться Вашими ораторскими способностями и красноречием, но так и не уяснила, что нового Вы собирались мне предложить и чем заинтересовать.

Момент истины. Дальше тянуть было опасно и бессмысленно, она лишь раздражалась все более.

— Мадам, прошу заранее извинить, что вынужден коснуться слишком деликатной темы, и не пытаться убить меня, прежде чем выслушаете до конца.

Цвет ее лица после такого вступления принял зеленоватый оттенок, а верхняя губа слегка приподнялась, обнажая клыки:

— Вы что, на интим намекаете? — проговорила она так, словно была девицей, а я решил покуситься на ее многовековую невинность. — Не забывайтесь, месье, я замужняя женщина, …несмотря на семейные проблемы.

— Ну, что Вы, Эванджелина, — искренне ужаснулся я. — Как бы я смел помыслить о подобном!

Она еще с большим подозрением продолжала буравить меня взглядом, ожидая ответа:

— Тогда соизвольте объясниться, месье Ансело.

— С удовольствием, мадам, — улыбнулся я ей одной из своих фирменных улыбок, не оставляющих равнодушными представительниц противоположного пола. — Я хотел бы поделиться с Вами одним любопытным опытом. Еще вчера у меня на левом запястье был большой и грубый рубец, оставшийся с детских лет, а теперь совершенно чистая кожа, ничуть не отличающаяся от той, что на второй руке. Так вот, прошу меня извинить, но мне кажется, Вас должна заинтересовать возможность раз и навсегда полностью избавиться от любых довампирских дефектов и рубцов, — проговорил я словно купец, рекламирующий волшебный эликсир.

В ее внимательных глазах загорелась искорка зарождающегося интереса, она заерзала и выжидающе уставилась на меня.

-Ну, в общем-то, да, месье, меня это может заинтересовать, — осторожно проговорила она после недолгого раздумья. — Надеюсь, ты понимаешь, — подозрительно прищурив глаза, она вдруг перешла на «ты», — если это будет мошенничество, тебя не спасет никакой дипломатический статус?

Уловив момент, я решил, что пора переходить Рубикон.

— Это не мошенничество, Эванджелина, — уверенно и настойчиво проговорил я. — Предлагаю сделку. Сначала ты воспользуешься моим способом. А когда увидишь в зеркале результат, подпишешь договор. Потому что тогда тебе не придется прятать мужа и делать вид, что он сбежал.

Она страшно побледнела, с ужасом уставившись на меня, как на призрачного мстителя. А потом, неожиданно резко вскочив, моментально оказалась рядом. Сорвав со стула левой рукой за горло с силой, многократно превосходившей мою, она впечатала мою голову затылком в стену так, что, у меня искры посыпались и поплыли красные круги перед глазами. Шея была стиснута, дыхание оказалось почти перекрыто, и я с огромным трудом, задыхаясь, старался втянуть немного воздуха.

Судорожно вцепившись двумя руками в ее пальцы, пытаясь хоть немного ослабить давление, с каждой секундой я отчетливее понимал, что мне это не удастся. И все же, я не потерял надежду образумить ее. Не в моих принципах сдаваться, тем более, когда ставка моя жизнь, а главное — честь.

— Кажется, ты сам дьявол, Джорджес, — прошипела она мне в лицо, сверкая красными глазами. — Что еще ты знаешь? И кто еще знает об этом, … об этой твоей выдумке? — поправилась Эванджелина. — Если ты правдиво все расскажешь, я убью тебя быстро. Если будешь юлить, я постепенно вытяну из тебя внутренности, дав возможность все это прочувствовать и полюбоваться на них, а до сердца доберусь в последнюю очередь. Так же поступлю после и с той вертихвосткой, которая несколько лет не дает мне покоя, и которую вы считаете членом вашего Совета.

В доказательство, что не шутит, она медленно, но неумолимо и жестко начала вдавливать пальцы с острыми твердыми ногтями прямо сквозь сорочку, постепенно раздирая мою кожу и мышцы брюшного пресса. Еще ни разу в жизни мне не приходилось испытывать подобных мучений, или чего-то подобного. Перед глазами плыл плотный кровавый туман. Задыхаясь и захлебываясь от ослепительной боли сильнее, чем от стиснутого горла, я находился на грани сознания, но, все же, постарался удержать себя в руках:

— Никто не знает, — мучительно хрипел я, с трудом выдавливая слова. — Я адвокат, и всегда храню чужие тайны. И если ты сейчас убьешь меня, так ничего и не сможешь сделать с лицом.

Надеюсь, я все же не промахнулся. Или сейчас все разрешиться, или не сносить мне головы, причем тоже в этот же момент. Похоже, мои слова задели ее сильнее, чем ожидал. Вот дьявол! Однако ее пальцы приостановили свое движение. Еще какое-то время вампирша пристально вглядывалась в мои глаза, пока увиденное не убедило ее в чем-то. Она отпустила горло и выдернула руку из моего живота, заставив судорожно втянуть воздух сквозь стиснутые зубы. Безумная боль, пульсируя, начала стихать.

Как ни странно, я даже не разъярился, скорее, испытывал мстительное злорадство. Как бы ни пыталась старая горгона давить, а все равно все шло по моему плану, и голова по-прежнему работала ясно. Опустив глаза вниз, я взглянул на прорванную окровавленную рубашку и, постаравшись прикрыть ее пиджаком, оправданно возмутился:

— И зачем было сорочку портить? Только один раз и успел надеть, — ворчливо проговорил я, осуждающе взглянув на вампиршу. — Я ведь и так обещал все рассказать.

Похоже, Эванджелина не ожидала такой наглости, но все же сумела сдержаться:

— Ладно, Джорджес, — отчеканила она, вытирая руку салфеткой. — Позже, если не убью, непременно принесу тебе извинения за испорченную одежду. Но сейчас мы вплотную коснулись некоторых слишком конфиденциальных тем. Я по-прежнему разрываюсь между огромным желанием уничтожить тебя прямо здесь и большой потребностью наконец-то выговориться, исповедаться, рассказать все, как было, хоть одному человеку на Земле. Очень странно, но почему-то я чувствую к тебе непонятное мне самой доверие, хотя давно не верю никому даже в близком окружении. Ты производишь впечатление благородного человека, надеюсь, честь для тебя что-то значит. Впрочем, одно другого не исключает, сам понимаешь, ты всего лишь новичок, разница у нас в сотни лет, так что, убить я тебя всегда успею, — похоже, она нашла для себя компромисс. — Полагаю, нам следует продолжить беседу в ином, более защищенном от прослушивания месте. Приглашаю продолжить переговоры в моем доме.

Внешне я оставался вполне спокойным, хотя в душе ликовал. Похоже, она действительно проглотила наживку. И хотя поехать к ней означало сунуть голову в пасть льву, я понимал, что это вполне оправданный риск.

— С удовольствием, мадам, — вежливо ответил я. — Однако, моя одежда слегка не в порядке. Неприлично наносить визит даме в таком виде. Позвольте, я быстро приму душ и переоденусь.

Она лишь коротко кивнула. Через десять минут я спустился в вестибюль, где оставил дежурному администратору записку для Женевьев, которой не оказалось в номере. Дело не в том, что я надеялся таким образом как-то защититься от вспыльчивой вампирши.Пожелай она меня убить здесь, ее бы ничто не остановило, думаю, она достаточно уверенно чувствовала себя в своей стране. Скорее уж, я опасался, что очаровательная патронесса может ринуться на мои розыски, если я вдруг бесследно исчезну из отеля.

Даже на козлах легкой изящной кареты Эванджелины кучером сидела женщина, неуловимо напоминающая свою хозяйку. Прямо какая-то армия феминисток. Мы ехали молча, очевидно, мадам действительно никому не доверяет.

Поэтому, имея возможность спокойно поразмыслить, я немного загордился собой. Умение манипулировать другими, которое я продемонстрировал сегодня, хоть и не самое благородное качество, но в политике и в дипломатии поистине бесценно, я бы даже сказал — это их суть.

По дороге я незаметно, но еще внимательнее присмотрелся к вампирше. Сейчас она выглядела несчастной усталой женщиной, угнетенной отсутствием поддержки и семейными проблемами с непутевым супругом. Похоже, она вовсе не такая ледышка, какой пытается выглядеть, словно многочисленными шрамами у нее не только лицо, но и все сердце покрыто.

Старинный особняк Эванджелины на окраине Брюсселя, окруженный ухоженными газонами и цветниками, смотрелся вполне достойно для главы сообщества. Для входа мне не потребовалось приглашения, очевидно, хозяйка не считала нужным держать защиту от вампиров.

По парадной лестнице мы поднялись на второй этаж и прошли в левое крыло, в конце которого находился просторный кабинет. В центре стоял небольшой круглый стол для переговоров, окруженный гнутыми венскими стульями.

Помимо обычной классической мебели, здесь находилось несколько размещенных по периметру радиоприемников, которые хозяйка последовательно включила один за другим. Вот только вместо музыки или сводки новостей из каждого раздавались лишь треск и какие-то помехи.

«А ведь это «белый шум»», — вспомнил я занятия по военной специальности. Теперь, если кто-то попытается нас подслушать, даже прямо под дверью, он не сможет ничего разобрать. Видимо, в окружении Эванджелины нашлись хорошие связисты. Мы уселись друг напротив друга и продолжили прерванный в отеле разговор. Вампирша вновь овладела эмоциями, потому что даже выпить предложила и начала разговор довольно сдержанно:

— Итак, месье Ансело, мне, конечно, хотелось бы узнать, как избавиться от проблем с кожей, но в первую очередь я хотела бы услышать о том, что Вы знаете о моем муже и откуда у Вас эти сведения, — вернулась она к вежливо-деловому тону.

Несмотря на сохраняющуюся неопределенность и сложность положения, я не собирался отступать от своих условий, чувствуя, что даже на ее территории контроль над ситуацией остается в моих руках:

— Конечно, мадам, но как сделать вампирскую кожу идеальной я расскажу не раньше, чем услышу обещание — когда Вы убедитесь, что мой способ подействовал, договор с ведьмами будет подписан. Что же касается Эширандора, это всего лишь мои догадки, основанные на профессиональных наблюдениях и интуиции, но теперь я не сомневаюсь в их истинности. Что бы там ни говорили слухи, которые Вы, скорее всего, сами и распускаете, я не верю, чтобы Ваш муж мог бросить такую умную женщину ради какой-то вертихвостки, — быстро говорил я, пристально глядя ей в глаза. — Ваш муж не сбежал, и Вы одна знаете, где он и что с ним.

Наступила тишина. Отведя взгляд, Эванджелина опустила глаза, машинально прокручивая обручальное кольцо, словно собираясь с духом:

— Прежде, чем мы вернемся к вопросу о договоре, что бы Вы сказали, месье Ансело, если бы я обратилась к Вам сейчас не как к официальному представителю Парижского Совета, а как частное лицо к адвокату, как Вы назвали себя? — решилась наконец она.

Ну, вот, она и дозрела до откровений. Улыбнувшись про себя подобной перемене, я сдержанно кивнул и ответил в тон:

— Я внимательно Вас слушаю, Эванджелина. Чем я могу Вам помочь?

Глава 7

— Думаю, напоминать о приватности и необходимости сохранить услышанное в тайне будет излишне, месье Ансело, поэтому сразу приступлю к делу. Раз уж Вы и так слишком о многом догадались, я расскажу Вам, что здесь произошло и почему я отказываюсь подписывать договор. Вы мне кажетесь человеком неглупым, хоть и рисковым, возможно Ваши советы могут оказаться полезны, — устало проговорила она и начала рассказ:

— Все произошло в этом доме в 1894 году. Прежде муж проводил или хотя бы пытался проводить политику аналогичную той, которую пропагандирует ваш Совет. Ведьм у нас, к сожалению, довольно много, и они сильны и весьма высокого мнения о своих способностях и возможностях, так что, сближение позиций происходило очень медленно, но вот, казалось, забрезжил благополучный финал.

Поскольку мы ограниченны темным временем суток, а ворожеи предпочитают ночью спать, чаще всего Эширандор общался с Микаэллой — сильнейшей и авторитетнейшей ведьмой страны в левом, специально пристроенном крыле нашего дома в этом кабинете, где мы с Вами находимся. Фактически эта территория использовалась как официальная, здесь он встречался как с представителями других сообществ, так и занимался решением внутренних вампирских вопросов.

Возможно, Вы сочтете меня наивной романтичной простушкой, но до этого мне и в голову не могло прийти хоть как-то сомневаться в собственном супруге и его порядочности. Он всегда оставался не только первым, но и единственным мужчиной в моей жизни, я любила его, хотя, нас обвенчали совсем молодыми, Эширандор был ненамного старше. После того, как стал вампиром, муж сам обратил меня, чтобы мы и дальше могли соблюдать клятвы, данные друг другу перед алтарем.

Поверьте, в те годы это были не пустые слова, как стало сейчас для многих. Я знаю, что далеко не красавица, к тому же и вампиршей стала не в самом юном возрасте. И не возражайте, — жестом пресекла она мои учтивые попытки. — Не зря же Вы мне этот способ исправить дефекты кожи предложили.

Так вот, за все эти столетия Эширандор никогда не давал повода ревновать его. Возможно, и даже, скорее всего, за столько лет у него случались связи с другими особами. Мужчина есть мужчина, а иллюзий о том, как я выгляжу, я не питала. Тем не менее, ни разу ни один слух или сплетня о каком-то адюльтере с его стороны до меня не доходили. Я не просто почитала и уважала супруга, как должно было, я обожала его и почти боготворила.

Он стал вампиром, будучи зрелым серьезным человеком, и на первом месте для него всегда стояло дело. К тому же, многовековой опыт убедил меня, что те из нас, кто настолько был предан супругам, что сознательно обращал их, оставались вместе и дальше, несмотря ни на какие трудности и соблазны. Я всегда, как мне казалось, была для него гораздо больше, чем просто женой. Я являлась самым близким другом и самым надежным партнером во всех делах, опорой в трудные времена, а за сотни лет, поверьте, их случалось немало. Конечно, об этом никто из посторонних не догадывался. Я всегда оставалась в тени и поддерживала его авторитет как единоличного мудрого патриарха и главу семьи, а позже и сообщества. Те времена ушли, им на смену пришло более свободное эмансипированное общество, и я уже открыто осталась его первой помощницей во всех делах.

Удивительно только, что я сразу не придала значения переменам, которые с ним происходили незадолго до описываемых событий. Простите, что посвящаю Вас в такие подробности, но он стал все чаще избегать близости со мной, чего прежде никогда не случалось. Если бы речь шла только о постели, это было бы ужасно, но все же полбеды. Но Эширандор перестал со мной советоваться, делиться, рассказывать о делах, смотрел даже не как на пустое место… — она замолчала, собираясь с духом, даже сейчас, спустя двадцать лет, ей тяжело говорить об этом. — В его глазах я видела лишь брезгливость и отвращение, словно он с большим трудом терпел само мое присутствие рядом.

И это стало невыносимо, — на этом месте голос дрогнул, выдержка изменила ей. — Когда же я попробовала его о чем-то спросить, он грубо и резко меня оборвал, чего тоже раньше никогда себе не позволял. Можно было подумать, что он внезапно перестал мне доверять. Но даже его официальный помощник, соратник и старый друг Диссаньон, вампир из наших дальних родственников, обратил внимание, что Эширандор будто не в себе. Он отстранил и его не только от участия в переговорах, но и от подготовки документов, да и вообще стал чрезмерно мнительным и подозрительным ко всем.

И вот тогда я все-таки решилась на то, что считала преступлением: втайне от него пробралась сюда, в деловое крыло. Дверь оказалась запертой, чего раньше не водилось, но разве вампира это остановит?

К счастью, отобрать вторые ключи от сейфа, которые всегда хранились у меня, супруг не сообразил. И вот, когда я увидела, наконец, проект договора, который с небольшими поправками был уже предварительно одобрен мужем, волосы на голове у меня зашевелились. В соответствии с этим документом вампиры в Бельгии становились полностью бесправными существами, целиком зависящими от воли ведьм.

Ни о каком паритете и речи не велось, они «имели право», мы же только «должны» и «обязаны». Я понимала, что это будет выглядеть предательством стороны в глазах наших собратьев. И что мне было делать? Не могла же я предъявить ему такое обвинение публично. Прямо спросить об этом мужа? Наверное, раньше бы я так и сделала, но теперь, в лучшем случае, меня бы поставили на место, а в худшем? Даже Диссаньону я не могла открыть правды, но и откладывать стало слишком опасно.

На следующий день довольная Микаэлла вновь явилась в наш дом, якобы, чтобы продолжить обсуждение. Надо отдать должное, она была необыкновенной красавицей, к тому же умной и хитрой, наподобие вашей Женевьев, не мудрено, что муж увлекся ею. Когда они заперлись в кабинете, спустя некоторое время я прокралась следом и, едва попав в это крыло, уловила характерные звуки супружеской измены.

В тот момент я впервые в жизни потеряла голову. Не могу даже припомнить, как влетела в запертый кабинет, но и любовники ничего не успели сообразить. Ведьме, которая, бесстыдно задрав юбки, оседлала моего благоверного вон на том диване, — кивнула она головой в сторону кожаного предмета мебели, — я свернула шею первой, а за ней последовал мой оторопевший супруг.

Я стояла и смотрела на них, лежавших одна на другом, на раздавленною мною подлую ведьмовскую гадину и изменника, которого любила больше всего на свете и который, несомненно, скоро очнется, и осознавала, что моя жизнь на этом закончилась.

Даже если он не убьет меня на месте, то навечно замурует в подвале. Ведь в последнее время, он только и искал повод, чтобы избавиться от меня, а тут такая возможность. Хотя в тот момент смерть меня не пугала. Несмотря на то, что он разорвал мне сердце, я знала, что не смогу его добить.

Но сейчас я обязана была думать не только о себе, а обо всем сообществе. За все эти долгие годы, что муж возглавлял бельгийских вампиров, я привыкла на первое место ставить коллективные интересы. И выбор, который стоял передо мной, был очень жестоким. Принести в жертву себя было не так сложно, как осознание того, что итогом окажется предательство интересов тех, кто верил мужу.

Времени на раздумья почти не было, и тогда я пошла на еще одно преступление. Я решила малодушно отложить решение проблемы до тех пор, пока не удастся защитить всех, кто нам доверился. Пока Эширандор не очнулся, я поместила его в наше подземелье. В каждом старинном вампирском доме найдется подобное.

Там, в глубине под нами, находится камера. Стены ее очень прочные и толстые, оттуда не выбраться самому сильному вампиру, да и звукоизоляция хорошая, хотя вскоре мне пришлось изо всех сил пытаться отключить слух, который упорно возвращал меня к приглушенным проклятьям и требованиям немедленного освобождения. Я срочно разослала слуг искать по всей стране якобы сбежавшую парочку, чтобы никто не помешал закончить мое дело.

Труп ведьмы я сожгла, пепел развеяла по ветру. Несколько недель я не решалась вернуться в дом, чтобы не слышать рвущих душу в клочья криков, а позже, слабых стонов иссыхающего Эширандора. Я не подпускала близко ни одного вампира, организовав активные поиски. Одна я знаю, чего стоило все это пережить. Через некоторое время внизу воцарилась тишина. Как бы то ни было, но ведьмы поверили в мою версию. По крайней мере, обвинений они не выдвигали.

Не трудно догадаться, что я оказалась единственной, кто был в курсе всех дел, а, может, сыграл роль авторитет Эширандора. Я сумела занять его место, словно наследный престол, практически без сопротивления остальных вампиров королевства. Постепенно я заменила окружение, избавившись от всех, кто вызывал малейшее сомнение. Более того, некоторых женщин я сама обратила и обучила. Тем не менее, до сегодняшнего дня я никому не доверяла того, что рассказала Вам, Джорджес.

Поверьте, никакое чудодейственное средство, сделавшее бы меня первой красавицей вселенной, не помогло Вам спастись от смерти, если бы не моя острейшая потребность в совете и помощи. Прошло двадцать лет, а ничего не сдвинулось с места. Я не знаю, каким образом ведьмы воздействовали на мужа, заставив идти на такие уступки. Но что помешает им также воздействовать на меня?

Все эти годы я избегала малейших контактов с этими мерзкими созданиями. Но ситуация не улучшается. Больше всего на свете я мечтала освободить Эширандора, без которого безумно тоскую, но во что это выльется для меня и всего сообщества? И как бы объяснилось его появление в отсутствие Микаэллы?

А тут еще постоянное давление из Парижа от вашего Совета. Думаете, я не знаю ваших аргументов? Не осознаю опасности ближайшей большой войны и наличия враждебных сил внутри страны? Все я знаю и понимаю.

Теперь, полагаю, и Вы понимаете, почему я не соглашалась подписать договор. И выхода из сложившейся ситуации не вижу, — она замолчала, обреченно, но с какой-то робкой надеждой вглядываясь в меня. — Так что, господин адвокат, возьметесь распутать это дело? Поверьте, с гонораром я не поскуплюсь, сколько бы Вы не запросили.

Ситуация, конечно, непростая, наворотила Эванджелина дел, надо заметить. Но самое главное, что она сумела предотвратить большую беду для сообщества. А вот дальше, как обычная женщина, пойти не смогла, просто тянула время. Ну, для меня-то сомнений не было. Решить эти вопросы полностью отвечало моим интересам. К тому же, теперь все стало на места и уже не представлялось мне столь неразрешимым, как вампирше.

— Да, мадам, я возьмусь за это дело, — твердо произнес я. — К тому же, думаю, мы с Женевьев подготовим новый проект договора, а Вы перед подписанием еще раз тщательно изучите его. И в качестве благодарности за Вашу откровенность, я поделюсь секретом чистой кожи без всяких обещаний с Вашей стороны. Ведь Вам скоро придется заново завоевывать супруга, советую быть во всеоружии, — ободряюще улыбнулся я ей.

Посвятив изумленную простотой метода Эванджелину в результаты своего опыта и дав слово чести, что ни одна живая душа не узнает от меня того, о чем она рассказала, пообещав вернуться, как только позволит солнце, я поспешил в гостиницу, потому что небо на востоке уже розовело.

Глава 8

Женевьев меня уже заждалась, ей не терпелось узнать, чего я достиг, не зря же ездил. Выполняя обещание, данное Эванджелине, я ни словом не упомянул о ее муже, но, естественно, посвятил патронессу в проблему с договором.

— Месье Ансело! — восхищенно воскликнула красавица. — Как Вам это удалось?! Ведь согласие Эванджелины — это уже половина победы, нет, это уже три четверти. Безусловно, она права в том смысле, что в таком неравноправном виде договор ни в коем случае не должен был быть заключен. И, думаю, мне удастся это объяснить ведьмам, тем более, что с их стороны выступает вполне адекватный мужчина — месье Пиппин.

Женевьев светилась довольством и оптимизмом, а ее взгляд, выражал резко возросшее уважение. Кажется, она готова была броситься мне на шею. Надо отдать должное, красавица проявила себя грамотным специалистом, примерный проект договора у нее имелся, и она тут же созвонилась и договорилась встретиться с главным ведьмаком этим же вечером, уверенная, что вполне справится.

Думаю, что у меня задача ночью будет куда сложнее, поэтому необходимо выспаться и набраться сил. Правда, после веселых часов, проведенных с «одалиской» с маскарада, прошло несколько дней, и я ощущал определенное беспокойство и ловил себя на том, что все чаще задерживаю взгляд на соблазнительных формах Женевьев. Но я твердо решил терпеливо дожидаться момента, когда ее крепость выбросит белый флаг. И, судя по тому, каким грустно-недоумевающим взглядом она проводила меня, вежливо пожелавшего ей хорошо отдохнуть, этот день не за горами.

Уверен, ее по-прежнему мучает вопрос — как же так? Почему я не у ее ног, подобно предыдущим поклонникам, как она привыкла? Вроде бы взялся за такое безнадежное дело, чтобы добиться ее благосклонности. В результате дело делаю, а волочиться за ее юбкой даже не пытаюсь. Надеюсь, эта тактика принесет свои плоды, а пока мне пришлось оторвать от работы симпатичную горничную. Ей, в отличие от гордячки Женевьев, чтобы растаять, хватило одной улыбки и пары простеньких комплиментов.

Вечером я вернулся в особняк Эширандора. Эванджелина с явным нетерпением поджидала меня на крыльце. Помимо неизменного строгого старомодного костюма на ней была шляпка с густой вуалью. Неужели не вышло?

— Месье Ансело, — голос ее дрогнул, — я ждала Вас. Это было страшно и очень больно, но я это сделала!

— Так почему же Вы закрыли лицо? — засомневался я. — Что-то пошло не так?

— Не знаю, надеюсь, что нет. Но мне страшно взглянуть на себя, я же несколько столетий видела на себе эти оспины, — прошептала она. — А сейчас я трогаю лицо руками и понимаю, что оно гладкое.

— Позвольте тогда мне, — я протянул руку и осторожно поднял вуаль.

Испуганными глазами на меня смотрела пусть не выдающаяся красавица, но вполне привлекательная женщина. Кожа была на вид нежной и гладкой, без малейшего изъяна. Ей бы еще немного макияжа, прическу и одежду посовременнее, так совсем бы хорошенькой стала. Я подвел ее к зеркалу в прихожей и увидел, как на ее ресницах заблестели слезы. Женщины — такие женщины, ухмыльнулся я про себя. Умные или глупышки, молодые или не слишком, но каждой необходима уверенность в своей привлекательности.

— Спасибо, месье Ансело, я этого никогда не забуду, — растроганно прошептала она.

Несмотря на преображение и волнение в связи с этим, Эванжелина выполнила мое распоряжение в точности, и сейчас меня терпеливо дожидалось несколько крупных и явно здоровых человек, находившихся под внушением. Я впервые собирался оживлять иссушенного вампира и не вполне представлял, сколько времени это может занять и сколько крови потребуется. Двоих, на всякий случай, оставили наверху, а пятерых взяли с собой.

Больше никого — ни слуг, ни других вампиров в особняке не было. Кто знает, как все повернется, лучше эти события держать в тайне. Хозяйка проводила меня в подвал, и мы остановились возле массивной сварной двери, наподобие как у сейфов, лишь с крошечным окошечком, забранным толстыми прутьями решетки, и отдала мне ключи.

— Теперь, Эванджелина, полагаю, Вам лучше оставить меня одного. Не думаю, что после всего, что произошло, муж будет готов сразу броситься в Ваши объятия. Лучше поезжайте в парикмахерскую и магазины модной одежды, пусть профессионалы помогут Вам встретиться с Эширандором во всеоружии. Можете потом покататься по городу или заехать куда-нибудь, но домой возвращайтесь к рассвету, не раньше, — напутствовал я ее.

Мне предстояло прикоснуться к еще одной стороне вампирского бытия, а точнее, как раз небытия, воочию увидеть, что может случится и со мной, если длительное время буду лишен крови. Надо сказать, мне уже приходилось от Оливера слышать, что такого рода иссушение применяется нашим Советом как в виде достаточно сурового наказания, так и может быть использовано в качестве метода воздействия при допросах.

Но как отнесется муж, да еще глава вампиров, к тому, что супруга лишила его таким способом свободы на два десятка лет?

Отперев и распахнув массивную дверь, я оказался в небольшом пустом полутемном помещении, освещаемом лишь светом, падающим из коридора. Обычная подвальная камера из больших каменных плит, отлично подогнанных. Голые стены и пол: ни окон, ни выступов, никакой мебели, кроме лежанки из того же цельного камня, вмурованного в стену, накрытой соломенным тюфяком.

Не слишком большие удобства устроила Эванджелина для любимого супруга. На тюфяке, скрючившись в позе эмбриона, лежала мумия, заросшая густой щетиной, одетая в неплохо сохранившийся старомодный мужской костюм.

Непроизвольно я отметил, что никаких запахов тления или разложения не чувствовалось, только пыль и обычная подвальная сырость. Однако нужно было решаться. Позвав одну из жертв — дородную женщину средних лет, похожую на кухарку, я прокусил ей вену на запястье и, не удержавшись, сделал пару глотков, прежде чем поднес ее руку к иссушенным слегка приоткрытым губам Эширандора. От запаха алой струйки и мое горло непроизвольно судорожно сжималось. Какие же мучения пришлось вынести этому мужчине, медленно иссыхая здесь, страшно даже представить.

Первое время почти ничего не происходило, потом я заметил, что коричневато-серая растрескавшаяся и сморщенная кожа мертвеца начала постепенно разглаживаться и приобретать более естественный цвет. Услышав, что сердце «кухарки» замедлило ритм, я решил заменить донора. Но как только оторвал ее запястье ото рта вампира, с ним произошла разительная перемена. Даже не открывая глаз, он протестующе захрипел и попытался дрожащими, плохо слушающими руками схватить ускользающую женщину. Жутковатое зрелище, надо признать, даже для меня. Хорошо, что я приказал людям не бояться, иначе впору сердечный приступ получить.

— Погоди, приятель, не торопись, — обратился я к нему, хотя не представлял на тот момент, слышит ли он меня и насколько осознает происходящее. — Сейчас продолжишь.

Быстро заменив жертву на молодого крепкого мужчину, я уже не рискнул отвлекаться на собственную жажду, сосредоточившись на оживляемом. Приказав второй женщине перевязать кухарке руку, я отправил использованную восвояси, стерев, эту часть ее воспоминаний.

Заменить этого мужчину на второго парня оказалось еще сложнее. Эширандор вцепился в него, как клещ, мне с большим трудом удалось спасти его от участи быть полностью выпитым. Вампир, хотя еще и не вошел в полную кондицию, выглядел совсем не так плохо, хотя был довольно сильно исхудавшим, но уже вполне осознанно смотрел по сторонам. Когда подошла очередь четвертого человека — очередной женщины, он уже проще согласился приостановиться, и за то время, пока я прокусывал ей вену, успел выдавить вопрос:

— Кто ты такой и что, черт возьми, здесь происходит?

Теперь нужно постараться все деликатно объяснить. Я представился и попытался кратко изложить суть того, что здесь случилось двадцать лет назад, и что происходит сейчас, замечая, как глаза вампира наливаются бешеной яростью. Да, пожалуй, Эванджелину я выставил очень своевременно.Когда пришла очередь последней — третьей полненькой женщины, Эширандор вполне уверенно сидел на тюфяке и мог контролировать жажду. Было видно, что он очень хотел выпить еще, но сумел сам остановиться.

— Где Эва? — взревел он, отстранившись от толстушки и встал, слегка покачнувшись, на ноги.

— Подождите, месье Эширандор, — я попытался преградить ему дорогу, но он оттолкнул меня и побежал к лестнице, ведущей наверх, — мадам Эванджелины сейчас здесь нет, — только успел я крикнуть ему вслед.

— Где она?! Где эта подлая змея, эта предательница?! — злобно выкрикивал он, мечась по всему дому и не обращая внимания на попытки его остановить или образумить.

Наконец, он замер, внимательно прислушиваясь, пытаясь найти жену по стуку сердца, и крайне раздосадованный тем, что не может прямо сейчас свершить возмездие, он вдруг резко накинулся на одного из двоих оставшихся внушенных людей и впился в шею. Глаза вампира были налиты кровью, из горла доносилось утробное животное рычание, и я понимал, что в этот раз остановить его мне будет не под силу. Он отбросил обескровленный труп в сторону и уставился тяжелым взглядом:

— Итак, Джорджес, или как тебя там, ты кто вообще такой? — в его голосе сквозило подозрение. — Что ты делаешь в моем доме, и с какой стати так рьяно защищаешь мою жену? Может, расскажешь, пока жив, где находится моя бесценная супруга и когда я смогу вырвать ее гнилое сердце?

Похоже, он не до конца смог вникнуть в реальность и, очевидно, принял меня за любовника Эванджелины, хотя она едва ли давала ему повод. И хотя Эширандор постепенно приходил в себя, я понимал, что ему очень далеко до того, чтобы он мог все спокойно оценить, поэтому миролюбиво предложил:

— Известно, месье. И, конечно же, с удовольствием все Вам расскажу и объясню, и отвечу на все вопросы. Но, может быть, Вы согласитесь продолжить разговор в более комфортных условиях, а также предложите выпить? А после мы все обсудим.

— Идемте, — сухо кивнул он. — Только дайте десять минут, мне, не мешает вымыться и переодеться. Я слегка запылился и местами истлел.

Несколько часов сидели мы в кабинете, потягивая коньяк, и я с документами в руках старательно обрисовывал ему ситуацию в деталях, одновременно стараясь представить Эванджелину в наиболее выгодном свете.

— Ну, хорошо, — соглашался Эширандор, — допустим, ведьма меня опоила или приворожила, или еще что подлое сотворила, подчинив своей воле, и я действительно едва не подписал этот странный документ. Тут, и правда, моей рукой исправления внесены, хотя я в страшном сне представить не мог, что способен такое сделать. И, конечно же, я отвратительно вел себя по отношению к жене, и могу понять ее ярость, когда она нас застала. Но со смертью Микаэллы исчезло и наваждение — я словно проснулся. Придя в себя в подвале, очень скоро осознал, что натворил. Первоначально я ужаснулся содеянному и был благодарен Эве за то, что прервала этот кошмар. Я раскаивался, звал ее, хотел попросить прощения. Думал, что она гневается, но, конечно придет. Ведь я ее супруг и никогда не сомневался в ее любви. Мы бы обо всем поговорили и смогли бы найти правильный выход из этой ситуации.

Но ответом была тишина. Честно говоря, я даже не сообразил, что дело может быть в договоре, полагал, что речь идет о ревности и оскорбленной женской гордости. Шло время, и я понятия не имел, сколько его утекло, здесь не было ни часов, ни смены дня и ночи. И лишь по усиливающейся жажде я понимал, что сижу здесь не первые сутки. Конечно, постепенно чувство вины начало перерастать в гнев. В конце-то концов, кто моя жена такая, чтобы вершить надо мной правосудие, да к тому же, даже не выслушав? Если она не могла простить измены, я готов был дать развод.

Потом, когда жажда стала невыносимой, когда она обратилась сильнейшей физической болью в иссыхающем теле, а я едва мог шевелиться, я возненавидел Эву. Я мечтал о том времени, когда все-таки освобожусь, пусть даже поры пройдут столетия. Я думал о том, как заставлю ее тысячекратно пройти через подобные муки. О том, как брошу ее в подземелье, а через месяц, когда она иссохнет, приду, чтобы оживить ее, наполнить кровью и снова бросить высыхать. А потом еще и еще раз! О, как же я жаждал тогда мести, наверное, не меньше, чем крови! И вот теперь, после всего, что я пережил, ты говоришь, что Эва любит меня и что я обязан простить ее?! Но почему, если это так, она ни разу даже не спустилась ко мне, даже не попыталась объясниться, не захотела хотя бы выслушать?

Я прекрасно понимал Эширандора. Однако Эванджелина являлась моим клиентом, и я обязан был ее защищать, что бы мне не подсказывала мужская солидарность.

— Да, именно так, — подтвердил я. — Я уверен, что она тебя очень любит. Поэтому-то и не подходила к камере, что понимала, что стоит тебе заговорить, как она сдастся и выпустит тебя, несмотря ни на что. И поверь, она здесь терзалась не меньше, представляя твои страдания и не находя выхода. На ней лежала громадная ответственность за все вампирское сообщество Бельгии, которое оказалось под угрозой уничтожения.Именно поэтому, отчаявшись, она обратилась ко мне. Самым большим ее желанием было освободить тебя, воссоединить семью.

— Тебе-то я благодарен за спасение, и свое вознаграждение за то, что сделал для Бельгии, ты получишь, можешь не сомневаться. Но её я обязан наказать по всей строгости, — упрямо заявил Эширандор.

Ну, по крайней мере, он выглядел спокойным и рассудительным, и вряд ли убьет жену, как только она появится.

Мы услышали шум подъехавшей кареты, и подошли к окну. Быстрыми шагами Эванджелина устремилась к дому. Даже отсюда в предрассветных сумерках было видно, что она не зря потратила время — теперь это была интересная, молодая женщина в соответствующем вечернем платье. Вампир ожидал ее на середине комнаты, я же решил задержаться у окна, глядя на пышные розовые кусты внизу, хотя прекрасно понимал, что сделал, что мог, и едва ли еще чем-то помогу доверительнице.

Раздался звук открываемой двери, потом несколько неуверенных шагов. Кажется, она остановилась напротив мужа.

— Прекрасно выглядишь, Эва, — сдержанно приветствовал он вошедшую.

— Я так скучала по тебе! — взволнованно проговорила женщина.

А через секунду в звенящей тишине, словно выстрел, прозвучала пощечина. Кашлянув, я оглянулся. На бледной коже вампирши отпечатался след мужской руки, а ее ресницы испуганно и виновато трепетали.

— Месье Ансело, — ровным голосом произнес Эширандор, обернувшись в мою сторону и предостерегающе взглянув в глаза, — я еще раз благодарю Вас за все, что Вы для нас сделали. Сегодня же вечером, я навещу Вас и мадемуазель Женевьев в гостинице.А сейчас, если желаете, можете попрощаться с мадам Эванджелиной. Полагаю, в ближайшие годы Вам вряд ли удастся ее увидеть.

Я подошел к ним, и слегка поклонившись поднес к губам ее руку:

— Прощайте, мадам.

— Прощайте, месье Ансело, — пошептала она в ответ дрожащими губами, по-прежнему не отрывая влюбленного взгляда от своего супруга.

— До свидания, месье, — пожал я руку Эширандору.

Вечером, прежде чем встретиться с Женевьев, он зашел в мой номер, чтобы вручить чек и еще раз выразить благодарность.

— Теперь я снова приступил к своим обязанностям, — поделился вампир. — Будет запущен слух, что я поссорился с Микаэллой, она нашла другого любовника, а я решил вернуться к жене, раз так получилось. Тем более что месье Пиппин, похоже, вполне удовлетворен существующим порядком и не жаждет разыскивать свою предшественницу, чтобы не делиться властью.

— Так, значит, Вы простили Эванджелину? — поинтересовался я.

— Нет, пока нет, — усмехнулся Эширандор, — Она сейчас в подземелье на моем месте. Я сказал ей, что, как и я, она проведет в нем ближайшие двадцать лет. И это еще очень великодушно с моей стороны, ведь она знает свой срок. Однако, заперев ее, когда мой гнев остыл, я понял, что несмотря ни на что, люблю ее по-прежнему и сомневаюсь, что смогу долго без нее выдержать, — улыбнулся он. — Тем более, когда она стала такой хорошенькой. Так что, боюсь, что через несколько дней она попадет под амнистию.

Глава 9

На следующий день состоялось долгожданное подписание договора. От имени человеческой части Бельгии, одновременно и от имени оборотней, его подписал двоюродный племянник ныне действующего короля Альберта I. Женевьев буквально светилась от радости, что сложный политический кризис оказался преодолен. Нам удалось в кратчайшие сроки разрубить гордиев узел, и она понимала, что в первую очередь это мой успех. Теперь она смотрела на меня совсем иначе, не как тогда на маскараде, в ее взглядах появилось и уважение, и несомненное признание моих заслуг и талантов, и ее личная благодарность.

Можно было триумфально возвращаться домой, однако в честь этого события нам с Женевьев передали приглашения в Большой королевский дворец, расположенный в Брюссельском парке, на бал, посвященный главному государственному празднику страны — Национальному дню Бельгии.

Конечно же, мы не могли отказаться от подобного. Очевидно, у Женевьев, привыкшей ездить по дипломатическим и представительским делам, заранее приготовлено подходящее бальное платье. Мне же пришлось срочно приобретать в магазине готовый фрак, поскольку шить на заказ было уже поздно.

Когда следующим вечером под торжественные звуки вальса в великолепном исполнении большого королевского оркестра, я кружил Женевьев по зеркальному паркету, ей в голову не пришло вводить какие-либо ограничения для меня по количеству танцев. Тем не менее, я, конечно же, отдавал должное и другим дамам в соответствии с этикетом.

Натанцевавшись, Женевьев предложила полюбоваться великолепным дворцовым зимним садом, где укрытые стеклами от холодного дыхания зимних мистралей круглый год зеленели пальмы и цвели многочисленные тропические цветы. Отдохнув в легких ротанговых стульях, мы неспешно прогуливались по дорожкам, и наша беседа вновь вернулась к недавним событиям. Моя очаровательная спутница вновь выразила свое восхищение и удовлетворение проделанной работой и результатами нашей командировки, а также поблагодарила меня за активное содействие от лица Парижского Совета и всей Франции.

— Спасибо за высокую оценку, — скромно улыбнулся я. — Безусловно, и Совет, и Вы лично, мадемуазель, всегда можете рассчитывать на посильную помощь Вашего покорного слуги.

Женевьев немного помолчала, а потом задумчиво произнесла:

— А знаешь, Джори… — она вдруг спохватилась, — Надеюсь я могу тебя так называть?

— Конечно, Женевьев, — в тон ей ответил я, — так зовут меня мои друзья, и я бы счел за честь стать и твоим другом тоже.

— Вот и прекрасно, — улыбнулась она в ответ. — Знаешь, мне бы очень хотелось, чтобы мы были честны друг с другом. Я ведь уже поняла, что ты вовсе не один из тех влюбленных воздыхателей, которыми я обычно бываю окружена. И в данном случае я для тебя послужила не целью, ради обладания которой ты ринулся совершать подвиги, как можно было первоначально подумать. Скорее наоборот, я стала средством, с помощью которого молодой, но очень амбициозный вампир сумел проявить свои лучшие деловые качества и не только обратил на себя внимание сильных мира сего, но и сумел завоевать их благодарность и доверие.

Но это вовсе не задевает меня, поверь, как раз наоборот. Я ничуть не против и очень рада, что ты оказался умным и сильным мужчиной и настоящим профессионалом, а не одним из тех напыщенных самцов, которые по сути ничего из себя не представляют. Думаю, твое дружеское расположение значит для меня гораздо больше, чем если бы ты был обычным влюбленным павлином.

Какая же она умница, сама прекрасно все поняла и смогла озвучить. Насколько все стало бы проще, если бы все представительницы прекрасного пола были бы такими сообразительными.

— Я поражен, Женевьев, — только и смог признаться я. — Пожалуй, до сих пор мне еще не встречалась такая необыкновенная женщина, как ты. Мало того, что ты очень красива, что, безусловно, невозможно не заметить, но еще и необычайно умна, что не часто встречается, а уж в красавицах и подавно.

— Но и я в свою очередь хотела бы кое в чем сознаться, — продолжила она. — Я вполне современная вампирша без лишних комплексов и предрассудков, и вовсе не живу монашкой или затворницей. И я прекрасно вижу, какими жадными взглядами провожают тебя другие женщины. Но именно потому для меня дружеские отношения имеют особую ценность. Как бы там дальше не получилось между нами, я хочу, чтобы ты понимал, что я, в свою очередь, не потеряю голову и не влюблюсь, как бы великолепен ты не оказался.

Дело в том, Джори, что мое сердце навечно отдано другому мужчине — моему создателю. К сожалению, в силу ряда непреодолимых обстоятельств, мы не можем быть вместе, наши встречи крайне редки. Но мы не ограничиваем свободу друг друга и не связаны никакими обязательствами, — она замолчала, задумавшись, а глаза её показались мне бесконечно влюбленными и мечтательными, отражающими всю невероятную силу ее чувств, а также тоску по любимому. Я даже немного позавидовал этому незнакомому мужчине — её создателю.

Теперь, когда между нами больше не осталось неясностей, мы прекрасно поняли друг друга без лишних слов. Оба были молоды, сильны и свободны, и нам нравилось получать удовольствия от жизни. Меня вполне устраивали такие отношения, которые предлагала Женевьев. Никто из нас не будет считать, что второй ему что-то должен. По крайней мере, потом, если придет время расстаться, не придется ломать голову, каким образом с наименьшими потерями отделаться от влюбленного члена Совета.

— Ты сегодня герой, Джори, и заслуживаешь награду, — Женевьев обняла меня за шею, и я с наслаждением прижался к ее горячим губам.

Пульс резко подскочил, дыхание сбилось, а мысли приняли вполне конкретное направление. Чувствуя, как туман желания окутывает мозг, больше всего хотелось овладеть этой прекрасной женщиной прямо сейчас. Я с трудом притормозил себя, ведь вдали слышны были голоса, да и место для того, чего мы жаждали, было не слишком подходящее.

— Может быть, не будем мять королевские орхидеи, а переместимся куда-нибудь, где никто не помешает, например, на крышу дворца? — немного отстранившись, переводя дух, игриво шепнул я, переместив губы поближе к порозовевшему ушку девушки. — Кажется, праздничные салюты и фейерверки еще продолжаются, заодно и полюбуемся.

Женевьев рассмеялась, и через минуту мы стояли на пологой кровле, разглядывая лежащий у наших ног сверкающий праздничными огнями город. Распустить шнуровки корсета ее платья было делом нескольких секунд, и вот бальный наряд скользнул к ее ногам, освободив великолепные женственные формы красавицы.

Общая атмосфера праздника, царившая вокруг, ослепительное звездное небо, раскинувшееся над нами, где то и дело вспыхивали разноцветные петарды и китайские огни, музыка Штрауса, доносившаяся из открытых окон дворца, — все это придавало особый романтичный оттенок нашей страсти. Это было волшебное безумие, захватившее и уносящее к звездам, заставляя и нас взрываться и рассыпаться сверкающими гроздьями салютов. Мне раньше казалось, что после десятков или сотен женщин, которых я познал, меня едва ли что-то удивит. Однако, Женевьев, оказалась необыкновенной женщиной — великолепной любовницей, опытной и чувственной, прекрасно владеющей как своим телом, так и отлично разбирающейся, чем можно порадовать мужчину. Она не только сама умела получать эротическое наслаждение, но и с не меньшим удовольствием доставлять его, кажется, предугадывая мои желания раньше, чем я сам их осознавал.

Несмотря на большую разницу в положении в обществе и вампирской иерархии, Женевьев никоим образом не давала этого почувствовать, не пыталась ни доминировать, ни руководить мною, она проявляла себя истинным воплощением женственности. Я словно заново познавал себя и глубинные желания и загорался всепоглощающим огнем страсти, который не утихал, а разгорался все сильнее.

Однако, июльские ночи коротки, и не успели мы насытиться друг другом, как побледневшие звезды над затихшим предутренним Брюсселем напомнили, что вампирское время истекает.

— Кажется, пора вернуться в гостиницу, — взглянув на занимающуюся зарю, с сожалением вздохнул я.

Мы попытались привести одежду в порядок, но стало ясно, что после активных упражнений на крыше бальное платье было сильно потрепано, прическа Женевьев также не подлежала восстановлению, да и мой фрак выглядел не лучшим образом. Полагая, что не стоит в таком виде показываться ни разъезжающимся гостям, ни припозднившимся городским гулякам, я решил добраться в отель по крышам. Будучи в приподнятом шаловливом настроении, подхватил прекрасную вампиршу на руки и буквально полетел над городом, легко перепрыгивая с одного здания на другое. Ей, похоже, понравилось подобное ребячество. Она нежно обнимала меня за шею, а ее серебристый смех разносился над предутренним Брюсселем.

Воспользовавшись гигиеническими удобствами цивилизации, мы снова продолжили познавать друг друга, хотя в более комфортных условиях, на шелковых простынях отеля. И вот здесь меня ждало еще одно ошеломительное открытие. Трагические ошибки с Розой и Изабеллой заставили меня провести рубеж между возможностью утолить две самые мучительные жажды — хищника и самца.

Но когда горячие губы Женевьев скользнули по моей руке, а вместо ожидаемого поцелуя я ощутил, как острые зубки осторожно прокусили кожу над ладонью, я испытал дикий прилив животного желания и одновременно осознание, что в этот раз может быть все иначе.Она же вампирша, я не смогу случайно убить ее, не успев остановиться, да и она не беспомощная жертва. Страстно изгибаясь и прильнув ко мне упругим телом, Женевьев не сдерживала стонов наслаждения, поглощая содержимое моей вены.

Манящий запах крови поплыл в воздухе. Дикая неконтролируемая страсть поглотила меня целиком, и полностью отдавшись ей, я яростно погружался в прекрасную вампиршу, одновременно жадно прильнув к пульсирующей жилке под ее ухом. Сладостно-соленая кровь стекала в пересохшее горло, открывая неизведанные вершины наслаждения.

Женевьев представала то трепетной и нежной, когда ее руки легко порхали над моим телом, то вновь страстно кусалась, вызывая новые и новые приливы двойного желания, и, как и я, словно не могла насытиться и не ведала усталости. Это казалось безумным эротическим марафоном. Почти весь день мы провели в постели, доходя до полного исступления, изредка лишь делая перерывы, чтобы освежиться и выпить по бокалу свежей крови, которую официант доставлял прямо в номер.

К вечеру даже я ощущал себя полностью выжатым и опустошенным, понимая, что женщина подобного калибра мне никогда не встречалась, да и вряд ли встретится. Честно говоря, я был поражен самому себе, что, несмотря на весь свой восторг, найдя в Женевьев редчайшее сочетание светской красавицы, умницы и любовницы высочайшего, неизведанного прежде уровня, я проникся к ней искренним восхищением и глубоким уважением, а не потерял голову от любви.

Не могу даже представить, какая же женщина мне нужна для этого, или, став вампиром, я навсегда лишился возможности влюбляться? Впрочем, не могу сказать, что меня это сильно огорчило, ведь это вовсе не мешало наслаждаться жизнью, как, например, сегодня. Очевидно, не зря многие оставленные мною красотки утверждали потом, что у меня нет сердца или вместо него кусок льда.

Как не жаль было прерывать столь умопомрачительное времяпровождение, долг звал на родину. Поэтому, после прощального ужина в ресторане, несмотря на то, что мне не удалось ни минутки поспать, пришлось сесть за руль своего Пежо и отправиться в путь. Утомленная Женевьев тихо дремала на заднем сиденье, а я, чтобы не заснуть, предавался раздумьям о завершившейся командировке, и о том, какое значение для меня имели все произошедшие события. В груди моей раздавалась победная песня, а на голове почти осязаемо находился лавровый венок героя-триумфатора. Я прекрасно осознавал, что в моей жизни многое должно измениться, что я не останусь прежним скромным, пусть вполне успешным адвокатом. Кажется, я должен быть особенно благодарен оборотню Катри за его необычную просьбу, которая и сподвигла меня ко всем этим достижениям.

Черт возьми, а ведь эта победа значит для моей карьеры побольше, чем выигранный у Модауса процесс. Как же все великолепно сложилось в эти дни, я и раньше считал себя счастливчиком, но здесь я словно ухватил бога за бороду. Да и заслужить особую благодарность главной вампирской пары соседней страны тоже немалого стоило. Разом решить столько важнейших задач — помочь нашему Совету с тупиковой проблемой, заслужить признательность и высокую оценку прекрасной Женевьев, а заодно и заполучить её саму.

Улыбнувшись приятным воспоминаниям, я ласково взглянул в зеркало, на крепко спящую женщину. Похоже, она тоже здорово сегодня утомилась, хотя и не подавала вида до последнего. Я был удовлетворен, очень доволен и горд собой во всех отношениях. Бельгия должна стать для меня новой точкой отсчета, и теперь будущее в моих руках. Мир лежал у моих ног, и главное не останавливаться на достигнутом, а двигаться дальше, как, впрочем, я и намеревался.

Глава 10

Несмотря на то, что еще не рассвело, отец сам открыл дверь, словно и не ложился вовсе. В последнее время мне стало казаться, что он каким-то образом заранее предчувствовал мои возвращения. Собаки тоже встречали меня, радостно повизгивая, восторженно молотя хвостами, приседая на задние лапы и тыкаясь в ладонь мокрыми носами.

Наверняка, если бы не воспитание, они непременно бы попытались положить лапы мне на грудь и облизать лицо. Но отец хорошо выдрессировал их, уделяя много внимания, проявляя терпение, твердость и доброту. За те месяцы, которые прошли после смерти Розы, щенки сильно выросли и почти превратились во взрослых псов. Обняв отца и потрепав по холкам любимцев, я тут же вручил им подарки. Для Гаэтана — считающееся одним из лучших в мире пиво Blanche de Namur, которое ему раньше привозили мамины родственники. Для Акселя и Йоргена у меня был новый каучуковый мячик и шампунь для собак, рекомендованный бельгийскими ветеринарами, обещающий невероятный блеск и лоск шерсти, приобретенные в центре Брюсселя в небольшом магазинчике с надписью: «Для лучшего друга — самое лучшее».

Мне очень хотелось потешить самолюбие и поделиться достижениями и первой серьезной победой, но кому я мог об этом рассказать? К сожалению, в разговорах с моими лучшими друзьями эта тема, как и все, что могло касаться моей сути, не подлежала обсуждению.

Отцу, который спросил, как прошла командировка, я лишь в общих словах сказал, что многого добился за последнее время, и что он не зря вкладывал деньги в мое образование, и может гордиться сыном. Сам же я поинтересовался тем, что меня заинтриговало во время маскарада. Лазар упомянул, что слышал о Гаэтане Ансело, и мне было любопытно, каким образом отец привлек внимание могущественного вампира.

— Это старая история, все произошло задолго до твоего рождения. Мне тогда лет тридцать пять или тридцать шесть исполнилось,— пустился он в воспоминания. — В те годы я уже много работал на темные силы, поскольку имел среди вампиров репутацию надежного проверенного человека, и некоторые из них, особенно немолодые, пользовались моими услугами. Тогда это в основном была помощь в изготовлении новых личных документов с соответствующими внешнему облику датами рождения. Находившиеся у власти обращались ко мне не лично, а через своих помощников, возможно, и для месье Лазара я что-то делал, но едва ли он тогда даже слышал обо мне. И вот, одним не самым прекрасным днем, я направился домой к крупному заказчику, чтобы отдать ему объемный пакет с бумагами.

Обычно я встречался с клиентами вечерами в своей конторе, но тот очень спешил, ожидал важного гостя, и попросил подвезти ему их днем, как только будут готовы. Подъехав в соответствии с договоренностью и совершив сделку, я убрал в портфель полученное вознаграждение и уже собирался ретироваться, как колокольчик в прихожей настойчиво затрезвонил. Вампир скользнул к двери, но на пороге, очевидно, появился совсем не тот, кого он ожидал. Они негромко, хотя очень эмоционально общались, но я не имел привычки подслушивать чужие разговоры, поэтому отошел к окну, стараясь отвлечься на бродячего певца, выступавшего на улице. Но вдруг я услышал громкий шум и отчаянный крик хозяина квартиры. Несмотря на то, что находился в доме вампира, которому вряд ли могла понадобиться моя помощь, я не мог остаться в стороне, и выбежал в прихожую. То, что я увидел, повергло меня в сильнейший шок.

Моего клиента цепко держал в руках представительный мужчина среднего возраста, хорошо одетый, в цилиндре и дорогом сюртуке. Если бы я не был в точности уверен, с кем имел дело, для кого привез документы, то подумал бы, что мой клиент простой человек, ставший жертвой вампира, потому что именно это и происходило в коридоре.

Существо в обличье джентльмена с налитыми кровью глазами жадно, но достаточно аккуратно пило кровь моего знакомого, а тот не мог защититься, несмотря на свою сверхъестественную силу. Было в этом что-то настолько неправильное, совершенно невероятное, что я замер, едва не впав в ступор, чувствуя, как по спине стекают струйки пота, хотя все внутри кричало бежать без оглядки. Напившись, чудовище легким, почти неуловимым движением, оторвало голову выпитому вампиру, будто тряпичной кукле, и небрежно отбросило труп в сторону. Голова откатилась в угол, оставив багровую полосу на ковре, и теперь бессмысленно пялилась в потолок распахнутыми глазами. А оставшиеся в рухнувшем теле капли крови брызнули во все стороны, залив обои. Некоторые долетели до меня, заставив ахнуть, и я будто очнулся от кошмарного сна.

Монстр, словно только заметив, вперил в меня тяжелый взгляд, и рявкнул: «Забудь меня и все что увидел и уходи!». Через мгновение он исчез, лишь хлопнула о стену, распахнувшись, входная дверь. А я по-прежнему стоял на месте, с ужасом наблюдая, как изувеченный труп и голова моего клиента буквально на глазах высыхают, покрываются трещинами.

Больше всего мне хотелось немедленно бежать из этого дома, действительно забыв все, что я увидел, как приказал мне незнакомец, хотя надеяться на спасительное забытье, благодаря вербене, не приходилось. Скорее всего, эта сцена еще долго будет стоять перед глазами. Лишь усилием воли я заставил себя задержаться. Памятуя о случившемся с цыганом Лачо, я осознавал, что не должен поступать необдуманно, поддавшись импульсу.

Что за странный вампир, который пьет кровь другого вампира, но, при этом не тронул человека? Связано ли это с принесенными мною бумагами и может ли иметь последствия для меня? Хотя, скорее, я случайный свидетель. Как же мне следует поступить? Бежать, пока меня не застал еще кто-нибудь? Может быть, стоит забрать пакет, лежащий в гостиной на столе, чтобы он не вывел на меня, если кто-то станет разбираться с этим делом? Или оставить все как есть, иначе тот, для кого он предназначался, не найдя его, сам явится ко мне? А может быть, мне стоит прекратить всякие контакты со сверхъестественными существами, пока я сам еще жив? К тому времени мы с Селестой уже прочно стояли на ногах. «Лучше быть бедным, но живым, чем оставить ее вдовой», — думал я тогда.

На этих словах голос отца дрогнул, он осунулся и словно еще больше постарел. Нам обоим стало грустно. После смерти мамы не прошло и года, боль утраты по-прежнему была очень острой. Нам до сих пор сильно ее не хватало, как и сестренки, конечно, хотя, безусловно, отцу гораздо тяжелее. Я ведь постоянно окружен друзьями, приятелями, клиентами, девицами, новыми знакомыми и незнакомыми людьми, у меня много работы и активный отдых, а Гаэтан большую часть времени проводил дома один, общаясь разве что с кухаркой или горничной, да иногда с соседями перекидывался парой слов.

Были, конечно, друзья и у него, но в силу преклонных лет они уже не могли встречаться так часто, как раньше. Когда-то он опасался оставить маму вдовой, а жизнь повернулась так, что ему самому пришлось до дна испить горькую чашу вдовства. Однако, собравшись, отец продолжил свой рассказ о давних событиях:

— Пока я размышлял, как лучше поступить, на пороге возник мужчина, которого я также не имел чести прежде знать. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что передо мной человек самого благородного происхождения. Его одежда, манеры, осанка, сдержанная правильная речь не оставляли сомнений, что он безусловно джентльмен в самом высоком смысле слова. Ему же вполне хватило одного взгляда, чтобы понять, что произошло. Тем не менее, он поинтересовался кто я, и что здесь делаю. Я не стал ничего утаивать, интуитивно чувствуя, что это в моих интересах, если не хочу повторить участь своего клиента.

«Раз ты ничего не забыл, несмотря на приказ Мидаса, — произнес он, — к тому же, и раньше работал на нас, производишь впечатление человека разумного и порядочного, я попрошу тебя передать послание. Найдешь Жана-Баттиста Лазара, — он назвал адрес в центре города, — и сообщишь ему, что лорд Гэбриэл предупреждает, что в городе находится Мидас Ксандрийский. Он знает, кто это, пусть будут осторожнее. И еще, пусть пришлет по этому адресу кого-нибудь прибраться. Возможно, мы еще встретимся, месье Ансело, так что, до свидания», — с этими словами он тоже исчез, а вместе с ним и мои бумаги со стола, значит, они все-таки предназначались ему.

Так я впервые услышал имя твоего создателя, сынок. Я тоже не стал там задерживаться и поспешил по названному адресу, чтобы поскорее выполнить задание лорда. Когда я добрался до места, уже стемнело. К счастью, у дома месье Лазара я встретил знакомого вампира, который пару раз обращался ко мне в контору. Он же и взялся сам все передать шефу, сказав, что мне сейчас не желательно обращаться к нему лично. Ну, а мне это тем более не нужно было и, вздохнув с облегчением, я вернулся домой.

Как я узнал позже, в то время в Париже стали погибать представители вашего сообщества, причем в разных районах, при разных обстоятельствах и независимо от возраста и положения. Конечно же, это сильно всех напрягло и взбудоражило, так что сообщение от лорда оказалось весьма кстати. Думаю, именно это и обратило на меня тогда внимание главы твоих парижских собратьев.

Я был искренне удивлен рассказом отца. Даже не предполагал, что может быть подобное. Был уверен, что стал самым сильным хищником на Земле, но, оказывается, нашелся тот, кто сам не прочь этим хищником закусить. И неизвестно еще, один ли этот Мидас на свете такой, а, может, еще где-то бродят.

А еще мне стало очень интересно, почему же Гэбриэл не предупредил меня об этой опасности. Вроде обо всех рассказывал: об оборотнях, о ведьмах, охотниках и даже каких-то вымерших существах, а о таком вот вампире, питающемся вампирами, почему-то не упомянул.

— И ты не знаешь, кто все-таки был этот странный вампир, убивающий своих собратьев, а не людей? — спросил я отца.

— После этих событий я довольно долго думал об этом. Кажется, тебе я не говорил, но у лорда Гэбриэла та же фамилия, что и у того представительного господина–монстра. Можно было бы предположить, что это родитель Гэбриэла, по возрасту вполне подходит, — поделился отец такой сногсшибательной информацией, что у меня самым неэтичным образом округлились глаза. — Однако, ни внешне, ни в манерах я почти не нашел общих черт. Спросить его самого я не счел возможным, поэтому остается лишь гадать, почему предполагаемый родственник лорда убивает вампиров, зачем, вопреки ему, Гэбриэл предупреждает об этом, и почему складывалось ощущение, что твой создатель пытался избежать с ним встречи.

Да, что и говорить — вопросы резонные, а новые сведения просто потрясающие, даже в голове не укладываются. Нужно будет поразмыслить об этом основательно, а по возможности и разузнать более точно. Странно, конечно, предполагать, что мой благородный создатель избегал встреч с собственным отцом, словно опасался. Как-то не вязалось с его образом. Это очень заинтересовало меня, оказывается, я многого не знал об этой стороне жизни, как моего родного отца, так и моего создателя. Обязательно нужно уточнить, слышали ли другие вампиры о существовании такого врага? Один я не в курсе остался, или эта информация доступна лишь избранным? И, конечно же, я не мог не поинтересоваться продолжением:

— Что же произошло при последующей твоей встрече с лордом Гэбриэлом?

— Спустя какое-то время он сам нашел меня и, поскольку я уже пользовался определенным доверием, поручил мне очень серьезное задание, которым я занимался для него несколько лет, — ответил отец. — Извини, я даже тебе не могу рассказать всего, но, если в двух словах, это было связано с поисками одного артефакта, местоположение которого я помогал ему отследить. Также после были другие поручения, которые лорд весьма щедро оплачивал, оставаясь удовлетворенным моими трудами. Вот я и взял на себя смелость дважды обратиться к нему за помощью: когда у твоей мамы были проблемы с беременностями и год назад, когда спасал тебя.

В итоге наш разговор, как часто случалось, вновь вернулся к нашим утраченным любимым людям. Как бы то ни было, я остался доволен, что у меня состоялась с отцом такая обстоятельная беседа. Странно, что я, будучи вампиром уже почти год, до сих пор не нашел для этого времени.

Теперь у меня сложилось полное представление об отношениях моего отца с моим создателем и о том, почему фамилия Ансело не пустой звук для Лазара. Да еще и о предположительном отце Гэбриэла — или кем он там был этот Мидас Ксандрийский, — услышал такие любопытные вещи. Надо будет обязательно постараться уточнить, с чего у него возникли подобные вкусовые пристрастия. К тому же, необходимо знать о потенциальном враге. А по поводу того, что именно разыскивал Гаэтан, сомнений почти нет. Наверняка, тот самый янтарный артефакт, ставший теперь и моим заданием. Что же, надеюсь, я все же сумею его отыскать, рано или поздно, выполнив разом и свою и отцовскую задачу.

За время моего отсутствия дома произошли кое-какие перемены, правда, не такие приятные, как у меня. Садовник, которого отец взял несколько месяцев назад, был пойман им на воровстве, и это при том, что Гаэтан никогда не скупился на оплату труда прислуги. Негодяй был буквально схвачен им за руку, когда пытался похитить драгоценности из шкатулки на туалетном столике Ноэми.

После смерти дочери, отец постарался сохранить в ее комнате все, как было при ее жизни. Вот и оставались девичьи колечки и сережки лежать на своем месте, пока этот проходимец не решил ими поживиться. Конечно же, отец немедленно уволил мерзавца без рекомендаций, а мне осталось только сожалеть, что меня не было в это время рядом, одним увольнением он бы не отделался.

— Знаешь, сынок, — поделился старик своими мыслями во время обеда, — я подумал, что прекрасно смогу ухаживать за садом сам, так что не буду больше никого нанимать. Теперь, когда я передал контору тебе, у меня появилось слишком много свободного времени, а силы, слава богу, еще позволяют держать в руках лопату или садовые ножницы. К тому же, большинство этих роз посажено твоей мамой, так что, ухаживая за ними, я словно чувствую, как она улыбается, глядя на меня с неба. А для помощи по дому нам двоим вполне хватит горничной и кухарки.

Впрочем, несмотря на этот неприятный инцидент, я был доволен, что отец вполне бодр и неплохо себя чувствует, и что, несмотря на тяжкие утраты и мое обращение, смог устоять и не потерять интерес к жизни.

Не успели мы встать из-за стола, как зазвенел дверной колокольчик, и горничная впустила курьера из префектуры, который доставил письмо на мое имя. Конечно же, от министра Катри. Старый лис, очевидно, не упустил моего возвращения вместе с Женевьев. Наверняка после своей просьбы не спускал с меня глаз. Я не ошибся в своих предположениях. На листе гербовой бумаги уверенной твердой рукой было выведено:

«23 июля 1914 г.

Уважаемый месье Ансело!

Осмелюсь поинтересоваться в свете последних событий, достигнут ли определенный прогресс в выполнении нашей с Вами устной договоренности? Могу ли я надеяться на улучшение известной Вам ситуации?

С выражением глубочайшего почтения,

Бартоломью Катри, префект Сены, министр».

Почек был вполне разборчивый и четкий, но отнюдь не каллиграфический. Следовательно, префект написал это сам, не доверив секретарю. Конспирацию соблюдает, оно и неудивительно. Все не угомонится никак, похоже, ситуация в Совете его сильно напрягает. Однако боюсь, он останется разочарованным. Я ведь уже ясно дал понять ему, что не собираюсь становиться ни его марионеткой, ни шпионом. Значит, придется об этом напомнить. Попросив курьера немного подождать, я прошел в кабинет и быстро набросал ответ:

«23 июля 1914 г.

Уважаемый месье Катри!

Как я имел честь сообщить Вам при личной встрече, Вы, очевидно, заблуждаетесь, относя меня к сотрудникам Ваших фискальных органов или тайных осведомителей. Вынужден Вас огорчить, но едва ли следует в данный момент говорить о результате, который мог бы Вас удовлетворить. Однако полагаю, что Ваши возможности непременно позволят Вам лично убедиться во всех изменениях ситуации, если таковые будут иметь место.      

С выражением глубочайшего почтения,

Джорджес Блэр Ансело, юрист».

Часть 5. Царство Аида

1914 (Франция)

Глава 1

Вручив курьеру письмо-ответ с пометкой «лично в руки префекту», с чувством выполненного долга я позволил себе послеобеденный сон. Вечером, выгуляв в парке довольных Акселя и Йоргена, которых нечасто баловал вниманием, я отправился в «Соблазн» на встречу с Оливером, чтобы поблагодарить за приглашение на маскарад, предоставивший мне желанные возможности проявить себя.

— Мне кажется, ты изменился за те дни, что я тебя не видел, — степенно и спокойно выслушав слова благодарности, обратил внимание наблюдательный приятель. — Ты и раньше был довольно амбициозным для молодого вампира, а теперь словно осознал свою значимость и особое предназначение.

Я был не вправе посвящать его в подробности моей командировки, да и не слишком доверял, однако, не мог не поделиться с едва скрываемой гордостью, что с его подачи сумел выполнить серьезное поручение членов Совета и произвести соответствующее впечатление на некоторых из них. С моей стороны, это несколько самоуверенно, но первые победы такого уровня слегка вскружили голову. Я даже чувствовал себя иначе, словно стал выше ростом и солиднее.

Криво ухмыльнувшись, приятель смотрел на меня привычным холодным взглядом. Хотя Оливер и позиционировал себя скромным ученым-хирургом, которого мало что интересовало, кроме научных изысканий, очевидно, определенные нереализованные амбиции у него имелись.

— Я рад, что ты так быстро сумел добиться того, чего желал, друг мой, — негромко прошелестел он. — Фортуна, как известно, тоже женщина, и, как и остальные, обожает тебя. Ты незауряден и смел, оттого и идешь необычным путем, — его слова звучали благодушно, таким же было и выражение лица, но мне показалось, что в глазах проскользнул оттенок зависти. — Большинство вампиров начинают с самых низов, со дна, лишь с годами обретая возможность жить нормальной жизнью. Ты же с места в карьер замахнулся на самый верх, и не без успеха. Это весьма похвально, и, вероятно, даже закономерно для такого, как ты.

Несмотря на похвалу, его слова меня слегка задели. «Для такого, как ты» прозвучало почти осуждающе, поэтому я не мог проигнорировать:

— Что же мешает другим реализовывать себя, друг мой? — я намеренно позволил себе долю ехидства. — Вампирские способности как нельзя лучше способствуют достижению великих целей, на мой взгляд.

Оливер вновь ухмыльнулся в своей весьма неприятной манере.

— Ты прав лишь наполовину. В человеческом мире важно в какой семье и каком месте ты родился. Если твои предки рыбаки или слуги, то возможность стать президентом республики у тебя, конечно, есть, но придется постараться и немало. А вот родись ты в золотой люльке — и все, можешь особо не напрягаться, будущее твое практически обеспечено.

С вампирами дело обстоит сложнее. Кем бы ты ни был до обращения: хоть принцем, хоть клошаром, тобой отныне правит жажда крови. Положение в привычном обществе теперь значения не имеет, деньги в принципе обесцениваются. Лишь кровь занимает все твои мысли и желание выжить любой ценой, по крайней мере, на начальном этапе. Вампирам-новичкам вновь приходится завоевывать место, теперь уже под луной и совсем в другом мире, с другими правилами. Кому-то помогают катакомбы, кто-то пытается сам, некоторых опекают создатели, но для любого это сложный период. Ты каким-то невероятным образом этого этапа избежал. Для меня, признаться, это загадка и повод для уважения. Остальным, поверь, приходится намного труднее.

Я, в общем-то, верил, и не таким уж безоблачным было мое обращение и привыкание к новой ипостаси. И мне совсем не нравилось, что Оливер говорил свысока. Что-то вроде этого поучительно высказывают ветераны молодым солдатам: «Не нюхнул пороху — не боец».

В свое время создатель познакомил меня лишь с основами, необходимыми для выживания. Очевидно, полагал, что дальше я и сам вполне смогу освоиться в этом мире. Может, разглядел во мне потенциал, а, может, ему просто было все равно. Так я и сделал: приложил максимум усилий, освоился, и мне казалось, что я неплохо справлялся. Но сейчас в словах Оливера мне послышался некий вызов, презрительная нотка, которую я раньше не замечал. Вероятно, зависть всколыхнула в нем низменные чувства, но в чем-то он все же прав.

Решив стоять на ногах прочно и самостоятельно, я не имел права упускать из внимания ни одной мелочи. Следовательно, я обязан изучить вампирскую жизнь Парижа от альфы до омеги, чтобы стать сведущим во всех ее тонкостях и не чувствовать себя зеленым новичком, как тогда, когда оборотень понял, что я даже не слышал о Совете. Или как сейчас, когда Оливер снова намекает, что я так и не стал «настоящим вампиром», не побывав в пресловутых катакомбах.

Мне очень не нравилось чувствовать уязвимость, когда кому-то вот так удается застать меня врасплох, поэтому я заявил приятелю:

— Я не разделяю твоего мнения, что каждый вампир обязан через это пройти, я, как видишь, прекрасно устроился и не считаю это своим недостатком. Но меня гложет неизлечимое любопытство. Думаю, пора и мне познакомиться с вашим дном, что бы ты там не имел в виду, хотя бы для самообразования.

Мне казалось, Оливер должен начать отговаривать, сказать, что это блажь и глупость, что ничего интересного я там не найду, но он смотрел спокойно и, наконец, произнес:

— Ну, что же, не мне тебя учить, на что тратить время. Дабы еще раз оказать тебе услугу и избавить от некоторых проблем, могу лично представить одному знакомому, но далее покину. Для меня в катакомбах не осталось ничего привлекательного, чтобы задерживаться там дольше необходимого. Ты же можешь остаться и наслаждаться. Справился с Советом, наверняка справишься и там.

Я не представлял, чем приятель хотел напугать или поразить, но уловил скрытую подначку в его словах и, более того, сомнение в моих силах. Теперь я не мог не принять вызов, к тому же, сам давно хотел посмотреть, что это за место такое особое, чем оно так славно и значительно.

Разумеется, как и каждый парижанин, я немало наслышан о катакомбах. Наверное, всем детям в нашем городе родители внушали, чтобы они и близко не смели подходить к тем местам, где находились известные спуски в легендарные древние лабиринты под городом, пугая отпрысков разными ужасами. Да и в лицее о категорических запретах городских властей на подобные экскурсии напоминали неоднократно.

В памяти всплывали и романы Виктора Гюго, и школьные уроки истории, и рассказы отца. Как я знал, известняк и гипс добывали на берегах Сены еще во времена античности, а к двенадцатому веку их разработки составляли одно из важнейших направлений экономики Франции. Город рос, на дворцы и новые соборы использовалось огромное количество известняка. К примеру, из камня, добытого в этих подземельях, построен наш знаменитый Нотр-Дам.

К пятнадцатому веку добыча велись уже на двух уровнях. В каменоломнях образовался второй этаж, расположенный гораздо ниже. У выходов устанавливали колодцы, оснащенные лебедками, с помощью которых поднимали огромные блоки на поверхность. К семнадцатому веку территории выработок увеличились настолько, что практически весь Париж оказался над пустотой.

Случались и обвалы. В 1777 году Людовик XVI издал указ о создании Генеральной инспекции каменоломен, которую обязал следить за сохранностью катакомб, не допуская их разрушения подземными водами. Чаще всего опасные участки попросту заливали бетоном. В конце концов, частота обвалов и количество жертв привели к тому, что добыча гипса и известняка была полностью запрещена.

Однако к тому времени в Париже появилась другая проблема: «перенаселение» городских кладбищ. В 1780 году было принято решение переместить ряд захоронений под землю, чтобы катакомбы зря не пустовали.

В 1810 году было устроено скорбное хранилище в виде стены из аккуратно уложенных берцовых костей и украшенной черепами протяженностью 780 метров и почти до потолка подземелий. Среди миллионов костей находятся останки двух министров финансов — казненного Фуке и умершего позже Кольбера, а также Робеспьера, Лавуазье, Дантона, Марата, Шарля Перро, Расина, Блеза Паскаля, Рабле и многих других знаменитых личностей. Таким образом, в оссуарии покоилось около шести миллионов человек.

За время существования катакомб произошло немало необъяснимых таинственных случаев. Например, утверждали, что в подземных галереях, расположенных под парком Мансури, обитает таинственное существо, обладавшее невероятной скоростью и появлявшееся словно из-под земли. Никто не смог описать фантастического монстра, предвещающего смерть. Но очевидцы утверждали, что он похож на обычную тень.

Многие уверяли, что это существо виновно и в исчезновениях любителей погулять по подземному Парижу. Не удивительно, что был найден только один из многих тысяч пропавших. В 1792 году сторож церкви Валь-де-Грас спустился в погреб, соединенный с подземельем за бутылочкой вина из находившегося поблизости аббатства. Назад он не вернулся, а спустя одиннадцать лет его скелет обнаружили у входа в подземелье.

Еще об одном любопытном случае мне случилось прочесть в библиотеке, листая подшивки прошлых лет. В «Газетт дэ Трибюно» в разделе судебной хроники от 2 марта 1846 года говорилось: «Недалеко от места сноса старых зданий, где в скором времени пройдет новая улица, соединяющая Сорбонну и Пантеон, находится строительная площадка некоего торговца деревом по имени Лерибль. Площадка граничит с жилым домом, стоящим в стороне от других зданий. Каждую ночь на него обрушивается настоящий каменный дождь. Причем камни настолько крупные, а неизвестная рука бросает их с такой силой, что они наносят видимый ущерб постройке — выбиты окна, сломаны оконные рамы, разбиты двери и стены, как будто дом перенес осаду. Обыкновенному человеку это сделать явно не под силу. У дома торговца был установлен полицейский патруль, на месте строительных работ на ночь спускали цепных псов, но установить личность разрушителя не удалось».

Я давно вырос как из детских штанишек, так и из лицейский кюлотов, и теперь мне ясно, что не все слухи лишь плод воображения досужих обывателей. А, вернее, большинство историй — последствия не слишком осторожного поведения нашего брата вампира, скорее всего. И сейчас эти слухи еще больше разжигали мое любопытство и желание проверить лично, так ли таинственны эти катакомбы, как о них говорят.

Не имея представления, насколько растянется экскурсия, я позвонил отцу, предупредил о возможно долгом отсутствии, и мы с Оливером спустились в вампирский клуб.

Не задерживаясь в залах, постепенно заполняющихся желающими выпить и отдохнуть, здороваясь со знакомыми и приятелями, мы прошли в один из коридоров, где за неприметной дверью ждала тускло освещенная винтовая лестница. Ее ступени, выложенные из серо-бежевых каменных блоков, очевидно, регулярно приводились в порядок, потому что на них не было ни пыли, ни грязи. Похоже, приятель прав, этим ходом действительно пользовались многие.

Глава 2

Внизу нас встретил просторный сводчатый коридор, сложенный теми же камнями, что и лестница. Сверху послышались торопливые шаги, и нас обогнал мужчина, вежливо приподнявший шляпу в знак приветствия, похоже, вампир спешил по делам. Не стали задерживаться и мы.

Было довольно прохладно, особенно по сравнению с июльской жарой, которая царила в городе. По туннелю гулял сильный сквозняк, доносивший снизу запах сырости. Оливер уверенно повернул налево, и мы бодро двинулись в путь.

— Справа винный погреб «Соблазна», — пояснил приятель. — Там же, в боковом ответвлении выращиваются шампиньоны. Как для хранения вин, так и для грибов здесь самые подходящие условия — круглый год плюс четырнадцать градусов по Цельсию и высокая влажность. Это — частная собственность, как и те подвалы из наших домов, которые ведут в катакомбы. Обычно такие участки отгораживают решеткой с запорами, кое-кто даже таблички вешает, как на домах сверху. Служат они не для защиты, сам понимаешь, бесполезно, это просто ограждение личной территории.

Постепенно каменные стены сменились галереями, выдолбленными в известняке, они были шершавыми и необработанными, со следами зеленого мха и разводами плесени, в отличие от хорошо утоптанного ровного пола тоннеля, который не оставлял сомнений в том, что катакомбы используются регулярно.Запах сырости стал сильнее.

На всей протяженности стены отчетливо видна выдолбленная в породе полоса, служащая своего рода путеводной нитью, исключающая вероятность для неопытных новичков заблудиться в извилистых коридорах, а на пересечении галерей вообще висели таблички с названиями улиц, расположенных над этим местом на поверхности города. Почему-то я был этим сильно разочарован, мои скрытые ожидания не оправдывались — таинственные катакомбы, наводящие страх, на поверку оказались прогулочной пешеходной дорогой не самого престижного района, и не более.Но ухмыляющийся Оливер «утешил», что в катакомбах найдется еще немало опасных и запутанных мест, где кромешная тьма не освещается круглосуточными светильниками, и о каких-либо ориентирах нет и речи.

— Это лишь облагороженная часть верхнего яруса, своего рода, нижний тротуар, — заверил меня проводник. — Вампиры пользуются этими подземными ходами, чтобы перемещаться по городу в дневное время.

Конечно, вполне логично и весьма полезно для нашего светобоязливого брата, но не могу сказать, чтобы сильно впечатляло. Мне кажется, прогулки по ночному Парижу куда приятнее и эстетичнее во всех отношениях, чем видеть сырые каменные своды.

Проводник блеснул стеклами очков в тусклом свете фонаря:

— Думаю, поскольку я взял на себя роль твоего гида, Джори, то обязан выполнить миссию полностью. Начать, считаю, лучше с истоков. Разумеется, ты наслышан об этих подземельях, но едва ли твои познания о катакомбах и их истории полностью соответствует истинному положению вещей, — начал он рассказ негромким вкрадчивым голосом. — Как, впрочем, у любого непосвященного горожанина.

Конечно, начало истории нижнего города — дело рук обычных людей, здесь факты не врут хотя бы потому, что не найдено свидетельств пребывания вампиров на французской земле до начала тринадцатого века. Так что точно сказать, кто был первым парижским вампиром и что с ним стало, я не берусь.

Из ныне здравствующих, самым долголетним считается глава Совета месье Лазар, обращенный, как утверждают, самим отцом первородных вампиров. Подобных ему в городе совсем немного, и себя они считают элитой вампирского общества, так называемая аристократия, кичащаяся чистотой происхождения.

«Уж не о Мидасе ли Ксандрийском, как о создателе Жана-Баттиста, он толкует? — подумал я. — Нужно будет и этот вопрос поднять при случае».

— Большая же часть из нас — это уже не второе, а третье, четвертое и последующие поколения, — продолжил рассуждать приятель. — Впрочем, надеюсь, для тебя это неважно? — он выжидающе уставился не меня, и мне снова показалось, что в словах Оливера мелькнула ревнивая нотка.

Я об этом не задумывался, но получается, что среди вампиров имеет определенное значение как личность создателя, так и насколько его кровь разбавлена. Чтобы не давать приятелю еще один повод для переживаний и не кормить червяка его зависти, я скромно умолчал о роли первородного Гэбриэла в собственном обращении и заверил его, что мне это абсолютно безразлично.

-Однако, — уже спокойно продолжил мой проводник, чинно вышагивая по каменной галерее, как по центральному проспекту Елисейских полей, — уже в шестнадцатом веке численность вампиров значительно превышала даже нынешнюю, тем более что никаких правил и ограничений на обращения еще не существовало. В те времена много наших собратьев прибыло в Европу из Нового Света. Понятно, что по сравнению с малонаселенными территориями Америки, средневековые города Старого Света стали лакомым кусочком для кровопийц. К тому же, и оборотней в те годы здесь почти не водилось, а ведьмы вели себя тихо и отстраненно, им и без нас проблем хватало со Святой Церковью и инквизиторами.

Навострив уши, одновременно поглядывая по сторонам и запоминая дорогу, я внимательно слушал Оливера. Конечно, он не очень-то многословен и подробностями его экскурс не отличался. Но поскольку приобрести в книжном магазине учебник по истории вампиризма было весьма затруднительно, я старался по крупицам собирать информацию, уверенный, что знания никогда не бывают лишними, а те, что касаются лично меня, тем более. А приятель, видя мой неподдельный интерес, продолжал повествовать:

— Конечно, немногочисленные высокопоставленные вампиры, такие, как месье Лазар, неплохо устраивались и наверху, стараясь не особенно отличаться от людей, обзаводясь домами или поместьями, а также другими благами цивилизации, им не было нужды, как остальным, прятаться в норах. А вот новоприбывшие из Америки, зачастую и языком не владевшие, нашли в нашей столице, вернее, под ней весьма подходящее место для своего обитания и укрытия.

Надо сказать, они и не пытались поначалу хранить в секрете свое существование, просто жили, как настоящие хищники, то есть, так, как им это нравилось или как получалось, как диктовали инстинкты. Днем отсыпались здесь внизу, а с наступлением темноты выбирались на поверхность, творя кровавые бесчинства на улицах. Если в дома горожан им свободного доступа не было, то общественные здания оказались легкой добычей.

Особой популярностью пользовались питейные заведения, бордели, и, как ни парадоксально, монастыри и храмы. Напуганные церковники, пытающиеся защититься, осеняя себя крестом и брызгая святой водой, высокие толстые стены, глушащие крики, ломящиеся винные погреба, в достатке крови и плотских утех — едва ли можно представить более желанную добычу. Я этого золотого времени не застал, но очевидцы с ностальгией вспоминали.

Сам понимаешь: монашки на любой вкус, запретов никаких, кровь без ограничения, веселящее действие алкоголя, да плюс сам факт надругательства над человеческими святынями.Убеждение, что мы прокляты и ничего, кроме адских мук, нас уже не ждет, находило мстительный выход в таких извращенных развлечениях.

Там же и новые вампирши обращались. Очнется красотка, в ужасе поплачет, перекрестится от бессилия, а выбора нет. Жажда крови все затмевает, обратно в монастырь не пойдешь — тут же на костер отправят, вот и пополнялось население катакомб. Поэтому вампирское сообщество обоих полов в то время значительно выросло, почва благодатная. Разумеется, святая церковь и отцы города, при содействии охотников, простых добровольцев, и даже ведьм взялись за нас всерьез. В ход пошло все, включая хитроумные ловушки, арбалеты и магию. Это была настоящая война.

Глава 3

— Какова же твоя «печальная» история? — полюбопытствовал я. — Если не ошибаюсь, твое обращение пришлось на те самые времена?

Оливер немного помолчал, словно что-то взвешивая, не торопясь с ответом. Я давно заметил, что он всегда тщательно обдумывает слова, прежде чем заговорить.

— Желаешь послушать? Что же, все наши истории, в сущности, схожи. Ты прав, именно на это смутное время пришлось и мое обращение.Моего отца — светило медицины — пригласили из Англии ко двору Людовика XIII в качестве придворного врача. Я, как принято, пошел по родительским стопам, получив степень магистра на медицинском факультете нашего Университета. А через год произошла моя встреча с создательницей.

Дежуря вечером в больнице, я пускал кровь знатной даме, спасая от апоплексического удара. Едва я успел вскрыть вену пациентке, как рядом промелькнула тень, заставив меня вздрогнуть от неожиданности. Как ты знаешь, больницы и госпитали и сейчас привлекают наших собратьев запахом крови и свободным входом казенного помещения. Незнакомая женщина с горящим безумным взглядом и диким оскалом припала к ранке несчастной дамы и стала жадно пить.

Вампирша могла не бояться, что кто-то прибежит на крик жертвы, больницы в те годы нередко оглашались воплями врачуемых — никакой анестезии и в помине не было. Ни жив, ни мертв замер я напротив чудовища, боясь пошевельнуться, словно надеясь, что оно меня не заметит. В голове, несмотря на ужас, мелькали профессиональные медицинские вопросы, я неосознанно перебирал, что же это за недуг такой: бешенство, помешательство или новая форма чумы, возможно. Но вот монстр закончил трапезу и обернулся ко мне, растянув окровавленные губы в жутком оскале. Все вопросы и возможные методы лечения «несчастной» тут же отпали. Помощь требовалась лишь мне.

Когда она сделала шаг в мою сторону, я вдруг вспомнил, что крепко сжимаю в ладони ланцет. И стоило вампирше протянуть руку, как я в отчаянии изо всех сил воткнул в нее свое оружие. Чудовище взвизгнуло, глаза ее яростно сверкнули, легко выдернув скальпель, она вдруг захохотала так, что у меня поджилки задрожали, и я попрощался с жизнью.

Но разозленная вампирша решила, что легкой смерти я не заслужил. Она вцепилась в мои длинные волосы и сильно запрокинула голову, заставив закричать от боли, а сама прижала свою рану к моему рту, заставив глотать ее кровь. Длилось это несколько мгновений, после чего фурия также за волосы впечатала мое лицо в стену.Последнее, что осталось в памяти — это хруст ломаемых хрящей носа и треск расколотого лба.

Очнулся я уже в катакомбах, где и завершилось обращение. Тогда же я узнал, для какой цели меня предназначила создательница. Она попала на глаза охотникам, и они шли за ней по пятам уже несколько ночей. Чтобы сбить их со следа, она решила подставить под удар меня.Не вдохновленный будущей ролью и не до конца осознавая, во что превратился, я пытался сбежать, после чего оказался запертым в каком-то каменном мешке. Думаю, что такое жажда для новичка тебе рассказывать не нужно, а мне пришлось ее испытать в полной мере, потому что моим питанием вампирша вовсе не озаботилась.

Я только кивнул в ответ, о нестерпимой жажде новообращенного никому из нас рассказывать незачем. Да уж, Оливеру действительно повезло с создателем куда меньше, чем мне. Похоже, он даже имени ее не знает.

— Очевидно, она все же где-то просчиталась, — в спокойном голосе приятеля можно было уловить злорадство. — Больше я ее не встречал, да и сам чудом не попался охотникам. Прошло двое или трое суток взаперти, я готов был вскрыть собственные вены, чтобы хоть так унять пожар в горле, иногда даже начинал впадать в забытье, когда болты замка, наконец, поддались упорному натиску. Путь к свободе был близок.

Неожиданно снаружи послышались голоса, и у меня вдруг резко заболела голова. Боль усиливалась, становясь настолько нестерпимой, что, не будь так слаб и обессилен, я бы рванул, не разбирая дороги, в надежде убежать от нее.Очень скоро я и вовсе потерял сознание, что, видимо, и стало моим спасением.Меня так и не обнаружили.

Уже гораздо позже я узнал, что таким образом на нас могут воздействовать ведьмы, буквально поджаривая мозги, и никто не может им сопротивляться. Так что на будущее: не стоит переходить им дорогу, друг мой. Вот так началась моя жизнь в катакомбах. Я был осторожен, очень осторожен, и это помогло мне выжить. Еще несколько раз я попадал в облаву, ведь война продолжалась. Наши гонители прочесывали подземелье мелким гребнем, но я уже понимал, что бежать от боли, как делали остальные, нельзя, попадешь прямиком в ловушку, как дичь.

Что это за адская мука, даже не пытайся представить, выдержать подобное, наверное, никому не под силу. Помогли мне тогда страх и смекалка, хотя выглядело это, наверное, со стороны довольно жутко. Помня, что в первый раз меня спасла потеря сознания, когда не чувствуешь боли, я сам себе об острый камень висок разбивал.

Ход был очень болезненный и ничего не гарантирующий, но жить-то хотелось. Тогда я и узнал с удивлением, что раны на вампире бесследно исчезают, так как в первый же раз очнулся целым и невредимым, будто выспался от души. К счастью, через какое-то время облавы прекратились, наверное, потому, что уже некого было ловить. Вампиров почти не осталось, а те, кто уцелели, научились скрываться.

— Почему же ты сразу не вернулся домой и не поселился наверху? — спросил я, зная по опыту, что при желании это не так трудно. — Если охотники знали, где искать, оставаться здесь было глупо, наверху вампир не вызывает подозрения, ведя себя должным образом.

Мы продолжали неторопливо шагать по сводчатым галереям, постоянно уходящим под уклон. Оливер, опять немного помолчав, искоса покосившись, продолжил повествование:

-Конечно, первым делом я на это и рассчитывал, но столкнулся, как понимаешь, с невозможностью попасть ни через дверь, ни через окно, как в собственный дом, так и в дом отца.Пришлось вернуться обратно в эту нору. Ведь у меня не было доброго учителя, который бы разъяснил, что всего лишь нужно приглашение, а сам я и предположить не мог. И с другими вампирами я пообщаться не имел возможности. Те, кто уцелели, предпочли бы сначала убить любого, кто осмелится оказаться в пределах их видимости, а потом разбираться, друг он или враг.

Тогда все остерегались всех, и каждый выживал сам по себе, просто дикие затравленные животные. Прошел не один месяц, пока мы понемногу начали сбиваться в группы, поверив, что нас оставили в покое. Жалкая кучка кровопийц, оставшаяся в живых, большой угрозы не представляла. Через какое-то время мы снова немного осмелели, появились новые вампиры-мигранты, но прежней вольницы никогда больше не было, мы стали бдительными и осторожными.

Теперь наверх нас мог выгнать только голод, а внизу воцарилась жесткая иерархия. Потеряли значения титулы и происхождение, родовые имена и бывшие связи стали пустым звуком. Роль играл лишь вампирский возраст, а с ним опыт и сила. К сожалению, тогда я был безнадежно молод, и любой, хоть немного постарше и посильнее, мог использовать и эксплуатировать таких, как я, по своему усмотрению.

Это оказалась суровая школа выживания, но благодаря ей я смог многому научиться. Например, что слишком зарвавшийся вампир, умереть может не хуже человека. Выкручиваться и заметать следы я тоже быстро поднаторел. Тогда же я узнал, наконец, как могу попасть если не в свой дом, то в отцовский.

Доктор Кэмпбел весьма удивился, увидев меня на пороге, ведь я исчез два года назад, и он считал меня давно погибшим, и, конечно, был счастлив пригласить войти «блудного сына». Мне тогда очень хотелось вырваться из катакомб, и я надеялся остаться наверху с семьей. Однако через несколько дней все пошло прахом. Младший брат сильно поранил руку, а отец уехал на вызов к пациенту, поэтому миссис Кэмпбел позвала меня на помощь.

До этого мне не приходило в голову тренировать выдержку, и запах крови всегда служил спусковым механизмом вампирской сущности.Все произошло слишком внезапно, к подобному я оказался не готов. В ужасе мать кинулась на меня, желая спасти младшего сына, но в тот момент я уже был хищником, у которого пытаются отнять добычу, поэтому, не задумываясь, свернул ей шею, — будничным тоном закончил Оливер свой рассказ.

Я никогда не отличался особой чувствительностью, более того, сам поначалу боялся, что опасен для отца, опасался, что не смогу сдержаться и стану причиной его гибели. Удивило меня больше то отстраненное равнодушие, с которым Оливер вспоминал о семейной трагедии. Конечно, с тех пор прошло много лет, вероятно, его человечность давно притупилась, но ведь речь шла не о препарированной девице легкого поведения, а о собственноручном убийстве родных.

И еще я остался уверен, что для меня годы значения не возымеют, я и через сотню лет буду скучать по матери и сестре, скорбеть об их утрате. Видно для этого врача вообще нет ничего святого, что уж удивляться, что люди лишь бесплатный расходный материал для его исследований. Словно почувствовав мое отношение, он остановился и впился своим немигающим взглядом сквозь стеклышки очков:

— Тебе неприятно это слышать? Я не хотел такого поворота, но жалеть о содеянном бессмысленно. Никто не родился убийцей, но после обращения это стало нашей сутью и бороться с этим бесполезно, — все также равнодушно, но уверенно произнес он. — И ты слишком наивен, если до сих пор полагаешь иначе.

Не думаю, что он пытался переубедить меня или вызвать сочувствие, скорее, ему было все равно на мое мнение. Как бы ни казалось это отвратительным, но я понимал, что в чем-то он прав. По крайней мере, мне ли его судить, если и у самого имелся смертный список, и только Гэбриэлу я обязан тем, что первым номером в нем не стоял Гаэтан.

— А что стало с твоим отцом? — вместо ответа спросил я, не скрывая язвительной нотки в голосе. — Он тоже последовал за матерью и братом?

— Вовсе нет, — спокойно возразил спутник, не обращая внимания на мой тон. — Он благополучно умер в своей постели в возрасте девяноста двух лет. К тому времени, когда он вернулся домой, я вполне пришел в себя и обезопасил родителя, внушив ему, что матушка сбежала к любовнику в Лондон, прихватив младшенького, чему он, дескать, только рад, поскольку никогда не любил ее.

Лучше бы я не спрашивал. Это как же нужно относиться к собственной матери, чтобы после убийства еще и гнусно оклеветать ее? Оливер смотрел так внимательно, будто изучал мои реакции под микроскопом.

— Думаешь, это подло? А на мой взгляд, очень разумно. Правда исключалась. Сказать, что они умерли от какой-нибудь заразы? Нас стали бы сторониться, а то еще дом подожгли, в те времена эпидемии косили людей, как пожар. Еще не была забыта чума, уничтожившая целые города. Сообщить о нападении и двойном убийстве? Только жандармов и священника мне не хватало.

А так, — ну, бывает, дело житейское, никаких лишних глаз и ушей. Зато я смог полностью посвятить себя медицине, и, пожалуй, спас жизней не меньше, чем отобрал, не говоря о важности моих исследований для науки. Отцу я велел оставить придворную службу и заняться частной практикой, ведя прием на дому. Это бесперебойно обеспечивало меня кровью и возможностью совершенствоваться на том этапе.

Мистер Кэмпбел был хорошим врачом и передал мне все свои знания. А в старости я даже поил его своей кровью, продлевая здоровье и бодрость, и прекратил это делать, лишь, когда в его мозге стали происходить необратимые возрастные изменения, ведущие к сенильной деменции, попросту — старческому маразму. К сожалению, моих познаний, как в то время, так и сейчас недостаточно, чтобы операции на головном мозге приводили к излечению этого заболевания. Однако времени впереди у меня более чем достаточно. И уверен, что когда-нибудь справлюсь и с этой задачей.

Впрочем, я отвлекся. Вот так, Джори, происходило становление молодых вампиров в мое время. Всем нам тогда приходилось немало побарахтаться в грязи и побороться за «место под солнцем», хотя правильнее сказать — «место в тени», и вот что значили для меня катакомбы. Хотя мне и позже приходилось проводить здесь немало времени, да и сейчас навещаю несколько общин.

— К счастью, времена дремучего средневековья давно миновали, Совет навел порядок в межвидовом сосуществовании. Да и цивилизация и технический прогресс дают больше шансов для выживания, — выразил я свое мнение.

— Ты не торопился бы, друг мой, сравнивать других с собой, — в шелестящем голосе явственно прозвучала насмешка. — Безусловно, для некоторых везунчиков, которым все очень легко дается, мир кажется цивилизованным и беспроблемным. Есть и другие, менее одаренные судьбой и проведением. Впрочем, скоро ты все увидишь и поймешь сам.

Глава 4

Через пару миль однообразной прогулки по бесконечным галереям, тоннелям и извилистым коридорам к запахам сырости и плесени начали добавляться и другие, весьма специфические. А вскоре стал слышен шум бегущей воды, очевидно, несущей канализационные стоки. Нам пришлось свернуть в сторону и сделать крюк по боковому коридору, чтобы не перебираться вброд через нечистоты.

Воспользовавшись возникшей паузой, я решил прояснить вопрос, который остался открытым после разговора с отцом:

— Скажи, Оливер, не доводилось ли тебе слышать о вампире, который не трогает людей, но питается кровью других вампиров и убивает их? — осторожно поинтересовался я.

Приятель внимательно посмотрел, словно желая убедиться, что я не подшучиваю и не издеваюсь, и лишь потом отрицательно покачал головой:

— Больше похоже на страшилки для молодняка, — немного раздраженно прошипел он. -За свои сотни лет я ни разу, ни то, что не встречался, но и не слышал о подобном. Конечно, всегда находятся исключения и различные индивидуумы. Например, среди вампиров существует и такое понятие, как «вегетарианцы», не желающие пить человеческую кровь, заменяя ее животной. Правда, не помню, чтобы кто-то смог выдержать долго подобную диету и не сорваться, так что игра не стоит свеч, — высокомерно закончил он.

Еще какое-то время мы двигались молча. Я тщательно обдумывал и анализировал новые сведения, Оливер размеренно постукивал тростью о каменный пол, пока не подошли к историческому месту — вышеупомянутому оссуарию. Наконец-то довелось узреть это величие скорби своими глазами. Надо признать, увиденное не оставляло равнодушным. Длинная стена, сложенная узорами из бесчисленного количества берцовых костей и черепов, производила странное сюрреалистическое впечатление. Я много читал об этом месте, но судя по всему, мои сведения нуждаются в большой корректировке.

— Раз уж ты такой знаток этих мест, — обратился я к Оливеру, — может, ты в курсе, в чью голову могла прийти подобная идея — сделать из траурного места этакую инсталляцию? Не может быть, чтобы служители церкви, которые отвечали прежде за места захоронений, могли предложить такое кощунство.

Проводник неожиданно рассмеялся. Его неприятные приглушенные смешки странно резали ухо в этом не слишком приятном могильнике.

— Ты совершенно прав, Джори, церковь тут не при чем. Автора сей необычной идеи ты имел честь видеть на недавнем маскараде. Это наш уважаемый член Совета месье Толе.

Это вполне вязалось с теми слухами, которые ходили об Эйдриане, но мне было не совсем понятно, что в моем вопросе могло вызвать у Оливера смех, и он, заметив мое сдержанное недоумение, начал новый исторический экскурс:

— Огромные бесхозные пространства под столицей не могли не привлекать внимания городских властей, тем более что нередко то здесь, то там стали происходить обвалы, а с ними несчастные случаи с жертвами. И когда спустя полтора столетия после той тотальной охоты на вампиров Людовик XVI, опять же, не без влияния католической церкви, решил навести порядок в катакомбах, у нас уже был свой человек в его окружении, предупредивший о надвигающихся проблемах. Поэтому после издания указа о создании Генеральной инспекции каменоломен, чиновник, ее возглавивший, был подвергнут внушению, а всю остальную Инспекцию полностью составили вампиры. Заместителем председателя, бывшего всего лишь марионеткой, фактически и возглавившим эту инспекцию стал, как ты понимаешь, месье Толе.

— Неужели тот надушенный павлин тоже скрывался в этих канавах? — уточнил я, вспомнив ярко разряженного мужчину, провожавшего меня заинтересованным взглядом.

— Именно так, — продолжил просвещать меня приятель. — Досточтимому ныне члену Совета, которому в 1629 году было полвека вампирских, тоже пришлось пережидать в катакомбах смутные времена. Более опытный и значительно сильнее многих, он какое-то время покровительствовал мне, — Оливер снова замолчал, словно взвешивал, может ли мне это доверить. — Даже в тех тяжелейших условиях я не переставал практиковаться в хирургии, хотя и не афишировал этого. И вот, однажды, я профессионально зафиксировал и вскрыл одного из своих подопытных, еще долго при этом остававшегося в сознании и дергающегося в конвульсиях. Он не мог издать ни звука, поскольку я благоразумно рассек голосовые связки, дабы не привлекать лишнего внимания, и тут меня случайно обнаружил за этим занятием месье Толе. Надо заметить, увиденное его чрезвычайно заинтересовало, и он предложил свое особое расположение, покровительство, а также поддержку моих экспериментов, что могло значительно поднять мой статус и облегчить жизнь.

Однако, помимо прочего, пришлось бы оказывать своему покровителю услуги интимного характера, что, как ты понимаешь, мне совершенно не подходило, как бы много я не потерял отказом. Наверное, именно поэтому, несмотря на внимание месье Толе к моей научной деятельности, мне не удалось высоко подняться по иерархической лестнице. Впрочем, ты знаешь, что я по своему характеру не слишком амбициозен и вполне доволен нынешним положением.

А кстати, Джори, — вдруг подозрительно посмотрел рассказчик, — уж не проявил ли ты некоторой гибкости в этом вопросе, раз, сумел обратить внимание одного из членов Совета? Не подумай, осуждать не стану, возможно, ты поступил гораздо умнее меня.

Я даже отвечать не стал на подобное предположение, только смерил садиста-профессионала самым презрительным взглядом, который, думаю, объяснил, как я отношусь к таким домыслам относительно моей персоны. Хотя, по большому счету, нельзя сказать, что он совсем неправ. Только член Совета в моем случае совсем другой. Оливер, кажется, вполне меня понял, поэтому, пожав равнодушно плечами, не стал развивать эту тему, а продолжил повествование:

— Месье Толе и потом, когда большинство вампиров, осмелев, начали осваивать жизнь в городе, значительную часть времени проводил под землей, сделав катакомбы своей негласной вотчиной, а с 1777 года еще и официально их возглавил. Здесь было его, так называемое, «Царство Аида», как он сам любил называть, являясь едва ли не самопровозглашенным богом подземного Парижа.

Пожалуй, с момента создания этой Инспекции ее основной задачей было одно: чтобы не повторились события полуторавековой давности, и никто больше не нарушал сложившийся здесь порядок. Многие из установленных месье Толе правил действуют в общинах и по сей день, сам скоро узнаешь. Под предлогом борьбы с обрушениями были замурованы места, ведущие в монастырские подвалы. Жестокий опыт научил, что провоцировать церковь чревато весьма серьезными последствиями.

Вскоре вампиры добились и полного запрета продолжения разработок каменоломен. Это позволило избежать проникновения сюда людей. Не стоило подвергать наше сообщество слишком большим соблазнам. Массовую резню рабочих очень трудно было бы утаить, а чем это могло закончиться месье Толе прекрасно знал.

Однако наш хитроумный старейшина решил заодно и еще одну задачу, за что надо отдать ему должное. У нас постоянно возникает проблема утилизации трупов. Сжигать — хлопотно, да и не очень-то они горят, к тому же, слишком много обгорелых покойников тоже подозрительно. Закапывать — требует времени, оставляет следы, и может привлечь внимание. Вот и решили использовать катакомбы.

Чтобы подтолкнуть короля к такой идее, пришлось организовать в 1780 году обрушение защитной стены кладбища Невинных — самого массового городского захоронения. И, когда гниющие останки хлынули в подвалы домов, мысль переместить их в подземные галереи показалась Его Величеству очень удачной.

Несколько лет под предлогом перезахоронений вампиры беспрепятственно ночами охотились в тех районах, а заодно и делом занимались. А потом, когда все промытые кости были скинуты вниз, месье Толе решил проявить дизайнерские таланты, и по его проекту была выложена эта стена и созданы подобные сооружения, — он обратил мое внимание на некое подобие колонны, созданной также из тех же берцовых костей и черепов. — А вот эти произведения искусства, — показал он на скелеты, наряженные в обличия монахов, — созданы уже позже его помощниками, но, конечно же, с его полного одобрения, — безмолвные стражи царства мертвых. Хотя это, уже, скорее ради развлечения. Месье Толе запрещает что-либо менять здесь без его одобрения.

«Похоже, несмотря на нетрадиционные увлечения и дизайнерские вывихи несостоявшегося покровителя, Оливер относился к Эйдриану с большим уважением, как, впрочем, ко всем членам Совета, и действительно считал то, что нас окружало, своеобразным произведением искусства», — думал я, слушая его рассказ.

Впрочем, я тоже не мог не признать некоторую мрачную красоту этого места, да и решение по утилизации счел весьма рациональным. Несмотря на неприязнь к женоподобному члену Совета, приходилось признать, что место он свое занимает не зря.

— Где же прочие останки? — не мог не полюбопытствовать я. — Человеческий скелет состоит не только из черепа и берцовых костей. Ребра используете вместо каминных решеток, а позвоночные столбы, как канделябры?

Не мог удержаться от сарказма, очень уж горделиво отзывался хирург о своем патроне. Оливер глянул заинтересованно, вероятно, не ожидал от меня таких экстравагантных идей. Глядишь, еще и правда, введут новый стиль интерьера с моей подачи.

— Они здесь же, за инсталляциями есть боковые ответвления, — показал Оливер, — туда сбрасывается весь неиспользованный материал, там же дальше неосторожные или неопытные вампиры утилизируют свежие трупы.Вентиляция отлично устроена, так что запаха тлена почти не чувствуется. В том числе, и твой покорный слуга сюда убирает остатки своих исследований. Кстати, специально, чтобы упростить процесс, я и приобрел дом неподалеку. Пойдем, покажу. Может, когда-нибудь потребуется зайти в гости нижним путем, там тоже есть дверной звонок.

Как ни странно, но тошнотворно-сладковатый трупный запах действительно был не самым сильным. Пожалуй, крысиные экскременты его ощутимо перебивали, да и отвратительный писк этих омерзительных тварей слышался повсюду. Похоже, они здесь не голодали, раз завалы за стенами из костей постоянно пополнялись, тоже своего рода санитары здешних мест.

Словно в подтверждение, дорогу возле ног почти безбоязненно перебежала крупная упитанная крыса с длинным голым хвостом. Все радости подземелий. Со смешанными чувствами глядя на горы костей, сваленные огромными кучами, я подумал, что где-то среди них находятся останки великих писателей и знаменитых государственных деятелей, являвшихся гордостью Франции. Похоже, подручные Эйдриана, скидывая все в одну кучу, даже не задумывались о подобном. А может быть, я слишком щепетилен и на мое отношение к подобному продолжает сказываться классическое воспитание?

Пока мы осматривали оссуарий, мимо проскользнули две тени, но вампиры не хотели привлекать внимание, каждый здесь знает, за каким делом пришел, других это не касается. А когда двинулись дальше, нам встретился прилично одетый мужчина, которого я видел в «Соблазне», притормозивший поздороваться и перекинуться парой слов, после чего мы продолжили экскурсию.

Все почти как в верхнем городе. Исторические места, прогулочные улицы, встречные знакомые и незнакомые обитатели.С потолка и стен свешивались лохматые электрические провода, присоединенные к тусклым мерцающим лампочкам, не столько освещающим бесконечные коридоры, сколько придающим им унылый заброшенный вид.

— Вот, — показал мне Оливер на решетку, закрывающую один из рукавов, — это вход в мой дом, а здесь, если протянешь руку, обнаружишь кнопку звонка. Если потребуется помощь, я всегда в твоем распоряжении, друг мой.

Интересно, чего он уже не первый раз намекает, что мне может потребоваться помощь? И что еще любопытного можно увидеть здесь, под землей? Кстати говоря, подобных ответвлений, закрытых решетками, встречалось довольно много. Судя по всему, они тоже вели в чьи-то жилища.

Глава 5

— А как же метро? — задал я очередной вопрос. — Если еще в восемнадцатом веке Эйдриан добился прекращения разработок в каменоломнях, как он допустил это строительство в непосредственной близости к катакомбам?

Даже отсюда, хоть и с большим усилием, удавалось расслышать приглушенный толщами стен шум работ на подземном строительстве.

— Вообще-то он сопротивлялся, и довольно долго, — пояснил Оливер, размеренно кивая. — Изначально, идея о строительстве метро в Париже появилась еще в 1845 году, а серьезные обсуждения начались в 1871 году. Однако в течение нескольких десятилетий государству и столичным властям не удавалось прийти к согласию в первую очередь как раз из-за позиции Инспекции, возглавляемой месье Толе. Конечно же, для нас основным был вопрос о том, станет ли метро надземным, по примеру метрополитена Нью-Йорка, или подземным.

В связи с ухудшением транспортной ситуации в городе и приближением Всемирной выставки 1900 года, решение о строительстве метро наконец было принято. Несмотря на активные протесты месье Толе, в поддержку властей неожиданно, проявив патриотизм, выступил Жан-Баттист Лазар. Он считал, что наземное метро испортит облик города, мадемуазель Женевьев, как женщина и ценительница прекрасного, его поддержала, и несогласным пришлось смириться и замолчать.

Впрочем, это не единственный случай, когда вампирам приходилось идти навстречу городским властям. Обычно это связано с какими-то обоюдными уступками. Не зря же Совету удалось добиться от городских властей запрета на деятельность организованных охотничьих групп, как под эгидой церкви, так и светских органов власти. С тех пор подобные организации находятся вне закона и если возникают, то действуют на свой страх и риск. Это значительно уменьшило опасность возникновения ситуации, подобно той, что сложилась во времена моего обращения.

Еще раньше, во время Всемирной выставки 1888 года, в подземных галереях Шайо, напротив построенной специально к этому событию Эйфелевой башни, открылось кафе под названием «Катакомбы». Это отсюда недалеко, но мы вряд ли сможем попасть туда. Инспекция тщательно следит за тем, чтобы все входы, кроме основного, ведущего сверху к туристической тропе, были забетонированы или закрыты прочными дверьми.

Этим Оливер меня не удивил. Еще в пору студенческой юности я несколько раз ужинал с друзьями в этом кафе. А еще раньше, в выпускном классе лицея, чтобы предотвратить попытки бесшабашных юнцов проникнуть в запретные подземелья, нас водили туда на организованную историческую экскурсию по небольшому ограниченному маршруту, включающему несколько ознакомительных помещений, таких как комната-музей с фотографиями древних надписей, найденных в глубинах, и одного из «ателье» по разработке камня.

Конечно, в то время это произвело на лицеистов очень сильное впечатление. Но, как оказалось, все это лишь маленькая частичка древней истории парижских подземелий, которая именно сейчас вставала передо мной в истинном масштабе.

Мы подошли к колодцу, ведущему в темную глубину, очевидно, на второй ярус. Оливер даже не попытался воспользоваться железной лестницей, для вампира это трата времени. Трехсекундный полет в пропасть, и мы оказались в новом коридоре, где продолжили путь.Здесь влажность чувствовалась еще сильнее, видимо, сказывалось влияние подземных вод, постепенно просачивающихся через известняковые стены и оставляющих грязные потеки и разводы.

По сравнению с шумом неспящего города в этом месте было непривычно тихо даже для вампира, лишь изредка слышались звонкие удары капель воды, срывающихся с потолка, но это как раз и заставляло напряженно вслушиваться. Наши шаги звучали теперь по-особенному гулко и отчетливо, эхом отражаясь от стен и потолка.

— Возможно, ты обратил внимание, — продолжил Оливер лекцию, — что верхний ярус катакомб более комфортный и используется в основном как транспортные артерии. Выходы туда имеются почти из всех домов, где обитают челны нашего сообщества, а также из большей части административных и общественных зданий Парижа, что для нас чрезвычайно удобно. Кстати, если от твоего дома такого нет, то рекомендую об этом позаботиться, — посоветовал он.

Однако, я сильно сомневался в целесообразности делать подобный вход в наш бельвильский дом. Интуиция подсказывала, что, помимо друзей, в моей жизни появится немало врагов. А ведь любой вампир без особых проблем сможет устроить там ловушку. Но вот попасться в нее вместо меня случайно может отец. Так что, по крайней мере пока, этот совет я счел преждевременным.

Очевидно, моему экскурсоводу надоела неторопливая прогулка, и он предложил немного пробежаться. Преодолев за считанные минуты несколько километров почти в полной темноте, мы увидели, как вдали снова забрезжил тусклый свет.

— Так вот, — продолжил рассказ Оливер, -в отличие от верхнего яруса, этот «этаж» в основном населяет молодняк в так называемых общинах-общежитиях. Жизнь здесь менее комфортна, да и запахи, порой, из канализации проникают, но зато новички никому не мешаются и могут совершать глупости и ошибки, свойственные вампирской молодости, без опасения вызвать гнев тех, кто старше. Выбираются они отсюда лишь по ночам, и ненадолго. Сейчас ты как раз увидишь одно из таких общежитий, где новообращенные начинают знакомство с жизнью после смерти и обучение. Не все, конечно. Тех, за кого создатели согласны нести ответственность, или тех, кто, как и ты, сразу устроился в верхнем городе, здесь не бывает, — Оливер снова покосился с насмешливым намеком, на который я и внимания решил не обращать.

— Если ты не в курсе, то на самовольное обращение в вампиров существует строжайший запрет. Для поддержания баланса численности существ в городе эта мера необходима. Конечно, бывают исключения, но, как правило, обращаются за разрешением к Совету, и случается такое не часто.

— И все же, новые вампиры появляются, -резюмировал я. — Система себя не оправдала и дает сбой?

Оливер вновь пожал плечами.

— По-разному бывает, у каждого своя история, отличная от других. Но на сегодняшний день, большинство новичков попадает в этот мир по веянию последнего модного развлечения. Скучающий и пресытившийся вечной жизнью вампир, недовольный существующими правилами и ограничениями, создает себе игрушку для удовлетворения основного инстинкта хищника — догнать, напасть, убить.

Наверняка, кто-то из этого отребья расскажет тебе подобную историю, не будем тратить время. В общем, такой никому не нужный и ничему не обученный молодняк чаще всего сюда и попадает, сбивается вместе. Наверху шансов выжить одним у них почти нет. Если и не попадутся охотникам, то свои же уничтожат, чтобы не демаскировали. Скрытность уже давно стала основой нашего существования. Мы пришли. Если не передумал, идем знакомиться.

Глава 6

Впереди дорогу перегородила массивная дверь из бронированной стали с маленьким узким окошком — прорезью для глаз, навевающая мысли о раннем средневековье. Не успели мы приблизиться, как с той стороны послышался приглушенный предупреждающий возглас. Проводник остановился, не проявляя ни малейшего беспокойства, и я последовал его примеру. Внимательные темные глаза прильнули к прорези, оглядев сначала Оливера, а потом наблюдатель перевел вопросительный взгляд на меня.

— Он со мной, — кратко сообщил стражу мой экскурсовод.

Дверь заскрипела, открывая доступ на запретную территорию. Перед нашими глазами предстало небольшое освещенное помещение, наподобие караульной. Хмурый брюнет быстро запер за нами вход, вращая вентиль вроде того, который используют в банковских хранилищах. Далее последовало сдержанное приветствие.

— Проходите, — бросил стражник, отдвигаясь в полумрак и практически сливаясь со стеной.

— Вампиры охраняют себя как золотой запас Франции? — насмешливо уточнил я у Оливера.

Катакомбы все больше напоминали организованную преступность или нелегальные сборища, наподобие пиратов или мелкой мафии.

— Да, именно так, здесь это необходимость, уж поверь.

Повернув за угол, мы оказались в большой пещере, имеющей электрическое освещение. «Наверняка, нелегально подключаются к городской сети или к метрополитену», — предположил я.

Обстановка была самая разномастная — каменные лавки, пара длинных грубо сколоченных столов, на одном из них керосиновая плитка и кухонная посуда, большой пузатый буфет старинной работы и не менее древний резной комод красного дерева, попавший сюда словно из дворца. Создавалось впечатление общины или общежития, потому что две девушки готовили, парень читал, кто-то играл в карты. Все одеты просто и практично. Встретив одного из них наверху, я бы принял его за фабричного рабочего или мелкого лавочника.

Впрочем, в интерьере этих стен они смотрелись более органично, чем я в своем смокинге. При нашем появлении воцарилась тишина, игра прекратилась, все взгляды обратились на моего спутника, но удивления или агрессии не последовало, похоже, Оливера тут хорошо знали. Навстречу поднялся невысокий крепкий мужчина с цепкими черными глазами и небольшой бородкой-эспаньолкой, он поздоровался с Оливером, меня же просто окинул внимательным оценивающим взглядом.

— Базиль, это Джорджес, — представил меня приятель. — Он выразил желание познакомиться с жизнью нижнего города, и я привел его к вам. Мы давно знакомы с тобой, поэтому я уверен, ты не откажешь в этой простой услуге.

— Конечно, месье Кэмпбел, — оттянув в улыбке углы губ, ответил тот, кого назвали Базилем. — Ваш подопечный не оправдал ожиданий или нет времени возиться?

Как же я не люблю, когда обо мне говорят в третьем лице, но Оливеру самому не понравился тон этой подпольной крысы. Его глаза сузились, а голос стал еще тише.

— Он не мой подопечный, я не занимаюсь такими вещами, кажется, мы с уже это обсуждали, — прошипел англичанин.

Базиль, поняв, что наступил на хвост змее, резко дал задний ход, заметно занервничав.

— Конечно, месье Кэмпбел, я пошутил. Привет, Джорджес, — кивнул он мне. — Значит, ты к нам на ознакомительную экскурсию?

— Можно сказать и так, — сдержанно подтвердил я, понимая нервозность шутника-неудачника. Мой приятель — не самая приятная личность во всех отношениях, однако авторитет здесь однозначно имеет. — Изучаю все стороны вампирской жизни.

На лице Базиля отразилась активная умственная деятельность, наглядно представляющая отношение к происходящему. На его взгляд, мое желание — блажь пресытившегося аристократа, и обратись я к нему лично, он в лучшем случае просто указал бы мне обратный путь, но раз за меня ходатайствует старый вампир, это заставило его организовать мне «показ».

— Ланс, — окликнул Базиль русоволосого парня, который до нашего появления сидел с книгой. — Покажи Джорджесу нашу «пещеру чудес». Месье Кэмпбел, — снова обратился он к Оливеру, потеряв ко мне интерес, — может быть, я могу предложить Вам свежей крови, или выберете что-нибудь для научной работы?

Не прислушиваясь более к их беседе, я отправился следом за Лансом. Не успели мы пройти и нескольких шагов, как пол завибрировал, посуда на столе еле слышно зазвенела, и я отчетливо разобрал, как за стеной промчался поезд. Очевидно, тоннель метро проходил совсем рядом.

— Не обращай внимания, — махнул рукой Ланс. — Они здесь по много раз на дню туда-сюда носятся, мы уже привыкли и почти не замечаем. Зато буквально в километре отсюда есть проход, через который можно добраться до рельсов, совсем недалеко от станции Монпарнас-Бьенвеню, а с нее, даже не поднимаясь на улицу, можно перейти на железнодорожный вокзал, сам представляешь, какое удобное место для охоты! Конечно, там всегда толпится народ, но мы научились незаметно внушать жертве двигаться следом в неприметное место. Жаль только, Базиль развернуться не дает, так и приходится эту жажду терпеть, — вздохнул он, загрустив.

— Ладно, дружище, ты мне собирался показать, как у вас все устроено, — напомнил я Лансу, про себя мысленно отмечая на карте, где мы находимся — практически в центре города.

— Ну да, — вздохнув и постаравшись отключиться от мыслей о крови, начал он свой рассказ. — Отсюда, по обеим сторонам зала расходятся небольшие комнаты, где мы отдыхаем, наши спальни. Вот, например, эта, самая первая, сейчас необитаема.

В небольшом закутке было лишь каменное ложе со свернутым трухлявым топчаном и еще более старый то ли сундук, то ли ящик, наполненный бумагами, журналами и книгами, также в беспорядке валяющимися повсюду.

— Парень, который здесь жил раньше, читать очень любил, а на той неделе превратился в прах, — по ходу просветил меня Ланс, — так что, теперь место свободно. Рано или поздно его займет другой новичок, может, более удачливый. Комната здесь предоставляется, благо, места полно, но все вещи, которые могут понадобиться, каждый сам добывает, где хочет или где может. Магазинов тут нет, как понимаешь.

Вполне приличная, по его словам, комната вызвала во мне ноту презрения, но вообще-то, если подумать, для вампира, которому некуда податься, здесь действительно казалось неплохо. Я читал, что катакомбы всегда служили убежищем разному сброду, вначале цыганам, потом, получается, вампирам.

— Дальше помещения наших парней, — повел меня вдоль проходов Ланс. — Здесь спальня Николаса, ты его видел, он сегодня дежурит у двери, в этой отдыхает Пьер, потом моя, следом Марлока, он тоже сны смотрит, дальше — самая удобная — Базиля, за ней обитают Клод и Хуго, следом Парис — это те трое, что в карты перекидываются, и самая крайняя тоже пока пустая. С противоположной стороны расположились наши девушки — Вирджинию и Сильвию ты видел, Адиль и Романи отдыхают. А там наш склад, «зоопарк» и игровая, — повел он меня дальше.

Под ногами постоянно попадались зловонные лужи, через которые приходилось перебираться прыжками, а вскоре я почувствовал острый резкий запах пота и давно немытых человеческих тел, к которым примешивалось характерное «амбре» общественных туалетов. Все вместе это правильнее было назвать отвратительной вонью, пожалуй, куда хуже, чем в настоящем Парижском зоопарке. Похоже, местные обитатели не слишком дружат с санитарией и чистотой. Даже удивительно, ведь среди них и девушки живут. Но вскоре мне стало понятно, в чем причина подобного.

Пройдя еще немного, я замер, ошарашенно глядя перед собой. Меня сложно удивить, но сегодня получилось. В одном из небольших тупиковых ответвлений, забранном двумя рядами решетки, сидели, лежали и стояли люди — молча и бессмысленно глядя перед собой. Их было человек пятнадцать в довольно тесной клетке — мужчины и женщины, совсем молодые и преклонных лет — вперемешку. Судя по их внешнему виду, принадлежали они к разным слоям общества — и бездомные бродяги, и студенты, проститутки, и солидный джентльмен, и довольно неприятная старуха.

— Что это, Ланс? — не желая верить тому, что подсказывали интуиция и здравый смысл, уточнил я.

— Местный «зоопарк» или хранилище крови, — ухмыльнулся он. — Они под внушением, поэтому и смирные. Но это они сейчас такие, а порой, знаешь, как побегать приходится, пока до них доберешься. Думаешь, за решеткой сидят, чтобы не сбежали? Как бы ни так, никуда они бы не делись, это их от нас защищает решетка. Так бы их мигом осушили, если бы добраться смогли. Тут, знаешь ли, все голодные, кроме Базиля, разумеется.

Ланс продолжал и дальше что-то рассказывать, похоже, для него все это не было чем-то шокирующим, скорее привычным и повседневным, но я почти не слышал объяснений, молча вглядываясь в лица людей. Большинство из них мне совершенно незнакомы. Но вот этого джентльмена я точно видел пару раз: в театре, где он был под руку с женой — приятной молодой дамой, и еще в Люксембургском саду, где они чинно гуляли с тремя мальчиками-погодками в матросских костюмчиках.

Догадывается ли его жена, где сейчас супруг и что его ожидает? Надеюсь, что нет. А вот этот паренек, уставившийся в одну точку и медленно раскачивающийся вперед-назад, тоже показался мне знакомым, кажется, он работал чистильщиком обуви на площади Бастилии. Похоже, моя наблюдательность и отличная память — мое наказание. Я сам регулярно пью кровь, но вид этих людей, еще вполне живых, но тупо и безропотно готовых пойти на бойню, пожалуй, произвел более угнетающее впечатление, чем зрелище вскрытой женщины в кабинете Оливера.

У меня не возникло сомнения, что ни один из этих людей не вернется домой. Имелись и на моей совести трупы, но я считал их ошибками и старался этого избегать не только ради соблюдения правил, но и потому что все они являлись людьми, такими же, как и я был недавно, со своими желаниями и чувствами. А тут они низведены до положения скота в загоне. Это казалось мне совершенно неправильным, хотя, и вполне логичным для вампирской организации. Люди — еда, и всех их можно считать лишь случайными жертвами, и я, очевидно, не имел никакого права вмешиваться.

— Что, проголодался? — по-своему истолковал мое пристальное внимание к этому зрелищу Ланс. — Увы, дружище, — вздохнул он, — ничего не получится. Ключи только у Базиля, а через две решетки до них не дотянуться, даже если приказать им приблизиться и протянуть руку, мы все уже пробовали.

Так что, зря слюни пускаешь, пойдем дальше, — и он повел меня вперед, продолжая объяснения. –Вот эта камера, — показал он на закуток, расположенный напротив «зоопарка» и также отгороженный решеткой, — это для нас. Это и наказание, и воспитание, типа карцер. Когда тут голодный сидишь, а на твоих глазах кровь пьют, пробирает еще как, в другой раз подумаешь, прежде чем что-то нарушить, утверждает Базиль, — Ланса аж передернуло от неприятных и мучительных воспоминаний.

— А вот это тоже интересное место, — увлек он меня в боковое ответвление. Я не надеялся увидеть хоть что-то приятное, под тем, что он называет «интересным», и не ошибся. — Это прежде было подземельем под старой тюрьмой, но наверх путь замурован, а подвал остался нам.

Он провел меня по помещениям, служившим прежде чем-то вроде пыточных или мест для допроса, которыми раньше пользовалась святая инквизиция, вместе с полным ассортиментом приспособлений, блоков, клещей и подобных инструментов. Несмотря на то, что здесь было относительно чисто, в воздухе витал запах крови и чего-то еще, несущего оттенок страха, паники. Похоже, это место и сейчас продолжало активно использоваться. Впрочем, так оно и вышло.

В последней камере, дверь которой оказалась запертой, сквозь небольшое окошко-глазок можно было увидеть подвешенную на цепях молодую женщину, едва прикрытую обрывками одежды. Наручники сильно врезались в запястья вытянутых вверх рук, кончики ног едва касались пола, голова безвольно свешивалась на грудь. Вначале мне показалось, что она без сознания, но, заслышав движение за дверью, несчастная нашла силы не только поднять голову, но и оскалиться, что бесспорно говорило о ее сущности.

— Молодец, хорошо держится, — одобрил Ланс. — У нее есть шанс уцелеть.

Я даже не стал уточнять. Принимая решение стать вампиром, я, помимо закономерных трудностей, я предполагал, что в остальном моя жизнь станет легче и приятней, откроются большие перспективы и возможность реализации моих амбициозных планов. Вампирам из катакомб, очевидно, подобное и в голову не приходило. За время экскурсии, помимо смятения чувств, вопросов у меня набралось, пожалуй, больше, чем ответов. Но, прежде чем задавать их, следовало хорошенько поразмыслить. Не хотелось выглядеть совсем наивным в глазах этого молодняка.

После осмотра мы вернулись в зал.

— Ну, как, друг мой, тебе понравилось? Удовлетворил ты свое неуемное любопытство? — поинтересовался Оливер, вновь впившись в меня немигающими глазами. «И откуда у него эта гадючья манера?» — почему-то раздраженно подумал я и неопределенно пожал плечами.

— Я так понял, Джорджес, что ты не вчера обращен, — обратился ко мне Базиль, сидевший напротив Оливера. — Причем ты все время прожил наверху, и, судя по виду, вполне благополучно. А значит, можешь считать себя более-менее приспособившимся. Зачем тебе нужны катакомбы, красавчик? Скучно наверху стало? Так здесь не цирк, дружище, и не аттракцион для острых ощущений, это вампирское дно, здесь грязно и нередко очень больно, чистоплюям здесь не место.

И далеко не все, кто сюда попадает, потом оказывается наверху. В этой школе не ставят оценок. Тех, кто смог выдержать, сообщество принимает, а кто не справляется, становится кучкой пыли, которой здесь и без того достаточно. Так что, даю дружеский совет: поверь месье Кэмпбелу на слово и отправляйся наверх к своему покровителю, а дорогу к этому месту забудь.

Не припоминаю, чтобы спрашивал совета. Да и тон главаря был не дружеский, а, скорее, снисходительно-презрительный, чего я не выношу в принципе.

— Ты абсолютно прав, я не новичок. Я давно самостоятелен и не беспомощен. А потому решения, что мне делать, принимаю сам, советы если и прошу, то не у таких, как ты, — твердо произнес я.

— Мое дело предупредить, — хмыкнул тот в ответ, но мой тон, кажется, его задел.

Глава 7

Вскоре мы продолжили свой путь. По дороге Оливер показал, где располагалась еще одна колония молодых вампиров и тех, кто не нашел место наверху. Как ни странно, были и такие. Если учесть, что катакомбы, как сеть, пронизывали весь Париж, немудрено, что некоторые, не слишком требовательные к комфорту, сочли их удобным для жизни.

— Это своего рода вампирское отребье, — продолжил мое просвещение приятель.— Кто-то до обращения был клошаром и не знает другой жизни, кто-то выбрал именно такой путь, а кому-то элементарно лень устраиваться наверху, подобная жизнь стала привычкой, некоторым сотни лет, а они здесь так и застряли.

Хотя мы не осмотрели и половины подземелий, решили на сегодня завершить прогулку. Несмотря на обилие разнообразных впечатлений и эмоций, я чувствовал, что нуждаюсь в отдыхе и сне. Очевидно, то же требовалось и Оливеру, или ему это надоело и не терпелось вернуться к любимому делу.

Приятель показал кратчайшую дорогу к «Соблазну», хотя я неплохо ориентировался и уверен, что нашел бы выход. Уже стемнело, поэтому наверху мы распрощались. Наверняка, Оливер хотел услышать о моих впечатлениях, но я еще не был готов дать этому оценку. Сначала хотелось все обдумать и упорядочить в голове, поэтому я поблагодарил его за экскурсию и отправился домой, по дороге заглянув к одному из поставщиков крови.

Отец еще не спал, словно ожидая меня. Тщательно смыв вонь подземного «зоопарка», которая, казалось, еще долго будет преследовать меня, я не отказался от позднего ужина, а Гаэтан устроился за компанию с чашкой чая. Вкратце я рассказал, что знакомился с катакомбами и о роли вампиров в их освоении.

— Знаешь, папа, — неожиданно вырвалось у меня, — когда-то в детстве ты строго-настрого запрещал приближаться к подземельям и следил, чтобы я каждый день пил вербену. И хотя, наверное, это глупо, но теперь я прошу тебя о том же. Не выходи, по возможности, с наступлением темноты на улицу, не приближайся к катакомбам и не забывай про отвар вербены. Может, стоит попросить кухарку, чтобы она каждое утро подавала его тебе вместе с кофе? И, конечно, не приглашай в дом незнакомцев. Оказывается, вампиров в городе гораздо больше, чем я мог представить.

— Спасибо за заботу, сынок, — ласково улыбнулся отец. — Мне очень приятно, что ты обо мне беспокоишься. И, конечно, я буду осторожен, обещаю.

Устроившись в постели, я понял, что размышления об увиденном, лучше перенести на утро и почти моментально уснул.

На другой день я мог смотреть на все более трезво и постарался как следует обдумать и осмыслить новые сведения и наблюдения. В конце концов, хотя многое было неприятно, а кое-что даже шокировало, но, наверняка, всему имеется рациональное объяснение. Едва ли, поскольку вопрос стоял о выживании и приспособлении, они держали людей и истязали ту вампиршу только ради прихоти или удовлетворения садистских наклонностей.

Ни Ланс, ни другие обитатели вампирского общежития, которых я видел пусть и мельком, но вполне достаточно для моей природной наблюдательности, не походили на извращенно-жестоких монстров. Очевидно, это тоже элементы тренировки. И еще я осознал, что мне самому все-таки необходимо приобрести подобный опыт.

Во-первых, я так и не удовлетворил до конца свое любопытство. Уверен, есть под землей еще немало того, что увидеть не помешает. Во-вторых, я сделал вывод, что раз большинство уважаемых вампиров, так или иначе прошли испытание катакомбами, те, кто этого избежали, будут выглядеть для них несколько ущербными, а, следовательно, это вопрос престижа. Да еще этот снисходительный совет, брошенный мне как перчатка.

Может, глупо пускаться в авантюру из-за уязвленного самолюбия, но всех в совокупности причин было более чем достаточно. К тому же, раз я решил, чтобы не попадать впросак, изучить вампирскую жизнь снизу доверху и во всех проявлениях, значит, у меня не должно быть никаких пробелов. На прошлой неделе мне посчастливилось иметь дело с Советом — вершиной вампирской власти, а теперь не мешает познакомиться поближе и с дном сообщества.

Таким образом, отбросив сомнения, я собирался сегодня же вечером вновь спуститься в подземное чрево Парижа и посвятить его изучению ближайшие пару недель. На всякий случай предупредив отца, о том, что, возможно, буду отсутствовать довольно долго, я попросил его, при необходимости, заменить меня, если секретарь месье Гален решит, что срочное дело требует моего присутствия. Потом я собрал сумку с необходимыми вещами — туалетные принадлежности, белье, сорочки, несколько книг.

Поскольку мой вид вчера явно не соответствовал принятому в катакомбах, я предпочел удобный дорожный костюм, взял еще один, который        надевал для игры в гольф, а также захватил спортивную одежду, удобные домашние брюки и несколько мягких джемперов. Качество моих вещей по-прежнему не соответствовало зловонной клоаке, в которой я планировал провести ближайшее время, но все же лучше, чем вечерний смокинг с шелковым цилиндром. Привычный головной убор я заменил на шляпу «Федору». Чувствуя себя, таким образом, намного увереннее, я отправился в путь.

Глава 8

Пройдя, как и в предыдущий раз, через нижний «Соблазн», я задержался у барной стойки и основательно подзаправился свежей кровью, только сейчас задумавшись, не использовали ли управляющие клуба той же системы «зоопарков», как и общины катакомб? Убедившись, что отлично помню дорогу, я быстро кратчайшим путем двинулся в сторону обитания возглавляемой Базилем колонии. В этот раз дежурил Парис — высокий сильно заросший мужчина, который беспрепятственно позволил мне пройти.

Похоже, крепыш Базиль не ожидал меня увидеть во второй раз, а мое желание задержаться здесь надолго его просто поразило.

— Надеюсь, для этого не требуется особого разрешения? — напористо уточнил я.

— Да нет, не требуется, — подтвердил Базиль. — Войти в катакомбы может каждый, не все, правда, отсюда могут выйти. Но, если ты так хочешь, оставайся, места хватит, — пожал он плечами. — Возможно, ты даже сможешь быть полезен, раз сумел почти год прожить наверху, но на особое отношение не рассчитывай. Поскольку ты уже познакомился с Лансом, пусть он тебя и просветит насчет наших правил, все равно никого свободного больше нет.

Русоволосый паренек с видимым удовольствием помог мне обустроить келью. Наверное, рад передать мне эстафету самого зеленого новичка в общине. Первым делом я попросил показать, где можно набрать воды. Учитывая обстоятельства, я не рассчитывал на удобную комфортную ванную с горячей водой, но все оказалось еще хуже. Для элементарного омовения, нужно было в одном из коридоров спуститься с ведром еще ниже, где протекал подземный приток Сены. Вот и все удобства.

К счастью, несмотря на мутноватый вид, ничем, кроме обычного запаха реки, от воды не тянуло. Аристократическое происхождение и воспитание диктовали, что я не позволю себе жить в грязи, поэтому я не гнушался запачкать руки. Я тщательно выгреб мусор и все вымыл в новой комнате, предварительно избавившись от затхлого матраса предшественника, который довольный Ланс забрал себе. Уж лучше я каменное ложе застелю и так спать буду, чем на этой гнили.

— Как здорово, Джорджес, что ты решил вернуться, — искренне радовался мой новый знакомый. — Ты мне сразу понравился, да и вообще, у нас здесь скучновато, а с тобой я хоть немного от жажды отвлекся.

Похоже, он был не прочь поболтать, и я решил этим воспользоваться, чтобы побольше узнать о новом обиталище. Достал из багажа бутылку коньяка и предложил Лансу отметить знакомство.

— Алкоголь помогает заглушить жажду и позволяет легче ее переносить, — авторитетно поделился я знаниями.

— Серьезно?! — радостно воскликнул Ланс. — Значит, и от него польза бывает. Спасибо, Джорджес! Это то, что мне больше всего нужно, а то просто сил нет терпеть, глотку нещадно дерет, хоть на стену лезь.

— Можешь звать меня Джори, — предложил я. — Расскажи что-нибудь о здешней жизни. Может, ты знаешь, что означает «игрушка, которой удалось выжить»?

Ланс обрадовался еще больше, словно мой интерес ему польстил:

— Знаю, конечно! Перед тобой та самая игрушка — это я и есть.

Ну, надо же, на ловца, как говориться, и зверь бежит. Я снова разлил коньяк и приготовился слушать его историю.

— Завтра уже две недели будет, как я в катакомбах, так что я тут пока самым младшим считаюсь, — поделился Ланс, подтверждая мои догадки. — А попал сюда, наверное, потому что повезло; можно сказать, трижды подряд от смерти спасся. В Париж я в позапрошлом году из Руана прибыл. Честно сознаюсь, из дома сбежал. Отец мясником работал на колбасной фабрике и считал это место очень выгодным. Брата моего старшего, к себе пристроил, и меня, как подрос, попытался туда же. А я к технике тянулся, в школе хорошо успевал, дальше учиться хотел и путешествовать. Мечтал или машинистом железнодорожным стать, или механиком судовым.

Только папаша мой ни о каком техническом училище слушать не желал, мол, держаться нужно поближе к продуктам, а не к железкам. Делать нечего, я промучился две недели вместе с ним в убойном цеху, вынашивая план побега. А как первую зарплату получил, пока папаша не отобрал, не заходя домой, рванул на вокзал и в столицу. На железную дорогу по молодости не взяли, поэтому устроился в трамвайное депо учеником слесаря ночами вагоны обслуживать.

Год проработал, а на второй поступил-таки в училище.А после занятий, дело молодое, сам понимаешь, и с девчонками погулять хочется, и в кино сходить. Спать только урывками и удавалось, внимание и реакция притупились.

В прошлом месяце у одного парня из нашей бригады сын родился, мы немного отметили вечером перед работой, поздравили. Одним словом, и так уставший, да еще и выпив, проверял я вагон, и, видно, на тормоз не поставил. Да еще не заметил, что не стоит под колесом тормозной башмак. Чувствую -засыпаю, сил нет, вышел наружу, размяться, голову проветрить. А сам задумался, на звезды загляделся и присел на рельсы.

Размечтался, девушку свою вспомнил, у нас буквально накануне все сладилось, и сам не заметил, как задремал.А вагон не спеша под горку покатился. Так бы ко мне и смерть пришла во сне, но неведомая сила подхватила меня, вырвала из-под колес. Только спасение не от ангела-хранителя пришло, а, как ты понимаешь, от вампира и не бескорыстно.

Тогда я не знал, конечно, что это не человек. В первый момент не понял — то ли еще сплю, то ли псих какой-то попался, когда он себе ладонь рассек и силой мне в рот свою кровь влил. А потом приказал заткнуться и волоком, как котенка, за шкирку к подсобкам потащил. Там одной рукой сдавил мне горло так, что кадык проломил, в глазах потемнело от боли, тут я и отключился.

Очнулся я, когда уже рассвело, чувствую, все тело затекло ужасно и во рту какая-то дрянь. Думал сперва, что перепил накануне, вот и приснилось мне все это, даже с перепуга пить зарекся. Попытался встать, но понял, что не могу. Руки и ноги туго стянуты веревками, привязаны к стальной балке у стены, рот заткнут. Так и не обнаружил меня в тот день никто, просидел я в той подсобке, ничего не понимая, только чувствовал, что нехорошо мне: с каждым часом все больше мутило, и есть ужасно хотелось.

 Рвался я, дергался, как червяк на крючке — все бесполезно, мастерски скрутили. К вечеру этот маньяк придурочный объявился. Развязал меня, а я думать не стал, оттолкнул его и, как мог, на задеревеневших ногах поковылял к выходу.А тот только засмеялся вслед. Выскочил я за дверь, и, как на грех, на своего напарника наткнулся. Он меня за плечо ухватил, спрашивает, где я пропадал да что со мной, а я не слушаю, только вижу, что на шее у него жилка пульсирует. И так мне захотелось вцепиться в неё зубами, аж скулы свело. Ну, и не удержался.

Опомнился я, когда труп в руках сжимал, а во рту вкус крови. Рядом этот чудной стоит, ухмыляется. «Молодец, — смеется. — Сам все сделал, даже помогать не пришлось. Теперь ты один из нас — кровопийца, да, боюсь, ненадолго. Поиграем немного, развлечемся. Сейчас правила объясню».

А я никак от ужаса отойти не мог, и слов его почти не слышал от звона в ушах. Убил я напарника своего, да еще как! А дьяволу тому скучно стало, что я не в себе, время терять не хотелось, он и двинул меня кулаком со всей дури, губы разбил и половину зубов повыбивал, кровищи снова полный рот, теперь уже моей.Взвыл я от боли, но тут же все успокоилось и ранки затянулись.

«Слушай, — говорит, — что я тебе приказываю, а то убью на месте».

 Понял я, что это не игра и не сон кошмарный, что жизнь на волоске держится. А незнакомец этот из преисподней, все стоит и бубнит мне про силу новообретенную, да про скорость, и что теперь он охотник, а я жертва.

«Фору, — говорит, — я тебе дам и три попытки до утра. Первый раз поймаю — пощажу, если, стараться будешь, на второй раз — если только очень позабавишь, а на третий, уж не обессудь, оторву тебе голову. А если сумеешь до утра от меня уйти, так, что я отыскать не смогу, считай, повезло, больше искать не стану. Хотя до сих пор от меня никто не уходил. Теперь беги, две минуты даю», а сам на часы смотрит.

Повторять мне не нужно было, ринулся я, как вихрь, думал, тут в депо мне каждый уголок знаком, спрячусь так, что вовеки не сыщет. Да только не спасла меня ни женская уборная в первый раз, ни слуховое окно на чердаке во второй. Вижу, этот чудной злиться начинает: «Плохо играешь, — говорит, — без фантазии, последний шанс остался».

У меня хоть поджилки тряслись, но в мозгу немного прояснилось и страх высоты исчез, потому что чудовище за мной пострашнее смерти гналось.

Ну, и рванул я как заяц петлять: и по крышам, и по переулкам что было сил мчался, только понимать начал, что не уйду. Вижу впереди люк канализационный, сорвал я с него крышку, да вниз сиганул, не разбираясь. Окунулся с головой и поплыл, не высовываясь, куда течение несло. А когда рискнул, наконец, голову поднять, да вздохнул, то и сам едва не помер от смрада. Только услышал, как вдали тот гад смеется: «Хитрый ты какой, ну живи, заслужил. Я в дерьмо за тобой нырять не стану».

А я вот так, задыхаясь, и плыл, пока дыру не заметил. Так и выбрался, оказался в катакомбах. Можно сказать, мне снова повезло. Наверху ведь я, не ведая опасности, утром и сгорел бы на солнце. А здесь я воду нашел, искупался, отмылся, и побрел, пока на это место не наткнулся.

А тут уж Базиль объяснил мне, что и как. У вампиров наверху правило есть, что просто так обращать человека не положено. Лишь находящегося в смертельной опасности или на смертном одре, как исключение, можно обратить для подобных игр и развлечений. Скучают они, вот и забавляются.Случаются порой и такие осечки, как со мной, тогда мы здешнее население пополняем.

С «игрушками» стало понятно. Когда впереди вечность плюс сверхспособности и море энергии, а нет любимого дела, которое поглощает эти «излишки», да еще и ограничения существуют, немудрено, что от скуки вампиры начинают искать способы получения адреналина, потакая низменным инстинктам. Взять хотя бы развлечения в нижнем «Соблазне», в коих и я сам поучаствовать успел.

Раз подобные явления существовали, нужно иметь их в виду. Уже это укрепляло меня в мысли, что сюда я сунулся не зря, и еще много полезного смогу почерпнуть.

Далее, Ланс поделился основными правилами проживания в катакомбах. Законы в этих группах устанавливали главари, как наиболее старшие, сильные и опытные. Но нормы основывались на общих принципах, выработанных за века подземной борьбы за выживание.

Поскольку Базилю больше трех вампирских лет, и он неплохо приспособился, имел наверху квартиру, и даже периодически дневал в ней, он вполне мог бы оставить это место. Наверное, так и произойдет, когда он сумеет найти занятие на земле более увлекательное, чем быть лидером разношерстной группы. Тогда на смену придет другой, наиболее авторитетный из оставшихся. Все это не слишком отличалось от того, что происходило в человеческом обществе, как, впрочем, и в стае высокоорганизованных животных.

Потом Ланс подробно рассказал о поддержания мер безопасности и бдительности. Необходимость опасаться наших традиционных врагов охотников была не единственной причиной выставлять дежурства. Вампиры из других групп регулярно совершали набеги на сопредельные территории.

— Из-за чего же вы воюете? Тоже от скуки? — насмешливо уточнил я. Прямо не катакомбы, а скаутский лагерь.

— Из-за крови, конечно, — Ланс посмотрел на меня так, словно был удивлен подобной непонятливостью. — Из-за чего еще могут сражаться вампиры? Противники стараются захватить у другой стороны как можно больше людей из «зоопарков», и пленников, по возможности. Это тоже часть нашей тренировки.

Тут я вспомнил о вопросе, который не задал при первом посещении:

— Девушка, подвешенная в камере, — догадался я, — она пленница?

— Именно так, — подтвердил Ланс. — Их допрашивают по-настоящему, без шуток и пощады, только что стараются не убить, а так применяют любые методы: и жаждой, конечно, мучают, в ход идет все. Выпытывают разное — сколько в их «зоопарке» людей, как охраняют, когда очередной набег задуман, да все что угодно. Если вампир не дрогнет, не выболтает все, у него есть шанс дождаться, что, когда его группа пленного возьмет, то его обменяют.

Ланс с сожалением посмотрел на опустевшую бутыль из-под коньяка и сглотнул. Жажда беспокоила его довольно сильно. Помнится, в первые дни после обращения я сам только и думал, что о крови. В то время это отодвигало все остальные потребности, даже плотские. Поэтому непонятно, зачем он сидит здесь со мной.

— Почему ты не на охоте, если голоден? Тренируешь выдержку? — уточнил я.

Ланс с досадой поморщился и снова загрустил.

— Да какая тренировка? Мне кажется, я за глоток крови сейчас и маму родную бы продал, или выпил. У нас тут все бегут сломя голову на охоту, как только возможность появляется. Меня пока наверх не выпускают, я еще не научился останавливаться, только на этих, из «зоопарка» тренироваться разрешают.

Первые дни меня просто отрывали от людей, — шеф или Вирджиния, у нее тоже неплохо получается справляться. Потом стали напоминать, требовать, чтобы я останавливался, у меня кое-как получалось с их помощью, а позавчера приказали — как хочешь, но останавливайся сам, не будем мы тебе вечными няньками, и не стали подсказывать. Я увлекся и выпил всего, а за это мне в наказание приказано двое суток терпеть.

Теперь, когда все соберутся, снова будут проверять, смогу я сдержаться или нет. Только я сейчас так оголодал, что чувствую, опять не справлюсь, — снова горестно вздохнул Ланс. — В таких случаях тут на несколько дней за решетку сажают терпеть, а остальные на твоих глазах могут кровавый пир устроить или оргию. В общем, сам понимаешь, никак мне сегодня сорваться нельзя.

Ланс приуныл, а я задумался. Тренировка силы воли вещь полезная, в этом Базиль прав, нужно взять на вооружение, мало ли, какая ситуация случится, не хотелось бы стать заложником кровавых желаний.

Но тренировать новичка голодовкой глупо, на мой взгляд. Конечно же, наказание жаждой — очень неплохой стимул, чтобы стараться, но мне показалось, что Ланс не очень представляет, каким образом можно контролировать необходимость остановиться, наверняка, никто не объяснил ему. Кстати, с большим удивлением я только сейчас понял, что сам уже делаю это неосознанно, это происходит автоматически и естественно, само по себе. Так, может быть, мой опыт будет парню полезен?

— Послушай, дружище, — обратился я к нему, — а в чем конкретно у тебя проблема? Ведь главный подсказчик для тебя жертва и есть, вернее, ее сердце.

Похоже, они методом проб и ошибок действуют, как, скорее всего, большинство вампиров на земле, пока не находят свой метод. А кто-то и не задумывается об этом, люди — всего лишь еда для них. В очередной раз я с благодарностью вспомнил своего создателя. Ланс внимательно выслушал мои советы, поразился простоте метода, посетовал, что сам не догадался, и никто не подсказал.К нему снова вернулось хорошее настроение. Уже не терпелось воспользоваться на деле моим руководством.

Глава 9

Однако в этот раз все пошло совсем не так, как рассчитывал жаждущий напиться крови парень. Нашу неторопливую беседу прервали тревожные и возмущенные голоса, поэтому мы поспешили в общий зал. Вернувшаяся с охоты группа поредела и вид имела потрепанный. Одежда у многих порвана и запачкана кровью, лица возбужденные и злые. Базиль поднял руку, призывая к тишине, попросив рассаживаться за столом. Хмуро поглядывая в мою сторону, ведь некоторые видели меня впервые, все заняли места, я также устроился на свободном табурете.

— Кто на этот раз? — хмуро спросил Базиль, прекрасно понимая, что означает ситуация.

Молодой темноволосый мужчина с холодными стальными глазами — Марлок, и симпатичная темноглазая шатенка Вирджиния сообщили, что при возвращении подверглись нападению группы Леонарда, обитающей неподалеку. Как я понял, подобные прямые столкновения случались нечасто. У каждой группы была своя защищенная территория, куда противнику проникнуть затруднительно.

Из соображений безопасности выход на поверхность часто менялся, в катакомбах их хватало. Чаще в засаду попадались одиночки, рискнувшие передвигаться вне основной группы. Для коллективного возвращения, устанавливалось время сбора, опоздавших не ждали, желающих вернуться самостоятельно не уговаривали. Передвижение по городу ограничивалось лишь для не заслуживших доверия новичков, которых первое время контролировал кто-то из более опытных членов группы.

Но в этот раз нападающие изменили тактику, и, выследив место, где наши вышли на поверхность, организовали засаду, частично разрушив одну из стен и затруднив возвращение. Подобные обвалы не были редкостью в катакомбах.

Возвращающаяся группа сделала глупость, не пожелав вернуться другим путем, и, перебираясь через завал поодиночке, стала легкой добычей. Несмотря на яростное сопротивление, они успели ранить и увести в этот раз сразу троих— Сильвию, а также Клода и Пьера, к тому же, забрали человека, которого вели для пополнения зоопарка.

— Идиоты! — раздраженно рявкнул Базиль, затягиваясь сигарой, судя по запаху, довольно посредственной. — Даже обменять всех не получится, у нас только одна их девчонка. Чему я учил вас столько времени?! Осторожности и бдительности! Болваны безмозглые!

Главарь был сердит, даже взбешен, члены группы подавлены, каждый отводил взгляд от других.

— Как бы там ни было, мы должны поскорее напасть на них, — первой осмелилась подать голос Вирджиния, — может, еще удастся отбить наших, тогда и менять не потребуется. Троих за одну Элоиз все равно никто не отдаст.

— Ясно, ты из-за Сильвии переживаешь, — возразил Марлок, — но они уже вернулись к себе, а значит, внезапно напасть не получится, а мы и в численности теперь ощутимо уступаем. Подождем лучше следующей ночи, а там попытаемся подстеречь кого-нибудь, может, повезет, и тогда сможем всех обменять.

— Теперь вы рассуждать горазды! — смерил спорящих тяжелым взглядом Базиль. — Нужно было думать, когда лезли в ловушку. Мы ничего не предпримем, пока я еще раз не допрошу пленную. А там видно будет.

До поры до времени я молча слушал, не пытаясь вмешиваться, но тут мне показалось, что они принимают неверное решение. Конечно, моего совета никто не спрашивал, но раз я собрался стать членом группы, пусть временно, то считал обязанным исходить в действиях и словах из ее интересов.

— Послушай, Базиль, — обратился я к нему, — мне кажется, что Вирджиния во многом права, не стоит затягивать с нападением, если решили сделать ответный шаг. Но если хочешь отложить, то до следующей ночи, не позже, и я могу это обосновать.

Хмыкнув и прищурившись на меня, он обратился к остальным:

— Кстати, забыл представить, кто не в курсе, это наш новый товарищ Джорджес. Не знаю, надолго ли задержится, поскольку имеет все возможности жить в верхнем городе. Однако он решил, что следует восполнить пробелы в вампирском образовании и начать, так сказать, с низов, поэтому пока он с нами. У каждого свои причуды, как известно. Мой папаша, вон, любил крестиком вышивать. Но это сейчас неважно. Похоже, новичок считает себя большим специалистом в военном деле, стратегом и тактиком, потомком Бонапарта, не иначе. Ну, что же, давайте послушаем.

Его сарказм был вполне понятен. Конечно, они тут всеми силами стараются приспособиться к новому состоянию, чтобы обитать наверху среди людей, не привлекая лишнего внимания, а я, у которого и так все есть, добровольно спускаюсь в эти подземные клоаки. Вроде как, аристократ с жиру бесится. К тому же, не успел появиться и хоть как-то себя зарекомендовать, а уже со своим мнением встреваю. Поэтому я не стал обращать внимания на ироничный подтекст.

— Можете звать меня Джори, — уточнил я и постарался доходчиво изложить свои мысли. — Насколько я понял, здесь принято нападать на одиноких вампиров, и так вы всегда и поступали. Но, не логично ли предположить, что наши противники именно этого и будут ожидать, а значит, едва ли станут разделяться. У них хватило сообразительности изменить тактику и напасть неожиданно, поэтому и удача оказалась на их стороне. А от нас они едва ли ожидают подобного, поэтому это и следует сделать следующей ночью, причем именно так, как они не предполагают.

После этих слов, у меня оказалось несколько сторонников — Хуго и Вирджиния, а также Ланс поддержали мою позицию. Как я понял, до этого никто не додумался поступить иррационально, вот и обернулось нападение большими потерями и победой предприимчивых противников.

 Базиль внимательно смотрел, обдумывая мои слова. Видно было, что, осознавая мою правоту, он никак не может признать ее вслух. Ну, еще бы, терять лицо перед группой ему не хочется. Я понимал, что не совсем верно действую и сам, подрывать авторитет главаря в первый же день — не лучший способ зарекомендовать себя. Но миндальничать сейчас не время, где-то подвергаются пыткам члены нашей группы, пока этот тугодум колеблется, как поступить.

— Хорошо, может быть, попробуем что-то изменить, — принял решение крепыш. — Но не в ближайшую ночь, конечно. Спешка, как известно, хороша при ловле блох. Возможно, для начала попробуем старый способ, ну, а не получится, тогда подумаем. Так что, завтра половина из вас останется для организации засады вместо охоты.

— Опять без крови? — недовольно проворчал Парис — длинноволосый заросший блондин. — Натощак воевать неинтересно.

— Недовольных я не задерживаю, — резко возразил Базиль. — Доберетесь до их зоопарка — и вся добыча ваша, пейте сколько хотите.Я сам завтра буду с вами в засаде. Здесь остается только дежурная Романи и особо умный новичок. Вопросов нет? Тогда расходимся отдыхать.

Глава 10

Я осознавал, что, если второй раз подряд публично выступлю против лидера, это будет воспринято им, как безусловная попытка подорвать его авторитет в глазах коллектива. Я и так успел изрядно ему на мозоль наступить. А поскольку я планировал, что пробуду здесь не слишком долго и вовсе не собирался бороться с ним за место и брать на себя ответственность за группу, то подумал, что лучше решать с ним это вопрос тет-а-тет.

— Базиль, как отдыхать, а я?! — воскликнул голодный Ланс. — Я уже вытерпел двое суток без крови, и имею право на новый шанс.

— Да и я, кстати, тоже не пил с прошлой ночи, так что не отказался бы от своей порции, — присоединился Парис.

— Хорошо, — согласился Базиль. — Вот только оба в этот раз кровь не получат, — завредничал он. — Думаю, нам необходимо немного развлечься после сегодняшних неприятностей, поэтому сейчас «крысиные бега».

Вампиры оживились, с лиц исчезли тоска, озабоченность, и злость. Возбужденно переговариваясь, они двинулись толпой в сторону «зоопарка». Подходя к решетке, я вновь поразился отвратительному смердящему запаху. Лучше всяких запретов и замков аппетит отбивал этот букет ароматов общественного туалета, канализации и полной антисанитарии.

— Они у здесь никогда не моются? — брезгливо уточнил я у Базиля.

— Конечно, нет, — удивленно взглянул он на меня. — Кто бы стал с ними возиться? — хохотнул он. — В таком виде эти люди не вызывают особых симпатий, и у новообращенных скорее притупляются разные гуманистические глупости, сочувствие и прочая чушь, которая в первое время отравляет существование слишком совестливых и жалостливых. Это приучает их к четкому осознанию кто здесь высшее существо, а кто всего лишь пища.

Странное дело, никогда не считал себя чрезмерно мягким и гуманным, но это отношение к человеку лишь как к сосуду с кровью, сильно расходилось с моими взглядами. Хотя, я и так понял, что во многом отличаюсь от них. Возможно, дело в той самой крови создателя, о которой говорил Оливер. Чем она чище, тем более высокая эволюционная ступень новообращенного?

Впрочем, это могло быть связано и с тем, что в отличие от этих вампиров, я вполне благополучно все эти месяцы прожил с отцом, не был оторван от обычной жизни и почти не прекращал общения с друзьями. Подумаю об этом на досуге.

Тем временем Базиль, прежде чем открыть решетки, объявил:

— Условия вы знаете, поэтому повторю лишь для Джори: участники выбирают себе по жертве, я снимаю внушение, и они соревнуются между собой. В принципе, состязания меняются, их можно заставить делать что угодно: хоть драться, хоть плеваться в длину, хоть заниматься эротическим марафоном. Проигравший становится сегодняшней жертвой, и они будут это осознавать, поэтому будут очень стараться, а вампир, чья «крыса» придет первой, напьется, наконец.

Похоже, я здесь единственный, кого не привлекало предстоящее действие. Я вообще не особо азартен, как и не любитель жестоких зрелищ. Разного рода соревнования не пробуждают во мне древние животные инстинкты, как во многих особях мужского пола, заложенные в них на генном уровне. Наверное, потому, что я и так привык выигрывать и побеждать, но добивался своего не слепой удачей, подталкиваемый адреналином, а холодным расчетом и цепким умом. Поэтому, в отличие от охваченных предвкушением кровопийц, не торопился к «зоопарку», спокойно оставаясь на заднем плане.

Оказывается, эта сторона вампирской жизни еще более грязная и жестокая, чем мне представлялось. Тем не менее, переоценив себя и не учтя сущность хищника, я почувствовал определенный азарт, и мне захотелось, чтобы победил избранник Ланса. Наверное, потому, что я еще хорошо помнил, каково долго терпеть жажду, а паренек вызывал симпатию и расположение.

Первым бегуна выбирал он, и указал как раз на того джентльмена, который мне был знаком; не самый удачный выбор, на мой взгляд. Усмехнувшись, Парис, в свою очередь, предпочел хорошенькую молодую женщину, и я понял, почему он это сделал. Если не ошибусь в предположениях, боюсь, моему молодому приятелю придется страдать от жажды еще как минимум сутки.

— Ну, а ты, Джори, не желал бы поучаствовать? — вдруг обратился Базиль, который, кажется, заметил мое отношение к происходящему.

Вообще-то не собирался, тем более что этим вечером я уже пил кровь и не сильно успел проголодаться. Да и не вызывали аппетита обитатели «зоопарка». Но тут мне пришла мысль, что я могу помочь Лансу, и я не стал отказываться, выбрав молодого худощавого жуликоватого мужичка с быстрыми бегающими глазами.

Первым делом Базиль отправил двух потасканного вида девиц из зоопарка готовить еду для своих сокамерников. Меня передернуло от отвращения, когда я представил «шедевры высокой кухни», состряпанные этими подобиями, оставшимися от людей. Романи, не сводившая с меня заинтересованных глаз, хихикая, объяснила, что для себя они, разумеется, стряпают сами, отдельно.

Базиль тем временем готовил выбранных к состязанию. Вначале он велел им все вспомнить, но внушил не предпринимать попыток к бегству и не молить о пощаде. Потом стал объяснять условия. Нужно было видеть, какое отчаяние появилось в глазах несчастных, когда они осознали весь кошмар своего положения. Девушка не выдержала и разревелась в голос, а бледный, как полотно, джентльмен в ужасе, но молча водил по нам взглядом. Для чего вообще было нужно возвращать им память и эмоции? Наверное, лишь потому, что только настоящее чувство страха могло заставить их добиваться победы любой ценой. А может, Базиль таким образом хотел опять-таки показать всем до чего могут опуститься люди.

На сегодня устроили что-то вроде эстафеты, а не просто бег. Нужно было домчаться до конца длинного коридора, схватить большой булыжник и вернуться обратно. Отбирать камень разрешалось, но для этого нужно сначала догнать соперника. Кто прибежит первым с камнем, тот и победил. Последний на финише служит пищей. Просто и жестоко.

Странно было за этим наблюдать, здесь ничего не напоминало стадион, да и вид у соревнующихся был совершенно не спортивный. По сигналу Базиля люди сорвались с места. Зрители испытывали неподдельный азарт, делали ставки и поддерживали участников криками. Неужели Гэбриэл прав — грань между человечностью и монстром так тонка и легко преодолима, что все присутствующие делают это без затруднений?

То, что разворачивалось на импровизированной беговой дорожке, начинало напоминать гладиаторские бои. Этот участок катакомб не был замощен, а представлял собой длинную шахту, вырубленную в известняковой толще, и ее пол покрыт не только слоем пыли, но и множеством мелких камней и обломков, поэтому скоро босые ноги бегущих были изранены, и в их следах появилась кровь.

Легкий, но такой манящий аромат достигал ноздрей, заставляя горло заполыхать. Судя по жадному блеску глаз и вздувшимся венам, остальные чувствовали то же самое. Очевидно, им стоило немалых усилий сдерживаться. Голоса смолкли, слышно было лишь шумное дыхание бегунов. Даже странно, что ни один вампир не бросился на соревнующихся. Разве что Ланса, как самого голодного и ненадежного, Базиль крепко держал за плечо, отчего тот едва не приплясывал на месте, капая слюной на пол.«Да их лидер прямо кладезь разных методов дрессировки себе подобных», — мелькнула у меня наполовину уважительная, наполовину презрительная мысль.

Легкая и ловкая девушка вырвалась вперед. Она первой домчалась до камня, с трудом подхватила его, и, прижимая руками к груди, пустилась в обратный путь. «Жулик» и джентльмен сначала бежали голова к голове, но вскоре мой ушлый фаворит притормозил, и, как мне показалось, намеренно.

Когда девушка бросилась в обратный путь, отставший, вместо того чтобы добежать до конца тоннеля, кинулся наперерез и, выхватив обломок известняка, им же резко ударил ее в грудь. Несчастная, громко закричав от боли, была отброшена назад и упала, но, понимая, что теряет шансы, судорожно попыталась вскочить на ноги.

Джентльмен, у которого появилась возможность прийти к финишу вторым, избежав кровопускания, вместо того, чтобы проскочить мимо, задержался возле девушки и протянул ей руку, помогая подняться. Та помощь приняла, но не поблагодарила и не стала задерживаться, а, всхлипывая и сильно припадая на правую ногу, бросилась бежать. А мужчина, очевидно, сделавший выбор, замедлил скорость, лишь обреченно покачав головой ей вслед.

«Ну что, Базиль, съел? — злорадно подумал я. — Даже в таких ситуациях не все превращаются в крыс. Воспитание и честь победили в человеке страх».

Так они и финишировали. Не моргнув глазом, главарь объявил победителем моего «жулика», а жертвой джентльмена, несмотря на то, что Парис и другие вампиры стали возмущаться несправедливостью решения.

— А при чем здесь справедливость? — возразил Базиль. — Задача была захватить камень и прибежать первым, так что все верно. Ну, а если этот человек решил проявить благородство, то о его цене он тоже был предупрежден. Так что давай, Джори, можешь приступать, сегодня удача на твоей стороне, — он сделал приглашающий жест. — Хоть ты и не новообращенный, все же скажу и тебе: тот, кто не умеет останавливаться, наказывается суточным лишением крови.

Ланс судорожно вздохнул, с сильнейшей голодной завистью глядя на меня. Тем временем главарь поочередно скороговоркой внушил девушке и чемпиону «крысиной гонки» забыть обо всем и отправляться в клетку. Остался один джентльмен, который, затравленно озираясь, бросал на меня взгляды, в которых отчаяние смешивалось с ненавистью.

-Раз у нас тут вечер благородства, я бы хотел уступить свое право Лансу, — объявил я Базилю. Вампиры в полной тишине уставились на меня, не веря своим ушам. Похоже, подобного у них раньше не случалось. — Он был очень любезен показать мне все и посвятить в правила, проявил дружелюбие, и мне хотелось бы ответить ему любезностью.

Главарь недобро прищурился, и я понял, что вновь вступаю в конфронтацию, попираю установленные им порядки. Однако я готов был рискнуть. Но он, обдумав, принял какое-то решение, расслабился и усмехнулся.

— Ну, что же, раз Джори не голодный, давай, Ланс, тогда ты, посмотрим, что у тебя получится сегодня.

Не веря своему счастью, тот взглянул на меня и мгновенно оказался возле джентльмена, который еще сильнее вжался спиной в решетку, ухватившись руками за ржавые прутья.

— Давай приятель, пей и не подведи меня, — поддержал я парня.

Ланс тут же впился жертве в шею. «Почему они не внушают хотя бы не бояться?» — с досадой подумал я, глядя как смертельно побледнел мужчина.

Однако, похоже, мои советы не прошли даром. Начав жадно глотать кровь, Ланс, видно, все же прислушивался к пульсу и сумел остановиться, не перейдя опасной черты, оторвался, хотя и с огромным сожалением. Джентльмен даже смог устоять и после спасительного внушения, которое позволило ему забыть этот ужас, хоть и обмяк, но своими ногами вернулся в темницу.

— Спасибо, Джори! — ликовал молодой, теперь уже сытый вампир. — Век не забуду!

Остальные начали расходиться, продолжая обсуждать происшествие. Базиль остался в зале, рыкнув на копошащихся у керосинок женщин, чтобы поторапливались, а то останутся без еды. Очевидно, он вынужден дожидаться сам, чтобы закрыть за ними обе решетки. Видно не доверяет своим людям, боится, что кто-нибудь не выдержит и дорвется до крови.

«Интересно, — задумался я, — почему так получилось, что мне быстрее других удалось приспособиться и научиться справляться с жаждой? Конечно, я не могу сказать, что полностью держал ее под контролем, вспомнить хотя бы случай с Розой. Но, все же, не страдал так сильно, как, к примеру, Ланс, которому уже две недели, а все мысли только о крови. Я жил среди людей, хоть и остерегался первые дни, но запирать их от меня не приходилось. Конечно, в отличие от «подземных жителей», оказавшихся на обочине вампирской жизни, у меня был отличный учитель, но вряд ли дело только в этом. А, может быть, в мотивах? Как-никак, я все же сам выбрал этот путь и был готов к определённым трудностям и неудобствам, хотя имел о них весьма смутное представление. А еще, возможно, дело в личных качествах человека до обращения. Кто-то от природы обладает железной волей, а кто-то, не имея силы характера, опускается на самое дно. Взять в пример заядлых опиоманов, которых доводилось видеть в нелегальных клубах, готовых продать душу за очередную дозу. Думаю, об этом тоже стоит поразмыслить».

Глава 11

Я отправился к тому месту, где набирали воду. Подземная река вполне подходит вместо ванны, чем я воспользовался, прежде чем удалиться отдыхать. Но не успел я, вернувшись, толком устроиться на своем спартанском ложе, как на входе возникла завернутая в полотенце темноволосая девушка. «Приятный сюрприз», — усмехнувшись, подумал я, встав на ноги, приветствуя даму.

Вроде и намеков не давал, но, конечно же, не откажусь обоюдно приятно провести время.

Не слишком фигуристая, худощавая и угловатая, тем не менее, миловидная, с блестящими черными глазами, которыми отличались все цыгане, Романи поглядывала грустно и вопросительно. Возможно, не привыкла предлагать себя, сомневалась, как я отнесусь к подобному?

— Я не помешала? — нерешительно обратилась она ко мне. — Мне стало одиноко, я решила, если ты не спишь, мы могли бы немного пообщаться. Но я, конечно, могу уйти, раз ты собирался отдыхать…

— Ты не помешала, — послал я ободряющую улыбку. — Раз стало одиноко, чего тогда жмешься у входа, прошу, заходи, — позвал я ее приглашающим жестом. — Здесь не слишком шикарно, но я постараюсь быть гостеприимным.

Второго приглашения не потребовалось, она быстро юркнула ко мне, и мы без лишних слов отлично поняли друг друга. Вскоре ее полотенце оказалось на полу, представив на обозрение мое сегодняшнее меню для плотского удовлетворения. Не разводя долгого сочувствия к девичьей грусти, я, пожалев ее спинку, устроил ее сверху, и мы приступили к тесному общению, которое должно было развеять без следа тоску и одиночество на ее челе.

Мы неплохо провели время, хотя, разумеется, девушка ни в какое сравнение не шла с Женевьев — женщиной высшей пробы. Ни бешеной животной страсти, ни желания вкусить ее крови я не испытал. Романи практически не отличалась от обычных человеческих любовниц, разве что, более гибкая и ловкая.Однако моих стараний тоже не хватило, чтобы развеять ее грусть. Когда мы решили немного передохнуть, и она устроилась рядом, опершись на локоть и подперев ладонью голову, то в ее взгляде, затуманенном не осевшей страстью, помимо восхищения, которое обычно ловлю в женских очах, я вновь заметил ту же странную тоску.

— Романи, у тебя что-то случилось? — поинтересовался я.

Она смутилась и опустила глаза, а потом, словно решившись, быстро зашептала:

— Ты прав, Джори, и я бы хотела тебя спросить, вернее, предложить кое-что.

Интересно, похоже, она изначально пришла не только за плотскими удовольствиями. Я приготовился внимательно слушать.

— Ты ведь не собираешься задерживаться здесь надолго, верно? — полуутвердительно-полувопросительно произнесла девушка. — Если я расскажу кое-что для тебя очень важное, о чем не знаешь, но что обязательно нужно знать, ты согласишься забрать меня отсюда и оставить у себя? — выпалила она мне в ухо на одном дыхании.

Ну вот, очередное разочарование. Умеют женщины все испортить. А эта даже время тянуть не стала, после первого же «свидания» решила претендовать на особое положение. Она, конечно, неплоха в постели, да и девушка, вроде, милая, но я вовсе не предполагал, что наши отношения продлятся дольше моего пребывания в катакомбах. И что, интересно, такого нужного она могла бы рассказать? Я не привык приобретать кота в мешке, о чем и сообщил ей.

— Видишь ли, Романи, я могу забрать тебя отсюда. Даже могу помочь устроиться наверху, если у тебя нет дома, куда бы ты могла войти, поддержать материально при необходимости. И это не в качестве оплаты за то, что ты хотела сообщить, а в виде помощи хорошенькой девушке или по-дружески. Подойдет такой расклад? Но я хочу быть честным: я не готов стать для тебя кем-то вроде учителя и опекуна, не говоря о большем. Я не завожу серьезных и длительных отношений с женщинами, и уж, тем более, не собираюсь нянчиться с молодым вампиром и нести за него ответственность, словно создатель. Если же ты знаешь что-то, и уверена, что мне необходимо знать, то просто расскажи мне об этом, не торгуясь.

Романи опустила глаза и задумалась. Грусти на лице больше не было, ее сменила оскорбленная решимость:

— Нет, Джори, прости, но мне нужны гарантии, — произнесла она. — Очень жаль, но просто так я не могу ничего рассказать. Однако мне хотелось бы отблагодарить тебя за доброту и понимание. Пойдем, и ты все узнаешь сам. Здесь недалеко, можешь даже не одеваться.

Недоумевая, но будучи заинтригованным, я быстро натянул брюки, а девушка вновь завернулась в полотенце, и мы вышли в коридор. Где-то недалеко раздавался шум и грохот, очевидно, работали буровые машины, прокладывая новый тоннель метро. Ночью его не было слышно, но для людей сейчас самый разгар рабочего дня. Романи сделала несколько шагов впереди, так и не поднимая головы, и вдруг остановилась, обернувшись.

— Прости, Джори, ты очень хороший и ты мне понравился, — шепнула она, обняв меня и потянувшись с поцелуем.

Она что, передумала идти и решила попрощаться? Продолжая недоумевать, я ответил ей, склонившись к губам, и вдруг вскрикнул, скорее от неожиданности, чем от внезапной боли. Острыми клыками она вцепилась в меня, прокусив насквозь язык и нижнюю губу.

Рот мгновенно наполнился вкусом крови. Мне потребовалась доля секунды, чтобы осознать, что произошло, что это не запоздалая вампирская страсть и желание отведать крови, но я даже не успел оттолкнуть ее. Ее подлый укус был отвлекающим маневром, и я оказался схвачен дюжиной рук. В горло с двух сторон, а также в запястья и даже в ноги впились другие клыки. Я зарычал от бешенства, ощущая, как очень быстро вместе с кровью из меня уходит сила, и мои попытки оказать сопротивление и расшвырять противников становятся все менее действенными.

Прошло совсем немного времени, и вот я лежу на холодном каменном полу, не в силах даже шевельнуться, и, с трудом фокусируя взгляд, различаю столпившихся вокруг довольно посмеивающихся вампиров с окровавленными ртами, которые должны были стать моими товарищами. Романи, Базиль, Марлок, Вирджиния, Хуго, Парис и Адиль — почти все. Кажется, они мне что-то говорили, но слова долетали будто сквозь вату.

«А вот теперь совсем не слышно шума строящегося метро, словно вместе с силой я утратил вампирский слух», — отстраненно подумал я, будто это сейчас имело значение.

В ушах стоял звон, я чувствовал, как сердце, словно из последних сил, медленными рывками пытается проталкивать жалкие остатки крови. Потом меня, небрежно взяв за руки и за ноги, куда-то понесли и чуть позже бросили на пол в той самой камере, где боялся оказаться Ланс — напротив «зоопарка», как я понял по запаху.

— Ну что, Джори, — Базиль, ухмыляясь, наклонился ко мне, — ты же хотел на себе изучить, как живут в катакомбах молодые вампиры. Вот и изучай, побудь немного в их шкуре. А то изображаешь перед нами стойкого и терпеливого, от крови отказываешься, сытый, как видно, слишком. Я думаю, тебе не мешает поголодать, ослабнуть и избавиться от высокомерия, чтобы перестать мнить себя лучше других.

Уверен, ты на мое место нацелился. Наверху-то, небось, другие постарше тебя будут, не очень поруководишь, а здесь развернуться хотел? Ты у нас, оказывается, опытом делишься с молодежью, советы даешь, как быстрее научиться останавливаться. А разве Ланс тебе не объяснил, что законы и правила здесь устанавливаю я, и я решаю, как проходит обучение? Мальчишка должен был либо собраться и остановиться сам, либо, что случается почти со всеми, оказаться на том месте, где сейчас валяешься ты.

Пососал бы лапу несколько дней, выучился бы, как миленький. Все мы через это прошли. А кто не смог, от тех давно ничего не осталось. Такие не нужны ни здесь, ни наверху, сам должен понимать. И почему вдруг этот щенок должен оказаться исключением? Голод — лучший учитель для вампира. И если ты до сих пор этого не понял, сейчас у тебя есть все шансы осознать, что никакой ты не особенный. Так что, полежи и хорошенько подумай, что ты скажешь, когда я приду сюда в следующий раз. Если не дурак, то сообразишь быстро. А если ошибешься, продлишь срок пребывания и голодную диету, — язвительно закончил он.

— Да пошел ты, Базиль… — собрав силы, прошептал я, грязно выругавшись, изменив своим правилам, не обращая внимания, что за решеткой среди зрителей этого «спектакля» присутствуют девушки.

— Ну, наверное, все-таки, ты дурак, — хохотнул главарь, запирая дверь тюрьмы, — раз до сих пор не понял, кто здесь главный. Ну, ничего, поумнеешь, никуда не денешься, не ты первый и не ты последний. А мы все, — обратился он к вампирам, — заслужили отдых. Особенно ты, Романи, дорогуша. Хватит на сегодня развлечений, а то завтра охоту проспим.

Часть 6. Дети подземелья

1914 (Франция)

Глава 1

Я остался один, точнее, наедине со своими эмоциями и мыслями. Но, похоже, что только на них, яростно клокочущих в душе и мозгах, я оказался сейчас способен. Строительный шум еле слышен и уже не беспокоил, так что обстановку вокруг можно было бы назвать тишиной, если бы не отвратительное цоканье мерно капающей воды, пробивающееся сквозь заложенные уши.

Каждый звонкий шлепок капли о камень колоколом отдавал в раскалывающейся от боли голове. Почему-то казалось очень важным понять, откуда сочилась вода, словно это помогло бы избавиться от надоедливой помехи, не дающей сосредоточиться. Как же невероятно тяжело, почти невозможно хоть немного повернуть голову вбок. Помнится, даже заболев менингитом, я не был так слаб и беспомощен как сейчас, и это невероятно раздражало.

Вода продолжала неторопливо падать, ударяя прямо в мозг, но источник этого звука я так и не смог увидеть, он был скрыт куском стены, частично перекрывающим обзор клетки напротив.

Этот участок катакомб освещался так же, как и остальные помещения, и в свете тусклых ламп отчетливо виднелись люди в «зоопарке». Почти никто еще не спал. Изможденная женщина бессмысленно и неторопливо бродила из угла в угол, словно пытаясь отвлечься от боли, остальные сидели, тупо уставившись перед собой, не обращая внимания ни на что.

Зрелище выглядело отвратительным, но безумно манящим. В них текла по сосудам живая кровь, много крови. Негодяй Базиль оказался прав, я действительно прежде не знал, что такое настоящая жажда. Очень хотелось облизать иссушенные губы, но язык словно покрылся наждачной бумагой и еле ворочался, а в горло будто расплавленный свинец залили. Но хуже всего оказалось полное бессилие и невозможность самостоятельно что-либо изменить, это давило сильнее физических мучений.

Как же получилось, что я попал в эту ситуацию? Мне не слишком понравились законы, царившие в катакомбах, а что-то вызвало откровенный внутренний протест. Но ведь до недавнего времени ничто не мешало мне, в отличие от остальных, спокойно отсюда уйти, я сам пожелал остаться. К тому же, обычно я придерживался принципа, что со своим уставом в чужой монастырь не ходят. Конечно, если ты не собираешься сделать этот монастырь собственным, а такого желания у меня не возникало, я изначально знал, что здесь ненадолго.

Я старался не вмешиваться и язык придерживал, но, очевидно, мое несогласие все же проскальзывало, ведь я не слишком его скрывал, а Базиль оказался достаточно наблюдательным. Это явилось моей ошибкой и выглядело со стороны главаря покушением на его власть. Но теперь естественно, деликатное и тактичное решение проблемы исключалось. Как сказал кто-то из великих: «Когда дипломаты замолкают, начинают говорить пушки».

Что же это я предаюсь бессмысленным терзаниям? Базиль прав — я сам хотел на себе все испытать и попробовать со всех сторон. Вот и пробуй, Джори, и не жалуйся. Думай теперь, как выкрутиться. Мне ведь нужно не просто вытерпеть сильнейшую жажду, самое главное — обрести свободу, не потеряв достоинства, и, конечно же, отомстить за попытку меня унизить.

Скорее всего, в ближайшее время мне станет еще хуже, ведь обезвоживание организма только усилится. А значит, пока мозг не перестал нормально функционировать, а я не превратился в подобие мумии Эширандора, необходимо сосредоточиться и обдумать ситуацию, а также возможные пути выхода. Не зря у англичан есть пословица: «Любопытство сгубило кошку, но удовлетворив его, она воскресла».

Мне пришлось признать, что способа самостоятельно отсюда выбраться я пока не видел. Это существенный минус, однако, я понимал, что убивать меня Базиль вовсе не собирался, не рискнет, а значит, рано или поздно я все равно отсюда выйду. Вот только как? Конечно же, унижаться и молить его о крови и свободе, как хотел бы пленитель, я точно не стану. С удовлетворением я осознал, что самой мучительной жажды для подобного недостаточно, если, конечно, не сойду с ума от изнуряющей капели. Даже в клетке раненый лев все равно остается львом. Но едва ли и Базиль пойдет на попятную, если я проявлю упрямство. Тогда какие возможны варианты?

Через несколько недель наверху меня неизбежно хватятся. О том, где я нахожусь, знают отец и Оливер. Правда, на последнего не было особой надежды. Теперь казалось, что приятель так охотно согласился провести меня по катакомбам, к тому же, по сути, подбил здесь остаться вовсе не из дружеских чувств. Дело, скорее, в банальной ревности к моему успеху и желании отомстить за бельгийский триумф. Что же, понять можно. Не зря зависть является одним из смертных грехов.

А вот отец, безусловно, постарается меня отыскать. После его обещания, данного мне перед уходом, я очень надеялся, что он проявит свойственную ему осмотрительность и не рискнет проникнуть в катакомбы самостоятельно, следовательно, будет вынужден обратиться к знакомым вампирам.

Но вот перспектива оказаться обнаруженным в таком положении кем-нибудь из них меня весьма напрягла и служила серьезной мотивацией поскорее отсюда выбраться самостоятельно. Иначе моей репутации будет нанесен существенный урон. Какая скандальная сенсация: один из самых успешных молодых юристов Парижа валяется в вонючей клетке в городской клоаке у отбросов общества. Я представил этакий броский заголовок в какой-нибудь бульварной газетке, или как шепчутся за моей спиной на светской вечеринке. Стоит ли говорить, что следует искать другой выход и готовиться воспользоваться первым же подвернувшимся шансом.

Зачем вообще нужно было накидываться так подло, целой стаей из-за угла, усыпив бдительность и используя большое численное преимущество, словно шакалы на царя зверей? Базиль побоялся, что не справится? Но он втрое старше, должен быть сильнее. Для самоутверждения? Тогда вернее сделать это самому. Или решил связать группу круговой порукой, а значит, не полностью уверен в ее поддержке? Это уже интереснее.

Могу ли я здесь, пусть теоретически, рассчитывать на кого-то? Не считая тех, кто оказался в плену, в нападении не участвовали трое — Николас, Ланс и Ксавье. Хотя, последний, наверняка, находился на дежурстве, а вот почему там не было оставшихся двоих? Впрочем, похоже, я смогу узнать об этом из первых уст. К решетке, осторожно озираясь и оглядываясь, буквально на цыпочках подобрался Ланс. Мне пришлось изо всех сил напрягать слух, чтобы уловить еле слышный шепот:

— Джори, как ты там? Сможешь вытерпеть до следующей ночи? Группа только что ушла на охоту, но, кроме меня и дежурного, опять остался Базиль. Прямо сейчас я ничего не могу сделать, если меня заметят, тут же окажусь рядом с тобой. А завтра я дежурю, так что, когда все уйдут на охоту, что-нибудь придумаю. Ты только продержись.

Собравшись с силами, я кивнул, и он тут же исчез. «Ну, вот, — приободрился я. — Зная, когда придет помощь, терпеть не так мучительно».

Остается дождаться следующей ночи. Странно, что они ушли на охоту. Разве нападение на группу Леонарда отменяется?

Как же я хотел сейчас заснуть, чтобы время пролетело быстрее, но под выматывающую капель — это почти немыслимо, поэтому я продолжил размышлять. Люди в клетке постепенно устраивались на ночлег. А точнее, укладывались, кто где находился.

Глядя на этих существ, имеющих внешние признаки людей, также оказавшись в неволе, я как никогда осознал значимость и важность национального девиза Французской Республики — «Свобода, Равенство, Братство». Теперь эти слова наполнились для меня особым смыслом и лишь острее заставляли чувствовать внутреннее несогласие с происходящим.

Вариант высыхать, потому что кто-то так пожелал, лишив законных прав, меня никак не устраивал. Если я и решу проверить свою выдержку жаждой, то сделаю это в более комфортных условиях. И ждать милостыни от подлой подземной крысы — Базиля, не вариант для меня.

И все же, я знал, что отсюда выберусь, а есть ли у мужчин и женщин из «зоопарка» хоть какой-то шанс вернуться домой? Нет, ни малейшего. Они-то находятся под внушением, и едва ли их что-то беспокоит, но ведь это не бездомные клошары, а значит, почти у всех есть родные и близкие, которые так и останутся в неведении об их судьбах.

У этих людей не останется даже могил, куда кто-то смог бы прийти, как мы с отцом навещаем Наоми и маму в фамильном склепе Ансело на кладбище Пер-Лашез. В суете вампирской жизни я бываю там не слишком часто, последний раз еще до маскарада, и то мне — взрослому мужчине, кровопийце до сих пор не хватает тепла материнских рук и радостного щебетания соскучившейся сестренки. А вот отец каждую неделю посещает жену и дочь, и, боюсь, еще немало времени потребуется, чтобы на его сердце хоть как-то зарубцевалась рана от горькой утраты.

Раньше я этим вопросом не задавался, но сейчас уверен, что за решеткой место лишь для преступников и асоциальных элементов. Неужели больше никому это не приходит в голову? И могу я как-то вмешаться?

Совет, судя по всему, самоустранился, загнав новичков поглубже, чтобы не мешались, и сведя все к самовыживанию. Наверняка, подобные «зоопарки» придумал не Базиль, и существовали они не только в его группе. Допустим, выпущу я этих, на их место все равно наловят новых. И кто я такой, чтобы решать, что именно эти достойны жизни, а кто-то другой должен стать учебным пособием или игрушкой молодых кровопийц?

Однако, несмотря на все мои человеколюбивые рассуждения, по-прежнему самым большим желание было напиться крови. Я бы осушил их всех — тех, кому только что мысленно даровал свободу. Прав был Оливер — до этого дня я не был полностью вампиром, вот и получил то, за чем сюда спустился.

Сейчас я с огромным наслаждением выпил бы несколько бокалов коньяка, даже самого низкопробного. Да, что там алкоголь, мне бы хоть немного самой обычной воды, поймать бы языком те капли, звук которых доставлял мне такое мучение. Стараясь отвлечься от физической боли и проклятой капели, я стал предаваться сладостным мыслям о будущей мести, сам удивляясь своей кровожадности, пока мучительное забытье не поглотило мое сознание.

Глава 2

Явившись под утро, Базиль привел для «зоопарка» пополнение: двоих подвыпивших мужчин в потертых комбинезонах, по виду из рабочих. Отправив их к остальным людям, он подошел к моей решетке и ехидно поинтересовался:

— Как спалось на новом месте?

Не знаю, что он ожидал услышать, но с удовлетворением отметил, как изумленно вытянулось его лицо после слов, которые я, с трудом ворочая пересохшим языком, постарался произнести отчетливо и с ноткой сарказма:

— Спасибо, прекрасно выспался. Давно так не отдыхал.

— После хорошего сна, ты, наверное, проголодался? Может, хочешь позавтракать? — он решил зайти с другой стороны.

Этот гад не осознает, что с огнем играет. Все вампирское во мне рычало «Да!», подталкивая согласиться на любые условия, лишь бы ощутить в горле спасительный вкус крови. Вот только цена этого завтрака никак не устраивала мою фамильную гордость, поэтому я снова постарался нацепить выражение вежливого гостя:

— Благодарю за заботу, но у меня сегодня нет аппетита, запах тут у вас не располагает, — выдавил я из себя подобие улыбки.

Несмотря на всю тяжесть и сложность положения, я едва не расхохотался, глядя, как противник краснеет от раздражения.

— Ну, раз ты брезгуешь, я позавтракаю один.

Приказав выйти той женщине, что бродила ночью, Базиль демонстративно прокусил ей шею. А когда восхитительная алая жидкость потекла ей на грудь, заставляя судорожно сжиматься мой желудок, пересохший рот наполняться вязкой слюной, а рассудок мутиться и туманиться от невероятного, безумно манящего аромата горячей свежей крови, который медленно плыл в затхлом воздухе подземелья, Базиль еще раз взглянул на меня.

Как бы ни желал я достойно сыграть свою роль, едва ли я смог бы проигнорировать подобное зрелище, даже будучи сытым. Острые клыки против моей воли хищно приподняли верхнюю губу, а глаза налились кровью, которой, как я думал, во мне почти не осталось.

Я жадно смотрел, как, неторопливо слизнув рубиновые капли, Базиль вновь приблизил свои зубы к шее жертвы, заставляя все во мне переворачиваться от неистового желания отобрать у конкурента добычу. Я слышал, как непроизвольно издаю глухое хриплое рычание. Все мои органы чувств были настроены сейчас на тоненькую алую струйку, которая просачивалась из-под неторопливо смакующих губ вампира, и на размеренный стук сердца женщины, постепенно замедляющийся. Базиль приостановился, оторвавшись от раны, и вновь обратился ко мне, словно змей-искуситель:

— В ней еще много осталось, но все равно сдохнет. Допивать нужно.Ты по-прежнему не хочешь ни о чем попросить?

Видит бог, никогда прежде мне не доводилось так страстно чего-то желать и прилагать такие титанические усилия, чтобы сдержаться. Это, пожалуй, хуже самой сильной боли, мучительнее самой зверской пытки. За доли секунды я нашел массу оправданий для готовой сломаться гордости, мне казалось, я сделаю все что угодно, что бы ни попросил этот мерзавец.

Отвернувшись неимоверным усилием, почти не дыша, чтобы блокировать обоняние и стараясь переключиться на образы, не связанные с кровью, я все же смог одолеть себя и сказать совсем не те слова, которые рвались наружу. Наверное, это самая большая победа в моей жизни, как тогда казалось.

— Раз ты так настаиваешь, — почти равнодушно сумел выдавить я потрескавшимися губами. — То да, у меня будет одна просьба.

Базиль едва не засветился от удовольствия, предвкушая мою полную капитуляцию.

— Когда вечером подниметесь наверх, принесите мне свежие газеты, — закончил я.

Нет, я пошел не по той стезе! Во мне пропадал величайший драматический актер. Сара Бернар умерла бы от зависти. Наверное, стоило пострадать от жажды, чтобы увидеть выражение лица главаря.

— Что принести?! — ошарашенно уставился он на меня, не веря своим ушам. — Какие газеты? Ты издеваешься?!

— Вовсе нет, — терпеливо ответил я, тщательно проговаривая слова. — Я привык начинать день со свежей прессы, всегда быть в курсе мировых новостей. А тем более сейчас, когда такая сложная мировая обстановка. Так что не откажусь от «Фигаро», «Паризьен», «Монд» или «Франс-Суар», можно и «Либерасьон». Надеюсь, чтение газет не противоречит твоим правилам? А мне бы это помогло немного развеять скуку.

— Это все? — еще раз зло уточнил Базиль. — Больше тебе ничего не нужно? Ты хорошо подумал?

— Ну, можно еще еженедельник «Трибун», он как раз сегодня выходит, — добавил я, уже открыто нагло ухмыляясь. Мне, на удивление, даже стало немного легче.

Главарь удалился, гневно бормоча под нос, забрав двоих людей на кухню, а я снова остался один, тяжело откинувшись, прикрыв глаза и с трудом дыша. «Спектакль» отнял последние силы, а время тянулось слишком медленно.

После нашего разговора Базиль появился еще раз, чтобы вернуть в «зоопарк» людей с ведрами еды. Я получил возможность «насладиться» еще одним мерзким зрелищем, как человекоподобные существа руками таскали куски и жадно поглощали их, едва не вырывая друг у друга; меня аж передернуло от отвращения. Больше Базиль не сказал ни слова, лишь искоса бросил заинтересованно-вопросительный взгляд. Однако я чувствовал, что в этом «сражении» моральный перевес на моей стороне. «Скоро противник сам будет уговаривать меня выйти отсюда», — ехидно думал я.

— Джори! — услышал я сквозь полудрему громкий шепот.

Это был Ланс.

— Лови, дружище! — Прямо перед лицом на грудь шлепнулась жирная дохлая крыса.

Подобного я не ожидал, поэтому перевел на него вопросительный взгляд. Что за подарочки такие?

— Конечно, это не человек, но поверь, когда сильно обескровлен — это не худшая замена, — настойчиво утверждал молодой вампир. — Я сам, пока бродил в катакомбах и сюда не добрался, только ими и питался. Да и сегодня, пока ловил, не одну выпил, мне ведь человеческой тоже пока не видать. Из живой было бы лучше, но они еще совсем теплые, только наловил и шеи посворачивал, даже кровь не свернулась, — тараторил Ланс, нервно поглядывая на вход.

— Спасибо, — с сомнением выдавил я, понимая, что не в моем положении изображать гурмана.

Так или иначе, но это мой шанс. Всего два дня назад Оливер рассказывал, как некоторые вампиры пытались питаться одной животной кровью. А если другие могли, то смогу и я. К тому же, это не только вопрос выживания, а возможность расширить границы познания.

Сдерживая мучительные рвотные позывы и преодолевая брезгливость, я немного приподнял голову и вонзил клыки в грызуна. Как только первые капельки спасительного бальзама попали в горло, все мои сомнения тут же испарились. Я перестал замечать омерзительную жесткую шерсть грызуна, забивавшую рот и чувствовать отвратительный привкус. Самое главное, что это была кровь, а вместе с ней в иссушенный организм медленно стекала жизненная энергия, заставляя забыть обо всем.

Эксперимент оказался вполне успешным, и я не переставал удивляться, насколько быстро приспосабливаюсь к различным ситуациям. И это я, для которого слово «обед» означало крахмальные салфетки и столовое серебро, с удовольствием употребляю кровь дохлой крысы, а будь возможность приготовить на огне ее тушку и от жаркого из грызуна бы не отказался. Вместо удобной постели с шелковыми простынями спал на грязном каменном полу. И, что самое удивительное, при всех тяготах и неудобствах, я вовсе не чувствовал себя несчастным, скорее, воспринимал это как забаву, своего рода игру, даже азарт какой-то начал испытывать.

Ланс продолжал подбрасывать мне серые тушки, одновременно рассказывая обо всем, что у них происходило. Когда рядом валялась дюжина опустошенных тварей, я смог сесть и уже более внимательно слушать что он говорил, а также задавать вопросы. Когда Базиль предложил ему, как и остальным, поучаствовать в моем захвате, он не только отказался, но и хотел поднять шум, чтобы предупредить меня. Но не успел и рта раскрыть, как ему свернули шею. Очевидно, главарь предвидел подобное.

Ксавье, как я и думал, дежурил, а Николаса еще раньше Базиль отправил с белым флагом на переговоры к Леонарду. До чего они там договорились, парнишка, конечно, не в курсе, но нападение на ту группу, по крайней мере в эту ночь, было опять отложено. Вместо этого, как обычно, все отправились на охоту, а очнувшегося Ланса оставили дежурить, как он со вздохом поделился, в наказание за строптивость. Воспользовавшись тем, что из группы больше никого не осталось, тот преспокойно оставил пост и отправился за крысами, здраво рассудив, что если его поймают помогающим мне, то еще один проступок уже не будет иметь значения.

Когда крысы закончились, я хоть и был очень слаб, но уже достаточно прочно стоял на ногах и отдал Лансу опустошенную добычу, половину которой он моментально сплавил по канализации, чтобы не оставлять следов преступления, а остальных отнес на кухню.

— Это моя обязанность, как самого молодого, обеспечивать людей из «зоопарка» питанием, так что я им этих грызунов каждый день ловлю. Рагу из крысятины вполне питательно, а им все равно, что есть, — поделился он новой информацией.

Едва ли мне сейчас хватило бы сил сразиться с Базилем, но чувствовал себя несравненно лучше и искренне поблагодарил сообразительного парня. Надеюсь, у меня еще будет возможность не остаться перед ним в долгу, а Лансу не придется раскаиваться в сделанном выборе.

Вскоре он заторопился обратно на пост, ведь в любой момент вампиры могли вернуться, а я снова улегся на пол, чтобы продолжить изображать обессиленного и обескровленного. Как ни странно, даже продолжающаяся капель уже не досаждала так сильно. Да и отвратительная вонь, которая доносилась из «зоопарка», к которой, казалось бы, в принципе невозможно привыкнуть, уже не доставляла прежнего неудобства.

Вскоре, вернувшись с охоты раньше остальных, к моей решетке соизволила подойти та, которую я меньше всего хотел бы видеть — Романи. Видно, у нее проснулись зачатки совести, и она решила покаяться:

— Джори, прости меня за эту подлость, — жалобно шептала она. — Я не хотела, но Базиль приказал, а я побоялась отказать. Я любила его, была готова ради него на все. А он лишь попользовался мною пару раз. Я знала, что он готовится перебраться наверх, просила взять собой. А он лишь посмеялся, что я ему и здесь не слишком нужна, а там — тем более.

Я хотела предупредить тебя о засаде, думала, что ты сможешь сбежать. Но ты, как и Базиль, отказался от меня. Знаешь, как это больно? Думаешь, так просто предлагать себя, и слышать отказ? Я ведь не уличная девка какая-нибудь, но к цыганам везде относятся с пренебрежением. Вот я и разозлилась на тебя. И решила: раз ты тоже так со мной, ну и будь что будет. А теперь мне стыдно, и я не знаю, что мне делать.

Я не стал дослушивать и тем более отвечать ей, а демонстративно отвернулся к стене. Повздыхав у решетки, девица удалилась. Наверное, к Базилю каяться пошла.

Глава 3

Чуть позже передо мной развернулось очередное действо. Главарь вернулся в сопровождение Марлока, они приволокли из пыточной пленницу — молодую женщину, что висела на цепях в ожидании своей участи. Она была сильно измучена и обескровлена, еще больше, чем я. Вампирские методы не делают различий между полами, как я уже понял. Девушка находилась без сознания, закрытые глаза сильно ввалились в почерневшие глазницы, спутавшиеся грязно-бурые от запекшейся крови волосы волочились по полу, а обрывки ткани, оставшиеся после истязаний, нельзя было назвать одеждой.

Бросив ее напротив «зоопарка», они вывели ту женщину, которой Базиль завтракал утром, и, вскрыв ей вену, Марлок, обмакнув пальцы, мазнул по губам вампирши. Чудо произошло почти моментально. Очнувшись, пленница схватила за руку жертву и притянула к себе, впившись в шею, вытягивая остатки крови до конца даже после остановки сердца.

Вновь испытав почти неконтролируемый приступ звериной сущности, я отметил, что не испытал ни малейшего сожаления о смерти несчастной. Пожалуй, это лучше продолжения подобного существования.

Спасительная жидкость быстро сделала свое дело, даже в таком виде можно понять, что вампирша была красивой женщиной. Осознав, что жертва полностью опустошена, усевшись на пол, кое-как прикрывшись, она поинтересовалась немного хриплым голосом:

— Никак договорились об обмене?

— Да, так что вставай, — буркнул Базиль, — сейчас твои подойдут.

Не церемонясь и недолго думая, вампирша быстро стянула одежду с трупа и мгновенно облачилась в грязное платье, которое оказалось ей широко и коротко.

— Пошли уже! — грубовато подтолкнул ее в спину Базиль, и они увели ее прочь.

Заглянувший на минуту Ланс, которого прислали утилизировать труп, поделился, что Леонард согласился обменять на Элоиз лишь одного нашего, зато на выбор Базиля. Как ни упрашивала его Вирджиния вернуть Сильвию, а Хуго — Клода, тот предпочел остановиться на своем любимчике, их с Марлоком приятеле Пьере. Однако воссоединение друзей произошло совсем не так, как ожидалось, и мне вновь пришлось стать свидетелем, как претворяются в действие местные законы. А я-то полагал, что сидеть взаперти скучно. Что и говорить, Базиль — «радушный хозяин», соскучиться не давал.

Не прошло и получаса, как увели вампиршу, когда недалеко от моей камеры собралась вся группа, молча расположившись полукругом, не глядя друг на друга. Вид у них был похоронный. Тут же присутствовал вернувшийся из плена Пьер, выглядел он не лучше Элоиз, даже на ногах с трудом держался. Чувствовалось, что мужчине многое пришлось пережить. Но хуже всего казался его взгляд — затравленный и обреченный, полностью лишенный надежды. Ненадолго повисла гнетущая тишина, нарушаемая лишь проклятой капелью, бьющей о камень словно метроном. Даже люди за решеткой замерли, будто чувствовали, что грядет нечто нехорошее, тревожное. Так оно и оказалось, главарь приступил к своим обязанностям.

— Мы собрались здесь потому, что я всегда вершу суд публично, и потому, что это касается всех. А раз Джори не может выйти, мы проведем процедуру здесь, чтобы и он присутствовал, — объявил Базиль, выходя вперед, стараясь говорить твердо и казаться беспристрастным, и все же ему не удалось полностью скрыть волнение. — К огромному сожалению, Леонард передал, что Пьер согласился ответить на все его вопросы, а судя по тому, что тот назвал даже имя нового члена группы и нашу настоящую численность, он не соврал. Ты можешь сказать что-то в свое оправдание, Пьер? — обернулся он к нему.

— Даже у самого сильного мужчины существует предел, Базиль, — почти равнодушно ответил тот, устало пожимая опущенными плечами. — Дай бог, чтобы тебе никогда не пришлось узнать свой. Леонард очень разозлился из-за похищения Элоиз и тем, что ты долго тянул с обменом. Он отыгрался на нас.

Лица присутствующих стали еще более унылыми и даже испуганными. Каждый понимал, что на месте измученного Пьера мог оказаться он. Напряжение все больше росло и давило.

— Мне вдвойне тяжело это говорить, потому что я считал тебя своим другом, а не просто членом группы, — продолжал вершить «суд» Базиль. –По нашим законам не имеет значения, какие методы допроса к тебе применялись. Всем вам известно, что полагается за предательство, а если ты выдал нас другой группе, сдашь и настоящим врагам.

— Подожди, Базиль! — вдруг, не выдержав, перебил его Марлок. -Не торопись принимать решение. Пьер ведь и мой друг, и я прошу за него, готов поручиться, что он не предатель! Мы ведь его целый год знаем. Он уже третий раз в плену. И уже проходил это испытание, и смог все выдержать. Но мы не знаем, что на этот раз мог придумать эта мразь Леонард. Может быть, в виде исключения дать еще один шанс? — торопливо закончил холодный с виду вампир.

После этой отчаянной апелляции вся группа устремила глаза на предводителя. Похоже, что остальные готовы поддержать просьбу Марлока, однако Базиль непреклонно покачал головой:

— Нет, — с каменным лицом отрезал он, рассеивая все иллюзии. — Исключений быть не может ни для кого. Не будет их сделано ни для тебя, Марлок, ни для меня, если кто-то из нас окажется на месте Пьера. Наказание здесь только одно — смерть. Это не жестокость, а необходимость, и вы не хуже меня это знаете. Базиль повернулся к приговоренному: — Есть у тебя предсмертное желание или просьба?

— Глотнуть бы сейчас чего покрепче, — со смутной надеждой поднял взгляд на бывшего друга Пьер.

— Марлок, выдай из моих запасов, — кивнул главарь.

Через несколько минут осужденный, торопливо приложив большую бутыль к губам, сделал несколько жадных глотков.

— Не поминайте лихом! — отсалютовал он бутылкой группе и продолжил вливать коньяк в рот. Сильно истощенный и обезвоженный, он должен быстро захмелеть, возможно, так умирать будет немного легче.

Марлок, ранее казавшийся таким выдержанным и невозмутимым, даже жестоким и бесстрастным, выглядел совершенно подавленным и удрученным. Подойдя к другу, он за всех попрощался с ним:

— До встречи, приятель. В раю, в аду или в чистилище, но мы обязательно увидимся, ведь когда-нибудь и я окажусь на том свете, вечная жизнь вампира оказалась лишь иллюзией.

Базиль не стал затягивать скорбную процедуру. Короткое резкое движение, и через мгновение в руках палача судорожно сжалось в последний раз окровавленное сердце.

Без лишних церемоний он приказал Парису и Лансу сбросить труп в канализацию, а остальным заниматься своими делами. Да уж, не все обязанности главаря на поверку оказались приятными. Произошедшее произвело на меня сильное впечатление, с каждым днем я убеждался, что очень ошибался, полагая, что мое приключение окажется увеселительной познавательной экскурсией.

Как и появились, все разошлись в тягостном молчании. Некоторые присутствовали при подобном впервые. Ланс едва не трясся, словно от шока, у девушек на глазах блестели слезы.

Мне нужно было обдумать это происшествие. Смерть Пьера, которого до казни я видел лишь однажды, и меня не оставила равнодушным. Впервые на моих глазах погиб тот, кто, мог жить вечно. Сообщество поставило призрачную опасность для коллектива выше ценности существования одного из своих членов.

Здесь словно пародия на человеческое правосудие, и адвокат обвиняемому не полагался. Да и сам способ убийства — вырванное сердце — перестал быть для меня метафорой. При всей трагичности, это показалось даже красивым. Здесь не требовалось ни кола, ни гильотины или меча, только рука вампира. Пожалуй, если мне когда-нибудь придется лишать жизни собрата, я выбрал бы именно этот способ. Вот только кровь из пробитой груди, запачкавшая все вокруг, мешала драматической эстетике казни.

Получается, что «игра в войну» совсем не развлечение, как могло показаться с первого взгляда. Похоже, именно подобные тренировки мужества и силы воли позволяли на начальном этапе отсеять из новичков слабых духом и тех, кто в будущем потенциально мог создавать проблемы сообществу. Тем не менее, это казалось мне каким-то диким, средневековым, что ли. «Смерть — слишком суровый приговор», — размышлял я.

Понятно, предателей никто не любит — ни свои, ни чужие, и смерть для них — заслуженная кара. Но ведь дело не только в этом. Я уверен, что подобный закон придумал не Базиль, наверняка, он давно действует в катакомбах. Кажется, именно об этом говорил Оливер, повествуя о роли Эйдриана Толе в установлении существующих здесь порядков. Конечно, это важно, чтобы мы могли во всем положиться друг на друга. Но хотя, как юрист, я поддерживал равенство перед законом, все же подобная безапелляционность Базиля мне претила. И так ли хороши эти порядки, если свои вынуждены убивать своих, словно скорпионы в банке?

Глава 4

Вечер принес новые события. Ланса я не ждал, хотя не прочь был повторить распитие крыс. Но сегодня дежурить оставили Адиль, а парню разрешили принять участие в охоте. Значит, набег на группу Леонарда вновь отложен. И чего, интересно, Базиль тянет с освобождением товарищей? О чем он думает? Неужели ему достаточно было обменять только Пьера? А как же остальные? Если не торопится только потому, что это я поддерживал Вирджинию, он совершает большую ошибку. Или у него свои соображения, которыми он ни с кем не делится? Назревает серьезное недовольство, а это играет против лидера.

И тут из коридора, покачивая бедрами, с довольным видом грациозно выплыла Адиль — очень красивая по всем канонам красоты, яркая молодая вампирша, если бы не хищное выражение лица и порочный взгляд. Ее присутствие сразу бросалось в глаза, слишком уж внешний вид не соответствовал вонючим катакомбам. Не в моем вкусе совершенно, меня никогда не привлекали вульгарные особы.Ей-то что здесь нужно? Увидев, как я нахмурился, она поспешила заверить:

— Я на твоей стороне, Джори.

— Интересно, с каких это пор? — презрительно бросил я. — Кажется, два дня назад ты вместе с другими приспешниками Базиля вдоволь отведала моей крови.

— Поверь, Джори, у меня профессиональный взгляд, и я сразу могу сказать, кто из мужчин чего стоит, — заверила девица. — Твои деловые качества не вызывают ни малейшего сомнения и свой выбор я сделала сразу. Только, в отличие от мальчишки Ланса, не стала орать об этом на все подземелье. Если бы я отказалась принять участие в нападении, для тебя ничего не изменилось, они бы справились и без моей помощи. А из доверия у шефа я бы точно вышла, и шанса помочь тебе лишилась.

Интересный поворот. Но как я могу быть уверен, что она говорит правду, а не подослана Базилем?

— Ну, и чем же, собственно, ты собралась мне помочь? Поделишься своей кровью? — съязвил я.

— Гораздо лучше — человеческой, — снова просияла девица. — Я помогу тебе, есть способы, открою обе клетки: твою и зоопарка. Так что ты сможешь и жажду утолить и свободу обрести. Джори, дорогой, я настоящая профессионалка, — кокетливо промурлыкала Адиль, тесно прижимаясь выдающейся грудью к решетке камеры. — Моя мамаша была шлюхой, а папаша вором. От обоих родителей я взяла лучшее. Могу открыть шпилькой любой замок, хотя не сочла нужным демонстрировать это в катакомбах, поэтому шеф никогда ни о чем подобном не догадывался.

— И ради чего тебе нужно так рисковать сейчас, освобождая меня? — никак не оставляла меня подозрительность. — Или, как и Романи, мечтаешь провести со мной вечность наверху?

— Ну, что ты, Джори, — рассмеялась она. — Как бы ты мне ни нравился, в отличие от этой дурочки, я прекрасно осознаю, кто я и кто ты. Но, ты прав, конечно, я не совсем бескорыстна и тоже подумываю о своем будущем.

Думаешь, Базиль в первый раз тянет время? Может, он и не худший из главарей, но из-за его проволочек в плену у Зулууа погибла моя сводная сестра — единственный близкий в этом мире человек, и этого я простить не могу. К тому же, Базиль многих достал, не меня одну. Да и после сегодняшних событий народ очень недоволен, особенно те, у которых в плену остались друзья. А он все не торопится освобождать их, то ли кишка тонка, то ли доказать что-то пытается.

Только слепой не мог увидеть, что ты сразу предложил верный план. А поскольку и ты, и твои методы нравитесь мне куда больше прежних, я решила сделать ставку на темную лошадку. Я предлагаю тебе свободу и помощь в свержении Базиля, а ты возьмешь на себя всю полноту власти в группе.

Немного посомневавшись, я решил, что она говорит правду. На подвох Базиля не похоже, с его стороны это было бы рискованно, он тоже не представляет, что можно от меня ожидать.

— А кто такой, этот Зулууа? — обдумывая ситуацию, спросил я. — Главарь другой группы, вроде Леонарда?

— Да, почти. Только он чернокожий из Туниса, — пояснила девица. — Кажется, был рабом, поговаривают, даже оскоплённый. Дикий, злобный и непредсказуемый. По сравнению с ним что Базиль, что Леонард — просто ягнята. Эти хоть свои правила соблюдают, а тому негодяю никакие законы не писаны, все зависит от того, с какой ноги он встанет. Хорошо, хоть его лагерь на окраине города, и он не слишком часто сюда добирается.

Что ж, предложение весьма заманчивое. Да и что скрывать, вчерашние крысы лишь прибавили немного сил, но вовсе не избавили от жажды. Но вот конкурировать за место главаря этой общины для меня не слишком привлекательно. На кой черт мне морока и ответственность такого рода?Другое дело — желание и необходимость поквитаться за попытку унизить меня. Пожалуй, стоит сказать прямо, как обстоят дела с планами по смене власти, я не собирался давать ложных обещаний.

— Видишь ли, Адиль, — не оправдал я ее чаяний. — Что бы вы там не думали, но я действительно не собираюсь ни свергать Базиля, ни оставаться здесь внизу надолго. Так что, боюсь, ты не того фаворита выбрала. Разве что, с освобождением пленных мог бы вам помочь.

Девица с недоумением и недоверием уставилась на меня. Похоже, она удивлена, что кто-то отказался от предложенной власти, пусть и небольшого размаха. Но я придал лицу самое честное выражение, которому всегда верили присяжные и судьи, и которое не подразумевало обман.

— Ну, что же, Джори, — искренне огорчилась она, — очень жаль. Я была бы счастлива находиться под твоим руководством. И все же, я по-прежнему хотела бы что-нибудь для тебя сделать. Только «зоопарк», уж прости, открывать не рискну. Базиль очень наблюдательный. Сразу поймет, если у кого-то отпили. Но, может, ты возьмешь немного моей?

Я очень нуждался в крови, поэтому не отказался воспользоваться возможностью, а заодно убедиться, что ее слова — не пустой звук. На будущее не стоит терять ее из вида, кто знает, может хитрая и ловкая девица когда-нибудь пригодится. У меня хватило сил подобраться к решетке и с огромным наслаждением погрузить клыки в запястье Адиль. Я уже пробовал вампирскую кровь у Женевьев, но в этот раз почти не было эротического подтекста, хотя удовольствие я испытывал огромное. И вампирша, полуприкрыв глаза, похоже, по-своему наслаждалась.

— Довольно, Адиль, — прервался я со вздохом, хотя мне необходимо еще много крови. — Будет слишком подозрительно, если ты вдруг обессилишь. Надолго я здесь не задержусь, но на мою благодарность в будущем можешь рассчитывать.

Да и выглядеть слишком бодрым и цветущим раньше времени тоже не стоило. Пусть мне не удалось полностью насытиться, в эту ночь я неплохо выспался, невзирая на отсутствие элементарных удобств, миазмы и продолжающуюся капель.

Утром появился Базиль с «доставкой» газет.

— Свежие выпуски. Наслаждайся новостями. Надеюсь, они тебе действительно нужны.

— Спасибо, Базиль, — изобразил я на лице благодарность, и одновременно делая вид, что измучен до крайности. — Сейчас бы еще чашечку кофе, и было бы просто полное упоение.

— Ну, ты и наглый тип, Джори! — присвистнул он. — Может, тебе еще кресло и сигару сюда доставить?

— И девочку посмазливей, — кивнул я.

Забросив прессу через решетку, он опять отправил людей на кухню, а сам остался рядом с камерой, наблюдая за моими действиями. Мне пришлось снова проявить артистические таланты, чтобы не показать, что я в неплохой форме. С видимым усилием повернувшись на бок, якобы, с большим трудом опершись на локоть, я развернул «Либерасьон».

Только волевое усилие удержало меня, чтобы резко не сесть. Я уже знал, что всего несколько дней назад Австро-Венгрия выдвинула Сербии заведомо невыполнимый ультиматум. И вот, самые последние события — двадцать восьмого июля Австро-Венгрия объявила Сербии войну.

— Вот дьявол! — не выдержал я. — Базиль, ты хоть просмотрел новости на первых страницах?

— Нет, месье интеллигент, не интересуюсь, — фыркнул тот. — Все три года я здесь прекрасно обходился без газет. Меня не слишком беспокоит суета людишек наверху. Лишь бы все разом не подохли от какой-нибудь чумы, а то есть нечего будет.

— Австро-венгерская тяжелая артиллерия начинает обстрел Белграда. Во французской армии прекращаются отпуска. Неужели ты не понимаешь, что это будет расти, как снежный ком? Боюсь, большой войны уже не избежать, — не обращая внимания на его слова, просветил я. — И пусть мы теперь вампиры, разве от этого мы перестали быть французами?

Базиль, кажется, даже немного растерялся от моего натиска:

— Слушай, Джори, как тебе это удается? Ты же еле шевелишься, а держишься так, словно жажда не беспокоит. У тебя все мысли сейчас только о крови должны быть, а ты газеты просишь, в политику вникаешь, рассуждаешь о патриотизме. Откуда такие стойкость и выдержка, тебе ведь и года вампирского нет?

В голосе главаря слышалось неприкрытое изумление и уважение. «Ну, конечно, так я сразу и раскрою свои секреты, — мысленно усмехнулся я. — Ты бы не удивлялся, если бы не потерял авторитет среди своих людей».

Впрочем, мне даже не было необходимости лукавить:

— У меня был замечательный учитель, причем его педагогические методы в корне отличались от твоих, хотя оказались куда действеннее и доходчивее.

— Дались тебе мои методы! — с досадой воскликнул Базиль. — То, что они не действуют на тебя, еще ни значит, что они не годны. На всех других отлично действовали. Давай лучше договоримся: тебе достаточно признать, что ты был неправ, вмешавшись в обучение Ланса, и ты сразу же отсюда выйдешь и получишь вдоволь крови.

Ну, вот, как я и думал. Он уже почти уговаривает меня отсюда выйти. Но я еще не получил сатисфакцию, так что озадачу его еще раз:

— Нет уж, Базиль, спасибо, — серьезно возразил я. — Поблажек не нужно, буду как все. Боюсь, неправым я себя не чувствую.

— Ты что, намерен терпеть, пока совсем не иссохнешь? — главарь начал нервничать. — Хочешь доказать, что ты сильнее всех, да? Вот только едва ли голодный вампир может быть сильнее крови, и ты это все равно признаешь!

Кажется, все близится к кульминации и вот-вот разрешится. Распахнув обе решетки «зоопарка», взбешенный Базиль схватил первого попавшегося человека и потащил в сторону моей камеры. Уверенный в моей беспомощности, он без раздумий открыл ее и втолкнул мужчину внутрь. Решив проучить, дразня близостью и одновременно недосягаемостью крови, прокусив запястье жертвы, главарь наклонился, поднося окровавленную руку к моему рту. Несмотря на то, что я был уже не так безумно голоден, все равно ощутил резкий прилив крови к глазам, а в деснах характерный зуд, но они не замутили рассудок и не помешали выполнить задуманное.

Удобного момента я упускать не стал. Вопреки ожиданиям главаря, я не впился в жертву, а сосредоточил все силы в одном рывке. Схватив Базиля за голову, я резким движением провернул ее вокруг шеи, услышав неприятный хруст сломанного позвонка.

Уложив поверженного противника на свое место, я забрал у него ключи и запер свою бывшую камеру. Потом с наслаждением напился крови и отвел ослабевшего человека на место. Мой план пока работал идеально.

После этого я терпеливо стал дожидаться, когда Базиль очнется. Сколько для убитого вампира требуется времени, чтобы ожить, я точно не знал, но предположил, что успею ополоснуться и смыть хоть немного вонь соседства с «зоопарком» и свою засохшую кровь по всему телу от массовых укусов.

Занявший мой бывший номер тюремщик, а ныне узник, не обладал моим ангельским терпением. Очнувшись и взревев, словно раненый медведь, он кинулся на решетку, сотрясая ее, осыпая меня проклятьями и в ярких красках, не стесняясь в выражениях, перечисляя, что сделает со мной, когда доберется.

— Видишь ли, в чем дело, — проговорил я, когда его поток немного утих. — Спустившись сюда, я вовсе не собирался конкурировать с тобой, и действительно был не прочь испытать все, через что проходят другие. Но это должно было быть моим решением. Подло напав со своими приспешниками, ты бросил мне вызов, вынудил сменить задачу, с которой я, как видишь, блестяще справился.

Причем, заметь, мне не пришлось нападать целой стаей, а ведь ты сильнее. Поэтому теперь советую запомнить мои уроки, — назидательно произнес я. Первое: никогда не недооценивай противника, какой бы численный перевес у тебя не был; второе: никогда не пытайся унизить того, кто мог бы стать твоим другом.

Если бы я хотел сместить тебя, это было бы совсем не трудно, и я дам тебе убедиться в этом. Кстати, ты так громко орал, а эхо хорошо разносит звуки, почему до сих пор никто не пришел тебе на помощь? Все так крепко спят после охоты? Или предпочли не услышать?

Базиль молчал, злобно сопя, но в его глазах, налитых кровью, я разглядел промелькнувшее сомнение.

— Давай проверим, — «великодушно» предложил я.

Вскоре группа снова стояла напротив камеры. Лица большинства не сильно удивленные, а некоторые торжествующе-довольные. Теперь слово взял я:

— Итак, дамы и господа, ситуация, как видите, изменилась. Но у вас есть возможность вернуть все в прежнее русло. Я хочу, чтобы каждый сделал свой выбор. Вы можете попытаться вновь нейтрализовать меня и освободить главаря. Правда, сейчас я готов, и едва ли у вас получится так легко, как в первый раз, но возможно, вам повезет, и все останется по-старому. Либо вы встанете на мою сторону, а Базиль останется там, где есть. Решайте каждый за себя.

Ланс и Адиль без малейших колебаний тут же встали рядом со мной. Ну, в них я и так не сомневался.Девица, похоже, решила, что я все-таки надумал сместить Базиля, оттого и радуется. Оставалось еще семеро переминающихся с ноги на ногу и настороженно переводящих глаза с меня на своего плененного шефа. Однако никто из них сразу же не выразил категорического желания отдать жизнь за Базиля, а значит, результат почти предрешен. В наступившей тишине прозвучал вопрос Хуго:

— Скажи, а если мы примем твою сторону, можешь твердо пообещать, что мы не станем больше тянуть с освобождением наших товарищей?

— Могу, — ответил я. — Пожалуй, это единственное, что я точно могу вам обещать.

— Прости, Базиль, — повернулся он к главарю. — Я никогда не переметнулся бы, если бы не боялся, что и с Клодом может случиться то же, что и с Пьером. Наши друзья уже проходили через подобное, как и мы. Но бесконечно терпеть пытки не сможет никто, и я не хочу, чтобы ты вырвал сердце у того, кто мне дороже всех на свете. Так что я иду с Джори, а там будь что будет, — подтвердил высокий брюнет.

— И я, конечно, тоже, — откликнулась Вирджиния. — Моя подруга Сильвия — нежная девушка, хоть и вампирша, а Базиль, откладывая нападение, словно специально продлевает их муки. И Пьер остался бы в живых, если бы мы поторопились. Надо хотя бы успеть спасти оставшихся. Потому что, иначе, это не они предадут нас, выдав тайны, а мы предаем их, фактически бросив на произвол судьбы и палец о палец не ударив, чтобы вытащить.

Теперь, по эту сторону клетки наши силы были равны: пять на пять. Впрочем, мотивы этих перебежчиков мне также вполне понятны.

— Базиль, дело не в тебе, но наших братьев нужно выручать, и не так важно, кто нас поведет.Попадая в плен, каждый не только обязан выдержать и не выдать группу, а еще и должен быть уверен, что его друзья сделают все и в кратчайшие сроки, чтобы быстрее его выручить. Только это помогало держаться, по себе знаю. А теперь у нас такой уверенности нет. Поэтому, я тоже поддержу Джори, — перешел на мою сторону длинноволосый заросший блондин Парис.

— Теряется смысл испытаний, если ты каждый раз будешь искусственно увеличивать сроки и менять правила. Не думаю, что Пьер был хуже или значительно слабее любого из нас, поэтому я согласен с Парисом. К тому же, как недоучившийся юрист, я думаю, что просто обязан быть на стороне своего старшего и более опытного коллеги, поэтому я тоже с Джори, — принял решение Николас.

Хитер, однако. Похоже, моя слава бежит впереди меня.

— Прости, Базиль, — негромко прошептала Романи, — я слишком сильно виновата перед Джори, и мне не хотелось бы предавать его еще раз. Я тоже присоединюсь к нему.

И как она с такими принципами вообще продержалась в катакомбах? Другие ломались под пытками, а эту несет, куда ветер подует. Переходя сейчас на мою сторону, она предает своего главаря. С ее стороны это уже второй случай. Не тому Базиль сердце вырвал, ох, не тому. Не думаю, что я когда-нибудь захочу иметь с ней дело. Однако, ее поведение вполне показательно. Прав Базиль, что не пожелал брать ее с собой наверх.

Итак, напротив остались только двое.

— Видишь ли, Джори, — обратился Марлок, — наверное, ты прав: освобождать наших действительно нужно. Но это не повод поднимать мятеж. С тобой мы поступили бесчестно, но ничего особенного не сделали. Все новенькие проходят через что-то подобное, это вроде посвящения. Но вчера мы казнили своего друга только потому, что существовала гипотетическая возможность, что он когда-нибудь мог бы нас предать. Хотя я был уверен, что этого не случится, но закон есть закон. А ты предлагаешь мне самому стать предателем. Так вот, этому не бывать, какими бы благими целями ты не руководствовался, — твердо закончил он.

— Я не умею так красиво говорить, — подал голос Ксавье — последний из группы. — Но думаю, что Марлок прав. Хотя вдвоем мы вряд ли что-то сможем сделать.

Что же, такая преданность достойна уважения. Но что мне теперь с этими героями делать?

— Я понимаю ваши мотивы и принципы, но нам необходимо договориться о временном перемирии и нейтралитете, пока не уладим все разногласия.

— Мы не будем ни о чем договариваться, — за двоих ответил Марлок. -Мешать освобождению наших друзей не станем, но на большее не рассчитывайте. Пока ты не явился экспериментировать от скуки, мы жили нормально, господин юрист.

Что же, упреки справедливы, меня действительно никто сюда не звал, но сейчас важно не это, и я уже объяснил, что не играю в борьбу за власть. Я был слегка раздражен и, кажется, даже раздосадован этим театром:

— Ладно. Этой ночью останетесь здесь. Главное, не мешайте и не стройте козней, пусть опыт главаря вам наглядно продемонстрирует последствия. Кто-то должен остаться дежурным, лагерь нельзя оставлять без охраны. Запирать я никого не собираюсь, не мои методы. Третьей останется Романи, думаю, этого будет достаточно. Надеюсь, мы скоро вернемся, тогда и продолжим решать внутренние проблемы. Сейчас все, кроме дежурных, могут отдыхать, а Вирджинию и Николаса я попрошу помочь подготовиться к операции.

Глава 5

— Джори, задержись ненадолго, — глухо окликнул меня Базиль.

Я подошел к решетке. Дождавшись, пока остальные разойдутся, он быстро и серьезно заговорил:

— Ты совершаешь большую ошибку. Все не просто так. У меня действительно опасения относительно Клода и Сильвии, слишком они мягкотелые для вампиров, и попадаются не первый раз. Я обязан был проверить их тщательнее, чем раньше.

Когда я сам был зеленым новичком, наш главарь говорил, что не имеет права с нами миндальничать. Потому что мы никогда не можем позволить себе забыть об опасности разоблачения, а чем больше среди нас слабаков, тем больше опасности для всех. И политика руководства наверху всегда была направлена, чтобы численность вампиров не возрастала, чтобы не создавать пищевого напряжения и не привлекать внимания к нашему сообществу.

Поэтому я всегда считал своей задачей не только защищать интересы группы, но и сделать так, чтобы выйти из катакомб и влиться в общество могли лишь те, кто не поставит под удар остальных. Пусть это будет хоть один из всех, здесь качество важней количества.

Раз уж ты решился занять мое место, должен понять это, а не идти наперекор системе. И дело здесь не во мне, после того, что произошло, я не собираюсь снова возглавлять группу этих перебежчиков. Я давно планировал перебраться наверх, ты просто ускорил события, если, конечно, мне удастся отсюда выйти. Думаю, ты и сам видишь, что я прав: надежных в группе немного. Честно говоря, больше всего мне сейчас хочется собственноручно убить почти каждого из них, — зло закончил он.

— Мое мнение об этом немного иное, и я не был бы столь категоричен, — возразил я, понимая, однако, его чувства. — Более того, полагаю, именно твоя зацикленность на этих проверках и испытаниях и дрессировка вместо обучения и воспитания, привели к тому, что ты сегодня остался в меньшинстве. Зачем ты организовал нападение на меня? Тоже подозревал слабака? Или конкурента увидел?

Тот в ответ недобро усмехнулся и язвительно ответил:

— Хочешь узнать правду? Тебе не понравится. Благодари своего покровителя Оливера, или кто он там тебе. Когда в первый раз Ланс водил тебя на экскурсию, месье Кэмпбел попросил дать тебе почувствовать себя настоящим новичком, просил не церемониться. Он не сомневался, что ты захочешь сюда вернуться. Не мог же я отказать одному из самых старых вампиров города.

Не скажу, что удивился, услышав, что это приятель обо мне позаботился. Мог бы и сам догадаться, я же предполагал, что он захочет отыграться за мой триумф в Совете. И не придерешься, я же сам выразил желание познакомиться с подземным миром изнутри.

— Спасибо за откровение, Базиль, — поблагодарил я его, прежде чем уйти. — А наверх ты попадешь, не сомневайся, я не собираюсь тут тебя уморить. Просто не хочу, чтобы ты сейчас помешал мне выполнить обещанное твоим вампирам.

Поскольку Вирджиния старше остальных и считалась вторым помощником Базиля, а Николас прежде участвовал в переговорах, я с их помощью постарался разобраться, что нас может ожидать у Леонарда. Где они дислоцируются, какова численность группы, отличается ли их распорядок какими-либо особенностями, да и вообще, мне требовалось иметь о противнике как можно больше сведений любого характера. Никогда не знаешь наперед, что пригодится и что можно использовать. К сожалению, свежая информация у нас отсутствовала. Возможно, что-то мог бы рассказать тот же Пьер, который последним был во вражеском стане, но Базиль поторопился его казнить, даже не расспросив.

Я не мнил себя великим стратегом, да и опыта подобного не имел вовсе, поэтому, полагаясь лишь на здравый смысл, помощь девушки и юриста-недоучки постарался сделать план нападения максимально простым и выполнимым. Не знаю, сказал ли Базиль правду, но интуиция подсказывала, что Леонард, если и не в курсе его планов, то, во всяком случае, не ожидает сегодня нападения. А раз численное преимущество на его стороне, основная надежда была на внезапность.

Когда на Землю опустился вечер, вампиров, постарше, я отпустил поохотиться, наказав возвращаться как можно скорее, а для остальных открыл решетки «зоопарка», чтобы к полуночи все собрались в хорошей форме, и группа могла быстро тронуться в путь. Я тщательно постарался распределить роли, чтобы избежать неожиданностей, заставил каждого повторить их обязанности, удостоверившись, что все понимают, как должны действовать. Двигались мы быстро, но максимально скрытно, пока не задержались в одном из коридоров, немного не доходя до вражеской территории. Вперед отправился Николас, которого Базиль и раньше присылал курьером или для переговоров. Если бы его пропустили, мы ворвались бы следом. Как я и предполагал, его появление не вызвало особых подозрений.

— У меня послание от Базиля к Леонарду, пропустите, — обратился Николас к стражникам за массивной дверью, подобной нашей.

В этой группе вампиры дежурили по двое. Мы замерли за поворотом, внимательно прислушиваясь к разговору, готовые в любое мгновение выскочить из укрытия. Однако охранники отказали Николасу:

— Видишь ли, дружище, тебе не повезло. Леонард еще не вернулся с охоты, а без его разрешения сюда никто не войдет, — сообщил один, посмеиваясь. — Если, конечно, не хочешь составить компанию своим дружкам.

— Так что топай-ка отсюда, погуляй часок-другой, потом приходи, — недовольно проворчал из-за двери второй голос.

Бесшумно отойдя в боковой коридор, мы посовещались и решили изменить план на ходу, воспользовавшись моментом организовать засаду. Моя команда сосредоточилась у небольшого тупикового ответвления, затаившись в темноте, я же поджидал противника чуть дальше, за поворотом к основному лагерю. Судя по описанию, Леонарда я ни с кем не спутаю. Самый высокий в группе, рыжеволосый, веснушчатый — эдакий деревенский увалень, даже в сумраке катакомб он должен отличаться от остальных. С ним больше половины группы, это означало, что наши силы не равны, и атаковать в лобовую бессмысленно.

Однако мы рассчитывали на внезапность, и, когда вдали послышались быстрые шаги, мои вампиры замерли, не издавая ни звука. По полу бежал, шурша камешками, небольшой грязный ручей, помогающий скрыть наше присутствие. Даже я, находясь недалеко, почти не мог расслышать звуки сердец. К тому же, шум строящегося метро, хоть и отдаленный, тоже помогал маскировке. Приближающиеся вампиры негромко переговаривались и посмеивались, обсуждая удачную охоту, значит, довольны и расслаблены.

Когда до них оставалось совсем немного, я, не таясь, спокойно вышел из-за поворота и направился группе навстречу, демонстрируя открытые руки, остановившись за тем местом, где скрывались мои люди. Завидев меня, противники вначале притормозили, напряглись, некоторые оскалились, но, поняв, что я один и не похож на охотника, по крайней мере, не вооружен, двинулись навстречу, из предосторожности образовав вокруг меня полукольцо.

— Я имею честь говорить с месье Леонардом? — вежливо обратился я к рыжему, стоящему в центре.

— Ну, допустим… — процедил тот, подозрительно прищурившись. — А ты кто такой? Не припомню, чтобы мы встречались.

— Совершенно верно, прежде не доводилось, хотел бы представиться, — я шагнул навстречу, приподняв правую руку, словно для приветствия, но, приблизившись, резким движением, по примеру Базиля, вонзил пальцы ему сквозь грудину.

На удивление, это оказалось нетрудно сделать, похоже, кости вампира сохраняют обычную человеческую прочность и не более того.

Странно и непривычно — держать в руках ритмично сокращающуюся влажную мышцу размером с кулак.Для вампира это нечто особенное, даже описать сложно, но ощущения незабываемые, причем для обеих сторон, судя по наполнившимся ужасом и болью глазам Леонарда. В это время мои люди, пользуясь замешательством противника, выскочили из засады, прикрыв нас с вражеским главарем, чтобы никому не пришло в голову попытаться его отбить.

— Всем стоять, — предупреждающе крикнул я. — Любое неосторожное движение — и он окончательно покойник.

Воцарилась напряженная тишина, прерываемая лишь тяжелым стонущим дыханием Леонарда. Ткань его сорочки вокруг моей руки набухала кровью, непроизвольно заставляя меня скалиться.

— Что… ты… хочешь…? — с огромным трудом прохрипел он посиневшими губами, на которых пузырилась багровая пена.

— Совсем немного, — заверил его я. — Верните наших товарищей, которых удерживаете. Забыл представиться — Джорджес Ансело, новый член группы Базиля. Так что, лучше прикажи своим людям привести Сильвию и Клода, и останешься жив.

Леонард силился что-то сказать, но лишь сильно закашлялся, изо рта у него вырывались, лопаясь, кровавые пузыри, он зашатался, готовый потерять сознание. Подобное не входило в мои планы, кто знает, что в отчаянии решат предпринять его люди. Давая немного вздохнуть, я ослабил руку, сжимавшую сердце, но вынимать ее из груди не торопился.

— Ты идиот, Джорджес, — с трудом проговорил вампир. — Если ты убьешь меня, мои люди жестоко отомстят. Вы все пожалеете, что родились на свет.

Я отдал дань его мужеству, но снова немного сдавил руку:

— Возможно, они так и сделают, — не стал я спорить. — Но ведь ты не сможешь это проверить. Подумай, нужна ли тебе такая цена? Я не шучу, хотя, ты можешь рискнуть не поверить. Лучше все же прикажи своим людям привести пленных. Ты немного побудешь заложником, а когда вернемся к себе, мы тебя отпустим. Кроме наших товарищей нам сейчас никто не нужен, так что ты сразу вернешься сюда. Думаю, это очень выгодное предложение.

Задыхаясь и захлебываясь собственной кровью, Леонард повторил мой приказ для своих. Поколебавшись мгновение, двое развернулись и исчезли в направлении лагеря. Вскоре они вернулись. На плече одного повис изможденный русоволосый парень со связанными руками и обнаженным торсом, покрытый засохшими кровавыми корками и грязью. Веревка, стягивающая запястье, очевидно, была пропитана вербеной, потому что проела кожу и плоть бедняги до костей. Когда его бросили на землю, он еле слышно застонал.

Второй вампир тащил за руку волоком, прямо по грязному коридору, темноволосую, сильно потрепанную девушку, с вонзенным в грудь деревянным колом. Её также без церемоний швырнули на пол.

Увидев Сильвию, Вирджиния прижала руку к губам, подавляя возглас отчаяния. Бледная кожа пленной девушки имела сероватый оттенок. Хотя она не подавала признаков жизни, тем не менее, не была похожа на иссохший труп, каким выглядел мертвый Пьер. Прислушавшись, я понял, что пусть с перебоями, но сердце ее еще бьется. Вирджиния опустилась на колени рядом с подругой и осторожно вытянула кол.

Тем временем второе кольцо вокруг нас почти замкнулось, к Леонарду прибыло подкрепление. Посланные за пленниками вампиры подняли остальных по тревоге.

— Забирайте их. Они все равно никому не нужны. Ваши друзья оказались слабаками и рассказали все, что знали, причем оба. Так что им все равно не жить, — снова с бульканьем закашлявшись, Леонард попытался изобразить ухмылку на искривленном от боли лице. — А теперь, раз я выполнил условие, отпусти меня, — потребовал он.

— Я же сказал: отпущу, когда окажемся в безопасности. Прикажи своим людям пропустить и не преследовать нас. Я жду, — поторопил я, снова сжимая руку.

Захрипев и невнятно выругавшись, тот вынужден был отдать требуемую команду.

— Но, если я не вернусь через час, идите к лагерю Базиля и сравняйте его с землей. Пусть вас ничто не остановит, если Джорджес не сдержит свое слово, — закончил он напутствующие слова для своих, провожавших нас ненавидящими взглядами и злобным шипением оскаленных ртов.

Надеюсь, с дисциплиной у них в порядке, и никто не посмеет нарушить прямой приказ, пусть отданный под давлением.

Вирджиния и Хуго подхватили на руки своих ослабевших друзей и, подталкивая Леонарда, сердце которого я освободил, связав его вербеновой веревкой, снятой с Клода. Слушая болезненное шипение заложника, мы быстро двинулись к своему лагерю, проскользнув мимо расступившихся вампиров. На половине дороги мы остановились. Явных признаков преследования не обнаруживалось. Не было смысла тащить чужого главаря дальше, к тому же, возрастал риск, что, если мы приведем следом чужую группу, они могут не устоять перед соблазном воспользоваться этим, прежде чем мы сможем принять меры предосторожности.

Чтобы избавиться от балласта, но задержать Леонарда на время, я свернул ему шею, оставив лежать на каменном полу. Теперь мы могли двигаться быстрее. Однако вскоре, почти достигнув входа, бежавший первым Парис резко остановился, подняв руку, и стал настороженно прислушиваться и словно принюхиваться к чему-то. Все остальные тут же замерли и напряглись.

Глава 6

— Дежурного не слышно, — одними губами прошептал Парис. — И вообще, слишком тихо, неправильно и дымом тянет.

— Похоже, у нас незваные гости, — негромко подтвердила Вирджиния.

Толкнув дверь, я убедился, что она даже не шелохнулась, значит, надежно заперта изнутри. Однако смотровую щель задвинуть не удосужились, и глазам предстала жуткая картина кровавой расправы. Голова Марлока лежала отдельно от тела, казалось, ее оторвала чудовищная сила, открытый рот замер в немом крике, из вытекших глазниц торчали деревянные обломки.

Дьявол! Такого зрелища мне не доводилось прежде видеть, это какое-то извращенное безумие, жестокость подобного рода не поддается анализу здравомыслящего человека. Неужели они в своих играх заходят так далеко? И какой необходимостью можно обосновать степень этой жестокости? Какие полезные качества это может воспитать в молодых вампирах? И что хорошего для сообщества в том, что сверхжестокие существа, способные на что угодно, потом окажутся на поверхности? Как это вообще произошло? Марлок был самым опытным в группе Базиля, он не впустил бы чужака. Мне не хотелось, чтобы мои товарищи видели, что стало с их домом и собратом, но оградить их от реальности было не в моих силах. Вампиры по очереди заглядывали в караульное окно. Судя по тому, как болезненно они реагировали на увиденное, как вскрикивали и перешептывались с ужасом и гневом, вряд ли, сотворенное по ту сторону даже здесь считалось нормой.

Произошедшее сильно деморализовало команду, с подобным никому из них не приходилось сталкиваться. Сегодня для всех был очень сложный день. И вот, вместо отдыха в общине, должной быть оплотом безопасности, нас встречают новые проблемы, еще серьезнее прежних. Попасть внутрь не представлялось возможным, но и оставаться в узком темном коридоре нельзя. Адиль, хоть и назвалась профессионалкой, помочь ничем не могла, ведь наружных запоров дверь не имела.

Может, дружно навалившись, с нашей скоростью и силой мы бы прорвались? Я бы пошел на это, рискуя шумом привлечь внимание врагов, но меня заверили, что массивная бронированная дверь специально рассчитана удерживать вампирские натиски, да и открывалась она наружу. Несмотря на гнев и даже ярость, судя по тому, как у многих набухали у глаз вены и сжимались кулаки, никто ничего дельного не мог предложить. Похоже, они привыкли полагаться на Базиля и попросту растерялись.

Даже Вирджиния не пытаясь проявлять инициативу, а смотрела на меня с надеждой, словно ожидая, что я знаю, что нужно делать. Просто группа потерянных детей, переминающихся с ноги на ногу, а не вампиры. Похоже, раз я повел их к Леонарду, теперь все ждут, что я возглавлю операцию и дам правильные команды, и даже не пытаются самостоятельно искать какое-то нестандартное решение.

Мне меньше всех нужна эта морока, я в любой момент имел возможность уйти наверх и зажить своей жизнью, постаравшись забыть обо всем, как мне изначально советовал Базиль. К тому же, опыта по нападению на противодействующие организации у меня не больше, чем у всех у них вместе взятых.Однако против здравого смысла сыграли мои лидерские качества и чувство справедливости.Я не мог бросить доверившийся мне растерявшийся молодняк, значит, следовало искать решение, иначе они попросту разбегутся кто куда.

Итак, почему Марлок впустил неприятеля? Был предателем? Нет, в это не верилось. К тому же, получается, что нападавшие сами заперли дверь. Зачем? Им все равно придется уходить, а они себя в ловушку загнали. Или есть другой вход?

— Это не то, чтобы выход, — поделилась знаниями Вирджиния. — В общину можно попасть через подземную реку. Но на участке, принадлежащем нам, она с обеих сторон наглухо перегорожена мощными решетками, которые так просто не перепилишь, к тому же, Базиль лично проверяет их каждый день, а поднять их можно только изнутри. Это наш запасной вариант на случай нападения охотников. Так что, с той стороны мы тоже зайти не сможем.

— Раз этот вход закрыт, значит, подводные решетки все-таки подняты или перепилены противником, не могли же они просочиться сквозь стену, — резонно возразил я. — А раз там смогли пройти они, сможем и мы.

Я приказал Вирджинии показывать дорогу. Все будто вздохнули с облегчением, получив разумные указания к действию, и без малейших возражений готовы были следовать за нами. Лишь обессиленных и обескровленных Сильвию и Клода мы оставили в одном из тупиковых ответвлений, пообещав забрать, как только сможем, и с максимальной скоростью полетели, петляя по боковым коридорам, потом скользнули через шахту вниз и снова увидели впереди подземную реку.

Местами уровень воды доходил до самого потолка, и приходилось двигаться в глубине. Но нам повезло, что плыть в сторону базы нужно по течению, так что очень скоро мы достигли подводной решетки, которая, как и предполагал, оказалась приподнятой на полметра выше уровня дна. Внимательно прислушиваясь и оглядываясь, мы выбрались на поверхность. В сторону общины по пыльному полу пещеры вели мокрые следы, значит, не так давно здесь проходили люди.

Один из коридоров от реки вел к гостиной, откуда вновь потянул запах дыма и гари. Судя по шуму и грохоту, недруги орудовали там, причем, не слишком таились. Переглянувшись, мы быстро двинулись вперед. Картина предстала удручающая, всколыхнувшая даже в моей душе волну праведного гнева и бешенства от творящегося бесчинства, а ведь остальные считали это место своим домом. Стол, лавки и другая деревянная мебель были свалены в кучу и полыхали в клубах черного дыма, облитые керосином из плиток, которые валялись тут же покореженные. Очень кстати, что мы только из реки, это поможет нам не вспыхнуть при возможном контакте с огнем.

Два варвара, грубо хохоча, доломав великолепный резной комод, побросав его куски в кучу, собирались развести второй костер под столом, на котором лежал распятый Ксавье, прибитый деревянными кольями к столешнице. Настало время действовать без лишних раздумий, положившись на внезапность и силу общей ярости. Не давая негодяям опомниться, я, налетев, свернул шею первому из них, а второго резким ударом оттолкнул прямо в костер. Мгновенно вспыхнув и превратившись в живой факел, вампир заметался по пещере, отчаянно вопя.

А как же Базиль? Он ведь заперт и не мог оказать сопротивления. Решив, что о Ксавье найдется кому позаботиться, я бросился в сторону зоопарка. С той стороны тоже тянул резкий запах. Только это не привычная вонь затхлости и канализации, пахло смертью — сладкий аромат крови, запах горелой плоти и керосина, все это подсказывало, что нам следовало поторопиться.

На ходу оценив обстановку, я заметил, что «зоопарк» опустел, замки с клеток сбиты. Окровавленные изувеченные тела людей, у многих конечности вырваны из туловища, раскиданы по всему коридору. На полу догорал труп вампира, судя по очертаниям, Романи. Напротив моей бывшей клетки, глядя на прижавшегося к стене Базиля, которому тоже досталась порция керосина, стоял огромный чернокожий верзила с зажженной спичкой в руке.

Заметив меня, как новое действующее лицо в его спектакле, мускулистый негр метнул в мою сторону бешеный взгляд, злобно вращая выпуклыми глазами с налитыми кровью белками.Зверея от неожиданности и непредвиденного препятствия для задуманного, он бросил спичку в ручеек керосина, как бы отгораживаясь от меня огнем. Пламя неумолимо заспешило к клетке, и было ясно, что еще немного, и низвергнутый главарь вспыхнет.

Что-то угрожающе выкрикнув на неизвестном гортанном языке, чернокожий бросился в обходной коридор, ведущий к подземной реке. Ну, уж нет, несмотря на разногласия, я не собирался позволить дикарю поджарить Базиля. Раздумывать было некогда, понимая, что не успею открыть клетку, перескочив через пылающий ручей, я схватил изувеченный человеческий труп, оказавшийся тем самым знакомым джентльменом, и бросил перед самой решеткой.

Как и рассчитывал, тело человека на некоторое время притормозило распространение огня, а у меня появилась возможность выпустить Базиля. Вскоре подоспели другие члены группы, но преследовать чернокожего безумца уже не было смысла. Опустив решетку, чтобы к нам больше не смог никто проникнуть, перекидываясь угрюмыми взглядами, парни вернулись обратно.

Настало время подвести неутешительные итоги. Настроение у всех было крайне подавленное, а вернее, траурное. Двое наших погибли, еще трое ранены и сильно обескровлены. Им нужна кровь, а в «зоопарке» не осталось ни одного человека. База разгромлена, кладовая разграблена, возможно, напавших было больше и, продукты, а также все ценное, часть из них успела утащить прежде, чем мы появились. Мебель в гостиной поломана и сожжена, остались нетронутыми лишь личные вещи в кельях.

Вампира со свернутой шеей, еще не очнувшегося, бросили в камеру, хотя некоторые жаждали учинить расправу на месте. Но сначала его нужно допросить, так что разберемся с ним чуть позже.

Хотя ни Базиль, ни я больше не собирались оставаться в катакомбах, после всего, что произошло, мы не могли оставить группу в таком состоянии. Каждый чувствовал долю ответственности за трагические события, поэтому придется задержаться еще на некоторое время.

Бывший главарь был очень благодарен за спасенную жизнь. Не сговариваясь, словно забыв о взаимных претензиях, посовещавшись втроем с Вирджинией, поскольку наверху уже рассвело, отправили ее вместе с Адиль и Парисом к станции метро Монпарнас-Бьенвеню. Нам срочно требовалась кровь. Хмурый Николас заступил на дежурство вместо погибшего Марлока, а на долю мрачного и осунувшегося Ланса опять выпало убирать трупы и наводить порядок.

Я предложил выдать раненым хотя бы алкоголь, это позволило бы им меньше страдать, и Базиль не стал возражать. Вопрос о том, выдержали ли пленные Леонарда испытание также не поднимался, в свете последних событий это уже не имело значения. Более того, Базиль поблагодарил меня, за освобождение своих людей и лично понес Сильвии коньяк из необнаруженного напавшими запаса. Я же, прихватив бутылку, отправился в келью, где обитали Хуго и Клод.

Моим глазам предстала идиллическая картина, явно непредназначенная для постороннего. Склонившись и бережно поддерживая под спину, обняв одной рукой и что-то ласково шепча своему обессиленному, но, кажется, вполне ожившему партнеру, крепкий мужественный Хуго с видимым наслаждением поил его своей кровью из локтевой вены. Кажется, эти двое оказались единственными, кто был счастлив, несмотря на ужасы последних суток. Вполне возможно, любовь, в данном случае, лучшее лекарство.Деликатно кашлянув, я оставил у входа бутыль с благородным напитком и ретировался, понимая, что здесь я абсолютно лишний.

Когда все первоочередные и жизненно важные вопросы были решены, мы с Базилем уселись в гостиной за столом, едва не ставшим жертвенным алтарем для Ксавье, и разлили коньяк в жестяные кружки за неимением бокалов. Изначально я полагал, что нападение дикарей именно в то время, когда я увел вампиров из общины, оставив ее почти без защиты, было роковым совпадением, и чувствовал свою ответственность. Это еще больше уверило меня в том, что мне здесь не место. Похоже, я полностью удовлетворил любопытство, и сыт по горло жестокими и дикими играми, пытками и показательными казнями, словно жизнь в катакомбах почти не изменилась со времен дремучего средневековья.

Никто не скрывал, что новые вампиры не нужны Парижу, отсюда и запреты на обращение, и полное право создателя уничтожить новообращенного. Для этих же целей служат установленные Эйдрианом Толе местные жестокие законы и правила, созданные, пожалуй, с единственной целью — для сокращения численности молодняка. Вот только этот искусственный отбор, скорее всего, приводил к тому, что на поверхность попадали хотя и малочисленные, но, едва ли, самые достойные и законопослушные из них, готовые к мирному сосуществованию с другими сообществами. И меня удивляло, что до сих пор никто этого не понял или просто не желали понимать.

Глава 7

У меня накопилось много вопросов, ответы на которые должен дать наш пленник. «Придется присутствовать при допросе, несмотря на мое негативное отношение к жестоким методам дознания», — полагал я.

Однако оказалось, в этом нет необходимости, а то, что рассказал Базиль, заставило меня немного иначе взглянуть на произошедшее.

— Должен признать, Джори, похоже, в моих методах и правда есть изъян, — выпив залпом кружку коньяка, задумчиво начал Базиль. -Предателем-то оказался совсем не тот, на кого я мог подумать.

Неужели, чтобы понять это, необходимо заплатить такую цену? Меня всегда удивляло, почему большинство людей, причем неглупых, предпочитает учиться на собственных ошибках, игнорируя здравый смысл и опыт других.

По словам Базиля, этот чернокожий — Зулууа — сумасшедший дикарь, поклоняющийся языческому богу огня, появился в катакомбах недавно, собрав вокруг себя самый последний сброд, отщепенцев, не принятых даже собратьями-вампирами. Их территория находится довольно далеко отсюда, где-то в районе Порт де ля Виллет, но нашей группе уже довелось с ним столкнуться.В тот раз погибло трое, причем убиты они были совершенно бессмысленно и с крайней жестокостью, в нарушение всех местных законов и правил.

Складывалось впечатление, что дикарь пытался посредством силы и страха стать в катакомбах единовластным правителем. Если уж для видавшего виды Базиля зверства этого Зулууа показались чрезмерными, я предположил, что о происходящем следовало бы знать и нашим старейшинам.

— Так я и попытался сделать, а возможно, не только я. Колонии близлежащие к территории варвара страдают от его набегов гораздо чаще, многие предпочитают переходить к нему в подчинение даже вопреки своим убеждениям, лишь бы сохранить жизнь, — согласился со мной Базиль. — Я просил месье Кэмпбела довести до Совета о творящемся беззаконии, но тот просто отмахнулся, дескать, я вконец обнаглел, Совету есть чем заняться помимо наших разборок.

Я ничуть не удивился этому, неплохо изучив характер приятеля. Реакция Оливера была ожидаема, но ведь она отражала его личное мнение. Насколько я мог предполагать, Эйдриан Толе довольно болезненно отреагировал бы на известие, что в его вотчине появился кто-то, покушающийся на его устои.

Как я понял, после подобной отповеди Оливера, они сами попытались отомстить, что и породило кровную вражду. Тем не менее, какое-то время Зулууа никак себя не проявлял. И можно представить, какой шок испытал запертый в клетке Базиль, когда перед ним возник чернокожий злодей собственной персоной, да еще вместе с пятью подручными.

Первым делом он отправил своих дружков разделаться с Марлоком и Ксавье. После чего, вернувшись обратно и прихватив Романи, они добрались до «зоопарка», устроив кровавую оргию, а позже стали грабить кладовую, стаскивая все, что им могло бы пригодиться, круша и ломая остальное.

Получив желаемое, Зулууа решил избавиться и от ненужного балласта, и тут Базилю все стало ясно. Облитая керосином Романи, сообразив наконец, что натворила, принялась отчаянно взывать к милосердию и справедливости: «За что, Зулууа?! Я же все сделала, как ты хотел!». «Еще не все, безмозглая девка, ты не получила мою награду и милость. Мой Великий Бог требует много жертв, и твоя будет самой почетной!» — захохотал варвар, зажигая спичку. Его подручный свернул девице шею, и обмякшее тело предательницы вспыхнуло. По-своему, это действительно можно считать милостью, по крайней мере, Романи не чувствовала боли. Полагаю, попади она в руки бывших товарищей, так просто не отделалась бы.

Базиль, который никуда не мог деться из клетки и только с бессильным ужасом наблюдал за бесчинством врагов, тоже был облит керосином и практически попрощался с жизнью, понимая, что его смерть не будет такой легкой, как у Романи. Но на его счастье, безумному вожаку захотелось напоследок поглумиться над своей жертвой: «А вот ты моей милости не заслужил. Когда парни закончат разбираться с барахлом, придет твоя очередь. Наши сердца будут ликовать, глядя как ты мечешься в клетке и вопишь. Вражеский главарь — хорошая жертва! Хотя какой ты главарь, ты полное ничтожество, раз тебя твои же люди предают, а твоя девка обиделась, что ты ее отверг и сама к нам пришла. Она продала вас всех в обмен на обещание устроить ее наверху, решетку подняла и сообщила удобное для нападения время», — казалось, Зулууа в экстазе от своих достижений и свершений во славу своему адскому божеству, приплясывал перед камерой и капал слюной на каменный пол.

В итоге безумный чернокожий был досконально осведомлен о всех наших планах, просто вернулись мы чуть раньше, чем он ожидал. Однако, услышав из гостиной крики своего человека и поняв, что оказался в меньшинстве, он бросил спичку и поспешил сбежать. Появился я очень вовремя, за что Базиль был мне весьма признателен.

Когда привели кровь для раненых, место дежурного занял Парис, а мы собрались немного отдохнуть, в дверь требовательно постучали. Казалось, события этих длинных суток не собираются заканчиваться. К счастью, место врагов сменили друзья, если можно так назвать наших новых посетителей. Ими оказались отец Боливар в сопровождении вампира Калистата.

От министра Катри я уже слышал имя этого служителя церкви, одновременно члена Совета, представляющего интересы человеческой части населения Парижа, и был рад представившейся возможности познакомиться со священником, обладающим столь широкими взглядами. Это любопытно и наверняка полезно для моих будущих планов. Все остальные, тоже был рады визиту, заметно, что церковник заслужил среди кровопийц немалое уважение. Наш главарь вежливо приветствовал священника:

— Добро пожаловать, отец Боливар, Вы сегодня очень кстати. Думаю, Ваши мудрые слова поддержки требуются многим. К сожалению, печальный список тех, чьи души нуждаются в молитвах в этот раз значительно длиннее обычного, в нем и люди, и наши собратья. — Молодой мужчина с выразительным лицом и умными карими глазами в простом черном костюме с положенным ему белым воротничком — реверендой при этих словах нахмурился, а Базиль поспешил представить ему меня. — Это Джорджес Ансело, новый главарь нашей группы.

Пожав мне руку священник задумчиво помолчал, а потом произнес:

— Месье Ансело, Ваше имя мне знакомо, — внимательно вгляделся он цепким взглядом. — Уж не о Вас ли и Вашей роли в разрешении бельгийской проблемы в самых лестных и восторженных выражениях рассказывала на Совете госпожа Женевьв? Весьма озадачен, встретив Вас здесь в таком качестве. Кажется, Вы готовы буквально объять необъятное. Не удивлюсь, если с Вашими талантами со временем я и в Совете Вас увижу, — немного саркастично предположил он, а потом вновь нахмурился. — Это Вас я должен «благодарить» за столько длинный поминальный список? — строго уточнил он.

— Я, конечно же, великий грешник, отец Боливар, — усмехнувшись, согласился я, — однако в гибели этих людей и вампиров моя вина если и есть, то, все же, косвенная. Да и насчет того, что я здесь новый главарь — преувеличение. Скорее, можно говорить, что я, как и Базиль, считаю своей обязанностью пробыть здесь некоторое время, чтобы помочь группе оправиться от последних происшествий.

Мы рассказали священнику о нападении Зулууа на общину, опустив лишь некоторые личные моменты, вроде нашего конфликта с Базилем. Как я и ожидал, в отличие от Оливера, отец Боливар серьезно воспринял появление дикаря среди новичков:

— До меня доходили слухи о творимых им бесчинствах, но после этой резни я полагаю своим долгом сообщить обо всем месье Толе, — заверил он. — Надеюсь, ты поможешь мне это сделать? — обратился он к сопровождающему вампиру, который почтительно склонил голову, соглашаясь. — В крайнем случае, мне придется довести эту информацию до Совета, — пообещал отец Боливар.

— Думаю, месье Толе должным образом отреагирует, и Вам, святой отец, не придется поднимать этот вопрос, — заверил его Калистат.

— Теперь, господа, позвольте мне пообщаться со своей паствой, думаю, меня заждались, — заторопился священник.

Отец Боливар отправился к натерпевшимся вампирам, а Калистат прошел ко мне, поскольку Ланс вместе с девушками все еще продолжали отмывать гостиную от копоти и убирать разгром, складывая все уцелевшее, отмытое и пригодное к использованию в отдельную кучу. К сожалению, после варварского нашествия в общине почти ничего полезного не осталось. Хорошо, хоть до комнат и личных вещей не успели дорваться.

Как только выберусь на поверхность, нужно договориться с Пьетри, хозяином забегаловки «У Жерара», чтобы отдал ненужную кухонную и столовую мебель и кое-какую утварь, коими переполнены его подсобки в кабаке, заодно от лишнего хлама избавится.

Калистат оказался относительно молодым вампиром, умершим как человек пару десятков лет назад. По его рассказу, в своей прежней жизни он был довольно набожным. Даже подумывал о монашестве, потому что к женщинам его никогда не тянуло, а с греховными мужеложескими влечениями он кое-как справлялся. Обратил его в свое время сам Эйдриан Толе, положивший глаз на симпатичного паренька, и, когда, в очередной раз, член Совета сменил фаворита, Калистат остался работать его помощником.

Первое время после обращения молодого вампира весьма мучила предполагаемая гибель души, но потом он почти свыкся с мыслью гореть в аду, если его вампирская вечность прервется, полагая, что лишь это ожидает всех кровопийц. Тогда он махнул на все рукой и, смирившись с неизбежностью геенны огненной, пустился во все тяжкие, пользуясь теми благами, которые ему давало покровительство Эйдриана, старательно карабкаясь по иерархической лестнице. Заодно он участвовал в садистских развлечениях своего благодетеля, которые тот обычно обосновывал необходимостью проведения следственных действий и допросов подозреваемых им в серьезных нарушениях наших законов или, тем паче, тайных заговорах. Но тут Калистату посчастливилось встретиться с отцом Боливаром, и его жизнь изменилась, для него вновь забрезжила надежда на спасение.

— Он открыл мне глаза, объяснив, что все в руках Господа, который милосерден к грешникам, поэтому нужно стремиться не нарушать его заповеди, даже став кровопийцей. Ведь душа человеческая бессмертна независимо от того, во что превратилось наше тело, и лишь Всевышний может решать участь каждого. С тех пор я раскаялся в своих мерзких деяниях и содомском грехе и стал смирять плоть, а также стараться не только не убивать людей, но и соблюдать другие заповеди и заниматься различными богоугодными делами, участвуя в приходских мероприятиях. Поэтому, когда святому отцу потребовался сопровождающий и охранник в катакомбы, я сам с радостью вызвался и очень горжусь, что помогаю ему хотя бы этим в благородной миссии — нести божье слово таким богомерзким существам, как мы, и спасать заблудших новообращенных, — перекрестился вампир.

Я слегка опешил от такой проповеди. Вот уж чего никак не предполагал встретить среди нашей братии, так это подобной набожности, причем, кажется, вполне искренней. По крайней мере, сам я, даже будучи человеком, едва ли мог назвать себя прилежным католиком, скорее, следовал традициям, вроде празднования Рождества, как и мой отец. Впрочем, если религия поможет сохранить кому-то человечность или облегчит принятие себя в новой ипостаси, подобную деятельность можно только приветствовать. К тому же я, будучи самых широких взглядов, всегда признавал свободу совести и право каждого на вероисповедание.

Как поделился со мной Калистат, отец Боливар раз в неделю обязательно спускался в катакомбы и посещал одну из групп, где беседовал с новообращенными, утешал и поддерживал нуждающихся в этом молодых вампиров, учил их необходимости следовать заповеди «не убий», помогал освоиться и дарил надежду на спасение.

Конечно же, далеко не все воспринимали это с такой страстью, как Калистат, скорее он оказался исключением, к тому же, многие были нерелигиозными изначально, тем не менее, на контакт с умным священником шли довольно охотно. Кроме того, по договоренности с главарями групп отец Боливар получал от них списки погибших из «зоопарков» и молился за них как за мучеников, а часть пожертвований от своих прихожан направлял на помощь тем родным невинноубиенных, которые испытывали нужду.

Завершив беседы с вампирами, миссионер выразил желание пообщаться и со мной. Впрочем, я и сам хотел просить его уделить немного времени. У Базиля я узнал, что джентльмена, который проявил благородство в крысиных бегах, чьим телом я остановил огонь, звали месье Пуливер. Отдавая дань мужеству этого человека, а также, помня о его красивой молодой жене с тремя сыновьями, я заказал провести по нему отдельную заупокойную службу. Кроме этого, я попросил оказать поддержку вдове и выписал два чека — для мадам Пуливер и в качестве пожертвования храму Сен-Северин, чьим настоятелем и являлся священник.

— Скажите, отец Боливар, — поинтересовался я у него, — а как Вы относитесь к тому, что считается здесь в порядке вещей, к тем же «зоопаркам», например?

Священник немного помолчал и печально улыбнулся:

— Видишь ли, Джори, как ты понимаешь, участвуя в деятельности Совета и регулярно спускаясь в катакомбы, в первую очередь я стараюсь отстаивать интересы именно человеческого населения нашего города. И, разумеется, я предпочел бы обходиться без этих скорбных списков.

Однако, как ни горько это признавать, но я понимаю, что для молодых вампиров жертвы практически неизбежны. И вынужден смиряться с мыслью, что для их обучения погибнут несколько человек, но необузданные монстры не окажутся на городских улицах. Однако я был бы бесконечно счастлив, если кто-то предложил бы другой, более гуманный способ их подготовки. К сожалению, месье Толе не самый приятный человек и обсуждать с ним что-либо довольно сложно, к тому же, он болезненно реагирует, когда кто-то вмешивается в то, что он считает своим.

Мы еще долго беседовали в тот день. Священник показался мне прогрессивным, к тому же, исключительно толерантным человеком, раз так легко шел на контакт с теми, кого многие другие на его месте сочли бы исчадьем ада, и принимал как должное то, что шокировало и привело бы в ужас большинство его коллег.

— Мне кажется, Джори, ты тоже отличаешься от большинства своих собратьев, — заметил священник, — хотя бы потому, что поднимаешь вопросы, о которых остальные даже не задумываются. Позволю себе надеяться, что такие, как ты, сделают наше межвидовое сосуществование более цивилизованным и гуманным.

Мы распрощались с отцом Боливаром, обоюдно довольные знакомством, и я смог, наконец, немного поспать.

Глава 8

Ближе к вечеру, искупавшись и побрившись, я возвращался, чтобы завершить гардероб. Мой чуткий вампирский слух уловил доносящийся из одной комнаты тихий, но веселый смех, а за ним характерную беспечную возню. Понимая, как именно проводят время парни, я поспешил пройти мимо, дабы не становиться невольным слушателем их приватного общения. Уже в своей комнате поймал себя на том, что тоже улыбаюсь. Хорошо, что во времена невзгод и трудностей, хоть кому-то сейчас радостно, и есть с кем разделить моменты счастья.

Воистину, возможность любить — величайший стимул для жизни и борьбы, и парни нашли друг друга даже в таком неуютном месте, как жестокие катакомбы, нашли в партнере поддержку и опору. За них можно только порадоваться. На этой мысли, едва коснувшись жесткого ложа, я крепко заснул.

Следующая ночь прошла спокойно. Выбравшись с группой на поверхность, посетив одну из доноров, я заглянул в кабак «У Жерара», чтобы дать Пьетри соответствующие поручения. Был большой соблазн вернуться домой, принять ванну, облачиться в приличный костюм и окунуться в прежнюю жизнь, но незнакомое прежде чувство ответственности за доверившихся мне молодых вампиров не позволило этого сделать.

В этот раз возвращение группы прошло без потерь, опоздавших или решивших проявить самостоятельность, тоже не нашлось. Отношения с Базилем после всех перипетий установились у нас ровные, я бы сказал — приятельские.

— Знаешь, Джори, я даже благодарен тебе, — поделился он. — Слишком меня это болото затянуло, давно пора было на землю выбираться. Если бы не ты, бог знает, сколько еще я проторчал бы в подземельях, так и не решаясь все оставить, хотя наверху меня ждет подготовленный дом и нормальные условия. Ты мне словно необходимое ускорение придал, чтобы эти места покинуть.

О прошлом никто из нас не вспоминал, словно не было ни подлого нападения на меня, ни организованного в ответ «свержения» его с должности главаря. Теперь, едва не погибнув от рук дикаря-огнепоклонника, Базиль в корне пересмотрел мнение обо мне, а там, где нечего делить и за что бороться, нет и противостояния.

Мы договорились, что пробудем здесь еще несколько дней, чтобы получше подготовить Вирджинию и Ксавье, заменившего Марлока, а заодно решить, кто из них будет новым главарем. Девушка немного старше и опытнее как вампир, тем не менее, в качестве руководителя, я уверен, мужчина предпочтительнее и авторитетней.

По моей настоятельной просьбе в качестве эксперимента было решено попробовать отказаться от «зоопарка». Хотя это противоречило устоявшимся вековым правилам, моих заслуг и убеждения хватило для согласия остальных. Для обучения новичков я предложил приводить людей со станции метро Монпарнас-Бьенвеню, а после, стерев воспоминания, отпускать обратно, как мы сделали накануне для раненых.

Конечно, это хлопотно, прежде жертвы всегда были под рукой, но ведь вампиры страдали скорее от скуки, чем от чрезмерной занятости, так что это не должно стать проблемой. Кроме того, я настоял, что необходимо внушать жертвам не только молчание и послушание, но и отсутствие страха. А на скептическое хмыканье Базиля особо подчеркнул, что «наверху» это считается хорошим тоном. Выдумал конечно, едва ли многие этим озабочивались, но подопечным это пришлось по душе, видно, позволило почувствовать себя приобщенными к высшему обществу.

Очевидно, и при таком способе без жертв не обойтись, но их, станет гораздо меньше, чем прежде. Полагаю, отец Боливар останется довольным, если эксперимент окажется удачным. Ну, а мне в будущем не помешает поддержка еще одного члена Совета, пусть он всего лишь человек.

В этот раз в крови нуждались Ланс, которому еще рано самостоятельно охотиться, и дежурившая Вирджиния, поэтому к метро отправились двое — Сильвия и Парис. Поразмыслив, я вызвался пойти вместе с ними. Оливер показал мне дорогу через «Соблазн», весьма неблизкую, но если отсюда есть выход к станции, о котором мой приятель, возможно, даже не знал, то мне удобнее пользоваться им.

Чтобы не добираться катакомбами на противоположный конец города, при необходимости, я мог спокойно сесть в вагон метро на Монпарнас-Бьенвеню, перейти на Барбес-Рошешуар с четвертой на вторую линию и доехать до станции Бельвиль, от которой до дома рукой подать.

Как и говорили «дети подземелья», станция оказалась совсем рядом. Неприметная дверь недалеко от платформы в одном из тупиковых технических коридоров, якобы наглухо запертая, закрытой оказалась лишь с нашей стороны, так что вскоре мои спутники вели двоих людей в сторону общины.

Я же решил немного прогуляться и внимательно осмотреть окрестности. Раз есть один малоизвестный ход, может, мне удастся обнаружить еще какие-то пути, которые не помешает перекрыть. Не хотелось бы снова оказаться в ситуации, подобной нападению Зулууа.

Побродив по узким подземным закоулкам, местами полностью лишенным освещения, я услышал слабые звуки, заставившие напрячься. Это были быстрые человеческие шаги, вернее, бег двух человек, причем явно мужчин, и прерывистое дыхание вперемешку с приглушенным бормотанием, похожим на ругань сквозь зубы, только слов не разобрать.

«Вампиры! — мелькнула не слишком приятная мысль. — Вот дьявол! Их как минимум двое, и они не из нашей общины. Находимся мы на нижнем ярусе, следовательно, это, скорее всего, молодняк, а я уже хорошо знаю, что встречаться в одиночку с особями из других групп не слишком полезно для здоровья».

Чтобы избежать нежелательного контакта, я замер, задержав дыхание, обращаясь в слух. Наконец, я понял, почему не сразу разобрал речь — говорили по-немецки. Это было странно, ведь наши страны находятся на пороге войны. Граждане противодействующего государства, тем более агрессора, — не самые желанные гости во Франции на данный момент. Что вампиры из Германии могут делать в Парижских катакомбах? Впрочем, если они обращены недавно, возможно, у них не оказалось возможности уехать из нашей страны. Меня это мало касалось, и я уже счел благоразумным ретироваться, когда тишину подземелья разрезал отчаянный женский крик:

— Помогите! Спасите, кто-нибудь!

Мольба подействовала на меня, как сигнал трубы на боевого коня. Джентльмен никогда не оставит в беде женщину, взывающую о помощи, воспитание к здравому смыслу отношения не имеет. Даже если за ней гнались вампиры, я не смог остаться в стороне. Осталось лишь уповать на фактор внезапности. Легким рывком проскользнув вперед и значительно сократив расстояние между собой и немцами, я на мгновение замер и еще раз прислушался. Хриплое сбившееся дыхание, тяжелый бег и запах пота, совершенно определенно дали понять, что я пустился в погоню за людьми, а не кровопийцами.

Это значительно упрощало задачу, и я рванул вперед. Когда я выскочил из коридора в подобие зала, кажется, недостроенной станции метрополитена, строительство которой, как иногда случалось, приостановлено вследствие опасности обрушений, преследователи почти догнали беглянку.

Осознав, что ей не скрыться, окончательно обессилев, бедняжка в страхе замерла, прижавшись к стене. Я возник у мужчин на пути, так что они почти врезались в меня.

— Куда торопимся, господа? — насмешливо уточнил я по-немецки. Выпучив глаза, один из них выхватил револьвер, о чем тут же пожалел, взвыв от боли в сломанном запястье. В то же время на меня набросился второй, пытаясь то ли ударить, то ли провести боевой прием. Я не стал это выяснять и дожидаться, пока он закончит. Схватив обоих мужчин за волосы, я крепко припечатал их друг к другу лбами, после чего они обмякли, потеряв сознание. Кажется, немного перестарался, теперь какое-то время ни один не сможет ответить на вопросы.

По помещению поплыл специфический запах крови, самый сладостный для вампира, заставивший горло болезненно заполыхать, а клыки обнажиться. Но я был не на охоте, а ситуация требовала разобраться в причинах погони, поэтому пришлось спешно брать себя в руки. Я постарался отвлечься, заставляя себя вспомнить имена чемпионов олимпийских игр 1912 года по прыжкам в воду.

На это ушло несколько секунд, пока, не успев вспомнить половины, я понял, что вполне владею собой. Я обернулся к женщине, вернее, молодой девушке — худощавой и очень бледной, которая сползла по стене и широко раскрытыми глазами глядела на происходящее.

— Мадемуазель, позвольте представиться — Джорджес Ансело, — слегка поклонился я и вежливо подал ей руку, помогая подняться.

Она попыталась что-то пролепетать срывающимся голосом, опасливо протягивая мне узкую мелко дрожащую ладонь, но в последний момент отдернула ее, еще сильнее вжавшись в стену.

Похоже, несчастная сильно напугана, да и ко мне отнеслась с подозрением. И действительно, мы не на Монмартре, что приличному джентльмену делать в подобных местах? Чтобы не терять время на уговоры и успокоение испуганной мадемуазель, пришлось прибегнуть к внушению.

Поймав взгляд девушки, я скороговоркой произнес необходимые слова — не бояться, довериться мне, не задавать лишних вопросов, говорить правду и делать, что я скажу. И вот уже спокойно опершись на мою руку, она смогла подняться на подгибающиеся ноги и представиться в ответ:

— Меня зовут Манола Пуанкаре, месье.

Глава 9

Вот как?! Я едва не присвистнул, услышав это имя. Определенно, оно мне уже попадалось, и память услужливо подсказала где именно. Во время избирательной президентской компании прошлого года публиковались биографии кандидатов. О Маноле говорилось, как о подопечной нынешнего президента, бывшего в то время премьер-министром, — его двоюродной племяннице, взятой на воспитание после гибели родителей. Однако это более чем серьезно. На всякий случай я уточнил, не с однофамилицей ли имею дело? Но девушка подтвердила, что Раймон Пуанкаре действительно является ее дядей и опекуном.

— Тебе очень повезло, Манола, встретить именно меня, а не кого-то похуже, в столь неподобающем месте, — сообщил я президентской племяннице. — Осталось решить, что с тобой делать.

— Месье Ансело, пожалуйста, отведите меня в Елисейский дворец или в дом моего дяди, — взмолилась она. — Я просто не представляю, что там сейчас творится. Наверняка, вся жандармерия поднята на ноги.

Да уж, ситуация. Наверное, так и следовало бы сделать, но, судя по стрелкам на моих часах, день сейчас в самом разгаре, а проводить ее до выхода из катакомб и отправить домой одну я не решился. Кто знает, доберется ли она благополучно до места, ведь ее не просто так преследовали в катакомбах враги государства, явно это было тщательно спланировано. Мне очень любопытно было услышать, что же произошло с мадемуазель. Ведь эта история не должна просочиться в прессу, в преддверие войны службы безопасности, наверняка, постараются скрыть подобные факты. Немцы замешаны в этом не просто так, вне всяких сомнений.

Хорошо, что я не поторопился их убить, наверняка, они весьма интересны нашей контрразведке. Вот только куда же нам сейчас податься? Может быть, воспользоваться приглашением Оливера? Не зря он показывал мне вход в свое жилище. Но инстинктивная осторожность воспротивилась этому. Разумеется, приятель нас примет, но поговорить без его ушей не получится.

Только сейчас я понял, насколько это удобно — иметь выход в катакомбы из своего жилья. О Бельвиле речь не идет, но в ближайшее время нужно позаботится о подобном тоннеле из кабака «У Жерара». Как бы он мне сейчас пригодился, да еще не раз понадобится впредь. Так что же делать? Прогуляться до «Соблазна»? Наверху немало приватных кабинетов с отличной звукоизоляцией, где можно побеседовать, но ведь незаметно туда не проскользнешь мимо десятков зорких глаз нижнего клуба, где вампиры собираются в любое время.

Оставалась вампирская община. А, впрочем, почему нет? Едва ли кто-то из группы сможет узнать в девушке подопечную президента, а уж организовать нам конфиденциальность я сумею.

— Не волнуйся, Манола, в ближайшее время ты будешь дома, — пообещал я. — Но пока приглашаю тебя в гости, я желаю послушать, как ты попала в катакомбы, а заодно и эту парочку расспрошу, — кивнул я в сторону лежащих немцев.

Один из них слабо застонал, значит, начал приходить в сознание.

Добравшись до общины, я коротко пояснил Базилю, что девушку привел для себя, а этих двоих заступившему дежурить Лансу для тренировки. Кроме того, я сообщил, что в его доме уже дожидается мебель и утварь из кабака, и их необходимо доставить сюда. Естественно, возражать Базиль не стал, ведь после пожара, устроенного Зулууа, даже за столом всем вместе было не собраться.

Вскоре лишние слушатели нас оставили. Отдав одного пленника радостному Лансу, попросив лишь постараться его не убить, второго я запер, а сам устроился с Манолой в гостиной, в готовности выслушать историю девушки. Она рассказала, что поступила в этом году в Университет, а на вступительных экзаменах познакомилась с очаровательным молодым человеком, и тут ее настигла первая любовь.

Она наивно предполагала, что, став студенткой, может считать себя взрослой и вправе сама выбирать с кем, когда и где встречаться. Но получилось наоборот. Если прежде в передвижениях по городу ее кроме гувернантки с прошлого года сопровождал охранник, даже на занятиях в лицее он терпеливо ожидал в коридоре, то в последнее время ей вообще запретили выходить куда-либо. Более того, дядя принял решение негласно переправить ее в свой дом в Ле Кло де Сампиньи.

Подобные ограничения влюбленной Маноле очень не понравились, хотя дядя объяснил их сложной международной обстановкой. Она вынуждена была подчиниться, понимая, как важно сейчас президенту сосредоточиться на более важных делах, чем семейные проблемы. Тем не менее, жизнь в провинции вместо блестящего Парижа или Лазурного берега ее совершенно не прельщала, а разлука с любимым тем более.

Но воспитанная по всем правилам, она понимала, что ослушаться не может. И вот прошлым вечером в сопровождении телохранителя и горничной она села в автомобиль. Без проблем они проехали по городу, но через несколько километров на пустом шоссе путь им перегородил большой грузовик, развернувшийся поперек дороги, и рядом с ним покореженная малолитражка Бебе-Пежо.

После вынужденной остановки телохранитель вышел посмотреть, что произошло и не нужна ли помощь, а заодно оценить, не следует ли подыскать объезд. Со стороны грузовика раздался негромкий хлопок, и в свете фар Манола увидела, как на груди упавшего навзничь охранника расплывается большое кровавое пятно. Девушка закричала, а шофер торопливо принялся заводить автомобиль, чтобы развернуться.

Но не успел он завершить маневр, как дверцы с обеих сторон резко распахнулись, и водитель и гувернантка были убиты. Те самые два немца, преследовавшие Манолу, выволокли и скрутили панически вопящую и сопротивляющуюся девушку, заткнули ей рот, завязали глаза и затолкали в другую машину, очевидно, в тот самый Бебе-Пежо.

Довольно долго ее куда-то везли. Потом, так и не сняв повязки, вытащили из автомобиля и заставили спуститься вниз по лестнице. Там Маноле развязали руки и оставили запертой одну в большом темном, захламленном помещении. Кто эти люди и зачем ее похитили, она не знала, но совершенно ясно, что хорошего от них ожидать не приходилось. В полной темноте она проплакала всю ночь, спотыкаясь, устроившись наощупь на каком-то тряпье, пока утром ей не принесли немного поесть, бутылку воды и оставили свечу.

На вопросы похитители не отвечали, на слезы и жалобы не реагировали. Когда они ушли, Манола получила возможность разглядеть место, где оказалась. Это был большой подвал с каменными стенами, заваленный рухлядью и поломанной мебелью. Она решила более внимательно осмотреть помещение, пока свеча не погасла, в надежде найти какое-то подобие оружие, ведь девичье воображение от отчаяния рисовало жуткие картины надругательств, и она решила дорого продать свою честь. Через некоторое время ей пришла мысль забаррикадироваться изнутри, в надежде продержаться до прихода полиции, которая, она была уверена, уже прочесывает весь город, и вот-вот должна ее освободить.

Так, совершенно неожиданно, когда она умудрилась немного сдвинуть тяжелый буфет у стены, и, осознав, что переместить его к выходу ей не хватит сил, она обнаружила, что за ним тоже находится дверь. Окрыленная надеждой, она смогла протиснуться в образовавшееся пространство. При последнем отблеске догоревшей свечи, Манола отодвинула массивную щеколду и выбралась из подвала.

К сожалению, снаружи было также темно, да еще и воняло сыростью и затхлостью, и первое время она могла пробираться, лишь держась рукой за стену, стремясь оказаться как можно дальше от своих мучителей. Потом вдали забрезжил свет, и девушка смогла немного оглядеться. То, что находится в катакомбах, она поняла: еще в детстве ее, как и остальных парижских детей строго-настрого предупреждали держаться от этих мест как можно дальше.

Но выбора не было, не возвращаться же обратно. Все истории о чудовищах, населяющих парижские подземелья она, как девушка просвещенная, считала выдумкой взрослых, чтобы уберечь детей, а таинственные лабиринты подземелий, пугали на тот момент гораздо меньше, чем незнакомые похитители.

Так она брела довольно долго, пока не расслышала слабый шум строящегося метро. Это прибавило ей сил, значит где-то здесь должны быть люди, а с ними помощь. Но тут же надежда вновь едва не оборвалась, когда она поняла, что сзади приближается погоня. Собрав все силы, Манола бросилась вперед, громко закричав, уповая на то, что рабочие услышат ее и придут на помощь.

Глава 10

Тут есть над чем подумать. Манола утверждает, что ее отъезд готовился конфиденциально. Но на дороге их ожидала засада, а, следовательно, похищение спланировано заранее. Значит, у преступников имелась достоверная информация о времени и маршруте передвижения девушки. Кто-то из ее окружения предатель?

— Манола, кто еще мог знать о твоем отъезде? — уточнил я.

Та смущенно покраснела, но, будучи под внушением, не смогла умолчать:

— Я рассказала своему молодому человеку. Не могла же уехать, не предупредив его где я и почему внезапно исчезла, даже не попрощавшись. А так, возможно, Атанас сумел бы приехать в Ле Кло де Сампиньи, и мое лето прошло бы не так тоскливо. Но не думаете же Вы, месье, что он каким-то образом в этом замешан?! — горячо воскликнула она. — Это, наверняка, кто-то другой! Атанас любит меня, и он очень хороший и благородный человек.

Какими же наивными глупцами делает людей любовь! Девушка готова отрицать очевидное, и даже мысли не допускает, что могла быть использована в грязных политических играх. Однако, это все интересно, но так и не давало ответа на вопрос, кто и зачем похитил племянницу президента. Пора приступить к допросу немцев.

Поскольку это обычные люди, то никаких специальных методов мне не потребовалось. Как я и предполагал, они являлись сотрудниками германской разведки, получившими задание выкрасть близкого члена семьи президента, чтобы деморализовать и оказать давление в свете приближающейся войны. В идеале это должна была стать его жена Анриетта, но подобраться к ней не удавалось, и за другими членами семьи контроль усилился.

Исходя из этого, схватили и подвергли допросу поклонника племянницы президента. После соответствующей обработки бедняга Атанас выложил им все, что знал о своей, как он надеялся, потенциальной невесте, после чего на дороге была организованна засада.

Заранее предполагая ответ, я поинтересовался судьбой несостоявшегося жениха. Как нетрудно догадаться, Атанаса за ненадобностью убили, разведка свидетелей не оставляет. Немцы просчитались лишь с подземным ходом, не подозревая, что подвал арендованного ими дома соединен с катакомбами, иначе не допустили бы бегства Манолы.

Дальнейшие допросы должны вестись органами контрразведки, которым они могли бы принести больше пользы, а мне необходимо продумать, каким образом передать их специальным службам, а девушку вернуть опекуну.

Пришлось основательно потрудиться над заключительным внушением, ведь проверять наши показания будут профессионалы, а афишировать свою сущность перед президентом, который, скорее всего, осведомлен о том, что среди граждан его республики есть вампиры, мне не хотелось. Необходимо выстроить безупречную логическую цепочку. Конечно, я мог бы сделать все анонимно, но опыт показывал, что знакомства с сильными мира сего, даже если они люди, а, тем более, оказанные им услуги, иногда оказываются весьма полезными.

Приступив к выполнению плана, я вернулся к Монпарнас-Бьенвеню и воспользовался телефоном в кабинете начальника станции. Начать решил со звонка в префектуру министру Катри, благо, рабочий день еще не закончился.

Старый волк, к счастью, оказался на месте, и, кратко обрисовав ситуацию, я попросил его, как только зайдет солнце, подъехать со своими людьми, сообщив, где буду находиться вместе с Манолой и германскими агентами. Местом встречи я назначил заброшенный железнодорожный склад на пустыре, скрывавший один из выходов из катакомб.

Связанных немцев я передал крепким мужчинам, возможно, оборотням, сопровождающим префекта, а девушку усадил в автомобиль министра, который, кажется, весьма впечатлился.

— Вы не перестаете меня удивлять, месье Ансело, — отметил он. — Позволю только дать один совет, — негромко проговорил он, пожимая мне руку. — Дайте немцам немного своей крови, чтобы у спецслужб не возникло вопросов о странных укусах. Уверен, по крайней мере, в течение ближайших суток вероятность умереть у них будет гораздо меньше, чем у самой тихой парижской домохозяйки. Пока из них не вытрясут все что можно, их станут охранять и беречь как зеницу ока, я вам обещаю.

Черт возьми, надо быть внимательнее; контрразведчики вполне могли заинтересоваться странными отметинами на шеях, а посвященные сразу разберутся откуда ноги растут. Совет оказался дельным. Воспользовавшись им, я воочию убедился в целительных свойствах нашей крови для людей. Буквально на глазах ранки от клыков исчезли без следа.

Покончив со всеми благородными миссиями, я, взяв такси, поехал домой в Бельвиль. Я не торопился возвращаться в катакомбы, и мои ожидания оправдались, настало время пожинать плоды своих манипуляций.

Едва я успел за чашкой чая поделиться с отцом последними событиями, как в дверь раздался резкий звонок, и двое серьезных мужчин настойчиво попросили меня отправиться вместе с ними. Я совсем не удивился, когда через полчаса оказался в Елисейском дворце.

Прежде, чем допустить к президенту, меня попросили немного подождать в просторной бело-золотой приемной, украшенной великолепным гобеленом, с большим ковром и мебелью в голубых тонах с вышивкой золотой канителью, отделанной ценными породами дерева, оставив наедине с его секретарем — молодым, но очень серьезным худощавым мужчиной.

— Месье Ансело, — обратился он ко мне, — мне нужно записать Ваши данные в книгу посетителей. — Процедура стандартная, но едва я сделал несколько шагов к столу, он поднял голову и уставился в мои глаза характерным немигающим взглядом, его зрачки резко расширились, и он настойчиво проговорил, удерживая зрительный контакт:

— Ты должен честно и правдиво ответить на мои вопросы.

Я соображаю довольно быстро, и у меня хватило самообладания ничем себя не выдать. Передо мной несомненно собрат-вампир, обеспечивающий безопасность Пуанкаре при личных аудиенциях. Но как же Катри не предупредил меня о подобной проверке? Забыл? Решил еще раз прощупать, чего я стою? Или, может, сам не знает о подобном, его едва ли так проверяют. Не моргнув глазом, приняв отрешенный вид, я спокойно и терпеливо с безразличными интонациями ответил на вопросы этого цербера, оставив в заблуждении относительно своей сущности.

Наконец я стою в золотом салоне — личном кабинете президента, интерьер которого не менялся более полувека, перед солидным полноватым мужчиной с залысинами и бородкой клинышком, чьи фотографии неоднократно видел в газетах. На меня, в отличие от чрезмерной роскоши кабинета Катри, помещение произвело самое благоприятное впечатление. Строгий беломраморный камин, бесценные панели и лепнина на стенах и потолке, сверкающий паркет ценных пород дерева — все изысканно и благородно, как и должно быть у президента великого государства.

Месье Пуанкаре тепло поблагодарил за спасение племянницы, и поинтересовался, как мне удалось ее найти. Я поведал свою версию, согласно которой выгуливал собак на пустыре, закрепляя навыки выполнения команд, когда из полуразвалившегося склада донесся приглушенный женский крик. Внемля призыву о помощи, я поспешил вмешаться, обнаружив двух мужчин со злым умыслом. Хорошо обученные псы помогли задержать и обезвредить негодяев, после чего я обратился за помощью к своему знакомому месье Катри.

Наличие серьезных собак проверить несложно, остальное Манола и германцы подтвердят в точности, так что президент оказался вполне удовлетворен рассказом. Он еще раз благодарно пожал мне руку, пообещав не забыть об оказанной услуге. Нашу беседу резко оборвал телефон, и, выслушав говорившего, месье Пуанкаре стал еще серьезнее, устало опустившись в кресло.

— Простите, месье Ансело, срочные государственные дела вынуждают меня прервать встречу. Так что, прошу извинить меня, секретарь Вас проводит.

Вернувшись домой, я почувствовал, что очень устал, поскольку нахожусь на ногах вторые сутки. Жажда не мучила, и решив, что катакомбы подождут до вечера, я с наслаждением принял горячую ванну и устроился отдохнуть в удобной постели, собираясь проспать, по крайней мере, до обеда. Уже засыпая, я подумал, что прежде, чем спускаться вниз, нанесу визит Джозетте, с которой познакомился на маскараде. Однако моим планам моим не суждено было сбыться. Утром меня разбудил взволнованный отец.

— Джори, сынок, — голос его тревожно дрогнул. — Только что по радио передали — кайзер Германии объявил Франции войну.

«Так вот какое сообщение услышал по телефону Пуанкаре», — понял я.

Похоже, мое пребывание в катакомбах завершится немного раньше, чем я предполагал.

Часть 7. Преисподняя

1914-1922 (Франция — Северное море — Германия)

Глава 1

На календаре одиннадцатое ноября 1922 года — День перемирия. Париж празднично и победно украшен триколорами и цветами. На Елисейских полях пройдет торжественный парад, президент возложит цветы к Могиле неизвестного солдата под сводами Триумфальной арки, вечером загремят фейерверки. Нашим согражданам есть что праздновать, есть чем гордиться. Но, вопреки своему обыкновению, отказавшись от участия в официальных мероприятиях, этот праздник я встречал вдвоем с отцом, и тому есть причины.

Прислуга отпущена; во Франции, наряду с Рождеством, День перемирия — семейный праздник. Для каждого гражданина он отмечен своей горечью. Мало найдется людей, не задетых тяжелым молотом страшных событий недавних лет. Мои соотечественники вспоминают не вернувшихся с войны родных и друзей. А сколько осталось израненных и искалеченных… Для них сегодня торжественные речи, благодарности, особые почести, но это не вернет и не восполнит им утраченное на полях сражений.

Выпив за Победу, отдав дань погибшим, помянув знакомых, друзей, моих одноклассников и однокурсников, бельгийских родственников и соседей, мы переместились в гостиную. По радио негромко играла классическая музыка, отец задремал в уютном кресле, разомлев от огня, жарко пылающего в камине.

Сегодня четвертая годовщина со дня окончания войны, к тому же, недавно исполнилось девять лет как, распрощавшись с человеческой жизнью, я обрел новую сущность — подходящий повод подвести какие-то итоги, вспомнить прошлое. Зачастую вампиры, получая вечность и практически безграничные возможности, в придачу к этому приобретают скуку и однообразие. У меня же за это время произошло столько событий, что многим на несколько жизней хватило бы. Жаль, я не чувствую тяги к перу, написал бы мемуары.

За зашторенными окнами слышались отдаленные залпы салютов, в очаге потрескивали поленья, рассыпая искры, пляшущее пламя отбрасывало причудливые тени в полумраке комнаты. Мирная и уютная, идиллическая картина. Но мне вспоминался совсем другой огонь и орудийный грохот отнюдь не праздничного фейерверка. Для памяти четыре года — недолгий срок, а моя вампирская и вовсе воссоздавала мельчайшие подробности.

Для французского народа растянувшаяся на несколько лет тяжелейшая битва была и остается Великой войной (Grande guerre — фр.).Перед моими соотечественниками не стояло морального выбора. Защищать Родину, нещадно бить врага, отдать все для победы — естественное и безальтернативное решение для каждого гражданина Республики, независимо от его сущности, политических убеждений или материального достатка. Война собрала чудовищную жатву, люди пожертвовали всем, что у них было, что отчаянно стремились защитить от агрессора — жизнями, здоровьем, силой, материальными благами.

Свыше сорока лет, со времен позорного поражения во Франко-прусской войне, позволившей Пруссии завершить объединение и возрождение Германии, утрата Эльзаса и Лотарингии не давала покоя ни ветеранам, ни молодому поколению французов. И я не исключение. Тот факт, что родной дом отца и могилы предков находятся под пятой оккупантов, много лет был «занозой» нашей семьи.

Германии, ставшей крупнейшим европейским государством, захваченных территорий, в свою очередь, было недостаточно. Немецкое правительство искало любой повод, чтобы нанести Франции еще один удар и навсегда сломить ее мощь. Таким образом, в начале ХХ века отношения между нашими государствами стали буквально взрывоопасными. Это вынудило мою вольнолюбивую Родину заключить союз, получивший название Антанта (Entente — «согласие» — фр.) не только с Англией, но и с монархической Россией.

Тем не менее, многим, в том числе и мне, тогда казалось, что в эпоху просвещения и гуманизма в Европе больше нет места для сражений. Нарастающая угроза до поры не воспринималась французским обществом всерьез. Странным образом мы одновременно не хотели этой войны, не верили в ее возможность, но и жаждали ее.

«Фитиль догорел» летом 1914 года, и все оказалось совсем иначе, чем представлялось. Нападения мы ожидали со стороны Эльзаса, однако просчитались. Второго августа немцы без сопротивления оккупировали Люксембург. А еще через два дня германские генералы начали вторжение в Бельгию, быстро продвигаясь к франко-бельгийской границе.

Четвертого августа наши газеты вышли под заголовком «Священная война цивилизации против варварства». Уже тогда, наряду с массовым патриотическим подъемом, сплотившим нацию, стало ясно, что мы стоим на пороге трагедии общемирового масштаба. И действительно, вся предыдущая история человечества не знала подобного. Эта война обернулась самой кровопролитной и жестокой из всех, какие знал мир до 1914 года. В ней приняли участие тридцать восемь государств, что составило три четверти населения земного шара. Мобилизовано было больше семидесяти миллионов человек, число погибших превысило десять миллионов, а раненых вдвое больше — невиданные доселе потери. Примерно столько же погибло во всех европейских битвах за предшествующую тысячу лет.

Слаженные действия германских войск в Бельгии позволили им уже двадцатого августа выйти к нашей границе. В ходе Пограничного сражения три наши армии и союзный английский корпус были разгромлены.

Немцы стремительно двигались вглубь страны, к Парижу, охватывая основные силы противника с флангов. Их кавалерия подошла к столичным предместьям, а самолеты и дирижабли систематически бомбили город, создав ему непосредственную угрозу. Второго сентября французское правительство было вынуждено перебраться в Бордо. Все это вызвало у населения тревогу и серьезные опасения за судьбу столицы.

Однако вскоре ситуация на фронте изменилась. Французы сформировали из резервистов две новых армии и выдвинули их на линию обороны по реке Марна. При этом для быстрой переброски войск использовались все средства, включая частные автомобили, конные повозки и парижские такси.

Важную роль в этой сложной ситуации сыграли наши союзники — русские войска, вторгнувшиеся в Восточную Пруссию. Благодаря их активным действиям Германия была вынуждена перебросить на восток два корпуса, что позволило нам получить численное преимущество на фронте.

Свежие французские армии ударили во фланг наступавшим немцам. В ходе недельной битве на Марне неприятель потерпел разгром и откатился назад почти на сотню километров. Это событие послужило переломом в ходе войны. Непрерывно отступающие англо-французские части теперь получили моральное преимущество.

Эта первая победа над германцами после франко-прусской войны имела для нашей нации колоссальное значение. Она вдохнула в защитников новые силы, а захватчиков заставила оставить мечты о блицкриге. Германский план молниеносного разгрома Франции провалился. От Северного моря до швейцарской границы боевые действия приняли позиционный характер.

В 1915 году фронт практически не двигался, несмотря на неоднократные попытки обеих сторон возобновить наступление. Глубоко эшелонированная оборона — несколько линий окопов, проволочные заграждения, доты и блиндажи — позволяла с успехом противостоять любым атакам.

Весной произошла битва при Ипре, трагично известная тем, что двадцать второго апреля немцы впервые применили химическое оружие. В результате газовой атаки от хлора пострадало более пятнадцати тысяч человек, почти половина из них погибла в течение нескольких минут в жестоких муках. Имел несчастье наблюдать это своими глазами — до сих пор воспоминания приводят к содроганию даже мое вампирское сердце.

Все достижения науки и техники использовались для истребления людей. Убивали всюду: на земле и в воздухе, на воде и под водой.

Война дала толчок крупномасштабному развитию авиации: обе стороны активно взялись за разработку новых конструкций двигателей. Немцы впервые начали практиковать дальние бомбардировки, используя для этого дирижабли, обладавшие значительно большей дальностью и грузоподъемностью чем самолеты. Воздушные тревоги нарушали работу предприятий, устрашали население, что вынуждало страны Антанты оттягивать с фронта солдат, зенитные установки и аэропланы для организации противовоздушной обороны.

В начале XX века флоты всех ведущих морских держав начали срочным порядком пополняться подводными лодками. Пусть это были еще весьма несовершенные модели, но все предчувствовали пугающую мощь скрытных ударов из-под воды.

Деятельность флотов обеих сторон сосредоточилась на уничтожении боевых кораблей друг друга. К началу войны в Атлантике царили военно-морские силы Великобритании. Флот Германской империи, активно строившийся в предвоенные годы, стал вторым в мире по своей мощи. Франция, хотя значительно уступала им по надводным кораблям, тем не менее, наряду с Великобританией имела внушительные подводные силы. Однако к концу 1916 года появление у врага «крейсерских» подлодок, обладавших внушительными размерами и большой дальностью хода, застало союзников врасплох и едва не явилось причиной их поражения.

Вопреки Правилам ведения морского боя, установленным Гаагскими конвенциями 1899 и 1907 годов, Германия начала проводить политику неограниченной подводной войны, в результате чего нарушались элементарные общепринятые нормы гуманности, которые обычно старались соблюдать даже во время боевых действий. Многие немецкие субмарины, уничтожая не только военные корабли, но и пароходы, не спасали при этом даже мирных пассажиров и экипажи.

В ходе этого были потоплены и несколько крупных судов, в том числе трансатлантический лайнер «Луизитания». Его уничтожили одной немецкой торпедой, выпущенной с подводной лодки, из-за чего погибло свыше тысячи человек, включая американских граждан. Подобная агрессивная политика принудила США, хоть и с запозданием, вступить в войну.

К началу 1916 года силы сторон на Западном фронте фактически сравнялись. Преимущество, которое союзники получили к концу 1914 года, исчезло: Франция, принимавшая основные удары на своей территории, оказалась изнурена и обескровлена. Германское командование решило воспользоваться ситуацией и вывести нашу страну из войны одним крупным сражением. Таким стратегическим районом они выбрали Верден, неподалеку от границы с Бельгией. Численность немецких частей на этом участке почти вдвое превышала французскую армию, а на направлении главного удара они создали превосходство в три — четыре раза. Подразумевалось, что, если войска агрессора возьмут Верден, это откроет им путь к Парижу.

Немцы пошли в наступление двадцать первого февраля, практически окружив город. В ответ французы ввели в бой свои армии и организовали переброску резервов на автомобилях по дороге, которую назвали Священным путем. В мае изнурительная битва окончательно превратилась в так называемую «мясорубку», продолжавшуюся все лето. Противники бросали в бой новые и новые силы. В результате, осенью немцы перешли к обороне, и к Рождеству наша армия смогла вернуться на прежние позиции. Замысел Германии вывести Францию из войны провалился, однако с обеих сторон количество погибших оказалось ужасающим.

К 1918 году противоборствующие стороны воевали из последних сил. Немецкое командование пришло к выводу, что в создавшейся ситуации у Германии остается один шанс на победу и спасение: совершить прорыв к Парижу, войти в нашу столицу и заключить там почетный мир. Собрав все остававшиеся силы, двадцать первого марта немцы обрушили на участок фронта на севере Франции град снарядов тысяч орудий, однако через два дня их наступление вновь захлебнулось, а затем агрессор был отброшен к бельгийской границе.

Казалось, что хуже быть уже не может, однако, в то же тяжелейшее время, миру пришлось столкнуться с новым, пожалуй, еще более страшным врагом. Точно неизвестно откуда он пришел, но в конце апреля 1918 года вспышка тяжелейшей болезни, напоминающей легочную чуму, поразила Париж. В мае инфекция распространилась по странам южной Европы, а к середине лета охватила весь континент.

Люди очень быстро гибли от кашля, захлебываясь собственной кровью, некоторые умирали уже на следующий день после заражения. Всего за несколько месяцев эпидемии погибло около двадцати пяти миллионов человек, что значительно превышало все боевые потери. Вопреки обыкновению, жертвами страшной болезни становились в первую очередь молодые крепкие люди. В воюющих странах данные об эпидемии тщательно старались скрывать, поэтому информация о ней пошла из нейтральной Испании, отчего болезнь и была названа «испанкой». Вероятно, эта страшная пандемия, вскоре охватившая весь мир, также подтолкнула воюющие стороны к завершению войны.

Двадцать седьмого сентября, французы вместе с союзными войсками начали наступление по всему Западному фронту, и вскоре немцы обратились с просьбой о заключении мира. Восьмого ноября их делегация получила в Компьенском лесу к северу от Парижа условия капитуляции. На следующий день Вильгельм II отрекся от престола, и Германия была объявлена республикой.

А еще через два дня, в пять часов утра одиннадцатого ноября 1918 года, в штабном вагоне главнокомандующего войсками Антанты на Западном фронте французского маршала Фоша, союзники подписали перемирие с Германией, вступившее в силу в одиннадцать часов по парижскому времени. По условиям Компьенского перемирия немцы обязывались вывести войска с оккупированных территорий Франции, а также Бельгии и Люксембурга, вернуть Эльзас и Лотарингию, очистить колонии, возместить убытки, причиненные войной и вернуть военнопленных.

Известие о победе вызвало во Франции бурное ликование. С наступлением условленного момента в Париже был дан сто один орудийный залп — последние выстрелы Великой войны, и она закончилась. Улицы заполнились ликующими толпами горожан. К сожалению, самым распространенным «украшением» собравшегося народа оказались марлевые повязки, закрывавшие рот и нос — дань продолжающейся эпидемии. Тем не менее, незнакомые люди обнимались, пели, плясали, выражая свою радость по случаю окончания тяжелой, кровопролитной и, как все мы тогда надеялись, последней войны.

Неудивительно, что именно она, объединившая в себе невиданные человеческие потери, отчаяние и воодушевление, гуманизм и страшное саморазрушение цивилизации, со счастливым концом и морально безупречной победой, почитается нашими гражданами как важнейший урок истории и выдающийся подвиг страны. День перемирия — одиннадцатое ноября во Франции стал государственным праздником и еще одним символом национального единства, как и День взятия Бастилии.

Однако, все это факты хорошо известны любому французскому школьнику. А у меня, как, у каждого солдата, была своя война, оставившая в душе отметины и раны, а также свои воспоминания, тоже ставшие частью Великой войны. И в моей судьбе она сыграла мрачную роль. Можно сказать, что последствия могли стать для меня фатальными. Конечно же, я говорю не о возможности физической гибели. Не страдая излишней тонкостью и ранимостью души, многое из произошедшего в те годы хотел бы буквально выжечь из памяти.

На моем парадном мундире два ордена Почетного легиона — высшие награды Франции — предмет особой гордости отца. Но он гордился бы мной в любом случае — я не запятнал честь семьи и проявил то, что считается героизмом.Я склонен смотреть на это с другой стороны, ведь получены они в первую очередь благодаря особым нечеловеческим способностям, а не личному мужеству или храбрости, что во многом для меня их обесценивает.

Однако, в чем-то могу согласиться с отцом, по крайней мере начало моей военной службы вполне соответствовало его мнению и убеждению в моих заслугах. Мысленно я вернулся в то время.

Глава 2

Четвертого августа 1914 года Париж разительно изменился, ушло ощущение вечного праздника, на лица прохожих легла печать серьезных проблем и особого тревожного воодушевления. Пачки свежей прессы моментально разлетались из рук мальчишек-газетчиков, а возле мобилизационных пунктов выстроились очереди.

Как мужчина и патриот, я не собирался оставаться в стороне. Случись эти события год назад, как должно резервисту, уже стоял бы в подобной очереди. Но, несмотря на мое желание и потребность непременно принять участие, я сомневался, как это осуществить, ведь в силу своих новых слабостей не мог поступить на службу и принимать участие в боях наравне со всеми. Солнце для меня куда опаснее немцев, значит, следовало выбирать другой путь.

Не представляя, с чего лучше начать, я решил обратиться к тем, кто имел опыт прошлых баталий. Посоветоваться с Женевьев? Едва ли она, подобно Жанне Д`Арк, участвовала в сражениях, война — не женское дело, уж в этом я твердо убежден. У министра Катри сейчас и без меня в избытке проблем, к тому же, он оборотень. Оставался Оливер, который повидал на своем веку не одну войну и наверняка мог что-то подсказать.

Остро взглянув поверх очков, тот слегка усмехнулся:

— Признаться, большого желания вдыхать пороховой дым я не испытываю, и возможность возглавлять военный госпиталь меня полностью устроит. Более подходящих условий, чем война, для моей научной деятельности и представить невозможно. А уж грядущая бойня, судя по всему, будет не чета прежним. Уверен, что исследовательского материала появится в избытке.

«Знает же, как меня бесят такие разговоры, — раздраженно подумал я, — но все равно распинается».

Очевидно, заметив, что я едва не скривился при его последних словах, Оливер снова усмехнулся и впился в меня немигающим взглядом.

— Поверь моему опыту, Джори, пройдет совсем немного времени, и ты на многие вещи посмотришь гораздо проще. Война — очень подходящее время для вампиров. Ты скоро поймешь, насколько удобно, когда вокруг льется кровь, и нет нужды даже прятать трупы. Предстоящая бойня для тебя, друг мой, как нельзя кстати, поможет стать не таким брезгливым и щепетильным. Раз уж ты пришел ко мне, советую обратиться к месье Толе. Скорее всего, он, как и прежде, возглавит штабную контрразведку. Допрос военнопленных, раскрытие планов противника — это очень важно для победы, и помощники ему всегда нужны. Даже твоего покорного слугу прежде иногда привлекали.

Не знаю, с какой целью приятель предложил мне этот вариант, но уж кого, а Эйдриана видеть, а тем более служить под его началом мне хотелось меньше всего. Наверняка найдутся другие варианты. Поняв, что только впустую трачу время, вернулся домой.

— Сынок, тебе посыльный принес предписание из мобилизационного пункта, — отец протянул небольшой листок бумаги, в котором приказывалось явиться завтра в Управление связи Генштаба для прохождения службы в соответствии с военной специальностью.

В глазах отца застыла тревога: похоже, его мучили те же вопросы, что и меня.

— Раз уж нам обоим не спится, может, выпьем по чашке чая, заодно и посоветуемся? — предложил я.

Устроившись в столовой, мы стали тщательно продумывать возможные для меня варианты службы. К сожалению, обратной стороной вампиризма явилась невозможность находиться в большинстве строевых частей, а выслуживаться на штабном паркете молодому здоровому лейтенанту, когда враг на пороге, по нашему обоюдному мнению, просто бесчестно.

Взвесив все «за» и «против», мы обратили пристальное внимание на подводные лодки — боевую технику нового века. Военно-морское министерство Франции в последние годы уделяло особое внимание этому виду судов. Насколько позволяли предполагать материалы, попадающие в прессу, в нашем флоте находилась в строю почти сотня субмарин, а значит, на одной из них могло найтись место для меня.

Однозначно, это неплохое решение: отсутствие солнечного света, новая современная техника, служба, достойная настоящих мужчин. К тому же, длительность боевых походов едва ли превысит несколько дней в силу технических особенностей лодок, что позволит не злоупотреблять кровью членов экипажа.

На следующий день я вполне успешно решил этот вопрос. Пока удача мне улыбалась. На одной из подлодок типа «Плювиоз» перед самой войной установили экспериментальное оборудование — новейшую рацию, а также шифровальную машину, и туда срочно требовался молодой офицер — специалист моего профиля.

Вопрос с катакомбами решился сам собой, теперь это казалось несерьезными детскими играми. Осталось лишь наскоро попрощаться с друзьями. Мобилизация успела затронуть и их: Золтана откомандировали в провинцию на военный завод, так что он завтра покидал Париж, а Лука, по его словам, приступал к службе настолько секретной, что даже нам не мог рассказать.

Быстро собрав в дорогу все необходимое, хотел вызвать такси, но взволнованный отец предложил сам проводить меня на вокзал к ночному поезду Париж-Брест.

— Служи честно, сынок, — напутствовал он на прощанье. — Уверен, ты не посрамишь нашу фамилию, и, главное, обязательно возвращайся, — голос его предательски дрогнул, и он отвернулся.

Отец сильно сдал и изменился после страшной трагедии, постигшей нашу семью. Прошел почти год после смерти мамы и сестры, а он так и не стал прежним, и, боюсь, уже не станет. Конечно, я обязан вернуться, ведь еще одной потери он не переживет.

— Береги себя, — обнял я отца. — Надеюсь, скоро все закончится, и мы снова будем вместе. Когда появится возможность, я непременно позвоню. Можешь считать, что я в обычной рабочей поездке. А за меня не беспокойся. Я же теперь бессмертный, и пуля мне не страшна.

Брест — небольшой портовый город на крайнем западе полуострова Бретань, куда поезд прибывал еще затемно, встретил меня грозой, что было вполне обычным для этого времени года и очень кстати для меня. Кто знает, сколько могло пройти времени, пока попал бы на субмарину.

База, где швартовались подводные лодки, находилась на городской окраине и представляла собой узкую длинную бухту среди мокрых темных скал. Возле дощатых причалов скрежетали и покачивались на волнах чернеющие, словно фантастические чудовища, громады кораблей и субмарин, изредка освещаемые вспышками молний. Зрелище довольно мрачное, но величественное. По берегам вокруг расположились двух — и трехэтажные постройки, в которых находились казармы, склады, офицерское общежитие и штаб.

Мой командир — фрегат-капитан Лапорт — солидный мужчина средних лет, аристократической внешности, с легкой проседью на висках, встретив меня, удовлетворенно кивнул, пробурчав что-то вроде: «Наконец-то, заждались Вас». Теперь его экипаж полностью укомплектован и готов к выполнению боевой задачи. Торопясь, он перепоручил меня старшему помощнику флот-лейтенанту Ферре — подтянутому молодому офицеру с аккуратной шкиперской бородкой.

Вскоре все формальности были соблюдены. Получив на складе новые комплекты обмундирования, я быстро переоделся в темно-синюю форму с золотыми пуговицами. Сменив лейтенантские погоны на флот-мичманские, я накинул прорезиненный плащ с капюшоном и проследовал за старпомом на подводную лодку, чтобы представиться экипажу.

Издали напоминающее вытянутое морское млекопитающее, вроде дельфина, вблизи это чудо кораблестроения представляло сигарообразный темно-серый корпус, длиной около пятидесяти метров и шириной около пяти. Внутри, когда я скользнул в люк, оказалось влажно и очень тесно из-за многообразия различных механизмов и приборов. Было заметно, что лодка содержится в образцовом порядке. Паросиловая установка позволяла субмарине осуществлять походы дальностью почти до полутора тысяч морских миль, что давало ей возможность патрулировать Атлантику от Северного моря до Бискайского залива.

Лодка разделялась на несколько отсеков, которые, при необходимости, герметично закрывались с помощью вентилей, напомнивших мне катакомбы. Экипаж состоял из четырех офицеров, включая меня и двух десятков матросов и старшин. Радиорубка — мое место службы — представляла собой маленькое помещение, напичканное современным оборудованием, где с трудом можно повернуться. В подобных стесненных условиях еще не приходилось существовать, если не считать три дня в подземной камере. Однако разве пристало офицеру сетовать на неудобства? К тому же, здесь я по собственной воле.

Началась служба, которую я тогда, довольно наивно, счел наиболее подходящей для вампира. Впрочем, в первое время почти не было сомнений в правильности выбора. С месье Ферре у нас установились хорошие приятельские отношения. От него я узнал, что до войны многие из штабного начальства довольно скептически относились к боевым возможностям подводных лодок. В них не видели серьезного противника. Так, например, одним из методов борьбы с субмаринами вполне серьезно предполагалось вооружать экипажи шлюпок молотками. Обнаружив перископ вражеской лодки, следовало подплыть к ней и разбить его, ослепив ее таким образом. И подобных историй флот-лейтенант знал великое множество. Дружный веселый экипаж, особый дух боевого морского братства, новая техника, постоянная напряженная занятость во время патрулирования — это казалось именно тем, что нужно.

К сожалению, известия, приходившие с полей сражений, которые я по долгу службы узнавал первым, оказывались безрадостными и даже трагичными. Немецкие войска подступили к окраинам Парижа, одновременно нанося по городу удары с воздуха. Опасаясь за отца, в перерывах между выходами в море регулярно звонил ему с городского телеграфа, оборудованного кабинками междугородней связи. Однако старик неизменно держался молодцом, утверждал, что у него все отлично, и категорически отказывался говорить о возможности эвакуации.

Боевые походы продолжались, как правило, несколько дней, после чего лодка возвращалась на базу для заправки топливом и пополнения припасов. Тесная душная каюта, которую приходилось делить с месье Ферре,вмещала только узкую двухъярусную койку, небольшой шкаф и откидной столик. После нее отдых в личной комнате общежития казался вполне комфортным, почти роскошным, а еда в офицерской столовой не хуже, чем в парижских ресторанах.

Основной нашей задачей в патрулировании Северного моря являлась морская блокада Германии. В одном из походов нам удалось с помощью торпед потопить немецкую подлодку, шедшую в надводном положении. Выживших членов ее экипажа мы передали на борт английского эсминца, находившегося поблизости.

Однако на этом удача закончилась. Следующий выход в море оказался для субмарины роковым. В этот раз нам встретился транспорт противника, идущий в сопровождении двух крейсеров, и капитан Лапорт отдал приказ о торпедной атаке. К сожалению, нас тоже заметили. Не успела лодка погрузиться на перископную глубину, как была обстреляна и едва не протаранена немцами. Капитан скомандовал срочно погружаться, что спасло нас в тот момент, тем не менее, оба винта серьезно пострадали.

Субмарина легла на грунт и затаилась. Мы хотели переждать, надеясь, что немцы решат, что мы ушли, не зная точно о наших повреждениях. Оставаться им здесь надолго в качестве неподвижной мишени — неоправданный риск. Через некоторое время, как передал акустик и как я убедился, научившись за последние месяцы не хуже него на слух различать звуки разных типов судов, транспорт в сопровождении одного крейсера покинул эти воды. Второй же затаился неподалеку.

Мы не могли двигаться или хотя бы позвать на помощь. Для того чтобы попытаться произвести ремонт винтов и выйти на связь, необходимо всплывать, а вражеский корабль, похоже, не собирался двигаться с места.

К сожалению, пребывание под водой ограничено для субмарины несколькими часами. Время тянулось невероятно медленно. Вскоре содержание кислорода в воздухе значительно упало, покрытые потом люди, стараясь оставаться неподвижными, дышали с большим трудом. Я чувствовал себя немного легче, и в голову лезли разные мысли: «Если мы не сможем всплыть, экипаж вскоре задохнется, а что произойдет со мной? Как поведет себя бессмертный вампирский организм? Я буду приходить в себя и снова терять сознание, пока не иссохну?».

Почему-то ни малейшего желания узнать, так ли это, я не испытывал.

Наступила ночь, и, понимая, что темнота давала последнюю возможность спастись, и тянуть больше нельзя, капитан Лапорт приказал всплывать. Когда мы поднялись на перископную глубину, я попытался связаться с одним из кораблей Франции или союзников, но рация молчала. Очевидно, была повреждена или сорвана антенна.

Наконец, рубка показалась над водой, и живительный морской воздух пошел внутрь. Резкий порывистый ветер забрасывал в отдраенный люк хлопья мокрого снега, а волны ощутимо раскачивали лодку. Вместе с механиками, которые должны попытаться почти на ощупь разобраться в ледяной воде с повреждениями винтов, я выбрался на скользкую обледеневающую палубу, чтобы восстановить антенну.

В стороне от нас, всего в нескольких сотнях метров по правому борту возвышался темный мрачный силуэт германского крейсера, периодически направляя в разные стороны луч прожектора. Шепотом молясь всем богам сразу, матросы делали все возможное, чтобы исправить хотя бы один винт. Тогда, развернув лодку, мы могли бы торпедировать немецкий корабль, представляющий отличную мишень, а потом неторопливо вернуться на базу.

К сожалению, в ту ночь боги отвернулись от нас. Скользнув по воде, яркий луч замер, ослепляя нас, и тут же на лодке скрестилось еще несколько таких же лучей, а со стороны крейсера послышались крики и возгласы. Теперь мы были, по сути, слепы и беззащитны. Не считая бесполезных сейчас торпед, все наше оружие состояло из четырех пистолетов и такого же количества клинков, положенных офицерам, такой же бесполезный хлам на данный момент.

Перспектива попасть в немецкий плен не слишком привлекательна, но я полагал, что, оказавшись с экипажем на борту вражеского корабля, используя свои способности, очень скоро поверну все к нашей выгоде. Конечно, тут уже не утаишь своей сущности, но к тому моменту, как мы привели бы крейсер к французскому берегу, у меня хватило бы времени, чтобы продумать версию и внушить ее всем возможным свидетелям.

Однако у вражеского капитана были иные планы на наш счет. В нарушение всех принципов мирового сообщества и Правил ведения морской войны, крейсер без предупреждения открыл огонь из артиллерийских орудий. Это явилось настоящим огненным адом в Северном море. Снаряды взрывались, попадая по корпусу, пробивая большие дыры в обшивке, разнося рубку в клочья.

Правую кисть словно огнем обожгло: похоже, попал осколок. Не успел я его выдернуть, как и сам оказался за бортом после очередного взрыва. Сквозь грохот снарядов слышались крики раненых и оказавшихся в ледяной воде людей. Обернувшись, захлебываясь в волнах, я заметил, как разбитая лодка быстро погружается под воду.

Корабельная артиллерия, наконец, замолчала. Теперь в свете прожекторов на поверхности качались лишь обломки и моряки в спасательных жилетах. Большая часть оставалась жива и их можно было спасти, но теперь заговорили немецкие пулеметы, не оставляя никому ни малейшего шанса. Я мог нырнуть и переждать в глубине, вампирскому организму хватило бы задержанного воздуха достаточно долго, но не смог бы заставить себя поступить таким трусливым, хотя и разумным образом. Ослепленный и оглушенный, осознающий весь ужас происходящего, я продолжал оставаться на плаву. Одна из крупнокалиберных пуль попала в висок, и я, наконец, потерял сознание.

К счастью, пуля — это не снаряд, способный снести голову, кусочек металла организм вытолкнул из черепной кости, и я очнулся. Оглядевшись по сторонам, в свете скользящих прожекторов видел среди волн лишь трупы товарищей.

Не помню, чтобы когда-либо прежде я испытывал подобную горечь, но и ярости, казалось, такой не знал. И это вампиров называют чудовищами?! Зачем?! Какая необходимость расстреливать тех, кто не мог оказать сопротивление?! Это не укладывалось в гудящей голове. Все прежнее воспитание и военное образование отказывалось воспринимать случившееся. Гордое звание «офицер» всегда являлось для меня синонимом слова «джентльмен».

Я вдруг осознал, что во многом Оливер оказался прав. Общество не стало гуманнее и лучше за последнюю сотню лет. Впрочем, все это не имело уже никакого значения. Сорвав спасательный жилет и набрав в легкие побольше воздуха, я быстро нырнул и поплыл под водой в сторону немецкого корабля, пока он не успел покинуть место преступления. На своей лодке, я придерживался диеты, стараясь ограничиваться парой глотков крови по необходимости, чтобы не ослаблять боевых товарищей. Ну, что ж, пришла пора прервать пост.

Забравшись на крейсер по другому борту, где не оказалось ни одного человека, быстро скользнул к капитанской рубке. Вытаращивший глаза, жирный, как боров, белобрысый немецкий командир не успел издать ни звука, когда я вырвал его гнилое сердце. Горло обдало жаром, и уже следующей жертве — моряку, стоявшему возле штурвала, — я вцепился в шею, начав жадно пить, ощутив, как инстинкты хищника, сильнейшая ненависть и жажда мести затмевают остатки человечности. Я не сделал ни малейшей попытки, чтобы сдержаться. Зачем? Это ведь было именно тем, что сейчас требовалось.

Придя в себя и вернув возможность трезво мыслить, я приступил к выполнению плана. Быстро сориентировавшись, я оказался в радиорубке, одним движением свернул шею «коллеге» и наконец смог воспользоваться передатчиком. Затем, спустившись в трюм к артиллерийскому складу, без раздумий убивая всех, кто попадался по дороге, вспомнив университетские занятия, заложил взрывчатку и поджег бикфордов шнур.

Убедившись, что диверсии никто не помешает, я быстро выбрался на палубу и прыгнул за борт, стараясь отплыть подальше. Вскоре за спиной раздался оглушительный взрыв, за ним следом несколько еще более сильных, и в небо взметнулся сноп огня. Через несколько триумфальных минут воды Атлантики сомкнулись над останками немецкого корабля. Отыскав чей-то всплывший спасательный жилет, я натянул его для достоверности, и, ухватившись за обломок доски, стал дожидаться нашего или британского корабля, с которыми удалось связаться.

Уничтожение немецкого крейсера не утолило до конца мстительного желания поквитаться за расстрелянных товарищей. Покачиваясь на волнах, я сожалел, что поторопился, и перед взрывом не перебил всех немцев на борту. Кто-то из них мог и уцелеть и барахтаться в воде. Тогда подошедшие спасатели вытащат и их, а разве это справедливо? Может, вернуться, найти выживших и добить? Однако среди высоких волн и в таком снегопаде даже мне непросто отыскать их, а на горизонте уже показался идущий на всех парах французский миноносец.

Вскоре я находился на его борту среди соотечественников. Доктору в лазарете я внушил не осматривать меня и не слишком удивляться отличному состоянию после пребывания в ледяной воде. Затем я рассказал командиру корабля о случившемся, скрыв лишь незначительные подробности, касающиеся моей сущности. Изумленно качая головой, тем не менее, он не мог отрицать очевидного. К тому же, пара полуживых немцев, которым все же удалось уцелеть, во время допроса подтвердили мои слова.

Глава 3

После гибели подводной лодки я задумался о том, что на флоте мне не место, и размышлял над возможностью служить в реальных полевых условиях. Временно меня оставили при штабе на береговой базе, но одно для себя я решил точно — сидеть в радиорубке может обычный человек. Гораздо больше пользы я могу принести при непосредственном контакте с врагом. К тому же бурлившая до сих пор в крови ярость ждала сатисфакции. Однако в голову ничего толкового не приходило, а самовольно оставить службу и действовать ночами как партизан-единоличник — это все же сильно походило на дезертирство. Боюсь, отец бы не понял, да и сам я был не так воспитан.

Через полтора месяца после вышеописанных событий за уничтожение немецкого крейсера я получил из рук президента свой первый орден Почетного легиона. Несомненно, месье Пуанкаре узнал меня, но постарался не подавать вида. Лишь немного дольше задержал в своей руке мою, поздравляя, на словах подчеркнув, что ему особенно приятно вручать мне эту награду.

Когда после официальной части мы прошли в фуршетный зал Елисейского дворца, где для новых кавалеров ордена накрыли столы, министр Катри подошел, чтобы поздравить.

— Я действительно не ошибся в Вас, месье Ансело, — уважительно произнес он, пожимая мне руку. — Хотя был удивлен, узнав, что Вы служите во флоте. Скорее, ожидал увидеть Вас среди сотрудников месье Лазара или месье Толе.

Опытный политик и хитрый дипломат Катри ничего не говорит просто так. Похоже, старый лис даже во время войны продолжал преследовать свои интересы, пытаясь через меня укрепить свое влияние в Совете, раз дает такую наводку. Однако, если еще от Оливера я знал, что Эйдриан Толе со своими подручными занимается выявлением шпионов и дознанием, деятельность Жана-Баттиста оставалась неизвестной. Тем не менее, слова префекта очень заинтересовали.

— Думаю, месье Ансело, — немного нахмурился министр в ответ на мой вопрос, отводя за локоть в сторону, — Вам стоило спросить об этом меня еще в начале войны, — после чего я мысленно влепил себе оплеуху за ошибочно сделанный прежде вывод. — Оба члена Совета занимают должности во Втором бюро Генштаба. Только, в отличие от контрразведчика месье Толе, бригадный генерал Лазар руководит одним из структурных подразделений разведки.

Этой информации оказалось вполне достаточно. Предоставленный трехдневный отпуск я решил использовать, чтобы перевестись из ведения Военно-морского министерства в Министерство обороны, воспользовавшись рекомендацией префекта. Были еще кое-какие планы, но этот вечер я собирался провести с отцом. Поезд из Бреста задержался на четырнадцать часов, и, приехав в Париж, я едва успел ненадолго заскочить домой.

Конец зимы выдался хмурым и неприветливым, дни туманными и дождливыми, нередко с мокрым снегом. Прогноз не предвещал существенных изменений, так что проблем с передвижением по городу в ближайшие дни не ожидалось. Прием в президентском дворце закончился довольно поздно, поэтому всем награжденным выдали на эту ночь пропуска. Конечно, для меня комендантский час не мог быть проблемой, но не отказываться же, тем более что хотелось неторопливо проехать по городу на своем автомобиле, поглядывая по сторонам, с сожалением замечая, как изменилась столица за последние полгода.

К счастью, разрушения, вызванные бомбами и гранатами, сброшенными с немецких самолетов и цеппелинов, оказались незначительными, тем не менее, с наступлением сумерек, город погружался в тревожную тьму. Не горели уличные фонари, исчезла яркая реклама, не было ни одного освещенного окна — светомаскировка строго соблюдалась. Даже Эйфелева башня почти не заметна, смутным силуэтом зарываясь в низкую облачность.

Ближе к десяти вечера — комендантскому часу — улицы почти обезлюдели, попадались только военные патрули, да изредка проезжали машины со спецпропусками. Такси и извозчиков практически не видно, хотя общественный транспорт работал в обычном, пусть и сокращенном режиме. Париж лишился привычной вечерней и ночной жизни — спектаклей, концертов, даже оставшиеся рестораны закрыли двери к положенному часу. Наверное, вампирам стало менее вольготно. Чувствуя, что жажда беспокоит все сильнее, я припарковался возле небольшой кофейни, которую только что, нервно оглядываясь и торопясь, суетливо заперла припозднившаяся хозяйка. Я приказал мадам сесть в машину и напился крови. Потом, поддавшись порыву, подвез пропахшую кофе и ванилью немолодую женщину к дому, чтобы той не пришлось провести ночь в комендатуре, и поехал своей дорогой.

И вот я в Бельвиле. Из прислуги с отцом осталась одна горничная, повышенная до домоправительницы, исполнявшая одновременно и роль кухарки, поскольку та теперь работала в военном госпитале. Тем не менее, меня ждала торжественная встреча. Растроганный Гаэтан достал лучший коньяк из своих запасов, предусмотрительно припасенный для случая, словно он заранее предвидел что-то подобное. Как и в прежние времена, стол был накрыт парадной скатертью, а в начищенном столовом серебре отражался блеск хрустальных бокалов. Но еще ярче сияли глаза отца, который даже выглядел сегодня помолодевшим и приосанившимся. Я чувствовал, как он счастлив меня видеть, да и сам был очень рад побыть дома.

Отец расспрашивал о службе и о трагедии, разыгравшейся в Северном море, ведь о моем награждении он узнал из прессы. Я видел, как он гордился мной, и не хотел огорчать, но это не казалось справедливым. Истинными героями были погибшие товарищи, оставшиеся на дне Атлантики, а я всего лишь воспользовался своими возможностями.Я передал свой орден отцу на хранение и с тех пор надел его лишь один раз, когда этого требовал протокол.

Газеты ежедневно печатали огромные скорбные списки, горе уже коснулось многих парижан. При передаче родственникам жетона с запястья погибшего обычно говорилось краткое: «Пал смертью храбрых». Зачастую семьи напрасно пытались получить хотя бы крупицы информации о том, как погибли их родные. Поэтому, отдавая дань памяти, я решил лично посетить вдову своего командира, а также родителей флот-лейтенанта Ферре.

— Сынок, а может быть, с твоих слов я напишу письма родным остальных членов экипажа? — предложил взволнованный Гаэтан. — Думаю, им всем будет это очень важно.

Конечно же, я согласился. Молодец мой старик. Странно, что я прежде сам о подобном не подумал.

Неожиданно наш разговор нарушил пронзительный вой сирены воздушной тревоги.

— Может, спустишься в подвал? — предложил я отцу, но тот отмахнулся:

— От этих авианалетов больше шума и беспокойства, только людей будят, а так народ уже привык и почти не обращает внимания.

Теперь настала очередь отца делиться тем, как он жил здесь последние полгода, ведь Париж стал прифронтовым городом. Но он, как обычно, утверждал, что у него все отлично, больше сочувствуя другим горожанам.

После бесславного бегства в Бордо, которое сильно ударило по престижу президента Пуанкаре, правительство вернулось в столицу лишь в начале декабря. Повсеместно выросли цены на продовольствие, а качество хлеба стало отвратительным. Бедной части населения пришлось нелегко. Хотя, надо отдать должное, стараясь поддержать боевой дух и не допустить роста напряжения в обществе, правительство назначило приличное пособие всем семьям, где кормилец ушел в армию.

С сожалением, хотя и без особого удивления, я узнал, что и мои сограждане порой пытались нажиться на войне. Например, пришлось установить полицейский надзор за молочниками, когда выяснилось, что больше половины продаваемого молока разбавляется водой. У кого-то из богачей состояние уменьшилось в результате инфляции, однако бизнесмены, имевшие доступ к военным контрактам, процветали. Производители хозяйственных товаров переходили на изготовление походных мисок, фляг, лопат, не говоря уже о бомбах и снарядах, и сколачивали целые состояния.

Париж постепенно возвращался к жизни — на улице Рю де ла Пэ, где осталась моя квартира, снова открывались ателье, а несколько театров начинали давать утренние спектакли. Однако многие зажиточные парижане, сбежавшие из города в августе, предпочитали отсидеться на юге или юго-западе Франции, подальше от артиллерийской канонады, докатывающейся до помрачневшей столицы.

Пользуясь путеводной подсказкой министра, за переводом я обратился напрямую в штаб-квартиру ведомства, расположенную в двухэтажном особняке по улице Сан-Доминик. На самом деле, эта волокита оказалась лишь формальностью, так как подразделение, в котором мне предстояло служить, фактически не существовало, как и деятельность, которой оно занималось. Немногие вампиры, подобно мне, имели желание и возможность официально считаться солдатами французской армии, большинство же отправлялось в пекло, руководствуясь иными причинами, и мотивы имели разные.

Мне повезло застать в штабе самого бригадного генерала Лазара, и я не сомневался, что у него возникнут некоторые вопросы.

— Признаться, удивлен, месье гранд, — покачал головой глава Совета, обменявшись со мной рукопожатием. — По итогам брюссельских событий можно было предположить, что от Вас прохода не будет. Любой на Вашем месте считал бы, что, как минимум, заслуживает награды и особой отметки своих заслуг. Тем более, мадемуазель Женевьев нам подробно все объяснила, не скрыв даже то, что влюбленным Дон Кихотом Вы на самом деле вовсе не были. Не сочтите за ребячество, но мы с господином Толе даже пари заключили, поспорив, какого рода привилегий Вы от нас потребуете по возвращении, — кажется, этого покрытого вековой пылью скучающего вампира развеселила данная ситуация, он даже ухмыльнулся уголком губ. — А Вы, месье Ансело, нас обоих в проигрыше оставили. Мало того, что пропали из вида, будто Вас и не было, так еще нашли такой оригинальный способ отдать долг Отечеству. Ни один наш собрат еще не додумался спуститься под воду. Возможно, благодаря Вам мы возьмем это на вооружение.

Несмотря на его похвалы, я себя ощущал мальчишкой, словно глупость какую-то сделал. «Ну, спасибо, Оливер, я тебе это припомню, — разозлился я мысленно. — Рассказал мне про деятельность Эйдриана, зная, что я откажусь служить под его началом, и ни словом не заикнулся про Лазара и его подразделения. Я был прав, мой триумф не давал хирургу покоя. И сейчас я наверняка неимоверно глупо выгляжу, пойдя своим путем».

— Я, конечно, рад, что Вы, Ансело, все же добрались до нас и изъявили желание вложить свои неоспоримые таланты в общее дело, но, признаться, сомневаюсь, что Вам подойдет подобная деятельность. Будь Вы постарше, и имелся бы опыт шпионажа…. Например, я лично вижу Вас резидентом в Германии, там бы у Вас в полной мере имелась возможность себя проявить. Возможно, и ошибочно Вас посылать на передовую, но ситуация с нашей стороны складывается не слишком удачная. Дисциплинированные и организованные немцы гораздо более продуманно используют возможности вампирской массы. Пока наша страна направляла усилия на мирное сосуществование видов, немцы разработали тайную организацию по созданию и обучению вампиров для боевых и диверсионных действий. Надо ли говорить, что мы оказались в проигрыше с этой стороны? Поэтому сейчас каждый наш собрат на счету.

«Ну, так, что же ты тут рассуждаешь?» — подумал я немного раздраженно.

Таким образом, все и решилось в кратчайшие сроки. Мне едва удалось попрощаться с отцом, не имея даже возможности сообщить куда направляюсь, как я тайно был переброшен на позицию около франко-бельгийской границы.

Глава 4

С первых же минут стало ясно, что на этот раз я столкнулся совершенно с иной реальностью, и, честно говоря, оказался не готов к тому, что меня ждало, простыми словами — вляпался. Вероятно, еще и поэтому я так не люблю думать о тех годах.

Однако услужливая память вернула в то время. Стояла глубокая ночь, но, вопреки ожиданиям, вовсе не глухая. Небо на востоке еще не побледнело, и я, не торопясь, мог оглядеться по сторонам, составить первоначальное мнение и впечатление о происходящем. Судя по карте, база диверсионной группы располагалась где-то поблизости. Линия фронта проходила совсем рядом, и предутреннюю тишину постоянно нарушали то одиночные винтовочные выстрелы, то треск пулемета. Вдали бухала тяжелая артиллерия, так, что земля содрогалась. И это еще время ночного затишья. Если напрячь слух, в придачу к шелесту листвы можно разобрать фырканье лошадей, негромкий разговор, храп и приглушенные стоны.

Уютные сельские домики, рассыпанные по зеленым холмам, утопающие в густой зелени, небольшие города с красивыми старинными постройками, безмятежный уголок неторопливой, спокойной жизни — такой я запомнил Фландрию, где доводилось бывать проездом. Ничего этого не было и в помине. Кое-где виднелись лишь развалины и обломки, растоптанные сапогом войны, а, судя по зареву, за холмом что-то горело. Изрешеченная, изуродованная бесконечными окопами и воронками, как незаживающими шрамами, земля перемешалась с остатками темно-серого снега и превратилась в непролазную грязь. Ночью подморозило, иначе увяз бы по колено. «Вновь занесло черт знает куда, — мелькнуло в голове. — После обретения бессмертия я все чаще попадаю в такие места, где прежде даже представить себя не мог».

В свежесть ночи вплетались запахи порохового дыма, гари, отхожих ям, сырости и тлена. И еще — аромат крови. Неуловимый, он пропитал, казалось, все вокруг, прозрачным маревом окутывая, дразня и маня, заставляя мысли путаться, а десны зудеть. В душе шевельнулось нехорошее предчувствие и сомнение в правильности затеи, которые я решительно отмел.

Группа дислоцировалась в низине на окраине лесного массива. Деревья еще не зазеленели, и опушку прикрывала сверху большая маскировочная сеть. Пара армейских палаток, одна из них — командирская и одновременно штабная, а вторая — для остальных вампиров, да небольшой крытый грузовой фургон, вроде жандармского для перевозки заключенных — вот и вся база.

Мой новый командир — Жозеф Бенезет — участвовал еще в Наполеоновских войнах в звании капитана. Немногословный и хладнокровный мужчина средних лет, с давно уже вышедшими из моды лихо закрученными усами, в поношенной форме без каких-либо знаков отличия. Ни подразделения, ни чинов, ни званий. Встретил он пополнение в моем лице равнодушно, проворчав только, что от одного бойца толку мало, и добавил в адрес командования несколько непечатных выражений.

Осматривая и знакомясь со скудным временным лагерем, я обнаружил знакомых из Парижа, входящих в состав группы. Мир тесен. Во-первых, Ксавье — молодой вампир из катакомб, которого узнал за несколько дней до войны. Он и поведал о событиях, последовавших после моего ухода из подземелий.

В самом начале боевых действий там прошлась «жесткая метла» подручных Эйдриана Толе, и все вампиры, независимо от пола, возраста и готовности выйти наверх, были поставлены перед выбором — или считаются мобилизованными, или подлежат уничтожению. Несогласных и воспротивившихся, как, например, головорезов дикаря Зулууа, уничтожили на месте, остальные поняли, что шутки закончились и вариантов нет. Кое-кому все же удалось улизнуть наверх, как-то Базиль покинул группу за день до облавы. Оставшиеся приняли свою участь и были распределены на различные участки фронта.

Вместе с Ксавье к командиру Бенезету попали Парис и Леонард, которым не повезло остаться в вечности. Первый наступил на противопехотную мину, и его разорвало в клочья, а бывшему противоборствующему главарю снесло голову осколком снаряда. Несмотря на бессмертную природу, наши собратья гибли довольно часто, так что немудрено, что Лазар посетовал на их нехватку. Наибольший урон диверсанты несли, если доводилось столкнуться с аналогичными немецкими группами, тогда бой шел на равных и, как правило, нес немалые потери с обеих сторон. Поэтому состав подразделения насчитывал всего десяток вампиров, в основном молодых, не старше пяти лет. Ясно, отчего злился командир, видно, надеялся на более многочисленное пополнение, чем моя скромная персона.

Вторым парижским знакомым оказался Астор Мартиньез, он работал в автомастерской сначала у Леговца-старшего, а потом у Золтана, где я видел его неоднократно. К удивлению, парень был не нашим собратом-вампиром, а оборотнем, чем немало рисковал, ежедневно находясь бок-о-бок с кровным врагом. Уж не знаю в чем причина: во взаимовыгодном сотрудничестве с министром Катри или во врожденной толерантности, но я, в отличие от большинства собратьев, не испытывал ни вражды, ни ненависти к хвостатым, чего нельзя сказать об остальных членах группы. Астор уже полгода служил здесь механиком-водителем и во многом был очень ценен и даже незаменим в дневное время, но неприятельское отношение к нему было видно невооруженным глазом. Он старался держаться особняком, выполняя свою работу, хотя командир и предупредил, что лично оторвет голову любому, кто его тронет.

Еще двоих встречал в нижнем «Соблазне», кажется, мы пару раз бывали партнерами в игре. Никаких эмоций по поводу моего появления в отряде не возникло, и с первых дней я понял, что здесь нет командного духа, привычного на субмарине. Скорее, возникали ощущения чего-то знакомого, будто уже видел или испытал подобное. В памяти всплыл рассказ Оливера, о его молодости в катакомбах и выживании, когда сам за себя и один против всех. Что же, этого следовало ожидать.

Теперь мои офицерские эполеты не имели никакого значения, как и наличие банковского счета или аристократическое происхождение. Важен вампирский возраст, сила, боевой опыт и определенные навыки, если таковые имелись. Мы понимали, что всего лишь пушечное мясо, грозное оружие, мощная, но не ценная боевая единица. Расчет ставился на то, что вампиры могут принести немалую пользу на передовой, но их потери не только неважны, но, похоже, и желаемы, как и бойни в катакомбах. Создавая подобные организации, Совет убивал двух зайцев — избавлялся от излишков молодняка, легко восполняемого со временем, и привносил вклад в войска.

Мое новое назначение сказало мне о многом, когда проанализировал свое положение. Лазар посетовал, что у меня нет должной подготовки для разведки, отметив во мне личность с большим потенциалом, но, не моргнув глазом, отправил на передовую, давая понять, что никто жалеть обо мне не будет.Тоже вполне ожидаемо, и придется признать, что я всего лишь мелкая сошка.

Разобравшись в себе, заинтересовался, что же держит здесь остальных членов группы, ведь вампир, по сути, неподвластен указам и командам. Любой из них мог быть уже по ту сторону Ла-Манша, а не вязнуть в грязи и не дышать пороховым дымом. Оказалось, по-разному. В ком-то, как и во мне, еще был жив патриотический дух, и судьба Родины небезразлична. Другие не видели принципиальной разницы между своей жизнью до этого и тем, что творилось вокруг, видно, не слишком повезло с первыми годами вечной жизни. Третьим казалось, что война дает безграничные возможности для удовлетворения вампирской жажды — реки крови, никаких запретов на убийства, ежедневный риск, будоражащий нервы. А один даже считал, что таким образом возмещает Франции и ее жителям причиненный им самим вред, искупает грехи.

Вновь судьба предоставила мне шанс испытать себя, а может, просто открыто насмехалась в лицо.Спать отныне мне пришлось на втором ярусе грубо сколоченных лежаков, прикрытых прелой соломой, поверх которой набросили грубое серое одеяло. Удовольствие еще то, при наличии в довольно тесном помещении десятка мужчин, из которых половина звучно храпела, заглушая дневную канонаду. Впервые меня действительно раздражала невозможность выйти днем из укрытия. О таком благе цивилизации, как душ, или о столовых приборах и мечтать не приходилось. Условия спартанско-походные, минимальные. Пришлось отнестись философски. Полагаю, солдатам в окопах приходилось не легче. К тому же, нехотя пришлось признаться, что Оливер вновь оказался прав, утверждая, что школа катакомб мне не помешает. После вонючей камеры и сна на камнях меня мало что могло смутить.

Так началась служба, на которой, я надеялся, смогу приносить стране, несомненно, большую пользу, чем прежде, хотя точно знал, что на награды и почести в этот раз рассчитывать не стоит. По сути, мы и наша деятельность даже после войны так и останемся известны лишь самому узкому кругу командования. Однако вскоре надежды на честные и равные сражения, как я их себе представлял, начали рассеиваться как дым, когда стало ясно, насколько вампирские теневые бои отличаются от всего, что я знал или представлял о войне в целом.

О том, какого рода задания нам предстоит выполнять, я получил представление уже следующим вечером. Командир даже не утруждал себя вводным инструктажем или тактическими приказами. Для диверсионной группы, как я вскоре уяснил, любые средства хороши. Чем больше жертв, тем успешнее ночь. Военный кодекс для нас являлся пустым звуком, его попросту не существовало, как, по сути, и нас.

Бои на суше давно приняли затяжной характер, обе стороны глубоко закопались в землю, прорыв несколько линий окопов на многие километры и выстроив различные заградительные сооружения, но для вампиров это были горячая пора. Едва на искалеченную, стонущую землю опускалась темнота, наступало наше время.Словно бесшумные ночные демоны, мы проникли на сопредельную сторону и двинулись к небольшому немецкому аэродрому, где на днях приземлилась эскадрилья новых Фокеров. «Главное, — как приказал командир, — чтобы ни один самолет не поднялся в воздух».

Стараясь не производить раньше времени лишнего шума, сворачивали шеи тем, кто попался на пути — патрулям, дозорным, сторожевым собакам. На этом этапе никто не задерживался, чтобы утолить жажду. Все изменилось, когда мы достигли расположения эскадрильи. Ворвавшись первым делом в штаб, выведя из строя телефон и рацию, группа рассредоточилась по аэродрому и окружающим палаткам и блиндажам. Тут и началась настоящая резня. Вражеские солдаты даже не успели проснуться, так и не поняв, что за страшная сила разрывала им горла и упивалась кровью. Вампиры не просто убивали, многие из них, опьяненные, ошалевшие, устраивали ад кромешный, кровавую феерию.

Это была грязная война, ведь человеческий противник не мог оказать никакого сопротивления. Любые попытки бошей отразить атаку прерывались в мгновение ока.Первое время я не понимал смысла такой бойни. Это показалась мне отвратительным, бесчеловечным, противоположным всему, что изучал на военной кафедре. Я старался убивать без жестокости, автоматически выполняя свою работу. Но постепенно запах свежей крови, густо растекавшийся над аэродромом, а также свежие воспоминания об изрешеченной пулями и тонущей в бездне подлодке с товарищами и клокочущая непотушенная ярость сыграли свою роль. В конце концов, чего еще я ожидал, направляясь сюда? Да и враг у меня все тот же, что и в море.

Тем не менее, моральные принципы офицера и аристократа, до поры не позволяли мне потерять контроль над инстинктами. Да, это вражеские солдаты, и уничтожать их — моя обязанность, чем я и занимался. Количество потерь со стороны агрессора сокращало потери моих сограждан, мотивация вполне достаточная, чтобы в душе не шевельнулось ни капли сомнения. И все же, моя уверенность пошатнулась, когда в мертвой тишине растерзанного лагеря раздались женские всхлипы, переходящие в плач и мольбы. Апофеозом бойни на плацу происходила расправа над несколькими немецкими женщинами, из обслуживающего персонала, вероятно.

Я читал и знал, что еще с древних времен захваченные города нередко отдавались завоевателями во власть солдатам, которые несколько дней грабили жителей и насиловали горожанок. Но с Наполеоновских войн французская армия славилась галантным и рыцарским отношением к женщинам, а сейчас и вовсе настал просвещенный ХХ век. Однако командир не только не препятствовал подобному бесчинству, но и сам в нем участвовал. Впрочем, не мне их судить.

Лишь когда затихла последняя растерзанная немка, омерзительная оргия закончилась. Заметая следы нашего «триумфа», мы облили имущество авиабазы керосином и подожгли. Группа, довольная удачной вылазкой, отправились в обратный путь, провожаемая мощными взрывами на складе боеприпасов.

Не теряя времени, до восхода солнца мы свернули и погрузили лагерь и оборудование в фургон и снялись с места, так как больше нескольких дней на одной позиции находиться диверсантам было опасно, а, ожидая меня, они и так задержались дольше обычного. В любой момент о ночной бойне могло стать известно вражескому командованию и в противовес нам будет переброшена аналогичная вампирская группа немцев. Астор, никогда не участвуя в резне, прекрасно представлял, чем обычно это заканчивается. Мрачный и не выспавшийся, он занял место за рулем грузовика, и мы тронулись в путь.

Похоже, не зря у меня были дурные предчувствия. По крайней мере, свою роль в защите Отечества я себе представлял как-то иначе. Незаданные вопросы не давали мне уснуть, несмотря на то, что в темном, трясущемся по бездорожью грузовике, давно раздавался дружный храп. Чувствуя себя неудовлетворенным и словно обманутым ожиданиями, я бесцеремонно разбудил командира.

— Скажите, Бенезет, — вполголоса задал я вопрос недовольно зевающему капитану, — варварские методы специально поддерживаются Вами и командованием, чтобы вампиры не забывали, кто они есть, или это Ваша мотивация личного состава? Не лучше ли сосредоточиться на уничтожении противника или вражеских коммуникаций? Что Вам дают бессмысленные издевательства над мирным населением? К примеру, возле аэродрома наверняка расположена зенитная батарея, можно было ее взорвать этой же ночью.

— Что, мараться не хочешь? Поначалу иногда так бывает, особенно у вашего брата — аристократа, — равнодушно хмыкнул командир. — Ты, Ансело, не видел, что их вампиры на нашей территории вытворяют. Думаешь, миндальничают? Кодекс соблюдают? Благородно сопровождают французов в плен, где те, ни в чем не нуждаясь, ждут окончания войны? Пообтешешься — забудешь про чистоплюйство свое.Мы не люди, и законы человеческие нам не указ. Договор на той стороне не действует, и нет нужды прятать свою сущность. Если у бошей поползут слухи об ужасных нападениях ночных демонов, это в наших же интересах, потому что посеет в их войсках панику и страх. Так что их командование и само наизнанку вывернется, чтобы скрыть наши следы. А мы отлично сделали дело и заслужили хоть такое развлечение, все равно здесь других нет.

Что бы там не вытворяли немцы, на мой взгляд, это не означало, что и мы должны опускаться до их уровня. Я и сам далеко не безгрешен, тем не менее, старался не переходить определенных границ. Тех же развлечений можно было в достатке получить от проституток, чем я и пользовался по необходимости, так что слова Бенезета меня не убедили. Впрочем, это мои личные принципы, и я не собирался никому их навязывать. Уверился лишь, что генерал Лазар был прав, видя меня на другом поприще, и вновь помянул недобрым словом Оливера.

В итоге я еще больше отдалился от группы, ни с кем из вампиров, не заводя дружеских отношений, как и ко мне никто не проявлял интереса. Свободное время, чтобы не скучать, старался проводить с Астором, иногда помогая ему копаться в моторе. Оборотень, естественно, разделял мои взгляды, при своей волчьей сущности все же оставаясь человеком. Но ему хотя бы не приходилось наблюдать все это воочию. Между нами установились приятельские отношения, хотя ни интересным собеседником, ни эрудитом его назвать было нельзя.Ночи полнолуния он проводил в том же кузове грузовика, надежно обитого листами железа, изрядно украшенными царапинами от волчьих когтей, поэтому никакой опасности для вампирского состава не представлял, отчего я не мог понять предвзятого к нему отношения.

Одним из немногих доступных развлечений стало, как я уже упоминал, посещение веселых девиц. Широкомасштабность боевых действий и повальная мобилизация граждан привели к новаторству в сфере войсковой проституции. Взамен многочисленных разрушенных в городах борделей создавались мобильные обозы, грузовые прицепы, которые солдаты прозвали «коробка с конфетами» (la boîte à bonbons — фр.).

Множество девушек бесстрашно трудились, следуя за войсковыми частями даже в самые жаркие части фронта, скрашивая мужчинам тяготы службы. Как офицер, я имел доступ к «конфетам» более высокого качества, чем обычные рядовые вояки, и однажды повстречал среди них еще одну знакомую. Я даже не удивился, узнав в жрице любви развратную вампиршу Адиль, еще в катакомбах хваставшуюся наследственными талантами. Тогда в подземельях обстановка не располагала к более близкому знакомству, сейчас же я по достоинству оценил пылкую ненасытную девицу, тоже довольную неожиданной встречей. Я провел в ее апартаментах на колесах весь световой день с обоюдным удовольствием, изредка прерываясь на обмен новостями.

Адиль поведала, что недолго останется в обозе. Согласно приказу, она направлялась в Бельгию, где должна обосноваться в одном из элитных борделей с целью обработки бошевских офицеров и передачи сведений нашему руководству. Несмотря на абсурдность сравнения, меня кольнуло нечто вроде обиды. По сути, ее деятельность и являлась шпионажем и разведкой, на которые, по мнению Лазара, я еще не годился. И ей для этого вовсе не требовалось ни владение немецким языком, ни какие-либо еще специальные навыки, кроме имеющихся. В оккупированной Бельгии оставалось немало наших сограждан, которым приходилось жить и работать под гнетом завоевателей.

Глава 5

Фургон свободно мог перемещаться вдоль линии фронта. Снабженный пропусками, документами и предписаниями, подписанными директором Второго бюро и начальником фронтовой разведки, как перевозящий груз особой важности, он освобождался от любых задержаний, возможных проверок и досмотров. В этот раз Астор перевез нас на участок в районе Ипрского выступа, где мы и обосновались. Впереди располагалась французская колониальная дивизия, состоявшая преимущественно из легионеров-африканцев, а по соседству — канадская.

Двадцать второго апреля 1915 года ближе к вечеру мы получили очередное задание и спокойно готовились к ночному рейду. Местные позиционные бои давно стали делом привычным, но в последние дни значительно усилились бомбежки Ипра. Город лежал в руинах. Артиллерийская канонада на данном участке фронта почти не прекращались, и мы уже не обращали на нее внимания, спать это не мешало. Во второй половине дня начался сильный обстрел французско-канадских позиций тяжелыми гаубицами, но неожиданно вражеский огонь прекратился, и наступило зловещее затишье.

Я брился в блиндаже, используя небольшое походное зеркало, когда услышал изумленный возглас Астора снаружи. Солнце еще не село, и, осторожно выглянув из-за полога, я замер, привлеченный странным зрелищем. Со стороны немецких позиций по земле, подталкиваемое ветром, ползло густое желто-зеленое облако, заполняя воронки и окопы. Поднимаясь и продвигаясь вперед, оно становилось голубовато-белым туманом, переливающимся в солнечных лучах. На природное явление это не похоже, по крайней мере, прежде никогда не сталкивался с подобным. Очевидно, и остальные тоже, потому что с любопытством, постепенно переходящим в тревогу разглядывали непонятное явление. Тот факт, что облако ползло от немцев, не сулил ничего хорошего.

Вскоре, лишь слегка рассеявшись в пути, туман подобрался к нам, и я ощутил характерный острый запах хлора, а через несколько мгновений почувствовал резь в глазах и болезненное першение. Сильно закашлявшись, Астор схватился за горло, а следом и другие, растерявшись и не понимая, что происходит. Проклятье, нужно что-то делать! Рассуждать было некогда. Благо, лекции по химии не прошли бесследно, и, вспомнив, что хлор хорошо связывается водой, я моментально втащил оборотня в блиндаж, намочил полотенце и, накрыв лицо Астора, приказал бежать в тыл и не останавливаться. Вторым мокрым полотенцем прикрылся сам, призывая остальных следовать моему примеру и не дышать глубоко.

Несмотря на предпринятые меры, чувствовал, как из разъедаемых глаз ручьями текут слезы, а легкие сжимаются в мучительных спазмах. Но я-то полностью восстановлюсь, как только прекратится вредное воздействие, а каково Астору и обычным людям на передовой? Мутным взглядом, припав к перископу, увидел зрелище, заставившее содрогнуться даже мое очерствевшее сердце, — люди, в ужасе бегущие через поле, подгоняемые немецкой артиллерией.

Я не верил своим глазам… Яд опалил на своем пути все, до чего коснулся, заставив молодую листву свернуться и почернеть, а обугленную траву пожухнуть. Страх и паника охватили людей и заставляли их, задыхаясь, биться в агонии. Мимо нас, шатаясь и спотыкаясь, бежали и брели из последних сил французские солдаты, ослепленные, кашляющие, с фиолетово-багровыми лицами. Те, кто падали, больше не поднимались, а в отравленных газом траншеях оставались сотни их умирающих товарищей.

Это казалось самым жестоким, самым страшным преступлением, которое я прежде видел. Наши вылазки на его фоне выглядели теперь детскими шалостями. И наиболее мучительным и тягостным стало полное бессилие, ведь сквозь рассеивавшееся облако отчетливо проглядывало солнце, мы могли только сидеть в укрытии, терзаясь невозможностью осознания происходящего. Во мне нарастал холодный яростный гнев на подлого врага, на идиотов, не брезгующих ничем ради возможной победы. Эти люди оказались хуже монстров, командир был абсолютно прав — такие твари не заслуживали жалости. Сейчас я захлебывался запоздалым желанием вернуться в прошлое и наверстать упущенное из-за наивной чести глупца, коим являлся до сего момента. Мораль — лишь пустой звук, в этой войне для нее не осталось места.

Вскоре воздух почти очистился. Те, кто не смогли убежать, лежали мертвыми. Газ выжег им глаза и легкие. Сжимая кулаки в отчаянной ненависти, чувствуя, как мутится рассудок, напрягая уже восстановившееся вампирское зрение, я смотрел, как за полосой тумана двигались недосягаемые шеренги немецких солдат, но воевать им было уже не с кем. Никогда еще так сильно мы не ждали захода солнца. Пожалуй, наползи сейчас хоть небольшая тучка, нас уже ничто не удержало бы в блиндаже.

— Ну, что, убедился, Ансело, как эти твари соблюдают твой пресловутый кодекс чести? — задал вопрос Бенезет.

Нестерпимо захотелось своротить ему челюсть, еле сдержался. Не потому, что в его словах сквозил едкий сарказм, а потому что он оказался прав, и от этого осознания, и, видя собственными глазами дело рук врага, становилось особенно мерзко.

Как я узнал позже, в течение часа от хлора в муках погибли тысячи французов и наших союзников. А те, кто сразу не умер, скончались в госпиталях или остались слепыми инвалидами.

Видимо, немцы сами не ожидали такого эффекта от нового оружия, и, заняв опустевшие окопы, не успели воспользоваться плодами своего успеха и глубоко продвинуться. А лишь последний солнечный луч скрылся за горизонтом, не дожидаясь приказа, мы все как один бросились в едва наступившие сумерки подобно валькириям, но не забирающим мертвых, а карающим живых.Таиться не было ни необходимости, ни желания. Ночь окрасилась сладостными воплями смерти, казалось, звенел сам воздух, кровавое месиво вскоре превратилось в реальную картину ада на земле. Вероятно, преисподняя завистливо бледнела, наблюдая за тем, что чинила в войске триумфаторов наша ярость.

Боши открыли беспорядочную стрельбу, но выстрелы косили их же товарищей. Наши переполненные свежей кровью, силой и яростью тела были почти недосягаемы для пуль, ведь скорость многократно превышала человеческую реакцию, к тому же, скованную паникой, охватившей их при столкновении с неведомым жутким врагом. Наш ответ на немецкую подлость с химическим оружием, был, возможно, не столь многочислен жертвами, но, точно, не менее жесток. Вражеские солдаты бросали винтовки и пытались убежать, но уйти удалось немногим. Снедаемый ненавистью и жаждой мести, в этот раз я не стал ограничивать вампирские инстинкты, предоставив хищнику целиком и полностью подчинить себе человека.

И это оказалось невероятно, безумно приятно чувствовать себя почти всесильным и свободным от малейших ограничений, это ярче плотского экстаза, эйфоричнее гашиша, упоительнее, чем первый поцелуй. Потом уже тошнило от крови, я был переполнен ею до краев и просто отрывал головы всем, до кого смог добраться или кто подавал признаки жизни. Опомнился лишь, когда командир с трудом остановил меня, хорошенько встряхнув:

— Все, Ансело, уходим, скоро восход!

Опьянев от избытка крови, покрывшей меня с ног до головы, я быстро огляделся, не увидев ни одного живого или целого врага, только окровавленные, растерзанные куски многочисленных человеческих тел, вперемешку с тошнотворной вонью внутренностей. Мучительно сложно оказалось справиться с непреодолимой потребностью продолжить возмездие — ведь перед нами находились немецкие окопы. И лишь солнце могло нас загнать обратно в блиндаж, но зверские оскалы не скоро покинули наши лица.

Весь день вампиры оставались мрачными и озлобленными, дожидаясь очередной ночи. Умирающие в страшных муках тысячи французов невозможно было ни забыть, ни простить, как и сильнейшую боль в выжигаемых глазах и легких, пусть мы и восстановились. И этот неожиданный и подлый удар требовал соответствующего ответа.

Вспоминая прошедшую ночь, я не удивился переменам в себе. Я становлюсь как они? Наверное, это было неизбежно. Больше я не ощущал раскаяния или угрызений совести, ни малейших. Скорее наоборот — растущее желание продолжить кровавый пир. «Но это же неправильно, это против моих принципов», — робко шептал внутренний голос.

Рассуждая о долге, о защите Отечества, разве подобное имел в виду отец? И как же это оказалось легко и просто — отбросить все человеческое и наслаждаться торжеством хищника. Пожалуй, стоит еще раз подумать о своей роли в войне. Наверное, кто-то должен делать и грязную работу. Но, если заниматься диверсиями, то зачем мне группа? Вероятно, смогу действовать еще эффективнее, если буду самостоятельно выбирать цели и уничтожать их. Или все же пора остановиться, пока еще возможно?

Астор попал в госпиталь, и ему ожидали замену. При необходимости мы могли бы сами передвигаться в темноте, но пока никто не хотел уезжать, ведь мы не чувствовали себя окончательно удовлетворенными, даже высокая вероятность появления в ближайшее время немецких вампиров не пугала. Оборотень через несколько дней вернулся сам. В темных очках, не долечившийся, объяснил, что сбежал из лазарета. Следующая ночь для него критическая, и он не хотел рисковать, к тому же, был уверен, что после полнолуния зрение полностью восстановится.

Незаметно пролетел год. Мы меняли свое расположение в зависимости от ситуации на фронте. После Ипра был Артуа, потом Верденская «мясорубка», где я стал свидетелем того, что и наши тела не совершенны. Один из членов группы — Жан-Оттис, схлестнувшись с вражеским вампиром, потерял руку, оторванную врагом. Битва уводила его все дальше от потерянной конечности, в итоге, не вернув ее на место, бедняга остался калекой. Вопреки расхожему мнению, наши части тела не вырастают из ничего, это сказки, культя успела затянуться, оставив мужчине обрубок, а сама рука омертвела и высохла, как и все кровопийцы после смерти.

Признаться, это открытие произвело на большинство из нас впечатление. Пришлось осознать, что не так уж мы и всесильны, как кажется. И все же, со временем я очерствел и огрубел, стал равнодушнее к чужим и собственным страданиям, вопросы морали и чести почти не занимали голову. Дни сменяли ночи, похожие одна на другую. Мы потеряли еще несколько вампиров, но это тоже не оставило в душе особого следа. Взамен них пришли новые.

Изредка я писал отцу короткие письма без обратного адреса, сообщая, что жив, и советуя не переживать, если вестей не будет очень долго. Совершенно очевидно, что шансов вернуться домой у меня меньше, чем казалось вначале.

Однажды нам довелось стать свидетелями события, принесшего некоторое удовлетворение. С первых дней войны особые проклятия французы посылали на немецкие дирижабли. В бессильной злости провожали их взглядами в Северном море, где они вели разведку, передавая информацию вражеским судам. Над сушей же их появление тревожило сильнее, потому что, чаще всего, сигарообразные летательные аппараты несли в своем чреве тяжелые бомбы, чтобы обрушить на Париж и другие города Франции.

Почти неуязвимые с земли, они оснащались многочисленными пулеметами, поэтому, как французские Мораны, так и аэропланы союзников крайне редко выходили победителями в боях с этими монстрами. Обычные пули оказывали очень слабое воздействие на оболочку цеппелина, имеющего жесткую конструкцию, а вот «огрызались» немцы в ответ очень активно.

Возвращаясь после очередного задания, мы с ненавистью поглядывали на дирижабль, нагло проплывавший чуть в сторонне по светлеющему ночному небу в направлении наших позиций, когда в воздухе показалась группа бипланов с опознавательными знаками Франции на крыльях. Цеппелин тут же открыл яростный огонь, и один из Ньюпоров, резко клюнув носом, вошел в штопор и, вращаясь, устремился к земле. Полагая, что у двух оставшихся шансы минимальны, мы обреченно вздыхали, сетуя на несовершенство нашей боевой техники.Пара самолетов, казавшихся совсем маленькими на фоне неповоротливого гиганта, то расходясь, то сближаясь, маневрируя и кувыркаясь, продолжала подбираться к врагу, не прекращая встречного огня.

И тут, полной неожиданностью, дирижабль вдруг вспыхнул, и в считанные секунды пламя фантастическим гигантским факелом охватило огромную «сигару», озаряя все вокруг. Переламываясь пополам, постепенно ускоряясь, чудовище падало прямиком на немецкие позиции! Едва цеппелин коснулся земли, раздался чудовищный взрыв, очевидно, сдетонировали авиабомбы, предназначавшиеся для наших городов!

Находясь на вражеской территории, но, забыв про опасность обнаружения, мы разразились восторженными победными воплями, свистом и смехом, приветствуя и рукоплеща нашим доблестным летчикам.Позже поступили сведения, что на вооружение союзнических армий поступили зажигательные пули, позволяющие воспламенить смешивающийся с воздухом водород. Это и позволило нашей авиации отныне эффективно бороться с немецкими дирижаблями.

В мае мы получили очередной приказ о передислокации, в этот раз — в район реки Сомма. Похоже, там планировалось серьезное наступление союзных войск. День был пасмурный, небо хмурилось, обещая весеннюю грозу. Воспользовавшись этим, я перебрался в кабину к Астору, предпочитая свежий воздух тесному душному фургону, набитому потными мужчинами. На одном из постов машину остановили, и я неожиданно насторожился, кожей почувствовав неладное. Словно подсознание кольнуло. То ли слишком новая форма патрульных вызвала подозрение, то ли чрезмерно пристальный взгляд, которым сержант впился в оборотня, приняв документы для проверки, то ли едва заметный акцент в голосе су-лейтенанта.

Прежде подобное всегда проходило гладко, а тут начальник патруля красноречиво переглянулся с подчиненным и приказал водителю выйти из кабины. Прислушиваясь к своему шестому чувству, буквально оравшему мне, что ситуация может стать критичной, я дал команду Астору не двигаться. Выскочив со своей стороны, как старший по званию, я потребовал у офицера объяснений, приготовившись при необходимости или внушить, или вывести противника из строя.

Начальник еле слышно скрипнул зубами, но внешне остался спокоен, уверяя, что это простая формальность, вызванная повышением мер безопасности. Принимая документы, он слегка дотронулся до моей ладони, и резко переменился в лице, отшатнувшись как от огня. В тот же миг события стремительно завертелись. Человек взмахнул руками, и мой мозг рассыпался мириадами осколков. По крайней мере, именно это я и чувствовал, хватаясь за голову и едва устояв на ногах, прислонившись спиной к капоту, почти потеряв возможность соображать и что-либо предпринять. Сквозь туман, застилающий глаза, я видел, как двое «патрульных» вытащили и скрутили сопротивляющегося Астора.

Из распахнувшейся дверцы фургона вываливались вампиры. Мой мозг продолжал плавиться, казалось, еще немного, и потечет из ушей, как теплый парафин.Задыхаясь и сходя с ума от невыносимой боли, я умудрился разглядеть, как командир Бенезет упал, сраженный выстрелом в сердце. Остальные, даже не пытаясь оказать сопротивление, хватались за головы и катались по земле, корчась от безумной пытки, источником которой являлся «офицер».

Рассредоточив воздействие на основной группе, он немного ослабил давление на меня, чем я поспешил воспользоваться. Чувствуя, что ни убежать, ни применить способности сейчас не в состоянии, твердо решил продать жизнь подороже. Собрав последние силы, я выхватил из кобуры пистолет и открыл огонь, но тут же рухнул на землю, изрешеченный ответными пулями. Остатком угасающего сознания понимал, что этим они меня не убили, однако в последовавших за нападением событиях, не проходило ни минуты, чтобы я не пожалел о подобном «милосердии».

Глава 6

Мысли о неволе прежде не приходили в голову. Это печальная перспектива обычных людей, а таких, как я, подобное не касалось. Нашего брата не брали в плен. Либо убил, либо убит, третьего не дано. Во-первых, в реальности мы не существуем, Родина не будет ждать возвращения своих вампиров по итогам войны, во-вторых, трудно представить, что кто-то захочет держать на цепи военнопленного кровопийцу. Стоило быть более внимательным и осведомленным, возможно, застать меня врасплох было бы значительно труднее, если вообще осуществимо.

Германия оказалась еще хитрее на подлости, чем я думал после газовой атаки. Может, это я не так умен, как считал? Ведь Лазар предупреждал, что их тайные организации и деятельность по использованию сверхъестественных существ, превосходят нашу, они активно развиваются в этом направлении. А сажать в клетки монстров могут, как выяснилось, такие же монстры.

Следующие за перестрелкой с «патрульными» и пленением события я сознательно, упорно и непоколебимо выжигал из памяти день за днем, запрещая даже краем сознания возвращаться туда, где мучительно и бесславно потерял два года жизни. Не стоит и говорить, что это не тот биографический этап, которым можно гордиться. Первое время усилием воли я пресекал любые попытки воспоминаний терзать мозг, всеми способами блокировал их. Теперь же постоянно пытаюсь внушить себе, что никакого лагеря, лаборатории и застенка не было, как не было и моих мучителей, это лишь кошмарный сон.

Часть тех событий и в самом деле скрыта спасительной пеленой беспамятства, жаль, что лишь часть. Возможно, когда-нибудь я решусь рассказать обо всем, когда перестанет сводить зубы от бешенства, а с клыков капать ядовитая слюна, смогу вернуться, открыть тяжелые засовы памяти, когда утихнет жажда мести и дикое желание немедленной кровавой расправы. Боюсь, возникни необходимость облечь эти воспоминания в слова, я разорвал бы на месте любого, кто оказался в пределах досягаемости. Пока сама мысль о немце Йоханесе и его подручных, о чудовищно нечеловечной организации по проведению опытов над оборотнями с использованием крови вампиров, способна легко потопить меня в пучине безумия, из которой с таким трудом мне удалось выбраться.

Нечем было гордиться и после плена, поступки мои, иначе как помешательством назвать нельзя, но оправдываться чем-либо я не собираюсь.Шел я на это уже осознанно, отвечая за все содеянное, а посему скрывать не стану, вырву лишь из контекста причины, побудившие практически потерять самого себя.

***

Однажды в прошлом я видел, как выглядит обескровленный, высохший и впавший в забытье вампир, теперь меня постигла та же участь. В узкой и тесной пустой камере с массивными стенами грубого камня, которую от коридора отделяла дверь из толстых кованых прутьев, я лежал на бетонном полу, чувствуя, как от дикой жажды мутится рассудок, и опустошенные пересохшие вены судорожно сжимаются болью. А еще, присутствовало дежавю — снова клетка и жажда, хотя былое и стерлось жестокой дланью реальности. Кажется, обо мне позабыли. Возможно, истязателям наскучило терзать уже ни на что не реагирующую плоть, или нашлись другие причины, но сейчас это можно назвать облегчением.

Высыхая, я был почти уверен, что умру в камере, что шансов выбраться практически нет, и моя вечность бесславно оборвется в застенке у проклятых палачей. Но самое страшное — мысль, которую я старательно отталкивал, не давая сформироваться, чтобы не поверить самому, но которая навязчиво и упорно вертелась на задворках сознания. Знал, что стоит услышать ее, и для меня все будет кончено.

Шли долгие минуты, складывающиеся в часы, кажущиеся бесконечными, а ничего не менялось. Уже не осталось сил даже открыть глаза. Угасающий слух лишь изредка угадывал чьи-то шаги, резкие команды по-немецки, еле слышные голоса и стоны, а зачастую безумные крики, приглушенные толстыми стенами тюрьмы. Но однажды закончилось и это, и я не смог больше противиться осознанию, что на этот раз удача окончательно покинула меня.

Не было ничего — ни мыслей, ни ощущений, ни чувств, только пустота, промелькнувшая мгновением между мучительным высыханием и моментом, когда расплавленной лавой в горло полилась струйка божественной жидкости, пробуждая огненную боль в иссушенном теле и одновременно заливая это пламя, возвращая к жизни. Пролетела микросекунда — и источник исчез. Слишком быстро! Я попытался протестовать, но пересохшая гортань только надсадно хрипела. Взамен лавиной обрушились воспоминая, захлестывая черной ненавистью каждую клетку страдающей плоти, да так, что, казалось, захлебнусь желчью и ядом, они душили меня, давили, ослепляли. Более ничего я не ощущал, лишь две нестерпимые жажды терзали еще не до конца пришедшее в себя тело.Кровь и месть! Прошло еще несколько тяжелых секунд, и я начал понимать, что душит меня скорее пыль и вонь, забивающая ноздри, мешая вдохнуть, а оглушает грохот взрывов и падающих камней. Сквозь кровавую пелену, с трудом разомкнув глаза, я различил чей-то силуэт, склонившийся надо мной:

— Сеньор Ансело! Слышите меня? Постарайтесь встать, нужно идти, мы сможем выбраться, сеньор! — говоривший тряс меня за плечи, сильный акцент казался смутно знакомым.

Но я не стал заострять внимание. Я точно помню голоса моих мучителей, и это не один из них, а значит, мне нет до него дела.

Шум нарастал, хотя, возможно, просто возвращается острота слуха, потому что теперь я улавливал крики людей, треск и выстрелы, отдаленный гул винтов самолетов.

— Уходим, сеньор, уходим! — между кашлем, продолжал взывать голос, поднимая меня на ноги. — Стены рушатся, мы можем сбежать, но следует торопиться.

Я находился все там же, в тесной камере, но все вокруг изменилось. Пыль так плотно окружила пространство, что я ничего не мог разобрать, доверившись помощнику, легкие раздирало надсадным кашлем, а внутренности скручивало от нестерпимой жажды. Но слух подтверждал, что он прав — осыпались камни, трещали перекрытия, пол под нами вздрагивал. В первый момент я боялся поверить, чтобы не понадеяться напрасно, но все же явственно чувствовал дующий в лицо сквозняк с запахом едкого дыма, плавящейся проводки или тлеющей резины. Значит, часть тюрьмы действительно пострадала, возможно, от бомбежки, и это, безусловно, выигрышный билет на свободу!

Позволив здоровяку забросить мою руку ему на плечи, спотыкаясь, практически наощупь мы двинулись на поиски бреши в стене. Кто-то толкнул нас сзади, оказалось, из соседней камеры с покореженными прутьями двери, вывалился еще один узник, желающий воспользоваться случаем к побегу. Ладонь сама по себе сомкнулась на его горле, когда он пытался протиснуться мимо нас в узком, задымленном коридоре. Сдавленное ругательство на немецком языке лишь ускорило его участь. Не прошло и минуты, как я отбросил обескровленный труп в сторону. Не передать, каким невероятным облегчением разлилась живительная влага по иссохшему нутру, возвращая силы, скорость и… жажду! Да, ее не стало меньше, напротив, кровавая пелена вновь опустилась на глаза, и дико оскалившись, оттолкнув помощника, я рванул за поворот по переходу туда, откуда едва слышно раздавались отчаянные призывы о помощи.

Рухнувший кусок кирпичной стены чуть не погреб меня под обломками, но я проскочил мимо и добрался до коридора, идущего параллельно тому, откуда выбрался. Здесь также по обеим сторонам шли тесные камеры, с решетчатыми дверями. Джек-пот! Именно сюда угодил один из снарядов. Вместо крайнего ряда зияла внушительная дыра, за которой виднелось черно-бархатное небо, покрытое звездами. Пыли было меньше, ее сдувал свежий ночной ветер, и я с наслаждением вдохнул забытый запах природы. Однако тут же в ноздри ударил еще более сладостный аромат. Кровь! В уцелевшей части камер находилось несколько человек, скорее всего, оборотни-подопытные, они же и умоляли вызволить их из клеток. Кто-то явно был ранен осколками, но в них достаточно крови. Да, милые мои, я помогу вам, непременно.

Схватив ближайшего за руку сквозь решетку, я резко притянул его к себе, не обращая внимания на попытки вырваться и истошные крики, и жадно впился в запястье, чувствуя, как тело наливается былой силой и остановить меня теперь мало кто сможет.

Мой спаситель, последовав примеру, опустошил второго узника. Последний оборотень, завывая от ужаса, тщетно пытался отползти от решетки, забившись в угол камеры. Злорадно ухмыльнувшись, я дотянулся и поймал его за ногу. Продолжая жаждать крови, я не собирался отказывать себе, словно хотел напиться впрок или отыгрывался, пусть в малой степени, на тюремщиках. Рассудком понимая, что сиюминутно не смогу по-настоящему отомстить, чтобы заглушить немного черную злобу, но хотя бы лишу их ценного исследовательского материала. Даже не желая больше выпить ни капли, я в любом случае, не оставил бы здесь ни одного живого оборотня.

Покончив с третьим, я нетерпеливо отмахнулся от верзилы, настойчиво убеждающего, что пора покинуть здание, ведь оно уже трещало по швам, грозя обрушиться полностью. Наконец взглянул на него внимательнее. Надо же, как тесен мир. Мексиканец-деревенщина Маркос, которому я однажды помог на темной улице Парижа не убить девчонку, а позже сделал ему документы. Однако, полезно порой совершать добрые дела, сейчас мне моя бескорыстность очень пригодилась. Уж не знаю, каким бесом занесло сюда этого недотепу, но он точно пришелся мне на пользу.

Из дальней камеры высунулась рука, усиленно привлекающая внимание. Кто-то очень желает быть поскорее выпитым, мелькнула злая насмешливая мысль.

— Джори! — оттуда же донесся еще один знакомый голос. — Это я, Астор! Вытащи меня отсюда!

Да это наш механик, до сих пор жив, оказывается. Я не испытывал по этому поводу никаких эмоций, кроме, пожалуй, равнодушия, но мой чересчур благодарный добродетель-мексиканец уже сбивал замок с решетки. Если хочет тащить обузу — его дело, я же планировал завершить начатое. Понимая, что времени на распитие крови уже не остается, просто быстро свернул шеи оставшимся двум оборотням в соседней камере.

Астор, измученный и бледный, с трудом, но держащийся на ногах, направился к бреши в стене, поддерживаемый Маркосом, но потом обернулся ко мне:

— Джори, помоги Жофроа, не бросай его, он хороший парень. Ему осколком голову пробило, но он точно еще жив, пожалуйста! — крикнул оборотень, решив испытать остатки моего терпения.

По инерции посмотрев в камеру, глянул на раненого. У того с разбитого лба стекали струйки крови, заливая лицо, но прислушавшись, понял — он в самом деле еще дышит. Что ж, придется добить. Но тут что-то насторожило, — эти выдающиеся уши невозможно забыть. Да сегодня прямо вечер встречи старых друзей! — мысль одновременно и развеселила меня и взбесила окончательно. Этот Жофроа — сын министра Катри и счастливый супруг малышки Гизель. Дьявол его задери, он-то тут как? Видно мечты префекта о нормальной жизни для сына, не сбылись.

Да, такую пташку действительно не оставишь. Может и рано сейчас думать об этом, но, видимо, привычка никогда не упускать свой шанс неистребима. Не представляю, что творится теперь за стенами нашей тюрьмы, но при любом исходе войны, пока я жив, задание лорда Гэбриэла остается в силе, а значит, вечная благодарность главного парижского оборотня сможет значительно облегчить мои поиски.

В соседнем помещении с грохотом обрушился потолок, и меня обдало песком и пылью, медлить уже нельзя. Перекинув через плечо Катри-младшего, я спрыгнул со стены вслед за Маркосом и Астором. Размытыми неясными тенями мы пронеслись по двору, с легкостью избегая света мельтешащих прожекторов. Снаружи шум и скрежет еще больше усилились, крики и команды на немецком неосознанно заставили лицо измениться до звериного оскала, нестерпимо хотелось повернуть в ту сторону и не останавливаться, пока каждая вражеская гнида не затихнет в ночи. Но сейчас не время для мести. Если поддаться импульсу, можно и ошибку совершить, а подобной роскоши я себе больше не позволю.

Оглянувшись на бегу, я мгновенно сделал все необходимые выводы. Ночной авианалет, так кстати пришедшийся для нас, нанес зданиям значительный урон: даже на расстоянии хорошо было видно, что наше крыло пострадало меньше всего, соседнему повезло меньше, осталась только груда камней. Рухнула одна из четырех вышек, на территории горело несколько отдельных построек, взорвано два грузовика у ворот, судя по догорающим остовам. С этой стороны разглядеть больше ничего невозможно, кроме множества суетящихся темных фигурок, панически эвакуирующихся и пытающихся спасти свои тайные сокровища. Какая жалость, что не все сгинули в адском пекле, но я твердо решил, что закончу то, что начали бомбардировщики.

Высокими прыжками мы одолели три этапа заграждений с витками колючей проволоки, и впереди была свобода. Место, в котором Йоханес устроил свою экспериментальную лабораторию-пыточную, представляло собой огромный комплекс, по типу тюрьмы или военного завода. Судя по тому, что вокруг голое поле, и лишь вдалеке виднеется кромка леса, организация крупная, наверняка, поддерживаемая правительством, но имеющая статус особой секретности.

Давно я не бегал босиком, с детства, словно вечность прошла. Все это было невероятно приятно: и молодая мягкая трава, и ароматы полевых цветов, и теплый летний ветерок, ласкающий кожу, и это проснувшееся в мышцах ощущение почти безграничной силы. Но насладиться волей не давала клокочущая в душе ярость, ненависть и чувство презрения, ведь как бы не было противно сознаваться, перед собой я всегда честен, — я не надеялся вновь почувствовать все эти упоительные запахи и грани свободы. Эта правда разъедала мозг, казалось, и телу мешала, хотелось остановиться и сорвать ее с себя в надежде избавиться от факта, что я практически принял поражение. Но я еще вернусь….

Вместо радости избавления от гнета неволи, довлела возрастающая неудовлетворенность. Йоханес не останется безнаказанным! И он, и вся его подручная падаль! Впрочем, об этом подумаю чуть позже, а пока нужно уйти от возможного преследования и где-то укрыться, ведь летние ночи так коротки.

Глава 7

Добравшись до леса, мы остановились лишь на пару мгновений вдохнуть упоительный запах свежести и молодой листвы, очищая легкие от пыли и гари. Ноги по щиколотку тонули во мхе и подстилке из хвои и прелых листьев. Следовало углубиться как можно дальше в чащу, и, по возможности, сбить преследование. С легкостью мы перепрыгивали поваленные деревья, почти не обращая внимания на свои ноши. Часа через два попался ручей, по дну которого мы прошли до впадения в реку, не отказав себе окунуться, частично смыть пыль и смрад заточения, испытывая уже позабытое, экстатическое ощущение от прикосновения прохладной воды. Потом, отыскав подходящее место, мы вновь углубились в лес и, едва успев до рассвета, устроили в ложбине подобие шалаша. Здесь можно передохнуть до вечера, задать вопросы, разобраться с положением, а мне обдумать и спланировать дальнейшие действия.

Жажда меня не мучила, Маркос тоже уверял, что сыт и полон сил. Нужды оборотней меня не волновали, раз мексиканцу нравится роль опекуна, вот пусть и думает об их пропитании. Добрая наивная душа, он даже предложил им своей кровью поделиться, не понимая, что в ближайшую ночь мы можем и не найти новые жертвы. Астор, который сильно хромал и был серьезно истощен, не отказался от глотка. Риск погибнуть и обратиться, в первые сутки довольно велик, но, похоже, никого это сейчас не беспокоило. Зато раны оборотня моментально затянулись, и он больше не был обузой, в отличие от Жофроа, который категорически отверг целебную кровь, хотя и был очень слаб. Мне абсолютно безразличны его мотивы, пусть и польза от его жизни была для меня значительна.

В конце концов, если не выживет, министр утешится информацией, что сын не безвестно пропавший, а жертва немецкого плена. Мексиканец вновь проявил большое понимание и милосердие, граничащее, на мой взгляд, с тупостью и вызвался быть носильщиком, добродушно уверяя, что мы никого не бросим. Его дело.

Маркос рассказал, что его нашел и отправил Йоханесу бывший хозяин и создатель, обозленный, что слуга к нему не вернулся. Мерзавец оказался вражеским шпионом, и вербовщиком, по случаю и поставщиком исследовательского материала врагам. Однако латиносу повезло, он попался незадолго до налета бомбардировщика и не успел вкусить все прелести плена сполна. Зато краем уха он уловил, что его готовили к испытанию какой-то вакцины, якобы нейтрализующей воздействие волчьего яда на вампиров. Билет в один конец, я думаю.

Мы же с Астором похвастаться такой удачей не могли, поэтому о себе молчали. Вместо этого я потребовал информацию о положении дел в воюющих странах. Оказывается, стояло уже начало июня 1918 года, хотя точную дату мексиканец назвать не смог. Не видя смены дня и ночи и не имея других временных ориентиров, проведя большую часть плена высохшим, я бесславно мысленно выбросил двухлетний кусок из своей вечности, усилием воли сдерживая рвущуюся наружу злость. За это тоже кое-кто ответит сполна. Боевые действия до сих пор не закончены, и я попросил хотя бы примерно рассказать о нынешней ситуации в мире и положении на фронте. На это Маркос виновато развел руками, дескать, не вдавался в такие тонкости, пришлось адресовать вопрос полуживому, с трудом ворочающему языком Жофроа. Также плененный недавно, он смог довольно точно описать обстановку, которая, как нетрудно догадаться, выходила не слишком радостной.

Прошедшие годы не принесли успеха ни одной из противоборствующих сторон, при том, что обе понесли огромные потери. Однако Соединенные Штаты, наконец, приняли решение вступить в войну, и к прошлой осени во Францию прибыла первая американская дивизия. Когда же все думали, что перевес вот-вот окажется на нашей стороне, в это решающее, переломное время, другая союзница нас оставила.

В России произошла февральская революция, а затем октябрьский переворот. Из-за сложнейшей внутренней обстановки, будучи менее других заинтересованным в продолжении боевых действий, большевистское правительство предложило странам Антанты начать мирные переговоры с Германией. Конечно же, обескровленная Франция никоим образом не могла на это пойти, ведь это означало еще более позорное поражение, чем в прошлой войне и новые потери, как территориальные, так и материальные. Не поддержали предложение и другие союзники, требуя выполнений договора 1914 года. И тогда Россия самостоятельно приступила к сепаратным переговорам с немцами, что привело к заключению позорного и крайне невыгодного для нее Брестского мира.

Это позволило находившимся в 1917 году на грани поражения Германии, и ее союзникам, не только продолжить боевые действия, но и дало им шанс на победу, позволив сосредоточить силы против войск Антанты на западе, перебросив с восточного фронта более полумиллиона человек. В результате, в марте этого года немцы начали крупное наступление. Им удалось прорвать нашу оборону и значительно продвинуться вглубь страны. Тем не менее, вместе с американскими войсками нам удалось остановить врага на подступах к Парижу.Однако неприятель вскоре начал новое наступление, и в мае вышел к реке Марна. Именно там Жофроа и был захвачен, а потом перевезен к Йоханесу, где пробыл всего несколько дней, так что информация у него оказалась достаточно свежей.

С обстановкой понятно. Теперь следовало сориентироваться на местности, а также позаботиться о нормальной одежде взамен полуистлевшего тюремного тряпья. Поэтому, как только стемнело, я отправился на разведку. Маркоса, не владевшего немецким, я оставил с оборотнями, мне вообще мешала эта обуза, бесполезный тормозящий прицеп, но до поры решил не избавляться от них. Выбравшись из леса, я вышел на проселочную дорогу, приведшую к деревне с чистыми ухоженными двориками и аккуратными белыми домами под черепичными крышами и цветочными палисадниками. Идиллическая картина мирного сна и чистой совести поганых бошей, у которых буквально под боком творятся немыслимые бесчинства, вызвала очередной приступ неконтролируемого бешенства.

Заспанный престарелый немец в ночном колпаке, зевая и ворча, приоткрыл на требовательный стук верхнюю часть двери, но, тут же, испуганно поняв, что это не сосед, попытался ее захлопнуть. Конечно же, я не позволил и, поймав ошарашенный взгляд, быстро проговорил слова внушения. Получив приглашение войти, прошел в хозяйскую спальню. На прикроватной тумбочке стояли фотографии мужчин в солдатской форме, очевидно, сыновей хозяев. Злорадно ухмыляясь, я включил свет для пущей эффектности, запретив бошам кричать и поднимать шум, а после, неторопливо с удовольствием напился крови пожилого крестьянина, в то время как пышнотелая, заплывшая жиром фрау в длинной ночной сорочке, молча разевала рот. Наслаждаясь неописуемым ужасом в ее вытаращенных глазах, я отбросил труп в сторону и приступил к допросу.

Как я узнал от дрожащей, словно студень, немки, деревня располагалась неподалеку от Грайфсвальда в Мекленбурге. Значит, мое узилище находилось в Пруссии, противоположной от Франции части Германии, а авианалет, скорее всего, совершила союзная Великобритания. Впрочем, пока спешить некуда, в мои планы не входит покидать «гостеприимную» страну так скоро. Я был сыт, а толстая фрау не вызывала особого аппетита, поэтому я попросту придушил ее, ощутив последнюю судорогу, пробежавшую по дряблому телу. Но, вопреки ожиданиям, убийство этих пруссаков не принесло ни удовлетворения, ни облегчения разъедающей нутро ярости. Это не те, кого я хочу заставить захлебываться мучительной болью. Осознав это, я вновь затрясся от нетерпеливой жажды расправы.

Но тут на пороге комнаты, зажав в руке большой нож, возник молодой мужчина в пижаме. Один из тех, чей портрет в форме я заметил на тумбе. Второй рукой он опирался на костыль, а левая штанина свободно свисала. Наверняка, какой-то француз немного промахнулся. Добить калеку было, наверное, даже милосердно, тем более что теперь он еще и осиротел, но я вспомнил о Маркосе. Интересно, если мексиканец достаточно оголодает, будет ли так добродушен с нашим волчьим балластом? Мысль рассмешила меня, зато злой смех изрядно напугал и без того ошарашенного немца. Пара слов внушения, и он, полный ужаса, отчаяния, боли и ненависти, взирал на мертвых родителей, отложив в сторону нож, пока я выбирал себе подходящий дорожный костюм из его гардероба.

Во дворе я обнаружил фермерский пикап, не замеченный ранее, в достаточно приличном состоянии. Погрузив в автомобиль вещи для оборотней и Маркоса, а также продукты и кое-какие лекарства, я приказал немцу сесть в машину и направил ее в сторону нашего временного убежища.

Астор обработал рану и забинтовал голову Жофроа, то и дело впадавшему в беспамятство, и, разместившись в автомобиле, оставленном у дороги, мы двинулись в путь уже с удобством.Недопитому Маркосом инвалиду внушили, что по возвращении в деревню он должен поджечь дом с мертвыми родителями и сдаться в полицию, объяснив свои действия посттравматическим помешательством. Таким образом, меня вовсе и не было на месте преступления. Пикап бодро бежал по пустынной дороге мимо аккуратных квадратов полей и лесополос за обочиной. Фары мы не включали, не выдавая своего присутствия возможным недругам. Похоже, немцы не слишком большие любители ночных прогулок, мы не встретили ни души. Однако, не теряя бдительности, каждый раз перед поворотом я останавливался и проверял путь впереди. Вновь попасть в ловушку не входило в мои планы.

Астор объяснил, как нас пленили в тот злополучный день. Среди «патрульных» оказался ведьмак, почувствовавший во мне вампира, когда случайно коснулся ладони, принимая документы. Ну, а дальше все просто. Их любимое заклинание против кровопийц, выжигающее мозг адской болью, полная дезориентация, и вампир тепленький, бери хоть голыми руками.

Кто знает, была ли объявлена тревога после нашего побега и не приставлены ли в помощь патрулям другие ведьмаки? Риск в нашем положении ничем не оправдан. Хотя и глубокий тыл, но я уже уяснил, что боши полны мерзких сюрпризов.

Интуиция не подвела. В свою очередь, вернувшийся из-за поворота Маркос, сообщил, что на дороге застава — грузовик перегородивший путь и несколько вооруженных человек в форме. С обычным постом проблем бы не возникло. Но как убедиться, что эти ждут не нас? Разрушенный объект не так далеко, за сутки о побеге нескольких секретных заключенных могли узнать и среагировать соответственно.

Вдвоем с мексиканцем мы быстро перетащили автомобиль через кювет и устремились через поле по бездорожью к чернеющим впереди холмам. Удачно, что помимо полного бака, хозяйственный и предусмотрительный немец держал в багажнике большую канистру бензина. Не зная местных дорог, мы основательно заблудились, забравшись в болото и едва не завязнув. Вот-вот взойдет солнце, а вокруг ни одного подходящего укрытия. К тому же, за нами тянулся четкий след из примятой травы. Нужно было выбираться хотя бы на грунтовую дорогу. Выбора не оставалось. Поменявшись местами с Астором и Жофроа, мы с Маркосом перебрались на задние сиденья и, кое-как устроившись, с головой укрылись брезентом. Трясясь на ухабах, скрючившись в таком неудобном положении, я снова раздраженно подумал, что пора избавляться от надоевших попутчиков. Одному мне будет гораздо проще и безопаснее выполнить задуманное.

Горючее было почти на нуле, когда водитель объявил, что впереди ферма. Куда бы нас не занесло, ситуация не располагало к выбору. Поэтому хозяева сей уединенной обители в любом случае не избегнут нашего визита. Удача улыбалась, начал накрапывать дождь, солнце надолго исчезло за пеленой облаков, и все смогли выбраться из пикапа. Астор не ошибся, это оказалось целое фермерское хозяйство: добротный коровник, свинарник, внушительный птичий двор, ухоженные поля.

Сравнив то, что видел, с небольшой фермой месье Жильбера, старинного друга отца, я предположил, что здесь в обычное время трудятся не менее пятнадцати человек. Сейчас же, из-за поголовной мобилизации осталось всего несколько женщин и один престарелый управляющий. Учитывая уединенность этого места, пожалуй, лучшего и искать не нужно. Мне необходимо переждать три-четыре недели, чтобы немцы прекратили активные поиски, а потом вернуться и добраться до Йоханеса и его палачей.

В красивом просторном хозяйском доме с высокими филенчатыми окнами в данное время проживали три женщины. Хозяйка — цветущая фигуристая немка средних лет — фрау Рената Нойман, ее дочь — семнадцатилетняя Лара и золовка Илсе. Все трое — ухоженные, сытые голубоглазые блондинки, неуловимо напомнившие мне главную подручную Йоханеса — фройляйн Клару. От мыслей о ней голову словно обручем сдавило, захотелось немедленно порвать в клочья всех троих. Но взяв себя в руки, хотя, изрядно напугав деревенских дур налившимися кровью глазами и зверским оскалом, я понял, что и ими не смогу утолить жажду мести, как стариками крестьянами из деревни. Нет, у меня один враг, и я своего часа дождусь.

Пикап мы отправили в общий гараж, как ни в чем не бывало, выдав за хозяйский, а всех обитателей подвергли внушению. Как выяснилось вскоре, предосторожности оказались весьма своевременными. Все-таки мы привели за собой «хвост», и поиски велись. Часа через три к дому подъехал крытый грузовик, и на пороге возникли двое мужчин в форме, а еще несколько принялись осматривать ферму, задавая вопросы работницам. Мы в это время замерли на чердаке, стараясь почти не дышать, в надежде, что патефон, игравший бодрую немецкую песенку, заглушал наши сердца.

Расспросы главным образом велись о тех самых протекторных следах на полях, что мы оставили за собой.Но переговорив с улыбающейся фрау Ренатой, искренне заверившей, что никаких посторонних поблизости не появлялось, а следы от их личного пикапа, на котором управляющий почти целый день разыскивал сбежавшую корову, удовлетворенные полицаи убрались восвояси.

В гараже Нойманов Астор обнаружил новый Вандерер с откидным верхом, а в нем и подробную карту автодорог. Сверившись с ней, я с удовлетворением убедился, что выбрал подходящее место. Ферма находилась в стороне от населенных пунктов, но и до Йоханеса добраться можно без помех.

— Машину я заправил, примерный маршрут в объезд крупных населенных пунктов составил, можем выезжать. Автомобиль — что надо! Если повезет и удастся двигаться без остановок, дня через два-три доберемся до линии фронта и сразу в госпиталь, а то Жофроа совсем плох, — сообщил оборотень.

— Удачи, — равнодушно ответил я. — Если попадетесь, сделайте вид, что меня не знаете.

— Как это? — приятели оторопело уставились на меня. — А ты, Джори?

— У меня еще остались дела в Германии. Вас это не касается. Если все же достигнете Парижа, передайте моему отцу, что я не дезертир.

Это могло показаться странным, но я ни разу после освобождения не вспомнил об отце до этого момента. Еще там, в камере, я иногда думал: «Что ему сообщат, когда я не вернусь?». Мне казалось, он смирится с любой вестью, кроме той, что сын бесчестно сбежал с поля боя, сломался и не выдержал реалий войны. Сейчас же я не знал, попаду ли когда домой или все же кану, но позорную память оставлять после себя не хотел. Нет уж, Йоханес этого не дождется.

Глава 8

Я остался один, полностью развязав руки. Нужно выждать, чтобы враги утратили бдительность, решив, что беглецы, если и живы, то подались во Францию. Хорошо, что по вражеским просторам будут колесить мои недавние попутчики. Это отведет след от меня. На ближайшие три-четыре недели необходимо затихнуть. В окрестности не должно больше происходить никаких подозрительных убийств или исчезновений людей. И это поместье вполне подходит для временного убежища, где я смогу отдохнуть до поры.

Полагаю, долг Родине я отдал сполна и заслужил отпуск. Устрою себе тихие сельские «каникулы». Вот только как расслабиться, когда все мысли сосредоточены на одном? Как подавить тягостные позывы моментально сорваться с места и крушить все на своем пути? Но я слишком долго и мучительно ждал своего часа, чтобы неосторожностью испортить триумф мести. Так что, пусть все идет своим чередом, а уж терпения я наберусь, поможет самоконтроль, ну, и некоторые прелести фермерского гостеприимства.

Организм, наполненный свежей кровью, как обычно, требовал разрядки. В прежние времена это мне всегда помогало. Во-первых, горячая ванна, в которой я блаженно отмокал, бальзамируя душевные раны вишневым киршвассером. Вернув подобие гармонии с миром, ощутил плотские потребности. За неимением выбора, сойдут и Нойманы, тем более, что формат у всех троих вполне подходящий. Правда их немецкий вызывает большое желание оторвать головы, как и ужасающий акцент, когда я потребовал говорить по-французски, так что просто прикажу им молчать.

Ужин за нормально сервированным столом с белоснежной скатертью и крахмальными салфетками после двухлетней голодовки показался сносным, однако эти «колбасники» никогда не сравнятся в мастерстве с французскими поварами, хотя, полагаю, старались изо всех сил. Зря, что ли, предупредил, что первыми в пищу пойдут те, кто станут неугодны? Тем не менее, жареная свинина была вполне недурна, особенно, если ее запивать глотком крови из вены молоденькой служанки или мозельским рислингом.

Для удовлетворения похоти на аперитив выбрал Илсе и не ошибся. Фройляйн оказалась хоть и незамужней, и неопытной, но отнюдь не целомудренной. В первое время она буквально деревенела от ужаса, хоть и старалась угодить лучше любой проститутки, жить-то хочется. Страх — прекрасный стимулятор, она неустанно торопилась воплотить любые мои прихоти. Мне были абсолютно безразличны ее мысли и чувства, сейчас я заботился только о себе. Тем не менее, вскоре немка втянулась и явно начала получать удовольствие.

Делать в поместье решительно нечего. Я попытался отвлечься чтением, но единственной книгой на французском обнаружился старый школьный учебник Лары. К сожалению, и на немецком у Нойманов не нашлось ни Гейне, ни Гёте, ни философов, только литература по сельскому хозяйству и домоводству, да многочисленные дамские журналы. Попробовал читать подшивку газет, чтобы лучше войти в курс событий. Но от их наглой антифранцузской ура-патриотической пропаганды я так разъярился, что свернул шею попавшему под руку старику-управляющему. А это сейчас неправильно, слишком расточительно.

От скуки я стал придумывать, чем бы развлечься, благо, фантазией не обделен. В гостиной стояло старое расстроенное пианино, к тому же, нашлось довольно много нотных тетрадей. Очевидно, Ларе пытались дать подобие классического образования. Полистав ноты, нашел оперу Глюка «Орфей и Эвридика» на итальянском. Сюжет греческого мифа об Орфее показался мне вполне подходящим, и, согнав Нойманов в гостиную, приказал им репетировать, чтобы позже насладиться пением, а сам отправился подремать, заранее предвкушая чудовищное представление, не обольщаясь насчет талантов фермерских бошей.

На удивление, вечер прошел не так плохо, как ожидалось. Женщины очень старались, выводя арии, а Лара вдохновенно стучала по клавишам, и, в сочетании с их совершенно не оперными голосами, особенно когда фрау Рената пыталась изобразить Орфея, это было настолько комично, что с огромным трудом до самого конца я сдерживал хохот, дабы не сбить пафос. Я позволил себе это, вытирая выступившие слезы, лишь после того как прозвучал последний аккорд. Конечно, вместо оперы получилась великолепная комедийная пародия, но раскрасневшиеся то ли от смущения, то ли от усердия, взволнованные немки все же удостоились моей похвалы.

Вторым заходом выбрал Ренату, которая, очевидно, после разговора с Илсе, очень заинтересованно косилась на меня, то и дело покусывая нижнюю губу. Изголодавшаяся без супружеского долга фрау, не выказывая ни малейших моральных страданий и проявляя куда большую изобретательность, чем золовка, бодро наставляла рога своему Нойману в самых смелых позах, активно используя части пышного тела, пока тот прозябал где-то в окопах.

Чтобы внести разнообразие в культурную программу, поддавшись ностальгии по Родине, на следующий день я поручил немкам танцевать канкан под аккомпанемент патефона. Оценив стройные ноги, лихо взметающие вверх пышные юбки, а также аппетитные полушария Лары в кружевных панталонах, выбрал младшую. На этот раз меня ждало разочарование, в очередной раз подтвердив убеждение, что с целомудренными девицами иметь дело — только время тратить. Лишившись невинности, Лара не произвела должного впечатления, испортив приятный настрой, и, разозлившись, я выгнал рыдающую дуру, потребовав разбудить Илсе.

Обдумав ситуацию и прикинув, сколько предстояло провести в компании Нойманов, я решил, что стоит заняться их воспитанием в сфере развития чувственности. Поначалу им показалось это диким, барышни сильно стеснялись друг друга, но я подошел к делу профессионально. В ход пошли стриптиз, танец живота и эротический массаж. Когда хозяйки немного освоились и даже включились в процесс, дошло и до показательных лесбийских игр с судьей и награждающим в моем лице. Постепенно я добился от них почти полной раскованности и изобретательности, и мы перешли к оргиям, привлекая к действу и служанок посимпатичнее.

Однако никакие развлечения не могли заставить меня даже ненадолго забыть о цели задержки в Пруссии. Картины предполагаемой мести неотвязно крутились в голове, доставляя удовольствие не меньшее, чем плотские утехи. Не зря же говорят, что предвкушение события порой куда значительнее, чем оно само.

Однако было одно обстоятельство, не то, что беспокоящее, но заставляющее задуматься. Раньше я отличался прекрасным самоконтролем, как новичок, вызывая этим уважение. Сейчас же мне постоянно не хватало крови, преследовало чувство, что должен непременно быть полон до краев, подстраховаться, и, здраво рассуждая, я понимал, что это превращается в своего рода манию. Как отголосок принудительного высыхания, словно чем больше я выпью, тем меньше вероятность, что снова окажусь в том положении. С этим непременно нужно что-то делать, мне претит сама мысль стать зависимым. Это всегда слабость, а слабостей я не приемлю.К тому же, работницы фермы благодаря мне уже имели бледный анемичный вид, что могло показаться подозрительным, если сюда нагрянут с очередной проверкой. Вскоре я собирался приступить к осуществлению своего замысла, однако отпуск закончился несколько раньше, чем планировал, и совсем не так, как хотелось.

После пробуждения от долгого забытья или в силу нервного напряжения, спал я после побега вполглаза, скорее, дремал на грани бодрствования, позволяя себе немного отдохнуть физически. Но в этот раз, изрядно утомленный утехами увлекшейся Илсе, провалился в настоящий глубокий сон. И вернулся туда… куда боялся возвращаться.

Проснулся я от собственного крика; все мышцы тела, до мельчайших, были сведены мучительными судорогами, словно продолжая нести в себе отголоски нечеловеческой боли. Перед глазами стояло лицо довольной ухмыляющейся Клары — моего главного кошмара. Бешеная ярость затопила мозг, и я буквально разорвал в клочья ненавистную немку, даже не успев осознать, что передо мной вовсе не она, а ни в чем не повинная Илсе, испуганная моим звериным рыком.

Итак, мучители будут преследовать меня, они не оставят в покое, пока не свершится справедливая расправа, это совершенно очевидно и стало последней каплей. Похоже, мои вампирские нервы тоже имеют свой предел, или судьба дает знак, что пора действовать.

Скорость вампира значительно сократила и облегчила путь. Вот и кромка знакомого поля, где я дал себе немного времени отдышаться и насладиться предвкушением. Долгожданная и такая желанная близость возмездия кружила голову, все тело напряглось, как натянутая стрела, ведь цель у меня на ладони. Ночь окутала Землю, но, к удивлению, на вышках не горел ни один прожектор. Луна терялась в облаках, приходилось напрягать зрение, чтобы хоть что-то разглядеть в кромешной тьме.

По мере приближения к комплексу начали попадаться, словно разбросанные рукой великана, куски железа, обломки бетона и арматуры, которых точно не было во время нашего побега. Первое смутное неприятное предчувствие прокралось в сердце ледяной змеей, когда путь мне преградило препятствие, снятая со стен колючая проволока в виде спирали Бруно, уложенная по земле и украшенная табличками «Achtung! Minen!». В это время услужливо вынырнувшая из облачности луна осветила поле, пригвоздив к месту развернувшейся картиной. Бетонного ограждения более не существовало, оно зияло огромными дырами.Перелетев через колючую проволоку, я замер в проломе, не в силах пошевелиться, цепенея от столкновения с реальностью.

Едва ли найдутся во французском или других языках слова, которые могли хотя бы отдаленно передать эмоции, захлестнувшие меня. Чем бы прежде ни была моя тюрьма — лагерем для пленных, военным заводом или секретным научным центром, сейчас от комплекса не осталось даже частично уцелевших зданий. Повсюду горы битого кирпича, да горелые головешки. Земля выжжена, плиты опалены и покрыты копотью, а местами даже оплавлены, словно огнеметом. Лишь немного в стороне, где прежде находилась въездная площадь, относительно расчищено, стоят армейские палатки, горит костер, да, позевывая и ежась, неторопливо прогуливается часовой с винтовкой за плечами.

Я отказывался верить глазам. Когда мы бежали, разрушения не казались столь серьезными. Часть основного здания точно должна была уцелеть, и многие, кто находился внутри, тоже. Я сам видел, как люди, или, может, вампиры, выбирались наружу, спасаясь от обрушения.

Получается, Йоханес и Клара вместе со своей лабораторией перебрались в другое место, и мне предстоят утомительные поиски. Ведь они же не могли погибнуть, даже мысли такой допускать не хотел. Острейшее разочарование от новой отсрочки моментально переросло в неконтролируемую ярость, глаза налились кровью, челюсть заныла, я чувствовал неудержимую потребность убивать, рвать и сеять хаос. Скользнув внутрь ограды, я одним движением оторвал голову часовому, дрожащей от ярости рукой зашвырнув обмякшее тело в развалины.

Разодрав полог ближайшей палатки, словно демон обрушился на спящих. Никто не успел даже схватиться за оружие. Предсмертные крики раздираемых на куски, размазываемых по камням бошей недолго оглашали развалины. Считанные минуты и вокруг воцарилась мертвая, в буквальном смысле, тишина. Все закончилось слишком быстро, адреналин в крови еще кипел, лютая ненависть требовала продолжения, а из остатков рассудка вдруг всплыла запоздавшая ядовитая мысль: «И как продолжать поиски? Из какой части были эти солдаты? Где располагался штаб? Кто знает, куда эвакуировались уцелевшие? Сколько времени теперь уйдет понапрасну! Ясно только одно — я растерял разум и лишился здравомыслия!»

Но тут, словно сжалившись, провидение подкинуло мне последний шанс, хотя, вероятнее всего, просто решило добить, заливисто посмеявшись в лицо — я уловил среди развалин шорох.Упустил-таки одного! Губы дрогнули в злорадной усмешке. Еще мгновение, и, взлетев по обломкам, я схватил за горло дрожащего немца в расстегнутом кителе, в панике пытавшегося скрыться.

Вцепившись как терьер в крысу, переломал ему ноги. И только потом, глядя в помутневшие от ужаса и боли глаза хрипящего боша, собрав волю в кулак, тщательно проговорил слова внушения, лишавшие его возможности оказать сопротивление, солгать или умолчать.

Заикаясь и лязгая зубами, подвывая от боли, немец поведал, что, вскоре после бомбардировки, огонь, охвативший здание, достиг газовых баллонов, а потом добрался до подвальных лабораторий, где разрабатывалось экспериментальное оружие, в том числе пиротехнические смеси и вещества. В результате произошел сильнейший объемный взрыв, полностью уничтоживший остатки того, что уцелело после авиабомб.

Он лично все это засвидетельствовал, поскольку прибыл в ту же ночь из Грайфсвальда вместе с пожарными и инженерно-саперной ротой и участвовал в локализации пожара и первоначальной попытке спасения возможных уцелевших. Однако вскоре выяснилось, что даже караульные собаки по периметру не выжили, не говоря о людях, включая охранников и тех, кто выбрался на территорию после бомбардировки. Удалось найти лишь неопознаваемые фрагменты обгорелых костей, да оплавленные жетоны. До сегодняшней ночи здесь работало всего одно отделение, занимаясь поисками сохранившихся покореженных сейфов и содержащихся в них секретных документов.

Неужели, сломавшись и приняв поражение, я настолько прогневал судьбу, чьим любимцем всегда себя считал, что она решила так жестоко поиздеваться?! Не желая верить до последнего, уточняя, задавая дополнительные вопросы, я с трудом признавал полный крах своего плана, не в силах смириться с очевидным. Я даже не осознал момента, когда хрупкая шея офицера хрустнула под рукой. Какое-то время продолжал дробить разлетевшийся череп на мелкие осколки.

Невероятная волна безумной злобы накрыла меня, обрушилась, погребла под обвалом взрыва эмоций, как взорванное здание моих врагов. Одуревая от гнева, я рычал, выл, бесчинствовал, обдирая руки, швырял куски бетона, уничтожая остатки стены. Буквально сатанел, пытаясь хоть как-то сбросить с себя это нечеловеческое напряжение, сжимавшее голову в тисках. Под утро, дрожа от слепой ярости, покрытый вражеской кровью и ошметками внутренностей, я стоял среди устроенного ада, тяжело дыша, чувствуя, что содеянное не принесло облегчения, а, напротив, добавило мне черной желчи.

Как я мог допустить подобное?! Почему за все содеянное палачи отделались такой легкой смертью и даже не от моей руки?!Казалось, меня ничто не остановит, готов был перерыть всю Германию, чтобы отыскать следы Йоханеса и Клары, а нашел их развеянный прах, и даже в этом не мог удостовериться собственными глазами. И тут я понял, что напрасно сетовал на судьбу, ведь она, как всегда, давала мне возможность выбора. Я устраивал себе «отпуск», развлекался канканом, предавался плотским утехам с немками вместо того, чтобы сразу же сюда вернуться.

Нет, вообще не следовало покидать это место, не отомстив. Под прикрытием дыма и опасности обрушений нужно было сразу отыскать недругов, а не бежать, спасая волчьи шкуры. И не прятаться по лесам и фермам, а крушить врагов, не позволить им принять легкую смерть. Даже погибнуть там же во взрыве было куда желаннее, чем сейчас смириться с правдой и признать полное бессилие.Место ненависти к мучителям в душе заполнялось едкой злобой на самого себя. Чем заглушить ее теперь? Что сможет затушить бушующий в груди огонь? И что теперь делать? Возвращаться на Родину, как требовал долг? Больше у меня не осталось дел в Германии.

Дорогу я почти не запомнил, незачем. Я не прокладывал маршрут и не следовал намеченному плану, просто двигался, смещаясь на юго-запад, периодически отклоняясь в сторону, когда невероятно обострившийся звериный инстинкт подсказывал опасность. Жертвы тоже не считал, даже не обращал внимания, кто в очередной раз попал ко мне на ужин, будь то пожилая бюргерша или полицейский, не имело никакого значения. Дневал я где придется, то в сараях, то прямо в домах, где после меня не оставалось никого. Если я только задумался, то заметил бы, что за мной остается четкий след, выложенный трупами, но это больше не волновало и никак не отзывалось ни в душе, ни на совести. Не ведя счет дням, не скажу, сколько занял путь, но в конце июля я пересек наконец линию фронта.

Глава 9

На нашу сторону я перешел в Лотарингии, вблизи городских окраин Нанси. Солнечное время я, как обычно, переждал в развалинах, убежищ в разоренных и разрушенных городах имелось в достатке. Изуродованная Франция разительно отличалась от слегка задетой войной Германии. Вероятно, раньше горестные виды родной земли не оставили бы равнодушным, вызвав патриотический гнев и злость. Но в душе, казалось, не осталось места ни для чего, кроме личной ненависти. Тягостные мысли не давали расслабиться, сон отвернулся от меня, будто испытывая остатки нервов, раздражение, преследовавшее всю дорогу, словно зубная боль, стало привычным состоянием. Я напоминал себе сгусток черноты, как клякса, размазанная по бумаге. И с этим, похоже, предстояло жить оставшуюся вечность.

Возможность успокоения похоронена под обломками, но сильное, наполненное свежей кровью тело, давно бесследно излечившее любые раны, продолжало ныть фантомной болью, память садистской жестокостью раздирала слегка взявшуюся коркой душу. Существовала ли вероятность вернуться, разогнать мрак, опутавший меня плотным коконом? Я не видел, да, пожалуй, и не желал видеть этого пути. Имели ли смысл теперь мои принципы? Я уходил на службу, будучи полон высоких мотивов, имея багаж благородных причин, а возвращаюсь пустым, отравленным. Более я не ставил перед собой глобальных, далеко идущих целей. Слишком сильно ударило разочарование от невозможности в эту цель попасть. Ныне я удовлетворял лишь основные потребности, не чинясь в средствах и не оглядываясь на последствия. В конце концов, не так ли живут вампиры?

Раз уж не спалось, хорошо бы обдумать положение и дальнейшие шаги. Война не окончена, вряд ли я могу считать себя демобилизованным, однако необходимо учитывать и прошлые ошибки. С приближением сумерек нарастало раздражение и нетерпение. Постоянный запах свежей крови, разносившийся откуда-то неподалеку, щекотал ноздри и мешал сосредоточиться, путал мысли, сбивал и все настойчивее напоминал о ненасытной жажде. Жертва не заставила себя ждать — прихрамывающий мужчина, выбравшийся из соседних развалин, на ходу застегивая китель.Я напал на него, привычно припав к горлу, наслаждаясь и забывая обо всем, не утруждаясь скрытностью. И когда отбрасывал уже мертвое тело в сторону, предвечернюю тишину развеял испуганный женский вскрик, тут же прерванный тихими словами внушения. Обернувшись, я встретился глазами со знакомым взглядом красивых, мудрых очей, в данный момент поддернутых пеленой грусти и печальным осознанием чего-то важного, понятного только их обладательнице.

— Приветствую, мадемуазель, — с полупоклоном произнес я. Выглядело это несколько утрировано на фоне обстоятельств. — Не ожидал встретить здесь именно Вас, однако рад лицезреть, тем более, в таком достойном качестве.

Величественная вампирша Женевьев, многоуважаемый член Совета, моя патронесса, как я раньше считал, действительно весьма неожиданно возникла сегодня на пути. Это она внушила успокоиться и все забыть невзрачной девице в сером наряде санитарки, которая, очевидно, до этого развлекалась в развалинах с моей жертвой. Отпустив ее восвояси, Женевьев медленно приблизилась, не сводя внимательных глаз.

— Война никого не щадит, — тихо и как-то даже обреченно произнесла она вместо приветствия. — Я переживала, увижу ли снова когда-нибудь тебя, следила за твоими передвижениями по фронту, злилась на Лазара за такое назначение. А сейчас, встретив наконец, не пойму, рада ли, что ты вернулся? Не лучше ли было узнать, что ты героически погиб на территории врага? — высказавшись таким образом, она взяла меня под руку и повела за собой.

Впервые после освобождения я испытал удивление, в глубине души мелькнуло прежнее восхищение этой царственной госпожой. Вот так отповедь! Конечно, на ее фоне, в ослепительно-белоснежном платье сестры милосердия, которое не способно скрыть величественную осанку, в придачу к простой скромной прическе, я в грязной форме немецкого солдата, с трехнедельной щетиной и в растоптанных сапогах кажусь чудовищем. Но не до такой же степени, чтобы смерти мне желать. Не с бала вернулся. Я вот в данный момент вдруг ощутил совсем другое желание, а именно, задрать сестринский подол и последовать с ней примеру моей последней жертвы и чумазой санитарки. Мысль, конечно, крамольная, но Женевьев действительно выглядела сногсшибательно в своей скромной роли.

— Милый мой Джори, — сбила с приятной мысли вампирша, на ходу искоса поглядывая из-под полуопущенных ресниц. — Война ведь не отменяет правил. Что же могло заставить тебя позабыть об этом? Хорошо, что этого не видели Жан-Баттист или Эйдриан. В последнее время дела наши так плохи, что они не отличаются большим терпением и милосердием, а мне было бы крайне жаль потерять тебя снова, несмотря на мои недавние слова.

Звучало искренне, но я не почувствовал угрызений совести или раскаяния. Да, вероятно, стоило вспомнить о правилах, вернувшись во Францию, но это не повод отчитывать меня как мальчишку.

— Куда ты ведешь меня? — вместо ответа спросил я, внимательно оглядываясь по сторонам. От города мало что осталось. Мостовая сильно повреждена, повсюду разрушения и завалы из обломков домов, брошенные вещи, разбитые повозки и автомобили. Гражданское население почти полностью эвакуировалось из прифронтовой зоны, в которой Нанси находился на протяжении всей войны. Сейчас голос битвы почти не слышен, но, видно, не так давно немецкая артиллерия прошлась по этим местам.

— Неподалеку расположен весьма важный для нас объект, один из крупнейших полевых госпиталей, до недавнего времени перемещавшийся вдоль фронта, но в настоящий момент практически стационарный. Его возглавляет твой знакомый Оливер Кэмпбелл. На нас с ним возложена важная миссия, но обо всем по порядку. Сперва, тебе не помешало бы привести себя в порядок, а после обязательно поговорим, — при этом она остановилась и вновь внимательно на меня взглянула, несмотря на грусть, в голосе ее зазвучали твердые ноты. — Два месяца назад, здесь же, как и ты, фронтовую линию пересекли два оборотня и вампир-мексиканец. Оливер узнал, что это твои товарищи, поэтому мы примерно в курсе, через что вам пришлось пройти в Грайфсвальде. Но, думаю, нет нужды напоминать, что теперь ты дома, а у обескровленной сражениями Франции каждый солдат на счету. Прошу тебя, Джори, дай мне поверить, что ты все тот же рыцарь в блестящих доспехах, каким я запомнила тебя.

Я не уверен, что поспешил бы выполнять ее просьбу, но не успел ответить, потому что перед нами раскинулся вышеназванный госпитальный лагерь. Он располагался в одном из уцелевших на окраине городских зданий, окруженный многочисленными армейскими палатками с красными крестами, разбитыми по территории, целый больничный городок.

Стоял поздний вечер. Несмотря на прохладную свежесть воздуха, в нос ударил аромат крови, тот самый, что неуловимо чувствовался издалека. Здесь же он смешивался с вонью хлора, карболки, лекарств, а также тяжелым смрадом мочи, едкого пота, гниения и других запахов человеческих мучений. Хорошо отбивало аппетит. Женевьев понимающе улыбнулась, и, попрощавшись до поры, оставила меня, исчезнув внутри одной из больших палаток. Большинство раненых отходило ко сну, лишь две усталые санитарки развешивали во дворе белье на длинных веревках, да тяжелораненого на носилках транспортировали к главному зданию.

Оливер встретил приветливо, но без особого удивления, надеялся, что я вернусь той же дорогой, что и мои товарищи. Маркосу все же удалось благополучно провезти оборотней во Францию. Видно увалень не так прост, как кажется.

— Зря не послушал совета, друг мой, — делая вид, что сочувствует, прошелестел Оливер. — Хотя, ты жив, восстал из пекла, так сказать, да еще и, как обычно, не без выгоды для себя. Вот ведь воистину баловень фортуны! Наш многоуважаемый префект лично явился за спасенным сыном, не чаял увидеть его живым, а потому преисполнен большой благодарностью. И как только тебе это удается? — отвратительно ухмыльнулся хирург.

Раньше меня, наверняка, задели бы его едкие слова, но теперь я чувствовал лишь полное равнодушие. В конце концов, как бы я не относился к Оливеру, он действительно оказался прав — война, как ничто, отбивает чистоплюйство, уравнивая всех под одной сущностью. Презрение вызывали собственные прошлые принципы и наивная уверенность, что сохраню себя, останусь прежним благородным Джорджесом Ансело, не вампиром, но человеком.

Оливер гостеприимно выделил одну из комнат в своих апартаментах, даже здесь в стесненных полевых условиях, устроившись с комфортом. Я с облегчением принял горячую ванну, представляющую собой большую алюминиевую лохань, которую наполнили несколько санитарок. Двоих я прихватил с собой, помочь оттереть спину и избавиться от месяца воздержания.Приведя себя в порядок, с облегчением сбрив густую зудящую щетину, я переоделся в презентованный приятелем костюм, накинул белый халат, дабы не выделяться, и отправился разыскивать Женевьев. В темных коридорах госпиталя висел густой запах крови, не заглушаемый даже многообразием других «ароматов». Огромного труда стоило удержать клыки в деснах, впиваясь ногтями в ладони, кружилась голова, и мутился рассудок. Я поспешно выбрался на воздух. Вновь охватило раздражение вкупе с унынием. От прежней хваленой выдержки не осталось ни следа.

Вампирша ждала меня, тихо общаясь с пожилым доктором в пенсне, у входа в одну из палаток. Словно поняв мое состояние, она предложила немного прогуляться, и взяла меня под руку.

За палатками раскинулся большой запущенный сквер с неухоженным цветником. Заросшие газоны и клумбы кое-где изрыты воронками. Ночную тишину нарушала лишь отдаленная канонада, перекликающаяся со стонами раненых в лазарете. Мы неторопливо шли по едва заметной тропинке. Подул легкий ветерок, свежий воздух, напоенный ароматами цветов, немного разогнал туман в голове и навеял непрошенные воспоминания. Однажды мы так же гуляли с Женевьев по праздничному саду в Бельгии. Почти позабытые события, словно вырванные из чужой жизни. глупца, строящего честолюбивые планы, управляемого амбициями, считающего, что держит судьбу за усы. Того человека больше нет. Вероятно, и моей спутнице пришли те же ассоциации, потому что взгляд ее был задумчивый и немного мечтательный, подернутый дымкой воспоминаний.

Но вот она, словно отогнав их от себя, глубоко вздохнула и заговорила:

— Проведя на передовой много времени, ты, Джори, как никто понимаешь, в каком положении оказалась наша многострадальная Франция. И, словно мало поломанной стране потерь, так на людей обрушилась страшная эпидемия, названная, как ты, возможно, слышал, «испанкой». Среди населения стали распространяться слухи о «каре господней» — чуме, поражающей народы в наказание за непрекращающуюся войну. Все это, наряду с огромной скоростью распространения и высокой летальностью, привело к тому, что человеческий ресурс быстро истощается.Количество зараженных солдат, поступающих в госпитали, в последние месяцы значительно превосходит численность раненых, как и смертность от болезни уже превысила боевые потери. Больницы по всей стране переполнены, а могильщики не справляются со своей работой. Франция обессилена и обескровлена, речь идет о выживании нации. Рассматривался даже вопрос об использовании нашей крови для лечения больных и раненых, но в условиях военного времени это могло привести к слишком большому количеству случайных неконтролируемых обращений, и, как следствие, к хаосу, и стать опаснее самой болезни. С другой стороны, острый недостаток боеспособных мужчин породил необходимость в радикальных идеях. В силу сложившихся обстоятельств, было принято беспрецедентное решение, одобренное самим президентом Пуанкаре, временно снять ограничения на обращение.

Я едва не присвистнул от такого сообщения. Однако кто мне напомнил о правилах? А женщина тем временем продолжала:

— Моя миссия заключается в том, чтобы, беседуя с тяжелоранеными и зараженными «испанкой», без надежды на выздоровление и излечение, находить добровольцев, готовых пройти инициацию. Как ты наверно понимаешь, работа эта крайне тонкая и отнимает много времени и сил. Мучимый болью и страхом смерти, человек бывает согласен на что угодно, а позже может выясниться, что он вовсе не осознавал, на что пошел. Мне приходится разговаривать с ними поодиночке, тщательно взвешивая возможности того или иного индивида, после чего следует либо стирание памяти, либо согласие на наши условия.

Я сразу же понял, почему из всех в Совете на эту роль выбрана именно Женевьев. Прекрасная вампирша с теплой улыбкой в своем белоснежном одеянии походила скорее на ангела милосердия, чем на демона преисподней, тем самым наглядно демонстрируя будущим возможным обращенным, что вампир это не всегда истинное зло и не все становятся монстрами.

— И вот здесь, Джори, — Женевьев остановилась и, взяв меня за руку, пристально вгляделась в глаза, — начинаются главные трудности. Мы не можем просто выпустить абсолютно неподготовленных и необученных молодых кровопийц в мир, с ними проводится большая предварительная работа. Мне остро нужны помощники, но с определенными навыками, как понимаешь. У тебя, Джори, исключительные лидерские качества. Я убедилась в этом на себе и не ошибусь, если предположу, что такой человек сможет повести за собой многих, найдя слова, методы воздействия и используя личный пример. Интуиция твердит, что ты мой последний шанс, но здравый рассудок упирается, видя, каким ты вернулся. Война не окончена, Джори, никто не знает, что впереди, чем кончится для Франции эта бойня. Каждый из нас, будь то человек или вампир, оборотень или ведьма, являясь гражданами своей страны, способен внести вклад в возможную победу.

Она закончила пламенную речь, и я невольно залюбовался. Сейчас, с легким румянцем, проступившим на скулах, и сверкающими в темноте глазами, в полном убеждении собственными словами, патронесса напоминала богиню Афину, покровительницу и вдохновительницу воинов.

Глава 10

Недолго раздумывая, я остался в Нанси при госпитале, и тому было несколько причин. Конечно, просьба патронессы — не пустой звук. Как бы я выглядел, если на ее почти умоляющий призыв, ответил бы, что есть дела поважнее? Потом, госпиталь, пусть и прифронтовой — это не землянка в лесу. У Оливера, тяготеющего к комфорту, как любой аристократ, даже запас первоклассных сигар имелся, а мне до чертей надоело нюхать пороховой дым и прозябать в грязи. Ну, и в завершение, это задание члена Совета, по сути, приказ командования, и ничем не хуже любого другого. Какая разница, если собственные идеи закончились? Не испытывая ни малейшего желания быть нянькой новому поколению, тем не менее, осознавал важность этого предприятия, вспоминая, как сильно в свое время наша боевая группа нуждалась в пополнении, а сейчас, судя по всему, ситуация еще больше обострилась. Может, я и очерствел, но мысль о вероятной победе немецкой гнили сводила с ума, и, если для увеличения шансов Франции нужно переквалифицироваться в мудрого наставника, я это сделаю.

Встреча с нынешним помощником Женевьев изрядно меня развеселила и наглядно объяснила, почему она так хотела, чтобы я остался. Сейчас новичками занимался Жан-Оттис, опять же, старый знакомый, тот самый вампир, который лишился в бою руки. Мало того, что парень из простых работяг, совершенно не наделенный педагогическими талантами или организаторскими способностями, так еще без одной конечности. Не слишком вдохновляющий пример для убеждения людей, противоречащий тому, что первым делом мы рассказывали людям о преимуществах вампиризма.

С нескрываемым облегчением передав мне эстафету, Женевьев уже следующей ночью покинула Нанси. На ее попечении еще несколько госпиталей, к тому же, никто не снимал с этой невероятной женщины ее дипломатических и представительских миссий. Не скажу, что ее отъезд сильно огорчил. Никогда не любил, чтобы мне дышали в спину и диктовали необходимые действия, пусть и прекрасная мудрая женщина. К тому же, ее методы явно отличались от моих. Изначально я понимал, что сочувственно улыбаться умирающим, демонстрируя образ «хорошего вампира», вести с ними задушевные беседы и вникать в их мотивы не собираюсь в принципе. Стоит ли скрывать, что совершенно глух к их проблемам? Позиция Оливера гораздо выгодней, что и говорить. Привлекать к этому его никому и в голову не пришло. Высокомерный вампир, не скрывающий презрения к человеческой массе, однозначно не мессия.

Впоследствии не проходило и дня, чтобы я не поминал «добрым словом» Женевьев и свою самоуверенную глупость. Трудно сказать, какой процент из новообращенных вышел в мир из-под моей руки, а какой тут же обратился в прах. Мое терпение в процессе их обучения подверглось серьезному испытанию. Чаще всего, вместо того, чтобы отрывать неконтролирующего себя новичка от слабеющей жертвы, я просто сворачивал им шеи, сатанея от их нежелания приложить хоть малую долю старания.

Масло в огонь подливал и неизменно ухмыляющийся Оливер, на которого я нередко выплескивал раздражение. Когда же он заявил, что прислушайся я к его совету отправиться в самом начале под руководство Эйдриана, не попал бы ни в плен, ни в окопы, ни в няньки, мне нестерпимо захотелось свернуть шею и ему. Однако вызывавшие ранее отторжение его взгляды стали мне ближе, многое я осознал на собственном опыте, кое к чему прислушался. В конце концов, если он приносит пользы больше чем вреда, какая разница, чем увлекается на досуге?

С другой стороны, справедливости ради пришлось задуматься, что, призывая новообращенных к выдержке и контролю, сам этими качествами перестал быть нагружен. Меня по-прежнему неотвязно преследовала мысль о крови, и слова, исходящие из моих уст, звучали фальшиво. Крайне болезненно относясь к любым проявлениям личной слабости, я серьезно задумался над решением этой проблемы. Пережив очередной приступ ярости, нашёптанный осознанием собственного бессилия, вырвав сердце очередному необучаемому новичку, я успокоился, взял себя в руки и принялся тренировать самоконтроль, вдохновляя молодых вампиров своим примером.

Надо сказать, подобная тактика принесла плодов больше, чем любая другая. Разделяя их положение и мучительные позывы жажды, являя собой образец сдержанности и устраивая порой своеобразный конкурс на самое длительное воздержание, я вскоре почувствовал разницу и большую долю облегчения. С каждым днем я чувствовал, что все легче провожу день, меньше думаю о крови, даже ее вездесущий запах не досаждал так сильно, казалось, я его и не чувствую вовсе.

Во многом мне помогал обычный спирт, коего у Оливера было в достатке, за распитием которого мы проводили выпадавшие часы свободного времени. Мы сблизились больше, чем раньше. Хотя я не перестал видеть его недостатки — мелочность, завистливость, жестокость, он был хорошим собеседником, к тому же, в отличие от окружавших меня в последнее время личностей, человеком моего уровня. В его речах все чаще проскальзывали ностальгические нотки по вампирскому «золотому веку», который он не успел застать, но о возвращении которого мечтал. Снедаемый прежними неутоленными демонами, я готов был принять его убеждение, что вампир должен оставаться вампиром, а все эти игры в человечность и благородство — пустой звук для того, кто олицетворяет вершину эволюции.

Но однажды, выйдя на воздух и раскуривая сигару, я стал свидетелем занятного явления. Наблюдая, мысленно назвал это «выкидышем войны», одним из вероятных последствий любого хаоса, превращающего порядок установленных природой вещей в невообразимое месиво. Тощий полудикий кот, оголодав, сунувшись было в подвал в поисках поживы, через мгновение вылетел обратно, преследуемый стаей огромных жирных крыс, без меры расплодившихся на благодатной почве, отъевшихся не столько на объедках тощей госпитальной кухни, сколько на человеческих останках, которые не успевали находить упокоение в земле. Бывший охотник, а ныне бессильная жертва, безуспешно пытался оказать сопротивление, и вскоре его пронзительные вопли смолкли, а полосатая тушка оказалась погребена под серой копошащейся массой.

И в природе, оказывается, не все так просто. Стоило нарушиться равновесию сил, как происходит сбой, ведущий за собой цепь последствий, и неизвестно, чем в итоге может закончиться противоестественное господство. Напоминает ситуацию с вампирами и людьми. Оливер все же ошибается, баланс должен быть во всем. Совет не зря настаивает на соблюдении правил и запретов.

Все заканчивается, хорошее и плохое. Рано или поздно, либо что-то меняется, либо возвращается на круги своя. По слухам с фронта можно было понять, что война на пороге кульминации, дело идет к перемирию. Как и каждый гражданин Франции, я вынес свои выводы из этого времени, прежним мне уже, вероятно, не стать, но и мир вокруг изменился. Надеюсь, странам хватит ума сделать правильные выводы из уроков творимой на наших глазах истории.

Что же касается меня, за последние три месяца, проведенные в госпитале, я вернул свой хваленый самоконтроль, не остановившись на достигнутом, совершенствовал выдержку. Никогда не знаешь, каким боком повернется жизнь, хорошо, если ты максимально готов к любому виражу. Философ Ницше прав: «Все, что не убивает, делает меня сильнее».

Конечно, не всего удалось добиться усилиями воли и твердостью характера. По-прежнему, я не мог вернуть равновесие во сне. Стоило хоть на мгновение расслабиться, отпустить контроль, и я окунался в пучину боли, опрокидываясь в свое безумие. От хронического недосыпания настроение, конечно, лучше не становилось, раздражение накапливалось, бессилие сводило с ума.

В начале ноября я получил приказ возвращаться в Париж для нового вручения Ордена Почетного легиона. Что же они не оставят меня в покое? Чем на этот раз я заслужил такие почести?Сомнения развеял Оливер, предположивший, что это следствие протекции благодарного префекта. По крайней мере, формулировка звучала довольно размыто — «за особые заслуги в боевых условиях перед государством и народом Франции». Приятеля слегка перекосила эта новость. Хоть и уверял, что полностью равнодушен к почестям и званиям, тем более, человеческим, тем не менее, как начальник госпиталя за свои века умудрился собрать неплохую коллекцию наград, но вот высшей не удостоился. Мои же желания на тот момент были намного прозаичней. Вернуться домой, к привычной жизни, надеть костюм, сесть за руль любимого автомобиля, завести любовницу и похоронить окончательно все воспоминания об этой войне.

Уже в поезде, распрощавшись с надоевшей до зубного скрежета госпитальной суетой, я осознал, что за все время даже не попытался связаться с отцом, да и почти не думал о нем. Очевидно, те, кто считают, что вампиры особенно привязаны к своим семьям, заблуждаются. Похоже, я постепенно избавляюсь от любых зависимостей, и это хорошо. Это делает меня свободным.

Однако Гаэтан был в курсе моего возвращения, вновь узнав о награждении из газет, а до этого получив благодарственное письмо от префекта.Встретил он меня с ожидаемыми слезами на глазах, без меры гордясь моими заслугами перед Отечеством и тем вкладом, который его сын внес в победу над агрессором. Разубеждать не имело смысла, к тому же я точно знал, что никогда не стану говорить с ним об этом, резко пресекая любые попытки расспросов, несмотря его на явное недоумение и обиду отца.

После церемонии официального награждения президент Пуанкаре лично уделил мне внимание. Глава государства вновь выразил признательность и свою особую благодарность, намекнув, что министр Катри посвятил его в мою сущность, и он крайне рад, что, вопреки расхожему мнению, и наш брат может являть собой защитников государства, а не наводящее ужас нечеловеческое зло. Как глава Ордена он подчеркнул, что при необходимости я могу обращаться к нему с любой просьбой. Далее я попал в объятия префекта, от которого также терпеливо выслушал множество благодарностей. Любящий родитель, счастливый от возвращения невредимого сына, на время даже снял с себя расчетливую продуманную маску и был по-настоящему искренен. От него я узнал, что Астор Мартиньез и Маркос Лоренсо тоже награждены Военными медалями — высшими знаками доблести рядового состава.

Вернувшись, наконец, в тишину родного дома, с облегчением вручив растроганному отцу свои ордена, не разделяя ни торжественного настроения, ни радости, а собственно оставаясь практически безразличным ко всему происходящему, я закрылся в подвале. Официальное окончание войны я благополучно пропустил, вовсе не намереваясь в ближайшее время нарушать своего уединения. Любимый коньяк успешно заменил мне и друга, и собеседника, одновременно исполняя роль доброй феи, даря, наконец, крепкие сны, без сновидений.

В Германии произошла революция, Вильгельм II бежал в Голландию, а новое немецкое правительство было готово подписать капитуляцию, что и произошло в итоге в Компьенском лесу. Над городом гремел артиллерийский салют, возвестивший об окончании Великой войны. Наступил долгожданный, выстраданный, достигнутый ценой неимоверных потерь, мир.

Часть 8. Возвращение

1918-1923 (Франция, Париж)

Глава 1

Вскоре я стряхнул охватившее по возвращению оцепенение. Как бы ни потрепали повороты судьбы, не в моем характере надолго выпадать из жизни. Хотел было сказать «из привычной жизни», да понял, что порядком поотвык от Парижа и всего с ним связанного. Другое дело, что, выйдя, наконец, из подвала, куда я, как крот в нору, забился в малодушной надежде, что все проблемы решатся сами собой, понял, что и послевоенный город изменился. А потому не стало разительным отличие между состоянием души и зализывающей раны страной. Проанализировав ситуацию, я пришел к выводу, что мысли и воспоминания не помогут мне ни совершить желанное возмездие, ни погасить жар в сердце, дымным тлением душивший и отравляющий каждую секунду существования. Разве для этого я возжелал когда-то вечность? Чтобы возненавидеть ее? Не это ли полная и безоговорочная победа моих мучителей, даже после смерти не дающих покоя?

Именно тогда я и запретил себе думать о Грайфсвальде, плене, неудовлетворенной мести. Жестко и безоговорочно похоронил в глубинах памяти любые попытки напоминания и возвращения в Пруссию. Силы воли мне не занимать, твердость характера не раз помогала в самых разных жизненных ситуациях. Прежде всего, я максимально загрузил мозг, вернувшись к работе. Юристов не хватало, зато тяжб, правда, в основном скучных, наследных с избытком, чем я и занялся с небывалым ранее усердием. Заменив меня в конторе на время службы и послевоенного кризиса, отец вновь с облегчением передал дела, после чего в меня клещами вцепился наш неуемный помощник месье Галлен. Полученное в бою ранение, никак не отразилось на активности трудоголика, подумаешь, негнущееся колено, хромота не умерила пыла Шарля.

Результата я добился практически сразу. Во-первых, самым большим плюсом стала возможность реже бывать дома и видеть грустные, полные родительской боли глаза отца, а заодно избегать его наивных попыток завести «душеспасительный» разговор под предлогом посторонней темы. Будто он надеялся, что это принесет мне облегчение. С каких пор он стал таким ненаблюдательным? Раньше Гаэтан всегда прекрасно понимал, когда я хотел выговориться, а когда меня лучше оставить в покое. Видно, старость берет свое, между нами все глубже возрастная пропасть. Очевидным становилось, что, если не прекратится заботливый штурм, я буду вынужден съехать к себе на Рю де ла Пэ.

Вторым преимуществом погружения в работу оказалась нехватка свободного времени, что тоже, как ни странно, бывает благом. В голове крутились правовые акты, тексты исковых документов, подготовка стратегий к слушаниям и тяжбам. Можно сказать, что проблема почти решена, если бы не сны…. Благо, мне хватало, чем занять все сутки, оставляя тяжелой дремоте лишь пару часов.

На исходе осени, пасмурным серым днем, как нельзя лучше подходящим для прогулки, я заехал в галантерейный магазин, приобрел пару вошедших в моду узких галстуков и новые перчатки. Вообще, о послевоенном времени можно было сказать несколько слов, потому как атмосфера в городе ощутимо преобразилась.Я как нельзя более четко осознавал, что вечно живущему существу необходимо отмечать все изменения, дабы не застыть в определенном моменте, что и происходило довольно часто с моими собратьями.

В отличие от северной Франции, некогда наиболее промышленно развитой, а теперь превращенной в пустыню, столица не слишком пострадала. Разве что Бельвиль и Менильмонтан, подвергшиеся наиболее интенсивным артобстрелам и бомбардировкам с цеппелинов, существенно разрушены, но восстановительные работы ведутся полным ходом. Комендантский час отменен, затемнение снято, и вечерами центр города вновь сиял огнями витрин и уличными фонарями. О недавних страшных событиях напоминали лишь многочисленные инвалиды, нищие, бродяги и попрошайки — остаточное явление войны.

Я прошелся до площади Пигаль. Вид расчищаемых развалин на месте Мулен Руж заставил поморщиться, здание «мельницы», сгоревшее три года назад, только планировалось заново отстраивать. Ближайшие пару лет парижанам придется обходиться без знаменитого кабаре.

Ноги сами несли к Вандомской площади мимо церкви Мадлен. Усмехнувшись, вспомнил рассказ отца о том, что установленной в ней статуе святого Луки весной этого года снарядом отбило голову. Супруги Дюкре как раз находились там, молясь покровителю о возвращении пропавшего без вести сына. Произошедшее было воспринято как дурное предзнаменование, и мадам слегла с нервной горячкой. На сегодняшний день все пленные вернулись домой, и это означало, что едва ли родители дождутся сына. Приличия требовали нанести им визит, выразить поддержку, о чем отец тоже навязчиво напоминал. Но ни малейшего желания смотреть на скорбные лица и говорить приличествующие слова у меня не возникало. Сам я по поводу потери старинного друга не испытал каких-то чувств, похоже, начисто избавился от способности сожалеть о чем-либо. Более того, вскоре лишился и второго друга, что вовсе не вызвало раскаяния, а стало, скорее, освобождением от пут прошлого.

С Золтаном мы встретились в одном из джентельменских клубов, членство в котором занимали еще со времен выпуска из Университета. Леговец вернулся в Париж после прекращения боевых действий, когда исчезла нужда в технике и специалистах, четыре года трудившихся на военных заводах. После дружеских объятий и обмена приветствиями, мы устроились в отдельном кабинете, дымя сигарами и потягивая коньяк. Золтан вкратце рассказал о годах войны, почти безвылазно проведенных в цехах, но с расспросами не лез, в чем я был ему благодарен. Однако, стоило вспомнить погибших или считающихся пропавшими без вести однокурсников, как друг он завел порядком надоевший разговор:

— Странно, что ты до сих пор не был у Дюкре, Джори, — Золтан говорил без укора в голосе, но я поморщился, как от ноющей зубной боли. — Я хоть и не вхожу в их избранный круг, и то съездил, дань уважения-то никто не отменял. Мадам совсем плоха, но месье стойко принимает всех. Кажется, даже слишком стойко, сдается, будто количество выданных в будущем кредитов и ссуд напрямую зависит от того, кто счел необходимым выразить семье сочувствие. Я знаю, что твой отец отговорился послевоенной депрессией, постигшей тебя, но в обществе уже начинают ходить слухи. Может, все же, пора сделать усилие?

Возможно, его слова были справедливы, но ответить помешало смутное подозрение. Что-то стояло за выражением «послевоенная депрессия», и я внимательнее присмотрелся к другу. Уловив в глазах ранее несвойственную Золтану жалость и тревогу по отношению ко мне, я буквально взорвался внутренним бешенством, виртуозно оставаясь внешне спокойным и невозмутимым. Провалиться мне на этом месте, если парень не в курсе германских происшествий, и ноги этому расти могли лишь из одного источника. Вот уж чего точно не допускаю, так это особого к себе отношения в связи с постигшими событиями. Чтобы у меня за спиной сочувственно косились и вздыхали?! Был готов убить любого на пути, в такой безотчетной ярости я летел по темному проспекту, благо, еще не осмелевшие после войны ночные гуляки не спешили возвращаться к праздным шатаниям, и мне так и не удалось выместить злобу, клокочущую в горле.

Следующим вечером, едва дождавшись заката, но успев до окончания трудового дня, я въехал в широко распахнутые ворота мастерской Леговца. Механики уже тянулись на выход, закончив работу. Остановив одного, я спросил, на месте ли еще Астор Мартиньез, и где могу его найти.

Бывшего товарища по несчастью обнаружил в общем просторном помещении гаража, где над ямами стояло несколько проходящих ремонт автомобилей. Оборотень в рабочем комбинезоне, заляпанном маслом и мазутом, с большим гаечным ключом копался в недрах потрепанного Бугатти. Зависнув над ямой, я спокойно и размеренно трижды стукнул тростью о бетонные плиты.

— Рад видеть, Джори, — оживился поднявший голову Астор. — Слышал, ты благополучно вернулся. С машиной что-то или ты к Золтану? Он в офисе, вон, свет еще горит, — наивный волчонок махнул на застекленные окна конторы Золтана, выходившие в зал мастерской.

— Да нет, дружище, я к тебе, — медленно и с выражением, ответил я, наблюдая, как слегка удивленный оборотень выбирается из ямы.

Я всегда гордился своей выдержкой, чрезмерно болтливый механик до последнего не осознал, что его дни сочтены. Едва он приблизился, на ходу снимая рабочие перчатки и протягивая ладонь для рукопожатия, как я отпустил в себе рвущегося на волю зверя, и, схватив за горло, впечатал не успевшего даже испугаться волка в передний капот автомобиля. Громкий скрежет покореженного металла эхом разнесся по цеху, человек после такого удара был бы, несомненно, мертв, но оборотни живучи. Он не понял ничего, задохнулся, разевая рот, лицо исказилось от боли, но в следующий момент его глаза вспыхнули знакомым звериным пламенем, и он схватил мою руку, сжимающую шею, собираясь, как сможет, оказать сопротивление.

— Мерзкая ты псина, — процедил я, не ослабляя хватку. — Какого черта треплешься про Грайфсвальд? Нужно было бросить тебя в той клетке. Что и кому ты успел рассказать?

Глаза Астора почти вылезли из орбит, он отчаянно мычал, силясь освободиться или что-то ответить, только разжигая мой гнев. Мне не оправдания нужны, а имена тех, кому придется внушить забыть его душещипательные откровения.

— Да ты совсем псих! Отпусти его! — раздался за спиной знакомый возмущенный голос.— Джори, не будь идиотом!

— Золтан, не будь идиотом сам, не вмешивайся, после поговорим, — обернувшись на друга, отрезал я.

— После чего… — начал Леговец, и осекся, попятившись, словно увидел призрака, или демона, так он побледнел, глядя на меня. А отступив, заорал не своим голосом: — Черт! Что ты за тварь?!

Тогда я сообразил, что вампирский оскал исказил лицо, вены вздулись и наружу торчат клыки. Вот ведь принесло его не вовремя! Я так твердо решил не уходить, не придушив пса, что едва не свихнулся от разочарования, что дураку Золтану не сиделось в офисе. Что я должен сейчас сделать? Плюнуть на разговоры, свернуть шею Мартиньезу, а после внушить другу все забыть? Не хотелось, конечно, менять планы, но порой обстоятельства будто насмехаются надо мной. Полным подтверждением этого стал резкий свист покрышек, когда в цех гаража, почти не сбавляя скорости, влетел черный Пежо с поднятым верхом.

— Еще их не хватало, — в сердцах сплюнул обычно уравновешенный и хладнокровный Золтан. Очевидно, сегодняшних событий случилось слишком много для одного человека.

Из резко затормозившего автомобиля выбралось четверо крупных мужчин в шляпах «Борсалино» и в плащах с характерно топорщащимися полами, явно скрывающими оружие. «А вечер становится все интересней», — неожиданно развеселившись, подумал я, отпуская Астора и спокойно становясь рядом с пытающимся отдышаться волком.

К его чести нужно отметить, что он не пытался сбежать, лишь потирал болезненно передавленное горло.

— Эжен, ты не вовремя! — сделал несколько шагов навстречу прибывшим Золтан, однако, не упуская из вида и меня, в его глазах до сих пор застыл ужас и полное отрицание увиденного одновременно, на лбу бедняги выступил пот, как бы его от всего и сразу удар не хватил. — Поговорим в другой раз.

— Золтан, Золтан, друг любезный! — насмешливо протянул главарь, вальяжной походкой направляясь к Леговцу. — Мы слышали эту песню на прошлой неделе. Не оскорбляй товарищей неуважением. Тебе было дано достаточно времени обдумать наше щедрое предложение.

Мы с Астором стояли поодаль, и пока никто не обращал на нас внимания, вероятно, приняли за рабочего и клиента, не велики птицы.

— Кто эти господа? — тихо спросил я Астора.

— Недавно объявились, предлагают защиту, — сдавленным голосом ответил волк, все еще с трудом переводя дыхание после моей хватки. — Эжен Лателье — главарь — хочет, чтобы Золтан торговал снятыми с автомобилей новыми запчастями, меняя их на старье.

Примерно так, в общем, и понял сразу, едва увидев незваных гостей. Об этих так называемых «дельцах» часто писалось в газетах и до войны. А уж сейчас, осмелев, вылезают на свет божий из канав, в добровольно-принудительном порядке подминают под себя малый и средний бизнес, после чего начинается обычно грызня за сферы влияния и все в подобном духе. Раньше Золтан часто рассказывал, как сперва его отцу, а потом ему самому приходилось договариваться с желающими урвать легкий кусок дохода, не первый год работает. И про этого Эжена я слышал, считается одним из наиболее влиятельных, по слухам, связан с анархистами. Однако Золтан старается вести дела честно, он не согласится портить репутацию семейного предприятия. Хотя они умеют убеждать….

Момент расправы над Астором упущен, кровь отлила от головы, рассудок вернулся, место гнева заняло мрачное веселье и желание выпустить остаток пара на ком-то, кто этого действительно заслуживает.

— Развлечемся? — повернулся я с ухмылкой к оборотню.

Он смотрел насуплено, еще не отошел от нападения, но в глазах блеснуло понимание. Размытой тенью я подлетел к вожаку, который, судя по всему, готов был перейти от убеждения к делу, и легким движением свернул его тощую шею. Краем уха я уловил, как охнул от неожиданности Золтан, но мне было не до него. Оставшиеся трое гангстеров схватились за оружие.

— Тот, кто испортит мой костюм, последует за главарем! — театральным жестом раскинув руки, предупредил я ошарашенных мужчин. В это время Астор сбоку ударил одного из них локтем в висок, а у второго выбил ногой револьвер.

Грянул выстрел, последний бандит успел нажать на курок, и грудь мне опалило резкой болью. Скрипнув зубами от досады за новую шелковую сорочку, я притянул его к себе, без малейшего усилия вырвал оружие и с наслаждением впился зубами в шею дергающегося и истошно вопящего гангстера. Вскоре крики затихли, тело обмякло, пуля с тихим звоном упала на каменную плиту пола, я аккуратно вытер губы платком, слыша за спиной, как Золтан взводит курок.

— Не надо, опусти, — убеждал его Астор. — Это не поможет.

Я не стал оборачиваться. Незачем. В душе ощущались непривычная пустота и тяжесть одновременно. Не буду я внушать ничего Золтану, пусть знает, а на Мартиньеза оставлю всю разъяснительную работу. Он это заварил, пусть и расхлебывает. К прежнему мне уже не вернуться, прошлое медленно, но верно закрывалось непробиваемой стеной отчуждения и презрения ко всему, что ранее казалось дорого. И в осознании этого я не чувствовал ни крупицы сожаления.

Бросил взгляд на незадачливых гангстеров, на мгновение задумавшись, как поступить. Оставлять Золтана разбираться с полицией совсем бесчестно, ему и так предстоит мучительное принятие новой реальности. Да и черт с ним.

Единственный оставшийся в живых и в сознании бандит, скуля от ужаса, жался к опорной колонне, закрыв голову руками и подергивая ногой. Кажется, это ничтожество еще и обмочилось, судя по запаху, когда я поднял его за воротник плаща.

— Забудь все, что видел сегодня. Вас не было у Леговца в мастерской. По пути вы столкнулись с конкурентами, была перестрелка, тебе удалось сбежать, но товарищи погибли. Их взорвали вместе с автомобилем на окраине. Бери канистру бензина, усаживай друзей в машину. На ближайшем пустыре уничтожишь ее, а потом в полицию, версия произошедшего тебе известна, — внушение работало безотказно, выражение лица мужчины менялось на глазах от парализованного ужасом до озлобленно-решительного.

Выехав вслед за Пежо бандитов, медленно и задумчиво покатил по скучному промышленному району Северного вокзала. Злость не прошла, но ее отодвинула на второй план апатия и, что совершенно мне не свойственно, хандра. Не мешало бы отвлечься, но я четко понимал, что единственное желание на данный момент, изрядно напиться.

Не желая докапываться до причин своего душевного упадка, предпочел задуматься о криминальном положении в столице, заметно ухудшившемся за последние годы. Все это произошло не на ровном месте, а имело серьезные основания, в том числе экономические. Из процветающей страны-кредитора Франция превратилась в крупного должника, особенно Соединенным Штатам за военные поставки. Промышленное производство по сравнению с довоенным упало почти вдвое, оказались разрушены тысячи километров железных дорог, сотни тысяч домов. Миллионы сограждан остались без крова.

Большие надежды возлагались на будущие репарации от поверженного врага. Но, несмотря на действующее перемирие, страны-победительницы только в январе соберутся в Париже, чтобы выработать окончательные условия, на которых будут заключены мирные договоры, там же и оговорятся сроки и размеры платежей, которые возложат на Германию и страны, воевавшие на ее стороне.

Экономическое расслоение в обществе существенно возросло, а жизненный уровень основной части населения понизился. На фоне этого серьезно активизировалась как деятельность профсоюзов, так и различных радикальных партий, в первую очередь — анархистских, а также коммунистической и социалистической направленности. Большое влияние на умы левых лидеров, особенно молодежи, оказывали идеи, провозглашенные Октябрьским переворотом в России. Однако движение «матери порядка» под черными знаменами в значительной мере свелось к элементарному грабежу, бандитизму и вымогательству, как в случае с этим Эженом Лателье.

Такие авантюристы, по сути — бандиты, сбиваясь в стаи и, лишь компрометируя принципы анархии, промышляли в городе и до войны. А теперь, пользуясь слабостью властей, окончательно потеряли страх. Меня это, конечно, мало касалось, но портило внешний облик Парижа, а потому действовало на нервы.

Поняв, что любые размышления не улучшают настроения, я предпочел сделать то, что планировал. Вернувшись домой, проигнорировав вопросительно-встревоженный взгляд отца, я спустился в спасительный подвал. Нанеся существенный ущерб винному погребу, заснул, как и желал более всего, без сновидений.

Глава 2

В доме стояла гнетущая тишина и почти полная темнота. Мрак гостиной развеивался лишь тусклым светом уличного светильника на крыльце, проникающим в высокие окна с поднятыми шторами. Тишину едва нарушал тихий плеск коньяка в бокале, который я задумчиво покачивал в руке. Пустота и темнота в душе сливались с моим окружением. Слабый всплеск мысли задавался равнодушным вопросом: «Куда на ночь глядя отправился старик, уже пять месяцев с моего возвращения практически не покидавший любимого кресла?».

Псы на месте. Я отчетливо слышал их сонное дыхание под лестницей, значит, вечерняя прогулка исключалась. А, с другой стороны, не все ли равно? Напротив, хоть не раздражает своим увещевающим тоном, да не сверлит мне спину сочувственно-встревоженным взглядом. Надоело это до чертей зеленых. Скорее всего, откладывать переезд на квартиру больше не стоит, вряд ли мы уживемся под одной крышей, если так и будет продолжаться. Не нравятся ему мои перемены? А чего он ждал от вампира? Все, хватит с меня. Теперь я точно знаю, что я за существо и как должны жить мне подобные, все иное осталось в прошлом. Его сын не вернулся с войны, и уж жалеть я о своих слабостях, конечно, не собираюсь. Вообще я заметил, что любые проявления сожаления напрочь оставили меня, будто и не было в жизни ничего ценного или дорогого. Все, что происходило вокруг, вызывало либо раздражение, либо саркастичное удовлетворение.

К примеру, состоявшаяся в конце концов встреча с Дюкре в банке, когда я снимал со счета наличные. Не колеблясь, внушил постаревшему от тревог банкиру, что навещал их с супругой в числе первых, разумеется, выразил самые искренние соболезнования и до сих пор молюсь за Луку всем святым. Вот и решен светский вопрос, и усилий не требовалось. Еще проще обошлось с Золтаном. После событий в мастерской мы не встречались, не знаю, насколько справился Астор с объяснениями, но друг не захотел удостовериться лично в моей сущности. Через несколько недель, опять же от отца, я узнал, что, закрыв салон и передав дела мастерских поправившемуся Леговцу-старшему, Золтан отбыл к берегам Америки. Помнится, он еще до войны поговаривал о своем желании ближе познакомиться с работой Генри Форда, а если появится возможность, то и перенять опыт у крупнейшего автомобилестроителя. Попутного, как говорится, ветра.

Допив коньяк, я спокойно накинул пальто, надел шляпу, взял из комода перчатки и трость с подставки. Ночь обещала быть заурядной, ничего стоящего не предвещалось, в последнее время абсолютно перестало что-либо происходить, внимание мое ничто не привлекало, разве что мелких поводов для раздражения находилось все больше. Но лучше очередная скучная ночь в компании пустоголовых девиц и тех, кто называет меня своим другом, а на поверку рады напиться за мой счет, чем очередная порция «понимающих» взглядов, а то и новой проповеди вернувшегося старика.

Погода испортилась, резкими порывами ветра с неба срывались крупные холодные капли дождя. «Вполне может и весенняя гроза разразиться», — подумал я с мстительной радостью.

Проигнорировав автомобиль, я зашагал по пустынной сумеречной улице. В последнее время у меня вошло в привычку передвигаться пешком. Не зная, чем себя развлечь и развеять мрак, злобу и тяжесть в душе, я питался по старинке, охотясь, не внушая жертвам спокойствия и бесстрашия. Мне доставляло удовольствие, спрыгнув с крыши прямо перед перепуганным до полуобморочного состояния поздним прохожим, зажать ему рот ладонью и чувствовать, как он бессмысленно дергается в моих железных тисках, как хрипит, холодеет от ужаса, пока я насыщаюсь его кровью.

Я даже не утруждал себя стирать им воспоминания, оставляя на память пережитый кошмар, внушая лишь, что это, конечно, был не кровопийца, а просто сумасшедший маньяк или бешеный зверь. Но рассказывать они об этом не имеют права, эту тайну им предстояло унести с собой в могилу. Настроение мое после такой трапезы в некоторой степени улучшалось.

Конечно, большее удовольствие получал, когда удавалось отследить кого-нибудь из тех отожравшихся в тылу дельцов или революционеров-анархистов, трусливых шакалов, откупившихся от службы или дезертировавших. К сожалению, они попадались не так часто, как хотелось бы. Поэтому я специально выбирал в жертвы полных матрон или обрюзгших лавочников. В общем, всех тех, кого нам пришлось защищать, кто являл собой смысл сражения, тех, кто представлял Францию, тихо сидя в теплом доме, трясясь за закрытыми дверьми, уповая, что другие прольют за них кровь на полях боев, другие сохранят их свободу и независимость. Самое время пролить немного крови и им, восполнить баланс, уравновесить силы.

Конечно, я не мог не заметить, что нашего брата в послевоенном городе стало на порядок больше. Закономерно, но это раздражало. Часто до меня доносилось довольное причмокивание из переулков, где справляли трапезу такие же, как я. Кажется, законы и порядки, которыми так хвалился наш достопочтенный Совет, себя уже не оправдывают. Складывалось ощущение, что никому нет дела до того, что творится на мостовых покалеченного Парижа. Страна зализывала раны, бандиты и монстры пользовались хаосом. Все шло своим чередом.

Вот и сейчас я спокойно и размеренно шагал по мокрой брусчатке, ничуть не смущаясь тем, что дождь с каждой минутой усиливался и найти себе ужин стало делом проблематичным. Но когда свернул с нашей тихой улицы на оживленную обычно Ботзари, надеясь на бродяг, ночующих у станции метро, то вновь уловил присутствие более удачливого в этом плане «коллеги». Хищник даже не особо таился, не увел жертву с прохожего места, просто прислонил к телефонной будке в тени погасшего фонаря. Я не собирался ему мешать, а тем более вмешиваться, я просто прошел бы мимо, хотя вампирский слух улавливал, что пульс у человека уже практически отсутствует, а ужинающий хищник и не планировал останавливаться. Не мои проблемы.

Но вот, поравнявшись с телефонной будкой, уверенный, что увлеченно вгрызшийся в шею пожилого мужчины кровопийца даже не заметит моего присутствия, я впервые за долгие месяцы ощутил странное, а вернее, до оледенения страшное чувство. Я понял это на уровне подсознания, другим чутьем, затылком, на котором зашевелились волосы, а может, подсказало еще не до конца онемевшее сердце? Какая-то тварь убивает моего отца!

Я был страшен! Гнев мой описать не под силу даже мастерам пера, куда уж мне, но ярость на развалинах немецкого лагеря и в сравнение не шла с тем, что я испытал в этот момент. Отследить последовательность своих действий я бы не смог. Я успел. В последний миг, на исходящих секундах оторвал упыря от практически опустошенного отца. Мерзавец еще и кусок шеи ему вырвал, не желая размыкать окровавленные челюсти. Я даже растерялся на мгновение, не в силах решить, что мне дальше делать: дать волю нечеловеческому гневу, разорвать в клочья тварь, покусившуюся на единственного родного человека, на все, что осталось у меня в жизни, или помочь отцу, напоить его своей кровью, спасти, если еще не поздно.

За меня решил незнакомец, в бешенстве бросившийся на меня, не утруждаясь колебанием и раздумьями. Мы покатились по лужам, разбрызгивая грязь. Силы оказались неравные, противник гораздо мощнее, это значит, он старше, и намного. Я сразу это почувствовал по железной хватке, сдавившей горло. Еще секунда и он просто оторвет мне голову. Дикая боль вступила в противоборство с оглушительной яростью и жаждой мести, гнев ослеплял больше, чем кровь отца, капающая мне на глаза из распахнутой пасти кровопийцы. Нет, на этот раз я никому не позволю взять вверх!

Моим единственным спасением стало лишь то, что я чудом не выронил трость. По счастью, ремешок на ее рукояти зацепился за пуговицу на манжете пальто. Из последних сил ударив обычно бесполезным аксессуаром о землю в надежде получить деревянный обломок, я призвал на помощь всю свою удачу и ткнул противнику в бок. Чтобы дотянуться до сердца, не могло быть и речи, мой кадык давно треснул, я захлебывался собственной кровью, но и того, что добился, хватило, чтобы незнакомец зарычал от боли, завалился на бок, а потом, с трудом встав на корточки, отполз в сторону, силясь выдрать обломок из своего тела.

— Проклятый сопляк, — прохрипело чудовище, харкая кровью, — да кто ты такой, чтобы мешать?! Ты заплатишь за это! Плевать мне на ваши законы, в моей стране мы жрем, сколько хотим, заносчивые европейцы, мерзкие твари. Я убью столько людишек, сколько захочу, и никто меня не остановит, да и останавливать некому, ваше общество протухло, каждый сам за себя!

Боль в горле стихла, хотя ткани еще не восстановились, но я уже смог отметить, что у вампира американский акцент, он не местный. Однако время уходит, если этот гад вырвет из себя трость, или догадается дотянуться до второго обломка, он убьет меня, а значит, и Гаэтана тоже. Не соображая и не думая, я швырнул в него урну — единственное, до чего смог дотянуться. Тяжелый мусоросборник проломил голову врагу, ознаменовав мою победу. Первым делом, не теряя более ни секунды, я бросился к отцу. С замиранием сердца, трясясь от вероятности не услышать признаков жизни в его практически обескровленном теле, я осторожно приложил свое прокушенное запястье к его губам, и замер, поймав себя на том, что мысленно обращаюсь к Всевышнему словами молитвы, а на глаза словно пелена нашла. Моргнув, я понял, что это заволокшие слезы.

Сидя на мокром асфальте под каплями холодного дождя, держа на руках единственного человека на земле, которому под силу не дать мне скатиться на самое дно, считал секунды и ждал. Сейчас я, наконец, понял, что все, что довелось пережить, не идет ни в какое сравнение с тем, что переживал в данный момент. Боль и ужас плена? Кровавое месиво войны? А стоило ли оно всего этого? Ради чего, если у меня не останется никого, кому это было нужно?

На этот раз судьба опять сжалилась надо мной, и, вероятно, дала последний шанс. Многое произошло в эту ночь. Как только я понял, что кровь моя сработала, что сердце старика вновь забилось, сперва слабо, но вскоре все сильнее и увереннее, когда мое собственное на этом мгновении едва не остановилось в груди, не веря и ликуя одновременно, пришлось усилием воли взять себя в руки и довести дело до конца.

Перенеся бессознательного отца на скамью под ветвистым платаном, вернулся к лежащему в луже из крови и грязи вампиру. Он вот-вот мог очнуться, и медлить больше нельзя. Все та же верная трость пробила его сердце, упокоив уже навсегда. Высохшее тело я сбросил в ближайшую канализацию, возиться с ним было совершенно недосуг. Едва ли останки будут обнаружены. Если не превратится в прах, крысы быстро все уберут, но меня это уже не касалось. Дождь смоет следы нашей борьбы и крови, поломанная трость отправилась в вернувшуюся на место урну. Ничто не говорило о недавно разыгравшейся на этом месте трагедии.

С отцом на руках я вернулся домой. Он пришел в себя, моя кровь сделала свое дело, вскоре от страшной раны на шее и следа не останется. Но старик был еще очень слаб, напуган, хотя и храбрился, улыбаясь той самой улыбкой, которая безоговорочно давала мне понять с самого раннего детства, что мой отец умнейший и самый лучший на свете. Он тот, кто ради меня свернет горы, а при необходимости с радостью пожертвует собой. Вот практически так и вышло на этот раз. Как только Гаэтан смог сесть, выпил крепкого свежезаваренного чая с доброй порцией коньяка, он поведал, как оказался ночью на улицах неспокойного города.

— Сынок, — покаянно начал он свою речь, однако голос его звучал уверенно; он хоть и признавал, что ошибся, выйдя один в глухое время суток, но в причинах, вынудивших его так поступить, не сомневался, — ты уж прости старика, но я отчаялся увидеть тебя прежним. Знаю, пройти тебе пришлось через многое, война ломает даже сильнейших, а на что была похожа твоя — представить невозможно. Но моя эгоистичная старость не могла смириться, что от сына осталась лишь темная, почти пустая оболочка. Я не нашел бы покоя, не хотел видеть, как тебя уничтожает прошлое.

Не ведая, что предпринять, испробовав все человеческие методы, как ты сам знаешь, я понял, что придется обратиться к другим силам. Даже не имея представления, существует ли средство, способное вернуть мне тебя прежнего, расколоть лед, сковавший твое сердце, попытался связаться с сильной ведьмой. «Возможно, — подумал я, — сверхъестественные силы, магия, эликсир или ритуал возымеют действие».

Поэтому и отправлялся почти каждый вечер из дома, пытаясь разыскать старых знакомых вампиров, возможно, имеющих связи с ведьмами или с кем-то из их окружения. К сожалению, война многих раскидала по другим адресам, некоторые погибли, поиски затянулись, но то, что ты даже ни разу не заметил моего отсутствия вечерами и ночами, говорило мне, что действовать необходимо. Прости еще раз сынок, я знаю, что сегодня ты мог потерять меня навеки, и знаю, что это не оставило бы тебя равнодушным, и, конечно, не желал тебе заплатить такую цену.

Я крепко обнял отца, мысленно роняя себе на голову бетонную плиту. Я немыслимый, непередаваемо эгоистичный негодяй…. В мою переполненную чашу грехов добавилась последняя капля. Чем я стал за эти полгода? Глядя на себя со стороны, не мог распознать знакомых очертаний. Словно прозрев или вынырнув на поверхность из бездны, я понял, что едва не переступил грань, возврата из-за которой могло не быть.

Отец заснул, ему еще предстояло оправиться от значительной кровопотери. Я же по-прежнему сидел в гостиной у остывшего камина, не отрываясь глядя на подернутые золой угли, и сам себе казался такой же выгоревшей головешкой, покрытой пеплом. Есть ли еще возможность воскреснуть, подобно Фениксу, или для меня все кончено и из тьмы назад дороги нет? В этот раз я не позволил себе заглушить алкоголем раздирающие душу муки совести, скрываться более не имело смысла.

Все последние месяцы, словно страус, спрятав голову в песок, я делал вид, что это был мой выбор, по сути, дав обстоятельствам сломать себя. Сдавшись низменным демонам, утрачивая остатки человечности, покрывшись корой черствости и цинизма, трусливо отгородившись от всего, что могло причинить боль, я оправдывался, что это присуще вампиру, такова моя природа. Безрассудно обрубая все корни, я уже потерял лучших друзей, и лишь счастливая случайность, единственный лучик надежды, позволила не остаться один на один перед разверзшимся мраком вечности.

Вглядываясь в возможные перспективы будущего, отшатнулся в последний момент, ясно почувствовав впереди только трясину полного равнодушия с кочками озлобленной скуки. Разве о таком бессмысленном бесконечном существовании я мечтал когда-то? Неужели вкус жизни лишь в примитивном удовлетворении основных вампирских инстинктов — крови и похоти? Ведь я не сгинул, не погиб ни в Северном море, ни на линии фронта, ни в проклятой лаборатории. Судьба дала мне шанс вернуться, начать все с начала. И вот так я воспользовался этим благом!

Я даже не заметил, что у старика закончилась вербена, и он не имел возможности достать ее в период массового закрытия цветочных лавок и оранжерей, сделал легкой добычей для ночных тварей и едва не потерял его. Я насмехался над горем Дюкре, людьми, знакомыми мне с раннего детства, не сожалел о друге, которому не повезло, в отличие от меня. Бездушно отвернулся от Золтана, даже не попытавшись исправить ситуацию, а ведь он всегда понимал и поддерживал меня. Утратил уважение Женевьев; вспоминая выражение ее глаз, отчаянно хотелось провалиться сквозь землю от стыда. Да что там, растеряв остатки мужской чести, я желчно считал, что сограждане чем-то мне обязаны, упивался кровью напуганных домохозяек и пожилых торговцев.

Лорд Гэбриэл, принимая решение завершить мою инициацию, когда-то справедливо опасался, не желая пускать в мир очередного монстра. Мой мудрый создатель лучше других знал, как легко слиться с мраком, и как непросто, однажды ступив, свернуть с этого пути. Не зря предупреждал: «Не разочаруй меня».

Всю глубину собственного падения я ощутил в полном объеме. А это уже немало. Впустую заниматься самобичеванием и рвать волосы на голове — не в моем характере. Пора принимать решение. Не так уж много у меня вариантов: продолжать скольжение вниз или, ухватившись за последнюю соломинку — великую силу отеческой любви Гаэтана, сделать все, чтобы вернуться. Пережив очищающий катарсис, я понял, что мне вновь хочется почувствовать утраченный вкус жизни, наполнить ее смыслом и яркими красками. И, по крайней мере, пока мне есть ради кого жить, есть тот, кому я нужен, я не имею права выбирать легкий путь.

За окном рассвело. Весело защебетали птицы. Погромыхивая по мостовой, проехала тележка молочника. Сквозь щель между портьерами проникло солнце, узким лучом медленно приближаясь к моему креслу. Запахло свежей выпечкой, кухарка поставила в плиту круассаны. Скоро должна явиться горничная. Отец заворочался во сне, похоже, просыпается. Я отметил, что невольно прислушиваюсь к его дыханию. Начинался новый день.

Глава 3

Почему мне не дает покоя мысль о положении дел в городе, относительно разгула и беспутства расслабившихся после войны вампиров? Да что там вампиров! Я же читал в газетах о вопиющих происшествиях в прошедшее полнолуние — в пригороде растерзано несколько семей только что вернувшихся в свои владения земледельцев, пара свидетелей, чудом оставшихся в живых, рассказывает о бешеных диких зверях, демонах и монстрах в ночи. Мне тогда недосуг было вникать, сам не хуже того монстра был. Однако память услужливо вернула упущенное. Городские власти списали на послевоенную истерию и постарались дело замять, успокаивая население обещаниями вскоре навести порядок. Наверняка сейчас министр Катри рвет и мечет, ведь кровавые бани оборотней — это его непосредственная ответственность.

Впрочем, скорее всего, городские власти не впервой сталкиваются с подобной проблемой, и рано или поздно порядок будет наведен. Совет существует не для красоты, их обязанность справиться с угрозой для жизней горожан, и, что еще важнее, с вероятностью разоблачения видов. Но как именно это происходит? Вариантов, на мой взгляд, много. Не будет ли проблема решена по примеру зачистки катакомб? Когда по городу просто пройдет чья-то твердая рука и сметет неугодных без суда и следствия, а те, кто избежит участи, научатся таиться. Решение вполне в духе Совета — без лишних усилий и пыли избавиться от мороки. Лично меня подобное не устраивало. Мы старательно обращали молодых, работали с ними, подарив новую жизнь и шанс не для того, чтобы после победы стереть с лица земли и забыть.

Еще, как вариант, бездействие Совета может привлечь в столицу охотников, а то и ведьмы с радостью посодействуют. В общем, как ни крути, а ситуация сложная. Ну, и в конце концов, это задело лично меня, что я точно не оставлю без внимания. Едва не лишившись отца, я так и не умерил свой гнев, даже смерть американца не послужила утешением. Что же, теперь моему старику и из дома не выйти без опаски? У меня много друзей и знакомых в родном городе, никому из них не пожелаю окончить жизнь, напоив своей кровью таких упырей, как я, или быть растерзанными при полной луне на кровавые лоскутья когтями оборотней, плевавшими на запреты и правила. Соотечественники и так много потеряли в этой войне, страна зализывает раны, несмотря на триумфальную победу, а создания ночи, как стервятники, слетелись в ослабленные и безуправные города.

Могу ли я что-то изменить в свете сложившейся ситуации? Никогда не ощущал в себе тяги проявлять лидерство, привык заботиться лишь о себе и о членах семьи. По силам ли мне опека над целым Парижем? Не слишком ли я замахнулся? Но и сторонним наблюдателем быть претило. Если уж имеешь в себе качества, способные принести пользу не только тебе, то стыдно отмахиваться, отговариваясь несуществующими проблемами.

Конечно, о самовольном провозглашении себя кем-либо не могло быть и речи. Насчет Совета старейшин я не обольщался, они только с виду скучающие и уставшие от жизни, но делить свои привилегии ни с кем не станут, и всех моих заслуг не хватит. Значит, нужно провернуть все так, чтобы они сами предложили мне некий неофициальный пост в городе и захотели дать карт-бланш на любую полезную для общества деятельность. Я говорил однажды Катри, что не имею желания прыгать выше головы и карабкаться наверх, и не соврал. Попирать чье-либо место в Совете я не испытывал нужды. А вот создать себе автономную ячейку, почему бы нет? Париж — город бесконечных возможностей, в конце концов.

Обдумав и тщательно все взвесив, я решил начать с визита к своей так называемой патронессе. По крайне мере, Женевьев нравилось считать, что у нее есть на меня особое влияние, а потому и оказывать покровительство. И советы ее всегда приходились к месту и отличались мудростью и проницательностью. Необходимо разузнать о том, с чем собираюсь иметь дело, в подробностях, а женщины, как никто, подходят для этой роли, пусть и очень умные женщины. Следующим в списке стоял министр Катри, попасть на прием к которому сейчас было не просто, но уверен, для меня он сделает исключение. Удастся ли связаться с остальными членами Совета, я пока не знал, но надеялся на это. Известная французская пословица гласит: «Ecoute les conseils de tous et prends celui qui te convient» — выслушай все советы и выбери тот, что тебе подходит. Именно этим и планировал заняться, попутно прощупывая почву и пытаясь заручиться поддержкой глав сверхъестественной власти города.

Женевьев приняла меня приветливо, но довольно холодно и отстраненно. Причина известна: в последнюю нашу встречу я был неадекватен, если так можно выразиться, чем порядком разочаровал величественную вампиршу, хотя она и доверилась мне в сложное время последних военных судорог. После положенных приветствий, дозволения поцеловать руку и краткого вступительного разговора на ничего не значащие темы, я быстро перешел к сути визита. А именно, меня интересовало, когда же все-таки сильные мира сего проявят себя и установленные правила вновь заработают, положив конец произволу. Женевьев слушала молча, слегка склонив голову, но я видел, что мои слова вызывают у нее недоумение, граничащее с восхищением.

— Признаться, милый друг, весьма неожиданная причина твоего визита. Со дня нашей встречи в госпитале, меня не покидало ощущение, что мы потеряли того перспективного юношу, так триумфально заявившего о себе. Закономерная ситуация с неконтролируемым размножением вампиров для таких, как ты, должна скорее на руку быть, вызывая восторг. По крайней мере, большинство молодых и горячих пользуются моментом в своих целях. Я слежу за тобой издали в своем эгоистичном интересе, и до недавнего времени все говорило о полностью противоположном тому, о чем сейчас толкуешь, — женщина в порыве чувства взяла меня за руку. — Скажи же, Джори, не разыгрываешь ли ты меня?

Ее сомнения конечно справедливы. Со всей серьезностью заверив Женевьев в твердости своих убеждений, я тут же получил от нее исчерпывающую информацию по своему вопросу, а также заверение, что в случае успеха она полностью поддержит меня на неизбежном в таком серьезном деле Совете. Итак, если все пойдет по плану, мне предстоит встреча со всеми старейшинами, которые должны сойтись во мнении относительно моего предложения. Вот уж не знаю, по силам ли мне выдержать подобный экзамен.Но колебаться и сомневаться в себе — не по мне. Тем более, выслушав патронессу, я окончательно уверился, что решительные действия необходимы. Подозрения не обманули, не изменись ситуация в ближайшее время, вскоре по Парижу пролетела бы смертельная длань, сметающая неугодных.

Как и планировал, получив поддержку и одобрение Женевьев, я встретился с министром Катри, назначившим аудиенцию в том же кабинете префектуры, где познакомил меня однажды с существованием высшей власти города. Несмотря на крайнюю занятость в весьма неспокойный период для Парижа и правительства, префект готов был уделить мне столько времени, сколько потребуется. Очевидно, старый лис чувствует себя в неоплатном долгу. Хотя орден, выданный по тому случаю, вполне уравнивал наши с ним взаимные обязательства. Как нетрудно предположить, после моего обстоятельного изложения сути просьбы и предложения, только многолетняя выдержка прожженного политика и профессиональное владение собой удержали Катри от явной демонстрации победоносных чувств.

Он едва не издал торжествующий вопль, блеск глаз говорил, что я едва ли не все его мечты воплощаю. Сдается, он сам себе выпишет внеочередной орден, хотя бы и мысленный, за то, как проницательно поставил в свое время на серую лошадку, в лице моей скромной персоны. В общем, в министре я и не сомневался. Он не преувеличивал, заявляя при первой встрече, что интересы города и граждан для него не пустой звук. Префект, в свою очередь, как обычно, дал мне пару весьма дельных подсказок.

Для начала он предложил устроить встречу с отцом Боливаром Дюбуа, уверяя, что и в лице умного священника я найду поддержку своей идеи. К тому же, он посоветовал намекнуть настоятелю храма донести мое предложение и до оставшихся членов Совета. Объяснял он это тем, что ведьма мадам Летайя, скорее всего, и вовсе не станет принимать участия и вообще интересоваться нашими телодвижениями, но как одну из старейшин известить ее все же обязаны. И лучше, если это сделает человек, а не вампиры или оборотни. То же касалось Жана-Баттиста Лазара и Эйдриана Толе. Если бы меня направила к ним Женевьев, это выглядело бы как попытка продвинуть своего фаворита, и никакие заверения бы не помогли, особенно для женоненавистника Эйдриана. Стоит ли говорить, что выдвини мою кандидатуру сам Катри, мои заслуги и вовсе рассматривались бы как попытки предательства и шпионажа в пользу оборотней. В мире сверхъестественных существ, царила та же банальная гнилая система, что и в мире людей.

Однако свои планы мне пришлось немного попридержать, ведь помимо личных интересов, вновь накопились обязанности в конторе. Не знаю, зачем я до сих пор занимаюсь этим, скорее всего из уважения к отцу и его многолетнему труду. Я прекрасно понимал, что ему было бы тяжело принять факт о закрытии дела, которому посвятил полжизни. На пару дней я опять зарылся в юридические бумаги, однако не переставая прокручивать в голове собственные идеи и дальнейшие необходимые действия.

Глава 4

Обычно я не назначаю деловых встреч на дневное время. Это, разумеется, обусловлено моими особенностями. Но сегодня, поверив свинцовым, тяжелым тучам весеннего неба, поливавшего уже около недели проливным дождем, подгоняемый неугомонным секретарем, рискнул согласиться встретиться с одним из заказчиков днем в его офисе. Выехав заблаговременно из дома, успокоенный моросящими каплями по стеклу Пежо, свернул на бульваре Сен-Мишель к мосту, ведущему на остров Сите.

Именно в этот момент небесная канцелярия просто гомерически посмеялась надо мной, и прямо на глазах вырвавшееся из-за облаков солнце спутало все планы. Едва успел свернуть на боковую улицу, чтобы, моментально сориентировавшись, попасть в ближайшее доступное мне здание, а именно, в собор Сен-Северин. Было ли это перстом судьбы, и благоволил ли Всевышний моим замыслам? Ведь я попал прямо в вотчину уважаемого члена Совета отца Боливара Дюбуа, с коим как раз планировал переговорить по рекомендации министра.

Скрежеща зубами от досады, что не смогу попасть на встречу вовремя, я бросил машину и, едва не задымившись, ворвался под мрачные, прохладные своды храма, где от самого входа на меня в немой печали взирали гипсовые ангелы с грустными благочестивыми глазами, сложив руки в отчаянной молитве.

Мои шаги по мраморному полу церкви отдавали гулким эхом в полной тишине, когда шел мимо чаши со святой водой для омовения, длинного ряда скамей и толстых колонн вглубь куполообразного зала, величественного образца так называемой пламенеющей готики, с огромными, арочными окнами, выложенными мозаикой, по праву признанной шедевром этого вида искусства. В полумраке роспись, выполненная, несомненно, талантливейшими художниками прошлого, будто оживала, и на меня со всех сторон пялились осуждающие взоры святых и им подобных. Не обладая особым благочестием, слегка посмеивался про себя, было чувство, словно я ворвался на чужую территорию. Что, в общем-то, так и было.

Не дошел еще до алтаря, когда на звук моих шагов из темной арки, за которой находятся кабинки для исповедей, вышел сам отец Боливар. Он почти не изменился со времени нашей последней встречи пять лет назад. Такой же статный, хорошо сложенный мужчина с аккуратной бородкой, уже чуть тронутой сединой, в добротном черном костюме с неизменным, положенным ему по статусу белым воротничком католического священника. Лицо приветливое, глаза участливые. Он никогда, насколько я слышал, не проявлял ни к кому ни гнева, ни агрессии.

Он не склонен вести долгие, нудные и утомительные беседы, читать нотации о добре и зле, не пытается настойчиво направлять всех вокруг на путь истинный, но всегда каким-то образом чувствует, кому помогли бы его поддержка, беседа о высшем и добрый совет. Все это я слышал от тех, кто его давно знает, но кое-какие выводы успел сделать и сам, поэтому не сомневался, что мои идеи найдут в нем живейший отклик. В отличие от облегчения Женевьев, которая надеется сбросить с плеч неприятные обязанности, переложив их на кого-то другого, и от министра с его личным эгоистичным интересом, отец Боливар искренне будет рад возможности облегчить жизнь парижан, уберечь кого возможно от беды.

Вслед за священником из исповедальни вышла девушка в монашеском облачении. Высокая, пышногрудая, очень аппетитная, на мой взгляд, к тому же, судя по светлой коже и голубым глазам — блондинка, хотя ее голову полностью покрывал традиционный для католических монахинь барбетт.

Она прошмыгнула мимо нас, обменивающихся приветственным рукопожатием, при этом обдав меня таким выразительным оценивающим взором, совершенно неожиданным для служительницы церкви, что я даже глаза недоуменно распахнул. Показалось, что меня раздели на месте и изнасиловали одним лишь взглядом. Даже от озадаченного смешка не удержался, настолько это было непривычно. Зачастую это именно я оценивал подобным образом будущих пассий.

— Джори, друг мой, — негромко, но вежливо прервал мое удивление Боливар, демонстрируя отличную память, ведь виделись мы лишь однажды и довольно давно. — Ваши собратья редкие гости в святых местах, однако очень рад тебя видеть.

Я улыбнулся ему.

— Не обольщайтесь, святой отец, — ответил я. — Меня привели сюда не потребности жаждущей просветления души, а, скорее, просветлевшее неожиданно небо. Рискнул, знаете ли, и проиграл природе.

— На все воля Божья, сын мой, — склонил голову священник. — Может, это он указал тебе таким образом путь ныне.

— Конечно, все возможно, — не стал спорить я, вспомнив промелькнувшую мысль о судьбе.

Только понятия мы с ним вкладывали в это разные. Мою душу уже ничем не освятишь, только слова тратить. Вот и сейчас, уже не о спасении думал, а о странной монахине, отвлекшей меня от первоначальных чисто деловых намерений визита сюда.

— А что это Вы служительницу церкви исповедуете? — спросил я, меняя тему. — Разве они не лишаются всех грехов своих, отрекаясь от мира и принимая посвящение?

Боливар глубоко вздохнул и жестом пригласил следовать за ним в кабинет.

— Сестра Джулс у нас особый случай, — объяснил он, наливая мне воды из графина. Мог бы и вина предложить, передо мной-то не обязательно притворяться. — У этой женщины непростая судьба, что и привело ее к нам. Ее все время пожирают собственные внутренние демоны. Я еженедельно принимаю у нее исповедь и налагаю епитимьи, но, честно говоря, хоть это и грешно, вынужден признать, что она, кажется, не ту дорогу выбрала, да простит меня Господь за такие слова!

Я расхохотался, от души. Видно, не ошибся и девица действительно та еще штучка. Как не ошибся и в священнике. Сан не придал ему занудства и ханжества, часто присущего его коллегам. После этого без лишних предисловий и виляний перешел к интересующей меня теме, раз уж выпала такая возможность. Боливар слушал очень внимательно, не перебивая и не высказываясь до тех пор, пока я не изложил всю суть идеи.

— Твоя затея весьма интересна и рискованна, сын мой, — потирая лоб в раздумье, наконец сказал он. — Безусловно, нет сомнений, что подобного рода связующего звена нам и не хватало в Париже. И я рад, что именно ты готов взять на себя такую ответственность. Но уверен ли ты, что такое тебе по силам? Одна ошибка, и наши многоуважаемые члены Совета раздавят тебя, списав любую неудобную проблему на твою замахнувшуюся персону. Я всей душой за то, чтобы в городе воцарился мир и порядок, а мои соотечественники могли спать спокойно и ходить по улицам родного города без опаски. Но и бездумно рисковать тобой не хочу. Понимаю, ты человек целеустремленный и сильный, ума тебе не занимать, как и твердости. Поэтому и отговаривать не собираюсь, но все же прошу не бросаться очертя голову в омут. Постарайся сохранить себе жизнь, не совершай ошибок, будь бдительным и продумывай каждый шаг. Со своей стороны, разумеется, обещаю всестороннюю поддержку и любую помощь.

Снова пошел дождь, к тому же, судя по стуку капель и струям воды на стекле окна кабинета, самое время отправляться дальше. Даже вполне успевал на встречу запланированную, избежав тем самым бурю неудовольствия моего требовательного секретаря. Порой я задумывался, кто у кого служит под началом.

Тепло попрощался с Боливаром, полностью удовлетворенный встречей, для начала попросил аккуратно донести мою мысль до глав вампирского Совета и ведьмы, после чего связаться со мной. Когда же выходил из ворот собора, кожей затылка почувствовал, как меня пронзает чей-то острый взгляд.

После деловой встречи, тоже вполне удачной, я вернулся в офис к Шарлю. Он непременно желал лично прочитать документы, привезенные от клиента. Едва я скинул мокрый плащ и снял шляпу, с которой стекали струйки воды, как Галлен выхватил папку и бросил через плечо, что меня ожидают. Не успел я открыть рот, чтобы узнать, что за поздний клиент такой, как секретарь уже полностью ушел в себя, зарывшись в бумаги. Пожав плечами, направился в кабинет.

Был ли я удивлен, увидев в кресле посетителя прямо сидящую, нервно стискивающую руки сестру Джулс из собора Сен-Северин? Пожалуй, слегка, хотя удивляться и нечему было, судя по ее горящему страстью взгляду, которым она буквально прожигала меня. Давно не видел столько сильного желания в женщине еще до того, как я прикоснусь к ней. Интерес, кокетство, похоть — это наблюдал довольно часто, особенно в том обществе, где обо мне и моей репутации знали. Но чтобы незнакомка, с которой и парой слов не обмолвился, готова была сорвать с себя монашеский балахон и отдаться мне прямо на рабочем столе? Не припомню подобного. От такой мысли и от все того же пламенного взгляда и тяжелого дыхания падшей монашки почувствовал живой интерес к происходящему и как кровь приливает к чреслам.

— Могу я чем-то помочь Вам, сестра? –решил я проявить вежливость.

Она с трудом кивнула, не сводя с меня широко распахнутых глаз, и слегка облизнула нижнюю губку. Ай, да монахини пошли! Да она же знакома с искусством обольщения не хуже дорогих проституток.

— Я пришла, — охрипшим от страсти голосом произнесла Джулс, — чтобы попытаться привести Вашу заблудшую душу к свету. Там, в соборе, от одного взгляда на Вас я поняла, насколько Вы нуждаетесь в помощи.

«О да, как же ты права, детка, — ухмыльнулся я про себя. — За обилием недавних событий я отодвинул свои нужды на дальний план, поэтому твоя помощь мне просто жизненно необходима».

Не тратя слов на дальнейшие выяснения, я спросил прямо:

— Едем?

Монахиня вскочила без малейших колебаний.

— Я живу совсем неподалеку, — быстро сообщила она, будто боялась, что я передумаю и сбегу. — Вернее, неподалеку осталось земное жилье, от которого я отреклась, как и от всей своей прежней жизни, но ради Вашего спасения вновь переступлю порог этого дома.

Что же, все весьма удачно складывалось. Провожаемые недовольным ворчанием Шарля мы спустились к машине, и я погнал Пежо в указанном Джулс направлении.Ехать оказалось относительно недалеко, и все время пути боковым зрением ловил воспламеняющий взгляд монахини, от которого приятно бурлила кровь и назревало острое желание.

Едва по приглашению переступил порог ее довольно респектабельной двухэтажной квартиры, как, не медля ни секунды, женщина буквально вцепилась в меня, как дикая кошка, и впилась в губы животным поцелуем. Я едва успевал срывать с себя одежду, таща обезумевшую девицу на второй этаж в спальню. Не напрягаясь особо, просто задрал полы ее широкого хитона, и странная страсть нашла выход.

Время пролетело совсем незаметно. Я, ухмыляясь про себя, вонзал копье в распутную монашку. По изобретательности она вновь и вновь срамила самых опытных жриц любви, попутно не прекращая взывать к Господу, наверняка красневшему в этот момент, если призывы достигли цели.

Ближе к утру, давая передышку обессилившей девице, сжалившись над ее человеческой сущностью, я неспешно дымил сигарой, размышляя о бокале коньяка. А вскоре и вовсе озвучил свое желание вслух. Недовольная сестра Джулс, немного отдохнувшая, потому что принялась неспешно ласкать себя в надежде, что я присоединюсь к ней, не обременяясь одеждой, слегка пошатываясь, вышла из комнаты, направляясь вниз за требуемым коньяком. Я же в это время переключил мысли на то, что, возможно, было совсем нелишним оставить похотливую монашку в роли временной пассии. После возвращения в мирную жизнь я не удосужился еще озаботиться постоянной партнершей. Не скажу, что Джулс мне понравилась или чем-то привлекла, девица оказалась довольно примитивной и недалекой. Но она так явно помешана на плотских утехах, что могла скрасить некоторое время.

Из этих раздумий меня вывел громкий вскрик хозяйки квартиры и последующий за этим грохот падающего тела. Выскочив вслед за Джулс из комнаты, замер на месте в немом хохоте, на лестничной площадке. Картина, представшая передо мной, так и просилась на холст художника. Монахиня, на нетвердых ногах прошагав несколько ступеней по лестнице, очевидно, запнулась о разбросанные вещи, которые я в спешке срывал с себя. Пролетев донизу кубарем, Джулс остановилась в такой позе, что этот вид женского тела я, вероятно, никогда не забуду.

Вывернувшись самым нелепым образом вверх большими круглыми ягодицами, выставив на мое обозрение причинные места во всей красе. Эдакий экзотический цветок раскрытым бутоном, а сверху подергиваются ноги. К тому же девица издавала душераздирающие звуки, пытаясь вернуться в нормальное положение. Утирая глаза от слез и радуясь, что она хоть шею себе не свернула, я спустился вслед за ней и помог несчастной подняться. Джулс была растрепанной, помятой и ошалевшей, но, как и думал, вполне целой и невредимой, если не считать пострадавшее, на мой взгляд, достоинство. Хотя особо смущенной она не выглядела, будто привыкла летать нагишом с лестницы.

Результатом сего инцидента стал немедленный отказ от ранее всплывшей идеи. Нет, с этой женщиной больше в постель не лягу, да и вообще. Так и вижу, как каждый раз перед глазами встает ее зад и иже с ним, и я вместо страстной дуэли умираю со смеху. Я быстро оделся, пока до рассвета оставалось время, практически на ходу внушил сестре Джулс оставить церковь, не мучить бедного Боливара своими исповедями и податься в элитное заведение на улице Пигаль с красными фонарями на фасаде, там ей самое место.

К слову сказать, при следующей встрече с отцом Дюбуа я немного опасался, что добрый святоша попеняет на мое поведение, но он лишь благодарно пожал мне руку, выражая одобрение. Хотя вслух, конечно, выразить свое облегчение и признательность не мог по положению.

Глава 5

Обещание святой отец выполнил очень скоро, через несколько дней я был приглашен на аудиенцию к Жану-Баттисту Лазару в его городском доме по улице Фабер в ХІІ округе. Хозяин дома встретил в элегантно и современно обставленной гостиной, куда меня провел молчаливый дворецкий, осанкой и кислым лицом дающий понять, что он англичанин. Наверняка какой-нибудь потомственный «butler» с родословной до пятого колена.

При моем появлении Лазар дернул уголком губы.

— Когда многоуважаемый отец Боливар ходатайствовал у нас за некоего молодого человека, имеющего, по его словам, потенциал принести значительную пользу городу, я мысленно представил именно Вас, господин Ансело, хотя месье Дюбуа и не называл имен, — вместо приветствия сообщил глава Совета. — Даже не знаю, радоваться ли тому, что интуиция не подвела, или насторожиться. Очень уж твердо и напористо Вы прокладываете себе дорогу в вечность.

— Предпочитаю использовать дарованные мне способности, месье Лазар, — в тон ему ответил я, выбирая уверенную, но уважительную манеру разговора, чувствуя, что излишняя самоуверенность, как и лицемерное раболепие в данном случае неуместны.

Жан-Баттист на своем веку повидал многое и место свое занимает неспроста, думаю, отлично разбирается в людях, поэтому наиболее выгодно мне быть самим собой, демонстрируя, таким образом, лучшие качества. — Глупо, я полагаю, обзаводиться вечной жизнью, бездействуя и паразитируя при этом на теле человечества.

Лазар медленно прошелся по комнате, не сводя с меня внимательного цепкого взгляда, изучая и словно прощупывая со всех сторон. На вид он представительный мужчина средних лет с прекрасными манерами, отличным вкусом, довольно спокойный и уравновешенный в общении, что не мешало ему быть при этом жестким и беспощадным вампиром.

— Жаль, что Вашу точку зрения не разделяет большинство наших собратьев, — констатировал он. — Не было бы нужды в Вашей идее.

Меня слегка напряг двойной смысл его слов. О чем это говорило? Он признает необходимость предложенных мною мер или, напротив, намекает, что намерен отказать?

— Могу я предложить Вам выпить, господин Ансело? — не торопясь переходить к делу сказал Лазар. — Боюсь, нам придется выждать некоторое время, пока не прибудет мой коллега, месье Толе, а он, к сожалению, предпочитает являться с опозданиями.

От меня не ускользнула нотка презрения, прозвучавшая в его словах, но я никак не выдал понимания, вежливо принимая предложение выпить, а также сигару и кресло напротив собеседника.

Некоторое время мы обсуждали политические новости, послевоенную ситуацию в стране, вели светскую полемику, пока дворецкий, наконец, не объявил о прибытии господина Толе.В гостиную вальяжно вошел стройный худощавый мужчина с тонкими аккуратными усиками и волосами до плеч, в котором я с трудом узнал разряженное пугало с маскарада. Лишь та же жеманная улыбка да колючий и одновременно липкий взгляд говорили, что передо мной тот же самый субъект — эксцентричный и женоподобный вампир, отличающийся шумным, склочным характером, склонным к истеричности. Он был немногим моложе своего коллеги Жана-Баттиста, но далеко не так уважаем среди своих в силу вышеназванных причин.

Поздоровавшись с хозяином, Эйдриан прямым ходом направился ко мне. Я встал, как того требовал этикет, приветствуя вошедшего, но вместо ответа он вплотную приблизился и двумя пальцами взял лацкан моего выходного вечернего пиджака, пробуя ткань на ощупь.

— В «Мезон Уорт» костюм шили? — с видом искушенного знатока спросил он, требовательно уставившись на меня. — Вам известно, что в этом сезоне мода на два полутона ниже?

«Ну, что же, по крайней мере, это точно Эйдриан Толе, ошибиться невозможно», — сохраняя на лице вежливый интерес, подумал я.

Краем глаза посмотрел на сидящего напротив Лазара, даже не пошевелившегося с прибытием коллеги. С полнейшим равнодушием к происходящему он созерцал полотно Сезара у нас за спиной. Видно, давно привык к подобным выходкам Эйдриана.

Так как оба члена Совета уже проинформированы Боливаром Дюбуа на предмет моего предложения, разговор сразу перешел к выяснению сути и деталей. Причем немногословного Лазара интересовала чисто техническая часть, тогда как истеричный Толе устроил мне настоящий допрос, скрупулёзно выясняя, не имею ли я под собой мотива смещения его фигуры с шахматной доски парижской власти.

Результатом моих переговоров стало скептическое отношение Жана-Баттиста, настороженное — Эйдриана, крайне заинтересованное — Катри, одобрительное со стороны Боливара Дюбуа и Женевьев. К слову, как меня и предупреждали, ведьма мадам Летайя наотрез отказалась участвовать в каких-либо обсуждениях и даже не выразила желания вникнуть в суть предполагаемых действий. Как мне передал священник, она намерена и в дальнейшем игнорировать любые попытки Совета к объединению или сотрудничеству между сообществами, магическая братия отгородилась от всех безучастным наблюдением.

По старой привычке я детально обсудил с отцом нюансы дела и получил массу полезных рекомендаций. Старик просто на глазах молодел, ощущая вновь наше позабытое, казалось, единение. Я многое вынес из разговора с ним, просчитывая вероятные ошибки и возможные подводные камни. Ведь закидывал удочку я не в пустяковый прожект, а в такие структуры, замахнуться на которые не каждый осмелился бы. Необходимо находиться во всеоружии. На какое-то время терпение мое подверглось большому испытанию, потому что вседержители не торопились с разбегу преподносить мне карт-бланш, насколько я понял, дольше всех тянул Эйдриан, по словам Женевьев, ежедневно менявший решение, пока, наконец, Лазар не «стукнул кулаком по столу».

На первое неофициальное собрание Совета с моим присутствием префект радушно пригласил всех глав в свой зал заседаний, как на нейтральную территорию.

Нужно признать, до этого мне не приходилось испытывать неуверенность в себе и своих силах, хотя, разумеется, не позволил никаких внешних проявлений этого обстоятельства. Черт, какое отвратительное чувство — внезапная робость, это малодушное желание, чтобы пять пар пристальных глаз сошлись на ком-то другом! Но отступать все равно некуда, собравшись с духом, жестко пресек лишние эмоции и в своем выступлении не запятнал честь юриста. В свою очередь внимательно изучал поведение и особенности общения членов Совета, тщательно выискивая и анализируя сильные и слабые стороны каждого.

Наиболее активно в споре участвовали министр и священник, один выступал в интересах правительственного аппарата, второй от лица обывателей. Эйдриан считал своим долгом парировать каждую реплику, вставить слово в любое предложение, оспорить утверждения и выдвинуть свои требования. Женевьев говорила мало, но по существу, больше слушала. Лазар же вообще отмалчивался весь вечер, предпочитая, как я понял, выслушать всех и каждого, а после вынести решение. Слухи о негласном лидере полностью подтвердились, чему я, признаться, был рад.

Основным, главным и животрепещущим, стал вопрос о финансировании. Красной нитью в своем проекте я вел юридическую легальность будущей организации. В соответствии с предложенным мною планом, сотрудники будут получать достойную оплату труда, а также претендовать на социальную поддержку в случае необходимости, согласно законодательству Франции. Я полагал абсолютно неприемлемым паразитирующее положение вампиров в сообществах, то, что мы сильнее, не означало привилегий, каждый обязан исполнять свою роль и получать за это соответствующую мотивацию. На мой взгляд, подобная политика должна благотворно отразиться особенно на молодом поколении вампиров, еще не забывших принципы человеческого существования, к тому же всегда считал, что любой труд необходимо оплачивать. Таким образом, вопрос финансирования являлся наиболее сложным в рамках наших возможностей.

Экономика страны и так переживала послевоенный кризис. Десятки тысяч предприятий оказались полностью разрушены. Рост налогов и цен на товары и продукты в два-три раза опережал заработную плату, увеличивалась социальная напряженность в обществе. Забастовки и стачки приняли массовый характер. Поэтому министр Катри категорически отверг самоуверенное предложение Эйдриана о том, что взять под контроль финансовый сектор города для нашего сообщества не составит ни малейшего затруднения. Согласно давнему договору, вампиры ограничиваются долей в некоторых предприятиях и сферах, и то лишь в тех, где принимают какое-то участие, действуя на общую пользу. Спор разгорался нешуточный, от резкого высокого голоса Толе звенело в ушах, кажется, Лазар начинал терять терпение, и вот-вот мои планы могли пойти прахом, когда неожиданно, конструктивное предложение внес, как ни странно, святой отец.

— Господа, позвольте, но если финансовый сектор необходимо оставить под управлением людей, что мешает нам посадить на это место своего человека? Посвященного, преданного делу, умного и предприимчивого. Конечно, охватить все в одних руках никому не под силу, да и тут я поддерживаю господина министра, абсолютно исключено, потому что даст слишком большой соблазн для злоупотреблений.Но почему не взять под опеку, допустим, сферу развлечения? Наш прекрасный город как нельзя более располагает к увеселениям, вскоре сограждане отойдут от страшных последствий войны, и Париж вновь заиграет буйством красок. Да простит меня Всевышний, но, насколько я знаю, доля от публичных домов и нелегальных игровых заведений способна с лихвой покрыть все наши с вами потребности.

Предложение священника требовало тщательного обдумывания и согласования, но даже предварительные выводы указывали на его справедливость. Плотские развлечения во Франции можно приобрести повсюду: от матросских баров и кафе Марселя, до роскошных публичных домов Шато-Гонтье. Только в Париже по самым скромным подсчетам работали тысячи подобных заведений: от вшивых меблированных комнат улицы Монжоль до элитных борделей Пале-Рояль.

К тому же, всем известно, что итальянская, особенно сицилийская мафия, разросшаяся как снежный ком до размеров лавины, в последнее время все чаще протягивали свои грязные алчные руки и к нашей стране. В сфере торговли телом и в игорном бизнесе доходы всегда являлись лакомым куском, несмотря ни на какие кризисы и экономические трудности. Сей факт еще более обуславливал необходимость сосредоточения контроля на внутреннем уровне.

Глава 6

По-весеннему теплым и приятным вечером неспешно, прогулочным шагом я спускался по набережной Монтбелло в направлении центра города, на встречу с отцом Боливаром. Активный священник обратился накануне, сообщив, что у него ко мне есть еще одно предложение, которое он считает необходимым обсудить с глазу на глаз.

Я остался вполне удовлетворен результатом собрания, проблема хоть и не решена полностью, но близится к тому, а это означает, что мой план действует. Что еще придумал ушлый святоша? Несмотря на благодушный вид и более чем достойную стезю, было заметно, что у духовного лидера присутствует и свой интерес, который желательно выяснить до того, как я окажусь в обязанном перед ним положении.

Я возлагал большие надежды на воплощение своего замысла, видя лишь в этом возможность вернуть душевное равновесие, и обязан свести риск ошибки до минимума. Хотя удача и благоволила, избавиться от последствий хандры пока не удавалось. В большей степени тому мешало хроническое недосыпание, ведь ночуя под одной крышей с отцом, я не мог позволить кошмарам взять верх. Старик и так много пережил, пугать его криком или тем более подвергать опасности от неконтролируемой ярости, я не имел права.

Раз отдохнуть не удалось, то не мешает выпить крови, это восполняло силы и, в некоторой степени, примиряло с невозможностью изменить реальность. Вскоре я выделил из пешеходов молодого, хорошо одетого человека в цилиндре, который очень удачно шествовал тем же курсом, что и я, опережая на несколько десятков шагов. Прибавив скорости, я поравнялся с ним, удовлетворенно отметив, что он свернул на Пети Пон и продолжает двигаться в нужном направлении. На следующем перекрестке при повороте на улицу де Прэтр-Сен-Северин, ведущую к одноименной церкви, я уже полностью был убежден, что этот господин и является моим сегодняшним ужином.

Пешеходные улицы Латинского квартала очень узкие и не особо располагают к скрытности, но мне повезло. В отличие от шумной набережной, в сгустившихся сумерках дорога была пустынна, не считая моего «попутчика». Не доходя немного до кованой ограды храма, догнал горожанина и, резко развернув лицом к себе за плечо, впился взглядом в удивленные неожиданностью глаза.

— Не кричи, не бойся, стой на месте, — привычно приказал я, обнажая клыки.

Но вместо обреченного послушания, мужчина нахмурился и отступил на несколько шагов. Я поморщился. Всегда раздражаюсь, когда наталкиваюсь на посвященного, принимающего вербену, с ними обычно много возни, хорошо еще, если не охотник. Но весьма показательно, что молодой человек вовсе не спешил кричать, бежать или, тем более, нападать.

— Господин Ансело? — в его голосе звучало удивление пополам с досадой.

Внимательнее присмотревшись к говорившему, понял, что он мне знаком, хотя брюнет среднего роста с правильными, но обычными и невыразительными чертами лица, внешность имел совсем незапоминающуюся. Кажется, осенью, когда я только принимал дела у отца, он являлся клиентом в нашей конторе, была какая-то тяжба по наследству.

— Прошу прощения, месье… — припомнить его имя вряд ли смогу.

— Маршанд, Адама Маршанд, — приподнимая цилиндр представился он. — Извините, господин Ансело, я догадываюсь о Вашем мотиве, но не сделаете ли одолжение выбрать кого-то другого? Я, знаете ли, немного тороплюсь на запланированную встречу, к тому же, по совету моего духовника, пью в последнее время какой-то отвар, который якобы Вам в моей крови не понравится.

Усмехнувшись, наблюдал за такой необычной реакцией. Складывалось ощущение, что Маршанд до сих пор не верит тому, что увидел и о чем, кажется, совсем недавно ему стало известно. Однако очень импонировало его поведение — отсутствие паники, а страх, хоть и присутствует, но полностью контролируемый. Да, к тому же, я как раз вспомнил, по какому делу Гаэтан выступал в суде в качестве адвоката месье Маршанда. Потеряв на войне отца и старшего брата, он получил в наследство семейное дело, являющееся ничем иным, как небольшим, но достаточно процветающим публичным домом в Витри-сюр-Сен, который у наследника оспаривал старый управляющий и бывший друг семьи. Клиент заходил в контору, чтобы окончательно расплатиться за услуги и забрать судебное решение у месье Галлена, там я его мельком и видел, потому не признал сразу.

— Я, конечно, благодарен Вашему отцу за выигранную тяжбу, — продолжал Адама, с опаской поглядывая на меня, голос при этом оставался совершенно спокойным. — Более того, планировал обратиться к Вам повторно по поводу оформления документов на продажу борделя. Вполне возможно, я так и поступлю, если, конечно, уйду сегодня от Вас живым.

— Думаю, этому ничто не мешает, — вновь усмехаясь, ответил я, делая приглашающий жест следовать своим путем. — Я тоже спешу на встречу, так что не стану задерживать и Вас. Приношу извинения за инцидент. Но удовлетворите же мое любопытство!

Маршанд подозрительно косился на меня, когда мы неторопливо зашагали по мостовой, однако ответил:

— Не так давно мне сильно не повезло встретиться с Вашим собратом, если так можно сказать. Скорее всего, я чудом остался жив, кровопийцу что-то спугнуло, хотя рваная рана на шее до сих пор не заживает. Пребывая в состоянии шока, я не нашел ничего лучше, как обратиться за советом или разъяснением к своему духовнику — настоятелю церкви, к чьему приходу относится наша семья. Как ни странно, отец Боливар ничуть не удивился и не стал рассказывать мне о демонах ада или грехах, принимающих материальный облик. Он подробно объяснил ситуацию в городе, о вашем существовании, и, хотя поверить в это было очень сложно, в его словах я не усомнился.

Так вот откуда ноги растут. Конечно, открывать правду человеку священник был не вправе. Он как раз и должен убеждать обывателей, что монстры лишь плод фантазии. Однако, сдается, что поступил он так не по ошибке или забывчивости. Придется это выяснить.

— С трудом смирившись с открытием, я пришел к выводу, что ничего не остается, как покинуть Париж, а возможно и Францию, увезти семью. У меня жена и дети, я не могу подвергать их риску жить в подобном месте. Именно поэтому и собрался продать отцовский бизнес.

Понимая, что мы вновь следуем с Адамой одним путем, ведь он тоже свернул к калитке церкви нашего многоуважаемого настоятеля, все стало ясно как день. Вот зачем отец Боливар пригласил меня к себе, также назначив встречу и Маршанду. У священника явно родилась идея, как помочь своему прихожанину, раз уж решился открыть объективную реальность. Разумеется, план хорош, и как раз в духе месье Дюбуа. Если у Адамы хватит силы характера, упорства и ловкости возглавить предложенную нами сферу, его семья получит полную защиту, и им не будет нужды покидать родной город. А судя по тому, что покойный отец парня владел публичным домом, сын явно разбирается в этой кухне.

— Боюсь, месье Маршанд, Вы не найдете спасения для семьи отъездом, — «обрадовал» я его, останавливаясь у двери храма. — Эта чума поразила не только Париж. Но пройдемте же, послушаем, что на этот раз Вам предложит отец Дюбуа.

Далее маховик закрутился с неизменным успехом. Нам без труда удалось убедить (местами внушить) владельцев развлекательной сферы, что жить и работать под покровительством одной важной, но тайной структуры, выгодно и надежно для всех. Честный и порядочный семьянин Адама Маршанд, несмотря на молодость обладавший цепкой хваткой, аналитическим умом и талантом руководителя, занял свое место посредника, сперва с моей помощью, а вскоре и все увереннее самостоятельно наращивая влияние и контроль. Сосредоточение власти в одних руках быстро принесло свои плоды. К примеру, исчезло давление криминального характера, а доли отчислений четко регулировались в соответствии с доходами организаций.

С Маршандом мы быстро достигли взаимопонимания. Человеком он оказался воспитанным, получившим хорошее образование, хотя корни его велись от простых рабочих. Когда-то на заре молодости его отец обогатился на золотом прииске в далекой Австралии, а вернувшись на родину, расчетливо смекнул, что наиболее выгодно вложить состояние в древнейшую и весьма доходную сферу, открыв дом терпимости, позже женившись на одной из работниц заведения. Таким образом, можно сделать вывод, что предрасположенность к подобному бизнесу у Адамы в крови, впитал с молоком матери. Однако, помимо дела, других общих интересов у нас не нашлось. Маршанд рано женился, насколько я понял, очень любил жену и двоих (на тот момент) детей, посвящал им все свободное время, являясь закоренелым домоседом, не любителем светской жизни и развлечений.

Получив соответствующее финансирование, я вплотную занялся проектами предполагаемых действий по наведению порядка в городе. Попутно тщательно анализировал, составлял сметы на будущее, ведь требовалось большое количество сотрудников, которых еще предстояло подобрать, причем из самых различных отраслей управления, промышленности и правопорядка, кратко говоря, я планировал обзавестись глазами и ушами во всех углах Парижа.

Исходя из этих широкомасштабных соображений, выходило, что первоначально мне необходимы люди проверенные, заслуживающие доверия, обладающие определенным набором качеств. Перебирая всех многочисленных знакомых, долго думая и колеблясь, пришел к заключению, что более всех прочих отдаю предпочтение Маркосу Лоренсо. Да, мексиканец дремуч и не образован, простоват и даже наивен, хотя и не глуп, плохо владеет французским. Но, как ни странно, он вызывал чувство полного доверия и стопроцентной надежности, я не сомневался в его честности и преданности. К тому же, он ладит с оборотнями, кажется, не делая различий в сущностях, что очень важно для запланированного объединения существ. Я не обольщался и не предполагал, что легко заставлю взаимодействовать враждующих испокон веков сверхъестественных созданий, и уже неплохо, если хотя бы пара из них не страдают предубеждениями на этот счет.

По той же причине вторым в моем списке шел Астор Мартиньез. Оборотень привык работать бок о бок с вампирами, да и в надежности его я также не сомневался. Ну, и должен признаться, чувствовал себя виноватым перед парнем, ведь не разобравшись, поддавшись гневу, навел на него напраслину, едва не убив. А не мне ли, как юристу, знать о презумпции невиновности?

Дальнейший список составлялся из тех же соображений. Кропотливо и не торопясь рассматривал все предполагаемые кандидатуры, встречался, общался, разъяснял суть предложения и постепенно заручался согласиями.

Спустившись в катакомбы, переполненные и озлобленные, напоминающие сейчас подвал с копошащимися голодными крысами, пришел к твердому убеждению, что занялся этим очень вовремя. Никаких общин, как до войны в подземельях не было и в помине, разрозненные жалкие кучки, а то и одиночные молодые вампиры вели практически одичалый и очень опасный для города образ жизни. Придется и на это обратить пристальное внимание, причем в ближайшем будущем. Заранее поморщился, понимая, что обсуждать и доносить это придется именно мне, причем, никому иному, как Эйдриану — куратору катакомб. Но закрыть глаза на неуправляемое соседство не вариант, как и поголовное уничтожение. Надеюсь, смогу убедить в этом и истеричного параноика.

К удивлению, там же я столкнулся и с Ксавье, чудом выжившим на войне. Он поведал, что после столкновения с группой ведьмака на дороге, практически все наши товарищи погибли, одни от деревянных пуль, а другие от выглянувшего солнца. Ему же повезло, отвлеченные стрельбой «патрульные», не заметили, как он вполз под днище грузовика, и там скрючился от адской головной боли, почти погрузившись в размякшую дорожную грязь. Ко мне Ксавье присоединился с нескрываемой радостью, не раздумывая ни минуты, к тому же, был безмерно благодарен. Подобная реакция еще более убедила, что в катакомбах необходимо навести порядок.

Вместе с тем, не забывая и о себе, я постепенно возвращался к жизни и к обществу. Прежде всего, для удобства и по старой привычке следовало подобрать подходящую пассию. Выбор кандидатур сейчас на редкость обширный. Количество молодых мужчин по вполне понятным причинам сократилось, зато подросло много юных дебютанток. К тому же, в Париж хлынули беженцы из России, спасающиеся от «красного террора» и большевистской диктатуры. Эта волна мигрантов коренным образом отличалась от тех, с которыми приходилось прежде иметь дело — бедными выходцами из африканско-азиатских колоний или цыганами.

Теперь это представители знатных фамилий, аристократы, генералы и офицеры царской армии с семьями, а также, купечество и буржуазия. Среди их жен и дочерей оказалось немало настоящих русских красавиц, отличающихся умением вести себя в свете, элегантностью, знанием иностранных языков, начитанностью и образованностью. В моду стремительно входило все русское, в том числе славянская внешность, включающая светлоглазых блондинок. Потеряв на родине поместья, особняки, фабрики и заводы, конфискованные новой властью, многие из них вынуждены искать работу на чужбине. Девушек с титулами — княгинь, графинь, охотно брали моделями в лучшие модные дома, кутюрье расхватывали русских аристократок, как горячие булочки.

На одну из них — Натали Воронцофф — я и направил взор. Предварительно совершив с кандидаткой несколько выходов в свет, посетив оперный театр, а также выставку импрессионистов, остался доволен и перешел к активным действиям.

Но нужно отметить и менее приятные моменты. К примеру, я довольно скептически отнесся к новым течениям женской моды. Укороченные юбки, едва доходившие до щиколоток, и имевшие тенденцию становиться еще короче, конечно же, приветствовал. А вот бесформенный силуэт верхней части платьев с заниженной талией, лишающий возможности любоваться стройным станом и красивой формой бюста определенно мне не нравился, я остался в этом закостенелым приверженцем корсетов. Особенно не оценил короткие женские стрижки. Массово превращая пышноволосых красоток в бесполых особ, они делали лица излишне круглыми, а их обладательниц менее женственными.

Находясь на полпути к привычной довоенной жизни, как никогда остро я ощутил нехватку настоящих друзей, коими так опрометчиво разбрасывался в последнее время. Что ж, как говорится: «Le temps perdu ne se rattrape jamais» — прошлого не вернуть. Вновь наводя сожженные мосты, искренне сожалея о своем неоправданном помешательстве и слабоволии, написал Золтану письмо в Америку. Почему-то я пребывал в полной уверенности, что друг поймет меня и простит, главное, подобрать нужные слова.

Глава 7

Как ни откладывай неприятные действия, а проблемы сами себя не решат. Пришлось вновь нанести визит господину Толе, чему он подозрительно был рад и даже не пытался скрывать надменного довольства на лице. Скорее всего, льстило, что у меня появился вопрос по его непосредственному ведению.

Болезненно мнительный вампир не пригласил меня в свой особняк, как я слышал, кричащий чудовищной роскошью, граничащей с идиотизмом. Встречу он назначил в одном из вампирских клубов, наподобие «Соблазна», но гораздо элитарнее, и, как я понял, попав туда, нетрадиционно ориентированном. Хорошо хоть беседа проходила в закрытом кабинете, и мне не пришлось любоваться субтильными юношами в трико, грациозно извивающимися на сцене.

Как и полагал, достучаться до Эйдриана, донести свою мысль и необходимость решительных мер оказалось непросто, он до последнего старательно отвергал все аргументы. К тому же, что злило больше всего, жеманник постоянно увиливал от серьезного разговора, переключаясь на музыку, искусство, моду, а то и вообще погоду. К моменту, когда через несколько даром потраченных часов, я готов был послать ко всем чертям и свои планы, и катакомбы, и самого придурка, он внезапно поднялся с места и заявил:

— Позвольте пригласить Вас, месье Городской защитник, на прогулку по подземелью. Я давно не навещал свое царство, но уверен, что все не так мрачно, как Вы пытаетесь преподнести. Убедитесь в этом сами, возможно, тогда перестанете наводить на меня скуку своими рассуждениями.

Довольно неожиданный переход, но я вздохнул с облегчением. Идея действительно хороша, пусть узрит лично масштаб проблемы. От реальной опасности даже он не имеет право отмахнуться.

Верхний ярус катакомб, как всегда, немноголюден. Нам повстречалась лишь пара вампиров, уважительно приветствовавших члена Совета, но путь лежал гораздо ниже, поэтому мы не стали задерживаться. Эта часть подземелий мне не знакома, бывать здесь ранее не приходилось, тогда как Эйдриан явно пользовался именно этой дорогой. Вывод напрашивался из того, что дальше мы спустились в просторном лифте с позолоченными поручнями, зеркалами и бархатным диваном. Не хватало только лифтера в униформе.

Нижний ярус знакомо пахнул в лицо вонью плесени, гнили, крысиных экскрементов и канализации.

— Надеюсь, Вы осознаете, господин Ансело, как много я для Вас делаю? — гнусаво пробубнил Эйдриан, брезгливо прижимая к носу надушенный платок. — Мне кажется, в Вас слишком много энтузиазма.

Я не ответил. Мы прошли достаточно большое расстояние по грязным темным коридорам. Когда я был здесь на днях, на пути то и дело попадались злобно косящиеся, а то и скалящиеся вампиры, несколько раз я натыкался на отлавливающих крыс оголодавших кровопийц, дважды на меня пытались напасть. В этот раз все выглядело по-другому. Тревожила гнетущая тишина, отсутствие приглушенных голосов, шорохов, грызни. Вполне возможно, большинство местных предпочитало обитать ближе к центру, куда мы и направлялись, и я зря напрягаюсь раньше времени. Доводить свои мысли до Толе, не стал, тот больше оказался занят проблемой налипания грязи на изящные туфли, не переставая ворчать под нос, как непомерно много сил отдает служению городу.

Наконец невдалеке послышались быстрые шаги, и я совсем было отмахнулся от собственной подозрительности. И зря. Из-за поворота прямо на нас резко выскочил человек с шахтерским фонарем на лбу, на долю секунды ослепив ярким светом, и тут же с легким щелчком, из арбалета в его руках вылетело сразу три остро заточенных болта. Все произошло слишком стремительно, хотя реакция вампира не раз меня спасала в разных передрягах. Вновь инстинкт помог сместиться в сторону, колышек вошел между ребер, но справа, что и спасло мне жизнь. Падая на колени, ослепленный раздирающей внутренности болью, гораздо страшнее, чем от стальной пули, я успел заметить, что Эйдриану повезло меньше.

С тех пор я четко запомнил, что не стоит недооценивать кого бы то ни было, а, тем более, судить по внешнему виду. Пока я, рыча от боли, силился вырвать болт из груди скользкими от крови пальцами, теряя силы, Эйдриан преобразился до неузнаваемости. От плавной вальяжной походки он перешел на молниеносный звериный прыжок. Мгновенно оказавшись за спиной мужчины, одним движением отделил его голову от тела. После чего замер, пригнувшись, ощетинившись, совсем как леопард перед нападением.

— Прекратите так громко дышать, господин Ансело! — раздраженно рявкнул он, быстро приблизившись и вырвав, наконец, злополучный кусок дерева из моего тела. — Я ничего не слышу. Возможно, неподалеку еще охотники. Этот был бы полным кретином, вздумай сунуться сюда в одиночку.

Переведя дыхание, я тоже замер. Несколько секунд ничего не происходило, по-прежнему ни единого намека на присутствие других существ. Рана затянулась, я восстановился кровью обезглавленного человека, а старейшина тем временем принял прежний вид, нетерпеливо постукивая носком штиблеты.

— Как Вы остались живы? — задал я резонный вопрос, абсолютно уверенный, что в него попало две арбалетных стрелы.

Эйдриан жеманно улыбнулся, в свете фонаря сверкнули белоснежные зубы.

— Видите ли, я давно не выхожу из дома без специальной сделанной на заказ кольчуги, очень тонкой, почти невесомой, но достаточно прочной, чтобы защитить от удара колом в сердце. Она всегда на мне, под сорочкой, совершенно не портит силуэт, — Толе провел руками по талии, демонстрируя свой стан, — снизу прошита батистом, чтобы кожу не натирала. Моя персона и положение имеют слишком много завистников и недоброжелателей, да и вот такое порой случается, — он брезгливо пнул голову с искаженными смертью чертами.

Поднимаясь на ноги, я чувствовал, что меня уже тошнит по-настоящему, и ранение тут ни при чем. Едва сдержался, чтобы не закатить глаза или не сплюнуть презрительно. Зачем только согласился на этот сомнительный променад?

— Ваша проблема, господин Ансело, практически решена, — как ни в чем не бывало, певуче продолжал Толе. — Если в подземельях объявились охотники, они сделают за нас половину дела, а потом их добьют мои люди, и не о чем больше волноваться.

«Ну и сволочь», — скрипнул я зубами. Присмотревшись к поверженному, заметил в оттопыренном кармане коробку, в которой обнаружил горстку длинных клыков, принадлежавших, как нетрудно догадаться, мертвым кровопийцам.

— А это, мой друг, означает, что мы наткнулись не на доброхота, а на наемника. Они выдирают доказательства убийства, получая вознаграждение по факту за голову, — полюбопытствовав о моей находке, проинформировал Толе.

— Кому нужно платить за убийство вампиров, если мы как раз начали заниматься их обузданием? К тому же, я думал, в Париже почти нет охотников, — усомнился его словам.

— Вы правы, но в других районах страны не так радужно, да и из соседних государств прибывают. А посодействовал, скорее всего, некто из отцов города.

Уловив намек, я решил разобраться.

— Думаете, это министр их нанял? Зачем ему, если он полностью одобрил мой план?

— Ты наивен, Джори Ансело, — направляясь дальше по тоннелю, самоуверенно заявил Толе, перейдя на панибратство. — Зачем им так рисковать? Ему и святому отцу. Один печется о своей своре, другой паству бережет. Ты произвел впечатление, но уравновесить популяцию видов для них важнее, сравнять шансы, снизить опасность, — кажется, он не сомневался в своих предположениях, но все же мечтательно добавил: — Мне бы одного, а лучше пару живыми взять, я быстро докажу, где собака зарыта.

Продвинувшись еще на пару миль вглубь наклонной шахты, мы вновь остановились, уловив отдаленные голоса. Бесшумно, словно два призрака во тьме, приблизились настолько, что по звукам смогли определить — впереди в небольшой пещере собралось около десятка охотников, тихо обсуждающих результаты, потери и дальнейшие действия.

— Разумеется, с ними ведьмак, как обычно, — едва слышным шепотом сообщил Эйдриан. — Он у дальней стены, противоположно от нас. Если напасть, нам просто поджарят мозги, не успеем добраться до него.

Я невольно почувствовал профессиональное уважение к его чутью и опыту. Если бы не отвратительные манеры….

— Может, есть обходной путь и тоннель с той стороны? — предположил я, но мысль не закончил. По стенам эхом разнеслись оглушительные вопли, рык, визг, к которым мгновением позже присоединились выстрелы.

Мой спутник сорвался с места, я не мог уловить его движения, он почти слился с темнотой и размазанной от скорости тенью понесся в том направлении. Вылетев вслед за ним в ту самую пещеру, в общей свалке и панике я смог понять лишь то, что, словно внемля моим словам, из противоположного коридора выскочило несколько вампиров и угодили прямиком в ловушку. Эйдриан не ошибся, ведьмак действительно был, но не успел он вскинуть руки с заклинанием, как рухнул с прогрызенным горлом. Охотники открыли пальбу, не заботясь о тылах, чем и воспользовались мы со старейшиной. Хруст шейных позвонков, кровавые ошметки, оборванные стоны, за считанные секунды все стихло. Толе, не милосердствуя, прикончил попутно и уцелевших собратьев, зато почти ласково и любовно прислонил к стене одного из противников, без сознания, но точно живого. Не повезло бедняге, лучше бы сразу погиб, чем то, что его ждет в гостях у палача-садиста.

Выбравшись, наконец, на верхний ярус, в крови и разодранном пиджаке, наспех распрощавшись с надоевшим компаньоном, я направился катакомбами прямиком к зданию префектуры. Позвонив из телефонной будки, благо, поздней ночью на площади у здания правительства не застал ни прохожих, ни жандармов, потребовал Катри принять меня для безотлагательного разговора.

— Прошу извинить меня месье Ансело, — встревоженно, но твердо ответил на мой прямой вопрос префект. — Всего несколько часов назад мне стало известно, что приказ об охотничьем рейде отдал президент Пуанкаре. Два месяца я, как мог, тянул время, убеждая его, что проблема будет решена и его вмешательство не потребуется. Он раздражался и метал молнии, получая донесения о беспорядках, ночных нападениях и расползающихся слухах. Порой жалею, что главы государства обязаны знать, в каком обществе живут, я бы предложил пересмотреть этот закон.

Выглядел министр взволнованным, а поглядывая на мой облик — «исчадье ада», хмурился все больше.

— Откуда охотники? — задал я вопрос, взвешивая, можно ли верить хитрому политикану.

Если он и знал раньше о готовящейся облаве, то доказать это будет практически невозможно.

— Наемники из Швейцарии, если не ошибаюсь, — ответил префект, предлагая мне салфетку. — Вытрите хотя бы лицо, на Вас смотреть страшно. Разумеется, случай беспрецедентный. Боюсь, господину Пуанкаре не светит новый срок переизбрания, электорат в числе Ваших собратьев ему это не простит. Да и я не согласен с такими действиями.

— Убьете президента? — желчно процедил я, игнорируя его просьбу и протянутую салфетку.

— Ну что Вы, Джорджес. Первое лицо государства, как-никак, — покачал головой Катри. — Но кредит доверия он точно исчерпал.

На том и расстались. Как узнал позже, в катакомбах погибло от рук охотников порядка сорока вампиров. Конечно, потери могли оказаться значительнее, если бы не Эйдриан. Надо отдать должное, действовал он в экстремальной ситуации более чем достойно. Однако никто больше не возражал, что необходимо направить все усилия, дабы обуздать диких подземных обитателей, покуда гром не грянул повторно.

 ***

За прошедшие после войны три года, разработанная мною и воплощенная в жизнь структура заработала в полную силу и начала приносить свои плоды. Названая в обиходе «Штабом», организация под моим чутким руководством заняла промежуточное звено в системе межвидового сотрудничества, являясь своего рода исполнительным органом, подотчетным Совету. Нельзя похвастаться, что все прошло гладко, на начальном этапе возникло большое количество проблем, часть которых не мог предугадать заранее.

Главным камнем преткновения по-прежнему оставались, как нетрудно догадаться, катакомбы. Упорно отказываясь от повального уничтожения бесконтрольных новообращенных и как можно убедительнее настаивая на отказе от практики «человеческих зоопарков», я потратил неимоверно много сил и терпения, прежде чем добился первых положительных результатов.

Столкнулись мы и с активным недовольством, а местами и сопротивлением в лице оборотней, установив тотальное ограничение в дни полной луны. Все без исключения хвостатые, в черте города и населенного пригорода, обязаны соблюдать меры, исключающие их свободный «выгул» в волчьем обличии. Надо ли говорить, что далеко не все приняли подобный надзор с воодушевлением?

Со стороны вампиров так же объявилось немало недовольных новыми порядками. Особенно это относилось к старым, привыкшим к своей исключительности кровопийцам, не желающим смиряться с ущемлением прав и свобод, а также с тем, что человеку более не отводилась роль лишь кормовой базы. Однако, явных протестов не происходило, влияние Совета в Париже очень велико. Ропщущие между собой, возмущенные старожилы не спешили активно противостоять действующей власти.

К слову сказать, как выяснилось, к той же массе относился и Оливер, чего он даже не пытался от меня скрывать. Очевидно, хитрый приверженец старых устоев благоразумно сообразил, откуда дует ветер, и изобразил абсолютное согласие с моими действиями в пользу столицы. Говорят, друга держи близко, а врага еще ближе. Не желая упускать из виду возможный источник проблем, я продолжал приятельски общаться с хирургом, извлекая из этого определенную выгоду.

Главным и единственным «достоинством» англичанина так и осталось отсутствие щепетильности, вкупе с садистскими наклонностями. Столкнувшись впервые с необходимостью жесткого дознания, внезапно испытав нахлынувшую лавину убийственных личных воспоминаний, граничащих с паникой, до предательской дрожи во всем теле, я убедился, что пыточных дел мастер под рукой будет крайне полезен. Ни сколь не чураясь, Оливер занял в Штабе внештатную должность соответствующего специалиста, избавляя меня от потребности совершать над собой невыносимое усилие, или, что еще хуже, передавать виновных напрямую, а значит и безвозвратно, в руки Эйдриана Толе.

Кстати, как и предсказывал министр Катри, президент Пуанкаре действительно оставил свой пост восемнадцатого февраля 1920 года, но имело ли место вмешательство префекта в это обстоятельство, оставалось только гадать, да не очень и хотелось. Меня никогда не занимали политические дрязги, тем более, своих проблем хватало. В 1922 году Раймон Пуанкаре занял пост премьер-министра Франции, продолжая вносить ощутимый вклад в развитие страны.

Глава 8

В совокупности с деятельностью на благо города я по-прежнему не обходил вниманием профессиональные обязанности. Это помогало максимально заполнить активностью дни и ночи, не оставляя ни малейшего шанса для болезненных воспоминаний.

Если решал браться за какое-либо дело, то не имело значения, был клиент вампиром, оборотнем или человеком, как не важны его расовая принадлежность, пол и вероисповедание. Даже платежеспособность заказчика не всегда играла ключевую роль, случалось работать и без гонорара, если на то были причины. Понятия об адвокатской этике и деловая репутация не позволяли небрежно относиться к взятым на себя обязательствам, и халатности я не допускал. Некоторые дела свершались быстро и не требовали особых усилий, а другие, порой, тянулись годами.

Так и эта последняя тяжба, которая потребовала от меня около двух лет бесконечных усилий, просиживания в конторе с бумагами, заседаний, споров и поиска убедительных аргументов, завершилась наконец окончательной победой. Клиентом, который за время затянувшейся судебной волокиты, стал моим хорошим приятелем, был Матис Катри — двоюродный племянник нашего перфекта. Причины, по которым он обратился именно ко мне, были вполне прозаичные. В первую очередь, конечно, сыграла роль рекомендация министра плюс моя сформировавшаяся репутация. Соперником Матиса в борьбе за имущество и капиталы безвременно усопшей тетушки, не оставившей завещания, была его же двоюродная сестра, а точнее, ее настырный супруг, оказавшийся без меры амбициозным, алчным и непримиримым.

Наследство оказалось весьма солидным, включало, помимо недвижимости в столице и крупных банковских счетов, также виноградники в провинции Шампань и огромные винные погреба. Делиться родственники не пожелали, поэтому пришлось перейти к судебным разбирательствам. Не могу сказать, что заинтересовался, семейный дележ меня никогда не привлекал. Тем не менее, взялся. Оппонентом, чему я не удивился, выступил Модаус Гринберг, мой вечный противник на юридическом поприще. Кажется, наши поединки ему нравились особенно, потому что именно он всеми силами затягивал процесс. Но, как бы то ни было, Верховный суд Франции на днях наконец поставил в тяжбе кульминационную точку. Наказанные за жадность соперники не только полностью лишились наследства, им пришлось заплатить немалые судебные издержки.

Бывший и ранее небедным, отныне до неприличия разбогатевший Матис, решив, что пора остепениться, тут же сделал официальное предложение некоей Бриджит Пти, уроженке Парижского предместья, чьими прелестями неизменно восхищался, и с которой обещал познакомить лишь на свадьбе, как выразился, в целях предосторожности. Можно подумать, я рвался узнать поближе какую-то деревенскую простушку, мало мне столичных красоток.

Сегодня мы отмечали долгожданную победу, и празднование, культурно начатое в ресторане, постепенно переросло в подобие мальчишника. Переместившись в его холостяцкую квартиру, занялись дегустацией игристых вин из знаменитых запасов покойной тетушки и, находясь в дурашливом настроении, решили, что накануне свадьбы мальчишник должен быть настоящим, а значит, обязательно присутствие развеселых девиц. Обязан же жених вкусить последние прелести свободы, прочувствовать по-настоящему, чего добровольно лишает себя, обзаведясь законной супругой. Солнечный день за окном не позволял мне присоединиться, вздумай он отправиться в дом терпимости. Поэтому разогретый алкоголем мозг подсказал выход: Матис привезет девиц сам для продолжения обязательной программы холостяцкой оргии.

Я же продолжил дегустацию в одиночестве, перейдя на любимый коньяк. Смаковал приятную янтарную жидкость и не менее приятные подробности полного и безоговорочного краха вечного конкурента на завершающем слушание в суде, пока звонок в дверь не прервал думы. «Приятель в замочную скважину попасть не в состоянии? — мелькнула мысль, и, развеселившись, я отправился открывать. — А попадет ли, в таком случае, куда следует, жрице любви, или падет с позором, оставив меня доигрывать партию за него?».

На пороге стояло длинноногое голубоглазое создание с золотистыми локонами и хлопало ресницами, удивленно глядя на меня. Оценив рвущийся наружу пышный бюст красотки, отметил, что Матис отлично знает мой вкус, раз прислал эту нимфу, вероятно, чтобы я не скучал. Наверное, его задержало что-то, не суть. Пусть не торопится, я остался вполне доволен внешними данными этого экземпляра.

— Мадемуазель, я сражен! — сделал я приглашающий жест, после чего приложился губами к ее руке, одаривая одной из своих чарующих улыбок. — Весьма рад встрече.

Та, завороженно глядя на меня, растерянно остановилась в прихожей, словно погрузившись в глубокие раздумья.

— Будь же посмелее, — подбодрил я ее, завлекающе взглянув в кукольные глаза. — Зови меня Джори и, поскольку у нас сегодня мальчишник, готовься проявить все свои таланты в полном объеме, вознаграждение получишь соответствующее. Пожалуй, мы не будем дожидаться моего приятеля, но, когда вернется Матис, подумаем какое можно внести разнообразие в зависимости от того, сколько твоих подружек он приведет, — похоже, мне прислали практикантку, очень уж деревянной выглядела незнакомка для своей профессии, словно мои слова ввели ее в ступор. — Как тебя зовут? — я решил немного помочь бедняжке освоиться, одновременно взяв ее за руку и проведя пальцами по щеке.

Тут, похоже, у мадемуазель начался процесс в мозгу, а, вернее, в другом месте, потому что взгляд вдруг подернулся поволокой страсти, она оттаяла, и будто не веря своему счастью, робко улыбнувшись в ответ, представилась:

— Я Бри. И я тоже рада знакомству, Джори.

Начало положено, пора переходить к действию. В конце концов, не за разговоры же ей платят. С сомнением посмотрев на блузку прелестницы, застегнутую на множество крошечных пуговиц, я предложил ей для начала поработать ртом, в качестве разогрева.

Зачарованное выражение на лице сменилось колебанием, и я чуть было не рассердился. Кто их только готовит таких? Приятель решил поиздеваться? Конечно, есть любители неопытных недотрог, но я-то к таким не отношусь. Нельзя было поручать столь ответственное дело Матису, наверное, на свой вкус ориентировался, пройдоха. Но вот, кажется, победив саму себя в сомнениях, Бри опустилась на колени и аккуратно расстегнула мне брюки. Изумленно округлив глаза и восторженно ахнув, она покраснела до корней волос, однако тут же, совладав с собой, приступила к обязанностям. Я не ошибся, девица из новеньких, действия не профессиональны, однако она старалась, двигая губами и ловким язычком, сама при этом выглядела очень довольной. Бри запила результат бокалом шампанского, от чего у нее порозовели щечки, и я предложил ей исполнить страстный танец, прежде чем перейти к продолжению, и даже выразил готовность помочь справиться с многочисленными застежками на блузке. Это, конечно, просто безобразие, наряд зарабатывающих на жизнь телом, должен сниматься моментально.

Но тут жрица любви чуть было все не испортила, наотрез отказавшись расставаться с одеждой. Кажется, эта комедия затянулась и возмущала меня все больше. На моей памяти проститутка впервые диктовала свои условия клиенту. Я обычно не принуждаю женщин, даже продажных. К тому же в одетом виде тоже есть некоторая пикантность, будоражит фантазию и разжигает желание. Но на меня напало раздраженное упрямство и решимость настоять на своем, поставить на место распоясавшуюся девчонку.

— Месье… Джори… Вы меня, право, неверно поняли, все это странно, но нельзя, чтобы Ваш приятель застал меня здесь без одежды. Лучше мне уйти, — растерянно залепетала она, попытавшись ускользнуть в сторону двери.

Уйдет она! С какой стати? Что за нелепые отговорки? Не собираюсь терпеть подобное. Я ведь не требую жестоких извращений, по крайней мере, пока, лишь обычное исполнение обязанностей. Перехватив беглянку у самого выхода, будучи изрядно разозленным, я вернул ее в гостиную. Устроившись на диване, перекинул ее через колено, задрал юбку повыше и быстро избавил от кружевного белья. Придерживая одной рукой за поясницу, второй отвесил ей несколько ощутимых шлепков по приподнятым белым ягодицам, на которых тут же проявились розовые отпечатки моих ладоней. От каждого прикосновения Бри пронзительно взвизгивала, не переставая трепыхаться.

— Не вынуждай быть с тобой грубым, — возмутился я. — Или тебе нравится именно это?

Я нанес еще несколько энергичных увесистых шлепков, подрумянив ее аппетитные половинки, пока она вдруг не заерзала, явно готовая к полной капитуляции и о побеге уже не помышлявшая. Поскольку раздражение при виде подпрыгивающих горячих на ощупь прелестей, давно уже переросло в еле сдерживаемое возбуждение, приподняв и развернув, насадил ее на себя, и вскоре девушка выгнулась дугой в моих руках.

— А теперь стриптиз! — вновь настойчиво потребовал я, едва дав одурманенной девице отдышаться.

Не знаю, почему так уперся, может быть, сказывался избыток алкоголя, сдобренный возмущением от препирательств, но я не собирался отказываться от своих желаний, тем более, всегда щедро за них расплачивался. Поставил пластинку на граммофон, и по комнате разлилась медленная музыка. Нимфа не стала больше возражать, и с какой-то странной решимостью, принялась медленно расстегивать свои пуговички, плавно вращая бедрами, касаясь меня своим пышным бюстом.

— Другой разговор, — одобрительно покивал я, заправляясь коньяком, пока она услаждала мой взор, извиваясь, как гаремная одалиска.

Округлые упругие полушария Бри до сих пор призывно сохраняли на себе яркие следы интенсивного воздействия моей ладони. Наблюдая за ее телодвижениями, я обдумывал следующий этап взаимодействия, когда с улицы послышались веселый смех приятеля и женское хихиканье.

— Вот и Матис! — удовлетворенно воскликнул я. — Его только за смертью посылать! Начинается настоящее веселье.

Тем временем с девушкой произошли еще более странные изменения. Смертельно побледнев и схватив одежду, она жалобно посмотрела на меня:

— Джори, я умоляю, позволь мне уйти, — она была по-настоящему испугана.

— Снова капризы? Мало я тебя наказал? — Надо узнать у Матиса, что за бордель он откопал, навещу хозяйку, посоветую тщательнее подбирать сотрудниц.

Виданное ли дело, на ее глаза навернулись слезы! Да что же происходит?!

— Прости меня, я не та, за кого ты меня принял, — заикаясь, лихорадочно заговорила Бри.

Если вдуматься, то не удивительно. Столь непрофессиональных профурсеток мне еще видеть не доводилось.

— И кто же ты? — резонный вопрос.

— Невеста МатисаБриджит, — ответила она, густо краснея и вздрагивая.

Я ошарашенно присвистнул. Захотелось одновременно грязно выругаться, чего я, разумеется, никогда не позволял при женщинах, и расхохотаться:

— Ну и как это объяснить? Положим, я мог ошибиться, ждал, сама понимаешь кого. А как же ты? — признаюсь, я забавлялся ситуацией.

— Хотела бы я сама себе это объяснить, — убитым голосом ответила новоявленная невеста. — Вначале, разумеется, не собиралась делать ничего такого, я хотела позвонить Матису, уточнить детали предстоящей свадьбы. Но телефон не работал. А тут, вместо моего жениха ты дверь открыл. И…, и я…. Ну, в общем, я растерялась совсем.

Я ей верил, женщины не в первый раз говорят подобное, что поделать, если произвожу на некоторых представительниц эффект удава для кролика.

— Так что же не объяснила сразу? — попенял ей я, — Спокойно отказала бы, раз не планировала измену. Я тоже вовсе не стремился ставить палки в колеса приятелю, ты и меня подвела, понимаешь?

— Да как же отказать было возможно, когда ты ТАК на меня посмотрел? — всплеснула руками совершенно поникшая девушка. — Да я едва имя свое вспомнить смогла. Ну, а когда поняла, что передо мной сам знаменитый Джори, известный как лучший любовник Парижа, от знакомства с которым Матис меня старательно оберегал, то уж тем более почувствовала, что совсем пропала. Но ведь если жених сейчас увидит меня здесь в таком виде, свадьбе конец, — в отчаянии запричитала Бриджит, дрожа как осиновый лист.

Конечно, девчонка бестолковая, но и я хорош гусь, своей вины не умаляю. Выпутываться придется вместе. Приятель пьет вербену по настоянию дяди-префекта, так что внушение отпадает.

Внимательно оглядев комнату, понял, что спрятаться негде. Квартира просторная, но совершенно не загромождена мебелью. Скатерть на столе не достает до пола. Даже портьеры на окнах не послужат укрытием. В гардеробную Матис может заглянуть, как и ванную. По щекам неверной невесты уже ручьями текли слезы, поскольку, судя по звуку, приятель действительно в эту минуту с трудом попадал ключом в замочную скважину. Время уходило. И тут взгляд упал на вентиляционную решетку под потолком. Дом старой постройки, высокие потолки и каналы для коммуникаций довольно больших размеров. Похоже, другого выхода нет. Подпрыгнув, я сорвал решетку, подхватив Бриджит, лихорадочно прижимающую свое тряпье к груди, втолкнул ее в трубу отдушины.

— Полезай, — поторапливал ее, слегка застрявшую в районе таза, не отказав себе в удовольствии, пару мгновений полюбоваться этим зрелищем.

Обреченно не сопротивляясь, она ужом скользнула внутрь. Я успел до появления Матиса в комнате вернуть решетку на место, шепнув напоследок Бри, чтобы сидела тихо как мышь, когда ее жених будет, в свою очередь, вполне заслуженно получать удовольствие.

Хорошо, что приятель не обладал таким слухом, как я, и не слышал учащенное сердцебиение несчастной невесты, пока уже настоящие профессионалки стонали в экстазе или радостно повизгивали во время продолжительных бурных игрищ. Лишь поздней ночью сломленный алкоголем и полностью выжатый блудницами Матис, наконец, крепко заснул, слегка похрапывая. Рассчитавшись с проститутками и выставив их за дверь, выпустил заложницу собственной глупости на волю. Проведя несколько часов замурованной в тесной трубе, не имея возможности даже повернуться, она на ногах не держалась, буквально занемев. В довершение картины девушку покрывала налипшая паутина и пыль, почти le lutin, или, как их еще называют, домовой. Зрелище комичное, но, не желая обижать и без того разнесчастную девицу, галантно предложил доставить ее домой.

Забравшись в автомобиль, Бри всю дорогу обиженно хлюпала носом, очевидно вспоминая, как веселился ее нареченный, в то время, когда она стиснутая в холодной грязной трубе, составляла компанию паукам. Я не оставил бы в подобной ситуации бедняжку без утешения и, не спрашивая ее мнения, повез к себе в холостяцкую квартиру.

Порозовевшей и немного пришедшей в себя, после горячего душа страдалице я сделал расслабляющий массаж, чтобы привести в порядок ее затекшие конечности, а потом продолжил примерно с того места, где Матис нас прервал, к обоюдному удовольствию провел полезный и приятный курс внутреннего массажа. Солнце уже высоко поднялось над парижскими крышами. Пребывая в нирване, а также чувствуя себя полностью отомщенной и поквитавшейся с женихом за услышанное и пережитое, исчерпав все силы и возможности, Бриджит погрузилась в глубокий сон. С ухмылкой прокрутив в уме события прошедшего дня, и я позволил себе подремать.

В следующий раз я встретился с Бриджит уже на свадьбе Матиса, когда он, без меры гордый, официально представил свою жену — мадам Бриджит Катри. Вежливо поцеловав руку новоиспеченной мадам, лукаво подмигнув, я показал глазами под потолок, где красовалась вентиляционная решетка, заставив новобрачную вновь густо покраснеть и стыдливо опустить глазки.

 ***

Вынырнув из воспоминаний о прошедших девяти годах, вновь оказавшись в уютной гостиной родного дома, мне захотелось подвести некоторый итог, провести черту, граничащую прошлое и будущее. Безусловно, я многого добился за это время, прошел огромный непростой путь, но не лукавя признавал, что многое и потерял. На сегодняшний день я чувствовал себя практически прежним, тем, уходящим на войну, полным надежд, планов, с желанием смотрящим вперед. Но в придачу накопил изрядный багаж бесценного опыта, открыв в себе новые качества, определил возможные горизонты.

Посмотрев на дремлющего отца, его спокойное, почти безмятежное лицо, я тепло улыбнулся. Стоит ли говорить, что всем этим я обязан старику? Подарив жизнь, воспитание, образование, Гаэтан и по сей день не прекращал заботиться о сыне, лишь благодаря ему я вернул себя, и будущее не померкло, не погрузилось в беспросветную ночь, смог сохранить человечность.

Не могу не радоваться, глядя как отец окреп, словно сбросил десяток лет, оживился, беспокойство и тревога сменились приподнятым настроением, оптимизмом и присутствием духа. Конечно, в большей степени на это влияло отсутствие причин для волнения, но я знал, что есть и еще одно обстоятельство. Не так давно по соседству обосновалась одна приятная пожилая леди — мадам Серафин Монро, вдова офицера Французской армии. Бодрая и сохранившая вкус к жизни старушка ловко взяла Гаэтана в оборот, введя прекрасную традицию приглашать его на вечерний чай и сопровождать на воскресные службы в церковь, а порой и на прогулки с собаками в парке.

У меня состоялась очередная встреча с лордом Гэбриэлом. Величественный истинный вампир внимательно и с интересом выслушал историю моего становления, подробности обновленного порядка в Париже и мою в этом роль, по завершению одобрительно кивнув. К тому же, мне было что сообщить по поводу поручения, данного много лет назад. Как я и рассчитывал, преисполненный благодарности префект не отказал в услуге и провел тайное, но тщательное расследование о пути перемещения искомого артефакта. Достоверно стало известно, что из Франции янтарный кубок уплыл в страны Азии в числе добычи оборотня, прославившегося, как скупщик краденного и контрабандист. Отчет полностью удовлетворил Гэбриэла, что подтвердилось крупным вознаграждением, поступившем на мое имя в банке, однако поручения он не отменил, по одному ему известным причинам уверенный, что артефакт непременно вернется в Европу.

Казалось, я добился всего, что хотел, планировал и о чем мечтал. Здоровый отец, любимая работа, крепкое положение в сообществе, уважение сотрудников, коллег, членов Совета и создателя. Многочисленные полезные и приятные знакомые, круговорот красивых женщин. Фейерверк столичной жизни, деловые поездки, профессиональное решение проблем. Можно ли было представить, что вскоре безмятежность вновь нарушится обстоятельством, заставившим меня в корне пересмотреть свои приоритеты?