Эпитафия

Туман, ползущий с моря, словно таинственный страж, густой пеленой окутал всю долину, устремившись к подножию гор. Его попытки взобраться на крутые утёсы были подобны стараниям неутомимого альпиниста, но каждый раз, срываясь, он вновь и вновь пытался достичь своей цели, расходясь по краям отвесных скал, как капризный ребёнок, бросающий вызов невидимым силам.

Круглая, как апельсин, оранжевая бестия-солнце, едва показавшись из-за горизонта, тут же пробила своим золотым лучом плотную завесу тумана и весело заиграла зайчиками на полупрозрачном покрывале долины.

Я стоял наверху скалы, а моё сердце рвалось наружу, рвалось в это безудержное мистическое театральное действо. Я размышлял о произошедшем.

Я любил приезжать в этот уютный приморский посёлок в межсезонье, чтобы отдохнуть от городской суеты. Проводил здесь недели три, но на этот раз мог позволить себе только две.

Обычно я останавливался у Веры Николаевны — полдома с отдельным входом вполне меня устраивало.

Вечером в день приезда я гулял по набережной. К моему удивлению, кофейня ещё работала. Заказав чашечку американо, я вышел на террасу и устроился за деревянным столиком, так, чтобы видеть море.

— К вам можно? — услышал я за спиной женский голос.

Я чуть не подпрыгнул от неожиданности. Обернулся: передо мной стояла невероятно красивая девушка.

— Да, конечно, — ответил я, пытаясь скрыть волнение.

— Спасибо. Знаете, бывают такие моменты в жизни, когда трудно быть одной.

— Понимаю, — кивнул я, стараясь поддержать разговор.

— У вас тоже что-то случилось?

— Когда я развёлся с женой, одиночество стало невыносимым. Оно разрывало меня на части. Я приглашал к себе друзей, знакомых, и каждый вечер пил. И так продолжалось почти месяц. Я пытался заглушить боль. Ой, простите, я всё о себе, а что у вас случилось?

— А как вы бросили пить? Как остановились?

— Удивительно, но я рассказываю это абсолютно незнакомому человеку. Как на исповеди.

Она улыбнулась.

— Ну да ладно. «Раз пошла такая пьянка, режь последний огурец», — как говорил мой папа. Прошёл уже почти месяц, как я пил. Шёл с работы и вдруг услышал звон колоколов. Раньше я их не замечал, а тут как током пробило. Стою, дрожь по телу, трясёт всего. Вот тогда я впервые и зашёл сам в храм. Минут сорок простоял перед иконами. Что-то бормотал своими словами, молитв я не знал. Когда вышел из храма, бутылку опустил в урну.

— Господь отвёл вас.

— Наверное, — согласился я.

— Александра, — протягивая руку, представилась она. — Можно просто Шура.

— Александр, — уже засмеявшись, ответил я. — Можно просто Шурик.

Мы выпили по чашке кофе, разговорились.

— А пойдёмте по набережной прогуляемся, — предложила Шура.

— Конечно, — согласился я, чувствуя, как сердце начинает биться быстрее.

Мы гуляли долго, часа два, а может три. На посёлок опустилась ночь, взошла луна. Мы болтали на разные темы: о кино, живописи, путешествиях и, конечно, о музыке. Александра была из богатой семьи, любила музицировать на флейте. Время, проведённое с ней, пролетело незаметно, словно пять минут. Я такого состояния раньше никогда не испытывал.

— Мне пора, — неожиданно, сказала Шура, посмотрев на часы.

— Очень жаль расставаться. Мы ещё увидимся?

— Давай. Завтра на том же месте в шесть.

— Отлично, — взбодрился я.

Мы попрощались. Я шёл домой, а в голове витала мысль: «Шурик, ты влюбился». А потом я вдруг осёкся: «Какой же ты болван, Шурик, всё о себе, да о себе. Она же поэтому и подсела за столик, чтобы выговориться». Ой, болван!

Эти две мысли — «влюбился» и «болван» — переплелись между собой и не давали мне заснуть до самого утра. С восходом солнца я вроде бы начал засыпать, но птички, которые любят кричать «ку-ка-ре-ку», не дали мне этого сделать.

«Утро, так утро. Пора на пляж прогуляться, воду погреть», — решил я, и помчался на своё любимое место. Здесь была уникальная тропинка, ведущая вниз на пляж, закрытый скалами с двух сторон. Туристы практически не знали об этом месте, а местные старики туда уже не ходили, спуск был довольно крутой. Молодёжь разъехалась. Ну а я, в свои тридцать пять, вполне ещё был способен на такие подвиги.

Приближаясь к пляжу, я услышал знакомую мелодию, звучало «Бурре» Баха. Уже спускаясь к пляжу, я заметил абсолютно нагую Александру, она стояла лицом к морю и играла на флейте. Я тихонько подошёл к ней и коснулся плеч. Шура еле уловимым кивком дала понять, что узнала меня, и не прерываясь играла дальше.

Скалы создали природную акустику, по ощущениям, будто находишься в концертном зале. Ноты, извлекаемые Шурой из инструмента, резвились, взлетая, падая, соединяясь с голосом моря воедино.

Музыка стихла. Она повернулась ко мне лицом.

— Привет, ты как меня нашёл? — улыбаясь, произнесла она, нисколько не стесняясь наготы.

— Привет! Ты безумно красива, — прошептал я, и поцеловал её в губы. Мои руки легли на её бёдра…

Всё случилось. Мы наслаждались друг другом весь день.

— И всё же, как ты нашёл меня? — не унималась Шура.

— Это моё любимое место. Я каждый год в октябре приезжаю в этот посёлок. Наверно, уже лет пять, как облюбовал это место. Я здесь каждое утро в любую погоду. А ты откуда знаешь это место?

— Я родилась здесь. А когда мне было десять лет, родители переехали в Питер. Но я каждый год приезжаю сюда в сентябре. И тоже по утрам всегда здесь. Только в этом году, как говорится, произошёл сбой программы, и поехала в октябре. Может, для того, чтобы встретить тебя.

— У меня создалось впечатление, когда увидел тебя, что ты играешь для моря.

— Так и есть. Я его люблю, и оно это знает. Ой, а ты знаешь, оно ревниво.

— Кто, море? Ты смеёшься надо мной?

Не успел я договорить эти слова, как из ниоткуда взявшаяся волна окатила меня с ног до головы. Александре достались только брызги. Она засмеялась.

— Ну что, поверил?

— Всё, всё, сдаюсь, — шутливо произнёс я, подняв руки вверх. — Слушай, ты так и не сказала, что у тебя случилось?

— Смотри, Филипп! — крикнула Шура, вскочила, и стремглав бросилась в море и поплыла к дельфину. Я опомниться не успел, как она уже держалась за его плавник, и каталась на нём по бухте.

Позже Шура объяснила, что однажды после шторма нашла его, Филиппа, выброшенного на берег. С большим трудом ей удалось его затащить опять в море. С тех пор у них завязалась дружба.

Мы теперь встречались каждый день в этом уютном тихом месте. Потом шли на набережную обедать и опять возвращались в наш райский уголок. Я был на седьмом небе. Объяснить происходящее словами я не мог сам себе. Так продолжалось почти две недели. Мой отпуск подходил к концу. Я никак не хотел расставаться с Александрой. И был намерен увезти её с собой. Я закидывал ей уже крючочки на эту тему, она не давала ответа, но и не говорила нет, правда с небольшой грустью в глазах. Но я не придавал этому значение.

В последний день моего пребывания в этом посёлке, я решил серьёзно поговорить с Александрой, в общем, сделать ей предложение.

С восходом солнца я быстрым шагом устремился на пляж. Предварительно нарвал цветов с клумбы Веры Николаевны, с её разрешения, разумеется. Я не просто шёл, летел, вдохновлённый любовью. Чем ближе я приближался к нашему месту, тем более меня охватывала тревога. Привычной флейты не было слышно. Уже бегом на всех парах, я спустился к морю. У самой кромки воды лежала флейта, Александры рядом не было.

— Шу-ра! — завопил я, что есть мочи.

В тот же миг большая волна накрыла меня, сбив с ног и отбросив к подножию скал.

— Море! Ты что наделало?! — завопил я, поняв, что произошло.

Волна за волной накидывались на меня словно хищный зверь.

Море прогоняло меня с пляжа.

— За что? — уже шёпотом от бессилия произнёс я. — Это ревность?

Вмиг на меня обрушилась ещё волна, отбросив к самой тропинке, ведущей наверх.

Взобравшись на скалы, я увидел Филиппа. Он носился кругами по бухте, будто пытаясь что-то сказать.

Единственно, что я понял, даже он не в силах был противостоять Морю.

***

Её мама приехала на второй день. Мы познакомились. Сидели за столом на веранде во дворе где я снимал полдома. Пили чай. Она многое рассказала о Шуре.

— Сашеньке тогда двадцать четыре было, она сюда часто приезжала. Ну и знаете, мальчишки, девчонки, захотелось покататься на небольшой лодке. Ну и поплыли, семеро их было. Не заметили, как налетел ветер, начался шторм. Об этом шторме тогда много говорили. Лодку перевернуло. До берега почти километр. Шторм разыгрался сумасшедший. Силы покидали Сашеньку, стала терять сознание. Это я вам со слов Саши всё рассказываю. Так вот, в глазах уже потемнело, сознание в полудрёме. И вдруг, как будто кто-то с помощью гипноза ведёт со мной сеанс: «Я позволю тебе видеть свет белый. Ты сможешь любить и быть любима. Но того кого ты полюбишь, ты должна будешь привести его …». Это говорило с ней Море.

— Да уж. Ситуация. А куда привести должна?

— Она не сказала. Как вы понимаете, выбора у неё не было. Ей пришлось дать слово. С той поры, она играет для него, для Моря.

— А что с остальными ребятами?

— Их тела нашли только через три дня.

— Какой ужас.

— Сашенька говорила о вас, Александр. Говорила восторженно. Она влюбилась в вас. Мы с мужем все эти десять лет жили в напряжении. Понимали, что потеряем её, только не знали когда. Одиннадцать месяцев, которые она находилась дома, она говорила, жила в ожидании встречи с морем. Её абсолютно не волновал мужской пол. А тут две недели назад она звонит и говорит: «Мама, он такой хороший». Я даже не поверила сначала своим ушам. Мы с мужем благодарны вам, за те две недели, которые вы провели с нашей дочерью. Сашенька впервые почувствовала себя настоящей женщиной. Да, знаете, она в последнюю перед смертью ночь звонила и беспокоилась о вас. Переживала, что Море может забрать вас. А получилось, вон как.

 Тело Шурочки так и не нашли. Море его забрало навсегда. Но родители всё равно на местном погосте собирались поставить обелиск.

Два года я не посещал эти места. Не мог. Каждый камешек, песчинка на пляже мне напоминало о ней. И вот я снова здесь. Приехал навестить Шуру.

Могилы Александры не было, стоял обелиск, как и задумывали её родители. Единственно мне показалось, что он очень давний и обросший мхом. За два года так не стареют камни. На нём была выгравирована эпитафия: Самым близким, даже тем, кто тебя по-настоящему сильно и искренне любит, в чём-то обязательно будет легче, когда ты от них уйдёшь.

«Странная эпитафия», — подумал я. Хотя, видимо люди знали, о чём пишут. Это как вода, омывающая камень, когда уходишь, ты очищаешь близких от боли и страданий.

А чуть ниже дата рождения и смерти, заросшая мхом. Я протёр рукой: Шуйская Александра Павловна — 1700–1724 год.

Вот тут я и завис…

***

Через десять минут я стучался в дверь к хозяйке, где снимал жильё.

— Войдите, открыто, — крикнула она из комнаты.

— День добрый Вера Николаевна! У меня вопрос к вам, — с порога начал я.

— Да, Саша, слушаю, присаживайся.

Я прошёл в комнату, присел на диван. Вера Николаевна сидела в кресле напротив меня.

— Понимаете, два года назад, в первый день своего приезда на набережной я познакомился с сумасшедшей красоты блондинкой. Её бездонные голубые глаза свалили меня наповал. Мы встречались каждый день, проводили время на том пляже, который вы мне показали в первый мой приезд. Перед самым моим отъездом я хотел уже сделать ей предложение. Пришёл утром на пляж, обнаружил флейту у кромки моря, а Александры не было. Море её забрало. Потом приехала её мама, мы познакомились и проговорили тогда часа два. Я сейчас с погоста. Родители её собирались поставить обелиск. Да он стоит. Но там дата 1700 -1724 год. Я ничего не понимаю.

— Прости старуху Саша. Я всё поняла. Я, то думала, что у тебя там любовь, обычный курортный роман, с кем-то из приезжих женщин. Подумать даже не могла, что ты станешь жертвой.

— Какой жертвой?

— В те далёкие времена, жили здесь Шуйские. Поместье у них тут было. Александре, их внучке было двадцать четыре. Она говорят, не много волшебная была, хлопот много доставляла родителям.

— Это как, волшебная?

— Блаженная, одним словом.

— Точно, точно и музыкой она занималась, на флейте играла. Рыбаки, ребята молодые уговорили покатать её вдоль бухты. Может и позабавиться хотели девчушкой. Парни горячие были, из бухты вышли в море, не заметили, как налетел ветер, начался шторм. Лодку перекинуло. Спастись никому не удалось. Знатный говорят, тогда шторм был, раз до сих пор народ помнит и из поколения в поколение передаёт. Бабка Шуйских, видимо ведьмой была, прокляло море. Вот с тех пор иногда происходят странные вещи. Говорят, является Александра с того света, знакомится с мужчинами которые ей понравятся, крутит с ним любовь, а потом исчезает. Народ молвит, вроде бы и любовь настоящую даёт молодым людям, но у ней договор есть с морем. Она ему обязана. А море просит принести жертву. Мол, нравится ему ревновать, наблюдать за всем, а потом забирают мужчин к себе в море. Когда штормит море, оно воет, говорят это те самые мужчины, поют там оду морю.

— Страсти какие, сказка?

— Да уже не стала бы испытывать судьбу. Уезжал бы ты отсюда Сашенька. Про эту легенду даже книжку написали, в библиотеке поселковой можно почитать, если захочешь.

— Но я же тогда с её матерью говорил, как это объяснить?

— А, это бабка Шуйская являлась тебе, она ещё и не такие трюки тут проделывала. Тебя смотрю хорошо, в оборот взяли. Уезжай Саша, как бы чего не случилось.

— Вера Николаевна, я всё же образованный человек. Чертовщина какая-то. Я сам разберусь.

— Беги Саша, беги отсюда.

Поблагодарив хозяйку за её рассказ, и попрощавшись, я пошёл к морю.

***

Я стоял на вершине скалы. Огромные мрачно-чёрные волны накатывали на берег, их мощь нарастала с каждой минутой, как будто природа решила показать свою силу.

С неистовой силой волны бились о берег, так что гудели и дрожали отвесные скалы. Ужасный грохот и рёв прибрежных волн заглушали всё вокруг, как будто сама природа кричала от боли и ярости.

Внезапно я почувствовал, как что-то холодное и влажное коснулось моей руки. Обернувшись, я увидел, как из тумана медленно выступает фигура в белом плаще, с капюшоном, скрывающим лицо. Она медленно подняла руку и указала на море, как будто призывая меня обратить внимание на что-то важное. Я не мог оторвать глаз от её фигуры, до боли знакомой фигуры, чувствуя, как страх и любопытство смешиваются в моей душе. Я узнал её. Она взяла меня за руку и увлекла за собой.