Под нежным взором голубики

Лёгкие заморозки сковали и землю, и воздух. Было бодряще студёно. Издали казалось, что мелкие лужицы в прогалинах запечатаны ломкой плёнкой льда, но это было не так. Их поверхность стыло замерла в страхе перед забирающим власть холодом.

Пальцы коченели. Йеппе перехватил ружьё в другую руку.

Он редко охотился. Ему не нравилось стрелять, а тем более видеть результат метких выстрелов. Пожалуй, последний раз его прогулку можно было назвать охотой лет двадцать назад, когда он сопровождал отца. Теперь он часто бродил по лесу, но брал ружьё скорее для оправдания — как если бы кто вздумал спросить его, с какой дури он болтается без дела. Чаще всего он просто устраивался в негустом подлеске и в бинокль наблюдал за птицами. На шее у него и сейчас висел тяжёлый бинокль, и Йеппе то и дело хватался за него, любуясь куропатками, которые деловито сновали по сопкам.

Он остановился на краю подлеска. Удовлетворённо втянул колкий воздух.

Под ногами хлюпал мох, сырой после вчерашнего дождя, стремившегося поскорее стать снегом и злого от своей неудачи. За спиной остался лес — приземистый и редкий. Насколько хватало глаз, расстилалась разноцветная даже в это время года равнина. Седой ягель раскрашивала золотисто-рыжая морошка и рубиновая брусника. Багряную зелень брусничника, подёрнутую налётом инея, разбавляли прогалины невылинявшей ещё травы. Горели алым и пурпуром упрямые кусты, цепляющиеся за почву не только корнями, но и узловатыми сплетёнными ветвями. Крохотные берёзки пытались отлепиться от земли и криво-косо подтянуться повыше к небу. Синими очами взирала на мир беззащитная голубика. Небо было чересполосицей свинцовых длинных туч, обрывков золотисто-розовых облаков и ярко-голубых прогалин. Как отражение равнины, тоже сочное, буйное, неприглаженное.

На Йеппе был свитер с узором, связанный ещё бабкой. Такой плотной вязки, что его можно поставить на пол, лучшей шерсти. И всё равно утренняя прохлада начинала продёргивать. Что ещё ожидать от Лапландии в начале ноября? И так выпал солнечный тёплый октябрь. Аномально тёплый, так что землю ещё не укутал снег. Шапку Йеппе носил редко, и сейчас уши горели, закусанные холодом.

Его хутор примостился подле городишки в восемьсот душ. Строго говоря, раньше то был просто дом на окраине, но потом ближайшие хозяйства опустели, и Йеппе остался одиноким фермером, отрезанным от поселения долиной. Его это не печалило. Он не был болтлив, не скучал в одиночестве. Ему хватало чем себя занять. Хозяйство было необременительным: пара десятков ульев, мёд с которых охотно покупали приезжие из крупных городов и туристы, полтора гектара под саженцы — молодые хвойные растения любители разбивать альпийские горки в своих садах тоже разбирали на ура. Йеппе пробовал держать кур, но их суматошность утомляла, а запах был хуже, чем от коров. Он никогда не выезжал за пределы лена и редко выбирался даже из родного города. Ещё реже он испытывал любопытство насчёт того, как течёт жизнь в других местах.

Самая крупная куропатка сновала слишком деловито. Интересно, что её взбудоражило. Так птицы ведут себя, когда заботятся о выводке, но сейчас? Птенцы давно встали на крыло. Группа из десятка оленей пощипывала растительность на пригорке. В бинокль в деталях видны были развесистые замшелые рога. Движения неторопливы, прочувствованы. Иногда олени текли неразрывной рекой через дорогу посреди городка, невозмутимо игнорируя машины или прохожих. А иногда стоило только хрустнуть ветке или мелькнуть машине вдали — и эти грациозные силуэты из замедленной картинки превращались в молнии. Он подкладывал оленям соль на заднем дворе. Ему нравилось наблюдать, как они неторопливо лижут угощение.

Ему хотелось подпустить животное как можно ближе, разглядеть круглый карий глаз. Он подкрутил бинокль.

Йеппе повернул голову, а затем уже задумался, почему это сделал. Ему показалось, что он засёк движение ниже в долине, вот почему. Похоже, один из оленей отбился от стада. Йеппе забеспокоился: неужто животным не понравилось даже такое ненавязчивое наблюдение?

Но нет. Стадо держалось вместе. В его сторону они даже не смотрели.

Он озадаченно почесал бороду. Постарался припомнить замеченное или почудившееся движение. Оно всколыхнулось левее островка низких кустов. Вроде бы. Тут он сообразил, что видел скорее тень. Нечто, промелькнувшее, но неясное, быстрое, но не бегущее, и исчезло оно из поля зрения не потому что чересчур стремительно преодолело открытое пространство, а потому что перешло от одного края закрытого пространства к другому, скрывшись от посторонних глаз. Это было намного левее пригорка. Возле дома. Или даже в доме. Одном из тех, что оказались заброшены за последние годы. В окне.

Больше ничего не происходило. Даже суетная куропатка успокоилась. Ему надоело ждать, и он развернулся и отправился к себе.

Кофе взбодрил аппетит. Это напомнило Йеппе, что сегодня второй четверг месяца, а каждый второй четверг он отправляется за продуктами. Раньше он ездил в магазин по пятницам, но так же поступали и остальные, что значило очереди. В холодильнике, морозильной камере в сарае и в основательном старом буфете оставалось вдоволь запасов, но поездка в супермаркет была одним из немногих выходов Йеппе в свет. По этому поводу он приводил в порядок машину и приглаживал бороду. Пару раз в месяц он играл со своим приятелем в шашки. Кроме того, исправно посещал собрания городской общины. На Рождество и Пасху заезжал в церковь. Были и незапланированные — хотя какая в их городишке незапланированность? — поводы выбраться с хутора. Например, концерт в школе или заезжий исполнитель в баре при отеле.

Перед тем как выйти из дома, он достал разлинованный блокнот, острый карандаш, отодвинул кружку в сторону и не торопясь составил список. В следующую поездку можно будет думать о запасах к Рождественскому ужину.

Дорога занимала двенадцать минут. Он торжественно припарковался — как по линеечке. Поприветствовал выходящую из дверей магазина пару.

Тележка была полна и Йеппе двинулся к кассе, когда из соседнего прохода вывернул Улоф. Он знал Йеппе ещё ребёнком, и так и продолжал обращаться с ним. Йеппе не хватало духу осадить старика. И не только потому, что в тридцать два года он всё ещё чувствовал себя недостаточно зрелым. Просто ему не хотелось обижать старого сплетника.

Обычно они обменивались последними новостями. Сегодня новостей не нашлось, и Йеппе почувствовал необходимость это исправить.

— Проверил, вот, пчёл. Все вроде в порядке. Дай Бог не будет потепления, тогда не снимутся.

— И так задержались солнечные деньки. Береги своих малышек.

— В прошлом году они хорошо перезимовали, да и в позапрошлом тоже… Кстати, сегодня утром я видел как будто кого-то у дома Свенссонов, — брякнул он.

— Э?

— Мне показалось, кто-то там ходит. Быть может, будут у меня новые соседи.

Улоф от души заквохтал рваным смехом.

— Кому нужен их дом? Сейчас любой желающий может купить хороший новый дом в центре. И я бы увидел из окна, если бы к вам проехала незнакомая машина — всё утро сидел на веранде.

Йеппе почувствовал себя глупо. Он об этом не подумал. Никакой машины во дворе Свенссонов не было. А как бы новые соседи появились без неё? Улоф проводил каждое утро, глазея на окрестности. Дорога, ведущая к хутору, проходила в паре десятков метров от его дома. С неё все подъезды и к дому, и к городу как на ладони.

— Я подумал, надо бы сходить туда и проверить. Но ты прав.

— Ты собираешься брать это молоко? — подозрительно прищурился Улоф, разглядывая его тележку.

— Мне нравится его вкус.

— Тебе надо брать у коров Бригитты.

— Так и сделаю в следующий раз, — пообещал он. Такой разговор повторялся каждый раз, когда они встречались у прилавков. Улоф что-нибудь критиковал — покупной джем, коричные булочки, колбаски с беконом, — а Йеппе обещал, что прислушается к его совету. Иногда эти советы противоречили сказанному в предыдущую встречу.

Приехав домой, Йеппе принялся неспешно таскать пакеты с покупками в дом и раскладывать продукты по полкам.

Он специально не стал говорить старику, что ему привиделась женщина. Там, возле дома или в доме. Только женщины могут мелькать так летуче, это сразу пришло в голову после того, как он сообразил, что некто ходил по заброшенным владениям соседей. Тогда Улоф точно бы заявил, что такое непременно привидится, если безвылазно торчать дома у телевизора. И покрутил бы пальцем у виска, если бы узнал, что Йеппе крайне редко включает роскошную городскую плазму, купленную пару лет назад. Она пылилась в забвении. Он относился к ней как к франтоватой гостье, которую не знаешь чем занять. Ему было больше по душе сидеть с биноклем у окна или на крыльце и наблюдать за птицами. Птицы всегда преподносили сюрпризы. Он не уставал следить за ними. Когда становилось темно, он включал лампу и просматривал газеты или читал старые пожелтевшие книги из шкафа на втором этаже. Домашнее хозяйство он вёл неспешно и не фанатично: в углах без труда находила себе убежище пыль, покосившаяся дверца шкафчика в ванной могла провисеть косо с полгода. При этом полы в гостиной были отдраены идеально, а занавески выглажены без единой складочки. Йеппе не умел охватывать сразу всё, он радел избирательно. Как бультерьер вцеплялся в какую-то одну задачу и трепал её, пока не доводил до конца.

Чтобы уложить макароны на верхнюю полку, пришлось подставить табурет. При своих солидных габаритах роста он был небольшого. На фотографиях Йеппе напоминал себе корявую картофелину — низенький, плотно сбитый, без талии, зато с широкой простецкой физиономией. Разделавшись с покупками, он занялся обедом. Включил радио, вскипятил забракованное Улофом молоко. Отварил мясо. Размял в миске картошку и методично принялся взбивать пюре. Он работал старательно, не пропуская ни одного комочка. Почувствовал удовлетворение, глядя на результат. Зря Улоф хает молоко из магазина.

Когда пюре было готово и съедено, Йеппе не смог больше сидеть на месте. Он набросил куртку поверх неизменного свитера, запер дверь и двинулся через низину к дому Свенсоннов. Что бы там ни говорил старик, но Йеппе верил своим глазам. А ещё он был упрям. Хорошим упрямством, которое тесно переплелось с почти безграничным терпением.

Возле дома ничего не изменилось. Следов машины действительно не заметно. И самой машины, конечно. Стояла тишина. После солнечной ласки перед полуднем снова стало подмораживать.

Дверь отворилась от лёгенького толчка. Бесшумно, так как петли были хорошо смазаны. Хотя краску с фасада ветра сточили за прошлый сезон, сам дом оставался крепким. Добротно построен. Йеппе встретила выстуженная затхлость — нечто среднее между холодом и спёртым духом давно покинутых помещений, которые оставили в хорошем состоянии, хорошенько убравшись перед отъездом. Поёжился; хотя он вошёл с улицы, пальцы будто окунули в родниковую воду. Стыло. Холоднее, чем под скудным солнцем снаружи. В прихожей не осталось ничего, даже обрывка нити. Она была абсолютно пуста. Ведомый шестым чувством Йеппе свернул направо и прошёл по коридору. В крохотном домишке это заняло пару секунд.

Она сидела на кровати, на вылинявшем, истёртом голубом одеяле, обхватив себя руками. Похоже, её знобило. Лицо было очень бледное и усталое. Тени под глазами в свете холодного дня казались особо глубокими и лиловыми. Она вряд ли мыла голову в последние дня два — светлые и жидкие, волосы уныло облепляли голову перевитыми прядями.

Йеппе застыл на пороге. С десяток мыслей сразу промелькнули в его голове. Женщина наверняка испугается незнакомца. Она может оказаться наркоманкой. В доме жутко холодно и неизвестно, есть ли электричество. Лучше не делать резких движений, вдруг у неё под рукой нож или что похуже — для самообороны. Надо вызвать врача.

— Ты замёрзла? — осторожно спросил он, облизав резко пересохшие губы.

Она уставилась на него.

— Не бойся.

Он медленно и неуклюже выставил перед собой раскрытую ладонь, растопырил короткие пальцы.

— Я ничего плохого тебе не сделаю.

Дверь не была заперта изнутри, хотя на ней имелась щеколда. Цел ли замок, Йеппе не заметил. Быть может, женщина сломала его, когда проникла в дом. Или он уже был сломан, поэтому она и проникла.

Вместо ответа на его реплику она вяло сказала:

— Ты следил за мной утром.

— Нет.

— Следил. Ты шпионил за мной в бинокль.

— А… это… — Йеппе смутился. — Я не шпионил. Я наблюдал за оленями.

— Не говорил никому, что я здесь.

Он промолчал. Ему было неловко признаваться, что он уже растрепал о ней в супермаркете. Но Улоф не поверил ему, да и Йеппе благоразумно смолчал, что видел именно женщину.

— Хорошо?

— Да. Да, конечно, — торопливо кивнул он.

— А как ты меня заметила?

— Что-то бликовало на солнце. Я поняла, что это бинокль.

Что делать дальше, он не знал. Поэтому вытер ноги о потерявший цвет ветхий половик, прошёл к окну и сел на стул. Когда семья Свенссонов уехала, то оставила всё, что не могло пригодиться им на новом месте. В городской квартире в Питео точно не нужен старый вязаный половик или голубой деревянный стул начала прошлого века. В маленькой комнате осталась скрипучая кровать, столик, два стула и этажерка. Над кроватью висела картинка. Вот и всё, что было. А больше всего было — окно. Оно казалось огромным. И выглядело как виновник пустоты — будто высосало из комнаты всю обжитость. Взамен в него беспрепятственно ломился холодный светлый день. Высокое бледное небо вплывало и льнуло к потолку. Тот от этого становился выше и поджимал живот.

— Тебе здесь холодно.

— Нет.

— Дом не отапливается.

— Ничего страшного.

Она подтянула колени ближе к груди.

— Если ты захочешь тут остаться, придётся купить обогреватель.

— Я ненадолго, — сказала она словно через силу. Возможно, у неё болело горло.

Йеппе испугался, что она теперь ускользнёт по-тихому.

— Нет-нет! Оставайся сколько тебе нужно. Бывшие владельцы не стали бы возражать, что ты тут. Они не вернутся.

Повисло неловкое молчание. Женщина вздрогнула, подобралась, плотнее закутавшись в куртку.

— Кто-нибудь спрашивал обо мне?

— Ты знакома с кем-то из здешних? Или ты приехала к кому-то?

— Нет. Я просто приехала.

— Я не заметил твоей машины.

— Я пришла пешком.

— Ого.

Он хотел спросить, откуда, но постеснялся. Ближайшая остановка автобуса находилась в двух милях отсюда. Может, девушка добралась автостопом. Она сказала «приехала», да и никто не местный не сможет прийти пешком откуда-то, кроме как с остановки.

Всего-то и надо было — не попасться на глаза Улофу, а если пройти мимо него рано-рано утром, то это реально. Улоф не раньше девяти встаёт. Старый он уже.

— Может, тебе чего надо? Журналы, там, или шампунь?

— Нет, — решительно замотала она головой, — ничего не надо.

— Хорошо, тогда я пойду.

— Можешь принести мне аспирин, — ударилось ему в спину. Она высказала просьбу тихо и глухо, но примирительно, как будто хотела загладить категоричность отказа. Вряд ли ей так уж нужен был аспирин.

— Я принесу. Мне тут недалеко.

— Не сейчас. Утром. Сейчас я буду спать.

Вернувшись домой, он первым делом проверил аптечку, в которой сохранилось достаточно лекарств. Большинство из них остались с тех пор, когда бабка была ещё жива. Йеппе жил с ней и с дедом с десятилетнего возраста. Они взяли на себя заботы о внуке, когда родители Йеппе решили остаться в Лунде. Сначала уехали на заработки, потому что отцу подвернулась работа, потом решили перебраться туда насовсем. Он плохо их помнил. Ему тогда было лет пять, и он привык жить с дедушкой и бабушкой. Аспирин, слава Богу, был. Он даже оказался непросроченным.

Йеппе посмотрел на зелёную упаковку. Сел и заплакал. Шмыгая носом, утираясь натянутым на кулак рукавом. Всё так же, как в юности. Йеппе всегда стыдился привычки плакать. Хотя она даже не привычкой была, а свойством организма: слёзы лились без спросу и без участия эмоций. Эмоционально он считал себя устойчивым. Толстокожим даже. Но вот покажи ему мультик или даже рекламу с проникновенной музыкой и какой-нибудь грустной белкой — и готово. Женщины от такой реакции терялись и смягчались, мужчины недоумённо спрашивали, что у него стряслось, а дети удивлённо таращились.

Дав слёзам освободиться, он удовлетворённо вздохнул.

Пора было приниматься за дело. Он вспомнил предостережения Улофа и ещё раз проверил все улья.

Темнело рано, поэтому следовало отправляться немедленно. Если у незнакомки что-то болит или температура, то лекарство нужно отнести как можно скорее. Но она всё-таки девушка. Молодые женщины не любят, когда затемно к ним в глуши заглядывают незнакомцы, а вокруг никого.

Девушка в доме Свенссонов явно была беглянкой. Она от кого-то скрывалось. Даже такой несведущий в беспокойных внешних делах человек, как он, мог это сообразить. И тот, от кого она скрывалась, её теперь ищет. Иначе бы она не задала тот вопрос — спрашивал ли кто про неё. Но ведь это не дело Йеппе. Какая бы история ни была, ему девушка ничего не сделала. Его даже не интересовало, прячется она от своего парня или от полиции. Каждый имеет право на дом и на спокойствие.

Конечно, он принёс ей не только аспирин, но и картофельную запеканку, упаковку хлебцев, жареные колбаски и термос с кофе. В последний момент сообразил заехать в магазин и купить электрический чайник. Хотел сначала принести ей свой старый, но пластиковый бок был сплошь испещрён отпечатками его пальцев, чтобы их оттереть, надо было запастись временем и терпением. В магазине никто не поинтересовался, зачем ему новый чайник. А ведь прошлый, на замену тому самому, в отпечатках, он купил недавно. В марте. Все знали, как бережливо Йеппе относится к вещам. И вообще, это второй его визит в супермаркет за день. Но продавец, наверное, забыл или думал о другом.

Йеппе первым делом выяснил, как в доме Свенссонов с электричеством. Проверил щиток, покрутил. Всё было в порядке.

В комнатушке, где ютилась беглянка, ничего почти не изменилось. Так же неуютно и холодно. На столе появилась почти доеденная пачка крекеров. Наверное, лежали у неё в сумке. На спинке кровати висела мокрая майка — видимо, она выстирала её совсем недавно.

Йеппе поставил еду на стол, в изножье кровати неловко подбросил упаковку аспирина.

— Поешь, пожалуйста. Не стесняйся.

— Я заплачу тебе.

— Мне не надо.

Она, не слушая его, слезла с кровати, засунула руку в карман висящего на спинке стула пальто, достала деньги. Они были скомканы, но Йеппе заметил, что она вынула целую пригоршню, и купюры были в основном крупные.

Девушка разгладила несколько банкнот и протянула ему.

— За беспокойство.

— Что ты! Вот ещё. Ты не причинила мне беспокойство. Запеканку я приготовил сам, это просто делается. А деньги тебе ещё понадобятся.

— Как хочешь.

Она оставила банкноты покачивающимися фантиками на столе. Снова забралась на кровать и обхватила себя за плечи.

— Как тебя зовут?

— Зачем тебе это знать?

— Надо же как-то к тебе обращаться.

Она снова замкнулась.

— Ладно, мне не важно.

— Называй меня Вера.

— Меня зовут Йеппе.

— Ты живёшь где-то поблизости?

— Вон на том пригорке. Почти у леса. Там мой дом.

— Надо же. Я думала, он тоже заброшен.

— Он не очень ухожен, это правда. Снаружи. А внутри хорошо. Тебе нужно поесть. Крекеры — это не еда.

— Я не голодна.

— У меня есть консервированный суп, молоко, мясо. Свежие гусиные яйца. И печенье. Почти как крекеры, но вкуснее. Много видов. Скажи, чего хочешь, у меня запасы хорошие. Тебе не помешает съесть хоть что-нибудь. Так ты быстрее поправишься.

Он перевёл дух, изумляясь, что выдал такую длинную тираду. Но ему действительно хотелось, чтобы она поела.

— Пока нет, — Вера поморщилась, словно сама мысль о еде вызвала у неё новый прилив тошноты. — Может быть, вечером. Или лучше утром. Хорошо?

— Договорились. Я принесу продукты.

Она кивнула. По её замедлившимся движениям Йеппе понял, что она утомилась и вот-вот заснёт. Он неуклюже попятился к выходу. Уже взявшись за ручку двери, предложил:

— Хочешь — можешь перебраться ко мне. Я живу один. Там много места. Я могу выделить тебе комнату, до тех пор, пока ты не поправишься. Комната моего деда свободна и там есть всё что нужно. У меня не слишком чисто, но намного теплее, чем здесь.

Его самого потрясло, что он осмелился вот так запросто предложить это незнакомке. Она будет совершенно права, если возмутится или испугается. Но она только вяло проговорила:

— Мне надо ехать дальше.

Йеппе с облегчением выскочил наружу.

Утром он специально завернул на почту, чтобы узнать последние слухи. Если кто-то проведал про беглянку, он обязательно услышит. Но почтмейстер ничего не знал. Для отвода глаз Йеппе купил несколько конвертов и марки. Он писал раз в год старому родственнику в Векшё. По правде, тот был не родственником, а приятелем деда. Йеппе привык называть его дядюшкой Бенгтом. И всегда поздравлял с праздниками.

Но сейчас до праздника ещё далеко. Вдруг почтмейстер догадается?..

Он ушёл с почты в смешанных чувствах. С одной стороны, был рад, что никто не заметил появления Веры в их краях. С другой — досаду, что он ничего о ней не знает.

Она была симпатичная. Он хотел сказать про себя «красивая», но не решился искушать судьбу. Если он назовёт её симпатичной или хорошенькой, то у него есть шанс, но красивая женщина — это автоматом значило, что она даже не посмотрит в его сторону. А Йеппе начал воспринимать её не только как пострадавшую беглянку, но и как девушку.

Ему иногда говорили: Йеппе, тебе пора завести хорошую женщину. В доме без женщины негоже. Он смущённо теребил бороду и поддакивал. Несмотря на поддакивания, никогда не пытался серьёзно к кому-то посвататься. В городе было несколько милых одиноких женщин. Но для знакомства надо собраться, выделить время, специально приехать и заговорить с ними. Йеппе откладывал это трудоёмкое занятие. Конечно, приезжая незнакомка не станет с ним заигрывать в любом случае, хоть назови её красивой, хоть нет. Он неповоротливый и у него живот. Но ведь никто не запретит на неё смотреть. От этого вреда не будет. Тем более он будет смотреть вежливо и без всякого такого… Потом она уедет назад в большой город. То, что она из большого города, ему сказало её пальто. В их краях одеваются тепло и практично, а её одежда призвана радовать красотой, но толку от неё — чуть.

Конечно, он не стал бы с ней флиртовать. Но он может её оберегать.

Когда он вошёл, все эти мысли сразу исчезли. Потому что незнакомке было совсем плохо. Она туго закуталась в хлипкое одеяло и дрожала. Он сначала подумал, что она в забытьи. Что не заметит его прихода.

— Йеппе, — тихо позвала она.

Он подошёл и встал возле кровати. У неё явно был жар. Она совсем ослабела, и из другого угла он едва её слышал.

— Я могу попросить тебя об одной услуге?

Он кивнул.

— Со мной была ещё одна девушка. Её зовут Карина. Я… поступила с ней нехорошо. Оставила её. Я не должна была так делать. У меня чувство, что я не приду в себя, пока не скажу ей, что мне жаль. Ты мог бы её найти?

— Где бросила?

— Тебе надо поговорить с человеком по имени Йоран Берг.

— Хорошо.

— Я напишу тебе адрес, по которому ты можешь его найти. У тебя есть чем записать?

Йеппе похлопал себя по карманам. Нашёл вчерашний чек из супермаркета. Протянул Вере.

— Сейчас поищу карандаш или ручку.

Он медленно обернулся вокруг себя, обшаривая взглядом скудные поверхности. На этажерке лежала только стопка комиксов и старых телевизионных программ. По подоконнику вилась рваная линия из дохлых мух, тянущих лапки кверху. На столике скопился разных хлам — упаковка из-под вчерашней запеканки, полупустая бутылка воды, скомканная фольга от шоколада, надкусанный хлебец, несколько грязных одноразовых тарелок, свившееся полотенце.

— Может, в другой комнате есть…

— Достань мой рюкзак. Под кроватью.

Йеппе опустился на колени, пригнулся. В самом углу под кроватью притаился рюкзак. Маленький, в цветочек. Типично женская городская штуковина. Одно название, а не рюкзак. Он вытянул руку, сцапал его со второй попытки. На рукаве и брюках остались густые мазки пыли.

— Подай мне.

Вера нашарила вслепую внутри что-то, вытащила. В кулаке была зажата миниатюрная ярко-малиновая авторучка с кричащими стразами на ободке.

— Вот по этому адресу он живёт.

Йеппе отметил, что она левша.

Адрес был стокгольмский.

— Ладно.

— Тогда иди. Я посплю.

Он кивнул, хотя она уже закрыла глаза, опустив голову на подушку, и не могла этого видеть.

Утром снова потеплело. Йеппе проверил ещё раз улья. Пожарил тосты Дождался, когда совсем рассветёт. Ему не хотелось будить Веру раньше времени. Если у неё поднялась температура, это хорошая примета. Бабка всегда говорила, что жар — знак, что тело борется с хворью. Он собрал завтрак. Покопался в шкафу и нашёл несколько тёплых вещей. Подумав, вытащил с верхней полки одеяло, которое когда-то купил, но так и не использовал. Не удивительно, что она сделала вид, будто не слышит предложения переехать к нему. Она женщина, он мужчина. Они в городе напуганы разными историями и привыкли относиться к другим людям настороженно. А здесь все привыкли не мешать другим жить и не лезли в чужие дела. Каждый имеет право на покой. Но пока она в пустом доме, надо сделать так, чтобы ей было полегче. Дурак он. Надо было сразу отнести ей тёплое одеяло, тогда бы бедняжка пошла на поправку. Мёрзнуть и одновременно выздоравливать трудно.

Приготовившись выйти из дома, Йеппе сообразил, что не знает, в чём нести еду и одежду. Одеяло тем более. Если он отправится с тюками под мышкой, кто-нибудь заметит его, и тогда просьба Веры окажется невыполненной. Все узнают, что пустой дом больше не такой уж пустой. И она даже не сможет продолжить своё бегство, она совсем слабая.

Йеппе накинул старую куртку, рассовал свёртки с продуктами по вместительным карманам, термос и одежду засунул в полиэтиленовый пакет. За остальным он сможет вернуться попозже.

Дверь так и стояла незапертой. Вера лежала в той же позе, в какой он оставил её вчера.

Только больше не дрожала.

Вообще не шевелилась.

Он ожидал, что его вырвет. В горле что-то повернулось, но мимолётный спазм вышел чуть сильнее несостоявшегося зевка. Желудок оказался на диво крепок. Рассудок тоже оставался совершенно трезв и ясен. Вот кровать, на ней лежит мёртвая молодая женщина. Эта женщина была больна. Возможно, ему следовало настоять на своём и привести к ней врача. Тогда она до сих пор была бы жива. Но теперь об этом нет смысла размышлять. Надо позаботиться о теле.

Йеппе подошёл к кровати бочком. Двумя пальцами подцепил край одеяла, свешивающегося одним краем почти до пола. Осторожно завёл его наверх, прикрывая тело. Прошёл к изголовью и сделал то же самое с другим углом. К счастью, Вера лежала ровно посередине кровати, так что ему удалось беспрепятственно это проделать. Теперь покойница оказалось в бледно-голубом коконе. Он тихонько потянул за нижнюю часть свёртка. Лёгонький. Можно без труда вынести из дома и погрузить в машину. Отъехать на десяток километров и опустить труп на мох.

Йеппе помотал головой. Нет, так не годится. Бесчеловечно оставлять беззащитную девушку на безлюдных просторах. Пусть даже она и мёртвая. Там её никто не защитит от птиц и песцов. А закапывать тем более нельзя. У неё же где-то родня.

Он сел на краешек кровати. Решено. Он оставит её здесь. В доме её не тронут дикие звери и никто не обнаружит до поры до времени. А он сам сможет беспрепятственно уехать в столицу и найти Карину. Конечно, Вера говорила не слишком разборчиво, может, вообще напридумывала, но теперь она мертва, а как он будет спокойно спать, не выполнив её просьбу?

Йеппе не сомневался, что полиция сразу разберётся: он не причинил Вере вреда. Но они наверняка потребуют от него остаться и будут долго и нудно выспрашивать подробности. А тогда он не успеет к Карине. Он не помог Вере как следует, не защитил её, так хотя бы выполнит данное ей обещание. Последнее её желание.

Решение было принято. Он обошёл дом, проверяя, не оставил ли следов своего присутствия. Достал из ящика пластиковый пакет, сложил в него контейнер с остатками картофельной запеканки, тарелку из-под супа. Протёр ручки и остальное, к чему прикасался. На полу наверняка оставались его следы, но это вряд ли имело большое значение. Вымытый пол вызвал бы больше подозрений. Йеппе махнул на это рукой и вышел, аккуратно, как в церкви, притворив за собой дверь.

На полпути к Стокгольму он остановился на стоянке, сполз пониже на сидении и проспал часов пять кряду. На нём был тот же самый свитер и самая тёплая куртка, но всё равно мышцы стало ломить не только от неудобной позы, но и от холода. Пусть к югу и становилось теплее, но на обочине поблёскивал ледок. Йеппе потянулся, разминая мыщцы. Потом зашёл в супермаркет, в туалете умылся и причесался. Порадовался, что носит бороду и не нужно думать о бритье. В том же магазине взял кофе, два самых больших гамбургера и глазированный шоколадом пончик, поел за узкой стойкой. Сделал несколько кругов вокруг стоянки, чтобы размять ноги и подышать. Сел за руль и поехал дальше.

Йеппе умел устраиваться за рулём так, что дорога его не утомляла.

Нашли ли уже тело Веры? Ему пришло в голову, что он мог заразиться. Он прислушался к себе: голова не болела, в горле не першило. Желудок в порядке. Температура не подскочила. Прошло уже несколько суток. Если бы её болезнь была заразна, он бы заметил симптомы, ведь он сидел так близко от неё. Значит, об этом и не стоит думать.

Он не планировал заранее, как будет действовать по приезду в Стокгольм. В бардачке лежали карта и чек, на котором Вера записала адрес. Когда её знакомый отведёт его к Карине, надо будет рассказать о словах её подруги. Ну а потом он приедет домой и всё объяснит полиции. Они, бедные, наверное, там всю голову сломали, что к чему.

***

Йоран проснулся от истошного какофонического дуэта мобильного и домофона. Телефон заходился в крике, исторгая из себя слова хита прошлогоднего «Евровидения». Домофон вторил ему монотонно и настойчиво. Йоран протёр глаза, склеенные сном; правый глаз отказывался просыпаться и был подёрнут мутной пеленой. Часы над дизайнерским комодом — в моменты плохого настроения Йорану виделось в нём опасное сходство с обгрызенным крысами ящиком со свалки — показывали полдень. Вернее, десять минут первого. По всем меркам не слишком поздно. И определённо слишком рано для того, чтобы его так бесцеремонно будить.

Надо было решить, какой из источников шума нейтрализовать первым. Решение никак не давалось, и Йоран злился. Потом схватил телефон, в сердцах нажал на отбой, швырнул айфон на разворошённый диван. Постоял, наслаждаясь половинчатой тишиной, и поковылял к двери.

— Ага. Кто? — голос прозвучал сипло, и пришлось опереться о стену, чтобы не упасть от внезапного головокружения. Йоран отметил, что в гораздо худшей форме, чем ему представлялось.

— Ты откроешь наконец? — зло рявкнули в домофон.

Стефан.

— Ты меня разбудил! — огрызнулся Йоран. Попробовал огрызнуться. Голова неумолимо наливалась противным гулом и тяжестью, первыми предвестниками мучительной боли.

— Впускай давай. Надо поговорить.

Он без слов подчинился ворчливому приказу. Прошёл в глубину комнаты и сел на диван. Постель полностью разобрана, но он сам в тяжёлом махровом халате поверх нижнего белья и в носках. Значит, вернувшись домой, пошёл в ванную, но не дошёл или не хватило сил включить воду, зато на автопилоте накинул халат. Вряд ли в том состоянии, в каком он был вчера, ему хватило бы энергии принять душ, а потом натянуть на себя майку, трусы и носки. Никто не надевает дома носки после душа. С другой стороны, одежда свежая, ну насколько может быть после нескольких часов сна, и не та, что была на нём вчера. На нём точно были вчера чёрные трусы. Никто, даже под угрозой смерти не заставил бы его надеть белые трусы под чёрные джинсы от Гуччи. Похоже, случилось чудо, и он совершил полноценный ночной подвиг, смыв с себя жар развлечений. Но носки-то зачем?.. Устав ломать голову над этой загадкой, он откинулся на подушки и терпеливо ждал, когда поднимется Стефан.

— У тебя есть закурить? — первым делом спросил приятель, с недовольным видом ввалившийся в дверь.

— Посмотри в кармане пальто, вон висит.

Стефан озабоченно порылся в карманах, достал пачку, но тут же чертыхнулся и отбросил её на столик. Пустая.

Они помолчали — оба были не в духе и собирались с силами. Судя по мешкам под глазами у Стефана, тот спал ещё меньше Йорана.

— Ты не писал Габи?

— С какого хрена я бы ему писал?

— Ну, я подумал: мало ли, — уклончиво ответил Стефан.

— Я приехал вчера из клуба и сразу лёг спать.

— Понятно.

— Отрубился и даже не помню, сколько отвалил таксисту. Что-то мне кажется, я совал кому-то тысячные… Блин, вот это будет конкретная херня. Долбанному таксисту. Чёрт. Блин.

— Хреново, но тебе — и вдруг тысчонки жалко?

— Нет. Да. Мне жалко, что я тупил. Хотя не помню. Может, я бармену их совал?

Стефан пожал плечами.

Йоран прижал пальцы к вискам и зажмурился. Пробуждение и присутствие в квартире приятеля казались огромной ошибкой. Чудовищной несправедливостью со стороны мироздания.

— Да уж, — сказал он с чувством.

— Понятно.

— В общем, я не в курсах, что там с Габи.

— Понятно.

Стефан смотрел прямо перед собой, видимо, тоже делая усилия, чтобы оставаться в сознании. Но что-то его беспокоило. Йоран это видел даже сквозь пелену зарождающейся головной боли.

— Почему ты думаешь, я должен был ему писать?

— Подумал: почему бы и нет. Обсудить планы.

— Нет, не думал пока об этом.

— Уже усёк.

— Тогда я пойду, полежу. Я тебе звякну потом.

— Да. Наверное, так будет лучше.

— Сконнектимся.

— Точно.

Стефан неохотно вытащил себя из кресла. Сунул руки в мелкие, больше для форса, карманы. Посмотрел на них сверху так, словно они были внезапно появившимися уродливыми выростами. С отвращением вынул, одёрнул куцый кардиган. Внутренний мега-супер-ультра-шмотко-поисковик услужливо подсказал Йорану: с Биргир Ярлсгаты. «Боттега Венета». Осенняя коллекция. Привезли на прошлой неделе. Йоран ещё огорчился: в новой коллекции не нашлось ничего, что можно счесть стоящим. А вот Стефан счёл. Уж не лоханулся ли Йоран? Кардиган выглядит как отстой. Он и есть отстой. Но Стефан его купил. А Стефан не покупает ничего отстойного. У него нюх на тенденцию. Все ещё только вертят в руках карточку и раздумывают, а он уже застёгивает последнюю пуговицу.

Надо серьёзно это обдумать.

— А о Фредерике ничего не слышал?

— Нет, — с нарастающим раздражением отрывисто буркнул Йоран. Он что — справочная служба? Когда же Стефан уйдёт?

— Ладно. Наверное, сама объявится.

— А что — она куда-то делась?

— В этом и штука. Она куда-то испарилась. Я подумал, может, ты знаешь.

— Ха. Я не отслеживаю, где она и что. Да ни за какие коврижки. Мне приплати, я не стану заморачиваться Фредерикой.

— Я так и думал, но решил спросить на всякий случай.

— Не-не. Фредерика — точно нет.

— Я хотел сказать: вдруг ты слышал что. Ну, куда она так резко слилась после прошлой вечеринки. И Габи тоже. Ничего не слышал уже неделю о них. А он хотел, вроде бы, что-то предложить на следующий уик-энд…

— А разве мы тогда не все вместе были?

— Были. Ну, до определённого момента. А ты… тоже ничего не помнишь?

Стефан посмотрел на него недоверчиво, будто подозревал розыгрыш.

— А чего помнить-то? — пренебрежительно фыркнул Йоран. — Туса как туса. Девицу в рубиновом лифчике помню. И вообще это когда было? В прошлый, блин, уик-энд. …Или этот цвет не рубиновым называется?

— Ладно, тогда я пойду.

— Да помоги мне! Как такой цвет называют? Коралловый? Пурпурный?

— Мне понравилось, как ты назвал: рубиновый. И сама она ничего так.

— Да, это точно, — примирительно отозвался Йоран.

— Надо было телефончик у неё спросить.

— Стефан, у тебя отличная подружка. На кой тебе стриптизёрша? Это совсем не круто. Стриптизёрши хороши в употреблении на месте. Но не брать телефончики.

Вот так красиво утёр Стефану нос в ответ на кардиган. Йоран ощутил слабый подъём духа. Всё-таки даже в похмелье он крут.

— В этом и вопрос, старик. В этом и вопрос. Карина не отвечает на мои сообщения. Хотя их просматривает. И онлайн бывает. Я подумал: может, решила наказать меня за что-то? У них ведь бывает такое. Как я ненавижу эти бабские штучки.

— Ты меня путаешь. Кто не отвечает? Кого ты на самом деле ищешь? Свою подружку? Подружку подружки? Нашего принца некоронованного?

Йоран в отчаянии сжал виски. Бесконечные вопросы его окончательно разбалансировали.

— Я же объясняю. Она не отвечает. А её в прошлый раз подвёз Уве. Они ещё хихикали, как школьники. Вот у меня и появилась мысль: а если она с ним спелась? А Фредерика знает. Поэтому тоже не берёт трубку. А Габи всё знает о своём приятеле, так что тоже меня избегает.

— Ха-ха. Ему то что до Карины и особенно до Фредерики. Они с Габи двух слов друг дружке не скажут. Так, привет, пока. Они на разных орбитах, друг.

Стефан азартно замахал руками. Даже приободрился.

— Наверняка так и было. Она решила меня проучить. И этой долбанной Фредерике велела помалкивать.

Боль мультяшным вихрем метнулась от затылка к шейным позвонкам, в желудок, колени… почти потерялась там — и вероломно вдарила по вискам

Закрыв за приятелем дверь, Йоран рухнул на смятые простыни и принялся зарываться в подушки, уходя от назойливого света и других неприятностей бодрствования. Воспоминание о девице в пикантном бюстгальтере — рубиновый, слово-то какое красивое, стильное, можно даже сказать, изысканное! — понемногу примиряла его с новым днём. Вспомнилась смуглая очень гладкая, как будто умащенная благовониями и маслами кожа. Сотни мелких страз, из которых состоял этот самый рубиновый предмет гардероба. Загадочное мерцание. Глубокий манящий цвет. Тесные чашечки и их далеко не скудное содержимое. Выше были густые тёмные волосы, пятно вместо лица, соблазнительный пупок с пирсингом. Стриптизёршу выискал как раз Стефан, так что, может, и не стоило на него так крыситься сегодня. Она была лучше девиц, что уныло лыбились вчера в клубе. Как таких вообще туда пускают? Как снулые рыбы. Кажется, та, которую он угощал коктейлем, откуда-то из Восточной Европы. Румыния, может быть. Или Словения. Чернявенькая. Так он бармену тысячные совал или таксисту?..

Он продремал полчаса или около того, и уже начал забываться почти здоровым сном, почти оттеснившим головную боль, когда снова раздалась телефонная трель.

Йоран вспомнил, что так и не ответил на предыдущий телефонный звонок. Нащупав мобильный, он глянул на экран. И застонал.

Пять вызовов от родителей. И в вацапе сообщение, в котором они напоминали, что приедут к нему в субботу к двум. То есть сегодня.

***

Йеппе оставил машину на другой стороне улицы и подошёл к подъезду. Задрал голову, пытаясь угадать, какое из окон принадлежит Йорану Бергу. Сливочно-бежевый фасад с лепниной оставался равнодушен к его проискам. Все окна выглядели одинаково — неприступно и холодно. Они совершенно не собирались выдавать информацию о жильцах.

На табличке возле домофона он нашёл имя Берга. Позвонил и стал ждать.

Его лишь на повороте к нужной улице обеспокоил вопрос, что он скажет незнакомому стокгольмцу и как станет объяснять своё знакомство с Верой. Только сейчас Йеппе сообразил, что не знает, как её настоящее имя и как она связана с теми людьми, которых он пытается разыскать. Ещё стоило бы продумать, как представиться самому, но в итоге он пришёл к выводу, что лучше ничего не готовить наперёд, пусть будет как будет.

На звонок долго никто не отвечал. Наконец послышался раздражённый молодой голос, и Йеппе даже вздрогнул от неожиданности, настолько привык к пиликанью вызова.

— Да? — недовольно вопросил бесплотный голос.

— Мне нужен Йоран Берг, — прилежно ответил Йеппе, потянувшись губами почти к самой сетке переговорного устройства.

— Зачем?

— Я должен поговорить с ним по важному делу.

— Какому ещё делу?

— Я могу поговорить с господином Бергом?

— Я — Йоран Берг. Что вам надо?

— Как хорошо! Я войду тогда? Или, может, вы спуститесь? У меня тут машина стоит. Мы можем в машине поговорить.

— Какого чёрта? Я занят.

Звуки прихлопнула ватная тишина. Йеппе ещё постоял на цыпочках, прильнув к домофону, пока до него не дошло, что Берг отключил связь.

Он потоптался возле дверей, вернулся к машине, сел внутрь и сложил руки на коленях. Но вот сколько ему ждать? Когда Берг освободится? Он же совсем не подумал это уточнить. Кряхтя, Йеппе снова вылез и протопал назад к двери.

На сей раз Берг ответил шипящим злым полушёпотом.

— Я сказал, что занят. Если не оставите меня в покое, вызову полицию.

— Я по поводу Карины.

Воцарилось молчание. Потом в ухо Йеппе вылетело короткое: «Щас».

Он не понял, значило ли это согласие встретиться или Берг отошёл с кем-то посоветоваться. А может, действительно пошёл звонить в полицию. Но он продолжал переминаться с ноги на ногу. Если полиция приедет, так и быть, он расскажет начистоту всё о Вере и заброшенном домике.

Спустя несколько минут за его спиной что-то щёлкнуло, и он едва успел отскочить: дверь в подъезд отворилась. В проёме застыл парень в светлом кашемировом джемпере и с очень светлыми волосами, зачёсанными назад. Этот юнец смерил его холодным взглядом и отрывисто спросил:

— Ну?

— Добрый день.

— Это вы хотели меня видеть?

— Господин Берг?

Йоран Берг оказался гораздо моложе, нежели Йеппе ожидал. Ему можно было дать от силы двадцать два-двадцать три года. Высокий, белобрысый, с гладкой ухоженной кожей, похоже, только-только начавший бриться, вылизанный и очень самоуверенный.

Он шагнул вперёд, оттеснил Йеппе на пару метров прочь от входа и заговорил быстро, тихо и угрожающе: — У меня сейчас обед с семьёй, и я не имею времени на разговоры. Наверху меня ждут. Чего ей надо? С какой стати она решила впутать меня? Давайте быстро, я должен вернуться максимум через пять минут.

Разливая по бокалам вино, Йоран управлялся с бутылкой испанского красного с поистине аристократической грацией и был очень доволен собой. Он успел позвонить в кейтеринговую компанию и заказать обед из пяти блюд, который привезли прекрасно вышколенные сотрудники, пожелавшие ему приятного дня. Родители приехали буквально через двадцать минут после того, как за теми закрылась дверь, так что горячие блюда оставались в меру горячими, а Йоран успел внести последние штрихи — поставить букет в вазу и почистить пёрышки. Придирчивый взгляд в зеркало не выявил никаких недостатков: причёска волосок к волоску (всё-таки как важно иметь хорошего стилиста, который умеет стричь так, что даже шквальный ветер и бурная ночь не попортят имиджа, только придадут оттенок продуманной небрежности), в меру домашний и скромный наряд. Кофе и пятнадцать минут лежания в ванне, конечно, не могли полностью стереть следы минувшей бурной ночи и не могли сравниться по эффективности с походом в салон на массаж и парочку уходовых процедур, но выбирать не приходилось. В крайнем случае можно сослаться на то, что перезанимался, корпя над книгами. В целом, он сейчас выглядел даже моложе и безобиднее, чем хотел. Но для встречи с отцом и мамой это самое то. Прилежный сын уважаемых родителей. Это усыпит их тревоги, которые Анника так неосторожно всколыхнула весной.

— Ты уже решил, куда поедешь на каникулы? — поинтересовалась мама. На её лице светилась гордость. Она любовалась Йораном, как собственноручно выращенным редким цветком.

— Стефан собирался на Церматт. Но я пока ещё не решил: в университете будет интересная факультативная программа, стоит ли её пропускать…

— Но ты же должен отдыхать! На что даются каникулы? Свежий воздух и физические нагрузки в твоём возрасте необходимы. Ты и так слишком бледный.

— У меня есть регулярные физические нагрузки. Вы с папой сами подарили мне абонемент в спортивный комплекс. Занимаюсь каждое утро, — лучезарно улыбнулся Йоран.

Абонемент в элитный фитнес-центр в самом деле не простаивал: им взахлёб пользовались несколько друзей Йорана, которым он великодушно разрешал плескаться в бассейне и накачивать бицепсы вместо него. Он тоже там появлялся, конечно, потому что следить за собой — это важно, но где взять столько времени и сил, чтобы утром делать крюк по пути на лекции? Между учёбой, встречами с приятелями, шопингом и клубами оставалось не так уж много времени. Хотя Йоран очень хорошо сознавал необходимость находиться в отличной физической форме. Он пошёл на компромисс с собой и раз в неделю пропускал занятия именно с этой благой целью: облагородить своё тело, поплавать и позаниматься на тренажёрах.

— Я считаю, тебе обязательно надо поехать. Альпы восхитительны. А потом с новыми силами сможешь приняться за учёбу. Надо уметь перераспределять силы.

— Хорошо, я серьёзно подумаю над его предложением, — смиренно согласился Йоран.

Пока всё шло гладко. Даже более чем. Предки, кажется, выкинули из памяти тот неприятный инцидент, что случился несколько месяцев назад. Мерзкая сучка, эта стерва Анника. Йорана так и перекосило, когда он вспомнил о сестре; ему стоило большого труда сохранить благостное выражение лица. Они слишком разные. Или вообще не родные. Не может родная сестра быть такой подлой по отношению к кровному родственнику. Он всего-то наслаждается жизнью, не делает ничего плохого. И ей бы не помешало. Нет же, надо обязательно за ним шпионить и, хуже того, доносить маман. Ничего толком не добилась, только набивает шишки и превращается в лузершу. Конечно, именно этим и объясняется её глухая неприязнь к нему. И к его приятелям. Она учится на экономическом факультете, по вечерам работает, вкалывает волонтёром в какой-то местечковой самодеятельной организации и превращается в настоящий синий чулок. Выглядит неопрятно, как кассирша, донашивающая шмотки за старшей подругой-хиппушкой. Не общается ни с кем из тех, с кем ей, по-хорошему, следовало бы общаться, так и не завела подруг в нормальной тусовке со своего факультета. В нужных кругах светского Стокгольма её тоже почти не видят. Только если родители вытаскивают. Она омерзительно правильная и занудная.

Один раз он взял её с собой в клуб. Полный провал.

Было грандиозной ошибкой позволить ей тогда остаться на выходные. Она пронюхала, что он всю ночь провёл на вечеринке у Габи, где лавиной струился кокаин и было джакузи с шампанским, и что за неделю до этого гости тусовались у него дома. Наутро Анника выговаривала ему с поджатыми в ниточку губами, нервно подёргивая уголком рта, злая и консервативная, как старая училка. Именно благодаря её доносу родители примчались тогда на «доверительный разговор» и даже заикнулись о том, что он должен «осмотрительно относиться к тому, кто приходит в квартиру, которую мы оплачиваем». Это было сродни пощёчине. Разумеется, он бережёт квартиру, это же его жильё, а родители сами вызвались поддерживать его до тех пор, пока он «не встанет твёрдо на ноги». Конечно, у него есть доход от фонда, но он полностью согласен с мамой, что не стоит разбазаривать его на такие повседневные вещи, как оплата жилья и бытовые расходы. Разумеется, он вынужден приглашать время от времени Габи и остальных к себе, а для того чтобы поддерживать достойный уровень жизни ему необходима поддержка. Это же работает на его будущие связи и на его имидж. Пятничные и субботние вечеринки у Габи или Уве — настоящие инвестиции в будущее.

К счастью, с момента того разговора минуло уже достаточно времени, и родители, хвала небесам, убедились, что он крайне благоразумный молодой человек, серьёзно думающий об учёбе и предстоящей карьере. Единственное, что сейчас от него требуется, — терпеть ежемесячные приёмы-проверки.

Он должен быть скромным, это хороший тон. Все великие люди воздержаны и скромны.

Но сегодня всё идёт просто замечательно.

Полив услужливо соусом мамино жаркое, он с улыбкой опустился на стул — и тут затренькал звонок.

Кого могло принести в такое время? — недоуменно подумал Йоран. Извинился, поднялся со своего места, вышел в холл и склонился к домофону.

Он распахнул дверь так порывисто, что едва не сшиб низенького неопрятного мужичка, чья широкая спина маячила ровно напротив входа. Йоран по инерции окинул взглядом всю улицу, прежде чем сообразил: мужичок в сером самовязанном свитере и есть тот самый надоедливый визитёр, что названивал ему несколько раз подряд.

— Ну? — отрывисто спросил он, чувствуя, что нервничает всё больше. Карина, Карина, Карина… Опять эта мышиная возня. Если Стефан не в состоянии удержать при себе подружку, это только его проблемы. Если она наконец его бросила, особо печалиться не о чем. Клёвая, конечно, но не настолько, чтоб не найти ей замену. Выглядит зачётно, — это личико сердечком, ресницы, взлетающие как изумлённо вспархивающие птички, милая взъерошенность, будто она только что вынырнула из постельки, но характер не сахар. Он только за, если девушка норовиста, кому интересно иметь дело с ни рыба ни мясо. Пусть будет пикантная строптивость и непредсказуемость. Но Карина уж слишком перегибает палку. Удивительно, как приятель ещё не сдался. Что стоит один её отказ идти на открытие выставки, когда она развернулась прямо в двух шагах от дверей, у всех на виду, взяла и зашагала к метро, даже не стала ловить такси? Или когда она скрестила руки на груди и категорически заявила, что не поедет со всеми на катере, потому что обгорит на солнце? Стефан вызвался немедленно сбегать за солнцезащитным кремом, обещал накинуть ей на плечи собственную рубашку, предлагал купить рубашку специально прямо по пути в гавань, но нет.

Насчёт измен или внезапного разрыва, приятель, безусловно, зря психует. Как бы Карина ни кокетничала, а она умеет стрельнуть глазками или пожать плечиками эдак трогательно-беззащитно, но в отношениях она старомодна. Даже если Стефан изнывает в углу, пока она треплется с каким-то долговязым случайным гостем, как было пару недель назад. И уж тем более незачем, словно подросток, ревновать её к Уве, который любит болтать и отпускать шуточки, но совсем не заинтересован в драмах, отношениях и сложностях. Иногда даже проскальзывало подозрение, что и в девушках вообще, но тогда бы он вряд ли оказался в их компании. Да и на всех вечеринках Уве вёл себя адекватно. Так что Стефан зря загоняется насчёт Карины.

Нет, Йоран совершенно не хочет иметь с их ссорами-примирениями ничего общего.

И кто мог прислать такого мутного гонца? Девочка исчезла, залегла на дно, до неё не дозвониться и её разыскивают странные типы… Не иначе, тут замешан тот дилер, у которого отоваривается Стефан и с которым совсем недавно познакомил свою подружку. Но каким образом девчонка могла перейти им дорогу? Что за глупость она отмочила?

— Добрый день.

— Это вы меня хотите видеть?

— Господин Берг?

Да уже сто раз можно было понять, что это он господин Берг! Неужели не видно? Все знают, кто он и что собой представляет. А кто не знает, тому и не надо.

Он ещё раз смерил взглядом визитёра. Пухлый, щекастый, с короткой лохматой бородой, нос картошкой, глазки серо-голубые, брови кустистые.

— Ждите меня здесь! Я спущусь, когда освобожусь!

Йоран захлопнул дверцу машины и невольно поморщился: в салоне стоял густой, хоть ножом режь дух чужого тела, мокрой шерстяной одежды, фастфуда, плюс какие-то совсем уж сельскохозяйственные запахи — уловимый душок чернозёма и хвои. Не иначе как этот мужик тут и ночевал. И всё это благоухание впитается в кашемировый свитер. Но лучше так, чем вести непонятно кого в дом. Пять минут беседы в машине были компромиссом, на который пришлось согласиться после того, как он проводил родителей.

Вздохнув, Йоран надменно начал:

— Вынужден вас разочаровать. Мне неизвестно, где находится подруга Стефана, я не видел её неделю и не вмешиваюсь в чужие отношения. Если вы ищете её, по чьей-то просьбе или по собственной инициативе, я ничем не могу вам помочь. Всё, что могу сказать: неделю назад она пришла час спустя после начала мероприятия вместе со Стефаном, своим парнем, а после двух ночи я общался с другими своими друзьями и не следил за ней. Точно так же я намереваюсь ответить полиции, если они в обозримом будущем решат ко мне обратится.

Вот так. Надо сразу расставить точки над «й». Если мужик — гонец от дилера, то смекнёт, что Йоран никого не заложит и будет придерживаться версии «ничего не вижу-ничего не слышу-ничего не говорю». А если это первая ласточка из полиции, то он тоже чист — открыт к сотрудничеству, бла-бла-бла… Конечно, на полицейского увалень не тянул, но кто знает, операции под прикрытием не вчера придумали.

Лапландец почесал неопрятную бороду и вздохнул. Как показалось Йорану, с искренним огорчением.

— Тогда я не знаю, куда дальше идти… Понимаете, я ведь обещал… Её подруге обещал… Думал, что это будет легко — сдержать обещание…

Он издал какой-то странный звук, шумно втянул воздух носом — и Йоран с ужасом обнаружил, что мужик принялся плакать. Самым натуральным образом! Слёзы вызревали на его глазах одна за одной, как на чёртовом производстве газировки, не успевала спрыгнуть с ресниц одна, как уже надувалась огромной каплей следующая. Мужик даже не пытался их сдержать или закрыть враз покрасневшее лицо руками, только трубно шмыгал и утирал стремительно намокающую бороду.

— Эй!

— Я нашёл её на постели… Она была уже холодная… Я принёс ей завтрак, мы договорились с вечера, что утром она поест… Но когда я вошёл, она уже была мертва… Мне надо было позвать врача… Раз я уже всё равно не мог ничего сделать, то поехал искать её подругу…

— Чёрт! — ошеломлённо выдохнул Йоран.

— Я даже не знаю, куда теперь… Мне казалось, надо только приехать в Стокгольм — и я сразу узнаю, где эта самая Карина…

— О какой ещё женщине идёт речь?! Кто мёртв?!

— О её лучшей подруге, я так понял. Она тоже из Стокгольма. Она была чем-то больна. Мне казалось, простыла. Если б знал, что это не так, сразу посадил бы её в машину и привёз к врачу… Потом я понял, что она скрывается от кого-то. Но я не знал. Она была светленькая такая, с рюкзаком в цветочек, худенькая. И пальто совсем тоненькое.

— Чёрт! — произнёс с ещё большим чувством Йоран.

Бежать сломя голову. Нажать на ручку, толкнуть дверцу, выскочить прочь из машины и запереться ото всех в своей замечательной квартире. Сначала непонятный визит Стефана, потом новость о мёртвой девушке… Судя по описанию, речь шла о Фредерике. Кто ещё мог назваться близкой подругой Карины? Но — Лапландия?!

Он в отчаянии уронил голову на скрещенные на руле руки. Старательно зачёсанные назад пряди свесились на лицо.

— Я ничего не знаю! Я вообще не помню ни черта о том вечере! — закричал он, и сам неприятно удивился, как жалобно прозвучал его голос.

Йорану действительно пришлось признать: воспоминания о прошлой вечеринке после пересечения её меридиана ограничиваются секундными смазанными всполохами. Колышущаяся зыбь из расплывчатых цветных теней — силуэтов замедленно проплывающих мимо, присаживающихся рядом, встающих и исчезающих в тумане людей. Блики на бокалах. Издалека просачивающаяся плотная музыка, где не уловить границу между композициями. Следующие проблески — кто-то машет рукой, подзывая такси. Затылок таксиста. Или это было вчера?..

Ни Карины, ни Фредерики, ни Стефана в фокусе.

Такие пятна на месте подобных событий были не редкостью; именно затем и ходили на увеселения, устраиваемые приятелями, — как следует оторваться. Хорошие диджеи, хороший алкоголь, первосортный товар. Цель оказывалась достигнутой всегда — первоклассный отрыв и минимум неудобных воспоминаний. Но на сей раз было что-то не то. Слишком уж большое пятно. Йоран осознал это только сейчас. Всю неделю его это не напрягало. Ну, погуляли сильнее обычного, что с того, он же добрался домой без приключений. Вчера вон хуже было… проклятые тысячные банкноты… Однако сейчас Фредерика, возможно, мертва. А это значит, что он, Йоран Берг, не в состоянии предъявить алиби в том случае, если окажется, что с ней и Карин что-то случилось. Как он докажет, что не подсовывал ей лишнюю дорожку, например?

Нет-нет-нет. Фредерика не могла умереть от всего того, что они принимали в прошлую субботнюю ночь. Ведь, по словам мужика, она скончалась вчера в грёбаной Лапландии. Никакой передоз не длится столько. А Карина просматривает входящие сообщения на телефоне.

А что если этот Йеппе на самом деле — угрюмый лапландский маньяк? Убил или похитил Фредерику, выпытал про Карину, расправился с ней, а теперь намерен прикончить остальных? Почему Йоран вообще должен верить, что Фредерика ни с того ни с сего рванула через всю страну? Пусть она и странная, но не настолько, чтоб податься в глухомань. Какая-то странная бродяжка отдала богу душу в заброшенном доме. Это не могла быть элегантная Фредерика, которую в глухомань не заманишь. Не её стиль.

Йоран шагнул под холодный душ. Мужественно пережил неприятную встряску от бесцеремонного удара струй, захолонувший тело всплеск адреналина, от которого пресеклось дыхание. Вытерпел несколько минут, избавляясь от столь приятной убаюкивающей расслабленности. Прошёл к бару, достал коньяк, хотел уже плеснуть в стакан для пришпоривания мыслительных способностей, но остановил себя: лучше проанализировать случившееся на трезвую голову.

Итак.

Мужик с бородой опознал по фото в смартфоне Фредерику. Та только что умерла и перед самой смертью беспокоилась о Карине. Которую Стефан не видел с прошлых выходных.

Звучит хуже некуда.

В ночь, после которой исчезли Фредерика и Карина, Йоран оказался на некоторое время в глубокой отключке. Сначала ледяная водка, великолепный виски, шампанское… Да, говорят, что не стоит мешать алкоголь, но иногда правила можно и нарушить. Потом их тесный кружок вроде бы, как обычно, уединился в дальней комнате, где диваны были специально созданы для того, чтобы утопать в их засасывающей мягкости, а безупречно отполированное дымчатое стекло журнального столика — для того, чтоб ровнять восхитительные белые взлётные дорожки. Он помнил журчащие привычные разговоры — немного бахвальства от Ленца, какая-то богемная чушь от Габи, обмен последними новостями и сплетнями… И что-то ещё. Это «что-то» находилось на самой границе зрения и убегало, стоило повернуть голову.

Йоран нахмурился, тщась припомнить. Было нечто щекочуще-волнующее в минувшей вечеринке. Нечто очень приятное. Ему показалось, что он вспомнил покровительственное похлопывание по плечу и очень лестные слова… Он, Йоран Берг, цвет шведского общества. Он элита. Ему доступны лучшие развлечения. Именно такое послание передавало это дружеское похлопывание.

Стриптизёрша, рубиновый лифчик, дымчатое стекло… Туалетная комната с чёрным мрамором, где он прикуривал косячок, дружелюбно протянутый ему приятелем… Другая туалетная комната, где он — опа, ещё одна вспышка памяти! — успешно протискивает руку под очень узкую юбку из очень плотного жёсткого материала, под которым очень мягкая и нежная плоть, без ненужного забрала нижнего белья и весьма приветствующая его вторжение. Увы, дальнейшие воспоминания, предположительно весьма и весьма приятные, канули в Лету. Или какое-то болото, её подменяющее. Поднапрягшись, Йоран выудил из тёмной трясины ещё одну картинку: двери той самой дальней комнаты. Плотно притворённые сторки. Вроде как невзначай околачивающийся поблизости тип в костюме, один из тех, кого Джимми нанимает для обеспечения спокойствия. Йоран тянется к дверной ручке…

И всё.

Он внезапно позавидовал способности лапландского увальня реветь без зазрения совести.

***

Йеппе в десятый раз продефилировал мимо гостиницы. Он уже с четверть часа пытался решить, как быть. Ночевать вторую ночь подряд в машине не хотелось, номер стоил не так дорого, как он боялся, а Йеппе вспомнил, что у него вообще-то есть деньги, которые можно без всякого ущерба потратить на неожиданные столичные каникулы. За предыдущие десять лет он ни разу не покидал надолго пределов родного городишки, покупал только то, что необходимо для хутора, обходился имеющейся и вполне устраивающей его одеждой, продукты брал простые. Его существование шло по давно устоявшейся колее. Нехитрые потребности, скромные расходы. Он мог позволить себе снегоуборочную машину последней модели и работающий как часы электрогенератор, но никогда не задумывался над тем, чтобы купить новый автомобиль или поехать ужинать в ресторан. Он чувствовал, что и в следующие лет десять потребность остановиться в гостинице у него не возникнет.

Йоран Берг оказался препротивнейшим юнцом, перед которым Йеппе, однако, робел. Общение с ним далось нелегко. Лучшим исходом вечера стала бы баня, кружка пива и мягкое кресло. Но оказаться в своём доме немедленно он не мог, поэтому следовало довольствоваться тем, что есть. Хоть бы и отелем.

Внутри оказалось богаче, чем можно было представить по фасаду. Администратор уставилась в монитор компьютера, пару раз мигнула и обратила к нему лицо, подкрашенное радушной улыбкой.

— У нас есть стандарт, премиум, полупремиум, полулюкс и люкс. За одноместный стандарт вы заплатите всего две тысячи сто крон.

— А за остальные? — хмуро поинтересовался Йеппе. Крестьянская натура не давала ему принимать решения, не изучив все детали. — И чем эти премиум и люкс отличаются от обычного или люкса?

Администратор перечислила виды из окон, количество квадратных метров и остальные неважные вещи.

— Я беру тот, который с видом на море.

— Полупремиум?

Йеппе смешался только на минуту.

— Ну да, его.

— Это обойдётся вам две семьсот сорок пять за ночь и…

— Понял, понял, — ворчливо оборвал её Йеппе. Его уже порядком достала снисходительная манера столичных считать его нищей деревенщиной. Если уж он не может сегодня оказаться в любимом старом кресле, то, так его перетак, пусть номер хоть три тысячи будет стоить, надо же выспаться. А море из окна он же не каждый день видит.

— Завтрак включён, — защелкала по клавиатуре администратор. — Буфет открыт с восьми до десяти тридцати.

Йеппе вздохнул, смиряясь с тем, что наутро желудок будет вопить от голода часа два после пробуждения. Приняв ключ-карту и закинув сумку за плечо, он двинулся к лифтам.

В ванне он пролежал около часа, потом неуклюже влез в халат и тапочки, открыл мини-бар и, усевшись напротив окна, в молчаливом созерцании опустошил несколько бутылочек.

Наутро он долго не мог понять, где находится. С трудом дотерпел до восьми — желудок урчал и вовсю требовал завтрака. Чтоб скоротать ожидание, Йеппе воспользовался кофемашиной и за неимением лучшего подъел все мини-печенья и шоколадки.

Когда зазвонил телефон, он наконец-то накладывал в ресторане на тарелку жареные колбаски.

Наверное, кто-то дал полиции его номер, подумал Йеппе. Может, не отвечать? Его поиски ещё не закончены ведь. Он засунул телефон назад в карман. Трель звонка надрывалась без устали. Несколько человек, наливавших кофе рядом с ним, укоризненно на него покосились. Йеппе отошёл от подноса с колбасками, опустил тарелку на стол и вытащил телефон. Придётся ответить.

Вопреки ожиданиям, в трубке раздался молодой раздражённый голос.

— Это Йоран Берг. Вы ещё не уехали?

— Нет.

— Тогда где вы?

— В гостинице.

— Какой?

Йеппе подтянул к себе сложенное в три раза меню, лежащее на столике. В левом верхнем углу был логотип отеля.

— «Рэдисон Странд». На набережной.

— Я подъеду через двадцать минут. Никуда не уходите.

Йеппе хотел сказать, что и не собирается, но Берг уже отключился.

Йоран Берг появился в ресторане запыхавшийся.

— Я насилу вас нашёл.

— Я хотел сказать, что иду завтракать, но вы не дослушали и повесили трубку.

Йеппе невозмутимо раскатывал ножом масло по булочке. Он почти прикончил завтрак и был доволен. Кормили в отеле вкусно и обильно, а кофе не уступал домашнему.

Берг проглотил это замечание без комментариев. Разве что лицо у него стало ещё более напряжённым. Вообще парню стоило бы заняться своим здоровьем. Выглядел он нездорово: бледный и тёмные одутловатые круги под глазами.

— Что вы намерены делать? — Берг нервно поёжился.

— Не знаю. Поговорю с этим её приятелем, так, наверное, — пожал он плечами.

Стоило, пожалуй, съесть ещё булочку. Кто знает, когда удастся поесть в следующий раз. Искать в чужом городе место, где недорого и вкусно можно пообедать, та ещё морока.

— Вы думаете, это так просто? — рассердился Йоран. — Вот так ни с того ни с сего завалиться к нему?

— А что такого в том, чтоб подъехать и задать вопрос?

— Вы упускаете из виду, что не все желают распространяться о своих делах и знакомых перед посторонними людьми. И это может бросить тень на меня.

— А вы у её родителей спросили? Ну, про то, где она?

— Родителей кого? — не сразу понял Йоран.

— Карины.

— С какой стати?

— А куда ещё может молоденькая девчонка обратиться, если у неё что-то не заладилось?

Берг прикрыл глаза и глубоко вздохнул. Из него вырвался начаток истерического смешка. Через несколько секунд открыл их и с крайней терпеливостью в голосе изрёк:

— Карина вполне самостоятельна. Последний раз она говорила с родителями, полагаю, на Мидсоммер. И то по телефону. Она не обратилась бы к ним по простой причине: любые затруднения она решала раз в сто эффективнее, чем они. Да они просто не поняли бы половину из тех вещей, которые она могла запросто разрулить.

— Не обязательно обращаться за помощью, — мягко возразил Йеппе. — Если она хотела поддержки и побыть одна…

— …То она нашла бы тысячу способов это сделать, например, слетала бы за границу.

— Тогда мы всё-таки едем к вашему Стефану, — согласился Йеппе.

Берг дёрнулся.

— Мы?

— Вы только что примчались сюда заверять меня, что мне нельзя к нему ехать в одиночку. Ладно, раз так, поедем вдвоём.

Лицо Берга пошло пятнами.

— Да, мы едем вдвоём. Вы едете со мной. И говорить буду с ним я. Иначе вы наломаете дров, а мне потом придётся разбираться с последствиями. Идёмте.

— Вы не будете есть?

— Нет, я не голоден.

— Зря, тут хорошо кормят. Ну а я ещё булочку, пожалуй, возьму и вон тех колбасок.

Йоран спал плохо. Почти совсем не спал. Забылся беспокойным хлипким сном в середине ночи, а потом вскочил ни свет не заря, ещё и десяти не было. Накануне долго лежал, уставившись в потолок, прокручивая в голове слова бородатого дикаря.

За что ему это всё?

Этот чёртов мужик привлечёт к исчезновению Карины внимание. Пока что всё оставалось частным делом Стефана. И так оно и должно быть, разве нет? С какой стати Йорану интересоваться, кто из них чем занимается на неделе? Но если лапландский тюфяк начнёт трезвонить в двери всех знакомых Карины, рассказывая про её мёртвую подругу, скоро весь Стокгольм будет в курсе. Уве решит, что это Йоран замутил суету на ровном месте, вопиюще бестактно нарушил их покой, стал лезть в личные дела и, может быть, даже в чём-то их подозревает. Прости-прощай вечеринки и совместные путешествия. И не дай бог вмешается полиция. Это будет полный крах. Слухи поползут. Якобы Йоран Берг — стукач. Или, может и нет, но от него одни неприятности.

Слон в посудной лавке, вот кто этот Йеппе. Переполошит ещё больше Стефана, а то и Джимми с Уве. Наверняка Карина разобиделась на что-то и свалила из поля зрения на несколько дней. Но какого хрена её двинутая подружка подняла бучу, зарулила в долбанную глушь, стала нести околесицу перед туземцами и заслала сюда увальня с бородой? Может, она вовсе и не откинула коньки, а решила так отыграться на своих знакомых. Ну а на нём-то, Йоране Берге, за что? Подговорила деревенского простачка, обворожила его, научила сказать, будто умерла. Только вот зачем этот цирк?

Фредерика ему никогда не нравилась. Слишком себе на уме. Из хорошей семьи, баронский род, особняк в Эстермальме, внешность с аристократической ноткой — но при этом почти всегда отстранённая и наблюдающая, словно ищет повод за что осудить. Типа самая умная или ответственная. Чёрт, ну как можно задушевно общаться с кем-то, кто как будто всё время сканирует окружающих, даже если сидит с ними за одним столом или у одной барной стойки? В такие моменты люди должны расслабляться, смеяться, реагировать на шутки. И Карину она портила. Они с детства дружили, что странно — такие разные. Вообще, это Фредерика её изначально ввела в компанию, но наверняка промывала ей мозги.

Трюк с телефоном Йоран обычно проделывал, когда речь шла о девушках. Это классика. Попроси наутро у девицы номер, спроси для убедительности, когда удобнее ей позвонить — и на некоторое время она отстанет. Даже если и просечёт, что никто ей перезванивать не собирается, то притворится, будто верит. Все сохраняют лицо и некую тень кодекса честных людей, которых хоть сколько-нибудь интересует партнёр минувшей ночи. Йоран никогда не испытывал угрызений совести при утренних расставаниях, потому что отлично знал: на другой половине кровати просыпалось точно такое же эгоистичное существо, лелеящее собственную свободу. К подобным фишкам приходилось прибегать, только если он склеивал какую-нибудь миленькую курочку не своего круга.

Записку с номером телефона мужлана он, естественно, точно так же скомкал и засунул в карман сразу же после того, как вернулся к себе, а позже выбросил в мусорное ведро. Теперь надо было вспомнить, в какое именно. Либо на кухне, либо в корзину в ванной.

Морщась от брезгливости, Йоран поворошил в мусорном ведре останки вчерашнего пиршества деревянной лопаточкой для жаркого. Ещё не воняло, но запах разомлевшей пищи в любом случае вызвал у него рвотный рефлекс: вечер он закончил логичным образом — распил оставшуюся нетронутой родителями бутылку розового вина, закусив только оливками.

Йоран отпихнул ведро, распахнул окно, несколько раз глубоко вдохнул, заталкивая обратно в пищевод рвущийся наверх спазм. Домработница должна была прийти через час. Как всё-таки хорошо, что он вызвал её на сегодня пораньше, специально чтоб навести лоск после родительского визита. Иначе мерзкий запах объедков распространится по всей кухне.

В ванной мусорный контейнер был девственно чисто, если не считать сиротливо съёжившейся на дне салфетки, которой он вчера оттёр маленькое пятнышко на рукаве.

Йоран постоял посреди ванной, подумал.

Ага, точно. Он извлёк вчера записку из кармана, заметил на манжете пятно, и это его отвлекло. Автоматически он засунул бумажку назад. И с одержимостью перфекциониста забросил рубашку в корзину для грязного белья. Испустив тяжёлый вздох, Йоран вытащил смятую рубашку и двумя пальцами выловил из нагрудного кармана скомканный клочок. И почувствовал себя очень несчастным. До чего же пакостное выдалось утро! Пришлось рыться в мусоре, словно уличному бомжу, копаться в грязном белье, а теперь ещё и разглаживать листок, раньше валявшийся в вещах того неухоженного типа. Определённо, фортуна нынче не на его стороне. Но хуже всего, что придётся наступить на горло своим чувствам и позвонить лапландцу, пока тот не нагородил дел, упросить поутихнуть.

***

Стефан со вчерашнего дня не объявлялся, поэтому Йоран питал некоторую надежду, не такую уж безосновательную, что приятель выяснил всё, что хотел тогда выяснить, разузнал, где Карина отсиживается, и свалил к своей строптивой подружке мириться. И что его, соответственно, не окажется дома, когда Йоран будет звонить в дверь, наслаждаясь присутствием под боком норрландского увальня. Привет, Стефан, как спалось, как дела, это Йеппе из лапландского захолустья, клёвые у меня теперь друзья, не так ли?

Они ехали на машине Йорана, потому что страшно представить, что пришлось бы показаться кому-то на глаза в провонявшей тачке лапландца — и провонять по пути самому. Ему бы эту экзотику припоминали ещё не один год. «Эй, а где твой шикарный лимузин с ароматом оленей и персональный водитель, ну, тот, что с всклокоченной бородой?» К счастью, минувшую ночь этот Йеппе провёл как цивилизованные люди, в отеле, и даже в приличном отеле, а не на заднем сидении, но этот факт не слишком менял общий расклад.

До дома Стефана ехать было всего десять минут. Йоран красиво вкатил на его улицу и красиво припарковался возле кофейного салона.

Однако ближе к цели они подойти не смогли. Участок улицы от середины до следующего перекрёстка оказался оцеплен полицией. Сбоку от нужного дома вяло мигала огоньками скорая. Вдоль полосатой оградительной ленты кучковались любопытные. Толпой их обозвать не получилось бы, но они были к тому близки.

Досадуя на очередную преграду, Йоран высмотрел среди зевак мужчину, который казался самым адекватным — хорошо пострижен, в шерстяном пальто, со спокойным выражением лица.

— Что случилось? Почему здание оцеплено?

— Несчастный случай. Мальчишка убился.

— Как это?

— Свалился с балкона. Вон те окна, на верхнем этаже. Угловая квартира. Упал на тротуар ровно между двумя машинами.

— Вы сказали — из угловых окон? — тупо переспросил Йоран. — Верхний этаж?

— Именно. Видите? Там ещё балконная дверь приоткрыта. Вроде бы перегнулся через перила, чтоб окурок выкинуть. С пятого этажа шансы, конечно, остаются, но в данном случае не повезло. Говорят, весь мозг наружу и на машины попало. Понятия не имею, сколько мне ещё тут стоять, пока отчистят.

— Чепуха какая… Там же…

— Я живу на третьем. Вышел в кафе за выпечкой — и до сих пор не могу вернуться в собственную квартиру.

Йорана затрясло. Он ухватил незаметно Йеппе под локоть и потащил к его тачке. Тот не слишком поддавался. Уставился с тупым непониманием.

— Мы разве не должны с ними поговорить? С врачами хотя бы?

— И попасться прямо в лапы полиции?! Да они же продержат меня до утра со своими вопросами! — зашипел Йоран.

— Вы что — даже не узнаете, как ваш друг? Что с ним произошло?

— Да двигайтесь же быстрее! Мы уже узнали! Он мёртв!

— Но…

— Скорее! Мужик, с которым я говорил, живёт двумя этажами ниже Стефана, он мог меня видеть, я же приходил в гости, здоровался с жильцами на лестнице, он меня в любой момент узнать может! Или полиция заснимет на камеру зевак и потом вычислит, что я здесь был сразу после!

Голову повело, как после катания на экстремальных аттракционах.

У него нет алиби. Никто не сможет подтвердить, где он находился до того, как заехал в отель. И этот отель ещё, как назло, совсем рядом от дома Стефана. Они разговаривали сутки назад наедине. Придётся как-то отреагировать на известие, когда ему сообщат, а как делать это правильно? Ведь надо притвориться, будто он ни сном ни духом не подозревает о случившемся. Господи, а если полицейские используют детектор лжи? Это, интересно, разрешено? Или детекторы лжи только у спецслужб? Родители будут в шоке, если он сейчас позвонит и попросит контакты семейного адвоката. До сего момента ему казалось, что семейный адвокат — штука очень стильная и респектабельная, но декоративная. Сейчас он начинал думать иначе.

Оказавшись внутри родной машины, Йоран осознал реальность услышанного. Стефан шмякнулся об асфальт и больше никогда не вломится к нему поутру, разрушая сладкий сон. Стефан больше не будет ныть и выплёскивать свои подростковые ревнивые фантазии. Стефан никогда больше не прокатится с ним на полной скорости на катере под июньским солнцем. Они вместе не зажгут на танцполе, а ведь кто ещё мог отрываться под любой трек так самозабвенно. В следующий раз Йоран увидит его на прощальной церемонии. То есть остаётся надеяться, что не увидит, что гроб будет закрытым. А можно сказаться больным и вообще на похороны не идти.

Да, Стефан любил иногда начать утро, прямо в халате выходя на балкон раскурить косяк, чтобы задать предстоящему дню тон, как он говорил, и пренебрегал осмотрительностью: соседи могли унюхать характерный запах или узреть, что под халатом у него ничего не надето. Ну или вечером постоять там с бокалом вина. И да, иногда он при этом был в говно. А когда он оказывался в говно, то с координацией у него было совсем плохо, это все знали. Как и с чувством самосохранения. Да, Стефан мог запросто напиться на почве своих страданий по игнорящей его тупой Карине, перегнуться через перила, чтобы выковырить недокуренный и выроненный косяк из вазона.

Йоран вдавил педаль газа на полную, отринув всякую осторожность, резко развернулся, едва не сшиб урну, и рванул прочь.

***

Йеппе старался сидеть как можно тише и даже дышать сочувственно. Может, Йоран Берг и не самый приятный человек, но двоих друзей потерял считай за сутки. На бедняге лица нет. В таких случаях поддержать нужно.

— Вам надо посидеть где-нибудь. Пережить это.

— Мне бы придумать, как я буду отвечать полицейским, если они решат, что с этой смертью что-то не так! — процедил Берг. Он был бледный и нервный.

— Со смертью всегда что-то не так, — сокрушённо признал Йеппе. — Особенно, когда молодые умирают.

Они остановились напротив «Странда».

— Всё, я выхожу из игры, — Берг решительно дёрнул ручку, которая, как назло насмешливо отказалась повиноваться. — Вот ваш отель. Мы приехали.

— Но без вас мне не найти Карину…

— Меня нашли — и до неё доберётесь.

Берг выскочил из машины, пригладил волосы. Распахнул дверцу с той стороны, где сидел Йеппе.

— Ей ведь надо теперь ещё сказать о смерти её молодого человека. Бедная девушка.

При этих словах Берг внезапно взвился.

— Вы ей так сочувствуете? А вы не думали, что она сама может быть виновата? Что вы о ней знаете? Ничего, кроме того, что она бедная слабая девушка. А я боюсь, что она приложила руку к тому, что случилось. Если они с Фредерикой ударились в бега, а Фредерика была не дура, и если уж она подалась на другой конец страны, то не просто так. Да ещё и призналась, что Карина замешана. Стефан ей потакал. А она хотела, чтоб он ей подсказал, где брать что-нибудь для рекреации. Недорого и хорошего качества. И подлизывалась, чтобы Стефан ей дал телефон типа, который его снабжал. И я не хочу даже представлять, что вышло, если она рванула в Ринкебю к этому толкачу, и начала трясти своей модной сумочкой и болтать об общих знакомых. С неё станется заявиться и без всякой рекомендации. Просто нагрянуть в кальянную и вынуть деньги. Или взять не у того, если её развели и направили к другому Исмаилу или продали у метро, а она могла притащить это Стефану и тот попробовал непроверенное — с самыми плохими последствиями.

Тут он осёкся и выдохнул.

— Забудьте. Разводите своих лосей или оленей.

— Я развожу пчёл.

— Вот и удачи.

Берг быстро нырнул за руль, и в следующий момент автомобиль стремительно скользнул в поток машин, заворачивающих на набережную.

Йеппе посмотрел на берег, на кромку тротуара, на которой застыл.

До полудня, когда надо было освобождать номер, оставалось больше часа.

Йоран более-менее успокоился, только проехав с пару километров вдоль залива. Езда его успокаивала, даже если это было черепашье ползание в черте города, а не гонки на полных скоростях на спортивных тачках по загородным шоссе. Для последнего он как раз был слишком осмотрителен.

Первая проблема решена. От лапландского оленевода он наконец избавился. Проветрит машину и забудет. А тот забудет о рысканьи по городу. Без Йорана ему некуда сунуться. Сразу надо было проявить жёсткость. Уронить железобетонное «нет», захлопнуть дверь и на всё отвечать «ничего не знаю», «ничем не могу помочь».

Спич про поставщика был рискован, но, формально-то, к нему самому не придерёшься. Да, он слышал, что приятель ввязывается в эти грязные дела и что его подружка не лучше, но какие к Йорану-то претензии? Он подробностей не знает, ему никто не докладывает о подобном прискорбном падении. Стефан уже не сможет опровергнуть ничего, как и возмутиться словоохотливости Йорана. И в разговоре с Кариной, если та узнает о сказанном и возмутится, тоже можно перевести стрелки на её бойфренда. Она не докажет, что авторство за Стефаном. Зато фермер с провинциальными понятиями, если чуть сгустить краски, наверняка перепугается и шарахнется от такого. Зачем ему вписываться за взбалмошную девицу и её приятеля, периодически осуществляющего своеобразный шопинг на окраинах.

Если совсем честно, такие подозрения у Йорана и в самом деле имелись. В самом деле, что ещё могло так спешно выгнать разумную Фредерику из города, хотя она на дух не переносила глухомань? Конечно, Стефан не был настолько глуп, чтоб на наивный вопрос напрямую выдать контакты Исмаила; Уве поделился ими из большой щедрости и в строгой секретности. Однако если Карина залезла в телефон Стефана или что-нибудь в этом духе…

На этом месте Йоран сделал мысленную зарубку: ему самому следует поскорее избавиться от всего лишнего. Если вдруг к нему заявятся полицейские, то лучше не нервничать по дополнительному поводу. Пусть речь и идёт всего лишь о паре-тройке клубных таблеток, господи, все хоть раз да пробовали, — не время рисковать. Прежде всего, потому что любое неприятное шевеление заставит снова насторожиться родителей и активизирует сестрицу.

Самое лучшее сейчас — благопристойно залечь на дно.

Перестроив маршрут так, чтоб доехать до дома не слишком быстро и не слишком кружным путём, он подумал, что было бы неплохо согласовать показания с остальными. Хотя бы обсудить их. Только вряд ли это понравится Джимми.

В иерархии их тусовки были свои акулы, свой планктон, средние рыбёшки, а также копошащиеся на самом дне морском ракообразные. К собственному смутному неудовольствию Йоран вынужден был признать: он сам ещё недавно относился к средней прослойке и, хоть и проделал огромную работу, позиции его ещё не так непоколебимы.

Именно Джимми заправляет ночной жизнью их тусовки и задаёт тон. Что ж, тут не поспоришь. Он много путешествует, в курсе всех тенденций, водит знакомство с высокопоставленными людьми. Не удивительно, что к нему пристроился этаким министром на побегушках Уве. Пристроился и занял положение. среднее между устроителем пирушек и ведущим шоу. Похвастаться особыми связями или талантами он не мог, зато обладал способностью везде пролезть, всё уладить, всё достать. Он со вкусом распоряжался увеселениями, читай: подгонял стриптизёрш, бухло и экстази с коксом. Благодаря желанию всем нравится и врождённой услужливости Уве особо не напрягал, даже когда отхватывал себе на правах приближённого лучший кусок. Ну, что ж поделаешь, такова жизнь.

Помимо него, в цвет компании входили Ленц, Габи, Расмус, Стефан — ну и теперь сам Йоран.

Ленц к ним влился за счёт того, что его семья владела сетью ресторанов с энным количеством звёзд. Даже прижимистость и ворчливость не мешали. Расмус — жизнерадостный щенок, самый позитивный из всех, готовый веселиться без устали. Никогда не жмотится, никогда не бывает в плохом настроении. Первый во всех авантюрах и очень щедро платит.

Габи держался в тени, как аристократ, который любит уединение, почти всегда хранил молчание, но показаная скромная молчаливость никого не обманывала. Рафинированные манеры. Подведённые глаза с поволокой, делающие его похожим на восточного правителя, всегда эксцентричные наряды, отстоящие очень-очень далеко от стиля остальных: яркие блузы набивного шёлка с узорами из листьев и цветов, подлинные японские хаори, белоснежные блейзеры с дизайнерскими принтами. Невозмутимость, с которой он подобное носил, заставляла поверить, что в этой богемности нет ничего необычного. Как и в том, чтобы принципиально не общаться по телефону или в мессенджерах. Шик такой. С ним можно было связаться только по электронной почте. У себя на вилле Габи занимался каллиграфией, писал стихи, которые никому не показывал, и создавал минималистичные сайты. Он не был щедрым, как Расмус; он выстилал землю вокруг деньгами. Йоран точно не знал, чем занимается его папаша и откуда происходит доход самого Габи, не от сайтов же, но с завистью отмечал, что тот за вечер отсчитывает столько, сколько сам Йоран тратит за месяц. По части шика и расточительности с ним не имело смысла состязаться, он был королём.

В средней весовой категории благонравно фланировали такие, как Фредерика, и разные, в целом адекватные, но не особо выделяющиеся персонажи. Они имели шансы прорваться в высшие сферы, если удачно оживляли пейзаж. Потом шла прослойка надёжной преданной массовки — те, кто знали своё место, были адекватны и ценили то, что им позволили влиться в это общество.

В нижних слоях неутомимо сновали рыбки-прилипалы. Они лезли вон из кожи, чтобы показать, насколько стильны, успешны, оригинальны. На фоне действительно ярких завсегдатаев, да хотя бы того же Ленца или самого Йорана, подобные потуги были смешны. И наконец на дне находились те, кого звали ради забавы — разные фрики, которых умел находить Джимми и которые готовы метнуться услужить по первому зову или просто веселят, даже не прилагая усилий, просто потому, что такими уродились.

Конечно, всегда присутствовала опасность, что с занимаемого уровня выдавят, изгонят или что кого-нибудь перестанет устраивать сложившаяся иерархия. Что скрывать, Йоран постоянно опасался, что кто-нибудь задумает перетрясти колоду, дабы взобраться повыше, или что сам он допустит оплошность и будет смещён со своей надёжной, хотя и не элитной жёрдочки. Над статусом постоянно приходилось работать, и Йоран относился к этой обязанности очень ответственно.

Скорее всего, Джимми недовольно поднимет бровь, если Йоран примется мутить воду и рваться обсудить несчастный случай со Стефаном или дикую историю с Фредерикой. И Йоран его отлично понимал. Сам поступил бы так же. Надо вести себя достойно.

Оставался один поворот до дома, когда Йоран сообразил, что предмет на заднем сидении, который он уже дважды засёк краем глаза в зеркале, является курткой лапландца.

Йеппе не любил отвлекаться от дороги. Ну звонит телефон, что с того. Он за рулём. У себя дома, в родных краях, Йеппе всегда знал: в любой момент на дорогу может выскочить олень, вышмыгнуть лиса. Так и до аварии недалеко. Здесь, понятно, таких опасностей нет, но и машин вон сколько.

Красивые старинные здания сменились теми, что попроще и посовременнее, затем — аккуратными зелёными и жёлтыми панельными многоэтажками. После разворота по кругу на площади, встречающей на въезде в пригород, выглянуло неуверенно солнышко, сделав день приветливее.

Из «Лиддла» выкатывали тележки с продуктами и детские коляски степенные дамы, укутанные в платки и длинные пёстрые одежды. Йеппе улыбнулся кучерявому мальчонке, с любопытством уставившемуся на него. Остальные из стайки увлечённо галдящих ребятишек тоже похлопали глазёнками и бойко поскакали дальше.

От автофургона, торгующего фалафелем, потянуло очень вкусными ароматами. Хотя Йеппе и доволен был сытным завтраком, в желудке с готовностью заурчало. Этот запах, приободряющее солнышко, улыбчивые дети, расслабленные местные, несущие пакеты из лавки с халяльным мясом, внушили ему уверенность, что всё получится. Не может в такой ясный день не получиться. Вон какая ослепительно синяя прогалина между облаков. Она непременно поможет ему выполнить обещание. И бедная девушка в заброшенном доме сможет покоится с миром, зная, что он её не подвёл.

От этой чистой синевы, гомона с детским смехом и незнакомой речи на глаза навернулись сами собой слёзы. Йеппе сморгнул пару раз, мужественно шмыгнул, помотал головой, но тут на витрину напротив прыгнул неожиданно заплясавший на солнечный зайчик, красивый и яркий, и их уже не удавалось остановить. Какой-то пожилой прохожий сочувственно приостановился, заметив его, утирающего вовсю мокрые щёки. Может, даже приготовился спросить, нужна ли какая помощь, но тут снова зазвонил телефон.

Йеппе схватился за телефон как за спасательный круг.

Голос Берга звучал холодно, но безупречно любезно.

— Вы оставили у меня в машине вашу куртку.

— Ох…

Да уж, он действительно опростоволосился. Но случившееся с другом Берга его настолько выбило из колеи, что он напрочь позабыл про куртку, послушно выметаясь из машины. Уезжая из дома, он неосмотрительно надел один из самых тёплых своих свитеров и быстро понял, что в гораздо более мягком климате Стокгольма вмиг сопреет, если будет щеголять ещё и в куртке где-то, кроме продуваемой ветрами набережной.

— Вы ещё в отеле?

— Нет, уже за городом.

— Вы уже выехали из Стокгольма?

— Угу. Решил двинуться в это ваше Ринкебю. На самом деле, вроде как, уже тут.

— Куда?! — завопил Берг, теряя всю свою прохладную вежливость.

— Вы сказали, ваши друзья покупали тут что-то не совсем разрешённое. Я подумал, что могу заехать туда и попытаться найти того самого…

— Езжайте домой! Нельзя! Нельзя в Ринкебю! Не смейте туда соваться! И произносить там моё имя! Наши имена! Вообще там не показывайтесь!

— Вы сами сказали, что, возможно, ваша подруга в опасности…

— Она не моя подруга! Мы в одной компании, но она девушка Стефана… Была девушкой Стефана… То есть он был её бойфрендом. Я не имею к ней отношения!

— Однако Ве… Фредерика дала ваш адрес.

— Ещё бы! Она отлично знала, что Стефан или другие друзья Карины не станут разговаривать с неизвестно откуда взявшимися людьми! Но я вам уже сказал всё, что знал.

— Я понял. Спасибо, честно. Вы, что могли, рассказали, знаю. Ну а я попытаю удачу дальше. Кофе только выпью. Тут, похоже, отличный фалафель, и детишки такие жизнерадостные бегают…

Он снова громко шмыгнул, и, похоже, Берг понял, что Йеппе вот-вот снова разразиться слезами, так как завопил:

— Стойте! Разворачивайтесь немедленно! Забудьте про Ринкебю. Возвращайтесь к отелю. Я буду там через пятнадцать минут. Никуда оттуда не двигайтесь. Заодно куртку свою заберёте.

— Теперь убедились? — Йоран терпеливо дождался, когда лапландец закончит снова и снова давить на звонок. Подъезд жилого комплекса, где находилась квартира Карины, оставался неприступной крепостью.

Упрямец Йеппе отступил на пару метров от домофона, запрокинул голову, так что борода нацелилась в небо, и растерянно ощупывал взглядом второй этаж здания. Окна квартиры Карины оставались спящими.

— Что вам так сдалась эта миссия?

— Я дал обещание девушке, которая наутро умерла. От такого не отмахнёшься.

— Боитесь, она к вам будет после смерти заявляться и укорять за невыполненное обещание? Вы ж не клятву на крови дали. И Фредерика не такая. Она бы только плечами пожала, если бы узнала, что не вышло.

— Но я ж всё равно уже здесь. Я думал: найду вас, вы скажете, как найти Карину, я заеду, быстро ей передам то, что Вера… ну то есть Фредерика попросила передать, и тотчас домой.

— Я вам сразу объяснил, что она не дома, что даже Стефан не смог её отыскать. Напишите ей записку, — устало предложил он. — Вы же не собираетесь застревать в Стокгольме на несколько дней или недель. Возможно, она действительно сочла за лучшее уехать на время из страны. Она сейчас в как бы творческом отпуске, то есть ей не надо ни на занятия, ни на работу. Будете каждое утро месяц подряд приходить и звонить в дверь?

Лицо лапландца просветлело.

— И вправду. Я бы мог сразу догадаться.

Йоран чихнул, почувствовав несказанное облегчение. Хоть одна разумная мысль достучалась до мозгов этого упрямого мужика.

— А у вас есть какой-нибудь клочок бумаги? Авторучка у меня самого найдётся, а вот бумаги нет. Хотя обычно я вожу с собой записную книжку. Знаете, на всякий случай. И дома всегда составляю список, когда надо ехать за покупками или когда набегает порядочно дел, которые надо сделать.

— Я посмотрю в машине. Ждите здесь.

Йоран подавил тяжёлый вздох. Что ж, если повезёт, он отделается клочком бумаги. Кажется, у него лежали какие-то рекламные листовки, на обороте которых можно набросать записку. И после этого он перестанет дёргаться, что этот идиот что-нибудь подобное ещё раз отмочит.

Конечно, Йоран сам виноват. Не стоило ни в коем случае называть настоящее имя и упоминать кальянную. Но времени на импровизацию не было, а самая успешная ложь замешивается на правде; кто же знал, что лапландцу придёт в голову сделать именно то, что Йоран чётко обрисовал как самую губительную затею, — то есть рвануть на розыски дилера в самое злачное местечко, да ещё и имея на руках только одно из самых распространённых в пригороде имён? К несчастью, такой наивный энтузиазм мог выйти боком. Конечно, ничего бы Йеппе не нашёл, кто ему скажет, но слух бы пополз. Дескать некий тупой пришлый увалень расспрашивал про Исмаила, который связан со Стефаном. И в итоге слушок достиг бы ушей того самого, правильного Исмаила. А дальше — эффект домино. Исмаил сурово пожурил бы Уве. Может, даже сказал бы, что не хочет работать дальше с теми, кто треплет языками направо налево и сдаёт контакты каждому встречному. Уве такие деликатные моменты улаживать умеет, но после урегулирования кризиса непременно сообщил бы Джимми. И дальше Йорану оставалось бы только распрощаться с их компанией.

Слава богу, катастрофы удалось избежать.

Он заглянул в бардачок. Увы, ничего.

Конечно, ради спасения ситуации можно и доехать до ближайшего магазина. Он за собственные деньги купит хоть самый роскошный писчий набор, лишь бы разделаться наконец с этой ужасной историей.

Йоран чихнул ещё раз. И приостановился над новой и не слишком приятной мыслью.

Фредерика умерла в какой-то халупе в Норрланде, провалявшись больной пару дней. Из симптомов — да всё то же самое, что при простуде. Но вдруг зараза на самом деле какая-нибудь особо цепкая и опасная? И лапландец её услужливо притащил на себе, чтобы одарить Йорана и всех, кто встретится на его пути?

Какой чёрт дёрнул Йорана запустить этого Йеппе в свою машину?.. Стоять к нему так близко?

Заверещал телефон.

— Милый! Ты где?

Мамин голос его отрезвил. Она говорила так нежно, что он откинул первую непроизвольную догадку: Анника опять о чём-нибудь наябедничала.

— Ездил немного развеяться, подышать воздухом.

«И возможно, я умру от неизвестной болезни в ближайшие два дня», — мрачно прибавил он про себя.

— Но сейчас ты не за рулём?

— Нет, почти у дверей квартиры. Приготовлю карри по-индийски, наверное.

— Не хочешь к нам с папой приехать? Можешь остаться переночевать. Мы приготовим комнату…

Вот это действительно неожиданность.

— У вас всё в порядке? Что случилось?

— Милый… Ох, не знаю, как и начать… Нам позвонили родители твоего товарища по университету, Имми. Им сообщили… Имми найден мёртвым. Они не знали подробностей, представляешь? Твоему отцу пришлось позвонить министру юстиции и попросить о содействии. Только после этого хоть что-то прояснилось. Пока что ничего не разглашается, даже им… По мнению полиции, он умер около пяти дней назад. Его обнаружили соседи. Они почувствовали… эээ… что в доме что-то не так. Тело уже было… не в очень хорошем состоянии… Кажется, подозревают самоубийство. В ванной нашли пустой флакон из-под снотворного.

— Я не знал, что он принимает снотворное, — брякнул Йоран.

В мыслях случился затор из-за того, что мама неправильно произносила имя: Джимми всегда называет себя на английский манер. Ему не нравится, что на шведском оно звучит слишком мягко.

Чёрт, надо говорить: называл, нравилось. Он автоматически нащупал что-то возле сидения и так же автоматически порадовался: ежедневник. Из него можно выдрать лист, не придётся никуда тащиться в поисках бумаги.

— Мы с папой так тебе сочувствуем! И конечно готовы поддержать как только можем.

Хотя родители и не одобряли интенсивность его светской жизни, информация о которой и так доходила до них в сильно урезанном виде, и с подозрением поглядывали на некоторых его друзей, к Джимми оба относились с теплотой. Очень умный приличный мальчик — сходились во мнении они. То, что приличный мальчик был из семьи дипломатов, работающих в генеральном консульстве в Турции, обладал прекрасными манерами, всегда очень обходительно держался с мамой Йорана и поддерживал глубокомысленные разговоры о политике с папой, работало как шапка-невидимка, прикрывающая плохо поддающуюся сокрытию любовь Джимми к гулянкам на широкую ногу.

Если сейчас стартанёт расследование и начнутся расспросы, тщательно утаиваемая подводная часть айсберга неизбежно пропорет дно хрупкого одобрения, установившегося между Йораном и родителями. А полностью замять смерть двоих из компании, пусть речь и идёт о несчастном случае и самоубийстве, не способна даже семья Джимми. И это очень-очень-очень досадно. Как будто внезапно кто-то из них подцепил заразное проклятье и теперь оно переползает с одного на другого. Типа как рак, про который говорят, что его нельзя подхватить, но никто наверняка не знает. Лапландец приносит несчастье, не иначе. Ангел из преисподней. Сначала Фредерика, потом Стефан, теперь новости о Джимми. Это не совпадение. Три смерти подряд не могут произойти просто так. С прошлого уикэнда всё пошло наперекосяк. Сразу после вечеринки у Уве.

Он мучительно зажмурился.

Что-то произошло. На той чёртовой вечеринке что-то произошло. Почему Йоран не может нащупать, что именно?..

Давай же. Музыка. Стриптизёрша. Диджей с заговорщической улыбкой. Уве, Фредерика, Стефан, Ленц, Габи, Карина, Джимми, Расмус, он сам. Силуэты девяти человек, мелькающих в таймлапсе. Кто-то в гостиной рассказывает забавную историю, жестикулируя. Вокруг блеск многорядных браслетов, всполохи пайеток, глянец туфель, чья-то стильная небритость, чья-то рука с салфеткой. Двери в глубине комнаты. Диджей запускает новую композицию. Темнота.

***

Габи жил за городом. По этой причине Йоран не очень любил посещать вечеринки, который тот закатывал у себя на вилле. Нет, не подумайте неправильно: вид из его окон прекрасен, просторный бассейн — это здорово, но возвращаться в темноте домой — то ещё удовольствие. Таксисты неохотно тащатся на вызов, а по пути Йорана неизбежно укачивало. Иногда до такой степени, что приходилось просить остановиться и выбегать на обочину. Водилы снисходительно ухмылялись, портя настроение ещё больше. Не объяснять же этим скотам, что он не может ездить на плохих тачках, его всегда мутит, если он оказывается в машине ниже классом, чем его собственная. Если путь в ту сторону он худо-бедно выдерживал, то возвращение всегда становилось испытанием. А ведь всего-то минут двадцать от Стокгольма.

Добираться до Габи на собственном автомобиле было легче, но дорогу Йоран помнил не очень хорошо. Навигатор путался не меньше него. Лапландец сопел на заднем сидении; конечно, хотелось бы, чтоб он ехал отдельно, но не могло быть и речи о том, чтобы притащить на хвосте в фешенебельный пригород его мощную, но старую и немытую машину.

Не то чтобы Йорану было дело до клятвенных обещаний, которые этот взлохмаченный деревенщина с какого-то перепуга дал на другом конце страны; идея-фикс непременно отыскать Карину просто удачно подбросила Йорану повод хоть с кем-то поделиться своими страхами и быстренько посовещаться. В обычной ситуации он бы не выбрал для этого Габи, поостерёгся бы фамильярничать, только вот ситуация обычной совсем не была, а на второй автоматической мысли, — что надо бы пожаловаться Стефану, — ему стало до оголённой неуютности ясно, насколько всё происходящее дискомфортно и дико.

После некоторых сомнений, обошедшихся в пятнадцать минут плутаний по улицам между белоснежных особняков, Йоран виртуозно припарковался и тоскливо посмотрел на свой айфон, сейчас почти полностью бесполезный.

Составить электронное письмо в ужасном контексте предыдущих часов оказалось непросто — и не только потому что ничего не может быть страннее, чем подменять перепиской звонок или сообщение в мессенджере, но и потому, что приходилось быть крайне, просто крайне аккуратным со словами и взвешивать каждую формулировку.

«Добрый день, прости за беспокойство, надеюсь, не очень тебя отвлекаю. Мне только что позвонили родители; с ними связался отец Джимми. Мне не до конца известны детали, но он сообщил, что Джимми мёртв. Какой-то страшный несчастный случай. Вероятно, мы должны как-то поддержать его близких, они возвращаются из Стамбула завтра утром. Напиши мне, смогу ли я сегодня подъехать к тебе или мы можем встретиться в городе, например, завтра, и обсудить эту трагедию».

Вдруг их переписку потом проверят? Безусловно, паранойя, но лучше перестраховаться.

Ответа, конечно же, ещё не было. Да, Габи обычно выдерживает паузу, но Йоран надеялся, что после таких новостей тот пренебрежёт любыми манерными церемониями и соизволит позвонить. В конце концов, никто не способен остаться спокойным после известия о смерти Джимми. Значит, просто ещё не проверял почтовый ящик. Интересно, что сейчас делает Уве — ему-то родители Джимми позвонили наверняка в первую очередь, учитывая насколько тот был с их сыном дружен; сам Йоран надеялся разговор с Уве оттянуть. Он не представлял, что сказать, как выдерживать чужую панику и, не дай бог, причитания.

Лапландец робко подал голос:

— Идём?

— Подождём ещё пару минут.

Глупо, конечно, надеяться, что именно за эти пару минут Габи нарушит устоявшуюся привычку снисходить к внешнему миру после утреннего кофе, а не на пороге сумерек. Зато можно набраться уверенности или хотя бы её изобразить. В конце концов, они же в одной компании.

Им повезло: в доме горел свет. Даже если Габи уже в курсе случившегося, он не поддался пока искушению сесть на самолёт, летящий куда-нибудь в Малайзию, где никто не нарушит благостное уединение докучливыми расспросами. Или таки действительно не в курсе, и тогда реакция на новость смягчит реакцию на вторжение.

Звонок всплеснулся нежной комбинацией из трёх нот. Они безнадёжно потонули к звучащей в глубинах дома музыке, и это подсказало Йорану, что бессмысленно ждать ответа; Габи обычно уходил в созерцание или слушание с головой. Дверь была не заперта, а это обычно случалось, когда ожидалось больше двух гостей или когда была заказана доставка — тоже хороший знак.

Чаще всего Йоран видел эти комнаты в состоянии лёгкого или крайнего праздничного хаоса, припудренными блёстками музыки, оживлёнными голосами, смехом, кокаином, запорошенными забытыми на диванах накидках, брошеными небрежно сумочками, с акцентами бокалов и стаканов, тарелок с тарталетками. Сейчас помещения сияли холодной чистотой, наводящей ощущение почти сакрального покоя. На хирургически стальной кухне не было ни одной использованной или хотя бы вымытой кружки, в холле возле вешалки не валялось ни одного плаща или мокрого зонта, в гостиной не работал телевизор.

Признаки присутствия обнаружились на втором этаже: именно оттуда струилась музыка и сбегал приглушённым ручьём мягкий электрический свет. Щебетание птиц — у Габи жили две кореллы — безошибочно указывало, куда именно идти: попугаи свободно летали по дому, но обычно пользовались своей свободой, чтобы крутиться вокруг владельца.

— Он наверху, — констатировал Йоран. — Останьтесь здесь. Ну или на кухне посидите. Только не трогайте ничего… Хотя нет, пойдёмте.

Не стоит оставлять лапландца без присмотра, да и мало кому понравится, что по его дому бесконтрольно разгуливает незнакомец.

Музыкальный центр находился в кабинете, однако никто не откликнулся и не обнаружился, когда Йоран совершил святотатство против этикета, повернув ручку и заглянув внутрь. Двери в спальню были, напротив, полуоткрыты, но здесь к нему вернулись безупречные манеры; вторгаться в столь личное пространство — уже чересчур. Он и так позволил себе неслыханную фамильярность, заявившись не то что без приглашения, но даже без позволения.

— Габи? — аккуратно позвал он. Сценарии слухов, которые поползут назавтра же и продержаться пару следующих недель, рисовались во всей неприглядности: «А вы слышали, что Йоран вломился на виллу Габи, причём не один, а в компании какого-то дикого мужика с хутора? Серьёзно, так и было! Без предупреждения, да. Это ещё что — сунул нос в каждую комнату, даже в спальню. Понятия не имею, что с ним случилось, это на него не похоже».

— Наверное, стоит подождать внизу, — преувеличенно бодро обратился он к лапландцу. Однако тот внезапно упрямо засопел и толкнул дверь.

Кровать, нечто среднее между старинными королевскими ложами и вырождением современного искусства, оставалась идеально застеленной. На неё можно было уложить рядком пятерых — и между ними всё ещё оставалось бы достаточно пространства.

Один попугай чистил перья, сидя на изголовье. Второй при их вторжении сделал круг под потолком, но потом вернулся на прежнее место, на подлокотник стоящего в углу кресла, и снова увлечённо заворковал на своём попугаечьем языке. Яблочки на его щеках смотрелись задорным румянцем.

Тело висело на изножье. Наполовину распластанное на белом в крапинку кудрявом ковре, осевшее мешком, оно удерживалось шёлковыми шарфами — растянутые в стороны на манер распятия руки были привязаны за запястья к высоким балясинам кровати. Голова упала на грудь. Волосы полностью занавешивали лицо.

Это выглядело бы как сценка из сексуальных игр, но ею точно не являлось. Мертвец был полностью одет. Чёрная рубашка, чёрные брюки, чёрные носки. Разве что никакой обуви, ни на нём, ни вокруг. Неаккуратно закатанные выше локтя рукава обнажали такие же неаккуратные, рваные раны на руках. Десятки штрихов разной длины. Некоторые более тёмные, покрытые едва схватившейся корочкой, некоторые воспаленные. На запястьях, вокруг впившихся перевивов ткани, кожа была содрана. С неуместной прозорливостью Йоран определил крапины на ковре как сотни капель крови. Чуть поодаль взгляд зафиксировал разбитый толстостенный стакан; острия нескольких наиболее крупных зазубренных осколков были окрашены бурым.

Йеппе шагнул вперёд, присел, приподнял голову трупа за подбородок. Откинул слипшиеся пряди. Вопросительно оглянулся на Йорана.

Если бы дело происходило не на вилле, Йоран никогда бы не признал в этом землисто-сером истощённом манекене с заострившимися чертами Габи. Кожа как прохладный мрамор. Чёрные круги под запавшими, лишёнными блеска глазами, опухшие красные веки, посеревшие растрескавшиеся губы. По ключице пролегло плотное ожерелье разнокалиберных отметин, и Йоран сначала обморочно подумал, что впервые видит трупные пятна, но тут же осознал, что это синяки. Выше тянулась глубокая тёмная полоса: видимо, изначально тело было прикручено к изножью ещё и за шею. Дохнуло запахом старого железа и липкого пота.

— Помоги, — прошелестело призраком голоса.

Йоран рванул в ванную. Его вывернуло в раковину. Он схватился за её край. Ноги подгибались. Ледяная вода купировала следующий приступ тошноты, но пришлось подставить под струю затылок, чтобы не потерять сознание. Ручейки затекали под воротник. Йоран не мог заставить себя выйти из относительно спокойного убежища уютно освещённой ванной туда, в пространство, забрызганное кровью и заполненное присутствием подобия человека. Если бы каким-то чудом сейчас испариться и материализоваться уже у себя дома, как можно дальше отсюда!

Он глубоко вдохнул, ещё раз плеснул в лицо водой и толкнул себя назад в спальню. Пересечь её — увы, единственный способ оказаться в машине.

Кореллы всё так же очаровательно чирикали. Лапландец успел отыскать где-то ножницы, перерезал шарфы и неуклюже, но проворно растерзал узлы. Удерживая навалившегося на него Габриэля, сорвал с кровати покрывало, укутал теперь уже совсем безжизненное тело, подхватил и шагнул к дверям.

— Мы не должны ничего трогать! Останутся наши отпечатки! Что вы делаете?!

— Ваш друг вот-вот умрёт.

***

Йоран дожидался в темноте целую вечность. Он выключил огни и поставил машину в самый дальний угол стоянки, подальше от фонарей. Лапландец молча открыл дверь, молча сел рядом на переднее сидение. Вздохнул.

— Они его забрали в реанимацию.

— И вас не задержали?

— Я сказал, что нашёл его неподалёку, в переулке. Потом вышел. Никто не догонял.

— Его… ещё как-то пытали?.. — На самом деле Йоран не хотел этого знать. Ему хватило и зрелища с виллы. Перед ним непрогоняемой картинкой маячили даже не изрезанные руки, а глаза Габриэля — то ли слишком пустые, то ли слишком полные того, на что он насмотрелся по другую сторону линии, и это нечто выело из них всё подчистую.

— Не знаю. Они сказали только, что у него гемо… короче, шок от потери крови и крайняя степень обезвоживания. Кисти вроде ампутировать не придётся: он, пока был в сознании, пытался на коленях стоять. Приедь мы минут на двадцать-тридцать позже, он бы умер. Вам надо бы в полицию.

— Они и так в курсе, — огрызнулся он. — Вы тоже свалили из Норрланда, оставив шито-крыто труп за спиной.

— Я всё им расскажу. Вернусь и расскажу. Но тут дело другое. Двое — это не шутка.

Йоран хотел было сказать о Джимми, но такое признание вынудило бы повторить, на сей раз вслух, крутящуюся навязчиво и едко мысль, что их последовательно выкашивает проклятие. Джимми, Габи, Стефан, Фредерика. Он всячески не хотел этого признавать, но в список смело можно заносить и Карину. C’mon, её никто не видел и не слышал неделю, всё ещё есть сомнения?

Вечеринка. Что и когда пошло не так? Мозг ворочался, тыкаемый палочкой вопросов, как выполосканный в рогипноле.

Дымчатое стекло. Стриптизёрша. Лица — Уве, Стефан… силуэты девяти человек. Стоп, каких девяти?.. Их никогда не бывало больше восьми-девяти, включая его самого. Кто десятый?.. Похоже, у него двоится в глазах. Бокал в руках. Двери. Закрытые двери. Что за ними?

Какого дьявола он не помнит?

***

Первым делом Берг рванулся к мини-бару и влил в себя коньяк прямо из горлышка бутылки.

Можно понять.

Йеппе сам согласился на молчаливый вопрос о порции выпивки и для него, хотя поднялся в квартиру только за тем, чтоб зайти в туалет — в больнице, хотя и припёрло, сначала не до того было, потом он запутался в коридорах и постеснялся спросить ещё раз, куда надо свернуть, указатели только сбивали с толку, а потом пора было уходить, чтоб к нему не вернулись с уже основательными расспросами. До парковки, на которой осталась его машина, он доберётся пешком. А потом, наверное, снова заглянет к администратору в отель. В конце концов, не так уж плохо там было.

Берг выгонял из квартиры темноту, переходя из комнаты в комнату и зажигая лампы. Квартира оживала и становилась покладистее, домашнее, как поглаженная кошка. Йеппе, сам не зная зачем, следовал за ним. На пороге спальни Берг замедлился, и Йеппе словно мысли прочёл: спальня на вилле.

И тут, как бы отвечая на мрачное воспоминание, на кровати что-то шевельнулось. Вспугнутое светом, распрямилось. Заворочалось под пушистым пледом.

Из-под пледа вынырнула девушка. Хрупкая, невысокая. Совсем не похожая на Веру. То есть на Фредерику. Эта девушка напоминала промокшего воробушка. На ней была мужская рубашка, закрывающая ноги в зелёных леггинсах почти до колена.

Берг шумно выдохнул.

— Господи! Меня чуть удар не хватил!

— Извини. Сама не заметила, как уснула.

Девушка безропотно соскользнула с кровати, выпуталась из пледа.

— Карина, ради Бога, что ты на себя нацепила? — раздражённо спросил Берг. Потом осёкся и прибавил миролюбивее: — Как ты вошла?

Он явно вспомнил о Стефане и пытался понять, знает ли уже девушка о смерти своего бойфренда. Что-то в линии её плеч говорило, что да. Она даже не обратила внимания на резкость.

— Я тебя с полудня жду. А может, раньше. Меня твоя домработница вспомнила и впустила. Сказала, ты должен в час вернуться.

По недовольно поджатым губам Берга можно было предположить, что домработнице влетит.

Девушка была ещё сонной, но Йеппе догадался: обычно она более требовательна и своенравна; такая, которую побоятся лишний раз одёрнуть, даже если она самовольно прикорнула на чужой кровати или потребовала куда-то впустить. На миленьком личике сердечком уже сейчас проступала настойчивость.

— Дела были. Ты не могла позвонить?

— Кто это? — спросила она, внезапно обращая внимание на Йеппе.

— Его зовут Йеппе, и он приехал из Норрланда. Из-за Фредерики. Искать тебя, между прочим.

Карина смерила Йеппе взглядом.

— Мы незнакомы.

— Да, я слышал о вас только от Веры, — подтвердил Йеппе.

— Какой ещё Веры?

— Так назвалась Фредерика, — пояснил Берг. — Она отсиживалась в Лапландии.

— Она попросила меня вас найти.

— Вот оно что. Но у Фредерики не было родни или друзей в Лапландии.

— Я не родня. Мы познакомились несколько дней назад.

— И он приехал искать меня, потому что его попросила девушка, которую он впервые увидел несколько дней назад? — недоумённо вопросила Карина.

— Только не спрашивай его, с какой стати, — торопливо предостерёг Берг. — Я не вынесу смотреть на это ещё раз.

— На что на «это»?

— Просто не спрашивай. Лучше объясни мне, что происходит.

— Ты это у меня хочешь узнать?

— Блин, Карина, что за херня? Мы тебя обыскались. Стефан приходил ко мне домой, спрашивал о тебе. А потом… Потом мы узнали, что случилось. Ты ведь в курсе?..

Она кивнула хмуро и отвернулась. Йеппе подумал, что она собирается заплакать. Или наоборот, рассердиться. Или уже сердится. Что-то поднималось в ней горькой волной. А она сдерживалась.

Он заговорил, чуть торопливее, чем нужно, потому что испугался, что она забудет про него, переключится полностью на мысли о своём парне.

— Ваша подруга очень сожалела, что вас подвела. Я не знал, что ей настолько плохо. Она вроде бы поела и поспала, но всё равно ей стало хуже. Она умерла в субботу. В ночь с пятницы на субботу, наверное. Мне жаль, что так вышло. Однако она думала о вас, до последнего, и просила вас отыскать и попросить прощения за то, что уехала и вас бросила. Ей было важно, чтоб вы это услышали.

Сейчас она всё-таки заплачет. Те слёзы, которые у неё, наверное, уже были на подходе, возьмут и прольются из-за Веры-Фредерики.

— Она была очень хорошая, — помолчав, сказала Карина.

— Это видно было. Я постарался оставить всё так, чтобы с телом ничего не случилось…

Вместо Карины заплакал он сам.

— Ну вот, — простонал Берг. — Как я и говорил.

Лапландец шмыгнул громко и утёр крупные слёзы, градом посыпавшиеся на густую бороду.

— Вы меня простите. Это у меня случается иногда… Да ещё больница…

Йоран поспешил незаметно наступить Йеппе на ногу. Не при каких обстоятельствах нельзя заикаться кому бы то ни было о том, что они побывали на вилле Габи. Полиция, конечно, рано или поздно вычислит, кто выступил добрым самаритянином, но пусть этот добрый самаритянин сам и выкручивается. Его собственное участие не должно всплывать как можно дольше. По крайней мере до тех пор, пока Йоран не переговорит с адвокатом родителей.

— Вы убедились, что с ней всё в порядке? Теперь ваша миссия выполнена. Вы можете с чистой совестью отправляться домой. Это Карина, и вы сказали ей всё, что собирались сказать.

В кармане тренькнул смартфон.

Йоран сначала не мог сообразить на что смотрит. Сообщение пришло с неизвестного номера, и он был уверен, что это какой-то безвкусный спам, но даже спам был бы сейчас лучше, чем зрелище на экране. Потом что-то в том месиве, на которое он смотрел, стало вырисовываться нечто, становящееся с каждой секундой всё более знакомым и всё более чудовищным. Кадры короткого видео были смонтированы с беспощадной прямотой и без всякой цензуры. Освещение — розово-бордовое. Дверь — со слишком завитушчатой ручкой. Пространство — замкнутое. На заднем фоне — музыка. Танцевальная. Чьё-то бедро, выкрашенное искусственным загаром, длинная нога, замкнутая между блестящими микро-шортиками и высокой шнуровкой таких-же серебристо-блестящих ботфортов. Дверь конвульсивно вздрагивает. Притихает. Потом открывается, как от вырвавшейся наружу вулканической пульсации. Из двери вываливается человек. Голый. Нет, не совсем. Белая рубашка взметывается за его спиной крыльями, но не считая неё он обнажён. Это не сразу понятно из-за розово-бордового света и из-за переливчато-багряного на его теле. Мазки движения фигур, раз и другой загораживающих на секунду камеру, учащаются. Неразборчиво звучит вопрос. Раздаётся визг. Кто-то куда-то бежит. Человек в проёме дверей покачивается. Хирургически верный срез там, где должно быть то, что видишь у обнажённого мужчины, пульсирующе выплёвывает кровь. Человек падает. Почему-то в падении его лицо опознать легче. Крики и визги становятся гуще, Ленц, а Йоран уже не может делать вид, что опознал упавшего неверно, простирается в броске вперёд, протаскивая себя по полу, и след тянется густой полосой. Густо-багряный.

Рубиновый, автоматически поправил себя Йоран.

А через секунду раздался мелодичный звук, и он увидел, как за своим смартфоном потянулась уже Карина.

«Не смотри», — хотел вскрикнуть он. Был уверен на сто процентов, что сейчас на её экране развернётся точно то же видеосообщение.

Но она уже смотрела. Молча. Только чуть хмурилась. Потом подняла голову и вопросительно оглядела их обоих, его и лапландца.

Йоран не мог понять, что не так. Карина выглядела странно. Трудно понять, в чём дело. Просто странно. А ещё она сказала: «У Фредерики не было родственников в Лапландии».

— Нет, никто никуда не уйдёт, — сказала Карина устало. Подошла к двери и заперла её. — Так ты не знаешь, что за херня? Даже не предполагаешь?

Она подошла ближе. Ещё ближе. Наклонилась к нему. Глаза у неё нездорово блестели. От огоньков, зародившихся в зрачках, захотелось вжаться в стену.

И тут он вспомнил.

***

…— Это будет эксклюзивно, обещаю тебе. Эксклюзивная фишка только от Джимми. Узкий круг. О-очень узкий круг.

— Он добыл что-то напрямую из Колумбии, что ли?

— Всё-всё-всё! Я молчу, — отрицательно замотал головой Уве, улыбаясь и прижимая указательный палец к губам. Отступил на несколько шажков назад.

— Что за секреты? — сухо спросил Йоран. Его задела такая секретность. И с кем? С ним! Блин, да он же Йоран Берг! Он был на всех тусовках, его без вопросов пропускали в самые потайные комнаты. Это оскорбительно — не сказать ему напрямик, в чём заключается сюрприз.

— Так ты с нами?

— А когда я пасовал?

— Джимми особо просил предупредить: строго конфиденциально. Ни-ко-му. Я могу тебя отвести к остальным и рассказать, в чём соль нынешнего восхитительного сюрприза, только если ты твёрдо намерен участвовать и сначала дашь клятву молчать.

— Подписаться под чем-то, что, может, того и не стоит?

— Такое обидело бы Джимми, услышь он тебя. — Уве и сам как будто обиделся. — У него никогда не бывает второразрядных развлечений.

— И во всех них я принимал участие. Без дурацких клятв. Он меня знает, ты меня знаешь. Мы не дети, чтобы играть в тайных агентов. Что за странность вдруг?

— Прости, мне самому не по себе — говорить тебе такое. Но это пожелание Джимми. Таковы условия. А я — только принимаю заявки.

Йоран хотел послать Уве и его секреты очень далеко, но одёрнул себя: если он сейчас развернётся и гордо уйдёт, останется только ехать домой. Не может же он как ни в чём ни бывало остаться на вечеринке, где есть закрытый вип-клуб, куда он внезапно не допущен, попивать шампанское и делать вид, что его всё устраивает. Пока он не знал о собрании в дальней комнате, вечер казался замечательным. Но теперь всё было по-другому.

А ведь только нынешним вечером дело не ограничивается. Назавтра все будут знать, что Йоран Берг не принимал участия в маленьком междусобойчике только для своих. И это повлечёт целый снежный ком. Упаси Бог, остальные решат, будто он больше не пользуется расположением Джимми. Или что ему наскучила эта компания. Или его финансовое положение пошатнулось, и ему не под силу оплачивать развлечения для избранных. Всего-то одна маленькая пропущенная забава, а обойтись она может очень дорого. Возникнут вопросы, поползут слухи. В следующий раз любой призадумается, прежде чем звать его с собой — «В тот раз, ну помнишь, на той вечеринке, его не было; может, Джимми и Уве не хотели его там видеть? Может, лучше не звать?» И все сойдутся на том, что лучше не вмешиваться в тонко настроенный баланс и не создавать неловких ситуаций. Следующее пропущенное развлечение закрепит всеобщую уверенность в том, что он выпал из кружка своих. Кто-нибудь замолотит лапками в полную силу и пробьётся на его место. Быстренько просклизнёт в приоткрывшуюся дверку. Вот как это работает. Вернуться будет уже не так просто.

Еще нет и двух ночи! Что он будет делать в пустой квартире со скромными запасами алкоголя и одним единственным припрятанным за комодом косяком?

Йоран уверенно улыбнулся Уве.

— Ну и конспирацию вы развели, — скривился как можно пренебрежительнее он. — Я верю Джимми как себе. И тебе почти так же, уклончивый ты засранец. Веди меня в тайное тайных. Клянусь залогом своей плодовитости и силой, осчастливливающей дев, что буду нем как рыба и твёрд как скала, что бы там ни придумали вы, маленькие извращенцы.

Уве с видимым облегчением обнял его за плечи.

— Я знал, что ты не пропустишь! Йоран Берг — ну какое веселье без тебя? Бери бокал и пойдём. Скоро уже начинают.

Йоран не собирался допивать шампанское, но из дипломатических соображений бокал подхватил. Кроме того, отчего-то ему было комфортнее с чем-то в руках. Он всё ещё не мог избавиться от неприятного осадка, который остался после этого разговора.

Следуя за Уве, он пытался отгадать, что же за секретное развлечение имеется в виду. Заранее казалось, что оно дурно пахнет. Он даже испытал лёгкое беспокойство. Такого с ним раньше никогда не бывало. Элитные шлюхи? Это было, и без всякого ажиотажа. Наркота? Ха, никто не делал из её регулярного присутствия страшного секрета, они же просто расслабляются. На ум лезли такие неприятные догадки, как педофилия или жёсткое бдсм. Что-нибудь на грани. В затуманенном мозгу даже пронеслись неуместно трезвые мысли о том, что таким образом Уве подцепит их всех на крючок: сделает соучастниками противозаконной мерзости, дабы потом они были связаны круговой порукой. У него давно мелькали подозрения, что в случае чего, прижми одного из них, и вся цепочка посыпется. Возможно, Джимми и его верный министр решили сцементировать шаткую конструкцию компроматом.

Когда они вошли в маленькую, по меркам здешних апартаментов, комнату, Йоран облегчённо выдохнул. Не было и намёка на те неприятные картины, которые ему успела нарисовать фантазия. Всего собралось восемь человек — Джимми, сам гостеприимный хозяин Уве, Стефан, Расмус, Ленц, Фредерика, Карина, Габи. Йоран оказался девятым. Почти стандартный состав; непонятно только, что здесь делает эта девчонка, Фредерика; она, конечно, подружка Карины, и они ходят на вечеринки вместе, но ни разу её не приглашали в тайные комнаты.

Уве явно упивался наведённой дымовой завесой: он периодически отыгрывал роль серого кардинала, делающего вид, что он скромный служитель на побегушках, хотя на самом деле было ровно наоборот.

Расмус уже чуть не повизгивал от предвкушения забавы. Простодушный и безобидный, как спаниель, он покладисто занял не слишком удобное место на пуфике возле камина. Наверняка прибежал первым, радуясь, что ему свистнули.

Холёный Габи — ну это понятно. Куда ж без него. Он всегда держался королём. И ещё — очень избирательным королём. На заурядные развлечения не подписывался. Так что его присутствие можно было счесть своего рода знаком качества.

Толстый волосатый Ленц был падок на всё пикантное. В прошлый раз он с восторгом участвовал в тщательно организованной игре «Вслепую»; были приглашены шесть девчонок, и участники по очереди с завязанными глазами на ощупь отгадывали, кто из них какая. Йоран отлично помнил выражение на лице Ленца, когда тот ощупывал очередную девицу, специально заставляя её ёрзать и терять самообладание, пока он притворялся, что усердно отгадывает. Потом он уволок в спальню двух самых хорошеньких, и судя по доносившимся оттуда звукам, методично воплотил все самые развратные свои фантазии. Йоран припомнил это с ностальгической завистью.

— Друзья, — прервал его размышления Джимми. — Рад, что все здесь и все так отважны. Для меня всегда счастье порадовать вас чем-нибудь особенным. И сегодня я приберёг для вас что-то действительно особенное…

Да, оригинальностью не блещет, саркастически прокомментировал приветственную речь Йоран. Содрано с речей политиков или менеджеров и напичкано повторами.

— Это эксклюзивное переживание, которого вы не получите больше нигде.

— Нигде в Стокгольме, нигде в стране, — подхватил Уве. Ему не терпелось подчеркнуть свои заслуги. Или, что более вероятно, он подхватил падающее знамя ораторского искусства из слабеющих рук Джимми. — Да что там — возможно, в мире. Но у нас сегодня есть шанс пережить кое-что уникальное. Сногсшибательное. Я не побоюсь сказать: волшебное. Да, да, волшебное. Потому что это в некотором роде мистика. Мы привыкли думать об этом как о мистике, хотя иногда то, что мы считаем сверхъестественным просто до поры до времени сокрыто от наших глаз. И реальность феномена не делает его менее волнующим, менее захватывающим или даже чуть пугающим. В общем, сегодня вы увидите вампира.

Он умолк, позволив слушателям осмыслить его слова. Карина, обычно не смешливая, не сдержалась и фыркнула. Стефан предпочёл сохранить нейтралитет и скучающую мину. Правильно, не стоит показывать, что на сей раз организаторы лоханулись. Нужно вежливо поблагодарить и изобразить хотя бы минимальную заинтересованность. Габи только переложил одну ногу на другую. Ленц же в открытую заскучал — мистика не являлась его любимым жанром. Он специализировался на эротике.

Уве замедлился, как застывающая патока, пристально дегустируя реакцию присутствующих.

— Именно поэтому я и упомянул об особой конфиденциальности. Сегодня у нас особый гость.

— Ты что, вызвал актёров? — разочарованно уточнил Ленц.

— Сейчас сам всё увидишь. Больше того: вы можете не только увидеть, но и поучаствовать.

— Поучаствовать в чём? — простодушно не сдержался Расмус.

— В таинстве. Вы сможете позволить ему взять немного вашей крови.

Уве сделал упреждающий жест, заметив зарождающийся ропот.

— Знаю, знаю: вы хотите сказать, что приятное обещали вам, а не кому-то ещё, и что никто не собирается терпеть чьи-то зубы в своей вене. Но я сформулировал сегодняшнее специальное предложение именно таким образом не просто так. Вы все, наверное, в кино видели или читали, что укус вампира способен подарить особые ощущения. Ни с чем ни сравнимое блаженство. Так вот: это чистая правда. Речь идёт об удовольствии высшей пробы. Не побоюсь этого слова — о самом изысканном приходе. Такое не доступно глупеньким девочкам на рейвах, где быстренько заглатывают таблетку-другую. Это даже не великолепное угощение от Исмаила. Это другое. Взлёт. Парение. Мечта. Небеса. Страсть. Уникальный микс эмоций. Блаженство. Мистика. И всё это — без похмелья и какой-либо химии. Абсолютно безопасно. Абсолютно натурально. Абсолютно экологично.

Он дал понять полуулыбкой, что можно отреагировать на последнюю фразу как на тонкую шутку.

— То есть ничего традиционного сегодня больше не будет?

— Уникальное переживание — уникально. Но поддержать переживание о пережитом можно и нужно и старым добрым способом. Джимми уже приобщился к эксклюзиву на нашем небольшом празднике в Мальмё и может подтвердить: оно того стоит.

Джимми самодовольно кивнул.

— Поверьте мне: ещё как стоит.

— Так что? Кто из вас готов рискнуть и продегустировать ни с чем не сравнимое, неземное наслаждение?

— Укусы и кровь? Это же больно, блин, — заворчал Ленц.

— Меньше доли секунды. Сразу же наступает эффект анестезии. А потом — взлёт в небеса. Так что?

Все переглянулись. Что скрывать: Уве удалось их заинтриговать. Хотя бы тем, как он теперь будет косить под сверхъестественное.

— А немного крови — это сколько? — подозрительно уточнил Ленц.

— Буквально пара-тройка глотков.

— Я не очень понял, как ты… эээ… технически предлагаешь это осуществить, — заметил Стефан.

— Позвольте представить: C., мой друг.

Только теперь Йоран заметил ещё одного присутствующего. Йоран засомневался: то ли тот всё это время, ничем не выдавая себя, сидел на банкетке в дальнем углу, укутанный тенью, то ли просочился в комнату только что. Как раз там, в углу, находилась узкая дверь, ведущая в гардеробную. Кто знает, может, из неё тоже можно было попасть в коридор.

Гость был одет точно так же, как большинство из знакомых Джимми. Негласный дресс-код, позволяющий отделять козлов от овец. Лоферы от Carmina, брюки явно итальянского покроя. Рубашка — сто процентов, шили на заказ. Ухоженные руки. Светло-русые волосы. Но привычные детали отступали перед заметной инаковостью. В полутьме и мягком свете свечей она смягчалась, но не исчезала. Замороженный — вот верное слово. Гостя будто только что извлекли из криокамеры и не успели как следует очистить от инея. Он смотрел замороженно, двигался, как скованный окоченением, и внутри у него была одна мерзлота.

У Йорана пробежали мурашки по коже. Он сразу перестал считать сказанное ерундой. Достаточно было посмотреть на С., чтобы увериться: ни черта это не розыгрыш. Долбанный Уве в самом деле притащил вампира. Ух. Ни хрена себе. Зашибись. Охрененно. Под ложечкой неприятно засосало. Червоточина-мыслишка бурила мозг: опасно.

Они рядом с чем-то, что смертельно опасно. Всё это может плохо кончиться.

Он исподтишка оглядел компанию. После взгляда на С. все замолчали. Никто не ухмылялся. Даже Ленц затих.

— Леди. Джентльмены. Кто совершит путешествие в райские кущи первым? — голосом продавца феррари осведомился Уве. Он сохранял самообладание и держался так же, как всегда, когда предлагал новое зелье. И как будто не сомневался, что найдется и первый, и второй желающие.

Йоран же был почти уверен: ни один нормальный человек не подпишется на то, чтобы приблизится к существу, сидящему напротив.

Повисло молчание. Они в замешательстве посматривали друг на друга.

С. никак не реагировал на аукцион, на котором разыгрывался первый лот с ним в главной роли. Он смотрел сквозь пространство и присутствующих пустым, ничего не выражающим взглядом. Как рабочая лошадь, задумчиво пялящаяся в угол денника, пока вокруг суетятся случайные посетители. Сравнение на одну ногу хромало: травоядностью от него не и не пахло. Зато было точным в другом: ощущалось в этом существе нечто, делающее более правильным сравнение с животными, нежели с людьми.

— Ладно. Это буду я, — изрёк Габи. Очень бегло, совсем легко улыбнулся. Когда все взоры обратились к нему, он ещё вальяжнее раскинулся на диване. Ни дать ни взять персидский падишах.

Захотел снять сливки, не без раздражения отметил про себя Йоран.

— Что надо делать?

— Устраивайся рядом с нашим гостем. Освободи запястье, — дружелюбно подсказал Уве. Как будто подсказывал, как правильно садиться на велосипед.

С. не выказал ни заинтересованности, ни каких-либо других эмоций. Только сдвинулся буквально на сантиметр, когда первый клиент опустился на банкетку рядом с ним.

Габи закатал рукав тонкой батистовой сорочки. Поправил спадающие на лоб красиво рваные жгуче-чёрные пряди. Он оставался по-королевски невозмутим. Благожелательно поглядывал на остальных из-под полуопущенных густых ресниц. Небось забавляется общей растерянностью. Ещё бы: первый, прыгающий с головокружительной высоты в столь же головокружительную неизвестность. По сути, он только что утвердил своё превосходство над ними, трусливыми слабаками.

Когда С. прикоснулся губами к протянутому запястью, все затаили дыхание.

Сперва ничего не происходило.

Потом Габи резко запрокинул голову. Его тело выгнулось, с губ сорвался стон удовольствия. Потом мышцы расслабились. Он растаял на банкетке, позволив блаженству затопить лицо. Задышал глубже.

Йоран был впечатлён: Габи всегда хорошо владел собой. При других он не демонстрировал эмоций и слабостей. Даже положительных эмоций. Для него важно было блюсти загадочность. Раз его так протащило, значит, Уве не шутил.

— Кто следующий? — с улыбкой распорядителя театрального представления вопросил Уве.

Расмус немедленно вскинул руку. Ну ещё бы — не хочет отставать.

Теперь уже все остальные поглядывали друг на друга ревниво. Первый страх ушёл. Каждому захотелось быть следующим. Йоран испытал досаду: надо было быть смелее и вызваться первым. А теперь все хотят опередить друг дружку, но они все — всего лишь последующие, а не первопроходцы.

— Один заход за раз, — предупредил Уве.

Габи с закрытыми глазами улетал куда-то в край гурий и щербета. Оставив банкетку в его распоряжение, С. соскользнул серой тенью, переместился на свободный диван.

Расмус смущался и нервничал. Щёки у него рдели, как закат в морозный день. Он был в поло с коротким рукавом, так что ему не выпало короткой отсрочки; очутившись рядом с вампиром, он неловко вытянул вперёд руку, став ещё больше чем обычно похожим на неуклюжего игривого щенка. С. придержал его запястье, сфокусировался на только ему заметной жилке и лишь потом спикировал на неё.

На этот раз они все наблюдали с жадным любопытством, стремясь впитать детали. Ни у кого теперь не было сомнений, это не розыгрыш. Укус был настоящим. Кровь была настоящей.

Расмус вздрогнул, тихонечко охнул. Потом распахнул широко глаза. И потом уже протяжно выдохнул “ох!”, чтобы замереть и тихонько подрагивать.

Рядом заворочался Ленц, явно недовольный тем, что в лучшем случае станет третьим, даже после сопляка Расмуса. Но Уве вдруг устремил благожелательный взгляд на Фредерику.

— Фредерика? Карина?.. Друзья, мы должны быть джентльменами и дать место девушкам.

— Лучше я не буду, — вдруг шепнула Карина.

— Почему? Судя по всему, правда очень клёво, — укорил её Стефан.

— Я крови боюсь.

— Её и не видно. Ты разве видела? У Габи или Расмуса?

— Нет, правда, я лучше пропущу.

— Ох уж эти девочки… — закатил глаза Стефан.

— Никогда не знают, чего хотят. Давайте, будьте умницами, — поддакнул Йоран.

Уве старательно разгладил недовольную морщинку, нарисовавшуюся между бровей.

— Ладно, давайте обе подружки будут держаться вместе. Вдвоём ведь не страшно, правда, девочки?

Карина растерянно глянула на Стефана. На Фредерику.

— Леди, не заставляйте себя ждать, — укорил Стефан.

Обе поднялись. Уве успел отвести Расмуса на его прежнее место. Девушки сели по обе стороны от С. Фредрика протянула левую руку, Карина правую.

С. утешающе и целомудренно поцеловал в губы одну подружку, потом другую. То ли одурманивающее действие уже началось, то ли было что-то в глазах С. — ни одна не возмутилась.

Йоран лихорадочно прикидывал: вызваться следующим? Или всё же откосить? Теперь, когда процесс набирал обороты и перестал выглядеть таинством, на первый план по-плебейски нагло вылез самый что ни на есть банальный контраргумент: гигиена. Чужая слюна в его крови. С миллиардами бактерий — пусть и особых, вампирских. Оно ему надо?.. Кроме того, внезапно расцвела новым витком таблетка, растаявшая на языке ещё до того, как Уве подошёл к нему со своим приглашением. Цветная волна на этот раз была слабее, мягче, но всё равно дезориентировала. Если нет — он будет, похоже, единственным, кто откажется. Если да — то что?..

Карина дёрнулась неожиданно.

Он смутно понимал: что-то пошло не так. На её запястье была крохотная отметина, буквально точка, но Карина начала стремительно бледнеть. С. всё ещё касался её губ, потом медленно поцеловал Фредерику, и лишь снова повернув голову, заметив Каринину бледность, выпустил из своих ладоней руки обеих девушек.

Потом случился какой-то провал, размытый, мягкий. Плохо понимая, что происходит. Йоран отстранённо наблюдал, как Фредерика отошла к камину. Пошатываясь, встала. Выскользнула за дверь. Возле дивана было какое-то движение. Голоса. Белая Карина лежала без чувств на полу. Уве что-то быстро говорил. С. успокаивающе кивал. Потом все успокаивающе рассмеялись

Дальше оставалась темнота.

***

Берг сглотнул.

— Да, паршиво вышло.

— И не говори. Я пришла на вечеринку. Я не собиралась становиться вампиром.

— Но — постой, каким образом?.. С чего ты взяла?.. С остальными же ничего не произошло!

— Остальные не получили его крови. Ты не читал никогда ничего про вампиров? Я нечаянно ему губу прокусила, когда увидела следы у себя на руке и дёрнулась. А он заметил, что я его укусила, только после того, как поцеловал Фредерику. Из-за того, что я упала в обморок, остальные на меня отвлеклись. Фредрика незаметно сбежала. Когда все ушли, Уве помогал нам её искать. Но мы так и не смогли найти её. С. обошёл всю квартиру, но её нигде не было. Он сказал, что скоро рассвет, надо ехать. И что я поеду с ним. Мне не хотелось, но меня прилично развезло. И я уже начала чувствовать себя не очень хорошо. С. позаботился о том, чтобы никто не помнил тот фрагмент вечера. — Она помолчала. — Если бы Фредерика не сбежала… Без обратившего обращённый не может справиться. Нужна ещё порция его крови. Если бы она осталась, то не умерла бы.

Карина поёжилась и обняла себя за плечи.

— Ощущения были отвратительные — как при гриппе. Температура, затуманенность… С. сказал, что даже в таком состоянии, в котором она была, инстинкт самосохранения ей помогал. Она, наверное, и сама не помнит, как добралась до дома. А потом, уже на следующий день, стала ощущать раздражение от света города, от обилия людей, всё сильнее и сильнее. И инстинктивно сбежала из Стокгольма. Поэтому она и села на автобус. На первый попавшийся, в Лапландию. А там уже ей стало совсем плохо. Она не виновата, что уехала. Это я виновата, что она уехала и из-за этого умерла.

— Но почему Уве не попытался… — пробормотал Берг.

— Уве прокололся. — Карина пожала плечами. — Он потом бы понял, что со мной произошло. Распустил бы язык. Это его вина, это он облажался, так что… Я думала, его найдут первым. Его, а не Джимми.

— А Габи…

— А он не ушёл, — она вдруг улыбнулась широко и почти солнечно-задорно. — Габи мы взяли с собой.

— Господи, вы его…

Она усмехнулась. Как ни странно, получилось ещё солнечнее.

— С. сказал, мне надо на ком-то тренироваться.

Жалко-то как её, сокрушённо подумал Йеппе. Молоденькая, симпатичная.

Берг дёрнулся.

— Вы что — держали его с той субботы?!

— Габи был в очень хорошей форме. Не знаю, может, до сих пор есть. Хотя он выглядел довольно бледно, когда утром я уходила. Пульс исчез. Из него получился действительно полезный тренажёр. Ну и заодно он нам предоставил свою виллу на эту неделю. Очень удобно.

— Но как же насчёт той самой эйфории? В тот вечер…

— На самом деле это можно регулировать. Сам решаешь, впрыскивать фермент со слюной или нет. Обычно этого не делают. Обычно — просто больно.

— Господи… — простонал Берг. — Но постой… Ты же была здесь, когда пришло … это сообщение… Там стоит время и дата съёмки…

— Ленц слишком крупный. Поэтому в этом случае С. вызвался помочь. Это его подарок на обращение. Сказал, что раз так всё вышло, я могу решить, чего мне хотелось бы, а он подстрахует. Хотя мне и хотелось бы сделать это самой, как и с остальными. Ленц всегда был таким сексистским ублюдком.

Берг, вопреки всем соображениям безопасности, возмущённо вспыхнул:

— Ты связалась с психопатом! Ты это понимаешь? Зачем тебе?

— Ему есть до меня дело.

— Всё, я не хочу больше этого слушать! Я не хочу быть соучастником!

Карина заправила прядь волос за ухо и рассудительно возразила, став похожей на учительницу:

— Ты и так соучастник. Не меньше Джимми или Уве, которые это затеяли. Ты всё видел. Вы сидели и смотрели. Такое элитное развлечение. Никто из вас не пошевелился.

— Карина, ты же знаешь: меня привели туда точно так же, как и тебя. Уве взял меня на слабо. Я вообще ни сном ни духом…

— Меня и Фредерику жрали на ваших глазах, а вы, эгоистичные скоты, пялились и тешили любопытство. Никто не осмелился сказать: не давите на них, не надо. Вы боялись, что вас выставят из песочницы, если только дадите понять, будто не слишком круты. Вам всем хотелось понравится Джимми и не потерять лицо. И ради этого вы готовы были сделать вид, будто нормально всё — даже если кем-то кормят вампиров или зомби. Вы действительно ничего не сделали — ничего.

— Слушай, каждый отвечал за себя! — запротестовал Берг. — Как и во всех других случаях. И всё было по согласию. Не надо перекладывать ответственность на других! Вы сами хотели поймать кайф и сами побоялись показаться нерешительными.

— Мы — не хотели. Мы уступили вашему давлению. Всё, чего мы хотели, я и Фредерика, — уйти. С самого начала, как только оказались в комнате. А ты сказал: «Давайте, будьте умницами».

Карина оказалась рядом и одним движением свернула ему шею.

— Ты и так бесхребетный, — сухо сказала она.

Тело осело на пол, под окно, не сразу, как-то картинно медленно. Карина отошла от него так, словно всего лишь поправила штору.

Йеппе стало немного грустно оттого, что он умрёт здесь, далеко от дома, не объяснив полиции о Фредерике и не закончив дел на хуторе. Он даже не убрался дома как следует. Стыдно-то как получится — полиция и все остальные, да и соседи, увидят, что у него пол на кухне грязный. И соль для оленей он в кормушку не положил.

— Думаешь, это несправедливо? — спросила Карина, не глядя на тело.

— Справедливо, и он, может, и заслужил, но всё равно неправильно. Его всё равно жалко.

— Я хотела поехать в Найроби весной. Увидеть национальный парк. А ещё — согласиться на предложение о работе на Мартинике. А теперь С. говорит, что единственный вариант — страны, где нет яркого солнца. И люди будут чувствовать холод. В смысле, что если я буду встречаться с кем-то, то в постели с мной и даже просто в объятиях им будет холодно.

Она замолчала и вонзила в него взгляд по самую рукоять. Будто даже немного сожалеющий.

Йеппе обречённо вздохнул.

— Я хотел… Мальчика того, тёмненького, не трогайте больше. Если он выживет. Пожалуйста.

Она села на пол и закрыла лицо ладонями.

Он поколебался, но потом положил руку ей на плечо и легонько погладил.

Карина подняла голову.

— Откуда ты, говоришь?

— Из Лапландии.

— Может, стоило бы переехать туда.

— Если хотите. Там рядом дом пустой стоит. Но там Вера умерла. То есть ваша подруга. Наверное, уже полиция приходила. И у меня есть свободная комната.

— Как тебя зовут?

— Йеспер. Но все обращаются ко мне Йеппе.

— Уходи, Йеппе.

Он потоптался на пороге.

— Ладно. Пусть у вас… всё образуется.

И вышел.

***

Йеппе стянул куртку и повесил её на крючок возле двери. В доме было стыло. За несколько дней отсутствия из комнат успело выветриться тепло. Снаружи долина лежала схваченная инеем, прощально полыхая брусничником и просительно глядя на несущие скорый снег облака чистыми глазами беззащитной голубики.

Он повесил ключи от машины в ключницу. И первым делом взял соль для оленей.