Тени Венеции

Игрушечный город радушно раскинул объятья и забросил зачарованный невод, ожидая, что добыча заплывет в западню. Первыми приветствовали гостей богатые толстопузые палаццо в треугольных шляпах с четырёхлистниками, кружевных рубашках и по-восточному цветастых камзолах. Они энергично хлопали себя по пузу, и звон монет, спрятанных внутри в массивных и покрытых пылью сундуках, разносился в залах и палатах. Отражаясь от стен, звук переходил на окна. Дребезжащие стекла-глазницы передавали соседним особнякам мелодию. И так улица за улицей, лабиринт за лабиринтом наполнялись какофонией достатка и благополучия.

Переминаясь на дубовых сваях-ногах, немного затекших от длительного пребывания в воде, каменные вельможи хохоча провозглашали: «Дольче вита»!». Позвякивая золотом, словно стуча в бубен, заманивали зевак, зазывали приезжих прикоснуться к жизни, недоступной для большинства.

Ослепленные дворцовым блеском, туристы были готовы схватить наживку. Если бы Венеция была круглым пирогом, то каждый зевака желал бы променять часть души на крохотный кусок, до конца отмеренных лет помня о благословенной удаче.

— Герхард, снимай! Чего стоишь? — голосила кубоподобная дама в свертке шелка. Если бы на борту водного такси оказалось чуть больше пассажиров, то именно благодаря ей судно пошло бы ко дну, ибо куда бы не кренилась дама, борт в испуге наклонялся за ней.  

— Снимаю, ма! — кричал светловолосый подросток, нажимая пятьсот раз в секунду на «думающий» телефон.

Вслед за этой парочкой пассажиры принялись за съемку, выдавая затворами триоли. И в десятках водных такси — след в след— туристы начали копировать незатейливое движение. Так за короткую поездку до площади Сан-Марко был сделан миллион миллионов фотографий и по прибытию на место цифровые ленты начали плести свою сеть.

Берег был всё ближе. Ветер заигрывал с растянутыми зонтиками тратторий, пришвартованные гондолы нежно покачивались в лазурной воде, словно матушка качала их на руках, убаюкивая перед сном. Солнце, пробудившись, расправило лучи, и даже тени, которым некуда было спрятаться, растворились. Но «Итальянская печка» еще не раскочегарилась, поэтому туристы, кому посчастливилось уже оказаться на суше, не стонали от жары, а грелись, приласканные звездой.

Казалось, в Венеции действительно не было места мраку. Ни печали, ни грусти. Даже в запутанном клубке улиц или в водных артериях города что-то, едва напоминавшее тень, превращалось лишь в тонкую полоску не-света. Здесь не было болезней и драм. Лишь веселье, танцы, вкусная еда. Пестрые витрины дорогих ресторанов манили к себе, выставляя напоказ морепродукты в таком количестве, словно у каждого в аренде был собственный океан. Запахи вина и свежеприготовленной пиццы помогали охмурять разум.

Мы проплывали мимо туристов, уже успевших занять места в гондолах, но в отличии от многих видов транспорта, где пассажиров пристёгивали ремнями, они были свободны и у каждого в руках искрилось шампанское. Эти искры отражались в их глазах, словно в зеркале. Рестораторы лично каждую ночь ссыпали с неба звездную пыль, чтобы добавить в напиток.

Вот она — сладость жизни, рай, пусть не совсем на земле, но на воде. Довольствие и шик. Безмятежность.

И я тоже была среди них — избранников судьбы. Плыла в одной лодке, раскачиваясь в такт волнам. Дышала одним ветром — свежим, теплым. И могла бы быть также счастлива.

Могла, если бы не была мертва. Мертва уже очень давно.

Правила приличия предписывают стучать прежде, чем войдешь. Но если ты барабанишь в дверь вампиру — это дурной тон. Во-первых, это бессмысленно. У вампиров отличный слух, и нет никакой необходимости терзать звонок или как-то еще оповещать о своем прибытии. Они и так об этом прекрасно осведомлены. Во-вторых, есть и менее рациональное объяснение. Если вампиру стучат в дверь — для него это предвестник смерти. Стук по дереву напоминает звук забивания гвоздей в гроб. Скептики придерживаются первого варианта, но есть и те, кто верят в мрачную примету.

Откуда я это знаю?

— Anima mia — Душа моя! — повернулся ко мне старый знакомый, демонстрируя улыбку и приоткрывая появившиеся клыки.

— Лазаро! — с приветственным жестом вошла я внутрь дома, в ответ обнажив свои.

— Вот уж гостья! Давно ты здесь?

— Приехала вчера, остановилась в Венеции.

— И так сразу — ко мне? В Лидо?

— Прослышала, что в последние годы ты здесь обитаешь, решила навестить.

— Польщен, — спрятал клыки Лазаро и вежливо указал на бархатное кресло, отряхнув его от пыли и крошек.

Я огляделась по сторонам — большая богемная гостиная с окнами в пол, светлая, украшенная несколькими картинами с местными пейзажами. Из предметов шика — лишь бронзовая люстра с переплетенными ветками и лампами-свечками, напоминавшая скорее лапу чудовища, чем осветительный прибор.

— Признаться, у меня никого не бывает. Живу особняком. Уж прости за беспорядок. Я часто не ем, не сплю, увлекает лишь работа.

Только тогда я обратила внимание, что на Лазаро коричневый фартук и налокотники, которые он поспешил снять. Оставшись в коньячного цвета брюках и белой измятой рубахе, Лазаро закатал рукава, обнажая жилистые предплечья.

Хозяин дома предложил бокал «Кьянти», и я не смогла отказаться. После смерти вино — одно из удовольствий, что осталось.

Лазаро плюхнулся на диван напротив меня, снял ленту, перевязывавшую волосы. Светлые пряди словно лепестки белой лилии рассыпались по его плечам. Цепкий соколиный взгляд смягчила шаловливая улыбка подростка. Если бы не изредка поблескивающие клыки, я бы и забыла, что он вампир. Хорошо, что можно было расслабиться и стать собой. Для нас не имело значение время. Лишь только «кто мы сейчас».

— Как ты живешь? Чем занимаешься? Говорили, ты заделался стеклодувом?

— Фи! Как мелко! Перед тобой маэстро стекла и огня! — отвесил поклон, согнувшись, Лазаро. Театрально.

— Скромно, — хохотнула я.

— Ничуть. Несколько лет я учился у лучших мастеров Мурано. Остров магии стекла… Мне кажется, если бы черт покупал души, две трети мастеров на этом острове продали ему свои. Так велика их сила! Искусные боги… Я приложил немало усилий, чтобы они согласились поведать свои секреты.

— Добровольно, конечно? — вскинула я бровь.

— Да, инквизитор, — залился хохотом Лазаро. — Я — невинная мышь. Пью утреннюю росу и вишневый сок.

Я еле заметно напряглась. Не люблю таких шуток.

— Ты знаешь, правила непреложны.

— Зануда, — показал клыки Лазаро. — Если без смеха, то, конечно, Франческа. В обратном замечен я никогда не был. В моем личном баре — только вино и кровь диких животных. Я слишком старый, чтобы нарушать правила. Это новички вечные анархисты. Я никому ничего не хочу доказывать. Внешний мир меня не касается. Мне плевать абсолютно на все. Кроме моего творчества, конечно.

— Рада слышать. Я в тебе и не сомневалась.

— Последние годы, получив все нужные навыки, я живу уединенно. Создаю шедевры. Искусство — мой опиум. Другой мне не нужен. Еда — лишь средство поддержания жизни, если так можно сказать. Я готовлю работы, достойные творца. Кстати, скоро у меня выставка в самой крупной галерее Венеции.

— А почему живешь не там?

— Людно! Туристов не меньше, чем голубей. Ненавижу Венецию. Сплошной рынок, снующие туда-сюда люди, зазывалы. Показное веселье богатых ублюдков, покупающих безделушки по цене самолета. Глупцы! Их не интересует подлинное искусство! Они не отличают подделки, не видят суть. Они хотят пить, кататься на гондолах и делать фото на память, чтобы хвастануть перед друзьями. Венеция не настоящая. Убрать оттуда всех зевак — был бы город-мечта.

— Так почему бы тебе не переехать? Например, в другую часть Италии? Или вообще покинуть страну?

— Нет, здесь мекка стеклодувов. Я много лет постигал азы — благо, времени хоть отбавляй. К тому же, здесь мой верный поклонник и владелец галереи Джакомо Моранди, мой импрессарио и покровитель, человек больших связей. Мне с ним легко работать. Он приезжает, когда я звоню, и забирает произведения. Я остаюсь творить в своем доме, никем не потревоженный. Этим ужасным внешним миром, в частности.

Я глотнула вина. На секунду перенеслась из Лидо в эфир, доверяя свое тело и сознание высшим силам. Блаженство.

— А что здесь делаешь ты? Что тебя привело?

— Смерть, — я вернулась обратно в тело и выпрямила спину.

Старые знакомые как спицы — стоит только встретить пару, как, взаимодействуя друг с другом, можно связать беседу длиной от пятнадцати минут до нескольких часов. Мы с Лазаро не экономили время и расслабленно болтали, словно школьники после уроков, которым не нужно никуда спешить: обед приготовлен заботливыми матерями, а домашние задания могут подождать.

Причиной моей головной боли стали мертвецы. Им тоже уже некуда спешить. Хотя… теоретически, люди еще числятся пропавшими. Но по статистике, большую часть пропавших находят уже…

— Ты все еще ищейка? Разнюхиваешь о тех, кто мог переступить дозволенное и напасть на человека? И стучишь на своих?

Пощечина. Что ж, мы с Лазаро не были друзьями, лишь старыми знакомыми. Это разные вещи.

У вампиров не бывает друзей.

У вампиров не бывает привязанностей.

У вампиров нет сердца.

Таков закон. Так говорят высшие. Значит, так есть.

— Я рядом, когда происходит что-то, что вызывает подозрение стражей порядка. Они следят за своими целями, я — за своими. В конце концов, мы все ищем преступников. Просто разных.

Я постаралась расставить акценты на словах «преступники» и «порядок», чтобы Лазаро не забывал, с кем он говорит. Стоило напомнить, что я не девчонка, которая собачкой следует за полицейскими.

— Что-то случилось?

— Четыре пропавших туриста за месяц. В Венеции. Ни концов, ни начал, ни следов. Ничего общего. Слишком тихо.

— Разве ты можешь рассказывать мне о деле?

Лазаро озадаченно посмотрел на меня, словно просчитывая смогу ли я использовать эту информацию против него, случись такая необходимость.

— Могу, если рассчитываю на твою помощь.

— В чем? — вскинул он брови.

— Может быть, ты что-то слышал, видел?

— Франческа, помилуй Бога! — воскликнул Лазаро и прошептал, — Как думаешь, сколько раз мы сможем произнести его имя и не сгореть?

— Да или нет?

— Что я могу об этом знать? Я годы, почти десятилетия взаперти! Мне не интересно что и с кем происходит на суше. Туристы исчезают — да пожалуйста! На радость городских властей, которые уже отчаялись предпринять попытки как-то избавить город от разрушения вандалами.

— Ну же, дай мне зацепку.

— Честное слово, я не в курсе. Ни один слух, ни одна сплетня не просочились бы в мастерскую. Я сам так захотел. Чем меньше у меня связей с внешним миром — тем лучше.

— Кто кроме тебя в Венеции из наших?

— Новеньких не знаю. Из старых Габриэлла Моретти — она плотно сидит на туристическом бизнесе. Поставляет неземные удовольствия богатеям. Я не про плотские утехи, хотя… Баснословно дорогие балы, развлечения в стиле «дожей», Декамерон. Она собирает досье, тащит толстосумов в Венецию, пока не раскрутит их на новый остров. Туристы — ее деньги. Сундуки, забитые до отказа. Габи первая, кто будет целовать туристов, какими бы отвратными они не были.

— Еще?

— Сальваторе и Миммо, пожалуй, тебе должны быть знакомы. Они лишь пару лет как прибились у берегов Венеции. Миммо рисует ради развлечения, а вот Сальваторе, наверное, тронулся умом. Он пьет беспробудно, заняв место одного из гондольеров — ты знаешь, это не так уж и просто. У них там целая мафия. Так вот, он плавает по Гранд Каналу ночами, не берет ни одного человека на борт, пьет и говорит сам с собой. Этот утопится прежде, чем тронет кого-либо — он жалок и глуп.

— Может нет-нет, да приглашает зевак прокатиться? Подцепил кого-то?

— Скорее, подцепил что-то. Ну да ему без разницы, он и так мертв. А таких старичков как мы, так просто не убьешь, сама знаешь. Тут нужен только такой же клыкастый старый ублюдок, у других не хватит сил, не стоит и пытаться. Разве что однажды услышу, как он поет — вот тут я его может и прикончу сам. Шучу, конечно.

— Ты такой же милый.

— Это никогда не было моей чертой. Но каждый волен сходить с ума, как ему хочется. Сальваторе пьет лимончелло до чертиков и плавает на гондоле. Я развожу огонь, достойный ада, и плавлю стекло. Дольче вита у каждого своя.

Не поспоришь.

— Хочешь заглянуть в мою мастерскую?

Получив согласие, Лазаро провел меня в помещение, скрытое от гостей громоздкими дверями до потолка, украшенными цветными витражами. Микромир, космический и пестрый, захватил меня сразу же и принял в свое царство безоговорочно, заставляя поклоняться стеклянным обитателям. На нескольких белоснежных полочках разлился океан, рассказывая одну из историй своего творца. Добрая часть палитры синего — от индиго до лазури, переливалась под небольшими лампами, служившими дополнительным освещением. Рыбы, дельфины, осьминоги — разноцветные, как и положено муранскому стеклу, не имели броских оттенков, а гармонично сочетали в себе лишь «водные» краски. Это было не похоже на побрякушки, вазы и посуду на рынке, напоминающие больше пестрое платье цыганки. Цветные вкрапления были здесь внутренним миром каждого изделия, а не калейдоскопом радуги. Так, в огромной рыбе плескался аквариум с маленькими рыбешками, дельфин будто проглотил океан — до того причудливо переливались в нем оттенки фиолетового, белого и нежно-голубого.

Здесь был и свой стеклянный космос. Словно краски других планет, комет, иных небесных тел и цивилизаций переселились в изделия мастера. Круглые сферы, образующие внутри ураганы, напоминали порыв ветра, который посадили в камеру. Грозу, которую застали врасплох. Сосуды причудливой формы, растянутые каплями наверх, перевернутые, похожие на лампы или пламя огня, только холодное и застывшее. Каждое изделие жило. Внутри морских животных бушевала морская стихия, кометы стремились к небу, а пламя — я будто слышала его! — похрустывало дровами.

И вместе с этим, стеклянное логово напоминало джунгли. Стены были уставлены экспонатами, потолок завешан разными арт-объектами, которые словно лианы затягивали небо. Каждый сантиметр пространства подчинялся Лазаро. И каждое изделие было выходцем из пламени.

— Не цветочки с пестиками и тычинками, что ты могла видеть в Венеции, да? — подмигнул Лазаро, глаза которого вобрали в себя оттенки представленных изделий и теперь переливались, по очереди проявляя новые краски. — Мне не интересно делать всякую мишуру для туристов. Муранское стекло похоже на самоцветы. Видя стеклянную мозаику, приезжие без разбору скупают изделия. Чтобы ярко, сочно, красиво лежало у них на груди или на полке в гостиной. Мало кто знает, как сложна техника «миллефиори». Да, смешение цвета, вкрапления, капли — всё в ней прекрасно. Но я уверен, есть лучшее примирение этому искусству. Это частица подлинного чуда. Искра, высеченная из пламени. Это как высокая мода в сравнении с платьями с рынка.

Пройдя чуть дальше, оставив позади стеклянное царство, Лазаро провел небольшую экскурсию по мастерской. И я увидела печь, кучу разных приспособлений, больше напоминавших мне орудия пыток, чем рабочие инструменты. Но лишь из-за моей непросвещенности — я никогда не интересовалась этим видом искусства. Видимо, зря.

Я смотрела, как ожил Лазаро. Если можно так сказать, конечно. Видимо он и правда больше обитал в мире собственных фантазий и искусства, чем в мире плоти, крови… и клыков. Может он по-своему и прав, сбегая сюда. В его стеклянной раковине был порядок и господствовала красота. Здесь не было, уродства, боли и страданий. Все подконтрольно. Все идеально. Совершенная магия. Во внешнем мире такого идеала не сыщешь.

Мне удалось побывать и при непосредственной работе Лазаро. Он сотворил что-то невероятное! Расплавил в печи стекло, взял гигантскую трубку и набрал на её кончик податливую как карамель субстанцию цвета марокканского мандарина. Затем начал выдувать большой шар, будто ребенок играл с мыльными пузырями. А после стал придавать форму, ловко орудуя по очерёдности щипцами и небольшими брусками из дерева, постоянно вращая трубку. Из шара, а затем и большой капли, в течение всего лишь нескольких мгновений был рожден янтарный конь с роскошной гривой.

Когда Лазаро закончил творение, в его глазах всё еще отражались всполохи огня. Он был создателем. Он изобрел свой способ перехитрить смерть.

Мы проговорили еще с полчаса, и я поняла, что несмотря на любопытную экскурсию, я не продвинулась в деле и убила добрую половину дня на беседу с Лазаро. Может быть, прилетев сюда я искала фантом. Ведь пока не доказано, что жертв пленил один из наших. Но начало расследования всегда как утренний туман. Ничего не ясно, но мне уже нравится. Нравится решать загадки, а не вылавливать трупы и сдавать своих.

Перед моим уходом Лазаро ловко засунул мне какую-то бумажонку в карман рубашки. «Галерея искусства «Светотень»», — прочитала я вслух и посмотрела на давнего приятеля.

— Завтра вернисаж. Я приглашен, и плюс один приветствуется. Мой покровитель не оставляет попыток затащить меня в свет.

— Пойдешь?

— Обычно я не хожу на мероприятия. Может быть, только ради тебя… но особо не рассчитывай. В любом случае, тебе пригодится. Там много высокопоставленных местных, да и Габи приведет толстосумов. Как знать, может тебе повезет.

Я бежала по мосту Риальто, не чувствуя босоножек. До того невесомым было мое тело, словно в груди поднимался наполненный гелием воздушный шар, который мог унести меня в небеса. Платье из белого вышитого хлопка развивалось парусом на ветру и продолжало мой порыв. Оборки рукавов служили крыльями и трепыхались от каждого дуновения — невесомого и пахнущего морем.

Я скользила по брусчатке, не чувствуя гладких камней под ногами. Переулок за переулком мельтешил перед глазами. Пунцовые от любопытства и напитанные солнцем дома встречали меня ласково и нежно. Персиковые стены, облупившиеся золотые украшения, кирпичного цвета своды каналов… Все в этом вдохновляло меня и радовало. Я пыталась дышать глубже. Желала запечатлеть каждый момент.

По пути я остановила взгляд на гондольере средних лет. Он улыбнулся мне и надвинул шляпу на лоб, подмигнув. Мне показалось, что в его улыбке блеснул клык.

— Красавица, не желаете прокатиться по каналу вместе с Сальваторе?

Я хохотнула и устремилась дальше. Желаю запомнить все.

Я замерла у одной из витрин и заметила свое отражение. Мелкие белокурые кудряшки спадали чуть ниже плеч. Пушистые, непослушные. Я словно одуванчик. Если помотать головой и прислушаться, то покажется, что где-то в волосах затерялся колокольный звон. Динь-дон.

Размышляя об этом, я улыбнулась своему отражению. Вздернутому носу. Небольшим веснушкам на его хребте. У губ небольшая родинка подскочила от улыбки. Почти как у Мерлин Монро, только поменьше и настоящая, расположенная чуть ближе к уголку рта. Я забавная, такая настоящая.

Пора бежать дальше. Я сделала неловкий поворот, лизнув прохладное джелатто, и неудачно споткнулась о небольшую ступеньку. Оцарапала колено. Проступила кровь. Ничего страшного, это мелочи. У меня есть мороженое. Есть Венеция. И есть эта жизнь.

Я опоздала на добрый час намеренно. В начале вечера каждый гость словно под микроскопом. Сейчас все были расслаблены, болтливы и немножко пьяны. Как раз то, что мне нужно.

На входе в галерею я увидела фотографии нескольких местных покровителей искусства. Среди них был и Джакомо Моранди, благодетель Лазаро. Я проскользнула внутрь.

Стоило замедлить дыхание, наполовину прикрыть глаза и простоять так минут пятнадцать, как все картины в галерее превратились в невзрачные обои. Плоские, потерявшие цвет. Сегодня я должна была быть внимательна и незаметна. Главное, чтобы другие не обратили на это внимание.

У каждой работы я замирала, но не чтобы вкусить с древа познания искусства, а чтобы получше выбрать обзор. Внимание привлекала инсталляция «Дева» в полутемной части помещения. Это была голограмма с движущимся изображением обнаженного тела молодой женщины с черной дырой вместо живота. А внутри этой дыры летали заточенные в стеклянном круглом сосуде светлячки. Искусственный интеллект и творение природы.

Я не могла оторвать глаз от светлячков. Всё в галерее померкло по сравнению с ними. Другое — ненастоящее. Искусственное искусство. А на жизнь можно смотреть вечно. Я бы тоже не отказалась быть снова живой.

— Габриэлла Моретти, — представилась хищная жеманная брюнетка. — Лазаро предупредил, что у нас будет особый гость.

«Скотина», — про себя продумала я.

— Франческа Конте. Честь имею, — официально представилась я.

Самого же Лазаро не было. Хотя, быть может, мы разминулись.

— Не сердитесь на Лазаро, я знаю зачем вы здесь. Он лишь хотел помочь. Что толку переставлять ненужные фигуры на шахматной доске. Милая, тебе не нужно подозревать меня. Я слишком цепко взялась за этот клочок земли, чтобы набедокурить, сломя голову. А вот о двух новобранцах тебе бы знать стоило, — заметила собеседница.

Как-то незаметно Габриэлла перешла на «ты». Не люблю чрезмерную фамильярность. Но в нашем возрасте…

— Свежая кровь. Контроля над собой еще нет. Может и шалят, — она заправила выбившийся из прически локон, отхлебнула шампанского, за мгновение до этого перехватив его у официанта. Даже не оглянулась на него. Будто с точностью до секунды знала, когда он пройдет мимо. — У меня будет пара интересных вечеринок в ближайшее время, можешь заглянуть, — протянула она свою визитку.

Согласно отчету полиции все пропавшие были в людных местах, когда обнаружили их исчезновение. По камерам ничего понять не удалось. Словно они были затянуты в толпу, как в черную дыру, и исчезли в ней. Шумные вечеринки — чем не событие. К тому же, вот-вот в город должен был нагрянуть карнавал, вот уж где следовало ждать беду.

— Прошу ваш пиджак, — любезно обратился ко мне запоздавший минут на пятнадцать пузатый мужчина в белом фраке.

Я поспешила снять пиджак, предварительно передав свой бокал Габриэлле, не заметив, как небольшой клок волос запутался на одной из золотистых пуговиц. Я дернула чересчур резко, несколько пепельно-русых нитей остались в заложниках у пиджака.

Мы снова остались вдвоем. Я хотела выпытать у Габриэллы, как мне найти юных вампиров. Но она лишь пожала плечами — её тоже не интересовало, как и чем они живут. Круг подозреваемых ширился. Но теперь я доподлинно знала, что два вампира не имеют отношения к исчезнувшим: Лазаро не выходил из дома (а я проверила, что он не покидал дом как минимум с прошлого месяца), а Габриэлла в одну из дат пропажи летела на частном самолете с кучкой туристов.

Спустя полчаса в фойе начал работать шаржист, и мне не составило труда узнать в нем «однополчанина». Миммо — так представился художник, подмигнув, словно скрепив наш секрет печатью. Перекинувшись с ним буквально несколькими фразами, я почувствовала, что он вампир законопослушный и способный контролировать себя. Но не стала преждевременно снимать с него подозрение. Все же, он часто общается с туристами и нередкий гость в общественных местах. Так просто его не раскусить. Старый вампир как многотомник — слишком много его судьба таит секретов, читая лишь первые страницы — ничего не узнаешь. Буду держать его в своем «сером списке» на всякий случай.

 Оставалось навестить Сальваторе, и проверить двух новобранцев. В конце концов, я не собираюсь раскрывать дело, а просто собирала сведения, не сделал ли кто из наших чего-то недозволенного.

Повертевшись для приличия добрых часа два, я не заметила никого, кто мог бы быть хоть маломальски полезен. Габриэлла не дала мне удобоваримого описания двух вампиров, кроме «диких глаз и черных как ночь короткостриженых волос». Однако добавила, что они близнецы. Это упрощало задачу.

В галерее было людно и шумно, будто вместо посетителей здесь был рой пчел. Они зудели и жужжали. Проникали в любой укромный уголок. Хотелось от них спастись.

В воздухе пахло алкоголем и закусками, которые вот-вот начнут портиться. Кондиционер плевался холодными струйками, однако все равно в помещении было душновато и влажно. Я молила о пощаде и хотела уйти.

Стоило развернуться, как лицом я врезалась в каменную грудь Лазаро. Он подкрался слишком быстро — быстрее, чем я смогла его почувствовать.

— Решил не бросать тебя в одиночестве.

— Я думала, ты категорически против таких мероприятий.

— Так и есть. Пойдем отсюда? Найдем приличного вина и погуляем в сумерках?

Черт возьми, предложение было заманчивое.

Мы шли по осиротевшим улицам, и мне нравилось отсутствие дневной суеты. Туристам дорого обходится ночевка в самой Венеции и большинство из них здесь лишь проездом, что благотворно сказывалось на вечерней ауре самого города.

— Если бы туристов здесь не было совсем, место могло преобразиться, стать сердцем. Сердцем усопшей красавицы, — делился Лазаро. — В этой ежедневной толпе и не разглядеть, как прекрасен город. Боже, власти Венеции даже наказывают, если покормить голубей, о чем вообще можно говорить после этого? Скоро и дышать запретят.

Я огляделась по сторонам и ощутила приятный всплеск эмоций. Теперь я знала — никто не толкнет в спину, спеша за группой, и не наступит на ногу.

Дома побледнели, сбросив пышные наряды дня. И я со спокойствием могла насладиться городской архитектурой, рассмотреть все замысловатые и причудливые решения зодчих.

Внезапно Венеция померкла. И растворилась. Нет, не из-за пролившейся с неба ночи.

Я дышала слишком часто, ноздри судорожно трепетали. Воздуха становилось все меньше и меньше. Часть волос попала в рот. Пульс скакал как пришпоренная лошадь, кровь усиливала бег. Глаза судорожно искали кого-то. Страх пропитывал моё тело, как яд. Я была в ужасе.

 Щеки пылали, а губы начинали неметь. Затем онемение стало передаваться всему лицу. Поднималась тошнота. Перед глазами все исказилось.

 Темнота. Приближалась вечная темнота.

— Ты все еще видишь их? — спросил Лазаро, тем самым выведя меня из транса.

— Вижу. Чувствую, — часто моргая остановилась я.

Глаза щипало, будто я из тьмы вышла резко на свет. Город снова возвращался ко мне. Но уже другим. Серым и мрачным. С запахом затхлой воды, кислого вина и обреченности.

— Никак не пойму зачем тебе это? С такой способностью ты могла бы добиться… Стать совершенным убийцей, если хочешь.

— Уму не постижимо! Знаешь, мы принесли в этот мир немало бед, тебе ли не знать. Если я могу сделать его немного… чище — это мой вклад. Спросишь, во что? В мир, свою душу? Есть ли у нас душа, скажи? И если есть, как ее отмыть?

— Мы устроены иначе. Не наша вина…

— Наша. И каждого, кто идет по дороге тьмы. Что за глупый стереотип — мы кровожадные твари, несущие смерть и зло. Чем мы отличаемся от смертных? У них такой же выбор как у нас. Я не считаю, что нам позволено больше.

— Тогда отчего ты не работаешь вместе со слугами закона? Стала бы детективом, ловила всех преступников. Если уж тебе так угодно.

Вопрос был сложный. Я облизала губы.

— Слишком много крови. Я не смогу, — быстро ответила я, не понимая, чего это вдруг так разоткровенничалась.

— Можно вообще ничего не выбирать. У нас такая привилегия. Я отстранился от мира и закрыл глаза. Мне все равно, что происходит со смертными.

— Мы оба знаем, что это вынуждено. Ты не всегда был таким. И то, что ты решил отсиживаться один в темноте — это не действие. А отсутствие всякого решения. Давно ли ты забыл чувство, что жило в тебе, когда ты был рядом с Моник?

Упоминая бывшую невесту Лазаро, я ходила по черным клеткам. Когда-то Лазаро обосновался во Франции с местной девушкой Моник. Он был влюблен, впервые разрешив себе жить по правилам смертных. Однако о своей природе он ей никогда не рассказывал.

Лазаро мог бы полыхнуть огнем. Но вместо этого отвернулся лицом к набережной, и лишь зажатые, чуть приподнятые плечи и напряженные пальцы, которыми он вцепился в поручни, выдавали волнение.

— Думаю, это была величайшая глупость с моей стороны. С тех пор я не встречал ничего более хрупкого, чем человеческая жизнь, и ничего постояннее искусства.

— Черт! — хлопнула себя по лицу. — Забыла пиджак в галерее. Давай вернемся, пока еще не ушли далеко? Думаю, там уже все закончилось, не хочу с утра пробиваться через толпу туристов.

Лазаро нехотя кивнул, грустно проводив взглядом манящий бар неподалеку. У нас еще много времени. Кому-то могло показаться, что слишком много.

Добравшись до нужного места, я взбежала по лестницам, желая поскорее забрать вещь и вернуться на воздух. В галерее было пусто, лишь охранник любезно указал на гардероб. Передо мной было несколько платяных зеркальных шкафов, но я не знала, куда именно повесили мой пиджак. Дернув первую попавшую под руку дверь, я онемела. Вместо одежды на меня выпало нечто совершенно другое. Мертвая женщина.

Если бы я не была вампиром, то могла бы закричать. Именно так и сделал охранник, хватаясь то за сердце, то за телефон.

Пока он, вытирал лоб и пытался взять себя в руки, я бегло осмотрела тело.

Молодая женщина была убита, причем недавно. Будь я в галерее, то заметила бы этот запах. Тошнота стала подступать к горлу, стоило зайти в помещение. Но крови пролито не было — я бы почувствовала.

 Я присела и осмотрела труп, пользуясь тем, что охранник чуть отошел, звоня по телефону. На голове жертвы были мелкие алые точки от лопнувших под кожей капилляров, вырван клок волос. Лицо, с небольшой царапиной у виска, покраснело, глаза налились кровью, губы припухли, под подбородком и на шее виднелись синяки и ссадины. Версия происходящего сложилась в картинку. Это не было убийством вампира, не было сверхъестественной смертью. Нигде не было открытых ран и укусов.

Я смотрела в ее неподвижные глаза, словно пытаясь найти в их кровавом отражении лицо преступника. И отчего-то в том месте, где у меня должно было находиться сердце, так странно и так знакомо защипало. Я видела труп далеко не первый раз и не была испугана. Но я узнала ее. Вьющиеся волосы, как у одуванчика. Маленькие звёздочки-веснушки у носа. И родинка над верхней губой. Это была она. Девушка из моего видения.

Я была ей. Я была с ней. Переживала ее ужас и отчаяние. Я знала, что она умрет.

— Как долго можно ходить за… — подоспел Лазаро и замер от увиденного.

Я поднялась и Лазаро смог рассмотреть жертву.

— Неловко вышло, — присвистнув, добавил он.

Теперь прохладного воздуха было недостаточно, чтобы мне помочь. Мы полчаса прохаживались по улицам, но я все еще не могла опомниться. Венеция никогда не будет для меня прежней.

— Ты уже знаешь, что произошло?

— Полиция пришлет завтра отчет. Но я и без того вижу, что ее задушили, — выдавила я.

— Тебе все еще нехорошо при виде трупов? Я думал, ты крепче. Думал, давно привыкла.

— Дело не в этом.

— А в чем?

Лазаро мог бы быть тактичнее и замолчать. Но ему было абсолютно плевать, что там лежит мертвая женщина. Ему все равно, что происходит.

— Ни в чем.

— Тогда прекрати себя терзать. Если уж ты решила надеть маску праведности — она тебе не идет. Стоит вспомнить, что, в конце концов, мы с тобой тоже находимся на темной стороне.

— Прекрати! Прекрати!

Как сейчас Лазаро злил меня.

— Я никого не убиваю!

— Давно ли? Можно подумать, не знаешь какого это — видеть мертвое тело. Не имею представления в кого ты там играешь, но не нужно притворяться передо мной.

— Давно, — выплюнула я, а Лазаро хищно улыбнулся, довольный как объевшийся кот. Именно это он и хотел услышать. Что мы все на одной стороне.

— Тогда нет смысла так драматизировать! Увидела труп — да и ладно. К тому же не ты его убила. Очевидно, это не вампир. Тогда какая тебе к черту разница?

Какая разница…

Если бы он понимал, то знал бы, что я нахожусь в секунде от того, чтобы ударить его. Если бы понимал, что сейчас происходи у меня внутри…где бы это внутри ни было.

Лазаро сосредоточенно посмотрел на меня графитовым глазами.

— Ты переживаешь из-за видения?

Видение…

— Это тяжелее, чем кажется. Для меня это не способность, а наказание. Я не просто вижу несчастного, а становлюсь им, но не знаю, где он. Вижу приближающуюся смерть и ничего не могут изменить! Словно я тоже умираю каждый раз вместе с жертвой…

Лазаро пнул камень, и он, пролетев немного, отскочил от мостовой.

— Но может быть, это делает тебя лучше таких, как мы? — тихо сказал он.

Теперь он настоящий. Я видела Лазаро. Он все еще где-то там — за этой маской равнодушия.

Легкий ветер разорвал цепь нашего разговора, и мы застыли как статуи, устав шевелиться. Устав от жизни. Так многое пережили и столько хотели забыть.

Проклюнулись первые звезды, словно птенцы, и грустно посмотрели на нас. Луна посеребрила одинокие силуэты. Словно двое однополчан, объединенных общей печалью, мы опирались друг на друга. Сильные и вместе с тем беспомощные. Грустно ворковали голуби на крыше соседнего здания.

Дом, который был закрыт, смотрел на меня хмуро и неприветливо. Он потупил взгляд в воду, пытаясь скрыть смятение. Я дернула за ручку, постучала несколько раз. Ответом стала непреклонная тишина. Проявив настойчивость, я дробью прошлась по деревянному полотну. Снова без результата.

Что я здесь делаю? Здесь жил один из подозреваемых, я была должна его увидеть. Вновь стучу, вновь молчание.

Я огляделась. Дымчатый розовый дом ютился между двух более крупных соседей. Стеснённый, сморщенный, он, словно сухой старичок, втянул плечи и терпел своих более бодрых и крепких соседей. Обветшалый и облезлый он вызывал жалость. Хотя едва ли другие здания были старше его. Я знала, что в Венеции нет дешёвого жилья, а потому хозяин, где бы он не скрывался, был более чем обеспечен. Из дома не доносилось ни звука. В окнах не мелькали тени. Но я знала, что там кто-то есть, а значит и я непременно ещё сюда вернусь.

Я потеряла бдительность, всматриваясь в лицо дома, и упустила момент, когда меня подхватила толпа, взявшаяся непонятно откуда. И без разрешения, словно огромный китайский дракон, потащила по узким улочкам. «Маскарад» — промелькнуло в голове прежде, чем меня засосало в круговорот цветных шелков, перьев и париков. Бурлящая река участников шествия несла меня, теснила далеко от желанного дома. Передо мной были сплошные разукрашенные лица и маски из папье-маше и кожи. Я видела слишком много всего и не видела никого в отдельности, утратив на время концентрацию.

Будто сбежавшие из театра актёры, ряженые смеялись, пели и голосили на всю округу. Шуты с бубенцами, дамы и вольто, восточные гости, и конечно, туристы в масках чумного доктора с длинным носом. Кого здесь только не было! Костюмы из бархата, дорого жаккарда, шелка, атласа были расшиты золотыми лентами и украшены драгоценностями. Казалось, я сама ненадолго попала в минувшую эпоху и на какое-то время потеряла связь с реальностью. Как тонки её нити могли ощущать только мы, рабы крови.

— Желаете приобрести маску? Кому лучшую маску в Венеции? — зазывал в свою мастерскую юноша в белоснежной рубахе и расшитом жилете. Давно. Несколько столетий назад.

Я на время задержалась у распахнутых дверей, рассматривая украдкой сокровища местного умельца. Тогда я была еще молода, по меркам тени, конечно. И впервые посетила Венецию, считая, что этот город не для таких, как… Зато ночами здесь было легко затеряться, несмотря на то, что факелы освещали путь в ночи.

— Заходите внутрь, не стесняйтесь. Уверяю, мои изделия — особенные. Все дамы будут вам завидовать, — воспользовавшись замешательством юный мастер разрешил себе завести меня в лавку.

Пара десятков удивительных изделий разных форм и цветов были развешаны по стенам — утонченные, элегантные. Ювелирная работа. И дело было не в пышном убранстве предметов, а в гармоничном сочетании материалов. Одно дополняло другое. Каждая маска будто рассказывала свою историю, а покупателю лишь предстояло выбрать сюжет.

Рядом с таким количеством масок мне стало неуютно. Словно за мной подсматривали, пытаясь с укром указать, что мне здесь не место.

— Не желаете примерить?

Я стушевалась. Зачем мне маска? Я никогда не носила… Да и на празднество не собиралась идти. Но почему именно в этот день я казалась себе такой нерешительной? Что-то останавливало меня от того, чтобы уйти.

— Маски почти волшебный предмет. Мой почивший отец, передавший свое ремесло, всегда говорил, что они способны уровнять всех, стереть границы между разными классами. Богач или бедняк скрывается за маской — никто не знает. А это позволяет обрести свободу. Плата за такой шанс невелика. Позвольте, — мастер подошел сзади и аккуратно надел полумаску из черного бархата с кружевом. Я замерла.

Маска мне подходила как нельзя лучше. Но, посмотрев в зеркало, я оторопела. Ведь теперь это была совсем не я! Кто-то другой. Обычная девушка… с чужими глазами. Я спряталась за её тенью, выпустив незнакомку вместо себя на первый план. И чем дольше я всматривалась в изображение, тем сильнее себя теряла.

Но нравилось ли мне это? Да. Впервые я почувствовала, что ответственность, которую я несла на своих плечах в ночном мраке, оставила меня. Впервые я могла не контролировать себя, потому что меня здесь уже и не было.

— Боюсь, мне нужно скоро закрываться. Но вижу, маска пришлась вам по душе. Я подарю её, если вы согласитесь прогуляться со мной немного.

Не снимая маски, я кивнула. Что я делала? Безумие. Я не узнавала себя.

Мы гуляли по улицам, ведя разговоры обо всем, что приходило в голову. Как хорошо, что я не была обыкновенной девушкой, чтобы переживать за свою репутацию. Но и за то, кем я являлась, не переживала теперь тоже. Отгородившись от своей природы маской, я испытывала такую легкость, словно закрыла свою сущность в лавке мастера, как в камере.

Мне было так просто и приятно разговаривать с Гильермо (так звали юношу), что я позволила себе покориться его чарам. Он был остроумный, красивый, молодой и… такой живой. Мне захотелось стать с ним одним целым.

А потом он внезапно повернулся ко мне, и со смелостью венецианца, которая граничила с наглостью, поцеловал.

Внезапное чувство эйфории позволило мне потерять контроль и увлечься. Но через секунду я нечаянно поцарапала ему нижнюю губу. Капля крови, словно яд, попала ко мне в рот.

— Я не знаю, где ты будешь завтра. Но я буду на площади Сан Марко. Мой брат участвует в постановке театра. Они покажут одну из самых красивых в истории церемоний — обручение дожа с Адриатическим морем. Ты слышала что-то об этом?

Я помотала головой, ощущая, как яд разносится по венам, пытаясь сдержать инстинкт охотника. Гильермо расценил это как мое признание в неведении.

— В этот день дож поднимался на палубу галеры и в сопровождении множества гондол отплывал от Дворца к острову Лидо. Там были «врата Адриатики». Дож произносил клятву «Мы берем вас в жены, Море» и бросал в воду золотой перстень, который освятила церковь. Этот обряд считался символом морской мощи Венеции.

— Красивая история, — только и произнесла я, хотя чувствовала, как контроль начинает ускользать от меня.

— Завтра я буду там. Если сочтешь возможным присоединиться, то я буду ждать тебя. И буду счастлив.

Как только мой спутник растворился во мраке, я выбросила маску в воду и начала судорожно дышать, крадя воздух с жадностью вора. Я могла его убить. Я была чудовищем, а не кем-то другим.

Моё тело дрожало. Я поклялась себе, что больше никогда не забуду, кем являюсь. Никогда не спрячусь от себя за пустой маской.

Вырвавшись из оков прошлого, я расслышала, как ко мне обратилась плывущая в потоке шествия дама. Несколько столетий растворились в свете дня, словно это было наваждением.

— Вам одолжить маску? У меня есть еще одна, — сказала она на ломаном английском.

Как глупо. Она не знала, как долго я ношу маску.

Я обернулась к говорившей. На ее голове был ореол из черных перьев, раза в полтора превышающий размер лица. Маска золотым лепестком лежала на глазах, а нижняя часть лица была выкрашена белой краской, в том числе и губы. На черном бархатном плаще, словно подражая водопаду, в два ряда были собраны рюши, чередующие золотую парчу и тонкое кружево. А руки, выглядывающие из полутраурного наряда, были затянуты в гипюровые перчатки.

— Я вас напугала? — спросила женщина.

А вот от этого стало смешно. Знала бы она, кем я являюсь. Мне и пяти минут бы хватило, чтобы проредить эту толпу.

Что это я? Конечно, я бы так не сделала.

Я замотала головой, пытаясь понять, куда меня несет течение карнавала. И официальное ли это шествие, или участники просто прогуливаются до или после праздника?

В конце концов, мы остановились, заняв небольшое пространство, которое едва ли можно назвать площадью. На самодельной сцене артисты стали разыгрывать неизвестную мне комедию кукол. Наверное, я бы много отдала за возможность встретить у сцены Гильермо. Но его уже не было в живых несколько столетий. Каждый из нас в итоге остался тем, кем являлся, что бы мы себе не фантазировали.

Отмахиваясь от навязчивых картин прошлого, как от мух, попыталась пробраться ближе к сцене. Я лелеяла надежду, что с обратной стороны подмостков есть выход, как вдруг меня настигла боль и тьма.

Я очнулась от того, что кто-то, перекинув меня через плечо, крался по безлюдному переулку, перегороженному запретительными ремонтными знаками. На улице были сумерки. Как долго я пробыла без сознания, и кто посмел оглушить вампира?

Мужчина среднего роста в маскарадном черном плаще и треуголке связал мне руки и ноги, и предусмотрительно залепил рот, наивно полагая, что меня может остановить такая мелочь. Видимо, он ничего об мне не знал.

Ногти стали расти в мгновение ока, и пара несложных манипуляций помогла мне перерезать веревки. Я содрала липкую ленту с губ и… похититель пожалел, что сунулся ко мне.

Мужчина закричал и кровь хлынула из шеи. Он скинул меня на брусчатку, словно разъяренную пантеру. Хорошо, что мои кости не ломаются.

Я повалила его на мостовую и перевязала рану лентой с его костюма.

На нем была маска баута — с клювоподобным массивным выступом в нижней части, полностью закрывающей лицо. Баута была способна исказить голос человека, носившего маску. И поэтому хранила инкогнито хозяина.

Зачем было похищать меня, не зная, что я вампир, и при этом пытаясь не выдать себя? Ведь я в этих местах чужак.

Я сорвала маску, надеясь выведать всё у похитителя. Но видимо переусердствовала немногим раньше, потому как мужчина уже был без сознания. Впрочем, я и так знала кто он и зачем это сделал.

Мы плыли в гондоле по Гранд каналу в глубокой ночи, пробуждая серен с того света. Луна скупо роняла остатки позолоты в воду и легкая рябь укачивала их. Я смотрела, как город утопал в липкой паутине сна. Лишь к нам двоим не шло умиротворение и покой.

Лазаро стоял на краю гондолы, управляя веслом, словно рулем. Ветер играл с выбившимися из хвоста прядями волос, и я наблюдала, как они струятся под холодным мерцанием звезд. Его взгляд был направлен вперед. Он жил, не преследуемый бесами прошлого. Смогу ли я так когда-нибудь?

Мы набрали превосходного вина «Неро д’Авола» и ударились в дегустацию. Захмелев, рухнули вглубь гондолы, словно младенцы в руки матери. Не обращая внимания на неудобство, поднимались лишь для того, чтобы снова пригубить волшебный напиток.

— Я поймала того, кто убил эту девушку. Он уже передан полиции, — поделилась я.

— Правда? Чудесно! Но это значит, что ты оставишь Венецию и пустишься в новую погоню?

— Боюсь, завтра я уже отправлюсь в дорогу.

Я смотрела, как черное небо окрашивает воду, будто краска сходит с кисти.

— Тогда сегодня нам нужно выпить больше! Мы не считаем лет. Кто знает, когда мы увидимся снова.

— Кто знает, — кивнула я.

Звезды, словно распускающиеся маленькие цветы на небе, стали приближаясь к нам. Жаль, от этого пропасть между нами не становилась более понятной.

— Я довольна, что без особых усилий удалось поймать убийцу. Но вот только одного не могу понять…

— Чего же?

Я шумно вздохнула. Вода совсем потемнела, будто водоем кишил черными змеями.

— Зачем тебе понадобилась смерть этой девушки? Зачем ты просил убить их всех?

Тело Лазаро дернулось в судороге, а затем застыло будто он был натурщиком в художественной мастерской. Он резко сел в гондоле и сделал вид, будто закашлялся.

Это не было похожим на реакцию лжеобвиненного. «Лазаро, скажи же мне что-нибудь!» — мысленно взмолилась я.

— Джакомо был немногословен. Он бы не сдал тебя. Может Джакомо не трус, но и не дурак. Твой покровитель понял, кто я. И у меня нашлась сила убедить его, что в жизни есть что-то пострашнее тюрьмы.

— Как ты узнала?

Черт, я надеялась, Лазаро сможет меня переубедить, сказать, что это все досадная ошибка.

— Как только я обнаружила труп девушки. Пока тебя не было, нашла в её кармане приглашение в галерею, подписанное Джакомо Моранди. И утром решила навестить его дома, однако хозяина там не оказалось. А вот Джакомо, очевидно, приметил меня. И раз незнакомка, сующая нос в расследование, сама пришла к нему… решил разобраться. Маскарад — лучшее прикрытие. Маска скрывает преступника, но не его суть. По твоей подсказке он ко мне сунулся?

— Нет, конечно. Я не хотел тебе вредить.

— Импровизация?

— Я лишь предупредил его, что есть заинтересованное в деле лицо.

— Но ему туристы были не нужны. Тебе-то зачем?

Этого я понять не могла. Лазаро совсем не был похож на тех, кто ведет охоту на людей. Не в его характере делать такое. Но просить какого-то смертного помочь? Немыслимо, нелепо! Да и почему сейчас? Всё это как-то не вязалось.

— Кровь, дорогая. Мне нужна была кровь…

Неужели я ошибалась?

— Я думала, ты на диете. Сорвался? Почему не искал жертв сам?

— Ты не понимаешь. Голод не при чем. Не надо всё опошлять. Мне была нужна человеческая кровь, чтобы быстрее восстановить силы. Я тратил свою кровь… на нечто более важное, поэтому дикие звери были мне не помощники. Скоро у меня выставка. И я создал шедевр. Но чтобы его сотворить, использовал секретный ингредиент. Кровь вампира. Однажды порезавшись, я выяснил, что моя кровь способна творить чудеса. С ней стекло становилось гораздо прочнее, его было не разбить ударом, но еще… каждое произведение приобретало такой необычный, неповторимый окрас, блеск, внутренний свет. Словно рождалась новая вселенная, заточенная в стекле. Джакомо знал, что я способен перевернуть мир искусства. И вызвался помочь, не отвлекая меня, мастера, на такие мелочи, как пропитание.

Как цинично и высокомерно!

— Неужели ты считаешь, что какое-то творение стоит человеческой жизни?

— Жизнь скоротечна. Люди исчезают, не оставив и следа. А это шедевр — он победит смерть. Даже нас с тобой когда-то не станет — но он будет существовать. Это могущество на века.

Начинать спор было бесполезно. Я сделала несколько глотков прямо из бутылки, не церемонясь на розлив вина в бокал. В груди извергалась ярость, будто пробудился вулкан. Своим поступком Лазаро заставлял меня выступить против если не друга, то соратника.

— Ты сдашь меня им?

Я промолчала, жалея, что вино не сжигает горло. Как занятно получается, по сути мы с Лазаро одинаковые, но предпочитаем разные напитки. Один из нас пьет вино — богослужебный напиток, признанный церковью, и надеется на искупление. Другой, хоть и делает вид, что это не так, выбирает кровь, распространяя вокруг себя такую чуму, как смерть. Можно было бы сказать, что это дело вкуса, а я уверена — что это течение жизни.

— Знаю, ты считаешь я не прав. Я кажусь тебе равнодушным чудовищем. Но во мне больше сострадания, чем ты думаешь.

— Да неужели.

Так горько мне еще не было. Разочароваться в Лазаро — будто обнаружить еще один из участков тьмы в себе. Тьмы, которую я так отчаянно пыталась искоренить.

— Когда Моник поставили рак, она была безутешна. Я был раздавлен. Ты же знаешь, я впервые в жизни полюбил человека. Но тогда еще не осознавал, что жизнь может оборваться в любой момент. Не чья-нибудь, а её. Не через десятилетия, а так скоро. Все вокруг могли умирать, но не моя Моник. Она стала другой. Так боялась смерти. Я не хотел, чтобы она каждый день жила в больницах, в ожидании, чувствовала боль, боялась смотреть в зеркало.

— Что ты сделал? — ужаснулась я.

— Однажды утром, когда Моник еще спала, я смотрел как солнце играет светом на её прекрасном лице. Я хотел запомнить её такой. Так давно не видел невесту умиротворенной. Моник лежала, прижавшись ко мне, доверившись. И не знала, что рядом с ней был предвестник смерти. Я осторожно, не пробудив Моник, взял подушку, и… лишил её этой боли.

Если я еще умела удивляться… Черт его дери! Он убил Моник! Я хотела ударить его, хотела расцарапать лицо и долго-долго кричать.

Все эти годы я думала, что невеста Лазаро умерла от неизлечимой болезни, а он был рядом, страдал вместе с ней, пытался скрасить те дни, что остались. А Лазаро просто отнял её выбор, надежду. Он сам все решил. Убил единственного человека, который заставил его сердце биться.

Гондола раскачивалась, как петля на виселице. Допив вино до последней капли, я резким движением разбила бутылку о край судна и всадила рваное горлышко в плоть Лазаро. Он не заслуживал суда высших! Он стер все границы. Нет в его сердце ничего настоящего. И души нет.

Глаза Лазаро закрыла ночь. Кровь потекла по груди и животу, рисуя багрового паука на одежде. Не кол, не чеснок, не святая вода. Только равный равного. Только равный может убить вампира. Предмет не так уж и важен.

А затем произошло то, чего я никак не ожидала. По моим щекам побежали слезы, хотя это не происходило никогда. Я даже не знала способна ли плакать. Но убив одного из себе подобных, проклиная «почти друга», заставившего меня сделать такой выбор, впервые убив вампира… Я что-то в себе изменила.

И слезы, не сразу, постепенно забирали мою боль. Врачевали меня.

В груди ныло так сильно, что если бы я была живой, то могла и не пережить такой пассаж. Но слезы текли, и вместе с ними растворялись мои злость и гнев.

Почувствовав небольшое облегчение, я перестала злиться на Лазаро. Теперь он не мог мне возразить.

Я легла в гондолу к Лазаро, и обняла его. Это был мой прощальный ритуал. Мои слезы смешивались с его кровью. Если он верил, что кровь вампира способна создать шедевр, то вместе с нашими слезами, чем бы это могло быть?

Лазаро был влажным и холодным. Немым и таким…мертвым. Волосы по-прежнему оставались непослушны, а ресницы подрагивали на ветру. Я приложила ладонь к груди заснувшего навсегда вампира и прошептала слова прощания. Но что-то странное зашелестело под его одеждой. Забравшись в карман его жилета, я расправила сложенный на два раза листок, который весь теперь был в пурпурных разводах. На нем было написано лишь одно предложение:

«Мое черное, черное сердце прощает тебя».

***

Город меняется от нашего восприятия. Еще недавно Венеция для меня была полна жизни и радости, сейчас — умерла. Теперь я видела то, о чем говорил Лазаро. Суету и бессмысленную возню. Лжецов и тех, кто желал обмануться. Грех, рассыпанный по улицам словно раздавленное стекло, и пропитанные смрадом отели. Подслеповатые окна и полузатопленные, полупогибшие дома, что захлебывались в неприятной луже. Мутную жижу каналов, искусственно разведенную голубизной, но не скрывающую своей серости и истинного зловония. Облупившиеся стены, что напоминали глубокие морщины, которые старая актриса безуспешно пыталась скрыть за тонной грима. Сплошь безысходность и алчность тех, кто желает убить этот город, насилуя его и заставляя развлекать беснующуюся от вожделения толпу.

Я покидала Венецию навсегда. И мысли были заняты лишь одной загадкой, которую мне так и не удалось решить. Было ли у Лазаро сердце? Если и было, разве что из муранского стекла. Красивое с виду, но неживое, прозрачное, но по сути своей — лед. Быть может, я убила Лазаро сейчас. А может быть, он был мертв еще во Франции. Убил себя сам. Вот только я не сразу это поняла. Или за маской зла, которую он примерял на себя слишком часто, так, что она почти слилась с лицом, был еще один слой — сожаления, раскаяния. Совершил ли Лазаро самоубийство, надеясь, что я поймаю его?

Теперь я еще больше сомневалась каково место вампиров в иерархии чудовищ. Не знала, насколько мы безнадежны, плохи или хороши. Кто нам судья и какое наказание уготовано нам за поступки. Но чем дольше жила, тем увереннее приходила к выводу, что мы — это только наш выбор. Наша природа не определяет нас. Уходить во тьму или держаться света — каждый решает сам. И не важно, вампир ты, человек или животное.