Чудовищный ремонт

— Как не вовремя-то… — раздосадованно произнёс Василий Иванович, сидя у себя в кабинете.

Перед глазами лежало постановление министерства чрезвычайных ситуаций переоборудовать подвал школы в раздевалку, чтобы разгрузить классы от верхней одежды детей. Расстроило даже не то, что его учеников лишают удобства быстро взять свою одежду и пойти, хотя иногда и чужую, что ж скрывать, а то, что для этого надо очистить подвал… Старый, тёмный, захламленный за двадцать с лишним лет, подвал, в котором давно творилось неладное…

Это что-то неладное существовало ещё задолго до того, как он стал директором. Принимая подведомственное хозяйство, Василий Иванович очень был удивлён, но не придал значения словам бывшего директора: «не зли его». Тогда он просто рассмеялся, подумав про себя, что действительно иногда лучше уйти, если сильно устал от всего этого шума и гама, чем вот так вот тихо съехать с катушек. Кто же знал, что подвал действительно нельзя злить…

Этим же вечером, когда все ученики и учителя ушли после уроков по домам, Василий Иванович взял электрический фонарик и, обойдя школу со двора, подошёл к тяжёлой, обитой железом дверью в подвал. Оглядевшись по сторонам, он медленно начал открывать дверь, увешанную самыми разными замками. Ключи на связке то и дело путались между собой и пальцев, заставляя скрипеть давно не смазываемые рычажки. Неверный свет фонарика, стиснутого между стучащих друг об друга зубах, постоянно скакал от одного замка к другому. Наконец, справившись с заградой, директор стал спускаться…

Вниз, в темноту, вели щербатые ступени, покрытые многолетней пылью, вихрем взлетавшую в маленьком лучике света, как только он делал шаг. В подвале было тихо. Очень тихо.

Вдоль лестницы стояли наваленные друг на друга ящики, коробки, шкафы и прочая школьная мебель, что сносили туда годами, пока чудовище не проявило себя.

Ему очень не хотелось будить лихо. Да он и не знал, что именно видел тогда, много лет назад… Уже позже убедил себя, что это просто гора хлама стала на него падать. Вот только он никак не мог отделаться от ощущения, что там был голос…

И ладно бы, если только на него бы упала это гора. Завхоза едва смогли вытащить, а когда того вынесли на улицу, на нём лица не было. Бледный, испуганный, он всё что-то бормотал, а вскоре слёг и, когда выздоровел, наотрез отказался выходить на работу, так никому и ничего не объяснив. Но с тех пор глубоко в подвал никто не ходил. Быстро открывали дверь, быстро скидывали всё вдоль лестницы и также быстро уходили, крепко-накрепко закрыв за собой все замки.

Но сейчас Василий Иванович обязан был проверить всё сам. Из-за предписания придётся вызывать рабочих, подвал необходимо было отремонтировать. А если кто-нибудь из них пострадает? А если и они что-то увидят? Не хватало ещё слухов, которые имеют обыкновение распространятся со скоростью света. И если в тёмных недрах школы что-либо обитало, он должен был убедиться в этом сам. С тем, кто здесь обосновался, надо было договариваться. При том, по-хорошему.

Спустившись с лестницы, он нерешительно встал, обдумывая в какой поворот пойти. Коридор перед ним разделялся на два рукава. Тёмных и когда-то широких. Здесь по прежнему было тихо. Даже мыши не бегали. Хотя по ночам в столовой можно было услышать шорох их маленьких лапок. Сейчас же он слышал только свои шаги и гулко бьющееся сердце. Тяжело вздохнув, директор повернул направо, и, пройдя пару шагов, негромко позвал:

— Эй? Ты здесь? Ответь…

— Нет здесь никого, — ответил ему недовольный голос за спиной.

— Баба Маня! Разве можно так пугать?! — испуганно закричал Василий Иванович, обернувшись на голос.

В свете фонарика, белым морщинистым пятном, на него гневно смотрело лицо уборщицы, очень бодрой для старушки до самой пенсии проработавшей нянечкой в детском саду. Но и на пенсии ей дома не сиделось. Вот только никто не знал сколько ей лет. Когда он стал директором много лет назад, баба Маня уже была старой…

— Ну! Чего орешь! Мне тут Авгиевы конюшни разгребать, а не тебе! Свет когда здесь будет? Я убираться пришла.

— Но баба Маня… — залепетал было директор.

— Что баба Маня? Василий Иванович, — смилостивившись, промолвила уборщица. — Дорогой мой. Иди, деректствуй. А мне уборку оставь, — и стала его мягко, но настойчиво отодвигать шваброй и ведром к лестнице.

— Но ведь!..

— Ведь света нету, да! Иди. Распорядись, чтобы свет мне здесь сделали. А фонарик оставь. Давай. Без тебя справлюсь, — и забрав у протестующего Василия Ивановича фонарик, она мягко подтолкнула его в спину рукояткой швабры.

Выпроводив директора, баба Маня смело закрыла за ним дверь и повернулась к темноте коридора.

Тяжело вздыхая и охая она спустилась вниз, прижала фонарик коробками, направив его луч в потолок, чтобы получше осветить себе помещение.

Не зная за что взяться в этом бедламе в первую очередь, она стала аккуратно расставлять коробки на противоположной стороне, попутно заглядывая в них. Где-то там за ними должен был быть выключатель, насколько она помнила старый план. А чего только в коробках не было! И какие-то тряпки, и одежда, и шторы. Рабочие должны были прийти завтра и вынести все лишнее. А сегодня надо было проверить, что же из этого было лишнее.

— Ох и накидали же… — ворчала баба Маня, не обращая внимания на медленно уползающие тряпки из отставленных ею коробок.

А меж тем позади неё стал образовываться тугой ком из ветоши и забытых детских вещей, все больше и больше обраставший деталями.

Не удержав большущий пакет, баба Маня упала бы вместе с ним на пол, если бы… её заботливо не подхватило подвальное чудовище.

— Да что же это такое, — охнула уборщица. — Надо же, чуть не убилась!

— Не убилась бы. Я же рядом.

— Ну, конечно, ты рядом, мой хороший Василий Иванович. А чего это ты здесь ещё? И когда успел так голос застудить, а? Хрипишь весь, — и она беззаботно повернулась.

Улыбаясь бледно розовыми колготками на круглой физиономии смятого тазика, на неё смотрело подвальное чудовище.

— Ах… — только и успела воскликнуть старушка, прежде чем упасть в обморок.

— Ну вот… Опять… — чудовище растерянно взмахнуло лапищами из намотанных друг на друга штор и забытых курток.

***

Баба Маня не сразу поняла где находится. Широкая мягкая постель обманчиво обещала спокойствие и безопасность, но затхлый запах и щекочущий мех воротника куртки разбивали это ощущение вдребезги.

Схватившись за край, как ей показалось, одеяла, она тихо ойкнула, когда одеяло поползло из её жилистых сморщенных пальцев. Одеяло уползало куда-то вбок. Непроизвольно туда же устремилось и её лицо.

— Мамочки родные!! Ты кто?!

На неё пристально и задумчиво смотрело нечто, подпирая «голову» её же шваброй.

— Бардак — я, баба Маня.

— Откуда ты знаешь как меня зовут? — изумленно уставилась на него старушка.

— Ну как откуда? Слышал. Вчера. У окошка в подвал разговор был про то, что баба Маня к Бардаку подвальному пойдёт. Я тебя и ждал. В гости. А ты…

— Милочек, а кто ты? Ну то есть ты живое, да?

— А то! Конечно, живое. Только боятся все меня. Думал, что ты смелая. Подружиться хотел. А то ко мне никто не приходит. Обидно. Даже поговорить не с кем, — по тазику прокатился одинокий серый носок, оставив грязную полоску по впалой «щеке».

Баба Маня хоть и имела репутацию строгого ревнителя порядка и чистых полов, но в душе была довольно сердобольной старушкой. Она посмотрела на плюхнувшийся на пол носок и трогательно прижав руки груди запричитала:

— Миленький мой, да за что же тебя здесь заперли?

— Не знаю, баба Маня. Не знаю.

— Так надо же вытаскивать тебя отсюдова! Рабочие же придут, подвал ремонтировать. А все вещи выкинут! Что же делать, что же делать? — её мысли лихорадочно метались в поисках решения такой странной проблемы. В бытность нянечкой ей каких только вопросов с малышами не приходилось решать, но такого ещё ни разу.

— А я-то думаю, что директор приходил сюда! — хлопнуло себя по тазику чудовище. — Я ведь не успел дойти просто, как ты уже здесь появилась. Снова хотел с ним поздороваться, как в прошлый раз…

— В прошлый раз? — удивлённо перебила его уборщица.

— Ну да. С завхозом-то я поздоровался. Думал к себе в гости провожу. А он так кричал, так кричал… Я испугался и убежал к себе.

— Так вот оно что произошло тогда…

Но Баба Маня договорить не успела, в коридоре раздался взволнованный голос директора. Чудище метнулось тряпками в сгрудившуюся вдоль стены мебель, оставив старушку одну.

— Баба Маня!!! Где вы?! — голос директора уже начал переходить в тонкие нотки фальцета, когда старушка спохватилась и крикнула в ответ:

— Здесь я, милок! Здесь! В подсобке вроде! Ты на мой голос иди.

Василий Иванович шумно выдохнул и поспешил вперёд, спотыкаясь на неровном полу.

— Что вы здесь делаете?! В полной темноте? — он беспокойно окинул взглядом старушку и попятился назад, увидев позади неё большое лицо, глядевшее прямо на него.

— Ты чегой это?

— А-а-а, идите медленно ко мне, Баба Маня… — громким шепотом произнёс директор, переведя взгляд на испуганную женщину.

— Иду-иду, ты не переживай, всё нормально, — она спешно выбралась из раскиданных по полу вещей и подошла к директору.

Но стоило тому снова посмотреть на лицо, как оно оказалось просто большим помятым тазом.

Забрав поскорее старушку из этого злополучного подвала, Василий Иванович крепко-накрепко запер все замки и на всякий случай окрестил дверь, чтобы нечисть всякая из него не вылезла.

Из маленького подвального окошка на людей смотрело Подвальное Чудовище, и розовые колготки медленно сползали с помятого тазика, уступая место разноцветным носкам.

Через некоторое время Бардак задумчиво оглядел себя и комнатку в которой был. А потом всю ночь ходил по всему подвалу, пытаясь придумать как будет заговаривать с рабочими и как будет жить после ремонта.

Баба Маня пришла на работу, как обычно, раньше всех. Возле входа её ждал невесёлый охранник с огромными мешками под глазами.

— Что, сынок, не выспался сегодня? — по-доброму улыбнулась старушка.

— Угу, — только и смог буркнуть обычно довольный крепким рабочим сном парень. Не рассказывать же, что всю ночь под полом всей школы что-то громыхало и шелестело при абсолютно всех закрытых дверях в подвальное помещение.

Быстро взяв свой рабочий инструмент и ключи, баба Маня устремилась в подвал. За ночь пришла замечательная идея и ей не терпелось её проверить.

— Ну что, милок. Выходи. Переезжать будем, — заботливо окликнула она Чудовище.

В глубине коридора что-то зашуршало, зашкреблось и медленно громыхая и цокая стало подбираться к старушке. Чем ближе оно было, тем отчетливее среди этого шума слышался голос. Глухой, прерывающийся. Он будто полз по стенам, отражаясь от громоздившихся в коридоре вещей.

Старушка прижалась к спиной к коробкам и вцепилась в швабру.

Из-за угла показался улыбающийся таз.

— Баба Маня! Ты пришла! А я вещи приготовил!

Пока Бардак говорил, на тусклый свет, льющийся из оконцев, появилось всё тело чудовища, в каждой его огромной лапище было по коробке или корзине. В одной лапе был даже муляж.

— Это что такое? — заморгала старушка.

— Вещи мои!

Баба Маня только головой помахала и сказала, глядя Бардаку в лицо:

— Нет, милок, так не пойдёт. Этак ты всех в округе перепугаешь, раз. И вещи это детские и школьные, это два. Вот смотри, скелет, из кабинета биологии, наверняка, — говоря это она аккуратно отмотала косточки от каких-то тряпок и отложила в сторону.

Так, постепенно снимая лишние вещи с чудовища, и рассказывая ему, что это такое он на себе носит, она добралась до мятого тазика. Ласково продолжая разговаривать, баба Маня расстегнула спрятавшуюся за тазиком куртку и вытащила из неё маленький, светящийся фиолетовым светом, пушистый комочек с огромными доверчивыми глазами.

— Так вот ты какой! — восхищенно вздохнула уборщица и погладила его мягкую спинку. — Какой же ты красивый! А хочешь у меня жить?

И без того большие глаза «чудовища» стали ещё больше и вытянувшиеся тонкие лапки прильнули к лицу бабы Мани.

— Хочу! — произнёс тоненький голосок.

— Ну тогда пошли со мной, милок. Только я тебя сейчас спрячу, чтобы никто не видел, — и она положила «чудовище» в пустое ведро и накрыла его тряпкой.

Директору доложилась, что подвал готов и, доверительно шепнув ему на ушко, добавила:

— Никто не потревожит, ремонтируй.

И едва дождавшись обеда, унесла Бардака к себе домой, где он больше никогда не менял свой облик, потому что у бабы Мани всегда всё лежало на своих местах.