К живому

Подошва ботинок скрипуче скользила по снегу, пока Борис не остановился напротив входа для персонала.

Коричневый, будто закопчённый, прямоугольник двери с неприметной тонкой ручкой жгуче дразнил взгляд — так сильно он выделялся на фоне выбеленного, удивительно чистого фасада здания.

Ноябрь дочиста вылизал рябые берёзы от листвы, а на небе развесил мутную дымку. В воздухе пахло сыростью и неловкой безнадёгой.

Борису подумалось, что такой антураж подходил не только этому месту, а всему городу.

Мужчина перекатился разок-другой с пятки на носок (ботинки вновь жалобно скрипнули), растянул ленивую петлю шарфа на шее ещё шире, бездумно оттряхнул ворот пальто и поправил перчатки на запястьях.

Ручка копчёной двери поддалась без усилия — Бюро судебно-медицинской экспертизы встречало Бориса как родного.

Белый цвет был вездесущ: коридор после тамбура, как и все остальные комнаты здесь, был светлым и почти неуютно просторным.

Борис по привычке коротко потёр щёки ладонями, не снимая перчаток. Он знал, что кожа не порозовеет в ответ на неявное тепло помещения.

Мужчина забыл, когда замерзал в последний раз. Он едва припоминал, как здорово было отогреваться с мороза, но все равно скучал по этой колючей радости.

В пустой груди постылая тоска зародиться не успела — мужчина отвлёкся на фигуру, которая тягуче вырулила из-за угла.

Спокойные глаза Владика в цвет его серой толстовки, выглядывающей из-под белого халата, бегло осмотрели Бориса, и рука санитара выученно потянулась к ладони в кожаной перчатке. Дежурное рукопожатие сопровождалось кивками с обеих сторон.

— Госпожа Гелла как раз где-то тут летает, — чуть гнусаво выдохнул Владик, поправив пальцами беспроводной наушник, едва заметный в черноте капюшона.

Борис и ухмыльнуться на вампирскую отсылку не успел — санитар быстро скрылся за поворотом, больше не размениваясь на слова.

Руку под кожей перчатки жгло.

«А вот и прилетела», — скользнуло в голове, когда из-за угла выплыла новая, но уже совсем знакомая фигура.

Возмутительно белый коридор вдруг стал Борису роднее.

Холодный свет от длинной лампы под потолком на миг обнял коротко стриженный блондинистый затылок белёсым нимбом, который быстро сломился и исчез, стоило девушке смешливо склонить голову вбок.

— Привет, Жмурик, — привычно поприветствовала Марина, клыкасто улыбнувшись Борису.

***

У Марины Фривольской — одной из самых молодых и перспективных судмедэкспертов города, был собственный маленький зал в общей секционной.

Длинный железный стол со встроенной раковиной сейчас был пуст и чист — минут через пятнадцать рабочий день у Мары заканчивался.

Борис не помнил, как давно и почему стал так звать Марину. ¶

Наверное, в угоду экономии времени и какому-то неясному внутреннему порыву.

— Как там дела с аферистом, который кошмарил бабулек с Гоголя? — в потоке разговора поинтересовалась Фривольская, складывая документацию в папку.

— Ребята из экономотдела говорили, что он пытался из СИЗО свалить, чуть не выбил половину зубов об решётку камеры, — устало выдохнул Борис, подперев стену спиной и скользнув взглядом по блестящему кругу циркулярной пилы, лежавшей возле раковины. С одного из острых акульих зубьев бесшумно сорвалась и распласталась по металлическому бортику капля ещё не высохшей воды.

Борис внутренне поморщился и бесконтрольно почесал затылок пальцами.

— А может он специально — золотыми коронками собирается от бедных женщин откупаться? — полушутя предположила Мара, и Борис скорее почувствовал, чем увидел её кривоватую усмешку.

— На два ляма даже самой жирной золотой пробы не хватит, — толи фыркнул, толи рыкнул Борис, принимая тяжёленькую папку из бледной ладони.

Мара в ответ невесомо и коротко рассмеялась, кивая на документы в руках друга, — Там всё чисто, выстрел был сделан до того, как чувак утонул.

Борис с облегчением кивнул — он уже по горло наболтался с подозреваемыми разной степени гнилости по этому делу.

— Что бы я без тебя делал? — вместо благодарности вопросил следователь, почти без усилия растянув губы в улыбке.

— Наверное, носился, как жесть по ветру, выманивая у рандомного эксперта заключение, — легкомысленно пожала плечами Мара, отходя к секционному столу и привычно опираясь на него бедром, — ну, или давным-давно гнил в земле на радость червям.

Заострившийся, стальной голос Фривольской пулей резанул по виску.

Борис бесконтрольно стал его растирать пальцами в перчатке.

Судмедэксперт, оглядев нервно скрутившегося друга, коротко постучала ногтями по столу.

— Беглов, ты опять? — раздражение в её голосе растворялось в усталости и знакомой, осточертевшей Борису тревоге.

Он почувствовал себя букашкой, которой за длинный ус придавили к земле когтём — острым, но ласковым. Родным.

Она поняла, что с другом что-то не так, стоило тому только переступить порог Бюро и попасться ей на глаза.

— Я — ничего, Мар, — проронил Борис, откидывая голову на выбеленную стену, — я «ничего» уже очень давно, — добавил он сквозь зубы, стянув перчатки и рывком спрятав их в карман пальто.

Голова начала знакомо гудеть, в груди занималась мглистая воронка.

— Тебе бы к психотерапевту, родной, — всё ещё устало, но мягче послышалось от Мары, пока она измученно тёрла шею, прикрыв глаза.

Сколько раз она это советовала? Дюжину или две?

— Зачем? У меня есть ты, — по привычке отшучивался Беглов, пытаясь унять беспроглядный вакуум за грудиной.

Мара зыркнула на него желтоватыми глазами почти зло.

— Я всё равно им ничего не расскажу, сколько бы не пытался, — выдал Борис честно, растирая холодное липкое лицо сухими руками, — я устал, Мар. Смертельно устал.

Фривольская хмыкнула с намёком на сочувствие и развернулась к столу лицом и, опираясь на него руками, незряче вгляделась в тусклое окно за резной решёткой.

Борису всегда было любопытно до дрожи, как бы держалась Мара, увидев его на своём секционном столе.

Второй и точно последний раз.

***

Беглов Борис Петрович окончил школу милиции с отличием. После выпуска сразу попал в убойный отдел — парень знал, как обзавестись знакомыми то тут, то там, не расплескав и капли чести — за это его коллеги и уважали.

Место, где Борис прожил всю сознательную и не очень жизнь, можно было назвать двояко: либо маленьким городом, либо большой деревней. Никто не был знаком друг с другом напрямую, но стоило отличиться — и немая, но всеобщая слава неслась впереди тебя, оставляя чернеюще-влажные провалы, вместо следов.

На репутацию это работало бесподобно — очень скоро Беглов благодаря своей строгой исполнительности и ненавязчивой харизме стал звездой не только своего, но и соседних районов.

А вот профессионально уютная теснота вдоль и поперёк изведанных дворов, гаражей и притонов Бориса душила.

Одни и те же маршруты для непродолжительной погони сменялись одними и теми же покорёженными лицами, извергающими все проклятья «блатного» мира ему в лицо. Одни и те же рапорты и отчёты, одни и те же благодарности от пострадавших и начальства, один и тот же тяжёлый, варёный взгляд в сероватый потолок по тягучим, глухим ночам.

Один и тот же Борис — бравый младший лейтенант в свои двадцать три, вольный и без грамма за душой.

Чистый и беспробудно одинокий.

Беглов похоронил отца, когда учился на втором, а мать — на третьем курсе юрфака. Без излишней драмы, просто и с любовью к тихо угасшим под грузом лет старикам.

Работа проглотила всё его внимание и полузадушенные страсти одним махом. Борис успевал только бежать и бежать вперёд, распутывая одно дело за другим, меняя одни погоны на другие и…учась врать самому себе всё искуснее и чище.

Ему всегда нравилось и будет нравиться помогать людям, не давая отламываться от их жизней слишком большим, непоправимо острым осколкам, тянущих ко дну.

Но самого себя в месиве из отломков, пепла и чего-то липкого и бурого Беглов уже даже не пытался искать.

Знал наверняка, что где-то там и приснул в тяжёлой пыли Боря с задором и наивными, честными мечтами.

О драйве, переменах.

О беспокойной жизни.

Тошнотворно мирному существованию там никогда не было места.

Но звать этого Борю даже шёпотом он не пытался.

Боялся, что тот откликнется и больше не отстанет.

«Зачем? — думал он, — живу же, пока живётся».

— Пока…живётся, — сипел Беглецов, мокнущий в луже собственной крови.

Он никогда не кичился, но и не приуменьшал быстроты своей реакции.

В ноябрьский промозглый вечер она дала осечку в первый и последний раз.

И надо было именно в тот день и час вылезать в ближайший универмаг за чёртовыми пельменями через чёртову мглистую подворотню?

Было ровно три мокрых шороха слева, прежде чем Борису без каких-либо прелюдий втиснули нож аккурат в печень. Было ровно три поворота рукоятью вправо — будто дверь отмыкали. Перед глазами всё полыхнуло красным, а потом тошнотворно зарябило.

Беглов как-то медленно упал ничком на асфальт, угодив лицом прямо в холодную лужу. Через пару непроизвольных глотков жестяной воды, приподнялся на локте и перевернулся на спину с полузадушенным воем.

После пары вздохов сухим, словно выжженным ртом, он сумел повернуть голову вбок — в сторону того самого продуктового, до которого не дошёл жалких метров пятьсот.

Острый камешек больно впился ему в выбритую щёку, но Беглов всё смотрел сначала на вырвиглазно красную вывеску магазина, а потом, когда зрение перестало фокусироваться вдаль — на свой кошелёк, мокнущий в соседней луже.

«Это даже не ради денег», — внутренне навзрыд засмеялся Борис.

Его убили просто так, просто потому что.

«Наверное, так даже лучше, — откопалось в нём смирение, когда в кромешной тьме над ним начали зажигаться первые пронзительно холодные звёзды, манящие к себе, — всё равно я ничего не чувствовал уже очень давно».

Одна из звёзд прыгнула ему прямо в едва приоткрытые глаза, ослепив навсегда.

«Навсегда» оказалось понятием относительным.

Борис открыл глаза. Над ним растянулся серо-болотный потолок с червоточиной трещины посередине.

Беглецов всё помнил. И морось на лице, и повороты ножа в брюхе, и треклятую вывеску магазина. И стойкое, почти родное ощущение смерти.

Ну а сейчас — ничего. Он был жив. Но как-то по-другому.

Борис повертел головой, но не увидел в скудном освещении настенных промышленных ламп ничего, кроме тусклых отблесков каких-то пустых каталок то тут, то там. Логично, что он лежал на одной из таких же.

Борис сел на удивление легко, даже резво. У него ничего не болело и не тянуло.

Хотя точно должно было.

Нащупал недрогнувшей рукой живот. Глубоко подышал секунд десять. Сделал сразу два вывода.

Во-первых, под ладонью что с одного, что с другого бока, была нетронутая, даже не поцарапанная кожа без единого намёка на швы и тем более на рану.

Во-вторых, он был совершенно голый (и ему не было холодно).

Борис крепко зажмурился на пару секунд и только потом смог оглядеться.

Некоторые поблёскивающие каталки всё же не были пусты. Они смотрели на Беглова провалами тусклых, посеревших глазных яблок и указывали руками, схваченными и искорёженные окоченением, в муть вечности.

Третий вывод оказался звонче любой сирены и тише любого шёпота.

Он очнулся в морге.

Беглов с силой оттянул кожу у локтя, ущипнув себя.

И это был не сон.

Мурашки не тронули кожу Беглова — они пробежали сразу по черепу изнутри.

Только почему они не превратились в раскалённый узел в тесной груди?

Борис не успел разворошить это незнакомое зябкое ощущение — за ближайшей стеной послышались размеренные шорохи.

Беглов раздумывал мучительно растянутую секунду, стоит ли ему прикинуться «своим» и лечь обратно, но предпочёл свесить ноги с каталки, подчиняясь импульсу внезапного азарта.

Дверь из смежной комнаты отворилась со старческим скрипом, пустив по полу бледное облачко пыли.

Борис заворожённо проводил взглядом узкий силуэт, мерно проплывший мимо него.

Девушка, по комплекции ещё совсем юная, в длинном грозном фартуке поверх цветастого медицинского костюма, сосредоточенно вчитывалась в бумаги, которые бережно несла в одной руке, в другой стискивая синюю кружку, занимающуюся слабым паром.

Лица было не рассмотреть, но над верхним краем листов маячила аккуратная шапочка с мультяшными черепами. Из-под неё над ушами смешно торчали рыжеватые пряди.

Второй не мёртвый человек в комнате остановился напротив Беглова в метрах пяти, всё так же его не замечая.

Из неровной кипы белоснежных бумаг девушка выудила желтоватый, словно наполовину истлевший лист.

Шипящее бормотание из-за документов вдруг стало громче, разборчиво и растеряно.

— Беглов? Какой Беглов? Нам такого не привозили, — голос оказался звонким и резковатым, будто росчерк лезвия в воздухе.

— Да я сам прибежал, — вырвалось у Бориса без задней мысли.

Голос лениво отскочил от стен слабым эхом и заглох у потолка.

Тихий шелест листов резко оборвался.

Беглов крепко зажмурился и поджал губы, тяжело выдохнув через нос.

Боязливо открыл глаза через пару мгновений.

Ладонь с кипой бумаг заторможено опустилась на уровень живота. Зрачки-точки, окружённые коричнево-жёлтой радужкой, смотрели на него безотрывно.

Борис в приступе немой паники стал скакать взглядом по девушке перед собой, наткнувшись в итоге на бейджик на груди.

«Фривольская М.И.».

Беглов не успел обдумать всю броскую странность фамилии — в критической близости от его уха пролетела синяя кружка с кипятком, брошенная без единого лишнего звука.

***

— К такому меня в орде не готовили, — глухим шёпотом в очередной раз послышалось от Марины. Она сидела на стуле с протёртой мягкой спинкой, сгорбившись и прикрыв лицо ладонями — голос её уже не дрожал, а густел от осознания реальности ситуации.

— Меня в школе милиции — тем более, — почти будничным тоном ответил Борис, мимолётно шкрябая грудь пальцами. Он уже был одет в свою одежду — отсыревшую и перепачканную затвердевшей грязью. Только без дыры от ножа.

Беглов сидел в кабинете Фривольской, больше напоминавшей подсобку.

— Я нарушаю и закон, и профессиональную этику, — свистяще выдохнула Марина, нервно заправляя за уши непослушные пряди из разметавшейся косы.

В тусклом свете настольной лампы её кожа поблёскивала остывшей нервной испариной.

— Ой, да успокойся ты уже, а, — раздражённо клацнул зубами Борис, ненароком царапнув себя по шее, — сама же знаешь — нет тела, нет дела. Ничего с тобой не…

— Но ты есть, и ты хуже простого тела! — звонко резануло Беглова по языку, не дав договорить.

Они впервые с неординарного знакомства посмотрели друг другу в глаза дольше, чем на мгновение.

Борис глядел серыми, чернеющими в полумраке глазами уставше и затаённо-растерянно — он ничерта не понимал и это его пугало до смерти, почему-то обошедшей стороной. Инстинктивно ему хотелось вцепиться в Фривольскую как в спасательный круг, но профессиональная настороженность и треклятая гордость не позволяли ему извергнуть и капли мольбы.

Марина сверкала похолодевшими глазами затравленно и почти зло — бесило, что она ничерта не понимала. Где-то глубоко внутри беспокойной груди завораживало само появление, существование Бориса прямо здесь — только руку протяни. От того она злилась и страшилась ещё сильнее.

Беглов глухо хмыкнул.

Фривольская тяжело вздохнула.

Они оба впились глазами в лист, одиноко и многозначительно лежавший на столе между ними.

— Борь, ты же сам понимаешь, что это ненормально, — тихо, словно таясь от кого-то, выдохнула Марина, до боли прикусив щёку изнутри. Ей всё хотелось проснуться от дурного сна, но муть реальности продолжала становиться страшнее любой иллюзии.

— Именно поэтому никто и не должен об этом знать, кроме нас, — вдумчиво, но неожиданно твёрдо проговорил Борис.

— Но они узнают! Хоть на профосмотре, хоть ещё как угодно! А вдруг ты заболеешь или моё начальство придёт с проверкой и тогда… — Марина дёрганно и едва ли не отчаянно всплеснула рукой, но Беглов ловко её перехватил, слабо сжал. Бледная ладонь не дрогнула в холодной хватке — ощущение для девушки было привычным.

Фривольская смотрела на свои пальцы, покрытые рукой Беглова, и внутренне содрогнулась от собственной мысли.

«Мёртвые иногда даже теплее».

— Это уже мои проблемы, Марин, — Борис оторвал взгляд от их впервые, но почему-то привычно сцепленных рук и вновь нашёл глазами чужое застывшее лицо, — пожалуйста, просто сделай вид, что ни этой ночи, ни этого разговора, ни меня просто не существовало, — он перевёл дыхание, облизав пересохшие губы, — Это как будто само собой напрашивается — ты не знаешь, как я сюда попал, я тоже в душе этого не представляю, но жив, здоров и…, — отзвук бодрой надежды только зародился в словах, как его вновь перерезало хлёстко и правдиво.

 — И у тебя не бьётся сердце. Если оно вообще у тебя осталось, — отрешённо и смиренно закончила судмедэксперт, находя взглядом на краю стола свой старенький фонендоскоп, которым она выслушала, по меньшей мере, дюжину раз глухо-мёртвую тишину в чужой груди.

Она знала, что будет плохо и ей самой, и Борису, если сейчас не вызовет бригаду. Она чувствовала, что Беглову будет в тысячу раз хуже, если она сейчас так и поступит. Ей почему-то не было на это глубоко плевать.¶

Сердце разбухало и сжималось, слова из горла прорезались жёстко — всё немело, кроме глаз. Картинка невозможного и самого реального толи чуда, толи чертовщины была кристальной, но темнеющей чужим взглядом. ¶

Осознанно-потерянным, с отсветом надежды и холодной мутью твёрдости. Потусторонней уверенности. Контроля. ¶

Бессознательного обещания.

Ей уже было плохо в любом случае, так что выбор был не так уж сложен.

Как бы она хотела, чтобы и у неё под рёбрами всё смолкло. ¶

Чтобы взгляд напротив — холодно-спокойный — стал у неё таким же.

Свет лампы подсвечивал только часть лица напротив, Борис видел щёку с мягким скосом скулы и жёлтый глаз с рыжеватым огоньком на дне зрачка. ¶

Ладонь Марины легко выскользнула из-под чужой руки, судмедэксперт взяла многострадальный лист со стола.

Взгляд выцепил блёклую череду напечатанных букв и цифр: ¶

«17 ноября 2018 г.»

В провисшем мгновении Беглову показалось, что клочок бумаги воспламениться под прямым холодно горящим взором, но Фривольская просто разорвала тлеющий лист напополам. А потом ещё раз и ещё, пока бумажный треск не затих смолкшим шёпотом.

Марина сжала обрывки в совсем похолодевших, но не дрогнувших пальцах, повернулась к Борису, но ничего не успела сказать — лампа на столе молчаливо потухла, погрузив комнату в громкую тишину, знакомо отозвавшуюся у Беглова в пустой груди.

Лампа коротко загудела, будто хохотнула, и блёклый островок света вновь осветил стол со стульями по краям.

Двое сделали вид, что это не было жутким.

Марина молчаливо сложила горку бумажных клочков на стол, уперев в неё взгляд.

Борис неслышно поднялся со стула и направился в сторону двери, не найдя слов. Его ладонь слабо схватили, когда он проходил мимо сидящей девушки.

— Зажигалка есть?¶

Измученная ровность чужого голоса заставила Беглова проглотить ком в горле. Головы Марина так к нему не повернула. Руки из слабой хватки не выпустила.

Борис тоже упёр взгляд в невесомую кучу порванной бумаги. Понятливо кивнул, потянувшись свободной рукой в карман. Кивнул головой ещё раз, от удивления — нащупал холодными пальцами в сыром кармане абсолютно сухой кусок шершавого пластика. Не двигаясь с места, положил красную зажигалку на стол.

Руку Беглова отпустили, он непроизвольно сжал её в кулак — кожа резко похолодела ещё сильнее.

Фривольская медленно повернула голову и чуть закинула её, посмотрев снизу вверх. От блёклой благодарной улыбки у Бориса быстро пронеслось эхо чего-то в груди.¶ Девушка всё так же молча мотнула головой в сторону двери, продолжая призрачно улыбаться.

Беглов поколебался секунду, кивнул в третий раз, через усилие растянул губы и вышел из кабинета.

Фривольская вгляделась ему меж лопаток, отвернулась, отодвинулась на стуле и потянулась под стол.

На дне железного мусорного ведра был мутно-ровный слой пыли.

Сброшенные бумажные клочки подняли маленькое облачко, отлившее в свете лампы перламутром.

Колёсико зажигалки чиркнуло глухо, почти жалобно. Острый зубчик огня суетливо колыхался под сквозняком со стороны окна.

Пламя проглатывало пожелтевшую бумагу охотно, но тихо, сильно не разгораясь.

Слабые искры сворачивались и застывали вокруг зрачков мутной дымкой.

Марина с заминкой почувствовала, что стала улыбаться только сильнее.

Судмедэксперт провожала неудавшегося пациента до ворот морга в притихшей ночи.

— Не буду благодарить, потому что и так вовеки не расплачусь с тобой, — слабая улыбка Борису далась с трудом, но искренняя смешинка застыла в глазах, — просто обещаю больше ни разу в жизни не беспокоить. И в смерти тоже, — посерьезнел Беглов.

Фривольская устало ухмыльнулась, из-под губы показался кривоватый белый клык. Невесомо, но добро похлопала Бориса по мокрому плечу:

— Береги себя, Жмурик. И не давай обещаний, которых не сможешь сдержать.

***

Беглов постучал в окно её кабинета-коморки спустя две ночи.

Марина попыталась состроить разгневанную мину, но вышло только раздражённо закатить глаза, да показать жестами ночному визитёру, как обойти здание морга.

Открыв перед Борисом чёрный вход, приметила бледноватый, но ровный цвет его лица и бутылку водки, которую сжимали в ладони. Молча и красноречиво.

Губы Фривольской беспомощно расползлись в устало-добрую улыбку, предательский клык слабо блеснул в блёклом свете коридора.

Беглов, заметив это, приободрился, сложил рот в застенчивую ухмылку. Наверное, слабый румянец даже растёкся бы по щекам, если тело работало по-обыкновенному. ¶

Лицо Беглова ни капли не раскраснелось даже после второй чашки водки.¶

Жёлто-оранжевую кружку Борис принёс в качестве извинительного презента взамен разбитой и пил из неё залпом, вновь наполняя водкой только дно, и передавал Марине, которая цедила с явной непривычки медленно и дёрганно, как-то по-кошачьи жмурясь и фырча после. ¶

Кабинет их встретил знакомой затхлостью и блёклым кругом света со стола.¶

— И ты просто пошёл следующим утром в отдел на работу? — глухо спрашивала Марина, больновато оттягивая прядь у виска. ¶

— Ну да, а чего ещё делать оставалось? Никакие сводки обо мне поступали, с участка с той подворотней, где меня пырнули, тоже ноль обращений, а смена сама себя не отработает, — пожал плечами Борис, — днём в эту арку чёртову зашёл — грязь грязью, ничего занятного, только кошелёк и подобрал. ¶

Кружка с водкой сделала ещё один круг.¶

— А если бы я сегодня не дежурила или была в смене с кем-то? — хрипловато докапывалась Фривольская, растирая пальцами обожжённое изнутри горло.¶

Беглов осоловело моргнул раз-другой, соображая:¶

— Да я как-то даже не думал об этом, — от внезапной тени неловкости он стал ковырять край стола.

Марина вопросительно дёрнула рыжей бровью.¶

— Я просто как будто знал, что ты будешь здесь и будешь одна, — выдохнул Борис, наконец раскрутив клубок чего-то по-стальному уверенного и чужого, будто подсаженного, внутри. ¶

Марина быстро пропустила через себя немое удивление, постаравшись придушить зуд тревоги, стиснувший горло. ¶

Решила отвлечь их обоих уже знакомой жутью: потянулась в верхний ящик стола за фонендоскопом, приговаривая:¶

— Приподними рубашку, попытка не пытка. ¶

Глухая пустота чужой груди спровоцировала ещё два круга чашки.

— Синдром Котара, — выдохнула Фривольская себе под нос спустя минуту-другую.

— Какого кота? — сморщил лицо Борис.

— Чувствуешь себя мёртвым? Типа что гниёшь или распадаешься на куски?¶

Беглов ещё сильнее сморщил лицо, раскрыл рот для ответа.

— Или что какой-то орган перестал работать? — накинула последнюю петельку Марина.¶

Лицо Бориса стремительно разгладилось, он отвёл глаза к темнеющему окну и бесконтрольно почесал грудь слева. ¶

Беглов не видел, как Фривольская ломко свела брови, намотав прядь волос на палец и потянула, едва не вырвав её. ¶

В этот раз кружку наполняла Марина.

***

На девятую ночь с момента не-смерти Бориса тот понизил градус — принёс с собой наперевес бутылки рома и колы. ¶

Марина не стала спрашивать, как и почему ему вновь удалось безошибочно придти в её одиночную смену.¶

Фривольская была прирождённой, способной ученицей — быстро запоминала пропорции незатейливого коктейля, дающие разные вкус и эффект. ¶

В процессе экспериментов во всё той же жёлто-оранжевой кружке они постоянно сталкивались пальцами. ¶

Никого не прошивало смущённой дрожью — и Беглов, и Фривольская по долгу работы слишком часто прикасались к коже различной текстуры, влажности и целостности. ¶

Только температурный контраст был яркий до страшной глупости. ¶¶

— Совсем никак не согреваются? — полуосознанно переспросила Марина, чтобы как-то отвлечь Бориса. Она сжимала крепко-сухие запястья своими пальцами, фиксируя про себя пульс.¶

Точнее его ненавязчивое отсутствие.

— Так точно, я даже над конфоркой держал, — глухо-устало выдохнул Беглов, концентрируясь на родинке на чужом виске.

Пальцы Марины едва ощутимо дрогнули, зоркие глаза с едва заметной хмельной пеленой сначала бегло осмотрели бледные, абсолютно чистые ладони, а потом уставились на Бориса с немым «Ты просто дурак или уже окочурился совсем?».

 — Над горячей, но выключенной конфоркой, — нахмурил тёмные брови Борис, но улыбнулся шкодливо, расколов образ обиженной невинности.

Фривольская демонстративно закатила глаза и отпустила чужие руки, толкнув кулаком младшего лейтенанта в плечо. Предупреждающе и едва серьёзно.

— Только с языком и зажигалкой так не делай — ты не Меган Фокс, чтобы такие фокусы вытворять.

— Да я и школьников-сперматоксикозников употреблять не собираюсь, — пожали в ответ плечами.

Фривольская впечатлено выгнула брови.

— Меган Фокс есть Меган Фокс, конечно, я это смотрел, — хмыкнул Беглов, почесав щёку.

Марина промычала в тон и потянулась за уже изрядно опустевшими бутылками: ¶

— Звучит как тост. ¶

После очередного круга чашки она вспомнила, о чём они говорили до поп-культурного отступления.

— Так вот, литургический сон…¶

Борис звучно, но аккуратно постучал кружкой по столу:

— Я всё ещё слишком трезвый для этого.

— Ты и будешь как стёклышко, ничего твою жмурью натуру не берёт, — раздражённо щёлкнула языком Фривольская.

— У меня с собой зажигалка, — как будто невпопад выдохнул Беглов.

Марина непонятливо и всё ещё раздражённо сморщила нос.¶

Борис красноречиво и дурашливо показал ей язык.¶

У Фривольской от этой угрозы рот приоткрылся, но рука послушно потянулась к бутылкам.

— Чтоб ты жив был…

— Маловероятно.

***

В следующий раз она не считала дни и ночи — и так знала, что сороковые сутки пошли.

Работа по странному, но уже привычному стечению обстоятельств очень вовремя пришпорила их обоих, как двух нерадивых лошадок, вынудив поддерживать общение через потоки сообщений из букв, смешных картинок с работы или интернета и перманентной тревоги меж пикселей. ¶

Рутина дружбы с нелепо-пугающим началом теперь казалась привычной и почти родной.

В ответ на принесённую бутылку красного полусладкого (именно той марки, которую Фривольская и хотела), она протянула пару кожаных перчаток — без бесячей обёртки и легкомысленного бантика, сразу доходчиво и однозначно, как Беглов и любил.

В провалах серых глаз напротив что-то призрачно блеснуло, и они впервые обнялись. Уютно и спокойно, словно в тысячный раз.

— Здоровья погибшим, — выдохнула Марина поверх чужого плеча.

Борис от спазма смеха в горле притиснул к себе сильнее, и бутылка дорогого и долгожданного вина чуть не встретилась с потрескавшейся плиткой пола.

— «Ерёма — сиди дома», — глубокомысленно вылетело изо рта Фривольской, пока она разглядывала эмаль внутри чашки, пятнами окрасившуюся в розовый.

— Бабка, тебе совсем поплохело, да? — притворно сокрушился Беглов, поправляя плед на плечах.

Под новый год кафельно-холодный морг не шибко протопился, смешно булькающий обогреватель в коморке Марины да пара припасённых одеял ощущались благословением. Борис в обогреве, конечно, не нуждался, но ради атмосферы и странного переломано-тёплого уюта пренебрегать не стал.

— Семнадцатого ноября вся нечисть выходит в люди и так и норовит напасть и утащить, — никак не отреагировав на подколку, пояснила Фривольская, всё ещё задумчиво вглядываясь вглубь опустевшей кружки, — поэтому лучше и сидеть дома, чем столкнуться с ней нос к носу.

Беглов, припомнив дату и обстоятельства своей не-смерти, расслабил улыбавшиеся губы. Вгляделся в комок одеяла, в котором задумчиво застыла подруга, забравшаяся на стул с ногами.

Фривольская продолжала гадать над причиной их встречи и факта существования почти-живого Бориса за них двоих. Беглов бы хотел отсыпать себе горку-другую её тревоги себе — всё равно бы провалилось без следа в мёртвенно-спокнойной груди.

Он вспоминал о тепле и чувствовал щекотку в затылке, когда видел и слышал Марину, когда узнал, что она где-то есть со своими жёлто-зоркими глазами и пытливым, живым и очаровательным умом. Фривольская стала его мятежным и надёжным якорем в посмертии среди людей.

Этого Борису было достаточно, чтобы помнить, как это — быть живым.

Достаточно, чтобы зудящее любопытство растворялось под волной душевной близости, которую он даже не искал.

В которой отчаянно нуждался.

Лейтенант плавно потянулся со своего места, не вставая. Мягко забрал из чужих рук чашку, отставил её подальше на стол. Натянул край одеяла на чужую пятку в цветастом носке. Коротко сжал тёплую ладонь в своей ледяной, привлекая внимание Марины.

— Подумаешь, цапнул меня какой-то вурдалак за брюхо в подворотне, ну с кем не бывает? — усмехнулся Беглов, смешно выпучив глаза.

Фривольская на это только прыснула со смеху в край одеяла, потянувшись за початой бутылкой вина.

***

Отсчёт после сороковой ночи обнулился — кончились сакрально-важные церковные даты. А Марина с Борисом остались.

Неотвратимая ненавязчивость, с которой они вляпались и проросли друг в друга, походила либо на не шибко злой, неумелый рок, либо на заскучавшую и экспериментировавшую судьбу.

Просто так получалось, что все большие и маленькие праздники им было удобно встречать вместе.

Просто так совпало, их графики зачастую провоцировали совместные стихийные завтраки и ужины, ставшие традиционными.

Просто выяснилось, что им обоим было плевать, что думали ядовито любопытные коллеги из морга и отдела, когда видели их вместе.

Просто доверить и разделить тайны мглистого прошлого, проблемы суматошно-отчаянного настоящего и острую туманность будущего было слишком правильно.

Так вышло, что они притёрлись плечами, взглядами и какими-то шестерёнками, струнками и более абстрактными материями.

Марина с юношеским задором говорила что-то про загадочных соулмейтов, Борис отмахивался с тихим смехом, шутливо ворча про «эти твои фанфики».

Леденяще-тихое начало их дружбы не забывалось, просто нависло над головами чернеющим, но прозрачным куполом, через который они смотрели и ощущали жизнь — почти обыкновенную и неудивительную.

Но лишь почти.

В первую годовщину посмертия, Борис вспомнил себя, только когда Марина возникла из ниоткуда и налетела на него, сбив с ног.

Беглов стукнулся головой о разбитую брусчатку, и непроглядная пелена жарко схлынула с него. Марина невесомо придавливала его к земле, загнанно дыша, и смотрела с отчаянным испугом.

Над ними моросью и кусачим ветром сгущались сумерки.

Борис бестолково повертел головой, отчаянно соображая, пока не наткнулся взглядом на мглистый провал той самой подворотни, в которую чуть не шагнул. Снова.

Воздух кислил на обкусанных губах завлекающе и шипяще.¶

Своё тянулось к родному. ¶

Мёртвое к мёртвому.

Беглов судорожно выдохнул и прижал голову подруги к своему плечу за мокрый рыжий затылок.

— Ты…ты не отвечал мне с самого утра ни на сообщения, ни…ни на звонки, и…и что-то у меня так сжалось внутри и….и ни в отделе, ни дома тебя…не …не б-было, и я…я п-почему-то п-поняла, г-где т-ты, — дребезжал и обрывался голос у шеи Бориса. ¶

Это был первый раз, когда Беглов не то, что видел и слышал, а чувствовал, как Марина плачет. ¶

Это был первый раз за бескрайне долгое время, когда он столь остро что-то чувствовал.

Своё тянулось к родному.¶

Живое к живому.

Он крепко зажмурился и пообещал себе больше не издеваться на тему родственных душ.