Трансильвания: воцарение ночи

Единственному на свете.

Моей любви, которую я проношу в сердце

сквозь время уже много лет,

Ричарду Р. посвящается.

Без тебя этой книги просто не существовало бы…

Также посвящается тому, кто никогда не оставлял.

Все герои, события и места действия являются вымышленными и не имеют никакого отношения к реальным лицам. Любые совпадения с людьми и фактами, имеющими место в жизни или истории, случайны и непреднамеренны. Ответственности за возможные найденные в романе соответствия реальной действительности автор не несет. Приятного погружения в жаждущий крови мир. Не оставляйте шеи открытыми. Они уже чувствуют биение Ваших сердец…

Любовь — психическое заболевание, наркотический психоз параноидального типа на сексуальной почве. В острой фазе (влюбленность) вызывается амфетаминовой наркоманией, в хронической — эндорфиновой. Параноидальные симптомы ярче всего проявляются в острой фазе: бред сверхценной идеи, потеря адекватности восприятия, неспособность критически оценивать объект любви (часто сопряженная с агрессией против попыток дать такую оценку) при сохранении возможности здраво рассуждать на отвлеченные темы, эмоциональная нестабильность и тому подобное. Как и другие параноидальные расстройства, возникает чаще в молодом возрасте и протекает с весенне-осенними обострениями. Хроническую фазу часто называют «настоящей любовью» и противопоставляют острой, хотя на самом деле это две формы одного заболевания. Хотя хроническая фаза обычно внешне протекает спокойнее острой, это — спокойствие наркомана, регулярно получающего свою дозу наркотика: стоит возникнуть проблемам с дозой — и абстинентный синдром пробуждает к жизни не менее, а порой и более бурные страсти, чем в острой фазе. Шифр неподтвержденного в конечном итоге ВОЗ заболевания, предположительно — F63.9 по МКБ-10.

1. Быть человеком

Глава 1.Отголоски памяти

Остерегайтесь снов. Те, кто обитают в них, могут украсть Ваши сердце, душу и рассудок. Они могут заразить Вас безумием.

Полумгла обволакивала меня темным пульсирующим кольцом. С величайшим трудом я могла в ней рассмотреть только стены. От них: каменных, покрытых инеем, веяло холодом и сыростью, которые оседали, сдавливали виски, задурманивали сознание. Своды этой каменной тюрьмы, как казалось на первый взгляд, уходили шпилями в небеса и терялись в облаках, что порождало во мне ощущение немого ужаса. Окружающая обстановка навевала атмосферу Средневековья, и, помимо всего прочего, я была прикована цепями к чему-то жесткому и бесконечно холодному. Также вырезанному из камня. К алтарю…

Мои руки и ноги онемели от обездвиженности, — цепи не давали ни малейшей возможности пошевелиться. Розовый полупрозрачный ситец платья холодил кожу, ежеминутно покрывавшуюся крупными мурашками. Я имела возможность наблюдать за собой со стороны, и, к своему удивлению, отметила, что выглядела года на четыре моложе своего истинного возраста. Озноб касался каждого воспаленного нерва в моем теле, зубы стучали в ритм сердца, а шея ощущала себя непривычно. И через несколько мгновений, когда я окончательно поборола сонливость, состояние ступора и кататонии, я поняла, что распятие на серебряной цепочке исчезло с моей груди.

— Мне холодно. Я устала. Я не могу пошевелиться. Я хочу домой к маме и папе!!!

Святая наивность. Неужели это имело хоть какое-то значение для моих похитителей?.. Я не помню абсолютно ничего: я уснула дома, в своей мягкой постели, а пришла в себя здесь, в холоде и пустоте. С каменных высот навязчиво стекала по капле вода… КАП, КАП, КАП… Звук проникал в голову, разъедая мозг… – это текст автора разъел мозг членам жюри

Видение походило на воспоминание, фрагмент из прошлого, но в одном я была уверена на все сто: ничего подобного со мной никогда не происходило. Сами собой открылись двери моей тюрьмы. Сначала раздался скрежещущий пронзительный звук, а потом, ненадолго, в открытый дверной проем хлынули яркие и ослепительные потоки. Я запрокинула голову назад, вглядываясь в источник внезапного света. Перевернутая вверх тормашками реальность сбивала с толку, но все же лучше, чем ничего. Черная тень отделилась от яркого мира и сделала шаг во мрак. В это мгновение источник света исчез. Двери закрылись, и, по моим ощущениям, температура воздуха упала на несколько градусов. Некто уже находился рядом. Его перемещение оказалось столь стремительным, что я даже не успела удивиться. Лик его был скрыт туманом. Как я ни силилась, я не могла запомнить его черты, они ускользали от меня в белесых полосах наваждения. Зато запомнились его глаза — черные, хищные, злые, враждебные, нечеловеческие… Демон Ночи, а может, и самой Смерти склонился надо мной, и его рука легла мне на грудь, сжав ее… Холодная, мертвая рука покойника. Запах зефира, ванили и гниения заставлял мое дыхание прерываться от его омерзительно-сладостной вони. Меня резко затошнило.

— Пожалуйста, мистер, я хочу домой…

Ледяные пальцы легонько пробежались по моей нижней губе, заставляя рот приоткрыться, будто выводя огненные узоры на устах, всколыхнув жар, поднимающийся из груди. Омерзение охватило всю меня, когда холодный язык самой Смерти проник сквозь мои губы. Я попыталась закричать. Тщетно. Из горла вырывался только хрип. Полупрозрачному розовому ситцу не удалось оказать сопротивление не-мертвому…

Его руки проникали под платье. Ласкали и терзали. Боль и волны жара сдавливали мой череп. Оргазмические конвульсии летели по венам, заставляя сжиматься и разжиматься каждый нерв тела поминутно. Липкая и теплая масса застывала, оборачивая мое тело в свой кокон. Красная липкая масса. Кровь.

Сдавленный вой вырвался из груди. Его пальцы внутри меня вновь заставили меня хрипеть от боли и наслаждения. Острые когти причиняли невыразимое мучение, вызывавшее улыбку на лице монстра. Личине, запачканной кровью, каждый раз, как он решал найти еще одну невскрытую вену на моем теле. Еще немного живого места в моем лоне. Боль, ни с чем не сравнимая, прострелила висок, когда он вошел в меня. Противоестественно, порочно, омерзительно, убийственно… Но… Я не могла понять, почему после многочасовых пыток мое тело отвечает. Почему кровь летит по венам, сшибая рассудок и все органы чувств, чтобы отдать себя мертвецу. Он жрал меня, он пил меня, насиловал и резал своими чудовищными зубами… И не было на свете ничего более возбуждающего, прекрасного и эстетичного. Омерзение и благоговение сплелись в одно, и сознание вытащило на поверхность, как из шкатулки, имя его, за которое я продала душу, жизнь и тело — Владислав…

***

Я резко подскочила на кровати. Тело было напряжено, как натянутая пружина, и болело, будто я бежала несколько дистанций подряд. Я быстро скользнула рукой по шее. Мое распятие на месте. Слава Богу! Убрав пряди волос, назойливо свисавшие на глаза, я опустила голову. Снова этот сон… Которую ночь подряд он меня изводит… Ничего подобного со мной раньше не происходило, я знала это, я точно была в этом уверена, но кошмар был настолько явственным, будто его сюжет являлся воспоминанием из прошлого. Или из прошлой жизни. Я не могла утверждать…

Ах да, я совсем забыла представиться. Меня зовут Лора. Лора Уилсон. Мне шестнадцать лет. Вместе с родителями, Сарой и Томасом Уилсонами, я живу в Коннектикуте — штате на северо-востоке Новой Англии, в городе Хартфорд. Внешность всегда была подарком, данным мне от Бога. Или проклятием… Светлые русые волосы, волнами струящиеся ниже лопаток, выразительные изумрудно-зеленые глаза, слегка заостренный тонкий нос, полные чувственные губы. Ростом я не выделялась на фоне своих слишком высоких однокурсниц — всего сто шестьдесят четыре, зато за глаза говорили, что моя фигура могла свести с ума даже святого, поэтому моя чересчур религиозная мать покупала мне широкие и просторные вещи, и только втайне от нее, под этот слой огромной и просторной одежды, я одевала топ или футболку и узкие джинсы Райдер, чтобы не позориться перед заносчивыми нордическими красавицами, учащимися со мной на одном курсе в Институте Кулинарии.

До моих семнадцати оставалось всего несколько месяцев, и в этом году я сдавала выпускные экзамены, защищала диплом и шла на свободу — к построению своей собственной жизни и к работе. На своем курсе я была самой юной. Моим коллегам уже исполнилось по двадцать один-двадцать два года. Мне же было лишь шестнадцать, в свое время экстерном я сдала пять классов средней школы.

— Лора, время вставать. В институт опоздаешь!

Это и не удивительно. Часы уже пробили семь тридцать, а я по-прежнему сидела на кровати, одержимая ночным кошмаром, в запутанных мыслях, еще не приступив к сборам.

— Да, мам, поставь, пожалуйста, чайник!

Сегодня физкультура стояла третьей парой, поэтому я надела спортивный костюм-тройку — топ белого цвета с вышитой на нем застывшей в прыжке пантерой, черную спортивную кофту из флиса с рукавом в три четверти и черные узкие леггинсы. Институт не провозглашал дресс-код. Каждый одевался, как ему вздумается.

Чайник жалобно просвистел, оповестив о том, что вода закипела, и, когда я вышла из комнаты, мать уже наливала ароматный земляничный чай в чашки. Следом поднялся отец. В своих пушистых тапочках с зайцами он гордо прошествовал в ванную комнату и закрыл за собой дверь. Сверхострый слух — еще одно качество, за которое я себя любила. Я собрала волосы в высокий аккуратный хвостик и направилась на кухню.

— Лора, опять ты оделась неподобающе!

— Мам, не начинай! — Я поморщилась.

— Истинная христианка не станет выставлять свое тело напоказ!

Она снова завела свою церковную шарманку. Каждый день после занятий я проводила время на службе, а потом исповедовалась за грехи, которых не совершала.

— К тому же. — Мать продолжила тираду. — Если ты хочешь выйти замуж за честного и порядочного юношу, такого, как Дэвид Теннант, тебе нужно бы одеваться чуть поскромней! — Сара Уилсон произнесла слово «чуть» так, будто в нем было как минимум три буквы «у».

— Мама, я не собираюсь замуж за Дэвида Теннанта! У меня нет к нему чувств! — Я окинула мать без пяти минут яростным взглядом. Кроме этого хотелось сокрушить рукой стену, но я удержалась.

— Ах, глупая, глупая доченька моя. — Мать убрала с моего лица прядь волос, выбившихся из идеально ровного хвоста, но я нервно тряхнула головой, и прядь снова вернулась в исходное положение. — Твоя любовь — это не то, что нужно для идеального брака! Он красив, богат, умен, амбициозен… Или ты знаешь иного претендента, идеально подходящего?

В воображении моментально нарисовался образ мужчины, прекрасного чудовища, убийцы и насильника с черными злыми глазами, который красиво издевался надо мной в каждом сне, после чего я просыпалась с ужасающей мигренью, но я вновь тряхнула головой, отправив мысли о нем на задворки сознания, и просто ответила.

— Где-то в мире, наверняка, такой найдется.

— Глупая. — Мать махнула рукой.

Я откусила кусочек от бутерброда с семгой и задумалась. Мать явно перегибала палку, рассуждая об этом ничтожестве, Дэвиде Теннанте. Красив? Едва ли. Рыжий; с омерзительными конопушками, усеивающими все его крысиное лицо; ниже меня ростом, где-то, от силы, сто пятьдесят шесть-сто пятьдесят восемь. Амбициозен? Да. Его эго всегда оказывало определенный эффект на окружающих наравне с количеством нулей после единицы на чеках банковского счета его отца. Умен? Сказки пожилой бабульки. Занудно болтать часами об автомобильных гонках, дабы понравиться такой девушке, как я? Совсем не то. Меня интересовало почти все, кроме соревнований стритрейсеров. Я не понимала, зачем люди сознательно идут на смерть, а потом ропщут на судьбу, что машина, ехавшая со скоростью, превышающей все допустимые нормы, цепляется за бордюр и переворачивается.

Я любила музыку, живопись, поэзию, — весь этот культурный, просветительский и филологический мир; ненавидела точные науки, хотя они мне всегда давались практически даром.

— Мисс Уилсон у нас талант технического ума. — Шутил наш физик по имени мистер Коллтрэйн.

— И гуманитарного. — Добавлял профессор итальянского, мистер Сваровски.

И, возможно, они и были правы. В гранит науки я вгрызалась, подобно Фенриру, поглощающему Солнце. В моей жизни не было места для Дэвида Теннанта, и пределом моих мечтаний не являлось увеличение популяции рыжих конопатых чертей. Я не желала встречать старость, кидая восхищенные взгляды на морщинистого, обрюзгшего Теннанта.

Мать этого не понимала, да и какое ей вообще дело? Я промолчала.

— Ладно, мам, мне пора! — Я чмокнула ее в щеку, тем самым прекращая дискуссию, и отправилась собирать легкий учебный ранец.

***

Мой Институт провозглашал, что важнее хлеба нет ничего на свете. Мудрые профессора; некоторые из них в прошлом — лучшие повара, элита; учили нас постигать кулинарное мастерство с особым рвением, но помимо профессиональных предметов, у нас был и стандартный курс — физическая культура, психология, языки по выбору — итальянский или испанский, английский и литература, история колонизации земель США.

Весь курс собрался на лекцию по психологии. Я успела забежать в библиотеку, чтобы взять учебник, быстро прошла по коридору до аудитории и села за последний стол, который остался единственным свободным. Лекция повествовала о психических процессах: произвольной и непроизвольной памяти. Я уходила в подсознание, медленно, но верно погружаясь в транс, не переставая рисовать в тетради цифру «восемь», как знак бесконечности.

— Иногда у людей случаются дежавю. Мы будто бы знаем, что должно произойти в определенный момент, и это действительно происходит. Оказываясь в совершенно незнакомом месте, мы узнаем предметы мебели, обстановку, людей…

Эти слова вырвали меня из состояния погружения.

— Профессор, скажите, верите ли Вы в то, что наша память может отсылать нас к событиям из прошлого, которые никогда не происходили с нами в период нашего существования… То есть к прошлой жизни?..

— Мисс Уилсон, я верю в реинкарнацию! Ведь феномен «дежавю» попросту не имел бы места быть, если бы мы уже не проживали свои жизни когда-то. Рождаясь, мы обновляемся для того, чтобы вернуть себе свою бессмертную душу, которую теряем с наступлением физической смерти, а когда умираем повторно, ждем своего нового рождения… Итак, продолжим занятие…

Я снова медленно погружалась в недра подсознания. Знак бесконечности в тетради постепенно расплылся, стены раздвинулись, свет погас. Я снова лежала прикованной цепями на алтаре. Он тоже был там.

— Скоро ты присоединишься ко мне в вечной жизни, Лора.

Мужчина вдыхал запах моих волос, словно дикий зверь.

— Отпусти меня, пожалуйста… Освободи мне руки. — Мой голос звучал надрывно и хрипло. Холод сковал тело, обездвижив. — Mea dragostea, Vladislaus. (Любовь моя, Владислав. /рум./ — примечание автора).

Цепи больше не удерживали меня. Но не смотря на то, что мороз пронизывал все тело до костей, я чувствовала согревающее статическое электричество между нами. Против своей воли, я обвила руками его шею и поцеловала в губы. Страсть трещала между нами, как потрескивает обвиненный горящий на костре.

Эта девушка определенно не могла быть мной. Целовать кошмар своих ночей не входило в список моих дел на «сегодня», но… Как наваждение… Мои пальцы проскользнули в ворот его рубашки, расстегивая пуговицы одну за одной, в то время, как он целовал мои плечи и ключицы.

Внезапно лицо его стало демоническим, и я увидела острые клыки. Шею пронзила нестерпимая боль. Я закричала… И… Все исчезло.

Я снова переместилась в аудиторию. Голову разорвал снаряд адской мигрени, тем временем на меня воззрились тридцать две пары глаз. И тридцать третьи — профессорские. Похоже, я кричала и наяву.

— Мисс Уилсон, с Вами все в порядке?

— Да, да. Извините.

Я покраснела и заправила прядь челки за ухо. Лекция продолжилась.

Что я сказала этому мужчине? На каком языке?..

Я сидела, вжав голову в плечи, когда боковым зрением увидела Его в дверях аудитории. Резко сорвавшись с места и не потрудившись извиниться перед профессором, я выбежала в коридор, но, видимо, слишком поздно. Там никого не оказалось.

— Кто ты, черт возьми? Прекрати преследовать меня! — Выкрикнула я в пустоту.

На физкультуре играя в баскетбол, я пропустила три подачи, и меня обвинили в рассеянности. За пару вместо десяти баллов, что считалось наилучшим результатом, я получила всего пять — удовлетворительно.

Я вышла из центральных дверей Института и направилась в единственное место на Земле, где мне могли помочь. И это была не церковь, в которой, по мнению матери, истинно верующему даруют прощение, избавление от кошмаров, и рай, если не в жизни грядущей, то уж точно на небесах.

Я отправилась к психоаналитику.

Глава 2. Выпускной бал

И пестрел на балу маскарад масками притворства и лжи.

В коридоре никого не оказалось, приемные часы психоаналитика подходили к концу. Полагаю, он уже собирал свой старый чемоданчик, снимал пальто и шляпу с вешалки и собирался уходить домой, но я нарушила его планы, пробарабанив пальцами по обветшалой деревянной двери с позолоченной табличкой «Мистер Нолан» на ней.

— Мисс, прошу меня простить, но мой рабочий день окончен.

Но Лора Уилсон не была бы Лорой Уилсон, если бы позволила себе сдаться, развернуться и уйти…

— Доктор, умоляю… Надолго я Вас все равно не задержу, но мне, как никогда ранее в жизни, необходим Ваш совет. Кажется, я схожу с ума.

Пожилой мужчина с минуту оценивал меня внимательным взглядом, пытаясь понять, заслуживаю ли я тех минут общения с ним, за которые ему, вероятно, никто не заплатит, так как он не был частным практиком (на частного практика даже подающей надежды студентке взять денег неоткуда), затем нехотя снял пальто; водрузил его обратно на крючок вешалки, и указал мне рукой на стул возле окна рядом с письменным столом, загруженным кипой бумаг: рецептов на мятой бумаге с закрученными кончиками, рекомендаций, медицинских карт и напоминалок на желтых листочках с клеевой основой, прикрепленных к пластмассовому набору ручек и карандашей.

— Мисс???

В его вопросе прозвучало, как минимум, три знака вопроса, и я тихо добавила.

— Уилсон. Лора Уилсон.

Он вернулся за свой стол, и, опустившись на невысокое сидение, практически исчезнув за своим рабочим местом и нагромождением бумаг, обвел взглядом кабинет; все, что в нем находилось: удобное кожаное кресло для релаксации с высокими подлокотниками в правом углу, цветные фотографии на стенах с жизнерадостными щенками и котятами на руках у детей.

Ближе к нам висела картина, изображавшая синее спокойное и безмятежное море, отражающее блики солнца своей тихой и обездвиженной гладью. В недра кабинета вела еще одна дверь, за которой было настолько темно, что не представлялось возможности что-либо разглядеть. В дверном проеме брезжил, поминутно мерцая, слабый свет. Очевидно, это небольшое помещение было предназначено для введения в транс или гипноз. Над входом с потолка свисал небольшой декоративный маятник, мерно раскачивающийся вправо-влево, а из глубин комнаты доносилось негромкое постукивание настенных часов.

— Что Вас беспокоит, мисс Уилсон? — Доктор окинул меня взглядом из-под очков в черной роговой оправе, и взгляд этот был глубоким, пронзительным, изучающим. Вероятно, за его плечами остались годы опыта погружения людей в состояние гипноза и транса. На мгновение и я почувствовала себя расслабленно, умиротворенно, будто погрузилась в глубины синего безбрежного моря с картины, которая невообразимо притягивала меня, манила. Даже вопреки тому, что еще десять минут назад я вошла в кабинет в абсолютно раздерганном состоянии нервной системы, и мой ночной кошмар влек, преследовал и пожирал меня в мыслях и наяву.

— Я почти не сплю уже много ночей подряд. — Пожаловалась я, отерев холодный пот со лба — характерный признак сосудистой дистонии. — А когда отключаюсь, все эти недолгие крупицы времени, меня преследует один и тот же кошмар. Он изводит меня. Из-за него я перестаю быть собой, начинаю вести себя неадекватно. Мои нервы на пределе, самочувствие ухудшается с каждым днем, даже снизилась успеваемость в Институте из-за невозможности сосредоточиться на обучении. Иногда этот кошмар вбирает мой рассудок в себя и посреди дня, например, во время занятий или по дороге в Институт, а иногда мне кажется… — Я бессознательно крепко зажала в пальцах распятие. — Что он преследует меня по-настоящему. Что все, что в нем происходит, реально. Каждый раз, после того, как пробуждение возвращает меня в реальность из этого мучительного сновидения, я испытываю жуткую головную боль, мигрень, от которой не спасает ни одно обезболивающее. Что мне делать с этим, доктор? Я очень боюсь действительно сойти с ума…

— Какова природа этого кошмара? Что Вам снится? — Очки психоаналитика постепенно сползли с его переносицы, и он поправил их легким движением руки.

— Даже не знаю, с чего и начать…

Мужчина снова взглянул на меня из-под очков и улыбнулся.

— Давайте начнем по старинке, как и все. С начала.

Я колебалась, рассказывать было все же неловко. Даже профессору. Если проигнорировать все ужасы, присущие кошмарным сновидениям, в них присутствовала и некая, быть может, и извращенная, но интимность, о которой я бы точно не поведала ни матери, ни отцу. Но сюда я обратилась в поисках помощи, и, если я действительно хотела таковую получить, я обязана была рассказать все.

— Мне снится мужчина. Он… Высокий и носит черное. Лица его я не могу разглядеть. Ни разу не смогла за все это время. Иногда, мне кажется, что я знаю его целую вечность; порой, он мне чужд. Он… Насилует меня и пьет мою кровь. Я думаю, что он… Vampir.

Меня резко передернуло от собственного произношения, коим я одарила последнее сказанное слово. Оно было чуждым моему родному английскому, ведь в нем отсутствовала характерная литера [е] на конце, и акцент, с которым я произнесла его, не имел ничего общего ни с одним из языков, которыми я владела…

—  Сейчас я задам Вам два вопроса. Попробуйте ответить максимально честно. Вы любите смотреть фильмы ужасов, Мисс Уилсон?

— Нет. — Машинально ответила я. Следом, шаг за шагом, пришло осознание, куда клонил психоаналитик, преподнося мне свой вопрос. — Что Вы хотите утвердить этим вопросом? Я — не какая-нибудь инфантильная, впечатлительная девчонка, психику которой можно изуродовать просмотром фильмов ужасов, профессор. Я далека от подобного вида искусства, оное и искусством назвать — оскорбление для искусства. Я предпочитаю классику: Шекспира, Байрона, Бронте…

— А, на первый взгляд, похоже, что так. — Взгляд доктора внезапно стал холодным, липким и неприветливым. Доброжелательность исчезла с его лица, будто ее стерли. — К Вашему возрасту, милая, Вам бы положено было знать, что вампиров не существует. Exanimus (Мертвые. /лат./ — примечание автора) — существа, придуманные в свое время чересчур мнительным автором, не имеющие отношения к действительности. И, второй вопрос. У Вас есть мальчик, Мисс Уилсон?

— Нет. И никогда не было. Но какое это отношение имеет к делу?

— Видите ли, Мисс. У Вас юный организм, и Вы находитесь в фазе полового созревания. Может, Вам стоит озаботиться и поискать спутника жизни, чтобы не сходить с ума от буйства эротических фантазий?..

Это был удар ниже пояса в дополнение к его ехидной ухмылке, не сходившей с его лица, с момента, как я рассказала ему о так называемой «природе» кошмаров. Зря я вообще позволила ему влезть к себе в душу. Доктора не умеют снимать грязные ботинки перед тем, как входить в стерильное помещение. Не умеют не оставлять грязных следов в человеческих душах.

— Чутко. А самое главное, так профессионально! — Я совершила практически театральный жест, всплеснув руками в воздухе. — И как Вы до сих пор при лицензии с такими советами. При всем уважении, кого и когда мне искать, мне подскажет природа. А буйство эротических фантазий, по Вашим словам, принесло мне только боль и страдания. Поэтому у Вас просто права нет так со мной разговаривать. Я не получаю удовольствия от кошмаров, радости они мне не доставляют.

— А вот тут Вы лжете сами себе, юная леди. Еще как получаете. Девочка, я в три раза старше Вас, я повидал много женщин и экзальтацию чую за милю. Взгляд с поволокой при разговоре о загадочном властном незнакомце. Буря эмоций и страстей, которые Вы гасите лишь при мне, чтобы казаться спокойной. Может, сейчас Вам и кажется, что я смеюсь над Вами, но однажды Вы поймете, что я дал Вам единственно правильный в Вашем случае совет. Искушение можно побороть, только поддавшись ему. И найти молодого человека Вашего возраста — действительно, явилось бы решением многих психологических проблем девы вроде Вас, очень распространенного типа «nina matada» (Мертвая девушка. — примечание автора), полубольной, полубезумной, полумертвой от любви. Если, конечно, властный доминант из кошмара не стал важнее реальных отношений. Что думаете, м?

Мистер Нолан не сводил с меня глаз, и я искренне и честно пожалела, что пришла. Его пристальный взгляд обезоруживал, лез в душу и вытаскивал мой грязный секрет наружу. Да. Я желала незнакомца из сна. Всем телом, всей кровью и плотью, всем организмом и душой. Но какое кому до этого дело, если он нереален. И я пришла сюда избавиться от него, а не вести о нем беседы, что нервировало меня и забавляло психоаналитика, который читал язык моего тела и видел меня насквозь.

— Хорошо. Я постараюсь внять Вашим советам. — С нажимом произнесла я, давая понять, что не желаю продолжения беседы.

— Я выпишу Вам рецепт на «Диазепам». Это транквилизатор. Сон должен наладиться и стабилизироваться. Нейролептик же «Аминазин» снизит возможность появления галлюцинаций и навязчивого бреда. Но задумайтесь о вторичной выгоде, Лора. Ни один кошмар не будет длиться вечно, если Вы не будете желать, чтобы он длился. Отпустите его. Он Вам не нужен. Отпустите свое ощущение триумфа, непобедимости, защищенности, полета, которыми он Вас связал. Он — уродство, вызванное состоянием Вашей расшатанной психики, его не существует в реальности… Не имеет значения, как сильно Вы желаете его — его нет.

Он прошелся по моим нервам. «Его нет». Слова эхом звучали внутри меня, бились в сознании раненой птицей. Стиснув зубы, я уже выходила из кабинета с рецептом в руках, подписанным психоаналитиком от чужого имени (видимо, не в его компетенции было назначать препараты); еще один повод для лишения лицензии — пронеслось в голове; когда голос мистера Нолана заставил меня моментально впасть в паническое состояние.

— Если Вы желаете, мы можем поместить Вас в больницу для дальнейших исследований Вашего преневротического состояния и галлюцинаций, с ним связанных, но мне нужно посоветоваться об этом с Вашими родителями, пока Вы еще не являетесь совершеннолетней.

За лекарствами до аптеки я не шла, я летела. Оказавшись дома, я отключила телефонный кабель от сети. Хоть и был еще ранний вечер, родители уже спали.

Если Нолан расскажет матери о моих видениях, Сара положит конец моей счастливой жизни и превратит ее в ад. Оставалось лишь надеяться, что психоаналитик не успел совершить звонок во время моего пребывания в аптеке…

Я приняла нейролептик и тоже прилегла на постель. Но навязчивое кошмарное видение не исчезло, как было обещано. Сегодня пытки моего личного садиста достигли пика. Он практически выворачивал меня наизнанку и выпивал из меня жизнь… Так больше не могло продолжаться. Господи, за что мне это?..

Снова проснувшись от того, что меня приподняло от нервов, я села на кровати, прижала распятие с шеи к губам, подтянула колени к груди и заплакала. Нейролептик, увы, оказался бессилен… От Него меня не спасет ни одно лекарство в мире.

***

К утру мои худшие опасения подтвердились. Психоаналитик связался с моей матерью и поведал ей всю «природу» нашего разговора, которая ко времени его звонка, к моему проклятию, была дома. Я напала на старого и очень хорошего друга Сары Уилсон, который одно время помогал и ей решать ее психологические проблемы, затем был даже влюблен в нее, и, в конце концов, просто притворялся, что  не знает, кто я такая, разыгрывал драму, а потом просто вывалил всех тараканов ее дочери на голову любви своей молодости за десять минут.

День начался обыденно: подъем, завтрак. Мать молчала, что, на удивление, было редкостью. Причины тому я не знала.

— Идем. — После завтрака Сара, не поделившись своими соображениями, взяла меня за руку и вытащила из дома.

— Я хотя бы могу узнать, куда мы направляемся?

Мать лишь подтолкнула меня вперед.

Через пять минут показалось здание католической церкви, которое я посещала каждый день после окончания обучения. Дверь в здание собора была отворена, и мать втолкнула меня, держа за волосы, внутрь.

Внутри стоял сильный запах ладана и елейного масла. Своды церкви уходили высоко в небеса, и на потолках руками художников, чьи имена вряд ли были вписаны в книги по истории, роспись фресок повествовала иллюстрированную картину низвержения Люцифера в ад архангелом Михаилом. Со всех стен на меня взирали лики святых с золотистыми ореолами нимбов над их головами. Посреди церкви на полу стоял алтарь, а над ним, в самом центре, висело распятие. Мать швырнула меня к возвышению, поставив ниц. С моментально ссаженных коленей зазмеилась кровь.

— Гляди! Гляди! Даже Иисус от тебя отвернулся, сатанинская шлюха!

Лик Всевышнего, действительно, был повернут вправо, будто Он был не в состоянии глядеть на меня.

— Проси прощения, кайся, грешница! Иначе ты будешь гореть в пламени ада! Разве не все я ради тебя сделала? Разве не положила я жизнь на твое воспитание, чтобы ты имела право платить мне такой монетой, проклятое отродье? Моя дочь боролась бы ценой жизни и смерти, чтобы сопротивляться искусу. А ты… Ты более не дочь мне.

Краем глаза я увидела рясу спешащего к месту учиненного беспредела священника.

— Что Вы себе позволяете в священном месте, Миссис? Отпустите девушку.

— Я Вас умоляю, святой отец, не вмешиваться! Исчадие ада должно испросить у Бога прощения!

— Я не позволю Вам в обители Божьей издеваться над человеком!

— Пусть прочтет молитву Господню! — Мать отступила на шаг. — Я разговаривала с ее психоаналитиком. Он рассказал мне о ее ночных кошмарах — соитии с сыном Сатаны! Он ввел ее во искушение, и ей нравилось это. Она рассказывала об ужасе, который терзал ее, а глаза! Глаза ее, которые недостойны видеть свет, подергивались поволокой томления! Пусть в храме Божьем теперь вымаливает прощение.

Святой отец крепко сжал мою руку в своей.

— Очистись от греха, девочка. И твой кошмар никогда больше не явится к тебе. Попроси у Бога нашего, Иисуса, защиты, и Он поможет. Изгони из себя демона. Читай «Отче Наш».

— Господи, прости меня. — Я распласталась на полу. Слезы безвольно стекали по щекам. — Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твое; да приидет Царствие Твое; да будет воля Твоя и на земле, как на небе; хлеб наш насущный дай нам на сей день; и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим; и не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого. Ибо Твое есть Царство и сила и слава во веки. Аминь.

Не помню, сколько раз я прочла текст по кругу, в слезах, еле держась, но продолжая стоять на разбитых в кровь коленях. Сколько святой отец с матерью внесли поправок в текст молитвы после фразы «и не введи нас в искушение»: избавь от мечтаний о развратных некрофилических сладостных утехах, о пороках сластолюбия, изгони демона из души моей, избави от власти его надо мной, даруй мне прощение и райские врата, даруй мне очищение от грехов…

После нескольких часов коленопреклонения и чтения молитвы в качестве исповеди в соборе, мать отвела меня домой. Путь пролег в гробовом молчании. Когда я попыталась его нарушить, Сара одарила меня пощечиной наотмашь. Щека горела, горело и в груди от ярости. В церкви, доме Божьем, у меня не было права чувствовать злобу, которая снедала меня сейчас. Да и я была слишком ничтожна и распластана. У меня просто не было сил на агрессию. А теперь… Ярость бушевала, выжигая меня изнутри. Мое внутреннее «я» восставало против перегиба с религиозными замашками. Я не выбирала эти видения, я не получала от них удовольствия, они искажали и разрушали мою психику, и за это я еще и платила унижением перед святым отцом… И даже перед Богом.

***

10 мая 2004 года.

Оглядываясь на недавние события, могу подметить, что время пролетело слишком быстро. По защите дипломной работы я получила наивысший балл, и сегодня мне предстояло получить сам диплом, который предоставлял уникальную возможность выхода в большой свет и переезда из дома родного в другой, хоть и чуждый мне город.

У меня не осталось более никакого желания продолжать жить здесь. Я уехала бы на край света, чтобы никогда не видеть мать. Чаша терпения лопнула с треском после того, как в марте она подвергла меня унижению перед святым отцом в соборе.

Я перегрызла бы себе вены зубами с огромной радостью, если пришлось бы прожить в этом доме еще хоть месяц. Разрешения я не спрашивала; ни Сара, ни Том Уилсон не знали о моих дальнейших планах, и пусть…

Этой ночью я оставлю записку, прикрепленной на холодильнике, и они оба больше никогда в жизни меня не увидят. Немного жаль было оставлять отца, — в отношении меня он всегда был готов противодействовать жене. На него зла я никогда не держала. Лишь для него я и собиралась оставить послание с названием города, в который переезжаю. Только с названием. Никакого точного адреса. А искать меня в огромном Иллинойсе абсолютно бессмысленная затея, все равно, что иголку в стоге сена.

Я отвлеклась на мгновение от своих мыслей. Весь наш курс уже получил дипломы. Я была последней в списке. Моя фамилия начиналась с буквы «W».

— Лора Уилсон!

Я взошла на кафедру, приняла диплом из рук ректора и наклонилась к микрофону.

— Спасибо Вам всем! Все Вы — наши профессора, вложили в нас столько знаний, которые без Вас мы не получили бы и за всю жизнь! Вы помогли нам в восхождении по лестнице жизни наверх! Именно Вы научили нас тому, что хлеб, как часто любят поговаривать в русских традициях, всему голова! Я очень горжусь тем, что мне довелось обучаться здесь. И не только кулинарии, но и жизни…

Раздались громкие аплодисменты, и я спустилась с кафедры.

Перед глазами то и дело мелькали яркие желтые мантии выпускников и островерхие шапочки с желтой кисточкой. Наш Институт в последний день словно подпитался духом какой-нибудь Академии, сочетая вычурные слова, яркие одежды и помпезность поздравлений.

Оставалось четыре часа до выпускного бала, а делать мне укладку должна была моя сокурсница… Подруга. По крайней мере, единственная, кому я могла поведать хоть что-то о себе. Понятие дружбы, естественно, было относительным, а сама дружба — довольно формальной, ведь всецело я никому не доверяла, но Елена Шеффер была единственным человеком, кого я могла считать достаточно надежной.

Из толпы ее выделить оказалось не так и трудно. Высокая голубоглазая эффектная блондинка даже на фоне других нордических красавиц выглядела выигрышно, благодаря тому, что излучала тепло и доброту своей улыбкой, в то время, как от ее заносчивых и неулыбчивых сестер по цвету волос всегда веяло холодом и неприязнью.

— Лора, вот ты где, а я уж было подумала, что придется тебя искать. — Она улыбнулась уголками рта, став еще милее на мгновение.

— Елена. — Я обняла девушку в качестве приветствия. До церемонии вручения не было времени поздороваться. — Готова к балу?

— Относительно. Готово только мое платье. Сама я морально не готова ни на грамм. Та же беда с моей прической. Мы договаривались, что я сделаю тебе завивку. А ты мне поможешь?

— Да без проблем. — Я улыбнулась в ответ на ее улыбку. — В нашей аудитории есть розетка. Идем туда. Наш куратор еще где-то в Институте; должно быть открыто.

— Идем.

Елена хотела сделать свои вьющиеся волосы идеально ровными, поэтому я включила в розетку утюжок, и, пока шел процесс нагревания, начала расчесывать непослушные кудри подруги.

— Есть какие-нибудь мысли насчет работы? Где ты желаешь обрести свое место?

— Пока еще не знаю, но точно не здесь. — Я сосредоточенно свела брови, пытаясь провести расческой сквозь запутавшиеся пряди волос блондинки. — Я уезжаю из Хартфорда, Елена.

— Куда хочешь податься? Честно говоря, трудно представить тебя где-то еще.

— В Иллинойс. О деталях сообщу подробнее в письме. Я пока смутно все это представляю, но мое решение окончательно.

— Лора, Боже мой, зачем тебе это нужно? Разве здесь, в Хартфорде, мало места для реализации планов на жизнь?

— Тебе меня не понять. Здесь — не мое. С детства я ощущала, что родилась для чего-то, по-настоящему, значимого, а вместо этого… — Я вовремя прикусила язык, чуть не проболтавшись о прилюдном унижении в церкви. Нет, этого я не могла рассказать даже Елене. Религиозный фанатизм сделал из матери рабыню. Рабыню по сути, рабыню по убеждениям. Урезал ее кругозор, сузил круг интересов, лишил свободы воли и мышления. Я не злилась на нее больше. Такая помешанность, жизнь в шорах, без возможности шире взглянуть на жизнь и события, на добро и зло, скорее, вызывали сострадание и жалость, нежели агрессию. Вместо того, чтобы завершить фразу, закончив с прической подруги, я повернула ее на стуле к зеркалу и предложила оценить прическу, которая отняла сорок минут моего времени. Она внимательно и придирчиво изучила свое отражение в зеркале, и, оказавшись довольной результатом, сердечно меня поблагодарила.

— Что насчет тебя? — Я, наконец, нарушила воцарившееся молчание, когда первый аккуратный локон выскользнул из зажима плойки на мою щеку.

— Я… Не знаю. Я останусь здесь, в Хартфорде, с родителями до лета. А в июне мы с Диланом должны пожениться. Окажешь мне честь быть моей подружкой невесты?

— Обязательно. — Я рассеянно улыбнулась, вызывая в памяти образ долговязого и добродушного Дилана Эллиота. Честно говоря, получилось у меня это с трудом. Я могла запомнить и сохранить в памяти только то, что было для меня чрезвычайно важным, а чужие мальчики в список важности никогда не входили. Да, быть может, я — самая эгоистичная и корыстная подруга века, и пальма первенства по себялюбию — моя, но я не считала важным сохранять в голове образы людей, которые никак со мной не связаны и не будут фигурировать в моей дальнейшей жизни.

— Я буду ждать твоей весточки из Иллинойса. Не забывай обо мне, Лора, пожалуйста. Ты — моя самая лучшая подруга.

Я просто сказала «спасибо», нервно прикусив губу. Елена считала, что я полностью искренна с ней, как и она со мной, в чем, по сути, не было и доли правды, но я не хотела убивать в ней мечту об идеальной дружбе. Я далека даже от того, чтобы быть хорошим другом, что уж говорить об идеальном… Я всегда была закрыта от окружающего мира: странная и никем не понятая чудачка-социофоб из примерной и чересчур религиозной семьи; не такая, как все.

Вскоре и моя прическа была готова. Тугие и идеально ровные локоны ниспадали практически до талии. Я осталась довольна укладкой. Затем каждая из нас нанесла себе макияж, и мы надели платья. Ее — черное, от Шанель, выглядело, на мой взгляд, чересчур откровенно. Оно скреплялось по бокам золотыми булавками, а декольте практически ничего не скрывало. Мое же платье — фиолетовое, от Роберто Кавалли, струилось, шелками ниспадая до пола. Длинный шлейф стлался и волочился за платьем. Эдакое подвенечное платье, разве что не белоснежно белое. Я выходила замуж за будущее, разводясь с прошлым… От спины до груди на плечах сходились бретели. Наряд выглядел воздушным из-за полупрозрачного шифона ткани. Фасон одновременно казался строгим и немного кокетливым. Платье не показывало слишком много, но и не скрывало достоинств. Удовлетворившись своим внешним видом в зеркале, мы спустились вниз, в кафетерий.

Бал начался с поздравления выпускников ректором Института. Деканы и кураторы в честь торжества, как и выпускники, облачились в вечерние платья и костюмы от известных модельеров.

Вступила музыка, и дамы со своими кавалерами закружились в медленном венском вальсе. Так как пары были распределены заранее, я сразу встала рядом с Дэвидом Теннантом, который выглядел здесь настолько же неуместно, насколько неуместной была разница в возрасте между нами. Он был старше на семь лет, что создавало визуальный эффект дисгармонии. Остальные пары в зале были ровесниками. А я, одна была здесь, как снежинка-дитя, среди взрослых сугробов. На Теннанте красовался строгий черный костюм и черная рубашка с галстуком, но даже официальный вид не добавлял ему привлекательности. Для меня он по-прежнему выглядел, как омерзительный червь, которого хотелось раздавить.

На мгновение я склонила голову, как того требовал этикет танца, затем рука Теннанта медленно опустилась на мою поясницу. Вальсируя, мы продвигались по просторному помещению актового зала. В связи с балом и танцами стулья были убраны, как и фортепьяно, занимавшее весь правый угол зала и, в течение года, используемое в качестве музыкального сопровождения к концертам начинающих музыкантов с дополнительных курсов нашего Института. Сейчас его заменял музыкальный проигрыватель «Айва», зацикливший воспроизведение медленной и непринужденной мелодии вальса. Дэвид самодовольно улыбнулся и возбужденно провел языком по нижней губе. Вышло довольно омерзительно.

— Я знаю, чего хочет Сара, твоя мать. Богатства и наживы. Она жаждет нашего союза, чтобы заполучить средства, которыми располагаем мы с отцом. Но я нескончаемо рад, что ты — мой весомый повод исполнить каприз твоей алчной матери добровольно и с удовольствием. Ты — венец самого совершенства. Ты — изумруд, которого не хватает в короне моей жизни.

Возможно, из чьих-то уст это и могло бы прозвучать романтично, но Дэвид Теннант был не из тех людей. В его голосе проскальзывали нотки похабщины. Мне было противно даже стоять рядом с ним.

— О, Дэвид. Я так не хотела тебя расстраивать. — Я нарисовала на лице самую печальную мину, на которую только была способна. — Но, увы, мне придется произнести это вслух. Твои мечты о свадьбе так и останутся мечтами.

— Сара и Том уже подыскали тебе работу в Бриджпорте — самом крупном из городов нашего штата, в, буквально говоря, торговой цивилизации Коннектикута, куда мы с тобой переедем в наш медовый месяц.

Он ехидно улыбнулся, и я представила, как его зубы элегантно ниспадают на пол под воздействием удара моей туфли. На душе немного просветлело, самую малость.

— Завтра я уезжаю в Иллинойс. Билет на поезд уже лежит в дорожной сумке.

Я смотрела на него в упор, глаза в глаза. Я мечтала и грезила увидеть, как самодовольная ухмылка сползет с его тошнотворной физиономии, и я добилась ожидаемого результата. Дэвид Теннант начал нервничать.

— Какой еще Иллинойс, Лора? Ты блефуешь. Если ты действительно куда-то собиралась бы уехать, твои родители дали бы мне знать.

— Напомни, я разве упоминала, что мои родители в курсе моих планов?

Теперь самодовольная ухмылка медленно расползалась по моему лицу. Дэвид же с каждым произнесенным мной словом, впадал в состояние бешенства.

— Я все им расскажу, и ты, птичка, никогда не покинешь своей клетки!

Его угрожающий тон становился слишком громким. Нас могли услышать посторонние.

— О, Дэвид, я ожидала этой реплики, и, к твоему несчастью, у меня нет ответа на твои молитвы. В первую очередь, переступив порог дома, я перережу провода телефонного кабеля. Телефон не поставит меня на колени. Никогда. Больше никогда. И не нанесет вреда моим планам.

Стало душно. Я на мгновение будто бы снова оказалась в церкви. Я переживала момент прилюдного унижения мысленно вновь и вновь. Этому больше не бывать. Никогда.

Дэвида я оставила в гнетущих мыслях, скрежетать зубами от злости. Сославшись на головную боль, дома я оказалась раньше других выпускников. По правилам хорошего тона Теннант был вынужден остаться на афтепати.

Аккуратно перерезав провода телефонного кабеля ножницами и убедившись, что сигнал не поступает, я сбросила изрядно надоевшее платье к ногам. Я стояла у зеркала нагая, в туфлях на пятнадцатисантиметровых каблуках. Тяжелые светлые локоны ниспадали на грудь, прикрывая соски. Зеленые глаза даже в темноте светились неистовым сиянием изумрудов, и взгляд, которым они окинули свое отражение, был горделивым, королевским. В нем отражалось презрение к миру, самолюбование, нарциссизм. Он смотрел на свою обладательницу, как на существо выше всего земного.

Я вспомнила сказки об эльфах, которые мне читала в детстве мать; об их неземной красоте; о долинах, в которых они живут; о землях, которыми владеют, и подумала, что моя внешность вполне могла бы подойти под их описание.

В зеркале позади меня материализовалась черная тень, приняв очертания кошмара каждого из моих снов. Я отметила, что уже научилась не вздрагивать каждый раз, когда он появлялся. На все мое тело обрушилась волна огненного томления. Зрачки стали широкими, а дыхание — прерывистым и тяжелым. Его пальцы коснулись кисти моей руки. Я повернула ладонь тыльной стороной и сжала его руку в своей. Подавшись назад, я склонила голову на его плечо. Спиной я чувствовала его сильную грудь. Опустив глаза вниз, но не голову, я положила его руку на бедро. Пальцы одной его руки медленно скользили вверх. Добравшись до груди, он плавно и резко сжал ее. Из моих полуоткрытых губ вырвался сдавленный стон. Прижавшись ледяными губами к моей шее, другой рукой незнакомец проскользнул к низу живота и между бедер, внутрь. Я моментально взмокла. Огненный огонь летел по венам и пульсировал все ниже и ниже, пока оргазмический стон не прорвался сквозь мое полупридушенное горло.

— Приходи ко мне. Я жду тебя. Я ждал тебя несколько веков. — Полухриплый с придыханием серебристый баритон звучал в моих ушах, а сладковатые запахи зефира, ванили и тления с примесью еще одного — сандала, кружили голову и дурманили в безумном полубреду…

Он исчез столь же внезапно, как и появился. И хоть я и видела лишь себя в отражении, его запахи, ощущение прикосновений и огонь в глубине моего лона доказывали, что он не был видением, что я не сошла с ума…

Надев ночную фланелевую рубашку, я свернулась калачиком на своей постели.

В четыре часа утра я уже была на ногах и передвигалась максимально бесшумно. Я собрала в дорожную сумку некоторые летние и зимние вещи; небольшой запас продуктов, которые не должны были скоро испортиться; документы, включая паспорт; билет на поезд; диплом; достаточное количество денег для того, чтобы прожить в гостинице какое-то время, пока не найду работу.

Я не взяла ничего из прошлого. Меня манило неизведанное будущее, поэтому все детские фотографии, подарки и открытки остались на том месте, где и лежали. Ну откуда мне было знать, что покидаю родной дом навечно? И что лет через сто, когда не будет в живых ни Сары, ни Томаса, и саму квартиру добросовестные риэлторы не смогут никому продать, я обнаружу эти самые открытки, покрытые толстым слоем пыли и паутины, подписанные с обратной стороны: «Моей дочке, Лоре, от мамы в ее шестой день рождения. 23.11.1993».

Оставив записку отцу прикрепленной на холодильнике, где просила понять меня и принять мой выбор, я без сожаления покинула родной дом в поисках приключений, которыми меня вскоре «наградила» Госпожа Судьба.

Пока же меня ждал Иллинойс и город, символизирующий полузабытый роман знаменитого треугольника: Вельмы Келли, Билли Флинна и Рокси Харт (Мюзикл «Чикаго». — примечание автора). Мой роковой и судьбоносный выбор пал на Чикаго.

Глава 3. Ночное rendez—vous с кошмаром

Мертвые ходят быстро.

Иллинойс. Чикаго. Десять дней спустя.

Я раздраженно захлопнула ноутбук, на который ушла добрая часть родительских средств, взятых мной из дома, не потрудившись его выключить; закинула в мусорную корзину газету с незамысловатым названием «Работа сегодня» и, потирая висок, пытаясь избавиться от навязчивой мигрени, возникшей из-за нескончаемого просмотра веб-страниц в поисках работы, взглянула в окно гостиницы, которое выходило на бесконечное, теряющееся среди перекрестков шоссе, в глубокой задумчивости. А призадуматься действительно было над чем. Может, я была слишком требовательна к себе, но даже десять дней, которые не продвинули меня ни на шаг к цели, казались мне вечностью, а от заполненных резюме и поиска вакансий меня уже порядком тошнило. Слишком много денег было вложено в ноутбук, ставший моим единственным другом здесь, в километрах от дома, также немало средств уходило на проживание, оплату номера гостиницы, пропитание и такси. Деньги стремительно подходили к концу, а квалифицированный повар из Хартфорда никому не требовался, при всем том, что я просмотрела бесконечное количество раз все мыслимые и немыслимые сайты и газеты.

Модем интернета несколько раз вспыхнул зеленым и трагически погас. Соединение с сервером разорвано. Веб-страница недоступна.

— Давай же! — Я раздраженно вытащила его из гнезда, побарабанила пальцами по столу в задумчивости, подождала чуть больше, чем полминуты и вернула злополучное приспособление на место. Минимальное везение посреди остова полуразбитых надежд. Индикатор зажегся мерным зеленым светом, и модем восстановил соединение.

Я обновила страницу и снова оказалась на просторах сайта под весьма ироничным для меня после бесконечности, проведенной в поисках своего места в жизни, названием «Работа найдется для каждого». Я не удержалась от саркастической ремарки о том, что вакансий так много, что еще чуть-чуть, и придется стоять у шоссе с протянутой рукой. Но даже это не шло ни в какое сравнение с мыслью о том, что придется вернуться домой. Я вздрогнула всем телом… Снова оказаться в религиозном рабстве матери, в шорах ее убеждений, и по ее велению выйти замуж за Дэвида Теннанта… Нет, этому не бывать никогда! Лучше умереть от голода сейчас и здесь, в Чикаго, чем всю жизнь проживать в неволе в Хартфорде, или, как упоминал сам Теннант о планах матери на нас двоих, — в Бриджпорте.

Тем временем, не смотря на то, что навязчивая паника уже сдавила тугим кольцом мой затылок, внимание привлек заголовок, красовавшийся посреди страницы крупными витиеватыми стилем шрифта красными буквами.

«Психиатрическая Больница штата Иллинойс в городе Чикаго №14 в поисках повара для кухни. Зарплата по договоренности с руководством. Принимаются люди в возрасте от шестнадцати до сорока пяти лет. Образование строго высшее. Подробности по телефону 555-55-22».

Не смея надеяться на чрезмерную удачу, я взяла в руки мобильный телефон.

Покинув родной город, я сменила и номер, но иногда ставила в телефон старую сим-карту, чтобы прочесть сообщения от Елены, увидеть оповещения о нескончаемых звонках от родителей и очистить историю входящих, с улыбкой прочесть смс-сообщения от отца, написанные с любовью и теплом. Каждый день он писал мне о том, что они с мамой не находят себе покоя, не имея возможности даже знать, в каком городе меня искать, умолял вернуться, и каждая его смс-ка оканчивалась постскриптумом «С любовью. Папа».

Зачем он разрывал мне сердце? Мне и без этого было нелегко осваиваться на новом месте, а он заставлял меня скучать по нему, по дому, страдать от угрызений совести, которыми я не должна была терзаться вовсе, учитывая отношение ко мне в семье. Я получила от него порядка двадцати сообщений, по два-три за каждый день, проведенный в Чикаго.

Отбросив в сторону печальные мысли, ухватившись за психиатрическую больницу, как за лучик последней надежды, я совершила вызов на номер «555-55-22».

— Заведующий Психиатрической Больницы №14. Я Вас слушаю.

Голос мужчины оказался довольно приятным. Он ласкал слух.

— Здравствуйте. Меня зовут Лора Уилсон. Я прочла Ваше объявление в интернете о вакансии на должность повара. Около двух недель назад я закончила Институт Кулинарии в Хартфорде и получила диплом с отличием о высшем образовании. Я хотела бы поинтересоваться, есть ли у меня шанс быть принятой к Вам на работу?

На добрых секунд пятнадцать в трубке воцарилось молчание. Затем мужчина спросил на два тона ниже.

— Сколько Вам лет, Мисс Уилсон? По голосу слышу, что Вы еще очень молоды.

— Почти семнадцать. — Я почему-то смутилась.

На связи повис приглушенный вздох. — Вы еще так юны, Лора. Поищите себе другое место работы. Вы нам… — Заведующий выждал несколько томительных минут молчания. — Не подходите.

— Пожалуйста. — Мой голос своей надломленностью удивил даже меня саму. — Вы даже не представляете себе, как мне нужна эта работа, Мистер. Не отказывайте мне, умоляю! Мой дом остался в Хартфорде. Здесь, в Чикаго, я доживаю на свои последние деньги, мне некуда податься, нечем платить за проживание в гостинице. Если так и дальше пойдет, я окажусь на улице. Молю… Есть в Вас хоть капля человечности?..

На несколько минут в трубке снова воцарилось напряженное молчание, затем заведующий нарушил его каким-то грустным и обреченным голосом.

— Скажите мне, Мисс Уилсон, Вы умеете работать беспрекословно, выполнять поручения без колебаний и лишних вопросов? Настолько ли Вы безрассудны, чтобы в шестнадцать лет ставить свою жизнь под угрозу? Нам… — Секундная пауза. — Нужны работники всегда. Вопрос лишь в том, подходите ли Вы нам? Готовы ли Вы к этой работе?

— Я готова. Можете во мне не сомневаться.

— Будь по-вашему. Подъезжайте завтра с утра оформлять документы. После этого Вы сразу сможете приступить к исполнению своих обязанностей. Наш адрес легко найти на просторах интернета. Я буду ожидать Вас к восьми. Спец-одежду получите на месте. Не опаздывайте.

В трубке послышались короткие гудки. Я победно улыбнулась своему отражению в зеркале на стене. Долой рабство и унижения. Прощай, никчемная прошлая жизнь, больше я к тебе никогда не вернусь…

***

Психиатрическая Больница штата Иллинойс номером четырнадцать находилась всего в двадцати минутах от моей гостиницы. Поймав такси и заплатив водителю два доллара, я отчетливо назвала улицу и номер дома и склонила голову на дверное оконное стекло машины. Больница оказалась видна издалека. Высокое серое и оформленное в готическом стиле здание казалось бесконечным из салона такси. На небе сгустились темные зловещие тучи, словно предвещая беду, а здание всем своим видом отталкивало и упрашивало бежать прочь. Да вот только те, кому некуда бежать, не внемлют таким молчаливым советам и знакам, посланным судьбой. А они были. Странным оказалось уже то, что водитель высадил меня посреди шоссе, наотрез отказавшись подъезжать к воротам, сопроводив довольно странными речами свой отказ.

— Жалко тебя, девочка. Еще жизни не познала. А уже смерть. Она за тобой. Она облюбовала тебя и ждет удобного момента, чтобы запустить свои когти в твое горло. Береги себя.

Позже я обнаружила, что два доллара, которые я отдала водителю, таинственным образом оказались в кармане моих джинс, а такси, стоило мне отвернуться, чтобы окинуть больницу оценивающим взглядом, мистически и бесшумно исчезло с проезжей части так, будто бы его и не было вовсе.

Больница, на первый взгляд, казалось, была лишена всяких признаков жизни и существовала в каком-то полусне. Медперсонал в белом лениво перемещался по ветхим коридорам. Постройка просила всем своим видом обновления, но, видимо, властям города не было до этого никакого дела. Мимо меня медленно проскользил пожилой старик с полубезумным взглядом и неопрятными седыми, разметавшимися по его плечам волосами в темно-зеленой поношенной пижаме, и полуживая медсестра, спешно схватив его за руку, проводила в палату.

У самой двери он обернулся в мою сторону и улыбнулся дико и страшно.

— Смерть, девочка, здесь везде смерть. Мы обречены. Я обречен. Она обречена. — Старик пальцем указал на свою сопровождающую. — И ты теперь тоже.

Я изумленно взглянула на медсестру, и она нервно пожала плечами, тихо извинившись, вжав голову в плечи и подталкивая старика к двери.

— Пожалуйста. Мистер Уингфилд. Пройдите к себе.

— Мы все обречены. — Взвыл дедок, и лицо его исказила гримаса безумия…

Я зябко поежилась. Его глаза сильно испугали меня, но не мне было осуждать его за сумасшествие… Не прошло еще и месяца с тех пор, как я сама находилась на грани отчаяния и безумия. И пусть сейчас сон стабилизировался, кошмары на время отпустили из мертвого захвата, а лекарства, прописанные Ноланом работали, как часы, все же я понимала, что грань между нормальностью и психическим расстройством тонка, как паутина…

Не помню, как судьба привела меня к зоне рекреации. Я брела будто во сне, все еще не справившись с состоянием шока. Я была сбита с толку и речью водителя такси, и словами безумца. Оба они утверждали, что это место — Цитадель Зла, а я не могла с точностью утверждать, что им нельзя доверять. Больница давила атмосферой, всем своим видом и состоянием. Вдобавок к удручающей картине зарядил дождь, дополнив и без того серую картину небес еще несколькими оттенками серости. Больные сидели за столами в зоне отдыха, собирая паззлы и составляя из кубиков слова. Глубоко ушедшие в себя, психически разломанные, кто из них находился в межмирье, а кто уже и вовсе не принадлежал этому миру.

Пожилая старушка у окна считала листья на дереве, заглядывавшем сквозь полуоткрытые ставни.

— Пятьдесят шесть. Пятьдесят семь. Пятьдесят восемь. — Губы бормотали в полубреду, поминутно сбиваясь и начиная песню счета заново. Снова и снова.

Я присела на стул рядом с ней и попыталась завести разговор.

— Здравствуйте, Мисс. Меня зовут Лора. А как Ваше имя?

Больная посмотрела мне прямо в глаза, улыбнулась и, широко открыв рот, вдруг выкрикнула.

— Шестьдесят один!

Тогда я отдала себе отчет в том, что смотрела она не на меня, а скорее сквозь. Меня она просто не замечала.

— Можете не стараться и не тратить время. Она Вам не ответит. Миссис Спаркл здесь с тысяча девятьсот восемьдесят седьмого года. Она в таком состоянии с тех пор, как муж ее внучки в состоянии аффекта на ее глазах зарезал двух ее маленьких правнуков и свою собственную жену. Бедняжка не вынесла этого и сошла с ума. Теперь она где-то далеко. А чтобы успокоиться, она постоянно считает. Все, что попадается на глаза. Рассудок — хрупкая вещь, Мисс Уилсон. И эта вещь так легко ломается. Вряд ли Вы найдете повод не согласиться со мной…

— Не найду. — Я обернулась в сторону, как я уже поняла по знакомому тембру голоса, который изо всех сил отвергал мою кандидатуру на вакансию повара по телефону, заведующего больницей.

— Алан Стэнфилд. — Обладатель одного из самых приятных голосов этого мира протянул мне руку. Я спешно ее пожала.

— Полагаю, мое имя Вам знакомо и нет нужды представляться. — Я натянуто улыбнулась, разглядывая заведующего. Алан оказался голубоглазым шатеном, весьма приятным на внешность, высокого роста, (где-то сто восемьдесят пять) и крепкого телосложения. Во время телефонного разговора, как оказалось, я нарисовала в воображении образ, практически идентичный его настоящей внешности. Разве что не сумела предугадать, что заведующий носит очки.

— Теперь Вы видите, с чем нам приходится иметь дело ежедневно. — С нажимом произнес он. — Просто я хочу, чтобы Вы поняли, что работать здесь — не развлечение, а тяжелый физический труд. Вы еще не передумали?

— Быть может, внешность моя обманчива, и я произвожу впечатление глупой провинциальной инфантильной девицы, но смею Вас уверить, что первое впечатление практически никогда не бывает правдивым. Я не из тех, кто отказывается от своих слов. Любая работа сопряжена с трудностями. Я готова их преодолевать.

На мгновение лицо его помрачнело, затем он попытался выдавить подобие улыбки.

— Что ж, тогда пройдемте в мой кабинет.

Процедура оформления документов не заняла много времени, и, несколько раз оставив свою подпись, я получила спец-одежду — накрахмаленный белый халат чуть выше колена. Покинув кабинет Стэнфилда, я вышла в холл, дабы приступить к своим должностным обязанностям.

Психиатрическая Больница штата Иллинойс в городе Чикаго №14 растянулась на четыре этажа, не смотря на то, что казалась бесконечностью из окна такси. Около семидесяти палат, две зоны рекреации, столовая для медицинского персонала, процедурные…

К моему неприятному удивлению, повар в штате больницы уже числился, так что моей обязанностью назначили разнесение по палатам завтраков, обедов и ужинов, уделяя особенное внимание тяжело больным пациентам. Но вскоре я перестала злиться из-за наличия повара. Пожилой низкорослый и усатый мужчина по имени Мистер Браун оказался таким радушным и открытым человеком, настоящим солнцем этого мрачного заведения, всегда готовым оказать помощь своей неловкой и маленькой помощнице, что уже в первый день мне посчастливилось обрести хорошего друга.

Зарплата моя, в конечном итоге, должна была составить достаточно неплохую сумму, чтобы жить и выживать в мире без родителей, поэтому пока переживать ни о чем не стоило.

***

С рассветом пришел и второй день работы. Двадцать второе мая две тысячи четвертого года. О, поверьте, этот день мне уже не забыть никогда. После консилиума Мистер Стэнфилд вручил мне меню для пациентов с подробными инструкциями, в какую палату в какое время суток какую пищу я должна была относить. Около получаса, пока вся больница замерла на время сна, я внимательно изучала и запоминала его…

Пока кое-что в меню не показалось мне лишенным смысла настолько, что я отказалась понимать и принимать. Мне было известно, что все семьдесят палат были заняты. В больнице не было свободных мест. И все же…

Напротив номеров шестьдесят шесть, шестьдесят пять, пятьдесят девять, пятьдесят семь, пятьдесят четыре и пятьдесят два в списке стояли прочерки. Все эти палаты располагались на последнем, четвертом этаже больницы, и пациенты четвертого этажа, по всей видимости, все время существования больницы питались святым духом.

— Нонсенс. — Подумалось мне, пока я входила в кабинет Алана Стэнфилда.

— Присаживайтесь, Мисс Уилсон. — Заведующий жестом указал мне на кресло возле стола напротив себя.

— Спасибо, Мистер Стэнфилд, за заботу, я себя комфортно чувствую. В отличие от пациентов четвертого этажа. В меню допущена ошибка. Неужели, если человек психически болен и не отдает себе отчета, в каком мире пребывает, у Вас есть право лишать его пищи и экономить бюджет больницы? А, может быть, блаженным места сего не достается пищи, чтобы Вы во главе персонала имели возможность набивать свой желудок вторыми завтраками? Любопытно, что бы на это сказали власти. Интересно, как Вам сейчас вообще хватает смелости смотреть мне в глаза, зная, что Вы ущемляете права несчастных больных, которых поклялись спасать…

В глазах моих пылал яростный огонь. Я готова была отстаивать свои убеждения до победного конца, ибо то, чему я стала свидетелем, не по людским законам, не по законам гуманности. Такого не должно было случиться ни в одном цивилизованном обществе.

Убийца в белом халате. Вот кем мне сейчас представлялся заведующий Психиатрической Больницы №14.

Лицо Алана исказила злобная гримаса. Закрыв глаза, он совершил глубокий вдох, вероятно, сосчитал до десяти и медленно приподнялся с кресла. Возвышаясь надо мной подобно рокочущему вулкану, готовому к извержению в любой момент, он процедил сквозь зубы. Его голос, тихий, но звенящий, таил в себе скрытую угрозу, и я, не отдавая себе в том отчета, вжала голову в плечи, словно приготовившись к удару.

— Разве Вы не поставили подпись добровольно, Мисс Уилсон? О чем я Вас предупреждал, когда мы с Вами беседовали по телефону? Что Вы должны работать беспрекословно, выполнять поручения без колебаний и лишних вопросов и стараться держать рот на замке в течение рабочего дня. Вам было дано поручение? Извольте его исполнять по выданной Вам инструкции. Можете быть свободны, Мисс Уилсон. Если посмеете ослушаться и подняться на четвертый этаж, посетить хотя бы одну из палат с прочерками, будете немедленно уволены… — И уже на полтона тише он добавил. — Разумеется, если, конечно, останетесь живы.

Я не сдвинулась с места, все еще испепеляя его взглядом и нервно сжимая руки в кулаки. Он поднял на меня глаза и посмотрел из-под очков, словно спрашивая «ты еще тут?», а затем с нажимом и сталью в голосе произнес. — Можете быть свободны, Мисс Уилсон.

Я вышла, не постеснявшись хлопнуть дверью кабинета заведующего. Он опустился до нелепых угроз. Как никчемно с его стороны. Пережив тиранию матери и сбежав от нее, пережив порядка тридцати кошмаров и выпутавшись из них, мне стал настолько неведом страх, что меня уже начинал подстегивать поиск ответа на вопрос, чем он вообще планировал напугать меня.

На время тихого часа я прилегла на кровать Мистера Уингфилда, который, вероятно, был вызван на процедуры, и сон ненадолго сморил меня. Пригладив растрепанные волосы, полчаса спустя, я вышла в холл, услышав, как кто-то вскрикнул. Весь медперсонал собрался в коридоре, ожесточенно жестикулируя и разговаривая на повышенных тонах. Краем глаза я увидела каталку, накрытую простыней, вокруг которой столпились медсестры во главе со Стэнфилдом. Я оказалась в самом эпицентре событий. Пару раз меня даже чуть не сбили с ног. Идеально белая простыня, которой был накрыт лежавший в каталке, насквозь пропиталась кровью. Заведующий прожег провожатую Мистера Уингфилда яростным взглядом и сквозь зубы прошипел.

— Как? Что случилось?

Медсестры переглянулись, дабы удостовериться, что никто из пациентов их не слышит и тихо произнесли в один голос. — Mortuus.

— Увозите. — Лицо заведующего помрачнело.

Я подбежала к нему.

— Что произошло? Кто пострадал?

Стэнфилд смерил меня пронзительным взглядом, словно решая, заслуживаю я знать правду или нет, затем тихо и коротко произнес. — Старик Уингфилд. Несчастный случай. Эта больница просто разваливается на части. Здесь нельзя больше оставаться.

Он лгал. И я знала об этом. И он знал, что я знаю. Видел это в моих глазах. Тем не менее отчаянно цеплялся за свою ложь.

В двух вещах я была уверена абсолютно точно. Во-первых, старика, который еще вчера предупреждал об опасности, сгубил не несчастный случай. Да, разумеется, больница пребывала не в лучшем состоянии, но и не в настолько плохом, как утверждал Стэнфилд. И, хотя, штукатурка облезла и осыпалась, сама клиника еще держалась крепко. А, во-вторых, Мистер Уингфилд не был сумасшедшим. Стены этого здания были пропитаны злом, которое угрожало каждому, кто здесь находился. В сознании всплыл отрывок из телефонного разговора с заведующим.

— Нам нужны работники всегда.

Разумеется, поток бесконечный. Если каждый день кто-то будет умирать.

Еще один вопрос оставался без ответа. Что медсестры подразумевали под словом «mortuus»? Я достаточно разбиралась в языках и понимала, что «mortuus» на латыни — аналог французского слова «morte». Смерть. Или мертвый.

С первого взгляда становилось ясно, что лежавший на каталке был мертв, так почему медсестры с таким опасением переглядывались? Почему следили за тем, чтобы их никто не услышал? Они ведь говорили очевидное? Или все же нет?.. А, быть может, в слово «мертвый» вкладывалось иное значение? Я была сбита с толку.

После происшествия часть персонала была освобождена от работы, включая меня. Я слонялась из угла в угол, не находя себе применение. Возвращаться в гостиницу не было никакого желания, платить за ночь дополнительного проживания тоже, поэтому я осталась на ночное дежурство. Пролистав несколько карт пациентов медленно и лениво, я сложила их в ровную стопку на столе в ординаторской и опустила голову на сплетенные пальцы рук…

Из-за пережитого стресса я отключилась надолго и пришла в себя, когда больница уже опустела.

Я потерла глаза, окончательно проснувшись. На глаза мне попалось злополучное меню, которое оказалось на столе прямо у меня под рукой, вызвавшее днем бурный ажиотаж. Цифры на листе бумаги не давали мне покоя. Шестьдесят шесть, шестьдесят пять, пятьдесят девять, пятьдесят семь, пятьдесят четыре и пятьдесят два…

Ночь вступала в свои права. Путь на четвертый этаж мне был заказан приказом заведующего больницы. Но кто будет следить за исполнением приказа, если Алан Стэнфилд уже наверняка мирно спит в своей постели, а единственным, кто остался здесь на ночь кроме меня, был наш охранник, Мистер Коулман?..

Цифры завораживали меня, притягивали… Но они были не единственной причиной, по которой я решила выполнить то, что задумала. Помимо загадочной тайны, которая просила ее разгадать, я для себя решила, что сегодня рискну всем, но узнаю, что за чертовщина творится в больнице. И пусть это может кончиться для меня плохо, быть может, и Алан Стэнфилд не напрасно предупреждал об опасности, но у Лоры Уилсон с детства в характере был один пунктик. Если появилась навязчивая идея — претвори ее в жизнь, иначе не сможешь спокойно спать.

Одернув на себе белый халат чуть выше колена и поправив волосы, забранные в спиральный пучок, я зажала в правой руке меню и вышла в коридор. Тишина стояла мертвая, ни единым звуком не нарушаемая. Неясным мерцанием с потолка подмигивала люминесцентная лампа. Стук моих каблуков по мраморному полу раздавался по всему коридору. Эдакое сердце больницы забилось посреди ночи. Мистер Коулман пребывал в сладкой дреме, положив руки под голову и тихонько посапывая.

— Типичный русский богатырь. Хоть чем бей, теперь до рассвета не разбудишь. — Подумалось мне.

Ординаторская находилась на втором этаже. Я вышла на лестницу и, пролетев два пролета вниз, торопливо отстучав каблуками ритм по ступеням, толкнула дверь в столовую. В воздухе повис запах кислых щей. Поморщившись и отогнав пару назойливых мух, я подошла к плите. В огромной кастрюле, наверняка не меньше, чем в половину моего роста, лежало картофельное пюре, которое готовил Мистер Браун с утра. Я включила плиту и невероятным усилием передвинула кастрюлю на нагревающуюся конфорку. Мысль о воплощении плана заставляла мою кожу покрываться мурашками, а дух — воспрянуть на совершение авантюрных приключений. Руки заметно дрожали, а дыхание стало тяжелым и прерывистым. Появиться в одной из палат просто так я не могла. Нужен был повод. Даже если там содержат самых буйных психопатов, вид и запах теплой еды должен удержать их от того, чтобы в один прыжок сломать мне шею. Положив разогретое пюре в тарелки, добавив по несколько кусочков жареной рыбы с тимьяном в каждую, я окинула взглядом меню, оставленное на столе.

Цифры за это время будто бы выросли и выгнулись на бумаге рельефом. Шестьдесят шесть, шестьдесят пять, пятьдесят девять, пятьдесят семь, пятьдесят четыре, пятьдесят два.

— Ну что же, Лора. — Нервно улыбнулась я самой себе. — Начнем с шестьдесят шестой. Страшнее уже не будет.

Меня не впечатлял мистицизм, которым окутывал Алан Стэнфилд и его приближенные то, что творилось в больнице, не пугала таинственность, с которой он говорил о четвертом этаже. И сегодня я узнаю, что здесь творится. Не сегодня. А прямо сейчас…

С трудом маневрируя с подносом на каблуках, я поднялась на четвертый этаж.

Двери в палаты в больнице на всех этажах были приоткрыты. На всех, кроме этого. Я дернула ручку двери палаты номер пятьдесят два, затем — пятьдесят четыре. Они оказались заперты, что было, действительно, странно, учитывая, что ни одна из палат не пустовала. Углы коридора затянулись паутиной, а люминесцентные лампы на этаже едва мерцали. И, если, на первый взгляд, мне показалось, что «жилые» этажи больницы находились в запустении, то дать определение хаосу, который творился здесь, я просто не могла. Штукатурка отошла от стен, на полу, среди мусора и паутины, валялись шприцы, пинцеты. При столь скудном освещении я все же рассмотрела и маленькую куклу с темными вьющимися волосами. Она лежала, широко раскинув руки, и смотрела на меня своими широко открытыми черными глазами-пуговицами. От этого взгляда мороз прошелся по коже, и я носком туфли откинула мерзость в угол. Надо напомнить себе все-таки сообщить властям города о состоянии больницы. Конечно, если я переживу эту ночь. Коридор подходил к концу. Осталась последняя палата, в которую я и собиралась изначально. Шестьдесят шесть. Сердце пропустило два удара. Я коснулась ладонью латунной ручки, затем крепко сжала ее в руке, и, наконец, легонечко толкнула дверь внутрь. Она не замедлила отвориться, со зловещим и мистическим скрипом приглашая войти внутрь…

Сырость, затхлость и тление моментально сбили с толку, ранив все органы чувств так, что я едва не задохнулась. Я совершила один неверный шаг, затем — второй, исключительно по инерции, и стоило этому произойти, дверь тут же захлопнулась за моей спиной. Путь к отступлению был отрезан. Я застряла здесь навечно. И слово «навечно» перестало быть метафорой, едва мне стоило поглядеть под ноги…

На полу, на темно-желтом, старом линолеуме в черную полоску, у самого входа, среди паутины, в пыли, покоились тела. Около десятка мертвых тел. От них исходило такое зловоние, что этот запах, казалось, проникал до основания костей и в голову, разъедая слизистую оболочку носа. На удивление, тучи из насекомых в воздухе над трупами не оказалось…

Смерть посетила усопших в разное время. У каждого трупа был свой собственный срок давности. На двух маленьких, рассыпавшихся в труху скелетиках возлежали полуразложившиеся мужчина и женщина. Кровь на горле старика, завершившего ужасающую пирамиду, став ее верхушкой, только застыла, и две капли стекли по горлу к груди. Все жертвы были одеты в уже знакомые мне темно-зеленые пижамы. Одежда пациентов четырнадцатой Психиатрической Больницы штата Иллинойс. Глаза несчастных убиенных, еще не истлевших до состояния скелетов, закатились так, что остались видны только белки. Их шеи были безжалостно разорваны. На молочно-белых искаженных посмертно лицах застыло выражение немого ужаса.

Я не владела собой. На мгновение дух будто покинул мое тело, и поднос выпал из дрожавших крупной дрожью рук. Целую вечность он приземлялся, прежде, чем посуда с пюре разлетелась вдребезги на осколки.

Дышать стало трудно. Я подняла голову вверх. Со всех стен на меня взирали кресты и распятия. Некоторые из них висели вниз головой. На оконной раме тоже обнаружилось одно.

С трудом переводя дыхание, приложив ладонь ко лбу и опустив голову, я, наконец, заметила того, кто лежал на кровати, облокотившись на ее край и разглядывая меня так пристально, как хищник смотрит на жертву. Да. Теперь мне довелось рассмотреть его. Мужчине, ростом около ста девяноста пяти, на вид можно было дать не больше сорока-сорока пяти лет. Он был облачен в черную рубашку, черные брюки-галифе, заправленные в высокие сапоги до колена длиной и черный плащ, а длинные цвета воронова крыла волосы его были собраны в конский хвост. В левом ухе поблескивала золотая серьга. Тонкие губы искривились в порочной и злобной усмешке. Темные пряди волос спадали на невероятно красивый и будто высеченный из мрамора, остроносый профиль. Его порочную красоту породила сама Преисподняя: его широкую грудь, сильные плечи и пламя из адской бездны в черных, как сама ночь, глазах. Я дернулась, как муха, попавшая в сети паука, силой заставив себя оторваться от этих гипнотических злобных глаз. Столько безумных ночей в муках кошмара они меня истязали. Эти глаза невозможно было не узнать. Они сводили с ума и лишали ясных мыслей. Усилием воли я выдернула сама себя из состояния транса, и, резко развернувшись к мужчине спиной, дернула спасительную ручку двери. Тщетно. Дверь оказалась заперта, будто бы я и не попала несколько минут назад сюда именно через нее. Пламя окутало меня с головы до ног. В солнечном сплетении стало душно и тошно. Тугое кольцо боли сдавило череп.

— Кто-нибудь! На помощь! Помогите! Умоляю!

Я бешено молотила руками по двери, истошно крича, пока голос не охрип. На минуту я закрыла глаза, чтобы отвлечься от боли, разорвавшей все мое тело. Мягкий шелк оперения касался моих глаз и щек. Ленты из вороньих крыльев. Резко и отрывисто ударив меня по щекам, наваждение исчезло. Послышался его голос. Холодный, отражавшийся от стен эхом в моей груди и насмешливый.

— Бабочка только залетела на огонек и уже пытается сбежать? Хоть сбей руки до крови, тебя отсюда никто не услышит. И никто не спасет. Бабочка боится, что ее тоненькие крылышки сломают, а пыльцу сотрут грубым движением властной руки. Лора, Лора, почему ты до сих пор боишься? После всего, через что мы прошли?

— Мы? О чем Вы говорите? — Тяжело дыша и держась за голову, безжалостно разбитую взрывом мигрени, дрожащими руками, я обернулась в его сторону. Голос хрипел. Каждое слово вырывалось из груди с жаром и болью, словно оставляя в ней ожоги.

— Признаюсь, не ожидал, что человеческий рассудок — такая хрупкая материя. И любое вмешательство в него вызывает адскую головную боль. Прости меня, милая.

Злобная усмешка на его лице свидетельствовала о том, что он и не думал извиняться. Весь этот разговор напоминал дешевую театральную постановку с марионетками.

— А в конце пьесы кукле сломают шею. — Как-то некстати подумалось мне.

Я ничего не ответила, и он продолжил. Играет, как кошка с мышью. Зачем убивать быстро, когда жертва итак никуда не денется.

— Признайся уже самой себе. — Чарующий баритон шептал хрипло и прерывисто у меня в голове, пока я неистово пыталась сломать ручку двери и хоть как-то вырвать себе путь к свободе. От него кружилась голова, и сдавливало сердце. Воздух в легких кончился, и даже стоять на дрожащих ногах стало трудно.

— Давай же! Давай! — Я тщетно умоляла дверь хоть немного податься.

— Ты бежишь не от меня, а от самой себя. Эти сны, которые, на самом деле, наше прошлое, недоступное твоей памяти по ряду причин, пугали тебя и доводили до нервных срывов, потому что ты боишься. Но не меня, а самой себя. Ты боишься почувствовать. Боишься бездны, в которую проваливаешься, когда начинаешь испытывать ко мне чувства, боишься огненной лавины, которая уничтожит и перечеркнет всю твою прежнюю жизнь. А за нее ты отчаянно цепляешься, потому что тебя очень долго учили тому, что есть добро, а что зло. Порочные страсти — зло. Испытывать нечто, что люди не принимают — зло. А это шоры, за которые ты сама винишь свою мать. Прекрати бежать от себя, Лора. Прими себя такой, какая ты есть. Когда ты это сделаешь, ты поймешь то, чего сейчас не понимаешь. Только со мной ты можешь стать самой собой. Не притворяться, не скрывать свои чувства, не лгать, не надевать маски добродушия и любви к людям. Ты ненавидишь их не меньше моего. И единственное место, где ты сейчас хочешь быть, это не там, снаружи, в мире жалких и никчемных людишек. Ты хочешь быть здесь. — Рука кошмара моих ночей мягко и нежно прошлась по подушке, лежавшей рядом с ним. Ногти, удлинившиеся и превратившиеся в острые когти, располосовали наволочку.

Тяжело дыша, я оперлась спиной на стену. Все равно пути к отступлению были закрыты. Моя рука легла на горло. Каждый вздох был невыносим. Я будто огонь вдыхала. Он летел по венам, задевая каждый нерв, конвульсирующий в теле и заставляющий выгибаться руки и дрожать всем естеством.

— Выпустите или убейте. Прекратите истязать. Если отпустите, я сделаю вид, что не видела всего этого. — Я кивнула на пирамиду из мертвых тел. По щекам стекали слезы от возникшего кома в области солнечного сплетения, который разрастался, от которого тошнило так, что слезная жидкость выступала сама собой. Лицо моментально высыхало от лихорадки, которая подавила меня, согнула в дугу.

Теперь стало ясно, почему медсестры употребили в разговоре слово «mortuus». Их страхи здесь, наконец, обретали смысл. Мертвый, пьющий кровь, вампир.

Психиатрическая лечебница оказалась лишь прикрытием для другого грандиозного проекта. Здание, по крайней мере, весь четвертый этаж, стало тюрьмой для заключения в нем созданий вроде моего мучителя. Монстров и чудовищ. Вот о какой страшной тайне говорили вполголоса, вот чего боялись медсестры и пациенты… Все стены здания, действительно, оказались пропитаны злом. Жаль, что об этой тайне не узнает мир. К утру я стану еще одним кирпичиком в пирамиде смерти на полу.

— Я вернусь домой. Никто о Вас не узнает. Ни власти, ни полиция.

Вампир только усмехнулся. — К мамочке потянуло, м? Колени уже зажили после поклонов Боженьке? А, нет, постой. Как же я мог забыть. Наверное, к любимому Дэвиду вернуться хочется. Разделить с ним каждую ночь, завести семью, родить несколько рыжих чертей и до конца жизни посещать Мистера Нолана, жалуясь на ужасные кошмары обо мне. Такие ужасные, что ты горишь. Горишь, еще не приблизившись ко мне. Ты никого не обманешь. Ни меня, ни даже своего психоаналитика. В чем-то я даже апплодировал ему, стоя. Властный доминант из кошмара, действительно, стал намного важнее реальных отношений. Да и разве же это были бы отношения? Ты — умная, начитанная и образованная девушка, Лора. А те, кто окружают тебя, не ровня тебе. Тебе даже поговорить не с кем, потому что все эти мальчишки — ограниченные болваны. Ты заслуживаешь большего… Потом же этот напыщенный кретин подорвал всю свою репутацию в моих глазах. Сначала он начал говорить о каких-то мальчиках, не имея ни малейшего представления о сознании твоей перерождающейся души, разбитой вдребезги и от века к веку хранившей верность только одному мужчине — мне. Следом, Нолан и вовсе превратился в циркового клоуна. «Не имеет значения, как сильно Вы желаете его — его нет.» Он сказал, что меня нет. Проводя время в заточении, мне, действительно, иногда казалось, что меня уже нет. Но не до такой же степени, чтобы поверить в то, что меня не существует… К слову сказать, пожалуй, здесь, на самом деле, стало слишком жарко, не находишь? Как насчет того, чтобы немного остудить невыносимую лихорадку?

Он все еще улыбался, а принуждение, которое я не могла побороть, уже завладело моим рассудком, проникнув в мою голову, подобно маленькому паразиту с острыми зубами-иглами, впивающимися в ткани мозга. Не отдавая себе отчета в том, я начала медленно расстегивать накрахмаленный белый халат. Пуговицу за пуговицей. Завершив начатое, я отбросила его к ногам, оставшись в одном кружевном черном нижнем белье. Бледная кожа покрылась пурпурными пятнами. Я опустила глаза.

— Что Вы делаете? — Мои зубы стучали, а кровь ударила в голову, разбиваясь пульсом в каждой клетке тела.

— Просто хочу на тебя посмотреть… Как я и запомнил. Идеальна. — Его и без того темные глаза потемнели еще больше. Да, он был монстром вне всякого сомнения, но при всем этом он все еще оставался мужчиной. Магия влечения работала на нем практически так же сильно, как и на мне. Только он не боялся в отличие от меня… — А попутно решаю твои психологические проблемы, девочка. Не борись с основным инстинктом. Это природа. Никакой силе духа не справиться с ней. Что же насчет дома. Ты им не то место называешь. Твой дом — это мой замок. Твой дом — это мой мир, который я отдам тебе в руки. Вместе с короной.

— Но почему? — Только и выдавила я из себя.

— Потому что… — В мгновение ока он оказался рядом и оперся руками на стену за моей спиной, заставив меня вжаться в нее, чтобы не почувствовать соприкосновение с его телом. Он выдыхал мне в висок каждое слово, пока я отвернулась к стене, пытаясь проглотить душащий меня комок в солнечном сплетении. — Ты — реинкарнация моей погибшей шесть веков назад жены. И я вернулся из смерти, чтобы дождаться тебя. Ради тебя я проклял Бога и всех святых. Ради тебя я стал чудовищем, которого ты теперь боишься.

Он распустил мои волосы резким рывком, и они рассыпались по моим плечам.

— Глупая. — Он смотрел мне в глаза, коснувшись моей щеки своей холодной, как снег ладонью. — Стоило бежать столько времени, когда можно было принять меня и стать счастливой навечно?

— Что ты хочешь услышать? Да, я боюсь тебя, но не монстра внутри тебя, а оболочку, которую вижу собственными глазами! Боюсь себя, боюсь терять опору и землю под ногами! А ведь это происходит каждый раз, как только я тебя вижу. Я боюсь твоей вечности. Боюсь нести ответственность за эту любовь целую вечность, потому что чувствую и знаю, что меньше, чем через вечность, мне не выпутаться, если я приму тебя. Если я приму себя такой, какая есть. Сводимой с ума ужасом моих ночей. Я боюсь снова и снова ощущать то, что меня поглощает, поэтому я боюсь тебя. И каждого видения, связанного с тобой.  Я боюсь тебя видеть. Потому что каждый взгляд возвращает меня к мысли о том, что ты — жуткая, порочная, но все-таки моя Вселенная… Мать говорила, что ты — исчадие ада, сын Сатаны… Это правда? — Я уже не отводила взгляд. Бесполезно, когда липкие сети паутины окутали настолько, что в этом сладком сиропе ты просто засыпаешь, погружаешься в вечный сон, не в силах лететь прочь.

— А это имеет значение, если я — твоя судьба? — Он склонил голову к моей шее и коснулся ее ледяными губами. Пульс бился все быстрее, отстукивая в голове «Пляску смерти» Сен-Санса.

— И не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого. — Все еще сопротивляясь, мои губы шептали молитву.

— А ты не сдаешься так просто, да? — Он усмехнулся, покусывая мою шею и сжимая мои дрожащие руки в своих. — Противишься каждому импульсу. Слушай крик своего тела. Слушай Симфонию Безумия Грига. Она тебе понравится. Войди со мной в пещеру горного короля…

— Я ненавижу тебя. Ты растлил меня. Из-за тебя я повисла на грани жизни и смерти. Столько ночей в кошмарах… Ты пытал меня без зазрения совести.

— Я прожил половину тысячелетия. Я продал совесть за богатство и власть. Я продал за бессмертие все человеческое.

Его руки легли мне на бедра. Еще полминуты я смотрела на него, и сил к сопротивлению во мне просто не осталось. Он развернул меня в противоположную сторону. Целуя в шею, он подталкивал меня в сторону своей кровати. Я отпихнула носком туфли с дороги руку одного из убиенных вампиром, и, борясь с застежками плаща кошмара всех моих ночей, опустилась на его кровать.

— Он ввел ее во искушение, и ей нравилось это. — Звенел в голове голос матери. И пусть она сотню раз была права, пусть я легко стала продажной девкой сил зла, я уже ни о чем не жалела. Его поцелуи причиняли мне боль, лишали меня моей непорочности, потому что в сплетении наших языков, я чувствовала горький привкус ада во рту. Ваниль, зефир, сандал и тление… Ловким движением левой руки, он расстегнул лифчик, а я ногой обвила его за талию, пока его рука поглаживала мое бедро, постепенно лишая меня последнего оставшегося на мне белья. Я вытянулась в струну и открыла ему шею, поигрывая пальцами с пряжкой брюк, жадно влезая под ткань его исподнего, уже расстегнув рубашку и оставив дорожку из поцелуев на сильной и холодной груди. Он не спрашивал ни разрешения, ни приглашения. Из-под верхней губы его показались два острых клыка. Через мгновение они пронзили нежную кожу моего горла, отыскав яремную вену. Эйфория ударила в голову…

Он коснулся пальцами моей нижней губы. Он сочетал нежность и грубость так искусно, что у меня не осталось воли, не осталось меня ни в одном из смыслов. Вся обратившись в чувственное ощущение, я раздвинула ноги. Он вошел в меня, он пил мою кровь из каждой венки на теле: из рук, ног, живота, груди. Ферменты его слюны оказывали обезболивающее и заживляющее воздействие. Но шрамы оставались. После насильственных действий они не могли не остаться, но в тот миг мне не было до них никакого дела. Я стонала от боли, которую порождали вновь и вновь вспарываемые клыками вены, и похоти.

Он провел правой рукой, на которой красовался массивный перстень с изображением дракона, под ямочкой на шее, из которой струилась кровь; затем я почувствовала прикосновение к горлу ледяного языка, слизывающего кровь. — Шрамы останутся, как подарок, чтобы ты помнила обо мне…

— Владислав. — Прошептала я, запрокинув голову. — Ты — проклятие мое…

Он погрузил клыки в вену на запястьи. Тошнотворный кровавый привкус железа на языке и сандаловый запах его парфюма — все, что я могла сейчас ощущать. Омерзительно… Эйфория… Наши тела, словно клубок змей, свились в одно и двигались слаженно, в унисон. Живое к мертвому. Так начиналась любая вечность. Я вспомнила имена всех Богов, дойдя до пика. Сминая простыни в оргазмических конвульсиях, я рыдала и стонала его по имени. Я молила не отворачиваться. Все, что я хотела видеть в этот миг; все, чем жила сейчас, было его лицо…

Позже, отдохнув несколько мгновений, пока он еще держал меня в объятиях, в то время, как жар и нервный тремор покидали мое тело, сменяясь покоем и отдыхом после бесконечных мук, он уговорил меня снять распятия со стен и окон и выбросить их в открытые ставни. Сейчас я ради него сделала бы что угодно. Даже вошла бы в пещеру горного короля…

Я покинула место заключения моего кошмара, не оглядываясь, и успела сделать буквально пару шагов. Из дверей палаты шестьдесят пять показалось омерзительное существо змеиной породы. Все тело его было покрыто зеленой чешуей, а голову венчали отростки оранжевого цвета. Я оказалась зажата между стеной и трехметровой змеей, которая открыла свою пасть надо мной. Приготовившись к неминуемой смерти от чудовищной твари, в существование которой не поверила бы еще вчера, я зажмурилась в тот момент, когда дверь шестьдесят шестой палаты отворилась. Повеяло холодом. На пороге стоял граф Владислав Дракула. Не миф, не легенда. Реальность.

Он что-то произнес на латыни, и существо, склонив голову и издав пару трелей шипения, скрылось за дверью своего обиталища.

Кошмар каждого из моих снов улыбнулся и подмигнул мне. — Если захочешь, эта ночь станет одной из тысячи подобных. Возвращайся, Лора. Не имеет значения, сколько времени тебе понадобится, чтобы принять решение. И меня. Я буду ждать…

Пришла в себя я уже в душе номера гостиницы. Под струями воды я, наконец, рассмотрела, что он сотворил со мной. Кровоподтеки, синяки, рубцы в виде полумесяцев по всему телу.

— Господи, что я позволила с собой сотворить?..

Состояние эйфории покинуло. Боль вернулась во всей ее ужасающей и разрушающей ипостаси. Болел каждый участок тела, словно поры кожи искололи и заполонили ядом. Каждый нерв в моем теле сходил с ума от боли. Панический ужас и запах тления забили легкие. Тление исходило от меня, висело в воздухе. Кажется, я начинала разлагаться изнутри. Я села на край ванной, положила подбородок на согнутые колени и обвила их руками. Сил даже на то, чтобы расплакаться, уже, увы, не осталось.

Глава 4. Дом, милый дом

Мир грез, жди меня, я в пути.

Меня разбудил приступ головной боли за несколько часов до будильника. Сев на кровати, сдавив руками затылок и поморщившись, я задумалась. Как я попала в гостиницу, если оставалась на ночное дежурство?..

Постепенно события вчерашней ночи начали всплывать одно за другим. Дерзкая вылазка на четвертый этаж назло Стэнфилду, обескровленные тела, он, ночь с ним…

— Дерьмо. — Я громко выругалась вслух.

Посреди ночи девица выбегает из психушки в крови, шрамах, с диким взглядом, в состоянии дурмана. Кто, черт возьми, взял на себя ответственность посадить такую в такси и довезти до гостиницы? С кем остаток ночи провели пациенты, если в больнице оставались только я и охранник — Мистер Коулман? Вашу ж Машу… Я дала обещание, что согласна на ответственную работу. На меня возложили надежды и чаяния. На меня оставили всю больницу. И что я сделала? Я подвела их всех. А что я сделала еще? Нечто гораздо более преступное, нежели взвалить ответственность за больных на плечи охранника. Я выпустила древнее зло, уничтожавшее людей. Пациентов этой больницы. Я сняла распятия — единственное, что сдерживало его силы, и выбросила в окно. Какой хаос должен был воцариться за ночь, если голодавший неизвестно сколько дней, месяцев, лет вампир обрел свободу? Да чтоб меня! Встав с кровати, я пару раз стукнулась лбом о стену. Вены горели. Зудело, чесалось и болело все тело. А в голове звучал его приторный хрипловатый и невыносимо сексуальный голос.

— Шрамы останутся, как подарок, чтобы ты помнила обо мне…

Нет мне прощения. Тьфу, Боже мой, о чем я вообще думаю?.. А я думала о нем. И не могла остановиться. События прошлой ночи так врезались в память, что их было не вычистить, не отскоблить даже с порошком. И, пожалуй, с порошком их оттирать было бы уместно. Ибо так грязно и омерзительно до сегодняшнего дня я себя еще никогда не чувствовала. Надо прополоскать рот, ибо целоваться с мертвецом — действие за гранью всех допустимых норм. А дать ему доступ к своему телу… Боже, как я могла так пасть… Я с горечью посмотрела на себя в зеркало.

— Поверь мне, солнышко, это еще не предел. Ты бы и ниже пала, предоставилась бы только возможность. — Прошептало с хрипотцой подсознание. И почему даже у моего подсознания его голос?

— А есть куда ниже? — Скептически и укоризненно спросила я у отражения.

Слава Богу, оно ничего не ответило. Да и что тут ответишь? Я нарушила обещание, данное мной заведующему, подвергла опасности жизни вверенных мне больных, оставила больницу в то время, когда требовалось мое присутствие. В своем лице я видела предательницу рода людского, потому что дала свободу демону, насытив своей плотью и кровью, которого, быть может, годами удерживали в заточении, чтобы спасти от него людей. Я клялась, что надежна… И я не лгала. Не в моем характере было поступать безответственно. Но все же я так поступила. Хоть и впервые. И ради чего? Ради простого секса? Да что со мной не так?..

— Не простого, а феерического секса, радость моя. — Подсознание издевалось и подтрунивало надо мной голосом мрачного, мертвого садиста.

— Заткнись. — Процедила я сквозь стиснутые зубы.

Внутреннее «я» снова визгливо сцепилось в диалоге с подсознанием.

— Меня зачаровали. Меня могли убить. У меня не было шансов сопротивляться. Как я еще могла поступить?

— А хотела ли сопротивляться? — Тихий, насмешливый голос в голове гаденько захихикал.

— Так. Заткнулись оба. — Скомандовала я вслух. — Кто бы там в голове ни болтал, нам всем нужно сейчас привести себя в порядок и идти с повинной к Алану Стэнфилду, молясь об увольнении без судебной за произошедшее ответственности.

За ночь рубцы и шрамы значительно побелели, что не могло не радовать, но, разумеется, испариться они не могли, а моя паранойя заставляла меня думать, что их видно даже через одежду. Мне казалось, что они горят огненным узором поверх моего демисезонного пальто, чтобы каждый прохожий мог увидеть и ткнуть в меня пальцем, чтобы показать всем, во что я превратилась и до чего докатилась. Чувствуя себя стесненно и пристыженно, я спрятала лицо в воротник…

Май подходил к концу, но трава еще была припорошена тонким слоем утреннего инея. Решив пройтись пешком, чтобы не привлекать внимания к моим мыслям посторонних, я, наконец, вспомнила, что ночью до гостиницы меня довез водитель такси, таинственным образом исчезнувший посреди шоссе в первый день, когда я вышла на работу; бормотавший об угрозе, нависшей надо мной и мистическим образом вернувший мне деньги. Вряд ли он был так прост, как казалось на первый взгляд. Возможно, он узнал меня. Но даже это не меняет того факта, что села я в такси с окровавленной шеей и лицом, в состоянии наркотической эйфории ПОСРЕДИ НОЧИ! Вряд ли обычный человек не озадачился бы до такой степени, чтобы хотя бы задать несколько вопросов. Но нет. Этот довез меня до круглых дверей гостиницы, молча. Кажется, весь мир был в курсе о существовании монстров и угрозе, от них исходившей. Кроме меня…

Двери больницы захлопнулись за моей спиной, я поздоровалась с Мистером Коулманом, который отчего-то пристально смотрел на меня, не отрываясь. Пытаясь укрыться от этого обличающего взгляда, я вжала голову в плечи. Забежав на минуту в ординаторскую и оставив там сумку и пальто на крючке, я вышла в холл второго этажа. Творилось нечто невероятное. Медперсонал стягивался в центр холла с каталками, накрытыми простынями. Все до одной были залиты кровью. Я насчитала в общей сумме десять каталок. Меня резко затошнило, и я прижала ладонь к лицу, с трудом сдерживая подступающие слезы. Мистер Уингфилд стал виной трагической оплошности. Он зашел, куда не следовало, и поплатился. Все, что творилось здесь и сейчас, было исключительно моей виной. И мне теперь с этим жить. Все равно, что я убила бы всех этих людей собственными руками. Капризная инфанта. Я захотела то, что мне не принадлежало, и ценой за это стали человеческие жизни. Все эти несчастные люди стали жертвами. Только вчера я обвиняла Стэнфилда в том, что он — чудовище. А на деле единственным чудовищем в этом помещении была я. Даже не Владислав.

Я дернулась и замерла. Впервые даже мысленно я назвала его по имени, избежав эпитетов «кошмар», «садист» и им подобных.

Но в этом была своя правда. Он был измучен жаждой. И насыщал свою утробу. В этой ситуации действовал принцип естественного отбора. Чудовище, которым стала я, было многим хуже. Я не выживала, не жаждала их крови. Я просто их убила, встав на сторону того, кого считала проклятием своей жизни. На этот раз я слишком далеко зашла. На этот раз у Бога не нашлось бы для меня прощения.

Заметив меня, неуверенно топчущуюся у дверей ординаторской, заведующий подошел ко мне вплотную и коротко бросил через плечо.

— Нам нужно поговорить. Прямо сейчас, в моем кабинете.

Я окинула его быстрым взглядом. Он был смертельно бледен, вены выступили у него на лбу, а тени залегли под глазами, отчего он стал выглядеть намного старше своего возраста. Не дойдя до кабинета, заведующий развернулся в мою сторону и снял очки. Отерев пот со лба, он начал свою речь.

— Следовало сразу ввести Вас в курс дела, Мисс Уилсон, но не предоставилось возможности, а сейчас мы в абсолютно бедственном положении, поэтому у меня не остается выбора. Мистер Коулман доложил нам, что поутру не обнаружил Вас на рабочем месте, и, поверьте мне, в иной ситуации взыскания с Вас не ограничились бы обычным штрафом, но сегодня я Вас прощаю. Сегодня мы нуждаемся в любой помощи от каждого из наших сотрудников. Какая бы глупость ни сподвигла Вас бежать отсюда, это моя вина в том, что я оставил больницу на новичка. Побегом Вы, возможно, спасли себе жизнь, и я не виню Вас в этом. Возможно, Вас напугали мои слова, но они были сказаны не просто так. Вчера я солгал по поводу смерти Мистера Уингфилда. И Вы мне не поверили. Я понял это по Вашим глазам. Вы слишком умны, Лора, чтобы даже человек со стажем мог Вас обмануть. Больного убил не несчастный случай. Психиатрическая больница штата Иллинойс №14 уже пятьдесят с лишним лет служит тюрьмой для самых опасных в мире преступников. — Стэнфилд понизил голос. — Страшнейших монстров и чудовищ из кошмаров, которыми люди любят пугать своих детей. Они реальны. Святой Орден из Рима охотится на них при помощи своих знаменитейших в мире охотников и доставляет сюда, а мы обеспечиваем их заключение. Охотники также приглядывают за их содержанием, за тем, чтобы они не выбрались отсюда. Но последние две недели они настолько загружены работой, что не могут быть с нами. Ни власти, ни пациенты не догадываются, кого в своих стенах скрывает больница. А если кто-нибудь из больных и узнает правду, мы — очень выгодное место для прикрытия подобной деятельности. Нашим пациентам все равно никто не поверит. Четвертый этаж содержит в своих палатах абсолютное зло. Каким бы монстром Вы меня не считали, Мисс Уилсон, я не экономлю бюджет больницы. В меню напротив палат четвертого этажа стояли прочерки, потому что четвертый этаж уже давно не больница, а тюрьма. Это рисковое предприятие, Мисс Уилсон. Держать монстров в непосредственной близости от людей, но, с другой стороны, где в нашем мире вообще возможно было бы держать в секрете подобное?.. А это важно, чтобы никто во внешнем мире не знал правды. Для их же безопасности. Старик Уингфилд по глупости своей поднялся на четвертый этаж. И поплатился за это своей жизнью. Но это было лишь начало череды бедствий. Похоже, что отведав его крови, самый могущественный и ужасающий зверь, которого мы держим здесь уже практически сорок лет, вырвался на свободу. Он уже совершал подобное дважды. Три года и почти что семнадцать лет назад. Он бежал, его гнали, но все-таки поймали и вернули сюда. А сейчас он слишком голоден и силен, он линчует всех, кто встает у него на пути. Будьте осторожны. Он выглядит, как мы. У него человеческая личина, но душа абсолютного зла. Он — Дьявол во плоти. И, если он освободится, и, как гласит пророчество монахов Святого Ордена, найдет свою погибшую несколько веков назад жену, реинкарнировавшую в нашем времени… Она — ключ к его воцарению. К воцарению Ночи над всем миром. С ее помощью он станет непобедим. Вместе они низвергнут всю сеть миров в прах. Да-да. Вы не ослышались. Наш мир — не единственный. Есть и другие… И все они будут порабощены властью тирана и ненасытного убийцы. Приспешники его ищут девушку по всему миру, ту, с которой он обвенчался еще в смертной жизни, чтобы привести к нему, уже около десяти лет. Он чувствует, что она вернулась. Вампирские пары создаются навечно. И он ни перед чем не остановится, чтобы найти и вернуть ее. Без нее он — ничто. Будет гоним и пойман всякий раз. Но она… Она все миры поставит на колени и заставит склонить головы перед ним… Он умеет заставить работать на него. Многие купились его человеческой внешностью и помогали ему, не подозревая, кто он на самом деле, многих он соблазнил обещаниями вечной жизни и богатства, но итог оказывался всегда один. Все, кто помогает ему, получают единственное вознаграждение. Смерть. Он манипулирует сознанием, совращая самых невинных. Теперь Вы все знаете. Поэтому…

Алан Стэнфилд не успел договорить. Его взгляд упал на рубцы в форме полумесяцев на моей открывшейся глазам шее и ключицах, потому что, выслушивая его рассказ, я разнервничалась и опустила руки вдоль тела, которые держала поднятыми к горлу, скрывая шрамы.

— Ты…

С обезумевшими глазами он отпрянул от меня в сторону, как от чудовища. Стиснув виски руками, заметавшись по коридору, он внезапно остановился и надрывно вскрикнул, взмахнув руками в отчаянии.

— Боже мой! Тебя! Чем он тебя смог подкупить, Лора?! Обещаниями вечной прекрасной жизни? Богатством? Любовью? Это ложь! Ложь и абсурд! Ему нужна только она. Ведьма Маргарита Ланшери, которую он ищет по всему миру. Любой девочке, которой он морочил голову, обещая золотые горы и вечную жизнь с вечной любовью, он уже перегрыз глотку, как только стала не нужна. Пока ты работаешь на него, ты и останешься жива. Ты ведь спала с ним?.. Так знай, что ты умрешь, если он не обратит тебя в вампира. Что ему абсолютно не нужно. Как думаешь, что с тобой станет после физического контакта с мертвецом? С ядом, который источает его мертвое тело, его мертвая плоть? Ты сгниешь. Ты уже начинаешь разлагаться, ему и убивать тебя не нужно. Маленькая глупая идиотка!

Он расхаживал по коридору взад-вперед, нервно сжав руки в кулаки, а я стояла, опустив голову, покраснев и чувствуя себя предательницей. Огромным усилием взяв себя в руки, заведующий выдохнул, успокоился и повернулся ко мне, стиснув в руках мои плечи.

— Ты будешь судиться со всей строгостью за совершенное преступление. Остаток твоей никчемной жизни, пока ты еще не сгнила, ты будешь жалеть, что родилась на свет. Я чувствовал, что не стоит брать тебя на работу. Я пригрел змею на груди, которая ужалила меня прямо в сердце. Которая угробила годы моего труда. Которая уничтожила моих пациентов. Тебе уже все равно, кому платить по счетам. Я окажу тебе услугу. Он убьет тебя коварнее и изощреннее. А я предоставлю медперсоналу принять решение, что с тобой сделать и какую выбрать для тебя казнь.

— А, быть может, он и не станет меня убивать? Быть может, я — не очередная жертва? — Сквозь зубы процедила я. — Как-то было бы неучтиво ждать свою девушку половину тысячелетия, чтобы потом за несколько дней убить ее, м?

Я холодно, с вызовом посмотрела ему в глаза. Стэнфилд побелел, и, схватив меня за руку, резко рванул рукав халата, обнажая мое плечо. На нем красовалась метка, которую я всю жизнь считала родимым пятном. Змея с короной на голове, своим телом обвивающая розу.

— Господи. — Стэнфилд отшатнулся. — Змей — это он. Библейский символ демона-искусителя. Роза символизирует женское начало. А корона на голове змея — его будущее воцарение над мирами. Когда он поймает ее и оплетет своими сетями, он получит царство. А он уже поймал и получил ее. Уже взял свое. Миры обречены… Подобная метка была только у нее, у Маргариты. Ей выжгли точно такое же клеймо, когда она была еще подростком, а обвинили в колдовстве и сожгли в тысяча четыреста шестьдесят втором году. Они оба погибли в тот год. Ты — это она. Значит, ты — та, за кого он жизнь отдаст. Ты — его шлюха.

Вокруг заведующего постепенно собирались медсестры…

— Взять ее! Не медлите! Убейте ее! До следующей реинкарнации могут пройти сотни лет. Наша святая миссия перед лицом Ватикана хотя бы отсрочить гибель миров.

***

Вверх по ступеням лестницы. Выше и выше. От выхода меня отделяла живая стена из сотрудников Психиатрической Больницы штата Иллинойс №14, поэтому единственным путем обрести спасение, было решение кинуться в омут. Медсестры во главе с сопровождающей Мистера Уингфилда и Аланом вооружились скальпелями и шприцами. Безумие отражалось в их глазах. Стремление уничтожить то, что им приказали уничтожить, любой ценой. Теперь внешне, кроме спец-одежды, ничто не отличало их от пациентов. Маниакальные взгляды; объект беззащитной жертвы, который они постепенно окружали в кольцо, преследуя и затравливая, как добычу. Это был бег на выживание. В холле четвертого этажа по дороге к заветной палате я каблуком раздавила мерзкую темноволосую и черноглазую куклу с глазами-пуговицами. Ни секунды на то, чтобы перевести дыхание. Три этажа вверх…

Я резко дернула ручку двери шестьдесят шестой палаты и ворвалась внутрь. Толпа сотрудников больницы — следом за мной. Я искренне надеялась, что они побоятся переступать порог, что движущая сила страха остановит их, но эта надежда была напрасной…

Безрассудство победило здравый смысл. Их было больше. Они были вооружены и в порыве преследования не испугались бы даже самого Дьявола.

Граф лениво возлежал на больничной койке, положив ногу на ногу и не дрогнул ни одним мускулом, когда безумная толпа со мной во главе ворвалась в его обиталище. Обернувшись и взглянув на нас, как на назойливых мух, он только безмятежно улыбнулся, обращаясь ко мне.

— Ах, эта Мисс Уилсон. Ни дня без неприятностей. Попала в затруднительное положение?

— Толпа со скальпелями, желающая твоей смерти, нынче называется затруднительным положением? По-моему, это катастрофа. — Сквозь зубы процедила я, не отворачиваясь и не сводя взгляда с толпы, застывшей в дверях и тяжело дышавшей, предвосхищая вкус крови врага. Отступать было некуда. Я находилась совсем рядом с его кроватью, уже спиной чувствуя дыхание вампира.

— Ты преувеличиваешь возможности этого дешевого балагана. Зрелищность — десять баллов, функциональность не тянет и на слабенькую троечку.  — Слегка коснувшись моей спины ладонью, он встал рядом.

Стэнфилд вытащил из кармана серебряное распятие с рубином в центре. Надавив на камень пальцем и ухмыльнувшись, он позволил нам медленно наблюдать, как выезжает острое лезвие с одной из сторон креста. Владислав только усмехнулся, демонстрируя клыки.

— Доктор, доктор… Мальчик достает свои игрушки. Я должен быть шокирован или уже умирать от страха?

— Ты умрешь по-настоящему, когда это лезвие пронзит твое сердце. — Стэнфилд осклабился в презрительной усмешке. — А с твоей потаскушкой будет отдельный разговор. Эта гниющая тварь познает всю силу возвращающегося бумеранга ее предательства.

Граф сделал вдох, чтобы загасить ярость, которая тенью отразилась на его лице, когда Стэнфилд упомянул обо мне. Презрительная ухмылка все еще не сходила с его лица.

— А вот это ты зря.

В мгновение ока он оказался рядом со Стэнфилдом и уже занес руку с когтями для удара, когда вперед выбежала медсестра, следившая за стариком Уингфилдом, и закрыла заведующего собой. Одно, как казалось на первый взгляд, легкое прикосновение острых когтей к ее горлу хирургически ровно отсекло ей голову, которая покатилась по полу комнаты в угол. По толпе пронесся рокот и безумный вой. Я оторопело смотрела на фонтанирующее кровью из шеи, извивающееся в конвульсиях тело.

Обронив серебряное распятие с рубином, заведующий упал на колени к обездвиженной погибшей медсестре и взвыл нечеловеческим голосом. — Нэнси!.. Нэнси!..

— Все равно, что индейку распотрошить к Новому году. Ничего особенного. — Владислав улыбнулся, попробовав кровь обезглавленной на вкус, облизав окровавленные пальцы, и наклонился к Алану, схватив его за горло и подняв в воздух, как пушинку, над толпой. Медперсонал замер. Ни звука, ни движения. Все просто продолжали шокированно смотреть на обездвиженное мертвое тело.

— Чувствуешь приближающуюся смерть? Хотя, зачем я спрашиваю. Твой страх витает в воздухе, ничтожество. Я убью тебя с радостью.

Вампир оскалил зубы и приготовился вцепиться в глотку заведующего больницы. Силой заставив себя оторвать взгляд от мертвого тела медсестры, я кинулась к нему и схватила за руку, вскрикнув:

— Нет.

Граф с удивлением обернулся в мою сторону, не выпуская Стэнфилда. Когти на его руке погрузились в горло заведующего. Тот хрипел и пытался вырваться из последних сил. Струйки крови стекали с его шеи тонкими алыми полосками.

Владислав смотрел на меня вопросительно, с долей раздражения во взгляде и явно недоумевал, как я могу проявлять такое бесстрашие после только что имевшего место быть инцидента с медсестрой Нэнси.

— Пожалуйста, не убивай его. — Только и вымолвила я, отпуская холодную мертвую руку вампира и с долей затравленности во взгляде опуская глаза. 

— Почему же я должен проявлять такую неслыханную милость? Он бы тебя не отпустил. Мне показалось, что ты пришла ко мне в поисках помощи, а не критиковать мои методы наказания тех, кто посмел даже подумать о том, чтобы поднять руку на мою законную жену.

— Пожалуйста. Если для тебя имеет хоть какое-то значение мое слово, отпусти его. Он просто защищает своих. Он верит, что хочет для них лучшего. К тому же, жизни больных в его руках. Он отвечает за эту больницу, и без него эти люди не справятся. Они все. И персонал, и пациенты.

— Они пришли жечь тебя, резать и убивать. А ты просишь для них милосердия. Милая, милая девочка, когда будем жить вместе, я научу тебя, как надо поступать с врагами. А пока… — Владислав вдохнул запах дрожавшего и обезумевшего от страха Алана Стэнфилда и откинул его прямо в находившуюся в состоянии шока и онемения толпу.

— Запомни, доктор. — Граф обратился к заведующему. — Ваше идиотское пророчество столь же лживо, сколь и монахи, что выдумали его. Ты остался жив только благодаря своей королеве. Не смотря на то, что пытался убить ее. Твоя королева милосердна, чего не скажешь обо мне, ведь я бы разделал тебя на куски без суда и сомнений, потому что ты и тебе подобные — лишь пища для меня. Поэтому помни об этом, просыпаясь каждое утро. Ты обязан ей жизнью. И передай своим дружкам-охотникам, когда они вернутся сюда. Не смейте больше меня преследовать. Теперь нас двое. Любые попытки бесполезны. Вместо того, чтобы вернуть меня в заключение, вы обречете свои головы украшать пики ворот моего замка.

Вампир обернулся ко мне. — Готова покинуть это злачное место и вернуться домой?

— Да. — Коротко ответила я.

— Тогда забирайся ко мне на спину. И держись крепче.

В столбе вихря человек, который только что стоял передо мной, исчез. Вместо него посреди комнаты оказался огромный черный нетопырь, пожалуй, в три моих роста. Два перепончатых крыла развернулись и накрыли собой все пространство палаты. В мускулистом теле чудовища перекатывались мышцы, а так называемое лицо летучей мыши с высоко поднятыми висками, вертикальными зрачками хищных пурпурных глаз и острыми, как лезвия зубами, воистину могло заставить остановиться даже самое бесстрашное сердце. Он мягко опустился на пол и ждал.

Персонал больницы отпрянул и перекрестился. Я колебалась. Теперь я видела чудовище в его истинном обличии. Так стоило ли доверять ему?

— Справедливости ради, надо заметить, что он только что спас тебе жизнь. — Укоризненно подметило подсознание.

— Да-да. — Вступило с ним в извечный спор внутреннее «я». — Спас от того, во что сам втянул. Разве можно доверять тому, кто только что отсек бедной женщине голову.

— Можно подумать, был шанс избежать этого. — Презрительно фыркнуло подсознание. — Пророчество все равно бы сбылось. Они должны были быть вместе. К тому же, боится ли теперь Лора Владислава, избавившись от панического ужаса не подпускать его, чтобы не обречь себя на вечные чувства, м? А женщина сама напросилась.

— Надоели оба. — Вмешалась я.

Я сделала шаг вперед и коснулась головы монстра ладонью. Он был ужасен, устрашал, но я больше не боялась. Страх исчез. На коленях я взобралась на спину монстра и крепко обвила его руками за шею, склонив свою голову к его.

— Я доверяю тебе. Я приняла решение и сделала выбор. В этом мире мне не осталось места. Забери меня в свой. — Прошептала я на ухо зверю. Нетопырь моментально взмыл в воздух, разбил своими огромными крыльями окно палаты и полетел навстречу голубому небу и облакам…

Солнце весело припекало; облака летели по голубому покрывалу, подобно взмыленным коням; на душе было как-то легко и безмятежно, если, конечно, не смотреть вниз и не думать о том, что я лечу по небу не на самолете, а на спине нетопыря-вампира, который является мифом тысячелетия — графом Владиславом Дракулой. Это заставляло задуматься в какой-то мере, но сейчас я не хотела думать. Меньше часа назад я избежала смерти от рук своих же коллег, я устала физически и морально. Отдавшись воле судьбы, я решила: будь что будет. Как принято говорить — двум смертям не бывать, одной не миновать. Пролетая над центральным парком, нетопырь начал снижаться. Утро еще было в самом разгаре, и никого не было видно на улицах, хотя, пройдет всего пара часов, и аллеи заполнят суровые, но нежные голоса матерей и веселые детские.

Опустившись рядом с раскидистым деревом, вампир спустил меня на землю на своем крыле и принял человеческое обличие.

— Солнце слишком активное. Поднимемся в воздух на закате, а пока отдохнем. Главное, оторвались от преследователей. — Владислав тяжело дышал, а кожа на его лице покрылась ожогами.

Я предпочла промолчать о том, что преследователи, наверняка, сейчас заняты более важным делом, чем преследовать нас — отстирыванием своих штанов, и легла на землю под раскидистые ветви дуба. Вампир мягко опустился рядом. Он не сводил с меня глаз. Глубоких, черных и печальных. Сейчас они не выглядели пугающе. Сейчас мне не казалось, что я смотрю в глаза самой Смерти.

Я улыбнулась. Солнце светило мне в глаза, поэтому я смотрела прищуренно. Одним глазом.

— Что?

— Ты тут. Просто в это трудно поверить. Ты бы поняла, если бы ждала кого-то больше пяти столетий. Может, я — зверь и чудовище, садист, каковым ты имеешь право меня считать, но сейчас у монстра болит где-то слева. Там, где половину тысячелетия уже ничего не бьется. Сегодня я чуть не потерял тебя, едва получив. Снова. Не знаю, был ли я готов. И привыкну ли когда-нибудь к тому, что Судьба всегда тебя забирает. Потому что чудовища не заслуживают свое «долго и счастливо». — Он нежно убрал прядь волос с моей щеки. От прикосновения холодных пальцев меня пробрал озноб. Взгляд глаза в глаза длился всего несколько мгновений, потом он отвернулся.

— Сегодня ты отпустил заведующего, когда я попросила. Быть может, ты и не такое чудовище, каковым себя считаешь? — Я коснулась ладонью его щеки, и он едва заметно дрогнул, прикрыв глаза.

— Быть может, ты просто сильно на меня влияешь, и я не могу сопротивляться тебе, Рита.

Затем он снова посмотрел на меня, и какая-то уязвленная нежность, которая на это короткое мгновение проскользнула в его глазах, исчезла, сменившись привычным отсутствующим, пустым и холодным взглядом. — Ты сегодня пережила глубокий стресс. Постарайся поспать. Путь предстоит долгий.

Я опустила голову ему на грудь. Дали о себе знать усталость, напряжение и страх подступающей смерти. Сон постепенно смежил мне веки, сделав их тяжелыми, почти что каменными, и я отключилась…

Архипелаг звезд рассыпался по вечернему небу, которое постепенно из темно-синего перекрашивалось в черный. Казалось, можно было подать рукой, чтобы сорвать любую звезду с эбенового покрывала. Я задумчиво смотрела на звезды, и сердце мое замирало от тоски. Тоски одиночества… Покидая мир людей, свой мир, я внезапно осознала, что в нем не осталось ни одного человека, которому я была бы нужна. Разве что, кроме отца. Тяготило мое сердце еще и понимание того, что больше я никогда не вернусь домой. И, хоть по дому я и не скучала, все равно отпускать свое прошлое во имя неясного неизведанного будущего не так-то и просто…

Неторопливо, сонно и лениво дорога подошла к концу, когда в небе загорелась первая утренняя звезда, и показались высокие и мрачные шпили темного средневекового замка. Мой «экипаж» начал постепенно снижаться на поляну на территории замка, миновав по воздуху высокие черные железные ворота с пиками.

— Прибыли. — В смятении обреченно прошептало мое внутреннее «я».

***

Пролетая над облаками и шпилями величественного и средневекового замка, я и представить себе не могла, что если посмотреть снизу, островерхие края башен, на самом деле, уходят так высоко в небо, что теряются в утренних тучах, скрывающих солнечный свет. Я взирала на построение с тревогой и благоговением. Замок был столь величественным и, одновременно, наполненным поражающего тишиной безмолвия, что захватывало дух, и от трепета мурашки ползли по коже. Я положила руку на плечо своего спасителя и разрушителя, он же в ответ крепко сжал мои пальцы ладонью.

На поляне, возле стен завораживающего, магического, древнего сооружения находились лишь мы двое. Я посмотрела на себя, и, к своему удивлению, обнаружила, что на мне не оказалось белого, рабочего халата Психиатрической Больницы штата Иллинойс №14. Не обнаружилось также шрамов и рубцов. Моя кожа напоминала хрупкий и нежный, бледный фарфор, не побитый, не искалеченный насильственными действиями человека, который сейчас держал меня за руку.

Вместо халата на мне оказалось голубое шелковое платье с корсетом, плотно облегающим бедра. Подол струился шелками, ниспадая до земли. На ногах моих обнаружились светло-голубые туфельки на маленьком каблуке с блестками.

— Но как? — Я обернулась к сопровождающему меня графу-вампиру, изумленно взглянув на него.

— Ничего удивительного, Лора. Ты была самой могущественной ведьмой нашего мира. Природа чувствует твое возвращение. Твоя земля признает тебя и выражает свое почтение таким образом. Излечивая раны, удивляя нарядами…

Модель платья оставляла плечи открытыми, но я не ощущала холода. По коже блуждал теплый летний ветерок. Я чувствовала себя так умиротворенно и спокойно, как никогда ранее. Мои длинные волосы, завитые в тугие локоны, были забраны в высокую прическу, и, спадая на спину, так искрились в лучах несколько секунд назад пробившегося сквозь тучи солнца, что слепили глаза. Золотые серьги с темно-синими сапфирами и перстень с лазуритом на среднем пальце правой руки удачно дополнили картину наряда. Но больше всего здесь удивляли даже не чудеса преображения, а ощущение того, что в этом мире возможно все.

— Добро пожаловать домой. Половину тысячелетия спустя мы, наконец, дома. Вместе… Ради этого стоило продать душу и обречь себя на превращение в чудовище.

Владислав нежно посмотрел на меня. А в глазах его блестели искорки смеха. Он говорил о превращении в монстра, шутя. Он знал, что все, кто здесь находится, прекрасно знали, что его устраивает жизнь проклятого существа. Более того, он гордится тем, кто он есть. Глядя на него сейчас: на обезоруживающую улыбку на тонких и бледных губах; на пряди волос, спадающие на невыносимо прекрасное лицо; на искру жизни и улыбки в глазах, трудно было вообразить, что он — вампир, существо, внушающее и изводящее ночными кошмарами, пьющее кровь и, время от времени, обращающееся в нетопыря. Он был идеален до безбожности, но идеален порочно. Каждый взгляд в его сторону заставлял пробуждаться зверя во мне самой. Голодного, ненасытного, жаждущего… С той же страстью, что он желал крови и ужаса в глазах жертвы, я желала его. Он так легко читал мои мысли, что я отвернулась, чтобы он не заподозрил, о чем я думаю. Порочно и неправильно. Но я не хотела, чтобы человек, которого я вижу всего лишь второй раз, догадывался, что стал моей Вселенной…

Окна замка выходили на поляну, о которой я уже упоминала. За нашими же спинами расположился огромный, по своим масштабам, черный, и, достаточно, неприветливый лес. На самой его опушке обосновалась крошечная каменная пещерка. За грядой деревьев, не внушающих особого доверия, тянулся в обе стороны от самой высокой своей точки гребень Карпатских гор, уходивший пиками высоко вверх. Взошедшее солнце ложилось на него своими утренними лучами, заставляя искриться и блестеть радугой самоцветов. Я восхищенно вздохнула и замерла.

Насколько хватало обзора, по другую сторону замка не оказалось ничего выдающегося: старая полуразрушенная мельница, пятнадцатого века постройки, небольшая деревушка из покосившихся старых и ветхих домов…

Трансильвания — райский и запретный уголок Румынии, куда еще не проникла цивилизация и ее модерн. Здесь казалось более реальным встретить на тропинке вдоль леса проезжающую мимо карету, запряженную шестеркой лошадей. С другой стороны, то, что было обыденным для меня, здесь бы не вписалось в пейзаж. Представить автомобиль, бесшумно скользящий между вековых сосен, казалось абсурдом.

Едва достигнув дверей, я удостоилась чести наблюдать, как они сами собой растворяются, словно приглашая войти.

Все еще не отпуская моей руки, Владислав посмотрел на меня.

— Больше не будет ни страдания, ни боли. Только счастье. Здесь ты не будешь странной, никем не понятой чудачкой. Ты станешь королевой. И своего народа, и моей. Ты готова к этому? Теперь все изменится. Кончился век гонения и презрений. Любой, кто посмеет теперь сказать хоть одно нелицеприятное слово в твой адрес… Сама решишь, как его уничтожить. Больше никто и никогда здесь, в этом мире, пока я — король, не заставит тебя страдать, я обещаю.

— Я совсем не готовилась к пафосным речам, поэтому, давайте просто зайдем, Ваше Величество. — Я рассмеялась сквозь слезы, и одной рукой придерживая подол платья, другой крепко сжимая руку темного рыцаря моей жизни, переступила порог королевского замка.

Внешне замок производил неприветливое и даже угнетающее впечатление, но внутреннее его убранство поразило своей роскошью. Порядка сорока этажей. Винтовая лестница с перилами, украшенными каменными цветами, по которой было возможно подняться и осмотреть весь замок тем, кто не владел огромными и сильными крыльями. Двери, инкрустированные золотом, серебром и другими драгоценными камнями, отворялись наружу, таким же образом, как и входная, открывая взору великолепные и большие кровати под багровым балдахином, горящие золотом и серебром прикроватные столики, трюмо.

Постепенно поднимаясь по лестнице, мы, наконец, достигли шестнадцатого этажа. Миновав ряд черных дубовых дверей, мы подошли к единственной и самой большой, вырезанной из красного дерева. Граф слегка коснулся ее, и она отворилась…

Внутри оказался пожилой мужчина, лет пятидесяти-шестидесяти на вид. Он вытирал пыль с прикроватного стеклянного столика. Помимо этого, в комнате оказалось трюмо с раздвижными зеркалами, зеркало в позолоченной раме от пола до потолка на противоположной от окна стене, внушительных размеров кровать на золотых ножках, спинка которой была украшена, как и лестница, каменными розами. Вдобавок к этому убранство комнаты завершало бархатное алое покрывало на кровати.

Услышав звук открываемой двери, пожилой мужчина обернулся. На его лице отобразились одновременно изумление и страх, смешанные с безумным поклонением, едва он увидел своего повелителя.

— Ваше Величество! — Седовласый дворецкий рухнул ниц под ноги графа. — Не могу поверить! Вы вернулись! Но… Как это возможно?

— Встаньте с колен, Роберт. — Мягко и властно произнес Владислав. — И принесите завтрак для юной леди. С дороги она очень проголодалась, вдобавок к этому, она не ела уже два дня.

Я почувствовала себя неловко, ведь дома я привыкла обслуживать себя сама, и, бросив робкий взгляд на Роберта, произнесла.

— О, право, прошу Вас не беспокоиться. Я совсем не голодна.

— Я все же настаиваю на том, чтобы Вы позавтракали, Миледи. — Требовательно произнес граф, прищуренно исподлобья глядя на меня. — От того, насколько Вы будете сыты, зависит то, насколько буду сыт я, поэтому я, пожалуй, вынужден принудить Вас к здоровому питанию.

Роберт поклонился, и, вжав голову в плечи, вышел из комнаты. Краска моментально ударила мне в лицо. Определенно, у короля этого мира не было совести. Ни на грамм. Он при своем же дворецком объявил, что намерен мной питаться. И не в качестве шутки, а совершенно серьезно. Вряд ли в замке были люди кроме меня. Вряд ли он желал выходить на охоту в первый же день возвращения домой… Я не понимала, как в нем уживалась эта двойственность. Одновременно он питал ко мне некие нежные чувства. Он с трепетом, хоть и едва заметным, брал меня за руку, касался моего лица, почти любовно убирая волосы, гладил тыльной стороной ладони мою щеку. Но и тот, кто насылал на меня кошмары каждую ночь, он, эта его темная сторона никуда не делась. Этот Владислав был готов на все, чтобы иметь возможность брать меня и мою кровь, когда ему захочется. Оставлять шрамы и улыбаться мне в глаза, вскрывая мои вены. Он получал все, что желал. И это была непреложная истина. Потому что ступившие за грань вампиризма уже с трудом ощущают и понимают, что такое душа, которая скорее, присуща смертным, нежели бессмертным, потому что сама суть души в ее смертности. Для тех же, кто живет вечно, она — бесполезный и слишком тяжелый груз. Подав голос, граф вывел меня из раздумий.

— Это моя комната. — Тихо произнес он, опустившись на кровать и коснувшись ладонью алого бархатного покрывала. Он видел, что я слежу за движением его руки,  и поэтому сдавил ткань так, что я едва не задохнулась. Будто это было мое горло. Усмехнувшись, он продолжил. — Теперь она принадлежит и тебе.

Я не уловила, сказал он это о комнате или же о кровати, глядя на которую, я внезапно почувствовала невыносимую усталость. Она невероятно манила своей мягкой пуховой лебяжьей периной прилечь и уснуть. Гробовым сном.

— Если честно, я ожидала, увидеть гробы вместо кровати. — Вжав голову в плечи, тихо и неуверенно произнесла я.

— Гробы… — Владислав снова усмехнулся. — Мой гроб в подвале замка. Там я проводил сотни дней в одиночестве, пока спал один. Кровать здесь, как исключение, для тебя. Но если ты не страдаешь клаустрофобией и не против присоединиться ко мне в подвале, я могу и тебя в гроб засунуть. Ты же знаешь, милая. Чувствуешь, что твой страх, который сейчас сдавливает тебе виски, потому что ты боишься смерти, твои муки забавляют меня и делают сильнее. Я — хищник. Каким бы мягким я, порой, ни казался, ты прекрасно понимаешь, что меня не изменить и не исцелить. Человеческие эмоции насыщают меня почти так же, как и кровь. А твои эмоции… — Он крепко сжал пальцами мой подбородок. — Это пик райского наслаждения. Чувствовать твою любовь, наивность, неиспорченность… Это храм для зверя.

Он склонил голову к моей шее, пока я судорожно пыталась заставить себя унять дрожь в руках, но в это мгновение раздался стук в дверь. Резким движением граф усадил меня к себе на колени прямо на глазах дворецкого. Тот опустил взгляд в пол, а поднос с завтраком на стол. Нежнейшее белое мясо куропатки, приправленное тмином, аккуратные ломтики отварного картофеля с добавлением мускатного ореха, форель, и на десерт — чашка горячего латте и шоколадный мусс. Я скупо улыбнулась, насколько хватало смелости, учитывая свое положение. Меня стесняло, что я оказалась на коленях у мужчины, наличие прислуги, а также то, что мне подают завтрак.

На лбу у Роберта выступила испарина. Он затравленно косился в сторону графа, он боялся.

Чашка с латте предательски соскользнула с подноса практически у самого стола, и, упав ему под ноги, пролилась на персидский ковер.

— Боже мой, Роберт, Вы не обожглись? — Я вырвалась из крепкого обхвата рук вампира и, подбежав к дворецкому, наклонилась, чтобы поднять чашку. Моментально вскочив с кровати и оказавшись рядом со мной, граф резко дернул меня за руку, заставив распрямиться, и закатил глаза.

— Что ты делаешь, Лора? Никакой демократии. Никакого якшания с прислугой. Над преображением в королеву, видимо, придется еще работать и работать. В этом перерождении тебе черствости характера не досталось. Значит, придется ломать эту мягкость, как шею кукле.

Он определенно знал все мои мысли. Сравнение с кукольной шеей пришло мне в голову еще в больнице, когда впервые увидела его. На редкость, неприятным обстоятельством стала его постоянная прописка в моей голове.

Я выдернула руку из захвата вампира и холодно посмотрела на него. — Он просто человек. Любой совершает ошибки. Мир не из идеальных людей состоит.

Опасный огонь сверкнул в глазах Владислава наряду с внезапной вспышкой ярости, которую вызвала моя непокорность. Вдох-выдох. Он взял зверя в себе под контроль и улыбнулся.

— Это точно ты, Рита. Этот непокорный характер и острый язык заставили меня влюбиться без памяти в пятнадцатом веке.

И уже, когда дворецкий покинул комнату, он добавил. — Но сейчас не пятнадцатый век. Тот влюбленный мальчик умер, чтобы смог родиться я. Запомни, не стоит провоцировать меня и перечить мне при прислуге. Понимаешь?

Он сгреб меня в охапку, сжав мою талию в своих руках. — Понимаешь, птичка?

— Мне извиниться? — Я наивно посмотрела ему в глаза и как бы невзначай коснулась рукой своей шеи и открытых, незащищенных плеч. — А, может, я уже прощена, Ваше Величество?

— Принимаю извинение от твоих вен и артерий. — Улыбнулся он.

— Они подумают над этим. — Я закусила губу, склонив голову набок и коснувшись пряжки ремня с эмблемой Ордена Дракона. Расстегивая ремень, я улыбнулась в ответ, глядя ему в глаза. — Думаешь, у меня слишком мягкий характер? Я умею и жестко играть.

— Твой завтрак остывает. — Граф изогнул бровь и вопросительно посмотрел на меня.

— Меня изводит голод другой природы. Поэтому, мне плевать.

Мгновение он смотрел мне в глаза, затем просто отшвырнул меня на кровать, осторожно опустившись сверху и зажав мое лицо в ладонях. — Наедине, можешь вести себя, как хочешь, ведьма. Любой каприз…

***

Последнюю неделю моего человеческого существования мы очень редко выходили из спальни. Голод, страшный нечеловеческий голод по единению душ и тел швырял нас в объятия друг друга. Сбросив маски своих человеческих лиц и отдавшись инстинктам животных внутри себя, мы готовы были разорвать друг друга. Уничтожение, поглощение и похоть. В каком направлении скрылась та непорочная половина моей души, о которой он так часто любил говорить, я не имела представления…

Тридцать первого мая две тысячи четвертого года граф сделал мне предложение. Он не вставал на одно колено, не давал клятв, а просто произнес, глядя мне в глаза.

— Лора Уилсон. Окажешь мне честь стать моей женой?

Я коснулась его лица, и, прижавшись своим лбом к его, закрыв глаза, прошептала. — К чему эти вопросы. Ты и без них знаешь, что я твоя. С первого взгляда, с первой встречи я проклята тобой. Я не могу без тебя. Больше не смогу. Я стану твоей женой, только пообещай мне, что это навечно. Пообещай, что никуда не денешься, не исчезнешь, не пропадешь, не бросишь. Я боялась влюбляться в тебя, но ты настоял и не оставил мне выбора. Теперь, не смей исчезать. Если тебя не станет, я просто сойду с ума.

— Я никуда от тебя не денусь. — Он коснулся моей щеки. — Ты зря боишься меня потерять. С сегодняшнего дня и до скончания веков. Мы будем жить вечно.

— Я согласна…

Золотое кольцо с бриллиантом в десять карат стало продолжением моей руки. Спиной ощущая шелковые простыни, я сгорала дотла от жадных поцелуев, обжигающих адским пламенем мою шею и плечи.

— Обещаю. Навечно. — Произнес он. Острые клыки, едва коснувшись кожи, вонзились в яремную вену. Сделав пару глотков, граф отстранился и посмотрел на меня. Взгляд длился всего несколько мгновений. Затем грубым и отточенно быстрым движением рук вампир сломал мне шею…

1. Быть вампиром

Глава 5. Пробуждение от человечности

И не знала ее жажда крови границ. Желание убивать стало вторым дыханием. Чистая сердцем при жизни, в смерти она обратилась к тьме.

Я горела…

Постаравшись пересечь закипающий океан огня внутри и снаружи, вынырнуть в прохладную атмосферу и пошевелить хотя бы пальцем, я обнаружила, что ничего из этого у меня не выходит, и, издав крик не то боли, не то отчаяния, замерла, окончив тщетные попытки. Я не смогла даже открыть глаза. Веки будто стали каменными и невыносимо тяжелыми. Обоняние включилось раньше всех остальных органов чувств. И не просто включилось. Оно будто запустилось в работу на двести процентов. Я вдохнула, превозмогая боль от жара и электрического тока, пронзавшего все мое тело. В воздухе повис запах чего-то неземного. В этом запахе переплелись земля и небо, огонь и ветер, голод и насыщение. Этот волшебный запах увлекал за собой мое сознание, и я уже почти приготовилась следовать за ним, но, не без труда, одернула себя и снова втянула воздух в легкие. В комнате летали и кружились и другие запахи: сандал, запах древесной коры, лаванда, едва ощутимый запах разложения. Здесь безумно вальсировали и трепещали также запахи и совсем иной природы: сероватый запах страха, заряженный ярко-оранжевым выбросом адреналина, запах страсти, алыми огоньками отплясывающий чечетку на поверхности сознания, темно-багровый и вязкий, тягучий, словно сорная топь, запах вожделения и обсидианово-черный без единого вкрапления другого цвета запах смерти. Смерть. Да, это определенно смерть. Она была здесь повсюду. Ползала по полу, как змея, взбиралась на стены, как вор, кружилась под потолком, как привидение. В этой комнате кто-то умер. И судя по запаху, не меньше, чем полчаса назад. Кто? Запах почившего был слишком знаком. Будто я ощущала его возле себя всю свою жизнь. Я… Это был мой запах. Я умерла…

Как распрямившаяся струна, которую долго и безуспешно гнули в противоположную сторону, я сорвалась с кровати, и тут же ударилась спиной о стену. Огромным усилием воли я разжала каменные веки и взглянула на мир, тут же пожалев об этом скоропалительном решении. Видеть таким зрением было абсолютно невозможно. Маленькие желтые огоньки свечей плясали и вздымались вверх, как демоны на раскаленных углях. Полумрак казался живым. В нем что-то постоянно передвигалось и вибрировало.

Краем глаза я увидела зеркало на стене. Резкий рывок, и вот я уже стою перед ним и не вижу себя в отражении. Зеркало отражало лишь окно, выходившее на зеленую поляну и хребет Карпатских гор, покрытый искрившимся на солнце ослепительным белым снегом. Где же я?.. Зеркальная гладь не казалась ровной. Она состояла из частиц, крошек стекла, заполнивших всю поверхность зеркала, которая ежесекундно подергивалась и рябила.

Я отпрянула, сделав шаг назад. Вместо того, чтобы оказаться у края кровати, я почувствовала, как вжимаюсь спиной в оконную раму и стекло, которые оказались, на удивление, очень теплыми.

— Что со мной?.. — Тихо произнесла я. Пришлось зажать уши руками. Мой собственный голос раздавался внутри моей головы. Он сводил с ума сверхчувствительный слух. А, быть может, это был вовсе и не мой голос. В нем исчезли все привычные нотки, тембр, который вкладывала в него жизнь все мои шестнадцать лет. Этот голос напоминал трескающийся морозный лед.

— Процесс обращения в вампира всегда мучителен. А учитывая то, какой ты была в жизни человеческой, учитывая, что вся твоя жизнь была агонией, скажу лишь, что в смерти, посмертии и бессмертии будет еще труднее. Агония станет адской мукой. Придется терпеть, свыкаться и учиться жить заново. Все, что было в человеческой жизни, больше не понадобится…

Его голос… Теперь он звучал еще прекраснее, и как я раньше могла этого не замечать?.. Легкая хрипотца мелодичного баритона серебристого оттенка, в котором звучала гробовая жадная вечность, переполненная мягкими оттенками любви, вязким влечением, смертельной глубиной.

Внезапно я почувствовала навязчивый зуд в деснах. Что-то было не так с моими зубами. Клыки заострялись, удлинялись, становились тонкими и острыми, как иглы. Болезненные ощущения в верхней и нижней челюсти продолжили мою агонию. Я упала на пол. Позвоночник выгнулся, а затем проделал то же самое, только в обратную сторону. Я слышала хруст ломаемых костей и хрящей. Дышать не осталось сил. Я взвыла. Что-то не так было и с моими руками. Бледная алебастровая кожа бугрилась и деформировалась, становилась молочно-белой и перепончатой. Ногти неестественно вытягивались, превращаясь в когти. Некая сила вывернула руки к спине, из лопаток которой внезапно прорезалось два огромных крыла, как у летучей мыши. В безумии я взвилась под потолок. Что-то со звоном рухнуло на пол. Бриллиантовая люстра. Это меня не остановило. Бешено взмахивая крыльями, я пыталась скинуть с себя эту личину вместе с ее крыльями, вырваться из собственной чудовищной шкуры. Какая-то тень мелькнула рядом, и резкий удар в позвоночник уронил меня на кровать. Черная тень сжала в когтистых лапах мои крылья с такой силой, что я взвыла от боли. Его обжигающий голос довлел надо мной. Он раздавался в моей голове.

— Нет уж, милая. Так дело не пойдет. Эта люстра пришла ко мне прямиком из восемнадцатого века. Плохая девочка. Нельзя бить дорогие вещи. Контролируй себя. Контролируй свои эмоции, и тогда, и только тогда ты сумеешь взять власть и над своим обращением. Дыши глубже. Ты можешь это контролировать. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох.

Вес его тела был невыносим. Мне казалось, что он раздробит все кости в моем теле. Огромный нетопырь и не планировал отпускать мои крылья из своего звериного захвата. Это причиняло невообразимую боль. Усилием воли я заставила себя сделать длинный вдох и короткий выдох и сконцентрироваться.

— Я могу это контролировать. Я могу это контролировать… — Шептало внутреннее «я», внушая телу подчиниться. Крылья сложились, уменьшились и исчезли в спине. Когти укорачивались с каждой секундой. Вдох-выдох. — Я могу это контролировать.

Бестия-летучая мышь снова приобрела человеческое обличие. Насколько я вообще теперь имела право называться человеком. Скорее даже не обличие, а форму. Теперь у меня было две формы: человеческая и звериная. Я лежала на животе, обнаженная и дрожавшая, запустив бледные и бескровные руки в волосы, влажные от холодного пота, бисеринками осыпавшего все мое тело. Спиной же я все еще ощущала силу адской твари весом в несколько тонн, вжимавшей меня в кровать. Лапы с когтями коснулись моей шеи и щеки.

— Наконец-то наши с тобой силы равны, и мне не придется быть осторожным, постоянно пребывать в человеческом обличии и бояться не рассчитать силы и прикончить тебя в каждом соитии. — Тихо рассмеялся он.

— Быстро отпусти меня!

Каким-то чудом мне удалось повернуться на спину. Чудовище было рядом. Оно дышало мне в лицо зловонным дыханием Смерти. Острые уши, огромные челюсти и зубы-иглы в зверином оскале, багровая радужка глаз вокруг вертикальных зрачков. Он был омерзителен. Наверняка, я сама выглядела не лучше в звериной фазе.

— Или что?

— Владислав, я не шучу.

— Используй свои новообретенные силы. Вырывайся. — Его голос все еще звучал в сознании, а лапы с когтями вжали мои обнаженные плечи в постель из шелка.

— Вот так значит.

Я резко рванулась. Я металась по кровати, как Дьявол в тисках, но высвободиться не удавалось. Чудовище было сильнее. Я тяжело дышала, отирая пот со лба.

— Конечно, в звериной форме ты будешь сильнее. У меня-то хрупкое человеческое тело. — Злобно прошипела я, извиваясь и выкручиваясь.

— Да как угодно. — Внезапно раздался его голос. Впервые он говорил вслух. Нетопырь уменьшался в размерах, превращаясь в мужчину. — Не имеет значения, в какой ты форме: человека или зверя. Твоя сила внутри тебя. И пусть твое тело сейчас и человеческое, но, отнюдь, не хрупкое.

Я замерла. Впервые я увидела его лицо своим новым зрением. Теперь оно казалось еще прекраснее и более исполненным дьявольщины. Черные глаза пронзительно смотрели на меня в обрамлении темных прядей волос, спадающих на лицо. По бледной и сильной обнаженной груди катились капельки пота. Эта неземная красота завораживала и манила. Что-то обожгло меня изнутри, но я не позволила этому разрастись. Теперь, когда человеческими руками он вжимал мои плечи в кровать, я просто нанесла удар когтями в сгиб локтя, которого он явно не ожидал, затем резкий удар в плечо и, опрокинув его на кровать, села сверху, повторив его жест и вдавив его плечи в кровать руками. Оскалившись, я склонила голову к его шее, желая вонзиться в артерию и пить без остановки.

— Один-один, Ваше Величество. Быть может, резерв сил одинаковый, что в звериной, что в человеческой форме, но элемент неожиданности, признайте, важнее.

Из моего горла вырвалось утробное рычание, злобная усмешка заиграла на губах, а алчные клыки оказались в паре сантиметров от его лица, на котором тьма и свет играли полутенями. Я чувствовала его запах. Теперь иначе, чем человеческим обонянием. Запахи зефира и ванили, смешивающиеся с запахом тления сейчас слились в один: запах Смерти и полутысячелетнего разложения, которые едва-едва перебивал запах его парфюма с сандалом.

— Держи себя под контролем. Все твои чувства сейчас обострены. — Долю секунды он внимательно смотрел мне в глаза, а едва только время для меня остановилось, пока я смотрела на его губы, граф снова обманным маневром оказался сверху, вжимая меня в кровать.

— Да. Пожалуй, ты прав. Но мне это чертовски нравится. Я голодна, Владислав.

 Он наклонился ко мне, и я полуоткрыла холодные губы…

Мои клыки слегка покусывали его язык, ощущая во рту вкус слияния солнца и луны — вампирской крови, которая, впрочем, не удовлетворяла мой голод. Хотелось чего-нибудь более теплого. Я льнула к его телу своим, ставшим идеальным. Маленьким и естественным для человека недостаткам фигуры пришел конец. Теперь я была статуэткой из мрамора. Холодной, мертвой и идеальной. В свете луны фарфор кожи — хрупкой, но твердой, светился серебром. Каждый свой вожделенный взгляд граф уже не мог прятать маской холодного и мертвого равнодушия.

— Ну что же. По крайней мере, мы теперь одинаковой температуры, и мне не придется больше мерзнуть и покрываться инеем. — Я сжала его руку в своей. Теперь она казалась мне теплой. По сравнению с холодом и пустотой внутри, сменившими жар. В пылу, жару и агонии после смерти тела и возвращении в сознание умирала моя человеческая душа. И теперь, когда ее не стало, я, наконец, обрела покой.

Это было странно. Тело все еще горело, подчиняясь власти каждого прикосновения графа, но внутри, в области сердца, застыла ледяная глыба, не омываемая кровью. Сердце Лоры Уилсон остановилось здесь, в этой кровати, около двух часов назад. Здесь же умерла и ее бессмертная, данная лишь смертной оболочке душа, чтобы могла возродиться я. Лора Дракула. Как птица феникс из пепла. Мертвый, холодный и бездушный вампир с сердцем, которое не бьется. Новую себя мне еще только предстояло узнать, но не было смысла торопиться, когда вечность впереди.

Смутные человеческие воспоминания о времени, проведенном с ним, канули в Лету, теперь они казались недостаточно яркими. Обостренное зрение наблюдало, как от пальцев Владислава исходили ультрафиолетовые лучи тока, которые в ту же секунду впитывала моя кожа. Кожа, которая, на удивление, быстро регенерировала. Моя обретенная способность заживлять раны дала новое поле деятельности для его извращенного сознания. Каждый день он придумывал новый способ причинить мне боль. Его когти двигались по животу вниз, оставляя длинные полосы крови и шрамы. Для меня иной любви, с отсутствием боли, просто не существовало. Любовь должна быть остра. Ведь она — страсть, она — боль, она — вожделение и смерть. Любовь — теневая сторона души. Она позволяет любому пороку стать дозволенным. Потому что она — движущая сила всех планет. Жизни и смерти.

Острые когти резко вошли в плоть. По моим ногам сочилась кровь, я задыхалась, но не чувствовала боли. Лишь неистовство. Я пила его практически черную мертвую кровь, вонзив клыки в шею, поглощая вампирскую энергию, запечатанную на долгие пять столетий, касаясь грудью его груди. Оказавшись сверху, он развел мои ноги и резко рванул меня за бедра к себе. Пластичность нового тела удивляла меня саму. Холодными стопами я касалась его спины, чувствовала позвоночник. Я могла переломать несколько костей за один раз легким движением ноги. Прикусывая до крови кожу его живота, груди, плеч, я снова добралась до заветных губ. Бедра соприкоснулись, и я ощутила его в себе. Резкими движениями он вгрызался своей плотью в мою, но грубость больше не доставляла мне боли, а лишь заводила. Крылья сами по себе вырвались из спины, и я накрыла ими, как одеялом, бледное тело мертвого любовника. Чем быстрее и резче становился темп содроганий наших тел, тем глубже я вонзалась в его спину когтями, уже чувствуя позвоночник наощупь. Его черные крылья коснулись моей спины, обнимая и переплетаясь с моими белоснежными в тот миг, когда я почувствовала оргазмическую волну обрушившуюся на меня с высоты.

Я откинула голову назад, пока граф сжимал мои руки в своих. Это было ни с чем не сравнимо. Все человеческие ощущения никак не могли передать того, что происходило со мной сейчас. Если бы я была матерью и имела веру, как она, я назвала бы это религией, воссоединением с Богом. Что-то внутри меня сломалось несколько раз, позвоночник выгнулся, мышцы внизу живота сладостно сжались и разжались несколько раз, а затем огонь ударил пламенным взрывом по каждому нерву. Я лежала, судорожно глотая ртом воздух и дрожа всем телом, все еще изгибаясь и хрипя, а по моим глазам стекали слезы. Благоговения и радости. Все, что с ним связано, было болезненно и алчуще.

Я коснулась лица единственного мужчины своей жизни ладонью, а затем его лба своим. Раньше я чувствовала некую связь с ним. После обращения я почувствовала иное, более глубокое. Он дал мне новую жизнь, теперь он был моим отцом и ментором. Хозяином и Богом. Переступая порог замка, я мысленно назвала его своей Вселенной. Для нового определения моей к нему привязанности составители словарей и другие лингвисты еще не изобрели слова.

— Любовь моя. — Я тяжело дышала, касаясь его лица ладонями, целуя в висок и щеку. Обнявшись крыльями, мы крепко прижались друг к другу. — Я всю жизнь тебя ждала.

Он убрал темную прядь волос с моего лица и, нежно поцеловав, прошептал на ухо. — Я знаю. Я тоже ждал…

Ощущение соприкосновения наших крыльев было, как сорвавшийся из ниоткуда пик нежности и блаженства… Все равно что чувствовать друг друга обнаженными плечами.

Я коснулась рукой его крыла, оно было жестким, состоявшим из костной и хрящевой ткани. Удивительно, но каким уязвимым…

Я все еще не избавилась от ощущения, что теперь обоняние видит, осязание слышит, слух осязает, а зрение вбирает в себя все органы чувств.

— Теперь твоя душа принадлежит мне. — Его рука легла мне на грудь. — Больше ты никогда не услышишь биение своего сердца. И даже стук пульса. Возможно, ты скажешь, что то, что сейчас было — лучшее из того, что тебе пришлось пережить, но когда ты узнаешь все о новой себе, поймешь, какие горизонты теперь перед тобой открываются, научишься управлять своей новой сущностью, нам удастся пережить такие минуты, по сравнению с которыми сегодняшняя эйфория — бледное отражение. И в нашем распоряжении теперь целая вечность. К слову, об отражениях. Идем. Я покажу тебе кое-что. Покажу, кем ты стала.

Он накинул на себя плащ, обернул меня в шелковую кофейного цвета простыню и взял за руку.

Мы взошли по винтовой лестнице, перила которой были украшены каменными розами, на тридцать пятый этаж, в огромный зал, где мебель была накрыта белыми покрывалами, а в центре стояло еще одно зеркало в позолоченной раме только больше по размеру, нежели то, что висело в нашей комнате.

— Это зеркало единственное, способное отражать нас. — Прошептал Владислав, резким движением срывая с меня простыню и откидывая ее на пол. Я даже не почувствовала себя стесненно или пристыженно. Еще один плюс превращения в вампира. Избавление от комплексов.

— Нагота с эпохи Ренессанса считается наивысшей степенью красоты и эстетичности. Чего стесняться? Кого? Мы с тобой единое целое.

— Опять читаешь мои мысли. — Я улыбнулась, стоя к нему спиной.

— Само собой выходит. Слишком уж твое сознание открыто для меня. Всегда было. Например: ты обнаженная, я и зеркало. В первый раз. В день твоего выпускного. Помнишь?

— Я опять переживаю дежавю. Такое невозможно забыть. После этого я и приняла окончательное решение покинуть дом. Весь день меня терзали смутные сомнения о том, правильно это или нет, но когда я увидела тебя, все будто встало на свои места. Я почувствовала, что это правильно. В смысле, строить свое будущее вдали от дома. И я не жалею. Это решение привело меня к тебе.

Я посмотрела в зеркало. В этом я не увидела стеклянной крошки; его гладь была ровной и гладкой, как безбрежный океан, в котором напрочь отсутствовала шероховатость. В этой глади я увидела новую себя.

Длинные, цвета воронова крыла, волосы локонами ниспадали до бедер, кожа блестела серебром в свете луны, высокая грудь, плавный изгиб бедер, идеально ровные длинные ноги… Розоватый человеческий оттенок кожи, усеянный белыми точками, навек утерял свой человеческий цвет. Теперь моя кожа была бледной, жемчужной и тонкой, не скрывавшей сеть полых голубых вен. Отнюдь не идеальное лицо теперь обрело четкие, правильные и немного резкие черты… Единственной данью памяти человеческой девушке по имени Лора Уилсон остались глаза, как и до смерти пронзительно-изумрудные, светившиеся во тьме. Да и сама тьма светилась, как живая. Мои тонкие белые руки обвили шею любовника.

— Это не я. Такого не может быть.

— Это ты. Столько лет спустя ты, наконец, вернулась.

Он коснулся моего лица, пристально глядя на меня, словно запечатлевая каждую черту. — Ты такая красивая, что я схожу с ума. Ты, как рай, который мне вернули после кромешного ада, в котором я горю уже половину тысячелетия. Ради тебя, только ради тебя стоило жить, умереть и продать душу.

— Пророчество — ложь. Такая любовь хоть и могла бы уничтожить мир, но она созидающая, я уверена. Я выведу тебя из тьмы к свету. Помогу вспомнить все, что забыл; все, от чего отказался, считая себя проклятым. Чувства, нежность, забота, любовь. Я верну все это в наш дом. И пусть дорога и будет мучительной, но я пройду по ножам, чтобы вернуть тебе душу. Обещаю… — Я коснулась его руки своей, и мы на время замерли в глубоком молчании…

***

День был слишком удушливым, и, едва я добралась до кровати, я тут же отключилась. Первым знанием о новой себе стало то, что вампиры, оказывается, спят. Вероятнее, даже вторым. Насчет обостренных эмоций меня ввели в курс дела немногим ранее. Сколько я спала? Я не могла сказать, наверняка. Голос из темноты принял решение оповестить меня об этом буквально через пару секунд с момента, как я задумалась.

— Прошло около четырех часов. До рассвета около двух еще есть в запасе. И есть время начать обучение.

Он обнимал меня за плечи, и каждая вена в моем голодном теле ощущала его присутствие. Весь мой организм кричал о желании стать еще ближе. В кромешной темноте, обернувшись в его сторону, я видела каждую черту его лица, как днем, но во мраке его внешность была еще таинственнее, еще притягательнее, чем обычно. Я снова потянулась к нему, но почувствовала руки, крепко сжавшие мои запястья и воздвигнувшие барьер.

— Это иной голод. — Тихо произнес он. — Это не то, чего ты хочешь. Я и сам не против провести эту вечность в постели, но тебе надо питаться, иначе ты умрешь.

— Все, чего я хочу, это быть с тобой.

Он поднялся и рывком поставил меня на ноги. Получилось у него это не без труда. Сила моего сопротивления теперь значительно выросла.

— Ты же не хочешь быть со мной в качестве изголодавшейся и иссушенной мумии? Я вот, например, не хочу спать с трупом невесты. Приятнее быть живым мертвецом. Одевайся.

Его голос звучал повелительно и властно. Электрический ток пробегал по моей коже  от звука каждого его слова. Я не посмела ослушаться, поэтому встала с кровати и подошла к зеркалу, возле которого, на вешалке, висело платье, напоминавшее паутинку: тонкое, белое, полупрозрачное, с длинными гипюровыми рукавами. Ткань собиралась на груди, образуя трехслойный лиф, а к подолу расходилась в разные стороны. Я восхищенно вздохнула.

Платье село по фигуре, будто его шили специально на меня под заказ. Его ткань облегала каждый миллиметр тела, становясь второй кожей.

Владислав взял меня под руку, и мы вышли на лестницу. Пока же мы спускались, я заметила то, что не замечала, поднимаясь сюда впервые, будучи еще человеком. С каждого пролета на нас печально и молчаливо смотрели статуи прекрасных, светлых, мраморных ангелов с застывшей маской страдания на лице. Их душили и терзали рогатые, волосатые и козлоногие черти, чьи кровожадные глаза горели алым огнем. Я отвела взгляд. Это выглядело довольно дико и устрашающе.

Поток холодного ночного и свежего воздуха ударил мне в лицо, едва я оказалась на первом этаже у выхода на улицу. Двери сами собой распахнулись, приглашая выйти в ночь. И сколько запахов притаилось в этой внезапной ночной свежести!.. Я босиком выбежала на зеленую, залитую сумраком ночи поляну и втянула воздух в легкие. Если бы мое сердце все еще умело биться, в такой момент оно, определенно, стучало бы сильнее, чем обычно.

Воздух источал ароматы разных трав, деревьев (на удивление, даже они обладают своим неповторимым запахом), прозрачного и морозного снега, устлавшего высоты Карпатских гор. Я заправила непослушный локон за ухо и закрыла глаза, чтобы сосредоточиться…

И я услышала, как копошились в траве муравьи, как протяжно ухали совы в казавшемся черным посреди ночи лесу, как мягко с вершин к подножью самой высокой горы скатывались и обрушивались комья снега, повисая на ветках деревьев и кустарников.

Я открыла глаза. Темный неприветливый лес уже не казался таковым. Он был освещен мириадом свечей. Это были светлячки. Сотни светлячков, трепещущих своими крылышками, разливая свет и у крон самых высоких деревьев, и внизу, в траве. Картина была настолько прекрасной, что я не смогла сдержать улыбку. Подпрыгнув на ножке, я приложила руки к щекам и рассмеялась. Прекрасная ночь манила оторваться от порога и кинуться в самую чащу леса на вампирской скорости, кружиться и ловить светлячков. Шелковая прядь моих волос цвета воронова крыла снова мягко опустилась мне на щеку. Я чувствовала себя выше, сильнее, быстрее, непобедимее. И я хотела бежать. Ноги тянули меня сорваться с места и не останавливаться. Я обернулась, вопросительно глядя на Владислава.

— Ни в чем себе не отказывай. Ты теперь владеешь такой скоростью, что можешь бежать и в этот момент оставаться невидимой человеческому зрению. — Граф улыбнулся. Резкий, серебристый и прекрасный баритон звучал в моей голове. — Сегодня ты будешь жертвой, а я — хищником. Беги так, будто спасаешь свою жизнь. Попадешься, считай, ты — покойница, принцесса.

— А если не попадусь, я выиграла. И потребую все, что захочу. Попробуйте, Ваше Величество, посоревноваться с новообращенной. Я читала литературу о вампирах. И знаю, что новички сильнее старых вампиров.

С диким и безудержным смехом я сорвалась с места. Скорость сводила с ума, голые ступни ног не успевали касаться травы. Ветер свистел в ушах, трещал словно раскатами грома в майскую грозу, грохотал, ревел… Он безжалостно бил меня в лицо, шею, плечи, руки, грудь, живот, ноги с такой скоростью, что, казалось, еще немного и от столкновения рассыплется на осколки.

Я сбавила темп только тогда, когда оказалась в лесу. Еще не осознавая, каким смертоносным существом я стала, я по привычке вжала голову в плечи, озираясь вокруг, и втянула воздух. Только лес, только горы. Ни единой души.

Голос графа нарушил молчание ночи. Он снова звучал у меня в голове.

— Я уже близко, принцесса. Спасай свою жизнь.

Я снова сорвалась с места и припустила вперед. Несколько миль без остановки вглубь, в чащу, пока холодный ночной воздух не донес кое-что иное, помимо природных ароматов. Я почувствовала смесь нескольких запахов в одном: отчаяние, сломленность, подавленность, горе, тоска, страх. Было и еще кое-что. Медленный, тихий, но равномерный стук. Биение человеческого сердца.

— Помогите! — Из глубины леса донесся голос, наполненный до краев абсолютным горем, несущий запах вязкого кислотно-зеленого схождения с ума.

Сорвавшись с места, я стрелой полетела по направлению к звуку. Длинные гипюровые рукава и подол белого платья цеплялись за крючковатые, напоминавшие пальцы мертвеца, сучья, пока я неспешно скользила по плотно утрамбованной почве. Не прошло и двадцати секунд, как я увидела ее.

Этой крестьянке, сидевшей под старым и полусгнившим дубом, в рваном, зиявшем дырами платье, не было и тридцати пяти, хоть она и выглядела старше своих лет. Обхватив руками колени и заливаясь горючими слезами, поминутно сопровождаемыми всхлипами, она обреченно качала головой, даже не глядя в мою сторону.

Только когда я подошла к ней совсем близко, она соизволила заметить меня и отшатнуться, преисполненная ужасом. Вжавшись спиной в массивный ствол, она неистово осеняла себя крестным знамением. Не то, чтобы мне стало от этого плохо, как пишут в книгах, но раздражало это невыносимо. Насчет религии в моей семье был особый пунктик и связанное с Богом омрачало мое сознание не как вампира, а как уставшего от одержимости религией человека. Когда я по ее губам поняла, что она читает «Отче Наш», ярость и вовсе хлынула неудержимым потоком по венам. Владислав говорил об обостренных эмоциях, возможно, это и контролируется.

—  Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твое; да приидет Царствие Твое; да будет воля Твоя и на земле, как на небе; хлеб наш насущный дай нам на сей день; и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим; и не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого. Ибо Твое есть Царство и сила и слава во веки. Аминь.

Читая молитву по кругу, каждый раз девушка останавливалась на фразе «избавь нас от лукавого», чтобы выставить в мою сторону крест со своей груди. Я сделала несколько глубоких вдохов, и, подавив ярость, колыхавшуюся внутри и летевшую по венам огнем, наклонилась к крестьянке спросить, не нужна ли ей помощь, и могу ли я ей как-то помочь, но она не дала мне шанса совершить благородный поступок. Слепо взмахивая руками вокруг себя в воздухе, она пыталась нарисовать барьер, способный ее защитить от исчадия ада.

Она оказалась очень теплой, почти горячей. Крестьянка источала запах живой, ослепительно белой, человеческой энергии, которую я хотела поглотить, вытянуть до капли.

— Что у нас тут? Еда сама ползет в руки желающего перекусить? — Раздался голос за моей спиной.

Я боролась из последних сил с жаждой. И лес, и сама крестьянка внезапно стали багровыми. Видимо, глаза мои налились кровью.

— Уведи меня отсюда. Я не хочу ей навредить. — Я обернулась в сторону Владислава. Он стоял, скрестив руки на груди и глядя на меня в упор.

— Да брось. Кто будет скучать по религиозной фанатичке? Сделай ей одолжение. Убей ее, чтобы не доставала окружающих. Если бы тебе не нужна была пища, я бы уже сам свернул ей шею. — Он схватил меня за руки и резко развернул в сторону крестьянки. — Ты слишком держишься за свою правильную человеческую сторону, но ты умерла. Ты больше не человек. Теперь ты — вампир. И у тебя есть потребности. Посмотри, как бьется пульс на ее шее. Войди в ее разум. Внуши ей бояться и трепетать. Ничего слаще крови с привкусом ужаса нет на Земле.

Я закрыла глаза и мысленно потянулась в сторону девушки. Нащупав краешек ее сознания и зацепившись за него, как за островок в океане, я показала ей шаг за шагом, как склоняюсь к ней, пью ее кровь и отрываю ей голову. Она неистово вскрикнула, слепо озираясь вокруг.

— Что? Что вы со мной делаете? Господи, помоги мне. Защити от всего, что приходит в ночи, умоляю. Спаси меня от этих адских тварей.

— Надеюсь, Иисус позволит мне один глоточек. Могу даже еще раз встать на колени и попросить прощения за негодное поведение. — Резким движением правой руки схватив ее за горло и подняв вверх, я оскалила клыки. — Прости, милая, не в тебе дело. Просто я чертовски голодна. И меня бесит религиозный настрой.

Осев на землю и притянув жертву к себе, слегка коснувшись языком ее шеи, я быстро впилась клыками в сонную артерию девушки. Живая, чистая, белоснежная человеческая энергия толчками хлынула в мое иссохшее и измученное жаждой горло. Крики боли несчастной жертвы разорвали ночную тишину. Я рвала ее кожу на лоскутки, вгрызаясь все глубже, пытаясь высосать всю эту прекрасную, животворящую амброзию до последней капли. Белый шифон и гипюр платья насквозь пропитались кровью. Я отпрянула, шумно вдыхая воздух, сомкнув челюсти со скрежетом.

В голове шумом раскатывалось насыщение. Оно разлилось по всему телу и будто даже согрело мои мертвые конечности. Вены перестали ныть и болеть. Я поднялась на ноги. Платье было безнадежно испачкано багровыми пятнами, с рук стекала густая теплая масса. Мгновенная эйфория сменилась тревогой, паникой и безотчетным ужасом. Я задыхалась, а за моей спиной кто-то стоял. Холодный, мертвый и чужой. Чудовище, насылавшее на меня кошмары, забравшее мою душу, сделавшее меня абсолютным злом, внушившее убить ни в чем не повинную девушку. Я отпрянула от него, как от чумы.

— Что я с ней сделала? Что ты заставил меня сделать с этой несчастной женщиной? — В моем голосе звучали панические истерические нотки.

— То, что и должна была сделать. Ты ее убила. Ты — вампир, и это теперь твоя суть. Сделай глубокий вдох, а затем — выдох. Прими себя и получай удовольствие. — Холодный, грубый, беспринципный голос…

— Моя мать была права. Ты — действительно, исчадие ада и сын Дьявола. Неужели ты не чувствуешь раскаяния за то, что творишь? Как можно убивать с холодным взглядом? Как можно получать от этого удовольствие? Это ужасно. Все, что я сейчас чувствую, это раскаяние, боль и вину. Я убила ее. — Я отвернулась от него и сдавила руками виски, упав на землю, разразившись рыданиями. — В кого ты меня превратил.

Владислав грубо схватил меня за руку и поставил на ноги, обернув к себе. Взгляд его метал молнии. В нем не осталось ничего от человека. Холод, ярость и наплевательство к чужим судьбам. Дикое и озлобленное животное во плоти.

— Я не чувствую раскаяния. Я не позволяю чувствам владеть собой. Я не потакаю своим слабостям. Я беру, что хочу, во что бы то ни стало. Так я выживал половину тысячелетия. И если ты — не дура и не хочешь выглядеть жалкой и ущербной, поступай также. Отпусти свою человечность. Ее сердце еще бьется. Прикончи эту идиотку. Или я прикончу тебя, раздавив, как бабочку на стекле.

Он отшвырнул меня в сторону.

— Отпускай. Убивай. — Рявкнул он так, что по каждому сантиметру моего тела пробежала дрожь.

Я обернулась к девушке, лежавшей под дубом. Закрыла глаза и мысленно отпустила боль, которая сдавила мне голову и каждый нерв в теле. Когда я их открыла, по всему телу разлилась тьма пустоты, заполонила каждый участок внутри меня. Я чувствовала запах практически обескровленной девушки. Никаких сомнений. Только голод владел мной. И владел безраздельно. Я кинулась на нее и снова вцепилась зубами ей в шею. Я пила до тех пор, пока ее голова не отделилась от тела и не покатилась в высокие кусты орешника.

— Как-то глупо вышло. Она, как бумажная была. — Я тихонько расхохоталась, развернувшись в сторону Владислава.

— Говорил же, проще простого. — Усмехнулся он, обхватив меня за талию грубой холодной рукой, сдавившей подгрудные ребра. — Я был уверен, что ты справишься.

Его богомерзкие алчные поцелуи… Вокруг же лишь кровь. Я лежала на земле, а мое белое платье стало пурпурным и багровым от запекшейся крови. Кровь была повсюду. Висела в воздухе, рождая безумное желание во мне, она была на мне, внутри меня. Все пороки моей души, все демоны вырвались на свободу. Его поцелуи горели на коже, проводя внутри меня линии огня от нерва к нерву, от вены к вене. Руки Владислава в крови жертвы, которую мы безжалостно прикончили, оставляли кровавые полосы на моих щеках от каждого прикосновения. Это было невозможно уже даже назвать любовью. Неистовство и безумие двух кровожадных монстров возле трупа обескровленной женщины. Но я нашла это приятным. Отключиться. Ничего не чувствовать. Ни угрызений совести, ни стыда, ни желания поступать правильно, ни гуманности, ни сочувствия, ни сострадания. Ни-че-го. В мозгу билась лишь одна мысль раненой птицей. Граф — моя болезнь, моя инфекция и лихорадка. И ради всего святого и несвятого… Я не хочу ни лечиться, ни выздоравливать, как бы глубоко на дно он меня ни затащил, какими бы моральными принципами мне бы ни пришлось поступиться, на какое бы преступление он бы меня ни толкнул, не хочу.

В его глазах отражались сотни моих демонов, адских и уродливых. И я в них отражалась тоже. Пурпурные глаза, которые превращали для меня ночь из черной в огненно-алую; губы, щеки, подбородок, шея и платье в крови. Душа в агонии. Тело и нервы в огне.

И я дала волю своей аморальности прямо возле трупа собственной жертвы. Два часа ночи до рассвета — время вожделения и пламени. И пусть весь мир меня проклянет с сегодняшнего дня, и не будет мне прощения больше никогда, но я желала утонуть в любви, совершив убийство. Его черные глаза невыносимо влекли, так, что я дрожала, замирая, словно муха, попавшаяся в липкие сети паутины. Я умирала и возрождалась вновь и вновь в его руках. И это был переломный момент. Только теперь я поняла и дала себе отчет в том, что Лора Уилсон, выпускница Института Кулинарии, добрая, отзывчивая, хотя и немного скрытная девушка-отличница, окончательно мертва. Я стала кем-то другим. Я стала чем-то другим…

***

По моей просьбе наш дворецкий согласился перенести зеркало, способное отражать вампиров, в нашу с без тридцати минут мужем комнату. Я стояла в свадебном платье посреди спальни, закусив губу и придирчиво изучая свое отражение. Оставалось лишь полчаса до того мной долгожданного момента, как меня и Владислава соединят узами вечного и нерушимого брака. Я волновалась. На свадьбе должны были присутствовать многие старейшины древних вампирских кланов. Не каждый день приходится выступать перед огромной аудиторией. Что уж говорить о зрителях такого рода… Помилуйте, меня трясло и лихорадило даже, когда я защищала диплом. А люди все-таки не такая опасная и неукротимая публика, как вампиры, которым несколько тысяч лет. Я снова внезапно почувствовала себя студенткой, да и в голове, как нарочно, проснулось внутреннее «я», которое сегодня решило побеседовать со мной голосом матери.

— Неужели ты не замечаешь, как далеко зашла? Остановись, Лора, Бога ради, неужели ты не видишь, что превращаешься в чудовище рядом с ним? Он тянет тебя за собой на дно. Не позволяй ему. Скажи «нет». Не выходи за него. Сохрани те остатки души, что он еще не уничтожил своим дурным влиянием, потому что, уверяю тебя, труп одной бедной крестьянки — это только начало. Когда он с тобой закончит, ты станешь своим худшим ночным кошмаром. Прежде, чем ты сможешь хоть немного его изменить, он пропустит тебя через ад и мясорубку…

Я бросила злобный взгляд на свое отражение и произнесла уже вслух.

— О, не тебе меня учить, мама. Я слушала ровно до того момента, как были произнесены слова «Бога ради». Я ненавижу веру, я ненавижу эту веру в тебе, и хоть ты — всего лишь голос в моей голове, я бы хотела, чтобы ты видела каждую жертву, каждую кровь на моих руках, и знала, что именно твои нездоровые увлечения сделали нас с тобой чужими. Ты выбрала церковь вместо родной дочери. Твой выбор превратил меня в чудовище. Теперь я хочу, чтобы ты видела каждый шаг этого чудовища, захлебывалась кровью моих жертв и прятала глаза, глядя, как я буду погружать мир во мрак в руках сына Сатаны, от которого пыталась меня спасти. Хочу, чтобы ты видела все, что я позволяю ему с собой делать. И чтобы познала ту же боль, которую чувствовала я. Когда ты отрицала меня, не понимала, отказывала в объятиях с детства и как смотрела на меня, узнав о видениях, которые меня изводили. Ты смотрела на меня, как на тварь, не заслуживающую права жить. И теперь я буду это право отнимать у тебе подобных — хороших и верующих людей. И мне больше не нужны твои объятия. Теперь меня обнимает чудовище вместо матери. И вот ведь в чем печальная ирония. Чудовище способно дать больше любви, чем родная мать. Поэтому всеми силами ада заклинаю тебя замолчать и выйти вон из моей головы. — Последнюю фразу я выдохнула с шипением. Голос матери, действительно, смолк после моей речи, обращенной к своему отражению.

Мы были предопределены друг другу еще до моего рождения. Конечно, я не считала, что у меня совсем не было выбора. Я предпочитала думать, что приняла решение любить этого мужчину по собственной воле. Логика, возможно, и была обманной. С одной стороны, я знала, что принуждать любить его, если бы я не захотела, он бы не стал. Но, с другой стороны, он — человек (безумная игра слов, знаю), привыкший получать все, что захочет. Так что, возможно, хоть я и сделала выбор по своей воле, но он эту волю организовал, отсек остальные возможные альтернативные версии моей жизни…

Так или иначе, уже слишком поздно что-либо менять. Все случилось так, как должно было случиться. Или как случилось. Быть может, эта любовь и внушенная, навязанная и спланированная хитроумным пауком, ловко расставившим сети, чтобы поймать глупую и неосторожную, юную и не познавшую жизни муху, но душой я уже мертва. Я не могу чувствовать ничего иное ни к кому иному. Сначала не могла. А теперь и не хочу.

Белое платье сияло в лучах полуденного солнца, излучая золотое и серебряное свечение каждой нитью. Тесный белый лиф был украшен бриллиантами, тугой корсет с шелковыми лентами демонстрировал идеальную тонкую талию и высокую грудь, тесно облегал бедра, спускаясь в пол каскадом с вплетением в белый изумительный тонкий шелк серебряных и золотых нитей, создающих эффект ослепительного сияния платья на свету, не важно, солнца или свечей. Белые лакированные туфли не отличались узорами, но имели устойчивый и высокий каблук. И особого упоминания заслуживала фата, которая оказалась настолько тонкой и прозрачной, что напоминала паутинку, грозившую разойтись на тонкие ниточки под угрозой даже легкого прикосновения. Облачение завершали тонкие белые перчатки до локтей, также украшенные бриллиантами.

За три с половиной часа до свадьбы в замок по моему приглашению нагрянул симпатичный стилист и парикмахер по имени Кейли Джефферсон, около двух часов занимавшаяся моим макияжем и укладывавшая мои длинные волосы в высокую прическу, на которую было израсходовано большое количество шпилек и лака для волос… Черные изящные брови, благодаря макияжу, превратились в тонкие изогнутые дуги, тушь подчеркнула выразительность зеленых глаз, а розовый блеск придал губам некоторое подобие живых, скрыв их мертвенную бледность.

В дверь трижды осторожно постучали. Это оказался дворецкий Роберт.

— Моей госпоже еще что-нибудь необходимо?

И хоть он и не был ни в чем виноват, я почувствовала сильное раздражение из-за вторжения в мое пространство. Перед свадьбой. С пятисотлетним вампиром. Черт…

— Нет. Сделайте одолжение, Роберт. Закройте дверь с другой стороны и оставьте меня наедине с собой.

Клыки непроизвольно заострились и удлинились. Я нервничала и еле держала себя в руках. Надеюсь, жениху не придется ловить меня на вампирской скорости посреди зала. Интересно. Чисто теоретически. Возможно ли упасть в обморок будучи бессмертным кровожадным существом? Потому что, ей-богу, у меня кружилась голова, и подкашивались ноги от недостатка воздуха в легких, и даже дышать сейчас было больно.

Послушно поклонившись и вжав голову в плечи, Роберт удалился, тихо прикрыв дверь с другой стороны, как я и просила. Владислав был прав. Якшаться со слугами нельзя, иначе они начинают попирать твое личное пространство. Откуда мне тогда было об этом знать? Его опыт правления исчислялся веками, а я прибыла в мир, где правит абсолютная монархия впервые… Скрыв лицо вуалью фаты, я покинула свою комнату.

Тронный зал, в котором нам с графом предстояло стать мужем и женой, был великолепен. Ослепительно белые стены полукруглого помещения, на которых были закреплены железные подсвечники с горящими в них белыми свечами, уходили высоко в потолок, наверняка, граничивший с облаками. Пол был устлан лепестками белых лилий. Лилась приятная тихая музыка, тихо словами напевавшая что-то о том, что Боги всем нам помогут. Все гости уже были в сборе, и их количество впечатляло. Мороз пробежал по коже. Я понимала, что среди приглашенных не было ни единого человека. Мой чувствительный слух не разобрал ни биения сердца, ни ритма пульса. И хоть я сама стала вампиром, я еще не отвыкла от человеческой жизни. И понимать, что нахожусь в зале, заполненным прекрасными дамами и их кавалерами, у которых уже несколько столетий не бьется сердце, было все равно необычайно и дико. Они выглядели важными, серьезными, может, даже чересчур напыщенными, а я шла между рядами гостей, вжав голову в плечи. Одна приятная пара — девушка-блондинка в облегающем гипюровом синем платье и темнокожий парень в черном фраке с белой рубашкой под ним, помахали мне рукой и улыбнулись, и тут же в голове я услышала приятный женский голос.

— Счастливой свадьбы, Лора. Я — Каролина, а моего парня зовут Морган.

Я улыбнулась девушке украдкой и мысленно ответила. — Спасибо за пожелание. Мне очень приятно.

Ну что же. Каролина и Морган не выглядели так устрашающе, как остальные. Может, и не все вампиры такие ужасные, какими они мне виделись. Я облегченно выдохнула.

Все присутствующие не-мертвые со своих мест безмолвно взирали на меня. Мужчины — с нескрываемым восхищением, женщины — с долей зависти, и все вместе, пытаясь по взгляду решить, достойна ли я их господина, заслуживаю ли я быть их королевой. Были даже взгляды, исполненные глубочайшего презрения. Чувствуя себя неуютно, я готова была сжаться в комок, когда услышала в голове еще один голос. Стальной, уверенный и громкий, звучавший, как раскат грома посреди ясного неба.

— Не сутулься, девочка. И не позволяй им видеть свой испуг и тревогу. Ты — их королева, потому что сам король тебя выбрал в жены. Какое тебе дело до того, что о тебе подумает стая невоспитанных вампиров?

Я обернулась, пытаясь найти глазами в толпе владельца голоса, когда седовласый, но статный старец лет восьмидесяти на вид с серого цвета стальными глазами, в которых читалась мудрость, как минимум, восьми столетий, а не десятков лет, взял меня под руку.

— Майкл. Я — Ваш посаженный отец. Пройдемте к Вашему трону. Сразу после брачной клятвы состоится присяга королю и коронация. — Произнес он вслух, а затем телепатически добавил. — Выше голову, ровнее плечи. Покажи им всем, кто здесь королева.

— Вы ведь тоже вампир? — Мысленно спросила я.

— Тысяча сто первый год как. — Улыбнулся Майкл, и мы двинулись вперед к уже ожидавшему нас возле двух высоких золотых, обитых алым бархатом стульев, на спинке каждого из которых черными нитями было вышито изображение летучей мыши, королю. Я подняла голову, распрямила плечи и, улыбнувшись старцу, сделала непроницаемо холодный, типичный для моего будущего мужа взгляд. Ведь и правда, какое дело кошке до того, что о ней пищат мыши? Майкл был прав. За исключением жениха, тысячелетний вампир стал третьим на церемонии бракосочетания не только не вызвавшим отвращения, но тем, к кому я прониклась симпатией и уважением. Первыми двумя были Каролина и Морган.

Старец бережно сжал мою руку, по локоть затянутую в белую перчатку, своей, подбадривая.

Глубоко в остановившемся еще вчера сердце я почувствовала ноющую боль, едва взглянув на жениха. Он был прекрасен в своем черном костюме, черной рубашке, с алой розой, выглядывавшей из кармана пиджака. Падший ангел, которому запретили вернуться в рай. Едва взглянув, я уже не могла отвести от него взгляд. Стянутые в тугой конский хвост черные волосы, золотая серьга, острый нос, тонкие губы с такой искренней улыбкой, черные, как ночь, глаза, маленький шрам над губой, изящная шея, сильная грудь и плечи, любимые руки. Черный цвет будто бы всегда был его родным и подходил ему идеально. В подернувшемся алым мире перед глазами снова и снова представало видение, в котором эти сильные плечи опускаются на меня. Желание и любовь разрывали меня на части перед вампирской публикой. Этому не было конца. Обострившиеся эмоции доводили до грани и разрушали меня…

Майкл отпустил мою руку и вернулся на свое место в зале. Каблук моей белой свадебной туфли уверенно ступил на ступеньку подъема к тронным креслам. Граф аккуратно взял меня за руку и двумя пальцами провел по ладони к запястью. Даже через перчатку я почувствовала электрический ток, пробежавший по руке, и воздуха в легких не осталось. Владислав лишь улыбнулся и через долю секунды послышался его голос в голове.

— Я знаю, что тебе не терпится сорвать с меня одежду, но позволь хотя бы мужем твоим стать, приличия ради.

— Лицемер. — Телепатически ответила я, покачав головой и закатив глаза. — В твоем словаре нет слова «приличие». Вымерший пятьсот лет назад архаизм. Надеюсь, хотя бы в человеческой жизни у тебя совесть была.

— Ты готова к этой вечности?

— Пожалуй, процентов на девяносто восемь. — Я усмехнулась с самым озорным выражением лица.

— А что с двумя процентами стало?

— Ушли поспать, чтобы мой будущий муж не зазнавался…

Он только усмехнулся и покачал головой. Как из ниоткуда перед нами возник мужчина лет пятидесяти пяти в черном, встал между нами и начал свою речь.

— Любовь — это чувство, которое живет вечно. Даже когда смерть забирает все, любовь дает жизнь. Заставляет сражаться, жертвовать и побеждать. Только любовь может сподвигнуть людей жить вечно, чтобы дождаться ее. Той самой. Единственной. Которая воспламеняет сердца, которая толкает людей на поступки, а поэтов — на стихи. И даже после смерти только любовь позволяет оставаться живым в памяти навечно. Все мы собрались здесь сегодня, под сводами этого замка, чтобы соединить вечными и нерушимыми узами брака два сердца, которые пронесли любовь друг к другу через половину тысячелетия, перерождения и реинкарнации. Согласна ли ты, Лора Уилсон, создание мира земного, дщерь Томаса Роберта Уилсона, взять Его Величество, короля мира нашего Владислава Дракулу Первого, сына Валерия-завоевателя в мужья, разделить с ним вечность, быть ему поддержкой и опорой, быть с ним рядом в горе и в радости, до той поры, пока Вечность не решит иначе?

— Навсегда и дольше. — Слезы стекали, размывая тушь, но мне было все равно. Я уже не могла сдерживать эмоции. Невеста всегда плачет на свадьбе. Вполне себе человеческий закон.

— Согласны ли Вы, Ваше Величество, король мира нашего, сын Валерия-завоевателя Владислав Дракула Первый взять Лору Уилсон, создание мира земного, дщерь Томаса Роберта Уилсона в жены, разделить с ней вечность, быть ей поддержкой и опорой, быть с ней рядом в горе и в радости, до той поры, пока Вечность не решит иначе?

— Навсегда и дольше. Зря что ли я потратил столько времени на ее поиски. — Граф улыбнулся.

— Если кто-то имеет возражения по поводу этого союза, пусть…

Владислав слегка коснулся плеча оратора, связывавшего нас узами брака.

— Эта строчка здесь ни к чему, падре. — Затем обернулся к залу и продолжил реплику вышеупомянутого. — Пусть молчат или познают гнев мой на своей шкуре.

По залу прокатился возмущенный рокот. Никто не ожидал такого поворота событий и невозможности высказаться. Я с благодарностью посмотрела на мужа. Половина зала была готова проголосовать против меня. Уверена, им было, что сказать.

Каролина и Морган принесли нам золотые обручальные кольца в бархатных алых коробочках. Это были особые кольца, с маленькими переплетенными крыльями летучих мышей. Так вампиры символизируют вечность. Когда мы ими обменялись, падре, наконец, разрешил жениху поцеловать невесту. Поцелуй был горячим и обжигающим, он украл у меня возможность дышать и связно мыслить. С трудом оторвавшись от его губ, я затуманенным взглядом посмотрела ему в глаза.

— Муж… — Мысленно прошептала я.

— Жена. — Также телепатически ответил он.

Когда церемония бракосочетания подошла к концу, со своих мест поднялось четверо вампиров в длинных черных мантиях. Они окружили нас с мужем, который мысленно подал мне сигнал опуститься на колени и склонить голову.

Падре, тем временем, продолжил. — Дщерь Томаса Роберта Уилсона, ты встаешь на колени в последний раз в своей жизни. Отныне все остальные будут стоять на коленях пред тобой или познают гнев твой во всем его могуществе. Принимаешь ли ты власть супруга своего, короля мира нашего Владислава Дракулы Первого, сына Валерия-завоевателя, признаешь ли ты его королем своим, единственным истинным правителем мира нашего и всея Трансильвании, чтобы стать королевой его вовеки веков?

— Я принимаю его власть, как власть единственного истинного короля вовеки веков, чтобы стать его королевой.

— Целуй его перстень. — Тихо обратился ко мне один из старейшин. Тот, у которого были длинные волосы.

Я аккуратно и нежно взяла правую руку мужа в свою. Безумно красивые тонкие пальцы. Его руки были такими изящными, словно произведение искусства. На мгновение коснувшись губами безымянного пальца, я прильнула к перстню с изображением дракона, а затем прикоснулась к нему лбом.

Старейшина с длинными волосами вытащил из-под мантии изогнутый золотой кинжал и сделал тонкий надрез на своей ладони.

— Кровь Елизара даст Вам Мудрость. Да здравствует Ее Величество, мудрая королева Лора Дракула Первая, дщерь мира нашего. — Окровавленной рукой он коснулся моего лба.

Вперед вышел второй старейшина, проделав то же самое со своей рукой. — Кровь Аластара подарит Справедливость. Да здравствует Ее Величество, справедливая королева Лора Дракула Первая. — Своей окровавленной дланью он коснулся моей левой руки, оставив след из крови на моем запястьи.

— Кровь Велиара дарует Щедрость. Да здравствует Ее Величество, щедрая королева Лора Дракула Первая. — Кровь третьего старейшины оставила след на моем белоснежном платье в области груди и сердца.

— Кровь Виктора одарит Вас Беспощадностью. Да здравствует Ее Величество, беспощадная королева Лора Дракула Первая. — Четвертый след из крови остался на моем правом запястьи.

— Поднимитесь, Ваше Величество. — Произнес падре, и граф поставил меня на ноги. Каролина и Морган принесли маленькую бриллиантовую диадему, которую старейшины возложили мне на голову, сорвав фату.

— Его и Ее Величество могут быть свободны и приступать к своим обязательствам в качестве супругов. — Громко огласил оратор. Вопросительно взглянув на Владислава, я получила мысленный положительный ответ, и, в мгновение ока трансформировавшись перед публикой, огромный черный нетопырь и белоснежная бестия взвились к потолку и сделав умопомрачительный круг над головами присутствующих, вылетели в широко распахнутые окна.

Жена своего мужа, королева мира, в который недавно прибыла, я, наконец-то, чувствовала себя дома. Наконец-то, ощутила, что предназначение распорядилось правильно. Еще не зная, что ожидает меня дальше, пока я не желала думать ни о чем. Впереди меня ожидал медовый месяц по-вампирски и никакой ответственности. Никаких забот. И самое главное, что безмерно радовало меня, это отсутствие раздражающего назойливого голоска моего внутреннего «я», всегда диктующего поступать правильно. А именно — человечности.

Глава 6. Подчинение голода и контроль

И стоило ль на свете этом появляться?..

О, если б знать заранее, что дальше ждет.

День выдался пасмурным и туманным. Проснувшись после неистовой, срывающей все покровы с души, огненной и наполненной эйфорией первой брачной ночи, лежа на груди мужа, я решила еще на часок притвориться, что сплю.

— Я слышу твое дыхание. Можешь не притворяться, тебе меня не обмануть. Вставай и надень что-нибудь особое. У меня для тебя есть свадебный подарок, который я хочу тебе торжественно вручить. Слуги несколько дней занимались твоим гардеробом, снимая мерки со свадебного платья, так что, думаю, есть, что выбрать. — Произнес мой неумолимый муж, принуждая меня подняться.

— Я уже говорила, что ты — бездушное зло? — Тяжело вздохнула я, отворачиваясь от него и укрываясь с головой одеялом.

— Ты мне это каждый день говоришь. — Граф безжалостно сорвал с меня мой барьер, отгораживавший меня от внешнего мира, и легонько подтолкнул к краю кровати.

— Вот сейчас очень чутко было.

— Авантюризма в этом перерождении не хватило? Я уже понял, что мечта всей твоей жизни — проспать ее от начала до конца. Учитывая, что она теперь бессмертная, интересно даже, через сколько тысяч лет тебе надоест?.. Поднимайся. Подарок вечно не станет ждать. Мы опаздываем.

Я тяжело вздохнула, вставая с кровати в полусонном состоянии. Спорить с тираном бесполезно.

Выбрав зеленое платье из парчи и уложив волосы, я позволила вывести себя из замка.

— Куда мы направляемся я хотя бы могу узнать? — Спросила я, касаясь лба ладонью и из последних сил пытаясь сбросить с себя остатки сна.

— В маленькой церквушке в соседней деревне сейчас утренняя служба. Сколько прекрасных живых артерий в одном месте. А самое главное — в каком месте! Тебя заставляли преклонить колени перед ликом божьим. Я знаю, что ты бы хотела заставить прихожан склонить колени перед тобой. Назваться их богиней. Перед тем, как выпьешь их досуха.

— А знаешь. Не напрасно ты вырвал меня из объятий сна. Прямо даже настроение поднимается. — Я прибавила шаг, и вскоре мы достигли безымянной деревушки, располагавшейся за тыльной стороной территории замка.

Население вымерло на время утренней службы. Мы проходили мимо опустевших и покосившихся от времени домов, тем временем я неторопливо разглядывала местную архитектуру, пока не показались купола с распятьями. Двери такой же ветхой, как и деревенские домики, церквушки оказались приоткрыты. Из-под них лилось мягкое золоченое свечение, и слышалось песнопение церковного хора.

Я вошла первой, мой супруг следом. Опустив руку в купель со святой водой и осенив себя крестным знамением, я улыбнулась. Зуд и кровавая сыпь на коже, с шипением разъедавшая плоть, стоили произведенного эффекта, когда выстроившиеся в ряды прихожане обернулись в нашу сторону. Уже собравшись рассыпаться по углам церкви, испугавшиеся до чертиков люди стронулись со своих мест, когда на вампирской скорости я достигла алтаря и мягко положила руку на плечо священнослужителя. Обведя взглядом всех присутствующих, я улыбнулась и мысленно протянув нити к сознанию каждого из присутствующих, коротко и отрывисто приказала.

— А теперь все заткнулись и замерли.

— Знаешь, почему я больше люблю людей нашего мира, чем того, откуда я тебя выдернул? — Послышался голос моего мужа из-за спин замерших и застывших, как изваяния, прихожан.

— И? — Я изогнула бровь дугой, глядя в его сторону.

— В них есть вера. А в ком она есть, есть и страх, и уважение. Люди же твоего мира потеряли веру и забыли, кого нужно бояться. Ты — яркий представитель своей части человечества без веры. После обращения ты стала совершенно чокнутой. Поэтому с тобой и весело.

— Чтобы не обижаться, сочту это за комплимент. — Я натянуто улыбнулась и уселась на алтарь, положив ногу на ногу, обводя взором обездвиженных присутствующих.

— Что вы творите в обители Божьей? — Тихо произнес священнослужитель, заставив меня вспомнить о его присутствии.

— Ах да, святой отец. Вы еще тут. — Я схватила его за рясу и перекинула через алтарь к своим ногам. — Видите ли, со вчерашнего дня я стала Вашей королевой. И хочу, чтобы этот храм был моим, а не вашего Бога. Молитесь своей королеве, святой отец. Сейчас не Бог решает жить Вам или умирать.

Я поставила ногу на плечо священнослужителя и слегка надавила каблуком. Он поморщился от боли. Я улыбнулась.

— Воздавайте мне почести, святой отец, пока я беседую с остальными присутствующими.

Обведя взглядом парализованных моим внушением людей еще раз, я медленно развела ноги, приподняв подол платья, так, чтобы стала видна полоска черного кружевного белья. Прихожане не могли ни пошевелиться, ни издать ни звука, но стыд, агрессия, шок, а у некоторых мужчин и плохо скрываемое вожделение застыло на их обездвиженных лицах эмоциональными гримасами.

— И куда делась та невинная и добрая девочка, которая умоляла меня пощадить заведующего больницы? Кошмарные видения довели ее до приема препаратов. Если бы она знала, что станет такой, она бы засунула голову в петлю и сломала себе шею. — Владислав покачал головой, но на губах его блуждала улыбка. Его обращенная дочь начинала соответствовать представлениям об истинном вампире своего ментора. Ни совести, ни жалости, ни сострадания. Взгляд же его, как и у остальных прихожан, был прикован к моим широко расставленным ногам на тончайших, высоких шпильках зеленых босоножек, шелковыми лентами перетягивающих лодыжки и икры. И к черному кружеву белья между ними.

— Вы сломали ей шею на своем ложе тридцать первого мая, Ваше Величество. И Вы были правы, ибо она была слаба и никчемна. Я — лучшее, что могло с ней случиться за всю ее скучную человеческую жизнь. — Я обвела взглядом прихожан и громко оповестила. — Можете говорить. Все, что хотите. Сдвинетесь с места — разорву горло.

— Бог тебя покарает, нехристь. — Тихо произнесла пожилая женщина в серой мешковатой одежде и перекрестилась.

— А мне кажется, что ты сдохнешь здесь сегодня. Проверим, что произойдет сначала. — Я отпихнула каблуком тело истошно молившегося святого отца из-под ноги и легко спрыгнула вниз. Ударив кулаком по камню алтаря, а затем еще несколько раз, я превратила его в горстку пыли. Затем, обратившись в бестию, я взмыла под потолок, разбивая и круша иконы, и все, что попадалось под руку. Вдоволь насладившись разрушением, я, наконец, успокоилась и опустилась вниз, принимая человеческую форму. — Как видите, я все еще здесь, цела и невредима. Быть может, Бог и не против моего присутствия в своей обители? Попирая веру, я подтверждаю существование Всевышнего, а не отрицаю, как атеисты. Жаль, что в нашем мире нет современной техники, и я не могу передать послание моей любимой мамочке. Я бы с удовольствием записала на камеру для этой дочери божьей все, что здесь творится с моей подачи.

Владислав медленно подошел ко мне и встал за моей спиной.

— Посмотри-ка, вон тот похож на Дэвида Теннанта. — Усмехнулась я, указав пальцем на юного бледного рыжеволосого юношу, смотревшего в пол. — Знаешь…

На вампирской скорости подскочив к упомянутому юноше и поставив его на колени, я сжала в руке его подбородок. — Ты мне не нравишься. Ты умрешь особой смертью от рук моего мужа.

— Вообще-то ты принесла мне присягу. Это предполагает, что я указываю, что делать. — Послышался ухмыляющийся (я это ощущала спиной) голос моего супруга.

— А после этого меня объявили королевой. А женщине-монарху нужно идти на уступки. — Я криво улыбнулась через плечо и снова обернулась к практически обмершему от страха юноше. — Ты знаешь, что мои родители хотели, чтобы я вышла замуж за такого, как ты? Никчемного, человеческого, не наделенного мозгами юнца. Я должна была бы всю жизнь готовить, стирать и ухаживать за мальчиком, подобным тебе. При всем том, что меня раздражают молодые бестолковые мальчики, и я предпочитаю мужчин постарше. Но нет. Мои родители считали такого, как ты, апогеем моей жизни, всем, чего я могла достичь. Знаешь, как это напрягает? При всем том, что любила я его. — Я кивнула головой в сторону Владислава. — Но кто бы стал меня слушать? Его считали средоточием зла. А знаешь почему? Мои родители страшными сказками пресытились. И религия разъела им мозг. Они всегда хотели быть правильными и поступать правильно. Потому что это правильно выбрать такого, как ты, завести детей, состариться и умереть. А быть с ним, убивать, чтобы питаться, повергать мир в хаос и террор — это неправильно. Против Бога. А я свергну любого Бога с пьедестала, который запретит мне любить. Потому что я неправильная. Потому что я не могу отменить то, что я чувствую. А то, что я чувствую. — Я рассмеялась дико и страшно, стирая набежавшую слезу со щеки. — Мой психоаналитик назвал бы созависимостью. Да, я — ужасный человек. У меня психологические проблемы. Я стала наркоманкой, и если бы моей дурью была бы настоящая дурь, это было бы еще полбеды, а мой наркотик — чувства к этому мужчине, которые толкают меня сначала поговорить с тобой, а потом разорвать тебе глотку, потому что ты — уродливое напоминание о том, кем я должна была стать, а он так влияет на меня, что я бегу от жизни смертных, потому что хочу большего. Обещание вечной любви всех ее ожидающих с ума сводит. Когда ты чувствуешь, что это то самое, пусть и трижды для всех неправильное. Знаешь, что ради него и во имя его ты убила бы сотню предложенных тебе в мужья мальчиков. Я ничего не могу сделать с этими чувствами. Они въелись в меня и грызут где-то на уровне сердца. И все меня ненавидят за это. Даже собственная мать, спланировавшая мою жизнь до последнего ее вздоха. Тогда мне ничего не остается, кроме как подтвердить ее слова о том, что я — чудовище. Я — чудовище. И я бы все отдала, чтобы никогда больше не быть человеком.

Оскалив клыки, я вонзилась ими в шею юноши. Кровь брызнула на образа, взиравшие на всех присутствующих с печальной кротостью.

— Заканчивай с ним. — С презрением глядя на юношу, обратилась я к Владиславу, отвернувшись. По звуку покатившегося по полу предмета я поняла, что мальчик был обезглавлен.

— Вот и хорошо. — Улыбнулась я прихожанам. — На одного меньше. Когда я закончу здесь, я раскрашу все стены алой палитрой. Подойдите, Ваше Величество.

Владислав подошел и вложил свою окровавленную руку в мою, улыбнувшись людям беспечной улыбкой.

— Как думаешь… — Придвигаясь все ближе к груди супруга, я замерла в нескольких миллиметрах от его губ. — Местные занимаются любовью только в темноте и под одеялом?

— Полагаю, что да.

— Как насчет того, чтобы преподать им мастер-класс о том, как нужно заниматься этим правильно? — Я хищно смотрела ему в глаза, касаясь пальцами его окровавленных губ. — Боже, какой ты красивый. У меня ноги подкашиваются, и голова, как в тумане.

— Хочешь сделать это в обители Божьей? — Он усмехнулся, не сводя с меня пристального взгляда. — Этому даже я тебя не учил. Как ты только смеешь все еще именовать меня силой зла? Ты же сама — конченная психопатка без крыши.

— Ни чувств, ни сожаления, ни совести, ни человечности. Этому ты учил. Я лишь внесла приятные дополнения в правила. Усовершенствовала их, так скажем. Так рождались демоны во многих фильмах ужасов. Антихристы, которые потом уничтожали мир. Это наш с тобой маленький бесплатный медовый апокалипсис.

Запустив руку в его волосы, я коснулась его губ своими…

Мы творили беспредел и разврат на святой земле, а образа взирали и взирали на нас своими печальными взглядами… Когда оргазмическая волна оставила нас обоих в покое, одернув платье, я тихо произнесла. — Пора кончать с ними. Веселье закончилось.

Мы пили кровь прихожан и рвали их тела на куски. Мы утоляли жажду, как дикие животные, голодавшие месяцами. Мы залили всю церковь кровью своих жертв. И я не могу сказать, что это вызвало ужас хотя бы в одном из нас. Мы чувствовали, что поступаем правильно. Ведь мы находились на самой верхушке пищевой цепи, и нам не было дела до человеческих чувств или жизней. Кровь насыщала нас и фонтанировала потоками из разорванных тел. Мы были самыми жестокими художниками своего времени, ведь, чтобы смешать палитру для своего творчества, мы покончили с жизнью двадцати шести жителей безымянной деревни… Позже, когда мы прилегли в поле на закате, смыв с себя кровь жертв в близлежавшем озере, я взяла в руки ромашку.

— Зачем гадать, когда и без ромашки знаешь ответ? Любит. — Улыбнулся Владислав, касаясь моего лица теплыми пальцами.

— Такой самоуверенный. — Я рассмеялась и покачала головой. — Как знать, быть может, объект моих гаданий какой-нибудь известный высокий голубоглазый красавец блондин?

— Ты разбила мне сердце, моя королева. — Улыбнулся он в ответ, сосредоточенно глядя на меня. — Это правда? Неужели чувства ко мне так влияют на тебя? Я знаю, что ничего не чувствую, просто не могу. У меня же нет души. Но все же мне больно знать, что мое влияние так болезненно и разрушительно для тебя.

— Все в порядке. Я в порядке. В смысле, нет. Не совсем. Ты в моей голове проводишь больше времени, чем дома. Ты все знаешь. Пока ты здесь, все будет хорошо. Я буду в порядке. Сейчас я выпустила пар. Я сдерживала эмоции все мои семнадцать лет, и эта массовая резня… Она была необходима. Я чувствую, что установив свои правила, становлюсь менее зависимой от чужого мнения. Сейчас я морально очищена и свободна. И даже сыта. Но ты знаешь, в какой день я рассыплюсь на осколки, любовь моя. Если ты оставишь меня… Или если… — Я с трудом выдавила из себя следующее слово. — Погибнешь… Если с тобой что-то случится… Я держусь в жизни этой лишь за тебя. Если в моей жизни по какой-либо причине тебя не станет…  Я уничтожу всех, до кого смогу добраться, уничтожу этот мир. А когда он будет гореть, и уже ничего больше не останется живого: ни растения, ни последнего бьющегося сердца, я убью себя. — В глазах моих стояли слезы. — Не бросай меня. Теперь я не смогу продолжать одна. Я — ничто без тебя.

Я обвила руками его шею, прижавшись к нему всем телом, как ребенок льнет к матери. Сильные руки крепко сжали мое тело в объятьях. — Не отпущу, родная. Ничего не бойся. Я с тобой навсегда. Я удержу тебя над пропастью.

— Это же притворство. — Мой голос звучал глухо и тихо. — Насчет отсутствия души, человечности и чувств. Ты переживаешь из-за меня. Я плачу сейчас. Мы — не бездушные твари. Мы чувствуем. Просто иначе. Острее. В нас нет лицемерия, как в людях. В силу того, что они смертны и всего боятся, боятся мстить, потому что им мешает закон, боятся говорить правду друг другу, потому что зависимы от мнения окружающих о себе, они и распыляются. Сегодня лицемерная улыбка соседу. Завтра — врагу. С близкими же, как кошка с собакой. А в нас нет страха. Главные чувства в нашей жизни для нас все. И мы направляем все свои чувства на того, кого любим, не растрачивая их на посторонних. Потому что нам не надо лицемерить. Потому что мы можем ненавидеть религию и уничтожить церковь, не боясь попасть в тюрьму. Нас может раздражать сосед, и мы можем внушить ему ударить себя ножом, не боясь того, что с утра придется интересоваться о его здоровьи, до которого нам нет никакого дела. Зато, если касается дело нас двоих, мы уничтожим миры, чтобы сохранить друг друга. Честность и любовь к единственному близкому человеку. Вот как мы стали чудовищами.

— Пожалуй, ты права. — Муж нежно поцеловал меня в щеку и, сорвав ромашку, вплел ее в локон у меня за ухом. — Ужасно так говорить, но когда ты плачешь, ты становишься красивой и невинной, как наивное дитя.

— Перестань. — Я попыталась спрятать лицо у него под рукой, тихо смеясь. — Невинное дитя только что прикончило двадцать шесть человек, расписало церковь кровью и занималось сексом с тобой на глазах испуганных прихожан. Не льсти мне и не скрывай правды. Я ужасна в момент психологического кризиса. Когда я — человек, я пью психотропные и сбегаю из дома, когда вампир, устраиваю массовую резню прихожан с уничтожением храма Божьего. Я — провал года. Худший человек и худший вампир.

— Да ты права. Ты ужасна. — С совершенно серьезным выражением на лице произнес Владислав. — Ты больше пролила крови, чем выпила и половину присутствующих даже убить не смогла. Мне пришлось. Ты — однозначно худший вампир тысячелетия.

— Твоя чуткость меня поражает второй раз за сегодняшний день. — С деланной серьезностью произнесла я, и мы расхохотались вдвоем одновременно.

— Зато в других талантах тебе не откажешь. Ты красива и потрясно целуешься. — Слегка коснувшись моих губ, он отстранился и посмотрел мне в глаза. — Пойдем домой. Любая массовая резня требует продолжительного отдыха… Даже если этот свадебный подарок и был просто психологически необходим.

Две фигуры, обнявшись, медленно удалялись по пшеничному полю прямиком в закат.

***

Неделя после массовой резни в церкви прошла, как в тумане. Болела голова, тело пребывало в безразличном к миру оцепенении, а рассудок и сердце находились в состоянии смятения. До дел государственной важности муж меня еще не допускал, поэтому, когда сам он исчезал, я бродила по замку, слоняясь по коридорам, а когда и пересекая их на вампирской скорости, в надежде отыскать что-нибудь, чего до сих пор еще не видела. Мой дом, моя крепость стал и местом моего заключения, как и вся моя прежняя человеческая жизнь. Время останавливалось и замирало, когда Владислав не мог находиться рядом, и я опять начинала чувствовать себя чужой, будто ничего и не менялось. Будто и здесь мне не было места, как и во внешнем мире. Но когда появлялся он, все менялось. Мы ходили на прогулки, разговаривали о жизни, о поэзии, о музыке, могли часами лежать на природе, отключившись от реальности, и понимать друг друга с полумолчания. Нам не нужны были слова. О чувствах друг друга мы знали и без них.

А через неделю он предложил мне познакомиться кое с кем. Приближался вечер. Солнце уже пересекло линию горизонта, и, когда мы вышли на улицу, мы попали в предсумрачный мрак. В потемках обычный человек с трудом смог бы разглядеть даже смутные очертания леса, но мои глаза видели все: каждый листик на дереве, каждую травинку, каждую частицу воздуха в обществе других, ей подобных частиц. Они располагались слишком плотно по отношению к друг другу, чем и создавали для человеческого глаза ложное ощущение целостности.

Через пару минут я поняла, почему Владислав так сосредоточенно всматривается куда-то в глубину темного и мрачного леса. Из-за деревьев показалась стройная и изящная фигура женщины, затянутая в латексный черный костюм. Не смотря на то, что она находилась в километрах от нас (лес создавал ложное ощущение близости к замку), даже на таком немалом расстоянии я смогла разглядеть ее. Она была определенно выше меня, около ста семидесяти-ста семидесяти двух, ее короткие черные волосы, в беспорядке прилипшие к лицу, были мокрыми, благодаря утреннему дождю. В синих глазах, сиявших ледяным зимним огнем, казалось, застыла зиявшая черным пустота. Они делали черты ее красивого лица жесткими и безупречными. Девушка была не в меру худа, следующей стадией подобной худобы называют анорексию. Она даже нарушала все мыслимые и немыслимые законы гравитации, ибо ее черные сапоги на высоких каблуках не увязали в почве. Она передвигалась быстрым, уверенным шагом, словно паря в нескольких миллиметрах от земли. Вампирша была красива, но красота эта была холодной и отчужденной. Не прошло и сорока секунд, как она уже стояла перед нами.

— Владислав… — Она чуть склонила голову, приветствуя моего мужа. Девушка оказалась первой, не преклонившей колени, не испытывавшей страха, не трепетавшей перед королем Трансильвании и всего этого мира. Она вела себя так, будто была с ним на равных. Он тоже вел себя иначе. Смотрел на нее каким-то туманным взглядом, при этом в глазах его вспыхнула и тут же погасла неуловимая искра. То же самое произошло и с мимолетной улыбкой на его губах, появившейся и застывшей, едва он поглядел на нее. Я поочередно смотрела на них обоих. Они напоминали мне друг друга, как две половины одного целого. Властный взгляд, презрение к миру живых в глазах, ледяная красота и черный цвет одежд. Когда они смотрели друг на друга, словно планеты становились в ряд, потому что это было правильно. Я отвернулась, делая вид, что любуюсь пейзажем и замком в вечерних сумерках, потому что не могла смотреть на них вместе. Тяжело ощущать себя третьей лишней, а я именно ей сейчас и была, в кругу любовников, которых, наверняка, развело пророчество. Я. Потому что страсти здесь точно не остыли и не утихли. Девушка смотрела на меня несколько холодно и с долей плохо скрываемого презрения. Неизвестно, сколько сотен лет они были вместе. Пока не появилась я.

— Прекрати. — Раздался голос в моей голове, и муж крепко сжал мою руку в своей. — Как можно быть настолько неуверенной в себе? В конечном итоге я выбрал тебя. Не ее. Она знала, на что шла. Знала, что добровольно соглашается на отношения без будущего, лишь на время, пока я жду тебя. А если она вообразила, что ты никогда не переродишься, не вернешься домой, и корона, и трон, и статус моей жены достанутся ей, это лишь ее вина и ничья больше.

— Так значит, она должна была стать королевой. Сколько бы ты еще ждал меня, прежде чем надоело настолько, чтобы жениться на другой? — Я направила мысленный поток речи отточенно резко и быстро в сознание супруга. Кажется, удалось спровоцировать небольшую мигрень. Вот и славно.

— Малютка качает права. Не ревнуй. Я бы никогда не сделал ее королевой. Я и начал с ней встречаться только потому что внешне она — точная копия девушки, потомка с моего семейного древа, которую я близко знал в тысяча восемьсот восемьдесят восьмом году. Та девушка хоть и была охотницей, но восхищала меня своей красотой, характером и силой воли. Она была отчаянно храброй и безумно сильной. В ней был огонь, который я разглядел и в ее вампирском двойнике. На этом все. Тебе достаточно знать это? — Он коснулся виска, улыбаясь.

— Вполне. — Я, наконец, улыбнулась в ответ, хоть и вышло довольно скупо. Мешало статическое электричество, повисшее в воздухе между парой вампиров.

— Лора, это Селена. — Наконец, произнес он вслух, не потрудившись представить меня ей. — Она станет твоим учителем и научит тебя охотиться и выживать в мире людей и охотников на вампиров.

— Ты… Ты не поступишь так со мной. — Вспышка ярости отразилась на лице вампирши, и она кинула уничтожающий, испепеляющий дотла взгляд в мою сторону. — Сначала ты привез ее сюда, и будто этого было недостаточно, теперь ты еще хочешь, чтобы я обучала ее? Если она — твоя судьба, так, может, сам и займешься ее воспитанием? Слухи идут. В церкви на окраине деревни у вас неплохо получилось, может, и дальше справитесь сами? Если за время пребывания в тюрьме другого измерения ты и забыл, то я могу напомнить, что ты можешь подчинить и заставить работать на себя кого угодно. Но со мной у тебя не выйдет провернуть то же самое. Я — не твоя рабыня.

— Пожалуй ты права, моя дорогая. Я могу подчинить и заставить работать на себя кого угодно. — Владислав помедлил, а потом быстрым движением схватил девушку за горло и сдавил так, что она начала судорожно задыхаться. — Тех же, кто смеет проявить храбрость и отказаться играть по моим правилам, я убиваю. Ну так что, радость моя? Проявишь хотя бы толику уважения к своей королеве или хочешь, чтобы твое вековое существование оборвалось завтра на рассвете, на казни? Незаменимых не бывает, я могу найти для жены и другого, более сговорчивого наставника.

Как бы мне ни хотелось сбросить все его прошлое вместе с бывшими женщинами в яму, облить бензином и бросить зажженную спичку, однако, я понимала, что начинать строить отношения с насилия — не лучший способ подружиться с бешеной бывшей моего мужа. Если же он счел, что именно она должна стать моим наставником, значит, мы с ней должны дойти до фазы какого-то согласия и научиться терпеть друг друга. Поэтому я положила руку на плечо Владислава и тихо прошептала.

— Пожалуйста, отпусти ее. Ей нужно время, чтобы принять подобное. Это непривычно. Шокирует. Даже меня.

— Новая порция демократии от Лоры Уилсон-Дракула. — Он улыбнулся уголками рта, и, отпустив девушку, с удовлетворением проследил, как она падает на землю плашмя.

Поднявшись, она одарила его взглядом, который дал понять, что упала она сама, а не ее достоинство. Молча взяв меня за руку и больше не произнося ни слова, она развернулась в сторону леса и зашагала в быстром темпе. Когда мы с ней оказались на опушке, она повернулась в мою сторону и раздраженно, с плохо скрываемой яростью в голосе произнесла.

— Слушать внимательно все, что я буду говорить. Не перебивать. Не вставлять свои реплики. Не ныть и не жаловаться. Сосредоточить все внимание. Все поняла? Я знаю, что пигалицам из миров без магии, весьма трудно выполнять эти указания, потому что мозги ваши заточены только под компьютерные игры и безделье, но уж будь добра, постарайся. И, Бога ради, не лезь на колья грудью, иначе этот ублюдок душу из меня вытрясет.

— Селена, я не враг тебе. И если Владислав так настроен, то я не…

— Еще одно. Не произносить имени этого сукиного сына вслух. Насчет остального, разберемся. Прибавь шаг, иначе мы до рассвета не доберемся. — Произнесла она, увлекая меня за собой в чащу леса.

Прикосновение к девушке прокатилось по мне волной озноба, когда она первый раз взяла меня за руку. Учитывая, что сама я была не наделенным теплом мертвым вампиром, она, на удивление, оказалась еще холоднее меня.

— Мы идем в деревню, да? — Нарушив неловкое, воцарившееся на долгое время молчание, спросила я, когда мы уже углубились в лес.

— Тебя когда-нибудь постигало глубокое разочарование? — Молвила Селена, не оборачиваясь ко мне, но шагая со мной бок о бок. — Когда все, чего ты ждала, рушится и идет прахом из-за обычной человеческой девчонки? Что в тебе такого, чего ему не хватало во мне?

Вампирша обернулась ко мне и посмотрела на меня с горечью. В глазах у нее стояли слезы.

— Это к твоей фразе о том, что ты мне не враг. Да, возможно, ты и права. Но ты всю мою жизнь под откос пустила. Как мне смотреть на тебя? Я верила ему. Он обещал жениться на мне. Я любила его без памяти, беззаветно… Тебе ли не знать, какое влияние он и его внешность могут оказать на женщину. Он влюбил в себя даже меня. Мне сто двадцать один год. Я прожила целое столетие и думала, что уже никто не сможет разбить мне сердце. Что я уже не маленькая девочка и не позволю этому случиться. Но все-таки это случилось, и хоть я и знаю, что ты не виновата в том, какого мужчину выбрала, согласись, что тебе самой неприятно, когда прошлое мужа всплывает и так внезапно. Но все же ты вступилась за меня. Спасибо… Наверное. Мне бы не хватило великодушия поступить, как ты. Быть может, в твоем мире без магии и не все одинаковые и примитивные создания…

— Пожалуйста. Нам, девочкам, надо держаться вместе. — Я улыбнулась ей, заметив и ее неловкую ответную улыбку, которую она, как ни старалась, так и не сумела скрыть.

— Просто хочу предупредить, потому что ты на стерву не похожа. Твой супруг не такой мягкий и сердечный, каким пытается казаться. Может, пока у вашего брака и нежная стадия развития, но, поверь мне, ты его знаешь не так, как я. Со мной он даже не пытался казаться джентльменом, как с тобой. Я знаю его семьдесят три года, и все эти годы я любила его, а он пытался внести как можно больше разочарования в мою жизнь. Но каждый раз, как я говорила «хватит», что не намерена продолжать порочный круг этих отношений, он возвращал меня обратно. А я возвращалась, потому что хотела любить его. Потому что когда его любишь, он становится центром твоего мироздания, и ты хочешь возвращаться, сколько бы боли ни испытала, спасать его от врагов в надежде, в робкой надежде на то, что он полюбит тебя хотя бы немного больше, чем себя самого. Я была на твоем месте еще до твоего рождения. Но с сегодняшнего дня я больше не хочу бороться за эти отношения. Семьдесят три года — слишком долгий срок. В обмен на присягу, преданность, верность и любовь я получила только боль и разочарование. Теперь это твой крест, Лора Уилсон. И тебе его нести вечно. Возможно, мы и подружимся.

Последние слова Селена произнесла, когда мы уже входили в ничем не отличавшуюся от той, что мы с Владиславом уже посетили в поисках пищи и развлечений, деревню.

Мое закрытое сине-черное бархатное платье волочилось по грязной и мокрой от утреннего дождя земле. Оно было каким-то особенным, поэтому я и выбрала именно его. Благодаря нашему дворецкому Роберту и еще нескольким слугам мой гардероб был полностью обновлен всевозможными платьями, туфлями, корсетами, кружевным нижним бельем, однако же в нем не оказалось ничего практичного. В скором времени я планировала исправить это упущение и добавить в свой шкаф брюки и какие-нибудь соответствующие стилю эпохи и места сапоги. Платья во время охоты значительно стесняли движения. Помимо этого еще раз наступив каблуком на злосчастный подол, я едва удержалась от искушения оторвать его.

Старые, покосившиеся от времени дома с крышами, зиявшими на просвет… На улице деревни не оказалось ни единого крестьянина. Тишину можно было бы даже назвать мертвой, если бы не пение птиц, доносившееся из леса, оставшегося у нас за спиной. В самом центре деревни, дома которой располагались полукругом, располагался темный и глубокий колодец.

Селена толкнула дверь одного из домов, обладателя самой ветхой крыши во всей деревне, которая, на удивление, оказалась не заперта и незамедлительно, с протяжным скрипом отворилась внутрь. В этом мире жизнь застыла в эпохе начала девятнадцатого века, поэтому не стоило рассчитывать обнаружить здесь электричество. Во всей близлежавшей местности свет искусственной природы был проведен только в королевском замке. Темноту полузаснувшего дома разряжал только тусклый свет свечи на столе, которая, едва стоило нам пустить поток свежего воздуха в дом через открытую дверь, обратилась в огарок, тонкой полоской испустивший в воздух вьющийся серый дымок.

На низенькой кровати, прикрывшись пыльным мешком, в котором женщина, наверняка, хранила всю зиму овощи, лежала мать со своим младенцем.

— Вот тебе урок номер один. — Раздался голос Селены в моем подсознании. — Если укушенный умрет с ядом вампира в крови, но его тело будет обескровлено не полностью, он воскреснет для бессмертного существования в качестве не-мертвого. Как ты сама понимаешь, обращать кого попало нам запрещают старейшины кланов, которые хранят баланс и следят за соблюдением кодекса правил вампирского мира. Ты с ними, наверняка, познакомилась на коронации. Их четверо — Елизар, Аластар, Велиар и Виктор. Последний, к слову сказать, обратил меня. Виктор видел во мне потенциал. — Селена помолчала несколько секунд, затем продолжила. — Ты должна чувствовать, осушила ли человека полностью, потому что после укуса возможность превращения жертвы в живого мертвеца, очень велика. Не имеет значения, сломаешь ли ты шею жертве, обескровленной частично, или позволишь умереть от потери крови, если на момент смерти в ней останется хоть капля человеческой крови, она обратится. Пока за тобой наблюдал Владислав, он следил, чтобы ты по глупости не создала новичка. Теперь ответственность за возможные ошибки лежит на тебе. Пока я рядом и наблюдаю, можешь начинать охоту. Затем я проверю, как ты усвоила урок.

На вампирской скорости она подскочила к грубо сколоченной лежанке, на которой спали мирным сном крестьянка со своим маленьким сыном.

— Приступай. — Селена провела ногтем указательного пальца, заострившимся до состояния когтя, по шее женщины. Тонкая струйка крови стекла по горлу уже пробуждавшейся крестьянки к ее груди. Старый дом, женщина с ребенком и Селена внезапно стали кроваво-алыми, а картинка перед глазами — четкой, даже резкой и ярче всего в ней выделялись капли крови. Если бы я сейчас могла посмотреть на себя со стороны, я бы увидела, что глазное яблоко и радужка моих глаз стали багрово-красными, а круглый зрачок вытянулся, став вертикальным. Клыки заострились и вытянулись. Я наклонилась к полусонной и слизнула кровь с ее горла. В этот момент крестьянка проснулась.

Всего несколько секунд ей хватило, чтобы начать понимать, что происходит. Она с ужасом смотрела на нас с Селеной, прижимая к груди младенца, пока, наконец, вероятно, не смирилась со своей участью. Тогда она тихо прошептала, закрыв глаза и опустив голову.

— Убейте меня. Возьмите мою жизнь, только не трогайте ребенка. Отпустите моего малыша. — Слезы безвольно стекали по ее щекам.

— Прости, мамаша. — Селена сдавила шею женщины в руке, наклоняя ее в мою сторону. От звука ее голоса проснулся младенец и громко, надрывисто заплакал. — Мужика я здесь не вижу, а мы с Ее Величеством не похожи на воспитательниц или сиделок. Приюта для сирот мы тоже пока не организовывали. Так что, не обессудь. И ничего личного. Просто сегодня твоя очередь.

Я приложила палец к губам крестьянки и мысленно попросила ее не дергаться. Погрузив клыки в вену, я почувствовала, как белая человеческая жизненная энергия вливается в мое тело, согревая его, и бежит по пищеводу в желудок. Женщина только тихо всхлипывала, чувствуя, что обречена, и назойливо громко кричал и плакал ее ребенок. Это невыносимо раздражало. Через пару минут крестьянка лишилась сознания из-за потери крови. Вдоволь насытившись ею, я откинула от себя бессознательное тело на лежанку, вытерла тыльной стороной ладони кровь с губ и вопросительно поглядела на Селену.

— А вот тебе и первая ошибка в первом же домашнем задании. — Сейчас нам не было необходимости разговаривать мысленно, поэтому Селена говорила вслух. — Думаешь, что осушила ее досуха?

— Пульс замедлен. Сердце почти остановилось. Да. Она осушена. — Я прислушалась к импульсам умирающего тела и утвердительно кивнула головой.

— Похоже, что ты прогуливала уроки биологии и анатомии. Когда человек умирает от потери крови, это не значит, что в нем не остается ни капли, это значит, что он потерял большую ее часть. Данный человеческий индивид осушен на три четверти. И в данный момент ее тело проходит через трансформацию, потому что сердце готово остановиться. Тогда процесс будет уже необратим, и потребуется осиновый кол. Выпей ее до конца, пока сердце еще бьется. Как я уже упоминала, не каждый заслуживает вечную жизнь.

Пожав плечами, я снова прильнула к ране на горле женщины. Через несколько секунд я почувствовала предсмертную конвульсию, в которой несколько раз неестественно дернулось и изогнулось тело крестьянки, а потом поток ее жизненной энергии внезапно прекратился, словно перекрыли кран. Судорога продолжалась по инерции еще секунд сорок, затем тело жертвы обмякло.

— Есть разница? — Селена удовлетворительно посмотрела на меня, и я улыбнулась ей.

— Я и не думала, что быть вампиром, значит, нести такую ответственность. В организме человека, в среднем, четыре-пять литров крови. Как мы умудряемся столько питаться и оставаться в форме?

— Мы — самые быстрые существа во всех мирах. И обмен веществ в нашем организме работает на большой скорости. — Ответила Селена, кивнув головой в сторону кричащего младенца. — Проблема в том, что скорость эта гипертрофированно большая. Поэтому мы голодны всегда, сколько бы жертв ни осушили. Теперь — ребенок. Попытка номер два.

Младенец кричал. Мой сверхчувствительный слух был раздражен, а барабанные перепонки разрывались. В голове и глазах лопались сосуды. Мигрень начинала накрывать меня своей черной отвратительной волной боли.

— Когда же ты успокоишься и заткнешься.

Я с раздражением взяла маленькое тельце, завернутое в грубую холщину. На долю секунды внутри меня всколыхнулось самой мне неведомое чувство. Но я была вампиром без человечности. Мне была неведома мораль, и я не собиралась соблюдать ее рамки, поэтому я задвинула это ноющее чувство жалости куда подальше. Я была голодна, а ребенок был моей пищей. Моим шведским столом. С повышенным остервенением от раздражения я вонзила клыки в тощую крохотную шейку.

Крик стал невыносим. Эта ультразвуковая волна безжалостно проходилась по моей голове и каждому нерву. И хоть это издевательство над сверхчувствительным вампирским слухом длилось всего пару мгновений, мне это время показалось вечностью, пока я не почувствала короткую, но сильную телесную конвульсию, и не услышала звук долгожданной, возвращавшейся в окружающее меня пространство тишины. Тонкие струйки голубоватой непорочной детской энергии иссякли, и, опустив младенца на грудь мертвой матери, я посмотрела на Селену вопросительным взглядом.

— Думаю, первый урок ты усвоила. А сейчас мы отправляемся на второй. Некоторых селян не устраивает наличие вампиров в нашем мире, и они пытаются бунтовать. В этой деревне живет семейство местных охотников. Они не высококвалифицированные, как те, что заточили Владислава в твоем мире, поэтому он оставил их в живых шутки ради. Разумеется, доля риска есть. Но ты никогда не научишься обороняться от охотников, если не встретишься с ними лицом к лицу. Главное, ничего не бойся. Я с тобой, и прослежу за тем, чтобы ты не налетела на кол. Иначе обычной казнью я не отделаюсь. Его Величество мысленно мне сказал, что если с его бабочкой что-нибудь случится, он почтет за удовольствие взять нож и собственноручно срезать с меня кожу до последнего лоскута. Он любит тебя, Лора. Как меня бы никогда не стал.

На лице Селены отразилась плохо скрываемая горечь, но она тут же взяла себя в руки. Закрыв за собой дверь, мы вышли из дома и побрели по тропинке к хижине на самой окраине деревни.

— А сейчас самое главное, когда идешь в дом к охотникам. Не крадись, не прячься. Используй элемент неожиданности. — Селена с первого удара ноги вышибла дверь, даже не потрудившись остаться незамеченной.

На столе горели свечи. Вокруг него собрались трое. Мужчина преклонных лет, рыжеволосая девушка (вероятно, его дочь) и юноша. Они склонились над разложенными распятиями, серебряными и осиновыми кольями, бутылями со святой водой.

Каждый импульс моего вампирского тела внушал мне бежать отсюда прочь, но Селена подтолкнула меня войти, не оставив мне выбора. Как удобно для нее. Если она подставит меня и уйдет отсюда, со временем, которого им обоим отписано безмерно, когда Владислав сможет ее простить за осиновый кол в моей груди, она снова станет главной претенденткой на трон. В воздухе повисла фиолетовым облаком опасность, и я развернулась к двери, чтобы убраться отсюда подальше. Холодная рука Селены сжала мое плечо в смертоносные тиски.

— Нет пути назад, Лора. Вечно убегать и отступать ты не сможешь. Я не собираюсь подставлять тебя, что бы ты обо мне ни думала. Мы с ним — дело давно минувших дней. Нападай и помни, что сражаешься за выживание, а не пропитание, поэтому убивай.

Оценив противников за долю секунды и выбрав самого потенциально опасного, я молниеносно атаковала юношу. Нанеся два тяжелых удара ему в грудь и обойдя его, я сдавила рукой его плечо так, что послышался хруст ломаемой ключицы.

— Что это было, милый охотник? Кажется, ключица? — Я улыбнулась, ожидая, что перелом удержит юношу от ответных действий. Но вопреки этому он оказался резистентным к боли. Когда смыслом твоей жизни становится убийство бессмертных кровожадных тварей ночи, видимо, порог боли становится выше, а тренировки позволяют развить скорость до молниеносности.

— Защищайся! Кол! Осторожно! — Вскрикнула Селена, опоздав с возгласом. Брызги святой воды попали мне в глаза, ослепив, и тут же я почувствовала кол, нацеленный мне прямо в сердце.

Ослепнув и истошно визжа от попадания святой воды на поверхность глазных яблок, я пыталась увернуться от кола вслепую, когда услышала вскрик и, несколько секунд спустя, звук дробления костей. Когда зрение постепенно вернулось ко мне, я увидела труп юноши на полу со сломанной шеей. Селена уже занималась девушкой, которая сжимала в руке распятие с рубином и острым лезвием, точь-в-точь, как оружие Алана Стэнфилда, которым он безуспешно пытался убить моего мужа.

Когда девушка попробовала вонзить распятие в сердце вампирши, Селена блокировала ее удар, рукой прикрывая сердце. Кол проткнул запястье моей наставницы, не причинив ей вреда. Селена молниеносно вытащила деревяшку и отбросила кол в угол, вцепившись клыками в шею девушки до предсмертной судороги.

Когда мы обернулись в поисках старика, мы обнаружили, что он исчез. Дверь открылась и захлопнулась за нашими спинами, и резвый дед исчез в сгустившихся сумерках.

— Пожалуй, на сегодня хватит. — Сделав глубокий вдох и выдох следом за ним, Селена стерла кровь с губ и обернулась ко мне. — Ты заставила меня понервничать. Еще бы немного, и бежать было бы уже бесполезно. Владислав нашел бы меня даже на краю мира. Даже на краю любого из сети миров. Видела, как я защищалась? Возьми на вооружение. И не отвлекайся на минутный триумф. Промедление часто стоит жизни новичкам.

Тяжело дыша, я стерла морозный пот со лба и заправила пару выбившихся из прически локонов за уши. Платье было безнадежно порвано на груди, в зоне декольте. Моя грудь медленно и тяжело вздымалась и опускалась от каждого хриплого вдоха и выдоха. Идеально ровная прическа превратилась в хаос. Ссадины и царапины на лице и шее, не успевшие регенерировать, говорили о том, что борьба была недолгой, но яростной. Глаза все еще горели, будто после воздействия перцового баллончика.

— Идем. — Селена протянула мне руку. — Доставлю тебя супругу. Надеюсь, что хотя бы пару уроков о том, как защищаться и правильно питаться, из нашего сегодняшнего променада ты извлекла.

Молча, без возражений, я вышла за вампиршей из дома охотников, и мы направились в сторону замка.

***

Около двух месяцев Селена учила меня защищаться от охотников на вампиров и борьбе. Когда миновало это время, я отдала ей должное, признав, что если бы не ее так называемые уроки, мне, как новообращенной, было бы практически невозможно выживать в этом удивительном, но опасном мире.

Через несколько дней после моей просьбы Роберт доставил прямо в мою спальню мой заказ для охоты: черные вельветовые брюки, черные ботфорты из замши со шнуровкой, размером до колена, белую блузу с длинными рукавами, с принтом из маленьких красных цветов, черный тугой корсет, идеально подчеркивавший талию и грудь, и фиолетовый плащ с капюшоном.

В тот день, когда Селена сочла меня готовой жить и выживать в этом мире без ее помощи, я сидела абсолютно без сил на кровати в своей комнате, вернувшись из деревни, после сражения одновременно с тремя охотниками, когда прямо посреди дня зашел Владислав.

— Уже освободился от государственных дел? — Я улыбнулась, глядя на него.

— Я решил сегодня оставить все дела на своих заместителей и показать тебе кое-что.

Я только тяжело вздохнула. Всю ночь я сражалась с опытными охотниками и была выжатой и уставшей, но так как спорить с ним абсолютно бесполезно, я просто накинула фиолетовый плащ на плечи, и, взяв мужа за руку, вышла на лестницу. Последнее время из-за тренировок и вылазок в деревню, а также из-за его королевских обязанностей мы очень мало времени проводили вместе, что меня очень сильно расстраивало, поэтому, хоть я и валилась с ног, я была рада возможности куда-то выбраться с ним вместе…

Миновав округ деревни, из которой недавно вернулась, который я называла дистриктом на англоязычный манер, и поле, мы оказались перед крепкой высокой деревянной постройкой.

И сколько доносилось из-за двери запахов! Свежескошенная трава, сено, молоко, лошадиный запах и даже запах человека.

— Королевская конюшня. — Владислав сосредоточил взгляд на двери, и она тихо и осторожно отворилась. Я изумленно приоткрыла рот. Столько времени спустя я все еще не перестала удивляться, сколько возможностей открыто перед тобой, если ты — вампир. А уж особенно если ты — древний вампир, как мой муж…

Мы вошли. В ноздри ударил резкий лошадиный запах и красноватый запах раздражения животного. Крайнее стойло в правом углу было открыто. Внутри находилась молодая девушка с русыми волосами, собранными на затылке, в грубой серой робе, гребнем расчесывая волнистую золотистую гриву пегой лошади.

Увидев нас, работница конюшни вздрогнула. Склонив голову под выразительным взглядом графа в качестве приветствия монархических особ, она поспешно покинула конюшню, выйдя наружу из противоположных ворот.

Каблуки моих сапог уверенно ступали по деревянным доскам и мягкому сену.

— Выбирай себе любую лошадь. Мы отправляемся в горы. — Произнес мой муж, мягко улыбнувшись. — Я видел, с какой грустью ты смотришь на них и решил, что ты не будешь против прогулки в горах.

Его улыбка сокрушала мое сердце, которое расцветало, словно посреди весны. Я отвела взгляд, пряча глаза и краснея. Я все еще смущалась, не в силах привыкнуть к тому, что я с ним, что судьба свела меня с прекрасным, как сама ночь, падшим ангелом.

Мы подошли к стойлу, за заграждением которого послушно стоял черный и прекрасный, сильный конь. Шелковая шерстка животного лоснилась и блестела в лучах восходящего солнца.

Владислав остановился рядом с ним и посмотрел на лошадь чуть ли не с любовью. Граф положил руку животному на переносицу, поглаживая шелковистую шерстку. Конь в ответ лишь фыркнул и нетерпеливо ударил копытом, предвосхищая долгий и быстрый, как ветер, бег.

— Познакомься с Велесом. Мой конь. — Произнес Владислав, с восхищением и любовью продолжая поглаживать коня.

— Велес? Как Бог Плодородия? — Я удивленно изогнула правую бровь.

— Да. Он был назван в честь Божества, потому что он, действительно, божественный, но и быстрый, и сильный, как черт. Лошади его породы необычайно миролюбивы, но одновременно с этим, своенравны, и не выносят неволи. Они свободны, как ветер в поле. Лошадь пойдет за тобой куда угодно, если ты дашь ей понять, что она — твой партнер и верный товарищ. Но только смей пытаться доказать ей, что ты — ее хозяин, смело жди, что вышибет из седла. Именно лошадь тебя ведет. В вашем тандеме она главная.

— Никогда не могла даже подумать, что у человека власти, который держит в подчинении весь мир и пытается контролировать даже близких людей, может быть такое, на удивление, миролюбивое увлечение.

— Ну какое-то увлечение даже у таких тиранов, как я, должно же быть. Я — вампир, но не бессердечная тварь. — Улыбнулся Владислав, продолжив разговор о лошадях. — Велес является прямым потомком Крога. С ним мы вместе прошли не одну войну, выиграли не одно сражение в пятнадцатом веке. И Велес, и Крог — лошади фризской породы, которая была выведена в Нидерландах. И, к слову сказать, ты была знакома с Крогом непонаслышке в твоей прошлой жизни, Рита…

Каждый раз, когда он глубоко задумывался о прошлом, словно отсылаясь мысленно к тому времени, он всегда называл меня Ритой, а не Лорой. Я же лишь молчала, не зная, что сказать. Я не чувствовала себя ею, я ничего не помнила из прошлой жизни. Что если я — не Маргарита Ланшери? Вдруг он ошибается? И что будет со мной, если он поймет, что не я — любовь всей его жизни? Где я окажусь тогда? Я, которая дышит лишь им. Я, которая была не в силах мыслить о чем-либо, о ком-либо, кроме него. Я, в эпицентре жизни которой был лишь он. Вокруг него вращалась вся моя Вселенная… Если он меня прогонит… Я решила не продолжать мысль и не думать об этом. Если я начинала, мне становилось по-настоящему страшно. За три месяца мы ни дня не провели в разлуке, и я всем организмом чувствовала, что если такой день настанет, мое сердце разорвется от тоски, и я умру. Даже в моменты, когда Селена занималась моим обучением, я чувствовала себя оторванной от части себя и неполноценной вдали от него.

Владислав открыл стойло и вывел коня. Я же прошла чуть дальше и увидела чудесную жемчужного цвета тонконогую лошадь с необычайно длинной, заплетенной в косы белоснежной гривой.

— Эту кобылицу зовут Лира. Я догадывался, что она тебе понравится.

Мой муж снова улыбнулся одной из тех редких улыбок, за которую и жизнь отдать ничего не стоит.

Я наклонилась головой к шее кобылицы. Та меня совсем не боялась. Потуже затянув волосы в узел на затылке, выведя лошадь из стойла, с помощью Владислава я уверенно влезла к ней на спину. Я не находилась в седле с детства, но навык не утеряла. Сжав поводья в руках, я почувствовала, что готова. Переглянувшись с мужем, я натянула их, а Владислав пришпорил Велеса. Вслед за мужем я выскочила из конюшни на прекрасной белоснежной Лире…

Воздух становился все более чистым и свежим, чем ближе мы подъезжали к подножию Карпатских гор. Велес резко остановился, почувствовав, как его всадник натянул поводья, будто ждал этого каждую минуту бега. Послушная моей команде, Лира послушно встала рядом с черным жеребцом графа.

— Если ты живешь в Трансильвании, у тебя нет никакого права отказаться от уникальной возможности увидеть Карпаты вблизи. — Произнес мой супруг, устремляя взгляд вверх. Я последовала его примеру.

Снег горел. Он переливался на вершине яркими самоцветами. Там, где не ступала еще нога человеческая, снежный покров отличался чистотой, белизной, нетронутостью. Высота самой высокой точки поражала. Вправо и влево хребет гор тянулся нескончаемой полосой чередующихся с огромными верхушками, устремленными в небо, небольших холмиков с редкой, но яркой и зеленой порослью.

Мы с мужем находились настолько рядом, что я ощущала плечом его плечо. Меня возводила до божественного одухотворения дивная и невыносимая красота Карпатских гор.

— Даже не знаю, что и сказать. Владислав, это прекрасно. — Маленькая слезинка скатилась с моей щеки, застывая на ней маленькой капелькой льда.

***

Несколько дней спустя мы посетили еще одну деревню. Граф называл ее Васерией. В длинном белом кружевном платье под свадебным белым зонтом, прячущим меня от солнца, я шла вдоль деревни, держа мужа в идеальном черном под руку. Мы были, как черное и белое, как ночь и день, как вечные жених и невеста.

— В этой деревне живет женщина, которая является моим прямым потомком. Моим и Риты. — Тихо сказал он. — Мы никогда не охотимся здесь. Это непреложный закон.

Мы шли, осыпая улицу золотыми монетами, и жители выглядывали из окон, приветственно нам кивая и улыбаясь. Они не боялись вампиров. Похоже они знали и чувствовали, что находятся под защитой короля.

Худая юная девушка выбежала на улицу и, поймав свою горсть золотых монет из нашей казны, закружилась в воздухе, вскрикнув. — Да здравствует король Владислав! Да здравствует королева Лора!

— Как тебя зовут? — Я улыбнулась милой крестьянке с озорными конопушками на лице.

— Арина! Ваше Величество, меня зовут Арина! — Весело ответила мне девушка, вальсируя босыми ступнями по грязи и смеясь от всей души…

А золотые монеты все летели и летели, кружась в воздухе и осыпаясь на землю богатым и ярким летним ливнем…

Глава 7. Черное Рождество и посвящение в королевы

Все имеет свой черед. Особенно плохое. Оно выжидает удобный момент, чтобы ударить внезапно.

День бежал за другим, словно вереницей, оставляя позади часы, сутки и месяцы моего вампирского существования. Миновало и мое семнадцатилетие, и это был первый год, на который я не стала старше.

— Джингл-беллс, джингл-беллс, джингл…

Бренча в коридоре подарками и другой рождественско-новогодней чепухой, я переступила порог своей комнаты и обмерла. Ель, высотой до потолка, была с макушки до подставки украшена елочными игрушками, гирляндами, серебристым дождиком, конфетами, мандаринами и мишурой. Я открыла рот от возмущения, когда голос моего мужа решил опередить бранную тираду.

— Красиво, не правда ли? Роберт и слуги старались два с половиной часа, пока ты грабила магазины в пригороде.

— Владислав, это красиво, но является катастрофой, чумой и несколькими сотнями казней египетских, хотя я знаю, что их было меньше. — Я поставила сумки на пол и присела на персидский ковер.

— Но почему? — Граф пожал плечами, удивленно глядя на меня.

— Какой смысл в елке, когда не можешь нарядить ее? — Я сдвинула брови, делая вид, что смертельно обижена, и отвернулась от Его Всезнающего Величества.

— На это у нас в замке и содержится целый штат прислуги, чтобы мы могли не заморачиваться и посвящать себя чему-нибудь более полезному. И прогрессивному. — Он наклонился ко мне, целуя меня в ухо, и я глубоко обиженно выдохнула.

— Ты все испортил.

— Почему для тебя так важно Рождество и Новый год? В смысле… Ты — безжалостный бесчеловечный вампир. Ты убила двадцать шесть человек в церкви, вымазав иконы их кровью. Так почему ты хочешь отмечать праздник божий? Ты же давно не во Христе. — Он склонил голову набок и, прищурившись, внимательно вглядывался в мое лицо. Мне стало даже немного неловко.

— Дело не в религии. Милый… Просто. Это самый семейный праздник. В смысле… Ты, я, елка и новогодняя магия. Индейка на столе и подарки… Свет лампочек в комнате без света… — Поднявшись с пола, я нащупала выключатель на стене и мягко опустила вниз. На долю секунды мир погрузился в абсолютный мрак и тут же окрасился алыми, зелеными, синими всполохами огней. — Видишь… Я хочу сделать это ради тебя. Я хочу, чтобы все было по-настоящему. Ты…

Я выдохнула последнее слово ему в шею, присев к нему на колени и склонившись к губам, которые магнетически и гипнотически притягивали меня, обезоруживая. — Ты — моя Вселенная, мой отец и наставник, ты — моя Вечность, моя религия. Так трудно поверить, что я хочу, чтобы ты был счастлив? Я хочу праздники… Для тебя и для нас. Ты не видел добра последние пятьсот лет. Охотники, гонения, тюрьмы, предательства и ненадежные люди рядом. Немного магии этого вечера не помешает… Потому что когда ты исчезаешь, мир для меня рушится. Я не чувствую себя собой, не чувствую себя вообще кем-либо. Я хочу радовать моего короля, дарить ему подарки, быть им любимой. И хочу глупый Новый год и глупое Рождество… Чтобы быть к нему ближе. К моему единственному… — Я коснулась его губ, и слезы сами собой потекли по щекам. Я сама не понимала, почему испытываю боль, находясь рядом с ним. Рядом, а как в разлуке. Но ближе быть невозможно, так почему что-то в сердце сжалось, тянет и мешает?.. Мешает жить, наслаждаясь счастьем? Будто это все сон, а когда я проснусь, окажется, что ничего не было. И не будет. И Томас Уилсон ведет меня к алтарю. А там… Дэвид Теннант.

— Не плачь, Лора. Лорели, перестань. — Он мягко отер слезы с моих щек, вновь поцеловав, запустив руку в мои волосы и гладя теплыми пальцами по голове.

— Это правда или я сплю? — Голос звучал хрипло, не подчиняясь моей воле.

— Пойдем и распакуем подарки. Тогда ты поймешь, наконец, что я не собираюсь никуда исчезать.

Он мягко подтолкнул меня к ели, и я доползла на коленках до красной коробочки, перевязанной розовой лентой. Внутри оказались золотые серьги с изумрудами в тон моих глаз, такое же кольцо и кулон в форме летучей мыши. Бронза потемнела от времени, но от этого украшение не перестало выглядеть искусно выполненным.

— Этот кулон был на мне, когда я умер. И после перерождения остался. Заключивший со мной сделку сказал, что он в какой-то мере часть меня и может меня контролировать. Если будет совсем одиноко… — Владислав аккуратно застегнул цепочку, касаясь будто бы ненароком пальцами моей шеи. Я закрыла глаза, судорожно вдохнув. Боль и ломка возбуждения прошли по телу снизу вверх и вернулись в ноги. — У тебя навсегда останется часть меня. И ты почувствуешь, что я в порядке. И что вернусь к тебе.

Я обернулась, поглядев на него грустными, заволоченными пеленой слез глазами. — Весь этот разговор… Я не глупая. Ты прощаешься. И как долго… — Голос сорвался, не дав окончить фразу.

— Две недели, не больше.

— Две недели… — Я с шумом выдохнула, подавляя волну приступа накатывающей истерики. Но она догнала, сжав меня пополам. В солнечном сплетении стало душно и больно. Я глотала ртом воздух, не в силах дышать. — Я умру…

— Девочка моя, ты драматизируешь. Ты жила до меня и даже, когда я пришел, бежала, ставила баррикады, пытаясь видеть только худшее во мне, чтобы не влюбляться. Ты сильнее, чем ты думаешь. — Взяв мои тонкие руки в свои, он касался их губами. Каждого пальца…

— Я знала. Я просто чувствовала, что если впущу тебя в свое сердце и жизнь, мне конец. Здесь больше подходит другое слово, с ним рифмующееся, матерное, потому что у меня нет обычных земных слов, чтобы описать разрушение, к которому ты ведешь меня каждым своим отсутствием. Тебя не было, и я могла. Жить, дышать, вставать с кровати, учиться, думать о будущем. Но ты пришел и все перевернул. К чертям собачьим, понимаешь? Я просила тебя еще в больнице дать мне шанс уйти, убежать от безумия. Но ты не позволил. Тебе обязательно нужно было раздеть меня и затащить на свое ложе грязи и порока… И теперь я не могу. Я как под тремя метрами слоя льда пытаюсь дышать, а нечем… Тебе никогда не понять моей боли. Никому не понять. Я, наверное, единственный экземпляр, после обращения у которого душа осталась жить в теле. Уходи… Уходи к Дьяволу и всем его слугам. И побыстрее. — Мои руки выгнулись в противоположную сторону, послышался хруст. Меня выламывало страшно и дико, и в той черной и душной волне, накрывшей меня с головы до ног, не было ни луча, ни шанса на просвет…

— Я люблю тебя, мой хрупкий мотылек. — Он поцеловал меня в макушку, встав с пола и взяв в руки коробочку с моим подарком. Я отреставрировала у мастера его кольцо с символом Ордена Дракона, но думала вручить при более радостных обстоятельствах. А сейчас и Рождество, и Новый год окрасились в изысканный черный. Ломко и грубо. — Картрайт, один из моих заместителей, покажет тебе бумаги на днях. Через три дня нанесут визит в наш замок французский барон и восточная принцесса. Оба они хотят получить Соверен, замок и его территорию, хозяин которых недавно отошел в мир иной, в пяти километрах отсюда к западу. Кто заплатит больше, тому и… Не слишком хитрый закон торговли, но тебе придется это сделать, птичка. Ради меня. Меня ждут дела на границе. Готовится мятеж, и генерал армии вампиров пограничия вызывает меня срочно. Займись делом, Лора. В делах любая боль имеет свойство рассасываться.

— Уходи. — Рявкнула я и не узнала свой голос. Холодный, стальной и чуждый, он трещал, свистел и противно дрожал в воздухе.

— Хотел бы я, чтобы стало легче, но не могу. Так всегда было. Из жизни в жизнь ты страдаешь из-за моих поступков. Прости, Лора…

Он вышел. Спиной я чувствовала его отсутствие. Что ж, пусть катится клубочком. С глаз долой, из сердца вон.

Первым вырвался горловой крик, потом — рычание, потом, без сил опустившись на пол, пришли слезы. Тело не слушалось, извиваясь и заставляя меня саму ненавидеть себя за то, что он — моя доза, которой не хватает сейчас.

А губы тихо шептали и напевали добрую рождественскую песенку, что часто пела мне мама, еще с колыбели.

— Сегодня с нами Рождество, и мир наш ожидает тайны, затихнув в инее хрустальном, мне он подарит волшебство… Я ожидаю в час чудесный, чтоб устремиться взглядом ввысь, ответа на мольбы над бездной, вернись ко мне, прошу… Вернись…

Через пять часов беспрерывных рыданий я заснула беспробудным сном… Перед сном еще раз напомнив себе, за что возненавидела религию. Может быть, падшие существа вроде меня и не заслуживают счастья, и антигероям не положен счастливый конец, но это Черное Рождество стало еще одним поводом напомнить себе, что вера — шлак. В тот день, когда тебе положено чудо, у тебя забирают твое единственное счастье. И не остается ничего. Больше ничего…

***

Несколько дней пустоты и тишины, лишь мерное тиканье настенных часов, оповещавших о том, что если я их еще слышу, я жива… Близился полдень. Именно сегодня мне предстояло встретиться с двумя людьми, двумя важными по статусу людьми, а у не-мертвой болела голова, сердце и весь организм.

Часто утоление жажды помогает поднять настроение. В робкой надежде на это, я встала с постели, надела свои пушистые зеленые тапочки и, потуже стянув болотного цвета халат пеньюара поясом, прошествовала в небольшую кухонку на шестнадцатом этаже. Открыв холодильник, я вытащила пакет донорской крови, которых здесь, к слову, хранилось невероятное количество, и, вспоров его когтем, налила фужер до краев. У меня не было ни сил, ни желания охотиться. Да и с течением времени начинаешь довольствоваться малым. Кровь из холодильника вместо теплой артерии, наличие кулона вместо мужа… Дикое желание рвать людей в клочья и несдержанность в поглощении крови новичка постепенно утихли через два месяца, научилась я сносно переваривать кровь из пакетов — через три, азарт и желание травить жертву уходили прямо сейчас. Оживший труп на ножках уже ничего не интересует. Даже собственная жизнь. Посмотрев на дно фужера, я улыбнулась. Когда-то я убила двадцать шесть человек в церкви. Полгода назад. Сейчас бы у меня не хватило на это ни куража, ни подавно — желания… Приняв очередную дозу кровавой Мэри (хотя, как знать, может, это был Джон?), я почувствовала себя немного лучше, но пульсация и ноющая боль из груди не исчезли. Мое сердце уже достаточно давно перестало биться, но все еще, увы, не забыло, как болеть и страдать. Никому не нужный, никчемный орган. Я покачала головой.

Картрайт зашел за мной в половине второго. Он что-то нудно и долго рассказывал, разостлав передо мной кипу бумаг. Это было так интересно, что увольте меня кто-нибудь из королев… Я кивала головой, делая вид, что слушаю, но апатия побрала меня ко всем чертям. Кроме как спать и спать, и спать, и спать до тех пор, пока все снова станет хорошо, я ничего не хотела. Вернувшись в спальню после трех часов беседы, я открыла шкаф и выбрала неброское закрытое сиреневое платье без рукавов длиной до колена и серебристые туфельки на маленьком каблуке. Волосы я забрала в высокий хвост и водрузила на голову бриллиантовую диадему. Так посоветовал Картрайт, сказав, что королева должна носить отличительный знак…

Поспешно влетев ко мне в комнату и извинившись за то, что не постучал, Роберт воскликнул.

— Ваше Величество, мсье де Обер прибыл. Он ожидает Вас в комнате приема на четырнадцатом этаже.

— Хорошо, Роберт. Доложи ему, что Ее Величество уже спускается.

Дворецкий поклонился и выбежал из комнаты, в очередной раз заставив меня подивиться его скорости и услужливости.

Последний раз окинув свое отражение в зеркале грустным взглядом, я встала с кровати и вышла в коридор. Спускаясь по лестнице, я каждое мгновение напоминала себе держать голову высоко поднятой, а спину ровной, как острие меча…

Барон де Обер оказался стареющим и седеющим типичным аристократом в черном фраке. Его внешность оказалась нисколько не примечательна: сильно выдающиеся скулы, пустые, почти бесцветные, будто бы рыбьи глаза, широкий нос с горбинкой и усы. Телосложением французский барон обладал худощавым, но его фигуру заметно портил выдающихся размеров живот. Плечи низко опущены, взгляд, устремленный в пол и лицо, выеденное оспинами. Видимо, пока еще был человеком, он переболел этой страшной болезнью, оставившей свое уродливое клеймо на и без того не слишком отличавшемся красотой лице…

Барон приподнялся с места, завидев меня, поклонился и с пылом поцеловал мою руку.

— Мадам Дракула, это честь для меня. Примите мое искреннее почтение и уважение.

Я слегка склонила голову в ответ на его пламенную тираду и села за письменный стол напротив де Обера.

За течением разговора я обратила внимание на бумаги и папки, в определенном порядке, аккуратно до уровня педантичности разложенные на столе. На корешке папок каллиграфическим почерком была выведена цифра две тысячи четыре. Комнату-кабинет приема от двери до окна вдоль стены занимали стеллажи с архивами. От нижней до верхней полки на них ютились архивные папки, датированные с тысяча шестьсот сорок пятого по две тысячи третий год. Древние, ветхие и выцветшие, подписанные углем от семнадцатого и восемнадцатого века. У тех, что выглядели новее, относившихся к девятнадцатому и началу двадцатого века, дата была проставлена пером с чернилами. Папки последних лет с не успевшим истрепаться и пожелтеть белоснежным корешком были подписаны гелевыми ручками. Уголь, чернила и гелевые ручки черного цвета… За последние годы и века несколько раз сменились орудия для письма, но что осталось неизменным — почерк, который датировал папки. Изящный, витиеватый, в меру ровные буквы с легким наклоном. Почерк человека, привыкшего контролировать все в своей жизни, даже себя. И всех. Правда, иногда буквы соскальзывали со строки и прорывали бумагу. И это тоже было о нем. Когда он выходил из-под контроля и выпускал из себя зверя в окружавший его мир, рвалась не только бумага, а гибло все вокруг. Мой ласковый маньячный зверь. Психически неустойчивый, но в спокойное время такой любящий и прекрасный. А прекрасный всегда. Даже в приступе гнева. Я поймала себя на мысли, что уже несколько минут мой взгляд контролируют цифры на корешках папок, и я не слушаю барона де Обера. Я смотрела на аккуратно выведенные символы на бумаге, и как это удивительно и одновременно ненормально, даже они причиняли мне боль и мешали дышать. Четыре века он записывал все, каждую деталь, каждую сделку и отчеты о продаже. Вот уж воистину титанический труд. Так он контролировал зверя в себе, уходя с головой в работу? Или же ему нравилось держать под контролем процесс государственных дел? Может, это вообще было хобби? Что ж… Не имея возможности спросить, вряд ли найдешь ответ на вопрос…

Силой заставив себя оторваться от цифр, заволокших туманом мое сознание, я кинула взгляд на барона де Обера.

— Я собираюсь купить замок и поместье Соверен, Мадам Дракула. — Слегка сухо, с нотками требовательности и желанием заставить меня играть по его правилам, произнес мужчина.

Я развязала ленты папки, датированной августом две тысячи четвертого года, уютно примостившейся на краю стола и вытащила бумаги, относившиеся к Соверену: так называемая купчая, краткая сводка достоинств и недостатков поместья, а также территориальных размеров поместья и замка, и окинула быстрым взглядом сведения.

— Мсье де Обер. — Я медленно подняла на него глаза, отрываясь от бумаг и, прищуренно глядя ему в лоб, намеренно заговорила с ним на французском. — Исходя из статистических данных, представленных в бумагах, можно сделать вывод о том, что в поместье «Соверен» благодатная для посевов почва, которая, по итогам годовых подсчетов, дает урожай, равный тройному объему, производимого здесь, в округе Васерии и некоторых других безымянных деревень Трансильвании. Валовый доход за год в Соверене, практически в единственном поместье на наших территориях, а, возможно, и на территориях всего нашего мира, превышает расходы и затраты на посевные, крупный рогатый скот и уход за ними. Превышали, пока предыдущий владелец трагически не погиб. Такая земля, вне всякого сомнения, пользуется большим спросом, и почему Вы решили, что именно Вы достойны владеть ею? Я смотрю на Вас и вижу, без обид, аристократа с идеальными белыми, не познавшими за всю жизнь работы руками, поэтому не вижу перспективы, в которой Вы трудитесь на благо поместья. А даже если бы я и захотела его продать, Вы должны себе отдавать отчет в том, что если достойного претендента не найдется, я буду продавать поместье по принципу аукциона. Кто больше даст, тот и получит свой желанный приз. — Я с улыбкой бесстрашно посмотрела в глаза вампира. Не прошло и получаса в его обществе, а он, по необъяснимой причине, начал меня невыносимо раздражать, и единственное, чему бы я могла обрадоваться сейчас, так это возможности избавить себя от его присутствия. Однако, мне нравилось играть в правительницу, оперировать терминами, и я забавлялась, глядя на его погоню за наживой. Такое шоу, вне всякого сомнения, стоило того, чтобы досмотреть его до конца.

Не выдержав напора взгляда моих изумрудных глаз, он отвернулся и с раздражением произнес. — Ваше Величество, хочу донести до Вашего сведения то, что и без того прекрасно знает Ваш супруг. О том, что я в состоянии заплатить любую сумму, за деньгами вопрос не постоит. И если бы он здесь был, мы бы уже заключили сделку. Возмутительно уже то, что я вынужден обсуждать вопросы государственной важности с капризной девочкой, только недавно добравшейся до трона. Так просто, чтобы Вы знали, я — самый уважаемый и богатый человек Лиона. И я дам больше самой красной цены стоимости поместья в два раза. Двести тысяч золотых монет по валюте нашего мира. Поверьте, у меня есть кого подрядить на работу. Когда карман полон, нет необходимости пачкать руки самому. Мне нужна самая плодородная почва нашего мира, и я готов платить за райский уголок.

— О, мсье де Обер. — Владислав мне это припомнит и отомстит. Я была уверена в этом, но сейчас пришел черед моей мести. Сделке конец, не смотря на то, что двести тысяч золотых монет по валюте нашего мира, кроме француза вряд ли кто-то в состоянии был заплатить. Но конец окончательный и точка. Де Обер мне не нравился. И не стоило оставлять меня одну. Наедине с делами, которые меня абсолютно не трогают. Он должен подозревать, что я буду издеваться. И никого не минует чаша сия. За его отсутствие поплатятся все. И виновные, и невиновные. Потому что я, как он и говорил, бездушный и бесчеловечный вампир, и мне плевать. Когда страдаю я, я заставлю страдать всех вокруг. Я на всех отыграюсь. Это мой непреложный закон. По приезде он узнает, что мой характер не из легких. — Разумеется, мне приятно видеть перед собой самого уважаемого человека Лиона, но при всей Вашей напускной щедрости, щедры Вы недостаточно. Спешу Вам напомнить, если Вы еще не забыли, что Соверен — это не только земли, но и замок, который тоже имеет свою цену. А на двести тысяч золотых тянет только земля.

С замком я выставляю Вам счет в триста тысяч золотых монет по валюте нашего мира. По рукам?

— Да как Вы смеете! — Де Обер нервно вскочил с места, рукоплеская. Его щеки побагровели. — Это самое натуральное воровство. Я желаю говорить с Его Величеством. С ним я бы заключил договор и за девяносто тысяч золотых. При всем уважении, милая мамзель, Вам бы не лезть в политику и торговлю еще лет пятнадцать.

— Триста тысяч золотых, и разговор окончен. — Оскалив клыки, я угрожающе приподнялась из-за стола, нависая над де Обером. На моей руке, возлегшей на стол, медленно выросли когти. — К Вашему неудовольствию, мой муж сейчас за пределами замка, в деловой поездке. И Вам придется говорить только со мной. И Вам еще повезло, что Владислав отсутствует и не слышит, в каком тоне Вы со мной разговариваете. Иначе Ваша голова бы уже была на пике. В моей компетенции выставить Вас за дверь, мсье де Обер. И я прошу Вас покинуть помещение. Стоимость золотых монет обесценивается. Из миров, подобных моему родному, к нам медленно внедряется евро в качестве основной валюты. А пока этого окончательно не произошло, и фондовый рынок в прострации и в тяжелых думах о том, оставить ли монеты в качестве основной валюты или же принять евро, я буду собирать в казну монеты. На случай, если валюта останется прежней. А теперь, покиньте кабинет, остудите свой пыл, приготовьтесь принести извинения. А сейчас у меня разговор с другим претендентом. Доброго дня.

— Возмутительно! Это ни в какие рамки не вписывается. — Де Обер грязно выругался по-французски, и вышел, громко хлопнув дверью. Через пару мгновений раздался стук, и в комнату-кабинет вошла принцесса…

Меня поразили глаза этой дочери Востока, пустынь и миражей: глубокие, кофейного цвета, завораживающие, они смотрели насквозь. В душу. Половина лица девушки была закрыта чадрой нежного персикового цвета, хиджаб в таких же тонах скрывал полностью ее тело, руки и ноги. Таким образом, для взгляда извне оставались видны только глаза. И как удивительно то, что глаза одного человека могут сказать о себе больше, чем можно сказать о других, глядя им в непокрытое лицо. В эту комнату-кабинет вошла волевая, независимая девушка с тяжелой судьбой. Омраченный взгляд свидетельствовал о том, что в жизни ей приходилось нелегко. И, помимо этого, я лицезрела одну из самых красивых женщин во всех мирах. А, быть может, и самую красивую… Человеческую женщину. Осознание того, что она человек, ее гулкое сердцебиение и учащенный пульс повергли меня в глубочайшее удивление.

Барон де Обер был вампиром. Запах его разложения был достаточно сильным, чтобы достигнуть моего обоняния и дать понять природу его вида, но эта девушка. Она меня поразила своим бесстрашием и целеустремленностью. Вопросом о том, как она вообще не боится переступать порог дома безжалостных вампиров, которые убивали наслаждения ради, я задавалась сейчас вновь и вновь. Я чувствовала, как по ее жилам бежит свежая кровь. Мир постепенно начал заволакиваться алым, а клыки заостряться, но в голове снова решило со мной пообщаться мое подсознание, голосом Владислава напоминая о контроле. Я с шумом вдохнула воздух, и краски окружавшего меня пространства снова приобрели естественные оттенки, лишенные багрового налета. Восточная красавица никак не отреагировала на изменение цвета моих глаз и на клыки. Она бесстрашно, и, если бы не была человеком, я бы подумала, что высокомерно, смотрела на меня сверху вниз, так как обладала более высоким ростом. Каждый ее плавный и уверенный шаг свидетельствовал о том, что передо мной сейчас находится важная персона человеческой элиты общества, занимавшая высокое положение.

— Ас-саляму алейкум, госпожа Лора-ханум. — Девушка склонила голову в дань уважения, но лишь едва. Поступи так кто-нибудь другой, я восприняла бы это, как отсутствие уважения, но в каждом жесте дочери пустынь было столько изящества и красоты, что даже это легкое движение можно было принять скорее за ее признание меня в качестве своей королевы, нежели нанесение оскорбления.

— Алейкум ас-салям… — Я вопросительно подняла брови, намеренно делая паузу.

— Дизара. — Ответила девушка, немного помолчав. Мою протянутую в качестве приветствия руку она то ли намеренно проигнорировала, то ли не заметила. О восточной культуре я знала мало, поэтому, решив проигнорировать игнорирование, я указала ей на стул, садясь напротив.

После минутного молчания Дизара начала свою речь, и я не смела даже словом попытаться перебить это восьмое чудо света.

— Я уже обращалась к Вашему мужу, храни его Аллах. Мы заключали сделку о покупке поместья, граничащего с Совереном. Я провела там незабываемые моменты своей жизни, и замок мне дорог, как память, поэтому решила просить у Вас разрешения выкупить поместье. Конечно, мои возможности, не безграничны, и я пойму, если Вы откажете мне из-за цены, но, надеюсь, что Вы так не поступите. Потому что мне необходимо туда вернуться. Всего три года назад мой отец владел поместьем, и я могла там жить, но потом он умер, и Соверен перекупили. А сейчас, улучив возможность после смерти нового хозяина, я прошу Вас разрешить мне умереть в том месте, где я была счастлива. Это место — рай на всей Земле, благословленный Аллахом. Мне необходимо туда вернуться. Умоляю… — Голос Дизары задрожал, и, в немой мольбе, она схватила меня за руку. Когда это случилось, тут же произошло три вещи. Просторный рукав хиджаба сполз вниз до локтя вместе с бинтом, обмотанным вокруг ее руки, в ноздри мне ударил резкий головокружительный запах гниения, и я увидела то, что увидела. Средневековая проказа вернулась и царила в наше время безнаказанно. Прелестная тонкая и изящная рука принцессы пустынь была покрыта гниющими тошнотворными пузырившимися ранами. Из вскрывшихся от резкого движения некогда сухих корост сочилась алая кровь с гноем, пеной и звуком шипения. Я резко отдернула руку, почувствовав тошноту и головокружение. Я убивала. Я отрывала головы голыми руками, но даже я не могла на это смотреть. Это было омерзительно. Не оставалось теперь никакого сомнения, почему Дизара не страшилась войти в дом к убийцам. Она знала, что умирает. И больше не боялась. Страх ушел, и, наверняка, она предпочла бы смерть от рук вампира, быструю и молниеносную, многолетнему разложению.

— Как Вы можете думать о каком-то поместье в такой момент? Вам нужна медицинская помощь. Я могу позвать лекаря прямо сейчас. И посмотрим, что он скажет. — Я находилась в состоянии ступора, от шока глядя себе под ноги.

— Он не скажет ничего такого, что бы мне уже не сказали в свое время другие. — Девушка горько и болезненно усмехнулась, издав тихий стон. Каждое движение причиняло ей невыносимую боль. Это объясняло, почему переступив порог кабинета, каждый шаг ее сопровождался глубоким свистом, вырывавшимся из легких, о природе которого я поначалу и не задумывалась. — Я умру, но умру там, где чувствовала себя более дома, нежели за всю жизнь, которую я прожила на востоке. Я молю Вас позволить крышке моего гроба закрыться надо мной в Соверене…

Дизара закрыла лицо руками от бессилия. Рукава и бинты сползали все ниже, открывая моим глазам все новые ее раны. На девушку было больно смотреть. Она разлагалась заживо. Такая молодая и красивая. И сгоревшая в самом расцвете.

— Если болезнь неизлечима, есть и другой способ выжить. — Я внимательно посмотрела на нее, пытаясь намекнуть ей на то, что имею в виду, без слов.

Дизара же лишь рассмеялась. Страшно и дико. И как-то даже надрывно. — Мы ценим нашу бессмертную душу, госпожа. То, что предлагаете Вы — не жизнь. Мне уже немного осталось, и я получу свои подушки в раю. Буду лежать на них, вкушая виноград и не заботясь ни о чем. Лучше умереть, чем быть проклятой всю жизнь. Я не осуждаю Вас за то, что Вы сделали иной выбор, но это скорее разница во взглядах и религиозных убеждениях, менталитете. Западные люди всегда выбирают жизнь и заботятся, в основном, только о себе. Они забыли, что такое душа, и для чего она дается им Аллахом и готовы продать ее за еще один день бытия. Они одиноки, их страшит смерть и посмертие. У нас не так. Нам нечего бояться. Мы отдаем себе отчет в том, что жизнь — всего лишь короткий луч солнца, а загробная жизнь — это все солнце целиком. И чтобы достигнуть солнца, нужно пройти по лучу и покинуть его. Душа важнее. Ее непорочность важнее жизни. А жизнь после смерти только начинается. Для тех, кто жил праведно, будет и рай. Поэтому нас не страшит то, что за завесой. Но это не единственная причина, по которой я ни за что не согласилась бы стать нежитью… Три года назад в моей жизни появился он. Он приходил ко мне каждой ночью. Он был так красив и умен, что я теряла рассудок, когда он снова оказывался рядом. Его голос, глаза, губы… Он так манил меня, что я сделала то, чего стыжусь больше всего на свете, и за что плачу перед лицом Аллаха уже три года. Я должна была выйти замуж… Но мой ночной посетитель был так настойчив, что одним вечером я не смогла ему сопротивляться. Он был нежен и жесток… Его двойственная натура ангела и демона в одном лице всегда сбивала с толку, потому что не имеешь ни малейшего представления о том, чего от него можно ожидать в ту или иную секунду. Я была маленькой, невинной девственницей, принцессой. А после этого стала опороченной принцессой. Муж от меня отказался. Я осталась с отцом, на голову которого свалила несчастье быть опозоренным. Тогда-то он и привез меня сюда, в Соверен, из маленького городка под названием Фес, в Марокко. Но мой ночной гость не перестал меня навещать. Он говорил мне, что все будет хорошо. Что мне не придется всю жизнь жить опозоренной, что он женится на мне. И я ему верила. Еженощно мы занимались с ним любовью, но однажды он просто исчез. А через два месяца со мной начало происходить это. Тогда-то я и узнала сразу о двух вещах. Тот, кого я полюбила настолько, чтобы потерять голову, был мертвым вампиром. Нежитью, приходящей из ночи. Его мертвая плоть, соприкоснувшись с моей, убила меня кадаверином, бактериями, сотнями штаммов микроорганизмов, уже не причиняющих неудобств живым мертвецам, но смертельных для обычных людей. И теперь я гнию заживо, потому что демоны ночи ядовиты, и даже их тела источают смертельный яд. Но я надеюсь, что эта болезнь, съевшая мое тело, муками очистила мою душу, и мне не придется гореть в пламени ада. Аллах, прости меня. Я виновата лишь в том, что полюбила, будучи столь глупой и неопытной…

— Какое чудовище могло сотворить подобное… Он же знал, что это убьет Вас. Почему он не попытался спасти Вас, Дизара? — Я ошарашенно смотрела на нее, и у меня просто не хватало слов для описания омерзительности злодеяния этого вампира.

— Потому что я была трофеем, и когда он наигрался, ему стало скучно. А на вопрос о том, какое чудовище… Вы знаете его не хуже меня. Его Королевское Величество, граф Владислав Дракула…

— Нет… Он… Не может быть. — Лихорадочные мысли в голове роились, как растревоженные осы, хватаясь за соломинку, чтобы оправдать того, кого любила больше жизни. Хотя я без оправданий знала все, что нужно было знать. Это он. Это его почерк. Это на него похоже. Любая женщина была его игрушкой, для удовлетворения его потребностей, даже я в какой-то мере. И выбирал он самых красивых. Дизара вполне соответствовала вышеизложенному описанию.

— Мой муж сорок лет был заперт в тюрьме для монстров в моем мире. — Наконец, уверенно выдохнула я. — Это не может быть он.

— Да уж. — Дизара горько усмехнулась. — Я и не рассчитывала, что его жена отнесется с пониманием или хотя бы поверит. Ее муж — алчное, ненасытное чудовище. С особым вниманием к красивым девочкам. Его манит их невинность так сильно, что он одержимо берет ее любой ценой. А потом с улыбкой на лице со стороны наблюдает, как они гниют и ложатся в гроб. Его забавляет, что подобных мне настигает кара в виде гниения и разложения, потому что он считает, что за ночь с ним нужно платить непомерно высокую цену. Потому что он влюблен только в себя и в то зеркало, что может его отражать. Но Вы ведь это и так знали, не правда ли? Вы и исправлять его не хотите, потому что Вам нужен господин. Черствый, мрачный, бездушный садист. И только в безумных душевных страданиях Вы видите смысл, потому что выстроенные им, они — часть его идеологии, и позволяют быть ближе к нему. Если он еще не бил Вас, значит, Вы еще не до конца его знаете. Рано или поздно он поднимет на Вас руку. И Вас жаль даже больше. Потому что, когда шрамы зарубцуются, Вы захотите еще. И еще. Он приучит Вас к боли и свяжет ее со своим присутствием, и Вы сойдете с ума, умоляя его о причинении большей боли, чтобы чувствовать его ближе. И ближе. И ближе. И процесс деградации и падения будет вечным. Западным женщинам без Бога в душе всегда хочется острых ощущений. Но они за это дорого платят.

То, что случилось с Дизарой, мысленно вернуло меня к событиям полугодовой давности. И к словам заведующего четырнадцатой Психиатрической Больницы Алана Стэнфилда.

— …Как думаешь, что с тобой станет после физического контакта с мертвецом? С ядом, который источает его мертвое тело, его мертвая плоть? Ты сгниешь. Ты уже начинаешь разлагаться, ему и убивать тебя не нужно. Маленькая глупая идиотка!.. — Он говорил что-то еще. Что?.. Я напрягала память, пытаясь заставить всплыть в воспоминаниях важный фрагмент, за который зацепилось мое подсознание, вернув меня во времени с декабря к маю… Вот оно. Нашла… — …Самый могущественный и ужасающий зверь, которого мы держим здесь уже практически сорок лет, вырвался на свободу. Он уже совершал подобное дважды. Три года и почти что семнадцать лет назад. Он бежал, его гнали, но все-таки поймали и вернули сюда…

Три года назад он бежал. По всей видимости, запутывая следы, сначала он прятался в Фесе, в Марокко, а потом, даже не Дизары ради, просто вернулся домой. Чудесным совпадением оказалась ее остановка в Соверене, и он снова смог ее посещать. Девушка не врала. На мучительную гибель ее обрек мой супруг. И почему-то это отличалось от массовой резни в церкви. В смысле… Да. Мы с ним убили двадцать шесть человек. Но умерли они практически моментально, ничего не почувствовав. А эта девушка гнила три года. Я бы так ни с кем никогда не поступила… Просто не смогла бы.

— Я могу помочь Вам окончить мучения. Вы хотите этого? — Теперь я предлагала ей другой вариант избавления от мук. Смерть.

— Я бы хотела сначала попрощаться. С Совереном. С короткими минутами счастья, за которые сейчас плачу жизнью. Каждый миллиметр замка напоминает мне о моем Владиславе. Не о том чудовище, что обрекло меня на смерть, но о том мужчине, который подарил мне страсть, любовь, приключение, надежду. И веру в светлое будущее. Можете передать ему, что я не злюсь. Я отпустила злобу, чтобы уйти в мире.

Я без слов протянула ей бумаги на поместье и замок «Соверен» вместе с купчей и договором.

— Сколько золотых я Вам должна, госпожа Лора-ханум?

Я положила руку на руку девушки поверх хиджаба. Открытых участков ее тела, не смотря на то, что я — вампир, и никакие штаммы мне не страшны, я все равно сторонилась. — Мое почтение, Дизара. Соверен достается Вам бесплатно.

— Спасибо, Ваше Величество. Да хранит Вас Аллах…

Не оглядываясь в мою сторону, Дизара вышла. Дверь закрылась за ее спиной, оставив меня совсем одинокой, наедине с тревожными и подавляющими меня мыслями.

***

В нашем мире, как оказалось позже, совершенно другое летоисчисление. Временные рамки миров, где я родилась и где жила, имели немалое расхождение. И если там, где-нибудь в Хартфорде, проходил год, здесь, в Трансильвании, он равнялся десяти годам. А месяц и несколько дней, проведенные здесь, составляли год по нашему календарю.

Таким образом, с тех пор, как граф Владислав Дракула привез меня к себе и сделал своей женой, в реальном, моем мире, прошло лишь семь с половиной месяцев, что по нашему календарю составляло примерно восемь лет. Сутки здесь шли за неделю, а в неделе нашего мира оказалось не семь, а восемь календарных дней. Время шло и запутывало меня настолько, что я уже не знала, сколько миновало.

Соверен был не единственным поместьем на нашей территории, подлежавшим продаже и имевшим спрос. Несколько раз в неделю мой замок навещали необычайно богатые люди и вампиры с разных краев нашего мира. Я организовала рабочее время. Теперь мой прием длился с одиннадцати до трех часов дня. После я отдыхала. Солнце последние дни было абсолютно нещадным, поэтому путь на улицу был мне заказан под страхом получения глубоких ожогов или и вовсе превращения в кучку королевского пепла. Раз в неделю, по ночам мы с Селеной наведывались в деревню ради охоты. Я настолько привыкла к пакетированной крови и погрузилась в апатию, что даже ради теплой человеческой крови не желала выходить из дома. Днем же, в часы до и после приема, я примеряла платья, которые невесть где заказывал Роберт специально для меня, приглашала массажистов в замок и посещала массаж. И, пожалуй, на этом все. Больше я ничем не занималась. Было одно новое и странное увлечение… Я так неистово скучала по нему, что зажимала им подаренный кулон на Рождество в ладони до крови. Разумеется, я быстро регенерировала, но эта боль и капли крови на ладони доказывали, что я не сошла с ума, и что он был в моей жизни, хоть и исчез, как и эти капли спустя мгновение. Сара Уилсон была права, рассказав священнослужителю о том, что мне нравилось в этих снах и видениях быть с ним. Да, в человеческом бытие, мне нравилось и хотелось быть рядом. То, что творилось со мной после обращения, невозможно было описать словами. Связь с создателем, темная, мрачная, ощущавшаяся, как петля на шее, как камень, тянула вниз. И если бы я на секунду подумала, что сейчас его нет, потому что и раньше не было, что он — плод моего больного воображения, я бы затянула на шее уже не метафорическую петлю… Хотя, в моем случае, подошел бы лишь кол в сердце или вырвать сердце… Миновал месяц с тех пор, как мой муж обещал через две недели вернуться… И теперь я понимала, почему в свое время он просил меня принять себя и войти в пещеру горного короля Грига с ним. Там, в психиатрической больнице, мы переживали лишь начало музыки, осторожный и тихий марш, готового подкрасться в любой момент безумия. Сейчас, вдавливая до крови кулон в ладони, я была на середине. Где сумасшествие уже ступает к тебе уверенной поступью, не прячась и не скрываясь, с гордо поднятой головой. Всего этого бы не случилось, если бы он не уехал… Любимый… Единственный… Создатель… Я с остервенением вдавила крыло летучей мыши из бронзы в ладонь. Еще и еще, пока кровь не начала стекать по руке на пол…

Перестав издеваться над ладонью, я вышла на балкон на шестнадцатом этаже и перегнулась через перила, глядя вниз, на поляну, лес, пещеру и хребет Карпатских гор. Он обещал вернуться… А вдруг его уже нет в живых?.. Давая слово, Владислав никогда его не нарушал, а сейчас прошло в два раза больше времени, чем он обещал. Я не могла ни дышать, ни жить дальше. Время встало, и вялая апатия все краски постепенно превратила в серый. И это еще было более менее сносно. Когда приходила меланхолия — маленький дикий волчонок, сжиравший сердце, сменяя апатию, мир из серого вовсе становился черным.

И тогда я прибегла к сознательному эскапизму, чтобы смочь продолжать хоть как-то жить. Я бежала и днем, и ночью к кровати, погрузиться в сон, чтобы на несколько часов прийти к нему и быть счастливой. Кроме снов и видений мне ничего не осталось. С его нематериально-призрачной привиденческой формой я вскоре начала разговаривать…

В этой пустоши серых будней, куда бы я ни посмотрела, я видела только, что его нет рядом. Стоило ли вообще открывать глаза, чтобы увидеть это?..

А за балконным парапетом смеркалось, и ночь вступала в свои права, источая аромат диких роз. В зарослях терновника сладко пел соловей.

Весь вечер и следующая за ним ночь были полны щемящей своей сладостью боли. Черные оттенки ночи ложились поверх синих, вечерних. Память начинала стирать черты его лица. Постепенно. Одну за другой. Потому что память хотела, чтобы ее обладательница выжила и осталась в рассудке. А я — нет. Уже нет. Я бы предпочла агонию каждой минуты, удерживая в памяти каждую его черту, лишь бы никогда не забывать того, что было. Я лучше прошла бы через ад сотню раз, чем позволила себе забыть о нем. Вот и ночь постепенно умерла в лучах зари, а я с места не сошла. Я обернулась к призраку, стоявшему рядом, и с улыбкой опустила голову ему на плечо. Он тоже улыбнулся. Только как-то грустно. Черные глаза так и остались безжизненными.

— Мне холодно, Владислав, обними меня.

— Ты же знаешь, что не могу. — Ответил печальный призрак. — Любовь моя, я — лишь игра воображения. Меня здесь нет.

— Не говори так… Просто посмотри на небо. Все здесь, и всё. И ты, и я, и луна, и звезды…

Призрак медленно растворился в утренней дымке. Я отвернулась от взошедшего солнца, пряча лицо в тень и задумалась о вести, которую принес вчера Роберт. Соверен снова подлежит продаже. Принцесса Дизара скончалась двадцать третьего января, и ее похоронили оставшиеся родственники в закрытом гробу в Соверене, как она и хотела. Закончились три года мучений и гниения заживо. Три чертовых года. Как она это выносила и продолжала жить, испытывая такие боли, я даже представить себе не могла. Оставался лишь один вопрос, злобный даже для меня самой. Как я могла вообще скучать по изгнившему до кончиков человечности, изувеченному и искалеченному душой моральному уроду?..

При этом я не оправдывала себя. Я жаждала власти, я любила видеть страх в глазах жертвы, он подпитывал меня, и я забирала жизнь. Но обречь кого-то гнить три года… Все мои жертвы умирали моментально… Растянутая во времени смерть — это форма жестокой и изощренной средневековой экзекуции. Да, у королевы Лоры Дракула был более скверный характер, нежели у студентки-выпускницы института Кулинарии, Лоры Уилсон. Я очень быстро научилась быть абсолютным монархом. В самом его кошмарном виде. Порой, я неуважительно относилась к слугам, порой задерживала оплату труда, позволяла себе капризы и истерики в присутствии дворецкого и заламывала неестественно большие суммы, занимаясь сделками. Но разве это то же самое, что заставить кого-то гнить три года, забрав у него все?..

Еще не столкнувшись с предательством, я все равно чувствовала, что моногамией и верностью мой муж страдать не намерен. Прошло пятьсот лет, и у него, наверняка, были тысячи и миллионы женщин, при том, что я досталась ему девочкой, не успев ни с кем даже повстречаться. Он был Дьяволом в состоянии искуса каждой ночью, это подтверждало опытность в искусстве любви, но только сейчас, на примере Дизары, я задумалась о том, что это значит. Каждая его девушка, каждая случайная связь, если она не была вампиром, умерла после многолетних мук. Я с шумом выдохнула. Принять это было тяжело и практически невозможно. За пятьсот с лишним лет этот мужчина выучил все языки, включая мертвые наречия, увлекался лошадьми и верховой ездой. В человеческом, моем мире, получил научную степень по психологии, педагогике, астрономии, физике, медицине. А еще будучи человеком, он прошел столько войн. Он был лучшим из лучших воином, полководцем и лидером, за которым шли тысячи тысяч. В свободное время он играл на фортепьяно и писал музыку и стихи. Черт возьми, он мог, что угодно. Даже достать мне с неба Луну, если бы я попросила. Но была и оборотная сторона у ума, расширявшего границы, у ума, которому было подвластно любое знание в этом мире. Он сажал турков на кол при жизни и пил их кровь, а после смерти вряд ли его шутки ради прозвали сыном Сатаны. В новой, открывшейся мне правде он доказал свой статус адского отродья. А еще особенную радость ему доставляли пытки женщин и маленьких детей. Видимо, чем острее ум, тем темнее оборотная сторона. Жажду крови он подавлял огромным количеством алкоголя, а, может, и наркотических веществ. Добавлять к этому, как он относился ко мне в постели, по-моему, вообще было излишне. И хоть мне и нравилась его грубость, и в этом была своя фишка, но после двенадцати, двадцати четырех, а когда и сорока восьми часов ее проявления в беспрерывных соитиях я уже не чувствовала ног и тела, и себя. Только смертельную усталость. Он выжимал все мои соки и одинаково убивал меня, как присутствием, так и отсутствием. И он получал редкостное удовольствие, наблюдая за тенью боли в моих глазах, оставляя рваные раны на всем моем теле, которые затягивались медленно, даже при ускоренной вампирской регенерации. Иногда кровь сочилась и сквозь одежду. Злобный гений, впервые изнасиловавший меня в двенадцать. Маленькую девочку… Черт меня побери. Разум кричал во все горло бежать от него, что есть силы, а тело предательницы здравого смысла горело адским кровавым пламенем от одной мысли о его лице и теле. И в битве между телом и разумом еще и сердце встревало, умоляя не уходить еще немного, чтобы хотя бы последний раз увидеть его улыбку…

Мои размышления прервал внезапный звук растворившихся на первом этаже дверей. Странно, я сегодня не ожидала посетителей. До обоняния донесся запах, тот самый запах слияния Солнца и Луны. Вампирская кровь. Что-то было неладно. В довершение ко всему остальному, его кулон в моей руке внезапно стал аномально горячим и обжег мне ладонь. Владислав… Я вылетела из комнаты на лестничный пролет и рванула вниз. Через пятнадцать секунд я уже стояла в коридоре первого этажа напротив открытых дверей…

Да, граф Владислав Дракула, действительно, вернулся домой. Он стоял, оперевшись на стену, а его правая рука переломанной плетью повисла вдоль тела. Из глубоких рваных ран на шее и груди, видневшихся сквозь располосованную в лоскуты черную рубашку, сочилась кровь. Его лицо, бледнее обычного, в кровоточивших шрамах на щеках, исполнилось боли. Волосы, в беспорядке прилипшие к лицу, тоже были вымазаны кровью.

— Лора. Любовь моя… — Он протянул в мою сторону здоровую руку. — Помоги мне.

Это были его последние слова перед тем, как он, как подкошенный, чуть не рухнул на пол. В мгновение ока я оказалась рядом, обхватив рукой израненную грудь. Он лишился сознания.

— Я держу. Я держу тебя. Оставайся со мной. Пожалуйста…

Паника была готова захватить меня в свои железные тиски, но позволить ей это сделать, было бы роскошью в такой момент и бесполезной тратой времени.

— Соберись. — Размеренно ровно сказало подсознание. — Вдох и глубокий выдох. Неси его наверх.

Я трансформировалась в бестию, и взмыла вверх, к шестнадцатому этажу, неся раненую жертву на спине. Что делать дальше, я пока не имела ни малейшего представления…

Глава 8. Навестить вервольфа

Обвиняя чудовище, бойся стать еще большим чудовищем. Благими намерениями испокон веков была выложена дорога в ад.

Прошло около сорока минут. Часы на стене назойливо тикали, отмеряя каждую молчаливую секунду. Мой муж больше не приходил в себя. Я сидела на полу возле его постели, сжав похолодевшую, изувеченную руку с перстнем Ордена Дракона в ладони. Время остановилось, и мир замер со всей его уродливой правдой. Память медленно и постепенно отказывала мне. Я не помню, каких адских усилий я заняла у Дьявола и всех его слуг, чтобы поднять Владислава в нашу спальню на шестнадцатом этаже.

Любая рана на теле вампира имеет свойство регенерировать за считанные доли секунды. И эти должны были уже давно затянуться. Но, вопреки всем законам о неуязвимости вампиров, они кровоточили без остановки, а рваные их края упорно не желали стягиваться.

В дверях молчаливой и скорбной фигурой застыл наш дворецкий, Роберт. На стуле, приставленном к кровати, сидела Селена. Девушка еле держалась, из последних сил сохраняя самообладание, хотя слезы упорно катились и катились по ее щекам. Но стерев их снова и снова, она надевала на себя маску напускного безразличия.

— Не надо, Селена. — Мой голос звучал хрипло, грубовато и отчужденно. — Прекрати притворяться. Я тебе не мешаю. Если хочешь, можешь плакать. Семьдесят с лишним лет жизни не выбросишь только потому, что скажешь, что оставила все в прошлом.

— Лора, ты в порядке? — Девушка сочувственно коснулась моего плеча. Она больше не скрывала слез, тонкими струйками стекавших по бледному, обрамленному темными волосами лицу.

— Буду, когда уйду вместе с ним. — Снова опустив голову на безвольно свисавшую с кровати руку супруга, я закрыла глаза. Слез не было. Лишь немое отупение и невозможность принять случившееся, потому что такого не могло произойти. Не с ним, не со мной, не с нами. Этого нет. Я проснусь. Вот сейчас. Очень скоро. И все снова будет хорошо. Кошмар закончится. Я в этом была уверена на все сто. Иного варианта развития событий просто не существовало. Все, что я сейчас вижу, не более, чем кошмарное сновидение.

— Что нам делать, Селена? Что делать мне?..

Глаза горели, все окружавшее меня стало каким-то размытым, словно старую кинопленку окончательно и безвозвратно испортили. Предметы мебели и обстановки расплывались, становились двойными, тройными. Все в этом мире заволоклось и подернулось дымкой немого и безразличного отупения.

— Он больше не придет в себя, не вернется, да?

Селена печально кивнула головой. — Он впал в кому. Скоро все закончится. Я уже видела подобное, происходившее с другими вампирами. Ему осталось несколько часов. Попрощайся, Лора. Будет тяжело и невыносимо, но придется отпустить. Мы с Робертом можем оставить вас наедине, если ты хочешь сказать ему напоследок что-то личное.

Я покачала головой грустно и почти безразлично.

— Я не хочу, чтобы вы уходили, Селена. Но и чтобы оставались тоже не хочу. Если ты уже видела подобное, происходившее с другими вампирами, самое время озвучить, как можно вернуть Владислава к жизни. И что, собственно, вообще произошло…

Голос сорвался на фальцет. Писклявый и отвратительный свист резал даже мой собственный слух, нарушая молчание, в котором и муха не пролетела бы бесшумно. В голове появился невнятный стук. Сначала он был тихим, а затем стал нарастать, усиливаться, и, в конце концов, начал раздавливать голову, причиняя невыносимую боль, распирая виски. Я закрыла глаза. Вдох. Выдох. Контроль. Открыть.

— Да, я видела такие раны, Лора. И, нет, ты ничем не сможешь ему помочь. Помоги себе и возьми свои чувства под контроль. Не имеет значения, насколько вампир древний. От когтей и укусов оборотня его ничто не спасет. Перед лицом этой болезни мы все — ничто. Яд, который содержится в их слюне, не позволяет регенерировать. А когти и зубы — из чистейшего серебра. — Невыразительный и почти что мертвый голос Селены резанул по воцарившемуся молчанию.

— Оборотни? — Я презрительно фыркнула. — Горе заставило тебя выжить из ума? Их не существует. Это же глупые страшные сказки, которые рассказывают детям, чтобы заставить их съесть суп. Если бы эти создания, действительно, существовали, я, как королева этого мира, наверняка, знала бы об этом. Или и мои слуги, и друзья, и помощники, и даже мой муж хранят тайны от меня?..

— Дело все в том, что их осталось не так и много. Обычно они держатся вместе и не высовываются, потому что миром заправляют вампиры. Никто тебе не говорил, потому что мы думали, что все они вымерли. Но незаживающие раны на теле вампира доказывают, что мы ошибались. Несколько особей выжило. И они отчаянно сражаются за сохранение своего вида. И, как и бывало, в то время, когда я только обратилась, а количество существующих в мире вампиров и оборотней было примерно одинаковым, они по-прежнему ненавидят вампиров, стремясь их уничтожить, стерев с лица Земли. — Лицо Селены было непроницаемым, мрачным. На долю секунды в ее глазах проскользнуло плохо скрываемое презрение. — Вдобавок ко всему, они невероятно сильны. Ребенок вервольфа в состоянии положить конец тысячелетнему вампиру несколькими укусами. В том, что случилось с Владиславом… — Девушка помедлила. — Судя по размерам нанесенных ран… Вряд ли в этом замешана взрослая особь. Скорее, подросток. А если обратить внимание на угол удара, последствием которого стали шрамы на лице, била девчонка.

Я окинула Селену пронзительным немигающим взглядом.

— Девочка? Подросток? Ты это сейчас серьезно сказала?.. Допустим, ты права, и это так. Сто лет назад меня не было еще даже в проекте, поэтому я не могу проверить достоверность твоих слов. Но если ты права, я отыщу этого мерзкого волчонка по запаху, вырву ей когти, сломаю шею, из зубов сделаю себе бусы и еще полчаса буду глумиться над трупом. С дороги. Сейчас же!

Я резко вскочила с места и попыталась обойти Селену, но вампирша резким движением схватила меня за руку и оттолкнула назад. Комната начала заплывать алым с периферии. Я зарычала и кинулась на бывшую наставницу. Клыки заострились. И помещение, и Селена, и Роберт, беспомощно жавшийся в дверях, окрасились красным цветом. Издав пронзительный визг, я вцепилась брюнетке в волосы и изо всех сил отшвырнула ее в сторону. Девушка ударилась спиной о стену так, что едва не пробила ее. Что же… Лес рубят, щепки летят.

— Останавливать меня вздумала? Давай. Попробуй. — Когда девушка попыталась нанести удар мне в живот, подлетев ко мне на вампирской скорости, я ударила ее по лицу и позволила упасть. Пробив грудь вампирши рукой, я крепко сжала ее сердце в ладони. — Не смей вставать у меня на пути, уяснила? Твое сердце в моих руках, в прямом смысле. Может, до того, как мне прикончить девчонку-волка, мне стоит и твою жалкую жизнь забрать?

— Лора, успокойся, прекрати, это не ты. Это злость. Ну же. Ты же не хочешь моей смерти. — Изо рта Селены кровавой струей змеилась кровь. Она кашляла, с каждым произнесенным словом выплевывая алые сгустки.

Я резко вырвала руку из ее грудной клетки, и девушка свернулась на полу калачиком, дрожа и кашляя до рвотных позывов.

— Ты успокойся, к чертовой матери! Мой муж умирает, понимаешь? МОЙ. МУЖ. УМИРАЕТ. — Я кричала, переходя на визг и истошные вопли. — Ну же, Селена. Все мы здесь знаем, что ты до сих пор его любишь. Как знать, может, если бы ты поднапрягла мозги и отыскала способ, как его спасти, у нас бы и получилось. Жить втроем и стать шведской семьей. Хочешь этого? Хочешь снова увидеть его улыбку? Готова на все пойти? Я не могу. Не могу. Не могу. Не могу. — Я осела на пол, и, сдавив виски руками, закричала дико и громко. Наконец-то слезы брызнули, остужая разгоряченную голову и снимая с нее напряжение, готовое взорвать ее ко всем чертям. Я свернулась в клубок, а тело начало конвульсировать в судорогах истерии. Каждый нерв извивался глубоко внутри. Кости выламывало до хруста, который в тишине раздавался, словно звук набата. — Кто-нибудь заберите эту боль, пожалуйста… Я не могу. Не могу. Не могу. Не могу…

Холодная рука Селены коснулась моего огненного лба. — Роберт, принесите мокрое полотенце. У нее нервный жар. По-моему, она сейчас взорвется.

— Сию минуту, госпожа Селена. — Откланялся дворецкий и пулей вылетел из комнаты.

— Ты пытаешься направлять свою боль и гнев в действие, чтобы они тебя не ели заживо. Но, поверь мне, Лора, потратишь хотя бы минуту жизни на ненависть к оборотню и проиграешь. Твой муж прожил половину тысячелетия, заключил сделку с Дьяволом, и, все же, он умирает. Что значат твои силы по сравнению с его? Испытывать скорбь — не значит сразу кидаться и совершать самоубийство. У тебя сейчас будет много дел по организации похорон, выступлению перед народом. Мы не можем потерять сразу двух монархов. Весь мир сейчас нуждается в объяснении случившегося и каких-то утешительных словах. Потому что смена власти всегда означает нестабильность и перемены. А люди страшатся перемен. Боятся утерять твердую землю под ногами. Он бы хотел, чтобы ты жила дальше. И правила. А не стала еще одной жертвой волчьих когтей.

— У него сейчас нет права голоса. — Картинка перед глазами расплывалась от слез. Даже лежа на полу, я чувствовала головокружение. Мир вращался. — Ты… Такая прагматичная. И практичная. Думаешь о будущем, о людях и их потребностях. Побуждаешь меня готовить гроб для еще живого мужа и жить дальше. Я была не права насчет тебя. Ты его не любишь. И никогда не любила. Ты — просто дешевка, Селена. При чем тут люди и правление? Это лишь глупая игра, которую я была вынуждена поддерживать, как его супруга. Без него все это теряет значение. Потому что мне был нужен любимый мужчина, а не его корона, как думает большинство моих подданных. В таком случае, и в виду его приближающейся смерти, пусть. Они. Все. Горят. В. Аду. Вместе. С. Тобой. — Последние слова я отчеканила медленно, выставляя паузу после каждого произнесенного слова.

С силой ударив ладонью по руке вампирши с холодным и мокрым полотенцем, которое она прикладывала к моему огненному лбу, не удостоив ее даже высокомерным взглядом, я подползла к краю кровати и взяла холодную руку мужа в свои, прижав ко рту, губами касаясь каждого пальца. Кровь уже застывала и сворачивалась. Похоже, осталось недолго. Я смотрела на его лицо. Оно было спокойным, не смотря на то, сколько боли его носителю пришлось вынести. Даже сейчас оно напоминало лицо покойника. Бледное, за исключением рваных алых ран, обрамленное темными волосами. Горделивый, непреклонный профиль истинного короля. Серьга в виде колечка в ухе освещала золотым лучом полумрак комнаты.

— Достаточно зрелищ. — Тихим, но одновременно с этим стальным голосом неумолимо и холодно произнесла я. — Вон отсюда. Всех касается.

— Но, Лора, тебе не обязательно оставаться одной в такой момент. Я могла бы…

— Что? Что ты могла бы? — Обернувшись через плечо, я посмотрела на подпиравшую дверной косяк Селену. — Пользы от тебя, как от дохлого муравья. А кроме того, что ты так пронзительно пуста и бесполезна, ты еще и говоришь такие вещи, за которые тебе сердце вырвать не жалко. Убирайтесь. Последние минуты его жизни я хочу провести с ним, а не с бесполезными людьми, на жизни которых мне плевать.

Роберт и Селена замерли, не подавая признаков движения, и тогда, повысив голос, я оскалилась. — УБИРАЙТЕСЬ!

Селена вышла, раздраженно хлопнув дверью. Я опустила голову на руку Владислава и позволила слезам взять свое. Теперь, когда никого нет, можно больше не прятать боль. Я сейчас не хотела быть сильной, не хотела продолжать, не хотела жить дальше. И последнее, чем я хотела бы заниматься, это готовить гроб по совету этой лицемерки.

— Ваше Величество… — Подал признаки жизни молчаливый Роберт. Я даже и не заметила, что все то время, с тех пор, как Селена вышла, дворецкий продолжал оставаться здесь.

— Я разве не предельно ясно выразилась о том, чтобы выметались все? Повторить более громко? — Раздражение в моем голосе зашкаливало.

— Я живу на этом свете в три раза дольше госпожи Селены. И кое-что понимаю в ядах и противоядиях. Я знаю, что госпожа Селена ни за что не позволит Вам выйти отсюда, чтобы мир не лишился последнего монарха, но есть способ спасти Вашего мужа, Ваше Величество. Он есть…

— Что? — Я повернула голову в сторону Роберта, и черные локоны волос разметались по моим плечам и лицу. — И все это время ты молчал?

— Я не уверен в том, готовы ли Вы к подобному выходу из сложившейся ситуации и пойдете ли Вы на это. И, к тому же, нельзя было, чтобы она слышала об этом. Она бы Вам помешала…

— Я бы убила ее, если бы она посмела помешать. Говорите же, не тяните.

Роберт откашлялся и опустил глаза, не выдержав яростного маньячного блеска в моих изумрудных глазах. — Я плохо разбираюсь в биологии и анатомии, Ваше Величество, но, как Вы сами, наверняка, знаете, организм ребенка более пластичен, чем у взрослого человека. Раны и ссадины заживают быстрее. Любые болезни в детском возрасте проходят достаточно быстро и без осложнений. Я наблюдал за этим и имею опыт работы полевым врачом в местах сражений. Я занимался лечением людей до того, как заступил на службу к бывшему королю нашего мира — Его Величеству Карлу. Мы редко прибегаем к подобному. Но кровь нескольких младенцев очищает организм вампира от любого яда. Даже от яда оборотня. Но вряд ли Вам, конечно, подходит этот вариант. Девушка, в любом случае, в первую очередь, будущая мать. Вы не сможете загубить пять невинных детских душ.

Я усмехнулась. Звук моего болезненного голоса зазвенел, отражаясь от оконных стекол. — Знаете, я просто обожаю, когда мне говорят, что я чего-то не могу. И, пожалуй, единственное, что мне нравится даже больше этого, так это не оправдывать ожидания, разрушать сложившееся и устоявшееся мнение о том, какая я хорошая девочка. Неужели я похожа на курицу-наседку, которая мечтает нянчиться с детьми?.. Подайте мне мой плащ и выведите Лиру из конюшни. Время нанести визит в деревню. Знаете, какое сейчас время, Роберт? — Готова спорить на миллиарды золотых, моя кривая ухмылка и нездоровый блеск в глазах в совокупности с голосом, напоминавшим звук удара по мрамору, делали меня в его глазах маньячкой. — Время убивать.

***

Взгляд, которым одарил меня дворецкий, когда я выезжала на своей белоснежной кобылице в фиолетовом плаще, покрыв капюшоном голову, из ворот, был далек от хотя бы приблизительно понимающего. Но у меня не было времени заботиться о чувствах людей, которые я могла ранить. Неужели он рассчитывал, что рассказав мне о способе спасти единственного мужчину, которого я любила, я бы отступила из-за моральных принципов?.. Или же он, как и практически все вокруг нас, спал и видел смерть монарха. Злобного, всеми ненавистного. Любой в нашем мире мечтал от него избавиться. Как бы то ни было, я все же не понимала, что во мне видят и чего от меня хотят даже вампиры. Я — не человек, я — адская тварь и порождение ночи. Почему все стараются укорить меня в аморальности? Можно подумать, Роберт был не вампиром, а матерью Терезой, благодетельницей. Мы убиваем людей. В этом наша природа и суть. У меня хотя бы имеется мотив. А был ли он у Роберта? Вряд ли он жил животной диетой. Все эти мысли бешено и беспрестанно роились в голове, пока Лира переходила в галоп и мчалась быстрее скорости ветра. Я — вампир. Зачем мне лошадь? Спросил бы любой из Вас, но я слишком плохо видела. Слезы затуманили мне глаза, а на трансформацию в бестию-нетопыря не осталось сил. Переживая эмоциональные душевные терзания, я уставала физически так, будто разгружала вагон валунов.

Холодный северный ветер налетел, развевая черные кольца моих волос, словно шутя, трепал фиолетовый плащ, но, не смотря на адское сопротивление стихии, я лишь крепче сжимала поводья заледеневшими руками в кашемировых черных перчатках, и, то и дело подгоняла кобылу, ударяя ее каблуками по бокам.

Голод неистово терзал и истязал меня. Я не ела несколько часов, сидя у постели Владислава, я не ела около недели до инцидента, потому что попеременно сменявшие друг друга меланхолия и апатия полностью отбивали аппетит и подталкивали лечь, отказаться от питания и ждать, пока все закончится. Сейчас же, в самый неподходящий момент, голод включился на сто процентов и даже больше. В тот момент, когда у меня не было права думать о себе. Но теперь мне хотелось устроить охоту для себя самой. Заполнить изнывавший от всепоглощающего голода организм светлой и непорочной энергией человеческих жизней. От слабости мои руки еле удерживали поводья. Зрение же позволяло видеть лишь как в машине в дождь через стекло. Без дворников. Найти пять младенцев являлось лишь частью проблемы. Справиться с их родителями было самой неприятной и основной частью. Высокая вероятность нарваться на охотников. С такой мной, как сейчас, не нужно и охотником быть, нет необходимости обладать огромной силой. Сейчас меня мог убить и простой смертный, если бы очень постарался. От быстрого движения я чувствовала, как вены трутся друг о друга, и ощущение это было сравнимо лишь с соприкосновением наждачной бумаги с чувствительной кожей. Я настолько высохла, даже не замечая этого, что живы во мне остались только изумрудные, залитые горем и яростью глаза, которые впрочем, на данный момент, даже не давали стопроцентного вампирского зрения.

События той ночи, когда мной было похищено трое детей из семей обычных крестьян и еще двое — из семей охотников, я запомнила весьма смутно. Было стремительно и слишком кроваво. Головы летели, как снег с небес под Новый год, а в сражениях всем заправлял нон-стоп. Если бы я хоть на секунду остановилась, прекратив нападать, совершать ложные выпады, бить когтями и вгрызаться клыками, случилось бы одно из двух: либо меня бы убили, вонзив кол в мое сердце, либо я сама свалилась бы от усталости. В голове, не замолкая, трещали голоса подсознания и внутреннего «я». Первое, как и обычно, вещало голосом Владислава, второе сегодня решило говорить со мной в качестве Селены. Любимый голос уговаривал держаться и быть сильной, а самая лицемерная и псевдоправильная вампирша в мире напоминала об осторожности, предупреждала об опасности и о том, что враг собирается нанести удар.

Домой я возвращалась абсолютно уничтоженной, раздавленной и практически мертвой с живым и кричавшим мешком из грубой ткани, наскоро привязанным к седлу. Каждый звук для моего измученного и острого слуха был искусным способом убийства, без трупа в качестве результата.

Я расположилась на тумбочке возле трюмо с раздвижными зеркалами. Кинжал делал тонкие и ровные надрезы на маленьких шейках и в колбы, расставленные в беспорядке по полу, медленно стекала маленькими струйками багрово-красная вязкая тягучая жидкость. Поминутно сознание мое заволакивалось алым. Теперь я понимала, что помимо горя толкнуло меня практически вырвать сердце своей экс-наставнице. Меня терзала не только мешавшая мне дышать боль, но и ничем не притупляемый голод. Клыки, чувствовавшие кровь, алчно увеличивались в размерах, а ее запах сводил с ума, умоляя прильнуть к маленькой шейке и поглотить детскую непорочную энергию целиком. Не помню, каких адских усилий я заняла, чтобы не сорваться и не насытиться…

Кровь ему в рот, через плотно стиснутые челюсти человека в коме, я вливала дрожавшими руками. Ни Роберт, ни Селена не явились на помощь. Совершая адское злодеяние, страшись остаться в своем деле одна одинешенька. Сантиметр за сантиметром, уродливые раны постепенно начинали стягиваться сами собой, пока от них не осталось ни единого рубца, шрама и даже царапины. А когда последняя капля крови последнего убиенного младенца была поглощена, Владислав открыл глаза.

Едва это случилось, произошло и кое-что еще. Я рухнула в обморок прямо на пол возле нашей кровати…

***

Очнулась я в полумраке, свидетельствовавшем о том, что вечерний закат медленно и лениво выполз на темнеющее с каждой минутой небо. Мои губы оказались липкими и одновременно мокрыми. Я провела языком по краешку губы. Кровь… Пакетированная. Что ж. Сойдет. Для такого ужасного дня подошел бы любой кролик и даже белка.

— Лора, ты в порядке? — Этот голос сначала раздался внутри меня, потом разросся, заполняя каждую клеточку моего организма, а затем я просто, как ужаленная, подскочила на кровати и кинулась к нему на шею.

— Владислав… Ты жив… Ты в порядке.

Я целовала его в шею бесконечно долго, пока он шутливо и с долей сарказма в голосе не заметил.

— Я да. Чего не скажешь о пяти убиенных младенцах. Ты меня удивляешь, Лора Уилсон-Дракула. Каждый раз ты превосходишь себя. Предательство своих пациентов в больнице, резня в церкви с последующими двадцатью шестью жертвами на руках, а теперь пять убиенных младенцев… А я-то искренне думал, что эта девушка помогает спасать ни в чем не повинных заведующих больниц.

— Постой, постой. — Я отстранилась и посмотрела ему в глаза, выставив ладонь вперед. — Полегче. Я теперь, выходит, отвратительный человек? И на каком этапе я оглохла, когда ты сказал: «Здравствуй, любовь моя. Спасибо, что спасла мне жизнь, еле передвигая ноги сама, потому что не питалась в заваренной мной каше апатии и меланхолии. Потому что я, как последний изверг и самая павшая нечисть нашего мира, обещал вернуться в добром здравии через две недели, уехав на границу, а ввалился, истекая кровью и умирая через месяц. А еще как ты справлялась с государственными делами, пока меня не было? Прости, что скучала, тосковала и умирала ежедневно без меня.» Ах да, прости, я не оглохла. Ты не говорил.

Я резко отодвинулась, почувствовав, что закипаю, и села на кровати, повернувшись к нему спиной.

— Да что с тобой такое? Все в порядке. Что за болезненная реакция на шутки? — Сухо произнес он, и тут меня и вовсе понесло, как говорится, не в те дебри.

— В порядке? А было бы? Мои руки в крови пяти чертовых младенцев. Пяти, Владислав! А все потому что ты вляпался в перепалку с мифическим оборотнем, о существовании которого я даже не знала. Я билась с родителями, которые, как животные, до последней капли крови защищали свои норы и гнезда. При всем этом я не питалась неделю. Неделю, любовь моя! Я была слабой и изможденной. Меня могли убить! А еще я с ума сходила, думая, что ты умер. Я чуть не сошла, пока ты был в коме. Я практически этими самыми руками вырвала сердце подруге, которая уговаривала меня жить дальше. Это был месяц морального гниения и разложения. Как ты смеешь явиться после всего, когда все более менее наладилось, и корить меня за обидчивость на твои саркастические идиотские ремарки о том, о чем даже понятия не имеешь. Убери. Убери от меня свои поганые руки.

Я била его по рукам, пока он сгребал меня в охапку, подминая под себя.

— Комок нервов, милая. — Холодно и злобно прошипел граф. — Страдание от недотраха в течение месяца сделало из тебя истеричку. А расслабляться надо. Надо, мое солнышко.

— Не в сексе дело, ты — примитивный шовинист и гребаный Нарцисс. Это ты только об этом и думаешь. Но не у всех, как у тебя, ублюдка, душа отсутствует.

Он заламывал мне руки, а я извивалась, кусалась и плевалась, как бешеное животное. Вдобавок к этому орала я в полный голос. — Убила. Убила бы тебя этими руками.

Истерически размахивая всеми конечностями, я пыталась дотянуться до него, желая приложить так хорошенько, чтобы звезды из глаз полетели. — Ненавижу! Ненавижу тебя, тварь. Надо было позволить тебе сгнить здесь. Как только очнулся, ты открыл свой поганый рот и все испортил. Тут же.

— Поганые руки. Поганый рот. — Он злобно усмехнулся, покачав головой, из последних сил удерживая мои сцепленные им в замок руки над головой, наклоняясь и обследуя мои губы языком. — На тебе клеймо горит, оповещающее о том, что маленькая грязная сучка хочет поганых рук и поганого рта своего хозяина. Давай, отрицай дальше. Извиваешься подо мной, как дрянная шлюшка. Расслабься уже и дай мне тебя успокоить.

— Через мой труп. — Я все-таки извернулась, ударив его коленом в живот, смачно плюнув в лицо и отвесив пощечину. Тяжело дыша, я села на край кровати, оправляя полуразорванное платье.

— Бешеная сучка. — Обреченно вздохнул он, снова падая на подушки. — Хотел ее поприветствовать, пожалеть, взмокшую, злобную и истеричную, а она…

— Не надо быть козлом. Не стоило произносить вслух этот адский ад. Не переоценивай себя, я не взмокшая.

— Не переоценивай себя, думая, что я не влезу, куда надо и не проверю. Руки мне Господь дал не только для того, чтобы кашу мешать ложкой. — Он поднял правую руку вверх, нахально выписывая в воздухе пальцами узоры.

— Если бы Господь знал, как творения по его образу и подобию будут использовать им подаренные руки, он бы их вообще не раздавал. — Сначала я презрительно фыркнула, потом плотину прорвало, и я, сначала тихонько захихикав, через полторы минуты разразилась громоподобным смехом, упав на подушки. — Ты чего сегодня лезешь, как одержимый?

— Не только у вас, Миссис Дракула, не было мужчины последний месяц. У меня женщины не было тоже.

— Хорошо, что не было. Иначе бы я убила ее. — Я наклонилась к нему вплотную. В темноте его глаза являли собой сиявший переливами черного эбеновый пламень. Я закусила губу, расстегивая пуговицы рубашки одну за другой. — Эту рубашку все равно испортила псина. В утиль ее.

Сорвав исполосованную когтями оборотня рубашку резко и нетерпеливо и отшвырнув на пол, я припала губами к его сильной и прекрасной груди.

— Что произошло, имею я право знать или нет? — Спускаясь поцелуями по животу вниз медленно и со вкусом, я руками расстегивала ремень, не забывая и о беседе.

— Двенадцатилетняя девчонка, оборотень. Кажется, ее зовут Андреа. Точно не вспомню.

— Что ты ей сделал? — Скользя пальцами по черному шелку его исподнего, я уже ощущала его эрекцию, не спеша избавить его напряженное тело от томительного ожидания. Он был на взводе, я это чувствовала и издевалась намеренно, поглаживая и сжимая его плоть через белье на долю секунды и отпуская на достаточно длительное время, чтобы оттянуть процесс разрядки.

— Извечная вражда кланов. Оборотни против вампиров и тому подобное. Сначала она порвала мне крыло, потом, словно пропустила через мясорубку. При всем этом я ей даже слова не сказал.

Я тяжело вздохнула, возвращаясь в памяти к самому неприятному, оставившему на мне тяжелый и гнусный отпечаток моменту. — А Дизаре сказал. Говорил, говорил и не мог наговориться. Договорился до того, что девушка загнила.

— Ну и как же сейчас себя чувствует принцесса Дизара? — С презрительной усмешкой граф посмотрел на меня. Эту блуждавшую самодовольную ухмылку с его лица раздражение внутри меня так и хотело счистить еще одной пощечиной.

— Она умерла несколько дней назад. Похоронена в Соверене. Можешь изрыгать на меня проклятия, но я отдала ей поместье бесплатно, пытаясь исправить твой ничем не заглаженный эгоистичный и омерзительный косяк. Ты обрек человека гнить заживо три года, почему себя чувствую виноватой и ответственной за твои поступки я? — Я села на кровати, установив глазной контакт с ним. Ни тени раскаяния. Только коварная ухмылка, и больше ничего. Сегодня он по полной программе оправдывал свой титул «адской бездушной твари».

— Чем это хуже, чем убить пять невинных младенцев, чтобы спасти такое чудовище, как я? — Он недобро покосился на меня.

— Если убиваешь, то пусть это будет быстро и не зря. Я спасала мужа, и мне это не доставило удовольствия. А ты. Ты наслаждался каждой минутой ее страданий, зная, что каждое ваше противоестественное единение сокращает девушке жизнь. Но ты ведь не мог остановиться, не так ли? Альфа-самец берет все, что хочет и когда хочет, игнорируя последствия. Тошнит от тебя. Пойду поищу другую спальню. Пожалуй, что-нибудь и подберу. Доброй ночи.

Я уже встала с кровати, когда грубая монархическая рука затащила меня обратно. Уложив меня на живот, он вдавил одной рукой мою поясницу в кровать, другой поглаживая мои бедра и ягодицы.

— Рано уходишь, девочка. Я еще не закончил с тобой и церемониться, выслушивая идиотские обвинения, я больше не намерен, ибо полвечера уже терплю твои истерики. Знаешь, я помню эту Дизару. То еще мясо было. Но потом мне стало скучно, понимаешь? Она же затыкаться не умела. Прямо как ты. Молила Аллаха каждую ночь простить ее за грех, за то, что допустила меня в свою жизнь и кровать. Какое облегчение! Сейчас она, наверняка, получила честь разговаривать с ним лично и отмаливать грехи в аудиенции тет-а-тет. Ты же знаешь, что я — не герой. Я получаю, что хочу. У нее была роза, я оборвал с нее лепестки, а потом все закончилось. Долгие нудные разговоры о свадьбе и совместном будущем меня утомляли. И она знала, что за все идеальное в жизни придется заплатить высокую цену. Lune de miel, lune de fiel. (Медовый месяц, бедовый месяц /франц./ — примечание автора.) Какого Дьявола тебя вообще тревожит этот расходный материал?

— Я. На ее месте могла быть я. — Полузадушенно вскрикнула я. Дышать с головой, вжатой в кровать, оказалось не так и просто. — Или я тоже расходный материал и мясо? Она хотя бы была инфанта. А я кто? Студентка Института Кулинарии, которая так и не нашла свое место в жизни. Ты изнасиловал меня в двенадцать. Я бы тоже могла сгнить, но меня ты не предупредил, как и ее.

— Сгнила уже? По-моему, все в порядке. Хватит драматизировать, Лора. У тебя иммунитет к штаммам микроорганизмов любого типа. Вспомни, начиная с детства, болела ли ты хоть раз простудой, гриппом, оспой? Ангиной болеют все хотя бы раз в жизни. Ну? — Владислав взял с кровати свой пояс и щелкнул им, рассекая воздух.

— Я закаленная.

— Чушь. Ты была рождена для меня. В каждой своей реинкарнации, это чудо, но мы не задаемся вопросами, ты рождаешься физически здоровой и с иммунитетом от процессов распада и гниения. Природа защищает тебя, потому что в пятнадцатом веке ты была самой могущественной ведьмой.

Молниеносно он приподнял меня над кроватью, сдавив рукой под грудью. Кожаный ремень коснулся моего горла мягко и нежно. Затем граф начал тянуть на себя и душить. Я хрипела, чувствуя как в солнечном сплетении становится тяжело, омерзительно и сладко от отсутствия воздуха.

Окончательно разорвав на мне платье, он грубо ощупал мою грудь. Свободная рука его вползла мне под исподнее и, как я ни сжимала ноги, его пальцы все-таки проникли внутрь. Извиваясь в хрипе и стоне и вибрируя всем телом, я закричала.

— Как я и говорил. Врешь мне, сучка. Ты изнемогла и вся взмокшая. Зачем только раздражаешь и будишь лихо, я, наверное, никогда не пойму. Даже этот ремень доказывает неприглядную и омерзительную тебе самой правду. Ты перестала вырываться и сопротивляться. А я ведь убиваю тебя. — Он склонился к моему уху, выдыхая каждое слово мне в шею, от чего я дрожала, как осиновый листок на ветру. — Ты удавишься на моем ремне, лишь бы я, твой повелитель, тебя отодрал, как дешевку. И тебя раздражает, что ход твоих мыслей я знаю, как свои пять пальцев. А еще тебя доводит моя мягкость, потому что ты скучаешь по темной моей стороне. Может, я и вправду слишком полюбил тебя, что дал слабину и позволил тебе своими поступками любящего, заботливого мужа, забыть о том, какое я — чудовище на самом деле. Думаешь, владеешь ситуацией и мной полностью? Думаешь, ТЫ контролируешь, получу я оргазм или останусь неудовлетворенным? Ты ошибаешься, моя милая. У тебя есть надо мной контроль и власть, когда я тебе это позволяю. И когда я этого сам хочу. А вот сейчас я не хочу. И церемониться, и слушать тебя тоже. Слишком долго и безнаказанно ты болтала своим ртом и имела несчастье дразнить меня.

Стащив меня с кровати и кинув на пол, он встал, и, откинув в сторону ремень, из-за удавливания на котором я согнулась на полу калачиком и кашляла, схватил меня за волосы, поставив на колени. — Давай, милая. Новый уровень, мой бедный мотылек. В сексе, как и в жизни нужно попробовать все. Будешь сопротивляться, отхватишь поясом по щекам. Займи свой рот чем-то более полезным, чем пустое разглагольствование. Слишком долго я жалел твои хрупкие чувства, отказывая себе в этом восхитительном наслаждении.

Его пальцы сдавили мой затылок. Я чувствовала боль, чувствовала и его раздражение, злобу, желание сорваться и неудовлетворенность. Последняя правила сегодня нами обоими, превращая нас в психов с обостренными эмоциями. Оттянув резинку его белья и обхватив ладонью его огненное наощупь естество, я придвинулась ближе. Языком я коснулась крайней плоти, а затем двинулась вверх. Он закрыл глаза. Его руки дрожали так, что он уже не мог удерживать мою голову. Да и в этом не было необходимости. Я сама желала удовлетворить потребности этого сукиного сына, чтобы с ним стало возможно хотя бы обменяться парой слов без грызни. Он слишком долго этого ждал, поэтому, стоило мне лишь сжать губами его пульсировавший, затвердевший и налившийся кровью член, эякуляция произошла сама собой. Солоновато-сладкая с привкусом горечи сперма заполнила мой рот, и, сглотнув, я встала с колен.

На пару минут в воздухе повисло молчание, затем он выдохнул и схватил меня, направлявшуюся безмолвно к кровати, за руку, развернув к себе. — Извини, я… Я не должен был вести себя так грубо. Извини за страдания, что выносила в разлуке, за проблемы. Спасибо. Спасибо за все. Спасибо, что вернула меня в мир живых, спасибо, что не дрогнула, убивая младенцев, спасибо, что сейчас позволила зверю прекратить терзать меня и выпустила его из клетки. Ты — прекрасная и мудрая женщина. Другой такой я вечность бы не нашел. Как ты меня терпишь? Лора, как? — Он зажал мое лицо в своих ладонях. В черных глазах блестело живое отчаяние.

— Когда искренне, не надо терпеть. Привыкаешь и миришься. — Я лишь махнула рукой и коснулась рукой шеи. Следы удавки от пояса до сих пор причиняли боль. — Пошли спать. Я устала.

Обнявшись так крепко, что уже, пожалуй, было не разделить, где я, где он, мы, на удивление, крепко и мирно уснули до утра.

***

Старенький фотоаппарат издал тихий щелчок, запечатлевая нас. Мы стояли на белом мосту, перила и парапет которого были архитектурно украшены белоснежными металлическими лилиями. Мост был перекинут через мелкую и темную стоячую речку, в которой плавали розовые и оранжевые кувшинки. Я подняла воротник бежевого кашемирового пальто, и, склонив голову на плечо мужа и посмотрев в объектив, улыбнулась. Владислав убрал фотоаппарат в карман своего черного плаща.

— Мне всегда нравилось в этом парке. — Задумчиво произнес он, перегнувшись через перила моста и бросая золотые монетки в воду. Я последовала его примеру, положив руку ему на спину.

Ветер колыхал стеклянную водяную гладь реки, создавая рябь, и развевал мои распущенные волосы. Я подставила лицо его резким порывам и молчаливо замерла, чувствуя кожей каждое легкое дуновение. Только сейчас, завершив круг страданий, паники и ада, через которые я проходила последний месяц, а по меркам нашего измерения почти что год (я никак не могла привыкнуть к местному летоисчислению), я впервые задумалась, что пять детских жертв были соломинкой в море для утопавшего. Я находилась в стадии последнего издыхания, и, если бы это не сработало, я бы потеряла мужчину, который стоял сейчас со мной бок о бок, навсегда. Я попыталась отогнать мрачные мысли прочь, когда подсознание и внутреннее «я» снова затеяли пикировку.

— Потеряла бы, оплакала и двинулась дальше. — Резонно и спокойно заметило внутреннее «я». — Таким, с позволения сказать, людям вообще запрещено своими грязными ногами топтать этот светлый мир. Зато пять невинных душ повзрослели бы, нашли свое место в жизни, узнали хотя бы, что такое жизнь, которую у них так бессовестно отняли. А ведь они только вступили на белый свет. Только начали жить. И пошли в расход из-за того, кто должен был сдохнуть и упокоиться еще пять столетий назад, но до сих пор почему-то не покидает эту прекрасную землю.

— Нашли свое место в жизни? Сеять морковь и выкапывать картошку? — Ехидно заметило подсознание голосом Владислава. — Какое место в жизни могли бы найти крестьянские дети? Лора сделала им одолжение, положив конец их грустному, мрачному будущему существованию в деревенскому быту. Такого места в жизни и врагу не пожелаешь. Она спасла свою любовь.

— Это место — место свободных людей. А какой толк в участи, которую предписали ей? Она сбежала из домашнего рабства, чтобы угодить в еще большее здесь. Богатство, роскошь, шик. А что с другой стороны медали? Этот ублюдок в любое время морально раздавит, поставит ее на колени и заставит сделать все, что пожелает его низменная похотливая натура. Или ты считаешь это благодарностью за спасение? Омерзительная какая-то благодарность.

— А, может, ты за нее решать не будешь? — Встало на дыбы подсознание. — Мы с ней, кажется, уже сошлись на факте, что она могла бы пасть гораздо ниже, нежели там, в больнице. Если бы только предоставилась возможность. И тогда мы говорили именно об этой возможности. Не то, чтобы она была очень против или вырывалась, или сопротивлялась. По-моему, ей даже понравилось.

Я сдавила пальцами виски, словно пытаясь удержать голову от болезненного разрыва каждого нерва в ней и тихо прошипела. — Заткнитесь, ублюдки. Обоих ненавижу.

Муж взял меня за руку и притянул к себе. — Чувство вины оставляет свой уродливый отпечаток на душе, я слышал об этом. Жалеешь о содеянном?

— Нет. Я… Если бы можно было отмотать время назад, я поступила бы точно так же. Приоритеты мной расставлены уже давно. И даже не в этом дело. Я не сожалею о том, что сделала, просто с этим трудно жить… Но, здесь, у реки, так тихо и спокойно, что я совершенно не хочу думать, и, тем более, говорить об этом.

Я окинула его быстрым взглядом через плечо.

— Но внутренние демоны разрывают тебя. Ты привыкла всегда поступать правильно, а сейчас чувства толкают тебя пойти против своей воли и совершать гнусные, противные твоей природе поступки. Ради меня. Это так эгоистично затаскивать тебя сюда и менять в тебе все, во что ты верила. Надо было отпустить тебя там, в больнице. Позволить жить своей жизнью и найти мужчину, который тебе подходит. Который будет холить, лелеять, носить тебя на руках, а не ставить на колени по первой прихоти. Мы не подходим друг другу, а со вчерашнего дня и вовсе чужие. Твоя обида и омерзение из-за меня и моих поступков залегли между нами непроницаемой стеной. А я не хочу быть ответственным и чувствовать вину за свои поступки, когда очередной демон моей исковерканной души захочет выйти погулять. — Он раздраженно и нервно кидал монетки в воду. — Можешь уходить. Если захочешь, я могу отправить тебя домой. Ступив за грань измерения, ты снова станешь человеком, потому что магия нашего мира не действует за его пределами. Ты принадлежишь миру тому, а не нашему. Если у нас, чужеродных уродов, запертых в психушке, остался неизменным наш биологический вид, ты, в отличие от нас, сможешь начать с начала. Все стало гораздо хуже с того момента, как мы встретились впервые. И это дно. Беспросветное. Тебе нужна перезагрузка. А монстры из ночных кошмаров — последнее, что способствует ей.

Я видела с какой болью ему давались эти слова. Он не хотел меня отпускать, но был готов это сделать, чтобы сохранить мою человечность. Отвернувшись от меня, он спрятал лицо в воротник своего плаща, и только тогда я увидела в его глазах взгляд, который давал понять, как все искарежено внутри.

— Малейшие сложности, и ты уже отталкиваешь меня, отступаешь, все бросаешь и принимаешь решение забыть, через что мы прошли? Так знай, что я не хочу забывать. Даже если это агония и наивысшая стадия мучения, я лучше буду гореть в пламени ада вновь и вновь, чем сотру из памяти каждый момент счастья с тобой, чтобы начать с чистого листа. — Я коснулась ладонью его лица и заставила посмотреть мне в глаза. — Прекрати это делать. Не смей отрекаться от меня, ибо, Богом клянусь, я не прощу тебе этого. Ты прекрасно знаешь, что дома у меня ничего и никого не осталось. Я — не идеал. Я совершала ужасные поступки, в которых не было твоей вины. Я устроила резню в церкви, я убила двадцать шесть человек.

— Вот видишь, о чем я говорю? — Голос Владислава сорвался на крик. — Вот почему у нас ничего не получится. Ты даже ведь не слушаешь меня. Ты убила двадцать шесть человек, потому что, черт возьми, я… Я обратил тебя в вампира!!! Я помню, каким человеком ты была. Розовые щечки, вся жизнь впереди, веселый смех и «Пожалуйста, не убивай его» о заведующем больницы. Сейчас ты смеешься? Хоть раз смеялась с тех пор, как оказалась здесь? На выпускном ты чувствовала себя легко, непринужденно и весело. А здесь ты плачешь днями и ночами. Я видел Селену с утра, она мне рассказала, что творилось до того, как Роберт посоветовал тебе спасти меня путем принесения в жертву пять невинных детских душ. Там тебе было лучше. Ты отказываешься это признавать, потому что мое влияние уже насквозь протравило тебе мозги, но ты не счастлива здесь. Здесь ты в стране кошмаров. Здесь — твой ад. А эти отношения — это не отношения, это интоксикация всего организма. — Он убрал мои руки от себя, крепко сжав запястья, потом отпустив. — Прекрати сопротивляться. Уходи.

Слезы на моих щеках застывали, их срывал холодный ветер и уносил прочь.

— Я совершала ужасные поступки не потому что ты дурно на меня влияешь. — Мой голос звучал тихо и как-то надтреснуто. — А потому что я люблю тебя.

— Так разлюби. — В его голосе звучало ничем не прикрытое отчаяние.

— Я не могу. — Я отвернулась от него, сотрясаясь в беззвучных рыданиях. — Ты вернулся. Я думала все снова будет хорошо, и я смогу быть счастливой, каковой чувствовала себя до твоего отъезда. Но ты явился сказать то, что режет меня больнее ножа и снова причинить боль. Уговаривать меня бросить любовь всей моей жизни.

— Прости меня, бабочка. Твои крылья слишком тонкие для такого, как я. — Слегка коснувшись рукой моей спины, он исчез, оставив меня лежать на мосту в слезах под порывами ледяного пронизывающего январского ветра и бросать, и бросать золотые монетки в рябь водной глади реки…

***

С того момента на мосту у реки мы больше не разговаривали. И, хоть он и вернулся, лучше я себя не почувствовала, потому что душой он остался далек и всеми возможными способами пытался оттолкнуть меня, намеренно игнорируя, и даже не поднимая глаз, когда я вхожу в комнату, угрюмо уставившись в какую-нибудь книгу. По ночам я чувствовала через одеяло спиной его спину. На этом все и заканчивалось. Так мы стали соседствующими тенями прекрасного прошлого…

В один, не сказать, чтобы прекрасный день, солнце спряталось за тучи, не досаждая своим светом. День обещал быть пасмурным и относительно безопасным для прогулок. В любом случае, солнце всегда можно переждать в тени, поэтому я решилась выйти из дома, который с каждым днем все меньше напоминал мне дом в его истинном понимании, и просто побыть наедине с собой.

Задумавшись о жизни и ей сопутствовавших печалях, я поправила темные очки, которые уберегали мое чувствительное зрение от солнца, одернула на себе коричневую юбку до колена и такого же цвета блузку. Я перестала последнее время носить платья, практичности и удобства ради… Всю дорогу пребывая где-то на дне подсознания, я внезапно для себя осознала, что стою на окраине леса возле небольшой каменной пещеры. Той самой, которую я заметила еще в первый день, когда прилетела сюда вместе с мужем, еще будучи человеком…

На первый взгляд, она казалась необитаемой, потому что от так называемой крыши до земли была овита плющом и поросла мхом, но, если рассматривать ее вблизи и детально, тут же становилось ясно, что и плющ, и мох — умелая маскировка и идеально сфабрикованный обман зрения. Серые камни свода прилежали один к одному так плотно, что издалека пещера казалась вырезанной из цельного камня, эдакой огромной глыбы. Вблизи же становились видны грубые и далекие от идеала «швы».

У входа, умело замаскированного мхом и плющом, на земле лежал серый камень такой же породы, что и те, из которых была сложена пещера. На нем сидела худощавая и миниатюрная девочка лет двенадцати и затачивала нож о точильный камень. Ее каштановые волосы были коротко острижены и упрямо топорщились в разные стороны, чем придавали кукольному личику подростка схожесть с эльфами или феями, или другими миниатюрными созданиями из детских сказок. В глубоких и беспокойных карих глазах девчонки было что-то такое, что делало ее на внешний вид несколько старше истинного возраста. Острый ум отражался в мудрых не по годам глазах, едва она подняла голову и окинула меня оценивающим взглядом сверху вниз. Чему-то улыбнувшись и совершенно точно поняв, перед кем ей «повезло» оказаться, она отточенным и резким движением вонзила нож в землю около камня.

Присмотревшись к ней внимательнее, я заметила, что ее одежда, которую составляли коричневого цвета джинсы и кожаная куртка, сидела на ней свободно и была даже великовата. Не смотря на обстоятельства, это не портило ее внешнего вида. Жаль того же самого нельзя было сказать об уродливых синих и багровых пятнах на шее девчонки и ее тонких запястьях.

— Ты — Лора? — Скорее утвердила, чем спросила она, не поднимая на меня глаз и изучая шнурки на своих забрызганных грязью ботинках, впоследствии устремив взгляд на просторы поляны, замка и деревень, находившихся за его территорией.

— Для всех незнакомых и даже для маленьких девочек — «Ваше Величество». Но, в общем и целом, примерно как-то так. А тебя как зовут?

Девчонка снова пространно улыбнулась мне. Вытащив из земли свой складной ножик, она дважды разложила и сложила его, а потом, замахнувшись, четким отрепетированным движением запустила его в левую от себя сторону, в дерево. Сила удара, по всей видимости, оказалась ошеломляющей, потому что ножик вошел в твердую сосновую кору, словно в мякоть персика.

— Я — причина твоих страданий и душевных мук в течение последних дней. Твой ледяной ужас на ножках остаться без милого супруга, по имени Андреа. Неплохо я с твоим разделалась, да?

Она, наконец, подняла на меня глаза, и на кукольном личике девочки блеснуло подобие улыбки. Первый нервный импульс проскочил по моему телу, но вдохом и глубоким выдохом я задавила подступающий выброс агрессии. Я сняла очки и, подперев правый бок рукой, посмотрела ей прямо в глаза, холодным и ничего хорошего не обещавшим взглядом изумрудных глаз. От этого взгляда даже наш дворецкий, Роберт, покрывался инеем, что уж говорить о смертных людях и других слугах.

— Ну и чего с того? Хочешь во мне дыру проглядеть? Гляди. Так, для справочки, на меня этот умопомрачительный взгляд не действует. Все вампиры одинаково предсказуемы и пафосны. А ты с этим взглядом так вообще копия своего мужа в юбке.

Девчонка совершенно меня не боялась и смотрела теплым и слегка насмешливым взглядом своих карих глаз.

После таких заявлений я решила завязать с театральщиной, по крайней мере, на сегодня точно. Но раздражение не позволило остаться в стороне от угроз.

— Ты ведь понимаешь, что перед тобой смертоносный вампир, и я могу свернуть тебе шею легким движением руки, милый маленький щеночек?

— Ой, тетенька, только не бейте ногами. Щекотки боюсь. — Улыбнулась она и тут же посерьезнела. — Не начинай даже. Я ничего против тебя не имею, но попробуешь напасть, даже если не убью, несколько ударов моих когтей по твоему телу, и неприятная лихорадка на грани комы на несколько дней.

— Хорошо. — Я предусмотрительно сделала шаг назад. — Зачем ты это сделала?

На мгновение на ее лице отразилось сильное чувство, тут же вновь сменившись безмятежным безразличием. Это промелькнул гнев.

— Сначала спроси его, зачем он это сделал. — Она убрала пряди волос, закрывавшие правую половину ее лица, и дрожь пробежала по моему телу. От глаза до подбородка спускался уродливый рваный шрам, оставленный вампирскими когтями. Несколько точно таких же шрамов рассекали ее тонкую худощавую шею. — У каждого своя правда, вне всякого сомнения, но что бы ты там ни думала обо мне, и как бы ни относилась теперь к оборотням, будь уверена, я просто защищалась. А будь ты маленькой двенадцатилетней девочкой, которую попытались бы изнасиловать, ты бы тоже старалась дать отпор… Хотя. Слухами земля полнится. Ты была на моем месте четыре года назад. И похоже, что из нас двоих, только я смогла дать отпор. Или только я хотела спасти себя, а ты дать без отпора и выйти замуж? Впрочем, это не имеет особого значения, но, как видишь, у нас с тобой есть кое-что общее. Так что, в следующий раз, когда захочешь назвать его невинной жертвой, взрослого мужика, вдобавок ко всему, вампира, просто подумай, кем тогда была двенадцатилетняя девочка, пусть даже оборотень, которую хотели изнасиловать, убить и закопать, как утопленного котенка. Это же любимая его схема. Еще до твоего появления. Его всегда привлекали девочки, не достигшие возраста согласия. Насиловать, истязать и убивать. Это то, чего он всегда хотел. А уж придушить щенка из враждебного клана даже для рядового вампира — святой долг, что уж говорить о короле и создателе. Да-да, именно он создал этот мир, но у него нет полномочий править им. Не было, пока не появилась ты, чтобы пророчество сбылось. Жаль все-таки, что он выжил. Это была досадная оплошность. Если бы удалось дотянуться когтями до сонной артерии, ты бы не успела ничего предпринять, но двух рук оказалось мало для того, чтобы и отбиваться, и наносить удары в правильные места.

Ее лицо на мгновение исказилось презрением, смешанным с омерзением.

— Я… Я не знаю, что сказать. — Я смягчила тон. Внезапно показалось жестоким и несправедливым после случившегося давить на ребенка.

— А что ты можешь сказать? В его гребаном мире любовь побеждает все, и он выживает, а невинные жертвы оказываются закопаны в каком-нибудь овраге. Благо, когда я вырасту, у меня появится шанс изменить ход истории в свою сторону. Ты спасла того, кого я ненавижу больше всех в жизни, по-моему, мы не тянем на собеседников века. Ты сейчас хоть тысячу раз скажи, что он не такой, что он лучше, но даже ты, его законная супруга, знаешь только ту часть истории, которую он позволяет тебе знать. И, не смотря на то, что ты — предпоследний человек в этом мире, с кем я хотела бы беседовать после инцидента, ты можешь принять мое приглашение на чай и услышать столько интересного о секретах своего милого, в которые он никогда тебя не посвятит.

Заметив мое смятение и неуверенность, когда дверь пещеры растворилась сама собой, вернее будет сказать, по молчаливому мысленному приказу девочки-волка, приглашая войти в ее темное лоно, Андреа фыркнула. — Вот так. Великая королева вампиров и всея нашего мира, пятнадцать минут назад угрожавшая мне расправой, боится войти в темную пещеру. Не дрожи. Я тебя не трону. У меня есть телефон. Не спрашивай, как и откуда, но у меня много чего есть. Если почувствуешь себя в опасности, всегда можешь отзвонить благоверному с просьбой вызволить тебя из плена страшной серой волчицы. Но что-то мне подсказывает, что ты не захочешь уходить, пока не узнаешь всю правду.

Карие дикие глаза волчонка смотрели мне прямо в душу. Становилось как-то не по себе. Мурашки коснулись спины, и я сделала неуверенный робкий шаг в разверстую темноту…

***

Изнутри пещера оказалась такой же каменной, как и снаружи. Одновременно с этим, она была оснащена современным оборудованием, которое последний раз я видела в своем родном мире. В каменные стены были вмонтированы панели больших экранов, с потолка мистически и таинственно подмигивали небольшие лампочки непонятного назначения, то и дело раскрашивая стены пещеры в разноцветные тона. Не смотря на это, света все равно было недостаточно, и пещера даже в цвете лампочек была погружена в полумрак, потому что дверь, которую мы с Андреа переступили, тут же неумолимо закрылась и, наверняка, снаружи ее тут же опутали маскировочные мох и плющ. Я оказалась одна в логове оборотней, и мне абсолютно не хотелось думать, что Андреа взяла меня, как трофей, чтобы отомстить Владиславу за нанесенные ей увечья, но мысли подобного толка роились и лезли в голову сами собой. Каблуки моих туфель гулко стучали по каменному полу, а единственное, что радовало, так это то, что в пещерном полумраке мои глаза, долго претерпевавшие сомнительные прелести дневного света, наконец-то, отдыхали. Я подняла темные очки наверх. Без них, в которых мне приходилось смотреть через несовершенные частицы дешевых стекол, мое вампирское зрение позволяло в полумраке рассмотреть мне каждый камушек.

Андреа подошла вплотную к массивной железной двери, которая тянулась от потолка до пола, и вложила руку в углубление сбоку. По всей видимости это был идентификатор личности, которые часто показывают в наших старых добрых американских боевиках и приключенческих фильмах.

— Идентификация отпечатков пальцев. Подождите. — Раздался приятный женский голос электронной чудо-техники. — Сканирование сетчатки глаза… Добро пожаловать, Андреа.

Поприветствовав владелицу, голос умолк, а дверь отворилась, приглашая войти в небольшую уютную комнатку с кроватью у стены, застланной белым шерстяным покрывалом. Единственное окно этой комнатушки выходило в лес. Насколько хватало обзора, пещеру со всех сторон обступали деревья, преимущественно, хвойные. Именно поэтому издалека наш лес и казался таким мрачным и неприветливым.

В противоположном от кровати углу стояла ничем не покрытая раскладушка, на которой лежал серый волк, размером чуть больше среднего. Внимательный взгляд желтых пронзительных глаз с вертикальными зрачками изучающе сканировал меня с головы до ног. Я попятилась назад. Не смотря на то, что оборотней сегодня я видела впервые, инстинктивная клеточная память о вражде видов заставляла меня испытывать страх и неприятие к этим представителям волчьих.

Андреа кивнула головой в сторону волка и села на белое шерстяное покрывало, поджав ноги под себя. — Познакомься с Дераном. Это мой парень. Он — оборотень лишь наполовину. Его отец был оборотнем, а мать — обычной волчицей, поэтому у него нет человеческого обличия. Зато и трансформироваться ему нет необходимости. Такие, как он, менее смертоносны для вампиров, в отличие от меня. Поэтому можешь его не бояться. Я — здесь единственная, кого стоит бояться.

— Здравствуй, Деран. — С опаской тихо произнесла я. Голос от напряжения дрогнул.

— Здравствуй, Лора.

Я вздрогнула всем телом. Прожив в этом мире достаточно долго, я все равно никак не могла привыкнуть к тому, что здесь возможно абсолютно все. В том мире, где я родилась, волки только выли в полнолуние на Луну. Ни о каких задушевных разговорах за чашечкой чая между человеком и волком не могло быть и речи.

Явно отследив ход моих мыслей, Деран хрипло кашлянул. Это было похоже на смешок, и звучало еще более странно. Смеющийся волк… Это, определенно, нужно было как-то переварить. Но не сейчас. Я повернулась в сторону Андреа, и девочка посмотрела мне в глаза.

— Итак. — Она помедлила. — Что ты хочешь знать?

— Все, что знаешь ты и можешь мне рассказать.

Я подвинула табурет, стоявший у окна, к ее кровати, и присела на самый край.

— Ну что же… История правления в этом мире всегда была необычной, неординарной и, подчас, трагической. Граф Владислав Дракула — боль и кровавый нарыв этих земель и всего мира в целом. Замок, в котором вы живете, он занимал за почти что шесть веков около десяти раз. Но каждый раз, когда появлялся более сильный соперник или его взашей гнали и травили охотники, мир получал нового правителя и ненадолго расцветал. Пока он снова не шел войной и снова не отвоевывал это место себе. Может быть, где-то в замке, где ты принимаешь богатых и знатных особ, ты видела документы на земли разных веков и лет, подписанные его рукой, что создает, наверняка, ложное впечатление о том, что шесть веков он здесь правил беспрерывно. Однако, это не так. Около трех или четырех лет назад, когда мне только-только исполнилось девять, королем и королевой этого мира была чета Тедеуш. Короля звали Карл, королеву — Лизбет. Не смотря на их вампирское происхождение, их правление всех устраивало, даже оборотней, потому что они были добрыми, мудрыми и справедливыми. А кроме этого сказочно красивыми. У короля Карла были огненные рыжие волосы и редкого цвета пурпурные глаза. Он напоминал сильного, могучего и волевого льва. Львом его и звали все жители этого мира. Его жена, Лизбет, в дальнейшем, я буду называть ее Бет, потому что мы близко знали друг друга в качестве лучших друзей, была добрейшей женщиной на всем белом свете. И как она была прекрасна… Золотые волосы струились до пят, словно у принцессы из сказки, а голубые глаза напоминали цвет лазурных небес! Бет не хотела становиться вампиром. Она любила свое человеческое бытие. Правда кое-что она все-таки любила больше, чем жизнь. Кое-кого. Карла. Не в силах бороться со своей любовью, она пожертвовала своей человечностью, жизнью и семьей, чтобы вечно быть с ним. Хотя, насчет того, что у вампира нет души или человечности — это распространенный миф, которым прикрывается каждое создание ночи, чтобы оправдать испорченность характера или жестокость своих поступков. На деле же обостренные эмоции и отсутствие ответственности за содеянное открывают в полной красе все то, что было в них в человеческой жизни, до обращения. В чем они либо боялись себе признаться, либо еще не чувствовали этого так четко из-за того, что эмоции были не на пике. Потому что Бет даже после обращения осталась собой. Она пила кровь из пакетов и за всю свою недолгую жизнь в качестве вампира не убила ни одного человека, даже в периоды страшной жажды. В такие моменты она просила Карла запереть ее в подвале, чтобы она никому не навредила. О, что это была за женщина!.. Она раздавала детишкам из деревень и нуждавшимся матерям золото. И так счастливо и в гармонии мы жили около десяти лет. А потом, три с половиной года назад, явился падальщик-колосажатель. Цвет его одежд был столь же черен, как и его душа. С давних пор все в нашем мире прозвали его Вороном, под описание которого он подходил, как никто другой. Черные одежды, черная душа, как оперенье ворона. Убийца и падальщик, как и любая эта омерзительная птица. Разумеется, ему оказалось негде жить, а довольствоваться малым он не хотел. Ему был нужен его замок, где жили Карл и Бет. И он пошел на все, чтобы снова захватить власть. Короля Карла он убил во сне, предательски вырвав ему сердце, и насильно заставил Бет стать его женой. Наша королева и после обращения, как и при жизни, по-прежнему оставалась такой же набожной. А графа Владислава раздражало имя Божье в своей обители. Он считал себя правильным вампиром, испорченный омерзительный ублюдок, не чувствующий рамок дозволенного. Убивать ради развлечения, поджигать церкви и стирать с лица земли верующих людей было его настольной Библией. И он был готов выбивать веру из Бет побоями. Была у него, в его подвале, особая игрушка. Посеребреный хлыст. Раны Бет после соприкосновения с серебром не заживали месяцами. Она была робкой и покорной, но лишь своему мужу и Господу Богу. Ворону же она оказывала сопротивление, как могла. Когда это происходило, в припадках ярости, он бил ее ногами, выбивая покорность. Тогда Бет обрезала свои роскошные золотые волосы, чтобы он не мог таскать ее за них и, что еще хуже, удавливать красавицу на ее же волосах. Она каждый день плакала, приходя ко мне в пещеру и жалуясь, а я лелеяла тот момент, когда смогу вонзить зубы ему в шею и порвать все вены и артерии, чтобы он захлебнулся кровью своих поступков, чтобы он заткнулся навечно. Но мне было всего девять лет. Даже оборотень не сможет противостоять вампиру в таком юном возрасте.

Меня передернуло после слов Андреа о планах, которые она взращивала. Ни для Дерана, ни для нее самой этот факт не остался незамеченным.

— Выдыхаем. — Волчица-подросток положила руку мне на плечо. — Дело прошлое. Я его не трону. Пока… Готова услышать о том, как твой несравненный положил конец жизни моей лучшей подруги? Он изменял ей. На его ложе порока, полагаю, в вашей же спальне, каждый день оказывалась новая шлюха. Как ты только не опасаешься вшей и сифилиса, ложась к нему в кровать, я вообще поражаюсь. Он же полное и безоговорочное дно. Пока тебя не было, он устраивал здесь космические оргии за гранью добра и зла…

— Знаешь, это к делу не относится. Давай не будем переходить на личности. Я пришла сюда узнать о прошлом этого мира, а не обсуждать личную жизнь моего мужа. Она у всех была до постоянных отношений. И даже ты — не исключение. — Раздраженно вклинилась я в ее речь.

— Такой днищной, как у него, ни у кого не было. А ты выдыхай почаще, а то закипаешь уже. Не моя вина в том, что ты правду слышать не хочешь, а рядом с ним и вовсе слепо закрываешь на все глаза. На себя злись. Это ты очевидных вещей не видишь и выходишь из себя, когда я с тебя розовые очки снимаю.

— Каждый считает своим долгом поучить меня жить и сказать, что он — бесчеловечная черная тварь, не заслужившая не только быть моим мужем, а и вообще жить на этом свете. Советчиков столько, что хоть засаливай на зиму. — Сквозь зубы процедила я.

— Так, может быть, одна ты не права, если их, одинаково мыслящих, так много? — После минутной паузы Андреа продолжила. — Он доводил мою подругу до абсолютного отчаяния, а однажды она не пришла ко мне пожаловаться. Когда четверо старейшин вернули ему корону, как мужу королевы-регента, он убил Бет. Владислав Дракула всадил ей серебряный кол прямо в сердце и похоронил ее, сапфир нашего мира, в пустоши, где рос один терновник и чертополох. Но из каждой капли ее крови, пролившейся на землю, выросло фруктовое дерево, плоды которого слаще всех известных во всех мирах. И кроме как в этом саду такие деревья ты не найдешь больше нигде. Сад, возникший на месте погребения Бет, ты, наверняка, видела и не раз. Он находится за территорией парка, в котором есть быстрая речка и прекрасный белый мост над ней… Тем временем, памятуя об опыте девятнадцатого века, когда он жил здесь с тремя невестами: рыжей, брюнетке и пепельной блондинке, конец жизни которым положили местная цыганская принцесса, потомок его семейного древа, и знаменитый охотник на нечисть, Владислав решил, что жить без жены как-то не очень интересно, уже пожалев, что избавил предыдущую от мучений, а не продолжил держать возле себя и истязать, и женился снова. Элеонора Дракула была абсолютно конченной сумасшедшей. У нее были темные волосы и карие глаза. Чем-то она даже тебя напоминала, поэтому он и купился на внешность. Но любовь оказалась зла. Через несколько дней после обращения, в самый пик солнечного лета, сумасшедшая решила, что ей наскучило сидеть в помещении и надо прогуляться. Она убеждала слуг, что солнечный свет им никак не навредит. Дескать, она когда-то уже проверила. Во сне разве что… Роберт, дворецкий, пытался ее остановить, но это оказалось пустой тратой времени. Захватив с собой несколько слабых на голову слуг, Элеонора выбежала на солнце, и, ухватив доли секунды счастья находиться под солнцем, они оставили от себя несколько ровных горок пепла. Король ни минуты не горевал. Да и было не до того. Наступило время массовой облавы на вампиров. Оборотни, в том малом количестве, которым удалось выжить, ликовали, в надежде вздохнуть свободно и избавиться от гнета тирана и самодура, который сделал целью своей жизни истребление нам подобных. Ворон практически уничтожил наш мир, обрушил на него голод и хаос во всей красе, и не осталось ни единого существа на этой земле, не испытывавшего ненависти к нему. Да и как-то уж очень раздражало пророчество, гласившее, что отыскав свою единственную, он воцарится над мирами навсегда и обрушит ночь и мрак на наши головы. Тебя здесь все заочно начали ненавидеть вместе с ним, а ведь ты еще даже не появлялась. Но удача улыбнулась нам. Помощь подоспела совершенно неожиданно. В Трансильвании появился один охотник. Его звали Ван Хельсинг. У него с Владиславом своя жгучая история отношений. Он убил его в тысяча четыреста шестьдесят втором году, как человека. Он перегрыз ему горло, обратившись в вервольфа, в тысяча восемьсот восемьдесят восьмом году, как вампиру. Нам он до сих пор симпатизирует и не трогает нас. Видимо, волчий ген, отвечающий за стайное чувство солидарности, хоть он и принял сыворотку, снявшую с него проклятие, так и остался в нем навсегда. Не зная, как еще убить твоего мужа в конце двухтысячного года, чтобы пословица «Бог любит троицу» воплотилась в жизнь, Ван Хельсинг, выслушав советы монахов из Ватикана, просто перевез его в реальный мир. В твой мир. И оставил в тюрьме, откуда ему не было возврата. Но судьба и на печке найдет, ведь верно? Его возлюбленная, его предназначение, реинкарнация его жены-ведьмы из пятнадцатого века, по чистой случайности, работала рядом. Открыв ему двери в себя, она открыла ему двери и на выход из тюрьмы. Дальше ты знаешь и не хуже меня, что было. Но, помяни мое слово, хлебнешь и ты горя, кормя ворон. У тебя высокая вероятность стать второй Бет. Инстинкты истинно порочного существа: жажда наживы, крови, власти и игры с невинностью. Ты красивая. Умная. Его судьба. Но даже это не меняет того факта, что не являешься девственницей. А получать то, что уже имеешь, не так и весело. Не думай, что брак и пара обещаний выбили из него всю дурь и все пороки. У него есть и другие девушки. А, может, даже девочки. Возраст зависит от настроения. Ты для него всего лишь ключ к воцарению над мирами, Лора. Пока не поздно, уходи, беги со всех ног. Даже такой прогнивший ублюдок, как он, дал тебе шанс уйти. Не спрашивай, откуда я знаю. Я знаю все, что творится в этом мире. У тебя есть шанс, которого никогда не было у Бет. Но если ее ждала смерть, твоя доля еще хуже. Моральный распад и деградация, потому что твоя зависимость от него уже убивает тебя.

— Спасибо на добром слове, я, пожалуй, останусь и продолжу бороться. — Сквозь зубы процедила я. — Послов доброй воли за последнее время хоть отстреливай. Тебе-то какое дело до моей судьбы? Я — не Бет. Я — его отражение. И я не пью из пакетов. Я убиваю людей.

— Я ненавижу твоего Владислава всеми фибрами души. — Андреа посмотрела мне в глаза. — Я буду бесконечно счастлива, если его не станет. Я служила Лизбет, и мы были лучшими подругами, а он убил ее. Такое не прощается, а от этой боли мне невозможно сбежать. Это не идет ни в какое сравнение даже с тем, что он практически уничтожил мир, добравшись до власти. Он убил такого человека, как Бет!.. Исправляясь тысячелетие, он никогда не заслужит быть достойным волоса на ее голове. А его жизнь не стоит и сломанного ногтя Бет. Ты принимаешь решение, ты делаешь выбор, но мне есть дело до твоей судьбы, потому что вы с Бет похожи, как две капли воды. У тебя тот же потерянный блеск в глазах, и ты, как и она, пожертвовала ради любви всем, включая семью.

— Нечем было жертвовать. — Я отрицательно покачала головой, и сердце предательски дернулось, вспомнив об отце. А потом сразу затихло. Томас никогда не встал бы на мою сторону и, что бы ни случилось, всегда защищал Сару. В таком случае, он мне и не отец вовсе. — У меня нет семьи. И не было.

Последнюю фразу я произнесла холодно, но уверенно.

— Не обманывай саму себя. У тебя была семья. Ты просто внезапно посчитала Ворона чудесным избавлением от своей никчемной прошлой жизни, что, разумеется, в корне не является правдой. Существование в роли его вещи или каждый день через скандалы и побои — участь, намного хуже возвращения в семью. — Андреа поднялась с кровати. — Короче говоря, что бы там ни было, в любом случае, буду рада тебя видеть снова. Можешь приходить сюда в любое время, когда станет грустно или невыносимо дома.

Кареглазая маленькая волчица протянула мне руку. Я колебалась. Как я и говорила ранее, я — социофоб, и формирование союзов — не моя сильная сторона. Я никогда не умела дружить. Но сейчас, где-то глубоко в ее глазах, я видела, что Андреа искренне желает мне добра. Она могла бы стать ТЕМ САМЫМ другом, потому что знает все обо всем. От нее у меня нет секретов, а если бы и были, наверняка, она бы их разузнала другим способом, не вытаскивая из меня. Вдобавок к этому, все то время, что я находилась здесь, ни она, ни Деран не пытались причинить мне вред и разговаривали очень дружелюбно, располагая к себе, а мне так… Так не хватало друзей. Впервые я смогла себе в этом признаться. Муж не может быть другом. Он — та самая планета и мир, по орбите которых я вращалась. Селена была моей подругой ровно настолько, насколько ученица вообще может дружить со своим учителем… И с бывшей претенденткой на мой престол и моего мужа. Это значительно сужало радиус дружбы до холодного терпения. Что уж греха таить, я обожала нашего дворецкого Роберта и, когда была свободна, могла часами с ним болтать абсолютно обо всем, но загвоздка была в том, что мы с ним находились на разных ступенях пирамиды по положению в обществе. Он никогда не обратится ко мне на «ты», а именно таких друзей, с которыми можно быть открытой и общаться наравне, обращаясь друг к другу на «ты» у меня не было. Были еще Каролина и Морган, со дня свадьбы с которыми я теперь тесно общалась, но они были, по большей части заняты и увлечены друг другом. Андреа и Деран же казались мне теми, с кем я могла по-настоящему подружиться, и поэтому я пожала протянутую руку. Опустив на переносицу темные очки, я позволила Андреа проводить меня на выход из пещеры. У самой двери я обернулась к ней.

— Спасибо тебе. За правду.

— И почему ты думаешь, что это правда, а не гнусная ложь и навет, чтобы испортить репутацию мужа в твоих глазах? Как знать, если я ненавижу его и желаю смерти, я могу сказать, что угодно, чтобы очернить Его Величество. — Недобрая усмешка скривила губы девочки. Она была так умна не по годам, что меня это даже поражало. В двенадцать лет я была более беззаботной… Ну… Вероятно, до инцидента, о котором не помню, но знаю по отрывочным видениям из кошмаров. — Любовь же вроде как предполагает безоговорочное доверие любимому. Может, ничего этого не было, и Бет — вымышленный мифический персонаж, а Владислав правил здесь изначально?

— Да, быть может, я тебя и совсем не знаю, а его знаю целую вечность. Я люблю его, Андреа, я умру за него и готова служить ему всю жизнь, но я чувствую, когда мне врут. Ты не обманываешь меня. А он… Он — никому не доверяющий социопат с маниакальными наклонностями, поэтому он никогда не станет искренне разговаривать. Даже со мной. Недавно я узнала о его страшнейшем злодеянии, и он подтвердил, но… Сам бы никогда не рассказал. В общем, до свидания, Андреа. До встречи.

Девочка стояла, оперевшись локтем на каменную стену. Она внимательно и с грустью в глазах на меня посмотрела.

— Надеюсь, хотя бы в отношении тебя все, что я говорила, останется ложью. Надеюсь, что твоя жизнь окажется красивой сказкой, и потому говорю тебе «прощай», а не «до свидания», потому что желаю, чтобы у тебя никогда не появилось повода приходить сюда и жаловаться, как делала Бет. Удачи, Лора. И береги себя. Почаще думай о себе и о том, что ТЕБЕ нужно. Постарайся поменьше жить его волеизъявлением и желаниями. Не забывай о том, что ты — тоже личность, а не красивое приложение к королю.

— Хорошо. И тебе удачи.

Не оборачиваясь больше в сторону Андреа, но все еще ощущая ее внимательный и сосредоточенный взгляд в спину, я вышла из пещеры на окраину леса и зашагала в сторону замка…

Из моей комнаты доносились приглушенные стоны и крики боли. Я резко толкнула дверь внутрь, когда ко мне подбежал испуганный Роберт с просьбой подождать снаружи, пойти на кухню или заняться чем-нибудь еще. Но нет. Я хотела видеть уродливую правду, глаза на которую мне около двух часов открывала Андреа в нашем разговоре. На моей постели лежали король нашего мира и девушка. Человек. Полностью обнаженные. Подняв на меня взгляд, Владислав улыбнулся, оскалил клыки и впился ей в шею над ключицей. Теплая алая кровь заструилась по ее шее и маленькой обнаженной груди с затвердевшими сосками, которую он намеренно сжимал в руках и расцарапывал до крови когтями, глядя мне в глаза и усмехаясь произведенному эффекту ошарашенности. Он снова прильнул губами к ране на шее блондинки, и она обвила его ногами, руками тем временем касаясь его спины и постанывая, как грязная шлюха. Роберт коснулся моей руки, затем крепко сжал ее и прошептал едва слышно.

— Ваше Величество, идемте отсюда. Вам не обязательно на это смотреть.

— А, может, и обязательно, Роберт. Чтобы уяснить для себя навсегда, что он — неисправимый моральный урод, которого десять могил не исправят. — Я выплюнула эти слова, глядя в глаза королю с вызовом и без страха. И хоть слезы и начали стекать по щекам, взгляд мой был омраченно жестоким и практически безразличным. — Идемте, Роберт. Здесь мне больше нечего делать. Пусть упивается своими развлечениями и знает, что с этого момента он мертв для меня. Я хочу помнить мужа другим. Надо было позволить ему сдохнуть, пока он лежал в коме. Оплакать и жить дальше. Но я была слишком наивной и верной девочкой. Благо, сейчас внутри что-то надломилось, и я хочу пожелать ему приятного горения в аду.

Держа Роберта за руку, я изо всех сил хлопнула дверью и направилась к лестнице. Я была зла настолько, что унизила его при дворецком. Я знала, что он не простит, но мне было все равно. И я знала, что его гнев, отнюдь, не закончится скандалом, я знала, что оставались считанные минуты до физической расправы, поэтому, спустившись с Робертом вниз, на первый этаж, села в кресло с подлокотниками в стиле викторианской эпохи и стала ждать королевской немилости. Дворецкий молчаливо присел на подлокотник спиной ко мне. Время тянулось медленно, но неумолимо…

Глава 9. Подчинение контроля гневу

Пусть это будет зваться любовью,

Самой нелепой, самой земною,

Пусть это будет дьявольским зноем,

Зноем, сжигающим все.

Ожидая неминуемой расправы, я склонила голову к груди. Молчание, воцарившееся с тех пор, как мы с дворецким спустились на первый этаж, было угрюмым и каким-то полуживым. Опустив одну руку на колени, а вторую — на подлокотник кресла, я переваривала увиденное в комнате и в открытом для вампира разуме девушки. А чтобы узнать о его любовнице все, мне не пришлось даже сосредотачиваться. Блондинку звали Гейл, она жила в Васерии — в деревне, на которую моим мужем было наложено вето охоты, ей было пятнадцать лет и до грязного инцидента в моей собственной спальне, невольной свидетельницей которого мне пришлось стать, она была девственницей. Я коснулась раскаленного лба. Нервная лихорадка снова с лихвой завладевала мной, как и тогда, когда Владислав находился на грани жизни и смерти. В коме. Владислав, Владислав… Подсознание нашептывало его имя, которое благоухало в воздухе сейчас помоечной сладостью гниения. Порочный ублюдок… Я его ненавидела… Но голос шептал приторно, сладко и незабвенно. Удушливо. Почему я не могу его возненавидеть, когда он может любить и одновременно с этим изменять, издеваться морально и физически? Почему ему все под силу, а я так слаба?.. Почему?.. Как бы ни было тошно это признавать, но Андреа была права, когда говорила о девочках и девушках Его Величества. Я знала, что она не лжет, но хотела верить, что король, которому я вручила все в своей жизни, включая себя, постарается, хотя бы постарается быть выше сложившегося о нем мнения и ползущих с каждым днем по миру все дальше грязных слухов. Но он намеренно мне мстил. Он хотел доказать, что он — не герой, что его не стоит любить. Он хотел, чтобы я ушла. Убеждал меня уйти еще на мосту. Но… Черт меня побери, если бы я могла…

— Мне нужна кровь. Сопроводите меня на кухню шестнадцатого этажа, Роберт. Пожалуйста…

Мы взошли по лестнице наверх, и, медленно переступив порог кухни и достав из холодильника пакет, я опустила свое безвольное тело на клетчатый сине-коричневый диван.

— Роберт. — Ощущая себя до предела изможденной и беспомощной, обратилась я к дворецкому. — Пожалуйста, присаживайтесь. Нет правды в ногах. Хотя, если рассуждать серьезно, ее нет ни в чем и ни в ком…

Роберт чувствовал себя неловко, но, не смея ослушаться своей королевы, присел на краешек дивана. Слезы струились по моим щекам. Нет, нервный срыв не накрыл меня черной волной с головой, как это бывало раньше. На этот раз это были тихие слезы девушки, уставшей и от такого к себе отношения, и от жизни в целом.

— Сил не хватает возненавидеть его окончательно. А был бы шанс… Только дали бы мне иммунитет против этой болезни, у которой черные глаза, я бы сердце ему вырвала. Чтобы он почувствовал, что, когда в груди становится пусто, эту пустоту уже ничто не заполнит и не вылечит.

— Я понимаю Вашу боль, Ваше Величество. — Роберт положил свою руку на мою, глядя на меня самым теплым и добрым взглядом в мире. — Но умоляю Вас говорить тише. У стен есть уши. А Вы и без того сказали достаточно, чтобы его разозлить.

— А почему я должна щадить его чувства? Ему-то все равно, зла я или нет. — В моем голосе было больше пустоты, чем выразительности. Гораздо больше…

— Я боюсь за Вас, Ваше Величество… Я видел Его Величество в гневе. Никто другой бы не захотел это лицезреть, и, уж тем более, оказаться в эпицентре его ярости. Мне страшно от того, что этот эпицентр может Вас поглотить.

— Это все потому что Вам не больно. А когда в душе остается только лишь одна боль, ни страх, ни что-либо иное уже не трогает внутренних струн.

Слезы стекали по моим щекам, размывая тушь и тени, оставляя на жемчужной коже две черные обсидиановые полосы.

В коридоре раздались тяжелые шаги. Его поступь я легко отличу от поступи любого в толпе. Ее ритм я всегда чувствовала сердцем… Он возник на пороге кухни, как и всегда облаченный в черное. В глазах его пылал яростный гнев. Как-то не к времени вспомнилось стихотворение одного из русских поэтов Серебряного века о Черном человеке. Этот мрачный тип расписал жизнь лирического героя стиха в самых неприглядных и темных красках. Черный человек был тем, от кого не уйти, не сбежать, не спрятаться. Но у лирического героя это было хотя бы его альтер-эго. Мой Черный человек стоял сейчас передо мной, безжалостный и неумолимый. В его власти было забрать мою жизнь.

— Роберт. — Тихо обратился мой муж к дворецкому. Мягкий тон был обманным. Его голос дрожал от ярости. — Помоги Гейл собраться и оставь нас. Я хочу побеседовать с Ее Величеством с глазу на глаз.

Роберт покорно опустил голову и направился к двери, но остановился  уже около выхода.

— Умоляю, Ваше Величество, помните о том, что перед Вами та, кто Вас беззаветно любит. Каждый вздох без Вас для нее — мука. Не карайте ее. Такой, как она, Вы больше не найдете. — Обернувшись ко мне, он бросил на меня грустный, сочувствующий взгляд. — Удачи, Ваше Величество.

Я тепло улыбнулась дворецкому. До него меня в жизни никто не жалел и не защищал. Он вышел вон.

Тучи сгустились на маленькой кухне шестнадцатого этажа, и весь мир сжался до микроскопического расстояния между нами. Я опустила голову. Снова вспомнилась фраза из стихотворения о Черном человеке. Вот теперь никого со мной нет. Я одна. И разбитое зеркало…

— Я, как мне кажется, уже предупреждал тебя о резких высказываниях в мой адрес при прислуге. — Его глаза были черны, холодны и безжизненны. Таким безразличным ко всему до стадии замерзания я еще никогда его не видела.

— Значит, я проигнорировала твое предупреждение. — Я попыталась передать его интонацию фразой. Получилось более живо, чем у него, но все же менее эмоционально, чем у меня. — Можешь предупреждать теперь, кого хочешь и о чем хочешь. Я не жалею о том, что сказала. Гори в аду и будь ты проклят.

Я бесстрашно смотрела ему в глаза. Ярость, закипавшая изнутри и клокотавшая в каждом нерве тела, напрочь лишала чувства страха, которое в состоянии обезопасить, хотя я и никогда не позволяла себе недооценивать его. Я прекрасно знала, что если захочет, он в состоянии положить конец моему существованию. Но в отношениях, когда тебя предают, гордость превыше всего. Даже малодушного чувства страха.

— Решила вести себя, как гордая сучка? Доказать, что у тебя есть чувство собственного достоинства, самоуважения, да? Прекращай. При мне необязательно разводить театральщину. Мы оба знаем, что твое чувство собственного достоинства я с плинтусом равнял. Просто извинись за свой длинный язык и продолжим беседу в более приятных условиях.

— Нет. — Я вызывающе вздернула подбородок. — Нет, дорогой мой супруг. Что теперь сделаешь со мной? Убьешь?

— Ну как тебе сказать… — Он задумчиво посмотрел на свои руки, а потом снова на меня. — И без убийства вариантов масса. И один прекраснее другого.

Я не успела моргнуть, как он оказался рядом со мной, проделав путь в пару шагов за пару долей секунды, и схватил меня за волосы, намотав несколько длинных и прочных прядей на ладонь. — Пойдем со мной, любимая.

Путь по лестнице с шестнадцатого этажа до подвала замка мои коленные чашечки в будущем будут помнить даже после регенерации. Я пыталась смягчить удары коленей о ступени каменной лестницы руками, но делать это, одновременно пытаясь ослабить мертвую хватку, с которой изверг волочил меня за волосы вниз, было весьма трудно. Поэтому колени были разбиты и уже кровоточили. Регенерация достаточно быстро заставляла кожу срастаться, но юбка уже была безнадежно испорчена пятнами крови, а каждый новый удар о ступени добавлял все новые. Я не доставила ему наслаждения слышать мои крики боли. Стиснув зубы, я стойко сносила каждый удар своего тела о лестницу…

Подвал был настоящим музеем истории телесных наказаний. Объемное помещение от стены до стены заполняли камеры пыток, в каждой из которых находились свои особые игрушки: всамделишные гильотины, свисавшие с потолка объемных размеров секиры и алебарды, жаровни и цепи, щипцы для вырывания языка, воронки для того, чтобы заливать в горло жертвы кипяток или расплавленный металл, тиранические плети, всевозможные ножи, молотки и зажимы для того, чтобы ломать конечности людям. Исходя из того, что все эти орудия пыток и пол в камерах под ними были бурыми от запекшейся крови, а практически в каждой из камер можно было увидеть кости или даже целые скелеты, шанс на то, что представленные экспонаты — бутафория, был максимально низким. С другой стороны вдоль стен стояли столы, покрытые тройным слоем пыли. Здесь можно было увидеть золотые кубки, вина, плесневелые фрукты и мечи, обагренные кровью. Здесь же лежали посеребреные длинные хлысты и клещи. Вот он. Владислав Дракула во всей красе. Князь-колосажатель, тиран и изувер, чаша терпения которого переполнилась моими стараниями. И теперь мне придется за это заплатить.

В самом центре среди всего этого средневекового мракобесия стоял алтарь. Тот самый, на котором меня лишили девственности почти пять лет назад. Меня передернуло. Почему в кошмарах я не видела ничего кроме алтаря? Внутреннее «я» приняло решение смилостивиться и услужливо подсказать мне, что на тот период я была человеком, а сейчас я вижу в кромешной темноте только за счет обостренного вампирского зрения.

Не особо церемонясь со мной, граф втащил меня за волосы на алтарь, положив на живот, и тут же кандалы сомкнулись на моих руках и ногах. — Тебе прямо-таки не терпелось сюда вернуться. Это начало всех начал, бабочка. Начинай морально готовиться. Больно будет адски. Муки обращения в вампира — ничто по сравнению с тем, что ждет тебя сейчас.

Он исчез из поля моего зрения, а в камине, который находился где-то за рядом столов загорелся огонь. Я это поняла только потому что в помещении появилось минимальное освещение, и оно превратилось в черно-оранжевое из абсолютно черного.

— Ты готова, Лора? Посеребреный хлыст уже накалился. — Раздался издевательский голос Владислава. Я закусила губу до крови и мысленно послала его к черту. Я выдержу, хоть и намного слабее, чем думаю. Я выдержу, хоть и ненавижу чувствовать боль.

Он возложил руки на мою спину. — Как думаешь, через одежду будет более гуманно, любовь моя?

Он все еще насмехался. Я угрюмо промямлила. — Полагаю, что да.

— Тогда избавимся от нее. — Послышался треск разрываемой в клочья блузки, а следом и юбки. Затем я почувствовала холодные губы на своей шее. Ледяная дорожка от шеи до поясницы вызвала мурашки на моей коже, и я закрыла глаза. Что угодно, лишь бы не почувствовать вожделение, любившее избивать под живот огненными волнами с налету.

— Только подумать. Я раздеваю ее не для того, чтобы трахнуть. — Он покачал головой, словно бы даже разочарованно. — Не те времена настали. А всего-то нужно было извиниться, и сейчас мы могли бы заняться первым, а не вторым, милая хрупкая бабочка.

— Ты не получишь моих извинений за акт своей измены никогда. Чтоб мне подавиться, если я извинюсь за то, чему свидетелем стала в собственной спальне.

— Дело твое, и выбор твой. Я говорил тебе уходить, но ты такая упрямая. Зачем оставаться с чудовищем и ждать от него человеческих поступков, птичка? Нужно было уйти сразу. Может, хотя бы завтра ты рассмотришь мое предложение вернуться домой к родителям.

В воздухе послышался слабый, едва различимый свист, и я почувствовала обжегшую меня боль. Я открыла рот и ловила им воздух в истошном и адском крике, напрочь забыв о своих планах не издать ни звука боли, чтобы он видел, что мне все равно.

Прикосновение было почти что покровительским, отцовским и немного нежным. Он стер что-то влажное и липкое рукой, и я замерла в ожидании. Второй удар лишил меня возможности издавать звуки, потому что я, наконец-то, докричалась до того, что голос осип. Третий вызвал пелену перед глазами. Все предметы и объекты слились в нечто объемное и непонятное. Слюна пенилась и шипела в углу приоткрытого рта, который я была даже не в силах закрыть. И не только она издавала этот противный звук. Шипение доносилось откуда-то из-за спины. И тогда я поняла. Серебро растворяло вздувавшуюся от ударов кожу, и она распадалась, издавая этот омерзительный звук. Я уставилась в пустоту немигающим взглядом. По щекам стекали струи слез дикой боли, но, не смотря на жжение, я не сжимала глаз, чтобы ослабить его. Никакое жжение не сравнится с тем, что происходило здесь и сейчас. В горле клокотал с кровавой пеной хрип, но больше из меня не вырвалось ни крика. Его руки аккуратно и медленно сняли с моей спины лоскуты кожи на пятнадцатом ударе.

— Если бы ты только видела, какое здесь месиво, на этой нежной спинке, ты бы пожалела о том, что вообще переехала в Чикаго. Проваливай, Лора. Я закончу и отпущу тебя. Навсегда. Из-за накаливания хлыста серебро быстрее проникает во вскрытые раны. А раны становятся язвами. Сошедшую кожу я снимаю уже третий раз полосами длиной от ягодиц и до шеи. Ты не сможешь спать на спине несколько месяцев. Уходи. Пересечешь границу с миром обычных людей, исчезнет и это. А иначе изуродованной тебе жить около года. Уже около полутора лет.

Последовал новый удар. Помещение заплыло металлическим белым цветом тумана. Звон в ушах усилился, готовясь раздавить голову.

— Бросай меня, идиотка!!! Или мне начинать выжигать на твоих внутренних органах свое имя, чтобы ты прекратила смотреть на меня, иначе, чем на чудовище?! — Наконец-то голос изувера, исполненный самообладания и сдержанности, сорвался на крик.

Я сбилась со счету на сорок третьем ударе. Все смешалось, и в дикой агонии картинка перед глазами вертелась по диагоналям. Мое лицо было сплошь мокрым от пота, пены и кровавой слюны. Спину я больше не чувствовала. Где-то с тыла было что-то мокрое и вроде бы как еще мое, осами впиявливавшееся во все клетки организма, но одновременно что-то далекое и просто доставлявшее муки, каких даже в аду пережить не дано. Внезапно все кончилось. Даже кандалы меня больше не удерживали. Чьи-то, я уже не понимала чьи, руки поставили меня на ноги, и когда перед глазами разошлись полосы тумана, я увидела бледное, обрамленное иссиня-черными волосами лицо ангела смерти. Ноги подкосились, и я начала опадать на каменный пол.

— Держу, держу, ты не упадешь. — Раздался тихий, вкрадчивый голос мне на ухо. Постепенно, шаг за шагом прочь из подвала, сознание возвращалось паззл за паззлом, выстраиваясь в единую мозаику. У двери я все-таки вырвалась из его рук и села на ледяной пол, тяжело дыша. — Лора, вставай. Не сиди на холодном полу.

Я окинула его взглядом снизу вверх и, выдохнув, рассмеялась. Сейчас этот смех звучал психотически. — Ты боишься, что я замерзну? Какой, право, моветон, учитывая все, что было десять минут назад.

— Бессмысленные терзания и истязание своего организма не несут в себе никакого смысла. В отличие от урока, который был необходим. Зато завтра ты уже уедешь домой, и все в твоей жизни будет хорошо.

Я попыталась подняться без его помощи, но тут же снова упала, болезненно приземлившись на колени и снова ободрав их.

Владислав присел рядом сзади, касаясь моей спины. — Неслабо я тебя, да? Бедный мой мотылек…

Боль от его прикосновения оглушающе дала в голову, и перед глазами все снова зарябило.

— Владислав. — Я обернулась в его сторону и снова психотически рассмеялась, глядя ему прямо в глаза. — Ты — омерзительный ублюдок. Ты изменил мне и несколько мгновений назад, в прямом смысле, шкуру с меня спустил. Но знаешь, в чем ты ошибся?

Выждав минутную паузу и его непонимающий взгляд того, что меня так забавляет, я продолжила. — Я вот смотрю сейчас на тебя и вижу в твоих глазах сомнение о том, правильно ли было так поступать, сожаление и даже толику скорби, потому что ты веришь, что твой поступок стоил свеч во имя благой цели, но знаешь, что? Все еще будь ты проклят за свою измену, и этого ты из меня и ста ударами плетей не выбьешь. И еще я разрушаю твои надежды на разгульное будущее. Потому что я никуда не уйду. Я буду спать на этой спине и поворачиваться ей к тебе почаще, чтобы ты помнил о содеянном. Принцип «С глаз долой» позволяет очень быстро забывать кошмарные вещи, содеянные своей рукой, а я хочу, чтобы ты ими любовался очень долго. Я стану твоим адом, но не уйду от тебя. И не только потому что я чертовски зла и хочу мести. — Я склонилась к его губам и впилась в них жадным огненным поцелуем, от которого в и без того шумевшей голове стало еще более шумно. Отстранившись, я добавила. — А потому что я люблю тебя. И я не отказываюсь от тебя. Тебе не запугать меня ничем. А монстр из тебя так себе. До этого момента я даже не могла себе представить, что в боли кроется некая часть мрачного удовольствия.

Он ошарашенно смотрел мне в глаза. Он ждал от меня какой угодно реакции, но только не этой. Я глубоко дышала, и весь мой организм, как тело кошки, напрягся и сжался. Я втянула голову в плечи. Я не прекращала смеяться, запрокинув голову назад.

— Прекрати, Лора, это психоз.

— Серьезно? А я думала, это ромашка. Маленькая белая милая ромашка с желтенькой серединкой. — Я снова прыснула, не сводя с него глаз. Симфония безумия Грига явно подходила к концу в моем нынешнем состоянии.

— Ты заткнешься или нет? Ненормальная. Одержимая. Сумасшедшая. Я даже предположить не мог, как глубоко в твою душу пробрались демоны, когда впервые увидел тебя.

— А ты заставь меня заткнуться. Я тут через ад прошла и хочу чего-нибудь хорошего. — Я запустила пальцы в ворот рубашки мужа, подтягивая его к себе, рисуя ногтями круги на его груди.

— Да ты из ума выжила. — Прошипел он, сдавливая мои запястья до хруста и отшвыривая меня назад. — Ты ничего не замечаешь, да? Я показываю тебе, кто я есть на самом деле. Я не изменюсь и не стану лучше. За пять веков я привык к такой жизни и не хочу ничего менять. Но не хочу менять тебя. А ты ведешь себя, как пьяная, что танцует на краю стола.

— Я пьяна, мой граф, я отравлена Вами! — Как-то неправдоподобно взвыла я, накидываясь на него и опрокидывая на лопатки, игнорируя испытываемую боль из последних сил. Затем уже ровным голосом я добавила. — Ты — мой. Мне плевать, что ты там о себе думаешь из-за того, что твои комплексы длиннее и острее твоего носа. Я ими не страдаю. Любой, кто захочет отобрать тебя, получит по заслугам. Включая тебя самого. Я никому не позволю забрать мое.

Оставив несколько поцелуев на открытой бледной шее, я встала на ноги и, превозмогая боль, выпрямилась. Владислав протянул мне руку, но я ударила по ней изо всех сил. — Не надо со мной нянчиться, я — не ребенок.

Мы вышли в коридор и поднялись на шестнадцатый этаж. Дверь нашей спальни растворилась, и оттуда, испуганно озираясь, выглянула Гейл. Вот парадокс, я даже успела забыть о незадачливой любовнице мужа.

— Тебя-то я и ищу, маленькая развратница, похитительница чужих мужей. — Усмехнувшись, я дернула девушку за руку на себя, и все вокруг начало затягиваться алым. — Уходи отсюда и забудь все, что здесь произошло.

Внушение работало безотказно. Гейл отвернулась от меня и как-то неуклюже, как сломанная кукла направилась к лестнице, когда я остановила ее, выкрутив ей руку до хруста и обернув к себе.

— Что ты делаешь, Лора? — Осторожно спросил Владислав. Но не ему было задавать вопросы. Я ощущала себя на грани. — Она из Васерии. Люди, которые живут там, неприкосновенны. Ее нельзя убивать.

— Да не беспокойся ты так. Неприкосновенны, так неприкосновенны. В таком случае, я ее просто отпущу, да? — С кривой ухмылкой я оттолкнула от себя Гейл, и со скоростью света девушка полетела вниз по лестнице. Владислав рванулся ей на помощь, но, ударив его кулаком в живот и выбив воздух из легких силой удара, я наклонилась к его уху, практически касаясь его губами. — Создавая монстра по своему образу и подобию, папочка, опасайся того, что он превзойдет тебя.

Последний вскрик ознаменовал смерть девушки, когда послышался громкий хруст ломаемых шейных позвонков, и тело перестало кубарем катиться по лестнице.

— Это был конец пьесы. И кукле сломали шею. — Усмехнулась я. — Раньше я думала, что эти строки обо мне, но они очень подошли этой летящей недалекой идиотке.

— Что ты наделала… — Он смотрел пустым и безжизненным взглядом сквозь меня в сторону лестницы, где совершила свой первый и последний полет Гейл, его любовница.

— Похоже, что нарушила еще одно правило короля. Второй раз за день. Снова будешь хлыстиком меня шлепать, «чудовище»?

Я намеренно произнесла слово чудовище так, чтобы по интонации становилось ясно, что оно закавычено. — Хочешь быть чудовищем, милый, не имей мотива. Зло необосновано. Зло совершается просто так, а не ради добра, а иначе это не зло вовсе. Никак не ожидала, что буду учить этому не своих детей, а мужа-садиста. У меня был просто отвратительный день. И, как я и говорила, я никому не позволю забрать мое. А она попыталась.

Я, наконец, позволила Владиславу разогнуться, вырвав когти из его груди, которыми я уже нащупала сердце, потому что перестала ощущать его готовность убить меня в ту же секунду. — Смирись. Я буду следовать за тобой вечно.

Я переступила порог спальни, и, вытащив из тумбочки трюмо спички, собрала постельное белье с кровати, швырнув на пол, и облила его коньяком, стоявшим на тумбе в открытом состоянии, ожидая, пока его разопьют. Затем, широко раскрыв окно, я чиркнула спичкой, позволила шелку загореться, а ткани — полететь вниз, полыхая алым пламенем. Я не настолько не уважала себя, чтобы позволить себе лечь в кровать после того, как в ней покувыркалась проститутка. Закрыв окно, я окликнула Роберта, чтобы принес новые простыни и ушла в душ, предварительно вернувшись к трупу под лестницей и вырвав укушенной и умершей после этого Гейл сердце, во имя соблюдения правил старейшин. Блаженно улыбаясь, я, наконец, осознала, как мне этого не хватало. Морально поставить любовь всей моей жизни на колени и указать, где его истинное место…

***

К моему великому изумлению, следующий день оказался весьма оживленным. Я не имела ни малейшего понятия о том, откуда в магическом мире взяться толпе репортеров и с какой целью, но, по всей видимости, был у них некий экскурсионный день, когда они покидали пределы моего родного реального мира, чтобы воочию увидеть монархов мира проклятых, задать им пару вопросов и сделать фото на память, как с какой-нибудь голливудской знаменитостью. Мой муж с момента смерти Гейл со мной не разговаривал и усердно делал вид, что не замечает меня. До появления людей с микрофонами и фотоаппаратами.

— Надень закрытое платье, чтобы скрыть спину. — Безразлично бросил он через плечо, накидывая черный плащ поверх рубашки и брюк. — И спускайся вниз. Когда приезжают эти стервятники, надо быть ближе к ним и улыбаться, делая вид, что их присутствие здесь всегда желанно, а уж ничего лучше, чем беседовать с ними, вообще в мире не изобретено. Так решено было Хранителями Баланса Измерений, чтобы обеспечивать преемственность между мирами. Мы чаще навещаем их, чем они нас, потому что у нас больше власти и возможностей. И у организации Хранителей Баланса однажды возник законный вопрос, что если мы, не спрашивая, нагло вмешиваемся в бытие реального мира, у нас нет полномочий попирать право людей того измерения посещать нас, делать фотографии и узнавать о нашей жизни. Они приходят сюда очень редко, но если пришли, необходимо строить хорошую мину при плохой игре. Эти люди даже планируют организовать у нас печатное производство и выпускать еженедельник с новостями нашего мира. Возможно, что эта идея и приживется, когда твой мир пожертвует нам оборудование и немного электричества. С этими Хранителями столько волокиты. Они открывают двери между мирами и впускают сюда этих крыс. Помимо этого, главной их задачей было уберечь тебя от меня, чтобы предотвратить воцарение Ночи над всеми мирами. Но они провалились в своем единственном задании. И, чтоб ты знала, их запасным планом на случай, если им не удастся держать нас на расстоянии друг от друга, было твое убийство, чтобы остановить приход моего царствования. Алан Стэнфилд был одной из пешек Хранителей Баланса Измерений, но ему позволяли знать лишь необходимый минимум. Как видишь, даже минимума хватило, чтобы попытаться тебя уничтожить. Держи ухо востро и никому не доверяй. Вряд ли какой-нибудь Хранитель попытается остановить меня в праздник воссоединения двух миров и убить королеву, под видом репортера с фотоаппаратом, но осторожность никогда не бывает излишней.

Владислав покинул комнату, даже не одарив меня взглядом на прощание.

Я открыла гардероб, и началось самое неприятное в жизни. А именно, поиск достаточно закрытого платья, которое было бы в состоянии скрыть чудовищные шрамы, оставленные на память серебром. В результате я сделала выбор в пользу закрытого бархатного сиреневого платья. Но и оно было не без изъяна. Прочный и непрозрачный материал начинался в зоне декольте, а рукава были сделаны из тончайшего гипюра. Распустив волосы и придирчивым взглядом окинув себя в отражении, я решила, что если у репортеров нет обостренного вампирского зрения, высокая вероятность не заметить уже подживавшие, но все еще темные бордовые шрамы.

Вприпрыжку сбежав по лестнице, на каблуках отстучав ритм сердца, больного тахикардией, я толкнула входную дверь наружу…

Полагаю, здесь собрались репортеры нашего мира из всех его стран. Я видела людей разных рас и цветов повсюду. Владислав уже находился в центре внимания, разговаривая с каким-то юным парнишкой, лет восемнадцати, китайского происхождения, когда, завидев меня, решил совершенно искренне улыбнуться и объявить во всеуслышание.

— Дамы и господа, позвольте представить Вам королеву нашего мира и всех проклятых созданий ночи, Лору Аделлу Уилсон-Дракула, и, по совместительству, мою любимую жену и любовь всей моей жизни. — Все еще широко улыбаясь, он притянул меня за плечи к себе и развернулся в сторону нацеленных объективов, сдавив меня в неестественно наигранных объятиях. Что-то внутри трепетно рванулось, но тут же опало вниз, словно подстреленная в полете птица, потому что я почувствовала резкую боль в спине. Это вернуло мерзкую и ужасающую правду обратно, и я, даже не работая над искренностью, выключив напрочь свой неплохой актерский талант, улыбнулась в камеру фотоаппарата самой что ни на есть фальшивой улыбкой. Есть смысл стараться, когда второй стороне это тоже необходимо. А в тех отношениях, в которых мы были сейчас, все дополнявшее этот ужас на крыльях ночи, было бесполезным, включая усилия.

Через полчаса после начала маскарада фальши и лжи, кто-то из репортеров осмелился подойти достаточно близко ко мне. Со спины. Долю секунды спустя в воздухе повис слишком громко произнесенный и самый неподходящий вопрос дня.

— Ваше Величество, откуда у Вас такие ужасные шрамы? Разве бессмертным не под силу заживлять раны за считанные секунды времени?

Я замерла, а вот мой муж — нет. Схватив неудобного интервьюера, за пару секунд вместе с ним он оказался у опушки леса. Не зная, собирается ли он промыть мозги незадачливому писаке, насчет того, какие вопросы положено задавать Ее Величеству, или же просто там его и закопает, я отвернулась к толпе. Оживленно гудевшая масса людей даже не заметила потери бойца, обмениваясь впечатлениями о заморском мире. Я ограничилась пребыванием в центре, глупыми улыбками и жеманными помахиваниями ладонью репортерам, ожидая возвращение супруга.

Внезапно среди толпы разнаряженных по дресс-коду лиц, я заметила маленькую идеально сложенную фигурку в коричневой джинсовке. Андреа… Девочка-волк протиснулась сквозь людскую массу и встала, уперев руки в бока, воинственно глядя на меня своим внимательным взглядом карих глаз.

— Ты идешь со мной. Безо всяких отнекиваний и разговоров. —  Ее тон был сухим и достаточно повелительным. Больше, нежели бывает у детей в двенадцать лет. Дети моего мира в этом возрасте могли требовать, сучить руками и ногами, но Андреа приказывала. Этого приказа было невозможно ослушаться.

— Но… — Я беспомощно указала рукой на галдевшую толпу.

— А он здесь не для красоты. — Кивнула головой Андреа в сторону моего возвращавшегося с опушки леса супруга. Значит, убил, а не внушил, как-то некстати подумалось мне.

— Хорошо, пошли. — Я развернулась в сторону Андреа, когда резкий рывок за руку одернул меня назад, чуть не заставив упасть.

— Через мой труп. — Прошипел Владислав, уже напрочь игнорируя толпу. Сейчас для него существовали лишь мы трое среди сотен.

— А ты не соблазняй меня, воронья падаль. Это звучит уж слишком привлекательно, чтобы я сейчас же не перешла к действиям.

Я окинула обоих быстрым взглядом. Они тяжело дышали, закипая от ярости, а в глазах и Андреа, и Владислава горел ярый огонь обоюдного взаимного презрения и ненависти. В этот момент я поняла, что если не предприму что-то, они порвут друг друга в клочья даже при нескольких сотнях репортеров.

— Владислав. — Я обернулась к супругу. — Я скоро вернусь. Не надо так остро реагировать. Все в порядке. Мне просто нужно поговорить с подругой.

— С подругой? — Он усмехнулся горько и злобно, все еще не отпуская моей руки. — Напомнить, что эта подруга со мной сделала? Я чуть не умер. Ты никуда не пойдешь. И даже если считаешь, что скорешилась с волчицей за один разговор по душам, это ложь. Она вонзит тебе зубы в шею, когда ты меньше всего будешь этого ожидать.

— Не тебе решать. — Я вырвала руку из его и с яростью посмотрела в черные глаза, все еще имевшие власть довести меня до исступления. — Ударить в спину может любой, даже тот, кого любишь больше жизни и полностью доверяешь. И посильнее, чем она.

Я намеренно использовала метафорическую фразу. Только он из всех присутствовавших мог понять, что «удар в спину» совсем не метафора после случившегося. Остальным же было знать необязательно.

— Каждый день для меня начинается осознанием, что ты окончательно тронулась умом. Но на следующий, я убеждаюсь, что вчера все еще было терпимо по сравнению с сегодня. Это будет твой самый идиотский поступок, который может стать последним в жизни. Иди. Дураков учат только собственные ошибки. На чужих они познавать жизнь не умеют.

Он оттолкнул меня и развернулся к толпе, ехидно улыбаясь. Видимо, пробил час массового внушения, чтобы все присутствующие забыли о том, чему только что стали заткнувшимися, немыми свидетелями.

Я потянулась в его сторону, не желая уходить в скандале, но тут Андреа закатила глаза и тяжело вздохнула. — Господи Иисусе, если ты продолжишь, меня точно вырвет. Оставь свои нежности для спальни ночью, где нет людей. Пошли уже.

Больше я не оборачивалась. Подобрав подол платья, я на вампирской скорости рванула к пещере, оставляя Андреа шанс поупражняться в быстроте и попробовать догнать меня. К моему величайшему изумлению, когда я остановилась возле пещеры, маленькая волчица уже вовсю стояла, прислонившись к ней спиной. Когда я приблизилась, она нырнула в глубь своего жилища, коротко бросив. — Заходи.

Тусклый свет лампочек все так же не давал достаточно освещения. Разобравшись с вопросом идентификации, девочка-волк вошла, и, кинув нож на стул у окна, указала мне на кровать, а сама опустилась на раскладушку Дерана, которого, к слову сказать, в пещере не оказалось.

— И? Цель нашего собрания? — Все еще непонимающе спросила я, выдержав озлобленный взгляд карих глаз.

— Ничем поделиться не желаешь, подруга?

— Нет. А мы дошли уже до стадии, когда можно грузить друг друга своими проблемами? Прости, я думала, что друзья начинают этим заниматься чуть позже, чем второй раз друг друга в глаза видя.

— Прости, но меня не волнует, что вы там, в очередной раз не поделили со своим Вороном.

Я не успела опомниться, как Андреа уже оказалась за моей спиной и рванула бархат со всей своей звериной силой. Издав грузный треск, ткань разошлась до пояса, и Андреа яростно уставилась на мои шрамы.

— Я увидела их еще из толпы. Что это, черт побери, такое?

— Это… — Я помедлила. — Случайная травма.

Она даже прыснула со смеху. — Ты даже малолетку таким беспощадным трепом не обманешь. Это ведь хлыст, который он тестировал на Бет? Ну же, Лора, хватит молчать. Признайся честно уже.

— А тебе-то что за дело? — Раздраженно выпалила я. — Не у тебя, и радуйся.

— С недавнего времени это стало и моим делом, как бы мне ни было это противно.

Девочка скинула на пол джинсовую куртку и футболку и повернулась лицом к окну. Я только вздохнула. Ее спина была исполосована следами хлыста, и в этом кровавом месиве не было даже заметно ни сантиметра живого участка и белой кожи.

— Что это? Почему? — У меня не было даже слов, чтобы прокомментировать увиденное.

— Мы — волки, слуги природы. А Хранители Баланса Измерений знают, что смертность в этом мире правительниц необычайно высока. Бет погибла, психованная Элеонора покончила с собой самосожжением. Они не могут допустить гибель еще одной королевы. А ты им нужна для каких-то своих целей. Они больше не хотят твоей смерти, поэтому им нужен телохранитель для тебя. Меня, как дитя природы и самое сильное существо, которое в состоянии убить даже вампира, приставили охранять тебя ценой собственной жизни и односторонним способом связали с тобой. Все, что произойдет с тобой, случится и со мной тоже. Ты ранена, ранена я. Ты умрешь, умру и я. Они как-то посчитали, что если телохранителю смерть того, к кому он приставлен, тоже будет грозить смертью, заинтересованность в защите королевы вырастет. И я даже обвинить их не могу. Потому что личный фактор, действительно, мешает. А без него, я даже друзей снимать с пути деградации и лезть в их низменные секреты и таинства не намерена. Я — не мать Тереза. Но одностороннюю связь может разорвать только моя смерть, поэтому мне ничего не остается, как подчиниться. И вот такое несложное уравнение. Твоя смерть убивает меня. Моя избавляет меня от связи, но, увы, и от жизни тоже. Кто бы из нас ни умер, я умру в любом случае, а ты в одном из двух и по своей воле. Представь, каково это быть рабыней чужого тела и заложницей чужих темных желаний, решающих избить или покалечить… Представила? А теперь помни об этом постоянно. Даже в пророчестве было сказано, что цель всей моей жизни — охранять королеву, которая придет к власти в две тысячи четвертом году. А это ты. Так я тебя еще раз спрашиваю, какого черта здесь сотворилось?

— Я… Прости, я не могу сказать, это личное.

— Настолько личное, что двух слов не свяжешь, когда у подруги спина в мясо искромсана только потому что падальщик опять захотел установить свои правила? Там ничего личного. Он шкуру с тебя спустил и все на этом. А ты, как дурочка, молчишь, пуская даже мне пыль в глаза о том, что это несчастный случай. Я знаю его в три раза дольше тебя. Мне узнать его почерк, как посчитать дважды два. Но прежние жертвы жаловались, плакали, и я им помогала. А тут же совершенно другой вид связи, да? Скорее умрешь, чем даже словом поставишь его жалкую жизнь под угрозу? Во взаимоотношениях «хищник-жертва», похоже, появились за годы эволюции тенденции, не известные ученым. Лань, истекающая кровью, прячет от охотника льва, который пять минут назад отрывал от нее куски мяса. Видишь хотя бы на животном примере, как это абсурдно?.. Ладно. — Помедлив и немного успокоившись, Андреа продолжила. — Есть два варианта развития событий в этом случае. Первый. Ты завязываешь быть ковриком для его ног, какими бы прекрасными его ноги ни казались, и, как бы тебе ни казалось, что чувствовать их на своей груди, самое волшебное и чувственное из всего того, что есть в мире. В конце концов, королева ты или тряпка половая? Ну и второй вариант. Он тебе не понравится. И придется заказывать черное платье, как-то объясняя людям, куда делся король. Это мой любимый вариант. Я прокрутила в голове его миллионы раз, счищая королевскую нежную бледную кожу с его вороньей туши вот этими когтями.

Андреа ухмыльнулась, глядя на ладонь, на которой заострялись когти. — Первый вариант, думаю, тебя вполне устроит, потому что у тебя нет выхода. Больше терпеть подобное я не намерена. То, что на моей спине сейчас, года полтора заживать будет, а мне этого не надо. Я и без того ощущаю все, что чувствуешь ты.

Все. Что. Чувствую. Я. Что-то в этой фразе не сходилось и очень сильно меня тревожило.

— Ты чувствуешь все, что чувствую я? — Тревожным затравленным взглядом я исподлобья уставилась на девочку-волка.

— Еще бы тебя не растревожил этот вопрос. — Фыркнула она, едва не презрительно. — Я показала тебе на лоскуты разорванную спину, а все, что сейчас крутится в твоей голове, это не переживаю ли я на своей шкуре твои грязные ночи с Мистером Черные Трансильванские Глаза. Нет. Спи спокойно. Этого я не чувствую. Но мне и чувствовать не надо. Зная, какая ты, можно смело констатировать, что в той сфере вообще все — беспросветное дно с полным подчинением. Он хоть в глаза себе разрешает смотреть? Или плетка, колени и не поднимая взгляда за грязную работу?

Лицо девочки неприятно исказилось смешком ненависти. — Впрочем, эти нюансы — уже не мое дело. Но даже они станут моим, если вдруг в порыве страсти он захочет избить тебя или разорвать тебе горло глубоким укусом. Я ничего не чувствую, пока нет повреждений, а их я ощущаю все. И если ты регенерируешь достаточно быстро, у меня раны зарастают, как у обычного человека. Учти. Не сумеешь взять все под контроль и организовать вариант номер один, я приду исполнить номер два. И знай, что за Бет привести второй вариант в исполнение мне удовольствием будет. Значит, вряд ли я закончу быстро. Скулеж твой тоже слушать не стану. Просьбы о помиловании этой разлагающейся мертвой твари или быстрой смерти для него априори отклонены. Надеюсь, мы друг друга поняли. В твоих интересах соблюдать первый вариант.

Я кивнула головой, стиснув зубы в бессильной ярости. Девчонка явно нарывалась на приключение, и, даже проникнувшись к ней симпатией в прошлый раз, сейчас за все угрозы в его адрес этого мелкого никчемного создания, я была готова шею ей сломать. Оживить и снова сломать. Но я лишь промолчала. Спорить с созданием со смертоносными клыками, которые могут положить конец и тебе самой, и любви всей твоей жизни, бесполезно и неблагодарно. Только наживать мстительного ядовитого врага, которого самим не победить. Поэтому уверив ее в том, что вариант номер один сработает, я направилась к выходу из ее пещеры…

На повестке дня появился еще один пункт не оставлять этот мир и свое королевство. Сейчас между разъяренной волчицей из-за смерти подруги, нападения с избиением и попыткой изнасилования и еще и получением травм через всю спину, и ее потенциальной жертвой стояла лишь я. А он… Да. Мрачный, уродливый душой доминантный тип с психическими проблемами, подавлением контроля кипевшим через край гневом, склонностью калечить людей и иметь все, что движется… Но в этом больном безумном мире вышло так, что за одного больного безумца я была готова перебить всех мужчин во всех мирах, чтобы спасти его. Теперь я не могла уехать в закат или к родителям, о чем уже неистово думала последние дни, как о не самом плохом варианте. Теперь Маргарита должна была ценой жизни охранять своего Мастера…

***

Прошло несколько ничем не примечательных дней. Любой обмен взглядами, улыбка или даже попытка перекинуться парой фраз между нами с мужем были натянутыми. Он все еще злился на меня из-за Гейл. Тем временем, мои шрамы начинали подживать и уже не выглядели так зловеще, как в первый день. Возможно, Владислав и преувеличивал, говоря о том, что им заживать полтора года, чтобы попытаться запугать меня. Бесполезные попытки. Я никогда не была из робкого десятка, а теперь, зная ради чего и ради кого живу, готова была бороться за это до последнего вздоха…

Я окончательно проснулась и села на кровати, широко зевая. Мужа рядом не обнаружилось, не смотря на то, что по моим внутренним часам, было уже около трех после полуночи. Я встала с кровати, поплотнее запахнула пеньюар, накинув его на шелковую сорочку, и вышла из комнаты. Что-то привлекло мой сверхчувствительный слух. Стон боли и разговор на повышенных тонах. Устремившись на звук, я вышла на лестницу, пробежала пару пролетов мимо коварно улыбавшихся чертей и печальных ангелов, и, на пятнадцатом этаже, оказалась в длинном холле. Звуки доносились из первой комнаты у спуска с лестницы. Я толкнула дверь рукой, и глазам моим предстала такая картина, что я невольно вскрикнула, зажав ладонью рот. Пригвоздив моего мужа к стене высоко над своей головой и пробив его живот рукой, яростно поблескивая в темноте желтыми огоньками своих хищных глаз, посреди комнаты стояла Андреа. Даже не берусь описать, как дико это выглядело, учитывая, что она была двенадцатилетней девочкой, но сейчас… Она будто стала выше, сильнее и даже шире в плечах. Он хрипел, уже не пытаясь высвободиться, словно раздавленная муха на стекле. Лицо исказила гримаса боли. Растрепанные длинные волосы разметались по его щекам. Андреа окинула меня холодным презрительным взглядом.

— Что? Что случилось? Мы же договорились!!! — Я больше не владела голосом, и он сорвался на истерический крик.

— Тебя-то я и ждала. Заходи. Я как-то сочла, что вырвать ему сердце и остаться безымянной убийцей без свидетелей будет несправедливо по отношению к тебе. Этой твари! — Она повысила интонацию на последней фразе и вдавила руку еще глубже в его желудок. — Оказывается, у мертвой ледяной воронятины теплые потроха. Я из них фарш приготовлю и скормлю собакам!..

— Андреа… Андреа. — Я медленно опустилась на колени, склонив перед ней голову вниз. Слезы заволокли поле зрения туманом, руки не слушались из-за крупной дрожи. Меня всю трясло, и я лепетала убитым подавленным голосом. — Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста. Андреа, пожалуйста. Гляди, как сломлена моя гордыня. Кроме как перед Богом, я ни перед кем до сих пор не преклоняла колен. Пожалуйста, пожалуйста… Подруга…

Она смотрела на меня добрых три минуты, на то, как я вцепилась в волосы и рвала их, оттягивая вниз, на то, как заламывала руки и склоняла голову, униженно вымаливая пощады. Потом, нехотя, вырвав руку из внутренностей Владислава, она отшвырнула его на пол прямо к моим коленопреклоненным ногам. Единожды, чуть не потеряв мужа, я не представляла, что со мной случится, если ситуация повторится. Он тяжело дышал и хрипел, кашляя кровью. Склонившись, я положила руку ему на лоб тыльной стороной. Затем провела по темным волосам, раздавленно шепча бесконечные «спасибо» в адрес Андреа. Она указала на меня окровавленной его кровью рукой.

— Я в последний раз отпускаю эту мразь. — В голосе ее плескалось презрение через край. — Только ради тебя. Да и тебе бы не советовала тут задерживаться. В нем дерьма на девяносто девять и девять десятых процентов. А одна десятая — это смазливая мордашка и точеная фигурка, которые тебя с ума свели. Как человек — это полный ноль и дно. Влюбиться в красивые глаза, это я могу понять. Но как можно игнорировать все дерьмо поступков, КАК?

Я все еще не отвечала, не справившись со слезами. Голова моя дергалась от нервов, как марионеточная на ниточке. Она продолжила. — Проваливай отсюда. Чем быстрее, тем лучше. У него враги по всему миру из-за того, что он — чудовище, которому на всех и все плевать, кроме насыщения собственной утробы, и всех этих врагов наследуешь ты, как его жена. Он все равно не жилец. Не я, так кто-нибудь другой, кому он жизнь поломал, прикончит его. А ты будешь могилу себе живой рыть и ложиться в нее, рыдая. Потому что чем дальше, тем хуже. И сильнее эта гнусная связь. Ты скоро им вместо кислорода дышать будешь. Спасай себя, пока еще не слишком поздно… По головке она его гладит. Бедная несчастная жертва, безжалостно расправившаяся с семьей Дерана меньше месяца назад. Я же говорила, что отец Дерана — оборотень, а мать — волчица. После смерти Сааф, которую подстрелили охотники, он был безутешен. Но все двигаются дальше, в отличие от тебя. Два года назад он влюбился снова. На этот раз в девушку-оборотня и женился на ней. Они жили в одной из безымянных деревень Трансильвании. Там же недавно родилась и сводная сестренка Дерана. Совсем младенец. Это чудовище вырезало всю семью Кронина, отца Дерана. Младенец пропал бесследно. Но недавно я по запаху нашла маленький обескровленный трупик девочки вместе с еще четырьмя такими же обескровленными младенцами. Он даже не пытался замести следы преступления. Просто сбросил их в овраге в лесу, не закапывая. Ну, что ты на это скажешь, моя бедная подруга с комплексом симпатии к Дьяволу? Чего там обнимать, целуй давай. Как будто недостаточно этого дна на моих глазах. Ну? Никак не хочешь отреагировать, м? Любую нормальную девушку после того, что я сейчас сказала, унесло бы на километры от омерзительной вороньей туши, а она его, как голубка, обняла и грудью защищает. Тошно даже смотреть на это.

Я сделала глубокий вдох и выдох. Взяв трясущееся до изломов тело под контроль и хрипя от слез, я выдохнула надломленно, но громко. — Это не он прикончил пять младенцев и сбросил их в овраг, включая сестренку Дерана.

— Ну конечно, конечно, не он! — Андреа сплюнула на пол, переходя на крик. — Ты — клиническая идиотка, Лора. Беспрецедентно. Меня от этих выгораживаний тошнит уже. Мы все трое в этой комнате правду знаем. А ты, мелкая лгунья, мне пыль в глаза пускаешь. Снова. Хотя знаешь, что я легко отличаю ложь от правды. В генах заложена эта способность.

— Можешь ненавидеть меня. — Я все еще хрипела голосом, подняв глаза на кипевшую яростью девочку-волчицу, и не убирая руки от горевшего лба супруга. Лихорадка. Яд ее когтей, попав в организм, уже делал свое гнусное дело, поражая внутренние органы. — Не его. Пять младенцев были убиты вампиром, но не королем, а мной. Я убила пять детей, Андреа. Включая маленькую сестренку Дерана. И отца Дерана. Тогда я не знала ни тебя, ни Дерана, ни, уж тем более, его отца. Мне нужно было пять детских жертв любой ценой, а все, кто попался под руку, стали сопутствующим ущербом. Прости. И мсти мне. Можешь вырвать мне сердце. — Я закрыла глаза, убирая с груди волосы. — Ну же. Убей меня, твою мать!

— Ты лжешь. — В глазах девочки стояли слезы. — Ты опять лжешь мне. Ты даже готова взять вину на себя и лишиться моей дружбы, лишь бы уберечь его от расправы. Ты выше этого. Ты бы не убила пять детей. Тебе бы совесть не позволила.

— Да что ты говоришь? Еще одна недооценила меня и платит за это неверием. — Мой голос сорвался на крик. — Мой муж лежал в коме, твоей милости благодаря. И спасти его могла только детская кровь. Думаешь, я бы дрогнула?

Я рассмеялась психотически громко и дико. — Я такое же чудовище, Андреа. Мой отец создал меня по своему образу и подобию. Я ничем не лучше его. И если ты видишь в нем только плохое, а во мне только хорошее, то тебе нужно срочно озаботиться проверкой зрения. В нем есть добро. Просто это сложно увидеть. — Я с нежностью посмотрела на любимого, затем подняла остекленевший взгляд на подругу. — А я. Я — убийца, Андреа. Я не горжусь этим, но это так. Бог создал его, а меня — из ребра его. Я — его отражение. Я — не героиня. Я — такое же чудовище. Прости. Я не желала зла ни тебе, ни Дерану, ни его сестренке. Для меня вы все тогда были безымянными героями. Перед лицом спасения же моей семьи меня ничего не остановит. Даже мораль. Он — единственная моя семья. Был, есть и будет, как бы он со мной ни поступал. Но тебя я освобождаю от наблюдения за моим падением. Можешь больше не быть моей подругой. Можешь ненавидеть меня вечно. Мне будет больно, но я приму и переживу.

— В том-то и дело, Лора. — Слезы стекали по кукольному личику девочки-волка. — Я не хочу тебя ненавидеть. Если я начну, то у меня уже ничего не останется.

Андреа развернулась ко мне, все еще сидевшей на коленях, подогнув под себя ноги, спиной и зашагала на выход из комнаты. Ссутулившись, она как-то резко уменьшилась в размерах и снова стала похожа на маленькую девочку двенадцати лет.

— Андреа. — Окликнула я ее, совершая рывок в сторону волчицы. Мое сердце разрывалось от боли и сожаления.

— Не надо. — Не оборачиваясь, через плечо горько и сухо ответила она. — Не рвись ко мне. Мой яд в теле твоего мужа. Пойди зарежь кого-нибудь еще. Недостаточно, видимо, людей погибло, чтобы спасти его гнилую шкуру. То, что не он убил этих деток, не отменяет факта мучительной смерти Бет. Моя ненависть всегда будет в силе.

— Мне жаль, слышишь? Мне, правда, жаль, Андреа. — Мой голос звучал уверенно, хоть и все еще хрипло.

— Отмотай мысленно время назад. Ты поступила бы иначе? Можешь не отвечать. Мы обе знаем ответ. Прощай.

Девочка вышла из комнаты, не оборачиваясь…

***

Следующая неделя прошла под эгидой подготовки. Дело в том, что даже после инцидента, Владислав все еще меня игнорировал. И это уже становилось невыносимо. Встал он на ноги через пару дней, после того, как вампирский организм все-таки справился с ядом оборотня при помощи пакетированной крови. Похоже, что яд не слишком далеко успел распространиться, как в самый черный день моей жизни. Иначе бы уже творилось то же, что и в прошлый раз. Кома, предсмертие…

Отбросив эти мысли, я небрежно окинула взглядом короткое синее платье и надела его, белый парик и голубые линзы. Репортеры все еще гостевали в нашем мире, поэтому собрать публику в самом центре Васерии ничего не стоило. Он придет. Я знала об этом. Ни одно знаменательное событие он ни за что в жизни не пропустит. И если я не могла с ним поговорить, как Лора Дракула, придется сделать это, как Хелена Сторм, подающая надежды молодая английская певица, подавшаяся в Трансильванию, чтобы изучить местный колорит и поближе познакомиться с королем. А зная, что каждая новая юбка для него — азарт, я сняла обручальное кольцо, оставив его дома, и задумалась. Вокалом я владела неплохо, благодаря двум курсам уроков хорового пения в Институте.

Невесело улыбнувшись прошмандовке из зеркала — своему же отражению, измененному до неузнаваемости, я произнесла мелодично и певуче. — Ваше Величество, меня зовут Хелена Сторм, но для Вас и только для Вас, просто Хели…

Это было единственное платье из моего гардероба, которое еле прикрывало нижнее белье подолом, делая ноги такими длинными, что, пожалуй, переусердствовав в желании довести супруга до белого каления в стадии возбуждения, я вызову шквал эмоций и у других мужчин, которые потащатся за мной следом, как шлейф за невестой, с вытянутыми языками. Последнее, чего я, в принципе, желала…

На центральной площади Васерии я пела различные, в основном, песни дешевого жанра «поп». О любви, расставании, тяжелой доле и просьбах вернуться и начать все сначала. А завидев его взгляд в толпе, я начала особую песню. Я пела про шторм, как подчас он губителен и все сметает на своем пути, но даже после этого есть еще шанс вернуть то, что было и простить друг другу ошибки, потому что любовь в жизни бывает только раз. И чтобы ее не потерять, надо двигаться навстречу ей. Как говорили в моем мире в семье: «Извиняется чаще всего, Лора, не тот, кто обязательно виноват, а тот, кто дорожит отношениями». Я сейчас пела песни с извинениями за то, что мне изменили, исхлестали спину до состояния мяса, прогоняли домой и не разговаривали уже несколько недель к ряду. Внутреннее «я» восставало против подобного унижения, считая, что это уж чересчур, а подсознание вкрадчиво шептало его голосом продолжать, если хочу вернуть наши отношения.

После концерта, разумеется, девушка с ногами «от ушей» не могла остаться незамеченной, и вскоре мы с Владиславом пересекли парк с мостом, на котором безуспешно «расставались» и сад, выросший из каждой капли крови королевы Бет. За этими незамысловатыми пейзажами в тени деревьев стояла белая деревянная беседка, овитая кустами алых роз, как вьюном. Я села внутри на скамью, вытянув на ней ноги в черных босоножках на шпильках, положив их одну на другую и слегка разведя колени в разные стороны, поправляя платиновый парик. Ущербная, как этот пикап, луна проглядывала в окна беседки, а запах цветущих роз дурманил сознание.

— И, Мистер Дракула, у Вас есть семья? — Невинно поинтересовалась я, чуть разводя колени еще шире. Похоже, что спровоцировать углубленное дыхание у него мне таки удалось.

Положив руку на мое колено и начав ей движение вверх, он совсем склонился к моему уху. — Да. У меня есть жена. И она — маленькая лгунья. Она постоянно пытается меня обмануть или спровоцировать. Даже сейчас.

Отстранившись, он улыбался, сев на лавку напротив и откинув голову на ее спинку, на подставленные под затылок руки. Я разочарованно вздохнула и сняла с себя парик, откинув его на пол. Что ж. По крайней мере, ни намека на обиду или злость в его глазах не было.

— Парик был ужасен. — Констатировал Владислав. — Босоножки красивые. Платье — дешевка, но длина заставляет простить все его огрехи.

— Спустя три недели ты меня критикуешь в неумении привлечь внимание мужчины? С каких пор ты вообще решил, что это я?

— С первого взгляда, еще до глубокомысленной песни о шторме. А прикосновение здесь, в беседке, только доказало, что я прав. Кто бы как ни реагировал на меня, с такой силой реагируешь лишь ты одна.

— Я не знаю, что делать. Я выбилась из сил, Владислав. Всем своим поведением ты доказываешь, что тебе плевать на меня. А я не собираюсь уходить, как и говорила. Да, черт возьми, я признаю свои бездумные поступки. Убийство Гейл было перегибом палки, но как бы еще поступил ты, например, когда тебя предали и избили? А ты еще даже вину своих скандалов с мужем трогать права не имеешь.

— Я бы убил ее, а потом вырезал всю ее семью мести ради… Слушай, Лора. В общем, я тут подумал… Если бы ты не устроила эпоса с концертом, я бы тебе уже сказал следующее. Мысли о том, что тебе будет омерзительно со мной после того, как я удушивал тебя и принуждал к оральному сексу, разъедали меня. Разъедают до сих пор. Я не знаю, в каких уголках своей огромной души ты находишь всему этому оправдание и прощение, но если находишь, думать, что я изменю тебя в худшую сторону, и ты всю жизнь будешь несчастна, потому что за тебя решили и я, и пророчество, кого любить, видимо, было неправомерно. Ты больше, чем это все. И ты приняла решение остаться. Ты готова была принести себя в жертву Андреа вместо меня. Ни одна связь в мире не заставит человека отказаться от самого ценного — от своей жизни, а значит, твои чувства ко мне больше, чем просто принуждение. Ты вытащила меня из смерти. Дважды. Не отреагировала на боль избиения и измену. После этого я думал, что теперь-то уж точно уйдешь. И это было бы к лучшему, только к лучшему, поэтому я и старался быть худшим чудовищем в мире и абсолютной безразличной свиньей. Но ты осталась, спасая, защищая меня от врагов, делая все, что в твоих силах. Я люблю тебя, как и в первый день. Ничего не изменилось. Оставайся, если твои чувства, действительно, правда.

— Я думаю, мы уже готовы к новому уровню. — Я посмотрела ему в глаза. — Я хочу от тебя детей. Не говори мне сейчас, что это невозможно. Роберт рассказывал мне, что в тысяча восемьсот восемьдесят восьмом году, живя с невестами, ты придумал, как воскрешать своих мертвых потомков. Давай сделаем это. Я хочу слышать детский смех. Я хочу мальчика или девочку с твоими глазами, чтобы рассказывать ей или ему, каким героем был его или ее отец, сражаясь с турками в пятнадцатом веке. Я хочу передать свое наследие ребенку. И хочу, чтобы мы всегда были вместе. Семья — это сила, Владислав. По меркам времени нашего измерения прошло уже почти одиннадцать лет, хоть и в реальном мире меньше полутора лет. За десять лет уже пора услышать детский смех в коридоре.

— Слушай. За более чем сто лет я уже даже не знаю, куда делось то, что необходимо для воскрешения моих детей. Может, оно уже и вовсе не существует. Ведь я сам был мертв какое-то время. Как знать, может и оно погибло. — Тревожная складка залегла между его черных бровей. Он не был готов к ответственному решению. И дело здесь было даже не в потере ключа к воскрешению.

— Не юли. Ты не хочешь изменения привычного уклада в твоей жизни. Что и говорить, я сама побаиваюсь чего-то нового и неизведанного, но уже все решила. Последнее время между нами творится черт знает что. Дети это изменят, вот увидишь. Не будь злобным и чужеродным, каким всегда становишься, когда откосить от чего-то хочешь. — Я скинула босоножку на землю и положила ногу на его колено, закусив губу и двигаясь стопой выше. — За три недели игнорирования я чертовски скучала по этому.

Скинув мою ногу вниз, он встал с лавки и подошел ко мне. Присев на пол, касаясь моих коленей поцелуями, он нежно развел их, мягко опуская мою левую ногу себе на плечо. Подол был так ничтожно короток, что не мешал ему снимать с меня кружевные трусики. — Моя грешная бабочка идет на все, как и обычно, чтобы бороться за свои желания. Что же мне с ней делать, м?

— Сотвори с ней библейский грех. — Только и выдохнула я, когда настойчивый влажный язык мужа проник в мое пульсировавшее полураскрытое розовое лоно, и я застонала, вцепившись руками в его волосы…

Алые розы оплетали беседку со всех сторон. Ночь, Луна и тени, которые становились неестественно большими и порой даже этим пугали, скрывали нас от глаз посторонних, когда Владислав предложил мне кровь из своего запястья, погрузив клыки в вену на моем. Чтобы забеременеть от вампира, я должна была во время физической близости выпить его кровь. Мы — мертвые существа. И дети у нас рождаются мертвыми, но даже зачать их большая проблема. В крови отца должна содержаться ДНК матери во время зачатия, и наоборот. В крови матери должна быть кровь отца будущего потомства, потому что, хоть наши тела и вырабатывали жидкости в процессе возбуждения, но его сперма не смогла бы меня оплодотворить. Все равно, что сперма бесплодного мужчины. И только в слиянии крови объединялись две нити наших ДНК, делая возможным зачатие. А кровь была мертвой, как и будущие наши дети, и двигалась она по организму в каком-то абсолютно ином, нежели у людей ритме. Кровь двух будущих родителей в организме женщины начинала продвигаться по ее организму в матку, минуя циркуляцию по венам. И уже в полости матки при слиянии общих ДНК крови со спермой происходило зачатие у вампиров. На самом деле, я, конечно, лицемерила. Как бы мне ни хотелось детей от любимого мужчины и как бы я ни задавалась биологическими вопросами о том, как происходит зачатие у иного вида нежели тот, которым я была почти что одиннадцать лет назад, оказаться в руках любви всей своей жизни после трех мучительных недель, в которые он вообще делал вид, что не замечает меня, для меня сейчас было преобладающим. Так по-человечески, если честно. Я пустила его язык в свой рот, я пустила его в свое измученное тоской тело. Эти поцелуи могли помочь восстать из мертвых, эти прикосновения врачевали все уродства моей иссохшей и никчемной без него души. И будь это трижды неправильно, я знала, чего хочу здесь и сейчас, в этой беседке. Я хочу этого мужчину каждым нервом раздерганного тела, я живу каждой мыслью о нем, хотя они мучительны до смерти. И если это дно, как говорили все вокруг, я не желала даже видеть, что такое поверхность и знать, каково там без этой болезненной одержимости любимым до наркотического опьянения. Я умирала в его глазах, когда удушливая сладостная волна сдавила все мышцы в моем организме, заставляя конвульсивно извиваться под его сильным телом. Я звала его по имени и плакала. От счастья. Не обращая даже внимания на то, что именно момент «здесь и сейчас» окончательно сделал этот мир моим домом, а меня — его полноправной жительницей. Я впервые за все время пребывания здесь вслух посчитала прошедшее время по календарю нашего мира, а не того, в котором родилась…

***

Три дня после прошли, как по маслу. Четвертый оказал на меня угнетающее воздействие. Ярко светившее солнце ослабляло даже сквозь шторы и ультрафиолетовые стекла. И я бы сейчас охотно половину королевства променяла на дождливый, пасмурный день. Когда я попыталась встать с кровати, чтобы доползти до кухни на шестнадцатом этаже, в ушах появился странный и резкий шум, голову прострелила резкая боль, перед глазами поплыли черные точки, разрастаясь и заполняя собой все обозримое пространство, и я упала на пол, потеряв сознание…

Пришла в себя я около полудня. Каждый нерв в моем теле зудел, адски болела каждая клеточка организма. Я попыталась поднять руку и вскрикнула от резкой боли. Защемление опоясало всю левую сторону. Боль стремительно распространялась от сердца к животу и утекала вниз, ударяя по придаткам. С момента обращения я не чувствовала ничего подобного. Мое вампирское совершенное тело служило мне верой и правдой, за исключением моментов глубоких душевных переживаний. Но то были проблемы невротического характера. Будучи человеком с неустойчивой психикой, обращение только усилило проявления душевных терзаний, потому что воздействовало на всю эмоциональную сферу, искусственно раздувая ее до невероятных размеров. В остальном же, мне ничего не мешало, и я чувствовала себя отлично. Ну, разумеется, до этого момента. Резкая невралгическая боль опять прострелила мое тело через плечо, и я вскрикнула.

Почувствовав постороннее присутствие, я открыла глаза. Чье-то лицо оказалось в поле моего зрения, склоненным и практически вплотную приближенным к моему. Мужчина оказался мне не знаком. Поседевший, пожилой на внешний вид, хотя, он мог оказаться и гораздо старше, чем выглядел. В Трансильвании куда ни плюнь, попадешь в вампира. Помимо этого он был достаточно высок, худощав, носил солидную бороду и белую одежду. Когда он, наконец, сменил «гнев» на милость, перестав светить мне фонариком в и без того болевшие, словно их выдавливали из орбит, глаза, его лицо внезапно исчезло из поля моего зрения и впервые за все это время послышался голос человека в белом.

— Когда она упала в обморок?

Ответил ему, напротив, знакомый до боли и единственный для меня на всем белом свете голос.

— Я уходил на охоту, а когда прилетел, обнаружил ее в таком состоянии и тут же сообщил.

В воздухе отчетливо повис тревожный фиолетовый оттенок. Голос человека в белом был спокойным, плавным и монотонно безразличным. А тот, второй же, которым со мной любило побеседовать подсознание, — нервным и растревоженным. На губах моих появилась блуждающая улыбка, и я закрыла глаза, едва не рассмеявшись и не развеяв этим атмосферу напряженности. Переживает за меня, надо же. После всего, что имело место быть за последние дни, это было даже как-то странно.

— Что же, спешу Вас поздравить. У Вас получилось, Ваше Величество. Скоро Вы принесете свое потомство в этот мир.

— Не спеши чечетку плясать, Амбердо. У меня все равно нет монстра, воскрешенного безумным ученым практически век назад. Последнее, что о нем известно, что он уплывал из Трансильвании по Адриатическому морю. Где он сейчас, никто не имеет ни малейшего представления. А если бы даже кто-то и знал, вряд ли меня бы оповестили об этом. В половине мира сейчас настоящий хаос творится. Все говорят, что Лора — ключ к разрушению миров, и что наш с ней брак — начало апокалипсиса во всех мирах. А если взгляды на брак столь радикальны, кто по собственной воле или доброте душевной согласится помочь ускорить ход конца света, пустив на земли наши несколько сотен наших с ней «Антихристов»?..

— Вы серьезно думаете, что она — начало конца для нас всех? — Помедлив спросил некто, кого Владислав назвал странным именем Амбердо.

— Скорее муравей со своей кочки запустит апокалипсис, чем она. Ей движут чувства: любовь, сопереживание, нежность, а единственное, чего она хочет — быть любимой мной. Я больше не позволю ей идти по пути разрушения. Оставлять ее было ошибкой. Когда я вернулся, я увидел, что леса горят. Одна третья мира выгорела, Амбердо. Я не хочу ей говорить, но ее эмоции стали управлять землями, которыми она правит. Она психически неустойчива. До недавнего времени я даже не подозревал, насколько эта зараза разъедает ей мозг. Но произошло кое-что… Увидев, что ее саморазрушение уничтожает мир, в котором она живет, я решил, что лучше для нее самой будет вернуться домой и забыть обо всем, что здесь случилось. Несколько раз она еще меня взбесила… Короче говоря, я ей изменил и избил ее до полусмерти. А она не только не отвернулась от меня навсегда, чего я и хотел добиться, но установила свои правила. Она хладнокровно позволила девушке из Васерии — Гейл, умереть и не дала мне спасти ее. И делала она это с четким пониманием того, что на людей деревни Гейл мы не охотимся. Она перестала меня слушаться. Но несколько дней назад отстояла мою жизнь у девки-оборотня, из-за которой я уже полежал в коме. Она разрушительна в своей созидательности и созидательна в разрушительности. Ее любовь ко мне, такой невинной семнадцатилетней девочки, так мрачна и глубока, что если что-то и уничтожит этот мир, то это будет именно она. Другие в ее возрасте в ее мире получают подарки от парней и требуют еще бриллиантов, денег, машин. Целый день красят ногти и думают о чепухе. Она не такая. Она ни разу даже украшений от меня не попросила. Все, чего ей нужно, мое присутствие. Если этого нет, ее психика ползет, и мир разрушается. А я не знаю, что делать с этой связью. Это и приятно, но и одновременно отвратительно знать, что я ее буду бить, а она даже не попробует сопротивляться, вырываться. Она стиснет зубы и вытерпит. Потому что как бы плохо ни было, мысль о том, что я рядом — все, что держит ее на плаву. Я не знаю. Не знаю, Амбердо. Единственное, что я знаю, что если она хочет детей, она должна их получить. А я… Я буду ее за руку держать. Как умею, при том, что я тоже не идеал психического равновесия. Надо попробовать. Любовь делает ее умиротворенной и созидательной. Когда еще все было стабильно в нашей жизни, она ходила ухаживать за лошадьми на конюшню, обнимала детей в Васерии и кидала им золотые монеты. Но после отъезда я вернулся к какой-то другой Лоре. Надтреснутой и озлобленной на всех в мире. Убившей Гейл из той же самой Васерии. Вдобавок к этому, Селена рассказала, что она почти вырвала ей сердце. Она уважает свою наставницу. Прежняя она бы так не поступила. А еще пять детских жертв… Я был так удивлен, что она это сделала, что мы поссорились в тот же вечер, как я вышел из комы.

— Pazza per amore. (Обезумевшая от любви /итал./ — примечание автора). Знавал я таких женщин. Становясь несчастными, они стремятся уничтожить все вокруг себя, чтобы вообще нигде в мире не было радости, если они чувствуют боль. Если же все хорошо, они, наоборот, готовы расцеловать любого в обе щеки. Одна из Ваших невест, рыжая, кажется, была, как Лора. — Задумчиво проговорил мужчина в белом.

— Нет, не была. Она была психопаткой, любившей только себя, а меня, лишь когда начинала испытывать ревность и вспоминала о том, что я могу найти другую, а она перестанет мной обладать. А Лора… Лора Уилсон — особый случай… Таких больше нет. И вряд ли будут. Если весь мир против меня восстанет, и все будет безнадежно, она достанет автомат и встанет рядом со мной против всего мира, не боясь смерти. Кстати, ты упомянул мою невесту вовремя. Что с Лорой? В девятнадцатом веке все мои невесты давали жизнь моему потомству и хорошо себя чувствовали. Обмороков ни за кем не было замечено.

Амбердо покачал головой и кивнул в мою сторону. — Посмотрите на нее. Ваши невесты, я лично их знал, каждую наблюдал во время беременности, были здоровыми, жизнерадостными и брали от жизни все хорошее. Питались человеческой кровью из вены. А что она? Тень себя былой. Она жила в человеческом реальном мире, где через одного люди болеют страшными заболеваниями. Туберкулезом, раком и многими другими. Экология того мира — самая загаженная во всех существовавших когда-либо мирах. А еще Вы говорите, что она пьет только пакетированную кровь теперь. Апатия и депрессия после Вашего отъезда заставили ее поставить на себе крест. Она перестала охотиться на людей, потому что ей было все равно, выживет она или нет. Для девушек в таком юном возрасте не существует полутонов. Либо черное, либо белое. И если любимого нет рядом, им хочется и самим истлеть, и чтобы все вокруг истлели. А потом она убила пять младенцев, чтобы спасти Вам жизнь. И, как Вы говорите, одним из детей была сестра ее друга. Теперь комплекс вины из-за потери друзей мешает ей убивать людей, чтобы питаться. А на пакетированной крови она не выдержит эту беременность. Она слишком слаба. Слишком много стресса и боли. Обморок и невралгические боли — это только начало. За три месяца беременности она иссохнет, если не начнет нормально питаться.

Я уже не пыталась притворяться, что сплю и ничего не слышу, поэтому повернула голову в сторону Амбердо и Владислава и уставилась на них во все глаза.

— Здравствуйте, Ваше Величество. — Пожилой мужчина взял меня за руку и улыбнулся. — Я — доктор. Теперь с Вами все будет в порядке. Я прослежу за этим. Меня зовут Амбердо Андерсен. И мы с Вашим мужем знаем друг друга уже триста восемь лет.

Доктор широко улыбнулся, и из-под его верхней губы показались заостренные клыки. Как я и говорила, куда ни плюнь, попадешь в вампира…

— А Вы — сказочник. — Вымученно улыбнулась я, прикрывая глаза. — Так что, злодеям полагается счастливый конец и отъезд в закат?

— Вы о чем? — Он недоуменно посмотрел на меня.

— В моем мире жил писатель с такой фамилией. Он писал детские волшебные сказки, которые любой родитель читал своим детям на ночь. — Как-то хрипло и едва слышно прошелестела я.

Андерсен ничего не ответил, только улыбнулся. — Нет смысла повторять то, что я сказал Вашему мужу. Вы все слышали. Расскажу лишь вкратце, что необходимо. Вы будете находиться в состоянии беременности три месяца. Затем сформируется плацента, и я извлеку ее вместе с плодом в более подходящее для развития Ваших детей место. В Вашем организме недостаточно крови, чтобы прокормить их.

— Детей, не ребенка?.. У нас, что, будет двойня? И как Вы определяете без УЗИ? Вы, наверное, даже понятия не имеете, что я имела в виду.

— Двойня? — Амбердо как-то чистосердечно расхохотался во все горло. Отсмеявшись, он снова посмотрел на меня. — Вы умерли, Лора. И Вы — вампир. Само зачатие происходило иначе. Намекну лишь, что Ваш организм теперь размножается, как организм мухи. Или рыбы, но не как человека. Меньше трехсот особей в потомстве не приносит ни одна вампирша.

— Чего? — Я чуть не поперхнулась, совершенно забыв о боли и подскочив на кровати, как ужаленная. — Доктор Андерсен, дайте мне сюда виновника этого мракобесия, хотя бы просто пинком подтолкните поближе, чтобы я могла его задушить. Говоря «Милый, я хочу ребенка», я не подразумевала вешать на свою шею триста спиногрызов. Это значило «Я хочу одного розовощекого» — ну ладно, так и быть у вампиров таких не бывает, — «бледнолицего карапуза, которого в случае чумы, войны, желания поспать или чем-нибудь другим заняться можно скинуть на прислугу. ОДНОГО!» Я вообще с детьми не лажу, в принципе. Один раз помогала своей приболевшей тете, которая работала воспитательницей, присмотреть за группой. Мы вышли на прогулку. На улице была зима. Один гиперактивный придурок прыгнул на девочку сверху и, упав лицом вниз на лед, она сломала себе нос. Тетя еле уговорила родителей не подавать в суд. В группе в тот день было девять человек, и я не смогла уследить, но триста… Иуда. Он все знал, поэтому сам до последнего пытался заставить меня передумать.

Я раздраженно с рычанием в легких выдохнула. Потом, театрально схватившись за голову руками, осознав, что запахло жареным, и я попала в ловушку без шансов выбраться, я прошептала, зажмурившись. — Боги, я — чертова дрозофила!

— Когда мы достанем яйца из Вашего организма, мы поместим их в специальный резервуар, заполненный кровью. — Невозмутимо продолжил Амбердо, правда, подавив смешок, кашлянув в кулак. — Там они будут расти, увеличиваться в размерах, пока не образуются коконы, которые в грозовую ночь можно будет вернуть к жизни посредством поглощения человеческой энергии и энергии природного заряда тока, который сработает, как дефибриллятор. Если человеческое сердце он запускает и заставляет биться, у Ваших детей потребности в бьющемся сердце нет. Они просто оживут. Кстати, мозг у них уже формируется с первых дней. Даже сейчас они чувствуют Вас и Ваше настроение. А про питание из теплой вены я советовал потому, что им надо питаться. Также с первых дней. И они хотят настоящей крови. Будете баловаться кровью из пакетиков, они съедят Вас настолько, что живыми только глаза останутся. Ни в чем себе не отказывайте. Живите как жили до произошедшего. Постоянно находиться в горизонтальном положении, порой, даже губительно. Сегодня отдохните, а завтра выходите из дома. Прогулки на свежем воздухе хорошо сказываются на организме матери и прием природных витаминов. Запаситесь фруктами. По реакции своего организма Вы поймете, какая пища нравится Вашим детям и какая не нравится. Сообщайте мне о своем состоянии регулярно. До встречи, Ваше Величество. Теперь я буду часто Вас навещать.

— Спасибо, доктор. До свидания.

Владислав взял меня за руку, когда доктор Андерсен покинул нашу спальню, и я напомнила себе обстоятельнее побеседовать с ним по поводу скрытого от меня факта разрушения мира, когда буду в силах. Сейчас же я хотела только спать.

— Отдыхай, бабочка. Твое желание привязать меня к себе фатально сказалось на твоем организме. Я бы и без всяких детей остался с тобой. — Владислав поцеловал меня в лоб. — Я пока пойду разбираться с прибывшим бароном де Обером. Ублюдок клянет королеву всеми матерными, которые ему только известны из-за бесплатной сделки с Дизарой. Слухи быстро расползаются. А по факту ее смерти он снова считает себя в праве претендовать на Соверен.

Я закрыла глаза, на лету погружаясь в сон, пока дверь еще закрывалась за его спиной.

***

Медленно тянулись нескончаемой чередой дни и ночи в постоянной, но приятной рутине. Муж вернулся, и теперь он брал на себя ответственность за все государственные дела, иногда отправляя телеграммы на границу, чтобы проверить, как обстоит там ситуация. Я же практически ничем не занималась. Иногда меня посещал Амбердо Андерсен, чтобы справиться о состоянии моего здоровья. Силой воли я заставила себя охотиться на людей ради будущих детей, но больше не убивала. Чтобы после моего укуса никто не умер и не нарушил запрет старейшин, обратившись в вампира, я лечила жертв своей кровью, а потом внушала обо всем забыть. Амбердо был прав. Чувство вины и ответственность за гибель сестренки Дерана терзали меня днем и ночью, и я больше не могла вести себя, как первые месяцы после обращения, вырезая народ целыми деревнями. Тогда я вела себя, как капризный ребенок, с непривычки к обостренным вампиризмом эмоциям. И жертвами моей непривычки стали двадцать шесть человек в церкви. А все они были чьими-то сыновьями, дочерьми, сестрами, братьями… Я бы так никогда не задумалась о моральном аспекте, если бы одной из жертв не стала девочка, имевшая отношение к моим друзьям. На следующий день после нанесенного визита, гуляя у опушки леса, я встретилась с Андреа, которая опровергла мои мысли о том, что мы больше не можем быть друзьями, пригласив меня к себе. Так я и провела эти три месяца, практически каждый день посещая пещеру Андреа и Дерана. За это время все обиды как-то постирались, мы начали жить дальше, а юные волк с волчицей стали такой неотъемлемой частью моей жизни, что я не могла даже вообразить, что когда-нибудь обрету столь верных друзей. В те редкие минуты, когда у нас со своенравной волчицей возникал конфликт, одной шуткой Деран мог заставить нас обеих рассмеяться, забыв о ссоре и обиде. Состояние мое, при всем том, что я соблюдала все предписания своего врача: много гуляла, не испытывала стрессов, питалась из вены и поглощала фрукты, которые мне приносил Роберт практически на блюдечке с голубой каемочкой, тем не менее все равно оставляло желать лучшего. За три месяца и два дня я пережила порядка семи болевых приступов, и таких сильных, что лицо мое становилось бледнее даже самого бледного вампирского лица, а конвульсии сдавливали все тело. Доктором Андерсеном мне был подарен магический амулет. Как только случался приступ, нажав в самый центр круглого металлического шарика, я могла незамедлительно позвать врача. Это мне напоминало кнопку вызова медсестры в больницах над койкой. В детстве я боролась с запущенной стадией язвы желудка, поэтому имела неудовольствие оказаться госпитализированной и узнать работу больницы изнутри. Но Андерсен не мог меня контролировать в то время, как я находилась в волчьей пещере. В эти часы и минуты я оставалась абсолютно беззащитной перед лицом приступов, когда плод (или яйца, Господи, упаси) начинал поворачиваться с боку на бок…

Вырвавшись из размышлений о житие-бытие, я присела на стул возле окна, в котором виднелись неприветливые и мрачные хвойные деревья. Андреа сидела, скрестив ноги по-турецки, на своей кровати, а Деран занимал свое привычное место на раскладушке. Я положила ногу на ногу, оправив легкий подол сиреневого платья в пол. Серебристые босоножки на высоких каблуках удачно дополнили образ, хоть и не были в тон.

— Я хотела сказать… Я была сама не своя. Извини меня что ли. Не следовало врываться, не выяснив всей картины. — Помолчав, сказала Андреа.

— Три месяца спустя ты извиняешься? Фантастика. У русских говорят в такой ситуации, что, видимо, конь где-то издох. — Мои брови удивленно поползли вверх.

— Я просто… Я хотела устроить вечер памяти в честь погибших детей. Мы с Дераном так и не попрощались с новорожденной Мией, Венири и Кронином. У нас не было шанса их оплакать, а скорбь разъедает, когда не даешь ей возможности выйти. Явиться на мероприятие — ваша святая обязанность. Обоих. Не придете, пеняйте на себя. Я устрою террор, ибо вы оба приложили к этому руку. Пусть он и косвенно, но ты его задницу спасала. В церкви на окраине безымянной деревни, где вашими стараниями было совершено еще одно массовое убийство. Около десяти лет назад. Теперь там никто не живет. Боятся проклятия, наложенного на деревню четой Дракула. Бедные верующие люди. Они и не подозревают, что таким образом вампиры не проклятия накладывают, а развлекаются, когда им скучно.

— Ой, все. — Я махнула рукой, нервно качая ногой в такт внутреннему тремору. Становилось душно и как-то очень нехорошо. — Мы придем.

— Надеюсь, что так. Как там твой возлюбленный? Серебро с моих когтей не растворило ему желудок? — Улыбнулась Андреа, пристально глядя мне в глаза.

— Пакетированная кровь творит чудеса и выводит токсины, если их не критически много. — Отмахнулась я, игнорируя нагленькую усмешку.

— Жаль. Посмотреть на его труп — то еще зрелище. — Скривилась она, а я потихоньку дотянулась до нее ногой. Скажу лишь, что удар босоножки в бедро — не самая приятная вещь, особенно, если бьет вампир.

— Ауч. Щекотно. — Попыталась свести в шутку Андреа, но все-таки поморщилась от боли. Не имело значения, что она была оборотнем. Порог боли был вполне себе человеческим. — Нет, ну ты мне объясни просто. Я не могу этого понять. Как можно любить бессовестное создание ночи? У него нет моральных принципов. Он — злобный садист и маньяк с истинным чувством педофила к маленьким наивным и прекрасным куколкам, еще даже не вступившим в фазу полового созревания. Что ты в нем видишь? Никто из нас ничего иного не видит. У меня из-за него незаживающие шрамы на спине. Тебя они, похоже, не очень волнуют. Ты четыре месяца закрытые платья носишь.

— Дело все в этом? В твоей спине? Держи. — Я прокусила вену на запястьи заострившимися клыками, и мир для меня окрасился в бурый цвет. Две алые капли на жемчужной руке выглядели столь же необычно, как гроздья рябины на снегу. Я вытянула руку в сторону Андреа. — Заживет, как на собаке. Извиняюсь за невольный оксюморон.

— Меня не надо дважды просить. — Андреа склонилась к моей руке и прильнула к проколотой клыками вене. Оторвавшись через несколько секунд, она скинула футболку и повернулась ко мне спиной. Успевшие застареть шрамы стягивались сами собой, пока кожа ее спины не стала гладкой и ровной. — Ну как там?

— У младенца не так все идеально. — Фыркнула я.

Андреа надела футболку и снова опустилась на кровать. — Тем не менее. У тебя-то они не зажили. В чем феномен отсутствия обиды? И почему нельзя поставить точку на том, кто мешает дышать полной грудью? Нет необходимости возвращаться домой, Лора. Если тебя в этом мире все устраивает, ты можешь жить и у нас с Дераном. Разумеется, не королевский замок, но лучше тихая гавань, чем бушующее море.

— Я люблю его не за что-то, а вопреки всему. Даже здравому смыслу. Когда я с ним, будто ничего не предрешено, будто я сама могу выбирать свою судьбу, идти против навязанной кем-то воли. Я свободна внутри. Подчиняясь одному человеку в мире, я становлюсь свободной перед лицом всех остальных миллионов других людей. И чтобы огонь в груди моей горел сильнее, я лучше сожгу его силой всех, кто не согласен с моим выбором, чем сделаю выбор иной и откажусь от того, что делает меня собой, сколько бы страданий это ни принесло. И будь он худшим выбором в моей жизни, потому что я чувствую вину за свои поступки, которые совершаю под его влиянием и во имя его, потому что я постоянно чувствую боль, горечь, обиду и разочарование, лучшего я не ищу, потому что выбор иной — это предательство всего, во что я верю. А я верю, что мы — это что-то, что навсегда. Что-то, что будет длиться не одну вечность. Наверное, я всегда была такой. И всегда чувствовала, какая судьба меня ожидает. Когда я еще жила в реальном человеческом мире, однажды моя подруга и сокурсница, Елена Шеффер, сообщила мне, что встречается с юным парнем, своим ровесником. Кажется, его зовут Дилан. Брезгливое выражение моего лица со словами: «Пресвятые помидоры, живой пацан!» нужно было просто на камеру снять. Сработал внутренний мини-Фрейд, живущий в разуме, как будто мне и в голову не могло прийти, что выбором всей жизни может стать не мертвец в возрасте глубоко за пять столетий. Будто в жизни ничего противнее невозможно представить, чем живой и теплый молоденький мальчик.

Андреа прыснула в кулак, давясь от смеха. — Господи, дамочка, да у вас проблемы. Он все твое мировоззрение на короткий поводок посадил. Кто вообще тебя терпел с такими омерзительными взглядами на мир и отношения? Тебя же, наверное, мутит от прогулок за ручку в парке с ровесником и прилюдных поцелуев на публике.

— Да, нет. Почему… — Я попыталась сделать максимально возможное безразличное выражение на лице, задумавшись на добрую пару секунд, но тут же рассмеялась в полный голос, согнувшись пополам. — Нет. Я не могу притворяться. Это омерзительно.

— В отличие от жаркого секса на раскривушке с убийцей тысячи людей, пропахшим мертвечиной? Небо в алмазах подарит он и… — Парировала Андреа.

— Не смей продолжать фразу, иначе убью. Что бы ты понимала в эстетике вампиризма. Насчет твоего вопроса о том, кто меня терпит… Есть один такой прекрасный золотой человек. Его имя Никто. — Мы снова идиотически засмеялись, словно укуренные, а потом как-то разом стихли. — У меня не было друзей ни в школе, ни в университете. Я всю жизнь была сама по себе. Вы — мои первые друзья. И единственные…

— Друзья — это весело. Особенно, когда они без тормозов, как ты. Может, устроим соревнование на скорость? — Андреа легонько толкнула меня в плечо. Я поморщилась. Боль распространялась по моему телу от каждого неловкого движения.

— Пожалуй, как-нибудь в следующий раз. — Я махнула рукой, опуская голову на грудь. Боль противно распространялась по всему телу, защемляя каждый нерв в организме. — Плохо себя сегодня чувствую.

— Боже мой, кто подлил тебе святую воду в кровь? — Уголки губ волчицы снова поползли вверх. — Вся прелесть вампиризма в том, что вампир всегда чувствует себя хорошо физически, если только яд оборотня не попадает в организм.

— Очень остроумно. Обхохотаться можно. — Я закатила глаза.

Я была не в состоянии контролировать разраставшийся ежесекундно тремор. Моя нога, что лежала поверх другой, ежесекундно дергалась, и каблук с шелестом разрезал воздух.

— Вообще-то вампир, точнее вампирша, может чувствовать себя плохо. При одном условии. И это не наличие яда оборотня или святой воды в крови. — Подал голос Деран, подняв голову, до сих пор покоившуюся на скрещенных лапах, и легонько дернув хвостом, что я восприняла за первый признак раздражения. Желтые глаза с вертикальными зрачками волка внимательно всматривались в лицо Андреа. — Вампирша чувствует недомогание, когда беременна. Можешь поздравить свою подругу. Твой злейший враг вскоре принесет свое потомство в этот и без того настрадавшийся от него мир. Вот и сбудется пророчество. Мелкие гады уничтожат все миры, и от нас ничего не останется.

— Чего? — Андреа посмотрела на меня, приготовившись снова прыснуть от смеха. — Мой парень сошел с ума?

— Вообще-то не сошел. — Я опустила голову вниз, и на щеках моих появился нездоровый румянец. — У меня, действительно, будут дети.

— Бо-же мой. — По слогам произнесла Андреа, затем встала, заложив руки за голову, и описала все пространство пещеры в два круга, постепенно переходя в крик. — Как он тебя заставил вынашивать этих омерзительных мелких тварей? Опять пытал? Прошлый раз, когда он воскрешал потомство, его прожорливые адские версии его за день вырезали целую деревню. Ты хоть понимаешь, какой апокалипсис вызываешь на наши земли? Другим вампирам строго настрого запретили иметь детей четверо старейшин. Потому что эти мелкие кровожадные твари без мозга сжирают все, что им попадается на пути. Но, конечно, даже старейшины не в праве указывать королю. Если обычных вампиров за такое на солнце поджарят, то его только попросят проследить, чтобы детишки съедали по деревне в день, а не по десять. Мало этого, так это еще и над тобой издевательство. Роды такие мучительные, что вампирша может и не пережить! Убить его мало. Я всегда говорила.

— Для начала, он не заставлял. Это была моя идея. — Я снова покраснела, как рак, не поднимая головы.

— Замечательно. — Протянула Андреа так, будто в слове было минимум три буквы «а». — Эта версия, конечно, еще лучше. Они были в ссоре, и он к ней даже не прикасался. А потом она подала безумную идею о потомстве. От такого грех было отказаться, потому что в итоге он получил еще один ключ к воцарению Ночи над мирами, ведь, когда его дети вырастут, уже никто не свергнет их отца. Идти против него и еще пяти сотен ему подобных — сумасшествие. А она, хоть и знала, что придется пройти сквозь страшные муки боли родов, наконец-то, получила его прекрасное тело и гарантию того, что ненаглядный неверный никуда не денется от матери своих детей. Гениальная блестящая логика. Мастерица дедукции, мать твою Сару.

— Слушай, даже в человеческой жизни появление ребенка сопряжено с трудностями. Мы с ними справимся. Даю слово, тебе не надо об этом переживать.

Андреа прищурила глаза, и они превратились в две узкие щелки. — А за себя мне стоит переживать? Не забыла еще, что я — обычная двенадцатилетняя девочка, отличающаяся от людей только геном волка? Что со мной будет? Если в деле не участвует серебро, ты регенерируешь за несколько секунд. А что обо мне? Их вытащат из тебя, распоров нам обеим брюхо, или же они из матки полезут, разрывая стенки вагины? Может, тебе и все равно. Он тебя там растягивал с двенадцати лет, у тебя уже все давно открыто и широко. А я — девственница, Лора. И я не хочу лишаться невинности не в объятиях своего парня, а потому что ты рожаешь потомство глубоко мне ненавистного объекта.

— Я попрошу, чтобы Андерсен сделал кесарево. Твоя невинность не пострадает, хватит причитать. — Я раздраженно посмотрела на волчицу. — Дай мне стакан. Я оставлю свою кровь. Выпьешь, когда почувствуешь надрез скальпеля, и все заживет, как и не было. Я не собираюсь жертвовать своей жизнью только потому что тебя привязали ко мне.

Андреа протянула мне стакан и, пока я сцеживала кровь, села на кровать и обреченно вздохнула. — Ты под каблуком королевского эгоизма. Чуть ли не сапожки ему целуешь. Неужели он настолько хорош в постели, что можно простить побои серебряным хлыстом, измены, ложь и прочую грязь?.. Почему ты не можешь отстать от него? Это просто. Тебе причиняют боль — ты уходишь. Как дважды два. Простая арифметика. Ребенок поймет.

— Ты из тех мерзких людей, кто все чувства сведет к похоти. Дело не только в постели, Андреа. Это тоже просто, как дважды два. Когда любишь, сделаешь все, чтобы человек был счастлив. Не имеет значения, сколько боли ради этого претерпишь ты сама. Ты даже очевидных вещей не понимаешь.

— Где уж мне понять, обделенной мозгом. Любовь, любовь… Когда любовь тянет одна сторона, а вторая только делает вид взаимности, пользуясь святой наивностью влюбленной в него и вращая всем, чем хочет, насилуя свою любовь, избивая, изменяя ей, удавливая на своем ремне и ставя на колени, и если влюбленная сторона позволяет это, значит она — просто идиотка без чувства собственного достоинства, которое вторая сторона с плинтусом равняла. И любовь тут даже ни при чем. Все дело в том, милая Лора, что ты хочешь чувствовать, как он уверенно ставит ногу тебе на грудь. Саба склоняется перед верхним, а доминант награждает ее чем-нибудь из раздела гастрономии или очередных пыток. И приторно сладко, когда все это выделывают его руки. Его с большой буквы «Е». Потому что ты больна.

— Откуда ты узнала о ремне и плинтусе? — Я злобно воззрилась на нее. Что и говорить, я всегда терпеть не могла, когда что-то личное всплывает наружу, при том, что я сама об этом никому бы не призналась. Ремень был мертвой тайной между нами с Владиславом. Потому что, честно говоря, с недавнего времени, когда боль, обида и раздражение ушли в прошлое, я уже со своей подачи и желания начала просить его удавливать меня на своем поясе. Минуты, когда сладко задыхаешься в томлении, глаза уже лезут из орбит, а язык — изо рта, когда начинает синеть кожа от прекращения доступа воздуха, когда уже слышен хруст шейных позвонков, а на шее на короткое время, пока вампиризм не регенерировал повреждения, возникают синяки и кровоподтеки, когда он уже убирает ремень, но касается ладонями моего лица, хочется только умолять его удавить меня своими руками на своем ремне в эту же минуту, чтобы ощутить, как любимые руки становятся твоим Богом, судьей и палачом в одном лице.

— О плинтусе, видимо, совпадение. А насчет скарфинга… Неужели ты думаешь, что следы от удушья не появлялись на моей шее и что я не задыхалась, пока ты, больная всем рассудком, наслаждалась этим и просила милого поднажать и затянуть сильнее, гарантировать тебе рай?.. Бойся меня, Лора, когда я вырасту. Я положу конец этим больным играм. Я найду, как это сделать и как тебя спасти, если сама ты не можешь и не хочешь.

Я ничего не успела возразить. Тупая боль прострелила все тело, и я упала на пол, извиваясь в судорогах. Последним, что я помню, — как надавила на железный амулет, в самый центр…

Не знаю, сколько времени прошло, когда, наконец, открыв глаза, я увидела, как надо мной склонился внушительных размеров волк, кареглазая, похожая на эльфа девочка с растрепанными волосами и седовласый бородатый мужчина.

— Скажешь уже, что с ней или толку от тебя ноль, кровосос? — Маленькая эльфийка бесстрашно скрестила руки на груди и смотрела на мужчину пронзительным взглядом глубоких карих глаз.

— Ее Величество готова к извлечению плода. — Раздраженно прошипел мужчина, оскалившись. — Из-за тебя, мелкой шавки, королева могла умереть! Какое ты вообще имеешь право удерживать ее здесь?!

Андреа вплотную приблизилась к Амбердо, и он затравленно сделал шаг назад, памятуя, вероятно, о том, что укусы оборотня смертельны.

— Нет, мертвый противный старикашка, Лора могла умереть не потому что она у меня в гостях, а потому что твой поганый монархический кровосос, под которого ты стелешься, пытаясь услужить ему триста восемь лет, совершил над ней невероятное злодеяние, заставив вынашивать свое безмозглое кровожадное потомство. Да, даже ее это удивляет, но я знаю все обо всех, кто живет в нашем мире, так что можешь смело засунуть свои клыки туда, откуда они растут, пока я не вырвала их и не запихнула тебе в задницу, и оказать, наконец, помощь моей подруге.

— Мелкая дрянная шавка, какое право ты имеешь оскорблять Его Величество?

— Я его не только оскорбляю. — Улыбнулась маленькая девочка-волк. — Я его уже почти убила единожды, а один раз вот этими руками ознакомилась со всеми его внутренними органами. Так что я знаю Ваше Величество изнутри наощупь. Мне он не король, и никогда им не будет. Так что повторюсь. Поганый. Монархический. Кровосос.

Я пыталась произнести хоть что-нибудь, но из-за опоясывавшей боли, было трудно даже рот открыть. Сделав пару вдохов и длинный выдох, я тихо прошелестела три слова. — Андреа. Язык. Вырву.

Затем, снова собравшись с силами, выдала еще одну длинную тираду. На этот раз уже получилось лучше. — Доктор Андерсен, я здесь загибаюсь. Не время устраивать разборки из-за того, кто кого как назвал. Мой муж — не мальчик. Он сам может свой титул отстоять и не дать в себя обиду. Отнесите меня домой и подготовьте к извлечению. Андреа, у тебя есть моя кровь, хоть ты и ведешь себя, как дрянь. Все будет хорошо. Не переживай.

— О, глядите-ка, мученица-роженица ожила. Уже лучше. Чует, шельма, что на мужа шишки летят. — Усмехнулась девочка. — Удачных родов. Супругу горячий привет. Еще свидимся.

Тем временем, доктор Андерсен схватил меня в охапку на руки и на вампирской скорости полетел к замку…

Глава 10. Наследие Дракулы

Мы — дети вампира, и ночь — наше время,

У нашего Князя — незыблемый трон,

Дрожи человечее, смертное племя,

Мы скоро прольем кровь во имя ворон.

Андерсен принес меня в какую-то лабораторию и уложил на металлический стол,  крикнув кому-то позвать Владислава. Что было потом я помнила весьма смутно.  Перед тем, как отключиться, я попросила Амбердо сделать мне кесарево. Затем, как это водится, когда погружаешься в обморочное состояние, стены раздвинулись, сознание куда-то уплыло, а когда я очнулась, я обнаружила, что мое сиреневое платье в области живота оказалось разрезано и насквозь пропиталось кровью. Приподнявшись и сев на столе, я огляделась. Кипевшие железные котлы, трубки непонятного происхождения, деревянный мостик где-то высоко под крышей и много других металлических сооружений окружали стол, на котором я лежала. Лаборатория пустовала. Я находилась здесь в гордом одиночестве. Коснувшись ладонью окровавленного живота, я обнаружила, что никаких ран и швов на нем не оказалось. Что ж, значит, все зажило. Не испытывая боли и особых затруднений, я соскочила со стола и направилась к выходу. Необходимо было отыскать доктора или мужа, чтобы спросить, как все прошло. Но не успела я сделать и несколько шагов по направлению к выходу, дверь в лабораторию потихоньку отворилась, и на пороге появился доктор Андерсен.

— Ваше Величество. — Искренне и тепло улыбнулся Амбердо. — Вижу, что энтузиазм поставил Вас на ноги. Но, если хотите знать мое мнение, стоило полежать хотя бы до вечера. Вы точно в порядке? Не испытываете боли?

— Не стоит беспокоиться обо мне, доктор Андерсен. Я в полном порядке! Живее еще себя никогда не чувствовала. — Улыбнулась я, нетерпеливо опуская руку седовласому бородачу на плечо. — У нас получилось? Что с моими детьми? Могу я их увидеть?

— Разумеется. Его Величество остался рядом с ними до тех пор, пока Вы не придете в себя.

— Тогда идем! — Я нетерпеливо подтолкнула Амбердо к выходу, и, покинув лабораторию, мы устремились на шестнадцатый этаж, в нашу с Владиславом комнату.

В комнате спиной к двери стоял мой муж, рассматривая нечто, расположенное возле окна. Когда мы подошли ближе, он обернулся и протянул мне руку. Я тепло и крепко сжала ее в своей. Я стояла, устремив взгляд на его профиль. Прямой длинный нос, темный глаз, горделивая ухмылка и золотая серьга в левом ухе. Он напоминал прекрасного и свободного цыгана, а из того, что я знала о его семье, его отец — Валерий-завоеватель был королем всех цыган, и девушка-охотница, о которой он говорил, его потомок, точная копия нашей Селены, тоже была цыганской принцессой, следовало, что он — тоже потомок этого прекрасного свободного племени. Мой рома. Если бы он только темной ночью сыграл мне на гитаре. Где-нибудь у берега реки. А я бы сидела и слушала, и слушала, растворяясь в звуках цыганской мелодии… Я даже не могла понять, почему меня так сильно влечет эта часть его происхождения. Он улыбнулся, видимо, прочитав мои мысли.

— Когда-нибудь сыграю. Обещаю. — Раздался до боли любимый голос в голове, и я опустила голову на его плечо, устремив взгляд вперед.

В крупном резервуаре, до краев заполненном свежей кровью, плавал окровавленный красный сгусток, уже покрывавшийся зеленой болотной слизью, длиной около пятнадцати-двадцати сантиметров.

— Вот это да. Это он так за сколько часов вырос? — Ошеломленно спросила я, обернувшись в сторону Амбердо, не отпуская руки мужа из своей.

— Чуть больше, чем за два. Вскоре этот сгусток, достигнув своих максимально возможных размеров, начнет деление на отдельные организмы. Тогда их можно будет разместить в лаборатории, в которой Вы недавно очнулись. Закончив деление, кровавые сгустки покроются зеленой слизью окончательно и начнут свое превращение в коконы. А когда и этому процессу подойдет конец, станет возможно привести их к жизни с помощью разряда молнии и проверенного оборудования Его Величества. Металлические трубки проведут к каждому организму разряд в несколько миллионов вольт и, при помощи живого бьющегося сердца и доли человеческой энергии, Ваше потомство оживет. — Резюмировал доктор Андерсен. — К сожалению, человеческое сердце не выдерживает такого разряда тока, поэтому мы ищем существо бессмертное и невероятно сильное для оживления Ваших детей.

— Вы упоминали о нем, когда у меня случился первый приступ. — Я кивнула головой. — Монстр, созданный неким безумным ученым?

— Да. Этот ученый вместе с Вашим мужем долго работал над созданием этого существа, собирая его из частей тел усопших. Он воскресил его тем же способом, что мы планируем воскресить Ваших детей. Это создание, по-настоящему, бессмертно, ничто не может убить его, поэтому зарядом его энергии можно пользоваться бесконечно. Существо нарекли монстром Франкенштейна, по фамилии безумного ученого, его создавшего. К сожалению, сейчас наши усилия ни к чему не приводят. Он уплыл из Трансильвании по Адриатическому морю, и где он сейчас, никто не знает. Но мы не прекращаем поиски.

— И увенчались чем-нибудь хорошим попытки в прошлом оживить детей?

— Даже не раз. В девятнадцатом веке — потомство от трех невест Его Величества, в двадцатом — от жены Элеоноры. Дети Вашего мужа живут сейчас в разных мирах и уголках света. Никто из нас не знает, сколько их, на самом деле.

— Спасибо Вам за помощь, доктор Андерсен. И вообще за все. — Я благодарно улыбнулась Амбердо и поцеловала мужа в щеку. — Прошу меня простить. Я хочу принять душ и смыть кровь. Я скоро вернусь.

— Разумеется. — И Владислав, и доктор понимающе кивнули. Покинув мужчин, я хлопнула дверью комнаты и направилась в ванную, располагавшуюся на девятом этаже…

***

Я, Владислав и еще несколько человек стояли в старой церкви. Я задумчиво осмотрела присутствующих. Все они были одеты бедно и невзрачно. Наша одежда резко контрастировала с их. Мое черное бархатное платье, хоть и было самым простым из находившихся в гардеробе, но, тем не менее, слишком мажорно смотрелось среди обычных смертных. Владислав же и вовсе надел бордовый бархатный пиджак, черную рубашку с золотыми запонками и черные брюки, у ремня, которых была золотая пряжка. Я добрых минуты три не могла оторвать от нее взгляд. Вот мы сейчас, такие невозмутимые, стоим здесь, а по ночам этот ремень сдавливает мне шею, но никто из присутствующих не догадывается об этом. Кроме Андреа тайн моего порочного господина не знает ни одна живая душа. Я подняла голову вверх. Не знаю, кто здесь все отмывал, но не осталось ни единой капли крови в этом помещении, хотя, когда я находилась здесь в предыдущий раз, имела место быть кровавая баня. Я помнила о случившемся здесь, словно это было вчера. Разбитый алтарь, голова парня, имевшего неповторимое сходство с Дэвидом Теннантом, а вон и стена, в которую муж вжимал меня на глазах остекленевших прихожан. Все вокруг пахло пороком, куда бы я ни пришла, и напоминало о наших грехах. Прошлых, настоящих… Я опустила глаза.

— Мы собрались здесь почтить память Мии из рода Кронина, Венири и самого Кронина, а также, четырех погибших младенцев. Их гибель — страшная боль для нас, но мы должны воздать им должное. Они ушли, но не будут забыты…

Что и говорить, Андреа была превосходным оратором. А у меня начинала от всего происходившего болеть голова. Слишком много воспоминаний и боли. Причиненной мне, причиненной мной.

— Они ушли, но не будут забыты. — Каждый из стоявших друг за другом произносил эти слова.

От меня не укрылась демоническая усмешка мужа. — Они ушли, но не будут забыты.

С этими словами он покосился на меня, давя смешок. Один смеялся мне прямо в лицо, вторая устроила все это шоу, лишь бы усилить мое чувство вины и заставить почувствовать себя полным ничтожеством. Когда дошла речь до меня, я просто развернулась в сторону выхода. Им не заставить меня заниматься самоедством. И эти два, с позволения сказать, человека еще были единственными моими близкими!

Уже у выхода мне преградила путь Андреа. — Вернись на свое место, Лора.

— Это же балаган. Тебе самой хочется стоять там и врать, что гибель этих людей и детей не на совести здесь присутствующих? Пытаешься заставить меня включить вину и терзаться? Ты не дождешься моих извинений, Андреа. А теперь — с дороги.

Я отпихнула волчицу плечом, почувствовав сзади чье-то присутствие. Владислав тоже уходил.

— Конечно. — Лицо Андреа исказилось гримасой боли. — Зачем вам чувствовать вину и брать на себя ответственность за жизни, которые отобрали? Проще так. Как живется. На хорошее вы оба вообще не способны. Ну и проваливайте, в таком случае.

Двери медленно и неслышно затворились за нашими спинами…

***

Три недели спустя.

— Они погибнут, если мы не приступим к процессу воскрешения в скором времени. Наши дети погибнут. — Мой муж, на редкость, впервые выглядел глубоко опечаленным, бесцельно листая одну из папок с бумагами за тысяча девятьсот сорок шестой год. Его печаль контрастировала с глубоким раздражением. — Мои дети погибают, а единственное полезное из того, что я могу сделать, это листать идиотскую папку.

Он раздраженно отшвырнул от себя документы, и они нестройной кипой попадали на пол.

— Дорогой. — Я положила руку ему на плечо. — Еще есть время, мы обязательно что-нибудь придумаем.

— Какое время, Лора? Монстра Франкенштейна мои люди ищут уже сотню лет, а нашим детям жить осталось до заката третьего дня, начиная с этой минуты. Не уверен, что мы сможем повторить это снова. Первый раз был мучительным. Ты чуть не погибла. И рисковать твоей жизнью я больше не желаю.

— Послушай. — Я присела на пол, положив руки мужу на колени. — Сколько раз мы выбирались из дерьма? Я дважды чуть не потеряла тебя, и оба раза решение приходило в самый последний момент. Я нашла способы сохранить тебе жизнь. Я не позволю умереть нашим детям. Верь мне.

Сев рядом, я прижалась головой и рукой к его ноге, закрыв глаза. Спустя пару мгновений я, наконец, завела разговор о том, о чем собиралась его спросить еще в первый момент приступа моей беременности.

— Ты говорил Амбердо, что леса горят. Это из-за меня, из-за того, какая я? — Сменила я тему, не позволяя мрачным мыслям удручать нас снова и снова.

— Если ты слышала это, ты слышала и все остальное. Да, это так. Твоя психическая нестабильность и абстинентный синдром, когда ты не получаешь новую дозу наркотика своей любви, ведут к коррозиям почв и горению лесов. Ты теперь связана с природой этого мира, и, похоже, что медленно и верно приближаешь апокалипсис, о котором говорило пророчество. Я же говорил, что будет только хуже, если не уйдешь.

— Поздно говорил. — Я обняла рукой его ногу и уставилась невидящим взглядом в пустоту. — Там, в психиатрической больнице ты, наоборот, настаивал войти с тобой в пещеру горного короля…

— Живя с тобой, Лора Уилсон, я начинаю все больше понимать, что в любви нельзя быть эгоистичным. Тогда, когда я только встретил тебя, я хотел получить то, что принадлежит мне по праву. Я хотел обладать тобой и владеть. И мне не было никакого дела до того, к чему это может привести. Но, когда я увидел последствия, они мне показались слишком страшными, чтобы продолжать в том же духе.

— Я сильнее, чем ты думаешь. Ты зря меня недооцениваешь. — Подняла голову я. — К тому же, сейчас ты больше не прогоняешь меня.

— Кроме того, насколько все это ведет к разрушению твоей личности, я понял и еще кое-что. Противодействовать тебе и отнимать у тебя себя — это даже больший апокалипсис, чем депрессия и апатия из-за моего отъезда с коррозией почв и горением лесов. С тобой спорить — безболезненнее будет лоб до крови о стену разбить. Ты абсолютно неконтролируема, когда начинаешь думать, что у тебя отнимают твое выболевшее, принадлежащее тебе по праву лет порченой чувствами крови. Я тут спросить хотел… — Он помедлил. — Мы ни разу об этом не разговаривали, но… Что ты чувствуешь при асфиксии? Почему это для тебя стало так важно? Почему просишь снова и снова удавливать тебя на ремне?

— Потому что… — Я вздохнула. — Ты держишь мою жизнь в своих руках. На духовно-моральном уровне. И только ощущение этого тактильно и физически, позволяет почувствовать, что я не сплю. Что я не смертельно утомилась после дневного дежурства, и, оставив больницу на Мистера Коулмана, дремлю в ординаторской и вижу красивые сны. Ты — мое все. Ты так важен для меня, что я боюсь проснуться, боюсь, что психоаналитик был прав, и тебя, действительно, не существует нигде, кроме как в моей голове. Я боюсь потерять то, что делает меня живой, то, что делает меня собой. Поэтому, хоть удавливай, хоть шкуру спускай, хоть вены вскрывай мне, но позволяй чувствовать, что то, что я вижу — правда. Я не люблю боль, не выношу насилие, но все видится в ином свете, когда процесс контролируют любимые руки. Это эйфория, дикость, безумство и настоящий драйв, со скоростью света летящие по венам. Вот, что я чувствую. — Я взяла его руку в свои и прильнула губами к перстню с изображением дракона.

На какое-то время воцарилось молчание, а затем одним резким движением муж поставил меня на ноги, и мы направились в лабораторию.

Переступив порог, я подняла голову вверх, чтобы оценить труды Роберта и Амбердо. Сотни коконов, покрытые зеленой слизистой оболочкой, были подвешены к самому потолку. К каждому из них тянулись металлические трубки, по которым, вероятно, в грозовую ночь будет подаваться заряд тока и энергия жизни чудовища Франкенштейна.

— Они должны выжить, Лора, должны… У нас нет права на ошибку. — С болью в голосе произнес мой муж, устремляя взгляд к потолку и сгущавшимся сумеркам, хорошо различимым через просвет в крыше. — Но мы уже обыскали все миры и их страны. А в своем — каждый клочок земли. Уродливое создание отца своего мастерски умеет прятаться.

Что-то в его словах не давало мне покоя: «Но мы уже обыскали все миры и их страны. А в своем — каждый клочок земли». Я решила докопаться до сути и сократить фразу: «Обыскали миры и каждый клочок земли». Да, вот оно ключевое: «Земли».

— Где ты говоришь его в последний раз видели? — Наконец, оторвавшись от рассуждений, подала голос я.

— Он уплывал в неизвестном направлении по Адриатическому морю, когда последний раз охотник по имени Ван Хельсинг убил меня. Второй раз. Это было в тысяча восемьсот восемьдесят восьмом году.

— Однако же, твои приспешники уже сто лет в обед как не могут найти уродливого безобразного монстра в человеческих мирах? Если бы он там был, достаточно было бы сунуть его фотографию первому встречному. И если не каждый первый, то каждый третий точно бы узнал его и ответил, в каком направлении скрылось чудовище.

— И к чему ты клонишь? — Владислав воззрился на меня своим бездонным черноглазым взглядом.

— Я клоню к тому, что его никто не видел ни в одном из миров и не помог твоим приспешникам, потому что его и не было ни в одном из миров. Решение нашей проблемы все это время находилось у нас под носом, а мы даже не замечали. Сам подумай, какой в этом смысл, бежать и прятаться от короля вампиров всей сети миров и тысяч его слуг, в абсолютно тебе незнакомом месте, где каждый может оказаться врагом и выдать тебя? Монстр Франкенштейна проплыл по морю, чтобы запутать следы. Чтобы стали искать его где угодно, но не дома, где все так знакомо и привычно, и есть укромное место, куда никто не сунет нос, потому что ищут его в других мирах. Здесь можно затаиться на годы, и никто тебя не отыщет. Ты сказал, что вы обыскали буквально каждый клочок земли. На поверхности. А вы пробовали искать ПОД землей? Все мы, создания ночи, не выносим яркий свет. За годы жизни здесь, должно же оказаться такое место, в котором он мог затаиться на глубине. Подумай, катакомбы, колодцы… Да что угодно.

В глазах Владислава блеснула фанатичная искорка. — Вот теперь ты должна понять, почему сам король всех вампиров во всех мирах выбрал именно тебя. У тебя золотые мозги, Лора. Зомби, если бы они существовали, а не были глупой страшилкой детям на ночь, выстроились бы за ним в ряд и передрались. В девятнадцатом веке монстр жил под разрушенной мельницей рядом с Васерией. Ее спалили дотла люди деревни, увидевшие чудовище на крыше с бездыханным телом отца на руках. Мы с невестами думали, что он потерян навсегда, но он выжил. Под мельницей. И оставался там, пока я не заполучил его.

— Хорошо. — Я наклонилась к нему вплотную и поцеловала в щеку. — Отдавай приказ своим людям запускать процесс воскрешения наших детей. Я иду в Васерию за монстром Франкенштейна!

***

Я открыла гардероб и вытащила оттуда длинное платье в пол крестьянского покроя из грубой холщины. Только элемент неожиданности мог позволить мне одержать победу над чудовищем, раза в три выше меня и шире в плечах. Вряд ли он знал меня в лицо, но спустись я в его жилище в шелках, наверняка, сложил бы два плюс два и понял, что я — королева этого мира. Лучше притвориться заблудшей бедной девушкой-крестьянкой.

Я уже сбросила одежду к ногам и собиралась влезть в просторный ворот одеяния, когда кто-то схватил меня за руку.

— Ты не пойдешь одна. Это безумие. Ты не настолько сильна, чтобы справиться с этим уродом. Ты даже в глаза его не видела, и поэтому не имеешь представления о том, с какой опасностью столкнешься. Я отправлю своих слуг за ним.

— По-моему, мы уже все обсудили. Я не доверю то, от чего зависит жизнь моих детей, ни в чьи иные руки, кроме собственных. А тебе нужно начинать подготовку. Когда я вернусь с монстром, платформа для него должна быть готова, чтобы оставалось только начать. — Я мельком окинула мужа взглядом и опустила глаза. Нашу комнату всегда скрывал сизый полумрак из-за плотно задернутых штор и ультрафиолетовых стекол. Сейчас он стоял возле меня, эмоционально взведенный, нервный, невыносимо прекрасный в полутенях нашей темной спальни, а на мне было лишь только нижнее белье. Не буду говорить, чем это попахивало, потому что ни одной не шальной и не пьяной мысли в моей голове не было. — Я знаю, что делаю. Тревога и стресс… Вы-клю-чай. Все будет в порядке. Уже вечером мы станем родителями. Я бы позвала и тебя с собой, но он знает тебя в лицо, а меня может ошибочно принять за  крестьянку.

Я приподнялась на пальчиках и коснулась его губ своими. Не в силах сопротивляться он притянул меня за шею рукой ближе, углубляя поцелуй. Одно соприкосновение уст и сплетенных языков выбило воздух из моих легких, перед глазами потемнело, а в голове что-то стремительно завертелось. Отстранившись, он коснулся ладонью моих волос, а затем и лица. — Ты бесстрашная, решительная, обезбашенная и безрассудная, Лора Дракула. Ты сводишь меня с ума.

— Не так, как ты меня. — Я выскользнула из его объятий, потому что мое тело дало мне понять, что еще несколько секунд, и до монстра Франкенштейна мне будет не больше дела, чем до муравья, копошащегося в траве. Надев крестьянское платье и оправив рукава, я улыбнулась супругу на прощание и вышла из комнаты…

Приятная ночная прохлада здорово бодрила и даже придавала уверенности в собственной неуязвимости и в том, что фортуна сегодня будет на моей стороне. От разрушенной мельницы на окраине Васерии остался лишь едва державшийся прогнивший старый остов. Быть может, сразу после сожжения здесь и оставалось несколько досок в целости и сохранности, сто лет спустя же гниение забрало в свои объятия все, на что только кинуло взгляд. Да и постройка даже в то время вряд ли могла похвастаться новизной. Мельница всем своим видом говорила о том, что дата ее возведения относилась к веку четырнадцатому, максимум пятнадцатому, не позднее. Сделав пару шагов внутрь скелета, некогда представлявшего собой чудо архитектуры своего времени, балансируя на полусгнивших досках и из последних сил стараясь сохранить равновесие, я увидела лежавшую на земле стеклянную пузатую флягу, менее чем на половину заполненную зеленоватой жидкостью. Надпись на этикетке-наклейке провозглашала, что внутри бутылки был абсент. Я наклонилась, подняла бутылку с земли и, откупорив, отпила из горлышка. Сначала алкоголь ударил в голову оглушительной волной жара и боли, а затем заставил философски задуматься о том, как попасть на нижний уровень. Я присела на корточки, устремив взгляд под ноги. Впереди меня доски заканчивались, и зияла глубокая дыра в черноту. А вот и вход. Я поднялась на ноги и сделала шаг вглубь темнеющей пустоты…

Разумеется, вампирские рефлексы позволили приземлиться на обе ноги, но от этого желание материться всеми известными в природе матерными словами и неологизмами, придуманными в тот момент самопально спонтанно, никуда не исчезло, потому что мое приземление с шумом окончилось в мутной от глины, вдобавок к этому — ледяной воде. Фонтан брызг, вытесненный из речки-вонючки силой тяжести, обдал меня с головы до ног мутной грязью. Что ж, не бывает худа без добра. Теперь я была похожа на бедную крестьянку-замарашку еще больше.

С горем пополам выбравшись на сушу, я отклеила мокрые и грязные пряди ото лба и поглядела перед собой. На влажной от сырости и воды земле лежала потрепанная книжица в кожаном переплете, на обложке которой золотыми буквами были выгравированы слова «Святая Библия». Я сделала еще несколько шагов вперед и увидела на влажной почве кое-что еще. А именно — следы исполинского размера. Все-таки я оказалась права. Он все еще здесь.

— Поздравь себя, Лора Уилсон, ты нашла монстра Франкенштейна. — Сладко пропело внутреннее «я», словно заискивая передо мной. Времени разбирать причины, по которым мое вечно недовольное всем и вся и бурчавшее альтер-эго сейчас было так спокойно, у меня не было. Потому что сзади от меня послышалось какое-то движение, опереженное только звуками сиплого дыхания, и, вытянувшись в струну, я замерла на месте. Запах гниения ударил в ноздри, да так отчетливо, что я едва не задохнулась. Обернувшись, я увидела нечто, до глубины души пронзившее и даже сумевшее испугать бессмертного вампира. Догадываюсь, что из-за того, что на улице была ночь, я бы ничего не смогла рассмотреть, будучи человеком, но вампирское зрение служило мне хорошую службу.

Уставившись на меня любопытным взглядом, напротив меня, буквально в двух шагах, стояло нечто в рваном тряпье коричневых и серых оттенков с капюшоном, накинутым на голову. В росте индивид достигал, похоже, порядка трех метров. Гниющая и покрытая трупными пятнами кожа его так называемого лица состояла из нескольких слоев и была скреплена наскоро швами из черных нитей, соединяющими лоб с носом, а нос — с нижней половиной его физиономии. В груди его, не покрытой тряпьем, билось механическое сердце зеленого цвета.

Рассматривая это ужасающее творение рук отца его, я внезапно поняла, что голова моя пронзительно чиста, и никакого четкого плана о том, как мне одержать над ним победу и еще и доставить в замок, в ней не содержится. Похоже я, как и всегда, переоценила свои возможности. Я грешила этим постоянно. Ожидая высокий балл на экзамене, а получая намного ниже. Ожидая, что родители видят во мне большее, нежели выгодную партию для Дэвида Теннанта, а получая суровую правду о том, что это не так. Ожидая, что смогу взять под контроль любовь к Владиславу, а получая свои взрывавшие мне мозг желания, чтобы он душил, бил и издевался надо мной, чтобы чувства в своей маниакальности и острой фазе стали еще острее. Сейчас же моя переоценка своего «я» могла стоить мне жизни. Тем не менее грел душу и вселял уверенность в своих силах тот факт, что я сделала что-то, чего не смогли ни мой муж, ни его приспешники. Я нашла монстра. С другой стороны, я даже не знаю, на что я рассчитывала, не продумывая способы курьерской доставки сверхценного товара на дом. Что я заявлюсь такая вся в Дольче Габбана, скажу монстру «Сир, позвольте препроводить Вас на электрический стул», а он непременно ответит «Разумеется, мадам. Что Вы, что Вы. Не стоило утруждаться и приходить, могли просто позвонить, и я бы пришел сам!»? Да будь я хоть сто раз вампиром, я все равно оставалась хрупкой шестнадцатилетней девочкой. Девочкой с клыками и крыльями, тем не менее вряд ли способной на руках донести трехметровый труп из семи частей человеческих тел до дома.

Первым молчание нарушило чудовище, потому что я не спешила начинать сотрясать воздух, лихорадочно готовя в голове хотя бы какой-нибудь скудный план действий.

— Ты кто такая? Такая… Такая… Такая… — Рокот голоса монстра отражался от пещерных стен эхом, повторяя последнее его слово раз десять подряд.

— Меня зовут Гейл. И я живу здесь, в Васерии. — Брякнула я первое, что пришло мне в голову, а затем начала тараторить со скоростью света. — Извините, что помешала. Я была расстроена, бежала, не чуя ног, прочь из дома. А доски оказались гнилыми, и я провалилась. Помогите мне выбраться отсюда. Пожалуйста… Самой мне не вскарабкаться на такую высоту наверх.

Чудовище доктора Франкенштейна еще с минуту меряло меня изучающим взглядом, затем пророкотало. — Идем за мной. Я покажу тебе более безопасный выход из пещеры. О нем никто не знает. Будешь первой.

Когда монстр повернулся ко мне спиной, я приняла окончательное решение: «Сейчас или никогда».

— Когда я провалилась сюда, убегая из дома, я искала кое-что. Точнее кое-кого.

Франкенштейн-сын повернулся ко мне и недоверчиво прогудел себе под нос. — И кого же?

— Тебя! — Я моментально обернулась в бестию и оскалила клыки. Монстр стал абсолютно алым, как и вся пещера вокруг меня. Эффект неожиданности сработал вполне себе успешно. Я даже не могла представить настолько замедленной реакции. Мне удалось подлететь достаточно близко, чтобы вцепиться когтями в его синюшное лицо, изо всех сил пытаясь дотянуться до глаз. Монстр ревел, как раненый лев. Его крики, отражаясь от стен пещеры, вибрировали в воздухе и грозили камнепадом. Когда же он заткнется, наконец. Перевеса сил долго ждать не пришлось. Ударив с размаху мне в живот, монстр одной рукой схватил меня за горло и опрокинул на землю, изо всех сил ударив позвоночником о твердую почву. Ноющий стон издала каждая кость моего тела и, совершенно не к времени мне в голову пришла мысль о том, что была бы я человеком, перелома всего позвоночника от такого удара было бы не избежать. Возможно, и сейчас он был раздроблен, благодаря камням, уютно устроившимся в сырой почве, но быстрая регенерация и отсутствие чувства боли значительно мешали понять, так ли это. Тщетно я извивалась, пытаясь дотянуться когтями до глаз проклятого чудовища. Не в силах удерживать себя в звериной форме, я несколько уменьшилась в размерах, принимая человеческую. Из складок своей одежды монстр достал миленький и хорошо заточенный осиновый колышек. По-прежнему сдавливая мне горло, он занес его над моей грудью и почти прорычал с ненавистью и презрением в голосе.

— Еще одна явилась. Полагаю, ты — Лора. Имея дело с вампирами постоянно, я всегда теперь держу оружие при себе. Похоже, что ты — новенькая. Его невесты были умнее и осторожнее. А ты то ли совсем глупая, то ли бесстрашная. Войти в логово к монстру одна и без какого либо оружия. Тоже жаждешь воскресить своих детей со своим господином? Думаю, ты была хорошей при жизни. Может, мне и немного жаль, но я уже говорил и невестам, и самому Дракуле, чье нутро такое же гнилое, как мое лицо: больше на его электрический стол я не вернусь никогда.

Кол уже приблизился к сердцу, напрасно я пыталась удерживать руки монстра от себя подальше. Этот живой труп явно обладал силой десятерых вампиров. Я уже приготовилась к неизбежному, когда в воздухе раздался звук выстрела, «лицо» моего несостоявшегося убийцы исказила гримаса боли, и он свалился рядом, прочно придавив меня своей тушей к земле и конвульсивно дергаясь от боли. Веки создания безумного ученого еще подрагивали, давая понять, что он в сознании.

— Еще как вернешься. — Послышался знакомый до боли голос. — Тебя для того и создали, чтобы доказать, что не один Господь способен порождать жизнь на планете. Теперь же твоя жизнь послужит моим целям. Ты поможешь воскресить моих детей. Снова. Можешь быть спокоен, твое согласие не требуется. Мы и без него справимся.

Владислав наклонился, и, усмехнувшись так, что стали видны заостренные клыки, одним рывком вытащил меня за руку из под тяжелой, как вагон кирпичей, туши трупа.

— Лора, Лора. Только на пять минут выпусти из дома, уже обнаружишь ее под очередным мужиком из Монстрлэнда. Никакого понятия о супружеской верности, преданности, любви, моральных ценностях.

— Остроумно, аж обхохочешься. — Я закатила глаза, а затем благодарно на него посмотрела. — Спасибо. Я думала, что умру здесь и сейчас, сегодня.

— Избавь меня от этого дерьма. Мать моих детей должна научить их всему, чему в свое время ее научила наставница. Дети вампиров пребывают в звериной форме до биологического возраста в три года. Они еще не умеют превращаться. После трех они смогут выглядеть, как обычные дети и будут взрослеть, преодолевая половое созревание до биологического возраста в двадцать два года. После этого все процессы в их организмах остановятся, и больше они не постареют ни на день. А полное взросление от рождения до биологического возраста в двадцать два года по меркам этого мира пройдет у них примерно за три-четыре месяца. Уже через месяц можно будет судить, похожи ли наши дети на папу или на маму. Так что твоя смерть — последнее, что мне сейчас нужно, когда мы — без пяти минут полноценная семья.

— Это все значит, для чего я вообще нужна?

Он смерил меня таким взглядом, который, я была в этом точно уверена, в будущем послужит источником вдохновения для поднятия вопроса во многих странах о введении возрастного ценза 18+ на многие произведения, как искусства, так и так называемого «искусства». Не выдержав накала, я покраснела.

— Хорошо, когда люди без слов понимают. — Улыбнулся граф, и, взяв монстра за руки, обратившись в нетопырей, мы взмыли вверх. Путь до дома по воздуху прошел весьма странно и необычно. Представьте себе двух вампиров, держащих за руки огромного уродливого монстра, да еще и передвигающихся по небу. Представили? Лично мне эта сценка напоминала один момент из сказки русского писателя о лягушке, которая путешествовала с утками, несущими ее на веточке в клювах по небу.

Снизившись на поляну у дверей замка, мы перетащили чудовище через порог вместе с подоспевшим на помощь монархам испуганным и побледневшим дворецким Робертом…

***

Черные небеса взрезал очередной электрический разряд молнии, когда мы с мужем вошли в лабораторию. Взмыв на мост под самым потолком, мы перегнулись через перила, наблюдая за процессом. Внизу копошились впервые увиденные мной карлики весьма нечеловеческого происхождения. До сей поры я даже не знала, что такие субъекты делят с нами замок.

— В девятнадцатом веке у меня был главный помощник в этом деле. — Произнес Владислав, глядя вниз на то, как хлопочут Амбердо и Роберт, раздавая приказы карликам и укладывая все еще не очнувшегося от воздействия серебряной пули, выпущенной из кольта графа, монстра Франкенштейна на подъемный механизм. Похоже, врач-акушер выполнял свои обязанности перед детьми короля даже после того, как они покинули тело матери. — Горбун был самым верным слугой и другом. Мы зачастую обменивались жизненными советами. Но охотник с моей дальней родственницей и компанией убили его. Теперь, единственные, кому я могу довериться в этом вопросе — Андерсен и дворецкий. Но от них много суеты и мало толку. Повешенный, которого я в последний момент вытащил из петли и дал своей крови, зависший между жизнью и смертью, беспрекословно исполнял мою волю. Порой, я скучаю по нему.

— Почему эти люди так поступили? Почему они убили твоего друга? — Я взяла мужа за руку. Невыносимо было смотреть даже на тень боли в его глазах. Эти глаза… Весь он… Создан для любви, а не для боли. Такая красота просто не должна страдать. Не имеет права.

Он обернулся ко мне и улыбнулся своей самой теплой улыбкой. — Им всегда не терпелось покончить со мной, с моими невестами, детьми. Они хотели уничтожить и стереть с лица Земли все, к чему я прикасался, чтобы не осталось даже упоминания обо мне. О чудовище. Девушек постигла жестокая смерть. Одну мою невесту уничтожили святой водой, другая сгорела, третьей вонзили серебряный кол прямо в сердце. А они никому не желали зла. Они просто хотели жить и воспитывать детей. Вместе со мной. Но можешь так сильно не переживать. Дело былое. Я уже почти забыл и живу дальше. Начинаю постепенно забывать, что и сам вскоре умер и оставался мертвым, пока Дьявол не дал мне третий шанс.

— Он, наверное, пугает… Ну… Дьявол, в смысле. Я столько слышала о нем от матери, из книг… Наверное, увидеть воочию — не то же самое. — Я намеренно сменила тему. Я видела, что его все еще трогает гибель невест, но не хотела проронить вслух, что если они умерли и не воскресли, туда им и дорога. Типичная женская ревность и борьба за территорию, но я была рада, что сейчас мне не приходится делить мужа с тремя полуобнаженными вампиреллами-прошмандовками. А уж о том, в каком виде они разгуливали по деревням, мне рассказывал даже Роберт.

— Он — просто Пустота и Тьма. У него нет души, но он — не вампир. Он — нечто иное. Когда находишься рядом с ним, из груди у тебя словно вытягивают всю радость, и ничего не остается. Ни любви, ни света, ни добра. Один лишь мрак. Первобытный и хаотический.

— Жутковато. — Задумавшись, я устремила взгляд вверх, наблюдая за тем, как яркий, слепящий глаза разряд молнии мелькнул на черном небосводе. — Небо было чистое сегодня. Ни облачка. А гроза прямо как по заказу. — Задумчиво пробормотала я.

— Она и есть по заказу. — Тихо произнес Владислав. — Я управляю погодой.

Среди карликов в традиционном черном и главных помощников в одеждах такого же цвета, мы, как монархи, выгодно выделялись контрастным зеленым и черно-золотым. На мне было надето яркое изумительного изумрудного цвета бархатное платье в пол с глубоким декольте и зеленые замшевые туфли на каблуке без узоров. Я увенчала свою голову диадемой, которой меня короновали в день свадьбы. Мой муж же был обречен в чем угодно выглядеть идеально, но сегодня, исключения ради, надел на черную атласную рубашку черно-золотой камзол. В остальном же он не изменял себе: черные брюки и сапоги, волосы зачесаны назад и забраны в хвост, золотая серьга в левом ухе. Я завистливо вздохнула. Мне приходилось часами приводить себя в порядок, наводить макияж, делать завивку, чтобы выглядеть, как королева. Он же не заморачивался, надевал то же, что и всегда, разве что варьировал цвета, но всякий раз выглядел безупречно, достойно короля.

— Поднимай рычаг! Поднимай монстра! — Скомандовал амбициозный Амбердо, и Роберт поднял вверх какой-то рычаг в стене.

Монстр постепенно пришел в себя, когда подъемный механизм пришел в движение. Молчать он и не думал, а изрыгал на наши бедные головы проклятия и характеризуя нас всеми известными ему эпитетами, разве что не используя матерные по той простой причине, что его создавали в этом мире, а не в моем, и он не успел, грубо говоря, нахвататься.

— Адские твари! Горите в аду! — Снова неестественно взвыл он, когда подъемник закончил движение, доставив монстра на крышу и автоматически поднявшись вертикально.

— Теперь генераторы энергии и динамо-машины. — Скомандовал с навесного моста мой супруг, и Роберт с доктором вновь взялись за дело. Тем временем, карлики создавали в лаборатории максимум шумов, переругиваясь и шипя друг на друга. Но вскоре и эти звуки перестали быть различимы. Гром грохотал с ошеломляющей силой, дождь хлестал через проем в крыше на нас, выливая с небес норму осадков минимум половины года за один день, работающие и поблескивавшие током двигатели всевозможных машин тоже издавали свои ни с чем не сравнимые звуки.

В этой грохотавшей Вселенной все-таки было время для идиллии. Владислав приобнял меня за талию, и я положила голову ему на плечо. Моя жизнь всегда была странной, а сейчас стала чудесатее вдвойне, но я ни о чем не жалела. Словно с рождения знала, чего я хочу и никогда не колебалась. Я хотела всю свою жизнь следовать за этим мужчиной и выносить в себе продолжение его рода, его семейного древа. Стать частью фамилии Дракула и дать жизнь потомкам этой фамилии. Будущим сынам Дракона. Или Дьявола, как угодно.

— Разряд! — Дал команду Роберт, и ослепительный свет молнии побежал по проводам и металлическим проводникам, подведенным к каждому из коконов.

— Три удара молнии и жизненная энергия чудовища, и наши дети оживут.

Безумный азарт огнем полыхал в черных глазах. Граф стиснул мою руку так, что я почувствовала боль. Этот азарт был сродни рвению поэта, с которым он читает свои стихотворения на публике, физика, совершающего мировое открытие, будущего профессора, находящегося в двух шагах от балла за защиту диссертации…

Новый удар молнии, и новый разряд пронесся по лаборатории со световой скоростью. Монстр на крыше, находясь под оголтелым проливным дождем, надрывно кричал от боли, которую причиняли ему удары тока в миллионы вольт.

Сразу после третьего удара оболочка каждого из коконов лопнула, и лаборатория заполнилась гомоном, нескончаемым писком и шелестом сотен маленьких крыльев. Итого: семьсот два малыша. Нет, я посчитала их не в воздухе, на такое даже мое вампирское зрение при их постоянном перемещении неспособно, а когда Роберт и доктор Андерсен аккуратно развешивали коконы под потолком и подводили к ним металлические трубки. Маленькие вампиры были зелеными, но не оттого, что совсем незрелые. Вероятно, они еще были покрыты зеленой слизистой оболочкой коконов. По логике, они должны были быть белыми, как я, или черными, как их отец, или серыми, как последствие совмещения хромосом с изменением фенотипа окраски. Крошечные летуны обладали нереально острыми клыками, маленькими красными глазками, перепончатыми лапками и крылышками, а также длинными хвостами. Все это удалось разглядеть, потому что двое самых смелых подлетели к нам и сели на наши вытянутые руки, умильно заглядывая нам в глаза. Стихли даже звуки работавших машин и крики боли монстра Франкенштейна. Единственным звуком в этом помещении был писк новорожденных.

— Ну что же, мать. Дети голодны. Научи их охотиться. — Свободной рукой муж коснулся моего подбородка и посмотрел мне в глаза. — Спасибо за них. Я у тебя в неоплатном долгу.

— Рассчитаешься потом. Ночным дежурством, потому что одной мне за армией новорожденных не уследить.

Прямо с навесного моста я взмыла вверх, в долю секунды обратившись в бестию и вылетела через проем на крыше. В полете сделав двойное сальто, я расхохоталась, окликнув монстра по имени со словами о том, что он — ничто и зовут его никак, когда пытается противодействовать королю и королеве.

Следом за мной, повинуясь чувству импринтинга, через дыру в потолке вылетела стайка, постепенно окружившая меня со всех сторон. Мы полетели вперед, на запад, в поисках земель обетованных, способных нас прокормить. Малыши не отставали от меня ни на миллиметр, поминутно норовя вцепиться в мои большие крылья зубками и коготками, но это было не больно, а скорее, щекотно. Налет на одну из деревень на западе окончился полным фиаско для ее жителей. Считанные секунды оставались ей до насильного выдергивания из сна. Организовав атаку на самых слабых: женщин, стариков и детей, я разбивала деревянные двери одним ударом, летая то вслед за одной стайкой, то за другой, контролируя действия малышей и следя за их безопасностью. Когда все оказались сыты, в деревне не осталось ни единой живой души. Я изрядно утомилась и по пути домой летела гораздо медленнее. У моих детей же энергии было хоть отбавляй, тем не менее, они не пытались вырваться вперед, а радостно пищали, облепив меня со всех сторон, совершая сальто, пируэты и кульбиты в воздухе рядом со мной. Да. Они в отличии от меня понимали, что есть радость бессмертного существования уже сейчас. Я же чувствовала лишь усталость, наперед отдавая себе отчет в том, что в ближайшие полгода отдохнуть не удастся точно. Один за другим маленькие вампирята влетали в распахнутые окна замка. Я влетела последней, проследив, чтобы никто не остался на улице в ненастную грозовую ночь.

***

Около трех недель мы с Селеной обучали новорожденных всему, что знаем сами. Правильно летать и питаться, охотиться и убивать. Только укус взрослой особи был чреват обращением, поэтому моим детям не было необходимости соблюдать наши правила иссушения жертвы до последней капли крови. Моя экс-наставница, а ныне квалифицированный воспитатель наших детей, дала мне знать о том, что принимать человеческий облик малыши научатся к трем годам, но не ранее. А возраста в три года они достигнут примерно через месяц. Пока этого не произошло, за мной бегала, летала, прыгала, носилась и кувыркалась орава из семисот новорожденных вампиров в звериной фазе. День ото дня становилось труднее. Озорники любили поиграть, а их излюбленной игрой стала игра — «Вцепись маме в волосы. Да чем сильнее, тем лучше». Надо ли добавлять, что эта игра мне пришлась немножечко не по душе? Ну прямо самую малость. Один раз, утомившись от абсолютного непослушания, я слишком громко топнула каблуком по полу. Маленькая зеленоглазая девочка серого цвета, которую и отец, и Селена называли принцессой или региной, объясняя это тем, что в каждом королевском вампирском выводке рождается регина или регис — единственный претендент на престол, оказавшись рядом и став случайной жертвой несанкционированной агрессии неуравновешенной матери, прижала ушки к голове, поджала хвост, попятилась и виновато посмотрела мне в глаза своими — огромными, размером с блюдца. В них блестели слезы абсолютного горя. Я не выдержала. Взяв чадо на руки и прижав к груди, я довела вампиреныша до такой радости, что она сочла необходимым взвизгнуть от счастья и вцепиться острыми когтями мне в шею и волосы. Я тяжело вздохнула. Три недели казались вечностью. Три месяца, пока они окончательно повзрослеют и застынут в возрасте двадцати двух лет, я переживу, только превратившись в иссушенную мумию. Труп жены и матери. Сил на исполнение государственных дел, разумеется, не оставалось, да и благо Владислав со всем справлялся сам и не требовал моей помощи. Я взяла с тумбочки трюмо бутылочку с соской, заполненную кровью, и поводила перед носом резвившейся малышки. За это время мы привлекли слишком много внимания. Был повод перейти на пакетированную диету, чтобы избежать скорейшего появления охотников на вампиров. С лязгом челюстей вцепившись в бутылочку зубами, вампирка заметно успокоилась. Я снова села с ней на кровать, держа ее на манер младенца. Она была уже триста двенадцатой за сегодня. Еще ровно столько же покормила Селена перед тем, как ушла домой.

Дверь неслышно отворилась, и Владислав вошел в комнату.

— Как дела у Мадонны с младенцем? — Улыбчиво произнес он. Я закатила глаза. Его эпитеты после сегодняшнего были излишни. — Твои нервы, наверное, выматывают тебя до невозможности из-за усталости.

— Помилуй. Какие нервы. — Я отерла пот со лба свободной рукой. — Мне выдохнуть некогда, не то, что задуматься о своем нервно-психическом состоянии. Я не сделаю, не сделает никто. Мне не до себя.

— Так можно быстро сгореть. — Он присел на кровать рядом и положил руку мне на колено, постепенно заводя ее под подол платья кофейного цвета.

— Я тебе руку сломаю. Серьезно. У меня на руках дочь. Триста какая-то по счету. Я понимаю, что все мужчины думают исключительно нижней головой, но убери свои бледные пальцы. Если ты сейчас начнешь, и я к тебе полезу под ремень, мы же ни за что не остановимся, пока вся кровать не окрасится в красный от моей крови. Дела есть. Важнее игр самки и самца.

— Да ты стала убежденной матерью за несколько дней. Куда исчезла моя богиня секса, которая никогда мне не отказывала? — Огорченно присвистнул муж.

— У нее появилась ответственность. Но тебе никто не мешает. Становись убежденным отцом. — Я кивнула головой в сторону тумбочки. — За дело, папочка, вон бутылочка с соской. Иди хватай шестьсот последнего голодного и вперед.

— Ну уж нет, птичка. Я их зачал. Возиться теперь тебе. Подключай слуг. Я — пас. С бумажной волокитой ты мне не помогаешь, поэтому свои материнские обязанности ты будешь исполнять самостоятельно.

— Будто бы я чего-то другого ожидала. — Я фыркнула, кидая в мужа приготовленным ему мной еще днем, черным халатом. — В таком случае, в душ, кукушка. Минут через сорок я заканчиваю.

Поймав халат левой рукой, он склонился ко мне и прошептал на ухо. — Приходи ко мне, моя бабочка. Я знаю, что ты устала настолько, что твое тело уже готово к подчинению и грязному низменному использованию. А оно будет настолько медленным, что ты задохнешься. Я задену каждую струну твоего изнемогающего тела. И тогда просьбы о пощаде не сработают, потому что я грубый, жестокий и беспринципный. Настолько, что уже сказал все, что мог, чтобы ты пришла. Теперь у тебя не хватит сил отказаться.

С лукавой ухмылкой он закрыл за собой дверь.

— Ну еще чего, малышка! — Я возмущенно разговаривала с ребенком, адресовывая речь самой себе. — Что он себе вообще думает? Что я пойду к нему? Он только что сказал, что все дела, связанные с детьми, которых мы сделали вместе, касаются только меня одной! Ты представляешь? Когда вырастешь, знай. Твой отец — ужасный человек. Он — эгоист, Нарцисс до мозга костей, садист и… И… И… И у тебя будет счастливая жизнь, доченька. Потому что мама любит папу. И всегда будет любить. Во всех мирах, реинкарнациях и временах.

Уложив ее на кровать, я наблюдала настоящее чудо. Лапки медленно постепенно превращались в маленькие ручки и ножки. Исчезли крылья и хвост, исчезла демоническая физиономия. На кровати, свернувшись калачиком, лежала маленькая темноволосая и зеленоглазая девочка на вид трех годиков отроду. Создание было настолько неимоверно прекрасным, что я засмотрелась. Гладкая бледная кожа, шелковистые черные волосы и большие зеленые глаза. Девочка напоминала ангела. Плод неразбавленной истинной, пусть и сумасшедшей любви. Острые скулы, тонкие губы и иссиня-черный цвет волос делали ее настолько похожей на Владислава, что я даже забыла, как дышать. Но глаза были моими. И пусть только лишь глазами напоминая мать, девочка унаследовала лучшие черты и от меня, и от него. Посмотрев на меня осмысленным взглядом, она с запинкой по слогам произнесла.

— Ма-ма, а что та-ко-е са-дист?

Наверное, я покраснела до корней волос. Наскоро склонившись и поцеловав принцессу в лоб, я произнесла. — У тебя впереди все время мира, чтобы узнать и это, и много других нехороших слов.

Я вытащила из гардероба одну из своих кофт. Для маленькой регины она стала аж целым платьем, едва была накинута на ее худенькие плечики. — Спокойной ночи, принцесса.

— По-ка, мам.

Напоследок я зашла в лабораторию и проверила остальных. Все семьсот и один висели под потолком и спали, зацепившись когтями за выступы. Регина стала первой, опередив братьев и сестер на день в обретении человеческой формы. Но это значило, что за ней постепенно все станут называемыми условно людьми. Жизнь, определенно, налаживалась. Мои дети были готовы превратиться в людей, душевные боли улеглись и не поднимали голову, а муж забыл полотенце. Последнее оказалось не продолжением фразы, а случайно мелькнувшей мыслью в голове. И я снова закатила глаза. Я очень сильно сомневалась, что это было случайно…

Я спустилась на девятый этаж вприпрыжку, держа в руках белое махровое полотенце, и приоткрыла дверь в ванную. Владислав стоял ко мне спиной. Идеально ровная, сильная и прямая спина Мастера. Я подошла вплотную и коснулась ее полотенцем. Это было сродни чему-то невыносимому. Поднявшись на пальчиках, я касалась полотенцем его спины, стирая мыло, чувствуя кости позвоночника руками наощупь.

— Лора. — Он обернулся ко мне лицом, улыбаясь в полуоскале. — Полотенце изобрели стирать не мыло с тела, а воду.

— А есть разница? — Я глубоко дышала, а перед глазами поплывший мир окрасился ало-багровыми оттенками.

— Для тебя здесь и сейчас точно нет. Что с детьми?

— Регина приняла человеческую форму и заговорила. Остальные спят в лаборатории на манер летучих мышей.

Я опустила взгляд в пол. Грудь моя вздымалась от каждого вдоха, а щеки предательски полыхали… Видеть мужа обнаженным — окончательное расстройство для не слишком-то здоровой психики.

Он втащил меня за руку в ванную. Я не сопротивлялась. Вжав меня спиной в кафельную плитку, на которой были изображены алые паруса на голубом небесном фоне, он коснулся моей груди руками через шелк платья. Я отвернулась от него, склонив голову к плечу и тяжело дыша с каким-то ноющим звуком. Одним резким движением рванув тонкий шелк, Владислав избавил меня от необходимости носить платье. Его колено уперлось мне между ног, и я застонала, чувствуя, как от надавливания коленной чашечки в самый эпицентр боли и наслаждения, начинаю пульсировать и покрываться жаром всем организмом. Он вцепился губами в мой полуоткрытый рот, в то время как его руки терзали мою грудь до тех пор, пока соски окончательно не затвердели. Тогда, сорвав с меня белье, он закинул мою ногу себе на бедро и вошел в меня. Теплая струящаяся вода приятно ласкала кожу, мыльную и перламутровую. Его поцелуи то и дело перемежались укусами, сочетая боль и наслаждение таким способом, что можно было сойти с ума. Мои мокрые волосы оказались достаточно тяжелыми и прилипли к груди. Я медленно откинула их назад, открывая грудь его вожделевшему взору, окатывавшему меня потоками огня. С каждым движением я все сильнее ударялась затылком и поясницей о твердый кафель, пока лавина огня не сшибла рассудок нам одновременно. Не в силах отдышаться, мы кричали в полный голос, вцепившись друг в друга до кровавых царапин. Это была эйфория. Но настолько подпорченная безумием, что ничего сильнее этого уже не могло быть по мощности разрушения и созидания.

— Тебя Дьявол создал, это факт. Ты невозможный. По-моему, я однажды умру с тобой рядом находясь. — Прохрипела я, пытаясь задышать.

— Знаешь, тебя и твою вагину тоже не ангелочки ваяли. Мне пятьсот лет, а мыслей умных в голове не остается, когда тебя вижу. Сплошное желание обладания. День и ночь. Как отрава, как лихорадка. Мысль, что если хотя бы день не буду владеть твоим испорченным лоном, этот день будет прожит зря.

— И что нам с этим делать? — Я коснулась его лба своим, все еще тяжело дыша.

— А что мы можем? Мне снова было мало. Иди сюда.

Наши тела соприкасались. Я чувствовала своей грудью его грудь. Тело окутывало состояние религиозного оргазма, в котором я тонула, не желая всплывать. Неужели в той человеческой жизни я могла подумать, что хоть кто-то сможет заменить его хотя бы на половину процента? Он был одним на всей Земле, во всех мирах, и это было для меня роковое. Выше жизни, смерти и всего земного и неземного, божественного и дьявольского. Лед и пламень. Мое черное солнце.

Я спустилась поцелуями по его груди и животу вниз и встала на колени. Меня не надо было к этому принуждать больше. Я хотела этого сама. Поглотить его, раствориться в нем, как только смогу и плевать, что сейчас много кто мог бы прочитать мне энциклопедию нотаций о душевном разложении из-за привязанности. Несогласные пусть в аду горят. Да, мне сшибло мозги напрочь в тот теплый майский день, но я от этого не страдала, я этим упивалась. Я лишь хотела сделать все, чтобы мой цыганенок никуда от меня не делся.

Он был горячим наощупь, в свежих каплях белоснежной спермы, и я коснулась его языком.

— Не думал, если честно, что после насильного принуждения ты захочешь сама хоть когда-нибудь. — Приглушенно с придыханием еле выдавил он.

— Я не думала, что выживу в шестьдесят шестой палате психиатрической больницы двадцать второго мая. Нет смысла далеко загадывать. Ради тебя я такие пороги переступаю только, чтобы ты получал, что желаешь, что если бы сие мне предложил кто угодно, но не ты, я бы его каблуками по морде отходила. Раньше я думала, что этим только шлюхи занимаются.

— Будем считать, что ты — моя персональная бабочка ночная. — Он ласково опустил руку мне на затылок.

— Твоя — хоть вещь, а не человек. Что угодно, лишь бы быть твоей. Вечно.

Больше я не говорила. Я насаживалась ртом и глоткой на его естество, и длилось это несколько мучительных минут, пока я не почувствовала конвульсии его тела, и теплая солоноватая жидкость не стекла по горлу мне в пищевод. Тогда, распрямившись, я запустила руку в его волосы и поцеловала в уголок приоткрытого от мучительного оргазма рта.

— Ты даже не представляешь, что это за ощущение — обладать мужчиной, которого любишь. Когда он целиком и полностью в твоей и только твоей власти. Ты был в корне неправ, говоря, что оральный секс — синоним рабства. Напротив, он заставляет чувствовать себя непобедимой. И богиней. Твоей богиней.

Больше у нас не осталось физически сил для разговоров. Улегшись на дно ванной (сначала он, а потом я — на его грудь) в белую сиявшую перламутровыми переливами пену для ванн, мы надолго закрыли глаза, позволив мраку окутать нас при назойливом искусственном освещении.

Глава 11. Распад

Если избранный путь ведет к распаду всего, что было построено, необходимо серьезно задуматься, стоит ли избирать его изначально?..

Шло время. По прошествии еще полутора месяцев мои дети овладели всеми вампирскими премудростями, в чем даже порой превосходили своих родителей. Теперь каждый из них свободно и беспрепятственно мог со скоростью ветра переходить из вампирской фазы в человеческую и обратно. Внешне, на данный момент, это были юноши и девушки пятнадцати-шестнадцати лет на вид. И, с недавнего времени, их укусы, как и укусы любой взрослой особи, стали ядовитыми и способными обратить человека в вампира, поэтому несколько дней назад мы с Селеной зачитывали всей моей армии подростков кодекс старейшин. Естественно, без ложки дегтя в деле не обошлось. Еще будучи совсем маленькими, когда внешний вид их соответствовал возрасту в пять лет, однажды с охоты вернулись домой все, кроме нашей любимой малышки регины. Я не хотела верить, что ее убили охотники. Я организовала поиски по всем мирам, но вот миновал уже месяц, и ничего не было слышно. Сказать, что я переживала и не спала ночами — ничего не сказать. Ее отец тоже был мрачнее тучи, переходя от сносного состояния неудовлетворения всем и вся вокруг к неконтролируемым приступам агрессии, когда летела посуда, ломалась мебель, а слуги, попадая под горячую руку… Короче говоря, приходилось им несладко. Соли на рану добавляло еще и то, что подходя к завершению переходного бунтарского возраста, наших детей посетило неконтролируемое желание жить своей жизнью и самим выбирать свой путь, и они разбрелись, кто куда. Куда глаза глядят. Из всех семисот двух с нами дома осталось всего двадцать шесть. Некоторые, наиболее амбициозные, с разрешения Хранителей Баланса Измерений, переселились в другие миры, где популяция вампиров была не столь велика и, разумеется, не столь заметна. Мы были научены горьким опытом, поэтому не препятствовали желаниям своих детей. Пропавшая регина была не единственной потерей в нашей жизни. В биологическом возрасте восьми лет одним из охотников был убит наш сын, маленький Питереску. Я называла его на англоязычный манер — Питером или Питом. Каждый день из последующих серых будней после утери сына я относила цветы к каменной статуе маленького ангела с кудряшками и печальными глазами. Статуя была слеплена по образу и подобию Питереску, который никому не желал зла, любил потренькивать на отцовском фортепьяно и играть со мной в прятки. Да, их было семьсот два. Но с каждым было что-то особенное, свое, чего не было ни с кем другим. Я помнила каждое дитя по имени, на внешний вид и по любимому занятию. Потерять даже одного было невыносимой утратой. Теперь никто не трогал клавиш пианино, и никого мне не приходилось искать часами в темных коридорах замка. Все это, как и часть меня, умерло с Питереску. Других детей занимало иное. Регина, например, любила подолгу мечтать, сидя у окна. Кроме этого, природа допустила странный инцидент, поэкспериментировав с первенцем и рожденным ребенком вслед за ней. Скрещивание хромосом сделало еще удивительнее и без того удивительный факт. В нашем выводке родилась пара близнецов. Но Вы ошибетесь, если подумаете, что идентичное сходство у них было друг с другом. Нет. Они были нашими близнецами. С минимальными фенотипическими изменениями. Мальчик и девочка были просто неразлучны и не расставались ни на миг. Они даже изобрели свой собственный язык для общения, чтобы никто не мог их понять кроме их самих. Наблюдая за их играми, мы с мужем не могли невольно не вспоминать свое детство. Разумеется, между моим и его детством пролегло пять веков, но от этого не становилось менее странно. Маленькие копии Лоры и Владислава целыми днями носились, цепляясь за ноги Роберта и прочей прислуги, ставили ловушки для той же самой прислуги, чем доводили горничных и самого дворецкого до состояния, близкого к истерике. Короче говоря, парочка была еще та. Но журить и ругать королевских детей никто не смел, поэтому юные Анна и Влад Дракула чувствовали себя абсолютно безнаказанно, продолжая систематически доводить всех, кроме родителей. Нас они побаивались, и, особенно, отца. После потери регины, которая даже не получила имени, и Питереску, граф стал мрачнее ночи. Таким подавленным, с все чаще случавшимися вспышками агрессии, я его еще не видела никогда. До случившейся трагедии с двумя нашими отпрысками, он был истинным отцом своим детям, носил их на руках и катал на спине, баловал сладостями и кровью… Но боль утраты изломала все счастливое в нем. Он переживал глубоко и безысходно, а я по ночам молила высшие силы позволить мне забрать его боль и переживать ее за двоих. И пусть наградой мне бы стало окончательное схождение с ума, я пережила бы это с радостью, если бы мой муж никогда больше не переживал скорбь и душевные муки. Поэтому, в какой-то мере, я понимала Анну и Влада. Находиться рядом с Владиславом, когда он в ярости, психологически угнетало даже меня. Что уж говорить о детях, чей удел пока — вечная радость и шалости. Таким образом наши копии, обменявшиеся цветом глаз, (Анна унаследовала черные — отцовские, Влад же, напротив, мои — изумрудные), держались от нас подальше, и, полагаю, в душе были невероятно рады этому факту. Когда они пришли к возрасту без пяти минут шестнадцати лет, естественно, доставать всех вокруг детскими шалостями, вроде подножек, напрыгиваний из-за угла и укусов в ноги, им расхотелось. Теперь они морально издевались, затевая словесные пикировки, продвигая свои таланты в черном юморе и подтрунивая даже над приезжавшими к нам по государственным делам принцами и принцессами, баронами и баронессами, герцогами и герцогинями, графами и графинями. Остановить эти повзрослевшие копии нас было невозможно. Как оказалось позже, и это проявилось после достижения ими биологического возраста в четырнадцать лет, обменялись наши с мужем двойники не только цветом глаз, а и характерами. Анна была мрачной и даже в какой-то мере злобной заводилой. Влад же, более мягкосердечный и добродушный, становился невольной жертвой игры в «А тебе слабо?», и охотно подчинялся доминировавшей сестре, помогая ей строить козни всем, кто попадал ей в поле зрения и чем-то имел горе не угодить. А не угодить, впоследствии несчастный, мог даже незаправленной в брюки рубашкой. Анна унаследовала и самые мне самой омерзительные в себе черты. Надолго уединяясь с братом в комнате, она выходила в синяках и кровоподтеках, с разбитым в кровь носом и лиловыми следами от асфиксии на шее. Пока я не уделяла этому должного внимания. Регенерация быстро залечивала ее раны, и я хотела верить, что она — не я, что перебесится и заживет дальше. На поверку, это оказалась абсолютно напрасная надежда. Анна, будучи нашим первенцем, а у проклятых существ первенца всегда преследует зловещая карма, потому что он, как ни один последующий ребенок, впитывает в себя все особенное, что есть в отце и матери, комбинируя полученное и лепя из этого себя, (а уж особенного у нас с Владиславом было на десять томов по психиатрии), с детства была надтреснута и морально изувечена. С моим желанием покоряться выбранному мужчине, ей достался ужасный характер этого мужчины, ставшего ее отцом. И она никак не могла определиться, чего в ней больше — подчинителя или подчиняемого. Она заставляла брата, не склонного к жестокости, избивать ее, а если он, из-за мягкости характера отказывался, тогда уже она его молотила железными предметами до крови. Хуже всего было то, что я знала, почему она выбрала брата объектом доминирования над ней. Изувеченная клеточная память ее матери, жившая в ней яростной жизнью, забрав неизмеримо большую часть меня, чтобы передать ей, толкала ее к единственному мужчине, который был внешне идентичен тому, кто ввел ее мать в состояние зависимости и подчинения. Но однажды она поняла, что ее брат — не совсем то, чего она желает. Его характер раздражал ее и доводил до белого каления, и в один прекрасный день она напоролась на то, за что боролась. На излюбленную внешность, но характер злобный, импульсивный и несдержанный, как и у нее самой. Не знаю, как и когда я успела проморгать это, но вернусь к данной теме позднее.

Помимо всех прочих неприятностей еще одно горе вошло в мой дом, но касалось оно только меня. Андреа погибла… Об этом мне сообщил Деран, которого я увидела во время прогулки лежавшим у входа в пещеру, совершенно безжизненным, словно мертвым. Андреа была единственной ниточкой связи между мной и умевшим разговаривать волком, поэтому, когда ее не стало, не стало и малейшего представления о том, как мне поддержать его. Мне самой требовалась поддержка, но в замке, где Владислав чуть не умер по ее вине, все только с облегчением вздохнули. Маленькое злобное волчье отродье сдохло. В таком ключе говорил даже Роберт, наш всегда толерантный седовласый дворецкий. Того, что это была моя единственная подруга, не замечал никто, поэтому сквозь тернии своей боли об утрате подруги пробиралась я одна, без чьей-либо помощи.

Через пару дней, когда я уже совсем отчаялась и абсолютно потеряла надежду, вошедший ко мне в комнату Роберт принес сложенный пополам видавший виды потрепанный конверт. Когда дворецкий вышел, и я осталась одна, я с нетерпением вскрыла письмо и вытащила записку, написанную наскоро и небрежно неровным почерком. Пробежавшись глазами по тексту, я прочла следующее:

— Необходимо поговорить. Срочно. Жду тебя сегодня в половину восьмого вечера в саду за парком, где похоронена Бет. Объясню все при встрече. А.

Я оказалась совершенно сбита с толку и не знала, чему верить. Деран не стал бы мне врать насчет подобных вещей, но сомнений в том, что записку прислала Андреа, тоже не оставалось. Только она знала историю бывшей королевы этого мира и место ее захоронения. Поэтому, чувствуя себя уверенно, будучи бессмертным и неуязвимым существом, в половину восьмого я явилась на обозначенное в письме место.

Прислонившись спиной к белой деревянной беседке, овитой плющом и розами, в которой мы с графом дали начало жизни нашему потомству, стояла молодая симпатичная девушка лет семнадцати-восемнадцати на вид с длинными прямыми каштановыми волосами и карими глазами. Девушка не была мне знакома, она не была похожа ни на одного из моих знакомых, но все же что-то в ней смутно напоминало мне о ком-то, но вот о ком? Я не могла утверждать с точностью. Завидев меня издалека, юная красавица улыбнулась, заставив меня обомлеть. Это была улыбка Андреа. Улыбка маленькой девочки, которую я оплакивала, на лице взрослой девушки.

— Здравствуй, мамочка. Как жизнь, что нового? — Девушка снова улыбнулась, но тень грусти мелькнула в ее глубоких карих глазах.

— Ты же умерла… Мне Деран сказал, он сам видел. И, как? Ты взрослая… Что, черт возьми, здесь происходит?.. — У меня вдруг резко закончился словарный запас, и, проигнорировав ее вопросы, я задала десяток своих.

— Слишком долго объяснять, и слишком мало времени у меня в запасе. Я не умерла. Меня убили. Но убийцы мало что знали. Я, как и ты, связана с этим миром. Моя душа не может упокоиться, и поэтому я воскресла в иной оболочке, в более взрослом теле. Только вот вопрос времени, когда мои убийцы снова найдут меня и попытаются убить. Или и того хуже…

— Что может быть хуже смерти? Мы с Дераном места не находили. Мы оплакивали тебя…

— Хуже смерти могут быть вещи, о которых тебе и правда лучше не знать. А насчет скорби, я пришла сюда как раз по поводу Дерана. Я не могу встретиться с ним напрямую. Он… Он не отпустит меня ни за что. А я должна бежать как можно дальше. Если они отыщут меня, они убьют нас обоих. Я не могу позволить любимому погибнуть. Уж кому, как не тебе это понимать. Скажи ему, что я жива, что я в порядке. Но пусть не смеет меня искать. Когда все уляжется, я вернусь к нему, и мы будем вместе. А пока нельзя. Но скажи ему, что я его… Ну, ты знаешь. Исполнишь мою просьбу?

— Конечно, Андреа. Разумеется, я скажу.

— Хорошо. Спасибо. И удачи тебе. Что бы ты обо мне ни думала порой, я знаю, что временами бываю невыносима, но ты мне дорога. И всегда будешь моей лучшей подругой. Иди сюда. — Волчица крепко обняла меня на прощание и развернулась в сторону парка. — Береги себя, Лора.

— Ты не расскажешь, куда уходишь? И когда вернешься? Что за люди тебя преследуют?

— Прости, Лора, я знаю, что тебе небезразлично, я знаю, что кроме Дерана, ты — единственная, кто меня оплакивал, но я не могу. Чем больше мои близкие и друзья знают, тем в большей опасности находятся. Просто знай, что теперь меня зовут Кира. Это все, что я могу рассказать. До лучших времен. Не надеясь на возвращение, говорю тебе «прощай». Прощай, живи счастливо и спокойно. Теперь твоему счастью ничего не грозит, потому что мне не до вас. — Бросила девушка через плечо и устремилась в сторону парка быстрым шагом.

Сегодня дома мне делать было абсолютно нечего. Каждый из домашних был занят собственными делами, а кто и самоуничтожением. В замке было всем не до меня. Поэтому я приняла решение облегчить боль единственного друга, который оставался в шаговой доступности, и направилась к пещере, теперь уже официально принадлежавшей Дерану. Отыскала я его на его привычном месте — на раскладушке возле окна. Идентификационная система сканирования не работала, и все двери оказались открыты, позволив мне беспрепятственно войти внутрь. Постель Андреа была заправлена и, медленно и верно, покрывалась тонким слоем пыли. На раздавленного ужасными жизненными обстоятельствами волка было невозможно взглянуть без боли. Он лежал, положив лапу на заостренную морду, прикрывая ей глаза, а по черному сухому носу стекали маленькие капли слез.

— Деран… — Я осторожно присела рядом с ним, не зная, как начать разговор. Волк даже не пошевелился, нервно тряхнув лапой и задев ей за ухо. Через пару мучительных минут молчания, он, наконец, произнес надтреснутым хриплым голосом.

— Уйди. Оставь меня. Мне больно, пойми. Тебя никто не трогал, когда ты почти что потеряла близкого человека. Не трогай же и ты меня.

— Я пришла сюда как раз поэтому. Я хочу вернуть тебе надежду, избавить от боли, потому что как бы там ни было, борьба видов и все прочее с этим связанное, но мы — все-таки друзья. Мне нужно кое-что тебе сказать. И это касается Андреа.

— Ее уже ничто не касается и не коснется впредь. Я видел, как ее убивали. Это было ужасно. Я хотел напасть на этих наемников, но она мне не позволила. Андреа частично владела магией и закрыла невидимой стеной выход из пещеры. Я рвался, глядя, как ее убивают, но натыкался на незримую преграду. — В его голосе сквозила только боль и тоска.

— Она спасла тебе жизнь, зная, что сама не может умереть. Если бы ты вступился, те люди просто убили бы тебя. Но… Андреа жива. Знаю, что в это трудно поверить, но я видела ее сегодня. Она просила передать, что любит тебя, но не может сейчас вернуться, пока сбивает со следа убийц-наемников. Она выглядит немного иначе, старше своих лет, и зовут ее теперь Кира, но это она. Это Андреа.

— Мне многие говорили, что ты сумасшедшая и не зря. Ты либо из ума выжила окончательно, либо смеешься мне в глаза над моей болью. Что и говорить. Творения ночи всегда были лживы, омерзительны и издевались над хорошими людьми. Жизнь после смерти? Ты сама хоть слышишь, что говоришь? Андреа считала тебя своей подругой. Андреа, но не я. Пока она была жива, я просто был вынужден терпеть тебя. Вампира, который вырвал сердце моему отцу, разбил о стену голову его жене. Который обескровил мою маленькую сестренку и выбросил ее хрупкое тельце в овраг. И все это было сделано ради того, чтобы вернуть к жизни другую тварь ночи. Не знаю, что в тебе видела моя подруга. Я не считаю и никогда не считал, что ты лучше короля. Ты ему подстать. Два моральных урода, для которых гедонизм находится в центре стола, которые готовы получать чувственные наслаждения друг от друга путем принесения человеческих жертв в невероятном количестве. Моя любимая рассказала бы мне о том, что жива, сама, не посылая вестников, так что хватит издеваться надо мной, дешевая лгунья. Ты сейчас еще жива только потому что была дорога ей, в противном случае, я перегрыз бы тебе горло, пусть и ценой собственной жизни.

Тяжелая когтистая лапа одарила мою щеку смачной пощечиной, оставляя на белой алебастровой коже три кровавых борозды от когтей. Разумеется, в зубах и когтях полукровок не содержалось яда оборотней, поэтому когда-то Андреа и сказала, что среди них двоих с Дераном бояться нужно только ее. Но шрамы… Шрамы теперь останутся надолго, потому что зубы и когти полуоборотней были не менее серебряными, нежели у чистокровных оборотней. Тремя шрамами больше, еще одним другом меньше. Больше Деран не проронил ни звука, а я, тихо всхлипывая от боли и зажимая рукой кровоточившую щеку, что оказалось тщетным занятием, ведь вскоре кровь уже сочилась сквозь пальцы, пулей вылетела из пещеры по направлению к дому, не оборачиваясь и не надеясь увидеть волчье жилище больше никогда в жизни…

***

— Что это, черт тебя дери, такое? — Граф встретил меня у самого выхода из дверей замка, сверкая яростным взглядом, почувствовав кровь на расстоянии и увидев, во что превратилась моя щека. Он схватил меня за плечи и тряханул изо всех сил, сжав мой подбородок в правой руке и резко рванув мою голову налево. — След от когтей оборотня. Где ты умудрилась нарваться? Полагаю, если это сделала не твоя дохлая шавка-подружка, значит, определенно точно ее парень. Я убью его.

— А ты — мастер дедукции. — Злобно прошипела я. — Ты видишь исключительно верхнюю часть айсберга и даже не пытаешься заглянуть под воду. Можешь судить сколько угодно его поведение, но держись, пожалуйста, в стороне от него. Ему больно. Сейчас ему только разборок не хватает. Я долго терпела праздники и ликования в честь моей мертвой подруги, а сейчас меня тошнит уже и от этого дерьма, и от этой напускной ярости из-за того, что меня тронули. Мне напомнить, что шрамы на моей спине до сих пор даже не побелели, не то, что не зажили?

— Я — твой муж, я тобой обладаю и только мне решать, что с тобой будет. — Он резко вывернул мое запястье до хруста. — Спину никто не увидит, а лицо — визитная карточка королевы. Брыкайся, сколько тебе вздумается, но даже твое лицо — моя частная собственность. А я не позволю, чтобы портили мое безнаказанно.

Ярость в его глазах рассыпалась снопами огненных искр, обжигая меня с головы до ног. Я схватила его за руку, придвинула рывком к себе и голосом, исполненным ледяного презрения, произнесла. — Тронешь Дерана, и это будет последняя капля. Никаких извинений, никаких вторых шансов и попыток переиграть, начать сначала. Все будет кончено. Окончательно и бесповоротно. Я прокляну тебя, всеми Богами клянусь и всем, что свято для меня — жизнью твоей.

Он выдыхал мне в лицо тошный, черный и клубящийся запах безумия. Сандаловый аромат парфюма кружил голову, выжигал на моих легких огненные узоры, забивал все поры, лишая дыхания.

— Моя маленькая, сладенькая девочка, с чего ты решила, что можешь указывать мне, что делать? Не обманывай себя. Получив мужа, ты не получила над ним контроль. Я люблю тебя, но не путай это понятие с мягкотелостью и несвойственным мне желанием прогибаться под весом женской воли. Я принимаю решение, что делать, а ты либо подчиняешься, и все у нас с тобой сахарно и прекрасно, либо противишься и вспоминаешь, каковы прикосновения моего серебряного хлыста. — Он с силой отшвырнул меня, и я, как сломанная кукла, подкошенно рухнула к его ногам. — Не забывай о своем месте, любовь моя. К вечеру волк будет мертв. Попробуешь предупредить его — у меня в голове уже есть, как минимум, шесть вариантов из того, что можно с тобой сделать после этого. Но, как знать? Может, что-то из этого тебе и понравится, о, моя патологически зависимая от меня, изнывающая от желания во мраке ночи мрачная сучка. Тайны твоего развратного сердца все, как на ладони. Что бы я ни сделал, ты будешь молить меня о любви, молить укротить томный жар твоего тела, который пронизывает каждую клеточку, каждый нервный отросток. Лора Уилсон, ты ничего в этой жизни не жаждешь кроме меня. Это ущербно и однобоко, но мне это нравится, поэтому я принимаю тебя и умоляющей, и жалкой, и распластанной. Но прекрати строить из себя эмансипированную женщину. Я ненавижу дешевый треп. Прекрати обманывать саму себя. У нас не демократия и не равноправие. Я — монарх. А ты… Ты — лишь моя вещь.

Он резко развернулся на каблуках и вышел вон…

Я поднялась с пола и развернулась в сторону лестницы. Облокотившись на перила, в длинном черном платье в пол с глубоким декольте и с забранными в высокий хвост волосами стояла, прожигая меня морозным взглядом, моя старшая шестнадцатилетняя дочь. Не прошло и трех месяцев, как мои дети стали мне ровесниками. Теперь мы с Анной были наравне, разве что ее телосложение отличалось большей худобой… Мой зловещий двойник. Предания гласят, что единственной целью жизни тени или доппельгангера является довести своего двойника до смерти и сломать ему жизнь. Смыслом своего бытия Анна как раз и сделала цель причинить мне максимальные страдания. Я попробовала пройти мимо нее, но она схватила меня за руку.

— Куда-то торопишься, мама? Ну же, поговори со своей малюткой. Ты столько времени, начиная с самого моего рождения, проводила с отцом, забивая болт на меня и других моих братьев и сестер, что нам всем ужасно не хватает общения с тобой. Правда.

— Отпусти мою руку, Анна. Я — не враг тебе. — Я посмотрела дочери в глаза, пытаясь вложить в этот взгляд все тепло и любовь, которые во мне были. Получалось, конечно, с трудом. Что-то не давало мне испытывать теплые чувства к ней, при всем том, что любила я всех своих детей одинаково. Той же любовью платили и они мне, но эта девушка… Она была исчадием ада. Она была женской версией своего отца с единственной лишь разницей: если он любил меня при всем его сумасшедшем и яростном темпераменте, она — ненавидела. Причин я не знала, но при всем этом инстинкты твердили во весь голос держаться от нее подальше.

Девушка хрипло и грубо рассмеялась мне в глаза в ответ на предложение мира.

— Разумеется, ты — мне не враг. Ты — моя конкурентка. Жаль, что я не могу убить тебя прямо сейчас. Но когда наберусь сил, я сделаю это, можешь не сомневаться. Рукой под ребра… — Анна сдавила рукой мою грудь в алом шелковом платье, продвинувшись ладонью по ней вниз, в область сердца. — Надавить и вырвать сердце.

Она ударила меня кулаком в солнечное сплетение, и воздух точно выбили из моей груди. Я ловила его ртом, задыхаясь, схватив дочь за руку. Что-то привлекло мое внимание. На ее венах виднелись темные длинные полосы, которых я раньше не видела. Что-то мешало им заживать и регенерировать.

— Ты опять заставляешь своего брата резать тебя, конченная ты психопатка! — Я с шумом вдохнула, яростно выворачивая ей запястье до хруста. — Отвали от Влада, прекрати портить моего невинного сына, иначе тебе мало не покажется.

Я в ответ ударила ее под дых и, когда она упала на колени, а волосы перекинулись через ее плечо, я увидела свежие кровавые борозды на шее сзади.

— Что? — Девушка расхохоталась мне в лицо, яростно окидывая меня пренебрежительным взглядом сверху вниз. — Я тебя умоляю, мамочка. Если бы тебе дали больше мозгов от рождения, ты бы, наверняка, поняла, почему раны на теле вампира не заживают. А еще ты бы поняла, что мой брат, маменькин сыночек, который боготворит тебя, жалкий и убогий слизняк. Я все детство верила, что он достойный. Что мы можем играть вместе. Но нет. У меня другой партнер для игр, мамочка. Ну же. Я понимаю, что рожденные людьми в наше время — безоговорочные идиоты. Но ты хотя бы попробуй включить свои мозги и пораскинуть ими, бедная, бедная овечка. Давай сыграем с тобой в ассоциативную игру «Волки и овцы». Мужчинам-хищникам нравятся невинные слабенькие овечки, им нравится играть с ними, сдирать с них шкурку иногда. Но знаешь что? Женятся-то они на волчицах, им подобных. А теперь пойми, ты — трепетная жалкая овца, а волчица — я.

Девушка снова психотически рассмеялась.

— Нет. Закрой свою пасть. Ты не посмеешь сказать этого вслух. Владислав выше этого. Даже не смей клеветать на отца. — Я отвернулась от нее, нервно сжав руку в руке. Я не могла ее слышать. Это было выше моего понимания, выше всего, во что я верила.

— Я могу ничего не говорить, но раны на моих венах и на шее от серебряного хлыста из подвала. Ты и сама об этом знаешь. В нашем доме нет больше ничего, чем можно было бы оставить незаживающие шрамы.

— Нет! — Вскрикнула я, развернувшись к ней, вырвав из стены канделябр и швырнув его в девушку. — Заткнись! Заткнись! Ты сама себя покалечила и сейчас нагло лжешь. Ты хочешь сгноить меня. Ты хочешь, чтобы в этом доме никто не был счастлив.

Отбросив от себя подсвечник и отерев кровь с губы, Анна холодно процедила сквозь зубы, снова начиная демонически смеяться на последней фразе. — Конечно, конечно. Да, мамочка, я сама себя покалечила. А еще я сама себя девственности лишила. Вот такие дела.

— Ты не доживешь до того момента, пока решишься убить меня. — В мгновение ока я оказалась рядом с девушкой, и, схватив ее за горло, начала душить. — Я первая убью тебя, неблагодарная дрянь, за клевету в адрес отца. Мы тебе дали жизнь! Смей это уважать!

Один удар каблуком в колено лишил меня равновесия. Нависнув надо мной, моя дочь состроила страдальческую мину, а затем рассмеялась.

— Я принимала душ. Он зашел. Думал, это ты. Честно говоря, когда он понял, что не ты, кажется, даже облегчение испытал. Твой моральный компас давит на него с невыносимой силой. Он не может держать себя в руках, и ему хочется выпустить зверя погулять. А с тобой, в силу любви к тебе, он не может этого позволить. Зато я — незаменимая его отдушина. Я люблю жесткость. Я не рыдаю и не размазываю сопли по щекам после каждого удара или горячего секса. Я не заставляю его чувствовать себя виноватым за то, какой он на самом деле. А в истинном обличии он прекрасен. Он — Демон Ночи, и этим он прав. Не знаю, за какие заслуги ты получила такого мужчину, но я раздавлю тебе позвоночник, чтобы он был моим. Я разрушу и твой брак, и твою жизнь, мамулечка, но отец будет моим. Быть может, во мне по отношению к нему и играет какое-то унаследованное от тебя чувство, но мне плевать. Я всегда добивалась, чего желаю и впредь буду. А желать-то мне уже нечего. Видела бы ты, как он предан и благодарен, когда не нужно сдерживаться, бояться причинить боль. Видела бы ты, как он счастлив, когда я сама прошу бить меня. Он нашел, наконец, достойную. Смирись или умри.

Последние слова Анна произнесла, стоя каблуком на моем позвоночнике. Ударив меня ногой в спину для пущего эффекта, она развернулась на каблуках и направилась по лестнице вверх.

Я глубоко выдохнула и, сомкнув веки, закрыла лицо руками, из последних сил держась, чтобы не разрыдаться. В совершенно отупевшее от горя и безысходности сознание не шла ни одна умная мысль о том, что делать дальше и как жить в этом искареженном безумием доме и мире, в целом. Через пару дней я получила письмо от Киры с известием о том, что Деран мертв. Пока она не подозревала о том, кто виновен в случившемся. Ей было попросту не до этого. Боль снедала ее. Зато знала я. Знала и чувствовала свою вину, ущербность и никчемность. Я полюбила чудовище, убивавшее хороших людей, не гнушавшееся состоять в мерзостной связи со своей дочерью, не гнушавшееся даже пытать собственного ребенка, и, благодаря этой любви, наступила и на свою мораль, и на все, во что верила ранее. Так больше не должно продолжаться. Так больше не могло продолжаться… Нагрянули тяжелые времена для меня. Времена поставить окончательную и бесповоротную точку на болезни, чье имя Его Величество, Граф Владислав Дракула…

***

А через неделю я собралась с силами и мыслями и потребовала развод. Я заранее знала, что отрываю пласт себя, без которого даже дышать не смогу, но это было необходимо сделать. Всем, кто остался дома, было нечего терять, а у меня еще был крохотный шанс сохранить рассудок, потому что, не смотря на все мои ужасные поступки, которые я совершила из-за любви или по причине зашкаливших после обращения эмоций, я никогда не изменяла любимому человеку в нашей же собственной постели, я никогда не избивала любимого человека до шрамов, которые будут заживать несколько лет из-за того, что хлыст был серебряным, я никогда не глумилась над смертью близких моим любимым людей и никогда не убивала ни одного друга любимого человека. И уж подавно, чего я не делала — своими действиями я не доводила людей до гниения и саморазложения сроком в три года, я не прекращала поиски регины, которая, возможно, еще была жива. А самое главное — я не спала с собственным ребенком, при этом нанося ему увечья. Владислав был неисправимым злом. И я знала, на что иду, соглашаясь связать с ним жизнь. Я знала, что будет непросто, но ради любви была готова понять и принять многое. Только вот инцест стал последней каплей… Возможно, я ему тоже опостылела не менее, чем он мне, потому что брак был расторгнут в одну подпись на бумаге за пять минут.

Я уходила в никуда налегке, не взяв с собой абсолютно ничего. Сгущались сумерки. Воздух пах грозой. Небо пронзил разряд молнии, и, постепенно, оно начало затягиваться черным покрывалом. На душе было не менее беспросветно. Мрак снаружи, мрак внутри. А внутри его лежало столько, что, если его вытащить, им можно было обернуть весь земной шар. Замок как-то съежился и начал казаться меньше в размерах, чем был в тот день, когда я только прилетела сюда. И ничего странного в этом даже не было. Просто внезапно он перестал быть домом, и в нем не осталось для меня больше места. На пороге в дверях молчаливо стояли отец и дочь, взявшись за руки. Он не стыдился своих поступков. Король провозглашал инцест в открытую. Одна из моих дочерей, которая осталась в замке, самая младшая из выводка, Каролина, попыталась выбежать за мной и попросить остаться. Девочка плакала. А у меня разрывалось сердце от боли, но я не оборачивалась. Каролина была полным и безоговорочным антиподом Анны. Светловолосый ангел во плоти. Ворониха, дочь своего отца, крепко стиснула плечи Каролины, не позволяя ей убежать за мной.

— Пусть идет, Кар. Туда ей и дорога. Она никогда бы не стала хорошей матерью. — Анна плюнула мне вслед.

Я обернулась назад, окинув последним взглядом замок. На одно мгновение я задержалась взглядом на его лице. Даже после всего, что он натворил, его лицо все также действовало на меня. Опьяняюще, наркотически. Я нервно сглотнула. Нельзя было позволить зависимости и дальше рушить все в моей жизни. С глаз долой, из сердца вон. Я много раз говорила эту фразу, но только сейчас применила ее на деле.

В последний раз я мысленно потянулась к его сознанию, вкладывая все свои чувства в слова.

— Я любила тебя. Безрассудно, больше жизни, ты был моей Вселенной и Богом. У нас могла быть идеальная жизнь. Мы были богаты, имели власть, красоту и вечность впереди. Все миры были у наших ног. Но ты все разрушил. Сейчас я чувствую только скорбь и боль, а я, как мне кажется, заслуживаю большего. Прощай, Владислав. Прощай…

Сухой и надломленный голос произнес лишь одно слово в тот момент, когда я, может быть, все еще хотела простить и все эти грехи, лишь бы услышать раскаяние, лишь бы услышать, что он любит и готов на все, чтобы быть со мной. Да, я была неисправимой дурой. Я хотела забыть все чудовищное, что он сделал, лишь бы знать, что ко мне он относится иначе… Но все, что он произнес, после чего весь мир сжался до единственного слова, было: — Прощай.

Прибавив шаг в никуда, покидая единственное место, ставшее мне домом, я больше не обернулась ни разу…

Сказка снаружи, кошмар внутри. Это было самое верное определение нашим до мозга костей истлевшим отношениям, которые только и умели, что вызывать интоксикацию всего организма… Моего организма. Гроза осветила черный небосвод, и дождь хлынул, как из ведра.

***

Новый старт и новая жизнь. Как Вы полагаете, с чего подобное начинается? Все верно. Я ушла в Васерию и нашла себе крестьянского тридцатилетнего мужа. Этот мужчина знал обо мне, кажется, все, что только смертный может знать о бессмертном. Он влюбился в меня с первого взгляда, прогуливаясь возле леса рядом с пещерой Андреа и Дерана, когда я прибыла в Трансильванию, спустившись со спины монстра, в прекрасном голубом платье. Даже Джордж Ласлоу, мужчина с человеческой памятью, помнил во что я была одета в день прибытия столько лет назад. Мою же память с каждым часом все больше разъедала боль, выжигавшая в груди огромную черную дыру, которую даже частично не заполняло новое замужество. Разумеется, родственники новоиспеченного мужа и не догадывались о сути моей природы по той простой причине, что не знали королеву в лицо. Поэтому я заплетала волосы в косу, носила просторные холщовые крестьянские платья, днем работала в огороде, а по вечерам — в розарии, и не давала ни единого повода усомниться в том, что я — человек. Джордж, в силу своей любви ко мне, то носил мне козью кровь, то поил своей собственной, чтобы я не оголодала настолько, что явила бы при пожилых людях багровые глаза с вертикальными зрачками или клыки, а родителей Ласлоу на старость лет инфаркт не согнул от того, что сын женился на вампирше. Джордж являл собой идеал любой девушки. Он был добрым и отзывчивым парнем, немного полноватым, что абсолютно не портило его, потому что он был невероятно широк в плечах, а телосложением напоминал русского богатыря. На его широком и добродушном лице были глубоко посажены маленькие, но выразительные голубые глаза, а голову его украшала вьющаяся золотая шевелюра. Веснушки на его лице скорее придавали парню озорной красоты, чем портили. В общем и целом, как я и хотела. Ничего общего с Вороном. Никаких напоминаний о короле. Ни-че-го. Свадьба была не слишком громкой. Просто погуляли всем селом с песнями, плясками, водкой и игрой в карты до рассвета. Поцелуй после клятв верности был воистину вымученным. Как Джордж ни пытался нежно коснуться моих губ своими, баррикады стояли настолько прочно, что я даже челюстей не разомкнула. Что уж говорить о соприкосновении языков. Чтобы хоть один мужчина смог поцеловать меня и углубить поцелуй, в мире должна была бы случиться атомная война. Я и не поняла, в какой момент жизни так сломалась, что для меня стала невозможной не только фактическая измена сексом, а и даже измена прикосновением. Тем прикосновением, от которого можешь получить чувственное наслаждение. Гулять с Джорджем по деревне за ручку мне ничто не мешало, но сразу после свадьбы я сказала ему, что если он попробует прикоснуться ко мне в сексуальном отношении, он сгниет через три года. Все еще горевшая по бывшему, я лицемерила как могла. Еще тогда, когда Владислав рассказал, что мой организм обладает сильнейшим иммунитетом против трупных ядов и бактерий, и именно поэтому я не сгнила, как Дизара, он намекнул, что мое тело само по себе является еще и антидотом против подобного заражения. Слишком поздно я узнала, что могла бы спасти жизнь Дизаре, если бы вколола ей свою кровь. Факт того, что сама я — противоядие от гниения после физической близости с вампиром, делал меня самым чистым вампиром в мире. Мой организм мог даже вылечить от болезней человека, но что я могла поделать? Я могла притвориться, что начинаю новую жизнь с новым человеком, но не могла притвориться, что люблю его настолько, чтобы желать. Желание, влечение, томление… Все это привязалось к единственному во всех мирах, и, чем сильнее я его желала, тем меньше обращала внимание на привлекательность других мужчин. Потому что, в конце концов, когда один мужчина медленно и верно становится всем в жизни, остальные обесцениваются до статуса ничтожных пустышек. В результате, я перестала всех представителей сильного пола и вовсе за мужчин считать. Они были просто какими-то нелепыми амебными существами, посланными, чтобы разредить популяцию женщин, как разрежают морковку от лука. И, может быть, он вышел из моей судьбы и перестал ей быть, но это ничего не меняло, потому что глаза, тело, мозг, душу и сердце не обмануть. Они желали того, на чем сейчас стояло табу. И им было плевать, что я устроила это табу. Мои чувства восставали поперек меня все два с половиной месяца, что я жила вместе с Джорджем. Тем временем, мир не мог продолжать существовать без королевы. Владислав вскоре женился, и, самое главное во всем этом, для меня было, что его женой стала не Анна. А на личность новой королевы, если это была не моя дочь, мне было ровным счетом плевать.

Мой супруг же был так добр и нежен со мной, что я не понимала, откуда столько любви в сердце человека может взяться по отношению к монстру, крадущемуся в ночи. Джордж с любовью укрывал меня от солнечного света. Он перестал носить крест на шее, чтобы я случайно не обожглась и перестал пить святую воду, потому что поил меня своей кровью. Лучшего мужчины, действительно, было не сыскать в мире, потому что он безропотно принял, что у нас с ним никогда ничего не будет в интимном плане, не докучал и не лез с этим. Джордж Ласлоу потерял голову, влюбившись безропотно, тотально и на всю жизнь…

Я поправила шаль на плечах и склонила лейку над грядкой. Маленькие помидоры начинали краснеть, морковь вовсю росла вверх и распушалась, а вредителей с картофеля, который, как мы планировали, прокормит нас холодной зимой, я сняла еще с утра.

— Не устала? — Улыбнулся Джордж, задумчиво хрустя морковкой, и устремил взгляд к северу. — Думаю, сегодня будет дождь.

Я закатила глаза. — Почему всем кажется, что я — белоручка? Будучи человеком и живя с родителями, я занималась хозяйством в свободное от учебы время. Меня не так-то просто утомить, дурень, я — вампир.

— О, ишь… — Я уже привыкла к тому, что «ишь» было у Джорджа словом-паразитом, каждый раз, когда он чему-то был крайне удивлен, но не хотел этого показывать. — Ты умная. Похоже, что школу закончила. — Восхищенно с придыханием выпалил он.

— Еще и Институт, да кому это теперь нужно. — Фыркнула я.

— Даже интересно, что такое этот ваш и-и-институт. — Еле выговорил Джордж. — У нас таких нет, только школы. А насчет вампиров, ты это потише. Вон, родители не спят. Из окошка смотрят.

— Боишься того, что твоя жена — кровососущее порождение ночи? — Я намеренно громко это выпалила, впервые за долгое время, рассмеявшись. Ничего критичного не произойдет. На худой конец, внушу семье Ласлоу все забыть, и дело с концами.

— Э-эй! — Он подскочил вплотную, зажал мне ладонью рот, а потом еще более приблизился, собираясь поцеловать.

— Джордж… — Я быстро выскользнула из объятий крестьянина. — Табу. Вето. Нельзя.

Я коснулась пальцем его губы и по-сестрински улыбнулась весело и открыто. Я относилась к Ласлоу, как к младшему брату, которого у меня никогда не было. Вот вроде и легко с человеком, а чем-то большим в то же время, с самого начала знаешь об этом, он не станет никогда.

— Табу же вродь как на сопостельные дела. Почему я не могу поцеловать жену? Я же от этого не умру. — Обиделся простодушный Ласлоу. — Ты такая красивая и такая ядовитая и недоступная.

— Поцелуй разжигает желание. А нам этого не надо. — Я подняла с земли веревку, в душе кляня себя за вранье и поиск лазеек. Хотя, то скорее вещало мое неугомонное внутреннее «я». Подсознание же генерировало в мозгу лазейки избегания близких контактов одну за другой со скоростью света. — Ты сказал, что будет дождь, а куст алых роз остался неподвязанным. Наведаюсь-ка я в розарий днем…

Нежно овив зацветающий куст алых роз, я сдавила сильнее, привязывая веревку к частоколу. И сама едва не задохнулась. Пока я обходила его со всех сторон, заманивая в сети, я поранила палец до крови и тонкая, но пронзительная боль напомнила мне о таких же острых, как укол колючкой, укусах. Танго у куста в розарии… Я затягивала веревку, привязывала туже, и это словно мое горло оказывалось в плену ремня короля проклятых и его рук. Распускавшиеся бутоны алых роз… Алая роза — символ девы, призванной уничтожить этот мир, своим присутствием обозначив воцарение Ночи. Ассоциативное мышление было моей погибелью. Оно вызывало в памяти все, что было, постоянно вскрывая старые раны, как сейчас. Воспоминания разъедали сознание. Тяжело дыша, я оперлась спиной на частокол. Милый, милый… Губы сами хрипели его имя, пока руки, сначала терзая шею, потом сжимая грудь, в конце концов не сползли под грубое платье в исподнее. Еще до начала визуальных явлений, только вспомнив его имя, я уже была насквозь взмокшей. А потом визуализация хлынула в голову, сдавливая череп. Жар окатил с головы до ног, и я коснулась пальцами незанятой руки виска. Затем, тяжело дыша, я прислонилась лбом к частоколу. Меня выгнал. Спит с другой. С другими… За что я вся по нему. Господи… Я даже изменить не могу. Я мастурбирую в розарии на мысли о шее его, о серьге в его ухе, о цыганском проклятом остроносом профиле, о шрамике над верхней губой, о сильных плечах и руках. Жар и бред сотен тысяч ночей. Спускаясь по его телу мысленно все ниже и ниже, я взорвалась огненными волнами. Дернувшись несколько раз всем телом в такт руке, я замерла, стирая свободной рукой слезы и все еще сжимая себя внутри другой рукой с хрипами в полукрике. Владислав. Владислав… Эти розы помнят симфонию этого дурмана… Песню имени его… Владислав… Влади… Зачем ты отпустил меня?.. Ради чего свою сломанную игрушку выбросил на помойку?.. Разве не знал, что включить ее в жизнь могут лишь твои руки?..

— Слабачка. — Выдохнуло внутреннее «я». — Посмотри, во что ты превратилась. Это так низко уходить в розарий и кончать от мыслей о своем дерьмобоге, имея мужа! Какая же ты тряпка. Ушла телом, мозгами осталась. Даже он бы смеялся сейчас над тобой и был бы прав. Он бы сейчас только пальчиком поманил, и ты бы тут же влезла на него, не раздумывая, даже если бы он отымел десять твоих дочек перед этим у тебя на глазах. Вот и задумайся над тем, какая ты идиотка. На мыслях «сосать у короля» все мысли заканчиваются вообще. Отстойно тобой быть, да при другом человеке не жить мне. Лучше бы свое неудовлетворение с Джорджем загасила. Хотя бы вылечила парня собой. У него куча болезней, у бедного.

— Вот хочешь мы с Лорой тебе раскручивающийся фак покажем? — Рассмеялось подсознание голосом Владислава. — Не знаешь, что это, хоть увидишь. Не забывай, что твои речи к черту идут. Мысленно хозяйка со мной. Со своим подсознанием.

— Мысленно хозяйка идет домой. — Грубо оборвала я внутренних дуэлянтов, пока они не приступили стреляться. — И физически тоже…

Я вошла домой и села на грубо сколоченную лежанку, задумавшись. Два месяца я не посещала логово разврата, не видела бывшего и детей, и радовало уже хотя бы то, что первый срыв случился только сегодня. Все как-то резко вышло из-под контроля. Ну, то есть, мои желания вышли. С одной стороны, это было отвратительно, с другой, если никто не видел… В конце концов, тряпкой я была бы, если бы пошла к нему умолять вернуть меня, но если мне хватило одной короткой ласки в розарии, чтобы успокоить душу в огне, быть может, я не такая уж и зависимая от него. Небо сегодня было, на редкость, звездным. Я переоделась в белое льняное платье с открытыми руками, шеей и широким вырезом на груди, а полурастрепанная коса скользнула по плечу назад. Через несколько мгновений в комнату вошел Джордж, также в белых льняных штанах и рубашке. Не так быстро, как я привыкла, но вскоре он наклонился к моему уху, поцеловав в мочку.

— Сдавайся. — Шептало с шипением внутреннее «я». — Теплый, живой человечек. Ты даже не представляешь, насколько хорошо и приятно будет…

Я слышала тахикардичное сердцебиение крестьянина. Я слышала его учащенный пульс. А еще я слышала матерившийся голос моего подсознания, метавшегося, словно зверь по клетке.

— Отталкивай сейчас же! Твою мать! Убью!

Нервно облизав свои пухлые губы, Джордж присел на кровать сзади меня, положив руку мне на колено, слегка приподняв подол моего платья. Ни-че-го. Полная пустота. Человеческое тело устроено просто. Оно реагирует на любое прикосновение возбуждением. Мое, вампирское, по уровню взведенности тянуло сейчас на минус зеро. Видимо, эмоциональный фактор не менее важен в занятии любовью. Рука Джорджа медленно, но верно поднималась от колена по внутренней стороне бедра вверх, второй он уже тискал мою грудь, а единственное, что сейчас чувствовала сломанная прежним хозяином игрушка, было отвращение. Я резко скинула его руки с себя, раздраженно выпалив.

— Джордж, я уже все объясняла. Давай ты не будешь бараном у новых ворот. Хватит меня трогать.

— Я знаю, что мы не можем. Но прикасаться я могу. Не забирай у меня этого. — На этих словах последовал поцелуй в шею. — Лора, ты — моя жена.

— Да убери ты от меня свои руки! — Я вскочила с кровати, оскалившись. Комната вместе с Джорджем постепенно покрывалась лиловыми оттенками. — С первого раза я выражалась смутно или что?

— Успокойся. Успокойся, милая, не надо нервничать. Это было всего лишь прикосновение.

— Не нервничай? Успокойся? Всего лишь прикосновение? — Я рассмеялась громко и дико. — Ты у меня сам сейчас успокоишься навеки, поганый извращенец… Придите!

Я взмахнула в воздухе руками. Поначалу ничего не происходило, а потом послышался тихий и неясный гул, шум крыльев. А потом стекла окна комнатушки вдребезги разбила целая стая летучих мышей. Объективно, Джордж ничего со мной не сделал и не заслужил никоим образом наказание. Но так я была устроена. А в тот момент бешенство и вовсе накрыло меня с головой.

Маленькие осклабленные темные создания вцепились моему мужу в лицо и трепали до тех пор, пока я не дала им знак остановиться. В то время, как Джордж оплакивал ссадины на своем лице, я сбежала обратно в розарий. Упав под куст роз, я дала волю слезам, разрыдавшись на голоса, как ребенок. Изуродованная кукла Его Величества. Я ненавидела саму себя. Ненавидела то, что он вылепил из меня. Ненавидела, что не позволяю другим касаться себя, потому что душа моя больна. Ненавидела боль…

Моя рука услужливо нащупала веревку, которой я только днем подвязывала розы и, дернув за нее, распустила ветки, ударившие меня по лицу шипами до крови, что успокоило меня, как глоток свежего воздуха в иссохшиеся легкие. Как и обещал Джордж, к вечеру хлынул дождь. Да не просто хлынул, а за пару минут вымочил меня до нитки. Я одна. Я здесь совсем одна. И дождь. Никого, кто мог бы понять, умирающую в путах созависимости душу. Для нормальных людей сие есть омерзительная патология. Никто не услышит, никто не поймет. Ненавижу боль…

В ушах зазвучали пророческие слова, некогда произнесенные Дизарой.

«…Если он еще не бил Вас, значит, Вы еще не до конца его знаете. Рано или поздно он поднимет на Вас руку. И Вас жаль даже больше. Потому что, когда шрамы зарубцуются, Вы захотите еще. И еще. Он приучит Вас к боли и свяжет ее со своим присутствием, и Вы сойдете с ума, умоляя его о причинении большей боли, чтобы чувствовать его ближе. И ближе. И ближе. И процесс деградации и падения будет вечным… Он приучит Вас к боли и свяжет ее со своим присутствием, и Вы сойдете с ума, умоляя его о причинении большей боли, чтобы чувствовать его ближе. И ближе.»

— Я ненавижу боль, ненавижу. — В слезах шептала я, трясущимися руками делая из веревки петлю. — Мне все это глубоко противно.

Мгновение, и веревка уже опутала шею. Осталось только затягивать. — Я выше этого. Я не зависима. Я здорова.

Резкий рывок затянул петлю так сильно, что глаза начало вытаращивать из орбит. Я беспомощно хватала ртом воздух… Я тосковала так, что дай Бог ему быть так любимым другой. Я была голодна. Ничто не насыщало меня, не приносило желанный покой. Господи, молю, верни мне его… Только его кровь и сперма могли меня насытить… Голова взрывалась снопами искр от раздирающих ее голосов. Я сжала виски и вскрикнула…

«Он приучит Вас к боли и свяжет ее со своим присутствием, и Вы сойдете с ума, умоляя его о причинении большей боли, чтобы чувствовать его ближе. И ближе.»

Слова звучали и гремели в голове, прокручиваясь без конца и края, словно надоедливую пластинку заклинило.

— Вернись ко мне. Верни меня. Я ненавижу боль. Я ненавижу жизнь. Я без тебя не умею… — Ослабив петлю и сделав пару вдохов, резким рывком я снова затянула узел. Алчно не вынося боль, хоть я и достаточно беспроблемно ее переносила, я причиняла ее себе намеренно сейчас сотни раз. Чтобы забыться на короткий миг, вспомнить минуты, когда все было хорошо. Вспомнить, как удавливали любимые руки, и ничего в жизни больше не было нужно. Ни статусы в обществе, ни богатство, ни даже воздух, а только этот отвратительный обычным людям доминантно-сабмиссивный паразитизм хищника и жертвы…

Вернулась я домой насквозь промокшей, отбросив веревку в угол, с лиловыми следами на шее, не успевшими регенерировать. С волос моих стекала вода. Я бросила безразличный взгляд на Джорджа, промывавшего царапины на лице водкой, и прошла к лежанке.

— Я ведь, знаешь, сходил с ума с первого дня, как ты появилась здесь. Ты приехала сюда с ним, ты была еще человеком, а уже стала звездой моей путеводной. Я не женился. Я отверг всех женщин. И вот, счастье, наконец, улыбнулось мне. Я получил жену, которую хотел. По крайней мере, я так думал. Сейчас я вижу правду. Тебя нет у меня ни физически, ни духовно тем более. Никакого толку, что ты здесь есть, если к тебе не прикоснуться. А я — парень, и у меня есть желания. И права за много лет безответной любви.

— Ошибка. — Я покачала головой, скрестив ноги по-турецки под собой.

— Что? — Он резко обернулся в мою сторону.

— Ты — моя гребаная ошибка, потому что других альтернатив мне не дали. И прав у тебя никаких, Ласлоу. А что касается безответной любви, почувствуй всю ее мощь на своей шкуре, пока я мщу всему миру через тебя. Меня выгнали из дома, лишили детей. Любимый мужчина, которому я отдала тело, душу и жизнь. Как бы ты там ни говорил, что любишь меня, ты и близко подобного не испытывал, так что довольно пустого трепа. Не надо сравнивать пять минут томлений, когда подрочить хочется, а «Плейбоя» нет рядом, с моими чувствами. Ты проиграешь. В любом случае.

Слава Богу, он оказался умнее и спрашивать, что такое «Плейбой» не стал. Я все равно была не в настроении объяснять фишечки нашего мира убогим Трансильванским провинциалам…

Оставшееся время я наслаждалась работой в огороде и розарии. С Джорджем мы больше не разговаривали, тем не менее, я исправно готовила и накрывала на стол в гнетущем молчании. Его родители не могли не восхищаться мной, ведь я исполняла столько дел одновременно и все успевала…

В периоды бурь и ураганов, мы с Джорджем бежали под дождем босиком, спеша накрыть посевы, чтобы их не сломало ветром и не смыло ливневыми потоками. Все это на мгновения возвращало меня к прежней человеческой жизни, заставляло чувствовать себя более живой в мире без крови, богатства и разврата на шелковых простынях. С этим мужем мне не нужно было убивать. У нас было все, что необходимо любой молодой паре. Все это было почти что прекрасно, но рана в груди не заросла, и двигаться дальше меня ничто не мотивировало. Мы жили тихо, мирно… И мертво. Без любви и чувств. А для меня такая жизнь была аду сродни. Вскоре по ночам все чаще начали изводить кошмары, а огненная лихорадка свивала все мое тело, порождая невыносимые мучения. Очнувшись, я узнавала от Джорджа, что бредила всю ночь напролет, выкрикивая его имя. С каждым днем мне становилось все хуже. Я уже была готова ползти в замок на коленях, умоляя меня вернуть, как однажды… Одной прекрасной ночью… Произошло то, чего никто никак не ожидал…

***

Я возвращалась из розария за полночь. Луна не явила свой лик на небосвод, и ни одна лампада не освещала темный дом. С непривычки даже вампирское зрение включилось не сразу. Когда же это произошло, я увидела дорожку из лепестков алых роз, выложенную от двери до нашей с Джорджем комнаты. Ласлоу… Чертов романтик. Сколько же роз пострадало, чтобы он смог сомнительно порадовать меня этим глупым романтичным жестом… Я переступила порог спальни, и в этот момент на меня напали. Взяв мою косу в крепкий захват, некто изо всех сил приложил меня виском о стену. Тонкая струйка крови потекла из пробитой головы.

— Джордж. — Тихо, но злобно выдохнула я. — Мы уже все обговорили. Я сказала «нет»!

— Еще одна попытка, моя нежная бабочка. Да и ты заранее знаешь, что ответ «нет» меня не устроит.

Я втянула носом воздух. Да, теперь я почувствовала этот запах. Его парфюм с богатым запахом сандала напополам с мертвецкой вонью.

Он резко рванул меня за руку, повернув к себе лицом. Колено моего бывшего мужа вклинилось между моих ног, отрезая мне путь к отступлению. Он приподнял ногу чуть выше, и, глядя, как я начинаю задыхаться, удовлетвореннно усмехнулся.

— Надо же. Какая сила воли! Я отпустил ее, чтобы проверить, сколько она выдержит без меня, а она и не торопится возвращаться. Огород, розарий, муж… Ты серьезно думала, что я оставлю тебя в покое и дам жить новой жизнью без меня? Я — твой кошмар, моя бедная птичка. И я вернулся за тобой.

— Через мой труп! — Яростно взвизгнула я, пытаясь оттолкнуть его и перестать давить стену спиной. Он крепко сдавил мои запястья и приблизился вплотную, склонившись к моим губам. Его бездонные черные глаза были так близко, что еще немного, и я вполне могла бы забыть, как дышать. Нет-нет-нет!

Резкий и отточенный удар коленом в живот. Тяжело дыша, я высвободилась, и мы двинулись по кругу. Медленное танго. Победивший в нем остается на свободе, проигравший снова попадает в плен омерзительных рук презренного инцестника.

— Не брыкайся. — Он улыбнулся. — Иди ко мне, мое солнышко. Я знаю, как ты скучала. Знаю, что ночами произносила мое имя во сне. Не отказывай себе. Если бы не твой зов о помощи, я бы так и не узнал, где ты.

— Зов о помощи? — Я презрительно рассмеялась, сплюнув на пол ему под ноги. — Вот Вам мой зов о помощи, Ваше Величество. Чтобы я думала о тебе после того, что ты сделал с моей дочерью и нашей семьей? Да будь я проклята, если бы так было.

Я отерла пот со лба. Тирада была слишком жаркой. Теперь я ждала ответной реакции.

— Как грубо по отношению к себе. Вешаешь проклятия на свою голову сама. Неразумная! — Усмешка сверкала темными огоньками в его глазах. Глазах предателя. Глазах всей Вселенной. — До меня доходили несколько другие сведения. Как хорошо, что твоего олуха здесь нет, и мы можем всласть обсудить, не натерла ли ты мозоли на пальчиках, пока умоляла меня явиться княжить над тобой и ласкала себя, запредельно нервную, мечтая о моих руках на своем истосковавшемся теле. Боги смеются над фразами типа «Случайная встреча». Я чувствую тебя, я чувствую твое настроение и состояние, потому что мы связаны и предназначены друг другу. Я слышу все твои мольбы. И я уже говорил, что эмансипация тебе не к лицу. Могла бы просто заглянуть и попросить. Я ни разу тебе не отказывал. Зачем было страдать и изводить себя? Нервы-то не железные.

Игнорируя наглую усмешку, которую пощечиной хотелось стереть с его морды раз и навсегда, я продолжила ход по кругу. Пока никто из нас не совершал выпады и не нападал. — По-моему, ты женат, если слухи не врут. О чем ты вообще говоришь и какого черта забыл в моем доме?

— С тыльной стороны замка есть заросли и кусты — просто заглядение для уединения. А королева здесь никакого значения не имеет. У тебя вип-билет на любое время суток ко мне. Твои психологические проблемы я еще с твоей человеческой жизни решаю. Почему бы и не помочь девушке, если она просит, жаждет и зовет так, что меня аж выталкивает из дома наша с ней связь? Ну, что скажешь, не дадим друг другу умереть от жажды, утолим наш голод?

— Гори в аду, монстр. — Из последних сил выдавила я, тяжело дыша.

Я не успела даже сообразить, как моментально схватив меня в охапку, Владислав снова вдавил меня в стену.

— Твое сопротивление только раздражает и будит зверя внутри меня. Лучше б ты затыкаться вовремя умела. — Он склонился ко мне, касаясь моих губ своими. Через несколько секунд я почувствовала, что забылась и совершила непростительное. Его язык касался моего языка и неба. Я позволила себе пустить его, разжала челюсти, чего не позволяла Джорджу. А с ним… Я снова вышла из-под контроля, оказавшись рядом… Расслабилась, изначально собираясь драться до последней капли крови…

— Черт тебя дери. — Гневно прошипела я, прекращая поцелуй. Перед глазами поплыли черные круги, а комната начала вращаться по кругу. — Ты как всегда себя переоценил. Это омерзительно. Дай мне пакетик для рвоты. Меня уже тошнит.

— Раньше не жаловалась. А сейчас ты хочешь довести нас обоих до белого каления. Слова, вылетающие из твоего рта ничего не значат. А значит лишь это.

Медленными отточенными движениями он расплел мою косу.

— Так тебе лучше. Крестьяночка. Казалось бы, воздух и работа в поле должны были благотворно сказаться на внешности. Отчего же такая бледненькая? Почему кровь застыла в жилах? Никто не гнал ее два месяца. — Его шепот обжигал мне ухо, заставляя трепетать все тело, заставляя его покрываться мурашками. — Сейчас ты вспомнишь, что я могу сделать с твоей кожей, помимо хлыста. И кровка побежит быстрее по венам.

Одним резким движением он разорвал шерстяное колючее серое платье на груди. Я была абсолютно голой. Здесь, в деревне, нижнее белье было негде взять. Руки бывшего мужа грубо и беспринципно зарождали огонь внутри меня, сжимая мои груди, касаясь живота и ниже.

— Я убью тебя, чертов инцестник. — Я из последних сил била кулаками в грудь морального урода, а глаза мои смотрели в его черные, вспоминая профиль, выточенный будто бы рукой мастера эпохи Ренессанса. Спадавшие на лицо цвета воронова крыла волосы. Открытую шею, когда его голова запрокидывалась на подушку, отдаваясь моим губам. Очерченную линию подбородка. Золотую серьгу в левом ухе. Острые, мужественные скулы. Тонкие губы, искаженные грубой усмешкой. Прикоснуться бы к ним. Всего на миг. Я хочу не так много. Один. Раз. Пройтись. Языком. Нет. На него нельзя смотреть. Я теряю контроль.

— Ты убьешь сейчас мои пальцы сокращениями стенок своего огненного лона. Что, маленькая? Красота моего лица и тела сильнее твоей ненависти? Всегда была. Давай, подсыплем еще немного ярости. Ты сейчас кончишь, маленькая сучка с широким спектром сексуальных желаний, зная, что никто не разожжет это пламя в тебе, кроме меня.

— Получите, любимый, мою высшую степень восхищения Вами. — Я плюнула ему в морду от бессилия, не сумев вырваться из крепкого захвата рук графа.

— Ах ты, тварь. Ты мне так камзол испортишь. — Он сдавил мне горло так, что я резко решила вспомнить, как прекрасно иметь возможность дышать. Внутри меня все пульсировало и заходилось огнем. Чем меньше воздуха в горле, тем чаще судороги внизу живота скручивали и полоскали мое тело жидким огнем. Владислав отпустил мое горло, и я судорожно вдохнула через кашель.

— Какие бледные щечки. Недостаток гемоглобина. Джордж тебя точно не кормит, бедняжку. Даже не знаю, как и вернуть им естественный румянец. Может, так?

Резкий удар выбил меня из колеи. Я вскрикнула от боли, пытаясь схватиться за ужаленную ударом щеку. Тщетно. Мои руки все еще были скрещены над головой. На сей раз магией, которой он открывал двери конюшни, не прикасаясь к ним. Он пользовался колдовством очень редко. Перебирая мои волосы одной рукой, гладя ей мою щеку, а затем нанося резкий отточенный удар всей ладонью, он не забывал пытать меня, погружая почти полностью свою другую руку в меня. Я сбилась со счету, пытаясь определить хотя бы примерное количество ударов. Им не было конца. Мои щеки подвергались практически инквизиторским пыткам, и на них оставались длинные красные полосы, глядя на которые, граф нежно улыбался.

— Я скучал по тебе. Ты не веришь, но я скучал каждый день. Мне не хватает моей партнерши по преступлениям. Вернись ко мне, любимая. Без тебя чудовище правит мной и вовсе безраздельно. — Слезы стекали по его щекам. Я отхватила еще с десяток ударов. Я изнемогала от жара похоти. Внутри меня его рука гарантировала рай и ад одновременно, а каждый удар по горевшим и без того щекам подводил меня все ближе к высвобождению энергии. Пламенное сердце билось и пульсировало внутри меня так, что не было уже никаких сил сдерживаться.

— Последний удар. Дай. Дай мне свою энергию. — Его глаза жгуче и фанатично смотрели прямо в мои, широко раскрытые с расширенными от возбуждения зрачками. Удар хлестанул изо всех сил по щеке. Я держалась до последнего, но не смогла. Издав вскрик, я почувствовала, как огненное сердце внутри меня изливается жидким огнем. Он вжался своим телом в мое, пока я придушенно хрипела и конвульсировала, агонизируя.

— Хватит врать своему мужу. Хватит прикрываться тем, что он умрет, если завладеет тобой. Надеюсь, эта гнусная ложь хотя бы позволяет спать тебе спокойно по ночам, зная, что и далее и впредь будешь оставаться чистой, хорошей, стерильной девочкой для меня. Либо идем со мной. Твоя корона и трон все еще ждут тебя. Расторжение брака, ты — не идиотка, Лора, должна была понять, что оно было фиктивным. Как и этот брак. Что твой, что мой. Нам не разрушить клятву, которую мы дали старейшинам вампиров. Наш союз записан в истории. Он вечен. Какой смысл сопротивляться, если ничего не изменилось, и ты по-прежнему желаешь меня? Либо изволь уже жить дальше, ничего не скрывать от мужа и исполнять его желания. Иначе это называется не «жить дальше», а «отвлечение».

— Просто дело в том… — Я коснулась руками его лица, и он закрыл глаза на мгновение. Магия больше не удерживала меня. — Что я ненавижу тебя. Ты испортил все, к чему прикоснулся. Да, ты прав, я реагирую на тебя, как раньше, и это болезнь моя. Я не рада тому, что заставить меня что-то почувствовать может только один мужчина на всей земле. Я хотела бы прикасаться к другому и не чувствовать себя твоей сломанной куклой, не чувствовать этого ужасного, сдавливающего мне череп осознания, что предаю тебя, отчего мне становится тошно, и больно, и тяжко дышать. У нас нет шанса начать сначала. Прости. Как я и говорила. Все кончилось тогда, в день развода. Ты неисправим. Я не могу тебя вылечить и остановить от преступлений против своих же детей, от убийства моих друзей. Может, развод и был фиктивным по бумагам, но это конец, Владислав, конец. Конец всему.

Я смотрела в его глаза, не отрываясь, и видела слезы, стекавшие по длинным черным ресницам. Вынуть душу и кинуть в пылающий костер… Вот, что сейчас делали его слезы со мной.

— Вот так да? Все?

— Все. Окончательно. Никаких «но» или «может быть». Ты сам виноват. Не плачь. Я не могу на это смотреть. — Двумя пальцами я коснулась сначала одной его щеки, затем другой, стирая набежавшие слезы. — Я никогда не буду больше твоей. Никогда…

Я склонилась к его губам и намертво впилась в них, ладонью сжав его длинные волосы, накручивая на пальцы пряди цвета воронова крыла. Нагая я вжималась в него всем телом. Рациональность и здравый ум подохли жестокой смертью где-то между нашими телами посередине. — Никогда. Никогда…

Черный камзол слетел на пол, и я рванула рубашку, чувствуя, как пуговицы стройным рядом летят вниз. Лицемерная дрянь. О, как я шептала проклятое «никогда», срывая с него одежду, чувствуя, что то, что делаю, единственно правильное во всем мире, целуя разгоряченную грудь, выписывая пальцами свое имя на его груди.

Сладостный запах разложения, мертвечины и востока вполз мне в грудь и сдавил дыхание на миг. Ощущение этой сладости подкосило мою уверенность во всем, что я говорила. В который раз, словно молитву перед лицом Бога, я изучала каждую деталь его внешности: стянутые в тугой конский хвост черные волосы, золотая серьга, острый нос, ледяные и тонкие губы, черные, как ночь глаза, маленький шрам над губой, изящная шея, сильная грудь и плечи, любимые руки. Руки единственного мужчины во всех мирах, дарившего мне то тепло, о котором я всегда мечтала. Руки, ввергшие меня в вечный ад похоти. Руки единственного, кого я всегда любила. Я уже не смогу себя обманывать. Он — убийца и растлитель. Чудовище. Психически ненормальное. Ненасытное. Не знавшее границ. Чокнутое на всю голову. И. Господи. Как же невозможно без этого чудовища…

— Все еще наивная и невинная, как монашка. Непостижимо. Все еще моя. — Только выдохнул он, положив руку мне на затылок. — Отпусти мои грехи, святая мать. Через рот.

Стеная и от все нараставшего вожделения, и от его омерзительных грязных ремарок, я встала на колени, касаясь пальцами пряжки с символом Ордена Дракона. Срывая ремень, одновременно с этим шепча о том, что у нас ничего не получится, и мы просто не созданы друг для друга, я вдруг поняла, что мы в комнате не одни. Джордж Ласлоу тихо вошел с улицы, при этом настолько тихо, что увлеченные процессом поглощения друг друга, мы даже не почувствовали его присутствие.

Все еще прижимаясь лбом к пряжке ремня, я скосила голову набок. Чтоб ему сгореть и провалиться. В такой момент… Неужели нельзя было погулять подольше…

Вот, что этот мужчина делал со мной. Я была виновата по всем статьям сразу, а ярость от того, что мне не дали сделать то, чего я желала всем своим испорченным сознанием, я спускала на того, перед кем была виновата сама.

Я слабо и вяло подала голос, выдав дежурную фразу, напомнив себе сделать пометку в мозгу, никогда впредь не возводить мужчину с его членом в культ божества, чтобы не попадать в такие идиотские ситуации.

— Джордж, это не то, чем кажется…

Я сама тут же чуть не подавилась со смеху. Бывшая королева и король, о любви которых легенды слагали. Грудь мою прикрывали только длинные волосы, которые не скрывали от обзора нынешнего мужа затвердевших сосков. Я была полностью обнажена и стояла на коленях перед тем, чье имя стенала по ночам в лихорадке. Щеки мои полыхали алым от свежих ударов. На шее лиловели следы удушья, а мои руки рвались к желанной цели. К главному достоинству Его Величества. Все наши преступления, как и всегда, видны были невооруженным взглядом. Это не то, чем кажется… Тупее оправдания не существовало в мире. Сука до смерти захотела своего извечного кобеля и позволила ему поставить себя на колени.

— Заходи, не стесняйся. Это твой дом. — Владислав улыбнулся и жестом пригласил Джорджа пройти в комнату. — Сколько ты ее добивался, а она врала тебе, что ты погибнешь. Да у нее иммунитет против трупных ядов, а ее кровь — сыворотка от гниения. Посмотри в ее больные глаза…

Он взял меня за подбородок и развернул в сторону Ласлоу, заставив смотреть тому в глаза. — С любовью ничего не поделаешь, смерд. Вот она во всей красе. Ставит на колени, распластывает, рождает желания, которые становятся болезненными настолько, что жить дальше в разлуке с объектом вожделения невозможно. Вот ты мечтал все то время, что она тут жила, касаться ее губ лепестками роз. А она что…

Владислав рывком дернул меня за волосы, заставив запрокинуть голову назад, дабы встретиться с ним взглядом. — Она хочет сосать этим ртом у меня. Грубо, жестоко, но правдиво. Ей плевать на твою романтику. Хорошие и умные девочки рождаются не для таких, как ты. Они рождаются быть усладой силам зла. Чтобы мы пили из них ум, красоту и жизнь. И, парадокс в том, что они и сами хотят этого. Их не устраивают смертные посредственные мужи. Они желают чего-то большего: любви, безумной страсти, приключения, опасности, легкого сумасшествия. Лора такая же. Она хочет лететь за мной, а не ползать за тобой и тебе подобными дэвидотеннантными существами.

— Я не боюсь тебя. Я убью тебя. Я тебя уничтожу. — Прошептал Ласлоу. Его голос сорвался на фальцет. — Она страдала все это время. Она отказалась от трона и короны, потому что с тобой было невыносимо. Я видел, как она сломлена и ничего не говорил. Просто надеялся, что время и моя доброта позволят ей полюбить меня. Не сейчас, но когда-нибудь. А ты… Как ты смеешь все ее переживания опускать до низменных желаний, которыми живешь сам?!

— Знаешь. — Мой бывший муж улыбнулся настоящему почти безразлично и даже немного грустно. — Сломать тебе шею — это один поворот руки, две доли секунды и никаких эмоций. Но я не стану этого делать. Лора не хочет идти со мной, поэтому я оставлю тебя в твоем аду. Рядом с женщиной, которую ты любишь, но которой тебе никогда не владеть.

Он нагнулся, поднял с пола свою рубашку и камзол, оделся и обернулся лишь раз на прощание. Это был последний раз, когда я видела его, смотрела глаза в глаза на долгое будущее. Откуда мне было знать тогда…

— Что бы ты ни решила, бабочка, я буду ждать тебя. Хочу, чтобы ты знала, что я не отказываюсь от тебя. Все, что я говорил в нашу первую встречу, все еще в силе.

Он вышел. Я так и замерла, стоя на коленях.

— Джордж… — Голос мой звучал хрипло и безжизненно. Я прятала лицо в волосах, не в силах смотреть в глаза мужу.

— Не надо, Лора. Оденься, пожалуйста, и ложись спать. Я сыт по горло. Дверь моего дома открыта. Что тебя останавливает? Любишь его? Так иди за ним, если так. Все до безобразия просто. Любишь — следуй за любовью до конца, не любишь — не дари ложных надежд и отпусти. Первое о нем, второе обо мне. Увы…

***

И без того мало общаясь с Джорджем, теперь мы и вовсе не разговаривали. Прогуливаясь через три дня после случившегося у кромки леса, я обдумывала нелегкое решение. Силы, которые я ежедневно тратила на выживание в разлуке с Владиславом, покидали мое тело с невероятной скоростью, полностью высасывая жизнь. По сравнению с этим мои высокие моральные принципы уже абсолютно ничего не стоили… Я приняла решение пойти и поговорить с ним…

Едва только показались островерхие черные шпили нашего замка, как я увидела, что кто-то бежит на вампирской скорости по направлению ко мне. Когда вампир приблизился и остановился, я, наконец-то, увидела, что это была Селена. Девушка вцепилась в рукава моего грубого шерстяного платья. По ее щекам стекали слезы, а глаза уже стали багровыми с вертикальными зрачками…

— Лора… Господи… Лора. Я… Я искала тебя. — Вампирша упала к моим ногам, захлебываясь слезами.

— Что? Что? — В гадком ощущении предвестия беды, чувствуя раскаленный добела кулон, лежавший на венах, завязанный вокруг кисти, потому что я не снимала его никогда, даже покинув дом, я схватила ее за руки, поставила на ноги и тряханула за плечи. — Что случилось, ты скажешь или нет?..

— Владислав, он… — Ей не хватало воздуха, и она снова прервала фразу всхлипом.

— Что с ним? Говори! Ну! — Я истерически взвизгнула, снова тряханув девушку за плечи, напрасно пытаясь привести в чувство.

— Погиб. Окончательно. Труп нашла и доставила домой Анна. Она пока не рассказывает, что случилось… Лора…

Я больше ее не слушала, кинувшись к дверям замка на вампирской скорости. Что-то предательски дрогнуло в груди, а затем с грохотом обрушилось… Звуки голоса Селены, воздуха в ушах и стука в моей голове слились в единый неясный рокот, и я лишилась слуха…

Глава 12. Маленькие смерти большого мира и очищение от греха

Будет трава остра,

Также, как боль моя,

Лишь твоего костра

Больше не вспомню я.

Сначала отказал слух, затем зрение, и, на скорости, я влетела в ворота всем телом. Удар был оглушающим и даже сопровождался каким-то треском. Игнорируя боль и черные круги перед глазами, я снова рванулась через ворота мимо понурых и серолицых стражников, которые и в крестьянской робе узнали меня, даже не пытаясь остановить. Потеряв титул королевы, я не лишилась, однако, авторитета.

Путь вверх по лестнице до шестнадцатого этажа я проделала в обличии бестии, а затем опустилась на пол, приняв человеческую форму. Вся дорога длилась не дольше нескольких секунд. Мне же казалось, что миновала целая вечность, прежде чем я толкнула дверь в свою бывшую спальню. Спиной ко мне возле кровати сидела брюнетка с завитыми в кольца волосами, собранными в хвост, в тонком черном блистающем платье. Анна… Рядом с ней терлось существо непонятного пола и происхождения. По всей видимости, новая королева. Осмотр находившихся в комнате занял тоже не более нескольких секунд, и, уже сделав шаг внутрь, я почувствовала, как меня намертво схватили сзади за руки, оттаскивая от порога. Селена… Тем временем, две девушки в комнате услышали наше присутствие и разошлись в стороны, являя нашему взору кровать и мертвое тело короля на ней, в рваной залитой кровью одежде, с исполосованными шрамами лицом и шеей.

Глаза его были закрыты, чтобы больше никогда не видеть бренный белый свет, а горделивый профиль упокоившегося и выражение лица остались все такими же холодными и надменными по отношению к миру.

Анна смотрела на меня высокомерно, с плохо скрываемым презрением. Глаза ее были покрасневшими и воспаленными от слез… Вторая просто чувствовала себя не в своей тарелке, но особой скорби не испытывала. Одного взгляда на мертвое тело любимого хватило, чтобы сойти с ума и выйти из-под контроля. Я рвалась из рук Селены, как бешеный зверь, пытаясь изогнуться и ударить ее когтями.

— Пусти!!! Пусти меня, Селена!!! СЕЙЧАС ЖЕ!!! ВЛАДИСЛАВ… ВЛАДИСЛАВ. Н-Е-Е-Е-Е-Т!!! — Я истерически верещала, срывая глотку, извиваясь и мечась, как раненый зверь в крепких руках наставницы. Кровавая пена выступила на губах, а тело начали сотрясать конвульсии и судороги. — Милый… Милый. Пусти, пусти меня! Он не… Он не умер. Я должна быть с ним! Пусти. Убью…

Я дрожала всем телом, слезы стекали по щекам и лились потоками уже по шее и груди. — Пусти же. Пусти меня, умоляю, умоля-я-я-ю…

Я осела на пол, тщетно пытаясь вырваться, крича так, что барабанные перепонки лопались, и стекла в окнах угрожающе звенели, так и норовя вылететь из ставней и обрушиться дождем из осколков на землю. Крик шел из глубин груди, где некто стягивал нити внутри меня с такой силой, что клубок в солнечном сплетении мешал просто так заткнуться.

— Роберт! Роберт, быстрее! Я ее не удержу! Выносите тело или она сейчас рехнется! Ей нельзя на это смотреть.

Бледный дворецкий в мгновение ока оказался рядом с нами вместе с Амбердо Андерсеном. Завернув в покрывало тело моего бывшего мужа, они понесли его прочь из комнаты. Я выгнулась всем телом в сторону безжизненного, выносимого слугой и доктором свертка, крича уже охрипшим и осипшим голосом. — Дай. Дай мне к нему прикоснуться. Пожалуйста. Селена. Последний раз. Один только раз. Последний разочек… Господи… Господи, за что?.. Он не умер… Не умер… Я три дня назад с ним разговаривала. Это все ложь. Ложь. Вы это все подстроили. Влади… Вернись ко мне. Ты здесь. Я знаю. Ты не ушел. Это все выдумки. Хватит меня обманывать. Он… Он не… Он не умер… Господи… Господи… Господи… Верни его. Или убей меня. Я не могу, не могу, не… Пожа-луй-ст-а-а-а. Владислав… Любимый… Нет… Нет… Не-е-е-е-е-е-е-е-ет…

Мой голос почти шелестел, бормоча уже далее несвязный бред. Только когда тело вынесли, Селена позволила себе отпустить меня, и я легла прямо посреди пола, остужая кипевшую голову о холодный коридорный паркет, сдавив затылок руками.

— Почему… Почему ты не дала мне попрощаться?.. Почему не дала поцеловать его напоследок? Почему?.. — Жалостно проскулила я из последних еще оставшихся во мне сил. Лежавший на венах и начавший гореть еще за полчаса до прогулки кулон, подаренный им в самое черное Рождество моей жизни, остывал. Он исполнил свою функцию предупреждения… А больше короля не было на этом свете. Не было и связи его с этой ставшей никчемной металлической хреновиной.

— Маленькая… — Селена села рядом, опуская руку мне на затылок. — Его пытали. Несколько часов, прежде чем он умер. Серебром, волчьим ядом, святой водой… На его теле не осталось живого места. Кожа сходила пластами, руки и ноги сплошь в кровавых язвах и нарывах, в струпьях. Позвоночник был сломан и раздроблен. Тебе нельзя это видеть…

— Плевать, что и как. Я всего лишь хотела попрощаться. Я хотела коснуться… В последний раз… Пусть он изломан, пусть в ранах… Это ничего. Это ужасно, но это не оттолкнуло бы меня от его тела. Я люблю его, Сел, пойми… Я просто хочу попрощаться. Коснуться губами каждой раны, каждого шрама, исцелить их слезами. Господи… Владислав… Владислав… Счастье мое… Господи… Убей меня, возьми мою жизнь, Боже, но не забирай мою любовь!.. Не отдавай его красоту тлену и гниению, Господи. Верни его, Господи. Он не должен умирать. Я должна… Как же так… Я не могу… Не могу без души моей жить. Не могу жить без жизни моей. И без сердца моего не могу… Он везде, Господи, я молила его отпустить меня, но он влез мне под кожу одним случайным взглядом в мою сторону… Господи, дай мне уйти… Возьми душу грешную рабы твоей. Избавь меня от этого… Господи…

Упрямо встав на колени, я подползла к краю кровати в комнате, приподнявшись и обхватив руками железный вензель. Боль скрутила меня в три погибели, и, не отдавая себе отчета в том, что делаю, я ударилась виском о выступающую каменную розу. Кровь потекла вниз по голове, и, сочтя это успокаивающим, я ударилась второй раз. А затем третий, не забывая при этом утробно кричать и надрывно рыдать во все горло.

Оказавшись рядом в мгновение ока, Селена крепко сжала мои ледяные руки в своих. Кровь струилась по моей голове с шипением, затекая мне в глаза. Все вокруг было в крови. Даже мир затягивался алым, как кровь. — Малышка, прекрати себя калечить. Болью горе не омыть.

Селена голосом и интонацией опытного психолога шептала мне на ухо, как ей казалось, ободряющие слова. Но таковых в мире не существовало просто напросто. Мой король… Любовь всей моей жизни, в выборе которой я не колебалась ни минуты, желая, чтобы мы с ним никогда не заканчивались. Боль моя… А боли он мне причинил, как физической, так и душевной столько, сколько ни один человек за десять жизней бы не смог. И вот… Его безжизненное тело скоро обратится в прах. Прахом стала я сама, проклиная жизнь. Надо было разорвать и слить в утиль этот глупый фарс новой жизни. Если бы только я ушла с ним три дня назад, я бы не позволила этому случиться… В произошедшем была лишь моя вина. Меня одной.

— Не омыть, а я попытаюсь. Оставь меня. Все оставьте.

— Явилась, змея… — Черные тени на глазах Анны превратились в черные ореолы под глазами от слез. Слезы даже размывали ее алую помаду. Дочь склонилась надо мной, выдыхая мне прямо в макушку. При этом глаза мужа взирали на меня с ее лица с ненавистью и презрением. — Он ждал тебя, а ты не вернулась. Он так желал, чтобы ты была рядом, что ночами в агонии хрипел твое имя, молил свою бабочку расправить над ним крылья. Но нелепая жизнь с нелепым мужем стала для тебя внезапно выше всех твоих обязательств. Выше твоей настоящей семьи. И теперь ты доказала, что и как жене тебе также грош цена; не более, чем матери. Теперь она роняет крокодиловы слезки, бедняжка. Я нашла отца, тупая ты челядь. Твоя подружка, с которой ты якшалась, предавая весь род наш, заимев в друзьях оборотней, волокла его в лес, наигравшись своими орудиями пыток, чтобы бросить на съедение волкам, воронам и прочим падальщикам. Я не позволила ей этого сделать практически ценой жизни. Мы дрались с ней не на жизнь, а на смерть. А когда папа умирал от воздействия отравы, я держала его за руку. Я, а не ты. Яд оборотня затуманил его сознание, поражая клетки мозга. Он не видел незначительной разницы в цвете глаз. Он цеплялся за меня, думая, что это ты, называя твоим именем. Я даже не переубеждала, потому что пытки, оные папа вынес в руках этой суки, которую ты должна была убить в первую же встречу, вместо того, чтобы разговаривать с ней, длились несколько часов. Эта тварь даже на нем одежды не оставила, чтобы резать мясо по-живому беспрепятственно, а он ни разу не вскрикнул. Вынес мучения и унижения стоически, глядя ей в глаза. А ей мало было пыток физических. Она загибала и морально, убеждая его в том, что он — неизлечимая тварь, настолько, что даже любовь всей жизни предпочла ему другого. Лучше бы ты умерла вместо отца. Тогда никому бы не было больно. Надо быть рядом с близкими и любимыми в жизни. А не ныть, что теряешь их, после смерти. Хоть бы смерть отца так уничтожила тебя, чтобы ты истлела и сгнила заживо.

Голос мой звучал глухо и безжизненно. — Ты права, Анна. Лучше бы я умерла…

Я не хотела с ней спорить. Я чувствовала лишь свою вину и правоту слов своего ребенка. Ей было больно. Она хотела найти виновного, которому можно мстить, потому что, как бы тошно мне ни было это признать, любила моя дочь отца хоть и не совсем дочерней и сумасбродной, но сильной любовью. Что же насчет меня… Я все испортила и уничтожила. И гореть мне синим пламенем… Что я наделала, что?..

Все вышли… Селена, Анна и новая королева. Мой мир погрузился в тишину. Все еще не отходя от кровати, я коснулась кончиками пальцев шелковых простыней. Когда-то он спал здесь. Когда-то я умирала от страсти в его объятиях. Тоже здесь. Теперь же здесь недавно лежал его окровавленный труп, и белый шелк насквозь пропитался кровью. Любимой кровью. Я касалась губами простыней, чувствуя, как кислота боли внутри разжижает все внутренние органы, превращая их в кашицу. За все мои семнадцать лет я не чувствовала ничего ужаснее. Утрата — болезненно-горькое мрачное чувство, и я никому не желала потерять свой центр мироздания. Со мной поступили жестоко. Я была рыбой, а он — моим океаном. И сейчас меня взяли и выкинули на сушу, милостиво не прикончив. И это медленная агония. Когда задыхаешься, и воздуха не остается в легких. Ничего не остается…

Я с трепетом касалась окровавленной простыни перстами, затем что-то осенило меня. Я встала на ноги, сходила на маленькую кухонку шестнадцатого этажа и взяла из тумбочки остро заточенный нож. Затем, уже в своей комнате, кинув его на кровать, открыла гардероб и вытащила оттуда его любимую черную шелковую рубашку. Крепко прижав ее к груди, к своему грубому крестьянскому серому платью, я прилегла на кровать, сворачиваясь калачиком. Вдыхая запах его кожи, касаясь губами воротничка, я тихо прошептала. — Вот мы и остались двое на этом свете. Я и ты. А он больше не вернется к нам… Не вернется никогда.

Слезы снова взяли верх надо мной. Мне не дали с ним попрощаться. Что я теперь могу? Только разговаривать с его рубашкой. А вот и он сам сидит рядом и кладет свою ладонь мне на разгоряченный лоб. Я перехватываю эту руку, губами касаясь перстня с символом Ордена Дракона, затем головой. Я не отпускаю ее.

— Бабочка, прекрати себя убивать. Меня здесь нет, Лорели. Ты опять с головой уходишь в видения.

— Не говори так. Для влюбленных все реально. И жизнь после смерти, и перерождение. Иди сюда. — Я обвила руками шею черного ангела, спрятав лицо у него на груди. Даже мое внутреннее «я» заткнулось и рыдало в тряпочку вместе со мной, прекратив костерить моего мужчину, на чем свет стоит и обвинять во всех бедах на планете. Подсознание завывало в голос в тон внутреннему «я».

— Я когда-то сравнивала незримые вериги твоей власти надо мной с паутиной, в липкие сети которой попав, я не могла пошевелиться… Как ничтожная мушка в плену паука. Знаешь, что теперь с этим стало?.. — Я слегка коснулась его шеи губами, гладя рукой по затылку. — Теперь липкие сети паутины затвердели и превратились в тонкие острые лезвия. Если раньше я металась в них и просто увязала все глубже и глубже, опутывалась ими, словно коконом, теперь… Теперь я мечусь и режу свое тело, наталкиваясь на них. Они острые, они причиняют такую боль, что незримо я уже истекаю кровью. У меня нет сил больше в них барахтаться, но в какую сторону бы я ни дернулась, там оказывается все новое и новое лезвие. И я получаю все новые и новые порезы. Мне душно от этой боли, ее ничего не гасит. Выхода из острых пут нет. Я вырвусь из них, только умерев. Дай мне руку, ангел мой. Сегодня еще есть. А завтра не будет существовать. Я знаю, как покончить со своим бессмертным существованием и разделить ад на двоих. Я приду к тебе, и мы снова будем вместе. Я больше никуда от тебя не денусь. И это будет длиться вечно…

Я с любовью положила рубашку рядом с собой. Владислав исчез также быстро и легко, как и появился. Мое воображение играло со мной, не справляясь с болью…

Ты ушел и оставил меня в этом мире одну, никому не нужную. Смотри теперь, что я с этим сделаю. Я задрала рукав платья, взяла в руки нож и полоснула по вене, вскрывая ее. Открыв рот и глубоко дыша от нестерпимой боли, я смотрела, как полумертвая кровь змеилась по бледной, как мел, коже. Рана быстро регенерировала, и теперь только кровь на запястье и ниже напоминала о том, что я сделала. Меня раздражало, что повреждение затянулось. Первый раз в жизни я восставала против своего сильного вампирского организма. Взять Вселенную, раскрутить вокруг ее оси и зашвырнуть в бездну вместе со своим никчемным бренным телом. Вот единственное, чего я сейчас желала. Не светить двум Солнцам над одной планетой. Не ужиться второй любви в моем сердце. Кроме него ничего нет… И не будет. Уже не будет. Мир восставал передо мной во всей его уродливости. Моя любовь мертва. Я выдохнула, закрыла глаза и полоснула снова, заводя лезвие все глубже в руку, под кожу. Я кромсала себя беспорядочно, и, только на короткое время, пока рана не успевала затянуться, а моя кровь стекала на его любимую рубашку, только так я чувствовала, что мы вместе, что я приближаюсь к желанному мной завершению этой гиблой болотной жизни. Но, когда регенерация снова брала свое, меня накрывал новый приступ панической истерики, сдавливавший мне виски, бросавший в жар, а потом в лед мое полумертвое от боли тело. Я опустилась на кровать, пряча лицо в подушки, закрыв глаза и тяжело дыша, стеная беспрестанно его имя, когда все рукава моего платья пропитались кровью насквозь, а руки уже изнывали от боли. Повреждения затягивались, но хотя бы боль оставалась со мной. Претерпеть боль физическую ничего не значило в сравнении с невозможностью справиться с душевной. Но вскрытие вен было лишь отвлечением. Бесполезным занятием. Мне нужен был яд оборотня, чтобы со всем покончить. И я его достану… Только отдам должное мужу, похоронив. А затем меня не станет. Не станет окончательно и навсегда. Сегодня еще есть, а завтра не будет существовать… Завтра никогда не наступит… И в этом был мой единственный покой и успокоение. Симфония Грига о пещере горного короля, наконец, семимильными дошла до финального акта. Ужасающий хор, взрывавшийся на последних нотах ярым безумием, кружил меня в Средневековом вальсе Чумы, Чахотки и Смерти. Маска Чумы была черной, на Чахотке был накинут алый балахон, а Смерть носила белый саван. Они почти получили меня. Они получат меня завтра, на рассвете…

***

Черное закрытое платье из крепа в пол, сурово затянутое лентами корсета. Черная шляпа с сеткой-вуалью, опущенной на лицо. Так лучше. Красные зареванные глаза и опухшие от слез щеки не регенерируют, как раны и, по крайней мере, их не будет видно. Последний взгляд на отражение в зеркале. Все последнее. Каждое свое действие я отсчитывала, как последнее. Последний раз сняла грубую крестьянскую робу и зашвырнула ее в угол комнаты с омерзением, потому что именно новая жизнь стала причиной всех бед. Последний раз надела траурное черное платье из крепа. Последний раз посмотрела на себя в зеркало. Новое утро не наступит. Все было последним. А тело супруга мне даже не позволили омыть. Роберт и остальные, вероятно, боялись, что я окончательно двинусь. Я горько и иронично усмехнулась. Куда уж больше… Никто этим тоже не озаботился. Уложили, как и было после многочасовых пыток…

В скорбной процессии нас было двадцать восемь. Я, оставшиеся в замке дети и Селена. Амбердо Андерсен, Роберт и еще двое слуг несли богатый черный бархатный гроб с бахромой и золотой вышивкой символа Ордена Дракона на крышке. Хоронили в закрытом гробу. Даже здесь мне не дали сказать «прощай» последний раз… Новая королева попыталась возразить что-то вроде того, что гардероб теперь принадлежит ей, и, дескать, я не имею права надеть на похороны бывшего мужа свое собственное платье. Тявкала она долго и пронзительно, как назойливая болонка, пока не осточертела мне настолько, что я просто отшвырнула ее с дороги, милостиво и услужливо спустив с лестницы. Вампирша некрасиво и грубо прокатилась кубарем несколько пролетов, разрыдалась на первом этаже от конфуза и стыда и не пошла на похороны. Оно и лучше. Попрошу Роберта, чтобы выставил самозванку вскоре и созвал люд на выборы новых короля и королевы. Король умер, и, как говорится, да здравствует король. Королева в процессе подготовки к смерти. Скоро в Трансильвании будут другие правители. Как знать, быть может, более мудрые, добрые и справедливые.

Похороны еще не начались, и я в компании дочери Каролины и Влада стояла в тени больших вязов кладбища. Наши свидетели со свадьбы — Каролина и Морган припоздали, но вскоре прибыли и сейчас стояли немного поодаль, беседуя со светловолосой Лианой Дракула…

Мой немигающий взгляд был устремлен на надгробный камень Питереску. Скоро на кладбище для фамилии Дракула уже места не останется. Питереску, Владислав, а завтра и Лора… Никто из моих детей не знал о моем плане и лучше пусть так и будет. Я совершала непростительный эгоистичный поступок, потому что не могла больше претерпевать муки боли в жизни без него, но моим детям, потеряв отца, нужно было во что-то верить. Мысли о том, что завтра придется жить и без матери были бы и вовсе невыносимы. И, хоть это и было ужасно, но мои дети были совершеннолетними. Мы дали им все, что могли в свое время. Они жили своей полной насыщенной жизнью и остро не нуждались во мне. Я могла позволить себе уйти.

Анна стояла отдельно ото всех, приобняв старый вяз и склонив на него голову. Ей было проще умереть, чем встать рядом с нами. Мы все для нее были убийцами ее отца и любви по совместительству. Она не показывала слез. Ее глаза были сухими, но красными, и, в очередной раз, я подивилась силе выдержки дочери. Она шла против всего мира за него одна. В гордом одиночестве. Делая вид, что черный цвет ее одежд, на самом деле, не символ траура, а повседневная одежда. Даже в этом она была похожа на отца. Я любила яркие цвета раньше. Она же всегда носила черный. С детства. Я не помню Анну Дракула в одежде других цветов.

— Твоя сестра против всего мира. Ей не до нас, смертных. — Безжизненно и безразлично заметила я, обращаясь к Владу. Холодное смирение с ситуацией, наконец-то, окутало меня с головой, давая покой от пережитого стресса. Я знала, что осталось восемь часов до наступления утра, когда мы воссоединимся в вечности. Продумав суицид до деталей, я успокоилась и охладела. Меня практически ничего более не терзало и не истязало душевно.

— Не суди ее строго, мама. Она скорбит, и скорбь эта сильна. Ее усиляет психический недуг. — Влад взял меня за руку, затянутую в черную перчатку по локоть и поцеловал ее. Каролина Дракула куда-то отлучилась, и мы с сыном оказались под вязами абсолютно одни. Я посмотрела на юношу взглядом, полным тоски. Те же длинные, как смоль черные волосы, тот же овал лица, скулы… В фигуре не было столь разительных сходств. Отец его был шире в плечах и в груди. А о силе его рук можно было легенды слагать. Но я не отводила взгляда от лица сына. Этого было достаточно. Мой муж не умер. Он все еще здесь… Что-то маетно дернулось в самой глубине моей разломанной души. Нечто происходило здесь и сейчас. И я не понимала, что именно. Но через сорок секунд поняла, когда, столкнувшись с изумрудным цветом глаз Влада, почувствовала, что на меня будто вылили ушат ледяной воды и вернули в реальность на бегу. Я застыла в паре миллиметров от его губ, когда глаза сына, мои зеленые глаза на лице мужа, спустили меня с небес прямо в грязь с размаху с головой. Не он. Не он… Просто двойник. Просто мой сын, близнец своего отца. Я отвернулась, дрожа всем телом, и как-то надломленно произнесла.

— Извини, милый. Сходство и впрямь разительное… Я теряю голову рядом с его близнецом. Наконец-то, я начинаю понимать и меньше судить его влечение к Анне…

— Ничего страшного, мама. Ничего не случилось. Все в порядке. — Влад попытался обнять меня за плечи, но я вырвалась и пошла по направлению к уже начавшимся похоронам, громко ответив сыну.

— Ничего не в порядке, Влад. И не будет. Твои руки на мне — последнее, чего я сейчас желаю. Прости меня за это.

Говорили мало и скупо. Даже нашим собственным детям было нечего сказать. Единственными, кто мог произнести что-то хорошее, были мы с Анной, но обе давились и кашляли от слез, поэтому были просто не в силах.

Вуаль-сетка стала моим телохранителем, скрывавшим гримасу боли, слезы и глубоко запавшие красные глаза с синюшными ореолами вокруг них.

Все было более менее сносно, пока могильщики и слуги не решили опустить гроб в землю. Тогда все-таки тот факт, что мне не дали попрощаться, сыграл свою гнусную роль. Я не планировала портить похороны, но что-то внутри меня сломалось и возжелало препятствовать захоронению супруга, будто его закапывали живьем. Внезапно все стали врагами в одну секунду. Они хотели, чтобы его похоронили, дали успокоиться, упокоиться и жить тихо-мирно в загробии…

Прости меня, любовь моя, я не такая…

Пусть страдает, агонизируя всю жизнь, но живет. Я не дам ему покоя, не дам упокоиться в миру. Пусть терзает мою душу, хоть будучи мертвым призраком, но не покидает.

Расшвыряв могильщиков и слуг к вязам, а кого и в вырытую могилу, я сорвала крышку с гроба короля…

Я задохнулась, будто из меня по частице высосали весь воздух. Он, действительно, был мертвым, и теперь я это видела и чувствовала. Кровь от следов когтей запеклась, став черной, уродуя идеальные черты любимого лица. Тело было неестественно выгнуто. Да, мне говорили, что у него был сломан позвоночник и раздроблены практически все кости, но это не то же самое, что увидеть. Мой прекрасный изломанный ангел… Он был жестоким. Он не знал любви за столетия предательств, ненадежных людей рядом, потерь, им перенесенных. Он потерял Маргариту, свою единственную любовь, а впоследствии и дочь. Под властью жажды крови он стал другим человеком, нежели тот, кем он являлся при жизни. Но мой муж не заслужил такой участи. Не заслужил умереть так. Позорно. От рук шестнадцатилетней сучки. Даже парадный камзол, вышитый золотом, на нем был мокрым от крови. Я не была готова увидеть, во что превратилось это тело. Тело, на которое я молилась. Тело, ставшее моим Богом. Тело, которое я желала так сильно, что презрела и возненавидела все насущное земное. Трясущейся рукой в перчатке я коснулась его щеки, второй зажимая себе рот, чтобы не взвыть во всю глотку.

— Не-е-е-е-е-е-е-ет!!! — Подсознание вскричало раненой птицей, и упав на землю, больно ударившись коленями, лишившись зрения на доли секунды, а затем взяв себя под контроль, я вскочила и ринулась прочь, игнорируя сочувствующие крики желавших догнать и помочь. Что они могли? А ничего они не могли.

Ветер свистел в ушах и в голове, разбивался звеневшими осколками о каждый миллиметр омертвевшего от боли и горя тела. Я бежала, не разбирая дороги, куда судьба заведет. Главным для меня сейчас было не останавливаться. Ни при каких обстоятельствах. Я не желала, чтобы меня догнали. Затормозила я только спустя бесконечное количество минут, оказавшись в какой-то деревне. Ноги уже просто отказывались нести вперед, и я медленно двинулась человеческим шагом вперед по тропинке.

Люди выглядывали из окон. Никто не боялся меня. Все пытались приветливо улыбаться и кланяться. Я прибыла в страну непуганых идиотов. В Васерию. Здесь на любого вампира накладывалось вето охоты, но мне это не помешало, однако, покончить с Гейл, пусть это и было у нас дома. Господи. Лучше бы он водил домой и трахал этих девочек, чем то, что произошло… Сейчас бы я смирилась с чем угодно, лишь бы чудо случилось, и он вернулся. В чем-то моя дочь все-таки была права.  Надо любить любимых и быть с ними рядом при жизни, а не рыдать после смерти, что принципы мешали принимать тех, кого любишь, безусловно. Эта проклятая деревня причиняла мне боль постоянно. Она символизировала собой все беды моей жизни. Здесь мы с мужем гуляли вдвоем, разбрасывая золотые монеты. Я была в белых кружевах. Я была счастлива, как никогда до этого в жизни. А сейчас я иду по этой тропинке одна в черном траурном крепе с вуалью на лице, заполоненная скорбью, разлившейся по венам. Это невыносимо вспоминать счастливые моменты, и видеть, что место совсем не изменилось, а тебя жизнь изломала настолько, что ты даже вдохнуть без боли не можешь. Затем шлюха Гейл в моей постели родом из Васерии. И, наконец, финальный аккорд — крестьянский быт с Джорджем Ласлоу. Тоже здесь. Попытка обрести новую жизнь, ложное счастье. А потом я потеряла Его из-за беспечности, малодушия и желания сохранить рассудок здравым, сбежать от пороков и демонов Владислава… Его имя тупым ножом полоснуло по венам. Не вскрыло, но и покоя не оставило со мной, рисуя на легких и внутренних органах чувство дальнейшей жизни, в которой его не будет…

Васерия стала столь мощным напоминаем о всех моих бедах, что внезапно захотелось поднести зажженную спичку и с презрением кинуть ее в чей-нибудь дом. Чтобы огонь пошел от крыши к крыше… Слышать крики умирающих и радоваться. Безумно радоваться, что не одна я в жизни потеряла центр мироздания, любимого, хозяина, наставника и отца, мужа, отца моих детей, а и горят семьи. Женщины, дети, чьи-то родственники… Горит весь мир, агонизируя.

Он говорил не бояться его потерять. Внушал, что удержит меня над бездной и никогда не оставит. Но теперь он упокоен. Уже, наверняка, похороны окончились, и он в земле. Сукин сын. Зачем давал обещание, которое не смог сдержать?

— Лора, Лорели, прекрати себя терзать. Это не ты, это скорбь.

Вот, пожалуйста, идет рядом, будто ничего и не случилось. Протягивает руку в мою сторону, по которой я бью изо всех сил. — Оставь меня! Оставь! Гребаная кучка бестелесного призрака. Я ненавижу тебя! Хватит прикидываться им! И ненавижу его. Обещал быть рядом вечно, а ушел, будто бы слово сказано не для того, чтобы его держать. Предатели…

Я нервно толкнула первую попавшуюся дверь и вошла. Жилище было довольно скромным. Даже более, чем родной дом Ласлоу. По-хорошему, так в нем не было ничего, кроме одной грубо сколоченной лежанки. На ней сидела девушка лет семнадцати с ребенком. Младенец сладко спал, а рыжая веснушчатая мать уставилась тем временем на меня во все глаза. Я видела эту девочку. Я знала ее. Но откуда?..

— Как тебя зовут? — Глухо и безжизненно обратилась я к ней.

— Арина, Ваше Величество. — Опешила она. — Вы очень помогли нашей семье, когда принесли те золотые монеты. Помните, я танцевала, ловя их из Ваших рук?

— Верно. Прости. Плохо с памятью на лица в последнее время. — Я оперлась спиной на дверь, тяжело выдыхая и снимая рукой в черной перчатке черную вуаль с почерневшего от боли лица. Глаза, действительно, выделялись издалека черными ореолами, словно я глотала яд неделями подряд. Я отбросила шляпу с сеткой в угол дома, и черные локоны рассыпались по плечам, по черному крепу моего платья. Все было монохромным и черным. Никакой капельки света. И это, еще называется, умер самый черный человек этого мира. Я его даже сравнивала с поэтическим образом портившего жизнь и ломавшего судьбу Черного человека, но дело было лишь в том, что он портил все на своем пути не потому что имел дурную карму образа, с которым я его сравнивала. Просто он был бесконечно фатальным. А живя рядом с фатальными людьми и не успеваешь уследить, как быстро тебя зашвыривает на дно и размазывает. У сильных людей всегда жестокая судьба и плохой характер. Как и наклонности; — весьма дурные…

— Что-то случилось, Ваше Величество? — Тревожно спросила Арина, окидывая взглядом мой траурный наряд, и, не будучи дурой, складывая дважды два и понимая, что к чему.

— Мой муж умер. Нет у тебя больше короля, Арина.

— Мне жаль. — Помолчав, прокомментировала мою реплику девушка, качая младенца на руках. Искренности в ее глазах я не увидела. Конечно, как и все люди. Радуются только, когда подаешь, а когда просто так — как и все остальные, желают той же самой смерти созданиям ночи.

— Приходи ко мне. Я жду тебя. Я ждал тебя несколько веков… — Голова начинала медленно и верно раскалываться. Его голос прорезался в сознание, прокладывая себе путь острыми колюще-режущими по моей голове предметами. Каждая фраза, адресованная мне… Я была абсолютно бесконтрольна… Войдя в мое сознание единожды, он меня уничтожил навсегда…

— Я не знаю, как жить дальше. Я не умею… Когда мы были вместе, и все еще было зыбко, но идеально, я не просила у него ничего. Ни сокровищ, ни украшений, ни богатств, ни роскоши, ни иных благ. Я лишь хотела, чтобы это длилось вечно, чтобы мы никогда не расставались. Я даже не просила его любить меня, хотя была благодарна за любовь. Мне было достаточно того, чтобы он позволял себя любить и быть рядом… — Слезы стекали по моим щекам, и мне было плевать на то, что скажет или подумает Арина по этому поводу. Было плевать, честно говоря, уже на все.

— Это пройдет, Ваше Величество. Поверьте моему опыту. Может, я и мало пожила, но у меня есть ребенок от любимого человека, а сейчас в мою жизнь входит другой любимый человек. Возможно любить двоих и даже больше, Ваше Величество. Вы еще найдете свое счастье. И почувствуете свободу в груди. Как вся боль уходит, отпускает во имя будущего.

Я рассмеялась, держась за голову.

— Серьезно? Двоих? Издеваешься? Или это такой способ прикрыть приключенческие похождения своей вагины, называя любовью каждое свое желание поиметь нового мужика? Ну-ка, скажи мне, милая. — Оказавшись рядом с девушкой так быстро, что она даже вздрогнуть не успела, я сдавила в руке ее горло, подняв над собой, и установила глазной контакт, проводя линии связи с ее подсознанием. Одновременно с этим непроизвольно увеличились мои клыки и стали видны из-под верхней губы, а мир от накатывавшего на меня бешенства начал алеть, лиловеть, багроветь и заплывать всеми мне известными оттенками красного. — И не смей врать. Почему тебя бросил отец ребенка?

Взгляд девушки стал стеклянным. Она подчинилась моей воле и бесцветно ответила. — Он бросил меня, потому что застал в постели со своим лучшим другом. Но у нас с этим его другом все хорошо. Мы скоро поженимся.

— Нет, солнышко. Не поженитесь. Шлюха! — Я швырнула обмякшее в моих руках тело безвольной Арины под единственное, что было в этом доме, кроме лежанки. Под образа. — Вот о чем я и говорю. Мне с вами, раздвигающими ноги направо-налево, даже не о чем говорить. Умной такой себя считаешь, да? Жизнь познала? Несколько членов в себе ты познала, вселенская тупость. Когда-то муж мне сказал, что проблема людей нашего мира в том, что они потеряли веру и забыли кого нужно бояться. Но я вот смотрю на тебя и понимаю одно. Как бы тошно мне ни было от религии, как бы глубоко я ни презирала все с ней связанное, я вижу, что это люди здесь потеряли веру и забыли все святое, что есть изначально в человеке. Дружба, любовь, верность и преданность — непреложные чувства. Я лучше умру от скорби и боли десятки раз, чем предам его, чем забуду каждый взгляд его, каждую улыбку. Я лучше пройду смертные муки агонии, чем откажусь от избранного моим сердцем мужчины, каким бы порочным он ни был порой. Я лучше умру с ним вместе, чем буду счастлива с другим. Если любишь по-настоящему, не пройдет. Но откуда тебе знать это, если ты трахалась на глазах отца своего ребенка с его другом, тварь? Крестьянская шалава решила поучить меня, как справляться с болью. И смех, и грех. Я пыталась начать новую жизнь! И, знаешь, не вышло как-то. Я не могу даже чужое прикосновение выносить. Я ощущаю физическую боль и измену от одного тактильного контакта. Что уж о большем говорить?

Я заметила, что Арина попыталась пошевелиться и почти что истерически вскрикнула. — Не смей поднимать голову. Молись, тварь, своему треклятому Богу за отца своего ребенка, который вынес такое предательство! Молись за то, чтобы в загробном мире твой король обрел покой, иначе я тебе голову по полу раскатаю на кровь и мозги. Мразь.

В голове снова зазвучал его прекрасный проклятый голос. — Ты — реинкарнация моей погибшей шесть веков назад жены. И я вернулся из смерти, чтобы дождаться тебя. Ради тебя я проклял Бога и всех святых. Ради тебя я стал чудовищем, которого ты теперь боишься… — Память еще человеческого бытия сдавила виски, и, закричав, я осела на пол, сдавив в руках разгоревшуюся голову. Это была сила такой нечеловеческой пытки, что убить меня было бы сейчас самым милосердным поступком. — Стоило бежать столько времени, когда можно было принять меня и стать счастливой навечно?..

Ты отнял у меня мое «навечно», Боже мой, заткнись, пожалуйста. Я люблю тебя, но не смей трепаться у меня в голове. Я и без этого на грани…

Выдохнув и утерев слезы, я встала с пола и подошла к до смерти напуганной, не смевшей даже приподнять головы крестьянке. Накрутив жидкие рыжие волосы на ладонь, я повернула ее голову к себе. Я отражалась в ее глазах. Белая, как полотно. Черные, спутанные от бега, а до этого бывшие идеальными локоны. Черные круги под глазами, и сами глаза с лопнувшей сетью сосудов, окрасивших белки в красный цвет. Чудовищное зрелище. Но я и сама была чудовищем. Мне уже было плевать, как я выгляжу. Боль на вдохе, боль на выдохе. И ничего кроме.

— Не повезло тебе сегодня, Арина. В такой день я не выношу шлюх и неверность особенно сильно. Когда я была счастлива, мне было плевать и на тебя, и на моральные аспекты, и на предательство. Я тебе монетки кидала. А сегодня жизнь у тебя заберу. Хотела бы я тебе показать, что есть «Вы еще найдете свое счастье», «Почувствуете свободу в груди» и «Можно любить двоих и даже больше», пройдя по твоей деревне со спичками, от дома к дому, и, спалив дотла весь ваш гнилой мирок, вывесить на каждом сгоревшем и обугленном доме флаг с именем моего мужа, а потом пойти дальше, спалить дотла все миры, а когда все вокруг уже будет гореть, сжигая благодатным огнем всех мужей, любое мое потенциальное «счастье», оборвать и свою жизнь, чтобы вы, низшие существа, хотя бы в загробном мире поняли, что нужно дружить до последней крошки соли, съеденной вместе, а любить до последнего вздоха, но Владислав с особой любовью относился к вашей деревне и этому миру, поэтому я их не трону. Мне дорога память о нем и его воля.

— Ты тут. Просто в это трудно поверить. Ты бы поняла, если бы ждала кого-то больше пяти столетий. Может, я — зверь и чудовище, садист, каковым ты имеешь право меня считать, но сейчас у монстра болит где-то слева. Там, где половину тысячелетия уже ничего не бьется. Сегодня я чуть не потерял тебя, едва получив. Снова. Не знаю, был ли я готов. И привыкну ли когда-нибудь к тому, что Судьба всегда тебя забирает. Потому что чудовища не заслуживают свое «долго и счастливо»… — Новый приступ мигрени накрыл меня с головой. Я вжалась в стену избы. Слезы катились по щекам, не переставая, а голос не прекращал поднимать все хорошее, что было между нами. Стиралось все ужасное, и от этого было еще хуже… Добрая память с отсутствием плохих воспоминаний — бомба, взрывающая каждый нерв в твоем теле… — Навсегда и дольше… Не отпущу, родная. Ничего не бойся. Я с тобой навсегда. Я удержу тебя над пропастью… Девочка моя… Я люблю тебя, мой хрупкий мотылек… Спасибо за них. Я у тебя в неоплатном долгу…

— ПРОВАЛИВАЙ! ПРОВАЛИВАЙ КО ВСЕМ ЧЕРТЯМ И ДЬЯВОЛУ! ЗАТКНИСЬ, АДСКАЯ ТВАРЬ! — Издав нечеловеческий утробный крик, я сползла по стене вниз и грохнулась на пол изо всех сил. Голова моя склонилась набок. Кровавая пена из прикушенных в кровь губ стекала по уголку рта. Безжизненный и помутневший взгляд разглядел в полутьме окровавленную голову Арины с рыжими, также испачканными кровью волосами, отделенную от тела острыми вампирскими когтями и безвольно откатившуюся в угол… — Нет. Не уходи… Прости меня… Вернись ко мне… Избей меня. Удави на своем ремне насмерть. Спусти с меня шкуру еще десять раз, и пусть шрамы, оставленные твоими руками, никогда не заживают. Я так малодушно злилась из-за них, а сейчас понимаю, какие это все мелочи, по сравнению с тем, что тебя нет нигде в этом мире. Убей меня, но вернись…

Не сдерживая слез, поминутно переходивших в крик, я закрыла побагровевшими черными перчатками лицо, уже чувствуя на плече, как крест, как приговор призрачную руку с перстнем, украшенным символом Ордена Дракона. Сжав эту руку своей, я коснулась губами, а затем лбом кольца, замерев в глухом молчании… — Вернись ко мне, моя любовь. Я больше не могу…

***

Во время внушения я вызвала в памяти рыжей образ отца ее ребенка. В его дом я вошла, молча, передав руками в залитых кровью черных перчатках младенца в пеленке ему прямо в руки. Молодой темноволосый и голубоглазый парень ошалело смотрел на меня. Видимо, ему еще не доводилось видеть вампира настолько близко от себя. А уж вампир, при том, что весь в крови, но, тем не менее, сохранивший жизнь младенцу — это вообще был нонсенс.

— Воспитай малыша, как он того заслуживает, Герик. Это девочка. Ее не должна воспитывать шлюха. — Тихо и сломленно прошептала я. — Знаю, после обращения я убила немало детей, и мне нет оправдания, но это было до того, как я сама стала матерью и научилась питать чувства к маленьким. Раньше я не понимала этого, теперь понимаю. Дети заслуживают лучшего. Обещай мне, Герик, что с девочкой будет все в порядке…

Герик осел на стул, все еще пребывая в состоянии шока, но уже крепко прижимая дочь к груди. — Обещаю, Ваше Величество. У моей дочери будет только самое лучшее.

И он не лгал.

— Хорошо. — Я опустила руки и отступила назад, понимая, что пугаю его. — Ты — хороший парень. Желаю тебе найти ту, что оценит тебя по достоинству. И будет любить и тебя, и твою дочь, как свою собственную. Прощайте.

Не оборачиваясь, я покинула избу Герика и направилась к пещере на опушке леса. Не за горами наступление рассвета, и мне осталось последнее дело в жизни. Больше я ничего никому не должна. Пришло время уйти. Чума, Чахотка и Смерть итак заждались. Негоже заставлять ждать персон, которые существуют на Земле раз в несколько тысяч дольше меня самой…

***

Теперь пещера оборотней пустовала. Деран был убит моим бывшим мужем, а убийца любви всей моей жизни бежала одному Богу только известно от кого. Это место было заброшено уже давно. Автоматическая система сканирования, по-прежнему, была отключена и не работала, как в тот роковой день, когда Деран ударил меня когтями по лицу в ответ на мои попытки помочь, что запустило коллапс последовавших за этим событий. Смерть волка, а затем и смерть моего мужа в качестве мести. Я коснулась щеки. Видимо, в когтях полукровок содержится меньше серебра. Шрамы на моей спине от посеребреного хлыста все еще не побледнели, а три следа от когтей Дерана уже даже не были заметны. Рука лишь при прикосновении ощущала небольшой рельеф от некогда кровавых борозд. Визуально же ничего не было заметно… Не стоила эта ерунда смерти Дерана. И ничего не стоило смерти моего мужа… В пещере воздух оказался сперт, было удушливо жарко и пыльно. Жара каждым вдохом полоскала легкие. Я окинула взглядом одинокую сиротливую раскладушку и кровать под белым шерстяным покрывалом. Коснувшись пальцами излюбленного места Дерана, я грустно улыбнулась и присела. Как бы я ни старалась возненавидеть Киру за содеянное, я не чувствовала, что имею на это право. Совсем недавно на этой раскладушке лежал мой друг, которому было слишком больно узнать правду. Он, как и я, после всего случившегося просто разучился верить в хорошее. Но Деран был не только моим другом. Он был любовью всей жизни Андреа и Киры, и как там ее еще звали… Не имеет значения. Я сама хотела жечь деревни и миры, чтобы мстить ни в чем не повинным людям. А убийца ее любимого был практически в шаговой доступности. И она отомстила. Я бы тоже отомстила на ее месте… Поэтому я ее понимала. Потеряв любимого человека, становится плевать на моральные аспекты. Хочется размазывать кровь и кишки по стенам. Так я поступила с посмевшей намекнуть мне на то, что я имею право жить дальше без мужа, Ариной. Так и Кира поступила с Владиславом. Я не была гуманнее. Мне было не в чем ее винить. Просто ее жертва оказалась всем в моей жизни. Но, как бы больно ни было признать, он сам был виноват, совершив эту опрометчивую выходку с убийством Дерана. Видимо, все, что я сказала Арине, действительно, было для меня не пустым звуком.

Я любила до последнего вздоха, но и дружила до последней крошки соли, съеденной вместе, поэтому даже в смерти смысла жизни не могла винить подругу. Он символизировал всю боль ее жизни. Нападал, пытался изнасиловать, убил ее лучшую подругу — Бет, по его вине погибла Мия, сестренка Дерана, а теперь и сам Деран. По его вине ей пришлось вынести несколько десятков ударов плетью, потому что она была связана со мной. И она держалась, отпустив его, потому что я умоляла ее, после смерти Мии, Венири и Кронина. Но не сдержалась, обезумев от потери Дерана…

Кровать Андреа или Киры, как угодно, была заправлена как и тогда, когда я в последний раз на ней сидела, беседуя с Дераном. Время покрыло ее густым слоем серой пыли…

Я мысленно вернулась в прошлое, когда еще до своей беременности проводила время с друзьями здесь. Перед глазами возник ухмыляющийся беспокойный образ кареглазой растрепанной девчонки…

Андреа посмотрела на меня, склонив голову набок.

— Вампира можно убить, не только используя ядовитые зубы и когти волка.

— Ты блефуешь. Мы бессмертны и всесильны. — С гордостью ухмыляясь, я подняла указательный палец вверх, а маленькая волчица звучно рассмеялась, и в ее карих глазах заплясали бесенята.

— Что скажешь, когда я удачно использую выделенный из моей же крови яд оборотня скажем на… Моем враге номер один, а, по совместительству, на твоем благоверном? Каждую ночь после смерти Бет, лелея себя мыслью о его смерти, но еще не обладая истинной силой оборотня, чтобы убить древнего вампира, я занималась выделением яда из своей крови. Я — алхимик, Лора. И моя кровь полностью сжигает кровь вампира, так как в своем химическом составе у нее и яд оборотня, и высокое содержание серебра.

Андреа соскочила с постели, задрала белое шерстяное покрывало и нажала на углубление в ножке кровати. С пронзительным скрипом вперед медленно выехала деревянная полка, заставленная пробирками, колбочками, баночками, бутылочками, тюбиками, пузырьками. Андреа вытащила один небольшой, плотно закрытый пузырек и протянула мне… На белой этикетке алым фломастером была выведена лишь одна буква — «V».

— «V», так как яд для вампира. — Андреа удовлетворенно помахала пузырьком перед моим носом и положила его обратно, задвинув полку внутрь кровати одним нажатием на ее ножку. — Так что если твой тошнотворный драгоценный бриллиантовый муженек, наконец, опостылеет до смерти, у меня будут все ответы на твои молитвы. Обращайся, я тебе с радостью помогу. За Бет я буду безумно рада оказать тебе помощь в таком благом деле. Подольешь в еду и…

Губы девочки скривила подлая усмешка.

— Андреа! — Я возмущенно прикрикнула на волчицу и смерила ее злобным взглядом. — Без грязных намеков, пожалуйста. Я люблю своего мужа.

— Конечно, любишь. — Ее усмешка стала еще злее и подлее. — Каждую ночь с неистовой силою. Прости, но я не могу не говорить об этом. Вся округа знает, ржет в кулак и перешептывается. Да, Владислав, да, любимый. Еще… А-ах!

Волчица уже открыла рот, чтобы имитировать стон, как, побелев от злости, я резко вскочила с места, в прыжке накинулась на нее, сбивая с ног и вжимая в пол, оскаливая клыки.

— Заткнись, мелкая. Разговорилась шибко.

Деран хрипло кашлянул, забавляясь нашей пикировкой. Наблюдать за тем, как девчонки надирают зад друг другу, было его излюбленным занятием. Он не верил, что мы всерьез можем друг друга покалечить. Любая наша драка была в шутку.

— Совсем распоясалась языком, малявка. — Раздраженно и недовольно проворчала я, поднимаясь сама и протягивая руку, помогая встать Андреа.

— Слишком болезненно реагируешь. Выдыхай и будь поспокойнее, тогда и подкалывать тебя станет не интересно. А то, как о нем речь заходит, тебя аж выкручивает, вся выбешиваешься и заводишься. Помяни мое слово, эта слабость тебя убьет когда-нибудь. Потому что твой ненаглядный красавец-вампир — твоя ахиллесова пята. А в нашем мире, где нужно выживать ежедневно, нельзя иметь слабости. — Резюмировала волчица, угрюмо потирая ушибленный бок и спину.

— А ты прекрати издеваться, тогда я прекращу реагировать!

— Пфф, тоже мне святые праведники. Не трогай их и словом. Если я не начну все, что касается его, обращать в шутки, пусть и в злобные, затрагивающие тебя, то я сосредоточусь на своей ненависти к нему, и, тогда его хрупкая трепетная шкурка не дотянет до очередной ночи любви. Может, ему и пятьсот лет, но слабенький он. Ломала я ему кости, еще будучи мелкой девчонкой, на раз-два. И на каждую боль он так болезненно реагирует, я тебе скажу. Недостойно короля так вопить и стенать от  мелких царапин и порезов. Карл не был таким размазней.

Я обреченно покачала головой. — Ты меня достала. С тобой поговорить так, чтобы ты вновь и вновь не задела его, невозможно.

— А потому что он все еще топчет эту прекрасную землю своими грязными сапогами и своим грязным присутствием на ней. Прекращу издеваться только тогда, когда его не станет. А хочешь иметь его рядом, подле себя, терпи, молча, и не протестуй. Подколки — единственное, что мне осталось в полном бессилии и невозможности уничтожить всеми фибрами души ненавистного мне врага… А ты — скромница. Ведешь себя, как девственница, застуканная за обжиманками. — Фыркнула волчица. — Замужняя женщина, еще называется.

— Я? Скромница? Я — порочное порождение ночи. Ты меня явно с кем-то перепутала.

— Слабо устроить бешеное в самом центре деревни на глазах толпы крестьян? Как тогда, в церкви. Слухи дошли и до моих ушей. Как там? Душой еще не постарела?

— Ты вот сейчас спрашиваешь слабо ли что-то сделать бездушному и бесшабашному всесильному бессмертному вампиру? Да мои клыки в двух сантиметрах от твоей шеи!

— Не такая уж ты и порочная, и всесильная, и бессмертная, и бесшабашная, какой себя рисуешь. — Андреа насмешливо фыркнула. — Да мне стоит только оцарапать тебя, и ты умрешь в мучениях. Бесшабашным и порочным не стыдно. А ты раскисла за последние месяцы. Что с тобой стало?

Девочка легонько толкнула меня носком обуви в ногу. — Давай. Соглашайся. Взамен гарантирую, что не притронусь к нему несколько месяцев, что бы эта сволочь ни натворила.

— А если он будет против? Я моралью не отягощена. Я — эксгибиционистка в крови. Иначе бы не затеяла подобное в церкви.

— Если он будет против. — Андреа плотоядно ухмыльнулась. — Весь мир узнает о том, что король — трус и не имеет права называться мужчиной, а шкурка его пострадает. В твоих интересах уговорить мужа. Думай, думай, Лора. Я гарантирую несколько месяцев беззаботной жизни и ничем не омраченных наслаждений нон-стоп за какую-то ерунду.

— Тебе-то это зачем?

— Существование у нас серое и скучное, так скажем. Посмотреть не на что. А ваша постельная жизнь уже обросла легендами за все это время. Увидеть воочию, это же антипод катарсиса, и то еще зрелище. — Ее глаза горели нездоровым маниакальным блеском.

— Ненормальные извращенцы. — Выдохнула я. — Но твои угрозы и шантаж меня уже заколебали. По рукам. За несколько месяцев жизни без твоего вмешательства я даже змею на глазах толпы оближу, не то, что буду с мужем целоваться.

— Наш договор не поцелуи предполагает. Это большее. Раскрыть тела и души на глазах своих рабов. Предстать пред ними, в чем мать родила, абсолютно беззащитными и вынести на их суд всю грязь своей зависимости друг от друга. Я знаю, что он, хоть и в меньшей степени, чем ты, но все равно медленно и верно по тебе иссыхает. Просто хотела предупредить, на что идете.

— Мы без крыши, нам плевать. С самооценкой все в порядке. Пусть рабы готовятся лицезреть искусство. Наши тела вместе — пик совершенства, а не позорное вскрытие тайн обоюдной созависимости. Любой художник эпохи Ренессанса на панталонах мамочки бы удавился, чтобы получить нас в качестве натурщиков. Во сколько театр открывается?

— Завтра. Ровно в полдень. Будет целая толпа на главной площади деревни. — Ухмыльнулась Андреа.

— Да ты не ликуй так, а то лопнешь. — Я сделала постную мину и встала с кровати. — До завтра. Мы разрушим ваши представления о пользе катарсиса. Страсти правят миром и людьми, а не очищение.

— До завтра. Завтра я увижу твою тошнотворную к нему привязанность, эротическую бурю вожделения своими глазами. Спорю, это стоит миллиарда золотых.

— Спорь…

Я моргнула, едва улыбаясь, вспоминая тот день. Нам сорвало башню. Мы были бесшабашными, кровь гуляла, пусть и в мертвых венах, закипая и пронизывая весь организм. Оба организма, как один. И это был не гнусный позор, на что втайне и рассчитывала моя полусгнившая подружка. Я знала ее мотивы. Ненавидя его так сильно, она была готова даже прекратить нападки на врага на несколько месяцев, лишь бы он вывернул тело и душу перед толпой, и его освистали, возненавидев еще сильней, насмехались впоследствии. Но вышло иначе. Крестьянки стыдливо прятали глаза, краснея. Я видела их все усилявшееся возбуждение и знала, что не желать моего мужчину может только мертвая женщина. Или женщина, которая любит других женщин. Ожидая нашего позора и освистания на площади, Андреа проиграла. Мужчины, как один, вожделели меня. Женщины — моего мужа. И никто даже был не в силах подумать о чем-нибудь здравом в тот момент. А я чувствовала себя на верхушке мира. Обнимая и целуя своего мужчину на глазах толпы, я могла всем доказать, как мне повезло, что он мой. Мы были моложе, безрассуднее, нам не было стыдно. Мы разожгли собой пламя в толпе. Андреа осталась недовольна, а я улыбнулась ей, коварно подмигивая из объятий Владислава. Наши подданные остались нашими подданными столь же верными, сколь и были. Просто увидели, что и мы не менее люди, чем все остальные. Что твари ночи тоже умеют любить друг друга. Я подбросила воздушный поцелуй в толпу и услышала аплодисменты. Проиграв и не имея права даже напасть на него в ближайшее время, Андреа обломалась и сплюнула на землю, раздраженно удаляясь к своей пещере. Маленькая победа была за нами. Тогда я улыбнулась и поцеловала мужа, обвив руками за шею…

Больше никогда я не смогу его коснуться. Он в сырой и холодной земле, а я — в наказание — на ее поверхности…

Встав на колени, я приподняла покрывало и коснулась углубления в ножке кровати. С привычным ей скрипом вперед выехала полка с пузырьками, колбочками и прочими приборами с неизвестными мне жидкостями. Я же искала яд «V». И нашла его среди прочих колб и сосудов. На белой этикетке красным фломастером была выведена строгая аккуратная английская «V».

Дорога домой миновала в полусне. Окружавшие меня пейзажи виделись мне смазанно, как в черно-белом кино.

Я закрыла за собой дверь в нашу опустевшую спальню на шестнадцатом этаже, предварительно пинками выгнав оттуда решившую возникнуть о том, что это ее покои, новую королеву, и села на кровать, приподняв покрывало и касаясь шелковых простыней, где столько ночей мы провели вместе. В груди леденело и застывало, индевело и покрывалось инеем от слова «Никогда». От слов «Больше никогда».

Как человека, которого всегда привлекала филология, меня манила, и я даже не отдавала себе отчета в том, насколько сильно, русская поэзия в адаптации. Непостижимая русская душа и поэтов, и прозаиков всегда казалась мне чем-то большим, нежели рядовая душа американца. Я любила свою страну и нацию, но то непостижимое русское, словно больше относилось ко мне, нежели родное, данное от рождения. Закрыв глаза и прижав руками в черных, обагренных кровью Арины перчатках яд к груди, я склонила голову вниз, и черные локоны рассыпались по моим плечам. Я тихонько запела последний раз в жизни слова русской поэтессы по имени Анна. Как моя дочь-близнец.

Слава тебе, безысходная боль

Умер вчера черноглазый король…

Жаль королеву. Такой молодой…

За ночь одну она стала седой.

Дочку свою я сейчас разбужу,

В темные глазки ее погляжу.

А за окном шелестят тополя:

«Нет на земле твоего короля…»

Плечи мои вновь сотрясались от беззвучных рыданий.

Я открыла глаза, и мой воспаленный взгляд упал на фотографию, сделанную нами в один из безоблачных дней на белом мосту над рекой. Он улыбается. Я улыбаюсь в бежевом кашемировом пальто, склонив голову ему на плечо. Теперь это не более, чем воспоминание. Призрак минувших дней. Все исчезло в жестокости и уродливости этой жизни. Никогда больше не будет нас. Никогда. Не в силах видеть тень былого счастья, я опустила фотографию стеклом вниз и крепко сжала призрачную руку с перстнем Ордена Дракона на своем плече.

— Я иду. Иду к тебе. Вечность зовет.

Взошло солнце, ознаменовав новый день. Я смотрела на его рассветные блики, улыбаясь, будучи почти свободной, сквозь паутину из слез, сжимая одной рукой руку мужа в своей, а другой — яд. Моя кровь сгорит. От меня ничего не останется, кроме оболочки, которая сгниет и истлеет рано или поздно…

И пусть нас не пустят в рай наши грехи…

Я открыла крышку пузырька и вылила содержимое в рот, все еще улыбаясь новому дню, в котором меня уже не будет.

Но у нас есть целая вечность в аду, и это не так уж и плохо. Главное, не где ты, а с кем. А я отправлялась к своему королю и отцу.

Жидкость оказалась нестерпимо огненной. Влившись в мои раскрытые губы, она тут же обожгла мне горло, прошлась по венам, заставляя тело биться и дергаться в огненных конвульсиях. Боль накрыла черным покрывалом с головой, но я не кричала. Я улыбалась. Я была свободна. Свободна от жизни, в которой разодрала всю душу в кровь…

А где-то далеко от этого скорбного замка мертвой четы Дракула шелестели тополя. О том, что нет на земле и не будет больше моего короля…

***

Что было дальше помнила я весьма смутно. Душа, как ей и полагается, отделилась от тела, воспарила крылами в небытие, день за днем наблюдая. Сначала за тем, как мое обезжизненное тело нашла Каролина и, горько рыдая, позвала Влада на помощь. Моему сыну досталось больше остальных. Притяжение работало не только на Анну в отношении отца, но и на него в отношении меня тоже. Все мои дети, за исключением разве что Анны любили меня одинаково, но он… Он любил сильнее всех. И боль его была настолько горькой, что я, скорбно глядя на него, клала ему руку на голову, но он не чувствовал моего присутствия. Я так хотела избавить сына от боли, но я была всего лишь бестелесным призраком. Что я могла? Жалеть о своем бездумном поступке и ждать сорок дней, пока адские гончие затащат меня в ад, где я воссоединюсь с мужем…

Похороны были весьма скорбными. Анна не явилась. Нечего было и ждать от нее понимания. Она, скорее всего, аллегорически выражаясь, только перекрестилась после моей смерти. Каролина, обнявшись с Владом и Лианой, тихонько плакала, Амбердо Андерсен стоял, сняв шляпу, понуро глядя на алый бархатный гроб, также с символом Ордена Дракона, вышитым золотой нитью на крышке. Это был не просто королевский знак отличия Владислава. Это был символ нашего с ним монархического правления. Роберт и вовсе рыдал, как ребенок. За эти несколько лет дворецкий привязался ко мне даже больше, нежели к королю… Меня не переодевали. Черное траурное платье с похорон мужа стало моей последней одеждой. На умиротворенном лице моем, еще до того, как крышку закрыли, явно читалась улыбка и полный покой, волосы локонами обрамляли мертвенно бледное лицо. Вот крышку гроба закрыли, и я воспарила над вязами и похоронной процессией в воздух. Что-то здесь было не так… Картинка смазывалась, становилась нечеткой. Меня будто бы яростно трясли за плечо, но, оглянувшись назад, я никого не увидела.

— Лора. Лора, твою мать, если ты сейчас же не очнешься, я… Я… Я убью тебя и всех, кого ты знаешь. Лора… Лора… Просыпайся, я сказала! Гребаная суицидница! Идиотка зависимая!

Я обернулась в поисках голоса и его источника, но меня окружал лишь воздух, столетние вязы подо мной, похоронная процессия внизу и ничего больше. Потом все резко стало серым, затем оранжевым, следом веки мои дернулись, и, открыв глаза, я почувствовала, как рвота выкручивает меня, вырываясь на поверхность постели моей комнаты на шестнадцатом этаже замка. Конвульсии сотрясли все мое тело, я изогнулась несколько раз, и меня вырвало снова… Дрожа всем телом, я подняла голову. Передо мной, сосредоточенно глядя на меня и положив руку мне на плечо, сидела Кира.

— А я-то думала, что Дьявол более милосерден. Но мой ад и впрямь — место, в котором я буду находиться вечно рядом с убийцей моего любимого. — Холодно, сквозь зубы процедила я. Новый приступ тошноты накрыл меня с головой, и тело снова изогнулось в рвотном позыве. Это было уже невозможно. Я будто выблевывала желудок.

Я приподнялась на руке, и мигрень оглушающей силой ударила меня по виску. Мое платье было в крови Арины. Замечательно, теперь к этому дополнению добавились и рвотные массы.

— А ты надеялась в аду со своим милым отжигать? Не дождешься. — Злобно прошипела девушка, приподнимая мою голову и запрокидывая ее наверх, чтобы немного утихомирить рвотные позывы. — Если бы ты умерла, ты бы наверх ушла и никогда к нему не попала. И домой не вернулась никогда из райских пустот. Там ничего нет. Только свет и покой. Ты бы со скуки умерла там. Не надейся малодушно, что ад заслужила. У нас все не так категорично. Это его душу за все грехи черти вилами тычут сейчас. А ты не грешила так уж сильно, чтобы заслужить адские муки. И если у меня есть худо-бедный доступ в ад, наверх никто не может попасть. Все, кто ушел в рай, не вернутся больше никогда. Деран не вернется… Чистое везение, что ты оказалась последней идиоткой и взяла с моей полки не яд «V», а яд «VW». «W» была приписана мелким почерком, и ты ее не заметила, подумав, что это тот самый пузырек, что я тебе однажды показывала. Яд «VW» убивает полукровок. Полувампиров-полуоборотней. На представителей же что одной, что другой расы, он не действует в полной мере. Потому что организмы вампиров и оборотней полностью несовместимы. Гибриды наших видов, скорее, аномалия, чем естественное явление. Только твоя кровь, например, в состоянии вылечить травмы у оборотня, что мы однажды испробовали. Я еще не поняла ее свойств, но знаю, что ты другая. Отличаешься от вампиров, которые своей кровью могут лечить только людей. В организме оборотней же их кровь превращается в мертвую отраву. Может быть, ты иная, потому что твоя кровь — антидот к штаммам и бактериям, прекрасно уживающимся в организме вампира, но убивающим людей после контакта с ними… А что касается яда «VW»… Им можно отравиться, что с тобой и случилось, схватить порцию галлюцинаций, ну и все на этом. На будущее. Когда пытаешься покончить с собой, вынося из чужого дома чужие яды, читай этикетки внимательнее, горе-самоубийца.

Юная волчица, заправив прядь волос за ухо, протянула мне выпитый пузырек. Да, теперь я это видела. Красная «V», несомненно, выделялась, на белой этикетке, но более мелким почерком рядом с ней стояла литера «W». Видимо, в состоянии горя мое сознание помутилось, и я взяла не то, что было нужно.

— И вообще. — Снова подала голос Кира. — Я вожусь с ней уже сорок минут и пока ни слова благодарности за спасение жизни не получила. У тебя уникальный талант из «плохо» делать «еще хуже».

— Благодарность бы ты от меня получила, если дала бы издохнуть. — Тяжело дыша и прикрыв глаза, я скинула ее руку с себя, касаясь ладонью разгоряченного лба. Приступы тошноты постепенно сходили на «нет», и сознание прояснялось. Я выжила, совершив роковую ошибку и выбрав не тот яд с полки в пещере. Вдобавок, подруга постаралась меня спасти. А он — нет. Он не выжил. Я закрыла лицо руками. Снова истязать себя? Снова пытаться жить дальше? Чего ради?

— Куда бы деться! С ума сойти! Умереть она хочет… Джульетта недоделанная! — Кира всплеснула руками. — За мной гонятся и все еще хотят убить, а я тут битый час эту неблагодарную, что пошла по наклонной, в чувство привожу, волосы ей держу, пока ее рвет, а она что? ОНА УМЕРЕТЬ ХОЧЕТ! Бедняжка. Было б ради кого яд глотать. Это даже не «кто», а «что». Эта скотина придушила Дерана, как щенка новорожденного, и шею ему сломала, а у моей лучшей подруги трагедия века. Отняли у нее любимого! Умереть она хочет! Идиотка подчиненная. Я уже не знаю, осталось ли у тебя место на теле, где еще не стоит штамп тупости? Мне бы тошно было даже стоять рядом с тем, кто меня изнасиловал в двенадцать. А она, болезная, с ним семью завела и романсы поет в его честь. Нормально вообще… Хорошо еще, что с физической смертью тела Андреа, связь между нами разорвалась, иначе бы я тут блевала с тобой напару. Или и того лучше — сдохла бы.

— Ты и сама развлеклась неплохо. Переломы, шрамы. Удовлетворила свое эго, сука, отыгрываясь на том, кто слабее? — Я выходила из-под контроля, почти рыча и выпустив клыки. Ярость захлестнула меня с головой, едва стоило закончиться рвотным позывам. Теперь мне нужен был кто-то, на кого можно сорваться. Меня лишили единственного, чего я хотела. Смерти. Теперь кто-то должен за это ответить.

— Господи. Ну конечно. Бедный твой сладкий мальчик, несчастное черное солнышко, слабенький, беззащитный. Сворачивать шею вдвойне беззащитному волку что-то рука не дрожала. А отвечать за свои поступки, так сразу я виновата. Вот так бы и дала тебе сейчас затрещину, да лежачих не бьют. Давай-ка я лучше покажу, ради чего ты бьешься до кровавой рвоты.

Кира изо всех сил схватила меня за голову, касаясь ладонями висков, и я погрузилась в видения…

Первым была ванная девятого этажа. Вжавшись в стену с изображением алых парусов спиной, я массировала тело мочалкой, когда дверь открылась. Приоткрыв шторку, я увидела, чтобы это был Владислав.

— Лора… — Он подошел ко мне и коснулся ладонями моего лица, а затем вдруг резко отпрянул, отдернув руки. — Анна, прости… Я думал…

— Все в порядке, папа. Можешь не извиняться. — «Я» рванула шторку в сторону и медленным движением убрала волосы с конусовидных маленьких грудей, перенеся вес тела на одну ногу и кокетливо согнув ее в колене. Я видела борьбу в его глазах. Вожделение боролось с чувством долга по отношению к семье. Но «я» не дала последнему победить. — Иди ко мне, папочка. Твоя дочка замерзла.

«Я» сначала коснулась ладонями его лица, затем обняла за спину, легонько потираясь грудью о черный камзол.

— Какого Дьявола, Анна? — Он яростно оттолкнул «меня», схватив за запястья. — Держи дистанцию. Я — твой отец. Неужели мало парней в нашем мире?.. Ты — принцесса. Только ткни пальцем и получишь кого пожелаешь. Я — муж твоей матери.

— Я уже желаю. И тот, кого я желаю, особенный. Это ты, папочка. На мать мне плевать. Пусть Лора Уилсон горит в аду. Я не выношу эту смиренную овцу. Она не нашего мира. Не здесь родилась. У нее нет прав на тебя.

«Я» снова потянулась к Владиславу, расстегивая пуговицы его рубашки и втаскивая в ванную. Сначала он отбивался. Но когда «я» обвила его ногой за талию, прижимаясь к нему взведенным до предела телом, уже просто устроил «меня» поудобнее. Искры сыпались между «мной» и им. В борьбе здравого смысла и инстинкта, в моем муже все же победил зверь.

— Папа… Папа…

«Я» тяжело дышала, постанывая, пока он разворачивал «меня» к себе спиной, заставив опереться руками на кафель, раздеваясь. Проведя тонкие линии тока руками по «моей» шее и спине, он развел «мои» ягодицы и взял «меня» сзади. Соитие было жестоким. Жестче, чем в любой из подобных разов со мной. С настоящей мной. А Анну он бил по шее и груди, между ног, помогая выпустить зверя, терзавшего и его самого, терзавшего их обоих. Каждое проявление боли для нее было точно шагом к спокойствию и удовлетворению. Потом кратко пробежали перед глазами картины того, как он бил ее в подвале серебряным хлыстом…

Я с шумом выдохнула и вынырнула из визуализации наружу. Кира временно убрала руки с моей головы.

— Я вытащила эти видения из головы твоего суженого и твоей милой дочки, пока одного пытала, а другой зад надирала. Несправедливо как-то погибать за мужа, пряча голову в песок и игнорируя все, что он сделал. Ну что, уже ненавидишь меня? Куда как проще простить любимого за все, когда не видишь, какая он — тварь на самом деле. Этот момент ты ведь не хотела видеть, признайся. Ты намеренно предпочла забыть подобное… Ну что? Все еще не тошно после увиденного? Все еще хочешь, чтобы он вернулся? Я сниму с тебя розовые очки, идиотка, обещаю. Выбью эту порочную дурь из твоей головы… Вижу осоловелый взгляд. Ты ничего так и не вывела из видений. Не вывела того, что это был отец со своей дочерью. С ТВОЕЙ ДОЧЕРЬЮ! Нимфоманка ненормальная. Любую бы уже стошнило. А она уже взмокла от мыслей о муже в ванной. Это все, что ты увидела. Прискорбно. Что ж. Сейчас я успокою бурю в твоем растекшемся на желе теле. Покажу, что я с ним сделала перед тем, как он сдох. — Кира снова вцепилась в мои виски, и комната шестнадцатого этажа замка медленно, но верно расплылась перед глазами…

Теперь я наблюдала со стороны. Руки моего мужа были прикованы к стене магическими наручниками. Кажется, Кира натренировалась в магии, пока проводила время в изгнании. Я узнала одну из небольших комнат седьмого этажа. Для меня всегда оставалось загадкой, как волчица проходила мимо поста охраны и оказывалась у меня дома. Она была не так проста, как казалась на первый взгляд. У нее были свои секреты и тайные фишечки. Опустив серебряный кинжал в широкую колбу, заполненную святой водой, и смахнув набежавшие слезы, высокая кареглазая шатенка подошла к своей жертве, одним рывком содрав с него камзол и рубашку.

— Хорошо, что Лоры здесь нет, и мы один на один, Ваше Величество. — Холодно, сквозь зубы процедила она. — Я люблю свою подругу, но эту ее часть, суку под твоей пятой, на нее даже смотреть невозможно. Я ненавижу твою жену в своей подруге, ненавижу в ней твою любовницу. Мне хочется связать и бить ее до тех пор, пока яд, которым ты протравил ее насквозь, не выйдет из ее больной башки. Сейчас бы она здесь верещала, стоя на коленях, пополам исходя на пену изо рта от желания. Как. Скажи мне? Как ты ее получил в свое безоговорочное владение? — Лезвие кинжала коснулось щеки моего мужа. Кожа зашипела, начиная растворяться, разлагаться и превращаться в кровавое месиво. Он приглушенно зарычал, тогда она саданула лезвием его по груди, нанося несколько ударов подряд. Из свежих вскрытых шрамов-полос на теле сочилась кровь. Каждая рана становилась язвой прямо на моих глазах.

Он склонил голову вниз, тяжело дыша, и темные пряди волос упали на его лицо. Владислав не кричал, но искаженные муками боли черты его лица говорили сами за себя. — Пытай меня, сколько вздумается. Я не изменю своего мнения. Одним волком больше, одним меньше. Плевать. Он ударил ее. Он причинил ей боль. И он страдал в ответ за это. Я люблю ее. Можешь сколько угодно доказывать ей, что я — худший выбор в ее жизни. Да, я — ужасный человек, кошмарный муж, от таких, как я, бежать надо без оглядки. Я причинил любимой много боли. Я убил твою корову, подружку Лизбет, и если бы вновь встал выбор: убить или пощадить, иначе я бы не поступил, но, что бы ты ни говорила ей, верит она мне и только мне. Она всегда будет защищать меня. А я ее. Лора получает странное удовольствие от боли, мной причиняемой, так что не могу на все сто заверять, что избиение — это домашнее насилие. Она на все согласна со мной рядом. Так что аномалии с нами происходят по ее доброй воле. Пытай меня и посмотрим, как быстро твоя подруга восстанет против тебя и вырвет тебе сердце. Если со мной что-то случится, она сотрет тебя с лица земли, не вспоминая, кем ты была до этого.

— Такой уверенный в себе, да? — Кира изо всех сил ударила его головой о стену и нанесла еще несколько глубоких порезов. На этот раз на его обнаженных спине и шее. С виска моего мужа заструилась кровь. — Не смей своим поганым языком произносить имена Дерана и Бет, тварь. Сегодня ты сдохнешь. Можешь не пугать меня Лорой. Что-то я ее здесь не наблюдаю, а ведь ты отбываешь последние минуты своего гнилого существования. Чувствуешь, как серебро, святая вода и яд оборотня зудят в ранах, приближая тебя к концу? Даже любовь всей твоей жизни бросила тебя, потому что увидела, что ты — неисправимое чудовище. Как знать? Может, она и влюблена в того крестьянина и забыла о тебе, как об уродливом страшном сне?.. Вырваться из этого гадюшника было ее самым верным за всю ее жизнь решением. Потому что у тебя, гнили, нет совести. Говоришь о любви к ней? Да ты же спишь с ее дочерью. Со своей дочерью! Как только язык поворачивается продвигать бесценную идею о вечной любви, переспав с тремя поколениями ее рода? О, да, милый, я знаю гораздо больше того, что ты ей рассказал. Неловко, наверное, признаваться в том, что, ожидая любовь всей своей жизни, имел отношения с ее матерью, хотя она уже родилась и оставалось ждать совсем недолго?.. Но верностью ты никогда не болел, ведь так? Это она умрет лишь бы ее не коснулись ничьи руки, кроме твоих. А ты-то у нас, скот, хочешь все и сразу. Пытать тебя — это полный катарсис и очищение. А не видеть здесь своей подруги — высшая фаза экстаза. Потому что можно пнуть тебя и не чувствовать перед ней неловкости, потому что можно выплюнуть тебе в морду, что ты жил так, что никто тебя никогда не любил и уже не полюбит, ибо ты — грязь и ничтожество. Многие бабы тебя хотят, но ни одна не полюбит, потому что разлюбила даже та, для которой ты всем был. Глазами вожделеть и желать красивую картинку можно, но любая, коснувшись твоей так называемой души, побежит прочь, руки помыть и забыть тебя, как кошмар. Ты — полная никчемность. И сегодня ты ей станешь. Пылью для гроба.

Три удара ножом и длинными острыми когтями в грудь. Каждая пытка приближала его на еще один шаг ближе к смерти, так как яда оборотня становилось все больше в его организме.

— А теперь десерт. То, чего я изначально с тобой сделать хотела. Ты ответишь всем своим организмом за смерть моего любимого… Лора бы меня прокляла, даже бросив тебя, как безнадежного. Что ни говори, а с эстетической точки зрения ты, даже в моменты страшных скандалов и не менее страшных обид, всегда мог довести ее до исступленческой пены у рта. Она абсолютно не в силах сдерживать свои желания. Ее вожделенческая жажда тебя подводит ее к краю пропасти и заставляет сделать шаг. Так как хорошо, что она не видит этого.

Мстительно улыбаясь, Кира рванула ремень брюк моего мужа. Впервые за все время  пыток в его глазах отразился панический страх, а зрачки расширились от ужаса. — Ты — сумасшедшая тварь! Ты не станешь этого делать. Даже ты до такого не опустишься…

— Еще как сделаю, милый. Как же мне нравится, когда ты ошибаешься. Жаль, что ты не выживешь, и тебе не придется просыпаться каждый день с мыслью о том, что ты больше недееспособен, как мужчина, и даже потребности жены не сможешь удовлетворить. Бедный калека без орудия своего обольщения женщин. Если бы все было не так критично и твоей виной была бы не смерть моего любимого, я бы даже сохранила тебе жизнь, чтобы посмотреть, как вы с Лорой веники вяжете день за днем, а в ней копится злоба на твою никчемность, и рано или поздно она уходит к нормальному здоровому мужику, бросая свою псевдо-любовь.

Он рассмеялся через боль и закипавшую кровавую пену на губах, хоть это и давалось ему с трудом. — Тогда ты совсем ее не знаешь. Как бы она ни желала меня, привязанность ее в полной мере душевная и духовная. Я для нее важнее секса, важнее плотских утех, иначе ей ничего не мешало обзавестись парнями даже в человеческой жизни. Она прикипела душой. И с большим удовольствием вязала бы со мной веники, нежели спала с другим.

— Убеждай себя дальше в том, чего больше хочет женщина. Впрочем, хватит болтать. Мой нож уже изнемог от желания резать твою плоть…

Издав нечеловеческий крик, я с силой вырвалась из видения, отшвырнув Киру от себя, и, наконец, встав с кровати. Мои глаза налились кровью, и, не смотря на то, что я была еще слаба, а тошнота в моем теле давала понять, что она никуда не собиралась уходить, я оскалилась и кинулась на волчицу.

— Не хочешь досмотреть, как я кромсала его член серебром и ядом оборотня? То еще зрелище было! Вопил он и скулил от боли, словно девочка, у которой конфетку отняли!

Мои движения были холодны и отточенны. Я болтать не желала. Просто коротко бросила фразу о том, что выпущу ей кишки, и впечатала волчицу в стену. Вцепившись клыками в горло экс-подруги и окончив укус через несколько секунд, вырвав ткани, кожу и кровь из шеи жертвы, я швырнула девушку о стену. Позвоночник ее пронзительно хрустнул, а она вжалась в угол. Впервые за все время нашего общения я видела в ее глазах тень страха. Она понимала, что я не остановлюсь теперь ни за что на свете.

— Лора, не заставляй меня царапать и кусать тебя. Ты же умрешь от яда.

— Или отделаюсь парой галлюцинаций, а твоему резерву сил, скотина, придет конец, и я, вот так просто… — Пробив рукой грудь Киры, подлетев к ней на всей скорости вампира, я сжала теплое бьющееся сердце в руке. — Вырву и все.

— Лора, пожалуйста. — Скулила она, нервно пытаясь дотянуться до меня, чтобы ударить когтями. На поверку это оказалось бесполезно, потому что во мне ликовал Сатана. Сейчас в сражении со мной любой оборотень бы проиграл. Величие ярости усиляло все внутренние резервы. Сейчас мне было все равно, с кем сражаться. Хоть с Дьяволом, хоть с Богом.

— Владислав не умолял. Он терпел. И кто теперь после этого никчемный трус? Блеешь, как трепетная лань. А твои внутренности так и манят разорвать тебя, как бумагу, пополам, чтобы ощутить их тепло на себе. Что угодно, чтобы знать, что он отмщен.

— Отпусти, Лора. Пожалуйста. — Лицо Киры побелело. Она истекала кровью через пробитое моей рукой брюхо. — Я нужна тебе. Я могу попасть в ад и вытащить его душу оттуда. Я уже была там. Одной тебе не справиться, потому что в преисподнюю должен спуститься опытный человек, иначе есть вероятность остаться там навсегда… Я нужна тебе… Я нужна тебе… Отпусти!..

Я, нехотя, вырвала руку из ее груди, оставив волчицу на полу кашлять кровью. — С этого и надо было начинать. Собирайся. Мы идем в ад.

— Не раньше, чем ты увидишь последнее видение. — Кира, даже раненая, проворно накинулась на меня и сдавила мои виски в своих руках…

Она волочила его за волосы в сторону леса, а я бежала следом. Я снова находилась в шкуре Анны. Мой муж не сопротивлялся, глубоко и хрипло дыша. У него не осталось сил на сопротивление. Все его тело и лицо были покрыты кровавыми язвами и нарывами. Как и говорила мне Селена, на нем живого места не осталось.

— Отец!.. Отец!.. Стой, проклятая тварь. Оставь его. Дай хотя бы умереть в мире. Ему  же считанные минуты остались.

— Ну вот еще. — Кира развернулась в мою сторону, отшвырнув его хрупкое изможденное обнаженное тело на землю так, что он изо всех сил ударился головой. Снова. — Вороньей туше — воронья смерть. Мы идем в лес. Там падальщики закончат начатое мной. На кровь они слетаются быстро, принцесса Анна.

Издав нечеловеческий вопль, я кинулась на нее, сбивая с ног и вжимая землю. — Моя мать — конченная идиотка. Она допустила тебя в эту семью, поведала все наши секреты. Сначала я убью тебя, а потом ее и ее деревенского муженька. Если отец умрет, я камня на камне не оставлю в этом мире.

— О да. — Перекатившись наверх с легкостью, Кира сдавила мне глотку. — Твой папашка сдохнет. Или, может быть, скажем, любовничек? До какой степени надо прогнить, чтобы отбивать у матери мужика? Вся эта семейка паршиво деградированная. А уж плод от семени его…

Кира сдавила мне виски и закрыла глаза, проникая в сознание. Я пронзительно закричала. Проникновение в разум без согласия на то хозяина этого разума — самое настоящее насилие. Она вытаскивала из сознания Анны тот отрывок их совместной сцены из душа, который мне уже показала. Усмехнувшись, она ударила меня по лицу, продолжив тираду. — Теперь все твои бесхитростные грязные секретики известны врагу, а ты и не рассказывала. Если мне нужно узнать что-то о вас, Лоре не обязательно меня посвящать. Я сама в состоянии что угодно из людей вытянуть. Можешь не надеяться, что я не покажу это твоей матери, даже если она сопротивляться будет. Она узнает, что папочка наказывал тебя за то, что ты — плохая девчонка, и порол отнюдь не ремнем. Вот знаешь, смотрю я на тебя и вроде бы вижу твою мать, но никаких теплых чувств во мне. Хочется оторвать твою красивую испорченную головку от тела за одни только вороньи глаза. Ты такая же, как он. Гнилая, гнилая ворона. Дочь подстать отцу. Твой же брат… Я часто общаюсь с Владом, но он настолько хороший и добрый парень, что даже его сходство с отцом, не вызывает во мне смертельного желания бить и резать. Его глаза, глаза его матери. Смотря на него, я вижу Лору, при всем том, что он внешне идентичен отцу. Мы шутим, носимся наперегонки по лесу, и я ему никакого вреда не причинила до сих пор. Я даже приглядываю за ним. Недавно от охотника спасла.

— Мой брат, как я и говорила, идиот и слизняк, раз якшается с тобой. Что и говорить, он всегда был маменькиным сынком и стал точь-в-точь таким, как мама. Ущербным и никчемным. Вся моя семья виновата в скорой смерти отца!.. Я всем им кишки выпущу! Пусти меня, мразь! — Я-Анна яростно барахталась, пытаясь высвободиться из полупридушивающего захвата, но руки Киры держали меня крепко.

— Твоя мать — хороший человек. Да, я ненавижу в ней привязанность к твоему папаше, но это все по дурости. Она обращена молодой, и ее душа еще юная. Ей владеет чувство прекрасного. Желание взаимной и вечной любви с красивым мужчиной. Не ее вина в том, что это прогнившая тварь. А ее неблагодарное творение плоть от плоти — гниль от гнили. Благодари мать за все, что имеешь. Чтобы дать тебе жизнь, чтобы ты могла пользоваться ее мужчиной безнаказанно, Лора претерпела безумные муки боли и приступы. Я следила за ней всю ее беременность. И это был ад. Хорошо, что она бросила вас всех. Вы — просто гадюшник на выезде. Она заслуживает лучшего. Я видела того крестьянина. Они — прекрасная пара. Да я ее с кем угодно посчитаю прекрасной парой, кроме этого подыхающего падальщика. От них одна картинка. Внешне красиво, а изнутри — сплошное рабство и издевательство над ее человеческим достоинством. Вы даже любить не умеете, вороны. Вырвать бы тебе глотку, да твоя мать не заслужила такой боли. Я знаю, что узнав о случившемся, она вернется его оплакивать. Вернется, наплевав на то, что начала новую жизнь. Вернется, не думая о себе. Потому что она всегда думает о вас. О нем и своих детях. И это делает ее лучшей женой, матерью и подругой. Лора не бросает своих, сколько бы боли они ей ни причинили. Проваливай, ничтожество. Немного помучаешься от моего яда, ибо совсем целой и невредимой я тебя не отпущу. Можешь делать со своим любимым папочкой, что хочешь. Я с ним уже наигралась. Оставлю шанс и тебе. Все равно через несколько минут это будет изысканный труп. Пойду добью его, чтоб не страдал. Хватит с него. Это и вправду становится бесчеловечно. Даже для меня.

Отпустив меня-Анну, пару раз ударив когтями по шее, чтобы миф о том, что оборотни ядовиты и смертоносны был знаком моей дочери непонаслышке, Кира подошла к Владиславу и подняла его голову за подбородок. Он хрипло дышал. Пот катился со лба градом, а в глазах полопались все сосуды. Яд разъедал ткани по всему телу, причиняя, я догадывалась насколько сильную, невообразимую боль. — Готовься к смерти, чудовище. Еще немного боли, и ты уже не выдержишь. Скажешь что-нибудь напоследок?

— Скажу. Ты можешь сломать, но не сломить. Мое послание во Вселенную: «Я люблю свою жену». Можешь и это ей показать. Сомневаюсь потом, что твоя смерть будет безболезненной. — Он хрипло и надломленно рассмеялся ей в лицо последний раз в своей жизни. — Тебе крышка, маленькая Анди. Ты лишилась любимого и всей его семьи, а вскоре и лучшей подруги у тебя не станет, после чего не станет жизни. И кто еще жалок и убог? Лора, слышишь?.. Любимая, ты — все в моей жизни. Верь мне.

Тихий смех прервал хруст ломаемых ногой Киры позвонков, и она выдохнула, когда обмякшее тело распласталось по земле. — Ублюдком жил, таким и сдох. О чем я и говорила. Признается в любви к женщине самым фальшивым образом и смеется, зная, что эти слова окончательно забьют гвозди в гроб нашей с ней дружбы. Говорит не потому что думает, а назло. Истинная тварь ночи. — Она обернулась к осевшей на землю и рыдающей мне-Анне. — Он твой полностью. Можешь делать с ним, что хочешь. Если вернется мать, не пускайте ее. Ей не нужно этого видеть. Одень его, чтобы хоть как-то скрыть язвы. Мне еще дорога психика подруги. Хоть я и знаю, что она будет думать иначе…

Развернувшись в сторону леса, Кира бегом направилась к своей пещере.

— Роберт! Роберт! — Закричала я. — Принеси покрывало!

Я положила голову мужа себе на колени. — Папа… Папа… Папа, не уходи. Ты — моя единственная семья. Меня здесь все ненавидят, папочка…

Но было уже слишком поздно. Остекленевший взгляд смотрел в небо, а лицо короля вампиров было холодным и равнодушным. Он боролся до победного со смертью, но перелом позвоночника стал последней каплей боли для измученного и протравленного ядами организма. Я медленно опустила веки мертвых глаз Владислава, держа его за руку, пока не выбежали побледневшие Роберт и Амбердо Андерсен. Накрыв тело короля покрывалом, они понесли его в замок, а я окатила их бранной тирадой, обозвав трусами. Они и не скрывали своего страха перед Кирой. Жить и не попадаться под горячую руку смертоносной волчицы хотелось всем. Хоть и недолго, но за отца сражалась одна лишь Анна. Остальным не хватало безрассудства, и, может быть, даже желания. Я и без того знала, что даже подданные биться за него до последней капли крови не станут. Кира была права. По сути, он настолько испортил всем жизнь, что был никому не нужен. Кроме меня и дочери. Замок наш кишел вампирами. Если бы все они собрались и напали, возможно, его бы было и не спасти, но и Кире пришел бы бесславный конец. Но все эти бесстрашные и беспощадные вампиры сидели, безмолвно глядя в окна, наблюдая за агонией своего короля, как за бесплатным шоу. А с всесильным оборотнем дралась одна шестнадцатилетняя девчонка-вампир, доказывая свою любовь к нему. Поэтому он и стал жестоким садистом с извращенным сознанием. Когда вокруг одни предатели, трудно сохранять человеческое в себе. Подстраиваешься под окружающих.

Я скинула руки Киры с себя и села на пол. Сил драться не было. Желания бить ее тоже. Осталась лишь боль, и, прижав руки к груди, склонив голову, я снова разрыдалась.

— Боже мой… — Выдохнула Кира, зажимая все еще кровоточившую рану в груди, пытаясь магией стянуть рваные края. — Хоть показывай, хоть голову разбей. Она даже видела, как он признается ей в любви, чтобы вбить клин между ней и ее подругой, а не потому что так, действительно, думает, а ей хоть бы что. Вот уж воистину безусловные чувства, и любовь не за что-то, а вопреки всему. Даже здравому смыслу.

Она попыталась перетащить меня на постель, но я ударила ее по рукам изо всех сил. — Проваливай. Отстань от меня. Убери свои руки.

— Приляжь, как человек, и успокойся, истеричка. И считай до десяти в ожидании чуда. Один…

Я, нехотя, переползла на кровать, свернувшись калачиком и прижав голову к груди, накрыв ее руками. — Шесть… Восемь… Десять.

Дверь в комнату открылась. Я подняла голову. Этого просто не могло быть… Видимо, зрение и воображение играло со мной злую шутку. В белой рубашке и темных брюках, вытирая все еще мокрые волосы махровым полотенцем, а затем собирая их в хвост стильной заколкой, стоял мой муж. Кира, глядя на него, чему-то улыбалась. А он смотрел на меня, не отрываясь.

— Да она же еле живая. Что ты с ней сделала? Я же предупреждал, что все, что случилось, должно остаться между нами. Какого Дьявола ты ей все рассказала? Видишь, до чего ты ее довела? — Он злобно покосился на волчицу. Глаза его метали молнии. Это был король. Во всем его мрачном и темном величии.

— Не удержалась, чтобы не сделать ее частью нашего шоу и показать, какая ты гниль на самом деле, прежде, чем сказать, что вытащила тебя, влезая в ваш христианский ад, где ты с Сатаной на брудершафт пил и в карты играл, не имея возможности выйти, пока один из Хранителей Баланса Измерений не откроет врата. Похоже, что в будущем меня ждет эта должность, раз я смогла войти. Я чуть шкуру себе не спалила в этой адской жаре, так что помалкивай и тащи свой зад к ней. Хватит уже болтать, иначе верну тебя папочке Дьяволу. Мне, чтобы вытащить тебя оттуда, между прочим, за твою душу пришлось другую душу Сатане пообещать. Хорошего человека. Теперь мне нужно испортить его настолько, чтобы он заслужил ад, а потом убить. Иначе Дьявол меня заберет. Не горю желанием вращаться на вертеле в аду ближайшие несколько тысячелетий.

— Владислав. Владислав… Влади… — Я умоляюще в слезах протянула к нему руки, словно ребенок, который ищет мать. Он подлетел ко мне и сжал мои руки в своих. Тут я отстранилась, внезапно вспомнив о том, в каком виде пребываю. — Нет… Я… У меня все платье испачкано рвотой. Не прикасайся… Ты испачкаешься.

— Малышка, ты тронулась умом, если думаешь, что это хоть что-то для меня значит после того, что ты вынесла. — Он крепко сжал меня в объятиях, намертво прижимая к себе, а я дрожавшими руками, все еще рыдая, водила по его спине, словно не веря своему счастью.

— Ты… Столько боли и крови… Как ты… Как ты себя чувствуешь?.. Все… Все в порядке?.. Ты цел?

— Я в порядке, мой мотылек. Дьявол дал мне новое тело. Все раны и повреждения в прошлом. Тише, тише, не плачь… Я думал, что испортил твою жизнь настолько, что ты видеть меня больше не захочешь, а ты… Дурная моя, невозможная… Прекрати плакать.

— Не отпускай меня больше никогда. Не отпускай. Я хочу вечно быть с тобой и идти за тобой. Вечно… — Я вжалась в него всем телом, намертво вцепившись пальцами в воротник белой рубашки, стоя на коленях на кровати, обвив его руками за шею, когда он коснулся моих губ своими. Следом раздался голос Киры… Я уже успела забыть об ее присутствии, честно говоря.

— И все еще в будущем, если снова отравишь мое существование, урод. Похоже, не одну тебя, Лора, будет тошнить и выворачивать, пока не вырвет сегодня. Слышать и смотреть не могу на эти розовые тягучие сопли. Гляньте-ка на них. Самая тошнотворная парочка во всех мирах снова вместе. Начинаю уже жалеть, что как только осознала, что натворила, и как тебе будет больно, ринулась в ад спасать эту продажную воронью шкуру. Но, как я и рассчитывала, пнуть ты пнешь за пытки милого, за то что пережила аж целые сутки страданий без него. А «спасибо» сказать за то, что рискуя жизнью, представая пред очи Сатаны и подпаливая себе кожу, залезая в ад, как идиот Орфей за Эвридикой, только не за любовью, а за своим злейшим врагом, не надломишься. Как я и говорила, пути наверх перекрыты. Извини, Лорели, за целые сутки жизни без драгоценного. Мне, судя по всему, придется теперь вечность жить без Дерана. Но разве ждала я справедливости в мире, где правит бал воронье? Лучше бы ты и оставалась с крестьянином. Вы прекрасно смотрелись вместе.

— Мне не за что тебя благодарить. — Злобно кинула я через плечо бывшего мужа. — Ты просто разгребла свои косяки. За такое не благодарят. А уж с кем мне быть, решу сама, без помощи сопливых. Проваливай, оставь меня наедине с мужем.

— Да с удовольствием. Лишь бы не смотреть на все это. Эти поцелуи на крови моего любимого.

— Не закроешь дверь за собой с той стороны, будут на твоей. — Резонно подметил Владислав, не выпуская меня из объятий.

Закатив глаза и злобно фыркнув, отпустив последнюю реплику о том, что если бы я не лгала, покрывая убийцу, вся эта череда событий не была бы запущена, Кира захлопнула дверь изо всех сил с другой стороны. Мы остались наедине. Я только-только перестала дрожать в его руках и успокоилась. Наконец-то жар отпускал из тисков мою голову. Наконец-то боль понемногу отступала и прекращала меня терзать. Я думала, что жить мне в этой агонии вечно.

— Я знаю, что ты пережила и насколько это ужасно, но я без подарка. Извини. Не каждый день воскресаешь из мертвых. Хотя, для меня это уже почти четвертый раз. Вскоре привыкну.

— Какие подарки. О чем ты думаешь и говоришь вообще… — Я сипло выдохнула, не отпуская его из своих рук, запустив ладонь в длинные черные волосы и мягко касаясь пальцами его затылка. — Это все, что мне надо. Больше ничего. Ничего…

Я коснулась таких знакомых и любимых губ сначала большим пальцем правой руки, очерчивая их контур, а затем и губами. Он тяжело дышал от нахлынувшей страсти, прижимая меня все крепче к себе, руками расстегивая молнию на спине сдавившего все мое тело черного траурного платья из крепа. Думаю, что если бы за день я вылезла из него хоть на минуту, я бы точно тут же и рассыпалась в пыль. Платье держало корсетом мой позвоночник и всю меня, не позволяя до конца сломаться. — Хотя, пожалуй, один все же есть.

— Чего? — Непонимающе, тяжело дыша, я воззрилась на бывшего мужа, в его пронзающие до мурашек черные глаза, туманным с поволокой взглядом, силой оторвав взгляд от его груди и пуговиц рубашки, с которыми не до конца разделалась.

— Подарок. — Он склонился к моему уху и тихо прошептал. — Дьявол дал мне абсолютно новое тело, Лора. К нему еще никто не прикасался до тебя. Ты получишь меня первой, ты будешь моей первой.

Меня точно полоснули огненным кнутом между ног. На уровне подсознания я знала об этом, но шепот о подобном на ухо срывал все замки с тела, все запреты и нельзя. Я покраснела, как адов мак, тяжело, со стоном выдыхая огонь из легких. Как он так всегда попадал в точку, умея довести меня до предоргазменных конвульсий, еще даже ничего не сделав и не пустив в ход руки?.. Сдерживая усмешку, наблюдая за реакцией на свои слова, он склонился к моей шее. — Никто так хорошо не будет понимать тебя, Лора Уилсон. Никто не сможет одним словом пролезть в самые глубины твоей души. И никто не знает всех тайн твоего развратного тела так хорошо, как я. Не обманывай себя. Твое место здесь. А не с Джорджем Ласлоу.

Из-за двери послышался сдавленный смешок, а потом Кира, не сдерживаясь, пустилась в откровенный хохот во все горло, выкрикнув. — Вот больные идиоты-извращенцы! Где мой пакетик для рвоты?.. До чего же вы тошнотворны… Примитивно он тебя заводит и берет, подружка. Я разочарована даже, что подпасть под его очарование тебя может заставить обещание его б/у-шных мощей в первый раз. Где фантазия? Тривиальность правит миром.

— СГИНЬ, ПСИНА!

Кажется, мы, не сговариваясь, выкрикнули это вместе. Муж опустил меня на кровать, уже раздирая на лоскуты все равно безнадежно испорченное платье. Проведя по бедру Владислава коленом, я окинула его вожделенным огненным взглядом. — Не боитесь, Ваше Величество, что испорченная дева лишит Вас новообретенной невинности?

Я тяжело дышала, а искры страсти так и сыпались вокруг наших полуобнаженных тел.

— Похоже кое-кто забыл, что я здесь доминирую и управляю. — Он с улыбкой резко повернул меня на живот, правой рукой нежно вцепившись мне в волосы, склоняя мою голову к своему плечу, чтобы получить доступ к шее и подбородку. Он сжимал мои локти в руках, скользя губами и языком по моим волосам, щеке и горлу, прикусывая клыками кожу, наблюдая за тем, как я изнываю все больше и сильнее.

— Возьми меня, милый. — Жалобно простонала я. — Я больше не могу. Мне душно. Сандал проник и отравил каждую пору моей кожи. Это пытка.

— Как скажете, Ваше Величество.

Расстегнув лифчик, сжимая мою грудь когтистыми лапами, он запустил одну руку мне в исподнее. Острый коготь прошелся по полураскрытой пульсирующей огненной и невыносимо влажной расщелинке моего тела, намеренно поддразнивая. Он всегда любил наблюдать за моей реакцией на него, и я никогда его не разочаровывала, реагируя, как он всегда и хотел. Граф был в каждом вздохе, в каждой мысли, в сердце, в душе, в голове и мозге и даже внутри моего вибрировавшего лона. Сладостная гадость и гадостная сладость. Они крыли мое сознание неистовой силою, пока он грубо не порвал на мне белье и не взял сзади. Как животное… Меня в этот момент не стало. Я умерла тем днем несколько раз, прежде чем смогла оказаться сверху, и, удерживая рукой его голову на подушке, целовать до боли волевую линию подбородка бывшего мужа и его шею, касаться губами кадыка…

— У Дизары я узнала, что в арабской культуре есть слово «мактуб» для определения судьбы. Но оно переводится не как «судьба», а дословно — «то, что предназначено». То, что написано в священной книге. В судьбу я не верю, а в предназначение — да. Ты — мой мактуб. Ты был мне предназначен, твое имя вписано древними рунами в оболочку сердца моего. С двадцать второго мая и до смертного конца. Я никогда не изменю своего мнения, и пусть все мои родные и друзья проклянут меня за это, пусть хоть до смерти ножами изрежут. Это все, что я чувствую. Я не откажусь от тебя никогда…

Неистовство, накрывшее нас с головой, взяло нас в свой плен до вечера. Жаль… Хотелось остановить и продлить мгновение до… Ну, скажем, вечности.

***

Пришел новый день. Завтра все же настало, но я об этом ни разу не пожалела. Одна смерть отделяла меня от превращения Одетты в Одиллию. Из белого лебедя в черного, как подметил с утра мой любимый, пока я, наблюдая, как тусклые лучи солнца, еле пробивающиеся через ультрафиолетовые стекла, играют на его лице полусветом и полутенями, не отрывая от него взгляда, словно боясь, что он снова исчезнет, а день его потери превратится в бесконечно бескрайний пресловутый день сурка. Это были минуты, когда я впервые улыбалась. Я начинала расцветать изнутри, и пусть эти розы все еще были обагрены кровью и имели острые шипы оставившего на мне отпечаток прошлого, все же это уже были живые розы, а не полумертвые. Мы даже организовали похороны Арины и похоронили ее достойно какой-нибудь царской особы. После траурного обряда я нанесла визит к Джорджу, чтобы окончательно попрощаться. По всем законам нашего мира наш брак не считался действительным, поэтому даже ничего расторгать не пришлось.

В глазах парня стояли слезы, поэтому я попыталась объяснить, почему то, что случилось, было досадной ошибкой. Сейчас я вошла в его дом в бархате и парче. Родители юноши сразу смекнули что к чему и впоследствии успокаивали сына, как могли, дескать ушла, и туда ей и дорога, омерзительной твари ночи.

— Джордж… — Я нерешительно стояла в дверях в алом бархатном платье под горло с высоко забранными золотой заколкой с бриллиантами завитыми в локоны волосами и диадемой, возлежавшей на них. Одежда, как и заколка, была абсолютно новой. Муж распорядился обновить мой гардероб сразу после того, как вернулся. Сейчас он стоял поодаль, задумчиво ковыряя носком сапога землю, ожидая, пока я поставлю точку в браке, в который окунулась, потому что уже сходила с ума от колорита домашних взаимоотношений.

— Да я уже все знаю. Можешь не оправдываться. — Произнес он сквозь слезы. — Все здесь уже знают, что ты жестоко убила Арину, хоть вы и обещали никогда не охотиться в Васерии. Но тебе было больно. Ты потеряла его. А он всегда был важнее. Важнее нас… Я люблю тебя, Лора, все эти годы любил, но вряд ли ты бы даже добрым словом меня вспомнила, если бы я умер. Но вот умер он, и ты половину мира разнесла в щепки. Спасибо хоть сохранила жизнь дочери Герика. Мы для тебя были лишь идиотской игрой. Тебе хотелось сменить обстановку, развлечься. А теперь ты наигралась. А то, чем ты играла, была не игрушка, а сердце мое. Уходи теперь, уходя. Я знаю, что кроме него для тебя никогда ничего не будет существовать. Как бы он тебя ни бил, ни унижал, ты все равно раненой птицей летишь прямо грудью на любимый шип, хотя я дал бы тебе все и без мук боли, но тебе это не нужно. Не пытайся теперь подсластить извинениями горькую пилюлю. Больно одинаково.

Он коротко коснулся губами моей руки в алой бархатной перчатке, а затем лбом моего обручального кольца. — Доброго здравия, Ваше Величество.

Уходила я, взяв Владислава в традиционном черном под руку, не оборачиваясь.

Через несколько дней по меркам нашего мира миновало пятнадцать лет, как мы с Владиславом, преодолев расставания, его дурной вспыльчивый нрав и пытки моей подруги, были вместе. Помню кремовое платье в пол, остальное — с трудом. Было много гостей и очень шумно. Заткнув свою гордость за пояс, присутствовала даже Кира, налегая в основном на алкоголь и с постной миной поздравляя с юбилеем изрядно ее раздражавшую парочку.

За последнее время один раз моего мужа изловили охотники и чуть не спалили на солнце. Не знаю уж, каким чудом он спасся, но спасся, с гордостью докладывая, что один без посторонней помощи порвал веревки, пропитанные святой водой, и улетел. Я не мешала ему врать. Пусть чувствует себя героем. Я-то знала, что веревки надорвала Кира, чтобы осталось только освободиться. Ничего не изменилось, она ненавидела его не менее прежнего и даже более, просто ситуация, в которой ей пришлось заставить одного порядочного крестьянина-семьянина окончательно спиться, избить жену и убить одного из своих детей в приступе белой горячки, а потом повеситься, значительно на нее повлияла. Она не желала больше так поступать с людьми и платить Дьяволу цену весом в человеческую душу за вытаскивание моего мужа, поэтому теперь следила, чтобы он не умер, помогая тайно и зная, что я ей все мозги выпилю, но заставлю спуститься в ад, если с ним что-то случится, так как только у нее был пропускной билет на вход во врата преисподней. Но это не мешало ей пакостить магически. Сама собой льющаяся святая вода из крана, когда он шел в ванную, подозрительно становилась обычной, стоило только влезть под душ мне. Устав от ожогов на теле Владислава, я стала принимать водные процедуры с ним вместе. Но однажды, лежа в ванной с шампанским и мужем, я слишком громко выступила насчет того, что сделала ее, придумав способ обойти святую воду и предложила выпить за бессилие волчицы. Ей-богу, нас обоих ошпарило надолго. Страдальчески кряхтя, мы врачевали раны друг друга, кроя Киру всеми известными и неизвестными матерными, испытывая на себе все новые и новые сомнительные прелести ее шалостей. О разного вида несъемных розовых пижамках с зелеными слониками и поясах верности с утерянными ключами от них я даже повествовать не буду, так как ничего интересного в этом не было, и мои читатели ничего не потеряют, если лишатся подробного описания подобных сцен. Не в цирке же, ей-богу, находимся!

Затем были совершены нападки со стороны охотников на меня саму. Я гуляла в саду, возникшем из крови Бет. Прошла мимо беседки, одарив ее странным для меня самой взглядом. Здесь мы подарили жизнь нашим детям. Через год моя дочь Анна все-таки покинет замок, насильно выданная замуж нами за некоего барона, но со временем она привыкнет и даже полюбит его в каком-то смысле. Не теми неистовыми чувствами, которые питала к отцу, но обычной приземленной человеческой любовью, которая является людям только от невозможности что-то изменить в своей жизни и привыкания к своей зоне комфорта. Владислав, кажется, даже осознает свою ошибку, ибо ни минуты не пожалеет, что отослал дочь. И вообще он целиком и полностью изменится после того, как прошел через ад. Возможность получить второй шанс на жизнь уже сейчас постепенно перекраивала садиста, думавшего только о себе и своих желаниях, в человека, неравнодушного к близким и их чувствам. Эти перемены меня радовали. До этого я не видела его таким заботливым. До этого он был приблизительно таким, как сейчас, только на свадьбе и в медовый месяц. Пропустив через себя адские муки пыток Киры, графу разонравилось причинять боль мне. Больше он ни разу не поднимал на меня руку. Мелкие доминантные замашки, разумеется, никуда не делись, иначе бы я подумала, что мне подсунули инопланетянина вместо мужа, но я и сама не выступала против легкой асфиксии и пощечин, чтобы разогнать кровь по жилам. Шрамы на моей спине значительно побелели и были уже практически не видны.

В размышлениях я уже ступила на первую ступеньку беседки, как вдруг почувствовала рядом чье-то присутствие. Обернувшись, я оскалила клыки и приготовила когти. Передо мной стоял коренастый низкорослый мужчина с грубыми мозолистыми руками и обезьяноподобным лицом.

Напав быстро и по мере сил внезапно, я не учла, что оставила грудь слишком незащищенной. Осиновый кол был устремлен мне прямо в сердце, а охотник оповестил меня о том, что его цель — не я, а мой муж, дескать многие борцы со злом хотят увидеть голову графа Дракулы на пике. Но охотник оказался слишком болтлив и самодоволен. Черный туман застлал небо посреди ясного дня, и обезьяноподобный мужчина зябко поежился. В мире, где его создатель слышит, видит и чувствует практически все, что происходит на его территории, любой борец со злом был обречен. Холодный колкий голос вставил какую-то ремарку о том, что сдаю позиции и позволяю одержать над собой верх настоящему провалу и позору всех охотников, и Владислав легким движением рук сломал шею обезьяноподобному, избавляя меня от необходимости насаживаться грудью на осиновый кол. Муж помог мне подняться, и мы отправились домой, потому что приближалось время ланча…

***

Поспешу сообщить, что пару лет спустя по меркам нашего мира, наемники все-таки догнали и убили Киру. Я ждала вестей от нее снова, потому что знала, что претендент на роль Хранителя Баланса Измерений воскреснет к жизни новой в любом случае. Так вернулась Кира вместо Андреа после ее смерти. И девушка вновь не заставила себя долго ждать. Прислав записку через месяц, как и в предыдущий раз, она уговорила меня встретиться с ней в лесу около ее старой пещеры.

А когда я пришла на встречу, меня ждал еще больший шок, нежели в предыдущий раз. Как она рассказывала впоследствии, наемники были посланы своим начальством, чтобы сделать из нее Хранителя Архивов, что является первой ступенью на пути к становлению Хранителем Баланса Измерений. С нее заживо содрали кожу и вытравили все, что в ней было от оборотня. Чтобы она воскресла в новой оболочке. Создания с несломленным духом, всесильного и беспощадного. В этом был и плюс. Пройдя эту процедуру, ей больше не было необходимости бежать. Теперь она вернулась домой, в свою пещеру, окончательно…

Хранитель Архивов имел доступ ко всем бумагам всех измерений, даже к Книгам Судеб, в которых давно прописано предназначение каждого живущего во всех мирах. Став им, она получила теперь и доступ к нашему пророчеству о воцарении Ночи, написанному монахами из Ватикана, на которое я безумно хотела взглянуть хотя бы одним глазком.

Перемены же коснулись не только статуса. Внешность ее была изменена до неузнаваемости. Теперь моя подруга выглядела на все восемнадцать лет. Она была идеально сложена, и ее тело сейчас больше походило на тело взрослой девушки, без пяти минут женщины, а не неровного угловатого подростка. Ее золотые волосы были собраны в два хвоста, а зеленые глаза стали одного цвета с моими. Стиль одежды все еще оставался прежним. Сейчас на ней были кроссовки, зеленый топ и облегающие коричневые кожаные брюки. Природа ее существа же меня удивила чуть ли не более, чем все остальное. Мало того, что из кареглазой шатенки, претерпев невыносимые, но необходимые муки перерождения, девушка превратилась в зеленоглазую блондинку, так еще и из оборотня она стала получеловеком-полудраконом, умевшим развернуть свои золотые чешуйчатые крылья на ширину целой поляны. Получила она не только внешний и внутренний облик дракона. Дэнелла Тефенсен или коротко Дэна, таким именем она пользовалась в данное время, теперь владела столь мощной силой и высоким уровнем магии, которая в жизни не привидится ни вампиру, ни даже оборотню. Такой силой можно было сокрушать миры одним щелчком пальцев. Увидев все это, я значительно приуныла. Обладая теперь такими возможностями, что мы все значили против ее силы? Перевес произошел, и не в пользу нас. Сейчас моя сила, как вампира, казалась столь никчемной, что причинить ей вред могла не больше, чем сломанный зуб расчески, застрявший в волосах. Не буду лицемерить и прикрываться чем-то другим: страхом за будущее, за себя, за кого-то еще… Я просто знала, что с Владиславом долго жить мирно не может никто. И уж подавно не эта трехликая девушка по именам Андреа/Кира/Дэна. Если раньше он не мог противостоять ей, то сейчас стереть его с лица земли она могла играючи, щелкнув пальцами. И если тогда она умудрялась провести его через пытки инквизиции, то на что способна была она сейчас в приступе ярости… Теперь я не спорила с ней даже по мелочам, и она замечала, что ее новая сила отравляет мне жизнь.

Через несколько дней она представила мне своего нового молодого человека по имени Зел. Либо она абсолютно забыла о Деране, либо просто пыталась жить дальше, но едва я заговаривала о нем, я наталкивалась на глухую стену непроницаемого спокойствия. Дэна либо меняла тему, либо от нее уходила, вскользь бросая что-то типа. — Это прошлое. Я от него отреклась после перерождения. И не хочу вспоминать.

Она призвала меня на серьезный разговор через неделю. Напрягало в новой версии ее то, что я всегда считала ее мелкой. Сейчас же Дэна выглядела на восемнадцать, а то и все девятнадцать. А я застряла в без полугода семнадцати годах навсегда. Необходимо было даже пересмотреть отношения в этом ключе. Теперь эта девушка была еще и старше меня, а не только лишь выше на целую голову, в связи с чем я чувствовала себя невероятно миниатюрной, и, конечно же, сильнее.

— Может поделишься тем, что тебя грызет? — Тефенсен присела со мной рядом на траву возле входа в пещеру. Я не жалела свое дорогое синее атласное платье, сидя на земле, слишком уж напряжена была.

— Ничего. Все в порядке. — Я оторвала травинку и, покрутив ее в руках, нервно погрызла тонкий, но сочный стебелек.

— Хватит врать. Я знаю тебя лучше, чем тебе кажется. Выкладывай. С тех пор, как я стала Дэной, ты сама не своя. Вон даже у ни в чем не повинной травинки кровь высасываешь, кровопийца. Что заботит?

— Да то. Сама знаешь. — Я опустила глаза. Румянец сам собой нахлынул на щеки.

— Конечно, речь о зазнобе, о ком же еще. Боишься моей новообретенной силы, учитывая, что я и без нее на фарш его разделывала? Не волнуйся. Ситуация с Дераном в прошлом. Я почти и не помню той жизни. Вот сдерут с тебя кожу, поймешь, что все, что было, несколько смутно остается в памяти после такого. Я дала вам чистый лист. Мне плевать на прошлое. Успокойся и не трепи себе нервы. Все будет нормально. Я теперь — человек без старых обид. А чтобы навредить Зелу, ему очень постараться придется и выжить после этого. У моего парня наивысший уровень магической защиты и кожные покровы прочные, точно камень.

— Это все не утешает. Я тебя знаю. Ты и с пустого места начинаешь.

— Тогда вариант номер два. Для подозрительных социопатов, потерявших веру в своих друзей. Становись Хранителем Архивов прямо сейчас вместе со мной. Будешь немного слабее меня, но лишь немного. Натренирую, будешь харакири рукой вместо сабли делать, только не себе, а всем подряд, и защитишь, кого угодно, если захочешь. Плюсы на этом не заканчиваются. Ты получишь полный доступ к знаниям всех миров, к пророчеству о вас двоих. Самое главное в этом то, что эта работа подарит спокойствие и душевное равновесие. Королевой поди быть, не один мешок соли съесть. Нервотрепки и стресс. А здесь. Здесь круче. Тишь да благодать. Безмолвный страж истории всей сети миров. А в будущем, если повышение получишь, то и Хранителем Баланса Измерений можно стать. Не бойся. С тебя шкуру снимать не придется. Один лишь маленький нюанс. Придется очиститься от порока и отказаться от убийств. Но это ведь ничто по сравнению с тем, что сможешь спать спокойно, зная, что окружила волоокого короля такой защитой, что никто его и пальцем не тронет, даже я.

— Всего-то? Отказаться от порока и убийств ради силы? Шутишь? Считай, я уже в завязке. Я давно устала от кровопролитий и блужданий во мраке. Хочу покоя. Хочу знать, что семья моя в безопасности. Хочу защитить их… Его…

— Дай руку. — Дэна протянула свою руку ко мне и крепко сжала ей мою. Поводив над ней ладонью, она гордо продемонстрировала мне маленькую стильную латинскую литеру «K» (первая буква от английского слова, обозначающего «хранитель» — примечание автора) в самом центре.

Буква горела и плясала оранжевыми огоньками на моей ладони. Я невольно засмотрелась на это чудо магии.

— Первый этап завершен. Посвящение прошло успешно. Метка Хранителя тебя приняла. У меня у самой точно такая же. Только на спине. Вторым этапом сегодня, после полуночи, ты должна будешь отказаться от всего темного и порочного, что есть в твоей жизни, а затем открыть мне свой разум. Тогда я передам тебе часть моих сил, и ты станешь неуязвима. Я так легко обрела преемника, что даже не верю в это. — Дэнелла как-то противно и опасно рассмеялась. — Вскоре избавимся от твоего имени и средневековых тряпок. Заживем по-новому.

— Что не так в моем имени? — Я наморщила лоб и свела брови в дугу. Шестое чувство начинало вопить об опасности во все свое горло. Что-то здесь было не так и не складывалось. Не вписывалось в общую картину обещанного.

— Имя пишет судьбу человека. Зная настоящее имя, можно даже обрести над ним абсолютную власть. У тебя теперь иная судьба. И имя будет иное. — Девушка-дракон не прекращала улыбаться чему-то своему и коситься на меня, как на полную дуру,  обреченно качая головой. — Глядя на твой недоуменный взгляд, констатирую, что до тебя еще не дошло, что ты сделала, глупая девочка с открытым сердцем. Я ведь учила тебя, всегда учила не верить и не доверять людям. Особенно мне. Попалась на единственное пошлое желание, как дилетантка. Как хорошо, что теперь не свернуть. Метка приняла тебя. Поворота назад нет и не будет.

Мне начинало все это уже конкретно не нравиться. Поэтому я, молча, развернулась в сторону дома и сделала медленный шаг вперед.

— Куда пошла-то? — Насмешливый голос Дэны остановил меня на середине пути.

— Домой. А тебе-то что?

— Да так. Сущие пустяки. Твой дом теперь — моя пещера, а не эта Обитель зла и Цитадель порока. Ах-ха-ха-ха. Жаль здесь нет камер, чтобы записать твою реакцию, когда до тебя дойдет. Не включила мозги, так тебе и надо. Стала бы я тебе помогать защитить эту тварь от меня, конечно, конечно. Вспомни один из наших старых разговоров. Я сказала тебе тогда: «Бойся меня, Лора, когда я вырасту. Я положу конец этим больным играм. Я найду, как это сделать и как тебя спасти, если сама ты не можешь и не хочешь.» Я выросла. Не верила, что так легко тебя возьму, но рыбка сама плыла в сетку. Радуйся, мушка. Не каждой удается выпутаться из сетей паука и найти выход наружу.

— О чем ты говоришь? Я не понимаю. Хватит вещать загадками. — Я недоуменно растревоженно смотрела ей в глаза, пытаясь найти ответ. Бесполезно. Но, помедлив, она сама его дала.

— Как я и говорила, сегодняшней ночью тебе придется отказаться от всего темного и порочного. Стать Хранителем Архивов — катарсис, очищение от греха. Вспомни, что именно ты с любовью называла антиподом катарсиса. Твои любимые грязные отношения с любимым мужем. Так все, голубушка. Им крышка теперь. Твой Владислав — средоточие зла, тьмы, похоти, кровожадности. Отказавшись вслух от пороков и убийств, ты крест поставила на своем дорогом. Еще есть время до полуночи обогнать метку и попрощаться. Надрывно, горячо, с криками, в последний раз. Как вы оба любите. А завтра у тебя новая жизнь. Ваши пути разойдутся настолько, что судьбы изменятся, и само предназначение будет стерто, а твой мужчина забудет о тебе. Каждый взгляд, каждый поцелуй, каждое прикосновение… Ты будешь полностью стерта из его памяти этой ночью, и даже если он увидит тебя, он никогда тебя не узнает. Помогаю заодно и Хранителям Баланса Измерений. Ночь никогда не воцарит и не сотрет миры в порошок. Имеется еще одна особенность Хранителей Архивов. Слуги природы, они ненавидят все мертвое и одновременно с этим живое, потому что это противоестественно и нарушает баланс. Метка, видя мертвеца, толкает убить его, кем бы он ни был в прошлой жизни для Хранителя. Так многие Хранители убили экс-родственничков вампиров. Ты не только не спасешь его, а еще и сама угрозой станешь. Нет, ты в принципе можешь отдать свои силы на защиту короля, но после полуночи ты поймешь, как работает метка. Тебе это станет не нужно самой. Ты будешь действовать по схеме «нашел вампира — убил вампира». Теперь ты и охотница. Частично. Продала ты любовь свою, Лора, за тридцать серебряников и за статус повыше королевы. Продалась ты мне. — Дэна не прекращала смеяться. — Прости, наверное, это скорее печально, но я просто остановиться не могу… Глупенькая. За одно лживое обещание продаст все, что у нее есть. Точнее, уже было. Убить его твоими руками, руками единственной, которая любила отчаянно, любила каждый миллиметр его порочного вороньего тела, это будет полное очищение. Я даже приду на это посмотреть. Как история самых омерзительных Ромео и Джульетты закончится колом в сердце Ромео, милостиво забитым Джульеттой, в их собственной спальне. Самка богомола убивает самца после спаривания.

Я кинулась на нее и попыталась сдавить ей горло, но она лишь рассмеялась и заломала мне руку за спину, склонившись к уху. — Я больше не слабенькая девочка Андреа, я даже больше не почти сильная девушка-волчица Кира. Во мне силы нескольких миров, во мне сила Дракона. Что ты можешь против меня?

— Отмени метку. Ты обманула меня! — Я тяжело хрипела, Дэна же не желала меня отпускать.

— Соглашусь. Есть грешок. Пообещала несовместимое с реальностью, но иначе твоего согласия было не получить. Метка никогда не появится без добровольного согласия. Как бы то ни было, теперь она есть, а, значит, процесс запущен. Я ничего не могу с этой минуты отменить. Даже если бы захотела. Кто виноват в том, что ты мозги отключила, игнорируя слова «Придется очиститься от порока и отказаться от убийств.» Только для тебя твой муж, ах да, прости уже не твой, и никогда не будет, любимый, единственный, неповторимый и самый лучший. По мировым понятиям же, он — порочная ночная тварь, которая, начиная с завтрашнего дня никогда не коснется моей подруги, а она проснется полноценной, заживет, вдыхая полной грудью, не чувствуя этой разжижающей мозги до состояния мокрой слизи зависимости. Я обещала, что вырву из твоего сердца этот черный, грязный комок, и вот он — больше не твой. Но ты зря тратишь время, беседуя тут со мной. Время до полуночи еще есть. Не хочешь разве попрощаться? Тебе никогда не хватало его, даже когда он был рядом. Тебе всегда было мало. Беги, Лора, беги. Обгоняй метку. Урви последние минуты счастья. Как знать, может, пробьет полночь, ты сразу и покончишь с ним, вобьешь кол, когда он этого совсем не ожидает, еще лежа с ним в кровати. На это надеясь, я, собственно говоря, и отпускаю тебя сейчас. Но чтобы после полуночи была у меня, как штык. Не найду тебя, будет хуже всем. Помяни мое слово. Может, потом тебе и будет плевать, но пока эта угроза еще имеет значение. Поэтому подумай десять раз перед тем, как сопротивляться. Ты увидишь уже завтра, как просто не любить то, что ведет тебя к деструкции…

Прочь от ненавистного света в беззвездную ночь…

В полторы минуты я покрыла расстояние от входа в пещеру до замка. Ворвавшись в открытые ворота и двери дома, я почувствовала себя немного легче. Метка с огненной «K» больше не жгла ладонь, как там, в лесу. Я добралась до шестнадцатого этажа, но сил открыть дверь, войти и рассказать о том, как глупо попалась на удочку, как продала все, что любила за возможность получить силу и мощь, как у Дэнеллы, у меня не хватило. Я не смогу посмотреть в эти глаза и сказать, что ухожу и оставляю их. Сказать, что уже завтра Хранители Баланса Измерений заберут каждое его воспоминание обо мне, сотрут память обо всем, что у нас было. Прислонившись спиной к двери и тихонько всхлипывая, я сползла вниз.

— Твою мать! Идиотка! Я всегда была такой. Мне было мало того, что имела. Всегда хотелось большего, но теперь я потеряла все в наказание…

В ярости я несколько раз ударила рукой по красному бархатному дивану, напротив которого сидела на полу. Будь я проклята…

Сдерживая крик, вырывавшийся из глотки, я не сдерживала слезы, которые нестерпимо жгли глаза… Завтра я буду желать лишь убить того, кого любила больше жизни. Того, за кого была готова умереть, но мне не позволили. Глаза заволокло ощущение абсолютного горя слезной поволокой. Я опустила горячую голову на сплетенные пальцы рук.

Он появился из коридора, а не из комнаты.

— Бабочка, иди сюда. — Подняв меня за руку, он крепко сжал меня в своих объятиях.

— Я… — Сил продолжить не хватило. Вцепившись в лацканы пиджака, я утирала слезы и снова обнимала его за шею.

— Я все знаю. Я уже прочел твои мысли. У нас не так и много времени. Идем. Я сделаю то, о чем ты давно просила. Только попрощаешься с детьми…

Я поочередно заходила в каждую из двадцати пяти комнат. Двадцать шестая, Анны, пустовала. На днях она уехала в отдаленное от нас поместье под названием «Травенс» со своим потенциальным мужем, Бароном Эронауэром. Я ничего не объясняла детям, просто прощалась. Последняя встреча с мягкосердечным Владом далась мне особенно тяжело. Глядя в его глаза, все равно, что в свои собственные, я разрыдалась еще сильнее и обняла сына так крепко, как только могла. Все они уже были абсолютно взрослыми, красивыми и самостоятельными, достигнув возраста, в котором их биологическое развитие замерло. Возраста в двадцать два года.

Потом мой муж куда-то сходил, кажется, на третий этаж, и там, по всей видимости, снял со стены свою цыганскую гитару.

Брели мы не очень долго по лесу и вышли на маленькую, но уютную полянку возле озера. Я пронзительно смотрела перед собой вперед на заросли осоки, еще даже не имея представления о том, какую череду событий запустит вскоре эта острая трава.

Лиричный звук гитары разрезал ночную тишину, и колеблющаяся Луна на черном небосводе внезапно улыбнулась нам. Он пел на цыганском песню о прекрасной Луне и цыгане, влюбленном в нее навечно. Бог весть как я понимала цыганский язык, не изучая его ни в школе, ни в институте, но понимала. Он не только превосходно играл, но и его голос звучал так печально и одновременно с этим томительно, что захватывало дух. Склонив голову к груди и закрыв глаза под спадавшими на лицо черными прядями волос, смахнув набежавшие слезы и положив гитару диагонально себе на колено, оправив черный камзол и слегка выставив ногу вперед, он нежно коснулся пальцами струн, которые зазвенели протяжно и глубоко. В чем-то даже мрачно. Окончив играть и петь, он открыл глаза. Черные и бездонные, как сама ночь. Я склонилась к темному ангелу своей жизни и аккуратно вытерла слезу с его щеки.

— Прекрати, иначе я тоже начну, и это будет не вечер прощания, а вечер скорби.

— Я всегда плакал, когда играл на гитаре. Это скорее пережитки прошлого. Еще из человеческих воспоминаний. Маргарита Ланшери жила в таборе, а я… Имея цыганское происхождение все равно не чувствовал себя свободным. Мой отец, будь он трижды проклят, готовил меня к тому, чтобы стать князем еще с юности, заставляя еще и участвовать в жизни организации Ордена Дракона. Но все, чего я хотел, в юношеском порыве, это понравиться ей. Она была старше и смотрела на меня, как на глупого, не знавшего, чего желаю, не имевшего представлений о жизни юнца. Ей было почти двадцать восемь. А мне почти девятнадцать. Она отказывалась видеть во мне мужчину. Пока я не взял в руки гитару. Та ночь изменила все в нашей жизни. Исполнив ту же песню, что и тебе сейчас, я заметил ее этот взгляд. Огонь загорелся в ней и пронзил ее насквозь. Она взяла меня за руку вот так, как ты сейчас, и уже не отпускала. В ту ночь на ней был красный танцевальный костюм. Огромная алая юбка, полы которой, как огонь, от каждого взмаха разрезали своим цветом ночь. Когда все в таборе разошлись, она танцевала для меня, а я пел ей. А потом мы поддались страсти, которая охватила нас с головой. До меня у Маргариты был мужчина, она была уже опытной женщиной, потому что встречалась с моим на то время лучшим другом — Гэбриэлом Ван Хельсингом. У меня же она была первой. Как я смотрел на эту женщину… Вся моя семья, и Валерий-завоеватель и мать Алианна, были против безродной цыганки для будущего князя. Но наша любовь была сильнее воли моих родителей. Она даже рассталась с Гэбриэлом, чтобы быть со мной. И умереть потом из-за меня. Так мой друг стал моим врагом, а когда я не смог помешать состоявшейся казни жены, убил меня в порыве злости. Он тоже тебя любил, Лора. Так любил, что разрушил нашу дружбу и вонзил мне клинок прямо в сердце. И хоть память у него и забрали Хранители Баланса Измерений, второй раз, уже вампира, он тоже убивал меня особенно рьяно, видимо, подсознательно, все еще отдавая дань мести за Маргариту, самое большое чувство в жизни нас обоих. Мы были прокляты любовью к тебе. Все остальное казалось нам, даже другие девушки, жалкой пародией на тебя.

Он наклонился ко мне. В глазах моих стояли слезы. — Как ты можешь любить меня после всего, что я тебе сделал?

— Может просто безродная цыганка не может забыть своего князя и его гитару, соединившую их сердца одной ночью?.. — Запустив руку в его волосы, я коснулась его губ.

Эта близость. В последний раз… Пьянила. Я не чувствовала в его прикосновениях ни намека на грубую мужскую силу, с какой он обычно брал меня. С удивлением я открыла глаза. — Для меня открытие, честно говоря, что ты умеешь быть нежным.

Зажав мое лицо между ладоней, он коснулся губами моего лба. — Ты против? Хочешь вернуть ненормальное похотливое животное со склонностью к садизму назад? Мне позвать его? Он всегда где-то рядом. Далеко не уходит.

Я отрицательно покачала головой, склонив голову ему на грудь. Мы лежали в зарослях ивняка, и он слегка водил пальцами по моей спине.

— Я был таким, пока не опустился. — Задумчиво произнес он. — Добрым, мягким и нежным. Годы вампиризма, жажды крови, тысяч и тысяч тысяч посаженных на кол, предательств, боли, двух смертей, гибели нескольких моих невест и даже жены Элеоноры, сделали из меня того, кем я являюсь сейчас. Неуравновешенный маньяк с желанием подавлять единственную женщину, которую любит. Прости меня, моя бабочка, я не хочу этого в душе, но испорченная натура… Она все равно пролезает наружу. И среди всего этого иногда я позволяю себе вспомнить, что такое быть человеком. С вампирскими привилегиями.

Он улыбнулся, выпуская свои черные, как ночь, крылья и обнимая ими меня. Это было настолько волшебно, что я даже забыла, как дышать.

— Что там с твоей меткой Хранителя? — Он взял меня за руку и посмотрел на ладонь, касаясь пальцами контура огненной «K». — Пока огонь ее оранжевый, это еще ты. Когда примешь силу новой ипостаси Киры, метка станет красной. Когда захочешь убить каждого вампира, включая меня, она будет клубиться черным огнем и дымом. Пока же ты еще здесь, и ты еще ты.

Он коснулся губами метки на ладони, и я закрыла глаза.

— Откуда ты столько знаешь о метке, и что будет, если я откажусь от сил Дэнеллы?

—  Я живу уже очень долго, любовь моя. С Хранителями Архивов и Хранителями Баланса Измерений, с многими из них я знаком лично. А от сил не советую отказываться. Дэнелла Тефенсен сейчас владеет силой нескольких измерений, и, если ты ударишь ее ее же потоком посланной энергии, вернув его ей обратно, она тебя в порошок сотрет, но прежде покажет тебе и мою гибель, и всех твоих детей. Не связывайся с ней, мотылек. Ты проиграешь. Просто закрой глаза, выдохни и откажись от убийств и всего порочного в твоей жизни.

— Но если мой главный порок — жизнь моя?

— Тогда откажись от жизни. Умрешь и переродишься. Еще и задышишь свободно. Я тебя даже с легким сердцем отпускаю. От нашей связи одна только боль. А там спокойнее будет.

— Предатель. Заставляешь меня забыть тебя. Бог видит, как я ненавижу тебя. — Я снова склонилась к его губам. Мой запретный отныне рай. Моя любовь…

— Ненавидишь?

— Сильнее, чем ты можешь представить.

Поцелуй был болезненным, мучительным, но когда мои пальцы скользнули в ворот его рубашки, он мягко, но требовательно остановил мою руку, посмотрев сосредоточенно на ладонь.

— Метка наливается кровью. Осталось десять минут до полуночи. Не будем усложнять. Так тебе будет еще труднее отпустить.

— Хорошо… Хорошо… Но не переставай меня касаться, пока я еще хоть что-то чувствую, молю.

Звезды летели и сыпались с потемневших небес на грешную землю со скоростью света, чтобы в последний раз подарить влюбленным сказку. Я дотронулась до его щеки рукой. Также в последний раз. Запоминая каждую черту любимого лица и тела сквозь слезы, чтобы оставить ее в памяти, впитать душой и вырезать на сердце навечно. Шея моя горела от поцелуев, ожидая укусов, которых не последовало… Сегодня он, действительно, был каким-то другим. И от этого было еще тяжелее. Мрачного изувера отпустить куда как проще. Хотя… Я лгала самой себе. Никак не проще. Он мне нужен был любым. Каждой клеткой измученного организма я чувствовала эту потребность. Никто не мог его заменить. Тщетно я пыталась завести отношения на стороне. Как проклятая и привороженная им, я ничего не чувствовала кроме того, что чувствовала.

Опустив голову на его грудь, я начала обратный отсчет, пока тикали часики, отмеряя последние десять минут нашей совместной жизни. На пятой минуте счета я отключилась…

Солнце яркими лучами пробивалось сквозь открытое окно. С момента моего добровольного ухода во тьму и обращения, оно еще ни разу не светило так ярко, в невозможности проникнуть из-под тяжести черных непроницаемых штор с ламбрекенами и из-под ультрафиолетовых стекол окна, защищавших вампиров от сгорания.

Я медленно открыла глаза…

III. Быть хранителем архивов

Глава 13. Две минуты до полуночи

Тщеславие губит порой даже королей…

Яркое солнце слепило глаза. Я чувствовала его тепло кожей и всеми органами чувств, что даже успокаивало, не смотря на то, что раньше я избегала летних лучей, и на то, что сознание упускало из памяти нечто важное. Я резко села на кровати и коснулась ладонью лица. Лоб горел. По венам неслась раскаленная огненная жидкость. Сердце яростно билось в груди, а учащенный пульс мешал дышать, стуча в голове. Грудь сдавливало так, что все внутренние органы будто бы сжимались, словно я находилась под могильной плитой. Огненной могильной плитой. Я оглядела себя с головы до ног. На мне была надета розового цвета ночная рубашка с серебристыми оборками, а кровать подо мной смутно напоминала кровать Андреа.

Оторвав взгляд от себя и подняв голову, я придирчиво осмотрела стены помещения, и убедилась в том, что это была пещера моей подруги окончательно. Рядом с кроватью, на которой я спала, стоял прикроватный столик, а, напротив, старенькая раскладушка Дерана, никем не занятая. Я поднялась на ноги, и тут же мою грудь пронзила насквозь резкая боль, словно изо всех сил сердце проткнули кинжалом. Дэна солгала. Избавление не снизошло на меня, как было обещано. Мои чувства остались там же, где и были до полуночи. Полночь… Дэна нашла меня и притащила сюда. Боже мой… Мы… Мы были вместе. Если она забрала меня, одному Богу известно, что она с ним сделала. Преодолевая боль в груди и во всем теле и резкий взбрык тахикардии, я пробежалась босиком по комнате до двери. При попытке открыть ее, я потерпела фиаско. Автоматическая система сканирования вместе с идентификатором личности и вместе с блокирующимися на выход дверьми возобновили работу, так как прежняя владелица вернулась, и больше ей не было необходимости бежать. Никакие ключи и отмычки не помогли бы мне выбраться из места моего заточения. Дверь могла быть открыта только снаружи внутрь и только хозяйкой пещеры. В доме своей лучшей подруги я оказалась заложницей и пленницей, еще и не зная, что случилось с моим мужем, которого я должна была разлюбить, приняв силу, которую мне передавала Дэна после полуночи. Но не разлюбила. Я приподняла руку и уставилась на ладонь. Огонек с уже еле различимой литерой «K» горел спокойным оранжевым светом. Видимо, что-то пошло не так. Владислав говорил, что когда произойдет переход сил от Тефенсен ко мне, и я захочу убить каждого вампира, которого увижу, метка станет черной. Но, однако же, она не стала. Сердце, исполнившись ледяным ужасом, застучало чаще. Мне мешал этот назойливый звук. Даже в нем было что-то неестественное, как и во всем, что меня сейчас окружало. Что с моим мужем… Если она что-то сделала, Богом клянусь, я ее уничтожу…

Со злости я трижды пнула закрытую металлическую дверь и смела с прикроватного столика все приборы, что стояли на нем. Затем снова ударила в дверь, только теперь обеими руками, от бессилия громко выругавшись.

Проделав все эти немыслимые манипуляции, краем глаза я случайно зацепила свое отражение в зеркале. Что-то в нем насторожило меня, и на негнущихся ногах я подошла ближе, устремив взгляд в отражавшую меня гладь. Из зеркала мне в глаза смотрела веснушчатая рыжеволосая девочка лет двенадцати на вид. Ее волосы едва доставали до лопаток. Все, чего у меня не отняли от прошлой жизни — это мои глаза. В них, изумрудных, блестевших от слез, сейчас жила целиком и полностью и Лора Уилсон, и Лора Дракула. Внешне же ни с той, ни с другой меня ничего не связывало. Я была худощавой, плоской и хрупкой девочкой-подростком с тонюсенькими руками и ногами. В ярости я чуть не разбила зеркало. Эта тварь забрала у меня мое тело, красотой которого я гордилась почти так же, как браком и короной. Пока я выдыхала огонь, осознавая реальность, в которой лишилась любимого мужчины, наших детей, своей короны, как бы это мизерно ни звучало, но своего гардероба, которым я тоже гордилась, и, в конце концов, своего совершенного шестнадцатилетнего тела, взамен получив комнату в пещере в пару квадратных метров и внешность пигалицы, послышался едва различимый щелчок, и дверь отворилась с внешней стороны.

На пороге оказалась Дэна, пребывавшая в, на удивление, отличном расположении духа. Искренне улыбнувшись мне, вышеупомянутая подошла к окну и рванула занавески в стороны. Яркий неразбавленный солнечный свет кипящим потоком на скорости ворвался внутрь комнаты, заставив меня пронзительно взвизгнуть и вжаться в пещерную стену.

— Милая! Что за реакция? Чего ты боишься? — С кривой ухмылкой спросила девушка. В зеленых глазах Тефенсен плясали бесенята, а полуприщуренный взгляд насмешливо изучал меня.

— Дэна, ты совсем ополоумела? Спалить меня решила? Что ж. Вперед. Может, хотя бы так я избавлюсь от тебя.

Девушка-дракон только фыркнула. — Я перетащила тебя через границу с реальным миром, вернула обратно и немного поработала над твоей внешностью и физиологией. Во-первых, ты больше не вампир, не проклятое создание ночи, которому билет в один конец до вечности в шкуре живого трупа, но ты могла это и без меня понять по пульсу в теле и по учащенному сердцебиению, которое я даже отсюда слышу. Теперь ты можешь радоваться солнцу, как и когда-то, в смертной жизни. Со временем ты обвыкнешься и поймешь, какой это дар, снова не быть проклятой. Твое существование конечно. Ты можешь умереть. Но к тебе вернулась душа, радость, обычные земные чувства. Во-вторых и в-третьих, об остальном — чуть позже, хотя, вижу, что новое тело ты уже успела оценить. На самом деле, ты заставила меня понервничать. Я уже думала, что не смогу тебя найти, и придется претворять в жизнь угрозу, данную мной вчера, но потом я нашла этих райских птичек. Обняв друг друга так, словно ничто не сможет разлучить их, они сладко дремали под вязами. Пришлось попотеть, чтобы оторвать тебя от этого вампирского выродка ночи. Твои пальцы так вцепились в его рубашку, что я уже думала, что придется тебя без рук забирать.

Я побелела, сцепив руки в замок под подбородком и с шумом выдохнула, прикрыв глаза, контролируя гнев из последних сил. — Что было потом?

— Ничего интересного. Перетащила тебя через границу, поманипулировала с магией и вернула в свою пещеру. А что? — Дэна изумленно на меня воззрилась.

— Меня не интересует, какие пакости ты проделала с моим несчастным телом. Я не об этом сейчас спрашиваю. Что было сразу после того, как ты решила утащить меня? — Я буравила ее яростным взглядом, в котором метались поминутно лед и пламя. — Что ты с ним сделала?

— Ах, ты про это. Ну у нас с тобой был пакт. Я вернула его из преисподней, пока тебе было до него дело, но ты начала новую жизнь без чувств к нему. Есть достойный кандидат, исполнив свою миссию Хранителя Архивов, за которого ты выйдешь замуж и родишь ему детей. Все крестьяне ненавидят короля и всегда готовы к переизбранию властей, а единственная, кому он еще был нужен, твоя экс-дочь, принцесса Анна, напоролась на оборотня в Травенсе и отдала так называемую душу Дьяволу. За ненадобностью король умер. Да здравствует новая власть. Еще помню тепло его сердца в своей руке. Сдох, как миленький. Отметим? Ненависть к вампирам, наверняка, ликует в тебе сейчас всепоглощающим огнем.

Я отвернулась от нее, еще раз с шумом выдохнув, и села на кровать Андреа, спиной к девушке-дракону. Черный яд потек по венам, разжижая все хорошее, что во мне было. Он просто играл мне на гитаре на берегу озера. Он уже не хотел никого убивать и никому мстить. Но эта прогнившая насквозь дрянь отняла у него жизнь. Отняла у меня… Плечи мои задрожали, нервный жар пронзил меня насквозь с головы.

— Да ты какая-то подозрительная, любовь моя. Дай-ка мне ручку. — В мгновение ока, я даже не успела понять, что происходит, Тефенсен очутилась со мной рядом и выкрутила мне клейменную руку назад, уставившись на спокойно горевшую оранжевую метку на ладони. — Ах ты ж, дрянь поганая. Метка должна быть черной. Понятно почему сидишь, слезки пускаешь. Отвергла мою силу, значит, да? Отказалась? Да ты была обязана Родину продать, мать забыть, от всего на свете отказаться, пока я передаю тебе силу! Что с тобой, мать твою, а? Я пытаюсь избавить тебя от пагубного влияния этого придурка, а ты что? Так ты мне платишь за добро? Я почувствовала себя с утра плохо, думала, процесс передачи сил дурно сказался, и от нехватки энергии я полностью обессилена. А нет же. Такого быть не должно. Я, наоборот, почувствовала бы себя обновленно, если бы передача состоялась, а ты… Ты ударила меня моей же силой. Сука…

Дэна наотмашь одарила меня пощечиной по лицу рукой в кожаной перчатке, и я упала на пол, на колени. Боль ударила в голову. Мое вампирское тело на подобное бы даже не отреагировало, но человеческое, к моему горю, чувствовало каждую мелочь. Щека горела, предательски полыхая огнем, и я подняла взгляд на нее, исполненный мрачной ненависти. В нем не было ничего человеческого.

— Я вырву из тебя жизнь по нерву, а когда ты уже будешь задыхаться от боли, убью. В словарях таких слов еще не придумали, чтобы описать, как я тебя ненавижу, Тефенсен.

— Еще бы ты не ненавидела. Твое «хочу» всегда было для тебя важнее всего на свете. Даже дружбы. И хоть голову разбей… Даже не знаю, кому уместнее, глядя на тебя. Себе или тебе. До каких пор это будет продолжаться? Где кончается твое безумное желание подчиняться и подстилаться под бездушного монстра только потому что он красивый? Ей-богу, я однажды зашла в замок по делам. Уже не помню ради чего я пришла, но хотела с тобой поговорить. Дошла до двери вашей спальни. Ты ноги ему омывала перед сном. Распластавшись перед Его Величеством на полу и склонившись над тазиком, словно служанка, а не жена. Я отказываюсь это понимать. У вас слуг столько, что можно ничего самим не делать. Но нет. Тебе бы ему ножки мыть да в коленку целовать потом. Мне стало тошно, и я ушла. Не думай, что я ничего не замечаю. Все, кто с тобой общается, знают, во что ты превращаешься под его  тошнотворно-тлетворным влиянием. Это девиантное поведение, милая. Отклонение от нормы. — Тефенсен выдохнула и сменила гнев на милость, усевшись на кровати, подогнув под себя ноги, протягивая мне руку.

Все еще с ненавистью глядя в глаза девушки-дракона, я вспыхнула и подняла голову выше, пытаясь смотреть на нее максимально надменно. — Если для тебя это девиация, спешу тебя поздравить, у тебя не все дома. Могу встать и без твоей помощи, не тяни ко мне свои грабли. Когда любишь человека всей душой, всем телом, всем мозгом, сердцем и кровью, любишь каждую клетку его организма. Все, к чему он прикасается, тебе дорого. В этом вся суть. Если ты этого не понимаешь, ты ущербная и обделенная в эмоциональной сфере по жизни, которая что угодно всегда сведет к сексуальной теме и подчинению. Мне тебя жалко, Дэна. Какой же пустой жизнью ты живешь. Тебя никто никогда не полюбит по-настоящему. Довольно с меня. Я не желаю тебя видеть. Меня тошнит от тебя. Поищу себе крышу над головой в другом месте. Я не останусь в стенах убийцы. Убийцы без причины на убийство. Только потому что ей захотелось забрать жизнь, и она это сделала.

Я встала с пола, развернулась в сторону выхода и почти переступила порог, когда тихий вкрадчивый надломленный голос меня остановил. — Я проверяла тебя. Тест на эмоциональность, который ты с треском провалила. Я ничего ему не сделала. Забрала тебя и ушла, пока он спал. Ну, может, разве что сонное заклятье применила, потому что так вы бы оба без боя друг от друга не оторвались. Я не такое чудовище, каким ты меня считаешь. Я никогда не ударю спящего в спину. Это низко даже для меня. Если я издевалась, поступала жестоко, на то была причина. Без причины я даже такого монстра, как он, трогать бы не стала. Вчера он не заслуживал смерти. Тут ты права. Он давно проснулся и уже дома. Успокой свое больное сердце, дурочка… Все с твоим номером один в порядке. Я знала, что эти чувства все равно прорвутся. Была уверена, что что-то пойдет не так. Я не хочу, чтобы ты умирала и загнивала душевно, поэтому я дарую ему жизнь. Но условия остались те же. Во-первых, я избавила тебя от того тела, которое рождало в твоем бывшем муже зверя. Гибкость, пластичность, высокая грудь, изгиб поясницы, бедра. Он сам не понимает до конца почему так яростно на тебя реагирует, подчиняет, подвергает пыткам, что толкает его издеваться над тобой. Он стал заложником своих мрачных желаний. Они хоть и иначе, чем тебе, но расплавляют ему мозг не меньше. Я убрала возможность бурной реакции. Теперь у тебя тело девочки-подростка без намека на порок. Твоя душа прекрасна, и в своей красоте она вполне обойдется и без телесных изгибов, волнующих умы сластолюбцев типа твоего бывшего. Во-вторых, ты больше не вампир. Ты избавлена от необходимости влачить существование во тьме, не видя солнца. А самое главное, что вряд ли тебе понравится, благодаря моей магии ты — снова девственница. Я забрала все порочное, что в тебе было. Стремление убивать, жажду крови, безудержный секс и возможность привлекать мужчин. Сейчас тебе это будет абсолютно не нужно, у нас иная программа на настоящее время. Сначала я тебя подготовлю к пониманию того, что есть бытие Хранителем Архивов, в процессе этого ты начнешь забывать его, а когда будешь готова, я передам тебе силы снова. И все сложится. Но теперь слушай меня внимательно и запоминай. Я дала ему жизнь, но каждое воспоминание о тебе стерто, высушено, мертво. Если хочешь, чтобы король жил, даже не смотря на то, что ваши жизни теперь пойдут порознь, принимай к сведению, что ты должна оставаться невинной до тех пор, пока не исполнишь миссию Хранителя Архивов. В чем она состоит, узнаешь, когда придет время. Следить за тем, чтобы ты оставалась непорочна, будет добрый, красивый и прекрасный молодой человек — Аарон Виллипет. Он из твоего мира, и Хранители Баланса Измерений натаскивают его, чтобы он тоже стал Хранителем Архивов. Когда вы оба исполните то, для чего предназначены и станете Хранителями Баланса Измерений, тогда, по достижению тобой двадцати трех лет, вы поженитесь и создадите собственную семью. Измерение для проживания выберете сами. Захотите — останетесь здесь, захотите — переберетесь в родной мир. В жизни с Аароном тебе не придется даже отказываться от своей семьи. Ты сможешь навещать родителей, чего не могла сделать, будучи кровожадным вампиром и живя со своим Владиславом. Критичные правила насчет соблюдения непорочности действуют только на Хранителей Архивов. Хранители Баланса Измерений устанавливают уже свои порядки и живут, как хотят, поддерживая баланс и контролируя все существующие миры, затыкая за пояс даже сильнейших. Есть, правда, во всем этом один нюанс. Аарон проследит, как будущий муж, чтобы ты оставалась благодетельна. Но проблема в том, что он не вездесущ. Ему нужно есть, отдыхать и спать. Если каким-то непостижимым способом ты встретишься со своей альфой и омегой, и, Бог тебя упаси, сделаешь что-то, после чего он узнает тебя… Если оставшись с ним наедине, ты потеряешь контроль, и вся твоя невинность полетит к чертям, тогда его шкура за это ответит. И больше я в ад не спущусь. Об этом тебе тоже необходимо помнить. Такого, конечно, не должно произойти. Для него тебя никогда не существовало, и сейчас он должен уже искать себе королеву для нашего мира. Сохрани благоразумие, милая, ибо ты прекрасно знаешь, как я буду смаковать каждый его последний вздох, а потом, если ты еще раз подставишь меня, каждую минуту твоих тренировок я буду напоминать о твоем бывшем, рассказывать подробности последних минут его жизни в наичернейших красках. И это будет ад на земле. Я не запугиваю тебя, просто предупреждаю о вреде безответственного отношения к своей невинности. Помни еще и о том, что я всегда вижу и знаю все, что происходит, на территории нашего мира. Держи его нежные маньячные ручки подальше от себя, иначе вскоре придется надеть черное платье. Сегодня ты отдыхаешь, это твое право. А завтра с утра — на тренировку. Вся необходимая тебе одежда в шкафу. Начинаем рано. В седьмом часу. Советую лечь спать пораньше и выспаться. Вижу, ты что-то хочешь возразить и оспорить, но это не обсуждается. И не заставляй меня шантажировать тебя. Никаких отказов я не приемлю, а куда надавить, чтобы ты была на все согласна, знаю. Нет необходимости все это произносить вслух. Я, в любом случае, своего добьюсь. Не по-хорошему, так по-плохому.

Вечер спустился, по моим подсчетам, слишком быстро, а за ним следом явилась ночь. Уговаривая себя уснуть и убеждая в том, что могло бы быть и намного хуже, и, что хоть мы и не вместе, но все еще живы, я понемногу погрузилась в забытье, а потом отключилась…

***

Утро заставило меня вынырнуть из сна с криком. Я села на кровати, держась за голову в лихорадочной тряске всего тела. Затылок неистово горел, душу и вовсе будто поджаривали на нескольких кострах одновременно. Выдохнув и отерев пот со лба, я только сейчас умудрилась заметить, что с раскладушки за мной наблюдает пара изумрудных глаз. Обладательница очей, золотоволосая девушка-дракон, раздраженно и безнадежно покачала головой, с шумом выдыхая.

— Что? Что опять не так? Я с человеческой жизни нервно-больная. Сюрприз? — Раздраженно буркнула я, не отпуская голову, которую будто зажали в стальных тисках и давили бесконечно долго. Рыжие волосы оказались влажными от холодного пота, объявшего меня с головы до ног. Выдохнув, я воззрилась в зеленые глаза подруги.

— Безнадежная ты, а не нервно-больная. Все у тебя в порядке: и интеллект сохранный, и речь богатая, и чувствуешь себя идеально, когда наркотик рядом. Мне уже мозги себе высверлить хочется, чтобы не видеть и не слышать этого. Опять всю ночь металась по кровати в лихорадочном бреду и кричала, звала его. Этому конца не будет. Я смертельно от тебя и всей этой маниакальной связи устала.

— Так что тебе мешает отпустить меня, чтобы проклинать, молча, вдали от меня? Я поселюсь на какой-нибудь окраине села, и тебе не придется меня видеть и угнетаться из-за этого.

— Да ты спишь и видишь тот миг, в котором я от тебя отвяжусь и позволю тебе вновь скатиться в рабыни. Можешь не надеяться, этого не произойдет. Твой жар, подскакивания по ночам и нервное состояние сейчас — просто абстиненция, и не более того. Но я не видела, чтобы синдром отмены длился всю жизнь, если жить в отрыве от наркотика или алкоголя. Пострадаешь. Прекратишь. Забудешь. Вытравишь. Обещаю. Собирайся на тренировку. Уже почти семь утра.

— Легко все списывать на абстинентный синдром? — Злобно воззрилась на нее я, утирая вновь набежавший пот.

— Я с наркоманами иначе не общаюсь. Как эти фрики платят за то, чтобы купить себе смерть в пакетике, так и ты себе смерть в плащике покупаешь ценою души своей. Еще раз повторяю: готовься к тренировке. Я жду тебя на поляне перед входом. Доставай одежду, и в бой!

Дэна покинула комнату, громко хлопнув дверью, но щелчка за этим не последовало. Выход оставался незаблокированным, чтобы я могла покинуть пещеру. Проклиная себя и весь белый свет, я подошла к шкафу в углу комнаты и открыла его… Очень долго придирчиво изучая ассортимент, я, наконец, выбрала бежевые шорты и белый топ на широких бретелях. Зашнуровав кроссовки, я вышла на улицу и окинула взглядом Дэну, приступившую к разминке мышц. Золотоволосая девушка-дракон была прекрасна. Ее изящная фигура теперь вызывала во мне ярость. Превращение в подростка совсем не входило в мои планы. Даже всерьез собираясь стать Хранителем Архивов, я не могла и подумать, что придется пережить подобные трансформации. Тефенсен, вдобавок, намеренно лишила меня даже родного цвета волос. Да, быть может, кто-то и мог считать рыжих прекрасными ведьмами. Я же с этим цветом волос становилась невзрачной девушкой-дурнушкой.

Моя подруга оделась также, как и я. Единственными тремя отличиями было то, что ее одежда была салатовых и зеленых тонов, облегала ее стройную фигуру, а на руках у нее красовались черные перчатки без пальцев. В порыве приступа зависти я мысленно прокляла ее трижды за то, что выглядит, как девушка, а я — как ребенок, представ перед ней решительной, уверенной, исполненной сил со сведенными бровями.

— Я здесь. — Нагло вздернув подбородок, я с вызовом посмотрела подруге в глаза.

— Это, конечно, прекрасно, но, увы, этого мало. Надо посмотреть на что ты способна. Без своей вампирской мощи. Драться умеешь?

— На то, чтобы лишить тебя нескольких зубов и сделать из них себе ожерелье, чего уже давно хотела, моих навыков борьбы хватит. Меня тренировали в Институте. Я ходила на курсы подавления агрессии. Там нас учили справляться с гневом, разбивая рукой кирпич. Не вижу, что бы отличало тебя от кирпича. Единственная разница в том, что кирпич не принесет столько вреда, даже свалившись на голову. А Селена уже здесь учила меня охотиться и сражаться с охотниками. Все в порядке с моим умением драться. — Скрежетнув зубами, съязвила я.

— Как скажешь. Тогда начали. — Дэна сначала потерла руки, затем размассировала колени, выгнула позвоночник и с удивлением воззрилась на меня. — Не планируешь делать разминку?

— Тебе и без разминки не жить, когда я за тебя возьмусь.

Ее лицо озарилось кривой ухмылкой. — Самоуверенная до ужаса. Давай, прояви себя.

Я выставила правую ногу вперед, перенесла на нее вес всего тела и крепко сжала руки в кулаки, выпрямив спину так, что сейчас она напоминала лезвие меча. Я напрягла все мышцы в теле, закрыла глаза, совершила глубокий вдох и также глубоко выдохнула.

— Наступай. Совершай выпад. — Сказала Дэна, скучающе зевнув и даже не занимая оборонительной позиции. Я молниеносно, как мне казалось, совершила выпад. Мой кулак просвистел в сантиметре от ее носа. Обойдя противника сзади, я попробовала ударить со спины. Это был мой танец с заранее запланированным поражением. То снова близко, то опять далеко. От каждого моего выпада, не прилагая особых усилий, Тефенсен нарочито медленно уворачивалась со скучающим выражением лица. Минут двадцать спустя я окончательно выдохлась и опустила руки с максимально кислой миной.

— Ну что ж. Раз все резервы исчерпали себя, и тебе совсем нечего мне предложить, пожалуй, моя очередь. — Все еще зевая, произнесла Дэна.

Нападение девушки-дракона оказалось внезапным и стремительным. Совершив пару ложных выпадов, чтобы сбить меня с толку, Тефенсен стремительно обошла меня сзади и нанесла оглушительный удар ладонью по позвоночнику. С величайшим трудом удержавшись на ногах и восстановив равновесие, я, однако, не уследила за своими ногами, и одна ловкая и коварная подножка уложила бы меня, если бы Дэна не перехватила и не перенаправила мое падение в другую сторону, носом в землю. Но с ее «доброй» руки я обрушилась на спину. Боль была внезапной и ошеломляющей. Она ударила мне в голову и лишила чувств на какое-то время. Тяжело дыша, я чувствовала только, как мое сердце рвет грудную клетку тахикардическими ударами, а также, как сознание заволакивает черная непроглядная пелена. Издав нечеловеческий стон, я свернулась калачиком. Боль казалась невыносимой. За последние годы я уже успела забыть, какие неприятные ощущения вызывает малейшее телесное повреждение. Я была неуязвима и не чувствовала боли. Разве что когда пыталась отравиться ядом «VW». Или когда муж сек меня серебряным кнутом.

— Поднимайся. — Раздался сухой голос сверху, и Тефенсен пренебрежительно пнула носком кроссовка меня в бок. — Хватит себя жалеть себя.

— Я… Я… — Голос прервался дважды. — Не могу. Мне больно.

— Больно — это когда тебе наносят полсотни ударов посеребреным хлыстом. Но ничего не случилось. Встала с алтаря и пошла. Без чьей-либо помощи. — Словно прочитав мои мысли, произнесла Дэна. — До чего же омерзительное зрелище. Совсем расклеилась. Больше ни на что не годишься? Только прогибать кроватку под вампирским выродком?

— Убью! Тварь! — Еле сдерживая утробное рычание, вложив всю силу в правую ногу, я направила удар Дэне в коленную чашечку. Слегка выдохнув от боли, на короткую долю секунды девушка потеряла равновесие. Резким рывком я поднялась на ноги. Я дрожала в приступе бессильной ярости, стоя напротив подруги, сжав руки в кулаки до такой степени, что побелели костяшки пальцев, и закусив губу до крови. Новый удар я направила ей в живот и, наконец-то, не промахнулась, дизориентировав девушку и практически заставив упасть, но, вопреки всем законам гравитации, она удержала равновесие. Я наносила удары друг за другом, без передышки, не давая Тефенсен возможности отдышаться. Каждый мой удар теперь отточенно попадал в мишень. Не смотря на боль, хотя, вероятно, мои манипуляции доставляли ее сверхмощному телу не больше неприятностей, нежели комариные укусы, девушка нагло и нахально ухмылялась. Увернувшись, видимо, я начинала сдавать позиции, Дэна выдохнула.

— Уже лучше. Пусть и бездумно, пусть по десятибалльной шкале и на минус десять, но тебе удается меня дизориентировать на доли секунды. Знаешь, чем ты мне нравишься? Ты ничего без мотивации делать не будешь. Тебе просто неинтересно. Но, если подлить масла в огонь, ты горы свернешь. С другой стороны, это и печально. Я столько сил потратила, чтобы научить тебя не вестись на провокации, и все зря. Патологически верная насильнику, ты отрицаешь все, что не связано с ним, а на все, что связано, реагируешь и кидаешься, как полуголодный волк на свежее мясо. Испорченная, больная и порочная сказка вас двоих, где раненая бабочка все еще трепещет от одного упоминания о своем душегубе, никак не обретет завершение… Живое до сих пор настолько живое, что и не планирует подыхать. Я травлю тебя, вас обоих, но вы гнетесь в обратную сторону и никак не желаете расходиться и забывать друг о друге. Но при всем этом, ты должна знать, что я пойду до конца, выпущу этот яд из тебя даже с кровью. Я не устану, не отстану, и мне никогда не надоест. Елозить наждачкой по оголенным нервам — десерт для неуравновешенного гурмана вроде меня.

— Отстанешь, когда твои внутренности стекут по моим рукам. — Прошипела я и нанесла еще один удар, который должен был прийтись ей на шею, но, увернувшись, девушка снова в мгновение ока оказалась за моей спиной. Левой рукой она сдавила мне горло. Выпустив драконьи когти, она царапала ими мою шею, пока я, в состоянии ледяного ужаса, застыла в состоянии изнеможения, обессиленности и невозможности пошевелиться. Больше я ничего не могла поделать. Это было полное и безоговорочное фиаско.

— Твоя взяла. Ты победила. Теперь отпусти. — Голос мой все еще звучал озлобенно, но, вместе с тем, и поверженно.

— От природы тебе дан резерв внутренних сил. Душевные терзания закалили тебя настолько, что ты сильнее простого смертного. Ты в состоянии одержать верх надо мной. Чуть что, мизерный шанс свернуть удочки, и она уже сдается. Соображай. Что нужно сделать в ситуации, если нож у горла? Какая часть тела осталась незадействованной? Или ноги даны тебе только чтобы раздвигать их перед своим Владиславом, отвратительным дохлым Вороном?

Нанеся болезненный удар ногой в колено Дэны и сделав оборот вокруг на сто восемьдесят градусов, я посмотрела на нее взглядом, абсолютно лишенным сил.

— Сколько можно, Тефенсен? Когда эта травля прекратится? Я устала от тебя, но я не буду чувствовать себя виноватой за то, что полюбила, по твоему мнению, не того человека. Мне не жаль. Мне не стыдно. Мне жаль лишь, что я попалась на твою идиотскую уловку.

— А ты заставь меня замолчать. — Криво ухмыльнулась она. — Заставь меня проглотить мои слова вместо завтрака. Победишь меня, и я заткнусь. Так, что ни единым словом больше о нем не обмолвлюсь. В противном случае, я знаю, как мотивировать тебя драться. Это будет слепой катарсис.

Я атаковала неожиданно и молча. Моей целью было сбить противника с ног, повергнуть, вдавить в землю и заставить Тефенсен жрать эту землю, чтобы она, наконец, заткнулась и вместе с почвой и травой съела свои низменные тошнотворные реплики о любви всей моей жизни.

— Глупая, маленькая дурочка. — Дэна захватила меня в объятья, как в тиски, левой рукой так сдавив мои грудные ребра, что я вскрикнула от резкой невралгической боли. — Создала себе икону и молишься, упрямо игнорируя весь кошмар, который всегда шлейфом тянулся за этим браком. Я все еще спасти тебя хочу, потому что, да, мне настолько не все равно. Не помнит твой Владислав о тебе. Назад не повернуть, сделанного не отменить, пути в прошлое отсечены. Что же ты делаешь с собой, сестра… Ты до смерти себя доведешь, безумная. Я только его имя произнесла, а твое сердце под моей рукой уже в галоп сорвалось. Единственная моя цель — сделать тебя свободной от созависимости. Я не хочу тебя терроризировать, это не доставляет мне безумного удовольствия, но, черт возьми, как же мне не хватает твоего дыхания полной грудью! Чтобы сердце твое не тянулось к инфаркту, а голова — к потере сознания от этой реакции собачки Павлова на лампочку, ибо ты, ей-Богу, сейчас, как жертва эксперимента выглядишь. Потом ты поймешь, как неправильно жила. Какими ложными идеалами… Груз, мешающий жить, покинет грудь. Тяжесть исчезнет. Станешь Хранителем Архивов, убьешь и заживешь дальше. Я видела твое будущее. Ты сама избавишь себя от этого паразита. Возьми новое имя. Теперь тебя будут звать Корина. Возьми новую жизнь и Аарона Виллипета. Я все это тебе даю. ЗАБУДЬ ЕГО! — Последние слова Дэна выкрикнула с такой силой, что у меня мороз пошел по коже.

— НЕТ! ПУСТИ! ПУСТИ МЕНЯ! — Бешено извиваясь в ее крепком захвате, я то ли сама вырвалась, то ли она разжала свои стальные объятья. Нахлынувшая боль взяла свое, и слезы заструились по моим щекам. — Из-за тебя и тебе подобных я и возненавидела весь мир кроме него. Он меня не правил, не переделывал, всегда принимал такой, какой я была. Влюбленной в него, безумной, нервно-больной. А вы… Ненавижу. Ненавижу вас всех!

С глаз долой, из сердца вон. Я ринулась прочь от Тефенсен так быстро, как только могла с человеческой способностью бегать.

Побежала, куда глаза глядят, а коварная извилистая тропа привела меня под окна замка. Сейчас мне казалось, что я не бегу, а ползу с черепашьей скоростью. Одышка, аритмия и боль от побоев замедляли каждое движение, так что, когда я, наконец, остановилась в полном изнеможении, с меня сошло несколько потов, силы окончательно покинули меня, а добежала я всего лишь от пещеры Дэнеллы до бывшего дома.

Скрывшись от глаз стражников и всех тех, кто мог меня увидеть, за кустом цветущих алых роз, я заглянула в окно, когда он зашел в единственную комнату первого этажа. На сердце сами собой расцветали розы, и рисовались огненные узоры. Вжавшись лбом в стекло, я выдохнула. Непостижимый. Так рядом. Только рукой подать. Черный камзол подчеркивает и без того идеальную фигуру…

Он сел на диван, задумчиво склонив голову на грудь. Длинные черные ресницы едва заметно подрагивали, темные пряди волос спадали на бледное худое печальное лицо, а пальцы левой руки задумчиво терзали нижнюю губу. Сейчас я при большом желании не смогла бы увидеть в нем садиста, морального урода, который когда-то жестоко меня избивал. Его фигура и лицо в своей неподвижности напоминали изваяние древнего, могущественного и прекрасного божества. Огненная волна акупунктурной линией прошлась по каждому моему нерву, и я судорожно выдохнула, ощущая, как сердце роняет кровавые слезы. Он не помнит обо мне, да и я выгляжу иначе, но все, чего я хотела сейчас, это ворваться внутрь и кинуться ему на шею, расцеловать каждую клеточку его тела. Я всерьез намерилась совершить подобное безумие, когда дверь в комнату отворилась, и вошла женщина, на вид лет тридцати. Контрастное в сочетании черного и белого платье подчеркивало ее великолепную фигуру. Крупные зеленые глаза, бледная аристократическая кожа и длинные черные локоны… Она напоминала какую-нибудь прекрасную Богиню. И меня. Меня прежнюю. Так я выглядела когда-то, пока не потеряла все.

Взглянув в окно, женщина обернулась к моему бывшему мужу. Он рассеянно окинул ее взглядом, затем одарил своим фирменным ослепительным чувственным оскалом, и, в конце концов, вытащив из кармана бархатную алую коробочку, украсил ее протянутую ему руку обручальным кольцом. Два дня… Мы не виделись два дня, а он уже женится. Дэнелла, действительно, забрала, вырвала из его памяти каждое воспоминание обо мне. Он не мог так быстро меня забыть. Не мог… Я сползла спиной по стене замка вниз, склонив голову на колени, сдавив ее руками, и дала волю слезам. Рыдала я громко и надрывно, уже не сдерживая чувств. Даже если я попытаюсь войти и остановить это безумие, стражники вышвырнут меня из ворот, я даже не смогу с ним поздороваться. Королевы Лоры Дракула больше нет. Есть я, Корина, двенадатилетняя рыжая худенькая девчонка-простолюдинка, очень похожая на крестьянку. Я прежняя сама бы не узнала себя и вышвырнула вон.

Душа моя леденела, прекращая кровоточить. Вся кровь вышла из нее, и должен был уже наступить момент, когда перестанет быть больно, но он все еще не наступал. Боль не желала покидать мое несчастное измученное тело. Зато наступил другой. В котором мне больше некуда было идти и не на что надеяться. В котором мне было нечего ожидать. Не нужна ему… Не нужна, не нужна, не нужна…

Кто-то положил руку мне на плечо. Подняв голову, вся в слезах, затуманенными глазами я увидела Дэнеллу. Еще плюс один повод в ее злобную копилку издевок и насмешек, чтобы она получила еще один бесплатный билет в театр моей боли, в котором и без нее постоянно находился кто-то, кто был готов поглумиться и причинить мне эту боль, сплясать чечетку на моих невралгичных грудных ребрах и сердце. Теперь на один повод больше, чтобы снова вырезать черными словами кровавые раны в моей груди. Однако, вопреки моим мыслям, сейчас во взгляде Тефенсен не читалось ничего подобного. Я видела только горечь и сострадание.

— Зачем ты пришла сюда, глупая? Чего ты ожидала, ведь я предупреждала, что ты стерта из его памяти. Зачем снова бежишь, чтобы налететь грудью на шип, маленькая колибри? Они уже целуются. Осталось всего две минуты до полуночи, когда дело зайдет дальше. У Измены, которая еще вчера была Любовью, черные одежды, Корина. Дружба же протягивает тебе руку. Не отвергай меня. Тебе все равно больше некуда идти. Он не пустит тебя. Через месяц он женится на Иэне. Чего советую и тебе. Жить дальше и строить свою личную жизнь, забыв того, кто не стоит твоих страданий.

— Это ты… Это все ты. — Я исподлобья глядела на Дэнеллу, не в силах даже больше одаривать ее яростными взглядами. — Ты лишила меня всего. И ты добилась своего. Будь по-твоему. Я пойду с тобой, буду тренироваться, стану Хранителем Архивов и женой Аарона Виллипета. Этот мир уже давно по-разному намекает мне, что мое счастье недолговечно, и, рано или поздно, его все равно у меня отнимут. Если мне не судьба любить и быть любимой тем, кого выбрало мое сердце, так и быть, я приму твои условия. Я забуду о нем. Только помни. С сегодняшнего дня он мертв. Имя его под запретом. Не произноси его, не говори о нем. Я не хочу ни слышать, ни видеть его. Не хочу даже видеть все, что с ним связано и все, что о нем напоминает.

Резким движением я сняла с пальца обручальное золотое кольцо с переплетенными крыльями двух летучих мышей и зашвырнула его в куст роз. — Я не желаю с этого момента носить его кольцо, если он настолько не желает даже попробовать сопротивляться твоему гнусному внушению забыть меня. Я отдаю тебе душу, Тефенсен, я стану твоей беспрекословной рабой, но больше никаких напоминаний. Ни словом, ни намеком, ни воспоминанием. Никогда.

— Хорошо. Я постараюсь. У тебя новая жизнь. Начнем и нашу дружбу с чистого листа. За последнее время от прежних нас осталась блеклая тень. Я не хочу тебя потерять насовсем, Корина. Не хочу…

Поднявшись, я взяла Дэну за руку. С каждым мучительным шагом я отрывала прежний дом от себя, по кусочку отрывая и саму себя. Но, как и Хэнкоку, герою фантастического боевика из моего родного мира, с каждым шагом становилось легче, а связь истончалась. Спиной я еще чувствовала замок, мой скорбный дом. Он тянул меня назад, не давал уйти, мучительно напоминая флешбэками о прошлом…

Но после увиденного я больше не планировала предавать единственную подругу, которой все еще было дело до меня. До больной меня, убитой и растерзанной единственной любовью в моей жизни…

Мы направились к опушке леса ровным спокойным и тихим шагом. Слезы постепенно, одна за одной, высохли на моих щеках. И теперь во мне больше ничего не дрожало.

Глава 14. Самба белого мотылька

Самба белого мотылька

У открытого огонька,

Как бы тонкие крылышки не опалить…

— Блокируй! Блокируй мой удар! — Выкрикнула Дэна, но было уже слишком поздно. Я лежала на земле, согнувшись пополам и еле дыша от боли, получив прямой удар кулаком в грудь, который отшвырнул меня от Тефенсен на несколько метров. Девушка-дракон подошла ко мне, протянула руку, и я, ухватившись за нее, с трудом поднялась на ноги, тяжело дыша и обреченно глядя в глаза подруги.

— Тщетно, Дэна. — В полухрипе простонала я. — Мне никогда не стать и в половину такой же сильной, как ты. По крайней мере, в рукопашной.

Тефенсен загадочно улыбнулась мне, слегка подмигнув. — Зря ты так думаешь. Ты станешь даже лучше.

— Надо усиленно тренироваться. Меня не устраивают минимальные успехи. Черепашьи шаги. Слишком медленно. — Я раздраженно вытащила травинки из волос.

— Что думаешь насчет того, чтобы не только утро, но и вечер посвящать теперь борьбе вместо магии? В той сфере твои успехи более прогрессивны. Что ни говори, а если у человека есть потенциал к разрушению, магия всегда его примет и будет на него работать.

Отерев пот со лба, я согласно кивнула. — По-моему, на мне уже живого места от синяков не осталось, но, со временем, и считать их перестаешь, и боль ощущается не так гипертрофированно.

— Идем. На сегодня с тебя хватит. Можешь отдыхать до вечера. У тебя сегодня важная встреча, Корина.

— Могу я хотя бы переодеться? В жизни не как в рекламе. Футболка сырая и воняет.

Сомневаюсь, что Тефенсен оценила нюансы юмора моего родного мира. Она просто пожала плечами, кинула свой зоркий взгляд куда-то в сторону леса, за пещеру и коротко ответила. — Боюсь, что нет. Он уже пришел.

Теперь у меня не было обостренного вампирского зрения, поэтому, как я ни пыталась прищуриться, чтобы детально разглядеть фигуру, ожидавшую нас у входа в пещеру уже покойных Андреа и Дерана, я не смогла. При приближении становилось ясно, что это был худощавый молодой человек лет шестнадцати на вид, роста примерно сто семьдесят два-сто семьдесят пять, с пшеничного цвета коротко стриженными волосами и светлыми серыми проницательными глазами, одетый в серые клетчатые брюки и белую футболку. Яркие веснушки выделялись на его осунувшемся и бледном лице.

— Здравствуйте, госпожа Тефенсен. Здравствуй, Корина. Я — Аарон.

Вот он. Вот, значит, внешний облик судьбы. Я нервно перетаптывалась с ноги на ногу, не зная, что и делать, когда в порыве чувств он, к неприятности для всех нас троих, решил схватить меня за руку.

Не знаю, какие рефлексы правили мной и моим сознанием в тот момент, но я вырвала руку и отвернулась от них обоих. Дрожь потряхивала весь мой организм. Сделав глубокий вдох и резкий выдох, пытаясь стряхнуть с себя тремор ярости, я снова обернулась к Дэнелле и Виллипету. — Никогда больше так не делай. — Сквозь зубы процедила я.

— Что? Что я не так сделал? — Даже смутился парень.

Не сводя с меня взбешенного озлобленного взгляда, Тефенсен обернулась к Аарону. — Да ничего особенного. Все в порядке. Просто у милой Корины очередной взбрык симпатии к Дьяволу и ее болезни. Боится, что одно прикосновение постороннего опорочит ее, обваляет в грязи и лишит верности Ворону. Пачкаешь ты нечестивыми руками своими нашу девочку. Мы договорились с ней, что эта тема — вето, но глядя на все это не могу молчать. Мне придется поставить на ней еще минимум сто меток Хранителя Архивов, прежде чем она позволит за руку себя взять. Не ожидай, что переход к браку будет быстрым. Ее всю придется изломать, прежде чем она сможет целоваться с другим. Хотя… Со своим бывшим мертвецом она всю Камасутру изучила на практике. И сейчас бы изучала, если бы я ее не притормозила. А тут ее, бедняжку, прикосновением опорочили. Смотрю на нее, и сердце кровью обливается. Если так и дальше пойдет, я уже вижу сухонькую весьма нервную старушоночку-старую деву, перебирающую дрожащими ручками его фотографии, их общие и проклинающую меня, что в молодости, лет эдак -дцать назад, я лишила ее возможности молиться на него в его присутствии.

Я с шумом выдохнула. — Чего ты хочешь от меня? Я пытаюсь. Но попытки весьма нелегки, когда у тебя тело ученицы четвертого класса в семнадцать, а в спутники жизни тебе подкидывают, ничего личного, Аарон, смазливого мальчика, который и жизни-то толком не видел.

— А твое пятисотлетнее барахло, можно подумать, видело и знает жизнь, как свои пять пальцев. Рассказывай дальше. За всю жизнь он выучил только, как к бабам под юбки лезть да с ума сводить дурочек вроде тебя. — Презрительно фыркнула Дэна.

— Все. Заткнись. — Я обернулась к Аарону, у которого даже глаза округлились от моего фривольного общения с такой силой, как Дэнелла Тефенсен, с которой все, кто слабее, привыкли считаться и не перечить. — Приятно было познакомиться. Удачи тебе, Аарон.

— Вообще-то… — Юноша переступил с ноги на ногу, устремив взгляд в землю. — Мне нужно с тобой поговорить наедине, Корина. Госпожа Тефенсен знает, что у нас больше общего, чем ты считаешь, и я считаю необходимым поделиться.

— В этом нет необходимости, Аарон. — Я была раздражена после очередной стычки с Дэной и уже хотела швырнуть свои мощи на кровать Андреа, угрюмо уткнуться в стену, и никого не видеть и не слышать. В особенности, лиц противоположного пола. Я понимала, что Тефенсен во мне раздражало больше всего. Что на остальных мужчин и парней, кроме Владислава, я смотрела, словно сквозь осколок зеркала тролля из сказки «Снежная Королева». Какими бы красивыми, умными и талантливыми они ни были, виделись же мне они фриками из цирка уродов. Я так сломалась на этом мужчине, что не желала видеть никого другого. Упрямо, одержимо, до безумия. Я этим раздражала всех, с кем только заговаривала. Но что я могла против этого?.. Это чувство было сильнее меня. Оно подавляло так, что не позволяло иметь даже свое мнение в некоторых ситуациях. Возможно, существуют в мире мужчины и лучше, есть даже и хуже, но вся суть меня заключалась в том, что он был один. И уже не имели значение ни те, кто был лучше, ни те, что хуже… — Ты только узнал меня. У тебя есть право оставить свои тайны при себе.

— Я вынужден настаивать, Корина. Это важно.

Аарон смотрел на меня уверенно и неумолимо. Раздраженно передернув плечами, я вошла внутрь пещеры. Аарон шел следом, Дэна завершала шествие. Открыв нам дверь, в минуту управившись с системой сканирования и идентификатором личности, она удалилась по делам.

Дверь прикрылась, и мы с Аароном остались одни. Я молчаливо опустилась на край кровати Андреа, на которой теперь спала сама, а Аарон — на раскладушку Дерана. Не нарушая тишины, юноша внимательно вглядывался в меня. Я же не в меру заскучавшим взглядом изучала потолок.

— Послушай, Корина. — Наконец, больше не в силах молчать, произнес Аарон и запнулся на этой фразе, обдумывая, что сказать дальше. — Пойми меня правильно и не заноси с первой встречи в список врагов. Я не пытаюсь никого заменить. Последнее, чего я, в принципе желал бы, это пытаться стать копией твоей любви. Я понимаю, что это невозможно, и я не хочу тебя неволить. То, что говорила госпожа Тефенсен, абсолютно не принципиально. Нам не обязательно… Ну… Заключать брак, когда станем Хранителями Баланса Измерений. Поверь мне. Я здесь по той же причине, что и ты. На эту должность, в основном, избирают тех, у кого есть какой-то грех на душе, чтобы пройти процедуру очищения и избавиться от порока. Поэтому большинство претендентов были связаны с вампирами в прошлом. Мы с тобой больше похожи, нежели тебе кажется. Мы — друзья по несчастью. Люди из одной лодки… И я не собираюсь лезть к тебе в душу. Я просто буду охранять тебя от ошибок и не более того. Я знаю, что ты все еще любишь его. Ворона. И если вы встретитесь, ты можешь не устоять перед его чарами, поддаться искушению. Я буду присматривать за вами обоими, чтобы этого не произошло.

Я отреагировала так, как сама того не ожидала. В мгновение ока я покрыла разделявшее нас с Аароном расстояние. Опрокинув юношу на раскладушку, я всем весом вжала его в кровать и сдавила горло пальцами, с удовлетворением наблюдая за тем, как белки его глаз медленно, но верно выезжают из орбит, а сам Аарон начинает задыхаться. Я многое терпела. Многое спускала с рук Тефенсен, но лишь потому что эта девушка держала его жизнь на коротком поводке, и мне стоило только испортить ей настроение, как она одним лишь щелчком пальцев могла лишить меня всего, что было мне дорого. Но терпеть то же самое от какого-то мутного левого парня… Вот тут уж увольте.

— Все, кто здесь живет, милый Аарон, находятся в мире, которым правит король. Заткни себе глотку своими кличками и подавись ими. Не смей даже произносить его имя всуе. Иначе я так быстро окончу твое жалкое существование, что ты даже вздохнуть не успеешь. — Прошипела я на ухо Виллипету, вплотную склонившись к нему. — А если я узнаю, что ты следишь за мной и докладываешь все этой суке… Просто помни, что я не выношу на дух стукачков. И они не живут долго и счастливо, если принимают не обремененное интеллектом решение — устроить слежку за мной.

Во взгляде без пяти минут до смерти напуганного Аарона, я видела отражение своих глаз, полыхавших изумрудным огнем. В них плескалось столько ярости, ненависти и боли, что, только увидев их, как в зеркале, я понимала, что Лора жива, томится где-то в заточении, но рвется вперед, к свободе, ожидая святой минуты, чтобы скинуть с себя оковы этого уродливого тела и вернуться к королевскому трону в королевском замке. Я разжала пальцы, отпуская юношу, решив, что одного урока с него на сегодня будет достаточно, и он резко и хрипло закашлялся. Отдышавшись, он заговорил снова.

— Прости, Корина. Извини за то, что ударил тебя словом, но дело все в том, что это было поручение госпожи Тефенсен, а не мое желание. Мне глубоко безразлично, что происходит между тобой и нашим королем. Это не мое дело, и не мое право лезть в чужие отношения. Но ты прекрасно знаешь, как действует твоя подруга, заставляя работать на себя, не так ли? Если я не выполню ее поручение… Мой отец умрет.

На мгновение я даже забыла выдохнуть и что такое злоба. — Что-о-о? Но… Почему?

— Да, я родился в реальном человеческом мире без магии. Но вампирам не запрещено Хранителями Баланса Измерений наведываться к нам… Когда я был еще совсем ребенком, на мой дом было совершено нападение. До того момента мои родители были людьми. Мы были счастливой семьей. Но однажды ночью какая-то безумная вампирша ворвалась в наше жилище. Мама спала, я пытался уснуть, а мой отец… Он, к сожалению, находился на кухне и пил чай. Он попытался оказать бестии сопротивление, но потерпел поражение. Она пила его кровь, и, видимо, не до конца осушила его. Может быть, она была новенькой и неопытной… Но мой отец умер и воскрес для бессмертного существования, так как яд вампира заразил собой оставшуюся кровь его организма… Госпожа Тефенсен считает, что мой отец обретет покой, только если умрет. Я придерживаюсь иных взглядов, менее радикальных. Только вот она, как служитель природы, так ненавидит мертвое и одновременно с этим живое, что желает стереть с лица земли и моего отца. А если моя мать останется одна, она этого не вынесет и оборвет свою жизнь. Мои родители в браке уже тридцать лет. Они так близки, что один без другого просто не может дышать. Прости меня, Корина, ты нравишься мне, но если Дэнелла Тефенсен требует проследить за тем, чтобы король тебя не коснулся, я это сделаю. Ради своей семьи. Мой отец настолько не желал причинять вред людям, что мы отыскали организацию Хранителей Баланса Измерений и попросили их переселить нас в мир, где бессмертных больше, чем смертных. Теперь мы живем здесь втроем. Мы обзавелись хозяйством и скотиной. Мой отец, в основном, питается кровью животных, да и то берет у нашей козы Шелли такую малую дозу, что у нее даже не исчезает молоко. А когда он чувствует себя обессиленно и изможденно, я кормлю его своей кровью. Я знаю, что он остановится и не причинит мне вреда никогда. Однако, госпожа Тефенсен считает, что он заслужил смерти, и, поверь мне, она охотно убьет его, если я не справлюсь с заданием. А если это случится, матери не станет. И меня тоже. Мой отец выбрал бессмертное существование вместо смерти, лишь потому, что мать просила его не уходить. А если бы у него не было семьи, он сотню раз уже повторил, что охотнее предпочел бы смерть скитанию во мгле. Я не могу допустить, чтобы подобный кошмар случился с моей семьей. С нас уже хватит. Кому, как не тебе, дан шанс понять меня. Ты сама до последней капли крови борешься за того, кого любишь…

Я опустила глаза, не в силах видеть этот честный искренний взгляд. У меня не было даже подходящего слова, чтобы описать Дэнеллу Тефенсен. Для нее не существовало людей. Только ее тупые марионетки, которые начинают скакать, чтобы сохранить жизнь своим любимым людям, когда она повелевает скакать… Я, Аарон… Все мы были частью ее игры, жертвами, куклами, которыми она вертела, как хотела, загнав в сети своей паутины без возможности выбраться. Я тяжело вздохнула, покачала головой и вышла из пещеры вон, не оглядываясь на Аарона.

***

Два месяца спустя.

Теперь Дэнелла чаще давала мне выходные. Магию я освоила практически в совершенстве, в рукопашной значительно продвинулась вперед с момента, как меня запросто можно было уложить на обе лопатки, и сейчас для того, чтобы это сделать даже самой Тефенсен приходилось попотеть. Свободное время я проводила в лесу, наедине с природой и животными, прячась от изредка появлявшихся разбойников и мародеров, и, кажется, даже боль в груди начинала постепенно рассасываться. Процесс был очень медленным. Медленнее, чем у любой обычной девушки, которая прерывает отношения. Но все же он был. Я перестала подскакивать с утра с кровати в пене и мыле, сон стал ровнее, и думала я о нем теперь пару часов в день вместо двадцати четырех днем и ночью. Как бы это ни было странно, но все-таки время лечит. Даже тяжелейшие душевные разломы. А общение с Дэной, которая, на удивление, последнее время была менее несносной и с Аароном все же как-никак отвлекало…

Неторопливым шагом в салатовом ситцевом платьишке я прогуливалась по уже знакомой мне тропинке, и солнце сквозь хвойные стволы улыбалось мне всеми своими лучами. Вытянув шею, я подставила лицо яркому свету, зажмурилась и улыбнулась. Было все-таки в этом что-то, и я не могла этого отрицать. Солнце больше не было врагом, не было необходимости его бояться, и тепло его согревало, а не опаляло. Разговаривая с людьми, я смотрела на них, как на людей, а не как на мешки с венами и артериями, полными теплой сладковато-соленой жидкости с привкусом металла. Даже в ощущении боли что-то было. Я больше ни от чего не была застрахована: болезнь, случайное нападение. Что угодно… Любое оружие теперь могло убить меня, но и в бессмертном существовании, с другой стороны, их было не меньше. Солнце, святая вода, серебро, осина, яды оборотней и полукровок… Синяки и ушибы, оставленные Дэнеллой Тефенсен больше не регенерировали, но и это даже было прекрасно. Чувствуя боль, я почему-то начала чувствовать жизнь. Чувствовать, что сердце мое стучит вновь не напрасно.

Задумавшись о всех «за» и «против» бессмертной и смертной жизней, я и не заметила, как вышла к развилке дорог… И напоролась на разбойников…

Их было семеро. Все, как один полубеззубые, с косой красной банданой на голове, одетые в рваное тряпье с кривыми ятаганами в руках. Один из них, по всей видимости, самый главный, с золотыми зубами в верхней челюсти и серьгой в ухе, не возьмусь сказать в каком именно, ибо не запомнила, сделал угрожающе спокойный шаг в мою сторону, нагловато ухмыляясь.

— Так-так. Что тут у нас? Родители не учили девочку, что нельзя ходить по лесу в полном одиночестве? — Он обернулся к своим и гаденько захихикал. Банда поддержала товарища гордым улюлюканьем.

Я сделала шаг назад, онемев от ужаса. Какой бы сильной ни была моя магия и вера в то, что дерусь я неплохо, одной, на вид и анатомию, тринадцатилетней девочке не справиться с семерыми бандитами. Сердце в груди покрывалось морозной коркой от страха. У меня не было ни золота, ни серебра, ни прочих материальных благ. Мне нечего было им предложить, разве что себя. Изнасилуют и убьют. Это факт. Я мысленно молилась о том, чтобы Дэна не спала. Когда она бодрствует, она всегда знает все, что происходит в нашем мире. Где же она… Когда она так нужна. Она бы стерла всю банду в порошок одним щелчком пальцев.

— Как думаешь? — Обратился главный к одному из разбойников. — Эта мелкая еще девка? Вот уж будет у нас праздник. Давно, честно говоря, я не выпускал большого Джо погулять. Даже успел заскучать по женскому теплу.

— Да как пить дать. — Отозвался тот. — Гляди, как дрожит и как напугана. Похоже, что мужика еще не знавала. Вот поймали мы как-то Донну Анну. Думали, тоже девка небось, как и эта. А Донна Анна оказалась еще той бабой. Опытной. Сама даже согласилась подарить немного любви, ласки и понимания. Потом оказалось, что неплохой бордельчик содержит эта Донна Анна на окраине Трансильвании. Что за женщина. Ах, что это была за женщина!

Половина разбойников мечтательно закатила глаза, а главный золотозубый повернулся ко мне. — А ты, как смотришь на то, чтобы подарить нам немного тепла, крошка? Не бойся ты так. Не обидим. У нас просто чертовски давно не было женщины.

Он протянул свою мозолистую, темную от грязи лапу в мою сторону, и меня передернуло. Сколько раз и Дэна, и все, кого я знала, называли Владислава насильником. Может, в этом отношении, он и не был лучше этих бандитов. Когда он меня впервые изнасиловал, мне было двенадцать. Сейчас складывалась примерно такая же ситуация, но это было не то же самое. Любимый… Ему я простила бы что угодно. За его черные глаза с темными подрагивавшими ресницами, за его невозможно красивые и изящные руки с длинными пальцами. Может, и он, и разбойники одинаково являлись растлителями малолетних, но все, что делал он, даже это, не казалось низменным и пошлым, а выглядело, как порочное мрачное и сказочное искусство…

Осталось всего две минуты до того, как я лишусь невинности не по любви, и этот факт приводил меня в состояние дичайшей паники. Я даже не целовалась ни с кем, кроме мужа, по-настоящему. Я не принимала прикосновение посторонних мужчин, правда, Аарон уже несколько раз брал меня за руку, но в этом не было ничего критически личного. Сейчас я боялась не как тринадцатилетняя невинная девочка боится взрослых мужчин. Тринадцатилетней я была лишь внешне. На моей карме лежал брак в шестнадцать с лишним лет. Я не была праведницей никогда, и у меня был секс практически каждый день, да по несколько раз на дню.

Мне было тошно от мысли, что черт знает кто заберет мою невинность и обречет меня всю жизнь помнить о сексуальном опыте, вызывавшем отвращение, поэтому я вложила всю ярость в силу удара по этой руке.

— Ах ты сука! — Злобно выругался разбойник и перешел к более активным действиям. Он сгреб меня в охапку и швырнул в распростертые объятья своих помощников, которые начали рвать на мне мое незамысловато простенькое ситцевое платьишко. Я кусалась, вырывалась, пыталась использовать магию, но эти ублюдки были сильнее, ощупывали каждый сантиметр моего хрупкого тела и, порвав на мне белье, уже собрались лишить меня необходимого к становлению Хранителем Архивов фактора невинности, как вдруг небо почернело, застилая мраком солнечный свет. Сначала я подумала, что Дэнелла услышала мой зов и пришла за мной, но затем услышала голос, который прострелил меня с головы через все тело, задел каждый мой нервный импульс. Холодный и надменный голос…

— Негоже, господа, так обращаться с леди.

Что было дальше я видела весьма смутно. Человеческий глаз отказывался улавливать происходившее на вампирской скорости. Когда все закончилось, на поляне лежало семь обескровленных трупов, а я стояла, вжимаясь в ствол какого-то дерева, практически безуспешно пытаясь прикрыться полуразорванным платьишком. Он стоял ко мне спиной, углубленно дыша. Эта линия позвоночника… Я будто бы видела ее даже через плащ, камзол и рубашку. Бог видит, как я пыталась забыть его, выбросить из головы, но все это работало лишь пока я находилась от него в стороне. Появившись здесь, среди леса на развилке тропинки, он реанимировал давно умершую во мне боль по нему, и все, чего я сейчас хотела, осторожно, на цыпочках подойти сзади и обнять эту спину, оборвать свои мучения. Я знала, может это было и ложным знанием, но чувствовала, что одно только прикосновение к нему может меня исцелить, может забрать мою боль, но стояла неподвижно. Нельзя. Запрет. Я обещала ей. Он медленно обернулся ко мне. Глаза все еще были багровыми, зрачки — вертикальными, а с полуоткрытых губ стекала кровь. Прекрасное чудовище. Я закрыла глаза. Один взгляд на него убивал. Каждый его тяжелый вздох в его сильной груди соблазнял меня. Тело била мелкая дрожь. Пусть… Господи. Пусть он думает, что меня трясет из-за пережитого стресса.

— Не бойся. — Тихо произнес он. — Я тебя не трону. Если ты живешь здесь, в лесу, ты, наверняка, знаешь кое-что, мне необходимое. Мне просто нужен ответ на один вопрос. Я ищу свою жену уже три месяца. Никто не знает, что с ней стало. Она будто вовсе исчезла. Может, ты ее видела. Она должна быть с Дэнеллой Тефенсен. Ее зовут Лора. И она была королевой этого мира.

Глупый… Боялась ли я его. Даже если бы убивал, я бы не испытывала никаких чувств, кроме благодарности. В конце концов, когда твою жизнь обрывают любимые руки — это не худшая смерть. Даже лучшая. Я стиснула зубы на его последней фразе, чуть не вскрикнув. Помнит. Помнит и ищет. Он не забыл меня. Значит, все, что показывала Дэна насчет него и Иэны — ложь. Он не женился… В солнечном сплетении стало душно. Я прикрыла ладонью рот. Распиравший ком в груди тошнотой рвался наружу. Слезы безвольно стекали по щекам.

— Я не знаю никакой Лоры и Дэнеллы. — Из последних сил выдохнула я. Необходимая ложь, чтобы он выжил. Внеземное творение ночи. Тот, за кого я выстрадала столько души, что даже не берусь посчитать. Однажды в моей жизни наступил день, когда я впервые заплакала из-за мужчины. В тот день меня посетило четкое осознание того, что плакать из-за другого мужчины я не буду никогда. И сейчас я плакала снова из-за него, а он в упор смотрел на меня. Я не успела уследить, когда в его глазах мелькнуло понимание.

— Ты же не боишься меня совсем, да?

— Нет… Нет. Я…

— Тише, птичка. Не обманывай меня. — В мгновение ока он покрыл расстояние, нас разделявшее. Его грудь касалась моей, его тело вжимало меня в ствол дерева, а руки упирались в этот же ствол по бокам от меня. Это было выше моих сил. Быть зажатой им в тесном пространстве, когда его лицо всего в паре сантиметров.

— Владислав, отпусти. Отпусти… — Я пыталась бороться, тяжелое дыхание вырывалось через мой полуоткрытый рот, когда большой палец его правой руки коснулся моей нижней губы. Я нервно дернулась, и коготь оставил тонкую кровавую полоску. Жар заполонил каждую клеточку моего тела, он бездушно полоскал всю меня от этой мизерной боли, от напряжения, от накала, от страсти, которая поглотила меня и спалила дотла. Этот мужчина уничтожил меня, просто уничтожил. Каждый его жест рождал во мне желание. И сопротивляться этому импульсу было невозможно. Владислав зажал мое лицо между своих ладоней. Не в силах отвернуться, я была вынуждена смотреть в черные глаза и вдыхать сандал полной грудью.

— Это ты… Я думал, ты мертва и снова чуть не проклял Бога. Что же ты делаешь, Лора? Как же ты можешь? Столько времени прошло, ты даже не оповестила меня о том, что жива. Я искал. Безнадежно и глупо, но искал. Не было ни веры, ни надежды, но я не сдавался.

— Меня зовут Корина. Убери свои руки. Убери их, умоляю.

— Я не могу видеть, что она с тобой сделала. Ты вся в синяках, выглядишь иначе, но не обманывай меня. Я вижу, что это ты. Ты все еще любишь меня. Ты не хочешь, чтобы я отпускал тебя. Что тебе мешает? Скажи мне. Я помогу. Я могу исцелить все побои своей кровью. Дай мне помочь тебе. Мой мотылек, Лора. Лора… — Он шептал мое имя, словно молитву, склонившись лбом к моему так близко, что я уже чувствовала тошный металлический вкус крови разбойников на своих губах с его губ. Нет. Если я не вырвусь, я пропала. Пропала навсегда. Совершив над собой усилие, я оттолкнула. Оттолкнула, и сердце как-то резко заволокло холодом и пустотой. Внутри меня что-то сломалось. Злая боль в его глазах была готова выпустить чудовище на прогулку. Он был так нежен, а я собиралась говорить гадости, чтобы спасти ему жизнь. Я уже ненавидела себя.

— Я живу дальше. Неужели недостаточно ты искалечил мою жизнь? Почему ты просто не можешь из нее исчезнуть? Я выхожу замуж за Аарона. А ты. Ты — живое напоминание о всем дурном, что со мной было. Мне нравится быть человеком. Я не хочу твоей тьмы. С меня довольно. Уходи.

— Это не ты говоришь. Дэнелла промыла тебе мозги. И метка. Я не сдамся.

— Сдашься. Так будет лучше для всех. — Я подняла запястье, демонстрируя горевшую на ладони спокойным оранжевым светом метку Хранителя Архивов. — Я отвергла силу Дэны в ту ночь, когда мы были у озера. Так что то, что я сейчас говорю, говорит не метка. Это я. И я хочу, чтобы ты ушел. Навсегда из моей жизни. Будь ты проклят за то, что бил, унижал, спал с моей дочерью. Я делала вид, что могу забыть и простить. Но, увы, только теперь я поняла, что не могу. Возвращайся к Иэне. Оставь меня в покое.

— Иэна — монстр, посланный Дэной убить меня. Я понял это еще в первый день. Она Вагина Дентата. Девушка с острозубым лоном, и зубы эти серебряные. Твоя подружка, с которой ты якшаешься по сей день, специально сделала ее похожей на тебя, надеясь, что так я тебя забуду, и что Вагина Дентата изувечит меня до смерти. Да, я сделал Иэне предложение. Но перед этим Тефенсен забрала каждое мое воспоминание о тебе. Я чувствовал только пустоту и скорбь несколько дней и не знал, что делать. А потом появилась эта монстрелла. Но отвергнув ее, я мучительно вырвал из глубин подсознания память о тебе. Каждое воспоминание. Это далось мне такой болью, что я думал, что умру. Но смерть моя стоила бы того, если бы я умер. Ведь вспомнить каждую твою улыбку, каждый поцелуй — это дар, данный мне Богами, Лора. Да, я делал ужасные вещи. Я бил тебя, совершил ошибку с нашей дочерью, но я не издевался над твоей душой. Ты сама знаешь, что боль физическая — ничто по сравнению с душевной. Ну же. Я знаю, что ты резала вены, когда я умер. И теперь скажи, что значат побои даже серебряным хлыстом по сравнению с тем, что ты ненавидишь меня и уходишь из моей жизни? Я бы лучше десять раз умер и вытерпел сотни ударов серебряным кнутом, чем увидел еще раз, во что тебя превратили месяцы рядом с Дэнеллой Тефенсен. Ты втоптала наши чувства в землю. Прощай. Больше я тебя не побеспокою. Живите с Аароном счастливо.

Он уходил, а я, глядя ему в спину, рыдала так, как никогда за все свои годы жизни. Я ринулась прочь, не разбирая дороги к пещере Дэнеллы. Влетев в нее на бегу, я сначала даже не заметила подругу, сидевшую на камне у входа. Она кивнула мне головой в знак приветствия.

— Я горжусь тобой. — Тихо произнесла она. — Наконец-то у тебя хватило сил поступить правильно. Знаю, как нелегко было оттолкнуть его, но, видишь же, сила воли и выдержки воспитывается неразрывно в паре с физической силой.

— Что мне толку с твоей гордости? Я только что сломала себе жизнь окончательно и бесповоротно своими же руками. Он никогда не простит меня, и это все твоя вина. Твоя! — Не прерывая потока слез, я ворвалась в комнату и зашвырнула себя на кровать Андреа, уткнувшись в пушистое белое покрывало и пронзительно закричав от боли…

***

С тех пор мучительно шел день за днем, а я продолжала искать положительное в ежедневных занятиях с Тефенсен. По меркам нашего времени миновал еще один год с момента нападения разбойников на меня, и, без малого, полтора со старта моего обучения.

Утром и в обед мы все также тренировались в рукопашной, а по вечерам практиковали магию. До сих пор я получала от подруги беспощадные тумаки и лиловые огромные синяки, иногда даже сил с кровати встать не было, но моя наставница не отличалась мягкостью характера и желанием жалеть меня, поэтому поднимала она меня ежедневно в семь-тридцать, в каком бы раскисшем состоянии я ни пребывала, напоминая ежедневно, что сила духа формируется только в комплекте с силой физической, поэтому никаких послаблений мне быть не может. Медленно и верно мы перешли на новый этап. Тефенсен объявила, что я овладела всеми необходимыми навыками, чтобы получить заветную должность, и что она готова снова поделиться со мной своей силой. Через двенадцать дней я должна была стать Хранителем Архивов.

В мире, где я родилась, сегодня было восемнадцатое ноября две тысячи пятого года. Здесь же месяцы не имели принципиальной разницы, где круглый год стоит пасмурное дождливое, но все же лето. Таким образом, в моем родном мире миновало всего чуть больше, чем полтора года, а в волшебном мире Трансильвании — уже целых восемнадцать лет.

Сегодня солнце разорвало привычный Трансильванский природный уклад погоды, проникнув сквозь занавески в шесть часов утра и подняв на ноги. Я чувствовала себя не в меру бодро и окрыленно, поэтому едва первый его луч коснулся моих ресниц, я уже была на ногах, одета и готова к тренировке. Разбудив спящую Дэнеллу, я объявила ей, что готова начать пораньше. Коротко зевнув и не возражая, она встала с кровати, оделась и заварила нам обеим по чашке кофе. Пока мы пили, уже привыкнув к кипятку и не обжигая язык, нам удалось даже перекинуться парой фраз. Может быть, даже чуть больше, чем парой.

— Ты радуешь меня, Корина, последние дни. Активная и бодрая, ты абсолютно не похожа на ту девушку, которую я силком волочила в свою пещеру, перетащив через границу с реальным человеческим миром без магии и обратно. Ты меняешься, и, как мне кажется, в лучшую сторону. Если ты сегодня решила начать тренировку раньше, завтра я, пожалуй, немного и тебя порадую. Ты будешь свободна весь день. День грандиозного шоу в Трансильвании. К нам приезжает цирк с животными и трюкачами, несколько цыганских таборов, факиры-пироманы, испанские и аргентинские танцоры. Весь праздник организуют на поляне за лесом, рядом с озером, где я тебя отыскала в тот вечер, когда ты отвергла мою силу. Любой может записаться и принять участие, показать свой номер. Ты когда-то говорила, что пока училась в Институте, окончила курс по восточным танцам. Можешь оставить заявку и станцевать для народа. Я знаю, как ты неравнодушна к хореографии. Кстати, как твои ушибы? Сильно болят?

Я потянулась на кровати Андреа, размяла руками шею и окинула взглядом расплывшийся по предплечью багровый синяк, кровоподтеки по всему телу и уродливое синее пятно на бедре.

— Я в порядке. Бывало и похуже. Все еще не владею необходимым углом поворота, чтобы максимально быстро уворачиваться от твоих ударов. А бьешь ты не как девушка, а как взбесившийся дракон весом в тонну.

— Я и есть дракон. — Ухмыльнулась Тефенсен. — А ты экс-вампир. Быть может, я и избавила тебя от проклятья Ночи, но резерв сил в твоем теле намного выше, нежели у простого смертного. Даже отмена вампиризма не меняет того факта, что ты им была и владела неограниченной разрушительной силой. Ты просто никак не можешь принять, что ты больше, чем просто человек. От своей лютой неуверенности в себе ты сейчас и покрываешься синяками, думая, что не в силах сопротивляться тем, кто физически сильнее. Возможно, я тебя и удивлю, но ты без проблем бы одолела и тех разбойников, которых уложил твой бывший благоверный. Если бы поверила в себя и в то, что, хоть они и мужики, и разбойники, но все-таки люди. А ты — бывший вампир.

— Может быть, ты и права, но это все теория. Идем практиковаться. Я, действительно, хочу взглянуть на праздник хотя бы одним глазком. Поэтому лучше я отдохну завтра, чем сегодня.

Мы с Дэнеллой вышли на поляну и встали друг против друга. Перед тем, как моя метка Хранителя Архивов окончательно потемнеет, Тефенсен обещала доверить мне меч и тренироваться уже более серьезно, с оружием, так как сегодня я сдавала экзамен по азам в рукопашной. Я начала разминку с несложных упражнений для мышц ног и рук, Дэна последовала моему примеру.

— Если, как ты говоришь, у меня есть право принять участие в шоу, то в чем мне выступать? — Подала голос я.

— В чем проблема? Моего гардероба недостаточно? — Растирая рукой икроножные мышцы, Дэна с удивлением подняла на меня глаза, вопросительно изогнув правую бровь.

Я закатила глаза, поражаясь ее недоуменности.

— Разумеется. Я буду танцевать танец живота в футболке и леггинсах! Да не вопрос. Именно так и будут одеты все участники шоу. Так и вижу факиров и танцовщиц в спортивных костюмах. — Съязвила я.

Дэнелла только презрительно фыркнула. — Истинный профессионал сможет станцевать даже в пижаме так, что никто не обратит внимания на его одежду. Будут смотреть на движения. А я вижу насквозь твои задние мыслишки. Хочешь соблазнительный костюм, в котором будешь скорее раздета, чем одета, чтобы привлечь внимание короля. Помни, правила все те же. Он будет на празднике. Либо игнорируешь, либо все плохо кончается. А то знаю я тебя. В любое время дня и ночи трубы бешено горят. Алкоголика от бутылки приходится отрывать и к батарее привязывать, наркомана — от порошка, а тебя — от него. В его присутствии на тебе одежда просто не держится.

Я одарила подругу холодным взглядом. — Кажется, мы договаривались, что тема закрыта.

— Кажется, мы договаривались, что он для тебя мертв, и поэтому тема закрыта. Но там, на поляне, после убийства разбойников, что-то не было похоже на то, что все кончено. Он вжимает ее в деревце, на ней одежды полклочка, а она пялится на его плечи, руки, губы, смотрит ему в глаза и помирает от любви. Я предупреждаю на тот случай, если ты забыла, чем грозит потеря невинности, а не напоминаю о нем.

— Слушай, ну я же ушла. Хватит считать меня конченной.

— А перед этим таки позволила себе пару минут насладиться его объятьями. «Нет» — это когда отталкиваешь в тот же момент, а не постояв и подумав несколько минут. Я же знаю, что и сразу могла. Но не стала. Сладостный плен паука. Бедная, бедная мушка без башки.

— Будешь осуждать мои методы? Или, наконец, начнем экзамен?

— Начнем. Завтра Аарон будет пристально за тобой следить. Помни об этом. Я все узнаю. У меня глаза по всему миру. Вам, любовничкам, нигде не спрятаться от меня.

— Кстати, об Аароне, раз уж ты заговорила. — Я выставила правую ногу вперед и атаковала Тефенсен, не давая ей возможности осознать, что произошло. — Сколько ты будешь терроризировать его? Он не хочет следить за мной. Я — его друг, и ему омерзительно так со мной поступать. Но он ничего не может поделать. Ты же держишь жизнь его отца на коротком поводке. Тебе самой от себя не тошно еще? Какой нужно быть тварью, чтобы заставлять работать на себя путем террора?

— Так вот, в чем дело. Прониклась сочувствием к слезливой истории о несчастном папочке. Вот все вы одинаковые — фанаты вампиров. — Усмехнулась Дэнелла. — Да, знаешь, я не против положить конец папочке-кровососу, но Аарон благодарен мне за то, что я этого не делаю и с радостью готов взамен оказывать мне услугу слежки за тобой, не смотря на то, что ему сейчас пришлось оставить семью, чтобы очиститься от греха. И он не роптал на меня ни разу за то, что теперь не видит своего кровопийцу, и, увы, даже мать, потому что она, вместо того, чтобы понять, что муж ее умер после нападения вампирши и вбить осиновый кол в грудь этой искаженной внешней копии, приняла его, живет с ним и позволяет питаться своей кровью. Будто бы того факта, что ее мужа больше нет в живых, для нее не существует. Мать Аарона — такая же грешница. Сочувствующие вампирам не лучше самих вампиров. Поэтому я держу мальчика подальше от этой гнилой физически и морально семейки. Но он понимает, что этим я оказываю ему услугу. Ты же — нет. Перестанешь меня корить только, когда ад замерзнет. Даже Аарон понимает, что я поступаю по справедливости. Ты же упрямая, как сто чертей.

Дэнелла обрушила удар ладонью мне на плечо, но я ловко увернулась, и ее рука лишь бессмысленно разрезала воздух со свистом. Я удовлетворенно хмыкнула.

— Аарон понимает? Да он боится тебя, как огня, только поэтому молчит. У меня другие сведения. Мне он другое говорит. Как устал жить в постоянном страхе и травле. Ты никому покоя не даешь и всех используешь для своей грязной работы, шантажируя людей жизнью их любимых. От тебя уже не только я устала, но и бедный Аарон. Вот я по-прежнему ненавижу весь мужской род, но даже мне, циничной сволочи, его жаль. Ты — маниакальная истеричная сука. Хорошо. Владислав никогда не отличался благими намерениями. Помимо того, что он — вампир, он еще и закоренелый мизантроп. Ему в удовольствие наслаждаться ужасом, страхом и смертью людей. Но отец Аарона вообще не питается людьми. Только кровью животных. Но ты и его убить хочешь!

— Я не принуждаю вас выполнять мои требования. Вы сами виноваты, что с радостью позволяете использовать себя. Пусть Аарон не следит за тобой, а ты — беги к своему бывшему в теплые объятия. На второй день просто покончим с Владиславом Дракулой и Уиллоби Виллипетом, и все. На двух вампиров мир станет чище, а вы живите дальше, как хотите. Вы же сами против. — Пожала плечами Дэнелла и вновь атаковала, нацеливая удар мне в голову. Уклонившись, блокировав направленный мне в шею кулак, и нанеся удар мыском кроссовки ей в колено, я с удовлетворением уложила Тефенсен на обе лопатки, намертво вдавив руками ее запястья в землю.

— Шах и мат, подруга. — Удовлетворенно оскалилась я. — Отмечаю искаженное и бедное до моего желания плакать над твоей эмоциональной сферой понятие о семье и жизненных ценностях. За близких продашь душу, не то, что согласишься следить или жить в воздержании.

Поднявшись на ноги, я протянула Тефенсен руку. Она встала, и мы, не сговариваясь, грохнулись на траву и рассмеялись непонятно чему. Видимо, падение на спину показалось чрезвычайно смешным. Я сорвала травинку и начала ее сосредоточенно грызть.

— Вы забываете о том, что ваши близкие и любимые — демоны ночи, готовые разорвать вам глотку в любую минуту. Аарон тебе сказал, что его папа не питается людьми? Вот еще одна общая черта у вас двоих. Поэтому даже Хранители Баланса Измерений, глядя на вас, приняли решение о том, что вы должны стать мужем и женой. Вы идеализируете тех, кого любите. Да, Уиллоби не пьет кровь посторонних людей, но как же Аннабель Виллипет? Как же Аарон? Я дружу с Аароном, с этим потерянным юношей, не намного меньше, чем с тобой. И знаешь, что я вижу, Корина? Еще будучи Кирой, я общалась с ним. Он был совсем маленьким мальчиком тогда. Аннабель иногда позволяла мне остановиться у них, когда я скрывалась от наемников. И, знаешь, что я видела? Бледного, шатающегося пацаненка с багровыми следами от укусов на шее. На маленьком личике, молочно-белом, только слезы. Слезы боли. И ни кровинки. Он всегда был холодный. Полуосушенный. С Аннабель творилось то же самое. Я насмотрелась. А ты? Я даже не буду упоминать твою спину, превращенную в мясо. Но если Аарона папаша эксплуатировал только, питаясь им, твой вообще брал, что хотел. Сексуальное рабство. Алые следы асфиксии, несколько дней не регенерировавшие. Укусы по всему телу. Ты никогда не рассказывала и не расскажешь, но я знаю, какой экзекуции ты подвергалась. Как он насиловал тебя когтями, рвал и терзал клыками там же, куда трахал потом. А твой плач и мольбы только заводили его. Так что вот не надо оправдывать вампиров. Место им одно. В овраге, куда ты сбросила маленькую Мию и трупы других детей.

На моем сердце оттанцевали чечетку кинжалом от упоминания о нем, но я стиснула зубы и не показала вида.

— Хватит болтать. Дай отдохнуть. Я сдала экзамен, уложив тебя на обе лопатки.

— Бесишься от того, что я все о вас знаю. О каждом грехе твоего любимого. Поэтому и сворачиваешь разговор. И, как всегда, правды ни видеть, ни слышать не хочешь. — Тяжело вздохнула Дэнелла, и мы надолго замолчали.

Ближе к вечеру мы приступили к магической практике.

— Ты уже знаешь магические символы «Аарденто» и «Игнификато». О них мы с тобой начали говорить еще три урока назад. Первый?.. — Дэнелла сделала паузу, ожидая моего ответа. Я закатила глаза.

— Я отвечала на эти вопросы еще на прошлом магическом семинаре. В магии я — не такой профан, как в рукопашной. Знаки приводятся в действие правильным положением пальцев и вложенной в знак силой энергии. «Аарденто» — удар. Все пальцы кроме большого распрямлены и смотрят вверх. Большой палец направлен в сторону удара. «Игнификато» — огонь. Ладонь прямая. Пальцы согнуты так, будто держат что-то круглое. Мысленно визуализируешь огонь и направляешь движение руки в сторону объекта, который хочешь подпалить.

Без предупреждения сложив пальцы в крестовидный знак удара, я громко воскликнула. — Аарденто!

Тяжелая еловая ветвь сорвалась с дерева и с треском рухнула в паре сантиметров от головы Дэны так скоропалительно, что она ни вздрогнуть, ни присвистнуть не успела.

— Надеешься убить меня этим? — Ее лицо скривилось недоброй ухмылкой. — Я бессмертна. Я — дитя Дракона. Мстительное дитя. Риск — дело глупое и неблагородное.

— Ну… Есть грешок. Не буду спорить. — Я улыбнулась в ответ. — Представлять, как эта ветвь проламывает тебе голову — это же искусство!

— Ладно. Хватит с тебя разрушений. Приступай к «Игнификато».

Вытянув руку вперед и полусогнув пальцы так, будто держу на ладони маленький мячик, я вызвала в воображении картинку огня и прошептала. — Игнификато…

Сквозь полуприкрытые глаза я увидела свет прямо перед собой и почувствовала тепло, согревавшее руку. Открыв глаза, я даже улыбнулась. Маленький огонек плясал на ладони свой замысловатый танец, не обжигая, а играя, готовый в любую минуту превратиться в опасное оружие. И снова не дожидаясь разрешения Дэнеллы, я метнула его в ближайшее хвойное дерево, которое тут же вспыхнуло, подобно спичке.

Ошарашенно взглянув на это и быстро соориентировавшись, Дэна что-то прошептала, сложив пальцы неизвестным мне знаком, и, когда дерево погасло, раздраженно воззрилась на меня. Я самодовольно ухмылялась.

— Это что сейчас вообще было? Ведешь себя, как неразумный ребенок, которому доверили спички. Еще немного, и огонь бы перекинулся на лесополосу.

Я закатила глаза и склонила голову набок. — Ничего не произошло. Все в порядке. Ты же погасила огонь, в конце концов. К чему драматизировать?

— Зато ты выходишь из-под контроля. Ты знаешь, что хороша в магии и быстро осваиваешь новые и новые знаки. Но зачем склоняться к разрушению, получая силу?

— А это неизбежно, Тефенсен. Любая сила — это саморазрушение. Мое бытие вампиром, по-моему, это скорее доказало, нежели опровергло.

— Ты даже по природе своей склонна к разрушению больше, нежели к созиданию. Я думала сделать из тебя светлого мага, но все твое естество тяготеет к тьме. Возможно, твое безумие наложило и на твою магию темный отпечаток. От энергии, которую ты вкладываешь в магические знаки, тянет вязким темно-вишневым цветом ярости и силой черных оттенков. Тьма тянется за тобой шлейфом, Корина. Если ты от нее не освободишься, ты даже не сможешь стать Хранителем Архивов. Надо подумать, что с этим можно сделать. Но здесь необходимо работать и над твоим характером. Все, что ты делаешь, ты делаешь, как капризный ребенок не «во имя», а «вопреки всему», потому что ты считаешь, что все вокруг виноваты, что лишили тебя той жизни, которую ты хотела. Пока так будет продолжаться, ты обречена влачить свое существование во тьме, даже будучи человеком.

— Ты просто завидуешь, что с первых уроков я осваиваю магию так успешно. — Презрительно скривилась я. — Но. Как ты и говорила. Лучше успех и в темном деле, чем неудача, но в светлом. И не имеет никакого значения, какими средствами.

***

Праздник должен был состояться вечером, поэтому весь следующий день не обремененная тренировками я провела в прогулке по окрестностям, размышляя о том, в каком виде мне появиться на шоу. Ах, если бы хотя бы на минутку получить доступ к моему гардеробу в замке, обнять милого сердцу Роберта, спросить, как там обитатели. Как мои дети… Поздороваться с Амбердо Андерсеном. Я так скучала по дому, мне так отчаянно не хватало всех его обитателей, даже безмолвных карликов…

Одинокая и задумчиво-печальная, я бродила по Васерии, выбивая мыском кроссовки камушки из земли. Я обречена делать то, что хочет Дэна. Я даже не имела права одеться, как хотела. Подавленность и груз мыслей и воспоминаний довели меня до открытой двери ветхой избы. На пороге ее сидела пожилая женщина и сосредоточенно рассматривала меня. Седовласая старушка с пронзительными черными глазами, (на миг заглянув в них, мне показалось, что я смотрю в глаза мужа), была одета в цветастое черно-красное платье. Пестрый платок был повязан на ее голове, а на плечи наброшена шаль черного цвета. Вышитые розовые и алые розаны и купавки резко контрастировали с черным цветом ее одежд. А длинная черная юбка в пол полностью скрывала ее ноги. Цыганка улыбнулась мне, обнажив идеально ровные и не по возрасту белые зубы, перемежавшиеся с золотыми, и хрипло произнесла.

— Мишто явъян, дае. (Добро пожаловать, мать. /цыг./ — примечание автора).

Не уверенная в том, что ответить на приветствие, я просто поздоровалась. Не ожидая, что цыганка поймет меня, я, как оказалось, недооценила ее.

— Заходи, девка. Сниму я печаль твою и любви твоей помогу. То, что ищешь ты, у меня обретешь. Должна я и тебе, и ему. Возвращаю свой долг, наконец. — Произнесла она на ломаном английском и окинула меня вопросительным взглядом.

Женщина, буквально, обещала ответы на все мои молитвы, и я, не задумываясь, зашла в избу. Терять мне все равно было нечего. Беспокойно оглядываясь, цыганка спешно закрыла дверь за моей спиной. Та затворилась с глухим скрипом.

Внутреннее убранство дома поражало своим богатством. Мне довелось побывать во многих домах даже этой же самой деревни. В других деревнях Селена учила меня охотиться. А здесь я сама жила в доме Джорджа Ласлоу некоторое время. Здесь я убила Арину и побывала в избе Герика, передав ему с рук на руки дочь. И ни один из домов не отличался ничем особенным. Кровать, пара стульев, стол, несколько икон и больше ничего. Изба же цыганки была уставлена, пусть и потрепанной мебелью, но викторианской эпохи цвета красного дерева. Несколько зеркал в позолоченных рамах висело на стенах. Внешне избушка казалась маленькой и приземистой, но когда я вошла, стены сами собой будто бы раздвинулись, а потолок уехал куда-то вверх.

Не дав мне возможности поразмыслить, женщина усадила меня на скрипевший от каждой с ним манипуляции стул к зеркалу и накинула мне на плечи темную ткань. Вероятно, это была старая скатерть или что-то ей подобное. Затем она ушла куда-то в противоположный угол комнаты. Я же тем временем приступила к детальному обзору избы.

Я посмотрела в зеркало в готической, некогда бывшей позолоченной раме. Зеркало, вероятно, жило раза в три дольше меня на этом свете, и за давностью времен, от позолоты не осталось и следа. О былом великолепии его напоминали лишь мелкие золотистые, не успевшие осыпаться крошки. В центре комнаты стояла кровать с витыми ножками, застланная алым покрывалом. В дальнем углу находился высокий трехстворчатый шкаф, около которого суетилась эта таинственная пожилая женщина. Возле самого входа располагался стол, на котором, пуская теплый пар в воздух, стояла тарелка с ароматными свежеиспеченными блинчиками…

Мое внимание привлекла небольшая фотография, висевшая над кроватью цыганки. Полувыцветшая, в алых и темно-коричневых тонах. Я встала со стула и подошла ближе, чтобы внимательнее рассмотреть ее. Изящным и вычурным почерком в самом углу фото была выведена дата. Тысяча четыреста сорок второй год.

На фото был запечатлен Владислав. С первого взгляда в этом не оставалось ни малейшего сомнения. Но выглядел он как-то иначе. Длинные полувьющиеся волосы были распущены по его плечам, на которые был накинут бархатный алый плащ, а средний палец руки украшал перстень с символом Ордена Дракона. Легкий румянец проступал на щеках юноши, который выглядел почти так же, как мой сын. За исключением цвета глаз. Влад, действительно, был идентичным двойником своего отца. Глядя на фото мужа в молодости, я видела сына. Отсутствие бледности кожи говорило о том, что на этой фотографии Владислав был человеком… Рядом с ним стояла девушка в длинном черном платье с красными оборками. На узких плечах красовалась черная шаль с вышитыми на ней алыми розами. Черные змеившиеся локоны спускались ниже поясницы. А лицо. Боже мой, это лицо… Я, словно, смотрела на себя в зеркало. Так я выглядела, пока Дэнелла Тефенсен не забрала мою внешность. И, одновременно с этим, на фото я видела и нечто иное кроме себя. В изумрудных глазах цыганки сквозило ничем не прикрытое презрение. И сила. Которой никогда не было заметно по моим фотографиям. Она была старше Владислава, много старше. Если ему здесь можно было дать не больше восемнадцати, то ее возраст, наверное, подходил к тридцати. Она улыбалась, но в этой улыбке не было ничего светлого и нежного. Это был оскал. Ведьминский оскал.

Еле отойдя от состояния шока и от фотографии, я вернулась на стул и села, глядя на себя в зеркало. За год мои рыжие волосы отросли и теперь струились чуть ниже лопаток. Зеленые глаза, худенькое личико, в котором ни за что было не распознать прежнюю Лору Уилсон… Сейчас между мной и фото девушки над кроватью не осталось никаких сходств, но я не забыла, как когда-то выглядела. Пытаясь унять дрожь, я с шумом выдохнула.

Тем временем вернулась старая цыганка с отваром каких-то трав в руках и улыбнулась мне широко и открыто.

— Я вижу тебя настоящую, мать. Может, для чужого взгляда ты и выглядишь, как тринадцатилетняя рыжая девчонка, даже для глаз отца, но я вижу королеву этого мира — Лору Аделлу Уилсон-Дракула. Какой бы ни обладала силой твоя подруга, старое всевидящее око ведьмы своей иллюзией ей не затуманить. И ее нелепой иноземной магии не разлучить вечное, написанное в пророчестве. Вижу, тебя заинтересовала фотография над моей кроватью, и взволновало сходство твое с девушкой, так знай. На фото Владислав III Колосажатель с женою своей, Маргаритой Ланшери, ведьмой, сделанное в тысяча четыреста сорок втором году. Лицо Маргариты после ее смерти стало прообразом всех ее будущих двойников, в телах которых реинкарнировался ее дух — дух самой могущественной ведьмы пятнадцатого века. В девятнадцатом веке это была Аниита. В двадцатом — Лора Уилсон. Обе птички попали в лапы охотников-Хранителей Баланса Измерений, которые неволили, не позволяя воссоединиться со своей любовью. Только вот я — сильная ведьма, да не верю в эту ересь с воцарением Ночи. Верю только в то, что отец страдает без тебя, мать. А я ему всем обязана. Поэтому сегодня я подготовлю тебя к встрече с ним. Будь спокойна, твоя подруга ничего не узнает.

Старая цыганка сделала паузу, затем продолжила. — И Владислав, и Маргарита оба принадлежали к древнему цыганскому племени. Маргарита целительницей была в юности, но затем ожесточилась. Полюбив князя Цепеша, больше никого в жизни не видела и занялась темным искусством черной магии. Если кто-то смел супротив Владислава ее восстать, страшная порча того ждала. Сколько врагов их полегло. Силой она владела неограниченной и всей тьмой, существовавшей когда-либо и стекавшейся на зов ведьмы. Парой порч Рита в могилу могла свести. Все ее боялись. Никто не смел связываться с могущественной колдуньей. Мужчины за ней, как привороженные, таскались. Женщины ей завидовали, а кроме мужа своего ни на кого она не глядела, никого не замечала. Любовь эта и довела ее до могилы. Но не ранее, чем она успела дать жизнь их с Владиславом дочери. Адриане Ланшери-Цепеш. Девка их первенцем была. Но и последней стала, потому что Рита вскоре погибла. А в семье Владислава и Маргариты первенец всегда впитывает их худшие качества и постепенно с ума сходит. В петле ее отец обнаружил, когда ей шестнадцать исполнилось. Уже после того, как он погиб и душу продал, бессмертным вампиром он воспитывал дочь вплоть до повешения. Причин, по которым сошла она с ума и вздернулась никто не знает. Но перед этим успела она дать жизнь своему ребенку. Из года в год потомки семьи Цепеш населяли земли этого мира. Но до наших дней только один дожил. Я.

— Вы — потомок Маргариты и Владислава? — Я удивленно воззрилась на цыганку с благоговением и даже трепетом. Вся эта ерунда с перерождениями значительно напрягала, но, тем не менее, выходит, сейчас я находилась в доме своей раз двадцать пра- внучки.

— Что удивляет тебя, мать? Да, это так. — Старая женщина начала втирать травянистый настой в мои волосы. — Я не могу снять чары, наложенные твоей подругой, но вернуть тебе истинный цвет волос можно и без них.

Я закрыла глаза, пока старая ведьма-цыганка массировала мою голову, что-то нашептывая. Сомневаюсь, что обычным травяным настоем можно равномерно окрасить волосы, так что, полагаю, ведьма примешивала к делу еще и заклинание. Ее магия отличалась от той, которой меня обучала Тефенсен. От магии знаков. Как, скажем, современный мобильный телефон отличается от старого телефона на проводе.

— Почему Вы живете здесь? — Я отважилась на новый вопрос. — Ваш праотец от Вас практически в нескольких милях, да и в огромном и роскошном замке его хватило бы места на всех.

— Хороший он человек, мать. Зря все вокруг злом его считают. Никто не видит сколько боли скрывается за раненой, залатанной швами по живому душой. Смерть жены, дочери на его глазах, смерть собственная и обращение к тьме, гонение, смерть Анииты, невест и детей и сорок лет заточения в мире без магии. А потом счастье на короткий миг, и снова кома и смерть. Два раза ты бросила его. А у него уже сил не хватает с болью справляться. Он предлагал мне жить с ним под одной крышей, но я сама отказалась. Я — живое напоминание о том, что Ритка его мертва. Когда я отвергла его предложение, он обустроил мое жилье так, чтобы я ни в чем не нуждалась. И установил для всех вампиров запрет охоты в моей деревне. А когда появилась ты, ему уже не до меня было. Да, он вел себя жестоко с тобой порой. Но считал, что это правильно, желая тебе лучшего. Он часто приходил ко мне поговорить о тебе. Видела бы ты, сколько счастья было в, как я думала, уже навсегда мертвых глазах. Почти шесть веков он ждал тебя. Ты — все для него. Ты ему новую жизнь дала. Просто люди, которые испытали столько боли, сколько он, не умеют облекать чувства в слова и считают их слабостью. Но со мной он не врал, не притворялся. Говорил, что не помышлял без тебя жизни. И не помышляет до сих пор. Вчера он заходил ко мне. Но это был уже не наш король, а тень его. Он не питается год, мать. Он не хочет существовать, если ты с другим жизнь разделишь. Если ты ему не поможешь, он умрет. Только ты можешь спасти его. Вот она, злая правда жизни его. Истинное проклятие — это каждый день думать о той, кто была мертвой почти шесть столетий, обрести ее и потерять, а не питаться кровью и избегать солнечного света.

Я дрожала всем телом. Он выбрал смерть. Медленную и мучительную. Он не хотел без меня жить, как я не хотела без него. Два идиота… Что мы делали? Мы убивали друг друга. За всей этой злобной маской чудовища, упивавшегося моими страданиями, скрывался мужчина, которому было настолько небезразлично все, что со мной связано, что он предпочел смерть существованию без меня. Я найду его. Я остановлю его. Пусть Дэнелла убьет нас обоих. Лучше умереть вместе, чем гнить друг без друга. Он — все в моей жизни. Я больше не могу притворяться, что смогу пройти весь жизненный путь без него. Полубезумный… Дурак. Мой… Бог видел, как я проклясть его за глупость и отречение от жизни хотела. И как хотела обнять и никуда не отпускать.

Через пятнадцать минут я смыла с волос травяной настой и окинула взглядом свое отражение в зеркале. Я не верила своим глазам…

Дэнелла приложила немало усилий, чтобы стереть и уничтожить любое мое внешнее сходство с бывшей мной. Но когда по моим плечам вновь рассыпались черные волосы, став выгодным дополнением к зеленым глазам, Лора Уилсон-Дракула будто бы вновь вернулась и ожила.

Затем старая цыганка отвела меня в свою баню и сама вымыла меня жесткой мочалкой, сплетенной из неизвестных мне трав, натерев мою кожу до такого состояния, что мне казалось, что с меня сняли весь верхний слой.

В предбаннике на деревянной лавке лежало красное кружевное белье, красный топ на бретелях и такого же цвета широкая цыганская юбка с золочеными оборками. Баваль, так звали старую цыганку, что означало на цыганском «Ветер», со смущением рассказала, что это белье ей доставил в качестве подарка от короля дворецкий, Роберт, когда она еще была совсем молодой и раз в тысячу прекраснее, чем сейчас, но она им так ни разу и не воспользовалась. Дескать, уйдя с головой в магию, она не видела необходимости в соблазнении мужчин своим телом, поэтому осталась одна до старости и не продолжила род Ланшери-Цепеш. Даже при желании она не успела бы совмещать отношения со своим ремеслом. Мой муж, посылающий такие неоднозначные подарки членам семьи. Как это на него было похоже. И это даже вызвало невольную улыбку на моем лице. Наверное, Баваль в юности была чертовски красива.

А вот цыганский танцевальный костюм принадлежал явно не Баваль, а Маргарите Ланшери. Еще свеж в моей памяти был наш с Владиславом разговор у озера, где он рассказал мне, как Маргарита танцевала ему в красном прежде, чем похитить его невинность. Если у потомка моей изначальной версии хранились такие фотографии, которых не было даже у нас в замке, то не оставалось никаких сомнений в том, что у нее хранился и культовый костюм Маргариты, не истлевший за почти что шесть веков только благодаря поддержке магии Баваль.

Топ оказался мне велик. По всей видимости и у Лоры, и у Маргариты был одинаковый размер груди, потому что я видела, что на мне, на настоящей мне и топ, и юбка сидели бы, как влитые. Моя подростковая грудь же, попросту, еще не доросла, чтобы подобные вещи смотрелись на ней идеально. Но Баваль быстрыми движениями рук и воздействием магии как-то подогнала костюм под мою фигуру.

Шея, плечи и живот остались открытыми. Под скамейкой я нашла красные туфли без узоров на высоком каблуке. Едва только я оделась, старушка из ниоткуда материализовала алую розу и вплела ее мне в волосы. Словно в подтверждение моим мыслям, Баваль тихо произнесла.

— На Рите был этот костюм, когда князь Цепеш влюбился в нее окончательно и бесповоротно. Знакомы они были с детства, да разлучены на долгие двенадцать лет. Может, хотя бы в этой жизни они обретут счастье. И, может, хотя бы теперь я отплатила добром вам обоим. За то, что дали мне жизнь. И безбедное проживание здесь. Спаси его, мать. Умоляю. Ты сама не своя последнее время. Я и за тобой наблюдала, хоть мы никогда и не общались, но видела я, что даже твоя душа тянется к свету, когда ты дочку Герика и Арины не убила, а отнесла отцу. Спаси вас обоих. Вы никогда не будете счастливы друг без друга.

Я без слов крепко обняла старую цыганку, и она прижала меня к себе, целуя в щеку.

— У меня даже нет слов благодарности, заслуживающих прозвучать за то, что Вы сделали. Без Вас я бы даже не узнала, что он смерть выбрал. — В глазах моих стояли слезы.

— Полно, девочка, не плачь. — Баваль стерла мою слезу и улыбнулась мне. — Шагай навстречу своей судьбе. Да будет она к тебе благосклонна. К вам обоим…

Попрощавшись со своей далекой правнучкой, я покинула дом Баваль и Васерию, в бодром духе направляясь к поляне у озера, на которой уже разожгли костры, и расположились бродячие артисты цирковой труппы, музыканты, шуты, факиры-пироманы, танцоры и многие-многие другие…

***

Ночь подкралась и спустилась почти незаметно. На небосвод вышла горькая луна, освещая своим бледным свечением лес, поляну, на которой расположилась труппа артистов и мой путь. Не смотря на то, что я абсолютно не верила в реинкарнации, перерождения и жизнь после смерти, посещение дома Баваль немного подорвало мою уверенность в том, что все вышеперечисленное есть не более чем разрекламированный миф… Что-то в этом, однозначно, было. Я до сих пор помнила, как грудь мою терзал смутный страх, что когда Владислав поймет, что я — не Маргарита, он оставит меня, бросит, и я просто не смогу жить дальше. Но сейчас, увидев, что эта девушка, с которой нас разделяло практически шесть столетий, была создана по моему образу и подобию; той моей внешности, которой я владела до того, как Дэнелла не забрала ее у меня, до такой степени, что у нас с ней был одинаковый взгляд, одинаковая улыбка, одинаковая маленькая и почти незаметная родинка на переносице, я поняла, что мой страх был беспочвенным. Что касалось его вечной любви… В чем, в чем, а в этом мой муж точно не мог ошибиться. И, если он говорил, что я — Маргарита, значит, так оно и было. А я просто была лишена памяти прошлых жизней. Потому что умирала. И, как сказала Баваль, даже дважды.

Яркую серебряную и полную луну окружал мириад подмигивающих ей золотистых, как мне казалось, звезд. Луна была такой близкой и чарующей, что, казалось, можно дотянуться и коснуться ее рукой. Темно-синие ночные тени мягко опускались на землю, поминутно сужаясь и вытягиваясь, а я спокойным прогулочным шагом уже подходила к поляне, на которой через полчаса должно было начаться грандиозное, шумное, масштабное и красочное шоу.

В тени раскидистых дубов и вязов я приметила бордовый свежевыкрашенный фургон, возле которого толпилось около полусотни человек в ярких и блестящих нарядах всевозможных цветов, и несколько не менее ярких кибиток. В ожидании шоу здесь собрались старики, женщины, мужчины, дети, как из местного населения, так и из элиты самих артистов. Нашлось место даже для нескольких заклинателей змей. Несколько проворных обезьян залезали на крышу фургона и вновь спускались вниз, покрикивая друг на друга на своем обезьяньем языке. Не смотря на то, что люди суетились и создавали своей массой ощущение сутолоки, что-то в царившей здесь атмосфере навевало приятный покой. Ощущение предстоящего праздника ощутимо висело в воздухе, и, благодаря ему, в сердце ниспадала тихая, ничем не омраченная радость. Я коснулась ладонью щеки. Мое лицо полыхало, и все мое тело было лихорадочно горячим, не смотря на то, что наш мир в осенне-зимний период хоть и не кидает в нас желтыми листьями и не осыпает снегом, но и не славится высокими температурами. Я же горела в ощущении предвкушения праздника. И не только. Мы не виделись год. Сегодня наша встреча неизбежна, и даже сами Луна и звезды своими коварными подмигиваниями намекали, что в день полнолуния никто не сумеет убежать от своей судьбы. Я должна была помочь ему… Но смогла бы я это сделать, удержав себя от падения к безумию? Смогла бы я это сделать, сдержав обещание, данное Дэнелле Тефенсен во имя спасения его жизни? Ведь в чем-то она была абсолютно права. Оторвать меня от него, если он рядом, уже невозможно…

Поразмыслив, однако, я решила — будь, что будет. С неба неумолимо светили звезды, шоу было готово к открытию, и один из восточных музыкантов в высоком тюрбане уже изливал высокую музыкальную трель. То играл дудук. А сердце сладко щемило. Ночь, луна и звезды, музыка, пироманы и огонь, все вокруг горит и дрожит золотыми всполохами, а я одета, как сказочная цыганская или восточная принцесса. В такие мгновения обещание истинной любви пьянит и задурманивает сознание. Проклиная на чем свет стоит свою слабость, я уже искала глазами его в толпе, даже не отдавая в том себе отчета. Баваль сказала, что ее магия скроет от глаз Тефенсен все, что случится сегодня ночью. Я ей доверяла. И очень надеялась, что не зря.

Вечер уже на данном этапе обещал быть изумительным. Оказаться занесенной в программу выступающих танцоров не составило особого труда. Организатором шоу был невысокий приземистый смуглый мужчина лет сорока на вид. На нем красовались широкие золотые шаровары, разноцветная, с преобладанием золотого цвета рубашка и зелено-бордовый тюрбан. Перекинувшись со мной парой фраз, окинув меня оценивающим взглядом, уточнив, какой именно танец я хотела бы исполнить, он широко и ободряюще мне улыбнулся и занес меня в список участников шоу под именем Эвангелина Серена. Именем королевы представляться было небезопасно. Слишком много врагов, а я — всего лишь человек. А о своем нынешнем в столь дивную и волшебную ночь я даже не желала вспоминать.

Я выбрала самый экстремальный вид, которому меня учили на уроках восточной хореографии. Танец на битом стекле. Внутреннее «я» сейчас кричало во весь голос бежать отсюда прочь, но крик экстаза в груди убеждал, что все будет в порядке, звезды светили так ярко, Луна была так близко, а подсознание голосом моего мужа шептало остаться, чтобы увидеть, что произойдет здесь своими глазами, что я попросту не могла слушать назойливый и до тошноты правильный голос интуиции. Ощущение безумного драйва, летевшего по венам, бешеное сердцебиение, неровный пульс и адреналин в крови толкнули меня даже заявить о наиболее опасном для себя номере. Я понимала, что в любой момент могу наступить на осколки и пораниться, что весь этот танец щекочет нервы и держит тебя в тонусе лишь до первого пореза ступни, а потом уже ни о какой хореографии не может идти и речи, но неистовство, бушевавшее в крови, не позволяло мне выбрать что-нибудь посредственное, но безопасное. Оно хотело безумной авантюры, приключений, танцев до изрезанных ступней и прикосновений любимых губ до боли и тошного сладостного кома в солнечном сплетении.

Еще не начавшись, праздник уже довел меня до состояния нервного возбуждения и добровольного желания сойти с ума… Само шоу стартовало через двадцать минут.

Открывали программу мероприятия факиры. Я наблюдала за ними из тени вязов, словно завороженная. Танец огня был настолько реалистичен и масштабен, что захватывало дух. Моим детским забавам с магическим знаком «Игнификато» было не суждено стоять рядом с этим великолепием. Пламя, выдыхаемое пироманами, горячей и трепыхавшейся алой волной взвивалось до черных ночных небес, разрезая прозрачные выси, доставая до верхушек могучих сосен, и лишь чудом не поджигая мрачный и темный лес. В этом огненном столбе, подпиравшем небо, на зависть каждой компании, работающей над созданием спецэффектов для фильмов моего мира, плясали и взмывали до небес четкие очертания фигур всевозможных экзотических животных, цветов и людей…

Огонь плясал и танцевал все новыми и новыми волнами, выдуваемыми факирами до небес еще минут тридцать, извиваясь, деформируясь и являя восхищенным взглядам простых деревенских жителей настоящее заморское, никогда ранее не виданное ими ошеломляющее шоу.

Едва только зрители успели понемногу насытиться огненным номером и закончили рукоплескать, возведенный на поляне помост заполонили дрессировщики обезьян, собак и заклинатели змей. Эта часть длилась чуть меньше, около пятнадцати минут, и, следом за ней, пришла очередь самого сердца праздника, а именно — всевозможных танцев. На площадку высыпали танцоры цыганского происхождения в ярких нарядах. Предусмотрительный организатор и его помощники тем временем развели несколько костров по всей поляне, так как ночь уже полностью вступила в права, а в такое время года сумерки и неразрывно следующий за ними мрак ночи становятся непроглядными настолько, что ничего не видно на расстоянии вытянутой руки, если только ты не обладаешь вампирским зрением. В свете пламени костра яркие юбки проворных девушек-танцовщиц рассекали воздух, развеваясь на ветру, со скоростью мысли.

Следом наступил час икс. Организатор представил публике мое имя, а я, завороженно засмотревшись на танцующих в безумном темпе цыган, даже не сразу поняла, что он обращается ко мне. Только услышав в третий раз нетерпеливым голосом произнесенную фразу: «А сейчас поприветствуем леди Эвангелину Серену с танцем на битых стеклах» и увидев обращенные на меня в бесконечном количестве пары глаз, я начала протискиваться сквозь толпу зрителей к сцене. Приподняв подолы юбки, я уверенно взошла на помост, отстучав каждую ступеньку каблуками. Организатор, по всей видимости, решил не открывать Америку заново, в поисках осколков, необходимых для номера, поэтому откуда-то из закромов им было принесено и разбито прямо о сцену зеркало. Помощники в незаметном глазу среди пестроты одежд и слепящего глаза золота сером тут же подбежали и коварно разметали осколки по всему периметру помоста.

Наклонившись и аккуратно взяв туфлю за каблук, я медленно сняла ее и поставила на край сцены. Затем ту же манипуляцию я проделала и со второй туфлей.

Распрямившись, я окинула взглядом толпу. Никто из присутствующих был не против посмотреть, как юная тринадцатилетняя девочка режет себе ноги, танцуя на стеклах. Вот уж воистину это было время, когда все живущие в нем желали только хлеба и зрелищ, нетерпеливо посвистывая и потирая ладони. Что ж. Оставалось только дать им то, чего они жаждали, любой ценой. В конце концов, его глаза столько лет резали меня по живому, и не меньше, чем дурацкие осколки стекла.

Я закрыла глаза, выдохнула и расправила плечи. Воздух рассек первый звук тягучей и заунывной мелодии арабских мотивов. Я медленно двинулась по сцене, не глядя под ноги. Лишь в толпу. Хорошая интуиция и сноровка пока позволяли мне обходить осколки, и мои ступни до сих пор не пострадали от порезов. Темп постепенно начал убыстряться. Языки пламени костра взмывали до небес. Алые полы моей юбки рассекали воздух все более ритмично, набирая скорость. Лица в толпе с каждым моим движением уже начинали сливаться в одно. Я входила в раж, исступленно увеличивая скорость танца до ритма дьявольской пляски. Мои ступни все еще чудом оставались неповрежденным. Уроки восточных танцев я помнила отлично, притом настолько, что изменение темпа не выбивало меня из равновесия и не заставляло совершать опрометчивых шагов на осколки. Народ неистовствовал, свистел и рукоплескал, потому что я вертелась вокруг своей оси уже практически, как волчок, если и наступая на мелкую стеклянную крошку, то даже не ощущая дискомфорта, полностью отдавшись умопомрачительному ритму востока.

Но, как зачастую водится, ничего не бывает в жизни гладко. А уж, учитывая, какой я человек, каким всегда была, удержать себя от шага на осколки, что в метафизическом, что в буквальном смысле, я никогда не могла. Очередное па с разворотом было совершено, и в этот самый миг глаза мои встретились с другими. Обсидианово-черными, как сама ночь. Он стоял в самом центре толпы, не отрывая от меня взгляда. Крестьяне испуганно расступились, затравленно озираясь на короля, но он не обращал на них никакого внимания. Весь эпицентр его сосредоточения был прикован ко мне. Сердце дало сбой, несколько раз дрогнув. Ноги тоже. Разум начал постепенно отключаться, раздался хруст крупных осколков стекла, на которые налетели мои ноги. Резкая боль ударила в голову. Я почувствовала что-то теплое, обволакивающее ступни. Кровь. В такой момент, там, на курсах, занятие было бы немедленно прервано, преподаватель побежала бы за перекисью, чтобы обработать и продезинфицировать раны, но я стояла перед многотысячной публикой, которая хотела видеть, как я танцую, а не как жалею себя. Да и он тоже. Он хотел видеть мой танец. И я уверена, последний раз причинив ему боль и оттолкнув год назад, сейчас он наслаждался моими муками, потому что единственный в толпе чувствовал запах человеческой крови и знал, что как на грудь шипом, ногами на осколки меня заставили налететь его глаза. Чувство ритма полетело к черту, а танец продолжился в стиле «наперекосяк». Боль растекалась по телу, осколки протяжно и заунывно хрустели под ногами, с каждым шагом ступни становились все более горячими и влажными. С момента, как я посмотрела на него, ничего уже не было ладно. Я не совершила ни одного верного движения. Каждое па теперь давалось мне все новыми и новыми порезами, потому что контроль над телом был безвозвратно утерян, а координация движений у абсолютно трезвой меня приблизилась к пьяному пошатыванию. Единственным плюсом в этом было то, что я уже практически ничего не чувствовала. Боль в груди разрослась настолько, что все, что сейчас творилось с ногами, ощущалось как-то ущербно и неполноценно. Музыка не сбавляла темп. Ритм был неумолимым, полубезумным. Он неистовствовал с той же мощностью, и чем быстрее в спираль меня закручивало вращение вокруг себя, тем больше я ощущала, как силы выходят из меня вместе с кровью. Несколько крупных артерий стоп и мелких капилляров было задето и разрезано. Мир вертелся перед глазами…

Я не понимала чувство, отражавшееся в его глазах. Даже присутствующие видели, что помост медленно и верно окрашивался в багровый цвет и знали, что вряд ли подобное было по плану. Он же, как зверь, инстинктивно ощущал запах квинтэссенции жизни для вампира, а в глазах его металось полубезумие, боль и… Жалость. Вот уж не думала, что доживу до того момента, когда мой любимый начнет сострадать. И не кому-либо, а мне. Разлука доконала нас обоих. А его заставила испытывать чувства, которые то ли не посещали его ранее, то ли он их попросту стыдился. Ведь вампиру проявлять человечность стыдно, а колосажателю — сострадание… Позор.

Присутствующие ждали немой развязки. В финале я должна была уйти на поклон. И все на этом. Но это было до того, как я запорола весь танец, нарушив все правила осторожности. Теперь окончание должно было быть не менее кровавым, чтобы ужасающая картина стала выглядеть еще кошмарнее. Пока музыка подходила к концу, игнорируя боль и кровь, я смотрела на него. Выглядел он ужасно. Баваль не солгала. Он исхудал практически до фазы «скелет, обтянутый кожей». На изможденном лице под и над глазами красовались черные круги. Фигура застыла на этом свете в скорбной позе. Руки свела судорога. Когтями он терзал свое бледное запястье, а в глазах читалось безумие ослепленного горем и уставшего от жизни мужчины. На это было невыносимо смотреть. Он себя убивал целый год, просто организм его был слишком вынослив, чтобы сдаться так быстро и привести его к упокоению. И в этом была только моя вина. Как себя не ненавидеть за это?.. На этот вопрос у меня не было ответа.

Музыка резко вскрикнула и замерла, достигнув апогея. Сейчас. Последнее па. В полуразвороте я изо всех сил обрушила тело на колени в самый центр помоста на осколки, расставив руки и склонив голову к груди. Сотни жал впиявились в коленные чашечки, и я издала глухой стон, настолько тихий, что никто в толпе бы его не услышал. Никто, кроме единственного, обладавшего вампирским слухом. Я не поднимала головы, в толпе царило молчание. Даже мухе в такой роковой тишине было бы не пролететь бесшумно. А через сорок секунд грянули овации. Со свистом, улюлюканьем и безумным воем. Публика кричала и рукоплескала еще несколько минут, когда я уже даже сбежала с помоста в тень вязов, согнувшись пополам от боли и во имя необходимости, вытаскивая из коленей и ступней осколки с грудным свистом, а сцену, с которой парой резвых взмахов метлы смели осколки, заполнили танцоры, исполнявшие аргентинское танго — танец страсти, в ярких, пестривших разнообразием цветов и тонов одеждах с огромным количеством оборок на юбках женщин. Когда подготовившиеся пары завершили свои хореографические номера всем присутствующим дали единственный и неповторимый шанс — пригласить одного из выступавших на танец.

Еще не избавившись от темных кругов, рябивших перед глазами и разъезжавшихся от центра к периферии зрения, я почувствовала, как толпа буквально внесла меня обратно на помост. А затем организатор шоу громким поставленным голосом зычно провозгласил.

— Его Величество, король этого мира Владислав Дракула вызывает на танец артистку номера «Танец на стеклах» — Эвангелину Серену.

Это был стазис. Я стояла на сцене, уставившись ему в глаза своими, расширенными от немого ужаса и ничего не отвечала, пока с уст моих внезапно не сорвалось и против моей воли, и против моих желаний хриплое паническое «нет». Как бы я ни хотела помочь ему, он был голоден, изможден, но жив… А если он коснется меня… Одно прикосновение утянет нас в бездну. На дно. И мое внутреннее «я» прекрасно знало об этом, посему, наперекор всем желаниям и подсознанию, оно руководило произнесенными мной словами интуитивно правильно и, как и всегда, рационально.

Он взошел на помост и приблизился. Ответной реакцией я сделала шаг назад и уже взвизгнула.

— Нет.

— Лора, пожалуйста. — Тоска и боль в его глазах делали из него раненого зверя. Он был готов уже умолять, протянув руку в мою сторону.

Глядя на эту руку, словно на ядовитую змею, я отпрянула, затравленно и, в бессилии сделать что-нибудь в противодействие, воззрившись на ее неумолимое приближение в мою сторону. — Я сказала — НЕТ.

И снова мой вскрик резанул по воздуху и рокотом пронесся по затихшей толпе. Нервно подрагивая, я коснулась ладонью лица. Зачем я сюда пришла. Зачем… Знала же, что это неизбежно. Знала, что один глупый поступок — и это конец всему. Завтра на пиках нашего же замка будут красоваться два изысканных трупа. Или только их головы.

— Иди прочь. Умоляю. Я сказала. Я уже все сказала год назад. Я ненавижу тебя. Я презираю тебя. Ты сломал мне жизнь. — Это я произнесла в полголоса, чтобы слышал только он, ровно так же, как он, когда назвал меня по имени. По моему настоящему имени.

Не знаю, не ручаюсь даже сказать, что произошло. Толпа вопила согласиться, а я только и думала, как сбежать от вампира на человеческой скорости сквозь ошалевшую от одури праздником живую стену. Яд праздника, как и любой яд, взять ту же сонную одурь, красавку или атропу белладонну, растлевает умы и души перед тем, как уничтожить, доводит до помрачения рассудка. Зрителей довели. Меня раздергали и довели. А ведь до конца праздника было еще раз тысячу вдохнуть и выдохнуть.

Я не помню, как случилось роковое. Как его рука легла на мою поясницу, намертво притянув к себе. Мой темный ангел ночи. Мое бедное, бедное счастье… Которое мне никак не позволяли обрести. Больше кричать «нет» и отталкивать не было сил. Сначала — сальса. За ней — самба. Чечетка, и, наконец, танго… Кукловод… Он вел меня, словно марионетку, а я рассыпалась на капли метеоритного дождя в каждом па. В каждом повороте… Я вся была огнем. Он зажег меня, словно спичка чистый спирт. Танец с ним был сознательным эскапизмом. Словно Дэнелла не услышит, не увидит и не узнает никогда. Мой мастер. Он был самим мраком, холодным и неживым. Темным, словно ночь. Свободолюбивый цыганенок. Пусть на короткое время, но мой. Я же была яростным пламенем в свете костров. Алые юбки со свистом рассекали ночь, делая ее на долю секунды светлее усилиями Маргариты. Две страшные силы. Он олицетворял Смерть. Я — Вожделение. И в сплетении пальцев этих древних божеств рождалось что-то столь светлое, что таким испорченным, как мы, даже не подходило. Любовь…

Он провел рукой по моей открытой шее, спускаясь по пояснице ниже, чертя между лопаток невыносимо медленно линию тока по линии позвоночника. Легкие заволокло тошнотворным привкусом раскаленного металла. Плавно опустив меня, пока никто не видит, он касался пальцами моего живота, без разрешения спускаясь вниз. Это был тот момент, когда ты вроде еще и не уничтожена, но уже и от человека в тебе мало. Остается лишь зверь, живущий на инстинктах. Мой зверь сейчас рычал внутри меня о нестерпимом желании. Таком, когда уже невозможно ни молчать, ни медлить. Закинув мою ногу на себя, незаметно для всех касаясь внутренней стороны бедра, проскользнув по икре, голени и выше, он резко развернул меня дважды вокруг себя и сжал руками подгрудные ребра, выбивая воздух из моих легких. Эмоции достигли острого пика шквала. Когда сыплешься на битые осколки, но ничего не можешь с этим поделать. Словно наложница у ног своего султана. Словно аскет в поисках ответа на свои молитвы у Бога. Он был всем… Как и восемнадцать лет назад. Была в этом какая-то своя испорченная константа…

В соприкосновении тел оба бились в судорожном эпилептическом припадке. Каждое касание кончиков пальцев — медленная мучительная смерть. Все четыре танца мы двигались так слаженно, словно репетировали бесконечное количество раз. Нам и не требовалась репетиция. Мы всегда знали желания и волю друг друга. Еще со старых времен, когда единственными нашими, с позволения сказать, танцами были безумные гедонистические ночи отравы в руках друг друга. Он делал шаг вперед, а я уже отступала на шаг назад. Я переходила в наступление, и он позволял мне это. Он вращал мной, как хотел. Ломал, словно тряпичную куклу, откидывая и подхватывая в последний момент. А на повороте заставлял полы моего танцевального костюма взвиваться и летать по воздуху около минуты, не опускаясь. Вдалеке протяжно играла восточная дудочка, а я, не сводя глаз с его мучительно прекрасных тонких губ, молила музыканта только об одном.

— Играй, дудук, играй еще… Еще драгоценное мгновение. Не позволяй расстаться с любимым этой ночью.

Я была уничтожена, стерта с лица земли реакцией своего тела. Прошло уже больше года, а оно упорно не желало забывать своего владельца, и на каждое его прикосновение отзывалось физической болью и яростным желанием. Я чувствовала, как немеют кончики пальцев рук и ног в уставшем от убыстренного пульса и сошедшего с ума сердцебиения организме, да и само тело, казалось, парило в невесомости, уползая на дно в нечто вязкое, анестезирующее. Музыка затихла, и, не обмолвившись с бывшим мужем и словом, я ринулась прочь, игнорируя боль в израненых ступнях, в сторону костра, разведенного у исполинских хвойных деревьев. Однако, причина всех моих мучений опередила меня. Улыбаясь, он стоял, прислонившись спиной к высокой сосне, словно уже не в силах сам себя удерживать.

— Яв кэ мэ, чиргенори. Нанэ ада вавир прэ свето. (Приди ко мне, звезда моя. Нет больше таких на свете. /цыг./ — примечание автора).

Видимо, в этом была магия нашего мира, или же память прошлой жизни постепенно начинала ко мне возвращаться, но я поняла, что он сказал, и стояла, потупив взгляд и смотря в землю.

В мгновение ока он преодолел нас разделявшее расстояние, и ледяная рука коснулась моей щеки, полыхавшей, как и все тело от источаемого костром тепла. И не только.

Взяв меня за подбородок, силой заставляя смотреть ему в глаза, что заставляли мое сознание подернуться дымкой, он прошептал.

— Что же ты делаешь? Зачем лжешь? Я все вижу. Тебе не спрятать свою реакцию от меня. Да и вряд ли забывая о мужчине, наденешь танцевальный костюм женщины, которая лишила его невинности, человечности и терзает по сей день. Хочешь сказать, Баваль тебя убедила прийти? Ты из жалости ко мне сейчас здесь?

— Да. — Мой голос уже не дрожал. Я вкладывала все резервы лгуньи, что во мне сейчас были, чтобы спасти мужа от неминуемой жестокой расправы рук своей же подруги. — Я перегорела еще год назад, Владислав. То, что ты наблюдаешь, не более, чем остаточное явление. Я живу дальше. У нас с Аароном все хорошо, но я не хочу, чтобы ты, думая, что меня еще можно вернуть таким образом, пытался покончить с собой, изморив себя голодом. Живи дальше. Двигайся дальше. Ты сможешь. У тебя получится. Я забыла, и ты забудешь со временем. Я уже ухожу, поэтому, пожалуйста, отпусти меня.

— Знаешь… — Он держал меня за затылок рукой, а пальцы беспорядочно гладили по шее. Это было так возбуждающе, что било по всем органам чувств, заставляя мышцы внизу живота поминутно сжиматься и разжиматься. — Нет более жалкого и смешного зрелища, чем глупец, одержимый любовью пять столетий. Я многое тебе позволил. А лучше бы спускал шкуру до сих пор и наслаждался твоими криками боли. Я не доставлю тебе удовольствие оставить меня здесь лицезреющим твою спину, удаляющуюся в ночь, куда-нибудь за линию горизонта. Я уйду первым, чтобы не смотреть, как уходишь ты…

Он резко развернулся на каблуках сапог и направился в сторону дома, и тут я сделала то, о чем тысячу раз пожалела впоследствии. Схватив его за руку, мне хватило сил повернуть его в свою сторону и дернуть на себя. — Идиот ты. Так ничего и не понял. Не в Аароне дело. Невинной я должна оставаться, пока не стану Хранителем Архивов, иначе Тефенсен убьет тебя… Глаза. Глаза никогда не лгут, а ты слушаешь черные омерзительные слова, слетающие с языка, и веришь. Будь ты проклят, Владислав. За каждое слово, за каждый жест, за то, что вывернул мою душу наизнанку, и мне уже никогда не стать прежней. Ничего у нас нет с Аароном. Ничего во мне не изменилось. Люблю, как и всегда любила. Тошно, муторно, с первого взгляда и навечно. Сломана я на тебе, слышишь? Все. Все. Все. Не принадлежу я Аарону. Никому не принадлежу. Из-за тебя я прошлась каблуками по сердцам всех мужчин, которые меня любили или испытывали ко мне симпатию. Не зажечь уже никому в душе огня, цыганенок. Нелюбимая никем, одинокая и ничья, как сгнившая роза на асфальте. Твоя. Твоя навсегда, сколько бы мне мозги ни промывали. Умру, завяну, сгнию, пропаду, но другому не достанусь, о другом не помыслю. Никогда. Лучше в гроб, чем с другим. Ты… — Я не договорила. Он вжал меня в дерево и коснулся пальцами моих полуоткрытых губ, очерчивая их контур, глядя на них полубезумным взглядом. Я сломалась в невозможности больше сопротивляться. Его пальцы проникали мне в рот. Так неправильно и порочно. Но он весь состоял из консистенции вожделения, да и я не слыла ангелом. Обвивая их языком, обсасывая и обцеловывая каждый его палец, я жалась к нему крепче всем телом, чувствуя, что данный мной обет повис на ниточке. Бретель моего топа медленно сползла по плечу, оставляя и его, и шею абсолютно незащищенными. Не сводя глаз с этой самой бретели, тыльной стороной ладони он ласково провел по моей щеке и незащищенному участку плеча. Холодные губы смерти заскользили по горячему обнаженному невинному горлу. Шепча его имя, как мантру, как молитву, я обвила руками его за шею, и поцеловала, игнорируя холод. Мы снова были разной температуры. Мертвое к живому и по живому без лезвия. Закинув ногу ему на бедро, как в танго, я прильнула низом живота к нему.

— Слишком людно. — Коротко выдохнул он. — Идем.

Пробравшись к озеру сквозь кустарник, я, не говоря ни слова, силой усадила его на землю, возле столетнего вяза и сняла с него плащ и камзол. Вот оно. Счастливый эскапизм влюбленного идиота — упасть в бездну его глаз и лететь все дальше и глубже на дно. Не желая становиться свободной. Не желая обрести свое «я» и стать хоть кем-то, а не чем-то без него. Право, как смешно и нелепо, но и грустно так, что хоть в порошок сотри зубную эмаль от лязга челюстей в безысходности бытия. Как говорили в старину: «Сначала весело. Потом повесишься». Видимо, я достигла дна. Я начала понимать смысл этой фразы. И вот так и живу повешенной, небрежно вытащенной из петли. А он — мое дерево висельника и веревка. Он слишком много значил, чтобы я могла спокойно без него жить… В голову пришла как-то не к месту пророненная вскользь Джорджем Ласлоу реплика, когда я думала, что сумею научиться любить другого мужчину. Пусть и без одержимости.

— Ты бы мне изменила с ним.

Тогда я иронически улыбнулась парню и ответила свою излюбленную фразу. Пиши я книги, я бы, наверное, вставляла ее в каждую из них. — Я бы даже Богу изменила с ним.

И это не было ложью.

Аккуратно сняв рубашку, я опустилась на землю за его спиной и, обвив одной рукой его грудь, сначала коснулась губами плечей, затем стала их массировать и растирать.

— Это… Помогает. Я знаю, что жажда нестерпима, и все, чего ты хочешь сейчас, это сожрать меня, но массаж, он оживляет даже умершее. А эти зоны. — Я изо всех сил надавила на плечевые мышцы над ключицами. Он даже не поморщился, хотя я, когда меня последний раз водили к мануальному терапевту в детстве, и он ставил мне уколы на эти до безумия болезненные места, ныла и вопила похлеще истерички. — Если не болят они, остальную боль стерпеть можно. Разве что кроме душевной. Тебе нужна кровь. Ты должен охотиться. Ты держишься, но осталось немного. Еще пара месяцев в таком режиме, и тебя не станет. Хотя…

Я помедлила, перекинув его волосы, забранные, как и обычно в конский хвост золотой заколкой, вперед и продолжила массаж. — Ты, наверное, уже и не в силах. Как со зрением?

— Плохо. Впервые за все бессмертное существование я словно полуослепший. Все мои органы чувств дают знать о том, что тело распадается. Я слышу сквозь шум, гуляющий в голове, а вены иссохли и трутся о кожу, словно наждачная бумага.

— Возьми мою кровь. В сражении за пищу тебе не выстоять, пакетированная тебя не спасет, а теплая кровь из вены может. Возьми ее. Я хоть всю отдам. Мне все равно завтра не жить. Дэнелла превратит мое существование в ад. — Я склонилась к его шее, обняв за плечи, и слезы потекли по моим щекам. Невыносимое мое счастье… Пусть и на короткий миг.

— Ты, похоже, недооцениваешь, как далеко может зайти распад организма, если вампир не питается уже год. Он либо уже даже не примет твою кровь, либо я не остановлюсь и выпью всю. И какой смысл тогда будет жить, зная, что убил ту единственную девушку, которую любил?.. Я не трону тебя. Это слишком опасно. Я и так держусь из последних сил. У тебя все ноги изрезаны, а жажда давит мне горло. Не предлагай то, что может окончиться твоей смертью.

— Есть и другое решение. — Я переползла вперед и встала перед ним на колени, касаясь рукой щеки. — Каждый вампир по сути своей является еще и энергетическим.

Развязав бретели топа, я откинула его в сторону. — А сильный энергетический заряд, переданный от живого вампиру, в состоянии спасти ему жизнь. И что может быть мощнее по силе, чем энергия умирающей девственности? В боли кроется эмоциональный пик. Бери ее. Спаси себя.

— Ты сумасшедшая. — Он оттолкнул меня, глядя мне в глаза полубезумным взглядом. — Ты сама сказала, что Тефенсен убьет тебя, нас обоих, если это случится. Ведя тебя сюда, к озеру, я не планировал заниматься этим. Я просто хотел поговорить там, где нет людей. И попрощаться. Потому что, если ты надумаешь увидеться еще через год, ты меня уже не застанешь.

— Я сказала, а теперь говорю иное. Пусть сука бесится. У меня достаточно сил, чтобы уложить ее на обе лопатки или прибить ветвью, «нечаянно» упавшей с неба. Ты совсем плох. Даже пока ты стоял там в толпе, я этого не замечала. А теперь вижу. Забирай мою невинность. Все равно я никогда не пожелаю отдать ее никому, кроме тебя. Так что мой выбор осознанный. И хватит спорить. Времени у нас всего до рассвета.

— Здесь, конечно, никого нет. Но ее шпионы могут быть повсюду. Не знаю, как ты относишься к зарослям осоки… Они острые.

Ни слова более не говоря, я втянула его в прибрежную осоку, спиной опускаясь на острые и мокрые от воды стебли. — Любовь с болью всегда ходят по грани напару. По моим ногам точно мясорубка прошлась. Я не боюсь царапин на спине.

Огонь от всполохов далеких костров светом и тенью отражался на его безупречном лице, исполненном холодной красоты. Вдалеке все еще играл дудук, но тень вязов и прибрежные заросли осоки скрывали происходившее от глаз посторонних.

Аккуратно развязав мою юбку и сорвав исподнее, он посмотрел мне в глаза, где застыл безотчетный страх.

— Боишься? Ты же не помнишь, как это было в первый раз, верно? Что бы тебе ни являлось в видениях, я не был груб. Ты была двенадцатилетней малышкой, а даже такие уроды, как я, не в состоянии причинить боль столь юному созданию.

— Давай покончим с этим. Да, я боюсь, но пусть будет быстро. — Я нервно стиснула зубы, и вся сжалась в комок.

Тогда он склонился надо мной и начал гладить мою грудь, руки, живот. — Ожидая боль, ты ее сполна и получишь. Выдохни, расслабься, разведи пошире колени и замри. Больно не будет. Ты вообще-то с профессионалом разговариваешь. Сотни тысяч я лишил невинности и опорочил за пять веков. Никто из них не жаловался на боль. Даже ты в первый раз. Смотри мне в глаза и не думай об этом. Обещаю, ты и не почувствуешь, и не заметишь.

Смочив руку озерной водой, он коснулся пальцами моего полуоткрытого лона. Я судорожно вдохнула и выдохнула, вытянулась в струну, но пальцы его лишь осторожно скользили сверху вниз, даже не проникая вглубь. Огонь разлился по телу. Я уже даже ждала этого момента, когда он склонился ко мне вплотную, и я впилась в грешные губы вампира своими. Тогда и случился рывок. Я даже пикнуть не успела, почувствовав короткую ноющую боль внутри себя. — Тише, тише, бабочка. Все позади.

Я, приоткрыв рот, ловила воздух в состоянии шока. Он коснулся окровавленными перстами моей щеки, проведя по ней сверху вниз и оставив три кровавых полосы на моем лице.

Прикрыв глаза, мой муж судорожно вдохнул. Я была права. Сил у меня совсем не осталось, а залегшие морщины на его лице, темные круги под глазами медленно, но верно разглаживались и исчезали. Тело наливалось силой. В него шаг за шагом возвращалась жизнь.

— Пожалуй, с тебя хватит на сегодня. — Он улыбнулся, нежно поцеловав меня в щеку. — Малышка, ты совсем обессилена.

— Я того и хотела. — Расстегнув бюстгальтер, я прильнула разгоряченной грудью, всем своим хрупким нагим телом к его ледяной груди. — Завтра мы поплатимся. Но сегодня…

Я закинула ногу ему на бедро, пристально глядя в глаза, запрокинув голову вверх. — Возьми меня. По-настоящему.

Дважды просить моего мужа никогда не приходилось. Окончательно истлев под натиском его поцелуев и прикосновений, изрезав всю спину осокой в безумном ритме наших тел, когда, наконец, оргазм накрыл нас с головой, я отдышалась и тихо произнесла.

— Ведь этого недостаточно. Ты забрал энергию гибели моей девственности, но все равно не питался. Бери мою кровь.

Он только покачал головой. — Куда ты себя толкаешь, женщина? Посмотри на себя. Ты еле живая, а все еще жертвуешь всем ради меня. Остановись. Мне хватит того, что ты уже отдала. Это неоценимый дар. Я у тебя в неоплатном долгу за спасение своей шкуры. Ни одна другая в моей жизни так слепо не шагала во мрак ради спасения меня.

— Я — не просто какая-то другая. Я — твоя жена.

— Кстати, об этом. По легенде, от свадебных колец брака истинной любви после принесения вечной клятвы у вампиров нельзя избавиться. Я знаю, что ты выбросила свое в тот день, когда увидела меня с Иэной. Поверни голову набок. Легенды не лгут.

Я приподнялась на локте. В зарослях осоки, прямо возле меня, лежало золотое обручальное кольцо с переплетенными крыльями двух летучих мышей. Ни слова не произнеся, я надела его на палец. Странно, все это время рука даже скучала по этому украшению. По его весу.

— Этот танцевальный костюм. Что с ним вообще? — Простонала я, держась за голову. — То Маргарита в нем лишает тебя невинности. То ты меня. Заколдованный…

Затем я потихоньку склонила его голову к своему плечу, коротко целуя в шею. — Бери мою кровь, любовь моя. Я ношу закрытые футболки на тренировки. Она не узнает.

— Хорошо, но потом я исцелю тебя своей кровью.

— Нельзя. — Я отрицательно покачала головой. — Тогда и порезы на ногах заживут. А это уже подозрительно. Половина нашего мира видела мой танец. И помост до сих пор в крови. Я справлюсь и без чудодейственного заживления. Не маленькая.

Сладостная боль резко пронзила тело, когда его клыки пропороли кожу на моем плече. Эндорфин и допамин, ласково взяв за руки, увели в сказку. Кровавый поцелуй вампира всегда вбрасывает в тело жертвы приятный яд, чтобы ослабить сопротивление. Мир для меня сейчас пульсировал синим и золотым.

Окинув меня взглядом багровых глаз с вертикальными зрачками, Владислав вновь погрузил в меня клыки, на этот раз в вену на внутренней стороне бедра. Это была самба белого мотылька над пропастью. Крылья мои были опалены языками пламени костров и страсти, и глупая бабочка, потеряв над собой контроль, сгорела, не оставив от себя ничего, наконец-то став чьей-то вместо никчемного бытия ничьей, полусгнившей черной розой на асфальте…

Глава 15. В ожидании расплаты за грехи

Столько лет, растворенных в ночи,

Мне главу украшали терном…

Марево огня рассветных лучей окрасило его волосы в алый цвет. Я только недавно проснулась, ощущая его руку, крепко прижимавшую меня к нему. И уже перевернулась на другой бок, чтобы посмотреть на него в то короткое мгновение, что он дремлет. Утренняя прохлада холодила мою кожу росой. Заперты в плену правил, установленных кем-то свыше. Нас лишили нашей свободы и права выбора. И все-таки мы боролись… Вот он спит. Так спокойно и безмятежно. Сейчас ему нет дела ни до чего. На лице застыло отстраненное и мрачное выражение. А каждая мышца, каждый нерв напряжены. Он не умеет расслабляться. Не после всего, что было. А я… Я не могу забыть о прошлой ночи, которая оставила раны на моем сердце и изувечила. Изувечила мыслью о том, что это был уже точно последний раз. Снова пришли на ум строки из стихотворения о Черном Человеке.

«Месяц умер. Синеет в окошко рассвет. Ах ты, ночь! Что ты, ночь, наковеркала?»

И правда, что? Что эта ночь наковеркала? Почему, когда спускаются сумерки, от себя становится невозможно сбежать? Почему днем кажется, что все прошло, а ночью болит еще сильнее?..

Вопросы без ответа.

Слезы обожгли мне щеки. Я приподнялась на локте. Его черный плащ еще согревал нас обоих. Нервно встав и сделав круг по поляне, я снова прилегла, грудью прильнув к его холодной спине, накрывая нас плащом. Склонившись со слезами на глазах, я мучительно оставляла поцелуи на плече, на шее под затылком, убирая волосы, застегнутые дорогой заколкой, пропуская через них пальцы. Мои дрожащие пальцы слегка коснулись его нижней влажной губы. Этот рот — средоточие моих порочных желаний, мучений и кошмаров.

Спи, любовь моя. Спи хотя бы еще немного. На свете не существовало никого более прекрасного и ранимо-беззащитного в этот час. Его кожа — холодный белый шелк. Не изувеченный, не порванный еще под воздействием пыток на лоскуты. Не залитый кровью, не украшенный жестоко и бездушно шрамами. Из-за моей тяжкой вины. А виновата я была лишь в том, что полюбила… И желала я малого — чтобы он всегда спал так безмятежно. Не тронутый орудиями пыток и руками моей садистки-подруги, с которой я стала общаться себе на горе.

Истомленная тоской, разлукой и болью, я все чаще вспоминала его вопрос, заданный мне когда-то в еще лучшие для нас времена. Изменила бы я лучшему из лучших с ним? Оставила бы лучшего из лучших ради него, испорченного и порочного психопата?.. Но разве ж то была бы измена? Каждый лучший из лучших для кого-то — целая Вселенная… Для кого-то, но не для меня.

А моя, быть может, худшая в мире Вселенная смежила веки своих черных глаз. Вчера мы оба подписали себе смертный приговор. И был лишь один выход — бежать, но где ты можешь скрыться от человека, даже нет, от дитя дракона, которое все обо всем и обо всех знает? Которое держит все и всех в этом мире под контролем…

Я еще и не догадывалась, как скоро ее смех сольется с его криками боли, а кожу его покроют ожоги от серебра пополам с запекшейся кровью. Везде, где была любовь, на этом теле, которое я целовала и лелеяла, храм мой опорочит боль и смерть своими гнилыми касаниями, да так, что останется лишь только кричать и молить о пощаде и снисхождении на коленях, в готовности продать свою душу, когда твоя лучшая подруга будет надменно, с презрительной ухмылкой смеяться тебе в лицо, заставляя чувствовать себя униженной и виноватой за преступление, которого не совершала. Будто бы желать, чтобы не издевались над телом любимого мужчины, низменно и убого. Будто бы хоть у кого-то есть право высмеивать чужую слабость. Покой снизошел ко мне на минуты лишь сейчас, когда я, плача, целую прядь волос, наблюдаю, как мягко сомкнуты веки под безупречно красивыми длинными ресницами, как дыхание приоткрывает мягкие губы, приподнимает грудь и плечи. Я ведь знаю, что когда он проснется, тогда-то и вскроется ад на земле. Но есть еще несколько коротких минут. Когда просишь у защитника своего остановить ненадолго время, чтобы продлить лицезрение того, как дремлет ангел с подбитым крылом. Мой спаситель и разрушитель. Любовь моя. Владислав…

Холодное, сырое и туманное утро обволокло меня своей влажностью, вползая под плащ, которым мы были укрыты. Его ресницы несколько раз дрогнули, и он открыл глаза, поворачиваясь ко мне. Впервые за долгое время я увидела улыбку на его лице. Улыбку на лице того, кто так отчаялся, что не хотел продолжать жить без меня.

— Сколько времени? — Тихо и полутомно спросил он, склонив голову к моей груди и целуя в шею.

— Почти пять часов утра. Дэнелла просыпается около шести, а в семь-тридцать у нас с ней начинаются тренировки. Выходные кончились. Мы тоже. Прости меня. Ты знаешь, что я не хочу уходить. Но твоя жизнь важнее моего желания остаться. Еще пятнадцать минут, и я уйду. Навсегда. Не будем судьбу искушать. Мы и без того прошлись по грани. Когда дело дойдет до передачи сил, я хоть их и приму, но чтобы впитать знания старинных книг и манускриптов было необходимо оставаться девственницей, потому что порочным умам они никогда не откроются. И как только Тефенсен поймет, почему я не могу стать Хранителем Архивов, она возьмется за нас активно. Лучше сразу сказать, что на меня напали разбойники и изнасиловали.

— А ты сможешь выглядеть убедительно, произнося ложь? Меня тебе еще ни разу не удалось обмануть. Тефенсен знает тебя, может быть, лишь на самую малость меньше.

— Знаешь ли, вместо Кулинарного Института, я хотела поступать в Драматический. Я всегда видела и чувствовала себя актрисой. Вот я ей и стала. Немного не так, как хотелось, но уже ничего не попишешь.

Я вылезла из-под плаща и села к нему спиной, застегивая на себе влажный от росы бюстгальтер, предварительно умывшись озерной ледяной водой, зачерпнув ее в ладони прямо из зарослей осоки.

Он коснулся моей спины рукой. — Зажили, как и не было. Неужели в ее поступках есть хоть намек на что-то хорошее?

— У меня почти что обновленное тело. Как ты сам и говорил — при пересечении границы с реальным миром я перестану быть вампиром и отменится все, что со мной было после обращения. Включая шрамы от ударов серебряного хлыста. Дэна только над моей внешностью поработала и над обретением фактора невинности. Остальное не ее заслуга, а моего родного мира. Так что, как видишь, ничего особенного хорошего она не сотворила. Слава Богам и Баваль, теперь у меня хотя бы черные волосы, хоть и фигура малолетки. Быть рыжей было отвратительно. Терпеть не могу рыжих. Дэвид Теннант вспоминается.

Мои плечи аж передернуло от омерзения. Надев нижнее белье, топ и завязав юбку узлами на бедрах, пригладив растрепанные волосы, я прилегла головой на его обнаженную грудь. Больше он не напоминал изможденный скелет, обтянутый кожей. Он был свеж, силен, источал запах невыветрившегося до сих пор парфюма с сандалом и запах утра. Моя кровь и погибшая в его руках невинность полностью его исцелили.

— До лучших времен. — Прошептала я, касаясь губами его шеи. — Обещаю тебе, я найду способ покончить с меткой и разорвать узы, принуждающие стать Хранителем Архивов и Хранителем Баланса Измерений. Я вернусь. Так трудно без любви твоей и без улыбки жить. Как много за ошибки приходится платить…

На прощание его губы коснулись моей макушки, и он также тихо ответил. — Я подожду, только ты возвращайся навсегда.

— Прощай, Владислав. — Последняя моя улыбка оказалась не в меру горькой, а последний взгляд в его глаза, чтобы запомнить их на тысячи лет и тысячи жизней вперед, и вовсе заставил меня пустить слезу. Уходила я уже, молча и не оборачиваясь. Я знала, что стоит мне только оглянуться, и сил на то, чтобы уйти уже не останется.

***

Я уже почти подошла к пещере, когда увидела сидевшего у входа на камне Аарона Виллипета. Юноша склонил голову на грудь в дремоте. Глаза его то и дело прикрывались, но он ожесточенно потирал их кулаком, зевая и из последних сил борясь со сном. Я осеклась и встала у входа, как вкопанная. Из его состояния можно было сделать вывод, что он не спал всю ночь. Да, Баваль обещала смастерить заклинание непрогляда на Дэнеллу Тефенсен, но она не могла учесть всех ее шпионов и правых рук. Аарон поднял на меня сонные глаза. Он был бледен. Так, словно вся кровь вышла из его тела. И взгляд его был мрачен и ожесточен. Я приготовилась к худшему и, как оказалось, не напрасно.

Одарив меня пространным, затуманенным дремотой взглядом, он горько вздохнул и тихо сказал.

— Госпожа Тефенсен еще спит, а я ждал тебя.

— И?.. — Не зная, что в таких ситуациях вообще спрашивают, я ограничилась несложным союзом в качестве ответа, превратив его в вопрос.

— Я был на празднике и всю ночь не спал. Я знаю, что ты была с Вороном, Корина.

Я тяжело выдохнула и сжала руки в кулаки так, что костяшки пальцев побелели. Опустив взгляд, я тихо и затравленно спросила. — И что ты собираешься делать с этим знанием?

— Хороший сын обязан пойти и доложить все госпоже Тефенсен. — Незамедлительно ответил он, и в этот момент я почувствовала, как злость начала подниматься внутри меня и закипать.

— Давай. Вали, стукачок. Ты ведь только ради шпионажа и живешь в пещере. Какой там из тебя Хранитель Архивов. Она даже не тренировала тебя ни разу. Оторвет Дэнелла Тефенсен мне башку, хоть окончатся мои мучения. А тебе покоя потом ни на небе, ни на земле не будет. Во-первых, потому что сказанное слово терзает до конца жизни, если оно сказано во зло. А, во-вторых, неужели ты думаешь, если она убьет Владислава, после этого твой отец будет в почете и избавлен от смерти? Дэнелла Тефенсен — чертов домоклов меч, Аарон. Для нее не имеет значения, сколько раз ты перед ней выслужишься и поцелуешь ей ножки. Она как ненавидела вампиров, так и будет. Как говорится, сгорим мы — вы сгорите вместе с нами. После того, как ты перестанешь быть нужен ей для выполнения грязной работы, после того, как она убьет моего мужа, голова Уиллоби Виллипета окажется следующей на частоколе. И, если мне удастся выжить, а Владиславу — нет, на это зрелище я приду посмотреть и буду ей рукоплескать.

Я раздраженно дернулась в пещеру. Аарон перехватил меня за руку, а я по инерции наотмашь ударила его по лицу изо всех сил. — Не смей ко мне прикасаться, вонючий раб, подстилка Тефенсен. Я — королева этого мира, и мне еще жить в этом теле. А ты — грязь. Стукачок.

— Корина, я просто сказал, что хороший сын обязан сделать. Но я — не только сын, я еще и друг. А хороший друг никогда не заставит своего друга страдать. — Во взгляде юноши, исполненном боли и сострадания, светилось понимание. Я выдохнула и разжала кулаки. — Я знаю, что касается меня и моего отца, я могу сослаться на то, что потерял тебя или что не видел, куда ты ушла, или что мне стало плохо, и я не уследил за тобой. Что это было не намеренно. Но также я знаю, что если речь зайдет о тебе, если я сдам тебя, у тебя отходных путей не будет, и ты потеряешь любимого навсегда. Ты в большей ловушке, и ты больше жертва, нежели я. Хотя, отрицать твою вину тоже нельзя. Ты знала, чем эти поступки чреваты и повела себя безответственно.

— Безответственно? — Только успокоившись, я снова начинала взрываться. В голове бешено стучал пульс, а я уже была готова убить Аарона голыми руками. — Какие же вы все — бездарные идиоты. Кого ни спроси, каждый скажет, что мне ничего больше не нужно в этой жизни, кроме как переспать с ним. Он умирал. Из-за твоей дорогой госпожи. Из-за того, что она заставила меня врать ему, что я выхожу за тебя, и все у нас отлично. Через неделю для него бы все закончилось, если бы он не взял мою энергию. О-ох. Меня тошнит от всех вас.

Я быстрым шагом влетела в пещеру и уже направилась по коридору к нашей с Тефенсен комнате, когда Аарон снова окликнул меня.

— Корина. Ты мне нравишься. Я не хочу, чтобы ты страдала. Прекрати всех вписывать в свой личный список врагов за одну фразу. У тебя в этом списке, как мне кажется, уже все внесены, кроме Его Величества.

— Все дело в выборе сторон, Виллипет. Мы с тобой в одной лодке. Нас одинаково крепко связали жизнями любимых. Выбирай, либо ты со мной, и мы боремся вместе против Дэны, поддерживая друг друга, либо ты с ней, и тогда я тебя прокляну. Я овладела знаком, который позволяет вытягивать из легких кислород, Аарон. Если с Владиславом что-то случится, и в этом виноват будешь ты, ты будешь задыхаться медленно и несколько суток. Я не позволю тебе терять сознание, дав каплю воздуха, а потом снова выжав все до крупицы. И это будет пытка. Попробуй сделать выбор правильно. Не только Дэнеллу стоит бояться. Я убиваю тоже достойно. Спроси Арину из Васерии, экс-жену Герика. Хотя. Она тебе не ответит. Я ж ее башки лишила.

Не оборачиваясь более, через несколько секунд я переступила порог комнаты пещеры, которую Тефенсен предусмотрительно на эту ночь оставила открытой, чтобы по приходу я ее не будила, отключив систему сканирования и идентификации…

***

Дэна еще спала, свернувшись калачиком, перебравшись на постель Андреа, решив, что если я сегодня не ночую в пещере из-за праздника, длившегося допоздна, то и удобная кровать мне ни к чему. Чтобы не разбудить ее, я на цыпочках подошла к шкафу, стянула с себя танцевальный костюм Маргариты Ланшери, поморщившись от неприятной боли, которую причиняли маленькие насечки по всему телу, полученные мной от стеблей осоки, закопала его поглубже среди спортивных вещей Дэны и надела сияющую белизной футболку и серые спортивные штаны. Расчесав спутавшиеся за ночь волосы, вытащив из них маленькие травинки, я стянула их в высокий хвост на макушке, и, прикорнув на раскладушке Дерана, уткнулась лбом в холодную стену. Сон не шел. Воспоминания о минувшей ночи разъедали мозг, тихонько нашептывая на ухо два убийственных слова: «Никогда больше». Я знала, что Аарон будет молчать, но лишь до тех пор, пока она не прижмет его к стенке и не начнет угрожать. Быть может, я обошлась с ним жестоко, несправедливо и по-свински этим утром. Быть может, бедный парень и не заслуживал угроз от меня после пережитого, но я пережила тоже немало. Отец Аарона не умирал. Дэнелла не пытала Уиллоби ни разу. Я же после произошедшего сломалась и превратилась из человека с не совсем здоровыми нервами и совсем не здоровой психикой в закоренелого неврастеника с пунктиком по охране своей территории от врага. А мужа я априори считала своей территорией, и, пожалуй, единственной. Больше я ничего не нажила, но больше ничего мне и не было нужно. Я оглянулась на девушку в бессильной злобе. Она спала, прижав руки к лицу, разметав золотистые волосы по подушке и свернувшись калачиком, а мою голову бередили самые черные мысли, от исполнения которых я себя удерживала не потому, что во мне взыгрывали дружеские чувства или гуманизм, а потому что я знала, что с ее рефлексами и жизнью настороже, ожидая подвоха каждую минуту и не доверяя никому, я просто не успею закончить начатое и обреку себя, вдобавок ко всему, еще и на ее ярость, которая стирает все живое вокруг. Сдавить бы сейчас ее тощую шею и сломать, как кукле, но я только поднесу руку, а Дэнелла глубоко никогда не засыпает, и из фазы поверхностного сна она вынырнет за секунду, почуяв опасность, и тогда сломает мне эту руку и все остальные кости в моем теле. Я попала в ад. Я не могла ни уйти, ни сбежать, ни отказаться от этой пародии на жизнь, ни даже покончить со своей мучительницей. Я не могла избавиться от нее никаким образом, пока она, шаг за шагом, методично разрушала все в моей жизни…

Дэнелла перевернулась на другой бок, зевнула и открыла глаза. Посмотрев с минуту в потолок, она села на кровати, потирая кулаками веки, дабы окончательно проснуться.

— Доброе утро. — Стараясь изобразить отстраненный «как ни в чем не бывало» тон, кивнула я девушке-дракону. — Как спалось?

— Пойдет. А тебе? Отдых на природе, наверняка, не самая удобная ночевка в мире.

Я вовремя прикусила язык, удерживая себя от саркастической реплики о том, что это был лучший отдых за все полтора года жизни с ней и сна на мягкой постели.

— Хорошо. Без сновидений и кошмаров. А насчет природы — это ты зря. Тебе бы хоть раз в кемпинг смотаться и дать всем отдохнуть, включая меня и Аарона. Свежий воздух, трава шелковая, правда, с утра сыровато, но не все коту Масленица. — Я пожала плечами, и левое предательски заныло, напоминая о его укусе, но я вовремя удержалась от того, чтобы не поморщиться.

Дэнелла уже окончательно проснулась и воззрилась на меня удивленным взглядом. — Черные волосы?

— Я танцевала восточный танец на битых стеклах. А, как ты знаешь, на востоке рыжих не бывает. Девушки-помощницы организатора выкрасили меня в черный.

Я не желала подводить Баваль и впутывать ее в эту историю, поэтому врала, как могла. Женщина старалась помочь мне. Нам обоим. Последнее, чего я хотела — это, чтобы эта милая старушка, божий одуванчик, попала под раздачу от психованной суки, возомнившей себя вершителем всея судеб.

Кажется, я никогда не привыкну к резкому контрасту каменной пещеры и современной утвари, предметов мебели и навороченной компьютерной техники на входе. Дэнелла встала с кровати, и пару минут спустя запах свежесваренного кофе разнесся по всей нашей комнате. Отрывисто зевнув, девушка разделила содержимое кофеварки на две чашки.

Протянув одну мне и сделав глоток, она сказала. — Разомнемся в рукопашной. Затем, наконец, возьмешься за меч.

— Меч? — На минуту восторг затмил даже это гнетущее и очерняющее все вокруг меня ожидание расплаты за грехи. — Ты доверишь мне меч? Полтора года спустя я даже не верю в это!

Ей-богу, я чуть не завальсировала по комнате, как маленькая, радостно смеясь. Я так давно мечтала держать массивное холодное оружие в руках и владеть им, уметь обороняться при его помощи, что даже шкала моего настроения медленно и верно поползла вверх. Все-таки не правы были те, кто говорил, что мне нужно только одно. Доставляли мне радость и некоторые другие вещи. Просто, таковых было не очень много.

— Ну ты же сдала экзамен по рукопашной. Время перейти к новому этапу. Через несколько дней я планирую передать тебе часть своих сил, чтобы ты стала Хранителем Архивов, наконец. К этому времени ты уже должна научиться держать оружие в руках, потому что, когда ты получишь должность, а метка станет черной, нас ждет немало сражений. И с нечистью, и с такими силами, о которых ты даже и понятия не имеешь до сих пор. Чтобы выжить в борьбе с такими субъектами, одного удара в челюсть да некрупного файрбола с помощью «Игнификато» точно будет недостаточно. До этого я просто опасалась, что ты покалечишь или даже прикончишь себя этим мечом, но сейчас я вижу, что ты готова.

Позавтракав на скорую руку, мы с Дэной вышли из пещеры на поляну. Сделав привычную зарядку и размассировав мышцы, мы начали вальсировать в рукопашной разминке. Я ловко парировала удар, и Дэнелла криво усмехнулась.

— Ну-с, девочка моя. Я дала тебе отдышаться, прийти в себя, причем очень деликатно, не налетая с самого утра, а теперь, когда ты расслабилась, и каждый нерв в тебе успокоился, я требую отчета. Грустно, но сейчас нервишки полетят прямиком в мусорный бак.

— О чем ты? — Я сделала максимально удивленное лицо максимально невозмутимо, а по легким огонь уже дал залп. Прикинуться шлангом — тут ничего такого, если ты — прирожденная актриса, но внутри себя ты все равно понимаешь, о чем речь. А про таких, как я, говорят буквально — «На воре и шапка горит». Сейчас же требовалось, фигурально выражаясь, прикрыть горевшую шапку руками, да не абы как, а даже, чтобы дымка от тления видно не было.

— Вот значит как. Теперь она косить под дуру будет, чудненько. Я спрашиваю о том, что случилось с твоей девственностью, столь необходимой, чтобы при совокуплении с моей силой она открыла тебе врата в Хранители Архивов?.. Хотя, какой смысл спрашивать? Все здесь присутствующие знают и что случилось, и с кем это случилось, правда, солнышко?

Бессильная ярость отразилась в ее глазах, и она пнула дважды мыском кроссовки меня в колено. Это было ощутимо больно, еще и учитывая, что только вчера я падала им на осколки. Каждый шаг по поляне давался болью. Ныли ступни, колени, плечо и внутренняя сторона бедра. Саднило и между ног. Терять девственность, пусть и самым наиболее быстрым и нежным способом, все равно было чертовски больно.

— Для начала все руки в насечках, и это только то, что я вижу.

— У нас хвойный лес, Дэна. Я все ели этой ночью обошла, гуляя. — Мысленно я выругалась раз тридцать. Звучало все это нелепо и притянуто за уши, хоть я и решила отрицать до победного. Пусть она и знала правду, даже уже не имело значения доложил ли ей Аарон или она как-то сама узнала, но признать вину — подписать нам обоим смертный приговор. — А насчет девственности… Я не хотела говорить, но я опять напоролась на разбойников. В этот раз мне не удалось им противостоять. Да, они меня изнасиловали, и нет, я не хочу об этом говорить. У меня была ужасная ночь, и я не хочу об этом вспоминать. Если один раз ты уже вернула мне девственность, что тебе помешает еще раз провернуть подобное?

— Мученица ты моя бедная. — Дэнелла безысходно покачала головой. — Одним знаком «Игнификато» можно было подпалить разбойникам задницы, и они бы убежали, истошно вопя. Версия один не прокатила. Давай вторую, мне уже даже интересно послушать, какой бред ты еще прогонишь. Ах, что ты наделал милый разбойник!..

Дэнелла томно закатила глаза, даже не догадываясь, что процитировала строчку из песни рок-оперы «Юнона и Авось» моего мира. Но, вероятно, она бывала на моей Родине чаще, чем я могла себе представить, потому что следом начала насвистывать себе под нос «Очи черные. Очи жгучие», давя злобный смешок, неторопливо нарезая вместе со мной круги по поляне.

— Действительно, меня за идиотку держишь? Думаешь, я ничего не замечаю или тебя не знаю? Да вы полночи зажигали народ на помосте. Да-да-да! Сальса, самба, чечетка, умопомрачительное танго, а потом как-то незаметно вертикальные танцы перешли в горизонтальные, а насечки на твоей коже — порезы от болотной осоки, где вы прятались со своей пятисотлетней гнилой тварью. О-о-о, мой цыганенок, любовь моя, Владислав… Ты омерзительна до блевотины. Дрянная шлюха. Шлюхи хотя бы за деньги продаются, в этом есть рациональная доля смысла. Ты же за эту мразь, чья жизнь дерьма в поле не стоит. Придумала уже, как мне его убить? Или моей фантазии оставляешь милого на растерзание? Его бледную шейку, губы его с привкусом клубники и тлена, эти широкие плечи и сильную грудь, из которой с придыханием рвалось твое имя. А его руки… Сколько сладости и боли за одну ночь они причинили. Вырву. С корнем. А ты посмотришь. Посмотришь, сука, на то, что бывает с каждым, кто думает, что достаточно умен, чтобы суметь обмануть меня.

Дэнелла не прекращала мурлыкать мне на ухо, совершая выпады и каждый раз нанося болезненный удар. Только мурлыканье это было взбесившейся кошки, готовой вцепиться мне в морду.

Дэнелла еще что-то сказала на тему: «Чистосердечное признание смягчает наказание. От смерти долгой и мучительной до быстрой и почти безболезненной.»

Я парировала, не отступая от своей лжи. — Хватит посыпать головы пеплом невиновным. Я уже все сказала. Меня изнасиловали. Точка.

— Знаешь, в чем твоя главная ошибка? Даже если бы я не видела все, что было, своими глазами, я бы все равно все поняла. Нет. Заклятие вашего потомка служит вам хорошую службу, не спорю. Мои экстрасенсорные способности оно блокировало. Но по тебе видно. Ты сама себя выдаешь. Оцени свою походку, манеру разговора. Почти год со мной жила отчаявшаяся девушка, уставшая от всего, нервная и изувеченная жестокой судьбой в отрыве от любимого. Эта девушка не умела расслабляться. Ее дергало, все мышцы в ее теле и даже на ее лице были напряжены. А сегодня весь тонус расслаблен. Походка женственная, покачивая бедрами. Взгляд с поволокой. Девку, получившую то, о чем мечтала днем и ночью каждый из дней своей жизни, видно насквозь. Даже голос плавный и певучий. Сучка после случки расцвела. Хоть предупреждай, хоть лопни. Слишком громко думаешь, сестричка. Ты уже спокойнее была, не видев его год, а сегодня с раннего утра в эту хорошенькую головку так и долбятся мысли о любимых руках, губах и теле. Мои аргументы более весомы. А ты. Лживая дилетантка. Надо хотя бы попробовать научить тебя врать, потому что от всего, что ты говоришь, веет дешевизной и глупостью. Ты никому бы кроме него не отдалась. Если бы не удалось убить противника, ты бы убила себя. Он-то другое дело. Тут ты всегда согласна. И в войну, и в катастрофу. Умоляя о любви сопливым нытьем, так и ждешь момента, чтобы ножки раздвинуть, чтобы твой король и господин тебе присунул.

Краска ударила мне в лицо. Я была взведена, на грани, нервно раздергана, а эта сука всегда знала, где уязвимо. Куда бить.

— Гляньте-ка на нее. Покраснела, как маков цвет, почувствовав себя раскрытой. Почувствовав, что она ничего даже в своей головке спрятать не может. Стесняется теперь наша девочка. — Дэнелла демонически усмехнулась. — Зачем теперь-то стесняться, Лорели. Там, на озере, твоя одежда к ногам твоего престарелого кобеля летела со скоростью света. И не было никакого смущения. Только адреналин в крови. Глупости. Бросай. Видишь же, чем смачнее твоя реакция, тем приятнее бить тебя словами между ног. Стер насильник грубой рукой пыльцу бабочки. Какая трагедия. Правда, она позволила ему это сделать уже дважды. Нравится опытность мужчины, у которого была адова тысяча женщин, нежных и невинных, холивших и лелеявших его воронью мертвую тушу, лишь чтобы научиться вертеть той единственной, как ему хочется? Он вот преуспел. Ты бежишь к нему слепо. А он смеется, торжествует и ставит в списке таких же опороченных им бабочек напротив твоего имени уже второй крестик. А ты. Все такая же неизлечимая дура, как и была. Человек ли, вампир ли, снова ли человек, не имеет значения. Мозги изувечены. С каждым годом все более клинически.

Дэнелла сплюнула на землю.

— Верь, во что хочешь. — Я лишь покачала головой. — Я не беру свои слова обратно. Да. Мы танцевали с ним на помосте на празднике, но потом все кончилось. Мы разошлись. Ничего больше не было.

— Любые средства хороши, если пытаешься спасти полюбовника от смерти в муках, да, Лорели? Наказание сладострастных грешников — библейская тема, моя милая, оттого и вызывает трепет. Позволь мне двумя ударами доказать, что я права, а ты — дешевая шлюшка-некрофилка, которая отдастся за черные глаза и пару укусов. Можешь считать до двух. Раз…

Мысок кроссовки Тефенсен нанес быстрый, но резкий удар мне в пах. Я вскрикнула. Ногу пронзила тугая, давящая боль, и она разгорелась пламенем.

— И два. — Я не успела сообразить, как Дэнелла уже оказалась за моей спиной. Сдавив мое плечо, она с мрачным удовлетворением смотрела, как алые пятна проступали на белой одежде, рисуя своим узором крест на моей репутации и на всех сказанных ранее словах. Я пыталась хватать ртом воздух. Боль опоясала всю меня и сдавила череп. Без единого промаха Дэна нанесла удары в места укусов. Все было плохо. Она все знала.

— Тайное всегда становится явным. А грехи проступают даже сквозь одежду. Их не скрыть, моя дорогая. Помнишь, какое обещание я тебе дала?.. На сегодня можешь быть свободна от тренировки. Я иду уничтожать. Хотя… Может тебя, красотку, с собой взять и внешность тебе прежнюю вернуть? Чтобы любимый подыхал, глядя в глаза жене, и видел ее лицо, понимая, что она ничего не может сделать, чтобы спасти его. Над вами издеваться, крысы мои лабораторные, одно удовольствие. Два неуравновешенных порочных создания, ничего не желающие от жизни кроме друг друга. Не повезло вам, детки. Попались на мой вертел.

Дэна вжимала меня в ствол дерева, яростно прожигая своими зелеными глазами. Напрасно я трепыхалась, пытаясь освободиться. Я была зажата намертво. Девушка склонилась к моему уху и тихо прошептала.

— Тебе не скрыть от меня ничего. А я знаю, что есть и другие секреты, помимо алчных, страстных воздыханий по бывшему. Что же это? Убить друга во сне хочешь? И до такого дна уже докатилась? Да, я позволяю тебе класть себя на обе лопатки, тренируясь при этом не в полную силу. Я — дитя Дракона. Тебе не справиться со мной, если я использую весь свой потенциал.

— Останься и тренируй меня. — Прохрипела я сквозь боль и полупридушенное ее рукой горло. — Дай мне меч. И да начнется сражение.

— Когда последствия готовы застучать по заднице, она сразу вспоминает о своей миссии. Как мило. Раньше было не загонишь на тренировку. Что, мотив появился? — Лицо Тефенсен исказила яростная гримаса отвращения. Помедлив несколько секунд она продолжила. — Хорошо. Бери меч. Он лежит под камнем у входа в пещеру. Не ради сражения, просто хочу посмотреть, как ты будешь барахтаться из последних сил с ранеными ступнями, коленями, кровоточащими плечом и ногой.

Девушка отпустила меня. Я дошла до камня и вытащила из-под него меч, завернутый в тряпицу. Развернув его, я была поражена. Это было оружие мечты. Столь прекрасное, что слов человеческого словаря будет мало, чтобы описать его. Тяжелый металлический эфес. Золотая рукоять оканчивалась головой разинувшего пасть дракона с изумрудными глазами. Клинок из благородной стали сверкал на солнце разноцветными гранями. Я сделала пробный взмах. Меч с тяжелым и грузным звуком рассекал воздух. Это было смертоносное оружие. Таким, вероятно было возможно убить кого угодно.

Мысленно я уже успела расставить приоритеты. Я знала, что держа оружие в руках впервые, у меня никаких шансов против Дэнеллы. Но ей придется очень постараться, прежде чем ей удастся убить меня. А если она потратит на меня весь резерв своих сил, больше никого убить она не сможет. Я знала еще и, что суждение мое было не в меру детским. Что бы могло помешать ей отдохнуть и пойти убивать завтра, послезавтра, через месяц?.. Но я хотела верить, что все, что творилось, было моей виной. А не станет меня, некого будет наказывать. Сознательно приготовившись к смерти и стиснув зубы, я кинулась в атаку.

Дэна, тем временем, материализовала меч магией. Клинок моего меча, излучавший золотистое сияние, чудом отразил первый удар ее серебристого. Может быть, я еще побарахтаюсь?..

— Глупая девчонка. — Дэна покачала головой, глядя на меня, как на обреченную. — Не собираюсь я тебя убивать. И, как ты уже правильно заметила, даже если убью, мне ничего не помешает отдохнуть пару дней и все равно навестить короля. Хочешь умереть? Так сделай так, чтобы это было не напрасно. Потому что, если ты надеешься, что своей смертью спасешь ему жизнь, то это самая настоящая никчемная смерть.

Тупой удар в бок рукоятью заставил задыхаться от боли. Еще один, и я упала на землю. Потирая бок от ушиба и глотая ртом воздух, я чувствовала, как кровоточат колени из-за падения. На ногах стоять и вовсе было невозможно. Даже не буду говорить, как горели плечо и нога, не перестававшие истекать кровью после ее ударов. Она наказывала меня и специально била по самым болевым точкам, чтобы посмотреть, сколько во мне еще осталось резерва сил, чтобы я снова и снова падала и поднималась.

— Сдавайся, Корина. Ты уже не держишься на ногах. Иди отдыхать в пещеру. Вся твоя одежда пропиталась кровью. Я могу и не хотеть, но забить тебя до смерти, если так и будешь лезть на рожон. Обречен твой милый. Ничем ты уже ему не поможешь. Могу прибить его, пока будешь отдыхать. Или переступив через твое бездыханное тело. Выбор за тобой.

— Я. Не. Устала. Катись в ад, чудовище. — Я сплюнула на землю, с вызовом глядя в ее глаза. Даже слюна была окровавленной, стекая с разбитых ее пощечинами губ. — Ты можешь сломать, но не сломить.

— Да. В вас обоих горит тот самый огонь. Иронично, что он произнес эти слова за двадцать минут до своей смерти.

Упоминание о том кошмаре, что я пережила, что мы пережили, активировало меня. В нежелании повторения я решила отыскать в себе последние резервы. Оттолкнув Тефенсен от себя ударом рукояти в живот, пусть и не очень-то изящным, блокировав ее удар, я перешла в наступление. В принципе, в этом не было ничего сложного. Сражение на мечах напоминало рукопашную, только с предметом. С чертовски тяжелым предметом, который приходилось не только удерживать, а еще и наносить им удары. Каждый раз, когда Тефенсен уговаривала меня сдаться, я выхаркивала «нет» вместе с кровью. Меч отсекал моему противнику пути к отступлению, но только стоило мне начать ликовать в тот момент, когда сама чуть не вжала Дэнеллу в ствол дерева, она извернулась и до хруста сжала и без того расплывшееся багровыми пятнами плечо. Я рявкнула от боли, словно щенок, которого топят в ведре.

— Выключай свою программу самоуничтожения, дурочка. Хватит биться, словно рыба на песке. Ты уже проиграла. Но я даже восхищена. Может, эта ночь и не была напрасной. Воспоминания делают из тебя воина. Он в тебе такой огонь сопротивления зарождает, что ты начинаешь невольно восхищать, сражаясь из последних сил за то, что дорого. Хорошо, Корина. — Я тяжело дышала, отирая пот. Из разбитого носа и рассеченных губ струилась кровь. Она струилась вообще отовсюду. На моем теле не было живого места, и уже проступали синяки. А сил и вовсе не осталось. — Будь по-твоему. Пусть пока живет твой ненаглядный. Но я дарю ему жизнь не от щедрости душевной, а потому что придумала наказание посерьезней. Я обещала передать тебе свою силу на днях. Я сделаю это завтра же с утра, сократив сроки твоей жизни с твоей собственной волей, потому что ты предала меня. А когда метка почернеет, ты отправишься в замок убить вампира сама. Эдакий Троянский конь в прекрасной оболочке. Я верну тебе твое прежнее тело, чтобы он даже сопротивляться не смог да и не успел. Не ожидая, что женщина его мечты не приголубить его пришла, а убить. Ты принесешь мне его голову в мешке и будешь улыбаться, а не рыдать. Это станет искуплением греха сегодняшней ночи. Иди отдохни. Вечером я залечу твои раны, а с утра ты примешь мои силы, иначе я — не Дэнелла Тефенсен.

Отпустив мое плечо, но крепко сжав ладонь, она силком затащила меня в пещеру и кинула на кровать. Да. Она была права. Превратить меня в чудовище и заставить убить единственного, кого я любила во всех мирах и временах — это, действительно, более серьезное и, вместе с тем, извращенно-изощренное наказание, чем убийство от рук самой Дэны. Во мне не осталось сил даже на то, чтобы разрыдаться. Я просто наглухо вырубилась через три минуты после того, как меня грубо швырнули на постель.

Глава 16. Фаза переломного момента

Вонзая в спину нож,

Былое уничтожь.

Я подошла к апофеозу, достигнув апогея. Да, в каком-то смысле то, что с нами было на поляне у озера вполне себе имело право называться наивысшей точкой, пиком моей жизни. Теперь же — сцена прославления героя, завершающая драматический спектакль. Мы, и я, в частности, хотя, пожалуй, я говорила только о себе, достигли того момента в нашем бытие, когда нам положена награда. О какой награде идет речь, наверняка, спросите вы. О смерти. Смерть — единственная награда за все, что дается в жизни. Награда за счастье, за любовь и даже за жизнь. Потому что, как бы силы свыше ни хотели, чтобы ты получила счастье и любовь, а избранные люди, возомнившие себя сверхлюдьми, заберут у тебя все, чем ты дышишь. И тогда смерть начинает казаться достойной наградой, завершающей нелепую череду бесконечных дней. Ради чего все это? Я не знала, ради чего жила дома. Сбежав и отыскав Владислава, перебравшись сюда, я поняла, для чего живу. Я полной грудью дышала любовью, и мне больше ничего не было нужно. Но завтра… Завтра Дэнелла Тефенсен заберет мою, аллегорически выражаясь, душу. Да и есть ли она, душа эта? Право, даже смешно. Говорили, что вампиризм ее отнимет. Но вот я стою здесь, полумертвая от боли «nina matada», как меня назвал пару жизней назад мой психоаналитик, Мистер Нолан, пережив обращение в вампира и обратно в человека, все еще с душой, и понимаю, что с завтрашнего дня, когда метка станет черной, я превращусь в свой худший кошмар, став угрозой человеку, которого любила. Единственному человеку, которого любила. Аарон Виллипет был прав. Я ожесточилась и записала всех в список врагов. Я возненавидела весь мир, чтобы его любить сильней.

Но вот наступил момент триумфа и прославления. Я буду прославлена своей наградой. Смертью. И тогда завтра не наступит, тогда мне не будет необходимости просыпаться для того, чтобы знать, что именно завтра мне придется покончить с любовью всей моей жизни, потому что метка Хранителя Архивов возьмет под контроль мое сознание и обратит меня против живых мертвецов раз и навсегда. Без всяких привилегий к тому, кого знаю восемнадцать лет. К тому, кого любила три жизни подряд. Я медленно обернулась и кинула взгляд на петлю, закрепленную на крюке, за коим-то делом ввинченном в потолок. Я, действительно, была таким кризисным и нелепым человеком. В период, когда окончила Институт и ЕЩЕ была человеком, в момент кризиса я сбежала из дома. После обращения в моменты кризиса я жрала людей, разрывая им шеи на лоскуты, и отрывала головы. А когда я УЖЕ стала человеком, без пяти минут Хранителем Архивов, мой кризис приобрел внешний вид закрепленной в потолке петли. Когда я была готова покончить с собой, отравившись ядом «VW», Симфония Безумия Грига была на грани, подойдя к своему логическому завершению. И вот она окончилась резким и окончательным взрывом нот, когда я приготовила себя к перелому шейных позвонков с помощью веревки. Ужасный я человек. Но как иначе спасти того, кто значил больше жизни, от самой себя? Все верно. Были правы все. И вы, и внутреннее «я», и даже подсознание. Никак.

Я медленно поставила ногу на стул. Затем вторую. Нацепила петлю на шею. Не зря я говорила, что он — мое дерево висельника и веревка. Наконец-то, он ими стал.

В последний раз я вспоминала губы и руки любимого мужчины, его глаза. Ремень, на котором он удавливал меня. Веревку, которой я удавливала себя сама в саду Ласлоу, чтобы помнить о нем.

Все опротивело в этом убогом существовании. Все было омерзительно до рвоты от зловонных миазмов, которые источала моя жизнь. Будет больно. Я знала. Знала так же, что сейчас моим палачом будут не его руки. А это, вдобавок, еще и горько. Хотя бы, я успела попрощаться, встретившись с ним там, у озера. Сердце начинало истерически подвывать от мысли, что последний раз вижу эти глаза, вызывая их в воображении, а не в действительности. Но… Если не повеситься сейчас, малодушно пожалев себя или возжелав попрощаться еще раз, можно опоздать. Метка почернеет, и тогда все для меня будет кончено. Только иначе. Что ж. Земля, прощай. В добрый путь. Я иронично улыбнулась, вспоминая эти волшебные слова из русскоязычного мультика о Летучем Корабле, и вышибла ногой стул из-под себя. Абракадабра…

— Аарденто! — Громкий, полуистерический возглас, и мое тело напару с веревкой некрасиво и неприятно обрушилось на пол за пару секунд до того, как шейные позвонки были готовы сломаться. Чья-то сильная рука схватила меня за шкирку и, словно нашкодившего котенка, потащила по полу до стены. Затем Дэнелла Тефенсен вжала меня в каменную твердь, держа рукой за горло, подняв выше своей головы. Я беспомощно махала ногами в воздухе, пытаясь освободиться, но, на поверку, это оказался абсолютный мартышкин труд. Тогда я почти прошипела сквозь полупридушенное горло. — Ну-ка быстро опусти меня на землю.

— Зачем? Еще секунда, и ты бы висела в воздухе без моего участия, значит, тебе и так неплохо. — Презрительно скривилась она, хотя, в ее глазах мелькнуло какое-то доселе незнакомое даже, наверное, для нее самой чувство. Страх. Она не на шутку испугалась за мою жизнь. Хотя, никогда бы в этом не призналась вслух. Слабости для Дэнеллы Тефенсен были позором. Что ж, на этом можно было бы играть и этим можно было манипулировать. В конце концов, не одной ей держать меня на коротком поводке. Я мрачно усмехнулась. Шах и мат, сучка. Значит, чего-то ты все-таки боишься. Смерти своей подруги…

— Вот как значит. — Процедила она сквозь стиснутые до зубовного скрежета челюсти. — Лучше подохнешь, чем даже на секунду допустишь мысль о том, что станешь для него, для единственного и неповторимого, угрозой после того, как примешь мою силу? Тряпка. Половая тряпка своего короля. Видимо, мне никогда не сделать из тебя человека. Зачем я все еще стараюсь? Ты — отработанный материал. Сломанные мозги ведь невозможно починить.

Дэнелла откинула меня от себя на пол. Я только глубоко вздохнула от резкой боли, схватившей меня за лодыжку. Похоже, что сучка повредила мне ногу, швыряясь мной, словно тряпичной куклой. Я сплюнула ей под ноги. — Это мой тебе ответ на все, Тефенсен. Даже расшифровывать смысла не вижу.

Дэна взбешенно покачала головой и, развернувшись вокруг себя, с размаху ударила рукой о стену, вскрикнув. — Я НЕ МОГУ БОЛЬШЕ ТАК!!! КАКАЯ ЖЕ ТЫ ВСЕ-ТАКИ УПРЯМАЯ!!! БОГИ!!! ДАЙТЕ ЕЙ ХОТЬ НЕМНОГО МОЗГОВ!!! БЕСТОЛКОВАЯ ИДИОТКА!!! ДУШУ ИЗ МЕНЯ ВСЮ ВЫТРАВИЛА СВОИМ ВАМПИРСКИМ УБЛЮДКОМ!!!

Дэнеллу трясло от бессильной ярости. Она вдохнула и закрыла глаза, мысленно считая до десяти. Затем открыла. Зеленая радужка глаз значительно потемнела. Она была на грани.

— Слушай меня сюда внимательно. Во-первых, даже если бы я и хотела вернуть тебе твои испорченные прогнившие и пропахшие тухлецой отношения с этим мрачным порочным недочеловеком, потому что ты уже высосала из меня все живое и все благое, чего я тебе желала, я не могу. А во-вторых, живи, мать твою Сару. Превращение в Хранителя Архивов — не конец абсолютно всему. Метка тебя контролирует, но ты получаешь и всю силу, необходимую для того, чтобы существовать в качестве Хранителя Баланса Измерений. И тогда. Да. Ответ на твои молитвы. Ты обретешь силу, которая позволит тебе создать свой собственный мир, свалить с глаз моих долой и жить, как тебе захочется. Я могу даже закрыть для тебя вход в наш мир, если ты до смерти боишься, что причинишь ему вред. Начнешь сначала. Без страхов и борьбы мотивов.

— Не этого я хочу, понимаешь. — Я бессильно опустила голову на сплетенные пальцы рук, даже не пытаясь встать с пола, потому что боль в лодыжке все еще затрудняла дыхание.

— Куда бы деться, страдалица ты наша. Твою в Бога мать!!! Не этого она хочет! Знаю я, чего ты хочешь. Только недавно в зарослях осоки наблюдала за тем, чего ты хотела. Прикрывалась спасением жизни любимого, а верить тебе ведь абсолютно нельзя. Какую угодно отыщешь причину, лишь бы подостлаться под него. Живи с чем есть. Чего дают. Иного выбора ни у тебя, ни у меня нет. Дорастешь, тогда поймешь, что к чему. Пока же в тебе играет комплекс леди Капулетти, которую все, злые и нехорошие, неволят, с тобой невозможно даже конструктивно диалог вести. Все. Хватит с меня. По горлышко. Выходи на улицу. У нас с девочками небольшое шоу. Отвлечешься. И не смотри так на свою ногу. Нет там никакого перелома. Просто растяжение.

На выходе Дэнелла с силой хлопнула дверью. Потом, по всей видимости, вспомнила, что с внутренней стороны пещеры мне ее не открыть, и прошла проверку системы идентификации и сканирования, совсем неизящно выражаясь в мой адрес. Оставив злополучную дверь полуоткрытой, она, наспех, удалилась.

***

Приняв осознанное решение прекратить себя жалеть и сопротивляться до конца внушению метки, я собрала волосы в хвост, надела серый тренировочный костюм и вышла из пещеры, испытующе окидывая взглядом собравшихся на поляне. Кроме Дэнеллы в уютном кругу собралось еще пять девушек. Все они мне были лично знакомы. Они, как и я, прибыли в наш мир из реального, человеческого. И их сюда привели, как и меня, их парни или мужья — вампиры. Селеста, Мифида, Анна-София, Элеостар. И, самое главное, что удивило меня больше всего остального, среди них была самая близкая подруга нашей семьи, свидетельница с нашей с Владиславом свадьбы — Каролина. Та самая Каролина, невеста Моргана. Блондинка выглядела иначе. Уверенной в себе, горделивой, подтянутой и… Румяной. Все присутствующие девушки были вампирами. Ранее… Но, похоже, что Дэнелла проделала с ними то же, что и со мной. Перетащила через границу с миром без магии и вернула обратно. Как души, не принадлежавшие этому миру, пересекая черту, они снова вернулись в состояние, в котором пребывали до обращения…

Девушки перешучивались между собой весело и беззаботно. Я решила попытаться влиться в коллектив и подошла поближе.

— А вот и наша Кори. — Радостно воскликнула Дэнелла Тефенсен и, подскочив ко мне, обняв меня за плечи, силой втолкнула в кружок экс-вампирш. — Наша девочка пыталась повеситься из-за своего вампира, но я ее спасла. Теперь она среди нас, и мы ей покажем, что есть жить правильно.

Девицы окинули взглядом с фанатичным блеском золотовласую девушку в кожаных брюках и топе на тонких бретелях салатового цвета, а затем воззрились на меня. Я чувствовала себя неуютно под их придавливавшими к земле взорами. В них читались насмешки и плохо скрываемое презрение.

— Вперед, Кар. Сначала ты. — По-прежнему улыбаясь, елейным голоском пропела Тефенсен, все еще, и я не понимала, почему, не отпуская моих плечей из своего цепкого захвата.

Каролина сделала шаг вперед и оказалась в центре нашего узкого круга из семи человек. В руках у нее болтался холщовый мешок, насквозь пропитанный кровью, а на плече светилась спокойным оранжевым светом литера «K». Каролина стала претенденткой на роль Хранителя Архивов. По всей видимости, потому что я не справилась. И потому что она, как и все собравшиеся, была, так скажем, «потерянной» для мира, имела грех за душой — отягощенное прошлое, по мнению Хранителей Баланса Измерений, в виде отношений с вампиром.

Улыбнувшись Дэнелле открытой широкой улыбкой, Каролина развязала мешок и вытащила из него за волосы окровавленную голову Моргана, вытягивая руку вперед и поднимая эту голову высоко над собой и всеми присутствующими под бурные аплодисменты Тефенсен и четырех других девушек.

От шока я взвизгнула и тут же зажала рот рукой. Остекленевшие глаза темнокожего юноши смотрели в пустоту, из передней челюсти, выехавшей вперед, торчали острые клыки. Голова была залита кровью. Я отвернулась, более не в силах глядеть на это, едва сдерживая рвотный позыв и глубоко дыша. Дэнелла тем временем подошла к девушке, взяла ее за руку, высоко поднимая их сцепленные ладони вверх. Затем Каролина опустила голову своего бывшего жениха на землю, и Тефенсен поставила на нее ногу.

— Так будет с каждым вампиром во всех мирах. Дорогая, ты — просто прелесть. — Широко от души улыбаясь, Дэнелла обняла Каролину, не снимая ноги с черепа убиенного Моргана.

Этот юноша был моим другом. Став вампиром, он не лишился, однако, своей души и человечности. Он организовал в нашем мире два приюта. Для бездомных детей-сирот и для животных. Он обожал животных. Он писал музыку, был эрудированным, умным, веселым, искрометным парнем, всегда оптимистично относившимся к жизни и не унывавшим. В мире было не отыскать человека добрее и справедливее этого вампира. А потом он влюбился в человеческую тварь из моего мира…

Когда-то я с завистью смотрела на их пару. Она казалась мне безупречной. Каролина и Морган не ссорились. Все у них было гладко. Не то, что у нас с Владиславом. Буйный темперамент. Буйные скандалы. Но, по всей видимости, почти плохо — это норма. А слишком гладко — подозрительно. Когда люди живут, принимая друг друга с ангельским смирением, потом дело заканчивается ударом в спину и ногой на черепе умершего.

Я окинула Каролину взглядом, исполненным презрения. Тысячи лет живя и искупая грехи, ей и на одну треть никогда не стать таким человеком, каким был Морган.

Со слепым раболепным поклонением черная вдова смотрела на мою наставницу, а я, из последних сил сдерживая слезы, удерживала себя от того, чтобы не рвануться и не оторвать Каролине голову голыми руками, бросив в пыль точно так же, как она поступила с моим лучшим другом.

Следом за Каролиной и остальные девушки развязали свои мешки, вытаскивая кто из них голову своего мужа, а кто — бойфренда. Боль резала меня без ножа по живому. Я отметила, что у каждой из здесь присутствующих были метки Хранителя Архивов. У  Селесты, Мифиды, Анны-Софии и Элеостар. И все они были оранжевыми. Девушки убили своих любимых по своей воле. Метка их не толкала совершить подобное злодеяние. Они просто хотели выслужиться перед Дэнеллой Тефенсен и получить силу. В буквальном смысле пройдясь по головам. Окинув взглядом сейчас этих, с позволения сказать, девушек, я поняла, что больше людей в них я не вижу. Сколько было баек о том, что вампиры — зло, твари ночи, выродки и убийцы, не заслуживающие того, чтобы быть частью цивилизованного общества. Как тогда назвать тех, кто отрезал головы своим близким, чтобы получить силу, мощь и власть?..

Воздев головы к небесам, девушки хором произнесли. — В очищении от греха — сила. В очищении от пороков — благодать. Да здравствует Дэнелла Тефенсен! Да здравствуют Хранители Баланса Измерений! Мы очистим эту землю от проклятия вампиризма. Долой вампиров! Смерть гнусным созданиям ночи!

Я отвернулась от них и направилась к пещере. Достаточно я наблюдала за всем этим бесчинством. Если я сейчас же не покину этот злополучный кружок, где даже земля пропиталась кровью моих друзей, я точно перебью всех этих сук к чертям собачьим.

Но моему желанию свалить куда подальше не дали претвориться в жизнь. В пару шагов Тефенсен настигла меня и развернула назад.

— Далеко собралась? Нет уж, солнышко, я не позволю тебе уйти. Ты будешь стоять и смотреть на все, что здесь происходит. Я говорила, что за предательство накажу тебя безжалостно. А ты все равно подставила меня, потеряв невинность. Значит, сейчас мы с девочками пройдемся по твоей, так называемой душе, грязными ботинками. Это только первый акт шоу. — Насильно вернув меня в круг черных вдов, она улыбнулась им самой очаровательной улыбкой. — У милой Кори контрадикция мотивов. Видите ли, ее чувства слишком гипертрофированны. Извините нашу девочку. Ей стало плохо. Она решила уйти.

Выпнув меня в центр круга, Дэнелла заставила меня практически нос к носу столкнуться с Каролиной. Я яростно прожгла ее ледяным взглядом. — Как ты посмела, тварь?! Он любил тебя. Как ты могла так поступить с ним? Как у тебя совести хватает теперь спать по ночам и стоять здесь так невозмутимо, с мыслью о том, что ты — эпицентр всея Вселенной?!

Каролина только улыбнулась. — Не беспокойтесь за мой сон, Ваше Величество. Он спокоен и тих, потому что я больше не проклята. Это минимальное из того, что я могла сделать для госпожи Тефенсен за ее дар — принести ей голову твари ночи, которая превратила меня в чудовище, сломав мне шею. Вся моя прошлая жизнь — порок. И отреклась от этого порока я, абсолютно не испытывая ни терзаний, ни сомнений, ни угрызений совести, ни малейшего сожаления. Жаль, что тебе, Лора, так и не хватило сил очиститься. Ты — грешница. Сочувствующая кровопийцам. Ты ничуть не лучше их. Покончить с Морганом оказалось не так и сложно. Ублюдок дремал, не чувствуя подвоха и доверяя мне. Отделить ему башку от тела не составило никаких проблем. Три удара серебряным мачете и никаких чувств. Словно курицу распотрошить. А затем я вдохнула воздух свободы. Как знать, если убить вампира так просто, может следующим моим успехом будет разделывание мерзостной, гнилой, погрязшей в пороках туши твоего ненаглядного Ворона?

Я занесла руку и уже приготовилась произнести магическое слово знака для того, чтобы высосать весь воздух из легких этой твари, как услышала голос Тефенсен за спиной. — Даже не думай. Иначе то, что обещала Каролина, сделаю я. По прошлому опыту ты все еще помнишь, что это был не курорт.

Я отступила, но всего на шаг, повернувшись к Тефенсен, уперев руки в бока.

— Ну же, Дэна. Давай. Убей. Что же ты медлишь? Ты столько мне угрожаешь этим, но так ни разу ничего и не сделала. Тебе нужно держать меня в подчинении. Поэтому ты ни за что так не поступишь, потому что знаешь, что если Владислава не станет, ты утеряешь надо мной все рычаги влияния, потому что угрожать смертью мне — дохлый номер. Я дважды пыталась самовыпилиться и жалею лишь о том, что не удалось окончить начатое. Оба раза тебе необходимо было меня вытащить. Так что, с той минуты, как моего мужа не станет, больше никаких приказов. Я стану, наконец, свободной от тебя.

Вновь оглянувшись с яростью на бахвалившуюся Каролину и выдыхая огонь из легких, я процедила. — Как ты смеешь своим гнилым ртом угрожать королю?! Ты давала присягу, ничтожество!

— И что с этой присяги? Я теперь до конца жизни обязана что ли целовать задницу Его Величеству?

— Перестань, Кар. — Лениво зевнула Тефенсен за моей спиной. — Не обижай человека в лучших чувствах. Милая Корина готова этим заниматься не присяги ради, а своего удовольствия. Правда, солнышко?

Я обернулась к Тефенсен. — Помяни мое слово, Дэна, я убью вас всех. Может, с тобой мне и не справиться. Но здесь присутствующие познают силу гнева Лоры Дракула. Клянусь всем святым, что есть во мне — моей любовью к мужу. — Я посмотрела через плечо на черных вдов. — Вы будете гореть. Сначала живьем, потом в аду.

— Нервная она какая-то. — Презрительно фыркнула Каролина. — Не кормите вы ее что ли, госпожа?

— Да нет. — Отозвалась Дэна. — Все дело в том, что у нее было феерическое свидание на озере, которое раздергало ей нервишки и затуманило сознание. Прикоснуться в танце к рукам, плечам, лопаткам друг друга ненасытным любовничкам оказалось мало, и они уединились в осоке, чтобы обследовать запретные на публике части тела. А теперь Кори еще и потерять своего короля боится, поэтому бесится. Не обращай на нее внимания, Кар. Высокий пафос. Ничего она не сделает. Просто Ворон отодрал голубку. И смех, и грех, но теперь она готова защищать его до последнего вздоха. Неразделенная нежность к твари ночи обоюдоострыми ножами раздирает ей грудь. Стер наш злобный тиран девственную пыльцу со своей нежной бабочки своими волшебными пальчиками грубо, горько, больно, тошно и сладко. Хрупко и ломко. Пропадает теперь она без своего цыганенка.

Дэна вызывающе и нахально смотрела мне в глаза, вздернув подбородок. Она ждала моей реакции, специально выволакивая все; даже то, что он говорил мне не для посторонних глаз. И я спустила цепного пса с поводка, накинувшись на нее и побагровев от злости. Парой ударов уложив меня на обе лопатки, она с силой вдавила мою голову в землю, стиснув мне горло. — Кажется, я учила тебя не реагировать на пикировки и не вестись на провокации миллион раз. И пока не усвоишь, не перестанешь кидаться, как бешеная сука, я не перестану тебя пинать в твое самое уязвимое место. Давай. Пойдем в замок, милая. Король сейчас изволит ванну принимать. Хочешь к нему? Теплая вода, обволакивающая пена, сильные руки держат твое тело крепко в захвате, а губы с привкусом клубники и тлена нашептывают на ушко мерзостные пошлые и порочные обещания. Ну же… Тебе же не терпится обсудить вчерашнюю ночь. Пойдем к любимому вместе. А потом пришью его, как котенка, на твоих глазах. Покраснела, растомилась вся, дрянь. Бешенство атрофированных этой заразой мозгов покоя не дает ни днем, ни ночью. Ты так на Каролину взбесилась, потому что ее ублюдка черномазого жалеешь, или провела параллельку и представила под моей ногой головку Славика своего?

— Морган был моим другом. — Я с яростью пнула Дэнеллу в колено, затем ударила кулаком в живот и повергла. Не дав ей возможности отдышаться, я рванулась к Каролине.

На бегу я сложила пальцы в крестовидный знак удара. — Аарденто! — Метафизический пинок в живот поставил девушку на колени. Я медленно сложила пальцы в кулак и сдавила его так, что в пальцах послышался хруст. С удовлетворением и слепой яростью в глазах я прошептала. — Аэранто.

Каролина начала задыхаться. Чем плотнее я сжимала руку в кулак, тем быстрее воздух покидал ее легкие. Я мстительно улыбалась. Готова спорить, безумие в моих глазах горело сейчас яростным огнем. Селеста, Мифида, Анна-София и Элеостар попятились. В их глазах я видела, что внушаю им страх. Не смотря на то, что они были претендентками на ту же должность, что и я, изначально Дэнелла делала ставки на меня. Их она даже не успела начать обучать ни магии, ни борьбе.

Каролина вытаращила глаза, судорожно пытаясь вдохнуть. По всей видимости, резервы воздуха в ней подходили к концу, потому что лицо ее посинело. Все еще улыбаясь, я дала ей передохнуть. Закрыв глаза и мысленно визуализировав огонь, полуразжав кулак так, будто держу в нем круглый мячик, я едва различимо прошептала. — Игнификато.

Почувствовав тепло на ладони, я открыла глаза. Каролина тяжело дышала. Я окинула ее прощальным взглядом, иронически грустным, и, вздернув подбородок, громко нараспев произнесла. — Я хочу, чтобы вы видели, что так будет с каждым, кто попытается причинить вред моему мужу. Если хотя бы волосок с его головы упадет, вы превратитесь в горки пепла. Ну что, дорогая моя подруга, ты готова? Хотя, знаешь, мне плевать. Морган не ожидал удара в спину. Как я и обещала, всех вас, мне неугодных тварей, я буду жечь именем его. Так что. Каролина Одилл. Именем Его Величества, моей единственной любви, короля Владислава Дракулы Первого, сына Валерия-завоевателя… Гори, детка, гори.

Я зашвырнула файрбол прямо в голову Каролине, и ее волосы тут же вспыхнули. Она пронзительно завизжала. Дэнелла попыталась приблизиться, но ловко спущенное с моих рук «Аарденто» отшвырнуло ее к дереву. И тогда она подло замедлила ход времени, единственная из всех нас двигаясь в обычном режиме. Потушив волосы Каролины вызовом водного знака «Гидра», она выдохнула и вернула времени его привычный ход, пока моя недожертва умывалась потоками воды, слетевшими на ее голову с безоблачного неба.

Я развернулась в сторону пещеры. Завтра с утра Дэна собиралась передавать мне силы, и у меня не было никакого желания сейчас стоять в кругу деградирующих тварей и, уж тем более, общаться с ними. Внезапно за своей спиной я услышала бешеный клич раненого индейца, и Каролина уже почти атаковала меня, когда Дэнелла оттащила ее от меня к себе за волосы знаком притяжения «Гравитацио».

Я обернулась. Девушка бешено рвалась из рук Тефенсен с дикими воплями. — Пустите, пустите меня, госпожа. Я этой клыкастой вагине все волосы вырву. Почему, почему вы не даете мне убить ее?! Почему вы ее защищаете?! Она — падшая неисправимая дрянь. Видели, с каким фанатичным блеском в глазах, произнося в знак своей безграничной верности ему присягу, она хотела сжечь меня его именем? Она не заслуживает жить. Вампирская потаскуха-а-а.

— Хватит выть. Тебе с ней не тягаться, идиотка. — Прошипела Дэнелла, выпуская вымокшую до нитки ноющую Каролину из своего смертельного захвата. — Я сама ее обучала. Ты — ноль против нее. Одним щелчком она тебе шею сломает. Мы все систематически доводили ее, сейчас же в ней адреналин бушует, а чувства к нему зверя порождают. Метка Хранителя Архивов, по-моему, быстрее разорвет ее пополам, чем сломает волю. Такую волю не сломить. Она сильнее вас всех вместе взятых. А пока несет королевский флаг во имя него, она и вовсе непобедима. Не слышала разве, не знаешь, что безумцы всегда физически сильнее обычных людей? Хочешь стратегический план или бороться с ведьмой, к которой тьма сама стягивается без ее призыва? Я накажу Корину без вашей помощи и за тяжесть ее проступка у озера, и за покушение на мою ученицу. И именно так, как она боится. Как только метка почернеет, и она будет готова убивать живых мертвецов, я направлю ее в замок к любимому. Заставлю соблазнить, а потом уничтожить оружием Хранителей Баланса Измерений. — Дэна подняла на меня взгляд. — Да-да, не смотри так на меня. Его убьет тело, которое он храмом считает, с мозгом безвольной куклы, подчиненной мне. Я еще раздумывала над тем, чтобы отпустить тебя в другой мир, сохранить твоему корольку жизнь, но ты посмела совершить покушение на мою ученицу. Еще одно мое правило нарушено из-за твоей безграничной собачьей верности хозяину.

Я сделала наигранно жалостливый взгляд, показывая пальцами, как стекают фантомные слезы по щекам. — Ути, прелести! Какая забота, госпожа Тефенсен! Ты так любишь своих учениц, что аж придумала, чтобы они обращались к тебе титулом «Госпожа». Твое чувство собственной важности такое раздутое, что смотри — не лопни. И утри уже своей манюнечке сопельки. Тронули ее, цацку. Даже волосы всего на пять сантиметров сгорели. А на твои правила, дорогая Дэна, мне уже давно плевать. Всех касается! — Рявкнула я, обращаясь к толпе. — Если эта сука, которую на горе я назвала своей подругой, отдаст хоть одной из вас приказ убить Владислава, вы все уже знаете, что вас ждет. Гореть — больно. Спросите вашу подружку-скотку.

Указав на дрожавшую от ярости мокрую Каролину, я продолжила. — Я — Лора Беспощадная. Так сказали старейшины вампирского рода, и вы об этом еще вспомните. Держитесь подальше от моего мужа. Тебя тоже касается.

Я бросила испепеляющий взгляд на Тефенсен и быстрым шагом направилась к пещере под сольные аплодисменты девушки-дракона.

***

— Ты стала героиней для девушек. Они тобой восхищаются втайне, хоть и стараются не показывать этого. Мы рассчитывали, что устроим шоу для тебя, а все вышло с точностью до наоборот. Чуть не убив Каролину, ты всем показала, что есть шоу на самом деле.

На закате дня мы скрестили клинки с Дэнеллой и двинулись по кругу. Я закатила глаза в ответ на ее слова. — Предлагаешь мне попрыгать от счастья из-за того, что группка людишек уровня социального дна восхитилась мной?

— Не суди их строго. Ими можно восхищаться за то, что они научились открывать глаза и рвать привязанности. Тебя же пока можно уважать только за несгибаемость. Но тут тоже бабушка надвое сказала. Упрямство, как известно, еще и тупость. Иначе в твоем мире не было бы притчи о баранах на новые ворота. Я, еще в бытность Андреа, потихоньку тебя подкалывала. Ты реагировала бешено. Одно слово — и сразу до драки. С Кирой и моей нынешней ипостасью — то же самое. Да, я согласна. Я — самый грубый, омерзительный и гнусный наставник. Но я не знаю, как научить тебя не выносить эмоции на всеобщее обозрение, не облив грязью в сотый раз. Думаешь, я так хочу перед абсолютно чужими девками начинать вытаскивать все, что тебе бывший в постели нашептывал, или что ты думаешь о нем? Да мне плевать вообще. Просто иначе, как пинками, тебя не заставишь ничего сделать. Я сама не думала, что опущусь до такого дна в желании помочь тебе не выглядеть дурой на публике. Но ты же — здравствуй, дерево. А чем больше реагируешь, тем больше провоцируешь врага подливать еще дерьма. Выдыхай почаще. Подходи с юмором к каждому слову. Каждая тварь вроде или даже хуже меня увидит эту боль, увидит, что каждое воспоминание и упоминание о нем кровью из зубов фонтанирует, и будет в эпицентр этого чувства давить беспрестанно. Отрасти ты уже зубы. Хотя бы Каролине не позволила долго над собой измываться. И то уважаю. Я никогда при них не скажу, но какой бы ты легковерной, привязанной к мужу дурой ни была, я все равно на твоей стороне. Думай, что хочешь. Думай, что я намеренно причиняю тебе боль. Знай ты всю правду, ты бы меньше меня судила. Я не отдам ни одной из них должность Хранителя Архивов. Они не прошли проверку. Суть очищения не в том, чтобы обагрить руки кровью, а в том, чтобы вытащить сознание из мрака. Но они этого не поняли и не поймут никогда. Это тест. Который нужно именно НЕ пройти. Знания не откроются никогда тем, кто предал себя.

— А как же те, кто лишился девственности? — Мы бренькнули клинками друг о дружку и снова сделали несколько шагов назад.

— Ой, да ты уже заколебала. Сейчас же опять терроризировать за озеро и осоку начну. Нет. Просто посмотри на них. Алчные, жаждущие власти. Неужели ты думаешь, что реликты, содержащие столь древние знания, что открываются лишь избранным, откроются для тех, кто хочет использовать их во зло для этого мира, чтобы получить неограниченную власть? Метки чисто символические. Пусть мечтают дальше. Эта должность для тебя. Даже согрешив с вампиром по безумной любви ты — хороший человек, который пытается видеть и в людях хорошее. Во мне. И даже в нем. Не знаю, что ты видишь, но если видишь… Наверное, и в нем оно есть. Я устаю от себя, Корина. Ненависть отнимает слишком много сил. А терроризирование близких — вдвойне. Если бы ты только знала, почему я не могу иначе… Но я не могу тебе этого сказать. Может быть, когда-нибудь потом. Все стало бы намного проще, если бы ты поняла и перестала меня ненавидеть. Мне, действительно, больно от того, что ты меня ненавидишь. А ты ненавидишь. Не отрицай. Ты видишь во мне эпицентр всех твоих мучений и страданий. Завтра я могу говорить совсем иные вещи. Но сегодня… Пожалуйста. Я даю тебе свою силу. Бери ее, становись Хранителем Архивов. Это судьба твоя. А я попытаюсь помочь тебе с остальным.

— Я не могу, Дэна. Не заставляй меня, умоляю. — В моих глазах стояли слезы. Два удара клинков, и мы снова вальсируем по кругу.

— Я не заставлю тебя убивать его, обещаю.

— Могу ли я верить тебе вообще, после всего, что было? Каждый раз ты даешь мне обещание, а потом все летит к чертям. Ты обещала, что у нас мир и нейтралитет. И один раз чуть не убила его, а второй раз убила. Ты обещала мне должность, чтобы я могла защитить семью, а в итоге метка программирует на то, чтобы я их всех уничтожила. — Я с сомнением посмотрела на Тефенсен.

— Ты права. — Тяжело и даже как-то опечаленно вздохнула золотовласая девушка. — Сегодня ты можешь мне верить. А завтра — нет. Поэтому пока сегодня — еще сегодня, прими мою силу, и я помогу тебе создать свой мир. Новичок один не справится.

— Не смей еще раз подставить меня. — Я опустила меч на землю и протянула ей руку, которую она тут же крепко зажала в своей.

— Пока я — еще я, я постараюсь. — Пространно заметила она. — Закрой глаза. Отрекись от мыслей. Выброси его из головы. Да и вообще все сущее.

Я закрыла глаза и вняла ее совету. Линии силы медленно и верно связали наши тела, перетекая из ее в мое. Я почувствовала тепло, неприятно мурашками прокалывавшее все мое тело подкожно. Резкая боль разорвалась во мне снопами искр. Что-то во мне все еще сопротивлялось против превращения в Хранителя. И это что-то было столь сильным, что реакция отторжения сил Тефенсен разрывала мой организм. Я согнулась в три погибели на земле, крича так, что лопались барабанные перепонки.

— Останови! Останови! Я не выдержу! — Вскрикнула я, но Дэнелла уже осела на землю ко мне, не выпуская моей руки.

— Процесс запущен, я не могу! Если отпущу сейчас, тебя разорвет! — Выкрикнула она. И не зря. Вокруг нас уже вился ураган, именно поэтому я переставала ее слышать. Ветки с деревьев обрушивались на поляну, чудом не задевая нас, а ветер свистел так, что леденел весь организм от напущенного им холода. — Это твое сопротивление. Ты убиваешь себя. Откажись! Откажись от него, иначе метка тебя уничтожит! Лора! Лора! Глупое создание! Быстрее! Сейчас нас обеих разнесет по поляне! Мать твою Сару, как же больно…

Если уж неуязвимому дитя дракона было столь нестерпимо больно, то каково приходилось мне… Я мысленно воздвигла стену из кирпичей. Как бы я ни хотела повеситься еще в середине дня, воля к жизни толкала меня выживать сейчас, потому что умереть, будучи разорванной чужими силами — это не смерть. Это мучительная долговременная пытка. Мир заплясал черными точками перед глазами, и, не выдержав внутренней ломки, я отключилась.

Что-то холодное коснулось моего лба…

Моего?

Что есть я в сущности?

Что это?

Что вокруг?

Я — бестелесный призрак или кто?

Что я такое?

Я медленно открыла глаза.

Возле меня на огромной выкорчеванной из дерева ветви сидела бледная девушка с золотистыми волосами и гладила меня ладонью по лицу.

Я почему-то скинула ее руку. Я ненавидела чужие прикосновения. Почему?

— Корина, как ты?

Вот как, значит. Значит, мое имя — Корина. Что-то в памяти восстало против этой мысли, но я приказала молчать. Переизбыток информации дурно влияет на сознание, подернутое амнезией.

— Нормально. — Почему-то ответила я.

— Что с меткой. Она приняла тебя окончательно?

На удивление, не смотря на смешанное сознание, я чисто интуитивно почувствовала, что такое метка, и где ее нужно искать. Поднеся ладонь правой руки к лицу, я уставилась на обсидиановую литеру «K». Клубившаяся черным дымом она постоянно росла, уменьшалась и деформировалась.

— Почернела. — Тихим голосом произнесла я, ложась на бок и закрывая глаза. Ничего не хотелось. Только спать вечно.

— Поздравляю тебя. Ты стала Хранителем Архивов. А теперь — быстрее вставай. Хватит разлеживаться. Не знаю, сколько у меня времени, но я свела метку у Аарона и спрятала его семью от посторонних глаз. Я должна и тебе кое-что. — Я не понимала, о чем она говорит, поэтому продолжала тупо лежать, уставившись глазами в траву, что росла около моего лица. Золотовласая силой поставила меня на ноги, и, схватив мою руку, воздела наши сплетенные ладони к небесам, что-то нараспев шепча. Я видела зрительную иллюзию. Мир наш раскололся надвое. Бледная копия, вроде проекции, зависла в воздухе, не зная, что ей делать дальше. Дэнелла не прекращала зачитывать непонятный мне текст, черпая силу и из меня. Внезапно стало невыносимо. Голова начала раскалываться, а из носа хлынула кровь. Застонав, я медленно приступила оседать на землю. — Черт возьми, Лора. Заклинание слишком сильное для новичка. Не дотяну. Держись, держись, милая. Эти ублюдки не получат ни тебя, ни Аарона, даже если мне придется умереть.

Воздушная проекция с уменьшенными на ней замком, пещерой и лесом исчезла за линией горизонта. Тогда Тефенсен осела на землю, тяжело дыша. — Вздумаешь уйти туда, просто вызови в памяти образ нашего мира, и тебя перекинет, слышишь?

— Все равно. — Буркнула я.

— Метка, и впрямь, контролирует. Ладно. Я подумаю, что с этим делать.

Тем временем, тьма снова забрала меня в свои цепкие руки, и сознание вновь растворилось в дымке небытия.

Когда я пришла в себя еще раз, ощущение ступора и амнезии покинуло меня. Теперь я мыслила ясно. Поднявшись на ноги, я обнаружила, что нахожусь возле пещеры. Дэнелла Тефенсен сидела на камне у входа, с пустым и отсутствующим взглядом стирая слезы с глаз. Эта девушка плакала? Что-то здесь явно не сходилось с логикой вещей.

Окинув меня хищным взглядом изумрудных глаз, она ехидно ухмыльнулась. — Зеркало бы тебе дать, ты бы просто с ума сошла от того, как сейчас выглядишь. Хотя… Держи.

Она материализовала прямо посреди поляны зеркало в готической раме в полный рост. Окинув себя взглядом с головы до ног, обернувшись спиной и взглянув через плечо, я только присвистнула. Моя внешность полностью вернулась ко мне. Длинные черные волосы кольцами ниспадали до пояса, а фигуру — длинные ноги, плавный изгиб бедер и высокую грудь, облипал серый костюм из латекса, как вторая кожа. Он настолько плотно сидел на мне, что я даже выглядела больше голой, чем одетой. Сквозь костюм на груди проглядывали припухлые очертания сосков. На ногах моих красовались кожаные ботфорты до колена на шнуровке. Я даже засмотрелась на свое лицо в отражении. Глубокие зеленые глаза в обрамлении пушистых и длинных ресниц, взгляд с поволокой, полуоткрытые алые губы.

— Кстати, что там насчет грешных мыслишек о супружнике? Что к нему чувствуешь?

— К кому? — Я не сразу поняла, о ком говорит Дэнелла, сначала подумав об Аароне Виллипете, который должен был стать вскоре моим мужем.

— Я о графе Владиславе Дракуле.

Буря эмоций всколыхнула мое нутро. Метка нестерпимо выжигала ладонь, коптясь всеми переливами черного. Перед глазами мелькали одно за другим события минувшего. Вот эта гнилостная тварь ночи пытает меня укусами, оставляя на теле шрамы из полумесяцев, пьет мою кровь, ломает мне шею, чтобы превратить в такое же чудовище, каким он был сам. А вот мы уже и в подвале. Серебряный кнут лоскутами, шаг за шагом, снимает с меня кожу кусками, а я еле дышу от причиненной боли. Он кидает меня на пол, как тряпичную куклу. Сдавливает мне шею своим поясом брюк и душит. Я задыхаюсь. Воздуха слишком мало в легких. Мне больно, но никто не приходит на помощь. Никто меня не спасает от него. Его острые когти проникают в меня, и я снова кричу от боли. Кровь струится по моим ногам. А он смеется, демонически смеется, глядя на то, во что меня превращают его лапы. Наша кровать вся пропиталась кровью. Моей. Я молю о помощи, а он ставит меня на колени и грубо притягивает к себе за волосы, как вещь, принуждая обслуживать его ртом. Он бьет меня по лицу, оставляя алые полосы. И снова крики боли и стоны о помощи, которых никто не слышит. Кровоподтеки, синяки, шрамы, следы асфиксии, раны по всему телу и даже внутри тела. Это все сделал он. Проклятый, ненавистный вампир. Даже лицо его, казавшись ранее самым прекрасным на всем белом свете, сейчас виделось лишь мрачной личиной монстра.

Кинув яростный омраченный взгляд на Тефенсен, провозглашаю. — Он — уродливое создание ночи. Никаких контрадикций. Он сломал мне жизнь, изувечив мое тело столько раз, что я даже посчитать не берусь. Он отвратителен мне до рвотных позывов, и сегодня я убью его. Положу конец его почти шестивековому блужданию по земле.

— Так сделай это. — Отражение Тефенсен появилось за моей спиной. Она протягивала мне витой, украшенный рубинами и головой дракона серебряный кинжал. Я крепко зажала оружие в руке, обернувшись к наставнице. — Сначала немного женской ласки. Не лезь напролом. Когда войдешь в замок, скажешь, что я тебя отпустила. О причинах он спрашивать не станет, уж поверь мне. Такая фигурка один на один в поле зрения его испорченного сознания… Он сожрать тебя захочет до последней косточки своими руками. Прядь на лицо, пара невинных подрагиваний ресницами, поалевшие щечки для бывшего господина. Расстегнешь молнию, покажешь грудь, стыдливо трепыхая ресницами. А потом королька уже будет не собрать. В момент, как он прильнет к тебе всем телом, желая тебя всеми желаниями в мире — короткий удар кинжалом в голову. Второй, третий. Потом отрежешь эту голову и доставишь мне. Я украшу ей лучший из лесных пней.

— Сначала бусы для меня из клыков графа Владислава. — Злобно усмехнулась я своему сногсшибательному отражению. — Потом — голова для Дэнеллы.

— Вот и прекрасно. — Одобрительно покивала головой девушка-дракон. — Но помни. Сначала — задурманить сознание, потом — бить. Он должен чувствовать себя расслабленно, в своей тарелке. Возможно, придется делать и омерзительные твоей нынешней природе вещи. Целоваться, чувствовать его смрадные прикосновения к незащищенной коже. Справишься?

Я только презрительно фыркнула, снова оборачиваясь в сторону Тефенсен. — Слушай. У меня открылись глаза, но тупой я не стала. Я жила с ним в браке семнадцать лет. Это не один день. Я знаю его тело лучше собственного. Что такое пара прикосновений и поцелуев в сравнении с тем, что он больше не будет топтать земли нашего мира своим грязным присутствием? Я терпела все эти годы. Я млела, рассыпаясь от его яда, растлевающего мое сознание, в его руках, еще вчера ночью. Я — не неженка. Потерплю. Держи за меня пальцы скрещенными. И я принесу тебе голову Его Величества.

Зеркало посреди поляны исчезло так же внезапно, как и появилось, с подачи Дэнеллы. А я ровным и быстрым шагом направилась со смертельной и практически невыполнимой миссией к королевскому замку…

***

Стражники пропустили меня внутрь, не чувствуя подвоха. Вампиров в этом логове зла была адская тьма, но я лишь крепче прижимала к груди врученный мне Дэнеллой кинжал Хранителя Баланса Измерений, мысленно уговаривая себя тем, что не они — моя цель, а король. Даже встретив дворецкого, который, на радостях, чуть не кинулся мне на шею, я из последних сил сдержала рефлекс, до дрожи пытаясь подавить назойливый голос в сознании: «Убей. УБЕЙ! УБЕ-Е-Е-Е-Й!» и просто проскочила мимо него. Начну со слуг и стражников — что-что, да, я ненавидела его, но знала, что он — не идиот — и уже не смогу окончить. Владислав был продуманным, расчетливым и видел на несколько шагов вперед. Если он поймет, что метка окончательно приняла меня и прочистила мне мозги от уничтожавшей мое сознание зависимости от него, он примет меры. Да, я обладала высоким уровнем магии, умело дралась и даже научилась сносно махать мечом, но физически вампир все равно был сильнее меня. Поэтому всегда был шанс провалить свою миссию. И, зная, что ублюдок ни за что не оборвет жизнь реинкарнации своей жены, варианты моего существования после поимки выглядели один другого хуже. Запрет в подвале? Будет морить голодом, пока не придумает, как уничтожить метку и снова забрать в рабство? Или еще кошмарнее. Привяжет к кровати и будет насиловать целыми днями и ночами, а я даже не смогу сопротивляться…

Меня резко передернуло от отвращения. Только метка сейчас стояла между моим здравым рассудком и сознанием деградирующей, скатившейся по наклонной сабмиссивной дряни, желавшей только своего господина. Только метка заперла ее на дне моего разума, не позволяя более путать мне мысли и сводить с ума. Если я лишусь моей метки — я пропала. Сжимая рукоятку кинжала в онемевшей от страха быть пойманной на недобросовестной артистической игре руке, я двинулась по лестнице наверх. Второй этаж, пятый, тринадцатый…

С каждого пролета на меня взирали статуи прекрасных ангелов, терзаемых демонами. Так и было. Я была человеком, у которого была светлая и хорошая жизнь. Я была ангелом. Которого он испортил, войдя в мою жизнь. Сломал и подчинил. Ничего. Менее двадцати минут, и я покончу с самым главным разочарованием, которое методично доводило меня до уничтожения всего хорошего, что во мне было. Так странно. В смысле, смотреть незамыленным взглядом. Вот вроде бы я и помнила, что чуть не убила Каролину за ее гнусный поступок в адрес Моргана. Но я напрочь отказывалась тогда вспоминать, что он не только создал приюты для детей-сирот и бездомных животных, но и три века питался человеческой кровью, человеческой жизнью, человеческой душой. Где же мне было это увидеть с протравленными ядом любви мозгами?

Шестнадцатый этаж.

Я застыла перед массивной дверью из красного дерева, которая оказалась полуприкрыта. Протянув к ней руку, предусмотрительно затянутую в перчатку цвета моего латексного костюма, дабы метку невозможно было увидеть, меня внезапно посетило видение из флэшбека, где моя рука была в перчатке из алого бархата. Я попыталась стряхнуть с себя наваждение.

Долго не раздумывая, не взвешивая все «за» и «против», зная, что преимущество на моей стороне, если я задурманю ему мозги, я с силой толкнула дверь внутрь.

Запах сандала ударил во все органы чувств. Источавший парфюм лежал на кровати, лениво листая бессмертное творение Леопольда фон Захера-Мазоха — «Венера в мехах», весь облаченный в черное. Прежняя версия меня, спорю, от одного взгляда на эти подрагивавшие в полусне плечи в черном камзоле, растеклась бы, как потаскушка.

Он медленно поднял на меня взгляд своих неземных черных очей. Уродливое воплощение зла. Да, он был порочно красив. У меня были глаза, и я не могла оспаривать и корить свою прежнюю версию за то, что выбрала его. Объективно я понимала, что он прекрасен даже сейчас, да и что там говорить, он сам прекрасно знал об этом и всегда демонстрировал это своим поведением альфа-самца, которому ничего не стоило пытать, издеваться и уродовать условно называемую любимой женщину.

Если кому-то и стоило сдаваться в плен, презрев весь род мужской, то, определенно ему. Как знать, будь он человеком, быть может, даже сейчас из этого бы что-то получилось. Но нежить не имеет права жить и быть частью цивилизованного общества.

Попытавшись изобразить слезы самым натуральным образом, я закрыла дверь на щеколду и обернулась к нему со словами. — Малыш, я вернулась. Я здесь.

— Лора… — Больше он ничего не сказал. Отложив книгу и в мгновение ока подскочив ко мне, он вжал меня в стену, держа рукой за подбородок.

— Не будем тратить время напрасно. — Я одарила экс-мужа и экс-любимого хищным оскалом, быстро закидывая ногу ему на бедро, чтобы допрос не успел состояться, а он — почуять, что в истории есть подвох и реальные нестыковки.

Аккуратно взяв его руки в свои, я возложила их себе на грудь. Из последних сил сопротивляясь все накатывавшей на него страсти, он придушенно и глухо спросил. — Но как? Как тебе удалось уйти?

— Дэна меня сама отпустила. Она поняла, что я все равно никогда от тебя не откажусь, и что всегда слово «счастье» теперь будет ассоциироваться только с тобой. Прекрати думать. — Я потерлась о него всем телом, проводя по его бедру линии огня жесткой обувью, следом переместив свою ногу между его и приподнимая колено так высоко, что он уже начинал сладостно задыхаться от прикосновения к плоти даже через одежду. Я запрокинула руки за голову, нащупывая в скрытом кармане на спине латексного костюма оружие Хранителей Баланса Измерений. Тем временем молния моего костюма была уже расстегнута наполовину. Потерзав мою грудь сквозь латекс, Владислав занялся застежкой, чтобы ощутить ее, теплую и живую, в своих когтистых лапах. Ну уж нет. Не бывать этому. Внутри меня что-то неистово все еще отзывалось на его ласки, на прикосновения его руки к низу моего живота. Вжимаясь всем телом, которое все еще рвалось к нему, презрев голос здравого смысла, в экс-супруга, обнимая его за шею рукой, а за талию — ногой, я слышала голоса, шептавшие, что это правильно. Что меня для того и создали, чтобы быть его. Женой, рабыней, наложницей, проституткой. Кем угодно… Но глас рассудка теперь всегда отзывался громче. И сейчас, начиная едва различимыми звуками, а заканчивая громкими истерическими вскриками, он вопил во все горло: «Убей. УБЕЙ! УБЕ-Е-Е-Е-Е-Е-Е-Е-Е-Е-ЕЙ!!!»

Я медленно занесла серебряный кинжал Хранителей Баланса Измерений, который венчала морда дракона с рубиновыми глазами, над головой бывшего возлюбленного…

Глава 17. Не на жизнь, а на смерть

В старину всегда говорили, что тайное рано или поздно становится явным. Правило непреложно по сей день.

Мгновение, и когда я уже почти готова обрушить удар проклятому созданию ночи прямо на голову, он с хрустом выкручивает мне руку, и кинжал падает на пол с негромким звяканьем. В его глазах загорается мне непонятный огонь противоречивых чувств: негодование, злоба, аффект, разочарование, огонь и даже страсть. В этот же момент он срывает перчатку с моей руки и, изо всех сил дернув меня за запястье, разворачивает руку ладонью вверх, глядя на клубящуюся черным дымом метку Хранителя Архивов.

— Чем же она взяла тебя?.. Мне даже интересно, что заставило тебя сломаться. Слышал, что Каролина принесла Дэнелле голову Моргана в мешке. Что? Собираешься то же самое сделать со мной?

— А ты думал, я буду вечно тебя любить? Глупенький дурачок. — Усмехнулась я, обливая его волнами ненависти, сочившимися из глаз черными потоками. — Вампиры такие наивные и по-детски простосердечные, когда разговор заходит о вечности. Сегодня твоя голова будет венчать то, что пожелает Дэнелла увенчать ею. За все, что ты со мной сотворил, ублюдок.

Дизориентировав противника ударом в живот, я выскользнула из его захвата и, тяжело дыша, схватила кинжал, валявшийся на полу, устремив его острием в сторону вампира. Чудовища, которое еще с человеческой жизни забрало мой покой и заставило сесть на транквилизаторы. Что было после, вообще не берусь комментировать. На уродства его деяний книги будет мало.

Он медленно поднял на меня свои хищные черные глаза, в которых не было жизни. В которых отражалось только адское пламя преисподней. О том, что это чудовище — тотальная для меня интоксикация, меня предупреждала еще мать, да добровольно, без помощи подруги у меня никак не получалось понять это и восстать против.

Он контролировал мой разум. Как и всегда. Перед глазами пробежал алый огонек, реальность вспыхнула несколько раз, и я увидела, как чудовище с глазами чернее ночи подносит мою руку к своим губам. Как я улыбаюсь ему нежной открытой улыбкой. Контроль разума. Я стиснула виски пальцами. Сейчас его вмешательство было столь болезненным, что задохнуться от боли было гораздо проще, нежели продолжать с ней жить. Я закричала, выронив клинок и осев на пол.

— Больно, любимая? Это все метка. Ты же помнишь, что не испытывала никаких болевых ощущений, сколько бы мы раз ни общались мысленно. Наши разговоры на внутренних каналах связи, видения, которые я тебе показывал чуть ли не каждый день, ни разу не причиняли тебе такой боли. — Он склонился ко мне, глядя на мои корчи даже с легкой грустью. Но ни один нерв в его теле не дрогнул.

— Может, потому что я всегда была тряпкой? А сейчас я сопротивляюсь этому гнусному внушению и ломать меня стало не совсем просто? — Я яростно сплюнула ему под ноги. — Давай. Добей меня, ублюдок, пока я слаба. Ты же ждал моих мучений всегда.

— Я не собираюсь тебя убивать. Я лучше твой кошмар, который душу тебе леденит, претворю в жизнь. — С ухмылкой легким ударом в грудь он уложил меня на пол, прижимая мои руки к полу своими у меня над головой и медленно проводя ладонью по внутренней стороне моей руки от запястья до локтя и чуть выше. Я яростно взвыла от огня, который полоснул по всем моим органам чувств. Рассудок мой мыслил здраво, но тело, по-прежнему, принадлежало той мне, которая еще не носила метку. Склонившись к моей шее и выпустив клыки, он тихо шепнул мне на ухо. — Быть может, обращение в вампира, в порочное существо ночи, решит проблему с очищением от греха и избавит тебя от внушения Дэнеллы Тефенсен?

— Нет. Я лишь стану вампиром, желающим убивать себе подобных. Чего ты ждешь? Убей меня. — Мои зрачки расширились от ужаса. Находиться в его полной власти пугало и заставляло мечтать о суициде. Что угодно, лишь бы не чувствовать рядом мертвеца.

— Тогда, план Б. Твои кошмары станут явью. Помни, что эту идею мне подала ты. Боишься, что свяжу тебя и буду насиловать днем и ночью, моя сладкоголосая птичка? Когда-то ведь ты об этом мечтала… Может, попробуем, и тогда твоя метка, просто не выдержав консистенции греха, свалит куда подальше?.. Каким бы ни было сильным ментальное внушение, женскую физиологию ты не обманешь. С меткой или без, ты все равно — моя испорченная дрянь. — Надолго впившись в мой рот поцелуем, пока я извивалась и пыталась кричать проклятия во весь голос, упорно сопротивляясь, он отстранился и мрачно посмотрел на меня. С губ чудовища стекала кровь. С моей нижней губы — тоже. Глядя на мое безвольное, зажатое в его руках тело, он только покачал головой, с легкой ухмылкой прошептав. — Хорошая бабочка — распятая иглами бабочка, Лора. А ты — такая беззащитная сейчас, что зверя во мне будишь. Который жаждет гедонизма. Твоя жизнь в состоянии депривации уже около года, наверняка, тоже рождает в тебе буйство желаний. Давай. Отбрось свои никчемные планы. Зажжем эту ночь. Станцуем мрачный макабр наших тел на костях катарсиса.

— Будь. Ты. Проклят. Аарденто! Круциато!

Удар первого знака отшвырнул его на несколько метров от меня. Сила боли, ниспосланная вторым, заставила все его тело изогнуться в конвульсиях. Глядя на его корчи, я мрачно усмехнулась, слизав кровь с губы и подходя ближе.

— Ты незаменим. В смысле… Я еще не встречала мужчины умнее, красивее, сильнее. — Пустив второй удар телесных пыток, я наблюдала за тем, как искажает мучение некогда любимые черты. Прежняя тряпка во мне бы сейчас уже выла, подобострастно вопя о том, что единственная боль, которой позволено касаться его черт — оргазмическая боль желания. — Но, в то же время, какая же ты неисправимая порочная тварь. Сто смертей тебя не исправят. Так дай подарить ту одну, единственную.

Я уже сложила руку в огненный знак, чтобы спалить его заживо, как, преодолевая боль, со скоростью молнии Владислав вскочил и полоснул меня когтями по щеке.

Три глубоких рваных раны тут же закровоточили. В голове застучало, а перед глазами потемнело. Издав нечеловеческий душераздирающий вопль, я сама себя отнесла к стеночке и сползла по ней, держась за щеку.

— Вернись. — Тяжело дышал он, опираясь о косяк двери. Знак причинения телесных пыток все-таки ослабил его, но и я была не в лучшей форме. Болевой шок все еще не позволял встать на ноги. Какой бы я ни была тренированной воительницей-колдуньей, с силой бессмертного вампира тягаться было бесполезно. — Бог видит, Лора, я не хочу уродовать это милое личико, но ты мне выбора не оставляешь. Отрекись от силы Тефенсен, вернись ко мне, и я излечу эти шрамы своей кровью. Обещаю. Не будет боли и мучений. Ты — моя, а я — твой. Навечно. Вернись, и все будет лучше, чем было раньше. Не теряв, я не ценил. Потеряв, я больше не хочу повторений. Мне не за что держаться. Ты — мой компас, Лора. Я не могу без тебя. Я не лгу.

Я, молча, вскочила и атаковала. Сила знаков постепенно высасывала меня, поэтому я перешла в рукопашную. Я наносила удары отточенно в мишень. Он же лишь бил когтями по моему латексному костюму, распарывая его, но не задевая кожу. Яростно визжа и пытаясь за это ударить больнее, я то промахивалась, то ударялась о стену. Тяжело дыша, я отерла пот со лба. Пока это происходило, мой костюм оказался распорот по левому боку от колена до груди.

— Такой тонкий костюмчик, что решилась идти даже без нижнего белья, бабочка? — Мурлыкнул Владислав, отступая. — Хватит сопротивляться мне. Единственное, чем ты можешь одолеть меня — это твоя магия. Которая, как я вижу, уже не в лучшей форме, как и ты. Каждый удар мимо. А твоя одежда…

С улыбкой касаясь когтями моего правого бока, уверенным движением он резанул латекс от груди до живота. — Еще пара ударов, и ее не станет. Костюм и без того уже еле держится, на одной ниточке. Так что вскоре победа будет за мной.  А потом, если добровольного согласия не дождаться, значит… Значит. Оттрахаю насильно. Можешь потом в суд имени Дэнеллы Тефенсен на меня заяву накатать, но свое я возьму сегодня. Жить без женщины полтора года и ждать, пока она соизволит вернуться — не самая сильная моя сторона, хоть я и справился. Атрофирован я из-за тебя, Уилсон. Пожалей мужа.

— Дьявол пожалеет. В аду. — Резким рывком я набросилась на него и сбила с ног, оседлав сверху и перебросив из руки в руку остроконечный серебряный кинжал Хранителей Баланса Измерений, увенчанный головой красноглазого дракона.

Стиснув ногами его бедра, я слегка вызывающе потерлась о него низом живота, чувствуя дрожь в его теле от нараставшего возбуждения, ощущая, как восстает его плоть.

— Даже на смертном одре ты — скотина, которой ничего от меня не нужно, кроме секса. — Под воздействием знака «Круциато» его лицо стало бледнее обычного. Рот искривился в муках боли. Подсознание сейчас почему-то возопило в моей голове голосом Дэнеллы Тефенсен.

— Лора, остановись. Остановись сейчас же! Это приказ! Ты потеряешь свою душу, Лора, если это случится. Лора, не делай этого! Это все гребаная метка! Это не ты! Ну же. Я знаю, что миллион раз пинала тебя за это словами по самым больным местам, но вспомни, вспомни, что толкнуло тебя на озере потерять невинность? Ты хотела спасти любимого от гибели. Ты не хочешь ему смерти. Остановись, пока не уничтожила все, чем дорожила. Да, он — гребаная тварь ночи, я не отказываюсь от своих слов. Но убьешь его и саморазрушишься. После его смерти тебя уже ничто не спасет, и ничего не вытащит. Я всегда это знала. Прикидывалась, что ты можешь жить дальше, держать Аарона за ручку, думать о новой жизни, но, на деле, он — твоя Вселенная. Убьешь и кроме пустоты, которая, шаг за шагом, сожрет в тебе все живое, ничего в тебе не останется. Ты уже была машиной для убийства один раз. Отупевшей от горя. Остановись, пока не искалечила свою жизнь своими же руками.

Другой голос, напоминавший до боли церковного хориста, монотонно поющего одну и ту же мантру, только усиляя громкость песнопения с каждым словом, холодный и властный, довлеющий и сгибающий волю в кулак, сейчас напевал. — Убей! УБЕЙ! УБЕ-Е-Е-Е-Е-Е-Е-Е-ЕЙ!!!

И этот голос был сильнее подсознаний, внутренних «я», внезапных голосов Тефенсен в голове. Я занесла кинжал Хранителей Баланса Измерений над головой и изо всех сил обрушила его на грудь короля проклятых. В последний момент Владислав удержал его ладонями. По лезвию заструилась кровь. С шипением серебро начало разъедать кожу его рук, но он держался, не позволяя мне вбить кинжал до сердца.

Я сопротивлялась, и в своем сопротивлении мне удалось прискользнуть лезвием по его рукам ниже и слегка надрезать шелк черной рубашки. Вот уже кинжал оцарапал грудь короля. Дэнелла была права лишь в одном, и не в том, о чем говорила сейчас у меня в мозгу. А в том, что в тренировке силы воли закаляется сталь. До ее уроков борьбы, мне бы было ни за что не оказать сопротивление вампиру. А сейчас, преодолевая силу его рук, я медленно и методично двигала оружие прямо к сердцу сильнейшего пятивекового чудовища. И видела в его глазах то, что сбивало меня с толку. Единственным путем к его спасению — было молниеносно свернуть мне шею. Это он мог, даже преодолев довлеющий над ним знак боли. Но он предпочел свою смерть убийству жены.

Идиот! Я даже не знала, почему злилась, упрямо надавливая на кинжал, заставляя его погружаться в тело вампира.

— Сделай это. — Прошептал он, крепко сжав мои руки в своих и устав бороться. — Если чувствуешь, что это правильно. Если чувствуешь, что так освободишься от проклятия своей жизни. Если, действительно, как ты и сказала, вся любовь была фарсом и игрой, то убей меня. Я не буду сопротивляться, знай. Знай и, что я выбрал сторону Дьявола, предав Бога, только, чтобы дождаться твоего перерождения и быть с тобой. Без тебя все это теряет значение. Без тебя жертвы были напрасными, Лора. Давай, любовь моя. Я готов. — Он заставил мои руки вонзить кинжал глубже. Он сам вел его к сердцу, глядя мне в глаза своими, черными, влажными от слез. Я только выдохнула. Я такого явно не ожидала. Смирение? Слезы? Да он должен был бороться и хотеть меня убить, как любой вампир. Как любая тварь ночи. А как можно желать кому-то смерти, если он сам твоими же руками двигает лезвие себе к сердцу?..

Я с яростью, проклиная себя за это, вырвала кинжал из его груди и воззрилась на коптевшую на моей ладони черным дымом метку. Сейчас она почему-то не казалась мне избавлением и спасением. Потому что больше я, как ни старалась, не могла видеть в муже чудовище, а в убийстве тех, кто смотрит тебе в глаза и молит о смерти, если ты изменилась настолько, что готова предать свои чувства, благое дело с благой целью. Беззащитный влюбленный в меня мужчина, которого и я сама любила еще недавно. Это не я. Я бы так не поступила. Чувства для меня всегда были важнее любого долга и обязанностей. Я окинула метку яростным взглядом. Это все она. Почувствовав сопротивление, почувствовав, что я начинаю брыкаться, она сдавила мне виски страшной болью. Но я лишь с презрением прошептала. — Прощай, тварь.

Резкий удар, и кинжал Хранителей Баланса Измерений, вместо того, чтобы пронзить сердце вампира, пробил мою ладонь и прошел насквозь в области метки, выйдя с внешней стороны. Я вскричала от невыносимой боли. К моему счастью, нервные окончания оказались перебиты. Секунд через сорок я почувствовала только холодок в том месте, откуда сочилась кровь. Метка взвилась дымом вверх с моей ладони, пронзительно взвизгнув, как живая, и растворилась где-то под потолком. Я верно сделала ставку. Свести метку Хранителя Архивов могло только оружие Хранителей Баланса Измерений.

Череп резко перестало давить. Тяготевший все это время стальной обруч, сдавливавший мне лоб и виски, наконец, спал, ломая и снимая принуждение. Боль ушла. Хорист заткнулся. Я вздохнула, закрыв глаза, и мучительно вырвала кинжал из руки с резким воплем, отшвыривая его в дальний угол. Затем я медленно открыла глаза. Слезы рухнули бурным потоком.

— Я. Это я, Влади. Я вернулась. Малыш, любовь моя.

— Лора, детка, наконец-то. — Тихо прошептал он.

С полувскриком я обняла его за шею, крепко прижимаясь к нему всем телом.

— Ты истекаешь кровью. Позволь исцелить тебя. — Прошептал он, но я уже не слушала. Мне не было дела до окровавленной руки, до порезов на лице, до синяков и ушибов. Он старался не причинять мне боль, но все-таки мы сражались. И серьезно. Поэтому мое человеческое тело всю силу побоев ощущало сейчас сполна. Но я лишь осыпала поцелуями лицо, шею и плечи любимого, и даже если бы мир вокруг разорвался и затянулся сырой пеленой, мне было бы все равно.

Тогда он с силой немного отстранил меня от себя, хоть я и все еще дрожала, в безумии своем тянувшись к нему, прокусил ладонь и заставил меня пить его кровь. Я даже не чувствовала омерзительного металлического привкуса, ощущая лишь, как силы возвращаются ко мне, а раны затягиваются. Когда я проверила руку и лицо, удостоверившись, что травма от кинжала и шрамы от когтей мужа успешно регенерировали, я снова прильнула к его ладони. На этот раз — с поцелуями. Не переставая целовать его руки, сначала одну, потом другую, затем, наконец, я переключилась на губы. Очертив указательным пальцем их контур, намертво вцепившись рукой в его волосы, я впилась в них, словно в последнюю надежду. Я влетела в него, как в потерянный рай, дрожа всем телом, взяв его руки в свои и касаясь ими себя. Не помню, сколько времени прошло, прежде, чем я взяла себя под контроль. На нечто большее, нежели поцелуи и прикосновения, у нас сейчас не осталось сил, поэтому я опустилась к нему на грудь, закрыв глаза, а он приобнял меня за талию.

Я уже успела забыть, как мешают пробиться солнцу непроницаемые черные шторы нашей спальни. Полчаса спустя, приподнявшись на локте, я поглядела на него и тыльной стороной ладони провела по щеке. Все мои чувства вернулись ко мне. Любовь, боль, ощущение безоблачного счастья и полета, и это было так прекрасно, что заставляло меня задыхаться. Во мне не осталось больше места для сил Тефенсен. Отринув их, слабее я не стала. Я стала свободной. Боже… Какой он красивый… И как я чертовски скучала. У меня не хватало сил больше скрывать это.

Он вопросительно посмотрел на меня, но я отрицательно покачала головой.

— Нет. Я не хотела ничего спрашивать. Просто гляжу на тебя и наглядеться не могу. Ты… Ты один во всех мирах, вселенных и временах. Не хочу ничего другого, никого другого, иной судьбы и предназначения, и жизни без тебя не хочу. Ничего не хочу больше. Владислав…

Убрав прядь волос с его лица и нежно погладив по щеке, я припала к его ледяным губам, шепча его имя, как молитву. Кровь то ударяла мне в лицо, то снова отхлынывала. Волны жара и холода поминутно обливали меня с головы до ног. Он коснулся моего лба, убирая волосы и с нежной улыбкой глядя мне в глаза.

— Мы с Тефенсен слепили проекцию с нашего мира. Ради этого я приняла ее силы, и метка почернела. Чтобы создать место, куда я смогу сбежать с тобой, забрав наших детей. Мне под силу сокрыть тот мир от ее глаз. Знак «Инвизус» сделает его невидимым не только для нее, а и вообще для любых посторонних глаз. Пойдем. Прямо сейчас, любимый, и мы сможем снова касаться… Ощущать… Чувствовать… Любить… Если не уйдем сейчас, потом может быть поздно. Метки больше нет. Если она поймет, что я от нее избавилась, Дэнелла Тефенсен знает, как причинить мне боль. Это так странно, но у нас с тобой одно тело на двоих. Ты страдаешь, а больно мне. Пойдем, пойдем отсюда. Я больше не могу тебя терять. Я устала за этот год. Морально, душой и сердцем. Я не могу больше с тобой расставаться. Я оторваться от тебя не могу. Что?.. Что ты наделал с душой моей, Владислав?.. Коварный ты монстр. Чудовище.

Выгнув поясницу, я склонилась к нему, зажав его лицо между ладоней. Так. Непостижимо. Рядом. Запах сандала окутывает меня с головы до ног, и все ночи востока яростно горят между нами в несказанных словах и невысказанных чувствах. Я все еще вспоминаю наш танец, низвергший нас обоих в пропасть. Восточные ритмы, и дудук, обещающие нам эту вечность на двоих.

— Нельзя. — Тихо шепчет он, нежно целуя меня в лоб. — Зная, что ты сбежала, она не остановится и будет преследовать нас до конца. До нашего смертного конца. Надень свои перчатки, чтобы скрыть отсутствие метки. Принеси ей доказательства моей смерти, а потом скажешь, что все в этом мире опостылело, что ты уходишь. Возвращайся, бабочка, я буду ждать тебя. Только так мы можем избавиться от ее преследования. Если она уверует в то, что я мертв, а ты все еще Хранитель Архивов, просто хочешь сменить место жительства.

— Но она требует голову в качестве трофея…

— Скажешь, что твои дети наблюдали за тем, как ты убивала меня. Скажешь, что младшая, Каролина, слезно просила тебя позволить ей похоронить отца не изувеченным. Держи. — Он снял с пальца обручальное кольцо и вложил мне в ладонь. — Ценой жизни и смерти, я бы никогда его не отдал, если бы был жив. Отдаю сейчас, потому что знаю, что эти кольца потерять нельзя. Они все равно вернутся к владельцу, как вернулось твое к тебе. И еще.

Сняв с себя рубашку, он поднес руку с заострившимися когтями к своему плечу, на котором красовалось выжженное клеймо символа Ордена Дракона. Я коснулась потемневшей кожи, проводя пальцами по крыльям дракона и его голове.

Введя когти глубоко под кожу, он резко рванул, сдирая ровный слой вместе с клеймом, даже не моргнув. Окровавленное плечо регенерировало в считанные секунды.

— Надо заморозить экспонат, иначе не сохранится. — Тихо сказала я, и, широко расставив пальцы в стороны над окровавленной, сморщенной тряпицей из кожи, прошептала «Глациас», вкладывая всю силу энергии, исходившей прямо из сердца, наблюдая за тем, как клеймо постепенно покрывается голубым, магическим льдом, сверкая и сияя, словно в сказке.

— Моя девочка снова магичит. — Улыбнулся Владислав, нежно заправляя прядь волос мне за ухо. — Спорю, тебе этого не хватало. Ведьма, даже бывшая, не может жить без магии слишком долго. Она начинает вянуть. Ты уже овладела знаком, позволяющим срывать одежду с мужа без помощи рук?

Я скрыла улыбку, занося ладонь над головой, но потом все-таки рассмеялась, уткнувшись затылком ему в грудь. — Извините, Ваше Величество, такому меня не учили. Здесь придется по старинке. Одержимый… Ты даже шутить на другую тему не умеешь.

Тень улыбки скользнула и по его лицу. — Умею, но тебе будет скучно. А волновать и томить твой рассудок я люблю, сама знаешь. Я — ненормальный социопат. Мне постоянно нужно проверять твою реакцию на меня, чтобы не думать, что в один прекрасный день ты разлюбишь меня и исчезнешь, выбрав кого-нибудь добрее, честнее, искреннее.

— Да иди ты с этим кем-нибудь куда-нибудь подальше. Я уже сказала — либо ты, либо в гроб. Никаких полутонов и ничего третьего. — Я сложила «доказательства его смерти» в холщовый мешок, в котором должна была принести голову вампира Тефенсен и повернулась к нему лицом.

— Последнее, дорогой. Давай. Бей. Все шрамы и синяки зажили, благодаря твоей крови, а я не могу вернуться целой и невредимой после борьбы с многовековым вампиром, сражавшимся за свою жизнь.

— Детка. Я и так калечу тебя каждый раз, как мы пересекаемся. Может, хватит? — Он с болью посмотрел мне в глаза, сжимая мой подбородок в руке.

— Ты хочешь быть убедительным или чтобы меня раскусили, и все полетело к чертям?

— Я не стану этого делать. — Он отвернулся от меня, и тогда я решила взять его, как всегда Дэнелла брала меня, заставляя кидаться на нее с пеной у рта.

— Ну и зря. Монашкой я не сидела весь этот год. Аарон Виллипет целуется лучше тебя.

Обида огнем полоснула по его органам чувств, и, не успев себя проконтролировать, с разворота он влепил мне пощечину изо всех сил. Выдохнув и прижав ладонь ко лбу, он свел брови вместе и, не открывая глаз, спросил. — Врешь?

— Нет, конечно. — Фыркнула я. — А какой Аарон в постели, это вообще неописуемо. По сравнению с молодым и сильным торсом твои б/у-шные многовековые телеса, услада геронтофила…

Я не договорила, получив еще с десяток пощечин. Чувствуя, что через пару часов вся покроюсь синяками, тяжело дыша, я склонила голову ему на грудь. — Не огорчил. Ведешься, как и я на провокации Тефенсен.

— Она тебя провоцирует? — Он удивленно посмотрел на меня, и я тут же покраснела.

— Не смей даже спрашивать, как. Ее методы низменны. А ты — простодушный. Про Аарона наврала.

— Серьезно?

— Ну да. Обманули дурака… — Опрокинув мужа на пол, я легла сверху, склонившись к его губам, все еще коварно усмехаясь. — Разве что… Целуется он и впрямь потрясно.

— Ах ты ж, сучка. — Перекатом вверх, он вжал меня в пол. — Изменяла мне там, дрянь?

В его глазах блестели искорки смеха, и, когда я попыталась сморозить что-то еще гадкое, он просто зажал мне рот сначала рукой, потом поцелуем, пока я хохотала без остановки. Взяв его руку с когтями в свои, я провела ими по щеке, шее и груди, оставляя четыре длинных кровавых борозды.

— Теперь правдоподобно. — Прошептала я, отсмеявшись и морщась от боли.

Последний поцелуй, и я еле встала на ноги, подняв с пола перчатки, мешок с артефактами и кинжал Хранителей Баланса Измерений. Окинув взглядом ладонь, я не обнаружила на ней метки. Ни черной, клубившейся дымом, ни оранжевой, горевшей спокойным огнем. Она исчезла навсегда.

— Собирай вещи. Предупреждай детей и прислугу. Особенно дворецкого. Без Роберта я отсюда шагу не сделаю, да и без Амбердо Андерсена тоже. Я вернусь за тобой в течение пары часов. Если что-то пойдет не так… Нет. Не будем об этом. — Обняв его за шею, я зашептала на ухо. — Что бы ни случилось теперь, ибо я знаю, что мы висим на ниточке. Еще одного предательства с моей стороны Дэна не простит. Просто хочу, чтобы ты знал. Я люблю тебя. И всегда буду. Эти слова для меня не пустой звук. Я никогда не произнесу вслух того, в чем не уверена. Помни об этом всегда. Что бы ни случилось. Даже метке не удалось этого сломать во мне. Рассудок мой гнули в обратную сторону, но тело и сердце все равно тянулись к тебе. Собирайся, любовь моя. Уже через час мы уйдем. Я скрою наш мир, и все будет, как раньше. За минусом всего плохого, что было в нашей жизни, и что вытаскивала метка, блокируя в памяти все хорошее…

Более не оборачиваясь, я покинула комнату, спрыгивая по ступенькам витой лестницы с каменными цветами на перилах, через одну, мимо чертей и терзаемых ими ангелов. Хлопнув дверьми замка на первом этаже, я ринулась через ворота, прочь от дома, к опушке леса и пещере, крепко зажимая руками в серых латексных перчатках кинжал Хранителей Баланса Измерений и мешочек с доказательствами смерти того, с кем меткой Хранителя Архивов мне было предназначено покончить.

***

Когда я вошла в пещеру, Дэнеллу я обнаружила сидевшей на кровати, скрестив ноги по-турецки под собой. По всей видимости, вернулась домой она недавно, почти одновременно со мной, так как выглядела абсолютно вымотанной и обессиленной.

— Все расскажешь, но не здесь. — Коротко бросила она мне, с силой сжав мою руку в своей. Мы вышли в коридор, и Тефенсен подошла к абсолютно идеально ровной каменной стене. Коснувшись этой стены ладонью и что-то прошептав, девушка сделала шаг назад, пока замаскированные под каменную кладку пещеры двери с тяжелым лязгом разъезжались в разные стороны.

Завлекая меня за собой, Тефенсен вошла, и мы с ней остановились возле разделения комнаты на две части темно-багровым занавесом.

— Почему так долго, Корина? Форму теряешь? — Насмешливо презрительно бросила она, окидывая меня долгим пронзительным взглядом. Не меня, а мою исполосованную его когтями одежду. Мой латексный костюм, который держался буквально на ниточке.

— Ну, я могла и вообще не вернуться. — Я повернулась к подруге изувеченной шрамами и синяками стороной лица, и она даже присвистнула.

— Надо же. Неужели у него поднялась лапа на любовь всей его жизни? Лицемер, не правда ли? Хорошо, что сейчас в мире стало на одного лицемера меньше. Давай сюда мне башку этого урода.

— Монстр инстинктивно оборонялся в своем желании жить. Ему уже не было дела до симпатий и привязанностей. Я убивала его. И убила. Слава метке. — Пытаясь изобразить презрение во взгляде, я зябко поежилась. Головы у меня, разумеется, не было. И я понятия не имела, заглотит ли Дэнелла Тефенсен наживку, которую я принесла, или же ситуация снова обернется самым что ни на есть неприглядным образом для меня. Для нас…

На другой моей щеке медленно и верно расплывалось багровое пятно. Без ощущения невыносимой боли я вообще не могла прикоснуться к лицу. Оно горело.

— У тебя есть какое-нибудь лекарство от всего этого? По-моему, я сейчас просто умру от болевого шока. Из порезов до сих пор сочится кровь, а по лицу будто поезд проехал. В оба конца. — Я трагически указала рукой на свою уже начинавшую опухать физиономию.

— Все целебные эликсиры у меня в комнате. Голова, Корина. Только после этого получишь лекарство. — Дэнелла окидывала меня непреклонным холодным взглядом, в котором сквозило лишь без пяти минут презрение. Стараясь сделать максимально равнодушный тон, я изо всех сил следила за тем, чтобы не дрожать голосом.

— У меня нет головы. — После мучительной паузы в несколько длительных секунд, наконец, выдавила я. — Но есть кое-что другое в подтверждение моих слов.

Дэнелла тем временем обосновалась рядом с занавесом, а я запустила руку в холщовый мешок, вытаскивая оттуда обручальное кольцо мужа и заледеневшее окровавленное клеймо — символ Ордена Дракона. Приготовившись произнести заранее заготовленную ложь, я выдохнула и начала.

— Каролина Дракула просила меня похоронить отца не изувеченным. Поэтому я не стала отсекать голову. Обручальное кольцо я сняла с мертвой руки порочного ублюдка. А вот клеймо… — Выдавив из себя максимально озлобленную и полумертвую ухмылку, я продолжила. — Срезала еще с живого.

Приняв у меня артефакты, Дэнелла как-то не в меру горько усмехнулась. — И какое же тебе дело до того, что просила тебя Каролина Дракула? Она — вампир. Злобная тварь ночи. И ей было необходимо вырвать сердце сразу же после того, как ты покончила с ее папашкой.

На следующей фразе мой голос все-таки предательски дрогнул. — Она была моей дочерью.

Девушка-дракон покачала головой, из последних сил строя опечаленную мину смотрящего в упор на безнадежного. Но ухмылка уже успела начать закипать на ее пренебрежительно искривленной гримасе лица.

— Браво, Кори. Наконец-то ты хотя бы попыталась мыслить логически, разве что и примерно не успела прочувствовать то, что ощущает Хранитель Архивов, встречая вампира. Даже экс-родственника. Но мои тебе поздравления… Еще чуть-чуть и будешь соображать, как я. — Настроение ее изменилось в мгновение ока на озлобленно ожесточенное, и прямо в лицо она мне выплюнула следующую фразу. — Жаль, но поступать, как я, тебе не светит никогда, лживая дилетантка! «И мы сможем снова касаться, ощущать, чувствовать, любить.»

Кинув на меня издевательски презрительный взгляд и изобразив томный с поволокой, пока я онемела, услышав свои слова от нее, Дэнелла Тефенсен резко дернула за невидимый ранее шнур, заставив занавес опасть на пол. И тут же моим глазам предстало немыслимое по уровню злодеяния зрелище. На цепи, вмонтированной в стену, в ошейнике, закованный в серебряные цепи и намордник на полу лежал мой обессиленный супруг. Запах гниения повис в воздухе. Серебро почти разъело его одежду и разъедало кожу, заставляя раны превращаться в гнойные гниющие нарывы. С болью выдохнув, я дернулась к нему на помощь, но Дэнелла Тефенсен уже сложила пальцы в неумолимый крестовидный знак «Аарденто», который в мгновение ока отнес меня к противоположной стене и вдавил в нее всем корпусом. Я бессильно вскричала от ярости, пока медленными шагами, радуясь произведенному эффекту, золотоволосая девушка-дракон приближалась ко мне.

— Кто-то учится на чужих ошибках, кто-то на своих, ну а у моей подруги просто любимые грабли! Что, не уследила за безопасностью любимого, трепетная лохушка? Думала, что спасла его, разрушив метку Хранителя Архивов, и я ничего не почувствую? Надеялась, что сбежите от меня в мной же созданную проекцию этого мира? Да сколько раз тебе говорить, милая Лора, я все знаю. Все, что происходит в нашем мире. Здесь бомж не выдохнет так, чтобы я не знала об этом. — Подойдя ко мне, она сдавила мне горло так, что дышать стало абсолютно нечем. — И все-таки аддиктивное поведение тебя погубит, солнышко. Тупая, тупая, зависимая дрянь, которой сколько бы Владислав Дракула не нахлобучивал терновый венец до бровей, претерпевая истекание кровью, она вынесет. Что же творит твоя атрофированная душа, милая Лорели? Кто-то вырастает, становясь девушкой, и начинает зреть. А ты — гнить. Сразу. Без стадии развития. Ты ведь понимаешь, что с годами, привязанность к нему окончательно растлит твои мозги до состояния овоща? И все еще продолжаешь отдавать ему свой рассудок. Всецело. Знаешь, какой год сейчас в мире, где ты родилась? Можешь не отвечать. Две тысячи пятый. Всего лишь две тысячи пятый. А теперь посмотри в свое будущее. Чем ты станешь, когда пробьет скажем, две тысячи семнадцатый? Или далее? Ты же не позволяешь этому растлению мозга кончиться. Знаешь, куда тебя это заведет? В никчемную убогую жизнь, безликой по имени Никто. Без радости, надежд и будущего. Тряпка своего мужика, которому я даже не позволю быть твоим больше никогда. Я вытравлю его. Из каждого взгляда, из каждой мысли. Пытками вытравлю. С другой стороны, мне тебя даже жаль. Ведь это так печально быть тобой. Так отчаянно хотеть разделить жизнь с этой тварью, хотеть одного во всех мирах и временах рядом, но постоянно ощущать рядом фактор меня — разлучницы, отслеживающей грешки вас двоих и не иметь возможности даже прикоснуться к нему без последствий. Твой располосованный когтями костюм из латекса. Как же кипело вожделение, превысив все лимиты… Неужели и правда лучше быть его шалавой-подстилкой на одну ночь, чем любимой и музой Аарона на всю жизнь? Парень так любить тебя хотел, но тебе лишь эта падаль и грязь нужна, каждая встреча с которой рождает вокруг вас парад планет, встающих в ряд, чтобы он снова использовал тебя. Это дно ты любовью называешь, а?

В моем взгляде, устремленном на «любимую подругу» не было даже тени ярости или злости. В нем закипал самый настоящий ад, желавший только крошить ей череп и раздавливать каждую кость в ее теле. С пеной у рта и выражением ледяной ненависти, борясь с невозможностью дышать, я выдавила. — Напрасно ты считаешь любовь уязвимостью. Слабость, что я чувствую сегодня, превратится в силу, что я испытаю завтра, когда буду сжимать твое еще теплое сердце в руках, глядя, как гаснет свет в твоих, ставших ко всему в мире безразличными, глазах, наблюдая за тем, как ты издыхаешь. Будь ты проклята трижды. Будь проклят день, в который я пожалела маленькую девочку-волка и не вырвала ей сердце за то, что муж лежал в коме. Ты можешь сломать, но не сломить. Давай. Рискни. Убей меня. Я не откажусь от своих слов. Лучше умирать за любимого, чем жить с нелюбимым. Две тысячи пятый, две тысячи семнадцатый… Не имеет никакого значения для любви, которая длится вечно, ты, гнилая и никчемная тварь! Даже если мы умрем здесь, мы встретимся в аду. А от тебя избавимся навсегда.

Смачная пощечина отразилась внутри глухой болью. Лицо и без того уже напоминало боксерскую грушу после случившегося. Добавочный удар лишь стал бонусом в копилку ненависти к Дэнелле Тефенсен, которая и без того трещала по швам.

Перехватив меня покрепче и не позволяя отвернуться, Дэнелла шипела мне прямо на ухо. — Посмотрите на эту суку. Она же просто подыхает от любви к этой мертвой твари!.. Бедная, бедная жертва. Давай, Лорели. Кричи, как тебе его не хватает! Кричи, что никто тебя не сможет согреть в постели, как твой Владислав! Кричи, что больше никто и никогда не будет нужен! До сих пор ты только и делала, что предавала меня. Сегодня здесь состоится шоу твоего личного ада.

Обернувшись к брошенному, словно собака, где-то в углу моему мужу, она окликнула его по имени, за волосы подтаскивая меня и швыряя к его фигуре, опутанной серебром и еле дышавшей. Встав на колени и удерживая меня за волосы, она вынудила его смотреть на меня, сорвав намордник. Который тоже оказался серебряным, и, разумеется, уже сделал свои черные дела, оставив на его лице шипевшие кровью гнойные раны.

— Знаете, Ваше Величество. Я пыталась, честно Вам признаюсь. — С издевкой начала она. — Я пыталась сделать из Вашей жены человека. Человека, дышащего полной грудью. Но она не захотела. Все мои старания пустив под откос, она вырывалась и сопротивлялась, хотя, я желала ей лучшего. А, знаете, что хотела она? Она хотела быть твоей вещью. Частная собственность графа Владислава из испорченной сказки о пауке и мушке, попавшей в его сети, о ненасытном тиране и его хрупкой бабочке, которая только и желала, чтобы ее трепещущие крылышки заломали во имя черного разврата, который она все еще пытается замаскировать под любовь. Марионетка, до пены у рта жаждущая, чтоб ее кукловод вертел ей, как ему пожелается.

В мгновение ока рука девушки превратилась в чешуйчатую лапу с когтями. Поднеся ее к моей щеке, одним когтем она отточенно резким и быстрым движением с леденящим душу хохотом вырезала на чудом оставшимся нетронутым от побоев и порезов месте букву «V». — Притворяешься обычной девушкой, пока никто не видит, Лора? Так больше не придется. Теперь у тебя на морде будет вечно гореть знак о том, ЧЬЯ ты подстилка, вещь и шваль. Хотя, по справедливости, вырезать эту букву надо было на другом месте. Которым ты девственность раздарила. Ну-с, надеюсь, ты уже ощутила вкус того, насколько это приятно, быть клейменной его буквой. Потому что теперь, пока ты отдыхаешь и смиряешься с новой, более подходящей твоему внутреннему миру меткой, я займусь твоим бывшим. Который никогда не станет будущим.

— Еще хоть раз прикоснешься к ней или откроешь свой поганый рот, и ты — труп. — Мой муж сплевывал кровь на землю. Отравление зашло слишком далеко. Оно поражало внутренние органы. Я видела, знала и понимала, что он — больше не жилец. Осталось несколько часов. И все для него закончится. В ад никто не пойдет. Я лишусь его навсегда. Боже мой… Я молила у всех сил заступиться и помочь нам. Но они были глухи и немы.

— Он разговаривает и даже угрожает. Силы еще есть что ли? Или, действительно, переживаешь за свою девочку? Вы оба такие предсказуемые. Вас пытать можно даже без пыточных инструментов. Друг другом. Как думаешь, Лора? Может, мне закончить сегодня в прошлый раз начатое, когда я хотела инвалидом его сделать, поработав серебряными клинками с той частью его тела, которая гарантирует тебе рай? Могу подарить тебе жизнь после с этим изувеченным недосамцом. Пока не устанешь веники вязать и не найдешь себе сильного и хорошего человека. Сейчас залезем в бельишко и почикаем. Дело минутное, выть будете оба все то время, что останется вам жить. Кто от боли, кто от горя. Обожаю вершить правосудие над гребаными грешниками. Такие хрупкие. Так легко сломать. — С наглой ухмылочкой, Дэнелла уже направилась к Владиславу, когда я окликнула ее сломленным дрожавшим от набежавшей паники голосом.

— Нет… Нет… Нет… Он умирает, Дэна… Подруга, пожалуйста, ради всего, что между нами было хорошего, умоляю. Пытай меня. Отпусти его… Убей меня, Дэнелла. Молю… Пытай меня.

— Отпущу. — Дэнелла ласково притянула его, словно пса, за цепочку к себе, а мой муж закусил губу до крови, чувствуя разъедающие плоть прикосновения серебра. — Вот только проведу эксперимент, и я отпущу его гребаную душу в ад, к Сатане.

Я медленно опустилась на колени. Потоки слез хлынули совершенно внезапно, и я низко склонила голову перед Тефенсен, практически вдавившись лбом в пол, затравленно шепча. — От моей гордыни уже ничего не осталось. Я перед тобой на коленях. Я — бывшая королева этого мира, и теперь я — кукла твоя. Я стану твоей беспрекословной рабыней с этого дня. Клянусь, я больше никогда тебя не обману. Молю тебя о пощаде для мужчины, без которого смысла жизни не вижу. Пытай меня. Во имя нашей прежней дружбы… Пытай меня. Отпусти его, пожалуйста…

— Во имя нашей дружбы? — Дэна хрипло рассмеялась, одарив меня серией презрительных взглядов. — Кажется, еще десять минут назад ты грозилась вырвать мне сердце, а сейчас, когда запахло жареным на серебре вампирским мяском, решила воззвать к нашей дружбе? Нет, моя милая. Я буду вспоминать о том, что мы когда-то были подругами, не чаще, чем ты, с разбегу прыгая к нему в койку. Тебе хватило наглости и лицемерия лгать даже и сегодня, единожды уже попавшись на приключениях у озера. Что же касается того, что мне стоит тебя пытать… Если ты не заметила, я и пытаю именно тебя. Твоя голова подпирает пол, перед глазами пелена, губы дрожат, уже на все согласные. И в треморе всего тела ты готова произнести все, что я хочу от тебя услышать, наступив на гордость, наплевав на чувство собственного достоинства. Ты раздавлена. Ты боишься. А страх — движущая сила… Знаешь, как переводится слово «террор» с латыни? Ужас, паника. Ты насквозь пропиталась леденящим твою душу ужасом. Чувствуешь, как паника от того, что единственный мужчина, к которому твоя душа потянулась, покидает этот мир с каждым вдохом ядовитых миазмов серебра, давит виски? Террор удался. Что и требовалось доказать. Он-то уже полудохлый. Ему плевать. А больно тебе. Это твой личный сорт ада. И мы, поверь, только начали. Сейчас будет испытание. На любовь, кстати. Думаю, ты оценишь всю иронию ситуации.

Не успела я даже ничего предпринять, как Дэнелла Тефенсен застегнула на мне ошейник, цепь которого была вмонтирована в стену, располагавшуюся перпендикулярно от той, к которой был прикован Владислав. Я только вздохнула, а она лишь взбешенно окинула меня презрительным взглядом.

— Это ты тоже оценишь, дорогая подружка. Цепи заговорены для сурового приговора тем, кто патологически не может существовать друг без друга. Сейчас вы познаете боль рикошета кармы. Можно находиться совсем рядом, грызть цепи, выкручиваться, вытягиваться, но расстояние между даже посаженными вплотную всегда будет неизменно равно одному сантиметру. Ощущать тепло ладони, но не смочь прикоснуться. Хотеть избавить его от боли, но даже кончиком пальца не иметь возможности дотянуться. Ни помочь, ни спасти. Грешникам — библейское наказание. Это очищающий огонь для Змея-Искусителя и Евы — его первой женщины. Увидишь, как он подохнет в сантиметре от тебя. Просила наказания для себя? Я и наказываю тебя. Если свою боль ты не чувствуешь или чувствуешь притупленно, его болью тебя резать можно по эмоционально раздерганной душе… Сейчас, мои родные. Я схожу за живительным эликсиром и вернусь. Твой любимый уже на последнем издыхании, Лора. Он не протянет долго, а у меня есть планы на вас и ваше унижение на ближайшее внушительное время. Значит, я буду давать ему эликсир, чтобы он выжил, и снова продолжать окунать тебя в ад, подруга, чтобы ты почувствовала ответную волну предательства.

Дэна исчезла.

— Дай мне руку. — Тихо прошептала я мужу. — Я оттяну эту боль.

Он из последних сил еле вытянул руку в мою сторону, лежа на полу и вдыхая воздух тяжело, с хрипом. Как Дэнелла и сказала. Один сантиметр. Сантиметр от изуродованной и разъеденной серебром кожи его руки. Вытянув свою в его сторону, я закрыла глаза и, сосредоточившись, перекрестила средний и указательный палец в магическом знаке обмена «Мутацио». Вскоре после этого нарывы исчезли на тыльной стороне его ладони, и рука стала выглядеть, как рука, а не как кровавое месиво. Зато в подобное превратилась моя. Я судорожно вдохнула и застонала от боли, прижимая окровавленные шипевшие запястье и ладонь к груди. В этот момент в комнату вошла Дэнелла с розовым флаконом, на дне которого болталась яркая цветная жидкость. Окинув нас взглядом, она улыбнулась. Ненадолго. Увидев на моей руке язвы, она проворно подскочила к Владиславу, схватив запястье его излеченной руки в свою. Демонически улыбнувшись, она вновь отшвырнула его руку на пол и одарила меня леденящим кровь взглядом.

— Как это мило и приторно сладко. Оттягиваешь его раны и боль на себя. В этом никакой пользы. Не теперь, так потом откинется, цепи-то я не снимаю. Хотя, у меня был план сейчас провести эксперимент, поэтому пока подыхать ему рано.

Рванув моего мужа за цепочку к себе, она вылила содержимое флакона ему в рот. В местах, где серебро прожгло одежду, заставляя разлагаться и распадаться с шипением кожу, стало видно, как бледнеют сочащиеся кровью нарывы, как затягиваются раны.

Тогда Дэнелла вернулась ко мне.

— Только подумать. — Она горько усмехнулась. — Я дала ей прелестное тело невинной девочки, а она снова вернулась в обличие распутной девки, к волнующим изгибам, сводящим с ума сластолюбцев. Ну что ж, если ты этого так хотела… И до сих пор хочешь… Сейчас я вам обоим марафон безумия устрою.

Так как мой костюм из латекса, как я и упоминала ранее, висел всего на ниточке, покончить с ним не составило труда. Почувствовав себя неприкрытой, я свернулась в клубок, вжавшись в стену, рукой прикрывая грудь, на что Дэна презрительно рассмеялась. — Разве есть здесь кого стесняться, солнышко? Мы с тобой на соседних кроватях спали почти что полтора года. А уж перед ним-то… Даже комментировать излишне. Хотя, ты, наверняка, чувствуешь себя бессовестно обнаженной перед бывшим на моих глазах и боишься оказаться открытой душой и телом перед любимым в присутствии врага. Боишься, что ваша безумная тяга к чувственным наслаждениям, к гедонизму будет мной наблюдаться со стороны. Согласна. Унизительно. Но унижения — это как раз то, что я тебе и обещала. Дурман сейчас собой окутает все пространство. Кроме единственного сантиметра, на который не дотянуться и не взять то, что хочется. Ну и, финальный аккорд.

Острые когти девушки-дракона нанесли резкий удар мне по шее. Я коротко рявкнула, почувствовав, как кровь быстро зазмеилась от горла к груди. — А вот и тест на любовь, как я и обещала. Так же будет твой милый любить тебя, если я осушу его вены… Скажем на… Сто процентов? Или останется лишь чудовище, которое всеми фибрами души желает рвать человеческую глотку на куски?

— Нет, Дэна, не смей! Не смей лишать его человечности! — Взвизгнула я, натягивая цепь до упора.

— Она у него весьма сомнительная. Так что ты ничего не потеряешь. И излечила я его как раз для этого. Может, хотя бы вид багровых глаз и вертикальных зрачков остановит тебя от этих бабских потоков слюны, слез и соплей.

Рванув Владислава за цепь к себе и поставив на колени, она коснулась ладонью его виска. Тефенсен вытягивала энергию жизненных сил, которую он получал от крови все последнее время, через знак поглощения. И когда она закончила, осталась лишь мумия, едва обтянутая кожей. Широко открыв глаза, он жадно воззрился на мою шею всеми багровыми оттенками и вертикальными зрачками. Склонившись к нему, она прошептала на ухо. — Взгляните на нее, Ваше Величество. Открытая, нежная и вкусная пища всего в сантиметре. Когда-то ты сказал, что реки вспять ради нее повернул бы, так что значит сейчас порвать цепи, вцепиться в эту дохленькую шейку и напиться до последней конвульсии ее тела?.. Унимая боль в осушенных венах. Эта пища даже не против грубого и гнусного изнасилования, пока жива. Давай. Порви цепи, и твоя девочка с открытой шеей, грудью и бедрами целиком твоя вместе с ее воющей в венах кровью, изнемогающей с ней напополам, желающей, чтобы ее господин осушил ее до последней капли. Наконец-то, полтора года спустя, я отдаю ее тебе, потому что она — конченная неизлечимая дрянь.

— Ну что. — Дэнелла присела рядом со мной через доли секунды на пол, касаясь моей головы рукой. — Только попроси, и я заберу тебя отсюда, оставив вампира гнить. Но останешься, и он порвет цепи. Хочешь стать закуской для того, кому в вечной любви клялась? Все еще хочешь свободы для него? Доберется до тебя и уже не остановится. Может, и повоешь еще в экстазе какое-то время до полного иссушения, но потом наступит конец. В таком состоянии не тело твое ему нужно, а только кровь. Так прими же вновь мою сторону и мою силу. Идем со мной. Мы окончим процедуру превращения в Хранителя Архивов снова. Я никогда от тебя не откажусь, Лора. В то время, как он думает о том, как быстрее тебя сожрать.

— Гори в аду, чудовище. — Зажимая все еще кровоточившую рану, я смерила ее презрительным взглядом и снова уткнулась лбом в стену. — Пусть берет мою жизнь ради крови. День, в котором я не увижу тебя, даже если это случится, потому что я умру, станет для меня избавлением и первым днем моей свободы.

— Хорошо. — Дэнелла скрежетнула зубами. — Будь по-твоему. Тогда отдыхайте, дорогие мои. Проверим, действительно ли выживают только любовники. Или, все-таки, сильнейший, по каноническим законам природы. Может, нападение откроет тебе глаза и, в нежелании умирать, даже ты используешь магию против нападающего. Просто помни, что твой муж, когда голоден уже целых два года, учитывая сколько сил и энергии я вытянула, просто существо, движимое инстинктом голода. От того мужчины, который играл тебе на озере на гитаре, который вел тебя в ритме танго перед публикой и который забрал твою девственность в зарослях осоки ничего, кроме оболочки не осталось. Я тебя предупреждаю, что он тебя прикончит. Вперед, если дура настолько. Передумаешь — зови. Я вытащу тебя и прикончу этого паразита. Иначе сдохнете оба, потому что хищник сожрет добычу, а серебро сожжет хищника заживо.

Вернувшись к нему, она взяла его за руку, глядя, как сызнова цепи на коже разъедают ее до шипения и кровавых язв. — Хорошо работает.

Улыбнувшись и подмигнув мне, Дэнелла Тефенсен вышла из потайной комнаты, и дверь за ней закрылась. Едва это произошло я рванулась к мужу, насколько позволяли цепи. Он отпрянул в свой угол с безумным взглядом кровавых глаз и оскаленными клыками. — Не приближайся ко мне. Цепи меня не удержат. Я есть хочу, и это сильнее меня. Я не хочу, чтобы ты умирала. Я ждал тебя почти шесть веков, но твоя располосованная шея… Я хочу жрать и насыщаться, жажда огнем полощет протравленный серебром организм, а кровь всего в сантиметре. Уйди в свой угол. Не провоцируй…

В слезах от боли и сострадания, моя рука все равно непроизвольно тянулась коснуться черного, как ночь, шелка его волос.

— Тупая сука. — Прошипел он, яростно рыча и сворачиваясь на полу, хрипя от боли, причиняемой ему серебряными цепями. — Чего непонятного? Я сказал: проваливай в свой угол. Я не жрал два года. Я хочу тебя покалечить и если доберусь, я это сделаю, хоть потом и волосы на себе вырву и с собой покончу. Хватит! ХВАТИТ КО МНЕ ТЯНУТЬСЯ!!! Не время, мать твою. Хватит мелькать красной тряпкой перед бешеным быком. Я разорву твою шею, разорву твое тело на лоскутки. Лора… Лора… Теплокровная, милая моя девочка… Я голоден. Я смертельно хочу есть…

Срываясь на грубость, рыча, и снова усилием воли затыкая голодного зверя, он молил меня не приближаться. Лоб Владислава покрылся испариной, а голос хрипел все тише и тише. Полубезумный, он то метался, натягивая цепи так, что я думала, что он вот-вот уже точно порвет их, то забивался в угол и вновь умолял меня уйти с Дэной, спасти себя и оставить его умирать. Угрюмо прижавшись к стене, напополам от горя, напополам от страха, я отключалась все эти мучительные часы на цепи на несколько минут, чтобы снова открыть глаза и увидеть багровый ненавистный взгляд, взиравший на меня в упор и желавший разорвать меня в клочья.

Последний раз, когда я пришла в себя, он отключился. Лежа в углу, подобно обезумевшему псу, прижав руки к груди от невыносимых мук, он склонил голову на грудь, свистя от боли каждым выдохом. Мой муж дремал. И сон этот был последним отведенным ему в жизни. Раны перестали даже шипеть и пузыриться. Дэна не несла флакон со спасительным эликсиром. Это был конец. А я снова не могла попрощаться. Сантиметр удерживал меня на расстоянии от любимого.

Я подползла ближе, вытягивая свою руку в его сторону. Серебряные звенья цепи глубоко вошли под кожу и разъели плоть до костей. Видимо, это произошло, пока он метался, пытаясь сорваться…

Когда Владислав еще мог, он посылал мне, не отдавая себе в том отчета, видения. Вид моего обнаженного тела по-прежнему будоражил оборотную сторону зверя. Даже в картинках в его сознании все начиналось с того, что он нежно ласкал мою шею, плечи, грудь, живот, гладил разгоряченные бедра, но затем же впивался в меня и лишь рвал, рвал и рвал. Все его мечты, на которые ему сейчас только оставалось сил, каждый раз оканчивались одним и тем же — моей смертью.

Теперь же бояться мне было нечего. Я знала, что он уже не придет в себя. Его когти скребли каменную кладку пола, а губы и в полудреме шептали мое имя. Я прикрыла рот рукой, давясь слезами. Глупо и несправедливо. Так не должно быть. Все не может окончиться вот так…

Не знаю, сколько часов прошло. Я потеряла счет времени, наблюдая, как серебро пожирает, разъедая до костей тело единственного мужчины, который стал для меня всем в жизни. Свернувшись калачиком в своем углу, я горько заплакала. Нет печальнее удела, когда ты ничем не можешь помочь своему единственному в мире дорогому человеку. Практически вся моя магия была ориентирована на уничтожение, а не созидание. Оставалось лишь одно, и, по своему долгу, долгу супруги, я обязана была это сделать. Оборвать его мучения, потому что стонал он от боли уже во всю глотку, и, как ни зажимая уши, я все равно слышала крики боли, а слушать это было невозможно. Сердце превратилось в осколок льда. Смерть, как избавление. Как часто я пыталась применить этот принцип на себе. Но только сейчас, даже учитывая, что нежность и любовь разрывали меня на куски, я знала, как поступить будет правильно. Уничтожить во имя милосердия. Окончить его страдания. Отпустить его во имя его же блага, пока серебро еще не протравило настолько, чтобы заставить парализовать каждый орган в его теле, которое я больше жизни любила, каждую конечность…

Я прокляну свои руки… Но так будет правильно. Прости меня, любовь моя… Прости, что не сделала этого сразу. Прости, что жила бесплотной надеждой на то, что хоть кто-то откликнется на призыв. Что хоть какая-то сила спасет нас от несправедливых мук. Но. Боги спали. Им было плевать. Плевать, что я заношу руку для знака «Гравитацио», сосредотачиваясь мысленно на сердце любимого человека, чтобы при помощи силы тяги вырвать его из груди того, кто должен был стать моей вечностью и судьбой. Вскрикнув, я опустила руку. Не могу, не могу, НЕ МОГУ!!! Поток слез рухнул стремительной волной, и я снова вытянула руку вперед.

Внезапно кто-то коснулся этой моей руки. Сквозь слезы я глядела на юную полупрозрачную девушку с золотистыми волосами и зелеными глазами. Нет. Это была не Дэнелла Тефенсен. У просвечивающего призрака длинные волосы тянулись ниже пояса. Эта девушка была так похожа на меня четкими правильными чертами лица, что я даже на миг онемела. На ее пальцах золотом горели перстни, и одета она была в шелковое зеленое платье. И все же, я видела комнату сквозь нее… Грустно улыбнувшись, она, молча, посмотрела на цепь с ошейником, которые удерживали меня. Оковы пали, и тогда полупрозрачная златовласка направилась к моему мужу. Приложив два пальца к его виску, она закрыла глаза. Яркая светлая энергия перетекала от нее к нему. Он открыл свои багровые глаза, слепо уставившись на нее. Еще пара минут передачи энергии, и взгляд из безумного стал осмысленным, багровые глаза почернели, а вертикальный зрачок стал круглым. Серебряные цепи пали вместе с ошейником. Полупрозрачная дева врачевала его раны своей магией. Когда не осталось ни единой царапины, ни нарыва, ни ожога и прожженных до костей участков на его теле, она печально улыбнулась ему, окинула меня прощальным взглядом, тоже не без улыбки, и окончательно рассеялась в воздухе, стерев слезинку со своей уже едва различимой, ставшей абсолютно прозрачной щеки.

— Лора. — Он крепко сдавил меня в объятиях, подскочив ко мне в мгновение ока. Мой муж был в рваных лохмотьях тряпья, прожженного серебром, а я и вовсе была обнажена. Я тоже обняла его в ответ, не в силах сопротивляться нахлынувшим эмоциям.

Минуту спустя я все же еле слышно выдавила. — Валим отсюда.

Найдя потайной рычаг в двери, мы вышли из тайной комнаты пещеры Дэнеллы Тефенсен. Поблизости ее не оказалось, и, крадучись, мы потихоньку вышли по коридору наружу. Тусклый свет пасмурных сумерек ударил в глаза, и, моментально обратившись в нетопыря, Владислав подтолкнул меня, чтобы быстрее залезала к нему на спину. Расстояние от пещеры до шестнадцатого этажа замка мы преодолели секунд за сорок. Я даже слегка оглохла от шумевшего в ушах ветра. Владислав с силой влетел в окно нашей спальни, разбив его вдребезги.

Не особо церемонясь со мной, он скинул меня на пол и, вернув себе человеческую форму, со скоростью ветра сменив лохмотья прожженного серебром одеяния на новый черный камзол, коротко бросил. — Забирай вещи, которые жизненно необходимы. Я иду предупреждать детей и слуг. Собираемся и телепортируемся в холле первого этажа. Надеюсь, твои магические силы и способности все еще при тебе. В противном случае, мы уже бродячие мертвецы.

Он вышел из комнаты, а я окинула коротким взглядом бывшую спальню. До слез было жалко покидать ее, но, учитывая, что мы с Дэнеллой сделали проекцию на этот мир, была надежда на то, что в моей комнате останется все по-прежнему в копии этого мира. Минус разбитое окно. Когда Тефенсен брала у меня силу на создание проекции, оно еще было целым.

Накинув на себя тонкое серебристое платье на бретелях, я сгребла в первую попавшуюся сумку несколько нарядов, фотографию на том памятном белом мосту в парке, кулон, который предупреждал меня об опасности, грозившей мужу, хотя он и перестал работать после фактической смерти Владислава.

Спустившись вниз, я обнаружила, что все в сборе. Улыбаясь мне невинной открытой улыбкой, напротив меня стоял мой сын — Влад, копия отца. Удержавшись от объятий родных и любимых и оставив их на потом, я крепко сжала руку мужа в одной руке, а руку профессора Амбердо Андерсена — в другой. Сделав широкий круг из порядка ста людей: наших детей и самых близких слуг и друзей, мы заняли собой весь холл.

— Магическое слово? — Владислав вопросительно оглянулся на меня.

— Ну… Абракадабра что ли. — Сосредоточив всю энергию в себе и выбросив ее в пространство, я представила точную копию нашего мира. Это оказалось не так и сложно, и через десять секунд белое пламя окутало собой все помещение, застилая глаза мне и всем здесь присутствующим. Лица превратились в неясные всполохи и, более не в силах выносить вспышки белого огня, я с силой зажмурила глаза…

1. Быть эльфом

Глава 18. Наследие сестер Шиаддхаль

А их связала прочно нить,

Они друг другу в плен сдались…

Послушай, как стучат сердца.

Влюбленных не разъединить,

И в поцелуй уста слились

До смерти вечной, до конца.

Легкий взмах головой, и волосы, рассекая воздух, опадают мне на лицо. Нога в черной босоножке на пятнадцатисантиметровом каблуке в неразрывном тандеме с металлическим холодным шестом медленно скользит по нему вверх и чуть ниже под мелодичные томные возгласы Джамелии в ритме «Стоп». Поворот вокруг шеста, и мои волосы снова нарушают все законы гравитации. Текила огнем обжигает мне горло, и все мои внутренние органы внезапно начинают полыхать адским огнем. Но я не боюсь подобных мелочей. Адреналин сейчас правит мной. Адреналин и буря вожделения. Я больше не хочу сдерживаться. На мне лишь босоножки, кружевное нижнее белье и гипюровая черная блузка, которая несколько секунд спустя опадает на пол к моим ногам после того, как я пьяным взглядом жеманно улыбаюсь через ее полупрозрачный рукав, как через платок, единственному зрителю. Прохожусь по ней каблуками, а он не сводит с меня голодного взгляда. В тот же момент опрокидываю бутылку, делаю залпом несколько глотков текилы и снова повторяю круг возле шеста, приседая и широко разводя колени. Когда пытаюсь подняться на ноги, голова испытывает головокружение, и меня заносит. Тогда в мгновение ока он оказывается рядом и вырывает бутылку из моих рук. Музыка загадочным образом стихает.

— Ну-у-у-у-у. Что за ерунда. — Имея на это все мыслимые и немыслимые аргументы, обиделась я.

— Хватит с тебя, пьянчужка. Ты уже надралась по самые не балуйся. Когда согласишься на обращение в вампира, пей потом сколько тебе вздумается, а с человеческим слабым организмом с тебя довольно.

— Какой же ты гадкий. — Я шутливо несколько раз ударила его в грудь кулаками, тщетно пытаясь дотянуться до бутылки, но Владислав был непреклонен, заводя руку назад, не позволяя мне даже допрыгнуть до текилы. — Ведешь себя, как мамочка. Родительский контроль, мать вашу. Понимаешь? Ты понимаешь, а? Дэнелла «Оттрахай Ее Траурный Гоблин» Тефенсен осталась в том мире, а на нашем я час назад установила защиту на непрогляд знаком «Инвизус». Кроме Хранителей Баланса Измерений этот мир не сможет увидеть и найти никто вообще. Мы свободны, дурачок. Свободны от этой суки, пока она там зубами скрежещет от того, что не может нас найти. А ты запрещаешь мне нажираться. Я хочу бухать, танцевать и трахать тебя до потери пульса. А ты. Хватит вести себя, как рыцарь печального образа.

Я рассмеялась, держась за голову, и устроила нешуточную потасовку с кулаками, в результате которой мы грохнулись на пол, при всем этом я — на его грудь.

— Лора, ты пьяна. — Резюмировал он, улыбаясь и заправляя прядь моих черных волос мне за ухо.

— Тобой. Я всегда пьяна тобой. Иди сюда. — Длительный томительный поцелуй рисовал акупунктурные линии огня на всех моих внутренних органах. Выдохнув, я прошептала. — Это покрепче текилы. Работает, как и всегда, безотказно.

Отстранившись, я смотрела на него через заволоченный пеленой томления и алкоголя взгляд. Такие знакомые сквозь все эти годы черты. Черные глаза, длинные трепещущие черные ресницы, выдающиеся скулы, прямой нос, маленький шрамик над тонкими губами, черные пряди волос, ниспадающие на лицо и золотое колечко в левом ухе.

— Цыганенок… — Еле выдохнула я. — Я не верю своему счастью.

— Почему ты не позволяешь мне обратить тебя, Лора? — Его сосредоточенный омраченный взгляд сейчас портил мне все веселье, и я тяжело вздохнула, опускаясь на спину на пол рядом с ним.

— Ну зачем ты так торопишь события? Мы здесь всего вторые сутки. А я… Я уже привыкла к тому, что солнечный свет не причиняет мне больше боли. Если у меня синяки или шрамы, или порезы, мне достаточно выпить твоей крови, и ткани регенерируют. Как вчера, когда ты вечером избавил меня от показательных для Дэнеллы последствий нашей драки не на жизнь, а на смерть. Что тебя раздражает в моей человеческой составляющей? Ведь ко мне вернулась моя прежняя внешность… Ты холоднее меня. Я чувствую разницу температур, и мне это нравится. А еще ты сам знаешь, почему я не горю желанием скорей стать вампиром снова. — Я снова склонилась над ним, касаясь пальцами его полуоткрытых губ. — Я хочу кормить тебя своей кровью. А если стану вампиром, моя мертвая кровь будет непригодна. Я не хочу, чтобы ты питался из пакета или из чужого горла. Не хочу. Пусть мой вампир поглощает меня…

— Зачем ты тянешься к боли, любимая? Это бессовестное использование тебя, и в этом нет ничего привлекательного. — Он смотрел на меня с легкой грустью, вытянув руки над головой.

— А так я чувствую, что ты жив. А это все, что мне нужно. Я хочу просто знать, что ты существуешь. Иначе мне начинает казаться, что тебя снова отняли у меня. В миллионный раз. — Я не могла больше притворяться, что хочу смотреть ему в глаза так, чтобы он видел мою боль, поэтому я отвернулась, сев на полу и склонив голову на грудь.

— Хей, бабочка, ты не обиделась? — Он погладил меня по спине с самым сочувствующим голосом на земле.

— Нет. Я устала от судьбы. Судьба породила меня неврастеником, а все вокруг меня только и стремятся меня доломать. Религиознопомешанные матери, буйные психопаты-друзья. Я чувствую только скорбь последние годы, и ничего больше. Во мне уже нет жизни, любовь моя. Дэнелла Тефенсен выскоблила последнее, что от нее оставалось.

— Зато у тебя есть текила. И я. — Он резко развернул меня к себе и прижал к своей груди, вернув мне бутылку, отрывисто целуя в макушку. — Люди — твари, но не позволяй им сломать себя. Помни просто, что среди всех них ты — лучшая. Никто тебе не скажет это, кроме меня. Ты будешь у всех и всегда виновата во всем. Но я тебя никогда ни в чем не винил и не буду. Со мной ты будешь свободна от стереотипов, девочка. Даже неврастеничкой, даже помешанной, даже с ума сходящей по мне и танцующей с текилой у шеста. Мне другая не нужна, как и тебе другой не нужен.

— Сара Уилсон бы сейчас не уставала вопить о том, насколько далеко я ушла по наклонной вниз, и швырять меня к алтарю под образа.

— Хорошо, наверное, делить жизнь с обезбашенным психопатом без предрассудков, для которого любой порок — не порок. — Улыбнулся мой муж. — К черту твою мать. Вырубай свои мысли. Не для того я вернул тебе это пойло, чтобы ты грузила себя. Хватит думать, Лора. Прекрати. Для этого я тут так смотрю тебе в глаза, чтобы ты забыла, как дышать, а ты вспоминаешь о Саре и Тефенсен. Это справедливо вообще?

— Пожалуй, ты прав. Дай сюда руку.

Встав на ноги, я изо всех сил разбила бутылку с текилой о тумбу рядом с кроватью, и, управляя жидкостью знаком «Гидра», заставила ее очертить вокруг нас замкнутую линию. Отбросив ставшую ненужной бутылку и защитив нас коконом неприкасания, я закрыла глаза, визуализируя огонь, вытянув руку и полусогнув пальцы, будто держу в ладони мячик.

— Игнификато. — Прошептала я, и, когда на ладони вспыхнул алый огненный шарик, я аккуратно заставила его скатиться с моей руки на очерченную спиртом окружность. Знаком «Форте» усилив огонь, я заставила пламенный ровный круг взмыть выше наших голов. Пламя танцевало, окружив наши тела, а знак защиты не позволял ему навредить нам. Ковер, разумеется, не сохранить. Но я не переживала. Роберт у нас дворецкий на все руки. Достанет еще. В неразбавленном светом полумраке нашей комнаты, во всполохе алых огней, я видела, как тени играют на его демоническом, и, при этом, прекрасном лице всеми оттенками ночи.

— Ты знаешь, что я отношусь к тебе, как к отцу. — Прошептала я, пока под порывом неизвестно откуда взявшегося ветра мои волосы летали по воздуху в огненных бликах. — С момента обращения я почувствовала это. Эту связь. Словно после перерождения я стала твоей новорожденной дочерью. Отец. Отец… Твоя дочь весь этот год была очень плохой девчонкой. Накажи ее…

Я горела так, будто острые иглы кололи каждый сантиметр моего измученного тела, называя его отцом, зная, что, наверняка, со стороны выглядела бы, как порочная дрянь, даже не достигшая совершеннолетия. Но мне было плевать. Этот мужчина мне раз двадцать в прадеды годился, а я любила его, как жена, была привязана к нему, словно дочь, делила все его проблемы, подобно сестре, защищала, как мать, а отдавалась, будто шлюха, за которую он даже не платил. Мы были всем во всём друг для друга. И на мнение окружающего мира нам было плевать. Глядя на то, как его и без того темные глаза потемнели еще больше от желания, потому что я прекрасно понимала, что тот, кто любит контролировать всех и вся, не сможет удержаться от эмоций, если я признаю его своим отцом, я магией погасила огонь и села на кровать. Он сел на пол к моим коленям и взял мою руку в свои. Выпустив коготь, Владислав аккуратно провел им по вене сверху вниз, вскрывая ее, не сводя взгляда с моих глаз. Слезы выступили непроизвольно, потому что боль превысила лимиты.

— Любишь? — Тихо спросил он, глядя в мои по-собачьи преданные глаза. Кровь заливала мне руку достаточно быстрыми потоками.

— Больше жизни и смерти. — Я опустила голову на грудь, выдыхая от боли. Что ж. Теперь я сама этого просила. Причинять мне боль, чтобы я могла чувствовать жизнь. Мое существование пост-Тефенсен пока было вот таким убогим. Я уже не могла смиряться и думать, что все будет хорошо. Не после всего, что было.

Кровь заливала ковер. Глаза моего мужа стали багровыми, а зрачки вертикальными, и тогда он вцепился клыками в мое запястье, раздирая и без того вспоротую вену. Я нервно пропустила свободную руку через волосы и зажала рот, чтобы не закричать. Он выпивал из меня жизнь, а я гладила в ответ его по иссиня-черным волосам и не могла избавиться от нежности, которая разрывала мне грудь. Мой мужчина… Потеряв и почти что потеряв его столько раз, сейчас я бы охотнее сто раз позволила оставить мне кровавое месиво вместо спины, чем снова оказаться под угрозой его потери.

Когда он отстранился, последний раз вылизав мою рану языком и поцеловав в распоротое запястье, слезы уже непроизвольно стекали по моим щекам. Подняв на меня глаза, он улыбнулся.

— Ты прекрасна. Боль и слезы делают тебя невозможно красивой. От этого хочется издеваться еще больше. Бабочка, однажды я тебя сломаю. Лети прочь…

Отрицательно покачав головой, я коснулась большим пальцем нетравмированной руки его губ, стирая кровь, а затем, на зависть всем невинным душам, в воображении представляющим себя восхитительно-неправильными, облизала его, ощущая кровь с привкусом его губ, так погрузив в рот, что даже король порока судорожно выдохнул.

Дав мне своей крови, чтобы залечить запястье, он тихо прошептал мне на ухо, пока я поглощала целебное лекарство из его вен. — Если хочешь, тебя никто не останавливает. Томительно вылизывать пальцы — не то же самое. Я вижу, куда твой мозг тянет все твои мыслишки, доченька. В состоянии депривации тебя неслабо так подкосило. Ты, действительно, была очень плохой девчонкой, потому что больше года никто не выколачивал из тебя дерьмо.

Выгнув поясницу, я едва различимо прошептала. — Так выбей из меня дурь, папенька.

— Жди, моя радость. — Он улыбнулся, поцеловал меня в щеку и вышел вон.

Вернулся он, держа в руках веревку и плетку с десятью длинными кожаными хвостами. Искоса поглядев на меня и лукаво улыбнувшись, он опустил плетку на кровать, подойдя ко мне с веревкой. Я смиренно опустила голову перед господином и вытянула руки вперед. Не снимая с меня оставшееся белье, но накрепко связав мое тело по технике «Шибари» и закрепив веревку у изголовья, он поцеловал меня в щеку.

— Скажи.

— В унижении и боли кроется наивысшая степень наслаждения, мэтр. — Я смотрела ему в глаза неотрывно, наблюдая за тем, как он снимает плащ, оставаясь в черно-золотом камзоле.

— Стоп-слово? — Он вопросительно посмотрел на меня.

— Бей уже до изнеможения безо всяких стоп-слов. Во мне столько этой энергии напряжения, нервов, усталости от жизни и прочей негативной хмари, которая живьем меня жрет, что я хочу лишь боли. От твоих рук.

— Как пожелаешь, мотылек… Я рад твоему согласию. Бить насильно, чтобы выпустить и моих демонов тоже, как тогда в подземелье, без согласия, было чудовищно. Я хотел, чтобы ты сама захотела и предложила.

— Давай. По живому без ножа. — Я широко развела колени, насколько позволяли веревки, закусив губу в волнительном ожидании.

— Да ты окончательно без меня тронулась и поехала, с Тефенсен наедине. — С нагловатой усмешкой констатировал он, качая головой. — Но я понимаю. И судить не стану. Постараюсь лишь сохранить тебе эту часть тела так, чтобы с ней еще можно было работать в будущем. Все-таки искусство БДСМ так притягательно, что перед ним невозможно устоять, будь ты рабыня или же господин. Лучшее из изобретений человечества.

Грубоватые кожаные хвосты плетки нежно проползли снизу вверх, касаясь половых губ сквозь белье. Подготовка к удару. Я знала об этом. Но рассудок уже заплывал в туман. Я вся агонизировала нижней частью тела. Еще до удара я почувствовала, как лоно полуоткрыто пульсирует и увлажняется. А затем последовал удар. Я лишь вскрикнула. Муж быстро заткнул меня, вложив мне в уста спелый плод клубники и целуя в лоб. Вскоре я уже перестала считать замахи плетки, ибо счета им не было. И это была самая настоящая экзекуция. Дикая боль не отменяла того, что я уже еле дышала, а мышцы внизу моего живота в сладостной муке сжимались и разжимались все чаще с каждым ударом. Воздействие алкоголя только усиляло ощущение болевого эффекта и вожделения. Кожаные хвосты уже ощущались внутри. Даже слой белья не отменял того факта, что меня всю практически удары раскрыли нараспашку. И очередной высвободил всплеск огненного сердца внизу моего живота. Не в силах сопротивляться этой мощной древней силе, сжав запястья Владислава в руках, я несколько раз выгнулась всем позвоночником и затихла, чувствуя влажный поток, изливающийся из меня пламенным огнем. Вечно экзальтированная, вечно на взводе, я не умела, неоднозначно выражаясь, выходить сухой из воды.

Проскользнув двумя пальцами по ложбинке моей груди, Владислав бесцеремонно проник ими в меня, затем касаясь их языком и, напоследок, врываясь ими в мой рот.

— Пока ты со мной, Уилсон, ты же сама виновата в том, что я проведу тебя через все мыслимые и немыслимые райские пороки. Почувствуй свой вкус, сладкая. Ты была так закована все эти полтора года, что до сих пор дрожишь и сдерживаешь себя. Вы-клю-чай. Я не позволю тебе со мной чего бы то ни было стесняться.

Порвав все веревки когтями, он крепко прижал меня к груди. — Слушай свое сердце. И больше никого не слушай. Ты никому ничем не обязана. И не заслужила быть куклой в руках своих типа-друзей, потому что ты добрая и нежная, как дитя. Бабочка. Хватит себя винить за то, что родилась. Прекрати. Если не можешь так, подумай иначе. Полюбил бы мрачный тиран вроде меня недостойную? Все. Хватит дрожать. Дэнелла Тефенсен никогда сюда не явится. Никогда.

Он долго успокаивающе гладил меня по волосам, пока обессилевшая от боли и оргазма, я, наконец, не вырубилась прямо у него на руках…

***

Три месяца спустя.

В небе послышался нарастающий гул грома, блеснула молния, как бы намекая на то, что природа хочет свободы, хочет скинуть с себя оковы, греметь, полыхать и неистовствовать. Этот мир целиком и полностью зижделся на мне, так как именно моя энергия дала жизнь проекции, и, поэтому он отражал мое настроение погодой. А я была сейчас затишьем перед бурей. Навестив деревни, я открыла интересную для себя информацию. Дома не пустовали, как я ожидала. Там проживали совершенно другие люди. Наверняка, расселением по нашему миру озаботились Хранители Баланса Измерений. Дома Арины, Герика, семьи Ласлоу, Баваль в Васерии занимали незнакомые мне крестьяне, которые даже и не поняли, кто я такая. В общем, пустотой наш новый дивный мир не страдал. Каждый дом заселяли незнакомые мне люди. Только замок остался для нас. Туда не посмели никого заселить. Пещера Андреа и Дерана вся заросла мхом и плющом. Обитель Дэнеллы Тефенсен, даже ее копию, Хранители Баланса Измерений то ли побоялись отдавать в чужие руки, то ли по непонятным причинам оставили пустовать просто так. За три месяца я сделала всего одну вылазку в наш прежний мир, который все же больше зижделся на силе Дэнеллы. В его создание еще до моего появления вкладывала энергию маленькая девочка-волчица по имени Андреа. И этот смелый бросок я совершила ради Баваль, чтобы забрать ее к нам. Разумеется, крестьянин, которого определили в ее дом, когда был обеспечен другим, менее оснащенным богатым убранством, оказался, мягко скажем, недоволен. Но вотуумы протеста нас с Владиславом не интересовали. Для единственной живой наследницы семьи Ланшери-Цепеш мы были готовы обеспечить все условия…

Картина за окном казалась довольно-таки сюрреалистической. Грозовое небо покрывалось тучами и чернело все быстрее, затянув мрачными облаками весь горизонт. Я открыла окно и вытянула руку в сторону персикового дерева, которое, благодаря моим стараниям и знаку «Форте», усиляющему и убыстряющему рост, вытянулось от земли до окон шестнадцатого этажа, свесив в окно тяжелые ветви с нежными цветами всех розовых оттенков. Этот процесс я, разумеется, ускорила знаком «Флоренто», потому что в нашем мире погода совершенно не благоволила цветению капризных, обожающих теплые условия растений. Я улыбнулась, глядя на неистовое сочетание розовых цветов и черных небес. Как жизнь на фоне смерти. Нечто живое под эгидой тленного, умирающего…

Приподняв подол фиалкового цвета платья с глубоким декольте и белыми оборками на подоле, я села на подоконник, неосознанно проведя рукой по заплетенным в мелкие косички волосам и по длинным сиренево-зеленым серьгам в форме бабочек, которые, как утверждал Владислав, найти было не так и просто. Это и не удивительно. О цене мне было даже страшно спросить…

На землю упали первые капли дождя, и я улыбнулась им, сосредотачивая внимание на ярких розовых цветах, перевесившихся через подоконник к нам прямо в комнату.

— Фрукс. — Тихо прошептала я, примыкая большой палец к среднему, так, словно держала плод в руке. Цветок меня не разочаровал. Окончательно раскрыв лепестки мне навстречу, через несколько мгновений он опустил их, затем пожух, опал, и в завязи появился маленький зеленый плод, который постепенно рос, наливался и становился ярким, красно-желтым. Наконец, персик окончательно созрел, и я, протянув руку, сорвала плод, принимаясь задумчиво катать его по ладони. Маленькое чудо. Природа так охотно слушалась меня не только потому что я владела почти что всеми возможными магическими знаками. Это было преимущество созданного на своей энергии мира. Дэнелла упоминала как-то ранее, что мир, в создание которого ты вкладываешь свою силу и частичку себя, своей души, начинает дышать через твою грудь, жить согласно твоим правилам, исполняя твои желания, подчиняясь твоей воле и установленным тобой правилам. Лишь до того момента, по правде говоря, пока ты не потеряешь над ним контроль, и он не заживет, как ему будет на это угодно. Это грозило определенными, не очень-то хорошими последствиями для создателя, но тогда, когда она об этом говорила, я не вдавалась в подробности.

Раздался негромкий стук в дверь, и в дверном проеме нарисовалась фигура короля.

— Можно войти? — Осторожно спросил он.

— Ты, и спрашиваешь? Я тебя раскусила, злобный пришелец. Улетай на свою планету и сейчас же верни моего мужа. — Повернув голову в его сторону и тряхнув косичками, я улыбнулась.

— Отвлекать ведьму во время колдовства — высокая вероятность получить файрбол между глаз. Стараюсь не будить лихо. — Он пожал плечами, зашел и закрыл за собой дверь. — Чем занята? Какой знак практикуешь?

— На этот раз «Фрукс». Пыталась заставить персиковое дерево поделиться плодами, но, честно говоря, сил хватило только на один. Не знаю, что со мной. Я рассеянна, зла и подавлена. Магия ко мне просто не идет в полную силу из-за моего внутреннего эмоционального дисбаланса. Даже гроза сейчас по моей вине. Посмотри, как поливает… Три месяца миновало с тех пор, как я на свободе, но не чувствую ее вкуса, не дышу полной грудью. Каждую ночь мне снится Дэнелла, и… Я не знаю. Я устала. Я не верю в свободу. Мне кажется, что все это время дано в кредит, чтобы потом сполна высчитать его с меня ужасающими процентами. Не ровен час, как снова придется вернуться на цепь. Стать никчемным животным под ее дудочкой. И не только мне, а и тебе. Я не могу так. Даже самый светлый день теперь омрачен. Страх отравляет и губит все живое вокруг меня. Я так устала. Смертельно… — Я отвернулась к окну, чтобы он не видел мои слезы, которые уже начали стекать по щекам.

Моментально преодолев расстояние между нами, он взял меня за подбородок и повернул к себе, силой заставляя смотреть ему в глаза. — Птичка, прекрати. Я запрещаю тебе плакать.

Холодные губы коснулись моего лба, затем — переносицы и, наконец, губ. Я выдохнула, зажмурившись, и тихо прошептала. — Время кормления. Давай. Я знаю, что ты с позавчерашнего дня не ел.

— Дай мне лучше персик. Хочу показать кое-что. — Без слов я вложила ему в раскрытую ладонь плод, и он поднес его к губам, надкусив клыками.

— Теперь смотри. Смотри, как действует яд вампира, любимая. То же самое сейчас происходит с тобой, но, учитывая, что ты уникальная и восхитительно-неправильная, это отражается не на внешности и не на теле, а на душе. Ты этого не замечаешь, но оно есть. — С грустью он вытянул руку с персиком в мою сторону. Идеальный наливной яркий красно-желтый плод постепенно начинал загнивать с укушенного уголка. — Вот, что наши отношения с тобой делают. Спорь, не спорь, а логика Дэнеллы Тефенсен железная. Я уничтожаю тебя и твой разум, мотылек. Чем больше лет, тем труднее выпутаться. Надо покончить, пока ты еще можешь здраво жить.

— Ты этого хочешь? — Я вопросительно уставилась на него, изогнув правую бровь. — Хочешь, чтобы все закончилось прямо сейчас?

— Нет. — Тихо произнес он. — Я без тебя крылья теряю. Но это отрава для тебя. Каждую ночь ты мечешься во сне от страха и паники, разрывая простыни и наволочки, а я держу тебя за запястья, хоть ты и не помнишь этого. Кошмары не отпускают тебя, любовь моя.

— Я говорила с доктором Андерсеном по поводу изматывающих всплесков биоэлектрической активности, после которых я впадаю в неподвижный стазис на длительное время. Он говорит, что так проявляются у меня симптомы посттравматического стрессового расстройства, и, как только я разберусь с причиной возникновения панического страха, исчезнет и это состояние. Но попробуй разберись с Дэнеллой Тефенсен. Сам знаешь. — Я горько иронично усмехнулась. — При всем этом я точно знаю одно. Я не собираюсь тебя отпускать. И не отпущу, хочешь ты того или нет. Я по ножам пройду, но не отрекусь. Владислав, хватит отталкивать меня. Хватит решать, что для меня лучше. Оглянись вокруг. Боишься, что моя любовь меня убьет? Да меня все вокруг угнетает и убивает. И только любовь дает силу продолжать двигаться вперед. Я помню момент, когда самым ужасным в моей жизни кошмаром были сновидения и галлюцинации о тебе, об эпизоде из прошлого, в недрах подземелья. Психоаналитик Нолан даже транквилизаторы и нейролептики мне выписал. А сейчас я вспоминаю об этом, и мне смешно. С тех пор все стало настолько отвратно, что я даже не могу понять, что в тех видениях могло пугать настолько, чтобы подсесть на таблетки. Ад — это полтора года без тебя. Ад — это когда не позволено о тебе думать. Ад — это когда метка чернеет, и отправляешься убить любимого. Ад — это судьба, в будущем которой нет тебя. Вот что такое ад. А не склонность к подчинению тебе и не желание телесных наказаний от твоей руки. Это мелочи. Так же, как и моя высокоморальная душа. Она ничего без тебя не стоит. Дай сюда.

Я взяла Владислава за руку, склоняясь к его ладони и надкусывая почерневший бочок персика, сглатывая сладковатую гниль. Есть с его рук снова напоминало о порочном тандеме дочери и отца… — Вот так. Не он ко мне, а я к нему. Во тьму, во тьму, во тьму…

Снова процитировав поэтессу Анну из моего мира, я подняла на него взгляд залитых слезами глаз.

— Душа моя, ты меня убиваешь. — Коротко выдохнул Владислав, и, сев на кровать и усадив меня к себе на колени, аккуратно подняв наверх сережку в форме бабочки и убрав спадающую на горло косичку, он коснулся пальцами бьющейся жилки, а затем впился острыми клыками мне в шею, рядом с ней и с воспаленными точками от прежних укусов, потому что я не позволяла ему залечивать мои раны, дезинфицируя их перекисью самостоятельно. Я запрокинула голову наверх, одной рукой придерживая его за волосы, пока его большой палец с заострившимся когтем, проскользнув ко мне в декольте, начал свой танец вокруг ореола соска в моем бюстгальтере. Я с шумом выдыхала, ожидая боль, но мой муж был аккуратен. Эндорфин и допамин заставляли плясать перед моими глазами блики синего и золотого огней. Я выгнула спину и полупридушенно застонала. Его пальцы летали по мне, словно крылья бабочки, трепещущие в свете лампочки. Его имя сейчас становилось моей молитвой, моей религией. Каждое его прикосновение, подобно игле, шьющей огненной нитью, пронизывало и зажигало каждый нерв моего воспаленного лихорадкой тела. Я вся уже состояла из пламенных стежков и швов.

— Никогда. — Окончив пить мою кровь и коротко целуя меня в шею с шумным выдохом произнес он. — Не позволяй пить свою кровь другим вампирам. Видя, как тебя заводит процесс ее передачи, предупреждаю заранее. Даже детям. Даже ни капли.

— Но почему? — Я тоже тяжело дышала, склонившись к его шее.

— Процесс слишком интимен. Человеческие девушки, отдавая свою кровь вампирам и получая от гормонов радости, передаваемых им слюной живого мертвеца, дабы жертва не сопротивлялась, удовлетворение, считаются вампирскими шлюхами. Передача крови все равно, что секс. Ну и обрати внимание на себя.

Я впервые за долгое время смутилась, глядя на то, как полы платья потихоньку обосновались, ниспадая по обеим сторонам от его ног и открывая участок моего черного кружевного белья, которым я уже касалась его колена, но затем снова подставила ему шею. Владислав только тяжело вздохнул.

— Хоть говори, хоть убейся, а наркоманка всегда найдет, как самоудовлетвориться и с чего кайфануть.

Окинув меня почти что осуждающим взглядом, в искренность которого не позволяла поверить разве что кривая ухмылка, намекающая на то, что мое поведение заставляет его внутреннего господина не менее самоудовлетворяться от доказательств своего величия, чем мою маскированную внутреннюю рабыню — от доказательств своей принадлежности ему, он снова впился мне в шею. Я приоткрыла губы в полустоне, нервно ерзая на его колене низом живота и выгибая спину, когда пронизывающе холодный голос прострелил меня с головы до пят.

— Наверное, никогда не устану ловить этих пташек на горяченьком. А они никогда не устанут попадаться на похоти. Бедняжки наверстывают упущенное за целых полтора года мук и страданий жизни друг без друга.

Пронзительно вскрикнув, я отшатнулась от мужа, поднимая округлившиеся от ужаса глаза на телепортировавшуюся и подпирающую ныне дверной косяк Дэнеллу Тефенсен. Непроизвольно подбородок затрясся, заставляя стучать зубы, и, готова поспорить, лицо мое стало белее мела.

— И тебе привет, подружка. — Слегка усмехнулась она, не сводя с меня пристального взгляда.

Понемногу возобладав над собой и, встав с кровати, нервно пошатываясь, я заслонила мужа собой, отталкивая его за спину, заняв оборонительную позицию и процедив сквозь зубы. — Уходи отсюда. Сейчас же. Через окно. Я ее задержу, пусть это и будет стоить мне последней капли крови.

— Лора, Лора… Так и до крови из зубов недолго. Выдыхай понемногу. Я здесь не за тем, о чем вы оба уже успели подумать. Так что можешь грудью не защищать своего любимого грешника. Я пришла поговорить с тобой.

Смерив ее презрительным взглядом, я окатила ее вдобавок мрачными волнами ненависти, предвещавшими разгорающуюся бурю. — Надо же. Великая и беспощадная Дэнелла Тефенсен теряет сноровку. Долго же ты меня искала. Подружка.

Последнее слово я выплюнула ей в лицо, чтобы сразу стало понятно, что оно закавычено.

— Ой да брось. Ты такая забавная и милая, когда злишься и боишься за его жизнь. — Медленно подойдя ко мне, она уставилась на мою шею, не скрывая ухмылки. — Я с первого дня знала, куда вы свалили, и кто вам помог, просто, честно, солнышки мои, не до вас было. Столько проблем нарисовалось. А сейчас решила зайти, навестить. Думаю, скучают тут, наверное, голубки мои влюбленные, без меня, пока вьют свое гнездышко, из последних сил веря в то, что они в безопасности, а Дэнелла «Оттрахай  Ее Траурный Гоблин» Тефенсен бесится там в своем мирке от того, что потеряла Славика и Лорушку из поля зрения. Как видишь, я, по-прежнему, в курсе всего и обо всем, даже о том, что пьянящий вкус свободы и текила толкают тебя вопить у шеста.

— И что же это за проблемы такие, которые мешают сделать шаг до чужого мира за своими псами, чтобы вновь вернуть их на поводок? — Я с вызовом смотрела ей в глаза. Страха больше не было. Я находилась на своей территории и слепо верила, что здесь мир не позволит причинить мне и моему близкому вред.

— А вот ты не суй свой красивый носик в это, тогда и никто не пострадает. Даже твой клыкастый хмырь. Я не собираюсь больше сажать вас на цепь. Устарело и стало не интересно за три месяца, это раз. Какие мотивы тогда мной двигали ты не знаешь и поэтому в полной мере судить меня не имеешь права, это два. И, в конце концов, кто я такая, чтобы постоянно ставить палки в колеса истинной любви, какой бы нимфоманской болезнью она ни была, это три. А ты даром времени не теряла, по шее вижу. Совсем опустилась в порок и мрак. Даже не позволяешь себя обратить, чтобы человеком катиться в пропасть и чувствовать нисхождение на смертной шкуре. Что, Лора, регулярные укусы позволяют чувствовать, что он, действительно, с тобой, что я с ним ничего не сделала, что вы свободны и имеете право дышать и быть вместе? Стоило оно того, сбегать, чтобы снова все потерять? Стоило ли три месяца видеть его улыбку, благодарить всех богов за то, что вы вместе, дышать полной грудью? Стоило оно того, чтобы сегодня все потерять, только обретя?

— Я буду биться до смерти. Уйди или умри. У меня ПТСР из-за тебя. Ненавижу тебя! Проклинаю тебя! — По щекам моим струились слезы, осознавая, что то, что она говорит — правда. Вот он, тот момент, когда я снова потеряю все. И от этого было только больнее. Потому что разъедавший виски вкус свободы я успела почувствовать, успела начать верить в то, что теперь счастье будет длиться вечно. Но кошмары были правдивее. Внутреннее «я» предупреждало ими, что опасность не миновала. А я так не хотела слушать голос разума… И поплатилась.

— Сядь уже на кровать и прекрати трястись, Лора. В тот момент, когда ты направилась в замок убивать того, кто сейчас очень удачно прячется за хрупкой бабской спиной, дрожа похлеще тебя, именно я тебе внушала остановиться и бросить кол. Бороться с меткой. Ты ни за что мне не поверишь, но я никогда не желала вам зла. Я хотела смерти этой скотине лишь дважды. После убийства Мии, Венири и Кронина и после убийства Дерана. И не говори сейчас, что это было жестоко и необоснованно. А вот то, что случилось потом… Когда-нибудь, быть может, я и смогу тебе рассказать, но не сейчас. А сейчас… Просто хочу, чтобы ты знала. Я — не враг тебе. Я — не враг вам обоим. Признай, что этот год, за исключением моих пинков тебя под дых словами и нескольких инцидентов несанкционированных пыток, нам было весело вместе. А теперь, только мне благодаря, ты вернула себе магию, хороша в рукопашной и владеешь мечом. Разве это ничего не стоит? Разве совсем ничего я для тебя не сделала? Ты не стоишь на коленях, не молишь о пощаде. Ты готова сражаться до последней капли крови за свои чувства. Разве это не то, чему я тебя учила? Это стойкость духа и сила. Можешь ненавидеть меня за пару инцидентов, но, вроде как, все живы, поэтому, может, ты призаткнешься обвинять меня и обсудим твою семью и твое наследие, пока вы мне, любовнички, до зевоты не наскучили? — С этими словами Дэнелла материализовала в воздухе мой меч, которым я тренировалась все последнее время, пока не попалась на цепь и не сбежала. Протянув мне оружие и отметив мой восхищенный прибалдевший взгляд, она улыбнулась. — Я даже с дарами, чтобы вы поверили мне. Я знаю, что ты невероятно прониклась к этому оружию во время тренировок, поэтому отдаю его безвозмездно. А для твоего благоверного у меня другой подарок. Эх ты, князь, не стыдно от одной девки за юбкой другой прятаться? Выползай давай и прими мой подарок, как подобает королю.

Мой муж плавно осадил меня на диван и встал, направляясь к Дэнелле. С мольбой в глазах я схватила его за рукав, пытаясь остановить всеми силами. Но он был непреклонен. Прослыть трусом он боялся, наверное, больше всего на свете, а сейчас был пристыжен и поэтому решил бросить вызов судьбе.

Тефенсен вложила в открытую ладонь Владислава его обручальное кольцо с переплетенными крыльями двух летучих мышей. — Вы так скоропалительно валили, что даже такой реквизит, как кольцо, символизирующее вечность и нерушимость вашего брака забыли. Клеймо с символом Ордена Дракона возвращать не буду. Лепить его уже некуда, полагаю.

Усмехнулась она, и постепенно как-то лед тронулся. Он тоже улыбнулся ей в ответ.

— А теперь, когда нервные дерганья окончены, Лора, пора тебе узнать правду о своей настоящей семье. Я пришла только потому что птичка напела, что трон королевы эльфов ждет свою наследницу, юная Лара Изида Кармина Эстелла Шиаддхаль-Дракула. Это твое настоящее имя, данное тебе при рождении. Дочь Лары Шиаддхаль — принцессы эльфов и Крегина — ее любовника, простого смертного. Тебе было не положено знать, пока ты не раскроешь все свои внутренние потенциалы силы, свою истинную историю, потому что она небезопасна для неподготовленной. Но теперь ты готова. А я и еще одна девушка, которую весьма близко знал твой супруг до твоего появления здесь, тебе ее поведаем. Так что бросай свою экзистенциальную тоску и слушай меня внимательно.

Дэнелла подставила алый бархатный пуфик к кровати и села на него, пока мы, вроде бы выдохнув, сели на постели, сжимая в руке руку друг друга. Этот нервный жест моя подпорченная подружка не смогла не приметить и не одарить лукавой усмешкой. Затем, все-таки настроясь на лад, она начала свою речь.

— А сейчас поднимем руки те, кто знает, кто спас ваши задницы от меня, когда вы чуть не отдали богу души на цепи. Да. Король может не поднимать. И он, и я знаем и уже давно. Это была… — Дэнелла выждала эффектную паузу, затем продолжила. — Твоя настоящая мать, Лора.

— Чего? — Я с непониманием уставилась на нее. Ее речи о наследии, эльфах и их правителях, а теперь еще и намеки на то, что призрачная девушка, которая спасла нас — моя настоящая мать, приводили меня в замешательство. — Какая еще мать? Моя мать, Сара Уилсон, живет в реальном мире, в городе Хартфорд, и даже в момент своей нежной молодости она никогда не была такой изящной, великолепной, прекрасной. Нет. Я не хочу сказать, что Сара Уилсон — уродина… Но… Красота девушки-призрака была… Запредельной.

— Да брось, Лора. Ни один человек не будет чувствовать себя здесь, как рыба в воде, если он принадлежит иному миру. Не удивляешься тому, что тебе здесь все стало легко и так мило, стоило тебе только ступить на эти земли? Не удивляешься тому, что дух самой могущественной ведьмы пятнадцатого столетия реинкарнировался в теле вроде бы обычной студентки Кулинарного института? Не поражает то, что у тебя даже друзей не было во вроде бы твоем мире никогда, и ты чувствовала себя чужой? Даже для семьи. Единственный маяк манил тебя оттуда сюда. Судьба твоя. Твой муж. Который стал важнее всего сущего настолько, что ты позволила себе это показать и дать повод Саре Уилсон кидать тебя под образа… Я тебе еще в свою бытность Киры, посылая в мозг гаденькие картинки расправы над твоим суженым, еще и показала то, что сказала покойной Анне Дракула о том, что твой муж поимел три поколения твоей семьи. Представляешь его и Сару Уилсон? У меня, конечно, дикая к нему антипатия, но я никогда не отрицала, что твой мужик красив и лицом, и телом. Всем, кроме души. Этим тебя и додалбливала во время пикировок, заставляя течь нон-стоп. И вкус у короля отменный. Чтоб его глаз упал на Сару Уилсон… Необходимо было случиться атомной войне, как минимум. Тебя отдали на воспитание Уилсонам, потому что иначе было нельзя, Лора. Томас и Сара — твои приемные родители. А родилась ты здесь. Здесь твой настоящий дом.

Сказать, что у меня отвисла челюсть — ничего не сказать. Одновременно с этим пришла боль, обида, злость и опустошенность. Мой муж и моя условно называемая таковой подруга знали обо мне все, а я — нет. И они скрывали тот факт, что я — подкидыш целых восемнадцать с половиной лет.

— Это касается моей семьи, и почему тогда я узнаю обо всем последней? Как вообще моя мать, если это правда, допустила, чтобы меня воспитывала эта помешанная религиозная фанатичка? Где ее материнский инстинкт был? Где она была все мое детство? Почему я была ей не нужна? — Голос мой дрожал, почти что срываясь в крик.

Взгляд Тефенсен стал омраченно печальным. — Большую часть твоего детства твоя мать была мертва. Как и твой отец. Они стали жертвами ужаснейшей череды событий. Именно от них ты унаследовала те самые качества, среди которых одно непреложное. Погибать за свою любовь, отдавая всю себя. Они были такими же. И умерли ради друг друга, в последние минуты жизни спрятав тебя и твою сестру в реальном мире, чтобы вас не уничтожила коронованная семья эльфов и отец твоего супруга — Валерий-завоеватель. Только вот ты, милая, попала сурово. В семейку Хранителей Баланса Измерений. Сара Уилсон работает на организацию с молодости, и с твоего детства была в курсе о существовании сети других миров. В ее руках было пророчество о воцарении Ночи. Так что никакая твоя приемная мать — не религиозная фанатичка. Она из секты тех, кто пристально следил, чтобы ты никогда не встретилась с любимым и не досталась ему, во имя спасения всех миров. Она была твоим наблюдателем, она присматривала за тобой, начиная с пеленок. Потому что, исходя из пророчества, вы двое и вместе — это просто ка-бум. И именно поэтому она пыталась запретить тебе твою ментальную с ним связь, зная КТО охотится за ее дочерью и зачем. Заставить тебя поверить, что ты поехавшая, что его не существует, что он — грязь, которой стоит сторониться, и тут я с ней абсолютно согласна, было единственной надеждой на то, что ты прекратишь искать его, думая, что ты просто больна. Сара, Нолан и Дэвид Теннант — служители организации Хранителей Баланса Измерений, которые в состоянии менять время, ход истории и память, однако ж не могли поменять пророчество, хоть и старались изо всех сил. Чувствуя, что ты начинаешь отвечать мужу, Сара Уилсон бесилась до умопомрачения, потому что ставила своей несостоятельностью работу всей жизни организации под угрозу. С каждым днем претерпевая все большие провалы, она боялась того, что ее лишат памяти, как тебя после двенадцати и пятнадцати лет, как друга твоего мужа — Гэбриэла Ван Хельсинга. Хранители Баланса Измерений всегда подчищают неугодные им воспоминания в головах людей, когда это ставит под угрозу работу их организации. Когда ты сбежала из дома, ка-бум все-таки случился. Но обо всем позже. Нам пора навестить Милиэль Изиду Кармину Эстеллу Шиаддхаль-Дракула, твою сестричку, которая за чаем расскажет нам подробнее вашу историю.

Не успела я обмозговать тот факт, что у меня есть сестра, а вся моя прежняя жизнь, оказывается, была ложью, в которой мне врали не только родственники, состоя в организации, которая одно время смерти мне желала, но и любимый, зная правду и скрывая ее, я вдруг увидела, как Дэнелла Тефенсен проворно хватает нас с Владиславом за руки, и тут же мир расплывается перед моими глазами белыми бликами искр…

***

Кромешная темнота обволокла нас с головы до ног. Я постепенно открыла глаза, не отпуская руки Дэнеллы. Пространство вокруг нас менялось. А когда тьма рассеялась окончательно, я обнаружила, что все мы трое стоим на яркой зеленой поляне, на которой возвышался шпилями в небо высокий и величественный замок из серой каменной кладки.

Этот замок был выполнен практически по той же технологии, что и наш, выделяясь лишь минимальными различиями в башенках и вензелях. Ну и, разумеется, окраской. Наш был черным… И если я достаточно хорошо знала мужа, я готова была поклясться, что это еще один его дом. Слишком уж чувствовался безупречный стиль в возведении данной конструкции. Его придирчивый, склонный к идеализации и тяге к безупречному вкус.

Владислав обреченно вздохнул за моей спиной. По всему его понурому виду становилось тут же ясно, что он не испытывал никакого желания возвращаться сюда снова, что в очередной раз подтверждало мою теорию о том, что это был его дом номер два.

Двери в замок оказались выполнены по той же технологии, что и наши, посему они отворились перед нами едва мы только возникли на пороге. Следом появился испуганный рыжеволосый и рыжебородый вампир-дворецкий, который тут же склонился перед нами.

— Добро пожаловать, Ваше Величество. Мы очень рады видеть Вас спустя почти что двадцать лет.

На Дэнеллу мужчина не обратил никакого внимания, зато ко мне проявил живой интерес, чуть ли не заставив свою челюсть встретиться с полом. — Ваше Величество, в смысле, королева, то есть, госпожа Милена, когда Вы успели сменить прическу? Я видел Вас всего двадцать минут назад. В любом случае, косички — смелый выбор. Мне нравится.

Мой муж нервно закатил глаза. — Прескотт, хватит нести чушь. Это моя жена — Лора. Позови Милену. Мы пришли с ней поговорить.

Названный Прескоттом дворецкий попробовал что-то возразить, но потом передумал и умчался вон по коридору, который оказался зеркальным отражением нашего, наверх по витой лестнице.

Я повернулась в сторону супруга. — Что это за прикол? Почему он назвал меня Миленой?

Владислав стиснул зубы и крепко сжал мою руку в своей. — Бабочка, ты только не злись…

Смерив его холодным взглядом, я с шумом выдохнула. — Мне это уже не нравится. Так начинаются все беседы о предательствах…

Сказать что-либо еще я просто не успела. По лестнице нам навстречу спускались трое. Девушка, одетая в алое бархатное платье, с каштановыми волосами, увенчанными золотой короной и уложенными в высокую прическу, лет семнадцати на вид, девушка чуть постарше с длинными иссиня-черными волосами и изумрудными глазами в золотом и дворецкий Прескотт.

Королева этого мира, Милена, подняла на нас взгляд, и челюсть, на сей раз моя, чуть не встретилась с полом. Я смотрела точно в зеркало. Эта девушка была как две капли воды похожа на меня. Я встречалась с явлением доппельгангеров в моей жизни уже дважды. Девушка с фото тысяча четыреста сорок второго года, Маргарита Ланшери, была моей точной копией. Моя покойная (стыдно о таком говорить, но ведь это была правда — что меня нисколько не печалил факт смерти этой испорченной психопатичной девицы) дочь, Анна Эронауэр, в девичестве Дракула, также была вылитой мной за исключением цвета глаз. И вот. Третья. Точная копия. Доппельгангер. Одна была оригиналом меня. Исходником, реинкарнацией которой я являлась на данный момент. Другая унаследовала внешнее сходство со мной, потому что была моей дочерью. Какое отношение ко мне имела Милена я пока не имела ни малейшего представления. Словно угадав ход моих мыслей, Владислав опечаленно выдохнул.

— Лора, познакомься с королевой этого мира, Миленой Марией Джейкобс-Дракула, урожденной Милиэль Шиаддхаль. Она — твоя родная сестра, и близнец, по совместительству. Она появилась на этот свет всего через пару минут после тебя. Я знаю об этом, потому что помогал Ларе Шиаддхаль, вашей родной матери, подарить вас обеих этому миру, принимая роды.

— Чего? — Я обернулась, окинув полыхающим взглядом ярости супруга. — Джейкобс-Дракула? У тебя совесть вообще есть, двоеженец чертов? Я, значит, страдаю и умираю из-за тебя. Я душу тебе вручаю. А ты что? Я уже не буду любовниц упоминать. Девочек на одну ночь. Но какого Дьявола, ты мне ответь. Ты состоял в связи с моей матерью, как утверждает Тефенсен. Ты ставил раком нашу дочь в нашей же ванной. Теперь ты еще и, оказывается, женат на моей сестре. Ты на всех девушек худо-бедно похожих на меня кидаешься?

Дэнелла уже собиралась что-то сказать, но тут брюнетка в золотом платье проворно слетела с лестницы и кинулась на шею моему мужу с горловым криком. — ПАПКА ВЕРНУЛСЯ!!!

Приложив палец к виску, я отвернулась к Дэнелле, тяжело выдыхая. — Я сейчас точно здесь все и всех разнесу. Зря я его не убила, пока метка черной была.

— Я тебе предлагала тысячу раз, а ты отказывалась. — Неумолимо пожала плечами Тефенсен. — Живи теперь с подлым, двуличным, но красивым. Отвергла мальчишку Аарона, сбежала. А он до сих пор тебя забыть не может. Вот так-то. Уже двух хороших мужчин, юного Виллипета и Джорджа Ласлоу, послала к чертям собачьим ради лицемерного воронья. Огребай теперь и не жалуйся. Хочешь рокового мужика, терпи с ним вместе тысячу баб, будучи тысяча первой. И Аарон, и Джордж неиспорченными были. Ты была их первой и единственной. А что ты ждешь от того, кто получает удовольствие, стегая девку, как сидорову козу? Он хочет иметь все. Да побольше.

Мои препирания с Дэнеллой прервала юная дочь Владислава и Милены, которая тепло обняла меня, назвав тетей. Девушка представила себя, как Фрейю Дракула, и я невольно обняла ее в ответ. Ни один ребенок не виноват в грехе своих родителей. Регину этого мира, как я поняла по ее взгляду и осанке, мне винить было не в чем.

Все это время Милена стояла неподвижно, нервно сжимая руку Прескотта в своей. Я даже мысленно улыбнулась. Отношения между королевой и дворецким, второй так называемой семьи моего гиблого изменника, мне напоминали наши с Робертом. У себя дома я, действительно, могла положиться только на дворецкого. Да на Амбердо Андерсена. Остальные были лгунами и предателями.

Наконец, Милена подала голос, заставив меня снова вздрогнуть. Я точно слышала себя со стороны.

— Не волнуйся ты так, сестренка. Он остался тебе верен, по крайней мере в отношении меня. Меня он отыскал первой и провернул игру-репетицию, перед тем, как начать с тобой. Из двух близнецов не я оказалась Маргаритой Ланшери. Дух могущественной ведьмы пятнадцатого столетия взял сосуд первенца, хотя внешне мы абсолютно идентичны и ей, и друг другу. Но мне повезло меньше. Отыскав меня, он решил жениться. Мы с ним обосновали наш мир, став его королем и королевой, завели семью. Но жили мы всего лишь год вместе, пока он перебежками спасался от охотников. И пока нагло убеждал меня в том, что именно я — Маргарита, его судьба и вечность, а ведь все это время дух ее обитал в теле бедняжки-студентки Кулинарного института. Ты, право, так убога. Я хотя бы более престижный, Юридический университет окончила. Но как только мой муж напал на твой след, его не осталось в моей жизни. Погнался за тобой, женился, и за все двадцать лет первый раз явился сюда, напрочь забыв на все это время обо мне, детях, нашем мире и обязанностях короля. Твоя реакция мне более чем понятна. Ты обо мне даже не знала, хотя я знала о тебе все. Я же была столь мелкой и незначительной для него, что он решил обо мне даже не говорить. Твои спутанные чувства мне понятны, сестра. А вот чем он думал, притаскивая сюда своего лютого врага и ту, на которую променял меня, это вопрос. Он меня вообще ни во что не ставит. Нам с Фрейей и остальными только лучше без него. Зачем он вообще возвращается. Это вопрос без ответа.

Смерив моего и своего мужа яростным взглядом, она окатила волной презрения и Дэнеллу, и меня. Тем временем, я выдыхала. Все-таки, наверное, зря я сорвалась на мужа, если с момента, как я прибыла, он ни разу даже не навещал свою вторую семью… Значит, я была ему дороже этой Милены. Сейчас я посмотрела на него даже с некой теплотой, ибо подобное не могло не радовать.

— Милли. Прекращай визги. Не любовь всей жизни эльфийских принцесс-двойняшек привел одну из них ко второй, а я. Так что, будь добра, налей нам чаю, пока твои клыки еще держатся в челюсти.

— Тебе права голоса вообще не давали. — Озлобленно прошипела Милена, оскалившись и воззрившись на нас яростным взглядом своих багровых глаз. — Ты не заслуживаешь жить после всего, что делала с моим мужем. Быть может, мы с ним и не вместе, и любит он моего доппельгангера, но это не значит, что я его забыла или разлюбила. Поэтому, гори в аду, сука драконья. И проваливай. С сестрой и мужем я разберусь сама.

— Ах ты ж дрянь. — Дэна рванулась к Милене, выпуская в ее сторону знак «Игнификато», который, на удивление, словно столкнувшись с невидимым барьером, тут же погас.

— Твоя магия не причинит вреда создательнице мира, в котором ты находишься. — Презрительно скривила губы Милена. И допустила оплошность. Потому что, в мгновение ока, оказавшись с ней рядом, Тефенсен схватила ее за горло и подняла вверх над собой.

— Значит, будем действовать по старинке. — Осклабилась в ответ девушка-дракон. — Окажешь немного радушного приветствия для меня и Лоры, или мне включать фантазию и думать, как причинить боль вашему с сестрой возлюбленному? Лора знает, что воображение у меня весьма насыщенно-психопатическое, и ради него я могу провернуть такие пытки на его шкуре, которых еще в мире не придумали. Вы — сестрички Шиаддхаль, им одержимы до умопомрачения. Вас заставить что-то сделать, достаточно мне имя его произнести. Ну что? Так и будешь вести себя, как сука, и тогда я приступаю к обещанному?

Как-то резко побледнели больше обычного и Прескотт, и Фрейя, и Милена, и тот, на кого был направлен по адресу план расправы, и даже я. Я медленно закрыла мужа собой. Дэнелла, обернувшись, только фыркнула. — Дуры. Иногда мне стыдно за себя, что принадлежу к сопливому розовобантиковому бабскому миру.

Получив пощечину от Милены, Тефенсен приложила руку к щеке, от неожиданности выпустив девушку. Я, Прескотт и Фрейя широко раскрыли рты, ожидая кровавую баню. Никто до сих пор не осмеливался бить Дэну по лицу. Поняв, что она натворила, и что в воздухе повис запах угрозы, готовый вот-вот вылиться в кровопролитную бойню, Милена затравленно оглянулась на нашу разношерстную компанию.

— Лора. Владислав. Добро пожаловать. Прескотт, накрой дорогим гостям в столовой. У нас чаепитие. Кровь для меня и короля. Сестре, я отсюда чую, что она человек, чего-нибудь из сладкого. Госпоже Тефенсен объедки недоеденного последними моими гостями.

Придав себе отрешенный и деловой вид, Милена кивком головы указала нам подниматься по лестнице со словами. — Нас ждет очень долгий разговор…

Фрейя, откланявшись, пожелала нам приятного аппетита и удалилась к себе. Прескотт, окончив возиться со столовыми приборами и пищей, ретировался чуть позже дочери моего мужа.

За столом в столовой на пятом этаже мы собрались четверо. Королева этого мира уселась во главе стола на кожаное кресло ручной работы с витиеватыми подлокотниками, указав нам на широкий и белоснежный диван.

Мы с Владиславом уселись, откинувшись на спинку дивана, а Тефенсен отказалась садиться и встала за нашими спинами, один раз для проформы садистски схватив моего мужа за волосы и, с полминуты вцепившись в конский хвост, забранный заколкой-невидимкой, все же отпустила, демонически усмехаясь. — Спинку ровнее, королек. Не сутулься. Твои сестрички-близняшки смотрят на тебя обе такими взглядами мечтательно-вожделенными сейчас, пока ты втайне думаешь о том, что на троих, пожалуй, было бы весело. Пока обе целуют тебе ножки. Не расслабляйся тут у меня, скот. Твой кошмар все еще здесь. Убью-ю-ю.

Последнее слово Тефенсен пропела почти что елейным голоском. Но улыбалась она лишь до тех пор, пока я не огрела ее по блудной руке своей с размаху. Стиснув зубы, девушка-дракон отвесила мне невидимый для Милены подзатыльник.

Королева этого мира разлила по бокалам вино и кровь и обворожительно улыбнулась нам.

— Дорогой муж. Дорогая сестра. К тебе, как и ко мне должна постепенно возвращаться память предков, которая расскажет о минувших событиях… Но раз уж этого не произошло пока, и я полагаю лишь потому, что участнице пророчества о воцарении Ночи, по мнению Хранителей Баланса Измерений, не положено знать правду о своем прошлом, ибо это невыгодно для них по одной из известных только им причин… Тогда слушай то, что у меня есть тебе рассказать. Так как я — не Маргарита Ланшери, меня ограничение высших не коснулось, и ко мне вернулась память предков, сложив всю историю в единую мозаику. Наши родители, Лара, были мучениками, которых во всей сети миров волшебных причислили к лику святых…

***

Давным-давно, на границе мира мертвых и живых обосновалось место, которое и люди, и эльфы называли Благодатной Долиной, ибо был это счастливый, цветущий край, край умиротворения и пик света, в земли которого никогда не являла свой суровый и морозный лик зима.

С давних и незапамятных времен в краях Благодатной Долины поселились королевские династии эльфов — детей природы, что правили народами тех земель по правде и справедливости, а те, в ответ, платили им благодарностью. Красота каждой новой королевы превосходила и затмевала собой красоту предыдущей.

С начала тысяча трехсотых годов в Благодатной Долине воцарилась королевская династия эльфов по фамилии Шиаддхаль. Женщин неземной красоты, невероятно сильных, властных и волевых. Отличительной чертой рода было то, что каждая из этой королевской династии имела невероятного цвета изумрудные глаза — цвета живой и трепещущей энергии природы. Девы Шиаддхаль были так прекрасны собой, что все мужчины теряли головы и мечтали хотя бы раз коснуться этих воздушных, ослепительных и хрупких красавиц. Но были у этих волшебных созданий и враги. Злобные твари ночи. Не-мертвые. Живые мертвецы. Вампиры.

Кровь эльфов издревле влекла кровожадных ночных существ. И если человеческая кровь их насыщала и давала им жизнь, эльфийская же была для них божественной неземной амброзией. Также она вскрывала все пороки проклятых душ. Множество эльфиек, даже из рода Шиаддхаль, благодаря невероятному вкусу своей крови, становились жертвами вампиров и погибали. Еще больше девушек королевской династии были изнасилованы и только потом обескровлены, ибо душ у живых мертвецов никогда не было. Они желали брать то, что хотели. Любой ценой. Дабы защитить и обезопасить юных дев, их родители окружали их гвардией телохранителей, одновременно с этим строя Цитадели. Имея договор с магами и колдунами тех земель, эльфы заключили с ними сделку. В обмен на неограниченное использование магии в королевских землях детей природы, колдуны связывали энергетику жизни каждой новой королевы с Цитаделью, возведенной в ее честь. Таким образом, если юная королева погибала от рук вампира или по какой-то другой причине, не имевшей отношение к старости, а ее приносили в Цитадель, девушка возвращалась к жизни, а башня теряла заряд своих воскрешающих свойств. Воскресить королеву ее собственная Цитадель могла лишь единожды. Да и то не окончательно. Зависнув на грани между жизнью и смертью, дева теряла цвет своих волос и становилась совсем седой до самого своего конца.

В тысяча триста тринадцатом году первая королева из рода Шиаддхаль по имени Алана создала совет семерых, в который вошли ее самые близкие соратницы, которые признали Шиаддхаль абсолютной монархией для эльфийского народа. Связавшись с тайным Орденом Хранителей Баланса Измерений и заручившись его поддержкой, от Хранителей Архивов совет получил древнюю Книгу Судеб. Книга эта обладала тайной силой. Она сама собой писала историю древнего рода эльфов и владела способностью признать королевскую кровь Шиаддхаль в тех, кто бежал от судьбы, престола и предназначения, или же в незаконнорожденных дочерях рода сего. Спустя шесть с половиной веков к власти пришла королева по имени Изида Шиаддхаль. От времени повествования отступая в прошлое, произошло это порядка шестидесяти лет назад.

Уже к времени начала правления Изиды династия получила право управления Благодатной Долиной за счет мудрости королев, их справедливости и доброты. Обладая такой движущей силой, как сострадание и сочувствие своим подданным, королевы Шиаддхаль настолько зарекомендовали себя с хорошей стороны, что ни у одного из жителей Благодатной Долины даже мысли не возникало о свержении власти династии или допущении войны. Долина процветала и благоухала, как в четырнадцатом веке, при королеве Алане, так и уже в двадцатом, при пожилой к этому времени, но не потерявшей стати, высокой, седовласой и зеленоглазой Изиде, которая проявила себя в качестве самой мудрой из рода Шиаддхаль. При ней совет семерых возглавляла вечно молодая, высокая и темноволосая эльфийка по имени Айнид Глайн, которой исполнилось уже порядка семисот лет. Она была единственной из всех эльфов, кто застал правление Аланы. Остальные же были смертны и жили не дольше обычных людей. Около восьмидесяти-девяноста лет…

Не лишним будет упомянуть, что Айнид, владея бессмертием и вечной молодостью, состоя в совете еще при королеве Алане, правда, не в качестве возглавляющей его, была столь своенравной, что чтобы заставить ее прислушиваться к чужому слову, необходимо было принудить Вселенную вращаться против своей оси. И уже о многом говорило то, что Изиду она слушалась всегда и во всем, потому что мудрая Шиаддхаль имела безусловный авторитет и заслужила непоколебимое доверие не только всех народов земель Благодатной Долины, но и самой Айнид… Помимо этого, в совете не менее важную роль играла Беатрисса Мерильдо, паж, избранный Книгой Судеб. Все дело в том, что своенравный реликт позволял себе слушаться и открываться далеко не каждому, делая выбор из совета семерых в пользу лишь одной эльфийки. В двадцатом веке эта честь выпала леди Мерильдо.

Возраст же сорока лет для королевы был критическим. В этот период жизни каждая эльфийка обязана передать трон дочери. Была в этом еще одна особенность. Какого бы мужчину ни выбрала королева эльфов этой династии, в роду все равно рождались одни только девочки. Своеобразное проклятие рода Шиаддхаль, восходившее корнями к глубокому прошлому, в котором, как говорилось в книгах, мать первой правительницы, Аланы, сотворила немыслимый грех, состоя в порочной связи с вампиром после рождения дочери. За это и она, и все ее потомки понесли на своих плечах тяжкий крест невозможности дать жизнь мужскому поколению.

Изида, которой уже исполнилось сорок два, растила свою единственную надежду на светлое будущее Благодатной Долины — восемнадцатилетнюю дочь Лару. Оставалось всего полгода до того момента, как юная Лара Шиаддхаль должна была унаследовать престол от матери, разделив жизнь с достойным и знатным претендентом на трон из цыганского племени. Так как в королевской династии из-за проклятия, понесенного родом, не рождалось сыновей, короля выбирали либо из эльфов, либо из знатных и достойных людей. И горе было той из Шиаддхаль, кто посмотрит в сторону обычного крестьянина. Такая связь, связь с простолюдином, могла окончиться смертной казнью и для принцессы, и для ее возлюбленного. Так и Лара Шиаддхаль, обреченная выходить замуж не по любви, стала против воли невестой бессмертного короля всех цыган, по имени Валерий-завоеватель.

Выполняя на этой земле святую миссию уничтожения того, кому он дал жизнь в тысяча четыреста двадцать втором году — князю Владиславу III Цепешу, отринувшему эту жизнь и заключившему сделку с Дьяволом в обмен на вечное влачение во тьме в качестве бездушного монстра и исчадия ада в тысяча четыреста шестьдесят втором, Валерий-завоеватель не мог умереть, пока не сотрет с лица земли чудовище, которому дал жизнь. Объединение с эльфами под их короной гарантировало Валерию-завоевателю их протекторат в священной войне против живых мертвецов, а эльфам — силы бессмертного короля цыган, позволявшие покончить с проклятыми детьми ночи, вампирами, раз и навсегда. Покуда священная миссия Валерия-завоевателя в войне против собственного же сына не была завершена, он был обречен жить и скитаться по земле долгую целую вечность, не обретая покоя. В этом было проклятие самого Валерия-завоевателя за тяжкий грех. Грех порождения того, кто стал сущим проклятием земель Благодатной Долины и мрачной тенью из пророчества о вечном воцарении Ночи для всех существующих миров…

***

1987 год.

Противная сырость мокрым комком забиралась в легкие. В затянутом грозовыми тучами небе не было ни малейшего намека даже на тонюсенький солнечный луч. Около двух часов назад, обманув стражников и сбежав из дома, юная эльфийская принцесса и наследница престола — Лара Далайна Авира Рания Шиаддхаль в нежно-изумрудном под цвет глаз, расшитом золотыми нитями парчовом платье, с влажными из-за промозглого мокрого воздуха, завивавшимися от сырости и полурастрепанными золотыми волосами, потихонечку опустилась на каменную кладку руин древнего храма. Сразу после коронации именно на этом месте должны были возвести, а вскоре и пропитать ее стены животворящей магией, способной вернуть королеву к жизни, Цитадель Чайки. Именно так с греческого переводилось имя эльфийской наследницы престола.

Завидев темную точку на горизонте, юная Шиаддхаль улыбнулась и, сорвавшись с места, словно воздушная нимфа побежала ей навстречу.

— Лара!

— Крегин, ты пришел! — Лара крепко сжала в объятиях подбежавшего к ней темноволосого юношу в серой крестьянской холщине. Слезы облегчения и радости заструились по щекам красавицы.

— Как я мог не вернуться к тебе. Я всегда к тебе возвращаюсь. Тем более, сейчас. — Юный крестьянин осторожно коснулся рукой живота принцессы. — Я уже слышу, словно наяву, детский смех и представляю жизнь, полную счастья и радости. Если у нас родится девочка, я назову ее твоим именем.

— Ах, мой бедный, милый Крегин. — Темные тени скорби и отчаяния сделали лицо Лары исполненным печали и безысходности. — Если моя мать и совет узнают, что я жду от тебя ребенка, они убьют меня. Казнят. А потом найдут и казнят тебя. Мы так рискуем. Мы ходим по грани и однажды скрывать мою беременность уже станет невозможно.

— Дорогая, послушай меня! — Крегин зажал лицо любимой в ладонях, заставив ее смотреть ему в глаза, а затем судорожно обняв и прижав к себе. — Я обещал тебе, что мы с тобой сбежим, хоть на край света от них, и исчезнем. И я не отказываюсь от своих слов. Никто и никогда не узнает, где мы. Никто нас не найдет. Мы будем счастливы, обещаю.

— От Валерия-завоевателя нигде не скроешься. Он выслеживает своего сына-вампира, чтобы убить его, вот уже пять столетий. Он отыщет меня даже на краю света, потому что наш союз дает ему дополнительный резерв сил, чтобы уничтожить свое же творение и получить прощение за то, что дал ему жизнь, у ватиканских монахов, которые написали пророчество о воцарении Ночи. Сделав убийство сына своей первостепенной задачей, он ни за что не оставит меня в покое, потому что лишь брак со мной гарантирует ему эльфийский трон и эльфийскую армию. Моя мать, ненавидя вампиров, поддерживает его и говорит, что я обязана стать женой этого бессмертного шестидесятилетнего омерзительного старика и что иного выбора у меня нет. Я люблю свою мать и не посмею ее ослушаться… И, признаюсь тебе, мне болезненна мысль о том, что я оставлю Изиду Шиаддхаль и сбегу. Я люблю свою мать, и у меня разрывается сердце от одной этой мысли. Предав ее, я предам и своих людей, потому что уже в этом году я должна стать королевой, получив от матери корону и трон. А я… Я должна быть ответственна. Я не могу нарушить обет и предать свой народ… Они верят в меня.

— Твой народ, который тебя же и уничтожит, узнав о том, что ты сделала. Неужели ты думаешь, что они пощадят тебя? Хотя, наверное, ты все-таки права. Я знаю, что наши отношения — ошибка. — Обреченно вздохнул Крегин. — Между нами пропасть пролегла. Ты — будущая королева, а я — обычный человек, крестьянин, которых эльфы поголовно называют «презренными». Мы обречены. Наш союз не одобрит даже Изида, не смотря на то, что она, как королева, славится своей мудростью. Предрассудки могут погубить тебя. Лучше нам вообще перестать встречаться. У нас нет будущего. Судьба решила все за нас еще до нашего рождения.

— Послушай. — Лара взяла Крегина за руку и приложила ее к своей груди. — Слышишь, как бьется мое сердце? Слышишь его ритм? Это одно сердце на двоих. Я сказала, что будет трудно. Я сказала, что не могу. Я сказала, что после того, как мы сделаем это, нам придется бежать и скрываться от Валерия-завоевателя, моей матери и армии эльфов всю оставшуюся жизнь. Что в бегах будет и наше дитя всю его жизнь. Но я не сказала, что не хочу. Лучше свобода и жизнь в бегах, чем неволя в роскоши.

На короткое мгновение Лара припала к губам возлюбленного и тихо прошептала. — Мне пора, иначе меня хватятся. Храни тебя Господь, я каждую ночь молюсь за тебя и наше дитя. У нас с тобой было два сердца, как одно. Теперь наше сердце бьется на троих. И ради нашего ребенка мы должны бежать. Какая разница, хочу ли я остаться со своим народом и матерью, если, когда вскроется правда, мой же народ убьет моего ребенка, убьет тебя мне в наказание. А потом Валерий-завоеватель покончит и со мной. Я наслышана о нем. Он дик и свиреп. А еще он — цыган. А я их боюсь… — Помедлив, Лара произнесла всего одну фразу. — Я люблю тебя, Крегин.

— Я тоже тебя люблю. И всегда буду. — Обняв любимую на прощание и ощущая тонкий запах жасмина, источаемый ее волосами, Крегин неохотно разжал объятия, выпуская птицу на свободу. Глупую молодую птицу, которая не желала лететь прочь.

***

— Где ты опять пропадала, дочь? — Изида окинула Лару пронзительным взглядом своих строгих изумрудных глаз. — Снова обманула охрану? Как можно быть такой беспечной? Неужели ты забыла, что вампиры — реальная угроза, а не миф? Не терпится быть изнасилованной и обескровленной кровожадным ночным созданием? Всегда где-то поблизости самый отвратительный из их племени. Сын твоего будущего мужа.

— Я… — Запнувшись и выдержав короткую паузу, Лара ответила, пересекая комнату по направлению к королеве Изиде. — Я прогуливалась по окрестностям, Ваше Величество. Я знаю, что угроза вампиров реальна. Но ведь территории же охраняются. А днем вампирам не гулять под солнцем.

В знак уважения перед королевой-матерью девушка слегка склонила голову.

— Сегодня пасмурный день, так что вампиры могут появиться в любое время. Цитадель Чайки еще даже не начали возводить, потому что ты еще не королева. Если с тобой что-то случится, ты умрешь окончательно. Ладно, глупая моя девочка. — Изида сменила напряженный и слегка гневный тон на милостивый. — Через час в замок приедет Валерий-завоеватель, чтобы познакомиться с тобой, если ты еще не забыла. Но я даже не удивлюсь, узнав, что забыла. Ты такая рассеянная последнее время, что я уже не знаю, что и думать…

Усадив дочь на стул возле огромного зеркала в позолоченной раме, Изида взяла в руки гребень, усыпанный маленькими бриллиантами, и плавно заскользила им по волнистым волосам молодой эльфийки. Умелыми и быстрыми движениями руки Изиды превратили непослушные локоны Лары в тугую длинную золотую косу, через которую королева пропустила золотистую сетку с жемчугами.

— Ты прекрасна, дочь моя. Никогда не забывай об этом. — Статная женщина украсила шею дочери ожерельем в форме тяжелого изумруда в тон платью и глазам принцессы эльфов и уже на полтона ниже произнесла. — Надеюсь, он останется тобой доволен. Сделай все от тебя зависящее, чтобы понравиться Валерию-завоевателю.

— Но я не хочу за него замуж. — В голосе Лары зазвучало скорбное отчаяние, а с глаз заструились слезы.

— Ты должна. Незамужняя женщина не может претендовать на престол и быть королевой. Где ты видела королеву без короля?.. — Заставив дочь развернуться к ней на стуле, королева Изида крепко сжала ее плечи руками. — Мне уже сорок два года, Лара. А тебе почти что девятнадцать. Мой путь в качестве королевы подходит к концу. Приходит твое время. И лучшей партии, чем Валерий-завоеватель тебе не сыскать. Кто еще станет так храбро сражаться против сил зла и кровожадных порождений ночи? Вдобавок, он — король всех цыган. Он не из «презренных». — Плечи Изиды передернуло от отвращения. Для юной Шиаддхаль, разумеется, это не осталось незамеченным.

— Он стар и омерзителен! Насколько я слышала, ему шестьдесят на внешний вид. Я еще даже не видела его, а уже не выношу. Почему?.. Скажи мне, почему я должна себя насиловать браком с ненавистным?

— Лара. — Изида от раздражения на повышенный тон голоса дочери свела брови дугой, и морщины проступили на волевом и прекрасном лице женщины. — Если тебя это успокоит, то знай. Я никогда не любила Иваниуса. Меня принудила выйти за него мать, когда мне только-только исполнилось семнадцать. Моя мать была более жестким человеком, чем я. Я тебя жалею, как никогда не жалели меня. Мне было семнадцать, а Иваниусу Шмидту пятьдесят два. Я очень долго переживала, как и ты, мечтая о браке по любви, но за годы совместной жизни с королем, пусть она длилась и не так долго, как нам хотелось, я поняла насколько переоценивают истинную любовь. Красивые признания, подарки, мишура — это все глупости, девочка. Мы с Иваниусом со второго года совместной жизни и вплоть до его смерти научились понимать друг друга с полуслова, доверять друг другу безоговорочно. И когда твой отец умер, умерла и часть души моей вместе с ним. Я так и не вышла замуж вновь. Потому что он стал моей душой, без которой в этом мире мне показалось пусто с любым другим. Любовь — это общий дом и понимание… Когда повзрослеешь, ты поймешь это. И, как знать, может, Валерий-завоеватель станет тем самым. Отцом, наставником и защитником…

Закончив реплику и, вероятно, предавшись воспоминаниям, Изида уставились немигающим взглядом в одну точку, будто бы смотря не на стену, а сквозь нее…

***

Первая встреча и первое впечатление, как и ожидала юная Шиаддхаль, произвели на нее угнетающее впечатление. Валерий-завоеватель оказался именно таким, каким он ей и представлялся: шестидесятилетним, мрачным и неулыбчивым морщинистым типом с длинными седыми волосами, седой бородой, в железных доспехах с алым плащом, развевающимся за его полуссутуленной спиной. Первый взгляд на этого человека вызвал в наследнице престола ощущение неприязни, и, чем больше она смотрела на него, тем сильнее становилось это чувство, прорисовываясь все более мрачными красками. С первого взгляда девушка ощутила, что этот человек станет не ее защитником, отцом и покровителем, а ее погибелью.

Обменявшись с Ларой парой фраз и заручившись благословением от лица Айнид Глайн и Изиды Шиаддхаль, Валерий-завоеватель настоял на проведении свадьбы уже через три дня. Что ни говори, а прибрать трон к рукам бессмертный цыган желал с неистовой силою.

Ей не дали времени обдумать план побега. И уже через три дня в белом и со слезами на глазах Лара Шиаддхаль шла к алтарю в зале для коронации эльфийских королев. Дав несколько ничего не значивших для нее клятв и свято веруя, что даже будучи женой пожилого тирана, ей удастся сбежать с Крегином, девушка приняла корону и власть из рук матери в присутствии совета семерых. До ночи оставалась всего половина дня и вечер, когда Валерий-завоеватель узнает, что Лара не девственна. Это станет началом конца и для нее, и для Крегина, и для их будущего малыша.

Улизнув от бдительных охранников и даже от вездесущих хищных и черных, словно ночь, глаз своего мужа, невероятно вдохновленного своим вступлением в статус короля эльфов, накинув серый плащ с капюшоном и максимально стараясь казаться незаметной, девушка кинулась бежать прочь и не остановилась, пока не увидела бедную ветхую дверь деревенского дома Крегина.

Едва услышав нервную барабанную дробь по дереву, Крегин выбежал на улицу, накрепко стиснув Лару в объятиях.

— Бежим! Сейчас же! — В глазах юной Шиаддхаль блестели слезы. — Я сбежала от стражи в последний раз, но больше мне не удастся. Валерий-завоеватель женился на мне и получил трон. Теперь он — король. Узнав о моем грехе и о беременности, а о первом он узнает уже сегодня ночью, он казнит меня, и наш ребенок не увидит даже лучика солнца, погибнув нерожденным. Любимый, спаси меня. Моя мать хоть все еще и считается регентом, но вся власть сейчас у Валерия-завоевателя. Он держит наши судьбы в своих руках. Даже если бы Изида и захотела сохранить мне или внуку жизнь, он ей не позволит. Да и она, наверняка, будет согласна с ним во всем. Ты — мой последний шанс, Крегин. Спаси меня. Спаси наше дитя. Умоляю…

Разжав объятия, Крегин как-то резко похолодел. — Прости, Лара, все вышло так спонтанно… Вчера у меня умерла сестра. Она кашляла кровью несколько месяцев, и в вечер минувшего дня ее не стало. Я не могу сейчас оставить родителей одних на произвол судьбы. Они подавлены… Я — единственный, кто сейчас есть у них. Я предлагал тебе бежать. Ты была ни в чем не уверена и отказывалась всякий раз. Теперь не могу я. Прости, любимая. Я уверен, ты справишься и придумаешь что-нибудь. Попробуем хотя бы через месяц…

— Отрекаешься? — В глазах Лары застыла потаенная злость, и отстраненное холодное выражение на ее лице освидетельствовало, что она впала в состояние, близкое к ярости, не на шутку.

— Нет. Я не отрекаюсь. Я просто не могу. Я тебе говорил всегда, что спонтанные решения — не моя сильная сторона. Надо было бежать до свадьбы…

Попробовав коснуться руки любимой женщины, он увидел лишь, как она высвобождает ладонь и поворачивается к нему спиной со словами. — Я была о тебе лучшего мнения, любовь моя. Не беспокойся так. Конечно же я справлюсь, когда веревка сломает мне шею, убив наше еще нерожденное дитя в утробе. Но ты не переживай. Проводи сестру в последний путь достойно. Раз уж на этапе, когда встал вопрос жизни и смерти, ты предпочел мертвых живым. А ведь живых еще можно спасти…

Больше юная королева эльфов не оглядывалась, в слезах кинувшись по направлению к замку Изиды. Миновав пост стражи и чудом избежав неприятной встречи с мужем, девушка на цыпочках пробралась к своей спальне и обмерла.

Дверь мистическим образом оказалась открыта, хоть Лара и прекрасно помнила, что запирала ее на ключ. С замиранием сердца она толкнула тяжелую дверь из золота и серебра и вошла внутрь, ожидая встретить там Валерия-завоевателя и нести постыдный отчет о том, где она была все это время. Но, на деле, оказалось еще хуже, чем ожидала королева эльфов…

Спиной ко входу на ее кровати сидел незнакомец в черном. Его волосы были забраны в высокий конский хвост. Услышав обостренным слухом, что он не один, мужчина обернулся в сторону онемевшей в проходе Лары. На вид ему было около сорока. Черные пряди обрамляли не в меру бледное лицо правильных, заостренных, аристократических черт, а в левом ухе поблескивала золотая серьга в форме колечка. Из-под плаща с узором в виде едва заметных поблескивавших серебром на черном листьев, виднелся строгий черный камзол без принтов. Оценив ее быстрым взглядом, он, наблюдая за ее реакцией, оскалился, проводя кончиком языка по заострившимся клыкам, зрачки его стали вертикальными, а глаза побагровели. Вампир. Не-мертвый. Сын ее мужа — Валерия-завоевателя, Владислав III Цепеш. Дракула. Колосажатель. Мать много раз ей показывала фотографии исчадия ада, которого нужно бояться больше всех вампиров вместе взятых. И сейчас он сидел на ее кровати. Мысли Лары лихорадочно шевелились в голове. Не надеясь дожить до дня завтрашнего после ночи, которая откроет постыдную правду о том, что она не девственна, внезапно юная эльфийка поняла, что смерть решила ее навестить раньше ночи. Повинуясь гипнотическим импульсам взгляда вампира, девушка сделала шаг внутрь, и тут же дверь захлопнулась за ее спиной. Попытавшись нащупать рукой ручку, она изо всех сил дернула ее. Тщетно. Дверь была заперта. Безумие и страх сковали голову Лары стальным обручем. Бежать было некуда. Спастись невозможно. Даже если она закричит, чем взбесит убийцу, стражники прибегут не сразу. Какое-то время они потратят на взлом двери. А высосать всю кровь из ее тела — меньше минуты. Никто не придет на помощь. Она обречена. Кровь эльфов для вампиров — первый сорт. Дурманящий и заволакивающий рассудок наркотик. Истязать молоденьких девочек их племени, высасывая досуха — для вампиров первостепенное развлечение. Некоторые дети ночи даже насильно брали эльфиек замуж. Чтобы всю дальнейшую жизнь иметь возле себя источник эйфорической крови эльфов, пока жертва, проводя время под воздействием наркотических эндорфинов, выделяемых слюной вампира, перестает соображать, что происходит вокруг нее, и добровольно отдает свою кровь. Но пугало ее не только это. Безотчетный глубинный страх рождали в душе юной королевы хищные черные глаза вампира. Глаза Валерия-завоевателя на лице его сына.

— В замешательстве, как я попал сюда? — Вампир ухмыльнулся, окинув стройную фигурку эльфийки плотоядным взглядом. — Ваши гвардейцы — стадо идиотов. Зачем охранять двери, когда мы, смрадные дети самой ночи, умеем летать и проникаем в приоткрытые окна? Возле которых как раз никто и не дежурит. В общем, как бы то ни было, я все равно пошел на риск. Потому что в замке сейчас находится король эльфов и цыган, по совместительству, твой муж, по совместительству, мой дорогой и любимый папочка.

— Ты — его сын. — Из последних сил выдавила, прохрипев, потому что голос отказывался ее слушаться, юная Шиаддхаль. — Тот самый Владислав Дракула. Сын Дракона. Сын самого Дьявола. Валерий-завоеватель ищет тебя, чтобы убить.

Помедлив и выдержав паузу, она затравленно поглядела ему в глаза, сложив руки на груди и опустив голову. — Давай. Только молю, быстро. Я очень боюсь боли. И я обречена так и так. Когда твой отец узнает о том, что со мной случилось, мне все равно не жить. Лучше я не доставлю ему радости казнить меня. Лучше пусть ты нанесешь удар, и я умру, как мученица от рук вампира, а не как опозоренная своей же семьей, потому что полюбила «презренного». Только не трогай меня. Я отдам тебе свою кровь до последней капли. Только не касайся меня, прошу. Я хочу умереть верной мужчине, которого выбрало мое сердце.

Вампир презрительно фыркнул. — Дьявол. Вы все, эльфы, так драматичны? Меня уже тошнит от этого смирения и покорности, девочка. Какие гены достанутся Маргарите… Прокомментировал бы, да это вне всех возможных и невозможных понятий… Я не собираюсь тебя убивать, Чайка. А если хотел бы, я бы уже это сделал. Сексуально ты меня тоже не интересуешь, так что можешь расслабиться. Ты нужна мне целой и невредимой. Точнее, нет, не ты. Честно говоря, мне вообще плевать на тебя, и встреться мы на нейтральной территории, я осушил бы тебя до последней капли, но сейчас я рискую единственным, что мне дорого. Жизнью. Чтобы спасти тебя. Мне нужно то, что в твоем чреве. Я чувствую ее каждой клеткой тела. Ты вынашиваешь девушку, в которой реинкарнируется дух моей погибшей жены. Вот до нее мне есть дело. А до тебя нет. Можешь не переоценивать свою красоту и изящность. По сравнению с ней любая меркнет, и красавица неземной внешности, если поставить ее рядом с Маргаритой, начинает казаться кривой уродиной. Судя по тому, что твой человечек тебя бросил, жить тебе осталось до ночи. Но моя женщина не сгинет с тобой вместе. Идем со мной. Я во всех мирах, как дома. Я проведу тебя в свой мир и спрячу. Так, что тебя смогут найти лишь Хранители Баланса Измерений, а твоя семья и Валерий — нет. Так я бежал и прятался от отца все это время. Только от высококвалифицированных охотников не скроешься. Я уже устаю сбегать из их тюрьмы и снова в нее возвращаться. Жить на последнем четвертом этаже психиатрической клиники год за годом, знаешь ли, не курорт.

— Я никуда не пойду с вампиром. И я не оставлю Крегина. Если мать и Валерий-завоеватель узнают, что я сбежала, потому что жду ребенка от «презренного», они найдут его, если им не удастся отыскать меня. Они казнят его.

В мгновение ока покрыв расстояние между ними, вампир вжал эльфийку в стену, сдавив рукой ей горло. Юная Шиаддхаль нервно дернулась, ощущая, как поток воздуха в легкие перекрывается, и как контраст ее теплого и его холодного тел заставляет ее дрожать и покрываться инеем и мурашками.

— Милая Лара. — Взбешенно прошипел он, оскаливая клыки. — Мне нет дела до подростковых сопливых драм. Мне плевать на твоего Крегина. Гори он синим пламенем. Если уж на то пошло, он подставил тебя, и твою пятую точку сейчас из беды спасаю я. Твой кровный враг. А еще, если ты не поняла до сих пор, — это не просьба, что касается твоего побега со мной. Это приказ. Я — король вампиров и своего мира. И в моей Вселенной титулы вроде королевы эльфов ничего не значат, потому что, как таковых, эльфов нет в моем мире. Ты будешь первой. Неужели ты думаешь, что не носи ты дитя, обещанное мне Дьяволом; дитя, за перерождение души которой я душу продал, я бы стал с тобой возиться и потратил хоть минуту своего личного времени, к тому же рискуя своей жизнью и находясь в одном доме с отцом, который один из немногих, кто знает, как меня убить?.. Собирай свои вещи. Все, что необходимо. И мы уходим. СЕЙЧАС ЖЕ!!!

— Но ведь…

Король вампиров не дал девушке окончить фразу, отпустив ее из цепкого захвата своей руки с когтями, и, сползая по стене на пол, Лара закашлялась.

— Ты беременна от «презренного», инфантильная ты дура. Тебя привяжут к столбу позора и будут бить, выколачивая признание. Потом они снесут голову твоему незадачливому глупому человечишке, заставив тебя смотреть на это. А потом, когда твоя шея сломается в петле, а ты в последний момент увидишь, что в глазах Изиды Шиаддхаль нет и намека на жалость к своему порождению, потом… Потом твое тело станет мертвым и через несколько дней начнет гнить. А с тобой вместе начнет гнить и любовь всей моей жизни. А в следующий раз она может реинкарнировать через столетия. Мое терпение на исходе. Она нужна мне сейчас. Так что? Мне еще раз повторить, чтобы ты собиралась без лишних вопросов, пока сюда не заявился твой муженек? Хочешь узнать, каково это, когда из-за тебя вся фамилия Шиаддхаль обрастет дурной славой, а твой род будет опозорен? Подумав, что ты сбежала, потому что боишься быть женой шестидесятилетнего тирана, никто даже не узнает о тайнах твоего развратного сердца, и твой юный Крегин останется жив. А с ним вас обоих найдут и убьют. Есть еще поводы сопротивляться, или мой план единственно верный, Чайка? Тебе даже долго не скрыть беременность. Придумав отговорку об утрате девственности каким-нибудь неординарным способом, живот прятать все девять месяцев ты все равно не сможешь. А сбежишь, родишь и сможешь вернуться назад. Я скрою малышку от глаз твоей семьи. Ей ничего не будет угрожать. А ты вернешься домой, как блудная дочь, сбежавшая по глупости молодости, а не как  нарушившая правила королевской семьи и родившая от «презренного».

Речь вампира подействовала на нее отрезвляюще. Имея довольно беспокойное воображение, девушка живо представила и свою смерть, и смерть тех, кого любила больше всего на свете — Крегина и своего ребенка. Покачав головой, не снимая плаща и не забрав ничего из прежней жизни, юная Шиаддхаль протянула руку вампиру.

— Только не смей обмануть меня. Как знать, вдруг весь твой план — ложь, а на самом деле ты хочешь выпить меня досуха, выкрав меня из замка, чтобы моя семья не догадалась какой именно вампир сотворил столь гнусные вещи с королевой эльфов?

Вампир закатил глаза, сжимая ладонь эльфийки в своей и подходя к распахнутому настежь окну. — Я бы УЖЕ это сделал, если бы хотел. Готова?

Лара только кивнула. Подхватив девушку на руки, вампир взобрался на подоконник и, не глядя себе под ноги, спрыгнул вниз…

***

Шесть месяцев постоянного побега и перемещения по мирам. Пробыв в одном из магических миров около двух недель, королева эльфов и король вампиров снова бежали. В данный момент они с ноги открыли дверь амбара, откуда источало свой тонкий запах свежее сено, еще недавно бывшее травой. В дальнем углу лежали мешки с зерном…

Отпустив руку графа, девушка свернулась на полу, устланном соломой, калачиком, издав пронзительный крик.

— Я больше не могу! Эта боль разрывает меня. Я не выдержу… Не выдержу! — От истощенности, бессилия и боли, слезы с глаз Лары струились потоками града.

— Не выдумывай. Ты справишься. — Наклонившись к девушке, вампир зажал ее лицо между ладоней. — Дыши! Дыши глубже! Когда начнутся схватки, я приму роды. Тебе нечего бояться. За эти годы я получил и медицинское образование.

Воды отошли. Крепко зажав потные ладони девушки в руках и задрав подол ее длинного платья до живота, он тренировал ее дышать. Дышать глубоко. И в глазах его, таких же черных, как проклятые глаза ее ненавистного мужа, Лара видела беспокойство за нее, участие. Да. Он говорил, что ее жизнь ничего не стоит. Что он старается только ради ее ребенка. Но незатаенные тревога и паника сейчас были не наигранными. Как вампир, он избегал чувств. Избегал их публичного проявления, видимо, боясь освистания. Но в глубине этих глаз, глаз самой ночи читалось участие и сопереживание. В момент, не сковывающий болью схваток, юная эльфийка смотрела в эти глаза и думала лишь об одном.

Возможно, не люби она Крегина всей душой и сердцем, она бы всю себя посвятила этому созданию ночи, наплевав на предрассудки между кланами. Владислав находился с ней рядом почти что шесть месяцев. За шесть месяцев в бегах они стали так близки, что Шиаддхаль раньше даже не могла и представить, что подобное вообще реально. Он олицетворял силу. Он был уверен в себе. Не дрожал. Не бежал, когда необходимо было принять ответственное решение. Он был рядом все то время, которое они находились в бегах, ни разу не питался ею и присматривал. Присматривал за каждым ее шагом и заботился, пока она была беспомощной, отягощенной беременностью юной девочкой, не привыкшей к жизни вне замка и комфорта… Как бы Лара ни любила Крегина, забыть его поступок, исполненный предательством, когда она так отчаянно нуждалась в протянутой руке помощи от любимого, девушка просто не могла.

Новый приступ пронзил ее тело насквозь и, коротко взвыв, девушка изогнула позвоночник.

— Тужься еще. Вдох и на выдохе тужься. Уже видна головка. Поднажми, Чайка. Ну же. Ты же сильная. Давай, Лара…

Девушке удалось выдохнуть только через пару минут, когда туманным расплывчатым зрением она увидела, как князь самой тьмы сидит на полу, держа в руках окровавленное детское тельце, несколько секунд назад острым, как нож, когтем перерезав пуповину.

Его взгляд был жесток и печален. Глядя на зеленоглазую девочку, которая вместо того, чтобы закричать, смотрела на вампира изумленными изумрудными глазами и тянула маленькие ручонки к его лицу, Владислав пребывал в смятении. Этот момент был всем во всём. Но матери той, за которую он продал душу и веру, все еще требовалась его помощь. Роды не закончились.

Через несколько мгновений на свет появилось еще одно зеленоглазое чудо. Близнецы были рождены с разницей всего лишь в пару минут, но девочка, родившаяся второй была более хилой, хоть и розовее щеками, и, едва стоило князю взять ее на руки, она противно зарыдала, издав душещипательный крик. Тогда, опустив ее на солому и вернувшись к той, в маленькое тельце которой уже вселился дух могущественной ведьмы пятнадцатого столетия, Владислав, молча, прижал ее к груди. Слов не требовалось. Она пришла в этот мир. Его страдания окончены. Пока она будет малышкой, он будет присматривать за ней, как ангел-хранитель, как отец. А когда она повзрослеет, он отыщет ее в любой эпохе и времени, куда бы сейчас ни занесло их с ее матерью стремление укрыть девочек от опасности. Отыщет и сделает своей любовницей, женой, и, может быть, когда-нибудь, матерью его детей. В воздухе над вампиром и малюткой зависла ночная бабочка, как из ниоткуда прилетевшая на свет, и маленькая дочь Лары Шиаддхаль, весело улыбаясь, протянула ручонку в ее сторону.

— Моя бабочка. — Незаметно для роженицы подумал князь-вампир и передал малышку в руки уже постепенно приходившей в себя королевы эльфов.

— Крегин предал меня, но, когда мы были еще счастливы, он говорил, что если родится девочка, он хотел бы, чтобы ее звали моим именем. Лара… — Тихо прошептала юная Шиаддхаль. — Вторая Чайка нашей семьи.

Передав Владиславу девочку, она взяла на руки свою вторую малышку. — А ее будут звать Милли. Милиэль. На эльфийском это имя означает «Мир».

Оторвав длинный подол с оборками от своего наряда, уже безбожно запачканного кровью, королева эльфов и король вампиров сделали из него пеленки и завернули близняшек, потому что новорожденные уже начинали ежиться от холода. Моментально согревшись в самодельных пеленках, девочки уснули почти сразу же после укутывания.

— Господи. Что же мне делать с ними. С моими ангелами. Я не смогу их оставить, Владислав. Не смогу… А если я вернусь с ними домой, их убьют. И Валерий-завоеватель, и их же родная бабушка. За то, что они — мерзость. Порождение грязной связи с «презренным». Но посмотри на этих малюток. Разве они мерзость? Они прекрасны. Пусть у них нет заостренных ушей, как у меня, и у всех эльфов, но взгляни. Их глаза. Изумрудные, как трава, они выдают принадлежность девочек к роду Шиаддхаль. Лара должна стать королевой эльфов после меня. Что же мне делать, Владислав, что? — В глазах Лары блестели слезы отчаяния.

— Тебе придется их отпустить. — Мужчина крепко сжал плечо эльфийки рукой. — Я договорился с Хранителями Баланса Измерений, хоть они и считали Лару угрозой из-за пророчества о воцарении Ночи и хотели ее смерти, но сейчас, вроде бы, изменили свое решение. Они сказали мне на пороге каких домов оставить девочек. В реальном мире. В мире без волшебства. Там найти кого-либо просто невозможно, потому что магия не работает. О них позаботятся хорошие женщины, которые, хоть и омрачает мою душу эта мысль, но являются частью организации, Сара Уилсон и Дороти Джейкобс. Все же одно омрачение стоит того, чтобы твои дочери выросли вдалеке от нашего безумного магического мира, вдали от войн, битв за престол, кровопролитий, жертвоприношений и предательств. В наших мирах из всего, что можно причислить к хорошему, только честь и мораль. Но, на деле, реальные миры спокойнее. Хоть их жители и забыли, кого нужно бояться и отреклись от Бога… Не переживай. Я прослежу, чтобы девочки ни в чем не нуждались, и присмотрю за ними. А когда придет время, ты снова их увидишь.

Бросив на Лару печальный взгляд, исполненный сочувствия, Владислав тяжело и обреченно вздохнул. Он прекрасно знал, что не доброты душевной и щедрости ради Хранители Баланса Измерений позволили малюткам Шиаддхаль расти и воспитываться в реальном мире без магии. Он заключил с ними сделку. Жизнь его жены в обмен на смерть ее матери. Он должен был выдать Лару Изиде и Валерию сразу после родов, тогда рождение ее детей останется под грифом «Инкогнито». Также он знал, что когда Лара-Маргарита вырастет, она может никогда его не простить за подлое предательство собственной матери, но пока он предпочитал не думать об этом. Он стерпит ее ненависть к нему, если она останется жива, и предоставится возможность терпеть ее ненависть в принципе. Он был эгоистичен. Настолько, что готов был пойти на что угодно, лишь бы она жила. Даже на предательство ее матери, обнимавшей своих малюток в последний раз.

Дав эльфийке своей крови, дабы ее повреждения затянулись, он плотоядно окинул ее горящим взором. Постоянно приглядывая за Ларой, он не питался уже несколько месяцев, и уже был не в силах найти добычу, которая бы не сопротивлялась.

Юная Шиаддхаль утвердительно кивнула, все же стиснув зубы от страха. — Ты много для меня сделал, Владислав. Я у тебя в неоплатном долгу. Бери мою кровь.

Убрав прядь спутанных и мокрых от пота золотых волос, девушка открыла ему свою шею. Резко усадив ее на колени и не церемонясь, он впился в ее бьющуюся на шее жилку. Легкие обдало огнем. Наркотик тек по его венам. Настолько сладкий, что он лишился контроля над собой и перестал замечать, что рвет в лоскуты уже и без того истрепанное и порванное в муках родов платье эльфийки, касаясь каждого участка ее воспаленного страстью тела. В глубине души, как бы ни было это порочно и неправильно, Лара тоже этого хотела. Хотела почувствовать рядом с собой и в себе уверенного и не дрожавшего перед трудностями мужчину. Подпав под влияние гормонов радости, снижавших порог ее боли от укусов, Лара выгнула весь позвоночник, подаваясь в сторону Владислава, чтобы ему было удобно пить ее кровь и ласкать ее, разгоряченную и потную, после агонических родовых пыток. Лед и пламень столкнулись, вызвав шквал и парад планет, в котором вампир уже не замечал, какая девушка с ним рядом сейчас, глядя лишь в ее глаза. Изумрудные глаза своей мертвой любви по имени Маргарита Ланшери. Опрокинув золотоволосую Шиаддхаль на спину, разведя ей колени и врезаясь в нее все глубже и глубже, он лишь иронически думал о том, что девушка должна познать, что есть истинное наслаждение, перед тем, как петля, по его договоренности с Хранителями Баланса Измерений, сломает Ларе шею, чтобы Рита могла жить. Чтобы Валерий, его отец, никогда не узнал о том, что он где-то поблизости и снова не объявил на него охоту. Чтобы существование его и его будущей жены оставалось втайне для врагов впредь и навсегда.

А единственным истинным наслаждением, как прирожденный Нарцисс, Владислав считал лишь соитие с ним. Зная, что у Лары был всего один мужчина, и тот из крестьянского слоя населения, он причинил девушке за эти пару часов такую боль, о которой она раньше и помыслить-то не могла.

Рассуждая на тему, о которой Ларе было неоткуда знать, он с холодностью безжалостного убийцы даже этим актом гарантировал Хранителям Баланса Измерений смерть наследницы престола эльфов. Если Лара каким-то чудом избежит наказания, она сгниет благодаря трупным ядам в организме из-за своей особенной нежной эльфийской природы всего за месяц…

Не имело значения, что он, за последние шесть месяцев находясь в бегах с королевой, начал к ней испытывать, какие чувства начал питать. Имело значение лишь произнесенное им Ларе в день побега.

— …Ты нужна мне целой и невредимой. Точнее, нет, не ты. Честно говоря, мне вообще плевать на тебя, и встреться мы на нейтральной территории, я осушил бы тебя до последней капли, но сейчас я рискую единственным, что мне дорого. Жизнью. Чтобы спасти тебя. Мне нужно то, что в твоем чреве…

И, теперь, когда Маргарита больше не была частью Лары, их бега подошли к концу, а все, что было сказано ранее, вернулось на круги своя. Теперь одна Шиаддхаль должна была умереть, чтобы другая имела возможность жить…

Заставив Лару снова кричать от боли, грубо вонзившись в нее всем своим естеством, с коварной усмешкой Владислав впился в ее шею, стискивая ее руки в своих, зажимая ей рот и вытягивая яростными глотками эту манящую наркотическую и непревзойденную амброзию под названием эльфийская кровь.

***

Не поднимая взгляда друг на друга, в гнетущем молчании они плели корзины из соломы, сидя на полу в амбаре, скрестив ноги под собой по-турецки. То, что случилось между ними около двух часов назад было и неправильно, и непростительно, будучи и бездумной эйфорией, и тем, что не дало ничего положительного ни из одной из сторон. Оцарапывая маленькие белые пальцы грубой соломой, не знавшие никогда физического труда, Лара поминутно тяжело вздыхала. Раны на шее саднили, и болело все тело. Девушка чувствовала себя загрязненной и опороченной душой, предав все, во что верила. Предав свою любовь.

Острым концом соломинки королева эльфов выцарапала на самодельных шелковых пеленках из подола ее платья, на одной «Лара», а на другой — «Милиэль».

— Ты обещал, что они попадут на порог к хорошим людям, а не к убийцам или же детоненавистникам. — Хрипло произнесла Лара и даже не узнала свой голос. — Надеюсь, что это правда. Я не могу их отдать… Не могу… У тебя есть то, что не в моей власти. Вечная жизнь. Присмотри за ними, как и обещал.

Владислав только утвердительно кивнул, ни слова не молвив больше. Он все сделал правильно, так откуда? Откуда в нем рождалось это гнусное, ничем не затупляемое ощущение того, что он ведет себя, как последняя тварь? Пытаясь скинуть с себя навязчивую, разжигавшую грудь черным огнем и такую никчемную вину, он закончил с корзиной, бережно положив в нее малютку Лару, и коротко бросил.

— Пока ты спала эти два часа, лишившись сил, я раздобыл тебе новое платье. Оно лежит на мешке с зерном. Смой с себя кровь. Озеро находится за амбаром в десяти шагах. Одевайся, и мы направляемся в мир без магии.

Выбросив рваное и окровавленное платье в прибрежные кусты, смыв с себя кровь в озере, девушка зашла в амбар нагая. Вода стекала с ее длинных золотых волос и тела. Вампир даже не обернулся в ее сторону, с сосредоточенным и хмурым взглядом касаясь указательным пальцем щеки спящей малютки Лары. Одевшись, эльфийка взяла в руки корзину с Милиэль. Даже сейчас она догадывалась, что король вампиров эгоистично не позволит ей нести старшую дочь.

Портал представлял собой сиявшую синим свечением дверь в пространстве. Шагнув, девушка и граф оказались на темной улочке, густо засаженной деревьями, среди построек коттеджного типа. Поставив корзину с Милиэль Шиаддхаль на верхнюю ступеньку лестницы небольшого деревянного домика с железной буквой «J», прибитой к двери, и с фонариком, освещавшим собой половину улицы, Лара и Владислав спрятались за деревьями.

В окнах погас свет, но, услышав шорохи, вскоре дверь отворилась, и на пороге показалась темноволосая полноватая женщина. Всплеснув руками от увиденного и подняв корзину, бормоча что-то о безответственных матерях, женщина хлопнула дверь с такой силой, что фонарь погас.

Почувствовав себя, как никогда, опустошенно, юная Шиаддхаль уже была готова пустить слезу, но Владислав лишь грубо подтолкнул девушку к голубоватому свечению в пространстве.

— Нет времени оплакивать дочерей. Гвардейцы эльфов повсюду. Они напали на твой след. Чем быстрее мы спрячем Лару, тем лучше. Мы высадимся в отдаленном от города Хартфорд месте. Оттуда, благо ночное небо позволяет, я донесу вас с дочерью на спине.

Шагнув в портал и, действительно, высадившись в лишь отдаленно напоминавшем город местечке, вампир моментально обратился в нетопыря. Лара невольно отпрянула, прижимая корзину с дочерью к груди. Огромная черная летучая мышь с горящими багровым огнем глазами, вертикальными зрачками и острыми, как ножи, зубами внушила ей такой страх, что девушка съежилась и затряслась в приступе паники.

— Нет времени на драмы. Залезай ко мне на спину. — Послышался голос в голове эльфийки. — Нас настигают. Быстрее.

Звериные глаза прожигали девушку багровым огнем, а оскаленная в ухмылке пасть с двумя рядами острых ножей внушала оторопь. Все еще прижимая корзинку с дочерью к груди, девушка взобралась на спину демонического создания, и они полетели, освещаемые лишь Луной да ее вечными спутниками — ночными звездами, пока мягко и плавно не опустились на асфальт перед шестнадцатиэтажным зданием из бело-желтых блоков.

— Что это за место? — В состоянии изумления и шокированности Лара подняла голову вверх, рассматривая высокий дом, неоновые вывески по соседству, провожая взглядом толпы угрюмых запоздалых с трудового рабочего дня пешеходов, череду громких и шумных автомобилей и автобусов. Все свои недолгие восемнадцать лет эльфийка провела в Благодатной Долине волшебного мира. Даже в воображении девушка не могла нарисовать что-то подобное, и сейчас чувствовала себя неуютно в этом бьющемся в бешеных биоритмах сердце города: ярком, шумном и сбивающем с толку. То место, в котором они оставили Милиэль, было, не в сравнение с этим, ей ближе. В растущих повсюду деревьях вокруг небольших коттеджей больше ощущался дух ее родного мира, в отличие от места, где кипит цивилизация и не смолкает ни на секунду вращающееся колесо прогресса.

Король же вампиров, напротив, чувствовал себя здесь, как рыба в воде. Вероятно, он проводил здесь много времени.

— Этот город называется Хартфорд. Сейчас мы находимся на улице «Оук-драйв». Дом пятидесятый. Хотя, вряд ли тебе это о чем-то говорит. — Коротко бросил Владислав через плечо, и, миновав проулок, набрав нужную комбинацию цифр на двери дома, добился того, что дверь пронзительно запищала и отворилась. Внутри оказалось достаточно темно, чтобы ничего не видеть юной королеве эльфов, но недостаточно, чтобы лишить создание ночи вампирского зрения. Поддержав Лару за локоть, когда она споткнулась о ступеньку, он подвел ее к лифту, который уже вскоре нес их наверх, на девятый этаж.

— С малышкой Ларой все будет в порядке. Я обещал, что присмотрю за ней. Иди же. Когда положишь корзинку у входа, нажми на звонок. Это такая черная выступающая вперед кнопка сбоку у двери.

Юная Шиаддхаль коротко кивнула и сделала несколько шагов по направлению к двери. Она держала спину прямой из последних сил, хотя все ее тело сотрясали судорожные рыдания, которые еще не успели увлажнить глаза, но успели вызвать нервный тремор.

На долю секунды остановившись возле двери из красного дерева, на которой красовалась железная, витиеватая литера «W», Лара поцеловала спящую дочку в лобик, и пара слезинок упала на крошечную щечку маленькой Шиаддхаль.

— Прощай, моя малышка. — Принцесса эльфов поставила корзинку на желтый-черный, видавший виды линолеум и нажала пальцем на кнопку, о которой говорил вампир. Тихая мелодия раздалась за дверью, и Лара поспешно покинула коридор. Когда лифт уже стремительно уносил их вниз, обладая прекрасным слухом, вампир и эльфийка услышали, как что-то напевая высоким женским сопрано, некто открыл дверь и с шуршанием поднял что-то с пола — корзину. Затем дверь захлопнулась и закрылась на засов.

Паника и безысходность догнали ее сейчас, в тот момент, когда она в сопровождении Владислава вышла на улицу. Вот теперь королева Шиаддхаль почувствовала себя одной на всем белом свете, опустошенной и неживой. Больше не за что было бороться. Не на что надеяться. Ее дочери… Скорее всего, она никогда больше их не увидит. И в этом была лишь ее вина. Виновата, что полюбила… Подобная дурная карма преследовала ее семью с тринадцатого столетия. Проклятие невозможности родить мальчика. Которое ниспослали на головы Шиаддхаль за то, что одна из них полюбила вампира…

Больше не в силах сдерживать утробный вопль, Лара дала волю слезам. С каждым проделанным шагом ее все больше захлестывала истерия, которой с каждым проделанным шагом она поддавалась все больше и больше.

Без лишних слов, на короткое мгновение, Владислав крепко сжал девушку в своих цепких объятьях. Постояв так с минуту, он прошептал ей на ухо. — Никуда отсюда не уходи. Я перекушу каким-нибудь ночным путником и вернусь за тобой. Подождешь?

Взяв ее за подбородок, вампир сосредоточенно поглядел в глаза девушке, в которой до сих пор нервные импульсы порождали его черные глаза, так напоминавшие глаза ее мужа-тирана, которого она ненавидела больше всех на свете за то, что пришлось так поступить с собственными детьми. С детства Лара мечтала о дочке. Наряжать ее в красивые платья, играть с ней в куклы, причесывать перед сном и читать сказки об эльфийском народе, авантюрных приключениях и славных сражениях на ночь. Теперь же обе ее дочери будут называть матерью чужих женщин. Чужие женщины увидят их взросление, их первые улыбки. Чужие женщины выдадут замуж ее дочерей. Все потому, что она посмела полюбить «презренного», а ее народ был слишком критичен и нетерпим. Правила, возведенные в культ в Благодатной Долине, почитались всеми и каждым. Их нарушение грозило смертью.

— Хорошо. Я останусь здесь.

Коротко кивнув в ответ на согласие эльфийки, вампир направился в сторону лесополосы.

— Мир без магии. Хартфорд. Оук-драйв. Пятидесятый дом. Она около двери. Одна. Сопротивление не окажет, в силу психического разлома и полного бессилия после родов и расставания с дочерьми. Я выполнил условия сделки. Помните об этом. Если с головы Лары Изиды Кармины Эстеллы Шиаддхаль хоть волосок упадет, нашему соглашению конец. Я найду вас и разорву вам глотки. Хочу, чтобы вы уяснили это для себя. Я украшу вашими внутренностями ваш же офис.

Передав мысленный сигнал Хранителям Баланса Измерений, он ждал, стоя на лесной опушке, скрывшись в тени высоких дубов, которые и дали название этой улице. Голубоватое свечение осветило собой пятидесятый дом на Оук-драйв, и из портала показались две фигуры, облаченные в черное. Двое седовласых высоких эльфов с зачесанными назад волосами и поблескивавшими в левом ухе серьгами мгновенно схватили не успевшую даже оказать сопротивление златовласую, худенькую, сгорбленную от горя фигурку. Толкнув ее в открытый посреди улицы портал, они сами исчезли в нем, и голубое свечение погасло. Все кончено. Теперь Лара Шиаддхаль старшая предстанет перед судом за совершенное преступление — за любовь к «презренному», и ответит за него посредством смертной казни. Владислав задумчиво смотрел на то место, где еще недавно горело голубое пламя, а юная девушка истерически кричала, сопротивляясь, пытаясь вырваться, зовя его на помощь. Против воли по щеке вампира стекла скупая слеза. Дать себе отчет откуда она взялась и по какой причине, его мертвое, давно переставшее биться сердце так и не смогло…

***

Амфитеатр так называемого зала суда эльфов напоминал Колизей. Бесчисленным и бесконечным рядам с обвинителями не было конца. Люди что-то кричали со своих мест, ожесточенно сотрясали воздух руками и массивными палицами, плевали с презрением на арену. За ее спиной, в восемнадцати шагах, расположилась виселица. Она стояла в самом центре, похожем на манеж.

Одета она была просто, даже чересчур просто, в облачение из грубой мешковины. Золотые волосы трепали порывы северного ветра, а ее изумрудные глаза  полуслепым от все заволочившего горя взглядом пристально рассматривали этот мир и людей, которые его населяли. То был мир зла. Мир ненависти и презрения. Мир жестокости, где правила позволяют безжалостно лишить человека жизни. Мир, в котором все его население привыкло жить по шаблону и никогда не приемлет ничего иного…

Ее нежные босые ступни до крови резали острые камни и жесткий песок. Среди тысячи тысяч глаз презиравших и плюющих в нее, она видела глаза той, кто была готова простить ее и поступиться правилами. Глаза той, кто никогда не смогла бы презирать ее. Той, которая хотела властью всей династии Шиаддхаль остановить омерзительных тварей, бросавших камни в хрупкую фигурку на арене с криками и воплями: «Шлюха вампира!», «Потаскуха презренного!»

Но, увы, это было уже не в ее власти. Кроме материнской любви, за несколько часов постаревшая, словно за сотню лет, Изида Шиаддхаль не имела иной власти. Теперь королем эльфов был Валерий-завоеватель. И отдать приказ о казни или помиловании мог только он. Изумрудные глаза королевы-матери роняли слезы на покрытое морщинами в сорок два года и изведенное муками лицо. Возжелав всему миру доказать, что ее дочь невиновна, что все, что эти люди имеют против Лары — пустые слова, и ни у кого нет реальных доказательств ее греха, Изида понимала, что эти тысячи тысяч просто насмерть забьют ее палицами. А приказ об этом отдаст сам Валерий-завоеватель. В который раз королева-мать осознала, насколько была развита интуиция ее дочери, ведь Лара панически боялась отца одного из порочных ночных созданий и брака с ним, словно это приведет ее к смерти. Но какое теперь это имело значение? Юная королева эльфов в восемнадцати шагах от виселицы, а она беспомощно наблюдает из толпы, не в силах помешать этому безумию.

Неслышно подошел Валерий-завоеватель. Седые волосы крепкого и высокого шестидесятилетнего мужчины разметались в беспорядке по его спине, за которой ветер трепал фиолетовый плащ, накинутый поверх доспехов.

Королева-мать взяла короля эльфов и всех цыган за руку. По ее щекам стекали крупные слезы, но, увидев это, Валерий-завоеватель только безжалостно усмехнулся.

— Они нашли ее посреди улицы в другом мире. Это ничего не доказывает. У вас нет реальных доказательств ее вины. Пожалуйста, молю тебя. Как мать. Помилуй ее. Лара не могла… Она не могла быть связанной с «презренным» и, что еще хуже, она не могла состоять в порочной связи с твоим сыном. Я не так ее воспитывала. Это всего лишь слова. У гвардейцев, что притащили ее сюда, нет ничего, кроме голословных обвинений. Предоставьте реальные доказательства вины моей дочери. Иначе — не смейте трогать ее. Я знаю. Я точно знаю. Что бы ни сподвигло Лару бежать, у нее есть на то весомая причина. Ты же — муж ее. Что тебе стоит помиловать одну хрупкую, невиновную девочку? Она еще девочка. Валерий… Пожалуйста. Ты, как король, пользуясь авторитетом, можешь ее спасти. Это старуху-мать уже никто не станет слушать…

Вырвав свою руку из рук раздавленной горем и уничтоженной Изиды, Валерий-завоеватель лишь усмехнулся во второй раз.

— Не смей называть сына Сатаны и порождение тьмы моим сыном. Мало я сделал что ли, чтобы положить конец его гнилому существованию, после того, как дал жизнь, в надежде на то, что мальчик вырастет сыном божьим, а не превратится в исчадие ада. У меня есть все необходимые мне доказательства. У меня есть этот «презренный», по одной реакции на которого, ты поймешь, что она с ним встречалась тайком от тебя. И не гневи Бога. Не смей напоминать мне о том, что эта эльфийская шлюха — моя жена. После того, как она отдалась мертвому щенку, которого я породил и которого убью однажды, мне даже прикасаться к ней, как к женщине, противно. А гвардейцы ничего не выдумывали. У них свой информатор, который им все и сообщил. Что твоя дочь бежала с мертвым выродком, из-за которого любовь всей моей жизни — Алианна, покинула меня в расцвете сил. Лара бежала потому что боялась, что я узнаю о ее распутстве и с «презренным», и с тем, кого ты так неосмотрительно назвала моим сыном. Королева Шиаддхаль предала свой народ и своего мужа, и она понесет наказание, которое заслужила. Сегодня я — ее личный палач.

Валерий зашагал прочь, и его длинный фиолетовый плащ зашуршал по земле. Спустившись на манеж по лестнице и приблизившись к эльфийке, он накрутил ее золотистый локон на палец и прошептал ей на ухо. — Ты, как и все распутные твари. Не в силах устоять перед моим сыном. Боишься уже смерти? Или выжить боишься? Ты же сгниешь за месяц, если даже останешься в живых, ведь такова природа каждого вампира. Входя с ним в тесную связь, ты заражаешься трупными ядами, которые выжирают тебя, пока не останется от тебя один лишь скелет, а вся плоть не сгниет. Но тебе повезло, что ты такая красивая. Будь моей женой. И, приняв просьбу твоей матери, я спасу тебя. Даже достану антидот, чтобы ты выжила после ночи с вампиром. Ну что? Ты готова забыть своего «презренного» крестьянина и быть моей?..

— Гори в аду, Валерий-завоеватель! Лучше принять смерть свободной, чем жить с тобой. Владислав был прав. Это ты — чудовище, а не он!

Изумрудные глаза эльфийки одарили Валерия-завоевателя взглядом, исполненным презрения, и девушка сплюнула на песок ему под ноги в ответ на его «щедрый» ультиматум.

Обращаясь к гвардейцам, Валерий-завоеватель процедил сквозь зубы. — Ведите «презренного».

Несколько мгновений спустя двое стражей вытолкнули в центр манежа Крегина со связанными руками. В немом изумлении он воззрился на Лару, а она на него — с отягощающей мрачной скорбью и слезами, заранее зная, чем все это закончится.

— Я назвала ее своим именем, как ты и хотел. Мне кажется, что она будет похожа на тебя. — Едва различимо прошелестели губы Лары.

Еще в счастливые, ничем не омраченные минуты их счастья, Крегин всегда умел читать по губам возлюбленной, даже если они просто шевелились, не издавая ни звука. Он слегка склонил голову на грудь, чтобы дать понять, что он разобрал то, что она хотела ему сказать.

— Я люблю тебя. Прости меня. — Одними губами произнес в ответ Крегин, и Лара понимающе кивнула со слезами на глазах.

— Лара Далайна Авира Рания Шиаддхаль. — Голос Валерия разносился по всему амфитеатру, становился все более вязким и тягучим, давил на виски, проникая внутрь и разрушая все живое и там. — Королева всей Благодатной Долины. Наша надежда, опора и оплот. Вы обвиняетесь в преступной и омерзительной связи с «презренным». В измене своему супругу, то есть мне. Вы обвиняетесь в сговоре с сыном Сатаны и грешным распутством с ним наедине. Вы совершили непростительный поступок, имея дело с «презренным». Но это не идет ни в какое сравнение с тем, что Вы предали своих подданных и то, за что они боролись столетиями. За что боролся я. Издревле дети мрака уничтожали наш светлый и мирный народ, а мы шли против них священной войной. Вы же, блудница, помеченная Дьяволом, спутались с вампиром, из-за которых даже на всей фамилии рода Вашего лежит проклятие. Мое окончательное слово, данное мне властью свободного цыганского племени и эльфийского народа, и да не вызовет оно пререканий. За все Ваши грехи, являющиеся грехами наивысшей степени тяжести, Вы приговариваетесь к смертной казни через повешение. Приговор окончательный.

С этими словами Валерий-завоеватель ударил изо всех сил посохом по песку. С трибуны ему рукоплескали тысячи тысяч с возбужденными ажиотажем красными мордами. — В наказание же за предательство всего Вашего рода, Вы будете наблюдать процесс обезглавливания своего «презренного».

Тем временем, Лару уже возвели на постамент виселицы и продели ее шею в петлю. Эльфийка дернулась в сторону любимого. В искаженных болью чертах ее лица не осталось ничего живого. Услышав о жестокой и несправедливой расправе над невиновным, сердце королевы эльфов подскочило в груди и маетно дернулось на мгновение. Но лишь на одно мгновение. Затем же девушка замерла, словно изваяние, похожая на треснувший, но еще не рассыпавшийся на мелкие осколки хрусталь.

Она должна быть спокойной сейчас. Должна улыбаться. Быть может, ей и самой недолго осталось, но она была обязана внушить Крегину чувство покоя и умиротворения, чтобы он не почувствовал боль.

Обведя взглядом полыхавшую яростью и ненавистью трибуну, она поняла одно. Они никогда не победят. Никогда. Что бы они ни сделали с ними сейчас, влюбленные умрут, как мученики, а не как грешники. И пусть это видит весь мир. Двое стражей гвардии удерживали ее за руки в петле, еще один занес поблескивавший на солнце меч над головой Крегина. Лишь на долю секунды их глаза встретились, и она почти что искренне улыбнулась.

— Закрой глаза. Закрой их, любимый. Думай о весне, о теплом солнце и о моей улыбке.

Крегин послушно закрыл глаза, едва заметно кивнув в ответ девушке. За пеленой сомкнутых век он видел яркие блики солнца, светившиеся жизнью зеленые глаза и улыбку. Улыбку той, с кем не позволила состариться зловещая судьба. Но длилось это лишь один единственный миг. А когда он закончился, крик Лары: неистовый, горловой и надломленный, пронесся по песчаной арене. Девушка вырывалась, как раненое животное из силка, а кровь стекала с клинка стража на выжженный солнцем горячий песок.

Обернувшись в сторону Валерия-завоевателя, Лара окинула его яростным, исполненным презрения и желания убивать, взглядом. — Ты не знаешь и половины, Валерий-завоеватель. Убив меня и, быть может, мою мать, ты все равно не покончишь с нашим родом, и однажды Шиаддхаль взойдет на трон и свергнет тебя. Я буду вечно жить в моих дочерях, ты слышишь? Ты не победил. Ты не победил, убив Крегина. Ты не победишь, повесив меня. Ты не победишь, растоптав Изиду, мою мать, достойнейшую из королев. Рано или поздно Лара займет мое место и принесет тебе хаос и погибель, ведь именно моя старшая дочь — ключевая фигура древнего, как мир, пророчества о воцарении Ночи. Новая Шиаддхаль вновь вернет мою фамилию на трон, и подойдут к концу года гонений, нетерпимости и злобы. В Благодатной Долине воцарится мир, в котором не будет больше никогда «презренных», несчастных и сломанных судеб тебе назло. Потому что ты можешь сломать. Но не сломить.

Ногти Лары из последних сил царапали руки стражей-гвардейцев и впивались им под кожу. Возникший, как из ниоткуда, палач в красном облачении с закрытым красной маской лицом покрепче затянул петлю на шее королевы эльфов.

— Заканчивай с ней, Боггарт. — Валерий-завоеватель махнул рукой палачу, презрительно скривившись.

Напоследок, девушка повернула голову в сторону трибуны и сквозь мириады искаженных ненавистью и презрением лиц, ополоумевших от ярости, отыскала глаза плачущей, словно ребенок, и шепчущей молитву всем богам с просьбой заступиться и не оставить дочь на пороге смерти, Изиды Шиаддхаль.

— Я виновна во всем, в чем меня обвиняют, мама. Но я любила этих мужчин. Один был всем для меня. Моей жизнью, моей песней. Я всегда хотела следовать за ним, мама. Жить и воспитывать наших детей в мире. Но противоречия и злоба не позволили нам обрести счастье. И тогда другой мужчина вошел в мою жизнь. Он — не зло, каковым все его считают. Да, он бывает груб и жесток, но он не заслуживает смерти. Он был моей опорой и поддержкой все эти шесть месяцев. Без него были бы мертвы не только мы с Крегином, но и наши близняшки. Я благодарна ему и всегда буду. Я виновна в том, что умею чувствовать. И в том, что даже под оболочками врагов и «презренных» вижу прекрасную человеческую душу. Прости меня за это. Я люблю тебя, мама, и всегда буду. Даже если смерть нас разлучит. Прощай. Надеюсь, что не навсегда, и мы еще встретимся. В Благодатной Долине даже в смерти видят что-то хорошее…

— Доченька. — Только и успела выдохнуть Изида, когда Боггарт ударом ноги открыл дверцу в помосте, а душный узел затянулся на шее эльфийки, с хрустом ломая ей шею. Золотоволосая королева эльфов повисла, подобно переломанной и изуродованной тряпичной кукле.

Изида громко вскрикнула и упала на колени. Мир перед ее глазами окрасился черными красками. В состоянии удушливого горя, женщина не заметила, как убийца ее единственной дочери с надменным видом встал над ней, распростертой и изувеченной горем.

Звуки его омерзительного голоса внезапно раздались в ее голове. — Совет семерых больше не считает мать предательницы имеющей право носить корону, Изида. Теперь я — полноправный король Благодатной Долины. А ты, либо остаешься в живых и выполняешь все, что я тебе скажу, приняв мою власть, как абсолютную монархию, либо разделяешь судьбу той, которой дала жизнь.

Отказываясь слушать жестокие слова и чувствовать, как Валерий-завоеватель с клоком седых волос срывает корону с головы королевы-матери, женщина, словно молитву, шепчет и шепчет вновь и вновь имя своей единственной, погибшей так рано дочери…

***

Дослушав последние слова Милены, я медленно встала с дивана. Мир пошатнулся перед глазами, начиная заплывать черными пульсирующими кругами. Владислав в последнюю секунду удержал меня от падения, но это никак не очищало его от того, что он совершил. Из последних сил давя злость, с ледяной яростью в голосе я прошипела. — Не смей прикасаться ко мне, ибо, ей-богу, я сейчас убью тебя. У меня была мама, которая любила меня и могла вырастить меня здоровой и счастливой, а ты убедил ее скинуть меня психопатке, которая разрушила меня, выжгла во мне все светлое и живое, что было. А потом ты предал мою маму, и ее повесили. И еще около двадцати лет ты врал, кто я на самом деле. Малодушно боясь, что когда я узнаю правду, я никогда не прощу тебя из-за того, что ты сделал с мамой. Нет. Убери свои руки. Или я за себя не отвечаю.

С трудом удержавшись на ногах, я позволила лишь Тефенсен подхватить меня и вернуть на диван. Выдохнув несколько раз, я оглядела всех присутствующих.

— Я приняла решение. Всех, кто со мной, я приветствую. Все, кто против, можете выметаться уже сейчас. На следующей неделе я иду в Благодатную Долину, свергаю узурпатора и предаю его смерти. Если моя настоящая бабушка еще жива, то я верну ей корону. Если нет, я займу место матери, как она и обещала Валерию. Совету семерых, который подверг Изиду Шиаддхаль наказанию за ошибки матери, я тоже покажу, где раки зимуют. Я готова надрать им задницы. Дэнелла натаскивала меня полтора года. У меня есть вся необходимая мне магия, навыки борьбы в рукопашной и на мечах. Я прикончу эту тварь на днях, и, если Тефенсен еще коллекционирует головы на лесных пнях, эту принести в качестве декора для меня честью будет. Я — Лара Изида Кармина Эстелла Шиаддхаль-Дракула, и я стану следующей королевой эльфов и всей Благодатной Долины… А теперь, позвольте откланяться. Мы слишком устали от избытка информации. Это все вместе еще нужно привести к общему знаменателю. Владислав, мы уходим.

Милена распорядилась, чтобы Прескотт нас проводил до дверей. Когда он покинул нас, а мой муж опередил нас с Дэнеллой, та схватила меня за руку и оттащила в угол.

— Какого?..

Она не дала мне договорить. — Прекрати злиться на мужа. Ты сама не своя. Он спасал тебе жизнь, как мог. Ваш враг сейчас Валерий-завоеватель. Сосредоточься на подготовке к свержению тирана. Помни все, чему я тебя научила. Я верю, что ты в силах его одолеть.

— Тебе-то какое дело, злюсь я или нет? — Практически на дыбы взвилась я. — Издеваешься или это такой сложный прикол?

— Он приходил ко мне. — Дэна практически вжала меня в стену. — Почти сразу после ночи у озера. Умолял меня подвергнуть его процедуре очищения, чтобы стать человеком и снова быть с тобой. Существование в качестве смертного он считает, в принципе, худшим из того, что с ним могло бы когда-либо случиться. А ради тебя он был готов отказаться от того, что ему дороже всего на свете — его вампирической сути. Да. Я не перевариваю его. Ко многим вампирам я отношусь лояльнее, чем к нему, потому что меня бесит не вампир в нем, а он сам, как личность. Но к тебе это не относится. Так что, прими к сведению и уважай. Это многого стоит. Пусть и обладая таким уровнем гордости, он никогда тебе в этом не признается, в том, что умолял меня позволить ему разделить жизнь с тобой. Жизнь слишком коротка, Лора, чтобы тратить ее на обиды…

— И что же ты не согласилась? — Иронично осклабилась я. — Глаза мозолит, когда мы вместе и счастливы, не важно, людьми или вампирами?

— Недооцениваешь степень порочности мужа своего. Тебя очищение едва не сгноило, пока ты принимала мою силу. А ты так… Отстраненно во мраке. Он же — сама суть мрака. Отказаться от порока для него значит отказаться от себя. Очищение никогда бы не позволило ему стать человеком, потому что вес его грехов слишком тяжел. Оно бы разорвало и разметало его по миру на молекулы.

— Тем более тогда понять не могу. Столько раз собиралась уничтожить, а тут предоставился такой удобный момент покончить с врагом раз и навсегда.

— Что ты вообще можешь понять… — Тефенсен презрительно фыркнула. — Я никогда не хотела его смерти. Не потому что я ему ее не желала, а потому что мне мир мил и дорог таким, какой он есть. Не станет его, ты, сумасшедшая, разнесешь все вокруг в чертовы щепки и осколки, не оставив от нашей прекрасной мини-Вселенной и камня на камне. Мне такого век не надо. А вообще…

Ободряюще похлопав меня по плечу, Дэнелла с какой-то грустью посмотрела мне в глаза. — Готовься к свержению Валерия-завоевателя, отдыхай по мере сил и никогда… Слышишь, никогда! Под натиском тварей вроде меня не позволяй переубедить себя и заставить отказаться от чувств. Чувства — самое главное в жизни. Не позволяй себя сломить подобным Тефенсен. Не отрекаются, любя. Продолжай заботиться о муже, как заботилась раньше. Ты такая, какой мне никогда не стать. Добрая, терпеливая и верная…

Немного окосев от таких разговоров по душам, я вышла из дверей, покинула территории замка сестры и шагнула в белесое свечение портала домой.

***

К вечеру, оставшись наедине, когда все остальные, кто разошелся, а кто остался в другом мире, мы сидели на своей кровати. Он задумчиво, с книгой в руках, я — положив ноги ему на колени.

— Извини меня за дневной взбрык. — Тихо произнесла я. — Ты был такой же пешкой, как и мать с отцом, как и бабушка, в этой игре. Единственное зло, и Дэнелла в этом абсолютно права, это Валерий-завоеватель.

Пожав плечами, он кинул на меня взгляд своих черных, как ночь глаз, из-под очков. — Думаю, я заслужил это. За предательство твоей матери. Я думал, ты обидишься серьезнее и надолго.

Я махнула рукой. — Жизнь слишком коротка для драм.

Помедлив, я продолжила. — Почему ты не рассказал мне, что хотел пройти процедуру очищения, чтобы быть со мной?..

Коротко передернув плечами, мой муж прожег меня одним из непонятных мне взглядов. — Ничего не вышло. Какой смысл упоминать об этом, в таком случае?..

С минуту мы молчали, затем он нарушил молчание, отложив книгу в сторону. — Ты такая спокойная. Где же удары в грудь, по лицу, с криками: «Вероломная тварь, ты предал мою мать! Гори в аду!»

Я лишь пожала плечами, рассеянно водя стопой по его колену. — Я не вижу в этом смысла. Я ее даже не знала. А мы с тобой почти что двадцать лет проходим все круги ада вместе. Я не могу что-то чувствовать к абсолютно чужой мне женщине по одному лишь рассказу Милены. Если к ней вернулась память предков, ко мне, большое «неспасибо» Хранителям Баланса Измерений, до сих пор нет. А слова не в состоянии вызвать во мне надлежащих эмоций, чтобы полюбить ее настолько, что возненавидеть тебя.

— Но это было бы правильно. А ты всегда стремишься поступать по зову внутреннего «я».

Коротко махнув рукой снова, я окинула его испытующим взглядом, в котором плясали бесенятами искорки. — Ты и моя мать. В амбаре, на соломе. Тебе всегда необходимо доказывать, что ты — элита?

— Да знаешь. Я не хотел ее. Она была анорексична и посредственна на внешность, не смотря на то, что все остальные видели в королеве Шиаддхаль божественное чудо неземной красы, хотя и была Лара вполне обычной. Блондинки меня не привлекают. Это все воздействие эльфийской крови…

 — Она, действительно, так сильно влияет на сознание? — Вытянувшись на кровати в струну, искоса глядя на него, я погладила его по ноге выше колена.

Почувствовав нервное возбуждение, его передернуло, и он замер, закрыв глаза, являя моему взору идеальный аристократический профиль, обрамленный черными прядями волос. Пару секунд спустя он все же ответил. — Словно наркотик.

— И моя кровь тоже с содержанием эльфийской?

— На тридцать три процента. Так как до Лары королевы Шиаддхаль связывали свою жизнь не только с эльфами, но и с людьми знатных родов. Но твоя. Она вообще особенная. Пусть концентрация крови эльфов в ней и меньше половины, она все равно кипятит кровь и возбуждает. На вкус, как сливочный шоколад с ликером.

Я уже полностью перепозла на его колени. Спустив платье с плечей и вжавшись в него полуобнаженной грудью, я убрала волосы с шеи. — Добро пожаловать, мой король. Прошу — к столу. Ваш наркотик ждет Вас. А мой, в виде эндорфина и допамина, меня.

Сжав мою изгибавшуюся в его руках талию, Владислав окинул меня хищным плотоядным взглядом. — Ну что, моя испорченная бабочка, тебя уже заводит то, что эльфы и вампиры, по идее, смертельные враги, а такие, как ты, добровольно отдающие кровь и тело, считаются вампирскими потаскушками?.. В мире эльфов тебя бы уже казнили, потому что даже матери Аланы пришлось заплатить будущими поколениями за грех любви к вампиру.

Я даже не стала скрывать истины. — Да. Мы из враждующих кланов. Подобное ужасно, недопустимо, порочно и неправильно. Но кто здесь восхитительно-неправильная сучка своего короля, который младенцем держал ее на руках и видел ее обнаженной сразу после рождения? Какие ж мы с тобой испорченные…

Взгляд из огня и неистовства, обжег моего мужа, и передернув обнаженным плечом, я коснулась пальцами его нижней губы, проникая в рот. Тогда, уже ни секунды не медля, он опрокинул меня на кровать, вжимая мои руки в шелк, над моей головой, и вонзил клыки мне в открытую шею, предварительно оставив несколько поцелуев на груди. В ответ я крепко стиснула его бедра коленями, обвив ногой за талию. Сине-золотая волна удовольствия накрыла меня с головой, и я отправилась самой порочной в мире дорогой в рай.

Глава 19. Новая Шиаддхаль

Сердцем печальна и нравом кротка,

Духом войны бесконечной вольна,

Трон королевы получит сполна

И навека воцарится она.

Распахнутые на ночь окна хлопали ставнями. Занималась буря, раскачивая деревья и хлеща ветками по оконной раме. Мне не спалось этой ночью. Игнорируя от ветра трепетавшие простыни и сползавшее одеяло, я обнимала мужа, склонив голову ему на шею и вжимаясь в него всем телом, глубоко задумавшись.

Дэнелла утверждала, что у меня есть весь необходимый арсенал навыков, умений и знаний, чтобы одолеть Валерия-завоевателя. А я, честно говоря, с тех пор, как покинула замок Милены, несколько раз в этом усомнилась. Но вопрос о том, готова ли я к сражению, не значил ровным счетом ничего. Какая разница, что будет со мной, если моя до сих пор живая родная бабушка находится во власти узурпатора, казнившего мою мать и моего отца, травившего и гнавшего моего супруга, подорвав его психику окончательно, практически шесть веков?! За подобное ублюдок обязан был ответить смертью. А кто его убьет кроме меня? У кого еще хватит на это отваги?

— Останься, бабочка. Не ходи в Благодатную Долину. К черту корону. К черту эльфов. Они выбрали власть отца и вполне довольны этим. Не приближайся к нему. Он убил тебя дважды. И оба раза лишь затем, чтобы уничтожить меня. К черту и Изиду. Ты ее даже не знала. Я не хочу снова тебя потерять. Полугода не прошло, как ты вернулась. И уже опять хочешь вляпаться в авантюру, которая не гарантирует твоего выживания после встречи с ним. — Владислав не спал уже несколько минут, тревожно заглядывая мне в глаза своими, беспокойными и черными, как сама ночь.

— Я не могу иначе. Если моя бабушка, мой единственный родственник по крови, жива, я обязана вытащить ее оттуда. Мне не нужна корона эльфов. Но я вырву ее с клочьями волос с головы Валерия-завоевателя, если потребуется. Думаешь, он с ней хорошо обращался после того, как мать повесили? Судя по рассказу Милены, если ей было сорок два в год моего рождения, сейчас ей должно быть около восьмидесяти лет. Думаешь, со старушкой, некогда бывшей королевой, которую свергнул свой же народ, считаются? Думаешь, ее мнение кого-то волнует? Мне нет дела до войн, междоусобиц и корон. У меня уже есть одна диадема. Я — королева мира Дэнеллы Тефенсен и этой проекции. Я — королева всех вампиров. Брать на себя большую ответственность, просто преступление для все еще разбитой Дэной и несклеенной до сих пор моей души. Но… Все мои почти что семнадцать лет я воспитывалась в семье, которая меня, буквально, ненавидела. Отцу было плевать. А мать с радостью бы только перекрестилась, если бы со мной что-то случилось, и я пропала из ее жизни навсегда. Мои настоящие родители мертвы. Но у меня есть бабушка. Где-то там, далеко, под гнетом ненавистной ей власти, но она есть. Понимаешь, почему я должна?.. Я не в состоянии дать тебе стопроцентную гарантию своего выживания. Но я не могу иначе. Я тренировалась в рукопашной, на мечах и в магии больше года. Я сильнее, чем была, когда мы расставались. Я попытаюсь сразиться. И победить…

— Или же мы поступим иначе. — В темноте из-под верхней губы Владислава в хищном оскале показались клыки. — Я обращу тебя, и ты убьешь его вампирскими силами. Просто оторвешь ему его седую патлатую башку. Мой отец бессмертен, но пусть попытается прожить без головы.

Он коснулся пальцами моей шеи. В ответ прикосновению по каждой клеточке моего тела пронеслась дрожь.

— Нет. — Я отрицательно покачала головой. — Если стану вампиром, путь в Благодатную Долину мне заказан. Я как чувствовала, что пока не время для повторного обращения… Вампиры — заклятые враги эльфов. Сомневаюсь, что даже те, с кем я хочу пообщаться: Изида Шиаддхаль, Айнид Глайн и Беатрисса Мерильдо, захотят хотя бы послушать меня, если узнают, что мало того, что дочь Шиаддхаль, как и мать Аланы, совершила непростительный грех, влюбившись в вампира, так еще и сама вампир, с эльфийской кровью, бегущей по венам. Меня казнят с такой же скоростью, как мать. Мне нужно переманить совет семерых на свою сторону. Мне нужно завоевать доверие бабушки. А для этого я должна оставаться человеком. Пока что. Но ты видел, на что я способна в магии. Я не пропаду и не сдамся без боя.

— Почему я не могу сражаться с тобой бок о бок?

Я вжала его плечи в кровать, уткнувшись носом в волевой подбородок. — Я не пущу тебя туда, где он. Я тебя близко не подпущу к нему. Это слишком опасно. Он знает, как тебя убить. Он поставил целью всей своей жизни с тысяча четыреста шестьдесят второго года — стереть с лица Земли того, кому дал жизнь, и запереть его в аду. А я устала. Слишком устала тебя терять. Больше я не отдам тебя смерти. Ценою собственной жизни. У меня даже появился повод сказать Дэнелле Тефенсен «спасибо» за все, что она сотворила с нами. Теперь я знаю, насколько велика цена счастья. Как дорого каждое мгновение, которое всегда имеет высокую вероятность стать последним. Каждый твой вздох для меня на вес золота. Ты можешь мне помочь. Но иначе. Дай мне свою ладонь.

Он послушно вытянул руку. Проведя указательным пальцем вдоль ладони мужа, я установила контакт с его энергией, посредством знака связи «Нексус». И уже через долю секунды нити теплого золотого сияния сначала от его руки, а постепенно, разрастаясь, уже и от всего его тела потянулись к моим ладоням и груди. Наощупь они оказались довольно теплыми, и, проникая под кожу, воздействовали успокаивающе и умиротворяюще. Через несколько минут я прервала контакт, деактивировав знак. Свечение погасло, и я вдохнула полной грудью, внезапно (о, чудо!) почувствовав себя хорошо.

— Так быстро? — Муж удивленно воззрился на меня.

— Я взяла немного твоих жизненных сил, чтобы они помогли мне в сражении. Убивать тебя в мои планы не входило.

— Ты просто не знаешь, с кем имеешь дело, Лора. Я — вампир. Я могу восполнить энергию каким-нибудь недалеким жителем местной деревни. А во время сражения тебе будет неоткуда ее почерпнуть. Твое желание оберегать меня любой ценой уже тысячу раз чуть не погубило тебя. И снова ставит под угрозу… — Владислав, раздраженно махнув рукой на меня, как на безнадежную, улегся в кровать, повернувшись ко мне спиной.

Опустившись с ним рядом, накрепко обвив рукой сильную обнаженную холодную грудь, я коснулась губами линии его позвоночника и прижалась к ней горевшей от температуры грудью.

— Не злись. — Тихо попросила я. — Я, действительно, хочу тебя оберегать, во что бы то ни стало. Ты бы понял меня, если бы я столько же раз умирала и почти что умирала на твоих глазах, сколько ты на моих…

Я прилегла рядом, и несколько мгновений спустя сон смежил мне, полной сил и, впервые за долгое время, идеально себя чувствовавшей, веки…

***

— И по каким параметрам, спрашивается, вообще найти Благодатную Долину? Ее же нет ни на одной карте ни одного из миров! — Я раздраженно откинула от себя карту еще одного измерения, потерпев очередное фиаско, и, закрыв глаза, изо всех сил выдохнула. Раздражение отнимало много сил. Взяв себя в руки, я дотянулась до еще одной, лежавшей на столе в комнате, где мы обычно принимали посетителей и покупателей земель Трансильвании.

— Зачем тебе карта? — В мгновение ока оказавшись рядом со мной на вампирской скорости, Владислав выдернул пергамент из моих рук, отшвырнув его на пол к предыдущим. — Открыть портал и прыгнуть, представив в уме, куда хочешь попасть, для этого карта не нужна. Ну же, Лора. Ты была самой могущественной ведьмой пятнадцатого столетия. Сейчас Дэнелла обучила тебя магии знаков. Может, хватит мыслить разумом человека, которому неподвластно сверхъестественное, м? Ко всему прочему, ты еще и Шиаддхаль. А Шиаддхаль всегда найдет путь в Благодатную Долину. Память крови сильна. Поэтому к Милене вернулись и воспоминания матери, и воспоминания всех живших когда-либо Шиаддхаль.

Он изогнул бровь дугой, иронически смерив меня смеющимся взглядом, что вызвало во мне больше раздражения, чем желания улыбнуться в ответ. Я подходила к точке кипения.

— Ну извини меня, в таком случае, любовь моя. Я — не Милена. И не надо равнять меня на нее, как сестру и как, что еще хуже, свою жену. Я бьюсь с этими картами уже восемь часов без продыху, как проклятая, а ты еще и смеешь говорить, что все зря, и я могу каким-то чудесным образом открыть портал, не прилагая никаких усилий, просто автоматически. Либо скажи что-нибудь стоящее, либо не каркай под руку. Не зря тебя Вороном называли. Накаркиваешь и беду, и ерунду только так.

Я наклонилась, подняла им вырванную из моих рук карту и снова уткнулась в нее, игнорируя мужа, будто его и не существует вовсе.

— Почему ты такая упертая сучка? Я сказал тебе закрыть глаза, подумать о месте, в которое хочешь попасть, поверив в свои силы. ВСЕ НА ЭТОМ! Это не высшая математика, бабочка. — Владислав снова вышиб одним резким ударом карту из моих ладоней. Уперев руки в бока, я посмотрела на него неадекватным полубешеным взглядом и сорвалась.

— Подумать о месте? В котором никогда в жизни не была? Действительно, что может быть проще? Как я могу подумать о месте, которое не видела НИКОГДА В ЖИЗНИ!!! Бесишь. Заткнись и не мешай мне изучать топографию.

— Кое-кто просто раздражен из-за восьми часов пустого коптения над бумажками. Закрой глаза. — Притянув меня за руку к себе, он вдруг внезапно поцеловал меня, а потом, резко развернув спиной к себе, сдавил рукой через платье мои подгрудные ребра, дыша морозным дыханием мне в шею и щеку. — А вот теперь, когда ты на автопилоте расслабилась, отвлеклась от бешенства, и исчезла необходимость тебя прививать от него, как дичь, закрой глаза и просто пожелай попасть в Благодатную Долину. Даже если высадимся не у замка Шиаддхаль, прогуляемся пешком. Портальные погрешности, в зависимости от опыта открывающей их ведьмы или ведьмака, или Хранителя Архивов, или Хранителя Баланса Измерений, которые, к слову сказать, нанимаются для работы из любого народа: людей, вампиров, эльфов, оборотней, гибридов и других, менее известных, созданий, могут кривиться от ста метров до пяти километров. А что касается самих Хранителей Баланса Измерений, твою мать, по моей наводке, поймали представители организации-эльфы. Старые ублюдки, верхушка офиса, выбирают для служения лучших из лучших…

Я закрыла глаза и попыталась сделать так, как он говорит. Сквозь полуприкрытые веки через пару мгновений сосредоточения и погружения я увидела голубоватое свечение и отчетливо громко произнесла: — Доставь нас в Благодатную Долину.

Яркий голубой свет стал невыносим, заставив зажмуриться изо всех сил. Ультразвуковой сигнал, который болезненно ударил по барабанным перепонкам нас обоих внезапно стих, и я почувствовала мокрую траву, щекотавшую мои колени через платье и рыхлую почву, в которой безнадежно увязли мои каблуки.

Открыв глаза, я взяла мужа за руку, заставив его расцепить свое полуобъятие. Мы с Владиславом стояли посреди огромного поля некошеной травы. В воздухе завис запах свежести недавно прошедшего дождя. Пахло мятой, восходом солнца и запахом клевера. Да, посмею вас удивить, он пахнет иначе, чем другие травы…

Солнце медленно поднималось вдоль линии горизонта, озаряя поле и нас своим приглушенным кроваво-алым светом. Притопнув каблуком от раздражения, я тут же поняла, что сделала это зря. Напрочно увязнув в земле, он издал глухой и протяжный грустный звук…

— Как я и говорила. Я — просто мастер приземления черт знает где. Мы стоим посреди романтического, озаренного утренним рассветом поля, и нет никакой гарантии в том, Благодатная это Долина или нет. А между прочим. — Указав указательным (мои извинения за тавтологию) пальцем на обувь, я изогнула бровь дугой, взбешенно глядя на супруга. — Они были от Гуччи… И ключевое слово здесь не «Гуччи», а «БЫЛИ»!

— Кому-то прошлой ночи показалось мало. Неудовлетворенность так и закипает. — С недоброй усмешкой констатировал Владислав. — Город эльфов и замок Изиды Шиаддхаль, по совместительству с логовом Валерия-завоевателя, находится следом за деревней, к которой ведет тропинка этого поля, которую ты бы, наверняка, заметила, если бы обратила внимание на что-нибудь еще, кроме своих туфлей, от которых у тебя шкаф ломится. Так что гарантия у тебя есть. В лице меня. Я знаю Благодатную Долину, как свои пять пальцев, столько часов проведя здесь, скрываясь от отца, помогая Ларе сбежать, благо, неограниченный запас времени позволил выучить каждый сантиметр этого места наизусть…

— Хорошо. Если мы на месте, дальше я иду одна. Если, как ты говоришь, замок принадлежит теперь Валерию-завоевателю, тебе к нему близко подходить нельзя. На этом пути наши расходятся. Ожидай меня где-нибудь поблизости. Пару дней. Если не появлюсь в назначенный срок, ступай домой. Значит, я погибла. Это не твоя война, а моя. Мои родители погибли по вине этого урода. Мне и что-то делать с этим…

— Не тебе решать за меня. — Он посмотрел мне в глаза омраченным взглядом. Взглядом самой тьмы. — Или идем вместе, или я открываю портал домой, зашвыриваю тебя туда и никуда не пускаю одну, привязав к кровати и сделав с тобой что-нибудь более изящное и интересное, нежели прогулки по мокрым полям. Ты же — идиотка-самоубийца, добровольно шагающая в лапы тирана, даже ничего не слышав о нем. Я — вся твоя база истории жизни отца. Никто не знает сильные и слабые стороны Валерия-завоевателя так, как их знаю я. Сорок лет я жил с ним под одной крышей. А бежал от него все остальное время до наших дней.

— Как хочешь. В таком случае, это не я иду на смерть, а ты… — Я приподняла подол шелкового золотистого платья, и мы зашагали через поле и деревню по направлению к городу. Он, придерживая меня под локоть, потому что каблуки дорогих туфлей всякий раз норовили скрыться под землей и переломить себя, переломав мне ноги, а я, опираясь на него, чтобы не упасть…

***

Так называемый город эльфов совершенно не поразил масштабом. Замок Шиаддхаль оказался виден с любой его точки, как Эйфелева башня в Париже, хоть с рыночной лавки, хоть с винодельни, а последняя там, к слову сказать, занимала не последнее место.

Замок был белым. Белоснежно-белым в стиле средневекового барокко. Он уходил высоко в небеса и был, как по мне, слишком вычурным. Привыкнув к минимализму своего черного небоскреба, теперь мне странно было видеть построение с невозможным количеством ажурных пилястр, башенок, виньеток, шпилей и зубцов. Являя собой настолько претенциозный внешний вид, замок также создавал для меня впечатление и обо всем эльфийском народе. Да. Определенно, в этом были все эльфы. Сложные, вычурные, живущие по своим правилам, ради которых смерть одной восемнадцатилетней девочки не является проблемой. От того они и старались вносить красоту в свои замки. Чтобы замаскировать внутреннее свое уродство. Притвориться, что они все из себя белые и пушистые, ломая шею своей же королеве петлей, отсекая голову ни в чем не повинному юноше. Я стояла на пороге истоков, где творилась история моего рода, и гадливость во мне боролась с религиозным восторгом ежеминутно. Мой замок и моя земля. Мое наследие, как дочери Шиаддхаль. Милена привыкла к тому, что у нее есть и не хотела большего. Я тоже думала, что не хочу, но отчего-то стоя здесь и сейчас, я понимала, что внутри меня шевелится та самая струнка, которая много раз подводила меня под монастырь. Например, когда я согласилась быть Хранителем Архивов. Что ни говори, а мне всегда хотелось чего-то большего, чем у меня уже было. Быть чем-то большим, нежели я являюсь.

Достигнув ворот, я властным тоном, не заставляющим усомниться в том, кто я на самом деле, обратилась к гвардейцу, охранявшему вход в замок.

— Я прибыла с визитом к Изиде Кармине Эстелле Флоре Шиаддхаль. — Благоразумно не упоминая свою прежнюю природу и то, кем является мой супруг, я представила его, как Владимира Дрейка, ибо его имя здесь было уж слишком на слуху.

— Ее Величество, госпожа Изида не принимает гостей. — Прогудел гвардеец скучным, монотонным, как и у всех охранников на свете голосом. — Она стара и слишком немощна, а кроме этого смертельно больна. Она не встает с кровати. Я могу доложить о вашем прибытии Его Величеству Валерию-завоевателю, если вы представитесь, и, если Его Величество согласится, он сам с вами побеседует.

Тут я потерпела фиаско, в первый раз погладив себя по плечу за то, что взяла мужа с собой. Коротко кивнув Владиславу, я предоставила ему возможность разобраться по-вампирски.

— Дорогой Эльвен. — Схватив в охапку эльфа и заставив при помощи гипноза смотреть ему в глаза через забрало неотрывно, мой муж со стальным нажимом в голосе произнес. — Будь любезен, окажи немного эльфийского радушия для внучки королевы и для меня, впустив нас. Ты не скажешь ни слова о нашем прибытии Валерию-завоевателю и забудешь, что мы здесь, как только мы войдем в замок.

— Конечно, проходите. В Благодатной Долине всегда рады внучке госпожи Изиды.

Эльвен посторонился, пропуская нас. Владислав со словами «Вот и славно», уже собирался потрепать гвардейца по щеке, но, снова взглянув, на железное забрало его шлема, передумал.

Лязгнули металлические засовы ворот, и мы с мужем оказались на территории замка Шиаддхаль, ныне существовавшего в качестве убежища для животного по имени Валерий-завоеватель.

Как бы ни оказалось больно это видеть, но гвардеец оказался прав. Изида была смертельно больна и угасала с каждой минутой. Достигнув ее покоев, выполненных в неспокойных алых тонах, (похоже, что после смерти дочери для женщины весь мир окрасился багровыми оттенками крови), по пути внушив нас впустить еще десятку стражников, мы, наконец, стояли возле постели немощной бывшей королевы-матери. Живыми остались только зеленые глаза. Но они смотрели в пустоту ничего не выражающим взглядом, и, даже сев возле нее, я понимала, что пожилая женщина меня не видит. Почувствовав глубокую скорбь и сжав руку Изиды в своей, я опустила голову на грудь бабушке, даже в предсмертный час одетой парадно и празднично — в зеленый бархат. По всей видимости, женщина с бледным лицом, заостренными за счет впавших щек скулами, изъеденная болезнью и морщинами призывала смерть уже давно, потому что, открыв глаза и уставившись на меня внезапно осмысленным понимающим взглядом, она прошептала, поднося мою руку к своим губам.

— Мой цветочек. Доченька. Лара… Пришел мой черед, да? Ты вернулась за мной тридцать лет спустя, чтобы забрать? Знаешь, я всегда мечтала уйти именно так. Чтобы моя смерть приняла твое обличие. Тридцать лет и еще несколько, а сколько, я уже не помню, за давностью лет я перестала считать, я мечтаю увидеть тебя снова. Похоже, что Бог все же есть. Если он позволил старухе уйти, как я всегда того хотела.

Я нежно зажала в ладонях немощную, дрожавшую руку Изиды, и, не зная, что ответить, обернулась к мужу в поисках нужного слова. Он коротко ободряюще кивнул мне, крепко стиснув мое плечо рукой. Впервые за долгое время я почувствовала поддержку. Что я не одна на этом жестоком белом свете. У меня был муж, и, кажется, только что я обрела бабушку, пусть и смертельно больную. Это придало мне уверенности, и я тихо произнесла.

— Мне жаль Вас расстраивать, но я — не Ваша дочь. Я — Ваша внучка. Обе Ваши внучки выжили, как бы совет семерых во главе с королем ни пытался нас найти и уничтожить. Я — Лара Изида Кармина Эстелла Шиаддхаль, и я пришла расквитаться с Валерием-завоевателем.

— Боже мой… — Изида попыталась приподняться на кровати, но не смогла и хрипло раскашлялась. На белый шелк простыни упали капли крови карминного оттенка. — Ты выжила. Но, как? Втайне от Валерия-завоевателя все эти годы я искала тебя и твою сестру, чтобы удостовериться, что мои внучки в целости и сохранности, но мне так и не удалось найти тебя и Милиэль во всей сети волшебных миров. Как ты спаслась?

Я кивнула головой в сторону Владислава, взбив подушку Изиды посильнее и положив ей ее под голову, чтобы старой женщине было легче дышать. — У меня был хранитель моего покоя. Если бы не он, я бы не выжила.

Коротко кивнув, старая женщина тихо просипела. — Так значит, пророчество о воцарении Ночи — не миф. Вы вместе. Но ты не знакома с реликтом, где оно записано. Также в нем говорится, что дочь моей дочери и сын Валерия-завоевателя придут в Благодатную Долину, чтобы избавить нашу чудесную страну от власти узурпатора. Если бы это произошло, мне было бы уже не страшно умереть.

Изида изо всех сил, что еще оставались в ее немощном теле, сжала мою руку в своей. — Покончи с ним, внучка. Он убил мою дочь. Он держал меня здесь взаперти тридцать с лишним лет, угрожая смертью, если откажусь выполнять его приказы. Я ненавижу Валерия-завоевателя всеми силами души. Он отнял у меня все. Мою дочь и мою жизнь. Покончи с ним и займи мое место на троне королевы эльфов. Ты — новая Шиаддхаль. Книга Судеб тебя признает… Верни покой в…

Старая женщина не успела договорить, когда за нашими спинами послышался ледяной, исполненный презрения мужской голос.

— Посмотрим, Изида, как она убьет меня, если сама окажется мертва. — Еще не успев обернуться и посмотреть на занявшего место в дверях, я уже поняла, чей это был голос. Звучал он почти, как голос того, кого я любила больше жизни.

— Отец. Какой неприятный сюрприз. — Оскалившись, Владислав заслонил меня собой. Готова поспорить, глаза его сейчас стали багровыми с вертикальными зрачками.

Прикрыв за своей спиной дверь, седовласый, седобородый, высокий, морщинистый, шестидесятилетний на внешний вид мужчина в доспехах, с развевавшимся за спиной алым бархатным плащом пересек комнату и подошел к нам вплотную.

— Дорогой сын. Леди Маргарита. — Валерий-завоеватель усмехнулся сквозь плотно стиснутые зубы. — Добро пожаловать.

— Валерий. — Прошипела я, обернувшись к узурпатору и встретившись с его черными, как ночь глазами, полыхая в отражении его зрачков своими изумрудными, словно адским огнем самой преисподней…

***

— А знаешь, я наслышан о твоих деяниях, великий и ужасный граф Владислав Дракула. — Валерий-завоеватель практически выплюнул эти слова в лицо моему мужу. — Самоутверждаешься за счет чужих страданий, человеческой боли, прекрасно понимая, кто ты есть на самом деле. Маленький, жалкий щенок, который всего боится. Который в детстве всегда прятался за юбкой Алианны, когда я предлагал ему воспитать в нем мужчину, сражаясь хотя бы на деревянных мечах со мной. Никакая сила не дается без мучений, и, иногда даже, тумаков. Это необходимо, чтобы стать кем-то. Боль делает тебя тем, кто ты есть, и только она. Времена идут, а ничего не меняется. Теперь Маргарита в ее новой реинкарнации — юбка, за которой ты прячешься. Посмотри на себя, во что ты превратился. Безжалостный вампир, пивший кровь на брудершафт с самим Сатаной. А уже половину его жалкого бытия, сбежав из тюрьмы для монстров, его потаскушка отмаливает его жизнь у девчонки-дракона. Таким ты должен был стать? Таким я учил тебя быть? Ты — один большой ходячий комплекс. Проповедуешь бездушность, а как тобой баба вертит, лишь позволяя тебе верить в то, что ты — ее Господин! На деле же это Маргарита Ланшери превратила жалкого щенка еще и в послушного щенка, возносящего дары к алтарю колдовской вагины. Надеюсь, тебе понравится поглядеть, как я заберу жизнь у Лоры Уилсон, или, точнее будет сказать, Лары Изиды Кармины Эстеллы Шиаддхаль-Дракула в веке двадцать первом. Как в веке в девятнадцатом я сообщил родителям Анииты Саливан, что их дочь носит в своем чреве отродье тьмы, и Таня Лианна Саливан сама вонзила нож в ее сердце. Как я отдал приказ, и твою Маргариту Ланшери в пятнадцатом веке сожгли на костре, как еретницу и грешницу. Каково это, сын, снова потерять ее, только заполучив? И снова от руки своего ненавистного папочки, потому что, ей-богу, я не позволю тебе издохнуть, щенок, пока ты не испытаешь всю возможную и невозможную в мире боль, потеряв все, что любишь. Свою цыганку. Тебе ведь только до нее дело и есть. А когда ты снова останешься один, ожидать несколько столетий, пока Дьявол вновь окажет любезность возродить ее в новом теле, и проклинать всех живущих, я буду рядом, чтобы напомнить тебе, ЧТО ты потерял. Тогда и только тогда ты ответишь за смерть Алианны, которую убил своим союзом с безродной грязной цыганкой-потаскухой, меченной меткой розы и змея самим Дьяволом, за приверженность к темным материям. По правде говоря, оно и к лучшему. Все равно стать королевой эльфов ей не светит, состоя в ежедневной связи с вампиром, кормя его своей кровью. До перерождений она была во тьме. Даже сейчас используя нейтральную магию — магию знаков, она никуда не сбежала от своей тьмы. А чтобы быть королевой эльфов нужно, буквально, быть очищенной от всех грехов. Дэнелла Тефенсен готовила ее к этому, но она провалилась с треском. А ведь девушка-дракон учила ее не ради должности Хранителя Архивов или же Хранителя Баланса Измерений, а ради того, чтобы занять свое место среди Шиаддхаль. Но беспокоиться ей не придется о трудностях превращения в королеву. Лора Аделла Уилсон доживает последние минуты своего никчемного, повернутого на ее властелине тьмы, существования.

Мы с мужем даже не успели ничего предпринять, когда Изида из последних сил выкрикнула одно емкое: «Бегите!»

Двери комнаты распахнулись, и в нее ворвались двое брюнетов, похожих как две капли воды друг на друга, облаченных в черное.

Как оказалось, это были колдуны. Алдус и Аннель. Как-то так их звали, если я не запамятовала по той простой причине, что в тот момент мне было не до них. Эти маги, как и мы с Тефенсен, использовали магию знаков. И служили они своему королю верой и правдой.

— Круциато! — Воскликнул первый, и второй тут же присоединился к нему, подхватив магию знака, направив ее на Владислава. Я попыталась рвануться к мужу на помощь, уже наблюдая собственными глазами, как его извивает на полу напущенная колдовством боль, но в тот же момент почувствовала холодное острое лезвие, касавшееся моей шеи.

— Держите голову щенку. Не позволяйте ему отворачиваться. Я хочу, чтобы он видел это своими глазами.

Поцеловав меня в шею, грубо облапав мою грудь и проскользнув своими лапищами по моим бедрам и между ними, Валерий-завоеватель выдохнул мне в шею. — Окажись мы в других обстоятельствах, я лично бы проверил, что моему сыну так в тебе нравится. По глазам вижу, что заядлая дрянь и шалава еще та. Но, увы, не очень-то хочется распаковывать тебя из платья при Изиде. Хотя. Показать эту сцену сыну было бы просто феерически. Увы. У нас слишком мало времени на забавы. У меня есть еще дела. Я же король, сама понимаешь. Так что, прощайся с любовью всей своей жизни, Рита. Надеюсь, видимся в последний раз.

Яростно взвизгнув, я попыталась отстраниться от пожилого узурпатора, но с другой стороны от него мою шею подстерегало лишь лезвие меча. Тем временем маги обездвижили моего мужа знаком «Стацио». Стоя на коленях со слезами на глазах, он даже не мог отвернуться. Одними губами я прошептала три коротких и простых слова: «Я люблю тебя». Он не мог кивнуть. Только моргнул в качестве понимания.

— Думаю, мой сын уже оценил всю иронию предательства твоей матери, и сейчас он в своем личном аду. Ведь это по его вине Лара Далайна Авира Рания Шиаддхаль наблюдала за смертью своего возлюбленного Крегина. Как же, должно быть, кармически сейчас оказаться на месте той, которую безжалостно отправил на смерть. Судьба смеется над тобой, щенок. Прощай, ведьма.

Лезвие меча Валерия-завоевателя прошлось по моей шее острой стороной. Помню только, как все потемнело, образы слились в неясные блики, звуки речи — в назойливый шум. Вскоре исчез и он. Вес тела стал непомерно велик, и я осела на пол, держась за фонтанировавшее кровью горло. А затем пришла абсолютная тьма…

***

Секунды, минуты, часы и годы, столетия и тысячелетия. Я не знаю, сколько времени прошло прежде, чем я открыла глаза, лежа на алом бархате и внезапно почувствовав себя живой. Оглядев то, что меня окружало, я не узнала интерьер. Как белый день было ясно лишь одно. Я не дома. Сев на кровати, я осмотрела себя с головы до ног. На мне было фиолетовое платье, полупрозрачное, как дымка, подпоясанное малиновым поясом. На ногах красовались серебряные босоножки, а стоило только тряхнуть головой от передернувшего тело озноба, на мою щеку в поле моего зрения упала седая прядь. Судорожно схватившись за волосы и поднеся их к глазам, тщетно рассчитывая на то, что седая прядь всего лишь одна, я к своему ужасу осознала, что вся голова моя цвета стали, цвета серебра. Вскоре, по правде говоря, это стало наименьшей из моих проблем, когда память постепенно вернулась ко мне, и я вспомнила о том, что со мной произошло. Валерий-завоеватель перерезал мне горло. Его цепные колдуны обездвижили магией знаков моего мужа, и одному Богу известно, что с ним сейчас. Пережив душный приступ панической атаки, я вскочила с кровати. Сейчас меня мало волновало, как я выжила и почему поседела. Я должна была узнать, что случилось с Владиславом. Не зная планировки замка Изиды Шиаддхаль, на скорости я вылетела из пустых покоев, в которых меня заботливо уложили на диван из красного бархата, и рванула по коридору вперед, куда глаза глядят. В одном из темных закоулков замка королевской династии эльфов, кто-то вдруг резко напал на меня. Пытаясь отбиваться и бешено молотя кулаками нападавшего, я оказалась вжата им в стену. Все еще по инерции продолжая сопротивление, я внезапно услышала голос, ласково прошептавший мне на ухо. — Я, конечно, не только наслышан, но и не раз был свидетелем бурных проявлений твоего темперамента, бабочка, но прекрати меня молотить. Мне щекотно.

В довершение Владислав коснулся губами моей шеи и, на минуту облегченно вздохнув от мысли, что все в порядке, и мой муж в целости и сохранности, я крепко обняла любимого, прижавшись к его груди и вдыхая богатый запах ванили, тления и сандала. Затем, крепко сжав его руку в своей, я медленно с ним под руку пересекла коридор по направлению к спальне Изиды.

— Что случилось после того, что я помню? Как ты вернул меня к жизни?

— Не так-то и легко, мотылек. Сначала я поборол знак обездвиживания, свернув шеи ведьмакам. Затем мой отец, увидев, что запахло паленым, позорно бежал из замка. Пусть знает, что я позволил ему уйти вчера утром, только потому что мне было не до него. Но я этого просто так не оставлю. Я оторву ему голову своими же руками… Затем пришло отчаяние. Я полчаса сидел на полу, взяв твои ледяные, окровавленные руки в свои, не зная, что мне делать. Душу вытащить из ада не так и сложно. Кире удалось спасти таким образом меня. Ты же ушла наверх, а, значит, и навсегда. Не было надежды. А потом твоя бабуля преподнесла единственное верное решение. Цитадель Изиды была разрушена, а, как оказалось позже, движимая идеей обессмертить свою так рано ушедшую навсегда дочь, она отдала приказ достроить Цитадель Чайки. Башню Лары. Втайне от короля, колдун, с которым Изида дружила уже много лет, пропитал стены постройки животворящей магией, способной вернуть девушку из рода Шиаддхаль к жизни. Затем много лет Цитадель не использовалась. Лара была повешена, и прах ее истлел уже давным-давно. Но одно было нерушимо. Башня могла воскресить только девушку, кровью принадлежавшую к древнему роду Шиаддхаль, и, обязательно, носившую имя Чайки, так как любая башня именная, и, вкладывая свою магию, колдун оговаривает какую именно королеву Цитадель должна вернуть к жизни. Мы не были уверены. Да и как можно быть уверенным в подобном вообще?.. Но ты подходила под необходимые параметры. Я втащил тебя через час после смерти в башню и молился всем Богам. Потом вокруг нас с тобой творилась еще около часа магическая, сияющая розовыми и голубыми огнями абракадабра, о которой ты даже вряд ли вспомнишь. А когда свет погас, исчезло твое золотистое окровавленное платье, сменившись нарядом, который на тебе сейчас, исчезли раны с запекшейся кровью на шее, а твои волосы из черных стали седыми. Когда это произошло, в теплой и переливавшейся звуками мелодичной музыки, когда я вносил тебя в нее, башне стало невозможно холодно и тихо. Как легенда и гласила. Цитадель исчерпывает заряд своих магических свойств, возвращая королеву к жизни, а Шиаддхаль, зависнув на грани мира живых и мира мертвых, навсегда теряет естественный цвет волос, становясь седой.

— Бо-же мой. — Я накрутила прядь серебристых волос себе на палец. — Что ты теперь делать со мной, старушкой, будешь? Никто не знает и не проверял, что там вслед за сединой. А вдруг завтра у меня начнут выпадать зубы, запрогрессирует склероз, и я начну распадаться на куски?

Я уже коснулась рукой ручки двери покоев бабушки, когда Владислав зажал мое лицо между своих ладоней. — В таком случае, я куплю тебе крем от морщин, бабочка. Не забывай о том, что это я вообще-то старше тебя на пять столетий, а никак не наоборот.

Деланно обидевшись на ремарку о креме, я ткнула его в бок, и, переругиваясь и потихоньку хохоча, мы закрыли за собой массивную дверь в покои королевы Изиды, с которых и началась вся череда событий, по прошествии которых мне понадобилось воскрешение из мертвых…

***

В зале, в котором собирался на совещание совет семерых, столы стояли полукругом. Сидя в самом центре, рука об руку с Изидой Шиаддхаль, необычайно изможденной болезнью, бледной, но покинувшей свою постель и свои покои ради того, чтобы представить меня совету и добиться моей коронации, я чувствовала себя неуютно под пристальным, больше отрицательным, нежели одобряющим взором шести пар глаз во главе с облаченной в алый бархат темноволосой Айнид Глайн с фиалкового цвета глазами. Окинув взглядом свое окружение и объективно оценив, что с одной стороны от меня сидит экс-королева эльфов, а с другой — злейший враг всего эльфийского народа, король вампиров, и оба ходатайствуют за мою кандидатуру в качестве будущей правительницы Благодатной Долины, я поняла, что сама не торопилась бы себе доверять на месте Айнид и членов совета, для которых правила были непреложны, а единственный повод, по которому эльфийки все-таки явились на собрание, заключался в том, что король эльфов позорно бежал, и на этом основании Изида Шиаддхаль являлась единственной живой правительницей Благодатной Долины. Правительницей при смерти…

Естественно, это ни на йоту не прибавило во мне уверенности в своих силах, чтобы доказать логичность и непреложность своей кандидатуры. Я нервно откинула седую прядь с влажного лба. Заседание совета семерых началось в течение пяти минут.

Айнид Глайн поднялась со своего места и дежурным тоном монотонно произнесла речь, словно проговаривая ее ранее уже несколько десятков тысяч раз.

— Из-за нарушения кодекса наших непреложных правил Лара Далайна Авира Рания Шиаддхаль навлекла позор на свою семью, очернив свою фамилию и всех королев ее рода, связав жизнь с «презренным», родив от него детей, одновременно с этим совершая другой, более серьезный по степени тяжести грех. Грех взаимодействия с вампиром… — Статная эльфийка кашлянула на последней фразе, и я смерила ее почти что презрительным взглядом. Долго же она подбирала, какое слово использовать, говоря о подобном. Откашлявшись, Айнид продолжила. — За все ее грехи Лара Далайна Авира Рания Шиаддхаль ответила своей смертью. На престоле воцарился король эльфов и всех цыган — Валерий-завоеватель, а мать предательницы своего рода была свергнута и лишена власти. Мы претерпеваем некие трудности после того, как наш король пропал, и, если бы не такое бедственное для всего эльфийского народа положение, в котором мы готовы на отчаянные меры, лишь бы в ближайшее время найти того, кто под эльфийской короной возглавит и поведет наших людей, мы бы и секунды времени не потратили на признание принадлежности к роду Шиаддхаль, пусть это и окажется правдой, но плоть от плоти «презренного» Крегина, которая, к тому же, около двадцати лет в волшебной сети миров делит свою жизнь и судьбу с вампиром и поит его своей кровью, о чем нам сообщил король до своего исчезновения, выведав это у своих источников.

Стереотипы правили этими людьми год от года. Я еле сдержалась, чтобы не закатить глаза. Изида, что вступилась за дочь, плохая королева, которую необходимо было свергнуть. Мы с Владиславом, безоговорочно, дикие твари, вообще не заслужившие права голоса за свое ужасное поведение. И, разумеется, моя мать согрешила, влюбившись. Упасть и не встать, до чего же мы ужасны. А отрубать голову ни в чем не повинному парню и ломать шею ни в чем не повинной девушке, если это совпадает с буквой закона, это святое. То, что делает эльфов такими особенными. Настолько, что подлое и трусливое бегство по факту убийства беззащитной человеческой девушки, позволяет королю Благодатной Долины, Валерию-завоевателю, от лица Айнид Глайн значиться, как «пропал», а не «трусливо побежал, сверкая пятками». Стереотипы, стереотипы… Я воздержалась от комментариев, чтобы случайно не превратить собрание в балаган на совершенно резонные замечания о том, что есть «добро», а что — «зло».

Глядя на то, как упоминание о матери и ее смерти, заставило бабушку содрогнуться всем телом, я лишь крепко зажала руку Изиды в ладони.

— Обо всем этом повествует Книга Судеб. — Неслышно в зал собрания вошла высокая блондинка в крикливом желтом, держа в руках огромный, ветхий, полуистлевший, покрытый пылью, темно-коричневый, кожаный фолиант и полусогнув спину от его тяжести. Беатрисса Мерильдо. Паж Книги Судеб. Догадаться было несложно. Водрузив книгу на стол, леди Мерильдо заняла свое седьмое, пустующее место, а Айнид положила правую руку на обложку тома.

— К сожалению, не в нашей власти препятствовать воцарению новой Шиаддхаль, какие бы грехи ни притаились за ее спиной. Как я уже говорила, у нас отчаянные времена, и нам нужен новый, молодой и могущественный, сильный лидер. — Продолжила старейшина. — Но есть ограничение. Лара Изида Кармина Эстелла Шиаддхаль имеет право претендовать на трон королевы эльфов только в том случае, если Книга Судеб признает, что в ней течет кровь Шиаддхаль, и, если найдется три свидетеля, что она не лжет, обманом пытаясь заполучить корону и управление землями Благодатной Долины.

В этот раз я уже не удержалась, чтобы не фыркнуть. Обманом заполучить корону? Любой здравомыслящей женщине, конечно, заняться больше нечем, как повесить на себя управление целым миром. Мой муж был прав. Эти эльфы были чересчур пафосны, в чем-то даже смешны.

— Подтверждаю, что девушка, которая сидит рядом со мной является моей внучкой по крови. — Изида на несколько мгновений приподнялась со своего места и мужественно выстояла положенные сорок секунд, затем, совершенно обессиленная, почти что упала на свой стул.

— Подтверждаю. — Не вставая, подал голос мой муж. — Вчера Цитадель Чайки вернула мою жену к жизни после того, как ваш король перерезал ей глотку и бежал со скоростью ветра, чтобы не отвечать за деяния рук своих. Воскрешение было возможно в одном единственном случае. Только если попавшая в башню является кровью от крови и плотью от плоти Шиаддхаль. В противном случае, мертвая осталась бы мертвой. Лора — дочь Лары Далайны Авиры Рании Шиаддхаль. Магию невозможно ни обойти, ни обмануть. Вдобавок к этому, я принимал роды у ее матери и следил за девочкой с ее рождения и до наших дней. Не может быть ни ошибки, ни обмана. К тому же, в ее крови содержатся эйфорические наркотические вещества, воздействие которых я испытал на себе не единожды, что подтверждает, что в венах Лоры течет эльфийская кровь.

В подтверждение своих слов Владислав продемонстрировал клыки. Яростно вскочившая с места Беатрисса Мерильдо практически накинулась на моего мужа, но, видимо, испугавшись того, что и ее кровь пойдет на раздачу, вовремя опомнилась и отстранилась, оборачиваясь к полускучающей Айнид и прожигая ее полубезумным взглядом. — Эта сучка, вместо того, чтобы вонзить кол в сердце твари ночи, кормит его своей кровью! Такой королевы ты хочешь для нас, Айнид? Такой девушке позволишь вести наш народ? С каких это пор вампир получил право голоса в совете семерых? Я протестую!

— Протестуй. — Владислав окинул эльфийку презрительным взглядом, не вставая с места. — Лора не только является моей женой и позволяет мне собой питаться. Как только ваша ерунда с коронацией и идиотским признанием очевидного, что она является частью фамилии, окончится, я ни секунды не промедлю и превращу ее в вампира. На престол взойдет не просто грешница, якшающаяся с вампирами. Она станет первой и уникальной во всей вашей истории правления королевой вампиршей с эльфийской кровью, текущей по ее венам. Больше я не потеряю жену из-за вашего уродца-короля и не поставлю ее жизнь под угрозу. Пока она — смертная, над ней висит домоклов меч. Я не позволю ему поглотить ее больше.

В довершение посмотрев на взбешенную Мерильдо ничего не выражавшим взглядом, Айнид безразлично ответила. — Отклоняю протест. В словах вампира нет лжи. Я живу уже достаточно долго, чтобы уметь распознавать ложь. Цитадель, действительно, вчера вернула девушку к жизни. Как сказано в предании, она стала совсем седой. Да и не притворяйся. Резонанс, когда башня утеряла заряд магических свойств, в виде дрожи земли, почувствовали все. Если у тебя, Трисс, есть другие претендентки эльфийской королевской крови на престол, я выслушаю твои предложения. По-моему, нам не из чего выбирать. Поэтому открой Книгу Судеб и присядь.

У взбешенной эльфийки не осталось других вариантов кроме как подчиниться старейшине. Тогда Айнид Глайн подозвала меня к себе, своей холодной и властной рукой возложив мою руку на ветхую полуистрепанную кожаную обложку, слегка прикрыв книгу.

— Кровь не может солгать. Память рода не позволит изменить ход истории. — Нараспев произнесла Айнид. — Если ты, действительно, принадлежишь к роду Шиаддхаль, фолиант скажет нам об этом.

Внезапно я почувствовала сильное покалывание в ладони, и уже через несколько секунд золотистое свечение окутало книгу вместе с моей рукой. Когда же оно погасло, вместо старого и истрепанного фолианта на столе лежала абсолютно новая книга, источающая тонкий, богатый запах кожи. Золотыми буквами на бордовом переплете было вытиснено название — «Книга Судеб». Владислав улыбнулся и подмигнул мне. Совет семерых изумленно вздохнул, а Айнид коротко произнесла. — Книга Судеб не может лгать. Она признала кровь Шиаддхаль в этой девушке, обновившись для правления под короной новой королевы. Я — третий свидетель. Я признаю, что Лара Изида Кармина Эстелла Шиаддхаль является дочерью Лары Далайны Авиры Рании Шиаддхаль и имеет право претендовать на престол. Так как я — старейшина совета семерых, полагаю, никто не восстанет против моей воли.

Айнид обвела горящим взглядом шесть лиц своих изумленных подруг, не пожелавших даже высказать ноту протеста.

Двое из них резво подскочили поддержать мою бабушку, облаченную в торжественное голубое, расшитое жемчугами платье, под руки.

— Преклони колени, дщерь моей дщери. — Тихо произнесла Изида, и, когда я послушно опустилась на колени, она продолжила речь. — Властью, данной мне родом, памятью крови, оставившей отпечаток в тебе, как во мне. Властью, данной мне советом семерых, я наделяю тебя короной королевы эльфов.

Беатрисса Мерильдо, скрепя сердце и скрипя зубами, возложила на меня золотую тиару, усыпанную бриллиантами, которую внесли в зал заседания совета две маленькие прелестные девочки-эльфийки с острыми ушками в воздушных платьицах. Когда Трисс села на свое место, Изида продолжила. — Клянешься ли ты, Лара Изида Кармина Эстелла Шиаддхаль-Дракула, служить своему народу верой и правдой и превносить добро в Благодатную Долину, как это делали ранее до тебя все твои предки, начиная Великой Аланой?

— Клянусь.

— Поднимись с колен, дщерь моей дщери, защитница природы — Чайка, призванная установить в нашем мире гармонию и равновесие. Больше никто и никогда не заставит тебя преклонить колени. Да здравствует королева эльфов, Лара Шиаддхаль Вторая!

— Да здравствует королева эльфов, Лара Шиаддхаль Вторая… — Нехотя хором отозвался совет семерых.

Пир в честь моей коронации длился около недели. Только после этого мы с Владиславом сумели отправиться домой, оставив письменное обещание, что если я понадоблюсь Благодатной Долине, я вернусь сюда, как только потребуется, и как только меня призовут. А еще через неделю, пока я расправлялась со своими обязанностями в качестве королевы вампиров, меня все-таки призвали. Я получила письмо-уведомление в белом конверте с черными геральдическими лилиями на нем о том, что Изида Кармина Эстелла Флора Шиаддхаль покинула этот бренный мир, отправившись на небеса к предкам. Что ж. Хотя бы она успела передать свое наследие мне…

Но это ни в коем случае не стало для меня утешающим фактором. Будучи занятой делами в Трансильвании, я до конца своей жизни теперь буду помнить о том, что не держала руку единственного живого родственника, пока она угасала…

Похороны были столь же пафосны и вычурны, как и сами эльфы. У нас, в мире вампиров, я была на похоронах дважды, и все было не в пример проще. Я не желала разговаривать. Уткнувшись носом в плечо Владислава, пока гроб изумрудного, расшитого золотой нитью цвета, с фамильным гербом семьи Шиаддхаль, опускали в землю, я просто надрывно рыдала, не снимая с лица сетку-вуаль. Видимо, такой была моя судьба. Находить любимых и близких мне людей и терять их снова и снова по воле зловещей кармы, посчитавшей, что я не заслужила в жизни даже крупицы какого-либо счастья.

Не позволив посторонним кинуть первый комок земли на гроб бабушки, я сделала это собственноручно…

***

Три недели спустя.

После смерти бабушки, которую я пусть толком-то и не знала, но все же успела в ее присутствии почувствовать себя кому-то нужной, кому-то, кто со мной одной крови, кому-то, кто мог стать моей семьей, сердце мое с каждым днем все больше покрывалось морозной коркой льда. Я перестала улыбаться, смеяться, но я не чувствовала себя опустошенно или жалко и размазанно, как в минуты, когда теряла мужа. С утерей Изиды Шиаддхаль было иначе. Я просто ничего не испытывала вообще. Словно всю радость из моей груди вытянули, а я смотрю пустыми и безразличными глазами на происходящее, и мне ни до чего нет дела. Все, что было мило, внезапно стало постыло.

Тенденции моего состояния и настроения абсолютно не воодушевляли моего мужа, но, кажется, дело было не только в Изиде. Побывав где-то за гранью мира мертвых и живых, я всю свою жизнь теперь ощущала иначе, словно с цветом волос я, действительно, состарилась на несколько сотен лет. Владислав сказал, что у меня маскированная депрессия. И не было никаких причин ему не доверять. Чтобы как-то почувствовать жизнь и постараться вернуть ее вкус, он посоветовал мне сосредоточиться на какой-нибудь одной эмоции и сделать ее идеей фикс. Поверьте мне, я пыталась сосредоточиться на любви к нему и уйти в нее с головой. И почти что получалось. Этот эскапизм был приятен и заставлял отвлечься от окружающего мира. Падая в него без оглядки, я меньше думала и анализировала на тему о том, кого лишилась. Но, в конечном итоге, не любовь к мужу стала идеей фикс. Три недели назад я отдала приказ своим слугам обыскать каждый уголок моей проекции и мира Дэнеллы Тефенсен и найти мне Каролину Одилл и компанию претенденток на должность Хранителя Архивов, которые с легкой руки вероломно вонзили нож в спину мужчин, для которых они были всем в их бессмертном бытие. А именно — Селесту, Мифиду, Анну-Софию и Элеостар.

В довершение ко всему со мной происходившему, в довершение к моему обледенелому сердцу, на третий день после смерти бабушки выпал снег. Это было так непривычно, что даже морозостойкие вампиры, не ожидая таких климатических чудес, кутались потеплее, а наш дворецкий Роберт даже шмыгал носом последние дни…

Через пару недель поиски дали положительный результат.

Девушки были найдены в плачевном состоянии. Наигравшись с ними вдоволь, Дэна от них отказалась, и от стыда не имея даже возможности вернуться домой, так и не избавившись от меток, девушки, как крысы, ютились, где придется и влачили свое убогое существование, как цыгане, кочуя из одного места в другое. Мир Дэнеллы Тефенсен, как оригинал моего, постигла и участь моего. Снег застилал собой леса и поля, и, полузамерзшие в летней одежде, они промерзали и уже готовились к смерти, когда мои слуги их спасли… Из огня да в полымя. Их спасли, чтобы уничтожить иначе. Я не могла позволить им умереть от холода. Они должны были смотреть мне в глаза и молить о спасении, прежде чем в качестве этого самого спасения я подарю им смерть…

В тот день, как их, оборванных, голодных и промерзших, доставили в клетки в нашем подземелье, я распорядилась, чтобы им принесли горячую пищу и красивые наряды. На самом-то деле. Не умирать же на голодный желудок…

Белая вьюга кружила неистово, покрыв шапками снега деревья в нашем лесу и скрыв несколькими покровами белого заросшее жилище Дэнеллы Тефенсен. Сегодня мы с Владиславом были в парадном золотом облачении, украшенном длинными до земли, меховыми оторочками из соболя. Водрузив себе на головы золотые короны, инкрустированные бриллиантами и рубинами, мы шествовали по свежему снегу, сопровождаемые воинами во главе с генералом армии вампиров пограничия, и слугами, во главе с Робертом и Амбердо Андерсеном, до плаца. Владислав держал меня под руку, а я, полуприподняв голову, любовалась крупными кристаллическими снежинками, падавшими на мои седые волосы, все плотнее закутываясь в меховую оторочку мантии, подолы которых тащились за нашими спинами.

Плац был оснащен деревянным помостом, немного напоминавшим тот, на котором я исполняла хореографический номер танца на битых стеклах. В самом его центре было укреплено пять деревянных столбов, обмотанных снизу пучками сена и соломы. К каждому из этих столбов была привязана нагая девушка. Я специально распорядилась, чтобы с этих сучек стащили их платья. Собрав не только своих слуг и армию, немногим ранее я отдала распоряжение созвать и всех крестьян, которых только можно было найти. Уже сейчас ожидавшие зрелища люди, давя смешки, тыкали пальцами в голых девушек, которые пристыженно склонили головы на грудь, чтобы не видеть наглых усмешек на лицах мужчин. От свиста и улюлюканья, разумеется, их уши ничто не могло спасти.

Я удовлетворенно усмехнулась, наблюдая за тем, как побелели их тела. Настолько, что стала видна сеть голубоватых вен под кожей.

— Поджигайте. — Сквозь зубы я процедила приказ тем, кто обустраивал плац под казнь.

Поднеся зажженные и поминутно угасавшие из-за вьюги факелы к соломе, мужчины сделали шаг назад, и свежее сено вспыхнуло.

— Стащите блондинку. И приведите ее ко мне. С ней я расправлюсь лично. — С ничего не выражающим взглядом бросила я через плечо одному из воинов. Вскоре, полуприсыпанная инеем, побелевшая, словно мертвец, Каролина Одилл была поставлена к моим ногам на колени. Тогда я приступила к речи.

— Совсем недавно эти будущие горки пепла имели наглость фривольно разговаривать с вашей королевой, абсолютно забыв о том, кем я являюсь. Они даже взяли на себя ответственность угрожать расправой вашему королю. Воззрите же, как благодатный огонь очищает эти души от ставшей им ненужной жизни. Покончив с людьми моего народа, вампирами, которые боготворили их, называли своими королевами, сегодня Селеста Крайлер, Мифида Алиери, Анна-София Блэкуолл и Элеостар Мидина подвергаются мной, королевой вампиров, Лорой Аделлой Уилсон-Дракула Беспощадной, к казни через сожжение. Как я и обещала, всех вас, мне неугодных тварей, я буду жечь. Гори, детка…

Полизав ступни девушек, огонь принял решение взметнуться вверх. Наши слуги и воины, бывшие вампирами, рукоплескали с дикими ажиотажными криками, пока вышеупомянутые горели всем телом, уже вспыхнув волосами и разрезая прозрачные выси страшными душераздирающими воплями. Не в силах смотреть на мучения подруг, окидывая меня презрительными взглядами и даже не имея возможности вырваться из цепких рук воина, крепко сжимавших ее обнаженные и обмороженные плечи, Каролина Одилл отвернулась от меня, тряхнув копной спутанных белых волос.

Крики стихли. От казнимых остались лишь горки пепла. Тогда-то я и повернулась к Каролине, склонившись к ней с ничего не выражавшим взглядом и сжав ее подбородок в руке, не давая возможности отвести от меня глаза. В отражении ее взгляда, как в зеркале, сквозило все безразличие и мертвость моих глаз цвета потемневших изумрудов. Снег сыпал хлопьями, вьюга развевала и разметывала мои седые волосы по меховой соболиной оторочке. Не меняя эмоционального фона с замерзания на хотя бы малейшее тепло, я криво усмехнулась.

— Вот так, Кар. Вот так все и закончится. А сколько было храбрых планов, сколько бахвальства из поганого рта морально загнившей уродины. Хотела разделать тушу моего Ворона? Теперь Владислав своими глазами будет наблюдать, как ты горишь. Ах, милая, милая Каролина. Зачем ты вообще открывала свою пасть в адрес короля? Знала же, что я высвобожусь даже из силков Дьявола, не то, что из-под власти Дэнеллы Тефенсен. Знала же, что это не навечно. Знала, что за каждое слово в его адрес изо рта мерзких тупых ублюдин, я им соль в язвы вотру, потому что их жизни для меня — жизни смертных человеческих шалав, стоят меньше, чем сантиметр ткани моей перчатки. Стадию моего презрения к человечеству невозможно передать словами.

Сделав знак воину отпустить девушку, я обмотала вокруг руки в меховой перчатке из соболя длинные пряди волос Каролины и подтащила ее к не на шутку разыгравшемуся, сожрав несколько человеческих душ, костру. — Ну что. Раз-два-три, елочка гори. Даешь Новый год, раз уж снег выпал!

Презрительно расхохотавшись, я сунула Каролину в костер головой. Заходясь в конвульсиях, она металась, истерически визжа и пытаясь вырваться, еще несколько минут, прежде, чем стала податливой и обмякла. Мою перчатку опалило огнем, да и на руке, я уже сейчас ощущала это, вскакивали водяные пузыри от ожогов, но игра стоила свеч. Да. Мы обе были людьми. Но в такой момент, как этот, во мне ликовал Сатана, было напрочь отключено чувство страха, да и какое-либо чувство вообще, кроме мрачного триумфа. Из цепкого захвата рук такого человека вырваться абсолютно невозможно.

С презрением отдав тело на съедение костру, я заняла свое место рядом с мужем, крепко сжав его руку в своей, пока снег мел и мел, обсыпая мои волосы и мою золотую корону.

— Ненавижу презренных тварей, которые отрекаются от себя. Я не позволю им жить долго и счастливо. Они попросту не заслужили этой жизни. Нельзя предавать то, во что веришь. Предавать забвению то, на что надеешься. И вонзать нож в спину тем, кого любишь. — Тихо прошептала я, так, чтобы слышал только Владислав.

Окинув взглядом властный профиль, темные пряди, спадавшие на мужественные скулы, волнующие губы и шрам над верхней губой, серьгу в виде золотого колечка полуприсыпанного снегом, черные глаза под длинными черными ресницами, устремленные на костер и пепелище предавших нас подданных, я чувствовала вопреки всей своей бездушности и атрофированности нечто древнее, сказочное, шевелившееся в моей груди. Золотой цвет и соболиная оторочка. Корона. Он и без всего этого был моим королем и Богом. Но сейчас во всем этом он был просто неземным. Сошедшим с Олимпа.

— Мотылек, я слышу твои мысли на расстоянии. — Раздался голос в моем сознании. При этом мой муж даже не повернул головы в мою сторону. — Я тебе устрою дикую ночь древних полубезумных сказок, позволив стащить с себя меха, парчу и золото уже сегодня, только отключи свою мысленную волну. Любой вампир сейчас может влезть в твою голову.

Вспыхнув и состроив деланно безразличный вид, я снова обернулась к костру, завороженно глядя на языки пламени, сожравшие пять тел, вздымавшиеся до небес и отражавшиеся в моих изумрудных глазах алыми огненными всполохами. А метель все мела и мела, пытаясь забрать мою боль белым кружевом полей и лесов. Но это было уже и необходимо. Все заслоны, которые я сознательно строила, чтобы оградить себя от смерти бабушки, пали здесь и сейчас. Окончив незавершенное дело, я освободила себя. Был в этом и удручающий момент. К жизни меня вернуть могли лишь две вещи. Любовь к единственному мужчине всей моей жизни и лицезрение чьей-либо смерти. Только это все еще рождало во мне импульсы. В отношении всего остального я, как и прежде, была мертва. Мертва до скончания времен…

Глава 20. Мир в багровых тонах для чайки

Дух леса был призван установить гармонию в природе и сохранить баланс.

После казни Каролины и прочих из тусовки Дэнеллы Тефенсен, по обязанностям наследницы трона Изиды Шиаддхаль, я была вынуждена около двух недель прожить в Благодатной Долине. Мне отвели новые покои в багрово-черных тонах, достойные королевы, а когда Владислав освобождался от королевских обязанностей дома, он тут же приходил ко мне через портал прямо в мою спальню. За это время я дала Айнид Глайн и совету семерых клятву охранять и защищать природу Благодатной Долины и своего мира. После получения согласия со мной произошли две вещи. Мою энергетику связали с природой моего родного, теперь уже можно было считать его таковым, мира, а также — с природой Благодатной Долины. Теперь я ощущала каждое срубленное дерево, каждое убитое животное на своей собственной шкуре. Через несколько дней устав от этой боли; устав истекать кровью каждый раз, как истекал кровью какой-нибудь загнанный и замученный охотником олень; чудом доживая до момента, когда выпью кровь Владислава, чтобы исцелиться; получив неохотное разрешение от совета семерых только с обещания, что я стану еще сильнее, чем была, для ответственного выполнения своих обязанностей в качестве королевы, я дала согласие мужу на обращение меня в вампира. Добавлю лишь одно: пробуждаться после укуса и сломанной шеи больно во второй раз не меньше, чем в первый. И не менее дико. Разве что к жажде крови, изменениям, постигшим все органы чувств, особенно зрение и обоняние, и обостренным ощущениям на сей раз привыкание наступило быстрее. А после обращения каким-то чудом цвет моих волос снова изменился. Переродившись, я стала первой из Шиаддхаль, возвращенной к жизни при помощи Цитадели Чайки, утерявшей естественный цвет волос и снова ставшей брюнеткой после укуса. Таким образом, теперь я снова была кровососущей и мертвой вампиршей, только вчера бывшей человеческой теплокровной девушкой. И снова пережившей превращение в жгучую брюнетку из так называемого цвета пепельного блонд. Процесс обращения каким-то образом отсылал меня к истокам, возвращая мне идентичное сходство с Маргаритой Ланшери…

Когда срок вышел, я вернулась домой, чтобы стать стражем природы мира, который уже порядка двадцати лет был моим и который я привыкла уже считать своим. А для удобства патрулирования территорий, в подарок, Айнид Глайн от лица совета семерых прислала мне настоящее чудо природы, явление которого пред мои очи я ожидала сейчас, стоя у опушки.

Я улыбнулась, заслышав топот копыт в приглушенных сумерках леса. Солнце уже заходило за горизонт, окрашивая огненным маревом все небо и верхушки деревьев, но у их подножья уже было темно, и по земле стлался белесый туман, словно утверждая свои права в готовящемся неизбежно стать ночным через считанные пару часов лесу.

Среди темных и неприветливых деревьев леса проекции — копии мира Дэнеллы Тефенсен, промелькнула белая тень, и через секунд сорок из глубин дремучей чащи показалась белая голова лошади. Но я заранее знала, что это была не просто какая-то обычная лошадь. Золотая грива восхитительного создания крупными кольцами ниспадала на лоснившуюся белую кожу, а прямо из середины лба животного произрастал витой, такой же белоснежный, как и его носитель, рог. Пару раз ударив по земле копытом, единорог сделал (сделала?) несколько осторожных шагов в мою сторону.

Пока еще не случилось в моей жизни переплета с должностью Хранителя Архивов и последовавшими за ним кошмарными тенденциями, я, еще в бытность первого превращения в вампира, ездила на прекрасной белой кобылице — Лире. Но красота волшебной лошади из королевской конюшни Владислава не шла ни в какое сравнение с великолепием единорога, которую я назвала Звездочкой за полупрозрачную и сиявшую отблесками в свете лунном кожу. Протянув руку, кончиками пальцев я коснулась переносицы кобылицы с рогом. Удовлетворенно фыркнув, в ответ та тряхнула головой и ударила копытом. Поняв, что она принимает меня, без всяких рабских поводьев, седел и уздечек, я вскочила к ней на спину, и мы помчали прямо в глубь леса на скорости ветра, в абсолютную темноту, ибо солнце уже завершило свой путь за линию горизонта… С вампирской моторикой и реакцией тела мне не нужно было бояться, что упаду. Мое тело мгновенно реагировало на каждый поворот, выпрямляясь в струну, да и если бы я начинала падать, ничего бы не помешало мне обратиться в бестию во время падения и взмыть в небо, продолжив путь по воздуху…

Шло время. По прошествии нескольких таких заездов, пока о Валерии-завоевателе, так успешно скрывшемся, испугавшись расправы, что никто не мог его найти, не было ничего слышно, я стала грозой бандитов и мародеров, которые знали меня не под именем Лоры Уилсон-Дракула, и даже не Лары Изиды Кармины Эстеллы Шиаддхаль, а под кличкой, символизировавшей перевод моего имени с греческого — «Чайка». Мне удалось заставить негодяев и подонков дрожать от одного упоминания обо мне.

Под горячую руку новоявленной вампирши с эльфийскими корнями, королевы вампиров и королевы эльфов, которой не было равных в рукопашной, в магии знаков и в сражении на мечах, благодаря упорству Дэнеллы Тефенсен, попадали то и дело охотники за сокровищами, разграблявшие драгоценности: золото и алмазы, в недрах пещер у подножия Карпатских гор; лесорубы, рубившие деревья в щепки ради продажи древесины в три красных цены в городах; охотники, забивавшие насмерть животных, а иногда и те, для кого охота была спортивным интересом, а желание пытать невинных живых существ — развлечением.

Порой, изматываясь, даже мое вампирское тело требовало отдыха. Которого, к счастью, не требовалось Звездочке и, заслышав посреди ночи под окнами первого этажа замка топот копыт и нервное ржание острым вампирским слухом, я подлетала на кровати и спешила в лес или к Карпатам на кровавую бойню…

Не смотря на то, что каждая битва заканчивалась буйным кровопролитием, мне порой тоже приходилось не сладко. Все потому что бандиты и мародеры пронюхали, кто выступает против них и теперь оборонялись топорами, секирами, кинжалами, ножами и мечами из чистого серебра, оставляя шипящие язвы в местах ударов, если я не успевала увернуться. Но, как бы то ни было, боль забитых насмерть животных, срубленных и истекавших соком деревьев, стонущей земли и разграбленных ресурсов ударяла по мне сильнее боли, полученной от серебра, заставляя иной раз истекать кровью все мое тело, которое, к счастью, теперь достаточно быстро регенерировало. Связавшись с Дэнеллой Тефенсен и обрисовав ситуацию, как алхимику, я заказала ей волшебный эликсир, который должен был исправить ужасающие последствия энергетической связи с природой края. Она обещала, что искупавшись в нем, я буду чувствовать то, что происходит с ресурсами нашего мира только эмоционально, а тело мое перестанет реагировать и кровоточить, чем всякий раз заставало меня в самые неподходящие минуты жизни. То в моменты совершения сделок купли-продажи земель Трансильвании, то в аккурат во время совещания совета семерых в землях Благодатной Долины. Девушка-дракон принесла долгожданное для меня лекарство через пару дней. На удивление, она не проявила ни агрессии, ни желания вернуть нас с Владиславом в свою комнату для пыток, лишь на прощание перед уходом подтрунив над тем, что первая ночь после освобождения с цепи, наверняка, была феерической в отношении срывания с мужа одежды и удивительно то, как я вообще выжила после нее, ибо, как она утверждала, фонил тряской земли даже ее собственный мир от моей эмоциональной реакции. За это вроде бы беззлобное подначивание она получила кулаком в живот, и, лишь мрачно улыбнувшись, исчезла в портале в свой мир — оригинал моей копии.

А одним вечером случилось то, что весь наш мир поставило с ног на голову. Поздним вечером лежа на груди мужа и слушая рассказы Владислава о том, как он проливал кровь сарацин, обагряя сталь и закат во имя Христа в пятнадцатом веке, а я договорить ему не давала, затыкая поцелуями, я еще и не подозревала, что угроза войны нависла над нами в наше время. Наступил момент, когда оборотни решили выйти из мрака и явить нам свое лицо, потому что впервые они обрели в своем управлении могущественного лидера. О полукровках — гибридах вампиров и оборотней, я слышала вскользь от Киры очень давно, когда выпила яд, убивающий такое создание, но не имела возможности лицезреть ни одного из них воочию.  Вамполикантроп, возглавивший армию восставших против вампиров оборотней, звал себя Константином Вольфом. Сыном оборотня по имени Люциан Вольф и вампирши Сони. В одном из недавних разговоров со своей экс-наставницей Селеной, я узнала, что она очень долгое время выступала против Люциана и его оборотней, да так яростно, что несколько раз едва не погибла…

Впервые я встретилась с Константином во время утренней пробежки вокруг замка. Гибрид весьма нахальной внешности с вьющимися темными волосами, холодными голубыми глазами в полурасстегнутой черной рубашке и темном плаще, зная о том, насколько я ненавижу и презираю повстанцев за то, что муж теперь постоянно проводил время на границе, чтобы отстоять битву против врага и успеть отследить их нашествие, каждый день находясь под угрозой жизни и смерти, которые отделял лишь один укус оборотня, не стеснялся тем не менее стоять, подпирая стену моего замка, и взирать на меня с улыбкой.

С лету я буквально пригвоздила полукровку-выскочку к стене, рукой сдавив ему горло.

— Тебе жить надоело? — Нахально улыбнулся Константин, оскалив полувампирские-полуоборотнические клыки.

— Это тебе жить надоело, если хватает наглости отираться возле дома монархов-вампиров. Что ты мне сделаешь, пес? Я выше добра и зла. Я — королева этого мира. Отзови своих людей. Мне плевать, что будет с армией пограничия вампиров, но мой муж там. МОЙ МУЖ ТАМ, ТВАРЬ! Из-за того, что ты подстрекаешь на восстание тех, кто прятался все эти годы, как испуганные щенки. — Мои глаза полыхали изумрудным огнем в отражении льдистых голубых глаз Вольфа.

— Оборотни заслужили быть свободными. Заслужили право скинуть с себя оковы вампирского ига. Все эти годы им просто не хватало лидера, чтобы восстать против вас. Но теперь у них есть я. И мы готовы. Я продолжу дело своего отца. Дело Люциана Вольфа никогда не будет забыто. А твой муж волен бежать к тебе под юбку, где ты вполне имеешь право спрятать его от мира, как труса, а не торчать на границе, если уж ты так переживаешь за его жизнь. Его никто не обязывает выступать на передовой. — Осклабился Константин. Перевес сил произошел в считанные доли секунды, и вот уже Вольф вжал меня в черную стену моего замка.

— Рабы сдохнут рабами. Бесправными, какими и были рождены. — Полусдавленно и полупридушенно яростно прошипела я, вытаскивая из-за спины своего латексного черного костюма, выполненного по той же технологии, что и безнадежно испорченный в день, когда я обязана была выполнить священную миссию Хранителя Архивов и убить короля вампиров, серебряный кинжал Хранителей Баланса Измерений с головой рубиновоглазового дракона, недавно подаренный мной чисто символически, памяти ради, Дэнеллой Тефенсен. Зажав клинок покрепче в руке, я ударила им предводителя вервольфов в живот.

— Я не планировала тебя убивать, Вольф. Возвращайся к своим и передай, что я сотру в порошок каждого, кто посмеет идти войной против нас. Если ты не свернешь восстание, пеняй на себя. Я отправлю тебя в ад.

— Не раньше, чем твоя дочь окажется в моей постели и станет моей женой, Ваше Величество, Лора Дракула Беспощадная.

— Чего ты там пробормотал, поганый гибрид?.. — Будучи настолько шокированной его словами, я даже успела отвлечься. Вырвав из себя кинжал и отшвырнув его на безопасное расстояние, на вампирской скорости Константин сбежал, бросив через плечо лишь.

— Я сказал: «Мамочка, передавай горячий привет папочке».

Вольф исчез за деревьями в нашем лесу так быстро, что я даже не успела и глазом моргнуть. Выругавшись отборным матом в адрес гребаного ублюдка-полукровки, я опустилась на землю, тяжело и прерывисто дыша…

***

Я забрала волосы в высокий хвост золотой заколкой в форме лилии. Я была мертвой по всем параметрам, но сейчас моя кожа была даже бледнее, чем у любого вампира. Сказывалась усталость. Яростный макияж из черных теней максимально скрывал синяки под глазами. Я окинула лес пристальным взглядом багровых глаз. Обостренным вампирским слухом я слышала голоса в лесу. Этого было достаточно, чтобы выехать убивать. Просто так погулять туда могла пойти, пожалуй, лишь я, да и то последнее время выбиралась лишь по закону связи с природой края.

Я неосознанно провела рукой по шее. Следы от посеребреной плети на ней остались кровавыми шрамами после того, как Владислав промыл их от гноя и гниения. В голове во весь голос вопили слова, некогда сказанные мне Дизарой.

«Он приучит Вас к боли и свяжет ее со своим присутствием, и Вы сойдете с ума, умоляя его о причинении большей боли, чтобы чувствовать его ближе. И ближе. И ближе. И процесс деградации и падения будет вечным…»

У обреченной не выпутаться из плена порочной любви так, в общем-то, происходило, и уже произошло… Это была та самая нерушимая вечность. В которой год от года становилось только хуже. Я настолько привыкла к боли, которую он причинял мне, что она стала казаться мне потаенной лаской. Я уже не могла жить без пытки моей, у которой черные глаза и имя «Владислав Дракула»…

Сколько я обвиняла покойную Анну Эронауэр в испорченности и гнилости души, желавшей унижения и боли от рук отца. И куда меня завели эти праведные возмущения? Яблоко от яблони. Чем дальше, тем становилось только хуже. Чувства, как болезнь, обострялись с каждым днем, и теперь то, о чем я и помыслить не могла, когда мы только начинали жить вместе; то, за что я прокляла бы его и ушла на поиски спокойной жизни с каким-нибудь новым Джорджем Ласлоу, — казалось приемлемым. Я уже начинала скучать по его подземелью. Меня манило туда, как мотылька на пламя свечи. Там он лишил меня девственности в двенадцать лет. Там исхлестал до содранной в клочья спины. Я стеснялась попросить, но хотела ощутить что-нибудь еще. Мой полубольной взгляд мечтательно взирал на оплывшие воском канделябры свеч. Одна мысль о том, чтобы он залил меня горячим воском, доводила меня до экзальтированного исступления.

Отвлекшись от мыслей, которые буквально выжигали мое сознание, я окинула себя придирчивым взглядом. Моя черная шелковая блузка с перекрещенными на спине бретелями была украшена узором в виде единорога, вышитого серебряными нитями. С передней стороны же по черному шелку на левой груди ползла серебристая змейка сверху вниз, по правой — снизу вверх. От предплечий рукава блузки фалдами ниспадали до запястий. Черные замшевые перчатки при этом не имели никаких узоров. Поверх них красовалось мое обручальное золотое кольцо в виде переплетенных крыльев двух летучих мышей. На шее висел, поблескивая, еще один подарок Айнид Глайн и совета семерых — цепочка с кулоном в форме единорога. Пояс с пряжкой в виде золотой лилии украшал лосины из черного бархата, заправленные в черные замшевые сапоги на высоком каблуке.

Три.

Два.

Один.

Из леса показалась с каждой секундой приближавшаяся ко мне Звездочка. Для убежденности в том, что мое оружие с собой, я еще раз поправила и без того висевшие ровно ножны с подарком Дэнеллы Тефенсен — мечом, украшенным золотой головой дракона на рукояти. Улыбнувшись, я весьма демонстративно подкинула в воздухе кинжал Хранителей Баланса Измерений и сразу же поймав его, запихнула в сапог. Что ж. Я была вооружена, снабжена всем необходимым и готова к бою… Мой муж знал, как я ненавидела людей. Будучи теперь вампиром с эльфийской кровью в жилах, я бы отдала что угодно, чтобы больше никогда не быть человеком. Как я только умудрилась прожить в человеческом никчемном мирке практически семнадцать лет? Моим домом была Трансильвания. Здесь жил мой король. Здесь жили все мои друзья. Здесь все почитали меня, уважали, а кто-то даже боялся. Человеческому миру без магии никогда было не стать моим домом в том смысле, который я вкладывала в слово «дом». И вот сейчас представители рода человеческого, за что я их поголовно и ненавидела — за желание брать даже то, что им не позволено, грабят, разрушают, убивают и издеваются над ни в чем не повинными растениями, животными. Я мрачно улыбнулась. Им даже повезло. Ликовать им осталось не так и долго. Я убью их быстро. Пользуясь тем, что я теперь снова вампир, даже напрягаться особенно не придется. Чайка совершит возмездие.

Легко вспрыгнув на спину единорога я сделала круг под окнами и подняла слезившиеся от наркотика, втертого в десну, глаза вверх. Коробочку с этим даром тоже прислала Айнид. Правда, на сей раз негласно. Зная, что из-за каждого причинения вреда и боли моей природе, я истекаю кровью, она подарила мне вещество, не вызывавшее привыкания, воздействовавшее на ту часть головного мозга, которая посылает импульсы боли к конечностям и телу. Приняв этот наркотик я становилась неуязвима для боли. Я просто ее не ощущала. Как и страха. Наркотик давал такую силу, задавливая все человеческие реакции, что ничего кроме эйфории после приема не ощущаешь. Вот и сейчас раскрасив серые и монотонные краски в острые и резкие тона, он придал мне уверенности в себе. На балконах одного из этажей стоял он, глядя, как я веду Звездочку без седла, стремен, шор и уздечки. Как я не ограничиваю ее свободу, а она платит мне за это покорностью.

— Я в тебя верю, Чайка. — Раздался голос в моей голове. — Уничтожь их всех.

— Никто не спасется. — Я отослала такой же мысленный импульс и, улыбнувшись ему, с помощью знака «Волатис» заставила фамильный шелковый черный платок с вышитыми на нем золотыми нитями инициалами «L.S.» подняться вверх до балкона.

Крепко зажав платок в руках, Владислав поднес его к лицу.

— Возвращайся, Лора. Кровавая Мэри будет тебя ждать в бокале до полудня, иначе я отправлюсь на твои поиски сам.

— В среде бандитов и мародеров, сам знаешь, объявлена щедрая награда за мою голову. Поэтому я прощаюсь каждый раз, как последний. Я — вампир. По моим венам огненными волнами летит наркотик, но всегда есть шанс не вернуться. Прощай, Владислав.

Крепко прижавшись к шее единорога, я развернула ее в сторону леса и заставила перейти на галоп, больше не оборачиваясь к дому. В ушах моих свист ветра рассыпался на миллионы тысяч осколков. Эмоции людей, находившихся от меня уже в зоне досягаемости, переплетались друг с другом разными цветами и оттенками, пестря перед моим усовершенствованным вампирским зрением. Слух позволил определить, что все находившиеся на поляне были мужчинами, судя по грубым и хриплым голосам. И людьми — судя по биению пульсов и сердец, а также — по запаху чудесной амброзии, летевшей по их венам. Человеческой крови.

Выехав на центральную поляну леса, я мысленно приказала моей кобылице остановиться. Но, почуяв запах крови забитых до смерти животных, Звездочка потеряла контроль и поднялась на дыбы с бешеным ржанием. Поняв, что уже ничем не смогу ей помочь и успокоить ее мне не удастся никоим образом, я выпрыгнула из седла, на ходу вытаскивая из ножен поблескивавший золотыми отсветами сияния подарок Дэнеллы Тефенсен. Присутствующие, наконец-то, соизволили меня заметить и обернулись в мою сторону, хищно оскалившись и перехватив поудобнее, кто секиру, кто — топорик, кто — кинжал. Кто-то послабее из шайки затравленно прошептал.

— Это Чайка. Нам всем конец!

Но на него тотчас же шикнули, заставив заткнуться, и, отвлекшись от поимки отчаянно зарывавшейся в земляную нору лисицы, бандиты неумолимо направились в мою сторону.

Я смотрела на них непроницаемым взглядом. Слух и зрение, и без того по-вампирски обостренные, под воздействием наркотика стали сильнее встократ. Перед глазами рябило и подрагивало изображение повышенной яркостью и насыщенными красками. Лишь долю секунды спустя рябь сменилась абсолютной четкостью и даже резкостью. Я почувствовала вожделение и чувство мрачного торжества, которые придавал мне наркотик, присланный Айнид без всяких пометок, инструкций и названий, готовясь к бойне. Пробил час. Я была готова убивать и проливать кровь. Медленно вытащив меч из ножен и любуясь произведенным эффектом, я рассекла им воздух, и белое пламя, даже не отраженное солнцем, озарило поляну. Слабые духом моментально обратились в бегство. Более волевые бросились на меня в атаку, используя все, что попадалось им под руку. Секиры, топоры, кинжалы, кирки — все орудия убийств невинных животных, полетели мне прямо в грудь и голову. Отразив несколько из них ударами клинка, отточенным хирургическим движением обезглавив одного из нападавших, вытащив кинжал из обуви и метнув его в другого, я в мгновение ока перекинулась в бестию и напала с воздуха. Мир окрасился всеми оттенками бордового. Несколькими секундами ранее попав в сонную артерию разбойника, мой кинжал заставил его захлебнуться кровью. Оторвав бошки еще нескольким практически голыми руками, (здесь, наверное, стоит читать — когтистыми лапами) я снова приняла человеческую форму и, ловко перехватив свой меч, быстрым движением вытащив его из земли, вальсируя в вольтах и пируэтах, я зарубила еще троих, обагрив свое черное облачение кровью.

Оставшиеся в живых не были дураками, уже успев понять, что выдрессированного изнуряющими тренировками сражений на мечах вампира, невозможно победить. Позорно бежав, за собой они оставили поляну смерти, крови, отрезанных голов и расчлененных тел. Осушив одного из преступников полностью, я отшвырнула от себя обескровленный труп к его полегшим друзьям, отерла черной перчаткой кровь с губ и лица и всадила меч в землю почти что по рукоять. Затем я наклонилась к одному из убиенных и, с нагловатой усмешкой покачав головой, вытащила свой кинжал из трупа, пряча его в сапог.

В этот момент в воздухе повис звук негромких аплодисментов. Вытащив меч из земли резким движением руки, я обернулась в сторону зрителя, заняв оборонительную позицию и приготовившись к сражению.

На гнедом жеребце восседал мужчина, лет семидесяти шести на внешний вид. Его распущенные седые длинные волосы на лбу были стянуты тонкой льняной лентой. Меч за его спиной поблескивал перламутром даже в пасмурную погоду. Одет мужчина был в длинный серый плащ ниже колена, и отличался он ужасной худобой, при всем этом будучи несуразно широким в плечах. Правую щеку статного незнакомца украшал шрам от уха до нижней губы, пересекающий верхнюю. Картину довершали его пронзительные изумрудные глаза и заостренные уши. Склонив голову набок и пристально вглядываясь в мое лицо, он чему-то ухмылялся. Я не стронулась с места, хотя и впервые почувствовала ничем не объяснимый трепет и ужас, от которых мурашки заползали по голове и шее. Если вампир вообще мог в силу своей неуязвимости кого-то бояться, то бессмертной твари ночи стоило бояться именно этого мужчину.

— Браво, Чайка. — Произнес он холодным и скрипучим голосом, который будто бы вещал с самых глубин озера. — Это даже похвально. Почти пятьдесят человек за пару минут. Дэнелла Тефенсен хорошо тебя обучила. Но это не спасет тебя сейчас. Сдохнешь и ты, и твой адский щенок. Здравый ум. Холодный расчет. Отсутствие эмоций. Ты всегда так хладнокровна, или лишь до тех пор, пока сын Валерия-завоевателя в безопасности?.. Любовь губит на протяжении столетий тысячи и миллионы душ. Ты не извлекла урок из истории о своей матери. И сейчас ты повторишь ее участь.

Упоминание о родной матери превратило меня в каменное изваяние. Я замерла, не зная, чего ожидать от мужчины, готовясь в любую секунду превратиться в бестию, накинуться на него и оторвать ему голову. Тем временем он продолжил.

— Она была красивой, мать твоя. Жаль, что такой безнадежно глупой. Согласилась бы на условия Валерия-завоевателя — и осталась бы королевой эльфов. Но у вас, баб, особенно из семейки Шиаддхаль, есть одна такая идиотская черта характера. Вы так печетесь за свою (далее оратор приблизился, приставил клинок меча к моему горлу и назвал не слишком цензурное слово, обозначавшее женский половой орган), желая отдавать ее только одному единственному, что уже которая из вас гибнет, когда можно было поступить умнее.

Седовласый с силой надавил на клинок, проводя по моему горлу. Завороженная его зелеными глазами и тембром речи, я вошла в транс, будучи не в силах даже воспрепятствовать его действиям. Тем временем он оставил шрам и на моей левой щеке. Через все лицо. Он определенно знал, с кем имеет дело, потому что едва клинок коснулся моей щеки и шеи, я почувствовала сильное жжение. Серебро. Оставив отметины, он как-то зловеще усмехнулся и процедил. — Меня зовут Боггарт. Леонардо Боггарт. Это я повесил твою мать, а мои братья отрубили башку твоему отцу. Остались всего лишь две дочки. Последние из рода Шиаддхаль. Грязные полукровки. Плоды от семени «презренного». Милиэль я займусь позднее. Сегодня у меня крупная рыбка в сетке. Убить тебя, предпоследнюю наследницу Изиды Шиаддхаль — сплошное удовольствие для меня самого. А прикончить твоего муженька, который пошел за тобой следом, побоявшись, что его бабочке секирами отрежут крылья, огромная услуга для моего лучшего друга — Валерия-завоевателя.

Все еще не выйдя из состояния транса, я не могла заставить себя не слушать его. Заставить себя сломать шею палачу матери и уйти. Но он все говорил и говорил, а я все больше погружалась в монотонный ритм кататонии неподвижности.

— Эльфы всегда презирали людей. Нищих и никчемных людей. После смерти же Лары Далайны Авиры Рании Шиаддхаль, они начали их выслеживать и убивать. Мой друг получил трон, корону эльфов и всю власть над Благодатной Долиной. Все было уже, кажется, в полном порядке. Но потом явилась ты и заняла трон, обратив Валерия-завоевателя в бегство. Я верну его моему другу, чего бы это мне ни стоило.

С великим трудом преодолев этот странный вид подчинения, я усмехнулась, глядя ему в глаза. — Если не сдохнешь первым, тварь.

Расправив белоснежные крылья, я взмыла в воздух над Боггартом, и тут же что-то в этом самом воздухе накрыло меня с головой. Упав на землю, я истерически взвизгнула, моментально возвращаясь в человеческую форму. Серебряная сетка накрыла меня с головой, обжигая кожу и моментально оставляя на ней кровоточащие язвы. Стало трудно дышать. Я попыталась прикрыть голову руками, но каждое движение отзывалось во мне такой болью, что благоразумнее было для меня замереть и не двигаться. Так я и поступила.

— Обожаю анти-вампирские изобретения. — Губы Леонардо Боггарта сжались в тонкую полоску. — Учитывая ненависть эльфов и к вампирам тоже, все наше племя сейчас бы ликовало. А что касается леди Глайн и леди Мерильдо, их нужно гнать взашей из совета семерых. Они запутались в том, на какой стороне они находятся, отдав корону королевы эльфов в руки перспективной вампирши, зная, что ее адское отродье обратит ее всенепременно. Ты — не Шиаддхаль. Ты — позор своей семьи. Мало того, что дитя «презренного», так еще и жена вампира. Вампирша сама. И сегодня я отрублю твою голову и вручу ее Валерию-завоевателю. Но сначала медленно и верно разлагаясь под серебряной сеткой, ты посмотришь, как подохнет отродье моего лучшего друга.

Корчась на земле от невыносимых мук боли, причиняемых мне серебряной сеткой, краем глаза я увидела, как помощники Леонардо Боггарта вывели под уздцы на поляну черного, как ночь, коня с длинной шелковой черной гривой. Велес. Проклятый ублюдок не лгал. Они поймали моего мужа. Готовая корчиться не только от мук боли, а и от кромешного ужаса, накрывшего меня с головой, я отдавала себе отчет в том, что предложить мне этому страшному, гипнотизировавшему одним лишь взглядом, человеку взамен за жизнь Владислава нечего. Я могла бы предложить свою жизнь в обмен на его, но они и без того меня поймали. Я уже была в их руках. Прощай, Лора Уилсон, студентка Кулинарного института, сбежавшая из дома, ставшая работником Психиатрической Больницы №14 в Чикаго. Прощай, Лора Дракула, безжалостная королева вампиров, устроившая резню в церкви на второй день после свадьбы. Прощай, Корина, успешный боец в рукопашной и на мечах, овладевшая всеми видами магических знаков. Прощай, Лара Изида Кармина Эстелла Шиаддхаль-Дракула, даром крови ставшая королевой эльфов и наследницей всего рода Шиаддхаль. Прощай, мстительница Чайка. Прощай, Маргарита Ланшери, могущественная ведьма пятнадцатого столетия. Прощай, охотница по имени Аниита Саливан. Мне конец. Серебряная сетка блокировала даже мою магию. Я попросту не могла скинуть ее с себя знаком «Аарденто». Я посылала этот знак удара снова и снова, но он даже не долетал до посеребреной упругой сети.

Тем временем еще два помощника палача моей матери выволокли Владислава в центр поляны. Его поймали, как и меня. Все его тело было заковано в серебряные цепи, разъедавшие кожу до струпьев и язв даже через одежду. Взгляд его на меня был агонизирующим, полубредовым и предсмертным.

Больше Боггарт ничего не сказал. Он просто наблюдал за нашими взглядами друг на друга. Полными ужаса, паническими. В глазах Владислава читалось гробовое смирение и ненависть ко всему живому. Я же просто рыдала от бессилия.

— Эй ты, скотина. — Сквозь зубы прошипел мой муж палачу моей матери, сплюнув кровь на землю. — У нас с папочкой свои личные счеты. Давай, убей меня. Она ни при чем. Отпусти ее.

— Серьезно? — Звучным глубоким смехом рассмеялся Леонардо Боггарт. — Чайка — моя цель номер один. Ты — лишь прекрасное дополнение к ее отрезанной головке, как одолжение другу. Мне ты не нужен. Мне нужна она. Считай, что у меня с Шиаддхаль свои личные счеты. Я любил Изиду Шиаддхаль больше жизни. А она отвергла меня и вышла замуж за этого поганого Шмидта, который даже эльфом не был. Просто некто из знати, из человеческой верхушки. Который был старше ее раза в два. Затягивать петлю на шее ее дочери, а сейчас, пусть она уже и не увидит, но и резать бошку ее внучке — честь для меня. Так что заткни свою зубастую пасть и загнивай себе спокойно. Пока еще время есть. Чайка должна увидеть смерть мужа. Легенды ходят о Лоре и Владиславе, закованных в постоянный круг повторений своей боли. Что-то регулярно мешает им быть вместе. Они страдают снова и снова, воскрешая друг друга, латая раны друг другу. Но этот раз станет окончательным. Она вернула его из комы и из преисподней. Он вернул ее с небес с помощью Цитадели Чайки. Вас обоих спасти и вернуть некому.

Зловеще расхотавшись, Боггарт дал знак своим помощникам рубить голову моему мужу серебряным мечом. Он был чертовски прав. Я спасала мужа. Владислав — меня. Нас двоих спасти было, действительно, некому.

— Нет!!! Остановитесь!!! Пожалуйста!!! — Я металась, запутавшись в серебряной сетке, словно раненое животное, изо всех сил пытаясь вырваться и умоляя лучшего друга отца моего мужа криками оставить его в покое и убить меня. Тщетно. Один из его помощников уже приставил клинок к горлу моего вампира, планируя отсечь ему голову, как вдруг он странно и неприятно закашлялся.

Кровью…

Меч просадил тело мужчины насквозь через правую лопатку, выйдя наружу из левого бока, и он повалился на землю, выплевывая кровавые потоки изо рта. За его спиной стояла никогда не унывавшая и улыбающаяся девушка-дракон. Сегодня золотые волосы Тефенсен были собраны в хвост на затылке, а одета она была в приталенную кожаную коричневую куртку и такие же по цвету и материалу брюки. Ботинки с шипами на платформе делали ее намного выше наших врагов. Второй помощник испуганно отступил в сторону, затравленно глядя на девушку, с улыбкой отиравшую кровь с меча об одежду убиенного. По-озорному улыбнувшись мне и подмигнув, Дэнелла обернулась к Владиславу, одной рукой рванув цепи на его груди с такой силой, что они лопнули и осыпались на землю звеньями с глухим стуком, причинив моему супругу такую боль, что он сдержал крик, лишь закусив губу до крови.

— Скучали по мне, мои милые?! — Обратилась Тефенсен во многом к Владиславу.

— Извините, уважаемые господа. — На этот раз Дэнелла уже обернулась к Боггарту и ко. — При всем моем уважении, но я — единственная, у кого есть право пытать этих влюбленных до одурения голубков. А ты, бессонные черноглазые ночи моей патологически зависимой подружки…

Склонившись к Владиславу, девушка злобно ухмыльнулась, взяв его за подбородок. — Если ты и окончишь свое жалкое существование, пусть это будет хотя бы не так глупо. Если кто-то и убьет тебя, то это буду я.

Снова подмигнув мне, девушка сложила пальцы в знак «Гравитацио» и сдернула с меня сетку силой магии. Влив какой-то эликсир моему мужу в горло, затем она подошла ко мне и проделала то же самое со мной. После чего я отметила, что раны на всем моем и его телах начали стягиваться и бледнеть.

— Я у тебя в долгу за все свои гадости и аморальное поведение. А Тефенсен всегда платит по счетам. Вставай. — Протянув мне руку, Дэнелла бодро поставила меня на ноги.

— Ты же вроде как считала, что поступаешь правильно, и тебя было не переубедить. Насчет нас с ним. — Сказала я, нервно отряхивая фалды блузки и затягивая полурастрепанный хвост на макушке потуже.

— Я и не передумала. Вы омерзительны, находясь наедине в тесном пространстве, но, как я ранее и говорила, ты не знаешь, что толкало меня издеваться над вами, поэтому судить меня у тебя никакого права нет. — Холодно одернула меня девушка-дракон. — Убей этого гада. Валерий-завоеватель будет следующим.

Тем временем застывшие неподвижно и до смерти напуганные помощники Леонардо Боггарта сделали несколько шагов назад, приготовившись к постыдному бегству. Ошеломленный произошедшим палач моей матери взвыл дурным голосом, яростно потрясая кулаком в воздухе. — Что вы медлите, идиоты? Тефенсен — не Богиня. Она не всесильна, как и Чайка. Атакуйте! Убьем их всех троих!

Помощники же в ответ дали стрекача, напоследок через плечо кинув что-то вроде. — Тебе надо, ты и убивай. А нам не очень-то и хотелось. И вообще мы здесь чисто случайно затесались.

Мы с Тефенсен синхронно сделали шаг по направлению к Боггарту и приставили свои мечи к его горлу. Я же в этот миг отметила, что чудесный эликсир Дэнеллы заживил только раны на моем теле. Шрамы же, оставленные Боггартом на шее и лице, никуда не делись. Видимо, его оружие было зачаровано сильнейшей магией, против которой были бессильны даже эликсиры быстрого действия самого сильного алхимика всех миров — Дэнеллы Тефенсен.

С ненавистью и презрением во взгляде я надавила на клинок, и острие моего меча вошло Боггарту в шею. — Где прячется Валерий-завоеватель?

Мой голос звучал холодно и полумертво. Я слишком устала от пыток серебряной сеткой. Настолько, что не желала церемониться и знала, что если он посмеет увильнуть от ответа или хотя бы попытаться солгать, с живым детектором лжи под боком в виде моей подруги (экс-подруги?), которая заметит хотя бы момент неискренности, я просто снесу ему голову, не задав больше ни вопроса.

— Не знаю. — Лицо палача исказила гримаса неприязни. — И даже если бы знал, неужели ты думаешь, что я рассказал бы тебе, жалкой сучке-полукровке?

— Ты оглох или не слышал Лору? Неужели, ты, действительно, хочешь, чтобы тебя пытала я? Ты же целым и невредимым, со всеми частями тела, не выйдешь из моей пещеры. Отвечай, тварь! — Дэнелла надавила на клинок своего меча, и он, как и мой, вошел под кожу Леонардо Боггарта.

— Я сказал правду. Я не знаю. — Прохрипел он, панически взирая округлившимися от страха и кромешного ужаса глазами, на мою подругу.

— Он же бесполезен. — В раздражении я выдернула меч из его шеи и развернулась в противоположную сторону, будто бы приготовившись уходить. С разворота на вампирской скорости я рубанула наотмашь, и седая голова Леонардо Боггарта покатилась в придорожные кусты.

Тем временем, оправившись от шока и боли, Владислав подошел ко мне, взяв меня за руку и не сводя взгляда с отделенной от тела окровавленной головы палача.

— Идем домой. — Тихо прошептал он.

Дэнелла обняла меня на прощание, пожелав нам, тут ее дословно цитирую, извращенцам, неспокойной ночи, и, пообещав сообщить, как только узнает что-либо  о том, где прячется отец моего мужа, растворилась в белесом свечении портала.

Затолкнув одной рукой меч в ножны за спиной, я обняла мужа, проводила прощальным взглядом Тефенсен, и мы направились в сторону замка навстречу закату. Вслед за нами послушно шагали, будто бы на привязи, утомленные ездой, но уже успевшие отдохнуть за время нашей схватки с врагами, пофыркивая, Велес и Звездочка…

Глава 21. Одержимая

У меня ее лицо, ее имя,

Никто не заметил подмены.

Миновало по меркам времени нашего мира с момента, как я разделалась с Леонардо Боггартом, около года. За все это время Валерий-завоеватель так и не объявился. Зато в моей жизни объявились неоднозначные и странные симптомы, которые я списывала сначала на последствия ПТСР после убийства палача матери, когда думала, что нам с Владиславом не пережить эту битву, но, в конце концов, я уже больше не могла продолжать закрывать глаза на проявления этих странностей и перестала. С трудом разлепив веки, я взглянула на новые часы, доставленные Робертом нам в комнату совсем недавно, уныло примостившиеся на такой же новой прикроватной тумбочке. Они показывали пять утра… Но, не смотря на это, спать отчего-то совсем не хотелось, хоть я и ощущала себя измотанной до предела. Шея побаливала, причин этому я не знала и не помнила, но и не уделяла этой боли особого внимания. Последние несколько дней происходящее вокруг меня странным образом от меня ускользало. Выпадали определенные моменты жизни. Я не могла вспомнить, по крайней мере, половину из того, что происходило вчера. Списывать на склероз было рановато, хотя, быть может, последствия моей смерти и воскрешения с помощью Цитадели Чайки и оказали на меня определенное влияние… В любом случае, провалы в памяти, разумеется, не могли не досаждать, но до этой ночи я относилась к появлению в наличии черных дыр в своем сознании очень халатно и спустя рукава. Не пугало меня даже то, что возвращаясь в сознание из глубин непонятного и неприятного небытия, я могла оказаться где-нибудь посреди коридора с какой-нибудь вещью в руке, абсолютно не помня, как я сюда попала, и, собственно говоря, вообще зачем… Начиналось все с одного слепого пятна в неделю. Но, честно говоря, последнее время провалы в бытие занимали уже часы вместо минут, а в последний раз — день вместо часов. Да. Все верно. Я не помнила ничего из того, что со мной было вчера.

В приступе подкатывавшей к горлу тошноты от паники безысходного, давившего на меня своей неясностью, состояния, я перевернулась на другой бок, и в этот момент что-то острое уперлось мне в руку. Приподняв вещь в руке, поднеся ее к глазам и покрутив несколько секунд в пальцах, я поняла, что это был ошейник. Кожаный ошейник с шипами. Но, не торопитесь говорить, что представили эту вещь правильно. Шипы были не изящным украшением снаружи. Они располагались на внутренней стороне этого садомазохического приспособления. И, как я поняла, к этой вещице, вероятно, прилагалась цепь, потянув за которую, ошейник на шее жертвы затягивался плотнее, а шипы вырастали и вцеплялись в ее горло, влезая под кожу. В мое горло… Только сейчас, не смотря на вампирское зрение, мне удалось рассмотреть, что с острых зубьев стекала полузастывшая кровь. Передернувшись от чувства неприязни, я прижала руку к шее. В этот миг один из моих пальцев ощутил под собой на коже глубокую впадину. Через долю секунды я почувствовала, что он внезапно стал липким и мокрым. Кровь. Какого черта?..

Я все еще крутила в руках ошейник, пребывая в состоянии транса и полного недоумения, когда дверь в спальню распахнулась, и мой муж образовался на пороге. Да. Я не была нормальной никогда. Я терпела его побои, я позволяла ему слегка удавливать меня на его же ремне, бить, отдавала свою кровь, но такое… Единственной рабочей версией сейчас было то, что этот маниакальный до одури доминант с помощью гипноза претворяет на мне в жизнь свои уродливые мечтания. Такие, на которые даже полубольная я не пошла бы.

Я окинула Владислава взглядом, впервые за все время нашего существования вместе, полным неприязни. Я смотрела на него, как угодно, но так… Никогда еще раньше. Переступив через порог в брюках с расстегнутым ремнем и в расстегнутой рубашке, открывавшей вид на его сильные и мужественные грудь и плечи, он закрыл за собой дверь и улыбнулся мне, обернувшись в мою сторону.

— Не спится в пять утра, бабочка? — Его улыбка была неподдельно искренней. Ну сейчас я покажу этому больному ублюдку, где раки зимуют. Он еще вспомнит, как я прикончила его шлюху, Гейл, и как вышвырнула полыхавшее постельное белье после нее в окно.

— Да как тут уснешь, когда в твоей жизни творится черт знает что, да еще и против твоей воли, когда ее подавляют, сжимают в кулак, выжигая тебе мозги, чтобы делать гадости безнаказанно. Запрещала я тебе что ли причинять мне боль? Да я молила о ней. Лишь, чтобы ты был счастлив. Я не люблю боль. Я ее не выношу. Только недавно я выдрессировала свой болевой порог до состояния, в котором можно терпеть хоть какую-то боль. Так ты платишь мне за покорность и желание терпеть невыносимую муку, если любимому человеку ее лицезрение доставляет удовольствие? Я существую ради тебя, потакаю твоим извращенным желаниям. Такова твоя благодарность? Что это вообще такое? Предупредить и договориться о введении в обиход такой игрушки сложно было?

Я изогнула правую бровь дугой и приподняла на указательном пальце пыточный ошейник. Во взгляде Владислава ничего не дрогнуло. Будто бы он был готов к подобной беседе и только ждал случая, чтобы поговорить на эту тему.

— Дурная. — Бескомпромиссно покачал головой он. — Что с тобой вообще стало? Вспоминай, что вчера было. Ты сама притащила эту ерунду и умоляла удавить тебя на ней. Если ты шальная, и уже и половины своей жизни не помнишь, зачем перекладывать свое беспамятство на других, еще и взывая к совести?..

— Врешь. — Взвилась я. — Такое невозможно забыть. Я бы помнила, если бы подобное имело место быть. Ты влияешь на мое сознание. Я не помню, что было вчера.

— Так смотри. — Он пошире распахнул рубашку, и, к своему ужасу, я увидела свежие отметины, оставленные ядом серебра через всю его грудь и живот. — Ты — сумасшедшая. И, дойдя до грани в психозе, память тебе отказывает. Моими руками ты затянула ошейник на своем горле так, что шипы до конца въехали в горло. А потом… А потом… У тебя оказалась посеребреная плеть в руках. И силы в тебе было больше, чем обычно. Я не смог справиться с твоими руками. Я. Пятисотлетний бессмертный вампир. Ты оставляла мне шрамы этой плетью с улыбкой на лице, затем вылизывая образовавшиеся язвы, пока из твоего горла фонтанировала кровь в местах ран от шипов. И глаза твои не были изумрудными. В них горело синее пламя. Вскоре нам придется навестить твоего личного психотерапевта, любовь моя, ибо твое поведение уже слишком даже для меня…

В состоянии отвисшей челюсти я даже не нашлась, что сказать, пока Владислав лег на кровать, повернувшись ко мне спиной. Что-то, определенно, было не так. Не зря последнее время мне было так дико и тревожно, словно меня предупреждали какие-то звоночки об опасности. Теперь же становилось страшнее. Намного страшнее…

***

— Все плохо. — С половину минуты мой личный психотерапевт смотрела мне в глаза с фонариком, а потом обреченно выдохнула, выключив его. — Ты больна неизлечимо. Гадом, который даже почву под своими ногами отравляет, не говоря уж о человеческих душах. Воронье, по которому ты чахнешь, сохнешь, дохнешь, когда-нибудь все же сведет тебя в могилу. Я предупреждала тебя.

— Тема закрыта. Давай по существу, без своих гадких ремарок. — Злобно огрызнулась я. — Чего мне ждать от этого состояния? Будут ли провалы в памяти становиться еще чаще? Кто может гарантировать, что я не потеряю однажды контроль над своим телом?

— Да никто. — Девушка-дракон снова раздраженно включила фонарик и, удерживая меня за подбородок, начала всматриваться куда-то вглубь моих зрачков. — Ты знала, что у тебя две радужки глаз? Одна твоя — зеленая, а вторая, что находится за ней, — ярко-голубая.

— Я не говорю на сложном драконьем языке. Что это значит? — Я бодренько спрыгнула с тумбочки, на которой проходил глазной осмотр, и пересела на кровать к мужу.

— Это значит, что ты одержима. — Пожала плечами Тефенсен. — К сожалению, подобное происходит довольно часто с подверженными эмоциональным стрессам людьми, а ты с первого дня жизни здесь себе покоя не находишь, да и в общем-то даже и не ищешь. Пользуясь ослабленностью людей, эти твари, которых в простонародье называют сущностями, проникают в твое тело, подменяя твое сознание своим, а когда твой дух начинает становиться сильнее и выталкивает субстанцию, как инородное тело, ты, конечно же, приходишь в себя, но, увы, ничего не можешь вспомнить из того, что делала последнее время. По той простой причине, что делала не совсем ты. И даже совсем не твое сознание. Как правило, сущности никогда не являются с добрыми намерениями. Они дикие, свирепые и бездушные. И живут они своими единственными не атрофированными желаниями. Желаниями причинять душевную и физическую боль. Тебе и всем, кто находится в твоем окружении.

— В первую очередь, тем, кто находится в ее окружении. — Раздраженно подметил мой муж, а Дэнелла Тефенсен усмехнулась одними уголками рта.

— А ты не думал, что тебя как раз и стоило проучить? Может, и нет смысла убирать сущность, если она выполняет мои функции за меня, пока я не у дел.

— А, может, тебе стоит уже научиться манерам общения с королем, пока ты все еще жива? — Полуяростно прошипел Владислав, оскалив клыки.

— А, может, вам обоим сейчас стоит заткнуться и подумать обо мне? — В голос рявкнула я, закатив глаза. — Годы идут, а вы, идиоты, никак не наладите контакт, и в моменты встреч, кроме как о грызне друг с другом, не думаете ни о чем и ни о ком вообще. А кто из нас троих в самом дерьме? Правильно. Не стоит поднимать руку. Подсказка. Это я!!! Если сущность явилась убить меня, она сделает это и за ценой не постоит. Стоит мне только отключиться, и она может вонзить кол мне в сердце. Или моему мужу. Или кому-то из моих детей. Или кому угодно. Даже тебе, Тефенсен.

Дэнелла снова усмехнулась. — Я бессмертна, Лора.

— Очень за тебя рада. Мои поздравления. А я — нет. Поэтому, думайте, мать вашу. У вас обоих, вместе взятых, больше опыта общения со всякими разными существами, в отличие от меня. Как изгнать сущность? С каждым днем я все меньше принимаю участие в своей собственной жизни. Я теряю минуты, часы, а, последнее время, даже сутки, пока в моем теле бесится неведомая тварь.

— Есть один отвар. — Дэнелла выпустила коготь и, с оглушительным скрежетом, задумчиво провела им по прикроватной тумбе, оставляя на ней след. — Он не изгонит сущность, но позволит тебе оставаться в сознании и наблюдать за действиями иного сознания со стороны. Контролировать свое тело ты не сможешь все равно, но, хотя бы, будешь знать, чем занимаешься в неподвластные твоему контролю минуты своей жизни. Ни одно снадобье на свете не поможет избавиться от подобного. Лично я, за все время пребывания слугой природы и алхимиком, панацеи от одержимости не встречала. Остается лишь ждать и надеяться, что в критический момент твое сознание, оказавшись сильнее насильно вторгшегося, вытолкнет его с концами. Но, по правде говоря, для этого должен состояться хотя бы парад планет. Ну или же… Знаешь, почему ты не в состоянии изгнать чуждое тебе сознание? Тебе давно уже плевать на себя, Лора. Ты не воспринимаешь сущность угрозой для себя. Потому что напугать смертью ту, что я лично из петли вытаскивала… Даже смешно. Другое дело — он. Я уверена, что если бы чуждое сознание всерьез грозило твоему неповторимому номеру один, ты бы уже одним щелчком пальцев избавилась от балласта. Сейчас же, как мне кажется, ты не противодействуешь, потому что не больно-то и хочется. Твоя жизнь — отстой. Единственный живой родственник, бабушка, умерла, а ты даже из-за дел попрощаться не смогла. Дом, в котором остались твои отец и мать. Там все считают тебя чужой, а родители не понимают и никогда не понимали твою тонкую душевную организацию, от того и не выносили на дух. Ты держишь в страхе людей этого мира, чтобы спрятать под маской несокрушимости своих внутренних демонов. А твоя единственная вера, надежда и оплот, вспоминает о том, что ты нужна ему, раз в неделю, да и то потому что служанки не отозвались мыть ножки королю.

— Это ты сейчас сказала, чтобы заставить меня почувствовать себя хуже? Знаешь же, что со мной этот номер не прокатит. Я никогда не пылала желанием быть одной из счастливых человеческих душонок. Ты знаешь, как они мне омерзительны. Да. Я — не человек. Я — дикая тварь. Но я рада быть ею. Другой я быть не хочу. Потому что принадлежать к роду человеческому… Для меня смерть была бы не такой тяжкой карой. — Я упрямо тряхнула волосами, и черные локоны рассыпались по моим плечам.

— Я завела эту тему не для того, чтобы сообщить тебе, что твоя жизнь — отстой. Ты и без меня об этом знаешь. Все дело в том, что сущности чувствуют потерянных и вцепляются в них мертвой хваткой. Доживи до вечера. Я принесу отвар, и ты сможешь пусть и не контролировать себя, но хотя бы наблюдать за собой со стороны.

С этими словами Дэнелла Тефенсен растворилась в моментально открытом ей портале.

***

Девушка-дракон сдержала свое слово, дав мне выпить принесенную ею гадость уже ближе к ночи. С неделю после этого я наблюдала за моим подозрительным квартирантом. Сознание у визитера было женским. Никакой взаимосвязи и закономерности между ее появлениями и исчезаниями я не выявила. Она приходила, когда ей вздумается и уходила точно так же. Первое, что я узнала о своем нежданном госте — было ее имя. Съемщицу бесплатного жилья в моем мозге звали Рейни. Точнее даже нет. Она сама себя так называла.

Путем хаоса и террора, а также путем убийства бессчетного количества ни в чем не повинных людей, Рейни заставила себя бояться не только моих слуг, но и даже дворецкого. Милый, бедный Роберт. Не хватит никаких слов, чтобы описать, как мне было его жаль, но что я могла поделать?.. В такие минуты, запертая на задворках своего же сознания, я могла лишь наблюдать, но не действовать…

Тяга Рейни ко всем грехам во всех мирах превысила лимит, и она очень быстро подсадила мое тело на наркотики, вкалывая шприц с эйфорическим ядом, присланным Айнид и принимаемым мной только в моменты нещадных болей, прямиком мне в вену. Бесчувственная тварь истязала моего мужа безжалостно и заставляла его истязать себя. Подыгрывая мне, он все еще делал вид, что не замечает подмены, и звал ее моим именем… Необходимо было срочно принимать какие-то меры, ибо возвращалась я в себя с каждым днем все реже и реже и на очень короткие промежутки времени, словно квартирантка моя на это время выходила погулять. Рейни становилась полноправной владелицей моего тела день ото дня, все больше попирая мои права на свою собственную оболочку. Приходя в сознание, к своему ужасу, я все чаще приходила к мысли, что уже не Рейни — незваный гость в этом теле, а я сама. Ибо с замиранием сердца я ожидала выталкивания собственного сознания из собственного тела в любую секунду, и каждый раз мои ожидания оправдывались.

В очередной раз потеряв пульт от управления собой, я наблюдала этим вечером за немой сценой, которую нарисовала мне Дэнелла, за что я сейчас безмолвно проклинала ее, на чем свет стоит, тем днем, когда принесла волшебный отвар. Повод был пустяковый и не стоил сцен. Но мой муж долгим терпением никогда не отличался. Ни в чем. Рейни и Владислав серьезно поссорились, а он выпалил, что знает, что это не я. Один раз попытавшись, но потерпев поражение, потому что я «всплыла» вовремя, в убийстве вампира серебряным колом, Рейни уже точно знала, что в следующий раз она не остановится. Ее существование в моем теле внезапно оказалось под угрозой. А с угрозой мириться и сосуществовать в мире она не желала. И теперь она планировала ликвидировать моего супруга, которого, видимо, злобной кармой мне было прописано спасать от всего и всех на протяжении эонов лет…

Рейни стала прямой угрозой человеку, которого я любила. С этим срочно было необходимо что-то делать… Да только как можно что-то сделать, если не являешься хозяином своего тела, в принципе?..

***

Дабы воплотить свои черные планы в жизнь и не вызвать подозрений, моя незваная гостья предложила Владиславу прогуляться верхом до Карпатских гор.

Это было странно и изнурительно. Уже который день не владеть собственным телом, не отвечать за свои поступки, не иметь возможности предупредить его и помочь, увидеть, где заканчиваюсь я, и начинается Рейни. Поняв, что ее раскусили, стерва прибегла к трюку, раздобыв черт знает где контактные линзы с цветом моих глаз, и предусмотрительно ведя себя спокойнее и непринужденнее.

Солнце ушло на закат. Величественный горный хребет Карпат, неподвластный мирам и временам растянулся на километры вперед в закатном алом мареве. Мы оба были в черном. Разве что от меня в данный момент было лишь пятьдесят процентов. Только тело. Чуждый же разум, успешно подавивший мой собственный, натянул поводья, которыми я никогда сама не изводила своего единорога, и Звездочка презрительно фыркнула, полусмиренно закусив узду.

Она чувствует. Единственная из нас всех, сохранившая разум, ощущает… Бросив испытующий взгляд на мужа, я заметила, что он отстраненно, отвлеченно и вполне расслабленно, не ощущая подвоха, смотрит на макушки гор каким-то религиозным полузатуманенным взором. Темные волосы ниспадали на его лицо. Прекрасное, но изувеченное душой создание. Над тобой снова навис домоклов меч. Очнись же. Ну. Это не я!!! Я вопила и пиналась изнутри своего тела, просясь наружу. Тем временем снаружи моего фасада не происходило ничего примечательного. Разве что Рейни проверила, при ней ли оружие, подаренное Дэнеллой Тефенсен — кинжал Хранителей Баланса Измерений.

— Сука. — Мысленно выругалась я.

— Так предупреди! — Прошипело мне прямо в ухо подсознание голосом Владислава.

— Гениальный план. Я не могу. — Злобно отозвалась я.

— Глубокий вдох и выдох, Лора. Еще немного, и конец узурпатору, который только недавно затягивал кожаный ошейник с шипами на твоем горле, а ты даже себе не принадлежала в тот момент. Если ты такая слабачка, то позволь Рейни оказать всем во всех мирах необходимую услугу. Мир только вздохнет свободно. Полной грудью. — Резонно и спокойно подметило внутреннее «я».

— Заткнись, скотина. — Взвилась я на дыбы. Внутри себя самой бунтовать не только против своего тела было, по меньшей мере, странно. По большей, не очень-то и удобно.

Пока внутри меня велась борьба с самой собой и своими не затыкавшимися ни на минуту в моей жизни тараканами, Рейни предложила подняться на самый верх.

Велес шел рядом со Звездочкой копыто в копыто. При всем этом моя кобылица с рогом чувствовала себя нервно, неуверенно, раздраженно. Конь же Владислава вел себя флегматично и полубезразлично. Сделав привал на извилистом плато и спешившись, мои пятьдесят процентов и мой муж бросили взгляд на догоравшее в последних золотых лучах алое солнце, уже не опасное для вампиров.

— Красиво тут. — Подметила Рейни, глядя на предзакатные лучи.

— Кто ты такая? — Спокойно выдохнул король всех вампиров. — Неужели ты надеешься, что, нацепив контактные линзы, ты сможешь меня обмануть?.. Мы с Лорой почти двадцать лет вместе. Я знаю ее, как себя. Ты не та, за кого себя выдаешь. Один вопрос. Зачем?

— Почему ты думаешь, что я тебе отвечу, вампир? — Рейни обернулась к моему мужу, удивленно вздернув брови.

— Ну-у-у. Быть может, тогда я тебя не убью…

На стороне Владислава была скорость. Не ожидая моментальной реакции вампира, Рейни оказалась сбита им с ног и прижата к скалистому выступу. И если ее (мое?) тело лежало на этом самом выступе, то голова была свешена в пропасть. Я знала, что муж не причинит мне вреда, не убьет меня, но блефовать, и я в этом была абсолютно уверена, он будет жестоко. Мы с ним как раз об этом и договаривались. Сила страха за свою жизнь могла заставить ее покинуть мое тело, потому что будучи частью меня, а значит, обладая телом вампира, гостья, однако, не могла использовать мои силы и мои крылья. Чужому разуму подобное было неподвластно. Так что она являлась почти что человеком в сверхмощной оболочке вампира.

Опасно сверкнув глазами и оскалив клыки, Владислав еще больше свесил меня над пропастью. — Не владея силой Лоры, как думаешь, что с тобой будет, если ты сейчас полетишь вниз? Мы сейчас на высоте, на которой у тебя нет никакого шанса выжить. Только кости долетят до места назначения. Отвечай, тварь, какого Дьявола тебе понадобилось от моей жены? Проваливай из нее немедленно!

От безмятежного выражения на лице сущности не осталось и следа. В глазах ее блеснул опасный огонь ярости, и она полусдавленно прошипела.

— Ты не причинишь вреда своей жене. Убьешь меня — убьешь и ее тоже. А я полностью владею сейчас ее телом и контролирую его. Твоя девочка не вернется к тебе больше никогда!

— Ну это мы еще посмотрим. — Презрительно усмехнувшись и скривившись, он мыском сапога пнул ее в колено, не отпуская запястий из своего захвата, и Рейни оказалась свешенной в пропасть уже до спины. — Не просчитала ты свой план, милочка. Если Лора заперта внутри тебя до такой степени, что до нее уже не достучаться, то почему меня должно волновать то, что станет С ТОБОЙ? Находясь в последний раз в здравом уме, она просила прикончить ее, если я только замечу, что она потеряна навсегда. Ну так что, свалишь или проверим, как ты умеешь летать без крыльев? Как знать, быть может, разбившись вдребезги, сдохнет в ее теле лишь твое сознание, а моя жена, как бессмертная, регенерирует и снова обретет контроль над собой? Последнее предупреждение, Рейни. Нового не последует.

Мое тело свесилось в пропасть уже на три четверти. Случайно посмотрев вниз, в зияющее дно, Рейни яростно взвизгнула.

— Давно уже надо было от тебя избавиться. Ты, как заноза в заднице, вампир. Зачем я заняла ее тело? А ты слишком туп, чтобы понять? Мы — квартиранты. У нас нет собственных тел. Мы лишь — энергетические сгустки, которые всю жизнь ищут необходимого хозяина, в котором можно жить и которым можно питаться. Твоя супруга — непостижимо идеальный вариант, благодаря своей ущербности. Она такая… Ходячий комплекс. Так отчаянно в тебе нуждается, что перестала себя идентифицировать в отдельности от тебя, считая себя твоим приложением. И, знаешь, к твоему неудовлетворению, это не только ее садомазохически радует, но и печалит, одновременно с этим. Она агонизирует и оргазмирует от мысли о том, что боги дали ей шанс быть твоей тупой, безмолвной и безгласой вещью, но потеря самоопределения навевает на нее такое ощущение безысходности, что она уже много раз жалела, что родилась на этот свет.

Вложив всю силу в ногу и нанеся удар моему мужу этой ногой в живот, Рейни оказалась сверху, вжимая его бедрами в землю и проворно вытаскивая из сапога кинжал Хранителей Баланса Измерений.

— Кажется, твоя супруга именно так чуть тебя не убила. Прощай, Владислав Дракула. У меня рука не дрогнет.

Кинжал двигался к его сердцу. С каждой секундой он становился все ближе к заветной цели. Не смотря на вампирскую силу сопротивления, отчего-то моя гостья, видимо, в ярости, на этот момент оказалась сильнее. Раз… Оружие Хранителей Баланса Измерений разрезало его рубашку. Два… Вошло под кожу. Три… Изнутри я издала пронзительный визг, и изображение перед глазами внезапно и как-то резко померкло…

Не знаю сколько времени прошло. Я очнулась. На этот раз снаружи, а не изнутри. Тяжело дыша, я приподнялась на локте, издав нечеловеческий стон. Точно сотни маленьких и мерзких ос впиявились мне под кожу на голове. Если так всегда ощущается проникновение чужого сознания в свое тело, прошу мои деньги обратно. Что-то мешало видеть. Зрение утеряло четкость, и перед глазами поплыли полосы зеленоватой ряби. С долей плохо скрываемого раздражения я вытащила контактные линзы из глаз и побросала их на землю, отерев пену с губ судорожным движением руки, и только после этого обратила внимание на мужа, который невозмутимо лежал на земле, подложив руки под голову, пялясь в темное ночное небо.

Обернувшись в мою сторону, он иронично улыбнулся. — Ты — это ты?

Вместо ответа я развернула белые, как снег, крылья, и после этого он притянул меня к себе, склонив мою голову на свою грудь и молчаливо указав на звезды. Без слов я тоже посмотрела вверх.

На плато было тихо, гармонично и бесшумно этой ночью, которую мы вплоть до рассвета провели в Карпатах.

Поутру я подала сигнал Тефенсен и, покинув свой мир на полчаса, девушка-дракон констатировала после детального осмотра, что со мной все в порядке. Никаких радужек иного цвета в моих глазах более не обнаружилось. Я была свободна. Тогда на моей коже она выжгла метку, не позволявшую сущностям проникать в мое сознание и занимать мое тело. Теперь Рейни, даже если бы очень захотела после изгнания вернуться в «дом», который уже привыкла считать своим, постигло бы жуткое разочарование…

***

Как-то раз повезло мне попасть в один из залов, в который я давненько не заходила. То ли судьба, то ли Его Величество Случай привели меня сюда… На самом деле причина была до безобразия проста. Через несколько дней в нашем мире должно было грянуть двадцать второе мая, и, по совместительству, двадцать лет с нашего знакомства с мужем. Я хотела лично убедиться, что дворецкий распорядится обставить наш замок к этой дате в лучшем виде, торжественно украсив главные залы. Задумчиво проведя рукой по стене, я подошла к огромному покрывалу, скрывавшему нечто от пола до потолка. Да. Я много раз натыкалась на накрытое сооружение. Но только сегодня у меня хватило не то вдохновения, не то наглости, чтобы сдернуть завесу.

Глазам моим предстала огромных размеров картина с женщиной, написанной маслом. С ТОЙ САМОЙ ЖЕНЩИНОЙ!

В нижнем левом углу непритязательный художник вывел краской дату, не поставив даже своей подписи, вероятно, желая остаться инкогнито для будущих поколений. Картина была датирована тысяча четыреста пятьдесят восьмым годом. А в нижнем правом — значилась подпись. «Княгиня Маргарита Ланшери-Цепеш». Я уже видела оригинал себя, мое первое воплощение, в доме цыганки Баваль на неизвестно откуда взявшейся в те годы цветной маленькой фотографии над кроватью нашего потомка. Но, не смотря на это, портрет поразил меня куда как больше. Женщина, как две капли воды похожая на меня, отличавшаяся лишь более резкими чертами лица и более выпиравшими скулами, взирала с портрета свысока, горделиво подняв голову. Ее изумрудные глаза своим яростным огнем, казалось, были в состоянии дотла испепелить любого, на кого она посмотрит. Любого, кто окажется в немилости оказаться возле ее портрета. Спина цыганки, точно натянутая струна, была пронзительно ровной. Женщина, полагаю я могла называть ее именно так, потому что стать, взгляд и осанка не позволяли назвать ее девочкой или даже девушкой, была одета в узкое черное платье, а вьющиеся черными змеями локоны собирались в высокую прическу. Если бы между нами с ней не пролегло шесть столетий, я бы просто сказала, что не помню, кто и когда имел честь писать мой портрет…

И все же, что-то отличное выделялось даже для невооруженного взгляда. Хищность и гордость. Да, как я недавно узнала, я и сама была не просто человеком, как думала свои долгие почти что семнадцать лет. И все же. В моем нынешнем облачении — зеленой парче и бархате, можно было с натяжкой сказать, что я являюсь реинкарнацией Маргариты. Но наоборот… Сказать, что эта женщина могла бы быть студенткой Кулинарного института в Хартфорде… Непостижимо, и ни в коем случае.

Милена помнила о прошлом наших родителей и всей линии рода Шиаддхаль. А меня так раздражало то, что мне была недоступна не только эта память, а и память предыдущих воплощений. И была ли в том вина Хранителей Баланса Измерений, или же чья-либо другая, сейчас не имело значения. Ведь я так мало, по сути дела, знала о настоящей себе.

Покачав головой и оставив женщину с более заостренными, волевыми и доминирующими чертами лица, нежели мои собственные, за своей спиной, я раздосадованно вышла из зала. Стук каблуков моих замшевых зеленых и остроносых туфель эхом разнесся по всей территории моего дома. Я направилась к лестнице, ведущей в главную башню замка Дракулы…

1. Быть ведьмой

Глава 22. К истокам реинкарнации. Возвращение Регины

Смерти нет. Есть только переход между мирами.

1428 год. Валахия. Монастырь «Бистрица».

Узкие плечи худощавой пятнадцатилетней девчонки дрогнули, и она вся сгорбилась под пристальным взором долговязого седовласого мужчины с впавшими глазами, острыми скулами и длинным крючковатым носом в черной рясе до пола. Тряхнув длинными, до пояса, черными локонами, она пронзила его яростным взглядом своих изумрудных глаз, и ее лицо исказила такая дикая полубезумная гримаса, что от этого взгляда уже давно не молодеющего священника взяла оторопь, а по телу его побежали крупные мурашки. При этом скулы девушки, и без того выдающиеся, стали не в меру заостренными. Пожилой Айозиф дрогнул и провел нервно дрожавшей рукой по серебристым волосам, пока эта облаченная во все черное маленькая ведьма прожигала его кипящей волной ярости и ненависти. Собравшись с мыслями, выдохнув и вернувшись к идее о том, что мелкое, пусть и цыганское отродье, бояться не стоит, Айозиф нарочито громко выпалил.

— Рита Ланшери, еще один поворот головы в сторону остальных детей и, в частности, в сторону маленького князя, и я накажу тебя плетьми. Я предупреждал уже трижды.

Услышав свой голос со стороны, он даже не поверил. Звучал тот не в меру громко, хрипло, дребезжал и был таким противным, что половина детей, сидевших за грубо сколоченными деревянными столами школы при монастыре «Бистрица», позатыкали уши.

— Прошу прощения. — Ледяным тоном произнесла юная Маргарита. — Но я никому не мешала.

Обернувшись, она окинула взором маленьких мальчиков, среди которых оказалась. Все они, включая упомянутого священнослужителем и учителем, по совместительству, князя — маленького худощавого мальчишки с завивавшимися черными вихрами, озорными черными глазами на худом лице со слегка заостренными скулами, были на вид шести-семи лет. Не старше. Как сюда попала пятнадцатилетняя безграмотная девица, дочь ромалэ из кочующего табора, никто не задавался особым вопросом. По прошествии нескольких месяцев ее обучения в церковно-приходской школе монастыря Валахии для мальчиков, этот вопрос стал практически закрытым. Ну взяли и взяли. Девчонка и девчонка. Оборванка, да, но куда деваться, если УЖЕ взяли. Дикая, не поддававшаяся ни дрессировке, ни наказаниям. Сам Айозиф, порой, не прочь был отходить ивовой плетью своенравную нахалку, которая постоянно срывала занятия, особенно связанные с чтением Библии и богословием, но пятнадцатилетняя Рита была слишком необузданной. Она напоминала скорее звереныша, чем человека, потому что, если остальные дети боялись ударов и начинали плакать, едва только Айозиф упоминал о наказании, то она смеялась во время оного, даже если ее отхлестать до крови. Дикарка и общения-то толком с детьми не знала. От нее умудрялись плакать даже мальчики. Был, по правде говоря, один, который не плакал и не боялся. А бояться, действительно, стоило. Роза Ланшери, ее бабка-цыганка, была ведьмой. Той самой, как из сказок, у которой варятся в котлах кости черных котов, лягушачьи лапки и многие другие противности. И ведьмой она была самой всамделишной. Стоило ей только посмотреть недобрым взглядом на беременную, и та теряла ребенка. Стоило ей проклясть в спину, и жди беды. Смерть не пройдет мимо твоего дома, если Роза Ланшери встала на твоем пути. От мелкой ее внучки бед не ждали, но, памятуя о том, из какой семьи эта не вполне благополучная девчонка — из семьи, где каждая женщина колдовала, все же стремились не особливо связываться с ней. Мать Риты была знахаркой. Вот Луну Ланшери любили все и каждый. Эта светлая женщина помогала каждому болевшему, нуждавшемуся, любой недуг излечивая магией. Даже нынешний правитель Валахии — король всех цыган и полководец, Валерий-завоеватель, закрывал глаза на то, что ведьминский дар процветает в Валахии, и на то, что вроде бы и надо довести до сведения епархии, сжигавшей еретиков, о том, что ведьмы колдуют, не скрываясь, да наблюдая за тем, как Луна лечит раненых воинов, вернувшихся с войны против неверных, врачует их своими отварами и вылечивает, едва коснувшись рукой, король только был рад, что вроде бы все в порядке. И овцы целы, и, как говорится, волки сыты.

Но Рита пошла не в мать, а в бабку. Замкнутые в своем тесном пространстве, пауках и плесени, варившие дурманные травы-отвары-отравы, бабушка и внучка провозглашали ненависть к миру и всему сущему, в отличие от своей доброй и отзывчивой, кому дочери, а кому матери. Резюмируя вышесказанное, можно было добавить лишь то, что у Маргариты Ланшери не было друзей вообще. Кроме одного единственного друга. Сына того самого короля всех цыган — Валерия-завоевателя. Айозиф не мог припомнить, с чего началось их общение. Но, с тех пор, как оно получило свое право на существование, юный Влад Дракул Третий, которого еще именовали Цепешем, за особенно жестокие меры, принимаемые в расправе над военнопленными его отцом, начинал отбиваться от рук. Порой, шестилетний мальчик, уже вступивший в Орден Дракона, и пятнадцатилетняя черная ведьма-подросток, вместо того, чтобы посещать занятия по богословию, часами болтали в вишневом саду, сидя на земле. Влада интересовала эта взрослая и для его возраста, пожалуй, умная девушка, а Рите же хотелось, порой, просто поговорить хоть с одной живой душой, не исполненной ненависти к ведьмам.

— Бесовская тварь. — Обреченно вздохнул Айозиф, на минуту отворачиваясь от нее и всех присутствовавших. Напрасно. Истерически взвизгнув от ярости, девочка запустила чернильницу учителю прямо в голову. Свежие чернила ударили ему в глаза и растеклись по рясе противными кляксами. Айозиф громко вскрикнул от боли. Остальные мальчики вдавили головы в шеи, напрасно пытаясь спрятаться за своими столами, опасаясь расправы, зная, что когда священнослужитель в гневе, страдают все, кто попадаются ему под руку. В воздухе же звучал, исходя переливами и заполняя всю церковь, смех безродной и безграмотной дикарки Маргариты и юного князя Цепеша, для которых ни закон, ни правила никогда ничего не значили…

— Меня исключают из церковно-приходской школы. Чернильница стала последней каплей. Сомневаюсь, что Луна Ланшери сможет отстоять мое право обучаться там и дальше. Наша магия, в надежде, что я получу хоть какое-то образование и смогу научиться читать и писать, как великие и умные люди, и без этого происшествия держалась на ниточке. А теперь все кончено.

Маргарита сидела под вишневым, цветущим розовыми цветами деревом, рассеянно гладя по черным взъерошенным волосам мальчика, склонившего голову ей на колени.

— Ты такая добрая. Ты — волшебница. И красивая. И… Как бабочка. Ты мне, как это говорится там, похожа, как бабочка. Такая… Красивая. И еще волшебная. Вот. — Юный Владислав улыбнулся, и морщинки на детских щечках в уголках его смеющихся черных глаз сделали его и без того веселое лицо еще озорнее. — Ты — моя волшебница. Наколдуй мне замок красивее моего. И чтобы я был… Это. Как там говорится. Счастлив. И чтобы у меня было мно-о-о-ого-о-о игрушек. Деревянных. Хочу лошадку. И. Вот столько игрушек. Ага.

Мальчик, не поднимаясь с колен девушки, широко развел руки, дабы показать, сколько именно игрушек ему требуется, а Маргарита только улыбнулась, устремляя взгляд к блеклому и пожухлому, словно опадавшая осенью в саду листва, солнцу.

— У тебя будет все, что ты только пожелаешь, юный князь. Красивый замок, много игрушек, мечи, кубки, а со временем и прекрасные женщины возле твоих ног. Я вижу твое будущее. И я еще не понимаю вполне, но чувствую, что оно связано с моим. Это странно, но… Бабушка Роза о таком не говорила… Недавно я видела и тебя, и себя через двести лет. Через пятьсот. Надо спросить у нее, что это значит. Как знать, быть может, мы изобретем эликсир бессмертия. — Потрепав мальчишку по лбу и темным завитушкам, девушка в черном глубоко задумалась.

— Папа говорит, что однажды у меня будет меч. И конь. Свой настоящий, представляешь? И жена. А я не хочу жениться. Это. Как его там. Скучно. Наверное. Чего мне с этими девчонками делать?.. Вот ты — другое дело. Ты — волшебница. Давай, ты будешь моей мамой. Или женой. Ну. Потом. Как-нибудь. Я не хочу другую жену. Эти девчонки. Они глупые. И смешные. И так морщатся, когда я говорю о сражениях, словно увидели гадюку.

— Не гневи Всевышнего, маленький князь. Тебе за него еще сражаться и не раз. Я — цыганка. Я — никто. А ты скоро станешь королем всех цыган и королем Валахии. У тебя будут такие девушки, о которых ты и помыслить не мог. Твоя судьба определена, малыш. Моя тоже. Тебя ждет замок. Меня — чистое небо и мой табор. А мама у тебя уже есть. Сомневаюсь в том, что леди Алианна будет в восторге, если ее решит кто-нибудь заменить.

Девушка крепко зажала в руке маленькую ручку мальчика с тяжелым для него увесистым кольцом с символом Ордена Дракона, и внезапно юный князь Влад совсем неподдельно расплакался. — Папа бьет меня. Мне больно. Я прошу его этого не делать, но он. Злой. Он. Он. Он нехороший. Он говорит, что хочет это. Как его… Воспитать дух какой-то. Чтобы я князем стать. Ой. То есть стал. Но я даже сидеть не могу, и спать мне больно. Мама пытается поцелуями лечить меня. Но. Она хорошая, но у нее не получается ничего. Мама жалеет, а папа нет. Папа не любит Влада. Папа любит мечи, вино и разных теть, а меня — нет. И маму любит все меньше. Рита, мне так больно.

Девушка силой повернула мальчика на живот у себя на коленях и задрала его рубашонку. Влад не лгал. Вся его спина и чуть ниже была покрыта шрамами, запекшейся кровью, синяками и кровоподтеками. В ужасе, нахлынувшем на цыганку, Рита попыталась вспомнить что-либо из тех редких минут, когда Роза рассказывала ей о целебной, а не о зловредной магии, но попросту не успела.

Возле них, тенью над девушкой и мальчиком навис высокий и статный черноволосый и чернобородый молодой мужчина лет тридцати на вид, в доспехах с красным плащом, развевавшимся за его спиной. Глаза его горели пламенным огнем. Эти хищные глаза, в которых сама ночь плескалась в его яростным взгляде. Длинные волосы угрожавшего всей своей позой и страшного мужчины трепал ветер. Тот самый, что разбрасывал лепестки розовых цветов вишни по саду.

— Его Величество, Валерий-завоеватель. Чудовище. — Прошептала Маргарита, все еще крепко сжимая маленькую ручку Владислава в своей, бросив взгляд, исполненный презрения, на мужчину, который даже бровью не повел.

— Цыганская безродная шваль. В который раз ты уже отираешься возле моего сына. Я, кажется, уже говорил тебе не касаться его. Но ты упрямая. Сатана ликует в тебе. На тебе в одиннадцать лет выжгли его метку.

Король Валахии дернул на себя девчонку с такой силой, что маленький Влад упал с ее колен. Развернув ее к себе спиной, он рванул на ней платье, обнажая ее клейменный ожог на плече в виде змеи, опоясывавшей розу. — Люди боятся неизведанного. Люди боятся всех Ланшери. Твоя мать вроде бы другая, но все вы — ведьмы, одинаковые, по своей сути. Слуги Сатаны. И змей на твоем плече как раз и символизирует библейского змея-искусителя. Последнее предупреждение, шваль. Держись подальше от моего сына. А ты.

Валерий-завоеватель перевел взгляд с девушки на вжавшегося со слезами на глазах в ствол дерева маленького мальчика. — Быстрым шагом домой. И если посмеешь еще раз пожаловаться Алианне, после чего жена будет меня на коленях умолять не трогать тебя, знай, ты у меня получишь сто ударов ивовой плетью. Живо в замок. Еще раз увижу тебя в обществе клейменной Сатаной ведьмы, убью своими руками.

Валерий-завоеватель развернулся к детям спиной, горделиво зашагав в сторону замка, пока его красный плащ волочился следом за ним по земле. Утирая слезы на глазах, мальчик прошептал подруге последнее «пока», а затем, не оборачиваясь, поплелся, низко склонив голову и всхлипывая, за своим отцом. С тех пор цыганка по имени Маргарита Ланшери и князь Владислав Цепеш Третий не виделись целых двенадцать лет…

***

Присев на тумбочку трюмо с раздвижными зеркалами, я мерно покачивала ногой, обдумывая сновидение прошлой ночи. Что-то случилось со мной за последние дни. Голова начинала проясняться. Я даже четче помнила то, что происходило в реальности, а сон, который меня поверг в состояние задумчивости, до сих пор не давал мне покоя. Это не мог быть сон. Слишком четким он был. Словно бы воспоминание. Словно память прошлых жизней медленно и верно пробивалась сквозь оболочку запретов, разрушая блоки, поставленные в моей голове Хранителями Баланса Измерений, наверняка, когда я была еще совсем ребенком. Учитывая, что Сара Уилсон, как я недавно узнала, также была членом их сообщества, ничего удивительного не было в том, что она им это позволила. Пребывая глубоко в своих мыслях, я даже не заметила, как дверь в комнату открылась, и вошел мой муж. Подойдя ко мне вплотную, он слегка приобнял меня за талию, и, склонившись к моей шее, коснулся ее губами в том месте, где у живых бьется жилка.

— И пусть в реальном, твоем мире, с тех пор прошло лишь два года, в этом мы с тобой прошли через настоящую мясорубку за наши двадцать лет. С днем нашей встречи, Лора. Двадцать второе мая. Эта годовщина значит для нас даже больше, чем день нашей свадьбы — первое июня.

— Я не забыла. — Улыбнулась я, касаясь руками спины Владислава и крепко сжимая коленями его бедра. От состояния нервного возбуждения мои верхние клыки непроизвольно заострились. Запустив руку в его волосы и придвинувшись ближе к его губам, я тихо прошептала. — Может, ну его. Этот бал. Идем в кровать. Я не настроена на танцы и приемы гостей. Ты знаешь, как я без ума в кавычках от общения с внешним миром.

— Ты знаешь, что с точки зрения твоей одержимости мной, тобой заинтересовались бы сразу экзорцисты, психиатры и сексопатологи? — Он слегка улыбнулся, сверкнув клыками и дразняще отстранился, а я совершенно искренне улыбнулась в ответ.

— Что ни говори, а я люблю находиться в центре внимания. Мне льстит, когда обо мне говорят. Даже если говорят в палатах с мягкими стенами. — Впившись в его рот губами, я отстранилась секунд через сорок и задала, наконец, терзавший меня с раннего утра вопрос. — Ты в детстве… Мы знали друг друга, когда тебе было шесть?

— Да. А что?

— Я видела… — На секунд двадцать в комнате воцарилось ничем не нарушаемое молчание. — Как мы сидели под деревом. И эти шрамы, из-за которых ты плакал. А потом пришел твой отец… Вы с ним ушли, а потом сон оборвался.

— Тогда оборвался не только сон, бабочка. — Его лицо мгновенно стало задумчиво-серьезным. — Тогда оборвались и мы. С тех пор мы не виделись двенадцать лет, а когда снова встретились, ты относилась ко мне, как к младшему брату, которого у тебя не было. Ты ни в какую не желала строить со мной отношения, хоть я и тянулся к тебе, как одержимый. Ты не хотела отношений, потому что они у тебя уже были. Ты встречалась с Гэбриэлом Ван Хельсингом, а надо мной даже, бывало, посмеивалась.

— Сейчас трудно это представить. — Я задумчиво смотрела в пустоту за его плечом.

— Вероятно, Рейни, покопавшаяся в твоей голове и покинувшая ее, слава нечистой силе, оказала все-таки благотворное влияние. Пережив штурм своего сознания чужеродным, с отторжением Рейни пал и барьер, мешавший тебе вспомнить прошлые жизни, установленный в твоем сознании Хранителями Баланса Измерений. Теперь, постепенно, шаг за шагом, ты вспомнишь все. Сначала Маргариту Ланшери, затем — Анииту Саливан, к тебе вернется память предков Шиаддхаль, воспоминание о нашей первой ночи в подземелье, а, затем, то, о чем ты даже не подозревала. Не только в жизни Маргариты Ланшери участвовал Гэбриэл Ван Хельсинг, но и в жизни Лоры Уилсон тоже. Вы были лучшими друзьями в две тысячи третьем году. Даже явились по мою душу, но когда ты не смогла меня убить, в Ватикане тебе подчистили память. Снова. А ведь Сара Уилсон возводила большие планы насчет твоей свадьбы с Гэбриэлом, когда ты достигнешь совершеннолетия, надеясь, что из тебя выйдет неплохая охотница на нечисть. Но нечисть из тебя, по правде говоря, получше получилась, чем когда-либо могла бы получиться охотница. Воздыхая по монстру, особенно хорошую карьеру борца с нечистью не построишь. Только потом уже, когда Ван Хельсинг исчез, когда тебя снова сделали послушной девочкой без памяти, твоя мать перекинула ставки на Хранителя Баланса Измерений по имени Дэвид Теннант. В первой своей жизни же ты была слишком дикой, чтобы жить. И слишком редкой, чтобы умереть. Отпечаток безумия Маргариты Ланшери наложился и на тебя нынешнюю. Милена более спокойна, нежели ты.

— Ты решил в нашу годовщину говорить о моей сестре? — Я окинула его полузлобным взглядом.

— Не ревнуй. — Граф, король, вампир слегка улыбнулся и отстранился. — Выбери, что надеть. Ты идешь на бал, мой ленивый мотылек. Никакие возражения не принимаются. Танцуем тарантеллу и пасадобль. Так что выбери что-нибудь подобающее. Буду ждать тебя в зале, где состоялось наше бракосочетание. Гости уже подтягиваются. Даже Тефенсен пришла. Сказала, что не в силах пропустить круглую дату брака, который ей не удалось разрушить, хоть она и очень старалась.

Последним, что он увидел, перед тем, как вышел из комнаты, было мое картинное закатывание глаз.

Сделав выбор в пользу эффектного красного платья, начинавшегося корсетом от плечей и заканчивавшегося подолом с бесконечным количеством ало-черных воланов и оборок, а также с элегантным разрезом до бедра справа, повесив на шею кулон в форме единорога, подарок от Айнид Глайн, я окинула себя придирчивым взглядом в единственное зеркало в золотой раме, способное отражать вампиров. Завитые кудри, забранные от висков, спадали на плечи. Идеальное платье обрисовывало тонкую и изящную талию, подчеркивало грудь, до неприличия облегало бедра и визуально удлиняло ноги. Завершив обзор, я втерла духи от Шанель в ямочку на шее и снова бросила короткий взгляд в зеркало. Мои некогда пепельные волосы теперь обрели свой иссиня-черный цвет. Зеленые глаза, бледная фарфоровая кожа… Я снова выглядела, как тогда. Когда только прибыла сюда и была обращена. Я была похожа на ту злобную, кровожадную и мелочную Лору Дракула двадцатилетней давности. Да вот только в глазах было что-то иное. Опыт или мудрость… Я не могла сказать, что именно я увидела в своем отражении. Но я изменилась. Сейчас убить ребенка просто потому что его крик режет уши, казалось мне кощунством, и о том инциденте я вспоминала с омерзением к самой себе. Лишь человеческие чувства, сострадание, эмоции делали меня собой. Настоящей собой. Девушкой, которой я была до обращения. Владевшей собой, защищавшей заведующего Алана Стэнфилда, который несколько минут назад сподвиг всю больницу убить меня, и делала я это только потому что так было правильно. В отличие от поступков, которые совершала безумная, сходившая с ума версия меня после обращения в вампира. Разделившие вампиршу-психопатку и вампиршу с состраданием девочка под влиянием Дэнеллы Тефенсен — Корина и некто по имени Лара Изида Кармина Эстелла Шиаддхаль, наследница своей бабушки, которая то короткое время, что была жива, показала, каким человеком нужно быть, навсегда отдалили меня от Лоры двадцатилетней давности. И хоть выглядели мы и одинаково, я знала, чего я хочу, и чем никогда не поступлюсь. Исчезло во мне, как никому не нужный атавизм, стремление убивать, причинять боль и наслаждаться этим, исчез во мне подростковый максимализм. Я занимала трон королевы вампиров и королевы эльфов. Я была вампиршей с эльфийской кровью в организме. Я была ведьмой. Женой своего мужа и матерью своих детей. Это все, что мне было нужно для жизни. Тихонечко прикрыв дверь за собой, приподняв пышный подол и крутанувшись на каблуках своих алых, словно кровь, туфель и оставляя ту Лору далеко в прошлом, я направилась в зал для танцев, в который медленно и верно уже собирались десятки, сотни и тысячи гостей.

***

Удар каблука по гладкому паркету и лихой задорный ритм тарантеллы. «Кружатся жизни, и кружатся скрипки» поет исполнитель этой прекрасной музыки. С озорной улыбкой совершаю несколько оборотов вокруг себя, не сводя взгляда со своего короля. Вся толпа вампиров видит это, и видит это Дэнелла Тефенсен, а мне плевать. Я забавляюсь, дурачусь, и мои чувства возносят меня к шпилям моего замка в залихвацкой пляске. Я жалею несчастную шестнадцатилетнюю Манон, негодую из-за лейтенанта, который так жестоко обошелся с девушкой, для которой он стал всем в жизни.

Кружатся жизни, и кружатся скрипки, кружатся и уходят.

Подскоками на каблуках описываю круг и попадаю в его руки. Мой муж в парадном черно-золотом камзоле поднимает меня выше себя, крепко обвив руками за ноги, и под надрывный звук скрипки «Кружатся жизни, кружатся жизни, кружатся и уходят» медленно опускает на паркет, не сводя взгляда с моего лица, пока я мягко опускаю руки ему на плечи, все еще раздумывая о судьбе несчастной Манон. Наши лица всего в сантиметре друг от друга, и у меня перехватывает дыхание. Я еле держусь, чтобы не покраснеть. Моя реакция неизменно, год от года, одинаковая. Я реагирую на этого мужчину, и ничего не могу поделать с собой. Он — плен мой, любовь моя. Темные пряди его волос ниспадают на заостренные скулы, а в черных глазах полыхает самый настоящий пламень. Пламень ночи. И от этого огня я горю сама, словно ведьма на костре. Я хватаю его за руку, и, в быстрых подскоках, мы продолжаем ритм тарантеллы, продвигаясь по всему залу, пока она, наконец, не сменяется пасадоблем.

Музыка без слов, «Le Plant Sambrero». Испанская, быстрая. Возложив руки Владиславу на грудь, медленно поднимаю голову снизу вверх, взглядом окидывая его шею, подбородок, губы, затем нос и глаза. Проведя рукой по его виску и щеке, резким движением заведя ее в волосы на его затылке, я слегка отклоняю голову назад, и он, лишь на мгновение склоняется к моей шее. Оставив на ней никому не оказавшийся заметным поцелуй, он заставляет меня распрямиться быстрым рывком на себя. Закинув мою ногу себе на бедро, он скользит пальцами уже где-то намного выше воланов и оборок моей юбки от нижней стороны колена вверх, пока я забываю о том, как дышать, полыхая в адском огне. Красное и черное. Ночь и пламень. Как и тогда, в тот вечер, когда я потеряла девственность после танца на битых стеклах, на поляне у леса. Ритм и напряжение неизменны. Их нисколько не меньше в этот раз по сравнению с предыдущим. А затем, также рывком, он буквально отшвыривает меня от себя, не отпуская моей руки в красной перчатке. Пасадобль начинает править нами. Наши движения похожи на отрывистые стаккато в музыке. Далеко и снова близко. Некоторые из вампиров даже свистят и громко аплодируют, а ведь это еще далеко не конец. Он ведет меня, словно свою тряпичную куклу. Отшвыривая, но не отпуская, привлекая к себе и касаясь, где только возможно, опрокидывая почти навзничь и вращая вокруг меня самой и вокруг себя. В танце он — Дьявол и Бог. Не зря хореографию, особенно такую, именуют вертикальным воплощением горизонтальных желаний. А уж учитывая, насколько он по-страстному маньячен в сексуальных отношениях, не приходилось удивляться, что импульсы вожделения правят им с той же успешностью и в танце. В очередном повороте припадаю головой к его плечу и вижу, как усмехается Дэнелла Тефенсен, не сводя с нас пристального и почти что хищного взгляда, словно ожидая момента, когда ей снова станет дозволено подвергать нас пыткам. Нарочито истомленно закрыв глаза и потершись левой стороной головы о его руку, я открываю их, коротко ей усмехаюсь и показываю только одной Дэне видимый фак, широко улыбаясь и оскаливая клыки. Не сдерживая недоброй усмешки, золотоволосая девушка-дракон с таким же истомленным взглядом нежно проводит когтем под подбородком, визуально показывая мне харакири, только на горле. Покачав головой с усмешкой, я вжимаюсь в супруга всем телом со взглядом: «Ну-ка выкуси. Что ты нам теперь-то сделаешь.» На этот жест она недвусмысленно демонстрирует сначала рвотный позыв, а потом, давя смешок, также жестами, намекает на позу шестьдесят девять, предварительно изобразив пальцами по воздуху побег из зала наружу. От наглости этой драконьей сучки я аж багровею, не зная, как бы жестами ей досадить, а издевающаяся сволочь тем временем утирает фантомные слезки на щеках кулаками, изображая меня, обиженную пикировками. Сжав губы в тонкую полоску и окинув ее мстительным взглядом, я чувствую, что музыка подходит к концу. Последний оборот, и я падаю на колени к ногам Владислава. Красные и черные воланы и оборки моей юбки расстилаются полукругом за моей спиной, словно лепестки роз цвета ночи и огня. Тяжело дыша, я упираюсь лбом в его колено и обвожу взглядом собравшихся вампиров. Тишина в зале стоит гробовая, ничем не нарушаемая, и только через долю секунды зал вампиров начинает взрываться овациями. Рукоплещет даже стерва, чье второе имя — сарказм. Все потому что кто угодно может ненавидеть нас по отдельности, и даже вместе, но отрицать, что наша химия живого с ног свалит, а мертвого из гроба поднимет и то, что мы танцуем, словно рабы дьявольской скрипки, не станет никто. Побоится наказания от всевышних за богохульство…

Прихватив два бокала красного вина с подноса одного из наших слуг и приобняв мужа, другой рукой я сцепила Тефенсен, и мы отошли в уголок.

— Какого черта?.. — Возмущенно выдохнула я.

— А чего ты вообще от меня ожидала? Вы танцуете так, что с доброй руки очень хочется вам постельку расстелить прямо на танцполе. Да ладно тебе. Не злись на подколы. Даже у такой сволочи, как я, мурашки по коже побежали, когда он тебя на руках плавно опускал на пол. — На этот раз искренне улыбнулась Дэнелла.

— Как там Аарон? — Я благоразумно решила сменить тему.

— Все с ним в порядке. С его семьей тоже. Не помню, говорила или нет. Я сама его метку свела. И отпустила домой к родителям.

— Вот так просто? — Я удивленно приподняла брови, пригубив бокал вина и крепко сжав его рукой в красной бархатной перчатке.

— Я полна сюрпризов. — Пожала плечами Дэна. — Я прекрасно знаю, что ты казнила моих девочек на побегушках, и ничего. Вы с мужем как-то живы, и все в порядке. Что тебя удивляет в том, что я не тронула Уиллоби Виллипета, учитывая, что Владислав Дракула несколько минут назад буквально ощупывал тебя под юбкой в танце, а я стою и мило с вами разговариваю, вместо того, чтобы на цепь сажать и одного кастрировать, а другую заставлять смотреть на это?.. Да-да. Не смотри на меня так. Кто угодно мог не заметить ваших брачных игрищ на публике, но не я. Так что делайте выводы, раз уж его руки все еще на месте… Вы знали другую Тефенсен. А эта ироничная версия меня только шутит. Причинять кому-то физический вред я не хочу. Больше не хочу. Да не особо хотела и раньше, просто выбора не оставалось. Считай, что года сделали меня мудрее. Это единственная рабочая версия, которую тебе стоит знать. — Резюмировала она, когда нас бессовестно прервали. Двое мужчин и девушка возникли в поле моего зрения. Один был блондином с длинными завивавшимися волосами и темно-голубыми глазами, облаченный в светло-голубой камзол, в скрывавшей верхнюю часть его лица голубой с золотом карнавальной маске. Широко известный в вампирской среде Лестат де Лионкур. Другой носил темный плащ, даже не пытаясь приодеться к празднику и выглядев дежурно среди вампиров в золотом, наполнявших зал. В этом темноволосом и голубоглазом мужчине, даже в белой маске на половину лица я без труда признала одного из своих врагов. Константин Вольф. Сын Люциана. Подстрекатель оборотней на восстание.

Как и всегда, не в меру пафосно, Лестат поклонился, слегка показав клыки, и, взяв мою правую руку в свои, картинно коснулся ее губами, протараторив. — Ваше Величество, Вы как всегда выше всяких похвал. Танец был на высоте, ма шери. Вы же не обидитесь на такую фривольность? «Моя дорогая» без всяких пошлых намеков означает степень моего вдохновения и восхищения Вами, леди Лора Аделла Уилсон-Дракула! Ах да. Совсем забыл впопыхах. С двадцатилетием брака, Ваше Величество!

— Мне невероятно льстят Ваши слова, мсье Лестат. Надеюсь, графство де Лионкуров процветает, и леди Хелена де Лионкур в полном здравии, а торговля землями приносит высокий доход. — Весьма холодно ответила я, не склонившись даже для реверанса, не сводя взгляда с ухмылявшегося Вольфа, процедив напоследок. —  И кто только пускает в королевский замок всякий сброд.

Подтолкнув Владислава под локоть, Дэнелла кивком головы указала отойти подальше, дескать, намечается буря. Я отпустила их, благоразумно надеясь, что в зале, переполненном вампиров, она не станет совершать покушение на их короля. Лестат быстро ретировался вместе с ними, увлекая за собой девушку, которая, вероятно, пришла сюда с Вольфом вместе. Я гневно свела брови дугой и молчала, обливая энергетическими волнами презрения вамполикантропа с головы до ног. Потом все же нарушила молчание первой, не сдержавшись и процедив сквозь зубы.

— Как жаль, что дворцовый этикет не позволяет растереть гостя в порошок.

— А ты на «Вы»? — Ухмыльнулся нахал, осклабив ровные белые зубы. — Когда вжимала меня в стену замка, кажется, использовала слова и погрязнее.

— Мы на людях. Не обольщайтесь, мсье Вольф.

— Да будет тебе уже. Всем в этом зале, посмотри… — Чуть приобняв меня за спину, он обвел рукой присутствовавших здесь вампиров в масках, которые дружественно общались, пили кровь и вино из золотых фужеров, обмениваясь комплиментами. — Знают, кто в доме хозяин. Смысл строить из себя всесильную, готовую крушить и убивать валькирию? Даже в танце ты доказала, что подчиняешься мужу во всем. Твоя голова на его колене. Мило, романтично? Нет. Скорее уж порочно. Из глубин твоей души прорывается твое желание подчиняться ему. Ты вот видишь, что я — жалкий полукровка. А позволь мне показать тебе, что вижу я. О твоей беспощадности, когда ты сюда только приехала и обратилась, были наслышаны все. Резня в церкви в медовый месяц. Убийство невинных. А сейчас что? Королева чуть ли не ходит по деревням, разнося милостыню. А знаешь, откуда берется человеколюбие, леди Лора? Приехав сюда, ты еще любила себя, чувствовала себя человеком, и, пусть и называла мужа своей Вселенной, но ты знала, кто ты есть, не позволяя над собой издеваться, уходя на поиски новой жизни к человеку, который будет любить, уважать и ценить тебя. А сейчас что? Я невооруженным взглядом в этом прекрасном открытом со спины платье вижу рубцы, оставленные раскаленным серебром. Он так мило сейчас беседует с заклятым врагом. Посмотри на мужа. Разве не говорила ты совсем недавно, что теряешь самоидентификацию без него, становишься ничем, становишься его безвольным приложением, не чувствуешь себя отдельно от него? Не оттуда ли мягкость и сердечность? Униженной вещи хозяина уже не до себя, в ней нет ни капли самоуважения. Она не протестует против насилия. Ее все устраивает. Потому что ее психика разложилась. Некогда она была личностью. А теперь она — никто и ничто без своего темного мастера.

Он говорил долго и гипнотически. Я начала подпадать под его чары и впадать в транс, не сводя взгляда с тихо и мирно беседовавших Владислава и Дэнеллы, когда, внезапно, что-то внутри оборвалось, и я пришла в себя, с силой скинув его руку со своей спины и прошипев так, чтобы слышал только он. — Не твое песье дело, скотина. Почему-то каждая мелкая и никчемная сошка начинает думать, что может читать мне лекции и нотации о том, как жить и быть психически здоровой. Придержи свои советы для кого-нибудь другого. А если захочешь снова пообщаться… Не ищи меня больше. Удовлетвори свое социолюбие общением с кем-нибудь, себе подобным.

— То есть тебя даже не удивляет, что я читаю твои мысли? — Нагло улыбнулся эгоистичный хам.

— Ты вообще меня мало волнуешь. — Я развернулась и уже собиралась принудить его сообщить всем, что королева покинула праздник по причине дурного самочувствия, когда Константин снова подал голос.

— А как насчет кое-чего другого, более интересного? Полагаю, ты не успела обратить внимание на мою спутницу и узнать в ней зеленоглазую девочку, которой давным-давно лишилась. Что скажешь, Лора, по поводу возвращения своей регины?

У меня просто отвисла челюсть, и я даже не успела ничего ответить на его похабную реплику о том, что скоро долг заставит его называть меня милой тещей, и что, дескать, он уже говорил, что моя дочь — его, а я просто не сообразила, что он имеет в виду, и какая именно дочь. Тем временем, к нам медленно подошли Владислав и спутница Константина Вольфа. Вот теперь я обратила внимание на девушку. Выглядела она года на двадцать два. По вампирским меркам, как дитя нежити, она не могла постареть больше ни на день, заморозившись именно в этом возрасте. Будто бы договорившись со мной, девушка тоже была в красном платье в пол, разве что без черных и вообще каких-либо оборок. Платье было строгим и облегавшим ее красивую и изящную фигуру. Длинные черные локоны были уложены в высокую прическу, а ее лицо было не просто красивым или же привлекательным. Оно было безупречным. Большие изумрудные глаза, обрамленные длинными черными ресницами, и как я раньше этого не заметила, выдавали с потрохами ее принадлежность к эльфийской крови и роду Шиаддхаль.

Пытаясь из последних сил сдержать эмоции, я с шумом выдохнула одну фразу, которая прозвучала столько же глупо, сколько пафосно. — Владислав, почему ты до сих пор не представил мне это прелестное создание?..

Юная регина, еще вероятно не догадываясь о том, кем она является, присела в реверансе и тихо ответила мелодичным, словно перезвон колокольчиков, голоском.

— Анна Валериес-Тедеску. Поздравляю с годовщиной, Ваше Величество.

Анна… Как мой первенец. Совпадение было случайным, но травмировало меня не меньше, чем если бы оно было намеренным.

— Лора Аделла Уилсон-Дракула. — Не найдя, что ответить, представилась я. Во мне как-то на подкорке записался этот способ представляться. В вампирском мире я именовала себя только так, и не иначе. Когда же я находилась в Благодатной Долине, напротив, я забывала об этом имени. Там меня звали Лара Изида Кармина Эстелла Шиаддхаль. Иногда я позволяла себе добавить «Дракула» в конце, после фамилии королевской династии, что, пусть и резало слух эльфам, но мне было все равно. Я гордилась своим браком, и мне не было никакого дела до того, кто что скажет о нем. Или о нас. Я попыталась улыбнуться, и, к моему удивлению, Анна улыбнулась мне в ответ.

Удерживая себя от распиравшего грудь хамства, я осмелилась спросить. — Вы прибыли сюда в сопровождении мсье Константина Вольфа?

Скромно потупив глаза, Анна тихонько молвила. — В Трансильвании я оказалась волей случая, бежав из реального мира, мира без магии, раненой. Я чуть не погибла. Мой господин, то есть мсье Вольф, нашел меня и спас мне жизнь, поселив у себя…

Да уж. Дело принимало еще тот оборот. И не в мою пользу. Я никак не могла смириться с тем, что полукровка окрутил юную наследницу нашего с Владиславом престола, и сейчас меня почти что бессильно трясло от ярости, едва я только бросала взгляд в сторону успевшего ретироваться вамполикантропа, стоявшего поодаль с бокалом крови в руке, премило беседовавшего с вампиршей в золотом платье и такой же золотой маске.

Наконец, я задумчиво изрекла. — Характер мсье Вольфа оставляет желать лучшего и напоминает ветер в поле. Терпения Вам, мадмуазель Анна.

Натянуто улыбнувшись, я заметила взгляд Анны, обращенный в мою сторону. Она смотрела на меня, как на королеву или на богиню, или на сошедшую с полотна музу. Да. Юная регина видела во мне кого угодно, кроме собственной матери. Это удручало настолько, что я даже не стала препятствовать мужу, который пригласил Анну Валериес-Тедеску на медленный вальс, потому что никакого ответа на вопрос о том, что сказать дочери, которую видишь впервые совсем взрослой, у меня не было. Грянула медленная музыка венского вальса, и я задумчиво отпила из бокала красное вино, глядя на отточенные и правильные движения в танце супруга и изящную фигуру в красном в полуобъятии короля вампиров. Фигуру его родной дочери, о чем он еще, вероятно, даже и не догадывался.

***

1440 год.

В саду зацветала вишня. От легкого порыва весеннего, ставшего почти что летним ветра белые и розовые лепестки срывались с веток пробужденных природой деревьев и улетали в сторону юга. Юный восемнадцатилетний князь в белых, расшитых золотом одеждах, задумчиво прогуливался по саду, глядя на вишни и не замечая ничего вокруг себя. Казалось, даже деревья здесь хранят память о той, с кем ему было так хорошо в детстве, но о которой он ничего не слышал двенадцать долгих лет. Он коснулся белоснежной, заметенной цветами, точно снегом, ветви и обреченно усмехнулся. Судьба играла с ним злую шутку. Валерий-завоеватель и Алианна подыскали ему выгодную партию. Княжну Элизу Вестфальскую из княжества «Вестфалия» на границе Валахии. И она была красивой, светлой и набожной девушкой. Последнее имело огромное значение, так как князь Цепеш веровал в Бога и его сильную длань, способную защитить любого нуждавшегося. И все же… Чего-то ему не хватало в Элизе… Чего?.. Он и сам не мог дать ответа на этот вопрос. Заправив слегка влажную и завившуюся от недавно прошедшего дождя черную прядь распущенных волос себе за ухо, юноша услышал тихий и непринужденный разговор двух голосов: мужского и женского. Спрятавшись за деревом, он выглянул из-за ствола и окинул взглядом беседовавших. Сердце его онемело в груди. Он знал их обоих. На мужчине был темно-коричневый плащ. Его распущенные каштановые волосы спадали на его плечи, а зеленые глаза так и улыбались цыганке, закутанной в черной шали с длинными кистями и с вышитыми на ней яркими красными розанами и купавками. Она изменилась за эти годы. Не стала менее дикой, но стала более женственной. Влад не мог отвести взгляда от ее стройной талии, закутанной в черное, а ее волосы, локонами, точно змеями, струившиеся ниже лопаток, казались на вид почти что шелковыми. В который раз он поймал себя на мысли, что хочет их коснуться. Одернув себя, он снова взглянул на пару, слившуюся в поцелуе. Черты ее лица не стали мягче. Пожалуй, только заострились за эти двенадцать лет. Острые скулы и хищные зеленые глаза. Что-то снова маетно дернулось в груди юного князя и, тяжело дыша, он отвернулся. Его лучший друг — Гэбриэл Ван Хельсинг. И Маргарита. Его Маргарита. Он не имел никакого представления о том, когда начал называть ведьму своей, но уже желал ее всем организмом, всей кровью, закипавшей в венах. Как его друг мог так поступить с ним? Он же доверял ему. Рассказывал, что ищет исчезнувшую много лет назад цыганку, которая ему не безразлична. Пожалуй, даже настолько, что он был готов ослушаться Валерия-завоевателя и мать, и сделать ее своей княгиней вместо Элизы Вестфальской. А Гэбриэл, его лучший друг, нашел ее и забрал себе. Ярость охватывала его все сильнее с каждой минутой, и, когда он уже был готов выйти из укрытия и бросить вызов лучшему другу, князь увидел, как тот попрощался с молодой ведьмой и направился в сторону замка Валерия-завоевателя. Маргарита Ланшери осталась одна в саду. Тяжело вздохнув, она сползла по стволу вишневого дерева на землю, и, положив голову на сплетенные пальцы рук, о чем-то глубоко задумалась. Тогда он решил, что скрываться нет больше смысла и потихоньку, чтобы не напугать ее и не выдернуть из мыслей, вышел из-за дерева. Неплохо зная цыганский язык, благодаря цыганскому происхождению, он прошептал первое, что пришло на ум.

— Яв кэ мэ, чиргенори. Нанэ ада вавир прэ свето. (Приди ко мне, звезда моя. Нет больше таких на свете. /цыг./ — примечание автора).

Молодая цыганка подняла голову и улыбнулась.

— Владислав. — Нараспев произнесла она. — Не ожидала тебя здесь увидеть.

— Где ты была все эти годы? Я искал тебя. После того, как ты исчезла, мне покоя не было. Последний раз мы виделись еще детьми, но наша с тобой связь тянула меня все то время, что я тебя не видел, как безумие тянет больного человека в пропасть. Маргарита. Прошу. Скажи мне, что ты тоже меня искала. Бабочка, пожалуйста… — Черные глаза юноши пылали огнем страсти и боли. В них плескалась боль через край.

Хищно оскалившись, цыганка попыталась честно и искренне улыбнуться. Не вышло. — Я никуда не пропадала, Владислав. Да, мы дружили в детстве, ну и что с того? Все прошло и кончилось. Не терзай себя, мальчик. Я с Гэбриэлом. У нас все серьезно. Может, даже вскоре я рожу ему ребенка.

Поднявшись с земли и плотнее закутавшись в черно-красную шаль, Маргарита отвернулась от князя, собираясь уходить в ту же сторону, где мгновениями ранее растворился в линии горизонта Ван Хельсинг. Но Влад Цепеш не собирался так просто ее отпускать, только что отыскав. Схватив ее за шаль, он рванул цыганку на себя, сорвав и ее и случайно порвав черное платье на ее плече так, что стало видно безобразное выжженное клеймо в форме змея, окольцовывавшего розу. — Бога ради. Чем я тебя не заслужил? Чем я хуже его?

Он зажал ее лицо между ладоней, с горечью глядя на то, как она отворачивается и даже не смотрит на него. Тяжело выдохнув и преодолев себя, Маргарита все-таки подняла на него взгляд своих холодных и колючих зеленых глаз и посмотрела в его глаза, черные, словно ночь. — Этим. Именно этим, милый Владислав. Правда в том, что я никогда не любила тебя. Есть лишь Гэбриэл. Смирись. Он мрачный. Он со мной одного поля ягода. И он — мой ровесник. А ты что? Посмотри на себя. Милый, невинный мальчик. Я не вижу в тебе мужчину. Ты для меня всего лишь мальчик. Мне двадцать семь, тебе восемнадцать. Ничего не получится! Послушай себя, ты сказал: «Бога ради». Кому ты это сказал? Ведьме, которая поклоняется и отдает свою кровь темным силам. У меня почти все руки и ноги в шрамах. Сила, которой я служу, регулярно просит моей крови в обмен на знания о зельях, ядах и темных заклинаниях. Только поэтому я так сильна. Потому что плачу демонам высокую цену за способность колдовать. Когда я настолько измучена, что уже не в силах причинить себе вред, меня режет бабушка Роза, а я, стиснув зубы, терплю. Чтобы неугодные мне умирали в страшных муках. Недавно трагически скончался Айозиф. Наверное, ты помнишь этого недалекого священнослужителя. И я даже не скрываю, что это дело моих рук. Из-за чернильницы меня выгнали из школы при монастыре, и я лишилась возможности получить образование. А я не могу смириться со своим провалом и не отомстить. Куда ты лезешь в мою тьму? Неужели такой жизни ты хочешь? Я же испорчу тебя, а я не хочу тебя портить. Все в тебе хорошее станет дурным и безобразным. Карма твоя к чертям полетит, если ты свяжешь свою судьбу со мной. Ты познаешь такую боль, о которой и не мыслил, если тебя коснется и захлестнет тьма. В тебе столько света, юный князь. А я не хочу заменять его скользким мраком. Женись на Элизе. Да. Мы не виделись много лет, но это не значит, что я за тобой не следила. Ты, как брат мне. Младший брат, которого у меня никогда не было. Ты единственный дал мне шанс, когда никто не давал. Ты сделал меня своей подругой, когда остальные закидывали камнями и готовы были убить. И я хочу отплатить тебе добром за добро. Хочу, чтобы ты был счастлив. Со мной этого счастья ты никогда не получишь. У тебя свой замок, отец, мать и богатство. Корона Валахии ждет тебя. А меня ждет мой табор и мои ромалэ. Иногда я сплю на голой земле. Я — нищенка, по сути. У меня ничего и никого нет. Даже мать отказалась от нас с бабушкой и ушла, сказав, что не в силах больше выносить нашу тьму. Куда тебе. Светлому, невинному, набожному, восемнадцатилетнему мальчику лезть в нее?

Она не грубо, но настойчиво убрала его руки со своего лица. — Быть со мной — нет доли горше. Никому хорошему я этого не желаю. А тебе не желаю больше всего. Я сказала, что ты мне, как брат. Так знай, что на этом все. Больше у меня нет никаких чувств. И они не появятся. Не надейся. Живи дальше.

Тогда, повинуясь некой безумной силе, Владислав склонился вплотную к Маргарите и коснулся ее губ своими, прошептав, что не боится ее ни капли, и его не пугает ее тьма, а даже влечет. Цыганка не препятствовала, углубив поцелуй и заведя руку в его распущенные длинные волосы. Отстранившись почти что через минуту, она оскалилась в улыбке. — Теперь ты успокоишься? Этого достаточно?

Не дожидаясь ответа, Маргарита почти что грубо отпихнула его в сторону и пошла прочь, покидая вишневый сад и с раздражением чувствуя, как огонь томления уже начинает лизать ее тело изнутри. Но, сделав глубокий вдох и выдох, она открывает глаза спокойного и мертвого душой человека, безобразной и гонимой людьми ведьмы. Разные дороги и разные судьбы. Не имеет никакого значения, что хочет она, и чего желает юный князь. Параллельные прямые никогда не пересекутся… А белые и розовые лепестки цветов летели и летели с по-весеннему благоухавших вишневых деревьев, когда Владислав смотрел ей в спину и видел, как уходит навсегда Маргарита Ланшери. Его единственная любовь на всем свете и во всех мирах…

***

— Просто какой-то смазливый мальчишка. Он мне никто. Сопливый юнец. Да я таких, как он, тысячу бы раздавила и сварила в котле, как омерзительных слизней. — От отвращения Маргариту даже передернуло, пока она тщетно пыталась засунуть свои внезапные порывы, вновь и вновь вспоминая поцелуй в вишневом саду, туда, откуда они лезли, но это было не в ее власти. Сегодня, неделю спустя после их встречи с князем, она будет танцевать для своего табора в присутствии всех цыган ее племени и отца — Малакая. Оправив на себе алый, точно кровь, танцевальный костюм — топ и широкую юбку, который ей недавно сшила бабушка Роза, она тряхнула завитыми черными кудрями, поправила розу в волосах и сделала себе установку думать только о танце и ни о чем больше.

Табор Малакая расположился на поляне в глубине леса, неподалеку от которого возвышался мрачный и черный замок Валерия-завоевателя и его семьи. Самое сердце Валахии, за лесом которого располагался высокий гребень Карпатских гор.  Уже горели высокие костры. Несколько кибиток стояли открытыми, а женщины полугрязные и чумазые, не имея возможности даже вымыться в озере из-за того, что приходилось постоянно стеречь своих младенцев, держа их на руках, грелись сейчас возле огня в пестрых, но столь же замаранных одеждах. Миновав несколько цыганок и своего брата, мимолетным кивком головы с ним поздоровавшись, молодая ведьма вышла в центр поляны и обомлела. У костра сидело двое мужчин. Малакай, ее отец, и юный князь Влад в незамаранном бело-золотом с цыганской гитарой на коленях. Она пристраивался к звуку струн, что-то потихоньку натренькивая. Взбешенная до грани, Маргарита уже развернулась, чтобы уходить, как властный голос Малакая Ланшера, достигший ее спины, остановил ее.

— Негоже не уважать гостей, дочь. Именем табора повелеваю тебе вернуться.

Не смея ослушаться лидера табора, Маргарита повернула назад, подойдя к отцу и силой схватив его за руку. Подняв Малакая с земли, девушка отвела его в сторону к высоким и древним вязам. Неистовый огонь полыхал в ее зеленых глазах, когда она начала в полный голос кричать на цыгана. — Какого Дьявола он здесь забыл? Почему я должна общаться с этим Цепешем? Он — жалкая пародия на ромалэ. Может, в его жилах и течет цыганская кровь, но посмотри, как он живет. Свой замок, свой конь фризской породы, Крог, свои родители, которые за ним ухаживают и сопельки ему подтирают. Даже у тебя нет хорошего коня, только жалкая кляча, хоть ты и повел за собой наших людей. Я ненавижу богачей. Пусть проваливает отсюда. Табор — мой дом. Эта поляна — мой дом. Не его. Я здесь танцую, колдую, живу, сплю, моюсь в озере и питаюсь дождевой водой, как крыса в подземелье, пока Цепеши распивают дорогие вина. Скажи. Скажи ему, чтобы он ушел.

Непроизвольно слезы заструились по щекам молодой ведьмы, и Малакай нежно взял дочь за руку. — Я живу на этом свете дольше тебя, дочь. И я все вижу. Я — не идиот. Есть души в мире, которым суждено быть сцепленными в вечности. Прекрати бежать от князя, Рита. Ты не спасешь себя отношениями с Гэбриэлом. Не спасешь себя от истинной любви. Тобой правит черная магия. Поэтому твои чувства — мрачный комок ярости, злобы и бессилия. Впусти в себя и хорошие эмоции, девочка. Боишься испортить этого мальчика? Да у него на душе написано влечение к тьме. Я — не колдун, но я это чувствую. У него потенциал превратиться в кого-то мрачнее и тебя, и всех магов, которых я знаю. Не знаю, кем он должен стать, чтобы оказаться проклятием даже для ведьм и колдунов, но… Попробуй. Как знать. Может, случится наоборот. Может, не он впустит в себя твою тьму, а ты примешь его свет. Тебе критически не хватает хорошего в жизни, Рита…

Маргарита коротко кивнула. Кажется, она уже была готова смириться с тем, что выедало ее, и подчиниться этому. Малакай дал всем знак убраться с поляны в свои разноцветные кибитки. Молодая ведьма и юный князь остались одни. Он ни слова ей не сказал. Его пальцы задумчиво перебирали струны гитары, и вскоре Владислав запел. Его голос оказался невероятно красивым. Князь пел на цыганском песню о роме, влюбленном в прекрасную и неземную Луну, а его длинные темные ресницы подрагивали, уже влажные от слез. Отсветы костра тенями ложились на его лицо, и Рита замечала все то, что столь тщательно игнорировала до сих пор. Даже к своим восемнадцати годам мальчик был невероятно красив, а мужественные скулы визуально делали его старше и привлекательнее. Не прерывая пение юноши, Маргарита опустилась на землю за его спиной, прикоснувшись рукой к его плечу. Что-то в ней сломалось. И жесткость, черствость, желание смеяться и проклинать, такие обыденные для нее, внезапно сменились трепетом и благоговением. Владислав почувствовал прикосновение и дрогнул всем телом, но петь не перестал. И тогда, сплетя из жесткой осоки резинку для волос, она аккуратно собрала его волосы в высокий хвост, оставив пару прядей челки ниспадать по сторонам лица. Вжавшись головой в его плечо, она прошептала ему прямо на ухо. — Так лучше. Когда волосы собраны.

Мурашки пробежали волной по телу юноши, и он обернулся к молодой ведьме, окончив песню. — Станцуй для меня, Маргарита.

И она танцевала для него в отсветах костра. Страстно, несдержанно и самозабвенно. Длинные полы ее юбки разрезали алыми бликами черные краски ночи, а Владислав смотрел на нее, как завороженный. Окончив танец, она опустилась перед ним, сидевшим на земле, на колени и осторожно провела рукой по его груди, животу, заводя руку ниже. — Для меня-то не впервые. У тебя была девочка, князь?

— Не было никаких девочек. — Князь стыдливо опустил голову и слегка покраснел. — Я все надеялся, что ты станешь моей первой.

— Ладно, дитя. Надеюсь, никто не узнает о том, как плохие ведьмы портят хороших мальчиков. Иначе костра мне не избежать.

— Я ничего никому не скажу. — Владислав посмотрел на ведьму сквозь сеть слез, еще не высохших после пения. — Все, что случится с нами здесь, останется только здесь.

К своим двадцати семи годам Маргарита Ланшери была не только опытной в искусстве магии, но и в искусстве любви. Скрыв их от посторонних глаз защитным заклинанием, ведьма медленно сняла одежду с юного тела князя и опустилась перед ним на колени. Когда он испытал первый в его жизни мощнейший оргазм, который взорвался в его голове снопами искр, чувствуя, как семя его изливается в теплый и влажный рот цыганки, отрывисто выдохнув, он взглянул на нее. — Я думал, что этим только шлюхи занимаются. Прости… Я… Не то, чтобы… Я не хотел тебя обидеть. Просто… Тебе нормально? Как по мне так это грязно и порочно.

— Прекрати думать и анализировать. — Ядовито улыбнулась ведьма, отирая следы спермы с губ, мягко опуская юношу на землю и склоняясь над ним. — Любовью лучше заниматься, чем ее обсуждать. Мой невинный, чистый и стерильный мальчик. Что только заставляет тебя назвать то, чем я только что занималась, чтобы не шокировать тебя в первый же раз женскими половыми органами, грязью?.. Запомни одно, Владислав. Когда любишь, нет ничего грязного, порочного и недозволенного. В любви все позволено, потому что это чувство настолько объемлющее и всепоглощающее, что как можно даже допустить на минуту мысль о том, что можно брезговать любимым человеком?.. Ну же, князь. Ты долго добивался моего внимания и расположения. Ты его получил. Теперь просто расслабься, закрой глаза и отдайся на волю чувствам.

Гладя обнаженное, упругое, молодое тело князя, касаясь его лица, обрамленного темными прядями волос, приподняв подолы юбки и насадившись на его разгоряченное естество, Маргарита мерно и интенсивно двигалась, воздевая голову к полной и прекрасной Луне. Когда она соединилась взглядом с ночным светилом, произошло нечто странное, не увиденное никем. Ее глаза стали молочно-белыми, без зрачков и радужки. Длилось это полторы минуты. Все это время девушка была пленницей Луны, а в миг, когда их тела взорвались в единовременном оргазме, ее глаза снова стали зелеными. Выброшенный же заряд энергии их слившихся тел создал в воздухе нечто энергетическое такой силы и мощи, что когда-нибудь в будущем, почувствовав витание этой древней и темной энергетики, не погибшей и не растворившейся в пространстве за века, глупые монахи Ватикана, предчувствуя беду, ощущая этот поток скорее темным, чем светлым, наскоро составят пророчество о воцарении Ночи, предвещавшее гибель всех миров, если Владислав и Маргарита сквозь время и пространство снова обретут друг друга. Но до этого момента должно было пройти немало времени, а пока что молодая цыганка и юный князь все еще дрожали в объятиях друг друга от обрушившейся на них с воздуха волны удовлетворения…

Склонившись к губам Владислава, ведьма коротко и отрывисто поцеловала его.

— Когда ты женишься на этой трепетной лани? — С долей укора, злобы и ревности спросила она.

— Трепетной лани? — Князь улыбнулся, тяжело дыша, чувствуя, как сердце буквально разрывается в его груди, и поправил розу в волосах склонившейся к нему жгучей брюнетки Маргариты. — По-моему, ты сама побуждала меня жениться на ней… Вскоре. На днях вроде бы как должен.

—  До сегодняшней ночи. — Серьезно покачала головой ведьма. — Случилось нечто, что еще раз доказало, что ты — моя судьба. На днях мне придется положить конец отношениям с Гэбриэлом. Я знаю, что будет тяжело, но… С этой минуты ты — мой, а я — твоя навеки. Я проведу один обряд, чтобы даже после смерти наши души никогда не упокаивались, а отыскивали друг друга снова и снова. В любой ипостаси. Испив моей крови, ты, даже если умрешь по какой-то причине, воскреснешь. Кем-то другим. Чем-то другим. Существом такой силы и мощи, что все миры падут к твоим ногам. Не медли же. Пей.

Ведьма протянула крошечный флакончик, который как украшение носила на шее. — Двух капель будет достаточно. А теперь я выпью твоей крови, чтобы всегда находить тебя, что бы ни случилось.

Взяв руку князя в свою, ведьма оторвала стебелек осоки от земли и с силой провела по коже юноши острой стороной. Показалась тонкая капля крови, к которой ведьма прильнула полуоткрытым ртом.

— Все. — Резюмировала она. — Уже к вечеру следующего дня наша связь будет нерушима, а мы — бессмертны. Даже если мне придется умереть, а я знаю, что придется. Ведьмы всегда чувствуют свою смерть, а моя уже медленно и верно наступает мне на пятки. Даже в этом случае я буду реинкарнировать. Но тебе переживать не стоит. Моя память останется при мне в любом новом теле. Ты же будешь воскресать в своем. И… Еще одно.

Маргарита резко поднялась с земли и через несколько секунд скрылась внутри своей алой кибитки. Прошла всего минута, и князь Цепеш увидел, как она спрыгивает с колеса легко и непринужденно, точно двенадцатилетняя девочка. Подперев рукой голову, он лежал на земле и окидывал ее изящную фигуру в обтягивающем алом пламенным взглядом, а в голове его не было ни одной правильной или даже праведной мысли. Испытав бурю новых для него ощущений, он хотел повторить эту ночь снова и снова. За размышлениями он даже не успел заметить, как Маргарита подошла к нему вплотную, протягивая плотно закрытый пузырек с черной жидкостью.

— Мой подарочек для Элизы Вестфальской. — Улыбнулась она, и ночь заиграла на ее лице, заостренных скулах и в зеленых, бесовских глазах, всеми оттенками коварства. — Это зелье убивает в считанные секунды. Достаточно лишь капли, перемешанной с едой. И главное его преимущество в том, что смешиваясь с чем угодно, кроме себя, оно становится бесцветным, теряет запах и не имеет вкуса. Определить, что это был яд просто невозможно. Гаджо сдохнет уже тогда, когда все будут думать, что она просто лишилась сознания. Убей ее, Владислав, а потом возвращайся. Я буду ждать тебя так, как не ждала никого и никогда на свете. Мой рома. Мой цыганенок.

Маргарита склонилась к князю, протягивая ему флакон с ядом. Он же резко отпрянул от нее с ужасом и неприязнью в глазах. — Что ты делаешь, Рита? Мы можем быть счастливы и так, никого не убивая. Зачем ты вешаешь на мою душу такой тяжкий грех? Зачем заставляешь убить девушку? В чем она виновата? Бог покарает меня за такие деяния. Это не по законам святого писания.

— Я лучше знаю, что мы можем, а что — нет. Судьба — низменная дрянь. Пока Элиза Вестфальская дышит, демоны говорят, что мне не владеть тобой никогда. — Ведьма с нажимом вложила в руку Владислава пузырек с черным ядом. — Убей эту трепетную лань и возвращайся. Или забудь обо мне навсегда. Не ищи. А найдешь — не зови с собой. Ты знал, на что идешь, когда связывался с ведьмой. Я говорила, что тьма шлейфом тянется за мной. Или прими ее или живи трусом в своем свете, за пазухой у своего Боженьки. Ты юн, молод и неопытен. Я же к своим двадцати семи ощущаю себя сгорбленной старухой. Чтобы жить со старухой, нужно постареть и испортиться душой самому. Выбор за тобой. Выбирай. Либо я, либо она. Да поскорее. Мой мужчина не станет колебаться. Я готова к этой вечности с тобой, к которой ты подготовился, судя по сведенным бровям и нахмуренному лицу, не так ответственно, как должен был, и как я тебя предупреждала. Просто знай. Если мне придется гореть в аду, я хотела бы видеть тебя горящим рядом, Владислав.

— Хорошо. Я сделаю это. Только ради тебя. — Князь решительно посмотрел на девушку, зажимая в руке пузырек с ядом, отданный ему ведьмой. — Гореть мне в пламени ада из-за тебя, Маргарита Ланшери. Но лучше я буду гореть за тебя, чем без тебя. Надеюсь, Бог прощает проступки, свершенные во имя великой любви, или не найти мне покоя ни на небе, ни на земле. Я вернусь за тобой, как только смогу. Не покидай Валахию.

— Я буду ждать. Куда мне ехать. Дом мой — лес, крыша — луна и звезды. — Ведьма на прощание поцеловала его так крепко, что у юного князя перехватило дыхание. — В тебе течет моя кровь. Пусть и всего две капли, но даже они уже успели омрачить твою душу. Сомнения не должны сломить тебя в самый ответственный момент. Кровь ведьмы сильнее человеческих убеждений. Буду молиться за твою удачу в черном деле Дьяволу. Ступай.

Скривив губы в демонической усмешке, ведьма легонько подтолкнула одевшегося князя в сторону дома, и он, крепко зажимая яд в руке, направился к замку своего могущественного воина-отца, Валерия-завоевателя…

***

Это оказалось жутко. Намного страшнее, чем он предполагал. Они уединились в своей комнате, и он, почти что с жалостью, окинул взглядом голубоглазого белокурого ангела, которым была юная семнадцатилетняя Элиза. Князь Владислав  Цепеш знал, что путь, который был им избран — путь нисхождения, ведущий в самые бездны мрака. Он знал, что Бог, в которого он верил все это время, и которому поклонялся, больше никогда не повернется к нему лицом после содеянного, но, увы, он ничего не мог с собой поделать. Чувства к ведьме держали его крепко, и мысль о том, что ему придется провести эту вечность без Маргариты, пугала его гораздо сильнее, нежели угроза быть проклятым самим Всевышним существом. Должно свершиться так, как сказала она. Рита. Пока Элиза жива, им никогда не быть вместе…

Предложив девушке вина и отойдя в сторону, чтобы налить его из высокого кувшина, он, незаметно для нее, подлил в тонкий витиеватый бокал черную жидкость из пузырька. Вступив во взаимодействие с красным напитком, жидкость и правда утеряла свой цвет, будто ничего в бокале с вином кроме вина и не было… Протянув юной княжне Вестфальской напиток, Владислав ожидал, что случится. Она отпила лишь глоток и даже не успела ничего сказать. Вены не выступили на ее лице, и щеки ее не посинели, как под воздействием большинства известных князю ядов. Она просто замертво повалилась на кровать, на которой сидела. Ее не извивали конвульсии, не было и традиционной пены изо рта, даже глаза девушки не были широко распахнуты и полны ужаса. Веки ее просто мирно сомкнулись, словно бы она спала, чересчур утомившись. Владислав подождал для полной уверенности еще несколько мгновений, даже не из холодного расчета и мыслей о том, что, если пройдет какое-то время, княжну уже точно будет невозможно спасти, а просто потому что он сдвинуться с места не мог в состоянии шока. До этого момента при нем никто не умирал. И вот первый человек, смерть которого он наблюдал воочию, погиб от его руки. Впав на продолжительное время в ступор безумия, он даже был не в состоянии себя корить и только сдавленным голосом смог прокричать через, казалось, миллионы мучительных секунд: — Помогите! Скорее!

Первой в комнату на крик вбежала леди Алианна. Увидев сына, который сидел на кровати и был бледнее мела, она кинулась к нему, чтобы проверить все ли с ним в порядке. Удостоверившись, что так и есть, тридцатишестилетняя статная и высокая темноглазая брюнетка непонимающе посмотрела ему в глаза, а он, устремив взгляд в землю, просто указал ей куда-то за свою спину, глухим и чуждым голосом не без труда произнеся всего лишь две фразы.

— Она выпила вина и просто упала. Я не смог ее спасти.

Следом на крик сбежались слуги замка Валерия-завоевателя, а вместе с ними в комнату влетел и он сам. Окинув взглядом рыдавшую Алианну на груди у сына и уже остывавший труп княжны Вестфальской, и без того мрачный мужчина помрачнел всей душой. Тяжелая безысходность морщинами прорисовалась на лице короля Валахии и короля всех цыган…

***

А буквально через несколько месяцев, в тысяча четыреста сорок первом году, сразу после коронации князя Владислава, Маргарита Ланшери вошла в его замок в качестве его жены и королевы Валахии. Став королем, Влад начал зарекомендовывать себя жестоким правителем. Ведьма, даже ни слова не молвив, управляла им, словно марионеткой. Он стал подвластным ей настолько, что ни одно слово матери или же отца не могло оказать на него никакого влияния. Алианна чувствовала зло, исходившее от цыганки, и пару раз наблюдала за тем, как в приступе экстаза поклонения темным силам с закатившимися и ставшими абсолютно белыми глазами, Маргарита режет себя кривым кинжалом, чтобы подарить свою кровь Сатане. Женщина тщетно жаловалась мужу и сыну. Первый не имел никакой власти пойти против нового короля, а второй был до безумия очарован ведьмой и заставлял мать замолчать жестокими способами, один раз даже подняв на нее руку. Вскоре Алианна застала ведьму как раз во время ритуала черной магии. Нелишним будет добавить, что слегла она в страшнейшем недуге уже на следующий день. Жар не спадал неделями, и через месяц матери князя Цепеша не стало для мира живых. Валерий-завоеватель, после смерти жены, и вовсе стал мрачнее тучи и затаил злобу и на сына, и на ведьму, к которой и без того не питал ничего светлого. Теперь же он ненавидел их обоих, а того, кому они с женой дали жизнь, даже больше. Ведь это он привел смерть в их дом. С момента появления ведьмы здесь все стало не ладно, иначе и не так, как было. Начиная очень подозрительной смертью княжны Элизы Вестфальской и заканчивая смертью Алианны, только горе и боль правили в этом замке безраздельно. И Валерий-завоеватель сердцем чувствовал, чьих рук это дело.

В тысяча четыреста пятьдесят седьмом году, будучи в возрасте сорока четырех лет, Маргарита забеременела и родила дочь. Девочку назвали Адрианой. Адриана Ланшери-Цепеш с маленьким ангельским личиком, зелеными глазами и темными волосами была практически копией матери, разве что черты ее лица были немного нежнее резких материнских, и ими она напоминала отца. А вскоре разразился гром. В тысяча четыреста шестьдесят первом году Валерий-завоеватель, обладавший суровым нравом, и его сын, Владислав Цепеш, устав от удерживания мира путем поборов, отказались платить дань турецкому султану — Мехмеду Второму. В июне тысяча четыреста шестьдесят второго года в Валахию вторглась тридцатитысячная турецкая армия во главе с султаном. Не без труда одержав победу над турками вместе со своим верным конем Крогом, князь уже успел воспрять духом, не смотря на то, что вспоминал каждый день тревожный последний разговор с женой, когда он прощался с ней и пятилетней Адрианой, отправляясь на войну. Маргарита умоляла его остаться. Последние несколько месяцев ведьма так явственно ощущала свою смерть, что князь не спал ночами от ее тревожных метаний во сне, которыми заражалась и их маленькая дочка, ни на минуту не покидая мать, даже когда та уединялась колдовать и просила Владислава не входить в ее комнату. Но тогда он лишь ответил жене, обняв ее и прижав к своей груди, закованной в пылающие белым огнем отсветов доспехи, что даже в смерти есть что-то хорошее, просто это трудно увидеть. Но говорил он это, еще не успев познав смерть. Да. Он видел смерть многих людей, даже родной матери, но никогда не терял кого-то, кто бы мог быть для него дороже жизни. Однако, вскоре, столкнувшись с гнилыми прикосновениями старухи с косой к той, которая для него стала всей Вселенной, он навсегда разучится видеть в фатальном завершении весьма достойной жизни так нелепо, хотя бы проблески чего-то светлого…

***

Шаги в коридоре становились все громче и громче. Они уже почти стали ритмом ее сердцебиения. Она чувствовала, что эти шаги предвещают конец, и ничего с этим поделать не могла. Ее маленькая дочка постоянно находилась рядом с ней, и Маргарита просто не могла позволить себе резаться при ней и уничтожать ее психику с пяти лет. Перестав платить дань темным силам за могущество, ведьма чувствовала себя все слабее и истощеннее с каждым днем. Но сейчас она была готова попытаться себя спасти. Не было смысла оберегать Адриану от того, что девочка могла увидеть. Если погибнет она, ненавистная Валерию-завоевателю из-за смерти жены, презираемая им ведьма, цыганскому отродью, каковым бывший король Валахии называл собственную внучку, тоже не будет спасения.

Сидя с ножом в руках на полу, она увидела, как обеспокоенная малышка подошла к ней вплотную и окинула ее взглядом своих внимательных и встревоженных зеленых глаз. Зажав кукольное лицо девочки между последнее время несогревавшихся ладоней, ведьма посмотрела ей в глаза, прижав палец к губам в знак молчания. — Залезь под кровать и не выходи оттуда, пока не вернется отец. Он уже почти дома. Я чувствую его благодаря нашей связи. Не выходи и не издавай ни звука. Что бы ты ни услышала. А я попытаюсь спасти нас с тобой. Хорошо, милая?

Девочка, которая была необычайно, не по годам, умной, согласно кивнула, и, обняв маму в последний раз, опустилась на колени и на руки и поползла под кровать. Маргарита занесла нож над собой, когда дверь открылась. С холодной усмешкой на пороге стоял поседевший за годы отец ее мужа.

— Вот ты и попалась на своем колдовстве, клейменная тварь. Теперь тебя ничто не спасет. Ты и твоя маленькая сучка ответите за смерть моей жены обе. Стража, держите ее. А вы двое, отыскать цыганского выродка. Если мой сын посмеет восстать против меня из-за своей проклятой самим Богом семьи, это будет уже не мой сын. Тогда я убью и его. Достаточно эта потаскуха Сатаны уничтожала все светлое в этом доме. Сжечь ведьму!

Раздав приказы своей страже, Валерий-завоеватель сделал знак архиерею Кэйталину, чье имя с румынского переводилось, как «чистый» и вполне подходило представителю Бога на земле, следовать за ним, и вышел из комнаты, удаляясь из замка по направлению к выходу. За его спиной волочился по полу длинный алый и бархатный плащ. Следом за ним и священнослужителем стража волочила за волосы королеву Валахии, уличенную в колдовстве тогда, когда Валерий-завоеватель смог восстать против сына, который все силы отдал на священную войну с иноверцами, покинув родной дом ради этого.

Площадь для казни была заплевана, пахло мочой, а на земле виднелись следы запекшейся крови. Архиерей Кэйталин произнес длинную речь во славу Бога, предъявив Маргарите Ланшери-Цепеш обвинения в злоумышленном колдовстве, сговоре с самим Сатаной, убийстве Элизы Вестфальской и королевы Алианны, падении скота, и приговорил к казни через сожжение. Ее даже не переодели в балахон из холщины, а казнили в королевском платье, расшитом золотыми нитями. Спутанные черные волосы цыганки змеиными клубками ниспадали на ее лицо, а сама Маргарита с презрением смотрела на собравшуюся толпу и Валерия-завоевателя. Когда ее начали привязывать бечевой к столбу, она проявила недюжинную силу непокорности. Ведьма плевалась, изрыгала проклятия, орала, как сумасшедшая, славила Сатану и проклинала Бога. Одного из тех, кто выполнял приказы бывшего короля и архиерея, она даже укусила до крови. До последнего цыганка надеялась, что темные силы окажутся благосклонны, и она сможет одним взглядом обратить толпу в прах, но, увы… Немного успокоившись и зажив семейной жизнью, своим отказом приносить кровь во славу демонам Маргарита перестала давать им пищу, и они отвернулись от нее, а Боги спали. На смерть какой-то цыганки всем было плевать.

Запах полусгнившей соломы под ее ногами разъедал все ее органы чувств. В последний раз, когда уже поджигали, Маргарита окинула взглядом Карпаты, монастырь «Бистрица», который было хорошо видно с площади казни, и в котором она провела, пожалуй, лучшие моменты своей жизни. Несколько месяцев почти что беззаботной юности… Затем она снова перевела взгляд на толпу религиозных фанатиков, архиерея и Валерия-завоевателя. Мороз побежал по коже от этого взгляда полубезумных зеленых глаз, и, на какой-то миг, люди даже перестали плеваться и выкрикивать лозунги, наподобие «Сжечь ведьму!», начав неистово осенять себя крестным знамением… Когда огонь уже приступил лизать ее ступни, цыганка гордо воздела голову к небесам и демонически расхохоталась, полуистерически прокричав свою речь.

— Я испортила твоего мальчика, Валерий! Душа Владислава моя, и когда он вернется и увидит, что со мной случилось, он похоронит и тебя, и всех, кто здесь находится! Это не конец! Далеко не конец! Когда я вернусь, мы с мужем уже не будем людьми! Я убью тебя, Валерий! Я отрежу твою седую патлатую башку! Готовься к смерти, Валерий!.. Имя Маргариты Ланшери никогда не будет забыто! Ты посмотришь мне в глаза, назовешь меня моим настоящим именем, а потом мир померкнет для тебя навсегда! Сатана будет жарить тебя на своем вертеле, Ва-а-а-але-е-е-ери-и-ий!..

Ее возгласы, сменявшиеся смехом, потонули в криках боли. Солома горела, горели босые ступни. Огонь взметнулся вверх, жадно пожирая тело цыганки отпускавшим все грехи посредством смерти пламенем.

Женщина уже не слышала топота копыт черного, как ночь, коня фризской породы, по имени Крог. Тьма накрыла ее с головой.

***

Из сна меня выдернуло резко. Подскочив на кровати от невыносимой боли, я вскричала не своим голосом. Почувствовав холодную руку, крепко сжавшую мое запястье, я, однако, не планировала успокаиваться. Мигрень заставила изображение перед глазами оплыть неясными формами.

— Лора. Лора. Мотылек, успокойся. Это просто сон.

— Аа-а-а-а-а-а, нет, нет, нет, отпусти меня. Я горела. Я горела, я сгорела. И ты… — Я уже начала понимать, где я, и кто со мной рядом, но приступ накатившей из-за невыносимой боли истерики, однако, никак не желал меня отпускать, потому что ожоги после сна я прочувствовала на своей коже сполна. — Ты продал из-за меня душу, тьма захлестнула тебя из-за меня… И Адриана… Господи, что стало с нашей дочерью?! Это все из-за меня. Я… Не могу, не могу, не могу… Я убила твою мать, я убила твою невесту, а они… Господи, господи, нет… И этот огонь. Я сгорела, Владислав, я сгорела. Только что!!!

Издав нечеловеческий вскрик, через долю секунды я почувствовала, как его руки крепко прижимают меня к его обнаженной груди. Закрыв глаза и дрожа всем телом, я выдохнула с облегчением меньше, чем через минуту. Это то, чего мне не хватало. Объятий любимого человека, чувства защищенности, которым даже родители меня не баловали в детстве, тогда, как я с грустью смотрела на других детишек в садике и начальной школе, которых ласкали и целовали улыбчивые мамы, едва завидев своих малышей. Ведь я, как интроверт, закованный в панцирь боли в этом мире, так отчаянно нуждалась в тепле и осознании своей нужности… Владислав был первым, от кого я почувствовала это исходившее тепло и защищенность. Тот, кого все вокруг называли бездушным монстром, не заслуживавшим жить. Тот, кому моя мать, Сара Уилсон, без сожаления вонзила бы серебряный кол в сердце. А ведь он, не смотря на все дурное, через что мы прошли, единственный, кто всегда был моим отцом, создателем и точкой опоры во всех безумных и полубезумных мирах. Еще и часа не прошло с тех пор, как я видела его. Настоящего его, не обращенного к тьме, не испорченного мной и моей магией. Задорного мальчишку, чьи глаза улыбались мне так искренне. Чьи волосы я задумчиво перебирала пальцами, сидя под деревом в вишневом саду. И даже до сих пор, спустя столетия жажды крови, мести и убийств, сейчас, в его раненом взгляде, устремленном на меня, я видела, что тот самый мальчишка все еще жив. Да пусть весь чертов мир пойдет против моего мужа. Я с ним буду до смертного конца и уйду за ним в могилу. Я с нечеловеческой силой обняла его за плечи, вжавшись в него всем телом…

Тогда он тихо зашептал мне на ухо. — Я опоздал. Когда я приехал, меня ждал лишь обгоревший труп на столбе позора. Я хотел помочь тебе, но было уже слишком поздно. Ты была мертва. Я гнал стражу до замка. У входа, всех, кто вероломно подставил королеву, переметнувшись на сторону экс-короля в силу своих симпатий, я отсек им головы. Валерий же любит скрываться. Как и сейчас, тогда он трусливо сбежал. Архиерей Кэйталин сначала потерял все пальцы на руках, потом на ногах. Я отрезал от вонючего церковного служки по куску, пока он не сдох от боли. А потом, весь залитый кровью ублюдков, сгубивших мою жену, я вошел в нашу комнату. Единственное место, где меня ждали. Маленькая Адриана. Пустые дни сменяли пустые ночи. Похоронив тебя, я похоронил и желание воевать. Выгнав всех слуг-предателей, единственным жителем нашего с Адрианой замка, стала тишина. Мы могли так долго жить, но однажды явился мой лучший друг. Гэбриэл Ван Хельсинг. Который держал нейтралитет и смирялся с моим браком с тобой, пока еще все было хорошо. Но в тот самый день, в слезах и безутешном трауре он кричал, что ты выбрала меня и погибла именно поэтому. Что это я виноват во всем. Мы сражались. Я проиграл. Мой лучший друг зарезал меня своим клинком. Но я очнулся. Здесь ли, в межмирье ли. Выглядело то место совсем, как реальный мир, только было черно-белым. Омыв первую попавшуюся церковь кровью неверных, я вызвал Сатану на разговор. Он пришел. Он обещал, что сможет вернуть тебя обратно, более того, ты будешь обречена возвращаться вновь и вновь до тех пор, пока мы с тобой не будем вместе. В обмен за это я был должен очернить свою душу настолько, насколько это вообще возможно, до такой степени, чтобы во мне не осталось меня. Я был должен проклясть Бога и устроить хаос на всей земле. И я вообще оставил эту душу ему в залог. Дьявол обещал, что она ко мне вернется насовсем, но только когда вернешься ты и сможешь полюбить меня. Рассмотреть в чудовище, которым я стану, мужчину, которого любила и полюбить меня беззаветно, но без памяти прошлых жизней. По своей воле. Полюбить того, кто не заслуживает прощения. И я, действительно, стал таким. Он дал мне крылья и, расправив их, я стал мстить. Сегодня два человека — завтра целая деревня. Моя кровожадность не знала границ. Я смирялся с обращением и обостренными чувствами, а Адриана росла рядом со мной. Будучи несдержанным в разрывании глоток вампиром, мне приходилось, одновременно с этим, и быть отцом, растить и воспитывать дочь. Это было чертовски сложно. Правда, длилось недолго. Ей было отписано всего шестнадцать лет. На карме моего ребенка висел тяжелый отпечаток нашего с Марго безумия. Связавшись с небезызвестным тебе Константином Вольфом, в тысяча четыреста семьдесят втором году Адриана Ланшери-Цепеш родила ребенка, который стал основателем линии рода Баваль. В тысяча четыреста семьдесят третьем я уже вытаскивал ее из петли. Слишком много мрака. Она видела, как резалась мать; знала, что Маргарита погибла жестокой смертью; видела, как умер я; видела, как я убивал, уже будучи кровожадным монстром-вампиром и стирал поселения с лица земли, а в момент послеродовой депрессии Константин решил с ней порвать. Бремя было слишком тяжелым. Она не выдержала. Да и наш с тобой первенец никогда не отличался психической устойчивостью. Вспомни Анну Эронауэр… После смерти Адрианы, тьма захлестнула меня еще больше. Так началось мое превращение в абсолютное зло на радость аду, услугу которому я оказывал. Я стал потрошителем. И, как и говорил Дьявол, с умыслом сделав меня монстром, вероятность того, что ты полюбишь меня, стремилась к нулю. Это была лазейка в договоре с Всенижним, который честным быть никогда не умел, чтобы не возвращать мою уже заполученную душу. Но он просто ничего о нас не знал. Ты дала мне обещание сразу после обращения, что пройдешься по ножам, но вернешь мне душу, и тебе это удалось. Я почувствовал, что она со мной, сразу после того, как Кира вернула меня из ада. И, честно говоря, это было прекрасно. И стоило мучительной смерти. — Крепко обняв меня, он продолжил. — Проспорив еще в девятнадцатом веке, когда Аниита Саливан все-таки увидела во мне, монстре, любимого, Дьявол, будучи весьма раздосадованным, решил в знак своего фиаско сделать мне еще один подарок. Проигрывать он не любил, но если это случалось, однако же, вознаграждать умел сполна. Меня за казавшееся невыполнимым, но увенчавшееся успехом заданием — влюбить в себя, бездушное чудовище, девушку, он вознаградил обещанием, что вернется к жизни не только Маргарита, но и моя дочь. Единственная, кем я дорожил после жены. Напрасно ты думала, что я не пойму что Анна Валериес-Тедеску — моя дочь и регина. Лицо своего ребенка из человеческой жизни я бы не забыл никогда. А учитывая, что и в этой реинкарнации у нашей дочери уже сейчас складываются неординарные отношения с мсье Вольфом, можно заметить, что перерождающаяся век от века любовь была не только у нас. И повезло же девочке уже дважды родиться у одних и тех же родителей-психопатов. Первый раз у людей, второй, еще лучше, у вампиров.

Граф обреченно покачал головой и, не дав мне ни секунды обмозговать все то, что он только что сказал, лениво шлепнул меня ладонью по оголенному бедру. — Одевайся. Я могу созерцать тебя голой хоть целую вечность, но Адриана хочет поговорить с тобой и выяснить, как вообще произошло, что она была лишена семьи, и ее воспитывала в качестве матери чужая женщина, пока родная мать не вспоминала о ней все эти годы. Потрудись объясниться, бабочка. Тебе самой ее положение знакомо на собственной шкуре. В этом плане вы с дочерью — сестры по несчастью. По всей видимости, не за горами коронация регины, раз уж она отыскалась. А так как Вольф, вероятнее всего, действительно, вскоре станет ее мужем, и здесь твоя нелюбимая часть, угадай, кто станет королем Трансильвании?

— Нет. Пожалуйста. Владислав. Не надо. — Я легла на живот и раздраженно зарылась носом в подушки, положив одну из них на свой затылок, скрывая себя в уютном подушечном домике. — Не смей об этом вообще говорить. У меня аллергия на Вольфа. Какой из него король?

Резкий и отточенный удар по левой ягодице, от которого даже вампиру было больно, аж помрачил сознание, заставив меня приподняться и атаковать. — Как ты…

Я аж задохнулась от возмущения, и бой подушками затянулся на добрые минут десять, пока этот гад безостановочно ржал.

Отсмеявшись, он опустил мою голову себе на грудь и, поцеловав в лоб, тихо прошептал. — Зря ты восстаешь против Вольфа в качестве короля вампиров. Просто подумай. Константин — полукровка. Он ведет отряды оборотней против нас. Но есть в нем и вампирская кровь. Он парламентирует только от лица Люциана, потому что его отец был вожаком стаи, главным. Став королем вампиров, сделав и детей ночи своим народом, Вольф принесет в Трансильванию то, чего у нас никогда не было, но о чем мы всегда мечтали. Долгожданное перемирие между враждующими кланами вампиров и волков…

***

Послышался непродолжительный стук в дверь, и пару минут спустя на пороге нашей спальни возникла регина. Анна Валериес-Тедеску. Сегодня девушка была одета менее вычурно, нежели на балу в честь двадцатилетия брака своих потерянных родителей. Естественная красота ей невероятно была к лицу. Тонкое ситцевое голубое платье, стянутые в высокий хвост волосы на затылке и полное отсутствие косметики. Девушка была бледна, и на этом невероятно красивом, пусть и не отмеченном румянцем лице, выделялись ярче всего зеленые глаза, демонстрировавшие ее родство с первой матерью ее первого воплощения — Маргаритой Ланшери, а также родство с древним монархическим родом эльфов династии Шиаддхаль.

— Здравствуйте, Ваше Величество, королева Лора.

— Здравствуй, Анна.

Принцесса переступила через порог, и остановилась в нерешительности. Повинуясь какому-то несгубленному инстинкту матери внутри себя, я подалась ей навстречу и обняла ее. Разумеется, девушка отстраняться не стала, но и ее желания обнять родную кровь я не почувствовала, поэтому быстро прервала наш контакт.

— Хорошо. Я понимаю, что тебе нужно время, чтобы принять нас и свое наследие. Я не стану настаивать, Анна. Нам всем троим сложно. Если захочешь повидать отца, он будет здесь во второй половине дня. Сейчас он отъехал по государственным делам.

Девушка утвердительно кивнула и тихо молвила. — Я разговаривала с Владиславом… То есть с отцом… Да. К этому, действительно, еще нужно привыкнуть. Совсем недавно. Поэтому я здесь, чтобы пообщаться с Вами.

— Можешь на «ты». — Я указала ей на кровать, и мы присели. Все еще чувствуя себя неуютно, юная регина села на самый краешек и сцепила руки в замок. Невооруженным взглядом было заметно, что она нервничает. — Я ни в коем случае не хочу давить на тебя. Надеюсь просто, что время расставит все по своим местам, и мы медленно и верно дойдем до стадии отсутствия отторжения. Я вижу, как ты переживаешь. Может быть, тебе трудно представить, но я тоже… Найти тебя столько лет спустя… Мне сейчас не менее сложно, чем тебе.

— Вам-то? — Анна горько усмехнулась, и, на короткое время, ее зеленые глаза стали совсем злыми, а брови гневно изогнулись в тонкие дуги. — Вы живете здесь, в роскоши и богатстве. Какие у вас вообще могут быть проблемы и сложности? Хотите послушать мою историю? Да. У меня была мама. И я ее любила. Но детство мое нельзя было назвать счастливым. Столько времени проводя в бродячем цирке, я, порой, там и ночевала. В шатрах под открытым небом. А потом меня угораздило стать частью криминального мира. Попала я сюда подстреленная и истекавшая кровью. Если бы не цыганский табор и не Константин, я была бы мертва. А теперь я узнаю, что мои биологические отец и мать — король и королева целого магического мира. Всесильные богатые вампиры, о которых мне читала в детстве сказки мама, как о вымышленных, мифических, нереальных существах. И они еще оба, как один, говорят мне о своих проблемах. Мою жизнь, думаете, можно назвать беспроблемной? Вы неуязвимы. Вас нельзя ранить и убить обычным оружием. Как вышло, что будучи ребенком бессмертных вампиров, я стала смертной, да еще и забытой ими? Я поговорила и с Владиславом младшим. Он-то — вампир, и он все свое детство провел с вами. Чем я вас не устроила? Чем я была хуже настолько, что вы от меня избавились?

Сердце девушки колотилось так сильно, но лишь после ее слов я обратила на это внимание. У меня была только одна рабочая версия того, что могло случиться, чтобы дочь стала смертной. Глубоко вдохнув и выдохнув, я начала речь. — Мы с твоим отцом переживали худший период в жизни, когда ты родилась. Погиб наш сын, маленький Питереску. Но, может быть, ты помнишь тот момент, когда ты только превратилась из вампиренка в человечка. Я накрыла тебя своей кофтой. Ты задавала мне вопросы, а я тебе улыбалась. Может, ты даже помнишь мой поцелуй в ту ночь. Я любила тебя, Анна. Ничуть не меньше всех остальных. И, когда ты не вернулась с охоты, я места себе не находила. Я чуть не умерла от горя. Я годами не сдавалась. Я искала тебя. Но наши ресурсы поиска не распространяются на мир, из которого я прибыла сюда, потому что то — мир без магии. Вероятно, попав туда, ты пересекла границу магического мира и мира обыкновенного. Люди, принадлежавшие тому миру, после такого возвращаются в состояние до обращения. Так я недавно становилась человеком. Хоть и не знаю, почему. Рождена-то я была в этом мире, но, по всей видимости, слишком много времени жила там, чтобы начать принадлежать тому. А ты стала человеком, похоже, потому что являешься моей дочерью. Дочерью той, кто принадлежала реальному миру. И при пересечении границы магия, работавшая здесь и позволявшая тебе быть вампиром, вероятно, иссякла, и ты стала смертной.

— Понятно… — Задумчиво произнесла Анна, но в голосе ее слышалась плохо скрываемая горечь. — Жаль, что поиски не увенчались успехом. Но я… Не совсем смертна. То есть… Что-то странное происходит со мной. Когда я испытываю сильные эмоции, вокруг меня начинает все рушиться, а когда и воспламеняться и разлетаться вдребезги. Сначала я не увязывала происходившее ни с чем, но теперь…

Я взяла руки дочери в свои и внимательно посмотрела на нее. Мы представляли своими одеждами яркий контраст неба и солнца. Голубое и золотое. Я специально к приходу принцессы оделась максимально возможно празднично. — Девочка моя, я сама не помнила до сегодняшней ночи. Но ты, мало того, что потомок самой сильной ведьмы пятнадцатого столетия, но еще и реинкарнация ее дочери. В моменты душевного дисбаланса я тоже поджигала леса и вызывала землетрясения. Уверяю тебя, это нормально. Я научилась контролировать себя и не причинять вреда природе своего мира своим настроением. Я и тебя научу. А теперь, что бы тебя ни терзало, выясни это с Константином. Ссоры ни к чему хорошему не приводят, если ссоришься с полутысячелетней любовью всей своей жизни. На своем опыте знаю…

Анна подняла на меня округлившиеся от удивления глаза. — Откуда Вы узнали про ссору с Константином?

— Поверь мне. Я проходила через похожие испытания, что и ты, поэтому увидеть подобное для меня не составляет ни малейшего труда. Властный мужчина с вампирскими генами — сущее проклятие для женщины. Твой отец ничем не лучше Вольфа. Если только не хуже.

Я усмехнулась, и Анна отчего-то тоже хихикнула в ответ. Ну вот. Лед начал постепенно трогаться и подтаивать.

— С такими, как Владислав и Константин есть только два пути. — Я вздохнула. — Либо расстаешься с ними, потому что они невыносимы, не в меру властны и психопатичны, либо принимаешь их тьму и учишься жить в ней с комфортом. Но, полагаю, что первое для тебя так же, как и для меня — не вариант. От таких, как они, отказаться невозможно. Такие мужчины фатальны и становятся наркотиками. Уже не имеет значения, какие идеальные принцы выстроятся в ряд к твоим ногам, а все равно будешь смотреть на него, холодно смотрящего не на тебя, а в сторону. Дело в том, что когда любишь мужчину, начинаешь произрастать из него, из его желаний, целей, стремлений и мотивов. Теряешь самоидентификацию, а свои желания перестают иметь хоть какой-то вес, остаются только его. И, пусть это и тебя печалит, но в браке с тем, кто ставит себя выше всего земного, иначе и быть не может.

— Да уж… — Анна улыбнулась, и, на добрых секунд сорок, в комнате воцарилось молчание. Затем она поднялась с кровати. — Пожалуй, мне пора. Константин не любит, когда я отлучаюсь надолго. Я рада была пообщаться. Правда…

— В любом случае. — Я тоже поднялась с кровати, чтобы проводить девушку до дверей. — Наш дом — это твой дом. Отныне и вовеки. Ты можешь приходить сюда, когда захочешь. Здесь тебя всегда ждут. Просто хочу, чтобы ты знала и помнила об этом. А насчет контроля над силой, которая прорывается из тебя, обращайся когда угодно, хоть завтра. Я владею всей магией знаков и могу тебе помочь, обучить.

— Я приду. — Анна коротко кивнула и вышла из дверей. На объятиях в этот раз я уже не настаивала. Я подожду, когда она будет готова. Проводить девушку вызвался добровольцем наш дворецкий Роберт, подготовив даже карету, запряженную шестеркой вороных, чтобы леди Валериес-Тедеску не запачкала свое тонкое платьице по пути в графство Константина Вольфа. На которого я, к своему изумлению, почему-то уже не таила агрессии и злобы после беседы с мужем о нем и о том, что заставляет его восставать против нашей расы. Беру свои слова назад. Возможно, он был бы совсем неплохим королем…

***

Каждый день теперь на поляне, возле поросшей мхом пещеры Дэнеллы Тефенсен, я обучала регину Анну магической практике знаков, переданной мне по наследству девушкой-драконом, и самоконтролю посредством упражнений для дыхания и знака овладения собой — «Темперацио». Через полтора месяца я передала ей часть своей силы, которая совершила в ней прорыв для нее самой. Через два месяца Анна Валериес-Тедеску уже полностью контролировала силу, которая разрывала ее на части с детства. Дело оставалось за малым. Через две недели регина выходила замуж за Константина. Как раз сразу после ее свадьбы, мы с мужем запланировали коронацию их обоих на август, предварительно поставив в известность старейшин рода вампиров, что готовы передать бразды правления молодому поколению и уйти на покой, лишь помогая чете Вольф решать неразрешимые вопросы в делах политики. Подготовка к свадьбе и грядущей коронации наследницы Дракулы и ее супруга была суетливой и шумной, отнимая много времени и сил. Помогавшая нам с организацией мероприятия Тефенсен безостановочно шутила, что, дескать, на пенсию уходим, немощные развалины, только чтобы и государственные дела решал кто-то другой, чтобы предаваться гедонизму и не думать ни о чем ином. Осознанно привыкнув к тому, что шутки у Дэнеллы Тефенсен примитивные, ничем не ограниченные, всегда на одну тему, и она по долгу и статусу злодейки, который ее  необычайно забавлял, даже и не думала их экономить, мы с Владиславом уже иначе как, закатывая глаза, на нее не реагировали и вовсе.

Свадьба была громкой, как это и полагается в знатных кругах, и, не имело значения, вампиров ли, оборотней ли, а затем Вольф обратил мою дочь в полукровку, и, в августе, ближе к сентябрю, четверо старейшин вампирских кланов, мы с мужем, Анна, Константин и сотни зрителей, представителей рас, как вампиров, так и оборотней, собрались в бывшем нашим свадебном зале для торжественного мероприятия коронации новых короля и королевы этого мира.

1. Быть охотницей

Глава 23. Воцарение Регины и проклятие рода Саливан

Он загубил таких, как ты, не одну,

Словно куклою в час ночной,

Теперь он может управлять тобой.

Графа Константина Вольфа посвятили в короли. После этого ритуала четверо вампиров в длинных черных мантиях встали вокруг Анны и ее мужа, торжественно напомнив моей дочери преклонить колени. Мы стояли поодаль, в сторонке. Я, склонив голову на плечо мужа, он — приобняв меня за плечи…

— Дщерь Владислава Дракулы Первого, ты встаешь на колени в последний раз в своей жизни. Отныне все остальные будут стоять на коленях пред тобой или познают гнев твой во всем его могуществе. Принимаешь ли ты власть супруга своего, короля мира нашего, Константина Вольфа Первого, сына Люциана, признаешь ли ты его королем своим, единственным истинным правителем мира нашего и всея Трансильвании, чтобы стать королевой его вовеки веков? — Произнес падре, и Анна внимательно уставилась на него немигающим взглядом своих изумрудных глаз.

— Я принимаю его власть, как власть единственного истинного короля вовеки веков, чтобы стать его королевой. — Звучно произнесла моя дочь уже заученную реплику.

Что ж, в отличие от меня у нее было немалое преимущество — время подготовиться и выучить текст. Мне же нашептывал его в голове мой супруг, а я, в свою очередь, с запинками и заминками выжимала реплики из себя. Я улыбнулась, глядя, как Анна Валериес-Тедеску целует перстень рода Константина и припадает к нему лбом.

— Смеешься? — Раздался голос у меня в голове. Мне даже не нужно было поворачивать голову, чтобы знать, что Владислав улыбается полукривой ухмылкой.

— Трудно поверить. Только что я также стояла на коленях перед тобой, касаясь твоего кольца губами и лбом. — Крепко сжав его руку, на которой красовался перстень с изображением символа Ордена Дракона, я окинула его взглядом через плечо. — Наша девочка — уже женщина. Как же быстро летит время…

Затем, как по шаблону, моей дочерью, как в свое время мной, занялись старейшины.

Елизар коснулся окровавленной ладонью лба Анны, одетой в торжественное и горевшее золотом платье, нараспев произнеся. — Кровь Елизара даст Вам Мудрость. Да здравствует Ее Величество, мудрая королева Анна Вольф Первая, дщерь мира нашего.

Аластар оставил кровавый отпечаток ладони на левой руке регины, звучно произнеся. — Кровь Аластара подарит Справедливость. Да здравствует Ее Величество, справедливая королева Анна Вольф Первая.

— Кровь Велиара дарует Щедрость. Да здравствует Ее Величество, щедрая королева…

Звуки голоса третьего старейшины потонули в грохоте отворившихся в зал дверей, и на пороге возникла фигура в доспехах и алом плаще, развевавшемся за спиной посетителя. Лязг моих челюстей, казалось, разнесся по всему залу и был слышен даже за его пределами.

— Не смейте даже прерывать церемонию коронации. — Прошипела я мужу сквозь плотно стиснутые зубы. — Я ликвидирую этого клоуна.

— Лора, не смей. Он не стоит того. Один раз он тебя уже убил. — Владислав решительно крепко стиснул мое предплечье, окинув меня ледяным взглядом своих черных, как ночь, глаз.

Ненавязчиво вырвав руку, я бросила на него лишь один короткий взгляд. — Проследи, чтобы Анна стала королевой. В прошлую нашу встречу я еще не была вампиром. Сегодня же Валерий-завоеватель сложит свою голову к моим ногам.

— На поляну к лесу. — Рявкнула я Валерию-завоевателю, выходя из зала коронации, с силой захлопнув двери, чуть приподняв руку и используя знак «Гравитацио», чтобы тащить бывшего короля Валахии за собой, как щенка на поводке. Не отпуская своего свекра ни на шаг от себя, весь путь из замка до поляны удерживая магическим знаком возле себя, я приняла свой меч из рук дворецкого на первом этаже, воззвав его несколько секунд назад зычным голосом, единственной фразой: «Мой меч, Роберт!». Милый Роберт сердечно пожелал мне победы, я же в ответ только коротко кивнула.

Предоставив отцу мужа возможность сражаться и использовать свой меч, я хищно усмехнулась ему, высоко подняв оружие, подаренное Дэнеллой Тефенсен, над головой. Мы рубились со скоростью света, вращаясь в вольтах и пируэтах, и я, в конце концов, признала, что воин из него, в принципе, не такой уж и плохой. Но он выдохся. И довольно быстро, потому что я была неутомимым бессмертным и проклятым созданием. Дыхание седовласого и седобородого виновника всех моих бед стало учащенным, движения замедлились с очередным оборотом вокруг себя, с каждым вольтом, финтом и пируэтом он все больше иссякал, когда я, наконец, приставила кончик клинка к его горлу, вздернув им голову Валерия-завоевателя кверху. Обреченность тяжелой тенью залегла в его глазах.

— Интересно только одно. — Сладко пропела я с неприкрытой угрозой в голосе, не сводя взгляда с пожилого узурпатора. — На что ты рассчитывал, прерывая коронацию моей дочери?.. Выжить? На то, что я проявлю милосердие и отпущу тебя, пару раз пнув под дых и плюнув в спину? Ты сжег меня заживо. Из-за тебя моя дочь повесилась. А мужчина, который стал для меня всем в жизни… Его ты изуродовал больше всех остальных, потому что ломал его психику, начиная с детства. Шрамы, побои и ссадины на теле шестилетнего ребенка. Так со своим чадом может вести себя только чудовище. А потом ты гнал и травил его веками, сговорившись со всеми профессиональными охотниками и Святым Орденом в Ватикане уничтожить его в девятнадцатом веке, при всем том, что он не портил тебе жизнь, а жил со своими невестами, пытался воскресить своих детей, и все на этом! Из-за тебя погибли мои настоящие родители, и я росла нелюбимым и нежеланным подкидышем. Ты поспособствовал смерти моей бабушки, перерезал мне глотку. На что ты надеялся, скажи мне?!

— Я устал бежать, ведьма. — Сухо и холодно отрезал Валерий-завоеватель. — Я мог бы скрываться так вечно, даже не пробуя вас уничтожить, но вот вы… Как ты и говорила на том столбе. Больше не люди. Но снова все в сборе. Владислав, Маргарита и Адриана. Как и в пятнадцатом веке. Бремя тяжкой любви позволяет ей мучительно возрождаться вновь и вновь. Вы все переродились. Все в добром здравии. А моя Алианна гниет в земле почти шесть столетий. Я не боюсь смерти. Убей меня, цыганская безродная бесноватая сука! Ты не изменишь себя никогда. Хоть десять раз переродись, хоть выучись на педагога и пройди курсы любви и всепрощения, ты все равно останешься продажной тварью своих темных духов и подстилкой вырожденного моей любимой щенка, который до сих пор так и не стал мужчиной. Он стал еще большим закомплексованным животным за века, все инстинкты которого твердят ему прятаться под юбкой у своей суки, которую он уже шесть веков забыть не может только потому что она лишила его невинности и отсосала, когда было необходимо. Что же ты медлишь, цыганская тварь? Давай, руби!

С силой надавив на клинок, я с удовлетворением проследила, как тонкое лезвие входит под кожу на горле узурпатора и хищно ухмыльнулась. — Это еще не все, Валерий. Назови. Мое. Настоящее. Имя. Глядя мне в глаза. И тогда я охотно подарю тебе смерть.

Его лицо исказилось такой гримасой ненависти, что эта самая гримаса была, пожалуй, в состоянии напугать и заставить отшатнуться любого смертного. Но я этим смертным уже не была.

— Маргарита Ланшери, проклятая…

Договорить он не успел. Издав нечеловеческий вскрик, я рубанула наотмашь. Голова Валерия-завоевателя мягко откатилась к одному из деревьев нашего хвойного леса. С улыбкой вытерев окровавленное лезвие меча о подол своего торжественного малинового платья, я бросила через плечо, крутанувшись на каблуках и направившись в сторону замка. — И я — не безродная цыганка, тупое чмо. Я — гражданка Соединенных Штатов Америки…

***

Пока чета Вольф постепенно вступала в монархические обязательства и была загружена государственными делами и проблемами, мы с мужем, ныне бездельники и тунеядцы, праздновали смерть узурпатора Валерия-завоевателя, но не всем замком, а узким кругом собравшихся. Кроме нас за столом восседали Милена, которую я насильно вытащила из ее мира, начисто забыв о ревности, потому что сестра заслужила эту минуту торжества, как и все мы; наш дворецкий, Роберт, и, разумеется, вездесущая Дэнелла. Сначала пили, потом рассказывали истории. Моему многострадальному супругу досталось на этот раз от моей подруги погоняло «чма в ботах», но, если бы мы каждый раз яростно реагировали на каждую саркастическую ремарку Тефенсен, мы загремели бы в больницу с нервами уже через пару часов. Об этом заявил наш уже не вполне трезвый дворецкий Роберт. Смеялись все, включая девушку-дракона. Затем Владислав рассказал всем присутствовавшим, что наши чувства настолько многовековые и непоколебимые, что восходят корнями к третьему тысячелетию до нашей эры и к Древнему Египту. История любви фараона по имени Сэти Третий и его наложницы Нафрит, заколотой кинжалом правителя в его же постели при загадочных и мистических обстоятельствах, реплика от реплики становилась все более загадочной и витиеватой в хитросплетениях и интригах, обрастала все новыми и новыми филигранными подробностями, уже подозрительно похожими на пьяную ахинею. Так что пятнадцать минут спустя самые трезвые из компании я и Дэна, закатив глаза и переглянувшись, сошлись на мнении о том, что водка с примесью крови, действительно, оказывает дурной эффект на мозги моего суженого, заставляя его против его же воли нести околесицу. Рассудительно, пока Владислав не видит, я убрала зловещее пойло со стола себе под ноги, а он, к моему удивлению, даже не заметил и не возмутился, к концу ужина просто склонив голову мне на плечо и сладко уснув. Выслушав кучу нескончаемых пошлых дерьмопотоков Дэнеллы о том, что пьяных и сонных всегда насилуют, и чтобы я зря время не теряла, а начинала приступать к черному и такому любимому делу уже сейчас, дескать, ибо его длинные томные ресницы и мерно вздымавшаяся во сне грудь за пару секунд уже довели меня до бесстыдных развратных фантазий в моем протравленном мозгу, которые ей видны невооруженным взглядом, я лишь с укоризной посмотрела на не умевшую униматься и затыкаться Тефенсен и, воспользовавшись силой и обличием бестии, доставила сонного экс-короля в спальню.

Прикорнув на краешке кровати, чтобы случайно не разбудить любимого, я погрузилась в сон, который пробудил вторую ступень памяти, возвращая мне недоступные ранее воспоминания из девятнадцатого века…

***

1820 год.

Рыжеволосая девушка закрыла глаза и погрузилась в воду с головой. Через пару минут она вынырнула, заправила за уши свои намокшие длинные волосы и откинулась спиной на край ванной. Теплая освященная вода с приятным запахом елейного масла ласкала кожу, и юная Аниита Саливан позволила себе понежиться в ней еще минут десять. Затем, однако, она встала, завернулась в белое махровое полотенце и вышагнула на холодный кафель. Сегодня ее ждало ответственное задание. Каждая минута была дорога, поэтому больше восемнадцатилетняя охотница не могла тратить время попусту, даже на приятные человеческие необходимости. Потрепав рукой свои распрямившиеся от воды длинные рыжие волосы, она подошла к зеркалу, решительным движением руки стерла с него запотевшую пелену и встретилась с глубоким и пронзительным взглядом своих зеленых глаз. Почему ее глаза обладали таким изумрудным оттенком, сама Аниита дать себе в том отчета не могла. Ее семья со стороны отца обладала вполне себе нордической холодной внешностью. Почти у всех представителей старинного рода охотников были небесно-голубые очи. Со стороны же матери встречались лишь кареглазые шатены. А она была иной. Зеленый цвет ее глаз был каким-то манящим, зачаровывавшим своей глубиной. Сбросив полотенце на кафель и окинув придирчивым взглядом свою стройную фигуру: длинные ноги, узкую талию, широкие бедра и высокую грудь, нарушавшую все законы гравитации, девушка закусила губу практически до крови, когда услышала негромкий голос Тани Лианны Саливан из ее комнаты.

— Аниита, поторапливайся! Чай остывает. Не нагрянешь же ты в замок вампира, злодея номер один последнего тысячелетия, к ночи, чтобы он осушил тебя на месте…

Послушно кивнув своему отражению, охотница покинула ванную комнату и, войдя в свою комнату почти что нос к носу столкнулась с низкорослой, худощавой, коротко стриженной шатенкой лет тридцати пяти. Со своей матерью.

— Ты понимаешь, какая ответственность возлегла на твои плечи, Аниита? Понимаешь, что права на ошибку у тебя не будет? Понимаешь, что миссия твоя священна, а долг перед Господом Богом не позволит отступить? — Спрашивала дочь Таня Саливан, затягивая тугой латексный коричневого цвета корсет на груди дочери. Заплетя ее волосы на манер французской косы, женщина коснулась ладонью лица Анииты.

— Понимаешь? — Еще раз спросила она.

— Если честно, не совсем. Что позволит ему, если, как ты говоришь он — бездушный и беспринципный монстр, не убить меня в тот же момент, как только увидит? Как вообще подобраться к королю вампиров и ликвидировать его, оставшись в живых? Или вы с папой на заклание меня отправляете? — Нахмурила брови юная охотница.

— Он не сможет поднять на тебя руку, каким бы бездушным чудовищем ни был. Ты — реинкарнация его жены, за которую он продал душу. Смотри.

Таня достала с самой высокой полки книжного шкафа потрепанный старый дневник предков семьи Саливан. Открыв его и переложив ляссе на другую страницу, женщина взяла в руки небольшую фотографию и протянула ее дочери, которая, едва окинув снимок взглядом, вздрогнула и прижала ладонь ко рту в состоянии шокированности.

Фотография была немного выцветшая и выполненная в алых и темно-коричневых тонах. В самом углу ее значилась дата. Тысяча четыреста сорок второй год. Снимок запечатлил юношу в бархатном алом плаще с длинными полувьющимися распущенными волосами с перстнем-печаткой, изображавшим дракона, на среднем пальце правой руки. Рядом с ним, практически прильнув к юноше, стояла черноволосая женщина с длинными кудрями в черном платье до пола с красными оборками на подоле и черной шалью с алыми цветами на плечах. Женщина улыбалась в напряженном полуоскале.

Фотография выпала из задрожавшей руки охотницы и еще бесконечное количество времени приземлялась на пол. Подняв на мать увлажненные от слез глаза, Аниита глухим и надломленным голосом задала всего лишь один вопрос. — Почему я так на нее похожа?..

— Потому что в сговоре этого чудовища с силами тьмы, он заключил сделку. Его душа в обмен на воскрешение его жены. И ее дух поселился в тебе, Аниита. Пользуясь своим внешним сходством с ней, ты сможешь его убить. Будучи человеком, он любил эту женщину. Но даже став бессмертным злом, его тяга к ней непреодолима. Пока он раздумывает, что с тобой делать, бей колом в грудь. Вкладывай всю силу. Если у тебя ничего не выйдет, беги и не расстраивайся. Мы попросим уничтожить Дракулу друга семьи — Гэбриэла Ван Хельсинга. Он имел опыт одержания победы над многими жутчайшими чудовищами. Но, все же, я хотела бы, чтобы это была ты, дочь. Этим подвигом ты бы возвысила наш род и позволила всем Саливанам остаться записанными в историю в качестве великих борцов со злом. — Улыбнувшись, мать вложила в руку дочери серебряный кол и застегнула на ней коричневый кожаный плащ. — Коснуться тебя он не сможет, ибо пуговицы твоей одежды серебряные, а ты омыта освященной водой. Пить твою кровь тоже. Святая вода есть и в твоем организме. Ты в безопасности настолько, насколько охотник вообще может быть на подобном задании. Помни только об одном. Он умеет воздействовать на разум. Развращать, подчинять. Держи свое сознание чистым. Не позволяй гнусным манипуляциям смутить твой разум и пошатнуть твою веру. Ступай. Я люблю тебя, Аниита.

Поцеловав дочь на прощание, Таня небрежно смахнула набежавшую слезинку…

Замок Дракулы оказался таким, каким его и представляла юная охотница на нечисть. Высокий, неприступный и темный, шпилями разрезавший затуманенные и затянутые грозовыми тучами небеса. Рыжая охотница миновала пост стражи, лишь сказав, как учила мать, что Маргарита Ланшери вернулась. Она слегка дрожала, ожидая встречи с графом-вампиром. Но дело было не только в предстоявшем ей ответственном задании. Было что-то еще… Томление… Мать сказала, что она — реинкарнация погибшей жены графа Владислава Дракулы, и, хоть и девушка не помнила ничего из прошлой жизни, но эта встреча все равно ее волновала.

Юная Саливан переступила порог замка и направилась по лестнице, на которой тут и там виднелись неоконченные статуи злобных демонов и чертей, пытавших добрых и светлых ангелов, наверх. Достигнув шестнадцатого этажа, она замерла, увидев в коридоре обращенный к ней спиной силуэт мужчины в черном с забранными в конский хвост золотой заколкой волосами. Медленно, без опрометчивых движений он обернулся в ее сторону. Одного взгляда в его черные, как ночь, глаза хватило, чтобы головокружение захлестнуло ее с головой. Внезапно барьер в ее голове пал, одарив ее невыносимой головной болью. Но эта боль стоила того. Она все вспомнила. Церковно-приходскую школу монастыря «Бистрица», прогулки в вишневом саду, первый поцелуй, первое занятие любовью, как родилась их дочь, как она сгорела на костре. Глаза Анииты наполнились слезами, но она все еще стояла неподвижно.

— Рита… — Прохрипел он, вытягивая руку в ее сторону, словно желая коснуться рыжих, будто само солнце, волос.

— Владислав… — Она кинулась к нему на грудь, вдыхая запах его парфюма с сандалом, роняя слезы на его черные одежды. Охотница мало помалу пришла в себя, вернувшись к реальности только несколько продолжительных мгновений спустя и обнаружив себя в спальне вампира. Вжав ее в стену, граф расплел ее косу и уже расстегивал застежки ее коричневого плаща, при каждом прикосновении к ее одежде морщась от боли. Кожа его рук шипела и плавилась. Серебро оставляло ожоги на пальцах, разъедая их до крови и маленьких язвочек.

— Конфетка в ядовитой обертке. — Это было первое, что она услышала из уст мрачно улыбавшегося Владислава.

— Чтобы невозможно было распаковывать, смаковать и есть. — Аниита оскалилась в полуулыбке, глядя на завораживающие прикосновения вампира к серебру, которые обжигали его кожу.

— Воспринимаю это как приглашение. — С выражением застывшей муки на лице улыбнулся в ответ граф. Шипение и потрескивание язвившихся ран сердцебиением отдавалось в ее ушах. Не в силах более выносить это кошмарное зрелище, Аниита взяла руки мужчины, которого знала уже больше четырех веков, в свои. Коснувшись губами каждого пальца поочередно, она тихо произнесла всего лишь два слова.

— Позволь мне…

Ее руки наскоро пробежались по застежкам и лентам корсета. Расправившись с собственной одеждой, она прильнула к вампиру всем своим организмом, начиная заниматься его плащом. Полностью обнаженная, она все еще причиняла ему боль телом, омытым святой водой. Сняв с шеи распятие и скинув его к ногам, она коснулась его губ. Через мгновение она уже сцеловывала кровь с шипевших язв его уст. Он был полубезумен. Графа не останавливала мука. Как он страдал без этой женщины все эти годы знали только ад и небеса. Они оба стали огнем. Температура его становилась выше под воздействием боли, расплавлявшей его руки и тело каждым прикосновением к охотнице. Кровь и ожоги. Боль и сладострастие. Все слилось воедино в мириаде вечности, которой стали их сплетенные тела. Аниита почти молила любимого не причинять себе боль, но он не слышал ее. Его жажда в данный момент была впервые за все время с самого начала его существования сильнее его. Эта жажда не могла сравниться даже с жаждой крови. Она выжаривала его изнутри. Невыносимое желание любви. Ее любви.

Склонившись к шее Анииты Саливан, вампир оскалил клыки, обвив ее сильной рукой за талию и прижав к себе.

— Не пей. — Полушепотом со свистом захватывавшего и ее вожделения прошептала охотница. — Моя кровь отравлена святой водой.

— Значит, я позволю себе отравиться тобой. — Прошептал он, и клыки, нежно коснувшись бьющейся жилки на ее шее, аккуратно пропороли плоть. Легкие Владислава растлевал огонь. Ему казалось, что он пьет не кровь, а раскаленное пламя, пока новая версия Маргариты Ланшери умоляла его остановиться, целуя его израненные руки, лоб и веки. Он окинул ее, обнаженную и трепетавшую в его руках, словно бабочка на языках огня, полуголодным и изможденным взглядом своих побагровевших глаз. По губам вампира стекала кровь.

Она боялась его. Боялась того, что он может с ней сделать. К ее восемнадцати годам он был ее первым. Прошептав ему на ухо, что ей страшно, она получила такой же тихий ответ с полуприкосновением к ее уху почти теплых от причиненных мучений губ о том, что он не будет с ней грубым.

Мягко разведя ее колени и поглаживая ладонью гладкую татуировку в форме змеи, опоясывавшей собой розу, на ее плече, вампир вжался в нее всем телом. Ноги Анииты и Владислава переплелись, и юная охотница даже успела позабыть о страхе, который терзал ее сознание всего пару мгновений назад. Желание заполонило каждую клеточку ее организма, пока она отказывалась отводить взгляд от его черных глаз.

Перед самым пробуждением я увидела Анииту Саливан в луже крови с торчавшим из груди ножом. Над ней возвышалась исполненная презрения Таня Лианна Саливан, с обезумевшим взглядом, сжав губы в тонкую полоску и вытирая окровавленные руки о подол безвкусного цветастого платья.

Я вынырнула. Уже без крика, но тяжело дыша и хватаясь за грудь, переживая фантомные боли в сердце снова и снова. Кто-то крепко обнял меня и коснулся губами моей макушки.

— Аниита… — Констатировал он. — Дальше будет не так болезненно. Самые ужасные кошмары позади. Больше ты не умирала. Возвращающаяся память рода эльфов по сравнению с этим — ерунда. А воспоминание из подземелья — минимальная неприятность. Больше тебе не придется проживать свою смерть, бабочка. Все позади.

Крепко сжав мои руки в своих, Владислав крепко обнял меня.

— Но почему родная мама ее убила? — Чуть ли не плача, спросила я.

— Аниита была беременна от меня. И не смогла этого скрыть. К сожалению, союз вампира и человека может подарить ребенка, пусть это и огромная редкость. Один случай на миллион. Охотница попала в этот список, потому что Адриана мне тоже была обещана Дьяволом, как и жена. Дети людей и вампиров развиваются в утробе матери очень быстро. Через неделю у юной Саливан уже был живот беременной как минимум четыре месяца. Таня все поняла. Она любила свою дочь, но мало того, что была охотницей, так еще и была причислена к Хранителям Баланса Измерений. Она не могла позволить родиться нашему ребенку. Неземной твари. А я… Понял, что случилось только после смерти первой реинкарнации Риты. Слов не хватит описать, насколько вина захлестнула меня и снова повлекла на дно. Моя женщина умерла опять, потому что не смогла преодолеть чувства ко мне и убить меня, как должна была. А Валерий-завоеватель был рядом. Он нашептал Тане, что ее дочь не убила вампира отнюдь не потому что сил не хватило, а потому что захотела его всем организмом, да еще и понесла чадо от него. Быть может, сама Таня, как мать, и не дошла бы до такой жестокости. Но мозги ее уже были промыты моим гребаным папашей. Он воздействует на сознание. Он внушил ей, что убить Анииту — ее священная первостепенная миссия. А она очень легко поддалась внушению… Поспи еще, мотылек. Ты устала. Новые воспоминания не должны нахлынуть так быстро после старых. Восстанови силы.

Я уткнулась в грудь мужа, свернулась калачиком и сладко задремала, через несколько часов проснувшись побитой, но все таки не столь уничтоженной, как при пробуждении от двух своих смертей, и констатировав, что Владислав был в корне не прав. Память рода Шиаддхаль вернулась за эти пару часов сна. Я своими глазами увидела любовь матери Аланы и вампира, правление Аланы, печальную долю своей прапрабабки Кармины Шиаддхаль, потерявшей мужа совсем молодой, правление гордой и величественной Изиды, выданной замуж за Иваниуса Шмидта так рано, побег Лары Далайны Авиры Рании Шиаддхаль из замка династии, ее роды и ее смерть на виселице. Вместе с этим я стала безмолвным свидетелем того, как отрубили голову моему отцу — Крегину, единственной и несчастной трагической любви моей покинувшей наш бренный мир столь рано матери…

Глава 24. Гэбриэл ванн Хельсинг

Давай останемся мы вместе,

На окровавленных устах

Почуем привкус сладкой мести,

Боль вековую, ужас, страх.

Новый сон снова вернул меня к кошмарам, которые в свое время подорвали мои нервы и психику, когда я еще была человеком.

Холодный алтарь. Мои руки и ноги не слушались меня, потому что были прикованы ледяными кандалами. Своды гробницы, которой мне казалось окружавшее меня мрачное и средневековое пространство, уходили вверх, теряясь в небесах. В этих темных небесах и темных настолько, что невозможно было определить раннее утро сейчас или же поздний вечер-ночь, с высоты нахально проглядывала и подмигивала своим желтым глазом полная луна. Вода капала с высоты с мерным и назойливым КАП-КАП-КАП, раздражая обостренный и чувствительный слух. Мое прозрачное розовое платьишко из ситца совсем не грело меня. На мне даже не оказалось исподнего, и крест с шеи тоже исчез. Я плакала, просилась домой к маме и папе, но моим похитителям не было до этого никакого дела. И никто не спешил прийти на помощь двенадцатилетней худенькой девчушке, пытавшейся стыдливо прикрыть себя руками, но не способной сделать это из-за прикованных рук. Скрежет отворившихся дверей, и лучи света поползли в проем, медленно и верно достигая алтаря. Мир для меня представал вверх тормашками. На фоне невыносимо яркого и слепящего этой яркостью помещения за дверьми обрисовалась черная фигура. Которая, однако, через доли секунды исчезла из поля моего зрения. Дуновение ледяного ветра заставило мою кожу покрыться мурашками и легким слоем инея…

Он нависал надо мной. Мрачный, мертвый, источавший запах зефира, ванили и тления. Но теперь, помимо хищных, черных и неживых глаз, я смогла рассмотреть и его лицо. Лицо того, с кем меня связала судьба на двадцать с лишним лет по меркам нашего мира. Пелена тумана больше не скрывала его от меня, как в эпоху человеческих сновидений, доводивших меня до полубезумных вскриков во снах, подлетов на кровати по пробуждению, жутких мигреней и до страха… Ужаса, ледяного ужаса даже перед лицом собственной тени.

И он был диким. Неукротимым. Таким ужасающим чудовищем без чувств я не видела его даже в самые лихие моменты нашей совместной жизни. Столько ярости, безумия, жажды крови и похоти в его глазах не было даже, когда он превратил мою спину в лоскуты мяса, даже когда ставил меня на колени и бил по лицу в доме Джорджа Ласлоу.

— Пожалуйста. Отпустите. Прошу. Бога ради. Мама с ума сходит, не зная, где я… — Слезы растекались по моим щекам, уже заставляя меня хлюпать носом.

— Куда ж ты так быстро собралась, Рита. Ты еще не отдала мне то, что у тебя есть. Самое ценное для девочки. — Издевательски усмехнувшись, он протянул руку в мою сторону. К моему лицу. Зажав мой подбородок в руке, Владислав выпустил когти. А затем провел когтем большого и указательного пальцев по моим щекам от висков до подбородка. — Ты терзала меня, не позволяя мне обрести счастье ни с одной другой женщиной. Я все еще жив, а девушка, к которой я испытал нежные чувства в тысяча шестьсот пятьдесят шестом году, сгинула от чахотки. Смотри мне в глаза, ведьма.

Подняв мой подбородок, он продолжил. — Затем три моих невесты. Их убил мой лучший некогда друг и его подружка, цыганская принцесса Анна. Я пытался их любить своим бездушным вампирским сердцем, но все они сгинули, как одна. Умерла даже Анна, с которой мне не посчастливилось танцевать на балу накануне Самайна в Будапеште в девятнадцатом веке. Я не хотел убивать Лизбет, но что-то подтолкнуло… Какой-то безумный импульс, который я пытался побороть, пока он не выжрал мне мозги. Элеонора, моя жена, сгорела на солнце. Все века ты будто следила за мной, не позволяя обрести счастье с другой. Как Элизу Вестфальскую при жизни, так и после смерти ты убирала конкуренток. Но теперь, когда ты вернулась, месть сладка, любимая. Боишься за свою невинность? Это ты не напрасно. Сейчас ты познаешь боль. Но не переживай. Я буду настолько аккуратен, насколько это вообще возможно. Не только месть движет мной, Рита. Я скучал и ждал. Но ровно столько, сколько мог при всем моем ужасном характере. А сегодня я возьму то, что мне причитается. Точно так же, как взяла ты в ночь танца в таборе. Твоя переродившаяся душа, видимо, еще не успела накликать на себя пороки. Поэтому в твоем мире, мире без магии, мне не было бы прощения, как растлителю малолетней. Но я это вижу несколько иначе. На самом-то

деле мы с тобой знаем твой истинный возраст, пятьсотвосьмидесятисемилетняя мертвая ведьма, которая прокляла меня, обрекая на невозможность влюбиться и быть с кем-то без последствий. Получи же своего мужчину, Маргарита Ланшери. Как ты сделала меня своим рабом, заставив страдать из-за тебя пять столетий и уничтожая каждую девушку, к которой я был неравнодушен, из своего загробного мира для ведьм, так ты в жизни новой станешь моей и только моей. Меня коснулась твоя тьма, как ты и предсказывала. Я прожил пять столетий в захлестнувшей меня боли. Тебе, сам ли Дьявол или кто еще, дал новое тело и очистил в этой реинкарнации от тьмы, значит, я верну ее тебе. И обреку на существование в ней моей женой, шлюхой и рабыней. Я верну тебе твое зло, повергну в омут твоей тьмы, и мы с тобой, отныне оба, будем вариться в ней вечно.

Приподняв подол моего розового ситцевого платья, его ледяная рука поползла скользкой змеей по моей ноге. Все выше и выше. Мою голову прострелила мигрень, а тело еще несколько раз передернуло и покрыло мурашками холодное омерзение. Ледяные пальцы мертвеца коснулись меня, несколько раз дразняще скользнув вверх и вниз вдоль лона, а потом резким движением проникли внутрь. Тошная своей сладостью волна боли пронзила меня с ног до головы, и я вскричала, точно подстреленная, пока вампир, со свойственной лишь ему одному ухмылкой, насиловал меня своей грубой рукой, игнорируя мои слезы и крики. Затем он прижал меня собой сверху, бессовестно целуя и вылизывая мои губы холодным языком, и овладел мной снова, всем своим мертвым естеством вгрызаясь в меня, терзая мою обнаженную грудь через тонкий ситец платья ледяными руками и намертво впившись удлинившимися клыками мне в шею, толчками вытягивая мою жизненную силу и энергию. Когда он решил, что с меня уже достаточно, он кликнул своих слуг. Стерев кровь с губ коронным жестом окровавленной моей невинностью руки и окинув меня полупрезрительным неприязненным взглядом, Владислав коротко бросил глухим и лишенным жизни голосом отвратительным, мелким, что-то постоянно чавкающим карликам. — Снимите кандалы. Пусть она примет ванну, а затем отведите ее к Амбердо. Он должен доставить ее домой к родителям в ее измерение. Пока она не только физически, но и морально не готова ко мне. И к нам с ней. Я найду ее позже. И тогда она останется здесь навсегда.

Он стоял ко мне спиной, облаченной в черное. Его волосы, забранные в хвост, разметались по плечам…

С меня сняли кандалы небрежными грубыми движениями мелкие уродцы и, дрожащей рукой, я заправила прядь каштановых волос за ухо. У подножья алтаря я увидела какой-то кинжал, и вскипевшпая во мне обида дала о себе знать. Молниеносным движением наклонившись и подняв оружие, с неистовым воплем я кинулась на маньяка, занося руку для того, чтобы нанести удар вслепую.

Его реакция оказалась достойной восхищения. Быстрым движением он схватил меня за запястье и уже через долю секунды вжимал в стену, одним ударом пригвоздив к ней и мою руку, стиснув ее так, что я снова вскрикнула от боли. Кинжал звякнул об пол, и в этот момент я разразилась такими переливами отборной брани, что сама от себя никак не ожидала.

— Будь ты проклят! Ненавижу! Убью!

Черные глаза впиявились в меня, точно колючие иглы. От этого взгляда дрожь пробежала по коже, и я моментально почувствовала себя маленькой, ничтожной и убогой перед могущественной силой зла. Мои конечности тут же налились свинцом, а тело стало непослушным и тяжелым.

— Убьешь? — В холодном взгляде черных, как бездна ада, глаз на мгновение мелькнула озорная заинтересованность. — Попробуй, Рита. Посмотрим, как у тебя это получится, ведь когда-то ты отдала мне свою кровь, чтобы я, никчемный верующий смертный мальчик, жил вечно. Спасибо тебе. Без тебя я был бы все таким же жалким, убогим человечишкой. Теперь-то я вижу, почему ты не желала со мной дело иметь. Я, действительно, был глупым, малолетним юнцом в глазах такой женщины. Но эта версия меня первую тебя вполне бы устроила. С таким мной вольготно гореть в аду рядом…

Из сна меня выдернуло так же резко, как и внесло туда. Перекатившись с боку на бок и с силой выдохнув, я встретилась глазами с мужем, прижимая простыню к груди.

— Двухтысячный? Подземелье?

Я коротко кивнула. Сопоставив увиденное с тем, что являлось мне в кошмарах, я решила задать заинтриговавший меня, но такой неловкий вопрос. — Все было, как я сейчас видела?

— Да. Почему у тебя есть повод думать, что было как-то иначе? — Он удивленно приподнял бровь, и я отметила, что все-таки клеймо принадлежности к цыганскому народу прописано у него на лбу.

— Кошмары. Из человеческой жизни. После которых я обратилась к Нолану, а затем жизнь раскололась на «до» и «после». То, что я видела сейчас — цветочки, по сравнению с тем, что являлось в тех снах.

— И что же там являлось? — Ухмыляясь, он приблизился ко мне вплотную, затем вжал меня в кровать всем своим весом и склонился так близко, что пряди его волос коснулись моих щек.

— Там. Ну. Э-э-э… — Внезапно я почувствовала себя смущенной школьницей, которая краснеет, как рак, когда ее более бойкие одноклассницы след от неудобной подушки, отпечатавшийся на шее, принимают за засос. — Ты рвал меня почти что в клочья.

Я отвернулась, не в силах более смотреть ему в глаза. Но моему мужу, как и всегда, морально загибать доставляло невероятное удовольствие. Поэтому Владислав зажал мое лицо накрепко между ладоней, силой заставляя смотреть ему в глаза, пунцовую и горевшую всем лицом и всем телом. — Где, мотылек. Где я рвал тебя?

— Я не… — Я яростно затрясла головой.

— Хватит вести себя, как малолетка, Лора. Отвечай на вопрос. Я прекрасно понял, о чем ты говоришь. Мне нужно, чтобы ты это сказала и прекратила брыкаться. Меня раздражают эти невинные покраснения до такой степени, что мне хочется только морально издеваться и подливать масла в огонь. И это ты тоже знаешь. Плакать начинать вообще не смей. С кем угодно прокатит, но не со мной. Будь человеком слова. Сказала «а», говори «б». Твою мать… Кого я пустил в свою кровать?.. Она ли вообще принудила меня трахаться в церкви, потом проиграла в пари с Кирой и имела меня на площади перед деревней?.. Ну а потом нечто подобное было уже в зарослях осоки на празднике. А сейчас она стесняется свою щель назвать ее настоящим именем. Это что вообще за позорище?! Отвечай, солнышко, иначе я от тебя не отстану. Могу дать тактильную подсказку.

От его не очень-то нежной тактильной подсказки под одеялом, все мышцы внизу моего живота сжались так, что я невольно закатила глаза, обливаясь холодным потом от охватившего все мое тело жара, и углубленно задышала. Похоже, что ему этого было достаточно. Еще раз ухмыльнувшись, он слез с меня и лег на кровать, все еще давя мое эго смеющимся взглядом.

— Значит, рвал говоришь? Грубо, безжалостно и беспощадно?.. Все-таки интересный феномен. Ты делаешь меня гораздо более ужасным чудовищем, чем то, кем я являюсь на самом деле. Вот сколько людей говорило, что я — беспрецедентный моральный и аморальный урод, а моя жена — идеал добропорядочности. Но почему, скажи мне, никто вокруг нас не видит, что жертва-бедняжка плачет только для вида и поддержания статуса жертвы, а на деле что? Мужская сила и грубость томят ее так дико, что она аж истекает до сладостных ночных кошмаров. Ну было у нас подобное, но когда ты вампиром была и регенерировала. А подсознательно ведь, признайся, грязная сучка хотела этого наживую, будучи слабой и беззащитной смертной девочкой, дабы оправдать статус клыкастой вагины, которой тебя нарекла свидетельница с нашей свадьбы!.. Ты двинулась на эротической фазе.

— Так, все. Ты нарвался своими намеками. Я тоже, знаешь ли, вампир…

Накинувшись на него и вжав в кровать, я оскалила клыки, впиваясь ему в шею. От мертвой крови толку никакого, но нападение я привыкла отражать еще большим нападением, показывая свое превосходство. Даже перед тем, кто значил для меня больше, чем жизнь. Схватив меня за волосы, он, в свою очередь, обрушил меня на спину, срывая с меня простыню.

— Ах ты, мразь… — Слащаво улыбнувшись, я ударила его когтями по груди, оставив три рваные раны. — Ну и что теперь ты сделаешь, королек ты мой, да и то бывший? Может, я тоже не образец мягкости. Хватит выставлять меня безвольной подстилкой. — Я снова оказалась сверху.

— Это буйство твоих гормонов, не моих. — Он отрицательно покачал головой и развел руками, все еще ухмыляясь. — Ты больная напрочь. Мозгом, душой, сердцем и этим самым местом, рвущимся на животные приключения. И я не о пятой точке, дрянь.

Расхохотавшись, я упала на подушки, свернувшись в рогалик.

— Психичка. — Констатировал граф, напуская на себя серьезный и деловой вид доктора, ставящего ужасный диагноз и прописывающего лечение.

— Где работаешь, там и пригождаешься. — Фыркнула я и снова заржала, как конь.

— Курсы контроля над эмоциями. Записать? Говорят, полезно. Бывает, даже помогают. — Ядовито осклабился он.

— Курсы графской любви давят любое безумие. Иди сюда…

Больше в ближайшие два часа мы не разговаривали. А еще через энное количество времени меня разбудил звук разлетающегося на мелкие осколки окна нашей комнаты на шестнадцатом этаже…

***

Спросонья я еще не вполне успела осознать, что происходит. Перевернувшись на другой бок, я обнаружила, что мужа нет рядом. Тем временем осколки со звоном рассыпались по полу, а прямо посреди моей комнаты, когда я снова обернулась лицом к месту происшествия, я обнаружила незнакомого мне мужчину, который втаскивал через окно стальной трос с устойчивым крюком в качестве зацепки, оканчивавшимся четырьмя цепкими штырями. Пока я могла оценить его только со спины. Незнакомец был высоким мужчиной мускулистого телосложения. Его длинные каштановые волосы спускались ниже плеч, а одет он был в темно-коричневый длинный кожаный плащ. Когда он повернулся ко мне лицом, я отметила еще и зеленые глаза на достаточно привлекательном лице достаточно мягких черт со слегка заостренным носом. Под незастегнутым плащом виднелся вязаный серый свитер, кожаные коричневые брюки и длинные сапоги до колена. На голове же его красовалась широкая шляпа с полями.

Чуть ли не исполненный грусти, незнакомец медленно поднял и наставил на меня свой арбалет, пока я, ошарашенная, сидела, не в силах сдвинуться с места, прижимая одеяло к груди, не сводя с мужчины загипнотизированного взгляда.

Прошло несколько мучительных секунд. Может, даже минут. Время остановилось для меня в тот момент, когда средневековое оружие нацелилось на меня. Но ничего не происходило. Я смотрела туда, откуда должна была вылететь серебряная стрела, и, пронзив мое сердце, убить меня, а охотник смотрел на меня. Потом раздраженно тряхнув головой, да так сильно, что его шляпа упала на пол, незнакомец отбросил оружие на пол и воскликнул.

— Проклятие! Я не могу тебя убить!..

Выйдя из состояния ступора, я еще раз окинула его пространным взглядом и тихо произнесла. — Если передумали, тогда хотя бы потрудитесь объясниться, кто Вы, что Вам нужно и какого черта Вы здесь забыли, с Вашими-то дурными манерами. Бить стекла в чужих домах и врываться к обнаженной женщине в комнату не по джентльменскому кодексу.

И пусть я была экс-королевой этого мира, но что-то будто бы не позволяло разговаривать с этим мужчиной на «ты».

— Где он? Где твой муж? Если я доставлю в Ватикан голову Дракулы, быть может, мне простят, что я не тронул его жену.

— Владислав уехал по государственным делам. И не вернется домой в течение полугода. Можете не надеяться. — Соврала я, мысленно умоляя высшие и низшие силы не позволить ему в этот самый момент войти в нашу комнату.

— Ну да, конечно. — Фыркнул мужчина, смерив мою фигуру под одеялом многозначительным взглядом. Подняв с пола упавшую шляпу, абсолютно не стесняясь и усаживаясь на край моей кровати в своем не слишком-то чистом пальто, он даже посмел улыбнуться. Из меня наружу просились сотни слов хамства и дерзости в ответ на такую вопиющую наглость, но, учитывая, что всего лишь несколько минут назад арбалет охотника был направлен мне прямо в сердце, я прикусила язык. Тем временем мужчина окинул меня усталым взглядом своих зеленых глаз и пропустил язвенную ремарку с ничего не выражающим лицом. — По тебе аж видно, что далеко он уйти не успел.

— Ладно, мил-добр человек. — Аж вспылила я, даже не заметив, как перешла с ним на «ты», растеряв этикет где-то по пути между осознанием того, что он смеет вваливаться без предупреждения, бить мои окна, садиться на мою кровать в своем грязном тряпье, когда я сижу, завернувшись в одеяло, в чем мать родила, да еще и у него хватает наглости меня подкалывать. — Сейчас же отвечай, кто ты таков, и что здесь делаешь, иначе я пускаю в ход клыки и когти. И тогда пощади тебя Бог. С другими охотниками я без разговоров поступала так, как сказала. С первой минуты. Но ты, отчего-то, кажешься таким знакомым, хоть я и не помню тебя, что мне как-то даже стыдно нападать на тебя.

— Даже обидно, что ты так легко забыла любовь всей твоей жизни, Маргарита. Мы ведь должны были с тобой пожениться. Все было уже готово, но в последний момент ты выбрала его. И он погубил тебя. Дважды погубил. И третий раз погубит. Ему нельзя доверять. Что же ты сделала с нашей любовью?.. Я же любил тебя, как ни один другой бы не смог. Но сейчас… Сейчас ты выбрала в мужья того, на кого охотилась. Кого только в две тысячи третьем году, по меркам реального мира, пыталась убить за то, как он поступил с тобой, когда тебе было двенадцать.

Догадка посетила мою голову внезапно и осенила меня собой. Сопоставив образ сидевшего на моей кровати, протянувшего ладонь в сторону моего лица, но столь же быстро и отдернувшего ее, мужчины с образом того, кого целовала во сне в вишневом саду в тысяча четыреста сороковом году, переживая фрагментарно жизнь Маргариты Ланшери, я коротко выдохнула, подтянув колени к груди, склонив на них голову и заправив за ухо прядь волос. — Гэбриэл Ван Хельсинг…

— Верно. А вот и ты. — Мужчина выудил откуда-то из-за пазухи увесистую папку и кинул ее на постель к моим ногам.

Это было досье. Полная папка на меня. Открыв ее, я поразилась. В ней было несколько моих фотографий и полная информация о моей жизни. Текст в папке гласил следующее.

«Лора Аделла Уилсон. Урожденная Лара Изида Кармина Эстелла Шиаддхаль. Дочь Лары Далайны Авиры Рании Шиаддхаль — наследной королевы эльфов Благодатной Долины и крестьянина Крегина. Родилась двадцать третьего ноября тысяча девятьсот восемьдесят седьмого года в магическом мире. Имеет сестру-близнеца по имени Милиэль Изида Кармина Эстелла Шиаддхаль. Сразу после рождения была отдана на воспитание в семейство Хранителей Баланса Измерений — Сары и Томаса Уилсонов, в мир без магии, в город Хартфорд штата Коннектикут. Предыдущие перерождения: оригинал — Маргарита Ланшери 1413-1462 г.г. Первая реинкарнация — Аниита Саливан 1802-1820 г.г. О том, в чьем теле проживал дух Лоры Уилсон до Маргариты Ланшери данных нет. Ключевая фигура пророчества о воцарении Ночи, наряду с графом Владиславом Дракулой 1422-1462 г.г., продолжившим существование после смерти в качестве проклятого Богом вампира. В возрасте двенадцати лет, в двухтысячном году, была им похищена и изнасилована. Позже была возвращена в реальный мир, но приняла осознанное решение бороться с силами зла. В две тысячи третьем году, в возрасте пятнадцати лет, была завербована ватиканскими монахами в качестве охотницы на нечисть при опытном наставнике — Гэбриэле Ван Хельсинге, год рождения не известен, предположительно, пятое тысячелетие до нашей эры. После задания в Париже была отправлена в Трансильванию оборотнем со священной миссией убить Дракулу. Потерпев неудачу, была отослана в Рим и подвержена процедуре очищения и стирания. В две тысячи четвертом году, окончив Кулинарный институт и сбежав из дома, в амнезийном состоянии была трудоустроена в Психиатрическую Больницу №14, где снова встретилась с королем мира проклятых. Была забрана им в магический мир, обращена в вампира, взята в жены и коронована. О дальнейшей жизни Лоры Аделлы Уилсон-Дракула, королевы мира проклятых, ничего не известно.»

Подняв на мужчину округлившиеся от шока глаза, я потрясла папкой перед его носом, выпалив всего четыре слова. — Что это за хрень?..

— Такое же досье у меня и на твоего мужа есть. Только там дольше читать придется. Купи полную версию на ибэй. — Съязвил Гэбриэл, но все-таки ответил на мой вопрос. — В Ватикане хранятся папки-досье на каждого человека, который в состоянии повлиять на сеть магических миров и внести в них глобальные изменения. Своих однокурсников по институту ты там, конечно, не найдешь. Рядовых вампиров тоже. Но ты — слишком значимая личность. Несколько раз переродившаяся душа, да еще и ключевая фигура пророчества о воцарении Ночи. Поэтому даже не представляю, почему тебя удивляет, что в архивах потомков авторов пророчества есть данные о тебе. Думаешь, зря ты была отдана на воспитание не абы кому, а Хранителям Баланса Измерений? Они следили за тобой, и все данные о тебе передавали в самое сердце организации, которое, как раз, и находится в Риме. Святой Орден знает о тебе все, Лора Аделла Уилсон-Дракула.

Я смотрела на Ван Хельсинга немигающим взглядом, словно пребывая в оцепенении и все еще не веря в то, что всю свою жизнь я живу, практически, как подопытная крыса, которую свыше дергают за ниточки сильные и властные мира сего. И того. О которой каждая вшивая собака знает абсолютно все… Поборов ступор, я, наконец-то, заговорила.

— И твое задание сейчас — убить нас? Мы же… Последнее время никого не убиваем, за что? Только во имя того, чтобы пророчество не сбылось? Полагаю, бесполезно просить за него, если ты настроен решительно. Я бы могла позволить убить себя без сопротивления, если бы ты сжалился над Владиславом. Пожалуйста, не отнимай у меня мужа. Я не могу так жить… Больше не могу. В твоем досье столького нет… О том, как я жила здесь после того, как приехала. Я прошла через мясорубку и ад. Я была хорошей девушкой, училась в институте и никому не желала ничего дурного. Но потом… Будто все миры восстали против меня и захотели меня уничтожить…

Слезы непроизвольно выступили на моих глазах, и Гэбриэл почти что нежно взял мою руку в свои. — Они говорили, что ты — мерзость. Богопротивное создание мрака. Но я вижу ту девушку, которую когда-то любил. И за все эти века мои чувства к тебе не остыли. После убийства Владислава в первый раз, поспособствовав обращению чистой верующей души к тьме, меня забрали и, как и тебе, стерли память. В Ватикане мне не простили, что именно я низверг душу человека в ад. Пусть он и сам двигался по пути к бездне, но это я был тем, кто толкнул в спину. Лишним будет даже упоминать о том, что именно за этот проступок меня и «очистили», и «стерли», и вспомнил я о том, что произошло тогда, лишь недавно. Любовь к цыганке-ведьме — служительнице темных сил, ревность и убийство лучшего друга на почве злобы и ревности далеки от добродетели и божьих законов. Я виноват перед Всевышним не меньше вашего, Лора. Тогда Владислав Дракула забрал мою женщину, а я — его жизнь и его кольцо с символом Ордена Дракона. Правда, лишь на время. Позже оно было утеряно, а сейчас вернулось к первоначальному владельцу. Я хотел его смерти. За то, что Маргарита погибла, войдя в его замок. Но сейчас я не чувствую, что у меня есть право влиять на вас. Я пришел даже не ради этого. Я просто хотел поговорить. С ним, с тобой. Я убил его в состоянии амнезии в тысяча восемьсот восемьдесят восьмом. Несколько раз, не имея возможности уничтожить, доставлял в твой бывший мир, в тюрьму-убежище для монстров. Упертый сукин сын столько раз сбегал оттуда, что я даже посчитать не в состоянии. Но сейчас, вспомнив все, как было, я, кажется, исчерпал запасы злобы и ненависти. А побывав вервольфом в тысяча восемьсот восемьдесят восьмом году, я, кажется, даже понял, каково это быть чудовищем, и уже не так критично отношусь к разнице между людьми и нечистью…

— Память прошлых реинкарнаций возвращается частично. А что касается нас и охоты на монстров и чудовищ я не помню об этом и вовсе. Расскажи, если тебе не сложно. Только прикрой глаза. Позволь, наконец, одеться.

Ван Хельсинг послушно закрыл глаза. Я вылезла из своего укрытия, накинула на себя шелковый бордовый халат, и, туго затянув пояс, скрестив под собой ноги по-турецки на кровати, разрешила охотнику открыть глаза и начать свое приключенческое повествование. Память Маргариты Ланшери, Анииты Саливан, рода Шиаддхаль и первой ночи в подземелье вернулась ко мне через сны. Память о единственном доселе так и оставшимся белым пятном в моем сознании две тысячи третьем годе, который запомнился лишь месяцами обучения в институте и ничем иным, сейчас был готов вернуть мне своим рассказом мужчина, который был первой любовью самой первой версии меня — Маргариты Ланшери…

***

2003 год. Франция. Париж.

В очередной раз вспомнив имя Бога и какой-то там матери, я скрылась за фонарным столбом, одергивая белоснежный узкий подол платья на широких бретелях с вышитым из бисеринок цветком на груди. Это платье ну никак не подходило для бега и физических нагрузок. Тем более, оно не подходило для бега во имя спасения собственной жизни. Обернув голову через плечо, я посмотрела на две массивные каменные статуи чертей-горгулий на крыше собора Парижской Богоматери. Еще только мгновение… Не дай себя обмануть… Где-то неподалеку часы пробили полночь. Внезапно, расправив массивные широкие крылья, адские твари отряхнулись, скинув с себя свое каменное обличие серой стружкой, открыли полыхавшие адским огнем глаза и спикировали с крыши собора вниз. Переглянувшись со своим лучшим другом — Гэбриэлом Ван Хельсингом, я утвердительно кивнула. Получив такой же кивок в качестве ответа, я рванулась с места, на сей раз в обозримое демонам пространство и побежала что было сил в сторону собора. Рванув тяжелые двери на себя, я влетела туда в последнюю секунду. Тем временем одна из тварей уже успела царапнуть меня по открытой спине, и я в очередной раз пожалела, что при отправлении в Париж, город любви, захотела выпендриться и надеть коктейльное платье. Знай я тогда, на каких зверюг предстоит охотиться, мне и в голову бы не пришел подобный бред. Мое сердце гулко стучало о ребра, отплясывая чечетку, пока я продвигалась куда-то вверх. Оказавшись возле окна-розы, я задумалась. Дальнейших указаний о том, что мне делать, от Гэбриэла я не получала. Сам он был где-то далеко позади, с единственным секретным оружием, способным убить горгулий — зачарованным магией клинком. Я же была абсолютно безоружной пятнадцатилетней девчонкой, которую обещали прикрыть. Черт… Это единственное, что я успела подумать, когда окно-роза разбилось от взмаха мощных крыльев демонической твари. Через несколько секунд горгулья предстала передо мной, маша крыльями. Тут-то я ее и рассмотрела. На похожей на чертовскую голове твари красовались звериные загнутые рога, острые когти массивных лап были, однозначно, длиннее медвежьих, а хвост, столь похожий на драконий, яростно сотрясал своими взмахами воздух. Взвизгнув, как ошалелая, я кинулась за один из колоколов, истошно вопя: «Гэбриэл! На помощь!!!»

Со стороны окна послышался неясный звук, и что-то влетевшее через разбитый проем, внезапно впиявилось твари в спину. Она взвыла, издав практически змеиное шипение, и, через доли секунды, лишилась кожистого крыла. К моим ногам упал разрезавший чудовище тоджо-нож с острым лезвием и остаток крыла. Затем в окне показался Ван Хельсинг, по-быстрому втаскивавший стальной трос за собой.

— Лора, ты в порядке?!

— Лучше не бывает. Только прибей эту сволочь. А-а-а-а-а-а, мамочки!!!

Истекавшая синей кровью тварь все-таки вцепилась мне в волосы. Я отбивалась от нее локтями и коленями, пока мой наставник рубился со вторым демоническим созданием. Зарубив горгулью, проследив взглядом за тем, как она, обмякшая, падает на пол собора, он кинулся ко мне, на ходу выкрикивая, дескать, в прошлый раз в Париже, в тысяча восемьсот восемьдесят седьмом году, с Мистером Хайдом, было куда как проще. Раненой твари, по всей видимости, было уже нечего терять, и она оказалась куда как яростнее своей напарницы. Перекинувшись с меня на нападавшего на нее Ван Хельсинга, горгулья вцепилась в него когтями и вынесла в открытое окно.

— Гэбриэл!!! Нет! — Что было сил выкрикнула я, подбегая к разбитому окну, перегибаясь через него всем корпусом, и случайно раня обе руки о разбитые осколки. Скотина тащила моего друга на себе, коварно готовясь разжать когти, когда пролетит мимо последнего места, где он мог спешиться без опасности для жизни, — ровной площадки крыши. Даже в Ватикане нас предупреждали о том, что горгульи обладают безупречным высоким интеллектом и склонностью уничтожать.

— Черт, черт, черт! Что же делать! — В приступе паники и отчаяния, захлестнувшего меня с головой, я прижала ладони к горящим вискам, отчаянно глядя, как горгулья уже подлетает к краю площадки. Решение оказалось неожиданным и явилось ко мне, как по волшебству. Внезапно мой взгляд зацепил лежавший на полу зачарованный клинок, который Гэбриэл выронил, наверняка, сражаясь с раненым монстром. Без права на ошибку, Лора. Будет лишь один шанс. Один шанс и не более того.

Я перехватила клинок поудобнее и выглянула из окна. Горгулья, не чувствуя подвоха, преспокойненько летела, повернувшись ко мне спиной.

— Прощай, тварь!..

Прищурив левый глаз и вскрикнув для пущей убедительности, я швырнула клинок, точно копье. Заряженное магией оружие в аккурат пробило спину демоническому созданию, пройдя через сердце. Метнувшись в сторону и издав пронзительный визг, от которого у меня заложило уши, чудовище расцепило когти, и Гэбриэл Ван Хельсинг грузно свалился на площадку крыши, а тварь, еще немного полевитировав, спикировала вниз с собора. Закрепив трос в стене, я бесстрашно вцепилась в него руками и, оттолкнувшись от пола собора, через несколько секунд удачно приземлилась на площадку крыши возле все еще лежавшего на ней друга на обе ноги, на каблуки своих белоснежных туфель.

— По законам боевика надо бы подхватить девушку на руки, но я был не в том состоянии. Извиняй. — Ван Хельсинг еле поднялся на ноги, и, надев шляпу, склонился вниз. Я последовала его примеру. На асфальте, глядя на нас молочно-белыми глазами без зрачков, лежала обнаженная юная рыжеволосая девушка, у которой была отрезана рука, и торчал из груди зачарованный магией клинок.

— Господи. — Я перекрестилась. — У этих демониц еще и человеческое обличие есть…

— Думаешь, почему меня по всему миру называют убийцей?.. Вот поэтому… Потому что практически все монстры и чудовища перед смертью превращаются в людей, которыми когда-то были. А горгульи, служительницы тьмы, — это девушки, некогда продавшие душу Дьяволу. — Выдал, выдохнув, Гэбриэл, не сводя взгляда с трупа убиенной с пробитой клинком грудью.

Ободряюще похлопав по плечу друга, который с грустью скорбно смотрел на погибшую, я отвернулась от края крыши, сдергивая и сворачивая стальной трос, единственный наш шанс спуститься отсюда невредимыми, игнорируя собиравшуюся под стенами собора Парижской Богоматери толпу зевак во главе с полицией, со словами. — Не бери в голову. Эти сучки убили столько людей, каждую полночь  превращаясь из статуй в живых монстров, что тебе не в чем себя винить. Может, когда-то они и были людьми, но сами приняли осознанное решение продать душу. Мы с тобой и Святой Орден с древности делаем мир лучше и чище. Не стоит жалеть ее. Рыжая бестия убила бы тебя без сожаления. Идем. У нас много дел. Кардинал Джиэнпиро дал нам всего трое суток на убийство горгулий, иначе к следующему заданию, если задержимся, у нас останется на отдых всего день вместо положенных трех. Тоже мне Париж. Я-то представляла сердечки, лямур, тужур, абажур и же не манж па сис жур, а тут надо бегать на каблуках и летать через разбитые окна на тросе в узком платье. Всем теперь буду говорить, что видала их Париж. Ничего особенного.

Я коротко фыркнула и направилась к противоположному краю крыши, громко стуча каблуками по ней, уже слыша недовольные вопли полиции о том, что Ван Хельсинг и Уилсон — убийцы.

— Вот и спасай их шкуры от проклятых существ. Год от года одно и то же. — Закрепив трос на крыше, Гэбриэл покачал головой и обнял меня за талию, пока я приглаживала каштановые кудри, спутавшиеся от погони и сражений. Не предупредив меня, он спрыгнул вниз. Я же успела только взвизгнуть…

Наши лошади были привязаны в близлежавшем лесу. С трудом оторвавшись от погони, запутав следы и ступив под кроны сосновых деревьев, мы уже увидели своих мирно пасшихся гнедых. С облегчением выдохнув, я практически подошла к лошади вплотную, как вдруг мелькнувшая рядом со мной тень напала на меня и вцепилась прямо в горло. Надо отдать должное Ван Хельсингу, среагировал он моментально, и, уже через несколько секунд, у моих ног лежал застреленный серебряной пулей из пистолета, незнакомый мне, мертвый и достаточно симпатичный юноша лет восемнадцати в клочьях облезшей с него бурой шерсти.

Зажав рукой кровоточившее горло, я просипела. — Это ж какого черта вообще оборотень забыл в Париже? Они же здесь не водятся! Хорошо еще, что смеха ради прихватили антивервольфовское оружие, иначе сейчас было бы не сдобровать…

Ван Хельсинг же, задумчиво окинув взглядом юношу, тихо произнес. — Неужели у Анны все-таки был ребенок?.. Как же парнишка похож на юного принца цыганского рода из девятнадцатого века, ее брата…

Оправив на себе свой коричневый кожаный плащ и шляпу, он кинул на меня помрачневший взгляд. — Не имеет значения, откуда он здесь. Ты инфицирована. Если не получишь антидот до первого полнолуния, которое будет уже через неделю, после двенадцатого удара часов процесс будет необратим. А после твоего окончательного оликантропивания Орден заставит меня убить тебя, как бы мне ни было тошно от одной подобной мысли…

Еще не придя в себя от боли, в состоянии шока и аффекта, я уставилась широко открытыми и полными ужаса глазами на легендарного борца с нечистью всех времен и народов.

***

Путь до Ватикана в Риме, уехав в восход, мы проделали, молча, в седлах своих гнедых. Я лишь изредка постанывала от боли, причиняемой расползавшимся все шире укусом, и зажимала горло рукой… В конце концов, Ван Хельсинг, промыв сперва водой из какого-то пресного источника, встретившегося на пути, место укуса, перетянул рану оторванным куском от своего серого вязаного свитера…

Наша уютная, но небольшая комнатушка при Ватиканском соборе вмещала в себя две спальные койки, две прикроватные тумбочки и небольшую книжную полку над одной из кроватей. Это было наше с Гейбом место для отдыха. Здесь, зализывая раны, точно животные, мы за пару дней приводили себя в чувство и вновь отправлялись на борьбу со злом.

Я снимала изрядно надоевшие туфли, а Ван Хельсинг, понурый и озлобленный, не желая общаться даже со мной, разлегся на койке, в чем и приехал, гадая кроссворд, когда дверь в комнатушку приоткрылась, и на пороге возник хмурый кардинал Джиэнпиро. Я была совсем посеревшей: и лицом, и настроением, под стать другу. Надо сказать, что когда Гэбриэл появился в моей жизни, на пороге моего дома, посланный Хранителями Баланса Измерений и ватиканскими монахами, чтобы вовремя поставить меня на путь добра, пока я еще не скатилась в тьму, согласно какому-то их невнятному пророчеству, я была даже рада покинуть родителей навсегда, устав от невыносимых материнских религиозных замашек, но сейчас казавшиеся ранее захватывающими авантюра и приключения охоты на монстров и чудовищ опостылели. Особенно теперь. Когда я без недели оборотень, без двух — мертвый оборотень, а антидот не факт, что существует; не факт, что его можно достать; не факт, что даже если и достанешь — сработает.

— Ван Хельсинг и Уилсон! — Громко воскликнул Джиэнпиро, всплеснув руками. — Окно-роза! Опять! Лору это наименее касается, но ты, молодой человек, был предупрежден уже, кажется, лет сто назад! Сколько можно?!!

— Хватит играть в кардинала Джинетт. — Огрызнулся Гэбриэл, точно это он уже был готов превратиться в оборотня, а не я. — Я осведомлен об окне. Мне, что, нужно было горгулью за хвост тащить, каким-то чудом оказавшись в воздухе, чтобы она не влетела, куда собиралась?!

— Да на вас обоих лица нет. — Только сейчас кардинал соизволил заметить наши понурые серые лица. — Что стряслось?..

— Ваша некомпетентность подвергла одного из ваших служителей смертельной опасности. Вы не давали нам информации о том, что в Париже водятся оборотни. Мы были не готовы к нападению, и Лору укусили. Теперь она обратится через семь дней. Нам нужен антидот. Срочно!

— Что ж. — Лицо кардинала Джиэнпиро просветлело, и он внезапно не в тему улыбнулся. — А это весьма хорошие новости, молодой человек! Лора не получит антидот сейчас. Она получит его по факту выполнения нового задания. Ее трансформация нам на руку. Теперь, став оборотнем, она сможет покончить с жизнью ее и твоего смертельного врага номер один. Ты его помнишь. Граф Владислав Дракула. Его имя висит в списке тех, кого нужно убрать по заданию Хранителей Баланса Измерений, первым номером, но у нас не было ни малейшего шанса сделать это, а теперь Мисс Уилсон — наше единственное решение и спасение. Через три дня я собирался отправить вас в Норвегию, охотиться на гремлинов, но теперь, раз уж нам так повезло, вы отправитесь на восток. В Трансильванию. Гремлины подождут. Король проклятых должен упокоиться раз и навсегда.

С самодовольной улыбкой Джиэнпиро кинул на койку Гэбриэла фото объекта. Вернее будет сказать, три фотографии на одной. Фотография мужчины при жизни — в широкополой шляпе с длинными распущенными полувьющимися волосами в золотых одеждах, фотография после смерти — в черном камзоле с забранными в конский хвост волосами, фотография в обличии страшнейшего чудовища с длинными зубами-иглами, высокими висками, звериными багровыми глазами и чешуйчатой кожей. Мужчина с первого снимка был серьезным, со второго — нагло ухмылявшимся, а его черные глаза: холодные, мертвые, страшные и невыносимо пугавшие… Я отвернулась от фотографии, давя приступ паники, но было уже слишком поздно. Перед глазами предательски почернело, дыхание сбилось, сердце пустилось в залихвацкой пляске галопом, а дышать стало совсем невозможно. Я уже задыхалась в приступе панической атаки со слезами на глазах. Когда хватило сил, я выкрикнула так, что было, спорю, слышно на весь собор.

— Да будьте вы прокляты так издеваться надо мной! Этот ублюдок уничтожил мое детство! Он изнасиловал меня, когда мне было двенадцать лет! Маленькую, беззащитную девочку! Он терзал мое тело, пил мою душу! Почему нельзя других выбрать на это задание?! Почему я, Господи? Я боюсь его! Я его ненавижу! Не смейте меня туда отправлять! Не смейте! Гэбриэл, не позволь им! Гэбриэл…

Через несколько секунд я почувствовала успокаивающие объятия. Прижавшись к груди друга, я сотрясалась от невозможных мучений в беззвучных рыданиях. Мысль о том, что снова придется встретиться лицом к лицу с этим исчадием ада и самой тьмы порождала во мне единственное желание. Оказаться мертвой прямо сейчас, на этом самом месте.

Ван Хельсинг поднял взгляд на холодно смотревшего на нас кардинала Джиэнпиро, гладя меня по волосам. — Вы разменяли свою совесть где-то между походами по барам в ночное время и съемом шлюх. Раньше у кардиналов был кодекс чести и сочувствия. А сейчас… Вы понимаете, на что отправляете пятнадцатилетнюю девчушку?.. Вам мало того, что она практически стала вервольфом, ведь Вы не желаете ни в какую давать антидот! Так теперь еще и отправляете ее на встречу с тем, кто разрушил ее жизнь, поломал ее психику…

— Я Вам советую, Мистер Ван Хельсинг, прикусить язык по поводу моей личной жизни. — Холодно перешел на официальный тон кардинал. — Вы оба расплачиваетесь за свои страшные грехи прошлых лет. И учитывая то, кем она была в пятнадцатом веке, ей еще мало досталось от Господа Бога нашего. Скажите спасибо, что я вообще пустил под свою крышу перерождение ведьмы, продавшей душу тьме. Чтобы очиститься от своих грехов, она должна убить того, кого выбрала в прошлой жизни и обратила к мраку. Так и только так она получит прощение. Я отдам антидот. Но Вам, Гэбриэл. Вколете ей его на двенадцатом ударе часов, но только после того, как она прикончит Дракулу. Не смотрите на крокодиловы слезы. Не смейте ей доверять. И, упаси Вас Бог, проявить сочувствие и отдать противоядие ей. Посмотрите, как быстро она скинет личину волка до убийства графа-вампира, лишь бы не причинять ему боль. Вы просто не осведомлены, молодой человек, о силе любви, за которую оба продали душу. Гладить ее по головке, бедную, плачущую, конечно, можно довольно долго. Но готовьтесь к тому, что сейчас проклиная его, увидев и поговорив с ним пару минут, она, как продажная девка, раздвинет перед ним ноги, забыв и об изнасиловании, и о детской психологической травме. Не стоит доверять малолетней наркоманке. Так было из века в век. В любом ее перерождении он так ее влечет, что она моментально теряет голову.

— Лора не обязана отвечать за поступки Маргариты. В ней нет больше той тьмы. Тьма развеялась после сожжения первой ее версии на костре. Она — обычная девочка, Джиэнпиро. — Так же холодно ответил Ван Хельсинг, отрицательно покачав головой.

— Пока что обычная девочка. — Лицо кардинала неприязненно исказилось. — Тьма на то и тьма. Она может побрать на любом отрезке пути жизни даже внешне кажущиеся невинными души. Вы предупреждены, Мистер Ван Хельсинг. Через два дня жду Вас у себя за получением антидота. Монахи займутся его изготовлением уже завтра. Отдадите его ей, пожалев ее, раньше срока, и лишитесь работы и крыши над головой. Здесь Вас больше не примут, Гэбриэл. Вы на пути очищения от тьмы, в которую добровольно себя толкнули практически шесть столетий назад. Не испортите все. Вы выезжаете на третий день. Никаких возражений…

Кардинал Джиэнпиро нарочито громко хлопнул дверью нашей комнатушки, оставив меня, зареванную на плече друга и наставника, и Ван Хельсинга, в гнетущем душу молчании и в тишине…

***

2003 год. Бистрица.

— А мне уже начинает нравиться Румыния. — Я сделала над собой невероятное усилие и попыталась выкинуть из головы две разъедавшие мое сознание мысли. О том, кем мне суждено стать уже завтра, и о том, с кем завтра же придется встретиться лицом к лицу. Не без труда, но даже получилось, пока я, заинтригованная и уже подпавшая под обаяние этой невероятно мистической страны, оглядывала гостиничный номер одного из недорогих отелей Бистрицы.

— Не привыкай. — Коротко отозвался на мои восхищенные возгласы Гэбриэл, и, поставив сумку со святой водой, серебряными кольями, распятиями, чесноком и прочими орудиями против нечисти (дескать, неизвестно, кроме Дракулы, на кого еще придется здесь наткнуться, ибо в девятнадцатом веке он жил не один, а с невестами), на пол, отбыл в душевую. — Мы здесь только ночь перекантоваться. Затем — прямиком в Трансильванию. Положим конец жизни безобразного растлителя малолетних, ты получишь свой антидот и забудем обо всем, как о ночном кошмаре, свалив отсюда по-быстрому.

— Почему я не могу держать его при себе? — Разнылась я, падая на один из белых диванов. Таких их здесь было аж целых два, и они образовывали собой аккуратный полукруг. Небольшой черный камин в стене с полосатым паласом возле него я приняла решение зажечь уже сейчас, благо зажигалку мой друг носил всегда с собой во внутреннем кармане сумки, потому что выкурить пару сигар в день был совсем не против, и, слушая, как весело потрескивают поленья, уставилась мечтательным взглядом в большое окно с видом на цветущий сад, предварительно аккуратно раздвинув нежный белый тюль и поправив ламбрекены на темно-серых бархатных занавесках.

Меня невероятно изумляло наблюдать за тем, как в этой комнатке модерн витиевато переплетался с вычурными узорами мебели стиля викторианской эпохи, из общего шаблона которого выделялись разве что два этих белоснежных дивана. Остальная мебель радовала привыкший к эстетике вкус: три стула, кровать, стол с резными ножками цвета красного дерева. Все-таки, что ни говори, а путешествие отвлекало даже от самых мрачных мыслей. Загадочная и таинственная Румыния же и вовсе манила своей красотой, мистицизмом и ощущением грядущих приключений.

— Вот бы остаться здесь жить навечно. — Тихим, но отчетливым, весьма мечтательным голосом почти пропело подсознание, но голос внутреннего «я» тут же испортил всю романтику.

— Под теплым боком у маньяка, лишившего тебя детства? Ополоумела совсем или уже скучаешь по его холодным и грубым рукам?..

Язвительный голос этой противной субстанции во мне всегда так делал. Портил мне настроение и отравлял жизнь. Отчего-то смутившись и покраснев, я тихо выдохнула. — Заткнись.

— Ты что-то там сказала? — Раздался голос из душевой. Гэбриэл Ван Хельсинг сбривал щетину, наросшую за несколько дней поездки.

Пытаясь отмазаться, чтобы меня не приняли за сумасшедшую, ведущую беседы с самой собой, я свела разговор в другое русло. Наиболее терзавшее меня. — Да, сказала. Спросила, когда ты отдашь мне антидот.

— Ты слышала, что сказал Джиэнпиро. Я вколю его тебе, когда ты убьешь эту скотину. У тебя разве есть причины не доверять мне? Я всегда тебя прикрывал. Как бы ни было ужасно то, что с тобой произошло, но кардинал прав. Это наш единственный и, возможно, последний шанс. Никто из охотников особо рьяно не желает обращаться в вервольфа, а как иначе убить короля проклятых нам пока не известно. — Отозвался Ван Хельсинг, что-то напевая под нос.

— А как же напарники, друзья и товарищи? Как же доверие? Не тебе обращаться на этот раз в блохастую тварь. Я как бы все равно немного переживаю, что антидот не у меня в такие ужасные для меня в ожидании превращения часы. — Обиделась я, сев возле камина, скрестив ноги по-турецки под собой, тщетно пытаясь согреть ледяные из-за плохого тока крови руки, подставив их теплым огонькам и потирая. Взглянув на настенные часы, я отметила, что уже пробила половина шестого вечера.

— Да и правда. Как же напарники, друзья и товарищи? Ты вот сейчас подумала о себе, а о том, что меня лишат крыши и работы, если что-то пойдет не так, даже не упомянула. Тебе не о чем переживать. Я не оставлю тебя в трудную минуту и не позволю превратиться в чудовище.

В ту же минуту волей-неволей мне пришлось отвлечься от перепалки и размышлений, потому что сноп искр весьма неожиданно вылетел из камина и обрушился на палас.

— Твою мать! Черт! Так недолго и гостиницу спалить!

Вскочив с места, я кинулась на выручку к полосатому коврику, но затем что-то заставило меня остановиться. Может, потому что это был не просто какой-то сноп искр, а потому что здесь и сейчас, в эту минуту, в комнате творилась магия.

Медленно и монотонно искры огненными змейками ползли по паласу, выводя на нем буквы. Сделав несколько витков и завитушек, они погасли, как и не было. Зато на паласе готическими черными буквами, ровным почерком, оказалась выведена до чертиков напугавшая меня фраза.

— Тебе не сбежать от своей судьбы…

Выжженные на темно-красном коврике буквы внезапно выгнулись дугой и начали танцевать бешеный макабр. Тонко вскрикнув, я прижала руку к губам. Тем временем в пламенных отсветах камина я увидела смотревшие на меня черные, хищные, холодные и озлобленные глаза. Отводить взгляд оказалось абсолютно бесполезно. Теперь, куда бы я ни посмотрела, я всюду видела эти глаза — на полу, потолке, стенах…

— Господи, помоги мне! Хватит, молю. Пусть это прекратится… — Приняв единственное возможное в таком безвыходном положении решение, я без сил опустилась на колени на пол, лицом вниз, закрыв глаза руками. Не имея никакого представления о том, сколько времени я пробыла в таком состоянии, я подняла голову и открыла глаза только тогда, когда почувствовала, что надо мной стоят.

— С тобой все в порядке? — Вытирая белым махровым полотенцем свою длинную шевелюру, Гэбриэл Ван Хельсинг растревоженно и озадаченно смотрел на меня в упор.

— Да. Я в порядке. — Попыталась совершенно искренне солгать я. Не будучи уверенной в том, на какой по высоте балл претендует прирожденная актриса во мне, я задала дополнительный вопрос. — С чего ты взял, что что-то не так?

— Ну, знаешь ли. — Знаменитый охотник на нечисть окинул меня пространным взглядом и продолжил. — Люди, у которых все в порядке, обычно не лежат на полу лицом вниз, накрыв голову руками.

Поняв, что нет смысла больше отпираться, я тяжело выдохнула, присев на диван и уставившись неживым, полустеклянным взглядом в пол. — Я ошибалась, восхищаясь Румынией. Здесь, кажется, даже воздух пропитан безумием, ядовитым, заражающим своими миазмами сумасшествием. Я видела его. Он снова звал меня к себе… И, самое страшное для меня, наверное, то, что к своему ужасу, мне начинает казаться, что кардинал Джиэнпиро прав. Он меня никогда не оставит в покое, а я начинаю бояться, что вскоре я и не захочу бороться с этим…

Крепко обняв меня и прижав к своей сильной груди, пахнущей лавандой и другими приятными на запах травами, Гэбриэл гладил меня по голове, держа в руке мою нервно дрожавшую ладонь и тихо шепча на ухо. — Джиэнпиро — игрок, бабник и алкоголик, из последних сил строящий из себя наместника Бога на земле. Он ничего не знает о тебе. На днях твой мучитель будет мертв. Он не получит тебя никогда. Вскоре все закончится. Только потерпи еще чуть-чуть, помоги мне, и ты вырвешься из кошмара, терзающего тебя по ночам, обещаю.

Заварив мне чашку согревающего кофе, он нежно положил мою голову на свою грудь. Мы прилегли на один из белых диванов и, засыпая, я чувствовала себя защищенной, как никогда. Едва утренние лучи пробились сквозь темно-серые шторы с ламбрекенами, мы были уже на ногах. Владелец гостиницы промышлял еще и продажей лошадей, и, прикупив парочку незаметных серых стройных красавиц, мы покинули Бистрицу верхом, взяв курс на Трансильванию, чтобы раз и навсегда покончить с королем не-мертвых, графом Владиславом Дракулой.

***

У высоких ворот неприступного мрачного замка Дракулы я перевела дыхание и крепко стиснула теплую и сильную ладонь Гэбриэла в своей. Моя нервозность мало помалу передавалась и ему. Сжав мою руку в ответ, он вопросительно посмотрел на меня. Я же лишь еле выдохнула из себя.

— Я не уверена, что готова переступить порог этого замка, Гэбриэл.

— Все будет в порядке. — Зеленоглазый охотник на нечисть слегка улыбнулся мне, пусть и грустной, едва заметной улыбкой. — Уже половина двенадцатого. Нам нужно задержаться здесь всего на пятнадцать минут. Выстоять пятнадцать минут. Это ведь не так и долго. Ровно в полночь Луна полностью выйдет на небосклон, и ты обратишься. Целься укусом в шею. Перегрызи ему горло. И все будет позади навсегда. Вот. Держи.

Гэбриэл протянул мне шприц с красновато-багровой жидкостью в нем, и я благодарно посмотрела ему в глаза. Приобняв меня и поцеловав в макушку, Ван Хельсинг тихо прошептал мне на ухо. — Плевать, что там сказал Джиэнпиро. Я тебе доверяю. Я знаю, что ты не обманешь и не подведешь меня, Лора. Полгода мы уже охотимся вместе, и, честно говоря, не смотря на то, что внешне ты — всего лишь пятнадцатилетняя девчонка, твоей силе, мудрости, куражу и готовности прийти на помощь и выручить из беды, как было в Париже с горгульей, любой взрослый позавидовал бы.

Коротко кивнув и ощущая, как беспрерывно стучат зубы, не то от страха, не то от лютого трансильванского холода, я стиснула руку друга и наставника еще сильнее. — Покончим с ним!

Мы медленно шагнули к воротам проклятого замка, все еще раздумывая, что сказать стражам, чтобы нас пропустили, но у входа в замок их почему-то не оказалось. Ван Хельсинг напрягся всем телом, приготовившись к ловушке, вытащив из заплечной сумки арбалет и крепко зажав его в руках. Двери в само жилище короля не-мертвых отворились сами собой, и на пороге возник слегка ссутуленный почтенный седоволосый старец в черном лет пятидесяти-шестидесяти на вид. Гэбриэл уже вскинул арбалет, чтобы застрелить вампира серебряной остроконечной стрелой прямо в сердце, но заставший нас врасплох голос не позволил ему закончить начатое. Я содрогнулась всем телом. Этот голос являлся мне в каждом ночном кошмаре, звенел в ушах, не отпуская часами. Это он… Я еще не могла видеть владельца замка из-за плеча моего высокого и мускулистого друга, но даже его проклятого голоса хватило, чтобы повернуть назад. Я дернулась к дверям, но они тут же со скрежетом затворились прямо у моего носа. Стиснув зубы, я обернулась в его сторону, дрожа всем телом. Чокнутый маньяк не сводил с меня взгляда своих черных, будто сама ночь, глаз и коварно ухмылялся, отчего его вполне заслужившее называться красивым лицо становилось злобным и хищным. Точно личина Ворона в человеческой интерпретации.

— Зачем же прибегать к насилию и убивать ни в чем не повинного Роберта, дорогие гости?.. Зайдите лучше на чашку чая.

Я бросила вопросительный взгляд на Ван Хельсинга. Тот в ответ же лишь пожал плечами, и мы двинулись вслед за графом по узкому и длинному коридору, по высокой лестнице, мимо статуй демонов, терзавших прекрасных и светлых ангелов, поднимаясь все выше и выше, пока, наконец, не достигли девятнадцатого этажа. Внутри замок оказался намного светлее и ярче, нежели я представляла, а описать всю его красоту и величие, пожалуй, не хватило бы человеческих слов. Вскоре мы оказались в просторном и светлом зале, освещенном десятками свечей и огромных размеров великолепной люстрой из хрусталя. Напрочь забыв, что сюда нас сопровождает злодей всех времен и народов, гиблый маньяк, я широко открыла рот, глядя на все это великолепие, словно девочка, которая мечтает быть принцессой. Хотелось оказаться здесь не в дорожной одежде: джинсах и свитере, а в каком-нибудь прекрасном средневековом платье с тугим корсетом…

— С бокалом кровавой Мэри в руках и в объятиях гребаного садиста-маньяка. Ага, ага… — Злобно подметило внутреннее «я», исчерпывая мое терпение и свои запасы сарказма. Стиснув зубы и шикнув на разбушевавшуюся субстанцию в голове, я опустилась на золотистое покрывало дивана за спиной Гэбриэла.

Я кинула взгляд на настенные часы. Двадцать три часа пятьдесят две минуты. Оставалось потянуть всего восемь минут. Восемь минут, и я убью разрушившее мою жизнь и побравшее мое детство проклятие.

— Ну да, ну да. Убьешь. Тоже мне, валькирия сыскалась. — Презрительно фыркнуло внутреннее «я». Подсознание, на удивление, молчало…

— Все никак не можешь успокоиться, м? — Прищуренные глаза графа испытующе воззрились на Ван Хельсинга. — Да брось ты, Гэбриэл. Мы это проходили, кажется, уже сотни раз. Любое твое оружие бессильно против моей сделки с Дьяволом. Ты не сможешь убить меня. Хотя, я все еще не могу понять, чем мешаю тебе.

Дворецкий, названный Робертом, принес две чашки с чаем и бокал крови для вампира и, затравленно, с неприязнью поглядывая на Ван Хельсинга, поспешно удалился. Тем временем граф продолжил. — Мне всего лишь нужна кровь, ну и, разумеется, продолжение рода. Я научился жить, не убивая без особой надобности. Но вот если первое еще можно достать с горем пополам, то второго нынче днем с огнем. Нынешнее поколение девочек, вроде как и не против, и подпадает под мое природное обаяние, а давать все равно боится. Или после раздувает целую драму и трагедию, хотя, я прекрасно чувствую, что сопротивления нет и не было. — Усмехнувшись, он покрепче зажал бокал крови в удлинившихся когтях и окинул меня столь выразительным и намекающим взглядом, что я не выдержала. Двадцать три часа пятьдесят восемь минут. В приступе ярости трансформация началась раньше, и зверь из меня полез наружу до обозначенного времени. Упав на колени возле дивана, я судорожно взвыла. Мои конечности несколько раз выгнулись то в одну, то в противоположную сторону, и я кинула затуманенный болью взгляд в окно. Полная желтая хищная Луна вышла на небосвод, бросая яркие лучи света в зал. Несколько судорог и конвульсий прошло по моему телу, и все закончилось. Я лежала на полу, все еще в человеческом обличии, хватая ртом воздух, не до конца оправившись от боли, пока граф пару раз хлопнул в ладоши и рассмеялся. Трансформация почему-то была прервана. Бросив взгляд в окно, я увидела, что мутно-черные тучи застлали собой ночное светило. Губы графа скривила самодовольная усмешка, и из-под верхней его губы показались клыки. — Ей-богу, вы, как дети. Этот фокус стар, словно мир. Неужели ты надеешься, что единожды, сто с лишним лет назад убив меня именно таким образом, тебе удастся проворачивать этот номер снова и снова, Гэбриэл?.. Луна сегодня не выйдет из-за туч, а Лора не обратится. Вы оба — ничто против меня, а сейчас…

Дракула поймал взгляд своего друга и взял его под гипноз. — Я хочу, чтобы ты ушел. Но твоя нежная пташка останется здесь, со мной наедине. Я хочу, чтобы ты, вернувшись в номер гостиницы в Бистрице, почувствовал себя немощным, ничтожным и убогим. Ты не смог убить злодея-вампира, не смог спасти от него девушку, которую, ожидая ее совершеннолетия, хотел сделать своей женой, как когда-то украл у меня Маргариту. Я хочу, чтобы, оказавшись там, в своем номере, тебя охватила такая безысходность, чтобы ты выл, лежа на полу, свернувшись калачиком, вспоминая о том, что, повинуясь воле вампира, ушел, как трус, оставив свою Лору наедине с маньяком-насильником, который разрушил ее детство, а сейчас планирует сделать с ней что-то столь экзотичное, что сама тьма ночи на небе покраснеет от стыда и убежит с небосклона. Ступай и помни о том, какое ты ничтожество перед лицом моей силы. Я так хочу.

Ван Хельсинг поднялся с места с остекленелым взглядом пустых и безжизненных глаз, словно послушная кукла, и двинулся по направлению к лестнице. Я кинулась вслед за Гэбриэлом, я бежала с ним до дверей первого этажа, но мой друг, на удивление, будучи человеком, все равно неумолимо двигался быстрее меня. Проскользнув в узкую щелку дверного проема, охотник исчез в ночи, а проклятые предательские живые двери захлопнулись за его спиной прямо перед моим носом, заперев меня в логове моего врага, самого ненавистного из всех существ на земле.

По лестнице он спускался медленно, с триумфальной улыбкой на тонких, искаженных надменностью губах.

— Да на тебе лица нет, моя маленькая Уилсон. Неужели увидела демона?.. — Радуясь произведенному эффекту паники, граф спустился с лестницы и, не торопясь, направился ко мне. И тогда я приняла единственное на тот момент казавшееся мне верным решение — рванулась в противоположный угол холла на первом этаже. Его забавляла погоня и охота. Всего через несколько секунд он уже был там. Вжав меня в стену собой и сцепив мои руки над головой в замок рукой, он смотрел в мои расширенные от ужаса глаза с самодовольной усмешкой. Склонившись практически вплотную к моему уху, он прошептал, чуть сдавив мое горло в руке: недостаточно, чтобы причинить боль, но достаточно, чтобы я испытала легкую нехватку воздуха и головокружение. — Страшно, малышка?

Я тряслась, как осиновый лист. Все тело мое дрожало, а зубы стучали. Холодная рука смерти на моем горле повергала меня в панический ужас, от которого мурашки неприятно заползали по затылку, а слезы уже непроизвольно выступили на глазах.

— Гэбриэл найдет меня! Это не сойдет тебе с рук! Он поборет твое внушение и спасет меня от тебя! Убери от меня свои грязные лапы! Один Бог знает, как я тебя ненавижу!!! Я три года жила в страхе! Больше я не хочу. Вечно контролировать полнолуние ты не сможешь, а когда тучевая завеса сойдет, я убью тебя! За то, что лишил меня детства… Можешь снова насиловать, резать и истязать мое бедное тело! Моей души тебе не получить никогда, чудовище!

— Послушаешь тебя, так я, действительно, монстр. Я не собираюсь ничего с тобой делать. Успокойся. — Отпустив мое горло из цепкого захвата своей руки, он провел тыльной стороной ладони по моей щеке, а затем очертил большим пальцем контур моих губ. Полуоткрыв рот, я задыхалась от консистенции ужаса, сдавившего меня снаружи. И где-то изнутри. Но… Возможно, причиной этому был не только ужас…

Бравада, самодовольство и самолюбование, кривая усмешка куда-то неуловимо исчезли. Вместо них на его лице появилась какая-то грусть. Тоска. Такая по своей силе тоска, что у меня защемило где-то на уровне сердца.

— Но ты же сказал Ван Хельсингу…

Он перебил меня, не дав окончить фразу. — Мало ли что я сказал этому экс-волчаре. Он увел у меня женщину. Убил меня дважды, а затем, мне даже лень считать сколько раз, заточал меня в твоем мире в тюрьме для монстров. Ни у одной силы на свете мне не вымолить прощение за то, что я сделал с тобой три года назад. Но знаешь что?.. Я и не буду его выпрашивать. Потому что мне плевать на мнение Вселенной и Бога. Потому что я эгоистичен настолько, что для меня не существует порогов и морали. Потому что практически шесть веков я ждал тебя и скучал, как больной и одержимый. Потому что у тебя надо мной такая власть! Ты держишь мою жизнь в своих руках. И за последние столетия желание прикоснуться к тебе, вернуть тебя из мертвых, реанимировать и снова обладать тобой, как и раньше, стало единственным импульсом для меня, двигающим мое полумертвое тело по земле. Хочешь услышать, что мне жаль? Хочешь излечить чудовище внутри меня? Так знай, что для него нет лекарства! И я не жалею ни о чем. Потому что та ночь была лучшей в моей жизни. Потому что я люблю тебя, и за это моих извинений ты не дождешься, Маргарита. Я — мрачная тварь. Я убиваю людей. Я жесток. Я не иду на компромиссы никогда. И я делаю такие вещи, за которые ты ненавидишь меня и считаешь аморальным ублюдком, но если бы ты хоть раз на своей шкуре прочувствовала тот ад, который закипает в моей груди по отношению к тебе, ты бы меня не судила. Я — вампир. Все мои чувства обострены и зашкаливают. Для меня в порядке вещей то, что ты считаешь аномалией.

— Ты столько раз сейчас сказал про любовь. — Немного успокоившись и уняв тремор в конечностях, с грустью я коснулась рукой его лица и устремила взгляд в бездну его глаз. Он посмотрел на меня таким же опечаленным взглядом, и в этот момент я обрушила на него всю жестокость, на которую только была способна, с садистским удовольствием даже улыбнувшись на последних фразах. — Но ты даже не знаешь, что это такое. Любовь — это жертва во имя любимого человека, добро, умение прощать и дарить заботу и нежность. Но вряд ли я смогу это донести до монстра, который называет именем любви удовлетворение своих низменных похотливых потребностей маленькой девочкой. Ты — неисправимая сволочь. Так что не нужно взывать к моей жалости и пониманию. Я ненавижу тебя, начиная с той ночи. И так будет всегда.

— Хорошо. — Он отступил на шаг и опустил взгляд, выпуская меня, но даже не смея смотреть мне в глаза. — Уходи к Гэбриэлу, если ты, действительно, этого хочешь. Ты свободна, а антидот при тебе. Можешь вколоть его когда угодно и избавить себя от проклятия оборотня.

— Вколю. — Я утвердительно кивнула, а злобные слезы уже потекли по моим щекам. — Вот только Луна выйдет из-за туч, убью тебя, а потом вколю. И заживу нормально. Не думая. Не вспоминая. Не наступая себе на горло. Не чувствуя, что каждый раз даже в журналах моего мира встречая фотографии Румынии, как переворачивается что-то внутри. Не чувствуя здесь себя дома, больше, чем дома. И, да, после этого, я, наконец, смогу позволить себе, пока никто не видит, оплакать твою дерьмовую жизнь, которая ломаного гроша не стоит. Потому что, пока ты жив, я обречена бояться, строить преграды и начинать верить в собственную ложь. А правда неприглядна и омерзительно проста. Гэбриэл дорог мне, как друг, но даже своему лучшему другу я не могу сказать, что я настолько сумасшедшая, что даже после всего, что ты сделал, я хочу найти для тебя искупление, а все мое нутро голосами в моей башке кричит мне, пусть и издевками, но намекая на то, что я вслух никогда никому не скажу, кроме тебя. Будь ты проклят, но я скучала… Даже по этой бессовестной грубости, черствости и холоду. Из всех хороших людей моего мира мое сердце тянется к тому, кто меня растоптал и уничтожил. Ну а мой страх перед тобой, который каждый живущий принимает за страх, как он есть… Но, на самом-то деле, не тебя я боюсь, а себя. Потому что видя тебя, я в пропасть срываюсь, но как бы черна ни была бездна, Господи… Как я хочу в нее провалиться… Так хочу, что нет сил жить, функционировать и нормально существовать. Все! Как легко проклинать и заставить других поверить в то, что ты, действительно, думаешь, что говоришь. Но при тебе я врать не могу и не хочу. Поэтому, да, я хочу твоей смерти, пока ловушка чувств к тебе, которые я отгоняю пинками, коварной удавкой еще не затянулась на моей шее так, что дышать мне не позволит. Я не хотела сюда ехать. Потом не хотела появляться у тебя дома. Потому что не желала вспоминать, что я панически начинаю ощущать, глядя на твой треклятый профиль. Не могу смотреть в твои глаза и видеть в них знаки судьбы. Видеть в них, как планеты выстраиваются в ряд парадом, а звезды сыплются с небосвода огненными потоками, а все потому что я… Люблю тебя. Морального урода и растлителя малолетних… Что теперь-то?

— Лицемерие и ложь не в моде. Хватит бежать от себя… — Он склонился ко мне вплотную.

— Да у меня больше и нет сил бежать. Сопротивление высасывает все силы из моего тела. Я не могу бороться с тобой. И, к своему ужасу, не хочу. Кардинал Джиэнпиро был прав. Я погублю и себя, и наше с другом дело, и самого Гэбриэла вместе с его репутацией. Потому что я — никчемная слабачка. И гореть мне в аду. — Вцепившись замерзшими пальцами в его волосы, собранные в элегантный хвост, я позволила себе впиться в его губы, ощущая вкус сандала и ядовитой горечи, смешанной с едкой полутошной сладостью. Эти губы — единственное, чего я так страстно желала, но никому не могла в этом признаться. А с монстром признания были ни к чему. Аморальный никогда не осудит аморальность, а живущий вне рамок никогда не будет тебя в них загонять. Этот поцелуй стал первым моим свободным поступком — поступком моей собственной воли. Едва дыша, он прошептал.

— Поднимайся в комнату за дверью из красного дерева на семнадцатом этаже. Там ты найдешь, во что переодеться. Буду ждать тебя на балконе с видом на сад на восьмом. Станцуем вальс. А потом можешь уходить…

В комнате, куда меня отправил граф-вампир, на кровати оказалось бежевое из шифона и шелка платье в пол с открытыми плечами, тугим корсетом со шнуровкой на груди и внушительным разрезом до бедра со стороны левой ноги. Подол платья был расшит серебряными и золотыми нитями. Платье оказалось впору. Скользкая ткань холодила кожу, но я даже не могла сказать, приятно это или вызывает дискомфорт. На прикроватном столике я обнаружила шпильки для волос и длинные увесистые золотые серьги. Воспользовавшись и припасенными, словно он заранее знал, что я приеду, духами и помадой персикового цвета, я надела бежевые туфли на высоченной шпильке, и, придерживая подол, спустилась вниз, на восьмой этаж, к балкону с видом на сад…

Перегнувшись через парапет, вампир стоял ко мне спиной, чуть сгорбившись. Но едва заслышав мои шаги, он обернулся в мою сторону. Я вышла из тени колонны и опустила взгляд, не зная, что сказать и не выпуская из рук краешка подола.

— Ты — венец чистой и непорочной красоты. — Тихо произнес он. — Посмотри мне в глаза.

Когда я, наконец, осмелилась поднять взгляд, этот мужчина уже стоял вплотную ко мне. Положив руку на мою поясницу, он повел меня в центр балкона и закружил под мотив непонятно откуда зазвучавшего венского вальса «Hijo de la Luna». На небе светили звезды. Золотые на синем, и ярче всего сияла Аврора — предрассветная звезда. Утренняя звезда бессмертного бытия и несбыточного счастья…

Сама не успев заметить, как это произошло, я внезапно обнаружила, что склонила голову к плечу графа, а его руки на моей талии и вовсе так крепко прижимали меня к нему, что о свободе воли и решений можно было напрочь забыть навсегда.

А через пару часов он покинул меня с гнусным для меня самой осознанием, что даже если сегодня Луна будет полной, и я завершу трансформацию в чудовище, даже если смогу сделать то, для чего нас с Ван Хельсингом сюда направил кардинал Джиэнпиро, я себя никогда не прощу. С другой стороны, если не сделаю, если я предам своего лучшего друга и наставника, его лишат работы и крыши над головой. Принятие решения давило грудь до такой степени, что становилось больно дышать. И что кошмарней по сути?.. Что из-за тебя человек, который тебе доверяет, лишится всего в жизни? Или что умрет тот, другой, заклятый его враг, но… Ставший для тебя смыслом бытия?.. В одном лишь я была уверена абсолютно точно. Другой дом и работу найти сложно, но можно, а обмануть смерть нельзя. И пусть Гэбриэл никогда меня не простит… Я смирюсь с этим и буду жить дальше, всю жизнь с этой опустошающей болью в сердце. Но если умрет тот, кого я тщетно пыталась возненавидеть все эти годы… Душой я умру вместе с ним…

Спустившись через несколько томительных часов в подвал, я обнаружила стеклянный гроб и короля проклятых в нем. Он спал, и выражение лица его было умиротворенным. Порочное, но прекрасное дитя тьмы. Рука сама по себе потянулась коснуться темных прядей волос, обрамлявших бледное лицо заостренных черт… Но, наткнувшись на преграду, принявшую форму крышки гроба из стекла, я пришла в себя и скоропалительно покинула подвал, заприметив тот самый алтарь, клетки и пыточные инструменты в них, запачканные багровыми следами запекшейся крови. Повеяло холодом, и мне мгновенно стало грустно и тоскливо от осознания того, что каким бы прекрасным внешностью и манерами этот мужчина ни казался, его душа очернена настолько, что перестать быть чудовищем он уже не сможет никогда…

Когда часы пробили без четверти полночь, явился мой изрядно потрепанный, но не побежденный друг, ужасно извиняясь, признавшись в том, что целый день катался по полу в гостиничном номере отеля в Бистрице, свернувшись в три погибели, пытаясь справиться с осознанием собственной никчемности и убогости, и с внушением вампира, работавшим безотказно и побуждавшим так думать о себе. И сразу же, как только удалось побороть сдавливавшее череп принуждение, он вскочил на коня и примчал сюда. В этот раз полную, пусть и немного пошедшую на убыль, Луну тучи не скрывали. То ли граф-вампир все еще не проснулся и не подумал о том, что нужно бы что-то сделать, чтобы одна девушка в его замке не стала вервольфом, то ли он доверял мне и знал, что я не смогу его убить… Упав на пол, я забилась в конвульсиях до пены изо рта. Каждая кость в моем теле, казалось, выгнулась в противоположную сторону, причиняя невыразимые муки боли, а затем я просто скинула с себя человеческую кожу. Точнее будет сказать, она сама облезла и опала клочьями к моим когтистым лапам, в которые превратились ноги, и я проросла шерстью из-под нее.

Встав на четыре лапы и издав пронзительный, душераздирающий вой на Луну, я, было, кинулась к лестнице, чтобы направиться в подвал, но хозяин замка решил лично почтить нас своим присутствием, войдя на шум в комнату на первом этаже, где этим вечером я встречала Ван Хельсинга, как гостя. Все вокруг казалось мне странным. Человеческие чувства, размышления, ощущения освободили мою голову и больше не довлели надо мной. Я чувствовала только запах мертвеца и желала только его крови и смерти. Опустившись на четыре лапы, прижав уши к голове и ощерившись, я кинулась на него.

— Эх, бабочка, не хочется тебя калечить, но я терпеть не могу собак. — Иронически произнес граф-вампир. Резкий удар в грудь сильной руки мертвеца отшвырнул меня к стене, и, упав, я заскулила, спрятав морду между передними лапами, ожидая, пока боль станет терпимой настолько, чтобы я могла снова перейти в наступление. Вскочив с места, пригнувшись к полу и резким прыжком оторвав себя от него, я кинулась к вампиру на грудь. Закатив глаза, он лишь холодно произнес. — Заканчиваем этот цирк.

Я сшибла его с ног и практически дотянулась острыми зубами до шеи мертвеца, когда он воздел руки к небу и что-то прошептал. Я снова попала в ловушку трансформации. Луну на небе скрыли темные тучи, и через мгновение, тяжело дыша, я уже лежала обнаженной на груди вампира. Вздрогнув, я, как ужаленная, вскочила на ноги, пытаясь прикрыть руками грудь. Король же проклятых существ лишь ехидно усмехнулся со словами. — То ли дело так. Прекрасное зрелище…

Поднявшись на ноги и отряхнув камзол от шерсти, граф коротко скомандовал мне. — Шприц. На полу. Прямо в вену, иначе меньше, чем через минуту, ты останешься волчицей навсегда. Учитывая мои далекоидущие планы на тебя, я не прыгаю от восторга при мысли, что придется делить жизнь и постель с собакой.

Я медленно наклонилась и взяла шприц в руку.

— Нет! Лора! Нет! Не смей! Прикончи его! — Яростно кричал Гэбриэл. — Даже не думай предавать меня! Я доверял тебе, неблагодарная девчонка, потому и отдал антидот! Если ты излечишься до того, как убьешь его, я же потеряю крышу над головой и работу! Нет! Лора! Пожалуйста!

Окинув его мутным взглядом куклы во власти колдуна-марионеточника я вонзила шприц, не глядя, куда-то в сгиб локтя. Начался хаос. Крики Гэбриэла, его попытки атаковать Дракулу, их короткое сражение, в результате которого человек одержал мимолетную победу, на непродолжительное время заколов вампира осиновым колом, которым можно было обезвредить, но не убить короля проклятых, и силой вытащив меня из замка, в чем мать родила.

Обратный путь верхом мы проделали в гнетущем душу молчании. Лишь изредка Гэбриэл яростно подстегивал коня, поджимая губы и давя злость в себе. Ни словом меня не удостоив, мужчина, молча, снял с себя плащ и накинул на мои обнаженные плечи… Вскоре мы оказались в том же номере гостиницы Бистрицы, в котором ночевали до крестового похода на замок вампира.

Я попыталась заговорить с Гэбриэлом, извиниться. Я плакала и мямлила что-то неразборчивое. Окинув меня осуждающим и полным боли взглядом, он процедил сквозь зубы длинную тираду. — Я доверял тебе, а нужно было послушаться кардинала Джиэнпиро. Снова ты предала меня ради него. Помни ты свою прошлую жизнь, ты бы даже оценила так называемую иронию ситуации. Дважды дать обещание: один раз — вечной любви, второй — дружбы и того, что я могу положиться на тебя и доверять тебе, и оба раза нарушить клятву из-за этого… У меня даже слов нет, достойных описания мерзости этой твари. Может, когда-то он и был хорошим и послушным папкиным сыночком, что тебя и привлекло в нем, но сейчас этого нет. Как тебе вообще не противно даже думать о нем после всего, что он с тобой сделал? Хотя, о чем это я?.. Без толку. Даже и пытаться переубедить не стоит. Я свяжусь с Римом. Хочешь дрожи, хочешь умоляй оставить его в покое, но они вышлют сюда других охотников и отправят твоего клыкастого возлюбленного в тюрьму для монстров в твой мир, если убить его не вышло. А ты отправишься со мной, и тебя «очистят» и «сотрут»… После этого ты вернешься домой к родителям, под чуткий надзор Хранителей Баланса Измерений, забыв и о нем, и обо мне, и обо всем, что здесь было, так, словно я никогда и не ступал на порог дома Уилсонов. Ты оказалась слишком слаба для нашей миссии и заражена тьмой. Но этот второй шанс тоже неплохо. Мне его никто не давал. А ты… Закончишь институт, проживешь нормальную жизнь где-нибудь вдали от монстров со смертным мужем и умрешь. Переродишься, может, через три века, может, через пять. А пока отдыхай от воспаленного бреда в своем мозгу.

— Нет! — Я побелела, как мел, вцепившись в руку Ван Хельсинга. — Нет! Ты не поступишь так со мной! Гэбриэл! Нет. Ты же знаешь, что очищение и стирание сводят людей с ума. Они часами кричат, сотрясая стены ватиканского собора, пока им выжигают память! Нет! Гэбриэл! Не поступай так со мной. Я могу не выдержать процедуры! Я могу умереть!

Иронически улыбнувшись, Ван Хельсинг только махнул рукой. — Как и во все времена, ты думаешь только о себе и больше ни о ком другом. Саливанов я знал косвенно, с тобой не общался, но что Ланшери, что Уилсон. Особой разницы нет. Ее волнует только ее собственное «я», ну и еще эта гадость. Остальных она пустит в расход, когда угодно. Даже друзей. Удивлялась, что в твоем мире у тебя нет друзей? А вот поэтому и нет. Ты используешь людей, Лора Уилсон. Поэтому все и ненавидят тебя. Ты не способна на дружбу. Даже после всего, что произошло между вами три года назад, даже после того, как я сотни раз спасал твою жизнь от монстров и чудовищ вроде него, ты все равно выбрала его за одну супер-духовную дешевую танцульку и поцелуй.

— Но… Как ты узнал про танцы?.. И про все остальное…

— Хватит держать меня за слепого идиота, Лора. У меня есть глаза. Когда я вернулся в замок, твоя дорожная одежда исчезла, и ты была в прекрасном бальном платье прямо перед тем, как обращение разорвало его на лоскутки. А насчет поцелуя все еще более прозаично. Как ты смотрела на него «до» и «после» вашего времяпровождения наедине — небо и земля. Если вы, девушки, думаете, что ваши флюиды томления и взгляды с поволокой остаются незамеченными для всех, кроме вас самих, это большое заблуждение. У меня была подруга, Анна. Он выкрал ее как-то при помощи своих невест в тысяча восемьсот восемьдесят восьмом и тоже танцевал с ней. Так ей потом было, действительно, омерзительно, и до конца своей недолгой жизни она чувствовала вину за то, в чем была не виновата. А ты упиваешься теми воспоминаниями. В этом разница вся. — Ван Хельсинг вышел из номера, громко хлопнув дверью, вероятно, желая больше никогда меня не видеть…

***

Я очнулась от рассказа охотника. Пока он повествовал, картины минувшего восставали одна за одной в моей памяти, собираясь в единый паззл. Я даже вспомнила то, чего он не мог видеть собственными глазами. Как убегала от Владислава, признавалась ему в любви, целовалась с ним, а потом танцевала. По окончанию рассказа, когда все заблокированные от меня воспоминания Хранителями Баланса Измерений: двух прошлых жизней, памяти рода королевской династии эльфов, ночь в подземелье и стертый две тысячи третий год, вернулись ко мне, выстроившись в единую картину жизни, я коротко выдохнула. — Не знаю, что и сказать. Ты был прав. Я — эгоистичная дрянь. И я дважды причинила тебе боль одним и тем же способом. Нет мне прощения…

— Просто чувства к тебе — мой крест. Мой тяжкий крест нести их в одиночку из жизни в жизнь, находя хороших девушек, но все равно понимая, что тяга к тебе столь сильна, что ни одну из представительниц прекрасного пола не смогу назвать женой. — Тяжело вздохнул Ван Хельсинг, задумчиво глядя в стену.

— Скорее уж не крест. А любимые грабли. — Я обреченно покачала головой.

— А знаешь, я слышал крики. — Внезапно взгляд его подернулся пеленой боли и смятения. — Очищение далось тебе великим трудом. А когда тебе стирали память, стены ватиканского собора звенели от твоих воплей боли. Каждый импульс внутри меня кричал ворваться туда и остановить это безумие, но, скрепив сердце, я думал, что так будет лучше для тебя. Что, может быть, если они сотрут его из твоей головы и жизни, у тебя будет шанс получить образование, достойную профессию, завести семью, родить ребенка и никогда не связываться с чудовищем, с которым тебе предписан всего один путь — на дно. Но судьбы не избежишь. Даже без своих воспоминаний ты умудрилась нарваться на него и снова впутаться в него и его тьму. Что-то просто невозможно изменить… Теперь ты засыпаешь и просыпаешься с ним. А я так хотел жениться на тебе. Надеялся, что хоть в этой жизни, если не в той, нам удастся быть вместе. Ждал твоего совершеннолетия… Но все зря…

— Кстати. — Мысль пришла в голову и осенила меня внезапно, словно ссыпавшаяся горная лавина, прервав воцарившееся на долгие несколько минут тягостное молчание. — Как ты?.. Я вижу, что ты все еще охотник, и снова на задании… Как тебе удалось получить прощение у Джиэнпиро за мой проступок?

— Охотники, которых я вызвал, как и я, владели ключами от порталов в иные миры и заточили твоего мужа в тюрьме для монстров Соединенных Штатов, психиатрической больнице твоего родного мира. Пусть и не ликвидирован окончательно, но граф Владислав Дракула был обезврежен. Так что задание было почти что выполнено. Меня пощадили и оставили при соборе, хотя от нудных фразочек Джиэнпиро типа «Я же говорил тебе, сын мой!», я избавлен не был.

— Понятно… — Больше я не знала, что сказать, поэтому просто тупо уставилась в стену напротив немигающим взглядом.

— Осталось лишь одно незаконченное дело… — Ван Хельсинг рванулся ко мне и сгреб меня в охапку так резко и стремительно, что я, было, подумала, что он собирается меня убить. Но едва коснувшись моих, наверняка, ледяных для него губ, он быстро отстранился и наскоро поднялся с кровати, обернувшись ко мне спиной, наверняка, чтобы я не увидела его в смятенных чувствах. После этого он тихо бросил через плечо. — Я злился. Долго и муторно. Но сейчас понимаю, что не имел на то права. У меня нет права претендовать на чужую женщину. Пусть она и стала любовью всей моей жизни, но она не моя, и ей никогда мне не принадлежать. Теперь я вижу это. И именно поэтому я возвращаю тебе твой поцелуй из вишневого сада. Больше ты мне ничего не должна, и больше ты меня никогда не увидишь. Будь счастлива Лора Уилсон-Дракула и береги себя. Будь покойна. Можешь не волноваться ни за себя, ни за Влада. Я скажу, что не нашел вас в замке, что, скорее всего, вы переехали в какой-то из других миров. Мои глубочайшие извинения за окно…

Расправив свой стальной трос и больше не обернувшись ко мне лицом, нахлобучив шляпу поглубже, самый знаменитый охотник и борец с нечистью в мире исчез в разбитом проеме окна нашего с мужем замка, а я еще долго сидела на кровати в смятении, скрестив под собой ноги по-турецки, касаясь большим и указательным пальцем правой руки нижней губы, все еще ощущая прикосновение к ней человеческих теплых уст…

VII. Взглянуть на жизнь сорок лет спустя

Глава 25. Звезды падают с небес под финальный аккорд Bella Notte

Ведь для того, кто всегда умел верить,

Просто поверить, что все будет снова.

2010 год по меркам мира без магии.

Маятник моей жизни пришел в движение. В мире без магии, мире обычных людей, прошло всего лишь четыре года с момента воцарения Анны Вольф, как королевы Трансильвании и нашего мира. У нас же миновало целых сорок лет. Рассказывать, в общем-то, нечего. Две тысячи седьмой год по меркам измерения реального мира надломил меня, заставив всерьез задуматься о том, на какой стороне я желаю быть. Я любила Владислава. Я всегда его любила и всегда буду, но мое психическое состояние с каждым прожитым нами совместным днем все больше давало крен, и я не могла это игнорировать. Мы ссорились все чаще и мирились все реже, а потом, в один прекрасный день, я больше не смогла и не захотела выносить подавляющую тьму, в которую он меня затягивал. Ничего во мне не изменилось. Я не хотела уходить от него. Я не хотела жить без него и сопротивлялась всеми силами, но, видимо, сработали какие-то внутренние рефлексы, и мой мир оказал мне услугу, о которой я не очень-то и просила. Одним прекрасным утром я очнулась для того, чтобы начать новую жизнь. В Соединенных Штатах Америки. С другим лицом, иным родом деятельности и именем, которое мне не принадлежало. За годы, начиная две тысячи восьмым и заканчивая началом две тысячи десятого года, опять же по меркам мира без магии, в котором я росла, я сменила три жизни, три внешности, три оболочки, три имени и троих мужчин, за двумя, из которых побывала замужем, от одного из которых родила ребенка. Нелегкая заносила меня в Канзас под именем Дианы, в вечно пасмурный и дождливый Форкс под именем Соланж, и, наконец, в штат Делавэр, в местечко под названием Голубая Бухта, под именем Элис. Живя в новой оболочке, новыми жизнями, я начинала отвлекаться и вспоминать о графе все реже. В первой жизни — жизни охотницы Дианы, получалось даже вполне себе успешно. Родив сына — Дерека, мы с мужем, Дином, воспитывали малыша настоящим крутым борцом с нечистью. Но мой бывший муж так просто не желал дарить мне долгожданный покой и забвение от него. Однажды, после блуждания по зачарованному лесу в Брокенстоуне, зачищая гнездо вампиров в штате Мэн, мы с Дином попали в засаду. И тут появился Владислав. Прикончив всех своих братьев по крови, он вместе с ними чуть не убил Дина. Пытаясь вернуть мужа к жизни и рыдая над его распростертым телом, я услышала холодный голос в голове. — Это последствия твоего бегства, Лора. Или Диана, или как тебя там еще зовут. Беги, прячься, скрывайся, будь женой хорошего парня. Но все мы знаем, что это не жизнь, а симуляция. Рождена ты была под именем Лоры, а не Дианы. Вся твоя жизнь здесь — фальшивка. Признай это. У нас все было по-дурному, по-сумасшедшему, но зато по-настоящему…

Не стерпев обиды, я впервые за всю жизнь, с рассудком, не затуманенным ничьим принуждением, не подавляемым чужой силой воли, кинулась на него с колом. Убить не убила, но, сомневаюсь, что осиновые занозы в сердце терпеть приятно.

В промежутке между жизнью вне Владислава номер один и номер три, про вторую даже рассказать, в принципе, нечего, ибо все было до неприличия приторно и ванильно, я снова каким-то чудом оказывалась в шкуре Лоры Уилсон, и мы с ним урывками проводили время вместе. Я обучала своего бывшего хитрым тактикам стратегии рукопашной, фишечкам, которым меня учила Дэнелла Тефенсен в свое время, но все-таки больше не для обучения, как такового, а для мстительных пинков за то, как он посмел поступить с Дином. Не смотря на закипавшую в моем сердце на тот период ярость, было и что-то хорошее. Иногда мы часами играли на фортепьяно в четыре руки, иногда эти часы проводили в постели, и я выплескивала столько энергии, выпуская зверя из себя, сколько не позволяла себе ни с одним из моих трех мужчин моих трех новых оболочек. Мы могли заниматься чем угодно, но я не обещала вернуться за все последние двадцать лет окончательно, по правде говоря, ни разу. Мне нравилось быть во тьме отстраненно. Появляться на короткое время, смотреть ему в глаза, делить ночи любви и огня на двоих — двоих ненасытных, озлобленных на весь мир любовников, но к жизни с ним изо дня в день я была не готова, попробовав, что есть обычные светлые человеческие чувства, и как это прекрасно — без подчинения девушки, как рабыни; без извращений и БДСМ; без зверских пыток во время секса; с нежностью и любовью, в которой тебе боятся причинить боль; в которой носят на руках. В две тысячи восьмом году, по меркам мира человеческого, мой рассудок, клейменный и зараженный им, немного очистился, и я, наконец, увидела, каким рабским было иго самой мучительной и настоящей любви моей жизни. Вновь вернуться в клещи, сдавливавшие мне горло и лишавшие силы воли, кто бы как ни осудил меня за это, я не могла. Мне хотелось жить дальше. Жить, а не существовать через силу, чувствуя скованность по рукам и ногам, за годы утерявшую любые намеки на шарм. Видимо, природное жизнелюбие пробилось через пелену тумана, заволочившего мне мозги. Я хотела узнать, что такое нежная любовь. А с Владиславом мне этого почувствовать было не суждено никогда… Наконец, когда я переступила через вторую жизнь без моей истинной любви, связав свою судьбу с преступным лицом, участвовавшим в экспериментах над людьми и впутавшимся в долги у мафии Якудза, в той самой вышеупомянутой Голубой Бухте штата Делавэр, я встречала Владислава лишь мимолетом. Дважды. Роберт Лайл, мой муж из третьей жизни, хоть и был человеком, но, отнюдь, не робкого десятка. Свыкнувшись с тем, что перед ним стоит наглый и ухмыляющийся вампир секунд за сорок, он коротко пустил ему пулю в лоб, и пока граф приходил в себя, я, под именем Элис, и Роберт скрылись с места происшествия.

И все же… Порочный круг не мог и не желал развязываться. Мне будто чего-то в них всех не хватало. То ли, как и говорил Владислав, себя под настоящим именем; то ли потребительского отношения мужчины по отношению к себе, к которому я привыкла, разделяя жизнь с таким, как мой бывший. То ли дело было в том, что его руки, губы, лицо и тело снились каждой ночью, не давая забыться даже с новыми мужьями, которые, словно королеву, носили меня на руках. Ни у кого из моих трех избранников не было желания стегать меня плетью и снимать с моей спины кожу живьем, используя серебряный хлыст. Чувствуя исходящие от них любовь, нежность, заботу, ощущая себя защищенной с ними, я все равно тянулась к своему мрачному гребаному садисту. То сильнее, то слабее, но тяга отказывалась пропадать, чем я ее, как говорилось в одной юмористической программе, только ни пробовала. В своих отношениях Лора Аделла Луиза Уилсон и Владислав Конрад Вильгельм Дракула ходили вновь и вновь по замкнутому кругу. И, если к моменту моей смены оболочки номер три, первых двух избранников я уже не встречала на своем пути, потому что, уходя единожды, они исчезали из моей жизни навсегда, то он… Он отравлял мое существование все эти двадцать лет, что я тщетно пыталась выкинуть его из головы, даже не позволяя мне этого. Грешна перед избранниками, но даже перекинувшись в иные оболочки, сменив тела, как змея кожу, я все равно с ним изменяла своим мужьям и бойфренду… Наверное, я бы даже Господу Богу с ним изменила. Бывают люди, которые становятся твоим крестом и проклятием по жизни. Граф Владислав Дракула стал моим. Быть может, ибо вся моя жизнь на период его появления была отягченной. Сначала издевательства Дэнеллы, когда я ползала перед ней на коленях, умоляя ее о пощаде, будучи безвольной куклой в ее руках, просившей лишь за его жизнь, затем смерть Изиды Шиаддхаль, моей бабушки. Нас с ним связали не просто чувства. Нас с ним связала боль и горечь. Постоянной утери друг друга, моей потери близкого мне человека. Я вцепилась в него, как в спасительный плот, ведь в жизни не было стабильности ни в чем, а он… Владислав был моей константой. Терзая мою плоть и душу, он всегда был рядом; поддерживал; говорил то, что я хотела слышать; давал то, что я хотела брать. А с теми тремя… Все у нас было хорошо, приторно, ванильно, без ужасов бытия и его боли. И как бесследно все это шло, так бесследно и сгинуло. Все равно ведь, как Вы уже поняли, вращаться мне в системе координат и Вселенных было суждено с тем одним, вокруг которого я даже сумела построить целый мир, вырвав силой кусок энергии из Дэнеллы Тефенсен и практически уничтожив себя в тот момент. А когда все те три жизни сгинули насовсем, примерно, по меркам человеческого времени, в две тысячи десятом году, я вернулась. Не обещая «навсегда», как и ранее, но уже зная, что какой бы проклятой ни была моя жизнь с ним, без него она никакая, и ее нет вообще. Бездарно тикают часики, пока Роберт покупает тебе мороженое, Эдвард играет колыбельную, а Дин катает на колесе обозрения. А тебя флешбэками возвращает в то самое подвальное подземелье, где тот, кто заставил впервые почувствовать себя женщиной, неприглядно насилует тебя, а ты — всего лишь двенадцатилетняя девчонка. И вот парадокс. Среди всего хорошего только подвал и имел значение…

Наше временное воссоединение началось кроваво. Как первый раз, после первой брачной ночи, в две тысячи четвертом, мы вырезали целую церковь, так в две тысячи десятом, когда мы сошлись, и мир не выдержал бурного сплетения душ, сталкивавшихся и до этого пророчеством о воцарении Ночи, от которого проснулись замершие некогда землетрясения, смерчи, пожары и наводнения, мы на славу оторвались в местном маленьком театре, еще не зная, какой резонанс это событие впоследствии вызовет. Дэнелла Тефенсен показала мне потом на пальцах, доподлинно, как выглядит куськина мать, разукрасив мне физиономию за нашу дикость и несдержанность, но потом и она на меня плюнула. Все в нашем мире, и она уж особенно, видели, что со мной происходит, когда я с ним, и знали, почему я бегу от него на скорости самой быстрой кошки на земле, пусть и возвращаюсь потом вновь и вновь. С ним я становилась бесконтрольна, потому что его не ограничивали рамки морали и приличий. С ним я становилась дикой неконтролируемой животной тварью, желавшей только крови смертных, да побольше — желательно, чтобы на роспись стен хватило — да его, своего господина, который через нисхождение и растаптывание моей воли заставлял меня чувствовать себя богиней, имевшей право дарить жизнь и забирать ее, когда ей угодно. Парадокс был и еще в том, что сбегая от его безумия и сумасшествия, которым я заражалась от него, я бежала по круговой траектории к нему назад, в его цепкие лапы с когтями. Неумолимо. Я никому, наверное, не смогу высказать, что этот мужчина со мной делал; какие потоки рек из моего сердца неслись к нему, сшибая на своем пути и рай, и ад… Никогда более в жизни я никого так не желала… И не любила.

***

Этим утром я проснулась в своей постели, шестьдесят с лишним лет спустя после первого в ней пробуждения, в одиночестве. Анна и Константин, чета Вольф, вполне успешно занимались делами государственной важности, поэтому моему экс-мужу не было необходимости вставать так рано. Всей кожей ощутив тревогу, я подскочила на кровати. Да, сейчас мы были временно вместе, ничего друг другу не обещая, ни в чем не клянясь, но это, по сути, ничего не меняло. Я не желала постоянно пребывать в его тьме, но научиться любить без надрыва и не переживать за его жизнь я так и не сумела. Сейчас его отсутствие я ощущала каждым импульсом в моем теле, ощущала кожей, и внутри меня даже, кажется, все мои органы сдавило мучительной болью от ощущения паничеcкой тревоги и безотчетного страха. Я пока не знала, как работает схема перехода души из оболочки в оболочку. Поставив паузу на третьей оболочке четвертой жизни и вернув себе внешность Лоры Уилсон, я снова оказалась вампиром, пусть Элис Паркер-Лайл и была человеком еще недавно. Накинув на себя бордовый шелковый халат, я выскочила в коридор и кликнула Роберта. Дворецкий, явившись с опозданием на пару минут и страшно извиняясь, после расспросов сказал, что Его Величество он не видел со вчерашнего вечера. После стольких лет в услужении Владислава, наш верный и преданный Роберт все равно не мог называть королем ни Константина Вольфа, ни кого-то другого. При вышеупомянутом он все же обращался к нему по титулу, который тот удачно заполучил, так что теперь у нас в замке было два короля. Официальный и негласный… Не прибегнув к опросу других слуг и друзей, я сразу кинулась к шкафу на вампирской скорости одеваться.

Потому как солнце до сих пор оказывало на мое тело разрушающий эффект, я надела полупрозрачное кружевное черное платье до колена, черные туфли на высоком каблуке и темные очки, собрав волосы в тугой и высокий хвост на затылке. Было не до смеха, честно говоря, когда у опушки леса я почувствовала тягучий и вязкий черно-лиловый запах вампирской крови, но все же, летя, как выпущенная из лука стрела, я на долю секунды позволила себе замечтаться и вспомнить, как сразу после обращения, в день первой охоты с Владиславом, бежала на вампирской скорости сквозь глубокий и темный, дремучий лес, любуясь освещающими собой неприветливые деревья светлячками… Словно гончая, взявшая след, я неслась быстрее выстрела, а деревья и дома мелькали перед глазами, сливаясь в неясные смутные серые блики… Почуяв место, где обрывается след, я резко затормозила и чуть не влетела в стену каменного грязно-серого здания где-то на отшибе, стоявшего обособленно от деревень и других построений. Не обнаружив в гладких стенах, обойдя здание по кругу, дверей, я чисто интуитивно коснулась пальцами серой кирпичной кладки в том месте, где она была неровной и, будто бы, вдавленной внутрь, поспешно отскочив, когда стены с протяжным скрежетом начали разъезжаться в разные стороны. В помещении оказалось темно, на удивление, даже для вампирского сверхострого зрения, а пол был стеклянным. Посмотрев себе под ноги, я почти что ужаснулась, увидев шахты и тоннели прямо под собой. Одно неверное движение, и я сверзнусь в пропасть, не успев даже расправить крылья. Каблуки стучали по стеклу, отдаваясь эхом в каменных стенах, а я проклинала свою пагубную страсть и приверженность к дорогим и умопомрачительным туфлям.

Где-то впереди забрезжил свет, но, приблизившись вскоре к нему, я поняла, что это поблескивали в практически непроглядной тьме серебряные прутья клетки, способной поместить в себя даже слона в полный рост. Клетка стояла уже на каменном полу, и, окончив путь по стеклянному широкому мосту от дверей до места заточения моего бывшего супруга, я приблизилась к клетке и сжала в руке витиеватый железный замок. Рассыпавшись в труху, то, что было замком, ссыпалось на пол мелкой металлической крошкой из моей руки, и я закатила глаза.

— Стареешь, любимый. Как же легко тебя стало поймать, Владислав. — Вся саркастическая ирония, которую я пыталась вложить в эту фразу, реализовала себя в растянутом звуке «а» его имени, словно там их было, как минимум, четыре. Он не спешил поднимать голову и обращать на меня внимание, лежа в цепях на полу, лицом вниз, без каких-либо движений.

Открыв дверь в клетку с лязгом металлических засовов, я поздно сообразила, что кто-то уже стоял за моей спиной. Не успев обернуться и оскалиться, получив по голове чем-то тяжелым, я почувствовала удар сильной ладони в спину, который бесцеремонно втолкнул меня в клетку на пол. Перед глазами моментально возникла белесая пелена, в ушах появилось невнятное гудение, но все-таки, практически ничего не слыша, я расслышала, как дверь нашей тюрьмы закрывается на замок снова. Кто-то оказался со мной рядом, и, силой усадив на пол, спиной к прутьям решетки, похлопал меня по щекам. Открыв глаза и с трудом заставив туман, застлавший обзор, отчалить к чертовой бабушке, я встретилась мутным взглядом с взглядом почти что полыхавших яростью черных, словно море ночью, глаз. Коротко выдохнув от боли, ощущая, как прутья обжигают спину, издав тонкий вскрик, я не без труда совершила над собой усилие и отодвинула свое непослушное тело от клетки по направлению к Владиславу.

— Стареешь, любимая. — Издевательски усмехнувшись, он сымитировал мою интонацию. — Ты так вообще попалась, как лохушка. Меня хотя бы заковали в серебряные цепи, а тебя обычным придорожным камнем обезвредили. Дэнелла не учила тебя всегда оглядываться назад, когда находишься на вражеской территории?.. Впрочем, сейчас это уже не имеет никакого значения.

Владислав впервые был так зол на меня, что его аж передергивало от бессильной ярости. И это было вполне оправданно, ибо мы с ним снова оказались в идиотской ситуации, когда его могла спасти только я, меня — только он, а спасти нас обоих было некому. Вероятно, тоже припомнив эпизод на цепях в пещере Дэнеллы Тефенсен, выдохнув и сплюнув кровь, так как серебро уже, разъев одежду и кожу, начинало влиять на внутренние органы, мой экс-супруг продолжил. — Ведь, когда ты узнаешь, кто организовал похищение, ты поймешь, что за твои прекрасные зеленые глаза он тебя отсюда живой не выпустят. Ты попала по-крупному, бабочка. На сей раз ловушка была приготовлена для тебя. Не для меня…

— Я все поняла. Хватит прессовать. — Я окинула Владислава без пяти минут озлобленным, от отсутствия оправдания своему бездумному поведению, взглядом, потирая ладонью место ушиба на затылке, и в это же мгновение услышала негромкое хлопанье в ладоши.

— Браво, Дэвид. Две птицы попались в одну клетку. Я знал, что ты придешь за ним, Лора. Что бы ни случалось в вашей совместной жизни — ссоры, расставания, разлуки, ты, как и всегда, отдашь за него все и прибежишь спасать его никчемную жизнь. Наконец-то, я имею честь увидеть, как работает пророчество. Тьма волочилась за тобой тревожными снами, Лора Уилсон, и, нагнав, превратила тебя саму в свой же худший кошмар. — Послышался в полутьме хриплый, старческий, дребезжавший голос. Через несколько продолжительных минут фигура восьмидесятилетнего старика отделилась от тени. Поднявшись на ноги и обернувшись в сторону оратора, я вся обратилась в слух и зрение. Когда, приблизившись вплотную, он сдавил прутья клетки своими немощными дряблыми старческими руками и прижался лбом к одному из них, я смогла, наконец, детально рассмотреть его лицо. Предварительно окинув его взглядом, я вздрогнула. На меня смотрели глаза из прошлого, которое я сожгла, утопила, уничтожила и стерла из своей жизни. Оно взирало на меня с лица седого, не менее омерзительного, нежели в юности, старика, лет восьмидесяти на вид, с глубоко въевшимися в его лицо морщинами и горбатой спиной, перекашивавшей весь его корпус настолько, что он казался чуть ли не вдвое ниже своего настоящего роста, который за годы не сравнялся не только с мужским, а и даже с моим собственным. В озлобленном горбуне, взиравшем на меня с холодной яростью своих бесцветных глаз, даже в постаревшем на столько лет, я все равно узнала рыжего, конопатого и амбициозного богача из Хартфорда, которого мои родители прочили мне в мужья. Пред мои светлые и зеленые очи предстал Дэвид Теннант собственной персоной… Радуясь произведенному неожиданностью впечатлению, Дэвид коротко улыбнулся.

— Это вот он что ли был планом побега? Этот ублюдочный монстр? К нему ты побежала, сломя голову, и от меня, и от собственной матери? Удалась ли твоя жизнь, Лора Уилсон? Или ты получила полное боли и горя убогое существование, поддавшись искушению, которому молило поддаться каждое твое сновидение?

— Побежать от тебя было единственным разумным поступком в моей жизни. Посмотри на себя. Ты-то чего добился? — С улыбкой я окинула старика пренебрежительным взглядом. — Я — королева целого мира. Народа вампиров и народа эльфов. И я теперь всегда выгляжу, как семнадцатилетняя. Я вечно молода и красива. Меня обожают, ненавидят и боятся все, кто находится в моем подданстве. А ты?.. Чего добился ты, Дэвид?.. Невесть каким образом постарел и покрылся морщинами, хотя в Хартфорде должно было пройти с момента моего побега всего шесть лет. И твое единственное развлечение в жизни…

Я обвела рукой клетку, все еще презрительно усмехаясь. — Это?.. Ловить меня и доказывать, как я ошибалась, отвергнув тебя, как жениха? Срочно найди, чем заняться, пока ты не закончил жизнь столь же убого, сколь ее прожил.

— Ты БЫЛА молода и красива. — Коротко отрезал Теннант, подслеповато щурясь. — А сейчас ты — омерзительное мертвое чудовище с лицом девушки, которую я любил. Ты живешь только низменными потребностями: жаждой крови и сладострастия. Тебя интересует, как я постарел? Сара отправила меня сразу после твоего побега следить за тобой, вручив ключи от портала в ваш мир, как Хранителю Баланса Измерений. И я искал тебя по мирам все эти годы… Да, в Хартфорде прошло всего шесть лет, но здесь, в Трансильвании, магическом мире, шестьдесят пять. Я состарился больше, чем на полвека, а ты выглядишь так же, как и в день побега. Разве это справедливо?..

Владислав, даже пребывая в серебряных цепях, не удержался от тихого смешка. — Справедливо или нет, но мужчины меня не интересуют. Поэтому обращать тебя, делая своим любовником, я не собираюсь. Извиняй.

Я не удержалась, чтобы не прыснуть со смеху, пока старик зеленел, синел и багровел от злости. Наконец, он все-таки выдавил из себя, процедив сквозь зубы. — Заткнулись оба, пока я не пустил вам по серебряной пуле в лоб, чтобы ускорить процесс вашего подыхания. Ты даже маму свою не пожалела, прогнившая сучка. У нее сердце кровью обливалось после твоего побега!..

— Упс… Я, видимо, знала какую-то другую маму. — Пренебрежительно бросила я. — Моя мама кинула меня в церкви под образа со словами, а вот тут приведу дословные цитаты: «сатанинская шлюха», «грешница, которая ежели не покается, будет гореть в пламени ада», «проклятое отродье», «исчадие ада». Она даже сказала, что я — более не дочь ей. Это у Сары Уилсон-то сердце обливалось кровью? Оно у нее вообще есть?.. Эндоскопический осмотр показал отсутствие сердца. Сожалеем.

Злобно съязвила я, изобразив самую что ни на есть скорбную мину на лице и сымитировав голосом тон профессионального хирурга после неудавшейся операции.

— Как ты смеешь так о ней говорить! Сара Уилсон — святая женщина, всю свою жизнь положившая на алтарь работы организации Хранителей Баланса Измерений. Ей настолько противно было то, что с тобой стало, что она велела мне найти и прикончить чудовище, превратившее ее дочь в монстра, заставившее ее питаться кровью, и бездушную извращенную вампирскую копию Лоры Уилсон в память о человеческой добрейшей души девушке, которую она любила! Но, скрепя сердце и заставив меня поступить правильно, она плакала и даже пыталась отговорить от убийства тебя, говоря, что ошибалась. Что, возможно, тебя еще можно вернуть. Но, увы, нельзя. От тебя осталась одна оболочка. А изнутри ты — бездушная и мертвая тварь, которая еще и плюет в лицо и насмехается над той, кто жизнь посвятила ее воспитанию.

Я подалась вперед и прожгла Дэвида Теннанта, покинувшего участок света и ступившего в неосвещенную зону, таким яростным взглядом, от которого стены покрылись инеем, и само пространство вокруг меня стало на несколько градусов холоднее.

— Жизнь надо не класть на алтарь работы организации Хранителей Баланса Измерений, а проводить в любви к своим ближним. Пытаясь выслужиться перед этими выродками, убившими мою настоящую мать, она возвела свою работу в культ и из-за этого возненавидела меня. Именно ненависть Сары Уилсон ко мне сделала меня такой и привела к тому, что мы сейчас имеем. Давай. Скажи еще раз мне в глаза, какая я — тварь, как несправедливо отношусь к своей приемной матери. С каких это пор лицемерие всласть, а его отсутствие и признание некоторых вещей такими, какие они есть, сразу становится свидетельством отсутствия души? У меня есть душа, Дэвид. Поверь, она есть. Глубоко и надежно запрятана, но не отсутствует. Я не умею сладко лицемерить, поэтому можешь считать меня извращенной копией человеческой девушки, которая, вроде как, для всех была хорошей, но правда одна. Я любила свою мать и люблю до сих пор, но никогда не прощу ей то, что статус и работа стали для нее важнее семьи. И даже будучи человеком, я терпеть тебя не могла. Какое счастье, это даже до сих пор в силе! Смешно вообще упоминать даже о том, что моя мать послала убить меня за то, какую жизнь я выбрала, а я должна считать невинной жертвой ЕЕ!

— Ты — монстр, Лора. Даже на твой след меня вывела кровавая резня в театре, где вы развлекались со своим мертвым любовником, а ведь я думал, что так и умру, не сведя счеты с вами. — Престарелый горбун потряс в воздухе кулаком, и я иронично улыбнулась ему в последний раз.

— Кое в чем ты абсолютно не прав, Дэвид. В ином — прав… Я — не просто рядовой монстр. Я — худшая из них. А в остальном… Да. Ты так и умрешь, не сведя счеты с нами. Скандере! Имплицете!

Глядя на его недоуменное лицо, применив прямо при нем два магических знака, я посмотрела за спину Дэвида Теннанта. Лежавшая в куче хлама веревка зависла в воздухе на знаке номер один. После того, как я сложила пальцы в знак номер два, она поймала в кольцо шею незадачливого Хранителя Баланса Измерений и тугим узлом затянулась на шее мужчины, не ожидавшего такого подвоха. Когда посиневший и сгорбленный старик уже не смог сопротивляться и упал придушенным на пол к прутьям клетки, я, игнорируя боль и шипение растворяемой серебром кожи, просунула руку сквозь проем решетки и потянулась за ключом на его поясе. Глядя на состояние мужа, я ужасалась от одной мысли о том, где мне взять столько детской крови, чтобы вернуть его к нормальному функционированию организма, почти что уничтоженному серебром… Не без труда открыв клетку с другой от замка стороны и распутав цепи, причинившие графу столько боли, я тащила его до дома практически на себе. Также не без труда разобравшись с вопросом выживания и найдя необходимых доноров крови, до ночи мы прожили нормально. А поутру…

***

Первое, что я отметила по факту своего пробуждения, пока еще не разомкнула веки — это яркий солнечный свет. Так как жизнь в замке моего бывшего мужа представлялась мне единственно истинной, и потому я даже в полудреме всегда ощущала себя именно там, мне даже на период, когда я возвращалась в человеческое состояние своих трех новых жизней, пробуждаться от яркого солнца было не по себе, так что, привыкнув к тому, что под закрытыми веками я всегда видела мир в темных: серых и черных тонах, увидеть его внезапно в оранжевых было странно. На наших окнах плотные черные шторы, так какого… Мысленно выругавшись, я села на кровати, потирая кулаками глаза, чтобы смочь открыть их. Пока я еще боролась с опутывавшей меня в кокон дремоты сонливостью, мое тело отметило некоторые вещи, приятные вещи, но от которых мне стало не по себе. Тепло солнечных лучей не обжигало, а приятно ласкало мое тело. Тихое, едва различимое сердцебиение в груди, пульсация крови, бегущей по венам. Мысленно я выругалась снова. Вот что значит — ничего не обещать. Неужто, новая оболочка и новая жизнь?.. На этот раз я этого не просила!.. Приложив руки к вискам, я глубоко выдохнула. Да. Мое тело было снова человеческим, и кто там играл со мной, перекидывая из жизни в жизнь, из одного места в другое, черт меня побери, если б я знала…

Только вчера моими стараниями был убит Дэвид Теннант. После нелегкой процедуры возвращения экс-мужа в комфортное для него состояние, я уснула в своей кровати вампиром, в замке на шестнадцатом этаже, а сейчас пробудиться человеком… Бред какой-то…

Окончательно пробудившись ото сна, я не нашла ничего лучшего, как осмотреть комнату, в которой оказалась по воле случая. Нет. Это, однозначно, не могла быть новая жизнь. Там все начиналось несколько иначе. Я рождалась в новой семье, воспитывалась в ней. Я взрослела, училась, встречалась, выходила замуж и работала… А сейчас, окинув придирчивым взглядом свое тело, я отметила, что была взрослой, и даже нашла непримечательную родинку на лодыжке, которая была у меня, Лоры Уилсон-Дракула, и которой не было ни у одного моего перерождения… Комната оказалась не очень большой и светлой, с окном через всю стену слева от меня, занавешенным белыми занавесками, входной дверью рядом с окном, двуспальной кроватью в центре, на которой сейчас возлежала я в светлой и полупрозрачной сорочке, шкафом у стены напротив кровати, двумя стульями вокруг прикроватного столика справа от меня и зеркалом, висевшим на противоположной окну стене.

Мои размышления и открытия прервал очень хорошо знакомый, дребезжащий голос.

— И который же час по-вашему, миссис Теннант? — Больше никого в комнате не было обнаружено, поэтому я соизволила обернуться в сторону открытой двери, на пороге которой возник Дэвид Теннант, но версии гораздо моложе, чем та, которую я прикончила вчера. На вид рыжему крысенышу было лет тридцать пять-сорок, из одежды на нем были лишь белые шорты, а рыжие волосы его груди всколыхивали на уровне моего горла рвотные позывы. Таким, рыжим и омерзительным, я запомнила его на выпускном балу в институте, и с тех пор он практически не изменился, в отличие от того Дэвида, убитого мной вчера. Наши с ним матери: Сара Уилсон и Эми Теннант были подругами со школьной скамьи, и моя мать всегда мечтала удачно выдать меня замуж, а у отца Дэвида было внушительное наследство для сына. Похоже, что сейчас я попала в одну из альтернативных параллельных реальностей, в которой моя мать реализовала свои мечты. И ничего хуже реализованных мечт моей матери о моей идеальной жизни для меня невозможно было придумать.

— Опять ты. — Прошипела я.

— Всегда я. — Коротко отрезал он. — А кого ты еще ожидала увидеть, Лора? Мы с тобой уже десять лет, как женаты. Не знаю, в каком там полусне, где и с кем ты живешь, вечно вся в себе, но после выпускного бала мы встречались три года, а потом обручились. А теперь, когда ты проснулась, я еще раз тебя спрашиваю, ты помнишь, который час? Похоже, что ты не только напрочь забыла отвести Джека и Лили в школу, но и проспала свою работу.

— Что-о-о-о-о? Нет, нет, нет, это какой-то дурной сон. Помешательство! Быть такого не может!

Резким движением вскочив с кровати, игнорируя ухмылявшегося в дверях Теннанта, я метнулась к зеркалу. Да, я выглядела немного старше, чем тогда, на выпускном, но, все же, это была я. Я — человек. Как если бы я не сбегала, и ничего из того, что случилось после бала, не было, а я очнулась от того, что происходило в моей голове, только сейчас. Каштановые полувьющиеся волосы небрежно спадали на плечи девушки в светлой сорочке из отражения. Она уже начинала дрожать всем телом, а из изумрудных глаз двумя змейками по ее щекам заструились слезы.

Сердце мое предательски сжалось, словно его сдавили железными тисками в чудовищном осознании. Ничего не было. Ничего никогда не было. Он — сон. Он — миф. Полуизвращенная ненормальная сказка, слишком хорошая, чтобы быть реальностью. Мой кукловод, мой Ворон, мой арахнид, опутавший меня своими сетями намертво, мой коллекционер бабочек… Я его придумала в невозможности справляться с окружающим миром, в невозможности подавить тошноту, которую во мне вызывала моя собственная жизнь. Да и правда… Откуда взяться вампирам? Откуда взяться иным мирам?.. Нет ни вампиров, ни магии, ни чудес. Есть лишь судьба, тяжелым приговором ложившаяся на мои плечи. Судьба — быть вместе с Дэвидом Теннантом. Этим тошнотворным, омерзительным и ублюдочным Дэвидом Теннантом…

Магия… Что-то шевельнулось во мне, и, подойдя к прикроватному столику, я окинула взглядом расческу, тихо прошептав «Волатис» и сложив пальцы в знак, позволявший поднимать предметы в воздух… Я сверлила эту расческу, лежавшую на том же самом месте, где и лежала до попыток моих воздействий на нее, не сдвинувшись ни на миллиметр, добрых секунд сорок, затем обернулась зареванным лицом к Теннанту…

— Но… Я же… Сбежала… — Прошептала я сдавленным тихим голосом, а в голове завели разговор две вечно скандалившие субстанции. В этот раз меня гнобило, на удивление, подсознание, а не внутреннее «я».

— А вот так тебе и надо, сучка. — Прошипел голос Владислава в голове. — Нравилось менять жизни и мужиков, как перчатки, когда это был ТВОЙ осознанный выбор, и ты все контролировала? Контролировала чьей женой стать, какую выбрать профессию, родить ребенка или нет. Каково теперь, когда за тебя все решили?.. Живи теперь с этим, как жил Владислав все то время, пока ты изволила совершать вылазки к свету. Расческа не взлетает? Интересно, почему же это?.. Это реальный мир, мир без магии. А в реальном мире расчески лежат на столах, а не висят в воздухе, тупость.

Тонюсеньким голосом за меня вступилось внутреннее «я». — Отвали от хозяйки со своим упырем. У нас сейчас проблемы поважнее, чем то, что он, бедняжка, испытывал, когда Лора отдыхала от его гнилой натуры и его тьмы. Мы все трое сейчас в огромной заднице вместо дома. Надо помочь хозяйке вернуться назад, в Трансильванию.

— Куда вернуться? Магических миров нет. Она все выдумала. — Съехидничало подсознание, и субстанции резко замолчали. Тем временем Дэвид ответил на реплику, выданную мной какое-то время назад.

— Куда ты сбежала?.. Господи, да ты, и правда, не в себе. Ты хоть пьешь «Литий», прописанный Ноланом или забросила прием психотропных?

— Где я? Отвечай сейчас же! — Я стояла, сжав руки в кулаки и из последних сил сдерживаясь, чтобы не накинуться на Теннанта и не разукрасить ему его поганое крысиное рыло под хохлому.

— Дома. Там, где и должна быть. В Бриджпорте. Я свяжусь все-таки с Мистером Ноланом. Последние две недели ты вообще какая-то странная и не в себе. Пока психиатрических больниц будем избегать, но в неврологическом отделении тебе полежать под капельницей с транквилизатором, явно, не помешало бы.

Больница. Транквилизатор… Я даже взорваться, разразившись нецензурной бранью в ответ на подобное предложение, не успела, как голову мою прострелило пронзительное осознание. Это шанс. Если я, действительно, не в себе, то это единственное верное решение… Пока лекарство будет капать, я, в состоянии дереализации и деперсонализации, снова его увижу. Даже если вся моя жизнь, жизнь мечты, была ложью, вернуться туда есть шанс, пусть и единственный, но есть, и необходимо его использовать… Но не успела я раскрыть рта, чтобы умолять Дэвида отправить меня в неврологическую клинику, в комнату заскочили два маленьких рыжих создания лет по восемь-девять каждое. Девочка и мальчик, два рыжих чертенка с пронзительными зелеными глазами, кинулись ко мне, радостно крича и прыгая со словами. — Мама, мама, мамочка, мы что, сегодня не идем в школу?..

Да. Конца этому маразму, однозначно, не предвиделось. Окинув меня взглядом, достойным добровольного признания в том, что я сумасшедшая, Дэвид Теннант удалился из комнаты.

Рыжеволосая девочка, Лили, стало быть, стояла возле меня и смотрела мне в глаза самым искренним взглядом.

— По-моему, мамочка сегодня хочет, чтобы вы прогуляли уроки. — Я крепко зажмурилась, затем открыла один глаз. Ничего не изменилось. Я все также стояла посреди светлой маленькой комнаты, а рядом со мной вились дети Дэвида Теннанта. И мои… Тяжело выдохнув, я взяла ребятишек за руки и повела к двери. Все-таки какой-никакой опыт общения с детьми у меня был, пусть и с вампирскими, но, по сути, особой разницы нет. Все дети, не важно, какой нации, религии, цвета кожи хотят одного и того же. Весело играть, вкусно есть, сладко спать и пользоваться повышенным вниманием у родителей. А уж чего они хотят больше: крови или шоколада, особой разницы не имеет.

— Идем. — Натянуто улыбнулась я. — Только вам придется показать мне, где находится ваша школа.

Выставив детей за дверь и попросив пойти и проследить, чем занимается их папа, а затем доложить мне, я открыла дверцы шкафа. Долго копаться и выбирать, что надеть, было не в моих привычках, поэтому я сняла с вешалки обтягивающую белую блузку и черную юбку-карандаш и наскоро оделась, брезгливо отодвинув вещи Дэвида Теннанта от своих. Окинув себя взглядом в зеркале, пока расчесывала спутавшиеся за ночь волосы, я только улыбнулась, иронически вспоминая годы, проведенные в институте, где я предпочитала одеваться именно так. Чудачка, никем не понятая. Никому не нужная. Кроме единственной девушки, которую однокурсницы считали придурковатой. Елены Шеффер. Мгновенно мне стало стыдно. Я обещала ей звонить часто из Чикаго, но потом… Психиатрическая больница, Владислав, наш мир… Вот только если всего этого, и правда, не было, значит, она не могла и обидеться. Если, как говорит Дэвид Теннант, я тринадцать лет пребывала в Хартфорде, а затем в Бриджпорте, три года с ним встречаясь и десять лет живя в браке, значит, я просто не могла не общаться с лучшей, условно выражаясь, подругой.

Набрав по памяти номер Елены на телефоне, обнаруженном на прикроватном столике, я слушала гудки в трубке и молила, чтобы она не сменила номер и не переехала из Хартфорда.

— Алло.

— Елена. — Выдохнула я с облегчением.

— Лора, привет. Ну наконец-то. Я думала, ты так и забыла обо мне. Две недели не звонишь. А уж в гости вы с Дэвидом не приезжали к нам с Диланом целый месяц. Что у вас там такого стряслось? — Раздался взволнованный голос из прошлого в трубке. Моя подруга настойчиво и молчаливо ждала моего ответа, и я, поморщившись и выдохнув, выдала длинную тираду.

— Извини. Я… Последнее время все так чертовски сложно. Столько всего навалилось… Я сейчас уже опаздываю… Скажи мне срочно, как друг другу. В какую школу ходят мои дети, адрес, где я и кем работаю, и, самое главное, как я туда добираюсь… Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, только скажи, что у меня есть машина…

— Ты что, недавно с Луны свалилась? — Звучно расхохоталась Елена, но мне, честно говоря, не до смеха было.

— Можно и так сказать. Со звезды, светившей ярко и освещавшей мне путь, прямо в грязь я свалилась. Пожалуйста, Эли. — С нажимом повторила я.

— Хорошо-хорошо, записывай. — Отсмеявшись, посерьезнела она. — Школа Лили и Джека находится на Морано Авеню 20. Ты работаешь в кафе под названием «Рэйвен» на должности бариста на Хиллингтон Роуд 15. На проходной не забудь представиться, как Лора Теннант. Если все так плохо с памятью, с тебя станется Лорой Уилсон представляться. А ездишь ты на такси. Номер вызова машины записан в твоем мобильном, как «Бриджпорт Такси». Удачи.

— Спасибо. Не знаю, что бы я без тебя делала. — Я повесила трубку, не попрощавшись, и вышла в холл. Дэвид уже переодел детей из пижам в школьные формы и предложил мне завтрак в виде пшеничных хлопьев с молоком. Отрицательно покачав головой и взяв детей под руки, я вышла из дома, на ходу набирая номер вызова такси. Вызвав машину к дому, номер которого я прочитала на здании, я внезапно увидела высветившийся на дисплее звонок от кого-то под именем «Любимый». Закатив глаза, я нажала на кнопку «Принять вызов».

— Не успел сказать. Ты умчалась стремительно. Не забудь отпроситься сегодня пораньше. Вечером в гости к нам приезжает твоя мать. Удачи. — Дав короткую сводку информации, Дэвид повесил трубку.

— Вот Дьявол. Только ее тут и не хватало.

Похоже, что последнюю фразу я все-таки произнесла вслух, потому что Джек и Лили начали визжать в полный голос и высоко подпрыгивать с криками. — Бабушка приедет! Бабушка приедет!

Коротко бросив таксисту, что мне необходимо высадить детей на Морано Авеню 20, я уставилась в окно на скучные пейзажи домов и супермаркетов, игнорируя режущую сердце боль по дому и тоску по мужу. Если бы мне дали хоть малейший, мизерный шанс вернуться, обнять любимого еще раз и извиниться за подлое бегство в новую, не отягощенную болью и мраком жизнь, я бы больше никогда его не оставила. Свет, которого я искала, ничего мне не дал. Любовь, взаимность и нежность, которые я желала получить от кого-то более мягкого, нежели он, также ничего мне не дали. Верните мне его тьму. Я погрязну в ней навечно. Пропаду, умру, но больше никогда его не оставлю… Владислав… Молю. Найди меня. Верни меня…

Дети снова загомонили, увидев мои слезы, но я не позволила им развить тему. Коротко и отрывисто поцеловав рыжих чертенят в лобики, я открыла дверь такси, и они, вприпрыжку, взявшись за руки, полетели в сторону веселой детворы, прогуливавшейся у здания школы.

— Хиллингтон Роуд 15. — Сухо бросила я.

Извинившись на проходной за опоздание и получив свой бейдж с именем Лоры Теннант, бариста кафе с ироническим названием «Рэйвен» — Ворон, что опять пробудило во мне тоску по мужу, я ступила за барную стойку кафе к кофе-машине…

День тянулся медленно. Повезло еще, что клиентов оказалось немного, потому что премудростям кофейного сомелье пришлось учиться по ходу работы. Если все, действительно, так, как говорят Дэвид и Елена, неужели за тринадцать лет я не приходила в себя, работала и жила на автопилоте?.. Почему я ничего не помню?..

Ближе к концу рабочего дня отзвонился Дэвид, у которого сегодня явно был выходной, сообщив, что детей из школы он забрал, и чтобы я сама уже подъезжала, дескать Сара звонила, что она на пути к нам.

Дома, все еще нервная и раздраженная, я сожгла рыбу, а кастрюлю с супом опрокинула на себя, истерически матерясь, потому что ошпарила руки. Не знаю уж, насколько умелой кухаркой я тут была эти тринадцать лет… Сегодня явно не клеилось ничего вообще. Быть может, просто не мой день…

Застирывая пятна, оставленные супом на фартуке, я услышала звонок. Пробил час икс. Через две минуты входная дверь отворилась, и на пороге возникла моя приемная мать собственной персоной. Я обмерла. Я не видела эту женщину шестьдесят с лишним лет. Пыталась возненавидеть за то, как она со мной поступала. За то, что била и морально унижала… Но сейчас, увидев ее, вспомнив, как эта женщина часами сидела возле отказывавшейся засыпать меня, читая сказки об эльфах и других волшебных народах, когда я была совсем маленькой, как она практически засыпала, устав от работы в больнице, а я дергала ее за рукав и просила почитать мне еще немного о прекрасной принцессе роз и принце винограда, я не выдержала. Обняв Дэвида, Сара Уилсон повернулась ко мне, и тогда я, сама от себя не ожидая, кинулась к ней на шею, забыв даже снять фартук.

— Мам… Мам… — Я лепетала бессвязно, практически плача ей в плечо. Мне так не хватало ее тепла в детстве, что я практически заставила себя относиться к ней плохо и неблагодарно, повзрослев, но сейчас, увидев ее впервые за столько лет, я не сдержала эту маленькую Лору внутри себя, так тянущуюся к любви, заботе и пониманию.

Пару раз хлопнув меня ладонью по спине, Сара отстранилась, и лицо ее неприязненно исказилось. — Времена идут, а ты совсем не меняешься, Лора. О, Боги… Дэвид — просто святой мужчина, раз терпит тебя столько лет. Посмотри на себя, а!.. Прямо как в юности. Весь фартук в супе!..

Я отстранилась в ответ, и холод подернул внутри меня все скользким ощущением злобы и неприязни. Она всегда так делала. Каждый раз в порыве чувств с моей стороны, находила, чем одернуть, попрекнуть меня и ударить прямо в сердце. Внешним видом, характером, чем-либо еще. Показать мне, насколько я никчемна. Сказать, что я не заслуживаю того, чтобы даже быть женой какого-то рыжего ушлепка. Тепло испарилось, как и не было. Неприязнь к ней снова стала моей составляющей. Швырнув остатки супа на одну тарелку и пережаренную рыбу в другую, низко склонив голову со словами «Кушать подано, маман», я развернулась, скинула фартук на пол, не потрудившись даже повесить его на стул, и хлопнула дверью своей комнаты, оставляя Сару наедине с Дэвидом и ее собственной шокированной миной. Конечно, она такого не ожидала от той послушной маме девочки, только закончившей институт, но правда в том, что я ей давно уже не являлась. Я прошла шестьдесят лет кошмаров и ужасов в своем мире. Любовь к мужу, боль и душевные муки, которым подвергала нас с ним Дэнелла Тефенсен, смерть родной бабушки, возвращение всех воспоминаний, террор и гонения Валерия-завоевателя выжгли меня окончательно. Я постепенно становилась неврастеничкой еще до побега из дома. Мои поздравления. Вырвав меня из своей среды, из мира, ставшего родным, неведомая сила решила закончить мое обращение в нестабильную астеническую неврозу окончательно.

От природы будучи подозрительной и любившей совать свой нос туда, куда ее совсем не просят, я выдохнула и приоткрыла дверь. Дэвид, ухмыляясь своей омерзительной улыбкой, проводил мать из холла в кухню. Сара обернулась к нему и спросила. — Ну что, ты был убедителен?..

— Да. Она думает, что сходит с ума. Готова была умолять меня запихнуть ее в психушку. Настырная сучка. Все еще надеется увидеть своего ублюдочного клыкастого упыря. Хоть под воздействием транков.

— Сбавь тон, придурок. Она может услышать. Попробуй ее запри потом. Пророчество с такой силой толкает их друг к другу, что по отдельности друг без друга они съезжают с катушек. Вот тебе еще одно доказательство. — Сара кинула какую-то газету Дэвиду, и он, окинув взглядом первую полосу, поднял на нее вопросительный взгляд.

— Но это ничего не доказывает. Кто угодно может убивать в Хартфорде зеленоглазых шатенок. — Теннант покачал головой.

— Это вызов! — Повысила голос Сара. — Она тут четыре дня. Первые три, после обращения в человека, она пребывала в бессознательном состоянии, когда пересекла мир без магии, и всего лишь менее суток она тут, пришедшая в себя. И за эти четыре дня уже убиты сорок три шатенки с зелеными глазами. В одном только Хартфорде. Это не совпадение, Мистер Теннант. Совсем не совпадение. Мне звонил Калеб Йохансон из центра Хранителей Баланса Измерений в Хартфорде. Он сказал, что сегодня вся организация переполошилась и встала с ног на уши. Вампир ворвался в офис, безумный, в крови, усмехающийся и надменный, с еле как живой студенткой лет восемнадцати, практически копией Лоры. Сказал, что все, что сейчас происходит, всецело на их совести. Что он предупреждал их уже неоднократно. Он сказал, что если Хранители Баланса Измерений не выдадут ему мою дочь в течение трех суток, он растерзает каждого жителя Хартфорда. Он обещал не оставить ни одного жителя в городе, а потом взяться за другие города. Штаты. Мир. Он сказал, что пока не отыщет Лору, будет резать народ. Догадайся, чем дело кончилось… Он оторвал бедной девушке голову прямо на глазах Калеба и других офисных крыс, мстительно процедив, что это только начало.

— И что мы будем делать? Выдадим ее?.. — Тихо прошептал Теннант.

— Нет, конечно. — Сара отпила кофе из коричневой чашки, поданной ей Дэвидом, и поставила ее на стол. — Судьба одного мира ничего не значит по сравнению с судьбой всей сети параллельных и магических. А если пророчество о воцарении Ночи свершится, мы потеряем не только человеческий мир. Но тебе-то зачем так печься. Ладно я. Мне немного жаль оставлять Томаса на съедение психопату. Он еще и не в курсе, кем мы являемся, но… Если он станет жертвой, которая была необходима во имя сохранения в целости и сохранности более важных, магических миров, я и мужа в расход пущу. Лора и Владислав больше никогда не должны встретиться. Здесь она в безопасности. Он ее не отыщет, потому что мы в мире без магии, где его телепатические способности ограничены. Так что пусть сверкает клыками, сколько ему вздумается. У нас с тобой есть ключи от врат в иные миры. Мы можем сбежать когда угодно, куда угодно. В любое место и любое время. Только не забывай о том, что ты мне обязан. Подкрутив колесико времени, это я вернула тебя к жизни, после того, как ты позволил ей задушить тебя, подойдя слишком близко, олух. В своем мире она, как рыба в воде. Она — вампир. Она — ведьма. И она бесконтрольна. Хватило же ума смертному старому маразматику подходить вплотную к ней. Лора — эпицентр тьмы, которая завлекла ее, как я этого ни боялась и ни пыталась очистить ее исповедями в церкви, неоднократными попытками стереть память в Риме. Не смотря на все это, князь ее, как вирус в операционной системе. Он все равно влезает в ее сознание и отыскивает ее во что бы то ни стало. Так что держи ухо востро. Они могут собачиться, сколько угодно, но это ничего не значит. Он прикончит за нее кого угодно. И это взаимно. Сколько бы она ни бегала от его тьмы, я очень хорошо знаю свою дочь. Ощущая внутри себя импульс единственной в ее жизни больной и безумной любви, она ни за что ее не отпустит от себя. Как бы эта любовь ее ни разрушила.

Тут случилось непоправимое. Меня заметили. Дэвид угрожающе направился ко мне, а Сара неприязненно отвернулась.

— Проклятые заговорщики!.. — Скрывать то, что я все слышала, уже не имело смысла, да и я была слишком взбешена, чтобы получилось убедительно. — Я ничего другого от вас не ожидала, потому что вы оба — подлые, жестокие и лживые. Но Елена… Как вы заставили мою честную и добрую подругу врать мне и уверять в том, что я сошла с ума?.. Папа непричастен к работе Хранителей Баланса Измерений, не так ли? Поэтому он никогда мне не лгал, а говорил открыто, что думает?.. Он всегда слушался тебя, мама, а ты врала ему всю жизнь о том, кто ты и кто я! Врала мне! Наблюдая за мной и поставляя информацию этим скотам, своим коллегам, о грязном подкидыше из магического мира. Поэтому ты терпеть меня не можешь, поэтому, да? Потому что я не родная? Отвечай!..

Я практически накинулась на Сару с кулаками, но Дэвид крепко перехватил меня за талию и оттащил в сторону.

— Для Елены Шеффер и всех остальных, кроме нас с Дэвидом, это единственная существовавшая когда-либо жизнь. — Коротко отмахнулась от меня Сара, даже не глядя мне в глаза. — Жизнь альтернативная, параллельная, называй, как хочешь, но для всех здесь живущих ты — жена Дэвида уже десять лет. Для Елены Шеффер никогда не существовало той параллельной реальности, в которой ты сбежала из дома. А насчет моей ненависти, глупая ты девчонка. Я никогда тебя не ненавидела. Когда-нибудь ты повзрослеешь настолько, чтобы понять, что то, чего ты желаешь, разрушает тебя. Я причиняю тебе так называемую душевную боль, чтобы спасти твою душу и твою психику. Когда-нибудь ты смиришься и скажешь мне спасибо за это. Я терзаю тебя во благо, во имя очищения от тьмы, квинтэссенцией которой является твой ненаглядный. Я следила за тобой все эти шестьдесят лет, дочь, пока остальные Хранители Баланса Измерений не позволяли мне вмешаться. Я видела все. Взлеты и падения. Радости и горести. Слишком много всего было, а каждой своей гибелью твой Владислав толкал тебя в такую пропасть, что каждый раз он возвращался к жизни к все более разломанной фарфоровой кукле. Ты — эльфийка по природе своей. Сама тяга к вампиру противоестественна и противна твоей природе. Ты разве не помнишь историю матери Аланы?.. Весь ее род прокляли за чувства к чудовищу. Да и она сама погрузилась во тьму, став черным пятном на всей истории королевской династии Шиаддхаль. А теперь, Дэвид.

Мать подняла глаза на Теннанта. — Привяжи ее, чтобы не вырвалась и не сбежала, раз уж ты — такой идиот и не увидел, что она подслушивает. Я свяжусь с монахами из Ватикана, и ее снова «очистят» и «сотрут». Я больше не дам ей стать грязью под ногами того, кого она своим господином решила называть.

— Конечно. — Обхватив меня за талию, Дэвид резко притянул меня к себе, похабно целуя в шею. — Мы сделаем все, чтобы Ворон не поймал голубку. Он не найдет тебя, как бы ты этого ни хотела. Тебе не вернуться назад, а без своей магии, без своих вампирских штучек, без навыков борьбы, подаренных тебе драконом в человеческом обличии и без своего красавца-мужа здесь ты даже бессильна оказать мне сопротивление. И вот ведь какая трагическая оплошность. Дети-то у нас есть, а вот переспать с тобой мне так и не довелось. Но ничего. Сейчас мы это исправим.

Рассмеявшись, Теннант влез своей рукой мне под блузку, пока мать ничего не делала, чтобы ему помешать, даже не глядя на нас. Умолять ее было бесполезно. Затащив меня в спальню, Теннант зашвырнул меня на постель, а затем влез на нее сам, привязывая веревками мои руки и ноги к кровати. — Я слышал, что грязная сучка просто обожает мужскую грубость и силу. Я стану твоим новым господином, милая. Парадокс в том, что я желал тебя еще на выпускном, но ты сбежала. Сбежала, оставив меня ни с чем. А сейчас ты попалась. И я не намерен отказываться от такой дичи в ловушке.

— Он тебе кишки выпустит. — Прошипела я, тщетно кусаясь и вырываясь. Человеческих женских сил оказалось, действительно, мало против мужской воли психопата, годами желавшего заполучить меня. Разрывая на мне одежду, ощупывая мое тело, Теннант сжимал мою шею рукой, едва позволяя дышать. — Он придет за мной и по стене тебя размажет одним небрежным движением руки. Мой муж терпеть не может, когда трогают то, что ему принадлежит.

— А, может, он просто посидит в уголке и похныкает? — Расхохотался Теннант. — В Трансильванском офисе нашей организации местного правителя так «обожают», что поговаривают, что то, что у него в штанах по размеру скорее недостаток, чем достоинство. Ну-ка скажи мне, Лора, правда или нет, что Мистер Зло во время секса плачет, как девчонка?.. Слухами-то земля полнится.

— Я разобью твою тупую башку об этот прикроватный столик и вырву из нее твой бескостный язык. — Прошипела я, яростно извиваясь под Теннантом и плюясь в него. — Я с детства, еще с момента, когда ты сломал мою игрушку и свалил всю вину на меня, после чего Сара отходила меня ремнем, знала, что из тебя ничего, кроме ничтожной твари не вырастет. Закрой свою вонючую помойку, пока я тебя не уничтожила!

— Об этом они тоже предупреждали. Истеришь, как сучка, стоит только хоть словом задеть твоего единственного и неповторимого. Закрой глаза. Если так проще, представляй его. Все равно он больше никогда тебя не коснется. Но воображать тебе никто не запрещает, милая. Повезло же поганой мертвечине… Какая грудь, какие ножки…

Пользуясь своей грубой мужской силой, Дэвид Теннант все-таки изнасиловал меня… Ближе к ночи мне кое-как удалось справиться с веревками и ускользнуть в душ. Там я, обнаженная и холодная, как лед, свернулась калачиком на полу ванной в истерическом придушенном полукрике, счищая с себя кожу ногтями до крови и желая вырваться из ненавистного теперь мне тела, которого касались поганые руки рыжего крысеныша. Схватив мобильный телефон, накинув сорочку и пеньюар на плечи, я выскочила из дома, зареванная, с трясущимися руками. Вызвав такси, я попросила водителя отвезти меня на самое ближайшее кладбище. Последняя надежда… Дело в том, что да. Фактически я была заблокирована от мужа, благодаря тому, что магии в этом мире не было, да и Хранители Баланса Измерений, наверняка, постарались укрыть меня понадежнее… Но кладбище было сильным энергетическим полем даже в реальном человеческом мире. Души усопших, но не упокоенных, здесь существовали безраздельно. А связаться с, по сути, мертвым любимым через мертвецов и место, которое символизировало смерть, было единственным возможным решением. Либо он явится за мной, либо я умру. Последнее сейчас не казалось мне столь ужасным, каковым виделось в юности. Вернуться домой, к матери и Дэвиду, было намного хуже. Я звала, зажимая в руке давно бездействовавший кулон в форме летучей мыши, некогда оповещавший меня об опасности для того, кто был его владельцем, половину ночи, а потом, обессиленная после насильственных действий надо мной, просто упала и уснула на одной из безымянных могил кладбища, свернувшись калачиком.

***

Пробудиться меня заставило холодное прикосновение ледяной ладони к щеке. — Мотылек, ты в порядке?..

— Владислав!.. — После сна я еще не помнила, кто я, как меня зовут, и что я посреди ночи делаю на кладбище, но его лицо… Забыв, что угодно и кого угодно, даже себя, его лицо я буду помнить и через эоны лет. Кинувшись ему на грудь, касаясь губами его шеи, я что-то истерически вопила, трясясь и извиваясь, пока он, наконец, не выдохнул. Тихо, с затаенной агрессией и дрожавшим от ярости голосом. — Суду все ясно. Он прикасался к тебе. Идем. Я прикончу эту гребаную крысиную тварь.

— Пойдем лучше домой. — Взмолилась я, касаясь рукой прекрасного лица моего цыгана, заправляя прядь волос ему за ухо. — Сара и Дэвид — Хранители Баланса Измерений, а у них есть свои рычаги влияния и свои способности, не подвластные даже нам. Не надо связываться с ними. Я не хочу тебя потерять…

— Я не благоразумный. Я не добрый. И я не прощаю. — Коротко и жестко отрезал мой помрачневший экс-супруг, поднимаясь и протягивая мне руку. — Вставай и иди со мной или жди меня здесь, но я развешаю кишки Дэвида Теннанта на его же люстре…

Послушно встав и подав ему руку, я почувствовала, как он обвивает своей меня за талию. В следующий момент мы уже стояли под окнами моего нового временного дома…

— А ты-то гадала, почему все твое детство Сара Уилсон читала тебе сказки об эльфах. Ответ лежал на поверхности. Будучи Хранителем Баланса Измерений она знала. Все о тебе, твоей истории и о том, кто ты есть. — Владислав иронично усмехнулся.

— Кстати… — Я внезапно решила сменить тему. — Ты, действительно, убил почти пятьдесят девушек?..

Он только поджал губы в ответ. — Не обольщайся, пытаясь отыскать человека в звере. Я убил бы и больше, если бы понадобилось… Как оказалось, сделал я это совсем не зря.

Дэвид и Сара все еще спали. Мать в гостиной, а Теннант — в комнате, где я очнулась. Владислав зажег свет, а я похлопала Дэвида по щекам, издевательски крикнув ему на ухо. — Просыпайся, солнышко!

Приподняло его с кровати достаточно высоко. Окинув меня ничего не понимающим взглядом, он еще не успел заметить гостя за моей спиной. — Лора… Какого?..

— Того самого. — Я посторонилась, пропуская экс-мужа к кровати Дэвида. Ухватив за рыжие вихры омерзительного крысеныша, Владислав скинул Теннанта на пол с кровати. Граф не торопился и не собирался спешить покончить с врагом. Я знала, что свершение акта убийства ему доставляет невероятное удовольствие, потому Владислав готов продлевать его бесконечно долго.

— Добро бы ты изнасиловал какую-нибудь первую попавшуюся девку. Как мизантроп, я бы тебе только рукоплескал. Но ты почему-то решил, что у тебя есть право посягать на мое. Лора — моя. А мнение тех, кто думает иначе, я под плинтусом видел.

Неторопливо описав круг по комнате, на вампирской скорости Владислав оказался рядом с Теннантом, и, вжав его в стену, выпустил когти, нанося несколько размашистых ударов по телу визжавшего, как новорожденный, ублюдка. Вскоре на его груди проступило двенадцать рваных, разъезжавшихся и фонтанировавших кровью ран. Взвыв, он сполз по стене, закрыв голову руками и начиная истерически плакать. Мой экс с надменной ухмылкой обернулся ко мне.

— Это он утверждал, будто я плачу, как девчонка?

Пожав плечами, я подошла к Теннанту и, сняв с ноги туфлю, с удовлетворением отвесила ей смачный удар ему по голове. — В любом случае, быть девчонкой лучше, чем безмозглым простейшим. А он ведь — ходячая бактерия на ножках. Оторви ему голову. Хватит с него тратить наши нервы. Я уже домой хочу. Опостылело.

— Куда ты так торопишься, мотылек?.. Я еще не успел наиграться. — Схватив за шкирку орущего, как накрытый умопомрачением, Теннанта, несколько раз предварительно пробив ему грудь когтями, Владислав швырнул его о стену, на которой висело зеркало. Разлетевшись вдребезги, оно осыпало нас колючими осколками, а весь истекавший кровью Дэвид съежился под ним.

— Столько раз заявлял права на меня, а так и не представил их визуально, специально для Дэвида. — Я плотоядно усмехнулась, и, подойдя вплотную к бывшему мужу, опустила руки ему на талию.

— А тебе лишь бы повод найти, чтобы продемонстрировать наши отношения на публике, эксгибиционистка чертова.

— Знаю. — Привстав на пальчики, я улыбнулась, коснулась его губ своими, завела руку в его собранные в хвост черные шелковистые волосы, углубляя поцелуй, а потом обернулась к Дэвиду. — И ты, и мать, и Дэнелла, и весь мир… Вы все бессильны что-либо сделать с этим. Наблюдайте, молча, или горите в аду.

Вырвавшись из моих цепких рук, Владислав снова подошел к Теннанту и поднял его высоко над собой. Затем, я не могу точно описать, что произошло, он ничего не делал и не колдовал, а стена, на которой еще недавно висело зеркало, окрасилась в багровый цвет сплошняком. Дэвид же просто исчез. Все, что здесь произошло, заняло, буквально, полторы минуты, не больше. Едва мерзкий крысеныш украсил собой стену этой спальни, в комнату ворвалась Сара. Я только успела открыть рот, а Владислав уже пригвоздил ее к стене, вдыхая ее запах, точно зверь, и удовлетворенно усмехаясь, видя в глазах моей матери безотчетный страх.

— Теперь твоя очередь, Сара Уилсон. Я знаю, что ты просто люто ненавидишь меня, а уж сколько раз ты унижала мою жену, включая коленопреклонение перед своим убогим божком… — Выпустив клыки, он неумолимо приближался к ее шее. Необходимо было что-то предпринять.

— Владислав. Нет!

Он оглянулся на меня в недоумении, глядя так, будто увидел сумасшедшую. — Что, нет? Она ж тебе всю жизнь поломала, и она во Христе. Неужели есть другие поводы сохранить ей жизнь, кроме бредовых ролевых игр в дочки-матери? Или ты уже забыла, что это она все данные о тебе сливала Ватикану?.. С ее подачи тебя «очищали» и «стирали», а от этой процедуры и сдохнуть недолго. Ну и напомнить еще, что за пару романтических фантазий обо мне, она вытирала тобой полы в церкви? Эта сука заслуживает смерти больше, чем кто-либо, и я убью ее. Вот этими руками.

Владислав занес руку с заостренными длинными когтями над головой Сары, и тогда я уже со слезами на глазах промямлила, кидаясь ему практически под ноги. — Пожалуйста, любимый. Она все равно — моя мама…

— Будь по-твоему. Но ты — идиотка. Оставлять врагов в живых, значит добровольно и безнаказанно позволять им вбивать гвозди в крышку твоего гроба в дальнейшем.

Зажав лицо Сары в когтях, он установил с ней глазной контакт. — Вампиров не существует. Нет никакой организации Хранителей Баланса Измерений и иных миров. Ты не знаешь никакого Дэвида Теннанта, а в комнате этого дома на стене не кровь, а полотно знаменитого, но бездарного художника… Твоя дочь вышла замуж за Алана Стэнфилда, заведующего Психиатрической Больницы №14, в Чикаго, и в эти выходные приезжала к тебе погостить. Но отпуск у ее мужа закончился, и, проведя небольшой уик-энд вместе с тобой, Лора уехала. Она больше не вернется, потому что Алану предлагают практику на Аляске, и чета Стэнфилд переезжает. Не ищи ее, не звони ей, не вспоминай о ней. У нее все хорошо. Ее личная жизнь устроена настолько превосходно, насколько ты и не мечтала в своих самых прекрасных снах, и ты уверена в том, что это к лучшему. Ты меня поняла?

— Да. — Каким-то стеклянным и полуживым голосом пролепетала мать. — Моя дочь удачно вышла замуж, и мне нет повода беспокоиться о ней. Я не буду ее искать.

— То-то же. — Похлопав Сару по щекам, мой муж отпустил ее, и я в последний момент успела удержать ее, чтобы старшая Уилсон не упала на пол.

Обняв ее, все еще пребывавшую в ступоре, я зарылась носом в ее плечо и тихо прошептала. — Я так долго злилась на тебя: за то, что не проявляла чувства и заботу, как я того хотела. Но ты такая, и ничего нельзя с этим поделать. Я верю в то, что все, что ты делала, было во имя моего блага, каковым ты его видела для меня. Прости меня, если когда обидела грубым словом. Мне с моим характером и гонором тоже тяжело. Своенравие и гордыня делают из меня человека, в которого я не хочу превращаться окончательно. Что бы там ни было, я любила тебя, пусть и злилась. Поцелуй папу от меня. Я люблю вас обоих. Но судьба моя не здесь уже давно. Смирись и отпусти. Отпусти с сердца тяжесть и груз, что мешают дышать. Прощай, мам. Больше мы не увидимся никогда.

Закрывая дверь за своей спиной, оставляя мать все еще безвольной куклой со стеклянными глазами, восседавшей на полу, я еще и не догадывалась, что, действительно, видела Сару Уилсон в последний раз в своей жизни…

— Еще одно неоконченное дело. — Прошептала я.

Мы с Владиславом вошли в детскую. На кроватках, в мирном и сладком сне почивали маленькие Джек и Лили. Разбудив их и взяв за руки, я подняла глаза на бывшего мужа. — Теперь все.

Он только поднял бровь и присвистнул. — Скучаешь по детям? Я думал, ты не дождешься, когда свои повзрослеют и свалят из дома. Фактически, пусть в них и твои гены, но они — не твои. Тебе не обязательно нести за них ответственность.

— А я несу. — Я окинула взглядом потиравших в темноте детской маленькими кулачками глаза и сонно переводивших взгляд с меня на Владислава и обратно, Лили и Джека. — Пусть я и не мать года, но отца у них больше нет. А Сара… Мать воспитает из них еще двух неврастеников. Даже неродным детям я такой доли не желаю.

Граф только фыркнул, смерив нашу компанию без пяти минут презрительным взглядом. — А ты — яркий представитель психической устойчивости значит?.. Придумаешь, как объяснить человеческим деткам, откуда у мамочки ожоги от серебра на шее. А следы асфиксии? Наши с тобой были ближе к смерти, чем живые. Они с полуслова понимали. А эти малохольные… Еще и теннантовские.

— Что-нибудь придумаем. Только хватит о БДСМ в присутствии детей. Ни стыда, ни совести. — Я закатила глаза.

— Я пока только говорю. — Криво ухмыльнулся он. — Ты даже представить себе не можешь, что я для тебя приготовил за твои побеги от меня. Теперь, когда с врагами покончено, и у нас, наконец, появился шанс остаться наедине, сладкая птичка, ты у меня споешь похоронную со слезами на глазах. Плата за твои новые жизни все еще впереди. Если, конечно, примешь решение остаться, а не сбежать. Не обольщайся моими беседами, как с равной, когда мы в стане врага. За свои поступки придется платить. И ты знала об этом прекрасно. Сегодня вечером буду ждать тебя в музыкальной комнате с окончательным решением. Больше я метаний не потерплю и ноги свешивать с моей шеи не позволю. Либо ты уходишь навсегда, и я закрываю тебе все дороги и все пути в наш мир. Либо остаешься. Но последнее дастся тебе немалой кровью, потому что возвращение еще надо заслужить. А пока все, что ты заслуживаешь, увы, только боль.

Окинув меня неприязненным испепеляющим взглядом, Владислав открыл портал прямо посреди комнаты, и вчетвером мы шагнули внутрь, исчезая в голубоватом свечении.

***

Уложив Джека и Лили спать, я простучала каблуками по ступенькам лестницы и слегка коснулась пальцами двери музыкальной. Войдя внутрь и оправив на себе голубое платье в пол и прическу с вплетенными в волосы цветами, длинными локонами струившуюся почти что до пояса, я переступила через порог, закрыв за собой дверь. Он сидел за фортепьяно. Мрачный маэстро. Я видела только его напряженную спину в черном, забранные в высокий хвост волосы и его руки, так завораживающе для меня порхавшие по эбеновым клавишам. Не оборачиваясь и не отвлекаясь от игры похоронного марша Шопена, он резко спросил. — Что ты решила?..

— Я смиряюсь со своей судьбой, Владислав. — Едва слышно прошептала я. — Смиряюсь, ибо иного пути не вижу. Без тебя нет возможности идти дальше.

— Ну-у-у. — Так же резко, как играл, он повернулся ко мне. При этом клавиши многострадально взвизгнули и замолчали. — Ты жила же как-то больше пятнадцати лет без меня. Ты сменила три оболочки — Дианы Винчестер, Соланж Каллен и Элис Паркер-Лайл, перед тем, как вернуться к личине Лоры Уилсон, и была вполне счастлива. И что же? Блудная овечка вернулась с повинной?.. По меркам твоего родного мира ты уходила в две тысячи восьмом, а вернулась лишь теперь, в две тысячи десятом. Что заставило передумать сейчас?.. Ушла же уже в свой свет, что ж мятежной душе все покоя нет?..

Изогнув бровь, он омраченно смотрел на меня, ожидая ответа.

— Да, я жила в больших городах. — Я пожала плечами, склонив голову на грудь. — Меня окружали хорошие любящие парни. И я даже любила их в ответ. Каждого по-своему. Дина, Эдварда и Роберта. Но в них никогда не было того, что я вижу в тебе. С ними огонь вожделения не исхлестывал меня до язв. Я не ощущала этой тлетворной, привязавшей все нити моей души к тебе и вырывающей их с корнем без тебя, зависимости. С ними я чувствовала себя защищенной, уверенной в себе и своих силах, но ни один из них, с презрительной ухмылкой взяв меня за подбородок и сказав: «Ниц, сука», не мог заставить меня упасть на колени перед ним. Ни один из них не выжирал меня энергетически настолько, чтобы заставить презреть в этом мире все, кроме него. Я была так рада, что, наконец, забыла и зажила. Так счастлива, что тебя нет в моей жизни. Каждый день я радовалась этой жизни без тебя. Но мне, на мое же горе, так и не удалось забыть эти глаза. Так и не удалось забыть первого, кто заставил меня посмотреть на него, как на мужчину. Не удалось забыть твое подземелье, куда, в который раз, как бабочка на пламя лампады, я лечу вновь и вновь за болью из твоих рук. За вспоротыми ранами и ожогами. Вернувшись сейчас навсегда, я одно скажу тебе. Да, ты прав. Я была счастлива с ними, с теми мужчинами. Но не жила. С тобой, лишь с тобой, я — это я. С тобой я ношу свое настоящее имя, данное мне при рождении. А Диана, Элис и Соланж — оболочки с псевдонимами. Они, как и те мужчины, были притворством, масками лжи, побегом мозга в надежде на то, что ты — не единственный… Что я смогу и без тебя. С кем-то красивым, юным и сильным. Но я не смогла. Не было эйфории, безумия. Огонь чувств не сжигал меня, развеивая пепел моего безвольного тела по ветру. Ни одного из тех мужчин я не желала так отчаянно, в готовности продать душу. Не желала ценой жизни и смерти. Я так тебя люблю… Идиотически, неправильно, обезбашенно, порочно, свято. Той любовью, которой сжигают миры и рождают что-то прекрасное, вроде поэзии. Ты причинил мне столько боли, сколько ни один из них не смог. Но силу моего притяжения не ощутить и не понять ни одному смертному. Ни одному смертному не понять, каково это любить и уважать тебя, словно божество. Поклоняться тебе, чувствовать, что каждый миг рядом с тобой исполнен святостью и божественностью. Но одновременно с этим уживается такая порочная боль в моем теле, которым я так желаю тебя, черную тварь, мрачное чудовище. Всей порченой кровью, каждым импульсом, каждым нервом желаю ощущать тебя в себе, чтобы ты не прекращал терзать, пытать, издеваться, смеяться надо мной, но был здесь и позволял себя любить. Я так желаю, что ночь разрывается всполохами огня в моей обессиленной голове. И даже с новыми избранниками, хоть я их и любила, отвлекаясь и живя жизнью иной, окончательно я не смогла забыть своего мастера. Твои глаза мне снились почти в каждом сне. И тогда я поняла одно… Мне с ними, со всеми, их рая недостаточно. Я хочу с тобой, в твой ад. В этом, наверное, и есть такая печальная суть. С симпатичными тебе ты хочешь счастья, любви и взаимности. Не получая этого, ты шлешь их к черту и ищешь других. А с тем ядовитым, кто выжег тебя, кто шил тебя черными нитками, острой иголкой по всему организму… С ним ты падаешь так глубоко на дно, что уже не хочешь ничего человеческого. Поэтому и заменить его не на кого. С ним хочешь испытать все пороки в мире. С ним хочешь то, чего в мире еще не придумали. И с ним ты даже не хочешь любви и взаимности. Потому что желаешь боли и горя. Причиняемых им. Потому что, если даже рот тебе зашьют его руки, ты будешь чувствовать только благодарность за боль. Благодарность за то, что он рядом. Даже с теми, с кем все было хорошо, симфония безумия Грига о тебе не замолкла, а душевные муки никуда не делись. Не к ним я вернулась, а к тебе… Я всегда к тебе возвращалась. И я знаю, что ты даже не сомневался в том, что пройдет лишь немного времени моей свободы, и я прибегу, склонив голову перед своим господином. Потому что эта сладкая манящая свобода, в которой нет тебя, ничего не стоит. Боги смеялись мне в лицо, глядя на мои убогие попытки начать жизнь без тебя. Больше я не хочу быть их посмешищем и убожеством для самой себя. Я попробовала жизнь на стороне, и у нее был сладкий вкус. Но ты скорее будешь горечью яда питаться и еле дышать, чем вкусишь мед и умиротворенно уснешь. Не по лекалам человечества я скроена. Поэтому я вернулась. Вернулась навсегда. С две тысячи десятого, на сегодняшний день в моем родном мире и до конца. Я больше никогда тебя не оставлю. Ибо сколько бы боли ты мне ни причинил, ты — то, на чем зиждется мое сознание и мое естество. Ты — мой затонувший корабль, а твое подземелье —  единственное место, куда всегда бежал мой разум… Разрежь по-живому, избей в мясо, насилуй, кромсай, убивай, сделай со мной, что угодно… Я себе не принадлежу и никому не могу. Любые попытки завершаются провалом. Я — отработанный материал. Дэнелла Тефенсен была права. Я — кошмарная, бескостная тряпка своего хозяина. Но я не хочу быть ни кем-то иным, ни чем-то иным. И мне не нужен тот, кто будет любить меня до конца жизни. Мне нужен тот, кто сломает меня, убьет и снова возродит…

— Что ж. — Его прекрасное лицо неприязненно исказилось. — Я большей гордости ожидал, если честно. Продалась ты за мое лицо и за обещание вечной любви, как дешевка. Чем больше боготворишь меня, тем больше отвращения к себе, не так ли?..

Подойдя ближе и зажав ладонью рот, чтобы не расплакаться, я протянула руку в его сторону. — Такой дурой была, разменивая вечность на сезонность. И пусть боль — это все, что у меня есть и когда-либо будет от тебя, но… Прости меня, верни меня.

Я почти коснулась его руки, но он отдернул ее, встав и резким движением усадив меня за фортепьяно, склонившись и прошептав на ухо. — Не торопись так с ласками, бабочка. Ты была очень грязным мотыльком, облетая чужие дома. Я не позволю тебе коснуться себя, пока не заслужишь. Говоришь, что страсть ножами изрезала тебя по сердцу?.. Так давай добавим остроты. К окончанию игры ты будешь изнывать и молить меня подарить тебе любовь.

Прикусив мочку моего уха, он обжег ледяным дыханием мою шею, глядя с холодной усмешкой, как она покрывается мурашками.

— Живое сознание — это яд, Владислав. — Полупридушенно простонала я.

— Я знаю. — Его холодный взгляд был исполнен презрения. Взложив руки на мои плечи и сдавив их до хруста костей, он коротко бросил. — Играй. Ту мелодию, которая звучала в твоей голове, когда ты впервые увидела меня там, в психиатрической больнице, в состоянии амнезии.

— Но я не могу. Мне больно. — Слезы выступили на моих глазах от резкой боли в плечах и ключицах. Это были самые болезненные места на всем моем теле. И он прекрасно знал об этом, ведь энное количество времени назад я делала ему массаж этих зон, чтобы помочь расслабиться.

— У тебя выбора нет. — Коротко отрезал он. — Играй так, будто бы я умер и никогда больше не вернусь.

Он сжал мои плечи еще сильнее, прикрыв глаза и слегка запрокинув голову в блаженной ухмылке. Слезы с моих глаз стекали все быстрее и быстрее. Боль была такой сильной, что казалось еще немного, и я вся буду переломана его жестокими руками.

— За что ты так жесток со мной? Я же женой твоей была. И все то время была верна так, как ни одна другая бы не смогла. Сколько ты еще будешь надо мной издеваться?..

— Сейчас ты — никто. И звать тебя Никак. Играй. Если почувствую фальшь — убью. Проигравшей — смерть. Победившей — билет в прошлое, о котором она мечтает. Все будет снова, как прежде, только ты должна заслужить прощение. И одного томления для получения этого прощения явно маловато будет. Я хочу видеть, как ты страдаешь, глядя мне в глаза. Как не помышляешь больше ни о ком и ни о чем, растворяясь в одном лишь мне. — Выпустив когти, как острыми ножами водя ими по моим зареванным щекам, он взял меня рукой за подбородок. — Нет ничего слаще видеть, как ты ломаешься. Ты — единственная в мире душа, столь яркая, благодаря яростным проявлениям твоей чувственности, что ты, наверное, понимаешь, почему мне нравится видеть твои муки. Они — рай для души испорченной и загнившей, вроде моей. Играй, мотылек. Всей страстью. Всей душой. Всей любовью и силой смерти.

Я закрыла глаза и, давя подступавшие к горлу слезы и тремор во всем теле, опустила руки на клавиши. Владислав снова опустил ладони на мои плечи, на сей раз не сжимая их. Вдох-выдох. Сен-Санс. Пляска смерти. Вперед. Вкладывая почти что свою жизнь в каждый отрывистый удар по клавишам, я даже не успевала отмечать, как мажорные и минорные ноты меняли друг друга со скоростью света. Его руки на моих плечах дрожали, уже больше обнимая их, чем сжимая. Выдыхая со свистом боли, я все больше уносилась в ритме музыки, творя ее, возносясь куда-то, намного выше, чем стены и крыша моего замка, и он чувствовал мою любовь. Чувствовал мою душу. Моя душа залегла в каждом звучании, в каждой ноте, и каждый звук был настолько важен в игре, что можно было ставить возле каждого символического музыкального знака в нотной тетради пометку «нота бене» с восклицательным знаком. Еще не окончив, я полуобернулась к нему, уже ощущая привкус его губ на своих, в такой непосредственной близости друг от друга мы оказались.

— Внутренние демоны толкали меня на ошибки. Мне не заслужить прощения перед тобой никогда…

— Единственный твой внутренний демон — это мой член в тебе в минуты соития, так что заткнись и окончи проклятую мелодию. — Раздраженно выдохнул он, дрожа руками на моих плечах. Я подчинилась, молча и беспрекословно. Последний аккорд.

— Все… — Сдавленно прошептала я.

— Молодец. Первая ступень пройдена. Теперь идем со мной. Практически сорок лет назад ты как-то думала о том, что безумно хочешь быть залитой воском моими руками. А пока я еще не обратил тебя в вампира, ты, как и мечтала, прочувствуешь все наживую. Хотя, и до воска у меня есть одна игрушка. Правда, я дико сомневаюсь в том, что она тебе понравится, но у тебя иного выбора, кроме как терпеть все, что я пожелаю, сегодня тебе причинить, в день шестидесятипятилетия со дня нашей встречи, просто нет. Пойдем в наше с тобой подземелье…

Протянув мне руку, он вывел меня из музыкальной залы и повел по лестнице, с которой на нас взирали хищные черти и замученные ангелы, вниз — в подвал…

***

— Каково это быть продажной силам тьмы шлюхой?.. — Владислав оскалился в улыбке, натуго стягивая ленты корсетной вязкой на моей спине. Нет. Не на корсете, а именно на спине. Только закончив шить, мрачный мастер сейчас любовался на деяние рук своих, превратив мою спину в корсет с лентами, пока я, только закончив извиваться и стенать от боли, давила в себе рвотные позывы, прикрыв ладонью рот. Терпеть подобное на человеческое тело — это было просто невыносимой мукой. Но у меня не было никакого права показывать свою слабость.

— Щекотно. — Отерев пену у рта выдавила я, полуобернувшись, в сантиметре от его рта.

— Да неужели! Ты, сука, еще сарказм включить решила? У меня даже слов нет. — Резко рванув за ленты, торжествующе и мрачно ухмыляясь, он заставил мою спину выгнуться, а меня — вскричать от боли. — На годы здесь моей единственной подругой и верой стала тишина, пока ты трахалась, с кем попало, шалава. Сейчас ты еще хочешь сказать, что я жесток?.. Да что ты знаешь о жестокости, Лора. Да ничего ты не знаешь. А причинять удовольствие — не то же самое, что причинять боль. По-настоящему я тебя еще не истязал, потому что ты прекрасно знаешь, что я к тебе чувствую. Удавлю и буду рыдать, никогда себя не прощу.

— Причинять удовольствие… — Полухрипя, выдохнула я. — Неверная какая-то формулировка. Причинять можно страдания, боль…

— Уверена в том, что она такая уж и неверная? — Еще раз аккуратно потянув меня за ленты и притянув к себе, Владислав заставил меня коснуться обнаженной спиной своего камзола. Погладив меня по лицу холодной рукой, он выдохнул мне прямо в шею, откладывая иглу с вдетой в нее алой шелковой лентой на алтарь. — Твоя спина — самый прекрасный корсет, который я встречал когда-либо на женщине. Алое на твоей бледной коже — словно закат на Востоке. Там, где красота и мистерия становятся одним. Навсегда. Я не могу тебе сопротивляться, бабочка. Другую бы просто убил на месте, разбив прекрасное девичье личико сапогом за такое количество измен, но ты… Горячая, неверная… По-моему, я прощу тебя раньше, чем должен.

— Это такой оригинальный способ признаться в любви?.. — Я измученно улыбнулась, возлагая его руку на свою правую грудь и сжимая ей ее через черный бюстгальтер.

— Почти что. — Обвив рукой одну из лент, он рванул изо всех сил, выдергивая всю корсетную вязку из меня. Не успела я истерически взвыть, он уже поил меня своей кровью, гладя по голове, излечивая проколы от иглы, вышивавшей узор на моей спине и превращавшей ее в изящный корсет.

— Светоч души моей мой ненаглядный в мрачной картине бытия. От кого-то и весь мир не нужен, от кого-то и одна мимолетная улыбка — все в жизни. — Облокотившись спиной ему на грудь, я прикрыла глаза, приоткрыв рот, пока он гладил холодными пальцами мои губы.

— Скажи еще раз, что ненавидишь всех мужчин, кроме меня. — Тихо прошелестел он мне на ухо.

Вместо ответа я взяла его руку в свои и, коснувшись губами печатки с изображением символа Ордена Дракона, крепко прижалась к ней лбом, без слов опускаясь на колени, не отпуская его руки.

— Хочешь, чтобы я сапоги твои целовала? Я не гордая! Давай. Мне все равно уже. Я растеряла свою гордость в погоне за тобой. В страсти, которая раздавила меня, я утеряла самоидентификацию. — Я прижалась головой к его колену, крепко обнимая за ноги. — Я только хочу обнимать твои колени и сидеть возле твоих ног. Это все, что мне нужно для жизни… Любимый, пожалуйста… Сквозь все миры и времена я лишь тебя любить буду. Что бы ни случилось. Клянусь… Окончи свои испытания. Впусти меня к себе, как равную. Верни меня в нашу жизнь. Я обещаю тебе, что останусь здесь навечно. Что бы ни случилось.

— А это мы проверим. Правда, чуть позднее. Последний порог боли, любимая. Справишься, и все дурное будет позади. — Это было последнее, что он сказал нежным, почти сожалеющим тоном. Злобная маска вернулась на его лицо, исказив все черты до почти что демонических.

Луну застлали облака под звуки «Сарабанды» Генделя. Похоронная траурная мелодия разлилась по подземелью стонущими нотами, когда Владислав надел черную кружевную повязку на мои глаза, а затем взложил на алтарь. Следом он зажег восковую свечу в руке. Это я увидела уже через черную сеть кружева.

— Знаешь, что говорил Леопольд фон Захер-Мазох в своем бессмертном и таком любимом мной творении «Венера в мехах»? — Не дожидаясь моего ответа и задумчиво глядя на горевшую неясным огнем, отражавшим блики на стенах подземелья, свечу в своих руках, он добавил. — «Кто позволяет себя хлестать — тот заслуживает того, чтобы его хлестали». Ты заслуживаешь все, что с тобой сегодня происходит, грязная дрянь. Я любил тебя, а ты растоптала меня. Я ждал тебя почти шесть веков, а ты ринулась за светом: за охотниками, другими вампирами, деятелями криминального мира. Будто хоть кто-то из них лучше меня, на самом деле, и не носит в себе своих внутренних демонов… На что ты нас разменяла, дешевая, дешевая проститутка. Путана ты, ночная бабочка. За сколько теперь можно ночь твою купить, а?.. Может, мне и казны не хватит при таком раскладе, Лора. Лора, Лора, я любил тебя. Что же ты наделала, сука…

— Прекрати. Прекрати. Хватит! Меня в жизни никто так не унижал. — Проблеяла я сквозь слезы.

В ответ он рассмеялся. Его голос разносился по подземелью, грохотал, точно звучавший из бездны ада. — Значит, твои молодые люди тебя уважали? Были с тобой наравне? А знаешь, почему они так себя вели?.. Они ведь ничего о тебе не знали, сучка. Они, наверное, часами тебя безрезультатно трахали в надежде на оргазм, которого не последовало. Ты здесь со мной, на моем алтаре, где я лишил тебя детства шестьдесят девять лет назад… Всего пару минут только смотришь мне в глаза с этого камня затуманенным полунаркотическим взглядом, а ведь уже твое поганое лоно истекает и горит дьявольским огнем.

— Ложь. — Только и выдохнула я. — Скоро моих душевных струн ничего, с тобой связанное, уже не тронет. У тебя гиблый дар — уничтожать все чувства, которые к тебе еще в состоянии испытывать люди. Ты живешь пустой жизнью всеми ненавидимого проклятого существа. Каждый в нашем мире хочет твоей смерти. Заметь — не моей, а твоей. Я была последней, кто был на твоей стороне. Но ты и меня  умело отворачиваешь от себя. Так что, нет. Умерло мое желание где-то по пути достучаться к человеку в звере.

— А ты сегодня не прекращаешь мне врать, сука. — Сорвав с меня белье и широко разведя мои колени, он всей рукой проник внутрь так, что я только яростно выдохнула. — Сырая, горящая и даже полыхающая тварь. Без всякой смазки я скоро твои гланды нащупаю. Как все-таки юные девушки-интровертки вроде тебя примитивны. Обычные мужики на них и не посмотрят, поэтому они выберут себе идеал и натирают, на него глядя, и пальцы, и лоно до мозолей. А ты — так вообще экспонат. Хоть душу, хоть жизнь тьме и ее порождению продашь, чтобы тебя, мокрую и закипающую, жестоко и злобно оттрахало чудовище. Чудовище в моем лице, в моем прекрасном лице. Я так надеялся, что ты, наконец, сделаешь правильный выбор и уйдешь. Но ты же не можешь. Ты будешь корить меня за то, какая я — тварь, но ныть, молить и продаваться на последнем издыхании, чтобы раздвинуть передо мной. Проклятая наркоманка, ты ничего, кроме глаз моих видеть не хочешь, ничего, кроме моего члена внутри себя, ощущать не хочешь. Ты подпорчена настолько, что тебя не вылечить. Говоришь, я первый, кто издевается над тобой?.. Кто виноват, что только растаптывание волнует тебя и заставляет все мышцы внизу твоего живота сладостно сжиматься. А иначе ты мертва и ничего не чувствуешь. И ведь это пугает тебя гораздо сильнее, нежели страх быть вечно унижаемой мной. Ты бежишь ко мне, панически боясь забыть и предать свои чувства; забыть, кто ты есть; и таким образом потерять себя… Ты боишься лишиться своих чувств и своей боли. Поэтому ты вернулась даже не за моей любовью, Лора, а за кошмаром в моем лице. Ощущать душевную боль для тебя значит вновь расцвести и почувствовать себя живой. И где-то в глубине души ты же знаешь, что никто никогда не мог быть твоим хозяином, кроме меня. Но и любил я тебя без меры, королевой своей считал, а ты бросила меня, вытерла об меня ноги… Теперь умоляй меня трахнуть тебя, суку. Я буду держать тебя в напряжении, но расслабиться не позволю и покоя не дам. Можешь не сводить ноги и не дрожать коленями. Этим ты себе не поможешь. Я буду смеяться в голос, пока шлюха умоляет позволить ей кончить, и если прощу, то я ей разрешу… Карма — зловещая штука, бабочка. Будучи Аниитой Саливан, ты обжигала меня каждым прикосновением к тебе. Теперь будешь обжигаться и плавиться ты сама. Готова к боли, любимая?.. Вот и последнее испытание…

Сорвать все покровы с души и предстать той, кто я есть на самом деле, перед миром. Уйти, упасть, уснуть, умереть. Сгореть, воскреснуть и воспламениться в архаической вечности нашей любви… Нашей испорченной и безумной любви…

Симфония безумия Грига о пещере горного короля перекрывала в моей голове заунывные мотивы Сарабанды, разлившейся вокруг нас. Она кружилась и неслась все быстрее, и в ее звуках слышался такой тихий, ушедший в глубь веков и столетий голос почти полсотни лет назад почившей принцессы пустынь — Дизары.

«Он приучит Вас к боли и свяжет ее со своим присутствием, и Вы сойдете с ума, умоляя его о причинении большей боли, чтобы чувствовать его ближе. И ближе. И процесс деградации и падения будет вечным…»

Сейчас напророченный весьма успешно процесс падения и деградации не казался таким уж ужасным. А последнее испытание не вызывало во мне агрессии и желания бежать прочь. Раскаленный воск стекал со свечи по ложбинке моей груди, по животу… Каждый раз я вздрагивала от нового ударявшего по нервам ожога. Спорю, моя кожа даже краснела и пузырилась, но внутри меня пульсировал невыносимый огонь вожделения. От каждой последующей капли воска я закипала все сильнее каждым нервным отростком и импульсом своего тела. Теплая составляющая свечи стекала по моей шее, и, мучительно прикусив губу, я чувствовала, как этот жар ползет по груди. Застежка моего черного бюстгальтера была впереди, и вскоре я почувствовала, как ее расстегивает холодная рука. Воск стекал по соскам. Еще закипавший, огненный. Я вся обратилась в томление, закусив губу и мысленно желая продлить пытку. Огонек свечки ласково ползал по моим рукам и ногам, коленям и запястьям. Потом сквозь кружевную сетку на глазах я увидела свечу, склоненную к моей груди. У него не было ни порогов, ни стоп-слов, ни намеков на принципы морали, и только сейчас, войдя во вкус, я ощутила, как мне это нравится. Соски затвердели от мучительно обжигающих касаний огня, и я почувствовала, как опаляется, словно простреленная током, обожженная кожа. Чувствуя себя шлюхой, для которой вообще нет и не будет спасения, я взяла его руку со свечой в свою и направила по животу вниз. Однозначно, какое-то чудо было в том, что при касаниях кожи открытым огнем я получаю легкие ожоги, но не воспламеняюсь сама, но эти нюансы меня особенно не волновали. Мне же на руку. Алая полоса осталась на животе. Владислав остановился, не планируя продолжать.

— Давай. — Тихо прошептала я. — Ты же хотел меня наказать. Причинить боль за причиненную боль тебе. Пожалуйста. Ниже. Умоляю…

— Да ты спятила. Каждый раз, когда я что-то начинаю, мы приходим к тому, что ты желаешь чего-то более противного и омерзительного, чем то, что я с тобой делаю. — Он покачал головой, уже убирая свечку от меня куда подальше.

— Пока играет Сарабанда. — Я перехватила его руку со свечой и крепко зажала в своей, сквозь повязку, все еще лежа на том самом памятном алтаре, установив глазной контакт. — Стреляй прямо в сердце, только не отводи глаз. Смотри мне в глаза, и я тебе все позволю. Какой бы грязью нас снаружи ни назвали, мне плевать. За каждый плевок в твой адрес я любому вырву сердце. Пока горит свеча, любовь моя. Жги…

Сарабанда стала громче и потонула в моем крике оргазменной боли. Огонь, коснувшись моего открытого и влажного лона, обжег меня с такой силой, что следом за этим сотни острых железных иголок впиявились в череп, одновременно с этим высвобождая пламенное сердце внутри меня и оставляя немыслимые по уровню болевого порога ожоги. Конвульсии боли и удовлетворения, казалось, сотни раз выгнули меня то в одну, то в противоположную сторону, пока я, обнаженная на алтаре, как девственница на заклании, вся пульсировала, не сдерживая мучительные крики, извиваясь в его руках, крепко вжимавших меня в холодный камень. Еще немного подразнив меня, прогулявшись вверх и вниз вдоль моей агонизирующей вагины, свечка погасла, а руки моего бывшего, настоящего и будущего мужа, пройдясь по всему моему телу, равномерно растерли по нему теплый воск.

— Ты превзошла себя, предложив то, чего я даже не хотел с тобой делать, пока ты меня не заставила. — Прошептал Владислав мне на ухо. — Теперь я уверен в том, что больше ты никогда меня не оставишь. Ты доказала свою верность, причинив себе гораздо большую боль, чем я желал тебе причинить. Так что хватит с тебя испытаний. Бери мою кровь и идем в ванную. Вместе.

Напоив меня своей кровью, таким образом излечив все ожоги, граф взял меня на руки и понес в ванную на девятом этаже, в чем мать родила, обессиленную настолько, что даже рука моя на его шее повисла безвольной плетью, абсолютно не удерживаясь, а голова отказывалась сохранять вертикальное положение самостоятельно, ежесекундно склоняясь на прохладное даже сквозь одежду плечо вампира.

— Знаешь. — Я тихонько рассмеялась, вцепившись ладонью в его плечо. — Ты же слышал наш разговор с Ноланом. И слышал, что я думаю. Тогда, у него в кабинете, после одного из выматывавших ночных кошмаров о тебе я подумала, дословно цитируя: «Доктора не умеют снимать грязные ботинки перед тем, как входить в стерильное помещение. Не умеют не оставлять грязных следов в человеческих душах.» Но после ожогов под Сарабанду я тут подумала, что моя, так скажем, человеческая душа — тот еще грязный след для души земной. Я боялась, что меня запачкают своими советами психоаналитики, поэтому про мое к тебе отношение даже и не упоминала. А на деле — посмотри на меня. Умоляю моего мастера жечь меня там, где горю и теку по нему так, что мне крышу напрочь срывает. Кому расскажи, так слушатель сразу почувствует себя вымазанным моей грязью. Ирония. Против чего боролась, на то и так тебе и надо…

— И почему столько лет живя здесь, а не там, человеческие стереотипы для тебя все еще имеют какое-то значение? Неужели, ты, упаси тебя черти, чувствуешь еще себя ущербно и постыдно перед тупым сбродом биомусора за то, что с тобой единственный и законный супруг делает, ибо имеет право, как поощрять, так и наказывать?.. — Он приподнял одну бровь и выразительно посмотрел на меня.

— Не то, чтобы косые и осуждающие взгляды достали; не то, чтобы, потому что я в мире простых людей родилась, — просто со стороны смотрю на нас и вижу через кровь из глаз. Думаю, так нас и каждый смертный видит. Поэтому сразу начинает люто меня ненавидеть именно за это. За то, что я — не человек, а дичь. — Я уже закрыла глаза. На его плече было так мирно и уютно, что веки сон смежал сам, без особого моего на то согласия.

— Хватит разговоров. Отмою тебя от воска и ляжешь спать. Никаких отговорок. Ты устала, птичка. Я буду следить, чтобы твой сон был покоен…

Возражения, однозначно, не принимались, поэтому вскоре я полусонно шагнула в ванную, руками опираясь на кафель с алыми парусами, а затем попала под власть безмятежных струй душа…

***

— Прощена?.. — Я лениво и неторопливо стащила с мужа рубашку еле двигавшимися усталыми руками. — Теперь-то можно прикасаться к тебе мне, презренной и никчемной рабе, мой злобный и бесчеловечный…

Прервав меня, но видя мою улыбку, свидетельствующую о том, что я не говорю об этом всерьез, он закинул мои руки себе на плечи, касаясь моих плечей в мыльной пене. — Хватит уже делать из меня монстра, Лора. Ты же прекрасно знаешь, что я не злюсь. Я дрессирую. И знаешь, что твое поведение заслужило и более мрачного наказания, но я же не прогнивший моральный урод, в конце-то концов…

— Да-а-а-а? Правда что ли? — Рванув за руку его на себя и бессовестно закидывая ногу ему на бедро, я вжалась в него всем телом. — А как же: «Я не чувствую ни любви, ни страха, ни радости, ни жалости. И мне хорошо. Я буду жить вечно.» Кто говорил о том, что не испытывает эмоций и кайфует от этого?.. А теперь уже, значит, я — и не мрак во плоти вовсе, и ничто человеческое мне не чуждо.

— Так. — Он по-озорному улыбнулся, заправляя черную прядь волос за ухо, на котором поблескивала маленькая золотая серьга-колечко и резко разворачивая меня спиной к себе. — Хватит припоминать мне мои фишечки из девятнадцатого века. Высокий пафос сейчас не в моде. А встречу Ван Хельсинга — прибью. Никто больше не мог тебе этого рассказать. Ни у кого в нашем мире нет особого желания выставить меня высокопарным идиотом.

— Не обольщайся ты. Когда он приходил, мы о тебе вообще не говорили. У нас и без тебя общие темы были для разговора вообще-то.

— Последнее время что-то у тебя много общих тем без меня, с кем попало. Просто, ты же помнишь, что вечно тебя любить может только Дракула?..

— Тебя тоже. Ибо эта фамилия стала кровью моей. — Снова обернувшись лицом к нему, мыльной пеной я рисовала узоры на его холодной даже под струями теплого душа груди, пока он смывал с меня воск, не менее холодными ладонями блуждая по разгоряченной коже моего тела.

— Не больно? Ожогов не осталось?.. — Коснувшись намыленной рукой моего полуоткрытого лона, Владислав слегка надавил пальцами в самый эпицентр наслаждения, и, полуоткрыв рот, я закрыла глаза, тяжело дыша, выдохнув практически ему в рот.

— Твоя кровь все излечила. Я не чувствую боли. Я так по тебе скучала. Столько времени прошло, что я даже позабыла, когда мы последний раз этим занимались. Трахни меня.

Окинув бывшего мужа обжигающим взглядом, я вся подалась вперед, и наши губы слились в самом неземном на свете поцелуе. Так искренне и открыто, с тем, кого, действительно, желала, я не целовалась с момента попытки побега от него. И сейчас я чувствовала, что все, что пережила за последние три жизни, не владело всем моим организмом всецело и не вызывало во мне эмоций истинных. Вжав меня в стену, он обжег меня своим ледяным проникновением. Наши тела слились в яростных и несдержанных резких движениях. Коленом своей запрокинутой мужу на бедро ноги я прикасалась к линии его позвоночника, а когда все закончилось, уже он опустился передо мной на колени, закинув мою стопу себе на плечо и касаясь языком самого чувственного участка моего тела. Позволил осесть на дно ванной он мне не раньше, чем я пережила оргазменную волну, прострелившую меня и снявшую с черепа ненавистный мне стальной обруч головной боли, как минимум шесть раз. В полубреду спутанных огнем вожделения мыслей в сознании я чувствовала только ватные ноги, слышала шум в ушах и не видела уже практически ничего вообще.

— Жива? — Приобняв меня, он посмотрел мне в глаза.

— Почти. — Тихо выдохнула я.

— Наверное, концентрация боли и любви сегодня превысила лимит. Пошли спать. — Владислав поцеловал меня в лоб, вытер насухо белым махровым полотенцем, и, завернув в него, на руках отнес в спальню. Я забылась крепким сном без сновидений, едва только свет погас в комнате и обволок ее предрассветной тьмой, которой, как известно, нет темнее времени суток…

***

Откусив кусочек от невероятно вкусного торта с неизвестным мне названием, я устремила взгляд на линию горизонта, где сизо-ало-зелеными всполохами сияла аврора бореалис. Северное сияние. Удивительное явление. Ведь в наших краях зима даже никогда не наступает, и за все время моей здесь жизни была всего лишь раз. Сделав глоток «Шардоне» из высокого бокала на витиеватой ножке, я поправила под небольшим столиком стиля викторианской эпохи, специально ради ужина вынесенного на крышу замка, свое серебристое платье с глубоким декольте и сногсшибательным разрезом на бедре и окинула мимолетным взглядом мужа, сидевшего напротив меня, как и обычно в изысканном черном.

— Странно видеть в наших краях аврору бореалис. — Задумчиво произнесла я.

— Сегодня шестьдесят пять лет со дня нашего знакомства. Не только северное сияние, а и планеты обязаны выстроиться в ряд. — Отпив кровь из фужера, Владислав внимательно посмотрел на меня. — Что-то гложет, бабочка?..

— Скорее смешит. Сколько жила дома, среди обычных девчонок, покупала, как и они, девчачьи журналы, типа «Космополитана» и всегда посмеивалась над тестами вроде «Каким будет твой секс-символ», над статьями типа «Как обратить на себя Его внимание». Его писалось в журнале с заглавной буквы. Все это казалось таким глупым и пафосным, а теперь вот ты сидишь тут, за столом напротив, задумчиво склонив голову на грудь, — гордый, величественный и прекрасный, точно идеал из мечты, пусть и мрачной, а я думаю только о том, что попала на те понятия, как малохольная блаженная идиотка. Даже уже не так и смешно. Неужели, я такой же ванильной дурой со стороны кажусь?..

— Одно тебе скажу. Ванильная дура себя жечь где попало не умоляла бы, стоя на коленях. Обращение в гламурную безмозглую курицу двадцать первого века тебе не грозит, Уилсон. Хотя, пожалуй, это могло бы стать для меня пыткой похуже, чем совместная жизнь с волчицей в две тысячи третьем.

На какое-то время мы прыснули со смеху, а затем он встал со своего места и протянул мне руку под уже разрывавшиеся синим, красным и золотым снопы салюта, принимавшие форму цифр шестьдесят пять на темнеющем горизонте.

— Позвольте пригласить Вас на танец, леди Лора.

Я взяла его за руку и медленно поднялась со своего места с замиранием сердца, не прерывая глазной контакт с его черными, как ночь, очами. Откуда-то снизу донеслись мелодические романтические нотки песни «Bella notte», вовремя включенной нашим заботливым дворецким, Робертом. Непрекращающийся салют вовремя дополнили полившиеся с небес бурными каскадами на землю огненно-золотые звезды.

— Ни разу не была на крыше замка. Здесь волшебно. — Прошептала я, кладя ладони на его руки, обнимающие меня со спины под грудью. Медленно двигаясь в такт музыке и легонько покачиваясь из стороны в сторону, мы неторопливо пересекали периметр крыши, с которой открывались изумительные виды на Трансильванию, включая высокий хребет заснеженных Карпатских гор. Его дыхание на моей шее практически заставляло меня сойти с ума.

— Поэтому и позвал. — Выдохнул он мне в шею.

— Все будто в детстве. Я любила этот мультик. Не хватает только веселого, глуповатого повара с гармошкой и дурацких спагетти. — Я улыбнулась, обернув голову через плечо и не сводя с мужа задурманенного влюбленного взгляда. — С шестидесятипятилетием, любовь моя. С двадцать вторым мая…

— С двадцать вторым мая… — Задумчиво повторил он, крепко зажимая мою руку в своей, увенчанной кольцом с символом Ордена Дракона. — Говорят, скованным в вечности вечность и суждено бродить по земле вдвоем…

Зарывшись лицом в мои волосы, он вдохнул мой запах, словно зверь, а слезы благоговения стекли по моим щекам, когда новый залп салюта через все за короткое время успевшее стать из вечернего ночным небо расцветил слова «Лора и Владислав навека. 2004-∞»

— Единены невидимой красной нитью, связавшей нас сквозь время и пространство… — Добавила я, взирая в ночь глазами, отражавшими золотые мириады звезд… — А вообще странно. Пророчество гласило, что наш союз уничтожит все существующие миры, но вот уже шестьдесят пять лет прошло, а так никакой катастрофы и не свершилось…

Выдержав паузу, я прошептала. — Гляди. Снова звезда упала. Ты уже загадал желание?..

— Что касается пророчества, как и говорят в мире без магии, где ты провела большую часть своей жизни, — никогда не верь тому, что написано. На деле, большей ерунды, чем то, что творят на бумаге монахи в Ватикане последние столетия, и выдумать невозможно. Все это было придумано лишь с одной целью — чтобы злодей вроде меня никогда не получил девушку. А по поводу звездопада… Как по мне, так все это сентиментальные глупости. Я в эти стереотипы не вписываюсь… Но по твоим глазам вижу, что ты в восторге от подобных вещей. И что же ты загадала? — Медленно ведя меня в ритме вальса и заставив совершить оборот вокруг своей оси, Владислав крепче притянул меня за талию к себе.

Звезды падали с небес белыми снопами искр, перемежаемые салютными огнями, а его черные, как сама ночь, глаза смотрели на меня с раненой нежностью, которой обычно он не дает возможности прорваться сквозь оболочку монстра.

Очередной салютный залп разорвал собой пространство ночи, осыпав нас огненными искрами, и я подняла на него глаза, одними губами прошептав то, что хотела сказать еще в самый первый день, когда увидела его в Психиатрической Больнице штата Иллинойс №14.

— Я загадала на павшую звезду, чтобы мы были вместе навсегда.

Ночь, последний раз озарившись салютными огнями и падавшими звездами, смолкла, вернувшись в первозданный вид ничем не нарушаемой тишины и темени. Стало тихо. Бесконечно и бескрайне тихо…