Звёзды и Лизы
Лиза бродила по залам и не могла насмотреться. Фотографировала, читала, восхищалась. Чего здесь только не было! И платья, и портреты, и книги.
— Ну что ты застыла? Нас девочки ждут!
Катя притоптывала ногой в новом ботинке. И дергала Лизу за рукав пальто. Она не хотела сюда приходить. Но обижать чувства подруги не решилась.
Выставка памяти поэтессы и художницы Елизаветы Петровской открылась всего на неделю. А Лиза слыла поклонницей их известной землячки. Считала, что они похожи. Ярко-рыжие, в веснушках, полноватые. Еще и тезки.
— Смотри, какая прелесть!
Увлеченная девушка показывала на длинное белое платье, по низу отделанное кружевом. В области сердца на нем была вышита змея. Катя кивала, уткнувшись в телефон.
— А черновики! Бесценно!
Лиза без устали делала кадры. Она подходила к последнему экспонату, когда услышала тихое «Милая, примерь платье! Со змеей…»
Девушка тряхнула головой. В помещении с ней находились только подруга и пожилой мужчина-смотритель. Он почти не двигался, сомкнув руки на груди.
«У меня едет крыша. Неужели после «короны»?»
Лиза потерла виски, взглянула в окно. Там мелькнула темная фигура. «Ой!»
— Что с тобой?
Катя оторвалась от экрана.
— Все нормально. Э, скажите, а можно сфотографироваться в каком-либо наряде поэтессы?
Мужчина криво улыбнулся, поправил седые кудри. И заговорил высоким голосом, совсем ему не подходящим:
— Не можно, а нужно, мадемуазель! Выбирайте. Зеленое, фиолетовое? Они самые популярные.
— Белое!
— О, нет. Не советую.
Девушки переглянулись и хором спросили «Почему?!»
Хлопнула дверь. И еще раз. В здание никто не вошел.
Смотритель оглянулся, покивал. И чуть тише продолжил:
— Оно про’клятое. Елизавета собиралась замуж, но узнала, что жених ей неверен. Именно тогда родились ее лучшие стихи. Она дописала поэму. А в день, когда поставила точку, отравилась. Официальная версия — сердечный приступ.
— При чем тут платье? — хмыкнула Катя. Лиза шикнула на нее и уставилась на мужчину.
— Говорите, пожалуйста! Э-э…
Тот помедлил и договорил:
— Роберт Модестович. Поэтесса оставила записку. Просила в последний путь проводить ее в белом платье. Вы вряд ли знаете, но вышивку и кружево выполнил как раз жених. Родственники были против, и наряд остался в коллекции.
У Лизы заблестели глаза. И снова ей послышалось «примерь…» Тихий женский шепот, с ноткой грубости. Она не выдержала, спросила подругу:
— Ты слышала голос?
— Какой? — недоумевала та.
— Показалось. Давайте все же белое!
Смотритель кивнул и направился к манекену. Аккуратно снял вещь и протянул Лизе. Предложил переодеться в соседней комнате.
Она чувствовала озноб, когда надевала платье поверх своего короткого. Руки не слушались, но кое-как застегнула молнию. Поправляя волосы, почувствовала легкий ветерок и запах корицы.
«Я сошла с ума! Домой, срочно домой!»
Девушка почти бегом вышла в центр зала и…замерла. В большом зеркале, непонятно откуда взявшемся, увидела отражение. Наряд шили как на нее. Стройнил, украшал.
— Вы прекрасны!
— А тебе идет!
Катя и Роберт Модестович восхитились синхронно. Мужчина подал девушке перо, рассказав, что Петровская очень любила каллиграфию.
— Будет полное погружение в образ, берите.
Она кивнула и с улыбкой заговорила, изображая, что пишет пером в воздухе:
— От самой яркой звезды направо,
А дальше прочь уводила слава.
Когда бы знать, что любовь — отрава,
Я никогда бы вам не сдалась…
Катя фотографировала, потом захлопала. Понемногу и она заинтересовалась выставкой. Роберт Модестович стоял рядом и улыбался. Лицо, будто исцарапанное морщинами, подобрело. Глаза почти не мигая смотрели на рыжеволосую диву.
— Ну как фотки? — Лизе стало душно, она поправила воротник и отчаянно захотела домой.
— Супер, давай у зеркала!
— Хорошо, но поскорее, ладно? Я устала.
Новоиспеченная модель приняла расслабленную позу, словно поэтесса подыскивала рифму. Взглянула в зеркало и тут же отпрыгнула. С криком «Аааааа!» отбросила перо, вцепилась в молнию и пыталась снять платье. Перед глазами закружилась пелена, и Лиза упала…
Она очнулась минут через десять, бледная, холодная. Сидя на изящном стуле у окна.
— Где я?
Зареванная Катя протягивала бутылочку:
— Подруга, ну ты даешь! Напугала страшно. Мы в музее.
Лиза попила. Оглянулась. Ни платья, ни зеркала. Роберт Модестович наблюдал за новыми посетителями выставки. Те периодически косились в сторону подруг.
— Пойдем отсюда, Кать.
— Ага, давно пора, — кивнула подруга.
Они схватили пальто и быстро вышли из здания. Заметно стемнело, а с неба летел плюшевый снег.
Лиза остановилась. Глубоко вдохнула и сказала:
— Кать, я все знаю. Ты спишь с моим Глебом. Так что дальше общаться ни к чему. Спасибо за все, и прощай.
— Что за бред?
Возмущенный тон подруги не смутил Лизу. Она похлопала Катю по плечу и с грустной улыбкой добавила:
— Не поверишь. В зеркале музея увидела, как вы целуетесь. А потом кое-что припомнила — все совпадает. Пока!
Девушка отвернулась и зашагала к другой остановке. Больше им было не по пути…
Поздним вечером Роберт Модестович пил чай с лимоном и выслушивал нотации. То появляющийся, то исчезающий образ поэтессы на диване уже не пугал. Вот она опять возникла — в синем шелковом костюме, нога на ногу. Доедая эклер, ворчала:
— Робка, стареешь, что ли. Ты должен был уколоть девушку пером, чтобы пошла кровь. Только тогда я могла завершить обряд и вернуться на землю. Сколько лет искали подходящий типаж. А эта и стихи мои знает наизусть, и судьбы у нас похожи. Эх…
Образ растворился, а на диван упали крошки от эклера.
Мужчина взглянул на часы: 21-00. Время смерти Елизаветы. Теперь до утра не придет. Он выдохнул, убрал крошки и дожевал лимон. Достал большую звездную карту, чтобы наметить новый маршрут передвижной выставки.
— Любимая, мы все равно это сделаем. Ты будешь жить!
Роберт утер слезы и углубился в изучение карты. Впереди ждала целая ночь.
Месяц спустя
Новая Лиза прогуливалась по набережной. Река напоминала полосатую мочалку. Ветер без жалости прыгал по крышам и бросался снежинками.
«Ну и погодка! А я тут на целую неделю! Бр-р!» — думала туристка, натянув розовый шарф почти до глаз. Шубка «тедди» не слишком грела, но создавала модный образ.
Дзынь.
Телефон ворвался в тишину.
— Да, мам!
— Ну как ты, Лизок?
— Все хорошо. Скоро в отель, уже озябла. Вы в порядке?
— Да. Не считая нового букета от Глеба. Может, простишь?
— Выкидывай цветы. Тема закрыта. Пока.
Настроение испортилось.
Лиза посмотрела по сторонам и уткнулась взглядом в вывеску «Антиквароff». Ноги сами собой повернули к зданию.
Продавец-черноволосый мужчина лет шестидесяти пяти…вышивал, сидя у окна. Взглянув из-под очков в красной оправе, улыбнулся.
— Добрый день, милая барышня!
— Добрый!
В помещении было тепло от камина. А лавка больше походила на богатый загородный дом. Лиза подошла к дальней витрине, стянула шапку, размотала шарф. Теперь, после потери жениха и подруги, она носила каре. Тяжелые волосы лежали идеально.
— Вам подсказать? — голос продавца, сильный, заполнял все пространство.
— Да, пожалуй.
Девушка обернулась и заметила, как мужчина поменялся в лице. Буркнул: «Вот тебя-то нам и не хватало!» Лиза недоумевала. Спросила: «Что с вами?» Он вскочил, подошел ближе. Хихикнул: «Показалось!» Потом захохотал. Успокоившись, кашлянул и натянул маску серьезного человека.
— Как вас величать, голубушка?
— Лиза.
— О Господи!
— А вас?
— Евтихий Федорыч. Простите дурака старого. Вы очень похожи на одну поэтессу, тоже Лизу. Она погибла сорок лет назад. К сожалению, из-за меня.
— Да ладно?! Вы были женихом Петровской?
Антиквар нахмурился: «Ну да. Вы о ней слышали?»
Теперь настала очередь Лизы хохотать. Евтихий Федорыч смотрел с удивлением. Пошел в соседнюю комнату, крикнув на ходу: «Вы успокойтесь, а я сделаю кофе. Нам определенно есть о чем побеседовать!»
Через пару минут вынес на подносе две чашечки и блюдо с выпечкой. Запахи немедленно проникли в Лизу, и в животе заурчало. Она вспомнила, что с утра не ела.
— Присаживайтесь!
Евтихий Федорыч указал на строгие стулья у камина. Девушка благодарно кивнула. Сняла пальто, поправила платье и уселась, потирая руки.
Он устроился рядом — худощавый, с хитринкой в карих глазах. Модный серый костюм отлично вписывался в интерьер.
Небольшой стол был завален книгами. Кофе оказался в меру крепким. Лиза угостилась овсяным печеньем и выдохнула:
— Рассказывайте!
— Что именно?
— Все! Я фанат Петровской. И хочу знать подробности ее жизни.
Мужчина кривовато улыбнулся.
— Наш роман походил на сказку. Только закончился не слишком красиво. Но память жива. Я даже помог бывшему сопернику открыть музей в честь Лизы.
— Роберт Модестович, кажется?
— Вы и с ним знакомы?! Удивительное дело!
Гостья допила кофе и сказала:
— Кстати. Я думаю, жива не только память.
— Что вы имеете в виду?
— Я…была недавно в музее.
Беседу прервал грохот. Зазвенела посуда. Девушка ойкнула. Продавец погладил ее по плечу: «Не бойтесь! Это свои!» Руки у него были ледяными. В зал ворвался упитанный белый кот. С такой скоростью, словно в лавку закинули сугроб. Сверкнули, как фары, желтые глаза.
— Бобби! Что происходит?
— Мяу!
Кот запрыгнул к Лизе и вцепился в ее запястье.
— Черт!
Девушка с трудом сбросила животное с колен и стала отряхиваться. Бобби фыркнул и убежал. Евтихий Федорыч извинился за «хулигана» и попросил продолжить рассказ.
Лиза вытерла кровь и договорила:
— Так вот. Я решила сфотографироваться в платье поэтессы. Выбрала белое. А после увидела в зеркале ее… В шелковом костюме, с таким же каре, как у меня.
— Вы серьезно?
— Я так и знала: не верите. Это трудно объяснить. Но там творится что-то странное. Звуки, запахи — будто Елизавета рядом.
Тут часы громко отбили полдень. В окно постучали. Девушка повернулась и вздрогнула. Перед зданием стояли люди с огромными метлами. Все в одеждах черного цвета, с капюшонами на головах.
— Господи, кто это?
Евтихий Федорыч вскочил и засуетился. Повязывал шейный платок, надевал полушубок.
— Лиза, милая, скорее.
— В чем дело?
— У Вас что-то стряслось, я ведь прав?
— Ну-у. А как Вы догадались?
— По глазам. Степень грусти зашкаливает. Вас оставил возлюбленный?
— Это сделала я!
— Тем более. Приглашаю вас на праздник Метлоуин. Ну же, поторопитесь.
Лиза послушалась. «Дурдом! Но любопытно!» — стрекотали мысли, пока одевалась.
И вот они на улице. Догоняют толпу. Люди с метлами шли по набережной. Возле памятника часам остановились. Лиза врезалась в спутника. Он обернулся, прижал к губам палец. Горячо зашептал: «Пока молчите, и до вас дойдет очередь!»
Один из мужчин прочел заклинание на латыни. Потом каждого человека попросили назвать самое грустное событие прошедшего года. Причем исчисляли время они с февраля по февраль. Лиза прыснула, но Евтихий Федорыч вцепился ей в локоть и прошипел: «Смотрите!» Ее глаза увеличились вдвое: люди махали метлами, а в воздухе летали слова.
— Говорите!
Предводитель указал на Лизу пальцем. Она не осмелилась возразить.
— Я рассталась с женихом. Хуже всего, что он изменял с лучшей подругой. Я очень переживаю.
Девушка не замечала, как по щекам скачут слезы. И не отводила глаз от компании: вот люди подняли свои «орудия», и только что сказанные фразы появились перед ней, чтобы исчезнуть.
— Поздравляем, эти воспоминания тебя покинули.
Она махнула головой и кинулась прочь. Скорее, чтобы не видеть безумцев. Добежав до отеля, остановилась. Захотелось танцевать и визжать от восторга. Икренне улыбнулась: «Неужели работает? Мне плевать на Глеба и Катю! Я счастлива!» Быстро зайдя в номер и раздевшись, выпила бокал шампанского. Плюхнулась на кровать, громко подпевая радио. Необычные встречи утомили. Вскоре девушка уснула.
С подоконника соскользнул призрак поэтессы. В зеленом комбинезоне она плыла по номеру и шептала: «Наконец-то дело сдвинулось! Ура!»
***
Ближе к полуночи у камина в той же лавке сидели двое. Потягивали виски со льдом.
— А тебе идет образ кота, Роберт! Давно научился?
— Ох, с нашей дивой и не такое сможешь. Но это весело!
— Еще бы!
Роберт Модестович вдруг хлопнул себя по лбу:
— Забыл спросить, Евчик! Что сейчас вышиваешь?
— Лиззи поручение дала. Опять нужно платье со змеей. Прежнее маловато. Закормил ты ее эклерами…
Мужчины засмеялись.
Где-то в безмолвии поэтесса грозила им невидимым кулаком.
…Лиза не могла очнуться. В дымке сна поэтесса Петровская гладила ее по щеке и напевала колыбельную. Негромко, с хрипотцой:
— Спи, моя девочка, выбрана вечностью
Ты не случайно, но радость поймешь.
Спи, наши судьбы сплетет бесконечностью,
Станем друг другом, и ты оживешь!
Лиза медленно спросила:
— А зачем это?
— Быть Петровской — счастье. Слава, деньги и поклонники на каждом углу. А главное, обретешь бессмертие. Разве мало?
— Н-нет…
— В полдень приходи в ту же лавку. Там знают, что делать.
Поэтесса пронзала взглядом Лизину душу до самого донышка. Водила ногтями по плечам:
— Я буду ждать!
— Х-хорошо, — против воли выдохнула Лиза и открыла глаза.
«Тьфу ты! Приснится же!»
Почесала виски, потянулась и вздрогнула. Свежие царапины на руках таяли сами собой. «Интересно, откуда они?» В номере пахло мандаринами и корицей — это сочетание напомнило о странном ощущении в музее. Она встала и пошла в ванную. Под сильными струями воды расслабилась, но мысли возвращались ко сну. «А вдруг правда? Не убьет же меня призрак. Заживем вдвоем в одном теле!»
Лиза привела себя в порядок, нарядилась. Блуза горчичного оттенка и черные кожаные брюки. На часах мигало «11.00». Позавтракав в ресторане, решила-таки сходить в лавку.
«Это розыгрыш! Меня снимает скрытая камера!»
В голове летал сумбур. Стихи Петровской, музей, кот… Но никаких воспоминаний о несостоявшемся браке. «Метлоуин — тема!» — хихикнула, надевая сапоги. Сегодня душа требовала каблуков.
Февральский день встретил пушистым снегом. Ветер давно утих, гулять было приятно. Взгляд поймал минуты — 11.45. Девушка отправила маме сообщение и селфи с набережной. Народ сновал туда-сюда. Голоса подбодрили туристку.
— Сфотографируйте нас, пожалуйста! — окликнула парочка. Совсем юные, в одинаковых пуховиках и шапках с меховыми ушами.
Лиза кивнула, сделала несколько кадров и отправилась дальше. «И я хочу любви! Настоящей, чтобы аппетит терять и улыбаться без причины!»
***
В это же время
— Лиззи, а что за сложности с воспоминаниями? Раньше такого не было.
Евтихий Федорыч поглядывал в окно и пил кофе. Роберт Модестович мерил лавку шагами и причитал: «Неужто не придет?» Легкий кашель — и поэтесса полулежит на рояле. В белом платье нового размера L. Светится от радости.
— Сегодня великий день, старички! Я вернусь на землю! Евчик, все меняется, даже в безмолвии. Для визы «Zemlenn» нужен образец крови проводника и анализ на антитела к вирусу памяти.
— Как все сложно!
— И не говори! Сколько времени?
— 11.55.
— По местам!
Лиззи растворилась.
***
11.55. И вот злосчастная вывеска «Антиквароff». Лиза с некоторой дрожью в руках потянула на себя дверь.
— Пришла-а!
Евтихий Федорыч и Роберт Модестович кинулись навстречу. Оба были в джинсах и толстых белых свитерах. В лавке веяло жутким холодом.
— Здрасьте!
Лиза сняла шапку и огляделась. Все ждала: откуда выскочит оператор? Не смутилась, пока мужчины закрывали дверь и выносили то самое зеркало. Хмыкала, надевая то самое белое платье и усаживаясь в кресло. С серьезным видом читала вслух тарабарщину в книге с бархатным переплетом. Бледные рыцари Петровской смотрели не мигая.
— Ну что ж, пора!
Роберт Модестович забрал у Лизы книгу, подал руку и повел к зеркалу. Евтихий Федорыч щелкнул выключателем и задвинул шторы. Зажег свечи.
— Лиза! Ты не представляешь, как мы рады воссоединиться с Лиззи. Вы подружитесь!
Роберт Модестович благодарил гостью, но напарник ткнул его в бок:
— Время! Милая барышня, сейчас все зависит от вас. Смотрите в центр стекла и молчите. Что бы ни происходило!
По телу барышни затопали мурашки. И в ту же секунду, разбив окно, в зал ворвался рыжий мужик с пистолетом. Заорал: «Не двигаться!» Лиза вскрикнула, а мужчины тянули ее к зеркалу: «Смотри! Смотри!» Жертва пыталась отбиться, но безрезультатно. Рыжий не медлил. Выстрел, второй, третий — и «старички» рухнули на пол. На их головы летели осколки «портала».
— Битое зеркало — к несчастью, — бесцветным тоном сказала героиня дня и села на пол. С лица ее сошли все краски, и сердце стучало как сумасшедшее.
— К несчастью встречи с призраками, дамочка! — фыркнул спасатель.
Дамочка снова покрылась мурашками — на этот раз от тембра его голоса. Отметила, что мужику лет тридцать, он в мелких веснушках и с наглыми синими глазами. Шоколадного цвета пальто, брюки с идеальными стрелками, дорогие ботинки.
— А где ваша камера? Это же розыгрыш! Они живы! Вы их усыпили?
Лиза тарахтела без перерыва. Мужик молчал, изогнув левую бровь. Она перевела взгляд на застывшие фигуры. Сомнений не осталось — их застрелили по-настоящему.
— Я… Вы кто вообще?
— Думаю, ваш будущий муж. Ярослав, очень приятно.
— Лиза, — покраснела она.
Мужик подал шубку со словами «Пора бежать, бедная Лиза!» Она вскочила, чуть не упала и вцепилась в плечо незнакомца.
— С-спасибо!
— Обращайтесь! — улыбнулся тот.
Остаток дня они провели в отеле и говорили обо всем на свете. Девушка не верила, что все это приключилось с ней. А рыжеволосый франт обещал защитить от любых напастей. Она млела в восхищении.
***
На дне безмолвия — перевернутом небе — трое сидели в лодке. Собирали рассыпанные звезды. Тишина затягивала. Поэтесса не выдержала:
— Етит твою, Евтихий! Ничему не научила жизнь. Говорила же: пишешь что-то — прячь.
— Когда говорила? — насупился Роберт. Он не мог поверить, что погиб, и цеплялся к словам.
— Сорок лет назад. Я нашла дневник, где он описывал измены. Балбес!
— А рыжик при чем?
— Это его пасынок. Наводил уборку и наткнулся на дневник. Там и про призраков, и про обряд. Тот и побежал спасать девицу…
Евтихий устал извиняться, притих. Лиззи стукнула по корме.
— Ладно! Плывем к Галочке, это в трех мирах отсюда. Евчик, она сгодится тебе в невесты. Будем дружить семьями!
— Поплыли!
Взмах — и синева расступилась…
***
В новостях мелькнула заметка об умерших в антикварной лавке стариках. Причиной смерти по официальной версии стали сердечные приступы. Никаких следов крови или погрома обнаружено не было.
Со временем Лиза почти перестала говорить об этих событиях. Счастливая жизнь с Ярославом закружила. Но порой ее одолевало нечто. До одури смотрела в небо, поедая эклеры. И начинала говорить стихами:
— Я превратилась вчера в чей-то шепот.
Я подарила свой голос другим, может, тебе.
Сила любви угнетающий холод растопит.
Только, пожалуйста, сердце мое не разбей…
Звезды жмурились и падали от восторга.